Сильнее страха

Сильнее страха.

Сильнее смерти.

Она проснулась от собственных стонов, в поту. Опять тот же сон!..

Рене не открыла глаза, не встала, хоть и знала, что больше уже не уснет. Она лежала, не шевелясь, с напряжением ожидая услышать знакомые жуткие звуки. На секунду — другую ей даже показалось, она действительно слышит их, прямо сквозь редкие, но оглушительные удары своего сердца слышит... но потом кошмарные иллюзии, слава богу, отступили, оставив ее в тишине. Только тогда она осторожно приоткрыла глаза — еще одна привычка, навязанная страхом: каждый раз, просыпаясь, она боялась, что вместо часов на стене, она увидит зеленоватое свечение лазерных прутьев клетки, в которой провела долгие месяцы плена.

Сердце забилось ровнее: перед ней ее комната, ее часы. На часах было 3.05. Что ж, ей редко приходилось спать всю ночь: страшные воспоминания имели привычку возвращаться и мучить ее во сне.

Рене хорошо знала, что сопротивляться терзающей ее боли, лежа, труднее, движения быстрее прогоняли страх и успокаивали встревоженную память, поэтому она встала и прошлась по комнате к окну. Ее комната, единственное в здании жилое помещение, выходящее окнами прямо на площадку космодрома, была почти пустой: Рене нуждалась в пространстве, а шум двигателей за окном напоминал ей о близости кораблей и, значит, о шансе спасения. Рене нажала кнопку, поднялись жалюзи, обнажая большое от потолка до пола окно, и комната осветилась огнями посадочного поля. Пол застилал обычный серый ковер, на стенах кое-где были размещены стеллажи с тщательно отобранными книгами и фильмами, в основном посвященными современным производственным технологиям, чье содержание даже отдаленно не касалось ее болезненных воспоминаний. В углу напротив окна стояло кресло, рядом был установлен обычный домашний компьютер, которым она пользовалась только когда анализировала события и изменения в ближайших системах, что было необходимо в целях безопасности. Ближе к выходу, в стенном шкафу помещался небольшой гардероб, всего несколько рабочих комбинезонов и официальный костюм. Больше в комнате ничего не было, ничего, что связывало бы ее с прошлой или даже настоящей жизнью, что говорило об ее привязанностях, вкусах или желаниях — комната была безликой.

Рене подошла к панели, скрывающей кухонную нишу. Почти сразу над плитой автоматически зажегся неяркий зеленый свет, но она поспешно его выключила: она никогда не пользовалась этим освещением, это слишком напоминало ей лабораторию... Так трудно избежать напоминаний, мыслей о прошлом, когда оно может вернуться!

Приготовив себе крепкий травяной чай, Рене забралась с ногами в кресло.

Даже сейчас, глубокой ночью, космодром продолжал принимать корабли, шла разгрузка почты, работали люди и машины. Пб-6731 была небольшой планетой, почтовой базой, находящейся в отдалении от цивилизованного мира, точнее между двумя основными политическими центрами Вселенной. Единственным населенным пунктом планеты был этот самый космодром и прилегающие к нему сортировочные базы, куда доставлялись почта и грузы с самых разных уголков познанной Вселенной, сортировались и перенаправлялись в зависимости от назначения, или хранились на многочисленных складах, расположенных по всей планете. Сам космодром представлял собой прямоугольного вида площадь, окруженную по периметру городком: зданием, объединяющим все жилые и рабочие помещения в единое целое. Конечно, объем работ здесь не был таким, как на центральных планетах, и корабли прибывали не каждый час, но все же, ее окно освещалось огнями космодрома, слышался шум двигателей, иногда отголоски переговоров пилотов с диспетчерской, и это приносило Рене облегчение, надежду на то, что у нее есть возможность снова бежать.

Она, отлично сознавала, что силы ее несравнимы с силой и возможностями тех, от кого она бежала, и потому, какие бы хитроумные комбинации она не придумывала, ей не переиграть их до конца, а, стало быть, рано или поздно ее найдут. Все, что она могла у них выиграть, это время, — год, месяц, час... Даже несколько минут вне плена имели значение. И, в конце концов, все же могло что-нибудь произойти, могла явиться смерть, в которой единственно она и видела реальное избавление от всего — настоящего, будущего и прошлого...

Ей было тридцать один. Большинство женщин ее возраста имели семьи, детей, о них кто-то заботился, или сами они заботились о ком-то, были счастливы, или надеялись стать счастливыми, были поглощены повседневными делами и проблемами, временами о чем-то мечтали, что-то планировали, с кем-то встречались, обсуждали свои мысли и впечатления, и просто жили приятными воспоминаниями... А вот у нее впереди, в настоящем и прошлом был лишь страх, боль, стыд. И больше ничего человеческого. Она иногда думала об этом... так, без особых эмоций, просто потому, что время от времени невольно наблюдала фрагменты чужих жизней. Все же для человека важно, быть как все... или просто жить так, как сложилось, без чужого вмешательства, без страха, и без гнетущих воспоминаний о прошлом... Ее же жалкое существование жизнью назвать было нельзя. И страх, постоянный страх, чудовище, которое далеко не всегда поддавалось контролю разума, даже когда она не спала!..

За окном снова засветились посадочные огни, возникла легкая вибрация. Сейчас приземлится корабль. Да, так и есть, сел почтовый, устаревшая модель ЗЕЙД, такие выпускали в еще лет шесть— семь назад, когда ... когда она еще работала на ГБИК — Главной Базе Исследований Космоса.

Здесь на Пб -6731, где она работала обычным инженером, никто и не догадывался об ее образовании и всех специальностях, которыми она владела. И, слава богу! Здесь ей было почти спокойно. Маленькая планета одна из многих, расположенная на краю одной из центральных систем. Она сменила несколько подобных почтовых баз, прежде чем осела на два года на этой. Она попыталась затеряться, как следует, и на время ей это удалось. Но сейчас... она чувствовала уже какое-то время нарастающую тревогу — пора. Настало время что-нибудь изменить, иначе ее найдут. Нужно снова придумать очередной опережающий ход, предвосхитить их мысли, или еще лучше разрушить собственные поведенческие стереотипы, чтобы сбить их со следа. Поэтому придется вспомнить и в очередной раз проанализировать все... до конца... Впрочем, это как раз не трудно. Такое нельзя, невозможно забыть. Прошлое, как огромная злокачественная опухоль, давно пустило корни в каждую клеточку ее организма, и вот уже шесть лет пожирало ее изнутри при помощи страха.

Когда-то она... Нет, не она, совсем другой человек, некая Арерия Даартни... Как странно! Не вериться, что раньше ее так звали! Впрочем, сейчас она вряд ли могла отнести к себе любое имя. Эгорегоз обезличил ее. Удивительно не то, что она почти не помнит, как ее звали, но то, что она это сознает, что до сих пор существует... Но это не в ее власти. Так вот, Арерия Даартни закончила Школу Высшего Летного Мастерства и, после прохождении всех испытаний, была принята вторым пилотом-испытателем на ГБИК ( Главную Базу Исследований Космоса). Это было почти невозможно, получить такое блестящее назначение в таком юном возрасте — ей было лишь двадцать три, но ее взяли. Конечно, она очень успешно закончила Школу, одной из лучших прошла все испытания, к тому же, ее родители работали когда-то на Базе, а профессиональная преемственность поддерживалась администрацией. Но все же, ей повезло! Теперь это звучит жутким абсурдом, а тогда она была счастлива. Они все тогда были счастливы и влюблены в свою работу: все пятеро — ее экипаж: Карла Ус, Ритер Уэйн, Миша Эвак и их командир Орн Бьор. Самым старшим среди них был Ритер, ему минуло пятьдесят, он был вторым пилотом, доктором и ученым-исследователем, и он знал о работе намного больше всех них, поскольку за спиной у него был немалый опыт. Тем не менее, он никогда не демонстрировал свои преимущества перед другими, за это его все любили. Его жена, тоже ученый-исследователь, погибла много лет назад в аварии, и с тех пор все интересы Ритера были связаны с только с работой. Орну, командиру их экипажа, было всего тридцать четыре, но более уравновешенного и мудрого мужчины она не встречала. Его темных волос на висках уже коснулась седина, что при такой работе и образе жизни было естественным, и все же интриговало. И ей самой, и Карле, чье восхищение командиром превосходило даже ее собственное, страстно хотелось узнать о его прошлом, а пока в часы досуга они развлекались, придумывая ему разнообразные героико-романтические подвиги. Карла, как и Миша Эвак, была старше ее всего на два года. Оба они, и Миша, и Карла, также блестяще закончили Школу Высшего Летного Мастерства, но потом год отработали на самой Базе, ожидая назначения на корабль-исследователь. Когда Рене пришла в экипаж, Миша работал бортинженером и механиком, Карла — третьим пилотом и биологом-исследователем. Ее же, только закончившую Школу, приняли личным помощником командира и документоведом, хотя вообще-то, она получила диплом по трем основным специальностям: пилот класса А (пилоты выше классом в экипаже были только Уэйн и сам Бьор, имевшие в опыте несравнимо больше летного времени), языковед и инженер — исследователь, как и ее родители. Однако, пока у нее не появился бы солидный опыт работы на ГБИК, никто не доверил бы ей большего. Зато, при таком блестящем начале у нее были все основания для надежд на будущее... В Школе, как шутили студенты-пилоты, их учили на героев, но оказалось, что даже те, кто получил красный диплом из рук настоящих героических пилотов, даже те не всегда в жизни становятся героями, и она тому очередной пример.

Тем не менее, тогда все сложилось, как она и мечтать не смела. Руководство предпочитало формировать разновозрастные экипажи, исходя из того, что пилоты проводят в космосе большую часть жизни, и нуждаются в семье, поддержке близких, и домашнем микроклимате во время короткого отдыха в полете, поэтому она неожиданно обрела то, что и не надеялась когда-либо снова получить — семью. На корабле она была самой младшей, и как принято в семьях, все заботились о ней, старались ее чему-то научить, или просто баловали. Впервые после смерти родителей, ее любили.

Это был ее второй дальний полет. Они испытывали новую модель Ринго, корабля высшего класса. 'Ринго'! На этой почтовой базе все пилоты выбегают посмотреть, когда садиться 'Ринго', восторгаются мощью, скоростью, оснащением даже устаревших моделей...

А вот ей довелось летать на 'Ринго 712'. Два года. Два года счастья!... за которое ей пришлось заплатить, как говорил Аалеки. Тогда она, как и все ее товарищи, благоговела перед космосом, особенно, перед непознанными мирами. Как исследователи, они были обязаны не только испытывать корабли и проводить запланированные учеными Базы эксперименты, но и находить новые миры, вступать в контакт с новыми цивилизациями. И Карла, и Миша, и она сама, как все молодые и полные сил люди, каждую минуту ожидающие от жизни чуда, считали эту возможность самым замечательным, что только может произойти в жизни. Несмотря на то, что в Школе им внушали, что работа исследователя это серые будни, а большие открытия и важные находки удел редких избранных, и что их последствие нельзя предугадать, несмотря на это, в душе все они верили, что держат в руках ключ от волшебных тайн Вселенной, и что они, по счастью своему, ближе к их разгадке, чем кто-либо другой, что у них всегда есть шанс изменить мир, сделать кого-то счастливей...

Это был ее второй полет. Все шло довольно обычно, пока они не получили сигнал.

Карла сказала:

— Приборы что-то поймали... Сигнал! Довольно сильный. Сейчас посмотрим... Рери, взгляни!

Арерия ниже склонилась над экраном компьютера, чтобы скрыть волнение.

— Ну, что там у вас, не молчите, — попросил Миша, высунувшись из люка. Он изучал устройство нового прибора.

Они находились тогда в самой труднопроходимого этапа их маршрута, так называемой зоне вихревых галактик. Здесь всегда было неспокойно в плане безопасности полета, оттого эти галактики, несмотря на их открытие, редко посещались кем-то кроме исследователей Базы и контрабандистов, предпочитающих уединенные пути. На этот раз турбулентные потоки скручивали корабль так, что им иногда казалось, были слышны стоны обшивки.

— Это действительно сигнал? — спросил Бьор из своей рубки, — не помехи передач с Базы? Может, несмотря на вихревые потоки, им все же удалось связаться с нами, пусть с сильными искажениями? Или мы случайно поймали сигналы с других кораблей, находящихся где-то поблизости?

— Скорее второе, Орн. Думаю, никакое оборудование не проведет сигнал с Базы среди таких помех, — вмешался Ритер.

— Прогресс не стоит на месте, коллега, мы уже почти десять дней без связи, и за это время на Базе могли настолько усовершенствовать систему связи, что сигнал добрался и к нам!— с энтузиазмом проговорил Миша, ковыряя отверткой прибор.

— Да, за девять дней на все могло глобально измениться, не только система связи, умник, настанет время возвращаться, а оказывается, Базу-то за десять дней перенесли в другую галактику,— усмехнулся на него Ритер.

— Нет, это не с Базы, — сказала Арерия, — сигнал довольно четкий, просто совершенно неизвестный язык. На компьютерные коды тоже не похоже...

— Неизвестный язык? О, это еще лучше! — воскликнул Миша, игнорируя насмешки Ритера.

— Что это ты так заинтересовался сигналом? Думаешь, мы найдем новый мир, и ты сможешь покрасоваться перед местными девушками?— ехидно спросила его Карла.

Эвак, несмотря на неказистую в целом внешность, а был он небольшого роста и, в свои двадцать семь уже начал лысеть, разыгрывал отчаянного Казанову. Каждый раз, возвращаясь из отпуска, он долго и подробно рассказывал увлекательные истории о своих романтических приключениях, отлично, впрочем, сознавая, что ему никто не верит.

— Почему бы и нет?.. И в Большой Летописи Открытий Познанной Вселенной будет записано: 'Миша Эвак — отважный покоритель космического пространства и женских сердец...' Что? По-моему, как раз про меня, скромная и полностью соответствующая истине характеристика!

— Эй, парень, если ты и дальше, будешь между болтовней заниматься ремонтом приборов, твое имя будет вписано только на твоем надгробии, в парке Скорби, — сказал ему Ритер.

Он был по-отечески привязан к Мише, но предпочитал скрывать это за ворчанием.

Карла засмеялась, а Миша сделал вид, что смертельно обижен.

— Ну, разумеется, отчего же не сорвать плохое настроение на своем молодом и талантливом коллеге, вместо того, чтобы ему помочь, ободрить, поддержать...

Проходя мимо Арерии, он остановился, и, наклонившись над ее креслом сзади, негромко сказал:

— Никто меня не любит... Рери, а ты не пожалеешь меня?... Ну хоть немного!

Это услышала Карла:

— Отстань от нее, я все слышу!..

Не обращая внимания на слова Карлы, Эвак, скорчив смешную гримасу, продолжал шептать:

— Скажи мне, что я тебе не безразличен, что я тебе нравлюсь, хоть немного, ну, пожалуйста!... Это так меня поддержит в этой атмосфере вечной травли...

Карла кричала ему со своего рабочего места:

— Эвак, отстань, она не для тебя!

— Почему это?

— Потому что у Рери уже есть кое-кто на примете!

— Что?! Кто? Ты имеешь ввиду Дрего? — Миша посерьезнел, нахмурился, как строгий старший брат, — Честно говоря, мне совсем не нравится этот парень!.. Такой холодный и высокомерный! Эгоист и нарцисс. Не думаю, что он вообще способен на чувства!

Арерия познакомилась с Арсом Дрего на Базе, в тот же году. Они вместе посещали курсы повышения квалификации пилотов А класса, которые пилоты проходят каждый год. И он действительно был красив, умен и горд. И очень одинок. Он не так давно потерял мать, которая занимала очень важное место в его жизни, и попросту нуждался в хорошем слушателе, чтобы выговорить хотя бы часть своего горя. С Арерией их не связывало ничего, кроме того, что она искренне им восхищалась, он же, по-видимому, отдавал должное ее чуткости и такту. Они встретились вне работы лишь дважды, и только как друзья, но и это послужило поводом к поддразниванию со стороны коллег.

Карла снова вмешалась:

-Что? Дрего? ... Вот еще! Да это один из самых привлекательных пилотов Базы! У кого еще такие глаза, и ресницы сантиметров по десять... а фигура!.. Ну, может, он слегка необщителен, но не с тобой, верно, Рери?... И, потом, уж ты-то ей точно не подходишь!

— Это почему? — Эвак сразу выпрямился, чтобы защититься должным образом.

— Да ты же почти на голову меньше ее ростом, а разница более чем в сантиметр в пользу партнерши, знаешь ли, сейчас не в моде!

— Я ниже ростом?! Вранье!.. Просто мой организм так адаптируется к космосу, ясно тебе?!

Карла засмеялась, и Арерия тоже не могла не улыбнуться. Миша и Карла дружили со школы, но не могли и дня прожить без споров и перепалок. На шум подошел командир. У Карлы, как всегда при его приближении, блеснули глаза, и она вмиг стала серьезной и тихой.

— Ну, что нового с сигналом?

— Все еще обрабатывается, Орн. Возможно, это надолго — компьютер не смог сразу распознать ни знака, зато мы теперь скоро будем знать, откуда получен сигнал, еще минут пять...

— Ты что думаешь, Арерия?

— Это определенно язык — есть общие элементы со вселенским, но слишком замысловато. Никаких известных аналогов, поэтому расшифровка может занять не один день.

— Так значит, мы на пороге!...— обрадовался Эвак.

Бьер взглянул на сосредоточенного Уэйна.

— Твое мнение, Ритер?

Тот ответил не сразу. По его виду можно было судить о том, что он, скорее рассматривает ситуацию как проблемную.

— Мы находимся на окраине Познанной Вселенной. Типичный затерянный мир, в стороне от контролируемых космических путей и, стало быть, законов. Шансы открытия новой цивилизации, очень малы. Наши корабли-исследователи проходят здесь все же довольно часто, и они, конечно, давно бы отреагировали на сигнал, уж не говоря о контрабандистах, как раз предпочитающих такие вот обходные пути... Думаю, здесь другое. Возможно, это пираты.

— Я тоже подумал об этом. Карла, проверь, пожалуйста, статистику по этому квадрату на пропавшие корабли.

Они имели ввиду космических пиратов. Ежегодно десяток — другой официально, но по факту гораздо больше, пропавших кораблей терялись Базой по причине нападения пиратов. Такие корабли как 'Ринго', даже разобранные на запчасти, стоили на свободном рынке невероятно дорого, да еще новейшее оборудование, которыми были укомплектованы лаборатории корабля... Конечно, соблазн был велик. Пираты устраивали ловушки, как правило, вот на таких уединенных маршрутах, где связаться с Базой можно было только на определенном этапе путешествия, при отсутствии помех. Пираты отлично знали, что любые корабли Базы обязаны отреагировать на сигнал, что они обязательно сядут на планету, с которой принят сигнал. И, вот тут-то на них устраивали настоящую охоту, в результате, экипаж пропадал бесследно, а корабль через некоторое время, измененный до неузнаваемости внешне или разобранный на детали, с тщательно удаленными чипами, поступал в продажу на каком-нибудь нелегальном частном транспортном рынке.

— Да, командир. Сейчас... В общем, ничего особенного. Не выше чем в любых других окраинных районах.

— Источник сигнала уже нашли?

— Да, это Ок-20 или Тейя, четвертая планета системы Эдер или Эдельвейс. Открыта для и изучения почти двести лет назад. Климатические условия приемлемы для жизни планетников нашей группы, а вот биологические — не совсем: полное отсутствие на поверхности воды. Растительный и животный мир представлен очень скудно... Есть жизнь. Немногочисленное население ведет примитивный кочевой образ жизни. IQ туземцев приближен к умственной отсталости, так что вряд ли это они отправили сигнал.

— Этот сигнал и для пиратов слишком замысловат. Обычно они расставляют куда более простые ловушки. На связь с Базой не выйти еще неделю полета... Что ж, тогда будем садиться. Все равно, кораблю нужен ремонт: верхний слой обширно пострадал в последней буре. Так что, Миша, тебе будет, чем заняться, когда сядем. Ладно, готовимся к посадке. Но не близко к источнику сигнала. Нам нужно подготовиться. Хорошо, что планета пустынна., если это пираты, мы заметим их приближение издали.

— Это как раз совпадает с твоими планами, дорогой! — ехидно пропела Карла.

— О!... — только и смог простонать Эвак.

Рене взглянула за окно. Ночью небо здесь глубокого черного цвета, словно сшитое из большого куска бархата, а утром оно снова засинеет. А на Тейе небо низкое, порезанное на длинные неровные полосы. Часть вдоль горизонта ярко желтая, тревожная, а чуть выше оно сразу становиться коричневым, густым и безнадежным, словно неумолимая судьба. Вся планета, сплошное каменное плато, покрытое слоем вязкой красно-коричневой пыли. Растительный мир был представлен лишь плесенью на поверхности пыли, и даже по цвету от нее не отличался. Ничего скучнее не придумаешь.

Посадка прошла идеально. 'Ринго' сел мягко, взметнув приглушенными двигателями густое облако пыли.

Приняв обычные меры безопасности, все они сразу принялись за работу. Бьерн решил, что на сигнал отправятся они с Карлой (к огромному восторгу Карлы), Миша и Ритер начнут чинить обшивку, а Арерии было поручено координировать действия всего экипажа, оставаясь на корабле.

Разумеется, она приуныла — ей тоже хотелось быть с ними рядом, участвовать в происходящем самой, а не наблюдать за их действиями через мониторы, но правда была в том, что она все еще оставалась самым неопытным исследователем из всех, и в том, что была ее очередь нести вахту.

Они быстро оделись. Карла помахала ей рукой на прощанье, Миша послал воздушный поцелуй, и они ушли. Если бы только можно было их вернуть, или задержать!.. Нет, ничего бы к лучшему не изменилось. Они бы только разделили страдания, которые выпали на ее долю. Но этого она никогда не хотела.

Спустя минуту она уже видела их на мониторе: Карла и Бьерн садились в корабельный планер, взяв предварительно пробы микрофлоры почвы рядом с кораблем. Ритер, проводив их взглядом, начал планировать работу по ремонту обшивки, а Миша, отправив ей еще один воздушный поцелуй, полез за инструментом. И тут что-то случилось.

Это была волна. Сухая, колючая, царапающая кожу волна горячего воздуха. Арерия почувствовала ее, несмотря на защитное поле корабля. Тем более, что в момент ее прохождения вдруг вышли из строя все системы, погас свет, померкли мониторы, перестали поступать сигналы бортового компьютера. Она растерялась, потому, что их корабль, первоклассный 'Ринго', казалось бы, был защищен от подобных случайностей: три автономных системы жизнеобеспечения!.. И в рекомендациях было сказано — производителями гарантирована защита даже от мощнейших взрывов. Орн говорил, что это надежнейший корабль на свете!.. И вот теперь, она осталась одна в темноте...

Спустя несколько длинных минут тишины, послышалось слабое жужжание, и оборудование корабля медленно начало включаться в работу. Первое, что она сделала, бросилась к мониторам, чтобы убедиться, все ли в порядке у остальных, но ничего не увидела. Арерия подумала, они бортовые компьютеры вышли из строя, потому, что мониторы показывали все, что она видела до этого, красную пыль, покрывающую планету по линию горизонта, коричневое с острой желтой полосой небо, сам корабль, все, кроме ее экипажа. Их не было нигде! Личные чипы тоже не откликались, словно их и не было. Она звала их по именам, переключая мониторы то на дальнее видение, то снова искала у корабля... они не могли вот так просто исчезнуть за минуту! Она просто не могла поверить в это. И она снова и снова начинала поиск... но ничего не менялось. Ее экипаж пропал.

Ужас от нереальности происходящего заставил ее, наконец, остановиться и сесть, попытаться взглянуть на ситуацию под другим углом. Так ее учили в Школе. Но мысли бились совершенно хаотично. Неужели это пираты? Тогда через некоторое время они предъявят свои условия... или попытаются взять корабль боем. Но как это произошло? Как она захватили всех ее коллег? Надо учесть, что это опытные пилоты, знающие, как действовать в случае нападения... по-крайней мере, тогда она услышала бы звуки боя... парализующий газ? ...И все же должно было что-то остаться, какие-то следы!... А если они ранены и умирают от болевого шока, не в силах ничего предпринять?.. А что если их захватили в плен, как заложников?.. Но как, за две минуты? Нет, это невозможно... А эта волна... Они применили новую технологию! Она ничего о ней не слышала... Что делать? До Базы далеко, связи нет, спросить совет не у кого... Она поставит защиту на входные люки и выйдет на поиски своего экипажа.

Арерия отчетливо сознавала, что поступает неправильно, подвергает себя и корабль риску, нарушает инструкции, строго регламентирующие в таких случаях действия члена экипажа, оставшегося на корабле единственным. В инструкциях говорилось, что в случае исчезновения своих товарищей, в том числе старших по рангу, она должна немедленно послать отчет на Базу, и следом, прождав на корабле сутки, отвести туда же корабль. Одно дело знать правила, другое их выполнять, когда дело касается близких тебе людей. Это была ее семья. Она не могла поверить в их смерть.

Арерия автоматически послала на Базу судовой журнал, впрочем, особенно на него не надеясь, из-за помех, он мог потеряться и пропасть бесследно, а потом, наскоро надев защитный костюм, вышла.

Сухой и горячий воздух Тейи, в котором было нелегко дышать, даже немного жег ей легкие, не смотря на включенный воздухоадаптор. Арерия растеряно оглянулась. Кругом была пустыня из красноватой тусклой пыли. Ветер, видимо от скуки, лениво подбрасывал и рассыпал ее по равнине. Ее взгляд в отчаянье скользил по линии горизонта и обратно, цепляясь за тени от маленьких песчаных холмов. Более она ничего не видела, ни души, ни следа...Нет!... Что-то было!... Она бросилась бежать к какому-то холмику, метрах в двухстах от нее... тень от него была больше...

Они обгорели так, что по лицам их узнать было невозможно. Арерия узнала их по звездолету, хотя его уже почти засыпала пыль, и видны были только сидения, на которых лежали теперь почти пустые костюмы.... Бьерн и Карла! Их кости. Тела словно высохли, словно истаяли, или словно костюмы внезапно стали им велики... Вот костюм Бьерна ... Его правая рука и часть туловища прикрывали Карлу. Он заслонил ее собой и она обгорела чуть меньше... на голове у виска оставалась прядка сьежившихся волос... рот в оскале боли... Видимо, Орн почувствовал приближение опасности... И у него всегда была отличная реакция.

Больше она ничего не увидела. Ритер и Миша Эвак исчезли.

Арерия вернулась к кораблю и села на ступеньку перед люком. В Школе ее готовили к внезапному нападению, опасности и всяческим неожиданностям, но не к смерти друзей. Они ушли так быстро, внезапно, и их смерть не могла так же быстро быть принята ее сознанием. Просто не могла. Она замотала головой, и невольно засмеялась, стремясь избавиться от нелепых мыслей о потере друзей, но смех прозвучал среди этого давящего одиночества так дико, что почти сразу перешел в стон, и плач.

Тут что-то зашевелилось в пыли под кораблем... и она увидела руки, они зацепились за ступень и подтянули тело. Это был Миша Эвак. Его лицо тоже обгорело, словно покрылось красной пылью и ссохлось, он тяжело дышал.

— О, господи, Миша, ты жив! Сейчас я тебя вытащу! Где Ритер?

Миша медленно покачал головой, чуть отстранившись от нее:

— Не спеши, дорогая... Дай мне отдышаться и сказать...

— Ничего, ничего, все будет хорошо, Миша, я помогу тебе! Вот возьми обезболивающее...

Она не слушала его, потому что испытывала шок, и отчаянно цеплялась за надежду. Дрожащими руками, она сорвала с пояса аптечку:

— Вот таблетка...

— Я уже принял две... Я ждал тебя... Послушай же меня, Рери! Действие обезболивающего и стабилиотика скоро закончиться, и я истеку кровью, и не успею сказать...

— Ничего не говори, не будем тратить твои силы! Давай руки, я вытащу тебя!

— Нет! Не стоит, милая, — проговорил он, перехватив ее руку, но все же, улыбаясь через силу, чтобы не испугать ее окончательно, — боюсь, больше вытаскивать нечего... я был под кораблем, когда прошла эта волна... корабль осел...и меня почти разрезало днищем пополам... Я бы и пытаться вылезать не стал, если бы не ты... Ритер умер мгновенно. Я слышал, его вздох... Орн и Карла ведь... тоже погибли?.. Чтож, похоже, детка, тебе придется справляться одной... Хорошо, что ты останешься... жить... Если бы пришлось выбирать, я бы хотел, чтобы выжила ... именно ты... Черт, уже больно!... Теперь о главном, дорогая, иди на корабль, и улетай отсюда... 'Ринго' — надежный корабль, ты долетишь даже с неисправностями... Не медли! Может, они пошлют еще волну... Это горячий сжатый воздух... новая технология, нам не знакомая... Думаю, это все же пираты, и ты должна... принять все меры предосторожности. Ты ведь их... не забыла?

Внезапно он весь побелел сквозь ожоги и пыль, его тело начало содрогаться: действие лекарств заканчивалось.

— Ну вот... пора кончать... болтовню... а так... не ...хочется!

Арерия схватила его руки и задрожала, слезы градом катились по щекам, несмотря на то, что ей нужно было быть сильной, ради него.

-Миша!

-Ну, что ты... не плачь!... Но знаешь... мне... приятно... что ты... по мне.. плачешь... Я... всегда...

Он еще попытался улыбнуться ей напоследок, но тут судорога боли искривила его лицо и кровь, уже не сдерживаемая стабилиотитком, хлынула изо рта.

Неписанный закон пилотов гласит, что тела погибших товарищей нужно предать земле, любой земле, где бы смерть их не настигла... так их души обретут покой, и не будут странствовать по чужим мирам, в поисках родных, потерянные и одинокие. И близкие смогут сказать о них: 'покоится с миром'.

Она не похоронила их. Сначала это угнетало ее, но позже она поняла, что они обрели покой и без нее. Они были избавлены смертью от ее судьбы, от стыда, страха, страданий и опустошения. На планете Скорби близкие смогут положить цветы к памятникам, на которых будут написаны их имена, и они сделают это без содрогания, без мыслей о том, что их смерть была ужасной, но явилась, как избавление от стыда и боли. В глазах всего мира они останутся героями, и память о них всегда будет светлой.

О ней никто так не скажет. Никогда... И пусть. Лишь бы умереть!

Она не успела. Сколько раз потом, в клетке, она просчитывала каждую минуту, секунду, чтобы успеть! Ее, как и многих других, попавших в беду, преследовала мысль, что она была на волосок от спасения... но не успела, растерялась, не смогла воспользоваться шансом! Сколько раз она проживала это время по-другому, снова и снова. Как будто это возможно — спорить с судьбой.

Когда Миша умер, она сидела рядом с ним еще какое-то время, обхватив себя руками и раскачиваясь из стороны в сторону, как делала в детстве, когда оставалась одна и чего-нибудь боялась. Она не понимала, никак не могла принять происходящее, и поэтому вместо того, чтобы идти на корабль, отправилась искать Ритера, как будто, это что-то могло изменить!.. Но расстаться с надеждой пусть совершенно призрачной было очень трудно... Потеряв их, она осиротела во второй раз, и это обесценивало в ее глазах будущее.

Ритера она не нашла, не успела найти, потому, что почувствовала приближение новой волны. Воздух снова стал сухим и жестким, и она бросилась к кораблю.

Она нажала на клавишу, прямой защиты и кнопку экстренного старта, предусмотренного программой безопасности... и ничего не произошло. На дисплее отразилось: ' Внимание! Системы жизнеобеспечения корабля выведены из строя. Покиньте корабль.' и пропало...

Что-то невидимое приподняло корабль и легко, несмотря на огромный вес, поволокло по пыли...

Арерия вытерла слезы и собралась. В Школе они отрабатывали эти движения до автоматизма: подготовка оружия к бою, позиция у входа, предельная концентрация внимания... Арерия заняла оборону у иллюминатора рядом с входным люком. Никто не возьмет этот корабль, пока она жива. Она будет защищать его до конца, ведь ее товарищи... единственная ее семья, погибла из-за этого корабля.

Корабль двигался, минуя холмы и равнины пыли, и впереди показалась гора. Не очень высокая, и слишком ровная, чтобы иметь природное происхождение... Гора оказалась огромной пирамидой с широкой каменной платформой, ее вершина предельно точно и угрожающе нацелилась прямо в небо. Арерия не сомневалась, что там ее и встретят те, кто убил ее товарищей.

Около пирамиды корабль остановился и погрузился в пыль. Арерия не вытирая выступивший от напряжения пот, продолжала ждать. В тот момент она была готова к смерти и приняла бы ее достойно, как ее учили, но судьба распорядилась иначе. Как объяснил ей потом Аалеки, любые инструкции и правила формируют стереотипы поведения, которые легко разрушаются, стоит только вмешаться случаю, а часто пустяку.

Поэтому, когда вместо ожидаемых ею злодеев с внешностью монстров из пирамиды вышли два обычных человека, вышли спокойно, не торопясь, о чем-то негромко разговаривая между собой, она испугалась больше, чем если бы оттуда выползло нечто чудовищное... Это была ее самая серьезная ошибка — она забыла, что настоящие чудовища в жизни выглядят как раз совсем не как чудовища. В тех, кто приближался к кораблю, не было и следа агрессии. Они были одеты в удобные рабочие комбинезоны, наподобие тех, что носили на Базе, и у них не было оружия... по крайней мере, не было видно. Они выглядели, не как пираты, или преступники, а как обычные люди, уставшие от ограниченного пространства душного кабинета, и потому, с удовольствием прогуливающиеся во время рабочего перерыва. Ничто в них не выражало угрозу.

Один из них был постарше и повыше ростом, худощавый и подтянутый, в очках, с тонкими губами на строгом холодном лице, другой — молод и хорош собой: темные волнистые волосы до плеч, большие выразительные глаза, тонкие черты лица и гибкая фигура... Они шли к кораблю, что-то обсуждая между собой, при чем тот, кто помоложе увлеченно о чем-то рассказывал, а второй слушал его внимательно, иногда вставляя короткие фразы, точно учитель. Остановившись перед кораблем, они его неспешно оглядели, и тот, что помоложе, вполголоса высказал какое-то предположение, а потом обратился к ней:

— Здравствуйте!.. Позвольте поприветствовать вас, на Тейе, четвертой планете системы Эдельвейс. Мне не хотелось бы вас огорчать, но экипажу необходимо покинуть корабль, он неисправен, и все системы жизнеобеспечения и защиты отключены. Мы приглашаем вас воспользоваться гостеприимством Эгорегоза, единственного цивилизованного города этой планеты.

— Кто вы?— ее голос осип от напряжения, и молодой человек, услышав это, улыбнулся.

— О, простите, я забыл представиться... Видите ли, столь почетная миссия, как эта, встречать межпланетный корабль, поручена мне впервые. Я — Аалеки, житель Эгорегоза, начинающий ученый, а это мой друг и учитель, Зоонтеген, блестящий ученый-естествоиспытатель, автор ряда выдающихся трудов в области естествознания... кажется так на межпланетном языке называется область научных знаний, к которой имеют отношение наши труды... Разрешите теперь узнать ваши имена?

— Почему вы захватили мой корабль?

— О, нет, не захватили! Ваш корабль нам совершенно не нужен, поверьте! Мы только доставили его поближе к городу.

— И вывели из строя все жизнеобеспечивающие системы.

— Вы имеете в виду термическую волну, стерилизующую корабль и всю посадочкую площадку?.. Иногда она действительно выводит из строя некоторые приборы, но это, как правило, поправимо.

— Так вы проводили стерилизацию?! Поэтому и погиб весь мой экипаж?

Тот, что назвался Аалеки, кинул на своего учителя взгляд полный смятения

— Ваш экипаж погиб?

— Да.

— Как это могло случиться?!... Неужели, они успели покинуть корабль?

— Да.

— Все, кроме Вас?

Она не ответила.

— Как это печально!.. Нам очень жаль... Видимо, ваш корабль оснащен наиболее совершенными технологиями, и главное, имеет скорость более высокую, чем та, на которую настроены наши системы защиты. Дело в том, что Тейя представляет собой почти стерильную по чистоте зону. А пыль, покрывающая поверхность планеты обладает особой чувствительностью к вирусам. Иными словами, мы вынуждены защищаться от вирусов всеми доступными способами, иначе возникнет эпидемия, и тогда все небольшое население Тейи погибнет. Защитное средство, используемое нами, совершенно в плане уничтожения вирусов, но, к сожалению, смертельно для живых организмов. Если бы ваш экипаж оставался под защитой корабля, они были бы живы!.. Мы и предположить не могли, что члены вашего экипажа успеют выйти! Дело в том, что запуск стерилизующей волны осуществляется автоматически по прохождении кораблем верхнего слоя атмосферы Тейи... Вы сели слишком быстро, и слишком быстро покинули корабль. Запуск системы просто не был рассчитан на скорость вашего корабля. Нам очень жаль.

— Вы несете ответственность за их смерть!

— Мы не отрицаем своей ответственности. Но изменить случившееся не в силах. Надеюсь, это понятно? — сухо сказал Зоонтенген.

— Нам искренне жаль, что все так случилось. Мы хотели бы как-нибудь искупить свою вину перед вами лично. Прошу вас, будьте нашей гостьей!— поспешно продолжил Аалеки, словно стараясь смягчить впечатление от суровых слов своего старшего товарища.

— Мне нужно связаться с Главной Базой Исследований Космоса Познанной Вселенной.

— Разумеется. Это можно сделать из города. Главная База Космических исследований!.. Так вот почему ваш корабль сел так быстро!

— Вы знаете о Базе? Вы поддерживаете связь... постоянную связь с другими цивилизациями?

Она прекрасно знала, что на ГБИК никто не слышал о цивилизации Эгорегоз.

— Боюсь, что нет. Видите ли, мы поглощены собственными исследованиями. Но мы попытаемся сделать все, чтобы вы вошли в контакт хотя бы с представителями ГБИК, членами других экипажей. С ними установить связь нетрудно, некоторые корабли ГБИК в пределах досягаемости Эгорегоза... Прошу вас, следуйте за нами в наш город, и вы познакомитесь с нашей уникальной цивилизацией. Думаю, на вас, как исследователя, наши достижения произведут немалое впечатление... К тому же, ваш корабль теперь все равно не сможет взлететь, как я уже сказал, профилактическая волна выводит из строя любые системы и технологии, созданные в вашем мире, а если даже и не повреждает, то полностью обезэнерживает. Не думаю, что ваш корабль сможет взлететь без основательного ремонта. Оставаясь на корабле, вы не защищены должным образом, а запас пищи и воды рано или поздно кончиться. Это не разумно. Прошу Вас, будьте нашей гостьей. И не надо боятся. Мы не хотим вашей смерти, поверьте!

Арерия лихорадочно искала выход. 'Ринго' был оснащен тремя автономными системами управления, двумя очень сложными и еще одной совсем простой, работающей на топливе, и, возможно, невредимой, но запас топлива был ограничен, поскольку никто и не думал, что оно когда-нибудь вообще понадобиться, ведь первая система работала безукоризненно. Значит, кораблю скорее всего не хватит энергии, чтобы преодолеть силу их защитного поля, которое сейчас удерживало 'Ринго' у пирамиды. Арерия проверила затвор оружия — и обнаружила, что оно не отвечает на команду, даже когда она просто включает его — настолько разрядился аккумулятор. Они были правы, она была совершенно беззащитна. И она была одна, совсем одна!.. Больше всего на свете она боялась быть одна, потому что так всегда и было, сначала без родителей, когда они отправлялись в долгий рейс, да и потом, когда они погибли, а бабушка умерла, совсем без близких, а теперь она снова лишилась семьи, своих друзей...Что ей оставалась делать?

Даже теперь она содрогнулась при мысли о том решении: у нее был еще нож, огнемет, она могла бы... Но случилось иначе.

— Вы обещаете мне связь с Базой прямо сейчас?

— Разумеется, — сказал молодой, улыбнувшись своей мягкой улыбкой. Он взглянул на старшего, и тот снисходительно кивнул, не желая, видимо, тратить на ответ слова.

-Хорошо. Я выхожу.

Когда она, наконец, появилась из люка, Аалеки, в секунду окинув ее взглядом, восхищенно улыбнулся ей и склонил голову, почтительно приветствуя, а Зоонтенген лишь холодно показал рукой на пирамиду, предлагая следовать за ним к входу.

— Вы так молоды!.. Я совершенно этого не ожидал, простите. Как вас зовут?— спросил Аалеки.

Арерия помедлила с ответом. У нее что-то заныло внутри, предчувствие чего-то плохого и неотвратимого... Но пути назад она не видела, а инстинкту все еще не доверяла. Впрочем, в таких ситуациях почти все люди идут навстречу своей судьбе.

— Арерия Даартни, младший пилот-исследователь ГБИК.

Он еще раз наклонил голову и торжественно заявил Зоонтенгену:

— Мы имеем честь принять у себя одну из самых привлекательных женщин Вселенной, Зоонтенген.

Арерию поразила неуместность этой любезности. Ее экипаж еще даже не похоронен!... И потом, Рене никогда не считала себя красавицей, она даже не знала, какая она глазами других. Задумываться о своей внешности в Школе было некогда — она училась все свободное время кроме сна и чтения. А позже все ее мысли захватила работа, ее новая семья... И в том, что теперь ею восхищался человек, который пусть косвенно, но все же был виновен в смерти близких для нее людей... в этом было что-то страшное, неправильное, словно смерть ничего не значила в мире живых. Если бы напряжение, в котором она находилась с минуты смерти ее друзей, можно было усилить, это бы сейчас произошло. Но разум опирался на факты. Они вели себя абсолютно спокойно.

По каменной дорожке они проследовали к пирамид

— Наши предки построили Эгорегоз, или город Открытий почти два столетия назад. Это прекрасный комфортабельный город, заключенный в уникальную форму. Вы знаете, что означает пирамида, как символ, и почему так часто его использовали различные продвинутые цивилизации, чьими достижениями мы восхищаемся до сих пор?.. О, это очень интересно. Пока мы будем проходить стерилизацию, я с удовольствием вам расскажу.

Они подошли к самой стене, и тут площадка, на которой они стояли, поехала вниз, втянув их в внутрь пирамиды. Первый Темный зал Эгорегоза, в котором они оказались, был каменным. Сводчатый невысокий потолок и огромная свободная площадка под ним, при полном отсутствии колонн. Освещения, создаваемого странными факелообразными светильниками, было недостаточно, и полумрак предавал залу вид глубокий и мрачный. И стены, и низкий потолок, и многочисленные двери по периметру, все покрывали барельефы, где слова, превращенные искусным мастером в переплетенные каменные узоры, повествовали об истории создании города. Рене догадалась об этом, бросив лишь взгляд на них, словно из глубин пробудилось знание языка. Обучая языковедению в Школе, их подробно знакомили с символами, но эта письменность была ей не знакома. Но все же она была уверена, что не ошиблась. Ей даже слышался голос, озвучивающий надписи, шум молотка и резца по камню под руками искусного мастера. Пол, узорчатые стены и светильники сияли чистотой, но ей вдруг почудился запах тления, и препарата, которым его подавляют, запах смерти, как в склепах. Возможно, это было воображение, но позже она поняла — это был инстинкт. Она пережила шок от потери своих товарищей, и всем существом ощущала возрастающую тревогу, оттого активизировались все имеющиеся у нее защитные механизмы. В Школе их учили доверять разуму, фактам, логике. И она сделал так, как их учили, подавила тревогу. Впрочем, все равно уже было поздно.

— Сейчас мы пройдем стерилизацию. Видите ли, Эгорегоз очень уединенная цивилизация, оттого довольно таки уязвимая перед вирусами Космоса. Мы разрабатываем каждый год новые антивирусные программы, но иногда, к сожалению, они очень быстро устаревают, в отличие от мгновенно изменяющихся и адаптирующихся в любой среде болезнетворных микробов. Сейчас нас пронижут лучи из наших стерилизующих установок. Не бойтесь, это совершенно безвредно для здоровья.

Они просто сели на кресла, поднявшиеся на круглой платформе в центре зала. Вокруг них сразу возникло энергетическое поле из зеленых лазерных лучей.

— Наши предки не родились на Тейе. Их родина находилась за много миров отсюда, на высоко цивилизованной планете под названием Леммос. Тех, кто обрел здесь свою истинную родину, основателей города, было не много, всего каких-то сто человек. Они летели сюда, на Тейю, целенаправленно, создавать новую цивилизацию, цивилизацию ученых-исследователей. Они специально выбрали Тейю, планету на окраине, с примитивными формами разумной жизни, где никто бы не помешал им вести исследования. Первый этаж пирамиды Эгорегоз создан их руками, а следующее поколение, вдохновленное усердными и талантливыми строителями, закончило город Открытий. Нам же остается только совершенствовать его. Правда, учитывая размах и достижения предыдущих поколений, это очень не просто.

— Ваши предки прилетели сюда триста восемьдесят лет назад.

Оба они посмотрели на нее одновременно, и Арерия поняла, что не ошиблась — даже в лице Зоонтенгена, все время отстраненно молчавшего, впервые мелькнул к ней некоторый интерес, точно он увидел, наконец, в ней нечто живое.

— Откуда вы узнали?

— Кажется, прочла на стене...

— Вы понимаете наш язык, язык Эгорегоза?

— Я изучала языки, и есть некоторая схожесть между вашими символами и известными мне обозначениями цифр... но не букв.

Ее спутники снова обменялись взглядами.

— Мы знаем, что работа на ГБИК подразумевает соответвующее образование, но все же, никто еще не мог прочесть ни слова с этих стен, — восторженно произнес молодой эгорегозец, — Я счастлив, что мне удалось вступить в контакт с высоко интеллектуальным представителем другой цивилизации. И к тому же очаровательной женщиной! Не всем нашим ученым так везет.

'Значит,— подумала Арерия, — здесь кто-то уже был с Базы, до нее...Но тогда...'

— Здесь был корабль с Базы? Когда?

-Да, разумеется. Иначе откуда бы мы узнали о существовании самой Базы?— Аалеки лукаво улыбнулся.

— Но я никогда не слышала о том, что существует Эгорегоз!

— Неудивительно, ведь мы просим не разглашать нашу тайну. Видите ли, нам бы не хотелось, чтобы на планету приземлился исследовательский корабль, и планетники с оружием начали бы здесь свою проверку наших достижений. Мы не вторгаемся в жизнь Познанной Вселенной, как вы ее называете, и очень хотели бы, чтобы и Познанная Вселенная оставила нас нашим занятиям.

— Но тогда зачем вы посылаете сигнал?

— Это другое. Нам, как существам цивилизованным, необходимо общение.

— Но вы посылаете сигнал даже не на вселенском языке, хотя и знаете его!

— Именно поэтому. Нам хотелось бы общаться с людьми разумными, теми, кто придаст сигналу значение, попробует прочитать его, или хотя бы попытается разобраться с источником, как обычно поступают исследовательские корабли Базы.

— Что он обозначает?

— Наш сигнал? Дословно: 'Добро пожаловать на Тейю, в Эгорегоз, город Открытий'.

Не верилось, чтобы экипажи кораблей Базы держали в тайне обнаружение Эгорегоза, несмотря на свои прямые обязанности сообщать все о своих исследованиях и открытиях. Неужели они умеют так убеждать? Нет, скорее.. Возможно, они воздействуют на память... Если, конечно, они вообще позволяют улетать с Тейи... Все-таки, пиратство?!..

Они легко читали ее мысли, возможно, потому, что она мыслила стереотипами, не так как они.

— Надеюсь, Вы не думаете, что мы специально погубили ваших коллег? О, нет, поверьте, у нас не было подобных замыслов!.. Напротив, мы искренне скорбим по этой утрате. Может быть, даже более, чем Вы сама. И ваш корабль нам не нужен. Поверьте, мы не пираты.

— Хорошо, но мне нужно связаться с Базой!

— Конечно. Но сначала, мне бы хотелось показать вам Эгорегоз. Все равно, вам придется подождать, пока настроится оборудование связи, при подобных вихревых потоках, как вы понимаете, это не просто.

— Сколько мне придется ждать?

— Два-три часа. Как только вихревые потоки станут менее интенсивными.

— Когда вы начнете настраивать оборудование?

— Зоонтенген, вы не могли бы?

Тот кивнул и ушел. Аалеки тоже поднялся с кресла.

— Ну вот, стерилизация закончилась, Арерия, идемте. Зоонтенген был так добр, что предоставил удовольствие знакомить вас с Эгорегозом мне, а сам он, тем временем подготовит соответствующее оборудование, которое позволит установить вам контакт с Базой, или... с кем-нибудь из членов экипажей Базы, находящихся поблизости от нас. Это, как вы понимаете, гораздо быстрее и проще. Вас это устроит?

— Да.

— Отлично. Тогда идемте, лазеры уже сделали свое дело, вирусы обезврежены, и мы можем пройти к лифтам.

Лазерные лучи действительно уже какое-то время назад исчезли. И как только они отошли от кресел, площадка с ними ушла вниз.

Только теперь Арерия поняла, что все двустворчатые двери, располагающиеся через каждые два метра по всему периметру зала, несмотря на их массивность, служили дверьми лифтов. Они подошли одной из них, и Аалеки слегка коснулся его ручки ладонью, и двери тотчас расползлись в стороны, пропуская их в небольшое пространство с небольшим кожаным диваном посредине.

— Прошу вас, Арерия, входите, это только лифт. Мы передвигаемся по всему городу на лифтах, это очень удобно и быстро. Каждый из нас имеет свой персональный лифт, но, конечно, может воспользоваться и другим... это тоже не возбраняется. Этот мой.

Лифт представлял собой изящно обставленную комнатку с диваном и столиком рядом с ним. На столике кроме стакана с соком и стопкой книг стоял миниатюрный светильник в виде человеческой руки, украшенной сияющими ювелирными украшениями, а на стене, над диваном висела картина.

— Вы удивлены подобному убранству лифта?.. На самом деле, в лифтах только и есть время для отдыха, и потом, иногда мы попадаем в пробку, приходиться ждать несколько минут, теряя бесценное время...

— Пробки?

— Персональный лифт, как я уже говорил, имеет каждый из нас, жителей Эгорегоза, а ведь нас около сотни.

— Всего сотня?

Он снова улыбнулся.

— Если быть более точным — восемьдесят шесть. Вообще-то это секретная информация, но я вам доверяю.

Он смотрел одновременно и лукаво, и открыто, и у нее сразу заболела голова, потому что уже какое-то время она спрашивала себя, можно ли верить ему. И не могла ответить. И Арерия перевела взгляд на картину.

Это была абстракция. Многомерное шахматное поле... и вдруг сквозь него тебя пронизывает цепкий холодный взгляд... Глаз без рестниц, нарисованный в углу композиции, был совершенно живым. Ощущение, что за тобой наблюдают, рождалось внезапно, и немало шокировало.

— Вам нравиться живопись? Старинное искусство, но я его ярый приверженец. Сделать объемное плоским при помощи нехитрых инструментов, и этим достичь обратного эффекта... Это ли не познание сущности объекта, это ли не сущность истинного исследования, не правда ли?

— Это портрет?

— Да. Вы тоже увлекаетесь живописью? Нет?.. — спросил он оживленно, — А может, вы узнали?..

— Ваш коллега...Зоонтенген?

— О, вы снова поразили меня!... Неужели вы действительно узнали его? Или просто догадались, потому что никого другого здесь еще не видели?

— Я почти не знаю его, но сходство нельзя не уловить.

— Благодарю, вас. Я очень рад, что... Что вы моя гостья, и что у нас столько общего... вы ведь получали образование в закрытой школе, очевидно, при Базе?.. Ваши родители были очень занятыми людьми, и мало уделяли вам внимания в детстве, оттого, несмотря на незаурядный интеллект, в вас присутствует эта милая неуверенность в себе. Должно быть, вам и теперь снятся они... и вы просыпаетесь от страдания, поскольку по-прежнему испытываете постоянную потребность в их ласке, любви и защите?

Холод тонкой змейкой пробежал по ее спине, оставляя влажный след на коже, и не только от того, что он так быстро понял ее, — Аалеки говорил, задавал вопросы, как ... одержимый ...Он без труда угадал ее прошлое, но желал проникнуть дальше, гораздо дальше и как можно быстрее, пренебрегая всеми человеческими условностями общения... Даже сейчас, в состоянии стресса, Арерия поняла, что до ее чувств ему не было никакого дела, все, что им двигало — желание знать. И даже без образования психолога по неистовому блеску в глазах можно было определить, что он не остановится ни перед чем, чтобы достичь своей цели.

Заметив ее испуг, он улыбнулся, отвел взгляд, спрятав желание, и, вежливо пригласил ее выйти, потому что лифт остановился.

Аалеки показал ей несколько ярусов пирамиды. Один из ярусов занимала огромная библиотека, возможно даже превосходящая по размеру зала и количеству собранных здесь материалов Первую Имперскую, которую она посещала, еще когда училась в Школе. В Эгорегозе были собраны мысли миллионов существ с разных планет, записанные в самой разной форме и адаптированные на язык Эгорегоза, или вселенский. Лекции, выступления самых знаменитых ученых Познанной Вселенной и совсем неизвестных ей, были собраны в коллекции записей на дисках и картах, модели открытий были представлены как в трехмерном изображении, так и в разнообразных мини и макси моделях. Впечатлял не только объем самих материалов, но и то, сколько подходов они применили при составлении каталога — по мысли, слову, букве, направлению, теме, виду записи, дате, фотографии... При желании посетителей обслуживали роботы, плавным движениям которых позавидовали бы и танцоры. Но все же, неживых выдавал стеклянный взгляд и замедленность всех движений.

Ярус развлечений и отдыха был поделен на две части — музыкальный зал и зал других искусств. Расписные потолки и стены, инкрустированные цветными переливчатыми металлами, названия которых она не знала, коллекции удивительных инструментов разных планет, и многочисленная фонотека, занимали большую часть пространства яруса. Кроме того, здесь находились разнообразные индивидуальные кино и ауди залы, залы коллекций, бассейны. Все увиденное вызвало бы у Арерии восторг, не будь она так встревожена и подавлена смертью друзей.

— Сколько всего ярусов в Эгорегозе? — спросила она.

— Шесть.

— Вместе с первым залом мы посмотрели сейчас три яруса. Что же еще находится на оставшихся, кроме жилых помещений?

— У нас есть еще биоярус, самый важный ярус нашего города, где сосредоточены избранные образцы флоры и фауны некоторых планет и систем. Это необыкновенное место... но доступ туда, к сожалению, строго ограничен, это связано с хрупкостью и уникальностью некоторых растений и объектов... Общедоступный зал природы находиться здесь же, он тоже очень неплох, просто немного меньше... Многие из нас могут расслабляться только ухаживая за растениями и животными, например Зоонтенген, он один из самых активных флористов города, и по статусу он имеет постоянный доступ и в верхний ярус. Я сам бываю там нечасто, не испытываю необходимости, хотя тоже люблю растения... Кроме того, у нас есть еще Общий ярус, там находятся залы заседаний, консилиумов и конференций. Там работает Совет Эгорегоза — выборочный орган управления развитием нашей цивилизации. И, наконец, Рабочий Ярус — там сосредоточены индивидуальные лаборатории, ведь все жители Эгорегоза — ученые-исследователи.

— Что же вы изучаете?

— У каждого есть своя тема, утвержденная на Совете, есть план исследования и, соответственно, объект, субъект и гипотеза. Мы частенько устраиваем консилиумы и конференции, чтобы помогать друг другу продвигаться в науке вперед.

— А темы исследования?

Он опять лукаво улыбнулся и сказал:

— Вы спрашиваете меня о секретной информации. Я не могу ее разглашать, без разрешения Совета, но... Я сделаю лучше, я познакомлю вас с работой собственной лаборатории. Вы узнаете все, что вас интересует. Даже в подробностях. Идемте!

Он привел ее в лабораторию, расположенную, как и остальные восемьдесят пять на рабочем ярусе. Вход — по прикосновению ладони к сенсорному экрану.

— Дайте мне вашу ладошку, я ввел ваши данные, чтобы система защиты смогла вас запомнить и пропустить.

— Система защиты? От кого?

— От чужого вмешательства. Разве так только у нас в Эгорегозе ? Разве в лабораториях Базы иначе?

— Только в секретных лабораториях. Я думала, раз вас так мало, вы поддерживаете хорошие взаимоотношения между жителями города.

— Именно так. И думаю, в основном, благодаря системам защиты. Видите ли, мы испытываем некоторый дефицит в объектах, на которых проводим исследования... Впрочем, сейчас вы все узнаете! Входите же, дорогая Арерия Даартни, будьте моей гостьей.

Внутри было темно. И первое что она услышала — звуки... странные звуки похожие на... стоны и причитания...

— Что это? Кто?... Я ничего не вижу!

— О, не волнуйтесь, это всего лишь... объекты моего исследования. Они не любят яркого освещения... не надо их тревожить. Прошу, проходите сюда... Осторожнее, здесь несколько ступенек... вот сюда, пожалуйста, на эту площадку... стоп, теперь можно будет включить неяркий свет... Вот вы и дома.

. Со вспыхнувшим зеленоватым светом страшные звуки усилились. О, господи!...Вокруг нее в клетках сидели, лежали живые существа подобные ей, планетники, люди! И все они были — объекты исследования!

Еще не веря в увиденное, Арерия шагнула вперед и вдруг — почувствовала боль — она наткнулась на лазерный прут клетки, которая полукругом, от стены до стены преградила ей дорогу!

— Что вы сделали? — спросила она наблюдающего за ней Аалеки, — Выпустите меня немедленно! Меня все равно найдут, перед тем как выйти из корабля я послала сигнал на Базу и судовой журнал!.. Послушайте, вы же не хотите, чтобы здесь оказались военные? Вам лучше выпустить меня!

Аалеки, глядя на нее теперь отстраненным задумчивым взглядом, разочаровано улыбнулся и произнес:

— Удивительно, что все объекты в этой ситуации чувствуют и говорят совершенно одинаково, несмотря на уровень развития интеллекта — сначала просто не верят в произошедшее, потом приходит страх, неприятие случившегося, вспышка агрессии, угрозы, а позже — посулы, просьбы, мольбы... Это несколько утомляет, не правда ли? Ладно, дорогая, ничего страшного. Я уже привык. Надеюсь, все же, внутри, ты иная. Во всяком случае хоть немного отличаешься... А пока отдыхай. Наверное, ты голодна?.. Тогда нажми кнопку в углу, и выдвинется полка с едой и водой. И постарайся заснуть, к завтрашнему дню тебе надо набраться сил, ты устала, а первый день в лаборатории, всегда самый трудный.

— Немедленно выпустите меня! Вы дали мне слово! Я требую, чтобы вы предоставили мне возможность связаться с Базой!

— Мы ведь передоговорились на связь с экипажами Базы, верно? В таком случае, просто осмотрись вокруг, дорогая, здесь есть и пилоты Базы. Боюсь, правда, они не смогут разумно ответить. Видишь ли, я получил статус самостоятельного исследователя лишь недавно, поэтому, проводил эксперименты на объектах уже побывавших в экспериментальной работе у других специалистов... К сожалению, объекты очень хрупки, да и далеко не все исследователи бережно к ним относятся. Многое зависит также от темы исследования, композиции приемов и методов воздействия в экспериментах. Кстати, тема моего исследования: 'Боль и страх, как стимулы адаптивной активности и защиты разумного организма'.

— Я настоятельно прошу вас освободить меня. Вы не имеете права меня задерживать здесь. Вы нарушаете закон!— ее голос стал тонким и чужим от напряжения переходящего в истерику.

— Не надо касаться лучей, дорогая. В клетке порядком места, чтобы лечь и не касаться их... например два угла. Объекты обычно выбирают правый, им кажется, что он немного дальше от входа в лабораторию... Немного нелепо, но это так. Бедняжка, ты опять ожглась... прутья всегда немного обжигают, верно?.. Это чтобы понимать, где находишься, чтобы контролировать свое поведение, свою безопасность. Я знаю, ты будешь хорошей девочкой, и мне не придется применять другие формы контроля... Одежду пока оставим, но завтра ее придется снять, поддерживать стерильность ткани довольно сложно, и, к тому же, здесь достаточно тепло. Поспи. Я не буду сегодня начинать работу, чтобы ты отдохнула, как следует. Я приду завтра.

— Я требую...

Он обернулся уже у дверей:

— И мне бы не хотелось, чтобы у тебя оставались какие-то иллюзии относительно возможности побега, дорогая. Ради тебя самой! Не хотел бы, чтобы тебя постигло горькое разочарование, как это было со многими до тебя... потому что за тобой и днем и ночью будет наблюдать специальная техника и роботы. Отсюда невозможно выйти. Эгорегоз очень дорожит объектами исследования. И, поверь, я искренне не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось вне стен моей лаборатории. Как бы некорректно это прозвучало, но... не все ученые Эгорегоза столь гуманны. А здесь ты под моей защитой. Так что будь спокойна и спи.

Под защитой он подразумевал самые различные эксперименты, которые ставил на ней в течение нескольких долгих месяцев постоянной боли и страха.

Ночь закончилась, за окном светлело. Новый день. У кого-то с ним связаны новые надежды, но только не у нее. Она все бы отдала, чтобы больше никогда не увидеть Эгорегоз и Аалеки, чтобы избавиться от постоянного страха... Но правда была в том, что отдать ей было нечего. И потом, Аалеки все равно будет искать ее, пока не найдет, потому, что она объект его научно-исследовательской работы, которую надо завершить... А тогда все начнется заново. Значит, снова нужно что-либо придумать. Но что?

После побега она все время обдумывала следующий шаг, исходя из того, что, как ей казалось, может предпринять для ее поисков Аалеки. Это было не так уж трудно, поскольку существовало лишь два варианта поведения человека пережившего опыт подобный ей: избегать людей, прятаться там, где их нет, либо наоборот, жить среди них, в самой толпе. Рене понимала, что он знал о ней все, учитывал ее многочисленные страхи, и ей приходилось совершать над собой немалое усилие, поступая против его ожиданий и своих желаний. Но вполне возможно, он уже проверил все безлюдные места, и теперь он перешел к проверке возможностей второго варианта: поступков обратных логике истерзанного страхом человека. Тогда он скоро ее найдет. Значит снова нужно бросить все и уехать. Возможно, завербоваться на большой почтовый корабль, потому, что после случившегося она боялась космоса, новых планет, и самое главное, новых людей. Аалеки это хорошо знает. Теперь она бы не смогла постоянно жить среди людей, непрерывно общаясь, быть кому-либо близкой... Это он отлично понимает, но ... такое насилие над собой ей не выдержать! Это ведь не то, что переменить имя... Имя! Нужно снова сменить имя. ... и лучше, естественным способом, например... выйти замуж! Так она сменит имя и на время действительно спрячется, ведь Аалеки отлично представляет, какая это для нее пытка, находиться с кем-то в тесном контакте...

Выйти замуж! Даже звучит нестерпимо! Отдать себя в зависимость другому человеку, обречь на частое общение с ним! Это ли не пытка!?... И потом, где она найдет себе мужа? Здесь ее считают, по крайней мере, странной... что, конечно, соответствует истине. Да и выдержит ли она такое?! Может, создать виртуальный брак? Просто заложить новые сведения в сеть... Нет. Они наверняка ожидают от нее этого, самого легкого пути — фальсификации документов. Тогда... Формальный брак! Договор!.. Ей нужно только имя... и корабль... совместное пользование кораблем... Да, возможно, это выход!..

Прежде всего, надо подобрать кандидата на роль мужа. Рене подошла к компьютеру и нашла базу данных о работающих на Пб— 6731. Список холостяков. Их оказалось всего пять — не много. Троих сразу пришлось удалить из списка, они не были пилотами и не имели собственного корабля. Двое других могли подойти. Вот первый. Тоно Эсседа — 30 лет, почти ее ровесник. Пилот высшего класса!... Личный корабль 'Лего', РОР— 4535, устаревшая модель... введены и лицензированы многочисленные усовершенствования... высокая скорость ... Эсседа приписан к летному составу Пб — 6731, однако, в основном занимается частными заказами. Вольная птица. Она видела его пару раз... Совершенно ей не подходит! Он очень самоуверен и обожает быть в центре внимания...общий любимец, кажется. Когда он бывает на Пб — 6731, все сбегаются с ним поздороваться и послушать его шутки и байки. Хороший профи в плане пилотажа. Не раз побеждал в соревнованиях по пилотированию. Похоже, он обожает славу... наверняка, не против и приврать на свой счет. Судя по фотографии и сведениям из личного дела , внешность довольно обыкновенная — спортивного телосложения, рост — средний, светлые вьющиеся волосы и голубые глаза... И, кажется, бабник. Похож, во всяком случае. Этот парень наверняка очень высокого о себе мнения. Заломит ту еще цену. Ну и черт с ним.

Второй — Роке Десоен, тридцать два года. Пилот базы уже четыре года. Имеет свой корабль — последняя модель Тоера— 2002 — огромная неповоротливая глыба железа, внешне выглядит презентабельно и солидно, обладает неплохими скоростными характеристиками, но в целом транспорт для любителей — тяжелый и громоздкий, значит, нуждается в хороших условиях взлета и посадки, требует много топлива и ухода. Как же это Десоен, будучи пилотом первого класса, прибрел такой корабль?.. Наверно, по случаю, чтобы на девушек произвести впечатление, и скорее всего потому что, ему нечем более гордиться. Его она не помнила совсем, хотя, по идее, они должны были встречаться чаще, чем, например, с Эсседа. Нужно найти фотографию... Вот — высокий, худощавый, карие глаза, темные волосы, родинка на щеке... Ах, этот! Все правильно! Заносчив, обидчив, и, кажется, труслив... Трус! Значит, не надежен. Такой не станет держать слово до конца, и если что-нибудь случиться, что-нибудь непредвиденное, сразу нарушит договор... А тот, другой, по слухам, как раз ничего не боится и любит приключения. Возможно, это и не так. Придется самой проверить. Вранье и фальш она почувствует, но не издалека.

Чем же его зацепить?.. Ее внешность...О, боже, что об этом говорить!.. Хотя здесь на почтовой базе некоторые мужчины, по началу, пытались проявлять к ней интерес, как женщине... видимо, просто искали разнообразия. Они понятия не имели, что вот уже несколько лет она не женщина, и может даже не человек, а только затравленный жалкий объект исследований. К тому же, даже здесь на захудалой окраине Вселенной жили молоденькие хорошенькие девушки, без шрамов, целлюлита, безумной боязни прикосновений и вообще любого интереса со стороны других людей. Наверное, Эсседа для них — завидная партия, ведь он неплохо, судя по всему, зарабатывает... и умеет привлечь интерес женщин. Наверняка, он и не был никогда один! И ей он увлечься никак не может. На самом деле, это только плюс, ведь она не сможет выдержать даже намека на близость, эмоции, чувства... Так что ей остается найти его уязвимое место. Нужно наблюдать, собирать информацию о нем, а потом подумать, как можно ее использовать в дальнейшем для своих целей. Только времени мало. Надо решиться. Прямо сейчас.

В обед она прошла в приемную. Здесь, как на подбор, работали самые привлекательные девушки базы, впрочем, иного места работы для молодых девушек или женщин без образования, на Пб просто не было. Два стола с техникой были размещены лицом к огромному окну — для диспетчеров, а дальше, через небольшую перегородку находились еще два — для секретарей Главного инженера и командора планеты, Лизе Тров и Эники Андерсен. Эника считалась самой красивой девушкой планеты, кажется, она даже победила пару раз в конкурсе красоты... Ей было двадцать три, и она была признанной подругой Эсседа. Длинные белокурые волосы, уложенные в замысловатую прическу, оттеняли миловидное личико с мелкими, приятными чертами, да и вся она была тоненькая и миниатюрная. Эника родилась на Пб-6731, дистантно проучилась на секретаря, а сейчас уже училась на бухгалтера, намереваясь в будущем стать старшим бухгалтером космодрома. Впрочем, она могла мечтать о гораздо большем, например, о том, как удрать с этой захудалой планетки, о чем в местной хронике, откуда Рене и почерпнула предыдущие сведения, не упоминалось. С Эсседа девушка встречалась уже второй год, по крайней мере, их общие фотографии, опубликованные на сайте светских новостей базы, были датированы не ранее позапрошлого года.

Лизе, живая черноглазая девушка лет двадцать пяти, с интересом рассматривала ее:

— Привет! Ты принесла работу Боба?

Лизе была секретарем у Главного инженера, непосредственного начальника Рене, Боба Регана, — отличного парня, для своих друзей, занимающих значительные должности на Пб, но, к сожалению, ничего не смыслящего в работе, которую ему, очевидно, по-дружбе, поручили, поэтому, самую трудную часть его обязанностей и выполняла Рене.

— Да...

— Быстро же ты! Не хочешь занять его место?.. А то я так устала разносить и собирать его планы и отчеты!

— Нет, спасибо. Мне бы хотелось еще узнать...

— Неужели?— с интересом спросила Лизе, уставившись на нее во все глаза, — Рене Даар задает вопрос!.. Вот это да! Неужели тебя все-таки что-то заинтересовало? Впервые почти за два года! Никогда раньше этого не было!.. Ну, так что же?

Рене никогда не думала, что отсутствие интереса к сплетням может расцениваться людьми как странность, наводящая на подозрения, и расстроилась. Нельзя было этого упускать, она ведь на маленькой планете!

— Мне нужно отправить... то есть, заказать одну вещь, довольно редкую. Я бы хотела договориться с кем-нибудь из пилотов, работающих с частными заказами...

— Это просто. Напиши запрос в журнал заказов, кто-нибудь из пилотов, возьмется. А что за вещь, если не секрет?

— Это...компьютер, авторская модель...

— Всего-то? Это может привезти любой!

— Нет, как раз нет... А кто работает с заказами?

— Да почти все. Кто откажется от лишних денег!

— А кто... лучший?

— Ну... Решну, Кикробек... Еще лучше Эсседа, конечно, но он не станет возиться с дешевым заказом.

— Я согласна хорошо заплатить. Очень хорошо. Если он лучший... Когда он прилетит?

— Так... сейчас он на Мероне... Эника, когда он вернется?

Эника подняла личико, на котором застыло капризно-неприязненное выражение. Ей вовсе не хотелось, чтобы эта странная женщина общалась с Тоно. Эта серая тень!.. Вот еще! У Эники как раз были свои серьезные планы, связанные с этим приездом Тоно, она решила, что пора перейти к решительной атаке, а для этого нужно было заполучить все его внимание. Тоно слишком часто и подолгу находился в отлучке, да и когда был здесь, любил веселое общество, флирт, и уделял общению с ней не так уж много времени. А теперь еще и это чучело тоже претендует на его внимание!

-Эника?..

— Не знаю. Может быть, на той неделе. А может и нет.

Рене, ничего не говоря, вышла. Она отлично понимала, что как только за ней закроется дверь, девушки будут обсуждать ее саму, ее жизнь, ее странности, стоить предположения. Они были молоды. А ей не было до этого никакого дела.

Эсседа приехал неожиданно и гораздо раньше, чем думала Эника.

Она поняла это еще прежде, чем увидела его или услышала о его приезде — мимо нее в коридоре города прошла группа молодых людей, все они были радостно возбуждены предстоящей встречей с Тоно Эсседа. Услышав это имя, она включила на мониторе космодром. Так и есть. Серый от пыли 'Лего' уже стоял в лунке предназначенной для кораблей экстра класса, а рядом в пилотной куртке стоял парень спортивного телосложения, и открытой улыбкой на приятном лице. Он шутками, и пожатием рук приветствовал знакомых, обступивших его со всех сторон и оживленно здоровающихся. Он действительно был здесь любимцем, этот Тоно Эсседа. Веселого нрава, удачливый и ловкий, кроме того, обладал обаянием. Ветерок и тот, словно любя, играл мягкими вьющимися прядями его волос. Второй пилот, или борт-механик, полный и неухоженный, тоже стоял с ним рядом, но подобным вниманием у коллег явно не пользовался.

Ну, вот и случилось. Пришло время действовать. Сейчас. Рене приказала себе собраться. Когда Тоно с приятелями ушел отмечать возвращение, Рене прошла к кораблю.

Корабль Тоно Эсседа, предмет его гордости, был стар, корпус, видавший виды, и много раз залатанный, был не новее, чем те, которые утилизируют, как мусор. Раз он так дорожит старым видавшим виды корпусом, внутри он должен быть неплохо оснащен... Он был на Мероне, а это далеко, и все же вернулся через день...Значит шел с хорошей скоростью, хорошей, даже для 'Ринго'. Интересно, чего это он так спешил: соскучился по девушке и друзьям? Но у таких общительных парней, как он, на каждой планете приятелей, да и девушек, хватает. Попробовать попасть внутрь и осмотреться... Рене попыталась, но ее ждало разочарование — внутрь она проникнуть не смогла, Эсседа поставил защиту. Доверяй да проверяй!.. Рене никак этого не ожидала. По виду он так открыт и беспечен!.. Должно быть, он не так прост, как кажется!.. Или они действительно имеют основание охранять корабль... Рене проявив чудеса гибкости, перегнувшись через край лунки, прикоснулась к корпусу. Чувствительные рецепторы ее кожи ожгло. Она посмотрела на пальцы. Обычная пыль... Да, пыль-то обычная, а вот блеск... немного отдает синим! Чуть-чуть... Никто бы другой, менее пристально рассматривающий корабль, не увидел бы, но ... неужели ей так повезло? Сразу в яблочко!.. Быть того не может, только не она!... И все-таки... Судьба. Пыль на корпусе корабля светилась синим блеском, если внутри находились концентрированные антиоксиданты, большая партия...антиоксиданты с планеты Моратук, самые сильные из открытых, они гарантируют замедление старения организма в течение пяти-семи лет... Очень дорогие!.. Эсседа, как сказала Лизе, был на Мероне, это не далеко от Моратук!.. Чтож, это вполне возможно... Контрабанда антиоксидантов! Вот почему Тоно запер корабль!

Вот он, ее шанс.

Конечно, это было лишь смелое предположение. Приходилось идти на риск.

Застать его одного сейчас было весьма затруднительно, каждый из его приятелей, не смотря на работу, находил возможность подойти к нему, обменяться новостями и шутками. В их голосах она все время слышала нотки восхищения Тоно, чья жизнь казалась им сплошным захватывающим приключением, которое обычным служащим маленькой почтовой базы могло только сниться.

Они буквально преследовали его по дороге к Командору базы, а медлить Рене боялась, он мог быстро и надежно спрятать груз... или передать его покупателям, заранее договорившись. Его друг Фредо не пошел с ним, она видела, как он незаметно для других свернул к жилым помещениям. Что если он пошел договариваться с перекупщиками?

И все же, одного взгляда было достаточно, что из них двоих окончательное решение принимает Тоно Эсседа. Необходимо было остаться с ним наедине. Ей пришлось вернуться к себе и запустить ложную информацию по поводу необходимости присутствия работников базы на рабочих местах. После этого, она вошла с собственного компьютера в систему автоматизации передвижения внутри здания базы и определила маршрут Эсседа. Он вызвал лифт. Когда он вошел в кабину, она остановила движение лифта точно между этажами, чтобы он не смог выйти сам.

Его голос был слышен из коридора весьма отчетливо, но все были на рабочих местах по предписанию, поэтому никто не кинулся его выручать. Он был заперт в лифте между этажами.

— Черт, да что тут случилось? Конец света?.. Эй! Кто-нибудь включит, наконец, этот гроб? Или хотя бы, выпустите меня отсюда!.. Черт, дверь не поддается, значит, я между этажами...ЭЙ!

— Тоно Эсседа?

-Да! Кто здесь? Включите лифт!

— Боюсь, это сделать отсюда невозможно. Отключена система.

— И что, мне торчать здесь до завтра?.. Послушай... как тебя?

— Рене Даар.

— О, Рене, привет! Мы не знакомы, кажется, но я по голосу слышу, ты девушка милая. Не могла бы ты оказать мне услугу, сказать о том, что я здесь застрял кому-нибудь в секторе управления, Энике или Лизе, например? Ты ведь их знаешь?

— Мне надо поговорить с вами.

— Ну, разумеется, как только ты меня отсюда вызволишь, я весь твой!

— Я не шучу. Это я отключила систему.

— Что?!. Что за...Ладно, в чем дело, крошка? Что-нибудь срочное? Тогда открой двери, я хотя бы буду тебя видеть!

— Это необязательно. В общем... Я знаю, что у вас на 'Лего'.

Он сделал небольшую, почти незаметную паузу, потом рассмеялся.

— То есть — что?

— Контрабанда.

— Откуда ты взяла такую чушь? Да за это сейчас лицензию на пилотирование отбирают! Я не дурак, чтобы заниматься контрабандой, дорогая. Это не мой стиль, рисковать кораблем из-за ерунды...

— На борту 'Лего' — антиоксиданты с Моратука. Не отрицай, на корпусе пыль все еще светится синим. И это не ерунда. Особенно в денежном смысле.

Снова повисло молчание.

— Не понял, ты часом не больна? Тебя лихорадит должно быть, потому что ты несешь полный бред!.. Кто подбросит мне на борт такое?.. Ты в своем уме?

— Ладно, тогда я вызову инспектора осмотреть корабль по подозрению на наличие контрабанды. Он выяснит, кто подбросил вам на борт такой ценный груз, и за одно, почему вы не обнаружили его раньше, ведь такой груз ощутимо увеличил вес корабля, почему и не сообщили об этом еще до прибытия на базу.

— Да кто ты такая, черт возьми?! И какого черта ты тут мне морочишь голову!

Тоно взорвался гневом и хлопнул ладонью по стенке закрытого лифта, а потом, с усилием все-таки раздвинул двери до небольшой щелки. Налег еще, и окончательно их открыл, и выпрыгнул на этаж перед Рене, красный и взбешенный. Рене похолодела, но осталась невозмутимой.

— Ты что в таможне потихоньку подрабатываешь, постукивая на всех? Или ты из другой области: ищешь, где близко деньги лежат? Учти, тебе от меня и гроша не обломиться! Ненавижу стервятников и шакалов! Я их давлю, ясно?

— Денег не нужно. Напротив, я предлагаю тебе помощь.

Тоно сузил глаза, готовясь услышать еще более изощренные требования. И он не ошибся.

— Ну, и?. . Просвети, чего тебе от меня нужно.

— Договор. Я не стану вызывать инспектора, и даже помогу тебе спрятать груз до того, пока ты не найдешь подходящего покупателя или не передашь все заказчику, а за это...

— Ну?..

— Ты должен будешь жениться на мне.

— Что?!!

— На полтора года. Мне нужно лишь твое имя и еще я буду сопровождать тебя в полетах, длящихся более двух недель. И через полтора года все закончиться, мы расстанемся без претензий друг к другу.

Тоно еще минуту изумленно и внимательно вглядывался в ее лицо, не веря, что она это серьезно, а потом, словно сломался пополам, и Рене даже испугалась, что ему стало плохо, но это был только смех. Приступ смеха длился минуту другую, потом он встал, вытирая рукой выступившие от неистового смеха слезы.

— Ах, вот что! — он сменил тон на насмешливо-презрительный,— И давно ты неровно дышишь в мою сторону?

-Я же сказала, это будет формальный брак. Только по документам. Что касается полетов, то я буду сопровождать тебя, как помощник... и все. Ничего более. Взамен я помогу тебе с грузом...

— Черт! Это ж надо такое придумать — шантаж с целью замужества!.. Да кто ты такая? Я тебя и вижу-то впервые!.. Неужели, не можешь себе найти кого-нибудь честным способом, как другие женщины? Ты ведь не уродина, и не такая уж законченная дрянь, верно? Или я ошибаюсь?.. А так-то ты мужа не добудешь, это уж точно! Поверь, я, Тоно Эсседа, не женюсь на подлых шантажистах, мне проще в тюрьму сесть!

Он с презрением усмехнулся и отвернулся, чтобы уйти. Но Рене не покалебала эта комедия, хотя притворщик он был еще тот.

Она достала телефон и набрала номер справочного, ей тут же ответил автомат.

— Инженер Базы Даар. Прошу вас срочно прислать инспектора в сектор...

Эсседа молниеносно повернулся к ней и сжал ее руку с телефоном.

— Ну и настырная же ты! Прямо чума!.. Ладно, поговорим об условиях. Во-первых, пока ты не выполнишь свои обещания, о свадьбе и речи быть не может. И ничего подписывать я не стану, тебе придется поверить мне на слово, как и я тебе. Пока не сбуду груз, с твоей помощью, разумеется. И никаких процентов. Теперь твои предложения по этому поводу? Как ты собираешься спрятать мой груз?

Ее руку жгла боль от его прикосновения, но терпеть она умела.

— Все просто. Ты сгрузишь его на склад, так, словно существует накладная. А я его приму и проведу по системе досмотра грузов. Официально.

— Груз пройдет досмотр? Да еще без накладной и разрешения? Да ты сдурела! Я так и знал!..

— Все будет в порядке. Я обещаю. В любом случае, ответственность моя.

— Верно, только в случае полной победы твоего слабоумия, сесть в тюрьму придется и мне, как соучастнику, они ведь поймут, что груз тебе кто-то доставил!

— Никто не найдет груз, поверь, он в большей опасности на твоем корабле. Вдруг кто-нибудь еще проявит любопытство, и обследует корабль?... Его борта так и сияют, и в сумерках, это будет еще заметней.

— Но если с грузом что-нибудь случиться...

— Держи, — она подала ему свою банковскую карту, — здесь все, что у меня есть. Возможно, это не возместит того, на что ты рассчитываешь, но все же это будет моим обеспечением.

Он взглянул на нее с подозрением. Выглядит слишком уж честно и по-мужски. И никак не увязывается с шантажом. Верный способ обмануть бдительность, но не у него.

— И что, там большая двузначная цифра?

— Нет, семизначная. Можешь сразу проверить.

— Я так и сделаю, детка, уж поверь.

— Когда привезешь груз?

— Когда все проверю.

Как раз эта часть сделки трудности для Рене не представляла. Она вошла в систему допуска и так запутала коды, что возникла экстренная ситуация перерегистрации всех имеющихся разрешений на хранение грузов. Именно тогда, Рене ввела несуществующее разрешение в действительный список. Их учили в Школе разоблачать подобные аферы. Теперь вот пригодилось.

Эсседа привез груз через тридцать минут после их разговора. Выгрузил на склад и ушел, ничего не говоря. Это хорошо. Так было проще.

Через две недели он нашел подходящего покупателя и забрал груз. Тоже официально, по бумагам, и ничего не говоря. Рене нечего и не спрашивала. Она знала, что он выполнит их договор. Просто нужно было проявить терпение, не задевая его гордость. Она уже поняла, что давить на него было нельзя, но слово он держал.

Эсседа позвонил ей через два дня после того, как совершил сделку.

— Сегодня вечером. У тебя в кабинете.

Тоно явился в шесть, возбужденный получением прибыли от сделки, и потому, вполне счастливый.

Он непринужденно уселся прямо на стол в тесной от нее близости, так что Рене вынуждена была отстраниться к стене.

— Моя сделка совершилась, хоть я и сомневался в ее успехе из-за твоего вмешательства. И все же, я человек слова. Короче, я решил, выполнить свою часть уговора, хотя, мог бы этого и не делать, ведь с людьми бесчестными так и поступают.

— Я выполнила все, что обещала.

— Да, но я-то тебя об этом не просил. Сама ведь навязалась со своим предложением, верно?

— Верно.

Она опустила голову, и он немного смягчился.

— Ну, так что, теперь ты мне расскажешь, на кой черт тебе сдалось меня шантажировать?

— Я уже объясняла...

— Ни черта ты не объясняла!.. Что, неужели просто по уши в меня втрескалась? — он самовлюбленно усмехнулся.

Рене молчала, потупившись, так как понимала, что разуверить его будет не просто и, судя по всему, чревато последствиями.

— Что молчишь? Уж теперь рассказывай!

Он поднял ее подбородок, и прикосновение чужих рук сразу ввергло ее в панику. Рене вскочила и отпрянула. К этому она готова совершенно не была!... Уже несколько лет до ее лица никто не дотрагивался, и это прикосновение было очень чувствительным... и ужасным... словно он предъявлял на нее право.

— Что такое? Что это ты так шарахнулась от меня?.. Я не насилую женщин, дуреха! И вообще, ты давно обследование проходила? Пора показаться специалисту!

Рене пришла в себя и испугалась, что теперь у него есть повод не жениться на ней.

— Прости... мне вдруг стало не хорошо. Я давно не была на воздухе... много работы...

Она села обратно, а он с новым подозрением сощурил глаза и оглядел ее всю.

— А ты, случайно, не беременна?

И Рене, которая все еще дрожала от его прикосновения, невольно усмехнулась. Теперь он показался ей чрезвычайно наивным.

— Нет!.. Если хочешь, я предоставлю тебе справку от врача, или протестирую себя сама... словом — нет, не беременна.

Тоно, обычно хорошо разбирающийся в женщинах, не мог ее понять, и это выводило его из себя. Она казалась ему теперь совершенной психопаткой, склонной к истерикам и аффектам. И он разозлился.

— Тогда что ты ко мне прилипла? На что тебе сдались мое имя и полеты в тяжелых условиях?.. Черт, ты ведь не рассчитываешь на то, что я стану с тобой спать, только из-за признательности по поводу хранения моего груза!

Рене с трудом подавила очередной приступ горького смеха.

— Тоно, мне это не нужно. Мне нужно твое имя на полтора года... Это потому, что мне пора выйти замуж... формально, конечно. Поверь, я вполне сознаю, что не пара тебе, что ты достоин лучшей жены во всех отношениях. Мне нужна лишь видимость брака... чтобы никто не тыкал в меня пальцем, не строил догадок и не измышлял ужасные причины, скрытые в моем прошлом...более не зачем. Чтобы меня оставили в покое, наконец. Что касается полетов, то мне полезно сменить обстановку и увидеть нечто новое... И, в тоже время, если я буду с тобой летать, люди не догадаются, что наш брак формальный.

Он не поверил. Тоно знал — она темнила. Вернее, врала.

— Кстати, если ты рассчитываешь, что в брачном договоре, я укажу мое имущество как совместное...

— Твои деньги мне не нужны!

— Так что же нужно?

Тоно наклонился вперед, почти навис над ней, всей своей позой принуждая к правдивому ответу.

— Только то, что я уже сказала.

Рене поняла, что он не поверил, поэтому упрямо опустила голову вниз и твердо сказала:

— Ты согласился, Тоно. Даже если не веришь, должен выполнить мои условия. Ты дал слово.

— Кстати, об этом... Я выполню, то, о чем ты говоришь. Я оформлю брак у командора базы, дам свое имя, на год... ладно, на полтора. Буду даже жить под одной крышей с тобой, как договаривались, и буду брать тебя в длительные командировки, но и я тоже ставлю условие — никто не должен догадаться, что я вынужден жениться на тебе. Никто. Ясно?

— Хорошо, я никому не скажу.

— Не скажу — этого мало. Нам придется разыграть представление. Ухаживание и прочая чушь. Все как полагается у людей в таких случаях... И все должны поверить. Мне это будет нелегко, учитывая, как я к тебе отношусь, но иначе, я жениться не стану. Никто не должен догадаться, что я пошел на компромисс с такой особой.

'Так вот его слабое место, он боится за свою репутацию отчаянного сорвиголовы!.. Господи, а как мне это выдержать?!..' — подумала Рене в смятении, но в слух сказала:

— Хорошо. Только... давай, не будем с этим затягивать. Думаю, дней через пять можно назначить свадьбу.

— Понятно, не затягивать! Думаешь, мне будет приятно общаться с тобой на целую неделю дольше? Ну, нет, это удовольствие не для меня, — он усмехнулся, задумавшись, — Единственный плюс от этой аферы, это то, что весть об этом событии немного охладит некоторых других особ, покушающихся на мою свободу... Но семи дней для подготовки свадебной церемонии — конечно, за твой счет, — явно маловато. Две недели.

— Неужели две недели так необходимы?.. Ладно...

— Что, так не терпится увидеть меня своим мужем?..

Если бы она сказала — да, не терпится, возможно, это бы успокоило его самолюбие, и она не стала бы его врагом, но она промолчала.

— Я, так и быть, беру на себя всю организацию этого представления, но счета — твоя забота. Кстати, завтра я принесу наш договор, который ты подпишешь. Ладно, мне пора на свидание. Да, не забудь завтра, когда увидишь меня на людях притвориться безумно влюбленной, иначе, я — пас. Ясно?

— Ясно.

— И, кстати, сама объяви об этом в секретарской. А уж остальных оповестят они сами. Завтра.

Она должна была сказать им. Должна, так сказал Тоно, а ради сделки она должна была точно выполнять условия.

В офисе раздавался веселый смех. Зашел поболтать один из летчиков: Роке Десоен, и Лизе, объединившись с девушками из диспетчерской службы, имени которых Рене не знала, с ним флиртовала. Эника же, казалось, была озабочена чем-то, поэтому позволяла подругам отвлечь внимание на себя. Первой появление Рене заметила Лизе.

— О, смотрите, кто к нам пожаловал! Что, пришла оформить свой заказ? Договорилась с Эсседа?

Рене неловко сказала:

— Нет... не совсем.

— Так ты к Бобу, что ли?

— Нет... я...

— К командору? Его нет.

— Нет. Я собственно... в общем, я пришла сказать...

Ей было неловко говорить свои новости, а тем более при этом летчике, Десоене.

— Ну, так что?

— Я выхожу замуж и приглашаю вас на свадьбу...

Девушки из диспетчерской ахнули, Десоен криво улыбнулся, а Лизе пожала плечами недоумевающее, поскольку, обычно знала о возможности возникновения такой ситуации задолго до остальных, и теперь впервые находилась в полном неведении, что было для нее просто странно, и даже обидно. Эника, инстинктивно чуть вздрогнув, тоже подняла на нее тревожный взгляд. Они теперь все на нее смотрели, и Рене съежилась под их взглядами, как перед направленным на нее оружием.

— Ну, не темни, за кого? — потребовала Лизе.

— За Тоно Эсседа.

Ей ответили дружным смехом. Все, кроме Эники, в чьем взгляде Рене теперь читала муку. На смех из своего кабинета вышел Реган. Он, как обычно, бездельничал, поэтому с удовольствием желал присоединиться к шутникам. Увидев Рене, он испугался, что она рассказывает девушкам о его полной непрофессиональной некомпетентности и лени.

— Ну, это ты загнула, подруга! Замуж за Тоно! Тут и без тебя найдется, кому так шутить...

Десоен презрительно расмеялся:

— Что, так замуж захотелось, да? Еще бы! С неженатыми мужиками на нашей планетке туго!.. Тут начнешь выдумывать поневоле... А ведь кое-кто из наших, я помню, предлагал тебе развлечься после работы! Что ж, отказалась?... Небось, потом ни раз пожалела, верно?!

Девушки не считали Десоена таким уж желанным кандидатом в мужья, оттого на его злую шутку почти никто не откликнулся.

— Ты слышал, Боб? Даар стала шутницей! Выходит замуж за первого парня базы!

— Что? О чем речь?

— Я выхожу замуж, за Тоно. Тоно Эсседа.

— О, можно не уточнять, дорогая, Тоно у нас один, неповторимый и единственный. Если ты хотела, чтобы мы поверили, в следующий раз придумай кандидатуру попроще...

— Нет... Это правда. Свадьба через две недели.

— Все, это уже старая неудачная шутка, Даар. Пошути как-нибудь иначе!

— Я говорю правду.

Она оставалась невозмутима, кроме того, на ее лице не мелькнуло даже намека на улыбку. Лизе, уже волнуясь, повернулась к подруге:

— Эника, это правда?... Что же ты молчишь!?... Ведь вы с Тоно встречаетесь по-прежнему, разве нет?

Эника вдруг в голос расплакалась и выбежала из приемной. Боб Реган и Десоен проводили ее далеко не равнодушными взглядами.

— Неужели?! Прямо не вериться! — воскликнули девушки, оторопело.

— Куда же смотрела Эника?

— Эника, как и многие из нас, всегда смотрела на Тоно, а тот, куда хотел, ясно? Хранить верность одной — не в его правилах!— отрезала Лизе.

-Черт, довольна? — зло спросил Рене Боб Реган, — неужели не понимаешь, что ты, может быть, ей жизнь сломала?

Он был немало расстроен за Энику, в которую был безнадежно влюблен, поэтому охотно пригвоздил бы Рене к полу и стер в порошок, несмотря на то, что она безропотно выполняла большую и самую сложную часть его работы.

Неожиданно ей пришла на помощь Лизе.

— О чем ты, Боб?! Причем тут она?... Неужели ты думаешь, это она его выбрала?. Ты еще скажешь — отбила!... Это явно не про Рене Даар! Думаю, такой способ отделаться от подружек, это как раз в духе Тоно. Но жениться... Нет, думаю все же, Тоно нас разыгрывает! Вот уж кто сейчас веселится от души!

— Черт, Эсседа женится! Не верю!... Он всегда был вольной птицей, и гордился этим!.. Я еще вчера встретил его в баре. Он ничего мне не сказал! — задумчиво сказал Десоен.

— И я не верю в это до конца. Чтобы Тоно женился на.... Это с его-то требованиями и возможностями выбора! Нет!.. Да вообще, зачем ему жениться, когда большинство женщин и так ради него на все готовы! Нет, тут что-то другое... Позвоню ему!

Лизе проворно связалась с Тоно.

— Привет, дорогой!... Да, угадал! Как ты? Отлично, милый!... И я тоже отлично... если бы кое-что меня не обеспокоило... Тут к нам Рене Даар зашла и заявила, будто бы замуж за тебя выходит! Представляешь наше удивление?.. Что? Ты хочешь сказать... Что?!.. Не ожидала! Хотя, от тебя, конечно, всего можно... Но твой выбор!... Мы думали, по-крайней мере, это будет... Почему же Даар?... Вот как? Ну, прямо не вериться!... Ладно. Спасибо за информацию! Пока.

-Что он сказал?

Она не сразу нашлась, что ответить, но потом твердо сказала:

— Да. Он все подтвердил. Свадьба через две недели. Мы все приглашены.

— А что именно он сказал... когда ты спросила про Даар?

— Он сказал, что влюблен в нее, — сказала Лизе, пожав плечами, и посмотрела на Рене явно недружелюбно и с подозрением.

Они все посмотрели. Их взгляды словно пытались содрать с нее кожу. Рене подумала. Что прошлое повторяется, что вот так на нее уже смотрели... Нельзя было вспоминать! Она сорвется! Рене терпела, сжав зубы. Сейчас главное — выдержать. Со временем, они привыкнут. И перестанут так смотреть на нее.

Прошла минута -другая, и девушки, еще ошеломленные новостью, не до конца веря, побежали утешать Энику. Мужчины, сразу потеряв интерес к разговору, ушли, и лишь Лизе, задержалась:

— На твоем месте, я бы не рассчитывала, что он не бросит тебя так же внезапно, как Энику. Только у нее из всех девушек этой жалкой базы был шанс заполучить его. У некоторых других было, пожалуй, полшанса, у остальных еще четверть... У тебя же его вовсе не было. Не обижайся, но это правда! Поэтому, он может передумать в любую секунду. На твоем месте я бы усердно молилась, потому что впереди у вас еще целых две недели — большой срок для постоянства Тоно. Так что не поздравляю тебя, но сочувствую. Постоянная ревность может превратить жизнь в полный ад.

Эти две недели и стали для нее адом, но отнюдь не из-за ревности.

Тоно имел дурную привычку всегда появляться внезапно, без предупреждения, и уже одним этим пугал ее. На людях он улыбался и обязательно касался ее руками или губами, или, наклонившись, что-нибудь шептал, обычно что-нибудь язвительное и злое, но так, чтобы для всех это выглядело как проявление влюбленности.

Рене напрягалась всем телом, чтобы не отстраниться, и делала над собой невероятное усилие, чтобы вытерпеть его близость и прикосновения, которые отзывались болью в ее измученном теле. К обычным страхам добавилось опасение отреагировать на его прикосновение кожей. Она все время себя контролировала, боясь, что тело начнет покрываться пятнами от огромного напряжения, которое она испытывала, когда он находился близко. Это было 'даром' Эгорегоза, как и присутствующая в ней инородная энергия, сообщенная на одном из экспериментов. Рене не знала что это, впрочем, и сам Аалеки тоже не знал. Он только пытался вывести ее из ступора, пробуя метод за методом... Она опасалась этих проявлений собственного тела больше всего остального, кроме разве что пленения. А Тоно, чувствуя ее страх, и желание ускользнуть, скрыться от него подальше, инстинктивно хватал ее за руку и, удерживая рядом, сжимал, утяжеляя пытку.

Когда же никого не было рядом, он яростно ругал ее:

— Идиотка! Из-за тебя, меня скоро будут называть сексуальным извращенцем! Мало того, что я ухаживаю за самой жуткой и нелепой женщиной базы, так она же еще едва выносит мои ухаживания, точно я прокаженный!.. Ну, что ты дергаешься каждый раз, когда я прикасаюсь?... Не нравится? Так ведь не я же придумал всю эту глупость! Только скажи, и я перестану тебя 'донимать' своими ухаживаниями! Да еще с каким удовольствием!...

— Нет, нет, извини... просто это все время неожиданно! Мне надо привыкнуть, я привыкну, обещаю!

— Можешь не особенно усердствовать, скоро случиться катастрофа, в виде нашей свадьбы, а потом ты не часто будешь меня наблюдать поблизости. Так что, если ты думаешь, что мне хочется прикасаться к тебе, ты здорово ошибаешься!

— Прости, Тоно.

— Нужны мне твои извинения, как... И что ты за штучка?! Лжешь, шантажируешь, притворяешься!... Что у тебя за душой? Воровство, убийство?... Учти, я рано или поздно докопаюсь!... Ладно, милая, мне пора, еще увидимся, я загляну немного попозже...

Рене поняла, что они уже не одни. Это Лизе зашла в кабинет, и, остановившись у двери, с любопытством наблюдала за ними, ожидая, когда можно будет сунуть Рене очередной отчет ее начальника. Мстительный Тоно, делая вид, что ему тяжело расстаться с невестой даже на час, прижал ее к себе якобы в страстном порыве, что и без того измученная Рене, едва не потеряла сознание .

— Пока любимая!... Привет, Лизе! Как всегда прелестно выглядишь!

— Стараюсь. Думаю, раз не поймала тебя раньше, до Энике, может сейчас, после Рене получиться!

— Был бы счастлив, но, как говорят, сердцу не прикажешь!

— Неужели?.. Я все думаю, за что ты полюбил Рене?

— За что? По-твоему у нее мало достоинств? Она умница, красавица, немного застенчива, но так мила, что никому и не снилось! Да я с ума схожу по ней!

Тоно даже вернулся и поцеловал смущенную Рене снова. У Рене задрожали губы, в основном от боли, вызванной прикосновением. Но, воодушевленная его угрозами, она стерпела. А Лизе, лишь усмехнулась и недоверчиво покачала головой.

Наконец, за Тоно захлопнулись двери.

— Боже, ну и с типом ты связалась! Прямо поверить не могу, что вы поженитесь!... Он и ты!.. В жизни не видела более странной пары! Ладно. Вот то, с чем наш дорогой Боб самостоятельно справиться не смог, — она швырнула пред Рене толстый отчет,— будь добра, сделай это за него. Надо успеть за два дня. Уж ты постарайся, дорогая, ведь бедняжка безрезультатно промучился с этим три недели... сроки поджимают.

— Хорошо. Оставь.

— Не понимаю, неужели тебе нравиться эта должность и оклад? Здесь на базе разве только рабочие получают меньше... Неужели у тебя нет желания послать всех, за кого ты делаешь работу за одно со своей, куда-нибудь подальше, и самой занять какую-нибудь значительную должность повыше?..

— Я едва справляюсь со своей работой...

— Да, и еще, мимоходом, с работой Боба, Эники, а иногда и Командора.

— И потом, я выхожу замуж...

— Ну, это мы еще посмотрим ... Во всяком случае, как-то не вериться до конца... Просто не понимаю, как это Эсседа клюнул на тебя!... Приворотное зелье? Так считают девчонки из диспетчерской, но лично я все еще думаю, что это все просто розыгрыш, Тоно еще и не то пойдет ради хорошей шутки!

— Лизе, мне надо работать...

— Ладно, не хочешь, не говори. Когда будет готово, принеси в отдел сама, я больше не хочу тащиться в такую даль, а ты все равно бываешь в диспетчерской, время от времени. Напоминаю, не скидывай на комп: Боб ужасно боится, что об этом узнает Командор, хотя лично я думаю, что тот уже дано в курсе, как и все остальные.

Она принесла бумаги Бобу, а тот, все еще сердясь на нее за Энике, которая поспешно взяла отпуск и, чтобы компенсировать обиду, отправилась искать мужа на модный курорт, решил в отместку завалить ее работой.

— Постой, ты еще не сдала отчет по реконструкции двух складов... Черт, я же не раз просил тебя, Даар, метить кодом страницы отчетов... Как я разберусь, если перепутаю их?.. Ну?!.. Что, неужели это трудно запомнить, черт побери?

Он срывал на ней свое плохое настроение, а Рене только опустила голову и молчала, особенно не прислушиваясь, выстроив вокруг себе глухую стену. Она умела это делать. Так словно ее здесь не было.

Но тут испытания добавилось, потому что откуда-то появился Тоно. Он демонстративно и властно привлек ее к себе и поцеловал, проигнорировав присутствие Регана.

— Привет, любимая!.. Как у тебя дела?

— Привет, — отвечала она, превозмогая болезненные ощущения, и растягивая губы в вымученную улыбку. Она отчетливо помнила указания Тоно по поводу поведения на людях.

Тоно продолжал, адресуясь только к ней:

— Что тут случилось? Я слышал, будто кто-то орет во всю глотку, точно наступили на его больное место, давно заросшее ленью, и которое давно надо бы придавить, как следует, или, еще лучше, дать пинка...

Рене потупилась, не зная, как и ответить. Реган же попросту струсил, и, очнувшись от наблюдений за влюбленной парой, поспешно скрылся в своем кабинете, делая вид, что слишком озабочен состоянием отчета, поэтому не понимает о чем идет речь.

— Он что, ревнует тебя, поэтому и злиться? — усмехнувшись, спросил ее Тоно.

— Реган? Он просто недоволен моим... своим отчетом. Я забыла прокодировать страницы.

— И ты, как тряпка, позволяешь этому тупому придурку на себя орать?

— Он... просто злился. У тебя ко мне дело?

— Очень простое — деньги. Я заказал еду, обстановку, оркестр, и мне нужны деньги для аванса.

— Ладно. Сколько?

Тоно назвал большую сумму. Почти в два раза превышающую реальную, чтобы просто ее подразнить. Рене достала чек и выписала названную сумму, не оспаривая и не выказывая недовольства дороговизной. Брови Тоно сначала взлетели верх, а потом сблизились на переносице: он рассердился — дуреха подчинялась слишком безропотно, чтобы ее ненавидеть, но это, пожалуй, тоже немало раздражало.

Когда она протянула ему чек, он оттолкнул ее руку и прошипел:

— Вот ненормальная! Хочешь, чтобы я погубил свою репутацию, чтобы все знали меня, как парня на содержании?.. Сама обналичь! И... на две тысячи меньше. Ту сумму я назвал, чтобы проверить в уме ты или нет, ясно?.. И вижу, что не ошибся в подозрениях. Ну, и что, я теперь буду тут стоять до вечера?.. Иди!

Она испуганно кивнула.

— Я сейчас, — и выбежала из приемной.

Тоно усмехнулся ей вслед, и вместо того, чтобы ждать, прошел к Регану.

— Да? — удивленно спросил Реган, поднимаясь из-за стола. Он знал Тоно, как парня, который не спускает обид, а из конфликтов всегда выходит победителем, потому что чертовки уверен в себе и здорово дерется.

— Чем могу помочь?

— Пустяки, Реган, маленькая просьба. Я просто очень вежливо сейчас попрошу тебя не повышать голос на мою невесту. Никогда, понял?!... Иначе от тебя, ленивая задница, тут и мокрого места не останется!

Выходя из кабинета, он увидел Рене. Передавая ему деньги, она посмотрела на него как-то иначе, почти с удивлением. Очевидно, она слышала, что он сказал Регану.

Она ничего не спросила, но Тоно все же объяснил, чтобы она не надумала себе черте-что:

— Не позволяй ему повышать голос, потому что ты — моя невеста, а я такого оскорбления не потерплю ни от кого, а тем более, от этого засранца. Если он еще раз посмеет, хоть пискнет, скажешь мне, ясно?

Рене и сама не знала, как ей удалось пережить эти недели. Тоно, конечно, увеличил срок до свадьбы, видимо надеясь, что она передумает. Во всяком случае, возникла неожиданная командировка на две недели. Когда он пришел сказать ей об этом, вид у него был весьма задиристый. Он был готов к упрекам, угрозам и шантажу.

Рене была не одна, он нашел ее в диспетчерской, она ждала начальника, с тем, чтобы познакомить его с очередным его же собственным отчетом. В комнате были девушки из диспетчерской. Тоно, как всегда шутливо и шумно поздоровался со всеми, остановился над ней. Рене хотела встать, чтобы избежать длительного прикосновения при приветствии, но не успела. Он навис над ней, сдавив тисками ее плечи, не давая пошевелиться.

— Любимая! — сказал он громко, делая вид, что целует ее в макушку, а потом прошептал уже только ей на ухо, — Мне надо поговорить с тобой... сейчас же.

— О, влюбленные шепчутся и обнимаются прямо на глазах у всех... Подумать только, какая любовь!.. А ведь еще и часа не прошло с начала работы. Неужели так соскучился? — лукаво спросила Лизе, выразив общее мнение наблюдавших за ними нескольких пар ревнивых глаз.

— Угадала, соскучился, страшно соскучился! — продолжал дразнить ее и остальных коварный Тоно, который ощущал себя в центре всеобщего внимания, как рыба в воде, — я, как и всякий влюбленный не то, что часы, минуты считаю, до встречи. А только улучу свободную минуту, иду искать любимую. Дорогая, давай выйдем, здесь невозможно говорить ...

— Неужели, мы так тебе мешаем? А раньше, было наоборот, ты искал нашего общества... Или уже не помнишь, как еще недавно, ты вот так же шептал какие-то глупости на ухо другой девушке?.. Да что говорить, многим из нас!.. Как же ты переменчив, Тоно! Берегись Рене, предупреждаю, он ненадежен!

— Только не тогда, когда дело касается настоящей любви, дорогая! Любви, а не влюбленности.

-Боже,как тонко! А как ты их различаешь?

-Разве не видишь? Я женюсь!

Даже Лизе не нашлась с ответом. А Тоно всем широко улыбнулся и вытянул за дверь испуганную Рене.

— Вот что, мне надо на неделю смотаться с базы. Шеф принял заказ для меня. В общем, 'радостное' событие придется отложить.

Он с вызовом взглянул на нее и сощурил глаза, готовясь к бою.

— Ладно, — только и сказала Рене.

В тайне она была очень рада, что свадьба откладывается, и откладывается не по ее вине. Она не была уверена, что у нее есть силы пережить это мучительное испытание так скоро. Ей нужна была передышка от этого избыточного общения, от любопытных и недоверчивых взглядов окружающих, оценивающих в связи со свадьбой ее личные достоинства, от этих пугающих неожиданных прикосновений Тоно, после которых еще долго саднило ее чувствительную кожу.

— Что, ты не возражаешь?.. Чудненько! А я то воображал яростное сопротивление! Может, ты все-таки передумала?.. Насчет свадьбы?

— Нет, ничего не измениться, Тоно, на это не рассчитывай. Две недели. Потом свадьба. Не забудь, ты дал слово.

Он усмехнулся.

— Я-то помню, только и ты не забудь о моем условии: придешь сегодня в семь провожать меня. И смотри, не вздумай дергаться, или стоять как истукан! Учти, если кто-нибудь догадается, я возьму слово назад, и все.

Это было ужасно. Но она смогла.

Они встретились у нее. Тоно отругал ее за безвкусие в одежде и отсутствие косметических ухищрений на лице, затем нехотя обнял и они вышли. Так, обнявшись, они должны были по замыслу Тоно дойти до его корабля. Несмотря на усилие воли и тщательный контроль за своими действиями, у Рене на лице застыло мученическое выражение. Тоно, однако, это одобрил, ведь они готовились расстаться, и она вздохнула с облегчением. После короткого прощания с друзьями, снова настала пора объятий с невестой. Под взглядами лучших летчиков космодрома и их подруг, Тоно страстно обнял ее и нежно поцеловал прямо в губы. От напряжения и боли у нее даже выступили слезы, и Тоно, совершенно удовлетворенный, поскольку слезы еще более соответствовали сценарию печального прощанья, благополучно отбыл в командировку.

Рене получила передышку, и от души наслаждалась покоем почти до конца недели. Но в субботу ей опять приснился сон. Она проснулась сырая от выступившего холодного пота. На сей раз, это были не воспоминания об одиннадцати долгих месяцев плена, не лаборатория, и не боль. Ей приснился ее главный мучитель. Аалеки нежно улыбался ей и звал вернуться к нему. И он все время повторял угрозу: ' Я найду тебя, и мы снова будем вместе, милая'... Аалеки был особенно ласков, когда ей предстояло пережить что-нибудь необыкновенно мучительное. Смилуйся, боже!.. Что если это не сон? И что, если он уже близок к тому, чтобы найти ее!.. Рене пыталась сопротивляться панике, гнать прочь страшные мысли, но страх был сильнее. Боже, если только ты есть, пожалей! .. разве чаша ее страданий еще не заполнена?! Вряд ли кто-то выдержал больше! И снова... Неужели все начнется снова! Снова оказаться на столе для опытов, или ожидать их начала в холодной клетке!... нет, нет, она больше не сможет выдержать это, да и никто не сможет! Рене встряхнула головой, прошлась по комнате, пытаясь прогнать начало приступа отчаянья, но в каждом углу ей уже виделись те существа, что сидели в соседних клетках за ширмами там, в лаборатории... их худые высохшие тела, огромные глаза, полные безумной муки и страха... И стоны, стоны!... Она не помнила, как доползла до самого темного угла комнаты, и свернулась там в комок, прямо на полу. Закрыв голову руками, она раскачивалась из стороны в сторону и стонала несколько часов подряд, пока сон или обморок не спас ее от окончательного безумия.

Придя в себя через какое-то время там же, в углу, и вспомнив мысли, вызвавшие приступ паники, она снова начала дрожать, но другая, спасительная мысль, проснувшись вместе с ней, заставила ее успокоиться: она знала выход, знала, как можно спрятаться понадежней, ей только нужно было дождаться Тоно и выйти за него замуж. Это должно, должно сбить их со следа!

Церемония была назначена на субботу. Тоно, как лучший пилот базы и всеобщий любимец, решил устроить свадьбу с размахом и вкусом, как полагалось влюбленному жениху, иначе естественные подозрения и слухи, которые и так ходили по базе со дня помолвки, получили бы новое подкрепление. Поэтому, он решил продемонстрировать 'свои чувства' всем сразу, тем более, что за банкет платила Рене. Торжества обычно проходили в единственном большом зале Базы, а именно, в столовой. Тоно, конечно, не мог быть удовлетворен стандартным подходом к празднованию собственной свадьбы. По его замыслу стол поставили прямо на космодром, вокруг него территорию огородили цветами и растениями в горшках, натянули над столом полупрозрачный шатер. Он даже заказал небольшой оркестр с Конгуина, который тоже оплачивался из кармана Рене. Она отлично понимала, что Тоно хочет отыграться, и молчала, смирившись со всеми тратами заранее.

В пятницу вечером, он нагрянул к ней домой. Пока она от неожиданности бормотала, что-то бессвязное по поводу неуместности его позднего визита, он решительно прошел мимо нее в комнату. В его руках была большая коробка, которую он швырнул на ее кровать. По-хозяйски оглядел комнату, и обернулся к ней. На лице Тоно застыло выражение насмешливого презрения, которое он всегда ей выказывал, когда они оставались наедине.

— Ну, так в чем ты намереваешься завтра появиться со мной перед людьми?

Мурашки пробежали по ее спине. Рене и в голову не пришло, что на церемонию нужно надеть что-то особое, и что те два-три темных обычных комбинезона, что имелись в ее гардеробе, не подойдут. Она забыла, что будет находиться в центре этой ужасного события, как невеста!.. Рене совершенно не учла самолюбие Тоно, его пристрастие ко всему яркому, зрелищному, впечатляющему. Ну, конечно, он хочет произвести впечатление на всю базу... И поэтому сейчас Тоно устроит ей сцену, и, конечно, откажется от свадьбы.

— Ну, так, в чем?

— Извини, я просто еще не успела...Но я что-нибудь...

— Что?! Ты не успела?! У тебя был почти месяц, и ты не успела? Так о чем, черт побери, ты думала все это время?

— Прости... Я упустила, что это важно!

— Черт, не понимаю! Да ты... Женщина или нет?

— Я женщина, конечно. И я, конечно, сейчас что-нибудь придумаю. Обещаю! Не волнуйся, пожалуйста.

Она отвечала так виновато, что Тоно против воли рассмеялся.

— Вот что, женщина, наденешь это. Ясно? Черт, подумать только, если бы я не знал, что одеваться она не умеет, невеста пришла бы на свадьбу, на которую, кстати, угрохано немало ее же собственных денег, в рабочем комбинезоне! .. Гости умерли бы от смеха! И поделом бы тебе! Но только смеялись-то они бы больше надо мной — хорошую же жену я себе выбрал!... Где ты жила до этого? Где-нибудь в дикой глуши, в глубоких джунглях вне цивилизации?

— Просто я не привыкла ...

— Тебя послушать ты не к чему не привыкла! ... Одевайся, я покажу, как это носить.

Она уставилась на него во все глаза, спрашивая себя, не шутит ли он: неужели то, что он принес ей имеет настолько сложную форму, что без инструкции просто не разобраться?...

— НУ? И сколько я еще буду ждать?

— Хорошо, я оденусь в ванной.

— Что? .. Что еще за дикость? Терпеть не могу это твое притворство!... По-твоему, я женщин не видел? Или ты думаешь, что при виде твоих прелестей я тут же на тебя и брошусь?

— Нет, конечно, нет... только отвернись! Пожалуйста!

Тоно еще раз презрительно сморщился, но отвернулся.

— Черт с тобой! Вообще-то завтра я стану по закону твоим супругом, если ты еще помнишь. Предполагается, что женатые люди знают друг о друге все. Они даже иногда спят вместе. Голыми.

— Это не наш случай.

Его тут же взбесил ее категоричный тон. Он решительно повернулся к ней.

— Чтож, пора узнать окончательно, что предполагаешь под замужеством ты. Уточним, так сказать, детали.

— Тоно!

Не обращая внимания на ее крайнее смущение, он невозмутимо рассматривал ее, словно. вещь. По правде сказать, придраться особо было не к чему. Во всяком случае, к тому, что он видел, потому что значительная часть фигуры была все же прикрыта его свадебным платьем. Возможно, там-то и таились изъяны. И все же, она была достаточно хорошо сложена, даже... женственно, потому что, ни выпирающие кости, ни перекаченные мышцы не портили плавных линий шеи, плеч и талии. Белая кожа ... пожалуй, слишком белая. Вампирша, что ли?... Тоно бесцеремонно рассматривал ее со всех сторон, пока не заметил, что она дрожит.

— Да не съем я тебя! Одевайся дальше. Эту лямку вот сюда... О, черт, она опять вздрагивает, словно это я домогаюсь ее с помощью подлого шантажа, а не наоборот!... Может, все-таки, прояснишь ситуацию, а?.. Ну, скажи, зачем я тебе сдался? Неужели просто замуж приспичило, а я случайно подвернулся?

Ей было больно. Платье было из новой ткани и кожные рецепторы реагировали на прикосновения материала жжением.

— Я говорила тебе много раз. Мне нужно твое имя, и еще жить с тобой под одной крышей один год. Не больше. И еще летать с тобой в командировки.

— Зачем? Хочешь от кого-то сбежать, сбить со следа? Кому это ты так насолила, что теперь страшно боишься?.. Небось, такому же несчастному, как я, заморочила голову своими фокусами и тайнами, и теперь он желает отомстить тебе, так?.. Или скрываешься от расплаты за более тяжкое преступление?

Рене испытывала не малое искушение согласиться со второй его версией. Возможно, скажи ему сейчас: 'да', он оставил бы ее в покое на какое-то время, прекратил эту пытку вопросами. Просто навел бы справки и следил бы исподтишка, и все. Но нет, скорее это пробудит в нем еще большие подозрения, и вопросы посыплются градом.

— Ну?.. Я угадал?

— Если я скажу 'да', ты не будешь больше меня расспрашивать?

— Еще как буду!

— Я ведь все объясняла. Не понимаю, почему бы тебе просто не поверить?

— Потому, что это вранье! Это и дурак поймет.

— Ну, так прими это как данность. Другой версии не будет.

— Ладно, там посмотрим. Я чувствую, что еще не раз пожалею, что поддался на твой полый шантаж. Черт с тобой, время еще покажет, кто к чему... Ну-ка повернись! Сойдет. Да стой ты прямо, не кривись, это все-таки не дешевка, я привез его с Конгуина... кстати, счет пришлют тебе позже. Не вздумай сейчас в нем сесть, помнешь!... С размером не угадал... великовато! Да и как угадать — в этом твоем комбинезоне на глаз не определишь! Ладно, возьмешь иголку и приведешь что надо в порядок. Ушей вот тут, в талии, понятно?.. Ты шить— то хоть умеешь?

— Да. Но по-моему, оно как раз...

— По твоему!.. Делай, что тебе велят, иначе, будешь искать завтра себе другого жениха, ясно?

— Да.

— Ты просила Лизе и Ники стать подружками невесты?

— Да. Они придут утром.

— Скажи Лизе, пусть сделает тебе макияж, я не намерен завтра на церемонии видеть твою унылую физиономию еще и мертвенно бледной, как на похоронах, все-таки приглашено немало народу.

В дверях он повернулся к ней с новой угрозой:

— И горе тебе, если ты дернешься завтра, хотя бы один раз, а ведь нам придется целоваться во всю в течение дня. Я аннулирую наш брак за десять минут, ясно?..

Он хлопнул дверью, очевидно, придя в гнев при мысли о завтрашнем дне. А Рене после двадцати минут общения с ним, без сил опустилась на пол прямо в его роскошном замысловатом платье с Конгуина.

Тоно не мог отметить такое событие в небольшом кругу, у него были приятели и знакомые повсюду, и они, конечно, тяжело и долго переживали бы подобную обиду, учитывая все уважение и даже восхищение, которое испытывали к нему. Однако, Рене не была той женой, которой можно похвастаться, поэтому, он ограничился тем, что пригласил всех с базы, и пару приятелей с Конгуина. Разумеется, часть приглашенных вынуждены были находиться на смене, но остальные с удовольствием пришли.

Командор планеты сам провел церемонию, подготовив по этому поводу длинную торжественную речь. Тоно, по случаю свадьбы, получил символическую прибавку к символической зарплате и очередное поощрение от начальства Базы. Рене просто высказали благодарность за добросовестный труд. Потом они подписали ряд бумаг, и все бросились поздравлять Тоно. Рене с присущей ей неловкостью выслушивала слова коротких неискренних поздравлений, а Тоно радостно пожимал всем руку, или обнимался по приятельски, словом вел себя очень естественно, как счастливый новобрачный, и всеобщий любимец. Наконец, когда волна поздравлений начала спадать, он схватил ее за руку и потащил к за собой к столу.

Рене удивилась, как тщательно продумал Тоно все оформление — белые столы, повсюду букеты белых пушистых цветов, растений, и среди них как на облаке музыканты в элегантных голубых костюмах. Все было на своем месте, все было со вкусом, так, словно, это могло иметь значение... словно их связывал не договор, а чувство. Из своего жизненного опыта Рене усвоила, что все красивое, это только пыль, покрывающая уродство. Вот и сейчас красота служила ширмой лжи. И пытке. Боже, скольких усилий и боли ей стоила эта свадьба! Все эти взгляды словно огнем жгли ее кожу в течение всего дня. Она изнемогала от навязчивого внимания, от усилий прятать и подавлять свои страхи, и выдавливать из себя, изможденной и отчаявшейся, радостную улыбку. Особенно трудно ей дался конец вечера: сидя под пристальным вниманием стольких людей, она едва справлялась с паникой, мышцы лица ныли от застывшей улыбки, сильно болела голова от шума, создаваемого людьми и музыкой. Ей пришлось несколько раз танцевать, сначала с Тоно, затем с его друзьями, потом снова с Тоно. Допускать касание чужих рук, близость чужого лица, голоса — все это было очень трудно, но мысль о том, что будет, если столько усилий пропадет даром, и Тоно, обиженный ее поведением, откажется, придала ей сил, и она выдержала.

Наконец, Тоно решил, что им пора уединиться. К этому времени он уж немало выпил, поэтому был несколько возбужден и очень активен. Впрочем, Рене допускала, что причиной этому могли быть и просто многочисленные хвалебные тосты в его адрес, признания ему в расположении и восхищении, которые звучали весь вечер от гостей, а не спиртное, поскольку пил он не много и все время контролировал ее поведение, под столом стискивая время от времени ей руку.

Едва они встали, прозвучал очередной призыв к публичному поцелую, Тоно с лукавой улыбкой эффектно развернул ее к себе и, прижавшись губами к ее рту, начал поцелуй. Когда он прекратил, она все еще дрожала, от... омерзения. Не то, чтобы Тоно был так уж ей неприятен, она не знала его, и ничего к нему не чувствовала, зато вдруг вспомнила Руалудая, прижимающегося к ее лицу со стекающей с губ липкой слюной. Тоно вновь ущипнул ее руку и прошептал:

— Улыбайся, черт подери!

Рене с трудом растянула дрожащие губы. Тоно, опасаясь неадекватного поведения со стороны своей молодой жены, схватил ее на руки, прижал к себе, и понес. Она спрятала лицо, уткнувшись в его грудь и чувствуя при этом скорее не боль, а признательность — ее силы совершенно иссякли.

Около двери квартиры, ставшей теперь их общей, он чуть не бросил ее на пол.

— Все приехали! Вот моя берлога. Здесь нам предстоит вести счастливую семейную жизнь в течение года, или даже полутора лет, если, конечно, ты не надумаешь смотаться раньше. Я ведь, знаешь, не подарок.

— Я знаю.

— Ничего ты еще не знаешь. Но узнаешь. Заходи, и не надейся, что я перенесу тебя на руках, ты здесь только по условию договора, ясно?

— Да.

Она и не ждала. Она прекрасно понимала, что у него были все причины ее ненавидеть.

Их новая квартира представляла собой две комнаты с условными дверьми из прозрачного пластика, кухню и ванную. Такая квартира считалась здесь большой. Руководство Базы распорядилось перестроить специально для них часть хозяйственных помещений. Тоно уже давно перетащил сюда коробки со своими вещами, но конечно их не распаковал полностью, они лежали повсюду. Его одежда, запчасти от приборов с корабля, инструменты и смазки, дипломы и кубки выигранных соревнований пилотов валялись прямо на полу по всей квартире. Вещи Рене поместились в одной коробке, но она так и стояла у входа, потому что не знала, на какой комнате остановит свой выбор Тоно.

— Тоно, где ты будешь спать?

— А что, мечтаешь присоединиться? И не мечтай!

— Я и не думала! Просто не знаю, которая из комнат будет моя.

— Та, что меньше. Жаль, что не намного.

— Ладно.

Рене безропотно унесла вещи в меньшую комнату, и закрыла дверь. Все. На сегодня ее муки закончились. Но, с этим выводом она поспешила. Только распаковала вещи, как дверь в ее комнату распахнулась, и Тоно со стаканом в руке по-хозяйски остановился на пороге. Он теперь слегка покачивался на каждом шагу, а по лицу, при виде ее пижамы, расползлась насмешливая улыбка. Вот теперь, он действительно был изрядно пьян.

— Ну, что, женушка, не спишь, ждешь, не смотря ни на что?

— Иди спать, Тоно, я уже ложусь.

— Иду!

Он пошел прямо на нее.

— Тоно! Пожалуйста, прекрати!

— Почему? Ведь мы теперь женаты, а ты всегда мечтала выйти за меня! Признайся, наконец, ты до смерти влюблена в меня, поэтому и устроила всю эту заварушку, а?

— Ничего подобного! Тоно, ведь мы договорились!

— Договорились жить, как и муж и жена, я помню. К тому же, сегодня ты вела себя сносно, и, я настроен великодушно! Вся эта церемония, поздравления и пожелания... Пожалуй, я даже расчувствовался!.. Поэтому, так быть, сегодня я могу сделать тебя счастливой полностью. Эта пижама неплохо сидит на тебе, когда ты не горбишься! Только, она слишком консервативна для первой брачной ночи. Подойди, я поправлю пуговицу...

Он улегся прямо на ее постель и раскинул руки.

— Ну, что ты там стоишь? Беги, пока зову.

— Тоно, мне это не нужно.

Он устроился поудобней, подперев голову рукой. Язык слегка заплетался, но мыслил он по-прежнему язвительно:

— Неужели? Как же так? Неужели сама управляешься?.. Что, какие-то особые приспособления, приемы? Может, продемонстрируешь?

— Иди спать, ты просто пьян, и говоришь ерунду!

— Да что ты! А я— то думал, ерунду говоришь ты!

Он встал, и медленно, почти не качаясь, подошел к Рене. Резко схватив ее за руки, он сжал их силой, так, что она не могла вырваться, а потом приблизил свое лицо.

— Ну, теперь расскажи мне, как сильно ты меня любишь!

Он и предположить не мог, какой это было для нее пыткой, чувствовать кого-то так близко, осознавать себя в его власти. Целый день она сдерживала себя, но теперь, терпение кончилось и силы иссякли. Страх вышел из-под ее контроля. Рене, издав какой-то жуткий звук, вдруг вывернулась из его рук, при этом одна ее рука вышла из сустава. Так и не почувствовав боли, только неудобство, она ударила его ногой в пах. Ошеломленный Тоно, рухнул на колени, и боль отделила его от реальности на несколько минут.

К тому времени, как он пришел в себя, Рене уже успела вправить себе руку. Когда он дал о себе знать стоном, вместо слов, она подала ему стакан с обезболивающим и антиалкоголем.

Он резко оттолкнул ее руку, расплескав часть напитка, но Рене все же удалось заставить его выпить оставшееся. Он протрезвел почти сразу.

— Прости. Мне пришлось...

— Черт!... Какая же ты стерва!

— Но ты нарушил наш договор! — проговорила она в отчаянье. В ее планы вовсе не входило сделать его своим заклятым врагом в первый же день.

Тоно зло прищурился, приходя в себя окончательно.

— Я просто хотел тебе, идиотке, приятное сделать. Заметь: не себе! Да если я глазом моргну, сотни сбегутся и почтут за счастье!... А на тебя, вряд ли и слепой позариться, поняла, убогая? Ну да, я вижу, ты хорошее не ценишь, что ж, дело твое. Сиди здесь, как договорились. И не смей ко мне сунуться, вышвырну вон безо всяких!

Разгневанный Тоно удалился, с силой хлопнув дверью, которую она тут же закрыла на задвижку и заслонила столом, так как настоящего замка в двери не было.

С тех пор лучше их отношения не стали. Несколько коротких и мучительных для нее встреч с его друзьями, и, слава богу, Тоно оставил ее в покое в соседней комнате, в ее собственном мире за тысячи световых лет от него.

Прошли три месяца. За это время Тоно несколько раз улетал в короткие командировки на неделю-другую, но в основном находился дома. Его ворчание и недовольство не прекратились. В плохом настроении, Тоно довольно часто, особенно, когда они по утрам сталкивались на кухне, изводил ее придирками и попреками. Однако, ничего другого она и не ожидала, поэтому, чувствуя себя более в безопасности, чем раньше, думала о нем скорее с благодарностью. Его претензии теперь сводились в основном к тому, что она более не поддерживает легенду их отношений, и ему самому приходиться придумывать более или менее правдоподобные отговорки, когда его друзья интересуются, почему она не с ним, а то и вовсе пропускать из-за нее вечеринки.

На самом деле никаких особенных неудобств Тоно не испытывал, и вел прежний холостяцкий образ жизни, но досаждать ей, как он думал, было просто его долгом.

Однажды он получил новую работу. Один из постоянных клиентов отдела доставок, заказал очередное новое средство омоложения, новую разработку вселенно известной фармакологической компании. Командировка предполагалась длинная, минимум на полгода, ведь предстояло обратиться прямо в лабораторию, пока разработка не попала в промышленность. Возможен был и неуспешный исход, продукт мог раньше попасть в производство, нежели его доставил бы заказчику Тоно, тогда возможность заработать большие деньги, сводилась к нулю. Но Тоно любил трудные рискованные заказы — он вообще любил испытания собственной ловкости и находчивости, легкие задания, особенно, если они невысоко оплачивались, его не привлекали. Оборудование корабля нуждалось в постоянном обновлении, и Тоно готов был рискуть, чтобы зароботать лишние деньги.

Естественно, брать с собой в такое путешествие 'жену', ему никак не хотелось, не смотря на соглашение. Тоно надеялся, что она все же отпустит его одного, после того, как он осветит ей все приятные стороны подобного путешествия. Ведь улетал же он один на две недели, какая ей разница, если они почти не видятся.

Но когда он пришел домой, она уже собирала вещи. Это сразу его разозлило: значит, она не доверяя ему, имела свой источник информации!

— Что? Куда-то собралась?

— Разве мы не едем за новым заказом?

— Я — да.

— И я тоже, — Рене не хотелось ссориться, но она прекрасно поняла, что он не рад этой ее настойчивости, — ты ведь помнишь, мы обговаривали это условие.

— Ты что следишь за мной?

— Я просто заходила сегодня к Лизе, она мне и сказала.

— Случайно, да?.. Так я и поверил!.. Значит, еще и шпионишь за мной?!

— Все, что мне интересно — сроки и продолжительность твоих командировок. Это есть в договоре, но ты мог 'забыть' мне сказать об этом. Все остальное, и уж конечно твоя личная жизнь, для меня неприкосновенны.

Тоно несколько смягчил тон.

— Послушай, ты думаешь, это развлечение?.. Полет будет не из легких! Мы будем спешить, придется терпеть лишения, ни есть, ни спать, а только работать, космос ленивых не любит, это не то, что работать здесь на компьютере! И потом, мой 'Лего' совершенно не предназначен для перевозки пассажиров, у меня только две жилые каюты. Во второй спит мой помощник, Фредо, ты, конечно, помнишь его, он был моим шафером. Так что тебе придется выбирать, с кем делить каюту!

— Я лечу. Ты не можешь нарушить слово.

— Черт! Это самая большая глупость с твоей стороны за все это время!

Он ушел в гневе, громко хлопнув дверью. Рене невозмутимо продолжала собираться.

Вторую попытку он предпринял часом позже, когда его гнев немного спал. Он даже постучал, когда дверь так просто не удалось открыть, Рене вставила замок почти сразу, после первой брачной ночи, чем вызвала дополнительное презрение Тоно.

— Вот что, выслушай меня спокойно. Ты настаиваешь на условии нашего договора, и я готов его выполнить, но это крайне не разумно. Тебе не надо ездить! Не в этот раз. Эта поездка будет тяжелой даже для меня, бывалого летчика. Я уже говорил, 'Лего' не предназначен для катания пассажиров, это быстрый грузовой корабль, усовершенствованный мной, но совсем не удобный для женщин. Да там и душ-то принимать приходится в согнутом положении!.. При взлете и посадке дикие перегрузки, а внутри он вообще похож на Авгиевы конюшни! Я не так уж часто навожу там порядок. Кроме того, я не знаю, что нас ждет, в этом путешествии, может быть все, что угодно, лететь-то месяцы: я даже маршрута сейчас точно не знаю. Видимо, сначала придется получить допуск, чтобы попасть на МЕН, а там, на МЕНе, чтобы получить пропуск в саму зону научных исследований, придется долго ожидать очереди, проходить бесконечные проверки и даже отправить письменный запрос на Би — планету Исследований фармакологических средств. Вообщем, сплошная волокита, не более. Поверь мне, ты ничего не потеряешь, не полетев в этот раз! Я вернусь быстро, через месяц-другой, и уж в следующий раз обязательно возьму тебя с собой!

Она слушала спокойно, не перебивая его и не выражая ничем несогласия, поэтому у Тоно уже появилась надежда, когда Рене сказала:

— Я выслушала тебя. Но договор, есть договор, я лечу.

— Летишь?— он тут же снова вспыхнул, — Ну и черт с тобой! Мучайся на здоровье, но если ты хоть слово скажешь, если тебе будет тяжело или неудобно, я тебя на первой же планете из корабля выкину, поняла?

— Да. Когда вылет?

— Утром. Проспишь, останешься здесь. И еще — на мой корабль много вещей не набирать, я лишний груз не повезу. Ясно?

Тоно до конца надеялся на чудо, но в душе знал, Рене не простой орешек. С ней еще придется помучиться, чтобы хоть как-то держать в узде и контролировать. Утром Тоно вышел из квартиры босиком и даже не умывшись, чтобы ее не разбудить. Однако все его предосторожности оказались тщетными: Рене встретила его у входа в корабль — поднялась со ступеньки. С собой у нее был небольшой мешок, в котором легко уместились все ее вещи.

— Что сидела здесь всю ночь? — зло спросил он.

— Ты сказал 'утром', но не уточнил. Я встала в половине четвертого.

— Хм. Что не в три?.. Впрочем, тебе полезно, привыкай к трудностям. За этот полет я тебе их гарантирую в полной мере, еще не раз домой запросишься! А сейчас, черт с тобой, проходи, раз прилипла. Только учти, пассажиром я тебя не повезу. Будешь у нас с Фредо... обслуживающим персоналом. Уборщицей, ясно?

— Ясно.

— Тебе придется драить весь корабль трижды в сутки, готовить для всех нас как минимум трижды в день... Кроме того, есть еще куча всякой другой работы. Так что готовься.

Внутри 'Лего' был 'заплатным' кораблем, как на Базе называли вот такие усовершенствованные самими пилотами космические корабли старых моделей. Большинство частей во внутреннем убранстве составляли бросовые детали от самых разных кораблей, купленные на распродажах и с рук, уже бывшие в употреблении, а часть основных составляющих были новыми, скорее всего приобретенными на черных контрабандистских рынках, где можно было купить даже последние научные разработки по вполне приемлемой цене. 'Лего' полностью оправдывал свое название, казалось, он весь собран из небольших деталей, вложенных одна в другую. Никогда не скажешь сразу, какова скорость такого корабля, как им управлять. Но Рене знала этому цену. Это был корабль одного пилота, поэтому он обеспечивал высокий уровень безопасности. Люк выходил в маленький коридор с тремя дверьми — двумя жилыми каютами и рубкой управления. Допотопная винтовая лестница уводила еще в два отсека: верхний — где располагались двигатели, и нижний — багажный.

Тоно, конечно, как командир и владелец корабля занимал наибольшую из двух кают, но все же, нельзя было не признать, что она была очень мала для двоих. В ней, как и по всему кораблю, лежали запчасти, инструменты и разнообразные приборы, усовершенствованием и ремонтом которых постоянно занимался Тоно. Из удобств в каюте была подвесная койка, две полки для вещей, и еще одна койка, где и предстояло разместиться Рене. Душ, как туалет, был один на весь корабль и размещался в двигательном отсеке. В рубке, рядом с последними моделями компьютеров, обеспечивающими управление системами корабля, на чье оснащение Тоно никогда не жалел денег, находилась примитивная и довольно убогая кухня. Кроме того, посредине рубки были укреплены три кресла, два стандартных, удобных, и третье, наскоро сколоченное из бросового материала к проверке инспектора по технике безопасности, на случай неожиданных пассажиров.

Вскоре пришел Фредо, запущенного вида холостяк лет тридцати, друг Тоно. Он был полноват и с причудами, оттого, в основном, что дико стеснялся женщин. Фредо отрастил себе длинные волосы, которые убирал в хвостик с нелепым черным бантиком, одевался по причудливой моде прошлых лет в поношенную одежду, однако был отличным механиком и даже инженером, когда понадобиться. И самое главное, у Фредо был покладистый добродушный характер, что, видимо, и было главной причиной его долголетней дружбы с Тоно, не терпящего на корабле других командиров кроме себя.

Увидев Рене, разгружающую продукты, Фредо изумленно уставился на Тоно.

— Да, можешь радоваться Фредо, я раздобыл нам бесплатную уборщицу и стряпуху. Если хочешь, она даже будет ночевать в твоей каюте, — отвечал ему, усмехнувшись Тоно, с недоброй иронией поглядывая на Рене.

Фредо смутился, и просто не мог ничего сказать.

— Да, Фредо, мне для тебя ничего не жалко, жертвую даже женой! Цени!

Чтобы шутка Тоно не зашла еще дальше, пришлось вмешаться Рене.

— Тоно шутит, Фредо, я размещусь в его каюте.

— Неужели? А если я буду против? — зло сощурил глаза Тоно, только и ждущий повода для начала войны.

— Тогда ты можешь спать в каюте Фредо.

Тоно вдруг резко выпрямился, загородив Рене проход. Фредо, желая избежать предстоящую семейную сцену, улизнул в свою каюту, он не выносил скандалов, и теперь с ужасом предвкушал весь будущий полет, пока Тоно не высадит жену на какой-нибудь планете, в чем он не сомневался.

— Ты надеешься здесь управлять мной? Не выйдет, дорогая. Это мой корабль, и капитан на нем — я. И черт меня побери, если я позволю тебе хоть в чем-то взять надо мной верх!... Здесь все подчиняются МНЕ! Фредо это знает, а он мой друг. Ты же здесь оказалась случайно, и если нарушишь мои правила, и я живо тебя выкину отсюда. Так вот, если хочешь остаться здесь хотя бы до ближайшей планеты-заправки, молчи и выполняй мои приказы! Запомнишь, или мне стоит встряхнуть тебя хорошенько за шкирку?

— Я помню, Тоно, командир — ты. И я буду выполнять твои приказы. Но спать я буду в твоей каюте.

— Тебе что, острых ощущений не хватает? — уже с усмешкой спросил Тоно, — Ну, так я знаю много способов...

— Уверена, что знаешь, но все дело в том, что твоя каюта просторней. И по договору, ты мой муж. Только по договору.

— Только по договору? Жаль!.. Ну, может, еще передумаешь, когда увидишь меня вблизи и без майки.

Рене молча, боком, протиснулась мимо него в каюту.

Втроем они довольно-таки быстро подготовили корабль к взлету. Тоно, правда, проявляя нетерпение, все время раздражался на них с Фредо, ругался, когда запинался за ящики, оставленные им же самим на полпути, или когда просто не мог найти нужные вещи, потому что заставил Рене их разложить по полкам. И все же было видно, как он рад предстоящему путешествию. Тоно любил свою работу.

Когда все было готово, они сели в кресла, приготовившись к старту. Рене, конечно же, досталось самое неудобное из кресел. О том, чтобы оно досталось Рене, позаботился Тоно, решив познакомить ее с трудностями предстоящего полета еще в первые минуты. Он даже заставил Фредо, который всегда уступал гостям свое место, пересесть обратно. Сидеть на жестком висячем кресле был тяжело даже на твердой земле, особенно дожидаясь пока Тоно, наконец, проститься с девушками из диспетчерской — за последний месяц он снова наладил с ними взаимоотношения, как до свадьбы, поэтому теперь флиртовал власть. Наконец, он включил двигатели, прошло какое-то время, и 'Лего' легко оторвался от поверхности лунки и стартовал в непроглядный космос.

Рене задержала дыхание — она уже забыла об ощущении взлета, тем более, что на современных кораблях эта проблема давно была решена благодаря новым технологиям. 'Лего' тоже был оснащен современным оборудованием, но об удобствах Тоно никогда не думал, поэтому сила тяжести в момент взлета увеличивалась во много раз. Даже Фредо, успевший набрать очередные лишние килограммы, крякнул. Тем не менее, ее организм по старой привычке адаптировался к полету довольно быстро.

Сам Тоно, после взлета, лишь довольно улыбнулся и злорадно посмотрел на Рене:

— Ну, как тебе взлет?.. Тошнит? Еще бы!.. Это еще пустяки, ведь нам придется стартовать и в спешке, когда сила тяжести увеличиться почти вдвое против этой. Не думаю, что ты выдержишь, дорогая, лучше прямо сейчас передумай, и мы, так и быть, не торопясь, высадим тебя на Конгуине, где будем заправляться.

— Я не передумаю.

Она вдруг встала и ушла в каюту, как-будто, силы тяжести для нее не существовало.

— Вот это да! Клянусь, даже ты бы не смог встать с кресла раньше! Вот это девушка! Прости, вернее...— сказал пораженный Фредо.

Фредо оглянулся на Тоно, но тот лишь проводил жену мрачным ненавидящим взглядом.

Увидев, как быстро Рене адаптировалась к взлету, Тоно в очередной раз поклялся быть с ней настороже. Мало ли, что еще она скрывает, мало ли, что еще она может выкинуть!.. Он ненавидел тайны, и людей, которые лгали. Уж лучше бы она скрывалась от закона, это он бы еще мог понять, но притворство, ложь, с целью привлечь внимание, это вызывало у него презрение и желание сделать ее жизнь невыносимой.

Рене повела себя столь не осторожно, потому что, оказавшись в космосе, видя за окном густую черноту, и ощущая легкую вибрацию корабля, она снова почувствовала непреодолимость судьбы, заставляющей ее убегать и прятаться снова и снова. И вполне возможно, совершенно тщетно. Она с трудом сдерживала себя, опасаясь начала приступа острого страха — здесь, одиночестве пространства и времени, она чувствовала себя совершенно подавленно: снова оказаться в космосе неизвестном, жестоком, чудовищном!.. Сразу при взлете ей захотелось кричать, выть от страха и предчувствий!.. Но никто не услышал бы ее, как громко она бы не завыла, никто бы не отозвался, никто бы не помог... Еще горше она осознала свое одиночество, из которого уже никогда не будет выхода. Никогда.

Проклятый космос! Как много еще ловушек их ожидает, сколько еще ужаса притаилось в его черной бездне? Сколько страха, боли, ей придется еще испытать?.. Тьма страха поглотила ее, и на несколько минут после того, как она закрыла за собой дверь каюты, Рене перестала существовать, ее личность была потеряна, а по телу пробегали судороги и... цветные пятна, выступающие на коже почти каждый раз, когда она волновалась или приходила в отчаянье — результат экспериментов Эгорегоза.

Когда она пришла в себя, почувствовала внутри пустоту... А потом, на нее нахлынули воспоминания, именно те, какие она желала бы навсегда забыть, любой ценой.

Эгорегоз. Лаборатория Аалеки. Клетка. Все, чем она жила долгие месяцы, это перерывы между мучениями. Он приходил каждое утро, свежий и отдохнувший, пахнущий цветами. Первым делом после включения света, всегда сопровождавшегося стонами пленных, понимающих, что пришло время их мук, он подходил к ее клетке. Она сжималась от предчувствия его прикосновений и покрывалась холодным потом, страшась еще больше выдать свой страх, потому что в целях эксперимента он довел бы его до предела. Одной рукой Аалеки водил курсором по монитору компьютера ее клетки, просматривая бюллетень ночного наблюдения за ней, другой рукой гладил ее по волосам. Потом наклонялся, ласково заглядывал в глаза, что-нибудь говорил, или просто улыбался, и уходил к другим объектам. Возвращался он быстро, минут через десять уже с цифровым блокнотом. Это было время утреннего опроса. Какой-нибудь психологический тест и... вопросы, вопросы... Сначала она боялась их больше всего. Он вытягивал из нее все — чувства, страхи, стыд... Но позже, после того, как сломалась и потеряла надежду на спасение, ей стало все равно. Она отвечала охотно и подробно, лишь бы не идти на стол... В конце концов, у нее не осталось ничего своего, личного, все было подвергнуто анализу, осквернено и растоптано. И еще... стыд. Пока страх пред болью не подавил все остальные чувства в ее сознании, ее мучил стыд. Пока она держалась, все время думала о побеге, все время, даже во сне, а днем постоянно рассматривала варианты, прислушивалась, приглядывалась, и жила своими тайными мыслями об этом. Даже во время опытов. Но потом... когда одиночество, боль и страх объединившись, разрушили ее защиту, когда она стала отвечать на все его вопросы, лишь бы отсрочить пытку на столе, она перестала видеть в этом выход.... Она говорила ему все, даже то, в чем самой себе не признавалась. И все-таки, тогда она еще жила. Потом, когда смерть стала желанней жизни, все чувства вытеснила пустота.

Следующим пунктом после психологических исследований в режиме работы лаборатории, был стол. Столом здесь называли физические эксперименты, проводимые, как правило, без наркоза на живых разумных объектах. Проходили они в особой комнате, операционной, как называли ее только Аалеки и другие мучители... жертвы никогда ее так не называли. Они изгоняли всякие мысли о ней, но помнили, и Рене помнила. Много света... посредине высокий стол, на который при желании опускались установленные сверху различное оборудование в зависимости от задач эксперимента. Несмотря на постоянную и тщательную дезинфекцию, проводимую роботами каждый час, комната пахла кровью и едким потом, вызванным страхом, болью и агонией. Эгорегозцы исследовали влияние болевых ощущений разных видов и степени тяжести на эмоции и мышление объектов, поэтому, как правило, не использовали анестезию, более того, они даже придумали машину, не позволяющую нервной системе страдальца отключаться от происходящего даже в экстренных случаях. На столе объекты мучились вплоть до агонии. Но они не умирали. Для сохранения их жизни было также разработано соответствующее оборудование и разнообразные средства, регенерирующие ткани. Кроме того, каждому объекту лаборатории вводили особый препарат 'антисмерть', который моментально восстанавливал органы и системы при суицидальных попытках. Как Аалеки ей объяснил, после введения препарата смерть от собственных рук организму, была недоступна, даже в случае, если объект умудрялся уничтожить две трети своего тела, препарат полностью восстанавливал поврежденные органы. Ее волосы... они и теперь, спустя четыре года, отрастали через час после стрижки

Ей приходилось терпеть больше других подопечных Аалеки, потому что она была его первым 'свежим' объектом, и к тому же, единственной женщиной в его лаборатории, поэтому, после утренних опытов, и обеда, Аалеки, как правило, брал ее на стол снова. Чтобы объекты шли в операционную, они придумали довольно простой внешне прибор, 'палку', проводящую особый болевой импульс, прикосновение которого она помнит до сих пор — боль была специфической, и все время разной, чтобы не вызывать привыкание, но всегда острой и пронизывающей и мозг, и внутренности. Поэтому, все шли на стол по первому слову.

Иногда на опытах присутствовали другие ... чаще всего Зоонтенген, с которым Аалеки любил советоваться, и чье мнение единственно и ценил. Других он не слушал, игнорируя их присутствие, их слова вызывали презрительную усмешку или гримасы на его лице, но, видимо, взаимопосещения экспериментов были одним из правил Эгорегоза, которым он вынужден был подчиняться. Кроме того, женщины реже попадались им в качестве объектов, поэтому, опыты, которые проводил Аалеки, пользовались популярностью среди его коллег. Тем не менее, сам Аалеки не любил наблюдателей. Ему не нравилось, когда в его лабораторию входили посторонние. Его раздражало, когда во время опыта присутствующие обсуждали объект, или обменивались пустыми фразами, отпускали шутки, тогда он спешил закончить опыт как можно скорее. Когда кто-нибудь из его коллег подходил к клетке, где сидела Рене, он становился рядом и заметно нервничал. А если нервничать начинала она, он просил отойти и закрывал ее клетку непрозрачным материалом. Он дорожил ей, как ценным объектом своей работы...

У нее было быстрое привыкание к боли. Он сам восторженно говорил ей, что еще никто на его опыте и опыте его коллег так быстро не адаптировался к боли. Да, она могла долго ее терпеть, с третьего, а иногда и со второго раза она к ней привыкала, улучшалось перенесение боли на физическом и психическом уровне, даже если доза и время увеличивались. Она погружалась в боль, как в воду, и начинала...ею жить... находила в ней образы, анализировала ощущения... Таков был ее организм, как она думала. Но Аалеки сказал:

— Ты слабая, но очень гибкая, ты способна приспосабливаться. Это потому, что по-настоящему, ты боишься вовсе не физической боли... Видимо, это из-за родителей, дорогая. У тебя слишком сильна потребность в любви и слишком недолго счастье быть любимой ими... Да, именно. Это твое слабое место, или, как сказали бы древние из твоего мира, это твоя аххилесова пята. Но не бойся, я никому не скажу!— тут в его глазах начинали лукавиться искринки близости вперемешку с издевкой...

Аалеки любил рассуждать о результатах своей работы, сидя прямо у лазерных прутьев ее клетки. Он говорил, что рядом с ней ему легче думается. Рене думала, что он просто не относился к ней как к живому существу, для него она всегда была чем-то неодушевленным и без надежды ожить. Даже когда он гладил ее волосы, или кожу, или когда после того, как избавлялся от нежелательных гостей, открывал ее клетку, приносил ей что-нибудь со своего стола, и кормил из рук, заботливо и осторожно промакивая уголки рта мягкой салфеткой.

В школе, на курсе по экстремальным ситуациям их учили защите. Подумать только, целый курс она училась притворяться смирившейся, сломленной и растерянной, но не быть такой на самом деле, копить силы, ждать случая...Но здесь все было другим. Ее сломали за три недели. Она испытала на себе все виды страха, все его стадии, вплоть до безумия...

Долгие месяцы она оставалась одна в темноте из страха и боли. Долгие, долгие месяцы. Пока случай ей не помог. Впрочем, это нельзя назвать просто случаем, она выстрадала это, как бог, когда его распяли.

Она почти не помнила, как это случилось... может не хотела, не могла себя заставить вспомнить.

Аалеки ставил открытый эксперимент. Перед этим, он долго объяснял ей, дрожащей от предчувствия близкой муки, что это очень важно для его работы, объяснял так, словно она его ассистент, а не лабораторный объект. Потом был стол. Ее окружили монстры похожие на людей внешне. И началась боль. Она длилась очень долго...ее разрезали, жгли, кажется, обливали кислотой... Сначала она терпела, даже пыталась привыкнуть к ощущениям, познать их глубину и остановиться в восприятии боли как таковой. Но они усилили воздействие, и это длилось так долго... Большую часть опыта она кричала и пыталась извиваться, но ее тело и суставы были плотно зафиксировали аппаратами. Наконец, когда она была уже слишком слабой от сопротивления, все закончилось. Они сняли перчатки и погруженные в обсуждение ушли в зал для конференций. Радостно возбужденный Аалеки впервые забыл включить регенеративный аппарат, который всегда заканчивал любой опыт, приводя измученное тело объекта в порядок... Забыл. Она лежала час, другой, муки не заканчивались. Она лихорадочно ждала его. Вот сейчас он вернется, нажмет кнопку и выдвинется камера, ее окутает облако пара, она заснет на несколько минут, и потом, ей уже не будет так больно... но он не возвращался. Она даже не могла потерять сознание, он ввел ей препарат, поддерживающий центральную нервную систему!.. К концу третьего часа мук, туман поплыл над ней, потом под ней и она перестала ощущать боль, да и себя тоже. Перед этим ей показалось, что ее душа, тусклая и слабая, отделилась от тела, поднялась над столом и, увидев оттуда истекающую кровью, жалкую страдающую оболочку, дрогнула ... А потом ее 'я' погасло, как и все окружающее, погрузившись в долгожданную черную пустоту

Все, что вспоминалось в следующие несколько недель — это растерянное лицо Аалеки, видимо, он предпринимал тщетные попытки вывести ее из этого состояния... как именно это происходило, она не помнила. Вспомнился день, когда он вывел ее во двор. Она не сопротивлялась, ей было все равно, только ноги сразу подкосились, когда она увидела красно-коричневое небо Тейи вживую. Аалеки едва успел ее подхватить. Наверное, из-за состава воздуха и того, что она почти не ходила в течение нескольких месяцев. Аалеки передал ее крепкому безволосому существу, сложением тела напоминающему человека, но очень мускулистого, с щелеобразным ртом и большими мутными глазами зеленого цвета. Аалеки долго и внушительно говорил с ним. Тот не отвечал, лишь взял ее за руку и потянул за собой. Аалеки что-то кричал ей в след...

Первые дни, недели или месяцы жизни с Руалудаем она не помнила. Он был аборигеном планеты, членом примитивного племени кочевников Тейи. Эти существа обладали с рождения феноменами телекинеза и чтения мыслей, владели гипнозом, но редко пользовались своими способностями. Их жизнь текла ритмично и ровно, необремененная эмоциями и переживаниями. Эгорегоз даже отказался от них как от объектов экспериментов, поскольку, в клетке они быстро и тихо умирали, так и не давая возможности провести полноценное исследование. Кроме того, тейцы не были интересны в исследованиях из-за слабо развитой эмоциональной сферы, да и интеллекта в целом. Их миграции по планете тоже были не объяснимы. Три месяца они шли навстречу солнцу, останавливаясь каждые две недели для отдыха и молитв, а потом, так же с перерывами в две недели, возвращались. Вся их жизнь была необъяснимо упорядочена, спокойна и однообразна. У племени был свод правил-законов, которым следовал каждый, и никто не нарушал. До остального мира им дела не было.

Переходы они делали с каменными плитами в руках, служившими их ложами, и очень скромным домашним скарбом. Рене тоже положено было нести свое ложе. Послушная приказу, она попыталась его поднять, но это было выше человеческих способностей. Тогда Руалудай нарушил ради нее правило, которому следовали члены племени — он сам понес свое и ее ложе.

Каждую ночь он сам раскрывал сшитый из кож шатер, который нес с собой, сам добывал еду и воду. День сменяла ночь. Но она не отдавала себе в этом отчет, она жила внутри себя в полной пустоте.

Рене не помнила, когда это случилось. Наверное, когда переход закончился, и племя расположилось на двухнедельную стоянку. Днем мужчины ходили на охоту, женщины сидели в шатрах, а вечером семьи вместе совершали обряд. Она тогда по-прежнему не сознавала себя, да и что сознавать, песок и небо Тейи везде были одни и те же — коричневые. Как-то раз, лежа на своем каменном ложе, она увидела точку нарисованную на коже шатра какой-то особенной краской, она светилась в темноте, как звезда. Позже вокруг точки она увидела круг. Этот знак привлек ее внимание так надолго, что запомнилось. Она смотрела на точку внутри круга часами, ночью и вечером, когда Руалудай совершал обряд. И первая ее мысль, была о том, что это и есть суть... совершенство... жизнь... это и есть ответ на ее вопрос, на ее боль. Это была немного странная и даже примитивная мысль, но ей казалось, что она бесконечно глубока в своей непостижимости. И она смотрела на эту точку в круге много ночей и дней, смотрела все свободное время... Она и во сне ее видела: какой бы черной не была бездонная пустота ее окружавшая, она всегда могла отыскать свою точку, снова и снова вглядывалась в холодное пространство и находила — и вот та уже светилась навстречу, согревая светом, а позже вокруг выступало охраняющее ее кольцо...

А дальше к ней вернулось понимание происходящего. Это не было к лучшему, но сознание вернулось, она вышла из состояния ступора и начала жить, хоть и не хотела. Вместе с сознием к ней вернулись страхи.

Каждый вечер, после заката Руалудай один проводил в своем шатре обряд, посвященный небу. Он тушил костер, вставал на колени посредине шатра и повторял какие— то звуки. Его голос, сначала был совсем тихий, но постепенно набирал силу. Он звучал в тишине так убежденно и любяще, что она непроизвольно начала прислушиваться. Это было тем более удивительно, что голосам она больше не доверяла, ведь Аалеки говорил с ней всегда очень мягко и ласково, даже когда она оскорбляла его в ответ ... голос Руалудая был другим — не похожим на человеческий, и одновременно очень близким. Когда он, достигнув определенной высоты, начал спадать, и снова зазвучал тихо и близко, она рыдала.

Он проводил обряд до конца и, отдав должное богу, подходил к ней. Протянув огромные и сильные руки, он медленно притягивал ее к себе. Она вздрагивала, почувствовав прикосновение его тела. Оно было совершенно гладким с виду, но все же ее кожа ощущала неровную поверхность, шершавость, вызывающую при контакте болезненное саднение. За время проведенное в лаборатории, чувствительность ее кожных рецепторов обострилась до такой степени, что временами она ощущала, словно и вовсе лишилась кожи, а его прикосновение, как ей казалось, оставляло миллиарды царапин, как от терки. Руалудай держал ее железной хваткой. Рене боялась пошевелиться, ожидая еще большей боли, если она попытается вырваться, а он схватит ее крепче, или еще теснее приникнет к ней. Когда она замирала от страха и предчувствия боли, он вдруг начинал дрожать сам, а потом, прижавшись к ней лицом, плакал и стонал каким— то тонким детским голосом. Стенания продолжались какое-то время, потом он отпускал ее, и уходил спать на свое ложе. Она же ощущала его прикосновение еще долго — на груди и шее оставалась липкая слюна, которую он выделял во время плача. Слюна, медленно и болезненно цепляясь за кожу, стекала по ее телу.

С тех пор, как это началось, она стала считаться его женой.

Тейцы никогда не говорили между собой, и не слушали друг друга. Для них все было ясно с самого начала жизни, и весь мир, в рамках свода правил, прост и понятен. Все что для них существовало — это окружающая реальность: небо, которому поклонялись, песок, по которому ходили, и редкий на планете камень, который шел на изготовление лож. Еда: они охотились, ставя капканы на всякую мелкую живность. Вода: они могли взглядом заставить выступить на поверхность подземные воды. Одежда. Они шили одежду и шатры из шкур убитых животных. Вначале Рене думала, что они живут ради веры, потому что только в час молитвы она слышала их голос, и в нем звучали чувства. Позже она поняла, что их верование было лишь очередным ритуалом. Настоящих чувств они не испытывали, в голосе они звучали как мотив в песне. Изо дня в день неизменные и однотипные, и никогда ни одной новой нотки. Один из племени разрисовал каждому тейцу внутреннюю сторону шатра краской, изготовленной из светящейся колючки. Это было не творчество, так было нужно. Общее, что объединяло членов племени, были правила, которым они следовали. Словом, они вели себя так, словно от их порядка, раз и навсегда заведенного, зависело существование Вселенной.

Рене привыкла к их жизни. Она была монотонна и однообразна, но за правилами и обрядами можно было спрятать страх.

К ней окончательно вернулись сознание и память. И каждую третью ночь Руалудай заканчивал обряд, прижимаясь к ней, и обливая ее липкой слюной... Даже в клетке у Аалеки ей не было так мерзко, там чистота была стерильной. Однажды она не выдержала и оттолкнула Руалудая. Он смотрел на нее какое-то время, словно недоумевая, потом повернулся и ушел к себе на ложе. С тех пор, казалось, ничего не изменилось, кроме вечернего обряда. Он по-прежнему кормил ее, она выполнила немногочисленные домашние обязанности. Но что-то было не так, и хоть обида никак им не выражалась, она чувствовала, что он всегда помнит об этом и ... боялась.

Однажды жарким днем, ей хотелось пить, она сидела возле шатра и видела, как тейцы вызывают струйку подземных вод на поверхность. Они всегда точно знали место, где грунтовые воды ближе подходят к поверхности, после чего, на том месте усилием их воли начинал пульсировать маленький фонтан. Запомнив место, она подождала, пока они утолят жажду, а затем подошла, решив попробовать сделать тоже. Раньше Руалудай всегда сам устраивал для нее фонтан. Сейчас просить его не хотелось. Дождавшись, пока тейцы напьются и отойдут, она приблизилась к месту. Она понятия не имела, как сделать, чтобы вода появилась. Она просто смотрела на сырой песок и думала о воде. И тут что-то проснулось в ней, что-то сильное, чужое, и начало подниматься из глубин, подавляя ее собственное сознание. Это было впервые, и она испугалась, сжалась и закрыла глаза. Несколько минут она сидела, не двигаясь, исступленно молясь, чтобы все прошло. Наконец, когда все внутри улеглось, она открыла глаза и увидела, что прямо перед ней, из песка плещет вода. У нее получилось, и она напилась из фонтана. Вместе с водой пришло успокоение. Вода была такой холодной и чистой, и потрясенная Рене, вдруг неожиданно для себя начала играть с водой, заставляя струю подниматься все выше и выше. Вода как хрусталь искрилась на солнце и Рене даже тихонько засмеялась, чувствуя себя легко, как ребенок. Неожиданно, она почувствовала что-то недоброе. Подняв голову, она увидела их. Племя бесшумно окружило ее со всех сторон. Они стояли и смотрели на нее своими мутными глазами. Она читала в них осуждение, словно сделала что-то ужасное. Видимо, она нарушила их правило. Ей пришло в голову позвать Руалудая, но вдруг она увидела и его. Он тоже стоял среди них и так же холодно смотрел на нее. И тотчас страх сковал ее тело судорогой. Она упала на спину и лежала перед ними как на столе в лаборатории, совершенно беззащитная, корчась от боли. Последнее, что ей запомнилось — свой собственный безумный крик, она кричала без остановки, пока не потеряла сознание.

Очнувшись, она открыла глаза и вдруг увидела ее снова — светящуюся точку в светящемся круге. Когда вечером, после совершения обряда Руалудай подошел ней, она не стала его отталкивать, лишь сосредоточенно смотрела на точку над собой.

Прошло несколько месяцев кочевья. Точно сосчитать она не могла, поскольку не знала, когда к ней вернулось сознание. Теперь тейцы не удалялись, а приближались к Эгорегозу. Она это чувствовала. С каждым закатом в груди ныло — ей придется вернуться в клетку! Она уже возвращается туда. С каждым днем, с каждым часом...Она перестала спать, почти ничего не ела и дрожала, когда Руалудай входил в шатер, или, наоборот, оставлял ее одну. Когда однажды она увидела крошечный зловещий силуэт верхушки пирамиды, она решилась спросить Руалудая. Вечером, когда он пошел спать, Рене задержала его, схватив за руку:

— Скоро мы подойдем к Эгорегозу? К пирамиде? К Эгорегозу?

Он нехотя кивнул и отвернулся. Но она не унималась:

— Руалудай, скажи мне, кто я?

Он не понял ее и смотрел молча, видимо ожидая разъяснений.

— Кто я тебе?

— Ты — жена Руалудая.

Он не разжал губ, он просто послал ей мысль.

Он снова отвернулся от нее, но она снова его удержала:

— Если Аалеки попросит, ты отдашь меня им обратно? Обратно в Эгорегоз? Ты отдашь меня им? Ты отдашь им свою жену?

Он вырвал руку, не желая отвечать. Это было не по правилам. Никто не смел нарушать его покой, задавая так много ничего незначащих вопросов.

Тогда она, упав на колени обхватила его ноги, но он равнодушно оттолкнул ее, и лег, отвернувшись к стене. Рене в отчаянье закричала, моля:

— Прошу тебя, Руалудай! Ответь мне, ты же видишь, я не могу спать, я все время боюсь... Он замучает меня насмерть, но это не важно, важно то, что смерть не наступит еще долго!.. Скажи мне — ты отдашь меня ему? Отдашь? Ведь я твоя жена... Я прошу тебя, скажи! Я умоляю...

Он не ответил ей, и она провела еще одну страшную ночь в слезах. На этот раз даже точка в кругу не помогала. Кроме того, с этого дня она стала ненавидеть Руалудая. Пирамида приближалась.

Когда эта последняя надежда на помощь извне угасла, она осознала всю ее бессмысленность: что Руалудай бы смог сделать против Эгорегоза?.. да, у него, как и всех тейцев, были способности, но наверняка, Эгорегоз хорошо их изучил и убедился в их безобидности, раз признал для себя местное племя не достаточно интересным в плане опытов. Она цеплялась за воздух, полагаясь на Руалудая. Придется искать выход самой.

Она нашла его, когда увидела близи что-то черное. Сначала ей овладел ужас: она подумала, что они приблизились к каким-то строениям эгорегозцев. Но это были не постройки, это были... корабли... свалка кораблей! Они стояли здесь, покрытые толстым слоем пыли. Где-то здесь, наверное, находился и ее 'Ринго'. Она не видела его среди множества других. Глядя на эти горы из небрежно сваленных, покореженных и оскорбленных в своей гордости покорителей космоса, Рене представляла скольких пилотов погубил Эгорегоз, и сколько еще терпят адскую муку и сейчас...

Но не это было важно в ее случае. Она обдумала, есть ли шанс воспользоваться ими, для побега с планеты. У 'Ринго' вышла из строя система энергоснабжения, а из-за этого все остальные системы. Но... есть запасная, она работает, как в простых моделях, на топливе. Скорее всего, они уничтожили его... но может быть и нет. Если бы знать!

Когда, через три недели утомительного и однообразного пути они разбили свой лагерь совсем рядом со свалкой, Рене едва дождавшись вечера, сразу отправилась туда. Корабли никем охранялись, и Рене отлично видела почему: вокруг них было 'натянуто' сеткой силовое поле... издалека оно слабо светилось голубым, чуть поблескивало при свете солнца. Поле не позволяло приблизиться к кораблям вплотную. Вернее... приблизиться не испытав болевого шока, от соприкосновения к потоку заряженных частиц. Она это знала, как никто другой. Удар, ожог и боль, такая сильная, что перестаешь сознавать пострадавшую часть тела, перестаешь сознавать вообще что-то кроме боли... Аалеки ставил на ней подобные опыты. Вряд ли возможно будет пережить это и проникнуть внутрь, даже если удар будет длиться секунду. Но с другой стороны... она ведь выжила после многих, многих опытов. А если попытаться прыгнуть туда с разбегу? Даже если она и умрет... Смерть! Это избавление. Поле было очень сильным, потому что по периметру его действия она увидела в пыли немало трупов мелких животных и птиц. Трупы были сожжены почти полностью. Значит, в лучшем случае — смерть... но, возможно, лишь долгие часы мучений от ожогов.

После раздумий, она все же решила рискнуть. Назавтра, когда Руалудай принес на ужин животное, похожее на змею, она не стала его готовить, а, хорошенько завернув его в мешок, припрятала. Они поужинали кореньями, и Руалудай ничего не сказал ей. Он никогда не задавал вопросы, видимо, чтобы не услышать вопросы в ответ. Подождав, пока заснет Руалудай, она схватила мешок, и выскользнула из шатра.

Ночь была обычной, тихой и безмятежной. Вернее душной и гнетущей. Рене ненавидела Тейю. Все в ней — и отсутствие воды на поверхности, и теплую коричневую пыль под ногами, и даже небо, украшенное крупными редкими звездами, давило на нее своей невозможной тяжестью.

Да, звезды, как драгоценные камни на темном бархате, казались ей такими обманчиво близкими. Но шансов у нее было немного. В ту ночь она хотела лишь попробовать, нащупать возможный вариант побега, чтобы позже его подготовить все как следует.

Она медленно обошла свалку по периметру, пытаясь разглядеть силуэт 'Ринго'. Что если они его вообще сюда не поместили, все-таки это последняя модель? Но, возможно все-таки, он недостаточно хорош для них, ведь там, в Эгорегозе, она видела иные технологии, опережающие ее время. Тогда он здесь. Где-нибудь среди других. Ей пришлось обойти свалку дважды, пока она не увидела его в звездном свете. Теперь требовалось узнать, как действует поле. Животное в мешке угрожающе шипело, почувствовав пустыню. Она швырнула его вместе с мешком в почти невидимую сеть. И тут же свечение сконцентрировалось на нем. Раздался оглушительный писк, и сеть снова восстановилась по всему периметру. Значит, вот, как оно действует. Секунда— другая и все кончено. А если поймать змею побольше? Наверняка, оно автоматически распределяет силу удара по всем объектам. Это значит, если она прыгнет после того, как бросит что-нибудь в сеть, ей все равно достанется боль. Может, чуть меньше, на секунду или даже четверть секунды, но...

И вдруг ее что-то схватило за руку сзади. Рене в панике стремительно повернулась, готовая бороться, как дикий зверь, царапаться и рвать капкан зубами, и с изумлением увидела Руалудая. На его лице не отразилось никаких чувств, но он крепко сжал ее руку и она услышала его мысль:

— Иди в дом. Ты — жена Руалудая.

— Я ... просто гуляла здесь. Отпусти мою руку. Пусти!

Но Руалудай уже тащил ее за собой, сжимая руку, словно тисками, своей огромной ручищей.

— Ты — жена. Ты не уйдешь!

— Руалудай! Пусти же! Я пойду сама!

Не слушая, он упрямо тащил ее за собой:

Она упала, не успевая за ним, и он волочил ее по пыли, не останавливаясь.

— Руалудай!..Нет!..

— Не уйдешь. Я посажу тебя на цепь.

Слова Руалудая про цепь здорово ее напугали. Цепь, потом снова клетка...Она подтянулась и укусила его в ногу. Он изумленно вздохнул от боли и непроизвольно разжал пальцы. Тогда она вскочила и бросилась бежать от него. Он кинулся за ней. После шести месяцев жизни вне лаборатории, она значительно окрепла, но все же он был несравнимо сильнее и быстрее ее. Он догнал ее почти сразу, схватил за волосы и опять потащил за собой.

— Ты — жена Руалудая...Ты ...здесь...навсегда!

Эта его мысль напомнила ей Аалеки, лабораторию, она пронзительно закричала, и снова вырвалась, да так внезапно и сильно, что он не устоял и, полетел в сторону. И тут что-то случилось... над ним что-то заискрилось... она толкнула его прямо в поле! Боль заставила его биться и мычать, но убраться из зоны воздействия поля он не мог, боль совершенно дезориентировала его. Секунду она смотрела на его агонию с ужасом: что она наделала!.. И тут какой-то защитный механизм подсказал ей, что это и есть ее шанс, что другого у нее не будет, что надо пытаться бежать сейчас. И она прыгнула. Мгновение острого страха, боли, и она там внутри, на свалке. Не думая об ожоге, который только что получила, с трудом заставляя тело двигаться, она бросилась искать между кораблей 'Ринго'.

Какое-то время она просто двигалась взад и вперед, волоча ноги, совершенно потеряв ориентировку, потому, что не могла опознать свой корабль, ее мысли путались, и она не верила в происходящее... но внезапный страх от мысли, что здесь ее могут поймать, заставил ее собраться. Обойдя еще раз свалку, она, наконец, нашла.

Удивительно, но здесь были свалены не только старые модели... пока она искала 'Ринго', ей встретилось немало современных моделей, причем снаружи они выглядели совершенно новыми. Войдя на корабль, она обнаружила, что, никто не заходил в него с того дня, когда его экипаж стал объектами лаборатории Эгорегоза, во всяком случае, все было как прежде, на своих местах...даже дверца в холодильник была приоткрыта, она ведь должна была тогда позаботиться об обеде для всех... Энергия по-прежнему отсутствовала, и она попыталась включить бортовой компьютер, отыскав запасной блок питания... но нет. И этот тоже был разряжен. Оставался один выход — найти топливо. Надо было поискать на других кораблях, даже более старых моделях!

Рене бросилась к другим лодкам. На одной их них, она нашла топливный бак, на половину полный, но не было соединения, пришлось обыскать еще несколько лодок, и в конце концов, она нашла все, что необходимо! Они не догадались, что можно объединить все оставшееся ресурсы на разных кораблях. Впрочем, они были уверены, что сделать просто некому: их пленники находись под неусыпным наблюдением, и кроме того, были слишком измучены и подавлены для побега, а тейцы не пожелали бы изменять свою жизнь ни за что на свете... Поэтому, когда при стерилизации у корабля выводились из строя несколько важных систем, этого было вполне достаточно, чтобы бросить корабль на свалку.

Рене все время думала о том, что ее вот-вот остановят...Эгорегоз, тейцы... поэтому, очевидно, она не помнила, как ей удалось вытащить и установить проржавленный соединитель, тяжелый, и слишком длинный... она пришла в себя уже в космосе. А дальше...

Тут ее что-то, какой-то звук, привлек ее внимание... она очнулась от воспоминаний в реальность, вскочила и увидела Тоно, который уже какое-то время хлопал перед ее лицом в ладоши.

Тоно смотрел на нее уже какое-то время. Он время от времени исподтишка наблюдал за ней. И то, что он видел, ему не нравилось. Честно говоря, он подозревал свою жену, которую и в мыслях назвать женой не мог, в самых ужасных преступлениях. Неоднократно он пытался проникнуть в ее прошлое, даже нарушил закон, зайдя как-то еще до свадьбы на сайт личных дел и... напрасно. Ничего на нее не было. Родилась на Земле, закончила курсы... семья отсутствовала. Ничего криминального. Вполне возможно, это было не ее прошлое. Возможно, она через сеть нашла подходящую личность, чье имя теперь использует, или даже сама придумала имя и ввела его в базы данных, с грузом-то у нее получилось это запросто!.. А может быть, просто стерла из личного дела то, что хотела скрыть! В конце концов, сейчас все можно было купить или подделать... Недаром, он знал столько контрабандистов, скрывающихся от приговора давно и успешно. Иными словами, он следил за ней, но пока ничего не обнаружил, кроме нескольких странностей. Она частенько так вот задумывалась, застывала, глядя в никуда пустыми глазами, что несказанно его раздражало. Еще, помимо напускной таинственности, раздражало то, что она отказывалась вести себя как женщина. Ходит всегда в мешковатой одежде, не следит за собой, как другие женщины, даже не пользуется косметикой, а волосы всегда собраны в косу или вовсе убраны, точно их нет... И еще эта ее боязнь прикосновений и внимания с его стороны!... Это он считал совершенно противоестественным. Может, она все-таки переодетый.. мутант? .. Черт ее знает! Лицо все же можно было отнести к женским, но сейчас оно серое и неживое... О чем она думает? Наверное, о совершенном преступлении. Конечно, боится, что ее раскусят, отправят в тюрьму! Точно!.. Скорее бы! Уж он-то бы с удовольствием поспособствовал!.. Да, черт с ней. Он не доносчик. Придется терпеть ее еще год.

— Очнулась?.. Ну, и долго ты еще будешь сидеть здесь, как замороженная? Обед сам собой не разогреется.

— Да, да, сейчас...

Рене быстро ушла в отсек, где находился холодильник. Тоно лишь раздраженно крикнул ей вслед, чтобы поторапливалась.

Фредо конечно чувствовал, что не все ладно между ними. И это тоже заставляло его нервничать. В последнее время он никак не мог понять Тоно, и это было странно. Ведь если кто и знал его, так это он, Фредо. Они были знакомы более семи лет. Тоно был рад заполучить себе в напарники такого отличного механика, и, кроме того, Фредо как никто другой подходил ему в напарники, ведь он никогда не страдал тщеславием и искренне восхищался Тоно, во всем признавая его первенство. За те шесть лет, что они летали вместе, ни разу не возникла меж ними хоть сколько-нибудь серьезная размолвка. У них никогда не было секретов друг от друга, хотя Тоно не отличался особой болтливостью, как и сам Фредо, разве что под настроение. В кругу знакомых Тоно мог потешить свое тщеславие, иногда даже прихвастнуть, присочинить, ради красного словца, но он никогда не лгал ему. Ни разу. Что же касается самого Фредо, то личная жизнь его ограничивалась просмотром фильмов и чтением книг, о чем Тоно, конечно, отлично знал, но относился к этому с тактом, как к личному выбору Фредо, что, в свою очередь, нельзя было не ценить. Это спокойное взаимное уважение и принятие причуд в характере каждого, сплотило их. Фредо гордился их дружбой и полным доверием Тоно. И вот теперь его друг внезапно, без предупреждения женился, да еще на такой девушке... Господи, да сразу слово не подберешь какой...Странной. Когда Тоно сообщил ему об этом, он просто не поверил. И наверняка не он один!.. Но Тоно не шутил. И явно чего-то не договаривал. Он вообще не говорил на эту тему, только хмурился и морщился в ответ на вопросы. Потому теперь меж ними стало... непонимание. Это надо же, чтобы Счастливчик Тоно, как звали его другие пилоты меж собой, из всех девушек, сходивших по нему с ума, женился на этой!.. Боже, как мог он предпочесть всем тем красавицам, о которых такие, как сам Фредо, могли только мечтать, предпочесть им эту!.. Кроме того, сейчас он, кажется, просто ненавидел и презирал ее, а она... его даже не замечала. Впрочем, она не замечала никого, как робот, ни чувств, ни эмоций, всегда одно и тоже застывшее равнодушное выражение на бледном лице. Фредо даже подумывал сначала, что она пьет или принимает что-то, но кроме бледности и этой странной отрешенной маски, других признаков распространенных недугов не наблюдалось. И все же, даже слепой бы догадался, что здесь что-то не так. Но Тоно молчал, и Фредо, не желая соваться не в свое дело, тоже, хоть это молчание и задевало его.

Теперь, когда Тоно преследовал свою жену придирками и словно вызывал на открытую ссору, Фредо все время находился в напряжении. Его мать, алкоголичка, регулярно устраивала скандалы с драками, битьем посуды и ужасной руганью, и воспоминания об этом до сих пор служили ему предостережением против общения с женщинами, и уж тем более женитьбы.

Поэтому Фредо благоразумно прятался в своей каюте, а Тоно развлекался, всячески досаждая жене. Шутки, намеки, замечания так и сыпались из него, как из рога изобилия. Рене безмолвно терпела, она другого обращения и не ожидала, как от Тоно, так и от всего остального мира. Она давно уже знала, что больше не принадлежит к живущим, что всем остальным плевать на ее муки, и что она совсем одна перед жестоким и сильным врагом. Ей было тоскливо и страшно и, все, чего она желала — остаться одна.

Каждый раз, когда Тоно удавалось втянуть бережливого Фредо в какую-либо азартную игру, Рене получала короткую передышку. Энергия била из Тоно ключом, в то время как они с Фредо, мечтали всего лишь о покое. Фредо не любил играть, но иногда уступал Тоно, больше из великодушия и дружеских чувств. Рене приносила им напитки и потихоньку скрывалась в каюте.

Ей было нужно это время: она должна была проанализировать свои прошлые действия и сделать выводы. Нужно было только позволить воспоминаниям подняться на поверхность с самого дна памяти, во всех деталях ...

Она продала 'Ринго', прилетев на Феникс, одну из самых удаленных от Тейи планет, до которой хватило энергии корабля. Ринго она продала на запчасти, и это, конечно, было слишком дешево, чтобы купить новый хороший корабль, за то, следов осталось меньше. Не в тот же день, не на следующее утро, а лишь через день, она купила другой корабль, старый и недорогой, хоть могла позволить себе гораздо лучше. На другой большой планете, на огромном рынке она снова избавилась от корабля, и снова купила такой же. Так она поступала три раза. И все же, Рене подозревала, что для Эгорегоза было, наверное, совсем нетрудно распутать ее след. Поэтому, она все время находилась в напряжении. Хуже того, ей часто казалось, что на самом деле, она никуда не убежала, что находиться лишь в павильоне лаборатории Эгорегоза, полет имитирован техникой лаборатории, а побег спланирован Аалеки, чтобы понаблюдать ее поведение в этой ситуации, и что он может закончить свой эксперимент и вернуть ее в клетку в любой момент... В этом страшном ожидании, меняя корабли, и космодромы, Рене провела две недели. Долее не выдержал бы ни один другой человек, в чьем жизненном опыте было столько же боли и страха. Сменив очередную отдаленную планету, не в силах подавить приступ паники, она сняла номер в захудалой гостинице. Нужно было, наконец, остановиться, чтобы обдумать все случившееся, и понять, как же быть дальше, тем более, что она продала свой последний корабль, в плачевном состоянии, и денег теперь ей хватило бы только на несколько месяцев экономной жизни, или на билет эконом класса на пассажирский лайнер.

Номер был маленьким, с одним окном, которого она боялась, потому сразу забаррикадировав и его, и дверь, Рене по привычке, устроилась на полу в углу комнаты.

Сначала ей пришло в голову самое простое — смерть. Она хотела этого слишком долго, чтобы не поддастся искушению сейчас. Но это было трудно выполнить, вода в номере будет лишь к вечеру, как предупреждал хозяин, а другого способа покончить с прошлым физически, она не видела, у нее не было даже веревки. Немного подумав, и представив, как трудно выходить из этого маленького замкнутого пространства, которое она все же может контролировать, в мир полный разных ужасных неожиданностей, и ... раздумала. Не во всем, что с ней произошло, она виновата. Та информация, что была получена от нее под пыткой, уже была им известна. Впрочем, вполне возможно, Эгорегоз мог контролировать весь мир в любой момент, оттого, возможно, не делал этого до сих пор. Чтож, тогда она поступит правильно, и будь, что будет, она все расскажет, она даст сведения и показания против Эгорегоза. Это важно. Она открыла панель компьютера, бывшего в номере, и написала отчет. Она писала кратко, но все же на это ушло несколько дней. Некоторые вещи, видимо, особенно болезненные, ее память, а может и Аалеки, блокировали. Она написала то, за достоверность чего, могла поручиться, и все же письмо было больше похоже на бред психически больного человека. Ей пришлось редактировать отчет несколько раз, пока текст не стал более связен, и менее эмоционален. И все же она нашла в себе силы сделать это, она отправила его электронной почтой, а второй экземпляр — в конверте.

И стала ждать. Оба послания были помечены особым кодом, который предполагал доставку письма в кратчайшие сроки. База должна была получить отчет и ознакомиться с ним в течение двух— трех суток. Не больше. На эти дни она заперлась в номере, без еды и питья, а ее сердце временами стучало так, что она боялась не услышать стука в дверь людей, которые должны за ней приехать. Она была готова ответить на все их вопросы, хоть и боялась этого, готова была к ответственности за то, что говорила там, и разгласила тайны, за которых присягала...Она была готова к любому наказанию, только бы избавиться от страха!... Она так ждала их!

Рене ждала две недели. Каждый день как долгий кошмар. Спать она боялась, поэтому спала урывками, дремала. Сознание туманилось от напряженного ожидания, голода и страха, а воображение все время предлагало ей картинку — вот двери открываются, и в номер входит Аалеки. Она постоянно слышала его голос:

— Привет, милая! Я за тобой. Ты скучала, я надеюсь?.. Ну, что ж, Рери, собирайся, мы должны вернуться домой, в лабораторию, в клетку, не так ли?

К концу второй недели, она осознала, что с Базы за ней никто не приедет. Скорее уж Аалеки... Ее отчет пропал. У Эгорегоза длинные руки. Вот тогда она ощутила полное опустошение. Ни боли, ни надежды.

Она впервые вышла из номера. Была ночь, дешевый отель, где она пряталась, находился на одной из самых грязных улиц, окруженных помойками, здесь кишели крысы, убийцы, насильники и продавцы всего запретного. Но для нее теперь ничего, кроме страха пред Эгорегозом, не существовало. По дороге из винной лавки, Рене купила у случайных людей, прямо на улице наркотики. Они подошли к ней сами, предлагая товар, как к старой клиентке — у нее дрожали руки, не слушались ноги, и глаза были красными — она ведь почти не спала, и почти не ела. Ей стало еще хуже, когда вернувшись в номер, она выпила вино и приняла все, что купила сразу. На короткое время ей стало холодно, потом жарко, потом, все прошло, точно на ничего не принимала. Ни один из препаратов не подействовал. Тогда она вернулась на улицу и купила еще. И снова — ничего! Тогда она подошла к зеркалу. Она не видела свое изображение уже больше года, и боялась увидеть. Боялась, что увидит там не человека, а монстра, в которого ее превратил Эгорегоз. Медленно она сдернула тряпку, которую набросила на зеркало сразу, как вошла. Заглянув туда, она увидела измученное существо с белым лицом и запавшими глазами в которых стоял невыносимый ужас... И только волосы... Чужие, густые и блестящие... они были как у людей в кино... это были волосы, которые лелеял Аалеки, это он давал ей препараты, восстанавливающие их структуру, и способствующие их росту. Он имел слабость, как сам он говорил неоднократно, к женским волосам, он сам их мыл, расчесывал ... раньше они были другими... Нет, это не ее волосы! Она схватила ножницы — и вот волосы легли возле ее ног, а потом, она начала кромсать свое лицо... в зеркале отразилось кровавое месиво, но кровь скоро остановилась.. она вытерла ее ладонями непроизвольно, и закричала — под ее руками не было ран, порезов, кожа регенерировалась за секунды! А волосы... они росли, отрастали до заданной Аалеки длины прямо на ее глазах!

Позже, когда она устала кричать, она поняла, что сказывался 'антисмерть', препарат, который ей вводили в лаборатории. Теперь она не могла даже убить себя!.. Значит, оставалось только ждать, когда Эгорегоз доберется до нее, или бежать дальше, пока ее не найдут. А это было лишь делом времени.

С тех пор, все что, что она могла поставить на судьбу, это время. Чего только она не придумывала, что выиграть это время! Она сменила имя, но взяла похожее, потому, что знала, Эгорегоз будет искать имя, в котором эти буквы будут исключены, ведь ее страх сначала подсказал ей действовать именно так. Она знала это наверняка, потому что понимала Аалеки и Зоонтенгена, и смотрела на себя их глазами. А они видели перед собой существо запуганное и подавленное, но движимое безумным отчаяньем и страхом перед болью. Они считали, что теперь, она начнет прятаться, и чтобы ее не нашли, от страха впадет в крайность: уедет на самую отдаленную от их системы планету, учитывая ее разочарования, почти безлюдную, выберет самую скромную профессию, иными словами, попробует превратиться в тень. Поэтому, первые полгода ей пришлось провести на Соле, огромной, густонаселенной планете, где она работала на аэрозаводе уборщиком, и жила в древнем солейском квартале, в огромном, похожем на муравейник доме. Ее квартира была такой маленькой, что вся походила на комнату в бедном студенческом общежитии, но мысль о том, что здесь она в безопасности, необыкновенно облегчала ее страдания, связанные с частым и невыносимым общением, с навязчивым вторжением людей в ее исковерканную жизнь. Она мужественно прожила там полгода, притворяясь перед соседями глухонемой, а потом, она перебралась на одну из почтовых баз, которых сменила несколько раз, прежде чем на три года осесть на Пб-6731.

И вот теперь приходилось начинать все сначала. На Пб— 6731 она уже не вернется. Придется остаться на какой-нибудь большой планете, чтобы затеряться, как следует. Возможно, ей придется сменить их несколько... снова комната в густонаселенном квартале, тяжелая работа не по профессии, чужие люди, и боль по ночам. Она поежилась. Кто она в этой жизни, как не опавший, сухой лист, гонимый холодным ветром?.. И когда же, когда придет смерть!?

На третьи сутки полета они прибыли на Конгуин.

Это была небольшая планета, подобная Пб — 6731. Такая же почтовая база, она находилась поближе к центральным галактикам, оттого с грузами на этом направлении было более оживленно, и населения здесь было более чем втрое больше, чем на 6731.

Едва 'Лего' занял свою лунку на космодроме, Тоно сразу наметил план пребывания на Конгуине. С удовлетворением рассматривая себя, свежевыбритого, с отличной укладкой, в зеркале, он сказал :

— Во первых, нам нужно заправиться как следует, потом, запастись дешевым маслом, дальше в центральных галактиках, оно немало взлетит в цене, ведь сейчас сезон... Надо сходить на местный рынок поискать детали для ускорителя, и... произвести разведку. Два последних пункта я беру на себя, так и быть, ты, Фредо, займешься маслом. Проследи, как они его будут заправлять, иначе опять облапошат на десяток-другой литров...Ну и взгляни на двигатель, мне тоже что-то не нравиться, что он так нагревается... может лучше все-таки его заменить? Рынок здесь недалеко, и деньги... знаешь, где лежат. Ну а ты, — он повернулся к Рене, — займешься уборкой, обедом и поможешь Фредо. Чтобы тут все блестело, когда я вернусь. Я вернусь... когда вернусь, не раньше.

Тоно сделал непроизвольную паузу, готовясь услышать протесты и упреки Рене, но не услышал. Она вообще никак не отреагировала на его слова. И это выглядело подозрительно. Он сам спросил:

— Что ты сказала?

— Ничего. Я полагаю, ужин на тебя не готовить?

— А ты догадлива!.. Кстати, а ты сама ... что, действительно не хочешь взглянуть на планету поближе?.. Ведь ты здесь не бывала, верно?

— Нет. И не хочу.

— Отчего же? Здесь на Конгуине жизнь более цивилизована в плане развлечений!

— Я отдохну на корабле.

— О, новый вид отдыха!.. Может, составить тебе компанию?

Его так и подмывало подразнить ее, тем более, что она испугалась, и сразу 'залезла в свою раковину'.

Рене поспешно поднялась с кресла, на котором сидела с книгой, потому что он присел на подлокотник и нарочно задел ее при этом бедром.

— Мне нужно...

Тогда Тоно преградил ей дорогу.

— Не очень-то ты любезна! А я ведь я пытаюсь быть к тебе внимательным...

Прекрасно понимая, что ей это неприятно, он взял ее руку. Она буквально взмолилась:

— Пожалуйста!..

— Что такое? И за руку нельзя тебя взять? Ты ведь моя жена!

— Это смешно, — сказала она, взяв себя в руки, но голос все же предательски дрогнул, — ведь мы договорились! И тебя вполне устраивал этот договор!

-Ты слегка искажаешь факты: во-первых, это был не договор, а подлый шантаж. Во-вторых, все меняется. Сейчас, меня вполне устраивает общество законной жены... Хоть на чем-то сэкономить!... Не понимаешь?.. Женщины здесь дорогие, вот что!

— Нет.

— ДА! Черт тебя дери! А как ты думала?.. Если сама добиваешься чего-то шантажом и насилием, не жди, что другие будут вести себя иначе с тобой!

Он не собирался ничего делать, да и думать о ней как о женщине было просто нелепо, тем более ему, у которого всегда был большой выбор подруг, жаждущих его внимания... но она просто вывела его из себя своим глупейшим страхом и подозрением!.. Не в силах побороть гнев, Тоно, схватив за плечи, встряхнул ее, что было силы, и Рене, чье восприятие от толчка помутилось, увидела Тейю. Когда ее тошнило, она всегда видела коричневый песок и пирамиду Эгорегоза на горизонте. Она всегда вспоминала, что ей осталось немного времени, что с каждым вздохом, пирамида приближается.

Тоно, увидел такой ад на ее лице, что просто опешил. От страха, ее зрачки расширились, и глаза снова наполнились пустотой, как у мертвой, кожа стала белее снега, а дышала она редко и поверхностно, судорожно захватывая воздух, как умирающая рыба. Теперь он боялся ее удерживать подле себя силой, и боялся, что если выпустит из рук, она замертво упадет на пол.

— Тихо, тихо... Дыши, — сказал он растеряно, — садись-ка в кресло... я налью воды...

Ее тело было податливым, ватным, и казалось ему неживым, но когда он принес стакан с водой, она уже пришла в себя.

— Вот, пей...

— Извини. Голова закружилась.

Тоно снова чертыхнулся про себя, и молча отдал ей стакан. Он совершенно не знал, что и думать.

Когда Тоно ушел, Рене сделала все, что он сказал. Уборка и обед, не заняли много времени. Потом она пошла к Фредо.

А Фредо, тем временем, проследил за заправкой, и начал перепроверять систему охлаждения двигателей. Его давно беспокоил второй двигатель, но денег на покупку нового у них не было, пока Тоно не продал контрабандные антиоксиданты, хотя он, Фредо, и был против этой авантюры. Еще бы!.. Они ставили на карту права пилотов!.. Но Тоно опять повезло, он всегда оправдывал свое прозвище. Фредо методично разобрал второй двигатель. Да, он уже никуда не годился. Деньги подоспели в самое время. Фредо, с опаской косясь в сторону Рене, которой, по всей видимости, муж не доверял, достал деньги и из потайного места, и пошел на рынок.

Двигатель весил, наверное, килограммов пятьдесят, и он с трудом дотащил его до корабля, с тяжелым чувством предвкушая, что теперь провозиться, устанавливая его, дня два, не меньше. Женщина встретила его на пороге. Он пробормотал что-то похожее на приветствие и попытался больше ее не замечать. Но она преградил ему дорогу.

— Я помогу.

— Нет, не надо... я сам..

— Кто-то все равно должен его держать, пока ты будешь приваривать.

Фредо удивился, она кое-что понимала в сборке! Вдвоем, конечно, тащить двигатель до места было гораздо легче и удобнее.

— Ладно... спасибо.

Он был смущен.

— Тоно еще не вернулся, но может быть, он вернется только утром, так что, давай поедим. Все давно готово.

Фредо любил поесть, и, не сильно надеясь, что Тоно захочет так рано вернуться, согласился.

Она приготовила его любимое рагу, и даже положила ему двойную порцию. Фредо оценил это, и... не на шутку испугался. Доедая, он уже чувствовал себя жертвой, угодившей в ловушку, и ждал расплаты. Но Рене ничего не сказала. Она вообще вела себя как обычно: отстраненно, точно ее здесь не было. Тогда он сказал: 'спасибо', и отправился устанавливать двигатель. Он даже шел медленно, внутри все еще ожидая выставления счета. Но Рене все так же молча убирала со стола.

Какого же было его удивление, когда она пришла помочь ему устанавливать двигатель. Он уже закрепил его в штативе, но двигатель оказался тяжелее и погнул его. Другой держатель, попрочнее, не подходил по размеру. Фредо несколько раз выругал Тоно, не желавшего поменять устаревшее и неудобное вспомогательное оборудование. Рене все так же молча включилась в работу. Она подняла двигатель вместо штатива, как только Фредо подготовил сварочный аппарат. И стойко держала его, не двигаясь и не дыша, минут десять.

— Ну все, отпускай.

Она спокойно отвела затекшие руки.

— А ты сильная...

— Зазоров, трещин не видно. Запускай, произведем проверку.

'Произведем проверку?' — удивленно подумал Фредо, — Она говорит как по инструкции!... должно быть она получила где-то неплохое образование!

— Ладно. Ничего не трогай, я запущу двигатель в холостую.

Когда он вернулся из рубки управления, она уже самостоятельно синхронизировала заправочные циклы.

— Я же просил...Масло принял ровно?

— Да. Но я бы проверила еще раз пять-шесть. Заправка отставала на пять секунд. Что-то с кабелем, возможно.

— Сейчас поглядим.

С ней оказалось просто, как с парнем... с механиком. Она понимала его профессиональный сленг, хотя сама говорила, употребляя исключительно правильную техническую терминологию. Ползая под двигателем в низком отсеке, она вся умазалась маслом, но, похоже, это ее мало заботило. Они проработали еще три часа. Она не спорила с ним, и вообще была немногословна и вместе с тем здорово ему помогала. Видимо, она разбиралась в механике не многим хуже его. И Фредо преисполнился к ней уважением.

Тоно вернулся под утро. От него пахло вином и женскими духами. Волосы были взъерошены, ворот рубашки помят. Фредо неодобрительно подумал, что ему не хватало только следов губной помады на одежде, для откровенного вызова на скандал. Они с Рене только что закончили отлаживать и синхронировать все системы корабля, и очень устали.

— Черт возьми, вы что, все дрыхните тут, когда я с ног сбиваюсь, разыскивая полезную информацию!

— Дрыхнем?! Я не знаю, кого ты имеешь ввиду! Лично мы вот уже пять часов устанавливаем второй двигатель!— возмутился Фредо.

— Да ну!.. Ты купил все-таки? Ну-ка, пойдем посмотрим!

— Смотри, если хочешь, а я спать пойду. Устал, как собака!

Тоно как был, пошел смотреть двигатель. Стоя на коленях, он долго и сосредоточенно изучал клеймо, потом шов. Фредо и Рене стояли рядом, вытирая руки.

— Ты что уже установил его? Как изловчился-то?

— Вот именно, как!.. Штатив пришлось выбросить, сломался. Рене помогала.

— Да ну? Вот уж не думал, что она может приносить пользу... И что, работает?

Фредо кивнул.

— Ладно, я сейчас переоденусь, и будем синхронизировать...

Фредо засмеялся:

— Ишь, хватился! Мы уже все сделали!

Тоно присвистнул и недоверчиво взглянул на Фредо.

— Да смотри сам, коли не веришь! Вот... слушай звук и смотри за стартом... Ну?.. Кажется, с двигателем я не прогадал!

— Неплохо, совсем неплохо, Фредо.

— Жене спасибо скажи, мне бы одному не управиться.

— Кому?... А! Да. Молодец. Между прочим, я тоже не просто так слонялся по городу. Я встретил Тили... ну помнишь ту милую брюнетку, с которой я встречался прошлой осенью?.. еще такие красивые ушки — круглые, как у ежика, и стопы с мою ладонь ...да, так вот, она сказала, что Тесс повысили. Мою Тесс!.. Ты то, Тесс не помнишь? Красавица с длинными серыми глазами, вся тоненькая, а волосы нежно голубые и будто светятся. Мы познакомились почти три года назад, на Мене, и встечались довольно долго?... Вспомнил? Я даже собирался жениться... но пришлось срочно возвращаться, клиенты ждали товар, помнишь?.. Она работала, на Мене, секретарем на таможне, и все мужики вокруг сходили по ней с ума!.. Ты еще говорил, что такой потрясающей женщины как она, у меня никогда раньше не было и, возможно, не будет...кстати, ты был прав! Необыкновенная женщина, одна на миллион!.. Ну, вспомнил?

— Да...

Фредо, конечно, помнил Тесс, не просто красивую, как большинство девушек Тоно, но еще и прекрасно образованную, и даже вполне обеспеченную, занимающую уже тогда ответственную должность. Фредо чертовски опасался, что она разлучит их с Тоно, поскольку, конечно бы не захотела, чтобы ее муж оставался свободным пилотом, формально приписанным какой-то захудалой почтовой базе. Тоно тогда был близок как никогда, к тому, чтобы влюбиться, но, кажется, именно ее состоятельность и определенность в будущем, его и оттолкнули в последний момент... Фредо не мог не отметить про себя, что на месте Тоно было странно с таким восхищением вспоминать о ней при жене.

— Так вот, моя красавица Тесс работает теперь ассистентом у главной шишки из таможни на Мене!.. Ты понимаешь, как это здорово?

— Мы что... поедем ее навестить? — изумленно спросил Фредо, осторожно косясь на Рене.

— Естественно! Кто же еще нам поможет попасть на Би без чиновничьих проволочек? К тому же..О, черт, мне приятна одна только мысль о ней!.. Пожалуй, я соскучился! Что?.. в чем дело, Фредо, что за сигналы?.. Она?! — Тоно удивленно кивнул в сторону Рене, — И что? Я не понял, причем тут она? А, ты имеешь ввиду мою женитьбу!.. Не бойся, мы можем говорить о всех моих девушках совершенно открыто, Рене не взревнует, наши отношения выше этого, не так ли, дорогая?

Тоно издевательски посмотрел на Рене, сидящую в углу. Когда они оба повернулись к ней, она вздрогнула, на лице ее мелькнул страх, но она быстро взяла себя в руки.

— У нас договор.

Она встала, чтобы уйти. Фредо навострил было уши, но она замолчала, а Тоно нахмурился.

— Ты хотела сказать, что слишком сильно любишь меня для этого, верно?

Рене почувствовала растущую волну гнева в Тоно, потому, быстро и коротко кивнула, а потом, надеясь на то, что ее уход исправит ситуацию, исчезла в каюте.

— Она просто стесняется говорить о своих чувствах открыто, Фредо, но слышал бы ты ее воркование, когда мы остаемся наедине!..

С этими словами и всеми признаками гнева, Тоно проследовал за женой.

Уже по его шагам Рене поняла, что сейчас ей придется выдержать очередной нагоняй. Она повернулась к нему лицом и покорно ждала, пока он захлопнет за собой дверь, и, прислонившись к ней спиной, так как места в каюте было немного, начнет ее поносить.

— Итак, ты решила, что можешь игнорировать меня, мои приказы, и наш договор?

— Что именно я сделала не так?

— Не так?! Ты замуж вышла 'не так', вот что!.. Если тебе не понятно, то я хотел сказать, не так честно, как другие женщины!.. Тебе бы молчать, и слушать меня, пока я тебя терплю, а ты еще поднимаешь свою змеиную головку и время от времени пытаешься меня жалить?.. Какого черта, ты болтаешь про наш договор перед Фредо?!

— Прости, я не подумала, что он не знает...Ты все время намекаешь ему об этом.

— Я?!

— Вот и сегодня ты говорил про девушку, хотя Фредо был удивлен, что ты выказываешь свое восхищение другой женщиной столь открыто...

— Мы не договаривались о том, что я буду ползать у твоих ног, зато ты дала мне слово, что о договоре никто не узнает! И ты нарушила данное слово!..

Он приблизил к ней свое лицо с прищуренными от злости глазами. Но Рене не боялась его. Она боялась другого, и это другое никак не было связано с Тоно.

Равнодушие к его угрозе вывело его из себя, Тоно непроизвольно опять схватил и сжал ее руку. А она даже не поморщилась. Только зрачки расширились, заливая радужку темнотой.

— Вот бы раздавить тебя, как вредное насекомое, наверняка, многие из тех, кому ты испортила жизнь, мне бы потом спасибо сказали!

Она вдруг как-то оживилась, придвинулась ближе и шире раскрыла глаза.

— Раздави!

К такому повороту Тоно был совершенно не готов. Вот ненормальная!.. Честно говоря, он терпеть не мог насилия как такового, но драка с мужчиной это еще куда ни шло, что же касается женщин... он не мог ударить, как бы сильно не злился. Даже эту. Если только она женщина, а не... Одержимая-то уж точно!... Как она сейчас смотрит! Глаза полны мрака и безумия... Словно страстно желает чего-то и это что-то вдруг забрезжило совсем рядом... Что же ей нужно?.. Умереть?.. Чистая психопатка! Ну, уж нет, дорогая, поищи себе какого-нибудь другого исполнителя для такого дела, он не такой дурак, чтобы связываться с душевнобольной!

И он сказал с презрением, отпустив ее руку, и отстранившись:

— Тебе лечиться надо. Срочно. Осталось меньше года, и я дотерплю. Но, черт тебя подери, не минуты сверх этого!

Безумное желание сразу погасло в ее взгляде. Она смирилась.

'Лего' продолжил свой путь к Мену, и все было по-прежнему. Рене оставалась покорной и подавленной. Тоно по-прежнему все раздражало в ней, а Фредо, признаться, нет. Как и Тоно, он считал, что Рене была не похожа на других женщин, но это ему в ней и нравилось. Впрочем, 'не нравилось' — это было сказано чрезвычайно мягко. Он ненавидел Рене всем сердцем, но та ее последняя безумная вспышка заставила его быть осторожным, и наблюдать за ней постоянно, но исподтишка, не провоцируя на срывы.

Они уже прошли Леду, когда это случилось. Тоно и Фредо доигрывали очередную партию в шахматы в рубке управления, а Рене, уже переодевшись в пижаму, готовилась лечь спать. И вдруг корабль вздрогнул, и все закачалось перед глазами. Рене схватилась за край столика. На минуту-другую ею овладел панический страх. Они нашли ее!.. Голова закружилась, затошнило и липкий пот выступил на коже. Сейчас начнется приступ... Но тут, слава богу, другие спасительные мысли пришли в голову — зная Эгорегоз, было бы сложно предположить, что они стали бы поднимать шум и применять силу, всего лишь для того, чтобы захватить ее. Преимущество в силе было столь явным, что вряд ли они стали его демонстрировать в таком пустячном деле. И это было бы слишком грубо, для Аалеки. Он предпочел бы вынудить ее вернуться, каким-нибудь особенно жестоким способом. Может, это только предупреждение, чтобы она начала паниковать?.. Значит, можно еще побороться! Хотя бы попробовать. Корабль снова сотрясло, и Рене, придерживаясь за предметы мебели и стены, побежала в рубку.

Там был Тоно, а Фредо пробирался к двигателям.

Тоно смотрел на экраны мониторов, ругал своих коллег контрабандистов, и пытался вручную скорректировать курс корабля, который с трудом маневрировал, уклоняясь от крупных метеоритов.

— Черт бы подрал этих парней! Наверняка, сбросили и взорвали где-то поблизости свой груз, почуяв за собой погоню, иначе чему тут взрываться! Теперь черта с два мы сможем устоять перед следующей взрывной волной, у нас на корпусе трещина, и к тому же, не единственная...Черт!!! Идут еще две волны! Фредо, готовься, через пять минут нас разорвет нас части и сплющит!

Тоно и сам иногда использовал этот трюк со взрывом, когда вез контрабандный товар, а на хвосте появлялся патруль.

— Вот мерзавцы! И надо было им взорвать это прямо сейчас!... Господи, мы потеряем 'Лего'!

Корабль непрерывно трясло, и качало, когда он резко сворачивал, обходя огромные глыбы осколков, и принимая на себя более мелкие. Рене подумала, что, несмотря на обновления и усовершенствования, корабль стар, три взрывных волны ему не выдержать, и что они погибнут. Это наполнило ее тайным ликованием, но тут она подумала, что если это происки Эгорегоза, она не погибнет, они успеют... во всяком случае риск был... Тогда ползком, хватаясь за предметы она подобралась к монитору. Тоно не сразу заметил ее, но, заметив, закричал:

— Какого черта ты здесь... Отдойди! Иди лучше, надень костюм для выхода в космос... на всякий случай... Слышишь?! Черт, куда ты ползешь?.. Сумасшедшая, убирайся отсюда! Не смей ничего трогать!... Да, что ты там ищешь, черт тебя выплюнь?!

— Щиты!..

— Что?! Какие еще щиты? Нас сейчас сплющит! Если хочешь жить, не мешай мне!.. Убирайся отсюда, я сказал!

— 'Лего' ведь старая модель, а у старых моделей были щиты... ' давилки', от астероидных дождей!

— На кой тебе черт...

— Они бы прикрыли часть корпуса корабля спереди...

Тоно не успел ни сообразить, ни одобрить ее плана, как подошла волна, и корабль завибрировал, замерцал свет в салонах, зазвучали тревожные сигналы от главного компьютера, свидетельствующие, что есть повреждения в обшивке и начинают давать сбои различные системы жизнеобеспечения. Но Рене все же, почти на ощупь нашла и успела нажать клавишу, что не укрылось от Тоно.

— Не смей! — крикнул он, оттолкнув ее от панели управления, и Рене, отброшенная рукой Тоно, и подхваченная ударной волной, пролетела через всю рубку, и упала, ударившись о край стола в другом ее конце.

Щиты, слегка проржавевшие от долгого неиспользования, медленно, со скрежетом , но все же расправились перед кораблем, прикрывая поврежденную уже часть корпуса и принимая на себя часть удара, именно в тот момент, когда волна достигла своей максимальной мощи. Щиты сразу расплющило о корпус, но, возможно, благодаря им, корпус выдержал.

Тоно тоже ударился о приборную панель, и поднялся морщась.

— Фредо, ты как?..

— Жив.

— А двигатель?

— Пока жив... это все, или идет еще волна?

— Идет, но гораздо слабее... баллов пять будет... Что за черт...

Тоно, увидев в иллюминаторе темноту, не сразу понял, что это щиты, плотно прижатые к корпусу, заслоняют обзор. Только тут он вспомнил о Рене. Оглянувшись, он увидел ее лежащую лицом вниз, одна рука все же держалась за ножку стола, привинченного к полу.

Тоно, выругавшись про себя, пошел было к ней, но тут их настигла еще одна волна. Корабль снова взмыл вверх, а потом, полетел точно в пропасть, потеряв управление на какое-то время. Тоно едва успел схватиться за кресло пилота, как ощутил на себе все прелести резкого колебания силы тяжести от невесомости до огромной, и обратно. Когда все кончилось, он снова крикнул Фредо:

— Фредо!?

— Я в порядке.

— А все остальное?

— Вроде все работает... Только таймер полетел!

— Все-таки полетел?!. Ну да черт с ним, купим на Мене новый, а счет пришлем страховой компании клиента.

Тоно оглянулся на Рене. Кажется, она приходила в себя. Во всяком случае, зашевелилась. Убиться она не могла, второй удар не был таким уж сильным, а несколько синяков пойдут дурехе только на пользу. Тоно вернулся к приборам, исправил курс, и только потом пошел к ней.

Рене уже сидела на полу, осматривая пальцы левой руки. Мизинец и безымянный были сломаны, а рассеченные щека и висок, кровоточили. Она ударилась виском о край стола, а рукой о стену рубки, когда Тоно оттолкнул ее от приборной доски. Теперь Рене попыталась прибинтовать сломанные пальцы к плоскому карандашу, как к шине, но платок вместо бинта был очень неудобен. Тоно присел на корточки перед ней и заговорил нарочито суровым тоном:

— Ну что, довольна? Из-за твоих щитов у нас полетел таймер!

Рене подняла на него изумленные глаза, и Тоно увидел ссадину на ее лице и кровь, струящуюся по шее. Сердито выхватив из неловких рук платок, Тоно промакнул им ранки, а потом достал из аптечки антисептик и тщательно продезинфицировал их. Он сам сделал шину и ловко начал накладывать повязку на сломанные пальцы.

Рене не зря удивилась, Тоно соврал, чтобы она осознала свою вину и правоту его действий. Ему все же было немного совестно оттого, что толкнул ее слишком сильно. Впрочем, поделом! Нечего лезть к приборам без разрешения, она ведь могла их всех угробить! К тому же, Тоно понятия не имел, что она может знать, что он лжет. Разумеется, судить, насколько щиты помогли им перенести ударную волну, никто с точностью бы не взялся, однако идея имела некоторый смысл, и уж никак не могла способствовать повреждению таймера, прибора синхронизирующего работу всех систем автоматически, при работе автопилота, и вышедшего из строя только потому, что он был непрочно закреплен, так как был куплен по случаю, и не совсем подходил по размеру к другому оборудованию корабля.

По правде, идея со щитами была плоха лишь тем, что принадлежала не Тоно, и даже не Фредо, а Рене, с чьей 'наглостью и тщеславием' Тоно приходилось постоянно бороться.

А за то, что она самовольно воплотила эту идею, ей был просто необходим 'хороший нагоняй и острастка на будущее'.

Рене прочла это в его взгляде так же хорошо, как если бы он сказал это вслух.

— Прости, пожалуйста, я просто испугалась...— сказала она, поспешно отпрянув к стене. Он находился слишком близко.

— В следующий раз не суйся, куда не просят, а уж тем более не подходи ближе, чем на пять шагов к панели управления, ясно? — продолжал он, решительно бинтуя сломанные пальцы, — Твои дурацкие щиты только помешали нам, нарушили баланс... поэтому и полетел таймер! Это очень ценный прибор, без него мне и Фредо придется все время торчать здесь, в рубке управления, и днем и ночью, пока мы не обзаведемся новым. А если бы ты не возомнила себя черт знает кем, и не полезла к приборам, он был бы цел, и ты, кстати, тоже... Я мог бы подстроить курс более точно под волну, мог бы в нужный момент выключить двигатели, которые мы чуть не потеряли по твоей милости, но я вынужден был тратить драгоценное время на тебя!.. Ты хоть понимаешь, что мы все могли погибнуть из-за тебя, причем несколько раз?!.. Черт!...Вот ведь повезло мне с женой!.. Так вот, будь так добра, на будущее, держись от приборов на расстоянии, или первое, что я сделаю в следующий раз, готовясь к экстренной ситуации, это вышвырну тебя за борт, ясно?

— Да. Извини... Я больше не буду...

— Да уж постарайся.

— Да...прости, пожалуйста.

Тоно усмехнулся мягче: 'давно бы так'

Ее раскаяние и смирение произвели на него должное впечатление, и он смягчился. Повязку он закончил очень осторожно, прикосновения его пальцев почти не чувствовались кожей. Впрочем, он всегда был аккуратен и точен, во всем важном.

Рене сказала:

— Спасибо... — и поднялась, собираясь уйти, но он задержал ее:

— Стой!.. Еще щека. Большая царапина, и все еще кровоточит, надо снова промыть и закрыть пластырем.

— Спасибо, я потом сама ...

Тоно усмехнулся несколько мягче.

— Да не съем я тебя. Иди сюда.

Удерживая ее руку, он принялся неторопливо промывать и обрабатывать ранку снова, при этом он иногда мимоходом насмешливо и проникающе заглядывал ей в глаза, или наклонялся очень близко, словно хотел рассмотреть рану более отчетливо, отчего у Рене сразу начинала кружиться голова.

— Ну вот, теперь пластырь...Кстати, откуда ты знаешь о щитах на старых моделях?

Рене едва ли не вздохнула с облегчением, она поняла, что эта пытка имела цель — он хотел отвлечь ее внимание и заставить проговориться, чтобы выяснить что-нибудь из прошлого. Тоно всегда был внимателен к деталям и умел их складывать в целое, и теперь решил попробовать установить связь между ее быстрой адаптацией к условиям взлета, и ее знаниям о щитах, и навыках бортмеханика, про которые ему с восторгом говорил Фредо.

-Я несколько лет работала на космических транспортах... подсобным рабочим, уборщицей, контролером, вообщем, на всех вакансиях, которые не требовали образования и диплома. Работала часто по две смены и без отпуска, копила деньги. Я хотела поступить учиться на механика... но это трудно. Пыталась заниматься сама. И еще я была на курсах...

Тоно не понравилось, что она легко поняла ход его мыслей. Уж слишком многое ее ответ объясняет... Но он и сам уже сомневался, чем вызвано его недоверие к ней: инстинктом, или предубеждением...

— На курсах!... к твоему сведению, я закончил Школу летного мастерства, а Фредо, Школу высшего летного мастерства на По, вторую в Познанной Вселенной, после ГБИК! Да у меня , как и у Фредо одних летных часов под пятсотку, а она — курсы!...

Закончив обработку, он начал смывать следы уже подсохшей крови с подбородка и шеи. Вместо двух-трех минут у него на все это ушло минут десять, по-крайней мере, ей так показалось. Рене не сразу сообразила, что Тоно, очевидно, вследствие чувства некоторой вины за ее травмы, решил потратить часть своего невостребованного обаяния на нее. Еще бы! Он, наверное, скучал в полете, а она была здесь единственной женщиной... Женщиной!... Нет, она не могла отнести это к себе. После Эгорегоза она была просто объектом, живущим минутами свободы от боли.

— А ты хорошо переносишь боль, — сказал он, словно прочитав ее мысли, — даже не поморщилась!

Рене, невольно настороживштсь, вгляделась в его лицо — Аалеки тоже говорил ей об этом... Но это был просто комплимент.

— Ты осторожно перевязываешь. Спасибо.

Он, наконец, закончил, и она попыталась выскользнуть из его рук, но он не отпустил ее, удержав за плечи.

— Куда ты все время рвешься? У тебя еще несколько капель на шее осталось, сейчас уберу.

Он снова наклонился к ней, и еще медленнее стал водить стерильной салфеткой. Рене терпела из последних сил, и он это понял.

— Что такое, тебе больно?

Вата царапала шею, но это были пустяки — ей было страшно!..

— Спасибо! — она снова попыталась вырваться, но Тоно снова не дал это сделать. Он поставил руки по обе стороны от нее, и сказал, заглядывая в глаза:

— Чего ты боишься? Я, конечно, бываю суров, особенно, когда меня не слушаются, но я не людоед. Со мной можно подружиться, если конечно, не переходить границы... Ты вся дрожишь... замерзла?

Рене испугалась еще сильнее, когда он сделал привычный для него жест в обращении с девушками — провел ладонями по коже плеч и рук, вниз и вверх, словно согревая. Наверное, тут бы у нее и начался приступ паники, но из люка появился Фредо. Увидев их, он открыл рот и замер, соображая, как бы незаметно исчезнуть. Фредо отлично понимал, что был слишком неловок для этого. Рене сразу его заметила и мысленно поблагодарила.

— О.. простите, я, кажется... забыл отвертку в машинном отсеке...

— Нет, нет, Фредо, не уходи. Я принесу отвертку. Спасибо, Тоно...

Рене поспешно выскользнула из объятий Тоно и скрылась в соседнем отсеке. Тоно шепотом послал неизвестно кому проклятие.

— Ну?.. Так что ты хотел, Фредо?

Но Фредо задумчиво смотрел в сторону, где скрылась Рене.

— Вот чего я никак не пойму... Вы ведь вроде муж и жена, вернее точно муж и жена... и поженились по любви, то есть по взаимному согласию...

— Лучше помолчи, Фредо.

В голосе Тоно слышалось раздражение, и Фредо сразу понял, что тема является закрытой для обсуждения.

'Лего' был крепким кораблем, но и он не без потерь пережил взрывные волны. Требовался осмотр и ремонт корпуса, пострадавшего при взрыве. И первоочередным стояло — топливо. Где его достать посреди космической пустыни? Как раз это решалось удачно, по их теперешнему местоположению. Им предстояло сесть на Рер — маленькой планетке, на орбите Нерона. Планета была необитаема разумными существами, зато там было полно птиц и насекомых. Болотная жидкость, покрывающая обширное плато, годилась как заменитель топлива. Тоно однажды уже побывал на Рер, когда знакомый пилот посоветовал ему использовать естественное топливо вместо специального. Вначале, правда, он опасался последствий этой экономии для двигателей, но, к его удивлению, ничего не случилось. Сметанообразная жидкость пахла одновременно цветами и ... тухлой рыбой, за то за него не надо было платить, а поверхность планеты, каменное плато, покрытое слоем болот, была довольно ровной, а потому вполне пригодной для посадки корабля.

Рене увидела планету в иллюминатор, и спазм сдавил горло. Она знала этот признак — дыхание перехватывало, каждый раз, когда ее посещало предчувствие опасности.

— Что такое, — спросила она у Тоно, — мы садимся?

— Ага. Планета Рер. Глушь, конечно, повсюду одно болото. За то здесь нас ждет бесплатное топливо.

Господи!.. Он не ведает, что творит! Рене точно знала, что садиться на Рер нельзя, это как сигнал тревоги посланный шестым чувством звучал в ее голове. Но как убедить Тоно?

Она присела рядом с его креслом и взволнованно сказала:

— Тоно, если ты послушаешь меня...

— Что?! Мне тебя слушать, после того, как ты чуть не убила нас, выставив щиты?

— Не нужно здесь садиться! Поверь мне!

— Ну, еще бы!.. Я так знал, что ты будешь теперь изводить нас своей глупостью! Насколько я помню, мы договорились, что ты моешь туалет и разогреваешь еду, а командую здесь я, так?! А я сказал, что мы здесь сядем.

— Не надо садиться. Не здесь!

Ее голос прозвучал с такой мольбой, что они оба и Фредо, и Тоно, повернулись и посмотрели на ее нее.

— Это еще почему? — спросил Тоно.

— Не могу сказать, но... я просто чувствую, не нужно!

— Вот это да! Она еще и чувствует!... Хотелось бы сразу ознакомиться с полным репертуаром твоих истерик. Итак, что будет в следующий раз? Галлюцинации или видения?

Тоно все больше склонялся к теории, что Рене просто свихнувшаяся на почве одиночества истеричка, желающая находиться в центре внимания. Правда, тут еще не все было ясно окончательно... Кое-какие вопросы у него имелись. Но он твердо решил поставить ее на место. Уж он-то сможет научить любую, даже истеричку, держать себя в руках, пока она на его корабле! Во всяком случае, публику она здесь не найдет!

Рене сразу опустила голову и замолчала. Спорить с Тоно было бесполезно, не смотря на сочувственный взгляд Фредо. Придется пережить. Рене уже умела принимать судьбу.

Они приземлились прямо посредине огромного молочно-белого болота, покрывающего почти всю планету. Когда смолкли двигатели, все словно увязло в тишине. В густой неглубокой жиже группами росли деревья, почти без листьев, зато бурно цветущие желтыми причудливыми цветами. Насекомых и птиц не было видно. Небо Рер высокое и такое же непроницаемо белое, как болото, было пустым и холодным. Ни звука.

— Ну что, пойдем Фредо. У нас куча дел. В болоте полно насекомых, поэтому придется набрать топливо в отстойники. Заправимся вручную, и побродим здесь вокруг... А ты остаешься на 'Лего' за главную. Не смей ничего трогать и следи за нами по мониторам. Режим громкой связи. И учти, я ставлю замок с первой степенью защиты. Даже автопилот не сможет поднять корабль без введения кода. Ясно?

— Пожалуйста, будьте осторожней. Не удаляйтесь от корабля!

Когда они надевали защитные костюмы, Фредо сказал:

— Зря ты запрограммировал защиту корабля первой степени. Если с нами что-нибудь случиться... В конце концов, всякое бывает...

— Именно. Я не доверяю... женщинам, Фредо. Одной ей не улететь.

— Но если с нами действительно что-нибудь случиться?.. Ведь тогда может погибнуть и она!

— Ничего не случиться. Что за ерунда!? Наслушался бредней этой истерички? Так оставайся здесь, она тебе еще и не того наговорит, лишь бы слушал!

Тоно рассердился на то, что Фредо верил ее словам, и даже заботился о ней. Еще бы, он ведь не знает!.. И все же, кошки заскребли и по его совести. Конечно, он ей не верил ни минуты, но это было как-то нехорошо, ставить защиту, и тем самым оставлять ее в полной зависимости от их судьбы. Перед самым уходом, он тихонько прошел в рубку управления, и снял защиту.

Они вышли из корабля. Густое молочное болото покрывало почти все пространство вокруг. Поляну, куда сел 'Лего', робко обступали светлые рощицы бирюзовых деревьев. Тонкие стволы стояли в болотной воде коктельными палочками с причудливыми украшениями в виде больших редких листьев, бессильно свисающих вниз под тяжестью прекрасных желтых цветов, облепивших их по бокам. Метрах в трехстах южнее поляны, виднелся каменный островок с ровной, точно спиленной поверхностью, высотой примерно в полметра над линией болот. Тоно не посадил лодку там лишь потому, что остров показался ему не стабильным, при посадке он заметил там какое-то обширное движение, впрочем, возможно, это были газы, выходящие время от времени из темных круглых дыр, его покрывающих. Отовсюду несло сладковато-гнилостным, приторным ароматом. Ни ветерка, ни шороха, ни всплеска, ни других звуков. Сама тишина здесь, на Рере, казалась липкой и гнетущей, как предчувствие беды.

В первую очередь Тоно и Фредо осмотрели корпус корабля. Метнув в сторону камеры наблюдения, специально для Рене, укоряющий взгляд, Тоно с глубоким вздохом отодрал и выбросил искореженные сломанные щиты, для себя же решив, что поставит при случае новые, пригодятся, на случай, если ситуация повториться . Повреждения внешних стен корпуса оказались не такими уж обширными, возможно именно благодаря щитам, и они решили отложить ремонт до цивилизованной мастерской при первом же космодроме. Теперь надо было набрать топливо. Но чтобы болотная жидкость отстоялась, и можно было избавиться от живых организмов в ней присутствующих, это приходилось делать в ручную.

Жижа действительно была вязкой, ноги становились тяжелыми, каждый шаг давался непросто. То ли под действием слов Рене, то ли из-за тишины и влажности, Фредо чувствовал себя очень неуверенно. Тоно, нахмурился, увидев его растерянность, сделав несколько шагов в сторону леса, зачерпнул белую густую жидкость в емкость для запасов топлива, и понес к кораблю, только тогда Фредо неохотно последовал его примеру, с опаской оглядываясь по сторонам. Ничего не произошло, они набрали горючего во все свободные герметичные пакеты, и Тоно сказал Рене, остановившись перед камерой наблюдения:

— Мы все. Прогуляемся, и вернемся. Готовь ужин. Идем, Фредо, дойдем до соседнего плато, разомнем ноги.

— Прошу вас, не отходите далеко от корабля, мне не видно...

— Мы сами о себе позаботимся!

— Здесь опасно!

— Ладно уже, каркать! Лучше позаботься об ужине.

— Может...— нерешительно сказал Фредо, — не стоит?

— Что? Ты веришь этой истеричке и трусихе? — рассердился Тоно. Он видел, как Фредо сочувственно посмотрел на Рене, когда она получила у него отпор.

— Она не похожа на...

— Много ты знаешь!.. Она еще не то выдумает, лишь бы ты развесил уши и слушал ее. Истерички этим живут. Впрочем, хочешь слушать ее, возвращайся, я не держу.

Он решительно направился от корабля, и Фредо нехотя поплелся за ним, кинув на корабль тоскливый взгляд.

Они шли довольно медленно. Идти по болоту было не просто, тем более, что вода стала доходить до середины бедра и выше. Фредо весь взмок от напряжения, и не раз покрывался потом, когда ему казалось, что ноги его кто-то удерживает внутри этой сметанной жидкости, или что уровень жижи резко поднимается, или когда тишина застывшего леса оглушала. Он останавливался, и мучительно оглядывался на корабль, но Тоно поддразнил его со смешком:

— Что, страшно?.. Давай иди, Фредо, а то твоя протеже узнает, что ты не достаточно храбр... Да не дуйся, ты, я шучу!.. Идем, посмотрим, что там такое, и сразу вернемся.

— Там тоже, что и везде. Не понимаю, чего ты ждешь от этих камней!

— Не знаю, но что-то мне говорит, что там мы что-нибудь да обнаружим!.. Я просто чувствую, как говорит, одна особа... эта планетка не может хранить только эту приторную тишину. Здесь что-то есть, иначе... болото бы уже давно осушили, распродав на топливо. Контрабандисты предприимчивый народ, но почему-то не решаются на это... Вопрос только в том, что это, и сможем ли мы это устранить...

— И зачем нам находить это 'что-то'?.. Нам что, больше всех надо?.. А если встреча с этим 'что-то' не сулит ничего хорошего? Сам же сказал, контрабандисты давно бы завладели всем этим топливом, если бы все было чисто! А они не дураки!

— Фредо, ты всегда ждешь от жизни каких-то осложнений!.. Они не решаются по разным причинам, например, потому, что это довольно хлопотно, оформлять бумаги на разработку месторождения, а они, известно, терпеть не могут соблюдать формальности. Тем более, с их-то документами и репутацией!.. Я же сказал, мы осмотрим только вот это плато, и все — вернемся на корабль!.. Вдруг мы обнаружим еще что-то, что стоит хороших денег?

— По мне — нечто не стоит моей смерти!

— И по мне тоже, но кто не рискует... Ты ведь хочешь открыть свою школу механиков?.. Так вот тебе полшанса, потому что что-то здесь есть... Надо будет только выяснить — что именно, и понять, как это можно использовать... Последнее может далеко не каждый, даже контрабандист. Ясно?

Фредо по-прежнему не веря, помотал головой:

— Что можно найти в этом болоте, или в этих камнях?!

— Если мы ничего не обнаружим, я лично займусь разработкой месторождения этой жижи. Не трусь, Фредо, мы еще станем богатыми!

Они, тем не менее, добрели до плато и вскарабкались на приподнятые над болотом плоские камни. Этот каменный островок был побольше той поляны, на которой стоял 'Лего'. Оно было очень ровным, точно отполированным, и вся поверхность его была усеяна круглыми отверстиями, глубокими черными ямами, дна которых не было видно.

— Ого, какие дыры!.. Что это, колодцы или шахты? Края такие ровные, точно их делали по заказу...

— Не наклоняйся над ним так низко Тоно, может там скопились вредные газы!...

— Да нет там ничего! Был бы запах...

— Может это ими и пахнет повсюду, чувствуешь, такой приторный запах? Словно не свежий сладкий чай...

— Дай мне пояс от твоего комбинезона!

— Зачем?

— Хочу проверить глубину, а заодно, что там внутри.

— Боже!.. Зачем тебе это?

— Зачем?! А что если там нечто, на чем мы можем заработать? Это планета сюрпризов, вспомни эту болотную жидкость... Удивительно, почему это Рер до сих пор не населена? Ну же... Фредо!..

— Сейчас!

Рене, следившая за ними по монитору, до крови прикусила губу. Она всей кожей чувствовала нарастающую тревогу... Опасность! ... Но разве упрямому Тоно это объяснишь? Он скорее поступит наоборот, если она предупредит. Он не верит ей ни капли, даже защиту от внутреннего пользователя поставил... нет, защита снята!.. Передумал. Не понятно почему, но это хорошо.

Тоно тем временем пытался достать мини камеру, но она не снималась с пояса, мешало оружие, пришлось и его снять. Фредо, чуть нагнулся над дырой и тут... ветер прошелестел повсюду. Этот ветер, словно вздох спящего великана прошелся по деревьям, оживляя листву, но по настоящему ожили лишь прекрасные желтые с причудливо изогнутыми лепестками цветы — они затрепетали на волне воздуха, но с деревьев он не слетели. Лишь спустя какое-то время, все поняли, что это были не цветы, а птицы, похожие на больших бабочек, их, видимо, разбудил ветер. Фредо от неожиданности уронил свой пояс вместе с оружием прямо в дыру.

— Вот растяпа! — возмутился Тоно.

И вдруг это случилось. Прямо над дырой, куда упал пояс Фредо, выросла башня... труба, обтянутая черной кожей...Нет, о боже!... Башня оказалась живой! Это было животное, вернее его толстая шея, с широкой округлой головой. Голова, чуть покачиваясь, высунулась над своей норой. Темные глаза на круглой драконьей голове переливаясь красноватым светом, как у голодного зверя, уставились на пришельцев.

— Черт!.. Вот так сюрприз!... — прошептал Тоно, — Ты только посмотри, Фредо, на этого длинношеего крокодила. Качается, точно дерево на ветру!... Но зубки не шуточные. Вот почему контрабандисты не особенно любят эту планету!... Уходим! Отступай Фредо... Только медленно.

Фредо весь во власти жуткого взгляда, отступал неуверенно, рывками... и, поскользнулся. Тотчас зверь открыл сырую красную пасть, полную небольших, но довольно острых зубов, и издал низкий трубный вой. И в ответ изо всех каменных нор высунулись подобные головы на толстых шеях. Они как лес, опаленный огнем, угрожающе качались над ними, разглядывая сверху. Ближайший к ним зверь, тем временем, сделал резкий мощный бросок, шея высунулась еще на несколько метров из каменной норы, и в секунду он схватил Фредо поперек туловища, и поднял его в воздух. Фредо закричал от страха и боли, его ноги и руки бессильно болтались в воздухе. Было видно, как зубы монстра слегка впились в него, придерживая тело на весу, у несчастного Фредо тотчас открылись кровотечения.

— Держись Фредо!— закричал Тоно, в ярости снимая с пояса единственное оставшееся оружие, мини автомат с одним зарядом, и дал целую очередь из ружья по монстру. Тотчас по жирной черной коже животного побежали розовые ручьи. Оно снова широко раскрыло пасть, издав вой или хрип еще противней предыдущего, а Фредо упал вниз, на плато, Тоно, отбросив ставший бесполезным пистолет, подхватил его подмышки и потащил было к краю плато, но головы на шеях, тотчас повернулись в их сторону. Некоторые высунулись еще на несколько метров, как огромные толстые змеи поднялись высоко, нагнув жуткую голову вниз, и угрожающе начали раскачиваться, явно готовясь к нападению.

— Черт! Рене! Ты слышишь нас?.. Ты слышишь... Рене!.. да где же ты, черт тебя подери!... нам нужна помощь! Фредо ранен! Ты слышишь?...У нас нет больше оружия, чтобы защититься!... РЕНЕ!.. Господи, я ведь, дурак, снял защиту! Наверное, она давно смылась, прихватив мой корабль!

Рене не смылась. Как ни странно эта мысль даже не пришла ей в голову, точно ее жизнь тем договором была связана с жизнью Тоно. Она готовила корабль к низкому пилотированию. Это было довольно-таки опасно, несмотря на ее квалификацию, ведь болото представляло собой жидкость по составу напоминающее топливо. Но смерть ее не пугала.

Когда Тоно приготовился уже к самому страшному, раздался шум двигателя. Головы, дернули в сторону нарастающего звука и поспешно скрылись в своих норах. Рене, сделав угрожающий круг над плато, чтобы отпугнуть головы, посадила 'Лего' довольно близко к Тоно и Фредо, примерно в шести — семи метрах, ближе было нельзя, потому что их бы обожгло газом из сопл. Животных, похоже, пугал только шум от работающих двигателей, но как только корабль сел, головы монстров тотчас снова появились над поверхностью, более того, они высунулись из своих нор большее, сильнее изогнули шеи, словно напружинились, приблизив к людям влажные от слюны пасти. Ноздри их с шумом раздувались, глаза горели. Они наблюдали и были готовы броситься на них в любой момент. Хоть 'Лего' и был близко, Тоно не смог решиться продвигаться к люку с Фредо на руках: до люка было немного, но шеи двигались молниеносно. Глаза монстров теперь с удвоенным интересом наблюдали за происходящим. С удвоенным, потому что Рене осторожно показалась из люка, хоть Тоно и предупредил ее окриком:

— Стой! Не выходи!.. Просто брось мне оружие! Стой же, черт тебя...

Она не слышала его, или, по-глупости, не хотела слышать. Она двигалась очень медленно и плавно, и все же рискуя стать жертвой монстров каждую секунду, потому что они не сводили с нее глаз, шеи раскачивались в такт ее шагам всего в метре от нее. Ноздри раздувались, вдыхая ее запах и от их дыхания волосы шевелились на ее голове. От нападения их, очевидно, удерживало любопытство.

Фредо пришел в сознание, пошевелился и застонал. Кровотечение усилилось, возбуждая аппетит зверей. У ближайших тварей еще обильнее начала выделяться слюна.

— Нет, — резко скомандовал Тоно, когда Рене хотела присесть перед Фредо, — стой. Не двигайся... никаких лишний движений! Нужно скорее зайти на корабль, неизвестно, сколько еще терпения у этих тварей. Черт, ну почему никто не заказал мне партию оружия? Мы запросто уложили бы их всех и спокойно сели в лодку!.. Ладно... Я подниму Фредо и попытаюсь прорваться на Лего... только не знаю, успею ли, прежде, чем они бросятся... Зачем ты только вышла!?.. Мы бы как-нибудь... Ладно, держи автомат, встань рядом и следи за ними. Отступаем к кораблю все вместе, ясно? Да ты стрелять-то хоть умеешь?.. Нажимай на пуск, как только они шевельнуться. Фредо, держись, друг, мы прорвемся.

Тоно говорил с ней раздраженным голосом, но только потому, что не мог резко изменить тон, к которому привык, хотя прекрасно понимал, что сейчас Рене рисковала ради них, уже хотя бы тем, что пилотировала корабль по столь низкой траектории. И она подоспела вовремя.

Рене сказала:

— Думаю, как только кто-нибудь из нас дернется к кораблю, они атакуют. Видишь, те, кто ближе к люку, нагнулись ниже... похоже, они уже нападали подобным образом и теперь ждут от нас похожих действий. Фредо тяжелый, а они нападают молниеносно. Всем вместе нам не уйти. Вам понадобиться время. Я отвлеку их, а вы пробирайтесь на

' Лего'.

— Ладно... Убей несколько этих тварей. Вон того, с краю, обязательно...

— Подожди. Они не реагируют на смерть друг друга, я видела... Пока я стреляю по первым, остальные бросятся на нас. Здесь нет ничего, кроме тех странных цветов на деревьях, похожих на птиц... возможно, это и есть их еда. Я попробую их вспугнуть, а вы приготовьтесь, вдруг из этого что-нибудь получиться. Если я права, это отвлечет чудищ, и у нас появиться шанс. Приготовься.

Тоно очень медленно поднял Фредо на руки, и Рене, чуть продвинувшись поближе к другому краю плато, дала залп, всколыхнувший ближайшую к плато группу деревьев. Раздались звуки напоминающие переливчатое журчание, и птицы-цветы тотчас впорхнули с деревьев, наполняя воздух легким хлопаньем полупрозрачных крыльев. Тела птиц причудливой формой напоминали большие раскрывшиеся бутоны, а подброшенные в воздух, они образовали там меняющиеся, как в калейдоскопе, узоры. Но им не пришлось любоваться на этот дивный букет, почти сразу в воздухе среди них замелькали вытянувшиеся кошмарные шеи, пасти заглатывали добычу со смачным чавканьем и тут же проваливались в нору, видимо, для того, чтобы там съесть, а может спрятать добычу, и появлялись снова.

Как только монстры начали охотиться, Тоно, подхватив Фредо, бросился к люку. Его действия не прошли не замеченными, но, несмотря на то, что почти сразу несколько голов рванулись к ним, он успел добежать и быстро, как мог, приподнять Фредо к люку. Тот зацепился руками и подтянулся сам, а следом, подталкивая друга, влез Тоно. Несколько животных пытались достать их, пока они еще не зашли внутрь, и Рене пришлось стрелять по ним с места, отключив автоприцел, чтобы выстрелы не задели обшивку корабля. Когда Фредо оказался внутри, Тоно повернулся к ней, но животные уже перегруппировались, и отрезали Рене проход к кораблю. Более того, они пытались проникнуть в открытый люк вслед за Тоно. Тоно, чтобы захлопнуть дверь люка, ударил первого по голове, и они отступили. Когда люк, наконец, захлопнулся, Рене вздохнула свободней. Правда, сосредоточившись на атакующих монстрах, сама она упустила шанс вернуться на 'Лего' вслед за Тоно и Фредо.

Энергии в оружии осталось не много, зарядов на десять — двалцать, от силы. Животных было много раз больше.. Наверное, поэтому было тоскливо смотреть, как 'Лего' стартует с плато. Возможно, они вернуться за ней, возможно, нет. Или будет слишком поздно. Чтож, этого она и желала. Значит, здесь ее, наконец, настигнет смерть....Где умереть и как, теперь не было важным. Она слышала, как захлопнулись мощные челюсти, когда животное поймало птицу, значит, когда они схватят ее, боль будет длиться не долго. Она стояла посреди плато, опустив оружие и ожидая смерти, и наблюдала, как чудовища ловят немногих оставшихся на этой высоте птиц, остальные поднялись в молочное небо высоко и были вне их досягаемости. Головы еще выпрыгивали из нор, челюсти хлопали, заглатывая добычу, другие медленно приближали свои пасти к ней, почти касались ее, но это уже не тревожило ее, даже удаляющийся шум двигателя, воспринимался ею теперь как раздражающий и ненужный. Она предпочла бы умереть в тишине. Здесь хорошо, спокойно. Молочно-белые тягучие воды, деревья, птицы, издающие журчащие звуки. Большое пространство, наполненное светом. Нет ярких искусственных ламп или зеленоватой подсветки по ночам, нет клеток, вздохов, неясных шерохов, стонов и страха. Умереть здесь хорошо...

Внезапно резко шум усилился, не давая ей домыслить. Ближайшие к ней головы поспешно скрылись в норах.. Это корабль, сделав невероятный вираж, завис точно над ней сверху на безопасном расстоянии, чтобы работающие двигатели не обожгли ее. Люк открылся, и она услышала раздраженный голос Тоно, спускающего ей подъемник, сооруженный, видимо, на скорую руку из обычного теплоизолирующего мешка:

— Какого черта ты стоишь? Быстрее на борт! Не бойся, подъемник надежный, уже проверенный! Залезай в мешок с головой и двигатели не обожгут тебя, я проверял!.. Ну?!

Смешно. Ей снова придется отложить покой.

Тоно сердила ее нерешительность, и ей пришлось повиноваться.

После перевязки Фредо заснул, крепко держась за руку Рене. Придя в себя после большой порции обезболивающего, он с жаром клялся, что всегда будет ее слушать, и почитать, и без конца пожимал руку, пока не подействовало снотворное. Тоно, скорректировав курс, заглянул к ним.

— Как Фредо?

— Спит. У него внутреннее кровотечение: очевидно, повреждены какие-то органы: раны очень глубокие, кроме этого, он уже потерял много крови.

— Через три часа Веффа. Я уже договорился с больницей.

Увидев, что она с трудом сидит, подавляя усталость, Тоно, высвободил ее руку, которую все еще крепко сжимали пальцы Фредо.

— Как ты?

Рене удивилась вопросу.

— Все хорошо... Спасибо.

Он ничего больше не сказал, хоть и хотел, вернее должен был... эта последняя мысль, его и остановила. Быть должным ей!.. Господи, если кто-нибудь из знакомых узнает, они просто умрут от смеха!.. Это надо же, ведь Фредо... да, что там говорить и его тоже, спасла какая-то девчонка! Никто!..

На Веффе, небольшой планете, похожей на Конгуин, их встретил звездолет скорой помощи, и они немедленно отправились в больницу. Раны Фредо оказались серьезными, от зубов монстра пострадали внутренние органы, и его сразу увезли на операцию. Тоно страшно переживал, расхаживая взад и вперед по коридору перед палатой Фредо, и ругая себя, за то, что подверг жизнь друга опасности. Рене терпеливо ждала в кресле. Наконец, привезли Фредо, и врач, зеленокожий планетник, с усталым, но спокойным лицом, покрытым изящными узорами, сказал им:

— Все позади. Хорошо, что вы успели! В таком случае, как этот, каждая минута решающая. Он поправиться конечно, но ему придется провести в больнице несколько недель, а потом, еще полгода соблюдать особый режим с щадящими нагрузками. И, конечно, никаких полетов.

— Спасибо, доктор!... А насчет времени лечения, это не шутка?.. Что неужели шесть месяцев без полетов? Да Фредо с ума сойдет!

— Зато, будет жить, и не станет инвалидом. Поверьте, это не шутка. Если не послушается, аритмия сердечной мышцы как минимум вдвое сократит ему жизнь. Это очень серьезно. Вы уже сделали заявление по поводу нападения животных?..

Всем было известно, что планетники с Лорианы самые лучшие врачи, у них прекрасно развита интуиция, и они от природы имеют целительские способности. И все же Тоно усомнился в его правоте, он и представить не мог, что Фредо может с ним согласиться, поскольку сам не мыслил полет без друга.

Сам Фредо, придя в себя, слабо улыбнулся ему и протянул Рене слабую руку.

— Привет, Фредо!.. Ты не важно выглядишь, я смотрю... — сказал бодрым голосом Тоно, — Похудел. Ладно, это поправимо, вернешься на 'Лего' и Рене будет готовить тебе рагу каждый день! Но все же, молодец, что справился! Я горд за тебя!

— Я рад, очень тебя видеть Рене, ты не представляешь как рад!.. Привет Тоно. Спасибо.

— О, я смотрю, ты еще слаб... заговариваешься. Сейчас три раза сказал, что рад!..

— Я действительно очень рад видеть Рене!.. Господи, да ведь я ей жизнью обязан!

На глазах Фредо заблестели слезы, и у Тоно испортилось настроение.

— Ясно. Ей ты рад.

— Тебе тоже, Тоно, просто она меня спасла. Просто!.. Я все помню, Рене, ты была героиней!.. А мы — жалкими дураками. И зачем мы не послушали тебя и полезли в это болото, ведь ты предупреждала!.. И это после того, как ты спасла нас во время взрывной волны!.. Господи, как ты была права, впрочем, я так и знал, что ты права, просто боялся трусом показаться! Вот болван, да?.. Я так обязан тебе!.. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь...

— У тебя жар! — озабоченно сказал Тоно, положив на лоб Фредо руку.

— Нет у меня жара! — вдруг крикнул ему вконец взволнованный Фредо, сбросив руку Тоно, — просто я не такой чурбан, как ты! Я умею, признавать свои ошибки и заблуждения! Но насчет Рене, я никогда не заблуждался — она лучшая из женщин: умная, смелая... красивая! Это так!

Тоно поднял брови и хмыкнул, но возразить разнервничавшемуся Фредо не решился — еще раны откроются.

— Тебе нельзя волноваться, Фредо, — сказала Рене поспешно, боясь быть в центре повышенного внимания, — Это может быть опасно для тебя сейчас.

Фредо ответил на это тяжелым вздохом.

Тоно тотчас поправил на друге одеяло, точно оно могло ему помочь в выздоровлении.

— Хорошо, — прошептал сразу сникший, испуганный за свое здоровье Фредо, снова затихая.

Они помолчали. Тоно не выдержал первым.

— Знаешь, доктор сказал, что тебе нельзя летать еще какое-то время...

— Полгода.

— Точно! Но я ответил ему, что ты вряд ли скоро поправишься, оставаясь здесь. Настоящему механику нужно чувствовать шум двигателей, ощущать плавную вибрацию корпуса, только тогда он чувствует себя здоровым и счастливым, верно?

— Не думаю, Тоно, что способен сейчас снова сесть в лодку. Я должен как следует поправиться.

— Ну да, неделю, полторы, ты, конечно, проведешь здесь...

— Нет, Тоно. Неделей тут не обойдешься. После нападения этих чертовых тварей я сам не свой... Я должен восстановить свое здоровье!

— Что?!... Ты серьезно?.. Фредо, да неужели ты сдашься из-за нескольких укусов тех червяков? Разве мы с тобой не настоящие космические волки?.. Фредо! Неужели ты покинешь своего друга?.. Я обещаю заботиться о тебе, как о младенце... да я тебе не дам и пальцем пошевелить, только не бросай меня! Ты же знаешь, я не могу остаться здесь надолго, мы должны выполнить заказ, иначе, клиенты перестанут обращаться к нам!

— Я чувствую, что разваливаюсь на куски, Тоно. Не думай, что мне нравиться здесь лежать... напротив, если бы только зависело от меня, я бы летел с вами дальше, но доктор прав, я сейчас никуда не гожусь... мне нужно подлечиться. Придется остаться!

Тоно помолчал. В душе он отлично понимал, что Фредо прав, что лететь ему сейчас не надо, но очень уж не хотелось расставаться с другом. Он ненавидел одиночество. В конце концов, эгоизм в его душе победило великодушие и забота о друге.

— Ладно, друг, ты прав, надо встать на ноги. Жаль расставаться, но полгода, это не так уж много. И потом, я навещу тебя сразу, как выполню заказ. А Рене напишет тебе с Мена.

Тоно шутил, но Фредо неожиданно развернулся к Рене, немало смутив ее своим энтузиазмом:

— Правда, Рене?..

— Напишет! Будь спокоен. Она еще никогда не была знакома с таким талантливым инженером-механиком, — уже снова смеялся Тоно, обратив свое раздражение от расставания с Фредо на нее.

Так как Рене ничего не ответила, а просто смотрела на Фредо, Тоно пришлось подавить свое настроение. Он снова повернулся к Фредо:

— Ладно. Раз наш инженер-механик покинул нас на полпути, мне придется трудиться за двоих. Поэтому, пора возвращаться на корабль. Не скучай, Фредо. И не ешь слишком много, а то растолстеешь, и через шесть месяцев не влезешь на 'Лего'!.. Обещаю, буду нежен с нашими двигателями. Пока, друг, поправляйся быстрее!

Фредо крепко пожал ему руку, и робко попросил:

— Тоно, могу я пожать на прощание руку Рене?

— Так и быть, валяй!— смеясь, разрешил Тоно.

Фредо благоговейно взял протянутую руку Рене, пожал осторожно, точно нечто хрупкое и ценное.

— До свидания, Рене. Я буду всегда помнить о том, как ты спасла меня!

— До свидания, Фредо.

По дороге на космодром они молчали. Рене как всегда, отстраненно думала о своем, Тоно же исподволь наблюдал за ней: ему было многое не понятно, но после странного поведения Фредо, это его заинтриговало сильнее. Было еще и то, что он не мог высказать ей, он чувствовал немного... признательности, что ли... может даже, уважения, после того, как она пришла им на помощь с Фредо, на Рере. Короче говоря, возможно, она была загадкой, на разгадку которой стоило потратить время, но может быть, и нет.

Когда уже на 'Лего' она сняла куртку, Тоно заметил большую царапину у нее на плече.

— Что это?— он задержал ее руку, чтобы осмотреть.

— Это еще на Рере. Я задела плечом одну шею.

— Надо промыть! Иди сюда.

— Нет, спасибо, — она вырвала руку, — я уже промыла. Попозже еще раз промою.

Она хотела уйти, но Тоно загородил ей дорогу.

— Послушай, чего ты боишься? Я не кусаюсь!

— Я не боюсь...

— Просто не доверяешь, да?

Его голос вдруг стал мягким. Этого она испугалась еще больше — у Аалеки голос становился обволакивающе мягким, когда ей предстояло пережить что-нибудь особенно страшное. Но голос Тоно звучал искренне и спокойно.

— Послушай... Рене. Теперь у меня нет рядом моего первого помощника и друга, без которого мне будет трудно обойтись, и тебе придется, в какой-то степени, заменить мне Фредо... Мы остаемся одни на корабле, а в космосе все может произойти, в чем ты уже убедилась. Что будет, если в решающий момент я не смогу положиться на тебя, а ты на меня?

— Я доверяю тебе, просто...

— Просто не делаешь ни шага навстречу, как бы я не старался. Думаю, ты должна мне позволить стать твоим... другом. Да, я твой муж не по собственному желанию, но, в конце концов, кое-что сблизило нас... и можем же мы в эти оставшиеся месяцы быть друг другу товарищами, а не врагами? Что скажешь?

— Да...

— Ну, тогда давай, я промою ссадину.

Он решительно усадил ее на кресло, и, достав аптечку, осторожно и ловко промыл плечо. На сей раз процедура не затянулась ни на секунду долее необходимого, он не был навязчив, не пугал ее излишним вниманием.

Тоно, в свою очередь убедился, что 'приручить' ее не просто — даже сейчас, когда он проявлял недюжинный такт и выдержку, с каждой секундой чувствовал ее нарастающее напряжение.

Похоже на то, что кто-то из людей, или скорее мужчин, серьезно ее напугал.

До Мена их ждало семь дней полета. Срок не большой, учитывая масштабы Познанной Вселенной, но и не малый, учитывая, что теперь Тоно решил быть с Рене более терпимым. Конечно Рене, привыкшую к его придиркам и вспышкам раздражения, но совершенно не ожидавшую, что гнев сменится на милость, эта перемена пугала.

В первый же день Тоно подробнейшим образом показал ей корабль. Терпеливо и очень доступно, как ребенку, он объяснял ей, как работают системы жизнеобеспечения, где они расположены, и как контролировать их работу. Рене достаточно было взглянуть на ресурсную таблицу в компьютере, чтобы понять все тонкости, но она тоже проявила терпение, внимательно выслушивая самые подробные инструкции Тоно в течение двух дней. К концу второго дня он, довольный ее 'хорошей памятью' и 'сообразительностью', сказал:

— Теперь ты кое-что знаешь. По возможности, будешь мне помогать. Нет, особенно не пугайся, пилотировать лодку я тебя не заставлю, да и вообще... не думай, что я хочу сбросить на тебя часть своих обязанностей. Просто ... ты довольно сообразительна, для женщины, я думаю, азы летного дела освоишь запросто. Ну, а что не запомнишь, так ведь я рядом!

Тоно был очень доволен собой и считал, что Рене, как любая другая девушка на ее месте, должна быть очарована и польщена его вниманием и терпением. И потом, он снизошел до того, что потратил на ее обучение уйму времени и сил, а это заслуживает живейшей признательности. Но с этой девушкой было что-то не так, потому что она вовсе не была очарована: несмотря на всю его доброту, она по-прежнему держалась отчужденно и осторожно. Последнее время, она просто пряталась от него, то в кухне, то в подсобке. Однако он не терял надежды. Он никогда не терял надежды. У него был большой опыт общения с девушками, на основании которого он решил, что этой просто нужно дать больше времени, чтобы она осознала все его великодушие и почувствовала к нему горячую благодарность, которая позже перейдет в обожание. Так было всегда. Просто случай тяжелый. Но не безнадежный. Да и к тому же, еще не все приемы обольщения были применены.

К вечеру четвертого дня, Рене не смогла избежать его внимания, как не старалась, внутреннее пространство 'Лего' было слишком маленьким для этого, а Тоно явно скучал, и, что еще хуже, был настроен романтически.

— Послушай, ты все время то с тряпкой, то на кухне. В конце концом, я не рабовладелец какой-нибудь! Оторвись от работы, давай отдохнем сегодня, как следует!.. Что скажешь?.. О боже, да брось ты тряпку, и иди сюда.

Он сам отобрал у Рене тряпку, закинув ее куда-то через плечо, и потянул Рене за собой. Ей пришлось подчиниться, и через минуту она уже сидела в рубке управления на кресле Фредо, а на столике перед ней стояли свечи и довольно милая, хоть и простая посуда — стол был сервирован к ужину.

Тоно, обхватив руками подлокотники кресла так, что ей было некуда смотреть, кроме как на него, заявил:

— Сегодня ты моя гостья! Сейчас я сам накормлю тебя ужином, какой ты еще никогда не ела!

Надо ли говорить, как 'рада' была Рене. Он принес ужин — какое-то жаркое из птицы с фруктами, потом налил ей вина, и, усевшись поудобней, в собственном кресле начал экзекуцию вопросами.

— Послушай, у меня есть тост: выпьем за тебя, ведь ты оказала нам с Фредо немалую услугу... И я должен признать, что... вообщем, твой поступок достоин уважения. За Рене, которая спасла Фредо, и помогла Тоно!

Рене послушно выпила, и сосредоточилась на еде, так как это давало возможность избегать его взгляда. Тоно наблюдал за ее реакцией.

— Ну, что скажешь о моей кухне? Вкусно?

— Да. Спасибо.

— Только спасибо? Но что ты скажешь о вкусе цыпленка 'тиорео', потому что это он и есть?

Что могла сказать Рене, которая не чувствовала вкус пищи уже много лет, после плена?.. Она могла лишь сделать вид, что восхищена. Пожалуй, еще она могла бы сделать химический анализ продуктов, которые ела, поскольку подобная чувствительность появилась у нее после перенесения серии опытов на органах вкуса и пищеварения, но Тоно ждал похвал, а не анализа.

— Вкус... необычный. Вкусно.

— Еще бы, это ведь редька, черная редька! Я специально просил мариновать цыпленка в ее растворе пятнадцать часов, зато теперь, как видишь, вкус особый. Густой и сочный. А аромат?.. Чувствуешь переливы специй и пряностей?.. Я специально придерживал это блюдо для особого случая. Еще вина?

— Хорошо.

— Правда, хорошо? — спросил он, внезапно остановив руку, и взглянул на нее лукаво, точно поймал с поличным, — То есть тебе хорошо со мной?

Она смутилась и сказала:

— Да, конечно...

Тоно увидел ее поднявшиеся плечи, и поспешно отступил, сменив тему.

— Нам лететь еще два дня. Потом мы станем на Бероиде, таможенной базе Мена, оформим разрешение посетить Мен. Правда придется немного помучиться в очереди, там всегда двух — трех часовые очереди в которых придется самим стоять, пока идет осмотр корабля таможенниками и техслужбой, иначе пропуск не выдадут..... получение пропуска займет день не меньше. Бюрократия просто процветает!.. Ну а на Мене разыщем мою приятельницу, и попробуем добыть пропуск на Би как можно скорее. Там, я надеюсь, проволочек не будет. Ну а на обратном пути остановимся на денек на Веффе, навестим Фредо. Что скажешь?

Рене не привыкла, чтобы с ней советовались, и смутилась.

— Да, конечно...

Тоно был несколько разочарован, он привык к другой реакции на внимание, обычно его благодарили хотя бы взглядом. Видимо, это сложный случай. Что ж, в конце концов, это было даже интересно. Спортивный интерес.

Он отвернулся к иллюминатору и сказал:

— Сегодня почти не трясет. Космос чист. Не одного метеорита. Удивительно!

— Да.

— Тебе нравиться летать? Сам космос?

Рене непроизвольно напряглась при мысли о космосе. У нее вырвалось горячее:

— Нет!

Тоно сразу заинтересовался, нащупав тему для разговора. Наконец-то, он

что-нибудь узнает о ней!

— Что так? Нагрузки ты переносишь вроде неплохо. Что же тогда?... Боязнь замкнутого пространства?

Ей пришлось отвечать. Вернее, выдумывать расплывчатый ответ.

— Я где— то читала, что раньше люди верили в то, что космос — это древнее чудовище, поглотившее по ошибке все самые страшные миры, и теперь, когда он так активно осваивается, открывшее пасть, чтобы снова выпустить их на свободу.

— Забавно! А как же приключения, авантюры, сказочно прекрасные планеты и еще не открытые новые цивилизации, ожидающие твоего корабля, разве ты не напичкана всей этой романтикой, подобно сотне — другой любителей? Ведь, конечно, из-за этого ты хотела стать механиком, училась на курсах, изучала книги, вкалывала на лодках без отпуска?

— Нет. Не поэтому.

— Так почему?

Она не сразу нашлась с ответом.

— Хотела лучше зарабатывать и... чувствовать себя уверенней.

— Хм,— Тоно усомнился, но настаивать не стал, — Так значит, ты не романтик?

— Должно быть, романтика умерла во мне от тоски ... вместе с надеждами. И я в это никогда особенно не верила. Разве что, очень давно... в юности.

— Ты ведь не считаешь себя старой? С такими-то волосами!..

Он снова потерял осторожность и терпение. Для Тоно это было так привычно, между делом сказать комплимент женщине, просто так без особого умысла, просто от хорошего настроения и подсознательного желания сделать приятное, понравится... это было как... погладить собаку, улыбнуться ребенку, это ничего не значило! Но Рене испугалась и встала.

— Завтра так многое предстоит сделать, подготовить корабль к техосмотру... Трудный день. Мне нужно выспаться, извини.

Тоно почувствовал, как гнев закипает в нем. Его оскорбляла и изумляла сама мысль, что он домогается женщины, которой неприятен и не нужен, и которая не приятна и совершенно не нужна ему!.. Черт, она все время ставит его в глупое положение!... Это теперь-то, когда он так добр к ней! Вот так благодарность!

— Черт, что это ты так поспешно бежишь от меня? Почуяла какую-то опасность?.. Вот что, запомни — ты меня как женщина не интересуешь, ясно? Запомни раз и навсегда, потому что мне надоели эти твои маниакальные подозрения! — сказал он с прежней презрительной и злой усмешкой, не без усилия удерживая внезапный гнев.

Рене поспешно сказала:

— Прости... Это было глупо с моей стороны. Просто я не понимаю шуток. Извини, пожалуйста...

Она виновато опустила голову. Тоно усмехнулся, но остыл.

— Ладно. Довольно извиняться. Я тоже виноват... не могу привыкнуть к твоей дикости.

— Нет, нет, это я... Прости... Спокойной ночи.

Тоно хотел было обидится, но передумал, представив, что снова проведет долгий вечер в одиночестве.

— Постой!.. Ну, хватит дуться друг на друга. Знаю, что ты отличаешься от других, что ты не любишь комплементов, но все время забываю об этом... Больше не буду, разве что нечаянно... Посиди со мной еще! Не хочу провести еще один вечер в полном одиночестве, без товарища. Теперь, когда Фредо в больнице... Ты понимаешь?.. Полчаса.

Она нехотя вернулась, не желая снова ссориться.

— Ладно.

— Вечера в космосе длинные, и если не вымотаешься за день как следует, так и не заснешь. Вообще-то, я люблю космос. Я чувствую себя здесь в движении, чувствую жизнь, живу. И еще сюрпризы, случайности... вообщем, когда ты не один, с хорошим товарищем, скучать не приходиться. Я начал летать с отцом, мне тогда было двенадцать. Он не был первоклассным пилотом, но очень любил полеты. Первый свой корабль, старую развалину, которую постоянно приходилось ремонтировать, он купил только в сорок. До этого отец жил как все, обитал на маленькой скучной планетке, ходил на службу, но потом вдруг понял, чего хочет по-настоящему, и в один прекрасный день он все бросил и стал свободным пилотом. Может, он надеялся найти где-нибудь свое счастье... Тогда я этого не понимал, не мог понять. Я долго злился и даже ненавидел его за то, что он нас бросил. Для матери это был удар, вскоре после его бегства она заболела и через несколько месяцев умерла, уверенная, что он уже не вернется. После ее смерти я полгода жил в чужих семьях, у знакомых и даже не знакомых, пока отец не вернулся за мной. Сначала мы плохо ладили, из-за моего гнева... Но потом, позже, я понял, и даже зауважал его за этот поступок. В космосе он стал другим — решительным, смелым, чего я никогда не замечал в нем, пока он служил в банке. Он был счастлив!.. Отец и меня приучил к полетам. А когда мне исполнилось пятнадцать, он умер... сердечный приступ во сне. Просто заснул, а утром, я никак не мог его разбудить. Впервые пришлось самому сажать лодку... И у меня остался только наш старый корабль, да еще космос. С тех пор я многое освоил из летных дисциплин. Где я только не был!.. Космос велик, и этим все сказано. Конечно, я не особенно верю в открытия миров, полных сокровищ и тайн, и в прочую чушь, но думаю, что я еще не нашел то, что принято называть судьбой или удачей, короче говоря, мое собственное сокровище, и я ищу. И не остановлюсь, пока не найду. И это мне нравиться, мое сердце поет, когда я на 'Лего' и мы в открытом космосе, потому, что это и есть мой дом. Пожалуй, я счастлив здесь. А ты? Ты провела почти всю жизнь на своей родной планете?

— Не совсем... Я училась ... потом, прилетела на Пб 6731...

— А твои родители?

Рене напряглась по привычке. Зачем он задает столько вопросов! Вопросы о ней самой всегда тревожили ее, потому, что напоминали ей лабораторию Аалеки. Он тоже сразу выяснил все о ее чувствах к родителям. Возможно, это после его вопросов она поняла, что они для нее всегда значили больше, чем она для них. Впрочем, она и раньше это знала.

Она не помнила их, вернее почти не помнила. В их жизни, несмотря на то, что они ее любили, всегда было нечто гораздо более важное — работа. О ней же заботилась бабушка, пока не умерла, Рене помнила ее не очень хорошо, ей тогда было пять, а в шесть лет ее отдали в Школу. Что касается родителей, она лишь надеялась и молилась, чтобы они не забыли ее и... любили настолько, чтобы почаще быть рядом. Она отчетливо помнила лишь некоторые ощущения, связанные с их присутствием. Мама часто держала ее за руку. Чувствовать ее руку было так спокойно, так тепло. А отец рассказывал ей истории. Его голос звучал неторопливо, словно перед его глазами находилось все то, о чем говорил, и мягко, когда он обращался к ней. И сейчас, после пережитого, ей было не просто вспоминать об этом — ей всегда не хватало их любви. Правда, ее воспоминания о семейном счастье были скудны. И хуже всего, что из памяти совсем стерлись лица. Во сне, когда ей снилась мама или отец, или их тени, она плакала. Они так были нужны ей!

Наверное, поэтому, Аалеки довольно-таки быстро удовлетворился этой информацией и убрал тему из своих вопросов. Тем более, что даже под угрозой боли сказать о них было больше нечего. Но самое ужасное, что он был прав, абсолютно прав в своих выводах:

— Дорогая моя, — говорил он, касаясь тонкими пальцами ее щеки, — не удивительно, что ты так быстро привыкаешь к боли... это не феномен, это...одиночество. Вот чего ты боишься по настоящему! Готова терпеть любую боль, лишь бы не это, верно?... Видишь, я знаю твои сокровенные мысли... Бедняжка моя, ты все время думаешь, что тебя бросят, да?.. Не бойся. Только не я.

После этих разговоров ее мышление начинало искажаться. Во-первых, она начала думать, что если бы он не так сильно мучил ее и других... она полюбила бы его всей душой...

И, во-вторых... что она попала в плен, и терпит все эти муки единственно из-за родителей, пренебрегавших ею ради работы. Это были страшные разрушительные мысли. Она гнала их прочь, но они возвращались. В первое время клетке, после опытов и боли, она обычно проклинала родителей, а потом, плача и стеная, вымаливала прощение и просила участия, если не помощи и защиты у их теней.

— Рене?... Ты далеко?

Рене вернулась в настоящее. Тоно с удивлением следил за нарастающей тоской в ее лице. Она быстро опустила голову.

— Мои родители умерли.

— Кто они были?

— Не помню. Они давно умерли.

Он понял, что она лжет, но промолчал. Решил, что у нее, должно быть, плохие воспоминания о семье и детстве, и пожалел ее, невольно.

— И все же, как тебе полет?

— Ничего.

— 'Лего' — хорош, уж можешь мне поверить, на плохих лодках я налетался, будь здоров, поэтому и собрал его сам, многое переконструировал вместе с Фредо...

— Да, 'Лего' действительно неплохой корабль.

Тоно усмехнулся.

— Ты еще новичок, чтобы понять это до конца. Впрочем, для новичка ты очень неплохо пилотировала его на Рер.

— Я даже не знаю, как это и получилось...

— Получилось. Не знал, что ты умеешь пилотировать, да еще на низких траекториях! Это может не каждый.

— Нас учили... на курсах.

— Чтож... Похоже, ты способная!

— Меня тоже поразило твое пилотирование, Тоно, там, на Рер. Тебе удалось очень точно рассчитать курс, чтобы зависнуть прямо надо мной. И так быстро! На это уж точно не многие пилоты способны!

Тоно самодовольно и, одновременно простодушно улыбнулся, точно, знал, что это не совсем хорошо, но просто не смог не выразить удовольствие. Рене замечала такое только у детей.

— Оценила!.. Чтож, это и вправду было неплохо, а учитывая обстоятельства, так просто превосходно, — он посмотрел на Рене, ожидая продолжения, благодарности за спасенную жизнь и восхищения его талантом пилота и не только, но она молчала. В который раз она ставила его в тупик. Впрочем, возможно это было из-за неуверенности в себе. Тогда он сменил тактику.

— Знаешь, я, наверное, должен извиниться, я вел себя раньше довольно грубо, придирался ко всему... Видишь ли, когда полет проходит слишком гладко, я становлюсь раздражительным. Не могу сидеть, сложа руки! И нечего не могу с собой поделать. Кроме того, как ты понимаешь, у меня были причины сердиться на тебя... Вообщем, ты должна простить меня за хамство.

— Ничего. Я понимаю.

— Ты все понимаешь...— он осторожно приблизился к ней с какой-то странной трогательной усмешкой, точно сломанной маской прикрывавшей нечто совершенно иное. Должно быть, это был его любимый прием покорения женщин. Даже Рене признала его силу. В голубых глазах и выражении лица пряталось что-то беззащитное, живое, за что хотелось любить. Но не для нее. У нее не было будущего, ни с кем.

— Глаза слипаются. Я пойду спать. Извини меня. Спокойной ночи.

И она ускользнула от него. Спаслась бегством.

Рене по-прежнему часто видела Эгорегоз во сне. Она сжимала зубы, стонала и ворочалась. Ей снился Аалеки, с ласковой улыбкой твердящий, что ей придется вернуться. Он говорил об этом, как и о грядущих опытах, невозмутимо и уверено, как о неизбежном. Он снова посвящал ее в свои планы, показывал новых лабораторных объектов, укладывал ее на стол... Этого она уже вынести не могла, и просыпалась.

В одну из таких ночей Тоно проснулся первым, разбуженный ее громкими стонами.

— Этого еще не хватало! Она еще и спать не дает!— проворчал он и поднялся.

Желая ее разбудить, он протянул руку, чтобы встряхнуть ее как следует, да так и замер, увидев лицо. Рене спала, сжавшись в комок, а по ее лицу и телу пробегали судорогами страдания, и она громко и со всхлипами вздыхала, пытаясь подавить свою муку, сжимала губы и мотала головой.

— Эй!.. Вот это да!... Должно быть, ей опять сниться свой ад. Я, конечно, мало ее знаю, но подозреваю, что она это вполне заслужила. Впрочем, ладно, так и быть, на сей раз я ее избавлю от этого, хоть она и не оценит... Эй!.. Эй! Да проснись же ты!

Рене, проснувшись, замерла и, по-привычке, осторожно приоткрыла глаза.

-Все в порядке, ты здесь, на 'Лего' ... Ты так стонала! Что тебе снилось?

— Боль...

— Боль?

Рене пришла в себя окончательно и вздохнула.

— Страшный сон. Извини.

Она встала и пошла на кухню. Сон был таким явным, что ее трясло, как от холода. Тоно пошел за нею. Любопытство пересилило сонливость.

— Ну, раз уж мы оба проснулись, по твоей вине, может, расскажешь, что тебе снилось? Говорят, это помогает, чтобы избавиться от кошмаров!

— Мне бы не хотелось вспоминать. Извини. Это ведь только сон.

— Ты прямо загадка ходячая! В каждом кармане по секрету!— сказал он, сразу обидевшись и насторожившись.

Она промолчала, опустив голову. Тогда он рассердился.

— Черт с тобой и твоими секретами! Я иду спать.

— Не уходи, — прошептала она невольно, боясь остаться одна с воспоминаниями в темноте.

— Что еще?

— Я... Извини. Конечно, иди.

— Я могу побыть с тобой, если ты хочешь. Все равно, сон уже перебил.

— Это все так, ночные страхи. Не обращай внимание.

— Что, монстры, маньяки? — он снова усмехнулся, но как-то иначе, мягче.

— Да... мне снилось, что я в плену... У монстров.

— Они что, мучили тебя?

Она вздрогнула и потупилась, и он, из жалости, сменил тему.

— Ладно, раз уж мы проснулись, давай пить чай. Подогрелся?

Они прибыли на Бероид поздно ночью. Тоно специально запланировал это время прибытия, чтобы поменьше стоять в очереди в таможню, однако, еще из иллюминатора они увидели очереди из планетников и людей, застывшие в измученных позах перед окошками таможенных служб.

На Бероиде, планете-воротах к Мену, одной из трех планет-столиц Познанной Вселенной, был построен один из самых современных космопортов ПВ. Мен был огромной планетой, а Бероид ее единственными воротами, поэтому космопорт и почтовые склады занимали почти всю площадь планеты. Требования к космопорту, с которого одновременно могло стартовать больше тысячи кораблей и лодок, были высокими, поэтому оборудование здесь постоянно совершенствовалось и обновлялось. Рене это вспомнила, едва они вступила на идеально ровное покрытие космодрома, моментально впитывающее большое количество грязи и воды, отчего воздух на Бероиде всегда был сухой и достаточно чистый. Они пошли мимо грузовых кораблей-великанов, мирно остывающих от многогодовых перелетов в своих лунках. Здесь, на земле космодрома они подавляли своей мощью, и размером, но в безмерном пространстве космоса, они тотчас растворялись ничтожными частицами — вечная проблема относительности. А вот небольшие корабли, 'лодки' — на языке космопилотов. От них так и струилась энергия космоса, их скорости, как правило, были не очень высокими, но маневренность гораздо выше, чем у собратьев-великанов. Как правило, лодки принадлежали частным владельцам и в отличие от огромных кораблей, курсирующих по одному маршруту, за свою летную жизнь побывали в самых разных уголках Вселенной, и сердце Рене сжалось от страха за судьбу их экипажей. Чуть поодаль от их сектора, Рене увидела несколько 'Ринго', и тоскливо оглянулась, невольно ожидая, и боясь, увидеть знакомых пилотов, но корабли стояли одни, владельцы, очевидно, ожидали своей очереди в таможне.

Перед окошком таможни их посадочного сектора растянулась огромная лужа. Видимо, дождь прошел совсем недавно, а покрытие в этом месте имело дефект, яму, оставленную, скорее всего, особенно тяжелым грузовым транспортом. Дождевая вода, скопившись в этой части космодрома, разлилась небольшим озерком, обойти его было не просто, оно касалась краями ближайших лунок. Тоно не собирался сворачивать, и Рене, подходя к луже, невольно начала прикидывать, насколько она глубока, и насколько сильно она промочит ноги.

Неожиданно Тоно повернулся к ней, сунул папку с документами, а сам подхватил ее на руки, и быстро, так быстро, что она не успела даже испугаться, как следует, перенес ее через лужу. Еще минута и они уже заняли место в очереди. Рене, не ожидающая от всего остального мира, ничего кроме равнодушия и боли, была поражена этим неожиданным вниманием. И, кроме этого, ее кожа, обычно такая чувствительная даже просто к перемене одежды, не отозвалась на его прикосновение острой болью, как раньше... Может быть, она привыкла к его рукам?...

Тоно, увидев растеренность на ее лице, только усмехнулся.

Очередь состояла из нескольких синих планетников, красивого эльфессца, с желтой блестящей кожей на трех ногах, и двух малочисленных экипажей людей. Все они томились в ожидании на идентификацию личности как минимум час, поэтому, успели освоиться. Синие планетники играли в азартную игру с эльфессцем, а люди, кто спал, а кто, сидя прямо на покрытии, смотрел карманные телевизоры. Тоно тут же познакомился с соседями и пристроился к игрокам. Рене решила присесть на покрытие, но место не было чистым, всюду валялся мусор, и пока она оглядывалась по сторонам, Тоно уже раздобыл где-то ящик, и молча поставил перед ней. Расположившись теперь со всем удобством, Рене закрыла глаза. Это была чужая планета, но ей было здесь хорошо. С космодрома слышалось мерное рычание двигателей, на планету каждые несколько минут садились корабли и лодки, или взлетали снова. Отовсюду неслись оживленные голоса людей и планетников, из динамиков негромко звучала музыка, работали грузовые транспорты. Если бы не темное небо, никто не подумал бы, что это происходит ночью. Она всегда любила большие планеты. Еще даже до ... она подавила судорогу, которая всегда приходила с воспоминанием об Эгорегозе. Удивительно, но она впервые подумала о жизни до плена. Обычно она гнала мысли о прошлом. Оно связывало ее с вопросами Аалеки, поэтому также было проклято, как сами воспоминания о плене. И вот теперь боль, наконец, начала оседать, ей стало как-то спокойней, поэтому и пришли мысли о той, далекой, утраченной жизни. Этот современный космодром на маленькой планете напоминал ей Базу, Школу...Ей нравилась Школа. Было приятно осознавать, что ты становишься умнее, что к тебе относятся с уважением. Это была визитная карточка Школы — блестящие мастера высшего класса, их наставники, к ученикам всегда относились с уважением, с первого дня, а ученики просто боготворили своих учителей. Впрочем, никому и в голову не пришло бы говорить об этом поклонении вслух, любовь выражалась самоотверженной учебой. Рене удивилась своим мыслям — она снова сама вспомнила прошлое, добровольно, и это не вызвало острую боль и стыд. Только горечь...

По очереди прошло оживление: совсем рядом сел огромный военный крейсер, сверкающий даже сквозь слой пыли. Его двигатели были столь мощны, что звук стал доступен восприятию слухового аппарата только секунду-другую после приземления. Потому как быстро и точно он сел, было понятно, что пилотирует крейсер космопилот Базы. Рене снова закрыла глаза — это не имело для нее особого значения.

Но через какое-то время она услышала ропот недовольства, и невольно взглянула, любопытствуя, чем это вызвано.

К окошку таможни, совершенно игнорируя очередь, пробирались два человека в военной форме. Судя по всему большие чины, потому что левые части их черных элегантных костюмов сияли алмазными ромбами и полосками, как звездное небо. Особенно у старшего, красивого мужчины лет тридцати восьми.

— Посторонись! — объявил один из планетников, с насмешкой, — Эти ребята не станут ждать! Еще затопчут!

— Еще бы! Очередь не для них!

— У нас срочное задание, — холодно проронил младший. Он сказал это довольно небрежно, брезгливо переступая через игровое поле планетников, и уж точно, не тоном извинений. А старший, с ранней сединой в темных густых волосах, вообще проигнорировал намек.

— Как же, задание! Держи карман шире!.. У вас зуд в одном месте, а не задание!— сказал Тоно, и все засмеялись.

— Осторожно, это Дрего, второй министр безопастности ПВ...— вполголоса предупредил сосед Тоно.

— Да по мне хоть хвост свиньи, только бы в очередь встал, как все!

Старший офицер оглянулся, обдав шутника ледяным взглядом. Тоно с обычной насмешкой принял взгляд, и с вызовом скрестил руки на груди. Сзади него на ящике сидела Рене. Офицер, излив во взгляде всю глубину презрения, совсем уже было отвернулся, чтобы проследовать дальше, но вдруг остановился и порывисто повернулся к ним снова, впившись глазами в ее лицо. Рене тотчас прокляла свое любопытство, заставившее ее так не вовремя открыть глаза, потому что она узнала его, а он — ее. Это был Арс Дрего, пилот из ее далекого обесценившегося прошлого. Они познакомились, кажется, на ежегодных курсах повышения квалификации. Да, их определили в пару, при работе над навигацией. Его тогда поразила ее осведомленность в использовании новой технологии, а может и еще что-то, она не помнила ... и не хотела помнить. Они только начали встречаться, когда... когда все произошло. Боже, даже тогда, до плена они не были близко знакомы, теперь же они были друг для друга просто ничем!.. Зачем же впустую тратить на припоминание силы!.. Ведь прошло столько лет!..

Рене невольно закрыла глаза, моля: 'Уходи, уходи, пожалуйста, уходи!..'

Только бы он не подошел к ней! Только не это!.. Она умерла для прошлого, и ее прошлое похоронено в архивных записях Базы.

Но он уже был рядом, более того, он схватил ее за руки.

— Арерия! О, боже, Арерия, ведь это ты?.. Ты!? Боже, ты жива!

Она ничего не отвечала, мечтая исчезнуть, испариться, растаять... или еще лучше — умереть. Было больно — ее руки горели в его руках. Будет еще больнее... Господи, сейчас он начнет спрашивать!...

— Вас так долго искали... Мы перевернули половину Вселенной, весь тот район, откуда поступил последний сигнал и близлежащие. Они потеряли надежду только через восемь месяцев, а я надеялся, ожидал новостей еще год!.. И вот, ты жива! Господи, Арерия, ведь после целого года поисков, мы похоронили вас, как это ни было ужасно!.. А ты жива! Почему же ты молчишь?

Он совсем не замечал жадного любопытства окружающих, а ведь все смотрели прямо на них. Даже его офицер. Ей пришлось отвечать ему.

— Все правильно, Арс, все кроме меня погибли.

— Но ты жива! Почему же ты не дала о себе знать?

— Так получилось, прости.

Дрего все пытался заглянуть еще раз в ее глаза.

-Арерия!.. Боже! Не могу поверить, что встретил тебя снова!

Все с интересом наблюдали за преображением второго министра безопасности в живого взволнованного человека, а он все еще не замечал вокруг себя никого кроме Рене.

— Что же ты здесь делаешь?

— Я... Прохожу... мы проходим таможенный досмотр. Это мой муж, Тоно Эсседа.

Дрего нехотя повернулся к Тоно, и рассеяно пожал ему руку, не сводя взгляда с Рене и явно что-то обдумывая. Тоно по-прежнему смотрел на него с усмешкой и вызовом, но и теперь, похоже, второму министру обороны было на это наплевать. Тут к Дрего осмелился обратиться сопровождавший его офицер:

— Командор, простите, но они уже ждут нас с бумагами...

Дрего повернулся к Рене, снова взяв ее за руку, точно принял решение, не расставаться с ней никогда.

— Мне надо идти, но я не могу вот так отпустить тебя и снова потерять, даже не поговорив, как следует. Я могу избавить вас от ожидания в этой очереди. Просто, оставьте документы мне, и будьте гостями на моем корабле в этот вечер. Мой офицер проводит вас... Рери, прошу, не отказывайся!... Эсседа, я был бы очень рад принять вас на крейсере! Что скажите?

Не смотря на все презрение, у Тоно загорелись глаза: он никогда еще не был на таком огромном и великолепно оснащенном корабле. Другое дело, что его приглашали туда из-за Рене. Это унижало. И что это за знакомство?!.. Она и министр безопасности ПВ!... Какова же его фиктивная женушка, робкая тихоня?!.. Дрожит, мнется, пытается отнять у Дрего руку, в которую тот вцепился, что есть силы. Так напугана!.. Притворство!.. Даже имя другое! Что же она за человек?.. Любопытство легко перевесило чашу презрения и сомнений: ведь если он не пойдет, то ничего о ней не узнает, а разгадка-то, возможно, близко!

Тоно сунул ему папку, и сказал:

— Ладно. Держите бумаги. Куда идти?

— Командор, позвольте, я возьму бумаги...

— Капитан, проводите моих гостей на крейсер. Бумагами займусь я сам. Арерия, я очень рад нашей встрече и просто не могу ее упустить. Я слишком долго этого ждал. Поверь, Рери, нам есть, что сказать друг другу!... Прошу вас, дождитесь меня на крейсере!..

Он повернулся и пошел к таможне, а Рене только и оставалось, как последовать вместе с Тоно за офицером Прессом.

Это был потрясающий корабль. Даже коридоры, служебные посты и прочие, все было 'покрыто' техникой буквально в несколько слоев. Перед входом их тщательно проверили приборами досмотра, и Рене невольно вспомнила стерилизацию Эгорегоза. Корабль был полон той же угрожающей мощи. Чувствовалось, что он один способен заменить флот.

Им предложили дожидаться Командора Дрего в его кабинете, удивительной комнате, похожей на маленькую залу во дворце. Расписные потолки и стены, окаймленные резными позолоченными карнизами и плинтусами, мебель, кресла и диваны и столики тонкой работы из красного дерева, вишневые шелковые покрывала на диванах, вишневый ковер на полу, и даже коллекция антикварных музыкальных инструментов.

— А командор неплохо устроился! — сказал Тоно, оглядевшись, — Только вот глаза немного режет от позолоты. Интересно, весь крейсер сияет подобным великолепьем?

— К сожалению, я не могу показать вам весь корабль. Это, как вы, конечно, понимаете, секретный военный объект. Вы можете находиться только в пределах отсека командора.

— Мы что здесь, пленники? — вспыхнул Тоно.

— Разумеется, нет! Мне отдан приказ принять вас, как гостей. Вы абсолютно свободно можете уйти, но прошу вас, подождите, командор прибудет буквально через несколько минут. Устраивайтесь поудобней. Вот здесь напитки, закуски. Не желаете ли чего-либо еще?

— Нет-нет. Спасибо.

— Чтож, тогда разрешите оставить вас, служба. Кнопка вызова дежурного офицера на столе. До свидания.

Он ушел, и растерянная Рене, осталась наедине с негодующим Тоно.

Тоно зловеще растянулся на кресле, положил ноги на изящный столик и вонзил испепеляющий взгляд в Рене.

— Так ты у нас темная лошадка... Арерия?

— Не настолько темная, как мне бы хотелось. Видишь ли, я знаю Арса, вернее знала, давно, много лет назад. Тогда он был пилотом.

— Пилотом Базы?

— Да.

— А ты?

— Тоже.

— Черт!!!

— Извини.

— Извини?! Ты нагло врала мне, так нагло, что даже я, в конце концов, начал верить!.. А я-то, как последний дурак, учил тебя управлять кораблем, да еще расжевывая всю по нескольку раз!.. Должно быть, ты с трудом сдерживала смех все это время, пока я распинался перед тобой впустую!

— Нет, что ты... У меня и в мыслях не было смеяться!.. Но у меня были... и есть причины молчать.

— Да плевал я...

— Тоно, поверь, это только к лучшему, что ты не знаешь... не знал!

— Конечно!

— Так безопаснее...

Тут в комнату вошел Дрего, и, не останавливаясь, бросился к Рене. Он небрежно скинул плащ на кресло, сел напротив нее на диван и снова взял ее руки в свои. Его тон, его голос звучал так, словно они находились наедине.

— Арерия!.. Я так боялся, что ты меня не дождешься, и я снова буду безнадежно искать тебя как тогда, семь лет назад!

— Представьте себе, и я боялся этого же! — воскликнул со смехом Тоно, — Но в отличие от вас, я гадал, не с вами ли она исчезнет!

Дрего попросил у нее взглядом прощения за промах, и повернулся к нему, оценивая степень враждебности.

— Простите, Эсседа... Просто мы с вашей женой старые знакомые, и не виделись долгие годы. Видимо, поэтому я, забыл о своих обязанностях хозяина... Даже не предложил вам ничего выпить. Это не простительно! Не хотите ли фисташкового элота?.. Хорошо освежает, придает энергии.

— Элот, на корабле?.. О, вы, командор, видимо редкий... гурман, ведь элот подают лишь в самых элитных ресторанах Вселенной. Должно быть, поэтому правительство все время повышает налоги, раз вы запросто пьете эту дорогую бурду на военных крейсерах!.. Или вы его сами гоните из остатков вашего секретного топлива?

В голосе Тоно по-прежнему слышался вызов, но Дрего и бровью не повел.

— Вот, держите, Эсседа... Арерия ... это почти безалкогольный напиток, но с целым шлейфом чудесных ароматов.

От Тоно не ускользнул взгляд, которым, как ему показалось, они обменялись при этом.

— Ужасная гадость!

Он отпил, и выплеснул содержимое в затейливую хрупкую вазу с розами, стоящими посредине стола. Ножка вазы сразу надломилась и треснула.

Дрего лишь улыбнулся.

— Верно. Тогда — сохо? На мой вкус, ничего лучше из напитков больше изобретено еще не было, и, возможно, уже не будет!

— Давайте. Надо же запить этот отваратительный вкус чванства!

— И то, правда. Держите. Я видел ваш корабль. Какова его максимальная скорость?

— Выше вашей средней.

— Неужели? А с виду прост. Значит, вы не мало над ним поработали.

— Да где уж нам...

— Послушайте, Эсседа, вы бывали на таком крейсере раньше?

— Нет

— О, тогда вам будет что посмотреть. Насколько я знаю, вы отличный пилот и инженер... Но у вас нет базового образования.

— Знаете? Откуда?

— Я рассматривал ваше заявление на замещение вакансии на Базе.

— Ах, это!... Это было давно. Теперь меня ничем на вашу Базу не заманишь.

— Вот как? — Дрего прищурил глаза, не поверив, — что ж, это жаль. Я помню, вы прошли испытания с высоким баллом.

— Это по молодости. Грешен, были амбиции.

— Почему же тогда не согласились пройти в Школе ускоренный курс?

— С детьми и зелеными новичками?.. И только ради бумажки, когда летных часов у меня уже было как у пилота А класса!

— Но это общее требование. Могли бы, и побороть гордость. Кстати, предложение до сих пор остается в силе, так что можете передумать.

— Спасибо, нет. Кстати, ведь База делала иногда исключения...

— Но только не для бывших контрабандистов, — мягко улыбнувшись, возразил Дрего.

Тоно усмехнулся и мотнул головой. Дрего обернулся к Рене:

— Рери, ты не пьешь... не нравиться?

— Спасибо...

Рене могла бы ему рассказать про химический состав этого продукта, и наверняка, ему бы он тоже не понравился, поскольку ядов там содержалось предостаточно, но промолчала: проще выпить.

Дрего с трудом оторвал от нее взгляд, и повернулся к Тоно.

— Ну, что? Может, посмотрим корабль?

— А как насчет секретности объекта?

Дрего рассмеялся.

— Все же, думаю, вы не шпион!.. Я сам покажу вам все, что допускают инструкции.

Они прошли по отсеками коридорам огромного крейсера. Дрего был откровенен, что вначале казалось Тоно хитростью, игрой, ловушкой, но потом, он увлекся, и перестал анализировать поведение командора. На крейсере, конечно, было что посмотреть, и еще, Тоно не отказался бы увидеть проекты некоторых конструкций и механизмов, познакомиться с новыми программами... Дрего умело направлял его внимание.

Рене помнила, Арс всегда хорошо говорил, эмоционально, с воодушевлением. Возможно, это стало отправной точкой его карьеры. Правда, как ей казалось, он тогда о карьере не думал. Он был мечтателем... любил книги, фильмы, искусство, космос... но не политику. Значит, он изменился. Не удивительно, столько лет прошло. И как он узнал ее? Неужели, она так мало изменилась после всего? Этого просто не могло быть.

Когда они прошли врубку управления. Дрего передал полномочия гида дежурному офицеру, а сам осторожно подошел к Рене. Когда Тоно начал задавать вопросы, он наклонился и прошептал:

— Рери...ты не устала?.. Пойдем, присядем. Эсседа присоединиться к нам позже.

Они прошли в соседнюю каюту, очевидно, кабинет командора. Высота потолков впечатляла. Стены сверху до низу покрывали стеллажи с книгами, дисками, картами и многочисленные мониторы. В центре стоял большой круглый стол со встроенными мониторами, окруженный креслами. Слева, в уютной нише перед иллюминатором помещались еще два кресла, разделенные лишь маленьким столиком. Дрего предложил ей сесть, и сам устроился в кресле напротив. Рене вся сжалась, как перед допросом, но Дрего не спешил.

— Хочешь чаю?

— Нет.

— Устала? Я боялся, ты не выдержишь этой экскурсии, ты такая бледная... Но я хотел занять мысли Эсседа, иначе, нам бы не удалось поговорить. Тебе не холодно?

— Нет.

— Арерия, Арерия!.. Я смотрю на тебя, и мне кажется, что вернулось то время, когда мои мысли и заботы были иными... То счастливое время! А ведь на самом деле прошло не так уж много времени, но как все изменилось!.. Если бы ты знала, как меня потрясло известие о вашей пропаже! Я тогда все еще оплакивал мать, и никак не ожидал очередной потери... поэтому весть об этом просто ввергла меня в шок!.. Должен сказать, что тогда я еще не до конца осознавал, что ты для меня значишь, но ты была такой милой, чуткой... Ты мне очень нравилась, и я думал о тебе с нежностью, как о подруге, о славном человечке. Мои стремления были тогда еще далеки от понятий семья, женитьба... Мне казалось, что мы только начинаем жить, что впереди еще много встреч и разлук. Но ты была дорога мне, и вдруг, ты пропала! Это сразу все поставило на свои места, все решило. Я понял, что потерял, ведь ты одна только меня и знала, понимала, ценила, ты была единственным человеком, с которым мне было хорошо. Господи, что со мной было!.. Я с ума сходил от мысли, что ты потеряна навсегда!.. И вот ты здесь, рядом со мной, словно и не было всех этих лет. Тебя одну боги хранили для меня!.. Мы вместе через столько испытаний, потерь... Ведь все остальные, твой экипаж... Они действительно все погибли?

— Да. Все.

— Боже, как ты пережила это?!

— Это было не так уж трудно. Все, кроме Миши Эвака, умерли мгновенно. Он жил в течение нескольких минут.

— Миша!.. Кажется, я помню его. Такой маленький... и все время шутил... Мне помниться, он был к тебе не равнодушен?.. Он всегда как-то по— особому внимательно смотрел на тебя, когда мы случайно встречались, точно и впавду твой близкий родственник... Погиб, как и другие... Да, это ужасно. И ваш командир, Орн... знаешь я знал его, наши матери немного общались. Он ведь участвовал в боях в Темных Галактиках! Там, я знаю, не понаслышке, было не просто... Я сам участвовал в сражениях, десятилетием позже, во время очередной вспышки войны... Это было.. Лучше не вспоминать!... И все же, там он выжил, а тут... До сих пор не вериться. Но что являлось причиной их смерти?

— Стерилизация корабля. Она запускалась автоматически, после сигнала полученного от спутника-радара, без учета реальной скорости корабля ... они не предусмотрели быструю посадку ' Ринго'.

— Значит, случайность... судьба!..

Он сказал именно так, как она думала о случившемся, теми же словами. Рене посмотрела на него, впервые желая встретить его взгляд. Он улыбнулся ей, но взгляд был скользящим, точно он... что-то обдумывал.

— Скажи, почему ты не нашла меня после того как вернулась?

— Я пыталась сообщить на Базу, но не получилось... На письмо мне никто не ответил. А потом, я подумала, что не хочу снова переживать это на дознании.... Проще сменить имя и забыть... Могу ли я просить тебя забыть, что ты меня встретил? Я была бы очень тебе очень признательна. Никто ведь не знает, даже мой муж.

Он задумался, опустив голову.

— Даже твой муж... Твой муж! Это так странно слышать... А я всегда думал, что между нами все-таки что-то было тогда... Разве, нет?

— Не знаю. Это ведь было давно, Арс.

— Так ли давно? Раз мне стоило только раз взглянуть на тебя нынешнюю... и все вернулось. Ты мало изменилась.

— Это не так.

— Ты выглядишь даже лучше... Ты словно... расцвела!

Рене устало качнула головой, не находя сил отрицать.

— Пусть ты не веришь, но мои чувства не изменились!...

— Я изменилась не только внешне.

— Что с того, ведь я знаю тебя! Как ты не можешь понять, как не слышишь, не чувствуешь, мы судьбой сведены вновь, потому что, мы созданы друг для друга, потому что только ты одна способна понять меня до конца, а я — тебя. То, через что ты прошла, твое теперешнее одиночество... никто другой не поймет, никто не оценит!

Рене вдруг начала подозревать скрытый смыл его слов. Она смотрела на него теперь, вся дрожа, страшась и желая услышать правоту своей догадки. Неужели, он знает? Ведь он генерал-командор, он второй министр безопасности ПВ, он может знать! Что, если он читал ее письмо?.. Неужели... неужели ее страшному полному тьмы и жестоких вопросов одиночеству придет конец?...

Лицо Дрего осветилось воодушевлением и торжеством. Видя ее истерзанный испуганный взгляд, как у раненого зверька, Дрего почувствовал себя победителем, вернее спасителем и властелином всей ее маленькой внутренней вселенной. В его власти было дать ей покой и счастье, тем более, что это совпадало с его собственными планами. Честно говоря, он считал, что со своей стороны, она просто не может не полюбить его снова. Она всегда смотрела на него снизу вверх, ей, как и большинству его знакомых девушек, льстило его внимание, пожалуй, этим она его по началу и привлекла — такая юная в области чувств, робкая и тонко чувствующая... Ну, а теперь, когда он пришел к ней на помощь, все вернется, она будет его обожать, восхищаться им и сделать его счастливым. Он даже предвкушал ее поклонение, и, кроме того, видя себя ее глазами, гордился собой.

Она читала все это по его лицу, но разум наполняла одна только мысль, мысль о том, что он знает... Это действительно может все изменить...

Несколько секунд сердце бешено билось от надежды. Только несколько секунд. Разум вернул ее в реальность. Господи, о чем она думает? Обманывает себя пустой надеждой!... Нет, Арс ничем не сможет ей помочь. Ничем. Вряд ли, кто-либо сможет выстоять перед мощью Эгорегоза. Дрего будет лишь очередной жертвой, и, несмотря на все великолепие этого корабля, ни он, и никто другой ей помочь не сможет. Их технологии не сравнить.

Надежда погасла. Но Дрего, занятый своими мыслями, не мог этого уловить.

— Арерия, дорогая, только доверься мне, я помогу, я все для тебя сделаю! Обещаю!.. Ты пришла в мою жизнь не спроста, это свершила судьба, и ты моя по назначению, и все что ты должна сделать, так это лишь признать этот факт. Не бойся ничего...Я — министр, командор безопасности, в моем распоряжении этот крейсер, да и весь флот Познанной Вселенной, я справлюсь с любой ситуацией! Только решись, и будь со мной. Если бы ты знала!.. Как мне тебя не хватало, твоей робкой нежности, понимания!.. О, если бы ты знала, сколько мне пришлось пережить, через что пройти!.. Нести на себе крест власти, силы, храбрости... это так невыносимо... и так тяжело!.. Порой мне кажется, я не выдержу, силы меня оставляют, потому что я один, совсем один и никто меня не знает... Помнишь, в юности я мечтал о тихом, уютном доме с большой библиотекой, прекрасным ухоженным садом, произведениями искусства разных эпох и планет, и о человеке, с которым мне было бы спокойно и интересно, и с которым я мог разделить свое одиночество? Бог свидетель, как же я далек от этого своего счастья сейчас, но ... моя мечта осталась, и я могу немного приблизиться к ней...благодаря тебе, моя Арерия!...

Он, как завоеватель, почуяв близкую победу, решительно придвинулся к ней и обнял. Его прикосновения доставляли саднящую боль, потому что руки Арса были чуть влажными и жадными, как у вора. Рене удивилась, как ей пришло в голову такое сравнение, ведь у Дрего было все по праву должности, но потом, она подумала, что он не чувствует себя не на своем месте, поэтому так несчастен и одинок. Похоже, он боится будущего, поэтому и тянется к ней, девушке из спокойного прошлого. К ней!.. Может, он и читал ее отчет, но он ничего не знает о ней. Ему это и не нужно. Он живет своими переживаниями, и никогда чужие беды не будут ему близки как собственные.

Рене закрыла глаза и напряглась, сдерживая неприязнь, и ожидая благоприятного момента, чтобы вырваться. В это время вошел Тоно. Кажется, на него серьезно подействовал сохо, которым его усердно угощал Дрего, потому что по лицу расплылась широкая ухмылка:

— О, так вы нашли общий язык!.. А я-то, дурак, переживал, не заскучает ли моя жена в обществе командора!... А ты, командор, я смотрю, страстный, сукин сын!... Не ожидал!... О, черт, там, в каюте, небось, кровать уже приготовлена, не так ли?.. Вот что значит крейсер такого уровня! Просто чудо техники, начиная с командора! Только подумал, кровать сама стелется... Раз — и готово!..

Тоно захохотал. Дрего презрительно поморщился, но отстранился и смолчал. Рене поспешно, но с облегчением встала и взяла мужа за руку.

— Прости Арс, мы лучше пойдем.

Тоно сначала грубо оттолкнул ее руку, но потом все-таки позволил себя увести, не переставая смеяться.

Дрего нерешительно пошел следом, провожая их, и обдумывая план дальнейших действий. У люка он попытался задержать Рене.

— Рери, послушай, мы должны еще раз встретиться и договорить! Прошу тебя, это важно! Просто позвони мне, сюда, на крейсер — '3 Д'! Запомнила? '3Д'!

Тоно не преставал хохотать, Рене делала отчаянные усилия, чтобы направлять его движения по сходням. Около корабля их уже ожидал транспорт, вызванный дежурным офицером. Рене обернулась, когда они почти уже спустились.

— Арс, прости меня, но этого не нужно... Все изменилось! Арерия мертва. Погибла вместе со своим экипажем. Пожалуйста, позволь мне это, пусть будет так, если я действительно что-то значила для тебя!

— Рери, я прошу тебя... мы действительно не договорили! Я не сказал тебе самого главного... Я действительно могу тебе помочь, я все сделаю для тебя!

Тут, уже садясь в транспорт, Тоно остановился, вырвался из рук Рене и тоже повернулся к Дрего:

— Ну и ловок же ты, сукин...

Тут Рене удалось втолкнуть его в глубину транспорта, и они улетели.

Выходя из транспорта, Рене пыталась помочь Тоно, но тот с ненавистью оттолкнул ее руку. Вышел сам, и довольно верно прошел в свою каюту, качнувшись лишь однажды. Рене понимая, что он так просто не успокоится, покорно шла следом.

Он налил себе вина, выпил залпом и, в одежде улегся на кровать.

— Убирайся, я не желаю тебя знать больше, жалкая притворщица и лгунья! Ты вызываешь во мне отвращенье!

— Тоно, пожалуйста, выслушай...

— Нечего не желаю слышать от тебя, все равно не поверю.

Рене тяжело опустилась на свою койку.

Тоно, несмотря на гнев и злость, наблюдал за ней краем глаза. Даже сейчас, когда был разоблачен ее подлый обман, ему хотелось знать правду. Еще как хотелось! Но он не мог поступиться гордостью сразу.

— Что? Ты еще здесь?.. Черт, а я-то надеялся, что ты сразу соберешь пожитки и свалишь, наконец, к своему импотентному генералу!.. Слышишь? Убирайся к своему дорогому любовничку, и вешай лапшу на уши ему! Кстати, знаешь, говорят, что он любит катать на своем крейсере подружек, и не по одной!.. А когда в Темных галактиках мутанты подняли очередной мятеж, он сбежал, ссылаясь на неполадки в системе жизнеобеспечения, отдуваться пришлось другим кораблям, менее приспособленным к атакам такой мощи. Мой знакомый, механик Базы, говорил, что на крейсере тогда никаких серьезных неисправностей так и не нашли, а твой Дрего просто струсил!

— Он не мой. Когда-то давно мы общались, но и тогда нас ничто особенно не связывало. А теперь, тем более.

— Вот как? Что ж, так он тискал тебя сегодня исключительно из-за воспоминаний о том общении?

— Это не то, о чем ты подумал... даже с его стороны. Одиночество... страх... может быть память о юности... но не... любовь.

— Да неужели? Ты, я смотрю, просто спец по любовным делам, а я-то дурак, считал иначе! Впрочем, я обманывался не только в этом, верно?.. И сколько их у тебя было, этих генералов?.. или ты не считаешь подобную мелочь?

Тоно, усмехаясь, повернулся к ней лицом, и посмотрел в упор пытливо и презрительно. Разумеется, он заранее приготовился услышать ложь...

Но Рене не решалась ответить. Солгать?... Не поверит. Сейчас он и правде-то не поверит. Он смотрит так, как если бы она была самым лживым и подлым человеком на свете. Придется сказать... часть правды. Это, конечно, не просто — рассказать ему все, что было можно рассказать, не вызывая лишних вопросов.

— Когда я работала на Базе... Во время моего большого второго рейса... Мы испытывали приборы и новою модель корабля, готовили отчеты...Наш корабль получил сигнал и сел на одну из окраинных планет. Как мы думали, нецивилизованную... но это было не так... Там весь мой экипаж погиб. Наш корабль приземлился быстрее, они вышли раньше, чем ожидалось по подсчетам защитных систем планеты, и они попали в тепловую дезинфекционную волну.

— Где это случилось?

— Не помню... И не хочу вспоминать!

Рене испугалась, она не ожидала, что он спросит об этом, хоть вопрос был логичен...Но после того, как она говорила об этом с Дрего ... А ведь... он не спросил!..

— И что с тобой стало?

— Что?

— Я спросил, что стало с тобой после того, как экипаж погиб?

Во рту у Рене пересохло от мысли — этого Арс тоже не спросил! Не успел?.. Неужели в сравнении с собственными проблемами это для него, генерала безопасности ПВ, не так уж и важно? Или... он знает! Он все-таки читал ее отчет!?.. Видимо, именно на это он и намекал ей все время... Но почему сейчас, а не тогда он предложил ей свою помощь?..

— Ну?

— Я попала в плен.

— В плен? К местным планетникам?

— Не совсем... они... Это небольшая цивилизация... их предки основались на планете всего несколько веков назад.

В отчете она написала ясно, они владеют опасными технологиями... Неужели, он не поверил? Или, он... знает про Эгорегоз не из ее отчета?!... Неужели Дрего сам уничтожил ее отчет, потому что ему приказали... и он боялся?.. только кого? Эгорегоз или Совет Базы?..

— И сколько времени ты находилась в плену?

— Почти два года.

Нет, нет, не может быть, чтобы он знал... был замешан!... Генерал-командор, второй министр безопасности Познанной Вселенной!.. Тогда у нее совсем нет надежды! И не только у нее.

— Ты была у них в рабстве?

— Да... Нет. Не совсем.

— Не понимаю! Как это 'не совсем'?... Черт побери, хватит тянуть резину, скажи мне все, наконец! Рене!

Встревоженная его нетерпеливым возгласом, Рене, наконец, взглянула на него. Тоно теперь сидел, повернувшись к ней. На лице его, кроме нетерпения, как ни странно, отражалось участие. Судя по точным движениям и четкой речи, он был вполне трезв.

— Я была... объектом исследований в лаборатории. И не только я... Они исследовали всех, кого захватили живыми.

— Кто они?

— Не знаю. Нелюди.

Тоно помолчал, потом спросил тихо:

— Как это, исследовали?

Рене поежилась. Больше всего ей хотелось сейчас убежать. Как найти слова... как сказать, объяснить такое!... Но рано или поздно он спросит снова. Лучше уж сейчас.

— По-разному, в зависимости от программы исследования...

— Они... мучили вас?

Рене снова поежилась. Сказать 'да' было так трудно, точно признаться в плохом поступке. Странно, но она сейчас испытывала чувство вины, точно она являлась сообщницей тех чудовищ. Ну уж нет!..

Эта мысль помогла ей побороть себя, преодолеть стену молчания, за которой она жила, и слова, и что еще хуже, мысли вырвались на свободу.

— Они ставили на нас опыты. И, в основном, без использования обезболивающих средств... Одни из них относились к пленникам как... к лабораторным объектам, с чьими чувствами не имеет смысла считаться, многие наверное вообще не верили в то, что они испытывают что-то. Другим для исследований или для собственного удовольствия было важно доставить боль... Вообщем, они изучали чувства, эмоции, возникающие при разных видах и степенях болевого порока. А некоторые просто наслаждались страхом... постоянным страхом. Там, в лаборатории... не было ничего человеческого... Только боль. И страх пред болью. И снова боль. Каждый день... и почти каждую ночь!

Неожиданно, видимо, от воспоминаний, или оттого, что она впервые говорила об этом, у Рене началась паника. Дыхание остановилось, словно она оказалась под водой, без воздуха, и она вскочила, желая найти спасительный угол подальше от него и его вопросов. Но Тоно тоже вскочил с ней одновременно, и обхватил ее плечи, не давая убежать.

— Пусти!... пусти меня!

— Все, все... Тише... Рене, Рене, успокойся! Ты же здесь, со мной, в безопасности... Не надо, не вырывайся!...Тише! Тише. Не бойся, никто больше не причинит тебе боли, никто! Я не позволю!

Тоно и сам немало испугался. Господи, и он тоже мучил ее, продолжал мучить, когда она и так столько вынесла в плену!... Вот откуда этот ад в глазах и безумный страх, когда он касался ее!.. Он обнял ее, беспомощно бившуюся в его руках, прижал к груди и просто ждал, когда пройдет паника. Рене, осознав, что он не даст ей сбежать и забиться в угол, все же сделала над собой усилие. Она опасалась, что сейчас ее тело продемонстрирует ему наглядно результат пребывания в плену, по коже волной пойдут пятна... Боже, только не это! Рене, подавляя панику начала, дышать, сосредоточившись на расслаблении мышц. Сначала каждый вдох давался с огромным трудом, но потом спазм прошел. Тогда пришли слезы. Она не плакала с тех пор, как написала отчет, и поняла, что, никто ей не поможет... Но теперь мысли были другими, и слезы тоже, они не жгли глаза, не надрывали душу... они пролились опустошающим ливнем, принеся некоторое облегчение. Потом стало тихо. И вдруг, так странно!... Она услышала, как ритмично бьется его сердце. Сильно, но не быстро... надежно. Приступ паники прошел. Ей вдруг стало хорошо, вот так довериться кому-то, признать свою беспомощность и услышать эти близкие и далекие звуки... она не помнила, когда раньше слышала пульсацию сердечной мышцы, но звуки были знакомыми, и звучали хорошо... ровно... точно зла вокруг и не было вовсе. Точно кто-то очень большой взял ее под свою защиту, очень сильный.

Она слушала его сердце, а Тоно, чья душевная буря была ничуть не слабее, с трудом успокаивал свои собственные мысли и чувства.

Хуже всего было то, что он не имел подобного опыта... Черт, он знал стольких женщин, но что в этом было проку, если эта так от них всех отличалась!... И все же, она... она просто испуганная женщина, почти ребенок, который нуждается в помощи! Она же все еще боится, боится боли, и тех нелюдей... Еще бы, пережить такое!... Не всякий мужчина вынес бы это. Кроме жалости, Тоно почувствовал еще уважение к ее стойкости — столько времени жить со страхом прошлого, и все же жить!... И кроме восхищения и острой жалости к ней, он чувствовал еще что-то, названия которому не смог подобрать сразу. Это немного беспокоило его. Он словно что-то терял... Тоно понял, что неожиданно открыл дверь в своей душе до сих пор надежно закрытую и спрятанную. Да что говорить, он и не подозревал, что она там есть, поэтому так неосторожно и открыл... И лавина чувств хлынувших оттуда совершенно погребла его под собой. Он уже начал понимать, что не сможет все вернуть назад, и ему еще предстоит научиться жить с этими переживаниями... А вслед за этими мыслями к Тоно пришло опасение, что все это, его чувства, жертвы — ни к чему, и совершенно неуместны и напрасны!... И он выставляет себя глупцом, испытывая жалость к такой женщине — она обманула его уже не один раз, и еще обманет, если понадобиться... И тут же он почувствовал стыд за свой страх. Он верил, в этот раз она не лгала!.. Такое не солжешь. А тогда, раньше, лгала, потому что иначе не могла, она боялась!.. Она и теперь еще дрожит на его груди...

Он ощущал тепло от ее головы, тела, прижавшегося к нему трогательно и беззащитно, слышал ее плач, по-детски горький и такой близкий... Да, теперь он знал ее тайну, и все стало на свои места. Она оказалась обычной слабой женщиной, нуждающейся в защите и помощи! Господи, а он-то думал черте-что, и так поступал с ней!.. Но теперь все будет по-другому, все будет хорошо, все будет ладно. Он сможет защитить ее. Это точно.

— Тише, тише... Не плачь. Я помогу тебе.

Она молчала, изредка глубоко вздыхая, и Тоно вдруг подумал о том, что она, может быть, плачет по погибшим товарищам.

— И мне очень жаль, Рене...

— Что?

— Твой экипаж ...

Рене словно ударили. Слезы почти сразу высохли, она выпрямилась.

— А мне нет!.. Им повезло, их смерть была почти мгновенной. Они умерли, выполняя свой долг, сохранив достоинство, потому память о них светла. Моя же агония длилась несколько месяцев. За это время я поняла, что достоинство, честь, вера... все это только слова. И они ничего общего с болью и унижениями не имеют. И тот, кто ввел эти гордые понятия, просто представить не мог то, что я пережила. Я специалист не по любви, я специалист по боли! Я знаю о ней все, каждый мой нерв помнит... даже теперь, спустя пять лет, мне больно носить новую одежду потому, что нервные окончания стали столь чувствительны, что болезненно реагируют на любое прикосновение... Да, и на твои тоже! И, как ты успел хорошо заметить, я панически боюсь людей, потому что себе не доверяю, себя не в состоянии контролировать, что уж говорить о других!.... И я не знаю, кто я теперь, не знаю, осталось ли внутри меня что-нибудь мое... Иногда я даже не ощущаю тело в котором теплится мое сознание, как свое собственное. На моих глазах его столько раз кромсали, сжигали, подвергали разным способам уничтожения, поэтому теперь, несмотря на боль, которую я все еще временами ощущаю, мое сознание отказывается принимать его!... И души я тоже не чувствую! Там все мертво, все сожжено запредельным страданием... У меня остался только страх. Моим товарищам удалось избежать этого. Им повезло! Каждый час, каждую секунду, каждое мгновение я готова была поменяться местами с ними! И теперь готова!.. Для них было просто необыкновенной удачей, счастьем — умереть.

Тоно не мог найти для нее слов утешения. Чем тут утешишь? Пережить такое и не свихнуться не каждому под силу... Он снова тихонько привлек ее к себе, и, боясь теперь коснуться кожи, чтобы не причинить боль, осторожно дотронулся до волос, и она тут же встрепенулась — вспомнила прикосновения Аалеки!.. Он любил перебирать ее волосы, и всегда перед самыми тяжелыми опытами. Рене оттолкнула примолкшего Тоно.

— Ты не знаешь, не знаешь!..

— Что? Что я не знаю?

— Ты не знаешь!..

— Так скажи мне, скажи мне все до конца! Мне можно довериться! Я не предам, и не брошу тебя без помощи! И я обещаю, даю слово пилота, я никому не скажу!

— Ты ничего не знаешь!..— Рене безнадежно мотала головой, отступая, но он подвигался к ней ближе, опасаясь, что она сейчас убежит от него, и ей пришлось выкрикнуть, — Если бы только боль!.. Но кроме боли... Они проводили исследования, ставили опыт за опытом... Я все делала, чтобы избежать лабораторного стола... Я предала всех, Базу, своих товарищей, свою семью, себя... Я говорила им все, все, что больно, страшно, стыдно... все, только бы не идти на стол! Понимаешь, все!.. У меня теперь ничего нет, ничего своего, личного... ни прошлого, ни будущего! Я не знаю, кто я теперь... может, я больше... не человек! Может быть, они сделали из меня монстра!..

Тоно снова осторожно обнял ее. Она пыталась отстраниться, но он не дал, он только прижал ее к себе чуть сильнее, коснулся губами бедной измученной страхом головы. Господи, что же ей пришлось пережить!.. Она была совсем одна, что она могла против тех чудовищ?! Она совсем еще девчонка...

— Ничего, ничего... Все уже в прошлом. Теперь ты здесь на 'Лего', со мной... Не нужно больше бояться! Я обещаю, я все сделаю для тебя. Я обещаю.

Она снова попыталась освободиться, но он не дал. Тоно держал ее осторожно, но крепко, а потом инстинктивно начал тихонько покачивать, и Рене, согретая его руками, к которым почти привыкла, и убаюканная биением его сердца, вскоре затихла окончательно.

Она проснулась только утром. Сон без снов. Только лежать было неудобно и тесно, руки, спина затекли, ... она заснула в одежде и ... О, боже!..

Рене резко приподнялась: рядом с ней, прижав ее к стене на узком ложе, спал Тоно. Его руки все еще обнимали ее, оттого ей и было так неловко. Почувствовав ее рывок, он тоже проснулся и открыл глаза.

— Привет!

Он улыбнулся ей.

— Что, пора вставать?.. Ого, уже девять! Чтож, действительно пора, надо готовиться к взлету. Как ты?..

Рене не могла отвечать ему... он все еще находился слишком близко, она чувствовала напряжение, опасность....

Тоно, как не в чем ни бывало, потянулся и... быстро поцеловал ее в губы. Увернуться от прикосновения она не успела, так оно было неожиданно.

— Ладно, встаем.

Спустя несколько секунд его голос, напевающий какую-то мелодию, слышался уже из рубки управления.

Рене, с ужасом припомнила вчерашнее. Неужели она сама, добровольно доверилась Тоно?.. Как это могло случиться!? И как это на нее до сих пор не обрушилось небо — открыть ему все!.. Только не Тоно! Даже с Дрего, занимающего такое положение, и которого она все-таки знала, она была осторожна, говорила и процеживала информацию... А Тоно, который с ней только потому, что она его заставила, и который всегда искренне ее ненавидел, теперь знает о ней все, почти все. Наверное, что-то перевернулось в ее сознании с ног на голову, раз это случилось!.. И последствия этого предвидеть невозможно, потому что Тоно всегда поступает наперекор прогнозу. Вот и сейчас, этот поцелуй... Господи, как он все для себя трактовал? Неужели поверил? И изменил свое мнение о ней?.. Нет! Этого просто не может быть. Ей нужно бежать от него!.. Но не сейчас. Придется терпеть до удобной ситуации.

От всех этих мыслей у нее выступила испарина. Точно после тяжелой физической работы!

Она встала и подошла к зеркалу, вытереть лоб, и вдруг увидела свое отражение... Все-таки это началось!.. По ее коже, по лицу, шее, рукам, груди прокатывались цветные пятна, точно сполохи по небу, они так меняли ее лицо, словно это уже была не она, а планетник, мутант.. но не человек... Не человек! Она всей кожей почувствовала на себе печать Эгорегоза. Они пометили ее, как собственность, как предмет, который всегда будет принадлежать их лабораториям. Навсегда. И рано и поздно, они вернут его. Страх тотчас дал о себе знать, холодом пробежав по спине, и осел прямо в сердце, вызвав тоску и головокружение. Со страхом она справиться не смогла, поэтому, сползла на пол, под стол, забилась в самый угол, обхватила колени руками и застонала, чуть раскачиваясь из стороны в сторону.

Тоно, пришедший звать ее на завтрак, там ее и нашел.

Увидев, как он смотрит на нее, Рене уткнулась в колени, спрятав лицо и руки. Она испугалась, что если пятна еще не прошли, он увидит, узнает, почувствует всю безнадежность ее ситуации. Не то, чтобы это что-то изменило, но он мог... испугаться ее. Наверное, это оказалось бы последней каплей.

Тоно увидел лишь ее страх. Тогда жалость, и ... любовь заговорили в нем столь ясно, что он слышал теперь каждое их слово, вернее был их покорным глашатаем.

— Рене!... Что, что случилось?.. Господи, да что тебя так напугало?... Что-то вспомнила, плохое?.. Ничего, со временем, все забудется, поверь... Милая, не бойся меня, я ведь тебе друг... Я твой друг! Ну же, иди ко мне! Пожалуйста!... Не бойся...не бойся...

— Уходи!..

— Иди ко мне!... я не обижу тебя... только обниму...

Рене только трясла головой, тогда он сам осторожно, чтобы не испугать ее еще сильнее, приблизился к ней и протянул руки, чтобы обнять. Рене плача сопротивлялась, отворачивалась, избегая его рук, но потом замерла, уткнувшись лбом в его грудь. Только вздохнула глубоко, как перед прыжком, а потом замерла, прислушиваясь к уже знакомым ритмичным звукам сокращения его сердечной мышцы.

Тоно опять осторожно привлек ее к себе и с нежностью, и с волнением. Теперь каждый раз, касаясь Рене, Тоно думал, что эти изверги пытались обречь ее на полное одиночество. Они сделали ее столь болезненно восприимчивой к прикосновениям, чтобы она никогда не могла справиться со своими страхом, и чтобы никто не смог помочь ей. Но он не допустит, чтобы она и дальше так мучилась. Со временем она привыкнет, боль отступит... Как же иначе!

И еще он подумал, что это ничего, что она не любит его сейчас, пока ему было достаточно своей разверзшейся, как звездная пропасть, любви, и ее присутствия рядом. Любовь, пожалуй, еще пугала и его самого, но он принял ее, принял, как всякий сильный человек, сразу, как неизбежное. Теперь он думал, как сделать так, чтобы она перестала его бояться, и научилась доверять. И он считал, что время здесь на его стороне. Она узнает его и привыкнет. Со временем, и полюбит. Он же, со своей стороны сделает для этого все.

Планета, на которую они сели, была не похожа на огромный Мен. Рене бывала там несколько раз, поэтому испугалась, увидев в иллюминатор маленький туристский космодром, а не огромный космодром Мена. Тоно, склонившись над ней, улыбнулся ее страху:

— Это Сеннг, третья луна Мена. Ты бывала здесь, когда-нибудь?

— Нет. Зачем мы здесь?

— Это планета-заповедник, или планета-парк. Туристы приезжают сюда провести отпуск, в основном пожилые люди, семьи с детьми, ну и школьники, конечно, на экскурсию. На всей планете всего два городка. Один — для туристов, с отелями на любой вкус, а второй для ученых. Здесь прекрасный климат, вернее, многоклиматические условия, что хорошо для роста растений.

— Зачем мы здесь?

— Да расслабься ты, я должен навестить здесь друга. Отдать ему посылку, которую захватил еще на Пб, зная, что нам по пути. Правда, сначала я думал, послать ее с Мена, но раз мы так быстро управились с пропусками, можно и зайти, разве нет? Увидишь, он чудно здесь устроился.

Она посмотрела ему в лицо, пытаясь прочесть его мысли. Он что-то не договаривал!

— Ты говоришь правду? Всю правду?

— Ты совсем не доверяешь мне, да? Не понимаю, почему... Я ведь ни разу тебя не обманул.

— Тогда скажи начистоту!

— Что сказать?! Мы идем навестить Эмма! Только и всего!

Рене замолчала. Она все же не верила ему.

— Рене!.. Не понимаю, чего ты боишься! Пожалуйста, поверь мне... я ведь теперь отношусь к тебе по— другому... Разве ты не видишь?... Теперь все иначе, потому что тайны кончились, верно? И потом, не в моих правилах предавать кого-либо. Мы просто навестим Эмма. Он — чудесный человек... он столько перенес, и остался человеком!...

Тут Рене вздрогнула и с ужасом посмотрела на Тоно. Но тот, не подозревая о причине ее страха, продолжал ее уговаривать.

— Он психолог и целитель... У него открылся дар. Ты поговоришь с ним несколько минут, и тебе станет легче!

Рене сжалась. Так вот что!.. Он решил ее вылечить. Наверное, он считает ее душевнобольной!.. В этом он может и прав... У нее все еще болит то место, где должна находиться душа, и откуда ее изъял для опытов Аалеки... И все же, она не позволит кому-либо копаться в своей ране снова, пока она еще не в клетке, по-крайней мере.

— Ты хочешь определить меня в лечебницу?

— Господи, что ты еще придумаешь!.. У меня и в мыслях этого не было!

— Тогда я подожду тебя на 'Лего'.

— И зря. Эмм — человек действительно замечательный. Мы познакомились давно, еще когда был жив мой отец. Он был тогда пилотом, а раньше, еще до того, как его встретил отец, он работал на Базе, но думаю, ты его не знаешь, это было почти двадцать лет назад. Потом, он ушел оттуда... Я знал его уже как отчаянного парня, опытного и успешного контрабандиста. Но однажды, его корабль с грузом захватили пираты, и он попал в рабство. После плена в Темных Галактиках, он здорово изменился. Мы с Фредо не на шутку беспокоились за него одно время... но он нашел себя. Здесь, на Сеннге, он выращивает цветы... Вообще-то, он теперь не очень-то разговорчив, но нам будет рад, я знаю. Пойдем!.. Я слово даю, что мы вернемся через пару часов. И потом... буду откровенен. Я не могу оставить тебя здесь одну. Ты ведь сбежишь, верно?..

— Нет! Пожалуйста, Тоно, обещаю, я не сбегу! Ты можешь поставить на стартер защиту первой степени!.. Я просто не могу пойти... Неужели ты не понимаешь, я не могу ни с кем говорить о том, что я была в плену!.. Я жалею, что сказала тебе!..

В ее голосе послышалось такое отчаянье, что он невольно схватил ее за руки, удерживая, чтобы она снова не забилась как дикий зверек в угол.

— Рене, Рене, послушай меня! Успокойся, и послушай. Я не выдам твоей тайны никому. Ни одной живой душе не скажу! Даю слово. Слово пилота! Теперь поверишь, дурочка?.. Что до Эмма... Он будет тебе другом, обещаю!...

— Я не могу говорить ни с кем! Прошу тебя, избавь меня от этой пытки!

— Ладно. Уговорила. Тогда просто составь мне компанию. До его дома идти около часа. Прогуляемся. Если хочешь — рот не открывай, только пойдем! Эмм не станет сам настаивать, он хороший человек, это правда!.. Прошу тебя! Ну же, пойдем!

Было ясно, он не оставит ее в покое. Пришлось идти.

Сеннг был удивительно красивой планетой. Даже сам космодром помещался в огромном лесопарке. Едва миновав туристический городок, они сразу оказались в лесу. Огромные деревья с большими широкими листьями и морщинистыми от старости стволами, поросшие седым мхом, тропинки, неровные от переплетенных корней деревьев, засыпанные мягкой душистой листвой, разнообразные птицы и насекомые, совершенно ручные, все это было похоже на сказочные декорации, но все было живым и имело густой глубокий запах.

— Их посадили специально, такие деревья не росли раньше на Сеннге. Животных тоже привезли и приручили. Это все для туристов, чтобы они увидели природу, к которой привыкли по телевидению и фильмам. А вот возле дома Эмма как раз естественный лес планеты. Там все другое, — пояснил Тоно.

Они миновали туристическую зону, перешли транспортную дорогу, и снова оказались в лесу. Теперь и, правда, лес стал иным. Деревья здесь росли не грузные и мощные, а ровные и стройные, высоко несущие свои густые кроны. Нижний же ярус леса состоял из трав, чьи изогнутые стебли создавали сложный узор. Между стройными стволами и нижним ярусом разлился солнечный свет, наполняя пространство теплым и мягким сиянием. Дышалось легко, тропинка была теперь очень узкой, но такой сухой и ровной, что по ней шлось без затруднений.

Рене шла вслед за ним, не замечая ничего вокруг. Ее очень тревожила встреча с незнакомым человеком, и, еще больше — поведение Тоно, который неожиданно стал слишком заботлив... Она все гадала, что он задумал, но не могла разгадать его планы.

Вскоре, они вышли на поляну, окруженную лесом со всех сторон. Посредине стоял домик, увитый растениями от крыши до нижней ступени крыльца так, что он, казалось, вырос в центре клумбы, поскольку его ковром окружали цветы. Ничего подобного Рене еще не встречала: цветы были хороши не только все вместе, образуя цветом сложный запутанный узор, но и каждый из них был в отдельности неповторим, был особенным. И главное, они источали ароматы, и поэтому Рене не смогла пройти мимо, как прошла мимо прекрасных деревьев и трав, хмуро спеша за быстрым шагом Тоно. Теперь же она, оглушенная тонкими запахами, невольно остановилась, наклонилась, разглядывая затейливые формы лепестков, гармонию цвета в каждом. Рене была немало удивлена, что среди такого множества похожих, совсем не видит одинаковых. Кроме того, вдруг, ей показалось, что и цветы, потянулись к ней, вглядываясь в ее лицо, и будто даже ... пытаясь ее запомнить!

Едва они подошли, как из домика вышел высокий плечистый мужчина, одетый, как обычно одеваются садовники, поглощенные созданием красоты вокруг себя, невзрачно, в вытянутый и поблекший от времени кардиган, прикрытый серым фартуком, и старые брюки. Он тепло улыбнулся Тоно, протянув ему руку для пожатия.

-Тоно!

— Привет, Эмм! Сто лет не виделись!

— Здравствуйте! Добро пожаловать, друг мой!

— Рене, это и есть Эмм, мой старый друг. А это моя жена, Рене.

— Я очень рад, нашему знакомству, Рене, и тому, что ты Тоно, нашел ту, кого долго искал! Прошу вас, проходите в дом.

Изнутри дом был чистеньким и уютным. Светлые занавески с оборочками, совершенно белая скатерть на столе под окном, полки с посудой и книгами, камин и кресло-качалка подле него. На стене висели старые часы ручной работы: резной деревянный домик, с клумбой и искусно вырезанным цветком с закрытыми лепестками, и циферблатом над ним, неторопливый ход которых, казалось, успокаивал слишком быстрый жизненный ритм, поддерживая внутри дома покой и умиротворенность.

Эмм заметил, как внимательно Рене рассмотрела часы.

— Они старые, а ходят. Но вот механизм с бабочкой, вылетающей из цветка, к сожалению сломан. И все же я ими дорожу, уж очень приятный ход, кстати, это подарок Тоно... Он очень внимателен к друзьям.

— Да...

Эмм сразу заметил, что Рене совсем не жаждет общения, как она вся подобралась и замкнулась, и он повернулся к Тоно.

— Ну что ж, садитесь к столу, я заварю чай.

— Не откажемся. Особенно, если ты угостишь нас тем вареньем, что баловал меня в прошлый раз!

Эмм улыбнулся:

— Не забыл? Азенграсовое варенье. Из лепестков и стеблей азенграса. Это весенний цветок, Рене. С виду он неказистый, серый, зато зацветает один из первых, и имеет чудный аромат и дивный по вкусу маслянистый стебель. Я собираю только перезрелые листья и цветы, мешающие дальнейшему цветению, не нарушая корневую систему, и не губя само растение, поэтому цветы отдают мне самое лучшее. Варенье у меня еще есть, но сегодня я хотел бы угостить вас еще более изысканным кушаньем. Из онерикса!.. Это тоже растение, сочные листья желтого цвета. Такой нежный запах и вкус!... Увидите.

Он достал из старого деревянного шкафчика тщательно закупоренную маленькую баночку, аккуратно выложил часть желтой густой массы в вазочку, снял с огня чугунный чайник, заварил сухую траву с приятным запахом, потом закрыл чайник теплым колпачком, и пока он настаивался, налил им воду в скромные, тонкого фарфора чашечки. Все это он проделал очень ловко, что казалось странным для такого крупного мужчины с большими сильными руками.

Когда все было готово, он сел пить чай вместе с ними. Тоно сразу заговорил об общих знакомых, о походах и приключениях, в которых принимали участие оба они в прошлом. Эмм слушал его, кивая головой, с мягкой улыбкой разделяя с ним воспоминания, но Рене отлично видела, что делал он это более ради Тоно, нежели ради самих воспоминаний, которые, очевидно, давно утратили для него свою привлекательность. Рене, предоставленная своим мыслям, смотрела в открытое окно. Оттуда выглядывали любопытные головки высоких цветов, чувствовался легкий непоседливый ветер, приносящий ароматы из разных уголков сада, жужжали насекомые, дальше, в лесу, пели птицы. Рене думала, что, если бы не дивный ход, часы бы только мешали, поскольку время здесь наверняка подчиняется каким-то своим законам. Вот и сейчас, спроси ее, и она не смогла бы сказать, сколько времени они здесь находятся: может минуты, а может несколько часов, но, пожалуй, это не имело значение. Главное, ее оставили в покое, и значит, это было хорошее время.

И тут Тоно взглянул в сторону часов, и воскликнул:

— О, боже, Эмм! Я совершенно забыл... Мы ведь привезли тебе подарок — часы!..

— Неужели? С таким же приятным ходом? Спасибо, друг мой...

— Не за что. Вот они...

Он достал коробку, которую принес и ... с озабоченным лицом достал оттуда часть мотора.

— Господи, да что же это?...О, понял!... Прости Эмм, я перепутал коробки! Вот ведь ерунда!..

Это, конечно, было неправдой, он оставил часы нарочно, и догадаться об этом было не сложно. Предвосхищая его предложение сбежать, Рене встала:

— Я схожу за ними на 'Лего', а вы побеседуйте пока. Не беспокойтесь, дорогу я запомнила.

Тоно, не моргнув глазом, отозвался:

— Отлично! Рене, будь так добра!..Но, черт!.. Ты же не знаешь, где они у меня храняться!.. это особый старинный механизм и я боялся повредить его в дороге, поэтому положил... как бы объяснить?.. Нет, еще будешь искать и сломаешь, а механизму, все-таки более ста лет! Придется идти мне самому.

— Хорошо, я с тобой. Помогу нести...

— Милая, я бы рад, но кто же поможет Эмму убрать со стола? Ты же знаешь, я терпеть не могу мыть посуду... А ему это тоже не желательно... артрит — пренеприятная вещь, верно, Эмм?

Эмм взглянул на Тоно и промолвил:

— От помощи я никогда не отказываюсь.

— Тоно... — сказала она, беспомощно протянув к нему руку.

— Я быстро. И не бойся, — Тоно наклонился к ней ближе, — Я вернусь за тобой, даю слово. Через полчаса!

— Тоно...

— Пока!

Коварный Тоно, зная, как Рене отреагирует, резко наклонился, якобы чтобы ее поцеловать, а когда она невольно отпрянула, стремительно исчез за дверью. Эмм неторопливо встал, и молча принялся убирать со стола.

— Извините, мне придется избавиться от остатков и помыть посуду прямо сейчас — мои растения очень чувствительны к запахам. Если сразу все не убрать, завтра все пространство вокруг дома будет покрыто мертвыми цветами... Нужно только опустить все в серебряную воду и насухо вытереть. Вы поможете мне?

Рене хотела мыть посуду, но Эмм попросил ее вытирать чашки полотенцем, а мытьем занялся сам. Он рассказывал ей что-то о растениях из его сада, но Рене не слушала, она с тоской ожидала, когда он начнет задавать вопросы. Эмм, отлично понимая ее настроение, не спешил, стараясь заинтересовать разговором. Однако, время шло, а Рене оставалась напряжена.

— Вы любите цветы?

— Не думаю. Боюсь, нет.

— Разве их красота не затрагивает Вас?

— Они красивы, конечно. Но красота — это только оболочка. Внутри я их не вижу.

— Да, вы правы, так чаще всего и бывает, только внешняя оболочка красива.... Но цветы как раз и состоят из внешности.

— Тогда они единственное живое совершенство.

Эмм кинул на нее мягкий взгляд. Его лицо было испещрено мелкими морщинами до такой степени, что все черты, кроме глаз, словно стерлись от времени, а вот глаза, голубые, и по-детски ясные, светились.

— А как вы относитесь к другим растениям?

— Не знаю... Деревья... мне нравились деревья... раньше.

— О, я тоже люблю деревья, но здесь в моей любви больше нуждаются цветы. Уж за одно это их нельзя не любить, согласитесь. Если тебе есть что дать, то сердце всегда само находит того, кто в этом больше нуждается, и начинает любить. Возможно, это и есть самый главный закон счастья, не правда ли?... Одаривать того, кто в этом действительно нуждается... Вы молчите, а я все болтаю. Должно быть, я вам порядком наскучил?

— Нет.

— Мне показалось, когда вы пили чай... Как давно, вы перестали ощущать вкус?

— Давно. Несколько лет, — отвечала она неохотно.

По спине пробежал холодок — началось.

— Тоно сказал, что вы недавно поженились...Годовщина уже была?

— Нет.

Эмм неожиданно повернулся к ней и особо внимательно, пристально заглянул в глаза.

— Что вас так мучает?.. Чего вы боитесь?

— Ничего.

Рене подняла плечи и спряталась от его взгляда. Но не успела.

— О, боже!.. Сколько боли!... — сказал он потрясенно, невольно шагнув к ней, — Вы пережили многое!.. Извините, я телепат. Не беспокойтесь, я умею хранить секреты! Нет, нет, я обещаю, никто не узнает, даже Ваш муж, если не хотите! Даю слово. Тоно просил вам помочь... Мы с ним давние приятели, я помню его еще мальчиком, он один из немногих, кто знает обо мне почти все... Я тоже прошел через испытания. Правда, моя рана гораздо легче. Как-то я попал в плен и три месяца провел в лагере, в Темных Галактиках. Немного страданий, унижений, шоковых зрелищ... там и открылась моя способность читать мысли, а, может, это мой организм сам изменил мозг, чтобы как-то компенсировать страх, чтобы я не сошел с ума... не знаю. Да это и неважно. Мне удалось довольно быстро сбежать. Посчастливилось. С тех пор я здесь. Но ты, бедняжка, все еще бежишь...

— Нет! Это не так! Со мной ничего особенного не произошло...

— Тебе нужно простить... по-крайней мере, попытайся простить, без этого не очиститься, не начать заново! Пока ты не простишь, ты будешь носить в себе всю эту боль, будешь ее по-прежнему чувствовать, а ведь она заслоняет от тебя жизнь.

Он был искренен, и он теперь знал... Днем раньше страх не позволил бы ей открыться, даже после этого, но Тоно сломал ее единственную защиту, выудив признание, и теперь она уже не могла прятаться в молчании. Рене не выдержала:

— Простить?!... Я тоже когда-то изучала психологию, но то, с чем столкнулась, нельзя вписать в рамки этого предмета!... Это нельзя пережить, и остаться как все, нельзя!... Простить! Начать с начала!.. Это невозможно. Они уничтожили меня, сожгли, разрезали на мелкие кусочки, развеяли в прах... Я умирала в муках сотни раз, однажды почти до конца... Господи, кто из живущих может похвастаться тем, что видел воочию, и не в бреду, как из собственного тела извлекают внутренние органы?.. Как плавиться до углей ноги или руки, когда ты еще в сознании?.. Кто был свидетелем трепанации собственного головного мозга?... Нет. Таких немного. А может и вовсе — нет. И после всего, что со мной сделали, я не такая как все... Я даже среди людей жить не могу, я уже не человек! Нет, о прощении здесь речь не идет!..

Она вдруг вспомнила Аалеки. Изысканная вежливость была его стилем. Когда он проводил опыт один на один с нею, после причинения чудовищной боли, он гладил ее руку и шептал:

— Прости... Я причинил тебе боль... Это не нарочно. Я знаю, знаю, тебе больно...очень больно... Бедняжка моя! Ты простишь меня?

И она отвечала: 'да'. Когда она говорила 'нет', он улыбался и усиливал болевое воздействие.

... Простить и забыть? Так просто! Нет, прощением от страха ей не избавиться.

— У тебя есть мужество, девочка, и недюжинное, раз ты до сих пор борешься со страхом!..

— Борюсь? — прошептала Рене, изнемогая от душивших ее мук, — я все время испытываю страх, иногда такой сильный, что начинаю желать, чтобы они, наконец, уже нашли меня, чтобы все эти муки ожидания кончились, я готова снова оказаться в клетке, терпеть боль, лишь бы не бежать, не думать днем и ночью когда и где они меня найдут!.. Разве это мужество?!

— Да, пережить такое не просто... Ничего милая, ты справишься! Чтобы выздороветь, всегда нужно время. Такая глубокая рана, не царапина, она будет затягиваться долго, но и у нее есть свой срок. Наберись терпения. О, я знаю, у тебя его очень много.

Эмм осторожно и медленно, словно к пугливому зверьку, протянул руку, и лишь потом опустил ладонь ей на голову и погладил... точно так, как в детстве делал отец. У него тоже были большие мягкие ладони. Рене словно нырнула в ледяную воду и вынырнула под теплым солнцем.

— Я верю, ты справишься... Время и любовь — лучшие лекари для любой раны, поверь мне! Тоно поможет тебе.

Она снова встрепенулась.

— Тоно? Что он может против такой силы, даже если захочет!...

— Захочет. Он ведь любит тебя, разве ты еще не поняла?.. Любит искренне, всем сердцем. И это с ним впервые, впервые я вижу своего друга таким... сильным... взволнованным.. счастливым... Я познакомился с ним, когда ему было шестнадцать. Он был отчаянно храбр, и все время смеялся. Он до сих пор такой, и только немногие знают, как сильно он все это время тосковал по семье. Думаю, до тебя он просто боялся любить: он боялся, что любовь снова ранит его, как в детстве, когда распалась его семья. Он боялся боли, какую его отец причинил его матери и ему, когда оставил их... и позже, когда умер, оставив его совсем одного... Но теперь его сердце открылось для тебя. Не бойся, у него большая душа, и ему есть, что дать. И его чувство настоящее, ибо оно честное, и до конца, иначе он любить не умеет, я это знаю. Что касается силы... Знаешь, далеко не всегда побеждает сильнейший. Вот ты — хрупкая девушка, скрываешься, а значит, противостоишь тем монстрам уже столько времени! Одна!.. Слава богу, за то, что он послал тебе Тоно.

— Никто его не посылал! Я сама заставила его жениться на мне. И не потому, что полюбила... Я не могу никого любить.

— Почему? Боишься, что пустота в твоей душе начнет заполняться радостью?

— Я не хочу, не могу любить! Привязанность это самая большая боль!

— Боюсь, Рене, — тут Эмм снова ласково улыбнулся и погладил ее, — часть тебя еще сопротивляется, но часть, возможно, уже...

— Нет! Это не так!

— Бедняжка... Знаешь, ведь ты боишься прежде всего себя саму!.. Но со временем ты поймешь: ничто, никакой страх не может сравниться силой с этим чувством. Только это чувство, если оно подлинное, сильнее страха, сильнее смерти. Пойдем со мной. Я покажу тебе тех, кто спас меня.

Они вышли на крыльцо.

Вечер спускался мягко и ласково, приглушая яркий дневной свет. Солнце неспешно клонилось к горизонту, и пространство между стволами стройных деревьев наполнялось почти осязаемым золотом. Воздух мерцал. Цвет деревьев и переплетенных трав терялся до темно-коричневого. Птицы молчали. Казалось, благость пролилась на мир леса, на его обитателей, деревья, растения, цветы, и все они, потихоньку укрываясь наступающими сумерками, благодарно и истово, словно творя молитву за прожитый полный день, застыли.

Где-то за деревьями, откуда еще сочился оставшийся свет, угадывалась река с темными, глубокими заводями, в которых спало время. Ни звука, ни ветерка. И откуда-то рождалась иллюзия, что повсюду невидимые колокольчики звенят предельно высоко и тонко, чтобы души живых существ глубже прониклись таинством этого торжественного молчания. А посреди этой поющей тишины невыразимо прекрасные, но такие далекие в своей внутренней и внешней гармонии, стояли цветы. Рене показалось на минуту — они еще выросли, выпрямились и подняли свои одухотворенные головки высоко вверх, словно открылись теперь для общения с неземным.

Эмм прошептал:

— Смотри, они сейчас далеко отсюда, хоть их корни и крепко сидят в земле. В этот вечерний час их мысли полны любви самоотверженной, глубокой и бескорыстной. Они посвятили свои ароматы другим мирам, и я верю в то, что если любовь, которая теперь их переполняет, встретит на пути осколок метеорита, и тот будет согрет их дыханием. Думаю, этот аромат — чья-то надежда, чье-то счастье. Может, он побудит на создание нечто прекрасного, или спасет кому-то жизнь, а может, подвигнет на подвиг или просто на доброе слово, станет спасением от отчаяния и одиночества. Язык запахов, не знает преград и границ, он всем доступен. При всей их хрупкости, они так могущественны, всесильны и милосердны, когда любят!.. И это ли не счастье — быть с ними, заботиться о них, любить их пусть и обычной земной любовью?!... Знаешь, рано утором, когда они только-только открываются свету, они узнают меня... и тогда часть их красоты словно переливается из их совершенного сердца в мое, страдающее и жаждущее. Это чудо!.. Без любви к ним, я бы умер... вернее, случилось бы худшее, я бы погиб.

Эмм шептал так увлеченно, словно разговаривал не с ней, а с собой или с цветами. Рене осторожно заглянула ему в лицо и увидела, как безмерно, до капельки, он счастлив. Земное прошлое не касалось сейчас его души, не замутнило взор паутиной тревог, сожалений, воспоминаний или раздумий. Он обрел равновесие. Счастье.

И это заставило ее новыми глазами внимательней всмотреться в мир вокруг, ей так сильно захотелось найти свое счастье, хотя бы крупицу! Рене так нуждалась хотя бы в минуте такого покоя, хотя бы капле такого тепла! И она почти поверила, что это возможно, если она постарается, очень постарается...

Удивительно, но за какие-то несколько секунд, все поменялось, солнце опустило за горизонт свою тяжелую половину, и лес готовился встретить ночь. Травы, которых все еще касалась золотая кайма заходящего солнца, поблескивали робким желанием, но деревья, накрытые темнотой, погрузились в воспоминания о прошедшем дне, как в сон. Цветы, прощаясь на ночь, снова тихонько заговорили на своем чудном языке ароматов, но совсем не так как днем, нежнее, тоньше. От земли свежел прозрачный воздух. Тихо, словно в пол голоса, стрекотали, редкие насекомые. Замелькали ночные бабочки, чьи хрупкие крылья в последних лучах солнца, золотые и таинственные, словно колдовали над чем-то. Осторожно переговаривались птицы, боясь нарушить очарование засыпающего леса. Все вздохнуло, отходя от таинства. Теперь-то и спустится долгожданный покой. Ночная тьма скроет все — и изъяны, и красоту. И все живое обретет свободу, и от боли, и от совершенства.

Эмм был счастлив. Он жил этим и ради этого. Его душа цвела, питаясь своей любовью. И Рене так страстно захотелось почувствовать хоть каплю этого счастья, что она снова повернулась к лесу. И закрыла глаза, отчаянно надеясь на чудо.

Легкий ветерок или, может быть, крылья бабочки вдруг ласково коснулись ее щеки, не причиняя боли, тонкий аромат, сочившийся из цветов, отстранил от реального, и перенес в идеальный мир, где царит гармония и справедливость, и не было места страху. Рене, как долгожданное лекарство, жадно вдохнула в себя ощущения, звуки и запахи засыпающего леса. За это долгое мгновение ей все же удалось поймать и даже пережить нечто новое, волнующее и глубокое. Целый миг другой судьбы.

Всю обратную дорогу она молчала, погрузившись в новое впечатление. Впрочем, уже сейчас она не знала, не была уверена, удалось ли пержить это самой, или это было лишь воспоминание Эмма, одолженное ей на время. И все же, это было иначе, не как в ее привычном бесцветном мире. Впервые, все зло, что с ней случилось, показалось не таким уж значительным и реальным, страшные воспоминания притупились, чуть померкли перед лицом такой красоты.

Тоно, время от времени кидал на нее осторожные взгляды, но, видя ее успокоившееся лицо, не нарушал целительного, как ему казалось, молчания.

Сразу после старта, Рене легла спать. Тоно, конечно, не возражал. Он скорректировал программу автопилота для посадки на Мен, куда они должны были прибыть на утро, а потом пошел ее проведать. Впервые она спала, не сжавшись в комок и спрятав лицо, а как ребенок — разметавшись, но крепко, чуть приоткрыв рот. Тоно поправил сбившееся одеяло, присел на край койки и еще долго смотрел на нее, спящую. Чтож, дай бог, все наладиться.

Мен — одна из столиц Познанной Вселенной была просто сплошным огромным трехярусным городом. Рене помнила об этом еще со школьной экскурсии.

Сейчас она приближалась к планете, которая даже издали светилась от избытка современного модного освещения. Центральный космодром принимал только большеие корабли, поэтому они готовились сесть на соседний, тоже огромный, приспособленный для маленьких частных кораблей.

Рене прилипла к стеклу. Здесь на Мене после того, как корабль появлялся на экране радаров, сканировалось разрешение на посадку, космодром сразу определял посадочное место, и далее кораблю помогало сесть поле притяжения или так называемая посадочная вертикаль космодрома. Мягко, без резких колебаний силы тяжести. Можно было не садиться в кресла. Она видела 'Ринго'', и не одну, а несколько последних моделей. Сердце, отдохнувшее после беседы с Эммом, снова тоскливо заныло.

Тоно встав сзади, и оперевшись руками по обе стороны от нее на раму, заглянул в иллюминатор через ее плечо:

— Вот и Мэн. Ты бывала здесь раньше?

Рене съежилась и прижалась к стеклу сильнее, чтобы избежать касания его рук и лица.

— Давно. И недолго.

— Коротко и ясно! — Тоно улыбнулся, и не спешил уходить, — значит, ты не могла видеть, как следует, Верхний Город? И не бывала в развлекательном комплексе, в шикарных магазинах, дорогих ресторанах с живыми официантами, а не роботами, и потрясающей едой... короче, не видела здесь ничего, верно?

Рене не ответила, все ее внимание было сосредоточено на том, чтобы сдерживать панику и не начать покрываться пятнами. Только бы скорее он ушел!

— Ну, так тебе это предстоит в ближайшее время. Мы задержимся здесь на неделю, не меньше. Выгрузим посылки, найдем Тесс, попросим ее об услуге... Она добьется для нас получения пропуска на Би вне очереди, я уверен, а мы, тем временем, развлечемся!

— Мы садимся, Тоно, — проговорила Рене, задыхаясь.

— Ладно.

Он легко коснулся губами ее затылка, но тут же заглянул в лицо, проверяя не причинил ли боли, и только потом, улыбнувшись, пошел к пульту.

После посадки Тоно вышел на разгрузку посылок предназначенных для клиентов, находящихся на Мене. Он разгружал свои грузы сам, не доверяя роботам-грузчикам. Рене, привыкнув работать наравне с ним, вышла ему помочь. Она приноравливалась взять ящик, чтобы отнести его на транспорт, когда руки Тоно легли на ее талию и отстранили ее от груза.

— Это работа для мужчин, — сказал он, гордо улыбнувшись.

Он легко поднял тяжелый ящик и быстро отнес его на борт транспорта. Мускулистый, но гибкий, он все делал легко, и заслужено гордился своей ловкостью и силой. Тоно снова улыбнулся, поймав ее взгляд. И Рене поняла вдруг, что ни за что не хотела бы, чтобы он попал в Эгорегоз. Они сломали бы его, изменили бы до неузнаваемости, как они это делали с остальными, всего за несколько дней!.. Аалеки бы доставило это немалое удовольствие. Если он попадет к ним, это неизбежно... Из-за нее он тоже в опасности! Надо уходить.

Она так и осталась стоять на месте, когда он вернулся за следующим грузом.

— Осталось два. Отправлю, и пойдем осмотреться. Здесь недалеко есть отличные закусочные.

Рене повернулась к нему.

— Я ухожу, Тоно.

— Куда? Хочешь пройтись по городу? Подожди немного, я уже...

— Нет. Я совсем ухожу. Ты свободен. Ты можешь подать на развод здесь, пока будешь оформлять пропуск. В центральный суд Мена, например... Я подпишу.

Тоно от неожиданности застыл с ящиком в руках .

— Не понял, какой еще суд?.. Да что с тобой такое, черт побери?! Тепловой удар?... Что случилось?

— Ты всегда этого хотел... я не должна была... Вообщем, я должна уйти.

Она повернулась было к кораблю, но Тоно, швырнув груз на землю, схватил ее за руку.

— Что ты еще выдумала?! Ты можешь мне разумно объяснить, что произошло?.. Или, по-твоему, я недостоин даже объяснения?

Она замотала головой беспомощно, как виноватый ребенок.

— Я не могу объяснить... так надо... Так лучше, поверь мне!...

Тоно испытывал гнев, глядя на нее сейчас, такую упрямую, глупую и... несчастную. Несчастную по своей собственной воле!.. Ему было ясно — она бежит, потому что боится его!.. Бежит от него, который для нее на все готов!.. Это было так глупо! Но как же трудно ее в чем-то переубедить!.. Может она просто не понимает, что он ее любит?.. Жалость напополам с неизвестно откуда возникшей нежностью, сразу одержала верх над гневом. Он смягчился.

— Ладно, давай просто сядем и обсудим все разумно... Садись. Пожалуйста, сядь!

Он почти силой усадил Рене прямо на брошенный им ящик, а сам опустился на корточки перед ней, не слишком близко. Тоно боялся ее напугать, поэтому мучительно начал подбирать слова, взывающие к ее разуму.

— Послушай, ты верно не поняла, я... Я ведь хочу тебе только добра. Ну, куда ты пойдешь? Это огромная планета, центр высокоразвитой цивилизации, и здесь столько же прекрасного, сколько и опасного, темного!... Черт, да здесь с тобой может произойти все что угодно! И никто не вступиться, никто не придет на помощь, потому что здесь никто никого не знает и знать не хочет, все заняты! А подонков здесь, хоть отбавляй!.. Это иной мир, в котором каждый за себя. Ты хоть адрес надежного отеля знаешь, где тебя не обворуют за час до нитки, а потом не убьют, или не продадут в рабство?.. Куда ты пойдешь?

— Это неважно. Не беспокойся за меня, я бывала здесь раньше...

— Со школьной экскурсией?.. Это не одно и тоже, понимаешь? Нет, похоже, совершенно не понимаешь. Иначе, ты бы от меня не уходила. Господи, Рене, ну скажи, отчего ты сейчас бежишь? Доверься мне, ведь ты это уже сделала раньше!

— Я должна уйти...

— Должна? Кто же тебя гонит?.. По договору, мы должны быть женаты еще четыре месяца!

— Так нужно, я так решила. Ничего другого.

Тоно потерял терпение и вскочил на ноги.

— Я это уже слышал: 'ничего другого'! И ты снова предлагаешь мне поверить?!..

— На этот раз я не...

— Не лжешь? Тогда еще хуже... Так значит, я настолько для тебя ничто? Попользовалась, пока нужда была, а потом, стал не нужен, вытерла ноги и пошла дальше, да?...

— Это не так! Просто мне нужно уйти, я это чувствую!

— Черт, я не знаю, как еще тебя уговаривать, не знаю, что говорить, чтобы ты не в землю смотрела, а мне в глаза!...

— Ты не понимаешь!

— Чего не понимаю? Что кроме тех монстров, ты и с мужчиной не была не разу?.. Или того, что ты боишся, что вдруг начнешь что-то испытывать ко мне?.. Черт побери, да поэтому ты и смотреть на меня не можешь, не то, что коснуться! И это не от боли, верно?.. Ты вздрагиваешь и дрожишь, даже просто когда я близко! Да, да, ты боишься полюбить! Вот почему ты бежишь!.. Ну, не трусь, сознайся же хоть себе самой!

— Нет!

Тоно успел схватить ее за руки, осторожно удерживая подле себя. Испуганная Рене отчаянно вырывалась.

— Перестань, Рене! Я не обижу тебя! Тише... просто посмотри на меня... Посмотри мне в глаза! Рене, я не подведу тебя, мне можно верить! Господи, Рене, да ведь я люблю тебя!.. Не пугайся, это ведь не страшно... и это не пустые слова, не обман! Это правда. Не тебе первой я это говорю, но раньше, это не было в серьез... Никогда до тебя, понимаешь?... Только теперь я знаю, что это такое!.. Думаешь, я этого хотел?.. Но теперь не жалею, нисколько, слышишь?!.. Мне даже все равно, что ты еще не любишь, это придет позже, когда ты узнаешь меня, как следует... только не уходи! Я должен знать, что тебе ничто не угрожает, что ты в безопасности, что ты рядом и я могу защитить тебя... И не бойся, я сделаю все, чтобы тебе было хорошо!.. Не уходи от меня сейчас!.. Я ведь ничего не прошу у тебя, ни объятий, не поцелуев... Черт, ладно, я словом больше об этом не обмолвлюсь, не намекну, даю слово, только не уходи!

Рене затихла, опустив голову.

— Я не могу, Тоно...

— Не можешь или не хочешь?.. Молчишь?... Значит, нет. Не любишь. Могла бы сказать прямо, я-то ничего от тебя не скрыл. Ладно. Силой удерживать не стану. Иди.

Он отвернулся, закусив губу и, судя по всему, переживая. Рене не могла ему ничем помочь. Чем скорее она уйдет из его жизни, тем скорее все забудется. Она не сможет принять ответственность еще и за его жизнь, когда ее собственная так ее тяготит.

Рене быстро собрала вещи. Тоно был в рубке, когда она проходила к выходу. Она ничего не сказала, а он, услышав ее шаги, не обернулся. Обиделся. Чтож, все к лучшему.

Это было просто — принять решение уйти. Но правда была в том, что он был прав, Рене была не готова к жизни на огромной планете, надо было найти угол, куда она может забиться, чтобы спрятаться от всего. Спрятаться от всех этих людей, суеты и быстро меняющейся жизни. Только где его найти, безопасный угол?

Шагнув с территории космодрома, на площадь, Рене очутилась прямо в аду. Огромная площадь перед космодромом, наполненная палящим солнцем и всеобщим движением под ним, кипела от суетящихся там существ. Кругом двигались люди, роботы-носильщики, сновали транспорты грузовые и пассажирские. Люди, планетники толкались, борясь за место в очереди на транспорт, или просто куда-то торопились. Несколько раз она была близка к тому, чтобы, наконец, завладеть транспортом, но ее движения были не достаточно быстры, и в последний момент, ее кто-нибудь опережал. Она, конечно, отступала, отходила в сторону, отстранялась, чтобы никого не задеть. Толкучка усиливалась волнами, только ей казалось, на площади становилось свободнее, как пребывала новая волна людей и планетников, и все повторялось.

К полудню, вконец обессиленная томительным ожиданием, суетой и густым светом оранжевого солнца, Рене поняла, что может внезапно потерять сознание, что ей нужна вода... напиток... и немного хотя бы относительного покоя. Она нашла глазами на другом конце площади надпись 'Бар', подхватила сумку и решительно начала туда пробиваться.

Измученная Рене не увидела маленькую, но важную по содержанию надпись на дверях: 'Для мужчин и особей мужского пола'. Она даже не помнила о существовании подобных заведений в цивилизованном мире. Ограничительные доступы в развлекательные заведения были нередки на больших планетах, и какие бы штрафы не накладывала полиция, как часто власти бы их не закрывали, меньше их не становилось, поскольку, они приносили прибыль большую, чем обычно. Ограничение по полу, сексуальной ориентации, происхождению, политическим взглядам, и так далее, давало возможность оградить круг своих интересов, общения, обезопасить пространство вокруг себя, иными словами служили признаком индивидуальности и избранности, чего как раз не хватало личностям заурядным и ограниченным, то есть большинству. Однако, подобные заведения служили местом постоянной опасности: кроме террактов, опасность исходила от постоянных посетителей — зачастую просто отбросов общества, враждебно настроенных по отношению к более благополучным его членам.

Рене прошла прямо к барной стойке, мимо завсегдатаев и немногочисленных случайных посетителей-мужчин.

-Пожалуйста, воды или любой легкий коктель... прошу вас побыстрее, — сказала она хрипло.

Бармен, огромный толстый великан, все же помедлил, прежде чем налить ей воды, но хрипота сделала свое дело — он усомнился в очевидном, и налил ей воды. Рене осушила стакан залпом.

— Еще пожалуйста...

В полумраке бара ей стало легче дышать. Опасность обморока почти прошла. Теперь голос звучал как обычно, по-женски певуче и высоко.

Бармен, внимательно за ней следящий не пошевелился, а только посмотрел через ее плечо на кого-то, и мрачно покачал головой.

И тотчас к ней приблизился высокий косматый планетник запущенной внешности. Его бурая шерсть, покрывавшая его целиком, свалялась и запаршивела, от него пахло мочой и отвратительным дешевым вином. Он был слегка заведен тем, что вино еще не действовало на него, как он к тому привык, а деньги уже кончались. Короче говоря, он жаждал отмщения за свое плохое настроение. Сзади от него слева и справа встали еще двое, человек и планетник с Женны, очень худой и с тремя руками. Человек был местным алкоголиком с мутным от выпитых химикатов взглядом. Все трое дышали ей прямо в лицо отвратительно и шумно. Косматый планетник приблизился плотную к ошеломленной Рене.

— Ты что-то не больно похож на мужика, красавчик! Откуда ты такой взялся?

Рене молчала, сдерживая панику и подавляя рвотный рефлекс от запаха.

— Даю руку на отсечение, это девка! Наглая зарвавшаяся девка! — прошипел другой.

— Надо проверить, Сандерукс!

— Надо проверить!

— Ну, что, сам докажешь нам, что ты имеешь право здесь пить, или я проверю? — ухмыляясь спросил косматый, все так же отравляя ее обоняние вонью немытого тела и жуткой выпивки.

Рене молчала, но начинала понимать происходящее.

— А , знаю, предпочитаешь, чтобы проверил я... Ну-ка...

Он передал свой недопитый стакан трехрукому, и протянул грязную руку к ее груди. Рене отпрянула, и тут же ее крепко схватили чьи-то цепкие руки и сжали железной хваткой.

— Правильно, ребята, держите ее крепче... проверим, а потом... проучим, как следует...

— Проучим!.. Другой раз не будет шляться по мужским барам!

Сандереукс начал рвать ее комбинезон на груди. Рене закрыла глаза, и сжала зубы, чтобы выдержать.

— О, черт!..

Что-то случилось, Сандерукс вдруг резко отдернул руку, и раздались возгласы удивления зрителей. Рене огляделась в поисках помощи с отчаянной надеждой, но никого не было, все они смотрели... на нее.

— Чертова баба, она... больна! Какой-то отвратительной болезнью... смотрите, какие пятна! Черт, они меняются, по всему телу!

От напряжения на ее коже выступили пятна различных цветов. Рене и сама смотрела на них с тоской: даже сейчас это ее пугало. Более того, с ужасом она чувствовала, что-то неведомое шевелиться в ней, в каждом сосуде, каждой мышце, каждой клетке. Чужая энергия, сообщенная ей на одном из опытов, давала знать о своем присутствии внутри. Только не это!... Она боялась этого проявления больше, чем злобных существ, что ее окружали.

Сандерукс прижимал руку к себе и мычал от боли:

— Больно! Она обожгла меня, ребята!

— Она чем-то заражена! Бог ты мой, может это заразно! — пошептал его товарищ и руки, сжимающие ее клещами, разжались, планетники и люди отступили от нее на несколько шагов.

— Стойте, идиоты!.. Может, она просто мутант!

Это сказал невысокий планетник с Зена, его коричневая с проступающими узорами кожа слегка переливалась, а мускулистое крепкое тело, оканчивалось сильным хвостом.

— А что, правда!... Черт, может у нее кислота вместо пота, или крови?! У мутантов еще и не то бывает!

Сандерукс снова шагнул к ней, но так как его руки теперь были обожжены, он только тряс головой, брызгал слюной и ругался, а вот у его товарища сверкнул в руках нож.

— Проверим, ребята!... Всем известно, как быстро они регенерируются при порезах! Держите ее!

— Вот еще! Сам держи!

Тут снова вмешался находчивый змееногий:

— Накиньте на нее что-нибудь из мягкого металла, сквозь него не обожжешь!

— Верно! Клавдий, снимай свою кольчугу!

Они снова схватили ее, и держали теперь с опаской, но не менее крепко. Рене приготовилась снова почувствовать боль или еще хуже, обнаружить новый 'дар' Эгорегоза, последствие экспериментов. Рене еще раз убедилась, что не была хозяйкой своего тела. Оно принадлежало лаборатории Эгорегоза.

Тут кто-то притиснулся в толпу обступивших их ненавистников мутантов. Прозвучал знакомый чуть раздраженный голос:

— Черт, да пропусти, ты ... Что тут, черт побери, происходит?

Это был Тоно. С тех пор, когда Рене покинула корабль, он следил за ней издали. Он видел, как она растеряно стояла в очереди на транспорт, как пугалась, при приближении бесцеремонных прохожих, как нерешительно пыталась занять транспорт и отступала. От него не ускользнуло, как быстро она устала. Когда ее силы были, как ему казалось, на исходе, он решил к ней подойти, но тут она вдруг исчезла. Видимо, в толкучке они разминулись, и он потерял ее. Сначала ему показалось, она села в транспорт, и он прокатился за другой женщиной часть пути, прежде чем понял свою ошибку. Пришлось вернуться и начать ее разыскивать снова там же, на площади. В бар он забежал случайно, просто чтобы исключить это место из вариантов ее возможного местонахождения. Тоно прекрасно знал особенности подобных заведений, ему и в голову не пришло, что она пойдет туда, и только тогда, когда оббежал почти всю площадь в безрезультатных поисках, в отчаянье , он заглянул в бар. Увидев волнение у стойки, он бросился в самую гущу, расталкивая людей и планетников, потому что быстро догадался, кто мог его вызвать.

— Что такое здесь происходит?!.

— Не видишь? Мутанта поймали!

— Что? Что за чушь! Это не мутант. Эй, долговязый, убери лапы от человека!

Тоно решительно растолкал всех и встал рядом с Рене.

— Я знаю его, ясно? Идем отсюда, друг, это всего лишь дешевый бар, каких здесь полно. Раз не обслуживают, как следует, найдем другой, получше этой дыры.

— Да ты сам-то кто? Тебя здесь никто не знает! Может, он и сам мутант! — снова вмешался змееногий.

Если бы не он, их пропустили бы беспрепятственно, поскольку убеждать Тоно умел. Но тут снова разгорелись страсти. Косматый снова начал выть, потирая обожженную лапу:

— Говорю вам, он меня обжег! Разве человек мог такое сделать?

— Проверить их обоих и дело с концом!

— Точно! Без проверки не отпускать, а то повадятся сюда шляться всякие твари, тогда придется менять место нам!

Остальные одобрительно загудели, и Тоно поспешно пришлось брать инициативу в свои руки.

— Вы что спятили от здешней выпивки окончательно, или просто обкурились дерьмом, что здесь подают?!.. Да развяжите глаза, или что там у вас есть на предмет опознания — какой я к черту мутант?! Ну?.. Я — человек, и здесь, на Мене у меня сотни знакомых, готовых за меня поручиться, ясно?

— Может и так, да только, может, и врешь! Мы-то тебя не знаем!

— И даже если не ты мутант, так один из вас точно! И он обжег меня! — рычал Сандерукс свое, подвывая в промежутках между словами.

— Черт! Ну, ты меня достал, парень!.. с чего ты решил, что это у тебя ожог?

— А что это, по-твоему?

— Что ты пил до этого?

— 'Плесень'! Я еще в своем уме!

— Я так и знал! Такие идиоты, как ты любят пить всякую дрянь!.. А ты знаешь, что от этого коктейля подохнуть можно, если не соблюдать предосторожности? Там черте-что намешено, ведь так, бармен?.. Да ты просто пролил его на руку, вот и все! У некоторых от этого такой зуд, как от ожога!

— Что?

-То самое. Вот, смотрите.

Тоно взял со стойки чей-то коктейль и плеснул его на руку Сандеруксу. Тот завопил, что есть мочи, очевидно, жидкость попала и в рану и усилила жжение. Но Тоно был так уверен, что доказал свою правоту, что сомневаться и копаться в тонкостях эксперимента не стал никто, кроме змееногого.

— Чушь! Еще ни у кого не было такой реакции на пролитую выпивку!

— Это все индивидуально, мой дорогой. У тебя нет, у него есть. Слыхал, про группы крови?

— Ты лжешь, чтобы выгородить девку! И ты тоже мутант!

— Идиоты!.. Ладно, смотрите, я сам вам покажу, какой из меня мутант!

Не давая никому опомниться Тоно выхватил нож у пьяницы, вытер своим платком лезвие и сделал себе надрез на руке. Из раны сразу хлынула кровь. Тоно болезненно поморщился и попросил аптечку у бармена.

— Ну, довольны?.. или подождете пока я истеку кровью насмерть? А потом полиция долго будет выяснять, почему в баре оказался труп мужчины?

— Кровь бежит...

— Течет как обычно... вроде...

— Может сейчас свернется?

— Нет... вроде течет!

— Ну, кто тут мутант!?.. Бармен, аптечку!... Что, аптечки нет? Вот черт, знал бы я .. тогда хоть перевяжите, я теряю кровь... Бинт чистый?.. Ладно, поверю. Вот так-то парни. Пошли приятель, нам пора.

Он крепко сжал руку Рене и двинулся к выходу. Никто, даже Сандерукс не решился их теперь останавливать. Но у самой двери путь им преградил змееногий. Рядом с ним теперь стоял его приятель: рослый молодой парень, чьи увеличенные мышцы агрессивно выпирали из-под расшитой кожаной куртки, а белки глаз были красноватыми.

— О, вы уже уходите? Но ведь вы, кажется, не заплатили?

— Тебе-то мы точно ничего не должны. Пропусти.

— Ты может пока и не должен, но девке придется заплатить! — сладко улыбнулся змееногий, при этом конец его хвоста выписывал резкие петли на полу, а узоры на коже мягко переливались, — я не такой болван, как они, меня вам не надуть! И за то, что она нарушила правила, а значит мой покой, ей придется заплатить. Как следует заплатить! Я не выпущу вас, пока она не заплатит. Видишь моего друга? Он тоже не любит должников.

Тоно прищурил глаза, приглядываясь к змееногому. Он знал таких уродов: не отстанет, пока не прольется кровь.

— И чем же тебе заплатить?

— Она отойдет со мной, на минуту-другую, и я решу. Не бойся, я всегда возвращаю, что брал.

— О, понимаю, ты преподашь ей урок, и отпустишь...

— Именно! Урок. Она запомнит, как нарушать правила!

— Она его уже получила.

— Этого недостаточно! Я научу ее лучше, поверь! Она надолго запомнит...

— Ты, я смотрю, строг... Ладно. Только не долго.

Тоно, сделав вид, что передает ему Рене, вдруг резко ударил змееногого в низ живота, так, что тот безмолвно обмяк пол. Его мрачный товарищ кинулся на Тоно и нанес удар, но тот был к этому готов и перехватил его руку, легко вывернув кисть. Он научился этому приему от Эмма, поднаторевшего в кулачном бою во время своей карьеры контрабандиста. Пока они приходили в себя, Тоно схватил Рене за руку, и они выбежали на улицу. На улице было по-прежнему — жарко, пыльно и очень людно. Тоно, растолкал очередь, и первым занял транспорт. Втолкнув туда Рене, он бросил на ходу разгневанным планетникам и людям:

— Полиция Мена. Увожу задержанную.

Рене пришла в себя окончательно только на корабле, когда умылась. Тоно стоял рядом.

— Ну что, ты убедилась? Или еще раз попробуешь?... Ты не готова жить здесь одна! Тебе здесь просто не выжить!

— Да. Я это знала. Но это необходимо.

— Что?! И ты снова уйдешь, уйдешь после всего, что случилось?

— Ты спас меня, спасибо.

— Да черт с ней, с благодарностью, я не для того... — он взмахнул раненой рукой, жестом гнева и отчаянья, задел ею стену, и кровотечение сразу возобновилось, — О, черт, как больно!... И голова кружиться...— он присел на стол, рассматривая свою руку и морщась.

— Эти придурки, наверное, занесли мне инфекцию... О, кажется, меня уже начинает трясти...

Рене поспешно сняла повязку с его руки и взглянула на рану.

— Сейчас промою.

Тоно болезненно морщился при виде своей крови.

— Давай скорее, я чувствую такую боль и жжение...

— Рана чистая.

Тоно смотрел на нее, пока она обрабатывала рану заново. Она встретила его взгляд и испугалась: глаза у него были, как бездны.

— Ну, чего ты боишься? Я не обижу тебя! — сказал он тихо, с укором.

— Тоно, пожалуйста!

— Опасность там, за пределами 'Лего', ты ведь знаешь!.. Послушай, я ведь и вправду больше не скажу, ничего, что тебя пугает, даю слово!.. Только останься. Как помощница, как друг... Только это! Здесь мы достанем пропуск и полетим на Би. Это займет недели две-три, ну может месяц, не больше. На обратном пути я высажу тебя на любой планете, какую укажешь! Только не здесь. Чтобы здесь, на Мене, выжить в одиночку нужно быть отчаянно храбрым и сильным. Если меня не будет рядом...

— Я все знаю. Но...

— Но?

Она посмотрела на него с тоской: ' Может быть поздно!'. Он понял иначе и накрыл ее руку.

— Скажи правду, Рене, ты боишься... полюбить меня? Это заставляет тебя бежать?

— Нет!

Он горько усмехнулся.

— По-крайней мере, честно.

— Они могут найти меня... — прошептала Рене, словно против воли.

Глаза Тоно сверкнули решимостью.

— Не найдут. Я помогу тебе!

— О чем ты говоришь?! Против них нельзя выстоять... И помочь мне нельзя. Рано или поздно меня найдут. Ты не понимаешь, ты не был там!

— Пусть я не понимаю, но почему ты думаешь, что они не найдут тебя, если ты уйдешь от меня здесь, на Мене? Рене, ты боишься всего, и это делает тебя очень заметной. Здесь на Мене никто не шарахается от каждого встречного, как бы близко он не прошел, не отдает свою очередь на транспорт без боя... Даже на огромной транспортной площади, в толпе я легко нашел тебя!.. А я бы тебе помог спрятаться по настоящему! В этом я профессионал, ты же знаешь, мне не раз приходилось быть осторожным из-за нелегальных грузов. Подумай, Рене!

Рене знала, что он прав, что она не просто так сразу попала в опасную ситуацию, видимо она ее и спровоцировала своим поведением! Тоно сказал, она выделялась даже в толпе! Он был прав. Еще как выделялась!.. Это она помнила еще из психологии, когда человек испытывает страх, уязвимость, когда он страдает, это легко читается по его микромимике и жестам, особенно те, кому необходимо найти жертву, чтобы выплеснуть агрессию. Так бывало и раньше, после Тейи... Она не раз становилась жертвой нападений, только потом... они пугались ее, как Сандерукс сегодня. И это было страшнее самого нападения, потому что, тогда она чувствовала себя монстром, сотворенным Аалеки.

— Хорошо. Я останусь. Но ты высадишь меня по первому требованию, Тоно, и не будешь настаивать на своем. Не будешь преследовать или следить, как сегодня. Обещай!

— Обещаю. Теперь ты дай слово, что не сбежишь без моего ведома!

— Хорошо. Даю слово.

— Отлично. А теперь, — продолжил он вдруг слабым голосом и прикрыв глаза, — если тебе не трудно, поменяй мне повязку еще раз... так, на всякий случай...

У Рене мелькнула мысль, что вот, даже у Тоно обнаружился страх. Он боялся смерти, как и все остальные. Но кому как не ей знать что, это вовсе не трусость, а только защитная реакция.

На самом деле, это была еще и хитрость. Он действительно с трудом переносил вид собственной крови, а умереть от пустякового пореза ему уж никак не хотелось, но главное, меняя повязку, она была рядом, касалась его... В конце концов, она могла привыкнуть.

Мен действительно был планетой великаном. Как и на большинстве центральных планет с таким количеством жителей все населенное людьми и планетниками пространство представляло собой один огромный город, раскинувшийся в три, а местами и в четыре яруса.

Первый ярус, наземный, был самым густонаселенным. Здесь же распологались офисы обычных компаний, социальные службы и небольшие фабрики. Верхний ярус принадлежал финансовым олигархам, знати и наиболее прибыльным компаниям и предприятиям, в основном индустрии развлечений, туризма и моды. Это были дорогие здания, роскошные дворцы, виллы и сады, с помощью современных технологий закрепленные прямо в воздухе, примерно в трехстах метрах над уровнем земли. Транспорты неслышно вальсировали среди этой неземной красоты, подвозя людей и планетников к широким лестницам и парковым площадкам перед ними. Воздух, конечно, здесь был иной: чистый и прозрачный, как хрусталь по утрам, он становился таинственным туманным вечером, оттого, казалось, прекрасные здания с подсветкой просто погружались в прямо облака и исчезали. Конечно, жить в таком месте было по карману только самым богатым существам ПВ. Там же располагались самые известные и и дорогие кварталы с шикарными ресторанами, всеми видами театров, салонов красоты, самыми разнообразными магазинами, и конечно комплексами развлечений и отдыха.

Нижний ярус был рабочим. Он помещался под землей, и представлял собой несколько жилых кварталов для бедных, заводы, фабрики, склады. Рядом с нижним городом находилась признанная столица преступного мира ПВ — ужасный и недоступный для полиции Лабиринт. Улицы Лабиринта спускались еще ниже, поэтому его порой звали четвертым ярусом города.

Тоно был прав, говоря о том, что всегда присутствует на больших цивилизованных планетах, это широкий спектр населения — от финансовых королей и популярнейших звезд шоу бизнеса, до преступников и нищих. И конечно, даже ярусы не могли разделить их всех на постоянные группы. Кроме того, на Мене ежедневно съезжались миллионы туристов, путешественников, торговых агентов, бизнесменов и мошенников, выдающих себя за тех или иных.

Утром следующего дня они поехали искать Тесс, подругу Тоно, которая могла облегчить и убыстрить их путь на Би961-12 .Когда умывшаяся Рене была готова, ей пришлось еще какое-то время подождать Тоно. Он вышел в новом одеянии — длинной, до пят, дымчато-голубой рубашке из легкого материала и плетеных сандалиях, и Рене, привыкая, с удивлением смотрела на него какое-то время, такого свежего и пахнущего морем.

— Что? — спросил он, — Разве мне не идет?

Рене отвернулась.

— Идет.

— Надеюсь, это так, — сказал он, усмехнувшись, и внимательно осмотрел себя в зеркале, — У Тесс безупречный вкус, знаешь ли... Черт, боюсь, я совершенно отстал от моды в этой глуши! Возможно, голубой здесь по утрам уже никто не носит! Не хотелось бы выглядеть деревещиной перед Тесс... Тебе бы тоже не мешало одеться. Ладно, идем. Транспорт вызвала? Пора привыкать быть... ладно, я сам.

Тесс работала в Главном Таможенном управлении ПВ, и ни кем-нибудь там, как сказал Тоно, а первым секретарем Главного начальника таможни. Здание таможни находилось недалеко, в наземном городе. Это был огромный белый дворец с мраморной лестницей, колоннадой и статуями на площадке из редкого вида кварца. Рене не могла наглядеться на красоту белого камня, из которого были вырезаны тонкие высокие колонны, и остановилась в изумлении. Тоно даже пришлось вернуться за ней, чтобы она не потерялась в толпе планетников и немногочисленных людей, скользящих по вестибюлю в мягких сандалиях с папками документов в руках. Люди и планетники действительно скользили по прозрачному полу, их многослойные одежды из легких и светлых тканей струились вслед за ними, наполняя мир белого камня легким трепетом жизни. Они были похожи на диковинных рыб плывущих среди белых кораллов.

Тоно пошел наводить справки о Тесс, а ее оставил у лестницы, рядом со стойкой регистратора.

— Стой здесь, я быстро.

Она рассеяно кивнула, не в силах удерживать столько впечатлений одновременно, и он нахмурился:

— Давай повнимательнее!... Я не хочу потом тратить время на твои поиски, ясно? Тем белее, что Тесс нас будет ждать.

— Да.

Чтобы успокоить Тоно, Рене отвернулась к стене, но та оказалась зеркалом, и она невольно зажмурилась на секунду — другую. Тоно заметил, и посмотрел на нее с упреком, словно говоря: 'И ты хотела от меня сбежать, когда боишься даже собственного отражения?' Рене устыдилась и взяла себя в руки. Тоно странно действовал на нее, она знала, что теперь он не был настроен враждебно, но все же опасалась его, и тем не менее хотела сохранить его доброе к ней отношение. У нее даже получилось холодно кивнуть ему, отпуская его от себя. Он усмехнулся и ушел. Тогда она вздохнула свободней. И повернувшись в пол-оборота к зеркалу, так чтобы не видеть себя, Рене смогла наблюдать за движением в вестибюле более безопасно, избегая ответных любопытных или презрительных взглядов. Как ни странно, это было довольно интересно, наблюдать за планетниками и людьми. Кого здесь только не было, и как необычно, по-разному все они выглядели!

Особенно ее поразил высокий, более двух метров роста, планетник. Его волосы, покрывающие кожу почти целиком, были выкрашены в сиреневый цвет и приведены в легкий, игривый беспорядок, точно их растрепал ветер, длинная многослойная рубашка из полупрозрачного материала мягко переливалась при каждом плавном его движении, на груди — ожерелье из морских звезд и ракушек. Он распространял легкий аромат арбузной свежести, и в руке кроме перламутровой папки с документами держал изящный белый цветок. Впрочем, с цветами были многие, это был, как она узнала позже, модный аксессуар утра.

Причудливая мода требовала смены красок жизни во все времена суток. Согласно современной моде ПВ четыре раза за день необходимо было переодеваться, наносить новый макияж, красить волосы и менять аромат. Утром требовалось выглядеть по-утреннему свежо и чувственно, волосы красить светлыми красками, прическа — художественный беспорядок, аромат — легкий, одежды — развивающиеся и многослойные, но полупрозрачные. Поэтому ни на ком другом, кроме нее, не было такого темного и облегающего рабочего комбинезона.

Рене вспомнила, что даже Тоно оделся сегодня соответственно моде, и испугалась. Ей стало не по себе — она опять выделялась из толпы, отличаясь от большинства из этих людей и планетников... Правда, прохожие спешили и на нее, кажется, никто не обращал внимания. В этом преимущество большой планеты, здесь не были редкостью те, кто сам желал выделиться из толпы. И все же, быть как все, это хорошая защита, уж она-то это понимала, поэтому остаток времени ожидания Тоно она пряталась за колонну.

Тоно вернулся за ней через несколько минут, и, обнаружив ее за колонной, радостно объявил:

— Нам повезло! Тесс примет нас прямо сейчас, я говорил с ней по телефону. Идем же.

Они прошли в просторный лифт и через минуту— другую вышли в просторнейший вестибюль, выполненный из пестрого коричневого и светло желтого камня. В его глубине помещался волной вытянутый большой стол, на котором кроме монитора компьютера и телефона, стояли изящные композиции с цветами и другими предметами, например канцелярскими принадлежностями, увеличенными или уменьшенными в десятки раз, в зависимости от замысла дизайнера. За столом сидела молодая женщина в сиянии молодости и красоты.

— Тесс, дорогая!...— пропел Тоно и галантно поцеловал ей руку.

Она улыбнулась, и красота ее вспыхнула, точно озаренная солнцем. И мягкие светлые волосы, с тщательной небрежностью рассыпанные по плечам, и высокий чистый лоб, и большие серые глаза и нежные губы, между которых заискрились ровные зубы, все было совершенством. От нее нельзя было отвести глаз.

— Тоно! Я рада тебя видеть!

— Я жутко скучал по тебе! Боже, почти каждую ночь ты снилась мне, такая далекая и желанная... и вот ты рядом!

Тоно присел прямо на стол перед ней и запросто поцеловал девушку в щеку.

— Боюсь, во сне ты видишь совсем других девушек, иначе бы ты чаще бывал здесь!

Тесс повернулась к Рене и окинула ее быстрым внимательным взглядом, от которого не спрятался бы ни один даже самый маленький недостаток, взглядом истинной женщины, которая видит соперниц во всех других представительниц своего пола..

— Ты не представишь мне свою спутницу?

— А...конечно. Это Рене. Рене Даарт.

Тесс протянула ей свою руку и вопросительно заглянула в лицо. Рене заметила, что осмотр почему-то не успокоил ее в полной мере.

— Я — Тесс Эриен. Вы подруга Тоно?

— Это подруга Фредо, — перебил Тоно, улыбаясь, — Ты ведь помнишь моего лучшего друга?.. Знаешь, по дороге с нами случилось непредвиденное, короче, Фредо сейчас в больнице. Я уговорил Рене поехать со мной. В качестве помощника. Она, бедняжка, так изводилась по Фредо!

Рене кинула было на него удивленный взгляд, на что он толкнул ее ногой под столом. Не сразу, но все же, она поняла причину такой фантазии и смирилась с новой ролью.

-Да... Фредо уже поправляется...

— О, мне очень жаль, что с Фредо случилось несчастье! Надеюсь, он быстро выздоровеет.

Он прекрасный человек.

— Да. Спасибо.

-Да, только проваляется в постели еще несколько месяцев. Ты же знаешь Фредо, дорогая, он всегда переживал по поводу своего здоровья, хоть я не знал никого здоровее. Короче говоря, валяет лодыря, и закидывает удочки к местным медсестрам, благо на Веффе это не роботы.

— Тоно! — ужаснулась Тесс.

— Что?.. А, да, прости Рене, я не подумал... Но не беспокойся, Тесси, она не ревнива.

Тесс взглянула на Рене, недоумевая, но та только кивнула в подтверждение слов Тоно. Что она могла сказать?

Тогда Тесс, снова повернувшись к Тоно, покачала головой осуждающе, но легкой улыбкой, с какой обычно прощают шалости милым детям.

— Присаживайтесь, пожалуйста, в кресла. Вы впервые на Мене, Рене?

— Вообщем, да.

— Тогда вы не видели наши новые чудеса в квартале развлечений! Тоно, ты обязан все показать Рене!... Когда вы прибыли? Наверняка не сегодня, верно?

Она повернулась к Тоно с лукавой улыбкой.

— Мы прибыли вчера вечером, и я всю ночь не спал и ворочался, потому что только и думал о нашей сегодняшней встрече! О, боже, как я скучал по тебе!... Твоя улыбка, Тесси! Такой нет ни у одной из звезд индустрии развлечений!..

— Господи, Тоно, только не думай, что я приму твои слова всерьез! Наверняка, ты говоришь это всем девушкам, на всех планетах! Да, да, на каждой планете по пути твоего следования, в каждой маленькой таможне есть одна, а может и несколько твоих знакомых, по которым ты 'жутко скучаешь', и чьи улыбки не дают тебе спать!

Рене поразилась, насколько Тесс верно оценивала Тоно.

— Милая, я бы мечтал все время находиться только с тобой, но ты же знаешь, что я — бродяга!

— О, думаю, только тогда, когда тебе надоедает очередная девушка!.. Думаю, если бы ты действительно полюбил, ты стал бы как все — женился и осел на какой-нибудь уютной планетке. Кстати, ты, случайно, еще не женился?

— Милая, — протянул он, склонившись к ее руке, — случайно ничего на свете не бывает, особенно у меня...

— Так ты женился неслучайно?

Она сразу поняла, что он желает уйти от ответа. Он выпустил ее руку и ответил с упреком.

— Да кроме тебя, я и подумать бы не мог о ком-нибудь другом в этой роли, а ты, жестокая, всегда была со мной так холодна!...

— Это не правда, — губы ее дрогнули в грустной улыбке, и Рене, поняла то, что не смог, видимо, понять Тоно: прекрасная Тесс была влюблена в него, — скорее ты не дал мне повода проявить всю свою природную страсть. Впрочем, я не в обиде.

А вот Тоно, такой наблюдательный обычно, кажется, не услышал это признание. Он отвечал ей с нежностью в голосе, но шутливо.

— Не в обиде? Значит, я не был для тебя чем-то важным, верно?.. Печально слышать! Я мечтал, что ты хотя бы думаешь обо мне! Тоскуешь в разлуке...

— О, у меня не так уж много для этого времени, Тоно.

— Да, но еще хуже, что и желания, по всей видимости, тоже. Тебя осаждали толпы поклонников...

— Работа, Тоно, работа прежде всего!

— И поклонники.

Тесс засмеялась, не отрицая. И Рене подумала, что даже безответно влюбившись в Тоно, Тесс не могла бы стать такой несчастной и одинокой, как она. Цветы, роскошные рестораны, театральные премьеры, романтические вечера... и масса других приятных вещей, скашивающих тоску по любви. Она искала, и ей было из кого выбирать. Вся трудность выбора объяснялась сравнением с Тоно. Видимо, он действительно нравился ей не на шутку. Если бы не это, она была бы счастлива окончательно... Впрочем, несчастной ее тоже нельзя было назвать. За эти месяцы отсутствия Тоно, у нее было немало приятных часов, проведенных в обществе других мужчин. Конечно, у такой красивой незамужней женщины в большом городе по-другому и быть не могло.

— Так вы путешествуете вдвоем?

— Ну да, я да мой помощник...

— И какова цель вашего путешествия?

— Соскучился по тебе, — отвечал он, наклонившись к ней для поцелуя.

Она шутливо его оттолкнула.

— Очень лестно слышать, но думаю все же, это не самая главная цель вашего путешествия.

— И ты отрицаешь свою жестокость?

— Тоно, у меня не так уж много времени, извини... Так куда вам нужно разрешение?

— На Би . Заказ на новый антиоксидант, там его открыли.

— О, это интересно. Новый антиоксидант!? Понимаю, заказ от влюбленной в тебя стареющей дамы?

— Верно, безумно влюбленной. И я должен помочь ей во чтобы то ни стало, потому что, видишь ли, я — джентльмен.

— Ты джентльмен, когда это удобно, не более, Тоно Эсседа. О, я отлично тебя знаю, слава богу, а то бы, поверила... Хорошо, оставь мне документы, я посмотрю, что можно сделать. Если они в порядке, думаю, все будет готово дней через пять.

— Тесси, дорогая...

Тесс покачала головой, смеясь. Тут включилась громкая связь, и Тесс пригласили на совещание. Она снова улыбнулась Тоно, чуть вздохнула, когда тот галантно поцеловал ее руку.

— Тесс, пока мы здесь, я хотел бы видеть тебя как можно чаще... каждый день! Могу я пригласить тебя сегодня в ' Лоонгло'? Прошу тебя!

— Не сегодня. Вы устали, а у меня уже есть приглашение на ужин...

— И кто это счастливец?

— Он просто друг. Но куда более верный, чем ты, Тоно!

— Это я-то не верный?! Ну ладно, если он просто друг... Тогда завтра!

— Хорошо. Вы заедете за мной в восемь.

— Вы? Кто это — вы?

— Ты и Рене, разумеется. Неужели ты оставишь ее одну на корабле?

— А... Я и забыл. Но у Рене, кажется, неотложное дело... — он фальшиво-озабоченным взглядом посмотрел в сторону Рене.

— Тоно! — возмутилась Тесс.

Рене видела, что с ее стороны это лишь вежливость, и, может быть, желание подразнить Тоно. Конечно, на самом деле она хотела быть с ним наедине.

— Ладно, пусть идет. Зжесь на Мене, даже на лодке оставаться ночью одной не безопасно.

Тесс взглянула на нее, как показалась Рене, за отрицанием. Но Рене вдруг что-то толкнуло изнутри. Она пойдет. И она промолчала.

— Итак, договорились.

— Чудесно. Тогда до завтра, в восемь. Раньше мне не вырваться. Ты не забыл, где я живу?

— Ты шутишь!..

Они обменялись взглядом полным еще живых воспоминаний, и Рене поспешно отвела глаза.

— Тогда, до завтра, Тоно. До свидания, Рене.

Тоно по-театральному пылко послал Тесс с порога поцелуй, и они вышли.

Когда они на ступеньках сели на транспорт, Тоно сказал автопилоту:

— 'Чессапик', пожалуйста.

— Чессапик? Что это? Куда мы едем? — спросила Рене.

— Это элитный магазин в верхнем городе. Нужно купить одежду. Я не хочу, чтобы Тесси краснела за меня в ресторане. И за тебя, кстати, тоже. Как она тебе?

— Она очень хороша собой.

— Только хороша?! Она — сверхсовершенство! Удивительная женщина!.. Глаза — словно набраны из мелкого жемчуга, волосы — сияние тихой воды — они у нее от природы голубые, фигура — сама богиня! И при этом закончила с отличием Первый Университет Мена! Можешь представить, сколько достоинств вмещает в себя один хрупкий человек?!..

— Столько достоинств, и такая работа!

— Что, по-твоему, не так у нее с работой? Она живет и работает не на захудалой почтовой базе, а на Мене! Да это же Главное отделение таможни! И она помощник самого важного человека!

— Она всего лишь секретарь у мужчины, у которого, скорее всего, нет и половины ее достоинств.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Да так, просто даже здесь на такой высокоцивилизованной планете, видимо действует закон женской дискриминации — женщина очень редко делает такую карьеру как мужчина, даже получив блестящее образование и обладая серьезными достоинствами. И все же, она могла бы достигнуть большего.

— То есть?

— Что важного, или интересного в бумажной работе?

— А... Намекаешь на себя? Школа ГБИК и прочее, да?

— Мне как раз не чем похвастаться.

Тоно виновато поморщился. Он понял, что она имела ввиду, и послал себе проклятие, за то, что напомнил ей о прошлом.

— Тогда почему ты считаешь, что ее работа скучна?

— Даже сейчас, после всего... я не хотела бы там работать. Впрочем, все люди разные.

— Именно! И более разных, чем вы с Тесс, я и не встречал.

— Да. Я знаю, — она произнесла это грустно.

Тоно открыл было рот, чтобы уточнить, что он имел в виду, но передумал, жестоко улыбнулся и стал смотреть в окно, комментируя дорогу.

Один из самых роскошных магазинов ПВ 'Чессапик' находился в Верхнем городе и они прибыли туда всего за несколько минут, а вот приблизиться к огромной посадочной площадке сразу, минуя очередь, было невозможно. Зато у них была возможность созерцать само здание.

Не многое производит такое впечатление, как розовый дворец, пронизанный теплыми лучами полуденного солнца, висящий среди огромных белых облаков. Опоясанный посадочной площадкой и клумбами с огромными белыми цветами всевозможных форм, он являл собой волшебное, сказочное зрелище.

Внутри магазин был еще чудесней. Пол покрывали изумительные плитки, с изображением розового неба, и белых плывущих по нему облаков, а потолок здания, высокий куполообразный представлял собой клумбу, где цветы росли без почвы головками прямо вниз. Казалось, все перевернуто здесь вверх ногами и у Рене от непривычки закружилась голова. Она остановилась невольно, очарованная, и тут небольшая яркая бабочка села на ее плечо. Тогда, всмотревшись в пространство между витринами и отделами, она увидела порхающих всюду бабочек-роботов, придающих магазину атмосферу легкости и невесомости.

— Эй, очнись же!.. — нетерпеливо сказал Тоно, взяв ее за руку, — Нам сюда.

Они зашли вначале в мужской отдел, где клиентов обслуживал мужчина продавец. Тоно примерил пару экстравагантных нарядов, и заставил Рене их оценивать. Рене отмалчивалась, пугаясь его смелости в выборе туалетов, а он смеялся, ругая ее вкус и пуританские взгляды.

Позже, когда он, наконец, выбрал все, что хотел и, подобрав к наряду не менее удивительную обувь, они пошли, как казалось Рене, к выходу. Она надеялась, что он не заставит ее покупать и примерять здесь, с живыми продавщицами, одежду. Тоно прекрасно понял ее опасения, поэтому вместо этого прошел с нею в зал автоматов. Здесь совершались не менее дорогие, но очень быстрые покупки. С покупателями работал робот-автомат.

— Давай, выбирай! Вот каталог.

Робот услужливо развернул перед ней каталог — после сканирования ее фигуры на дисплее высветилось ее изображение, в различных вечерних платьях. Вечерним нарядам полагалось быть облегающими и откровенными в подчеркивании достоинств фигуры: большие разрезы и глубокие декольте, тонкие облегающие ткани, а для придания пикантности — оригинальные накидки, делающие ткань платья в месте касания полупрозрачной. Все это было ярких, насыщенных цветов, или сверкало узорами из темных драгоценных камней, а иногда умело сочетало то и другое.

— Я не знаю... Пожалуй, я просто не пойду. Ты скажешь Тесс, что я... пишу письмо Фредо.

— Что за чушь? Сказать, что ты пишешь вручную письмо Фредо?.. На Мене существует более сотни видов связи, отсюда можно говорить с кем угодно в любое время. Кстати, я уже послал ему сообщение. Он ответил, у него все отлично, передавал тебе привет.

— Ну, так придумай другую причину, ты ведь мастер придумывать!

— Вот еще! Ты обещала Тесс и выполнишь обещание. Что еще за паника?.. Не хочешь выбирать платье, так я сам тебе выберу! Ты все равно ничего не понимаешь в моде. Вот Тесс, другое дело... Так, посмотрим... А, вот это, подойдет!

Он выбрал вызывающе красное, с огромным разрезом спереди и декольте.

— О, боже, нет!

— Хочешь, более открытое? Тогда... вот это!

— Нет, Тоно!

То что он выбрал во второй раз было из полупрозрачной черной ткани с легким серебристым узором. Рене ужаснулась, потому что на мониторе компьютера она была в этом платье почти голой.

— На тебя не угодишь!.. По моему, очень милое... Ладно, не стони! Давай так: или выбирай сама, или возьмем наугад, первое попавшееся. Так даже интересней! Давай, остановимся на три!

-Нет! Я сама.

Она с ужасом начала смотреть каталог. Надо было привыкнуть видеть себя в этих нарядах, такую другую... она со сложным чувством сомнения и страха всматривалась в платья, выискивая приемлемое. Но беда была в том, что мода имела своей целью выделить женщину, а Рене — скрыть ее в себе. Поэтому, выбор затянулся.

— Как же ты долго! — сказал Тоно, наблюдавший за выражением растущей тревоги и растерянности на ее лице, — Ладно, не паникуй, я помогу. Стоп. Берем вот это!

Это был тот первый его вариант — красное. Оно казалось самым скромным и закрытым из всей коллекции, но одеть такое публично!..

— Ни слова. Берем.

— Но оно красное!.. И этот разрез!

Вмешался робот-продавец:

— По вашему желанию мы изменяем цвета каждой модели. Предоставляется весь спектр цветов — более двух тысяч цветов и оттенков, и мы можем уменьшить разрез по желанию покупателя.

— Прошу вас, цвет черный, и разрез убрать, и ворот...

— Еще чего! Черное!.. И глухое! Лучше уж купим мешок в хозяйственном отделе, а прорези для рук и ног я тебе сам проделаю!... Ты что, хочешь привлечь всеобщее внимание своим чудовищным платьем? Поверь, в Лоонгло, куда мы сегодня пойдем, все будут смотреть только на тебя, если ты наденешь черное, потому что это было бы вызовом моде!

Это был лучший аргумент. Рене поняла свою ошибку.

— Ладно...— испугано согласилась она с красным, и Тоно даже пожалел ее в эту минуту, так сильно она побледнела.

Перед самым выходом Тоно исчез куда-то на несколько минут, строго наказав ей ждать у выхода.

Когда они сели в транспорт Тоно сказал:

— Ну, теперь едем в Нижний Город. Нужно выбрать подарок для Тесс.

— Разве здесь продают не все самое лучшее? — удивилась Рене.

— Так и есть, если хочешь обыкновенного, но если нужно приобрести что-нибудь особенное, придется ехать к Минхею. Еще его зовут Каин Минхей.

Видимо, Тесс ему действительно очень нравилась, раз для нее нужно было приобрести что-нибудь 'особенное'.

На площади перед космодромом они пересели на поезд и отправились в нижний город. Транспорты туда не летали, потому что вход в Нижний Город представлял собой туннель. А сам нижний город помещался в некой огромной пещере. Сделан он был разумно и искусно: аккуратные жилые дома, покрашенные в светлые тона и окруженные небольшими парками из искусственных деревьев и даже клумбами с живыми цветами, перемежались с многочисленными, фабриками и заводами. Освещение в нижнем городе было, конечно, искусственным, но похожим на натуральное. Вечером город освещался разноцветными огнями, каждый дом, каждая дорожка, каждое дерево и скамья, имели свое освещение. Это был рабочий город — среди дня почти не было видно прохожих, на улицах было тихо и спокойно.

— Спокойно.

Она невольно произнесла это вслух.

Рене подумала, что именно тут ей и нужно обосноваться, если она решиться сбежать. Она украдкой посмотрела на Тоно и встретила его пристальный взгляд — он догадался, о чем она подумала, потому что нахмурился.

— Спокойно?! Не обольщайся. Здесь тихо, потому, что рядом Лабиринт.

— Лабиринт?

— Столица преступного мира Познанной Вселенной. Он находиться дальше, вернее Нижний город плавно перетекает в Лабиринт, потому и прохожих мало. По одному здесь стараются не ходить, даже днем. Здесь, в Нижнем Городе, нет школ и детских садов, все они в Среднем городе — детей стараются держать отсюда подальше. Вернее подальше от Обитателей Лабиринта.

— И все знают о существовании преступного города? Не понимаю. Почему же не вмешается полиция?

Тоно пожал плечами.

— Раньше время от времени они проводили рейды. Но толку-то!... Никто из них не знает Лабиринт так, как преступники. Там улицы, как и весь Мен, в три низких уровня, а может и больше. Просто узкие грязные проходы, которые образованы стенами домов без окон, без дверей. Там нет освещения и канализации, потому что правительство решило как-то выкурить их оттуда, лишив всех удобств, да куда там!.. Местным наплевать на это, они приспособились обходиться без электричества и канализации. Все что заменяет им гигиену — антибиотики, которые там едят, как хлеб. Улочки Лабиринта, узкие, вонючие и темные, петляют, переходят из уровня в уровень. Двери замаскированы так, что и на ощупь не найдешь. Короче — ад под землей, населенный жуткими отбросами общества, или просто несчастными людьми, попавшими в беду. Законы там свои, и уж никак не похожие на человеческие. Зато от полиции уйти или спрятаться — плевое дело. Поэтому туда бегут все преступники ПВ. У них там вроде своего государства. А с полицией, видимо, сейчас у них договоренность — они ведут себя более или менее тихо, не особенно высовываются, поэтому пока рейдов и облав не проводят. Но если кто-то оказывается в Лабиринте без приглашения, или его похищают, оставь надежду, оттуда ему живым не выйти.

— А ты знаешь Лабиринт?

— Не то, что бы знаю...

— Ты был там?

— Бывал пару раз. Доставлял кое-что знакомым.

— Оружие?

— Оружие?! Я не идиот, чтобы доставлять оружие в Лабиринт!.. Я привозил им таблетки — от дизентерии. Я же говорил — антибиотики там нужны не меньше чем оружие. Я знаю несколько улиц, и то не поручусь, что полностью их изучил, потайных дверей и проходов там навалом. Думаю, никто не знает Лабиринт полностью, там все время что-нибудь меняется — одну дверь замуровывают, другие прорубают и тщательно маскируют. В маскировке они ассы, там даже есть профессиональные маскировщики дверей. Так что если у тебя нет в Лабиринте друзей, лучше туда не соваться.

— И все же мы едем туда?

— Не в Лабиринт. В Нижнем Городе есть старая лавка. Ее хозяин — мой давний знакомый.

Лавка помещалась на первом этаже жилого дома, старой постройки: два подъезда, пять этажей, с балконами, как будто кому— то из жильцов захочется подышать спертым уличным воздухом и полюбоваться искусственным освещением города, учитывая, что рядом Лабиринт. Окна дома, да и многих домов по-соседству, были наглухо закрыты чем-то темным и плотным, не пропускающим света, вроде щитов.

Витрины лавки были разбиты, и вместо стекла, владелец сделал каменную кладку, видимо, защищаясь от частых поползновений. Рене удивило не это, а то, что лавка все же существовала в таком опасном месте уже какое-то время.

Они зашли в лавку. Там было темно, и мрачно, как и снаружи. Под мутными стеклами витрины небрежно лежали какие-то предметы — расчески, заколки, шкатулки и другие безделушки, не представлявшие особой ценности.

За прилавком стоял ярко татуированный подросток и играл в какую-то электронную игру. Он с ненавистью посмотрел на них, как на очередных своих мучителей, и отвернулся. Тоно попросил его позвать Минхея.

— Что угодно? Я сам подам.

— Этот хлам, сынок, мне не нужен. Ну же, не будь ослом, позови Минхея.

Подросток немного поупорствовал, пока Тоно не кинул ему монетку. После получения взятки, мальчишка словно растворился в стене, так тщательно замаскирована была дверь, ведущая в соседнее помещение. И скоро к ним, таким же таинственным образом, явился старец в длинном золотом платье с длинными ухоженными волосами и тонкими подкрашенными золотом усиками. Увидев Тоно, он радушно улыбнулся:

-Господин мой, Тоно Эсседа! Рад приветствовать вас и вашу прекрасную даму!... Чтож, я рад, что не задал взбучку сыну, думая, он опять пытается уклониться от работы в лавке, чтобы сбежать в проклятый Лабиринт, к приятелям, но сейчас вижу, он не ошибся, пригласив меня!

— Привет, Минхей, рад, что ты еще на плаву.

— Мой дорогой Тоно, такие, как я всегда на плаву, разумеется, с такими клиентами, как ты!

— Да уж, я не мало оставил тут у тебя денег, это так, но я не жалею.

— Благодарю тебя за это, Тоно. И ты знаешь, что ты один из моих самых любимых покупателей, Тоно, потому что ты всегда смотришь на вещи не глазами ценителя, не глазами богача, но прямо сердцем, а это могут немногие! Ты покупаешь только те вещи, которые приносят радость!.. Что на этот раз привело вас к нам? Подарок для прекрасной дамы?

— Верно, угадал.

— Прошу вас!

Он провел их в туже дверь, из которой вышел, и вдруг после невзрачной пыльной лавки они оказались во дворце чудес. Комната, в которой они очутились, больше была похожа на музей. Со стен и изящных столиков, под ослепительный свет ажурных ламп на них смотрели удивительные произведения искусств, созданные мастерами различных эпох и частей Познанной Вселенной.

Рене с удивлением рассматривала картины, драгоценности и одежду, боясь прикоснуться к ним, как к экспонатам музея. Но Минхей, заметив ее осторожность, улыбнулся и сделал приглашающий жест, только тогда она осмелилась брать их в руки.

Особенно ей понравилось красно-коричневое платье, старинной работы из какого-то удивительно мягкого, но плотного материала, на котором таинственно проступал темный узор, точно старинные письмена на куске кожи. Материал расширялся и сжимался при примерке прямо по телу. Кроме того, ее внимание надолго привлекло ожерелье из больших пластин, сделанных из полупрозрачных темных камней, внутри которых 'бродили' белые и красные огни. Минхей сказал ей, что камни особенно хороши в сумерках, а вот при ярком свете почти не видны.

— Послушай Минхей, мне действительно нужен незабываемый подарок, для прекрасной девушки. Что-нибудь простое и поразительное одновременно, — сказал Тоно, уставший от созерцания редкостей. Он быстро насыщался красотой и блеском, и они начинали тяготить его.

— Ну конечно, такая редкая красота требует только такого!

Минхей галантно поклонился Рене, и она почувствовала себя довольно неловко. Тоно усмехнулся, и, глядя на смущенную Рене, сказал:

— Нет, не для нее. Хотя ты, разумеется, совершенно прав.

Минхей поклонился им еще раз и исчез в следующей двери. Рене снова повернулась к ожерелью.

— Красиво. Тебе нравиться? — спросил ее Тоно. Приблизившись, он заглянул через ее плечо на камни, — Я куплю его для тебя. Тебе пойдет, в этих камнях та же глубина, что и в твоем взгляде.

— Нет.

Рене даже вздрогнула при мысли, что снова станет чем-то владеть, чем-то, что станет памятью, памятью о Тоно, а со временем станет частью ее самой, начнет связывать с жизнью, и потому, представлять собой немалую опасность. Аалеки говорил ей — твои вещи, друзья, пристрастия, вкусы — это твоя боль!

— Почему? Потому что это я тебе куплю, да? — в голосе Тоно зазвучала обида, но она не успела ему ничего объяснить, вошел Минхей.

Он принес коробку. В ней находись скромный на первый взгляд набор — расческа и зеркало из тяжелого золотого металла. Золото потемнело от времени, но в исполнении была исключительная прелесть — симметричный узор из того количества золота, которое требовала совершенная форма, строгость и простота сочетались с изысканностью. Тоно сразу это оценил.

— Беру.

— Хорошее решение. А для вашей прекрасной спутницы?

— Не нужно. Она не любит подарков.

— Жаль. У меня есть одно изумительное ожерелье...

— Не нужно, Минхей! Мы спешим. Уже темнеет.

— Очень жаль, очень жаль. Ну, может в другой раз. И то платье ей тоже бы дивно как подошло.

Выйдя из лавки. Они молчали. Тоно все еще переживал свою обиду. А на Рене вдруг накатила какая-то тяжесть, тоска... предчувствие беды. Язык ее не слушался, а сердце тоскливо ныло. Она уныло плелась позади, раздражая Тоно.

— Ты едва ноги переставляешь! Так и к ночи не дойдем до остановки. Шевелись! Мы не на прогулке в парке отдыха! Пора сматываться отсюда.

— Верно, мой дорогой! — прошипел чей-то тихий, угрожающий голос, и из сумерек выступили одновременно несколько высоких, спортивного вида силуэтов. Они быстро обступили их тесным кружком. Это были в основном люди — трое здоровых молодых парней с накаченными мускулами и устрашающими татуировками по всему телу, одеты они были в облегающие кожаные куртки и брюки. На шее и на руках — сверкающие ожерелья и браслеты с острыми шипами, которые можно использовать в драке как оружие. Они смотрели равнодушно, погасшим взглядом, но красноватые белки глаз и шрамы на лице выдавали в них опасность.

— Какого черта...— осторожно спросил Тоно.

Тут прямо перед ними возникла еще одна тень, и Рене сразу поняла, в чем дело: это был змееногий планетник из бара, тот, что жаждал преподать ей урок.

— Ну что, мои дорогие, узнали меня?— пропел змееногий, приблизившись к ним со зловещей улыбкой. Его глаза горели желтым огнем, как у голодного зверя, а хвост, не спеша выписывал резкие петли.

— Ну да, ты тот хвостатый тип из бара, которому больше всех хотелось получить по шее!— спокойно отвечал ему Тоно. — Жаль, что я мало дал! Прости, торопился.

— А ты грубиян, я это еще тогда понял, — ласково улыбнувшись, сказал змееногий, наслаждаясь свой полной властью над ними, — но это ничего, ты еще молод, научишься... Мы научим тебя вежливости! Верно, ребята?

Люди лениво обнажили оскал острых зубов, видимо заточенных у стилиста. Очевидно, они сидели на смеси наркотиков, поэтому эмоции так вяло и неестественно выражались ими, поняла Рене.

— Я давно слежу за вами, но чтобы придти прямо ко мне, в Лабиринт, без приглашения, это верх бестактности!.. Какого черта? Может, мне бы доставило большее удовольствие поймать вас прямо у таможни? Или еще лучше, вытащить из тепленькой постельки на лодке... А, понимаю, вам тоже не терпелось меня увидеть, вы должно быть услышали обо мне и спешили меня найти, чтобы принести извинения?! Ребята, они слышали о нас! Точно!

— Нет. Таких говнюков, как ты — до лешего. Про всех будешь знать, память отшибет!— все так же невозмутимо отвечал Тоно.

Он по опыту знал, чего ждать от подобной мрази милости нелепо, знал, что такие наслаждаются чужой болью и унижением так же, как другие — радостью и любовью. Поэтому, дело плохо — так просто так от них не отделаться... разве только разозлить как следует, чтобы забыв об осторожности, они полезли в драку прямо сейчас, не откладывая расправу до Лабиринта. Все же здесь у них есть шанс, драку могут заметить и вызвать полицию, нужно только продержаться... Да, если бы он был один, но Рене!... Тоно боковым зрением взглянул на Рене. Она стояла потерянная, думая о чем-то своем, точно не понимала, какая опасность им угрожает. Черт побери, ей и в голову не придет бежать, или звать на помощь, даже если он отвлечет их внимание на себя!.. Если завяжется драка, она может погибнуть первой. Значит, этот план не годиться.

— Ты нарываешься, парень, — уже зло прошипел главарь, — но это по глупости и неведению! Я понимаю. Ты приехал из такой глуши, где столетия проходят, прежде чем узнаешь о героях своего времени. Но тебе повезло. Ты и твоя девка узнаете обо мне раньше других с твоей планеты. Пришло время узнать, кто я.

Он сделал театральную паузу и весь надулся. Потом медленно и торжественно, со свистом и пришепетыванием, скандировано произнес слова.

— Я — Великий и Ужасный Дак Даркрейдердак! Повелитель Ночи! Гонитель света и спаситель свободы! Тьма падет на головы того, кто чем-то разгневает меня, нарушит мои правила, перейдет мою дорогу! А это мои ребята — вампиры! Они живут только ради меня и крови. Они живо вам кишки выпустят, а кровь выпьют прямо из ваших жил еще горячую от боли, которую вы испытаете!

Тоно против воли, чуть не рассмеялся, до того нелепо было это представление. Но перед ними стоял не просто сумасшедший, а психопат, в чьей полной власти они теперь оказались, и это уже было совсем не смешно. Тоно проклял себя за беспечность, которая, может быть, будет стоить им жизни.

Рене, не смотря на отстраненный вид, хорошо осознавала, что происходит. Она понимала, что змееногий не лжет. У людей при одном лишь упоминании о крови участилось дыхание, и начали раздуваться ноздри. Когда она изучала патопсихологию, им говорили об этом синдроме. 'Вампиры'! На самом деле всего лишь их поверхностная имитация, сопровождаемая психопатологической зависимостью от крови, как некого символа вечности, мощи, энергии, способствующего избавлению от страхов, особенно страха смерти. Один из самых распространенных синдромов их времени. Они не успокоятся, пока не попробуют кровь, сегодня же. Чтож, значит, пришло ее время.

— А, так вот оно что!.. А я подумал было, что ты — просто гад ползучий, ползаешь везде и гадишь, — спокойно сказал Тоно.

Вампиры 'зарычали' от ненависти, сверкая глазами и глотая слюну, Даккрейдердак побледнел от оскорбления, его желтая змеиная кожа стала тусклой, узоры почти исчезли. А Рене подумала, что Тоно не заслуживает той страшной смерти, которую сейчас обдумывает это существо. Тем более из-за нее.

Она поймала его напряженный взгляд и прошептала одними губами: ' Уходи'. Тоно поднял брови — ' Но как? '

То, что она выкинула, изумило даже Тоно. Она вдруг завораживающе медленно начала раскачиваться и опускаться на землю. Так медленно и осторожно, что никто не бросился на нее сразу. На лице застыла отстраненная маска, она словно против воли воспроизводила какой-то ритуал, таинственный и ужасный. Все с изумлением смотрели, как она, неторопясь, почти торжественно, сняла обувь и вытянулась на грязном тротуаре, лицом вверх, словно ведьма, вызывающая стихию. Даккрейдердак насторожился, и все напружинились, с суеверным страхом ожидая от Рене всего, что угодно, готовые схватить ее и растерзать без промедления, но не в состоянии начать делать это первыми. Она знала, как много страхов у этих существ, как легко они пугались и как сильны были эти страхи. Именно поэтому, большинство из них стали такими подонками. Все просто: чтобы бояться меньше, нужно самому внушать страх, 'перейти на темную половину'. Это самое простое. Ее незамысловатые движения казались им магическими, ритуальными, жуткими, ведь страх, как известно, заслоняет разум от реальности. Ни одна из их многочисленных жертв так себя не вела, и они смотрели на нее, беззащитно, но таинственно распростершуюся на земле, застыв от ужаса.

Тоно осторожно отступал назад. Секунда — и, оказавшись у них за спинами, он помчался по улице. Главное было добежать до угла. Вампиры, конечно, не сообразили, но змееногий — очень быстро понял, что произошло. Он начал стрелять, но убить Тоно сразу, не дав ему пережить унижения, и тем самым лишить себя наслаждения от его мук, от победы над ним, ему все же не хотелось, он стрелял по ногам, и промазал. Только поэтому Тоно удалось уйти. Рене тотчас быстро поднялась и застыла, ожидая их мести. Стоя принять боль легче.

— Черт! Он ушел, идиоты! Скоты безмозглые! — Даркрейдердак хлестнул вампиров хвостом, как плетью, и те взвыли от боли. Далее последовал поток отборной брани на вселенском.

— Это она, она отвлекла нас, сука! Она специально, легла на землю!... За это ты ответишь!

Они надвигались на нее, ноздри раздувались, глаза налились кровью. Один из них резко взмахнул рукой, и ее щеку остро засаднило — он умел причинять боль. Другой дернул прядь волос — и вырвал их. Остальные приблизились вплотную... Кто-то занес руку для следующего удара...

Еще секунда и вампиры набросились бы на нее все и сразу, но тут вмешался их главарь. Он желал большего. И прежде всего, ее страха, полного подчинения, и торжества своей власти над ней.

— Нет, стойте!... Стойте, я вам говорю! Если она умрет сейчас, ее дружок не вернется, но если мы заберем ее в Лабиринт, он скоро окажется в нашей власти, так же, как и она сейчас, он придет за ней, тогда и поквитаемся!

— Он струсил, он не вернется!

— Возможно. Но тогда мы расквитаемся по полной программе с ней, а его найдем позже, и расскажем, как она умирала! Даже лучше, мы запишем ее смерть, и ему покажем!.. А потом запись продадим!

— Да! Да, он оставил ее нам!

— И мы поиграем с ней!... Ей понравиться!...

— А потом мы поймаем и его! И ему понравиться, когда он будет смотреть, что мы с ней делали!

— А потом продадим запись! Это большие деньги!

— И попьем, вдоволь попьем его крови!

— Крови!

— Да, но сначала мы отыграемся за этого подлого труса на его подружке!... Слышишь, ты, шлюха, на тебе живого места не останется, это я, Даркредердак, обещаю тебе! Знаешь, если он не вернется, я сам тебя по кусочкам разберу! Медленно. Для него.

— Она наша! Крови! — заорали вампиры.

В предвкушении удовольствия, они начали свой ритуальный танец, стараясь вызвать в ней ужас. Вампиры двигались вокруг нее, потрясали огромными ножами прямо у нее перед лицом, резали одежду на ней, царапая кожу, приближали вплотную свои жуткие погасшие, как у мертвецов, лица и облизывались. Даркрейдердак смеялся от радости и удовольствия, когда она вздрагивала или уклонялась от прикосновения лезвия. Но Рене делала это, скорее инстинктивно, и ей не было по-настоящему страшно. Это была не та боль, которую бы она не смогла бы вынести, не тот страх, что нельзя пережить. Перед ней были лишь обычные садисты, которые изголодались по насилию, не больше. За то потом, ее ждала смерть. Дакрейдердак это понял по ее лицу довольно быстро. И ему это не понравилось.

— Ты просто не знаешь, что тебя ждет. Но, довольно. Нам пора в Лабиринт. К Лебруку! Я, Дак Даркрейдердак, даю слово, что вы сегодня получите вдоволь свежей крови! Мы славно попируем!

— Да! Крови!... К Лебруку!

Он снова щелкнул хвостом, точно плетью, и все помчались в сторону тьмы — в Лабиринт. Один из людей перекинул ее через плечо и последовал за остальными. Все перевернулось у нее в сознании — они двигались так быстро, что Рене не могла ориентироваться, не могла что-либо запомнить. Она ничего не видела во тьме и только чувствовала усиление мерзкого запаха старых нечистот, как в норе хищников. И чем дальше они шли, тем тесней становились улицы, потому что теперь она время от времени задевала плечом противоположную стену. Еще она почувствовала изменения силы тяжести — видимо, они то поднимались вверх, то резко спускались, то шли прямо, то сворачивали и петляли. Как они сами ориентировались в полной темноте — неизвестно. Тоно никогда не сможет найти ее здесь. По-крайней мере, она уже под землей, значит, ближе к своей могиле.

Они снизили скорость, и внезапно ее ослепил свет — дверь! Они вошли в большое помещение, где видимо, находился трактир. На земляном полу под низким каменным потолком стояли столы и лавки, сидели, стояли, валялись люди и планетники. Все это освещалось множеством чадящих свечей. К запаху нечистот теперь примешивался запах отвратительного вина, курева и рвоты. Ее бросили на пол, потому что Даркрейдердак пошел договариваться с хозяином, а остальные присели за стол, чтобы освежиться тухлым вином, тотчас поданым безносой от смертельной болезни служанкой. Рене оказалась среди мусора, застарелых помоев, и свежих еще пятен крови. Кто-то из вампиров ради смеха наступил ей на руку тяжелым сапогом, тогда она отползла под стол, и осмотрелась.

Хозяин в баре разливал вино — это был огромный похожий на студень планетник, полупрозрачный с головы до ног как огромная медуза, холодно и без эмоций он слушал жестикулирующего хвостом Даркрейдердака, маленькие глазки едва скользнули по ней, и он что-то коротко ответил, на что Даркрейдердак в свою очередь ответил пространно. Видимо, они торговались. Рене посмотрела вглубь зала — несколько пьяных, и озверевших от винного возбуждения людей избивали красного от крови планетника. Он лежал на полу, как и Рене, вперив безумный от боли и отчаянья взгляд вверх. За соседним столиком обнималась парочка, рядом еще несколько компаний с удовольствием пили вино и закусывали жарким, шумно смеясь над собственными шутками. У дальней стены были прикованы женщины для развлечений, жалкие, грязные, в лохмотьях, с тусклыми от отсутствия алкоголя, наркотиков и еды взглядами. Они сидели или лежали прямо на полу, тупо разглядывая посетителей, в ожидании очередного клиента. Взгляд Рене задержался на молоденькой девушке, лет шестнадцати. Она сидела на корточках, и, глядя в осколок зеркала, энергично расчесывала длинные грязные волосы, стараясь сделать их более привлекательными. Жалкие обрывки одежды на ней выглядели все же аккуратнее чем у других, а взгляд был живым и подвижным. Правая половина ее лица была изуродована, кожа стянулась безобразным рубцом, искажая черты, и лишая ее привлекательности. Теперь ее возьмет, скорее всего, только какой-нибудь извращенец или садист, но по всему было видно, она надеялась, все еще надеялась на лучшее. Может, потому, подумала Рене, у которой защемило от жалости сердце, что не успела еще ничего хорошего увидеть в жизни и не могла расстаться с надеждой увидеть так рано.

Тем временем, Даркрейдердак договорился с хозяином. Все поднялись из-за стола. Один из людей небрежно схватил ее за волосы и потащил за собой. Они взяли с собой и ту девочку, с изуродованным лицом, и еще одну женщину, постарше, всю в ссадинах и шрамах от регулярных побоев. Обе они оживленно вскочили, предвкушая еду.

Они спустились по каменной лесенке в маленький зал, очевидно предназначенный для небольших частных вечеринок. Посредине стоял большой грязный стол и две скамьи, пол был почище, чем в большом зале, и покрыт грязной соломой.

Женщин посадили за стол вместе со всеми, а Рене цепью пристегнули к кованному кольцу торчащему из стены. Вокруг этого кольца и другого, рядом, и на полу, под ними, полумесяцем расползлись бурые пятна. Очевидно, на частных вечеринках в Лабиринте было принято жестоко развлекаться с жертвами, и записывать это — на противоположной стене был установлена старая видеокамера. Хозяин сам внес поднос с едой и вином, и на какое-то время о Рене почти забыли, разве что вампиры кидались объедками и костями, от чего женщины приходили в полный восторг и радостно взвизгивали, когда Рене морщилась... Они думали, ей больно и страшно, но это было не так. Нет, она и не видела их. Сейчас она была далеко, в своей памяти. Она радовалась, что скоро придет смерть, что сейчас она может подготовиться к уходу, раз судьба дает такую возможность. Да, нужно вспомнить все: ошибки, чувства, что— то исправить, хотя бы в мыслях, простить. И впервые смерть показалась ей бездной, падать в которую придется, возможно, довольно долго, потому что придется вспомнить и то, что она помнить не хотела, и то, что просто не помнила. Да, пожалуй, ей не вспомнить последние пять лет, такими пустыми они были. Все эти годы после плена она не жила. Жил ее страх, не она сама. Тогда что ей вспомнить? Детство, юность? Эти воспоминания обезличил и, возможно, исказил Аалеки. Она не хотела думать сейчас о родителях, потому что боялась, что вспомнит мысли, навязанные Аалеки, об их невольной вине за ее судьбу. Нет, это конечно не правда... но может, часть правды, поскольку все корни судьбы уходят в детство... Пустое. Кого теперь винить?! В одном она была уверена, ее родители бы никогда бы не пожелали дочери такую судьбу. Все это было слишком далеким прошлым, не стоило его тревожить. Что же тогда?... Ее экипаж тоже был ее семьей. Да, с ними она обрела настоящую семью... Она тепло подумала о всех них, но за месяцы плена она привыкла к мысли, что они ушли. Аалеки говорил даже, они бросили ее, пусть, и не желая этого. Он внушал ей, что они невольно выбрали ее в жертву Эгорегозу, чтобы заслужить быструю смерть.... Нет, конечно, это было не так, это был только яд, которым отравлял ее сознание Аалеки, проводя свои эксперименты. Кроме того, ему доставляло удовольствие наблюдать ее страдания от сомнений. Нет, никто из ее семьи не смог бы ее бросить!... Они любили ее, а она любила их!.. Но и это воспоминание было осквернено, поругано... Что же тогда? Эгорегоз. Аалеки. Одиннадцать месяцев он был рядом с ней, ближе чем кто-либо. Он гладил ее руки, кормил, заботливо расчесывал ее волосы, не отдавал своим коллегам извергам, несколько раз просил совет Эгорегоза, чтобы она оставалась у него в лаборатории, и потом, когда она уже не была полноценным объектом, даже прибегал к влиянию Зоонтенгена, осуждавшего такие привязанности. Он по-своему заботился о ней... Но такое существо как он, просто не способно на чувства. Все чего он жаждал — славы, пусть она стоила другим такой адской боли. И поэтому, он не достоин того, чтобы она помнила его имя, особенно сейчас, он — ничто!.. Сейчас она впервые почувствовала, как внутри от предчувствия освобождения появилась сила, и не та, которую она боялась и подавляла, другая, сила духа... Неужели?! Она, наконец, избавиться от своих болезненных воспоминаний, обретет покой!.. Нет, покой придет только со смертью. Только бы это случилось!

Боясь вспугнуть надежду, она погнала от себя эти мысли, продолжая думать о том, что она пережила за свои тридцать два года.

Так что же достойно отсрочки смети?... Ответить было трудно. Рене вдруг расстроилась: неужели ничего?!.. Спустя пять лет после плена она все еще находилась в плену. В плену у страха. Это было так, как если бы все это время она просто спала в лабораторной клетке... Нет, нет, она ведь недавно удивлялась себе, потому что кроме привычного страха почувствовала что-то еще... Тоно!... Тоно? Да, она хотела его вспомнить. В последнее время ей было почти спокойно рядом с ним. И он знал, почти все знал о ней. И он, кажется, хорошо к ней относился... Чтож, это хорошо, что он убежал, что будет жить. Рене мысленно пожелала ему счастья. Мысль о том, что он расстроится, узнав о ее смерти, была, как ни странно, довольно приятной. Больше у нее ничего не было. Эмм был прав. Только это у нее и есть, ни прошлое, ни будущее, ничто ее так не волнует теперь, только это. Кажется, она начала жить, только-только начала, с того дня, как Тоно узнал о ней правду ... Удивительная, опасная мысль вдруг пришла ей в голову и тут же была изгнана прочь, но ошеломила. Она вдруг подумала, что хотела бы остаться, еще ненадолго, совсем ненадолго, просто чтобы пожить рядом с ним, потому что рядом с ним было иначе, не как в клетке. Он каким-то образом отвлекал ее от страхов, заставлял удивлятся... И все же думать о нем, как о близком человеке, было неправильно. Тем более сейчас. И это хорошо, что она умрет, ведь она может навлечь беду и на него.

Тем временем, голод физический был утолен. Пришла пора развлечений. Вампиры и Даркркейдердак вышли из-за стола. Горячительные напитки сделали свое дело, и мутные , алчущие взгляды жадно уставились на нее. Словно стая голодных зверей, они окружили ее.

— Итак, дорогуша, ты готова? Нет?.. О, мне так жаль, но запись уже началась, да и парням не терпится!... Мы не станем больше ждать твоего дружка, пожалуй, приступим. Итак ты готова умереть, медленно и в муках, как один из забытых богов, уж не помню какой? .. — спросил Даркрейдердак, таинственно улыбаясь.

Женщины, довольные тем, что не им адресованы эти слова, что сами они в безопасности, радостно засмеялись. Вампиры глухо завыли, почуяв кровь.

Даккрейдердак приблизился к ней в плотную, и даже в этом месте, посреди целого букета отвратительных запахов, она почувствовала его запах, запах мертвечины, крови его жертв, едкого пота, и мочи.

— Что же ты молчишь, моя прелесть? Забыла слова от страха?... Что ж, страх правильное чувство... вполне адекватное ситуации. И все же, подай голос, а то, я забуду, о том, что я Великий, я сам, собственноручно отрежу от тебя несколько лакомых кусочков! Вот так...

Даркрейдердак провел по ее щеке, шее и животу кончиком заточенного под нож ногтя.

— Пустить ей кровь!— рычали вампиры возбужденно.

— Пустить ей кровь! — кричали женщины, размахивая кружками с вином.

— Снаружи ты вся такая сладкая, беленькая, прямо Белоснежка, а внутри? Какого цвета у тебя кишечник? Что если нам вытащить и посмотреть, помните, как у той девки, из парфюмерной лавки, которая так громко кричала, что пришлось запихнуть его ей в рот!..

Это все уже было. И не раз. И Рене оставалась невозмутима.

— Ты, я вижу, смелая девочка. И все же, тебе придется умереть дважды, моя дорогая: за себя и за своего труса-дружка. Он оказался так жалок, что даже и не попытался тебя спасти! Уверен, его штаны до сих пор сырые от страха!

Ничтожества поддержали его слова хохотом. Она не сдержалась и подняла глаза на Даккрейдердака.

— О, это взгляд! Смотрите все, как она на меня смотрит! Держу пари, она влюбилась!... Но на снисходительность не рассчитывай, даже если я прощу тебя, мои ребята должны расквитаться за твоего дружка, жалкого труса!

У него были очень мутные белки. Рене вдруг поняла... все было так просто!...Как же это она не догадалась раньше?

— Я знаю, кто ты, — негромко сказала она по-унессенски, — ты — мутант! Ты родился на Унессе, планете— катастрофе. Сразу множество отрицательных факторов воздействия... эксперименты... Ты никогда не знал своих родителей, тебя никто не любил. Насилие, насилие... Да, ты тоже носишь свою боль... И садизм, это только средство снятия напряжения, ведь так?... Другого способа, чтобы тебя отпустил страх, ты не знаешь.

Зрачки его глаз дрогнули, глаза сузились. Значит, она угадала.

— Какого черта она там бормочет? Даркрейдердак!— заорали вампиры, лениво скалясь, — Она, что, посылает нам проклятье на ведьминском языке, или признается тебе в любви?

Женщины снова захохотали, вампиры, ухая, вторили им, предвкушая радость расправы, и еще более возбуждаясь, но Даркрейдердак не смеялся. И не останавливал ее. Он смотрел ей в глаза, не мигая — Рене видела, как сужаются и расширяются от ее слов зрачки, как волнение судорогой пробегает по его телу, как дрожит кончик хвоста, занесенный для удара. Она поняла, что он готов броситься на нее в ярости в любой момент. И ее начала пьянить близость легкой смерти, в возбуждении она говорила и говорила. Не останавливаясь. А он слушал, точно прислушиваясь к голосу внутри себя и поворачиваясь к ней лучше слышащим ухом.

— Так вот откуда твой страх и ненависть ко всем! Тобой с детства брезговали, презирали, ненавидели... ты каждую минуту боялся проявлений жестокости! Ты до сих пор живешь этим страхом. Именно поэтому, ты покрасил кожу и выдаешь себя за выходца с Зена, но есть признаки, которые выдают тебя с головой. Например, страшные сны. Тебе снятся кошмары, не прекращаясь! Ты скрежещешь зубами и покрываешься холодным потом, ты стараешься мало спать, но ничего не можешь поделать... и ты мочишься в постель, поэтому, все или почти все твои женщины — мертвы, ты не прощаешь им своего позора! Ты, сильный и яростный днем, ночью становишься маленьким беззащитным мутантом, которого истязали в детстве... ты часто плачешь от страха и одиночества, не так ли?.. О, я знаю, только смерть избавит тебя от прошлого!

Дыхание сбилось, она задохнулась от своих слов. Ей стало страшно, потому что это жуткое существо было так похоже на нее, те же страхи... Ее затошнило.

Даркрейдердак приблизил к ней безобразное, желтое с выступившей испариной лицо и взволнованно прошептал:

— Ты знаешь меня... Меня всего, словно я стою перед тобой без кожи. Ты знаешь мою жизнь, как никто!.. Никто еще не познал меня до этих пор, никто. Но ты смогла. Этому есть только одно объяснение — ты не человек, ты... тоже мутант!... Поэтому там, в баре ты обожгла длинного, поэтому, ты не убежала, поэтому до сих пор жива... Ты — мутант, как и я, и ты умеешь выживать в этом мире разными способами! Ты равна мне — и в смелости, и в знании!.. Так вот мой дар: я не убью тебя, ты останешься жить! Со мной!... Я разделю с тобой славу и величие, посвящу тебя в свои планы, я приближу тебя, как никого другого! Мы останемся вместе, вместе пойдем к великой цели, ты станешь помогать мне, я — защищать тебя! Иди, садись со мной за стол, как равная!

Ударом хвоста он рассек державшие ее наручники, она освободилась, и в недоумении теперь стояла у стены, не веря своим ушам. Вампиры, наблюдая за ними, зловеще молчали.

— Не бойся, теперь ты — под моей защитой, ибо никогда у меня не было рядом того, кто меня понимает, и кому я бы мог доверять...

Он усадил ее за стол рядом с собой и сел сам, не отводя горящего взгляда. Вампиры зарычали от негодования:

— Даркрейдердак! Ты сказал — мы поквитаемся с ней! Ты нарушаешь обещание! Ты идешь против своего слова! Ты идешь против нас! .. Даркрейдердак, ты обещал ее нам!

— Болваны, что я обещал вам? — провизжал Даркрейдердак, приходя ярость оттого, что его отвлекали от Рене, вокруг которой теперь сосредоточились все его интересы.

— Крови! Горячей, не успевшей остыть крови! Ты обещал!

— Ну, так получите, что вам обещано, глупцы!

Внезапным ударом вытянувшегося хвоста, он сбросил со скамьи изуродованную девушку, не подозревавшую об опасности, а затем и другую. Обе сильно ударились о стену и, не смотря на выпитое вино, сильно испугались. А когда увидели устремленные на них жадные взгляды, они побелели и завизжали от ужаса... Вампиры бросились на беспомощных женщин и моментально разодрали их на части, они просто рвали их беспомощные тела руками, терзали плоть, испытывая дикое возбуждение и наслаждение от совершаемого. И тут же все пространство вокруг окрасилось в красный цвет. Кровь залила стены и даже капала с низкого потолка, кровью заполнилось часть пола... Из двух худеньких женщин ее выпустили всю. Вампиры это умеют... Они пили кровь, пожирали останки, выдавливая из них капли в рот, катались и ползали по растерзанной плоти, и визжа от восторга. Сейчас они чувствовали себя властителями вселенной, богами, потому что по первому же побуждению, без раздумий прервали жизнь двух живых существ. Им казалось, теперь весь мир может рухнуть к их ногам, умоляя о пощаде, но они не остановятся, ничто их не остановит от этого наслаждения — лишать жизни. Весь их искаженный, однообразный мир, полный мрака, озарялся только муками жертв и их кровавой смертью. И Рене показалось, что она в бреду плывет вместе со столом по реке из крови, с барахтающимися в ней вампирами.

И жизнь в очередной раз обесценилась. Она и раньше не верила, что все это заслуживает тех мук, которые она испытала, а глядя на это кровавое безумное пиршество Рене просто отчаянно ненавидела жизнь за то, что она дана и таким вот существам. Почему?! Зачем им жизнь — все что они несут только разрушение и боль... Ничто не заставило бы ее жить по собственной воле после этого. Смерть рисовалась ей такой желанной, что устоять она не могла. Рене повернулась к Даркрейдердаку сказать, что он ничто, сквозняк, помет, пыль под ногами... но тут вдруг дверь отскочила в сторону. В комнату влетел, как огромный метальный снаряд хозяин заведения, весь белый от удара о дверь и страха. Даркрейдердак моментально выхватил оружие и убил его. Вслед за хозяином в комнату влетел человек, открывший огонь по вампирам быстрее, чем они встали с пола. Даркрейдердак что-то закричал ей, она не поняла его, она видела только Тоно, потом, мутант дернул ее к себе и тесно прижался к ней сзади, закрываясь от оружия Тоно, только не успел схватить за горло, а может, не захотел. Она резко наклонилась вниз, и Тоно убил его одним выстрелом. Теперь она стояла посреди тел и крови, глядя на все отрешенно, словно издалека, чтобы не сойти с ума от неистового и невыполнимого желания умереть.

Тоно, едва отдышавшись, протянул к ней руки:

— Рене!... Иди сюда...

Она сделал над собой усилие и подошла. И Тоно прижал ее к себе так крепко, что перехватило дыхание. Потом, вспомнив про то, что она испытывала боль от прикосновений, отпустил и заглянул в глаза:

— Надо уходить. Мы все еще в Лабиринте. Сможешь идти?

Рене кивнула.

На улице Тоно кому-то свистнул и, не выпуская ее руки, бросился по темным коридорам улиц. На следующем повороте она споткнулась, и Тоно, не останавливаясь, поднял ее на руки, как ребенка. Они продолжили бежать по зловонным улицам, дышавшим на них опасностью и смертью. Наконец, забрезжил свет. Они вышли в Нижний город. Тоно, наконец, осторожно опустил ее на ноги, и Рене увидела, что по Лабиринту их вел мальчик, тот самый, из лавки Минхея. Тоно пожал ему руку на прощанье, как взрослому, и тот с достоинством исчез в лавке, унося оружие и деньги для своего отца, а они продолжили путь уже одни.

— Это был сын Минхея, помнишь его? Я не мог убежать далеко, чтобы найти помощь, я боялся, что из-за меня они начнут расправу над тобой прямо там, на углу... Когда они потащили тебя в Лабиринт, я бросился к Минхею, и уговорил его дать мне провожатого. Мальчик хорошо знает Лабиринт, Минхей поставщик и перекупщик товаров в Лабиринт и из Лабиринта уже много лет. Они знают и притон Лебрука, а я слышал, как они заорали, что идут туда. Только поэтому я так скоро нашел вас.

Рене ничего не ответила, она все еще переживала разочарование, слишком близко была смерть, смириться с жизнью было непросто. Тоно тоже находился еще под впечатлением от пережитого за нее страха, он не выпускал ее руки, непроизвольно сжимая ее время от времени, точно хотел убедиться, что она действительно рядом.

Уже сидя в вагончике, по пути на 'Лего', Тоно наклонился к ней ближе, осматривая царапины, а потом спросил, с нежным участием заглянув в глаза:

— Ну, как ты?

Рене пожала плечами и отвернулась. Она не могла сейчас говорить о том, что случилось, жизнь по-прежнему тяготила ее. Она почти умерла, почти освободилась, но вместо этого, вместо нее, погибли невинные люди, как раз те, кто хотел жить, кто должен был жить и найти свое счастье!... Да что же это!.. Даже думая о Тоно, она понимала, насколько лучше ей умереть. Она так долго желала этого, она думала, что заслужила, наконец, смерть, и вот вместо нее убили девочку, у которой было все впереди, которая так отчаянно надеялась на счастье!.. Разве это похоже на справедливость?!... Разве этот мир достоин того, чтобы хотеть в нем жить?.. Невыносимая тоска терзала душу Рене.

Она думала, что Тоно поймет, и оставит ее в покое... Рене знала, он был способен на подобную чуткость, но в этот раз, поступил иначе. Тоно, опасаясь, что после пережитого она замкнется в себе окончательно, решил разговорить ее, во что бы то ни стало.

Он продолжал говорить с близкого расстояния, точно, испытывая на прочность ее нервы:

— Они не причинили тебе вреда?

— Нет.

Тоно снова смотрел на нее живым проникающим взглядом, она опустила глаза, но чувствовала это всей кожей лица. Господи, как выдержать это новое испытание? Ему не заставить ее желать жизни, пожалуйста, пусть он это поймет, и оставит ее в покое!...

Тоно снова сжал ее руки и тихо спросил:

— Что они делали, до того, как я пришел? Там, у стены?..

Он удерживал ее, и ей пришлось резко выкрикнуть, чтобы освободиться от его прикосновения и настойчивого взгляда:

— Они разорвали на части двух женщин, катались по внутренностям, и пили их кровь, выжимая ее из кусков плоти.

Тоно сразу притянул ее к себе и крепко обнял. Он думал, что заставив ее сказать это, он сломал эту ее защитную стену, за которой она всегда прячется, переживая свои страхи совсем одна, и что сейчас, она снова станет обычной испуганной девчонкой, которую он сможет, наконец, утешить...

— Господи!.. Знаешь, я не особенно верил в бога раньше, он остался равнодушен к моим детским просьбам оставить мне семью, но пока бежал за мальчиком Каина по этим зловещим туннелям, я молился, все время молился!.. Меня сводила с ума мысль, что мы не отыщем тебя вовремя, и что я не успею! И это могло случиться! Господи, спасибо!... Наверное, не случись этого, я бы... не смог выйти оттуда, не захотел бы... Слышишь?!.. Ты боялась, что я брошу тебя и сбегу?

— Нет.

— Что я не успею?

— Нет.

— Нет?... Чего же ты боялась?

— Что останусь жива.

Вопреки его ожиданиям, Рене не плакала, и не дрожала. Она лишь терпела его объятия, как очередное испытание. Он посмотрел в ее лицо, и понял, что снова ошибся, так просто трактуя ее переживания. Она не нуждалась в его защите, она даже не видела его сейчас. В ее голосе прозвучало такое искреннее глубокое разочарование, что Тоно изумился.

Его надежда на доверие и близость в отношениях снова рухнула. Он отпустил ее, наконец, и выпрямился.

— Жаль, что я помешал, да?

Она не ответила, а он больше ничего не сказал, с обидой отвернувшись к окну.

На корабле, когда она готовилась лечь спать после этого длинного, как кошмарный сон, дня, Тоно устыдившись своей эгоистичной нелепой обидчивости, нелепой в сравнении с тем, что она пережила, и заглянул в каюту:

— Ну, как ты?

В его голосе звучала забота, но Рене еще никак не могла справиться с разочарованием, и даже гневом на судьбу — избавление было так близко...

— Все хорошо.

— Может, выпьешь чего-нибудь, чтобы легче заснуть? Принести тебе сохо?.. Или просто теплого молока?

-Я засну. Спасибо.

— Я хотел сказать, что, понимаю, что слишком спешу и давлю на тебя... Я еще не всегда могу себя сдерживать, прости. Я ведь понимаю, ты боишься, поэтому и хочешь умереть. Но если бы ты только поговорила со мной, доверилась... Тебе стало бы легче!... Я разберусь со всем, поверь, тебе не нужно будет бояться!

— Я хочу умереть, потому что другого выхода не вижу, Тоно. Там, в грязном зале у Лебрука, я должна была умереть, я была готова к этому, я этого хотела. Но вместо меня погибли две женщины, одна из них сосем юная, и, я видела, как она хотела жить... Я давно не верю в бога, но то, что погибли они, а не я, так несправедливо по отношению ко всем нам, и так жестоко!.. Но жаловаться не на кого. Судьба. Мне придется жить. Умереть и не видеть больше Эгорегоз, и таких вот подонков, вроде Дакрейдердака, это слишком просто. Я всегда знала, что легкая смерть не для меня.

— Рене, я никогда не брошу тебя, я защищу тебя, обещаю!

— Этого не нужно. Спасибо.

— Черт возьми, ну почему ты не веришь мне? Я ведь действительно могу помочь! — вскричал Тоно, чью душу разрывали глубокая жалость, желание принять на себя хоть часть ее боли, и гнев, за то что она не хотела этого понять. Он чувствовал свое полное бессилие перед этим невыносимым упрямством.

— Ты — хороший человек, я знаю. Просто это моя судьба, не твоя.

Тоно опустил голову, и прежняя мальчишеская обида заставила его изменить тон. Теперь он заговорил с ней холодно.

— Что ж, дело твое. Завтра я уйду с утра по делам... Если хочешь, на вход поставлю защиту. Впрочем, теперь тебе особо некого бояться. Надеюсь, ты не забудешь, мы идем с Тесс в ресторан вечером. Будь готова к шести тридцати.

Когда она уснула, Тоно долго смотрел на ее лицо. Он опасался, что она и вовсе не сможет спать, после случившегося, но она действительно быстро уснула. Да, все-таки, она не лгала, она действительно боялась совсем иного. Господи, что за человека он полюбил!.. Когда он бежал по темным вонючим коридорам Лабиринта, волосы шевелились на его голове, но не от ветра, от страха ее потерять. Ему и в голову не могло прийти, что она вовсе и не желает этого!.. Он думал, все будет по-другому, и что она будет счастлива, когда увидит его, так же счастлива, как он, и что поймет, наконец... и даже почувствует к нему нечто большее, чем благодарность... Любая бы другая на ее месте почувствовала бы!... Какого черта он полюбил эту, а не обычную женщину с сердцем!... Тоно подумал, что когда она спит все проще — она бледная, усталая, но земная. Но вот проснется, и страхи снова сделают из нее робота, а из ее души камень, к живой сердцевине которого не пробиться. Господи, что же ей пришлось пережить, если она так сильно желает смерти!... Если бы только она открылась ему, если бы позволила себя защитить!... Он вздохнул и вышел.

Утром Рене пожалела, что так вела себя с Тоно. Он спасал ее, рискуя жизнью. Это заслуживает благодарности. Она ждала его весь день, но он, очевидно наказывая ее, не появился до вечера. Впрочем, это было к лучшему. Она чувствовала вину перед ним, хотя, по сути, не была виновата. Она просто не могла быть тем, кого он хотел видеть рядом, любить. Но ему это, возможно, было просто не понять. Пока не понять. Он не готов принять ее такой, как есть, и, со временем полностью отступиться от мысли быть рядом.

Тоно появился только в шесть. Усталый и довольный. И по-прежнему, лелеющий свою обиду на нее.

— Ты еще не одета? Черт, давай быстрее, я не могу заставить ждать самую красивую девушку во Вселенной!... Живо! У нас мало времени, а вы, женщины одеваетесь вечность! Я-то только душ приму...

Тоно исчез в двигательном отсеке, а она, опасаясь его дальнейшего гнева, поспешно оделась.

Когда она подошла к зеркалу, ее пронизал страх. Что она увидит? Она редко смотрелась в большое зеркало, и все эти годы она не снимала рабочие комбинезоны, она не считала себя женщиной, даже человеком, все, что ее занимало — безопасность. Теперь ей предстояло вылезть из собственного кокона, и она боялась увидеть в зеркале монстра.

Дважды она пыталась открыть глаза, но не смогла, опустилась на кресло, подавляя возникшее от страха головокружение. Вошел Тоно. Он выглядел роскошно, как герой-любовник популярного фильма: черные облегающие брюки, заправленные в сияющие высокие сапоги, вишневая шелковая рубашка, волосы уложены прядями, романтически небрежно.

— Если ты еще не одета, — начал он с угрозой в голосе и остановился, — А, ты уже оделась? Тоно не мог смотреть теперь на нее и не опасаться, что выдаст себя, поэтому приготовил свою обычную усмешку. Рене сразу испугалась: раз даже он так реагирует...

— Ты сам купил мне это...

— Ну что, очень даже...только не съеживайся так, никто тебя не съест. Если ты будешь держаться, словно на тебе надето чужое, все так и подумают, но если ты распрямишь плечи и успокоишься, все решат, что ты... красива.

— Оно чересчур отрытое...— прошептала она смущенно, — и этот цвет...

— Держи.

Тоно достал пакет и бросил ей. Рене почему-то подумала, что это та гемма, на которую она смотрела у Каина, но оказалась это изумительная накидка из нежного темного меха, выполненная очень искусно, и видимо стоившая дорого. Рене нашла ярлык. Он купил ее в 'Чессапике', когда они ходили туда вместе.

— Это мне?

— Нет, конечно, мне, просто даю поносить.

— Очень красиво... Спасибо, Тоно.

Теперь ей не было так страшно смотреть на себе в зеркало. Она укуталась накидкой почти целиком. Искусственный мех мягко переливался. И тут она увидела Тоно, он смотрел на ее отражение в зеркале, и она тотчас отошла в другой угол каюты.

Тоно горько подумал о том, что сейчас он впервые сделал что-то, что ее порадовало. Она поблагодарила его и, в голосе ее впервые звучала радость! Наконец-то! Это прогресс в их отношениях. Пройдет еще год-другой, она перестанет прятаться, когда вот так поймает его взгляд в зеркале. Наверное, он кажется ей приставучим маньяком, оттого она так и шарахнулась от него. Какая же она упрямая!

— Кстати, ты ничего не сказала — как я выгляжу?

— Кажется, хорошо...

— Кажется!?.. Я смотрю, ты не любишь мне льстить, верно? Могла бы сказать что-нибудь более конкретное и теплое... Да, забыл, ты же ни черта не понимаешь в моде! Не то что, моя Тесси, уж она-то оценит!

Тут прозвенел звонок-напоминание.

— Ладно. Нам пора. Я возьму подарок, и пойдем.

После того, как он заставил ждать ее в транспорте более двадцати минут, они вместе с Тесс, наконец-то, вышли. Вот уж кто действительно был прекрасен. Тесс была в серебристо-сером платье из тонкого шелка, светлые волосы, забранные в высокий хвост, сияли, сияли большие серые глаза, сияла жемчужная кожа и маленькие ушки, в которых сиял крупный серый жемчуг, сияла перламутром улыбка. Рене поняла, что вся она светилась уж если не страстной и сильной любовью, то нежной и пылкой влюбленностью. У Тоно тоже было заметно приподнятое настроение.

— Здравствуйте, Рене! Простите, что заставили ждать, я говорила об этом Тоно, но его так мучила жажда... — проворковала Тесс.

— Еще бы! — проговорил Тоно низким голосом, не сводя с нее взгляда, отчего Тесс в очередной раз просияла улыбкой.

— Ничего страшного, — сказала Рене и отвернулась.

— Вот видишь, ты зря переживала, Рене не обиделась! Еще бы, смотри, у нее тут интересная книжка... О, да это пособие по технологии изготовления и ремонта сенсорных систем... захватывает, должно быть! Что может быть лучше?... Держи, и продолжай!

Тесс удивленно посмотрела на Тоно, и он смягчил иронию.

— Да, видишь ли, дорогая, Рене любит одиночество, скучает по Фредо... но я не даю ей расслабляться. Еще впадет в депрессию! И потом, я отвечаю за нее перед другом... Да, вот на какие жертвы приходиться идти, ради... ладно, едем, пока не опоздали. Терпеть не могу холодный ужин!

— О чем ты говоришь, притворщик? Ты ведь прекрасно знаешь, это возможно, но только не в Лоонгло.

— Прошу тебя, дорогая! Ты заставляешь меня сходить с ума при мысли, что часто бываешь там с поклонниками!

— Вот уж не думала, что ты ревнив! Ведь ты не позвонил мне ни разу за несколько месяцев! — сказала Тесс, садясь в транспорт.

Кабина сразу наполнилась благоуханьем самых изысканных духов и Рене вспомнила, что сама совершенно забыла об этом . Вся совершенная подчеркнутая женственность Тесс была словно из другой жизни, которая для нее была недоступна.

— Милая, если бы я знал, что ты ждешь!..

— О, не волнуйся, дорогой мой, только первые шесть месяцев, потом, все прошло.

— Всего шесть месяцев? Какой же я идиот! Я-то мучился гораздо дольше, этот год без тебя был ужасным!

— Год? — она засмеялась, — Это странно, ведь десять месяцев назад мы ходили в Лоонгло вдвоем. Выходит, ты заскучал, когда я еще была рядом!

Разоблаченный Тоно ничуть не смутился, а всего лишь улыбнулся и нежно поцеловал руку своей жертве:

— Вот видишь, жестокая, мне все тебя мало!

Тесс покачала головой, но возражать больше не стала. Он был еще тот спорщик, способный повернуть против оппонента любую собственную оплошность. Тем более против влюбленного оппонента. Правда, в этот раз, за него был еще и тот факт, что Тесс не хотелось так явно выиграть спор, кто из них более влюблен в другого.

' Лоонгло' находился в лучшей части Верхнего города, рядом с парками развлечений. Это был средних размеров дворец из черного мрамора, инкрустированного белым камнем, и помещавшейся на небольшой мраморной площадке. Уже на площадке была слышна негромкая мелодичная музыка, слышались счастливые оживленные голоса. Обед в одном из трех залов 'Лоонгло' стоял очень дорого, и эту роскошь могли позволить себе далеко не все. Но то, что предлагал ресторан, начиная от живых официантов, а не роботов, кончая сказочными интерьерами и удивительными блюдами, мало где можно было найти, в пределах всей ПВ. Всего в Лоонгло было три тематических зала. В первом располагался мир подводный — потолок, пол, стены, простенки, столики, кресла, и даже посуда все было выполнено из особого полого хрусталя, заполненного морской водой и живыми морскими обитателями с разных планет, от огромных, до самых мелких. Подсветка менялась в течение часа несколько раз, сами столики меняли свое местоположение, вместе с прозрачной аквариумной платформой, но так медленно, что этого можно было и не заметить. Второй зал — олицетворял собой разные уголки познанной вселенной, каждый столик располагался отдельно, на небольшом островке — каждый представлял экзотическую планету, места так и назывались, по именам планет. Третий зал в оформлении был мобильным — раз месяц он полностью менялся, соответственно замыслу одного или сразу нескольких ведущих дизайнеров ПВ, иногда, на памяти Тоно, весь интерьер воплощал картину какого-то из знаменитых художников, иногда представлял собой оригинальную выставку работ посвященных какой-либо теме, поданной посетителям с различными спец эффектами. Зал пользовался популярностью у завсегдатаев ресторана, которых привлекало разнообразие, и современность в оформлении интерьера, а также политиков и знаменитостей ПВ, поддерживающие собственный имидж.

Тоно, оставался равнодушен к роскоши первых двух залов, а публика в третьем его просто раздражала. Над этим подсмеивалась Тесс.

— О, ты выбрал первый зал... Чудно, я тоже люблю рыбок. Но, боюсь, Тоно, это так несовременно! И я думаю, Рене заскучает, глядя на этот большой аквариум, а ведь в третьем зале, ей удалось бы увидеть воочию первых лиц Познанной Вселенной.

— Ты права, там рыбы покрупнее и посолидней... но, совершенно не удобоваримы. Впрочем, — продолжил Тоно, с усмешкой посмотрев на Рене, — если она захочет...я куплю ей столик там. Ну, как идея?

— Тоно! Как ты можешь, — искренне возмутилась Тесс, — это... просто недопустимо!

Она даже испугалась — Тоно временами был так невежлив с Рене, даже груб, точно мстил ей за что-то. Но к ее удивлению, та реагировала на это совершенно спокойно. Она вообще почти не проявляла эмоций.

— Спасибо, не стоит. Мне все равно, в каком зале обедать.

-И с кем, тоже, уверен, не принципиально.

Тут Рене неожиданно подняла на Тоно вгляд, а тот не отвел глаз, словно подначивал: 'Ну, давай, говори, я этого и хочу! Хватит прятаться за равнодушие!'.. И по спине Тесс вдруг пробежал холодок подозрения. Ей пришла в голову мысль, и кажется, не впервые, что между этими двумя существуют отношения, столь бурные, что приходиться их маскировать — Тоно прятал их в ядовитых насмешках, Рене в полной невозмутимости. Но каковы они, эти отношения, на самом деле, Тесс не знала. Более того, для собственного спокойствия, она поступила крайне не разумно, послушалась рассудка, еще раз сравнив себя с Рене, и отогнала эти мысли в самый темный угол памяти.

-Что ж, если Рене не против, то и я соглашусь. Люблю живых официантов. Сюда берут только очень красивых молодых людей!

— О, нет! Я так и знал!... Теперь моему тихому счастью придет конец, теперь я буду ревновать тебя к каждому парню во фраке, что подойдет к нашему столику!

— Ревнуй на здоровье, — сказала Тесс с обольстительной улыбкой.

— Но что, если нам достанется официантка — девушка?.. Я слышал, они здесь красивей стюардесс на межгалактических лайнерах! Кажется, одну я уже вижу в зале... Прелесть!

— О!— сказала Тесс возмущенно, — Рене, дорогая, ты слышала? Он хочет уколоть нас! Послушай, Тоно, только посмей посмотреть в их сторону, и я... не поручусь за себя...

Весь вечер Тоно и шутливо, и нежно флиртовал с Тесс, она охотно ему отвечала, излучая радость. Рене ела, не чувствуя вкуса, рассеяно пила воду, смотрела на рыб и чувствовала себя лишней, и не только за этим столиком, но и в этой Вселенной.

После того, как они завезли Рене на Лего, Тоно повез провожать Тесс, и отсутствовал более часа.

Вернувшись, Рене, не включая свет, присела на койку. После ресторана она чувствовала себя опустошенной и обессиленной. Она вдруг представила Тоно, сидящим сейчас у Тесс в ее уютной и современной квартире. Им, конечно, было хорошо вдвоем. У нее же такого тихого простого счастья быть не может. Всегда между ней и кем-то еще будет вставать память. Страх. Боль. Даже подумать нельзя. Нужно сосредоточиться, чтобы придти в себя и изгнать эту бесполезную тупую зависть. Господи, да что же это!.. Так глупо завидовать этой красивой и умной женщине, с тонким вкусом, и врожденной деликатностью, да еще удачливой к тому же, и вполне заслуживающей свою удачу. Рене честно отвергла оправдание внутреннего голоса, утверждающего, что это несправедливо, что Тесс одарена так щедро, в то время как у других... Конечно, разве это вина Тесс, что судьба оберегает ее от всего грязного и страшного!... Но почему у других это не так? ...Но нет, обманывать себя было бесполезно, не попранная справедливость, а именно зависть, глухое черное чувство, разрушающее все доброе на своем пути, давило на нее всей силой. Она не станет и думать об этом, анализировать свои слова, поступки... Она представила маленькую точку в темноте, обведенную слабым по сиянию, но точным кругом. Она возвращала себе уверенность в том, что каждый следует своей судьбе, а не наоборот. Сейчас это принять было трудно — баланс сил был нарушен. Тяжелые мысли... Рене снова почувствовала, что остро завидует Тесс. Ее молодости, красоте, уму и главное, будущему, которое ее ожидает, любви, семье. Там, в ресторане, она осознала, что хочет побыть на месте Тесс, прожить ее жизнь, без боли, страха и тягостных, угнетающих воспоминаний. Хотя бы, часть жизни!.. Хотя бы несколько дней, часов... Надо же, ей захотелось жить!.. Странная мысль — жить. Ей так долго хотелось обратного. Пожалуй, и сейчас. Только сразу, чтобы не думать о...

Когда Тоно наконец вернулся, Рене уже успокоилась. Каждый проходит свой путь. Никто не виноват, что ее путь устилали тернии. И Тесс тоже. Она почти задремала, когда он включил свет.

— Ты не спишь?

Рене пожала плечами.

— Почти заснула.

— Сидя, и с открытыми глазами? — сказал он, рассмеявшись.

Рене посчитала глупым настаивать на своем.

— Ладно, — вдруг милостиво сказал он, усевшись на свою койку, видимо, и не собираясь выключать свет, — хорошо, что ты не спишь, мне надо поделиться, а то не усну. Знаешь, мы зашли к Тесс... Видела бы ты ее квартиру! Она приглашала лучшего дизайнера по интерьерам, да и сама она обладает прекрасным вкусом. Словом, у нее так хорошо, что уходить не хотелось, я даже начал подумывать о семейной жизни... А сама Тесс!... Я говорил, мы ведь давно знаем друг друга, мне всегда она нравилась. Но раньше все было немного иначе. Я не восхищался ее красотой, ценил вкус, ум, но и внимания не обращал на главное ее достоинство — открытость, честность. Знаешь, красивые и умные женщины редко бывают такими милыми, искренними, как правило, горький опыт общения со всякими там озабоченными придурками, падкими на внешнюю привлекательность, приучили их защищаться каждую минуту. Понимаешь, они как ежики, все время сворачиваются клубком, пряча под иголками самое интересное, но моя Тесси — совершенно другая... она не скрывает ничего! Ни мыслей, ни чувств. Она не боится быть искренней, что нельзя не оценить!.. Никакая другая девушка с мужчиной так открыто и щедро еще себя не вела. Я — счастливчик!.. Как ты думаешь, после замужества, она останется такой же? Ты ведь тоже женщина, и должна понимать ее лучше, чем я!

— Я не знаю.

— А должна бы... О, боже, какие глаза, а губы!... После прикосновения к ней, уже не чувствуешь силу притяжения, словно в открытом космосе!.. Похоже, я влюблен! Как ты считаешь, похоже, правда?.. Ты, конечно, думаешь, что я веду себя легкомысленно, ведь не так давно я объяснялся в любви тебе, но, знаешь, ты ведь меня отвергла, и без надежд, так что, я считаю — все, что было — то было и уже не считается. Без обид. Но вот теперь, с Тесс, может, и пришло мое время? Похоже, есть реальная возможность бросить якорь и обзавестись семьей... Тесс ведь завидная партия во всех отношениях. Ты согласна?

— Что тебе до меня? — вырвалось у Рене. Она сдерживала себя уже какое-то время, и была уверена, что выдержит... Непонятно почему, но ей было нестерпимо это слушать, хотя ничего неприятного он не говорил.

— То есть!?.. Ты же мой товарищ! И женщина к тому же. Должен же я с кем-нибудь посоветоваться, пред принятием такого важного решения!? Чего это ты вдруг так разозлилась? Мы ведь скоро расстанемся!

— Я хочу спать.

— Неужели? Зачем же ты меня ждала?

— Я не ждала тебя... просто слишком устала, чтобы сразу заснуть.

— Хм. Ладно, я и сам порядком устал. Но смогу ли уснуть, это еще вопрос... О, я слишком счастлив!

Она ничего не ответила, а Тоно лишь широко улыбнулся, быстро разделся, вполголоса напевая, и лег. Несмотря на все его опасения, стоило ему положить голову на подушку, как тотчас он крепко заснул.

Рене подумала, что при всем его уме и силе, он все еще сохранил в себе ребенка, возможно поэтому, он, так привлекателен для женщин. Им хочется сделать его счастливым. Кто-нибудь, например Тесс, это сделает, будет любить, заботиться о нем, и будет этим счастлива.

Но не она.

Часовая работа по восстановлению душевного равновесия, пропала.

Она плохо спала ночь, а Тоно напротив чудесно выспался и встал в отличном настроении.

Утром он снова отправился по делам, в том числе и к Тесс. Пока Рене готовила завтрак, он брился и кричал ей:

— Тесс сегодня постарается все устроить с пропуском. Представляешь, сколько бы нам пришлось здесь торчать, если бы не она?.. То-то. Да, сегодня мы опять идем в 'Лоонгло'. Так что готовь свое красное платье часам к восьми. Ясно?.. Не слышу!

— Ясно.

-Ладно. Тесс меня ждет... вернусь не скоро!

'Свое красное платье'! Она вовсе не считала его своим. Оно было чужим, хотя бы потому, что подобные носили другие обычные женщины. Накидка, которую подарил ей Тоно, была очень нежной на ощупь, но была предназначена не для вечера, даже она это понимала. Боже мой, она не чувствовала себя привлекательной, желанной уже много лет. А может быть даже, никогда!.. Аалеки прав, она просто испуганный темнотой ребенок, который не хочет вылезать из-под кровати на свет, и увидеть реальность!... И она всегда была такой, всегда. Тоно был прав, она боялась любить, боядась всего на свете и теперь вот, из страха теряла его. И вдруг, как протест на все что с ней происходило, ей захотелось иного. Отчаянно захотелось. Это было как зов боевой трубы. Она вдруг ощутила прилив сил, желание освободиться от оков страха, бороться. Немедля, пока не передумалось из-за очередного приступа паники.

Рене дождалась, пока Тоно уйдет, и тоже собралась. Она решила побывать в Нижнем городе у Каина, во что бы то ни стало. Как ни странно, Лабиринт и его обитателей она не боялась, наверное, потому, что она знала существ куда опасней. Тоно перед уходом сказал, что вернется к двум, значит, она вполне успеет.

Движение транспорта в Нижнем городе производилось много медленнее, чем в Среднем , поэтому, она немного, как ей казалось, задержалась. Немного.

Едва она вошла на 'Лего', к ней кинулся взволнованный Тоно.

— Господи! Ты жива!?..

Он вдруг схватил ее за плечи, и начал кричать:

— Где ты была, черт возьми? Я обыскал все окрестности не по одному разу! Где ты была?!

— Что-то случилось?

— И она еще спрашивает!.. Черт, да я тут все передумал!.. Я даже в морг при космодроме бегал, спрашивал, как идиот, не поступало ли в последние три часа трупа молодой женщины!.. Где ты была?

— В Нижнем городе.

— Что?.. Какого черта ты там делала? Неужели посещала Лабиринт? Все-таки я был прав, ты решила туда сбежать?!

— Нет, что ты!... Мне и в голову это не приходило! Но что же все-таки случилось? И перестань, пожалуйста, меня трясти...

— Я тут с ума схожу, а она... Не смей больше так делать, никогда, слышишь?... если решишь уйти, я должен знать, а не метаться как безумный, представляя себе черте что!... Какого черта ты делала в Нижнем городе? Подыскивала новое жилье?

— Нет...я была у Каина, в магазине.

Он перестал ее встряхивать, но не отпускал, всмотрелся в глаза, не веря.

— У Каина?... Что тебе там понадобилось?

— Ничего особенного. Извини, я просто не рассчитала время. Я думала, что успею задолго до твоего возвращения... ты ведь сказал, что вернешься не скоро. И потом, я никак не предполагала, что ты будешь волноваться...

— Да где уж тебе!..

Тоно обиженно поднял подбородок и, отпустил ее. Засунув руки поглубже в карманы, он отошел к компьютеру, став к ней спиной, и, немного помолчав, продолжал, все еще холодно:

— Что же ты не спросишь, как у нас дела?

— Как? — она, наконец, догадалась, — С пропуском что-то не так? Не выдали?

Тоно опустился в кресло и повернулся к ней:

— С чего ты взяла?

— У тебя усталый вид...

— Правда? — он смерил ее недобрым взглядом.

— Значит, выдали... — осторожно продолжила она, глядя на него с опаской.

— Моя Тесси — прелесть! Никогда еще не знал такой замечательной девушки! Знаешь, какой пропуск мы получили?.. Сверхсрочный! Это значит, мы первые в очереди, ясно? Тесси — просто чудо!

'Наверное, она просто хочет, чтобы ты быстрее вернулся к ней', — подумала Рене. Она ничего не сказала вслух, но у Тоно, наблюдавшего за ней, немного улучшилось настроение.

— Ты не рада?

— Рада. Когда же мы вылетаем?

— О, теперь мы не спешим... Я хочу еще немного побыть с ней... хотя бы один вечер и... ночь.

— Ясно.

Тоно усмехнулся.

— Сегодня мы с Тесс идем в 'Лоонгло'. Отметим наш пропуск, как следует! Можешь пойти с нами... Тесс тебя просила. Так что, если хочешь...

Рене неожиданно для себя подняла на него взгляд:

— Хочу!

Он поднял брови, улыбаясь:

— Вот как? Тебе так понравился 'Лоонгло'? Помню, раньше с корабля тебя и калачом нельзя было выманить!

— Понравился.

— Ладно. Тогда через час будь готова. Я потратил уйму времени впустую, разыскивая тебя, а мне еще надо заказать для Тесси цветы.

Он не догадался. Она нашла свой сверток и развернула его. Хотелось проверить так ли хорошо то, что она купила. Платье было старинное — кусочек давно погребенной цивилизации. Красно-коричневое, облегающее в груди и строго прямое книзу, оно было длиной почти до пола. Длинные рукава заканчивались кованными браслетами, а по подолу проходила широкая темная полоса, на которой мерцали узоры, больше похожие на таинственные письмена. Материя напоминала очень мягкую кожу, чувствуя тепло человеческого тела, она легко принимала нужный размер, сжималась по фигуре или растягивалась. Ворот был вырезан широким прямоугольником, как раз под ожерелье из полупрозрачных камней квадратной формы — его она тоже купила. Каин просил за него недорого — камни, хоть и были волшебно хороши, не были признанны драгоценными, однако она с трудом отводила взгляд от этой коричневато-красной туманности, в которой блуждали редкие белые огни. На ноги она надела сандалии из темной кожи с чеканными застежками. Все ее одеяние было просто и хорошо. Оставалось только... пройти пытку зеркалом. Ее опять охватил страх. Но тут ей послышались шаги Тоно, и Рене испугавшись, что он увидит ее сейчас, быстрее, чем она сама будет к этому готова, решилась. Рене резко повернулась к зеркалу, словно в колодец с ледяной водой прыгнула, и полетела вниз, покуда мозг не воспринял отражение молодой женщины. Еще сложнее оказалось признать в ней себя. Так странно! Это была она... но другая, чужая... сильная... Именно — сильная! Высокая, с прямыми плечами, гибкой талией... и строгим лицом. Неужели это она? Эта женщина в зеркале — уверена в себе, собрана и спокойна, а она всегда была как раз наоборот... Аалеки говорил ей, что ... К черту его! Сегодня она не будет вспоминать его слова и голос, льющий яд прямо в сердце! Сейчас ему нет места в ее жизни. Пусть и не надолго.

Она совсем было забыла о Тоно, и вдруг опять встретила в зеркале его взгляд. Он стоял с охапкой голубых роз, и смотрел на ее отражение. Странный взгляд, напряженный ... и с ожиданием. Она обернулась к нему.

— Что?

— Ты за этим ездила к Каину?

— Да.

Он замолчал, и она не выдержала:

— Это годится для 'Лоонгло'?

— Годится.

Неловко чувствуя себя под его взглядом, она поправила ожерелье, склонила голову, спряталась. Тогда он спросил напрямик:

— Зачем ты купила это платье и ожерелье, Рене?

— Не знаю...

— Нет, знаешь!

Тоно произнес это горячо и настойчиво, и Рене снова испугалась.

— Странный вопрос. Мне нечего сказать...

— Неужели, нечего?.. Ну, же, Рене, не трусь! Ведь ради этого наряда ты не побоялась вернуться в Нижний город!.. Зачем ты так рисковала? Скажи! И будь честной со мной и с собой!

Тоно стремительно шагнул к ней, отбросив букет, взял за плечи, но тут они почувствовали вибрацию защитной системы. Тоно нахмурился и нехотя ее отпустил.

— Это, наверное, Тесс. Открой. Я скоро.

Он отвернулся, подобрал букет и ушел в рубку управления, а Рене, вздохнув с облегчением, впустила как всегда сияющую, Тесс.

— Привет!

Она быстро оглядела каюту в поисках Тоно и остановилась взглядом на Рене. На сей раз, осмотр длился дольше. Ее брови слегка вскинулись при виде наряда Рене. Мгновенно она оценила стиль, качество и гармонию. Но после второго, еще более внимательного осмотра, она успокоилась. Они были слишком разные, чтобы соперничать. Сама Тесс всегда была безупречна. Ее красота была совершенна во всем — в лице, в фигуре, в светлых волосах, в манерах, движениях, голосе и в мыслях. Ее духи, одежда, аксессуары, все было самое лучшее, модное, и идеально ей подходило. Рене не в чем ни была на нее похожа, даже сейчас. Их можно было сравнить, как драгоценную вазу, признанный шедевр работы знаменитого художника, с предметом простой глиняной посуды, вылепленной пусть и искусно, но руками неизвестного мастера, чье имя обратилось в пыль времен.

Тесс не признала для себя в ней достаточно опасную соперницу, и, оставшись этим довольна, улыбнулась. Это была не снисходительная улыбка, нет, в этом Тесс снова показала себя на высоте. Улыбка была искренней — теперь, когда она признала Рене побежденной, она даже порадовалась ее внешний вид, порадовалась, что может обрести в ней подругу.

— Ты сегодня чудесно выглядишь! Платье очень красивое!

— Спасибо, ты тоже прекрасно выглядишь. Как и всегда.

— Спасибо, дорогая... Но где же Тоно?

— Он сейчас придет... пожалуйста, проходи.

Тесс, не забыв поблагодарить, вошла и еще раз, с любопытством оглядела каюту. Ее взгляд теплел каждый раз, когда она видела вещь, явно принадлежащую Тоно.

— Я давно хотела здесь побывать. Тоно столько говорил мне о своем корабле, о путешествиях! Знаешь, я всегда думала, что его работа и является главной соперницей для любой его девушки!.. Но это так по-мужски, верно?.. Для женщин работа всегда на втором месте... Здесь так... необычно!.. Удивительно! Пространство совсем небольшое, но я вижу, здесь все есть, даже довольно... комфортно... Скажи, Рене, какого это, жить на корабле?

— К этому надо привыкнуть. Когда подолгу находишься в безмерном космосе, ограниченное пространство лодки начинает казаться довольно уютным.

Тесс шутливо поморщилась, передернув плечами.

— Это так ужасно, долго быть в космосе!.. Не знаю, боюсь, мне было бы трудно привыкнуть! Даже когда летаю на больших комфортабельных перевозчиках, включающих целый город, ужасно скучаю по земле!.. Я не говорю об этом Тоно, думаю, он не поймет меня, ведь космос его стихия. Рене, мне хотелось бы спросить тебя... ты ведь хорошо знаешь Тоно, он доверяет тебе... Как ты думаешь, он смог бы привыкнуть к работе, связанной с не очень продолжительными перелетами?

— Не знаю... Тебе надо спросить его самого.

Рене прекрасно поняла Тесс, она жаждала семейной жизни с Тоно, и спрашивала ее, готов ли он к ней. Чуткая Тесс сразу почувствовала напряжение Рене.

— Разумеется, я должна буду поговорить с ним об этом и обо всем другом, что важно для нас обоих... Но пойми меня правильно, я очень дорожу его вниманием, и... боюсь снова оттолкнуть его! Видишь ли, два года назад, мне казалось, он готов на все, чтобы остаться со мной... и я ошиблась. Он подумал, что выбрав меня, ему придется оставить полеты, жить на Мэне, заниматься не совсем тем, что ему нравится, изменится, стать как все... и он выбрал работу. Теперь, когда мы снова подходим к этому выбору... я не стану ставить условия. Я и раньше не хотела, чтобы он изменился!... Я боюсь его потерять, Рене. Но, боюсь, что и жить, так, как ты, здесь, на 'Лего', не смогу!.. Это так не просто! Это мучает меня!

Рене было тяжело это слушать, хотя она все знала и раньше. Догадывалась, чувствовала.

— Да, это непросто. Решиться любить...

Тоно появился внезапно.

— О, боже, Тесс! Ты несравненна! — он, уже одетый в свою лучшую рубашку, медленно, с восхищением поцеловал Тесс руку и вручил ей цветы

-Какие они нежные!— она склонилась к цветам, погружаясь в запах. Когда она подняла лицо к Тоно, оно было словно наполнено обволакивающим ароматом. А взгляд таял.

— Спасибо!

— Ты столько для нас сделала!.. Это ничто. Тем более, что рядом с тобой и солнце меркнет, куда там моим бедным цветам!.. Чтож, все готовы. Ну, тогда вперед!

— О, я совсем забыла!.. Тоно, дело в том, что сегодня приехал один мой друг, и я взяла на себя смелость его пригласить с нами, составить Рене компанию... Надеюсь, вы не будете против?.. Я специально заехала за вами, на случай, если ты вдруг не привезешь Рене! О, дорогая, Фредо, конечно, не будет против, это ведь только на вечер! Прошу тебя!.. Мой знакомый — милый, интеллигентный человек, добрый давний друг... он занимает высокий пост, оттого редко может позволить себе отдыхать. Мне было бы неловко оставлять его одного! И потом, не хотелось бы, чтобы ты сегодня чувствовала себя одиноко!

— Чудно! Она, конечно, будет не против! Правда, Рене? Сегодня тебе не придется скучать, пока мы с Тесс танцуем...

Тоно смотрел на нее, усмехаясь, как всегда, когда она его отталкивала. Рене подумала, что она совершает ошибку, тем, что идет. Ей надо оставить их наедине. Разве она может сравнится с Тесс!... Лишние мысли...Тоно все время провоцирует ее на то, что она не может себе позволить. Но он не остановиться, будет пробовать снова и снова, пока она не сбежит. Вот и сейчас... И вдруг, неожиданно для себя, повинуясь незнакомой еще силе протеста, Рене произнесла:

— Да!

Тоно иронично поднял брови, словно не поверил, и продолжал смотреть на нее с провоцирующей усмешкой. Тесс ласковой и благодарной улыбкой попыталась смягчить его грубость, и они вышли.

Они подошли к транспорту, когда человек, ожидающий около него, повернулся к ним лицом.

— Рене, Тоно, знакомьтесь, это мой хороший друг, генерал Дрего. Арс, позвольте представить вам Рене Даар и Тоно Эсседа, они тоже мои друзья.

Перед ними стоял генерал Дрего. Он уверенно улыбался, поэтому и Тоно, и Рене сразу поняли, что это встреча не случайна. Тоно нахмурился, особенно когда увидел, как Рене испугалась.

— Мы знакомы, дорогая, — сказал Дрего, протянув руку Тоно. Тот не сразу и явно нехотя ее пожал, но это не произвело на генерала особого впечатления, он всецело был поглощен созерцанием Рене. Он не сказал ей не слова, но взяв ее руку в свои, крепко пожал и предложил сесть в транспорт. Она не решалась и медлила. Тесс, изумленная такой реакцией на появление ее друга, тоже недоуменно наблюдала, как Тоно нахмурился и засунул руки в карманы.

Рене, сообразив, что Арс не оставит ее в покое, даже если она сейчас откажется ехать, и что в ресторане, возможно, им не удастся остаться надолго наедине, все-таки села в транспорт. Тоно, не сразу вспомнив о Тесс, все же помог ей занять место. И не спуская злого взгляда с Дрего, он сел сам.

— Так вы знакомы? — спросила Тесс.

Ответил Дрего:

— С Тоно я познакомился недавно, а вот Рене знаю давно... мне даже кажется, всю жизнь!

Он повернулся к Рене, но она не слышала его и не видела посланного ей грустного взгляда. Она боролась с собственным страхом, делая вид, что разглядывает город в окне.

— Где же это случилось?

— Мы с Рери вместе работали.

— Правда, и где?

— На Базе. Но это было давно.

— Неужели? Рене, ты работала на Базе? Я не знала! Впрочем, конечно, я не многое знаю о тебе, хоть и считаю своим другом... Ну, а с Тоно?

— На Бероиде. В очереди за пропуском. Я узнал Рене, а она познакомила нас с Эсседа. Боюсь, там вышло недоразумение, в котором мы оба виноваты... Возможно, я больше... И все же, приношу извинения. Я был тогда не в лучшей форме, а встреча с Рене после такой долгой разлуки потрясла меня.

— Пустяки, генерал, что вспоминать!.. — презрительно прищурившись, проговорил Тоно.

— Прекрасно. Значит, общаться сегодня нам будет проще, — спокойно сказал Дрего, глядя прямо перед собой. Он явно давал понять, что до Тоно ему не было никого дела, и только вежливость заставляет его объясняться. Ему была нужна Рене. Главное, чтобы Тоно снова не помешал ему, по крайней мере, не противостоял открыто. Но он не решится, ведь он ухаживал за Тесс, которая не знала, о его женитьбе. У Дрего был надежное преимущество.

— Признаться, я устал от долгого перелета и одиночества, которым веет из космоса. Когда Тесс сказала, что идет с друзьями в 'Лоонгло', я обрадовался. Давно не был на людях, и с людьми!

— Арс, а твой экипаж? Неужели, все роботы? — удивленно спросила Тесс.

Дрего усмехнулся:

— Нет, не роботы. Но с подчиненными не должно допускать обычные человеческие отношения, демократия в космосе обычно заканчивается катастрофой.

— Так вы их побаиваетесь, генерал? — язвительно спросил Тоно.

— Просто, не желаю сближаться. Меры предосторожности.

— Ах, так...неплохо придумано!

— Оставим эту тему, это только моя работа. Скажите лучше, как вы находите Мен? — Дрего игнорируя издевку Тоно, повернулся к Рене.

Тоно тоже посмотрел на Рене. Она совсем сникла, при появлении Дрего, от былой храбрости и вызова не осталось и следа, что обостряло ненависть Тоно к генералу.

— Большая планета, — отвечала она рассеяно, не поворачиваясь.

— Это так. Но плохо ли это или хорошо?— мягко спросил Дрего, наклонившись к ней, словно, они были уже наедине.

— Пока тебя не было, — вполголоса, но довольно-таки зло выговорил Тоно, — было просто отлично.

Если бы Рене вздрогнула, или каким-то другим способом выказала испуг или неприязнь, когда Дрего к ней наклонился, Тоно тут же бы отшвырнул его подальше от нее.

— Я знаю, Тесс рассказывала, как и о том, что вы подружились, — невозмутимо продолжал Дрего, повернувшись к нему. Тоно понял, генерал намекал о том, что Тесс не знает, что он женат.

Если бы транспорт не остановился, Тоно не удержался бы.

Но им пришлось выйти.

На сей раз, они были в самом большом зале ресторана, самом престижном. И в этот вечер он был заполнен, в основном, выдающимися политиками, деятелями науки и культуры ПВ. Рене охотно забилась бы в какой-нибудь уголок, но им пришлось идти по середине зала к одному из центральных столиков, потому что Дрего узнали, и им предоставили самый лучший столик из заказанных. Пока они шли к столу, генерал шумно здоровался и улыбался знакомым, вскидывая руку в приветствии, что еще больше раздражало Тоно. Тесс, просительно улыбалась ему, стараясь поймать его взгляд. Она уже поняла, что между ним и Арсом было не все гладко, и взглядом просила его держать себя в руках, ради нее.

— Что закажем? — как ни в чем не бывало, спросил Арс, заботливо усадив Рене.

— Рыба — згун в сливках. Такой дивный аромат!— подхватила Тесс, — Тоно, ты пробовал это блюдо? Тогда попробуй, они ведь предлагают мини порции на пробу, и думаю, тебе понравиться!

Тоно лишь кивнул, но не ответил. Он с напряжением наблюдал за Рене, лицо которой приняло отстраненное выражение, верный признак страха.

— Мне, например, всегда нравилось здешнее жаркое... а из вин, молочное и ореховое... Согласна Тесс?.. Тоно?.. Рене, а что ты хочешь? — продолжал Дрего.

— Мне все равно.

— Все равно? Но здесь чудесная кухня.. . Я помню, ты всегда любила сладкое, пирожные, торты... не так ли?

— Это было давно Арс. С тех пор вкус у меня изменился. Закажи то же, что и себе.

— Хорошо. Тогда сделаем заказ. — Арс, как гостеприимный хозяин взялся сделать заказ.

К столику подошел официант, симпатичный молодой парень. Принимая заказ, он с улыбкой, посмотрел сначала на Тесс, а потом, задержал восхищенный взгляд на Рене. Когда он отошел. Дрего заметил:

— Пожалуй, лучше, когда официанты — роботы. Среди них не встретишь наглецов, пожирающих взглядом твою партнершу.

Тесс засмеялась:

— Арс, неужели ты нас ревнуешь?

— Пожалуй. Боюсь, это потому, что я однолюб. Если мне кто-то нужен, я не остановлюсь, пока не получу, а когда получу, пылинки упасть не дам!

— Вот уж не думала, Арс!— засмеялась Тесс, — Тоно, а ты тоже против, чтобы на нас с Рене смотрел официант?.

Тоно пожал плечами:

— Думаю, официанту, в основном, за это и платят, чтобы он смотрел на женщин и вызывал чувства у мужчин. Это подстегивает аппетит, а цены здесь еще те!

— Тоно!.. Ты все испортил! Мы с Рене, уже было возгордились, но ты опустил нас на землю! Это это так невежливо, и не по-джентльменски!

— Но это никоим образом не изменит моего восхищения, вами, — любезно сказал Дрего.

— Спасибо, генерал, Вы сама галантность! Тоно, а ты, в наказание, идешь со мной танцевать!

Тоно нехотя поднялся, пытаясь поймать взгляд Рене. Но та не подняла головы.

— Они подходят друг другу... — сказал Дрего, смотря в след удаляющимся Тоно и Тесс.

Рене промолчала, но стрела попала в цель — ей было больно видеть их отношения, то, как Тесс смотрит на Тоно, как улыбается, качаясь в его объятиях, как он бережно держит ее, как он смягчается, после ее нежного укоряющего взгляда, и то, как он восхищается ею и... боготворит, наверное.

-Не хочешь потанцевать?

— Нет.

Она не смогла бы заставить себя сейчас встать в маленький освещенный круг, на виду у всех, и позволить ему прикасаться к себе несколько минут подряд. Его руки представлялись ей сейчас то шершавыми, то липкими, хоть она и знала, что это было не так.

-Чтож, ты права, лучше поговорим.

Он сделал паузу, а потом, накрыл ее руку своей.

— Довольно ходить вокруг да около! Мы не дети. Я скучал по тебе Рери! С той минуты, когда мы расстались на Бероиде, я покоя не знал!.. И эта встреча, не случайна. Я искал вас, и наводил справки все это время, пользуясь своим служебным положением. И мне повезло, Тесс я хорошо знаю...

Рене, которая с тоской и страхом слушала его, вдруг почувствовала некоторый интерес:

— Она твоя подруга?

— Нет... Не в том смысле... скорее давняя приятельница, хорошая знакомая. Не думай другого!

— Я спросила, потому, что между ней и Тоно...

— Что? И ты позволяешь?.. Каков негодяй! Я знал, что у вас не все гладко, но...

— Дело не в ревности и измене, Арс. Тоно мой друг. Я желаю ему добра.

— Вот как! Ты всегда была великодушна и благородна! Поэтому, возможно, я так и не смог тебя забыть!..

— Арс, это все лишнее. Я уже говорила, все изменилось много лет назад...

— Рери, я должен сказать тебе... Я все знаю о тебе. Все. Все что с тобой случилось. Я читал твое письмо, отосланное на Базу после плена.

Рене застыла, точно от ледяной воды, и волосы на ее голове зашевелились от напряжения. Дрего, воодушевленный эффектом наклонился к ней ближе.

— О, не беспокойся, я сделал все, чтобы они не нашли тебя, я уничтожил письмо, и то, второе тоже. Я защитил тебя от них, хоть и рисковал. Я даже на адрес не взглянул, чтобы они не узнали его, прочитав мои мысли. Я продумал все, что бы дать тебе возможность скрыться... не предусмотрел лишь одного, что мне самому будет так сильно не доставать тебя! После нашей встречи я ни о чем другом и не думаю, только о том, чтобы быть с тобой! Рери! Неужели ты не понимаешь, что наши судьбы не зря так тесно переплелись? Мы предназначены друг другу!.. И не надо этому сопротивляться, это бесполезно! Я много думал, страдал, я до сих пор мучаюсь от одиночества, и никто не будет мне так близок, как ты! Я знаю тебя, я могу тебе довериться... И со мной ты в безопасности, наконец!

Рене задрожала. Так вот почему ей не ответили!.. Арс!... Она понимала, что он хотел помочь, что рисковал... Но не знала до конца, правильно ли это он поступил, помощь ли это... ведь он обрек ее на существование без имени, без друзей, без надежды... Он был ее последней надеждой на помощь... Она существовала все эти годы как тень, в вечном страхе и одиночестве!.. Но это действительно спасло ее, на время...Она знала только, что сейчас он поступает не так, не хорошо. Он должен был догадаться, что раз с ним поддерживает связь Эгорегоз, значит, о ее местонахождении скоро узнает Аалеки. Зачем он говорит о чем-то еще, ведь хорошо знает, что ее жизнь и свобода висит на волоске!

Музыка смолкла, и Тоно с Тесс вернулись. Тоно сразу заметил ее потерянность и бледность и рассвирепел. Он схватил Дрего за грудки и резко поднял к себе:

— Что ты ей сказал, сукин сын? Повтори это мне!

— Тоно! — Тесс испугалась его неистовству.

— Ты не понимаешь!.. Между нами связь длиннее времени, которое ты ее знаешь, и намного крепче! — заявил Дрего, с трудом освобождаясь от его рук, — Рене сама скажет тебе это же!

Тоно повернулся к Рене, игнорируя просьбы Тесс, успокоиться и сесть. К ним уже бежали официанты. Дрего успокаивающе кивнул им.

— Рене!

— Тоно, я прошу тебя, сядь... Я умоляю.. — шептала Тесс испугано.

Тоно сел и наклонился к Рене:

— Как ты? Может, пойдем отсюда?

Она лишь помотала головой, оглушенная. Она не могла разговаривать. Она боролась со страхом и одиночеством, с болью и отчаяньем.

— Мы с Рене понимаем друг друга. Она знает, что я ей — друг. Преданный друг. Верно, Рери?

Рене не отвечала и Тоно, огорченный ее молчанием, резко повернулся к Дрего.

— Дуралей! Ей нет до тебя никакого дела!

— Тоно, я прошу тебя... — снова испугалась Тесс.

— Тесс, прости. Мы испортили тебе вечер, но... — сказал Арс.

— Тоно, Арс, я прошу вас оставить ваши споры, хотя бы до конца вечера. Это становиться невыносимым. И нам несут ужин.

Тоно опустил взгляд, а Дрего продолжал, как ни в чем ни бывало.

— Тесс права. Отложим наш разговор. Это не тема для беседы за ужином. Поговорим о другом. Например, о еде. То, что заказали мы с Рери похоже на картину художника— импрессиониста. Взгляните только на эти креветки...издалека я принял их за лица...

— Да, пожалуй, походят...— улыбнулась Тесс, стараясь разрядить обстановку, — правда, Рене? Тебе нравиться блюдо?

— Да.

— А приправа?

— Да.

— Но ты не притронулась к соусу... — сказал внимательный Арс, — Попробуй, дорогая, поверь, это перевернет твои представления о вкусе!

Он налил соус в свою ложку, наклоняясь ближе, протянул ей на пробу. Но Рене, вдруг выпрямилась и подняла глаза.

— Я уже говорила Арс, вкус у меня изменился. Точнее, у меня просто его нет. Мои вкусовые рецепторы атрофировались... вернее сожжены многочисленными препаратами по регенерации рецепторных волокон. Я не чувствую вкуса еды уже несколько лет. Запах обострился, но вкус пропал. Поэтому, мне все равно, есть ли блюдо с соусом, или без него. Все равно, даже если бы ты заказал самое изысканное блюдо на свете, или самое гадкое. Простите.

— О, дорогая, прости, мы не знали! — произнесла Тесс, искренне удивившись, — Ничего, если спрошу, как это случилось?— тут она взглянула на Тоно, поменявшегося в лице, и готового броситься на Дрего, и испугалась, — Но, пожалуй, это неуместный вопрос, об этом, конечно не хочется вспоминать... Извини.

— Нет, ничего. Все равно этого не забыть. Это случилось в плену.. В лаборатории, где меня держали, ставились различные опыты на чувствительность нервных волокон к различным раздражителям... В общем, с тех пор, я ничего не ощущаю.

— О, боже! — Тесс в отчаянье от крайне неловкой ситуации кинула умоляющий взгляд на Тоно. Но тот, по-прежнему, не отрываясь, следил за Рене, ожидая полного выхода ее чувств. Она начала говорить, ее тон, ее жесты и, главное слова, все говорило о том, что боль и страх, накопившиеся за все это время, переполнили ее и готовы выплеснуться, принеся долгожданное облегчение. Тоно помнил, как Эмм предупреждал его об этом, и он считал, что подобный кризис может быть очень важен и полезен, но, все же Тоно отчаянно волновался.

— Прости, пожалуйста, Рене, я не знала!...

— Арс знал. Ты можешь его спросить, если захочешь. Он все знает обо мне.

— Рери...

Неожиданно даже для себя, Рене встала, прерывая его объяснение. Правду он все равно бы не сказал, не решился бы. И оттого, что Дрего испугался, она почувствовала головокружение и дурноту, начинался приступ паники. Отчаянье подсказало, что если сейчас она поддастся страху, он станет непреодолим. Она покроется пятнами прямо перед ними!... Этого допустить она не могла.

— Довольно слов. Я хочу танцевать. Нет, не с вами, — поспешно остановила она поднявшихся было соперников, — Я найду с кем.

Она вышла в светящийся круг, полузакрыв глаза, как в пропасть. Но, неожиданно, там ей стало легче. Она почти ничего не видела. Тогда Рене выпрямилась, и невидящим взглядом обвела зал, словно с вызовом. Сейчас, она смогла бы начать танец и одна. Это было не то, чего она боялась. И тут же, словно почувствовав это, к ней в круг поспешил мужчина. Она приняла его руку, не взглянув, он обнял ее, обжигая спину горячей ладонью, и они поплыли в танце. Зал создавал особую акустику внутри каждого круга танцующих, особая музыка, звучала для каждой пары, ритм подбирался с учетом частоты жизненного ритма партнеров. Каждый круг медленно, или быстрее плыл по своей орбите. Сидящим за столами они казались светляками, парящими над цветком. Она чувствовала чужие горячие руки на своем теле, а щеку обжигало дыхание, сводя ее с ума запахами выпитых коктейлей. Ерунда, это можно стерпеть! Страшно совсем не это...

— Так что ты ей сказал? — Тоно повернулся к Дрего, опасно сверкнув глазами.

— Не твое дело, — невозмутимо отвечал тот, откинувшись на спинку кресла,— ты ведь ей... только друг, а нас связывает нечто большее.

Арс откровенно усмехнулся, он был уверен, что Тоно не решиться обнародовать здесь, при Тесс свой брак. Но Тоно не собирался больше ничего скрывать

— Я ей муж. А ты — никто. Она не хочет видеть тебя, ясно?

Тесс при этих словах вгляделась в лицо Тоно, точно не узнавая. Но Тоно смотрел на Дрего

— Не хочет? Это мы еще посмотрим. И брак с тобой ее не удержит, пойми. Это даже не из-за тебя. Просто наша встреча аннулировала все ее ранние соглашения. Мы предназначены друг другу. Судьбой.

— Плевал я, на то, кому ты предназначен, просто усвой, если ты будешь ее доставать, я, несмотря на всю твою многочисленную охрану, тебя убью.

— Тоно, перестань! Арс, оставь его слова без ответа, прошу тебя! Боже, вы как дети, которые не поделил игрушку. Я не могу здесь больше оставаться. Тоно, ты проводишь меня?

Тоно наклонил голову.

— Тесс... прости меня. Я не могу сейчас уйти, и оставить здесь, с ним мою жену. Дождемся, пока она вернется, и тогда мы вместе проводим тебя.

— Значит, это правда... Вы поссорились, и ты решил ей отомстить, завязав у нее на глазах интрижку со мной?.. Тоно, как ты мог! Боже, я уже почти поверила, что ты... Стыдись!

— Тесс, я виноват, признаю. Единственное мое оправдание, это то, что я всегда действительно хотел тебя полюбить, искренне хотел... Но, правда в том, что она одна в моем сердце. Тут уж ничего не поделаешь... Тесс, ты заслуживаешь самой прекрасной любви на свете!.. Но вряд ли, я смог бы когда-нибудь сделать тебя счастливой. Ты ведь знаешь, у нас ничего не получилось и до моей женитьбы. Мы слишком разные, ты — само совершенство, в отличие от меня... Я не нужен тебе. Что я могу тебе дать, чего не могут другие?.. И поверь, я не хотел обмануть твои надежды. Мне казалось, я не переступаю границ обычного флирта... Но, видно ошибался, а тогда я не заслуживаю прощения.

Тесс глубоко вздохнула.

— Не могу не признать... не ты обманул меня. Я сама обманулась. Видела ведь, что оставаясь со мной наедине, ты терялся и весь твой интерес ко мне, который ты демонстрировал на людях, угасал... ты становился только... другом... А я хотела видеть иное! Ты всегда нравился мне, и я думала, со временем ты сможешь привязаться ко мне. Глупо, но я надеялась! Так что, можешь не извиняться... Ну, мне пора. Вечер был ужасен, но в этом, большей частью, я сама виновата, устроила вам встречу... За то узнала, какая я дура!.. Но довольно унижений, я ухожу.

— Тесс, прости меня, ты ведь знаешь, я всегда искренне восхищался тобой!

— Как и все. Но беда в том, что я ждала не восхищения моей элегантностью, вкусом и умом, а... того, что ты отдал другой, обычной любви. Я не совершенство, Тоно, я только женщина, и я хочу, чтобы меня не ставили на пьедестал, а любили. Чтож, может все и к лучшему, наверное, было бы гораздо хуже, если бы наши отношения продолжались и дальше. Я бы ждала тебя, надеялась... и напрасно. Прощай.

Тоно поднялся проводить ее до дверей, но она остановила его.

— Ну, уж нет, второй раз я на твои манеры не попадусь... Охранник вызовет мне такси. Прощай Тоно, попрощайся за меня со своей женой. Она милая женщина. Теперь, когда я знаю причину, многие из ее поступков становятся объяснимыми. Можешь даже передать ей мои соболезнования по поводу замужества на тебе, ведь ты не подарок. Все же, желаю тебе счастья. Прощай. И не говори ни слова, у меня может потечь тушь!

Она быстро повернулась, кивнула поднявшемуся прощаться с ней Дрего, и стремительно ушла.

— Ты пожалеешь о ней, когда останешься один. Тесс — редкая женщина.

— Заткнись, Дрего. Не тебе судить об этом.

— Похоже, уже жалеешь... Ладно, оставим, это действительно не мое дело. Но послушай, нам надо решить о Рене.

— Не тебе решать!

— И не тебе. Пусть она сама решит. Тебе нужно будет просто смириться с ее решением. Собственно, тут и решать нечего. Когда она узнает все, выбор будет сделать не трудно. И не притворяйся, я отлично знаю, что между вами ничего нет и не было! Более того, она несчастлива с тобой. А я сделаю для нее все. Все, чего ты никогда не сможешь сделать. И даже ты не можешь не признать этого. Более того, я знаю, что ей нужно, а ты — нет.

— Повторяю, Дрего, оставь ее. Она сама решит, что ей делать.

— Просто спроси у нее, кого она хочет видеть рядом! И после этого, ты сам должен обещать оставить ее в покое. Если ты мужчина.

Тоно зловеще усмехнулся:

— Как ты уверен в себе!

— Уверен.

— А вот я в тебе — нет. И не только я.

Рене вернулась к столику. Парень, танцевавший с ней, шел следом. Тоно сказал ему:

— Спасибо, парень, теперь моя жена отпускает тебя.

Парень удивленно уставился на злого Тоно, и удалился.

— Ты была прекрасна, там, в круге... — прошептал галантный Дрего, пододвигая ей стул.

— Где Тесс?

— Уехала домой, — отвечал Тоно, — А Дрего не терпится задать тебе вопрос. Он мне тут все уши прожужжал, от нетерпения.

Рене побледнела и поспешно отпила воды.

— Если не хочешь, я не дам ему говорить, — тут же предложил Тоно.

Она медленно покачала головой.

— Я не могу...

— Я бы не смог дольше скрывать от тебя, — нежно проговорил Дрего, — Рери, я сказал Тоно правду: то, что ты хочешь быть со мной, а не с ним. Это ведь так? Только скажи, он подчиниться, я обещаю!

— Я подчинюсь не тебе, паршивый лгун, а ее решению. Только если ты захочешь, Рене, только если ты так решишь! Но я прошу тебя не делать этого. Ты знаешь почему.

— Арерия, я спрячу тебя от них, защищу от Эгорегоза! Никто не сможет этого сделать, кроме меня, ты ведь знаешь это!

Как она не боролась, это оказалось ее сильнее: слово 'Эгорегоз' спровоцировало у Рене приступ острого страха, закружилась голова, все замелькало перед глазами, затошнило. В его устах, устах генерала безопасности ПВ это прозвучало так зловещее, так угрожающе, так, словно Аалеки или Зоонтенген снова прикоснулись к ней своими холодными руками. Изнемогая, Рене прошептала:

— Тоно!

И потеряла сознание.

— Тоно!

Она позвала его снова еще до того, как открыла глаза.

— Я здесь!

Рене медленно открыла глаза и увидела, что находиться еще не в лаборатории, но и уже не в Лоонгло, а на 'Лего', в каюте, на своей койке. Тоно со стаканом воды в руке сидит рядом, и смотрит на нее с тревогой.

— Я здесь. Ну, как ты?... Врач из ресторана сказал, что это нервная система...Стрессы, перегрузки... Вот, выпей немного, тебе станет лучше.

Он склонился над ней ниже, наклоняя стакан, а другой рукой приподняв ее голову. Тогда она позволила себе то, что хотела сделать уже какое-то время — осторожно коснулась его руки, щеки, дотронулась до волос. Тоно замер, боясь ее вспугнуть, а потом, встретившись взглядом, поставил стакан, перехватил ее руку, и осторожно прижался к ней лицом, губами.

— Знаешь, я так не хотела любить!... Так боялась....Но вот все-таки полюбила, — сказала она, тяжело вздохнув.

— Ты долго держалась. Я уж потерял, было, надежду, что это когда-нибудь произойдет, — тихо отвечал Тоно.

То, чего он хотел всей душой вдруг свершилось, и теперь он просто боялся дышать, чувствуя себя канатоходцем, балансирующим над пропастью — неудачный шаг, и он ее снова потеряет.

— Аалеки говорил, что любовь как яма, от чувств становиться только больше, пока не превратиться в бездну отчаянья, или края ее обрушиваются и она становиться мелкой и ничтожной... Мне страшно представить, что они теперь могут сделать с нами, если я снова попаду к ним !

— Этого не случиться, пока я с тобой! А я всегда буду с тобой, пока бьется мое сердце, обещаю.

— А как же Тесс?

— Я уважаю ее. Как друга, и только. Я не знал, как еще заставить тебя полюбить, поэтому хотел, чтобы ты ревновала. Ты ведь ревновала?

— Да... Мне было тяжело видеть это.

— Прости меня. Это все было только, чтобы ты поняла, что потеряешь, если оттолкнешь меня. Ведь ты хотела меня бросить!.. Ревность была моей единственной союзницей. Ты так упряма!.. Я боялся, что у меня не хватит времени убедить тебя как-то иначе!

— Но почему не Тесс? Она такая умная и красивая, и у нее доброе сердце... Думаю, она действительно любит тебя!.. И тебе было бы с ней хорошо!

— Потому что она не ты. Я все ей объяснил. Она знает.

На секунду она почувствовала острое счастье — он любит ее!

Увидев это, Тоно наклонился, чтобы поцеловать ее, но Рене отвернулась и мрачно покачала головой.

— У нас нет будущего. Мои чувства принесут нам одни только страдания.

— Почему? Ты не доверяешь мне по-прежнему, даже теперь?

— Доверяю. И всегда доверяла.

— Тогда почему не скажешь все?

— Если я расскажу тебе все — они станут искать и тебя тоже, и найдут, рано или поздно. Ты и так уже в опасности, я слишком долго находилась рядом!..

— Это глупо! Неужели, ты не понимаешь? Я — мужчина, и я хочу спасти любимую и спасу любой ценой!.. Ты не веришь, что я могу защитить тебя?

— Ты не сможешь противостоять им. Никто не сможет.

— Это я уже слышал. Говоришь, что любишь меня, я взлетаю от счастья, а ты тут же сталкиваешь меня вниз!.. Неужели, наша любовь так слаба, что ничего не стоит? Господи, Рене, да я на все пойду, все выдержу, лишь бы быть рядом с тобой! Если мы будем вместе, мы справимся, я справлюсь!.. Рене, послушай, если ты меня действительно любишь, дай мне шанс!.. Подумай, какого мне будет жить без тебя теперь!

— У тебя есть твой корабль, Фредо, Эмм... ты не будешь одинок!.. И нет воспоминаний, от которых становиться холодно и страшно, и меркнет свет, и от которых хочется заползти в какую-нибудь дыру, и там умереть...

— А я найду тебя там и заставлю жить. Ты же не захочешь, чтобы я умер у входа в ту дыру от тоски по тебе?

Рене посмотрела на него печально:

-Ты — самое хорошее, что произошло в моей жизни!

— Ты уже прощаешься со мной? — спросил он тихо, с укором, и Рене спрятала лицо в его руках.

— Знаешь, почему я так долго противилась любви? Я боялась за тебя!.. Я не хочу, чтобы с тобой случилось тоже, что и со мной! Не хочу!.. Но это может произойти, Тоно! Я все еще объект лаборатории Эгорегоза. Они всемогущи, и, может быть, скоро найдут меня... тогда они узнают о тебе. У них есть способы узнавать все, от психоаналитического подхода, до стола, а чаще и то и другое, чтобы узнать наверняка... Чувства — особая тема их исследований, мои чувства заинтересуют их... А долго мне не продержаться...Тогда они выйдут на тебя, как вышли на... Арса.

— Арса?.. То есть, Дрего, генерал безопасности ПВ на их стороне? Он продался? Я так и знал, что он трус, а где трусость, там и предательство!

— Пожалуйста, не суди его, Тоно... Я поступила хуже его, много хуже. Они узнали о нем от меня. Я говорила Аалеки обо всем, о всех людях, которых знала, лишь бы не идти на стол... Я говорю об операционном столе. Там, они проводили свои опыты по исследованию физиологии чувств. Иными словами, они резали нас без наркоза, поддерживая сознание и жизнь с помощью техники и медикаментов. Тогда тема диссертационной работы Аалеки была — 'Влияние болевых ощущений объекта на его чувства и представления', им было поставлено более тысячи опытов. На стол нас загоняли с помощью болевой палки... перед этим он всегда проводил психоаналитическое обследование, задавал вопросы... иногда он задавал вопросы и во время опыта, иногда сразу после. После двух месяцев непрерывных пыток я говорила все, лишь бы не идти на стол, отвечала на все вопросы, как можно подробнее... вначале я, как нас учили в Школе пыталась применить систему психологической защиты, но тщетно. После недели молчания и адской боли, следующей за ним, они просто отвели меня в соседнюю лабораторию. В такой же клетке, как у меня, сидело существо... я не сразу узнала в нем человека. Он был весь синий от каждодневного болевого шока и весь в шрамах. Они приподняли ему лицо... это был легендарный пилот Базы, капитан Азорг. Я училась на его практических и теоретических разработках. Он был героем и живой легендой для всех нас. Больше двух лет назад, он пропал без вести... Узнав его, я заплакала и протянула к нему руки ... непроизвольно, просто увидела знакомое лицо, и попросила помощи... А он... Он вдруг бросился ко мне и попытался вцепиться в мою руку зубами... Аалеки едва успел оттолкнуть меня от клетки, но я до сих пор вижу тот оскал, неистовую звериную злобу на его лице и желание убить, все равно кого... Азорг не узнавал никого, ни своих мучителей, ни тех, кто разделял с ним судьбу. Его с трудом отогнали в угол клетки болевыми палками... он уже почти не чувствовал боли. На территории Базы, после года безуспешных поисков, ему поставили памятник, а он тогда был еще жив, если только так можно было сказать по отношению к этому измученному и озверевшему существу. Он был уже 'отработанным материалом'... Позже Аалеки сказал мне, что его отдали в лабораторию, специализирующуюся на чисто физиологических опытах. Оттуда тела выносили только, чтобы сжечь. На следующий день я говорила им все, отвечала на все вопросы. Я предала все, что могла предать, мучилась от вины, но предавала и предавала!...Позже я поняла, те ответы, которые, как я думала, нанесут страшный ущерб Базе, им были не нужны, а может, они их давно знали. Им нужно было, чтобы я сломалась... Но одно наверняка, они узнали от меня об Арсе, поэтому и установили с ним контакт, когда я убежала. Ты не был там, Тоно, ты не знаешь, что это, терпеть муки и унижение в течении многих дней полных боли и отчаянья, и совсем без надежды, а ночью страдать от одиночества и вины... Это все еще тут, со мной, в памяти. Знаешь, и сейчас, стоит мне закрыть глаза, и я начинаю слышать звуки лаборатории: бормотанье, безумный приглушенный смех, преходящий в стон, жалобный плач лабораторных объектов. Потом, я вижу их голых, съежившихся в неловких позах в углах своих клеток. Наши мучители не раз повышали температуру внутри клеток, но мы все равно испытывали холод, поэтому всегда дрожали и сворачивались в клубок. Аалеки говорил, что это страх и фантомные боли так влияют на температуру тела... Не суди Дрего, он всего лишь пытался этого избежать.

Тоно хотел обнять ее покрепче, но Рене отстранилась.

— Господи, да кто станет судить тебя? Ты ничего не смогла бы сделать против них!.. Но он — Генерал безопасности! Его работа — бороться с ними, а не договариваться! Он должен был бороться!

— Возможно, не он один, стоящий у власти, работает с ними... Возможно, многие чиновники, занимающие высокие посты, связаны с Эгорегозом. Тогда, рано ли поздно, меня найдут, и вернут в клетку. И все начнется сначала... Помнишь, тогда, взрывы в космосе, ты говорил взрываться там нечему? Думаю, это были они... Они искали меня. Я должна поговорить с Арсом. Возможно, он что-то знает об их планах.

— Нет! Как ты не понимаешь? Он опасен, он будет тебя шантажировать, он ведь намекал тебе об этом — либо ты будешь с ним, либо он укажет им на тебя!

— Я должна выяснить все, что он знает об Эгорегозе...

— Черт, вот глупое упрямство!.. Даже если ты все выяснишь, в чем я совершенно неуверен, потому что Дрего трус, предатель, а значит и лгун, что ты будешь делать? Останешься с ним?.. Неужели ты станешь жить с ним, только из-за страха, быть найденной Эгорегозом?

— Нет, не стану. Если все так, как я думаю, они быстро найдут меня рядом с ним. Но и с тобой я остаться не могу, Тоно, прости.

Тоно сердито вскочил и прошелся по каюте. Затем снова вернулся к ней, и заговорил мягко, внушающее:

— Послушай, вот что мы сделаем: мы соберем информацию о высших чинах в комитете безопасности, у меня есть друзья в министерстве ПВ, мы найдем честного, не купленного Эгорегозом чиновника, и расскажем ему все. Ты ведь знаешь точно, где находится Эгорегоз?.. Ну вот, мы расскажем ему все и тогда, все произойдет без каких-либо проблем, Эгорегоз уничтожат.

— Уничтожить Эгорегоз?.. Когда никто не знает их возможностей? Ведь мой экипаж погиб уже только потому, что они просто стерилизовали корабль!.. Что касается оружия, нам не знакомы их технологии. Думаю, никто их не одолеет, Тоно.

— Тогда мы придумаем что-то еще... Мы найдем выход, обещаю! Ты должна мне верить!

— Я верю.

— Тогда не ходи к Дрего!

— Я должна пойти.

— По-крайней мере, не ходи одна! Я пойду с тобой!

Рене уже поняла, что если сейчас согласиться на его помощь, он не позволит ей уйти. А остаться и погубить его она никак не могла.

— Нет, так он ничего не скажет!

— Ну, так я подожду тебя внизу! Он не увидит меня!

— Нет, Тоно, я не могу тебе это позволить...

Он вдруг подошел к ней, и быстро заключив в объятия, поцеловал. Рене не успела испугаться, она почувствовала его запах, его кожу, и нежность, и отчаянье, вложенные в этот жест, и чувства заговорили в ней сильней, чем это было допустимо, ей снова захотелось, чтобы он долго, бесконечно долго удерживал ее вот так, подле себя. Его руки больше не казались ей шершавыми, его прикосновения — болезненными, скорее она сама желала их. Это было так просто, быть рядом с ним, близко. Так тепло... И еще слышать его сердце...

— Даже после этого?

Рене открыла глаза, он смотрел на нее, наблюдая ее чувствами. Глаза Тоно были любящими и ждущими. Она отстранилась. Сейчас она только так могла выразить ему свою любовь.

— Да, Тоно.

Он стиснул зубы, но опустил руки.

— Прости меня. И, пожалуйста, не преследуй. Этим ты все усложнишь. Я не хочу испытывать боль из-за тебя!... Самое лучшее — забудь. Я... не достойна твоих чувств, и мой путь иной. Это к лучшему, что мы расстаемся, поверь. Не ходи за мной. Очень прошу тебя.

Тоно вдруг встал перед ней, не давая пройти.

— Нет! Нет, Рене! Ты поступаешь сейчас глупо! И я не позволю тебе уйти!

— Не позволишь? Разве я снова в Эгорегозе?— жестко сказала она.

Тоно, закусив до крови губу, отступил в сторону.

Она вышла.

Тоно же хотелось закричать от гнева и боли. Так сильно она в очередной раз его ранила. Неужели она не понимает, что делает?.. Или у нее сердце покрыто панцирем!.. Признаться, наконец, что любит, и тут же уйти к другому! В конце концов, стоит ли любить ее, после этого?... Через минуту он сам уже горько смеялся над собой — как будто у него был выбор! Разве разум хозяин сердцу!?... Тоно знал про себя, что он неплохой, даже отличный пилот, хороший инженер, он знал, что обладает и быстрым умом, и волей, и обаянием. Тоно знал себе цену, и ему удавалось то, что под силу было немногим — самому строить свою жизнь, не завися ни от кого другого. По-крайней мере, так было раньше... Но, как и все простые смертные, он оказался совершенно бессилен против такой малости, такой глупости, или злой шутки природы, как любовь. Пожалуй, в его положении особенно смешно корчить железного человека, чьи чувства находятся под контролем интеллекта, ведь он полюбил точно против разума и воли... но еще смешнее то, что отказаться теперь от нее не в силах. Тогда и говорить тут было не о чем. Рене вернется за вещами и тогда... Черт, а что, если не вернется? Что, если она уже ушла от него навсегда? Он бросился проверять, на месте ли ее вещи, ругая себя за глупость и гордость. Вещи были на месте, но ее чековая книжка и сумка, которую она не распаковывала, исчезли. Раньше он редко испытывал страх, но теперь страх за нее сжал его сердце. Она ушла навсегда!.. Что если они и в правду найдут ее раньше его!? Что она сможет сделать против тех чудовищ!... Одной ей не справиться, как бы она не храбрилась!... Господи, где теперь ее искать? Где живет этот чертов предатель?.. Выяснить это было не просто, пришлось прибегнуть к помощи Тесс, и он опоздал.

Рене понимала, что Тоно был слишком горд, чтобы теперь последовать за ней, но все же была осторожна: взяла транспорт, и вышла перед большим красивым домом в Верхнем Городе, расплатилась, и прошла через парадный подъезд, как через туннель, тут же вышла с черного входа, снова вызвала транспорт и теперь уже поехала к Дрего. У Росса была огромная квартира на верхнем этаже соседнего дворца, парящего над поверхностью планеты более чем в двух километрах.

Она позвонила, набрав его код, он был на карточке, которую он сунул ей еще в прошлый раз, когда она уводила с его крейсера Тоно.

— Генерал Дрего, — ответил он холодным голосом, в котором Рене услышала усталость.

— Арс, это я...

Двери открылись сразу, и он поспешно вышел ей навстречу. Он был в утреннем воздушном одеянии до пят, платье расшитом мелким жемчугом.

— Рене! Ты пришла!— он взял ее руку, и надолго прижал к губам.

Рене почувствовала его радость и скрытое возбуждение, от чего по коже побежали мурашки.

— Проходи же...

Он посторонился любезно и с гордостью, словно одержал непростую победу, посторонился, показывая свою квартиру.

Это был настоящий дворец. Каждая комната из тех, по которым он вел ее в гостиную, блистала изысканным стилем, и уникальностью собранных в ней вещей. На каждом шагу — подлинные шедевры исскуства, и просто изысканные дорогие безделушки, стильная мебель, расписные стены и потолки. Красивых вещей было так много, что Рене почувствовала тошноту, как от любого другого излишества.

Он усадил ее на низкий удобный диванчик в небольшой прелестной розово-серой гостиной. Рене показалось на минуту, что села на облако, настолько диван был мягким. Дрего спросил, немного волнуясь, но не скрывая своей радости:

— Хочешь чего-нибудь охлаждающего? Или наоборот?

— Нет, спасибо. Я бы хотела...

— Тогда чай! У меня есть потрясающий по вкусу сорт! Ты почувствуешь его ... запах, тебе понравиться. Ты должна его попробовать!

Он нарочно, не слушая ее возражений, вышел на кухню, оставив ее любоваться окружающей роскошью и изыском. Но Рене не смотрела по сторонам. Он боится разговора с ней, это было заметно. Значит, есть вопросы, на которые ему будет непросто ответить.

— Арс... я должна поговорить с тобой. Пожалуйста, сядь и выслушай меня!

— Да, конечно.

Он поставил красивейшие тоненькие чашки на стол перед ней, и сел не напротив, а рядом, сбоку от нее, приготовившись слушать и отвечать самым внимательным образом.

— Когда я рассказала тебе, что со мной произошло, ты не задал мне вопроса, где я была, и как оттуда вырвалась... Ты знаешь об этом?

— Да.

— Ты читал мое письмо?

— Да, читал.

Пока он, не дрогнув, смотрел ей прямо в глаза. У него были красивые глаза, большие, прозрачные с блеском, словно гладь зеленого озера. Многие из девушек Базы видели в них свет играющего водой солнца, но сейчас Рене не видела глубины. Этот блеск казался ей стальным.

— Почему же...

— Я не ответил?.. Поверь, это было самое трудное решение за всю мою жизнь! Я стремился сохранить жизнь тебе и ... себе. Тогда они, как ты уже понимаешь, вышли на меня. И у меня не было выбора. Даже, если бы я решился объявить войну Эгорегозу, я не нашел бы поддержку ни в ком. Господи, да и что им может противостоять? К тому времени, я сам уже был частью Эгорегоза. Они могли предать известности наш договор. У меня не было выбора. Я думал только о том, как спасти тебя, оставаясь в тени. И я уничтожил письмо, не взглянув даже на адрес. Я сделал это для тебя.

Рене молчала. Он прав, он сделал все, что мог, чтобы спасти ее и себя. Он дал ей шанс спастись, хоть и рисковал. Она должна быть ему благодарна за это. Да, должна. В его словах явственно звучал намек — 'ты — моя должница'. Тоно так бы не сказал, он вообще ничего не делал наполовину, и он никогда бы не потребовал платы за великодушие.

— Рери?

— Я благодарна тебе за это, Арс. Очень благодарна.

— Чтож, тогда может, я смогу помочь тебе и дальше? Ты помнишь, о чем я спрашивал тебя?

— Нет, подожди. Сначала скажи мне, что ты знаешь об Эгорегозе?

— Немного, кроме того, что они сразу поразили меня. Думаю, тебе известно, насколько они превосходят нас по развитию. Они владеют такой информацией... Их технологии поражают воображение. Нам не сравниться с ними, не догнать их и за сто лет! Когда они показали мне все, я понял что у меня, впрочем, как и у всей Познанной Вселенной, не остается ничего иного, кроме как принять их господство, и полностью им подчиниться. Тем более, что многого они не требуют. Они просто хотят продолжать свои исследования, только и всего!

— Только и всего.

Рене откликнулась как эхо на его слова. Одиннадцать месяцев непрерывной боли, унижений, страха — только и всего.

Дрего понял и схватил ее за руку.

— Прости, я не знал тогда ничего толком об их исследованиях! И тем более о методах!

— Даже если бы знал, разве ты бы не поступил так же?

Он ответил с заминкой.

— У меня не было выбора, Рери!

— Я не обвиняю тебя ни в чем, Арс. Я не желаю тебе своей судьбы. Возможно, я и сама бы так поступила, лишь бы избежать своей участи... Как, и когда они выходят на связь?

— С помощью телепатии или внедрением на традиционный канал, по обычной связи. И не могу сказать, что регулярно. Даже после того, как они помогли мне занять этот пост... Они обратились ко мне всего два раза. Первый раз, когда ты сбежала от них...

— Кто они?

— Я не знаю их имен. Они вызвали меня по обычной связи. Представились мне, как руководители научного проекта. Я видел их на экране монитора. Они так похожи на обычных людей!.. Один из них небольшого роста, молод, приятной наружности. Другой старше, очень бледный, и глаза такие холодные, словно лед... Они просили меня сообщить им, если ты обратишься на Базу, в комитет безопасности. Спустя несколько дней, ты написала свой отчет, который я уничтожил, потом еще один. Я рисковал!.. Я знал, был уверен, в комитете у них был кто-то еще... у них везде есть свои...

— Почему ты так решил?

— Почему?... Видишь ли, моя карьера... Стоило мне согласиться сотрудничать с ними, и меня стали повышать. Конечно, здесь есть немалая доля и моих заслуг, но все же...

— Они спрашивали обо мне снова?

— Нет. Только один раз.

— Даже когда обратились второй раз?

-Это не имело к тебе отношения. Вернее... я тогда так думал.

— Почему? И когда это было?

— Примерно месяц назад, может больше...Они задали координаты цели. Я должен был устроить взрыв метеорита. Для чего, они не объяснили. Я выяснил позже — ваш корабль находился в том же квадрате, довольно близко к эпицентру взрыва. Просто чудо, что вы серьезно не пострадали!

Рене похолодела. Так это были они! Она была права... Руками Дрего!

— Рери! Я клянусь, что если бы...

— Я понимаю, Арс. Мне просто на миг сделалось страшно, что они были тогда так близко.

— Больше не будут! Я обещаю!

Она покачала головой.

— Ты?.. Как ты можешь обещать! Ты сам их игрушка, не больше!.. Что ты, как и все остальные можешь сделать против этой мощи?! Ты тоже в их власти!

— Я все продумал! У меня действительно есть довольно несложный план твоего спасения. Послушай, я могу прятать тебя на своем корабле, все время! Я проведу тебя туда незаметно, никто не узнает...Они никогда не найдут тебя там! И ты же знаешь, у фрегата очень сильное защитное поле, очень сильное! Ты будешь спокойно жить там со мной, а они рано или поздно свыкнуться с мыслью, что потеряли тебя, и перестанут тебя искать! И тогда мы станем жить вместе открыто... Я спасу тебя, а ты разрушишь, наконец, мое одиночество. Ты — предел всех моих мечтаний, только ты знаешь меня всего, тебе я могу доверять, а я для тебя — единственная надежда на спасение!.. Думаю, наш союз будет гармоничен и длителен, потому, что ни один человек так не нуждается в другом, как мы!

— Значит, по-твоему, мое спасение заключается в том, что я тайно буду жить с тобой на военном корабле. Тайно. То есть, по сути, без прав... Словно в плену... Нет. О любви и союзе здесь и речи нет. Это сделка. Ты предлагаешь мне жалкое существование в обмен на некоторую призрачную безопасность. Нет, Арс, прости, я не могу согласиться на это.

Дрего просто не мог поверить, что услышал это, вместо горячей признательности и слез благодарности...

— Рери! Что ты говоришь!.. Неужели ты не понимаешь, что это твой единственный шанс?.. И как ты могла подумать, что я собираюсь держать тебя силой!.. Мне и в голову не приходило, что ты можешь так истолковать, исказить мои слова!... Я предлагаю помощь! Я — единственный, кто отважился предложить тебе помощь!

— Не единственный.

— Так ты отказываешься от моей помощи? На что же ты надеешься, Рери?.. Неужели, на этого жалкого неудачника?!.. Эсседа ничем не может тебе помочь! Он и сам ничто! Ты в ближайшее время снова окажешься в плену Эгорегоза, если решишь остаться с ним! Господи, да что с тобой случилось, как ты не можешь понять, он — никто, они раздавят его, как человек наступает на насекомое, не заметив его сопротивления... И ты снова окажешься на столе! Снова боль, Рери!.. Поверь мне, у тебя нет иного выхода, только быть со мной.

— Я не думаю, что это выход, Арс. Не для меня. Может, раньше бы я и согласилась, но раньше я пребывала в таком слепящем отчаянье ... не жила, существовала как во сне. В кошмарном сне... Теперь, я начинаю просыпаться. Тоно разбудил меня. И ты не прав, насчет Тоно!.. Ты предлагаешь мне сделку, а он предложил — свою жизнь... Я не знаю всю глубину его чувств, но я уверена — они настоящие, как все, чем он обладает. Это достойно уважения.

— Уважения? Чушь! Таких, как ты, у него сотни, разбросанные по всем планетам! Да он и понятия о тебе не имеет, ты просто очередное препятствие, которое он должен взять, чтобы потом хвастаться перед парнями за кружкой пива!... Я знаю таких, как он — вся их жизнь — пустые скачки в поисках приключений с места на место, от женщины к женщине... он не остановиться, пока не подохнет в нищете на какой-нибудь захудалой планетке, в грязном баре или борделе, хвастаясь своими победами в прошлом!...Оставь его, Рене, ты стоишь большего! Выбери меня!

— Нет, Арс. Пойми, что все, что я могу сейчас выбрать, это как лучше спрятаться, убежать.... Ты одинок и несчастен, но я ничем не могу тебе помочь! Ты не доверяешь людям, тебе страшно потому что, забрался слишком высоко, ты попал не на свое место. Послушайся моего совета, брось все, беги, они не станут тебя искать, раз ты им был нужен, только как Генерал Безопасности ПВ! Попробуй создать свой маленький мир на какой-нибудь небольшой планете, завести библиотеку, полюбить кого-нибудь всем сердцем! Один человек мне сказал, что только любовь сильнее страха... Я помню, раньше у тебя были такие светлые мечты! Ты сможешь забыть все, стать счастливее... Я это знаю!

— Вот как ты представляешь мою жизнь — в глуши, без должности, и без тебя!.. Но ты ошибаешься, если думаешь, что я соглашусь на это!

— Тогда, ты погибнешь!

— О, нет, Рери! Это ты погибнешь, если сейчас уйдешь от меня! И я не дам тебе совершить такую ошибку. Я должен тебя остановить!

Он, как часом раньше Тоно, заслонил собой дверь. В глазах его зажглось мрачное упрямство и решимость.

— Ты останешься со мной, Арерия. Пойми меня правильно. Я делаю это ради тебя.

Дрего вдруг достал с пояса аптечку, вынул оттуда капсулу в шприце, и приготовился вколоть ей. Рене понимала, что он сильнее ее, и медленно отступала.

— Ты останешься сейчас здесь. Не беспокойся, я уже знаю, как незаметно переправить тебя на корабль. А пока, тебе нужно принять лекарство... О, не бойся, укол очень легкий, ты и не заметишь... просто уснешь, а когда проснешься — все опасности будут уже позади, я буду с тобой. Поверь, я спасаю тебя!... Пойми, так будет для тебя лучше!

Эти его последние слова она уже слышала. Рене оглушило воспоминание — Аалеки, загоняя ее на стол, говорил так же!

— Нет! — прошептала она в ужасе, — я не пойду на стол! Нет!

— Стол? Какой стол? Боже, Рери, это только успокоительное, ты просто немного поспишь и все...

Рене сосредоточилась на его движениях и молчала. Она помнила, как важно не пропустить бросок, в движении человек легче теряет равновесие... она прислонилась к стене, чуть опустив голову, и Дрего, подумав, что она смирилась, быстро направился к ней. Рене почти одновременно с ним бросилась вперед и выбила шприц из его рук. Он попытался ее схватить, но она, все так же, молча, нанесла ему удар в чувствительную точку, тогда он отпустил ее, освободив, наконец, проход к двери.

-Рери!.. За что? — простонал он, корчась на полу.

-Прости, Арс. Я не смогу снова жить в клетке. И тебе нужна не я... ты просто хочешь избавиться от страха! Но похоже, твоя душа слишком мелка, чтобы лечить ее любовью. Боль пройдет минут через десять. Прощай.

Она разминулась с Тоно всего на десять минут. Теперь, когда все решилось с Дрего, Рене видела ясно. Эгорегоз по-прежнему ищет ее. Аалеки и Зоонтенген! Еще бы, она ведь 'уникальный лабораторный объект', часть их эксперимента! Аалеки не раз говорил об этом — к ним попадает слишком мало женщин... Господи, как она не старалась, на какие жертвы не шла, они все же напали на ее след!.. А теперь еще один след, ведущий прямо к ней — Арс!.. Они наверняка выследят ее пребывание на Мене благодаря ему!... Он надеялся, что они не узнали об отчете!.. Нет, узнали, и потеряли к нему доверие. Именно поэтому, они не сказали, что за цель преследуют, когда приказали взорвать астероид, рядом с которым находился 'Лего'... Она в опасности. И Тоно, если он будет рядом с ней, тоже. Все что ей остается — бежать. Чем дальше от него, тем лучше.

Она заскочила в ближайшее отделение банка и сняла всю сумму со своего счета: она сможет купить не новый, но в хорошем состоянии корабль за наличные. Это упрощает расчет, убыстряет операцию, и не оставит явных следов. Здесь, как на любой большой планете был хороший нелегальный рынок. И Рене сразу отправилась на окраины космопорта, где обычно располагались такие рынки. Робот— гид, встроенный в транспорт быстро нашел для нее продавцов. И через час она стала владелицей неплохой лодки, с надежным почти новым двигателем. Еще через час, пройдя таможню, она стартовала с космодрома, с немалой тоской наблюдая удаляющуюся планету на мониторе, думая о 'Лего', оставшемся стоять там, на космодроме, и о Тоно.

Кое-чему ее научил плен. Она умела, хоть и не на долго, отгонять мысли о прошлом, и еще более страшные мысли о будущем. Иначе, наверное, она бы не выдержала пустоты, и через несколько дней вернулась бы к Тоно. Рене придумала особый режим, наполняющий хоть каким-то содержанием ее теперешнее существование. Все, что она делала — следила за приборами корабля, производила ремонт и реконструкцию оборудования, и принимала пищу. Остальное время, чтобы привыкнуть к одиночеству, она спала. Она даже завела судовой журнал, чтобы исключить свободное время, но когда она делала подробные записи, ей казалось, она пишет о минутах оставшихся ей до плена, поэтому скоро ведение журнала стало тяжкой обязанностью, но она не отступала. Рене хорошо знала, стоить уступить себе хоть в чем-то и она не остановиться, пока не вернется... и тем самым загубит и свою, и чужую жизнь. Нет, не чужую, жизнь близкого человека. Она перестала называть Тоно по имени даже в мыслях, чтобы обезличить воспоминания. Ей казалось, что так забыть быстрее, но где там!.. Когда она называла его ОН, осознавалось, насколько он единственный.

И хуже всего было то, что вернулись сны. Снова ей снился Аалеки, он по-прежнему разговаривал с ней, просил вернуться, а затем мучил. А иногда, она просыпалась в слезах, счастливая и несчастная одновременно: впервые после плена ей снилось хорошее, ей снился Тоно. Она так скучала по нему!...

Тем не менее, ее могли найти в любую минуту. И надо было подготовиться к этому. Прежде всего, к смерти. На оставшиеся деньги она купила разные взрывательные механизмы. В первый же день Рене заминировала корабль так, что после взрыва от него бы ничего не осталось, ни клочка от ее тела, способного реанимироваться. Пусковые механизмы она спрятала везде, во всех отсеках и коридоре. Один даже имплантировала себе в большой палец, под ноготь. Казалось, она продумала все, чтобы не попасть им в руки живой, но до конца в смерть от взрыва она не верила. Слишком легко.

Рене решила, что ничего замысловатого ей сейчас не выдумать. На сей раз, она просто обдумала траекторию полета. Главное было рассчитать, где именно совершить прыжок на максимальной скорости, который затруднит ее поиски, позволит ей затеряться в пространстве космоса на еще какое-то время. Топлива ей хватит на два таких средних по протяженности прыжка, но лучше — один короткий и один длинный. Сейчас корабль направлялся к Сорею, окраинной галактике, подальше от людного Мена. На полпути она сделает первый прыжок.

Это случилось на восьмой день путь. Ее мозг вдруг словно ожгло болью, и она услышала их. Услышала!.. Если бы не сильная головная боль, Рене бы подумала, что это ей сниться, но это было не так — она была еще в одежде, и она не видела их, но слышала.

Голос Аалеки сообщил ей: 'Арерия, дорогая, возвращайся. Пора. Я соскучился по тебе, уверен, что и ты скучаешь не меньше. Это не может продолжаться и дальше. Возвращайся скорее. Наш корабль ожидает в квадрате 32-70 ПВ, недалеко от Мена. Возвращайся. Я жду.

P.S. И кстати, знаешь, Тоно Эсседа гостит у меня.'

Когда боль начала отпускать. Рене запаниковала. Она судорожно без мыслей забегала по кораблю, что-то собирая, раскидывая, переставляя первые попавшиеся вещи, шепча:

— Бежать, бежать...

Потом, вдруг, бросилась на пол и зарыдала. Заползла под стол, забилась в угол, застонала, чувствуя себя уже в клетке.

Вот и все, они нашли ее. Все-таки нашли!... Она слишком долго была на одном корабле, слишком предсказуемо вела себя с Дрего, найти ее не представляло труда. Это из-за того, что она позволила себе полюбить Тоно. Как она могла!... Теперь он у них... Тоно не спастись, не вырваться! И она ничем не может ему помочь. Ничем! Что она может против Эгорегоза?.. Если она вернется, Аалеки и Зоонтенген начнут мучить их обоих. Чувства и эмоции всегда интересовали Аалеки, он никогда не отпустит их живыми. Значит все что их ждет — боль, страх, унижение, стыд... Нет! Даже ради Тоно, она не вернется. Если он поймет мотивы, он не будет этого ожидать от нее. Он сильный... Но даже у него нет шансов. Они замучат его, а потом, когда от него прежнего ничего не останется, передадут тому садисту из соседней лаборатории... Господи, нет!.. И она не сможет ему помочь, только себя загубит, потому что еще раз ей через это не пройти, а мозгу — не вернуться в реальность... Нет! Она должна бежать дальше. Тоно поступил бы так же, если бы был на ее месте... Нет! Боже, он будет проклинать ее!.. А если и так , чтож... ведь он еще не знает, что такое боль... не так, как она. И, в конце концов, она не давала клятв и обещаний, они ничем не связаны! И она предупреждала его об опасности, и не раз. К тому же, они попрощались. Она, во всяком случае, попрощалась навсегда, и он знает, что она не вернется. Возможно, она даже избавит его этим от части опытов... в любом случае, это все что она может сделать. Да, все что она может сейчас для себя и для него — снова бежать и прятаться.

Она решила не отступать от предыдущего плана и провести прыжок в задуманное время. Они ждут от нее паники, но этого не будет. Если она начнет вот так вот мотаться по кораблю, стеная и потроша вещи, она проиграет, потому, что они ждут от нее этого, ждут ошибок, таких, какую она допустила, оставаясь с Тоно слишком долго. Ладно, об этом пока ей придется забыть, пока может.

Три дня она делала вид, что поступит так, как задумывала: совершая над собой чудовищное усилие, придерживалась прежнего режима: вела судовой журнал, проверяла каждые десять часов все системы жизнеобеспечения, разбирала и реконструировала приборы. И все это время сердце ныло от надрывной тоски, какую обычно испытывают животные перед скорой неотвратимой смертью.

Она совсем не могла спать, без конца проверяла показания приборов, и систему самоуничтожения корабля. Ела по режиму, механически, но очень медленно, чтобы убить время.

Убить время ей отпущенное... страшный каламбур.

На четвертый день, за час до назначенного прыжка, она вдруг поняла, что устала. Устала от нечеловеческих мук удерживать память от тягостных мыслей и воспоминаний о Тоно. Каждый час, каждую минуту, которая прошла с тех пор, как она узнала, что Тоно у них, она не жила, она мучилась, испытывала почти физическую боль, и боль эта со временем будет только усиливаться. Так не все ли равно, где ее терпеть? Если даже она сейчас скроется от них, она будет чувствовать себя снова в клетке. Снова обречет себя на жалкое существование, которое она вела до того как полюбила Тоно.

Но Аалеки... она не сможет больше видеть, слышать его тихий вкрадчивый голос, сочувствующие интонации, чувтсвовать ласки, боль... Нет! Лучше смерть. Тоно простит.

Чтобы не передумать, она нажала на взрыватель, имплантированный в палец. Ничего. Значит, действие антисуицидов продолжается до сих пор. Ладно, сдаваться было рано. Подавляя отчаянье, она побежала к компьютеру, включила систему самоуничтожения корабля. Начался отсчет.

Включились надписи, предупреждающие о необходимости срочной эвакуации. Значит, она перехитрит их. Рене с облегчением закрыла глаза и увидела Тоно. Слеза покатилась по щеке. Она бросает его. Она поступает так, как Арс Дрего, бросив ее саму на милость судьбы. А ведь он говорил, что любит ее. Она не лучше его, ничем!.. Тоно придется терпеть муки по ее милости, и в одиночестве... Если бы не знать его, если бы только забыть его!... Он не выдержит... И она, кажется, тоже. Еще круг ада. Придется пройти. Зато, это ближе к смерти, или хот бы к беспамятству. Если они сильно будут ее мучить, а теперь, конечно, Аалеки усилит нагрузки, она сможет быстро впасть в ступор,может быть даже быстрее, чем в прошлый раз, и тогда, боль и страх оставят ее, она ничего не будет чувствовать, осознавать!.. Если только... Всегда если только...

Рене горько заплакала. Смирилась. Она разделит с ним его судьбу.

Чтобы отключить систему самоуничтожения корабля, пришлось в ручную удалять все взрывные устройства. Она в тайне надеялась, что не успеет, или, что забудет о каком-нибудь устройстве. Но не забыла, и успела удалить все. Теперь корабль ей больше не уничтожить. Задала новый курс по координатам Аалеки. А потом, измученная тяжелой внутренней борьбой, она пошла спать. У нее осталось только три дня, может два, если они выйдут ей навстречу, но уж зато ей решать, чем их наполнить. Чтож, есть повод отоспаться. Теперь, когда все встало на свои места, тревога улеглась, пришла мрачная решимость. Все было решено и ничего с этим нельзя было поделать. Утешало только то, что Тоно никогда не сможет упрекнуть ее в трусости. И еще, в конце концов, это приближает ее к смерти.

Странно, она действительно проспала два дня целиком, без снов, без страха. Наверное, сказалось облегчение от мысли что теперь, все кончено, ей больше не надо прятаться, и бояться, что ее найдут. Она сама возвращалась к ним по собственной воле, если так можно было объяснить ее решение.

Выспавшись, она напилась горячего травяного чая, и завернувшись в плед — ее все же лихорадило от возбуждения и страха, ведь то, от чего она бежала долгих шесть лет приближается с каждой минутой, — села перед монитором.

Удивительно, но через каких-нибудь полчаса она увидела их на экране. Они ждали ее. Рене запаниковала — когда зло, о котором ты так хорошо знаешь, обретает реальность, не всякий выдержит. Корабль, посланный Эгорегозом привезти ее обратно, неумолимо приближался. Корпус небольшого корабля обычной уплощенной формы, холодно поблескивал в свете опознавательных огней. Рене стало жарко, сердцебиение участилось, и она покрылась холодным потом.

Что если сейчас повернуть? Господи, еще не поздно, они еще не заметили ее приближение...и даже если заметили!... Там Тоно! Но нет, нет, она не сможет... Снова боль! Беспомощность... Страх!...

Рене наклонилась над клавиатурой и задала новый курс. Прости, Тоно!.. Она думала, что сможет, но это не так!..

Но корабль вдруг перестал ее слушаться, и никак не отреагировал на смену курса, сколько бы она не пыталась изменить программу. Она неумолимо приближалась к кораблю Эгорегоза. Рене взглянула на приборы и поняла: они включили притягивающее поле. Ей не вырваться.

Прошло еще несколько мучительных часов. Поле сделало свое дело: ее корабль автоматически состыковался с кораблем Эгорегоза. Из стены большого белого корабля мгновенно выросла щупальца-присоска, соединившая герметичным коридором входные люки. Двигатель выключился, и ее лодка повисла, удерживаемая кораблем-захватчиком. На мониторе появился сигнал: ' Вам письмо'.

'Дорогая Арерия! Добро пожаловать домой! P.S: Тебя сопроводят в приемную залу'.

Тотчас открылся люк, и перед ней появился бледный, как тень робот, выполненный под синего платнетника, но без единого волоса. Он медленно и неловко вошел, шаркая ногами, словно от усталости, и без эмоций, механически поклонился ей, приглашая жестом следовать за ним на корабль.

Рене не сразу смогла подойти к люку, чтобы покинуть свой корабль. Робот терпеливо ждал. Но стоило ей представить, что Аалеки сам с болевой палкой придет за ней, как ее ноги сделали шаг, второй дался с не меньшим трудом, но потом, она пересилила себя и медленно двинулась вперед. Сердце становилось все тяжелее с каждым шагом. Еще бы, она шла на казнь.

Корабль Эгорегоза внутри оказался огромным. Если бы не медленно плывущий впереди робот, Рене бы потерялась здесь. Аалеки был прав, послав за ней сопровождение. Она тоже шла медленно. Каждый шаг давался непросто, Рене преодолевала сопротивление собственного организма, который не спешил вести себя к страданиям. Наконец, они подошли к дверям. Высокие двустворчатые двери, украшенные превращенными в узор письменами, подавляли массивностью. Она уже видела нечто подобное... ах, да. Подобные узоры покрывали стены пирамиды Эгорегоза на первом уровне. Робот с трудом распахнул двери, и она увидела перед собой огромный дворцовый зал. Высокий расписной потолок венчал стены из переливчатого ярко зеленого камня, а пол выложен был мозаичной плиткой зеленых оттенков. В конце зала, теряясь в его огромном пространстве, стояла изящная мебель — только два кресла на витых изогнутых ножках, и хрупкий чайный столик между ними. Когда Рене сделала шаг вперед, с одного из кресел поднялся Аалеки.

Он как-то изменился, таким она его не помнила... Может, немного изменил прическу: волосы, теперь тщательно завитые, локонами спускались на плечи. А может быть, дело было в одежде — весьма своеобразной, напоминающей вечерний наряд Тоно: шелковая черная рубашка и узкие светлые брюки до колен, на ногах высокие блестящие сапоги. Да, именно так: в лаборатории он обычно носил строгий зеленый костюм с воротом под горло, спецодежду. Чтобы не запачкаться кровью своих жертв. В поклоне, который он отвесил с деланной учтивостью, сквозило торжество.

— Ну вот, дорогая Арерия, ты, наконец, дома. Или, почти что дома.

Видя, что по своей воле она не приблизиться, Аалеки улыбнулся и стремительно подошел к ней сам, поднес ее руку к губам и медленно поцеловал, а потом, сделал паузу, разглядывая ее близко темными ужасными глазами, в которых, как в зловещих безднах, вспыхивали поочередно интерес и радость, граничащая с безумием. Тонкие ноздри его подрагивали, впитывая ее запах.

Рене молчала, страх окончательно парализовал ее.

— Ты рада меня видеть?.. Ну конечно, хоть и боишься, что я сержусь, не так ли?.. Но я не сержусь. Теперь не сержусь. Раньше, когда ты была далеко от меня — да, но теперь, все место в моей душе заняла радость. Бедняжка, ты похудела и побледнела! Это было так неумно с твоей стороны — скрываться от меня, который... так заботился о тебе! Но, слава Эгорегозу, ты снова со мной. Пойдем, сядем. Ты дрожишь, и я боюсь, как бы твои колени не подкосились от слабости... Надеюсь, ты не больна? Нет?.. Нет, конечно, я бы уже знал, ведь приборы на входе уже провели диагностику.

Он усадил ее в кресло и приблизил к ней свое, сел, и снова наклонился к ней, разглядывая. Он словно пытался проникнуть внутрь нее каждым своим действием, а в глазах все время вспыхивал жадный красный огонек. Он, очевидно, рвался исследовать ее состояние уже сейчас, но сдерживал себя пока, оставляя самое интересное на будущее, и находя немалое удовольствие уже в предвкушении.

— Итак, ты вернулась ко мне... Вернулась сама. Что же послужило причиной, Рери?

Она молчала, тогда Аалеки взял ее руку в свои, и начал поглаживать, как всегда пред болью...

— Вы искали меня, — поспешно прошептала она чуть слышно сухим треснувшим голосом.

Аалеки улыбнулся, ощутив свою прежнею власть над ней, но тотчас спрятал радость.

— Поэтому ты убегала от меня эти долгие, долгие шесть лет. Но почему ты вернулась?

— Устала убегать.

Он выпустил ее руку, откинулся назад, на спинку кресла и улыбнулся холоднее.

— Это полуправда. То есть ее маленькая часть. Ты, неверное , совсем забыла меня, если думаешь, я не пойму это по твоим глазам, голосу... А вот я не забыл тебя. Я все время тебя помнил. Поэтому и искал. Знаешь, я просто глазам своим не верю, ты так восстановилась!.. Я не ошибся в тебе, ты — особенная! Никто еще не восстанавливался полностью, после пяти месяцев в лаборатории, но ты смогла!.. Связная речь, высокоорганизованное мышление, на лице мелькает отражение адекватных и очень разнообразных эмоций... Это прекрасно! Знаешь, пока я искал тебя, я все время тобой гордился, ты мыслила на полшага, иногда на шаг вперед, и прежде чем меня осеняла догадка, ты исчезала! Конечно, я не мог тебя не искать, глупышка! Хотя не все мои коллеги были согласны со мной в этом вопросе. Многие считали, что ты — выработанный материал. Вот недоумки!.. Но, согласись, они не знали тебя так, как знал я! И вот, наконец-то ты со мной!.. Так почему же ты вернулась? Соскучилась?

— Нет.

Аалеки засмеялся.

— Тяжело слышать, но похвально, что ты начала говорить правду... Кстати, твой голос звучит немного ниже чем обычно. Тебе нужно выпить чаю.

Он взял со стола маленький хрустальный колокольчик и позвонил. В ответ на мелодичный звон двери раскрылись, пропуская того же синего робота, в руках которого был поднос с чайными принадлежностями.

— Спасибо, Дорлей, поставь здесь.

Робот медленно поставил поднос, и налил чаю Рене. Подавая чашку, он нечаянно коснулся ее рукой. Рене вздрогнула и невольно отдернула руку, пролив чай: — робот не был роботом, это был живой планетник, лабораторный объект, превращенный Аалеки в робота. Она с ужасом и состраданием смотрела теперь на него, неловко и медленно убирающего обломки чашки, и холодный пот струился по ее спине. В лучшем случае это было и ее будущее.

Аалеки с удовольствием посмеялся, наблюдая за Рене, и взялся сам разливать чай, отпустив Дорлея.

— Да, дорогая, когда-то Дорлей был существом самостоятельно мыслящим. К сожалению, теперь он может лишь выполнять незамысловатые инструкции. Уже и это хорошо. К сожалению, у него очень слабые адаптивные навыки, не то, что у тебя. Можешь себе представить, всего месяц прошел со дня начала лабораторных работ, а мне уже пришлось послать его на восстановление, настолько он был истощен! Ты продержалась, если помнишь, одиннадцать месяцев!.. Но я уже говорил что, таких, как ты, я больше не встречал.

Передавая хрупкую чашку, он не удержался от удовольствия сделать замечание:

— Зеленый, с запахом трав. Как ты любишь.

Рене, приняв чашку, не удержалась и снова вздрогнула — почувствовала прикосновение пальцев Аалеки, который специально скользнул по ее руке быстрым ласкающим движением, точно проверяя на ощупь качество материала.

Он знал ее новые привычки. Он продолжал собирать всякую информацию о ней, она ведь по— прежнему интересовала его, как объект исследований...

— Да, дорогая, ты мне по-прежнему интересна и нужна, — сказал он в ответ на ее мысли, — иначе я не потратил последние несколько лет на твои поиски. Сердце мое чуть не разорвалось, когда я узнал о твоем побеге. Я ведь с таким нетерпением ожидал твоего возвращения от Руалудая, разработал новую серию опытов... не таких интенсивных, чтобы ты не заболела снова. А ты так неосмотрительно сбежала! Как ты могла?!... Я так волновался за тебя! Я знал, что тебе нелегко придется в том, прежнем мире, знал, что люди покажутся тебе, измененной, слишком назойливыми и чужими, что ты всего будешь бояться, а оттого попадать в самые кошмарные ситуации! Никто из людей не будет на тебя похож, и никто не сможет оценить тебя по достоинству. Ты будешь страдать от непонимания и одиночества... Впрочем, я уверен, никто никогда не понимал тебя так, как я. Почему ты не пьешь? Чай уже остыл, а ты ведь любишь горячий...Видишь, я все о тебе знаю!

Рене не могла заставить себя выпить хотя бы глоток. Все что принадлежало ему, было для нее ядом, она в этом не сомневалась.

— Какие глупости, я вовсе не хочу тебя отравить! — сказал он возмущенно, поставив свою чашку обратно на стол, — По-твоему, я для этого так долго тебя искал? Где твоя логика, Рери? Я лишь хочу, чтобы сегодня ты была моей гостьей.

— А завтра?

Он улыбнулся, в глазах ярче вспыхнул огонек, предвестник ее будущих мук.

Тоска пойманного в ловушку зверя возросла настолько, что ей хотелось завыть. Она смотрела теперь в его сторону, не видя, взгляд, как и тогда, раньше скользил мимо своего мучителя, и это ему не понравилось.

— Дорогая, тебе не хорошо? Что такое? Ты устала?.. Соскучилась по Тоно?.. Да, он у меня.

Она немного оживилась при произнесенном имени, и тут же почувствовала боль. Аалеки откинулся назад, вполне довольный.

— Так вот что заставило тебя вернуться! Ты привязалась к этому жалкому пилотишке. О, прости, говоря о нем так пренебрежительно, я, наверное, задел твои чувства!.. Но, честно говоря, он не произвел на меня хоть сколько-нибудь значительное впечатление! Он как все!.. Так же как и многие другие пилоты, самоуверен, заносчив, не воспитан. Храбриться, но в глубине, твой Эсседа все еще испуганный ребенок, сирота, брошенный отцом. Самое смешное, он считает себя способным противостоять мне! Он заявил, что убьет меня, если я причиню тебе вред! 'Вред'! Как будто он может постичь то, что происходит между нами!... Он понятия не имеет как относительна сила, здоровье, и все его чувства к тебе!.. Не знает, как быстро он предаст тебя, начнет просить, умолять, унижаться!.. Он не пара тебе. И я берусь тебе доказать это за пару опытов!.. Согласен, неважный каламбур, зато правдивый! Господи, Рери, да его геройства на неделю не хватит! Будто ты не знаешь!.. Не понимаю твоего выбора! Искренне не понимаю! Видимо, это страх и желание найти защиту заставили тебя испытывать к нему какие-то эмоции, или может, он чем-то напомнил тебе отца?... Это не серьезно. Теперь, когда ты снова под моей защитой, и защитой Эгорегоза, он не нужен тебе, верно?

— Да.

— Прекрасно. Тогда скажи мне: ' Он мне не нужен!'... Ну, давай же!

— Он мне не нужен.

— Слишком вяло и неуверенно. Еще раз, и, пожалуйста, энергичнее! Ну?

— Он мне не нужен.

— Господи, где твой чарующий голос, который мне снился каждую ночь?

— Он мне не нужен!

— Еще громче!

— Он мне не нужен!

— Ладно, на сегодня, довольно. Я вижу, ты побледнела и дрожишь: верный признак стресса. Прости, я не хотел тебя утомить. Впрочем, ты сама виновата: я скучал по тебе так долго и так сильно, что все же немного зол на тебя... немножко!.. Прости, просто ты небезразлична мне!

Он наклонился совсем близко и взял ее за подбородок.

— Моя девочка!.. Ну, скажи мне, что и ты хоть немного скучала по мне! Я, пожалуй, поверю, даже если ты солжешь, потому, что очень хочу верить! Ну?

— Да.

— Да?

— Я скучала.

Он приблизил свое лицо еще ближе, и она невольно зажмурила глаза — ей показалась, что сейчас он проникнет внутрь и начнет свои исследования изнутри. Как червь, заберется в головной мозг, а потом проползет в сердце, высосет все соки и оставит после себя только боль и пустоту.

Но Аалеки лишь глубже вдохнул ее запах, и вздохнул.

— Ты устала... Чтож, сегодня ты отдохнешь, поспишь, как следует, а завтра мы прибываем на Тейю. Идем, я сам устрою тебя.

Он провел ее по белым коридорам в маленькую комнату, всю оббитую мягким материалом. Рене поняла для чего — для того, чтобы жертва, оставшись одна и осознавши, что она в ловушке, не смогла причинить себе вред, пытаясь покончить с собой.

— Ну, вот, эту ночь ты проведешь здесь. Не правда ли, уютно? Я сам выбрал цвет обивки — зеленый... помнишь, Рери? Как в моей лаборатории. Знаешь, большинство предпочитает изумрудный и оливковый оттенки, но тебе, как и мне, всегда нравился желтозеленый, я знаю. Зайдешь сама?

Она покорно зашла и села в угол, привычно обхватила руками колени и спрятала лицо.

— Ну, вот, ты почти дома. Поспи. Я буду рядом.

Он действительно находился рядом. Он сидел всю ночь у скрытого окна в каюте за стенкой, и не сводил с нее глаз. Но напрасно: Рене не поменяла позу и не пошевелилась, всю ночь.

Утром, когда до Тейи оставалось немного, он сам принес завтрак.

— Рери, дорогая, доброе утро!

Она не пошевелилась.

— Дорогая, я принес тебе завтрак! Посмотри! .. Твой чай!

Ему пришлось наклониться, поставить поднос на пол, и приподнять ее лицо за подбородок. Оно было серым, взгляд — тусклым и безжизненным. Аалеки заволновался.

— Дорогая?.. Ты больна? У тебя неважный вид!... Может, плохие сны? Тебя и раньше мучили кошмары. Дело в этом, не так ли?

Да, это случалось. Как-то она проснулась ночью в лаборатории вся в слезах, и он, услышав ее как-то, интуитивно, или случайно, тоже проснулся, и пришел ее успокоить. Он долго сидел рядом, успокаивая ее, пока она не уснула снова.

— Конечно... Тебе снова приснилась тень родителей, ты просила их о защите, но они снова тебе отказали?... Да, моя бедняжка, это плохой сон... Ну, ничего, сейчас ты немного поешь и все придет в норму, не правда ли? Ведь я-то с тобой!

Она не ответила.

— Рене!

Он легко встряхнул ее безвольную руку. Она прерывисто вздохнула и выдохнула. Апатия не ушла, взгляд оставался мутным, но она послушно ответила:

— Да.

— Поешь!

— Да.

Не смотря на согласие, и готовность выполнять его команды, она не взяла ложку. Аалеки сам вложил ложку в ее вялую руку, но Рене не смогла подносить ее ко рту, и похоже не помнила ни само действие, ни назначение еды. Ему пришлось кормить ее самому: напоминать действия: брать еду с ложки, жевать, глотать, дышать... За ночь она превратилась в равнодушного робота, как Дорлей, и выполняла только простые инструкции! За ночь!... Это ужасно расстроило Аалеки, но по опыту зная, как могут быть хитры объекты лаборатории, лишь бы избежать или отсрочить активные опыты, он не отчаялся. Он допускал, что это, возможно, только имитация, притворство, или легкое нарушение мозгового кровообращения, вызванное стрессом. С последним они справятся вместе с Зоонтенгеном. Он специалист по мозгу. Но если это притворство... Он выяснит. Скоро.

Они подлетали к Тейе. Коричневая планета снова уныло смотрела на Рене со всех огромных мониторов, расположенных в каюте, куда он привел ее, в круговую по стенам, точно окна. Но на сей раз страха она не испытывала, она вообще ничего не чувствовала, как не старался Аалеки.

Корабль сел с ошеломляющей быстротой, демонстрируя удивительную, особенно для такого большого корабля, маневренность.

Когда люк открылся, Аалеки протянул ей руку и сказал:

— Ну, вот мы и дома. Пойдем. У нас сегодня много работы!

Рене поднялась без малейшего проявления неудовольствия. Двигалась она теперь медленно и неловко, как во сне.

Увидев, что на Тейе неважная погода, ураганный ветер с песком, Аалеки заботливо надел на нее какое-то одеяние, и приподнял капюшон.

— Ну вот, так-то лучше, моя девочка. Теперь тебе не попадет песок в ушки... Еще несколько шагов и мы совсем дома... прежде чем начать, я угощу тебя горячим чаем. Что?... Ты даже не посмотришь по сторонам? А вдруг Тоно идет следом? Да, вот он, его ведет Дорлей!

Он попытался поймать ее на самую простую ловушку, но она никак не отреагировала на имя 'Тоно'. Аалеки был разочарован.

— А ты хочешь его увидеть? Ну, смелее! Кивни хотя бы! Хочешь? Отвечай!

Он нетерпеливо встрехнул ее за плечи, и она пробудилась от безмыслея:

— Да.

— Хочешь его увидеть? Хотя бы издали?

— Да.

— А что, если я оставлю вас наедине? Минут на десять... Ты этого хочешь?

— Да.

— А хочешь, я отрежу от него несколько аппетитных кусочков?

— Да.

— Так что же ты хочешь больше? Увидеть его или чтобы я его разрезал?

— Да.

— Что 'да'?!

— Нет...

— Ответь мне, Рери, я сделаю так, как ты захочешь, даю слово! Ты хочешь увидеть Тоно?.. Да или нет?

— Да...Нет... Не знаю... да... нет...

Он вышел из себя и ударил ее по щеке, резко, но не сильно, как обычно делал в лаборатории, когда его пациенты начинали терять с ним связь, проваливаясь в нереальность, а работа с ними еще не была окончена. По бледной щеке медленно расплылось красное пятно, более она никак не отреагировала на удар, даже не моргнула. Тогда он остановился напротив нее и сжал ее лицо руками, заставляя смотреть себе в глаза — невыносимая пытка для большинства его пациентов.

Рене не сопротивлялась, бессмысленно и тупо смотрела она сквозь него, а из уголка рта вдруг вытекла слюна.

Аалеки закусил губу: объект, на поиски которого ушли годы, был потерян! Утрачен за ночь!.. Нет, этого просто не может быть! И не будет. Он не привык так просто сдаваться.

После стерилизации, в холле их встретил Зоонтенген.

— Итак, я вижу, вы возвратились не с пустыми руками. Поздравляю. Долгие усилия оправдали себя? Он здоров?

— Да. Полностью!

— Неужели? — даже удивление в его тонких устах прозвучало холодно и сдержано. Он вынул тонкую металлическую трубочку и посветил ей в глаза, сканируя прибором мозг. Аалеки смотрел за его движениями, заметно волнуясь.

— Хм... Почему вы так решили? Мозговая активность слабая. Можно сказать — объект близок к катотоническому ступору, если еще не впал.

— Я сам говорил с ней вчера! Все было замечательно! И мышление, и физиология, все! — с отчаяньем проговорил Аалеки.

— Что же случилось?

— Не понимаю! Пока, не понимаю.

— Совет это не одобрит.

— Вы скажете им?

Зоонтенген пожал плечами.

— Они и без меня это увидят, или прочтут в вашем отчете, если в ближайшее время его состояние не измениться.

— Измениться! Я, во всяком случае, в это верю! И вы бы поверили, если бы говорили с ней вчера!... Разве только... кровоизлияние?

Зоонтенген снова посветил ей в глаза.

— Нет. Обширное кровоизлияние, во всяком случае, исключено.

— Вы уверены?.. Простите! Конечно, иначе вы бы не сказали... Значит, кровоизлияние можно исключить. Признаюсь, я немного беспокоился по этому поводу. Тогда у меня точно есть шансы вернуть ее!

— Думаете, это только имитация?

— Думаю, это возможно. Она ведь уже была в таком состоянии.

— Даже в этом случае, вам надо поторопиться. Вы ведь знаете, если ступор имитируется успешно и долго, вполне возможно, что и сам мозг в это поверит, тогда вторично произойдут физиологические изменения. Поражения будут так же глубоки и необратимы, как если бы ступор вызвала болезнь или шок.

— Да, я знаю. Но что мне делать?!..

— Вы не знаете, что делать?

— Простите, я не о том.

— Я бы начал с болевой чувствительности. Если дело только в притворстве, это сработает, если начать со средней или чуть выше средней дозы.

Аалеки нежно погладил Рене по щеке, где все еще краснел след его от руки.

— Начать с боли теперь, когда она сама вернулась?.. Это может убить ее... Нет, я попробую иначе...

— Как угодно.

Аалеки повернулся к Зоонтенгену:

— Простите, учитель. Я благодарю вас за то, что вы так быстро откликнулись на мою просьбу и нашли время для осмотра, ведь у вас, как я знаю, так много работы! И, конечно же, благодарю Вас за совет. Возможно, я воспользуюсь им... позже.

— Не благодарите. Пустое. И я больше не учитель вам, коллега. Ваши достижения в области науки уже сейчас поражают воображение. Желаю вам успеха и в дальнейшем.

В дверях своего лифта, прежде чем закрыть дверь, он сказал:

— И все-таки поспешите. Ему нравиться состояние ступора, еще немного и даже сильная боль окажется бессильна. Вы теряете его.

— Ее! — невольно поправил его Аалеки, с тревогой и нежностью огядывая ее снова и снова.

— Что, простите?

— Ее. Я имею ввиду, что объект женщина...

— Женщина?

Зоонтенген, который обращал внимание на пол объектов только на опытах, связанных с изучением половых органов, был поражен. Он осуждающе взглянул на своего бывшего ученика.

— Осторожнее, коллега. Надеюсь, все же не это послужило причиной того, что вы так расточительно тратили время и силы на его... ее поиск. Впрочем, это ваше дело. Совет через три дня, вы знаете.

— Благодарю.

Двери лифта Зоотенгена закрылись, унося его в свою лабораторию к прерванной работе, а Аалеки провел Рене в свой лифт.

Он по-прежнему держал ее за руку. Другой рукой он снова осторожно провел по ее лицу, смакуя ощущения.

— Нет... на этот раз я тебя не потеряю, на этот раз мы справимся! Верно? Ну конечно.

Он взял ее покорную руку и повел за собой. Мягкий свет коридоров Эгорегоза замелькал перед ней, она не могла сосредоточить внимание на маршруте и его деталях, не хотела. Потом Аалеки открыл перед ней дверь, и она увидела... Тоно.

Он был в комнате изолятора, тесной, пустой и тусклой, оббитой мягким материалом.

— Рене! — он бросился к ней и обнял.

Он не изменился. Все тот же Тоно, в комбинезоне пилота, светлые волосы, от которых исходил запах свежего ветра и луга, растрепались. Рене слышала за спиной щелчок — Аалеки закрыл дверь, но это не значит, что он не наблюдал за ними здесь. Он сейчас удобно устроится у мониторов. Конечно, здесь есть приборы, записывающие их встречу, чтобы позже он мог вновь и вновь анализировать их чувства друг к другу.

— Рене!... Зачем ты вернулась?... Или они все-таки нашли тебя?.. Они заставили тебя вернуться?... Рене! Любимая... Ты молчишь! Боишься, что они наблюдают за нами? Он ушел, и здесь никого нет, а камеры только две: в полу и на двери, я наступил ногой на нижнюю, и закрыл тебя спиной, они не увидят нас какое-то время, пока не перепрограммируют... Пожалуйста, скажи мне что-нибудь!.. Рене!

Рене молчала, но против ее воли сердце забилось чаще. Если она выдаст себя, это доставит ему лишнюю боль. Но долго ей не выдержать!

— Милая, ты молчишь.... Я только чувствую, как бьется твое сердце...Не надо было тебе возвращаться, но что об этом сейчас говорить!... Ты здесь из-за меня?.. Я виноват перед тобой. Помог им невольно! Как дурак, попался! Мне сообщили по электронной почте, что ты у них, и я, хоть и сомневался, не стал рисковать, сдался. Я не мог иначе, я боялся тебя потерять... А потом тот смазливый тип хлипкого вида сказал, что теперь то ты сама придешь им в руки!... Я готов был убить и его, и себя! Но с другой стороны, теперь мы вместе!... Ну, что такое?.. Ты сердишься на меня?

Он спросил это так мягко, пытаясь поймать ее пустой взгляд. Она медленно отвернулась, стараясь держаться, хоть и поняла, что это лишь дело времени. Аалеки выбрал правильный путь лечения ее ступора.

Тоно не понимая, сдвинул брови:

— Тебе нельзя говорить со мной? Они запретили?.. Или ты просто не узнаешь меня?... Рене! Я — Тоно! Посмотри на меня!... Да что же такое происходит?!... Господи, они, что... Они снова мучили тебя?

В его голосе прозвучала такая тревога и отчаянье, что выдержать этого она не смогла.

— Нет...Тоно.

— Слава богу! Ты заговорила! — он с облегчением крепко ее обнял, — Я уж думал, что потерял тебя!

— Через это еще предстоит пройти нам обоим, — прошептала она дрожа.

— Ничего, милая, ничего, мы справимся... я что-нибудь придумаю, не бойся! Главное, мы вместе!

У Рене закружилась голова от страха, вызванного его словами. Он на что-то надеется! Здесь!.. Он не знал, еще ничего не знал об этом месте!.. Какую же боль они ему причинят! И это она, только она виновата в этом!

— Нет, Тоно, нет! Так только хуже!.. Я не хотела возвращаться... я знала, так будет только хуже для нас двоих... И не смогла. Я навредила тебе, и скоро ты возненавидишь меня, и все, что со мной связано... этого я боюсь больше боли, гораздо больше... Аалеки знает это. Нет, не спорь, ты просто еще не знаешь, что нас ждет... Тоно, теперь они примутся и за тебя! Они почувствуют, что ты сильный, и тогда они все сделают, чтобы сломать тебя, и растоптать то, что ты ко мне чувствуешь... Здесь это любимый вид спорта, доставлять своим жертвам боль всех видов и заставлять самых сильных ползать на коленях, выпрашивая отсрочку... Не спорь, не показывай им, что ты еще не сдался!.. Просто смирись и терпи, и делай все, что они тебе велят, все! И не думай обо мне... Я бы сказала, — забудь меня, но и сама не смогла это сделать, когда пришло время выбирать... Во всяком случае, знай, что я все пойму, я пойму, что ты им подчинился под пыткой, поэтому ты должен поступать так, как подсказывает тебе инстинкт самосохранения. Пожалуйста, забудь о гордости, чести, о прочих чувствах! Здесь они не уместны. Спасай свою жизнь. . Никто не может противостоять им здесь... Никто!... Смирись с этим, Тоно. Поверь мне, так лучше, со мной уже это было! Теперь мне уже не так больно, а рано или поздно, придет избавление.

— Любимая, не говори так, я не дам тебе умереть!.. И не бойся ничего, — с нежностью сказал Тоно, поцеловав ее, как взрослый испуганного ребенка, — теперь здесь и я, и вместе мы сможем то, что ты не могла сделать одна...

— Нет! Не сможем! Не надо надеяться!

— Мы сможем. Надо верить! А сейчас скажи мне, что любишь меня и веришь ... Скажи мне!

Рене не успела ответить, дверь камеры открылась, и на пороге появился Аалеки с двумя роботоподобными планетниками. Планетники вцепились в Рене и оторвали ее от Тоно, как тот не сопротивлялся. Тоно еще не знал, что после опытов их порог болевой чувствительности настолько опустился, что они даже не понимали, что он их бьет, поэтому не реагировали на удары.

Аалеки довольно улыбнулся:

— Она ответит позже на этот вопрос, Тоно. Но спасибо, что разговорил ее. Она так талантливо притворялась, что даже я, который знает ее лучше, чем кто-либо, даже я забеспокоился, не больна ли она. Но благодаря тебе, все стало на свои места. Я снова смогу ставить на ней полноценные опыты!

Тоно рванулся к нему, но Рене видела в руках Аалеки проклятую палку.

— Тоно! Не надо!

Но Тоно, даже и не успел понять, что произошло, как резко согнулся от боли пополам.

— Не волнуйся, милая, твой драгоценный Тоно быстро придет в себя. От этого еще никто не впадал в ступор.

Когда он вел ее по коридору, им встретились санитары из лаборатории Зоонтенгена, они катили за собой кресло для операционных объектов, и свернули к той же двери, откуда они вышли.

Аалеки, наблюдая, как кровь отливает от ее лица, улыбнулся, совершенно довольный произведенным эффектом:

— Да, угадала, они за Тоно. Не надо так реагировать, дорогая, ему придется привыкать жить здесь, как и всем остальным. Знаешь, боль в определенной дозе даже пойдет ему на пользу, я нахожу, что его характер оставляет желать лучшего. Разве ты не заметила? Он довольно своенравен и полон глупейшего самомнения! И, наконец, просто плохо воспитан. Прошу!

Он пропустил ее первой в свой лифт. Лифт ослеплял — стены, покрытые золочеными лепными узорами, чудные картины в изумительных рамках, удобный диванчик в том же стиле.

— Что, ты уже не помнишь мой лифт? Когда-то тебе понравился этот портрет, помнишь?

— Нет. Не понравился.

— О! Теперь ты разозлилась?! Зоонтенген придет в восторг, увидев тебя такую, хотя может и не выскажет это вслух... И мне ты такой нравишься еще больше! Моя девочка!

Он наклонился к ней близко, коснулся волос, лица пальцами. Рене стиснула зубы. Тоно!... от нее теперь зависит Тоно, надо держать себя в руках.

Аалеки, легко угадав ее мысли, усмехнулся и отстранился.

— Ты устала. Ничего, сейчас отдохнешь. В своей клетке.

Он повел ее в лабораторию. Едва открылись двери, и она уловила тишину, наполненную шепотом и стонами, как ноги ее подкосились. И она упала бы на пол, если бы Аалеки не успел ее подхватить. Потом голова начал кружиться и ей стало все равно.

Она очнулась не в лаборатории, а в другом незнакомом ей месте.

Просторная комната. Звучит тихая музыка, какой-то легкий вальс. Ветерок раздувает светлые занавеси большого окна. На стенах висят картины с подсветкой, под одной из них находиться белый диван, на котором она и лежит. Еще ее внимание привлек стоящий посредине комнаты открытый аквариум с радужными орхидеями, и бабочками, живым фейерверком порхающими над цветами.

Аалеки стоял за мольбертом недалеко от окна. Наверное, его она меньше всего хотела видеть, поэтому увидела последним. Он тоже не сразу повернулся к ней, давая возможность полюбоваться собой. Он переоделся в белую рубашку и темные бриджи, а на ноги надел черные чулки и замшевые туфли с большими сверкающими пряжками, подчеркивающие его изящные маленькие стопы. Волосы были уложены блестящими локонами, и небрежно перевязаны сзади шелковой лентой. Он грациозно повернулся к ней и улыбнулся. Тем, кто не знал его, он показался бы сейчас прекрасным принцем, но Рене видела только чудовище, сидящее у него в голове и сердце, и ничего другого.

— Проснулась? Доброе утро, моя дорогая. Как ты себя чувствуешь?.. Ты не отвечаешь. А! Все еще думаешь, изображать ли дальше ступор?

— Я здорова.

— Рад слышать. Ты спала так крепко.. . Но, боюсь, тебе снова снилось нечто пугающее: ты сводила брови и дышала не ровно, бедняжка. Я даже хотел тебя разбудить, но подумал, что даже плохой сон тебе на пользу. Ты должна придти в форму перед началом нашей работы.

Он посмотрел на нее торжественно, точно взывал к личной ответственности. Оставив кисти, и вытерев руки, он подошел к ней и присел рядом, проверил пульс, посветил в глаза трубкой, аналогичной той, что была у Зоонтенгена.

Рене, привыкнув к подобным осмотрам в лаборатории, равнодушно скользила взглядом по стенам комнаты. Внимание ее привлекла картина напротив. Сама картина находилась в большой рамке, искусно выполненной из белого металла в виде огромного глаза. Полотно помещалось в глазу вместо радужки и зрачка. Оно изображало девушку, сжавшуюся в комок в углу клетки. Белая с синюшним оттенком кожа, тусклые темные волосы, опущенное на руки лицо. Отчетливо прорисованы были только глаза с застывшим в них криком отчаянья, с мольбой поднятые на зрителя.

Должно быть, в этот момент Аалеки коснулся ее кожи каким-то приспособлением, потому, что она испытала страх, шок, боль, и отвернулась от картины.

— Что такое? — спросил ее Аалеки.

Рене только посмотрела на него, но не ответила. Это было как раз в его духе — причинить боль, и участливо спрашивать о самочувствии.

— Ты все-таки очень бледна. Что, скучаешь по своему мужу?

— Да.

— Хочешь его увидеть?

— Да.

— Ну, так попроси меня об этом!

— Я прошу вас разрешить мне увидеть его.

Аалеки словно и нее слышал ее, и не видел. Он прислушивался еще к чему-то, далекому.. Склонив голову набок, он какое-то время смотрел в пространство мечтательным взглядом художника. Очередная игра кота с мышью.

Так и есть. Все также отрешенно и мечтательно, словно думая о своем, Аалеки взял ее локон, обвил вокруг пальца и любовался теперь оттенками волос, создаваемыми отблеском света.

— Мне кажется, дорогая, — промолвил он, наконец, — фраза прозвучала фальшиво. Словно ты не так уж сильно хочешь его видеть. Возможно, это из-за того, что голос был лишен выразительности. Ты сказала фразу почти на одной ноте. Так не просят.

— Я прошу вас, — Рене опустила голову вниз.

— Лучше, — снисходительно сказал он, — но все еще недостаточно выразительно.

— Я прошу вас, позволить мне увидеть его!

— Хм... Знаешь, может, тебе стоит прибавить к словам жесты? Просьба всегда звучит более убедительно, если подобрать соответствующие жесты. Например, ты могла бы, взывая, протянуть ко мне руки, или встать на колени... В такой позе ты выглядела бы очень мило, и так беззащитно, что скорее всего, я бы не устоял.

Рене опустилась на колени и протянула к нему руки.

— Я прошу вас!

Аалеки все так же задумчиво перебирал ее локоны, его взгляд рассеяно скользнул в сторону окна. Руки Рене начали дрожать от напряжения, она с трудом удерживала их вытянутыми.

— Я прошу вас, — повторила она.

— Да, да. Я слышу, — отозвался он, наконец, поворачиваясь, — Но все напрасно, бедняжка! Ты достоверно воспроизвела жесты, но совершенно утратила нужную интонацию! Более того, ты утратила веру, в то, что я исполню твою просьбу, и подавила в себе желание!.. Рери, Рери, ты снова недооцениваешь меня. Я вовсе не хочу тебя помучить! Я просто хотел, чтобы ты привыкла связывать образ этого человека и фальшь, пустоту. Это ведь так и есть! Прости, но тебе надо привыкнуть к этому, и лучше, если твои иллюзии начнут исчезать прямо сейчас. Тебе будет не так... больно. Пока же, как я понял, ты к этому не готова. Ты совсем не веришь мне, и более того, ты все еще веришь ему, не так ли?

Он смотрел теперь ей в глаза, приподняв ее лицо за подбородок.

Она молчала.

— Ладно. Пусть так. Но, боюсь, ты ошиблась в нем. Он недостаточно тебя любит, а возможно, это чувство было в нем столь поверхностно, что уже теперь от него остались только воспоминания. Ты будешь разочарована, дорогая. Не говори потом, что я не предупреждал тебя! Дорлей, пожалуйста, отведи Рери в западную комнату.

Он позвонил в колокольчик и тотчас из-за портьеры появился синий планетник. Шаркающей походкой он проводил Рене в комнату, где она видела Тоно.

С ним что-то произошло, хоть внешне мало что поменялось. Он сидел на полу, обхватив колени и опустив голову вниз. Что-то в его фигуре было другое. Что-то от чужого Тоно. Какая-то уязвимость...У Рене, которая хорошо представляла через что ему пришлось пройти уже за эти несколько часов, заныло сердце от жалости к нему и чувства вины. Светлые волосы были сырыми от пота.

— Тоно!

— Рене!

Он вскочил и обнял ее. Но все было по-прежнему лишь в первую минуту, потом, какая-то мысль заставила его отстраниться и медленно оторвать ее от себя.

— Тебе все еще больно? — спросила она.

— Что? А, нет... Ерунда. С этим-то я могу справиться. Но... Они задавали вопросы...

— Тоно, отвечай им, они все равно, узнают все!... Скорее всего, они вообще уже знают ответы... Все что они хотят — сломать тебя, и сделают это рано или поздно! Пожалуйста, сдайся, или сделай вид, что сдался!

Он словно не слышал ее, обдумывая что-то свое.

— Тоно? ... Что тебя тревожит?

Тоно ответил не сразу.

— Они сказали мне... Черт, не знаю, как и сказать...Вообщем...

— Просто скажи, Аалеки может забрать меня в любую минуту.

— Да. Но... Только, как такое сказать!... Словом, они утверждают, что ты... уже не человек! Я не поверил им, но... они показали мне данные... Они настаивают, что твоя сущность, как человека утеряна, и... что все, на что ты способна, это только имитировать любое человеческое состояние, чтобы приспособиться к окружающему, чтобы защититься, спрятаться... Они сказали мне, что по сути, ты — робот, и поэтому больше ничего не можешь чувствовать!

Он поднял свои глаза, голубые, как согретое солнцем небо, и ждал ответа, с надеждой и нарастающей тревогой.

Она прожила за эти несколько секунд несколько жизней. Она прожила их за себя и за него. Его слова не разочаровали ее, не подорвали то, что она к нему начала испытывать, но заставили зашевелиться страх и сомнения, которые и без того постоянно мучили ее. Она дрожала, но сознавала, что Аалеки точно был прав в какой-то мере. После облучения Зета лучами, вряд ли, ее можно назвать прежней, она чувствовала, что в ней поселилась неведомая бездонная сила, это ее признаки иногда отражались на ее коже... это ее она чувствовала, когда убегала. Возможно, только благодаря ей, она и жива до сих пор...С ней самой, с Арерией Даартни, давно все было кончено, и это давно ее не трогало, и сейчас бы не тронуло, если бы не Тоно. Тоно!.. Как сказать ему правду, и не лишить последней, пусть хрупкой, но все же надежды, которая заставила бы его жить! В эту минуту Рене успела еще подумать, что любовь это не сад, полный прекрасных цветов, говорящих с небом о счастье, а скорее, обрыв, на краю которого жизнь становится дорога. По-крайней мере, ее любовь. Она его теряет!... Это не имело, не должно было иметь особого значения для нее, ведь вместе им не уже не быть...Она не видела больше себя среди живых, но так хотелось, чтобы он выбрался отсюда!... Умереть легко, но как оставить его здесь, в лаборатории... Господи, если он поймет, что они правы, он останется совсем один! Что с ним будет?!

— Рене?

Вместо ответа она обняла его. Рене хорошо понимала, какого это, ждать сейчас ее ответ.

— Я не знаю, Тоно... Не знаю, насколько я еще человек, и становлюсь ли я роботом, но, часть правды в этом есть. Они облучали меня. Облучали зета лучами... чтобы вернуть в чувства, потому что программа исследований еще не была завершена. Это было последнее средство, перед тем, как они отдали меня тейцам. И это не прошло бесследно. До встречи с тобой... я ничего кроме страха не чувствовала, я приспосабливалась, пряталась и боялась. Я пыталась имитировать поведение нормального человека, но не была такой на самом деле. Ты не видел и даже не спросил позже, но там, в баре на Мэне... Я действительно обожгла планетников. Моя кожа выделила вещество, не знаю что именно... И еще я иногда покрываюсь пятнами, когда испытываю тревогу или страх... Иногда я сознаю в себе присутствие некой посторонней силы. Пятна, кислота — все это проявления энергии, которую они сообщили мне во время опытов. Я словно заражена ею, и я боюсь ее не меньше чем Эгорегоза. Это словно реактор, который вот-вот выйдет из-под контроля, и тогда, энергия, которую я ношу, сметет меня, раздавит, вычистит мозг... не знаю, смогу ли я ее хоть сколько-нибудь контролировать... Но пока я с этим живу. Прости меня, я знаю, тебе страшно, но я не могу тебя утешить сейчас ничем! Я знаю одно — я хочу помочь тебе, верь мне в этом!

— Я почти не верю в происходящее! Господи, мне кажется, что это все мне просто сниться в кошмарном сне!.. Я жалок!.. После их слов, я словно потерял опору, словно все потеряло значение... Раньше я никогда не был такой тряпкой! Больше всего я боюсь потерять тебя, и все-таки, теряю!.. Мне стыдно, Рене, я впервые не вижу выхода!... Я ненавижу людей, причинивших тебе такое зло, но...Я не знаю, как быть!

Он опустил голову, но она увидела след слезы на его щеке. Тогда Рене наклонилась к нему ближе, нежно коснулась его руки, и зашептала:

— Это ничего, Тоно, ничего, все испытывают здесь подобные чувства, они все делают для этого... Они могут сказать тебе все что угодно, но это не так уж важно, милый. Помни, они жаждут найти твое слабое место, сломить тебя. А для этого, перевернут твое представление о всем, что тебе дорого... Я не знаю, человек ли я, и это для меня теперь не так уж важно, по-крайней мере сейчас. Я... думаю, мне не выбраться отсюда. Они не допустят этого во второй раз. Ты — другое дело. Тебе надо выжить. Продержаться. Я попробую передать сигнал о помощи... Правда, еще не знаю как, но я попытаюсь...

Тоно вдруг поднял на нее совсем прежний тревожный взгляд:

— Нет! Я не хочу, чтобы ты рисковала!.. Не смей, слышишь!... Господи, Рене, разве ты еще не поняла, ты все, что у меня есть! Все, что может заставить меня выжить!.. Прости меня за слабость... Я обещаю, я соберусь, я что-нибудь...

Двери открылись, и в дверном проеме снова замаячила согбенная фигура Дорлея, с тусклым взглядом больших пустых глаз. Рене поспешно встала, потому что в руках у него была болевая палка.

— Я должна идти...

— Рене!..

Тоно не готов был снова остаться наедине со своими мыслями, и ему было невыносимо видеть, как поспешно она уходит, он схватил ее руку.

— Тоно, у него палка!

Дорлей равнодушно коснулся концом, причиняющим боль, руки Тоно, и уже без помех выдернул ее из его рук, как тряпичную куклу, и поволок за собой.

— Тоно, не верь им, у них совсем нет чувств, и они жаждут наслаждаться твоей болью... Будь осторожнее!— выкрикнула она, уводимая роботом-планетником, — Пожалуйста, ради меня!

Дверь закрылась за ними еще до того, как она успела договорить. Последнее, что она запомнила, это взгляд Тоно, от боли скорчившегося на полу.

Когда Дорлей вернул ее в комнату Аалеки, тот уже оставил свое занятие. Теперь он сидел перед изящной фарфоровой лампой с замысловатым абажуром, напоминающим переплетенные пальцы, держащие глаза, а на столике перед ним лежала гравюра, которую он рассматривал через лупу. Услышав шаркающие шаги Дорлея. он отложил свое занятие.

— Чтож, второй сеанс твоей терапии окончен. Твои глаза блестят, пусть и не радостью, но лицо ожило и снова выражает эмоции — прекрасно! Будем считать, ты излечилась. Итак, ты навестила своего... друга? Язык не поворачивается назвать его твоим мужем! Господи, слышала бы ты, как он ругается!... Он так груб! Не понимаю, за что ты его выбрала? Неужели, причина сугубо материальная, неужели все из-за корабля?.. Бедняжка! Тебе было так страшно, что ты решилась связаться с ним!.. Это так на тебя не похоже!... Видимо, ты была в отчаянье. Да и он, боюсь, тоже. Прости, но я не думаю, что он сам выбрал тебя!

Рене каждый раз думала, как это происходит? Аалеки под видом случайных размышлений и озарений, словно невзначай, выдавал тщательно подобранную информацию, способную разрушить то, что еще не разрушила физическая боль. Он преподносил это искусно, его собственное мнение было тщательно завуалировано, а сама мысль звучала ненавязчиво и словно случайно. Так, чтобы жертве казалось, будто она сама додумалась до этого. В результате после подобных 'озарений', у нее оставалось огромное тягостное чувство разочарования, и сознание собственной вины и ущербности. Ведь он трактовал все иначе, предлагал взглянуть на привычные, хорошо знакомые вещи с самого неприглядного и скользкого бока, о каком самой ей никогда подумать бы и в голову не пришло. Его истина выглядела очевидной и правдивой, но черной, словно вывернутой на изнанку. Каждый раз после разговора с ним весь ее мир переворачивался и становился чужим. Он пугал ее, но уверял, что просто подсказывает правду, которую она и сама знала, но страх мешал ей это осознать. Ощущение после его слов всегда было такое, словно ее душу травили ядом. Страх за Тоно пронзил ее болью. Они заставят его возненавидить ее.

Рене снова почувствовала острую ненависть к Аалеки, такую сильную, что сама немало испугавшись, не без труда подавила желание наброситься на него и причинить ему боль, сильную боль...

Он смотрел на нее, пока она размышляла.

— Люблю смотреть на твое лицо, когда ты обдумываешь что-то, мысли скользят по нему словно облака, и читаются, как если бы звучал твой чудный голос. Вот и сейчас, ты думаешь, бедняжка, что я хочу очернить в твоих глазах этого человека, чтобы запугать тебя и подчинить себе. Но ты ошибаешься, это не так. Сейчас во мне говорит иное чувство. Уж поверь. Впрочем, говорить об этом пока не пришло время. Ты не проголодалась? Думаю, тебе надо отдохнуть и поесть.

Он позвонил в колокольчик и Дорлей принес похожий на большую пробирку кувшин, и поставил на чайный столик. Аалеки жестом выставив его вон, налил в стакан жидкость красного цвета.

— Вот, это тебе просто необходимо выпить... очень питательно.

Рене сделала несколько глотков, не задумываясь, хоть и через усилие. Он все равно бы заставил ее сделать этого.

— Вот и умница. Кстати, хорошо, что ты не чувствуешь вкус, он оставляет желать лучшего...

Она ничего не ответила, по-прежнему витая мыслями возле Тоно. Аалеки лукаво улыбнулся, наблюдая за ней.

— Питательно, не правда ли?... Не удивительно, что эту жидкость употребляют некоторые существа еще с темных времен... как их называли люди?... Вампиры, кажется. Ладно, что там ходить вокруг да около, скажем прямо, это кровь. Кровь Тоно. Я думал, ты узнаешь если не по запаху, то хотя бы интуитивно...

Ее тут же вырвало.

Когда Дорлей убрал рвоту, Аалеки, склонился над Рене, смачивая виски чем-то холодным.

— Тебе лучше?.. Да, вижу. Прости меня! Я не ожидал, что ты среагируешь на мою шутку так остро! Конечно, это была только шутка, хоть, признаюсь, очень грубая! Я только хотел, чтобы ты стала внимательней! .. Ну, разумеется, это была не кровь, Зоонтенген не стал бы брать кровь графинами!.. Знаешь ли, сейчас для анализа крови вовсе не нужна настоящая кровь, технологии Эгорегоза позволяют упрощать этот процесс... все делается обычным сканированием объекта. Выпей воды, у тебя сейчас обезвоживание организма... — он заботливо промакнул ей уголки рта салфеткой, — Надеюсь, ты не думаешь, что это плазма? — Аалеки радостно рассмеялся, как жестокий и избалованный ребенок, уверенный, что любая его шалость будет прощена, — Ну все, все, больше не буду! Прости!

Рене посмотрела на него расширенными, обведенными темным кругами глазами, потому что они вмещали всю боль, которую ей уже причинил Эгорегоз, и ту, пережить которую ей еще придется. Она смотрела на него, пытаясь постичь всю глубину его бездушия или ненависти, того, что заставляет его быть монстром, питающимся страхами своих жертв. Она смотрела на него не так, как раньше, в первые месяцы плена, она давно уже не верила, что можно воззвать к его сердцу, душе, потому что их у него не было, на их месте был какой-то спутанный клубок мыслей и извращенных чувств, не более. Какое-то время после, когда боль перевалила за порог терпения, она совсем не смотрела на него, она думала, что если не замечать его, часть боли уйдет. Тогда Рене научилась смотреть сквозь него, и со временем его образ, как и Зоотенгена, и других мучителей приобрели нечеткий размытый контур, перестали сильно пугать, что, может быть, спасло ее от безумия. Но теперь она имела достаточно мужества, чтобы видеть Аалеки. И она разглядывала его, как малоизученное животное, особь опасную, но, по-крайней мере, редкую.

Аалеки тоже, не отрываясь, жадно смотрел на нее. Она была прекрасна! Бледные щеки опали, уголки рта опустились вниз, образуя морщинки, лоб неровно прорезали две скорбные дорожки, пожалуй, раньше они были не так ясно выражены — вот оно: жизнь вне клетки, вне его защиты!... На виске редко, но сильно пульсировала набухшая жилка, словно напрашиваясь на поцелуй. Глаза были темны и не проницаемы, но он видел, ее терзали глубокие сильные чувства, от которых у него просто дух захватывало. И страхи. Ее обычные страхи! Да, все же, хвала богам, она мало изменилась! Она все еще боится, она только притворяется храброй, притворяется от отчаянья!.. И все же во взгляде присутствовала и сила, которую боль так и не смогла сломить. Аалеки медленно встал и зашел сзади. Удержаться и не почувствовать губами и кожей ее прекрасные волосы, было трудно, и он перестал сдерживать свое желание.

Рене вздрогнула от его прикосновения.

— Что? Кожные рецепторы все еще сверхчувствительны?.. Удивительно, ведь столько лет прошло! Бедняжка!... Надо попробовать новое успокоительное.

И все же он еще раз ее поцеловал, на сей раз в висок.

Она снова вздрогнула. Его гладкие губы жгли кожу.

— О, неужели тебе так больно?... Впрочем, боль обостряет чувства. Может, ты почувствуешь ко мне нечто особенное...

Он снова склонился к ней, и Рене отшатнулась. Аалеки опасно улыбнулся и выпрямился.

— Будешь хранить верность мужу? Это... мило. Хоть и старомодно. Не думаю, что он ответит тебе тем же, это не в его стиле. Как раз наоборот. Он и не вспомнит о тебе, найди ему другую со светлыми волосами и глазами....Похоже, он вообще не много времени тратит на мысли о тебе, поэтому я не понимаю тебя. Не хочется тебя критиковать, но это так глупо! Раньше ты не была такой недотрогой! Насколько я помню, ты радовалась, когда я гладил твои волосы, расчесывал их... Я даже сам мыл тебя после опытов, когда ты стала слишком чувствительна к душу, и плакала, когда на тебя направляли струю воды. Тогда я сам брал тебя на руки и окунал в ванну, или осторожно оттирал маслом твою кожу от крови, и ты сразу замолкала, помнишь?... Тогда ты относилась куда терпеливей к моим ласкам, и даже желала их. Кстати о терпении, у нас в лаборатории появилось новое оборудование. Я думаю начать работу завтра, но ты можешь прямо сейчас познакомится с ним...

Он указал ей на кресло с подставкой для ног, стоящее в углу. Аалеки взял пульт в руки и кресло послушно выкатилось вперед и остановилось прямо пред съежившейся Рене.

— С виду просто кресло на пульте, но на самом деле оно может заменить оборудование целой лаборатории. Не веришь? Садись!... садись же! Ну, не бойся, я же сказал, работать на нем мы начнем завтра... Рери, пожалуйста, не заставляй же меня доставать палку!

Дрожа, она подчинилась. Что ей оставалось делать? Она была в его власти.

Тотчас сработали держатели, замки захлопнулись на руках ногах, шее и поясе. Она не могла пошевелить ничем кроме пальцев.

— Удобно? — спросил Аалеки, наклоняясь к ней, — и очень легко. Видишь на пульте всего две кнопки: пуск и отключение. Программа устанавливается по слову. Вот, например: капля жгучего яда каждые десять секунд!... Я дал команду... чувствуешь?

Рене почувствовала укол тонкой иглы, и в след за этим жгучее вещество начало расползаться внутри тела.

— Видишь, как просто? А датчики чутко фиксируют изменения твоего самочувствия, реакцию внутренних органов и систем на яд, даже твое эмоциональное состояние. Смотри... вот... видишь? На дисплее высвечиваются знаки, наш язык, язык великого Эгорегоза. Чтож, у тебя немного угнетены функции, но при стрессе это нормально. А цвет — это твои эмоции... Ого! Сначала был синий с редкой черной и фиолетовой крапинкой, признаки страха, тревоги, отчаянья и одиночества... теперь, как видишь, все стало красным с желтыми и черными полосками... Произошла оптимизация сил организма, ты мобилизовалась... даже боль теперь не действует на тебя угнетающе... ты готова защищаться, даже бороться со мной, не так ли?

Она не отвечала, по-прежнему, наблюдая за ним и не обращая особого внимания на усиливающуюся с каждым разом боль.

-Рери?.. Дорогая, ну, что такое?.. А, тебе больно! Прости. Сейчас отключу. Где же пульт?.. о боже, я его потерял! Где же, интересно? Ты не видела?.. Нет? Может быть, его взял Дорлей?.. Дорлей! Дорлей!.. Да где же он?... А, я отослал его в лабораторию... пока теперь он пришаркает обратно!... Бедняжка! Тебе придется потерпеть, ведь Дорлей ходит так медленно! Это у него после месяца работы, раньше он просто летал, не ходил. Побочный эффект, к сожалению. Знаешь, только у тебя не было побочных эффектов, а ведь ты находилась в работе более шести месяцев, это рекорд!.. Что, так больно, да? У тебя даже капельки пота выступила на лице... Где же этот негодник? Но он, кажется, сюда и не входил... тогда значит пульт не у него. Может быть, я просто засунул пульт куда-нибудь? А у тебя нет?

Он стал водить рукой рядом с ней, проверяя, не завалился ли пульт в кресло, где она сидела... Рене отлично видела, что это была лишь очередная игра, и за показной озабоченностью и сочувствием пряталось плохо скрываемое удовольствие. Аалеки, огладив ее руками, вдруг радостно воскликнул:

— Нашел! Вот он! А, впрочем, — произнес он, вдруг меняя тон до равнодушного, словно давая понять, что игра уже надоела и ему самому, — пульт мне и не нужен. Кресло слушается голоса. Довольно! Программа стоп. Очистить записи. Ну вот, больше тебе не будет больно. Как тебе кресло? Мы назвали его, как ты, наверное, уже догадалась, 'Терпение'. Оно прошло испытание на тридцати шести объектах, и пока показало себя безупречно. Завтра мы начнем работать на нем. Кстати, и с Тоно тоже. Тебе будет, я думаю, небезынтересно узнать, что для твоего мужа я разработал довольно насыщенную программу опытов. Реально его оценивая, могу сказать, дольше чем на пять недель его не хватит. Держу пари, что уже после первых пяти дней он начнет ползать передо мной на коленях и умолять. Это всегда так утомляет!.. И уж точно на третьей неделе само твое имя будет вызывать у него отвращение. Ты увидишь его во всей красе, обещаю. Кстати, я запланировал и несколько комбинированных опытов. Вы будете находиться на соседних креслах, чтобы не скучать.... И твои глаза откроются истине. Ты такая бледная!.. Твоя кожа стала почти прозрачной, а вокруг глаз — совершенно синей. Я утомил тебя... прости. Я должен был так поступить, иначе...

— Иначе ты бы не был собой.

— Что?

Он был не мало удивлен, он думал, по-привычке, что разговаривает с покорным отработанным материалом, полуроботом, и поэтому совершенно не ожидал ответов на свои замечания, разве что по принуждению и однословных. И хотя его объекты выглядели в основном немного лучше, чем в других лабораториях, но все кто был у него в работе дольше месяца, больше напоминали испуганных животных, чем самостоятельно мыслящих людей. Их мысли не работали дальше отсрочки боли. Рене отвечала так, словно не было всех этих лет плена, точно она не боялась его больше. Это восхитило его.

— Ты знаешь меня,— сказал он, с нежным упреком в голосе, — Но, боюсь, судишь меня не справедливо.

— Я знаю тебя. Ты — просто ничто.

Эти слова задели его. Он даже побледнел, а глаза вспыхнули недобрым огнем.

— Вот как!... Так значит, я для тебя — никто?.. Бедняжка, боюсь, твой разум затуманил, заслонил собой, как туча заслоняет звезды, твой страх!.. Я все же надеялся, что ты понимаешь меня... ты, как никто другой! Это жестоко... и больно. Как ты можешь говорить мне такое, мне, который так... Разве ты не видишь, не слышишь, не чувствуешь меня, так же как я тебя?... Какое разочарование! Но как я могу требовать от тебя этого, когда я сам ничего тебе не объясняю...О, если бы ты только знала!.. Впрочем, я не стану больше скрывать от тебя, я скажу всю правду, наконец, и ты поймешь... Помнишь ли ты тот день, когда я и Зоонтенген проводили семинар и круглый стол по обсуждению выдвинутой нами гипотезы?.. Ты — мой лучший объект исследований тогда была на столе... мы обсуждали теорию боли и изменения эмоциональных состояний, предложенную нами с Зоонтенгеном. Мы проводили исследование в течение трех часов, а потом удалились с коллегами в конференц— зал, чтобы обсудить результаты. Зоонтенген, поглощенный обсуждением забыл включить регенератор, чтобы восстановить твой организм и ввести обезболивающее. Может, он думал, что, как обычно, я это сделаю. Он хорошо знает, что я не упускаю из виду подобных мелочей. Я никогда не забываю... И я помнил об этом. Помнил, но не включил. Все три часа, которые мы провели в конференц— зале я помнил об этом. Для меня это была пытка, изощренная пытка, поверь, потому что я любил тебя, так сильно любил, что вынужден был жестко себя контролировать. Дело в том, что я с самой первой минуты, едва увидел тебя, привязался к тебе самым необъяснимым образом. Конечно, ты мой первый самостоятельный объект, и женщина к тому же, но все же, ни к кому другому, ни до тебя, ни после, я так и не смог более привязаться, не с кем не переживал того огня чувств, что с тобой. Я понимал, что привязанность к тебе становиться опасной для меня, как для ученого, и даже просто как для жителя Города Науки, и для меня, как личности, наконец... Мысли о тебе все чаще появлялись непрошеными, во время важных исследований, и отвлекали меня. Вредили науке. Почти все свое свободное время я отдавал тебе. Я обедал не отходя от твоей клетки, пропускал совещания, забросил музыку и книги... Часто я не уходил из лаборатории даже ночью! И все мне казалось мало!.. Я любил тебя, это очевидно. И если ты все еще не веришь, взгляни на эти стены!.. Что? Неужели ты не видишь, не узнаешь?

Рене непонимающе с опаской оглянулась. На стенах висели несколько картин, и ничего более.

— Ну?.. Посмотри же на мои работы! Можешь угадать мою любимую тему?.. Свет!

Рене снова взглянула на необычные рамки. Свет погас, и роскошные рамы сами осветили картины, придав им еще большую реалистичность. Та, что висела прямо напротив, изображала распятую на кресте ... женщину. Раскинувшиеся, будто в полете, кровоточащие руки, опущенная голова и закрытые глаза. На лице печальное страдальческое выражение. Жалкое дрожащее тело было совершенно беззащитно. Другая картина, на стене слева — в раме в виде человеческой головы в профиль, была сюррелистична. Полотно находилось на месте мозга. На розовом и сиреневом фоне крутились вещи, обрывки сюжетов, сцен и части лица, выражающие страх, боль, надежду. Она что-то напомнила Рене. Что-то далекое и в то же время хорошо знакомое... воспоминание пришло и исчезло мгновенно, до того, как она успела все понять... Еще одна картина, в обрамлении огромной человеческой ладони, изображала двоих, мужчину и женщину. Женщина смотрела на мужчину, как на бога, и робко протягивала к нему руку, очевидно за помощью, а тот гордо и покровительственно взирал на нее сверху вниз. Он был повернут спиной к зрителю, но Рене усмотрела в нем немалую схожесть с автором. Впрочем, Аалеки не был обычно так далек и холоден. Третью картину, с испуганным существом в клетке она рассматривала еще раньше. Теперь ее рама светилась зеленым и Рене невольно похолодела — сходство с освещением лазерных лучей клетки напомнило ей лабораторию.

— Боже, неужели я так плохо пишу, что ты не узнаешь себя?

В горле тут же пересохло, Рене почувствовала обжигающую сухость, головокружение, страх... О, Господи, это она! Какой же шок она испытала, увидев свои страдания со стороны! Так это она, та несчастная, которую он распинал в течение десяти месяцев! Так вот какой она была, когда находилась в клетке! Жалкое, дрожащее существо, не помнящее себя, только обрывки памяти, сны, страхи, как нарисовано на одной из картин. А он — ее бог, он решал, когда начнутся и сколько продлятся ее муки.

— Да, это ты. Я начинал рисовать тебя, сразу, как только выходил из лаборатории, потому что хотел, чтобы ты всегда была рядом... Эти картины, да еще записи лабораторных работ стали моим единственным утешением, когда я потерял тебя. А тогда... Я считал это неправильным, и неестественным так жаждать. Я хотел тебя всем существом, и это меня пугало не меньше, чем тебя стол, на котором мы проводили опыты. Эта привязанность мешала мне, как исследователю! Я все время хотел работать только с тобой... И тогда я сделал то, что должен. Я пожертвовал собой, своим сердцем, ради долга и науки. Я попытался избавиться от тебя, хоть это и разрывало меня на части. Я не включил аппарат. Все время пока мы дискуссировали, обсуждали и выносили решение, часть меня находилась с тобой на столе. Я мучился болью еще большей, чем ты, я знал, что ты умираешь, возможно, лишишься рассудка, и что после этого у меня навеки останется незаживающая рана, и пустота снова сомкнется надо мной... Но я должен был это сделать ради себя, как ученого. И я выдержал это испытание. Какова была моя радость, когда и ты выдержала! Я плакал, как неразумное существо! Впервые плакал!.. О, я сделал все, чтобы вернуть тебя после этого. Но ты угасала с каждым днем... пришлось отдать тебя в племя. Тейцы — телепаты, скупы в проявлении эмоций, поэтому мы почти не используем их в работе. Их мозг уступает мозгу существ с цивилизованных планет, несмотря на способности к телекинезу и телепатии, их природные способности. Я должен был отдать тебя тому, кто позаботился бы о тебе без моего вмешательства. Руалудай не мог, конечно, восполнить всю мою заботу о тебе, но я видел, ты понравилась ему. Это было хоть какой-то гарантией, ведь они холодны как рыбы, полное отсутствие чувств, минимум эмоций, только нелепые правила. Тогда я решился на это, хоть сердце мое рвалось вслед тебе, уводимой тем жалким созданием. Моя жертва была не напрасна, ты поправилась. И я, все это время, я ждал тебя, дни считал... Я и понятия не имел, что ты так поступишь со мной — убежишь!.. Но когда ты убежала, я не сомневался, что найду и верну тебя. Конечно, я не думал, что наша разлука затянется на пять лет, но я не забывал о тебе ни на минуту. Но все же, возможно, я немного просчитался. Я думал, что ты начнешь искать утешения у старых друзей, что ты найдешь Дрего, но этого не произошло. И я снова поздравил себя со своим выбором, ты не унизилась до этого болвана! Подумать только, он собирался нас перехитрить, уничтожив твое письмо!.. Я разозлился, когда это понял, но тогда мне было не до него. Знаешь, когда ему предложили сотрудничество, он был так горд и счастлив! Еще бы, он настолько напыщен и пуст, что когда остается один, теряется, боится лопнуть как воздушный шар от слишком большого пустого пространства внутри, ему нужны, просто необходимы зависимые от него люди, чтобы чувствовать себя хоть кем-то.... Насколько я понял, он пытался шантажировать тебя сейчас?! Да, я подозревал, что он ничем не лучше Руалудая, так и есть, верно?.. Он надоел мне. Думаю, пользы от него никакой. По-моему, пришло время ему лопнуть, и принять свое естественное состояние... В общем, я искал тебя, и все же радовался, как дитя, когда ты, опережая мои догадки, исчезала!... Я гордился тобой. Но как я скучал!... Можешь ли, ты представить мое одиночество без тебя, мои муки!.. Ты молчишь, и смотришь так холодно, так недоверчиво!.. Понимаешь ли ты меня? Ведь я раскрываю тебе свое сердце!

Рене засмеялась, не смотря на всю тяжесть, трагичность ситуации, все это казалась ей фарсом. Тот, кто истязал ее если не всегда физически, то духовно уж точно шесть долгих лет, объяснился ей в любви!... Может ли это быть правдой?! Чем больше она находилась рядом с ним, тем белее ее разум подвергалась испытанию на прочность. Аалеки мог одной фразой так исказить ее представление об истине, что от этого начинала кружиться голова и приходила тошнота. Господи, наверное, это очередной его опыт, по выворачиванию души наизнанку, в поисках затаившихся темных мыслей и страхов. Он назовет это изучением зарождения любви из страха. Рене ощутила свою близость к полному безумию и захохотала. Захохотала до слез, потому что знала, ей придется дорого заплатить за свой смех. Но сейчас, ей было все равно.

Аалеки был изумлен. Он смотрел на ее неистовый смех почти что брезгливо. Видимо, смех в ответ на его признание казался ему таким неестественным, что он испугался. Он чуть наклонился:

— Рери, дорогая, тебе плохо?.. Ты больна? Вот, выпей воды...

Он сам поспешно налил ей воды и подал стакан. Но Рене уже нельзя было так просто остановить. Она только отмахнулась от него неловкой рукой, и большой хрустальный стакан вылетел из его рук, упал на пол и разбился. Всерьез расстроенный ее состоянием и поведением Аалеки, поспешил за успокоительным.

— Тебе нужно придти в себя... Сейчас!...

Он сделал к ней шаг, но Рене разгадала его намерения сразу, имея огромный опыт, связанный с болью, она сделала вид, что успокаивается, а потом с силой оттолкнула его от себя. С такой силой, что он ударился о стол, стоящий сзади, стол перевернулся под его весом, увлекая Аалеки на пол, прямо на осколки стакана. Один из них глубоко врезался ему в руку.

Рене все еще хохотала, когда Аалеки дико взвыл от боли, и, подняв дрожащую руку к глазам, увидел осколок торчащий в ране, и кровь, струящуюся по руке.

Изумленная Рене замолчала и уставилась на него. Съежившись, он лежал на полу и кричал, тело его сотрясалось, по лицу пробегали легкие судороги, от красоты не осталось и следа, так сильно исказились черты. Он действительно страдал... от боли или вида собственной крови, или оттого и другого!.. Он, который изощренно мучил ее в течение одиннадцати месяцев, не мог перенести и пустяковой боли!

— О, боже... Арерия, помоги мне! Прошу тебя!

— Ты... Ты боишься боли?! Ты, причинивший адскую боль стольким живым существам! Господи, вот почему ты ее изучал! Ты до смерти боялся испытать в сотни раз меньшее, верно?

— Рене! Вытащи осколок!... О, я истеку кровью...

Он увидел собственную кровь на полу, и потерял сознание.

Теперь он лежал перед ней в луже крови. Он, ее мучитель. Жалкий и раздавленный. Она ненавидела его всем существом, поэтому в течении минуты остолбенело смотрела, как он лежит. В ее сознании еще какое-то время не укладывалось, что он может лишиться сознания, что он уязвим, и что вся та огромная жестокая сила, которую она сознавала все эти тяжкие годы, вот так легко повержена...

Она не сразу пришла в себя. Ее привела в себя мысль о Тоно.

Наверное, придется проверить, жив ли Аалеки. Она чуть склонилась к нему. Дышит ли?... Рене никак не могла заставить себя к нему прикоснуться. Кажется, он в обмороке, если, конечно, это не очередная игра... Сейчас вскочит и засмеется над ее страхом, довольный своей шуткой... Кровь продолжает вытекать, и лужа на полу довольно большая... Господи, неужели это ее второй шанс? Бежать? Найти Тоно? Но за дверью ожидает по-крайней мере, Дорлей, а у него палка...

Нет. Она поступит иначе. Сначала надо убедиться, что он не претворяется.

Рене подняла с пола тяжелый табурет с чеканными ножками и, сделав над собой усилие, отвернувшись, ударила его по голове. Он не шелохнулся. Возможно, она ударила не слишком сильно, это было нелегко, бить беспомощного, даже того, к кому испытываешь отвращение. Впрочем, она все еще испытывала страх.

Теперь, нужно было его втащить на кресло. Но для этого придется к нему прикоснуться. Господи, помоги!.. она накинула на него плед с дивана, чтобы не касаться кожи, и только после это подняла и усадила на кресло. Замки защелкнулись, видимо, части тела все же попали в нужные зоны.

Ей стало немного легче. Она попробовала пульт. Сначала ее испугала мысль, что кресло настроено на голос Аалеки и не будет ее слушаться. Но, оказалось, что главное — пульт управления, он идентифицировал голос с отпечатком пальца и запоминал нового хозяина.

Когда Аалеки очнулся, она сидела напротив него, ожидая.

— Рери... Что это со мной? — он попытался пошевелиться и не смог.

Аалеки быстро сообразил, что она усадила его в кресло, и, сразу побледнев, вспомнил про осколок.

— Не беспокойся, осколок я удалила. Рука перевязана, как видишь.

— Спасибо, дорогая...

— Хотя, боюсь, не все так уж хорошо, мне было некогда дезинфицировать рану, извини... Я торопилась. Может быть, попала инфекция, но сразу она тебя не убьет, — Рене снова зло рассмеялась, наслаждаясь своей властью над ним. Теперь настало ее время для игр.

— Где пульт? Дай мне сюда пульт! Немедленно, я не шучу!

— Пульт от кресла? О, право, не знаю... он куда-то запропастился... вспомни, куда ты его положил? Неужели не помнишь? Может, это Дорлей взял его и унес куда-то, пока ты был без сознания? Где он? — она продолжала смеяться.

— Арерия!

— О, я ищу, ищу ...

— Сейчас же... А-а-а... Мне больно!... ЧТО ТЫ СДЕЛАЛА?

— Что я сделала? Задала новую программу. Не бойся, всего на несколько часов. Я не знаю о твоих пристрастиях, но думаю, ты должен испытать на себе все возможности этой машины, иначе ты не сможешь правильно использовать ее в работе. Я знаю, что раньше ты ее на себе не проверял!.. Поэтому, планируя программу исследования, решилась чередовать все виды боли, с увеличением периода болевого воздействия. В конце пятого часа период боли будет длиться двадцать пять минут. Интервал между воздействиями тоже будет уменьшаться. Ну, как тебе моя программа?

— Арерия! Ты сошла с ума! Ты знаешь, чем тебе это грозит? Мне придется сообщить о твоем поведении Совету, а они решат отдать тебя, как отработанный материл Олафу! Он мясник, он разберет тебя заживо на органы!

— Неужели?.. И ты думаешь, меня это испугает?.. О, нет! Он по-крайней мере убьет меня за несколько дней или даже часов. Нет, этого я не уже не боюсь!

— Тогда что ты хочешь? А-а-а-а!... Арерия!...Отключи!... прошу тебя!.. А-а!..

— Что, неужели, так больно? А давление у тебя в норме... с эмоциями сложнее, монитор все время показывает синие полосы. Очень однообразный рисунок. Подождем, пожалуй, не измениться ли он от другого вида боли или от ее интенсивности...

— Арерия, я умоляю тебя!

— Неужели? А помнишь, когда я умоляла тебя?.. я умоляла, молила, заклинала тебя, но... похоже, мои страдания лишь нагоняли на тебя скуку. Ты переставал обращать на меня внимание, и молча наблюдал за показаниями приборов.

— О, боже, но... я... люблю тебя! А-а-а!

— И ты говоришь о любви!... Ты!.. Да я скорее поверю этому креслу, созданному причинять страдания, чем тебе!... Ты любил меня все это время!?.. И потому мучил чаще других, интенсивнее ставил опыты, не так ли? И еще отравлял мою память, причиняя еще большую боль, оттого, что очернял близких мне людей. О, да, ты любил меня! И это выражалось в том, что ты иногда держал меня за руку, когда я мучилась от причиненной тобой боли!.. Хочешь, я подержу тебя за руку или поглажу твои волосы?.. Но нет, кажется, я не смогу это сделать. Мне противно дотрагиваться до тебя, Аалеки.

— Арерия!...Выключи! Ты же не такая, как мы, ты... Ты не можешь.. причинять страдание другим!

— Ты сделал меня такой. Ты ведь сказал Тоно, что я уже не человек!

— Что?.. Мне больно! .. Я сказал это, чтобы поселить в нем сомнения!.. А-а-а... чтобы... он перестал... тебя любить!

Боль, видимо, приобрела интенсивный характер и несколько минут от него больше не слышно ни слова, кроме стонов и криков. Рене дождалась, когда подействует болеутоляющее, и спокойно продолжила.

— Видишь, это не так уж трудно смотреть, как страдает другой!.. тем более, для не человека.

— С чего ты взяла... Я ведь объяснил тебе!.. это только для Тоно.

— Иногда я чувствую в себе некую силу. Иногда она сама дает о себе знать.

В глазах Аалеки тут же зажегся огонек интереса.

— Когда ты это почувствовала?

— После зета-излучения.

— И как она проявляет себя?

— Однажды моя кожа выделила кислоту, а еще, время от времени, на коже появлялись цветные пятна. Разводы...

— И только-то?.. Должен тебя разочаровать, после облучения зета-лучами это бывает у всех. В этом нет ничего сверхъестественного, дорогая! Просто остаточные явления. С каждым разом интенсивность их проявлений будет все слабее и слабее.

— Но сила внутри меня не слабеет! Я просыпаюсь ночью в страхе, что она уничтожит мой мозг, если я позволю ей вырваться!

Теперь Аалеки снова проявил некоторый интерес, разглядывая ее.

— Возможно, в твоем теле действительно сохранилась некоторая энергия. Видишь ли, зета-лучи еще не исследованы до конца, они были открыты совсем недавно, и энергия, которую они сообщают при длительном воздействии, тоже. Ты пока единственная здесь, кого облучали столь интенсивно. Могу сказать только, зета-лучи действительно обладают некоторыми свойствами... возможно, благодаря им , ты до сих пор интеллектуально полноценна.

— Так ты не знаешь, что это?

— Пока — нет! Но это уже интересно. Мы можем... Боже, опять началось! Выключи скорее, Рери! Выключи, и я тебе помогу!...А-а-а! .. Я... избавлю тебя от этой силы... и отпущу тебя!

Рене не отвечала. Она смотрела, как ее мучитель корчиться от боли. Это не доставляло ей ни малейшего удовольствия, более того, она многое бы отдала, чтобы не видеть, как его тело вытягивается и извивается, не слышать его стонов, потому что она так хорошо помнила боль, что, глядя на него, все чувствовала. Теперь она и врагу не могла бы пожелать испытать подобное. Но отвернуться и заткнуть уши, означало показать ему свою слабость. И Рене терпеливо смотрела на него. Шесть долгих минут.

— Я хочу знать, Аалеки, где находиться Тоно.

— Ах, Тоно!.. Он все еще занимает твои мысли? — прошептал Аалеки все еще бледный, как смерть, после пережитого страдания, — бьюсь об заклад, что он-то о тебе думает с каждым часом все...

— Где он? Ты готов говорить, или мне придется дожидаться следующего промежутка между болью?

— О, нет! Я скажу. Он в моей лаборатории, семнадцатый уровень, отсек 'Работа'. Отключи кресло!

— Это не все. Как я смогу улететь отсюда? Где 'Ринго'?

— Уничтожен. Инструкция по технике безопасности Эгорегоза, положение ? 443. После твоего побега Совет разработал новое положение. Теперь все корабли, прибывшие на планету, подлежат полнейшему уничтожению.

— А где твой корабль?

— Это не совсем мой корабль. Им, как и двумя такими же другими, распоряжается Совет Эгорегоза.

— Так, где он?

— Первый уровень. Отсек 'Скоротечный'.

— Как он охраняется?

— Никак. Пора тебе бы понять, что в Эгорегозе не существует охраны. Единственное препятствие — твой разум, — тут он улыбнулся с нескрываемым удовольствием от сознания своего превосходства.

— Код открытия входного замка?

— Этого я не знаю. Каждый день Совет меняет код.

Рене сделал вид, что уходит. Он испуганно закричал ей вслед.

— Стой! Выключи программу! Немедленно! Не заставляй меня страдать!...Я действительно не знаю код!

Рене остановилась. Он не мог лгать теперь, когда так сильно боялся.

— Мне жаль, Рери, но это правда.

— И мне жаль, Аалеки, я солгала тебе. Я нашла самую длинную программу исследований, на какую только способно это кресло. Так что, ты будешь страдать долго. Не так долго, как я, возможно, но достаточно долго, чтобы понять, часть моих чувств к тебе. Вряд ли ты сможешь это выдержать, а помочь тебе некому. Сюда никто не войдет сам, а звукоизоляция, я знаю, здесь превосходная. Поэтому советую тебе сказать мне, где находиться система самоуничтожения Эгорегоза. Чем быстрее я ее включу, тем быстрее придет конец твоим страданиям.

— Ты не посмеешь!..

— Как хочешь.

— Нет! Постой! Система находиться на нулевом уровне.

— Отсек?

— Там только один отсек. 'Начало конца'. Это оранжерея с экзотическими растениями, увлечение Главы Совета. Сама система находиться под желтыми цветами. Под желтыми цветами, Рери, не ошибись!... Но, боюсь, тебе ее не активировать!... Видишь ли, даже я ее никогда не видел, знаю только, что она представляет собой тест, выполнение которого и обеспечит доступ к включению. Боюсь, твой мозг все-таки слишком примитивен для этого! Не обижайся, дорогая, но все же, тебе придется это признать, — он снова улыбнулся, блеснув опасными огоньками во взгляде.

— Не буду. А ты промучаешься дольше, и только. Где система безопасности отсека?

— Я же говорю, там только тесты на адекватность. Ступай спокойно, — он улыбнулся еще коварней.

— Чтож, прощай.

Его улыбка вдруг исказилась гримасой гнева и страха.

— Я сказал тебе все, что знал, теперь ты должна послушать меня!.. Ты не сможешь выйти отсюда без моего на то согласия! А если и выйдешь, тебя быстро поймают. И тогда, тебя заберут от меня, и подвергнут мучениям гораздо более страшным... Пойми же, испытывая к тебе чувство, я щадил тебя, оттого ты и жива до сих пор! .. Одумайся! Тебе не выйти отсюда, да и что ты можешь против Эгорегоза? Я же прощу тебя, обещаю. Все останется по-старому. Я буду заботиться о тебе и по-прежнему любить тебя! Только выключи программу, и поскорее!.. Ну, же, Рери! Подумай! Ведь ты умна, и в глубине души ты понимаешь, что у тебя нет другого выхода!

— А я и не надеюсь выжить. После всего, что ты со мной сделал, я и не желаю этого. Моя память, отравленная тобою, как камень, тянущий меня на самое дно самого глубокого океана. Но я должна помочь Тоно. Я — его шанс.

Аалеки вкрадчиво зашептал:

— Я отпущу его, только... О, боже!

Он не договорил, лицо его вновь скривилось от отчаянья и страдания — началась боль.

— Арерия! Будь же милосердной!.. Я же люблю тебя! Никто так... А-А-А!

— Я и пытаюсь быть милосердной к тебе, Аалеки, как и ко всем твоим жертвам. Я попытаюсь уничтожить Эгорегоз.

— АРЕРИЯ!..

Рене уже вышла за дверь.

У двери, прямо на полу , ссутулив узкую спину и вытянув тонкие ноги, сидел Дорлей. Рене охватили, как всегда при виде него, острая жалость и страх, что подобная участь ждет и ее.

Дорлей медленно и устало поднялся. Она успела взять себя в руки.

— Аалеки просил тебя ждать здесь. Если ты понадобишься, он позвонит. В комнату не входить никому. Он занят.

— Да.

И он снова сполз вниз, уперев тусклый взгляд в стену напротив. Как она и думала, он полностью потерял свою собственную волю и слушался каждого, у кого она была. Она уже была такой, и, возможно, если удача отвернется от нее хоть на минуту, снова ей станет. С тяжелым сердцем Рене пошла к лифту.

Двери автоматически раскрылись, сработав на тепло ее тела.

Она прошла внутрь. Маленькая изящная комната с картиной на стене и удобной скамеечкой для сидения. Двери мягко закрылись, но Рене не знала, как управлять лифтом, потому что панели управления видно не было. Она решила попробовать аудиальное управление:

— Нулевой отсек.

Лифт не двигался. Рене попробовала вспомнить слова, которыми пользовался Аалеки, доставляя ее в лабораторию. Нет... не могла. Кажется... боже мой, сейчас ее поймают! Не паниковать. Спокойнее. Он не говорил ничего особенного...

— Нулевой отсек!... Пожалуйста.

Лифт начал почти незаметное движение, но Рене даже не успела вздохнуть с облегчением, как движение остановилось. Двери открылись, и в лифт зашли двое коллег Аалеки.

— Отсек ' Зал Открытий'. Пожалуйста.

Лифт тронулся, а они развернулись лицом к застывшей от ужаса Рене. Холодные глаза равнодушно скользили по ней, как по предмету мебели. Они разглядывали ее со скучающими лицами, с ног до головы.

Один из них, высокий и худой, был моложе, на его бледном лице выделялись небольшие но сильно накрашенные глаза. Он ловко на ходу затачивал свои ухоженные ногти пилкой. Второй был тяжелее, приземистее и менее опрятен. Лицо обрюзгшее, отечное и злое. От него несло кровью и едким запахом смерти. Оба они, были в рабочих комбинезонах.

— Хорошая мысль, воспользоваться лифтом Аалеки, коллега! — промолвил тот, что моложе, — Мы непременно бы застряли в пробке на тридцать втором, если бы сели в один из наших лифтов.

— Перед собранием там всегда пробка. Я уже не раз говорил этим придуркам из Совета, что с системой передвижения нужно что-то делать. С тех пор, как наше число перевалило за семьдесят, чертовые лифты теперь постоянно застревают. Надо либо менять эту хреновую систему передвижения, либо сокращать количество хреновых лифтов. Такие говнюки, как например, хозяин этого лифта, сами могут добраться. По лестнице.

— Верно! — молодой хихикнул. Ему понравилось, как его коллега отозвался об Аалеки, — Я тоже так думаю. Но вот глава Совета, думает иначе. Вы же знаете, коллега, кого считают у нас гением?!... Говорят, он сделал его любимчиком не так просто...Говорят, Аалеки из меченой пробирки!

— Не удивлюсь, коллега! Свиньи и то не так похожи!

Молодого, видимо, немало шокировал столь грубый намек на Главу Совета, и он попытался перевести разговор на более безопасную и приятную тему.

— Вы только подумайте!... Этот напыщенный болван Аалеки делает из вполне пригодных для работы объектов роботов! Куда только смотрит Совет?

— Черт бы его разодрал на части! Да на этой твари, еще можно не один десяток опытов поставить, и каких!... Взгляни, да на нем еще все мышцы целы! И наверняка вся кожа сохранена!.. У меня же в лаборатории ни у одного объекта нет старой кожи, поскольку во время опытов она клочьями с них летит! Этот на ногах стоит прямо, а у меня они едва ползают... Но я работаю на них еще несколько месяцев, пока они дышат!.. А этот свинорыл из здоровых делает роботов! Это когда весь город переживает острую нехватку объектов! Вот ведь черт!— раздраженно прорычал второй.

— Совет прислушивается только к мнению Главы, а тот души не чает в этом наглом самоуверенном мальчишке!

— Наглом гадоплюе!

Молодой хихикнул:

— Я тоже это заметил! Ведь что в нем хорошего?

— Скотина, как и все!

— Ну, скажите, что он собственно открыл? Что сделал для города такого уж уникального?

— Что? Что может сделать такой говнюк? Написал какую-то чушь о болевых реакциях, о долбаных эмоциях, и глупейшей связи между ними. И Совет безоговорочно признал эту хрень одним из самых больших идиотических достижений Эгорегоза!

— Вот, вот! Когда я написал работу о влиянии страха на скорость усвоения пищи, никто и внимания не обратил на мои открытия, а они этого стоили! А как она мне далась? Ведь мне приходилось лично кормить этих тварей, удерживать их в тисках, потому что еда вызывала у них отвращение после первой же серии опытов!.. Вы не представляете, какого это — пачкаться в рвоте и испражнениях каждый день!... И после всего этого ужаса, Совет ни словом не обмолвился о моих достижениях! Я думаю, коллега, Глава просто неравнодушен к Аалеки! Иначе, никто бы и не заметил его пустяшную работу!

. — Уроды! Где, черт побери, им понять!

Тут двери раскрылись, и монстры вышли в большой зал, в котором уже собрались подобные им. В Зале Открытий, где на стенах в обрамлении символических узоров, чеканными барельефами выложены были сцены развития цивилизации Эгорегоз, где от пола исходил мерцающий свет, потому что поверхность его составляли миллиарды крупных камней, считавшихся во всей Познанной Вселенной драгоценными, а потолок был расписан под звездное небо, сегодня было оживленно. Очевидно, намечалось собрание, поэтому сейчас здесь присутствовали почти все граждане Эгорегоза.

Зоонтенген тоже был там. К нему подошли двое и спросили его об Аалеки. Рене вздрогнула, услышав его имя.

— Думаю, он уже не появится сегодня. Им разработана новая серия опытов. Сейчас он готовит объекта, которого вернул после побега, я полагаю, вы слышали. Функции не стабильны, и все же надежда на завершение исследований есть. Гипотеза, выдвигаемая Аалеки, очень интересна — он предполагает доказать влияние чувств на физическое и психическое состояние объекта после длительного травмирующего воздействия. Словом, как вы понимаете, весьма ново для наших исследований, поскольку после целой серии опытов, еще ни один объект не восстанавливался полностью да с новообразованиями, как после кризиса. Видимо, он уже начал работать, и вы же знаете, в работе он неудержим. Я не встречал более увлеченного человека.

Человека!.. Они считают себя людьми!

Увидев, как мирно, вежливо они беседуют с друг другом, неспешно прогуливаясь по залу, или сидя в креслах, обсуждают свою научную работу и новинки в различных областях знаний, Рене невольно ухватилась за стену лифта. Вот. Опять ее мир чуть не перевернулся. Господи, что же это? Кто из них человек? Эти монстры, открывая передовые технологии при помощи боли и мук живых и в чем-то им подобных существ, или те существа, терпящие муки и по-зверинному ненавидящие своих ученых мучителей, несмотря на все их достижения?... Нет, так нельзя! Пусть они избрали самый прямой путь к открытиям, но средства и методы изучения перечеркивают всю пользу от этого. Может, они и достигли много, но лишились еще большего. Теперь на месте их души — пустота, глухая и темная, и никакие научные открытия Аалеки, как бы высоко они не оценивались, не наделят их чувствами, не заполнят то место, которое предназначено природой для сочувствия и гуманности. Возможно, сама судьба, послав ее сюда на муки, обрекла их тем самым на смерть. Они не должны существовать. И если она сейчас права, ей удастся уничтожить Эгорегоз.

Ей нужно было спешить. Она отступила поглубже внутрь, произнесла название отсека и лифт поехал по неведомым шахтам в заданном направлении.

Он остановился, казалось, на другой планете. Когда двери раскрылись она не поверила своим глазам: перед ней был сад, сад, под открытым нежно розовым небом. Пели птицы, в зарослях довольно близко журчал ручей, над кустами порхали насекомые. Но Рене быстро поняла, что это все лишь иллюзия, перед ней был зимний сад на самом верхнем уровне пирамиды, а стены вокруг лишь искусно имитировали небо.

Когда она решилась выйти, ужас пронизал ее. Все пространство сада, засаженное кустарниками и растениями, благоухало цветами. И все цветы, и на кустарниках, и те что росли сами по себе, были желтыми. Аалеки не зря ехидно улыбался. Он знал, что так просто систему самоуничтожения Эгорегоза не найти.

И еще, наверняка он надеялся, что запаниковав, она опрометчиво побежит искать среди всей этой желтизны нечто особенное, чтобы хоть с чего-то начать, и забудет о системе безопасности. Эгорегоз не мог не продумать все. Где же датчики системы безопасности? Где тесты? На стенах? ... Аалеки сказал — 'ступай'... Нет, прежде всего, нужно вглядеться в пол.

Пол был выложен из неброской обыкновенной плитки. Каждая плита была примерно в размер ступни сорокового размера... как раз рассчитана на мужчин Эгорегоза, ноги у них не очень большие, ведь двигаются здесь мало, а у Аалеки вообще размер ноги тридцать шестой или тридцать седьмой, не больше. Значит, нужно ставить ноги точно на клетку. Но на какую? Их здесь три вида — желтые, красные и красные с желтыми цветами... На желтые?! Или на красные с желтыми цветами?.. Нет, следует построить свои размышления от противного. Кого они опасались? Кто мог включить систему ликвидации без разрешения совета, или его главы?.. Нет, на лабораторных объектов систему безопасности они не рассчитывали, ведь из лаборатории побег почти невозможен. Значит, они прятали ее от своих коллег, вышедших из-под контроля в результате какого-либо помешательства или нервного срыва. Аалеки когда-то ей говорил как раз о таком случае. Ну, да, кто-то пытался... Он был возмущен, когда рассказывал и, вероятно, немало испуган тем, что могло произойти, а она потом долго мечтала, чтобы это все же произошло... Помешательство, срыв... Значит, он будет избегать желтый цвет, он является раздражающим для таких больных ... Они скорее пойдут по красным... А это означает, что по ним ей идти никак нельзя.

По желтым! ..

Она решилась. Ступила на первую и замерла, ожидая расплаты за ошибку. Но ничего не случилось. Может, они просто установили под плитками датчики, и через какое-то время ее поймают?.. Нет. Они вряд ли стали бы усложнять. Аалеки говорил, что у эгорегозцев нет времени на охрану, суд, наказание, все это они поручали технике. Чтож, тогда вперед. Спокойней.

Заволновавшись, она чуть не оступилась. Метров через пять узор ломался, и желтые плитки дальше шли в разброс. Приходилось сосредоточиться, чтобы не оступиться. Рене порадовалась этому, как еще одному подтверждению, что ее выбор был правилен. Это было похоже на следующий уровень теста, включавшего проверку координации движений. Ведь известно, что человек в состоянии нервного срыва не способен так управлять своими движениями, как человек, пребывающий в спокойном состоянии.

Дорожка вывела ее на центр уровня. В окружении кустарников и высоких экзотических растений находилась обычная круглая клумба. На ней тоже росли желтые цветы. И больше ничего. Никаких зацепок. Может быть, какой-то цветок символичен для Эгорегоза? Она попыталась припомнить символику и узоры изображенные на стенах в зале открытий. Нет. Она не запомнила там цветы, если они и были. Скорее, не были. Она не помнила этого!..

Рене обошла клумбу по желтым плиткам еще раз. Ничего примечательного, кроме маленькой желтой леечки стоящей на полу, рядом с клумбой. Ничего. Аалеки был прав, ей не догадаться!.. И все же что-то удивило ее, какая-то мысль прозвучала, как сигнал обратить внимание, когда она оглядела клумбу еще раз, воспрянув духом... Что-то было не так. Что?

Лейка!.. Обычная лейка в Эгорегозе, гордящимся своими технологиями. Что это могло означать? То, что Глава Совета, чьи замыслы и были воплощены на этом уровне, любит иногда сам поухаживать за растениями, не смотря на то, что система ухода полностью автоматизирована? Но, такое обилие растений на клумбе и такая маленькая лейка.... Может быть, не все растения требуют ручной поливки, а только какое-нибудь одно, очень редкое, и пользующееся особым расположением у Главы? Такое может быть. Аалеки при всей своей занятости тоже имел некоторые пристрастия. Например, занятия живописью, музыкой. Ему нравилось изучать историю Эгорегоза. И еще... ее. Глава Совета, конечно, тоже мог увлекаться садоводством. Странно, что оставлены не все инструменты, которыми пользуются садоводы, а только маленькая лейка. Неужели, случайно?! В Эгорегозе не бывает случайностей.

Рене подошла к ней и осмотрела ее поближе. С виду она была довольно обычной.

Она осторожно подняла ее. Внутри еще находилась какая-то жидкость, предназначенная, очевидно, для полива. Сама лейка была из легкого материла, удобная. И тут взгляд ее упал то место, где лейка стояла: на желтой плитке был изображен желтый цветок. Он немного отличался по размеру от тех, что были нарисованы на других плитках с цветами, да и само изображение было как-то четче... Рене наклонилась, чтобы изучить плитку. На ощупь она была такой же, как и другие, но приглядевшись, она обнаружила желобок ведущий к ней между другими плитками пола. За чем он? Идти дальше по желобку? Ни почему именно желоб? Рене качнула лейку и небольшое количество жидкости вытекло на плитку, омыв цветок. Краска тотчас растворилась в прозрачной воде, сделав ее ярко желтой. А потом по желобку желтая вода потекла как стрелка-указатель. Рене поспешила последовать за ней, ступая, по-прежнему, только на желтые плитки. Это было не легко, потому что скорость течения была довольно высокой, а ей пришлось ступать точно на желтые плитки, разбросанные по разные стороны дорожки. И все же Рене удалось увидеть, куда юркнет ручеек, прежде чем исчезнуть под клумбой. Это был большой куст желтых цветов, похожих на гигантские одуванчики с колючими стеблями и листьями. Здесь! Не долго думая, она подула на пушистые соцветия. Они тотчас упали ей прямо под ноги. Рене осторожно потянула цветок за пестик, потому что колючки, скорее всего, были ядовитыми, она потянула сильнее, и куст целиком выдернулся, прямо с землей, на которой рос, обнажая под собой обычную плитку пола. Рене дотронулась до нее рукой и плитка сама отъехала в сторону! Под ней находилось устройство. Плита скрывала сенсорный монитор, экран которого был поделен на две части. Слева изображалась кнопка с надписью на вселенском: 'доступ', а справа на мониторе мелькали цвета, быстро сменяя друг друга. И Рене поняла, что Аалеки имел ввиду: это был очередной тест. Очевидно, он заключался в том, чтобы нажать кнопку 'доступ', когда соседнем экране будет определенный цвет. Какой же? Снова желтый? Нет. Не так просто. Рене присмотрелась. Цветов было много, особенно оттеков. Желтый и красный нет. И их оттенки тоже исключаются. После пройденных тестов, это было бы примитивно. Что они хотят выяснить этим тестом? Лишний раз убедится в разумности решения? Тогда зеленый. Он гармоничен и позитивен. Слишком позитивен, для подобного решения. Тогда нет. Синий? Нет, слишком пессимистичен, его не любят в Эгорегозе. Он заставляет видеть то, что здесь видеть не принято. Тогда — голубой. Этот цвет обычно воспринимается, как разумный, спокойный, уравновешенный и тоже позитивный. У них голубая униформа. Голубой цвет в операционных... Зал Открытий освещается голубыми лампами... Надо попробовать. Как будто у нее есть выбор!.. Она приготовилась нажать. Но как решиться!... Цвет очень быстро сменялся, и у нее будет всего одна попытка коснуться изображения кнопки доступа. Если не получиться, включиться механизм защиты, и ее уничтожат. Что ж... по-крайней мере, она попыталась. Пора. Ее могут хватиться. Надо действовать, ведь если получиться, ей надо успеть к Тоно. Тоно!.. Нет, сейчас о нем думать нельзя, это приведет ее в отчаянье. Спокойнее. Она просто попытается. Просто попробует... Наконец, она решилась и нажала. Все произошло так быстро, что она не поняла толком, успела ли.

Какое— то время ничего не менялось. Очень долго. Несколько секунд. А потом, монитор изменился. Появилось следующее окно: часы! Она должна была выставить время включения системы самоуничтожения пирамиды. Неужели?! ...Так. Час — слишком много. Полчаса — мало. Она может не успеть. Сорок минут. Пусть будет сорок минут. Готово. Следующее окно представляло вопрос на вселенском, не передумает ли она. Нет. Ни за что. Система нарисовала ей на последок большой желтый цветок, который начал вянуть с каждой секундой отделявшей Рене от конца.

Не может быть! Получилось!.. Господи, у нее получилось! Теперь надо найти Тоно. Даже если они не успеют... Она бросилась к лифту.

— Уровень семнадцать. Отсек 'Работа'. Пожалуйста.

Когда она вошла в отсек, первое что она почувствовала запах... специфический запах физраствора, струящегося сквозь дверные щели. Им Аалеки щедро опрыскивал клетки и пол в помещении лаборатории, чтобы изгнать 'рабочий запах', как он говорил, запах крови и пота, и предотвратить инфекционные заболевания у лабораторных объектов со стажем, поскольку длительные операционные пытки и многочисленные регенеративные процессы ослабляли их организм. Чтобы войти, нужно было приложить ладонь к сенсорному монитору на двери. Интересно, сможет ли она войти, получив доступ как лабораторный объект, или придется возвращаться к Аалеки и отрезать ему руку. Это был сарказм. Но если придется... она бы решилась.

И все-же, она приложила руку. Вдруг, он забыл аннулировать старый, шестилетней давности доступ, когда он привел ее сюда впервые, как-будто на экскурсию...

К ее полной растерянности, двери раскрылись, решетка поднялась вверх, пропуская ее. Аалеки ждал ее, все эти шесть лет. И теперь ее пропускали обратно. В клетку. Она стояла, не в силах сделать шаг вперед. Тем временем лифт, застывший в режиме ожидания, захлопнул двери, и Рене, очнувшись, вступила в мир боли и тягостных, невыносимо тягостных воспоминаний.

Она не догадалась включить свет, и теперь медленно шла между клетками, лазерные прутья которых и служили ей единственным освещением. Но то, что они освещали!..

Они были там, в клетках, те несчастные, чья судьба выбрала их в жертвы и заключила в этой лаборатории. Скорчившиеся от фантомной боли, преследующей их и после окончания опытов, испуганные, подавленные, полуживые существа, страдающие даже во сне. Она медленно шла среди их стонов, испуганных шорохов, вскриков отчаянья и тоски, безысходной тоски сопровождающей муки их существования. Она боялась смотреть на них, боялась громко дышать, боялась двигаться, все время ожидая наткнуться на лазерные прутья своей клетки. Она боялась узнать, увидеть в каждом из них себя, как там, на картинах Аалеки. И вот через какое-то время запах, звуки, зеленый цвет прутьев клеток сделали свое дело, и она забыла все прожитое вне плена, как сон. Рене уже не помнила, что пришла сюда по своей воле. Сознание вероломно предало ее, и она поверила, что побега не было, что все это время она была здесь, в лаборатории Аалеки. Ноги подкосились, и она упала на колени посредине лаборатории, рыдая от отчаянья. Ее крики всполошили существ вокруг и они начали вторить ей всхлипами и стонами. Рене сидела на коленях на полу, и все ее тело, поддавшись страшной памяти, ныло, готовясь к новой бесконечной боли.

Неизвестно сколько прошло времени, когда среди общего шума, она услышала голос. Его голос!.. она узнала его, прежде чем отнесла к себе имя Рене, которое он повторял. Тоно был тут, он звал ее!

— Рене! Рене!... Милая! Я здесь!... Посмотри же на меня!

— Тоно!

Рене подняла голову и узнала его. Тоно сидел в одной из клеток, не далеко от нее, но тогда ей казалось, что не она, а он пришел ее спасать, что это она была в клетке. Она бросилась к нему с плачем, и он сжал ее руки, просунутые между лазерными прутьями клетки.

— Любимая... ты здесь!.. Тебе удалось вырваться? Где они?

Она не сразу поняла, о чем он, но, вспомнив, взяла себя в руки.

— Я включила систему самоуничтожения... у нас мало времени... Наверное, минут двадцать, не больше.

— Ты сможешь открыть клетку?

— Попробую.

Она наверное тысячу раз видела, как это делал Аалеки, когда приходило время опытов в операционной... надо просто нажать кнопку на пульте нижней панели. Готово.

Лучи погасли, Тоно вышел и сразу крепко прижал ее к себе.

И вот теперь она была спасена, теперь она уже снова могла думать, как спасти его, самое дорогое в своей жизни.

— Надо идти, Тоно... Система самоуничтожения... корабль в первом отсеке, но я не знаю, сможем ли мы им воспользоваться!

Он поцеловал ее, и отпустил.

— Ладно. Только надо помочь и остальным.

Он побежал по коридору между клетками открывая их, как это только что сделала Рене, и, уговаривая идти с ними, спасаться. Кроме трех планетников, очевидно попавших в плен еще не так давно, никто больше не пожелал выйти, существа испуганно вскрикивали, когда открывалась клетка, цеплялись за пол и стены клетки ногтями, рычали, или жалобно скулили, прикрывая руками измученную страхом голову, но не выходили. Рене помнила это состояние по себе — их сознание перевернуло для них действительность, и пустая холодная клетка казалась им единственным убежищем от боли и бед, единственной защитой.

Они не выходили. А Тоно не хотел, не мог сдасться. Он просто не мог их оставить здесь в таком состоянии. Он бегал между клетками, уговаривал, пытался их вытащить, расшевелить, объяснить.... Но ничего не мог добиться.

Рене схватила его руку.

— Тоно! Тоно!... Нам надо уходить!

— Я не могу... не могу их оставить здесь, бросить... — проговорил Тоно, освобождаясь из ее рук. В глазах его отчаянье, гнев и тоска сменяли друг друга, — подожди...Я сейчас что-нибудь придумаю... я должен им помочь!

— Нет! — Рене вдруг, как он сам раньше с ней, сжала его плечи и встряхнула его, что было сил, — Ты ничем не сможешь им помочь! Слышишь меня? Ничем!.. Они не понимают тебя, не воспринимают, как человека... Они и себя сейчас не воспринимают людьми. Они освободятся теперь только, если... система самоуничтожения сработает. Только со смертью... Нам нужно попробовать помочь тем, кому мы еще можем помочь.

Она кивнула на трех синих планетников, беспомощно стоящих рядом с клетками, и растеряно озирающихся.

— Мы должны торопиться, Тоно! Я не знаю, сможем ли мы улететь...и не знаю, успеем ли!

Тоно пришел в себя. Он увидел ее перед собой, решительную и сильную, какую никогда не видел раньше, и все понял. С нежностью он коснулся ее щеки.

-Да. Да, любимая. Идемте! Сюда! — крикнул он планетникам, и, схватив ее руку, повел всех к лифту.

— Ты знаешь, где корабль?

— Первый уровень. Отсек 'скоротечный', пожалуйста.

В лифте впятером было довольно тесно. Планетники, едва понимая, что происходит, молчали. От них исходил запах физраствора, и у Рене от этого запаха и от волнения кружилась голова.

— У них новые технологии, — прошептала Рене, — не знаю, смогу ли я...

— Не волнуйся, я попробую.

Рене не сразу вспомнила, что Тоно пилот. Ей и в голову не пришло, что кто-то, будет помогать ей, что кто-то разделит с ней тяжесть ответственности.... Она подняла на него глаза с благодарностью и надеждой. Он улыбнулся ей ободряюще и слегка пожал руку:

— Мы справимся.

Лифт внезапно прекратил движение, но двери не отрылись.

— Что такое? Мы застряли? Лифт сломался?

— Не думаю... Смотри!

На дисплее дверей загорелась надпись: 'Введите код входа'.

— Ты знаешь код?

Рене покачала головой.

— Аалеки не зря смеялся. Он был уверен, что нам отсюда не вырваться. Нам не вырваться!

Планетники заволновались, начали задыхаться, воздух в небольшом лифте наполнился запахом страха и пота.

— Сейчас...

— Ты не знаешь их языка, никто не знает!

— Тише, тише... — сказал Тоно, обеспокоенно взглянув на планетников, — успокой их, а я все же попробую...

Легко сказать, но не успокоить существ, впавших в отчаянье и испытывающих острый панический страх! Рене хорошо понимала, что успокоить людей, переживших боль на лабораторном столе не просто. Они не доверяют никому, и еще долго не будут доверять. Слова после сладкоречивых обещаний Аалеки, теперь для них — пустой звук. Касаний, они, наверное, не выносят... что же тогда?

Еще минута, и начнется паника: они начнут вопить, кусаться и царапать себя и других, пытаясь избавиться от ненавистного тела, принесшего им такие страдания, или бросятся на них с Тоно, ибо наверняка уже не понимают, кто их враг.

Она дотронулась до стены лифта... она была прохладной на ощупь, и совершенно гладкой. Руки скользили по ней без препятствий, и даже у нее самой возникло приятное чувство легкости. Рене обернулась к планетникам и показала движение: вверх и вниз, как на волне, вдох, выдох, волна страха нарастает и отступает... Длинные руки тоже начали скользить по стенам, сначала очень интенсивно. Но с каждым разом все спокойнее. Теперь их мысли приняли другой оборот, страх нашел выход.

Тоно тем временем, расковыряв стену, добрался до микросхемы дисплея и теперь пытался в ней разобраться.

Он сказал Рене, не поворачиваясь:

— Поутихли?.. Вот и славно, сейчас главное, понять... Фредо бы сюда!... Впрочем, я рад, что его здесь нет... И как бы я хотел, чтобы и ты... Я бы все отдал ради этого. Что молчишь? Устала?

— Да.

— Если у меня не получиться, мы по крайней мере умрем вместе.

— Да.

Он на секунду оторвался от схемы, посмотрел на нее, улыбнулся, прочитав ее ответные чувства, и снова углубился в работу.

Воздуха становилось все меньше, но Рене уже не боялась. Она разделит с ним все — свободу или смерть. Как же хорошо ей было стоять с ним рядом, за его спиной, и знать, что он ощущает ее присутствие, и тоже не боится смерти, потому что она рядом. В глубине души Рене по-прежнему боялась будущего и тяготилась прошлым, поэтому считала, что, сейчас, возможно, их лучшие минуты, но ради него она готова была бороться и жить дальше, потому, что Тоно сдаваться не собирался.

Тоно устал, по его лбу струился пот, одежда взмокла. И Рене, и он сам чувствовали, что время на исходе.

— Ладно. Черт с ней, с микросхемой. Попробуем проще. У них есть система пожаротушения?

— Возможно, но я не знаю...

— А это что?

Он нашел в потолке значок с носом.

— Она? Как думаешь?

— Может быть это ароматизатор воздуха?

— Нет, не ароматизатор... видишь на стенах внизу? Вот ароматизатор. И это автомат, как и все здесь... Чем здесь тушат пожар? Не кислотой? Ладно, придется рискнуть. Видишь?

На дисплее вдруг загорелась надпись: 'Внимание! Включена система самоуничтожения цивилизации Эгорегоз. До начала уничтожения — десять минут'

— Что ж, закройте глаза, вдохните и замрите! Слышите, сделайте вот так!

Какое-то время ушло на то, чтобы планетники поняли и повторили его позу. Тоно, закрыв собой Рене, достал обычную зажигалку, зажег огонек и поднес к значку.

— Ну же! Да сработай, ты, в конце концов!

И система сработала! На них отовсюду повалил голубой газ. Дышать стало невозможно , они начали задыхаться и надрывно кашлять, но через две-три минуты, когда клубы начали рассеиваться, открылась дверь лифта, и они, еще задыхаясь, выскочили в отсек. Корабль был там.

— Стойте!.. — приказал Тоно планетникам, и присел, разглядывая пол и стены, — А ловушки-то где?

— Их, наверное, нет... — отвечала упавшим голосом Рене, рассматривая корабль.

Корабль был обычным 'Астом', это старая модель кораблей, предназначенных на ближние маршрутные полеты. Снаружи он был мал, но она уже знала, как огромно пространство внутри. Система самоуничтожения должно быть уже подготовила его к старту, потому что... корабль висел над лункой, чуть покачиваясь на невидимых волнах силового поля.

Тоно это не остановило.

— Тогда вперед. Быстрее, времени почти нет!

Он легко допрыгнул до входного люка, находящегося в полутора метрах от земли, потом протянул руку Рене, и помог взобраться остальным. Когда он появился в рубке управления, Рене уже стояла там. Ее лицо было таким бледным, что он испугался за ее рассудок и поспешно встал рядом, обняв ее за плечи. Но Рене лишь обреченно покачала головой, указав на что-то впереди.

Тоно повернулся к панели управления и замер. В центре рубки помещался большой прозрачный столб, внутри которого в прозрачном растворе находились... Головы. Человеческие и планетников, но больше всего тейские... некоторые почти целые, с пустым взглядом мертвых глаз, другие в разных стадиях гниения, они словно шары в прозрачной коробке лежали небрежно брошенные один на другой целой горой. К мозгу каждой был подключен тонкий провод. При помощи него они все соединялись воедино, как гирлянды.

— О, господи!...

Планетники истошно закричали и упали на колени, ошеломленные увиденным. Тоно непроизвольно взял Рене за руку и отодвинул за себя, словно мог уберечь ее от этого зрелища. Рене качнула головой, давая понять, что с ней все в порядке.

— Где же? Где, черт возьми, кнопки? Клавиши, монитор? Хоть что-нибудь! Где!?

Тоно принялся их искать, ощупывая стены. Рене знала ответ. Ему не найти их. Скорее всего, их не существовало. Тейцы управляли многим при помощи мысли. Аалеки смеялся не зря.

И все же один шанс у них есть. Только вот решиться воспользоваться им... это не просто. Если выпустить силу, дремлющую в ней... возможно, корабль взлетит, но ее мозг, скорее всего, этой же силой будет уничтожен. Или поврежден и насколько сильно, она не знала. Оставались считанные минуты, а она не могла решиться.

Она видела Тоно, он искал. Он сжал зубы, и свел брови на переносице, словно давая себе клятву победить... Он еще надеется. Планетники вели себя по-разному. Один тоже пытался искать, другой молился на коленях, и в широко раскрытых глазах гнездился ужас пополам с безумием, о особенно когда взгляд падал на головы в стенах.... А третий плакал, размазывая слезы по впалым щекам. Плакал горько и безнадежно, как потерявшийся ребенок.

— Тоно! — она позвала Тоно, почти против воли.

— Погоди... сейчас найду...

— Нет. Не найдешь. Видишь, они использовали в основном головы тейцев, телепатов... Он управляется телекинетичски. Помнишь, об энергии что сидит внутри меня?.. Я попробую с ее помощью поднять корабль. Сядь в кресло. И усади их.

Тоно не сразу понял, но догадавшись, упрямо сдвинул брови.

— Нет, Рене, нет!.. Этого не будет. Слышишь?!. Подожди... Я попробую...

— Тоно! — она сказала это таким голосом, что ему пришлось повернуться к ней, — сядь!

— Нет!

— Я должна это сделать, Тоно. Понимаешь, я никогда не буду свободна от Эгорегоза, если не попытаюсь сейчас их спасти!.. Я должна попытаться помочь им!.. Помогая им, я спасаю себя... как ты не понимаешь!

Она кивнула в сторону плачущего планетника, и он понял. Он почти силой, но быстро посадил их в кресла. Сел рядом сам.

— Я попробую задать курс. На Бероид. Только там корабль посадят, придумают, как посадить, если он не приземлиться сам, потому что рядом Мен. Сейчас.

Тоно не говоря больше не слова, потому что на глазах его выступили слезы, сжал ее руку и отпустил. Она должна. В этом ее спасение.

Это было не просто заставить себя сосредоточиться, когда все мысли кружилась возле Тоно. Она прощалась с ним. Но довольно. Она желает, чтобы он жил, значит, надо попробовать.

Она обратилась внутрь себя и прислушалась. Это было там. Сейчас оно притаилось, затихло, но все же чутко ждало своего часа. Господи, это безумие, выпустить эту силу из себя! Что если она уничтожит и Тоно, и всех, кого они пытаются спасти?!.. Нет, это не так, сам Аалеки сказал, она не поможет ей умереть, значит, по крайней мере, они останутся живы... надо рисковать, надо пытаться, потому что другого оружия у нее против Эгорегоза нет!.. Ну вот, наконец, и ответ на мучивший ее все эти шесть лет вопрос! Вот почему она прошла через все эти муки — для того, чтобы кто-то другой смог выжить!.. Значит, так тому и быть. Рене расслабила плечи и вздохнула. Она готова. Что-то толкнулось внутри нее, словно почувствовало близкую свободу. Ощущение присутствия чужой энергии снова испугало ее, но она привычно подавила страх, сосредоточившись на тепле. Тепло внутри ее... большое, могучее... Сила набирала мощь. Сознание уже сейчас качалось, как на волнах. Еще немного и оно вырвется наружу, давя все на своем пути. Она напрягла всю свою волю, чтобы задать кораблю курс. Теперь она не гнала, а цеплялась за мысли, потому что ее сознание вытесняла темнота. Поднять корабль в воздух. Поднять в воздух... Долететь до Бероида! Долететь!... Сесть на Бероид! Открыть люки... От... Тут Рене провалилась внутрь себя, как проваливаются в бездну.

...

Она открыла глаза и улыбнулась. Свет!.. Пространство вокруг нее было наполнено светом. Стены комнаты, благодаря их белой окраске не были заметны, они казались прозрачными и условными, потому ей представилось вначале, что она лежит не в комнате, а в саду. Пели птицы. Переливчато и нежно. Но более всего ее поражал золотистый свет наполнявший воздух. Солнце?.. Утро... Ветерок мягко играл занавеской окна рядом с ее кроватью. Было так хорошо чувствовать прохладу и ласку тепла. Кожа приятно скользила по прохладной чистой простыни, пахло мятой...

Она потянулась и приподнялась, чтобы встать приблизиться к окну, но это ей не удалось, что-то тянуло ее, удерживало ее на кровати. Оказывается, рядом находились какие-то приборы, проводки от которых тянись к ее руке, обхватывали голову.

Пришлось снова лечь. Тут двери открылись и в комнату вошел зеленый планетник в одежде врача. Он ласково улыбнулся ей, и она радостно улыбнулась в ответ, хотя он и не был ей знаком.

— Проснулись? Доброе утро! Как вы себя чувствуете?

— Спасибо. Хорошо.

— Вот и чудесно! Сейчас взгляну на приборы... Да, все в порядке! Это просто замечательно! Только небольшое давление... А голова не болит? Не кружится?

— Нет, доктор!

— Если закружиться, я дам вам прекрасное средство...

— Я больна?

— Не совсем. Вы потеряли сознание, и мы госпитализировали вас для дальнейшего наблюдения... Ничего серьезного! Иначе, мы поместили бы вас в палату интенсивной реанимации — там, знаете, везде врачи и пахнет лекарством... Здесь же вы одна на попечении приборов наблюдения...

— А когда я смогу встать?

— Встать? Думаю, денька через два— три... сначала мы вас хорошенько поизучаем, чтобы избежать возможных осложнений.

— Три дня?!

— Не меньше, — он снова улыбнулся, и хотя она подумала, что сейчас он уйдет, снова оставив ее на попечении приборов, доктор, напротив, сел в кресло рядом с ее кроватью.

— Не устали? Мне бы хотелось еще немного поболтать с вами...

— Нет, конечно!

— Прекрасно. Видите ли, иногда при длительной потере сознания, память начинает выкидывать фокусы... Иногда забывается только часть, а иногда — все. Давайте, ради интереса, проверим вашу. Если что-то будет не так, я пропишу вам изумительное лекарство... очень вкусное, кстати.. Ну, как, готовы?... тогда начнем. Скажите, вы помните, какой сейчас месяц?

Она подумала.

— Нет... но мне кажется... весна?

— Почти угадали! — весело кивнул он, — Сейчас первый зимний месяц. Следом за третьим придет весна.

— Зима?... а кажется...

— Это ничего. Думаю, время года у большинства людей зависит от настроения. Но я должен выяснить точнее, чтобы прописать в случае надобности лекарство... Итак, как вы сюда попали?

Как? Это просто. Должно быть просто. Но... она не помнила.

— Не знаю... я думала, что всегда была тут... занавеска кажется мне знакомой... вернее то, как ею играет ветер...

Планетник улыбнулся снова по-доброму, без насмешки.

— Вы правы. Мне тоже знаком этот шаловливый ветер. Он спускается с гор, и сдувает все, что только можно... но так освежает, что все охотно прощают его шалости. Значит, занавеска, знакома? Может ткань... узор, цвет? Нет? Ну и бог с ним. Все-таки, денек сегодня отменный. Птицы поют... Назовите мне свое имя.

Он нравился ей, его добрый голос звучал так дружелюбно и бодро... она хотела ответить ему, как можно более толково, но... Она не знала, что ответить! Ответа просто не было. Мысль об имени как-то не пришла. Это было так странно!.. Она точно знала, что у всех есть имя. И оно должно помниться очень хорошо, потому что это важно... но его не было. Она напряглась, вспоминая, оттого голова сразу противно отяжелела и комната медленно поползла в сторону.

Видя ее растерянность и бледность, он поспешно ее успокоил:

— Не вспомнилось?.. О, только без волнений, пожалуйста. Я так и думал. Так и должно быть. Это ничего! Все в свое время! И это не самое важное. Самое важное сейчас, это чтобы вы окончательно поправились. А остальное, вспомнится при случае.

— Доктор, а вы не поможете мне вспомнить?

— Помогу. Но сейчас, надо чтобы вы сами себе помогли: лягте и поспите. Если будете хорошей девочкой, вас навестят.

— Кто?

— Не думаю, что имя сразу покажется Вам знакомым, а напрягать вашу память сейчас не надо. Поэтому могу сказать вам одно — это ваш преданный друг. Он постоянно был с вами, пока вы были без сознания, дневал и ночевал возле вашей кровати. Но сейчас — спать. Иначе я отменю посещение!

Когда она снова открыла глаза, оказалось, что в комнате она не одна. У окна стоял человек, высокий, молодой. Он почувствовал, что она проснулась, потому резко обернулся. У него было взволнованное лицо, и он тут же шагнул к ней. Голубые глаза смотрели на нее так, словно мучительно ожидали чего-то.

— Рене!

Тотчас в палату вошел ее доктор. Он сделал знак и мужчина у окна остановился, напряженно ожидая его решения . Доктор подошел к ней.

— Отдохнули? Как самочувствие?

— Хорошо.

— Вот и замечательно!

Он склонился над приборами, не забыв ободряюще ей улыбнуться.

Затем он подошел к мужчине, заслонив ее, и тихо сказал ему:

— Только осторожно, Тоно. Помните, никаких волнений!

Тот отвечал ему нетерпеливым шепотом.

— Неужели я не могу даже...

— Нет! Поймите, любое потрясение, усилие вспомнить может сейчас только навредить некрепкому еще организму. Потерпите.

— А если она... так и не вспомнит меня?

— Мы ведь уже говорили об этом. Это весьма вероятно. Смиритесь. За то она жива.

— Да. Вы правы!

Она услышала, как он выдохнул.

Планетник повернулся к ней и сказал уже громко:

— Что ж, дорогая, принимайте гостя. Если почувствуете себя нехорошо, закрывайте глаза, и снова спите. Вам нужно время, чтобы поправиться, все остальное подождет.

Доктор вышел из палаты, оставив их вдвоем.

Мужчина смотрел на нее, а она на него. Спустя какое-то время он вздохнул, словно подавляя разочарование, и опустился на стул рядом с ее кроватью. Волнение постепенно сошло с его лица, и он улыбнулся ей спокойней, мягче.

— Привет.

— Привет, — она улыбнулась ему в ответ. Его улыбка была открытой, и так освещала лицо, со светлыми кудрявыми волосами и голубыми глазами, что он становился очень привлекателен.

— Я — Тоно. А ты — Незнакомка?

-Да, пожалуй, — она улыбнулась, с интересом его разглядывая.

— Ты совсем не помнишь меня, верно?

— Извини...

— Ничего, — он улыбнулся и ободряюще пожал ей руку,— это ничего. Я твой... друг. И хотел бы... Ладно, мы подружимся снова.

— Да!

— Вот и хорошо.

Он смотрел на нее так ласково, с такой нежностью, что ей отчаянно захотелось доставить ему радость.

— Мы были очень дружны, да?

— Да. Могу я звать тебя Рене?

— Рене? Так меня звали раньше?

— Так звали одну девушку, по которой я скучаю. Ты похожа на нее.

— Что с ней стало?

— В общем... Она встретила одного парня. И вышла за него замуж.

— И все?

Она спрашивала с непосредственным любопытством ребенка. Он вздохнул, вглядываясь в ее оживленное, и оттого чужое лицо, без единой тени прошлого.

— И он очень крепко ее полюбил. Она спасла его. И не только его.

— И что же дальше?

Он невольно снова улыбнулся, ей, не своей Рене, но девушке, что задала вопрос, а сердце мучительно сжалось — что если той, которую он полюбил, больше нет, и он никогда ее не увидит?..

Тоно на секунду отвернулся.

— Что с ними потом стало?

— Не знаю...

Почувствовав его переживания, она задумалась, и тут знакомая мучительная морщинка прорезала ее лоб. Она стала другой... но это была она!

Тоно невольно протянул к ней руку, точно мог удержать своим прикосновением ту, прежнюю Рене.

Но она и не заметила. Она все еще обдумывала его слова.

— Наверное, она его тоже полюбила...

— Откуда ты знаешь?

Тоно взволнованно заглянул ей прямо в глаза, выискивая ответ.

Она лишь покачала головой.

— Догадалась. Вы ведь говорили о себе, а та девушка, Рене, может быть, это я была ею?... Очень жаль, что я не помню! Мне бы так хотелось вспомнить!

Это огорчило ее, и по-детски светлая радость в глазах погасла.

Тоно молча, обнял ее, утешая.

Нет, она ничего не помнит: ни того ужасного прошлого, ни того, как спасла их, как победила Эгорегоз. И своего чувства к нему, она тоже не помнит. Возможно, доктор был прав, и она уже не вспомнит это никогда. Что ж... все к лучшему. Теперь ей не нужно будет бояться, стыдиться, прятаться, плакать и дрожать... Сны перестанут ее мучить. Теперь она другой, свободный человек, без груза тяжких воспоминаний и страхов. А то, что она совсем не помнит его... это ничего. Это не такая уж большая плата за возможность жить как другие, быть счастливой, радоваться без остатка. И, потом, со временем она снова его полюбит.

'Я все сделаю для этого', — думал Тоно, по привычке очень осторожно, но крепко прижимая ее к себе.

А она вдруг действительно что-то вспомнила из прошлого: биение его сердца.

Автор Воронина Ю.