Каждую ночь он сам раскрывал сшитый из кож шатер, который нес с собой, сам добывал еду и воду. День сменяла ночь. Но она не отдавала себе в этом отчет, она жила внутри себя в полной пустоте.

Рене не помнила, когда это случилось. Наверное, когда переход закончился, и племя расположилось на двухнедельную стоянку. Днем мужчины ходили на охоту, женщины сидели в шатрах, а вечером семьи вместе совершали обряд. Она тогда по-прежнему не сознавала себя, да и что сознавать, песок и небо Тейи везде были одни и те же — коричневые. Как-то раз, лежа на своем каменном ложе, она увидела точку нарисованную на коже шатра какой-то особенной краской, она светилась в темноте, как звезда. Позже вокруг точки она увидела круг. Этот знак привлек ее внимание так надолго, что запомнилось. Она смотрела на точку внутри круга часами, ночью и вечером, когда Руалудай совершал обряд. И первая ее мысль, была о том, что это и есть суть... совершенство... жизнь... это и есть ответ на ее вопрос, на ее боль. Это была немного странная и даже примитивная мысль, но ей казалось, что она бесконечно глубока в своей непостижимости. И она смотрела на эту точку в круге много ночей и дней, смотрела все свободное время... Она и во сне ее видела: какой бы черной не была бездонная пустота ее окружавшая, она всегда могла отыскать свою точку, снова и снова вглядывалась в холодное пространство и находила — и вот та уже светилась навстречу, согревая светом, а позже вокруг выступало охраняющее ее кольцо...

А дальше к ней вернулось понимание происходящего. Это не было к лучшему, но сознание вернулось, она вышла из состояния ступора и начала жить, хоть и не хотела. Вместе с сознием к ней вернулись страхи.

Каждый вечер, после заката Руалудай один проводил в своем шатре обряд, посвященный небу. Он тушил костер, вставал на колени посредине шатра и повторял какие— то звуки. Его голос, сначала был совсем тихий, но постепенно набирал силу. Он звучал в тишине так убежденно и любяще, что она непроизвольно начала прислушиваться. Это было тем более удивительно, что голосам она больше не доверяла, ведь Аалеки говорил с ней всегда очень мягко и ласково, даже когда она оскорбляла его в ответ ... голос Руалудая был другим — не похожим на человеческий, и одновременно очень близким. Когда он, достигнув определенной высоты, начал спадать, и снова зазвучал тихо и близко, она рыдала.

Он проводил обряд до конца и, отдав должное богу, подходил к ней. Протянув огромные и сильные руки, он медленно притягивал ее к себе. Она вздрагивала, почувствовав прикосновение его тела. Оно было совершенно гладким с виду, но все же ее кожа ощущала неровную поверхность, шершавость, вызывающую при контакте болезненное саднение. За время проведенное в лаборатории, чувствительность ее кожных рецепторов обострилась до такой степени, что временами она ощущала, словно и вовсе лишилась кожи, а его прикосновение, как ей казалось, оставляло миллиарды царапин, как от терки. Руалудай держал ее железной хваткой. Рене боялась пошевелиться, ожидая еще большей боли, если она попытается вырваться, а он схватит ее крепче, или еще теснее приникнет к ней. Когда она замирала от страха и предчувствия боли, он вдруг начинал дрожать сам, а потом, прижавшись к ней лицом, плакал и стонал каким— то тонким детским голосом. Стенания продолжались какое-то время, потом он отпускал ее, и уходил спать на свое ложе. Она же ощущала его прикосновение еще долго — на груди и шее оставалась липкая слюна, которую он выделял во время плача. Слюна, медленно и болезненно цепляясь за кожу, стекала по ее телу.

С тех пор, как это началось, она стала считаться его женой.

Тейцы никогда не говорили между собой, и не слушали друг друга. Для них все было ясно с самого начала жизни, и весь мир, в рамках свода правил, прост и понятен. Все что для них существовало — это окружающая реальность: небо, которому поклонялись, песок, по которому ходили, и редкий на планете камень, который шел на изготовление лож. Еда: они охотились, ставя капканы на всякую мелкую живность. Вода: они могли взглядом заставить выступить на поверхность подземные воды. Одежда. Они шили одежду и шатры из шкур убитых животных. Вначале Рене думала, что они живут ради веры, потому что только в час молитвы она слышала их голос, и в нем звучали чувства. Позже она поняла, что их верование было лишь очередным ритуалом. Настоящих чувств они не испытывали, в голосе они звучали как мотив в песне. Изо дня в день неизменные и однотипные, и никогда ни одной новой нотки. Один из племени разрисовал каждому тейцу внутреннюю сторону шатра краской, изготовленной из светящейся колючки. Это было не творчество, так было нужно. Общее, что объединяло членов племени, были правила, которым они следовали. Словом, они вели себя так, словно от их порядка, раз и навсегда заведенного, зависело существование Вселенной.

Рене привыкла к их жизни. Она была монотонна и однообразна, но за правилами и обрядами можно было спрятать страх.

К ней окончательно вернулись сознание и память. И каждую третью ночь Руалудай заканчивал обряд, прижимаясь к ней, и обливая ее липкой слюной... Даже в клетке у Аалеки ей не было так мерзко, там чистота была стерильной. Однажды она не выдержала и оттолкнула Руалудая. Он смотрел на нее какое-то время, словно недоумевая, потом повернулся и ушел к себе на ложе. С тех пор, казалось, ничего не изменилось, кроме вечернего обряда. Он по-прежнему кормил ее, она выполнила немногочисленные домашние обязанности. Но что-то было не так, и хоть обида никак им не выражалась, она чувствовала, что он всегда помнит об этом и ... боялась.

Однажды жарким днем, ей хотелось пить, она сидела возле шатра и видела, как тейцы вызывают струйку подземных вод на поверхность. Они всегда точно знали место, где грунтовые воды ближе подходят к поверхности, после чего, на том месте усилием их воли начинал пульсировать маленький фонтан. Запомнив место, она подождала, пока они утолят жажду, а затем подошла, решив попробовать сделать тоже. Раньше Руалудай всегда сам устраивал для нее фонтан. Сейчас просить его не хотелось. Дождавшись, пока тейцы напьются и отойдут, она приблизилась к месту. Она понятия не имела, как сделать, чтобы вода появилась. Она просто смотрела на сырой песок и думала о воде. И тут что-то проснулось в ней, что-то сильное, чужое, и начало подниматься из глубин, подавляя ее собственное сознание. Это было впервые, и она испугалась, сжалась и закрыла глаза. Несколько минут она сидела, не двигаясь, исступленно молясь, чтобы все прошло. Наконец, когда все внутри улеглось, она открыла глаза и увидела, что прямо перед ней, из песка плещет вода. У нее получилось, и она напилась из фонтана. Вместе с водой пришло успокоение. Вода была такой холодной и чистой, и потрясенная Рене, вдруг неожиданно для себя начала играть с водой, заставляя струю подниматься все выше и выше. Вода как хрусталь искрилась на солнце и Рене даже тихонько засмеялась, чувствуя себя легко, как ребенок. Неожиданно, она почувствовала что-то недоброе. Подняв голову, она увидела их. Племя бесшумно окружило ее со всех сторон. Они стояли и смотрели на нее своими мутными глазами. Она читала в них осуждение, словно сделала что-то ужасное. Видимо, она нарушила их правило. Ей пришло в голову позвать Руалудая, но вдруг она увидела и его. Он тоже стоял среди них и так же холодно смотрел на нее. И тотчас страх сковал ее тело судорогой. Она упала на спину и лежала перед ними как на столе в лаборатории, совершенно беззащитная, корчась от боли. Последнее, что ей запомнилось — свой собственный безумный крик, она кричала без остановки, пока не потеряла сознание.

Очнувшись, она открыла глаза и вдруг увидела ее снова — светящуюся точку в светящемся круге. Когда вечером, после совершения обряда Руалудай подошел ней, она не стала его отталкивать, лишь сосредоточенно смотрела на точку над собой.

Прошло несколько месяцев кочевья. Точно сосчитать она не могла, поскольку не знала, когда к ней вернулось сознание. Теперь тейцы не удалялись, а приближались к Эгорегозу. Она это чувствовала. С каждым закатом в груди ныло — ей придется вернуться в клетку! Она уже возвращается туда. С каждым днем, с каждым часом...Она перестала спать, почти ничего не ела и дрожала, когда Руалудай входил в шатер, или, наоборот, оставлял ее одну. Когда однажды она увидела крошечный зловещий силуэт верхушки пирамиды, она решилась спросить Руалудая. Вечером, когда он пошел спать, Рене задержала его, схватив за руку:

— Скоро мы подойдем к Эгорегозу? К пирамиде? К Эгорегозу?

Он нехотя кивнул и отвернулся. Но она не унималась:

— Руалудай, скажи мне, кто я?

Он не понял ее и смотрел молча, видимо ожидая разъяснений.

— Кто я тебе?

— Ты — жена Руалудая.

Он не разжал губ, он просто послал ей мысль.

Он снова отвернулся от нее, но она снова его удержала:

— Если Аалеки попросит, ты отдашь меня им обратно? Обратно в Эгорегоз? Ты отдашь меня им? Ты отдашь им свою жену?

Он вырвал руку, не желая отвечать. Это было не по правилам. Никто не смел нарушать его покой, задавая так много ничего незначащих вопросов.

Тогда она, упав на колени обхватила его ноги, но он равнодушно оттолкнул ее, и лег, отвернувшись к стене. Рене в отчаянье закричала, моля:

— Прошу тебя, Руалудай! Ответь мне, ты же видишь, я не могу спать, я все время боюсь... Он замучает меня насмерть, но это не важно, важно то, что смерть не наступит еще долго!.. Скажи мне — ты отдашь меня ему? Отдашь? Ведь я твоя жена... Я прошу тебя, скажи! Я умоляю...

Он не ответил ей, и она провела еще одну страшную ночь в слезах. На этот раз даже точка в кругу не помогала. Кроме того, с этого дня она стала ненавидеть Руалудая. Пирамида приближалась.

Когда эта последняя надежда на помощь извне угасла, она осознала всю ее бессмысленность: что Руалудай бы смог сделать против Эгорегоза?.. да, у него, как и всех тейцев, были способности, но наверняка, Эгорегоз хорошо их изучил и убедился в их безобидности, раз признал для себя местное племя не достаточно интересным в плане опытов. Она цеплялась за воздух, полагаясь на Руалудая. Придется искать выход самой.

Она нашла его, когда увидела близи что-то черное. Сначала ей овладел ужас: она подумала, что они приблизились к каким-то строениям эгорегозцев. Но это были не постройки, это были... корабли... свалка кораблей! Они стояли здесь, покрытые толстым слоем пыли. Где-то здесь, наверное, находился и ее 'Ринго'. Она не видела его среди множества других. Глядя на эти горы из небрежно сваленных, покореженных и оскорбленных в своей гордости покорителей космоса, Рене представляла скольких пилотов погубил Эгорегоз, и сколько еще терпят адскую муку и сейчас...

Но не это было важно в ее случае. Она обдумала, есть ли шанс воспользоваться ими, для побега с планеты. У 'Ринго' вышла из строя система энергоснабжения, а из-за этого все остальные системы. Но... есть запасная, она работает, как в простых моделях, на топливе. Скорее всего, они уничтожили его... но может быть и нет. Если бы знать!

Когда, через три недели утомительного и однообразного пути они разбили свой лагерь совсем рядом со свалкой, Рене едва дождавшись вечера, сразу отправилась туда. Корабли никем охранялись, и Рене отлично видела почему: вокруг них было 'натянуто' сеткой силовое поле... издалека оно слабо светилось голубым, чуть поблескивало при свете солнца. Поле не позволяло приблизиться к кораблям вплотную. Вернее... приблизиться не испытав болевого шока, от соприкосновения к потоку заряженных частиц. Она это знала, как никто другой. Удар, ожог и боль, такая сильная, что перестаешь сознавать пострадавшую часть тела, перестаешь сознавать вообще что-то кроме боли... Аалеки ставил на ней подобные опыты. Вряд ли возможно будет пережить это и проникнуть внутрь, даже если удар будет длиться секунду. Но с другой стороны... она ведь выжила после многих, многих опытов. А если попытаться прыгнуть туда с разбегу? Даже если она и умрет... Смерть! Это избавление. Поле было очень сильным, потому что по периметру его действия она увидела в пыли немало трупов мелких животных и птиц. Трупы были сожжены почти полностью. Значит, в лучшем случае — смерть... но, возможно, лишь долгие часы мучений от ожогов.

После раздумий, она все же решила рискнуть. Назавтра, когда Руалудай принес на ужин животное, похожее на змею, она не стала его готовить, а, хорошенько завернув его в мешок, припрятала. Они поужинали кореньями, и Руалудай ничего не сказал ей. Он никогда не задавал вопросы, видимо, чтобы не услышать вопросы в ответ. Подождав, пока заснет Руалудай, она схватила мешок, и выскользнула из шатра.

Ночь была обычной, тихой и безмятежной. Вернее душной и гнетущей. Рене ненавидела Тейю. Все в ней — и отсутствие воды на поверхности, и теплую коричневую пыль под ногами, и даже небо, украшенное крупными редкими звездами, давило на нее своей невозможной тяжестью.

Да, звезды, как драгоценные камни на темном бархате, казались ей такими обманчиво близкими. Но шансов у нее было немного. В ту ночь она хотела лишь попробовать, нащупать возможный вариант побега, чтобы позже его подготовить все как следует.

Она медленно обошла свалку по периметру, пытаясь разглядеть силуэт 'Ринго'. Что если они его вообще сюда не поместили, все-таки это последняя модель? Но, возможно все-таки, он недостаточно хорош для них, ведь там, в Эгорегозе, она видела иные технологии, опережающие ее время. Тогда он здесь. Где-нибудь среди других. Ей пришлось обойти свалку дважды, пока она не увидела его в звездном свете. Теперь требовалось узнать, как действует поле. Животное в мешке угрожающе шипело, почувствовав пустыню. Она швырнула его вместе с мешком в почти невидимую сеть. И тут же свечение сконцентрировалось на нем. Раздался оглушительный писк, и сеть снова восстановилась по всему периметру. Значит, вот, как оно действует. Секунда— другая и все кончено. А если поймать змею побольше? Наверняка, оно автоматически распределяет силу удара по всем объектам. Это значит, если она прыгнет после того, как бросит что-нибудь в сеть, ей все равно достанется боль. Может, чуть меньше, на секунду или даже четверть секунды, но...

И вдруг ее что-то схватило за руку сзади. Рене в панике стремительно повернулась, готовая бороться, как дикий зверь, царапаться и рвать капкан зубами, и с изумлением увидела Руалудая. На его лице не отразилось никаких чувств, но он крепко сжал ее руку и она услышала его мысль:

— Иди в дом. Ты — жена Руалудая.

— Я ... просто гуляла здесь. Отпусти мою руку. Пусти!

Но Руалудай уже тащил ее за собой, сжимая руку, словно тисками, своей огромной ручищей.

— Ты — жена. Ты не уйдешь!

— Руалудай! Пусти же! Я пойду сама!

Не слушая, он упрямо тащил ее за собой:

Она упала, не успевая за ним, и он волочил ее по пыли, не останавливаясь.

— Руалудай!..Нет!..

— Не уйдешь. Я посажу тебя на цепь.

Слова Руалудая про цепь здорово ее напугали. Цепь, потом снова клетка...Она подтянулась и укусила его в ногу. Он изумленно вздохнул от боли и непроизвольно разжал пальцы. Тогда она вскочила и бросилась бежать от него. Он кинулся за ней. После шести месяцев жизни вне лаборатории, она значительно окрепла, но все же он был несравнимо сильнее и быстрее ее. Он догнал ее почти сразу, схватил за волосы и опять потащил за собой.