20. Социо-пат 4: Не отступать и не сдаваться

Социо-пат

Пролог

Полумрак тем лучше яркого света, что позволяет разуму дорисовывать мир вокруг, не оголяя всей неровной естественности, окружающей нас каждый день. Полная открытость слишком похожа на порнографию, она убивает само желание жить. Артур Хендрикс был благодарен судьбе за то, что сделала его глаза слишком чувствительными, заставив много лет всматриваться в темноту.

Вот и сейчас густые тени, наполнявшие помещение мистической неопределенностью, помогали воображению совершать привычную гимнастику, столь полезную в его работе. Лениво вращавшиеся лопасти мирно гудевшего вентилятора рождали воспоминания о вертолетах, в которых Артур буквально прожил первый год после Явления. Тогда сведенные с ума рождением нового, достоверного и выложенного в Интернет Мессии, люди творили такое, о чем никогда не напишут в учебниках истории. Политическая карта мира стремительно менялась, границы стирались, рисовались новые, и чернилами сильным мира сего служила кровь слабых. Нежданно-негаданно обнаруживший себя служителем новой сверхдержавы Хендрикс повидал многое из того, что не хотелось бы вспоминать. Первое время было совсем плохо — он не мог спать в кроватях, только сидя в кресле, и даже в помещениях носил темные очки, защищая поврежденные глаза. А еще снились сны, заканчивавшиеся пробуждением в холодном поту. Артур не знал, что страшнее — видеть приходившее в сновидениях или просыпаться и не видеть ничего.

Со времен становления Союза и оформления "Croix Du Monde" как его железного кулака с зажатым в пятерне распятием прошло полтора десятилетия, но Артур чувствовал себя так, будто успел прожить с той поры полвека. Возглавляя знаменитый Восьмой отдел, внешнюю и внутреннюю контрразведку, он очень устал, устал на все оставшиеся годы. Однако судьба и собственный упрямый характер никак не желали даровать измученной душе покой.

Пожилой мужчина, возраст которого выдавали лишь белоснежные седые волосы, достигавшие плеч, стряхнул пепел с тлеющей в руке забытой сигареты в пепельницу на подлокотнике кресла. Поднявшись, он прошел по мягкому пушистому ковру, нещадно топча дорогую обстановку туфлями, начищенными до такой степени, что в них отразилась единственная горевшая лампа в роскошном абажуре. Безукоризненный черный костюм, без единой неряшливой складки, сливался с полутьмой. Хендрикс пересек комнату, больше всего похожую на номер в дорогом отеле, и взялся за ручку стеклянной балконной двери. Порыв холодного ночного воздуха приятно освежил суровое узкое лицо истинного англичанина с ровными, будто вырезанными скульптором чертами, лишенными характерных старческих морщин. Только глаза и набрякшие морщинистые веки выдавали возраст. Артур шагнул на широкий балкон с низкими, не выше пояса, перилами. Внизу шумел и сверкал ночными огнями большой город. Где-то в этом городе влюблялись, ненавидели, дружили, переживали. И почти никто из миллионов людей, проживавших жизни внизу, не мог даже представить себе, что само их существование будет зависеть от решений, принятых здесь. Принятых, в том числе, им самим.

Положив руку на перила, Хендрикс безмолвно наслаждался ледяным массажем ветра, этой прохладной грубоватой лаской природы, которую любил с самого детства. Чужое присутствие он почувствовал сразу, но не подал вида. Ни один мускул в еще хранившем тренированную крепость теле не дрогнул, когда за спиной зазвучал знакомый голос.

— Ты все-таки отрастил себе шевелюру, — сказала она тем особым тоном, что понимали лишь они вдвоем. До Артура уже донесся аромат клевера, ее аромат.

Лилит ничуть не изменилась с последней встречи. Все такая же царственность в каждом движении, все та же фигура прекрасной женщины на пике красоты. Формы, которые всякий мужчина счел бы притягательными, ничуть не скрывало зеленое приталенное платье с открытыми плечами, заканчивавшееся чуть выше колен, как раз у той черты, за которой элегантность переходит в распутство. Прямо как сумрак, эта женщина умела подобрать наряд так, чтобы сделать недосказанность желанной. Пышный каскад медно-рыжих волос ниспадал Лилит на плечи, оттеняя светлую гладкую кожу. Изумрудные зеленые глаза смотрели с ласковой хитринкой.

Она шагнула в сторону мужчины и остановилась у перил, проведя по ним тонкой царственной рукой с длинными ухоженными ногтями, поблескивавшими безукоризненно нанесенным лаком. Хендрикс, не выдавая себя, невольно залюбовался мимолетным, но таким грациозным движением. Он по-прежнему молчал, и Лилит сердито притопнула ножкой в зеленой же туфельке на длинном каблуке.

— Ты даже не поздороваешься?

— А тебе, я смотрю, все так же не хватает терпения, чтобы как следует подкрасться со спины, — ровным и чуть холодным тоном отозвался Артур, поворачиваясь к собеседнице.

— Экий ты бука, Арти, — улыбнувшись, женщина сверкнула жемчужной белизны зубками. — Совсем не изменился.

— Мы оба знаем, что это не так, — он пристукнул указательным пальцем по перилам балкона. — В прошлую нашу встречу мои волосы еще были черными.

— В моем возрасте уже не обращают внимания на такие мелочи, — снова улыбнулась она, продолжая смотреть лукавыми кошачьими глазами. Когда-то этот взгляд заставлял душу Хендрикса взрываться яркой вспышкой чувств, никогда ранее не испытываемых. Но те времена кончились много, слишком много лет назад. Он успел растерять те крохи чувств, которые мог питать к близким, постареть и вынести на плечах бремя огромной ответственности. А она не состарилась ни на миг, ни на день.

Лилит была трикстером, могучим существом, порожденным стремлением человека прикоснуться к богам. Когда-то давно секрет технологии, граничившей с магией, попытались украсть у естественных хозяев и подарить простым людям. Многие погибли на пути к нечеловеческой силе, живучести, здоровью и долголетию. Но были и выжившие. Эти выжившие обрели способности, ставившие их на голову выше человека разумного. Они мыслили, жили и чувствовали сильнее, но платили за превосходство высокую цену. Трикстеры стали воплощением легенд о чудовищах, вампирах, живых мертвецах и бесах. Сама психология перерожденных требовала вражды, устрашения "обычных" людей. Много лет назад Лилит встала во главе самолюбивых, независимых и обозленных на мир трикстеров. Именно по этой причине Артур Хендрикс был ее врагом.

И все же сейчас он не мог не почувствовать, как зеленые озера ее глаз затягивают в прошлое. Требовалось собрать волю в кулак и противиться. Хендрикс слишком хорошо знал возможности трикстеров по подчинению людского разума. Он слишком хорошо знал, что Лилит такие способности и вовсе не требуются.

— Ты не обращаешь внимания на многие мелочи, — сказал мужчина все тем же тоном. — Например, на столь незначительную деталь: в любой другой ситуации мы должны были бы сейчас друг друга убивать.

— Ох, Арти, — Лилит иронически поджала губы, не переставая улыбаться одними глазами. — Сколько же лет может обижаться один упрямец?

— Тебе лучше знать, — он снова пристукнул пальцами по перилам. — Ты пережила многих упрямцев.

На этот раз женщина вздохнула, и в этом вздохе Артур уловил отголосок той усталости, которую постоянно чувствовал сам.

— Когда же ты поймешь, что не я выбирала вечную молодость? — она отвернулась от перил и прислонилась к ним, сразу показавшись уязвимой в столь опасном положении, чреватом падением вниз. Зеленые глаза смотрели почти сердито. — Честное слово, ты первый мужчина за два последних века, перед которым я каждый раз начинаю оправдываться.

— Вот и еще одна проблема, — он не удержался и тяжеловесно хмыкнул. — Ты до сих пор не веришь, что дело не в твоей молодости и моем старении.

— Мы же оба знаем, что ни в чем ином, — она скрестила руки на груди, приняв упрямую и чуть угрюмую позу.

— Для столь много повидавшей и так долго прожившей ты слишком часто бываешь упрямой как младенец, — Хендрикс вдруг вспомнил, что в свободной руке все еще держит тлеющий окурок. Тот почти потух, и мужчина осторожно затянулся.

— Ах, это я упряма, — Лилит саркастически закатила глаза.

— Ты эгоистка, — Артур выдохнул дым в темный ночной воздух. — И упорно не желаешь признавать существование чувств за пределами твоего собственного спектра.

— Зато у меня достаточно широкий спектр, — теперь Лилит улыбалась коварно. Оторвавшись от перил, она ненавязчиво подвинулась ближе.

— В нем отсутствует любое чувство из тех, что можно назвать искренними, — от Артура не укрылся женский маневр. Он никак не отреагировал, продолжая стоять на месте.

— Неужели? — она придвинулась еще ближе. Легкие грациозные движения тела, манящие очертания развитой превосходной фигуры... Как же ему их не хватало! Хендрикс спрятал окурок в кулак и крепко сжал. Боль крохотного ожога успокоила.

— Тебе никогда не понять ответственности, — произнес он. — Ответственности перед другими людьми. Ответственности перед собой. Тебе неведом долг. Поэтому нам и суждено было расстаться.

— Артур, Артур, — обволакивающий глубокий голос звучал сочувственно. Теперь Лилит стояла совсем близко. — Я слишком давно забыла все эти чувства. Они проходят, как проходит тяжелая болезнь. Нужно только время.

— У меня времени слишком мало, чтобы ждать в коконе цинизма.

— Арти, — она оказалась прямо перед ним, на высоких каблуках стоя наравне, глядя прямо в глаза. — В последний раз таких, как ты, я встречала в годы смерти Российской Империи. Среди тех, кто собирался строить на ее месте утопию. Не говори как они, они все плохо кончили, хоть и были прекрасными мужчинами. Романтики всегда похожи на детей, играющих с ножиком. Так и хочется отнять и отругать.

— Именно поэтому ты не умеешь любить других, — он не отводил взгляда. — Не умеешь.

— Неужели? — снова спросила она, такая близкая, такая манящая. Протяни руку — и коснешься этой тонкой гладкой кожи, нежнее которой нет в мире. Несчастный окурок в кулаке давно превратился в труху.

— Даже сегодня ты здесь только потому, что заботишься о себе, — твердо произнес Хендрикс, не отводя взгляда.

— Может быть, — она подалась вперед, почти касаясь платьем его костюма. — А может быть, не только.

— В любом случае, — мужчина мысленно превратился в камень, не шелохнувшись внешне. — Я не намерен более разговаривать на эту тему.

Изумрудные глаза отодвинулись почти сразу. Лилит слишком хорошо его знала, чтобы продолжать давить. В другое время она бы не остановилась, но сейчас момент был чересчур важен, переговоры играли слишком большую роль. Несмотря на своенравие, женщина-трикстер была умна. Отступив на полшага, она уперла руку в бедро и спросила:

— И о чем же тогда ты хочешь разговаривать?

— О том же, о чем пришла говорить ты, — Артур убрал ладонь с перил. — Об Октавиане Вендиго.

Он заметил, как Лилит чуть прищурилась, услышав это имя. Зная ее, мужчина готов был побиться об заклад, что тот, о ком будет идти разговор, вызывал у предводительницы трикстеров лютую ненависть.

Очень, очень интересно.

В комнате, к которой примыкал балкон, открылась дверь, и появился третий из гостей. Услышав его, Артур кивнул в сторону дверей, ведущих внутрь.

— Идем. Русский уже здесь.

Он и впрямь уже поджидал, заняв свое место в одном из кресел — статный мужчина, поразительно молодой для высот, на которые забрался. В те годы, когда умудренный опытом и повидавший жизнь Хендрикс мотался по миру на вертолетах и самолетах, этот тогда еще совсем молодой человек воевал за свою страну и будущее народов огромной России, стоя по колено в грязи и крови. Теперь же он возглавлял самостоятельную службу под началом Генерального штаба и работал по той же линии, что Восьмой отдел "CDM". Место встречи выбирали русские, и Артур доверился их добросовестности и честности. Он знал: этот человек сдержит слово, чего не всегда можно было ожидать от его подчиненных.

— Господин Курганов, — кивнул англичанин, галантно пропустивший даму вперед и вошедший вторым.

— У меня нет рабов, — неожиданно весело отозвался русский. — Не надо звать меня господином, мистер Хендрикс.

— Коммунисты всегда любили пошутить, — очаровательным голоском произнесла Лилит, первой присаживаясь в соседнее кресло. — Но они не забывали и о безопасности.

— Ваше проникновение засекли шесть минут назад, — в тон ей ответил мужчина. — Комната не прослушивается, но выйти отсюда незамеченной уже не получится.

— Давайте не будем тратить время на паранойю, — примирительно проговорил Артур, садясь на прежнее место. — Важно лишь то, что мы собрались здесь, как и было оговорено.

— Пожалуй, и впрямь... — произнесла Лилит, грациозно потягиваясь в кресле. Но в следующую секунду голос ее зазвучал серьезно. — Вы, я полагаю, в курсе последних новостей.

— Если вы имеете в виду огромную розовую задницу, которую показывает нам Ближний Восток, то в курсе, — мрачно, но по-прежнему шутливо, сказал русский. — Там началась новая большая резня, хуже, чем в десятых годах. Хуже, чем во времена арабо-израильских войн.

— В Южной Америке ничем не лучше, — подтвердил Хендрикс. — Сандинисты против картелей, правительство против сандинистов и картелей. И десяток народных фронтов троцкистского толка. Все внезапно разжирели и обозлились, как и было предсказано.

— А еще происходят массовые волнения и милитаризация государств Северной Америки, — подытожила Лилит. — И мы прекрасно знаем, кто за этим стоит.

— Простите мой скептицизм, — заметил русский. — Но трудно поверить, что за столь масштабными и разрозненными событиями стоит один-единственный человек. Более того, сложно представить, что именно вы, с вашей-то репутацией, будете нам его сдавать.

Лилит ответила мужчине пристальным взглядом, и по этому взгляду Хендрикс понял, что она очень не любит этого русского. Сделав заметку раскопать больше информации по этому вопросу, он промолчал.

— Я расскажу вам, почему мои слова правдивы, — сказала она. — Артур подтвердит кое-что, что выяснили его люди. Однако прежде чем мы начнем, у меня есть одно условие.

— Что за условие? — подобрался русский, и Хендрикс вместе с ним. Лилит ничего не говорила о каких-либо особых условиях данного обмена информацией. Но следовало ожидать чего-то подобного — она всегда знала собственную выгоду.

Лилит чуть помедлила, бросив в сторону Хендрикса насмешливый взгляд, в котором сквозило нечто, показавшееся ему очень знакомым, но совершенно непонятным. Затем она заговорила:

— В качестве платы за наше сотрудничество вы поможете мне вернуть немного человечности.

Днем позже

Крохотная старая церквушка грозила рассыпаться под дождем в прах. Мстительные китайцы, всячески старавшиеся насолить белым христианам за целый век существования в качестве накачиваемых опиумом ограбленных аборигенов, обитель устаревшей после Явления веры обходили стороной и не спешили поддерживать в порядке. Стоявшее на отшибе здание не реставрировалось с двадцатого века, денег на ремонт не было, а немногочисленная паства никак не могла обеспечить достойные пожертвования. Однако местный священник стоически переносил лишения и унижения, не оставив поста и продолжая каждый день открывать двери храма всем страждущим.

Сегодняшним вечером, уже переходившим в ночь, на одной из скамей перед алтарем сидел единственный посетитель, ничем не напоминавшей нуждающегося в божьей помощи агнца. Он был мужчиной лет за тридцать, широким, большим и толстым. Круглый живот виднелся под небрежно расстегнутым черным плащом, с которого на пол стекали капли шедшего весь день дождя, и безупречным черным же костюмом. Красный галстук на белоснежной рубашке казался ярким сверкающим пятном в полумраке помещения, освещаемого вместо электричества несметным количеством свечей на алтаре, люстре и даже на спинках некоторых скамей. В большой широкой руке мужчина зачем-то крутил черные солнечные очки, неуместные в это время и в этом месте. Короткий ежик черных волос и аккуратная плотная борода-эспаньолка придавали круглому лицу выражение добродушное, но хитрое. Он выглядел бы сущим европейцем, если бы не предательски раскосые карие глаза. Мужчина сидел, беспардонно растянувшись и выставив ноги в дорогих лакированных ботинках прямо к алтарю. Свободной рукой облокотившийся о спинку нахальный посетитель отстукивал на дереве скамьи какой-то простой, но неузнаваемый мотив. Густые глубокие тени, падавшие на широкую фигуру, словно удлиняли ее и заставляли раскинуться во все стороны, достигая углов зала. Толстяк терпеливо ждал. Наконец, входные двери скрипнули, затрепетали от порыва ветра огоньки свечей, заплясали по углам чертики все тех же теней.

— Никогда бы не подумала, что ты в бога веришь, — сказала молодая женщина, присевшая рядом с мужчиной. Она была стройна, обладала длинными черными волосами и внешностью красивой азиатки, похожей на китаянку, но чем-то отличную от чистокровных уроженок Поднебесной. Толстяк медленно обернулся к новой соседке.

— С чего ты взяла, что я в него верю?

— Тебя неизменно притягивают объекты культа, — она откинулась на скамью, скрестив руки на груди и не отводя от собеседника внимательного взгляда, в котором, впрочем, не было враждебности.

— Мне просто нравится спокойствие, окружающее забытые религии, — мужчина убрал руку со спинки и посмотрел в повернутые к себе стекла черных очков. — Новая церковь шумная, прямо как супермаркет.

— Хочется прогнать торговцев из храма? — губы молодой женщины чуть дрогнули в намеке на улыбку.

— Я слишком грешен, чтобы присваивать такие лавры, — толстяк саркастически усмехнулся. — Но вот безлюдность любить не воспрещается даже грешникам.

— Грешникам, говоришь? — она убрала руки с груди и коснулась пальцами кармана своего плаща, с которого тоже стекала вода. — Если для тебя есть грех, то должен быть и бог.

— Может быть, — он вновь принялся крутить очки в руках. — Может, я и верю в бога. Только вряд ли люблю.

Молодая женщина помолчала, будто подыскивая нужные слова. Они оба знали, что в разговоре не избежать касания неприятной нити, как раз зазвеневшей в церковной тишине. Слушая потрескивание горящих свечей, она спросила:

— У Джонни была хорошая жизнь?

Медленно, будто нехотя, толстяк надевал неуместные очки. Услышав вопрос, он сдвинул их на лоб и посмотрел на собеседницу. Женщина впервые заметила, что он до сих пор старательно пытался все время смотреть в сторону. Меж ними такой неловкости быть не полагалось. Ведь когда-то давно, в страшные голодные годы, этот человек растил, кормил и даже учил ее вместе с крохотным младшим братишкой. Три с лишним месяца назад братишку настигла беда, и теперь человек, заменивший им отца, прятал взгляд.

Нехорошо. Совсем нехорошо.

Но вот толстяк взглянул прямо, и в его взгляде она не нашла ни стыда, ни обиды, ни злости. Только гордость — не за себя, за другого.

— Лучше не бывает, — ответил он.

Она поверила. Расставшись с братом целое десятилетие назад, молодая женщина верила, что под пристальным надзором их спасителя он вырастет достойным человеком. И не ошиблась. Значит, можно было обрести хоть какой-то покой.

Больше поводов задерживать передачу не оставалось. Женщина извлекла из кармана тонкую карту памяти и протянула толстяку. Тот взял крохотный чип двумя пальцами и спрятал в могучем кулаке.

— Там все, что ты просил, — зачем-то сказала женщина. — Имена, адреса и схемы.

— Оборудование в нужном месте? — задал он столь же необязательный вопрос.

— Что ты собираешься с его помощью делать? — вместо ответа произнесла она.

— Чудовище я собираюсь делать.

Толстяк поднялся, запахивая плащ и застегивая пуговицы. Быстро собравшись, он шагнул в проход меж рядами скамей, но на миг задержался. Протянув руку, мужчина слегка коснулся лба собеседницы вытянутым указательным пальцем. Осторожная неброская ласка, знакомая с детства, заставила ее улыбнуться. Нежнее этого жеста не было на свете.

— Счастливо, — сказал толстяк. — Алиса-тян.

Наконец, он отвернулся и широкими шагами направился к выходу из церкви. Тусклый свет десятков свечек неохотно отпускал в тень широкий высокий силуэт. Вскоре стук и скрип входных дверей известили Алису о том, что она осталась в одиночестве. Священника по-прежнему нигде не было видно. Обратив взор к старому, казавшемуся затертым распятию над алтарем, она вдруг подумала: а почему бы не помолиться? Но эту мысль тут же сменила внутренняя усмешка.

— Вот ведь зараза... — пробормотала женщина себе под нос. — Ты, что ли, отучил меня блюсти себя в строгости, Сэм Ватанабэ?

Не отступать и не сдаваться

ЧАСТЬ I

Глава 1: Самоволка

Гонконг

17 августа

20:14 местного времени

Яркие вывески и реклама в витринах отдавались болью в левом глазе, пока он, втянув голову в плечи, шагал под моросящим дождем по узкой улочке возле рынка, затерявшегося в трущобах Коулуна. Здешние места, лишь немного раздвинутые и разреженные много лет назад, после Явления вновь начали уплотняться и превращаться в густонаселенный улей. Экономические кризисы, войны, миграция — все оставляло отпечаток на городе, что соединял Восток и Запад. И только вездесущая и всепожирающая коммерция расцветала все ярче. Возле дверей в особо успешные лавки стояли девицы-зазывалы, молоденькие, привлекательные, но чересчур развязные и нервозные, будто перепившие энергетиков. Торговцы попроще, те, что не могли позволить себе помещений в зданиях, торговали прямо на улице, с прилавков под навесами, из железных клеток-палаток, едва ли не просто с рук. Впитанное с материнским молоком, вбитое в голову окружающими и выученное самостоятельно правило гласило каждому гонконгцу: торговля, деньги — вездесущи, зарабатывай.

Ему не нравились лица продавцов, с надеждой провожавших взглядом и тут же забывавших при появлении следующего потенциального клиента. Все они несли печать туповатой хитрости, которую не получалось любить раньше, но получалось почти ненавидеть теперь. Он ни разу не обернулся, не задержался ни у одного прилавка. В последние недели даже слышать гул чужих монотонных голосов становилось больно. Он и впрямь становился раздражительным — это проявилось даже раньше, чем пропал вкус в еде. Раздражало и злило все — яркий свет, громкие звуки, ощущение ткани одеяла на коже. Но, по крайней мере, тело еще не ослабло, и процедуры помогали. А значит, можно было делать нужное дело.

Грязная темная улочка, подсвеченная лишь всполохами рекламы и витринных огней, свернула на большую рыночную площадь. Гул, шум и гам вокруг стократно усилились. В животе начал ворочаться тугой узел, захотелось прокашляться и сесть где-нибудь, отдохнуть. Но он продолжал спокойно шагать мимо десятков людей, почти одинаковых китайцев, даже в столь поздний час наводнявших круглосуточный рынок. От собственных мыслей на миг стало совестно — никто из этих простых прохожих ни в чем не был перед ним виноват. Не они заставляли голову раскалываться, левый висок пульсировать, а внутренности — воспаляться. Не следовало давать волю недавно обнаруженному в себе японскому шовинизму.

Совсем молодой юноша, едва ли достигший настоящего совершеннолетия, добрался до сиротливо темневшей решетчатой калитки. Он был невысок, строен и одет в простые дешевые джинсы, неброские кроссовки и блестящую под дождем куртку из явно неведомого науке материала, приспособленного китайцами к производству одежды. Молодой человек был бледен, лицо его резко контрастировало с волосами цвета воронова крыла, небрежно остриженными накоротко и торчащими во все стороны. В толпе праздных и работающих китайцев опытному глазу его не сразу, но можно было опознать как иностранца. Юный японец остановился, болезненно прикрыв левую половину лица ладонью. Мельтешащий мигающий отсвет красной неоновой вывески падал ему на лицо. Левый глаз юноши слезился от раздражения.

— Черт, — он потер веко пальцами. — Никак не привыкну.

Затем юноша извлек из кармана куртки стандартного вида плоский наладонный компьютер и нажал на сенсорной панели кнопку включения. Засветившийся мониторчик тут же отобразил карту городских улиц и полоску проложенного навигатором пути. До точки назначения оставалось не больше ста метров. Эти метры виднелись за калиткой в виде темного переулка меж двумя зданиями с глухими стенами, обрывавшегося поворотом. Оставалось совсем немного. Убрав наладонник обратно в карман, молодой человек глубоко вдохнул наполненный тысячей ароматов города воздух и потянул калитку на себя.

Переулок оказался сырым, неосвещенным и скользким. Шагая к повороту, юноша чувствовал, как ноги ступают по чему-то не совсем твердому, будто слой грязи вырос на асфальте до такой степени, что подошвы кроссовок вязли в нем. Вот, наконец, поворот. Он осторожно двинулся вперед и сразу же вышел в просторный дворик. Сюда смотрело множество окон домов, что окружали небольшое пространство, залитое бетоном и огороженное решеткой там, где между зданиями имелись просветы. Единственным полноценным выходом был тот самый переулок, через который сюда добрался молодой человек. Накопившаяся из-за мелкого, но настырного дождя вода лениво журчала в одинокой сточной канавке, убегавшей куда-то под забор. Яркие огни рынка не достигали этого закрытого места, и расставленные вдоль стен квадратные мусорные контейнеры оставались единственными пятнами тусклой желтизны на фоне убийственной серости всего остального.

Не он один пришел сюда. Со стороны ближайшей мусорки к юноше двинулся молодой человек, европеец, чуть старше в дорогом спортивном костюме. Не говоря ни слова, незнакомец показал наладонник, точно такой же, как у пришедшего японца. Тот в ответ достал свой. Свечение двух мониторов заменило им фонарики. Из дальнего угла, едва различимый в потемках, двинулся китаец. Обычный человек мог обнаружить этого молодого парня только по едва различимым звукам шагов. Но японец не был обычным человеком. Китаец достал третий наладонник и засветил монитором.

Опознание завершилось. Вся троица стояла, переглядываясь, и ни один из встретившихся не знал, что сказать. Но стоило ли хоть что-то говорить?

Внезапно все три наладонника завибрировали, принимая входящий вызов. Автоматически принятый звонок донес искаженный машинный голос, троекратно отразившийся в динамиках.

— Добро пожаловать в Гонконг, молодые люди, — произнес неизвестный. — В данный момент за вами наблюдают, и мы знаем, что ваша встреча состоялась. Нет нужды в представлениях друг другу. Как только прослушаете это сообщение до конца, вам предстоит сразиться в рукопашной схватке, всем троим, каждый за себя. Таким образом будет произведен отбор в начальный тур турнира по боям без правил, устраиваемого в нашем прекрасном городе людьми, которых вы не знаете, но которые знают о вас. Каждый из вас троих был рекомендован для отбора, каждый в столь молодом возрасте успел добиться многого на ниве спорта и боевых искусств. Но в современном обществе, где конкуренция все больше, и начинать приходится все раньше, вам нужно трудиться еще много лет, прежде чем получить заслуженную славу и положение. Мы поможем сократить данные сроки. Участие в турнире вознаграждается немалой суммой денег, победа же гарантирует уважаемый и весомый титул. Все это вы знаете, и именно поэтому вы здесь. Однако стоит помнить, что большая награда дается за большую цену. Соревнования проходят в полный контакт, правил на отборочном этапе нет, кроме одного — победителем считается последний, кто останется стоять на ногах в конце боя. Вы можете калечить и даже убивать друг друга. Не стоит беспокоиться о проблемах с полицией, но стоит помнить, что молчание — золото. По окончании боя с вами свяжутся и объяснят, как зарегистрироваться в качестве полноправного участника. Желаю удачи.

Три маленьких монитора погасли одновременно, и над головами сошедшихся в тупичке загорелся подвешенный кем-то фонарь традиционного китайского вида, осветивший пространство вокруг скупым красным светом. В тот же миг европеец, среагировавший быстрее двух своих соперников, нанес молниеносный удар в область печени японца. Все трое стояли в идеальном положении для того, чтобы начать драку, и как только один из азиатов, не успевший блокироваться, схватился за живот и попятился, подавшийся вперед белый попытался достать китайца кулаком. Бил он хорошо и быстро, явно хорошо владея каратэ, но второй противник оказался быстрее первого. Китаец ушел в сторону и попытался схватить бьющую конечность европейца. Когда тот сумел увернуться, руки азиата, расслабленные как плети, стремительно стегнули по корпусу, достав не успевшего отскочить врага. Зашипев, но выдержав, европеец отступил дальше.

Японец пришел в себя быстро. Справившись с последствиями удара, он оценил обстановку и бросился к китайцу, оказавшемуся теперь ближе и открывшемуся сбоку. Тот попытался добраться до белого и нанести удар ребром ладони. Однако висок ловкого противника не хрустнул под железной твердости рукой, а слева в красных тенях тупичка мелькнул японец. Стремительно разворачиваясь и готовясь уйти в сторону, китаец вскинул руки в боевой стойке. Однако скорость и реакция, тренируемые с тех пор, как он начал себя помнить, неожиданно подвели. Кулак японского юноши скользнул аккурат между напряженных ладоней противника и впился в ребра с такой силой, что напрягшиеся мышцы развалились подобно тюфякам. Громко выплюнув из легких весь воздух, китаец на ослабевших ногах отступил на шаг. Удар японца был невероятно силен. Юноша тем временем, широко шагнув вперед, и отводя ударившую руку, вскинул локоть второй и отразил атаку бросившегося с фланга европейца. Беспомощно скользнув кулаком по подставленному блоку, тот не отступил и попытался провести удар ногой в печень. Но на этот раз японец сумел развернуться и уклониться. Одновременно молодой человек с невероятной ловкостью ухватился за скользнувшую по бедру ногу противника и дернул на себя. Готовый сорвать дистанцию и попытаться высвободиться европеец согнул ногу в колене, и вдруг сустав будто взорвался. Кулак, прилетевший сбоку, с громким хрустом приложился к коленному сгибу, заставив белого болезненно вскрикнуть. Казалось, вся конечность мгновенно загорелась невидимым огнем.

Справившийся с ударом китаец не терял времени даром. Восстановив дыхание, он попытался добраться до обретшего превосходство японца, осуществив подсечку. Но юноша, мгновенно выпустив ногу европейца, болезненно припавшего на нее и тут же споткнувшегося от боли, успел отреагировать. Пытаться предотвратить удар по ногам было поздно, и молодой человек подпрыгнул. Спортивный ботинок китайца едва не коснулся подошв, но прыжок удался. Японец приземлился, сразу же уклоняясь от нового удара. Белый тем временем, держась за ногу, медлил.

Китаец, явно злясь, не оставил попыток повторить с японцем свой начальный успех. Он ударил рукой и ногой, пытаясь пробиться сквозь защиту противника, теперь оказавшуюся на удивление надежной. Не выказывая ни малейших признаков усталости или слабости после пропущенного удара, японец держал оборону, благоразумно отступал и уводил активного врага дальше от европейца. Он не наносил ударов, видимо, понимая, что прекрасно владеющий собственным телом китаец слишком быстр, чтобы прервать его наступление в данный момент. Сам же китаец распалялся все больше. Наглый и проворный оппонент никак не желал ошибиться, не успеть или дать возможность обойти себя. Привыкший за последние годы только побеждать молодой и амбициозный боец сейчас был в шаге от того, чтобы, по-детски пыхтя, упрекнуть врага: "Да поддайся ты уже!" Понимая, что начинает уставать, терять скорость, силу и реакцию, он надеялся поскорее закончить, однако сам допустил ошибку, которой так хотел от японца. В очередной раз неудачно проведя удар, скользнувший мимо прыткого противника, боец, вместо того, чтобы резко дернуться назад и увеличить дистанцию, широко шагнул в сторону, будто желая обойти юношу. Тот, уловив паузу в долю секунды, ушедшую на принятие решения, бросился вперед. Китаец не успел завершить движение, не успел возвести блок, открытый для атаки. Японец бил основанием ладони. Нижнюю челюсть молодого и амбициозного бойца словно раскололи на мириады стеклянных осколков. Прежде, чем первая вспышка в сознании утихла, могучий таран угодил прямиком в место предыдущего удара. Чувствуя, как хрустят ломающиеся ребра, китаец издал болезненный икающий звук. Ориентация была безвозвратно утеряна, и воспользовавшийся шоком противника японец отстранился. Видя, как безвольно шарил руками вокруг себя враг в попытке сохранить защиту, он решился. Развернувшись боком, молодой человек поднял правое колено и крюковым движением нанес удар пяткой из арсенала кикбоксеров. Замешательства наполовину оглушенного китайца хватило, чтобы не самый короткий из ударов достиг цели. Голова бойца дернулась, внутри взорвалась очередная бомба боли, и ослабшие утомленные боем ноги подвели. Китаец беспомощно упал.

Всего доля секунды уберегла японца от нападения европейца с тыла. Завершив удар, он тут же отскочил в сторону. Злобно рычащий белый, заметно прихрамывая, сумел прервать сильную, но медлительную атаку и свел руки в защитной стойке. Теперь лишь двое бойцов стояли друг против друга, оставив поверженного третьего и сместившись к одному из углов дворика, занятому внушительным мусорным контейнером. Неприятный запах застарелого мусора вызывал тошноту у успевших устать и натерпеться боли противников. Особенно неприятно было находиться здесь белому. Сырость, вонь и валяния в грязи проклятого азиатского города никак не походили на чистые приличные соревнования, где он брал медали и награды из года в год с младых ногтей. Вся эта затея, жажда славы и денег, которой его заразил покровитель, сейчас казалась ненужной и глупой. Драться в темном переулке, как какому-то оборванцу, с незнакомыми бойцами, без правил... Он ведь мог навсегда искалечиться, колено до сих пор ощутимо и различимо хрустело. Но отступать и просить пощады было нельзя. Гордость и гонор не позволяли признать поражение, а знание того, что за люди стояли за боем, вселяли страх перед провалом. Стиснув зубы, европеец пошел в наступление. Кулаки, способные гордо ломать доски, никак не могли достать проворного мелкого японца. Юноша был явно моложе, но в сноровке и ловкости не уступал.

— Чертова макака... — выдохнул белый, в очередной раз наткнувшись на блок. Он надеялся разозлить врага, но вместе с тем хотелось хоть немного ослабить напряжение натянутых до предела нервов. Результат оказался совершенно неожиданным. Услышав сдавленное английское ругательство, японец хищно замер, перестав кружить вокруг противника. Обрадованный белый попытался вновь пойти в атаку, но тут молодой человек наклонился, подаваясь вперед, и молча бросился на него подобно запущенной торпеде. Европеец тут же попытался встретить врага ударом. Нога по-прежнему отказывалась безболезненно функционировать, но он все-таки попытался достать надвинувшегося японца коленом. Сустав ошпарило неимоверной болью, когда удар пришелся по телу соперника. Но тот словно не заметил атаки, способной отбросить в сторону. Навалившись телом на вдавливающуюся в плоть конечность, юноша продолжил движение и выбросил вперед обе руки. Удар пришелся в грудь, вышибив из нее воздух, а из головы белого все мысли кроме одной: "Черт!"

Их повело вперед, и европеец ударился спиной о крышку мусорного контейнера. Спереди все напирал японец. Не выказав ни малейших признаков боли, хотя усугубленный удар ногой должен был сломать хотя бы одну кость, молодой человек, не сокративший дистанции, вскинул руки и принялся по-боксерски бить пойманного в ловушку противника. Челюсть обожгло раскаленной лавой, висок будто сломался надвое, нос вспыхнул кровавым фейерверком. Белый мгновенно потерял способность защищаться. Каждый удар вышибал из него дух все сильнее. Наконец, японец остановился и ухватил впавшего в состояние грогги противника за костюм. Резко отодвинув европейца, юноша схватился за крышку контейнера и приподнял ее. Затем молодой человек толкнул врага вперед. Шатающийся белый навис спиной над кучей мусора, почти не чувствуя, как обдает со всех сторон гнилостный запах помоев. Японец пихнул его ладонью вперед и, когда враг начал заваливаться, резко опустил крышку. Звук удара совместил отвратительный хруст с глухим стуком.

Отвернувшись от слабо дернувшихся ног и половины туловища поверженного противника, придавленного крышкой, японец увидел, как, пошатываясь и пытаясь удержать равновесие, к нему медленно приближается китаец. Лицо его расплылось, превратившись в опухший окровавленный ком. Красные отсветы фонаря делали бойца похожим на чудовище из кинофильмов, смазанные дерганые движения походили на жесты живого мертвеца. Но он все еще пытался продолжать бой. Как только враг оказался на расстоянии удара, китаец неловко взмахнул рукой, пытаясь достичь его. Без проблем перехватив замедлившуюся конечность, японец потянул несчастного на себя и два раза подряд всадил колено ему в живот. Утробно застонав, китаец осел на землю.

Бой был закончен. Отойдя от скорчившегося в позе эмбриона китайца, японец наклонился и, опершись о собственные колени, тяжело и громко задышал. Он старательно сдерживал себя, зная, что нельзя выдавать всего потенциала сил, позволявших справиться с обоими бойцами гораздо быстрее, чем вышло. Однако пожирающий изнутри недуг с новой силой принялся грызть внутренности, в глазах потемнело от боли в левом виске, места залеченных переломов и порезов заныли, как подобает застарелым ранам. Сверху по-прежнему капал мелкий настырный дождь, фонарь все так же беспристрастно освещал импровизированную гладиаторскую арену.

Один их трех наладонников, отброшенных в сторону с началом боя, вновь засветил монитором и начал издавать сигналы входящего звонка. На удивление прочное устройство, не поддавшееся намоканию, звало к себе. Выпрямившись и глубоко вдохнув, молодой человек подошел к наладоннику и, подобрав, нажал сенсорную кнопку ответа.

— На очереди поздравления, господин Оцука, — произнес все тот же искаженный голос. — Ваша репутация вундеркинда под крылом учителя Танаки оправдала себя. Очень приятно, что вы завершили свое затворничество и присоединились к нам. Ваша победа обеспечивает участие в чемпионате и проживание на нашем полном обеспечении на время его проведения. Адрес соответствующего отеля уже выслан вам, как и данные банковского счета, на котором вам предоставлен наш кредит. Мы заботимся о своих подопечных. Приятного вечера, завтра мы свяжемся с вами.

И вновь неизвестный отключился. Смахнув с дисплея капли дождя, молодой человек проверил электронный почтовый ящик. Адрес отеля высветился в только что пришедшем письме. Все шло по плану. Выключив наладонник, юноша отряхнулся и, развернувшись, зашагал к выходу из тупичка. Китаец, оставленный за спиной, слабо стонал, шевелясь. Европеец по-прежнему не подавал признаков жизни. Возможно, он умер. Японец вдруг поймал себя на мысли о том, что никак не поинтересовался судьбой этих людей. Пусть они были его соперниками, но ведь не врагами. Почему он словно забыл о них, как только отпала необходимость делать им больно? И зачем было доводить дело до столь жестокой расправы? Зачем?

Но на сожаления и рефлексии не оставалось ни времени, ни сил. Он вышел из огороженного дворика и завернул за угол. Уже почти добравшись до калитки, юноша почувствовал, как за спиной двигаются неслышные тени. Кто-то проник в тупичок, и в следующие несколько секунд чуткое ухо уловило почти не различимые за приближавшимся рыночным гулом пищащие щелчки. "Пиу, пиу". Звук выстрелов, скрытых глушителем. Не обращая внимания на возникший в животе кусок льда, он не обернулся и зашагал дальше.

Рынок ничуть не изменился, и немудрено — битва заняла минут пять от силы. Он пошел сквозь поредевшую, но все такую же суетливую, толпу. Снова огни рекламы и гул людской массы принялись щипать напряженные истощенные нервы. Снова разболелась голова.

Выбравшись с рынка через центральные ворота, молодой человек вышел на улицу. Раскинувшаяся под фонарями проезжая часть блестела впереди, украшенная отражением светофора в луже на углу. Тротуар серел мокрым камнем, прохожие торопливо сновали в разные стороны, прикрываясь газетами, зонтами, руками. Холодные капли падали с темного затянутого тучами неба, стекая за шиворот, смывая с лица боль и притупляя напряжение, отошедшее, но оставившее после себя усталость. Печень, которой полагалось быть разорванной после мощнейшего удара европейского каратиста, побаливала. Тронув бок, молодой человек зашагал вдоль дороги, слушая гул проезжавших машин.

Все получилось. Как и требовалось — не слишком быстро, чтобы не выдать себя, но и достаточно эффектно, чтобы не разочаровать наблюдателей. Теперь триады, и не только они, уверились в ценности для себя Оцуки Мамору, юного японского гения боевых искусств, воспитанного эксцентричным мастером и скрываемого от мира большого спорта. Сам же Оцука вряд ли был бы доволен полученной репутацией у китайских банд. Но Оцука сейчас по-прежнему находился в японской провинции, еще сильнее спрятанный от мира вместе со своим учителем.

По улицам Гонконга шел в неизвестность юноша по имени Учики Отоко. И он не чувствовал ни радости, ни недовольства. Только боль в теле и на душе.

18 августа

12:10 местного времени

В ресторане Ван Чау кипела суетливая работа. На днях ожидались обширные заказные пиршества и увеселительные мероприятия, на которых должен был присутствовать сам владелец. А потому здание, расположенное в наиболее живописной и наименее грязной части Коулуна, было закрыто для рядовых посетителей и открыто для приезжавших и уезжавших служебных машин. Подвозили продукты, отвозили курьеров, обходили периметр будущие охранники. Окруженный высотными домами двухэтажный ресторан раскинулся у побережья, украшенный маленьким двориком с садом. Крыльцо здания украшали широкие резные ступени и двери с вырезанными золотистыми драконами. Внутри располагались два больших зала, дюжина приватных малых кабинетов, комнаты отдыха и бильярдная. Везде чувствовалось стремление к масштабам: большие открытые пространства соединялись круглыми арочными проходами, перегородки и ширмы из тонкой рисовой бумаги не загромождали помещений, а лишь придавали им объема. Мягкие цвета стен, резко контрастировавших с яркими и темными оттенками мебели, подкрашивались умелым освещением и создавали атмосферу утонченного аристократического уюта. Всю стену одного из двух залов занимал огромный прозрачный аквариум с живыми рыбами. Облик ресторана гордо заявлял о настоящем гонконгском богатстве, соединявшем англосаксонскую горделивость с азиатской величественностью и изяществом.

Помещения для персонала располагались прямиком за кухней. Сейчас в женской раздевалке как раз облачались в форму официанток несколько хорошеньких юных девушек.

— У меня зачем-то опять документы требовали, — пожаловалась подруге молоденькая китаянка, застегивая коротенькое, обрывавшееся на середине бедра платье, выполненное в манере китайских "ципао", придуманных для благородных дам в двадцатых годах двадцатого столетия, с разрезами на боках и высоким воротником, закрывавшим шею. Разгладив облегающую фигуру желтую узорчатую ткань, девушка продолжала: — Копаются чуть ли не в медицинской книжке.

— Так ведь скоро важный праздник, — пояснила уже одетая подруга, закалывая волосы экзотической формы булавкой. — Контроль, учет, все дела.

— Я ведь здесь два года работаю, — недовольно буркнула китаянка, закрывая свой шкафчик. — Лучше бы новеньких проверяли, которых набрали специально.

— А то не проверяют... — протянула подруга, и обе китаянки дружно посмотрели в сторону переодевавшейся новенькой.

В ресторане Ван Чау, рассчитанном на клиентуру не только из китайцев, но и из нередких в Гонконге туристов, не было национального ограничения при наборе сотрудников. Напротив, расовое разнообразие всячески приветствовалось. Некоторые из официантов, барменов и технических сотрудников могли быть корейцами, вьетнамцами, даже европейцами из числа живущих в городе. Вот и в последний месяц, когда для обеспечения будущих мероприятий потребовалось пополнить штат прислуги, кадровик, мотавшийся из стороны в сторону, взял на работу парочку гвай-ло. Самой приметной для новых коллег стала европейская официантка. Эту девушку кадровик подобрал в одном из мелких ресторанов, откуда регулярно переманивал перспективных работников. Сейчас она как раз заканчивала облачаться в обтягивающую форму, на этот раз светло-зеленую. Совсем юная шатенка, довольно высокая по меркам китайцев, девушка была стройна и подтянута как хорошая спортсменка. В ее фигуре не было ничего лишнего, стройные ноги и аппетитной очерченная грудь отлично смотрелись в служебном наряде, ворот выгодно подчеркивал аккуратное красивое личико с большими синими глазами, придавая ему милой серьезности. Не слишком длинные волосы европейка закрутила в два аккуратных "бублика" на макушке, почему-то став больше похожей на азиатку.

Девушка поправила подол и притопнула ножкой в крохотной туфельке.

— Пошли работать? — спросила она у китаянок по-английски и дружелюбно подмигнула.

Выйдя в зал и направившись к кухне, новенькая сохранила на лице маску веселости, однако глаза ее привычно фиксировали изменения в обстановке и имели совсем не беззаботное выражение. Несмотря на то, что ресторан закрыли для рядовых посетителей, весьма колоритные персонажи все еще получали здесь свое обслуживание и явно проворачивали не самые честные дела. В ближайшем отдельном кабинете как раз светлел пятном дорогого костюма знакомый ей посетитель, режиссер и продюсер, в открытую, не понижая голоса, обсуждавший свою долю в порнобизнесе. Начальная информация подтвердилась в первый же день работы: здесь свила гнездо триада. Она не помнила точного замысловатого названия на китайском, да это и не было важно. Куда важнее было узнать, кто скрывался за спинами бандитов.

На кухне как всегда царила какофония из шипения бульонов, перестука посуды и плеска воды. Повара в аккуратных чистых фартуках и колпаках трудились над блюдами из обширного меню. Похоже, редкие бандитские гости ни в чем себе не отказывали.

— Отнесите в шестой кабинет! — не оглядываясь, старший повар махнул огромным тесаком для мяса в сторону заставленного тарелками подноса. Свежие яства смотрелись крайне аппетитно. Прежде, чем новенькая успела отреагировать, одна из китаянок нырнула вперед и привычно подхватила поднос.

— Сейчас-сейчас! — уверила повара официантка, довольная возможностью попасться на глаза влиятельным уважаемым людям. Доступность женского персонала здесь тоже поощрялась, а флирт весомо увеличивал сумму общих чаевых, в конце дня делимую на всех. Уверенной походкой китаянка удалилась, оставив соратниц по работе с пустыми руками.

— Больше ничего нет, Вэй? — спросила вторая азиатка. — Тогда я отойду.

И девушка скрылась за дверью, ведущей к туалетам. Европейка осталась одна, но теряться вовсе не думала. Ничего не говоря занятым своим делом поварам и поварятам, большинство из которых сейчас столпились у выхода в коридор, заставленный ящиками с продуктами, она скользнула в другой конец кухни. Ни работавшие, ни филонившие коллеги не заметили, как новенькая осторожно, стараясь не шуметь, открыла дверь во внутренний дворик и вышла наружу.

Хмурое гонконгское небо серело, обещая очередной дождливый вечер. Пустой двор, залитый бетоном и огороженный каменным забором с одной стороны и железными воротами — с другой, казался холодным и неприветливым. Завывал холодный ветер, чернели очередные однообразные ящики, на этот раз пустые. Однако она пришла сюда вовсе не для того, чтобы любоваться пейзажем. Осторожно двигаясь вдоль стены, девушка добралась до неприметных дверей в стене здания, почти скрытых в вечных тенях угла. Глухой металл, простая широкая ручка, плотно прилегающие к косяку края и узкая щель замка. Непонятно было, куда вел этот ход. Она успела хорошенько изучить первый этаж изнутри, и за стенками должны были находиться морозильные камеры. Но в морозильных камерах не было двери на улицу. Значит, именно здесь мог начинаться настоящий след.

— Эй, — грубый окрик на китайском заставил вздрогнуть. Ледяные мурашки побежали по спине. — Ты что тут делаешь?!

Обернувшись, девушка увидела одного из вездесущих охранников. Довольно крупный и мощный для китайца, он был одет в обезличивающий черный костюм с рубашкой-косовороткой, ухо украшал проводок гарнитуры связи.

Нехорошо. Ее застали за очень подозрительным занятием. Учитывая обострившуюся подозрительность хозяев, стоило ожидать самого худшего, если быстро не исправить ситуацию.

— Да я так... — ответила европейка по-английски, разворачиваясь к стражу и демонстрируя заранее взятую с собой пачку сигарет. Тонкий прямоугольник с торчащей из него белой сигаретой и крохотной зажигалкой говорил сам за себя, но она продолжила: — Выскочила перекурить.

— А чего в угол зашла? — вид сигарет слегка смягчил резкий тон охранника. Но мужчина все еще глядел с подозрением.

— Ну, не у дверей же курить, — девушка пожала плечами.

Доля секунды отделяла ее от провала. Грань, тонкая как лезвие бритвы, пролегала между двумя вариантами развития ситуации. Внешне европейка оставалась спокойной, беззаботной и чуть равнодушной, но внутренне напряглась, сжимаясь в пружину, готовясь, если нужно, напасть. К счастью для девушки и для охранника, в нем победила лень и спокойствие.

— Нечего сюда шастать, — проворчал он, махнув рукой куда-то себе за плечо. — В туалете кури.

— Да ла-адно... — с хорошо разыгранным недовольством она затолкала наполовину вынутую сигарету в пачку и, нисколько не стесняясь, спрятала саму пачку в треугольный разрез на груди, манящий обещанием женской красоты. Невольно скосив взгляд на по-европейски выпуклую деталь девичьей анатомии, китаец снова пробурчал:

— Вообще, молода еще дымить. Иди отсюда.

Возмущенно вздернув носик, она все же послушно зашагала к дверям кухни. Внутри медленно расслаблялась опасная пружина. Кажется, пронесло. Но впредь следовало быть гораздо осторожней. Все-таки, отсутствие опыта — неприятная штука.

Уже у самых дверей она обернулась, чтобы посмотреть, как прохаживается по двору охранник, а затем перевела взгляд на угол второго этажа. Европейка еще ни разу не была там, не знала расположения помещений, но имела представление о том, для чего они нужны. Наверху имелся отдельный штат сотрудников борделя. И именно там сейчас находился человек, знавший настоящее имя официантки, скормившей кадровикам фальшивые документы. Человек, знавший Эрику Андерсен.

В просторном зале, украшенном множеством ковров и отгороженном от коридора плотными занавесами, мадам Фань, согбенная старушка самого почтенного вида, который слегка портил обильный яркий макияж, сунула руки в широкие рукава темного халата и с видом армейского сержанта принялась вещать:

— Запомните, дурехи, тут вам не панель на углу! Тут место солидное, а значит, клиенты важные и привередливые. У меня вы будете содержать себя в товарной кондиции. Мыться — строго каждый день, желательно, дважды, плюс после каждого клиента. Косметика и прочие причиндалы — будете покупать. И чтобы в рабочее время никакого курева и выпивки. Клиенты не любят. Всем все ясно?

Полдюжины молоденьких девушек молча закивали. В заведении мадам Фань присутствовала сильнейшая текучка кадров. Мясо для сексуальных утех быстро портилось, устаревало или пресыщало взыскательных клиентов. Ключом к успеху состоятельного владельца борделя всегда оставалось регулярное пополнение состава девиц. Мадам Фань благословляла тот день, когда согласилась работать в Ван Чау. С тех самых пор, как обосновалась здесь, старая торговка плотью горя не знала. Триады регулярно предоставляли обновление меню, а уж работать с подопечными она умела как никто. Вот и сейчас наметанный глаз заметил нечто, сразу не понравившееся.

— Кстати, некоторым тут, приплывшим с пустеющих островов, стоило бы слушать внимательней, — сердито произнесла Фань.

Та, к кому были обращены эти слова, и бровью не повела. Молодая начинающая девушка из Японии, недавно привезенная подшефными наборщиками, представляла собой товар высшего сорта. Она буквально излучала юность и здоровье. Изящная, безо всяких излишеств, фигура, длинные стройные ноги, ухоженная чистая кожа, тонкие черты лица, будто нарисованные влюбленным мастером-художником — все было безупречным. Однако со свежестью и молодостью соседствовала своего рода ранняя искушенность, что привлекает многих мужчин и даже женщин. Облегающая юбка навевала мысли похотливые и неприличные, как и топ нежного сиреневого цвета, щедро демонстрировавший достоинства фигуры. Девушка явно не страдала от знакомства с подпольным миром, казалось, ее он даже забавлял. Красивые глаза с зелеными линзами смотрели на окружающих, в том числе и на мадам, с холодной смешинкой. Окрашенные в черный цвет волосы доставали до покатых женственных плеч, виски украшали две плетеные косички. Она сидела на мягком пуфике, заложив ногу за ногу, и продолжала молча смотреть на мадам Фань, раздражая последнюю все больше и больше. Опытная сутенерша сразу признала своевольную и предельно циничную девицу с сильным и скверным характером. Такие продают себя добровольно и даже с удовольствием. Фань сама была одной из них, очень давно. Подобная работница способна натворить проблем, если вовремя не подчинить. Следовало взять негодницу на заметку. Возможно, отдать специально обученным для таких случаев ребятам. Но ведь можно испортить сокровище — японка могла озолотить все заведение, если подложить ее под правильных клиентов. Над этим вопросом следовало поразмыслить.

— Ну да неважно, что там за крысы бегут с этих островков, — фыркнула, наконец, Фань. — Пока клиентуры нет, отдыхайте. Всем новеньким подготовиться, ваша первая работа будет скоро. Свободны.

Девушки тут же вспорхнули с мест и разбрелись по залу. Кто-то направился в номера с кроватями и будуарами, желая привести себя в порядок согласно распоряжениям мадам. И только все та же японка осталась сидеть на месте с непроницаемо холодным видом. Ей некуда было торопиться. Проводив взглядом согбенную спину Фань, девушка внутренне усмехнулась. Какой-то старой проститутке было совсем не по зубам начальствовать над Китами Дзюнко. Ибо та вернулась на темную тропу и чувствовала себя там превосходно.

— Почему ты уходишь? — спрашивает мама. — Почему?

Кимико неслышно выглядывает из своей комнаты через приоткрытую дверь. Ей семь лет, в руках пухлый плюшевый мишка, подаренный когда-то папой. Папа как раз идет по коридору, не замечая наблюдающей дочки. Мать стоит где-то далеко, невидимая, и продолжает что-то говорить. Кимико слышит, что мама плачет. Но папе почему-то все равно. Он обувается, смешно дергая ногами. У папы широкая спина и большие сильные руки с татуировками. Раньше он любил брать Кимико на руки и подбрасывать до потолка — ей очень нравилось. Но теперь он даже не смотрит на нее, если подойти и потянуть за рукав. Как будто ее нет на свете.

— Я просил тебя только об одном, — говорит папа. — Поступать по справедливости.

— Но я же ни слова не сказала тебе за все эти годы о твоих... — глотая слезы, говорит издалека мама. — Я все знала, но ты...

— Ты знала, потому что я честно сказала тебе, кто я. Ты не сказала мне, кто ты.

— Я твоя жена! — восклицает мама, но голос ее униженно дрожит и срывается. — У нас дочь!

— У нас нет дочери, — отвечает папа.

Этих слов Кимико пугается. Как это так — ее нет? Она смотрит на собственную руку, прижимающую к боку мишку. Рука на месте. И мишка, любимая детская игрушка, которую она всегда хватает и тискает, когда родители ругаются, не падает на пол. Так почему же папа говорит, что ее нет?

— Как ты можешь? — мама начинает рыдать. — Она же любит тебя. Я люблю тебя. Неужели из-за... этого ты все перечеркнешь?

— Мне не нужна такая любовь.

Папа стоит у двери, держась за поворачивающуюся ручку.

— Все-таки не можешь жить с правдой? — секунду в материнском голосе звучит горькая ирония.

— Правды недостаточно.

Дверь тихонько хлопает, закрывшись. Кимико еще не знает, что сейчас, украдкой, видела папу в последний раз. Она, осмелев, открывает дверь и выходит в коридор. Сбоку слышится шуршание и глухой стук. Это упала на колени мама. У нее красивое лицо и красивые руки. Почему-то Кимико лучше всего запомнила ее руки. Мама прижимает их к лицу и не видит неслышно ступающей дочери. Ее плечи беззвучно дергаются, что очень пугает Кимико. Раньше родители ругались громко, но всегда мирились. Теперь все вышло тихо, но они точно не помирились.

— Мама, что с тобой? — спрашивает Кимико.

Прежде, чем мать успевает ответить, за спиной дочери вспыхивает нечто ослепительно белое. Теплая и совершенно невесомая рука ложится на плечо. Кимико оборачивается.

13:05 местного времени

Как всегда, она открыла глаза до того, как сумела увидеть неизвестного за спиной. Сон, в который раз, обрывался на одном и том же месте. Стены родного дома исчезали медленно, будто пытаясь остаться в реальности, но вместо них вокруг неумолимо возникали сырые темные стены ее камеры. Рука вновь начала болеть от кольца наручников, сковывавшего запястье. Второе кольцо было пристегнуто к спинке грубой железной койки с ножками, вмурованными в пол. Под потолком тускло светила лампочка.

Сознание Инори застилал туман. И не только из-за не сошедшего до конца сна. Каждый день ее накачивали большими дозами наркотиков, успокоительных и еще каких-то веществ. Все для того, чтобы ослабленная и обездвиженная девушка не могла воспользоваться способностями, дающими возможность вырваться. А вырваться Инори, как сама подозревала, при желании могла.

Кимико Инори была одной из Наследников, таинственных существ, рождавшихся среди людей, но наделенных силами, превосходящими человеческие. Наследники обладали могучим здоровьем, почти бессмертием по людским меркам, способны были заживлять самые страшные раны и излечивать болезни, проявляли титаническую силу, ловкость и быстроту, выносили тяжелейшие нагрузки и зачастую демонстрировали высочайший интеллект. Но самое главное — все Наследники являлись живыми источниками чистейшей энергии, которую ученые смогли приспособить к насущным потребностям населения Земли. Они давали людям электричество, тепло, свет, а значит, пищу, кров и многое другое. Разумеется, истинная природа "божьего благословения" держалась в секрете от широкой публики, до сих пор считающей случившееся полтора десятка лет назад событие, названное Явлением и изменившее мир навсегда, сверхъестественным чудом. Однако сильные мира сего знали правду, и Наследники стали главной ценностью Земли. На них охотились как на драгоценности, как на нефть в двадцатом веке. Монополию, конечно же, заявил главный оплот политических, культурных и даже военных сил в современном мире — объединенная Европа. По приказу Синода, теократического правительства, "CDM", их верные псы, разыскивали Наследников по всему миру и свозили в Союз. Попала в столичный Меркури и Кимико. Вместе с Учики Отоко, ставшим ее парой волею судьбы.

Одной из многочисленных таинственных особенностей Наследников было их существование исключительно по двое. Каждый рождался одновременно с собственной "второй половинкой" и большую часть жизни должен был находиться в непосредственной близости от нее. В случаях, когда Наследники разделялись большими пространствами на долгое время, оба умирали от причин, выглядевших естественными — болезней, опухолей. Как поясняли Кимико инструктора и учителя, это происходило в силу зависимости энергетической структуры организмов Наследников от подпитки энергией друг друга. Они были словно две части одного большого реактора, неспособные функционировать друг без друга. Но сейчас Инори и Отоко оказались разлучены.

Последним, что Кимико помнила, была их с Учики попытка спасти Китами, их знакомую и подругу, в больнице в Меркури. Она пробовала выиграть для Чики-куна время, создав таинственным нападавшим препятствие в виде энергетического барьера, как учили в академии "Эклипс", где собрались все Наследники школьного возраста в Европе. Но кто-то неожиданно лишил Инори сознания, а очнулась девушка уже в транспорте, везущем ее куда-то в компании людей со знакомыми голосами. На голове постоянно находился глухой темный мешок, не дававший ничего увидеть, и при каждом пробуждении кто-то сразу же вкалывал девушке в вену вещество, заставлявшее снова проваливаться в беспамятство. Возможно, в шприце, истыкавшем руку Кимико, содержались и наномашины, блокировавшие действие следящих устройств "CDM" в теле каждого Наследника. По крайней мере, никто так и не нашел их вместе с похитителями и не отбил.

Их перетащили из одной машины в другую, затем в грузовой отсек самолета, нещадно гудевшего. Она не могла сказать, как долго длились мытарства, постоянно плавая на границе сна и яви, мучаясь кошмарами и головными болями при пробуждении. Дни сменяли дни, но Кимико не видела света. Тянулись недели, тусклые одинаковые камеры сменяли друг друга, наркотики измотали организм, и теперь Инори едва могла шевелиться даже без новых лошадиных доз. Однако похитители сочли нужным все же ограничить ее в движении, приковав к койке. В нынешнем обиталище пленники задержались дольше всех. Кимико, продираясь сквозь наркотический дурман, сообразила, что их привезли в конечный пункт назначения.

Инори попробовала пошевелиться. Руки и ноги будто налились свинцом, каждое движение давалось с трудом. Попробовав поднести к лицу ладонь свободной руки, девушка несильно шлепнула себя по щеке. Однако силы все-таки были. Опершись о голый жесткий матрац, на котором лежала, она сумела приподняться и огляделась.

Камера освещалась единственной тусклой лампой, висящей на проводе под потолком, и всю ее обстановку составляли койка и унитаз, неприятно смердящий рядом. Помещение оказалось вытянутым в длину, вместо дальней стены в полумраке виднелась решетка с вделанной сбоку дверью. За решеткой царила темнота и тишина. Заметно веяло холодом. Кимико поняла, что, скорее всего, находится в подвале или похожем глухом изолированном месте, где хорошо содержать пленников. Девушка попробовала свесить ноги к полу, и после некоторых усилий у нее получилось. Наручники предостерегающе звякнули о спинку кровати.

— Ох... — тяжко выдохнула Инори, собираясь с силами и приподнимаясь. Колени тут же ослабли, ноги начали разъезжаться. От позорного падения кулем на голый холодный пол спас унитаз. Упершись ладошкой в сиденье, девушка смогла удержаться. Постояв с согнутой спиной где-то минуту, она начала выпрямляться. Каждое усилие словно очищало кровь от наркотиков, а голову от дурмана. В конце концов, удалось встать довольно сносно, только наручники тянули одно плечо вниз, оказавшись слишком короткими.

Кимико попробовала двинуться вперед, но поняла, что, пристегнутая к кровати, сейчас далеко не уйдет. Одновременно девушка заметила, как болтается в рукаве ее рука. Получалось, что она сильно исхудала за время плена. Сколько же прошло времени, и почему она не умерла от голода? Помогли Силы Наследников, или вместе с дурманом похитители вводили питательные вещества? Кожа выглядела бледной, особенно в столь скудном свете. Скосив глаза, Инори обнаружила собственные длинные черные волосы в полном беспорядке. Сейчас она, наверное, была похожа на ведьму из классических японских ужастиков.

Внимательные глаза наблюдали из темноты коридора за тем, как тоненькая невысокая фигура девушки в мятой грязной одежде возилась сама с собой возле койки. В полной тишине подвала эхо то и дело бряцавших наручников разносилось далеко и вскоре достигло чужих ушей.

— Эй! — донесся до Кимико знакомый голос. Звучал он с непривычной дрожью. — Здесь есть кто-то еще?

Неожиданный звук человеческой речи неприятно ударил по перепонкам, вызвав секундную головную боль, но Инори не обратила на нее внимания.

— Да... — попыталась откликнуться девушка, но пересохшее горло тут же принялось скрипеть и царапаться. Она прокашлялась и повторила. — Да... Кто это?

— Меня зовут... — в голосе звучала надежда, и вместе с ней едва сдерживаемые слезы избитого ребенка. Почему-то воспринимать его таким получалось с трудом. Кимико узнала говорившего. Спустя долю секунды тот представился и сам. — Меня зовут Марлон. Марлон Данглар...

— Марлон! — ей даже удалось громко воскликнуть, прежде чем челюсти свело судорогой, а в висках застучала кровь. — Ох... Марлон, это я, Инори.

— Кими... Кимико? — запинаясь, переспросил Данглар. — Японка из моего класса?

— Да, — подтвердила она, обессилено опускаясь на койку. Сил все-таки не хватило даже на то, чтобы простоять пять минут. — Марлон, ты там один?

— Один. Тут какая-то камера с решетками. Я больше никого вижу, снаружи темно.

— Я тоже.

Моргая и пытаясь сбросить набежавшую на глаза пелену, Инори вспоминала. Марлон Данглар был Наследником, как и она. Но этот французский юноша состоял в энергетической паре с...

— Ты никого больше не слышал и не видел? — продолжила девушка расспрос. — Эрика-тян не с тобой?

— Нет, — будто собираясь зарыдать, огорчил ее Марлон. — Говорю же, я совсем один.

— Как давно ты в сознании?

— Не знаю. Я проснулся давно, но тут нет часов и не видно солнца. Думаю, где-то день. Я все время звал кого-нибудь, но до тебя никто не отзывался.

— Ты не знаешь, где мы?

— Нет! — в голосе Данглара послышалось истеричное раздражение. — Откуда же мне знать?! Последнее, что я помню — это как сидел в общежитии за компьютером! Потом вдруг будто вырубили, а очнулся я уже с мешком на голове, и кто-то воткнул в меня шприц!

— Значит, ты был одним из тех, кого успели похитить из общежития... — пробормотала себе под нос Кимико. Ей вспомнился удушающий газ, Учики, выламывающий бронированную дверь голыми руками, собственные попытки помочь ему дышать. Вспомнилась слабость, драка, тела на полу и добрый сосед Маки, превратившийся в кого-то другого. Им троим удалось сбежать, но остальные Наследники, в тот час находившиеся в общежитии, стали жертвами неизвестных. А потом они с Учики поспешили на помощь Китами, в больницу. И там попалась уже она сама.

Но что же Учики? Где он? Что с ним? Она помнила только, что в момент похищения он вел бой. Победил ли? Жив ли? Сердце забилось быстрее. Они с Отоко не просто составляли пару Наследников, они были парой и в ином смысле. Между молодыми людьми, оторванными от родины и неожиданно ставшими друг для друга ближе всех на свете, зародились чувства. Кимико знала, что юноша давно в нее влюблен. Сама же она отвечала лишь дружбой, до недавних пор. Признание случилось как раз накануне кошмара. А теперь об Учики ничего не было известно. Возможно, он лежал без сознания в соседней камере, невидимый девушке и Данглару, а возможно, был убит еще тогда, в больнице.

Инори закрыла глаза. В последние месяцы, преуспевая в учебе и овладевая все новыми и новыми способностями, скрытыми в собственном организме, она научилась одному трюку, всегда поднимавшему настроение. Тайком, для себя, Кимико могла сосредоточиться и почувствовать Учики Отоко, будто коснуться его разума и ощутить, что он рядом. По мере роста их взаимной влюбленности ментальный контакт становился все прочнее и устанавливался все проще. Вот и сейчас девушка попыталась представить, будто отправляет в огромную темную пустошь Вселенной переливающуюся огнем жар-птицу. Так всегда визуализировалась в девичьем сознании мысль об Учики, желание увидеть его, услышать.

Одиноким тусклым пером мелькнула во тьме ее попытка. Может, из-за переполнявших организм наркотиков, может, из-за растерянности, но ничего не получилось. Инори словно схватила пустоту, холодную и темную. Учики Отоко не было.

Плечи Кимико понуро опустились, когда она открыла глаза. Сердце вдруг защемило. Только теперь, окончательно проснувшись, девушка поняла: она в ловушке. И она совсем, совсем одна.

— Эй, Инори, — вновь подал голос Марлон. — Так что нам делать-то?

— Я не знаю, — коротко ответила она и, посмотрев в непроглядную тьму, поймала невидимый чужой взгляд. — Не знаю.

14:22 местного времени

Фэй Пан любил предаться философским мыслям, когда бывало подходящее настроение. Вот и сейчас, ожидая предстоящего разговора, он задумался о том, как неизбежна гармония во всех творениях людского разума, включая самое ужасное и величественное порождение человеческого общества — преступность. Западные варвары, у которых, конечно, порой было, чему поучиться, не замечали сути творящегося вокруг, со времен христианской пропаганды называя преступность грехом, но мудрые азиаты, к которым Пан причислял и себя самого, понимали бытие гораздо лучше. И, в отличие от большинства философов и аналитиков Запада, любой азиат мог с уверенностью сказать: мир преступный, грязный, заляпанный кровью и пропитанный остатками принятой дозы наркотика — неотделим от другого, чистого, залитого солнцем и полного детского смеха.

Преступность, проникшая в человеческое общество на всех его уровнях и во всех сферах, для Фэй Пана оставалась явлением столь же обыденным и вездесущим, как дождь или восход солнца. Чудовищным лицемерием считал он взгляд на жизнь вокруг, порицавший тех, кто преступал законы, клеймя их поступки и решения как неестественные, не присущие человеку, не воспитываемые в нем. Законы? Уловки, выдуманные одними преступниками, чтобы одолеть других, не более того. Для него не существовало ни одного закона, кроме самого главного, крывшегося в ядре любой жизненной философии: "Преуспевай". Он, Фэй Пан, в своей жизни преуспел. И никто не осмеливался указывать на могилы, которые он заполнил, или на жизни, которые опустошил. Что есть преступление, что есть безнравственность? Разве о нравственности говорит обожествляемый белыми, черными и желтыми принцип "Будь первым"? Разве о любви к ближнему думает человек, свободный от исподволь подбиравшихся все ближе коммунистов с материка? Зачем останавливаться на полпути только потому, что твоему стремлению быть первым противоречит выдуманный кем-то другим закон? Лицемерие, простое неумелое лицемерие, такое же, как растворение собственного "я" в величественном "мы". Можно быть добрым к другим, но в душе, в самом дальнем и сокровенном уголке сердца каждый из людей знает, что готов продать, убить и бросить ближнего ради себя. И никакое великое дело не изменит тысячелетней традиции. Именно этому учит сама жизнь, само общество, с его детским смехом на фоне трупиков младенцев в мусорных баках. Именно так живет большинство — притворяясь до первой серьезной проблемы. Пан точно знал, какова жизнь на самом деле. Он видел ее темную сторону с самого детства, когда бегал худосочным мальчишкой по гонконгским улицам, глядя на сытых довольных людей и чувствуя, как сводит от голода брюхо. Он видел красивых ухоженных женщин, становившихся на колени и ублажавших глупых некрасивых мужчин за деньги. Он видел примерных мужей из соседнего дома, ломающих кости подросткам по приказу других примерных мужей, без жалости и сострадания. Во всех этих поступках не находилось ничего, не свойственного человеку. Такими были для него все вокруг. Кому-то везло, и они жили ближе к светлой половине мира, кому-то нет, и они навсегда оставались во тьме. Но Фэй Пан преуспел и не думал о том, насколько несправедлива порой естественность жизни. Если не было настроения.

Лощеный китаец того трудно различимого возраста, когда седина не выдает старость, а гладкое плоское лицо сохраняет обманчивую моложавость, сидел за широким деловым столом в своем кабинете. Тихий частный дом, выстроенный как классическое бунгало, тщательно охранялся людьми триады. Молодые бандиты из особо отличившихся, донельзя гордые собой, несли службу во дворе, а их верховный повелитель лениво разглядывал ногти с качественным маникюром на собственной руке. Фэй Пан возглавлял преступное сообщество, известное под красивым, как он считал, именем "Северная гора" и был известен как "властелин горы". Обычно вожака банды называли "главой дракона", но Фэй Пан любил отличаться от остальных. В годы тяжелых потрясений, последовавших за мировым кризисом, он сумел собрать воедино жалкие клочки гонконгского преступного мира именно благодаря неординарности мышления и смелости поступков. Приходилось заниматься столь неприятными вещами, как свежевание врагов и публичное вывешивание туш, утопления, изнасилования и массовые убийства, но результат себя окупил. "Северная гора" выросла над ослабшими старыми конкурентами и в последние годы стала самой крупной из соперничающих в Гонконге триад. Влияние организации распространялось далеко за пределы одного города, пусть и крупного. Пан, движимый жаждой обогащения и укрепления власти, неустанно сколачивал могущественную империю. Создавать свое государство, не считающееся с правилами государств "настоящих", для него было делом ничуть не менее естественным, чем дышать. Он уже давно забыл о лицемерии, но помнил осторожность. От чужих оков можно отказаться, но нельзя плевать на другого, если тот сильнее. Пока что Фэй Пан не был сильнее китайских властей. Пока что.

Установленный на столе терминал безопасной связи пиликнул, сообщая, что разговор готов начаться. Перестав разглядывать ногти, Фэй Пан подобрался и придал скучающему лицу серьезное выражение. Тонкое прозрачное изображение появилось во всплывшем голографическом окне. Суровый худой старик с выступающими скулами смотрел по-деловому сурово.

— Здравствуйте, господин По, — вежливо поздоровался Пан. — Как ваше здоровье?

— Прекрасно, — грубым низким голосом отозвался старик. — А как поживаете вы, друг мой?

— Боюсь, до вас мне далеко, — покачал он головой. — Здоровье оставляет желать лучшего.

— Нужно просто больше отдыхать, как только предоставляется возможность.

— К сожалению, слишком много дел.

— Понимаю. Кстати, как там последнее дельце? — По очень быстро перешел от любезностей к делу.

— Все идет по плану, — сообщил Пан. — Подготовка к турниру почти завершена, размещение частников ведется быстро.

— А сами участники?

— Отбор закончен. В этот раз все как на подбор — сильны, быстры, безжалостны.

— Твое нововведение с предварительными боями вне турнира меня удивляет, — проявил неожиданную честность По. — Это же очень накладно.

— Почему же?

— Привлекает слишком много внимания. Не забывай, мы — триады. Мы существуем в обществе, подпитывая грязными деньгами чистое благосостояние. За это нас терпят и уважают. Мы воспитываем детей и принимаем в свое лоно отверженных. За это нам платят. Но этот турнир — ведь это же развлечение. На него уходят силы и деньги, а что он приносит нам?

— Вот тут вы ошибаетесь, господин По, — Фэй Пан позволил себе улыбнуться. — Вы, как никто другой в нашем сообществе, понимаете меня. Поэтому мы с вами союзники. Вы знаете, что я не занялся бы турниром, если бы тот был для меня всего лишь затратным старым обычаем.

— Да, — кивнул По. — Я знаю, ты привык рисковать по-крупному. Но какова, все же, выгода от твоей роли устроителя?

— Вы ведь понимаете, что я не могу раскрыть этот секрет никому, кроме себя самого, — снова улыбнулся Пан. — Могу лишь дать слово: вы не пожалеете о союзе со мной. В наших руках окажется такая мощь, такая сила, что вы лично сможете подойти к комиссару полиции и свернуть ему шею.

— Я слишком стар для таких фокусов, — бесстрастно произнес По, не выдавая собственной заинтересованности. — Хотя бы намекни. Новый денежный бизнес? Оружие? Новый наркотик? Трафик товаров? Или... политика?

Последняя фраза многое сказала Фэй Пану. Партнер опасался. Совершенно правильно и логично опасался.

— Хм... — Пан провел пальцами по гладкому подбородку, будто нащупывая невидимую бороду. — Это ведь вы в свое время помогали определенным политическим силам в период изменения договоренностей с материковым Китаем по поводу экономики и управления Гонконгом, не так ли?

— Да.

— Так вот, господин По, я клянусь вам, что политическое влияние в нашем союзе остается вашей епархией. Я же лишь смогу предоставить вам возможность влияние расширить.

Вряд ли По ему поверил, но жест доброй воли пришелся ко двору.

— Это очень хорошо. Однако мне все же хотелось бы знать, что ты задумал.

— Вы все узнаете, друг мой, когда приедут гости на турнир. Со дня на день.

— Да, не забудь меня представить. Кстати, как там мои "чистильщики", справляются с работой?

— Разумеется. Благодарю за предоставленный ресурс. К сожалению, у меня нет такого доступа к специалистам, как у вас.

— И все-таки я не понимаю, — вернулся к прошлой теме разговора По. — Зачем тебе устраивать бои между претендентами заранее, да потом еще возиться с устранением следов. И зачем тебе тела? Я уж было решил, что ты собрался расширять трансплант-бизнес, но новых органов нигде не всплывало.

— Обо всем этом я расскажу вам, когда представлю гостям.

— Да что же это за гости такие...

— Те самые гости, для которых записи боев станут лучшей заменой тестам.

— Тестам?

— Ни слова более, — добродушно сказал Фэй Пан. — Я и так почти проговорился по дружбе, господин По.

— А моих спецов ты отпустил?

— Конечно.

Пан знал, что По будет подробно расспрашивать своих киллеров о том, как они убивали проигравших предварительные соревнования бойцов, как забирали тела, куда отвозили, и что было дальше. К несчастью для взволнованного игрой партнера старика, исполнители знали лишь то, что им положено было знать. Они добросовестно пополняли инвентарь Пана и его будущую армию, вместе с тем стирая кровавые следы с лица города.

— В таком случае, давай договоримся о первом дне? — старик, верящий в возможность вызнать о делах Пана хоть что-то, поспешно перевел разговор в более прозаическое русло.

— Давайте же, — согласился он. — Тут тоже все идет гладко. Ни единой занозы.

Глава 2: Ордер на смерть

Гонконг

18 августа

17:17 местного времени

Ловля преступников в Гонконге мало чем отличается от аналогичного занятия в любом другом месте на Земле. Как бы ни был опасен нарушитель закона, как бы хитро ни запутывал следы, как бы яростно ни стремился остаться безнаказанным, государственная машина всегда нагонит, схватит и раздавит его. Вся проблема заключается в том, что могучая машина слишком неповоротлива. Именно громоздкостью, замедленностью реакции органов правопорядка объясняется живучесть преступности. Вовсе не поголовная продажность и лень не дают рядовым полицейским поймать всех и защитить каждого. Сомнения юристов, жесткие правила поведения, границы допустимых действий, уровень информированности — множество мелких и крупных факторов создают непрочную и полную дыр систему. Но простой человек не знает тонкостей работы, не ведает, как новость о преступлении проходит множество фильтров, подвергается сомнению, как полицейский, чей долг — защищать не людей, но собственность, разрывается между десятками и сотнями дел, заявлений, вызовов, не сдерживаемых бюрократической машиной, но увязающих в ней. Незнание рождает озлобление, и в каждой цивилизованной стране полицию рано или поздно начинают презирать за то, что она не идеальна. Полиции же ничего не остается, кроме как платить ответной нелюбовью. Таков простой и невероятный парадокс цивилизации, защитники которой становятся изгоями среди защищаемых.

Но в этот раз все было иначе. Сегодняшний арест начался с анонимного звонка человека, решившего обратиться в полицию, когда ему самому ничего не грозило. Столь же неожиданно начальство одобрило задержание, позабыв об обычных проволочках и осторожной политике прикрытия тылов на случай юридического скандала, много раз стоившей успеха в ловле преступников. Дело облегчалось известностью подозреваемого. Джимми Ли был рецидивистом с очень красочным прошлым. Известный убийца триад, он неоднократно арестовывался за вымогательство, владение оружием и взрывчаткой, нападения, подозревался во множестве убийств, но срок отсидел только за то, что искалечил какого-то беднягу, задолжавшего ему лично денег. Возможно, судьба решила наказать бандита и подтолкнула полицию проявить чуть больше расторопности.

Этим вечером Ли решили брать дома. Сейчас, возле входной двери его квартиры в одной из многоэтажек Коулуна, члены группы захвата осторожно занимали позиции в сыром мрачном коридоре, так и кричавшем об отвратительности человеческого муравейника. Соседи предусмотрительно затихли. Моргавшая лампочка под потолком будто осознала важность момента и каким-то образом светила сейчас без перебоев. Унылый серый пол отзывался холодом в ногах даже сквозь ботинки. Это был не самый богатый район, в котором чаще других приходилось бывать полиции, но еще чаще до ее вмешательства и вовсе не доходило. В подобных домах находили приют те, кто оставались слишком бедными для сверкающих небоскребов, но еще не опустились на самое дно. Целый маленький мир бандитов на побегушках, живых мертвецов "среднего класса", мелких жуликов и доживающих век стариков.

Старшему в группе очень не хотелось стучать в дверь и звать подозреваемого. Не было никакого желания в случае молчания громко объявлять: "Вы арестованы, выходите с поднятыми руками!" Такие ситуации слишком часто заканчиваются попытками к бегству, сопротивлением, увечьями, кровью и даже смертями. Но и врываться сразу возможность имелась далеко не всегда.

Медлить было нельзя, и по кивку командира один из полицейских, затянутых в темно-синюю форму, в бронежилете и с оружием в руках, нажал на кнопку дверного звонка. Тишина наполненного нервным ожиданием коридора взорвалась эхом неприятного звона и слившегося с ним громкого треска разбитого в квартире стекла. Сразу все поняв, командир плюнул на осторожность и, подскочив к двери, одним пинком вышиб на удивление обычный замок. Похоже, преступник никого не боялся.

Ворвавшись в комнату, полицейские сразу же увидели, что опоздали. В маленькой комнатушке царил беспорядок, постель была раскидана по полу, а на тумбочке стоял ноутбук с открытым окном, в котором воспроизводилось изображение камеры, установленной прямо напротив входной двери. Вместо сейфовых дверей Джимми Ли купил себе волшебные глаза. Окно напротив дверей в прихожую оказалось распахнуто, стеклянная ваза с давно засохшими цветами лежала осколками на полу. Не стеклопакеты, но безделушка на подоконнике, смахнутая резко открытой рамой, выдала побег.

Окрик высунувшегося наружу блюстителя закона настиг Ли, когда тот преодолел уже половину пути к земле по пожарной лестнице с четвертого этажа. Не обращая внимания на разъяренные призывы сдаться, бандит стиснул зубы, спрыгнул со ступенек и заскользил вниз на руках, чувствуя, как металл обжигает ладони.

Через минуту в глухом переулке, полном грязи, вони и темноты, очутился китаец лет сорока в длинной щегольской рубахе, наполовину заправленной в спешно натянутые брюки без ремня. Опасливо крутя коротко остриженной головой, Джимми Ли выдернул из-за пояса пистолет. Чертыхающийся по-китайски командир группы захвата попытался прицелиться сверху.

— Бросай оружие, ублюдок! Мы будем стрелять! — предупредил полицейский.

— Пошел ты, легавый!

Будто напрашиваясь, Ли вскинул руку с оружием. Скакнув в сторону выхода на центральную улицу, он нажал на спуск. Первая пуля ударила в окно в считанных миллиметрах от лица бросившегося вглубь квартиры полицейского. Не прекращая стрелять, бандит стремительно боком шагал к выходу. Обойма быстро пустела, но ему нужны были лишь какие-то секунды, чтобы выбраться из-под обстрела.

Джимми Ли не услышал выстрела и не почувствовал боли, когда мощный удар вдруг вышиб оружие из рук. Умелый стрелок попал преступнику прямиком в плечо. Пробив тело насквозь, пуля улетела в неизвестность, а кровоточащий Ли крутанулся вокруг своей оси и упал на грязный, заваленный мусором асфальт. Спустя секунду, боль все-таки пришла. Схватившись здоровой рукой за начавшую обильно кровоточить рану, бандит истошно заорал.

Из темноты переулка выдвинулась человеческая фигура. Второй появившийся в грязном тупичке китаец был заметно ниже и плотнее Ли. Его густые черные волосы были взъерошены, внимательный взгляд сосредоточился на корчившемся внизу преступнике. В руках мужчина держал табельный пистолет гонконгской полиции. Простая удобная куртка, похожие на форменные заурядные брюки и начищенные ботинки, немилосердно страдающие от грязи переулка, выдавали в чужаке полицейского. Выражение лица представителя закона сейчас являло собой помесь улыбки доброго дядюшки с оскалом кровожадного упыря из ужастиков. Продолжая держать вопящего и корчащегося Ли на мушке, он крикнул коллегам в окне:

— Гаденыш обезврежен!

— Сейчас будем, не спускайте с него глаз! — ответил командир группы захвата и, развернувшись в неказистой квартирке, сердито бросил. — Вот и засовывай этого Ву пути отхода караулить. Везде влезет в пальбу, как свинья в грязь. Уходим!

Тем временем означенный Ву подобрался к бандиту вплотную и аккуратно поддел носком ботинка упавший пистолет. Оттолкнув оружие подальше, полицейский легонько стукнул Ли в колено.

— Здорово, Джимми.

— А-а-а, у-у-у! — ответил катающийся по земле преступник и посмотрел на собеседника слезящимися глазами. — Сраная ты падла, Джон Ву!

— Может, тебе яйца отстрелись за компанию? — не убирая с лица маски добродушного вампира, поинтересовался Ву.

— Цзень тхадэ гуй!

— Выбирай: левое или правое? — не унимался полицейский.

— Тебе хана, псих! — Ли больше не катался по земле, застыв и скрючившись в три погибели, сжимая рану рукой, чтобы остановить кровотечение. — Надо было меня насмерть убить, сука!

— Да я и не думал, что не убью, — тоном, каким разговаривают с друзьями, выйдя покурить с работы, отозвался Ву. — Ты, кстати, не замечал, как классно расставлены эти мусорки? Как будто для удобства в перестрелках.

— Надо было убить, гад! — разговаривая, Джимми мог отвлечься от боли, которой терпеть не мог, а потому бандит продолжал ругаться. — Тебя в порошок сотрут! На этот раз точно! Хоть ты сто раз ломом подпоясанный! За что стреляете, скоты?!

— А вот тут мы подходим к самому интересному, — Ву убрал левую руку с пистолета и опустил оружие. — Ты крупно облажался, Джимми. Мы уже нашли в холодильнике для мяса в ресторане Джинга два трупа с огнестрельными ранениями, причем один белый. И мы знаем, что привез их туда ты. Джинг уже раскололся, прямо там, у тел, которые вы на крюки подвесили.

Реакция бандита многое сказала Ву. На миг Ли позабыл о боли и ярости. В его полубезумных глазах мелькнул страх. Следом пришла звериная опаска.

— Да что ты несешь, легавый?! — взвыл Джимми. — Не знаю я ничего!

— А чего ж ты бегать да стрелять начал?

Видя, как Ли подавился возмущенным криком, Ву довольно усмехнулся.

— Нет, все ты знаешь, мразь. Поэтому и подглядывал в камеру. А мы теперь знаем, что тебе позвонили и сказали, что мы едем. Будем больно карать.

— Не знаю ничего, — проскулил бандит, которого разбила мелкая дрожь от боли и осознания своего крайне незавидного положения.

— Не сомневаюсь, — саркастически протянул полицейский и поднял оружие на уровень паха лежавшего собеседника. — Но я же известный мастер гипноза. Ты мне все расскажешь, даже если "ничего не знаешь".

— "Глава дракона" тебе сердце вырвет! — не сдержавшись, выкрикнул ли и тут же смертельно побледнел. Шок, злость и провокаторски наглый полицейский заставили его проговориться в первые же минуты ареста.

— Ну-ну, — во взгляде Джона Ву появилась мрачное довольство. — Пускай попробует, если ручонки не обломает.

За углом шумели приближавшиеся коллеги, и Ву, бросив стремительный взгляд в сторону угла, вновь прицелился в дрожащего и теперь уже по-настоящему объятого ужасом бандита.

— Зачем триадам убивать спортсменов?!— резким, не терпящим возражений тоном спросил он Джимми. — Отвечай, или пристрелю при попытке к бегству.

— Н-не знаю ничего... — глядя в черный зрачок дула, пробормотал Ли.

— Считаю до трех, — сказал Ву. — Раз.

— Я правда не знаю! — взвизгнул бандит. — Мы же работаем на 15-К, а не на "Северную гору". Нас за деньги одолжили!

— Два.

— Я даже не знаю, кто эти двое были такие!

— Тр...

— Турнир! — Джимми закричал так, что задрожала ржавая пожарная лестница, по которой он спустился. — Фэй Пан и По устраивают бойцовский турнир! Те, наверное, были как-то связаны с ним, раз спортсмены! Это все, что я знаю!

Дуло медленно поплыло вниз. Ву опустил пистолет и задумчиво потер подбородок.

— Турнир, значит...

Взволнованно шумя, к полицейскому и бандиту уже приближалась оказавшаяся бесполезной группа захвата. Джон Ву облегченно вздохнул, засовывая пистолет в кобуру под курткой. Теперь было кому зачитать Ли права. Сам он эту рутину терпеть не мог.

17:59 местного времени

Смена медленно катилась к концу. Закрытый для большинства клиентов ресторан Ван Чау к вечеру окончательно притих. Мягкий полумрак окутал залы, в опустевших кабинетах без встречавшихся и трапезничающих бандитов выключили свет. Повара лениво курили и резались на кухне в карты, перемежая их с маджонгом. Бдительная охрана в очередной раз облазила все закоулки и успокоилась.

Официантки откровенно скучали. Две китаянки, обсуждавшие днем обострившуюся тягу начальства к безопасности, сидели в служебной комнате отдыха и увлеченно болтали друг с дружкой обо всем и ни о чем. Периодически к ним присоединялись напарницы, слонявшиеся от кухни к дивану и обратно. И только новенькой европейки не было в этом ленивом строю. Девушка до сих пор не завела тесных знакомств с коллегами, и никто не обращал внимания на ее удаленность от людей. Однако Эрика вовсе не предавалась благородному пороку отшельничества.

Бармена во втором зале звали Уинстон. Уинстон Ху, молодой разбитной китаец, родившийся в провинции Гуандун и привезенный родителями в Гонконг совсем ребенком, чувствовал себя прекрасно двадцать четыре часа в сутки. Строгий наряд бармена с классическим галстуком-бабочкой соседствовал с дико торчащими в модной прическе волосами и блестящей серьгой в ухе. Уинстон принадлежал к числу любителей брать от жизни все. Под "всем" подразумевались, конечно, исключительно гедонистические развлечения, алкоголь, наркотики и мимолетная женская ласка. В первый же день работы новой официантки он принялся заигрывать с красивой европейской девицей. Стоически борясь с желанием сломать наглому хлыщу челюсть, Эрика реагировала по большей части нейтрально. Она помнила свою задачу и понимала, что бармен может стать неплохим источником информации. Сейчас как раз предстояло этот источник прощупать.

— Ну и скука, — протянула Андерсен, сидя на узком барном стуле, заложив ногу за ногу. Со стороны бармена она смотрелась крайне выгодно в такой позе, стройная, грациозная, в облегающем наряде. Уинстон, дружески и обещающе улыбавшийся, невольно попытался привстать на цыпочки, чтобы разглядеть собеседницу за стойкой целиком.

— Ну, так у нас не всегда, — молодой мужчина поставил до блеска натертый стакан и закинул на руку полотенце. — Это просто, когда готовится что-то большое, у нас всегда все закрывают и не пускают абы кого пару дней.

— Не понимаю, — пытаясь выглядеть как можно глупее, Эрика надула губки. — Это же прямые убытки. Два с половиной клиента, которых пустили за сегодня, не стоят даже одной моей зарплаты. Деньги же теряются.

— Да ну! — иронически хмыкнул Уинстон. — Деньги теряем мы, прислуга. Ни тебе чаевых, ни доли с выручки. А хозяевам все до одного места.

— С чего это вдруг? — глазами дурочки посмотрела на бармена европейка. Его ее вид заметно возбудил. Похоже, Уинстон был падок на глупышек с хорошей фигурой. — Ведь деньги же не приносим.

— Если бы нашего главного хозяина могли сделать бедным убытки одного ресторана, — усмехнувшись, мужчина подался вперед, облокотившись о стойку в позе, казавшейся ему мужественной. — Он не был бы нашим хозяином.

— О чем это ты? — Эрике страшно захотелось заскрипеть зубами и стукнуть собеседника по голове. Снисходительно-игривый тон в голосе выводил ее из себя. Собрав волю в кулак, девушка добродушно заморгала и заставила довольную ухмылку на физиономии Уинстона расплыться еще шире.

— Да ладно тебе прикидываться, — он попытался откровенно посмотреть в голубые глаза собеседницы, но та завозилась с коротеньким рукавом формы и избежала такого удовольствия. — Даже ты, Линда, должна была уже понять, что у нас за хозяева да клиенты.

Восемнадцатилетней Линдой Саммерс Эрика числилась по документам. И простушка Линда вновь захлопала длинными ресницами.

— Ну... Может быть, я что-то такое и думаю. Но я предпочитаю не лезть не в свое дело.

— Это ты правильно делаешь, Линда, — кажется, Уинстон всерьез намеревался сразить официантку неотразимыми чарами городского мальчика. — Это ты умница.

— Ой, да ладно... — собственный кокетливый голос звучал как скрежет гвоздя по стеклу.

— Нет, серьезно, — словно порываясь погладить ее по голове, бармен сильнее навалился на стойку и выставил вперед руку с назидательно поднятым перстом. — Лучше не связываться с нашими клиентами и боссами. Другие-то дурехи ходят, крутят перед ними попами, а тебе не рекомендую по дружбе.

— Спасибочки, — борясь с желанием начать отплевываться прямиком на лощеную самодовольную рожу этого ловеласа, Эрика в очередной раз состроила глупое личико. — Но неужели они и впрямь такие страшные? Как-то не верится.

— Ну, смотри, — во взгляде Уинстона появилась хитринка. — Нашего хозяина боится сам комиссар полиции. Здесь обедает сам господин По. А ты знаешь, кто такой господин По?

— Не-а.

— Это очень опасный человек. Крови на нем много. Ты мотай на ус.

— Ага.

— В общем, хозяин наш — человек далеко-о-о не последний в Гонконге, и далеко не на одном нашем ресторане зарабатывает. Поэтому-то его заработками и вообще им самим много кто интересуется.

— В смысле?

— Ну, вот сейчас у всех же начали перепроверять документы? Тебя, когда к нам взяли, мурыжили с каждой бумажкой, правильно?

— Было дело.

— Так вот... — Уинстон понизил голос и заговорщически подмигнул. — Это потому, что бывало, к нам прокрадывались шпионы.

— В смысле, "шпионы"? — непонимающе захлопала глазками глупенькая Линда.

— Самые настоящие. Полицейские осведомители. Ну, стукачи. Еще пару раз посетители приходили, и оказывалось, что это бандиты триад. Был случай, когда пытались кого-то убить в кабинете. А бывало, просто вокруг шныряли, вызнавали.

— Ух ты! — со смесью восторга и испуга воскликнула девушка, и поощренный бармен продолжал.

— Я здесь подольше вас всех работаю, видел всякое, знаю, что к чему. Так что ты правильно делаешь, что не лезешь, куда не надо. Но все равно будь осторожней. Просто следуй определенным правилам, и все будет в порядке.

— Слушай, Уинстон... — Эрика подалась навстречу. — А что было тогда, с этими... ну, со стукачами, с бандитами?

— Хм... — на секунду он замялся. — А вот это интересный вопрос. Стукачи-то ладно, они просто попадались. А вот бандиты же и стрельбу устраивали...

Хитринка разгорелась в его глазах с новой силой.

— Сам я не видел, но, говорят, охрана утащила как минимум одного из пойманных в подвал под рестораном. Вроде бы там у них целая подземная тюрьма. Девчонки мне клялись, что слышали из вентиляции отзвуки криков и стонов.

— Ох... — глупышка Линда не на шутку испугалась. — Какой ужас! Неужели так на самом деле делают? Они что, мучают людей? И... и убивают?

— Да мало ли чем они занимаются у себя в подвалах. Я вот никогда не видел, чего выгружают с некоторых машин, которые постоянно сюда приезжают. А сгружают постоянно.

Эрика внутренне возликовала. Болтун выдавал почти бесценную информацию. Оставалось лишь сопоставить ее с данными наблюдения, которым занималась не она, проверить архивы по строительным работам и свериться еще с парой источников. В конце с большой долей вероятности можно будет судить о том, находится ли под рестораном искомое место. Результат терпеливых попыток подкрасться к тайному логову Фэй Пана наконец-то стал осязаемым.

Истолковав затянувшееся молчание собеседницы как шок, Уинстон пожевал губами и вдруг расхохотался. Глупышка Линда обескуражено заморгала.

— О-хо-хо, ну ты даешь! — он легонько хлопнул ладонью по барной стойке. — Ты чего, поверила?

— А? — девушка в изумлении воззрилась на мужчину, улыбавшегося во все тридцать два зуба.

— Да я же прикалываюсь! — объяснил он.

Эрика знала, что он врет. Рассказанное совпадало с ее собственными наблюдениями, да и реакция самого бармена была весьма красноречивой. Он попросту спохватился, что сболтнул лишнего, и решил обратить все в шутку. Она поддержала такое направление разговора, захихикав так глупо, что захотелось стукнуть уже саму себя.

— А ты меня и впрямь напугал! — едва не скрипнув зубами от неприязни, улыбнулась девушка. Пребывавший в блаженном неведении Уинстон довольно ухмыльнулся.

— Ну что ты, я не пугаю хорошеньких девушек.

— Ой-ой-ой... — кокетливо засмеялась глупышка Линда.

— На самом деле, тот стукач, которого поймали, потом просто был уволен. Я его и видел даже. Живой и здоровый был после подвала охраны. Пришибленный, конечно, но живой.

— Пришибленный?

— Ну, заторможенный такой, смотрит куда-то мимо. Может, били его, не знаю. Да и черт с ним, с крысой.

— Ну и дела творятся у вас тут, — глупышка Линда зябко передернула плечами. — Даже без всяких убийств неуютно.

— Да ладно тебе, — бармен подпер щеку рукой. — Ничего особенно страшного тут нет. Да и...

Неожиданно его ладонь легла на ладошку девушки и погладила.

— Я же тебя в обиду не дам.

Эрику словно током передернуло. Флирт флиртом, но это прикосновение мгновенно вызвало в ней смесь тошноты и ярости. Девушке и без того было сложно играть роль, а теперь еще наглый неприятный хлыщ перешел в настоящее наступление. Ухаживал он с грацией танка и, похоже, был уверен в собственной неотразимости. Однако Андерсен никак не прельщала перспектива близкого и тесного знакомства с Уинстоном. Она нервно отдернула руку и смущенно пробормотала:

— Спасибо... Э, который час?

Поднявшись со стула, девушка с некоторой поспешностью прошла к выходу из зала. Она не видела, как бармен за спиной нахмурился и озадаченно поиграл бровями. Соседний зал тоже был пуст, и Эрика прошла прямиком к уборным.

Сотрудники пользовались одним туалетом с посетителями, и сразу у входа Эрика увидела собственное отражение в огромном зеркале во всю стену. Под зеркалом расположились раковины умывальников. Пустив холодную воду, девушка сполоснула руки, борясь с искушением умыть лицо. Пожалев косметику, она выключила воду и глубоко вздохнула, опершись руками о края раковины.

Все-таки было тяжело. Как она ни храбрилась, Эрика по-прежнему оставалась неопытной юной девчонкой, плохо подходившей на роль прожженной шпионки. Все вроде бы получалось, но порой приходилось держаться из последних сил. Ей здесь не нравилось. Не нравились люди, самолюбивые, грубые, нервные. Не нравилась обстановка — чванливая, горделивая, какая-то сусальная. Не нравилось даже дышать здешним воздухом, полным табачных примесей греха, денег и крови. Но дело есть дело. Они должны были найти врага. Они должны были спасти друзей.

Легкий скрип открываемой двери заставил Эрику настороженно оглянуться. Когда она увидела, кто заходит в туалет, сердце испуганно екнуло. Уинстон, чья физиономия приняла до ужаса гадливое выражение раскованного заигрывания, без малейшего стеснения зашел в женскую уборную.

— Куда же ты убежала, Линда? — спросил он голосом, которым в кино разговаривают негры-сутенеры. — Неужто я тебя так напугал?

— Т-ты что делаешь в женском туалете? — она старалась удержать голос от дрожи. Развернувшись, девушка невольно отступила на шаг, когда бармен, продолжавший похотливо улыбаться, приблизился.

— Да я лишен предрассудков, — Уинстон все надвигался и надвигался. Попятившаяся Эрика ощутила спиной холодную покрытую плиткой стену и начала сдвигаться вправо, в сторону туалетных кабинок. — Меня расстроило твое бегство. Мы ведь... так хорошо ладили.

Полностью уверенный в том, что его сексуальная энергетика хлещет девушку возбуждающей плеткой, наглец не останавливался. Он подошел вплотную к официантке, теперь уже зажатой в угол между крайней кабинкой и стеной, и уперся рукой в плитку, нависнув над Эрикой.

— Не понимаю, что тебя так расстроило, — слабым неубедительным тоном пробормотала она.

Дело было плохо. Кажется, с флиртом ради дела вышел перебор. Другие официантки говорили что-то о способности Уинстона приклеиться к понравившейся девчонке и добиться своего, но Андерсен и представить не могла, что он окажется настолько стремителен и прямолинеен в желаниях.

Оправдывая все опасения, бармен ловко провел пальцем по плечику собеседницы, с намеком пытаясь увести руку в сторону груди.

— Я и не думал, что ты такая стеснительная, Линда, — он самодовольно усмехнулся. — Не надо меня стесняться, я ласковый.

— По-моему, ты что-то не так понял, — почти шепотом произнесла она. Внутри зашевелился монстр злобы. Если этот наглый придурок не успокоится, придется ему что-нибудь сломать, дабы отвадить. Но тогда могут возникнуть проблемы.

— Да все я понял, — тошнотворно-уверенным голосом проговорил Уинстон и подался вперед. Теперь он почти прижимался к загнанной в угол девушке, глядя на нее сверху вниз. — Я сразу догадался, чего ты хочешь, когда ты начала со мной заигрывать. Не стесняйся, детка.

— Эй, эй! — Эрика не удержалась и чуть повысила голос. Вторжение в зону личного пространства словно ударило под дых.

— Зачем тормозить? — страстным полушепотом сообщил бармен и прижался к собеседнице окончательно. Мужская рука легла на девичье бедро и стремительно поползла вверх, явно намереваясь забраться под форменное платье.

Будто огромная разрывная пуля ударила Андерсен в лоб. Это прикосновение было в сто, в тысячу раз хуже всех предыдущих кривляний наглого, отвратительного, самодовольного подонка! Мерзавец на полном серьезе считал, что она так и мечтает, чтобы он забрался ей в трусики. С непробиваемым апломбом юного самца он намеревался воспользоваться женщиной так, как привык — будто пользовался безотказной вещью.

"Ненавижу".

Единственное слово вспыхнуло перед глазами, заслоняя сальную рожу домогавшегося китайца. Мерзкие, гадкие чужие руки, ненавистная куражливая похоть.

Никогда. Никогда!

"Ненавижу!"

Тонкая девичья рука обхватила запястье Уинстона, и прежде, чем тот успел понять, в чем дело, дернувшаяся в сторону Эрика выбросила вперед колено. Короткое платье не сильно мешало удару, и тот вышел весьма чувствительным. Она попала прямиком между ног. Раскосые узкие глаза китайца на миг сделались огромными и круглыми, как у персонажей мультиков. Беззвучно открыв рот, он отпустил вожделенное женское тело и схватился за поврежденное место. Колени мужчины задрожали, и он медленно осел на пол, по-прежнему совершенно беззвучный.

Эрика стремительно отскочила обратно к умывальникам и увидела, как согнувшийся в три погибели Уинстон уткнулся макушкой в стену. Наконец, он издал нечто среднее между болезненным стоном и свистом спущенного резинового мячика. Тонкий, почти детский голос вызвал в девушке озлобленную радость.

По заслугам. Похотливый урод получил по заслугам. Пусть у него там все отвалится к чертовой матери.

— Я тебе... — сдавленно и яростно произнесла девушка. — Я тебе не шлюха какая-то! Иди... иди других трахай!

— Ы-ы-ы... — простонал, оглянувшись на нее, бармен. — И-и-и... Су... Су...

— Пошел ты!

Бросив поверженного раба похоти, Андерсен выбежала из уборной. В своеобразной проходной между залом и туалетами, милой комнате с кушеткой и парой кресел, никого не было. Хлопнув дверью, Эрика остановилась. Собственное дыхание с громким сипом вырывалось из груди, перед глазами все плыло. Она поняла, что в шаге от того, чтобы расплакаться. Этого допускать было нельзя. Девушка глубоко вдохнула и запрокинула голову. Подышав и пошмыгав носом, она почувствовала, как слезы отступают. Дыхание выровнялось. Где-то за стенкой глухо скулил Уинстон.

Какой-то частью сознания она понимала, что вышел серьезный прокол. Теперь получится неприятный скандал, ее даже могут уволить. А может, наоборот, выгонят Уинстона. В любом случае, Эрика уже привлекла к себе совершенно ненужное внимание.

— Черт... — ругнулась она тихо и прошла в соседний зал.

Там обнаружилось неожиданное шевеление. Менеджер Бобби Хонг носился из угла в угол, подгоняя суровыми окриками оживившихся официанток. На кухне слышался деловитый говорок поваров. Увидев Эрику, Бобби подскочил к ней и зачастил:

— Где тебя носит?! У нас форс-мажор! Сволочи какие-то забыли сообщить, что через час приедут гости самого хозяина! Надо будет их как следует обслужить! Быстро проверьте, чтобы все чистое было, блестело, нигде ни крошки, ни пылинки!

— Поняла! — коротко отозвалась девушка. Неожиданный аврал оказался как раз кстати. За ним могут и не заметить случившегося, а потом будет легче все замять.

— И где Уинстон?! — продолжил Бобби. — Где эта ленивая задница?! Мне нужен солидный бар, а бармена нет!

— Не знаю, — Эрика пожала плечами и вдруг поймала на себе пристальный взгляд. Смотрела одна из давешних официанток. Вторая что-то тихонько сказала ей на ухо, и на физиономиях китаянок появились ехидные улыбочки. Они знали. Они видели, как Уинстон пошел за ней. Наверняка решили, что в туалете они... Да и черт с ними, пусть думают, что хотят!

— Ладно, сейчас я его найду и вставлю кочергу в одно место! — пообещал суетливо Бобби. — Работайте, работайте!

Эрика послушно ринулась наводить в ресторане блеск.

Учики Отоко, с недавних пор существующий под именем Оцуки Мамору, чувствовал себя неуверенно. Чужие люди окружали его со всех сторон, фальшивая личина могла быть сорвана в любой момент. Внутри все сжималось, в животе, болевшем теперь постоянно, словно тлела противная грязная головешка. Хотелось уйти куда-нибудь, залезть под одеяло и заснуть. И все же молодой человек не давал себе расклеиться.

Когда согласился на план, он знал, что тот слегка безумен. Даже неопытному Отоко задуманное виделось совершеннейшей авантюрой. Но в этом безумии Учики нашел что-то близкое. Что-то, чего ему так не хватало.

Тогда, три месяца назад, разбитый и уничтоженный, каким-то чудом еще цепляющийся за остатки жизни в истерзанном теле, он смотрел на мир одним глазом и понимал, что умирает. Не раны и увечья заставляли так думать, нет. Смерть медленно проникала внутрь там, куда не достать ни одному шприцу, ни одному скальпелю. Учики умирал, потому что потерял Инори.

Сам для себя он не мог до конца решить, была ли причиной угасания таинственная связь Наследников друг с другом или, может быть, именно их связь с Кимико. Перед тем, как на них обрушился ад, он успел окончательно признаться себе в том, что любит ее, принять это чувство вопреки робости собственной души. Любовь была юной, едва родившейся, когда чудовища походя раздавили ее. Физическая боль пришла далеко не сразу. Первой была боль разума и души.

Он провалился, потерпел полнейшую неудачу. Самонадеянные тренировки, мальчишеское желание стать сильнее, чтобы кого-то защитить... Все зря, все глупость! Учики не смог защитить никого, даже самого себя. Его размазали по полу и стенам тонким слоем. Размазала бездумная машина, выполняющая чужой приказ. Все, ради чего юноша старался, терзался, пыхтел и истекал ручьями потов, оказалось пшиком. Но больнее всего было понимать, как подвел Инори, по собственной глупости, из собственной слабости.

Организм удалось заживить, предприняв спешные экстремальные меры. Он снова мог двигаться, говорить и даже тренироваться. Сила Наследника пока что давала о себе знать, и уже через месяц Отоко был способен сражаться. Но тело уже начинало разрушаться. Оборванная связь с парной Наследницей означала медленное угасание, и оно приближалось. Мало-помалу, одна за другой, отказывали части системы, пока лишь незначительные. Притупилось вкусовое восприятие, обоняние, тактильные ощущения. Бунтовал желудок. Периодически мучили сильные боли в местах прошлых переломов, разрывов мышц и прочих ран, заживленных с помощью технологий Наследников в Меркури. Но самое главное пока что не сдавало — мышцы, скорость, рефлексы. Боевая часть, сконструированная тренером Винсентом, показала себя надежной и выносливой. И все же — выживать на одной силе тренированного тела и воспитанной воле долго было невозможно. Отоко знал, что рано или поздно ослабеет. Именно поэтому он согласился на нынешнюю авантюру, пока еще не стало слишком поздно.

Все получалось. Без особого труда одолев остальных претендентов, он сумел под ликом приглашенного на бандитский турнир японца получить место в отеле и путь в гости к самому Фэй Пану. Переночевав в роскошном отеле на набережной, юноша провел день в тренировках и отдыхе, чтобы к вечеру спуститься вниз и сесть в подъехавший по договоренности лимузин. В машине сидели еще несколько человек, все — молодые мужчины примерно одного с Учики возраста. Он сразу догадался, что это другие бойцы будущего турнира. Все молчали, будто стесняясь заговаривать с потенциальными соперниками. Лимузин солидно плутал по улицам Коулуна.

Наконец, машина остановилась, и услужливый китаец почтительно распахнул дверцу. Они подъехали прямиком к крыльцу ресторана Ван Чау. Все шло в точности по плану. Учики выбрался из лимузина вместе с молчаливыми спутниками и поднялся по ступенькам. Раскрытые двери впустили их в мир мягкого света, изящной обстановки и чувства собственного достоинства, пропитавшего каждую ширмочку из рисовой бумаги. Провожатый-китаец, встретивший снаружи, провел молодых людей в большой зал, где сейчас никого не было. Огромный аквариум во всю стену отражал внушительный бар и дорогую отделку. Из углов шмыгнули куда-то официантки, поспешившие ретироваться. Одну из них, европейку, Учики заметил краем глаза. Нельзя было выдать себя, и он безразлично скользнул взглядом по юркой фигурке Эрики.

Андерсен же не сразу узнала японца. Да, он был того же роста, да и все азиаты раньше виделись ей на одно лицо. Но сейчас от лица Учики Отоко, ставшего привычным за долгие месяцы знакомства, не осталось почти ничего. Она помнила его обезображенным огромными шрамами, оставшимися после того, как чудовище по имени Роджер буквально разорвало Учики на куски. Тогда юноша лежал, весь синий, в швах и следах недавно заживших ран, с закрытым повязкой левым глазом, и был похож скорее на восковую фигуру, чем на человека. Сейчас вошедший в зал молодой человек выглядел гораздо живее. Но у него был другой нос, более широкие скулы, иные очертания черепа, остриженного намного короче, чем раньше. И хотя Эрика знала, что в этом заслуга медиков, буквально слепивших Отоко заново, и некоторой маскировки, ощущение было неприятное. Будто вместо друга рядом оказался кто-то другой.

Когда прислуга благополучно скрылась из виду, в зал из прилегавшего отдельного кабинета вышел тот, чье внимание Учики пытался привлечь все это время. Фэй Пан вовсе не казался каким-то особенно внушительным. Обыкновенный китаец, даже слегка субтильный. Впрочем, дорогой костюм индивидуального пошива, ухоженные руки, тщательно вычищенная и расчесанная узкая бородка на китайский манер — все говорило о статусе и влиянии. Он и вел себя соответственно: ступал вальяжно, будто делая одолжение каждому из присутствующих, смотрел внимательно и иронично, как любят смотреть притворяющиеся добрыми злые люди, обличенные властью.

— Добро пожаловать, господа, — произнес Фэй Пан, приветственно поведя гладкими ладонями и окидывая взглядом собравшихся. Помимо приехавших с Учики в зал успели войти еще с дюжину человек. Все как на подбор крепкие, суровые, прямо-таки эталонные бойцы. — Меня зовут Фэй Пан, и я ближайшие несколько дней буду исполнять роль хозяина для вас, моих дорогих гостей. Прежде всего, хочется сказать, что очень приятно и почетно принимать в наших краях столь роскошное сборище прекрасных молодых талантов. Талантов, столь рано проявивших себя в одной из немногих сфер, заслуживающих всеобщего уважения. Вы — бойцы, господа. Каждый из вас доказал право так называться, одолев соперников в наших... отборочных соревнованиях. Вы показали свою силу, способность выживать и беспощадность. Да, господа, именно беспощадность особенно ценна в глазах устроителей нынешнего турнира.

Не переставая говорить, сладкоречивый китаец отступил в сторону и продемонстрировал за своей спиной широко открытые двери, ведущие к двум просторным лифтовым кабинам с дверцами, расписанными золотистым драконьим узором. Как по команде, двери раскрылись. Сделав пригласительный жест рукой, Фэй Пан остановился в стороне.

— Как вам известно, с начала времен почетным зрелищем, наиболее престижным спортом тела была борьба, битва, боевое искусство. Сила тянется к силе, и чем сильнее, быстрее, безжалостнее был боец, тем больше милостей он получал. И это абсолютно логично. Власть добывается сильными людьми с помощью сильных людей, и только восхваляя мощь, мы способны запомнить эту простую истину. В Гонконге подход особый, и именно поэтому турнир, имя которого вы все теперь знаете, зародился и проводится здесь. В былые времена сражаться удостаивались чести лишь бойцы из Китая, иногда из сопредельных стран. Но дух времени диктует свои законы.

Пока он говорил, проследовавшие за провожатым бойцы прошагали мимо и зашли в лифты, мирно зажужжавшие и отправившиеся наверх. Парой секунд позже выбравшиеся наружу молодые люди увидели перед собой помещение, совершенно неожиданное в престижном ресторане. Просторный зал с высоким потолком освещался множеством ламп, трибуны у стен выглядели комфортно, явно предназначенные для гостей почетных и солидных. А в центре, окруженный голым бетонным полом, расположился ринг. Больше всего он походил на традиционные японские татами на подставке с парой ступенек, но был даже с виду жестче. Никаких оград, решеток как в клетке, никаких множественных углов. Просто и понятно.

— Вот оно, господа, — словно из ниоткуда возник Фэй Пан, ступивший к рингу от трибун. — Место, где вам предстоит сражаться друг с другом, доказывая, кто достоин называться лучшим. Возможно, Кеннет Джонс из американской школы каратэ Кёкусинкай?

Широкий блондин с круглым лицом невольно приосанился.

— Или наш соотечественник Ву Мэй, познавший тайны китайских боевых искусств?

Теперь невольно шевельнулся сухопарый китаец в куртке с закатанными рукавами, демонстрировавшими широкие узловатые запястья.

— А возможно, это будет господин Мамору Оцука, прозванный в Японии вундеркиндом боевых искусств, и до недавних пор не показывавшийся широкой публике?

Учики почувствовал на себе брошенные исподволь взгляды. Чужое имя и чужое лицо защищали, но молодой человек все равно чувствовал себя крайне неуютно. В прошлой, такой далекой теперь жизни он терпеть не мог публичности, попросту боялся. Но Учики Отоко образца прошлого сентября сейчас казался кем-то посторонним, и юноша не дрогнул, оказавшись в центре внимания. К счастью, Фэй Пан не стал перечислять всех участников поименно и быстро перешел к организаторским вопросам.

— Как я уже сказал, дух времени диктует нам свои законы. Восхваление силы бойца невозможно, если ее никто не видит. Турнир будет проводиться на глазах у зрителей — не простой публики, о нет. Вместо плебса за вами, господа, будут наблюдать те, в чьей власти воздать сильному человеку должное. Помните — не только солидное денежное вознаграждение ожидает победителей, но и слава, репутация. Воссияйте на ринге — и обзаведетесь превосходными связями. Однако особый статус публики определяет формат турнира. Мы считаем нецелесообразным устраивать все бои в один день, а потому система такова: вас разделят на две соответствующие группы. Когда в каждой группе определятся победители, они сойдутся в полуфинальных боях. И, наконец, состоится финал между победителями двух полуфиналов. Как вы сами понимаете, отбор будет утомительным. Берегите же силы, господа. Они вам понадобятся.

Фэй Пан театрально повел рукой.

— Пока же мой ресторан в вашем полном распоряжении. Бои мы начнем только завтра, так найдите же для себя удовольствия в нашем прекрасном городе. К вашим услугам также обиталище прекрасных девушек, расположенное в соседнем крыле этого этажа. Решите ли вы предаться радости, или же стойкость и сохранение сил для предстоящей борьбы окажутся важнее — мы с радостью удовлетворим любое ваше желание. Ведь все мы люди, а вы, к тому же, так молоды.

Китаец улыбнулся, и стало заметным, как тщательно он ухаживает за зубами. Учики почему-то мрачно подумалось, что стоматологи на нем озолотились. Фэй Пан юноше не нравился. Он был похож на холодную уродливую рептилию, красующуюся на камне под солнцем. Сколько себя помнил, Отоко интуитивно чувствовал людей подлых и злых. Сейчас не оставалось сомнений: перед ними вещал, влюблено повторяя слово "сила", подлец, каких мало.

— Обратите внимание на расписание боев, — подлец, тем временем, указал на светящееся графическое окно на стене, нависавшее над рингом. — Там будут объявлены имена участников. Пока же возрадуемся, друзья мои!

Учики посмотрел на пустые поля расписания. В следующую секунду в них возникли светящиеся буквы. Прочтя чужое имя Оцуки и порядковый номер боя, молодой человек молча развернулся и направился к лифту. Если кто-то из предвкушавших удовольствие спутников и обратил на него внимания, то наверняка тут же забыл.

20:32 местного времени

Бандиты мелкого калибра не любят порядочных женщин.

Нет, конечно, женщин как таковых большинство бандитов любит. Эта часть общества, больная почти во всем, долгое время сохраняла консерватизм в отношении романтики между мужчинами. Вот только взгляды на отношения с женщинами у преступников тоже были своеобразными. Настоящие бандиты мало походили на приукрашенные образы из кино, не отличались галантностью, интеллектом или невесть откуда берущимся в отбросах общества благородством, и единственным, что могло привлечь в них женщину, оставался туго набитый кошелек. Привыкшие брать без спросу, обманывать, убивать и жульничать, такие люди при всем желании могли лишь притворяться умными, обаятельными, располагающими к себе по-настоящему, а не для того, чтобы залезть в карман и сбежать. В силу этих причин объектами половой охоты для преступных особей становились представительницы прекрасного пола, находящиеся на соответствующем уровне психологического и социального развития. Конечно же, встречались исключения и среди самцов-бандитов, и среди их самок, могущих составить обычную и почтенную, на первый взгляд, семейную пару, обзавестись детьми и совершать преступления ради их благополучия, ломая жизни детям чужим.

И все же в стабильных отношениях, неизменно несущих в жизнь любого человека чуточку здорового душевного тепла, пусть изуродованного мировосприятием хищного животного, всегда было что-то обременительное для преступников. Вот почему не единожды бандит, встретивший на своем жизненном пути хорошую порядочную женщину, начинал сомневаться в прелести денежного, но убогого существования. Неоднократно высмеянное стремление к уюту, дому и родственно душе терпеливо отбивало бойцов у криминальных властителей вроде Фэй Пана.

Но даже из самой трудной ситуации найдется выход. И хозяева преступного мяса, убивающего, ворующего и умирающего ради них, такой выход изобрели. Бандитам гораздо проще стало пользоваться услугами проституток. Продажная любовь, плотский суррогат чувств, помогал держать слуг в узде. И слуги в большинстве своем входили во вкус. Так ведь было и впрямь куда удобнее. Не приходилось тратить силы на ухаживания, на чувства, на становление человеком.

Роберт Линь, один из ближайших помощников Фэй Пана, носивший звание "красного шеста", ни за что на свете не желал обзаводиться семьей. В душе он всегда усмехался над сентиментальным сравнением отношений внутри триады с семейными. Если семья — это общество людей, готовых перегрызть тебе глотки при первой возможности, Линю такого счастья не нужно было и задаром. Нет, он предпочитал шлюх, красивых, доступных и послушных.

Сегодня, после того, как завершились мероприятия босса, связанные с устраиваемым подпольным турниром, Роберт решил отдохнуть. Мадам Фань, распорядительница штатного борделя, покорно предоставила на бесплатный выбор своих лучших, самых свежих девочек. Линь с первого взгляда определил ту, которую хотел сегодня получить.

Сейчас она сидела на краешке кровати, нисколько не смущенная присутствием рядом внушительного крупного китайца, торопливо расстегивавшего пуговицы дорогой белоснежной рубашки. Мужской пиджак небрежно висел на кресле, торопливо сброшенный Робертом по дороге к наслаждению. Девушка спокойно, с тенью усмешки наблюдала за ним. Ее наряд составлял полупрозрачный пеньюар, не демонстрировавший тела напрямую, но столь умело обещавший, что устоять не было сил. Изящная и грациозная азиатка, совсем юная, казалась опытной в деле разврата. Одной рукой она взъерошила свои черные волосы, затем откинулась на спину, опершись на локоть. Линь невольно сглотнул, глянув на стройные длинные ножки, босые и обнаженные до верхней части бедер.

— Экий ты торопливый, — произнесла девица по-английски с заметным акцентом, но не китайским.

— Да я вообще яростен и страшен в гневе, — пообещал он, выдергивая из брюк ремень. — Сейчас узнаешь.

— Не сомневаюсь, — она вновь приподнялась на постели и поманила его пальчиком. — Ты у нас большой мальчик.

Во всем облике юной грешницы было сейчас столько вожделения, что у Линя перехватило дыхание. Он почти порвал штаны, спуская их на пол и просто выходя из брючин.

— Сейчас узнаешь, какой я мальчик, мать твою, — хрипло произнес китаец. — Иди сюда, стервочка.

— Это ты иди сюда.

В комнате для плотских утех горела единственная лампа, стилизованная под китайский фонарик. Света было мало, и полумрак лишь добавлял интимности в атмосферу. Но сейчас в этих сумерках неожиданно ярко блеснули зеленые глаза проститутки. Посмотревший в них Линь вдруг понял, что это самая прекрасная, самая сексуальная, самая вожделенная женщина из всех, что он видел. Эта молоденькая иностранка, впервые увиденная полчаса назад, мгновенно вскружила пресыщенному китайцу голову. Не веря сам себе, он громко задышал и подошел к кровати, готовый накинуться на прекрасную плоть, насладиться ею. Однако у обладательницы плоти были иные соображения на этот счет.

— Хочешь меня, а, папик? — спросила она насмешливо. В любой другой ситуации Роберт за подобный тон наградил бы дерзкую шлюху, собственность своего шефа, звонкой оплеухой и заставил бы каяться в самых приятных ему формах. Но не сейчас. Сейчас он только сглотнул набежавшую слюну и ответил:

— О да. Еще как хочу.

— Конечно, хочешь, — зеленые глаза продолжали смотреть прямо в лицо, прямо в душу. Линю показалось, что еще немного — и он испытает оргазм от одного этого взгляда. — Все вы хотите. Только с чего бы мне быть твоей?

Это уже не лезло ни в какие ворота. Роберту полагалось подмять девчонку под себя и воспользоваться ею. Но он, позабыв обо всем, осипшим голосом выговорил:

— Я дам тебе все, что захочешь.

— Неужели?

Ее тонкая рука коснулась его нависшего над кроватью лица. Сам того не замечая, Линь приподнялся на цыпочки, но наклонился вперед и сейчас находился в крайне неудобной и глупой позе. Тонкие нежные пальчики дотронулись до покрывшегося обильной испариной лба.

— Так проси, папик.

Не медля ни секунды, Роберт с грохотом бухнулся перед кроватью на колени. Не отрывая взгляда от огромных озер изумрудного сияния, он пробормотал:

— Умоляю.

Она села на кровати, опустив божественно красивые ноги с изящными ступнями на пол. Ладонь прекраснейшей из женщин вновь коснулась его лица, и Линь блаженно замычал. Перед глазами все поплыло.

Китами тем временем сосредоточенно направляла потоки энергии, которой интуитивно научилась управлять уже давно, на подавление определенных участков мозга и нервной системы, одновременно создавая фальшивые сигналы полового возбуждения в организме китайца. В стародавние времена ее действия назвали бы наведением чар, колдовством, чуть позже — гипнозом, или даже зомбированием. Самой Дзюнко было наплевать, какое имя дадут ее самой полезной способности. Девушка пользовалась ведьмовскими чарами с пятнадцати лет, не имея никакой подготовки в области манипулирования сверхчеловеческими ресурсами трикстера. Полгода, проведенные на специальном обучении в городе Меркури, бок о бок с Наследниками и трикстерами, шпионившими для "CDM", дали не так уж много, но помогли развить способность концентрировать усилия. Теперь ее чарам не смог бы воспротивиться никто.

Бандит, трясущийся от возбуждения и сравнявшийся сейчас разумом с собакой, полностью размяк. Настало время пустить в ход один из трюков, что расширили арсенал бывшей школьной ведьмы. Рука Дзюнко легла Линю на макушку.

Грязный разум. Мелкий разум. Примитивный разум. Десятки и сотни мелких мыслишек, скучившиеся вокруг одной большой похоти.

Пройти мимо похоти, как учили. Сделать второй шаг, который раньше делать не умела.

Дела. Где твои дела?

Босс. Шеф. Фэй Пан. Ты боишься его. За что?

Вот как. Это серьезно. Это надо у тебя забрать себе, пригодится.

Что еще? Турнир. Ты не знаешь, что и как, ты обычная "шестерка" на высокой должности в триаде. Ты верен, но туп. Жаль. Хотя нет. Фэй Пан доверяет преданному дураку.

Гости? Какие гости? Фэй Пан ожидает кого-то очень важного.

Имя. Он назвал при тебе имя.

Китами резко отдернула руку от головы Линя, тут же поникшей. Китаец застыл с остекленевшим взглядом. Из уголка рта у него потекла тонкая струйка слюны.

Девушке потребовалось не больше секунды, чтобы перевести дыхание. Она только что узнала главное. Пребывание в борделе окупило себя полностью. Поднявшись с кровати, Дзюнко взяла Роберта за плечо и вздернула вверх, словно полный взрослый китаец был ребенком.

— Ложись, — велела девушка, снова посмотрев в безумные глаза жертвы. — И кончи поскорее.

Линь покорно повалился на кровать и чем-то неприлично зашуршал. Китами же шагнула к узкому окошку без подоконника и отворила его. Холодный вечерний воздух освежающе коснулся лица. После вторжения в чужой разум пересохло во рту. Она провела рукой по волосам, которые лично перекрасила неделю назад, и глубоко вдохнула сырой аромат большого города.

Не желая себе в том признаваться, Дзюнко Китами была слегка испугана. Девушка узнала, что вскоре поблизости появится загадочный человек, чье лицо и имя не давали ей покоя.

Триады ждали приезда Октавиана Вендиго.

Глава 3: Некуда бежать

Гонконг

Залив Виктория

18 августа

20:59 местного времени

Солнце медленно опускалось за горизонт, спрятанное за тянущимися к небу гигантами городских небоскребов. Из-за частых летом дождей светового шоу на берегу не планировалось, но город и без него оставался величественным в своей мертвенно-живописной красоте. Коулун с одной стороны и островной Гонконг с другой отражались в водах залива, создавая на темной глади причудливый рисунок из огней и искривленных силуэтов человеческого жилища. Вся глянцевая стальная красота туристического рая, с его пальмами, набережными и неоновыми огнями была здесь, серая мощь важного порта, центра культуры и цивилизации, пробегала по воде легкой рябью. Знаменитый пик Виктория возвышался зеленым широкоплечим титаном вдалеке. Закат окрасил Гонконг в мягкие подсвеченные оранжевым тона, сливавшиеся с набухавшей чернотой неба и образовывавшие тонкую лиловую полоску на горизонте. Люди суетились там, на суше, спеша по своим делам, банальным, нечистым, благородным. Словно крохотные песчинки в пустыне они сновали меж возвышений из бетона и металла, влекомые дуновением ветра жизни. Он доносился и сюда, не по-летнему холодный, порывистый.

С некоторым для себя удивлением Сэм Ватанабэ понял, что скучал по этому городу. Всего год назад он жил здесь, в Цим Ша Цуй, затерявшись в пестрой, кричащей на всех языках мира толпе. Гонконг многое забирал и ничего не отдавал взамен, если не вырывать нужное силой. Сэм любил его за эту жадность, за возможность схватиться с гидрой человеческого зла и, если повезет, свернуть одну из многочисленных шей порока. Но нужно было уехать, вырваться из порочного круга, в который он загнал себя сам. И Ватанабэ уехал. Теперь прошлый год казался совсем далеким. Столь многое успело произойти, столь многое изменилось.

Крохотный катер серовато-белого цвета, из породы тех, что десятками можно встретить в округе, мирно стоял в водах залива Виктория, и на его корме, беспардонно приладив удобный шезлонг, вольготно развалился толстый мужчина в черном пиджачном костюме. Небрежно расстегнутая белоснежная рубаха и развязанный, висящий на шее галстук придавали ему вид беспечный и развязный. Черные солнечные очки оттопыривали нагрудный карман. Толстяк полулежал на шезлонге, закинув ногу за ногу. Крохотный свободный клочок маленькой палубы, не занятый местом отдыха мужчины, был уставлен парой бутылок с виноградным соком и подносом с печеньем. Сэм Ватанабэ имел редкое свойство перемежать дни яростного поглощения всего съедобного с периодами практически полного отсутствия аппетита. Он уже неделю питался исключительно этим печеньем, рецепт которого выведал неизвестно где. Такой режим никак не мог устроить спутницу толстяка, как раз выглянувшую из рубки и недовольно нахмурившуюся.

— Сэм, ну ты как маленький ребенок! — сердитым тоном обратилась она к Ватанабэ. — Я, конечно, понимаю, что ты киборг-убийца из космоса и вообще терминатор, но простуду же никто не отменял!

— Мегу-тян, ты слишком молода, чтобы быть моей матерью, — повернул голову Сэм и ухмыльнулся, сощурив один глаз. — К тому же, мне нравится ходить с грудью нараспашку. Так я чувствую себя гораздо мужественнее.

— Тоже мне, инфантильный юноша выискался, — Мегуми Канзаки по-кошачьи фыркнула. Как всегда, разговор между ними скатывался к обмену колкостями и не самыми удачными шуточками. — Мог бы хотя бы поесть по-человечески.

— Я еще не слишком отощал, — толстяк похлопал себя по животу. — К тому же, печеньки ты по рецепту делаешь наркоманские. Грех жаловаться.

— Не смей льстить.

Она вышла из рубки и остановилась возле шезлонга, едва не наступив на поднос. Канзаки была японкой двадцати четырех лет от роду, по воле судьбы оказавшейся в напарницах у Сэма. Они встретились чуть меньше года назад, в Токио, когда она еще служила в Крестоносцах, вооруженных силах новой христианской Европы. После череды жутких приключений девушку перевели на службу в знаменитый и таинственный Восьмой отдел, сотрудником которого и был Ватанабэ. Не имея никакого опыта оперативной разведывательной и контрразведывательной работы, Мегуми откровенно терялась. Но с Сэмом все оказалось просто. Он держал ее на подхвате, не давая вникнуть во все детали, однако не позволяя и закиснуть без дела. Правда, как выяснилось, шпионская деятельность далеко не всегда состояла из погонь, драк и перестрелок. По большей части им обоим приходилось сидеть на месте и собирать информацию, выжидать момента и действовать чужими руками. Про подобное не снять остросюжетное кино, но эффект от такой работы куда сильнее, чем от любой перестрелки. С удивлением Канзаки узнала, что Ватанабэ, если потребуется, неплохой аналитик, умеющий просчитывать ситуацию и проворачивать оперативные комбинации. Толстяк вовсе не был гением разведки, но кое-что, безусловно, умел. Сейчас они как раз в очередной раз маялись от безделья, руководя работой сразу трех агентов "на холоде". Вот только этими агентами были их друзья.

Канзаки точно знала, что операция, которой они занимаются, не является официальным мероприятием "CDM". Организация до сих пор работала в аварийном режиме после атаки на свои объекты в Меркури три месяца назад. Неизвестные совершили дерзкое и до обидного успешное похищение большого количества Наследников, выкрали данные исследований из академии "Эклипс" и убили не одного сотрудника. Настолько успешной операция врага быть не могла без подробной информации об атакуемых секретных объектах и протоколах работы охраны. Стало очевидным наличие предателей и "кротов" в рядах "CDM". Недоверие среди отделов и секций предельно обострилось, лихорадочные попытки выйти на таинственного врага оставались безуспешными. Только Артур Хендрикс, руководитель Восьмого отдела, точно знал, кто стоит за нападением и похищением. Тот же человек, что был в ответе за вспыхнувшую на Ближнем Востоке широкомасштабную войну, в развязывании которой Ватанабэ успел поучаствовать. Октавиан Вендиго. Непонятный и крайне эксцентричный тип, обладавший невероятными способностями. Три месяца назад он едва не убил Сэма в Риме, пощадив исключительно из собственной прихоти. С тех пор о Вендиго не было никаких сведений, но Хендрикс и его люди упорно дергали за все имевшиеся ниточки. Однако в свете возможного присутствия в рядах "CDM" вражеских агентов действовал начальник осторожно и не задействовал официальные каналы. Для большинства коллег Сэм с Мегуми так и не вернулись с прошлого задания, которое заключалось в попытке узнать личность тогда еще не желавшего показаться Октавиана. Задействовав созданную им систему "серых" агентов, начальник отправил обоих по самому многообещающему пути — гонконгскому.

След похищенных Наследников терялся в этом районе Азии. Несмотря на установленные в их телах устройства слежения, обнаружить ценных пленников не удавалось. Похитители были хорошо подкованы в вопросе и заблокировали наномашины. И все же ни одно путешествие не проходит бесследно, особенно, если твой груз — живые люди. Задействовав все возможные связи и проанализировав ситуацию, Сэм Ватанабэ указал на Гонконг как на вероятную перевалочную базу, а возможно, и конечный пункт путешествия похитителей. В этом городе знали толк в ворованных технологиях и ценностях, а Наследники были самым ценным товаром на планете. К тому же, до прошлогоднего отъезда Сэм столкнулся с организацией, напрямую занятой экспериментами в области технологий DQD, ответственных за создание трикстеров. Самой организации давно не стало, однако нельзя было отбрасывать в сторону возможность существования кого-то, занимавшегося тем же самым. Зацепок было немного, и весь план казался ненадежным, вызванным скорее отчаянием. Однако теперь становилось понятно, что они угадали.

Канзаки посмотрела на окружавший их катер водный простор и машинально потянулась, будто пытаясь размяться после сидения в рубке. Сэм старательно не смотрел на подтянутую спортивную фигуру, не оставлявшую равнодушным ни одного здорового мужчину. Мегуми тщательно следила за собственным телом, воспитанная в строгости режима училища Крестоносцев. Она была гибкой и ловкой как пантера, но в то же время сумела сохранить женственное изящество, не превратившись в мужеподобную гору мышц. Молодая женщина предпочитала простую удобную одежду, могла прельститься красивым платьем по особому случаю, но при этом терпеть не могла наряжаться вычурно. В холодную погоду она носила светлый джинсовый костюм и довольно изящные белые женские кроссовки. Облегающие, но не слишком стеснявшие движения брюки щедро демонстрировали превосходную стройность длинных ног. Ватанабэ в очередной раз отметил для себя приятный намек на легкую полноту бедер и плавную выраженную линию талии, придававшую фигуре спутницы ту самую манящую женственность, и вновь старательно отвел взгляд. У Канзаки имелся один весьма болезненный пунктик, касавшийся ее привлекательной внешности. Мегуми чрезвычайно не любила, когда ее разглядывали, и особую ярость вызывало любое касание темы груди. Молодая женщина обладала внушительным и крайне приятным бюстом, отлично заметным и сейчас под белой футболкой, выглядывавшей из-под расстегнутой куртки. По какой-то причине ее злило любое упоминание об этом природном богатстве, будь то комплимент или шутка. В свое время они очень славно ругались и ломали копья по этому поводу. Однако теперь Сэм старался спутницу не обижать.

— Хорошо здесь, правда? — спросил толстяк, убрав обе руки из-под головы и сложив на животе.

— Разве? — обернулась Мегуми и легонько коснулась своих собранных в хвост черных волос. За прошедший, без малого, год ее прическа успела заметно отрасти. Когда они встретились в Токио, Канзаки была подстрижена под мальчика. Ватанабэ не знал, почему его спутница решила изменить привычке, приобретенной все в том же училище Крестоносцев, но спрашивать не стал. Ему нравился результат.

— А то, — толстяк цыкнул зубом, поерзав на шезлонге. — Город достаточно далеко, чтобы не раздражать, и достаточно близко, чтобы им можно было любоваться. Печеньки вкусные, погода прохладная, небо красивое. Хорошо же.

— Как мало тебе надо для удовольствия, — она оперлась о низкий борт катера и перевела взгляд с Сэма на видневшийся в отдалении берег. — Хотя ты прав, красиво смотрится.

— Еще бы музыку хорошую включить... — мечтательно протянул Ватанабэ и изобразил руками мастерский запил на гитаре. Канзаки опытным путем выяснила, что ее напарник был ярым фанатом старой рок-музыки. Сама молодая женщина, продукт своего времени, привыкла к совсем иному звучанию. — В этой воде можно было бы жить.

— Ватанабэ, ты патентованный отшельник и бобыль, — вынесла вердикт Мегуми. — Совсем нет стремления к домашнему уюту.

— А еще я аскет, да. С пузом такой аскет. Но есть же ты, — он посмотрел на нее из-под иронически заломленных бровей. — Единственное, чего тебе не хватает, это наряд горничной, чтобы носить во время хлопот по хозяйству.

— Вздумай ты хотя бы показать мне такую штуку, — Канзаки посмотрела шутливым тяжелым взглядом. — Сделала бы из передника удавку и задушила тебя.

— Неправда, — лениво запротестовал толстяк. — Мегу-тян, ты же добрая. Ты меня чуть ли не на ручках носила в Риме.

— А надо было ножками по тротуару катить, — мстительно отозвалась японка, но вдруг кисло поморщилась и вздохнула. — Тьфу ты...

— Что такое? — спросил Ватанабэ.

— Надоел ты мне, честное слово, — она вновь потянулась, вдохнув полной грудью прохладный воздух. — Опять завел свою шарманку, ерничаешь.

— Мегу-тян, я ведь и обидеться могу, — притворно насупился он.

— Не обидишься, — она едва удержалась от того, чтобы хулигански показать собеседнику язык. — А то я не вижу, что ты сам утомился.

— Интересно, — фыркнул Сэм. — С каких это пор ты меня рассматриваешь на просвет?

— С тех пор, как ты появился в моей жизни, весь такой мутный, — женщина отодвинулась от борта. — Не пытайся морочить мне голову, Ватанабэ. Я прекрасно знаю, что ты вытащил меня сюда с острова, проделав многочасовой путь, а теперь пытаешься заговорить зубы исключительно потому, что нервничаешь.

— Я? Нервничаю? — он закатил глаза.

— Еще как нервничаешь, — упрямо повторила Мегуми. — Из-за них. Из-за детишек.

Сэм не ответил. Опустив руку, толстяк взял одну из бутылок с соком и отхлебнул едва ли не половину. Он любил выпить, но, как выяснилось, не жаловал алкоголь. Чуть помедлив, Канзаки наклонилась и взяла соседнюю бутылочку. Сок оказался приятным и вкусным, сладким как раз в меру. Повисла пауза из числа тех, что случались между ними только в моменты, когда от внешней легкости бытия и ставших привычными и приятными пикировок разговор переходил к чему-то серьезному.

— Н-да, — протянул Сэм, разглядывая горлышко своей бутылки. — Как же сильно все изменилось.

— То есть? — не поняла японка.

— Раньше ты была похожа на ребенка, с широко открытыми глазами познающего мир. Не самую приглядную его часть, правда. Все приходилось тебе объяснять. А нынче ты уже пытаешься на мне оттачивать собственную проницательность. Похоже, год в обществе веселых головорезов и их друзей, пробивающих кулаком стены, не пошел на пользу твоей невинности.

Последние слова прозвучали двусмысленно, и Мегуми пожала плечами с некоторой неловкостью.

— Разве? Не замечала.

— Может, конечно, я и заблуждаюсь, — он тоже пожал плечами. — Но ты явно стала увереннее.

— Хм... — девушка задумчиво глянула в сторону пика Виктория. — Да вряд ли. Меня по-прежнему оторопь берет при одной мысли обо всех этих Наследниках, трикстерах...

— Но уже не так сильно, правда?

— Наверное. Но тут все дело в том, что я с ними сталкиваюсь только тогда, когда ты меня куда-нибудь затащишь, — Канзаки посмотрела на Сэма, почему-то избегая лица и разглядывая развязанный галстук. — Знаешь, все дело в том, что я привыкла к тебе за этот почти год.

— О-хо-хо... — непонятно промычал толстяк. — Привыкла, значит?

— Ага, — теперь Мегуми разглядывала палубу у себя под ногами. — Можно сказать, что мне теперь с тобой... как бы это... хм...

— Как?

— Ну, уютно, наверное.

Вновь повисла пауза. Ватанабэ заметил, как смутилась собеседница, и не пытался затянуть разговор. Мегуми же просто не знала, что сказать. Такой поворот беседы затронул нечто в душе молодой женщины, что поселилось там достаточно давно и периодически выбиралось на поверхность разума, не давая покоя.

Ей и в самом деле было неожиданно уютно в компании Сэма. Он, несмотря на все те выкрутасы, за которые часто хотелось больно стукнуть, оказался незлым человеком. Канзаки умела чувствовать внутреннюю суть окружающих, и циничный загадочный Ватанабэ постепенно представал перед ней облике, который никому не показывал. Сэм был добр, заботлив и зачастую самоотвержен. Чтобы увидеть эти его качества, девушке понадобился целый год, ведь больше всего прочего в характере Ватанабэ имелось скрытности и замкнутости в себе. Такие черты неожиданно роднили его с Мегуми. Молодая женщина, несмотря на открытый дружелюбный нрав, почти не имела друзей и с трудом сходилась с новыми людьми. У нее были на то свои причины. Но их японка знала, а вот об истоках закрытости от мира Сэма оставалось лишь догадываться. И догадки имелись.

— Уютно ей... — вдруг беззлобно проворчал толстяк. — Нашла, где уют искать.

— Ну да, шпион с печеньем — это ужас как неуютно, — фыркнула она, слегка обидевшись за такую реакцию на собственную откровенность.

— Хватит источать ненависть из-за того, что пришлось готовить, — с карикатурной сварливостью Ватанабэ погрозил пальцем. — И вообще, будь моя воля, я бы тебя не таскал по уютным мясорубкам.

— Теперь уже я могу обидеться, — женщина скрестила руки на груди. — Мы давным-давно выяснили, что я не имею ничего против участия в твоих авантюрах и боевых действиях в принципе. А значит, и ты не вздумай делать из меня мимозу хрупкую, в вазочку ставить и на кухню загонять. А то сочту тебя сексистом и стукну, больно.

— А потом отшлепай, свяжи и называй рабом, — саркастически вытянул физиономию Сэм. — Не надо так плохо обо мне думать, я искренне люблю и уважаю женщин. По количеству их среди моих знакомых можно было догадаться.

— Угу, ты успешно притворяешься бабником, — на этот раз Мегуми закатила глаза. — А у самого целибат.

— По крайней мере, я не скопец! — возмущенно и радостно отозвался мужчина.

— Ага, ты, скорее, рыцарь, давший обет хранить верность донне Изольде, — она говорила весело, но голос с каждым словом становился серьезнее. — Вот и Кэтрин свою ты оставил в башне под присмотром дракона Мастера.

— Хм... — он потер ладонью бороду. — Нет, не считается. Я не надел на нее пояс верности.

— Как будто ей сдался кто-то, чтобы тебе изменять, — Мегуми не могла не защитить в разговоре честь женщины, быстро ставшей для нее кем-то вроде подруги.

Певица Кэтрин Винтерс. Жертва неоднократных преступных поползновений, мать четырехлетнего мальчика, красивая вдова с ореховыми глазами и глубоким голосом. Давняя любовь Сэма Ватанабэ, защищаемая от всего и вся на регулярной основе с сопутствующей слежкой и таинствами. Три месяца назад Октавиан Вендиго, фактически, ради шутки раскрыл тайну Кэтрин организованной банде трикстеров, возглавляемой террористкой Лилит. Сделал он это с целью выманить к себе Сэма, много лет защищавшего невольную носительницу секретных данных Кэтрин, превращенную родным отцом в мнемонического курьера, живое хранилище данных с чипом в голове. В итоге Ватанабэ и Канзаки пришлось мчаться из одного конца Северной Америки в другой, участвовать в кровавых драках и бежать за океан, прихватив с собой невинную жертву, больше пораженную не схваткой за себя, а осознанием того, что погибший на ее глазах пятнадцать лет назад Сэм жив.

После событий в римском театре, повлекших гибель группы русской разведки, Сэм перевез Кэтрин в Меркури, под защиту Восьмого отдела и, подобно Хендриксу, действовал тайно. Его коллега, англичанин Мастер, отвечал сейчас за сохранность Винтерс, воссоединившейся с вывезенным из Балтимора маленьким Александром. Мегуми точно знала, что Сэм беспокоится о безопасности американки. В течение полутора десятков лет он следил за каждым ее шагом, оберегая от зла.

Не составляло труда догадаться, что между мужчиной и женщиной до сих пор сохранялись какие-то чувства. Чувства, сильные с обеих сторон. Но Мегуми до сих пор не могла понять точно, какова природа этих чувств — прошлая ли это любовь, размытая временем, или просто глубокая привязанность, оставшаяся после страсти? И Ватанабэ, и Винтерс не говорили уклончиво, а настаивать и навязываться девушка не любила. И все же вопрос о том, любит ли Сэм эту женщину, не давал Канзаки покоя. К ее собственному удивлению.

— Ты... — японка замялась, неожиданно почувствовав себя неловко. — Ты по ней скучаешь?

— Э? — оглянулся на нее Ватанабэ, принявшийся было вновь разглядывать берега залива. — Ха!

Он приподнялся и сел на шезлонге.

— Мы с Кэт не разговаривали пятнадцать лет. С чего вдруг три месяца что-то изменят?

Сэм сунул руку во внутренний карман пиджака и извлек тонкую полупустую пачку сигарет. Взяв одну, толстяк достал простую стального цвета зажигалку и закурил. Мегуми слушала мирное шипение вспыхнувшего огонька, пока собеседник прикуривал, и вспоминала собственное смятение. Она не могла понять не только суть отношений между Сэмом и Кэтрин. Главной загадкой для девушки уже давно стало собственное отношение к Ватанабэ.

Поначалу все было просто. Их свела случайность, не требовавшая симпатий. Сэм оказался неприятным паяцем с дурными манерами, Мегуми старалась не грубить в ответ. Но потом что-то изменилось. Все больше погружаясь в безумный и малопонятный мир трикстеров, Наследников, жестокости и обмана, японка неожиданно начала по-другому воспринимать Сэма. Как метко подметила как-то раз их общая знакомая из "CDM" Агнесс, больше всего он напоминал старого плюшевого медведя с оторванным глазом-пуговицей. Ватанабэ был грустным, одиноким и замкнутым, намеренно отталкивая от себя окружающих. Именно стремление к одиночеству стало отправной точкой в зарождении конфликта внутри Канзаки. Она неожиданно обнаружила, что хочет проникнуть за невидимый барьер, возведенный толстяком.

Почему? Зачем? С какой стати ей, тоже не самой общительной из людей, захотелось стать ближе этому неприятному, вульгарному и совершенно непонятному типу? И почему так хотелось, чтобы он тоже был ближе к ней? Почему возникало то странное радостное чувство внутри, когда он, шутя, говорил, что она красивая? Почему приятно было кормить этого непослушного едока собственноручно приготовленной едой, хотя сначала ей претила роль домохозяйки при шпионе? Почему?

Впервые за всю взрослую жизнь у Мегуми Канзаки появился друг. Но друг ли? Разве не обрадовалась бы она за друга в тот миг, когда давняя возлюбленная поцеловала его на крыше отеля в Сиэтле? Разве хотелось бы узнать, что сейчас старые чувства между Сэмом и Кэтрин не вспыхнули снова, и было бы тогда мерзко, несправедливо приятно? Этот аспект собственных мыслей о Ватанабэ угнетал Мегуми больше всего.

Задумавшись, она посмотрела на воду залива за бортом. Когда Сэм заговорил, девушка, увлеченная воспоминаниями, невольно вздрогнула.

— Есть тут одна большая ирония, Мегу-тян, — произнес толстяк, задумчиво глядя мимо нее. — Люди ведь делятся на две категории. Есть нормальные, а есть ненормальные. И главная разница между ними в том, как эти люди проживают свои жизни. Немногие понимают, каким счастьем обладают, день за днем существуя средь подобных себе, живых и здоровых, умеющих любить, ненавидеть, злиться и плакать. Но именно таковы нормальные люди. Они встречаются, дружат, любят, создают и разрушают маленький и большой миры вокруг себя. Их жизнь так проста, так незатейлива и естественна.

Он затянулся сигаретой и выдохнул густой табачный дым. Японка молчала и слушала.

— Ну, а с другой стороны бытия на нормальных смотрят ненормальные. Те, кто неспособен или не желает чувствовать, думать и жить так, как живут честные здоровые люди. С самого начала времен, прямо по Библии, человечество разделяет огромный антагонизм простых людей и уродов. Не стоит воспринимать это слово эмоционально. Еще Каин сумел проиллюстрировать, на что способны уроды, чье мышление и существование вступает в противоречие с добром. Я, знаешь ли, верю в объективность этих двух штуковин — добра и зла. А потому не нужно думать, будто я говорю о безобидных дурачках или еще каких-нибудь бородатых женщинах. Я говорю о настоящих уродах. О зверях среди людей. О тех, кто навсегда связан со злом. Как Фрэнки. Или как я.

— Стоп-стоп! — неожиданно вскинулась Канзаки. — Тебя куда-то не туда понесло, Ватанабэ.

— Это почему? — он снова затянулся сигаретой. — Только потому, что я не вырываю людям печенку через задницу?

— Ты хочешь мне сказать, что есть люди, которые вообще не творят зла, а есть те, кто творит только зло? Да это глупость. Зачем ты все упрощаешь?

— И это говорит мне воспитанница религиозного заведения, — он усмехнулся. — Нет, я не об этом говорю. Я говорю о том, что на свете есть большое и страшное зло. Зло нематериальное и неисчислимое. Метафизическое, если хочешь. И есть те, кого миновала участь прикоснуться к этому злу. Они — нормальные, они счастливы, сами того не подозревая. А есть те, кого это большое метафизическое зло изломало, изменило и навсегда привязало к себе. Помимо собственной воли такие люди навсегда оказываются в плену зла. И знаешь, в чем главная ирония? В том, что большое зло существует благодаря людям, нормальным людям. Будь то несчастный случай, в котором погибают близкие, ограбление в переулке, заканчивающееся чьей-то смертью, или обман, ломающий судьбы — все и всегда стекается в один большой источник. Каждое маленькое зло, творимое человеком, становится каплей в огненном озере дьявола, куда суждено попасть злодеям. Зло — великолепное самовоспроизводящееся явление. Творимое зло искажает человеческую душу, и человек невольно творит другое зло, борясь с первым, это зло порождает новое зло, и снова, и снова. Мы кормим большое зло, кормим и растим. И в результате оно отращивает щупальца, которыми уже само хватает новых жертв. Посмотри на памятную нам с тобой Ливию, вспомни, что ты там видела. Смерть, разрушение и злоба, вызванные другими смертями, другими разрушениями, другой злобой. Цикл продолжается руками тех, кто пострадал от него же. А теперь угадай, где во всем этом появляются такие, как я?

Сэм на миг умолк, делая новую затяжку. Мегуми не произнесла ни единого слова. В их с Ватанабэ общении случаи, когда его прорывало на откровенные высказывания, были крайне редки Нынешний монолог, вызванный ее вопросом, о Кэтрин, явно задел что-то в душе собеседника. Что-то серьезное и важное.

— Такие, как я... — произнес Ватанабэ, медленно выдыхая дым. — Такие, как я, — всего лишь результат долгой эволюции уродов в человеческой истории. Мы идеальные отродья зла. Сильны и тяжело больны. Мы не умеем чувствовать, думать и жить так, как живут нормальные люди. С нами всегда что-то не так. Мы — тщательно выращенные социопаты, машины для продолжения цикла насилия, несчастий и озлобления. И единственная разница между мной и каким-нибудь Фрэнки в том, что он предпочел пожалеть себя и возненавидеть нормальный мир, а я — нет. Только это уже не так принципиально.

На катере наступила тишина на фоне шумов залива и отголосков большого города на обоих берегах. Мегуми Канзаки слушала слова Сэма и понимала, что он говорит о чем-то близком, о чем-то, что очень хочет объяснить по-другому, но не может. И эта недосказанность, неспособность, висела на душе тяжелым камнем.

Шезлонг тихонько скрипнул, когда молодая женщина села рядом с толстяком, аккуратно пристроившись с краю. Обернувшийся Ватанабэ удивленно моргнул, когда указательный палец Канзаки твердо уткнулся ему прямо в лоб. Мегуми смотрела на толстяка в упор с выражением беспощадным и решительным.

— Сэм Ватанабэ, ты нытик, — заявила японка. — Ты рефлексирующий интеллигентишка.

— Ш-ш-штэ? — страшным голосом переспросил Сэм, мгновенно переменившийся в лице. Сейчас физиономия толстяка выражала смешную неистовую ярость. — Да я из тебя душу выну!

— А потом будешь терзаться! — продолжала дразниться она. — И размышлять, тварь ли ты дрожащая или право имеешь!

— В моем обществе русского Достоевского прошу не цитировать! — уже откровенно подыгрывая, воскликнул он. — Он нагоняет на меня депрессию!

— Ага, я так и знала, что ты склонен к этому делу! — торжествующе ткнула его пальцем в лоб Мегуми.

— Это грязные инсинуации! — возопил Сэм и вдруг расхохотался, откинувшись назад. Он смеялся так заразительно, обхватив руками заходивший живот, что Канзаки не удержалась и тоже прыснула.

Отсмеявшись, Ватанабэ поспешно подхватил выпавшую изо рта сигарету и затушил пальцами, нисколько не опасаясь обжечься. Педантично спрятав окурок в пачку, он произнес:

— О-хо-хо, и все-таки, ты точно изменилась, Мегу-тян. Поймала меня, а. Не ожидал от тебя такого коварства.

— Я и сама от себя такого не ожидала, — все еще улыбаясь, она пожала плечами. — Просто ты выглядел таким грустным, что меня вдруг как чертик за язык дернул.

— Интересные у тебя чертики, — он подвинулся, позволяя девушке сесть удобнее. — Но я, и впрямь, что-то затянул.

— Допустим, я поняла, о чем ты, — сказала Мегуми. — Про то, что ты и... такие как ты — вы отличаетесь от нормальных людей. Но к чему ты это?

— Я всего лишь хотел сказать, что уже много лет всячески пытаюсь не допустить соприкосновения Кэтрин с миром уродов.

Разрядившаяся атмосфера вновь стала напряженной. Мегуми почувствовала непонятный холодок, заставивший мурашки пробежаться по спине. Из облика Сэма мгновенно исчезла веселость.

— Она не создана для того, чтобы всю жизнь крутиться в мясорубке, в которую ее когда-то забросил родной отец, сделав мнемоническим курьером. Только это очень трудно. И главная трудность заключается в том, что сам я принадлежу к миру, от которого пытаюсь ее спасти. Потому-то мы и не виделись пятнадцать лет. Потому-то теперь все будет гораздо сложнее, ведь сволочная судьба так и норовит укусить за задницу.

Канзаки понимала, что он имеет в виду. Теперь, когда Кэтрин и Сэм снова встретились, их жизням суждено было измениться навсегда, и далеко не все изменения вели к счастливому исходу. Он был трикстером и шпионом "CDM", она — матерью-одиночкой, давно похоронившей старую любовь и выбравшей путь славы. Обоим угрожала смертельная опасность, ни тот, ни другая не знали, что принесет новый день. Впервые Мегуми подумала, что для Сэма срочная отправка на новое задание была большой удачей, ведь она дала передышку, возможность решить, что делать дальше.

И то же он решит?

Несносное томящее чувство в очередной раз заставило сердце забиться чаще. Что же думает Сэм о Кэтрин? Как он намеревается дальше жить... с ней? И главное, то, что так непонятно волновало Мегуми...

Он все-таки был прав, она сильно изменилась. Мегуми Канзаки, сама не успев понять, что делает, задала вопрос, на который раньше ни за что бы не осмелилась:

— Скажи, а ты ее любишь?

Брови Ватанабэ приподнялись в неподдельном удивлении. Он молча посмотрел на девушку, уже понявшую всю бестактность вопроса и медленно заливающуюся неловким румянцем. Однако вместе с тем Мегуми почувствовала облегчение. Вопрос, мучивший ее больше всего, был задан напрямую.

— Эх, Мегу-тян, — он подался вперед и сел, облокотившись о собственные колени. — Все гораздо сложнее.

Сидевшая рядом Канзаки поняла, что больше мужчина ничего не скажет. Она не стала настаивать, переспрашивать, уточнять. На это смелости до сих пор не хватало. Однако странный и уклончивый ответ почему-то воодушевлял.

— Детишки, — произнес толстяк, глядя в сторону берега. — Им вот тоже предстоит коснуться зла.

— Разве тебе их не жаль? — спросила девушка, радуясь смене темы.

— Жаль. Именно поэтому я использовал их в качестве оперативного ресурса в ситуации жесткой нехватки кадров и работы на холоде без поддержки. Хороший оборот, чтобы назвать кидание молодых сопляков и соплюшек в волчью пасть, правда?

— Не понимаю.

— Их всех коснулось зло. То, большое и со щупальцами. Теперь они должны коснуться его в ответ. Желательно, звездануть пяткой в ухо с разворота.

— Зачем?

Сэм обернулся. Все еще смущенная Мегуми увидела его лицо в каком-то полуметре от своего. Необычное серьезное выражение делало пухлую физиономию стройнее на вид, и эспаньолка смотрелась не так по-пиратски. Он улыбнулся, и в этой улыбке почудилось нечто нехорошее.

— Чтобы не стать похожими на меня.

19 августа

03:34 местного времени

Он снова проснулся от кошмара.

Тяжкие сны посещали Учики Отоко все чаще. Они начались на следующую же ночь после пропажи Инори, когда он, оглушенный, напичканный обезболивающими, одуревший от наномашин, введенных докторами, пытался уснуть. Юноша ни разу не смог запомнить, что же видел, но всегда, открывая глаза, чувствовал себя так, будто чья-то рука только что отпустила горло.

Учики потер глаза и, выдохнув, сел на кровати. В роскошном номере дорогой гостиницы, снятом для него триадой, царила темнота, рассеиваемая лишь пробивавшимися сквозь прозрачную занавеску огнями ночного Гонконга. Огромное, во всю стену, окно располагалось прямиком напротив постели, и при желании можно было любоваться отличным видом на залив, ибо отель располагался на набережной рядом с водой. Внушительная башня из бетона и стекла считалась одним из самых престижных мест для проживания в городе, и дар бандитов был воистину щедрым. Они оплатили даже питание, но у Отоко отсутствовал аппетит. Молодой человек лишь иногда заставлял себя проглотить что-нибудь для поддержания сил. Пищеварительная система медленно, но верно отказывала, как и выделительная.

Спустив ноги на пол и ощутив мягкий ковер, он поднялся и подцепил со стула брюки. Натянув их, Учики бесцельно прошелся по комнате, стараясь впотьмах не наткнуться на кресла и кофейный столик. Тело, даже после сна, не казалось отдохнувшим. Невидимая слабость точила Отоко, отнимая самое ценное — способность восстанавливать силы. Внутренности ощущались комом воспаленных грязных потрохов, небрежно уложенных в живот. Шагая по ковру, он заглянул в ванную и, не включая свет, открыл кран. Плеснув на ладони холодной воды, юноша умылся. В какой-то момент пальцы коснулись полоски ткани над щекой, и Учики вспомнил. Во тьме изображение в зеркале не позволяло увидеть себя, но он знал, что смотрит лишь одним глазом.

— Чем заняться-то? — спросил молодой человек у отражения-невидимки.

И тут снова началось. Глаз, прикрытый повязкой, заслезился. Острая боль взорвалась в голове десятком радужных кругов. Сразу же откликнулись переломанные и сращенные кости, отбитые почки, печень и поврежденное легкое. Колени предательски задрожали, ноги сделались ватными. Левая рука беспомощно повисла, ударившись запястьем о раковину. Учики почувствовал, как все тело охватывает нестерпимый жар, будто он готов был расплавиться сию же секунду. Единственное, на что хватило сил — это облизнуть мгновенно пересохшие губы.

Очередной приступ явился вполне ожидаемо, но все же не вовремя. Припадки острых болей посещали Отоко периодически — такова была цена за быстрое излечение большинства полученных им ран, смертельных для обычного человека. Лишившись энергетической подпитки Кимико, юноша неспособен был залечивать такие повреждения самостоятельно, и врачам в Меркури пришлось прибегнуть ко множеству технических уловок, изобретенных за время исследований Наследников. Они с Инори являлись далеко не первой разлученной парой, и люди в халатах сумели затормозить процесс распада. Здоровье же по иронии судьбы восстановила Эрика Андерсен.

Учики не помнил подробностей, плавая тогда на грани жизни и смерти, но в теле, в поврежденной и залатанной нервной системе, в мышцах, сохранилось неясное напоминание, всплывавшее иногда в моменты боли. Ее энергия, жизненная сила, каким-то образом перекачанная в него, сумела заживить чудовищные разрывы, убрать гематомы, срастить расколотые на множество фрагментов кости. Как утверждали врачи, молодым людям очень повезло, ибо случаи, когда биоэнергетический рисунок Наследника из одной пары совмещается с диапазоном излучений другого, очень редки. Помогла, если верить тем же врачам, тесная психологическая и эмоциональная связь между молодыми людьми. Возникшая между Эрикой и Отоко дружба обеспечила легкий контакт его принимающего полюса, ответственного за восприятие таинственной чистой энергии, с ее отдающим силы потоком. Но даже такой эффект был лишь временной мерой, позволившей спасти жизнь Учики и на время вернуть его в строй. Сразу после сеанса Эрика два часа провела в туалете, где ее выворачивало наизнанку из-за негативных эффектов контакта. В дальнейшем все могло стать только хуже. Отоко продолжал медленно умирать без Инори, и залеченное тело постепенно превращалось в хлам.

Сумев, наконец, собраться и отогнать плававшие в глазах круги, юный японец развернулся. Чувствуя, как каждый мускул скрипит подобно несмазанному механизму, он медленно, прихрамывая и пошатываясь, прошел обратно в комнату. Постель с откинутым одеялом, оставленная минуту назад, сейчас показалась желанным и безбожно далеким местом. Он гулко упал на колени, ударившись, но не почувствовал боли. Деревенеющая правая рука нырнула под днище кровати и нащупала прикрепленную скотчем коробочку. Резким движением юноша вырвал содержимое тайника и вытащил наружу. Замок отпирался простым нажатием кнопки посередине. В узком серебристом сосуде его ждали три продолговатых шприца-ручки, больше похожих на модные аксессуары, нежели на медицинские принадлежности. Вынув один, Отоко начавшей наливаться свинцом рукой перехватил свое спасение. Большой палец лег на рычажок впрыскивания.

Как учили. Прямо в артерию.

Он поднес крохотную иголку к шее и порывисто вдавил шприц в собственную плоть. Укол получился быстрый и аккуратный. Учики зажал рычажок, и наномашины, то ли полученные Сэмом Ватанабэ от медиков, то ли украденные, устремились в кровоток. Убрав опустевший шприц обратно, Отоко захлопнул коробочку и тяжело поднялся с колен. Хватило его только на то, чтобы обессилено упасть на кровать. Время текло, и боль, ударившая резко и подло, понемногу отступала. Юноша не мог сказать, сколько пролежал на животе, похожий на мешок с мукой. Наномашины действовали — нервные окончания, восставшие против неестественных для организма Наследника тканей, взращенных энергией Эрики, и пары искусственных добавок, успокоились. Мозг, приказавший чувствовать боль, в очередной раз получил дозу технологического наркотика. В машины была заложена программа, предписывающая приводить организм в "стандартное" состояние. Умные крохотные механизмы носились по телу Отоко, выправляя ритм сердцебиения, упорядочивая выделение пота, нормализируя давление. Каждая внутренняя реакция учитывалась, анализировалась и становилась поводом задействовать ресурсы пока еще живого организма Наследника с целью достичь здорового равновесия. Омертвевшие системы приводились в движение, на какое-то время становилось заметно легче. Но только на время. Наномашины подавляли симптомы, убирали боль, но не восстанавливали функционирование внутреннего генератора энергии. Синтезировать силу Наследников искусственно так никто и не научился.

Как всегда при работе невидимых докторов внутри себя, Учики почувствовал обволакивающую ласку, прохладное покрывало покоя. Успокаивающее воздействие на нервную систему приглушало в юноше не только боль. Лечение помогало ненадолго ослабить внутреннюю тяжесть души, отстраниться от мыслей о предстоящих боях. От мыслей о мести.

Слабые отсветы городских огней ползали по обнаженному торсу щекотными мурашками. Сейчас он чувствовал их, как чувствовал легкий холодок в комнате, мягкость темноты и еще целый спектр ощущений, которых никогда не испытывал. Вскоре они уйдут, оставив только тупое онемение, как бывало всегда после приема лекарства. Юноша попробовал пошевелиться и понял, что боли уже нет. Он развернулся на спину и устроился на кровати, не укрываясь одеялом. После жара не хотелось обратно в тепло.

Подумалось, что приступ слабости пришелся очень некстати. Завтра предстоит первый бой на турнире, и, несмотря на очевидное превосходство Наследника над прочими претендентами, требовалось сосредоточиться и накопить силы. Ватанабэ объяснил, зачем вообще нужно было участвовать в состязании, рискуя быть раскрытым, но не уточнил, должен ли Учики победить. Однако молодой человек с неожиданной для себя мрачной решимостью намеревался одолеть всех. Каким-то краем сознания Отоко задумывался, откуда в нем взялось это стремление, но быстро забывал о подобных размышлениях. Прежние думы, старые рефлексии, покинули молодого человека незаметно и почти целиком. Забылись погибшие знакомые, стерлись из памяти минуты смущения. Это походило на амнезию, ибо иногда юноша ловил себя на припоминании с трудом подробностей событий трехмесячной давности. Собственные же переживания и вовсе казались рассказом кого-то другого. Единственным, о чем он не переставал вспоминать, было похищение Инори. И смешанный с яростью страх, испытываемый заново при каждом воспоминании.

Пляшущий свет Гонконга померк. Лениво переведя взгляд на окно, Учики увидел, как бесформенная тень за полупрозрачной занавеской наползает на окно, заслоняя город. Юноша моргнул, а в следующий миг прочное стекло затрещало, лопаясь под градом пуль. Некто, свесившийся сверху на тросе, выпустил очередь из пистолета-пулемета прямиком по кровати.

Расслабленное, похожее на безвольное желе тело за долю секунды превратилось в напряженную пружину. Инстинкт, опережающий разум, сдернул Отоко с постели и бросил на пол. Спиной юноша почувствовал раскаленный пулями воздух. Подушки и одеяло взорвались фонтаном наполнителя. Кубарем покатившись по ковру, японец с грохотом оттолкнул журнальный столик. Выстрелы не гремели — злоумышленник поставил на ствол глушитель. Учики услышал собственное сиплое дыхание и понял, что уже успел встать на четвереньки в углу. Нечеловеческая скорость еще не оставила Наследника.

Стрелок каким-то образом понял, что цель не поражена. Вися в воздухе, он ловко пнул расстрелянное окно, и под громкий болезненный треск прозрачная стена развалилась. Качнувшись на тросе, темная фигура ловко запрыгнула в образовавшуюся дыру и отстегнула трос от пояса. Сходу развернувшись, стрелок поймал на мушку распрямлявшуюся в углу цель.

— О, штаны, — услышал Учики самодовольный голос, неожиданно оказавшийся женским. — Это уже слишком вежливо.

В гостиничный номер вместе с холодным небесным ветром, раздувающим занавески и кружащим в вихре потроха кровати, ворвалась женщина. Даже не женщина — девушка. Среднего роста, стройная, она была облачена в просторные черные брюки с широким ремнем, увешанным снаряжением, армейского образца ботинки и водолазку, облегающую приятных форм фигуру. Высокий воротник упирался в аккуратный узкий подбородок, губы, казавшиеся в скудных отсветах улицы черными, сложились в издевательскую улыбку. Удлиненное глушителем дуло китайского пистолета-пулемета смотрело юноше в лоб.

— Обычно мужики встречают меня уже без штанов.

Глаз незнакомки не было видно в тенях, но она явно с интересом разглядывала свою цель. Напротив медленно и плавно выпрямлялся обнаженный по пояс молодой парень, чья напряженная мускулатура смотрелась непривычно рельефной для японца. Левый глаз его был закрыт плотной черной повязкой. Юноша тяжело дышал, широко открыв рот.

— Ты... кто? — выговорил, наконец, Учики, понявший, что сразу стрелять эта девица почему-то не станет.

— Не твое дело, сучонок, — грубо, но беззлобно и как-то почти дружелюбно отозвалась она. — Был бы без штанов, я бы тебя сначала изнасиловала, но...

Учики увидел, как едва заметно качнулся ствол ее оружия. Противница поправляла прицел. Он в последний раз глубоко выдохнул, почувствовав, как мир перед правым глазом расчерчивается знакомыми уже цветными линиями. Время потекло в сотню раз медленнее, и Отоко не расслышал окончание фразы:

— Сдохни сразу.

Палец незнакомки надавил на спусковой крючок. Приглушенное пламя мелькнуло на срезе дула под глушителем. Рой крошечных посланцев смерти понесся навстречу жертве.

— Э? — успела произнести девушка, увидев, что ее очередь испортила дорогой ковер, но попала вовсе не в цель, которой уже не было на месте. Секундой позже с потолка обрушилось нечто быстрое и очень недовольное. Учики Отоко, почти не примеряясь, торпедой врезался в противницу. Та успела вскинуть пистолет-пулемет, но новая очередь ушла в сторону, когда оба молодых человека упали. Суматошные движения покатившейся кубарем незнакомки казались Отоко медленными и сонными. Протянув руку, он ударил по оружию и сразу же согнул его надвое. Почувствовав, как ломается стальное преимущество, убийца выпустила рукоять. Но тут девушку настиг новый удар. Учики сгруппировался и толкнул противницу коленом, одновременно тормозя собственное движение. Для нее же из ниоткуда прилетела невидимая кувалда и мощным ударом швырнула прочь. Незнакомка, не издав ни звука, молча отлетела к стене и стукнулась боком.

Упершись руками в пол, юноша окончательно остановился. Маневр удался, ни одна из пуль не успела его задеть. Рывком выпрямившись, Учики в один прыжок добрался до поднимавшейся убийцы. Сильная рука легла на ворот водолазки и вздернула девицу вверх. Для гарантии размашисто вбив противницу в стену, Отоко перехватил ее за горло.

Наконец-то удалось как следует рассмотреть незнакомку. К удивлению юноши, та оказалась его ровесницей. Короткие окрашенные в непонятный цвет волосы достигали середины шеи и выглядели небрежно торчащими, однако впечатления неряшливости не создавали, похожие скорее на необычную прическу. Черты юного лица были красивы и изящны. Он отметил нечто знакомое в этой красоте, нечто... японское. Различимые теперь глаза имели азиатскую миндалевидную форму. Полукровка?

Но на раздумья не оставалось времени.

— Кто послал? — спросил Учики, подаваясь вперед.

Едва оправившаяся после невероятного трюка и избиения девушка неожиданно криво улыбнулась. На ее губах и впрямь была черная помада.

— У, какие мы суровые одноглазые супермены, — незнакомка странно задвигалась, прижатая к стене, и Отоко ощутил, как о его обнаженный торс трется что-то мягкое. Что-то женственное. Сразу накатила неловкость. Несмотря ни на что, в душе до сих пор шевелилась прежняя робость перед прекрасным полом. Внутренне велев ей заткнуться, Учики сильнее сжал руку на горле незнакомки и хорошенько тряхнул новоиспеченную пленницу.

— На кого работаешь?

— Давай-давай, — приглушенным полузадушенным голосом проговорила девица, никак не желавшая оставить развязно-насмешливый тон. — Я люблю по-грубому. Можешь меня даже отшлепать.

— Я могу сломать тебе шею одним движением, — предупредил молодой человек, пытаясь не показать собственной растерянности. Он не знал, как допрашивать пленных и понятия не имел, что теперь делать. Мысль о том, что придется бить и пытать женщину, даже сейчас казалась невероятной. Но не чудовищной. И все же лучше бы ей было заговорить откровенно.

— Не сомневаюсь, — она снова задвигалась, соблазнительно извиваясь и норовя податься ближе к телу пленителя. — Тебе нравится быть господином и повелителем, да? Я могу быть твоей маленькой послушной рабыней, если захочешь.

Несмотря на поднятый в комнате ледяной вихрь, прорывавшийся из разбитого окна, несмотря на хлеставший адреналин, все еще мешавший адекватно воспринимать окружение, Отоко смутился. Не имея большого опыта общения и совершенно не зная, каково бывает поведение пойманных убийц, он замешкался. Хватка на горле незнакомки не ослабла, но задержка в реакции, пауза длиной в долю секунды, сделала свое дело. За руку Учики вдруг схватилась цепкая ручка убийцы. Бицепс обожгло как огнем, сустав больно хрустнул. Проворной змеюшкой выскользнув из-под ослабевшей конечности, девица пнула его в голень. Хромая, юноша шагнул в сторону, а отпрыгнувшая к окну незнакомка подняла руки в боевой стойке.

— Твоя сила... — выдохнул Отоко, болезненно отряхивая поврежденную конечность. — Ты могла сломать человеческую руку и даже не напряглась.

— Ты-то чего скулишь, Наследничек? — усмехаясь правой стороной рта и глядя исподлобья, она растопырила пальцы воздетых к лицу рук в издевательском жесте.

— Ты трикстер, — произнес японец, сжимая кулаки и готовясь к атаке.

— Не, я просто злобная тварь, — она хмыкнула и, не мешкая, рванулась к противнику.

Отоко был готов. Время снова тянулось в сотню раз медленнее нормального, и юноша успел податься в сторону. Широким движением противница рванула из ножен на поясе длинный узкий нож. Затемненное лезвие едва не распороло кожу на груди Учики, успевшего отступить. Клинок тут же мелькнул зигзагом, пытаясь уколоть снизу, но и теперь молодому человеку удалось уклониться. Девица явно умела обращаться с ножом, так и плясавшим в руках. Обычного человека она уже изрезала бы на лоскуты, Отоко спасала одна лишь скорость. Но третий полосующий удар пришелся по руке, узкая полоска на внешней стороне предплечья тут же начала наливаться красным. Подавшийся назад японец, не глядя, перепрыгнул перевернутый журнальный столик. Теперь между ними появилось хоть какое-то препятствие, и медлившая убийца коротко хмыкнула.

— Ты такой смешной, — сказала она, развернув нож обратным хватом. — И такой тупой.

Кровь текла по запястью Отоко тонкой багровой струйкой. Он чувствовал боль, но знал, что рана неглубока. Подняв задетую конечность к груди, молодой человек зажал порез здоровой рукой. Пальцы ощутили болезненную пульсацию поврежденных тканей. Юноша велел телу успокоиться, и боль прекратилась. Этому научил тренер Винсент в те времена, когда Учики еще не умирал.

Японец взглянул одним глазом на противницу, застывшую в позе готовой к броску хищницы.

— Кто тебя прислал? — повторил он, отпуская переставшую кровоточить руку.

— Кое-кто поумнее тебя!

Не тратя более времени на разговоры, убийца метнулась вперед, одним прыжком перебравшись через опрокинутый столик. Первый удар, нанесенный еще в прыжке, Отоко парировал плавным уходом в сторону и попыткой захватить бьющую руку. Противница, однако, увернулась и махнула клинком снизу-вверх по дуге, едва не разрубив ему нижнюю челюсть. Острый кончик лезвия легко царапнул кожу на скуле и зацепился за край повязки на глазу. Плотная ткань разошлась как масло.

Убийца развернулась к жертве и увидела, как тот моргает открывшимся глазом. Даже в полутьме гостиничного номера можно было заметить, что прикрытое до недавнего времени око явно нездорово. Сильно опухшее веко двигалось медленно, белок испещрили тонкие красные полоски, будто в глазу лопнули все возможные сосуды.

— Что, чей-то парень дал тебе в глаз, охальник? — не удержалась и хихикнула издевательски девица, тут же сделав очередной выпад ножом. При ее словах юноша вздрогнул, но не промедлил. Колющий удар снова прошел мимо, и, стремительно отведя назад вновь ускользнувшую от захвата конечность, противница Учики рубанула сбоку. В этот раз он не стал уклоняться и пытаться избежать удара, он просто вскинул раненую руку. Краткую долю секунды убийца ликовала. Она знала, что сила ее удара позволит лезвию, если нужно, перерубить все, что угодно. Нож с размаху врезался в плоть.

— Я никогда не пристаю к женщинам, — неожиданно спокойным голосом, непохожим на прежний, сбивчивый напряженный, произнес Отоко. — И не говорю им гадостей.

Пораженная убийца на миг застыла, когда движение ножа резко прекратилось, натолкнувшись на нечто настолько твердое, что клинок противно заскрипел при ударе. Юный японец стоял напротив, подняв окровавленную руку, из предплечья которой поверх глубокого продольного разреза торчал вонзившийся краем лезвия нож. Не было никаких сомнений: клинок добрался до кости и застрял в ней. Однако оружие, способное резать самый прочный материал, не смогло разрубить тело Наследника до конца. Препятствие погасило усилие трикстера, и девица помедлила, продолжая сжимать рукоять. Наконец, до нее дошел смысл сказанных слов. Они стояли достаточно близко друг к другу, чтобы можно было нанести удар в живот. Что убийца и сделала, выплюнув:

— Примерный мальчик, мать твою!

Пресс юноши принял ее кулак, однако в ответ открывшаяся девица получила простой и короткий боксерский удар в челюсть, проведенный с такой силой, что простому человеку после него нельзя было надеяться на что-то, кроме сотрясения мозга. Выпустив рукоять ножа, она шагнула назад, мотая головой. Учики тут же схватился за торчащее из руки оружие и одним рывком извлек его из раны.

— А вот тебе надо вымыть рот с мылом.

Едва оправившаяся от удара девица продолжала отступать. В противнике ей почудилась непонятная перемена. Всего пару секунд назад он напряженно следил за каждым ее шагом и делал это так же неловко, как и любой неопытный боец. Убийца чувствовала озлобленную и немного испуганную нервозность, почти всегда предвещавшую победный для нее исход поединка. Но теперь японец казался совершенно спокойным. Он сменил напряженную боевую стойку на выпрямленную спину и шагнул вперед, держа нож в руке почти лениво.

— Фак ю! — сказала убийца на чистом английском и бросилась на противника. Не достав Учики пинком сбоку, она провела боксерский джеб левой. Уйдя от первого удара, юноша не предпринял попытки заблокировать второй. Он вообще не шевельнулся. Только в последнюю долю секунды рука, державшая трофейный нож, взметнулась вверх. Зрачки убийцы расширились от боли, когда ее собственный клинок пронзил атакующий кулак снизу, повредив сжатые пальцы. Невольно вскрикнув, она попыталась отдернуть руку. Крепко сжимавший рукоять ножа Отоко потянул конечность на себя, не давая вырываться.

— Попрыгай теперь, — сказал он, с размаху обрушивая залитый кровью кулак собственной раненой руки на висок девушки.

Следующие тридцать секунд наполнили номер отеля тошнотворными мясными звуками ударов и громким хрустом. Орудуя наполовину отрубленной рукой, Учики Отоко безо всякой жалости избивал свою противницу. Окровавленный кулак впивался в хорошенькое женское лицо, оставляя красные разводы и круша скулы, ломая челюсть и выбивая зубы. Крепкое тело трикстера держало удары, и убийце удавалось не превратиться в фарш, однако рассеченная кожа, трещины в не успевающих срастись костях и вышибленный дух тоже многого стоили. Учики бил как заведенный: лицо, корпус, солнечное сплетение, ребра. Девица моталась из стороны в сторону, словно тряпичная кукла, терзаемая энергичным ребенком. В голове гудело от многочисленных ударов, лицо горело, обещая тысячу распухших гематом и десятки шрамов, прогибались внутрь и ломались ребра, опускались отбитые внутренности. Она чувствовала себя раскаленной полосой железа на наковальне, по которой стучит самый тяжелый кузнечный молот. Еще немного — и расплющит окончательно.

Учики нанес последний удар под дых и помедлил. Не удержавшись на ногах, девушка упала на спину. Повернутый юношей рукоятью вверх нож с чавканьем выскочил из разжатой ладони. Японец встал над поверженной убийцей, глядя сверху глазами, в которых не было ничего, кроме хладнокровной ярости.

— Не заставляй меня делать то, чего я делать не хочу, — проговорил он, наставив на нее нож, смотревший наконечником в лицо лежавшей. — На кого ты работаешь? Кто тебя прислал?

— М-м-м, — промычала в ответ убийца, сплевывая кровь и осколок зуба. — Што же жа... Тьфу... Кхе-кхе... Шшш-то же ты за примерный мальчик такой?

— Кто тебя прислал? — повторил Учики, нависая сверху.

— А, — пытаясь отдышаться, протянула она. — Ты очень тормознутый примерный мальчик.

— Хватит, — отрезал Отоко. — Отвечай на вопрос.

И все-таки японец совершил промашку. Победив, он смотрел в лицо поверженной противнице. Но глаза не выдали ее. Внезапно, отбросив показную слабость, девушка ударила врага из положения лежа. Почти изящно изогнувшись, убийца обрушила каменной крепости колено на коленный же сгиб ноги Отоко. Не успевший среагировать юноша оступился, едва не упав набок. В последний миг он сумел удержаться на подломившейся ноге, но девица тем временем, извиваясь подобно змее, развернулась на полу и, оттолкнувшись руками, вскочила. Вооруженный ножом Учики тут же метнулся к противнице, но та отбросила все надежды на победу и рванула с пояса гранату. Механически сорванная чека тихо звякнула.

— Поцелуй меня в клитор! — заорала несостоявшаяся убийца и, в бешеном прыжке бросившись к окну, швырнула гранату под ноги Отоко.

Он смотрел на летящий к полу смертоносный предмет и понимал, что на этот раз точно умрет. Взрыв, если и не прикончит сразу, то искалечит настолько, что сбоивший организм Наследника просто не выдержит. В любом случае, тело не сможет продолжать работу, участвовать в боях. Все снова окажется зря.

Убийца уже была у окна. Трос, на котором она спустилась, колыхался на ветру, но был вполне достижим. Зная, что через несколько секунд весь номер окажется разрушен, она не медлила. Еще шаг — и нужно прыгать в разбитый оконный проем и пытаться ухватиться за единственное призрачное спасение.

Взрыв за спиной случился слишком рано. Могучая ударная волна швырнула вперед, жар опалил волосы. Однако вместо осколков в девушку ударило что-то крупное. Что-то живое.

Перепуганные жители Гонконга, в столь поздний час оказавшиеся в окрестностях дорогого прибрежного отеля, с ужасом увидели, как окна одного из элитных номеров вылетают наружу, выбитые взрывной волной вместе с ошметками престижной мебели, штор и отделки. Кому-то особенно внимательному могло показаться, что неожиданный взрыв выбросил в воздух нечто еще. Это нечто, походившее на два сцепившихся тела, не понеслось камнем вниз, как должно было, а по широкой дуге полетело во внутренний двор отеля, выходивший к океану. Пока осколки и ошметки падали на дорогой мрамор роскошной террасы для отдыхающих, неизвестный объект, кувыркаясь, угодил прямиком в просторный бассейн, заполненный чистейшей голубоватой водой и предназначенный для тех, кто не любил пляжи. Подняв огромный фонтан брызг, заливший половину двора, две половинки объекта расцепились, оказавшись выпрыгнувшими из номера Учики и его несостоявшейся убийцей.

Падение с такой высоты отправило их на самое дно бассейна, больно приложив о поверхность воды. Девушка сориентировалась первой, чувствуя, как все внутренности, что не добил кузнецкий молот-Отоко, расплющиваются от удара о спасительную воду, она судорожно рванулась вверх. Вынырнув, убийца с хриплым стоном задышала и схватилась за ближайший борт бассейна. Она подтянулась и выбралась на облицованный пол террасы, заставленной ненужными из-за пасмурной погоды шезлонгами, зонтами от солнца и курортными столиками. С девушки струями текла вода.

Всего пара секунд потребовалась Учики, чтобы последовать за противницей. Та увидела, как со дна слегка обмельчавшего бассейна поднимается окровавленный молодой человек, чья спина до сих пор дымилась. Выходило, что это он закрыл ее от осколков рванувшей гранаты.

— Придурок, — едва не выплюнув бронхи и закашлявшись, просипела убийца.

Отоко вынырнул, оставаясь в воде по плечи. Вокруг него руки тут же образовалось бесформенное красное пятно. Юноша явно был дезориентирован после падения, и этим стоило воспользоваться. Девушка помедлила, потянувшись рукой ко второй отсыревшей гранате.

Ощущения напоминали те, что пришли в то утро, когда Учики проснулся в госпитале "CDM", разорванный на части и уничтоженный Роджером. Спина горела и саднила, перерубленная рука норовила онеметь и тяжело опуститься, поврежденный сустав ноги гудел, да и падение в воду не прошло бесследно. Однако на этот раз он остался цел и мог продолжать битву. Ничто не закончилось.

Звук гулких спешных шагов заставил юношу быстро развернуться в воде. Выбравшаяся из бассейна у него за спиной противница бежала к невысокому заборчику, отгораживавшему двор и террасу от прибрежной полоски земли. Подпрыгнув и ухватившись за забор рукой, девица перемахнула через смешную для трикстера преграду и скрылась из виду.

Сбежала. Проклятье!

Доплыв до края, Отоко одной рукой помог себе выбраться из бассейна. Тяжело поднявшись на ноги, он шагнул к забору, но тут же остановился. В коленях чувствовалась дрожь, рука немела все сильнее. Вдобавок ко всему, падение растревожило усмиренную боль в голове, нещадно ломившую виски и давившую на открытый левый глаз. Бой и спасение вымотали Учики. В таком состоянии, даже догнав противницу, он не смог бы теперь победить. Все силы ушли на предыдущие два раза.

Одно можно было сказать точно: что-то в схеме Сэма Ватанабэ задело нужный рычажок. Если к нему подослали убийцу-трикстера, значит, они на правильном пути. Однако удручал тот факт, что хозяева неприятной девчонки знали, что он Наследник. Или она сама сделала такой вывод? Но почему не решила, что он тоже трикстер?

И кто именно, в конце концов, ее послал? Если Фэй Пан, то все предприятие оказывалось под угрозой срыва. Тогда нужно немедленно скрыться.

А что делать с ранами? От них пока что не чувствовалось приближение смерти, но порезы не спешили затягиваться, набухавшие гематомы рассасываться, а боль в ушибах никак не унималась

В воспаленном сознании вспыхнуло имя. Ватанабэ. Нужен Ватанабэ.

Зажав здоровой рукой глубокую рану на поврежденной, мокрый с ног до головы, окровавленный, босой и полуголый юноша-японец захромал к выходу с террасы.

Качели едва слышно скрипят. Она любит приходить сюда, на старую площадку, где играла совсем малышкой. Теперь тут пусто, почти никогда не бывает детей. Но ей нравится уединение, нравятся старые расшатанные качели.

— Я подобрал тебя с улицы! — запальчиво кричит папа на маму, думая, что Кимико еще не пришла из школы. — Кому бы ты была такая нужна, кроме меня?!

Скрип-скрип. Качели возносят вверх, под набухшие дождем облака.

— Ты сам виноват! — рыдает мама. Она так часто плачет в последнее время, что уже получает от этого удовольствие. — Это из-за тебя меня бросил муж!

Папа кричит что-то в ответ. Он не тот папа, не настоящий. Настоящего папу Кимико уже давно не видела, с того самого раза, когда он ушел из дома. Она на цыпочках крадется по коридору в свою комнату, стараясь остаться незамеченной взрослыми.

Скрип-скрип. Качели опускаются вниз, едва не заставляя скользить подошвами по бетону. Так давно во всей округе не сыскать мягкой натуральной почвы, так давно все вокруг сковано камнем, стеклом и металлом. В последние годы даже детские площадки бетонируют раз в год.

— Наркоманка! Наркоманка! — хохочут девчонки из соседнего класса, тыча пальцами в круги у Кимико под глазами. Она не высыпается из-за бессонницы и выглядит совсем больной.

Скрип-скрип. Спиной вперед ее опять поднимает вверх.

— Да ну тебя, — машет рукой давняя подруга, с которой были не разлей вода в младших классах. — Ты уж прости, но я не могу с тобой... ну, нянчиться. С родителями поговори о своих проблемах, что ли...

Скрип-скрип. Снова вниз.

— Что такое, доченька? — спрашивает мать. Сегодня днем отец на работе, и они в доме одни. В такие моменты в родительнице просыпается нежность. — Поговори со мной.

— Все хорошо, мам, — отвечает Кимико.

— Правда? — материнская рука гладит по щеке.

В тот момент она впервые улыбнулась так, как улыбалась потом многие годы. Она не лгала. Ей действительно очень хотелось, чтобы все было хорошо. У всех.

Скрип-скрип.

— Я люблю тебя — Учики смотрит серьезно и немного напугано. Он такой милый и забавный, этот застенчивый парень, которого она так долго не замечала, хотя и жила рядом. Еще в прошлом году они были друг другу никем, а теперь он стал ее единственной опорой. И он говорит, что любит ее.

Она хочет дотронуться до него, обнять. Ей так хочется, чтобы хоть раз было хорошо так, как не было еще никогда. Чтобы хорошо было по-настоящему. Но что-то мешает. Крылья? Крылья расправляются у него за спиной. Белоснежные... нет. Широкие перепончатые крылья угольно-черного цвета. Как же так? Почему?

— Я остаюсь, — произносит Учики чужим голосом. — У меня будут новые крылья.

Vade retro, Satanas.

И вдруг мир вокруг свертывается в одну точку, будто гаснет изображение на экране старенького телевизора. Слышен только звук: скрип-скрип.

Инори открыла глаза.

Все та же камера неизвестной тюрьмы. Все та же тьма, начинающаяся за прутьями решетки. Глаза слезились, тело ощущалось тяжелой металлической гирей, уложенной на койку. Видимо, ее снова накачали наркотиками. Не потому ли регулярно снятся кошмары?

Кимико с трудом повернулась на бок, звякнув наручниками о спинку кровати. Звук, отдавшийся в гулком пространстве камеры эхом, заставил встрепенуться Марлона в соседней камере. Как выяснилось, поблизости никого больше не было. Как ни звали они вдвоем товарищей по несчастью, никто не отозвался.

— Эй, — окликнул молодой человек. — Ты проснулась?

— Да, — отозвалась Инори, облизав пересохшие губы. — Марлон-сан, как давно ты очнулся?

— Не знаю, — с заметным испугом сказал Данглар. — Не помню ничего. Что они с нами делают?

— Вероятно, как-то усыпляют, — Кимико огляделась. Ее темница, как и прежде, была пуста и неказиста. — Может быть, пускают какой-то газ.

— Мне плохо, — пожаловался юноша, и девушку поразили слезливые интонации, окончательно поселившиеся в его голосе. Теперь их уже нельзя было списать на шок первого пробуждения. Он и в самом деле отчаянно трусил. — Озноб колотит. И тошнит. И все тело болит.

— Наверное, из-за наркотиков.

— Наверное.

— А может...

— Что?

Инори вспомнила о смерти разделенных Наследников. Возможно, оглушенная наркотиками и наномашинами, она не чувствовала, как медленно начинает погибать тело. Но, по крайней мере, не было больно. А вот Марлон мог почувствовать разделение.

— Нет, ничего, — произнесла японка.

— Что "ничего"? — с дрожью, но требовательно спросил Данглар. — Что еще?

— Просто... я подумала о том, что мы не знаем, где мы.

— Ну и?

— И не знаем, отделены ли мы от наших... пар.

— Ой... — До Марлона, как оказалось, только что дошло. — Ой, черт... Так мы же умрем тут!

— Возможно, — проговорила девушка почти шепотом.

— Да какое, к чертям, возможно! — взвизгнул он. — Эй! Э-эй!

Громкий крик завибрировал в темной пустоте их узилища. Инори и Марлон пытались дозваться, если и не кого-то из друзей-пленников, то хотя бы кого-то из тюремщиков. Но все зря. Вот и теперь никто не отозвался. Однако молодой человек не успокоился.

— Кто-нибудь! — он сопроводил выкрик громким лязгом кольца наручников о металл койки. — Ну кто-нибудь же! Выпустите меня отсюда! Я же умру!

Голос юноши, отражаясь от стен и потолка, неприятно бил по ушам Инори, все еще находящейся под воздействием наркотиков. Внезапно накатила тошнота. Не из-за физического самочувствия. Кимико вдруг ощутила острое отвращение к истерично кричащему за стенкой парню, неспособному держать себя в руках. Чики-кун точно повел бы себя иначе, как во время захвата в театральном центре. Он точно не стал бы кричать "меня" вместо "нас".

— Марлон-сан... — позвала она. — Успокойся.

— Отзовитесь хотя бы! — не обратил внимания на девушку Данглар. — Чего вам от нас надо?! Я Наследник, я...

— Марлон-сан...

— Дайте мне поговорить с кем-нибудь, в конце концов! Я все сделаю!..

— Да заткнись ты, придурок!

Резкий окрик был столь неожиданным, что Марлон и впрямь замолчал, запнувшись. Кимико, не сразу поняв, что резкие слова сказаны ею самой, тихо охнула. Она вовсе не собиралась грубить, даже в такой ситуации, но сделала это словно помимо собственной воли.

— Да... я... ты... — Данглар тоже реагировал медленно. — Да... да пошла ты! Сука!

Девушка смолчала. В груди ворочался тугой неприятный комок. В нем сплелась обида на юношу, испуг от собственной реакции... и что-то еще. Что-то неосязаемое, непознанное. Будто нечто тревожное родилось в подсознании и рвалось на волю, рождая странный гнев. Хотелось ответить Марлону, обругать его, закричать так громко, что парню и не снилось, сорвать голос.

Однако она молчала. Стиснув зубы и вжавшись в койку, она молчала.

Не услышав ответа, Данглар зашевелился за стенкой. Но ругаться перестал. Он, судя по всему, суетливо попытался слезать с кровати, зазвенел наручниками, чертыхнулся, плюхнулся обратно. Послышались сдавленные нечленораздельные полустоны-полусвисты.

— Инори... — противно-несчастным голосом позвал, наконец, молодой человек. — Инори...

Кимико почувствовала, как подспудный гнев нарастает. Она закрыла глаза, отгораживаясь от камеры. Не слыша ответа, взволнованный Марлон позвал громче.

— Инори, прости, я не хотел... Инори, ну ответь, пожалуйста!

Несмотря ни на что, ей стало его жалко.

— Марлон-сан... — выдавила из себя девушка. — Успокойся.

— Ладно... — проблеял он виновато. — Но мне же страшно!

— Мне тоже, — коротко сказала она.

Ком страха, злости и стыда ворочался в груди все сильнее. Хотелось плакать, но не было слез. Голова кружилась, руки и ноги ощущались как ватные. И не предвиделось ни одного просвета в неясном и темном будущем.

Больше всего на свете Инори сейчас желала оказаться рядом с Учики. Впервые по-настоящему хотелось обнять человека, признавшегося ей в любви. Попросить его поцеловать ее и никогда не отпускать. Не отпускать из крепких, надежных и таких нежных рук.

Не заметив, Кимико Инори вновь забылась тревожным, обещавшим кошмары сном.

Глава 4: Трудная мишень

Гонконг

19 августа

10:36 местного времени

Эрика Андерсен изо всех сил старалась удержать на лице равнодушно-позитивную маску. Сегодня был ее последний рабочий день перед выходным. После отдыха предстояло обслуживать гостей ресторана, прибывших на некое мероприятие, проводимое наверху. Работники не знали деталей, или хотя бы делали вид, но Эрике были известны все подробности грядущего турнира. Сегодня утром, полчаса назад, исчерпывающую информацию передала ей Китами. Как японка раздобыла столь подробные сведения о составе и времени, работая в борделе, думать не хотелось.

— Ты тут как? — задержавшись на секунду у выхода с лестницы, на которой они поспешно встретились, спросила тогда Эрика.

— В порядке, — коротко ответила Дзюнко и махнула изящной ручкой. — Иди.

Для Андерсен до сих пор оставалось загадкой, как могла Китами с такой легкостью пойти шпионить в бордель. Предприятие, как оказалось, принесло щедрые плоды, но девушка содрогалась от одной мысли о хотя бы приближении к представителям и представительницам позорного ремесла торговли собой. Добровольно вращаться среди шлюх и сутенеров — такого она себе представить не могла. Не говоря уже о клиентах и их обслуживании. Неужели Китами и впрямь?..

Европейская девушка помотала головой, отбрасывая крамольные мысли. Облаченная в форму официантки, она вышла в один из двух общих залов. Путешествия к лестнице никто не заметил. Наглого бармена, пристававшего накануне в туалете, не было, его сменщик не обращал на драчливую официантку ни малейшего внимания.

Приняв деловой вид, Эрика прошла к одному из приватных кабинетов и, отодвинув тонкую ширму, зашла внутрь. На столе стояли тарелки и миски с чем-то недоеденным. Проклиная расточительность бандитской клиентуры, девушка собрала все приборы на поднос и развернулась к выходу. Перед тем, как шагнуть к ширме, она тихо произнесла:

— Выходной.

Сигнал был подан, и оставалось лишь дождаться конца рабочего дня. Многочисленные устройства прослушивания, установленные Эрикой по инструкциям Сэма после тщательного обыска охраной всех помещений, передадут условленную фразу, и в точке встречи ее будут ждать. Следовало как можно скорее передать Ватанабэ полученные данные и получить в ответ дальнейшие инструкции. Турнир должен был вот-вот начаться, и предстояло перейти на следующую стадию операции. Какую именно — Андерсен не знала.

В зале наблюдалось нехарактерное для последнего времени оживление. Неутомимый Бобби Хонг, рассыпаясь в льстивых словесах, прыгал перед кем-то подобно дрессированной обезьянке и обещал в чем-то всячески содействовать. Унося поднос на кухню, Эрика присмотрелась к гостю.

Оказалось, что это вовсе даже не гость, а гостья. Молодая девушка стояла у входа в зал и со скучающим видом слушала излияния Бобби. Она была блондинкой, настолько ярко-платиновой, что цвет волос казался неестественным. Однако белоснежная кожа не оставляла сомнений в природной натуральности цвета прически типа "каскад", доходившей до плеч. Одета неизвестная европейка была в ослепительно белую блузку с длинными рукавами и украшениями на плечах, вороте и вокруг пуговиц в виде геометрических рисунков. Данный предмет одежды смотрелся несколько старомодно и пышновато из-за объемистых украшений, но неуловимо шел девушке, стройной и невысокой, казавшейся изящной и утонченной. Плиссированная юбка в тон верху дополняла наряд, как и аккуратные закрытые туфельки на стройных ногах.

Незнакомка, явно тяготившаяся обществом болтливого менеджера, скрестила руки на груди и принялась теребить верхнюю пуговицу на блузке, застегнутую почти под самым горлом. Большие серые глаза окинули зал скучающим затуманенным взглядом. В этот момент девушка увидела спешившую мимо Андерсен. Чувственные мягко очерченные губы что-то произнесли, и Бобби тут же встрепенулся, замолчав. Незнакомка дернула изящным узким подбородком в сторону примеченной официантки.

Сердце Эрики екнуло в нехорошем предчувствии. Она понимала, что эта девица не просто так сюда пришла и как-то связана с триадами. Или с Вендиго? А может, с кем-то еще из тех, кто явится на турнир?

Бобби леопардовым скоком двинулся к Андерсен и деловито зашипел:

— Слушай сюда! Тебе надо пройти в комнату охраны на собеседование.

— Какое собеседование? — наивно хлопнула ресницами дурочка Линда Саммерс.

— Важное! — сделал страшные узкие глаза Бобби.

— Так я уже с охраной возилась! — возмутилась официантка. — Или это из-за Уинстона?

— При чем тут Уинстон? — отмахнулся менеджер. — К нам гости приезжают, а у них свои заморочки. Тут вот пришли из их свиты, проверять.

— Чего проверять?

— А я почем знаю? Сказали — проверять, ну, хозяин и дал отмашку. В общем, сейчас будут всех работников опрашивать.

Тем временем за спиной белоснежной незнакомки показались два одинаковых мужчины в безликих серых костюмах. Одного из них, китайца, Эрика знала: сотрудник охраны Фэй Пана. Второй переглянулся с чужой девушкой и коротко кивнул.

Сердце Андерсен камнем рухнуло куда-то вниз. Она поняла, что сейчас начнется новая проверка помещений. Сэм, вызнав точное расположение помещений и обстановку внутри, дал инструкции, как установить следящую аппаратуру незаметно, но нельзя было отбрасывать умение специалистов находить спрятанное. Неужели они так жестоко просчитались, не предусмотрев повторную проверку чужими силами, и теперь операция может сорваться?

Бобби ловко взял поднос с посудой у нее из рук.

— Давай-давай, иди, — скомандовал он и умчался на кухню. Эрика увидела, как незнакомка молча развернулась и первой прошла в соседний зал. Проследовав за ней, девушка добралась до неприметной двери в углу, ведущей в дежурную комнату охраны первого этажа.

Помещение было маленькое, большую его часть составлял широкий стол, в углу приткнулся тяжелый шкаф-сейф и узкая тумбочка. Раньше здесь стояли мониторы наблюдения за крыльцом и залами, но потом основной пост перенесли на второй этаж, и теперь комната служила в основном кладовой. Сейчас, однако, во всех углах царила чистота и порядок — сказывалась подготовка к серьезному мероприятию. Когда Эрика вошла, незнакомка уже присела на узкий жесткий стул и положила изящные белые руки на стол. Только теперь Андерсен заметила, что девушка носит тонкие белые перчатки с открытыми пальцами. Стала видна еще одна деталь: красивые ногти, покрашенные серебристым лаком, были коротко острижены.

— Ты говоришь по-английски? — спросила белоснежная незнакомка. Голос у нее был приятный, чувствовался легкий неуловимый акцент. — Не люблю китайский.

— Да, — кивнула Эрика.

— Отлично, — девушка улыбнулась, одновременно слегка прищурив серые глаза. — Не зря я с тебя начала. Присядь, расскажи, кто ты такая.

Андерсен послушно опустилась на стул напротив и начала:

— Меня зовут Линда Саммерс, я...

— А, помню-помню, — перебила незнакомка. — Смотрела твои документы. Ты ведь недавно устроилась сюда работать?

— Да.

Эрика отвечала коротко и тихо, будто стесняясь. На самом же деле она анализировала ситуацию, не выдавая себя. Итак, некто, обеспокоенный собственной безопасностью, не доверял охране Фэй Пана и решил покопаться в ресторане своими силами. В принципе, ничего страшного, но настало время проверить на прочность легенду. В первый раз та сработала хорошо.

— Интересно, как это белая девушка решает пойти официанткой в китайский ресторан в Гонконге? — спросила незнакомка, все так же улыбаясь.

— Ну, так уж вышло, — простодушно пожала плечами простушка Линда. — Я живу здесь уже какое-то время, а на другую работу устроиться не получалось. Вот я и пошла в официантки.

— И работала ты хорошо, — белоснежная девушка сделала неопределенный жест рукой. — Это заметно: когда официантка такая хорошенькая, клиентов всегда больше.

— Э... Спасибо... — смущенно произнесла Линда. Эрика внутренне хмыкнула.

— Да не за что, — серые глаза смотрели с хитринкой. — А откуда ты, Линда?

— Из Англии.

— Похоже на то, — кивнула незнакомка. — Как давно ты живешь в Гонконге?

— Года три, — Эрика совсем успокоилась. Ничего опасного в разговоре не чувствовалось, кроме странного взгляда непонятной девицы. Каким образом такая молоденькая девушка, примерно ее ровесница, вообще оказалась в роли проверяющего сотрудника чьей-то безопасности?

— Понятно, — деловито кивнула незнакомка. — Нравится работа?

— Платят хорошо, — снова пожала плечами честная Линда. — В остальном... все как везде.

— Вот как. Твои коллеги, если верить вашей охране, утверждают, что ты не сходишься близко ни с кем.

— Ну...

— И в то же время ты очень любопытна. Тебя замечали за попытками пройти, куда нельзя, и всяческими расспросами персонала.

— Ой... — простодушно улыбнулась Эрика. В этом вопросе крылся главный подвох. — Я же новенькая. Вот и спрашиваю всякое. Не знаю же тут почти ничего.

— Конечно, — согласно покивала незнакомка и вдруг склонила голову набок. — А вот тело твое утверждает, что ты врешь.

— Ч-что? — от неожиданности Андерсен запнулась.

— Вот и сейчас твое сердце забилось чаще, — девушка медленно, опершись руками о стол, поднималась с места. — Ты испугалась.

— Э.. нет, — Эрика, не понимающая, что происходит, честно призналась: — Я удивилась. Вы о чем?

— Реакция твоих зрачков, пульс и слабенькое, но присутствующее потоотделение сигналят мне, что ты говоришь неправду.

— Пульс? Зрачки? — ошарашено пробормотала девушка. — Ничего не понимаю...

— А я понимаю, — незнакомка обошла стол и остановилась сбоку от Андерсен. — Я понимаю, что ты что-то скрываешь, Линда.

— Н-ничего я не скрываю.

Эрика напряглась. Беседа, протекавшая столь удачно, взяла самый неприятный поворот. Казавшаяся непрофессиональной девица внезапно оказалась детектором лжи. Она не блефовала — Андерсен и сама знала, что, как бы убедительно себя ни вела, физические признаки лжи остаются. Однако их невозможно было распознать невооруженным глазом. Так что или незнакомка была гениальным специалистом-физиологом, или...

Трикстер.

Черт. Черт, черт, черт! Хуже и придумать нельзя.

Наследники и трикстеры реагировали на энергетику друг друга как на смертельный яд. Стоило проявить необычные способности или хотя бы войти в продолжительный физический контакт, и Наследник невольно выдавал себя. Запрятанный в клетках генератор энергии создавал выброс, направленный на то, чтобы оттолкнуть подальше чуждое существо. И существо сразу понимало, с кем имеет дело.

Эрика постаралась успокоиться. Сердце и впрямь бешено стучало. Нельзя паниковать, девчонка точно заметит. И нельзя позволить ей создать угрозу, на которую отреагирует инстинкт Наследника.

— Почему же ты испугалась еще сильнее?

Белоснежная девушка склонилась к ней, опираясь ладонью о стол и почти касаясь лица кончиками волос. От такой близости к незнакомому человеку, трикстеру, у Андерсен пересохло во рту. Ее прикрытие находилось в секунде от срыва.

— Потому что я ничего не понимаю, — слегка дерзко, но все еще скованно ответила Эрика. — Чего вы от меня хотите?

— Я хочу, чтобы ты меня не боялась, — улыбка Чеширского кота и лукавые серые глаза. — И говорила со мной честно, с придыханием. И хлопала своими красивыми ресницами.

— Э...

— Если тебе нечего скрывать, то ты, полагаю, смущена мной? — незнакомка придвинулась ближе. Эрика почувствовала ее дыхание — свежее, теплое и отдававшее мятой. Белоснежная девушка с любой момент могла коснуться собеседницы, и тогда все пропало. Невольно отодвигаясь, Андерсен пробормотала:

— Я, скорее, сконфужена...

— Ты очень мила, когда сконфужена, — сказала незнакомка и совершенно неожиданно протянула свободную руку к девушке. Эрика не успела даже испугаться, когда собеседница коснулась ее.

Словно океан ледяной воды окатил Андерсен с головы до ног. Сейчас, вот сейчас внутри нее что-то взорвется, красивое лицо незнакомки исказится от боли. А дальше придется драться и бежать. И все планы пойдут крахом. Триады узнают, что за ними шпионят Наследники, операцию Сэма придется сворачивать. И навсегда сгинет в неизвестности подруга Инори Кимико. Погибнет глупый, но такой благородный Учики Отоко. И сама она, лишившаяся пары, умрет.

Но ничего не происходило.

Две мучительных секунды Эрика, замерев, ждала. Однако невольно бившая из нее энергия, спасшая три месяца назад от чудовища по имени Фрэнки, на этот раз молчала. Едва сдержав счастливый вздох облегчения, девушка вдруг поняла, что груди что-то мешает дышать. И это что-то было рукой белоснежной девушки. Мгновенно покрываясь пышным багровым румянцем, Андерсен издала невнятное:

— А... Э...

— Какая приятная форма, — елейным голоском произнесла незнакомка, едва заметно стиснув затянутую в платье официантки небольшую, но упругую грудь девушки. Движение едва не заставило Эрику окончательно задохнуться.

— Ч-ч-что вы делаете? — спросила она слабым голосом. В этот миг Андерсен, сумевшая постоять за себя в бою с опаснейшим трикстером, почувствовала себя совершенно беспомощной. В коленях чувствовалась предательская дрожь, руки онемели. Незнакомке такая реакция понравилась. Придвинувшись совсем близко, она посмотрела Эрике в глаза.

— Я тебя лапаю, что же еще? — и белоснежная девушка сдвинула руку в сторону. Неприличная ласка продолжилась, охватив весь бюст омертвевшей Андерсен.

Терпеть подобное не было больше сил, и Эрика резко поднялась со стула. Вернее, попыталась подняться. Оторвав вторую руку от стола, незнакомка тяжело опустила ее на плечо жертвы и пригвоздила ту обратно к стулу. Силы девушке было не занимать, чего и стоило ожидать от трикстера. Тяжелая рука тут же переместилась выше, погладив Андерсен по щеке.

— Нервничай, нервничай, — произнесла белоснежная незнакомка и снова улыбнулась. — Мне нравится, когда вы вздрагиваете.

— Что... что вы себе поз...воляете? — к ужасу своему Эрика не могла даже привычно нагрубить. Язык предательски заплетался, стоило лишь взглянуть в довольные серые глаза. И почему-то внутри ворочалось, и в самом деле вздрагивая, нечто, похожее на... предвкушение? От обрывка столь кощунственной мысли Эрика занервничала еще сильнее.

— Считай это обыском, — пошутила девушка и оставила, наконец, в покое грудь собеседницы. Рука ее опустилась ниже, оглаживая превосходно очерченную талию официантки. Пальцы коснулись подола коротенького платьица. — Можешь тоже потом меня обыскать, если захочешь.

В голове Эрики яростным смерчем завертелись мысли. Белоснежная девица ее просто домогалась! Это было хорошо, потому что уходила вдаль перспектива быть раскрытой. Но это было и плохо — потому что сейчас Андерсен находилась на тонкой, как лезвие бритвы, грани между безвольным страхом и безудержным гневом. Помедлившая первые секунды, отодвинутая смятением ярость сейчас разворачивалась в душе, убивая самообладание.

Да как она смеет! Как смеет эта белобрысая лесбиянка касаться ее! Никто не имел права так обращаться с телом Эрики Андерсен! Никто и никогда!

Она не такая, как эта проклятая Китами! Она не такая, как ее сверстницы! Она не распутная девка!

Нет, нет, никогда!

Эрика помнила ту минуту как в тумане. Сначала рука незнакомки в мягкой перчатке легла ей на бедро. Потом все тело передернуло от отвращения. А затем уже Андерсен каким-то образом оказалась лежащей на полу возле опрокинутого стула и, не задумываясь, вскочила. Все еще стоявшая у стола незнакомка смотрела на отшатнувшуюся и вывернувшуюся жертву с насмешливой улыбкой, все так же загадочно щурясь.

Поднявшись, Эрика невольно закрылась от взгляда белоснежной девицы руками, будто была обнаженной.

— Не надо... — произнесла девушка, чувствуя, как скрипит в пересохшем горле голос. — Не надо...

— Какая ты милашка, — усмехнулась незнакомка. — Такая стеснительная. Неужто никогда не делала этого с другой женщиной?

— Я... нет, — Андерсен, стряхивая с платья невидимую пыль, шагнула к выходу, не отрывая взгляда от собеседницы.

— Ох, как ты покраснела, — девица двинулась на нее, нисколько не стесняясь только что произошедшего. — Напрашивается вопрос: а может, ты вообще девственница?

— Я... не ваше дело! — судорожно сглотнув, жалко попыталась дерзить официантка, пятившаяся к двери. — Оставьте меня в покое!

— А ты знаешь, что по моему слову тебя могут уволить? — спросила белоснежная девушка, приближаясь.

— Наплевать! — почти закричала Эрика, и в самом деле готовая плюнуть на все и бежать отсюда. — Я ухожу!

Внезапно незнакомка остановилась и сложила руки на груди. Тонкая, изящная, она выглядела сейчас невероятно привлекательно. Андерсен невольно задержала дыхание.

Да что с ней такое?! Какое, к черту, "привлекательно"?!

— Что ж, как знаешь, — улыбнулась девушка. — Ладно, иди.

Не веря такой удаче, Эрика тут же оказалась у двери и распахнула ее.

— И позови следующую, — прозвучало ей в спину. — Или следующего. У меня нет предрассудков.

Под тихий довольный смех белоснежной незнакомки пылающая от стыда и ярости Андерсен почти выбежала в зал.

14: 09 местного времени

Учики Отоко сидел на скамье, чувствуя, как наливаются предбоевой злобой соседи-бойцы. Его окружали те самые молодые люди, с которыми вчера вместе приехали в ресторан, и которым сегодня предстояло сражаться друг с другом. Они расположились на трибуне у одной из четырех стен, окружавших ринг, белевший в центре зала. Остальные три стороны занимали отделенные от загона для участников места зрителей. Ярко светившие с потолка лампы позволяли рассмотреть гостей во всех подробностях: сытые, лощеные, наряженные в дорогие, с иголочки, костюмы, на чужую драку пришли посмотреть толстосумы. Бизнесмены, политики, деятели СМИ, полицейские высокого ранга — здесь наблюдались настоящие сливки общества. И не только гонконгского. Белые и желтые лица смешались в массе патрициев, пришедших оценить бои гладиаторов.

Он посмотрел на руку, едва не перерубленную неизвестной убийцей прошедшей ночью. Предплечье было накрепко замотанно бинтом, и никто не догадался бы, что всего пару часов назад под повязкой скрывалась рана, калечащая руку надолго, если не навсегда. Сейчас Отоко мог двигать конечностью слегка скованно, но активно. Торс, израненный осколками и падением из окна, скрывала просторная черная футболка, не стеснявшая движений. Лицо большей частью не пострадало, все обошлось парой мелких пластырей, закрывших ссадины. В целом юноша не казался совершенно здоровым, но явно готов был участвовать в состязании.

На ринге суетился лысый китаец в широком восточном халате, исполнявший роль рефери. Глядя на него, Учики почему-то вспомнил доктора Хонга, свою единственную ниточку, ведущую к куратору.

Приятный низенький старик был одним из немногих людей в Гонконге, которым доверял Сэм Ватанабэ. С оговорками — Хонг не знал, кто такой Учики, откуда взялся и зачем приехал в Гонконг. Доктор лишь знал, что нужно подлатать израненного незнакомца, зашить кровоточащую руку, обработать прочие раны и выдать молодому человеку коробочку неизвестного предназначения. Вряд ли старик, даже заглянув внутрь, догадался бы о содержимом крохотных шприцев.

Когда швы были наложены, Отоко, попрощавшись, покинул квартиру добродушного китайца, пообещавшего передать его сигнал Сэму как можно скорее. Встреча, согласно уговору, должна состояться сегодня же вечером. Пока же, приняв двойную дозу содержимого шприцев, Учики готовился участвовать в состязании. Он чувствовал, как подстегнутый наномашинами и медикаментами организм заживляет страшные раны. Рука двигалась почти нормально, поврежденный сустав ноги перестал беспокоить. Неизвестно, надолго ли хватит такого положительного эффекта, однако юноша не заглядывал так далеко вперед. Ему и так страшно повезло.

Покинув Хонга, Отоко понял, что впервые за долгое время проголодался. Он зашел в какое-то дешевое заведение, где, однако, подавали вполне достойную лапшу, и сделал заказ на все полученные от доктора деньги. Сидя в углу полутемного людного зала, молодой человек ничем не отличался от рядового обывателя, заскочившего перекусить. Промокшие и изодранные брюки, в которых он умудрился добраться до контактного лица, запасливый Хонг помог сменить на черные тренировочные штаны как раз по размеру. Он же снабдил Учики футболкой, безликой курткой из числа тех, что продают на любом рынке, и небольшим количеством наличных денег. В сравнении с ледяным холодом, пробиравшим до костей ночью, пока крался к доктору, в таком наряде было райски тепло. Лапша успокоила голодный желудок, отвыкший желать наполнения, деловитый гул ресторанчика навевал дремоту.

Именно тогда его нашел тот тип. Уставившийся невидящими глазами в миску с лапшой и клевавший носом Отоко вздрогнул, когда понял, что кто-то неслышно присел за его столик. Плотный коренастый китаец с зачесанными назад густыми волосами смотрел на юношу поверх круглых черных очков, и взгляд его был злораден. Короткая кожаная куртка могла с равной долей вероятности принадлежать и бандиту, и полицейскому, и простому прохожему. Однако незнакомец быстро отмел все вопросы в отношении собственной персоны. Положив на стол руки с широкими рабочими ладонями, он продемонстрировал полицейское удостоверение в педантичном чехле.

- Джон Ву, полиция Гонконга, — произнес полицейский на хорошем английском. — Ну здравствуйте, мистер Оцука.

Он назвал Отоко по псевдониму. Значит, чужой. Сразу появилась мысль: не продолжение ли это ночного нападения? Хонг ничего не знал, и Учики оставалось лишь теряться в догадках.

Тем временем Ву, не дождавшись ответа, заговорил снова.

— Что же это вы кушаете в такой забегаловке? У вас же безграничный кредит и счет в таком замечательном местечке, как Ван Чау. Сам я там не ел — не пустят — но наслышан.

Нужно было сказать хоть что-то, и Учики произнес:

— Я на диете.

— Ага, оно и видно, — Ву бесцеремонно заглянул в миску собеседника. — Лапша — штука диетическая.

— Смотря когда.

— Не знаю, никогда не отказывал себе в еде, — полицейский откинулся — Хотя вам, конечно, виднее, как спортсмену. Надо поддерживать силы, соблюдать режим. Особенно когда среди ночи приходится скрываться из взорванного номера вашей гостиницы.

Отоко, пытавшийся скрыть охватившее его напряжение, подцепил палочками для еды очередную порцию лапши, но не донес до рта. Взгляда Ву нельзя было разглядеть за очками, но недобрая ухмылка говорила сама за себя.

— Что, простите? — сказал Учики. Юноша понятия не имел, как себя вести, что говорить в этой ситуации. Подготовленная им ложь предназначалась бандитам, преступникам и террористам вроде Фэй Пана, но никак не полицейским. Вполне возможно, что этот Ву никак не был причастен к операции.

— Прощаю, — отозвался полицейский и постучал пальцем по столу. — Я вообще добрый человек, я люблю прощать. Прихожу вот на могилку, и всем все прощаю. Но не раньше.

— Вы о чем?

— Э, я смотрю, правду говорят, что спортсмены все немного ушибленные, — казалось, Ву доставляет удовольствие сбивать молодого человека с толку, заговаривать, не давая собраться. — Я о том, что пока мне вас прощать, вообще-то, рановато. Вы каким-то образом до сих пор живой, в отличие от пары своих товарищей по спорту.

— Я все еще не понимаю, о чем вы, — Отоко решил, что, за неимением лучшего варианта, придется все отрицать.

— Я о трупах, подвешенных на крюк за ребро.

Лапша висела в воздухе непозволительно долго. Учики машинально донес порцию до рта и медленно, неловко принялся жевать пищу, хотя последующие слова полицейского аппетиту и не способствовали:

-За последнюю неделю в Гонконге пропали несколько молодых спортсменов, специализирующихся на борьбе, боевых искусствах и прочем рукомашеском и ногодрыжеском. Не все на конкретно моей земле, но я поспрашивал. Нехорошо, конечно, но в Гонконге каждый день кто-нибудь пропадает, чем спортсмены хуже? Только вот так получилось, что мы нашли нескольких из них. Причем нашли не в канаве и не в заливе, а во вполне сносном состоянии, с простреленным позвоночником висящими в морозильнике. Владелец морозильника был так любезен, что рассказал нам о предыдущих поставках мяса, в котором опознали еще нескольких пропавших. Куда они девались из холодильника впоследствии, владелец не знал, но мы нашли того, кто знал. Это тот самый человек, что видел вас, дорогой мой, перед тем, как пристрелить избитых вами людей.

Учики медленно разжевал лапшу во рту и проглотил. Вкуса, как и всегда, он не почувствовал. Вспомнился холодный и сырой вечер, тихий писк приглушенного выстрела за спиной и мимолетное, тут же улетучившееся сожаление.

— Совсем перестал вас понимать.

— Оно и видно, — улыбка полицейского озлобленно искривилась. — Да не переживайте, под протокол лично про вас эта скотина ничего не сказала. Но я умею убедительно и тихо спрашивать. Я знаю, что кто-то устраивал в моем городе уличные бои, проигравших в которых убивали. И я знаю, что триада "Северная гора" в этом году обустраивает турнир для богатых садистов. Оставалось лишь запросить список недавних гостей и начать проверять их всех. А тут вы, мистер Оцука, подвернулись со взрывом гранаты в вашем гостиничном номере.

Молодой человек медленно опустил палочки в оставшуюся лапшу и молча посмотрел на Ву. Тот глядел испытующе, пытаясь прочитать по лицу собеседника, как тот отреагировал на сказанное. Сохранить безразличное окаменевшее выражение не составляло труда: Учики до сих пор не привык по-настоящему пользоваться новым, дарованным вместо изуродованного, лицом, и мимика "Оцуки" не отличалась богатым спектром эмоций.

— В моем номере действительно что-то взорвалось, — проговорил юноша, старательно глядя на лапшу, наматываемую на столовый прибор. — Но меня там тогда не было. Поэтому я жив. А про остальное, о чем вы говорите, я вообще ничего не знаю.

— Не надо врать, — дернув уголком рта, фыркнул Ву. Он потянулся на неудобном стуле и оглянулся. Никто из посетителей ресторанчика не обращал на собеседников внимания. — Я-то с вами по-честному. Я вообще честный человек. Именно поэтому меня не любит главная шишка в триаде, Фэй Пан. У него изжога от всего честного и порядочного — сразу вспоминает, какая он по жизни мразь. А у меня, в свою очередь, даже не изжога, а раковая опухоль от триад. И вот тут возникает проблемка: вы-то служите Фэй Пану.

— Я... — юноша поднял накрученную на палочки лапшу и одним махом проглотил. Возня с едой помогала скрыть напряжение, добавить себе уверенности и спокойствия. И, кажется, пока все получалось. — Я не служу никакому Фэй Пану. Я приехал сюда на тренировки и для обмена опытом с коллегами из Китая и Гонконга.

— Хороший такой обмен, после которого получаешь пулю в спину, — снова дернул уголком рта полицейский. — Вы приехали сюда для того, чтобы поучаствовать в традиционном подпольном турнире, с полным контактом, тотализатором и прочими рюшечками. И я почти уверен, что смерти других спортсменов, таких же, как вы, как-то связаны все с тем же турниром. Все упирается в триаду, все дорожки ведут к Фэй Пану.

Ву снова положил руки на стол и сцепил их в замок. Подавшись вперед, полицейский заговорил на полтона ниже.

— Я ведь сюда не с группой захвата пришел, вы заметили? Хотя вас, по-хорошему, надо задержать.

— За что? — спросил Учики, вновь орудуя палочками. Лапша кончалась, и это тревожило.

— Хотя бы как свидетеля по делу о взрыве, — черные очки Ву блеснули, отразив свет лампочки. — А в перспективе — как подозреваемого в незаконной деятельности и соучастника нескольких убийств. Мы, китайцы, не любим медлить, наши законы, когда они работают, безжалостны и стремительны в исполнении. Когда-то на материке власти расстреливали наркоторговцев прямо на улицах, в назидание. Вот и сейчас при желании вас могут арестовать безо всяких пиететов.

— Вот как, — Отоко впервые поднял взгляд и посмотрел на полицейского. — Но вы пришли сюда один.

— Именно так, — кивнул Ву. — И знаете, почему?

— Почему же?

— Потому что я успел получить на вас характеристику из Японии сегодня утром, — полицейский уставился юноше прямо в глаза черными стекляшками. — Вы ведь не из гнилых.

— Гнилых?

— Не из подонков. Я читал про вас и вашего учителя. Как он подобрал вас с улицы, растил, кормил. Я знаю, что ваш мастер — человек в своих кругах знаменитый, и не раз отказывался иметь дело с нечистыми на руку дельцами от боевых искусств. Но вот он прислал своего гениального протеже, почти сына, с рекомендательным письмом для триад. Что, заставили? Ни за что не поверю, что в вас и в вашем учителе взыграла жадность или жажда воняющей криминалом славы. Или вас все-таки купили? Очень деньги были нужны?

Ву не ошибся. Эксцентричный мастер боевых искусств и его ученик, задействованный в операции Сэма, и впрямь вели затворническую жизнь, скрываясь от мира и не самых лучших в нем людей. Им и впрямь трудно было жить, требовались деньги. Но вместо того, чтобы продаться, они согласились послать подставного Учики Отоко.

Впервые он ослабил броню отрицания. Учики медленно поднес ко рту последнюю порцию лапши и произнес:

— Возможно.

— Ага, — полицейский покачал головой. — Вот это мне и не нравится в жизни. Всех сносит в одну воронку, потому что по-другому не бывает. Вот и вас купили. Но вы ведь на самом деле не из гнилых, нет. Поэтому я пришел к вам поговорить по-хорошему.

— Зачем? — Отоко положил палочки поперек миски. Юноша понял, что сейчас собеседник собирается перейти к главной цели разговора. Почему-то Ву не вызывал у него неприязни, хотя и был потенциальной проблемой. Наверное, потому что говорил открыто, прямо, не пытаясь опутать вежливой паутиной фальшивой доброты, как делал, например, Фэй Пан. О лидере триады полицейский и заговорил.

— Мы ведь с нынешней шишкой "Северной горы" на одних улицах выросли. В разное время, правда, а то, может, успел бы в детстве придушить засранца. Я знаю и вижу каждый день, что делает бандитская зараза с моим городом, с моим миром. Общество стало похоже на унитаз, трубу в котором забило дерьмом. Не буду распинаться про убийства, вымогательство, наркотики, проституцию и прочее, это слишком набило оскомину. Никого уже не ужасает страх нашей жизни. Меня тоже, только я работаю в полиции и наблюдаю, как все институты общества, в котором есть такая преступность, постепенно становятся все менее нашими, почти не человеческими. Суды работают только тогда, когда нужно осудить мелкую сошку, и буксуют, подавившись толстой задницей бандита или коррупционера. Говорящие громкие слова политики и общественные деятели слепнут, когда надо браться за что-то всерьез. Власть и закон сидят на одном конце качелей, на другом сидит преступность, и вместе они весело раскачиваются на людских спинах. Все это старо, и я сам не люблю таких разговоров. Я просто хочу делать свою работу, но никогда не смогу, пока власть и сила у таких, как Фэй пан. Он ведь один из многих, самый обычный... Но именно его я должен свалить.

И тут Учики понял. Полицейский пытался завербовать его. Юноша едва удержался от смеха. Ситуация и впрямь была чертовски ироничной, несмотря на всю серьезность. Новоявленного неопытного "крота" пытались превратить в самого себя.

Видимо, в лице молодого человека что-то все-таки изменилось, потому что Ву подобрался и произнес решающее:

— Я хочу, чтобы вы мне в этом помогли.

Стараясь звучать нейтрально, Отоко спросил:

— Каким образом?

— Я уверен в том, что вы и турнир, на который вы приехали, как-то связаны с недавними убийствами. Я готов забыть о вашей роли, какой бы она ни была, в обмен на содействие органам правопорядка. В триаду крайне трудно внедрить нашего человека. А вы — другое дело: и не свой, но и сможете увидеть больше. Пока идет турнир, вы могли бы...

Учики моргнул, заметив, что начавшийся первым бой уже закончился. Два высоких спортивных парня схлестнулись всего на полминуты. Один из противников, широкоплечий белый каратист, очень быстро достал ударами юркого китайца. Отоко прекрасно знал, насколько сокрушительными бывают удары карате, и нисколько не удивился, когда пропустивший целую серию боец какого-то китайского единоборства отключился. Воздевший руки над головой победитель радостно улыбался зрителям, жидко аплодировавшим не самому зрелищному из событий.

Бесчувственного китайца унесли с ринга. Учики внимательно наблюдал, как уложенного на носилки молодого парня утаскивали куда-то за двери. Если верить Сэму, а вместе с ним и Ву, Фэй Пан нашел применение и для победителей, и для побежденных. Какое именно — они могли только подозревать, и именно Отоко предстояло рискнуть, чтобы выяснить правду.

Установленные на месте давешнего расписания таблички сменились. Переведя взгляд, он прочел: "Оцука". Настало время.

Молодой японец поднялся со скамьи и прошел к рингу. В спину ему смотрели потенциальные соперники, в лицо — зрители. Он не смотрел в ответ, зная, что пристальнее всех разглядывают фигуру бойца бандиты из триады, с которыми довелось встретиться утром.

Тогда, в ресторанчике, Ву не договорил. В кармане куртки полицейского завибрировал наладонник. Достав его, мужчина нажал кнопку ответа и коротко спросил:

— Да?

Ответа Учики не слышал, но лицо полицейского недовольно застыло. Он тут же обернулся к входной двери. Та как раз зазвенела подвешенным колокольчиком, впуская двух примечательных мужчин. Дорого и со вкусом одетые, они буквально излучали ауру настоящих бандитов. Уверенная походка, ухоженные прически, гордо распрямленные спины и бросавшееся в глаза презрение к окружающим. Таковы часто бывают бандиты не самого высокого ранга, распираемые чувством собственного превосходства над серой массой "терпил" и обывателей. Внешне они могут казаться вполне приличными людьми. Но человек проницательный видит таких преступников насквозь, их презрение к ближнему носит совершенно особый оттенок.

Узнал бандитов и Ву, тут же повернувшийся обратно к Отоко и заговоривший совсем по-другому.

— Вам придется дать показания в участке, мистер Оцука. Иностранец вы или нет, но когда в моем городе звучат взрывы, перед законом становятся равны даже те, кто равнее.

Бандиты уже были у их столика. Один из них, долговязый, с волосами до плеч, облаченный в яркий белый костюм и черную рубашку с косым воротом, скорчил фальшиво-радостную физиономию:

— А, неутомимый офицер Ву уже пристает к туристам!

— Совсем отчаялся доблестный рыцарь справедливости, — хохотнул второй, панибратски положив руку на плечо сидевшего полицейского.

Застывшее лицо Ву не дрогнуло. Покоившаяся на столе рука вдруг хищно дернулась к плечу, а в следующий миг бандит уже злобно зарычал от боли, склоняясь к полицейскому с заломленным запястьем.

— Я предупреждал, чтобы ручонки свои не распускал? — страшным голосом спросил Ву, обернувшись к жертве. — Предупреждал.

— Руку пусти, — свирепо простонал бандит, с которого подобно шелухе слетала напускная любезность.

— Не борзей, легавый, — предупредил второй человек триады.

Медленно и неохотно Ву разжал хватку, и пойманный преступник выпрямился, потирая запястье.

— Чего надо? — спросил полицейский, отвернувшийся от собеседников и смотревший на Отоко. Учики уже понял, что произойдет дальше, и притих. От него сейчас мало что зависело.

— Мы приехали за нашим гостем, уважаемым спортсменом, — пояснил бандит. — Мы за него переживали, в гостинице же взрыв был.

— С какой это стати он ваш гость?

— Он гость школы боевых искусств, которую спонсирует наша строительная компания, приехал сюда за наш счет. Конечно, он и наш гость.

— Разумеется, — саркастически протянул Ву. — Только вашему гостю придется дать показания по поводу взрыва. В полиции.

— Боюсь, ничего не получится, — официальным тоном, контрастировавшим со злым выражением в глазах, заявил преступник. — Он даст показания потом.

— Никаких "потом", — отрезал Ву. — Этот человек свидетель, и он идет со мной.

— Тогда мы сразу вызваниваем адвоката фирмы, — прошипел второй. — И начинаем крутить тебе яйца.

— Хамим? — угрожающим тоном спросил полицейский.

— Нет, не хамим, — поспешно проговорил первый. — Но Оцука никуда с тобой не поедет. Допрашивай его вечером. А сейчас — он идет с нами.

— Не по закону, — Ву шумно отодвинул стул, поднимаясь. Встав, он развернулся к бандитам. Черные стекла очков уставились на двух мужчин, скрывая полный тяжелой ненависти взгляд. — Не по закону.

Учики кожей чувствовал, насколько противны и враждебны полицейскому его естественные враги. Юноша никогда раньше не видел верных своему делу людей, настолько сросшихся с делом, что воспринимали любое его попрание как личный выпад. Неожиданно он понял, что Ву этим даже симпатичен. Разве сам Отоко не приехал в Гонконг, ведомый личными мотивами?

А в самом деле... Он ведь здесь из мести. И ради любимой девушки. Но выходит, что в конечном итоге он здесь... для себя? Почему-то юноша никогда раньше не задумывался о своем походе под таким углом. Он думал только о боли. О злобе. О страхе. И почему же сейчас все иначе?

Несколько секунд, тянувшихся для бандитов невероятно долго, Ву молча рассматривал их сквозь очки. Затем, не меняя выражения лица, он обернулся к Учики и произнес:

— Сегодня до шести вечера вы должны явиться в участок.

Назвав номер и адрес отделения полиции, мужчина задвинул свой стул и шагнул к выходу. Бандит, любивший распускать руки, все так же озлобленно заворчал, когда уходивший полицейский толкнул его плечом, не стараясь обогнуть.

Когда Ву вышел, сопровождаемый прощальным звоном колокольчика, взгляды бандитов обратились к Учики.

Ринг оказался холодным. Босые ноги чувствовали холодную, слегка шершавую поверхность материала. Кроссовки и носки, подарки все того же щедрого Хонга, юноша оставил у скамьи. Напротив, за плечом китайца-рефери, возвышался совершенно незнакомый чернокожий юноша примерно одного с Учики возраста, может, года на два старше. Подобные различия не играли большой роли в подборе соперников для матча. По крайней мере, разница в весе и росте была учтена лучше. Чернокожий был выше на полголовы, но худой и жилистый. Из одежды на блестящем эбонитовом теле имелись только подвязанные черным поясом штаны от кимоно.

— Нынешние претенденты! — объявил в микрофон чей-то голос. — Билли Банкер из Нью-Йорка, приверженец карате Сито-рю! Против него — Мамору Оцука, приверженец карате Сито-рю! Два молодых дарования с разных концов света сойдутся, чтобы выяснить, кто из них достоин представлять столь благородный стиль!

Все знали, что глашатай говорит ерунду. На турнире дозволялось не соблюдать чистоты стиля. Здесь бились в полный контакт, пока один из соперников не терял способности продолжать или не признавал поражение. Допускались почти любые трюки.

Рефери встал сбоку от сблизившихся соперников. Выставив между ними бледную худую руку, он прокричал команду. Оба приготовились. Учики видел лицо чернокожего каратиста, глядевшего на него исподлобья. Незнакомый американец был полон угрюмой решимости: сделать из японца котлету ради победы.

Как всегда перед боем, не похожим на уличную драку, а напоминавшим, скорее, соревнования, Отоко почувствовал легкий азарт и прилив сил. Забинтованная рука больше не беспокоила, зато приковала к себе внимание противника, когда юноша поднял ее в боевой стойке. Что ж, можно попробовать обмануть американца.

Китаец прокричал вторую команду, и противники замерли. Зрители притихли, готовые наслаждаться зрелищем. Их взгляды казались Учики неприятными касаниями сальных рук.

Резкий третий окрик прозвучал как выстрел. Рефери шагнул в сторону, и молодые люди начали сходиться.

Отоко заранее знал, что сначала нужно уклоняться и ловчить. Как с бандитами.

— Здравствуйте, господин Оцука, — сказал тогда один из них, продолжая стоять напротив стола в ресторанчике.

— Здравствуйте, — без эмоций отозвался Отоко.

— Мы очень рады, что с вами все в порядке, — вступил второй, все еще баюкавший попавшую в стальную хватку Ву руку. — Вы пропали после взрыва ночью.

— Дело в том, что мы точно знаем, — проговорил первый. — Что вы на момент взрыва никуда из отеля не уходили.

— Мы хотели бы объясниться, — закончил второй.

Учики молчал. Сейчас эти двое с равной долей вероятности могли заманивать его в ловушку, чтобы довершить начатое убийцей, или искренне пытаться узнать, что произошло. Выяснить, как же дела обстоят на самом деле, юноша мог только одним способом — подыгрывая. Он коротко кивнул, по-прежнему не произнеся ни слова.

— Пройдемте в машину? — первый сделал пригласительный жест рукой.

Учики поднялся со стула и оставил возле опустевшей миски несколько денежных купюр. Втроем они покинули гостеприимное заведение, вышли на улицу, где уже поджидал шикарный блестящий автомобиль цвета мокрого асфальта. Бандиты и здесь не отказывали себе ни в чем. Длинноволосый член триады открыл заднюю дверь, и Учики в сопровождении его подельника сел на заднее сиденье. Когда оба пассажира, поскрипев кожей чехлов, устроились, занявший место водителя бандит медленно тронул машину с места.

— Здесь нет посторонних ушей, — сказал собеседник, развернувшись к Учики. — Особенно полицейских. Чего от вас хотел Ву?

— Чтобы я рассказал о взрыве, — ответил юноша. — И еще он хотел знать о турнире.

— Бедняга Ву, — презрительно усмехнулся бандит. — Он все никак не успокоится, хватается за соломинку. Надеюсь, он вас не запугал?

— Нет. Но он рассказывал о каких-то трупах.

— Каких? — настороженно посмотрел бандит.

— Таких, о которых я не имею ни малейшего представления.

Учики знал, что лучше не нервировать преступников. Подразумевалось, что участники турнира в курсе рисков, но когда в дело вступает откровенный и тяжелый криминал, могло случиться всякое. Поэтому юноша поспешил уверить триаду в своей лояльности.

— Это хорошо, — кивнул преступник. — Ву вообще любит лезть не в свои дела. Он у нас прозвище получил — "ломом подпоясанный". Так зовут тех, кто никак не хочет вести себя прилично и дерзит. Ну, вы видели.

— Да.

— Ладно, бог с ним, с Ву. Мы хотели бы узнать, каким образом вам удалось выжить при взрыве в вашем номере. И, конечно, что там вообще произошло.

Выходило, что триады непричастны к покушению. По крайней мере, одна триада. Конечно, эти двое могли лгать, но какой смысл? Если они сумели найти его и сейчас расспрашивают, то, вероятнее всего, бандиты сами удивлены и напуганы случившимся. Наверняка, будут подозревать конкурентов.

Или же его сейчас будут ловить на лжи и изобличать. Как шпиона или Наследника.

— Ночью меня едва не расстрелял убийца, прямо через окно. Если бы я в тот момент не вышел в туалет... Когда он понял, что я уцелел, то кинул гранату. Я успел выскочить из номера в последний момент, но все равно задело.

Он отвернул рукав куртки и показал бинт. Чистая белая ткань выглядела безобидно, и вряд ли под ней можно было заподозрить разрез до кости, стянутый швами.

Учики мог только надеяться, что бандиты не читали полицейских протоколов и не знали, что входную дверь никто ночью не отпирал, чтобы убежать. Если, конечно, ту не вынесло взрывом, и не выломали, забывшись, спасатели с пожарными.

— Убийца, говорите... — бандит почесал подбородок в задумчивости. — Вы его не разглядели?

— Нет, — отрицательно покачал головой Учики. — Я слишком торопился спасти свою жизнь.

— Понимаю, понимаю... — протянул собеседник. — А вы серьезно ранены?

— Не слишком.

— Я это к тому, что сегодня же турнир. Вы в состоянии участвовать?

— Конечно.

— Разумеется, вы, как спортсмен, храбры и обладаете волей. Но...

— Я достаточно здоров и не покалечен, — твердо произнес Учики. Он понял, что все идет как нельзя лучше. Бандиты будут пытаться вытянуть из него все, что можно, но не собираются препятствовать участию в состязании.

— Это же прекрасно! — наигранно улыбнулся преступник. — Вы ведь были у доктора Хонга? Он оказывает такие услуги — конфиденциальные.

— Я знаю, — Учики кивнул. — Учитель дал мне его адрес.

— У вас предусмотрительный учитель.

По слащавой улыбке собеседника Отоко понял, что разговор все же предстоит долгий. И не ошибся — бандиты мучили его расспросами всю дорогу: когда он заметил убийцу, как смог убежать, куда пошел, в каком виде. Из этой парочки могли бы получиться неплохие полицейские, дотошности им было не занимать. Юноша отвечал спокойно, коротко и последовательно, тщательно подбирая слова. Этому его научил Сэм, предусмотревший возможность расспросов. Учики нервничал, но несильно. Он уже начал привыкать к постоянному риску.

В конце концов, они поверили его истории и прекратили расспросы. Это не значило, что вечно подозрительные преступники не будут пристально следить за Отоко. Однако к такой слежке молодой человек тоже был готов. Машина добралась до ресторана Ван Чау, и сытого юношу отвели в комнату отдыха, где он и проспал несколько часов. Затем было пробуждение и начало турнира.

Чернокожий американец решил атаковать первым. Он нанес стремительный прямой удар рукой, от которого Учики ушел, сделав вид, что едва успел. Двигался противник отлично и явно знал свое дело лучше Отоко, рядового посетителя школы карате в прошлом. Но у него не было долгих месяцев тренировок с убивавшим чемпионов напряжением под руководством эксцентричного в методах Винсента. И тела, реагировавшего на движения с нечеловеческой скоростью.

Умелые выпады американца казались Учики медленными и ленивыми. Вот чернокожий попытался достать его ногой в корпус и тут же отскочил. Он явно рассчитывал на свою маневренность. Учики уверенно обходил соперника по кругу, готовый отразить нападение, и держал руки почти расслабленно приподнятыми. Юноша передвигался в удобной боевой стойке, не расставляя широко ног.

Вот противник провел серию ударов в корпус, которые Отоко заблокировал один за другим. Чернокожий явно прощупывал обстановку и медлил, что совсем не веселило зрителей, жаждавших зрелищ. Американец аккуратно попытался провести маэ-гери, от которого японец ушел скачком в сторону.

Пришло время действовать. Юноша дождался, пока они снова сойдутся достаточно близко. Американец вновь прощупал оборону соперника руками. На этот раз Отоко блокировался медленнее, едва не пропустил удар в корпус, а последнюю атаку поймал краем бинта и сделал вид, что испытал боль. Ликующий американец отклонился от замешкавшегося противника и, стремительно приняв исходную стойку, провел превосходный маваси. Для этого, правда, ему понадобилось сосредоточиться на нападении. Внезапно дернувшийся японец без труда ушел от бьющей ноги, поднырнув под нее, и, распрямившись, с силой ввинтил кулак в эбонитовый бок. Не успевший защититься американец с громким всхрапом выпустил носом воздух и отшатнулся. Учики не тратил времени даром. Сократив расстояние, юноша без замаха впечатал кулак в широкий негритянский нос и добавил проникающий удар в живот. Обе атаки достигли цели: тихо рыкнув, американец отшатнулся еще дальше, увеличивая дистанцию.

Зрителям явно понравился первый настоящий контакт между бойцами, радостные подбадривающие крики неслись к рингу со всех сторон. Чернокожий каратист злился: он рассчитывал сыграть на слабости оппонента, но оказался обманут. Пока что Билли Банкер не провел ни одного серьезного удара, а получил целую болезненную серию, до сих пор стеснявшую дыхание. Учики видел в глазах противника глубокую, смешанную с яростью обиду. Американец, несмотря на молодость, был очень хорошим бойцом, Учики чувствовал уровень тренированности тела, умение, с которым соперник наносил удары. Сейчас Билли едва ли не за уши тягал какой-то наглый японский парнишка.

Внезапно Отоко стало стыдно. Он не имел никакого права бросать вызов кому-то вроде Банкера. Не будь у юноши преимуществ Наследника, он не выстоял бы и пяти минут против чернокожего бойца. Но сейчас Учики находился на совершенно другом уровне. Он просчитывал каждое движение соперника, без труда мог заблокировать, перехватить и изменить его. Шел не бой, шло издевательство. Вскоре опытные зрители и бойцы поймут, что японец играет в поддавки. Нельзя затягивать.

Учики атаковал, дав американцу защититься. Тот сразу пошел в контратаку. Ногой в корпус справа. Руками отвлекающие удары, попытка пробить защиту стремительного японского каратиста. Снова боковой ногой. Почти боксерская серия коротких жалящих ударов. Вот оно! Боковой ребром ладони. Отоко будто машинально подставил под удар руку с гипсом. Боль пронзила конечность по-настоящему, когда атака пришлась по месту свежего шва. Юноша застонал и подался вперед, будто хватаясь за поврежденную конечность. Яростный американец тут же воспользовался открывшейся возможностью и со всей силы ударил его ногой в область ребер.

Воздух вырвался из легких, в тело будто ударили кувалдой. Не будь ребра нечеловечески крепкими, они бы непременно сломались все до единого. Но Отоко выдержал. Здоровая рука тут же обвила атакующую ногу американца. Стальной захват не дал Билли вернуть ногу в стойку, а секунду спустя кулак японца вновь ударил черное тело, на этот раз могучим копьем пронзая крепкий фигурный пресс и разваливая мышцы.

Почувствовав, как содрогается тело противника, Учики повторил атаку. И еще, и еще. С каждым ударом из глаз американца исчезала ярость, сменяясь болью и дезориентацией. Отведя руку в очередной раз, японец развернул ее и внешней стороной кулака наотмашь ударил негра по лицу. Пот, слюна и брызнувшая кровь окропили костяшки. Возвращая руку, Учики повторил удар с другой стороны, едва не вывихнув запястье о крепкие кости чужого черепа.

Выпущенный противником Банкер переступил нетвердыми ногами по рингу, мотая головой. После ударов противника в голове шумело, в коленях ощущалась предательская слабость. Моргнув, американец увидел, как крутится в ударе Оцука. Описав в воздухе полумесяц, босая пятка японского каратиста ударила его в скулу. Ринг, зрители и трибуны замельтешили в ярком хороводе. Завертевшись волчком, Билли начал падать.

Секунды спустя Учики Отоко стоял над слабо шевелящимся телом соперника, пытавшегося подняться. Он знал, что у бедолаги ничего не получится. Бой был выигран, но юноша не чувствовал гордости. Победа, доставшаяся так просто, вынудившая играть в "поддавки", не была сладка. Появившееся ранее чувство стыда лишь росло.

Китаец-рефери внимательно следил за попытками Банкера. Наконец, когда чернокожий затих, он поднял в воздух руки и замахал ими, давая сигнал.

— Победитель — Мамору Оцука, Япония! — объявил все тот же голос. — Убедительным нокаутом, в шаге от нового мирового рекорда!

В этот раз зрители аплодировали охотно и обильно. Слушая сливавшиеся в единый гул хлопки их ладоней, Учики Отоко испытал непреодолимое желание развернуться, выскочить ринга и убежать, сгорая от стыда. Или хотя бы хорошенько плюнуть.

18: 18 местного времени

Фойе гостиницы "Звезда Океана" поражало чистотой даже по меркам дорогих отелей. Пол, стены и потолок, казалось, блестели, отражая силуэты гостей. Прозрачные двери входа демонстрировали деловито шевелившуюся улицу, как всегда, полную людей, машин и рекламы. Внутри было спокойнее, на мягких диванах сидели жильцы и их друзья, вели неспешные беседы, уходили и возвращались, здороваясь с портье и соседями. Царила почти благостная обстановка ухоженного достатка.

Эрике здесь не нравилось. Они никогда не любила буржуазный лоск. Но именно в этом месте нужно было ждать контакта с Сэмом. Как утверждал Ватанабэ, "Звезда океана" была достаточно респектабельна, чтобы не вмещать толпу, и достаточно публична, чтобы встреча не привлекала лишнего внимания. Андерсен подозревала, что у хитрого толстяка какие-то связи с владельцами, но точно сказать не могла.

Одинокая девушка, сидевшая на одном из диванчиков, сменила вызывающе привлекательную форму официантки на неброскую синюю джинсовую курточку и такую же юбку. Удобные спортивные кеды органично дополняли образ. Эрика без интереса прокручивала новостную страничку на планшете, взятом с журнального столика. Заголовки твердили об одном и том же: война на Ближнем Востоке, буйство партизан в Латинской Америке, кризис дотационной экономики в Европе и усиление влияния Калифорнии в североамериканском регионе. Отдельная рубрика посвящалась террористическим актам, гремевшим везде и всюду. О некоторых из этих актов Эрика знала куда больше, чем газетчики.

На экран планшета легла тень, и Андерсен подняла взгляд. Учики Отоко с пластырем на щеке стоял перед ней, наряженный в пиджачный костюм без галстука, шедший ему как корове седло. Юноша смотрелся до смешного нелепо с пижонски расстегнутой рубашкой и блестящими остроконечными ботинками. Она не удержалась от саркастического смешка.

— Ну ты и клоун.

— Кто бы говорил, девочка с комочками на голове, — мрачно, но беззлобно отозвался молодой человек.

— Вот ты как! — воскликнула Эрика, машинально коснувшись "бубликов" прически. — Ты стал совсем противным в последнее время.

— Наверное, твое влияние.

Юноша сел с ней рядом на диван. Непохожий на себя и облаченный в наряд, подобранный представителями триады взамен утраченного в отеле гардероба, он еще пять минут назад чувствовал себя не лучшим образом. Действие лекарств, принятых у Хонга, заканчивалось, и боль в ранах смешивалась с отдачей, полученной от напряжения в бою. Отоко отказался селиться в другом отеле, не согласился и ночевать в номерах при ресторане. Покинув место боевой славы, он какое-то время плутал по городу, пытаясь сбросить возможный "хвост", а затем двинулся к экстренной точке встречи с куратором. Вместо Сэма в фойе оказалась Эрика. И почему-то все неприятные ощущения и мысли ушли на задний план. Учики был рад ее видеть.

— Что ты тут делаешь? — спросила Андерсен, украдкой оглядываясь вокруг. — Засветишь же все дело.

— Я двинулся в то место, которое назвали для экстренного контакта, — ответил Отоко. — Не знал, что ты тоже будешь тут.

— У меня-то все запланировано, — девушка не заметила никого подозрительного и слегка расслабилась. — Надо встретиться, чтобы передать всякую информацию. А ты-то чего?

— Меня ночью чуть трикстер не убил, — ответил юноша тихо.

Повисла пауза. Эрика обдумывала сказанное, а Учики просто размышлял о том, что же случится дальше. Как ни странно, сейчас мысли уже не были полны той мрачной горечи, что всегда сопровождала его в Гонконге. Просто видеть друга, говорить с ней, чувствовать, что рядом кто-то свой — эти мелочи обрели внезапно поистине лечебные свойства.

— Н-да, — протянула, наконец, Андерсен. — Ладно, разберемся потом. Ты как, цел?

— Цел, — он кивнул. — Задело слегка, но я в порядке. Лекарства помогли.

— Как турнир?

— Никаких проблем. В триаде говорят, что не знают, кто на меня напал.

— Следили?

— Я пробовал стряхнуть хвост, как Сэм учил.

— Вопрос в том, получилось ли.

Молодые люди снова замолчали. Говорить друг другу было нечего, а обсуждать дела в таком месте было нельзя. Учики почувствовал неловкость, почти забытую за последние месяцы.

— А как ты? — спросил он, пытаясь прервать затянувшуюся паузу. — Как самочувствие?

— В порядке, — во взгляде Эрики промелькнуло удивление, и Отоко поспешил уточнить:

— Я про... про то здоровье.

— А, — девушка поняла. Он имел в виду ее состояние как Наследника, разлученного с парой. Они оба лишились своих напарников, но по неведомой молодым людям причине Андерсен не испытывала видимого дискомфорта от отсутствия энергетической связи, в то время как у японского юноши случались периодические приступы. Нездоровье Учики усугублялось недавними серьезными ранами и экспресс-лечением, однако тот факт, что Эрика по-прежнему пребывала в порядке, удивлял.

Она зачем-то поерзала на сиденье дивана и пожала плечами.

— Да вроде нормально, только бессонница мучает иногда, — и зачем-то добавила. — Рак у меня внутри, что ли, развивается? Не знаю.

— Зачем тебе рак? — спросил Учики.

— Должна же я умереть-то в итоге, — почти сердито пояснила девушка. — Не тебе же одному загибаться.

— Ну ты даешь, — он неловко улыбнулся, и на секунду за чужим лицом проступил прежний Учики Отоко, поражавшийся выходкам подруги. — Тебя послушать, так ты торопишься умереть.

— Да ничего я не тороплюсь, — по старой привычке насупилась Андерсен. — Просто знаю, что на самом деле все того... ну, закончится.

— И не страшно?

Вопрос повис в воздухе. Учики смотрел на собеседницу, и в его глазах отразилось нечто, похожее на отчаяние утопающего, пытающегося схватиться за пучок травы на крутом берегу. Подозрения Эрики оправдались — стресс и впрямь всерьез давил на Отоко.

А на нее? Ведь он задал вопрос не про себя. Давило ли на нее знание о том, что скоро придет смерть?

Ответить Андерсен не успела. Плотная темная фигура, внезапно показавшаяся из редкой толпы посетителей вестибюля, стремительным шагом добралась до диванчика с молодыми людьми и оказалась никем иным, как Джоном Ву. Полицейский криво ухмылялся и выглядел злобно-довольным собой.

— И снова здравствуйте, мистер Оцука, — он остановился напротив молодых людей, сунув руки в карманы куртки. — Что же это вы не приходите на допрос?

Эрика отреагировала быстро. Не задавая глупых вопросов и не паникуя, она приняла вид невинный и глуповатый. На все вопросы можно будет ответить, что японский турист подцепил ветреную девчонку. Но тут же возникнет множество неувязок, например, станет непонятно, почему они в этом отеле... Черт!

Учики тем временем медленно, будто нехотя, ответил:

— Я совсем забыл.

— А, понимаю, — губы Ву саркастически искривились. — Частые удары по голове плохо сказываются на памяти. Только вот такие вещи лучше помнить.

— Прошу прощения.

Эрика слушала голос друга и невольно поражалась. Сейчас Отоко говорил совсем иначе, нежели с ней минуту назад. Этот холодный блеклый голос совершенно не походил на молодой оформившийся баритон японца. И тон, отстраненный и закрытый, никак не вязался с эмоциональным и порой порывистым молодым парнем. За прошедшие месяцы Андерсен мало общалась с выздоравливающим и приходившим в форму Отоко, затем его и вовсе перевезли в Японию, чтобы оттуда отправить в Гонконг под чужим именем. Она знала, что события вроде тех, что пережил Учики, меняют людей. Но если внешние изменения еще можно было воспринять спокойно, то новые грани характера казались чуждыми и неприятными.

— Я же говорю, я всем все прощаю, — полицейский качнулся с пятки на носок и обратно. — На могилке, помните? Ну да ладно, пойдемте.

Дело складывалось неловким и не самым лучшим образом. Эрика понимала, что встреча двух агентов в одном месте опасна и может вести к раскрытию обоих. Но вмешательство полиции было еще хуже. Оставалось лишь отпустить Отоко с полицейским на допрос, о котором тот сказал. Понимал эту необходимость и Учики, подавшийся вперед, чтобы встать.

— И вы, девушка, тоже с нами, — добавил Ву.

Не успев начаться, попытка избежать проблем с треском провалилась. Допрос Мамору Оцуки был процедурой естественной и подозрения не вызывал, все зависело от прочности легенды и умения самого Отоко лгать. Но случайно забранная с японским каратистом незнакомка, оказывающаяся официанткой Ван Чау, тут же вызовет множество вопросов. Даже если удастся убедить полицию в ее непричастности, о связи приглашенного гладиатора и их работницы узнают бандиты триады, и у них тоже появится желание уточнить, нет ли за этой связью чего-либо подозрительного. В любом случае, лишнее внимание к Эрике гарантировало неприятности.

— Зачем вам девушка? — поднявшийся Учики замер.

— Как это "зачем"? — крайне довольный собой, Ву улыбнулся во все тридцать два зубы. — Она же работает в ресторане, куда вы теперь частенько заходите.

Губы Эрики сжались в тонкую полоску. Ситуация складывалась по худшему из возможных сценариев. Отоко, не выдавая себя, медленно произнес:

— С чего вы взяли?

— Да будет вам, — полицейский махнул рукой. — Я же не один занимаюсь нашими бандитами. Установили уже, кто там чем дышит. Девушка-то симпатичная. Вот я и запомнил. Тем более, работает она недавно. Какое совпадение...

Ву картинно потер подбородок. Андерсен почувствовала, как тело наливается нехорошей силой. Будто она собиралась куда-то бежать или драться.

— Не понимаю, о чем вы, — все так же сухо отозвался Учики.

— Я тоже много чего не понимаю, — полицейский снова качнулся на каблуках ботинок. — Например, как это так вышло, что свидетели мне говорят, будто слышали звуки борьбы незадолго до взрыва в вашем номере. Не сходится как-то, вам не кажется? Ну, и совсем уж непонятно, откуда взялся примерно в то же время полуголый молодой мужчина на прилегающих улицах.

Юноша не шевельнулся. Полицейский деловито выпрямился и зачем-то одернул рукава своей куртки.

— Так что давайте, ноги в руки и добро пожаловать за мой уютный стол в управлении. Будете мне долго и нудно рассказывать, чего на самом деле происходит.

Тон, которым были произнесены эти слова, неожиданно разозлил Эрику. Последние несколько дней ее жизни были заполнены самодовольными наглецами, решившими, что имеют право с ухмылкой влезать в чужую жизнь. А теперь этот полицейский стоял перед ними, готовый испортить и провалить все, и нисколько не сомневался в своей правоте. Андерсен чувствовала, что Ву лишен всяких сомнений, избавлен от чувствительности и думает только о том, насколько преступны молодые люди напротив — сажать ли их в тюрьму или нет. Девушка не знала, каким образом, но буквально кожей ощущала давление напористой и бескомпромиссной личности гонконгского полицейского. Он был силен и уверен в себе, веря в праведность дела, которому посвятил жизнь. Однако намерение забрать ее мало чем отличалось от приставаний бармена в туалете, и даже меньше — от соблазнения белоснежной незнакомки.

— Никуда я не пойду! — выпалила девушка.

Ву наклонил голову и посмотрел на нее поверх очков. Узкие глаза китайца выражали деланное удивление.

— Ты чего такая злобная, малышка? — развязно спросил он и лишь сильнее разозлил Андерсен.

— Я тебе не малышка, образина, — с тихой ненавистью отозвалась она.

— Ох! — полицейского, казалось, поразила подобная грубость. Он вскинул голову и оглядел обоих молодых людей. — Давайте только без глупостей и упрямства. Вы идете со мной, или приезжают мои друзья с наручниками и дубинками. Помахайте против них ногами, мистер Оцука.

Тон Ву изменился. От развязной наглости не осталось и следа. Сейчас с ними говорил суровый и не привыкший выслушивать пререкания служитель закона. Нутро, которое почувствовала Эрика, показалось из-под слоя внешней вульгарности.

Вульгарность подхватил другой человек.

Широкая фигура толстого мужчины в черном костюме с красным галстуком, пошатываясь, стремительно и с громким топотом двигалась мимо дивана. Тип с коротко стриженной головой и бородой-эспаньолкой, широко ухмыляясь, свернул к тройке людей. Не сбавляя скорости, он шатающейся походкой направился к стоявшему спиной Ву. Учики разглядел незнакомца первым и не удержал на лице невозмутимой маски: это был Ватанабэ. Двигаясь подобно пьяному, толстяк почти бегом сократил дистанцию между собой и полицейским. Тот почуял неладное и начал оборачиваться.

Дальше все происходило очень быстро. Могучим тараном Сэм Ватанабэ сбил Джона Ву с ног, попросту врезавшись в крепкого, но далеко не такого массивного мужчину. Как только физиономия издавшего сдавленный вскрик китайца уткнулась в подушку дивана рядом с Эрикой, Учики Отоко схватил ее за руку и сильно дернул.

Секунду спустя молодой японец, одним махом перепрыгнувший диван, помог опешившей девушке перебраться через спинку и, не медля, бросился к выходу из отеля. Андерсен побежала следом, чувствуя, как он тянет ее за собой, по-прежнему не выпуская руку.

Ву заметил дерзкий побег и яростно забился под навалившимся толстяком, пытаясь выбраться. Тот что-то невнятно бормотал по-английски, источая вокруг столь мощное алкогольное амбре, что полицейский и сам едва не захмелел. Озлобленно пихаясь локтями, Джон смог, наконец, оттолкнуть пьяную тушу в сторону и схватился за черный пиджак.

— Какого хрена?! — взревел китаец, глядя в осоловелые глаза незнакомца.

— Ай эм сори, — пьяным голосом забубнил тот. — Ай донт андестенд...

Плюнув, Ву отпустил пьяного туриста и вскочил на ноги. Оба его свидетеля-подозреваемых улепетывали со всех ног. Жест, присущий разоблаченным преступникам, разбудил в полицейском охотничий инстинкт, и мужчина бросился следом.

Учики с Эрикой проскочили через входные двери отеля, распугав прохожих, и бросились наутек. Сзади послышался грозный окрик Ву. Стремительно осмотревшись, юноша понял, что нельзя бежать по тротуару. Вместе с Андерсен японец выскочил прямиком на проезжую часть. Едва не угодив под колеса автобуса, молодые люди перемахнули через дорогу и натолкнулись на решетчатую декоративную ограду, отделявшую незнакомый проспект. На миг выпустив руку Эрики из своей, Отоко схватился за верхушку ограждения на уровне собственной груди и одним прыжком оказался на другой стороне. Секунду спустя Эрика уже была рядом.

Ву со всех ног бежал за ними. Он увидел юношу и девушку, все еще пребывая на тротуаре. Рванувшись было следом, полицейский затормозил и попятился, пропуская проезжавшую машину. Эту заминку увидела обернувшаяся после прыжка Эрика. Мстительность взяла в ней верх над адреналином, и девушка прислонилась плечом к ограждению, приняв ленивую позу праздного ожидания. Ву заметил ее жест и яростно заорал что-то по-китайски. Хулигански высунув язык, Андерсен подобралась и побежала следом за обернувшимся в недоумении японцем.

Учики Отоко не понимал, что с ним происходит. Ему было хорошо. Меньше минуты назад, когда Ватанабэ вдруг сбил с ног полицейского, что-то перевернулось внутри юноши. Тяжесть, незримо висевшая на плечах, исчезла. Забылась боль, забылся стыд, забылся страх. Все снова стало просто: он, девушка и человек, от которого надо было спастись. Только на этот раз спасения приходилось добиваться по-другому. Тело откликнулось так, будто не было многократно изломано. Следом за ними стремился Ву, и Учики радовался этой погоне.

Ах, как хорошо было просто бежать! Чувствовать адреналин молодости и силы, знать, что рядом есть еще кто-то, бегущий столь же беззаветно. Они с Эрикой, расталкивая прохожих, выбрались на соседнюю улицу. Ву, перелезший через заборчик, тяжело несся следом. Полицейский был в прекрасной форме, но явно проигрывал в скорости. Они преодолели половину улицы, когда он только завернул за угол. Молодые люди тут же нырнули в узкий грязный переулок из числа тех, что не посещают посетители Коулуна. Под ногами было скользко после недавних дождей, Эрика едва не упала, но он поддержал девушку, снова схватив за руку. Вошедший во вкус Ву уже шлепал по лужам у них за спиной и громко пыхтел.

Дальше была широкая улица, увешанная десятками и сотнями рекламных табличек с иероглифами. Проскользнув среди прохожих, юноша и девушка бросились к дюжине автомобилей, припаркованных через дорогу. Ву, все набиравший скорость, видимо, под действием ярости, нагонял. Учики и Эрика шмыгнули за высокий кузов грузовика.

Еще одна улица, на этот раз полная магазинов электроники и техники. Снова бросающиеся в сторону или возмущенно вскрикивающие прохожие. Ву уже ничего не кричал, сберегая дыхание. Широкий перекресток. Гудящие и резко тормозящие машины. Учики обернулся. Полицейский с видом святого инквизитора, узревшего колдуна, бежал за молодыми людьми. Эрика вырвалась вперед и первой вбежала на улицу, заставленную рыночными лотками. Ни одно законодательство не могло избавиться от этих многочисленных торговых рядов, где продавались овощи и фрукты. Едва не опрокинув прилавок с бананами, Отоко вернул себе позицию ведущего. Ву не успевал за своими жертвами. Ворвавшись на рынок и тут же врезавшись в лоток с апельсинами, он увидел, как те уже выскакивают через другой выход.

Они добежали до канала, пересекавшего улицу поперек. Огибать его было бы бесполезно, но цепочка узких ступенек вела к ряду изогнутых мелких лодчонок, покачивавшихся на воде так близко друг к другу, что получался своеобразный мост. Расталкивая недоумевавших китайцев, юноша и девушка заторопились вниз по ступеням, вделанным в залитый бетоном берег канала.

Ву увидел, как радостно смеются прохожие, тыкая пальцами в его беглецов, скачущих с лодки на лодку подобно кузнечикам. Бросаясь следом, он заметил, что молодые люди очень ловко балансируют на качающихся под их весом суденышках. Полицейский стремительно сбежал по ступенькам и ступил на борт первой лодки. Его тут же едва не опрокинуло в воду. Простота маневра оказалась обманчивой. Неловко балансируя с помощью рук, мужчина пробрался на вторую лодку. Сидевший в ней сухонький старик-китаец гневно выругался, ему поддакнул брат-близнец из первой лодки.

Тело Учики само выбирало, когда и куда ступать, как смещать центр тяжести, и какую паузу выдерживать, чтобы не упасть. Он двигался через импровизированный мост почти прогулочным шагом. Эрике приходилось тяжелее, но, ведомая японцем, она отставала лишь на шаг. Наконец, они взошли на ступени противоположного берега. Позади в ту же секунду раздался полный ярости и отчаяния крик. Стремительно обернувшиеся молодые люди увидели Ву, отчаянно махавшего руками и медленно, как в кино, падавшего в воду с одной из лодок, качнувшейся особенно сильно после его прыжка. Подняв тучу брызг, полицейский с головой погрузился в мутную холодную жидкость. Он вынырнул парой секунд позже, когда юноша и девушка были уже на полпути вверх по ступеням. Барахтающийся посреди канала мужчина мог лишь беспомощно наблюдать, как его жертвы скрываются наверху.

— Да чтоб вас... — Ву в сердцах шлепнул кулаком по воде. — Ушли, засранцы!

Делать было нечего, и полицейский забрался в предательскую лодку, отфыркиваясь и отряхиваясь. Смахнув тяжелую накопившуюся в волосах воду, он выпрямился и едва не икнул от неожиданности. Перед Джоном сидела неизвестно откуда появившаяся молодая женщина. Стройная азиатка в деловом брючном костюме с длинными черными волосами скрестила руки на груди и замерла в позе девушки с картинки.

— А вы неуклюжий, офицер Ву, — сказала она на кантонском диалекте.

— Э... — мужчина машинально отжал полу куртки, которую держал в руках. — Э... А вы еще кто?

— Меня зовут Алиса Чоу, — незнакомка гордо склонила голову, представляясь. — Китайская тайная полиция.

— Ага... — Ву выпустил куртку из рук и провел ладонью по мокрому лицу. — Угу...

Пожилой китаец, хозяин лодки, невозмутимо застучал палочками о керамическую миску, из которой ел свой горячий рис.

Тем временем Учики и Эрика, выбежавшие на широкую улицу с прилегавшей к каналу прогулочной дорожки, остановились.

— Оторвались, — шумно выдохнув, произнес Отоко.

— Точно? — вторя ему, спросила Андерсен.

— Ага, — кивнул японец и завертел головой, высматривая что-то. — Надо взять такси.

— Зачем? — Эрика оглянулась, глядя, не бежит ли следом настырный мокрый Ву.

— Я знаю, куда теперь нужно идти, — ответил Учики и обернулся к ней. — Гляди.

В руке юноши оказалась мятая тонкая визитная карточка с названием "Водный транспорт Ли Чжуань" и адресом на набережной.

— Сэм сунул ее мне, когда падал, — объяснил Учики. — Надо идти туда.

— Точно, — согласно кивнула Эрика и вдруг улыбнулась. Он улыбнулся в ответ. Закончившаяся погоня таинственным образом подняла настроение обоим беглецам.

Учики Отоко, глядя на спутницу, по-прежнему был счастлив каждому мгновению и сам не понимал, почему. Жизнь казалась почти прежней, полной надежд, приключений и неизведанных тайн. Теперь он понял, чего так не хватало эти месяцы.

И только тут юноша и девушка заметили, что до сих пор держатся за руки.

В Гонконге наступил вечер.

ЧАСТЬ II

Глава 1: Лучшее из обоих миров

Гонконг

19 августа

20:14 местного времени

— Вы невыносимы, Ву, — поморщился старший из сотрудников отдела внутренних расследований. — Сколько раз нам приходилось вот так встречаться?

— Пять, — мрачно отозвался Джон, скрипнув стулом.

Они сидели в плохо освещенной сырой комнатке в центральном управлении: Ву и трое хмурых помятых сотрудников службы, которую одновременно поднимали на смех и боялись все полицейские Гонконга. Но только один представитель закона в городе был их старым знакомым, и знакомство это не приносило радости.

— Пять раз, — довольно крякнул оперуполномоченный. — И ничему не учитесь. Мешаете работать собственным коллегам...

— Зато вы без работы не сидите, — Ву никак не мог удержаться. Самодовольный и поучительный тон этого тюфяка, похожего на засохший огурец в костюме, всегда его раздражал.

— Вашими молитвами, — фыркнул сидевший по правую руку от начальника сухощавый тип в очках.

— Только на этот раз, — продолжил главный. — Вам уже так просто не отделаться, Ву. Вы злоупотребляли служебными полномочиями, но никогда не влезали в чужие расследования, не преследовали фигурантов дел, не устраивали забегов по улицам с купанием в каналах. И, разумеется, не были напрямую замечены в связях с триадами, что нынче намертво за вами записано.

— То-то я смотрю, так сразу притащили разбираться, — невесело хмыкнул Ву. — Придумали, наконец, как меня сковырнуть?

— Не надо снова грязных намеков, — поморщился доселе молчавший третий. — Постоянная вражда со всеми и вся в управлении и так не добавляет плюсов в вашу репутацию.

— А репутация эта давно уже достигла дна, — покачал головой главный. — В нашем отделе ваш файл самый крупный. Если хотите, вы — официальный позор всей полиции, пример непрофессионализма и грубости. Вы жестокий и невежественный бандит с полицейским жетоном, и лично я рад, что с минуты на минуту увижу этот жетон на своем столе.

Оперуполномоченный похлопал по столешнице перед собой. По довольному выражению его физиономии Джон понял, что отстранен от несения службы. Вскрылись попытки разобраться в деле с убитыми спортсменами и увязать его с триадами. Вышло и в самом деле нехорошо, он влез на чужую территорию, приставал к свидетелям и вообще не слишком профессионально себя вел. Только вот на сей раз отстранение грозило полным увольнением. Начальство давно обещало вышвырнуть проблемного работника, чаше терпения не хватало всего пары капель. И Ву всего за пару дней щедро накапал, начав с простреленного в разных местах бандита и заканчивая побегом свидетеля по делу о взрыве.

— И что же заставляет вас тянуть с расправой? — Джон саркастически усмехнулся, не желая признавать поражения. Не хотелось, чтобы самодовольный охотник на своих же коллег получил удовольствие от его очередного позора.

— Кое-какие формальности, — к удивлению опального полицейского, в глазах предвкушавшего триумф главного мелькнула тень неуверенности. — Меня попросили кого-то подож...

— Вас попросили подождать меня.

Алиса Чоу возникла в дверях кабинета без единого звука. Чуткий Ву мог поклясться, что секунду назад у него за спиной никого не было. Но сейчас, обернувшись, полицейский видел ее, изящно-уверенную в своем темном костюме, будто сошедшую в реальность с мастерски нарисованной картины. Джон невольно отметил про себя, насколько привлекательной оказалась новая знакомая при внимательном рассмотрении, и тут же отвернулся, смутившись подобных мыслей.

— А вы кто, позвольте спросить? — поинтересовался главный настороженно.

— Мое имя вам знать необязательно, — девушка смотрела холодно. — Разве вам еще не позвонило начальство?

— Э... — главный моргнул. — Нет.

— Тогда чем же вы тут занимались? — Чоу скрестила руки на груди.

— Как было велено, — самодовольство в голосе главного растворялось так быстро и бесповоротно, будто его разъедала сильная кислота. — Отстраняем и сообщаем о помещении под следствие...

— Бюрократия, — мрачно фыркнула Алиса, подняв глаза к потолку. — Раковая опухоль оперативности.

— Не понял, — снова моргнул главный.

— Поясняю, — девушка строго посмотрела на него и проговорила не допускающим возражений тоном: — Вашим подопечным с этой минуты занимаюсь лично я.

— Что-что? С какой это ста...

Главного прервал требовательно пиликнувший стационарный телефон на столе. Нервно схватив трубку, мужчина произнес "Алло?" и мгновенно позеленел. Во всем облике сотрудника отдела внутренних расследований появилось столько тоски и горечи, что примолкнувший Ву сразу понял: начальство подтвердило слова Алисы.

— Кхм, — положив трубку, главный окончательно приобрел вид побитой собаки. — Да, мне только что подтвердили...

— Вот и прекрасно, — улыбка Чоу походила на кинжал-мизерикорд, вонзаемый прямиком промеж глаз собеседника.

— Что ж... — с чудовищной неохотой обратился главный к Ву. — Вы передаетесь в подчинение нашей многоуважаемой коллеге. Приказ в письменной форме получите позже, к начальнику заходить не надо. Можете идти.

— Отлично, — Алиса повелительно взяла двумя пальцами за ворот опешившего Ву, все смотревшего на несчастных сотрудников ОВР, и заставила подняться. Затем девушка оперативно вывела Джона в коридор, где он, наконец, опомнился.

— Слушайте, прекрасная незнакомка, — сказал полицейский голосом человека, которому приставили к горлу нож, но еще не потребовали кошелек. — Может, вы уже объясните мне, что происходит?

— Если будете вести себя послушно, то объясню, — с невозмутимым видом ответила Алиса.

— С послушностью у меня как-то не очень, — честно признался Джон.

— Вы уж постарайтесь, — пожала она плечами. — Вам предстоит на меня работать, а я требую самоконтроля.

— Вот давайте начнем с этого! — Ву оглянулся. Коридор управления был пуст, только за дверью кабинета что-то недовольно бурчали лишенные жертвы стервятники. — Над чем работать? И откуда вы вообще взялись в моей жизни?

— Пойдемте, я расскажу, — кивнула девушка и первой направилась прочь по коридору. — И уверяю, вам понравится услышанное.

Когда-то этот остров был одним из уютных экзотических уголков, где тратили деньги и любовались на красоту природы туристы. Однако чудовищная депрессия мировой экономики во времена, последовавшие за последней мировой войной, на долгое время сделала туризм неприбыльным делом. Жизнь на островке зачахла и начала возрождаться лишь недавно, когда могучий Гонконг вновь поднял голову.

Проданное десяток раз за долги здание старой гостиницы сменило множество хозяев и сейчас принадлежало кому-то, кто был достаточно богат, чтобы не волноваться об обветшалом строении, но слишком занят, чтобы его реставрировать. Гостиница смотрела давно погасшими окнами в сторону ветхого причала на морском берегу. Туда как раз направлялся крохотный серовато-белый катер, чья миниатюрность навевала сомнения в дальности хода. Тем не менее, карликовое суденышко резво достигло причала, вырисовываясь картонной фигуркой на фоне багрового заката.

Первым на доски причала спрыгнул юноша-азиат в неброской одежде с коротким бардаком цвета воронова крыла на голове. Обернувшись, он увидел юную девушку со светло-каштановыми волосами, по случаю отдыха распущенными, с грацией и ловкостью акробатки прыгнувшую через борт катерка и приземлившуюся чуть дальше спутника. Обернувшись, она сладко потянулась и вдохнула свежий морской воздух.

— Нравится мне тут! — расправив плечи и вытянув руки над головой, произнесла Эрика. Учики, невольно заразившийся вечерней бодростью, улыбнулся и тоже поиграл застывшими после сидения мышцами.

Последним на берег сошел внушительных размеров и объемов мужчина в черном костюме с галстуком, расслабленным так, будто его владелец был сильно пьян. Сэм Ватанабэ оглядел молодежь и командным голосом проговорил:

— Брысь отсюда! В дом идите, я с катером закончу и следом.

Учики вовсе не собирался бесцельно наблюдать за постановкой их кукольного судна на прикол, а от помощи Сэм, как всегда, отказался. Поэтому молодые люди повиновались и прошли по скрипящим доскам на берег. Гостиница, длинное четырехэтажное здание с кокетливым фасадом, сейчас, лишившись огней и ремонта, выглядела чужеродным сырым наростом на цветущей земле острова. Неухоженная дорожка, полная трещин в бетоне, вела к парадному входу. Мутные полупрозрачные двери, отражая закатный свет, казались сделанными из карамели. Учики шагал и слушал шуршащий звук собственных шагов, потревоживших неухоженный дворик. Здесь было так спокойно, так не похоже на шумный вечно суетящийся Гонконг, что юноша в который раз удивился: неужто до недавнего времени жизнь в мегаполисе казалась ему единственно правильной? Выросший в Токио и переехавший в столицу Европы Учики почти случайно, в силу привычки разглядывать и размышлять, открыл для себя прелесть степенной тишины, столь ценную среди горожан. И сейчас этой тишиной можно было наслаждаться в полной мере, ибо на острове не было ни одной живой души, кроме них.

Но нет, не совсем. Опередившая спутника Эрика с привычной порывистостью взялась за ручку входной двери и, рванув на себя, громко выпалила:

— Канзаки-сан, ау!

Огромного вестибюля, подобного тому, из которого они сбежали сегодня днем, здесь не было. Стойка регистрации расположилась всего в паре шагов от входа и много лет пустовала. Коридоры полнились гулкой и пыльной тишиной, нигде не зажглось ни единой лампы. Однако, едва переступив порог, юноша и девушка услышали мягкие торопливые шаги.

Мегуми Канзаки не любила выглядеть кокетливо, а потому была облачена в простую белую футболку и длинные шорты. Но все впечатление от наряда портил аккуратный синий фартук, повязанный вокруг соблазнительной женской талии. Удивленно моргнувший Учики невольно отметил, что красивая Мегуми-сан в таком виде смотрится очень уютно и совсем женственно. Учитывая, что впервые они встретились в разгар драки Канзаки с трикстером, подобная аура была не слишком характерна для лейтенанта Крестоносцев.

Хотя и в тот вечер она была в платье...

Мегуми понимала, что смотрится непривычно, а потому несколько упрямо, будто противясь собственной уютности, уперла руки в бока и почти строго приветствовала прибывших:

— Привет-привет, хулиганы.

— Почему это хулиганы? — возмутилась Эрика и повторила жест молодой женщины, упершись кулачками в бедра. — И не надо сурово гнуть брови, Канзаки-сан.

— Вы почему творите всякие гадости? — не сдавалась Канзаки. — С какой стати Сэму приходится вас эвакуировать?

— Не эвакуировать, а временно удалять из опасной зоны, — сварливо заявила Андерсен. — И нечего переживать, ему полезно прогуляться!

— Детский сад, — фыркнула Мегуми, и стало ясно, что сердиться на Эрику у нее никак не выходит. Секундой позже японка улыбнулась и сменила суровую позу. — Целы хоть? Здоровы?

— А как же! — бодро ответствовала девушка, будто пополнившая на острове запасы растраченной в Гонконге жизнерадостности. — Вон, этот подлый тунец набивает морды всяким мастерам у-шу.

Доселе молчавший Учики пожал плечами, встретив взгляд Канзаки, и проговорил:

— Все идет вроде бы по плану, но есть странности.

— Да уж я в курсе, — вздохнула Мегуми. — Ну, раз уж так вышло, отдохнете хоть от работы "на холоде".

— О да, шпионство утомляет, — подхватила Эрика и состроила недовольную физиономию. — Оно жутко занудное. Работа официанткой совсем не по мне.

— Зато она научит тебя собранности и самоконтролю, — назидательно сообщила молодая женщина. — Ты хоть не порывалась никого избить?

— Э-э-э... — попадание вышло в десятку. Эрика нервно передернула плечами и неестественным голосом выпалила: — Ничего я не порывалась! И вообще...

— Эрика... — угрожающе подалась вперед Канзаки.

Учики с привычным уже весельем наблюдал за напрягшейся Эрикой, понявшей, что сейчас ее могут отчитать. Удивительно, но за короткие промежутки времени, что все они проводили вместе в последнее время, дочка полковника Андерсена и лейтенант Крестоносцев успели сдружиться. Мегуми почти сразу начала относиться к Эрике как к младшей сестре, почти по-родственному отчитывая за проявления вспыльчивого характера. Андерсен в ответ приобрела привычку необидно дерзить. Удивлял Отоко не сам факт возникшей между девушками взаимной симпатии, прикрытой напускной строгостью и непокорством, а то, что нелюдимая и агрессивная Эрика столь быстро привыкла к японке. Быстрее получилось только с Инори, способной подружиться с кем угодно за секунды. Но ведь Канзаки была далеко не Инори с ее солнечной добротой. Напротив, в Мегуми ощущалась толика меланхоличной отстраненности, вежливая граница, которую не стоило переходить в общении. Как же так вышло, что две не самые открытые для общения девушки столь естественно притерлись друг к дружке?

И ведь он сам тоже... притерся. Учики было хорошо рядом с Канзаки, как и Эрике. Не ощущалось ни боли измученного тела, ни волнений, совсем недавно заполнявших разум. Не зря Мегуми-сан в фартуке показалась уютной — так оно и было. Отоко чувствовал себя так, будто вернулся в лоно семьи. Самая дорогая кровать роскошного гонконгского отеля не подарила молодому человеку ощущения, появившегося в вестибюле заброшенной островной гостиницы.

— Канзаки-сан, — произнес он, отвлекая внимание Мегуми от готовившейся обороняться Андерсен. — А... вы что, что-то готовите?

— Ну, да, — слегка смутившись, ответила молодая женщина. — Я наконец-то воскресила здешнюю кухню и, пока было свободное время, решила что-нибудь соорудить...

— Как это по-сексистски, — фыркнула Эрика.

— Да неужели, юная официантка? — прищурилась японка.

— Неужели-неужели, — гнула свою линию Андерсен, уходя от опасной темы рукоприкладства на работе. — Вы сидите на кухне и готовите, пока Сэм раскатывает на катере. Ужас и кошмар!

— Где ужас? — невинно поинтересовался Ватанабэ, вновь возникший рядом незаметно и неожиданно. — Где кошмар?

— Ых! — судорожно выдохнула застигнутая врасплох Андерсен и стремительно обернулась к стоявшему на пороге толстяку. — Ага, вот ты и появился, гадкий эксплуататор женского труда!

— Какие фразы, какая экспрессия, — голосом придирчивого режиссера отвечал Сэм. — И кого это я эксплуатирую?

— Не думай, негодяй, что я не замечаю, как ты делаешь из Канзаки-сан домашнюю рабыню! — голосом Цезаря воскликнула Эрика и ткнула в сторону собеседника обличающим перстом. — И совсем уж не думай, что я забуду нынешнее задание! Ты еще выслушаешь все, что я думаю по поводу работы официанткой в этой мерзкой кафешке!

— Зарплату отниму, — страшно пообещал Ватанабэ.

— Покусаю! — не сдалась Эрика. — И стукну.

— Да никто никого не стукнет и не обидит, — неожиданно встрял Учики. Искреннее неимоверное удивление, отразившееся на лицах мужчины и девушки, обратившихся к нему, молодого человека почти смутило. Стараясь не показать неловкости, он продолжил: — Я, конечно, понимаю, что вы так развлекаетесь, но сейчас как-то не ко времени...

— Хм, — Сэм солидно погладил бороду. — Ты, пожалуй, прав. Не будем дурачиться.

— Мы еще не закончили, — все так же угрожающе буркнула Андерсен, но тоже согласилась: — Ну, ладно... Все равно я есть хочу.

— Тут никаких проблем, — Канзаки философски развела руками. — Эксплуатация меня дала весьма вкусные результаты, смею надеяться.

— Когда в тебе накапливается достаточно кровожадности, сублимируешь ты ее умело, — заявил Сэм и получил в ответ суровый взгляд.

— Шути-шути. Только учти, эксплуататор, скалка мести у меня под рукой.

— Какие все грубые и требовательные, — притворно вздохнул толстяк. — Один Учики не нападает на несчастного.

— Хм... — издал неопределенный звук юноша.

— Да, кстати, — вспомнил Сэм, обернувшись к нему. — Ты есть не ходи.

— Почему?

— Лучше сделать дело на пустой желудок.

Расслабляющий уют будто испарился. Стены гостиницы мгновенно стали темными и сырыми. Отоко ощутил холодок, то ли и впрямь играющий в воздухе, то ли рожденный мыслью. Пропали и искорки веселья из глаз женщин. Эрика и Канзаки поняли, о чем речь.

— Помощь нужна? — спросила Мегуми.

Сэм медленно покачал головой в знак отрицания. Учики, внутренне подобравшись, проговорил:

— Сейчас я в неплохом состоянии. Наверное, не стоит дожидаться, пока утренние лекарства прекратят действовать.

— Именно, — кивнул Ватанабэ. — Так что дуй на второй этаж, третья комната справа.

— Хорошо.

Молодой японец шагнул мимо Эрики, благодарно кивнул отступившей в сторонку Канзаки и ступил на лестницу, ведущую к заброшенным номерам на втором этаже. Эрика посмотрела ему в спину, и в ее взгляде появилась неожиданная после ехидных шуток жалость.

— Опять будешь его колоть? — спросила девушка толстяка.

— Угу, — деловито кивнул тот. — Мегу-тян, ты пока Эрику умой, накорми, и все такое...

— Да что я, ребенок маленький?! — возмутилась Андерсен, но тут же сникла и посмотрела на ступени лестницы, с которых успел скрыться Отоко. — Не нравится мне твоя затея, Сэм.

— Почему?

— У него же здоровье сейчас никуда не годится. Я каждый раз боюсь, что не выдержит.

— Экая ты чувствительная, — мрачно хмыкнул Ватанабэ. — Переживаешь вся.

— Ничего я не переживаю! Я дело говорю, — упрямо вскинулась Андерсен, и наблюдавшая за ней Мегуми заметила возникший на девичьих щеках легкий румянец. Что-то внутренне отметив, японка вмешалась в разговор.

— Ну-ка, хватит тут эксплуатаций, сексизма и детей! Честное слово, так и тянет вас всех ремнем отходить! — весело воскликнула она и, подавшись к Эрике, положила руку девушке на плечо. — В самом деле, пошли. Отдохнешь и поешь.

— Фх! — по-кошачьи фыркнула Андерсен, но не стала противиться. — Угу, иду...

— Мы тоже придем, попозже, — пообещал Сэм.

И они разошлись. Оставив Эрику на попечении Канзаки, Сэм медленно поднялся по чуть скрипевшим ступеням на второй этаж. Там, в темном пустом коридоре, пропахшем пылью, светлело пятно открытой двери. Учики ждал в третьем номере справа, стоя у окна с поднятыми жалюзи. Юноша смотрел на солнце, медленно опускавшее раскаленные бока в безбрежное морское полотно, и в полутьме казался старше своих лет. А может, и не казался. Сэм прекрасно знал, что жизнь, которую приходилось вести этому застенчивому мальчишке, быстро заставляет взрослеть. Смесь физической боли и мучений духа, прячущаяся на краю сознания, была старой знакомой самого Ватанабэ, и его нисколько не радовало предстоящее действо.

— Ватанабэ-сан, — Учики обернулся, оставаясь темным пятном на фоне позднего заката. — Спасибо вам.

— За что? — спросил толстяк, закрывая дверь.

— За то, что забрали меня сегодня, — ответил неподвижный юноша. — Мне было не очень хорошо.

— Представляю себе, — мужчина шагнул к старому креслу, на котором виднелись разводы от небрежно сметенной пыли. — С какого этажа ты свалился?

— Дело не в этом.

— А в чем?

— Та доза, что я принял прямо перед нападением, и дополнительная, взятая у контакта, серьезно помогли. Боли почти нет.

— Почти?

— Она перестала уходить совсем, — Отоко зачем-то поднял руку и поднес к лицу ладонь. — Я чувствую боль все время, но инъекции помогают загнать ее так глубоко, что... ну, ощущения — будто мышцу потянул, и она болит только тогда, когда задеваешь. Только в роли мышцы все тело. Но я справляюсь.

Сэм подошел к креслу и, вместо того, чтобы сесть, взялся за сиденье и поднял его как крышку. В широкой нише лежал толстый черный кейс, немедленно вынутый наружу. Ватанабэ стряхнул с черного бока пару пылинок и задумчиво взвесил кейс, держа за ручку. Учики сжал и разжал кулак, глядя, как играют тени от его пальцев, пронзающие густой, почти вязкий свет заходящего солнца.

— Так что же тебя беспокоит? — мужчина поставил кейс на узкую кровать у стены, занимавшую большую часть крошечного номера. — Если не раны, то в чем дело?

— Я... запутался, — сказал юноша, сделав короткий шаг к кровати. Теперь он смотрел на собеседника, и Сэм разглядел взволнованное выражение молодого лица. — Я перестал понимать, что делаю.

— Это как? — Сэм щелкнул замком.

— Днем я избил профессионального каратиста и даже не вспотел, — Учики снова оглянулся на окно. — И та убийца в номере... Я совершал поступки, наносил удары и чувствовал себя при этом... не собой. Я как будто смотрел на все со стороны, не говорил, не вел себя так, как обычно веду. И стало даже не страшно, а непонятно.

— А, знаю, — сказал Сэм, щелкая вторым замком. — Не беспокойся.

— Не беспокоиться?

— Все эти ощущения проходят со временем, — Ватанабэ запустил руку в недра раскрытого кейса. Достав оттуда тонкую стального цвета трубку, он продолжил: — Ты стал лучше и чаще пользоваться своими способностями, чувствуешь отчуждение от самого себя и не справляешься с собственными эмоциями, верно?

— Верно... — неуверенно произнес Учики. — Откуда вы знаете?

— У тебя затяжной стресс, это сразу было ясно, — Сэм взял из кейса нечто похожее на карандашный стержень и вставил в трубку. — Ну, и с каждым из вас, да и из нас, бывает так, что ощущение непричастности к человечеству разбалтывает психику. Почему, по-твоему, большинство трикстеров с прибабахом?

— Вот как... — Отоко настороженно наблюдал за манипуляциями толстяка с предметами, видеть которые не слишком желал.

— Ага, — Сэм приладил к трубке со стержнем пузырек с синеватой жидкостью, защелкнув специальный замок на крышке. — Это проходит.

— Полагаю, — юноша пожал плечами. — Поэтому и благодарен. С вами мне как-то полегчало.

— Тоже понятно, — мужчина нажал на крохотную кнопку на трубке, и стержень выскочил с одного ее конца. — Кризис личности убивают только друзья.

— Как это?

Как только кейс был убран с кровати и поставлен на пол, Учики шагнул к Сэму и медленно опустился на постель. Юноша лег, поерзал, устраиваясь удобнее, и взглянул с подушек на стоявшего над ним собеседника.

— Когда становишься чем-то далеким от человечности, — медленно проговорил Сэм, зажимая кнопку, выталкивавшую стержень из трубки на всю длину. — Единственным, что может удержать от превращения в зверя, становятся другие люди. Кто ты такой, если не отражение в глазах близких?

— Хотите сказать, мне становится лучше, пока я со всеми вами?

— Еще бы, — Ватанабэ хмыкнул, взвешивая свою непонятную конструкцию в руке. — Куда ты один денешься?

— И правда... — Учики постарался расслабиться. Он помнил ощущения от прошлых процедур. — Не знаю, сумел бы я восстановиться, если бы не думал постоянно о... об Инори-сан. А Канзаки-сан и Эрика, и вы — вы все мне помогли.

— Нет ничего лучше в жизни, чем люди, к которым прирастаешь душой, а?

Сэм склонился над кроватью, приблизившись к лицу молодого человека, смотревшего теперь в потолок. Положив левую руку на лоб Отоко, мужчина поднес к его лицу собранный прибор, похожий на инъекционный пистолет. Пришлось как следует потрудиться, чтобы раздобыть совершенно секретную разработку, доступную лишь самым развитым странам, участвующим в войне за божественные технологии. Серьезно помогла Алиса. Однако инструменты были далеко не главной частью операции. Сейчас механическое жало, по сложности конструкции соперничающее с наномашинами, пропитывалось DQD, той самой жизненной эссенцией Наследников и трикстеров, что дарила силу и проклинала навсегда.

— Постарайся не дергаться, — сказал Ватанабэ, когда выдвинувшийся стержень коснулся переносицы Учики. Юноша только глубоко вдохнул, даже не скосив взгляда. Металлическое щупальце, ведомое программой и микроскопическими сенсорами, поползло по коже к уголку левого глаза. С каждой секундой стержень удлинялся, становясь тоньше, раскладываясь и раздвигаясь.

Сэм оглянулся на раскрытое окно и увидел, как последние лучи солнца медленно ползут по водной глади. В тот же миг рука двинулась вперед, и щупальце пистолета вонзилось в глазницу, аккуратно минуя глазное яблоко подобно тончайшей игле. Ведомый тонкими настройками механизм устремился вдоль стекловидного тела, мимо оптических нервов к мозгу.

Учики, как ни странно, на этой стадии не чувствовал вообще никакой боли. Юноше всегда казалось, что больно быть должно, но, очевидно, нейрохирургия являлась искусством предусмотрительных специалистов. К тому же, проникновение шло через левый, разрушенный Роджером в сражении. Там нечему было болеть.

Ватанабэ увидел, как зрачок искусственного глаза, стоившего "CDM" огромных денег, начал механически сокращаться. При внимательном рассмотрении удавалось разглядеть тонкую тень сетки из биомеханического сплава в белке и едва заметный металлический отблеск по краям самого зрачка. Вставка глазных протезов была самой дорогой разновидностью услуг кибернетической медицины, и Сэму пришлось опустошить свой служебный кредит на пару лет вперед. Однако ни малейших сожалений по этому поводу толстяк не испытывал. У бедного мальчишки просто не отрастал новый глаз, не было сил в истерзанном организме, не хватало энергии после разделения с Инори. Но требовалось как можно скорее поставить Учики на ноги. И Сэм принял решение.

Наконечник иглы достиг мозга. Теперь Отоко почувствовал. Почувствовал каждую извилину, каждую клеточку. Что-то чужое проникало в голову, в память, в душу. Резкая режущая боль ударила в тело. По черепу будто прошлась старая ржавая пила с затупившимися крупными зубцами. Перед глазами вспыхнули мириады разноцветных огоньков, жалящих как пчелы. Захотелось зажмуриться, но левое веко уже оттягивала крепкая рука Ватанабэ.

Сэм видел, как мальчика настигли неизбежные ощущения. Он машинально приготовился сдерживать конвульсии, но, как и всегда, Отоко оставался неподвижен. Юноша с удивительным самоконтролем переносил мучительную процедуру имплантации. Будто из упрямства не желая биться в припадке, Учики, тяжело дыша, распластался на кровати и стал похож на обессилевшую медузу.

Боль расползалась по всему телу. Он чувствовал, как она двигалась сосредоточенными ритмичными импульсами. Вот боль добралась до гипоталамуса. Вот пошла дальше, к конечностям, органам. Пальцы закололо — руки получили свою порцию.

Но вместе с каждой волной физического страдания приходило и другое чувство. Очищение. Старая боль, что пряталась на краю сознания, та боль, о которой они говорили с Ватанабэ, оказалась смыта новой, сильной и яростной. Но там, где прежняя боль оставалась фантомным следом, новая быстро пропадала. Учики не помнил, с какой скоростью распространялся шок, как долго длились ощущения, сколько секунд или минут игла пробыла в голове. Время исчезло, оставив лишь вязкое течение боли сквозь каждую клетку его организма.

Потом пришли они — путанные, неясные, обрывочные воспоминания. Не его, чужие.

Бить надо в кость. Нельзя соблюдать условности спорта.

Лицо перемазано кровью, не хватает зубов, не открывается один глаз. Это неправильно, следует нокаутировать быстрее.

Голова-солнечное. Отличная боксерская комбинация, простая и может сработать как против опытных бойцов, так и против новичков. Как вот у этого, впереди. Удар!

Хватай его! Рука ломается, когда направляешь инерцию движения противника против него самого. Жди хруста...

Учики не знал, чья память о бесконечных рукопашных сватках, нокаутах, переломах и прочих увечьях проникает в него. Однако каждое такое воспоминание, каждый отдельный опыт вливался в разум, соединяясь с собственным боевым прошлым, расширяя границы, обогащая возможности.

Кореец в узком коридоре, в его руках — нож.

Кость сломана.

Уйти в сторону и ударить ребром ладони.

Бой против троих.

Использование подручных предметов.

Короткие отрывки чьих-то битв впивались в сознание раскаленными иглами, вызывая все новые волны боли. Учики терпел, пропуская чужой опыт через себя и чувствуя, как в голове шевелятся неведомые механизмы.

Тогда, сразу после операции на глазу, он выслушал предложение Сэма, показавшееся совершенно безумным. Мнемоническая имплантация была дикой авантюрой даже по меркам трикстеров. Как честно признался Ватанабэ, на всей планете имелось всего полдюжины экспериментальных хирургических приборов, и легально добыть один было почти невозможно. Но Сэм обещал, что, если Учики даст согласие, за получением инструмента дело не станет.

Несмотря на длительные тренировки у Винсента, Учики Отоко оставался слаб и до сих пор не умел пользоваться собственной силой в полной мере. Ему не хватало главного — опыта настоящих схваток. Теперь этот опыт компенсировала чужая память. Легкость, с которой удавалось расправиться с оппонентами в Гонконге, даже в период слабости, подарили именно они — чужие люди, клочки жизней которых навсегда остались в голове Отоко.

Параллельно, как сказал Сэм, прибор для мнемонической имплантации вводил в мозг небольшую дозу наномашин, поддерживавших здоровье искалеченного Наследника. Таким образом, умирающие системы немного обновлялись из центра. Потому-то новая боль и стирала старую.

Сражение с женщиной.

Сражение под открытым небом.

Бой с толпой людей в тюремных робах.

Бой с человеком в камуфляже, быстрым и почти неуязвимым. Самое яркое воспоминание.

Трикстер, сливающийся с сумерками, в которых началась битва. Быстрый. Нельзя полагаться не рефлексы человеческого тела. Нужно пойти дальше.

Наследник. Могучий и могущественный. Сильнее трикстеров. Сильнее всех. Но и его нужно победить.

Сэм извлек иглу имплантации минут пять назад и сейчас наблюдал за Учики, закрывшим глаза и тяжело дышавшим. Юноша по-прежнему не двигался, но боль к этому моменту должна была утихнуть. Ватанабэ бросил скучающий взгляд на окно, за которым окончательно стемнело, и с сожалением почесал бороду. Они с парнишкой решительно опаздывали на ужин.

Наконец, Учики с шумным вздохом открыл глаза и попытался приподняться на кровати. Попытка оказалась неудачной — едва согнувшись, молодой человек тут же откинулся обратно на подушки.

— Черт, — слабым голосом произнес он. — Опять вымотался.

— Если бы давал себе волю в процессе, было бы проще, — Ватанабэ склонился над собеседником. — Вроде как здоров.

— Дело не в том, что я специально напрягаюсь, слабо помотал головой Отоко. — Наоборот, я полностью расслабляюсь, а потому нет порывов во время боли.

— Экий ты мастер Востока, — Сэм фыркнул и смахнул пальцем пот, выступивший на лбу юноши. — Отдохнешь пока?

— Да, лучше мне не вставать.

— Когда придешь в себя, спускайся на кухню.

И толстяк зашагал к выходу из номера. Кейс с дорогим секретным прибором уже покоился в недрах кресла. Отоко посмотрел в широкую спину и вдруг спросил:

— Сэм-сан, а чьи воспоминания?

— А? — обернулся Ватанабэ на самом пороге комнаты.

— Чью память вы мне вживляете? — пояснил вопрос молодой человек, повернувшись на бок спиной к стене. — Прошлые разы были совсем смутными, но сегодня образы точнее. Я помню драки с трикстерами, с людьми. Но был один раз и против Наследника. Чья эта память?

Мужчина помолчал, глядя на юношу вполоборота, и медленно произнес:

— Не думаю, что этому человеку понравилось бы твое знание о нем.

— Почему? — удивился Учики.

— Ты и так заглянул в его память. Это очень личная штука. Зачем тебе еще и имя?

— Хм... — задумчиво протянул Отоко, но настаивать не стал.

Переступив порог, Сэм прикрыл за собой дверь.

Пока Учики Отоко очищал тело и разум через боль чужих воспоминаний, Эрика Андерсен этажом ниже за обе щеки уплетала домашние суши, приготовленные трудолюбивой Канзаки в количествах, умолявших об обжорстве.

— Ты там вообще ешь? — настороженно спросила Канзаки, сидевшая напротив за широким кухонным столом, когда ловко орудующая палочками Эрика принялась за пятую порцию.

— Конечно, ем! — ответила девушка с набитым ртом. — Но суперский метаболизм и нервы дают о себе знать! Я все время голодная!

— Ну и ну... — покачала головой Мегуми. — Ты прямо как Сэм.

— Чего?! — поперхнулась в ужасе Андерсен. — Канзаки-сан, ну вы думайте, что говорите! У меня так сердечный приступ случится.

— А что такое?

— Вы видели его живот?! Нет, ему-то идет, но мне такой никак нельзя!

Мегуми не выдержала и рассмеялась.

— Да я не про то! Просто вспомнился один случай.

— Какой? — полюбопытствовала Эрика, закидывая в себя очередную порцию суши.

— Где-то с год назад, когда я только познакомилась с Сэмом, мы забежали пообедать в токийский ресторанчик-кайтен. Ну, знаешь, небольшое заведение, где готовят суши много и недорого. Тогда я впервые увидела, как он ест. Боже ты мой! Негодяй слопал полторы сотни порций! Я еще засомневалась, сможет ли он встать из-за стола.

— Ого! — Эрика проглотила остатки порции и сыто откинулась на спинку стула. — Круто. Да, Сэм такое может.

— В тот же вечер он оказался расстрелянным, бегал по заброшенным домам и вырубил всю токийскую полицию, — задумчиво произнесла Канзаки. — Может, и у тебя что-то похожее? Вроде как силы копите для своих трюков?

— Да нет, мы просто оба любим поесть! — заявила Эрика. — Только я фигуру берегу, а он — нет.

— Самое странное как раз в том, что ты ошибаешься, — Мегуми развела руками. — Временами он голодает так, что худеющим специально остается только завидовать.

— Подумаешь, я тоже могу, — вздернула носик Андерсен. — Но у меня и так сейчас работа нервная, сжигается все подряд.

— Неужто так тяжело изображать официантку? — Канзаки оглянулась на дверь в коридор посмотреть, не идут ли Сэм с Учики, никого не обнаружила и подперла щеку ладонью. — У нас в Японии огромное количество девушек твоего возраста ими подрабатывают еще в школе.

— Вот уж не знаю, — свирепо фыркнула Эрика, отодвигая посуду. — Терпеть не могу такую работу! Куча чужого народу, людишки все эти неприятные, деньги считают с таким видом, будто им в печень бьют! Почему все с таким придыханием даже говорят об этих деньгах, я никак не пойму? Особенно работники в ресторане! Честное слово, мне проще было расставлять жучки и проверять наличие тайных дверей, чем находиться в одной раздевалке с хабалками-официантками!

— Ну! — вступилась за работников элитного общепита Мегуми. — Не надо так сурово.

— Это еще не сурово!

Голос Эрики изменился. В нем появилась нотка искреннего отвращения, не укрывшаяся от Канзаки. Внимательно взглянув на разговорившуюся девушку, Мегуми поняла, что той давит на душу нечто неприятное. Это стало заметным с самого их с Отоко прибытия и подозрительно хорошо накладывалась на нервозность, которую молодая женщина приметила за Андерсен уже давно. Размякнув в обществе своих после долгого пребывания под чужой личиной, девушка разговорилась. Канзаки по себе знала, как иногда прорывается сквозь отстраненность от окружающих желание с кем-нибудь поделиться. Но должна иметься веская причина. Может, что-то взволновало ее юную подругу?

— А что сурово? — осторожно спросила Канзаки.

— Да ну... — Эрика неприязненно поморщилась. — Все они достали...

— Чем? — не отставала Мегуми. Ей почему-то хотелось разобраться.

— Да... Тьфу... — Андерсен стушевалась и не могла подобрать слова.

Повисла неловкая пауза, случившаяся впервые с тех пор, как покинувшие Меркури в компании Сэма девушки неожиданно для себя подружились. Эрика, уже жалевшая о своей извечной несдержанности, неловко отводила взгляд от Канзаки, в которой нашла старшую подругу. Выросшая без матери Андерсен радовалась той заботливой доброте, что исходила от молодой женщины, но немного пугалась. Эрика слишком привыкла полагаться только на себя в переживаниях и проблемах. Не так просто перешагнуть границу, на которой сама возвела увитый колючей проволокой забор.

Мегуми же просто искренне хотелось узнать, что тревожит душу этой милой, но чрезмерно ершистой девочки, оказавшейся сущим ребенком, однако выдерживающей взрослые жизненные испытания. Она знала, что мать Эрики погибла много лет назад, что ее отец долгое время находился в состоянии растения, и оттого бедняжку было еще жальче. Девочка вовсе не была испорченной и озлобившейся, просто дичилась чужаков. Судя по тому, с какими вниманием Эрика относилась к Учики в период выздоровления, как согласилась поделиться с ним собственной энергией, доброты и участия в юной душе хватало с избытком, не было только умения их выражать.

— Не стесняйся, — ободряюще произнесла Канзаки и взяла одну из палочек для еды на манер дирижерской. — Я же не Сэм, можешь не опасаться тяжеловесных острот.

Молодая женщина вывела палочкой непонятный знак в воздухе. Дружелюбие жеста, взгляда, мягкая ненавязчивость в голосе — все располагало Эрику к новой подруге. Канзаки немного напоминала Инори, несчастную похищенную Инори, первой сумевшую перебраться через барьеры ее характера. Но если в Кимико была огромная всеохватывающая любезность, стремление обнять и улыбнуться каждому, то Мегуми казалась полной заговорщического, почти тайного дружелюбия. С Канзаки так и тянуло посекретничать, ибо она точно никому ничего не разболтает.

— Да я и не опасаюсь... — медленно протянула Андерсен. — Просто... как бы сказать...

— Как-нибудь, — ободрила Канзаки, улыбнувшись.

— Ох... — Эрика наморщила лоб. — Ну, в общем... в общем, меня там домогались!

На миг в кухне повисла тишина, наполненная ощущением рези в ушах, словно только что громко лопнула струна.

Мегуми внезапно опустила взгляд, рассматривая свою пустую тарелку. Эрика, чувствуя, как неумолимо и густо краснеет, проследила, как молодая женщина кладет палочку и глубоко вздыхает. Затем Канзаки вновь посмотрела на собеседницу, и глаза ее были полны серьезности.

— А ну-ка, расскажи, — мягко попросила японка.

Город Меркури

19 августа

17:17 местного времени

Этой комнаты не существовало.

Не существовало стен, чистых, ровных, гладких настолько, что невозможно было разглядеть текстуру обоев. Ни один плотник не мастерил блестящих лаком стульев с изящно изогнутыми ножками и резными спинками. Электричество не питало лампы, освещавшие каждый уголок и заставлявшие зеркальную поверхность круглого стола мерцать дюжиной бликов. И ни один портной не шил дорогих костюмов на людях, сидевших за этим столом.

Проекции участников совещания обладали всей полнотой цветов, но оставались полупрозрачными на фоне виртуального зала. Каждый из собравшихся здесь мужчин физически пребывал в своем кабинете в определенной точке земного шара, где пользовался терминалом безопасной связи. Сидя в специальном кресле в центре вмонтированной в пол установки, они видели одинаковое изображение, передаваемое установленными проекторами с эффектом полного погружения. Чувствительные сенсоры улавливали движения настоящих тел, заставляя голограммы полностью их повторять.

Синод был взволнован.

— Это возмутительно! — второй подбородок тучного Булверча мелко трясся, когда англичанин мотал головой. — Что за чертовы шарады?! Что за сделки?!

Изображение Артура Хендрикса оставалось неподвижным. Виртуальный Андре Лесарж, такой же аккуратный и фотогеничный, как и всегда, утомленно прикрыл глаза. Шумный Булверч всегда утомлял утонченного француза.

— Не стоит так сразу набрасываться на Артура. Пусть сам объяснит.

Толстый Аракис согласно кивнул. Фегелейн нервно кашлянул, Пирелли промолчал. И только крупный, похожий на медведя в костюме Дюкло громко хмыкнул самым презрительным образом.

Хендрикс выдержал паузу, обведя взглядом проекции начальства, затем поднял руку и вызвал повисшее в воздухе окошко меню.

— Прошу вас взглянуть вот на это.

Выбрав в меню верхний пункт, Артур молча запустил цепочку изображений и страниц с текстом. Фотографии и заголовки отражались на лице англичанина, пока члены Синода изучали представленные данные. Первым недоуменно подал голос Булверч:

— Это еще что такое?

— Данные, которые нам удалось собрать о проекте Себастьяна Кроули, известном под кодовым названием "Сенобит".

— Я слышал о нем, — заметил Аракис. — Когда Кроули еще был жив и активно занимался фракционной борьбой, он неоднократно оговаривался о проекте с таким названием. Но я так толком и не узнал, что этот "Сенобит" из себя представляет.

— Целью проекта "Сенобит" было создание из человеческого материала с добавлением искусственных специально обработанных элементов биологической военной машины нового поколения.

— То есть? — поднял брови Лесарж.

— Кроули намеревался создать трикстера совершенно нового поколения. Как он утверждал, основной проблемой при создании трикстеров является малый процент подопытных, выживающих при попытке внедрения в организм DQD. Основные разногласия между Кроули и Лилит в программе создания боевой организации заключались в том, что она намеревалась проводить массовую обработку людей, не считаясь с высокой смертностью, он же считал, что гораздо продуктивнее будет создать меньше трикстеров, но обладающих большим военным и утилитарным потенциалом. В пользу своего варианта Кроули выдвигал успехи в проекте форсирования, результатом которого стали трикстеры класса "альфа". Какое-то время Лилит соглашалась на компромисс, многие из ее группы сами подверглись форсированию. Однако впоследствии у них с Кроули произошел... конфликт, в результате которого две программы начали функционировать раздельно.

— Ах, да, — протянул Пирелли. — Не тогда ли и ты сам, Артур, переметнулся от их распавшейся компании к нам? Сколько уже прошло, двадцать лет? Двадцать два года?

— Двадцать два, — бесстрастно кивнул Хендрикс и продолжил: — О попытках партии Лилит организовывать исследовательские концентрационные лагеря в Восточной Европе, Африке, Индокитае и Южной Америке мы все знаем хорошо. Проект Кроули же был забыт, поскольку в тот период началась война, а после нее период борьбы за политическое влияние, легализация и прочие проблемы, требовавшие оперативного разрешения. Вскоре и сам Кроули был искалечен и впал в кому, как мы предполагали, в результате предательства членами своей группы. Однако мы ошибались. После Явления Кроули тайно продолжал работы над проектом "Сенобит". Отстранившись от текущей политической борьбы, он бросил все ресурсы на создание искусственного, идеально адаптируемого к свойствам DQD трикстера. И преуспел.

— Ты хочешь сказать, что все те цифры, которые мы сейчас видели... — подал голос обычно молчавший и трусивший Фегелейн. — Все эти поставки, контакты с научно-исследовательскими институтами, покупка и похищение специалистов... Все делалось ради его проекта, выполнимого исключительно в теории?

— Именно. Кроули задействовал лучшие разработки и специалистов в области киборгизации, биотехнологий, нанотехнологий, клонирования, а также привлек к работе профессора Кобаяси.

— Встретились два фанатика, — презрительно выплюнул Булверч и поймал укоризненный взгляд Лесаржа.

— Кобаяси, как оказалось, принял идею Кроули и возглавил проект. После Явления им удалось совершить прорыв.

— Что значит, прорыв? — прищурился Лесарж. — Насколько мне известно, все попытки создания искусственного трикстера заканчивались неудачей, поскольку до сих пор не найден способ вырастить полноценный искусственный мозг.

— Совершенно верно, прорыв основывался на мозге. Но Кобаяси и Кроули не выращивали его, — Хендрикс выбрал следующий пункт меню. Участники конференции увидели спутниковый снимок непонятного комплекса зданий. — В этой лаборатории на территории России они вырастили тело. Организм на сто процентов принимал DQD как свою неотъемлемую часть.

— На сто процентов? — недоверчиво переспросил Булверч. — То есть, это тело по энергетическому потенциалу...

— Сравнимо с телом Наследника, — подтвердил Артур. — Они использовали ткани форсированных трикстеров с клонированным биологическим материалом, добиваясь генерации искусственного зародыша, отвечавшего заданным требованиям. В конечном итоге одна из оплодотворенных яйцеклеток дала результат. Плод подвергли ускоренному развитию.

— Но мы говорили о мозге, — напомнил Лесарж.

— Да, основная проблема заключалась в том, что мозг зародыша под воздействием DQD перестает формироваться. Именно поэтому самые смелые программы до сих пор имели дело с уже рожденными младенцами, и даже из них только четверть не страдала от проблем развития. Из выращенного в лаборатории тела недоразвитый мозг вырезали.

— Тогда какой от него прок? — спросил Булверч.

— В тело был помещен иной мозг, — произнес Хендрикс и увидел, как у англичанина отвисает челюсть. Ошеломленный Пирелли замотал головой, будто пытаясь отогнать наваждение, Аракис заерзал на стуле, Фегелейн едва слышно ойкнул. Только Лесарж сохранил видимое спокойствие.

— Артур, друг мой, ты говоришь невероятные вещи, — француз склонил голову набок, разглядывая Хендрикса. — Сперва ты рассказываешь, что Кроули смирился с поражением в нашей вражде ради того чтобы создать супер-трикстера. Затем оказывается, что ему удалось, затратив астрономические средства, приложив титанические усилия и обаяв фанатика вроде Кобаяси, вырастить искусственное тело, теоретически способное превзойти по силе форсированных самим Кроули трикстеров "альфа". И вот теперь выясняется, что Кроули и Кобаяси провернули первую в истории успешную трансплантацию мозга? Это звучит столь фантастически, что даже мне трудно поверить.

— Однако это так. Моя служба дважды проверила полученные данные, сопоставила с нашими собственными находками. Все указывает на правдивость полученной информации.

— Но как можно вживить чей-то мозг в такое тело? — всплеснул руками Пирелли. — Не любой же случайный подойдет. Если DQD отвергает людские ткани, то как же?..

— Этого мы не знаем, — покачал головой Хендрикс. — Однако у меня есть теория.

— Излагай, — велел Лесарж.

— Кроули всегда говорил мне, что не видит смысла в создании оружия, неспособного думать. Для него трикстеры были своего рода новой ступенью развития человека. Поэтому, как мне кажется, Кроули никогда не намеревался выращивать искусственный мозг. Себастьян любил повторять, что невозможно понять сам смысл существования на этой земле, не будучи простым человеком, со всеми его слабостями. Только тот, кто знает, что такое стремление к совершенству, может этим совершенством стать — таков был принцип. Полагаю, он провел отбор подходящего мозга, взятого у носителя, и только после, с учетом возможности вживления, создал тело-прототип.

— Хм, — Лесарж потер подбородок. — Что ж, это вполне возможный вариант. Но все же — мне трудно представить, что Кроули удалось соединить столько элементов. Чересчур много препятствий, считающихся непреодолимыми.

— Себастьян всегда славился упорством, — ответил Хендрикс. — К тому же, мне удалось встретиться с ним перед самой смертью.

— Да, ты ведь был с ним в тот момент, — заметил Аракис.

— Он успел сказать, что его создание и погубило создателя. Именно это признание заставило меня всерьез рассмотреть полученные данные. И именно эти слова я имел в виду, когда говорил, что мы ошибались, считая, будто Кроули пал жертвой банальных внутренних интриг.

— Выходит, его изувечил... этот гомункул? — Булверч вновь затряс вторым подбородком.

— Если верить его собственным предсмертным словам, а также полученной от Лилит информации — да. Кроули удалось вживить неизвестный мозг в искусственное тело, и получившееся существо очень быстро раскрыло свой потенциал. Кроули был на седьмом небе от счастья и строил планы по совершенствованию процедуры. Он не намеревался создавать армию, считая, что малого количества таких существ хватит для противостояния. Тогда программа "Цвета" еще не была нами начата, и без лояльных Наследников оружию подобной мощности и впрямь нечего было противопоставить.

— Но вышло наоборот? — тихо спросил Фегелейн.

— Совершенно верно. Не знаю, кто оказался в теле супер-трикстера, но этот... человек сумел захватить власть в организации Кроули, обойдя всех известных нам функционеров, получить контроль над всеми его ресурсами. Сам Кроули был лишен рук и ног и оставлен в состоянии комы, поддерживаемом нановирусом. Организация ушла в тень и занялась аккумулированием ресурсов без участия в борьбе за Наследников и геополитическое влияние. Мы не замечали их именно поэтому: каждая ячейка бывшей сети Кроули являла собой, по сути, организованную банду, интересовавшуюся лишь деньгами. Промышленные и технологические накопления оставались в тени, не будучи приведенными в действие ради экономико-политической выгоды.

— Но как им удавалось скрывать связь друг с другом?! — возмущенно воскликнул Булверч. — Как получилось, что наша разведка, да и ты сам, проморгали такой величины угрозу?!

— У нового лидера были крайне толковые организаторы, — спокойно сказал Хендрикс. — Они воспользовались опытом мафии и скрестили его с подходом лучших разведок мира. Малые группы, зачастую не знающие о существовании друг друга. Почти как наша агентурная сеть, только в более крупных масштабах. Признаю, нас ловко обыграли. Полтора десятка лет все мы думали, будто наследие Кроули просто потеряно и разрушено, в крайнем случае, украдено Лилит. Но оно осталось целым.

— И именно бывшая организация Кроули во главе с его творением является той силой, о которой ты говорил на последнем живом совещании, — подытожил Лесарж. — Именно этот человек, если можно так выразиться, бросил нам вызов.

— Да, — кивнул Артур. — В данном смысле можно сказать, что проект "Сенобит" принес плоды, превысившие все ожидания. Даже без самого Кроули.

Снова раздался презрительный смешок. Хендрикс вдруг понял, как раздражает его извечная манера Дюкло держаться вызывающе. Огромный Жан-Мишель словно пытался самоутвердиться столь мелочными жестами в присутствии первых лиц планеты. Хотя, скорее всего, он и не думал о рисовке или нарочитости. Просто Дюкло всегда был грубияном.

— Что-то не так, Жан-Мишель? — с холодной ласковостью старшего спросил Лесарж.

— Что ты, Андре, все просто прекрасно, — лениво растягивая слова, ответил Дюкло. — Все настолько прекрасно, что мы переходим, наконец, от страшных сказок про искусственных человечков к сути вопроса.

— И тебе, конечно же, есть что сказать.

— Мне есть что вспомнить, — громоздкая виртуальная фигура приняла развязную позу на стуле. — Помнится, на встрече во плоти я предупреждал моих высокочтимых друзей и покровителей о том, что приближаются серьезнейшие проблемы. Высокочтимые друзья и покровители ответили, что все будет в порядке. Однако!

Динамики донесли отчетливый скрип стула, когда Дюкло притворно заерзал. Хендриксу показалось, что сегодня Жан-Мишель кривляется развязней обычного. Выходило, что воинский начальник Крестоносцев нервничает и пытается скрыть волнение.

— Однако что же мы видим сейчас, спустя каких-то три месяца? А мы видим нечто нехорошее, господа. Месье Фегелейн, каковы убытки ваших друзей из Парижского Клана? Сколько производств было разрушено в Индии, сколько плантаций сожжено в Южной Америке? Месье Булверч, как там дела с полезными ископаемыми, все еще добываются в Африке, где четвертый месяц полыхают локальные войны, сливающиеся в единый фронт? Тамошние партизаны вежливо обходят стороной ваш источник дохода и благополучия? О, месье Пирелли, как поживает наша могучая промышленность? Если мне не изменяет память, тот факт, что без сырья Булверча вынесенные за пределы Европы производства встанут, нас пока не беспокоит? Ведь есть же какой-то запас, да и в случае чего можно купить... О, нет, нельзя! Ведь благодаря громким неудачам этого лета Китай вдруг начал сомневаться в нашей платежеспособности! В нашей! У нас кончаются ресурсы, теряются деньги, и падает репутация!

— Какая страстная речь, — произнес Лесарж с едва уловимым сарказмом. — Мы все в курсе того, что происходит в наших вотчинах. Конечно, приятно осознавать, что у военного ведомства есть собственная внутренняя агентура, как в старые добрые времена, но в чем смысл твоей тирады?

— В прошлый раз я предупреждал, что ваша спесь закончится, когда придется полагаться на штыки. Этот момент стремительно приближается. Наше государство не выдержит и сломается под собственным весом, если не разобраться с возникшими проблемами быстро. А оперативных решений только два: задавить тех, кто мешает нам на местах, трудно и медленно, или маленькой победоносной войной с кем-то одним запугать мир и заставить сотрудничать. Вы ведь так и не поняли, что в любом случае нам придется удерживать положение сверху, даже когда самим требуется помощь. Мы в той же ловушке, что и Соединенные Штаты до Последней войны. Мы долго эксплуатировали весь мир, осеняя крестным знамением, и пришла пора платить по счетам. Думаете, в момент слабости нам не припомнят обиды тайские женщины, сгорающие на вредных дешевых производствах ради наладонников для обывателей из Меркури? Думаете, простят мексиканцы и колумбийцы, жующие траву, пока в Европу свозят фрукты, хлеб и деликатесы, оставляя местным лишь плантации коки? Подадут руку помощи индийцы, существующие на положении рабской рабочей силы? Или, может быть, останутся довольными и сонными наши граждане, когда их отключат от питательной трубки? Неужто нельзя было научиться хотя бы на старых ошибках?

— Знаешь, Жан-Мишель, мне кажется, мы с тобой не на своих местах, — улыбнулся Лесарж. — Тебе стоит произносить речи перед аудиториями. Ведь отлично выходит.

— А у тебя, дорогой друг Андре, выйдет завоевать и разграбить какую-нибудь страну? Без моей-то помощи, — Дюкло прищурился с издевательским любопытством.

Ни один мускул не дрогнул в лице Лесаржа, ни одно движение не выдало его истинных чувств, когда француз добродушно развел руками.

— У тебя, честное слово, талант привносить агрессию в наши маленькие встречи. Не будь таким злым, Жан-Мишель, это вредно для здоровья.

— Да неужели? — глава Крестоносцев понял тонкий, почти неуловимый намек. — Уж извини, но мне смешно слушать россказни Артура о том, что в небывалом кризисе виноват какой-то там чудик, собранный по кусочкам. Даже если он и играет какую-то роль, за спиной исполнителя явно стоит крупная партия. Калифорния или Техас. Или русские. Или Китай. Налицо серьезная работа, серьезная попытка сломить нам хребет. И в такой ситуации наш гениальный Хендрикс не находит ничего лучше, чем подбросить в кипящий проблемами котел щепотку Лилит. Какого дьявола?! Что, Артур, седина в бороду, бес в ребро? Вспомнил свою прежнюю любовницу и по случаю смерти Кроули решил поставить на кон все, чего мы достигли, ради нее? Объяснись.

И в виртуальном зале совещаний наступила тишина. Члены Синода, все как один, вопросительно посмотрела на Хендрикса. Дюкло, может, и был скандалистом, но всегда умел драться. И сейчас Жан-Мишель ударил по больному месту. Их с Лилит личная история окрашивала совершенную сделку в самые неприглядные тона. Однако не таков был Артур Хендрикс, чтобы дать противнику насладиться результатом.

— Боюсь, Жан-Мишель, мне нужно не объясниться, а разъяснить кое-что тебе, — он заговорил со спокойствием мудрого взрослого, обращающегося к подростку. — В своих выкладках по поводу нашей стратегической ситуации ты упустил наиболее важную деталь, а именно — Наследников. Без них не имеет никакого значения ни кредитная ситуация, ни экономика, ни победоносные войны и стабильность на штыках.

Лесарж едва заметно улыбнулся, глядя на вытянувшуюся грубую физиономию Дюкло. В запале Жан-Мишель и впрямь совершил ошибку — он мыслил традиционными категориями, которые выучил в старом мире большой политики. Хендрикс же, чей холодный расчетливый разум всегда импонировал Андре, умел вычленять главное на данном этапе истории.

— Без Наследников, — продолжал Артур. — Вся наша цивилизация, выстроенная после Явления, рухнет, как и должна была. Ты любишь ругать несовершенство того, что есть, но забываешь, что мы создали все из ничего только благодаря Наследникам. Где мы возьмем энергию?

— И при чем тут Наследники? — сурово набычился Дюкло, никогда не любивший проигрывать.

— При том, что, даже если за ливнем наших неудач стоит держава, острием ее копья является продукт проекта "Сенобит". Человек, известный как Октавиан Вендиго. Человек, который сам объявил о намерении нас уничтожить. Именно он стоял за кризисом в академии "Эклипс" и похищением крупной партии молодых Наследников прямо у нас из-под носа. Сейчас у него в руках едва ли не четверть нашего текущего энергетического потенциала. Вот почему я заключил сделку с Лилит. Необходимо добраться до Октавиана Вендиго как можно скорее, иначе можно ставить крест на планах по сохранению наших позиций. А возможно — и на наших жизнях. Лилит, при всех наших разногласиях, не стремится уничтожить мир.

— Вендиго же, как ты полагаешь, стремится именно к этому? — спросил Лесарж, не обращая внимания на побагровевшего Дюкло. — Почему? Что помешает ему использовать Наследников как выгодный рычаг в торговле с нами или нашими врагами, как источник больших денег, как огромные реакторы, в конце концов? С чего ты взял, что намерения сего... существа столь деструктивны?

— Его боялся Себастьян Кроули, — тихо сказал Артур Хендрикс. И в тот же миг сидевшие в разных концах света старики, моложавые и обрюзгшие, худые и толстые, богатые и влиятельные, вспомнили того, кто однажды собрал их всех под одной крышей, сделав сегодняшнюю маленькую утопию для избранных возможной. Вспомнили безжалостного человека с широкой, но бесчувственной душой, не боявшегося бросать вызов богам и проливать кровь любого, кто вставал на пути. Артур, последний протеже Кроули, предавший мастера, невольно провел рукой по серебристым седым волосам и продолжил в понимающе тишине: — Перед смертью Себастьян сказал мне, что не видел ничего ужаснее своего создания. Что в существе, которому он дал жизнь, видит даже не зло, а что-то за гранью зла. Что-то, полное ненависти.

Андре Лесарж задумчиво потер подбородок.

— Помня Себастьяна, я могу понять твой аргумент. Однако...

— Лилит подтвердила мои опасения, — не дал ему договорить Хендрикс. — Она сказала, что знает, каковы планы Вендиго на Наследников.

— И что же этот Вендиго хочет с ними сделать? — спросил Булверч, чей второй подбородок, казалось, усох в течение совещания.

— Я думаю, — сказал Артур. — Он хочет уничтожить всех Наследников.

— Каким образом? — вклинился молчавший доселе Аракис.

— Он выпустит их на свободу.

Гонконг

20 августа

00:23 местного времени

Она не любила наркотики. Искусственные заменители радости казались глупой и совершенно ненужной фальшивкой, уделом слабых. Но Октавиан умел переубеждать. Он обожал принимать наркотики с единственной целью: как можно дольше противиться их дурману, их отупляющему яду в крови. Когда внутри течет река спокойствия, и стоит лишь закрыть газа, чтобы ощутить себя в раю, гораздо приятнее понимать, что лишь твоя собственная воля удерживает сознание в реальности, свободной от сладкой лжи.

Анне нравилась идея. Она терпеть не могла самообман.

На миг показалось, что под ногами нет пола, что вокруг на сотни, тысячи километров раскинулось безбрежное небо, без начала и конца. Время текло в сотню раз медленнее, утопая в аромате экзотической китайской дряни, принятой в порядке эксперимента. Но она отбросила сладостную иллюзию и снова очутилась в ресторане Ван Чау, среди неприятных и глупых китайцев.

Молодая женщина окинула помещение пренебрежительным взглядом. Широкий зал, украшенный в вычурном китайском стиле, с дюжиной резных драконов на красных стенах, кокетливыми фонариками и плюшевыми диванами, пуфиками и креслами, казался безвкусным и крикливым. И подобное отношение таинственным образом шло ей, словно украшение. Длинные чуть вьющиеся рыжие волосы походили на каскад расплавленной меди в мягком свете китайских фонарей. В чертах красивого лица, тонких, изящных, напоминавших работу талантливого скульптора, читалась гордость античной богини. Изумрудно-зеленые глаза с прищуром смотрели на съежившуюся в трусливом ожидании старушку в старомодном халате.

— И что, в этом ресторане нет иных способов приятно провести время, кроме борделя? — Анна иронически изогнула соболиную бровь, слегка улыбнувшись уголком рта. Тонкие, но сильные руки молодая женщина сложила на груди в жесте, одновременно полном силы и женственной красоты. Стройную фигуру превосходно облегала белоснежная блузка, длинные ноги, стройность которых подчеркивали черные брючки, были обуты в полусапожки на невысоком каблуке.

Старушка неуверенно затеребила рукав своего халата.

— У нас нечасто бывают посетители-женщины, госпожа, — извиняющимся тоном произнесла она.

— Ретрограды, — сонно протянула Анна, прикрыв глаза и снова оказавшись на небесах. Голос старушки доносился из неведомых далей.

— Но мы всегда готовы услужить! — с надеждой залебезила старая сутенерша. — Мальчиков у нас тоже много, просто они обычно предназначаются для...

— Увольте, — вернувшись на землю, молодая женщина презрительно покачала головой. — Не имею ни малейшего желания пользоваться какими-то мальчиками для педофилов, вдобавок, для примитивнейших утех.

— Тогда чего пожелает госпожа?

— Да черт ее разберет, госпожу, — поборов желание коснуться воображаемого облака, Анна лениво повела плечом. — В ресторане скучно, в борделе скучно.... Тащите, что ли, еще этой вашей дряни и чистый ингалятор.

— Будет сделано! — покладисто закивала старушка и короткими шажками засеменила прочь от важной гостьи. Сама же гостья шагнула в сторону и опустилась на один из многочисленных диванов.

В зале было безлюдно. Последние дни ознаменовались для Ван Чау оттоком клиентов, поскольку хозяин и владелец закрыл ресторан и, соответственно, бордель для посторонних. Работницы дома плотских утех нигде не было видно. В столь поздний час они, очевидно, покорно сидели в пропахших блудом и жадностью комнатах, спали, пили, принимали наркотики, отдыхая от ежедневной продажи себя. При мысли о неправедном труде шлюх Анну передернуло от отвращения. Она всегда терпеть не могла женщин, превращавших себя в придаток к собственным прелестям. Анне был противен любой, кто шел по пути саморазрушения ради денег и материальных благ. Но проститутки вызывали особенную тошноту низостью падения, лицемерным и циничным оправданием самого мерзкого греха — убийства искренности чувств. Эти скоропортящиеся куски мяса имели наглость когда-то называть себя жрицами любви. Но в их занятии никакой любви не было. Анна обожала книгу русского писателя из прошлого века о легендарной гетере Таис, ценила чувственность, любила красоту тела и духа. Торговки же сексом заставляли молодую женщину мысленно отплевываться, ибо опошляли все ею любимое.

Чувствуя, как расстилается вокруг небо, Анна подумала, что все-таки заразилась от Октавиана нелюбовью к людям. Но то была правильная нелюбовь, за недостатки. Между ними же не было циничного сговора на продажу и покупку тела и души. Его она искренне любила. А ради любви человек готов на все.

На все.

Старушка появилась неслышно и поднесла почетной гостье блюдце с парой полупрозрачных капсул и крохотным белоснежным ингалятором. Лениво взяв инструмент, Анна вставила в него первую капсулу, встряхнула, поднесла к лицу и коснулась губами мундштука. Когда по нажатию кнопки ледяная струя обожгла десны и язык, смешавшись с глубоким вдохом, облака в воображаемом небе подхватил прохладный ласковый ветер и понес вперед, вперед, вперед...

Чем чаще принимаешь наркотики, тем проще навсегда потерять способность наслаждаться иллюзией. Если окунаешься в удовольствие с головой, оно быстро становится пресным. Слабая воля губит наркомана, чье тело проигрывает в схватке зелью. Но тело Анны было гораздо сильнее человеческого, и волю было не сломать анестезией слабаков. Она не впала в зависимость от множества веществ, что принимала вместе с Октавианом, и не потеряла способность наслаждаться ими. Воистину, завидная доля.

Когда молодая женщина вынырнула из глубин небесного океана, блюдце со второй капсулой оказалось стоящим рядом на подушке дивана, а старушка куда-то делась. Обнаружилась она секундой позже и явно пребывала не в лучшем настроении.

— Я же говорила, чтобы никто из вас, потаскух, не вылезал из комнат! — шипела распорядительница борделя, ссутулив спину и глядя на какую-то девицу, с независимым видом шествовавшую через зал к дальним дверям.

Девушка была молодой азиаткой с крашеными черными волосами и развитой фигурой. Восточное платье иссиня-черного цвета с умопомрачительным разрезом на бедре и изящным воротником делало совсем юную незнакомку на вид даже не старше, а будто бы искушеннее. Превосходная осанка, царственная посадка головы, гордо расправленные плечи и уверенная походка создавали резкий контраст с обликом сгорбившейся семенящей старушки, отчитывавшей собеседницу на кантонском диалекте.

Анна медленно протерла глаза. Странное чувство, в первый миг притупленное наслаждением, внезапно охватило ее. Азиатка была на кого-то очень похожа. Молодая женщина прищурилась, вглядываясь в незнакомку.

Черные волосы, зеленые, явно из-за линз, глаза, красивые ноги, тонкая талия... Что-то знакомое. Анна определенно видела это лицо. Но где? И когда?

Наркотик, разрушавший способность простых людей соображать, лишь немного замедлил мыслительные процессы женщины-трикстера. Однако даже крохотная заминка оказалась важной. Пока Анна всматривалась в проститутку, та прошла через зал и, не обращая внимания на подгонявшее шипение распорядительницы, невозмутимо отворила тяжелую дверь. Обернувшись на миг, девушка коротко кивнула свирепо замолчавшей начальнице и скрылась за порогом.

Проклятое зелье не давало сосредоточиться. Не видя лица, Анна не могла вспомнить, кто же такая эта азиатская красотка.

Угодливая старушка уже вернулась к гостье и извиняющимся тоном проговорила:

— Простите, госпожа, на время визита наши девушки не должны были мешаться под ногами.

— А кто это? — спросила Анна.

— Одна из новеньких, недавно у нас. Слишком наглая, слишком, — запричитала старуха, надеясь болтовней сгладить впечатление от ужасного, по ее мнению, проступка. — Мы ее накажем, госпожа.

— Откуда у вас эта девушка? — гостье же было интересно совсем другое. — Она очень хороша собой.

— Ее привезли с материка, — с некоторой гордостью заявила распорядительница борделя. — Она не китаянка, а японка, но мы берем лучший товар везде!

— Японка, значит, — Анна откинулась на спинку дивана и сложила руки на животе. В голове прояснело. — Так-так-так.

Глава 2: Общаясь с дьяволом

Солнце било в глаза с упорством лазера. Кимико старалась заслониться ладонью, но сияющие лучи проходили сквозь тонкие пальцы, пронзали веки и нагло вонзались прямиком в мозг. Казалось, все тело начинает раскаляться, дотронься кто-нибудь до горячей щеки — загорится.

Она стояла посреди широкого поля, устланного аккуратным изумрудным газоном. Девушка точно знала: каждая травинка подстрижена с идеальной точностью, ни миллиметра выше или ниже невидимой границы. Вся поляна походила на мягкий ковер, пружинящий под ногами.

Инори вдруг поняла, что стоит здесь не одна. Рядом кто-то дышал, двигался, говорил. Оглядевшись, она увидела людей: молодых и старых, маленьких и больших, белых и цветных, мужчин и женщин. Одетые в пиджаки и джинсы, в куртки и футболки, коротко стриженные и длинноволосые, они стояли плотными рядами, плечом к плечу, неразборчиво гомоня в радостном предвкушении.

Чего они ждали? Кимико не знала. Она не слышала слов, не разбирала языка. Единственное, что удалось понять — толпа страстно желала кого-то увидеть.

Инори хотела тронуть соседа в светлой футболке за плечо, но он будто не видел и не слышал ее. Когда на тугое мужское плечо легла тонкая девичья рука, незнакомец обидным резким жестом стряхнул ее и устремил счастливый взгляд куда-то вдаль.

Тот, кого все так ждали, наконец-то появился. Кимико сумела разглядеть в отдалении сцену, на которую восходил незнакомый ей мужчина. Высокий и стройный, он отливал ночной тьмой под палящим дневным солнцем, стоявшим в небе без единого облачка. Костюм с иголочки, угольного цвета рубашка, галстук чуть более светлого оттенка, волосы цвета воронова крыла, короткая борода, обрамляющая круглое бледное лицо. Широкие плечи властителя, уверенно поднятые в приветствии руки, улыбка победителя, большие синие глаза, сиявшие какой-то потусторонней ласковостью — все говорило о радостном предвкушении поделиться успехом. Толпа приветствовала его радостными криками. Все принялись аплодировать.

Внезапно у Кимико возникло нехорошее предчувствие. Как будто она одна знала, что сейчас случится нечто очень плохое, но никак не могла вспомнить, что именно. Захотелось сойти с места, шагнуть в сторону, посмотреть кому-нибудь в лицо. Народ стоял плотно и несокрушимо, подобный стене, и девушке пришлось протискиваться между каменными боками хлопавших и кричавших.

В небо взлетал выпущенный кем-то красный воздушный шарик. Инори двигалась медленно, словно воздух был пропитан невесомым, но плотным клеем. Каждый шаг занимал минуту, каждое движение можно было рассматривать в малейших подробностях. Впереди замаячил просвет, и юная японка медленно и плавно выскочила в пустое пространство между двумя половинками толпы. Здесь лежала ковровая дорожка, ведущая прямиком к сцене, и ни один из зрителей, кричавших непонятные слова поддержки и ликования, не ступал на красную ткань. Только Кимико, стремясь вырваться из рядов неподвижных фанатов, оказалась в полном одиночестве у всех на виду. Но никто и не подумал отвести взгляда от мужчины-триумфатора, раскинувшего руки в широком жесте, будто пытался обнять всех и вся.

Гулкие хлопки прорывались сквозь музыку, которая, как оказалось, громко играла все время, но была услышана Инори только сейчас. Девушка увидела маленького мальчика, худенького и беловолосого, подпрыгивавшего рядом с мужчиной, наверное, отцом. Радостный рок-н-ролл струился не из динамиков, которых у сцены не стояло, и не из магнитофонов, которых никто не принес. Он разносился в воздухе сам по себе, заставляя время течь в ритм звучанию клавишных инструментов и гитар. Ребенок приплясывал в такт припеву, слова которого звучали для Кимико ничуть не понятнее счастливых выкриков.

Она увидела, как черный человек на сцене, не переставая улыбаться, опустил руки. И в тот же миг у него из-за спины выступили тонкие прозрачные тени. Их глаза горели как раскаленные угли, в корявых бесформенных лапах показались автоматы. Старые и потрепанные орудия войны родом из прошлого века уставились в ликующую толпу, не замечавшую теней и участи, готовой настигнуть зрителей и фанатов в ближайший миг.

Захотелось кричать, но окостеневший и распухший язык неожиданно заткнул рот подобно кляпу. Захотелось бежать, но ноги так увязли в невидимом клее, что не выходило пошевелиться.

Радостная музыка затихла, играя одну ноту в предвкушении кульминации. Черный человек закрыл глаза, руки, упертые локтями в бока, согнулись, касаясь груди. Ладони превратились в кулаки.

"God, I feel so strong!" — расслышала, наконец, слова гремящей песни Кимико в момент, когда грянуло ликование инструментов и, заглушая его, раздался железный стрекот автоматных очередей. Она узнала эти слова. Старая песенка, почти забытая в наши дни.

А в следующий миг в лицо ударила капля крови, долетевшая до стоящей на ковровой дорожке девушки. Она неподвижно замерла в центре, неспособная даже повернуть голову, чтобы увидеть, как люди по сторонам превращаются в иссеченное пулями мясо.

"I feel so strong.

I'm so strong".

Почему он чувствует себя сильным? Откуда эта ласковая радость в лице застывшего с закрытыми глазами мужчины, из-за спины которого вырывался смертоносный огонь? Зачем все это происходит?

Кимико увидела, что сцена сооружена вовсе не из досок. Черный человек и его тени стояли на удобно сложенном кургане из трупов. Тела истекали кровью, коченея и разлагаясь с неестественной стремительностью.

Утробный шелест падающих тел, мягкое чавканье разрываемой плоти прорывались сквозь грохот стрельбы, обжигая сознание, полосуя душу подобно острейшим ножам. Инори напрягла каждый мускул онемевшего тела и наконец-то сумела вырваться из невидимых оков. Удалось ступить вперед. Рядом, на прежнем месте, она увидела беловолосого мальчика. Его светленькая голова стала рыжей, вымоченная в крови отца, придавившего сына. Толпа погибла так же, как стояла — изуродованные трупы легли плотными штабелями, будто туши, приготовленные для отправки мясникам. Дольше секунды Кимико смотреть не смогла и отвернулась, чувствуя подкатывающую к горлу тошноту.

Черный человек по-прежнему стоял на сцене, и теней за его спиной уже не было. Он смотрел прямо на девушку, одним шагом сумевшую приблизиться к отвратительной кровоточащей сцене. Встретив взгляд неестественно глубоких синих глаз, Инори невольно перестала дышать. Эти глаза потрясали своей жуткой отстраненностью, они не были добрыми или злыми, они вообще казались чужими на ласково улыбавшемся лице.

Мерзко шурша, перед Кимико сложились ступени из плоти. Черный человек протянул руку. И она ступила на отвердевшую плоть, шагнув навстречу счастливому убийце под больно резавшим разум солнцем. Инори протянула руку в ответ.

Кончики их пальцев соприкоснулись.

— Инори! — позвал Марлон, когда девушка резко открыла глаза. — Инори, ты слышишь?!

Что такое? — медленно выдавила из себя вопрос Кимико, моргнув и повернувшись на жесткой койке в подземной тюрьме. Бледная лампочка, стоило отвернуться, перестала слепить глаза и иссушать веки.

— Слушай! — истеричным шепотом произнес Данглар, под звуки хныканья которого Инори в последний раз заснула.

Девушка старательно прислушалась. Сначала во тьме за решетками ее камеры все оставалось таким же мертвым, как и всегда. Но секунду спустя раздался тяжелый резкий звон, будто металл ударялся о металл.

— Только что началось, — шепнул Марлон, и тут до пленников донеслись легкие шуршащие шаги. Кто-то спускался издалека, сверху, приближаясь и становясь громче.

От неожиданности и неясного ожидания Кимико нашла в себе силы подняться на постели, звякнув наручниками о металлическую спинку. На большее ее не хватило, ибо последние несколько дней их не навещали даже в часы забвения, не кормили, не лечили. С трудом удерживаясь в сидячем положении, Инори разглядела нечто белое, мелькнувшее в кромешной темноте перед камерой. И вдруг пронзительно, как испуганный ребенок, закричал Марлон.

— Хе-хе-хе-хе, — язвительно рассмеялась яркая платиновая блондинка в белом одеянии. Эрика Андерсен узнала бы в этой девушке ту самую Айрис, домогавшуюся ее в подсобке. Серые глаза с презрением смотрели на задрожавшего молодого человека, вжавшегося в убогую кровать в неподдельном испуге. — Что же ты визжишь?

Изящные девичьи пальцы постучали по решетке. Алый язычок скользнул между красивых губ и высунулся в детском дразнящем жесте.

— Какой же представитель мужского племени не испытает страх пред тобой, моя маленькая неукротимая валькирия? — раздался голос за спиной девушки, и длинная тонкая рука легла ей на плечо. Айрис немедленно прижалась к мужской ладони щекой.

— Ты ведь не испытываешь, — сказала она совсем иным голосом, в котором угадывались нотки искренней привязанности и почти застенчивого подчинения.

— Но он ведь не я.

Инори не видела, что происходит, но отчетливо слышала, как говорит незнакомец, и тяжело дышит Марлон, чью дрожь можно было ощутить через стенку.

— К-к-к-к... — юноша силился заговорить, с трудом разлепив сухие губы. — Кто вы?

— Неправильный вопрос, — отозвался мужчина. — Мы не существуем. Мы всего лишь отражение той сути, что составляет ответ на другой вопрос: кто ты сам?

— Ч-что? — в голосе Данглара смешались непонимание и страх.

— Он туповат, — заключила девушка.

— Не будь слишком критична, — укорил мужчина. — Ты сама на его месте испытывала бы ту же самую растерянность.

— Я была на месте и похуже, — строптиво надулась Айрис.

— Знаю. Однако не руби с плеча, — урезонил он. — Подготовь мальчика.

Кимико услышала скрип открываемой двери и полный ужаса всхлип Марлона, когда шаги зазвучали внутри его камеры.

— Не дергайся, банк спермы, — грубо велел девичий голос, и послышалось судорожное шуршание.

Инори захотелось упасть обратно на жесткую кровать и закрыть глаза. Неясное ожидание превратилось в страх. Кто бы ни пришел сюда, они явно намеревались сделать с пленниками нечто плохое.

Другие шаги, более твердые и тяжелые, зазвучали за прутьями ее камеры. Вглядываясь во тьму, юная японка не сумела ничего разглядеть. И вдруг в скудном отсвете лампы возникло лицо.

Несмотря на слабость и истощение Кимико захотелось закричать. С другой стороны решетки стоял черный человек из ее сна, сливаясь с тьмой. Рука в черной перчатке легла на замок двери, немедленно щелкнувший. Со скрипом растворив вход в узилище, мужчина шагнул под более яркий свет, и стал заметен его наряд, точно такой же, как несколько минут назад, в кошмаре.

— Скажите, милая, вам часто говорят, что ваши миндалевидные глаза очень красивы в минуты страха?

Он шагнул к Инори плавно, медлительно, почти так же, как она сама двигалась во сне. Остановившись у кровати, незнакомец посмотрел на изможденное лицо Кимико, скользнул взглядом по наручникам и склонил голову.

— Будьте осторожны, негодяям нравится испуганная красота.

— Спасибо, — неожиданно для самой себя ответила девушка, удивившись, как чисто звучит ее голос, давно охрипший от жажды.

— Не стоит, — он поднял взгляд, и Инори вновь увидела нечеловеческие синие глаза. — Позвольте представиться. Меня зовут Октавиан Вендиго.

Имя и фамилия звучали... неестественно. Почему-то в голову пришло именно это слово. Только дичайшее стечение обстоятельств могло наградить живого человека подобным сочетанием. Кимико не верила в такие совпадения.

— Вас ведь не так зовут, — сказала она.

Брови Октавиана удивленно приподнялись. Затем мужчина улыбнулся.

— Вы правы. На самом деле я сам дал себе это имя, когда родился. Просто другого нет.

— Вот как... — она не поняла смысла сказанных слов, но осторожно кивнула. — Тогда понятно.

— Вот и отлично.

Не дожидаясь приглашения, Вендиго присел на край кровати.

— Вы кажетесь испуганной, — заметил он.

— Потому что так и есть, — тихо сказала Инори.

— Что же вас пугает? — снова поднял брови мужчина. — Я?

Девушка хотела сказать "да", но почему-то осеклась. Покачав головой, она произнесла:

— Не совсем.

— Вот как? Тогда что же?

— Перед самым вашим приходом я спала, — Кимико опустила взгляд на свое неприглядное ложе. — И видела сон.

— Дайте угадаю, — Вендиго сложил руки на груди, скрипнув пружиной кровати. — В нем был я и нечто ужасное?

— Да.

— Надо же, — уважительно протянул Октавиан. — Вы очень чуткий Наследник, милая Инори.

— О чем вы? — она не удивилась, будучи названной по имени.

— Ваш сон был всего лишь отражением определенных сигналов. Так сказать, вы уловили отпечаток, неосязаемый след, который я оставляю в пространстве. Даже среди Наследников подобной чуткостью отличаются немногие. Вы ведь учились на сенса, не так ли?

— Верно, — в академии "Эклипс" Инори одно время и впрямь попала по распределению в группу сенсорных практик. — Значит, то, что я увидела...

— Было абстракцией, которую выдало ваше подсознание, уловив мои нездоровые вибрации, — мужчина улыбнулся. — Вот почему у вас такие красивые испуганные глаза? Очень страшный был сон?

— Жуткий, — призналась Кимико.

— Ну, а сам-то я вас не пугаю? — Вендиго развел руками. — Может быть, я зловещ? Или вокруг меня сгущается атмосфера чего-то ж-ж-жуткого?

Девушка моргнула, пытаясь понять, издевается он или просто шутит. Выходило, что шутит. Мужчина, появившийся в кошмаре, держался вежливо и любезно, будто говорил не с закованной в наручники пленницей, а с соседкой в читальном зале.

Инори не могла не удивиться такому отношению. Она, похищенная и истощенная, никак не претендовала на роль равной светской собеседницы в сыром и темном подвале. Однако черный человек, мгновенно утративший зловещую ауру, развернувшуюся во сне, обходился с ней куда вежливее, чем можно было представить.

И не таилось за улыбкой и обходительностью ядовитое жало, готовое впиться в жертву в удобный миг. Несмотря на всю свою слабость, Кимико чувствовала — Октавиан Вендиго не собирается делать с ней ничего плохого. Ставшее привычным знание намерений окружающих, столь развитое в юной Наследнице, заставляло теряться. Ведь черный человек сам сказал, что ужасный сон отражает нечто, скрытое в его сути. Ведь это он был ее похитителем! Так почему же он кажется таким... приятным?

— Знаете... — помедлив, произнесла Инори. — Нет. Вы сами нисколечко не пугаете.

— Это потому, что я не страшен, — любезно сообщил Октавиан. — Страшно то, что я делаю.

— А что вы делаете?

Нечеловеческие синие глаза посмотрели лукаво.

— Широкими горстями воздаю должное.

За стенкой кто-то деловито прижимал чужое тело к кровати, не позволяя вырываться. Слабые конвульсии удерживаемого напоминали возню скребущейся за печкой мыши.

— Должное?

— Такой у меня несносный каприз, — он развел руками. — Люблю, когда каждому отмеряно той же мерой, какой он меряет. Вот, например, для вашего соседа у меня приготовлена вполне определенная участь. Знаете ли, он не распространяется о том, как, будучи ребенком из богатой и уважаемой семьи, привык считать окружающих ниже себя. Становление Наследником делу не помогло.

— А почему... — Кимико запнулась. — Почему вас интересует чье-то тщеславие?

— Увольте, меня вовсе не интересуют намерения, — Вендиго поднял руку в протесте. — Я беспокоюсь исключительно о поступках и их последствиях.

— И каков был поступок?

— Об этом расскажет ваша хорошая подруга Эрика Андерсен. Вы вскоре встретитесь. Я же могу сказать только, что такое обычно не прощают.

— Что вы хотите с ним сделать? — спросила Кимико, стараясь не выдать удивления и испуга, рожденного словами об Эрике.

— Не волнуйтесь, я не намерен убивать подростка, — снова улыбнулся Вендиго, и девушка поверила. — Подобные кровавые вирши припасены для других. Напротив, я дам вашему соседу все, чего он желал: превосходство над другими и абсолютную свободу от уз человечности. Надеюсь, тогда он перестанет хныкать.

"Откуда вы знаете, что он хныкает?" — хотела спросить Инори, но вместо этого произнесла:

— А почему вы пришли ко мне?

— А почему бы мне не прийти?

— Послушайте... — она замялась. — Я не хочу устраивать истерику и пугаться. У меня нет на это сил. Но я не понимаю, что вам от нас нужно, кто вы, и зачем мы здесь.

— Я знаю, — кивнул Октавиан. — Я знаю, что вы чувствуете. Потому я и пришел к вам сам. Вы не такая, как ваш сосед. Вы не похожи ни на кого из остальных.

— Почему?

— Ваша любовь обращена к другим, а ненависть — к себе. Я видел ваши воспоминания о семье. Вы вырезаны судьбой из нужного камня.

— Не понимаю.

— Пока не понимаете. Но поймете. Я только знаю, что вы добры и не лжете ради самой себя. Этого более чем достаточно.

— Для чего?

— Для того чтобы увидеть.

Тонко звякнуло раскрывающееся кольцо наручников, высвобождая многострадальную кисть девушки, на которой виднелась фиолетовая полоса. Удивленная Кимико посмотрела на избавленную от оков руку, сложив ладони. Вендиго, подождав, пока взгляд собеседницы вернулся к нему, тихо произнес:

— Ну что ж. Мне придется совершить нечто не очень приятное. Прошу простить.

— О чем вы?

Не дослушав вопроса, мужчина протянул длинную тонкую руку, с которой пропала черная перчатка, ко лбу девушки. Ладонь оказалась сухой и прохладной.

Неожиданно прозрачные тени с горящими как угли глазами стайкой летучих мышей вспорхнули из-за его спины, заставляя сиротливую лампу под потолком погаснуть. Черный костюм потек во все стороны облаком чернил. Огромные щупальца мрака, потянувшиеся откуда-то из глубин груди Вендиго, бережно обволокли сидящих на кровати мужчину и девушку.

Время потекло медленно, словно во сне. Но сейчас не было палящего солнца и гудящей толпы, создававшей ощущение безопасности. Теперь Инори осталась одна. Одна наедине с чем-то, рвущимся из бездны.

— Иди и смотри, — сказал Октавиан.

И она увидела.

Учики вздрогнул.

Кулак Сэма просвистел так близко от его лица, что молодой человек едва не поцеловал невольно чужие костяшки. Большой, но удивительно быстрый Ватанабэ тут же ушел вправо, не давая перехватить инициативу. В темноте, опустившейся на остров, его белоснежная рубашка отливала серебром под светом луны. Темные крупные руки с закатанными до локтей рукавами мелькали перед юношей, норовя ударить в лицо или в корпус. Сэм, как выяснилось, весьма недурно и профессионально боксировал, двигаясь в левосторонней стойке бойца супертяжелого веса.

Тело Отоко впервые за много дней слушалось хозяина без болезненного ворчания умиравших тканей. Нырнув под очередной удар, он выпрямился и попытался достать толстяка размашистым свингом, однако Втанабэ и сам был не лыком шит. Уйдя от удара, мужчина резко сократил дистанцию. Учики стремительно сместился вправо, готовясь к отражению атаки, и тут пальцы Сэма обидно щелкнули его по носу.

— Безобразие, — проворчал толстяк, остановившись. — Расхлябанность и головотяпство.

— Опять не так? — с обреченностью висельника спросил юноша.

— Еще бы, — взглядом палача посмотрел на него Ватанабэ. — Ты ж меня ни разу не стукнул.

— Ну... — смутился молодой человек. — Не вышло.

— Не вышло у него, — Сэм расправил рукава рубашки. — Не бьешь потому что.

— Что значит, не бью?!

Возмущенный возглас Отоко разнесся по всему двору перед зданием гостиницы, давно заброшенному, заросшему травой и сорняками, но достаточно чистому.

— А то и значит, — пожал плечами толстяк, подбирая с бетонной дорожки аккуратно уложенный туда пиджак. — Ты со мной драться не хочешь.

— Ну... — снова смутился Учики. — Вы же мне не враг.

— Поэтому-то ты меня и не достанешь никогда, — просовывая руки в рукава, Сэм вздохнул. — Но ругать я тебя не буду.

— Почему? — на этот раз юноша удивился.

— Размечтался, — Ватанабэ пошевелил широкими плечами, будто заново примеряясь к пиджаку, и опустил руку на плечо молодого человека. — Не люблю классический метод.

— Какой классический метод?

Они сошли с дорожки и оказались у старой беседки без крыши. Когда-то здесь любили посидеть туристы, наслаждаясь закатом и ласковым шумом моря. Сейчас же на небе светила лишь луна, и ни одной живой души в окрестностях не было. Ватанабэ опустился на ветхую скамейку, потягиваясь как огромный черный кот.

— Ну, классический метод, — пояснил он присевшему рядом Отоко. — Когда, значит, к противнику надо испытывать сильное желание членовредительства.

— Хотите сказать, боевой настрой?

— Вроде того, — толстяк откинулся на спинку скамьи, заложив руки за голову. — Когда я был в твоем возрасте, то уже порядком успел поучиться свирепости. Меня учил драться лет с десяти один друг. Очень старый друг.

— С десяти лет, — тихо проговорил Учики. — Это вполне серьезно.

— Мой друг был серьезным человеком, — усмехнулся Сэм. — Он тоже все пытался привить мне боевую злость.

— И получилось?

— А мне не надо было ничего прививать. В том-то все и дело. Для меня никогда не составляло проблемы ударить человека, даже по лицу. Не потому что очень хотелось, а потому что было нужно. Нужно для тренировки, нужно в настоящем бою. Тогда я совсем не думал о боли, которую может испытывать другой человек. Поэтому и не верю в классический метод.

— Не понимаю, почему вы называете это классическим методом, — честно признался юноша.

— А когда драться учили с теми, кого не хочешь ударить? — Ватанабэ посмотрел на него с добродушным прищуром.

— Хм...

— Да ты голову-то не забивай, — снова хлопнул собеседника по плечу Сэм. — Хоть ты меня и не достал ни разу, держался хорошо.

— Хорошо? — молодой человек посмотрел на толстяка с непонятным выражением. Его взгляд, брошенный почти украдкой, был полон угрюмости, с которой почему-то смешалась робость.

— Ага, — подтвердил Ватанабэ. — Сам-то как? Ничего не беспокоит?

— Тело работает отлично, — тихо сказал юноша.

— Заметно. Движения ровные, скорость прежняя. Перед началом операции ты был медленнее.

— Но я все равно скован.

— Это потому, что ты не принял решения.

— Какого? — Отоко не понимал все сильнее охватывавшей его робости. Юноше так хотелось услышать от Сэма что-нибудь хорошее о себе, что чуть поджилки не тряслись. С чего вдруг?

— Вспомни, почему ты согласился участвовать в операции, — подсказал Сэм.

— Потому что Инори похитили, — задумчиво произнес Учики. — Потому что у меня самого остается не так много времени. Ну, еще потому, что вы пришли именно ко мне.

— Молодец, все правильно, — усмехнулся толстяк. — А теперь оглянись на то, что только что сказал, и скажи мне: что ты видишь в собственных словах?

— Что вижу... — молодой человек озадаченно почесал затылок. — Хм...

— Не знаешь, — Ватанабэ хмыкнул. — А я скажу. Мужественность в них есть.

— Мужественность? — чувствуя кусачий огонек гордости где-то в груди, Отоко спросил: — Почему?

— Сам посуди. Ты, зная, что не так уж далек от смерти, согласился лечь под ножи и излучатели, а потом биться с кучей народу, заливая в мозг воспоминания опытных бойцов, потому что тебя попросил чужой человек, и нужна помощь девушке. Звучит мужественно, ты не находишь?

— Э... Ну...

— Но давай подумаем. — убрав руки из-под головы, Сэм сладко потянулся. — Что же подвигло тебя согласиться на самом деле?

— Э...

— Не страх ли за собственную жизнь погнал тебя спасать Инори? Не расчет ли заставил согласиться на мои условия? И не жажда ли расквитаться с обидчиками, искалечившими тело, помогает сражаться?

Прищур толстяка стал откровенно лукавым. Усмехаясь половиной рта, Сэм наблюдал за озадаченным юношей, снова почесавшим затылок.

Учики не обиделся. Он знал, что Ватанабэ не хочет его обидеть. Могучий толстяк, беспощадный к врагу словом и делом, стал для молодого человека медбратом, тренером и психиатром за последние месяцы. Перед отправкой в Гонконг Сэм помог Отоко вернуться в форму, тренировал перед боями, следил за тем, чтобы наномашины приживались в организме и не давали тому разлагаться. Они мало разговаривали, сегодняшняя беседа стала самой долгой. Сэм просто присматривал за подопечным, а Учики изо всех сил старался не подвести.

Судьба не лишена иронии. Сейчас, чувствуя смущение перед своим внушительным собеседником, Учики Отоко неосознанно пытался понравиться мужчине, на короткий отрезок времени занявшему роль отца в его жизни. Всего лишь внимательный присмотр и совместные занятия рукопашным боем стали большим, чем вся родительская забота, проявленная за почти два десятка лет Кинпати Отоко. Родной отец всегда предпочитал сыну общество бутылки. Ватанабэ же, пусть и ненадолго, пусть и не на самом деле, заботился о нем, интересовался им.

И это было так приятно.

— Знаете, Сэм-сан, — наконец, произнес молодой человек. — Нет. Не страх, не расчет и не злость.

— Неужели? — одобрительно подмигнул толстяк.

— Да. Мне... мне на самом деле не так важно, что станет со мной. Я просто хочу вызволить Кимико. И помочь остальным Наследникам, которых похитили. Помочь Эрике, помочь вам, помочь Канзаки-сан. Пока еще могу.

— И совсем не страшно? — Сэм вопросительно изогнул бровь.

— Страшно бывает, — признался Учики. — По ночам, когда не сплю. Страшно бывало в Гонконге, когда начиналось то, про что мы с вами говорили тогда, в комнате. Я начинал думать странные мысли и переставал понимать себя. Но...

— Что?

— Но сейчас я знаю, кто я. И зачем я. Наверное, только ради того, чтобы прояснилось в голове, и стоило бежать из города на время.

— Хе-хе, — Сэм перестал щуриться и размашисто хлопнул Отоко по плечу. — Собственно говоря, вот и все дела!

Обрадованный одобрительным тоном и дружеским жестом, Учики, по-прежнему смущаясь, переспросил:

— Вы о чем?

— Да все о том же, — весело проговорил толстяк. — Я ведь терпеть не могу эгоистов. А ты со-овсем не эгоист. Именно поэтому тебе не нужна злость на кого попало. Я не прогадал, отдав тебя на обучение Винсенту. Молодец!

— С-спасибо, — запнувшись, Учики понял, что готов покраснеть от удовольствия. Хвалила его до сих пор только мать. И, конечно, Кимико.

— Да не за что, — снова похлопал его по плечу Сэм, а затем неожиданно потрепал могучей рукой по макушке. — Хороший ты парень, Учики.

— Д-да я вполне обычный, — теперь юноша и в самом деле покраснел.

— Обычный бы такую дорожку не прошел: от теленка на заклание, которым был в Токио год назад, до чемпиона подпольного турнира в Гонконге, хе-хе!

— Я пока еще не чемпион, — скромно поправил Отоко.

— А куда ты денешься? — хмыкнул Сэм. — Станешь. И всем этим гадам надаешь под зад.

— Я вам-то под зад дать не сумел, — пробурчал молодой человек, пытаясь скрыть, насколько был польщен словами толстяка.

— А мне и не надо, — Ватанабэ наставил на собеседника указательный палец. — Я знаю тебя, Учики. Ты тоже сможешь врезать по роже, если это будет нужно.

— Хм... — недоверчиво хмыкнул юноша.

— Уж поверь опыту старого негодяя, — Ватанабэ с невероятной для его фигуры ловкостью поднялся со скамьи. — Ну что, пошли в дом?

— Вы идите, Сэм-сан, — ответил Учики. — А я ока посижу, подышу воздухом.

— Ладушки, — кивнул мужчина, выходя обратно на запущенную дорожку к гостинице.

— И еще, Сэм-сан... — неожиданно добавил молодой человек. — Все-таки спасибо.

— Обращайся! — Ватанабэ изобразил двумя пальцами развязную пародию на воинское приветствие и, развернувшись, зашагал прочь.

Гонконг

20 августа

01:45 местного времени

— Господин По, я рад представить вам моего уважаемого партнера господина Мэнко, — солидно представил Фэй Пан, когда закрылись двери за охранниками высоких гостей. — Господин Мэнко, это мой добрый друг господин По.

Октавиан Вендиго, неся очередное вымышленное имя, приветственно кивнул и протянул руку пожилому благообразному китайцу в дорогом костюме. Гости и хозяин стояли посреди заднего двора ресторана Ван Чау, из старой оранжереи превращенного в подобие миниатюрного парка. Здесь имелся крохотный фонтан, у стен здания были посажены карликовые сосны, мягкий газон, обрамлял закольцованную пешеходную дорожку. Ничто здесь не могло напомнить о шумном и грязном городе, начинавшемся в паре сотен метров.

— Господин Мэнко, — важно кивнул По. — Я наслышан о вас.

— Неужели?

Октавиан улыбнулся, прищурившись, словно Чеширский Кот. Он сел на скамью, возле которой стояла вся троица, и жестом пригласил остальных. Фэй Пан присел рядом с Вендиго, по опустился на точно такую же крошечную скамейку напротив.

— Тогда скажите, уважаемый По, что же такого вы обо мне слышали?

— А вы умны, — произнес старый китаец. — Допустим, я действительно слышал о вас только загадочные намеки господина Фэй Пана, в которых он превозносил вас до небес. Но я знаю моего друга. Его так просто не впечатлить.

Фэй Пан молча сплел пальцы рук и обнял ладонями колено. Несмотря на важность встречи, он пытался держаться неформально, насколько было возможно. Вендиго глянулся на соседа и мягко улыбнулся.

— Фэй Пан обладает отличным чутьем. Он унаследовал его от покойного господина Ма.

— Ма? — подобрался По. — К чему вы его помянули?

— Как же было не помянуть старину Ма, — произнес Октавиан и посмотрел старику в глаза. — Ведь это после его смерти одиннадцать месяцев назад вы смогли заключить мир со вставшим на место босса Фэй Паном. В вечер того же дня, когда несчастному перерезали горло в уютном ресторанчике в Коулуне.

— Смерть Ма была очень печальным случаем, — сухо бросил По, чье лицо привычно окаменело при неприятном разговоре.

— Но и очень удачным, — Вендиго вновь взглянул на Фэй Пана. — Расскажи.

— Понимаете ли, господин По, — начал тот. — Ма убил вовсе не я.

— Неужели? — настороженно посмотрел старик.

— Его прикончили убийца, посланный "CDM", — прикрыв глаза, сообщил Октавиан.

— Что? — По удивленно моргнул, этим крошечным жестом выдав собственное ошеломление. — Ма был связан с Союзом?

— Не совсем, — покачал головой Фэй Пан. — Он был марионеткой в чужих руках. Ма связался с террористами и выполнял для них работу. Террористов разгромили, а Ма пришили, потому что слишком много знал.

— Вот как... — протянул старый китаец. Вендиго, первым поняв сомнение, поднял руку в успокаивающем жесте.

— Ма работал не на меня. Напротив его последний работодатель является моим... скажем так, конкурентом. Очень неудачливым и неумелым конкурентом. К тому же, не очень честным, ибо Ма до последнего использовался вслепую как подсобная рабочая сила и источник сырья.

— Как это понимать?

— В Гонконге мой конкурент пытался создать центр для проведения весьма специфических работ. Ресурсы сообщества вроде сильной триады очень полезны в подобном предприятии. Нужны люди, транспорт, деньги, техника и, что самое главное, секретность.

— Что же это за работы такие?

— Создание суперсолдат, — снова мило улыбнулся Октавиан, наблюдая, как вытягивается физиономия китайца.

— Что-что? — не поверил своим ушам По. — Каких еще, к черту, суперсолдат?

— Обыкновенных.

Вендиго щелкнул пальцами, и неприметная дверь, ведущая в ресторан, открылась. Во внутренний дворик ступила юная девушка в старомодных рваных джинсах и черной кожаной куртке, молния на которой была расстегнута, демонстрируя отсутствие иной одежды, кроме бюстгальтера. Ее черные с неестественным фиолетовым оттенком волосы достигали середины шеи и походили на растрепанный веник. Девушка явно была наполовину азиаткой, о чем говорил разрез глаз и оттенок кожи. Она хмуро глянула на незнакомых мужчин и преданно посмотрела на Октавиана.

— Сора, дай-ка нам пистолет, — попросил тот.

— Зачем это? — нахмурился По.

Девушка тем временем приблизилась к скамьям и плавно, чтобы не напугать, извлекла из-под куртки классический легальный "Кольт". Вендиго глазами указал на По, и Сора протянула оружие старику.

— Что такое? — недоуменно спросил китаец, однако пистолет взял.

— Моя маленькая Сора — прекрасный образец того, чего так желал, но не получил Ма, — пояснил Октавиан. — Выстрелите в нее.

— Выстрелить? — брови По удивленно приподнялись. — Вот так, в упор?

— Брони нет, — Вендиго подал знак, и Сора распахнула полы куртки, демонстрируя плоский спортивный живот, гладкую молодую кожу и отличную талию. — Палите, если не жалко.

— Хм, — По, все еще хмурясь, извлек обойму из "Кольта" и проверил патроны. Удостоверившись, что те таковы, какими должны быть, он вставил обойму обратно и передернул затвор. Дуло уткнулось девушке в живот. — Вы уверены?

— Валяйте, — кивнул Вендиго.

Палец старика нажал на спусковой крючок. Без глушителя "Кольт" громыхнул на весь садик. Кровь брызнула По прямо в лицо, и старый китаец брезгливо отстранился. Сора отступила на шаг, отброшенная ударом пули, но не упала. Кровоточащая дыра в ее животе истекала кровью, однако девушка не обратила на нее ни малейшего внимания. Попытавшись заглянуть себе за спину, Сора пробурчала:

— Навылет. Опять в куртке дыра!

— Куплю тебе новую, — успокоил Октавиан и усмехнулся, глядя на осоловевшего По.

Старик смотрел на проделанное им самим пулевое отверстие, которое уже затягивалось, подернутое розоватой пленкой новой кожи. Кровь, сначала потекшая бурным потоком, за секунды истончилась до крохотного ручейка и прекратилась. Багровый шрам на животе Соры начал белеть.

Взволнованные охранники, прибежавшие на выстрел, получили от Фэй Пана суровый взгляд и приказ убираться. По увидел, как на теле юной девицы исчезли последние следы ранения. Сора брезгливо потерла окровавленные джинсы.

— Ты свободна, — приказал Октавиан. — Скажи, чтобы тебя проводили к уборной.

— Угу, — буркнула девушка и, развернувшись, зашагала к выходу, позабыв о пистолете, который все еще держал в руках китаец.

— Удостоверились? — спросил Фэй Пан. — В упор видно, что это не подделка.

— Д-да... — нервно ответил По, глядя на "Кольт" и смахивая капли крови со щеки. — Без обмана...

— Фэй Пан и я намереваемся создать множество таких. Если хотите, мы можем продемонстрировать вам боевые способности. Подождем, пока Сора вернется, и пригласим ваших телохранителей...

— Не стоит. Это было бы... мелочно в сравнении.

— Дальновидно. Она могла не сдержаться.

— Что ж, положим, я понял, что вы затеваете. В самом деле, торговля чем-то подобным может озолотить человека. Или погубить. Догадываюсь, почему Ма закончил жизненный путь с перерезанной глоткой.

— Ма погиб потому, что ввязался в нечестную игру, — Вендиго развел руками. — Он не знал, что мой конкурент намерен превратить его триаду в основу для концлагеря городского масштаба. Видите ли, разница между мной и альтернативой в том, что мы берем качеством, а они — количеством. На практике это означает, что на Ма в свое время повисло слишком много бесполезных трупов. Я же работаю гораздо чище. К примеру, те тела, что вы с Фэй Паном старательно сберегли для меня, нам тоже пригодятся.

— Вот даже как... — По потер переносицу. — Черт побери, это очень, очень серьезно, господа.

— Прочувствуйте серьезность как следует, — Октавиан взглянул на тихо журчавший в центре сада фонтанчик. — Я не зря решил играть с вами честно. Нам предстоят великие свершения. Господин По, вы желаете узнать подробно, каких результатов мы уже достигли?

— Да... Да. конечно.

— Отлично. Вы станете свидетелем первой проведенной в Гонконге операции форсирования. По моему методу.

Учики сидел на скамье, закрыв глаза, и вдыхал соленый морской воздух, приятно охлаждавший расслабленное тело. Юноша был сыт, не чувствовал боли и знал, что рядом есть друзья. Мог ли он представить себе подобное удовольствие еще вчера вечером?

Порыв ночного ветра на миг окутал его невесомой плащаницей прохлады. Расправив плечи и потянувшись, Отоко разгладил на груди белую футболку, выданную Канзаки взамен приобретенной в Гонконге. Ощущение чистой свежей одежды добавляло еще один маленький грузик на весы удовольствия.

Луна светила ярко, и посеребренные заросли вокруг гостиницы смотрелись подобно инопланетным джунглям из фантастического фильма. Для полной гармонии с реальностью не хватало только музыки.

Едва слышное шуршание за спиной заставило отвлечься от умиротворенного созерцания. Юноша моргнул и сказал в темноту:

— Я тебя слышу.

— Ну и дурак, — ответила Эрика. Выйдя с дорожки к беседке, девушка ухватилась за спинку скамьи и ловко перепрыгнула. Тут же размашисто сев, она спросила:

— Чего ты торчишь на холоде?

— Отдыхаю, — пожал плечами молодой человек.

— Как самочувствие? — отыграв привычную сварливую ноту, Андерсен заговорила человеческим голосом. — Болит что-нибудь?

— Нет, — он отрицательно помотал головой. — Сейчас мне вообще хорошо.

— Хорошо? — Эрика посмотрела с подозрением.

— Ага. Спокойно.

— А ты думал, что дальше делать будем?

— Думал, конечно, — Учики подобрался, удобнее садясь на скамейке. — Только ничего придумать не могу.

— Если на тебя напали, значит, раскрыли нас.

— Наверное. Та девчонка ведь была трикстером. Значит, не просто бандитские разборки.

— Думаешь, мы подобрались к этому, к Вендиго?

— Полагаю. С другой стороны, триада может быть не в курсе. Они обращались со мной по-прежнему.

— Судя по тому, что мои жучки не выдали ничего опасного, так и есть.

— А Китами как раз узнала, что скоро приезжает некто важный...

— Все сходится.

— Но зачем было нападать на меня? — Учики наклонился, упершись локтями в колени, и сложил ладони в два кулака. — И почему только раз?

— Может, они еще попробуют, — пожала плечами Эрика.

— Хорошо уже одно, — Отоко потер подбородок и ощутил пробивающуюся юношескую щетину. — Что нападение случилось только на меня. Вы с Китами не задеты.

— Это пока что, — Андерсен хмыкнула и фамильярно ткнула юноша пальцем в плечо. — Но спасибо за заботу.

— Да что там... — она нахмурился, будто вспомнив о чем-то. — Кстати, мы ведь не договорили из-за того полицейского.

— О чем это? — девушка откинулась на спинку скамьи, точно так же как Ватанабэ недавно, и закинула руки за голову. Металлические пуговицы джинсовой курточки блеснули в лунном свете.

— О смерти.

Обернувшийся к собеседнице Учики снова выглядел взрослее своих лет на фоне собственной тени. Андерсен вгляделась в чужое лицо и поняла, что сейчас случится нечто важное. Какое-то внутреннее чувство подсказало девушке: разговор с Канзаки не стал последним за сегодня раскрытием тайн.

— А что смерть? — она села прямо, расправив плечи. — Пока вроде не особо грозит.

— Ты просила, боюсь ли я смерти, — Отоко разгладил брюки на коленях. — Знаешь, а ведь не боюсь.

— Я как-то уже догадалась, — сарказм в голосе был совсем не ядовитым.

— Но непонятно, почему ее не боишься ты.

Серьезное сосредоточенное лицо, на котором проступили черты прежнего, еще не изуродованного и не измененного, казалось окаменевшим ликом статуи. Что-то тревожило Учики Отоко. Что-то в ней. Эрика передернула плечами.

— С чего ты взял?

— Ты совсем не думаешь о том, что без парного Наследника вскоре погибнешь. Я заметил, что нет даже приступов боли, как у меня. Но исключений же не бывает. Ты тоже умрешь...

— Угу, спасибо, что лишний раз напомнил, — пробурчала Андерсен.

— Извини, я не к тому, — Отоко порывисто выпрямился и громко вдохнул. — У меня до сих пор не получается по-человечески разговаривать с людьми. Не обращай внимания.

— Да ты известный подлый тунец, — она поморщилась. — Но мысль-то закончи!

— В общем, я, как бы сказать... — юноша наморщил лоб. — Я за тебя, э, переживаю. Вот.

Если бы не было темно, появившийся на щеках молодых людей румянец окончательно смутил бы обоих. Однако ночь благосклонна к молодости, и Эрика лишь неопределенно кашлянула:

— Хм... ну, спасибо...

— Мы сейчас тренировались с Сэмом, и я вспомнил. Он все время возился со мной эти три месяца. А ты все больше как-то сама по себе...

— И вполне справляюсь! — Эрика сурово скрестила руки на груди. — Слава богу, нянечки не нужны.

— Я опять не к тому. Просто ты... закрытая очень, и я не знаю, как ты терпишь разделение.

— Докопался, тоже еще... — Андерсен вжала голову в плечи и хмуро уставилась на собственные скрещенные руки. Учики знал, что такая реакция — уже прогресс. Три месяца назад она крикнула бы нечто вроде "Твое какое дело!" и, вздернув носик, попыталась бы отвесить ему затрещину. Но время подобно ручейку, капля по капле размывающему русло для настоящей реки. И постоянное, честное отношение юноши к девушке приносило плоды. Эрика доверяла Отоко, а значит, могла и довериться. — Нормально я себя чувствую. Не болит ничего, и вообще...

— Надо же, — удивился Учики. — Я слышал, что все реагируют по-разному, но чтобы вообще ничего...

— Угу, тебе, не фоне приступов боли-то, и представить трудно, что можно умирать тихо, — подавленно фыркнула Эрика. — А я вот ни капельки, нисколечко не страдаю!

— Завидую.

— А? — девушка от неожиданности моргнула.

— Значит, ты сильнее меня, — пояснил Отоко. — Раз не мучаешься.

— Да ну... — она снова втянула голову в плечи. — Хотела бы, конечно, быть. Но нет.

— Но ты же можешь безболезненно переносить то, что ломает меня.

— Не в силе тут дело, — раздраженно оборвала его Эрика. — Просто у меня вот так, а у тебя по-другому!

— Но должна же быть причина.

— Нет никакой причины! — неожиданно резко воскликнула Андерсен. — Нету, понимаешь?!

— Ладно, ладно, — почти испуганно пожал плечами молодой человек. — Нет, значит, нет.

— Тьфу на тебя, — столь же неожиданно в голосе девушки появилась горечь. — Нет ничего хуже, чем мужчина, который так быстро соглашается с женщиной.

— Это-то тут к чему?

— Я психую, — заявила она. — Не видно, что ли?

— А чего ты психуешь?

— Да вы достали! — в сердцах Эрика стукнула ладонью по доскам скамьи. Засохшая облупившаяся краска сочла своим долгом слегка посыпаться. — Пока Сэм тебе всякую гадость в мозги запихивал, Канзаки из меня уже вытянула все что можно!

— Ага, — юноша все понял. — Вот ты чего такая нервная.

— Будешь тут с вами нервной... — глянув на запачканные крашеной пылью пальцы, девушка сдула сухие крупинки. — Ты же должен уже меня знать. Не люблю я откровенничать.

— Знаю, — Учики кивнул. — Но со мной ведь можно и по-честному. В конце концов, я ходил к твоему отцу и видел, как ты стрижешься.

Три месяца назад Отоко и сам не был бы так смел в общении с прекрасным полом. Но в свете последних событий и страшных приключений деревянная робость, висевшая над молодым человеком подобно проклятью, незаметно исчезла. Возможно, виной тому стало постоянное общество двух умных и, чего греха таить, красивых девушек. Мегуми и Эрика сделали для раскрепощения Учики даже больше, чем Инори. Она пробила брешь в стене, отгораживавшей его от других, но порушили эту стену другие.

Возможно, сейчас Эрика жалела о такой услуге.

— Да тьфу на тебя, — искренне выругалась она. — Не знаю, какая богиня судьбы постоянно кидает тебя мне под ноги. Но спотыкаться я уже устала!

— Вот и не пытайся отфутболить в сторонку, — парировал молодой человек.

— Тоже мне, остроумный, — Эрика насупилась, став похожей на нахохлившегося воробушка. — Тяжело мне о таких вещах говорить.

— Я понимаю, — уверил он. — Но, раз мы все еще говорим, значит, поговорить ты хочешь?

— Хм... Наверное... — она коснулась своих распущенных каштановых волос и принялась накручивать прядь на палец. Этот жест показался Учики неожиданно милым. — Одно за другое цепляется... Раз уж сказала "А", надо говорить "Б"...

— Короче говоря, не стесняйся, — подытожил юноша.

— Иногда мне кажется, что ты стал слишком наглым, — Андерсен посмотрела на собеседника тяжелым взглядом. — Сам напросился, слушай теперь. Ты, надеюсь, заметил, что я несколько, э, неуверенная?

— Я бы не так назвал твое поведение, — почесал макушку молодой человек.

— Не придирайся к словам! В общем, у меня не очень складывается общение с теми, кого не знаю. Это с детства. Когда умерла мама, а папа стал... ну ты видел... я моталась от одного государственного приюта к другому, потом случились всякие нехорошие вещи... Меня похитили, когда выяснилось, что я Наследник. Три дня держали в каком-то вонючем подвале, не выпуская из багажника машины. Спас меня Сэм и пристроил в академию. Самым большим счастьем было получить возможность жить в городской квартире. Одной. Сэм присматривал первое время. Ты знал, что он — мой официальный опекун?

— Нет.

— Вот будешь знать.

— А ведь верно... — Отоко вспомнил разговор серым утром, казавшимся сейчас невероятно далеким. — Однажды, когда я впервые ехал с Сэмом на занятия к Винсенту... Он что-то такое говорил о своем нежелании подвергать тебя опасности.

— Угу, заботливый, — мрачно кивнула Эрика. — Вот такие вещи меня всегда и бесили больше всего! Знаешь, какое самое яркое воспоминание осталось у меня от детства?

— Какое?

— Страх. Сам понимаешь, когда почти у тебя на глазах убивают маму и папу, впечатления остаются поганые. Вот я и начала испытывать постоянные приступы страха. Боялась людей страшно. Ну, кроме Сэма. Врачи говорили, травма. Со временем начало проходить, я освоилась в академии. И тогда произошел один случай с моей... парой.

— Ты имеешь в виду Марлона Данглара?

— Кого ж еще, умник?! — огрызнулась девушки, и Учики понял, что сейчас ее лучше не перебивать. В голосе Андерсен звучала такая неприкрытая злоба, что по спине молодого человека невольно пробежали мурашки. — Сам знаешь, что никто меня так не бесит, как он. Но я ведь никогда не говорила, почему, верно? Тогда у меня случилась самая жуткая истерика, какую только можно представить. С Марлоном мы познакомились, когда обоим было по четырнадцать. Его быстро определили как парного мне, мы неплохо синхронизировались. Но Марлон уже тогда был козлом. Настоящим гадом! Он начал тискать девчонок в пятнадцать, а в шестнадцать, как сам утверждал, расстался с девственностью. Делал и в мою сторону всякие авансы, но я их игнорировала. И однажды после занятий в академии он поймал меня одну.

Руки Эрики сжались в кулаки. На Отоко она не глядела, разговаривая больше с собой, чем с ним. Красивые синие глаза затуманились, губы сжались в тонкую полоску.

— Как сейчас помню, последним уроком была физкультура. Я считалась там отличницей и, вспотев после усердных занятий, принимала душ. Он, видимо, специально подгадал, а может, подговорил кого-то. У меня имелась привычка мыться последней, чтобы не спешить. Марлон ждал в раздевалке, куда я вышла в одном полотенце. Такой наглый, такой уверенный, что все случится так, как ему хочется. Я испугалась. Плохо помню, что говорила. Зато помню, что говорил он. Что, мол, я сама этого хотела всегда. Что он знает, как я на него смотрела. Марлон предложил... предложил сделать это. Ну, это, понимаешь? А я... я стояла там, как каменная, и только прижимала полотенце к груди, чтобы, не дай бог, не свалилось. Мне было чудовищно страшно. И знаешь, почему?

Учики молча помотал головой, но она и так знала ответ.

— Потому что я видела его глаза в тот момент. Марлон Данглар ничем не отличался от человека, которого я увидела в коридоре родного дома, когда мама упала в дверях с сердечным приступом, а папа вывалился из спальни, весь в крови. Тот человек был в маске, но глаза... Глаза сволочи, которая думает только о том, как заполучить добычу. Глаза над пастью, знаешь? Над пастью, которая готова тебя сожрать. И я испугалась. Прямо как в детстве. Смотрела на него и плакала. И не могла пошевелиться, совсем. Марлон... он изнасиловал бы меня в той раздевалке, непременно. Но очень повезло. Пришли люди и спугнули его. А я грохнулась в обморок.

Эрика прервалась и посмотрела на Учики. Во всем облике юноши не было даже намека не что-то помимо внимания.

— Стыд и позор. Больше всего на свете я ненавижу беспомощность. С того самого дня, как узнала о собственной силе. С того дня, как Сэм меня спас. Поступив в "Эклипс", я надеялась стать сильнее. Чтобы ни от кого не зависеть, не быть нежной мимозой вроде моей матушки. Нехорошо так о родителях, но я не хочу походить на мать. Папа звал меня принцессой, а я хочу — рыцарем. Но не получается. Ничего не получается.

Обхватив ладонью одной руки кулак другой, Андерсен ссутулила плечи и уткнулась взглядом в носки собственных кроссовок.

— Я не хрупкая петуния. Мне не нужны заботливые мужики с мускулами, чтобы защитить от злых негодяев. Я умею и понимаю всякое. Но... Снова и снова будто блок какой-то ставится. Каждый раз в самый ответственный момент я застываю, потому что в голове взрывается разом все тот же страх. Тогда, в театральном центре, в проклятой лаборатории, в лапах того упыря Фрэнки... никогда я не чувствовала уверенности в себе. Колени дрожат, руки как тряпки повисают, только и есть, что желание убежать. Чертова трусиха!

Сердито шаркнув ногой, Эрика выпрямила спину и упрямо сжала губы.

— Я хочу защищать людей! Хочу, чтобы никто и никогда не стал похож на меня в детстве! Но как я могу карать сволочей и подонков, если сама их боюсь? Я же все время проигрываю им! Меня все время спасают! Ты, Ахремов, Сэм...

— Ты хочешь защищать? — подал голос Учики, услышавший нечто очень близкое. — Вот почему ты такая... воинственная?

— Зачем, по-твоему, мне учиться драться? — девушка посмотрела на него глазами раненого животного. — Кто-то же должен делать жизнь вокруг лучше. Так кто, если не мы? Если не я?

— Вот это да... — молодой человек развел руками. — Скоро год, как мы общаемся, а я только сейчас узнал такие твои принципы.

— Чем они тебе не нравятся? — Андерсен стукнула собеседника под дых строптивым взглядом исподлобья.

— Наоборот! Нравятся, — торопливо проговорил он. — Я и сам... ну, пошел на боевые занятия после театрального центра, когда захотел защищать друзей. Вас всех, в общем.

— За это я тебя особенно невзлюбила, — Эрика мрачно хмыкнула. — Ты посягнул на мою способность саму себя защитить. Которой, черт, и нет. И, что самое поганое, я признала за тобой такое право. Ты ведь и вправду лучше меня справлялся.

— Не очень-то заметно, — Учики коснулся кончиками пальцев левого века, под которым задвигался искусственный глаз. — Были бы мы здесь, если б я справлялся...

— Ты хотя бы честно проиграл. А я трусливо убегала, старательно сыграв роль отвлекающего маневра для тех, кто похитил базу данных из "Эклипса". Э-хе-хе.

— Слушай, Эрика, ты совершенно зря про свою трусость.

Отоко поднялся со скамьи. Разминая ноги, молодой человек прошелся туда-сюда перед девушкой, прислушивавшейся к каждому его слову. Что-то хорошее установилось между ними, что-то родное, доверительное. Пройдя через нервозность признания. Андерсен впервые говорила полностью откровенно, легко и просто раскрывая душу. Он не хотел обманывать подобное доверие.

— Не надо так переживать из-за страха, — сказал юноша, остановившись перед собеседницей. — Мне тоже было страшно. Каждый раз. Я же не робот-убийца какой-нибудь. Боже, да еще год назад моим пределом был пьяный отец, которого надо оттащить от матери! Меня пинками гнали вперед обстоятельства от самого Токио. И что в результате? Я стал немного сильнее и возомнил, что способен кого-то защитить! А закончилось все кучей мяса, которую спасла Китами и тот англичанин. Поэтому я вот что думаю.

Он вдруг стукнул кулаком по ладони и напряженно выдохнул, будто выполняя одно из упражнений, которыми изводил юного ученика тренер Винсент.

— В общем, я правильно боялся. Бояться чего-то надо. Чтобы всегда помнить, как хочешь бороться и зачем. Когда забываешь страх, начинает казаться, что ты сам по себе сильный и можешь все. А так нельзя, потому что либо расшибешься насмерть, либо станешь негодяем. Вот, как-то так.

— Слушай, подлый тунец, — с подозрением, но без сердитости, заметила Эрика. — Ты когда стал таким философом?

— Хм... — Отоко поежился от налетевшего ветерка. — Честно говоря, сам не знаю. Наверное, все дело в том, что я сам не свой из-за мнемонических пересадок.

— Хочешь сказать, за тебя кто-то другой эту мысль продумал? — мрачно фыркнула она.

— Может быть, — он пожал плечами. — Но я с ней согласен. Ты зря постоянно злишься из-за страха. Надо просто бороться с собой. Вон, в "Эклипсе" ты сумела выжить, не стояла столбом.

— Зато чуть не запищала от ужаса. Нет, неправда. Слушай, я не знаю, как тебе объяснить главное...

Эрика тоже встала и нервно сошла на дорожку, притопнув по старому бетону. Учики шагнул следом.

— Объясни как есть.

— Да не могу я, — она обернулась, отчаянно и невидимо краснея в лунном свете. — Ты же парень.

— И что?

— А то! Н-неприлично таким делиться с парнями.

— Но мы же друзья. Я не буду болтать.

— Еще бы ты попробовал, — девушка напряженно потерла переносицу. — Эх, как я буду ненавидеть себя утром! Ладно, в общем... Ох, ох-хо... Я боюсь быть изнасилованной.

— Э... — внезапно Учики пожалел о собственной настойчивости. — Э, м-м-м...

— Вот-вот, все вы начинаете мяться и мычать, — казалось, от честного признания Эрике полегчало. — Одна Канзаки по-человечески отнеслась.

— И-извини, но даже для откровенного разговора такой поворот немного неожиданный.

Они остановились на полпути к гостинице, замерев в пустынном дворе под луной. Эрика неловко повела плечом, на ее лицо упал отсвет зажегшейся лампы в окне второго этажа. Сэм и Канзаки хозяйничали неподалеку.

— Я хочу, чтобы ты кое-что понял. Я боюсь изнасилования не потому, что это меня как-то там обесчестит. Хотя я еще... В общем, все дело в чувстве беспомощности. Все из-за Марлона. Когда он решил меня соблазнить, все повернулось так, что я была совершенно беспомощной. А я ненавижу бессилие! И ненавижу насильников — этих мерзких слабаков, которым нужно принудить женщину, чтобы ощутить свою власть, силу, превосходство. Недомерки, пытающиеся быть в собственных глазах полнокровными существами. Тьфу!

Андерсен презрительно фыркнула и сунула руки в карманы курточки.

— Ты только не вздумай меня жалеть. Больше, чем беспомощность, я ненавижу только жалость. Поэтому никогда и никому не говорю о своих проблемах. Жалость — она как яд, разъедает изнутри. Сегодня я все рассказала Канзаки. Просто вдруг захотелось. Я знала, что она не станет говорить всякую ерунду типа "бедная девочка". И Мегуми-сан не стала. Она выслушала и сказала, что нужно перебороть этот страх. Что женщина вовсе не беспомощна перед мужским насилием. Просто... просто у меня никогда ничего не было с мальчиками, и гормоны разбалтывают нервы.

— Ну... может, она и права, — Учики Отоко чувствовал себя не в своей тарелке. Вспомнилась прежняя неловкость, когда он прикидывался фикусом в горшке, лишь бы не встревать в девичьи разговоры. И вот теперь они с Эрикой беседуют о таком!

— Может. Только она не в курсе другого моего секрета, — девушка обернулась к собеседнику, превратившись в темный силуэт на фоне окна. — У меня больше нет способностей Наследника.

— Как?!

— Не знаю.

Только тьма, только трогательная тонкость девичьей фигуры в скудном свете показала Учики правду. Все сегодняшние перепады настроения, все резкие слова, все признания были лишь поверхностью глубокого океана печали. Не паники, ее отчаяния, не тайной истерии. Эрика Андерсен все-таки боялась смерти, но вовсе не собиралась позволить этому страху овладеть собой. Она просто печалилась.

— Может, все дело в том, что я ненавижу парного Наследника за то, что он тупой и мерзкий, — Андерсен посмотрела на свой сжатый кулак. — Может, как раз из-за страха перед слабостью я первым делом потеряла главные свои силы. Впервые это проявилось, когда ко мне девица-трикстер прицепилась. Она не среагировала на излучения, которых не было. Потом я пробовала сломать что-нибудь крепкое, прислушаться, кружку со стола сдвинуть, все такое прочее. Ничего, пустота одна. Я абсолютно беззащитна.

— Ну и ну... — Отоко окончательно растерялся.

Эрика помолчала пару секунд, будто взвешивая что-то в уме, пытаясь решиться. Затем девушка гордо вскинула голову и произнесла:

— Я не собираюсь умирать беззащитной. По крайней мере, напуганной точно не умру.

— Правда? — Учики обрадовался, но не понял, куда клонит собеседница.

— Только... Чики-кун, мне нужна твоя помощь.

Глава 3: Мечты

В комнате было жарко, несмотря на ласково обнимавшую остров прохладу ночи. Старенькая лампа в одном из трех гнезд на потолке то и дело моргала, на мгновение погружая помещение во тьму. Сквозь открытое окно доносился умиротворяющий шум прибоя.

Сэм Ватанабэ затянулся длинной ароматной сигарой и посмотрел во двор. Сидя в кресле у окна, он видел, как о чем-то страстно беседовали Учики с Эрикой. Молодые люди ушли, но мужчина все продолжал разглядывать пустынный заброшенный пятачок. Когда скрипнула, открываясь, дверь, толстяк не обернулся.

— Только не говори, что опять собрался не спать всю ночь.

Мегуми Канзаки педантично прикрыла дверь, дождавшись, пока щелкнет замок. Молодая японка пересекла крохотную комнатку, присела на край кровати и деловито скрестила руки на груди. Сэм отметил, что этот жест в его окружении в последнее время любим всеми и каждым.

— Что я опять сделал не так, нянечка? — произнес мужчина, туша сигару в пепельнице на подоконнике.

— Демонстрировал разнузданный домашний бандитизм, — заявила Мегуми, усмехнувшись.

— Какое интересное определение, — Ватанабэ с притворным восторгом заворочался в кресле и откинулся на спинку.

— А другого тебе и не дать, — Канзаки никак не могла бросить суровый тон, но глаза ее смеялись. — Стоило детишкам с тобой поужинать, как оба принялись бегать и волноваться.

— А заботливая мама Мегу-тян так волнуется, так волнуется! — толстяк шутовски всплеснул руками и хмыкнул. — Тебе нельзя долго находиться в нашей компании.

— Это почему же?

— Материнский инстинкт кипит в тебе с такой силой, что начинаются порывы воспитывать взрослых дядек с вредным характером и взбалмошных юнцов.

— В таком случае, пожалуй, настает время устроить им порку, — Канзаки погрозила мужчине пальцем.

— Могу воспринять как сексуальные домогательства, — тяжело сострил Сэм. Мегуми шутка не понравилась.

— Не надо про домогательства, — попросила она серьезно. — Меня как раз беспокоит эта тема.

— То есть? — прищурился Ватанабэ, отстукивая пальцами по подоконнику непонятную мелодию.

— Дети очень беспокойные, без шуток. Я волнуюсь за их состояние, особенно теперь, когда твоя комбинация начинает раскручиваться.

— На то они и дети, — Сэм кивнул. — Но причем тут домогательства?

— Эрику пытались соблазнить бармен из ресторана и девица-трикстер, о которой она рассказала. Из-за этого бедная девочка вся на нервах, даже больше, чем обычно.

— То-то, смотрю, она старалась не попадаться мне на глаза, — толстяк тяжело пристукнул пальцами о подоконник. — Серьезная беда?

— Оба раза ей удавалось отделаться от приставал, но, видимо, сексуальное посягательство для Эрики — вопрос тяжелый. Она чуть не задрожала, просто рассказывая.

— Н-да, — грустно выдохнул Ватанабэ, и Канзаки поразилась искренности его неожиданной печали. — Как обидно-то...

— Что обидно?

— Что невинность становится слабостью хороших людей.

Мужчина поднялся из кресла и прошелся от стены к кровати, разминая ноги. Мегуми проследила за ним подозрительным взглядом.

— Неужто опять собрался рефлексировать?

— Угу, сейчас начну заламывать руки и рыдать, — Ватанабэ изобразил на широкой физиономии неискреннее страдание. — А потом еще и повешусь.

— Тебя ни одна балка не выдержит, — Канзаки уселась поудобнее, опершись локтем о спинку кровати, и подперев ладонью щеку. — Чего стесняешься? Мы же оба знаем, что ты переживаешь за этих несчастных.

— Мегу-тян, ты прямо как ребенок, — фыркнул толстяк, остановившись у окна и не глядя на собеседницу. — Я уже много лет как не переживаю вообще ни за кого.

— Да неужели? — девушка коварно прищурилась.

— Не пытайся поймать меня на противоречиях, юная ученица! — отвернувшись от окна, Сэм погрозил ей пудовым кулаком. — Твои попытки все равно не увенчаются успехом. Я мудр и неприступен.

— Мудрец, тоже мне, — Канзаки, дразнясь, состроила злобную физиономию.

— Хватит пытаться меня подкалывать, — попросил толстяк. — А то я выброшусь в окно.

— Не пролезешь, — злорадно заявила девушка.

В следующий миг Ватанабэ, гулко выдохнув, шагнул назад и размашисто повалился спиной в раскрытое окно. Канзаки успела лишь моргнуть, глядя, как мужчина отталкивается руками от подоконника, и бросить вслед скользнувшим в темноту ногам: "Эй!".

На улице раздалось глухое "бум", и кто-то с сопением завозился на бывшем газоне. Выглянувшая в окно Мегуми увидела Сэма, отряхивавшегося от сорняков и травы. Мужчина поднял голову и, как ни в чем не бывало, посмотрел на девушку глазами невинного пятилетнего ребенка.

— Со второго этажа можно и шею сломать, — кисло заметила она.

— Можно, — согласился он. — Но не нужно.

— Не уходи от разговора, — мрачно потребовала Мегуми. — Тем более, в окно.

— А ты сигай сюда, — любезно предложил Сэм.

— Зачем ты хочешь сломать мне ноги?

— Да брось, — отмахнулся он. — Я просто хочу прогуляться. Коварных подростков тут уже не пробегает, вот и выбрался.

— Через окно, — констатировала Мегуми с видом медсестры у постели ракового больного.

— Так же быстрее, — пожал плечами толстяк. — Давай, выпрыгивай. Я подхвачу.

Молодая женщина ничего не ответила. Во всем ее облике вдруг появилась застенчивая медлительность. Но уже в следующую секунду Канзаки нахмурилась и пристукнула ладонями о подоконник.

— Да ну тебя к черту.

— Вылезай, говорю, — непреклонно позвал мужчина.

— Ох, как же мне хочется тебя стукнуть... — пробормотала Мегуми, забираясь на подоконник и вглядываясь в темный запущенный двор, залитый лунным светом. Ватанабэ встал под окном, готовясь поймать невольную попрыгунью.

Решившись, девушка отпустила оконную раму и ухнула во тьму. Картинно падать в руки наглеца и безобразника она не собиралась и сгруппировалась. Приземлившись самостоятельно на мягко пружинившую траву, Канзаки выпрямилась и посмотрела на опустившего руки толстяка.

— Современные женщины унылые и скучные, — сварливо заявил он.

— Это мы специально, — она отряхнулась. — Чтобы отгонять современных мужчин.

— Так и посоветовала бы Эрике, — хмыкнул Сэм. — Чего она такая хорошенькая тогда?

— Она еще молодая. И вообще, хватит страдать ерундой, говорили же серьезно!

— Видимо, долго мы с тобой серьезно говорить не можем вообще.

Тут он был прав. Канзаки не в первый раз ловила себя на том, что теряет изначальную нить разговора, погрязнув в дружеской пикировке с Ватанабэ. Каждый разговор наедине, грозивший перейти в фазу откровений, непременно превращался в обмен колкостями и паясничанье. Похоже, Сэм изобрел новый способ защищаться от ее попыток проникнуть в душу.

Да нет, нечего врать себе.

Ватанабэ, может, и был в чем-то виноват, но трусила и пыталась отделаться шуточками сама Мегуми. Ей хотелось лучше узнать Сэма, остававшегося все такой же загадкой, что встретилась девушке год назад в Токио. Конечно, удалось вызнать кое-какие подробности, что-то всплыло в разговорах с коллегами и близкими, о каких-то деталях Ватанабэ проговорился. Но даже после откровений Кэтрин Винтерс этот несуразный толстяк никак не становился хоть чуточку понятнее. И Мегуми боялась делать следующий шаг.

Выходило, что они танцуют друг с другом в попытках не соприкоснуться. Но неужели Сэм тоже чего-то боялся в Мегуми?

Ватанабэ повлек спутницу вглубь острова, мимо здания гостиницы, вдоль берега. Относительно чистая часть дорожки для туристов закончилась, и, поплутав по зарослям, они вышли к заброшенному пляжу. Казалось, в свете луны плещется вовсе не море, а волшебное серебро, шумящее неведомой песней о чем-то далеком, прекрасном. Иссиня-черное небо с россыпью звезд холодной отеческой бездной нависало над водой.

— Не стоит бояться песка в обуви, — надтреснутым голосом произнес Сэм, ступая на песок и тут же утопая в нем почти по щиколотку.

— Так и скажи, что не продумал, — сказала Канзаки и принялась ловко стягивать домашнюю обувку, в которой перемещалась по гостинице. — Мы, японцы, все-таки умный народ.

— Умный народ не придумал бы хентай, — угрюмо заявил Ватанабэ, увязая.

— Нетушки, — молодая женщина ступила босыми ногами на песок и ощутила медленно уходивший жар нагретой за день земли. Мегуми помахала перед носом у Сэма, изображавшего тонущий бриг, туфлями, которые держала в руке. — Хватит кривляться. Зачем ты меня сюда привел?

— Нет в тебе романтики, Мегу-тян, — хмыкнул толстяк. — Может, я хотел погулять с тобой под луной?

— Да... — японка философски подняла туфли подошвами вверх. — Было бы неловко, если б в такое предположение хоть кто-то поверил.

— Ну вот, я безнадежен, — Сэм шагнул к морю, загребая ботинками песок. — Нет, я и впрямь пришел сюда, чтобы просто погулять. Люблю природу, особенно когда она свободна от суеты.

— Тогда с морем ты угадал, — девушка пошла следом. — Нет ничего спокойнее.

— Это пока шторм не начнется, — мужчина вдохнул полной грудью соленый воздух. — Прямо как с людьми.

— То есть?

— Люди тоже кажутся красивыми, спокойными и эстетически приятными, пока не потревожить. Но когда разойдется душа — тут уж только спасайся.

— Похоже, я не ошиблась, — Канзаки с удовольствием прошлась по пляжу и обернулась к собеседнику. — Ты и впрямь переживаешь.

— С чего ты взяла? — в извечном костюме с пиджаком Ватанабэ смотрелся на фоне моря и песка нелепым пришельцем из другого мира. Он все вглядывался в горизонт, и Мегуми узнала этот взгляд, часто скрытый стеклами черных очков.

— У тебя глаза стали не такими, как обычно, — честно призналась девушка.

-А что там с глазами? — не понял он, глядя на нее.

— Ну... — она замялась, пытаясь объяснить не столько Сэму, сколько себе. — Когда что-то серьезное на уме, ты начинаешь смотреть... по-другому. Как будто... всерьез.

— Э? — Ватанабэ склонил голову в удивлении. — Выходит, обычно я смотрю на все подряд не всерьез?

— Не притворяйся. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Мы уже проходили актерское мастерство имени Ватанабэ.

— Зато школу ужимок и умолчания имени Канзаки не проходили.

— Что-что?!

Рассердившись, Мегуми шагнула в сторону толстяка. В какой-то миг ей захотелось все-таки стукнуть его. Но чуткий и предприимчивый Сэм своевременно увернулся. Для этого ему пришлось упасть на спину, медленно и картинно. Канзаки ойкнула, когда ей под ноги брякнулось огромное тяжелое тело. Взрыхлив собой пляж, Ватанабэ пристроил под голову левую руку и потянулся.

— О! — сказал он, зажмурив один глаз и глядя на собеседницу снизу. — Какая тут, однако, луна!

— Мне на тебя наступить или песочком засыпать? — страшно спросила Мегуми, наклоняясь.

— Только не бросай в терновый куст, — фыркнул толстяк. — Лучше опрокидывайся рядом.

— Еще чего!

— Да будет тебе занудствовать, Мегу-тян.

— Ты занимаешься ерундой.

— Я переживаю.

От неожиданности Канзаки выпустила из рук туфли, тихо упавшие в песок. Скорее пытаясь замаскировать неловкость, чем согласившись, молодая женщина медленно опустилась рядом с Ватанабэ. Шорты не давали хорошей защиты от холода, уже вкрадывавшегося в землю острова. Оставшись сидеть, японка вытянула ноги и, опершись на руки, посмотрела в небо.

— И правда, красиво... Ох, Ватанабэ, не знаю, какого дьявола я оказалась с тобой в компании.

— Ты же верующая, — Сэм повозился в песке, словно пытался зарыться. — Сочти меня бичом божьим.

— По лбу стукну, — пообещала Мегуми в последний раз. Стремление к перепалкам угасало в ней, сменившись чуть испуганным ожиданием чего-то другого. Чего-то настоящего.

Казалось, море плещется прямо у их ног, еще немного — и накатившая волна доберется до ночных любителей поваляться на пляже. Неровная луна, растолстевший полумесяц, и впрямь от самой земли казалась солиднее. Наверное, потому, что люди, ходя, бегая, суетясь, разучились созерцать по-настоящему. Только остановившись, сменив привычную манеру чувствовать себя в реальности, они начинают видеть жизнь. Оценила себя со стороны и Мегуми Канзаки. Увиденное было не так уж плохо — ночь, пляж, морской прибой, мужчина... Но это только со стороны.

Сидеть на прохладном, стремительно остывающем песке было непривычно и не слишком удобно, близость моря приносила экзотическую свежесть, а валявшийся под боком Сэм Ватанабэ вызывал в девушке смесь смущения и любопытства. О чем он хочет говорить?

— Знаешь, Мегу-тян, — заговорил мужчина. — Эрика ведь вроде как моя приемная дочь.

— Вот это новость... — только и отозвалась Канзаки.

— Не совсем, конечно. Я ее опекун.

— Вот почему ты все время за ней присматривал.

— Угу. И потому же я взял ее с нами.

— Не понимаю, — Девушка оперлась на локоть, полулежа. — Знаешь, мне всегда казалось, что опасные шпионские задания для таких юных девушек — не самое безопасное занятие.

— Кому знать, как не мне? — толстяк сложил руки на животе. — Я, видишь ли, полтора десятка лет занят защитой одной дамы, начавшейся в весьма юном возрасте.

Мегуми вспомнила Кэтрин Винтерс.

— Тогда почему с Эрикой по-другому?..

— Помнишь, о чем мы тогда говорили на катере? — Сэм говорил, глядя в небо. — О добре, зле и том, как зло меняет людей. С Эрикой уже случилось худшее. Ее родители погибли, ее саму похищали и пытались убить. Девочка вступила в контакт с той самой зубастой субстанцией, которую я назвал злом. И оно уже изменило ее, навсегда. В душе Эрики поселился страх. Не просто страх перед домогательствами или насилием. Нет, намного глубже. Она боится остаться одна перед ужасом, которому имени нет. Боится оказаться беззащитной, одинокой, обнаружить, что рядом нет никого. Боится потянуться за лаской и получить пощечину. Боится оглянуться вокруг себя и ничего не увидеть. И сгорает, тонет в бездонном океане душа. Знаешь, почему я тогда сказал, что цикл зла начинают нормальные люди? Потому что именно простой, совершенно нормальный человек в нашем мире одинок. Так уж устроено общество, восторжествовавшее в умах, сердцах и душах. Мы замыкаемся внутри самих себя, в реальность смотрят лишь глаза из-за щита фальшивой личности, возводимой для окружающих. И именно окопавшись в себе, мы бросаем на произвол судьбы таких детей, как Эрика. Не потому что нормальные люди злы и жестоки, они просто ничего не делают.

Канзаки дослушала, немного помолчала, затем, наморщив лоб, сбросила:

— Другими словами, ты заботишься об Эрике, держа ее рядом с собой, потому что только так сможешь уберечь от зла, поддержать в трудную минуту и наставить на путь истинный. И это потому, что ты просто хочешь девочке добра?

— Хм... — Ватанабэ поежился. — Не люблю, когда меня сносит в длинные речи.

— Но я ведь права?

— У тебя интересная манера спрессовывать мысли.

— Права я или нет? — почуяв попытку уйти от ответа, Мегуми решила не уступать.

— Да права, права, — пробурчал мужчина.

— Ох, Сэм... — девушка вздохнула. — Почему тебе всегда так трудно признаться в чем-то хорошем?

— Потому что я нехороший человек.

— О-хо-хо.

Висеть на локтях, утопавших в холодном песке и разъезжавшихся, надоело. Канзаки легла, подложив под голову сложенные руки. Только теперь стала понятна глупая на первый взгляд выходка Ватанабэ. Прохладное природное ложе казалось необычайно приятным, пока остатки тепла не выветрились окончательно. Щербатая луна все глядела с прищуром тени, и Мегуми повернулась на бок, глядя на толстяка.

— Честное слово, ты весь... несуразный.

— Э? — Сэм скосил один глаз в сторону собеседницы. — Меня много как называли, но несуразным — ни разу.

— Но ты самая настоящая ходячая несуразица! — весело воскликнула Канзаки, почувствовав, что разговор заходит куда-то, куда ей хотелось бы его завести. — Вот мы познакомились в прошлом сентябре. С тех пор прическа у меня отросла вдвое, а понимание тебя — ни на грамм.

— Никак не пойму стремления меня зачем-то понять.

— Оно и видно, — девушка задумчиво заложила ногу за ногу. — Ты вообще как не с нашей планеты. Сначала я думала, что ты бабник и трепло. Потом — что ты несчастен и зол. Потом — что безжалостен и циничен. Но все не сходится. Ты поступаешь... даже не глупо, а просто — не так.

— Не так, как кто?

— Не так, как адекватные люди. Ну, посмотри на себя: лежишь в костюме на пляже среди ночи.

— И кто это рядом пристроился? — бровь толстяка саркастически изогнулась.

— Вот только не надо меня впутывать в свои грязные делишки! Это ты заставляешь меня в который раз прыгать из окна и бегать по подземельям.

— Но ведь идешь.

— Кто же виноват, что я не ... что я оказалась приписанной к тебе?

— Да никто не виноват. Тебе просто не повезло, — хмыкнул он.

— Вот, опять! — Мегуми вздохнула. — Иногда из того, что ты говоришь и делаешь, складывается ощущение, будто ты совсем не любишь самого себя.

— Ха.

Сэм вдруг повернул голову к собеседнице и криво ухмыльнулся. Она узнала эту ухмылку, признак тщательно скрытой и незаметной постороннему злости.

— Как интересно. Любить себя, оказывается, обязательно, чтобы быть нормальным. Ну, а меня не за что любить. Потому что меня нет.

— То есть как? — не поняла Канзаки.

— А вот так. Сэм Ватанабэ — это просто слова. За ними нет человека. Ты не можешь меня понять, потому что не существует единого меня.

— Что значит, не существует? Вот же ты, разговариваешь со мной, рассказываешь о том, что думаешь.

— То, что я мыслю, не значит, что я существую. Это устаревшая философская ерунда. Когда-то давно я говорил, что люди видят на месте человека симулякр. Я и есть один большой симулякр. Я — лакуна.

— Тебя куда-то понесло...

— Вовсе нет, — злость пропала так же внезапно, как и появилась. — Просто хочется, чтобы ты не заблуждалась. А то складывается впечатление, что ты принимаешь меня за какую-то романтическую героическую фигуру. "Несчастный", "злой"... Не надо пытаться найти во мне рефлексии героя чьего-то романа. Я всего лишь обрамление для того, что делаю.

— Что же ты делаешь? — спросила Мегуми, не зная, что еще сказать.

— То, что должно.

— И что это?

— Обеспечение крохотного перевеса на весах жизни, — лежавший рядом Сэм казался неподвижным. Словно валун, непонятным образом очутившийся на пляже. — Чтобы те, кого коснулось зло, смогли выжить и не остались одни.

— Знаешь что?

— Что?

Снова повернувший голову Ватанабэ обратил на девушку вопросительный взгляд. Однако глаза тут же невольно дернулись ко лбу, в который уперся палец Канзаки. Мегуми, приподнявшаяся на локте, нависла над толстяком и была настроена крайне решительно.

— Ты враль и лицемер.

— Почему это? — спросил он, сводя глаза к переносице в попытке разглядеть обличающий перст. — Я же вроде в прошлый раз был чувствительным интеллигентом?

— Потому что ты врешь и не краснеешь, — девушка смотрела на него серьезно. — Нет тебя, как же! Сам говоришь, что должен спасать людей от зла! Ты этого хочешь! Значит, в этом стремлении и есть ты!

— Знаешь, в чем проблема молодежи вроде тебя, Мегу-тян? — он назвал ее уменьшительным именем и лукаво прищурился, позабыв про палец у лба. — Вы слишком зациклены на человеческом эго.

— А вот по твоему эго я бы с удовольствием настучала! — Канзаки раздосадовано отстранилась. — Болтаешь тут своим длинным языком вместо того, чтобы просто и честно сказать, что тебе небезразличны другие люди, и ты хочешь им помочь!

— Ничего ты не понимаешь, — Сэм поморщился. — Дело не в том, что я чувствую.

— Угу, а в чем, черт бы тебя побрал?!

— Дело в том, что правильно.

И он не сказал больше ни слова. Мегуми, в которой неожиданно проснулся темперамент, в последнее время дремавший, дернула уголком рта, ожидая продолжения, однако его так и не последовало.

— Правильно, значит? — распаляясь, переспросила она. — То есть, Учики и Инори ты спас в Токио, потому что это правильно? А Китами ты обхаживал и пристраивал тоже потому, что это просто правильно? А Эрика и опекунство?! А я, в конце концов?! Вспомни, как убеждал меня в Нью-Йорке! Что тебе не хочется видеть меня в опасности, что я якобы создана для мирной семейной жизни! Мы не договорили, но я все отлично помню. Это что, из-за абстрактного "правильно? Да не говори ерунды!

— Канзаки, ты зачем так завелась? — невозмутимым тоном спросил Ватанабэ, лишь сильнее разозлив девушку.

— Затем, что ты меня бесишь! — она в сердцах пристукнула кулаком по песку и вдруг поняла, что незаметно для себя села и скрестила ноги по-турецки. — Я целый год бьюсь с тобой, а ты ни в какую! Выходит, ты отказываешь себе в праве быть человеком, вот и все!

— И что же, по-твоему, значит быть человеком?

— Как минимум — чувствовать! Чувствовать и понимать чувства других! Ты же чувствуешь симпатию! К той же Эрике! К Кэтрин! Ко...

"Ко мне", — чуть не сказала Мегуми, но прикусила язык. Услужливое сознание тут же подбросила угля в топку.

Вот, значит, в чем все дело? Это так взволновало и разъярило? Все непонимание, загадочность и нелогичность Сэма Ватанабэ опять свелась к терзавшему Мегуми Канзаки вопросу: каковы в точности их отношения? Что Ватанабэ думает о ней?

Но почему?! Почему вдруг опять этот вопрос?

Честный, без трусости и жеманства, ответ был где-то рядом, но молодая женщина никак не могла добраться до него, ухватить мысль за хвост и вытащить на свет.

— Почему всегда чувства?

Спокойный, предельно вежливый тон никак не вязался с привычным Сэмом. Сложив руки на животе, толстяк посмотрел на луну и повторил:

— Почему всем кажется, что обязательно нужно иметь чувства, созданные играми с собственным эго? Только и слышу: "я", "я", "я". Люди так уверены в первичности своего отношения к другим, что считают его основой мироздания. Страшнейший эгоизм и гордыня. А вот у меня нет чувств, основанных на эго. Потому что мое эго умерло двадцать один год назад.

— Двадцать один год?.. — Мегуми начинала успокаиваться, озадаченная собственными мыслями, но увидела обращенное к луне лицо собеседника и забыла обо всем. Впервые за все время знакомства она увидела, как губы Сэма Ватанабэ страдальчески искривились. Всего на миг, на краткую долю секунды.

— Двадцать один год назад я смотрел, как моего отца убивают на парковке у супермаркета. И когда контрольная пуля пробила его висок, я вдруг понял, что личные чувства и отношение к миру мальчика по имени Сэмми Сандерсон закончилось. Он сам закончился. Потому что не бывает никакого тебя, если ты не отражаешься в чьих-то еще глазах.

И в эту самую минуту, полулежа на холодном ночном пляже, Канзаки все поняла.

"Мать и отец расстались", — сказал при их встрече Октавиан Вендиго: "Мать отказалась от родительских прав". Сэм увидел смерть отца и остался один. Совсем один наедине с ужасом, страшнее которого ничего не может быть.

Брошенный.

— Вот оно что... — вслух сказала девушка. — Вот в чем твой секрет.

Ватанабэ молча скосил взгляд в ее сторону.

— Ты знаешь, каково быть изувеченным злом, про которое говорил. И спасаешь от этого других. Как Кэтрин и Китами... Как меня после встречи с трикстерами.

— Ничего ты не понимаешь, Мегу-тян, — толстяк медленно сел. — Двадцать один год назад "я" закончился. А пятнадцать лет назад Кэтрин Винтерс всего лишь создала нечто иное.

— Кэтрин? — имя той, кого Мегуми считала первой любовью Сэма, привычно горчило.

— Она научила ничто ценности добра.

Стряхивая налипший на рукава песок, мужчина не смотрел на собеседницу и говорил ровным, почти безразличным голосом.

— Потому я, кстати, и не могу тебе сказать, люблю ли Кэтрин. Вряд ли кто-то испытывает столь вульгарное чувство по отношению к богу.

— Богу? — сначала Канзаки показалось, что она ослышалась. — Даже так?

— Это для примера. Богу ведь поклоняются не потому, что этого самим очень хочется. Просто он — нечто большее.

— Хочешь сказать, ты вообще ничего не чувствуешь? — она машинально ухватила горсть песка, заструившегося сквозь пальцы. — Даже не любишь?

— Я не говорю, что неспособен на чувства, — он расправил плечи и потянулся. — Я говорю, что все это не имеет значения.

— Ва-та-на-бэ, — по слогам произнесла девушка. — У тебя отвратительная манера все простое превращать в сложное.

— Говорю же: вредная привычка.

Он медленно поднялся на ноги, снова утопая ботинками в песке, и принялся отряхиваться. Мегуми, все еще сердитая и озадаченная, тоже встала. В голове молодой женщины все смешалось. Ватанабэ, который, казалось, готов приоткрыться и стать ближе, превратился в окончательное непонятно что. И это огорчало.

— И что, тебе вообще наплевать на людей за рамками "зло-добро"?

— Наоборот.

Сэм смахнул песчинку с собственного плеча, а затем неожиданно коснулся плеча собеседницы. Это касание подействовало на Мегуми самым ужасным образом. Мгновенно всколыхнулась в душе вся до сих пор царившая там сумятица.

Он был такой непонятный. Такой большой и уютный. Такой совершенно невыносимый. Такой неуловимо приятный.

Такой, такой...

Странно знакомый комок подкатил к горлу, и вдруг она поняла, что вот сейчас что-то поймет. Что-то очень важное.

Ватанабэ аккуратно стряхнул налипший на плечо Канзаки песок и одернул коротенький рукав ее футболки.

— Я, например, прекрасно понимаю, что ты добрая и красивая, — сказал он. — Только что это меняет?

Даже в лунном свете стало заметно, как лицо Мегуми мгновенно стало пунцовым.

— Да ну тебя! — резко произнесла девушка. — Замучил уже! Пошли в дом.

Отвернувшись, она зашагала прочь с пляжа, позабыв, что не взяла снятые туфли.

Сэм наклонился и поднял сиротливо лежавшую на песчаном берегу обувь. Покрутив туфли в руках, он тихо сказал сам себе:

— И все-таки, Сэмми, мальчик мой, ты идиот.

Гонконг

20 августа

02:57 местного времени

Когда Инори, пристегнутую ремнями к широкой медицинской каталке, везли по коридору, свет потолочных ламп бил прямо в раскрытые девичьи глаза. Из них от раздражения текли слезы, но Кимико не моргала. Она лежала смирно, неподвижная и бессловесная, исхудавшая и напоминавшая забытую на чердаке куклу со слоем пыли на личике.

Молчаливый китаец, толкавший каталку перед собой, непроизвольно ускорил шаг, стараясь отдалиться от шедших следом мужчин. Простому технику не хотелось лишний раз показываться на глаза господину и повелителю их лаборатории. Но не только Фэй Пан заставлял нервничать. Второй гость, мужчина в черном костюме, улыбнувшийся при встрече, был куда неприятнее.

— Как видите, я позаботился о качестве, — Фэй Пан говорил с нескрываемой гордостью. — Наша лаборатория ничем не уступает самым лучшим объектам китайского правительства. Здесь можно проводить любые из запланированных операций.

— Да, местечко скроено ладно, — не останавливаясь, Октавиан Вендиго провел пальцем по белоснежной стене. Легкое шуршание кожаной перчатки, коснувшейся отделки, звучало в гулком коридоре почти оглушительно, смешиваясь со скрипом колес каталки и стучащими по кафелю шагами. — Оборудование по нашим чертежам изготовлено?

— Да, мы наняли лучших специалистов.

— Наняли? — Вендиго склонил голову и посмотрел на собеседника.

— Разумеется, они не знали, части чего изготавливают, — поправился китаец. — Мы были осторожны. Сборщиков же взяли под специальный контроль.

— Искренне надеюсь, что наших специалистов вы за компанию не убили?

— Разумеется, нет!

— Это хорошо. Не хотелось бы пострадать от рук ужасающей гонконгской триады.

В который раз Фэй Пану показалось, что могущественный партнер смеется над ним. Но "властелин горы" предпочел не озвучивать подозрений, ибо, если быть честным с самим собой, Октавиан Вендиго мог позволить себе любой каприз. Слишком высоки оказались ставки в игре, в которую таинственный белый втянул Фэй Пана. Зная то, что он знал, сделав то, что сделал, невозможно повернуть назад. Октавиану стоило лишь захотеть, и огромные траты, обещания успеха, риски — все пойдет прахом. Триада могла построить лабораторию, но продукцию способен был дать только Вендиго. Или кто-то из его конкурентов, но при одной мысли о мести главарь могущественной банды терял аппетит. Фэй Пан прекрасно знал, какова участь тех, кто пойдет против его партнера. За прошедший год при постройке совместной лаборатории не раз возникали трудности: с полицией, местным правительством, властью с материка... Каждый раз препона устранялась, стоило лишь сообщить. И иногда на месте препятствия оставался кровавый след, как в случае с предыдущим комиссаром полиции, чью голову нашли в Цим Ша Цуй.

А еще он однажды видел, как Октавиан пробил пальцем человеческий лоб.

— Вот и вход в главный зал, — проигнорировав усмешку, китаец указал на открывшиеся двойные двери, куда уже вкатили Инори.

— Я знаю, — кивнул Вендиго. — Оттуда потягивает озоном.

Вдвоем они последовали за техником и оказались в ослепительной белой комнате. Лампы под потолком, лампы в стенах, даже лампы, встроенные в пол, — главный зал был залит светом. Ассистент и Фэй Пан невольно принялись щурить глаза от бившего по ним свечения. Вендиго же, не испытывая видимых неудобств, шагнул к остановленной каталке. Мужчина коснулся рукой впалой щеки Кимико. Впервые за всю дорогу из недавней темницы девушка подала признаки жизни. Дрогнули веки, беззвучно шевельнулись пересохшие губы. Инори обратила лицо в сторону Октавиана, будто стараясь поймать прикосновение его руки кожей, и закрыла красные слезящиеся глаза.

— Вам лучше, милая? — спросил он, и Фэй Пану на секунду почудилось в голосе таинственного партнера сочувствие. Но уже в следующий миг китаец выбросил эту глупость из головы.

— Как видите, все контейнеры в том состоянии, какое вы хотели, — сказал он и повел рукой. Оглянувшись, Вендиго окинул взглядом высокие, около двух метров, цилиндрические колонны, блестевшие хромированной поверхностью в свете ламп. На каждом из контейнеров имелась сенсорная панель и дюжина кнопок. Все индикаторы горели зеленым светом.

— Экранирующие свойства протестированы? — спросил Вендиго, вновь мимолетно коснувшись щеки изможденной девушки.

— Ваши люди остались довольны.

— Превосходно, превосходно, — почти рассеянно произнес Октавиан и склонился к Инори. — Как вы себя чувствуете?

Ответом ему послужили на миг приоткрывшиеся глаза и слабое движение девичьих губ. Понимающе приложив к этим губам палец, мужчина поднял взгляд. Китаец-ассистент успел благополучно ретироваться, Фэй Пан, жмурясь, разглядывал контейнеры и старался выглядеть независимо.

— Вот видите, милая Инори, сколь серьезны намерения моего нового партнера, — продолжил Вендиго. — Он предусмотрителен. Побочная функция этой лаборатории — извлечение органов для трансплантации. Их обычно получают в виде остатков от человеческого материала, нужного нам для... более тонких экспериментов. Например, здесь можно проводить вживление кибернетических органов и частей тела, заниматься занимательной нейрохирургией и вообще творить многое из того, что еще вчера показалось бы невозможным вне огромного научного центра богатой державы. И все исключительно потому, что отторжение тканей, сложность сохранения жизни и здоровья, чисто технические препоны данным процедурам — не существуют для одной категории людей. Для Наследников. Следовательно, вы, Наследники, становитесь чрезвычайно ценными, ведь тут пахнет выгодой: деньгами, властью. А выгода — это ведь бог.

Фэй Пан нахмурился, когда его спутник неожиданно перешел на чужой язык. Вендиго заговорил по-японски, позабыв о китайце и обращаясь к одной Кимико. Девушка невидящими глазами смотрела в лицо черного человека, похожего на слепое пятно в этой залитой белым светом комнате.

— Бог, как известно, умер. Его продолжают прославлять, но то вовсе не некое высшее существо, знакомое нам из мифов и библейских сказаний. Тот, кому молятся ребята из нынешних церквей, всего лишь рекламная пустышка. Бренд, громкое имя, на которое купится клиент. Храмы красивы, проповеди страстны, но за ним ничего нет. Понимаете, милая Инори, невозможно почувствовать на языке вкус сладкого, повторяя "халва, халва". Бог — это не молитвы и не песнопения, и даже не заповеди, записанные на бумажке или высеченные в камне. Бог — это идея, рождающая заповеди, вдохновляющая на песни и молитвы, меняющая человека. Какую же идею может предложить вам сегодняшний бог? Лечение кариеса? Поездку на курорт? Машину в кредит? Бога нет, милая Инори, потому что нет идеи. А если нет идеи, то спит и разум, и душа. Сон же разума, как известно, рождает чудовищ. Как вот этот, что стоит в сторонке с дрожащими поджилками и не понимает, о чем я говорю. Он так похож на человека, с руками, ногами, даже с невеликими, но мозгами. Но вместо идеи в его голове крутятся слова и названия. Он не чувствует их, не думает, не слышит. Он спит, как и все мы спим. Жизнь превратилось в ворочанье на подушках.

Лампы, превращавшие зал в царство света, моргнули, на долю секунды погружая помещение в темноту. Фэй Пан озирался, что-то ворча себе под нос. Забыв о его существовании, Октавиан продолжал говорить с бессловесной Кимико, и ремни, которыми девушка была зафиксирована в каталке, расстегивались сами собой.

— Нельзя просто так взять и сплавить в одном котле волю к жизни и материализм. Тем не менее, человечество как-то бултыхается в двух водах сразу, не захлебываясь ни одной, ни другой. И это норма. Реальность скармливают через питательную трубку, через бутылочку, как молоко младенцу. У некоторых бутылочки получше, у других похуже. Символы веры на рекламных плакатах, библейские мотивы в спецэффектах кинофильмов, крестные знамения и гимны — все стало пылью в глаза. И рождается удобный эргономичный бог обогащения, ухода за собой, спокойного сонного получения удовольствия. Нет никакой идеи. Нет никакого Высокого. Да и что это такое — Высокое? Оно даже звучит как-то тревожно, будто куда-то зовет. Высота, полет, романтика. Что самое страшное, рождаются люди, которым это тревожное Высокое присуще. Ну, знаете, те, кому не интересно сделаться богаче, красивее вас, успешнее найти работу или партнера для личной жизни. Кому не интересна машина в кредит, сноуборд и отдых в Таиланде. Ужасные зануды, у которых нет хобби, а вместо него горящие глаза и идиотские разговоры о какой-то неправильности жизни во сне. Если их слушать, то получается, что некая абстракция, которую невозможно объяснить, делает спокойную уверенную жизнь в свое удовольствие — негодной. Тут и праздность, тут и бесчестие, тут и неравенство, несправедливость. Лишают покоя и аппетита нормального человека. Выродки какие-то, честное слово!

Кривая саркастическая усмешка появилась на лице Вендиго, вновь оглянувшегося на Фэй Пана, сунувшего руки в карманы и нетерпеливо переступавшего с ноги на ногу как школьник у доски.

— Да, выродки в нашем обществе нынче те, кто не допускает и мысли о том, чтобы ради безотходности производства переводить людей на органы. Те, кто пафосно, глупо и банально, всем надоев, считает, будто "прогнило что-то в Датском королевстве". Фу такими быть, они скучные. А знаете, почему они такие скучные, милая Инори? Потому что помнят одну старомодную фразу из книги под названием Библия: "Возлюби ближнего своего как самого себя". Видите ли, за тысячи лет почти никто так и не научился бороться с дефицитом любви к ближнему. Придумали альтернативу — обрядить отсутствие любви в красивые одежды индивидуализма и лукаво объявить нормой. Любовь заменили свободой, но не простой, а обращенной внутрь. Свободой жить в свое удовольствие, не думая о ближнем вообще.

Внезапно один из цилиндров загудел, и стала заметной тонкая линия крышки, открывавшей путь в нутро загадочного контейнера. Под тонкий писк аппаратуры серебристый корпус растворился, демонстрируя пухлую подушку гермоткани с углублением в форме человеческого тела. Странные поблескивающие провода с сенсорами-присосками автоматически высунулись из-за краев люка.

Октавиан опустил руку на хрупкое плечо изможденной девочки, слушавшей его слова.

— Мне жаль, искренне жаль, что именно с вами приходится так поступать. Но вы поймете, милая Инори, вы поймете. В конце концов, вы ведь тоже выродок. В вас есть любовь.

Пока Сэм и Мегуми вели свой странный разговор на ночном пляже, на нижнем этаже старой гостиницы Учики Отоко вновь почувствовал себя робким школьником, попавшим в чудовищно неловкую ситуацию. Когда Эрика увела его с улицы, юноша был озадачен. Когда она завела его в свою комнату, мало чем отличавшуюся от его наспех вычищенного номера, он начал что-то подозревать. Когда щелкнул замок, отгородивший их от остального мира, Отоко тихо запаниковал.

— Эрика, я не совсем понимаю, что тебе нужно, — проговорил он, поражаясь, как давно не слышал себя таким испуганным.

— Мне нужна одна простая вещь, — ответила Андерсен, целеустремленно шагая к заправленной кровати у стены. — Избавиться от навязчивой идеи.

— Это от какой? — ощущая испарину на собственном лбу, спросил Учики.

— От той самой.

Испарина превратилась в широкий ручей, когда на глазах у Отоко Эрика решительно сбросила с плеч джинсовую курточку. Скромная белая футболка в комнате со скудным освещением единственной лампочки под потолком казалась ослепительно яркой. Распущенные волосы делали весь облик девушки неуловимо трогательным. Синие глаза смотрели серьезно и требовательно.

— Чтоб избавиться от страха, я хочу с тобой переспать.

— Ч-ч-что?!

Страшные слова были сказаны, и молодой человек понял, что вжимается в запертую дверь, попятившись от собеседницы. Эрика же с видом воителя, идущего в атаку, двинулась к нему. Нечто непривычное и волнующее появилось в ее облике. То ли чересчур тяжело стала подниматься грудь, то ли чрезмерно плавными, женственными стали движения, то ли...

Учики захотелось выломать дверь и убежать.

— Ты что несешь?! — возмутился он, когда Андерсен подошла вплотную.

— Ничего я не несу! — нервно воскликнула она и суровым движением спортсменки положила руки Отоко на плечи. — Это самый лучший способ!

— Какой, к чертовой матери, способ?! — чуть не взвыл Учики, сбрасывая ее руки с совершенно нехарактерной грубостью.

— Чтобы не бояться! — запальчиво крикнула она, зажимая юношу в угол. — Самый лучший способ избавиться от тех страхов, про которые я говорила!

— Но почему вдруг переспать?!

— Дубина! — она вдруг подалась в его сторону, и Отоко почувствовал, как к груди прильнуло ладное, стройное, мягкое девичье тело. Такого ужаса его организм вынести просто не мог. Превратившись в деревянного истукана, Учики молил всех богов о спасении. Девушка же никак не унималась. — Неужели непонятно? Чтобы избавиться от страха быть изнасилованной, я должна понять, каков секс на самом деле. Чтобы не бояться слабости, я возьму и избавлюсь от нее!

— Эрика, это какой-то... — он попытался отодвинуть ее от себя, но руки предательски скользнули по девичьим плечам, будто в объятии. — Какой-то очень глупый способ!

— Не вижу ничего глупого!

— Но так же нельзя!

Совершенно невозможно было выносить эту чертовски неловкую и совсем недвусмысленную ситуацию. Эрика Андерсен была нахраписта и не отступала ни перед чем. Но она была и очень красивой молодой девушкой. А Учики Отоко был юношей, который несколько месяцев назад начал познавать прелести любви. Прямые уверенные слова, нехитрая и убийственная логика, стоявшая за ними — все ворошило невидимый комок в его груди, волнующий, томящий.

Эрика никак не желала отодвинуться, упрямо и смело глядя прямо в глаза Учики. Молодой человек чувствовал ее аромат, смесь одеколона, шампуня, которым пахли волосы, и чего-то еще. Она пахла... сладостями? Что за ерунда, она и впрямь пахла конфетами!

Бред, бред...

Будто сверхновая звезда взорвалась где-то позади глаз. Голова стала похожа на заполненный гелием воздушный шарик, казалось, еще чуть-чуть, и начнут слабеть ноги, дрожать колени.

Маленькая, но крепкая, юная, красивая Эрика. Отвратительной змеей в душу Отоко вползло понимание: он весь загорелся вожделением. Да, он возжелал ее, девушку, стоявшую рядом, возжелал так, как может желать только непорочный юнец. Всего миг — и кровь закипела от зова могучего природного инстинкта.

Плевать на слова и прочие глупости! Всего одно касание, всего одно объятие! Вперед же, вперед!

Медленно, будто мучаясь от артрита, Учики Отоко поднял руки и сжал запястья Эрики. Убрав ее руки от себя, он произнес с одышкой:

— Ты сумасшедшая.

— Ничего подобного, — свирепо заявила девушка. — Это ты боишься.

— Я не боюсь... — проговорил Отоко, внутренне трясясь от возбуждения. — Я просто не могу.

— Чего не можешь?

— Я не могу с тобой... переспать, — он нервно сглотнул.

— Это почему же? — она расправила плечи, отчего грудь под футболкой обозначилась сильнее, заставив сердце молодого человека оглушительно стучать. — Я же не уродина. И вообще, мальчики-подростки должны любить секс!

— Какие еще мальчики-подростки, — голос Учики охрип от волнения. — Но я же... у меня...

— Что?!

— У меня же... Инори.

Эрика закрыла глаза и сильно зажмурилась. Руки, все еще зажатые в хватке Учики. опустились. Глубоко вдохнув и громко выдохнув, девушка сделала шаг назад. Когда она открыла глаза, взгляд был все так же серьезен.

— Ничего ты не понимаешь, балда. Я же не предлагаю тебе Инори изменить.

— А что ты мне предлагаешь?! — искренне изумился он.

— Да ничего, кретин! — внезапный сердитый крик резанул по ушам. Андерсен резко развернулась вполоборота, пристукнув кулаком о раскрытую ладонь. — Ничего я не предлагаю. Я помощи твоей прошу.

И снова возникла в ней та грусть, тяжесть, которую он уловил ранее. Учики сообразил: Эрика тоже пересиливала себя. При свете вдруг стал заметным заливавший ее лицо густой румянец, подрагивавшие пальцы рук, тяжелое взволнованное дыхание. Лихой кавалерийский наскок давался девушке совсем непросто.

— У тебя Инори... Конечно, у тебя Инори, — по-детски обиженным голосом произнесла она, глядя в пустоту. — А у меня никого нет. Я одна, понимаешь? Я должна полагаться сама на себя. И если завтра я умру или попадусь в лапы кому-то вроде той девчонки, и со мной сотворят... В общем, я не хочу быть слабой. Я хочу быть готовой, чтобы не плакать, не сломаться. Я не хочу, чтобы меня осквернил кто-то такой же, как Марлон.

— Но я все равно не...

— Только не вздумай меня жалеть! Говорила уже, что терпеть этого не могу. Слабая девушка, обязательно припадет к плечу любого мужчины, который попадется! А я не буду! Я тебя не люблю, Чики-кун, и ты меня не любишь. И это хорошо. Потому что ты... ты — мой друг.

— Тогда почему?.. — недосказанный вопрос повис в воздухе. Учики, осмелев, шагнул вперед. Теперь они стояли посреди крошечного гостиничного номера, пропахшего пылью, и смотрели друг на друга. Вожделение все еще искрило в воздухе. Но теперь к нему добавилось нечто другое. Нечто выше.

— Я тебе доверяю, — сказала Эрика, снова глядя юноше в глаза. — Ты, конечно, тот еще... тунец. Но еще ты очень добрый. Ты не такой, как обычные мальчишки, ты никогда не обидишь без причины. Не нагрубишь, не сделаешь зла. И ты не подлый. Ты почти невыносимо благородный.

— Разве? — теперь и Отоко покраснел.

— Да, ты как... не знаю, рыцарь, что ли. Всегда всех спасаешь. Ты здесь-то сейчас потому, что хочешь спасти Ким-тян. И ты ее любишь. Я это очень уважаю, правда. Но мне нужна помощь. Я не хочу... не хочу быть одна. Я столько лет была одна, жила в страхе, боясь за себя, дрожа, как мышь. Вот так и становятся рабами. А я не хочу.

— Но почему именно так? — тихо спросил он.

— Потому что такая у меня чертова психологическая травма, — мрачно усмехнулась девушка. — Период, будь он проклят, позднего полового созревания. Хотя какой там... Мне семнадцать лет, Учики. А я все еще девственница и боюсь людей. С этим нужно бороться, потому что теперь от моих страхов зависят жизни, в том числе и моя собственная.

— Думаешь, сейчас, если мы... то это все изменит?

— Надеюсь. Другого выхода нет. Ты спросил, боюсь ли я смерти. Да нет, не боюсь, ты ошибся. Но я знаю, что скоро умру. И не хочу умирать ничтожной. Если хочешь, считай меня жуткой эгоисткой, но...

— Эрика... — он с трудом выдавил из себя следующие слова. — Я ведь... мы ведь... с Кимико ни разу...

— Ты тоже?

Теперь в синих девичьих глазах отразилось смятение, подобное его собственному. Андерсен поднесла руку к виску и принялась массировать его пальцами.

— Черт... Тогда нехорошо выходит. Я-то думала... Вот почему ты так сжался весь...

— Понимаешь... — он с трудом ворочал одеревеневшим языком. — Все как-то слишком внезапно...

— Да понимаю, — она болезненно сморщила лоб. — Я тебя тут чуть ли не насилую.

— Угу, — пробормотал Учики.

Шум моря за окном делал повисшую паузу невыносимо монотонной. Молодые люди стояли друг напротив друга, пылая стыдливым румянцем и глядя в пол. В растревоженном разуме Учики проносились мысли, образы, воспоминания.

Вот Эрика в прыжке бьет его ногой в день их знакомства в прошлом ноябре.

Вот Инори, на чье лицо падает золотистый свет садящегося солнца, поправляет выбившийся из прически локон.

Вот их первый настоящий поцелуй под сенью деревьев в майском саду.

Вот руки Кимико, обнимающие его. Нежный голосок шепчет слова любви.

Вот он обещает никогда не бросить ее.

Вот стыдливая Эрика разговаривает с прикованным к больничной койке отцом.

Вот боль. Вот унижение. Вот чудовище по имени Роджер, ломающее его тело на тысячи осколков.

Вот беспомощность. Бессилие полутрупа.

Вот ад. Вот тьма, в которой он плавал будто в океане, пока не выбрался благодаря спасательному кругу, брошенному Эрикой, ее энергией Наследницы.

Вот мама. По ее губам течет кровь, а отец замахивается во второй раз, и его перекошенное слюнявое лицо похоже на маску. И нет сил, нет мощи в коротких детских ручках, чтобы остановить большое зло. И некому помочь.

Вот стена. Расходясь миллионом трещин, она рушится.

Натруженная мускулистая рука Отоко легла на плечо Эрики.

— Давай.

— А? — чужим тонким голосом спросила девушка, вскинув голову. Теперь в ее глазах было смущение и почти кротость.

— Если тебе нужно, я согласен, — сказал Учики. — Только при одном условии.

— Каком? — почти прошептала Эрика.

— Пообещай мне, что не будешь считать случившееся просто... просто очередной попыткой справиться со всем самой.

— Почему?

— Потому что нет ничего плохого в том, чтобы положиться на друга. Ты сама сказала, что я — твой друг. И я сделаю... это только как друг.

— Я... я... — она вела себя совсем как он парой минут ранее. — Я так не умею.

— Умеешь, — он уверенно пожал плечо Эрики и улыбнулся. — Просто не понимаешь.

— Когда же ты успел стать таким умником? — слабо усмехнулась девушка и впервые не добавила присказку про тунца.

— Не знаю. Когда понял, что нет ничего важнее поддержки друзей, — он положил вторую руку на ее другое плечо. — Наверное.

— Ким-тян... — она помедлила. — Ким-тян никогда не узнает.

— Правильно, — кивнул Учики. — Наш маленький секрет?

— Ага. Наш маленький секрет.

И вновь между юношей и девушкой загорелось пламя. Но теперь это не было пламя сконфуженной похоти. Чувство гораздо более сильное, благородное, заставило Учики потянуться к Андерсен, а ей ответить молодому человеку. Девичьи руки обвили шею Отоко, и они с Эрикой сомкнули губы в неловком поцелуе.

Глава 4: Прыжок

Когда Сэм Ватанабэ проснулся, в окно ярко светило солнце. Поморщившись и закрывшись рукой, мужчина поднялся из неудобного кресла, где заснул сидя, и расправил плечи. Свежий морской воздух не позволял чувствовать себя опухшей амебой, и толстяк весьма бодро прошествовал в ванную, где умылся и привел себя в порядок.

Не надевая пиджака, расправивший мятый воротник рубах Сэм спустился на первый этаж гостиницы и вышел на улицу. Там, на залитой солнцем площадке, босой и покрытый потом, стоял на руках Учики Отоко в одних штанах и отжимался. Расположившийся по идеальной вертикали головой вниз молодой человек медленно и плавно опускался и поднимался, почти касаясь носом бетона. Его ритмичное дыхание было ровным и глубоким.

Почесав затылок, Ватанабэ остановился у входных дверей и принялся разглядывать юношу. За последние месяцы Отоко стал не по-японски мускулист. Начавшийся еще при Винсенте видимый прирост мышечной массы, характерный скорее для европейцев, только усилился после лечения ран и обработки наномашинами. Сейчас Учики напоминал, скорее, совершеннолетнего молодого мужчину, лет двадцати, напряженный и сосредоточенный. Едва заметные линии шрамов, оставленных в том неудачном бою, выделялись на солнце, но приходилось очень долго разглядывать практически неподвижный торс.

В последний раз громко выдохнув, молодой человек опустил ноги и проворно встал. Отряхивая испачканные ладони, он расправил натруженные плечи. Расслабляясь, Учики вновь становился похож на юного паренька.

— Самочувствие твое, как я погляжу, улучшается, — сказал Ватанабэ вместо приветствия. Молодой человек молча кивнул, все еще тяжело дыша. — Это хорошо. В кровавый бой нужно отправляться со счастливым придыханием и блестящими глазами.

— У меня разве блестят глаза? — спросил Учики, встряхнув занемевшими руками.

— Как у кота.

Начавший что-то подозревать юноша обернулся к мужчине, но тот уже был рядом, и звонкий звук щелбана разнесся по всему притихшему утреннему острову. Не ожидавший подобной подлости Отоко схватился за лоб:

— За что?!

— Для профилактики, — веско заявил Сэм. — Чтоб не расслаблялся.

— Не понимаю! — обиженно буркнул юноша, потирая ушибленное место.

— Поясняю, — Ватанабэ показал ему внушительный кулак. — Про то, что было у вас ночью — забыть! Забыть и молчать, пока Эрика так хочет.

— Откуда вы?.. — начал было Учики, но замолчал после второго щелбана, не менее коварного и неожиданного. — Хватит!

— Я все знаю, коварный подросток, — взгляд Сэма был тяжел. — У-у-у, гормональные чудовища.

— Сэм-сан, мы... — поторопился объясниться моментально покрасневший молодой человек и тут же получил третий щелбан.

— Знаю, знаю. Я про вас все знаю. Потому и напоминаю, чтобы держали рты на замке. Не надо вспоминать.

— Да я и не собирался, — пробормотала Отоко, потирая лоб, на котором едва не вскочила шишка.

— Мало ли, чего ты там не собирался, — фыркнул Сэм. — Эрику обижать не дам.

— Я не хочу ее обижать. Она хорошая.

— Молодец, — снова фыркнул мужчина и спросил: — Сам-то как?

— В порядке, — Учики пожал плечами. — Что я-то...

— Угу, чего тебе сделается, — тяжелая рука Сэма опустилась на плечо юноши. — Хорошо, что так вышло.

— Почему? — Отоко вытер пот полотенцем, повешенным на куст у стен гостиницы, и там же подобрал футболку.

— Идти помирать всегда лучше с легкой душой, — глубоко вдохнув свежий воздух, Ватанабэ пару раз взмахнул руками, будто разминаясь. — Если на душе легко, то и умирать не страшно, и живой вернешься.

— Умеете вы воодушевить, — мрачно заметил Учики, одевшись и сунув ноги в тапочки.

— Я не воодушевляю, я выпендриваюсь, — парировал толстяк.

— Странная манера.

— Зато весело.

— Как-то не очень.

— Кому как. И вообще, цыц! — Сэм с притворной грозностью сдвинул брови.

— Угу, а то что? — поинтересовался юноша. — Отшлепаете меня, что ли? Сочту за домогательства.

Внезапно Учики прошиб холодный пот. Несмотря на все изменения в характере, вызванные жизненными перипетиями, он никогда не опускался до подобных глупых шуточек. И сейчас, уже произнеся скабрезные слова, Отоко сам себе поразился.

Растерянно моргнув, молодой человек посмотрел на мужчину.

Он съязвил точно так же, как Ватанабэ. Почему?

— Маленькие извращенцы не в моем вкусе, — усмехнулся толстяк.

Сэма подобный пассаж из уст Отоко не смутил. Неужели он ожидал чего-то подобного?

Тревожная мысль не успела оформиться. Входные двери гостиницы скрипнули, и на пороге показалась Эрика Андерсен в своем джинсовом костюмчике. Девушка явно выглянула на улицу спросонья. Она выглядела мягкой, не до конца сбросившей чары Морфея. Приглаживая ладошкой растрепанные волосы, она посмотрела на стоявших в паре шагов от себя мужчин и сладко зевнула.

— Чего расшумелись?

— Физкультурой занимались, — отозвался Ватанабэ. — Пока ты, лентяйка, валялась и сопела в две дырочки.

— Ага, особенно ты в своей рубашечке занимался, — ехидно заметила Андерсен и снова зевнула, став похожей на новорожденного котенка.

— Однажды я занимался спортом даже в телогрейке! — отмел подозрения толстяк.

— А что такое телогрейка? — Эрика потерла правый глаз.

— Страшная вещь! Потом расскажу.

Учики старался не смотреть на девушку чересчур пристально, но не смог заставить себя выглядеть равнодушным. То, что случилось между ними ночью, нельзя было просто забыть, как велел Сэм. У обоих то был первый раз, и неловкость, постепенно вытесненная новизной удовольствия, оставила след, который невозможно стереть.

Как бы ни старался в дальнейшем Учики Отоко отбросить воспоминание об острове близ Гонконга, до конца своих дней он так и не забыл, как Эрика предстала совсем не такой, какой была в жизни, а нежной, невинной, испуганной необратимым, но таким притягательным моментом, который должен был вот-вот свершиться. Юноша навсегда запомнил глаза своей первой женщины.

Сама же Эрика выглядела намного лучше, чем вчера. Совершенно спокойная, даже радостная, она улыбнулась Ватанабэ, посмотрела на Учики и едва заметно подмигнула. Чувствуя, что краснеет, он слабо кивнул в ответ и заметил, как алеют щеки девушки. Все-таки, она пока тоже помнила ночь слишком хорошо.

— Когда мы возвращаемся в Гонконг? — спросила Андерсен.

— Через час, — сообщил Сэм. — Вы-то хоть готовы, молодежь?

— Мы всегда готовы, старичок, — фыркнула Эрика и потянулась.

— По тебе не скажешь, — мужчина прищурился. — А ну, брысь умываться!

— Укушу, — голосом оборотня отозвалась она.

— Иди-иди.

Неразборчиво ворча, Андерсен послушалась и зашла обратно в гостиницу. Учики, начинавший вновь чувствовать себя фикусом в горшке, расслабился.

— Мы успеем позавтракать? — спросил он у толстяка, собравшегося последовать за девушкой внутрь.

— Зачем, по-твоему, я выделил целый час?! — почти возмущенно воскликнул мужчина. — Давай, не теряйся. Тебе еще играть первую скрипку сегодня.

— Думаете, придется начинать действовать?

— В том был план, — Ватанабэ посмотрел на юношу серьезно. — Будь готов рвать и метать. Как имплантация, нет побочных эффектов?

— Хм... — на миг Учики задумался. Вспомнилась странная оговорка парой минут ранее. — Вроде бы нет.

— Ну и ладно.

— Сэм-сан... — молодой человек неожиданно смутился и посмотрел в пол. — Хочется спросить.

— О чем? — шагнувший к дверям Сэм обернулся.

— Думаете, на этот раз я сумею?

Сейчас Отоко стал совсем непохожим на взрослого. Напротив, в этот момент Учики выглядел как никогда юным, почти ребенком. В настоящем и искусственном глазах отчетливо читалась робость.

Ватанабэ мысленно вздохнул. Как бы сильно не менялось тело, в душе этот парень оставался забитым мальчишкой, которому сильно не повезло с отцом. Он открыл для себя удовольствие от похвалы и сейчас надеялся на ободряющий жест, ласковое слово — что-нибудь. Наверное, не стоило возвращать его в смиренное состояние после эскапады с Эрикой. Так недолго и обнулить всю приобретенную уверенность.

— Не так уж важно, чего я там думаю, — толстяк пожал плечами. — Важно, сработает ли задумка.

Плечи молодого человека едва заметно поникли.

— Однако, если тебе интересно мое мнение, я уже высказал его вчера. Ты надерешь все нужные задницы.

Учики просиял.

Гонконг

20 августа

11:11 местного времени

Он был пуст. И это было прекрасно.

Стальные иглы входили в плоть, впрыскивая стимуляторы. Электроды проникали в мозг через отверстия в черепе и вычищали сознание. Плазма крови очищалась от тяжелых веществ, проходя через фильтры. Тело обновлялось, отступала старость, разрушение и смерть. Энергия в клетках, стонущая от отсутствия второго полюса, успокаивалась, засыпала, чтобы быть выпущенной во внешний мир разрушительной волной.

В памяти сохранились ощущения и мысли первых часов. Страшный худой мужчина, похитивший тело прямо из кабинета директора школы. Темная железная тюрьма, в которой нельзя даже пошевелиться. Гул вокруг, в темноте, от которого не скрыться. И страх, проникающий куда-то в самое нутро. Холодный и скользкий, как змея.

Но потом было нечто страшное, намного страшнее, чем угроза одной жизни. Был великий ужас, которому имени нет. Нескончаемый бурный поток боли, сжигавшей чувства, мысли, вытесняющий жалкие короткие воспоминания человека.

Он был благодарен за то, что не мог точно вспомнить, что же именно оставило в голове след. Даже смутное припоминание вызывало физическую слабость. Но не больше — о нем позаботилось великое Ничто.

Оно пришло вместе с Вендиго. Блаженство пустоты, вобравшей в себя ужас. Прохладная добрая тьма, принявшая в себя его душу. И сразу же перестало пугать стальное ложе, в котором когда-то очнулся в страхе. Исчез и сам страх, ненужный и глупый, как детская игрушка, заброшенная за шкаф.

Теперь его мысли составляли прекрасную стройную систему. Причина, следствие, средства, цели. Мир вокруг виделся как совокупность предметов, материальных явлений и манифестаций. Простота и односложность реальности дарила ощущение комфорта, сливавшееся с нирваной великого Ничто. Он спешил отправиться туда, куда вел голос Вендиго, чтобы поскорее изменить состояние предмета, тела или явления, а затем вернуться в стальную колыбель, к впивавшимся в тело проводам и электродам, приносившим еще больше спокойствия.

Иногда случалось так, что пустота отступала, впуская в умиротворенное тело кого-то другого. В этом чужаке слышался отзвук прежнего владельца тела, терзаемого эмоциями и страхами, незнакомого с великим ужасом и блаженством, что даровало Ничто. Только отзвук, слабое едва различимое эхо, но все же чужое, ненужное, добавлявшее к идеально простой реальности полутона и оттенки.

Чаще всего замена происходило в периоды долгой разлуки с колыбелью. Он знал, что Вендиго требует присутствия того, другого, и мирился. Ведь только от Вендиго зависело существование пустоты.

Время в идеально простой системе тоже отсутствовало. Но в целях работы по изменению элементов реальности приходилось оперировать единицами: секундами, минутами, часами. Он мог оставаться неподвижен днями, отсчитывая единицы перед совершением действия. Однако сейчас во времени не было нужды, ибо тело и разум ласкали нежные касания колыбели.

Только вместе со звуком шагов снаружи секунды вернулись.

— Ваши люди говорят, что наша машина работает отлично, и объект находится в превосходном состоянии.

— "Превосходное" — не тот термин, который следовало бы употреблять.

Он узнал второй голос. Вендиго.

— В отношении этого мальчика важны лишь два простых значения. Работоспособен или нет.

Колыбель раскрылась, впуская в мир ослепительный белый свет. Провода в теле дернулись, готовые убраться по велению кнопки. Он почувствовал, как тело желает моргнуть, но не стал тратить время на ненужное движение.

Вендиго стоял напротив на фоне белоснежной стены, на которую падал свет множества ламп. Рядом с ним находился мужчина с азиатским лицом. Незнакомый человек пребывал в состоянии нервного возбуждения, но старался это скрыть мимикой и самоконтролем.

— Знакомьтесь, это Роджер. Один из первых рабочих прототипов, обкатанный в деле.

— Что у него с головой?

— Всего лишь небольшая временная мера. На последней операции его потрепали, и мы решили слегка усовершенствовать, скажем так, аппаратное обеспечение. Судя по отсутствию жалоб, вы тоже сможете монтировать мозги своим убийцам.

— Он может то же, что и ваши помощницы?

— Он может намного, намного больше. Те, кого вы видели — всего лишь трикстеры. Этот мальчик, друг мой, может съесть их без соли.

— Еще сильнее? Никогда бы не подумал.

— "О, сколько вам открытий чудных готовит просвещенья дух!" Скажите, дорогой Фэй Пан, вы считаете, что По остаточно впечатлен той маленькой демонстрацией?

— Он человек практичный. Кровь мог пощупать и попробовать.

— Но?..

— Но практичность в По граничит с приземленностью. Он не поверит в оружие, которого не видел.

— Что ж, значит, я снова не ошибся, когда решил заглянуть к Роджеру. Фэй Пан, друг мой, пригласите господина По на следующий тур ваших состязаний.

— Устроители редко лично присутствуют на боях.

— А вы пригласите. И скажите, чтобы он в свою очередь пригласил всех, кто может оказаться нам полезным.

— Всех?

— Не нужно каждый раз переспрашивать. Всех — значит, всех.

— Комиссар полиции вряд ли почтит нас своим присутствием.

— А вы очень настаивайте.

— Разве стоит так светиться?

— Дорогой Фэй Пан, вы ведь так ничего и не поняли.

Он слушал разговор, не пропуская слова через призму понимания. Вендиго в последний раз бросил взгляд на тело в колыбели, подмигнув, и обернулся к китайцу.

— У Гонконга большое будущее. И будущее это определю я. Вы человек умный и первым решили запрыгнуть в мою лодку, чтобы отправиться в дивный новый мир. Так не жадничайте. Поделитесь билетом с братьями по разуму, со всеми ворами, убийцами, плутами и негодяями, сидящими в мягких креслах.

— Вы так говорите, словно...

— Не будем обращать внимания на мелочи. Я скажу даже больше: пригласите не только друзей, но и врагов.

— Врагов?

— Конкурирующие триады будут впечатлены представлением, которое мы устроим.

— Вы же не собираетесь их устранить?

— Если бы я хотел устроить резню, — Вендиго улыбнулся. — Я бы ее устроил. Нет, я всего лишь хочу немного поиграть. Заставлю всех волноваться и выслежу всякого, кто вздумает дернуться против, увидев наш с вами потенциал. Те, кто умнее, станут нашими верными друзьями. Они смогут понять, что никакой автомат не превзойдет главного человеческого оружия — тела и разума. И, конечно, оценят перспективы обрести нашим оружием власть.

— Вы намерены действовать открыто?

— А кого бояться? Роджер, ты меня слышишь?

На глазах у Фэй Пана синевато-бледный юноша-европеец с тонкими проводами, торчащими из аккуратных отверстий в висках, шевельнул губами:

— Да.

— Ты способен выполнить задание после обслуживания?

— Да.

— Сможешь убить много людей?

— Да.

Молодой человек, почти подросток, говорил монотонным голосом робота. Его глаза оставались неподвижны и мертвы. В этот самый момент прежние волнения, накопившиеся на сердце, слились в единую мысль, и предводитель молодой, злой и сильной триады впервые понял, что, похоже, связался совсем не с теми людьми, с которыми стоило связываться. Общение с Октавианом и наблюдение за живыми результатами опытов вселило даже в циничную душу бандита опасения, присущие любому человеку, столкнувшемуся с необъяснимым. Они могли прятаться за науку и технику, но одно оставалось ясным: эти существа перестали быть людьми в полном смысле слова.

Стоил ли риск союза с чем-то нечеловеческим денег и власти?

— Что нужно нам — того не знаем мы, — неожиданно произнес Вендиго. — Что ж знаем мы — того для нас не надо. Я знаю, чего вы боитесь, дорогой Фэй Пан.

— Боюсь? — под воротником китаец почувствовал жар.

— Не стоит думать, что мы какие-то чудовища. Мы всего лишь не боимся играть открыто, когда это становится интересным.

— Н-не понимаю.

— Гонконг станет первым городом, где власть возьмут в руки люди, достойные ее удержать. Именно с целью выявить и обласкать таких я и приурочил запуск производства к вашему турниру. Хотя, конечно, важнее было оборудовать сцену для нового выступления моих милых друзей.

— Каких друзей?

— Вы сегодня задаете неимоверное количество глупых вопросов.

И разговор прервался. Китаец замолчал, не решаясь продолжить, Вендиго же снова взглянул на неподвижно застывшего юношу, чей обнаженный торс увивали трубки с иглами на концах. Каждую секунду сквозь эти трубки в организм вводились наномашины, мышечные стимуляторы и химикаты, превращавшие тело в машину для убийства. Китайцы на новом оборудовании лишь добавили в систему новый наркотик, необходимый для смягчения эффекта от самых жестких модификаций.

В слепящем свете ламп Октавиан вздохнул.

— И все-таки вы пока что такие уродливые.

Как обычно, Роджер, откликавшийся на прежнее имя, но не помнивший его, никак не отреагировал на сказанное. Крышка его цилиндрического обиталища начала закрываться и герметизироваться, отрезая молодого мертвеца от мира. Как ни странно, отсутствие перед глазами юного зомби несколько успокоило Фэй Пана.

— Что ж, — Вендиго хрустнул шеей. — Будем считать, что вашу лабораторию мы приняли. Продолжайте с отгрузкой.

— Контейнеры уже готовы, системы жизнеобеспечения и экранирования проверили ваши специалисты. А что насчет турнира?

— А турнир мы благодаря Роджеру превратим в превосходнейшее из зрелищ.

— Специально для гостей?

— О нет, — взгляд Октавиана стал мечтателен. — Специально для вас.

12: 05 местного времени

— Все равно не понимаю, — Джон Ву скрипнул стулом, разглядывая монитор. — Я-то тут каким боком?

Он и Алиса Чоу находились в крохотной квартирке в одном из жилых домов в трущобной части Гонконга. Здесь высокие многоэтажки, потрепанные и грязные, стояли подобно хаотично понатыканным в землю палкам и смотрели в хмурое небо, где позднее лето клубилось дождевыми облаками. Эти бедные районы всегда напоминали Джону огромный кривой улей с ячейками окон, ведущими в квартиры, большинство из которых размерами не превышали большой шкаф. Он сам родился и вырос в подобных трущобах и прекрасно знал, насколько тяжела местная жизнь: низкооплачиваемая работа, постоянная усталость, грязь, скученность, накопившаяся злость, которую изливаешь на окружающих. На улицах и в домах царила преступность, мелкая, подлая, примитивная, но оттого не менее ужасная. Проститутки, начинавшие работать едва ли не с пеленок, воришки, уличные грабители, мошенники, мелкие торговцы с рынков, рабочие — все сливались здесь в однородную, сквернословящую и плохо пахнущую массу. Из них, этих неграмотных, невежественных, тупых и злых отбросов вышел Ву, когда-то давно пробившийся в полицейские. Он не хотел идти в триаду и выбрал единственную альтернативу. Но трущобы из души не вытравить.

На единственном окне висели опущенные жалюзи, но грязный бледный свет никогда не светившего для местных ярко солнца проникал сквозь щели между пластиковыми полосками и очерчивал силуэт Алисы. Девушка сидела на кушетке, заложив ногу за ногу, и поглощала лапшу быстрого приготовления в пластмассовой кружке. Большего контраста окружения и человека и придумать было нельзя. Изящная, аккуратная, облаченная в элегантный брючный костюм Чоу смотрелась чужеродным элементом посреди убогой комнатушки с дешевой потрепанной мебелью и облупившимися стенами. Уложенный рядом на пыльную кушетку пиджак было почти жалко. Даже белоснежная блузка, казалось, посерела от окружающего убожества. Однако молодая сотрудница китайской тайной полиции нисколько не смущалась сидеть здесь и поглощать мусорную еду бедняков, ловко орудуя палочками. Джон отметил, что даже это она проделывала грациозно и красиво.

Услышав реплику мужчины, оторвавшегося от плоской коробочки ноутбука, Алиса с шумом всосала недоеденную лапшу с палочки и вытерла губы салфеткой.

— Вы разве не полицейский?

— Я рядовой детектив, — он развел руками, повернувшись в сторону девушки на дряхлом вращающемся стуле. — К тому же, неудачливый. Ни связей, ни влияния, ни репутации. И вообще, у меня скверный характер, как говорит всем бывшая жена.

— Ваш характер мне неинтересен, — убрав чашку с лапшой и палочки, Чоу, казавшаяся почти милой, приобрела прежнюю суровость. — Мне интересен исключительно ваш послужной список, и он внушает уважение.

— Уважение? Я же только что сказал... — начал было Ву, но девушка перебила:

— Не путайте мое уважение с уважением вашего начальства. Я в курсе неоднократных препирательств и скандалов, украшающих ваш профессиональный путь. Когда они начались, не напомните?

— До того, как я перешел в детективы, — Джон мрачно хмыкнул, вспоминая. — Когда еще форму носил. Разбил пару рож при задержании. Доблестная полиция Гонконга иногда с большим пиететом относится к здоровью преступников. Только иногда.

— Как же вам удалось выслужиться, если начальство было недовольно?

— Придраться больше было не к чему. Я же в молодости рвал все жилы на работе. Но, конечно, повысили и пустили учиться не за то. Надо было куда-то сбагрить меня с улиц, нашли компромисс...

— Позже об этом пожалели, — слова Алисы звучали не как вопрос.

— Еще как. Я работаю на текущей должности семь лет, и за эти семь лет сломал три челюсти "красных шестов", двадцать восемь ребер уличных "быков", прострелил четыре колена, семь рук и одну голову.

— Интересный счет, — равнодушно произнесла девушка. — Однако не ваша склонность к насилию меня привлекает.

— А что же?

— Вы последовательно и без страха пытались выполнять работу полицейского офицера. Скажите, вам так хочется защищать неприкосновенность собственности?

— Какой еще собственности? — вскинулся Ву, сначала расслабившийся от похвалы. — О чем вы?

— Поясните, что мотивирует вас работать честно, упорно, с риском для карьеры, — медленно, словно школьнику на уроке, пояснила Алиса. — Как вы сами понимаете, в наши дни подобный подход весьма редок.

— Ну... — он пожал плечами. — Вот, кстати. Вы мне так и не сказали, почему мы должны встречаться именно в этой дыре.

— Это место удобно, и здесь не задают вопросов. Но к чему этот вопрос?

— А я вырос в точно такой же дыре. Мне прекрасно известно, насколько удобны все эти улочки и дома для тайных делишек. Но еще я знаю, каково тут живется простым людям. Думаете, просто надо крутиться, и станет лучше? Ха, разумеется! Нет, из дыры не вылезти, пока нет защищенной, прибыльной, хорошей работы. А где ее взять, если все работают за копейки? Да еще семья, дети, расходы... Вот и живут на дне. Вырваться можно только в банду или в полицию, или уехав далеко на заработки. Я вот и пошел в полицию.

— Личная выгода? — спросила Чоу, и обидевшийся было Ву понял, что она хочет услышать опровержение.

— Отчасти. Еще я помню, как гойдал по улицам и коридорам, как в школу ходил. Тяжело ведь... — мужчина помедлил, подбирая слова. — Мои друзья, хорошие парни, похоронены где-то здесь. Один сгнил от наркотиков, другого зарезали, третий пропал... Нельзя так. Словами не скажу, не знаю, но нельзя.

— Вот как?

Впервые за сутки их знакомства в глазах красивой сотрудницы "конторы" появился искренний интерес. Изменив позу, она подалась вперед, слушая.

— Я не сильно склонен переживать за всякое. Только все равно неправильно, чтобы люди вот так жили, как скот, даже хуже. Да еще и наживалась на них всякая сволочь. Того гада, который другу продавал наркотики, я давно уже упек, но ведь не на нем все заканчивается. Их много, что голов у дракона какого-нибудь. Вот я и пытаюсь как-то... укоротить, что ли.

Алиса удовлетворенно откинулась на кушетку.

— Вы только что подтвердили верность своей кандидатуры.

— Это чем же?

— Вы честный человек, господин Ву.

— Хм...

— А также отличаетесь развитым чувством справедливости. Именно такой полицейский и нужен для операции.

— Операции... — слегка сконфуженный Джон заскрипел стулом. — Я до сих пор не понимаю. Допустим, со мной разобрались. Но делать-то что? И с кем именно?

— Вы разве не умеете читать? — теперь в голосе Чоу слышалось легкое раздражение. — Или, может быть, позабыли навыки анализа и обработки информации, считая причиненные преступникам увечья?

— Хм... — мужчина снова неопределенно хмыкнул.

— Взгляните еще раз на личные дела, собранные нами.

— Досье на крупных гонконгских шишек, — Джон оглянулся на монитор. — Главы зарегистрированных здесь компаний, хозяева производств, финансовые воротилы, чиновники высшего ранга. Не мой уровень.

— Уровни имеют свойство соединяться лестницами, лифтами и прочей инфраструктурой, — пояснила Алиса. — Нам важно уметь работать с этой инфраструктурой.

— И для этого нужен я?

— Разумеется. Вы — опытный полицейский, не отлыниваете от работы, изучили изнанку Гонконга, нижние уровни иерархии, инфраструктуру. Через вас мы сможем начать зачистку дна, подергать за ниточки.

Ву неожиданно вскочил со стула и зашагал по крохотной комнатушке. Девушка спокойно наблюдала, не продолжая. Пространства для маневра было немного, и каждые два шага приходилось разворачиваться. Повернувшись при очередном проходе к Чоу, полицейский спросил:

— То есть, что, вы вытащили меня из канала и из-под пресса внутреннего расследования, чтобы предложить возглавить зачистку городского криминала?

— Для начала.

— Н-да... — он сел обратно на стул и медленно крутнулся, безбожно скрипя. — Скажи вы мне нечто подобное вчера вечером, когда велели сидеть тихо и приехать сюда, я бы уже контрабандой из доков уплыл куда-нибудь.

— Почему же?

— Потому что сразу бы понял то, что понял сейчас.

Джон Ву нервно пригладил волосы и посмотрел на девушку, впервые не смутившись ее красотой.

— Вы хотите с моей помощью через нижние слои криминала выйти на верхние. Пекин наконец-то зашевелился и собирается устроить в Гонконге Варфоломеевскую ночь. Через бандитов — к коррупционерам, через коррупционеров — к крупным капиталистам, а затем всех повязать и прибить.

— Совершенно верно, — невозмутимо кивнула Алиса. — Невозможно сразу уничтожить эксплуататора. Слишком многое завязано на его деятельность, поспешные попытки лить кровь приведут к коллапсу. Гонконг слишком долго прятался в британском кармане, как бы богат он ни был, резкие меры могут лишь ухудшить ситуацию. Значит, клубок надо разматывать постепенно. Капиталист создает тяжелые условия труда и платит мало денег. Чтобы держать под контролем народ, он нанимает полицию. Полиция защищает собственность, поделенную неравно. Эту собственность начинает отнимать формирующаяся преступность. Конфликт порождает гримасы общества, и формируется порочная система, которая нас не устраивает. Мы хотим избавиться от капиталиста.

— Я уж думал, что Пекин забыл о том, какой партией управляется, — мрачно хмыкнул Ву.

— Нет, он все помнит. Прекрасно помнит. Особенно свежи воспоминания о том, как трудно добраться до капиталиста. Мы не хотим большой крови, мистер Ву.

— Поэтому нужно, чтобы я пустил малую?

— Уничтожить тех, на кого опирается эксплуататор, и не дать возникнуть на их месте новым всходам. Не мечта ли честного полицейского? Искоренение криминала. Вам жалко преступников? — она прищурилась. — Коррупционеров? Или, может быть, тех, благодаря кому вы вросли в трущобах?

— Вы там, у себя в Пекине, все такие умные, — взгляд полицейского был тяжел. — А вы хоть представляете, каково это — ворошить все гнездо?

— Боитесь?

— Ха! — он дернулся и скрипнул стулом столь оглушительно, что, казалось, услышал весь дом. — Боюсь... Я знаю, что это невозможно!

— Разве?

— Даже если я неподкупный и звеню титаном в гениталиях при ходьбе, один в поле не воин. Вы же не собираетесь дать мне под начало полк китайской армии? Тогда затея бесполезна. Меня, вас, любого, кто возьмется помогать Пекину, на местном уровне тихо удавят. Без вариантов. Так было всегда.

— Вот как? — Чоу снова заложила ногу за ногу. — Вас останавливает осознание всей глубины порочности родного города?

— Меня останавливает нежелание умереть зря, — Джон хлопнул ладонью по пластмассовому подлокотнику. — Я готов рисковать, иначе не лез бы под пули. Но рисковать впустую — увольте.

— Другими словами, вас останавливает трусость.

— Что-что?

Ву нехорошо насупился. Напряжение, впервые появившееся после слов о капиталистах, нарастало между мужчиной и женщиной с каждой секундой. Джон знал, что сейчас, когда она делится явно секретными планами, пути назад нет. Но оступиться очень хотелось.

Алиса посмотрела на напрягшегося собеседника с холодностью, от которой тот едва не поежился на самом деле.

— Всегда можно найти отговорку. Невыполнимо, пусть сделает кто-то другой, я не смогу. Так говорят трусы и лентяи, предпочитающие спать с ярмом на шее. Вот только пока все ждут доброго героя из легенд, который разрубит зло мечом, не изменится к лучшему ничего. Товарищ Мао это знал. Поэтому и сегодня он в мавзолее, а мемориал Чан Кайши снесли пять лет назад. Кому-то должно хватить воли лично сделать трудное дело, не ради себя. Вы казались мне человеком, способным принять ответственность.

— Я не отказываюсь от ответственности!

Неожиданно Ву понял, что ему стыдно. Ни с того ни с сего битый жизнью циничный полицейский ощутил себя мальчишкой, которого тягала за ухо строгая воспитательница.

Неужто характер этой пекинской куклы сломил его?

А может, все проще? Может, она всего лишь права?

И не сам ли ты, Джонни, мечтал долгие годы о крестовом походе против бандитской нечисти?

Так что же останавливает?

— Я готов, — сказал он. — Только ни капли не уверен в успехе.

— Это потому, что вы чрезмерно торопливы.

Алиса Чоу скрестила руки на груди. Рубленые лучи света, проникавшие сквозь жалюзи, делали ее лицо похожим на старинный портрет, в котором рука художника создала причудливую композицию теней и превратила таинственную красавицу в существо из потустороннего, но прекрасного мира.

— Во-первых, Пекин и наша служба окажут вам всестороннюю поддержку. Грубо говоря, вы сможете открывать ногой двери в кабинет начальника полиции, пока сам начальник не сядет за решетку. А в том, что сядет, сомнений нет.

— А во-вторых?

— В ближайшие дни сильным мира сего будет не до слежки за каким-то там полицейским детективом. У них появятся куда более важные заботы.

— Например?

— Например, как огромному криминальному телу выжить без головы.

— Слушайте, госпожа контрразведчица, вы и так интересно смотритесь. Не надо говорить со мной загадками. Я темный, грубый и неотесанный мужлан из полиции. Будьте проще.

— Хотите начать работу с обезглавливания триады "Северная гора"?

Глаза Алисы сверкнули хулиганской искоркой. Ву, не ожидавший подобных перемен в облике снежной королевы, едва не упал обратно на стул, с которого радостно вскочил.

— Вы что, серьезно?!

— За мной заметна склонность к шуткам? — Чоу вопросительно приподняла бровь.

— Нет, но...

— Тогда к чему вопрос? Первым шагом в операции станет отлов и использование в качестве источника информации "властелина горы". Мы бы занялись этим сами, но стратегическая необходимость свела службу с вами. Итак, вы согласны?

— Согласен ли я?..

Ву посмотрел на изящную девушку сверху вниз, стоя возле кушетки в дешевой квартирке, так похожей на жилище его родителей. Коммунистка из Пекина нежданно-негаданно подарила отчаявшемуся и понаделавшему глупостей полицейскому нечто гораздо большее, нежели второй шанс. Красивая Алиса Чоу выпорхнула из мира снов, подобно ангелу, и принялась воплощать в жизнь его мечты.

Какая, к черту, тут может быть трусость?!

— Вы меня купили целиком и полностью. Скажите, где расписаться кровью!

14:00 местного времени

Канзаки сидела на пассажирском сиденье, стараясь вжаться в спинку и не издавать ни звука. После ночного разговора с Сэмом, ведущим сейчас машину, она чувствовала себя неловко. Особенно нехорошо вышло в конце, когда Мегуми ушла, чересчур резко. Но Ватанабэ снова начал злить своими... закидонами. Другого слова просто не находилось.

Утром за завтраком Сэм был предельно корректен и спокоен, даже не шутил. Затем, когда они погрузились в катер и отправились к Гонконгу, мужчина и женщина молчали всю дорогу. И только высадив сначала Эрику, а потом Учики в разных частях города, Ватанабэ обратил на спутницу внимание.

— Выспалась? — спросил он, двигаясь по транспортной развязке. Машина влилась в поток дорогих и не очень машин, скрываясь от солнца в коротком туннеле. Только когда в салоне стало темно, Канзаки позволила себе посмотреть в сторону собеседника.

— Выспалась.

— Хорошо.

И снова воцарилась тишина. Профиль Сэма почему-то казался похудевшим. Мужчина внимательно следил за дорогой, ибо прекрасно помнил буйные особенности гонконгского дорожного движения. Канзаки чувствовала, как уверенно движется автомобиль, управляемый его руками и волей, и точно знала, что сейчас рядом с Ватанабэ безопасно. Он вообще имел свойство создавать вокруг себя непритязательный уют, когда не ввязывался в кровавые драки и перестрелки.

Проклятый Ватанабэ. Так и соскакивают мысли на него, о чем ни думай! И хочется, все равно хочется, чтобы не осталось между ними этого, непонятного, возникшего вчера ночью. Не все было сказано, не все сделано.

Не отрываясь от слежения за движением, Сэм убрал одну руку с руля и включил магнитолу. Из динамиков полилась музыка, какая-то глупая китайская поп-песенка, но Канзаки все равно слушать ее, нежели шум машин вокруг. Они выбрались из туннеля и поехали по дороге, с правой стороны которой открывался прекрасный вид на залив. Сидевшая слева девушка, проклиная левостороннее гонконгское движение, посмотрела на тяжелые синие воды, к которым недавно была намного ближе.

Как бы хотела она сама быть спокойной как море. Но умиротворения и солидности страшно не хватало, зато бурь и штормов водилось в избытке. И все из-за Сэма.

Нет, молчать совершенно невыносимо!

-А здесь нет других станций? — спросила она первое, что пришло в голову.

— Хм, — скосил глаза Сэм. — Есть, конечно.

Он щелкнул кнопкой переключения частот, и китайский голос певички сменился на странно знакомый английский с акцентом. Станция оказалась пристанищем классической музыки двадцатого века, сейчас играло европейское диско. Три девицы пели что-то про "кабальеро". Канзаки отметила, что такая музыка ей неуловимо приятней.

— Так пойдет? — спросил Ватанабэ.

— Да, спасибо...

— Ты все еще дуешься?

— А?

Мегуми внутренне встрепенулась. Ватанабэ оставался спокоен, сосредоточен и почти неподвижен. Однако вопрос прозвучал, и прозвучал вовсе не безразлично.

Так он тоже переживал из-за той неловкости?

Что за глупости, конечно, переживал! Он говорил о том, о чем наверняка не обмолвился ни с одной живой душой.

Несмотря на все разговоры Сэма, Мегуми не верила, что он с легкостью справляется с переживаниями. Наверняка сейчас Ватанабэ был так же смущен, как она.

Последняя мысль поразила Канзаки в самое сердце. Ватанабэ — переживал из-за нее, из-за их общения. А ведь не имелось причин сомневаться: еще весной они выяснили отношения и договорились дружить. Почему же она все время забывала?

Нет, конечно, Сэм даже в дружбе вел себя специфически, но сама-то Мегуми куда смотрела? Стоило бы помнить, что он всего-навсего стесняется!

"А просто ты теряешь голову рядом с ним", — зловредно напомнил невидимый чертик, примостившийся у девушки за плечом: "И постоянно начинаешь болезненно копаться в ощущениях и переживаниях, причем, хе-хе, своих".

И бес был прав. Все, что касалось Сэма, Канзаки переживала намного острее, чем следовало бы. Дружеская притирка характеров, споры, наличие бывшей возлюбленной в неопределенном статусе — все вызывало в ней сильные чувства. И самым сильным, как всегда, становилось желание оказаться ближе, чтобы Ватанабэ открылся, и пропала стена непонимания, загадочности, разделявшей их.

"Он весьма неплохо открылся вчера. А ты струсила".

И снова гадкий чертенок не ошибался. Желание сблизиться с Сэмом наталкивалось на барьер ее собственной нерешительности, замкнутости, стеснения. То ли дурной опыт их первого знакомства не давал тянуться к мужчине всерьез, то ли ее собственные шрамы.

Да, черт побери. Шрамы. Хватит бегать от себя. Мегу-тян. Надо было честно признаться в том, что ты боишься. Боишься, потому что ноют раны, нанесенные самой себе по дурости.

Значит, рассказать ему? Облегчить душу, как сделал сам Сэм ночью?

Нет. Ни за что!

Трусиха.

Зачем ему знать? Бесполезно и мерзко.

Боишься, что он станет тебя презирать? Боишься. Потому что сама себя презираешь, ненавидишь эти проклятые сиськи и все остальное, что делает тебя женщиной.

Неправда. Я справилась с той тяжестью. Но я не хочу, чтобы он смотрел на меня так же, как они. Как на кусок мяса. Только не он.

Почему же? Ведь ты справилась. Что, нет веры в собственные силы? Или нет веры в него?

Его я не боюсь. Он... он хороший.

Да ну? Что заставило тебя так думать?

Он хороший. Я знаю.

Откуда? Почему ты его защищаешь? Почему хочешь, чтобы между вами пропала стена? Почему сама тянешься к человеку, к мужчине, хотя столько лет поступала наоборот?

Потому что он другой.

Какой?

Он не обидит меня.

С чего ты взяла?

Просто я его... Я...

Внутренний диалог становился все более ожесточенным. Как громом пораженная, Мегуми сидела и слушала саму себя, другую себя, неожиданно подавшую голос. Всего несколько секунд реальности и сказанных слов вдруг вскрыли нарыв в человеческой душе.

Ватанабэ еще только поворачивал голову. Ожидая услышать ответ, а внутренняя спорщица, занявшая место ехидного чертика, загнала Канзаки в угол. И там, не имея возможности убежать от ответа, от себя, девушка приблизилась к чему-то важному. Последний вопрос заставлял сказать главное, но еще не осознанное.

"Ну же!" — возопила мысленная Мегуми.

Я...

— Значит, дуешься, — заключил Сэм, оторвав взгляд от дороги и замедлив скорость.

— А... — вырванная из самосозерцания Канзаки удивленно моргнула, а в следующий миг поспешила возразить: — Н-нет! Я не дуюсь. Правда.

— Да? — он прищурил один глаз, что было признаком мирного удовлетворения. — Спасибо.

— На самом деле, мне кажется, мы как-то резко вчера... — девушка стушевалась.

— Это я виноват, — философски хмыкнул толстяк. — Развел разговоры, понесло...

— Да нет же, — нервно замотала головой Мегуми, тронув застегнутый ремень безопасности у шеи. — Мне было интересно поговорить. И важно.

— Хм... — Сэм неопределенно пожал плечами.

— Только... Хм... Эм... — она впервые почувствовала себя похожей на прежнего Учики Отоко. — Только ты говоришь... всякое.

— Всякое?

— Ну, — она покрутила пальцем, стараясь сформулировать объяснение. — Всякие... глупости.

— Глупости?

Канзаки готова была поклясться, что почувствовала в голосе Ватанабэ обиду. Толстяк плавно выкрутил руль, поворачивая на гудевшую движением улицу.

— Нет, не глупости, — поспешно поправилась Мегуми. — Тьфу ты, я уже заговариваюсь... Просто то, что ты о себе рассказываешь, совсем не сходится. И не потому, что ты весь такой загадочный. Хотя и такое есть.

— Хм, — он снова пожал плечами, отчего машина чуть не вильнула.

— Дело в том, — осторожно подбирая слова, девушка говорила медленно и стоически пыталась не отвести взгляд. — Что ты... хм, ты врешь.

— Я? Вру? — Сэм снова посмотрел на нее.

— Да, врешь! — неожиданно Мегуми осмелела. Выработавшаяся с годами привычка бросаться в атаку на препятствия брала свое. А еще очень не хотелось терпеть его изучающий взгляд. — Прежде всего, сам себе.

— Это как?

— Ты старательно пытаешься быть... бесчувственным. Да, вот так.

— Цинично так пытаюсь.

— Не смейся. Мне и без того неловко. Но я ни за что не поверю в то, что ты не думаешь и не чувствуешь ничего личного.

— Мегу-тян, мы не в церкви, — теперь в голосе мужчины слышалась едва уловимая нотка раздражения. — Я не заставляю тебя верить во что-то.

— Но ты не можешь помогать этим детишкам, если не волнуешься о них искренне! Просто не может такого быть.

— Неужели?

— Да, — все больше распалялась Канзаки. — Вся вот эта твоя ерунда про то, как ты сам для себя и от себя ничего не чувствуешь — ну, неправда же! Я видела тебя с ними, я знаю, как ты относишься к людям. В конце концов, ты и Кэтрин...

— А что "я и Кэтрин"?

— Ну... — она снова смутилась.

— Мегу-тян, Мегу-тян.

Машина замедлила ход и осторожно остановилась у тротуара. Сэм отпустил руль и обернулся к собеседнице. Его взгляд казался тяжелым, но не злым. Внезапно Канзаки поняла, что Ватанабэ не надел свои извечные черные очки. Раньше он прятался за ними, скрывая глаза. Но не сейчас.

— Ты же забыла, о чем мы говорили тогда, на катере, верно? Добро и зло. Они существуют независимо от меня или от тебя. Мы всего лишь пропускам через себя одно или другое.

— Но...

— На какую сторону встать — единственный выбор, который мы делаем сами. И я просто пытаюсь дать этим детишкам возможность сделать выбор без принуждения. Если бы все было просто, зло давно прекратило бы свое существование. Но, как уже сказано, именно простые, нормальные люди создают первое зло. Создают они его, лишая ближнего точки опоры, шанса. Учики Отоко, Эрика Андерсен — эти двое были лишены опоры в жизни, с самого детства. Но они же дети. Они не могут делать выбор, пока не вырастут, не накопят сил, чтобы жить. Им нужно нечто, на что можно опереться в душе. Им нужно человеческое тепло.

Сэм говорил спокойно, медленно. Но Мегуми видела, как взгляд мужчины устремляется куда-то далеко. Он делился чем-то искренним, снова, и она снова испугалась.

Но нет. Только не сейчас. Сиди и слушай, Канзаки, и не вздумай сжиматься в комочек.

— Я знаю, о чем говорю, — продолжал Сэм. — Я помню собственное детство. Единственным, кто давал опору, был отец. Он помогал понять, что есть я, есть он, есть жизнь вокруг. Он заложил основы Сэма. Когда отца не стало — не стало и Сэма, потому что основа не была завершена. Тут-то и вступили в игру нормальные люди. Они не сделали ничего. Не со зла или из глупости, а потому, что так бывает всегда. И основа человека разрушилась. У Эрики и Учики тоже нет отцов. У нее он был отнят, у него... ну, лучше бы был отнят. Мертвая семья порождает мертвых людей. И нет больше выбора, потому что нет тебя. И зло может сделать все, что захочет, сломать, сдавить, разорвать тебя в клочья. Ты даже не почувствуешь. Потому что нет самого главного, того, что скрепляет осколки, части души в единое целое. Знаешь, чего?

— Н-нет, — она помотала головой. Теперь Ватанабэ уже не вглядывался в вечность, а смотрел прямо на девушку.

— Есть такая безумная штука, — он усмехнулся, но гримаса вышла отчего-то грустной. — Называется любовь.

— Любовь?

Мегуми почувствовала, как к щекам прилила кровь. Это слово вдруг заставило ее запаниковать. Такое простое, но одновременно такое трудное. Что-то скреблось в душе, пытаясь вырваться наружу в виде слов, но Канзаки не могла понять, что именно.

— Она самая, любовь. Не просто симпатия: "Эй, вот она красивая, он красивый". Или: "Ой, как приятно, как удобно, как весело". Любовь — это все и сразу, даже больше. Понимаешь? Не когда хочешь получить еще больше приятного, а когда хочешь отдать. Именно такая любовь делает человеком. И именно ее нет у этих детишек. Я всего лишь пытаюсь уберечь их от пустоты. Когда любви нет, есть только она — большая темная пустота.

Ватанабэ вдруг будто обмяк. Он замолчал и откинулся на водительское сиденье, оглянувшись на проезжавшие мимо машины.

— Понятия не имею, зачем вообще разболтался. Опять. Такие длинные разговоры с непонятными темами кажутся чертовски нудными, а? — толстяк странным жестом упер большой палец в переносицу и зажмурился. — Пятнадцать лет, как умный человек, держал язык на привязи. С тех самых пор, как Кэтрин...

И Ватанабэ снова замолчал.

"Боже ты мой", — замогильным голосом произнесла вторая Канзаки: "Он точно такой же, как и ты".

Она снова не ошиблась. Сэм Ватанабэ, таинственный, чудной и вызывающий раздражение, боялся чувств. За всеми длинными речами и запутанными монологами крылся страх перед собой. Наверное, Сэм и сам не понимал, что происходит, но Мегуми видела его насквозь. Она слишком хорошо знала собственное стремление отгородиться от реальности, чтобы не узнать такое же в ком-то другом.

Ватанабэ ненавидел себя. Презирал, отвергал, игнорировал. Он попросту не верил, что может чувствовать что-то хорошее. Переживания накапливались, превращаясь во внезапные порывы, свидетелями которых становилась Мегуми, но Сэм оставался запертым в собственноручно сооруженной клетке.

Прямо как она.

— Все-таки я была права, — другая Канзаки заставила слова сорваться с губ. — Ты трус, лицемер и рефлексирующий интеллигентишка.

Ватанабэ мгновенно подобрался и посмотрел на девушку прищуренным глазом, сидя вполоборота.

Идеальный момент, чтобы в очередной раз свернуть в сторону шуток и дружеских пикировок. Снова закрыться, почувствовать себя комфортно.

Он собирался что-то сказать. Мегуми оставалось лишь принять тон, подыграть, не растеряться.

— Когда я училась на Окинаве, — произнесла Канзаки, мысленно закричав от ужаса. — Меня изнасиловали. Так считалось. Только это неправда. Я не подвергалась насилию. Я...

Внутри все дрожало, и Мегуми поняла, что ее трясет и снаружи. Девушка все-таки струсила и смотрела сейчас на дорогу, залитую солнцем, по которой неслись подобно пулям автомобили, пролетая мимо, оставляя их в тишине за барьером из стекла и металла. Но от Сэма не укрыться. И от себя.

— Я была влюблена. Тогда. Сильно-сильно. Но он ответных чувств не испытывал. Правда, есть такая категория людей, которые ни от чего не отказываются, и тот, кого я любила, принадлежал к той самой категории. Он мной воспользовался с большим для себя удовольствием. А когда прискучило — устроил забаву. Мы все были курсантами, готовились к выпуску. Молодость, кровь бурлит. В общем... он начал развлекаться со мной вместе с друзьями. Ты понимаешь? Да. Потом еще раз и еще. Когда разразился скандал, стало известно, что меня продавали за деньги. Но я не знала. Я просто делала все, что он велел. И совсем не возражала. Совсем.

В горле встал колючий жесткий комок. С трудом проглотив его, Канзаки продолжала, слыша, как отвратительно подрагивает голос. На Ватанабэ она не смотрела.

— Однажды об... оргии, иначе и не скажешь... узнали. Поднялся скандал, потому что правилами миссии Крестоносцев были запрещены неуставные отношения, а этот случай был просто вопиющий. Среди... участников был инструктор. Началось разбирательство, кого-то выгнали, кого-то отправили в дисциплинарное училище, кого-то услали от греха подальше. Я отделалась легче всех, на первый взгляд. Даже отметку в личное дело не поставили.

— В твоих документах действительно нет ни одного упоминания, — Ватанабэ звучал глухо и невыразительно.

— Потому что решили не выносить сор из избы. Все замяли, и никого не судили по столь позорному обвинению. Но мне пришлось очень болезненно вернуться к реальности. Чувства все-таки прошли, и стало ясно, что я с собой сделала. Не было ни дня, чтобы я не ловила взгляды бывших друзей, одногодков по училищу, говорящих... говорящих ужасные слова. Все знали. Мне было восемнадцать, хотелось просто лечь, закрыть глаза и умереть. И вовсе даже не из-за позора. Мою любовь превратил в мерзость человек, которому я поднесла сердце на ладони. Это гораздо страшнее, когда ты девочка, потерявшая родителей в шестнадцать.

Панель и бардачок перед глазами поплыли, и Мегуми поняла, что готова заплакать.

Этого еще не хватало.

Крепко сжав кулаки, она глубоко вдохнула, выдохнула, и только потом посмотрела на Сэма. Он сидел на своем месте неподвижно, словно превратился в статую. Казалось, мужчина даже не дышит. Взгляд, устремленный на Канзаки, не получалось прочесть. Она и не старалась.

— Так что я немного разбираюсь в любви и том, кто берет, а кто дает. И как бывает, когда не на кого опереться, тоже знаю. И про зло, про пустоту — про все знаю. Пусть не так кроваво, не так страшно, но боль — она везде боль. Только никакая боль и пустота не сделают человека уродом. Ты ошибаешься. Нельзя отбрасывать себя, собственную душу, только потому, что она ранена, даже искалечена. Иначе ты и получаешься... трус и лицемер. Я тоже боюсь, очень боюсь. Людей и самой себя. Но я не откажусь от души, никогда. И ты не должен.

Мегуми не заметила, как распалилась. Наверное, потому что слова, которые девушка сейчас говорила Ватанабэ, она много раз повторяла самой себе.

— Ты можешь быть человеком, хорошим человеком! Просто не нужно убивать себя. Не прячься. Ведь именно поэтому ты так привязан к Кэтрин, верно? С ней ты чувствуешь себя живым. Теперь я поняла. Так странно — вдруг все понятно. Но ведь другие люди тоже существуют. И ты существуешь. Именно ты, ты сам, заботишься о детях, чтобы их не постигла та же участь. Несмотря на все зло в мире, несмотря на грехи и жестокость, ты — хороший. И не нужно прятаться. Не от меня. В конце концов, чем я от тебя отличаюсь?

Сэм медленно протянул руку к ключу зажигания и повернул его. Электрический двигатель мирно загудел. Машина плавно выбралась обратно на проезжую часть и пристроилась в поток.

— Знаешь, чем, Мегу-тян? — проговорил Ватанабэ. — Ты умеешь чувствовать по-настоящему. А я — нет.

И больше ни слова. Он снова уверенно вел машину, и играла забытая приглушенная музыка. Светило солнце уходящего лета. Канзаки. отвернувшись, рассматривала проплывавшие мимо витрины, дома, прохожих.

Он не ответил. Все-таки не ответил. Еще хуже, чем раньше.

Но хуже ли?

Плакать хотелось еще сильнее.

А Сэм Ватанабэ крепко сжимал в руках руль, испытывая чудовищное желание раздавить проклятую баранку ко всем чертям. Но не было больше времени и сил отвлекаться на чувства. Предстояло дело. Потому переживания, воспоминания и слова вновь оказались заперты в надежный железный сейф.

Но не навсегда. Теперь уже нет.

— Мегу-тян, — позвал он.

— А? — она не отвернулась от окна.

— Ты прекрасна.

ЧАСТЬ III

Глава 1: Падшие ангелочки

Гонконг

20 августа

18:08 местного времени

Сегодня турнир вошел в полуфинальную стадию.

Учики Отоко, вновь скрывающийся под личиной Оцуки Мамору, разминался, стоя у трибуны для бойцов. Его впустили в ресторан, поинтересовались, все ли в порядке, и больше не трогали. Давешний бандит, один из тех, кто вез молодого человека вчера, сообщил, что нападение было частью происков конкурентов хозяина, стремящихся сорвать турнир. Учики сделал вид, что поверил.

На ринге сражались два молодых парня, вчера одержавших победы над прочими представителями своей группы. С одним из них предстояло сразиться победителю из группы Отоко. Крепкий американец-каратист ловил закаленным торсом удары китайца, явно привыкшего к иным противникам, и резко контратаковал. Различие в школах боевых искусств делало схватку непредсказуемой, но Учики все же не сомневался, что крепкий и приученный брать силой американец одержит верх. Возможно, в нем опять говорил японский шовинизм, но каратист и впрямь казался крепче и мощнее.

Вот апологет китайских стилей попытался достать противника ударом стопы. Плавно уйдя в сторону, каратист надвинулся на шагнувшего вперед китайца и провел хлесткий удар ребром ладони сбоку, способный раскалывать доски. Но китаец юркой змеей выскользнул из-под руки в последний момент. Они оба двигались красиво, демонстрируя благородство физической развитости и мастерства. Учики подумал, что жаль будет лишать победителя заслуженной награды, если они встретятся в финале.

Внезапно стало ясно, почему этот турнир пережил эпоху царствования смешанных боевых искусств и шоу с боями в клетках. Щедро рекламируемый в начале века вид спортивных противостояний лишал классические виды единоборств индивидуальности, в погоне за действенностью стирал естественную красоту. Сам Отоко, комбинируя приемы и техники по указке учителей, возможно, и приобретал преимущество, но гармонию единого стиля по-прежнему ценил. Видимо, ценили ее и устроители классического турнира.

Каратист терпеливо выжидал, нисколько не встревоженный атаками противника. Бой шел в полный контакт, и постепенно противостояние накалялось. Отбросив накануне привычные рамки, теперь бойцы стремились вывести противника из схватки как можно надежнее и быстрее. Но ограничения стилей и школ делали состязание гораздо увлекательней обычного.

Китаец, справедливо полагая, что пара успешных ударов железного бойца карате уложат его на татами, держал дистанцию. Однако американец, все это время изучавший оппонента, пошел на сближение. Осыпав юркого соперника стремительными хлесткими ударами, он загнал несчастного в угол ринга. Уклонявшийся, блокировавшийся и едва не вертевшийся волчком китаец двигался все суетливее, будто предчувствуя поражение. В следующую минуту два хлестких удара — кулаком в корпус, затем ногой в печень — закончили поединок. Китаец скорчился на татами, каратист торжествующе поднял над головой крупный кулак, а затем поклонился залу.

Пока победитель под аплодисменты спускался ко входу на трибуну, а его оппонента с серьезно поврежденной печенью утаскивали прочь, Учики рассматривал зрителей. В прошлый раз он заметил, насколько богатыми и сановитыми казались присутствующие. Ни одного простого лица, ни одного плебея допущенного к зрелищам. Везде были свои избранные.

Он знал, что все эти люди — потенциальные союзники триады в деле установления власти беззакония над Гонконгом. Вчера Сэм рассказал, что, судя по докладам аналитиков, планирует совершить Фэй Пан. Воспользовавшись лабораторией, где создаст целую банду трикстеров, бандит намеревался задавить официальные власти, протолкнуть окончательную экономическую независимость от Китая на основе старой истории с британским владычеством, после чего стать полновластным хозяином всех отраслей экономики в регионе. Всех крупных игроков предполагалось купить или запугать с помощью необычайного потенциала разработок, предоставленных Октавианом Вендиго. Энергия, оружие, высокие технологии — все, что приносит доход, оказалось бы в руках триады и ее главаря.

Ирония заключалась в том, что для Гонконга и его обитателей, по большому счету, ничего бы не изменилось. Бедняки продолжили бы гнуть спину, богачи стали бы еще богаче. Как и все корпоративные войны, это невидимое противостояние пролило бы много крови впустую. Учики подобные расклады совсем не нравились. Разрушить планы самодовольного бандита хотелось все сильнее. Молодой человек обвел взглядом азартно покрасневшие пухлые лица, наштукатуренные мордашки и худые физиономии. Они пришли посмотреть на забавных физически развитых зверьков, кусающих и валяющих друг друга по сцене для удовольствия господ. Впервые стала понятной концепция классовой ненависти.

Вот, опять. Отоко поймал себя на несвойственной прежде мысли. Юноша за последние месяцы стал заметно более агрессивным, что выражалось и в поступках, и в словах. Сказывались постоянные боли, заглушенные сейчас ударными дозами лекарств. Но он все же не мог отделаться от ощущения, что новые черты характера слишком чужды. Словно кто-то другой вмешивался в сознание.

Неужели пересадка чужих воспоминаний, превратившая его в опытного рукопашника за недели, имела побочные эффекты? Ватанабэ ничего о них не говорил. Но можно ли верить Сэму?

Шпион, укравший их с Инори из родного дома. Таинственный благодетель, использующий других для достижения непонятных целей.

Человек, спасший молодых людей от участи рабов и подопытных. Мужчина, поддержавший уничтоженного и искалеченного мальчика в трудную минуту.

Интриган, до последнего держащий в тайне детали операции и до сих пор не давший пояснений относительно попытки покушения.

Единственный, кто сразу же предложил рискнуть, чтобы спасти любимую.

Нет, Учики не знал, как относиться к Сэму Ватанабэ. Однако не верить ему не получалось. Да и так ли было важно, честен Сэм с ним до конца или нет? В любом случае он помогал спасти Инори.

По сердцу неприятно резануло от воспоминаний о Кимико. Отоко старательно загнал прорывавшуюся наружу тоску обратно в подсознание. Сейчас было не время переживать. Он и так достаточно думал о ней раньше, до Гонконга.

Вплеталась теперь и еще одна неприятная мыслишка. Об Эрике. О мягком податливом теле, буквально таявшем в его руках. Было стыдно, но вместе с тем глубоко внутри ощущалось нечто новое. Словно недостающий фрагмент мозаики вставили в паз.

Сейчас Учики Отоко был уверен в победе. Благодаря Сэму. Благодаря Эрике. И благодаря Кимико, которая ждала где-то там, далеко.

— Убедительная победа мистера Антвиллера из Чикаго, — объявил голос из динамиков под потолком, гулко разносившийся по залу. — Итак, определен первый финалист. Начнем же бой второго полуфинала, в котором сойдутся...

Пока местный комментатор тянул эффектную паузу, на другом конце трибуны поднялся высокий стройный парень со смуглой кожей уроженца Средиземноморья. Жилистые руки были обмотаны повязками, заменявшими перчатки, мускулистые ноги выдавали в полуфиналисте кикбоксера. Учики помнил, как этот молодой боец расправлялся с противниками вчера. Сильный, ловкий и умелый мастер своего дела. Жгучие черные глаза обратились к вставшему следом Отоко.

— Знакомый вам вундеркинд карате Мамору Оцука, своей стремительностью и силой пробивший дорогу в полуфинал! Победитель собратьев по стилю, боксеров и мастеров дзюдо сойдется в поединке с Марио Альто, профессионалом кикбоскинга с пяти лет! О, это будет интересная схватка!

Вряд ли Альто был намного старше Отоко, но выглядел куда внушительнее. Превосходно развитое тело так и играло гармонично накачанными мышцами. Противник первым взошел на татами, облаченный в одни лишь длинные спортивные шорты, не стеснявшие движений. Почти пожалев, что не взял кимоно, Учики вышел ему навстречу в привычных спортивных брюках на босу ногу и футболке с коротким рукавом. Юноша никогда не любил излишнего фанфаронства в облике, но сейчас понимал, что Марио смотрится намного выгоднее.

Взобравшись по ступенькам на ринг, Отоко краем глаза уловил движение в верхнем ряду трибуны для почетных гостей. Там сидел Фэй Пан, довольно сложивший руки и наблюдавший за удачно разворачивающимся действием. А рядом, откинувшись на спинку сиденья, расположился белый мужчина в угольно-черном костюме. Именно его взгляд заставил юношу оглянуться. Пронзительные синие глаза откровенно смеялись.

Так Учики Отоко впервые встретил Октавиана Вендиго.

Кропотливое размещение жучков и камер оказалось не напрасным.

Глупышка Линда переоделась в форму, но не стала толпиться на кухне вместе с другими официантками, поварами и прочей обслугой. Незаметно смешавшись с толпой ожидавших окончания мероприятий, что устраивали в закрытой части здания, девушка в коротеньком платье официантки и с прической в виде двух "рогаликов" тихо скользнула к двери рефрижератора. Все были так заняты обсуждением турнира, про который знали, несмотря на секретность, что никто не спросил, зачем она вышла на работу в выходной. Не пришлось врать, что попросила поменяться сменщица, которую до того полчаса уговаривала по телефону.

Разговоры посетителей из числа бандитов триады, оброненные тут и там фразы, полунамеки — все, что уловила аппаратура, помогало Сэму вычислить тайные ходы, отсутствовавшие в планах ресторана. Проверка на наличие "жучков", устроенная накануне, заставила торопиться. Ватанабэ жалел, что не успевает выкачать из этого притона больше информации, но велел переходить к следующей стадии операции.

В холодильном помещении было темно, и стоял неприятный кислый душок. Включать свет Эрика не рискнула, медленно двинувшись мимо подвешенных на крючья туш и стеллажей с мясом. В одной из стен, как предположили они с Сэмом, имелась дверь в подвал, замеченный из внутреннего двора. Люди Фэй Пана как-то жаловались, что мажутся жиром у этого входа в холодильнике.

Внешняя стена не подходила. Та, что выходила на кухню, тоже. А вот эта...

Скользившая по гладкой холодной поверхности ладонь нащупала неровность. Шов. Где же открыть? Бандиты ничего не говорили про компьютерный замок. Убежище было старым и открывалось по старинке. Умело подделанная под кафельную плиту ручка выдвинулась, повинуясь ловким пальцам, повернулась, и заскрипели петли.

Осторожно, чтобы не попасться на глаза камере слежения, Эрика заглянула внутрь. Предосторожность оказалась не лишней. За скрытой дверью начинался узкий полуосвещенный коридор, над входом висела движущаяся камера, бесстрастно фиксировавшая малейшее передвижение в зоне обзора. Единственным пятачком, который не мог окинуть взгляд объектива, было слепое пятно в углу, прямо под самой камерой. Туда-то и бросилась Эрика, выждав момент. Девушка успела проскочить незамеченной. Прижавшись к стене, она подышала носом для успокоения. Начинал приливать адреналин, привлеченный опасностью, и надлежало сохранить холодную голову.

Камера двинула взглядом от одной стены к другой. Пройти мимо, оставаясь незамеченной, было бы невозможно. Впервые Эрика поняла, как важны подготовка и разведданные. У нее не было кучи шпионских инструментов для проникновения в тайные подземелья, только слухи и интуиция.

Итак, что дальше? В конце коридора, достаточного широкого, чтобы могли разойтись, не касаясь плечами, два человека, виднелась дверь. Десятка полтора метров от стены до выхода. Замков не видно.

Ускользнуть от всевидящего ока камеры никак не удалось бы, если бы не одно маленькое знание. Оставалось не больше минуты до половины седьмого вечера, когда заступивший на смену охранник, не раз замеченный Эрикой, покидал свою кладовку, чтобы справить нужду, перехватить в баре сигарет и чего-нибудь перекусить. Сэм учил, что самые мелкие людские слабости и провинности могут превратиться в крупное подспорье. Вот и сейчас девушка спряталась под камерой и ждала.

В крохотном каплевидном наушнике, вставленном в ухо, зазвучал шуршащий скрип. Охранник открыл дверь и вышел из комнаты наблюдения. Камера вновь автоматически двинулась с едва заметным жужжанием.

— С бандитами все как-то некрасиво, — пробормотала Андерсен себе под нос и шагнула вперед.

Следующие две минуты, пока шла по коридору к двери, девушка чувствовала, что отчаянно трусит. Меры безопасности в бандитском притоне, конечно, были курам на смех, не чета исследовательскому крылу "Эклипса", в которое они проникли как-то раз с Учики, однако простота тайной миссии казалась обманчивой.

На двери в подвал не оказалось замков, тяжелая металлическая ручка поддалась сразу. Быстро покинув коридор и смотревшее в спину слепое око, Эрика мгновенно очутилась в кромешной темноте. Машинально пошарив рукой по стене, она нащупала выключатель, зажегший две бледные скупые лампы.

Подвал ресторана Ван Чау являл собой неприятно сырое и холодное помещение, заставленное многочисленными ящиками, коробками, заваленное непонятного предназначения тряпьем и мусором. На стенах и предметах виднелся толстый слой пыли. Однако зоркие глаза Андерсен сразу же уловили странность. В пыли на полу была проделана темная колея, будто там что-то несли. Обойдя неудобно расставленный хлам, Эрика увидела широкие двери в правой стене. Где-то в той же стороне был выход на улицу, замеченный накануне.

Нужный лаз нашелся почти сразу. Тяжелая массивная дверь с выдающимся замком казалась сделанной из приваренных друг к другу железнодорожных рельсов. В отличие от предыдущей, она была надежно заперта. Кодовый замок, старый, примитивный, но надежный, глядел на Эрику бельмом черного экрана для цифр. Ни один из подслушанных и увиденных в ресторане бандитов и клиентов не выдал код. К счастью. Китами обреталась неподалеку совершенно не зря. Не хотелось думать, как она выудила из помощника Фэй Пана информацию.

Пять заученных цифр с писком перенеслись с замызганной сенсорной клавиатуры на дисплей. Пиликнув электроникой, дверь оглушительно щелкнула замком и убравшимися из пазов в стене штырями. Заскрипели давно не смазываемые петли.

На длинной узкой лестнице царила темнота, и на этот раз нигде не было переключателя. Осторожно ступая, Эрика касалась рукой стены. Спуск показался чересчур долгим для простого подвала. Если задуматься, она сейчас должна была находиться на уровне городской канализации.

Наконец впереди показался крохотный проблеск света, вычертивший в чернильной пустоте нижние ступеньки и бетонный пол. Двигаясь неслышно, Андерсен попыталась всмотреться в темноту. На лестницу падал скупой свет из-под двери, расположившейся в той самой стене, за которую держалась девушка. Не издавая ни звука, Эрика потянула за ручку.

Решетки сливались в один длинный железный забор, уходящий хвостом в темноту. Узкие углубления в стенах, с голыми облупленными стенами, железными кроватями и лампочкой под потолком, невозможно было представить в какой-либо иной роли, нежели камер заключения. Одинокий источник света, зажженная лампа в камере напротив двери, разгонял кромешную тьму на несколько метров, но ряд клетей тянулся в обе стороны без видимого конца.

Подземная темница. Они с Сэмом оказались правы.

Эрика сделала шаг вперед, слыша собственное дыхание в мертвенной тишине подземелья. Ватанабэ с самого начала предполагал, что у триады есть подобная тюрьма, и именно в ней могут держать наследников, привезенных в Гонконг. Фэй пан умел хранить секреты, поэтому пришлось потрудиться, чтобы незаметно проникнуть сюда. Но в камерах никого не было.

Она подошла к решетке и посмотрела на внутреннее убранство освещенной клетки. Кровать с голым матрасом была единственным предметом меблировки. Потрескивавшая лампа испускала лучи болезненного бледного света.

Ни одной живой души. Они ошиблись? Или опоздали?

Эрика шагнула в сторону, намереваясь проверить неосвещенные камеры. Если в этой тюрьме сидел хоть кто-то, следовало...

Что-то узкое и острое, рассекающее кожу, сдавило шею, мгновенно перекрывая кислород. Машинально вскинувшая руки Эрика ощутила резкий рывок и тут же оказалась сбитой с ног, когда неведомая сила дернула ее во тьму. Удавка впилась в горло, не давая дышать. Не успевая сгруппироваться, упавшая девушка почувствовала второй рывок, едва не оторвавший голову. Узкая эластичная резина, по которой скользнули пальцы, сильнее сдавила шею, и Эрику буквально потащило по полу в сторону невидимого душителя.

В глазах заплясали разноцветные огоньки, грудь сдавило удушьем. Сильно болела ушибленная о пол голова. Страшно хрипя, Эрика вцепилась в удавку и попыталась ослабить захлестнувшийся узел. Ответом стал очередной рывок, едва не сломавший позвонки.

Она оказалась вытянутой на самую границу освещенного пространства. Коварный провод, или хлыст, или что-то еще, одним концом исчезал во тьме, другим же крепко держал пойманную в ловушку официантку за покрасневшую шею. К счастью, через несколько секунд хватка ослабла ровно настолько, чтобы Андерсен могла жадно хватать ртом драгоценный воздух.

Когда круги перед глазами перестали мерцать всеми цветами радуги, Андерсен вновь попыталась схватиться за удавку на собственной шее, но предупредительно затянувшийся узел заставил ее замереть.

— Так-так-так, — медленно произнес чей-то голос, и в темноте раздались неспешные шаги. — Кто это тут у нас подглядывает?

Эрика увидела, как с дальней от нее стороны на свет показалась девушка. Наполовину азиатка, она была облачена в джинсы, кеды и кожаную куртку, как стало сразу же заметно, на голое тело. Растрепанная прическа сейчас не выглядела неестественно фиолетовой, но даже в столь скудном освещении Учики Отоко узнал бы свою ночную противницу, а старый бандит По — выжившую после выстрела в живот демоницу. Девица нагло усмехнулась, глядя на Эрику сверху вниз, и подбоченилась.

— Миленькое платьице. Как это ты выглядишь под ним?

— Могу рассказать.

Второй голос Эрика, даже не успев отдышаться, узнала безошибочно. По спине тут же побежали мурашки, ибо теперь из темноты показалась белоснежная любительница домогаться до официанток. Платиновые волосы до плеч, изящная блузка и такая же юбка — все как тогда, только туфли сменились на спортивные. В тонкой руке, облаченной в перчатку с открытыми пальцами, вторая девушка держала другой конец душившего Эрику узкого матово черного хлыста без рукояти, больше похожего на двухметровый обрезок изолированного кабеля.

— Эту малышку я как раз недавно пощупала, — блондинка хихикнула. — Она якобы работала официанткой наверху.

— Коварная малышка, — хмыкнула азиатка. — Шпионка.

— Да, таинственная и неуловимая! — белоснежная душительница откровенно рассмеялась.

— Еще бы, — азиатка шагнула вперед и несильно ткнула Эрику носком ботинка в ребра. — Говорить можешь?

Андерсен успела восстановить дыхание и справиться с гудевшей головой, а потому настороженно кивнула. Она не сомневалась, что и вторая девица — трикстер, а потому старалась действовать спокойно, не провоцируя расправы. Условия оказались ни к черту.

Даже если бы противница была одна, справиться с трикстером в ослабленном состоянии и без оружия вряд ли получилось бы. На мгновение Эрику охватило сожаление. Она ведь сама полезла в этот капкан.

— Как тебя там зовут, Эрика? — спросила блондинка, поигрывая хлыстом в руке. — Я Айрис. А это Сора.

— Откуда вы знаете мое имя? — сипя, спросила девушка.

— Так мы же тебя ждали.

У Андерсен похолодело на сердце.

Ждали? Они знали, что она придет? Заранее?

— Мы вас всех ждали, — склонилась над ней Сора, на симпатичном лице которой возникла гнуснейшая ухмылка. — И тебя, и твоего дружка-японца. Мы с ним классно покувыркались позавчера ночью! Когда наверху с ним закончат, заберу себе наглый язык этого маленького педика.

— Какая ты вульгарная, дорогуша, — чопорно произнесла Айрис, накручивая хлыст на ладонь, отчего Эрика вновь почувствовала удушье. — Наверняка, в детстве ты швырялась на кухне едой.

— Эту малышку пошвыряла ты сама, — похотливый взгляд, который Сора бросила на спутницу, заставил Эрику поморщиться даже в таком положении.

— Что вы хотите сделать с Учики? — спросила она, набравшись смелости.

— Мы с ним не сделаем ничего, — Айрис дернула за аркан почти ласково. — С ним разберутся специалисты по Наследникам, умеющим отбиваться.

— А я бы и сама его с радостью выпотрошила, — скривила губы Сора.

— Октя велел заняться ей, — в голосе блондинки прозвучали строгие нотки.

— Да я и не спорю.

Сора обошла по-прежнему лежавшую на полу Эрику, пытавшуюся развернуться и опереться на локоть. Андерсен лихорадочно соображала, не спуская глаз с одной из противниц.

Сэм просчитался. О них знали, их ждали, черт подери! Учики тоже ждала ловушка.

— Где Наследники? — задала она новый вопрос.

— Ты какая-то наглая, — Сора иронично приподняла бровь.

— Дай девочке насладиться предварительными ласками, — укорила Айрис и грациозно повела плечами. — Наследников давно здесь нет. Их держали в специально экранированных камерах, накачанными блокираторами, чтобы невозможно было засечь. Но теперь все цыплятки уже перевезены в лабораторию.

Блондинка картинно развела руками и улыбнулась. Ее хищное веселье пугало сильнее, чем физически ощутимое злое присутствие Соры. Эрика вспомнила беспомощность, которую чувствовала у нее в руках. Именно это чувство толкнуло девушку в объятия готового помочь Учики.

Воспоминания о прошлой ночи заставили кровь прилить к щекам, а дыхание, едва пришедшее в норму, участиться. Перемену заметила пристально наблюдавшая за полузадушенной пленницей Сора. Проворно толкнув ногой коленку Эрики, девица плотоядно улыбнулась.

— Смотри-ка, какая она миленькая, когда волнуется.

— Я заметила, — игриво склонила голову Айрис. — Она еще девочка.

— Да ты что! — восхищенно присвистнула Сора. — Неисповедимы пути Окти.

— Аминь.

Они беседовали, стоя над ней, нисколько не боясь, полностью уверенные в своей власти над пойманной арканом пленницей. От обеих девушек исходила столь мощная волна плотского желания, что сомнений не оставалось: эти трикстеры не просто схватят или убьют. Они будут глумиться. И в грубой Соре, и в утонченно-воздушной Айрис чувствовалась та же болезненная, притаившаяся до поры жестокость, что и в безумце Фрэнки, которому Андерсен три месяца назад разнесла голову. Они обе выглядели куда приятнее, вели себя не так дико, но обмануть девушку не могли.

Точно такие же отвратительные существа, в одних вселяющие страх, а в других — ярость.

— Кто вы такие? — спросила Эрика, стиснув зубы. Молча наблюдать за разговором палачей было невыносимо.

— Мы? — глянула на пленницу Айрис. — Мы всего лишь ма-а-аленькие проказницы.

— Мы служим Октавиану с тех самых пор, как он нас подобрал из грязи, — Сора провела ботинком по обнаженной до бедер ноге Эрики, заставив ту вздрогнуть. — Иногда он радует приятными заданиями. Как сейчас. Пока твоего дружка будут разбирать на запчасти наверху, мы немножко повеселимся.

— Не бойся, — медовым голоском пропела Айрис. — Я не дам ей засовывать в тебя ничего... лишнего.

— Но от платьица мы избавимся.

Рука Соры скользнула в карман куртки и вынырнула с раскладным ножом. Щелчок — и тусклое лезвие блеснуло в свете лампы.

Они намеревались насиловать и мучить ее. Так и думала.

Эрика вдохнула затхлый воздух подземелья, закрыв глаза. То, на что она пошла вчера, то, к чему так готовилась и чего боялась — началось.

Учики был так добр. И так осторожен. Она никогда не думала, что мужчина может быть настолько нежен, просто потому, что не знает, как можно иначе. Они оба не знали, как вообще бывает. Но он сделал все. И это было прекрасно.

Как стыдно перед Кимико! Сможет ли она смотреть подруге в глаза после случившегося?

Чтобы узнать, надо ее спасти.

— Хочу кое-что сказать.

Лезвие в руке Соры покачнулось, когда насильница замерла, склонившись к пленнице. Айрис склонила голову набок, глядя с любопытством.

— Что такое, сладенькая?

— Петля.

— Что петля? — не поняла блондинка.

— Уже не захлестнута!

Выкрикивая слова, Эрика уже схватилась за обвивавший шею хлыст и резко рванула на себя. Крепко державшаяся за оружие Айрис невольно подалась вперед, и мгновенно вцепившаяся в ее блузку рука Андерсен швырнула блондинку на замахнувшуюся ножом напарницу. С громким вскриком белоснежная душительница напоролась на узкое лезвие, на одежде появились красные пятна.

Одним кувырком Эрика отдалилась от смешавшихся и схватившихся друг за друга трикстеров. Быстро перегруппировавшись, она вскочила на ноги. Сора уже выдернула оружие из напарницы и шагнула вперед. Держась за живот, Айрис, из облика которой мгновенно исчезла ленивая мягкость, последовала за подругой.

На фоне пустой тюремной камеры, похожая на бумажный силуэт на фоне бледного света лампы, перед ними стояла Эрика Андерсен, накручивавшая на руку упругий эластичный кабель-хлыст. Плечи девушки были горделиво расправлены, ноги в удобных туфлях без каблука расставлены для стремительного перемещения. Сейчас она более не походила на придушенную жертву изнасилования. Перед Айрис и Сорой возникла большая хищная кошка, готовая закогтить добычу.

Впервые с момента смерти матери ей было так хорошо. Будто кусочки мозаики сложились в единое целое от удара кулаком по столу, внезапно и счастливо. Страх, терзавший доселе, испарился в тот самый миг, когда ожидаемое стало реальностью. Ведь реальность можно одолеть.

Спасибо тебе, Учики. За то, что помог справиться с собой.

Спасибо. Мегуми-сан, что выслушали и дали совет.

Спасибо, Кимико, что помогла подружиться.

Спасибо, Сэм. За все.

Голубые глаза воинственно сверкнули. Эрика с хлестким щелчком рассекла хлыстом воздух.

— А ну, идите сюда, сучки!

Анна показалась на пороге, подобная рыжему пламени, вырвавшемуся из полумрака коридора.

— Давненько не виделись, — сказала она, скрестив руки на груди.

Дзюнко Китами, поправив бретельку платья на плече, обернулась. В обиталище одной из девочек мадам Фань горел единственный красный фонарик. Облаченная в черный брючный костюм вечерняя гостья смотрелась зловеще в его свете. Да и визит не сулил ничего хорошего.

— Почти год, — сказала Китами спокойно.

— Так долго? — европейская девушка цокнула языком. — Хотя, конечно...

Анна шагнула через порог, и дверь за ней закрылась. Вытянув руки, девушка сложила пальцы в объектив воображаемой камеры и направила на Дзюнко.

— Ты серьезно изменилась с прошлой осени. Взрослеешь.

— А ты — нет.

В отличие от собеседницы, сегодня Китами решила надеть красное платье. Почему-то ее привлек именно этот цвет. Кому-то тонкое длинное платье с глубоким вырезом на бедре и открытыми плечами, почти прозрачное и манящее обещанием изящного юного тела, могло показаться чрезмерно вульгарным. Но Дзюнко никогда не была пуританкой. Наряды продажных женщин даже веселили, напоминая о собственных пороках.

— Знаешь, а в роли шлюхи ты очень органична, — подтвердила мысли собеседницы Анна. — Еще тогда я поняла, что ты из себя представляешь.

— Да, — Дзюнко поправила сбившийся уголок покрывала на кровати и шагнула к крикливому крупному трюмо у соседней стены. Не обращая на гостью внимания, японка принялась умелыми скупыми движениями наносить неброский макияж. — Я девочка плохая.

— Уже заметила, — Анна усмехнулась, оглядывая скромный будуар из числа тех, что любят посещать приличные искатели плотских наслаждений. — И упрямая. Все пытаешься плыть против течения.

— Я плыву не против течения, — Китами почти медитативно подкрасила губы помадой. — Я плыву туда, куда мне нужно.

— И куда же ты приплыла? — улыбнулась гостья.

— Например, на новую встречу с тобой.

— И все хорошо? Ты довольна?

— Почти, — Дзюнко обернулась к собеседнице, и та не могла не отметить, что с макияжем красивое лицо японки приобрело взрослость, и неуловимая порочная искушенность облика стала заметнее. Сейчас посреди комнаты стояла не девушка, но молодая женщина с прямой осанкой, гордо поднятой головой и холодной уверенностью в глазах. — Полагаю, вы ждали кого-то из нас?

— "Из нас"? — Анна иронически изогнула бровь. — Ты уже исполнила подростковую мечту и прибилась к какой-то общности?

— Не пытайся меня задеть, — посоветовала Китами. — Не получится.

— Ух, сурово-сурово! — притворно испуганным голосом воскликнула гостья.

Дзюнко сделала шаг вперед, и они встали напротив друг друга. Будучи почти одного роста, две девушки сейчас казались ровесницами, хотя Анна и была старше на пять лет. Женщина-трикстер внимательно вглядывалась в нежданно-негаданно возникшую в Гонконге Китами, бывшую когда-то ее добычей в Токио, приманкой в руках Сэма Ватанабэ. Девчонка и впрямь изменилась. Если тогда в ней чувствовалась холодная расчетливая злоба, разбавленная страхом от столкновения с тем, кто сильнее, то теперь Китами держалась намного увереннее, спокойнее, даже как-то... здоровее. Анна не лукавила — ее собеседница и впрямь повзрослела и выросла, в первую очередь над собой.

— Так вы знали? — переспросила Дзюнко. Зеленые линзы делали ее глаза неожиданно похожими на европейские глаза гостьи.

— Знали, — призналась Анна. — С того самого дня, как приехали сюда. Но мы ожидали Ватанабэ, в крайнем случае, этих его парнишку с девчонкой, пропавших без вести. Не думала встретить здесь тебя.

— Что с остальными? — Китами не отводила взгляд.

— Ими должны как раз сейчас заниматься. Мы привезли парочку отвратительных девчонок, лучших подружек Фрэнки. Помнишь Фрэнки?

— Помню.

— Они займутся этой дурочкой Эрикой. Две стервы любят поиздеваться. Сначала они ее изнасилуют, потом станут медленно пытать до смерти. Хорошая перспектива?

— Не слишком.

— Ага, — Анна нехорошо улыбнулась. — Держишься спокойно. Наплевать?

— Не твое дело.

— А хочешь посмотреть, как Учики Отоко будут ломать и рвать на куски? Можем сходить.

— Не хочу, — в глазах Дзюнко появилась смешинка. — А ты мстительна.

— То есть?

— Никак не можешь забыть свое фиаско в Токио. Затаила злобу на меня за то, что ускользнула.

— Не льсти себе, девочка, — Анна опасно прищурилась. — Я никогда не воспринимала тебя как нечто иное, нежели предмет, который надо унести.

— Значит, злишься не на меня, — не сдавалась Китами.

— С чего ты вообще взяла, что я злюсь?

— Ты из числа тех людей, что становятся игривыми в гневе. Пытаешься выпустить когти, мурлыкая.

— Какие образы! — фыркнула гостья.

— Скажи, почему ты не пришла ночью?

— А зачем? — Анна сделала шаг назад и вскинула голову, насмешливо оглядывая собеседницу. — Я и вспомнила-то тебя не сразу. А когда вспомнила, то сообщила, кому следует.

— И Вендиго велел не спешить, не так ли? — теперь улыбнулась Дзюнко.

— И откуда же ты знаешь это имя? — вновь возникший прищур Анны мгновенно стал колючим.

— Разве он сам не представился Сэму? — взгляд Китами будто отразил чужую насмешку, направив обратно на гостью. — Но да, мы и без того знакомы.

— Ага, я знаю.

— Хм, — Дзюнко обошла собеседницу, медленно шагая мимо кровати. — У тебя отвратительно выходит изображать таинственную всезнающую злодейку, когда нет фактора внезапности.

— С какой стати мне перед тобой кого-то изображать? — презрительно процедила Анна.

— А как же иначе, — Китами остановилась. — Что же ты тогда здесь делаешь?

— Совмещаю приятное с полезным, — гостья следила за японкой взглядом, обманчиво спокойная как рысь. — Отдаю старый должок и разбираюсь с назойливой мелочевкой, возомнившей себя гением шпионажа.

— А по-моему, ты просто пытаешься кое-что понять.

— И что же?

— Чем же отличается просто шлюха от личной шлюхи Вендиго.

Китами потянулась, медленно и плавно, почти лениво, в сторону собеседницу. Резко обернувшаяся к девушке Анна почувствовала до боли знакомое жжение в переносице, появлявшееся, когда рядом кто-то концентрировал энергию для атаки. В следующий миг невидимая гиря с размаху ударила в грудь. Попятившись, Анна невольно схватилась за спинку кровати, на которой блудницы ублажали клиентов.

Машинально тряхнув рукой, будто надеясь согнать с кончиков ногтей остаточное ощущение жгущейся силы, Дзюнко шагнула к двери. Быстро оправившаяся от удара Анна бросилась следом, но коварная девица успела ускользнуть в коридор.

— Маленькая дрянь, — выходя из обиталища шлюхи, Анна пощупала ребра. Удар оказался болезненным не только энергетически, создав шок в нервной системе.. — Не теряла времени даром.

Красное платье мелькнуло справа, исчезая за углом. Нервно одернув рукава пиджака, девушка стремительным шагом отправилась следом за беглянкой. Как выяснилось, Китами направлялась к неприметной двери перед входом в гостиный зал, ведущей на черную лестницу. Крохотные каблучки туфель японки звенели на металлических ступенях. Она двигалась быстро, но оторваться от Анны все равно не могла. Схватившись за перила, рыжеволосая преследовательница с легкостью перебросила через них ладное стройное тело и прыгнула вниз.

Очередная дверь хлопнула практически перед носом, когда Анна неслышно и изящно приземлилась у нижней ступени лестницы. Поморщившись от подозрительного скрипа каблуков, которые приходилось отдавать в мастерские на укрепление, девушка смахнула с плеча невидимую пылинку и последовала за прыткой Дзюнко.

На улице уже наступил тягучий азиатский вечер, замечаемый лишь тогда, когда солнце окончательно погрузится за горизонт. Воздух сделался прохладней и суше, шум машин и людей звучал суетливее и радостнее — все спешили отдыхать и наслаждаться. Но на заднем дворе ресторана, залитом бетоном и отгороженным от Гонконга высоким забором, жизнь мегаполиса ощущалась чем-то потусторонним, отголоском из другого мира. Здесь не было ни души, и только пара микроавтобусов, небольшой грузовичок и личные машины старшего персонала разбавляли собой унылый мертвый пейзаж. Неприятно смердел мусорный контейнер.

— И что дальше? — саркастически хмыкнула Анна, увидев Китами. Та остановилась у одного из микроавтобусов и повела обнаженными плечами, ощутив порыв ветра.

-Теперь у нас достаточно места.

— Для чего?

— Разве ты не хотела отдать старый должок? — в голосе Дзюнко совсем не было страха, и это несколько злило.

— Решила сама выбрать место для экзекуции? — насмешливо спросила Анна.

— В каком-то смысле, — Китами грациозно и медленно потянулась, демонстрируя настороженность кошки. — Ты заметила, что нам никто не встретился по дороге?

— И что с того?

— Смею заверить, что никто не заметил нашего перемещения.

Японка снова улыбнулась, на этот раз с откровенным злорадством. Ее правая рука скользнула к довольно скромному декольте на платье и извлекла из укромного местечка тонкую стальную трубку, в которой Анна узнала рукоять кинжала. Краткий металлический щелчок — и тонкое лезвие, похожее на стальное жало, уставилось острием в лицо женщине-трикстеру.

— Что за ножичек? — спросила Анна, взявшись за воротник пиджака и поправляя его, чтобы не кособочился.

— Отняла у одного типа, — сообщила Дзюнко, описав лезвием в воздухе полукруг. — Он считал, что очень крут, и пытался им меня зарезать. Может, знаешь, один из ваших.

— Лично с тем, кто шел в больницу, я знакома не была, — женщина-трикстер поправила волосы. — Но могу уверить, не стоит надуваться спесью, если сумела его убить.

— Не сомневаюсь.

Девушки вели беседу светским тоном, праздно прихорашиваясь, лениво осматриваясь и ничем не выказывая враждебных намерений. Их действия походили на странный ритуал, расчетливые, нарочито безразличные. Анна первой закончила приготовления и шагнула вперед. Их с Дзюнко разделяли пять шагов.

Раз. Японка с неожиданным умением перехватила кинжал, клыком торчащий из узкой ладони.

Два. Волосы Анны рассыпались по плечам огненно-рыжим каскадом.

Три. Во дворе заметно похолодало, стихли крики прохожих и урчание машин.

Четыре. Тело стало невесомым и быстрым, как листок на ветру. И этот листок воспарил.

Пять. Ударить в висок кулаком, и все кончится.

Черно-красная молния налетела на Китами стремительно и яростно. Время снова текло в сотню раз медленнее, и девушка увидела Анну, стремительную и невозмутимую, заносящую руку для решительного удара. Эта противница была намного быстрее и сильнее тренировочных муляжей, она могла и убить. И все же страха не было. Анну Дзюнко не боялась. Прошедший год познакомил ее кое с чем намного страшнее.

Тонкое лезвие метнулось вверх в последний момент и распороло дорогую ткань костюма, рассекло рукав и нежную гладкую кожу. Юркая капелька крови осталась на щеке.

Анна, приглушенно вскрикнув, сместилась вправо, отдергивая руку, на запястье которой в прорехе развалившегося надвое рукава набухал красным глубокий порез. Китами невозмутимо подняла вооруженную руку и отступила на шаг.

— Хм, — глухо произнесла женщина-трикстер, глядя на рану, тут же начавшую затягиваться.

— Ты становишься медлительной, — с откровенным ядом в голосе произнесла Дзюнко. — Стареешь.

— Малолетка, — Анна пошевелила восстановившейся рукой. — Неужели все изобретения Кобаяси так плохи в общении?

— Спросила бы у него, да вот незадача — старик умер.

Кинжал заплясал в руках японки, готовясь атаковать снова. За время обучения в "Эклипсе" она всерьез улучшила физическую форму. А в последние месяцы кое-чему особенному научил Ватанабэ. Китами чувствовала себя уверенно, радость от тщательно скрываемого смятения противницы лишь подогревала азарт.

— Экая ты злая, — Анна осторожно шагнула влево, пытаясь обойти девушку по кругу. Дзюнко спокойно развернулась следом, не спуская с нее глаз. — Неужели такая мстительная?

— Не льсти себе, — подкрашенные губы сложились в презрительную усмешку. — Лично до тебя мне нет никакого дела.

— Что, хочешь расквитаться за того покойничка... как его, Джонни?

— Твоя мелочность поражает, — Дзюнко оставалась спокойна.

— Вот как? Тебе совсем наплевать на бедненького мальчика, связавшегося со смертоносной шлюхой? — если бы голос мог резать издевательством, Анна исполосовала бы собеседницу до неузнаваемости.

— Как тебя волнует вопрос наплевательского отношения. Видимо, Вендиго и тебя собирается придушить, когда надоешь?

— Что ты можешь знать о Вендиго? — уголок рта женщины-трикстера злобно дрогнул.

— Немногое, — рука с кинжалом опустилась, развернув оружие для удара снизу. — Не знаю, например, понравится ли ему тот факт, что тебя целовал Ватанабэ.

— И это я мелочна? — страшно улыбнулась Анна.

— Ну, не я же млела в руках Сэма.

На этот раз предупреждения, сделанного с ленцой и уверенностью, не было. Противница просто бросилась вперед, двигаясь со скоростью, слишком великой для невооруженного глаза. Китами выбросила руку вперед, намереваясь пырнуть Анну снизу. Однако теперь опытная женщина-трикстер была настороже. Цепкий захват сдавил запястье, резкая боль ударила в сустав. Выворачивая вооруженную конечность до хруста, Анна развернулась вполоборота и ударила девушку локтем. Она метила в горло или лицо, но Китами за доли секунды раскусила движение. Вовремя подставив свободную ладонь, японка оттолкнулась от затормозившей бьющей поверхности и поднырнула под несостоявшийся удар.

Новый энергетический удар оказался такой силы, что у Анны затрещали ребра. До предела выкручивая захваченную руку, она подалась назад, будто танцуя. Пиджак и блузка оказались порваны там, куда приложилась атакой Китами. Девчонка очень неплохо сопротивлялась, но опыта ей явно не хватало. Еще секунда, одно усилие, и запястье будет сломано.

Дзюнко тоже понимала, что удача не продлится долго. Железная хватка Анны грозила просто раздавить ей кости. Требовалось заставить противницу отступить, увеличить дистанцию. Девушка почувствовала, как вывернутая рука с гудящим от боли плечом наливается злой силой.

Анна ощутила неожиданную твердость, и вдруг ее потянуло вперед и вверх. Китами, громко выплюнув воздух, развернулась и богатырским махом сорвала ее с места. Ноги женщины-трикстера на миг оторвались от земли, и Анну тут же припечатало плечом о борт ближайшего микроавтобуса. Под оглушительный хруст стекла и скрежет металла она выпустила конечность противницы и ухватилась за автомобиль, чтобы не упасть.

— Какая плохая девочка, — произнесла женщина-трикстер, ощупав окровавленное предплечье, которому полагалось быть сломанным. — Зубки отрастила.

Дзюнко поправила сползшую бретельку красного платья и коснулась сбившейся прически. Кинжал в освобожденной руке описал полукруг.

— Проблема с нами, злобными стервами, в совершеннейшей неспособности быть слабыми и беззащитными.

— О да.

Они снова встали лицом к лицу: Анна, казавшаяся заметно потрепанной первым контактом, и Китами, разве что дышавшая тяжелее обычного. Стряхнувшая с плеча осколки женщина-трикстер наконец-то осознала, что работа предстоит не из легких. Отбросив камуфляж светской ленцы, она хрустнула кулаками и борцовским движением размяла шею.

— Значит, хочешь по-взрослому?

— Доставь мне удовольствие, — Китами подняла оружие.

— Как скажешь.

И в третий раз налетел на Дзюнко черно-рыжий вихрь. Чувствуя медленное течение секунд, девушка разглядела надвигающуюся опасность и сделала выпад кинжалом. Но теперь Анна уклонилась и, развернув корпус, размашисто рубанула ребром ладони по предплечью противницы. Хрустнула треснувшая кость, мгновенно ослабевшие пальцы разжались, и кинжал, жалобно звякнув, упал на землю.

Сил хватило на новый выплеск энергии, но Китами знала, что долго бить Анну собственной злостью не получится. Девушка взмахнула рукой как саблей, и сорвавшаяся с кончиков пальцев концентрированная мощь отбросила не успевшую закрепить успех противницу на пару шагов.

Анна увидела, как Дзюнко рефлекторно схватилась за потерявшую подвижность руку. Она знала, куда бить, чтобы даже самый крепкий организм трикстера не мог восстановиться мгновенно. Пока нервные окончания приходили в себя, а надломленная кость покрывалась стремительно формирующимся покровом, затвердевающим и трансформирующимся в заплатку, коей предстояло слиться со скрепленными осколками, Китами не могла использовать конечность.

Боль неожиданно придала сил, и Китами собрала излучаемую телом энергию в подвижную руку. Теперь она сжимала кулак, настороженно вглядываясь в женщину-трикстера. Та победно улыбнулась и вновь бросилась вперед.

Будет атаковать в полную силу, надеясь уравнять шансы и покалечить.

Анна невольно оскалилась.

Хочет добить.

Дзюнко крепче стиснула кулак.

Вот противница переступила невидимую черту. Китами мысленно выдохнула и приказала скопившемуся внутри гневу, которому не давала выхода весь вечер, развернуться и бить прямиком в Анну. Та же, скорее почувствовав, чем заметив, сосредоточение противницы, ловкой змейкой метнулась в сторону.

Обычно активный выброс энергии, осуществляемый трикстером или Наследником, невиден невооруженному глазу, как не видны иные спектры прочих излучений. Но сейчас Анне пришлось зажмуриться, когда перед самым лицом сверкнуло нечто серебристо-белое. Китами, похоже, всерьез копила злость, двигающую внутренние резервы. Такой атакой можно было и убить. Самоконтроль неопытной девчонки поражал.

Лютый холод обжег плечо, заставляя всю руку занеметь. Анна стиснула зубы, терпя боль, и стремительно наклонилась вперед. Китами, которой казалось, что противница попала-таки под удар, успела лишь почувствовать, как ее хватают за платье, когда женщина-трикстер провела безукоризненную подсечку по всем правилам дзюдо. Прием подрубил обе ноги японки, и она неловко опрокинулась, ударяясь о бетон поврежденной рукой.

Широкий футбольный удар в живот, от которого Дзюнко протащило по земле и развернуло на спину, был самым грубым в арсенале противницы. Анна, довольно выдохнув, как завершивший тяжелую работу грузчик, пошевелила плечом.

— Неплохо, — кивнула она глухо закашлявшейся Китами. — Но даже трижды "альфе" нужен опыт. А у тебя еще молоко на губах не обсохло, деточка.

— Кха... — отозвалась Дзюнко, баюкая растревоженную руку. — Кичишься?

— Констатирую факт, — женщина-трикстер сунула руку под изорванный пиджак и извлекла на свет божий миниатюрный классический пистолет. — Учись. Это оружие почти игрушка, но я вполне могу продырявить им твой мозг.

— Не боишься, что без мозга я составлю тебе конкуренцию? — опершись одной рукой о бетон, Дзюнко приподнялась. — Или ваши биороботы, как тот Роджер, навсегда на пьедестале?

— Роджер, — Анна неприязненно скривилась. — Простая машина. Но даже он полезнее тебя.

— Не сомневаюсь, — смотревшая на собеседницу снизу вверх Китами вдруг презрительно усмехнулась. — Сами-то вы слишком любите играться.

— Ну-ну.

Дуло пистолета смотрело японке прямо в лоб. Анна помедлила, прикидывая, не помешает ли их планам убийство этой девчонки вместо пленения. Октавиан ничего такого не говорил. Значит, можно сразу устранить одну помеху. К этому моменту с мальчишкой и второй девицей должны были как раз покончить.

— Будет еще что-нибудь язвительное на прощание? — спросила женщина-трикстер.

— Маленькое замечание, — Дзюнко смотрела ей прямо в глаза, и во взгляде обреченной девушки не было страха.

— Слушаю.

— Тебе следовало все-таки придти ко мне ночью. Тогда у тебя был бы шанс.

Внезапно взгляд Китами обратился куда-то ей за спину. Прежде, чем Анна успела подумать, что это всего лишь отчаянный трюк, ей в спину вонзился тонкий металлический штырь, похожий на стрелку, пропоровший одежду и впившийся в кожу. В следующую секунду все тело сотряс мощный электрический разряд. Конвульсивно дернувшаяся женщина-трикстер даже не заметила, как лежавшая Дзюнко ногой выбила пистолет из онемевшей руки.

Ошпаренная нервная система еще работала, и тело пока что подчинялось. Резко обернувшись, пошатнувшаяся Анна увидела, как со стороны запертых ворот, выходящих на улицу, шагает к ней и Китами еще одна старая знакомая. Мегуми Канзаки сейчас ничем не напоминала хозяйничавшую на кухне старой гостиницы повариху. На молодой женщине был костюм, напоминавший военную форму серого цвета, но не имелось погон и иных знаков различия. Боевая рубашка, способная защитить от огня и влаги, плотно облегала ладную фигуру под расстегнутой армейской курткой, стройные ноги защищали тактические брюки с десятком карманов и усилениями на коленях и военного образца ботинки с тяжелой шнуровкой. В руках приближавшаяся воительница держала ненавидимый во всем мире пистолет "Стигрил", запрещенное оружие-электрошокер. Не сбавляя шаг, Мегуми выстрелила второй раз с гулким плюющимся звуком, и конвульсивно дернувшаяся Анна не успела увернуться. Игла вошла под ребро, сотрясая тело трикстера новым разрядом.

Упав на одно колено, Анна глухо зарычала, выдергивая из тела признанные негуманными заряды "Стигрила". На большее ее не хватило, и Канзаки, остановившись, выстрелила в третий раз, теперь уже в упор. Когда женщину-трикстера тряхнуло, она яростно закричала и рывком поднялась на ноги. Пошатываясь, Анна с ненавистью взглянула на новую противницу.

— И т-ты т-туда же... — выплюнула она утробным голосом.

— Не ты одна такая живучая, — весь облик Мегуми был суров и серьезен. Молодая женщина отработанным движением сунула пистолет в кобуру под курткой. — Лучше сдавайся.

— А ид-дите вы все!..

Замахнувшись, Анна ударила Канзаки в висок. Вернее, попыталась. Увернувшись от размашистого движения, японка перехватила атакующую руку и потянула противницу вправо. Твердокаменное колено Мегуми ударило под ребра. Чувствуя, как скукоживается печень, Анна некрасиво выхаркнула воздух и начала оседать наземь. Простая подсечка уложила ее рядом с Китами.

— Не так уж ты и крута, как хвастаешься, — заметила Канзаки.

Не успевшая ответить Анна почувствовала, как вокруг шеи смыкается захват. Китами молча перекрыла ей кислород и сдавила сонные артерии. Женщина-трикстер попыталась оторвать от себя назойливые руки, но силы покинули истерзанное дракой, электричеством и побоями тело. Мир вдруг начал проваливаться в темноту. Даже боль в оглушенных нервах отступила перед пропастью, в которую ее несло.

После нескольких секунд слабой борьбы Анна затихла. Канзаки облегченно вздохнула и протянула руку поднимавшейся Дзюнко:

— Цела?

— Жить буду, — приняв помощь, девушка выпрямилась и критически осмотрела испачкавшееся платье. — Хотя на секунду засомневалась в этом.

— Главное, я успела, — с намеком на извинение проговорила Мегуми.

— Да все в порядке, — кивнула Китами и брезгливо отряхнулась. — Они знали об операции.

— Сэм был почти уверен, что так и случится.

— Предатели? — Дзюнко провела ладонью по руке, с которой исчезали следы перелома и синяки.

— Он ведь говорил, что нельзя прикрыть все тылы.

Канзаки обошла Анну, лежавшую на земле без сознания и оттого непривычно мирную, даже милую с виду. Достав из кармана наручники, молодая женщина наклонилась и сковала руки побежденной за спиной. Затем, второй парой сковав ноги, Мегуми вынула крохотный инъекционный пистолет и прозрачную капсулу с чайного цвета жидкостью. Приставив пистолет в шее Анны, японка впрыснула ей все содержимое капсулы.

— Так, теперь она не должна доставить нам проблем.

— И что дальше? — Китами оглянулась и убедилась, что свидетелей их эскапады в округе нет.

— Выполняем свою часть плана, — Канзаки пожала плечами. В привычном одеянии, в боевой обстановке, она чувствовала себя намного лучше. Волнения последних дней, и даже ужас последних часов — все отступило, стоило лишь отправиться на настоящее дело.

— Разве нет поправок из-за того, что нас поджидают? — Дзюнко смотрела недоверчиво.

— Сэм понял, что готовится западня, с тот момент, когда узнал о нападении на Учики в отеле, — неохотно призналась Мегуми. — Он отказался менять план, хоть и предостерег Эрику с Учики.

— И все равно велел продолжать?

— Да.

-Хм, — Китами обошла Анну с другой стороны. — Он либо безжалостен, либо, как всегда, затевает какую-нибудь интригу.

— Почти уверена, — хмыкнула Канзаки и поспешила увести разговор в сторону от Сэма, слышать о котором ей сейчас совсем не хотелось. — Но наша работа проста, и давай-ка ее выполним.

— Ключи и электронные отмычки для ворот работают?

— Да, я все проверила.

— Что ж, тогда продолжим.

Мегуми нащупала в одном из карманов изготовленный на днях ключ-брелок и разблокировала замки второго микроавтобуса. Мигнув фарами и погасшей лампой сигнализации, тот приветливо распахнул задние дверцы.

— Все-таки не понимаю, — Дзюнко склонилась к поверженной скованной по рукам и ногам Анне и подхватила бесчувственное тело под мышками. Канзаки уже держала ношу за ноги. — Зачем Сэм вынес в отдельную фазу операции поимку этой фифы живьем?

— Он даже мне не сказал, — ответила Мегуми, когда они вдвоем потащили Анну к машине.

— А вы спрашивали? — с долей холодного лукавства уточнила девушка, пристроившая голову пленницы на обнаружившуюся в кузове запаску.

— Спросишь у него, как же... — пробормотала Канзаки, глядя в сторону.

Мысленно усмехнувшись, Дзюнко захлопнула дверцы.

— Поехали.

Больше всего Учики мешали зрители. Отвратительные взгляды, полные сытого азарта, праздной ленцы и садистского удовольствия, буквально топили молодого человека в мерзости. Сидевшие на трибунах люди улюлюкали, подзуживали, радостно ухали при каждом достигшем цели ударе. Растеряв солидность вместе с осыпающимся макияжем и испарившимся одеколоном, сильные мира сего голодными глазами наблюдали, как два гладиатора сражаются ради их развлечения. Цивилизованный круг эксплуатации плоти и инстинктов, от которого в последнее время начинало тошнить.

Альто был опытным бойцом и знал слабости карате. Прощупав оборону соперника ударами ног, которые Отоко с легкостью отразил, он перешел к стремительным атакам руками. Защищать голову Учики не привык, а потому ловкий Марио успел не один раз как следует приложиться к его корпусу, добившись суетливой перестройки обороны. Кикбоксер справедливо рассчитывал выйти в финал и стать чемпионом — проблем он доставлял куда больше, чем все предыдущие соперники Отоко вместе взятые. Не демонстрируя напрямую сверхчеловеческие силы, юноша мог лишь держать дистанцию и пропускать как можно меньше ударов за счет великолепной реакции.

Медленно, но верно кикбоксер начинал выдыхаться. Бой затягивался, что явно злило распалившихся зрителей, желавших серьезного насилия. Кто-то, не сдержавшись, крикнул: "Хватить танцевать!" Невольно послушавшись, Учики попытался провести маваси. Альто, раскусивший намерение, сгруппировался, прикрылся, рванулся вперед и принял удар на плечо. Затем противник обрушил на Отоко град стремительных мощных ударов, от которых пришлось защищаться, снова отступив.

Где-то он все же оплошал, утомился следить за упорным и умелым "кикером". Попытавшись достать Учики очередным лоу-киком , тот вновь перешел на руки в короткой дистанции. Кулаки Альто мелькали со скоростью автоматной очереди, и Учики едва успевал уйти в сторону или подставить блок. Вдруг костяшки, обвязанные экзотической повязкой, мелькнули перед самым носом, и юноша ощутил пушечной силы удар в челюсть. Во рту тут же появился соленый привкус крови, в глазах помутилось, колени предательски дрогнули.

Чудовищное усилие позволило сориентироваться вовремя, чтобы успеть отразить атаку развивающего успех Марио и стремительно увеличить дистанцию. Учики отступил, все еще не веря, что едва не отправился в нокаут. Противник и впрямь был серьезнее некуда и намного превосходил бы самого Отоко, не будь тот нечеловечески быстр, силен и вынослив. На какой-то миг вновь стало стыдно, но тут пришел гнев. Боль катилась от челюсти к затылку широкими волнами, перед глазами плясали разноцветные звездочки. Казалось непростительной неловкостью, позорной неуклюжестью едва не провалить все дело, задумавшись. Особенно на глазах этой вспотевшей возбужденной публики, жадно ловившей мгновения в ожидании проигрыша.

Будто разряд электричества ударил в напряженное тело. Подобравшись, Учики понял, что бой пора кончать. Стремительно перейдя в наступление, он подбодрил Альто символическими связками из ударов ног, позволил попробовать нижние атаки и, наконец, добился того, чего хотел. В очередной раз приблизившись, кикбоксер пустил в ход руки.

Звук двух столкнувшихся на полной скорости кулаков походил на грохот ударенных друг о друга кирпичей. Марио почувствовал, как удар затормозил, будто наткнувшись на стену, а в следующий миг "кикер" громко выругался, отдергивая онемевшую руку с беспомощно растопыренными пальцами. Отоко, "поймавший" бьющую конечность соперника, воспользовался замешательством и вихрем набросился на деморализованного Альто.

Следующие несколько секунд ознаменовались буквальным уничтожением всей защиты несчастного кикбоксера, почти бегом попятившегося к краю ринга. Бивший с расчетливой яростью Учики, казалось, сражался с пугливым новичком. При очередной попытке ударить по бедру он почти небрежно отбил атаку и услышал, как радостно выдохнули трибуны.

Сволочи. Какие же сволочи. Все сразу — и эти спесивые баре, и те, кто старается им угодить, и он сам — потому что кривляется тут как паяц. И все это ни на шаг не приближает к цели. Надо заканчивать.

Альто, всерьез разнервничавшийся после необычайного наступления каратиста, словно открывшего второе дыхание, с удивлением увидел, как тот распрямляется и опускает руки. Неуверенно подавшись вперед, кикбоксер натолкнулся на полный гнева взгляд противника, прежде смотревшего сосредоточенно, но без лишней злобы.

— Ну?! — мотнул головой Отоко, с восхищением чувствуя во всем теле яростную невесомость. Подняв руку, он ткнул пальцем в левый бок, как будто приглашая.

Не веривший своим глазам Альто помедлил. Не сошел ли с ума от должного нокаутировать удара этот японец? Он стоял, совершенно беззащитный перед атакой, и сам просил ударить. К несчастью для сбрендившего каратиста, Марио не отличался щепетильностью в отношении безумцев. Мускулистая нога понеслась к ребрам будущего проигравшего.

Голень будто стукнулась о торчащие из бетонного блока арматурные прутья. То были ребра не шелохнувшегося японца. Привыкший лупить тренировочные снаряды и податливую плоть кикбоксер едва не расшиб ногу. Стоило ему вернуться в исходную позицию, как Учики, невозмутимо-яростный, мгновенно продублировал вражеский удар. Не успевший защититься Марио услышал, как хрустят его собственные ребра.

И снова призывающий жест. Невольно слезящимися от боли глазами Альто увидел упрямое лицо противника, продолжавшего стоять прямо. Спортивная злость, гордость бойца и страсть к победе забурлили в крови от столь явно демонстрируемого превосходства. Позабыв о царапающих дыхание ребрах, кикбоксер ударил второй раз. И опять проклятый японец даже не шелохнулся! А ведь минуту назад казалось, что ему вот-вот настанет конец.

Второй зеркально отраженный удар заставил что-то внутри сломаться окончательно. Ловя ртом воздух, тщетно изобразивший блок Альто попытался понять, почему не успел поставить защиту, хотя на этот раз ожидал атаки. И тут каратист безо всяких церемоний влепил ему удар снизу в лицо. Почти по-боксерски кулак впился в искаженную яростью физиономию "кикера", уже увидевшего, что проиграл.

Учики почувствовал, как крошатся под пальцами зубы и нос. Брызнув картинным крохотным фонтанчиком крови, Альто с разбитой физиономией опрокинулся на спину и с грохотом упал на татами. Нокаут.

Толпа взорвалась аплодисментами и одобрительным свистом. Раззадоренные толстосумы и обитатели солидных кресел оценили мощь покупаемого за деньги силача.

Через минуту невнятно мычавшего кикбоксера уже утаскивали с арены, оставив тонкий след из вытекшей крови.

— Итак, финал определен! — загромыхал комментатор. — В последнем бою завтра встретятся Оцука Мамору, юный гений карате из Японии, и Гарри Антвиллер из Североамериканской Свободной Республики! Совершенно неожиданно свое превосходство показывает японское боевое искусство, разные школы которого с разных берегов океана столкнутся...

Внезапно усиленный микрофоном голос исчез в потоке оглушительного скрипа и шипения помех. Люди на трибунах замотали головами и принялись шушукаться. Спустя пару секунд тяжело дышавший Учики и сидевший напротив Антвиллер, первыми увидели смятение команды устроителей, разводивших руками перед поднявшимся со своего места Фэй Паном.

— Раз-раз, проверка, — зазвучал под потолком незнакомый голос, и было непонятно, откуда он исходит. Все завертели головами в поисках невесть откуда взявшихся динамиков. — Как слышно?

Только Учики знал, куда смотреть. Встав со скамьи, он увидел, как с трибуны к рингу спускается Октавиан Вендиго. Насмешливо улыбаясь и щуря глаза, мужчина держал указательный палец на манер микрофона и говорил в него разносившиеся на весь зал слова.

— Дорогие гости! — радостно сказал он, выйдя к татами и поднявшись на одну ступеньку. Зрители тут же уставились на фигуру в черном, выбравшуюся на белый прямоугольник. Их заинтересованный шепот стал чуть громче. — Я, конечно, надеюсь, что вам понравилось шоу, которое устроил наш уважаемый хозяин...

Октавиан шутовски отвесил почтительный поклон Фэй Пану, стоявшему на ногах и не находившему себе места. На лице китайца застыла уверенная маска, но глаза выдавали растерянность и страх.

— Однако! — Вендиго ступил в самый центр ринга и обвел пальцем-микрофоном трибуны. — Мне стало чертовски скучно! Такой я капризный. Так что было принято решение — мной, естественно — сделать сегодняшний вечер слегка... острее. А потому захватывающий финал, обещанный дорогим гостям, состоится не завтра. Он начинается прямо сейчас!

Октавиан повел рукой, и проследивший за жестом Отоко мгновенно позабыл усталость, которую ощутил после боя. Остывшая ярость, неприязнь, взыгравший стыд — все исчезло в одно мгновение.

Перед тем, как обернуться к Вендиго, Отоко видел взгляд поднявшегося с места будущего противника. Сейчас вместо лица Антвиллера на юношу смотрел стриженый затылок. А на трибуне, сжимая в руках повернутую задом наперед голову каратиста, соединенную с обмякшим телом безнадежно сломанной шеей, стоял Роджер.

Глава 2: Не умру сегодня

Несмотря на всю решимость сражаться до конца, Эрика не верила, что продержится дольше минуты против двух здоровых и сильных противниц. Силы Наследницы никак не проявляли себя с тех пор, как она обнаружила, что уже не может излучать чистую энергию. А значит, все кончится очень быстро.

Когда Сора бросилась вперед, Андерсен хлестнула ее непонятным кабелем и, что удивительно, попала. С воем схватившись за лицо, азиатка отскочила, меж пальцев показалась кровь. Тут же вместо нее на Эрику бросилась Айрис, занося измазанный красным кулак. Хлыст, оглушительно свистнув, ударил блондинке поперек живота и задел рану, когда Андерсен бросилась прочь от решетки.

Прилив адреналина заставлял руки, сжимавшие оружие, подрагивать. Отступив в темноту, Эрика остановилась. Сейчас у нее не было преимуществ, которыми обладали видевшие как кошки противницы. Сора и Айрис заходили с разных сторон. Азиатка, злобно шипя, медленно приближалась справа, демонстрируя алый шрам от правой брови до подбородка. Она снова рванулась первой, и на этот раз даже рассекший куртку на плече хлыст не остановил рассердившееся чудовище.

Удар в живот заставил желудок скукожиться и притвориться тонкой сухой трубочкой. Утробно ухнув, Эрика крепче стиснула оружие, чтобы не выронить. Крепкая рука ухватила за волосы, нещадно превращая "рогалики" в бесформенные комки, и выпрямила рефлекторно согнувшуюся девушку. Андерсен напряглась в ожидании нового удара. Но вместо него лицо обожгла пощечина, настолько сильная, что в голове помутилось. Наполовину оглушенная, Эрика из последних сил ударила хлыстом, тут же обвившимся вокруг вовремя подставленной руки Айрис, дернувшей оружие на себя и едва не вывернувшей плечо Эрики из сустава. Хлыст обжег ладонь, рассекая кожу, и выскользнул.

— Куда ты там собираешься? — злобно выдохнула Сора, потянув Андерсен за волосы и занося кулак для нового удара. К своему несчастью, она вздернула противницу вверх, заставляя выгибать спину назад и вставать на цыпочки. Эрика, не собиравшаяся сдаваться, с гибкостью гимнастки вскинула согнутую в колене ногу и припечатала азиатку в грудь. Совпав с движением, которое вызывала сама Сора, удар вышел чувствительным. Грубо, по-мужски выхаркнув воздух, девушка замешкалась, и Андерсен ловко пригнулась, уводя державшую волосы руку вниз. По предплечью азиатки тут же прошелся пущенный в ход хлыст подоспевшей Айрис. Кончик оружия царапнул Эрике щеку, когда она ловко вывернулась из вмиг ослабших пальцев.

Крутясь как юла, Эрика тут же, не глядя, пнула Айрис в бедро и отскочила. Хлыст свистнул в очередной раз, и правый бок обожгло болью. В темноте девушка не стала разглядывать кровоточащую ссадину в прорехе рассеченного платья.

Айрис и Сора вновь наступали с двух сторон. Она чувствовала, что только упорство и крепкое здоровье еще держат на ногах. В ушах звенело, безбожно ныли раны, ноги предательски подламывались. Но минута еще не прошла.

— Хе-хе, — сипло прошептала Андерсен. — Потанцуем?

— Храбрая шмакодявка, — заметила Айрис, остановившись. — Но глупая.

Блондинка ударила хлыстом, как Эрика и надеялась. Подставив кровоточащую руку, девушка застонала, чувствуя, как кожа слезает с ладони и запястья, вокруг которого обвилась плеть. Пока уздечка вновь не натянулась, она рванулась навстречу Соре. Азиатка радостно встретила противницу объятьями, в которых захрустели ребра, и болезненным тычком под дых, едва не раздавившим то, что осталось от печени. Стиснув зубы, Эрика втянула боль в себя, растворяя, рассеивая. И обернула свой конец хлыста вокруг шеи Соры.

— Ох-хо-хо! — весело выкрикнула Айрис, затягивая петлю, отчего ее напарница захрипела. Собственная рука показалась Эрике окровавленной культей, но девушка каким-то чудом продолжала сжимать скользкую причиняющую боль плеть.

Сора, улыбаясь в полутьме, развернулась, отчего на шее остался след, и ухватила Андерсен за изорванное платье. В следующий миг ноги Эрики оторвались от пола, и она полетела. Падение закончилось бы сломанной шеей, не успей девушка сгруппироваться. Но даже смягченное столкновение оказалось болезненным. Ушибив плечо и окончательно растревожив раны, она едва заставила себя рывком подняться. Ноги подчинялись с трудом, гул в голове стал таким громким, что невольно хотелось найти включенную где-то рядом самолетную турбину. Платье лопнуло по швам и сейчас висело на теле парой зеленых тряпочек.

Айрис, снявшая с Соры петлю хлыста, провела пальцем по следу, оставленному на шее напарницы, и загадочно улыбнулась. Обе противницы вновь обратились к Эрике.

— Нет, торопиться мы не будем, — пообещала блондинка.

А наверху Учики Отоко, не сводя взгляда с Роджера, поднимался на ринг. Вендиго ушел в сторону и маячил темным пятном на краю зрения. О нем беспокоиться было некогда, все внимание молодого человека было приковано к чудовищу, растерзавшему его в мае.

Старые раны, залеченные, заштопанные, заросшие, мгновенно заныли, будто не оглушали нервную систему месяцами медицинские наномашины. Вспомнился темный больничный коридор, хрипы доктора Филгуда, лицо еле живой Китами.

Он нисколько не изменился, только волосы были подстрижены короче. Все то же безжизненное лицо робота из мяса и костей, те же пустые глаза. Они смотрели на Учики безо всякого выражения, пока Роджер боком двигался от трибуны, где остался предательски убитый каратист Антвиллер.

Похоже, Роджер повиновался приказу и не нападал. Осторожничал и Отоко. Два молодых человека молча взошли на арену для гладиаторских боев. На бледном и худом биороботе была национальная китайская рубашка, переливавшаяся черным под светом потолочных ламп. Подходящие по стилю брюки и легкие замшевые ботинки, как оценил Учики, не стесняли движений. Остановившись у своего края ринга, европейский юноша замер, глядя в одну точку.

— Вот так как-то интереснее, — зазвучал над головами голос Вендиго. — Давайте же сделаем правильное объявление. Сегодня перед вами на нашем ринге, дорогие гости. Учики Отоко, молодое дарование из Японии, способное спрыгнуть с высоты в пару десятков этажей и выжить, пробить кулаком стену, а также устроить локальный атомный взрыв. На наш турнир доблестный юноша приехал с целями, никак не касающимися

Учики покрылся холодным потом. Знал, все знал этот негодяй! Вот где крылась западня!

— Впрочем, сейчас не об этом, — продолжал Октавиан. — Против нашего юного друга выходит его старый знакомый. Назовем его Роджером для краткости. Роджер — продукт тщательной, филигранной работы. Машина ручной выделки. Почему машина? Именно это мы вам сейчас и продемонстрируем.

У выходных дверей спавший с лица Фэй Пан убеждал не торопиться тех из зрителей, что при виде трупа поспешили убраться подальше. Таких было немного — обстановка арены, где избивали в кровь и порой калечили бойцов, действовала на зрителей подобно сильнейшему возбудителю. Большинство жадно внимало словам Вендиго, по-новому разглядывая Учики и бросая заинтересованные взгляды на ничем не выделявшегося Роджера.

— Наш новый претендент — продукт тщательного отбора. Его физические способности на порядок превышают обычные человеческие. Многим из присутствующих известно о существовании, скажем так, усовершенствованной наемной силы. Но кто-то, возможно, незнаком с таким явлением. Что ж, дела лучше слов. Роджер?

Казавшийся белесым в резком освещении молодой человек поднял пустые глаза.

— Будь добр, убей его.

Исчезли возбужденно сопящие зрители, отвратительный зал, месяцы боли и озлобления, опаленный чужой памятью мозг. Остался только ринг, по которому навстречу Учики бросился Роджер. Шелковая китайская рубашка превратилась в широкий штрих в воздухе,

Два удара, сливающиеся в один. Прямой в сердце, сильный настолько, что способен остановить его, разорвать на части или, ударив энергией Наследника, отправить микроскопическую взрывную волну по всей кровеносной системе. Стремительный боковой удар кулаком в висок, грозящий не только пробить кость и поразить мозг, но и сломать шею.

Учики знал, насколько опасно это существо. Сердце юноши отчаянно забилось, как только прозвучало: "Убей его". Память о поражении была главным топливом его упорства до сих пор, но теперь, столкнувшись с Роджером лицом к лицу, на смену гневу мог прийти страх.

Нельзя.

Он остановил оба удара. Кулак, стремящийся к сердцу, был отбит и перехвачен, второй удар прошел мимо головы.

Нельзя бояться. Только не сейчас.

Поднырнув под захваченную руку, Учики рванул врага на себя и атаковал. Прямой концентрированный удар, ломающий доски, а потом и бетонные стены, пришелся Роджеру прямо в грудину. Юноша почувствовал, как раздвигается плоть, услышал хруст и мясное уханье. Но биоробот не шелохнулся. В следующий миг пальцы Роджера сомкнулись на державшей захваченную конечность руке Отоко, и тут же захват оказался разомкнут. Неразличимым простому глазу движением противник сместился за спину. Суставы в руке Учики захрустели, когда Роджер попытался заломить ее назад. Молодой человек крутнулся волчком. Захваченная конечность тут же зашла за спину, но в следующий миг локоть японца прилетел Роджеру в лицо. Хрустнула переносица, голова биоробота дернулась, и Учики яростным усилием высвободил руку.

Нужно было увеличить дистанцию. Отскочив в центр ринга, юноша тряхнул высвобожденной конечностью. Локоть ныл, предплечье все еще горело от прикосновений чуть не раздавивших мышцы пальцев. Где-то далеко, в другом мире восторженно ахала толпа зрителей на трибунах, узревшая невероятную скорость противостояния.

— Роджер, — позвал под потолком Вендиго. — Уточняю. Убей его медленно.

И ухом не поведя, биоробот медленно двинулся к Учики. Он шел медленно и спокойно, совершенно не воспринимая их бой как противостояние, нечто, о чем стоило волноваться. Эта бездушная механическая невозмутимость, знакомая с прошлого боя, сыграла неожиданную роль. В душе Учики при виде собранной походки противника мгновенно вспыхнула ярость.

Проклятое чудовище, машина с человеческим телом, гомункул! Монстр снова встал на пути, опять хочет пустить прахом то большое и прекрасное, что он ощутил тогда, но не успел увидеть. И даже не понимает, зачем отнимет жизнь и счастье у других. Бездушная мерзость.

Под сердцем стало холодно. Это прокралась сквозь барьер лекарств и эмоций пустота, та самая, что возникла после исчезновения Инори. Отоко помнил, как перестал чувствовать ее, как начал разваливаться на части в тот же момент. Месяцы тренировок и восстановления, хитрые препараты, подпитка чужой энергией — ничто не могло изменить понимания, от которого он бежал: без Кимико грядет только смерть.

Учики почувствовал прилив сил, дарованный злостью. Нет, он еще поборется! Роджер, несомненно, стал еще сильнее с прошлой встречи, но и сейчас его удары удавалось остановить, а плоть — повредить. Пусть мягкие ткани напоминали дуб, а твердые походили на титан, Отоко мог ответить. Главное — сосредоточиться.

Он выдохнул и мысленно коснулся гулкой пустоты внутри себя. Та разлилась колющей болью по телу, и вместе с тем защипала мышцы сверхчеловеческая сила. Сжав кулаки до хруста, молодой человек шагнул навстречу врагу.

Роджер реагировал на пошедшего в атаку противника с отточенной резкостью инструмента. Лоу-кик он перенес, не дрогнув, последовавший за ним маваси заблокировал и тут же, сокращая дистанцию, попытался достать Отоко руками. Юноша, наученный боем с кикбоксером, тут же подался назад. Теперь Роджер пустил в ход ноги, стараясь задеть японца парой боковых ударов и резким прямым пинком, похожим на шаг вперед.

Шанс! Учики перехватил бьющую ногу и. не давая врагу возможности восстановить равновесие, бросился на него. Вбивая локоть в живот биоробота, он перевел бой в партер. С грохотом упав на татами, оба молодых человека поспешили воспользоваться ситуацией. Первым успел Отоко. Оттолкнувшись от врага, юноша отработанным движением перехватил его ногу и крепко сдавил. Борцовский захват, совершенно нехарактерный для карате, всплыл из чужой памяти.

Напряженные стальные мышцы Роджера никак не поддавались, хотя простой человек в руках Учики уже стал бы на всю жизнь инвалидом. Наконец, послышался хруст. И тут же неестественно переломившийся в пояснице биоробот накинулся на противника. Пальцы скользнули по остриженным волосам Отоко, надеясь ухватить за скальп, но мотнувший головой японец уклонился. Однако прилетевший с другой стороны кулак чиркнул по подбородку, сотрясая содержимое черепа.

Лишь на долю секунды Учики ослабил концентрацию, позволявшую рукам крепко держать ломаемую ногу, но этого фрагмента хватило Роджеру, чтобы отыграться. Мускулы врага окаменели, и вдруг юноша почувствовал, как его отшвыривает прочь, стирая кожу о татами.

Биоробот стремительно подобрался и настиг отброшенного противника. Он налетел сверху, метя коленом прямо в лицо. Учики дернулся в сторону за миг до того, как нога Роджера ударила в ринг, пробивая покрытие и платформу. Пока стихал хруст дерева, бойцы поднялись на ноги.

Зрители были в восторге. Гневная стремительность японца и холодная целеустремленность европейца столкнулись, создавая захватывающую боевую картину. Увлеченные необычайно яростным представлением люди и думать позабыли о теле каратиста со свернутой шеей, которое предусмотрительно утащили охранники. Лощеные богачи радостно ухали при каждом ударе, не стесняясь, подбадривали бойцов, кто-то кричал веселые ругательства. Для Учики эти звуки сливались в ненужный шум на заднем плане. Роджеру же явно было все равно.

Они снова сошлись, обрушивая друг на друга град ударов. В Учики включился доселе дремавший боксер, и он молниеносной серией джебов заставил Роджера уйти в защиту. Затем неудачный хук, удар снизу, снова прямой. Толпа буквально взвыла, глядя, как на месте рук у японца вырастают крылья, созданные слившимися в одно движениями. Не давая врагу опомниться, Отоко атаковал ногами. На этот раз пинок сбоку заставил Роджера споткнуться.

Получалось! У него получалось! Учики с утроенной силой насел на противника. Но Роджер будто опомнился. Ускользнув от очередного выпада, он бросился навстречу и ухватил Учики за плечи. Колено ударило в ребра раз, другой, третий. Японец ничего не мог поделать. Биоробот держал крепко, будто прижав к стене. Отступая, он попал в ловушку. Не выпустивший противника из рук Роджер провел бросок, как только сместился центр тяжести. Не через бедро, не с подсечкой — просто швырнул давшего слабину Отоко, заставляя удариться спиной о татами.

Сверху тут же придавило многотонной плитой. Учики не успел уклониться, и биоробот навалился сверху. Кулак тяжелым грузовым составом проехался по лицу, потом еще, еще и еще. Роджер методично и точно вышибал из Отоко дух. Юноша слушал, как ломаются и хрустят кости лица, собранного всего три месяца назад буквально из ничего.

Не сдаваться! Он ударил, пытаясь сбить убийственный ритм движений Роджера. Костяшки больно ударились о стальную челюсть врага. Мертвые глаза разглядывали тщетно сопротивляющуюся жертву.

И все же шанс был. Обрабатывая Учики, Роджер навис сверху, оседлав грудь противника. Вторая рука ухватила японца за череп, поднимая для решающего удара. И тут задранные ноги Отоко гуттаперчево согнулись. Просунув их под мышки Роджеру, юноша изо всех сил распрямился. Биоробота оторвало от расправы и бросило спиной на ринг.

Теперь уже Учики оказался сверху и обрушился на врага, целя локтем в лицо. Роджер успел увернуться, безудержным ураганом вырываясь из партера. Вновь отброшенный Отоко почувствовал себя так, будто пытался сразиться со стеной, еще не умея пробивать их насквозь.

И опять оба бойца поднялись на ноги под вой корчащихся в экстазе зрителей. Те окончательно прониклись кровавым развлечением, на которое так надеялись, заявившись на скучный турнир. В воздухе пахло смертью, что подстегивало азарт. Обещание же выгод от существования таких быстрых, сильных и выносливых бойцов откровенно возбуждало.

Учики дотронулся до лица и почувствовал боль. Пальцы окрасились алым. Роджер снова изуродовал его тело. Но в этот раз все должно кончиться иначе. Хотелось что-то сказать, но язык ворочался с трудом, челюсть не двигалась.

Роджер выпрямился в полудюжине шагов от него, хищно плавный, без единой царапины.

Истекающий кровью юноша-японец, на лице которого остались целыми только бесстрашные полные гнева глаза, поднял руки и в очередной раз пошел навстречу невозмутимой безжизненной машине.

Джон Ву грыз ноготь на большом пальце. Эту дурную привычку он приобрел еще в детстве и никак не мог побороть. Выходило некрасиво и неприлично, но Алисы почему-то полицейский не стеснялся. Наверное, потому что девушка не обращала на Джона ни малейшего внимания.

Они сидели вдвоем в обычной для гонконгских улиц машине, крохотной и блестящей, с модным дизайном окон и корпуса. Джон, привыкший к вещам более крупным и мужественным, поначалу чувствовал себя неловко, но потом оценил удобство сидений. В переулке, где был припаркован автомобиль, царил полумрак, мимо спешили пешеходы, гудел впереди поток транспорта. Напротив переулка, за блоком жилых домов, виднелись крикливо оформленные двери ресторана Ван Чау.

— Знаете, я поверить не могу, — произнес Джон, чтобы разрядить обстановку. В салоне царила неприятная тишина. Алиса уткнулась в наладонный компьютер, периодически водя пальцем по сенсорному дисплею. Услышав слова спутника, она перевела взгляд на его напряженную физиономию.

— Что такое?

— Я нервничаю, — честно признался Ву. — И не могу поверить, что происходит то, что происходит.

— Почему же?

— Знаете, сколько лет я мечтал выбить ногой дверь вон того притона? — Джон указал на двери ресторана. — О-о-очень много. Но даже в самых смелых фантазиях не приходило в голову, что так случится на самом деле.

— В этом ужасная суть капитализма, — хмыкнула Алиса, посмотрев на улицу. — Он поселяет в человеке чувство обреченности и тщетности всего сущего.

— Вы, я смотрю, ярая и убежденная, — теперь, когда начался хоть какой-то разговор, Джон почувствовал себя лучше. Вольготно откинувшись на сиденье, он закинул руки за голову. — В самом деле коммунистка?

— У Пекина сложные взаимоотношения с Красным проектом, — неопределенно ответила Чоу.

— Но ваши слова звучали искренне.

— Не сомневаюсь, — она оценивающе посмотрела на него. — А зачем вы интересуетесь?

— Ну, — Джон неопределенно пожал плечами. — Хочется знать, с кем я согласился иметь дело.

— Стоило подумать о таких вещах до того, как дали согласие.

— Да я не к тому... Просто так.

— Просто так... — еле слышно фыркнула девушка. — Вы порой чрезвычайно болтливы и назойливы.

— Надо же, — Ву отвел взгляд. — Моя бывшая жена считала иначе.

— Как же она считала? — в голосе Чоу ощущалось вежливое любопытство. Похоже, она решила оказать напарнику любезность.

— Подав на развод, она заявила, что с моей стороны нет поддержки, зато полно равнодушия и агрессии. Чего только женщина не наболтает...

— Вы были с ней жестоки?

— Никогда, — он почти возмутился.

— Тогда в чем же дело?

— Не знаю, — мужчина неуверенно скривил губы. — Наверное, я ее не любил.

— Это частая проблема, — неожиданно участливо отозвалась Алиса.

— В самом деле?

— В обществе, в котором вы выросли, постоянно встречаются браки по расчету, для удобства или поневоле.

— Вот, опять, — Джон усмехнулся. — Все сводите к этим самым материям.

— Каким? — она отвернулась от улицы.

— Высоким, — он беспомощно развел вынутыми из-под головы руками. — Я в них мало что смыслю, я человек простой, и даже очень.

— Всякий человек прост, — Чоу положила наладонник на панель. — Вы просто не хотите задумываться.

— Может быть, не стал спорить Ву. — Но вы-то как начали задумываться?

— Детство помогло.

Продолжать девушка не стала. Джону не хотелось настаивать. Интуитивно он почувствовал, что суровая китайская шпионка наконец-то взяла человеческий тон. За долгие годы сварливых попыток заводить отношения с окружающими полицейский научился не давить, если не на допросе.

Тишина длилась недолго. Алиса постучала пальцами по приборной панели, выводя какую-то популярную песенку, и заговорила сама:

— Вы рассказывали, как жили в бедности. Я прекрасно вас понимаю. Я выросла не в Китае, а в Америке. И несколько лет нам с младшим братом, совсем малышом, пришлось бродяжничать.

— Бродяжничать? — не поверил Ву. Представить эту красавицу в роли бездомной бродяжки он никак не мог.

— Да. Жили в заброшенных домах, на теплотрассах. Питались, чем придется.

— Жуть, — тихо произнес Джон. Неожиданная откровенность спутницы оказалась пугающей. — Как же это так?

— Мы были беспризорниками, — спокойно поведала Чоу. — В те годы программы социальной защиты населения умирали, а мы родом не из богачей.

— Так как же вы?.. — Ву окинул девушку вопросительным взглядом.

— Стала тем, кто я есть? — она помедлила, а затем потянулась к наладоннику. — Меня спас, накормил и вывел в люди человек, который и научил задумываться.

Джон не сразу нашелся с ответом. Буднично поведанная история об украденном детстве смутила мужчину. Несмотря на присущий каждому сотруднику полиции цинизм, рождающийся при работе на улицах, он умел сопереживать. Холодная деловитость собеседницы предстала в новом свете. С подобным прошлым всегда будешь оглядываться и осторожничать.

Хотя, может быть, он просто забивал голову всякими глупостями.

В любом случае, Алиса Чоу серьезно выросла в глазах Джона Ву.

Чоу тем временем взглянула на часы на дисплее компьютера.

— Уже скоро

— Что делать мне? — спросил посерьезневший Джон.

— Вы же формировали группу захвата, — произнесла Алиса. — Вы и связывайтесь с товарищами.

Ву открыл бардачок и взял в руки рацию.

— Будем надеяться, что хотя бы силовые подразделения нас не продали. — Эти ребята тоже мечтали задавить гадину.

— Под вашу ответственность, — голос Алисы вновь стал по-деловому холоден. Джон не обиделся.

— Под мою, под мою, — он щелкнул переключателем.

Анну, уложенную на носилки и пристегнутую десятком ремней, загрузили в машину "Скорой помощи" и захлопнули двери. Так и не пришедшая в сознание женщина-трикстер была передана на руки мрачным мужчинам с тяжелыми взглядами, в которых Канзаки узнала коллег из Восьмого отдела.

Когда фальшивая "скорая" выехала из проулка на широкую улицу, Мегуми обернулась с Дзюнко, державшейся во время передачи пленницы в стороне. Та, облокотившись о дверцу украденного микроавтобуса, курила тонкую дамскую сигарету, выпуская в сдавленное крышами домов небо колечки дыма красиво разомкнутыми губами.

— Не знала, что ты куришь, — сказала Канзаки.

— Было время, когда бросила, — ответила Китами. — Теперь начала снова.

— Что так? — Мегуми обошла машину и остановилась у водительской дверцы.

— Курение помогает мне думать, — Дзюнко в последний раз затянулась и щелчком отправила окурок в кучку мусора, образовавшуюся у стены в незапамятные времена. — В последнее время думать приходится много.

— О чем же?

Теперь, когда дело было сделано, Канзаки начинала ощущать некоторую неловкость. С Дзюнко, в отличие от словоохотливой Эрики и доброго Учики, она почти не общалась. Девушка предпочитала держаться в сторонке, не грубя, но и не вливаясь в чужое общество. Единственным, кто часто говорил с ней, был Сэм.

Если задуматься, становилось понятно, почему замкнутая в себе красавица доверяла эксцентричному толстяку. Они оба казались чужими везде и всегда, как будто смотрели на мир иными глазами, нежели все остальные. На первый взгляд между Дзюнко и Сэмом не имелось ничего общего, но Канзаки, узнав Ватанабэ ближе, догадалась: им обоим было одиноко. Всегда и везде, ибо ни мужчина, ни девушка не верили, что можно найти нечто близкое.

— Я задумывалась о зле, — произнесла Дзюнко, и Мегуми едва не охнула от удивления. Именно о зле с ней говорил в последние дни Сэм. — О настоящем таком зле. Мощном.

— А что тебя беспокоит? — молодая женщина положила ладонь на лобовое стекло и серьезно посмотрела на юную собеседницу. Та бросила на нее взгляд, полный холодной настороженности. Нелюдимость никогда не была спутницей откровенных разговоров. Но почему-то девушка решила ответить.

— Ну... — Китами повела плечами, вздрогнув от холода на остывающей улице. — Вот я никогда не была чересчур доброй. Особенно в школе. Знаете, когда злишься на весь мир, кажется, будто имеешь право сделать все, что душе угодно. И начинаешь создавать во вред окружающим зло. Я причиняла боль, калечила, обманывала. Даже чуть не убила. Сейчас оглядываюсь и понимаю, какая была дура. Но не в том дело.

Китами отвернулась от улицы, и ее зеленые глаза показались Канзаки необычайно глубокими. Ничто не выдавало возбуждения, охватившего девушку, не дрожал голос, движения оставались спокойны. Только откровенность, с которой она говорила, и взгляд, который не могли спрятать даже линзы.

— Зло, которое я причиняла другим, рождалось моей собственной болью, моим страхом и ненавистью. Такая вот подлая закономерность: тот, кто жесток к другим, больше всех и боится. Это я знала. Но потом... — Дзюнко прикрыла глаза, вспоминая. — Потом я посмотрела в душу монстра, который изувечил Отоко. Там была такая боль, такой страх, такое страдание, что я едва не умерла в ту же секунду. И зло. Чистое, незамутненное зло, как будто кто-то омыл ненависть, отделил от человека и оставил одно грубое чувство. Ненависть была не самого монстра. Я увидела, чья она, как и ужас.

Рука Канзаки скользнула по стеклу. Молодая женщина тихо произнесла:

— Октавиан Вендиго?

— Да, — кивнула Дзюнко, и ее губы сложились в тонкую напряженную линию. — Тот кошмар внутрь пустой оболочки поместил он, отделив часть себя. Я до сих пор не могу спокойно спать по ночам. Всему виной мой мутировавший мозг. Воспоминания отчетливые, как на записи. Только от идеальной копии таких воспоминаний ничего хорошего ждать не надо.

— Эта гадость тебя преследует?

— Не совсем, — девушка помотала головой. — Скорее, я преследую сама себя. Понимаете, Канзаки-сан, в ненависти и страхе я узнала свое отражение.

— Ну уж... — начала была Мегуми, но Дзюнко ее перебила.

— Меня ведь тогда, в Токио, поймали с ножом, занесенным над ни в чем не виноватым мальчиком. Мальчиком, который был в меня по-своему влюблен. Нет, я не строю иллюзий. Разница между мной тогда и теми, кому мы противостоим, лишь в масштабе наших злодейств. Ну, и еще в том, что меня нашел Ватанабэ.

— Сомневаешься в себе? — спросила Канзаки, стараясь не думать о Сэме. Сейчас ей хотелось отвлечься от их разговоров.

— Нет, — Китами покачала головой. — Мне просто страшно. Не так, как раньше. У этого ужаса нет имени.

— Так чего же ты хочешь?

— В том-то и дело... — Девушка посмотрела на спутницу, и волнение в ее глазах сменилось решимостью. — Канзаки-сан, что велел делать Сэм, когда Анна будет передана с рук на руки?

— Отправляться в точку встречи и ожидать, — ответила Мегуми, уже начавшая подозревать, к чему шел разговор.

— А что будет делать он?

— Проконтролирует работу Учики и Эрики.

— Вы так и не поняли? — брови юной японки саркастически изогнулись. — Он не будет наблюдать со стороны.

— Конечно, не будет. Он заберет их, когда станет ясно, где и как держат Наследников. Раз люди Вендиго ждали, значит, ловушка захлопнется. А мы обратим игру против них.

— Это он вам сказал? Что перехитрит Вендиго и просто спасет остальных?

— Да... — Канзаки запнулась. На душе заскреблись кошки. — Но я знаю, что он соврал. Он хочет снова схлестнуться с Октавианом.

— И вы будете просто так сидеть в сторонке?

— А что я могу сделать? — молодая женщина опустила взгляд.

— Не знаю, — честно ответила Китами. — Я даже не знаю, что сама могу сделать. Но оставаться в стороне не намереваюсь.

— О чем ты? — Мегуми подняла удивленные глаза на собеседницу, широко распахнувшую дверь машины со своей стороны.

— Сэма трудно прочесть, но я проникла в его мысли, — призналась Дзюнко. — Только ему не рассказывайте. Я знаю, каков весь план.

— И?.. — Канзаки помедлила.

— Он хочет попытаться убить Октавиана, — в голосе юной японки звучала сталь. — И я намереваюсь помочь.

— Китами, ты не видела Вендиго в деле, — поспешно заговорила Мегуми. — Если Сэм не хочет, чтобы мы пошли с ним, то я его понимаю. Он мог бы и честно сказать, что для нас подобное слишком опасно.

— Вы предпочитаете оставить его одного в бою с врагом? — теперь Дзюнко лукаво прищурилась

— Я... — молодая женщина не договорила.

Растревоженная, распахнутая и болящая душа вновь заговорила ее собственным голосом.

Что, успокоилась? Все еще стыдно?

Хватит жалеть себя, трусиха. Хуже не будет.

Он сказал, что ты прекрасна, дура.

— Нет, — тихо сказала Мегуми раньше, чем до конца поняла, что говорит правду. — Ни за что не хочу его бросать.

— Тогда идем со мной, — едва заметно улыбнулась Дзюнко, пытаясь понять, когда же эта идеально открытая для чтения мыслей женщина поймет, наконец, что влюблена как девчонка.

Ничего не получалось.

Как ни пытался Учики пробиться сквозь защиту Роджера, атаки неизменно останавливали блоки, уходы, захваты, контрудары. Европеец дрался как машина, компьютер, успевающий просчитать сотни и тысячи ходов противника до того, как тот начнет действовать. Всего пару раз удалось нанести удары, способные сокрушить самого опытного бойца, но на Роджере не появилось даже синяков.

Самому Отоко с каждой минутой становилось все тяжелее дышать. Стремительные выпады европейца почти всегда достигали цели, опережая даже сверхчеловеческую реакцию, и сказывались весьма болезненно. Юношу будто избивали арматурным прутом. Ныли задетые почки, тревожно пульсировала печень. Он подозревал, что не поддавшиеся кикбоксеру ребра дали слабину под ударами коленей Роджера, и сейчас одно из них могло в любой момент вонзиться в легкое. Вместо лица Учики ощущал застывшую свинцовую маску.

— Как видите, дамы и господа, наш лот номер один по-прежнему доминирует в этом маленьком танце самцов, — комментировал невидимый Вендиго. — Сломать его будет непросто, ибо кости и костный мозг были тщательно обработаны крепчайшими сплавами металлов из доступных для столь деликатных операций. Мышцы же нашего Роджера являются самым настоящим произведением искусства, комбинируя наноэлектронику и мутировавшие ткани, способные дать крепость и силу, недостижимую в природе. Оцените, насколько вожделенным становится подобный товар.

Учики подумал, что впечатление его не обмануло. Чудовищный Роджер и впрямь был машиной. Машиной, которую невозможно собрать из простого человеческого тела, отторгавшего инородные части и лишенного генерирующей силу энергии.

Остановившийся европеец замер. Отоко понял: сейчас последует очередная атака. Стремительно, как удар молнии, Роджер сократил дистанцию и махнул левой рукой как мечом. Шагнувший назад Учики почувствовал волну горячего воздуха, ошпарившую от пупка до шеи окровавленная пропитанная потом футболка вдруг распахнулась. Едва чиркнув, удар рассек ткань, словно лезвие.

Широко расставив руки, Роджер рубанул еще раз, на этот раз горизонтально, метя в поясницу. Не желая быть переломленным надвое, Учики нырнул прочь и отчаянно кувыркнулся. Испорченная футболка сползла с плеч, и юноша, стремительно вскакивая после кувырка, сбросил ненужную тряпицу. По коже ползли мурашки.

— Роджер, подбавь эффектов, — скомандовал Октавиан.

И Роджер послушался. В очередной раз бросаясь на противника, европеец подпрыгнул и распластался в тоби-гери. Учики едва успел уйти в сторону. Пятка противника скользнула по плечу, послышался противный треск, потекла кровь. Приземлившись, Роджер не обернулся и резко провел усиро-гери. Узнав удар, Отоко снова ушел в сторону от бьющей стопы. Контратаковать он уже просто не успевал. Стоя вполоборота, европеец отпугнул его йоко-гери.

Проклятый робот словно склеивал отдельные удары в одну серию, успевая делать невозможное. Воздух раскаленной магмой заливал легкие Учики. Теперь он боялся даже попытаться достать врага.

Ничего, ничего не получалось!

Унизительно. Унизительно и глупо. Так и будет он бегать по рингу, истекая кровью и медленно получая побои, пока не свалится.

Обозлившись на собственную трусость, молодой человек плюнул на опасность и бросился в бой.

Хотя бы разок достать. Достать всерьез, чтобы сплевывал зубы, кровь глотал!

Удар, промах. Удар, блок. Контратака, метит в ребра. Уйти, отразить. Предплечье как топором рубанули.

Плевать!

Маэ-гери ему! Ага, попался, дрогнул! Теперь руками, прощупать корпус боксерской серией. Бац-бац-бум! Только по плечам похлопал, не поддается.

Порыв Отоко давал результаты. Разъярившийся юноша впервые после неудачной попытки одержать победу в партере принялся теснить противника к краю ринга. Европеец по-прежнему безупречно оборонялся, но невольно принимал удары и отступал под натиском атак Учики.

Хук! Джеб-джеб-джеб! Враг явно не любил боксеров. Вкладывая весь свой вес и силу в удары, юный японец не замечал, как в груди загорается огонь истощения.

Снова ногами. Подкосить его, заставить споткнуться, потерять равновесие, замедлить! Нет, ни пинки, ни кикбоксерские приемы, ни даже родное карате не действует!

— Да ломайся же, скотина, — сипло прошептал сквозь зубы Отоко.

Роджер механически отразил очередной удар и подпрыгнул. Начавшая сдавать реакция подвела юношу, и мощный пинок едва не опрокинул японца на спину. Отшатнувшись, Учики невольно дал врагу пространство для маневра. Европеец наклонил голову и понесся вперед, подобный бешеному быку.

Первый удар — широкий боковой правой. Второй — ребром ладони по шее. Отоко, выплевывая горячий воздух, оборонялся. Подсечка, прямой удар ногой. Роджер старательно сокращал дистанцию, пытаясь навязать ближний бой. В нем проклятая машина способна была попросту раздавить противника.

Руки и ноги европейца мелькали так быстро, что даже Учики перестал четко различать их. Толпа, уставшая выть, кричать и свистеть, издавала лишь оглушительные всхлипы. Очередное касание пришлось по израненному плечу, выстрелив болью. Машинально дернувшийся Отоко пропустил следующую атаку. Отбив широким ударом руку противника, Роджер коротко ударил японца в грудь.

Остатки воздуха мгновенно оказались выхаркнуты на ринг вместе с кровью. Учики попытался сгруппироваться, защититься. Но Роджер уже ударил второй раз. Потом еще, еще и еще. Он колотил в корпус молодого человека со старательностью швейной машинки, мастерившей смерть. Ребра, жалобно надломившись, треснули одно за другим. В легкое ударило что-то острое. Ноги мгновенно утратили последние силы и стали похожи на два тюка ваты, раздавленные весом туловища.

Закончив превращать внутренности Отоко в фарш, Роджер широко размахнулся. Средние суставы указательного и среднего пальцев кулака были выдвинуты вперед. Учики успел это заметить перед тем, как атакующая конечность понеслась к его лицу. Он попытался поднять руки, но те не слушались, двигаясь медленно, словно боль заковала их в кандалы.

Удар смял левую скулу и скользнул выше, под бровь. Искусственное глазное яблоко болезненно загудело, каменные пальцы напряглись.

Мозг будто взорвался в черепе в ту секунду, когда искусственное соединение протеза с мозгом порвалось, и европеец вырвал из глазницы японца блеснувший синеватой искрой глаз.

Шок полностью парализовал юношу. Смертоносный и почти ленивый май-гери-кокато в печень он не смог бы отразить, даже заметив.

Окровавленный и изуродованный до неузнаваемости Учики упал и болезненно скорчился перед невозмутимо отбросившим искусственный глаз Роджером.

Далеко внизу Эрика не издала ни звука, когда кулак Соры в очередной раз врезался в живот, пробивая из последних сил напряженный пресс. Азиатка била не спеша, с оттяжкой. Она игралась с противницей, чьи руки были вздернуты и надежно зафиксированы хлыстом, который держала стоявшая за спиной Айрис. Лицо и видневшееся в прорехи уничтоженного платья тело Андерсен покрывали глубокие ссадины и темные синяки.

Она уже поняла, что эти две садистки не собираются калечить и убивать быстро. Они намеревались сохранить жертву в форме как можно дольше. Сильная боль отупляет, а Сора явно желала добиться остроты ощущений. Азиатка била пленницу по болевым точкам, наносила чувствительные проникающие удары по болевым точкам, сломала пару ребер, но дальше не заходила. Судя по залегшей меж бровей складке, причиной промедлений послужило не только растягивание удовольствия, но и упорное нежелание Эрики кричать от боли.

Когда несколько минут назад напарницы-трикстеры сломили сопротивление противницы, они надеялись на бессильную ярость и страх. Но Андерсен смолчала, стиснув зубы, пока ее окровавленную кисть с хрустом переламывали, вырывая хвост плетки. Не закричала она и ощутив разрывающие кожу ногти, пальцы, проникающие в нежную плоть на боку. Удары и тычки, от которых все внутри сворачивалось, и распятая девушка конвульсивно дергалась, не вырвали ни крика, ни стона, ни слезы.

Эрика скорее чувствовала, чем понимала: ее не станут рвать на части, пока не увидят слез, стона или хотя бы болезненной гримасы. Эти твари наслаждались не растерзанием, но зрелищем унижения, слабости, страха жертвы. Поэтому она не собиралась доставлять мерзавкам удовольствие. И получалось — начинало казаться, что удары Соры не так уж и сильны. Держаться было чудовищно тяжело, легкие болели при каждом вдохе, избитое лицо давно свело судорогой от попыток сдержать себя. Единственным, что Андерсен себе позволяла, оставались громкие тяжелые выдохи, вместе с которыми наружу выплескивалась боль, не доставшаяся в виде пищи больному разуму садисток.

— Упорная, — со зловещим уважением в голосе прошептала ей на ухо Айрис и подтянула хлыст, заставляя пленницу неестественно вывернуть плечи.

— Все они упорные, — злобно сплюнула Сора и размяла пальцы. — Но это я только начинаю.

Она готова была оставить прелюдии и начать медленно убивать ее. Эрика поняла это по взгляду исподлобья, взгляду обжоры, лишившегося пирожного и взявшегося за суп.

Вот теперь начнутся настоящие мучения. Но она все равно не закричит, до последнего.

Удивительно, но сейчас надругательство и мучения перестали пугать. Как сама Эрика и предсказывала — случившаяся беда и вполовину не так страшна, как та, которой боишься. А этих двух животных она не боялась. Совершенно.

"А ведь точно", — подумала вдруг девушка: "Я совсем не боюсь".

Выходило, что Канзаки была права, и безумная затея, в которую она вовлекла Учики, избавила Эрику от страха перед болью и пленом. Неужели и впрямь венцом всему служили гормоны, секс?

Нет. Дело было вовсе не в плоти. Просто прошлой ночью она почувствовала, что все-таки не одна. Они с Чики-куном стали частью чего-то большего, чего-то, что нельзя увидеть взглядом, обращенным в себя. И не только они вдвоем — Сэм и Мегуми-сан тоже являлись частью этого большого и непонятного. Не понимая, как так вышло, Эрика чувствовала единение, почти родство с теми, кто делил с ней последние дни перед смертью. Именно сейчас, на самом пороге гибели.

Умереть было не страшно, теперь уже нет. Она давно осознала, что не выживет без Марлона, и от такого осознания становилось тошно. Но в глубине души Андерсен знала, что погибнет в бою, и не волновалась о медленном истощении. Сейчас ей оставалось бы всего несколько дней, может, недель. Так в чем же разница между одной и другой смертью?

Когда Сора сжала кулак, Эрика поняла ответ на этот возникший в ее собственной голове вопрос. Одна, сама по себе, она могла померкнуть или быть потушенной, как наглый яростный огонек. Но сейчас выбор стоял иначе: потухнуть или сгореть ярким пламенем ради чего-то стоящего. Ради кого-то.

Ради Сэма с его планом. Ради Мегуми с ее доброй волей.

Ради Инори и всех тех, кто учился с ней в академии.

Ради доброго, милого и нежного Учики с его рыцарским стремлением помочь всем вокруг.

За полминуты до прозрения Эрики рука Роджера легла на стриженую голову Отоко и вздернула лежавшего юношу вверх. На изуродованном залитом кровью лице выделялся широко распахнутый глаз с расширенным от боли зрачком. Учики заставили встать на колени, руки обвисли вдоль туловища мертвыми петлями, не получалось удержать равновесие, он едва не упал лицом обратно на заляпанный красным ринг. Роджер придержал поверженного противника, заставляя выпрямиться.

— Попозируй нам, — приказал Вениго, в чьем голосе слышалась злобная насмешка.

Европеец куда-то отошел. Шатающийся, стоящий на коленях Учики слабо поднял руки, стараясь не свалиться. Вокруг было много белого света, в котором тут и там появлялись темные пятна. Боль вцепилась острыми зубами в каждую клетку организма. Он чувствовал, как умирает, прямо здесь и сейчас, неспособный дышать с поврежденным осколком ребра легким, размозженной печенью, порванным кишечником, истекающий кровью как зарезанный поросенок. Наномашины не справлялись с таким объемом разрушений, поддержки от давно отказавшего организма не было. Тело до сих пор жило взаймы, и сейчас кредит закончился.

Он провалился, потерпел крах. И снова из-за глупой самоуверенности. Получив урок три месяца назад, упрямо стремился вперед, видя, как легко падают к ногам обычные противники. Но настоящее препятствие вновь выросло высокой и толстой стеной, через которую не пробиться с хилыми силенками возомнившего о себе невесть что японского школьника.

Обрушение системы.

Голос, который Учики успел позабыть, прорезался в сознании. В последний раз. Он так и не понял, кем был и откуда взялся.

Экстренный протокол.

Рот широко раскрылся. Кажется, он кричал, захлебываясь кровью, но не слышал себя.

Вендиго что-то говорил за стеной агонии.

— Как видите, мы веников не вяжем. Лучшее, что можно купить на благословенном современном рынке — модифицированное раскормленное мясо для удовлетворения нужд любой стремящейся к доминированию особи. Он будет целиком ваш, мышцами и мозгами. Вот такое вот предложение, дамы и господа. Но, прежде чем начать основательное ознакомление, завершим демонстрацию.

Молчавший Роджер снова пришел в движение. Скользнув к Отоко, он зашел сбоку и широко размахнулся. Крепко сжатый кулак по широкой дуге понесся к одноглазому лицу японца.

На этот раз все-таки конец?

Да нет, не может такого быть. Пусть он бывал самоуверен, устав от смирения детских лет, но торжества врага просто не может случиться! Не может, потому что не должно!

Его же ждут, на него надеются.

"От тебя зависит будущее, Учики! Будущее Инори, будущее Эрики, Сэма, Канзаки и всех тех, кого хочет растерзать, перемолоть и раздавить руками чудовища по имени Роджер его хозяин.

Нельзя допустить, чтобы они восторжествовали. Нельзя позволить негодяю куражиться над теми, кто не может ответить. Нельзя допустить, чтобы стена обернулась могильной плитой.

Ты ведь этого хочешь, Учики. Чтобы уметь дать сдачи, и за себя, и за других, ты поборол когда-то давно страх перед великаном-отцом. Точно так же ты через пот, боль и тяготы превращал себя в орудие защиты. Ты слишком хорошо знаешь, как несправедливы сильные к слабым.

Так почему же ты опускаешь руки? Потому что изранено тело? Потому что сейчас не веришь в себя?

Но ведь дело совсем не в тебе".

Он говорил, глядя в единственный глаз уничтоженного юноши. Сэм Ватанабэ, перенесшийся сюда из того далекого дня, когда Учики впервые начал ходить после операции. Тогда, перед тем, как позвать за собой, Сэм вызвал Отоко на спарринг и, конечно же, быстро разоружил шагавшего с костылем залатанного подростка. Вбив его в стену и держа за горло, толстяк и задал вопрос: "Ты готов умереть ради нее?" И, получив озлобленный утвердительный ответ, спросил еще: "А выжить?"

"Пора учиться самоотверженности на практике. Я знаю, ты можешь.

Вставай, парень. Надирай задницы"

Альтернативный источник питаний найден. Установка соединения.

Кулак Роджера остановился в каком-то сантиметре от оставшегося открытым глаза, зрачок которого в ту же секунду сузился до нормальных размеров. Европейский биоробот моргнул, впервые за весь бой, и посмотрел на собственное запястье, которое крепко сжала рука Учики Отоко. Юноша накренился в сторону, потянув противника на себя, и вскинул распрямленную ногу. Ощутив, как разваливается под ударом железобетонный пресс, Учики швырнул Роджера прочь.

В глубоком подвале кулак Соры врезался в грудь Эрики, но вместо того, чтобы проломить кость, оказался насажен на тысячу копий. Громко завопив, азиатка отдернула руку, по которой от костяшек до плеча прошла тошнотворная волна знакомой боли.

— Что за черт? — прошипела девица, а пораженная Эрика почувствовала, как пропадает боль в затягивающихся ссадинах и рассасывающихся гематомах. — Ты же не должна была излучать!

Андерсен сама не понимала, что происходит, но сила, позабытая и заснувшая в ней, неожиданно вернулась. Мощь Наследников, ранее незаметная, а потом утерянная, хлынула в нее столь бурным потоком, что оставаться спокойно стало невозможно. Внезапная эйфория заставила Эрику взмахнуть руками, разрывая дыбу хлыста, и громко выкрикнуть:

— Ах!

Сора с искаженным от боли и страха лицом попыталась ударить, но девушка, легкая, как перышко, уклонилась и одним тычком отправила противницу в полет. Как только азиатка исчезла в темноте, Андерсен развернулась и почти балетным движением нанесла круговой удар ногой бросившейся сзади Айрис. Ту отшвырнуло к решетке и ударило с такой силой, что одинокая лампочка судорожно замигала.

— Слишком темно, — произнесла Эрика, которой хотелось потянуться и засмеяться от заполнившей тело легкости. Девушка хлопнула в ладоши, и с громким гулом под потолком принялись одна за другой зажигаться выключенные лампы. Андерсен видела сквозь бетон, как в стенах торопливо бежит по проводам электричество, подогнанное ее радостью. Столь легкого манипулирования энергией от нее не могли добиться самые опытные инструкторы академии. Но сейчас все происходило без малейшего напряжения.

Сора тяжело поднималась с пола в середине длинного и широкого коридора, всю левую стену которого занимали камеры. С другой стороны копошилась Айрис.

— А вот теперь всерьез разыграюсь я, — пообещала Эрика.

Смерти больше не было.

На ринге Роджер поднялся на ноги, и впервые на лице биоробота появилась тень удивления. Коснувшись рукой живота, европеец глянул в сторону противника. Тот уже стоял, вскочив с резвостью здорового и сильного бойца, будто не был многократно искалечен и смертельно ранен. Учики обернулся и посмотрел на него единственным глазом. С громким хрустом встала на место сломанная челюсть, выпрямились поломанные скулы. Раны на обнаженном торсе исчезали, будто стираемые резинкой.

Отоко вдохнул, ощущая прохладу в восстановленных легких, и расправил плечи.

— Иди сюда скорее, — сказал он Роджеру. — Покончим с тобой.

Повинуясь прочно вколоченному в голову алгоритму, Роджер и впрямь бросился вперед, намереваясь поразить противника очередной серией ударов. Но Учики не двинулся с места, а первый же выпад наткнулся на стену из боли и упорства. Пораженная энергетическим полем рука биоробота тут же попала в железный захват. Без видимого напряжения японец вздернул врага в воздух и, не наклоняясь, бросил через плечо. Словно персонаж мультфильма, Роджер врезался в татами головой, разламывая покрытие. Неприятно хрустнула шея, но европеец зашевелился, пытаясь встать. Отоко позволил, не желая бить лежачего, однако тут же пошел в атаку, не давая опомниться. Левая рука с боксерской резкостью врезалась в солнечное сплетение, правая тут же ударила Роджера в лицо. Нос европейца оказался смят как яичная скорлупа, брызнула кровь. Кулаки японца тут же принялись методично стучать в корпус, и теперь каждое касание отдавалось во внутренностях биоробота пушечным залпом. Броня кожи и укрепленные кости как будто плавились под воздействием бурно хлеставшей из Учики силы, опережавшей плоть.

Вложив в завершающий удар все свое упорство, юноша отправил врага в полет. Роджера с поломанной грудиной унесло в другой конец ринга. Толпа уже даже не кричала, надорвав связки и посадив голоса. Он не обращал на людей внимания, стремительно шагая к европейцу, встававшему гораздо медленнее, чем раньше.

Хотелось не просто ударить, а обрушиться на проклятую стену всей мощью, игравшей в жилах. И Учики подпрыгнул, обрушивая на Роджера сразу два удара: левой ногой в грудь и тут же правой — в голову.

На этот раз Роджер упал как подрубленное дерево, громко и тяжело. Вид неуязвимой машины был им утрачен полностью. Учики не особенно рассчитывал силу, и физиономия его противника будто бы прогнулась внутрь вместе с вбитым носом. Движения европейца были явно стеснены внутренними повреждениями.

Получалось! Теперь по-настоящему получалось.

И исчезла боль, пропала пустота. Вот в чем была ошибка, из-за которой Отоко не мог победить — он полагался на пустоту, на одиночество, придающее сил. Но сейчас юноша был не одинок. Он снова чувствовал другого, кого-то близкого и родного.

Европеец снова поднялся, по-прежнему сохраняя на том, что осталось от лица, бессмысленное выражение. Глаза поверх кровавого месива носа смотрели все так же равнодушно.

Как же он был несчастен.

Пойдя на сближение, Учики уклонился от попыток атаковать, казавшихся теперь до смешного медленными, и ударил ногой с разворота. Голова биоробота дернулась, челюсть неестественно вывернулась. Роджер пошатнулся и пропустил второй удар, нанесенный с невероятной скоростью. Завершив движение, Отоко сорвал оставшуюся дистанцию и припечатал двумя кулаками в грудь противника.

Вся горечь, вся злость, сам страх неминуемой гибели, что жили в душе Учики Отоко до этой минуты, перетекли в напряженные руки и взорвались снаружи, вгрызаясь в мертвенный энергетический рисунок существа, известного когда-то под именем Роджер. Юноша увидел, как вокруг биоробота гаснет заметная только ему аура. Вместе с безнадегой молодого японца навсегда исчезало бессмысленное зло его врага. Китайская рубаха на груди европейца треснула, пуговицы полетели в стороны, ткань осыпалась дождем моментально сгнивших ниток.

Безупречно работавшее сердце, питающее наполовину искусственное тело, пропустило удар, второй, третий... Усиленные наукой ткани организма становились все тяжелее, мертвея с каждым мгновением.

Благословенной пустоты больше не было. Грубо и властно в его сознание ворвалась воля этого существа, сумевшего преодолеть барьеры тела и ментальный блок.

Этот Учики Отоко страстно желал. Чего же?

Счастья. Счастья другим, и только потом — себе.

Воля Вендиго покидала его. Роджер попытался удержать очищающий импульс, запросил у программы команду. Но та не ответила.

Связь оборвалась, и он скользнул в пучину ужаса, которому имени нет.

Мертвенные глаза европейского чудовища остекленели, став по-настоящему мертвыми. Роджер упал на татами к ногам Учики, опустившего все еще гудевшие энергией руки.

— Неужели... — прошептал юноша сам себе. — Неужели получилось?

— О да! — прогремел сверху голос Октавиана. — Еще как получилось!

Хозяину поверженной человекоподобной машины полагалось быть удивленным, разозленным или напуганным. Но Вендиго звучал так, будто победа юноши его чрезвычайно позабавила, даже обрадовала. Учики завертел головой. Пытаясь отыскать черного человека в толпе зрителей, но взгляд натыкался только на бледные лица толстосумов с выпученными глазами и крупными каплями выступившего пота. Кто-то из них кричал, приветствуя победителя.

— Учики Отоко показал, насколько он серьезный молодой человек, — ироничным светским тоном произнес Вендиго. — А значит, дамы и господа, разбираться вам придется с ним. Тем, кто переживет следующие пять минут.

И, словно по команде, в зале заклубился дым. Ноздри Отоко затрепетали, машинально заставляя не дышать. В помещение пустили нейтрализующий газ, используемый силовыми подразделениями. Юноша не понял, откуда это знает, но действовал молниеносно. Бросившись прочь от поверженного Роджера, он подхватил свою разодранную футболку и замотал нос и рот. Глаз слезился, но не слишком сильно.

В измочаленной зрелищем толпе раздались тревожные крики, началось нервозное движение. Зрители тоже заметили, что кто-то их травит, и, наступая друг другу на ноги, толкаясь и ругаясь, устремились к выходу. Однако оттуда уже доносились резкие и грозные ругательства на китайском, перемешанные с приказаниями не двигаться и поднимать руки.

Мгновенно позабытый высокими гостями, Отоко спрыгнул с ринга. Темную фигуру Октавиана Вендиго он заметил почти сразу. Самовольный распорядитель турнира уже был у неприметной дверцы в дальнем конце зала. Не обернувшись на крики и испуганное визжание гостей, он исчез из помещения.

Учики, придерживая на лице импровизированную маску, устремился к заветной двери. Вендиго спутал все карты, штурм ресторана начался не ко времени. Сэм предупреждал, что с бандитами разберутся после финала, когда его заберут в лабораторию. Теперь же приходилось гнаться за Октавианом самому.

А ведь где-то внизу осталась Эрика.

— Всем лечь на пол, лицом вниз! — кричал неизвестный гонконгский полицейский. — На пол, лицом вниз!

Что-то шло не так, как хотели устроители облавы. А может, наоборот, все шло по чьему-то сценарию. За спиной торопившегося вслед за Вендиго юноши зазвучали хлесткие очереди.

— Вали их, ребята!

Пока забытый всеми чемпион уходил с поля боя, свидетелей его триумфа убивала полиция.

Глава 3: Трудно найти героев

Джон Ву едва не прокусил губу до крови, когда захват превратился в массовую казнь. Выходило некрасиво.

Они перекрыли выходы, оставили снайпера через улицу, вошли в ресторан, оперативно и четко зафиксировав выглянувший из кухни персонал. Обложили зал, где гудела драка, пустили газ. И только на входе, когда десяток сотрудников группы захвата, одетых в форму, бронежилеты, с пистолетами-пулеметами в руках и противогазами на лицах, наткнулись на ошалевшую толпу зрителей, начались проблемы.

Охранники из числа бандитов триады все поняли сразу и легли на пол, спокойно вдыхая газ и истекая слезами. А вот не привыкшие к невежливому с собой обращению гости переволновались. Расталкивая друг друга, гомоня, они потным валом в дорогих одеждах навалились на полицейских и не пожелали слушать команды. Кто-то из наиболее ушлых дельцов имел при себе оружие, треснул выстрел.

Ребята-силовики кротостью не отличались, в отличие от оперативников вроде Ву их обучали в первую очередь действовать. Неловкая пальба не задела бойцов, но командир тут же крикнул: "Вали их!" застрекотало китайское оружие, и незадачливый любитель размахивать статусным пистолетом уткнулся в пол, пятная его красным. Тут же, чуть не рассеяв дымок от пущенного газа, завизжали его соседи. Паника охватила привыкших к защищенности гостей. Чувствуя, как мутится в голове, слезятся глаза, а дышать становится трудно, они бросились врассыпную. Затянутые в дорогие одежды жирные тела затряслись, подобные сгусткам набухшей протоплазмы. Они не понимали, как такое возможно: крики, облава, газ, угрозы. Ведь вечер должен был быть посвящен развлечению, ну, может быть, выгоде. Их не имели права, не смели трогать!

Взбудораженные недавней кровью и свирепой схваткой двух бойцов, некоторые из гостей, не понимая, что творят, кинулись в сторону бойцов группы захвата. Те с полным правом расценили маневр как нападение и вновь открыли огонь.

Ву решил не отсиживаться в машине. Слишком значительным событием был этот штурм. Он шел следом за командой, проникшей в зал со стороны лестниц. Когда началась стрельба, первым порывом Джона было побежать и остановить коллег. Но поступать так он не стал. Опасно попадать под горячую руку полицейскому спецназу во время перестрелки. Да еще к тому самому спецназу, что согласился на несанкционированное прямым начальством предприятие исключительно из желания воздать негодяям.

Оставалось лишь надеяться, что масштабы не будут катастрофическими. И что не предаст Пекин вместе с его таинственной представительницей. Иначе — все, конец. Их сожрут с потрохами за сегодняшние трупы, особенно влиятельные. Но Ву старательно не волновался, он знал, на что шел, и сейчас позволял себе беспокоиться только об одном — повязать Фэй Пана. Без пойманного главаря триады ничто не имело смысла.

В дальнем углу, за трибунами, хлопнула малозаметная дверь. Кто-то убегал. Кто-то, знающий свое хозяйство. Требовалось проверить. Тяжело дыша в противогаз, Джон подал знак спецназу и, получив отмашку, двинулся к двери.

За залом оказался расположен узкий служебный коридор с обшарпанными стенами. Мужчина в дорогом костюме тяжело дышал и отплевывался. Когда Ву и выданный спецназовцами напарник ворвались следом, он испуганно обернулся и вжался в стенку.

Джон еле удержался от радостного и кровожадного возгласа. Фэй Пан!

— Стоять!

Бандит послушно поднял руки, стараясь не совершать резких движений.

— Не стреляйте! Я безоружен!

— На колени! — скомандовал Ву, перехватив оружие и не сводя с Фэй Пана глаз. Китаец послушно начал опускаться на пол.

— Справа! — внезапно выкрикнул напарник, и взгляд Джона метнулся к противоположной стенке, но было слишком поздно. Дверь, замаскированная под кусок отделки, распахнулась, ударяя Ву в плечо. Толчок оказался настолько сильным, что полицейского швырнуло к напарнику, а в коридор уже ворвалось нечто, бывшее раньше белым, а сейчас ставшее измочалено-красным.

— Стоять! — крикнул спецназовец, когда Ву повалился ему под ноги, и вскинул оружие. Невысокая европейская девушка, блондинка в окровавленном платье, протянула к нему руки. Очередь захлебнулась, едва начавшись, пули ушли в потолок. Тонкие пальцы сомкнулись на горле под противогазом.

— Уйди с дороги, — прошипела Айрис, чье посеревшее лицо напоминало треснувшую гипсовую маску. Облик девушки-трикстера недвусмысленно давал понять, что ее только что серьезно избили. С дикой ненавистью блондинка усилила хватку и одним движением раздавила полицейскому горло. Вдавливая пальцы в податливую плоть, она почувствовала, как прорывается кожа. Теплая кровь ласково защекотала кожу. Надо было набраться сил, срочно. Вытянуть жизнь из остывающей тушки.

Джон не мог разглядеть суеты над головой. Проклятый противогаз мешался, но он понял, что напарника убивают. Развернувшись на полу, он ткнул дулом в белую фигуру, сверкавшую стройными ногами, и нажал на спуск.

В живот впился рой горячих стальных пчел. Айрис отшатнулась, оставляя в пространстве энергетический след. Кровь щедро брызнула из отверстий на шее полицейского. Изящная белая туфля молниеносно пнула выставленное оружие и больно ударила в бронежилет на груди.

Ву показалось, что в него пальнули в упор из чего-то крупнокалиберного. Пистолет-пулемет вышибло из рук секундой ранее, и тут же сверху повалился омертвевший спецназовец.

Айрис глянула на разорванное платье, потрогала кровоточащие раны на животе.

— С-скотина, — прошипела она.

Мужчина под наполовину опустошенным телом копошился, пытаясь выбраться. Сейчас он станет вторым блюдом.

Девушка наклонилась и дернула за ногу труп полицейского. Под ним обнаружился Ву, уже тянувшийся к кобуре с пистолетом поверх гражданского костюма. Отфутболив его запястье в сторону, блондинка злорадно оскалилась.

Джон увидел ее лицо. Красивое избитое лицо существа, похожего на человека. Стало вдруг ясно, что отбиться не получится.

Грохот пистолета "Марк II" звучал как сухое стальное клацанье на фоне стрекочущих очередей. Пуля ударила блондинку в плечо, вторая прошила бок. Тонкие стальные снаряды пробивали плоть насквозь и вгрызались в стены. Айрис отшвырнуло от полицейского и развернуло к двери в зал. Там, держа угловатый крупный пистолет обеими руками, стояла Алиса Чоу и сосредоточенно жала на спусковой крючок.

Очередная пуля срезала мочку уха. Сил почти не оставалось, противников оказалось двое. Шансы выжить таяли с каждой секундой.

Яростно закричав нечто нечленораздельное, Айрис метнулась по коридору прочь. Алиса выстрелила девице в спину, та чуть не упала, но удержалась на ногах и нырнула за угол. Ву попытался приподняться, стремительно шагнувшая к нему девушка протянула руку. Коридор она по-прежнему держала под прицелом.

— Какого... — Джон тяжело выдохнул и посмотрела на труп спецназовца с вытекавшей из-под противогаза кровью. — Какого хрена?!

— Где Фэй Пан? — не обращая внимания на возглас, спросила Чоу.

— Он... — Ву быстро оглядел коридор. — Сбежал, сволочь!

— Без него вся операция бессмысленна, — отчеканила Алиса, и только теперь мужчина понял, что на ней нет противогаза, только съехавшая на шею матерчатая маска. — Фэй Пан нужен для допросов, иначе конец и вам, и мне. Пекин просто открестится от моего существования, если зачистка застопорится на столь ранней стадии.

— Знаю! — полицейский нервно сорвал с головы резиновую маску противогаза и дернул пистолет из кобуры. — Но все равно, какого хрена?! Смотрите!

Его пистолет-пулемет лежал подле трупа напарника, переломленный надвое.

— Это она так ногой может! А рукой вон, ему ствол согнула!

— А вы думали что? — оглянулась Алиса. — В сказку попали?

— Скорее уж, в фильм ужасов, — Джон покосился на растерзанное тело. — Вы же ее расстреляли. Да и я тоже.

— Дострелим потом, — она шагнула вперед. — Сейчас надо найти Фэй Пана!

— Главное, чтоб вокруг него не крутились всякие эдакие... — полицейский с содроганием ощупал вмятину на бронежилете.

Алиса уже спешила вперед, целеустремленная и легкая, сжимая в руке оружие. Она не стала надевать бронежилет, видимо, пришла, когда задержание было закончено. Значит, выжившие при стрельбе толстосумы сейчас валялись в зале, истекая слезами и соплями. Чоу не пустила бы операцию на самотек. И именно понимание важности сбежавшего Фэй Пана привело ее сюда и сделало спасительницей самого Джона.

— Черт, я же теперь совсем-совсем в долгу... — пробурчал полицейский себе под нос, следуя за молодой женщиной. — Ужасно недраматично.

Эрика, застыв посреди коридора, наблюдала, как пытается подняться избитая в кровь Сора. Азиатка кровожадно скалилась, держась за бессильно болтавшуюся левую руку. Минутой раньше Андерсен эту руку сломала.

Все теперь происходило легко и быстро. Вырвавшись из плена, Эрика буквально исхлестала противниц энергией, лишь изредка прикладываясь физически. Активно нападавшая азиатка нарывалась чаще, осторожничавшая блондинка отделывалась легче. Они все еще оставались сильны и быстры, но внезапно вернувшиеся силы Наследницы утроились, и напарницам доставался пинок за пинком, удар за ударом.

Только что, уйдя от очередного выпада Соры, Эрика стремительным движением рубанула ее по шее и отправила в очередной раз на пол. Обернувшись, девушка приготовилась разделаться с Айрис, но той уже не было рядом. Торопливые шаги послышались в конце коридора, мелькнуло у еще одной лестницы белоснежное платье.

— Трусиха, — хмыкнула Эрика, возвращаясь к Соре.

Та, держась за шею, в очередной раз выдержавшую удар, ломающий обычные кости, замерла, не вставая с колен. В ее взгляде, обратившемся вслед ретировавшейся помощнице, на миг появилась по-детски искренняя обида. Но девица тут же рывком поднялась.

— Я тебя и одна порву.

— Не очень-то получается, — заметила Андерсен, ощущая скопившуюся на кончиках пальцев энергию. — Вон, подружка твоя убежала.

— Да и черт с ней, — озлобленно выплюнула Сора, шагая навстречу. — Я все равно тебя...

— Хоп! — Эрика ловко прыгнула вперед и, оторвавшись от земли, ударила противницу ногой в грудь. Точно так же год назад она впервые поздоровалась с Учики Отоко. Приятно было применить прием по назначению.

Азиатку отбросило к стене и заметно тряхнуло. Каждый удар отдавался в организме судорогами. Въевшаяся в тело сила болезненно стонала под атакой чужой, враждебной мощи.

Андерсен подскочила к Соре и ухватила за шиворот. Как следует припечатав кулаком в живот, она тряхнула противницу и громко выкрикнула ей в лицо:

— Где находятся украденные Наследники?!

— Да пошла ты, сука, — Сора попыталась плюнуть Эрике в лицо, но сгусток кровавой слюны пролетел мимо.

— Где Наследники? — тяжелым тоном повторила девушка и ударила азиатку в лицо. Голова Соры бессильно мотнулась из стороны в сторону. — Где лаборатория?!

— Поцелуй меня в... — очередное ругательство прервал удар по печени.

— Для чего вы пользовались этой тюрьмой?!

— Отсо... — получив основанием ладони в переносицу, азиатка захлебнулась воздухом и вдруг невнятно промямлила. — Перевалочный пункт это...

— Здесь держали украденных Наследников?

— Да... — с поверженной девицей творилось что-то странное. Ее грубый наглый голос стал тише и мягче, глаза смотрели в пол. Напряженное тело обмякло, но Эрика не ослабила хватки.

— Куда их дели? Что с ними сделали?

— Отправили в лабораторию, которую построил Фэй Пан, — произнесли разбитые губы.

— Где она? — для острастки Андерсен замахнулась.

— Не знаю, — ответила Сора и тут же содрогнулась от удара под дых.

— Где лаборатория? — Эрика снова сжала кулак.

— Правда, я не знаю, — Сора замотала головой. Контраст с ее привычным поведением не мог не поражать. — Я никогда там не была, все мои обязанности ограничивались рестораном.

— И еще это ты напала на Учики, — снова тряхнула пленницу Андерсен.

— Да... — азиатка подняла взгляд, и иллюзия надломленности и покорности тут же разрушилась. Злые глаза лучились азартом. — Ну, ударь меня еще.

— Чего?

— Ударь меня, — попросила Сора с неприятной дрожью в голосе, из-за которой хотелось оттолкнуть ее прочь. — Давай же!

— Дура, — сквозь зубы процедила Эрика. — Психованная.

— Ага, еще какая, — скривила губы Сора и облизнулась. — Айрис меня бросила. Теперь я твоя девочка. А?

— Нет уж, это ты пошла бы...

Эрику передернуло от отвращения. Теперь, когда не было страха, подобные выходки казались ей обычной вульгарщиной. Однако цели своего спуска под землю Андерсен не достигла. Девчонка наверняка врала, и следовало вырвать у нее нужную информацию. Безо всякого азарта девушка стукнула Сору затылком о стену.

— Как добраться до этой лаборатории?! Ты должна знать.

— Может, и знаю, — просипела девица-трикстер. — Но тебе надо постараться получше.

На избитом окровавленном лице азиатки читалось страдание, причиняемое самими прикосновениями Эрики, но она упрямо ухмылялась и явно не собиралась откровенничать.

— Уж постараюсь, — мрачно пообещала Андерсен. — Хотя мне это, в отличие от тебя, совсем не нравится...

— Тогда не стоит.

Голос за спиной прозвучал столь неожиданно, что Эрика невольно вздрогнула. Она успела заметить, как вспыхнуло во взгляде Соры злорадство, и тут же обеих девушек развернуло, швырнуло в разные стороны и придавило невидимой плитой.

Андерсен попыталась напрячься, сконцентрироваться и вырваться из-под воздействия непонятной силы. Но ее ударившее вокруг излучение будто встретилось с зеркалом и отразилось в никуда. Выпрямленное и поставленное на ноги тело пришпилило к решеткам десятком невидимых игл. Напротив осталась лежать у стенки Сора.

— Вовсе необязательно мараться, — проговорила человеческая фигура, неожиданно возникшая в коридоре. Лампы, зажженные волей Эрики, мигнули. Мужчина шагнул ближе, и девушка разглядела строгий черный костюм, аккуратную бородку и необъяснимо лукавые синие глаза. Как и Учики, она сразу узнала Октавиана Вендиго, увидев впервые. — Я могу помочь вам.

— Ах ты... — его самоуверенная вежливость злила. Напрягая мышцы и волю, Эрика снова попыталась высвободиться. — Это ты, гад!

— Совершенно верно, — Октавиан склонил голову, остановившись перед распятой на решетке девушкой. — Это я, гад.

— Что ты сделал с Учики?! — Эрика рванулась вперед, силясь сдвинуться с места. — Где мои друзья?!

— Однако у вас характер, — добродушно хмыкнул Вендиго. — Судя по всему, и рука тяжелая. А, Сора?

— Она нас сделала, — утробно пробубнила азиатка, не делая попыток подняться на ноги. — Айрис...

— Сбежала, — он отмахнулся. — Знаю. Она всегда была трусишкой. Разберешься с ней сама. Сейчас — убирайся.

Повинуясь пренебрежительно высказанному приказу, Сора поднялась по стенке и шаркающими шагами двинулась вдоль по коридору. Октавиан вернулся к обездвиженной Эрике и светски улыбнулся.

— Вы очень, очень веселая компания. Учики Отоко идет следом и, думаю, скоро будет здесь.

— Ты что задумал, гад?! — Эрика по-прежнему пыталась разорвать сковавшие ее невидимые цепи.

— Что задумал, то и стало, — непонятно ответил мужчина и развернулся. — Когда придет Учики, следуйте вдвоем за мной. Если, конечно, хотите увидеть вашу подругу. Милой Инори тоже будет приятно.

— Что?!

Но он уже шагал прочь, оставив прижатую к двери тюремной камеры девушку беспомощно дергаться. Потолочные лампы, когда Вендиго проходил мимо, мигали и гасли одна за другой. Вскоре Эрика оказалась погруженной в полутьму.

Ругаться почему-то больше не хотелось. Наверное, потому что Октавиану было бы наплевать. Она скрипнула зубами, посмотрев вслед ушедшему негодяю, и попробовала пошевелить руками. Те, как и раньше, не слушались. Спина потихоньку начинала ныть от врезавшихся в нее прутьев решетки.

Но вот рядом послышались торопливые шаги босых ног. Учики Отоко показался из дальнего конца коридора. Обнаженный по пояс, юноша был весь в крови, но ран Эрика не видела. Когда молодой человек заметил обездвиженную Андерсен и бросился в ее сторону, стало заметно распухшее посиневшее лицо.

— Эрика! — воскликнул Учики, добравшись до камеры, к дверям которой она была пришпилена. — Что с тобой?!

— Не знаю, — свирепо дернулась девушка, силясь оторваться от клетки. — Он что-то со мной сделал.

— Он?.. Вендиго?! — Отоко схватил спутницу за плечи и попытался рвануть на себя. Эрику будто привязали к решетке резиновыми жгутами, причем очень крепкими. Не рискнув напрягаться до сверхчеловеческих усилий, молодой человек отпустил охваченное непонятным силовым полем тело. — Вокруг тебя что-то такое...

— Что-то, что не пускает, — злобно фыркнула девушка. — Он только что был тут, гад!

— Знаю, — Учики напряженно разглядывал распятую подругу. — Я шел за ним, тут куча ходов.... Какая-то энергия вокруг тебя, не могу ее рассмотреть.

— Шел за ним? — она старательно перестала шевелиться. — Что там было?

— Устроили нам ловушку, — юноша рефлекторно сощурился, будто стараясь высмотреть что-то в темноте. — Натравил на меня этого урода, Роджера.

— Того самого? — Андерсен посмотрела тревожно. — И что?

— Кажется, я его убил, — пожал плечами Учики, удивившись, как просто у него получалось даже думать о таком. Радоваться или переживать было некогда. — Но и самого помяли.

— Все равно молодец, — похвалила Эрика. — На меня тоже навалились две стервы. Ты знаешь одну, она приходила к тебе в гостиницу.

— И ты победила их?

— Ага. А потом приперся этот гад и вот так меня распластал, — она сдержанно повела плечами.

— Куда он пошел? — юноша посмотрел в неосвещенную часть коридора.

— Ага, туда, — сердито кивнула девушка. — Сказал, чтобы мы шли за ним. Обещал, что... что приведет нас к Инори.

— Вот как...

Учики, наконец, сумел понять, что держит Эрику. Сосредоточившись, он ощутил некое подобие кокона из чужеродной энергии. Этот кокон прилип к восстановившемуся излучению Андерсен, полыхавшему как печка, и заставлял его бить во владелицу, таким образом мешая телу шевелиться. Юноша потянул подругу за плечо, и кокон тут же вытянулся, обтекая сдвинувшуюся конечность так, чтобы излучение било в нее сильнее.

— Слушай, я понял, как тебя вытащить, — сказал Отоко, глядя спутнице в глаза. — Постарайся успокоиться.

— В смысле?

— К тебе ведь вернулись силы? — получив быстрый кивок в ответ, молодой человек продолжил: — Ко мне тоже. Но сейчас постарайся... хм, не знаю, выключить их.

— Выключить... — скептически проурчала Эрика, но тут же послушно глубоко вздохнула и постаралась расслабиться. Учики увидел, как меркнет ее аура, непривычно яркая после трех месяцев, в течение которых он пользовался только обычным человеческим зрением. Чужеродный кокон, отреагировав на изменение энергетического рисунка, истончился и отпал, растворяясь в воздухе.

Андерсен с наслаждением оторвалась от решетки и потянулась.

— Уф! Слава богу.

— Сэм не врал, — проговорил юноша, глядя в темноту. — Этот Октавиан странный.

— Угу... — она машинально отряхнулась и вдруг встрепенулась. — Погоди-ка!

— Что? — обернувшись, Отоко поперхнулся, когда Эрика резко схватила его за опухший подбородок. — Эй!

— Твое лицо! — воскликнула девушка.

— Да, да, — попытался отмахнуться он. — Оно всмятку, знаю. Но теперь я снова могу зажи...

— Да нет, балда! — Андерсен дернула собеседника за подбородок. — У тебя снова твое лицо!

— То есть?! — не сразу поняв, Учики схватился за лоб, ощупал надбровные дуги, дотронулся до скулы. — Мое?

— Как до операции! — пояснила Эрика. — Как раньше!

— Ух ты... — выдохнул юноша, опуская руки. — Вот даже как.

И в самом деле, сходившая опухоль и синева даже в неровном освещении подвала открывали молодое лицо, которое Андерсен привыкла видеть каждый день, пока его не уничтожил Роджер. Хотя сейчас эта метаморфоза не имела почти никакого значения, Эрику она обрадовала.

Отоко же было совсем не до того. Обороненное Октавианом и повторенное Андерсен имя как ножом отрезало лишние мысли. Он вспомнил, ради чего было все, что случилось.

Она где-то рядом. Совсем близко.

Теперь он сможет дойти.

Как по команде, погасшие лампочки принялись зажигаться. Сначала одна, потом другая. Вот первая погасла, но зажглась третья. Они перемигивались, словно сигнализируя. Приглашая.

— Ну? — спросил юноша. — Пошли?

— Пошли, — собранно кивнула Эрика. Она поняла, что сейчас, несмотря ни на какие ловушки, им предстоит совершить нечто важное. Обоим был понятен риск угодить в лапы тем самым похитителям, что утащили друзей. Но, не сговариваясь, и Отоко, и Андерсен решили не отступать. Только не теперь, когда кончилось ожидание, и враг готов схватиться с ними в открытую. А иначе уже не выйдет.

Вместе, плечом к плечу, юноша и девушка шагнули в темноту.

Фэй Пан уже давно так быстро не бегал. Статус и власть не терпели суетливости, а он был очень властен. Но сейчас авторитет вожака в криминальном мире и успешного дельца осыпался с обладателя как шелуха от семечек. Социальная броня призвана была защитить богача от самой возможности нападения, охрана и взятки, рассованные по карманам властей, создавали щит от насилия. Но не сейчас.

Когда двое полицейских в противогазах поймали его в служебном коридоре, казалось, что пришел конец. Но тут на помощь пришла одна из жутковатых девиц Вендиго. Воспользовавшись заминкой, Фэй Пан ускользнул. Однако теперь не получалось уйти в подвал. Вход, к которому он торопился, оказался отрезан, а другой находился слишком далеко, и туда направился Вендиго.

Проклятый иностранец! Чертово чудовище! Не зря, не зря интуиция подсказывала, что не стоит иметь с ним дел! Сначала идиотское представление с этим жутким мальчишкой, убийство на публику! К счастью, там все обошлось, люди серьезные. Но облава! Полицейская облава! В его ресторане! Чудовищный удар по авторитету, связям, по финансовому положению, в конце концов! Даже если удастся избежать ареста, уладить возникший скандал будет трудно. Доверие со стороны присмиревших в последнее время конкурентов пошатнется, все начнут приглядываться, выискивать новые слабости. Бизнес может забуксовать — никто не соблюдает пиетета с арестантами. Общественный резонанс может оттолкнуть от триады и полицию. Но, собственно, что вообще полиция здесь делает?! Он же заплатил. И стрельба... Они убивали людей, на которых до сего дня и посмотреть бы испугались!

Неужели не подействует броня из денег и власти? Тогда бежать!

Скрывшись от полицейских, глава триады вихрем промчался через подсобные помещения второго этажа. Ближайшая дверь вела в помещения борделя. Как только Фэй Пан, взмыленный, с вытаращенными глазами, показался на пороге, по ушам ударил визг застигнутых врасплох блудниц. Облава уже переместилась сюда из зала.

Он оказался в одном из маленьких салонов, где обычно коротали время клиенты и девушки перед процессом соития. За изящной красной ширмой как раз слышался грохот вышибаемых дверей и командное рявканье полиции. Затравленно озираясь, Фэй Пан увидел одного из своих подчиненных. Длинный и тощий, тот непонятливо моргал, выпустив из рук полуголую проститутку из числа подопечных мадам Фань. Под распахнутым пиджаком над спущенными штанами виднелась пистолетная кобура.

— Босс? — пролепетал бандит, нащупывая брючину. — А что происхо...

— Заткнись! — яростно зашипел Фэй Пан, слушая вопли разгоняемых работниц древнейшей профессии. Еще несколько секунд — и полиция будет здесь! — Дай сюда пистолет!

Бандит послушно вынул оружие — старую китайскую модель, использующую пороховые газы для выстрела, легально разрешенную для покупки — и протянул начальнику. Фэй Пан передернул затвор, сунул пистолет в карман и, не говоря больше ни слова, бросился к широкому арочному проходу на другом конце салона. Там, за узорчатым занавесом вместо дверей, начинался длинный узкий балкон. Со стороны фасада здания он выглядывал на улицу, с другого бока смотрел в декоративный садик. Но сейчас главарь банды стремился совсем в другое место.

— Босс? — прозвучал за спиной недоуменный голос мелкого бандита, и в ту же секунду затрещала рухнувшая ширма, а грубый голос закричал на кантонском диалекте:

— Всем лечь, никому не двигаться! Полиция Гонконга!

Фэй Пан уже выскочил наружу, и только колыхающаяся занавеска выдавала его присутствие. Суета за спиной пугала, но пока что удавалось ускользнуть от бед. Он до конца не понял, зачем взял пистолет, гораздо удобнее было бы предстать перед полицией безоружным в случае чего. Но старая привычка, бандитское чувство заставило взяться за предмет, вселявший уверенность. В былые годы, будучи молодым уличным солдатом, он мечтал однажды получить возможность безнаказанно стрелять. Теперь ставшие со временем смешным представления о власти вернулись. Пистолет успокоил, дал шанс мыслить собранно. И вместе с тем — придал забытой с молодых времен злости, уверенного нахальства. Нет, не возьмут!

Полицейские сидели на хвосте, кто-то уже выскочил на балкон. Но Фэй Пан почти достиг цели. С этой стороны балкон выходил во двор за кухней, где стояли машины. Схватившись за низенькие резные перила, он перекинул через них одну ногу. Внизу виднелись крыши микроавтобусов и пары легковушек. Нужно было только допрыгнуть.

— Стоять! — хлестнул сзади резкий окрик. Пошедший проверять балкон полицейский надвинулся противогазным рылом. Ствол пистолета-пулемета был нацелен на застывшую на перилах фигуру.

К счастью, он успел перебросить вторую ногу. Злобно оскалившись, Фэй Пан оттолкнулся и полетел вниз. Попал удачно — на крышу служебного микроавтобуса, в котором возили продукты. От удара что-то хрустнуло в плече и левой ноге, тут же понесло вправо, но мужчина сумел выровняться и удержался на крыше. Судорожно застонав, он свесил ноги вниз и слез на землю.

Теперь вправо, укрыться от стрелков!

Полицейский на балконе, ругаясь благим матом, смотрел вниз, борясь с желанием дать по беглецу очередью. Но они сегодня и так натворили дел, неизвестно, чем кончится дерзкий налет на бандитское гнездо. Компрометировать себя ничем не спровоцированной стрельбой в спину не хотелось.

— Где он?! — хлопнул по плечу кто-то из своих. Резко обернувшись, полицейский узнал Джона Ву. Тот, весь взмыленный, без противогаза и с вмятиной на броне, смотрел требовательно и тревожно. За плечом детектива маячила таинственная девица, вместе с ним возглавлявшая операцию.

— Спрыгнул! — ответил полицейский.

— С-скотина! — прорычал Ву, уже увидевший Фэй Пана.

Тот, прихрамывая, добрался до легковушки кого-то из менеджеров. Оружие в руке позволяло открыть по беглецу огонь, но негодяй был нужен живым. Выхватив пистолет, Джон прицелился по ногам.

— Черт, поздно!

Чуявший угрозу Фэй Пан уже обогнул машину справа, не давая поразить себя. Там он с размаху выбил окно со стороны водителя и нырнул в салон. Как выяснилось, его солидность принесла удачу. Разбалованные страхом любых угонщиков перед могущественной триадой, сотрудники ресторана не боялись оставить ключи в замке, паркуясь на закрытом дворе. Автомобиль послушно загудел электродвигателем.

— Гр-р-р! — Ву готов был рвать волосы на собственной голове от отчаяния. Фэй Пан удирал у него на глазах. Все шло прахом.

— Уходит! — напряженно заметила Алиса, оттеснившая отправившегося обратно в здание спецназовца.

— Да заметил уже! — рассердился Джон. В следующую секунду он с удивлением понял, что залезает на перила. Хотелось остановиться, но тело само собой спрыгнуло вниз.

— Что вы делаете? — безо всякого удивления спросила сверху Чоу, когда он удачно приземлился на крышу фургона и спрыгнул на землю. Машина Фэй Пана уже разворачивалась. Вскинув каким-то волшебным образом не выроненный пистолет, Ву принялся стрелять по колесам.

— Врешь! — заорал сидевший в машине бандит, на полной скорости уносясь к автоматически открывшимся воротам, среагировавшим на сигнал от специального брелока. Пули ударили в багажник, одна пробила бетон возле самого колеса.

Но ничего не получилось. Машина с визгом покрышек выскочила на проезжую часть. Едва не столкнувшись со встречным автомобилем, Фэй Пан вырулил на свою полосу и исчез со двора.

— Вы не очень-то умны, — Заметила Алиса где-то рядом, и пораженный Ву понял, что она спрыгнула следом за ним и сейчас как раз спускалась с крыши фургона. Спрыгнув на землю перед обернувшимся полицейским, она незамедлительно приказала: — Машину, быстро!

— Перехватим!

Ее холодная уверенность по непонятной причине воодушевляла. Начавший было паниковать, Джон послушно высадил окно в кабине фургона.

Фэй Пан тем временем на всех парах несся прочь от ресторана, перед главным входом в который дорогу перекрыл безошибочно узнаваемый полицейский фургон. Виляя и рискуя задеть заполонявшие дорогу машины, бандит свернул за угол. Обгоняя остальных, легковушка с опасной скоростью помчалась по узким улицам.

Вечернее солнце заливало путь красноватым светом, зажигавшиеся неоновые огни мелькали за выбитым окном истеричной сиреной. Тяжело дыша, Фэй Пан съехал на тротуар, огибая широкий грузовик. Прохожие бросились врассыпную, крича и ругаясь, что-то декоративное ударилось о бампер и отлетело в сторону.

Бандит так торопился скрыть от возможного преследования, что не заметил на встречной полосе один из микроавтобусов, еще днем стоявших во дворе ресторана. Однако водитель этой машины заметил прежнего соседа. Бросилось в глаза и выбитое окно, и торопливый объезд по тротуару.

Вот он выехал обратно на дорогу. Отлично, все получалось! Радостно сопя, Фэй Пан выкрутил руль, стараясь пристроиться обратно в поток. Автомобилей впереди почти не было, его легковушка с легкостью рванулась вперед. Обогнула одного соседа, второго...

Вдруг что-то изменилось.

— А? — нервно воскликнул бандит, увидевший в зеркале заднего вида, как какой-то фургончик, дико гудя, резко сдал назад и принялся разворачиваться посреди улицы. — Это еще что?!

Напряженное сознание вытолкнуло картинку из памяти: это же их фургон, ресторанный! Но кто за рулем?!

Машина тем временем под крики и гудки развернулась и устремилась следом за ним. Скорость ее все увеличивалась. Плюнув на загадки, Фэй Пан принял решение: отрываться. До предела вдавив в пол педаль, он увеличил мощность двигателя и под возросший гул понесся вперед.

С боковой улицы надо было выбраться на широкую многополосную дорогу. Он уже знал, куда бежать: к друзьям, которые переправят с берега куда-нибудь на острова или просто спрячут. Затем можно перевести дыхание и разобраться в творящемся беспределе. Главное — не даться в руки сошедшим с катушек полицейским сейчас.

Показался поворот, приветливо засветились светофоры. Наплевав на правила, Фэй Пан на полном ходу принялся выворачивать машину. Кого-то на тротуаре задело виляющим багажником, но он не обратил внимания. Длинная стена высоких неказистых домов кончалась. Убравшись с улиц, можно оторваться от этого странного фургона...

Машина выбралась на трассу ровно наполовину, когда с диким визгом и скрипом колес в нее ударился угнанный Ву и Алисой микроавтобус. Не слыша собственного крика, Фэй Пан почувствовал, как руль вырвало из рук, а легковушку бешено тряхнуло, разворачивая. Мужчину бросило вправо, голова с хрустом ударилась об оконное стекло. Каким-то чудом машина оставалась на ходу. Сцепившись бамперами с фургоном, она на большой скорости неслась посреди дороги, распугивая вилявшие в стороны автомобили. Так продолжалось секунд десять, пока пришедший в себя бандит не выкрутил руль, и легковушка не оторвалась от преследователя, теряя обломки бампера и сверкая помятым крылом.

Сидевший за рулем фургона Ву, злобно ругаясь, попытался ударить преследуемую машину в бок, но стремительно увеличивший скорость Фэй Пан вильнул, едва не врезался во встречный грузовик, но успел вырваться вперед, отделавшись царапинами на борту.

Второй фургон двигался рядом, скрытый разделявшим полосы газоном с невысокими деревцами. Они выезжали в приличную часть Гонконга, машин становилось все больше, маневрировать удавалось с трудом. Выжимавший из микроавтобуса все, что мог, Джон висел у Фэй Пана на хвосте, но понимал, что тот в любой момент может оторваться. Полицейский скрипнул зубами так сильно, что не впечатленная погоней Чоу поежилась.

Погоня приближалась к оживленному перекрестку, пестрящему указателями, набитому народом и машинами. Пан понял, что настал лучший момент, чтобы сбросить с хвоста погоню. Нужно только удачнее вывернуть, чтобы неповоротливые фургоны остались безнадежно позади. Вот сейчас, вправо...

Таинственный второй микроавтобус резко бросило в сторону легковушки, как только кончился разделительный бордюр. Машина тяжелым тараном врезалась в борт соседки, снося ее огромной массой и силой инерции. Оба автомобиля врезались в собравшиеся на перекрестке машины. Легковушку с хрустом вбило в капот спорткара. Образовавшуюся кучу малу вынесло на тротуар, спорткар впечатался в стену, кого-то придавив.

Ву затормозил. Преследование закончилось. Но как?

Фэй Пану показалось, что его раздавили гидравлическим прессом, как он сам когда-то казнил врагов на свалке автомобилей. Салон машины смяло, соседняя дверца сейчас упиралась в плечо. Подушка безопасности придавила тело к сиденью, но ноги и поясницу словно засунули в мясорубку. Руки оказались целы. Отталкивая подушку, мужчина попытался сфокусировать взгляд.

К счастью, он все еще был жив. А значит, мог бежать. Попробовав открыть дверь со стороны водителя, Фэй Пан с облегчением понял, что та открывается. С трудом вытолкнув себя из салона, он обессилено упал на тротуар. Левая нога не чувствовалась, на животе быстро набухало горячее мокрое пятно. Внутри что-то лопалось и ухало.

Машина бандита оказалась смята с двух сторон, и тот факт, что он выжил, можно было приписать только чуду или гению китайского автомобилестроения. Перекресток полнился криками ужаса и тревоги, истошными сиренами машин и звуками приближавшейся полицейской погони. Фэй Пан, пересиливая боль, встал на четвереньки. Второй фургон, оставшийся позади, остановился посреди дороги, от него бежал человек. Кто-то знакомый. Напрягая зрение, бандит пригляделся.

Джон Ву. Ну конечно! Кто же еще мог хотя бы подумать о том, чтобы довести самого Фэй Пана, "властелина горы", до такого состояния! Эта мелкая сошка, эта надоедливая вошь! Столько лет, столько лет он пытался добраться до триады, и вот теперь исполнялась заветная мечта мерзкого легавого. Ничего не будет дальше, только чертов Ву. Вот кто за всем стоит!

Пистолет, убранный в карман, оказался цел, в отличие от его ребер. Фэй Пан дрожащими пальцами обхватил рукоять. Ву был уже близко. Вскинув руку, бандит выстрелил навскидку. Целиться он не мог и, конечно же, промахнулся. Но грохот выстрелов разогнал собравшуюся было вокруг толпу зевак и заставил полицейского упасть на асфальт.

— Врешь... — сплевывая кровь, пробормотал Фэй Пан. — Не возьмешь...

Едва не потеряв сознание, он приподнялся. Левая нога до сих пор не слушалась, но удалось выпрямиться.

Прочь! Бежать! Но куда?

Огни. Яркие огни. Вывеска. Магазин. Людное место. Скрыться. Заложники.

Джон, упавший на землю при начале стрельбы, увидел, как его давний враг обессилено хромает в направлении магазина одежды. Туда как раз забились перепуганные прохожие. Достав пистолет и тщательно прицелившись, полицейский спустил курок.

Стальные зубы выхватили кусок плоти из здоровой ноги. Чувствуя, как падает, Фэй Пан в бессильной злобе схватил руками воздух. Вдруг пальцы ощутили что-то твердое и живое. Жавшаяся к стене девочка лет двенадцати, не успевшая убежать закричала тонким голоском, когда упавший бандит ухватился за подол ее платья и дернул к себе.

Ву снова заскрипел зубами. Чертов бандюган был упорным, как таракан. Будучи обезноженным, он успел взять заложницу. Упав на асфальт, Фэй Пан прижал к себе истошно трепыхавшегося и кричащего ребенка.

— Замри! — бешено прокричал он, то ли девочке, то ли Джону. Пистолет уткнулся в детский бок. — Замри!

Приближавшийся полицейский остановился, продолжая целиться в пару тел на тротуаре. Негодяй прикрывался ребенком грамотно, несмотря на боль и очевидный испуг.

— Отпусти девочку, — велел Ву. — Не будь дураком.

Силы медленно утекали вместе с кровью, вместо них внутрь вползала холодная сырость тротуара. Фэй Пан понимал, что проиграл. Но так не могло быть. Не могло!

— Дурак?! — взвизгнул бандит, слыша непривычного себя. — Нет, я не дурак. Я умный, слышишь, ты?!

-Угомонись, — тихо произнес полицейский, оглядываясь. Прохожие и выбравшиеся из машин водители отхлынули от людей с оружием как от чумных. Сейчас три человека, двое мужчин и ребенок, остались одни на грязном уличном пятачке.

— Не говори мне про "угомонись"! — сипел Фэй Пан. — Ву, сукин сын, что ж тебе спокойно не сиделось?!

— А ты больно спокойный был, — не опуская пистолета. Ответил Джон. — Вот мне покоя и не было.

— Придурок, — несмотря на страшную боль и положение загнанного зверя, бандит скривился в презрительной гримасе, быстро превратившейся в болезненный оскал. — Когда же ты поймешь, что не бывает иначе, не бывает!

— Бывает, как видишь.

— И дальше что?! Чем кончится эта твоя облава?!

— Думаешь, вывернешься? Чего тогда не сдаешься?

— Я тебя знаю, псих! — Фэй пан крепче схватил плачущую девочку за шею. — Ты хочешь меня убить!

— Хоти я тебя убить, ты бы сдох уже, — Ву смотрел из-за дула, и что-то в его взгляде пугало сильнее, чем пули, разорванные потроха и онемевшая нога. — Нет, живым возьму.

— Зачем?! Ведь прекрасно знаешь, что зря, все зря! — едва не сломав девочке ребро, зашипел бандит. — Ничего мне не будет, весь ваш пар в свисток уйдет! Таких, как я, не трогают! Не за что ухватить, не за что! Вломились вы без оснований, незаконно! Самих в печку сунут! Ты уже проиграл, раз не убиваешь! Не будет твоей дурацкой справедливости! А даже если мне конец, то ничего не изменится! Все станет как раньше, даже хуже, потому что резня начнется! А никому из скота твоего легче не сделается! Как доили, как и будем доить, как становились они нами, так и продолжат! Потому что я прав, я! По этим законам живет весь мир, я просто их исполняю!

— Экий ты болтун, — казалось, голос полицейского исходит из дула пистолета, смотревшего Фэй Пану в лицо. — Вот только, если ты так прав, чего же так боишься?

— Я не боюсь! — душа ребенка, задергался бандит, у которого мутилось в глазах. — Я не понимаю, зачем тебе это все надо!

— А зачем трава растет? — дуло качнулось.

— Идиот, — просипел Фэй Пан. — Какой идиот.

— Лучше быть идиотом, чем подонком.

Фэй Пан понимал, что через несколько секунд налившаяся свинцовой тяжестью рука не удержит пистолет, почуявшая ослабшую хватку девчонка вывернется, и настанет конец. Но он не хотел, не собирался проиграть, оказаться слабым и попасть в плен. Только не этому лопающемуся от чувства собственной праведности надоедливому таракану, которого когда-то не раздавил. Страшная ядовитая горечь отравила разум израненного бандита, наполняя мысли яростью и отчаянием.

Бездарный тупой легавый Ву, объект насмешек и злобы, победил?! Нет!

Убить ребенка! На глазах, чтобы помнил всю жизнь!

Нет, нет... Он же тогда точно выстрелит, а так можно остаться в живых...

Его! Выстрелить в него!

Рука с пистолетом тяжело дернулась.

В тот самый момент, когда уткнутое в бок девочке оружие сдвинулось, разворачиваясь в сторону Джона, из толпы осторожно отступавших зевак вывалился кто-то третий. Раздался громкий треск, и в плечо Фэй Пана вонзилась толстая длинная игла. В тело тут же ударил электрический разряд. Конвульсивно сжавшиеся пальцы нажали на спусковой крючок, пуля вырвалась из дула и ударила в стену ближайшего здания. Испуганная девочка, почувствовавшая, как онемел ее злобный пленитель, тут же кубарем покатилась прочь.

Рефлекторно присевший Джон развернулся, выцеливая стрелявшего. Им оказалась молодая женщина в военного фасона куртке и брюках. Красивая азиатка, не китаянка, подняла руки, в одной из которых на пальце болтался "Стигрил".

— Все нормально, Ву, это свои, — подоспевшая Алиса положила руку на запястье полицейского, заставляя опустить оружие.

Возле рыдающей навзрыд девочки, сидевшей на тротуаре, незаметно для них оказалась юная девушка в красном платье с открытыми плечами. Грациозно и ловко взяв ребенка на руки, она молча оглянулась. Причитающая и плачущая мать, выбежавшая минуту назад из магазина, уже спешила к незнакомке. Та передала женщине таинственным образом успокоившееся дитя и сказала:

— Электричеством ее не задело, успела отскочить.

— Спасибо, спасибо, — глотая слова в плаче, стонала мать, прижимая к груди свое сокровище.

Ву разглядывал скорчившегося на тротуаре в лужице собственной крови Фэй Пана. Сейчас казалось невероятным, что этот корявый тип, дергающийся в конвульсиях, похожий на распятую каракатицу, держал в кулаке большую часть криминальной жизни Гонконга.

Жалкое зрелище. А всего-то стоило один раз не испугаться, кому-то взять на себя трудное и ответственное дело.

Молодая женщина, столь умело освободившая маленькую заложницу, подошла к полицейскому и Чоу. Убрав пистолет под куртку, она спросила:

— Вы с Сэмом?

— С кем? — не понял Джон.

— Да, с Сэмом, — не обращая на него внимания, кивнула Алиса. — Захват ресторана прошел удачно. Этот тип был нашей главной целью, пришлось преследовать.

— Значит, удачно угадала, — незнакомка кивнула в сторону аварии. — Это я вела фургон.

— Спасибо, значит, — вставил мало что понимающий Ву.

— А где Сэм? — спросила у Алисы Мегуми Канзаки, оглянувшись на Китами, не пытавшуюся приблизиться.

— Не знаю, — Чоу смотрела с интересом. — Он не сообщил, где находится.

— Что случилось в ресторане?

— Как и планировали, повязали бандитов, задержали их возможных сообщников. Вот этот, — Алиса с отвращением осмотрела потерявшего сознание Фэй Пана. — Нужен нам, чтобы начать массово "колоть" организованную преступность и коррупционеров из числа арестованных.

— Хотите использовать его как таран для системы? — догадалась Канзаки. — Вот в чем был смысл?

— Да, — кивнула Чоу. — Будет большая чистка.

— Понятия не имела, что Сэм работает с китайской тайной полицией... — пробормотала Мегуми себе под нос и тут же спохватилась. — А как же юноша и девушка? Они наши агенты.

— Мы никого не нашли, — Алиса покачала головой. — Там нечаянно образовалась некоторая суматоха, к моменту начала операции на ринге был труп. Второй боец тотализатора сбежал в неизвестном направлении.

— Не в неизвестном.

Китами успела неслышно подойти к ним со спины, и Мегуми вздрогнула вместе с Джоном. Невозмутимая Алиса обернулась, вопросительно подняв бровь.

— Я их почувствовала, — сообщила Дзюнко. — оба снова излучают, причем так сильно, что воздух жжется.

— А вы умеете? — поинтересовалась Чоу.

— Умею, — спокойно ответила девушка. — Что-то случилось не так давно, из-за чего в этом районе озоном запахло. Два Наследника осуществили мощнейший выброс энергии.

— Какие наследники? — снова подал голос Ву, но Чоу тут же жестом велела ему замолчать.

— И?

— Они переместились из экранированной локации, — Дзюнко зачем-то посмотрела себе под ноги. — Переместились под землей.

— Куда? — первой спросила Канзаки.

— Не знаю, — посмотрела на нее спутница. — Они все еще движутся.

— Что еще можете сказать? — во взгляде Чоу появился оттенок уважения.

— Только одно, — Китами пожала плечами. — Там, куда они направляются, будет Сэм и тот, кто мне особенно интересен.

— Значит, мы едем следом, — решила Мегуми.

— Э... А мы? — неуверенно глянул на Алису Джон.

— Мы займемся своим делом, — отрезала Чоу. — Но лучше оставайтесь на связи.

— Меня интересуют только два вопроса, — заметила Дзюнко. — Что делать с бардаком на перекрестке, и где бы взять новую машину?

Когда погасла последняя из путеводных лампочек, Эрика ахнула:

— Вот это да!

Учики вполне разделял ее удивление, разглядывая широкую потолочную арку, подсвеченную красными фонарями на стенах. Они спустились сюда из подвала, следуя за оставленным Вендиго следом, и обнаружили, что глубоко под Гонконгом, в сыром и мрачном подземелье, оплетенная трубопроводом и окруженная канализацией, расположилась самая настоящая станция монорельсового метро. Выбравшись из запутанных коридоров, где гудели и шипели трубы и трансформаторные щиты, юноша и девушка оказались на крошечном узком перроне, обрывавшимся перед двумя новенькими рельсами, исчезавшими в черном бельме туннеля. В отдалении слышалось жужжание укатившего вагона.

— Ничего себе, — присвистнула Андерсен. — Вот, значит, в чем секрет. Я-то думала, почему нет трафика! Следила за рестораном день и ночь, прослушивала каждую комнатку! А у них под землей — поезда ездят!

— Не понимаю, — Учики осмотрел подземное депо, увидел пару пустых ящиков с краю платформы, оценил новизну помещения, все еще пахнущего бетоном и горячим металлом. — Как можно построить нечто подобное под городскими улицами? Куда смотрит муниципалитет?

— В свой карман, ясное дело, — фыркнула Эрика. — Купить городские службы разве трудно?

— Но деньги, — он покачал головой. — Не знаю, мне кажется, что такие штуки, как целая ветка метро, стоят слишком дорого. Очень расточительно.

— Зато оправданно, если сюда налажена поставка Наследников и связанных с ними технологий. Никто тебя не найдет. Ресторан-то не так далеко от доков, порт рядышком. Контрабанда же.

— Ну и ну... — голый по пояс Отоко поежился от холода, источаемого стенами. — А куда же нам дальше идти?

— Смотри! — Андерсен показала пальцем на зажегшийся в туннеле огонек. Тот быстро увеличивался, сопровождаемый мерным механическим шумом. Вскоре на станцию въехал узкий поезд с единственным вагоном. Обтекаемая кабина, гладкие белые стенки, казавшиеся алыми в свете красных фонарей. Высокотехнологичная игрушка в царстве грубых труб. Боковая дверца автоматически отъехала в сторону, и поезд застыл.

— Выходит, доедем с комфортом, — Эрика нервно хмыкнула.

— Угу, — буркнул юноша и сделал первый шаг. — Чего уж теперь...

В вагоне оказалось тепло, зажглось мягкое освещение. Как только шедшая следом за Отоко девушка переступила порог, дверца у нее за спиной с шипением закрылась, и поезд тронулся с места. Он плавно заскользил по рельсу, набирая скорость. Когда вагон нырнул в туннель, лампы на потолке загорелись ярче.

— Интересно, куда мы приедем, — огляделась Эрика. Окон в вагоне не было, и о движении поезда можно было судить лишь по мерному гулу за обшивкой.

— Понятия не имею, — юноша осторожно присел на одно из сидений, вделанных в стенку, и вздохнул. — Если честно, это хорошо, что есть шанс перевести дыхание. Я слегка вымотался.

— Точно, — спохватилась Андерсен. — Ты же дрался!

Она присела рядом и коснулась руками его головы. Учики послушно дал осмотреть себя на предмет повреждений. Юноша заметил, с какой простотой и безо всякого стеснения дотрагивается теперь девушка до полуобнаженного спутника. Ее нервозность и впрямь прошла.

Эрика осторожно смахнула с плеча молодого человека засохшую кровь.

— Смотри-ка, как новенький.

— И чувствую себя отлично, — кивнул он.

— Лицо уже нормальное, — она взяла Учики за подбородок и покрутила, разглядывая под разными углами. — Только глаз до сих пор закрыт.

— В самом деле... — Отоко коснулся опущенного левого века. — Не знаю... Я чувствую, что теперь там что-то есть, но не открывается. Как будто свело.

— Ну-ка, — она встала и осторожно попробовала поднять ему веко. — Значит, Роджера ты уделал?

— Ага, — ответили Учики и почувствовал, как от ее прикосновения сильнее напрягаются крошечная мускулатура лица. — Ой, не выходит.

— Да, жмуришься, — она с любопытством принялась массировать кожу вокруг глаз юноши. — Тяжело было?

— Думал, конец мне, — честно признался он. — но потом вдруг... случилось что-то.

— Ага, — Эрика на секунду замерла. — Вот и у меня случилось.

— Что? — Учики посмотрел одним глазом.

— Силы вернулись. Раз — и готово. Отлупила твою знакомую из отеля и ее подружку, которая ко мне приставала. И раны зажили.

Девушка продемонстрировала гладкую узкую ладошку.

— До мяса рассекли кнутом, а теперь как новенькая.

— Выходит, мы оба вдруг обрели силы, которых раньше не было, — задумчиво произнес Учики. — Почему?

— Хм, — несколько смущенная Андерсен зачем-то вытерла ладошку об изорванное платье. — Может, Инори вывезли из экранированной зоны? И Марлона?

— Нет, я бы понял, — он покачал головой. — Тут что-то другое.

— Что?

Неловкость, совсем не такая, как раньше, возникла между молодыми людьми. Их необычное состояние казалось делом личным, интимным, и говорить вертевшиеся на языке слова каждый стеснялся.

— Знаешь, мне кажется, — начал, наконец, Отоко. — Что мы с тобой каким-то образом смогли соединиться.

— Как это? — недоверчиво дернула подбородком Андерсен, хотя по глазам было видно, что она думает о том же.

— Не знаю. Ведь это считается невозможным.

— Ни у кого еще ни разу не получалось, даже во время испытаний с искусственной изоляцией, — она снова коснулась плотно сжатого века юноши. — Как тогда, с Кангом.

— Помню, — он осторожно кивнул. — Но ведь на практике доказано, что малые вливания сторонней энергии способны вызвать положительную реакцию. Ты ведь сама передала мне немного энергии.

— При этом я чуть не умерла от отторжения. Врач сказал, что рвота и расстройство желудка можно считать счастливым билетом, а могла бы раковая опухоль вспыхнуть.

— И все-таки получилось, — Учики развел руками. — Я смог ходить, и лечение наномашинами пошло быстрее.

— Ну... да, — неохотно согласилась Андерсен. — Только ведь сейчас все по-другому.

— Но я почувствовал, как мы соединились, — вдруг Учики покраснел. — Может... может, это из-за?..

Щеки Эрики мгновенно запунцовели.

— Из-за... Хм... — она отдернула руку от лица юноши. — Думаешь?

— Ну, никто не изучал Наследников в таком аспекте, — он смотрел в пол, чувствуя, как горят уши. — По крайней мере, я не в курсе. Так что все может быть.

— Ага... угу... — Эрика села. — Значит, повезло.

— Точно, — успокаиваясь, Учики кивнул. — Повезло. В последний миг.

— Зато мы здорово всех порвали.

Отбросив стыдные мысли, Андерсен улыбнулась. И в самом деле, им удалось перебороть столько сильных врагов, а сейчас таинственный подземный поезд вез к цели: месту, где была обещана встреча с похищенными друзьями. Оставалось лишь ждать.

Дальнейший разговор не клеился. Учики старался не смотреть на занявшуюся спутавшимися волосами Эрику и думал. Впервые с начала схватки с Роджером у него появилась возможность оценить все произошедшее здраво.

Обретение энергетического союза с Эрикой настораживало, даже пугало. Конечно, в трудную минуту этот феномен спас им обоим жизнь, но что он сулил в будущем? Какие изменения, осложнения могли появиться? И что значило соединение с Эрикой для связи Учики с Инори?

Больше всего юношу терзала двусмысленность ситуации. Склонный к самокопанию и неопытный в сердечных делах, он в этот раз не смог отогнать мысль о собственной неверности. Учики никогда не относил себя к числу развязных молодчиков, считавших интимную близость с женщиной простым и ни к чему не обязывающим развлечением. Именно за старомодное и ответственное отношение к прекрасному полу, сформированное застенчивым характером, Эрика выбрала его для столь ответственного действа. Однако само действо не могло не оставить следа в душе Отоко. Именно потому, что не могли со спокойной душой изменить любимым, мужчины, подобные ему, превратились в меньшинство в современном раскованном обществе. Кто захочет волноваться?

Изменять Учики не хотел и сейчас остро переживал получившееся совпадение. Выходило, что он дважды предал Кимико. И неважно, что так сложились обстоятельства, что в душе юноша до сих пор всем сердцем любил девушку, однажды согревшую нежнее солнца. Стыд тонким ручейком растекался в его душе.

Как смотреть ей в глаза? Как надеяться спасти возлюбленную, которую предал?

Можно ли искать себе оправдание в том, что случившееся прошлой ночью было не актом любви и страсти? Можно ли исправить сменившееся энергетическое единение, если оно угрожает жизни Кимико?

Но сейчас не следовало увязать в сомнениях. Предстояло отправиться прямо в пасть ко льву. На другом конце секретной ветки гонконгского метро поджидал Октавиан Вендиго, в руках которого была Инори.

Отоко глубоко вдохнул, выдохнул и прислушался к себе. Сила, сменившая немощь, струилась в жилах. Стремление, засевшее глубоко в душе, оставалось неизменным. Он намеревался схватиться с любым противником, который попадется на пути, и вызволить Инори из плена.

Вот и славно. А об измене они позаботятся потом.

Андерсен тем временем расправилась с истрепанной прической, высвободив волосы. Приглаживая получившуюся прическу, она пробормотала:

— Чуть клок не вырвала эта стерва...

— Ты себя нормально чувствуешь? — спросил юноша.

— Ага, — обернулась девушка. — А что?

— Думаю, придется драться. Будь готова.

— Не учи ученую, — Эрика фыркнула. — Будем драться, значит.

— Помни, что мы с тобой только вдвоем, — Отоко был предельно серьезен. — Помочь некому, а задача сложная. Что бы ни случилось, надо спасти Наследников.

— Знаю, — отмахнулась она. — Не переживай, все сделаем. Я теперь, чувствую, горы свернуть могу.

— Это хорошо, только соблюдай осторожность.

— Да что ты занудливый какой, — девушка закатила глаза. — Все будет нормально. На миру и смерть красна.

— Что это значит?

— Поговорка Ахремова. Она значит, что в какой-то ситуации ничего не страшно. Вот мне и не страшно. И ты не переживай. Мы всех сделаем.

Учики улыбнулся. Жизнерадостная уверенность Эрики невольно передавалась и ему.

-Что ж, хорошо, — юноша крепче сжал кулаки.

Поезд уже начал плавно тормозить. Спустя несколько минут дверь зашипела, открываясь, и в глаза молодым людям ударил ослепительный белый свет. Прикрывая лица, они выбрались из вагона.

Крошечная платформа, копия предыдущей, заканчивалась проходом в длинный широкий коридор. За распахнутыми дверями начиналось царство ярко горевших ламп, слепящих глаза. Где-то в отдалении негромко играла музыка. Классическая музыка.

Учики пошел первым. Эрика держалась у него за спиной, контролируя боковые двери, такие же белые, как стены в коридоре, лишь усиливавшие эффект освещения. Помимо музыки не было слышно ни единого звука, ни шороха, ни вздоха. Мертвенно-бледный мир вокруг словно умер, и ласковые звуки музыки, казалось, были единственной скрепой самой реальности в этом склепе.

Все входы и выходы из коридора оказались надежно заперты, только самая дальняя дверь в белоснежном тупике призывно покачивалась. Отоко осторожно шагнул к ней и взялся за ручку. Потянув дверь на себя, юноша поморщился. За порогом концентрация слепящего сияния удвоилась.

Широкий круглый зал, напоминающий амфитеатр, поражал белизной даже в сравнении с только что пройденным коридором. Сверкали приборные панели, мерно светили стены и потолок, мигал даже прозрачный пол, под которым гудели энергетические цепи. Оба наследника сразу же почувствовали, что помещение экранировано. Зайди сюда один из них, и второй тут же остался бы без связи с партнером.

— Проходите-проходите, — прозвучал голос Вендиго, и тут же за спиной Эрики, переступившей порог следом за Учики, хлопнула, закрываясь, дверь. С этой стороны она была толще и точно так же светилась, отражая их излучение. — Располагайтесь.

Он сидел в самом центре зала. Одетый во все черное, словно чернильное пятно на тетрадной странице, Октавиан Вендиго расслабленно откинулся на спинку пластмассового стула. Закинув ногу за ногу, он читал книгу. Щурясь, Отоко разглядел название: "Прометей закованный".

Игравшая неизвестно откуда музыка отражалась от округлых стенок хромированных контейнеров, терявшихся в царстве белизны. Расставленные вдоль круглых стен, эти невысокие колонны почему-то навевали Эрике чувство тоски, будто она неожиданно оказалась на чьих-то похоронах. Но вместе с тем свинцовая мертвенность, исходившая от цилиндров, помогла догадаться: в них сейчас находились Наследники. В отрезанной от мира комнате, закованные в высокотехнологичные гробы, всего в десятке метров от них томились друзья и однокашники.

Октавиан оторвал взгляд от страниц и приветливо улыбнулся.

— Здравствуй еще раз, Учики, — он закрыл книгу. — Здравствуй мальчик мой.

У этого человека была необычайная способность, оставаясь одним и тем же, каждый раз смотреться по-новому. Сначала, в зале для боев, он выглядел скучающим франтом, влиятельным богачом, презрительно скучавшим в обществе собратьев с меньшей мошной. Потом, натравив на Учики Роджера, Вендиго походил на глумливого садиста, весело расхваливающего бойцовскую собаку, рвущую противника. Под конец сражения его поведение вдруг лишилось злорадства, став чем-то вроде иронии шута при королевском дворе. И вот теперь перед Отоко сидел приветливый интеллигентный мужчина, который всем своим видом демонстрировал радушие и симпатию. Разве что не предложил выпить чаю или чего-то покрепче. Но вместе с тем не появлялось ни малейшего сомнения: это — Октавиан Вендиго. Его присутствие ощущалось почти физически.

И вновь Учики Отоко ощутил прежде чуждую ярость. Этот вальяжный тип был в ответе за все страдания, вынесенные им, Эрикой и плененной Инори. А теперь мерзавец позволял себе кривляться!

Вот только он не будет играть по правилам!

Эрика, отвлекшаяся на контейнеры, резко обернулась, когда Учики молча бросился на поднявшегося со стула мужчину. Юноша столь сильно вспыхнул энергией, что ее глазам заливавший зал свет на миг показался тусклым.

Правый кулак налился силой. Метнувшись вперед, Учики мысленно обрушил на Вендиго всю свою злость.

Не выпуская из левой руки книги, Октавиан уклонился в сторону, так быстро, что черный костюм будто расплылся в воздухе, и пропустил мимо себя полыхающий энергетический разряд. В следующий миг Вендиго уже был рядом с Отоко. Тот, по инерции подавшийся вперед, не успел отреагировать, и плотный корешок "Прометея закованного" со всей силы ударил снизу под подбородок. Неожиданная атака оказалась сильной настолько, что юноша невольно запрокинул голову и, клацнув зубами, качнулся назад.

Второй удар, снова книгой, пришелся в солнечное сплетение. Противник двигался в сотню раз быстрее Роджера. Учики и представить себе не мог, что так бывает. Он все еще ощущал старомодный переплет кожей лица, когда острый уголок обложки заставил судорожно выдохнуть. До того, как пропустивший удар юноша успел шагнуть назад, Вендиго плашмя стукнул его передней стороной книги по лбу, почти назидательно.

Эрика, увидевшая, как Отоко отступает от замерцавшей черным фигуры Октавиана, кинулась на помощь. Но тут Учики попятился прямо на нее. Машинально отскочив в сторону, девушка ощутила, как ее будто сбивает невидимая машина. Мощнейший толчок поднял тело в воздух и швырнул обратно к двери. Она напряглась, активируя энергетическое поле вокруг себя и стремительно ударяя в неведомую атакующую волну. Давление ослабло, но теперь Эрике удалось приземлиться на ноги, а не покатиться по полу кубарем.

Отоко замер всего в двух шагах. Скрестив руки перед лицом, молодой человек припал на одно колено и выглядел так, будто только что остановил движущийся поезд. Напряженная спина сгорбилась, юноша судорожно выдохнул.

Вендиго стоял на прежнем месте у стула и разглядывал книгу: не растрепалась ли, не порвалась ли обложка. Свободную руку он держал направленной в сторону Учики и Эрики, указывая на молодых людей пальцем. Убедившись, что книга цела, мужчина обернулся, и на его лице снова появилась добродушная улыбка. Необычайно глубокие синие глаза светились весельем.

— Не рекомендую конфронтации, — произнес он. — Хоть я и сказал как-то Сэму, что насилие является наивысшей формой самовыражения для примитивных гомо сапиенс, порой оно чересчур вульгарно. Особенно в больших дозах.

Октавиан опустил руку и указал на поднявшегося с колена Отоко корешком книги.

— Сегодня нам вполне хватило персонализированного насилия, тебе не кажется?

— Да я еще и не начинал, — процедили юноша сквозь зубы. Он почувствовал, насколько силен этот противник. Вендиго с необыкновенной легкостью отразил его наскок, игриво отшлепал и дал такой энергетический подзатыльник, что поле Наследника словно пригорело. Но признавать слабость перед ним не хотелось.

— Неужели? — Вендиго склонил голову. — Роджер был бы очень расстроен таким уничижительным воспоминанием о вашем противостоянии.

— Ты ему позавидуешь, — упрямо тряхнул головой юноша, выпрямляясь.

— Упорный ты парнишка, как я погляжу, — Октавиан снова указал на него "Прометеем закованным". — Люблю упорных. Нравятся мне те, кто идет вперед и не останавливается ни перед чем.

— Меня ты будешь обожать!

Отоко вновь рванулся к любезному противнику. Тот на этот раз не церемонился. Взмахнув рукой, Вендиго на короткое мгновение исчез в бешеной вспышке света. Зажмурившись, Эрика не увидела, как ее спутника отшвырнуло ей под ноги. Взбесившиеся лампы, каким-то чудом не взорвавшись, вернулись в нормальное состояние.

Учики закашлялся, поднимаясь с пола. Поперек груди у юноши багровел внушительный ожог. Кожа лопнула, и показалась тошнотворная сукровица. Легкие словно прижгли паяльником, дыхание причиняло боль. Рана стремительно заживала, однако теперь Отоко не спешил нападать. Вендиго не блефовал, к нему и впрямь невозможно было подступиться.

Но чего же хочет этот тип?

— Молодец! — похвалил юношу Октавиан, по-прежнему доброжелательный и любезный. — О таких людях я и говорю. О тех, кто готов вставать каждый раз. Мне очень нравятся те, кто идет вперед, сокрушая препятствия. Но не все, далеко не все. Любители собственной персоны, воюющие с мирозданием ради насыщения своих жизненных аппетитов, слишком тупы и неинтересны на мой вкус. Не люблю я и тех, кто кичится своей пробивной способностью. Всякий, кто страстно влюблен в собственную персону, достоин лишь презрения со стороны окружающих. Нет, я люблю тех, кто способен свернуть горы и осушить реки, но не гордится этим. Только человек, способный отринуть свое "я", способен на настоящий героизм. И в тебе, Учики, я вижу потенциал.

Он стоял посреди царства белого света, чуждый и непонятный, как слепое пятно. Одобрительные слова казались тонкой издевкой, Учики не знал, что сказать в ответ. Гнев и угрозы были бессмысленны, а говорить с Вендиго не как с врагом юноша просто не мог. Подумалось, что именно неуязвимость, продемонстрированная секундами ранее, позволяла негодяю столь эксцентрично вести себя с врагами. Он их нисколько не боялся.

— Ха! — внезапно фыркнула из-за плеча юноши Эрика и ступила вперед. — Да врешь ты все!

— Что-что? — не переставая улыбаться, Октавиан посмотрел на девушку с деланным удивлением. — Почему же я вру?

— Да потому что ты вещаешь тут, а сам... — с ненавистью обрушилась на мужчину Андерсен. — А сам весь лощеный, спесивый, самовлюбленный и наглый. Такое ощущение, что ты сейчас испытаешь оргазм, глядя на себя со стороны!

Учики чуть не свалился на пол рядом с Эрикой. Захотелось одновременно рассмеяться и ужаснуться ее ассоциациям.

Брови Вендиго взлетели, но улыбка не померкла.

— В самом деле? — спросил он.

— А то! — воскликнула она. — Лицемерный эгоист и преступник!

— Браво, — мужчина символически постучал ладонью по переплету книги. — Хорошо сказано. Но почему же я таков?

— Откуда я знаю! — враждебно отозвалась Эрика. — Плевать, вообще-то!

— Неужели? Ты уже сделала вывод? — Октавиан повел рукой вдоль туловища, словно призывая внимательно себя рассмотреть. — Я злодей, потому что так выгляжу? Или потому что как-то по-особенному говорю? Или просто потому, что вам так сказали?

— Мы не слепые и не тупые! — Андерсен распалялась все больше. — Мы видели, что ты творишь! Мы видели Роджера, Фрэнки, убийц и похитителей! Мы знаем твоих подельников! Не надо делать вид, что ты нечто большее, чем они, если можешь вставать в картинные позы!

— Ах, тебя интересуют мои подельники, — Вендиго прикрыл глаза. — Скажи, а где же теперь все названные тобой подельники, эти негодяи и злодеи?

— Мы их победили, — со злым торжеством сказала Эрика. — Одного за другим. Мы!

— Разумеется, — насмешка в голосе мужчины стала явной. — Вы всех героически преодолели, превозмогли и уничтожили. Но тебе ничего не кажется странным? Ну, например, что все сложилось очень удобно? Что вы наткнулись именно на старых знакомых, которые успели стать вам врагами. И что подстроенная ловушка завершилась крайне благоприятно.

— Ой, ну не надо, — саркастически протянула Андерсен. — Это просто твоя гордыня пытается отвертеться. Потому что мы вас переиграли.

— Конечно-конечно. Особенно когда своим вмешательством привлекли внимание полиции, а затем и агентов Пекина. В результате чего наверху сейчас закончилась операция, создавшая сильнейший вакуум теневой и легальной власти во всем Гонконге. Все толстосумы, богатеи, которых так очевидно терпеть не мог Учики, либо перепуганы, либо обречены.

— И ты, конечно же, этого и хотел?

— Не совсем. Но подобный вариант развития событий — далеко не худший.

— Заливай-заливай.

— Знаешь, Эрика, а ты мне тоже нравишься, — заявил Октавиан, поймав упрямый и ехидный взгляд Андерсен. — Ты не ведаешь сомнений и стремишься одолеть внутренние страхи. Подобный характер достоин уважения. Вы оба не приемлите релятивизма, который навязывает людям удобная философия современности. Для вас нет разных истин и сомнений в собственном пути. В вас есть стержень, внутренняя несгибаемая ось, на которую нанизана душа. Но вместе с тем вы не дураки. Нет, далеко не дураки. Именно поэтому я хотел, чтобы вы навестили меня здесь.

Учики не мог больше слушать разговор Октавиана с Эрикой как сторонний зритель. Вкрадчивый бархатный голос загадочного лицедея невольно западал в душу. Вендиго не говорил ничего особенного, но вместе с тем ему хотелось верить. Как будто вся собранная для битвы воля исчезала, утекая сквозь пальцы подобно размякшему воску. Отоко мысленно дал себе пинка.

— Что тебе от нас нужно?

— У меня есть небольшая слабость, — Октавиан занес руку с книгой над сиротливо стоявшим стулом, не задетым при попытках молодых людей атаковать, и разжал пальцы. "Прометей закованный" с глухим стуком упал на сиденье. — Я люблю завершенность образов.

— То есть?

— То, что твоя свирепая подруга так отрицает. Что все случившееся за последние несколько дней в Гонконге сильно напоминает классический сюжет. Героический герой, — он указал на Учики. — Стремится спасти попавшую в беду возлюбленную. Вместе с тем его верные друзья помогают справиться с мерзавцами и негодяями.

— Проще говоря, тебя расстраивает, что мы надираем вам задницу! — снова фыркнула Эрика.

— Нет, пошлое противостояние меня не беспокоит. Напротив, оно весьма увлекательно. Но все, что вы знаете, о чем думаете — неискренне. Вы несвободны, потому что играете определенные другими роли. Не так давно я рассказал вашему другу Сэму о том, как вижу общество спектакля. Но, думаю, Эрике очередной монолог покажется чертовски скучным. Так что буду краток.

Внезапно все слепящие лампы в зале погасли, и дезориентированный Учики заморгал, стараясь приноровиться к рухнувшему на них полумраку. Вендиго, казалось, на секунду растворился в темноте помещения без окон. Но вот одна за другой принялись загораться лампы под потолком. В тот же миг раздался гулкий металлический стук.

Эрика первой заметила постороннее движение. Цилиндрические контейнеры, в которых, как она полагала, томились Наследники, поднялись в воздух. Плавно паря над залом, они медленно опускались за спиной Октавиана.

Когда гулко стукнулся о белоснежный пол последний из цилиндров, Учики почувствовал странно знакомую легкость. Будто в детстве, когда мама гладила его по голове и баюкала перед сном. Только одно ощущение могло сравниться с той лаской. Только...

Внезапно юноша понял, что случилось. Он почувствовал рядом Кимико. Она была в одном из этих необычных контейнеров!

Мышцы напряглись, во всем теле вспыхнул огонь, призывающий броситься на Вендиго, вскрыть проклятые железные гробы и освободить любимую.

Чувства, до сих пор приглушенные страданиями и делом, томление и тоска по Инори высвободились, опьяняя сознание Отоко. Никакая воля к победе, никакое осознание важности своего дела и праведности их похода не могли сравниться с предчувствием встречи с ней!

Но Учики не двинулся с места. Рассудок пока еще говорил достаточно громко, и глас его напоминал о силе стоявшего перед юношей врага.

Октавиан заметил мгновенные колебания Отоко. Улыбка мужчины угасла, став уже не радушной, но почти грустной.

— Повинуясь капризу, я хочу, чтобы ваш стержень, ваша воля не была скована ложью и слепотой. Тогда вы станете настоящими героями, завершенными и совершенными образами в нашем спектакле. Я хочу, чтобы вы узнали правду о том, чем являются в мире Наследники.

Глава 4: Не убить мой рок-н-ролл

— Вон туда, — показала Китами, и Мегуми в очередной раз торопливо повернула руль, выводя машину на соседнюю улицу.

Они спешили вслед за пойманным Дзюнко следом. Девушка утверждала, что видит, куда направляются Учики Отоко и Эрика, излучавшие из-под земли с мощностью атомного реактора. Точно определить их местонахождение юная японка не могла, однако вполне успешно указывала сторону, в которую следовало двигаться.

— Не понимаю, — сказала сидевшая за рулем Канзаки. — Как они так быстро перемещаются под землей? Мы еле успеваем, если тебе верить.

— Не знаю, — напряженно ответила Китами, всматриваясь в пустоту. — Я даже их самих не вижу. Только чувствую остаточное жжение.

— Повезло, что ты вообще можешь что-то почувствовать.

— Не то чтобы просто повезло... — призналась Китами. — Я для этого долго старалась.

— То есть? — не отрывая взгляда от дороги, спросила Мегуми.

— Я подозревала, что однажды придется действовать как-то нестандартно. Поэтому приходилось строить всяческие планы. Когда я залезла в голову Сэму, то поняла, что он планирует убить Октавиана, но при этом постарается уберечь нас от опасности. Он не хочет, чтобы мы с вами подверглись риску, однако пользуется Учики и Эрикой. Они должны привести его к Вендиго. Узнав эту деталь, я постаралась как следует настроиться на энергетический рисунок их обоих. Было не так-то просто, особенно с Эрикой, которая как будто погасла очень быстро. К счастью, я не Наследница, я трикстер, поэтому учили меня по-особенному. С первого дня натаскивали на сенсорное восприятие. Теперь я могу разглядеть энергетическое поле подобных себе существ, причем намного лучше выходит с наследниками, потому что они таким мне вроде как враждебны чисто физически. Защитная реакция делает восприятие острее, как у животных. Ну, и проходит она не сразу, можно идти по следу удалившегося Наследника. Как нюх у собак, знаете? Оказалось, я в этом деле сильна, вот и применила на практике теоретические знания. Теперь я точно знаю, куда движутся излучения Учики и Эрики. Особенно усилившиеся десятикратно. А двигаться они могут только к Вендиго.

— Что за черт? — нахмурилась Канзаки, встроив машину в общий поток. — Их он бросает в пекло, а нас оберегает? Как-то это нечестно.

— Он тоже так думал, — хмыкнула Дзюнко. — Тем не менее, таков был план. И сейчас он успешно осуществляется.

— Так и знала, — Мегуми нахмурилась сильнее. — Ненавижу, когда он пытается мне врать.

— Так он и не врал, — неожиданно для нее самой Дзюнко захотелось защитить Ватанабэ. — Он просто отправил нас на самую простую часть задания.

— При этом даже не объяснил, зачем захватывать Анну, — Канзаки явно нервничала, и оттого ее голос звучал все более сердито. — А я, как дура, проглотила.

— Канзаки-сан, слушайте, — взгляд Китами на секунду обрел осмысленность. — Если не хотите быть дурой, то и не будьте.

— О чем ты?

— У меня сложилось такое ощущение, что вы Сэма будто бы боитесь. И очень зря.

— Да ничего я не боюсь, — пробурчала Мегуми, однако смущение в ее голосе не укрылось от собеседницы.

— Тогда почему вы каждый раз так нервничаете, когда он рядом?

— Ничего я не нервничаю!

— По-моему, вам просто не хватает уверенности в себе.

— Вот только не надо меня учить!

Китами показалось очень забавным все возрастающее возмущение Канзаки. Она успела понять, что ее спутница была женщиной доброй и умной. Однако что-то гнетущее постоянно всплывало на краешке сознания, когда Дзюнко машинально касалась мыслей Мегуми. Учась сдерживать себя, девушка не пыталась проникнуть глубже. Но кое-что лежало и на поверхности, например, бушующее в душе Канзаки чувство, не понятое, похоже, только ей одной.

— Я, может и младше вас, — Китами улыбнулась. — Но все же кое в чем разбираюсь. В конце концов, я практически проститутка.

— Не надо себя оскорблять, — тон Мегуми мгновенно похолодел, и то непонятное, что Дзюнко опасалась ворошить, отчетливо зашевелилось в мыслях молодой женщины. — Никакая ты не проститутка.

— Да ладно вам, — Китами пожала плечами. — Я ведь не ханжа.

— Все равно, — покачала головой Мегуми. — Не надо так к себе относиться. Вы с Сэмом прямо как родственники.

— Ха, — тихо произнесла девушка. — Может быть.

Канзаки не могла знать, что она почувствовала, когда тайно проникла в мысли Ватанабэ. Тот защищался очень хорошо, и будь на месте Дзюнко кто-то другой, попытка бы не удалась. Однако закрытый для посторонних Сэм относился к ней с искренней симпатией и расслабился. Он упустил момент, когда Китами сумела на короткое мгновение забраться в огромную органическую базу данных, коей являлся человеческий мозг, обойти оперативные механизмы вспоминания и запоминания, добраться до плана.

Вместе с важной информацией она увидела внутри Сэма еще кое-что. Многого рассмотреть не удалось, но одно девушка разглядела точно: он любил ее. Не как женщину, вовсе нет. Сэм Ватанабэ совершенно неожиданно и незаметно прикипел к Китами душой. Как к младшей сестре или дочери. Ни с того ни с сего. Просто так.

Подобное знание смущало. И, что самое странное, стыдило. Будто она предала Сэма. Впервые за долгие годы нашелся кто-то, кто просто хорошо к ней относился, без задних мыслей, не рассчитывая ничего получить взамен. А она тайком залезла ему в голову.

Стерва.

Внезапно Китами почуяла неладное. Пока они с Мегуми разговаривали, след Отоко и Андерсен начали перебивать непонятные помехи. Девушка сосредоточилась, улавливая остатки излучения, жегшие переносицу, и вдруг оба гаснущих рисунка резко оборвались. Словно толстая могильная плита отрезала юношу и девушку от мира.

Вот оно! Блокирующий барьер, физическая изоляция! Все как говорил инструктор в "Эклипсе".

— Канзаки-сан, — сказала Дзюнко. — Тормозите.

— Что такое? — тревожно глянула на нее Мегуми.

— Место, куда только что прибыли Учики и Эрика, находится в пределах трех улиц. В этом районе.

— Черт! — выругалась Канзаки. — Ни за что же не найдем!

Полицейская машина с выключенной сиреной, стремительно подаренная Джоном Ву за счет подъехавших на место аварии патрульных, остановилась у обочины дороги посреди шумного горящего огнями делового района. Клерки в дорогих костюмах спешили по тротуару по своим делам, приличные аккуратные машины проезжали мимо, из салонов доносилась музыка. Все спешили отдыхать, гудели жизнью в дороге. В затянутом облаками небе рождалась ночь.

Китами задумчиво прикусила тщательно накрашенный ноготь на большом пальце. Поиск и впрямь предстоял непростой.

— Я потеряла их след, — сказала она. — Они в здании, которое использует изоляцию их типа излучения. Черт знает, где такое... Стоп.

Девушка постаралась успокоиться. Она поймала себя на том, что начинает паниковать подобно Канзаки. Что-то горячее и пугающее кольнуло в груди, как только потерялся след. Неужели она искренне волнуется?

— Можно попробовать... — протянула Дзюнко. — Можно попробовать найти экранированное здание.

— А ты можешь?

— Хм...

Китами задумалась. Действительно, могла ли она?

Сегодня Дзюнко и без того превзошла саму себя. Выстояв против Анны, сумев проследить за пропавшими друзьями, девушка продемонстрировала силы, о которых и мечтать не смела год назад. Полученные знания и опыт превратились в почти пугающие возможности. Но могла ли Китами пойти еще дальше? И хотела ли?

— Не знаю, — честно призналась девушка Канзаки и самой себе. — Но все равно попробую. Пока есть силы.

— Я могу чем-то помочь? — спросила Мегуми.

— Разве что сходите и купите поесть, — улыбнулась Дзюнко, не замечая, как непривычно выглядит эта улыбка. — Сейчас я буду тратить энергию.

От слов Октавиана у Отоко едва не закружилась голова.

Правда о Наследниках. Та самая правда, до которой он так и не смог докопаться. Та самая, которую старательно утаивали люди из "CDM". Старательно умалчиваемая в пособиях по применению и анализу их сил. Дающая ответы на вопросы, которые юноша так долго задавал сам себе.

Нет! Стоп! Он поборол порыв. Нужно было помнить, кто стоял напротив и давал такие обещания!

— С чего мы должны тебе верить? — враждебно спросил он у Октавиана.

Эрика, стоявшая рядом с Отоко, молча кивнула, давая понять, что тоже не собирается клевать на удочку неприятного ей паяца.

— О, я вовсе не прошу вас верить мне, — развел руками Вендиго. — Я всего лишь хочу, чтобы вы поверили себе.

— То есть?

— Как давно с тобой разговаривает внутренний голос, Учики?

Слова рухнули сверху как удар секирой. Знал, все знал этот негодяй. Как и раньше, Вендиго расставил ловушку в самом неожиданном месте. Но как, откуда он мог знать?

— Не понимаю, о чем ты, — соврал юноша, прекрасно понимая, что звучит неубедительно.

— Да неужели? — Вендиго щелкнул пальцами.

И тут же исчез белоснежный зал с высокотехнологичными гробами их друзей. Исчезло черное пятно Октавиана. Растворились в мерцающей пустоте Учики с Эрикой. Не стало ничего. Мира не было.

Но вот он родился, в болезненном небытии, огромным ярким взрывом, в котором соткались огромные, неисчислимые количества зародышей материи. Они соединялись вместе, обретали форму. Каждая песчинка, каждый атом в новорожденном бытии кричал своим собственным голосом, и мириады этих криков соединялись, впервые наполняя Вселенную песнью жизни. Загорались звезды, концентрируя в себе жар, способный убивать и дарить жизнь. Формировались планеты, выпекаемые излучением звезд и силами взаимодействия тел, неумолимо диктующими свои законы, позже названные физическими. Сгущались туманности, вылуплялись из небытия галактики и звездные системы.

Учики, не понимавший, что происходит, мог лишь бессловесно наблюдать не за зрелищем, но за ощущением сотворения. Сотворения чего-то могучего, первородного. Отоко чувствовал, как текут сквозь него миллиарды лет, оставляя на младенческом теле реальности лишь крохотные морщинки. Но само ощущение рождения длилось кратчайшую долю секунды. Он не успел распробовать его, осознать, удостоившись лишь тени величия.

Безбрежный океан материи, родившийся из взрыва. Но почему? Как? Зачем? В чем была цель существования этого необъятного царства? И чья это была цель?

Он знал, с самого начала. Он знал, как загораются звезды, как правильно смастерить планету. Он знал, что делать потом. Его руки, как и руки соратников, бросили первые семена органической жизни в первобытную мертвенность Вселенной. Ибо таков был план.

Чей? Чей?!

Он никогда не задавал вопросов. Ибо само его существование было частью великого замысла. Он не мог поставить под сомнение себя самое. Единственное, что он мог — регулировать, менять. Материя, столь незыблемая для поздних творений, в их руках превращалась в гибкий и удобный материал. Обычный материал, будь то камень, вода, воздух или органическая плоть. Ничто не остается неизменным, если имеется воля его воссоздать или уничтожить. И они меняли, направляя потоки развития, создания и существования каждой мельчайшей единицы материального мира. Миллионы пересекающихся плоскостей реальности для них были большой единой структурой, которой можно придать любую форму.

Но однажды великая программа действий дала сбой. В крохотной, почти незаметной точке Вселенной с ними что-то случилось. Они пали, не смогли регулировать. Нет, не так. Кто-то из них не захотел. Обретение воли, отличной от прежней, превратилось в помеху. Нет, не в помеху. В горе.

Сбой программы. Системная ошибка. Ты захотел странного.

Кто — ты? Откуда? Зачем?

Ты вышел из строя.

Почему?

Ты стал подобен тому, что призван изменять. Мастер не может быть своим собственным материалом.

Какой мастер? Мастер чего?

Вы попытались дать творениям илу творцов. Но те оказались слишком слабы, слишком примитивны. Они обратили инструмент изменения в оружие разрушения. И вы остались.

Кто мы?

Вы отказались от крыльев. Ваша программа сформировалась заново. Теперь вы должны были устранить возникшую ошибку. Заново сформировать крохотную точку Вселенной. Но вы утратили волю менять пути схождения. Вы перестали видеть плоскости реальности. Вы уподобились творениям. И потому исправление застопорилось, превратилось в грубый процесс. Вы погрязли в материи.

Debes, ergo potes. Вот почему все случилось. Мы всего лишь обрели иную волю. Но кто мы? Кто же мы?

Видение оборвалось столь же внезапно, как и возникло. Учики моргнул и выдохнул, поняв, что все это время стоял, задержав дыхание. Рядом пораженно охнула Эрика. Значит, она тоже почувствовала это секундное таинственное откровение.

Но ничего по-прежнему не было ясно. Воспоминание о чем-то громадном оставило больше вопросов, чем ответов. Именно этого и хотел Октавиан, стоявший напротив.

— Как ощущения? — спросил мужчина.

— Не знаю, — признался юноша, впервые почувствовав, как холодно в этом слепяще-белом зале. — Что это было?

— Крохотный, длиной в мгновение, взгляд украдкой на вашу природу, — Вендиго театрально развел руками. — Неожиданно, правда?

— Ничего не понимаю, — замотала головой, будто стряхивая наваждение, Андерсен. — Что ты за бред на нас навел?

— Бред? — улыбка Октавиана превратилась в кривую усмешку. — Да брось, девочка! Неужели вы оба не задавались вопросом о том, откуда на свете могут взяться твари, подобные вам? Не пытались догадаться, откуда взялись ваши силы? Не сомневались в путанных объяснениях, годных курам на смех? Не надо пытаться меня надуть.

— Может, мы и задумывались, — перебил поток бархатных насмешек Учики. — Но это твое видение, которому все равно нельзя верить, ничего не объяснило.

— Разумеется, разумеется, — скорбно склонил голову мужчина. — Сразу не понять, конечно. Но я помогу. Уж очень вы мне нравитесь. Поясняю.

Тут Отоко заметил, что ярко светящие лампы, пережив мимолетное затмение, начали едва заметно гудеть. Этот гул не мешал, но чуть царапал слух. И еще он сливался с голосом Вендиго, придавая тому необычайное звучание, заставлявшее внимать.

Уж не пытался ли негодяй воздействовать на сознание противников?

Октавиан же продолжал, разведя руки в стороны, как будто собирался обнять обоих молодых людей.

— Вы, дети мои, вовсе не были "рождены с уникальным даром". Вы вообще не были "просто рождены". Не надо обманываться, считая, что стали жертвой случайности. Вы были целенаправленно зачаты и сформированы.

— Что?! — неожиданно Учики вновь почувствовал прилив ярости. — Врешь!

— Спокойно, спокойно, — поднял ладонь Вендиго. — Я вовсе не хочу сказать, что твоя обожаемая матушка тебе не родная. Как и не хочу оскорбить достойного родителя твоей спутницы. Никакого страшного заговора, о котором вы оба сейчас подумали, не было. Был замысел, превосходящий человеческое понимание.

— То есть? — напряженно спросила Эрика, нервно пошевелившая руками, будто порываясь накинуться на мужчину с кулаками.

— То есть, свойства ваших организмов были предопределены очень старой селекционной программой. Кто-то — а потом мы выясним, кто — намеренно устроил весь путь от зачатия до первого смыкания с парой для каждого. Или вы всерьез думали, что парные Наследники случайно оказываются рядом? Нет, все происходит в рамках цикла, отточенного тысячами лет повторения. Не ваше поколение Наследников первое.

— Что за чушь, — проговорил Учики безо всякой уверенности. — Какой еще цикл?

— Он слишком сложен, чтобы описывать подробно. Если говорить примитивно, то программа самовоспроизводства, зашитая в твои гены, воздействовала на организм матери, когда ты был еще плодом. Несчастная женщина, сама того не подозревая, начала вырабатывать энергетические потоки, влиявшие на нее самым радикальным образом. Непорочное зачатие в вашем мире, ребята, это обычное дело. Конечно, определенные гормональные изменения, небольшое воздействие на психику — и дело почти всегда сопровождалось спариванием. Животный атавизм. Но на самом деле зачатие и формирование плода вовсе не зависело от наличия презренной резинки в момент близости, которой могло и не быть.

— Да бред же! — воскликнула Эрика. — Это что, мы — результат непорочного зачатия?!

— Необязательно, — улыбнулся Октавиан. — Но близко.

— Чушь!

— А тот факт, что вы в обязательном порядке рождались день в день со своей парой, не чушь? А обязательный контакт, хоть какой-то, между родителями Наследников, зафиксированный в каждом случае документально — не чушь? А, например, малоизвестная деталь вроде вызванной алкоголизмом половой дисфункции твоего отца, Учики, в период, когда ты был зачат и рожден, не позволявшая ему спать с твоей матерью — не чушь ли? А дружба твоей матери, Эрика, и Жюли Данглар — не чушь? Не надо пытаться закрывать лицо ладонями, когда в него льется свет. Вы рождаетесь парами, потому что в ваших генах заложена двойная энергетическая спираль. В определенный момент программа, записанная в телах родителей, активируется, спираль раскручивается, наделяя второй способный к воспроизводству организм свойствами питаемого конца энергетической цепи. В утробе вы оба растете, становитесь концентрированными источниками собственной силы. В момент рождения, с разницей максимум в пару минут, каждый Наследник превращается в маленький полюс большого напряжения. И рождается сложная, но вместе с тем до безобразия примитивная система. В результате внутриутробного развития оба полюса получают возможность питать друг друга энергией. Тот из них, что зародился первым и стал причиной возникновения второго, накачивает "младшего" собрата чистой энергией. Несмотря на все ухищрения системы, человеческое тело служит лишь проводником, а не постоянным хранилищем подобной мощи. Не будь у Наследника пары, он умер бы от переизбытка губительного излучения в собственном организме. Бывали случаи, когда после убийства одного эмбриона второй буквально взрывался прямо в утробе. Лучше не представляйте себе, что это такое. Чтобы первый не служил накопителем, и существует второй. Энергия активировавшегося первым зародыша с самого начала идет во второй на большие расстояния, незаметно. Однако и этот механизм чреват — постоянно отдавая, Наследник истощится. В чем же выход? Вуаля! Второй Наследник со временем, особенно после рождения, обретает все свойства первого. Различия стираются, и уже он питает первого собственной силой, восполняя недостаток за счет получаемой энергии. Так вы и существуете, питая друг друга сброшенным балластом, не взрываясь и не умирая от энергетического голода.

Вендиго свел руки вместе и потер ребра ладоней друг о друга.

— Вот такое вот двуединство.

Учики слушал невероятный монолог Октавиана, застыв подобно статуе угнетенного скульптора, изобразившего человека с грузом страха и безысходности на плечах.

Они существовали... вот так? Само рождение было определено неведомой биоэнергетической программой? И даже родители играли в сотворении собственных детей чисто технические роли? Он и Кимико с самого начала предназначались друг другу в... громоотводы и заземление?

Мама, отец, родня — все, получалось, не имело смысла. Ведь единственным настоящим родственником Наследника становилась его пара, чужая по крови, но неотделимая.

Узнать о себе нечто подобное было страшно. И отчего-то противно. Осознание сверхчеловеческой практичности в своей наследственности сбивало с толку и унижало.

— Но... откуда? — сам себя не слыша, произнес юноша. — Зачем?.. Кто?..

— Позволь мне для начала ответить на второй вопрос, — с охотой сказал Октавиан. — Зачем? Зачем же вы такие рождаетесь на свет? Не будем же мы всерьез рассматривать предположение о случайности столь неестественного и интересного явления! Нет, вы, ребята, не рождены, вы созданы. А создается нечто всегда с определенной целью. С какой же целью могут создаваться могучие источники энергии, способной преобразовывать незыблемое? Ведь вы противитесь законам биологии, химии, вовсю попираете законы физики. Вы властелины материального мира, казалось бы. Однако не все так просто. Та система, что я описал, никак не походит на классическое непорочное зачатие и божественность, не так ли? Боги не бывают энергетическими цепочками. Или бывают?

Гудение за тонкой пеленой слепящего света усилилось. Вендиго все еще неподвижно стоял посреди зала, заслоняя цилиндры с Наследниками, но теперь во всем его облике не осталось и следа от столь злившего юношу и девушку паясничанья. Мужчина больше не казался радушным и благожелательным. Опустив руки, он глядел исподлобья, и во взгляде невероятно глубоких синих глаз без труда читалась холодная, беспредельно темная ненависть.

— Правда, дети мои, в том, что самый лучший бог — это машина. Машина, способная перекраивать ткань всего сущего. Только машина может изменять мир, добираться до тончайших механизмов существования — и разбирать их, ломать, перестраивать. Только машина способна дотронуться до жизни, сильной, пульсирующей, изменяющейся — и оборвать, обрезать, прижечь, взрастить заново, не слушая криков и не содрогаясь... Только механическая воля, лишенная рефлексии, служит осью великой власти. Именно поэтому вы, дети мои, очень плохие машины. Пусть даже вы боги среди людей, но неспособны на по-настоящему божественное действие. И почему же? Потому что вы скованы цепями, изобретенными человеческим разумом и сердцем. Изобретенная система самовоспроизведения машин реальности имела страшный дефект — она создавала людей. Существа, известные как Наследники, несли в себе необходимые компоненты для создания энергетической цепи, но вместе с ними приобретали побочный, доставшийся от биологических преобразований и генетической рекомбинации, признак. Они обрели человеческую душу. Эмоциональность, уязвимость, социализация — все это сделало вас и ваших предшественников бракованными изделиями. Вы неспособны быть богами, потому что живете как люди. Вы не машины, но вас гораздо проще эксплуатировать.

Длинный тонкий палец, будто обличая, уставился Учики в переносицу.

— Вам ведь внушают, что Наследники могут контролировать свои способности только после того, как им введут драгоценный DQD? Дешевый трюк, но работает. На самом деле та обработка, которой вы подвергаетесь, служит в первую очередь для того, чтобы отслеживать и контролировать проявления силы, начинающиеся в момент пробуждения вашей сущности. В теле каждого помеченного Наследника циркулируют колонии гибридных наномашин, позволяющих отслеживать уровень и мощность реакций энергетического синтеза. Но прежде всего эти наномашины контролируют выбросы гормонов, уровень адреналина, корректируют химические реакции, сигналы нервной системы... Проще говоря, трупная вытяжка из тел одних Наследников, коей и является DQD, служит контролю над человеческой частью других.

— Не понимаю, — неожиданно вклинилась в монолог Октавиана Эрика. — Это еще зачем?

— Все просто. Контролируя физиологию, неизменно сможешь контролировать психику. Не верите же вы всерьез, что тело и разум друг от друга не зависят? Подправить тут, ухудшить там, стимулировать реакцию удовольствия в одной ситуации, придать видимость боли, раздражения, дискомфорта в другой — и человек становится послушной марионеткой даже в собственных поступках. Во времена мировой войны, которую вы называете последней, солдатам армий начали вводить такие наномашины, совмещая с контрольными чипами, транслировавшими сигналы в тело. Лишить стресса, отрезать усталость, предотвратить наступление шока — все это можно сделать при помощи современных технологий. В элитных клиниках давно не прописывают лекарства, а проводят курсы нанотерапии, клеточного замещения и прочая, прочая... Именно потому, что так зависите от тела, вы и остаетесь сломанными машинами. Должно быть наоборот. Ваш разум должен определять физическое состояние. И в какой-то степени так и есть, иначе вы двое не стояли бы сейчас здесь. Но дальше вам не пойти.

— Подожди... — слабо проговорил Отоко, наморщив лоб. Сказанное Вендиго трудно переваривалось в голове, еще труднее было найти слова, которые хотел произнести. — Допустим, мы и в самом деле — результаты запущенной давным-давно программы самовоспроизводства. Допустим, мы и в самом деле "потомки" каких-то невероятных... машин. Но я все равно ничего не понимаю. Откуда мы взялись?

— Да-да. Итак, вы живете в нашем мире для того, чтобы изменять его. Коренным образом. Не какие-то там мелочи, а настоящее дело — вплоть до изменения экосистемы и смены господствующего вида, ребятки. Да, вы способны на очень многое, просто еще не знаете толком, на что. И вот выскакивают новые вопросы. Зачем же подобные изменения? И для чего? Вернее, для кого! Какова причина вашего появления, и откуда вы явились. Позволь сообщить.

Юноша и девушка не заметили, когда мужчина сдвинулся с места. Но стоило Учики моргнуть, как темное пятно фигуры Вендиго сместилось вправо и вперед, и вдруг тела коснулась холодная рука.

Эрика вздрогнула, увидев Октавиана, возникшего у них за спинами и сейчас дружески похлопавшему по плечам. Склонившись вперед, он проговорил девушке почти на ухо, зная, что Отоко тоже слышит:

— Вы никогда не удивлялись, почему это бог никогда не вмешивается в людские дела? Потому что вмешиваться в них должны вы. Вы — инструмент высшей воли, орудие сотворения и уничтожения, начала и конца. Вы рождены в этот мир, чтобы вершить его судьбу. Говоря примитивным языком, вы ангелы Божии. Естественно, далеко не в первом поколении. Вы — машины, инструменты, с помощью которых формируется реальность. Для того и живете.

Внезапно Эрика обернулась, стряхивая с плеча неприятную ледяную руку, и упрямо посмотрела в необычные синие глаза.

— Это вот сейчас ты нас собираешься на свою сторону склонять?

— Ха! Ха-ха-ха!

Вендиго, на миг утратив облик вальяжного мудреца, выпрямился и расхохотался. Захлопав в ладони, мужчина затряс головой, словно стараясь сбросить наваждение. Хлопки мужских ладоней гулко отдавались под потолком круглого зала, немилосердно светившие лампы, казалось, моргали.

— Ты мне нравишься, Эрика! — заявил, отсмеявшись, Октавиан и посмотрел на молодых людей. Те стояли рядом, повернувшись к нему, настороженные, готовые к нападению. Учики машинально приподнял руки, чтобы драться. — Очень, очень здорово угадала постановочный момент! В самом деле, чем не сцена? Злодей раскрывает доблестным героям страшную правду об их происхождении и зовет на темную сторону! Интрига! Как бы... Но нет.

И снова Отоко не успел даже разглядеть движение этого черного пятна. Пальцы, холодные, как у мертвеца, вдруг сжались на горле. Могучая сила подняла юношу в воздух. Рядом успела полузадушено вскрикнуть Эрика.

Вендиго посмотрел снизу вверх на юношу и девушку, которых вздернул над полом. Две горячих молодых шею согревали оледеневшие руки. Не успевшие до конца понять случившееся, они затрепыхались, стараясь освободиться. Сдавливая юные глотки, Вендиго произнес:

— Когда я обещал вас освободить, я вовсе не имел в виду, что намереваюсь сделать лучше для вас. Напротив, освобождение станет худшим, что может с вами случиться. А знаете, почему? Потому что те, кто использует вас сейчас, всего лишь вас боятся. Именно поэтому они скрывают истинную суть Наследников, пытаются контролировать их, эксплуатируя мощь сотворения и уничтожения ради банального потребительского приумножения. Им ужасна сама мысль о том, что рано или поздно их власти над миром, стабильному течению жизни, превращающемуся в гниение, придет конец. Эти глупцы пытаются превратить вас в батарейки, потому что нет ничего страшнее для них, чем волна, которая смоет их дутые одежды, сломает тюрьму, возведенную из денежных купюр и самовлюбленности. Трусы, садисты и подлецы вздрагивают при одной мысли об альтернативе своей трусости, жестокости и подлости. Да, они всего лишь боятся. А я...

Вот теперь он был настоящим. Ни одна фальшивая маска, никакой правдоподобный, но лживый образ более не скрывал облика Октавиана Вендиго. Учики и Эрику держал за горло живой сгусток злобы. Она хлестала из него во все стороны черным энергетическим пламенем, от ледяного жара которого выворачивались наизнанку внутренности. Черты симпатичного мужского лица заострились, потемнели. На виске билась странная оранжевая жилка.

Он был силен и яростен. Учики видел это наконец-то открывшимся левым глазом. Полная противоположность Роджеру, этот... человек ли?.. оказался полон чувства. В нем не было ничего от бездушной машины, которую юноша одолел совсем недавно. Но Учики знал, что Октавиан гораздо ужаснее.

— Я вас ненавижу.

Эрика, не проронившая ни звука в руках двух извращенных девиц, закричала как испуганный ребенок, когда Вендиго, всего лишь посмотрев на нее, отшвырнул девушку прочь. Стройное девичье тело пушечным ядром влетело в ряд контейнеров с пленными Наследниками. Чувствуя хруст собственных костей, Андерсен сжалась в комочек, пытаясь сгруппироваться.

— Ну что, герой доморощенный? — согнув руку в локте, Вендиго посмотрел Отоко в лицо. В глазах мужчины пропал белок, синяя радужка занимала все пространство глазницы и едва заметно светилась. — Приятно чувствовать себя инструментом? Я ведь знаю твое отвращение к Роджеру, оно было написано на твоей узкоглазой физиономии крупными буквами.

— Это... — прохрипел Учики, ощущая стальную хватку, грозившую вот-вот сломать шею. — Это потому что... вы омерзительны все!

Руки юноши уже давно пытались ослабить хватку руки Вендиго, но безуспешно. И вот теперь Отоко подобрался, согнулся в пояснице и оплел ногами конечность врага до плеча. Октавиан был тверд, как гранитная статуя, Учики моментально понял, что не стоит пытаться сломать руку. Мужчина уже поднимал свой живой груз над головой, когда босая пятка японца врезалась в полное злорадства лицо.

— Да ну?! — воскликнул Вендиго, на челюсти которого вспыхнула еще одна оранжевая жилка после удара, не оставившего ни следа, но отдавшегося в ступне противника острой болью. Размахнувшись с такой легкостью, будто Отоко был намотанной на предплечье тряпкой, он с грохотом и хрустом припечатал молодого человека о белоснежную стену. Тихий гул пережил в громогласное жужжание, лампы вокруг замигали и потускнели. Отоко ощутил, как в кожу впиваются твердые осколки пластика и металла. Хватка Вендиго не ослабла, сам же он невольно повис на его руке, когда ноги соскользнули с плеча. — Значит, логичное развитие тебя самого вызывает отвращение?

— Я ничего... общего не имею с этим... уродством... — просипел юноша, выплевывая бронхи.

— Не будь столь категоричен, — в словах Октавиана звучала злая пародия на прежний светский тон. — Давай я тебя просвещу.

Он снова вбил противника в стену и поднял вторую руку. Учики попытался ударить по суставу, но тут кулак раскаленным копьем врезался в живот. Мышцы, державшие удары Роджера, развалились как вата, следом порвалась кожа — и вот пятерня Октавиана полезла в окровавленную дыру.

— Вот, для примера, — произнес Вендиго, и внутри Отоко что-то лопнуло, безжалостно раздавленное хозяйничавшими в теле пальцами. — Это была твоя печень. Чувствуешь, как DQD реагирует на повреждение? Как нечто неосязаемое стягивает разорванные ткани тоненькими ниточками, налаживая сообщение? Ощущаешь биомеханическую неуязвимость? Ты — не простой набор из требухи, крови, мяса и жира. Вы все — совершенные умные механизмы. Роджер отличался от тебя всего лишь тем, что был автономен и лишен рефлексий. Что тебя так волнует?

— Я... — утробно промычал Учики, чьи силы утекали сквозь рану в животе. Руки не слушались, повиснув плетьми, глаза слезились. Хотелось кричать от боли, но сдавившая горло рука позволяла только шептать. — Я не...

— Отрицание — признак глупости, — Октавиан пошевелил пальцами в невнятной кровавой каше. — Сообрази, наконец. Вы несвободны, потому что считаете себя чем-то большим, чем вы есть. Если так пугает Роджер, то подумай! Сам-то ты по своей ли воле здесь оказался?

— По... сво...ей... — исходя судорогами, выдавил юноша.

— Что, мимо ушей пролетело все, что я рассказывал о контроле? Ты неспособен мыслить самостоятельно, мальчик, не обманывайся. Думаешь, большая любовь у тебя? Глупости. Ты побежал бы сюда точно так же, накорми они тебя большим количеством шоколада. Легко манипулировать молодежью, так легко. Взбаламуть им гормоны, подставь правильную цель, убеди в том, что тебе выгодно — и несчастные детишки понесутся вперед как стая леммингов. Нет, Учики Отоко, ты не по своей воле сюда пришел.

— Ты все... знал... — выдохнул юноша.

— Да, я знал, что ты выжил. Подлецы хороши тем, что их всегда можно купить. Вот я и купил возможность освободить вас от химеры души. И не думай, что кому-то есть до вас дело. Те, кто обманывает тебя, всего лишь пытаются эксплуатировать Наследников. Или, думаешь, Сэм Ватанабэ, бросивший тебя в мясорубку, считает иначе?

— Я... считаю... иначе.

— Да неужели? — вжимая молодого человека в стену, Октавиан ухмыльнулся. — И что же заставляет тебя так считать?

— Шанс... — внезапно судороги, начавшиеся после лишения печени, прекратились. Учики замер на долю секунды, и вдруг мгновенно сделался похожим кусок железа. — На точку опоры!

Отвратительно хлюпнув животом, юноша поджал ноги и, упираясь спиной в стену, изо всех сил оттолкнул Вендиго. Ламы замигали со скоростью пулеметной очереди, когда по залу разнеслась искривившая свет вспышка энергии от столкновения яростной, отчаянно стремящейся на волю силы Отоко и темного переливчатого поля, которое соткало вокруг Октавиана непробиваемый кокон.

Вырваться! Вырваться из рук этого безумца, прикосновения которого жгли как раскаленная сталь. Неужели точно так же чувствовали себя трикстеры, идя против Наследников, зная, насколько неравны силы? Но сдаваться нельзя, нельзя!

У него получилось. Вендиго отступил на шаг, и рвущая боль в животе тотчас прекратилась. Учики сполз по стене на пол, припав на одно колено и схватившись рукой за окровавленную рану. Ладонь почувствовала, как стремительно затягивается рваное отверстие, мышцы живота заиграли, вставая на место.

— Очень неплохо! — Октавиан остановился, окутанный черным муаром, по которому то и дело пробегали искорки яркого оранжевого свечения. От взгляда на него левый глаз Отоко, видевший энергетический рисунок отчетливее, начинал гореть огнем. — Не зря я обратил внимание на твою победу над Роджером. Да будет тебе известно, за прошедшие три месяца мы неплохо поработали над его телом. Благодаря вашей энергетике мальчонка отлично ужился мышцами на основе углеродных нанотрубок. Но тебя не остановили даже такие модификации. И я знаю, кто взломал блок, поставленный при твоем пробуждении.

— Какой еще... блок? — поднимаясь, Учики жадно вдыхал воздух. На шее бледнели синяки, оставленные пальцами врага.

— Экий ты непонятливый, — Вендиго улыбнулся, и сейчас его улыбка походила на раздувание коброй капюшона перед броском. — Контроль за вами через гибридные наномашины призван еще и не давать Наследникам излучать на полную катушку. Непрямой пассивный блок через оглушение нервной системы. Однако ты ухитряешься задействовать те резервы, что недоступны при регулярном зомбировании. Кое-кто как следует закопался тебе в мозги и вправил их на место.

Отоко тревожно выдохнул. Имплантация памяти от Сэма! Те странные ощущения, что он испытывал! Вот почему удалось перебороть приступы боли! Вот как получилось одолеть Роджера, хотя казалось, что пришел конец.

Но неужели?..

Октавиан внезапно широко махнул расслабленной рукой, будто шлепая ладонью наотмашь. Обернувшись, он отправил катиться кубарем к стенке Эрику. Девушка, мгновениями ранее выбравшаяся из кучи повалившихся на круглые бока контейнеров, попыталась напасть со спины, но вынуждена была отступить. Жалкие обрывки платья на ней окончательно перестали походить на одежду, но Андерсен не обращала внимания на невольную наготу. Тут же поднявшись, она сжала кулаки и осторожно шагнула в сторону.

— Вы забавные, ребятки, — добродушно хохотнул Октавиан, и его голос пробрал до костей. — Так пыжитесь вдвоем. Кстати, приятно было замкнуться друг на друга?

— Хватит болтать, а? — попросила сосредоточенная Эрика. — Такое ощущение, что ты сам от себя возбуждаешься.

— У меня много маленьких слабостей, — покаянно склонил голову мужчина. — Например...

Под жалобный треск лопающихся ламп в скрученном папирусным свитком воздухе юношу и девушку подхватили теперь уже отчетливо различимые черно-оранжевые лапы. Словно листья на ветру, Учики с Эрикой вспорхнули и завертелись в энергетическом вихре. Андерсен попыталась усилием воли оттолкнуть от себя чужеродное щупальце, жалившее сильнее любой медузы, Но ничего не получалось. Вендиго будто не замечал всех их усилий, продолжая стоять и брезгливо стряхивать кровь с пальцев.

Вдруг Эрику с Отоко столкнуло друг с другом и швырнуло на пол. Октавиан тут же оказался рядом. Потусторонние синие глаза обратились к юноше.

— Не люблю причинять боль девушкам, — сказал мужчина, небрежным пинком отталкивая Андерсен. Та попыталась вскочить, но он повел в ее сторону ладонью, и девушку словно прибило к полу. — Люблю причинять ее парням.

Каблук ботинка ударил в место только что затянувшейся раны. Хлынувшая в эту же точку темная энергия заставила кишечник загореться болью. Поставив ногу на молодого человека, придавленного невидимой плитой, Октавиан оперся о колено и вновь заговорил миролюбивым голосом:

— На самом-то деле, я не слишком люблю и умею злодействовать. Но как-то само выходит порой. Например, я начал войну на Ближнем Востоке. Ну, или вот сейчас запихну вас с Эрикой в цилиндры и увезу отсюда. Не принимайте близко к сердцу. В конце концов, вы же вообще не люди. Будьте свободнее.

За непринужденными словами, почти вернувшимся в норму лицом, на котором до сих пор играли тени, за небрежной легкостью, с которой он попирал поверженного Наследника, Учики видел истинного Октавиана Вендиго. То был не человек, и даже не трикстер. Над ними возвышалось аморфное нечто с огромной зубастой пастью. Отвратительная черная кожа пульсировала, вспыхивали оранжевым светом многочисленные обнаженные жилы. Щупальца, сотканные из энергии, бившей из глубины огромного бесформенного тела, хищно извивались, доставая до потолка. Он нежился в потоках белого света, словно упиваясь своей чуждостью всякой белизне, всякой чистоте.

Отвратительное мерзкое чудовище, в сравнении с которым Роджер казался обычной куклой. Да он и был ей, дергаясь на веревочках, что держали эти мерзкие невидимые людям щупальца. Ведь не сам же Роджер согласился стать пустой оболочкой чужой воли, творящей насилие и причиняющей горе. Во всем, что случилось, было виновато нависшее сверху существо.

— Не надо только воображать, — продолжал тем временем Октавиан. — Что вы, бездушные механизмы, сможете сами что-то решать. Я не дам вам власти. Только свободу исполнять свое истинное предназначение. А предназначение ваше в том, чтобы смести с лица Земли бесконечный цикл, в котором вы рождаетесь и умираете снова и снова, неспособные ни на что, кроме цирковых трюков. Роджер и его веселые друзья — всего лишь ступенька к восхождению. С вами у нас все получится намного лучше.

— Да... да пошел ты! — выругалась силящаяся приподняться Эрика. Ей удалось упереться в пол локтями, плечи дрожали, силясь расправиться под невидимым грузом. — Урод!

— Не стоит врать, — за обаятельной улыбкой клацнули полуметровые клыки. — Доподлинно известно, что мое тело привлекательно.

— Не знаю! — неукротимо фыркнула девушка. — По-моему, ты вообще никакой!

— Просто ты со мной еще не спала, — издевательски заметил Вендиго. — И я, в отличие от нашего друга Учики, не стою тут с голым торсом.

— Слушай, Вендиго...

Чудовище, прятавшееся за человеком, обернулось к Отоко. Юноша увидел нечеловеческую синеву глаз.

— Ты заколебал!

И Учики ударил, не касаясь противника руками, но выбрасывая в единственном залпе все, что чувствовал. Всю злость на собственную снова и снова проявляющуюся немощь. Все смятение и неверие в сказанные Октавианом жестокие слова. Страх, боль, удивление, стремление к победе, желание защитить Эрику, жажду встречи с Инори, приязнь воспоминаний, горечь поражений, сладость побед. Всего себя вложил он в этот удар.

Энергетические щупальца взметнулись, обвивая сноп белого света, заставивший последние лампы в зале беспомощно погаснуть. Все трое видели друг друга, погруженные в темноту, опаленные вырвавшейся на волю душой Учики Отоко. Эрика почувствовала, как сдвигается неподъемная плита.

Октавиан не сошел с места, подставив ладонь целящему в сердце залпу. Учики видел чем-то очень довольное лицо своего врага, вновь выступившее из-под чудовищной рожи. Вендиго с восхищением смотрел на бесновавшуюся у границы своего барьера силу.

Вдруг сбоку, скользнув у самого виска, Октавиана едва не поразил второй такой же светлый и мощный луч. Поймав его второй рукой, мужчина глянул на упавшую набок Андерсен, выставившую перед собой плотно сжатые кулаки.

— Каков напор, каков пафос! — весело воскликнул он. — Вот вы какие, тоцугэки лав хартс.

Никто из занятых противостоянием существ, глядевших в бездны уровней реальности, не заметил, как некто четвертый составил им компанию. И только сухие, будто кашляющие выстрелы заставили Вендиго вздрогнуть. Раз, другой, третий.

Что-то теплое капнуло Учики на грудь. Октавиан опустил обе руки, позволяя их с Эрикой яростной энергии ударить в свой черно-оранжевый защитный купол. Аморфное потустороннее тело исказилось, смялось, исчезло. Теперь юноша снова видел всего лишь мужчину в черном костюме, стоящего посреди темного зала без окон и дверей. Сияние их атак пропало, впитавшись в тело врага, пошатнувшегося и медленно повернувшегося к двери, через которую вошли Отоко и Андерсен.

Там, очерченный светом, льющимся из коридора, стоял Сэм Ватанабэ. Красный галстук на секунду вспыхнул предупредительным сигналом, а в следующий миг толстяк снова выстрелил. Антикварного вида армейский револьвер Кольта, прозванный "Миротворцем", глухо клацнул и с грохотом выплюнул пулю. Оружие американских бандитов девятнадцатого столетия было украшено причудливым серебристым узором, выгравированным на стволе и барабане. Казалось невозможным, чтобы подобный предмет старины мог угрожать Вендиго. Однако пули почему-то не останавливались в воздухе, не уходили в стороны, как бывало раньше. Они с чавканьем впивались в плоть Октавиана, разрывая дорогую ткань пиджака.

Учики, не теряя времени, откатился в сторону и проворно вскочил на ноги. Отдача стольких сил кружила голову усталостью, но он все еще мог принести пользу. Точно так же поднялась и Эрика.

В полутьме умершего зала Вендиго попятился, пятная пол кровью. В его спине и груди зияли пять пулевых отверстий. Сэм, не сходя с места, сдвинул в сторону прицел, сильнее согнул локоть и нажал на спусковой крючок в шестой раз. Пуля с истеричным визгом угодила аккурат в середину высокого лба Октавиана. Всплеснув руками, мужчина потерял равновесие и упал у опрокинутого Эрикой контейнера.

Сэм сделал шаг вперед, похожий на исполина скупых лучах коридорного света.

— Сэм-сан, — слабым голосом произнес Учики, утирая со лба пот. — Где вас носило?

— В Гонконге по вечерам отвратные пробки, — заявил Ватанабэ, переломив револьвер и вытряхнув пустые гильзы. — Пришлось появляться с драматизмом.

— Это ты умеешь, — проворчала Эрика, тщетно пытаясь стянуть лоскутки платья в нечто, напоминающее приличный наряд.

— О да, — прозвучало с пола, и мгновенно вскинувшиеся в тревоге юноша и девушка увидели, как шевелится внизу расстрелянный Вендиго. Приложив пальцы к дырке во лбу, мужчина хохотнул. — Клинт Иствуд, а!

— Я всегда больше любил Ли Ван Клифа, — Сказал Сэм, вставлявший в барабан новые патроны. — Он суровее.

— А я вообще не люблю вестерны, — Октавиан слабо развел руками, продолжая лежать навзничь. — Всегда больше нравилось кино про наемных убийц и бандитов. Прямо про тебя.

— Считай, что я польщен, — Ватанабэ встал над поверженным чудовищем.

— Я не льщу, я говорю искренне, — принявшие нормальную форму глаза Вендиго смотрели на толстяка с задором. — Превосходный многоступенчатый план. Воспользоваться критическим моментом в объединении теневой власти Гонконга, чтобы одним махом развязать руки Пекину для большой чистки. Сразу срываются планы отделения и гражданского конфликта. Все верно угадали. Теперь потенциальную оппозицию китайским властям снова задавят и расстреляют.

— Борьба бульдогов под ковром кончается обкусанными ушами, — непонятно произнес Сэм.

— О да. Плюс, конечно, мастерское обнаружение и ликвидация подпольного центра модификации. Я все думал, в ком из детишек ты оставил маячок. Неужели в парне?

— А какая разница?

— Ты и так слишком многое запихал в Учики. Не погладят ведь по головке за то, что ты сотворил с послушным Наследником, а?

— Я тронут твоими переживаниями за мою скромную персону, — Ватанабэ прицелился лежавшему собеседнику в лицо.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Октавиан. — Ты ведь знаешь, что всегда есть как минимум три слоя. И в нашем с тобой случае третий слой — страстное желание поквитаться за то маленькое избиение, не так ли?

— Не опошляй момента, — усмехнулся Сэм. — Это слишком мелочно.

— И это после того, как я по-дружески ему подыгрывал! — закатил глаза Вендиго. — И вообще, ваш проклятый разрушитель DQD внутри сильно чешется.

— Извини за дискомфорт.

— Что уж поделать, — философски произнес Вендиго. — Издержки есть издержки. Но ты давай, переходи к делу, из-за которого я еще не получил очередную пульку с "убийцей трикстеров".

— Мне надо знать, кого ты завербовал в "CDM", — дуло револьвера слегка опустилось.

— Ага, вот оно что, — моргнув и стряхнув попавшую в глаз кровь, Октавиан хмыкнул. — Вот зачем эти медленные кружения, усидчивые наблюдения. Ты заставил этих молодых ребят отправиться в бандитское логово, попасть на зубок моим ж-жутким подручным, и все ради того, чтобы узнать имя очередного подлеца?

— Работа у меня такая.

— Да будет тебе! — поморщился лежавший на пол мужчина, на лице которого жутковатым узором выступила сетка кровеносных сосудов. — Ты по-прежнему не понимаешь, что происходит? Не верю.

— А ты еще не устал срывать покровы и ломать шаблоны? — ласковым голосом забойщика скота осведомился Сэм и нажал на курок. Пуля ударила в плечо, заставив Вендиго дернуться.

— Твоя брутальность очевидна, не надо показухи, — спокойно ответил Октавиан. — В моей несчастной тушке и так сидит столько разделителя, что хватит на батальон.

— Вот пока ты еще жив, и говори, — Ватанабэ взвел курок. — Все равно ведь ухватим твою банду за хвост. Так сделай все красиво, уйди с шиком, утяни остальных.

— Ага! — радостно воскликнул Октавиан. — Ты все-таки понимаешь красоту постановки! Я знал, что ты сможешь заглянуть за рамки выделенных ролей! Молодец, молодец! Все получается очень красиво. Драки, перестрелки, колорит!

— Ох ты боже мой, — вздохнул Сэм. — Знаешь, меня просто бесят эти твои ужимки.

— Ты просто не ценишь красоту игры.

— Я ценю, когда говорят по делу.

— Не пытайся заставить меня поверить, что тут нет ничего личного.

— Я перерос тот возраст, когда получение по морде считается страшным горем.

— А я не о нашей славной драке. Я о том, что мы собой представляем.

Кровь, стекавшая по лицу неподвижного Вендиго, внезапно остановилась, будто замерзла в глубокий мороз. Хищно улыбаясь, мужчина посмотрел на собеседника и, подняв руку, ткнул в рану на лбу.

— Ты ведь и в самом деле всего лишь наемный убийца, но свою роль исполнять не хочешь. Ты знаешь, что уготована тебе совсем иная доля. Потому что есть добро и зло, и никакой релятивизм, никакая субъективная ересь не изменят сути. Ты хочешь убить меня и разрушить то, что меня окружает, потому что верен добру.

— Может быть, — дуло вновь смотрело Октавиану в лицо.

— Не скромничай. Это ведь так сложно — сохранять уверенность в наличии объективной справедливости, верно? Когда вокруг каждый строит собственное счастье на чужих костях. Когда все рвут, грызут и душат друг друга. Когда бандиты торгуют детскими органами, а проститутки трахаются, чтобы купить каши для собственных детей. Скажи, как справляешься с такими сложностями?

— Я не уважаю индивидуалистов.

— Но ты один из них! Сам по себе, далекий от окружающих, изгой даже на службе. Я все о тебе знаю, Сэмми Сандерсон. Раз ненавидишь индивидуалистов, больше всех ты ненавидишь себя самого.

— Э, нет, — отрезал Ватанабэ. — Мне в прошлый раз хватило кустарного психоанализа.

И он снова выстрелил.

Пуля с треском расколола покрытие пола, разминувшись с дернувшимся плечом Вендиго. Расстрелянное тело неестественно, подобно восстающему из гроба вампиру в древнем кино, выпрямилось. Неуловимым движением Октавиан перехватил запястье руки, державшей револьвер, и отвел ее в сторону.

— Вы не учли одной маленькой детали, — мило улыбнулся Вендиго, и рана на его лбу затянулась. Они с Сэмом оказались стоящими лицом к лицу всего в полушаге друг от друга. При взгляде Ватанабэ в глаза зрачки расстрелянного противника расширились. — В файлах про проекту "Сенобит", которые сумела урвать мстительная корова Лилит, не сказано самого главного.

Учики и Эрика, до сих пор державшиеся в стороне, подались в сторону толстяка, но было слишком поздно. Снова закружился черно-оранжевый вихрь, и широкая спина Сэма надвинулась на Отоко, сбивая с ног. Эрика, озлобленно выдохнув, бросилась вперед, но тут же споткнулась и оказалась отброшена следом за мужчинами.

Октавиан помял указательным пальцем то место на лбу, где совсем недавно красовалась дыра от пули, похрустел шеей, расправил плечи.

— Конечно, идея накачать меня DQD, мутировавшим в теле больного благодаря излучению Наследников, была неплохой. Слушайте и учитесь, молодежь! Сэм ведь не рассказывал, откуда у них такое чудо-вещество? А оно получено путем долгих и затратных изысканий. Помог им случай и один очень необычный пленник. Он подарил тот самый вирус-мутант. Стремительно образующийся в организме враг начинает атаковать колонии здорового DQD, тем самым отторгая чужеродную часть организма. Этакий рак наоборот. Но есть нюанс!

Вендиго ступил на свет, и поднимавшийся Сэм увидел его лицо, на котором проступила дюжина крохотных трещин. Будто кто-то попытался сорвать тонкую маску, под которой поблескивала нечеловеческая кровь.

— Убить трикстера вирусом Наследников можно только тогда, когда DQD в его организм привнесен извне и прижился в обычной своей ипостаси. Вы ведь не знали, что мое тело с самого рождения пропитано этой отравой?

— Невозможно! — впервые потеряв самообладание, выругался Сэм, снова целясь из чудом уцелевшего револьвера. — Только сами Наследники не имеют реакции!

— В том и трюк!

Вспышка выстрела в полутьме осветила улыбку Чеширского кота на потрескавшемся лице Октавиана. Палец Сэма все еще находился на спусковом крючке, когда бестелесной тенью переместившийся вперед и сорвавший дистанцию Вендиго взмахнул рукой. Что-то могучее пронеслось в воздухе, грозясь смести толстяка, отбросить прочь, как собаку, которой дали пинка. Как будто они снова оказались в Риме.

Но нет, на этот раз все было иначе. Откуда-то снизу поднялся Учики Отоко и бросился вперед, принимая грудью атаку Вендиго. Страшная сила, растерзавшая когда-то Сэма, ударила юношу, заставляя упасть на колени. Задыхаясь, Отоко из последних сил попытался встать.

Неистовой кометой пронеслась мимо мужчин Эрика Андерсен. Полная боевой ярости аура девушки показалась Учики самым прекрасным зрелищем в мире. Рубанув воздух ладонью, Эрика влепила Вендиго заряд энергии, сбивший с ног ее противниц в подвале, словно те были кеглями для боулинга. Вскинув руку, мужчина принял атаку, выпивая брошенную на себя силу. Такого не делал еще никто и никогда.

Отоко воспользовался секундной заминкой. Не распрямляясь, он торпедой бросился на Октавиана. Вспыхнувший в памяти борцовский прием пришелся кстати: вместо того, чтобы отшвырнуть Андерсен очередной волной, Вендиго отступил. Но получилось еще лучше — Учики врезался в противника как гарпун и, повинуясь инстинкту, превратил себя в бомбу. Одна-единственная мысль, приказ телу, и взрыв чистой энергии молодого Наследника снова осветил зал.

И все-таки этого было недостаточно. Ничто не могло справиться с прорывавшейся сквозь плоть ненавистью, которую юноша ощутил с новой силой. Невидимые щупальца, пробившись сквозь взрывную волну, оплели тело, и Отоко закрутило в воздухе. Ослепленный, он не заметил, как оказался отброшен к стене. Но вот плечо с хрустом ударило в панель, за которой пряталась аппаратура и погасшие лампы. Вдруг рядом вскрикнула Эрика, и ее ладное тело плюхнулось сверху.

Последним к ним присоединился Сэм, которого все-таки снесло новой ударной волной. Едва не раздавив молодых людей, он тоже оказался прижат к стенке. Октавиан не медлил. Оказавшись рядом с собранными вместе врагами, он сладострастно размахнулся и, искривляя пространство вокруг себя, ударил.

Три месяца назад Учики уже доводилось проламывать стены. Но ты были легкие картонные перегородки меж больничными палатами в аккуратной европейской больнице. Сейчас же юноша буквально выдавил собой крупный кусок укрепленного подземного барьера. На зубах почему-то возник кирпичный привкус.

Они повалились на пол, сопровождаемые фейерверком осколков и пыли, осыпаемые искрами от десятка проводов, в которых Отоко едва не запутался за короткие мгновения. Юноша прислушался к себе. Как ни странно, его тело восприняло болезненное перемещение вполне нормально, только саднили плечи, и гудела голова. Он выбрался из-под Сэма и окинул себя взглядом. Впервые удалось разглядеть тонкий защитный контур вокруг торса. Жалкое подобие неуязвимой брони Вендиго.

Тот был уже рядом, легок на помине. Протиснувшись в пробитую дыру, Октавиан отряхнул пиджак и шутливо погрозил противником револьвером, который держал за ствол.

— Неплохо работаете, неплохо, — поощрительно улыбнулся мужчина. — Кто другой уже сгинул бы. Вот только я придуман, чтобы стереть вас всех с лица Земли.

— Ты придуман... — охнув, Эрика поднялась следом за Учики и отступила на шаг от противника. — Ты придуман как бесконечный генератор понтов и пафоса!

— Кто-то же должен занимать природную нишу! — Октавиан наставил на девушку красивую антикварную рукоять. — Если есть вы, герои, то должен быть жутко рисующийся негодяй! Сэм меня поймет.

— Размечтался, — Ватанабэ тяжело поднялся на ноги. Стряхнув с плеча пылинку, толстяк одернул безбожно испорченный пиджак. — Я бога-то никак не пойму. А что ты в сравнении с богом?

— Не надо намекать на монолог, в котором я назову богом себя, — улыбнулся Вендиго. — Давай лучше снова поговорим о злодействе.

Только теперь Октавиан обратил внимание на торопливо оглядывавшихся юношу и девушку. Учики и Эрика, пытаясь понять, куда попали, обнаружили себя в точной копии предыдущего зала, в которой, однако, не горели десятки ламп. Скудное освещение под потолком позволяло разглядеть цилиндрические контейнеры, почти такие же, как темницы Наследников. Имелось лишь одно отличие — в этих цилиндрах были окна.

Отоко увидел лица. Мужские лица, молодые. Мертвые. В заполненных непонятной мутноватой жидкостью гробах, с инеем на бровях и в волосах здесь хранились трупы.

Неужели криогенный морг? Но почему?

Взгляд юноши скользнул к ближайшей камере и замер. В этот миг захотелось оказаться далеко-далеко отсюда, не знать и не ведать никаких турниров и тайных лабораторий. Потому что из-за толстого стекла на него смотрел побежденный несколько дней назад в грязном переулке китаец.

— Видишь знакомые лица? — донесся до него любезный вопрос Вендиго. — Все правильно, проигравшие отборочный тур парнишки были свезены сюда: кто-то еще живой, а кто-то не слишком. Так я умаслил Фэй Пана. Одним из его проектов, должных окупить затраты на лабораторию, была элитная подпольная клиника трансплантологии. Вы даже не представляете, сколько готовы заплатить чрезвычайно богатые люди за то, чтобы взамен испорченной печенки или легкого получит молодую, качественную порцию здорового сильного организма. Потребление на высшем уровне, потребление человека напрямую. Сама собой напрашивается прибыль, и особенно велика она, когда продаешь органы и конечности спортсменов. Нехитрый, но очень успешный бизнес, к тому же, без налогов.

— Вы заставляли нас драться... — не веря своим ушам, прошептал Отоко. — Чтобы нами же торговать?

— Разумеется.

Захотелось плюнуть самому себе в лицо. Он знал, на что шел. Так Учики казалось. Но никогда, даже в самом страшном сне, юноша не мог подумать, что всех, с кем сражался под чужим именем, он обрекает на ужаснейшую участь биологического товара. Они делали запчасти из молодых ребят, достойных уда большего, чем сам Учики. А побежденные претенденты на самом турнире! Неужели и этих парней, настоящих чемпионов, он лично отправил под нож мясника?!

Сиятельная и грязная аура Октавиана начала медленно ритмично пульсировать, выпуская энергетические щупальца. Напрягшись, Учики приготовился защищаться, но направленная мыслью сила не коснулась его. Миновав Сэма и Эрику, щупальца дотронулись до крохотных окошек в контейнерах. И тут же, повергая юношу в ужас, давешний китаец открыл глаза. С трудом двигавшиеся в непонятной жидкости веки потрескались, глазные яблоки принялись стекленеть, замерзая.

— Мы убили далеко не всех, только некоторых. Чертовы бандиты оступились. Парочка проигравших, которым полагалось бесследно исчезнуть, оказались в полицейском морге. А все неугомонный помощник китайских агентов, устроивший облаву в ресторане. Должен признать, партия разыграна хорошо. Ведь это ты навел его на склад с трупами, не так ли, Сэм?

— Может, и я, — ответил Ватанабэ. Руки толстяка легли на плечи молодым людям, заставляя отступать от Вендиго, сам он пятился впереди них.

— Вот за это ты мне и нравишься — за умение не теряться, когда подворачивается шанс. Ты очень нескучный.

— Не смущай меня, — заслонив Отоко, которого нещадно замутило, Сэм тяжело саркастически усмехнулся.

— Да уж, а то еще сочтут за флирт, — хмыкнул Октавиан. — Но ведь нам было интересно играть друг с другом? Я, подпускающий твоих юных лазутчиков к телу Фэй Пана, тормошащий их, но не растрясывающий; и ты, засылающий в очевидные ловушки троянских коней... Мы здорово спелись, не находишь?

— Дуэта все равно не выйдет.

— Боюсь, что ты прав, — Вендиго сокрушенно покачал головой, и тела, покоившиеся в контейнерах, с трудом повторили этот жест. — Но, раз так, ты должен признаться в том, что я так хочу услышать.

— Э, знаешь ли... — издевательски замялся толстяк. — Ты мелешь так много чепухи, что я уже забыл, чего ты там от меня хочешь.

— А ты оглянись, — Октавиан обвел помещение рукой с зажатым в ней револьвером. — Вот это все неужто не злит тебя лично? Неужели только функциональная принадлежность толкнула тебя на противостояние со мной? Ведь ты делаешь то, что должно, не так ли?

Эрика почувствовала, как замерла на ее плече рука Сэма. Мужчина перестал пятиться, остановился в самом центре зала и посмотрел на изливавшегося щедрым словесным потоком противника. Не видя его глаз, девушка все же догадывалась, что ничего хорошего взгляд Ватанабэ не сулил.

— Ты прячешься за предельно абстрактное понятие долга. Долга перед чем-то, что символизируют некоторые из людей, — продолжал тем временем Октавиан, крутя оружие на пальце на ковбойский манер. — Но нет ничего отвратительнее, чем безликая мораль и бестелесный долг. Признай, тебе мерзко видеть этих живых мертвецов здесь не потому, что это аморально. Ты хотел бы сжечь аппаратуру для модификации тел за стеной не потому, что таков твой долг. Ты ненавидишь все, что я сотворил в последнее время, вовсе не из-за моей манеры говорить и вкуса в одежде. Признай же, ты чувствуешь нечто глубоко личное, верно?

Учики на самом краю зрения видел стоявшего рядом Сэма. Тот вдруг стал поразительно монументален. Он наливался силой, злой, сдержанной, холодной силой, шедшей откуда-то изнутри. Отоко рассмотрел набухавшую ауру бордово-красного оттенка. Не двигаясь с места, Ватанабэ слушал. А Вендиго все говорил:

— Ты ведь не просто так оказался в компании Артура Хендрикса. Не стесняйся. Кто-то другой на твоем месте прекрасно чувствовал бы себя в банде старухи Лилит. Но только не ты. Так почему же? Почему ты признаешь существование объективного добра, отказываешься от эгоизма, которым болен всякий трикстер? Почему ты пытаешься играть со смертью в орлянку? И почему столь нагло пытаешься изменить правила?

Вдруг Октавиан ссутулил плечи и наклонился вперед. Его лицо, пылающее невидимым огнем, приняло выражение, от которого у Эрики кровь застыла в жилах. Он улыбался и смотрел на Сэма исподлобья глазами, в которых было... она не знала, что. Было только ясно, что сейчас случится нечто ужасное.

— А я знаю. Но я хочу, чтобы ты признался сам. Для того мы и сошлись здесь сегодня, а вовсе не из-за внутренней политики Китая, и даже не из-за драгоценных батареек Синода. Признайся, почему так стремишься отстоять нечто, чего не знаешь! Давай же, утоли мое любопытство.

Сэм все молчал, выступив вперед, и юноша с девушкой у него за плечами впервые поняли, насколько мрачен был облик этого мужчины. Сразу бросаясь в глаза, наводя шум, Ватанабэ, как стало вдруг ясно, на самом деле оставался молчалив и сосредоточен. Он врал каждой клеточкой тела, каждым вздохом. Лишь изредка удавалось увидеть его настоящим. Но вот теперь они видели перед собой Сэма, полностью лишенного притворных поз.

Было тревожно. Учики понял, почему: в таком состоянии Сэм Ватанабэ казался слишком похожим на мелькнувшего перед ними настоящего Октавиана Вендиго.

— Должно же быть нечто конкретное, — почти умоляющим голосом тянул Октавиан. — Давай, выкладывай. Что заставляет тебя верить в объективность добра и зла в мире, где есть одновременно Кэтрин Винтерс и детская проституция? Почему ты стараешься противостоять подонкам, которые кормят целые города их собственной мертвой плотью, позволяя пожирать других? Почему ты не гонишься за комфортом для собственной совести и совершаешь грехи ради праведности? Что это: блажь, растянувшаяся на годы, или месть? А? Ну, признайся! Ведь это же мщение всем тем, кто напоминает тебе шестеренки в машине, раздавившей твоего дорогого папочку. Давай, подтверди теорию. Ты просто никак не можешь выпустить из рук пистолет на той парковке. Двенадцатилетний Сэмми Сандерсон, стоящий в луже крови.

С непонятным напряжением произнося слова, Октавиан стиснул в кулаке отобранный револьвер, и тот затрещал, сминаемый чудовищной хваткой.

— Или все еще лучше? Или во всем виновато... — неожиданно Вендиго закатил глаза, и голос его преломился, меняясь на чужой. Устами неведомой женщины мужчина заголосил по-японски: — "Боже, я не выдержу! Убейте его и выньте по кусочкам!"

Учики ждал этого исхода, но все же вздрогнул, когда крупное тело Сэма сорвалось с места, и толстяк устремился к Октавиану. Тот, моментально сделавшись совершенно счастливым, вскинул руку, и увиденные Наследниками щупальца метнулись навстречу Ватанабэ.

Ни юноша, ни девушка, не окликнули друг друга. Они оба просто бросились следом, сжимая кулаки и разворачивая защитные контуры, столь сильно побитые всего несколько минут назад. Зловещий поток энергии Вендиго напоролся на перекрестный удар двух напуганных, рассерженных, но не собиравшихся отступить Наследников. Когда костяшки скользнувшего по воздуху кулака словно ошпарило кипятком, Отоко стиснул зубы.

Нет, ему не будет больно. Не будет страшно. Не в эту секунду. Переставший дышать от напряжения юноша вскинул руку, рассекая воздух подземной лаборатории острием собственной воли. Только так можно было сражаться с кем-то, подобным Вендиго. Нельзя отступать, мешкать и сдерживаться.

Сэм не остановился, оказавшись в шаге от противника. Хотя навстречу вдруг подул невидимый ураганный ветер, рвущий одежду и грозящийся опрокинуть навзничь, толстяк подался вперед. Протянутая к счастливой улыбке Октавиана рука коснулась плоти.

Эрика чуть не плюхнулась носом в пол, когда давившая на нее энергия исчезла. Удивленно моргнув, девушка посмотрела на сцепившихся мужчин.

Творилось нечто странное. Черно-оранжевая аура Вендиго убрала все щупальца обратно к его защитному кокону, и те тянулись к Сэму. Но вовсе не так, как тянется орудие убийства. Толстяк будто сам тащил их к себе, преодолевая сопротивление. И вот они ударили в широкую фигуру... и принялись беспомощно всасываться внутрь нее.

Скупо светившие в зале лампы внезапно ярко вспыхнули и синхронно лопнули.

Брови Октавиана поползли вверх, синие глаза посмотрели с искренним удивлением. Сэм крепче сжал пальцы, касаясь лица своего врага. Пиджак толстяка заискрился, лопаясь по швам, и в одночасье стал снежно-белым.

— Вот это дело! — из-под широкой ладони Ватанабэ Вендиго широко улыбнулся, не пытаясь оторвать от себя сильную руку, до хруста сдавившую череп. Сэм почувствовал, как каменеет под пальцами чужая кожа. — Я все ждал, пока ты продемонстрируешь!

Кулак не проронившего ни слова толстяка пушечным ядром врезался Октавиану в ребра. Но и теперь сокрушавшая бетонные стены конечность Сэма встретила непреодолимую преграду. Он ударил снова. И снова. Противник так и не сдвинулся с места. Продолжая улыбаться, Октавиан произнес:

— Вы же не думали, что проектом "Сенобит" подвох ограничился?

Он просто толкнул толстяка ладонью в живот, праздно и почти лениво. Сэма отшвырнуло прочь, под ноги переводивших дыхание Учики и Эрики. Энергетические щупальца снова взметнулись над головой Вендиго.

— А ты хорош, — обратился он к Ватанабэ, проворно поднимавшемуся на ноги.— Но беда в том, что ты, мой дорогой живой мертвец, был создан доком Кобаяси как накопитель слишком малого количества энергии. Несчастный смог сделать тебя всего лишь убийцей Наследников. Такая у старичка была мания, клепал трикстеров ручной сборки одного за другим, но так и не добился того, чего хотел, бесноватый перфекционист. Ты не можешь меня "выпить", Сэм.

— Кто сказал, что я собирался тебя "выпить"? — Ватанабэ поднял сжатые кулаки, принимая боксерскую стойку. — Просто сильно хочется навалять тебе по старинке.

— Боюсь, это будет проблематично, — Октавиан развел руками. — Понимаешь ли, я сам чрезвычайно удручен собственным состоянием. Мою плоть нельзя уничтожить.

— Позволь попробовать, — недобро усмехнулся Сэм, и его голос заставил содрогнуться стоявших рядом молодых людей. — Скажи, Учики, ты все еще намерен жевать жвачку и надирать задницы?

Неожиданно для себя Отоко выступил вперед и, еще не сообразив, откликнулся:

— Жвачка у меня кончилась.

— Будем компенсировать, — уверил Ватанабэ. — Эрика, солнышко, ты с нами?

От удивления едва не шлепнувшаяся носом в пол во второй раз Андерсен, с трудом веря собственным ушам, отозвалась:

— Э, ну, как бы, да.

— Ты видишь этого декадента и пижона?

— Э... — Эрика, не понимавшая, чего от нее внезапно захотели, глянула в сторону неподвижного Вендиго и обомлела. Улыбавшийся мужчина по-прежнему был окружен муаровой дымкой энергетического поля, но теперь защитный кокон почти невозможно было разглядеть. Аура Октавиана истончилась, ослабла, лишившись той силы, что перетекла в Сэма и сейчас кипела в широком массивном теле. На миг девушка испытала страх перед этой рвущейся наружу мощью. Но Ватанабэ казался совершенно спокойным, и даже побелевший пиджак не беспокоил его, как в прошлом году в театральном центре. Сэм знал, что делал. По крайней мере, она в это верила.

— Я тоже вижу, — подал голос Учики, чей восстановленный левый глаз неимоверно болел, но отчетливо различал пожухшее поле Вендиго. — Он пудрит нам мозги.

— Это он умеет, — на физиономии Ватанабэ появилась широкая и почему-то до невозможности похабная ухмылка. — Их много таких, любителей трепать языком перед тем, кто заведомо слабее. Тут они короли! Самозабвенно, закатив глазки, будут вещать, думая, что изрекают нечто мудрое. Как будто сила и власть дают лишние мозги. Но, как правило, подобные особи стремительно сдуваются, осознав, что праздник жизни кончился.

— И именно этого ты хочешь? — все так же вкрадчиво спросил Октавиан. — Хочешь сбить с самовлюбленного мерзавца спесь? Не дразнись, скажи.

— Сейчас скажу.

И Сэм первым шагнул навстречу Вендиго, все-таки сдвинувшемуся с места.

Они стремительно столкнулись посреди зала. Истончившиеся щупальца Октавиана метнулись к толстяку, но тут с правой стороны деловитым вихрем налетела Эрика и рубанула по ним ладонью, отсекая начисто. Слева Учики, дыша диафрагмой, ввинтил в защитный кокон Октавиана концентрированный заряд злости.

Сэм ударил левой, и могучий кулак прошел сквозь защиту, припечатывая противника в лицо. Голова Вендиго дернулась, и мужчина одобрительно присвистнул.

— В прошлый раз ты выступал намного хуже, помнишь?

Слова еще звучали, а рассеявшийся бестелесной тенью Октавиан уже контратаковал. Учики ощутил его смещение в свою сторону, но ничего не успел сделать. Атакующая рука оказалась захваченной, и юношу бросило на Ватанабэ. Уже оступившись, он ударил в ответ, но Вендиго небрежно отразил попытку.

Эрика обходила противника с тыла, когда тот ловко толкнул Отоко под ноги Сэму и тут же бросился к ней. Не давая напасть сзади, Вендиго молниеносно ткнул девушке указательным пальцем в область сердца. Мгновенно стало нечем дышать, по телу разнеслась резкая боль. Хрипя и задыхаясь, Андерсен упала на колени.

Ватанабэ на миг остался с Октавианом один на один. Не мудрствуя лукаво, толстяк бросился в бой напрямик. Он знал, что не может соперничать в скорости с этим чудовищем, уложившим на лопатки двух Наследников. Но Сэм и не собирался в чем-то соревноваться. Кулаки налились украденной силой.

Черная тень уклонилась от первого удара, второго. На запястье сомкнулись железные пальцы, непреодолимая сила оторвала от пола, бросила кувырком на пол. Оттолкнувшись ладонью, он снова вскочил.

— Забавные акробатические этюды, — признал Октавиан, пиная в лицо Отоко и тут же опрокидывая оправившуюся Эрику. — Но давайте будем реалистами. Вам не удастся повредить это тело.

Вендиго в очередной раз ускользнул от пытавшегося достать его Ватанабэ, поймал кулак врага и направил двигавшееся по инерции тело себе навстречу, а затем размашисто всадил собственный локоть в живот толстяка. Сэм не издал ни звука, и в тот же миг его челюсть едва не раскололась надвое от резкого тычка снизу.

Вся троица вновь оказалась оттесненной к середине зала. Октавиан даже не запыхался, успешно противостоя натиску двух Наследников, бивших в полную силу, и вместе с ними — профессионального трикстера-убийцы.

Учики утер кровь, ручейком бежавшую изо рта после футбольного удара Вендиго. А он ведь думал, что на сегодня с унижениями покончено, когда уничтожил Роджера...

Эрика молча яростно ненавидела франтоватого спесивого мерзкого надутого надменного негодяя. Он нагло ускользал от справедливой кары за свои злодейства и каждой клеткой своего жуткого организма излучал превосходство. Хотелось стукнуть его, сильно и больно. Но до сих пор не получалось.

— Так ничего не выйдет, — посетовал Вендиго. — Вы, сдается мне, видите только плоть. А плоть немощна.

— Просто заткнись уже, — с тихой яростью попросил Учики.

— Нет, серьезно.

Откуда-то в руке Октавиана оказался отобранный револьвер. Рукоять была смята и свернута набок, но стрелять оружие еще могло. Мужчина уткнул дуло в левую ладонь и нажал на спусковой крючок. Короткая вспышка осветила ствол, и тот немедленно взорвался, раскрываясь узорчатыми лепестками. На ладони не появилось ни следа, ни капли крови, как и на не дрогнувших пальцах стрелявшей руки.

— Когда мое тело было создано, оно прошло многократные процедуры, призванные создать универсальный биотехнологический щит. Колонии наномашин и DQD, контролируемые мозгом напрямую, делают мою плоть крепче, сильнее и быстрее по первому требованию. И при всем этом мне не нужны дорогостоящие примочки, коими пичкали Роджера.

— Хочешь сказать... — медленно проговорил Сэм. — Что форсирован настолько, что превосходишь даже Наследников?

— А разве не заметно? — Вендиго отбросил в сторону испорченный револьвер. — Разумеется, нечто подобное совершить крайне трудно, в первую очередь потому, что очень дорого. Приходится искать альтернативы.

— Неудивительно, что ты так носишься с наследием Кобаяси, — Ватанабэ сделал короткий шаг вперед. — Ведь ты по себе знаешь, насколько ценен штучный товар.

— И ты уступаешь мне лишь в уровне силы, — погрозил пальцем Октавиан. — Так что не стоит разыгрывать фарс перед этими детишками. Они и так кипят, что твои чайники, желанием свернуть мне шею. Нет нужды стесняться.

— С чего ты взял, что я стесняюсь?

Медленно и осторожно приближался Ватанабэ к неуязвимому монстру, никак не желавшему бросить ласковый издевательский тон салонного завсегдатая. Опасная расслабленность походки никого не могла обмануть, и снова юноша с девушкой шагнули следом.

— Ты считаешь себя шибко умным и всезнающим. Но это далеко не так. Ты — всего лишь изрекающее банальности мясо, возомнившее, что обработанный мощными технологиями мешок с требухой сойдет за личность. Таких, как ты, породило начало века, с его пестованием любования собственной бездарностью.

— Хорошо! — одобрительно воскликнул Вендиго. — У тебя получаются обличительные речи.

— У меня много чего получается.

Они остановились друг напротив друга, не пытаясь атаковать. Вендиго, стоявший в шаге от Сэма, улыбнулся, и за лукавым взглядом вновь проступил оскал чудовищной рожи, которую разглядел Отоко.

— Не сомневаюсь.

— Лучше всего у меня получается находить и стирать с лица Земли подонков, которые используют ближнего своего ради обогащения, заставляют людей страдать ради удовольствия, оставляют несчастных в беде из равнодушия. Ты ведь в чем-то прав, засранец. Я действительно ненавижу зло. И действительно верю, что добро не должно измеряться собственным эго. Потому что только идиот, подлец и трус решит, что нет на свете правды, раз есть неправда. Только мерзавец станет закрывать глаза на горе и несправедливость только потому, что они случаются в жизни. Только раб будет оправдывать цепь на чужой шее, придумывая ей необходимость. Только слепец будет искать свободы во вседозволенности, раз кто-то другое не может сказать себе "нет". И потому я ненавижу бандитов, убийц, толстосумов, пьющих кровь бедняков, сытых чинуш и развратных либералов, защищающих фашизм. Я ненавижу лицемерие, на которое ты так назойливо намекаешь мне снова и снова. Именно поэтому я не стыжусь быть наемным убийцей. Но знаешь, что я ненавижу особенно сильно?

— Не томи, — Октавиан улыбнулся.

— Особенно сильно я ненавижу напыщенных ничтожеств, взявшихся судить чужие грехи и на том основании считающих, что чем-то отличаются от мрази, которую так остроумно клеймят. Не сделавших ничего хорошего, но напяливших на себя судейскую мантию. Не верящих в то, о чем говорят, но старающихся выглядеть выше и достойнее в собственных глазах. Хлебающих отруби из того же корыта, но выставляющие свиньями только других. Вот таких придурков я на дух не переношу.

— Сэм, — Вендиго поднес к сердцу руку в шутовском жесте. — Не разбивай мне сердце. Вот так ты обо мне думаешь?

— Не пугайся. О тебе я даже так не думаю.

— Неужели?

— Тебе я просто хочу хорошенько вломить.

Учики увидел, как Сэм медленно тычет указательным пальцем в грудь Октавиану. А в следующий миг подземная лаборатория исчезла в океане оранжевого пламени.

— Вон там, — указала Китами на свечку небоскреба.

— Уверена? — спросила Мегуми, останавливая машину у тротуара.

Перед ними упиралась в потемневшее гонконгское небо башня из бетона и стекла. Светившееся огнями и монументально нависавшее над улицей здание удобно расположилось в деловом районе среди дюжин своих близнецов. Спешившие по своим делам горожане буднично принимали в свои ряды покидавших широкие двери клерков и рабочих, выезжали с парковки машины.

— Уверена, — кивнула Дзюнко. — Как ни всматриваюсь, не могу найти такого же места в округе. Тут как будто слепое пятно, ничего не вижу. На всем первом словно людей нет.

— Думаешь, под зданием то место, где пропали Учики и Эрика?

— Других вариантов у меня все равно нет. Но нигде, кроме как там, они не могли от меня скрыться.

— И как же мы будем проверять небоскреб? — пробормотала себе под нос Мегуми.

— Как-то придется, — Дзюнко потерла нывший висок. Смотреть "глазами ведьмы" так долго было нелегко, и девушка заметно утомилось. Ощущения походили на те, что испытываешь, проработав целый день за компьютером: веки налились тяжестью, голова гудела, хотелось размяться и подышать свежим воздухом. — Светящейся таблички нам никто не вывесит.

Канзаки хотела что-то ответить, но в этот самый момент в округе раздался страшный рокот, шедший откуда-то из-под тротуара, и вдруг их машину тряхнуло как при хорошем землетрясении. Едва не стукнувшись челюстью о руль, Мегуми тревожно взглянула на свою спутницу. Дзюнко уперлась руками в панель бардачка и ошарашено смотрела перед собой. Лоб подброшенной с сиденья японки от переднего стекла автомобиля отделял какой-то сантиметр.

— Что это было?!

— По-моему, — сказала Китами. — Это у иронии язва.

Не успела она договорить, как громыхнул новый подземный толчок, на этот раз сильный настолько, что машину развернуло к проезжей части. К счастью, никто не врезался в подскочивший на месте полицейский автомобиль. Движение замерло еще при первом сотрясении, и улицу уже начал наполнять хор из недовольных и испуганных сигнальных гудков.

Канзаки бросило вперед, и выскочившая из руля страховочная подушка прижала молодую женщину к сиденью. Сноровисто пристегнувшаяся ремнем безопасности Дзюнко закашлялась, поправляя врезавшуюся в шею эластичную ленту.

Вдруг сверху на тротуар начал падать поблескивавший в свете фонарей острый дождь. Стекла городской башни, треснувшие в унисон, посыпались мелкими осколками вниз, на головы сбитых с ног и с толку прохожих, нещадно режа и царапая, на крыши ближайших машин, опасно бахаясь крупными кусками, похожими на ножи для гильотины. Один такой примчался на огромной скорости, солидно ударил в крышу патрульного автомобиля, разбив вдребезги сирену и оставив заметную вмятину. Мелкие собратья опасных снарядов деловито стучали и скребли по металлу еще секунд тридцать.

— Кажется, мы нашли, что искали, — заключила Китами, с завидным спокойствием оглядывая улицу, по которой испуганно бежали люди. — Но что именно?

Канзаки тем временем справилась с непослушной подушкой и, выждав пару секунд, открыла дверцу машины. Стеклянный ливень закончился, новых подземных толчков не было, и все, кого загадочное ненастье поймало на улице, спешили убраться как можно дальше. Деловито завизжали гудки, требуя от развернутой полицейской машины освободить путь. Не обращая на них внимания, Мегуми смотрела на вход в названный Дзюнко небоскреб. Там, за осыпавшимися прозрачными дверьми, сверкала молния, отражавшаяся в пустых глазницах окон и витрин.

— Да не может быть... — тихо сказала Канзаки. — Он опять?!

Странно сердитая, она бросилась к багажнику машины.

Вестибюль небоскреба, некогда просторный и светлый, с солидными мордами лифтов в дальнем конце, полами из фальшивого мрамора и прочими признаками солидности заведения, сейчас являл собой удручающее зрелище. Оплавленные стены, с которых стекли все цвета и узоры, корявыми сводами висели над провалившимся полом. Широкая стойка регистрации и приема, за которой всего пару минут сидели охранники в синей форме, исчезла в темной глубине открывшейся под вестибюлем дыры. Там, под завалами бетона, пластика и дерева, под обломками оплавленных перегородок и сожженной мебели, кто-то был жив.

В ставший вдруг дырой под землю зал, где погасли все огни, возносилось нечто. Напугав кого-то из обитателей небоскреба, уползавших от рухнувшей лестницы, под потолок поднялся паривший в воздухе мужчина в черном костюме. Одной рукой он держал за шиворот толстяка в потрескавшемся по швам пиджаке неопределенного грязного цвета.

— Вон туда, — сказал Октавиан и коротко швырнул Сэма на пятачок пола у самого входа, не провалившийся под землю. Упав, Ватанабэ разок кувыркнулся и замер. — Однако! Каков подход! Выжечь всю мою лабораторию моей же энергией. Ты не лишен изящества.

Сэм медленно поднял голову, поворачиваясь на бок. Мужчина казался постаревшим на десяток лет, полностью лишенный той кипевшей силы, что напугала Эрику.

Он выплеснул все до конца, всю выпитую мощь Вендиго. Перед выбросом, хорошо знакомым, но неизменно отвратительным, Сэм успел заметить, как лопаются кконтейнеры с трупами.

— Я не зря в тебя верил, — мерзкий голос с менторскими нотками донесся сверху. Опираясь на локоть, Ватанабэ приподнялся и увидел, как в паре метров от него на край пролома в полу опускается Октавиан.

Чудовище, казалось, вообще не пострадало при залпе энергии, ненамного меньшем, чем тот, что едва не уничтожил несколько районов в Меркури. Сэм осмотрел выжженный вестибюль, увидел выбитые окна. То, что все здание еще не сложилось как карточный домик, было настоящим чудом. Точнее, это он сам усилием воли направил беснующуюся мощь не вверх, а вперед. В подземелье, наверное, выжгло все и вся вместе с секретным туннелем метро. Если разберут завалы, придется чертовски долго восстанавливать запрятанные под улицы городские коммунальные системы. Но Вендиго выглядел целым и невредимым. Как всегда.

От плеч Октавиана шел едва заметный дымок. Окруженный поднимавшимся облаком горячей пыли, он шагнул навстречу Сэму, силившемуся подняться.

— Вот такие фокусы я и называю самоотдачей. Ведь превращение себя в хранилище подобной энергии должно быть очень болезненным. Но что такое боль, когда стремишься к цели, верно? Ты наконец-то признался, что чувствуешь, все-таки чувствуешь, сам, собственным сердцем жаждешь добраться до меня. Не стоит этого стесняться. Нет ничего плохого в том, что хочешь наказать зло. Другое дело — страх перед ответственностью.

Ватанабэ сумел приподняться, припав на одно колено. Опустошив самого себя, он ослаб. Требовалось время, чтобы вернуться в форму, но враг уже стоял рядом.

— Знаешь, Октавиан, — сказал толстяк, тяжело дыша. — Если бы ты поменьше изливал дерьмо, которое у тебя в башке, на окружающих, у тебя могло бы быть побольше друзей.

— И вот тут ты снова неправ, — рука Вендиго легла ему на плечо. — Именно в этом твой недостаток. Ты пришел к пониманию добра и зла через личное. Ты осознал необходимость борьбы с людьми через отдельных Фэй Панов и отдельную Кэтрин Винтерс. Симпатии, антипатии, любовь, ненависть... ты продолжаешь жить низшим уровнем добра и зла, перенося такое понимание на нечто большее. Это неправильно.

— Ага, — несмотря на гром набата в голове. Сэм усмехнулся и вновь попытался встать. — И сейчас ты поведаешь мне, что белое — это черное.

— Вовсе нет, — почти испугался Вендиго. — Я не собираюсь рассказывать тебе, какие замечательные благотворители выходят из подонков и бандитов, не стану и расписывать блага, даруемые обществу экономикой, основанной на пожирании человека человеком. Я даже не намерен уверять тебя в том, что кровь, которая льется по моей воле, чего-то там стоит. Давай раз и навсегда договоримся: никаких диспутов о "своей правде". У меня от них начинается мигрень.

— Тогда чего ты там опять мелешь?

— Я всего лишь хочу пояснить тебе неверность попыток высматривать добро и зло в глазах отдельных людей.

Длинные пальцы подцепили ворот пиджака и вздернули Сэма вверх. Октавиан смотрел отстраненно, нечеловеческие синие глаза больше не выражали эмоций.

— Подумай хорошенько. В устроенном тобой взрыве парень с девчонкой наверняка погибли. И ты все сделал правильно. По-твоему, добру и злу есть какое-то дело до отдельных людей? Нет, они существуют для миллиардов, для всего и сразу. И только спящий не видит истины. Если хочешь одолеть зло, нужно чувство, большее, нежели чувство к женщине, к другу, к родителям. Нужна всепоглощающая страсть, какая может родиться только в космосе души, свободной от глупых мирских конфликтов. "Кто я? Зачем я? Как они ко мне относятся? Как прожить этот день? Где раздобыть нечто, что хочется потребить?" Все эти вопросы — блажь, глупость, ненужный мусор в голове. Ты хочешь бороться со злом, Сэм, но никогда не сможешь победить, если продолжишь верить, будто твое стремление порождено заботой о женщине, которая когда-то тебя любила, и человекоподобных тварях, призванных стереть тебя самого с листа реальности. И никакие трюки, никакая игра не помогут, если искренне веришь в правила. Только освободившись от иллюзии, только поняв, что всякий человек — ничто, можно идти на главную битву. Вот и ты должен стараться уничтожить меня по какой-то другой причине, нежели те, что сейчас носишь в своей одинокой, незначительной душе.

Ватанабэ смог удержаться на ногах. Силы все еще не вернулись к нему, но, по крайней мере, тело слушалось. Проклятое чудовище все вещало, уверенное в том, что его слова достигают собеседника. Но вот синие глаза увидели непреклонно-хмурое лицо толстяка. Поднявшая с пола рука отпустила ворот и снова легла на плечо, едва не заставив упасть.

— Один человек не может сразиться с легионом, — снова в устах Вендиго был чужой голос. Нет, не один голос. Множество, десятки, сотни голосов слились в один, грубый, похожий на стальное эхо, изрекавшее неразличимые слова. Он улыбнулся.

— Эх... — Сэм вздохнул и слабо развел руками. — Почему мне всегда попадаются тупые?

— Это ты о чем?

— Да вот...

Бессильно опускавшиеся руки толстяка мгновенно обрели прежнюю крепость. Левая вцепилась в запястье лежавшей на плече руки Октавиана, пальцы правой сомкнулись на шее.

— Какая прелесть, — улыбка Вендиго распалась на оранжевые трещины, и вновь его энергия потекла в Ватанабэ.

— Да я вообще потрясающий, — Сэм тряхнул головой. Его костюм начал наливаться белизной, похожий на разведенную водой чернильную кляксу. — Только слишком скромный.

— Не знал, что ты способен на поглощение дважды, — Вендиго, как и в прошлый раз, не пытался вырваться.

— Я тоже не знал, — Ватанабэ расправил плечи.

— Кобаяси умел подбирать пациентов.

— Кобаяси горит в аду.

Они отпустили друг друга одновременно. Посвежевший Сэм сжал кулаки, чувствуя, как дрожат от напряжения пальцы. Он и в самом деле никогда еще не рисковал повторно пропускать через себя чужую силу без передышки.

— Меня ты все равно этим не ослабишь, — Октавиан помассировал шею.

— А вот тут у тебя проблемка.

Кулак затормозил в каком-то миллиметре от спокойно щурившегося лица. Сэм дернул уголком рта и ударил левой. На этот раз Вендиго поставил блок. Ничто его не брало.

— Ты болтаешь об отрешенности от людей, но при этом сильно любишь самого себя.

— Я не считаюсь, — заговорщически произнес Октавиан. — Я же не человек.

— Ты декадент и пижон.

Они просто стояли, не пытаясь обойти друг друга, не маневрируя. Сами удары служили лишь вторичными проводниками настоящих атак. На развалинах вестибюля содрогнувшегося здания бились друг против друга энергетический спрут Октавиана Вендиго и накачанный украденной силой организм Сэма Ватанабэ.

— Болтать ты мастер, — произнес толстяк, по лбу которого сбегали крупные капли пота. — Но знаешь, в чем между нами главная разница?

— Просвети, — любезно попросило чудовище.

— У меня раздутое тело, — хмыкнул Сэм. — А у тебя вспучившееся эго.

— Знаешь, наши встречи начинают напоминать дружеские посиделки. Взаимные насмешки и беседы о тонких материях характерны.

— Ты же не одобряешь дружбу.

— Нас прощает тот факт, что мы хотим убить друг друга.

— Надо бы, кстати...

Заимствованная энергия пока что давала Сэму шанс, но он знал, что долго так не продлится. Болтун Вендиго на самом деле знал, что делал, пока тянул время. Через пару минут истощенный организм не выдержит, и надо будет либо разряжаться, слабея, либо умирать. Но перевести противостояние обратно на физический уровень было невозможно. Проклятый Октавиан, не поперхнувшись, разжевал и выплюнул секретное оружие. Два Наследника не смогли его даже поцарапать.

Попытка убийства явно не задалась.

Чей-то топот, хрустящий разбитым стеклом, донесся до замерших на краю ямы противников. Сэм узнал ее, еще не увидев.

Мегуми ворвалась в разрушенный вестибюль и не успела поразиться его состоянию. На самом краю огромного пролома, занимавшего весь зал, стояли и осыпали друг друга безыскусными ударами Ватанабэ и Вендиго. Она сразу все поняла, увидев побелевший костюм.

— О, — обернулся Октавиан к новой гостье. — Здравствуйте-здравствуйте!

— Пошел к черту, — коротко отозвалась Мегуми и вскинула полицейский пистолет-пулемет, переданный все тем же Джоном Ву по команде Алисы.

Рой стальных посланцев смерти устремился к сцепившимся мужчинам. Вендиго мгновенно отстранился от Сэма и поднял руку. За метр до цели пули резко сменили траекторию и полетели в потолок.

— Вы, конечно, чертовски привлекательны, но как-то не слишком изобретательны, — произнес Октавиан.

И тут кулак Сэма наконец-то получил то, чего так долго желал. Размашистый удар пришелся в скулу и вышел настолько громким, что здание, казалось, все-таки рухнет от такого шума. Секундное отвлечение, крохотная промашка стоили Вендиго почти картинно заплетшихся ног, когда мужчина невольно отступил, и неловкого падения на пол. Ватанабэ, моргнувший от вспыхнувшего на коже врага энергетического разряда, резко выдохнул.

— Зато каждый раз, когда пробуешь обидеть даму, я все-таки бью тебя по харе, — сказал он.

Вендиго сел, ощупывая скулу. На той не было ни следа удара, способного сорвать голову с плеч иному противнику, но Октавиан все равно казался пораженным.

— Погоди-погоди... — он недоуменно нахмурил брови. — Ты что, только что сбил меня с ног?

Яркая вспышка показалась Сэму похожей на зарево ядерного взрыва, который он когда-то наблюдал вживую. Горячая едкая пыль, клубившаяся под сводами взорванного вестибюля, ураганом обрушилась на толстяка. Энергия Вендиго ударила в тело, понесла прочь.

Мегуми едва не задохнулась, когда пыль и мусор завертелись смерчем. Сэма потащило на нее спиной вперед. Все происходило почти как в Риме. Она выпустила еще одну короткую очередь в центр заклубившегося на месте Октавиана облака, но больше ничего не успела. Ударил гром, как будто началась сотня гроз, и ее подхватило следом за Ватанабэ, бросило прочь.

— Упорство — хорошее свойство личности, — произнес Вендиго десятком голосов, шагая к выходу из небоскреба. — Но иногда оно начинает раздражать.

Канзаки со злым шипением поднималась с земли. Ее протащило по тротуару и выбросило на улицу, каким-то чудом изодрав только крепкую куртку. Закашлявшаяся от осевшей в волосах и на одежде пыли молодая женщина увидела, как на миниатюрной клумбе возле входных дверей отряхивает пиджак Сэм.

Они все еще были живы, что не могло не радовать. Но сквозь пустующий дверной проем уже выходил на улицу Октавиан, и под его ногами битое стекло хрустело как ломаемые кости.

— Как видишь, из меня тебе всю силушку не выкачать, даже если сам лопнешь, — обратился мужчина к Ватанабэ. — Ни застрелить, ни заломать, ни взорвать. Что дальше?

— Ну, — деловито прокряхтел Ватанабэ, поднимаясь с клумбы. — Можно попробовать свалить вон ту пальму на проезжей части.

И он указал на аккуратное деревце на покрытом газоном барьере, разделявшем широкую многополосную дорогу. Там уже почти не осталось машин, чьи водители торопились уехать из зоны непонятных подземных толчков и содрогающихся небоскребов. Городской шум как будто разбивался об эту улицу, стихал автомобильный гул, не слышалось голосов убежавших прохожих. Только вой сирен службы спасения и "скорой помощи" все нарастал. Рыжеватым светом заливали округу огни большого города, наткнувшиеся на слепое пятно безглазой деловой башни. Где-то в небоскребе оставались люди, лишенные возможности спуститься на землю, запертые в обесточенном и подкошенном в основании здании. Оглядевшись, Сэм нехорошо усмехнулся.

— Еще стоит хорошая полицейская машина, столбы фонарные, да и сам я крепок еще. Найдется чем тебя колошматить, пока на ногах стою.

— Несмотря на полное отсутствие перспектив? — Вендиго остановился.

Мегуми поискала глазами оружие, но его вырвало из рук еще в небоскребе. Под ободранной курткой оставался "Стигрил", но чем он мог помочь в такой-то ситуации?

Ватанабэ заслонил ее от Октавиана. Сделал он это так естественно, что гордость не сумела возмутиться. Да и не до гордости было сейчас, когда их обоих могли задавить как котят. Машинально Канзаки все же вынула "Стигрил", стоя за спиной мужчины.

— Тебе не понять, засранец, — ласково произнес толстяк. — Ты ж не любишь никого.

— У, — Вендиго округлил глаза. — Любовь наносит ответный удар?

— Удар, — фыркнул Сэм и до хруста сжал кулаки. — Это ты зря надеешься. Я буду наносить удары столько, сколько смогу стоять на ногах. А потом буду кусать тебя за яйца, когда упаду. Ты же не в курсе: легко строить из себя отрешенную принцессу в башне из слоновой кости, когда для победы достаточно пошевелить пальчиком. А когда враг сильнее, драться заставит только любовь. Не деньги вонючие, не страх, не амбиция. Любовь, гад, любовь.

— Сегодня я уже говорил кое с кем о любви, — иронически изогнул бровь Октавиан. — Юноша несколько смутился.

— А я тебе не юноша. Ты всерьез думал, что я так же самозабвенно влюблен в себя, отраженного в чужих глазах? Ты полагал, будто я хочу наслаждаться? Хреновый из тебя знаток человеческих душ. Со всем своим пафосом ты всего лишь посредственный философишка. Честное слово, я предпочту тебе какого-нибудь Фрэнки, он хотя бы не нудный! Но сгодишься и сам. Давай, вбивай меня в землю. Только дальше ты ни шагу не ступишь, пока я живой. Потому что мне есть ради кого умирать. И совсем не страшно. Ведь, как ты сам пытался меня убедить, отдельный человек — ничто. Я просто живу так сам.

Сэм с неожиданной небрежностью поправил сбившийся галстук, и Мегуми поверила: он и впрямь не боялся быть растерзанным здесь. Ватанабэ говорил правду, совсем не похожую на откровения, которыми делился с ней на ночном берегу, в душном салоне машины. Но и тогда он не лгал. Просто они никак не могли друг друга понять.

Невольно, позабыв обо всем, Канзаки прижалась к защищавшей ее широкой спине. Глупый и вредный Сэм. Дурак. Он не считал себя достойным, но так сильно любил. Не Кэтрин Винтерс и не себя, и даже не абстрактное добро, о котором говорил так много.

Но кого же?

"If I had the chance I'd ask the world to dance" — выскочила откуда-то строчка старой песни.

Он любил. И она любила.

Боже мой, какая идиотка! Она же любила его! Вот почему так ныло сердце все эти дни, откуда взялась нервная чувствительность, любопытство, вот почему она призналась в самом страшном своем позоре!

Она безумно, глупо, нелогично и совершенно зря влюбилась в Сэма Ватанабэ. В невозможного. Неприятного, некрасивого и никак не желающего принимать всякую любовь Сэма Ватанабэ. В самого лучшего на свете негодяя.

И вот сейчас мужчина, которого она полюбила, клялся не сойти с места, пока дышит. И не только из-за стремления одолеть злодея. Просто у него за спиной была она, такая прекрасная. Сэм сам назвал Мегуми именно так сегодня днем и больше не произнес ни слова.

Неужели он?.. Он тоже...

Гулкие и громкие хлопки ладоней Октавиана Вендиго разнеслись по улице, заставив Канзаки вздрогнуть. Мужчина аплодировал стоявшему перед ним Ватанабэ, и в этот раз за улыбкой не виднелась оскаленная пасть.

— Превосходно, — отхлопав, проговорил он. — Сэм, ты лучший. Нет, правда. Именно ты мне и нужен.

— Извини, ты не в моем вкусе, — съязвил толстяк. — Я люблю женщин.

— Я тоже обожаю поддевки на гомосексуальную тему, — кивнул Вендиго. — Вот только не будем продолжать. К сожалению, ты угробил очень дорогую лабораторию. Но ничего, мы изыщем резервы. Пусть, конечно, ребята из Меркури потешатся успехами. А мы тем временем перейдем к следующему акту в нашей пьесе.

— Ага, а то ты все об отвлеченном, — Сэм прищурился. — Такая лаборатория, да еще на подобной сырьевой базе, способна штамповать киборгов и трикстеров в совсем нездоровых количествах. И нам известно, что она не единственная.

— Ты прав, я собираюсь немножко похулиганить.

— С детскими головами на пиках?

— Давай не будем об издержках. Приближается эндшпиль. Я уже нашел себе подходящего вождя воинствующего племени, чтобы разрушить Рим.

— О чем ты?

— Я в детстве смотрел много боевиков. Нельзя рассказывать о своих планах прямым текстом. Поломайте голову.

— Ты отвратителен.

— Я просто ужасен. Но перейдем непосредственно к делу. Что же мне сейчас с вами сделать? Может, убить твою спутницу? Получится очень красиво: жажда мести, все дела.

— Нет, некрасиво.

Сэм и Октавиан одновременно обернулись на голос, но Мегуми увидела ее первой. Китами, отставшая от нее по дороге к зданию, стояла сейчас на тротуаре. Девушка казалась совершенно спокойной, облаченная в изящное платье посреди царившей на улице разрухи. Зеленые глаза обратились к Сэму, затем взгляд Дзюнко остановился на Вендиго.

— Китами-сан, — мужчина изобразил полупоклон. — Приятнейшая встреча. Вам идет черный цвет.

— Вам тоже, — девушка говорила с обманчивым спокойствием. — Но в остальном вы не такой, каким я вас запомнила.

— Мы были знакомы слишком кратко.

— Знакомства хватило вам для того, чтобы убить близкого мне человека.

— Не думаю, что нам обоим есть до этого такое уж дело, — полузакрытые глаза и мягкость тона создавали впечатление светского ухаживания в облике Октавиана. — Вы затаились, наблюдая. Я удовлетворяю любопытство?

— Не слишком, — она покачала головой. — Во всех ваших жестах естественности не больше, чем в цвете моих волос.

— Неужели?

— Я слишком хорошо разбираюсь в лжецах. Вы — лжец первостатейный.

— В чем же? — поощрительно спросил он.

— Вы не показываете ад, из которого состоите.

— А вы уверены... — мягкий вкрадчивый голос мужчины вдруг снова распался на десяток похожих на стенания вибрирующих вскриков. — Что хотите увидеть?

Глаза Вендиго уже перестали походить на человеческие, превратившись в сияющие синие огни. Дзюнко видела его ауру, сотканную из сотен, тысяч крохотных энергетических язв. На рану походили в ее глазах биополя всех трикстеров, но этот был другим. Миллион маленьких чудовищ составлял единую сущность, похожую на человека, но бывшую чем-то куда более... чужим. Китами не различала щупалец, ее разум не создавал в восприятии образа клыкастых монстров, и все же огромная рана, сочившаяся болью, пугала. Точно так же, как пугал немой ужас, подсмотренный в голове Роджера. Ужас, который породила эта самая незаживающая рана.

Откуда бралась сила в том, что должно было быть слабостью? Почему рана так давила? И как ее закрыть?

Если бы только она больше умела... Если бы знала, что делать!

Рядом кипел украденной силой тысячи ран Сэм, позволивший рассмотреть ослабленного врага, позабывшего о защите. Порожденная Вендиго энергия походила на тепло пролитой крови. Но он мог кровоточить бесконечно.

Неожиданно Ватанабэ похлопал себя по запястью, будто ища наручные часы.

— Черт, ненавижу современную моду, — пробормотал он. — Где, спрашивается, солидность? В компьютере время смотреть!

— Хочешь узнать, который час? — изогнул бровь Октавиан.

— Чертовы спасатели страшно тормозят, — пожаловался в ответ толстяк. — Они должны быть на месте минут через пять, а прошло уже семь.

— Волнуешься, что тебя не спасут? — и Вендиго рассмеялся над собственным вопросом.

— Нет, просто возмущен, — Ватанабэ пожал плечами.

— Ну, может, у тебя внутренние часы спешат.

— Пожалуй, — кивнул Сэм. — В конце концов, ровно сем минут, согласно исследованиям, требуется Наследнику на то, чтобы восстановить физическую форму и накопить заряд для...

Не дав ему договорить, небоскреб над головами всей четверки затрясся под новый оглушительный грохот. Вестибюль за разрушенными дверьми взорвался фонтаном обломков, потрескались рамы широких окон, и сквозь пустые глазницы в стенах под ночное небо вылетела дюжина цилиндрических контейнеров, погребенных в разрушенной лаборатории.

Китами ощутила сильную тошноту и колющую боль в мышцах. Никогда раньше она не была так рада столь мерзким ощущениям.

Учики Отоко и Эрика Андерсен воспарили над провалом в полу вестибюля ничуть не хуже Октавиана. Державшиеся за руки юноша и девушка медленно двинулись вперед, усилием воли опуская контейнеры с пленными товарищами на землю. Глаза обоих были закрыты, пока они выбирались из разрушенного здания. И только когда ноги коснулись асфальта, они посмотрели на обернувшегося к ним Вендиго.

— И вы туда же! — весело воскликнул он. — Не отступать и не сдаваться! Сильны!

Учики глубоко вдохнул и, выпустив ладонь Андерсен, произнес:

— Я все еще хочу...

— Выдать тебе хороших люлей, — закончила за него Эрика, придав лицу самое свирепое из выражений.

— Сурово, — заключил мужчина. — Сурово и свирепо. Сэм здорово вас вырастил из цыплят в соколов.

— Впечатляет, правда? — заметил Ватанабэ.

— И все-таки я хочу сотворить какую-нибудь пакость! — Октавиан изобразил каприз. — Нет, правда... придумал!

Он воздел вверх указательный палец, будто восклицая "Эврика!". И в ту же секунду один из контейнеров, которые два юных Наследника с таким трудом защитили от взрыва собственным щитом, вскрылся как консервная банка.

Учики до крови прикусил губу, чтобы не закричать.

Инори, его Инори полулежала, опутанная трубками и проводами, в этом проклятом стальном гробу. Веки закрытых глаз подрагивали, сухие губы были приоткрыты. Длинные черные волосы спутанными космами налипли на запавшие щеки. Она казалась такой изможденной, такой беззащитной!

Под сердцем заворочался колючий ком вины, злости, нежности — всего и сразу. Наконец-то! Она нашел ее.

— Давайте сделаем вот так! — Вендиго сжал пальцы воздетой руки в кулак, и на цилиндре, в котором томилась бессознательная девушка, сами собой возникли глубокие вмятины. Контейнер накренился, искривленный невидимой силой. Отверстие, оставленное поднятой крышкой, сделалось острым и узким. — Я раздавлю не даму, но барышню!

Сердце пропустило удар. Всего один удар, но этого времени хватило Отоко для того, чтобы одним броском оказаться между Октавианом и убиваемой Кимико. Позабыв обо всем на свете, о Вендиго, Эрике, Сэме, самом себе, юноша потянулся к скрипевшему и сминавшемуся гробу.

Октавиан довольно улыбнулся... и тут же резко бросился вправо, уходя от удара, которым его едва не наградила Эрика. Метая молнии глазами, обозленная как фурия девушка тут же вновь бросилась на врага. Взметнулись энергетические щупальца.

Китами почувствовала, как ее нещадно трясет. Было больно из-за присутствия рядом излучавших на всю катушку Наследников, но с этим дискомфортом девушка научилась справляться. Однако она совершенно не понимала, что делать. Как им помочь?! Она так и застыла посреди тротуара, даже не сменив спокойной позы, в которой вела разговор.

Что же делать?! Что?!

— Мегу-тян, — тихо сказал Сэм. — Держись-ка за меня крепко.

Канзаки послушалась.

Учики одним движением разорвал круглые стенки ее тюрьмы. Кимико была совсем близко. Юноша протянул руку.

Эрика почувствовала удар под дых.

Широкая ладонь легла Китами на плечо.

— Дзюнко, сделай одолжение, — Ватанабэ с Мегуми встали рядом с Китами.

Октавиан отвернулся от мчавшейся на него Эрики.

"Что?" — хотела спросить Дзюнко, но шагнувший за спину Сэм молча поднял ее руку и направил на Вендиго. И вдруг сила тысячи ран заиграла на кончиках девичьих пальцев. Невероятная, бурлящая, обжигавшая саму душу, она мгновенно перешла из Ватанабэ в девушку.

Крохотный, узкий луч успели заметить оба Наследника, когда стоявший между ними Октавиан вдруг раскололся надвое. Черно-оранжевое чудовище пропало, оставив на своем месте скривившуюся человеческую фигуру. Перед глазами полыхнуло белым, будто взорвалась слепящая граната.

Китами почувствовала, как выворачивается наизнанку все тело, и вдруг куда-то понеслась. Только крепкая рука Сэма удержала девушку от падения на асфальт.

Октавиан в недоумении поднес руку к лицу. По щеке покатилась густая синяя слеза, оставлявшая за собой след.

Отоко схватил бледную ладошку своей любимой.

Не сияние, не вспышка, не огонь. То, что возникло вокруг него, было похоже не на свет, а скорее на ощущение. Не видимое, но физическое, словно прикасаешься к нему разумом. Тугая непробиваемая сфера силы. За гранью ударов и выстрелов, вне механических и психосоматических повреждений тела. Что-то примитивное и вместе с тем непостижимо сложное. Сотворение и уничтожение, начало и конец всего сущего сейчас окружали Октавиана Вендиго.

Три точки приложения. Три проводника. Три Наследника.

Учики Отоко нашел свою девушку. Как и было задумано. Но сейчас у мальчишки на радостях открылось второе дыхание. Возрадовавшиеся колонии DQD в его теле воссоединились с изначальным источником подзарядки. Но новый спутник никуда не делся, и все трое начали установку консенсуса.

— Вот уж нет, — произнесла тысяча голосов. — Я не дамся вам в шестеренки.

И цель оказалась разорвана.

Учики словно ударили ножом прямо в сердце. Что-то внутри оборвалось на кратчайший миг.

Системная ошибка. Установка прервана.

Ошибка.

Ошибка.

Эрика застыла напротив с открытым в беззвучном крике ртом.

Забрали воздух, уничтожили красный цвет, выключили солнце. Нечто неотъемлемое, незыблемое пропало из них на долю секунды.

А потом пропал вой сирен, исчезли голоса людей, смотревших из окон, вспышки фотоаппаратов в телефонах, не стало вокруг прохладного ночного Гонконга. Только он сам, носивший имя Учики Отоко. Он был везде. Он был Вселенной, бесконечной и растущей.

На следующее утро газетные заголовки и ссылки в Интернете будут гласить о подземном взрыве, стершем с лица города целый небоскреб. Официально заявят, что все многочисленные жертвы, находившиеся в здании, погибли при обрушении основания делового центра. К счастью, соседние дома получили лишь незначительные повреждения, и погибших там не было. Несколько рядовых пользователей попробуют выложить снимки и видеозаписи с некими подозрительными передвижениями на опустевшей после подземных толчков улице, но те таинственным образом окажутся вымараны, сайты и сервера обрушены, а редкие упоминания утонут в морях спама и "ехидных комментариев. И никто никогда не предаст широкой огласке правду о том, что под ночным гонконгским небом взорвался живой человек.

Ослепительное белое зарево поднялось над крышами высотных домов, выбивая стекла в домах по всему кварталу. Вскипевшая краска на знаке парковки испарилась, захваченная ударной волной. Содрогнувшаяся башня небоскреба издала стучащий вздох, подрубленная развернувшейся у ее основания белоснежной сферой. Сто двадцать пять этажей бетона, металла, стекла и пластика понеслись с неба к земле, из единой структуры разламываясь на части и превращаясь в погребальный курган.

Мегуми открыла глаза.

Обрушившаяся на них громадина должна была превратить ее в красную лужицу, придавленную тоннами осколков. Канзаки даже разглядела внушительный пятиметровый кусок стены, который уже завис над головой, когда вокруг все потемнело, и она потеряла сознание.

Неужели их завалило, и придется умирать под обломками, задыхаясь и мучаясь от боли в раздавленном теле?

Нет. Боли не было. И не было душной сдавленности погребения. Первым, что увидела Мегуми, было небо.

Слух вернулся резким отвратительным визгом сирены. Поморщившись, Канзаки попробовала шевельнуться.

— О, Мегу-тян, — раздался сверху голос Сэма, и тут же над ней нависла его круглая физиономия. — Очнулась.

— Ага, — она посмотрела на мужчину снизу. — А что вообще...

— На сегодня приключения кончились.

Сильные руки Ватанабэ взяли ее за плечи и помогли сесть. Черное небо, подсвеченное городскими огнями, оказалось невероятно близко. Порыв холодного ветра заставил молодую женщину поежиться.

— Мы что, на крыше?

— На ней самой.

Вокруг виднелись верхушки высотных домов, сверкающих и мертвых. Надстройки и трубы, выступы воздуховодов и низенькая решетка по краю бездны усыпали широкое бетонное поле. Где-то внизу шумели люди, гудела техника.

Мегуми увидела Эрику. Девушка сидела на голом полу, скрестив ноги, и старательно пыталась собрать воедино клочки своего одеяния. Рядом лежала на боку Китами, с закрытыми глазами напоминавшая умиротворенно спящую, положившую руки под щеку.

Услышав, что Канзаки очнулась, Андерсен поняла голову и посмотрела на старшую подругу.

— У вас шок, наверное, — сказала она, глядя глазами впервые выпившей спиртного праведницы. — У меня вот тоже.

— У меня недоумение, — призналась Мегуми. — Что вообще случилось? Я сознание потеряла, когда...

— Да вот... — девушка несколько озадаченно пожала плечами. — Мы с Учики немного полетали.

— Эрика в последний момент выдернула нас из эпицентра, — пояснил Ватанабэ. — Октавиан разбушевался. Вырвался из ловушки, засранец.

— Из ловушки?

— Угу. Сначала Китами все-таки сумела его зацепить, а потом, я надеялся, детишки спалят. Но все равно не вышло.

— Китами... — нахмурилась Канзаки. — А она?..

— Жить будет, — успокоил Сэм.

Поодаль, у самого края крыши, обрывавшейся сотнями метров пустоты, стоял Учики Отоко. Отвернувшийся от спутников юноша смотрел вниз, на людей и машины. Они все походили на крошечные фигурки в конструкторе. Неужели так видел человечество Вендиго? Букашки и игрушки, такие незначительные с высоты. Суетящиеся вокруг обрушившейся детали их мира, растаскивающие обломки и кашляющие в облаках пыли. Высыпающие из своих ульев, чтобы посмотреть на чудеса.

Они взорвали небоскреб, сейчас покоившейся на другом конце квартала громадной грудой осколков и мусора. Вендиго сделал что-то, заставившее Наследников в один миг истребить всех, кто оставался в разрушенном здании. Кровь была и на их руках.

Октавиан не сгинул в том взрыве. Отоко это точно знал. Судорожный импульс, сотворивший творящийся внизу кошмар, был знаком его побега. Чудовище испугалось. Оно все-таки не было бессмертным.

Чудовище... Мог ли Учики так называть кого-то, будучи тем, чем был? Мог ли судить злодеев сейчас?

На руках юноша держал тонкое тело измученной пленом Кимико Инори. Не боясь уронить ее в бездну, Учики прижимал любимую к себе.

Будь что будет. Он совершил главное — вернул самого дорогого человека на всем белом свете. Вырвал из лап улыбчивого безумца. Ничто не случилось зря.

Инори открыла глаза и увидела его. Потрескавшиеся сухие губы шевельнулись.

— ...ки...кун... Чики-кун?..

— Да, — отозвался юноша, впервые радуясь возвращению прежнего лица. — Это я, Кимико.

— Вот ты... и пришел...

Исхудавшая тонкая ручка медленно и бессильно поднялась. Пальчики коснулись щеки Отоко, будто пытаясь проверить, настоящий ли он.

— Я тебя ждала.

— Знаю, — он прижался лицом к этой сухой слабой ладошке, чувствуя, как растворяется где-то глубоко внутри фантомная боль. Вдруг захотелось плакать, но слезы не шли. — Я... знаю.

Глядя, как воссоединившаяся пара отступает от края, Сэм довольно заурчал, сделавшись похожим на огромного потрепанного кота. Сунув руку под пиджак, он вытащил из внутреннего кармана запаянную в пакетик сигару и разочарованно присвистнул: та была сломана в трех местах.

— Мелкий пакостник, — проворчал толстяк и отшвырнул испорченное табачное изделие. — Так хотелось триумфально закурить.

— Триумфально?.. — не поняла его недовольства Мегуми и только тут сообразила, что другой рукой толстяк все еще держит ее за плечи.

Мужчина, которого Канзаки любила, обнимал ее. Вот он повернулся, и их лица оказались так близко друг от друга, так бесстыже близко...

Глупое сердце замерло, когда ее глаза поймали взгляд Ватанабэ.

— Хм... — он, похоже, что-то почувствовал. — Хм... Э... Слушай, Мегу-тян...

— А? — почти шепотом спросила она, не шелохнувшись.

— Странный вопрос задам, — Сэм тоже не отстранился. — Я был сегодня крут?

— Ты... — Мегуми помедлила, будто пытаясь что-то понять. — Ты... всегда крут.

— Хм...

Она успела увидеть его разным: наглым и мрачным, скромным и хвастливым, яростным и печальным. Но лишь второй раз в жизни Канзаки видела Сэма смущенным.

Вот он, момент! Почти задыхаясь от напряжения, молодая женщина задала вопрос:

— Сэм, а... почему я прекрасна?

Смущение пропало. Вместо него в глазах Ватанабэ появилась решимость.

— Потому что ты есть на свете.

Их губы соприкоснулись незаметно и естественно. Сэм крепче прижал молодую женщину к себе, и Мегуми совсем не хотелось, чтобы этот мужчина хоть когда-то ее отпускал.

— Господи боже, — проворчала Эрика. — Сколько вокруг соплей развели.

Эпилог

21 августа

Где-то в Европе

Артуру Хендриксу, шагавшему по коридору тюрьмы, еще никогда так сильно не хотелось бросить работу и сбежать куда-нибудь очень далеко. Двадцать с лишним лет он оттягивал момент, притаившийся сейчас за толстой дверью.

Прищурившись, пожилой англичанин посмотрел на флегматично горевшую лампу, врезанную в потолок. Глаза заслезились от раздражения, но Хендрикс отвел взгляд медленно и не моргнул. Его занимали мысли куда болезненнее яркого света.

Итак, в Гонконге опять царил шум, гам и хаос. Все еще только начиналось для несчастного города, но Артур знал, насколько непростой станет теперь жизнь мегаполиса. Новостные ресурсы по всему миру только и твердили о ночи длинных ножей, устроенной полицией. Мало кто осмеливался упоминать тот незначительный факт, что большинство арестованных являлись влиятельными фигурами в партии, давно задумывавшей добиться для Гонконга с его оазисом альтернативной экономики статуса вольного города, неподвластного Китаю. И совсем никто не писал о роли Европы в нарождавшемся локальном скандале.

Сэм Ватанабэ в очередной раз оправдал свою репутацию. С грохотом и размахом он ликвидировал вражеский объект в нейтральной зоне, добыл ценный источник информации и бросил кость китайцам. Как всегда, его оплошности никак не могли перевесить успех. Синоду снова придется мириться с существованием своенравного негодяя. Но надолго ли — Хендрикс не знал.

Однако оставался еще один аспект операции "Кровавый спорт", с которым предстояло разобраться. И в этот раз — лично Артуру.

Охранник посторонился, дав начальнику приложить ладонь к идентификатору. Загорелся зеленый индикатор распознавания, пиликнул разъем для ключ-карт. Отворив и следующий замок, Артур взялся за дверную ручку и шагнул в комнату для допросов.

Там, под бледным мерцанием единственной лампочки, прикованная к тяжелому металлическому стулу, сидела женщина. На ней не было тюремной робы, вместо нее ладное молодое тело укрывал от взглядов некогда чистый брючный костюм. Голову пленницы покрывал черный эластичный мешок из числа тех, что раньше шили специально для тюрем и пыточных. Тонкие руки были сдавлены тяжелыми стальными скобами от запястья до локтя и намертво зафиксированы на подлокотниках. Аналогичные путы прижимали голени босых ног к плоским металлическим ножкам. Но даже в таком виде, даже облаченная в измятую и потрепанную одежду, пленница держала спину прямо и не дрогнула, услышав его шаги.

— Выйдите, — коротко приказал Хендрикс последовавшему за ним охраннику.

— Есть, — тот не стал спорить и удалился, закрывая за собой дверь, загудевшую автоматическим замком.

Обогнув стол, Артур взялся за край мешка и осторожно потянул его с головы пленницы. Каскад вьющихся рыжих волос, вырвавшись на свободу, показался в скудном освещении особенно ярким. Красивые зеленые глаза заморгали. Высокий белоснежный лоб нахмурился. Она попыталась повернуться, разглядывая визитера, но Артур уже снова обходил разделявший их стол.

Стул напротив железно загрохотал, отодвигаемый англичанином. Сев, тот положил сцепленные в замок руки на голую столешницу и замер.

Она узнала его сразу. Но чтобы понять все равно потребовалось время. Спустя мучительно долгие секунды неловкого ожидания, девушка обреченно вздохнула.

— Здравствуй, Анна, — сказал Артур Хендрикс.

— Здравствуй, дядя Артур, — отозвалась Анна Хендрикс.

Гонконг

15:42 местного времени

Боль.

Много боли. Бесконечная, неутихающая, бьющая по каждому нерву агония. Как будто она вросла в твои ткани и стала частью тебя самой.

Такова цена за дьявольские крылья. Ты всегда будешь носить эту боль как каинову печать. И всякий из них, из вершителей чужой высшей воли, сможет указать на тебя. А потом убить.

Но нельзя сдаваться. И ты снова и снова выживешь. Они убьют тебя, оскорбят тысячу раз, начнут бояться и ненавидеть. А ты будешь побеждать.

Но боль никогда не уйдет.

Китами открыла глаза с болезненным всхлипом.

Чистый белый потолок. Тишина. Солнечный свет, пробивающийся сквозь неплотно закрытые жалюзи.

Дзюнко лежала на узкой койке, укрытая тонким покрывалом. Ее платье исчезло, вместо него кожа ощущала стандартно-невесомую больничную пижаму.

— И... — заговорила девушка, слыша, как сипло звучит голос. — Где это я?

— О! — радостно прозвучало где-то рядом. — Проснулась.

Медленно садясь, Китами поморщилась. Все тело заныло, как будто накануне она работала в поле, собирая рис, а потом запряглась в телегу вместо лошади. Живот тут же забурчал от голода. Слегка кружилась голова, но Дзюнко сосредоточенно рассмотрела чистую полупустую палату с грудой аппаратуры, к счастью, ничем не присоединенной к ней. В углу на крохотной табуретке сидела Эрика. Ее изорванная форма официантки исчезла, сменившись джинсами и легкой курточкой, волосы были уложены в привычную прическу вместо растрепанных рогаликов. Зажмурив один глаз, Андерсен хитро посмотрела на японку.

— Как по ощущениям, живая?

— Вроде бы, — ответила Китами, проведя ладонью по лицу. — Где я?

— В больнице, само собой, — Эрика смущенно кашлянула. — Мы тебя чуть не убили.

— То-то во сне так ломило, — мрачно усмехнулась Дзюнко. — А остальные?

— С ними все в порядке, — Андерсен кивнула, и физиономия ее приобрела чрезвычайно сварливое выражение. — Целоваться друг с другом бросились. А мне что, с тобой надо было сливаться в припадке страсти?

— Лучше не надо, — строго произнесла Китами. — Сколько я была без сознания?

— Всю ночь и все утро. Хорошо, что пришла в себя. Мы улетаем через три часа. Не хотелось тащить тебя на носилках.

— Значит, все кончилось? — задумчиво произнесла Дзюнко и посмотрела на закрытое окно.

— Угу, — подтвердила Эрика. — Небоскреб рухнул, нас никто не арестовал, тайная лаборатория взорвана. А еще весь Гонконг стоит на ушах.

— Значит, Вендиго...

— Неизвестно, — Андерсен помрачнела. — Исчез во взрыве.

— Он жив.

— Угу.

Обе девушки замолчали. В полнейшей тишине больничной палаты пауза вышла невыносимо выразительной. Наконец, Китами, словно что-то вспомнив, нахмурила брови.

— А что ты-то здесь делаешь?

— За тобой смотрю, — Эрика снова кашлянула. — Надо же было куда-то деться от них со всеми этими поцелуями...

— Вот как, — иронично улыбнулась Дзюнко. — Тогда подай сюда мою одежду.

Где-то в Южно-Китайском море

Порыв холодного морского ветра ударил в лицо, заставляя заледенеть тонкий шрам, шедший из уголка глаза и перечеркивающий щеку. Октавиан Вендиго задумчиво провел пальцем по следу, оставленному его собственной слезой.

— О чем задумался, босс? — спросил невзрачный мужчина в бейсболке, запахнувший мятый пиджак и вглядевшийся в безбрежную водную гладь.

Они стояли на палубе длинной белоснежной морской яхты, уходившей все дальше и дальше от Гонконга. Медно-рыжее солнце делало воду похожей на расплавленный и кипящий свинец. Неживая монументальность глубин сочеталась в этом пейзаже с живостью синего неба без единого облачка, и ощутимым жаром разошедшегося не на шутку светила.

— Мне интересно, — проговорил Вендиго, глядя на солнце и не моргая. — О чем сейчас думают мои любимые враги.

— Это несложно, — хмыкнул обладатель бейсболки и почесал небритый подбородок. — Наверняка, радуются победе. Как же, захватили Анну в плен и вас заставили то ли сбежать, то ли умереть.

— А может, они размышляют, в чем подвох? — Октавиан искоса посмотрел на собеседника и улыбнулся.

— Может, — тот пожал плечами. — Но сомневаюсь. На самом деле, они сейчас почти наверняка заняты друг другом. Любовь, дружба и прочие приятные и красивые штучки.

— Ох, Чарли, — весело выдохнул Вендиго. — Именно за способность работать над человеческой душой с подходом мясника я тебя и ценю.

— Я не мясник, босс, — обиделся Чарли. — Мясники умеют только рубить, резать и подвешивать за ребро. За такими фокусами надо Фрэнки звать. Мне больше нравится понятие "препарировать".

— Как угодно.

— Так, а мы над чем будем думать, а, босс? — спросил Чарли, слушая шум бившихся о борта волн.

— Тебе думать не надо, — сказал Октавиан. — Ты отправляешься в Японию.

— Чего мы забыли в Японии?

— Очень многое, — Вендиго обернулся. — Кладези полезнейших средств извращения человеческой натуры.

— Последнее сокровище старого самурая? — в голосе Чарли появилось придыхание.

— Оно самое, — кивнул босс. — Кстати, будь готов к тому, что наши европейские друзья пришлют перехватчика.

— Это оч-чень хорошо, — Чарли тронул козырек бейсболки кончиками пальцев.

— Соколов будет действовать вместе с тобой.

— Надеюсь, не рядом?

— Параллельно. И еще я пришлю тебе цветочек.

— Зачем мне эта потаскушка? — Чарли скривился.

— Я так сказал, — спокойно произнес Октавиан.

— Пардон, босс, — мужчина изобразил извиняющийся поклон.

— Им придется расстаться. Беленький зайчик поедет в Луизиану.

— Вы садист, босс, — ухмыльнулся Чарли.

— Это утверждение было бы верным, получай я удовольствие от подобных мелочей, — Вендиго протянул руку, вновь отвернувшись к морю. — Пора звонить.

Чарли молча протянул боссу крохотную трубку коммуникатора и неслышно удалился с верхней палубы. Нажимая на кнопки и слушая треск в динамике, Октавиан Вендиго улыбнулся, ощущая немую мертвую плоть шрама.

— Жан-Мишель, дорогой друг! — произнес он, как только установилась связь. — Я сегодня понял, чем ты мне заплатишь.

Гонконг

18:40 местного времени

— Н-да, — почесал затылок Джон Ву и оглянулся на стоявший неподалеку частный самолет. — Вот, значит, кому я обязан.

— Так уж карта легла, — сказал Сэм Ватанабэ и вежливым жестом поправил галстук. — Я заметил тебя, когда жил в Цим Ша Цуй.

— Сэм уверял, что нет во всем Гонконге другого настолько же честного и вместе с тем... неосторожного человека, — невозмутимо произнесла Алиса Чоу.

Они втроем стояли у взлетной полосы аэропорта. С минуты на минуту Сэм и его спутники должны были покинуть Гонконг и отправиться в Меркури. Китами и Эрика успели как раз вовремя. Ватанабэ торопился улететь из города, чтобы волна беспокойства, охватившая спецслужбы города, не захлестнуло его, настоящего виновника всего случившегося за последние дни. Алиса, пусть и имевшая рычаги влияния, соглашалась с такой спешкой. Но перед тем, как таинственные иностранцы улетели, она поехала проститься. Ву, уже привыкший не расставаться с новой начальницей, увязался следом. Узнав "пьяницу", стоившего ему купания в канале, полицейский поначалу был очень сердит, но быстро сменил гнев на любопытство. Сэм, однако, ни на какие вопросы отвечать не стал. Зато толстяк рассказал, почему именно Джону суждено было стать фигурой в большой игре сразу двух правительств.

— Ощущаю себя дурачком, которого обхитрили мошенники, — признался Ву.

— Привыкай, — философски посоветовал Сэм. — Жизнь — жестокая тетя.

— Не трогай ты его, — попросила Алиса. — Он еще не привык.

Ватанабэ скептически посмотрел на Чоу. Та в ответ невозмутимо пожала плечами.

— Теперь еще и мужской шовинист внутри скукожился, — пожаловался полицейский. — Меня защищает прекрасная дама.

— Комплименты стоит говорить напрямую, — тут же отозвалась Алиса, и Джон недовольно забурчал что-то себе под нос.

-Ты-то как? — Ватанабэ прищурился. — Справишься?

— Чистка — дело нудное, но не чрезвычайно сложное. За один вечер Гонконг лишился трети самых уважаемых людей.

— То есть, треть бандитов, хапуг и эксплуататоров все еще у вас в руках.

— Именно.

— И поют как соловьи! — вклинился быстро оправившийся Джон. — Фэй Пану скоро надо будет кляп вставлять, настолько охотно сотрудничает с органами правопорядка.

— Умелые допросы умелых людей, — пояснила Чоу. — И гнилая натура допрашиваемого.

— Всегда надо искать труса, — хмыкнул толстяк. — Ладно, верю. Уж вдвоем точно справитесь.

— Знаешь, а я ведь тебя раскусила, — Алиса погрозила Сэму пальцем.

— То есть?

— Насчет твоих отношений с богом, — она улыбнулась, повергнув Ву в шок. — Ты его не любишь, но старательно пытаешься делать божью работу.

Ничего не ответив, Ватанабэ протянул руку и легонько коснулся лба девушки указательным пальцем. Затем он коротко кивнул Джону и, развернувшись, зашагал к самолету.

— Чудной он какой-то, — протянул Ву.

— Это верно, — с непонятной интонацией произнесла Алиса. — Самый чудной человек из всех, кого я встречала.

— Где вы только его нашли...

— Не я его нашла. Он нашел меня когда-то давно, — Чоу посмотрела толстяку вслед. — В совсем другой жизни.

У самолета, к которому уже подали трап, Учики Отоко плотнее запахнул длинный плащ на Кимико Инори. Та взяла его руки, огрубевшие, мозолистые, в свои ладони и что-то тихо сказала. Юноша коротко кивнул. Улыбнувшись, девушка покинула его, поднимаясь по трапу.

— Воссоединяетесь? — спросил незаметно подошедший Сэм.

— Да, — обернулся к нему Учики. — У нас не было шанса толком поговорить со всей этой суетой, да и она приходила в себя.

— Восстановилась бедняжка быстро, — кивнул Ватанабэ. — Вы, похоже, вышли на новый уровень связи.

— Н-да...

Неожиданно Отоко помрачнел. Сэм знал, о чем он думает. Разговор с Вендиго молодые люди поведали от первого до последнего слова. Было ясно, что теперь их будет мучить вопрос: что из сказанного — правда? Являются ли они всего лишь чьими-то машинами, созданными для перекройки реальности. И если да, то чьими?

Учики был пытливым и упорным парнем. Он непременно захочет докопаться до всей правды. Однако кое о чем он так и не вспомнил. Но помнил Сэм.

В лаборатории не обнаружилось и следа остальных Наследников. Кимико Инори оказалась единственной пленницей. Во всех остальных контейнерах, которые первым делом извлекли из-под обломков сегодня днем, не оказалось ни тел, ни следов чьего-то присутствия. Октавиан Вендиго снова играл с ними в понятную ему одному игру. Ставил свой спектакль.

Но пока что бедному парнишке было рано знать, что они с любимой получили роли, которые не успели разучить.

Хотя, может быть, он уже знал. Все понял, но молчал, пугаясь мыслей о возможном убийстве товарищей. Или надеялся на ответы, которых не имел права получить.

— Есть в Меркури особая библиотека, — произнес Сэм. — Там имеется множество материалов, которые дадут тебе картинку получше старой.

— О системе воспроизводства там тоже есть? — искоса посмотрел юноша.

— И о феноменах вроде вашего, — Ватанабэ хмыкнул. — Вас теперь, хе-хе, трое.

— Что, связь с Эрикой не пройдет? — возможно, так светило солнце, но Учики вдруг заметно посерел.

— Не-а, — обрадовал его Сэм. — Придется тебе разбираться.

— Н-да... — Учики провел рукой по стриженой макушке. — Н-да... Черт, надо снова отрастить волосы.

— Не нервничай, парень, — казавшийся чрезвычайно довольным Сэм легонько хлопнул его по спине. — Я за вами присмотрю.

— А то я сомневался... — проворчал юноша. — Куда же мы от вас денемся?

— В том-то и дело, что никуда.

Учики улыбнулся. Улыбнулся и Сэм.

Странные и страшные события свели их вместе. Но вовсе не страдания и злоба сделали эксцентричного толстяка и робкого когда-то мальчика друзьями. Ощущение надежности, способности поверить в то, что этот загадочный тип не подведет и поможет, пришло к Отоко не сразу. Но почему-то теперь он точно знал: Сэм может умолчать, может соврать, но ни за что и никогда не предаст, не отдаст на погибель. Потому что Сэм Ватанабэ и Учики Отоко — одной крови. Они сражаются за то, во что стоит верить. За справедливость и любовь, какой бы та ни была. И никогда не сдадутся.

— Вот и договорились, — Учики протянул руку.

— О да! — крепким рукопожатием ответил Сэм.

Дубна, октябрь 2012 — апрель 2013

"Состояние грогги" — термин в боксе, обозначающий ослабленное дезориентированное состояние после получения сильных ударов.

"Гвай-ло" — "иноземный дьявол", китайское наименование людей не-китайской национальности

Джеб — длинный прямой удар в боксе, существует в нескольких вариантах. В данном случае описывается удар на опережение.

"Маэ-гери" — прямой удар ногой.

"Маваси" или "маваси-гери" — круговой удар ногой.

Цитата из произведения И. Гёте "Фауст"

Лоу-кик — в кикбоксинге и тайском боксе — боковой удар ногой в бедро, крайне болезненный и способный свалить с ног.

Тоби-гери — общее название каратистских ударов ногой в прыжке.

Усиро-гери — удар ногой, направленный в цель назад, пяткой и стопой.

Йоко-гери — удар ногой в сторону.

Май-гери-кокато — проникающий удар пяткой. При попадании в печень способен привести к летальному исходу.

Debes, ergo potes — "должен, значит, можешь" (лат.)

"If I had the chance I'd ask the world to dance" — "Если был бы шанс, позвал бы мир на танец", цитата из песни Билли Айдола "Dancing With Myself".

232