Сэм на миг умолк, делая новую затяжку. Мегуми не произнесла ни единого слова. В их с Ватанабэ общении случаи, когда его прорывало на откровенные высказывания, были крайне редки Нынешний монолог, вызванный ее вопросом, о Кэтрин, явно задел что-то в душе собеседника. Что-то серьезное и важное.
— Такие, как я... — произнес Ватанабэ, медленно выдыхая дым. — Такие, как я, — всего лишь результат долгой эволюции уродов в человеческой истории. Мы идеальные отродья зла. Сильны и тяжело больны. Мы не умеем чувствовать, думать и жить так, как живут нормальные люди. С нами всегда что-то не так. Мы — тщательно выращенные социопаты, машины для продолжения цикла насилия, несчастий и озлобления. И единственная разница между мной и каким-нибудь Фрэнки в том, что он предпочел пожалеть себя и возненавидеть нормальный мир, а я — нет. Только это уже не так принципиально.
На катере наступила тишина на фоне шумов залива и отголосков большого города на обоих берегах. Мегуми Канзаки слушала слова Сэма и понимала, что он говорит о чем-то близком, о чем-то, что очень хочет объяснить по-другому, но не может. И эта недосказанность, неспособность, висела на душе тяжелым камнем.
Шезлонг тихонько скрипнул, когда молодая женщина села рядом с толстяком, аккуратно пристроившись с краю. Обернувшийся Ватанабэ удивленно моргнул, когда указательный палец Канзаки твердо уткнулся ему прямо в лоб. Мегуми смотрела на толстяка в упор с выражением беспощадным и решительным.
— Сэм Ватанабэ, ты нытик, — заявила японка. — Ты рефлексирующий интеллигентишка.
— Ш-ш-штэ? — страшным голосом переспросил Сэм, мгновенно переменившийся в лице. Сейчас физиономия толстяка выражала смешную неистовую ярость. — Да я из тебя душу выну!
— А потом будешь терзаться! — продолжала дразниться она. — И размышлять, тварь ли ты дрожащая или право имеешь!
— В моем обществе русского Достоевского прошу не цитировать! — уже откровенно подыгрывая, воскликнул он. — Он нагоняет на меня депрессию!
— Ага, я так и знала, что ты склонен к этому делу! — торжествующе ткнула его пальцем в лоб Мегуми.
— Это грязные инсинуации! — возопил Сэм и вдруг расхохотался, откинувшись назад. Он смеялся так заразительно, обхватив руками заходивший живот, что Канзаки не удержалась и тоже прыснула.
Отсмеявшись, Ватанабэ поспешно подхватил выпавшую изо рта сигарету и затушил пальцами, нисколько не опасаясь обжечься. Педантично спрятав окурок в пачку, он произнес:
— О-хо-хо, и все-таки, ты точно изменилась, Мегу-тян. Поймала меня, а. Не ожидал от тебя такого коварства.
— Я и сама от себя такого не ожидала, — все еще улыбаясь, она пожала плечами. — Просто ты выглядел таким грустным, что меня вдруг как чертик за язык дернул.
— Интересные у тебя чертики, — он подвинулся, позволяя девушке сесть удобнее. — Но я, и впрямь, что-то затянул.
— Допустим, я поняла, о чем ты, — сказала Мегуми. — Про то, что ты и... такие как ты — вы отличаетесь от нормальных людей. Но к чему ты это?
— Я всего лишь хотел сказать, что уже много лет всячески пытаюсь не допустить соприкосновения Кэтрин с миром уродов.
Разрядившаяся атмосфера вновь стала напряженной. Мегуми почувствовала непонятный холодок, заставивший мурашки пробежаться по спине. Из облика Сэма мгновенно исчезла веселость.
— Она не создана для того, чтобы всю жизнь крутиться в мясорубке, в которую ее когда-то забросил родной отец, сделав мнемоническим курьером. Только это очень трудно. И главная трудность заключается в том, что сам я принадлежу к миру, от которого пытаюсь ее спасти. Потому-то мы и не виделись пятнадцать лет. Потому-то теперь все будет гораздо сложнее, ведь сволочная судьба так и норовит укусить за задницу.
Канзаки понимала, что он имеет в виду. Теперь, когда Кэтрин и Сэм снова встретились, их жизням суждено было измениться навсегда, и далеко не все изменения вели к счастливому исходу. Он был трикстером и шпионом "CDM", она — матерью-одиночкой, давно похоронившей старую любовь и выбравшей путь славы. Обоим угрожала смертельная опасность, ни тот, ни другая не знали, что принесет новый день. Впервые Мегуми подумала, что для Сэма срочная отправка на новое задание была большой удачей, ведь она дала передышку, возможность решить, что делать дальше.
И то же он решит?
Несносное томящее чувство в очередной раз заставило сердце забиться чаще. Что же думает Сэм о Кэтрин? Как он намеревается дальше жить... с ней? И главное, то, что так непонятно волновало Мегуми...
Он все-таки был прав, она сильно изменилась. Мегуми Канзаки, сама не успев понять, что делает, задала вопрос, на который раньше ни за что бы не осмелилась:
— Скажи, а ты ее любишь?
Брови Ватанабэ приподнялись в неподдельном удивлении. Он молча посмотрел на девушку, уже понявшую всю бестактность вопроса и медленно заливающуюся неловким румянцем. Однако вместе с тем Мегуми почувствовала облегчение. Вопрос, мучивший ее больше всего, был задан напрямую.
— Эх, Мегу-тян, — он подался вперед и сел, облокотившись о собственные колени. — Все гораздо сложнее.
Сидевшая рядом Канзаки поняла, что больше мужчина ничего не скажет. Она не стала настаивать, переспрашивать, уточнять. На это смелости до сих пор не хватало. Однако странный и уклончивый ответ почему-то воодушевлял.
— Детишки, — произнес толстяк, глядя в сторону берега. — Им вот тоже предстоит коснуться зла.
— Разве тебе их не жаль? — спросила девушка, радуясь смене темы.
— Жаль. Именно поэтому я использовал их в качестве оперативного ресурса в ситуации жесткой нехватки кадров и работы на холоде без поддержки. Хороший оборот, чтобы назвать кидание молодых сопляков и соплюшек в волчью пасть, правда?
— Не понимаю.
— Их всех коснулось зло. То, большое и со щупальцами. Теперь они должны коснуться его в ответ. Желательно, звездануть пяткой в ухо с разворота.
— Зачем?
Сэм обернулся. Все еще смущенная Мегуми увидела его лицо в каком-то полуметре от своего. Необычное серьезное выражение делало пухлую физиономию стройнее на вид, и эспаньолка смотрелась не так по-пиратски. Он улыбнулся, и в этой улыбке почудилось нечто нехорошее.
— Чтобы не стать похожими на меня.
19 августа
03:34 местного времени
Он снова проснулся от кошмара.
Тяжкие сны посещали Учики Отоко все чаще. Они начались на следующую же ночь после пропажи Инори, когда он, оглушенный, напичканный обезболивающими, одуревший от наномашин, введенных докторами, пытался уснуть. Юноша ни разу не смог запомнить, что же видел, но всегда, открывая глаза, чувствовал себя так, будто чья-то рука только что отпустила горло.
Учики потер глаза и, выдохнув, сел на кровати. В роскошном номере дорогой гостиницы, снятом для него триадой, царила темнота, рассеиваемая лишь пробивавшимися сквозь прозрачную занавеску огнями ночного Гонконга. Огромное, во всю стену, окно располагалось прямиком напротив постели, и при желании можно было любоваться отличным видом на залив, ибо отель располагался на набережной рядом с водой. Внушительная башня из бетона и стекла считалась одним из самых престижных мест для проживания в городе, и дар бандитов был воистину щедрым. Они оплатили даже питание, но у Отоко отсутствовал аппетит. Молодой человек лишь иногда заставлял себя проглотить что-нибудь для поддержания сил. Пищеварительная система медленно, но верно отказывала, как и выделительная.
Спустив ноги на пол и ощутив мягкий ковер, он поднялся и подцепил со стула брюки. Натянув их, Учики бесцельно прошелся по комнате, стараясь впотьмах не наткнуться на кресла и кофейный столик. Тело, даже после сна, не казалось отдохнувшим. Невидимая слабость точила Отоко, отнимая самое ценное — способность восстанавливать силы. Внутренности ощущались комом воспаленных грязных потрохов, небрежно уложенных в живот. Шагая по ковру, он заглянул в ванную и, не включая свет, открыл кран. Плеснув на ладони холодной воды, юноша умылся. В какой-то момент пальцы коснулись полоски ткани над щекой, и Учики вспомнил. Во тьме изображение в зеркале не позволяло увидеть себя, но он знал, что смотрит лишь одним глазом.
— Чем заняться-то? — спросил молодой человек у отражения-невидимки.
И тут снова началось. Глаз, прикрытый повязкой, заслезился. Острая боль взорвалась в голове десятком радужных кругов. Сразу же откликнулись переломанные и сращенные кости, отбитые почки, печень и поврежденное легкое. Колени предательски задрожали, ноги сделались ватными. Левая рука беспомощно повисла, ударившись запястьем о раковину. Учики почувствовал, как все тело охватывает нестерпимый жар, будто он готов был расплавиться сию же секунду. Единственное, на что хватило сил — это облизнуть мгновенно пересохшие губы.
Очередной приступ явился вполне ожидаемо, но все же не вовремя. Припадки острых болей посещали Отоко периодически — такова была цена за быстрое излечение большинства полученных им ран, смертельных для обычного человека. Лишившись энергетической подпитки Кимико, юноша неспособен был залечивать такие повреждения самостоятельно, и врачам в Меркури пришлось прибегнуть ко множеству технических уловок, изобретенных за время исследований Наследников. Они с Инори являлись далеко не первой разлученной парой, и люди в халатах сумели затормозить процесс распада. Здоровье же по иронии судьбы восстановила Эрика Андерсен.
Учики не помнил подробностей, плавая тогда на грани жизни и смерти, но в теле, в поврежденной и залатанной нервной системе, в мышцах, сохранилось неясное напоминание, всплывавшее иногда в моменты боли. Ее энергия, жизненная сила, каким-то образом перекачанная в него, сумела заживить чудовищные разрывы, убрать гематомы, срастить расколотые на множество фрагментов кости. Как утверждали врачи, молодым людям очень повезло, ибо случаи, когда биоэнергетический рисунок Наследника из одной пары совмещается с диапазоном излучений другого, очень редки. Помогла, если верить тем же врачам, тесная психологическая и эмоциональная связь между молодыми людьми. Возникшая между Эрикой и Отоко дружба обеспечила легкий контакт его принимающего полюса, ответственного за восприятие таинственной чистой энергии, с ее отдающим силы потоком. Но даже такой эффект был лишь временной мерой, позволившей спасти жизнь Учики и на время вернуть его в строй. Сразу после сеанса Эрика два часа провела в туалете, где ее выворачивало наизнанку из-за негативных эффектов контакта. В дальнейшем все могло стать только хуже. Отоко продолжал медленно умирать без Инори, и залеченное тело постепенно превращалось в хлам.
Сумев, наконец, собраться и отогнать плававшие в глазах круги, юный японец развернулся. Чувствуя, как каждый мускул скрипит подобно несмазанному механизму, он медленно, прихрамывая и пошатываясь, прошел обратно в комнату. Постель с откинутым одеялом, оставленная минуту назад, сейчас показалась желанным и безбожно далеким местом. Он гулко упал на колени, ударившись, но не почувствовал боли. Деревенеющая правая рука нырнула под днище кровати и нащупала прикрепленную скотчем коробочку. Резким движением юноша вырвал содержимое тайника и вытащил наружу. Замок отпирался простым нажатием кнопки посередине. В узком серебристом сосуде его ждали три продолговатых шприца-ручки, больше похожих на модные аксессуары, нежели на медицинские принадлежности. Вынув один, Отоко начавшей наливаться свинцом рукой перехватил свое спасение. Большой палец лег на рычажок впрыскивания.
Как учили. Прямо в артерию.
Он поднес крохотную иголку к шее и порывисто вдавил шприц в собственную плоть. Укол получился быстрый и аккуратный. Учики зажал рычажок, и наномашины, то ли полученные Сэмом Ватанабэ от медиков, то ли украденные, устремились в кровоток. Убрав опустевший шприц обратно, Отоко захлопнул коробочку и тяжело поднялся с колен. Хватило его только на то, чтобы обессилено упасть на кровать. Время текло, и боль, ударившая резко и подло, понемногу отступала. Юноша не мог сказать, сколько пролежал на животе, похожий на мешок с мукой. Наномашины действовали — нервные окончания, восставшие против неестественных для организма Наследника тканей, взращенных энергией Эрики, и пары искусственных добавок, успокоились. Мозг, приказавший чувствовать боль, в очередной раз получил дозу технологического наркотика. В машины была заложена программа, предписывающая приводить организм в "стандартное" состояние. Умные крохотные механизмы носились по телу Отоко, выправляя ритм сердцебиения, упорядочивая выделение пота, нормализируя давление. Каждая внутренняя реакция учитывалась, анализировалась и становилась поводом задействовать ресурсы пока еще живого организма Наследника с целью достичь здорового равновесия. Омертвевшие системы приводились в движение, на какое-то время становилось заметно легче. Но только на время. Наномашины подавляли симптомы, убирали боль, но не восстанавливали функционирование внутреннего генератора энергии. Синтезировать силу Наследников искусственно так никто и не научился.
Как всегда при работе невидимых докторов внутри себя, Учики почувствовал обволакивающую ласку, прохладное покрывало покоя. Успокаивающее воздействие на нервную систему приглушало в юноше не только боль. Лечение помогало ненадолго ослабить внутреннюю тяжесть души, отстраниться от мыслей о предстоящих боях. От мыслей о мести.
Слабые отсветы городских огней ползали по обнаженному торсу щекотными мурашками. Сейчас он чувствовал их, как чувствовал легкий холодок в комнате, мягкость темноты и еще целый спектр ощущений, которых никогда не испытывал. Вскоре они уйдут, оставив только тупое онемение, как бывало всегда после приема лекарства. Юноша попробовал пошевелиться и понял, что боли уже нет. Он развернулся на спину и устроился на кровати, не укрываясь одеялом. После жара не хотелось обратно в тепло.
Подумалось, что приступ слабости пришелся очень некстати. Завтра предстоит первый бой на турнире, и, несмотря на очевидное превосходство Наследника над прочими претендентами, требовалось сосредоточиться и накопить силы. Ватанабэ объяснил, зачем вообще нужно было участвовать в состязании, рискуя быть раскрытым, но не уточнил, должен ли Учики победить. Однако молодой человек с неожиданной для себя мрачной решимостью намеревался одолеть всех. Каким-то краем сознания Отоко задумывался, откуда в нем взялось это стремление, но быстро забывал о подобных размышлениях. Прежние думы, старые рефлексии, покинули молодого человека незаметно и почти целиком. Забылись погибшие знакомые, стерлись из памяти минуты смущения. Это походило на амнезию, ибо иногда юноша ловил себя на припоминании с трудом подробностей событий трехмесячной давности. Собственные же переживания и вовсе казались рассказом кого-то другого. Единственным, о чем он не переставал вспоминать, было похищение Инори. И смешанный с яростью страх, испытываемый заново при каждом воспоминании.
Пляшущий свет Гонконга померк. Лениво переведя взгляд на окно, Учики увидел, как бесформенная тень за полупрозрачной занавеской наползает на окно, заслоняя город. Юноша моргнул, а в следующий миг прочное стекло затрещало, лопаясь под градом пуль. Некто, свесившийся сверху на тросе, выпустил очередь из пистолета-пулемета прямиком по кровати.
