Уразумев, что грабить и убивать их не будут, люди высыпали на улицу.
Спасти Человека: вперед, в прошлое, по собственным следам
"Не глядят по сторонам... — подумала Вигдис о своих воинах. — Для них ведь эта деревня — одна из тысяч. Это ж для меня она — хм... родина!... Родина... — недобро усмехнулась про себя княгиня. — Как недавно это было! Восемь лет назад! Как давно... Как невыносимо, непоправимо давно...
Где она — обида, вспомнившаяся только утром?... Где боль?... Где все это? Почему я ничего не чувствую? Словно и не со мной это все было. С кем-то очень близким, очень знакомым... Но не со мной... Люди... Обыкновенные люди, как везде... Я ж всех их знаю! Всех!... И цена им всем одна... И ее я тоже знаю!"
Вигдис внимательно смотрела на деревню, на людей... И все отчетливее осознавала, насколько ей безразличны эти люди! Не свои — в армии не служат. Не чужие — врагу не служат. Ничто. И все яснее она понимала — насколько она стала волчицей! Даже не вейрой. Волчицей!
Когда? Ну когда это началось снова?
В первый раз ее спасли Вяйнесоны — не дали умереть человеческой составляющей ее души. Они помогли ей вспомнить и поверить снова, что не каждый человек возьмет в руки камень...
Вяйнесоны... Они были странной парой... Отличаясь, как небо от земли, они никогда не ссорились...
Рольф — нелепый, нескладный человек, слишком худой и длинный, не знавший — куда деть руки, слишком суетливый и нерешительный... Он всегда уступал своей жене, маленькой полной женщине — Анике.
И только у себя в штабе Рольф становился совсем иным: умным и расчетливым, жестким и волевым, властным и знающим цену слову — начальником штаба армии сопротивления.
Рольф... Никогда, ни единого дня не был он воином. Но мечом, тем не менее, владел. Что и продемонстрировал в первом и последнем своем бою, свалив в одиночку семерых воинов императорской дворцовой гвардии — "непобедимых"...
Аника — языкатая и своенравная, но очень добрая и заботливая женщина... В ежовых рукавицах держала она всю княжескую ставку... Ее слушались, ей подчинялись... Потому, что все знали: Аника не способна никого унизить или обидеть. И совершенно не терпела, когда в ее присутствии кого-нибудь оскорбляли или унижали.
Ох, Аника! Если б знать тогда... Если б переиграть прошлое... Как же ты могла, Аника? Зачем?...
А мы-то куда смотрели, проклятые?...
Рольф... Аника... Тогда они сохранили в Вигдис человечность...
"Рольф! Аника! Как же так? Почему ... ЭТИ... живут, а вас нет? Пять лет уже нет! Как немного! Пять лет... Как много... Как невыносимо, непоправимо много!!!"
Теперь помочь ей уже некому.
С гибелью каждого из ее родичей и друзей умирала часть души Вигдис дотАльви. И не осталось ничего. Она научилась имитировать чувства — зато разучилась чувствовать, как человек. Она, став настоящей волчицей, быстро переставала быть человеком.
Вигдис только теперь поняла — как далеко она зашла: после сражений она наедалась так, что с трудом забиралась на коня. Ее привычка жрать пленных коробила даже волков. А вот людей, служивших ей, как ни странно, только забавляла: им нравилась сама трактовка черных завоевателей, как провизии!
Шестнадцать лет... О, великая Фригг, шестнадцать лет!!! Детство и юность ее прошли здесь... Лучшие, самые счастливые годы ее жизни...
Жила она тогда, не ведая ненависти, играла с подругами... У нее был родной дом и мама... Вон там ее дом, за пригорком, где ясень старый растет... Только трубу печную и видать... Кажется, вынесет тебя конь на пригорок, а там и тропка к дому... Мама выбежит на крыльцо... "Доченька!... Как давно тебя не было дома! Как я ждала тебя, девочка моя... Как скучала..."
Нет. Не выбежит. Восемь лет уже, как не выбежит. Восемь лет уже, как мертва она... Восемь лет, как насмерть забита камнями юность Вигдис... Как недавно! Восемь лет... Как давно... Как невыносимо, непоправимо давно!!!"
Вигдис была слишком строга к себе: кое-что человеческое в ней оставалось всегда. Иначе бы не мучили ее эти мысли.
А знаете, друзья мои? Мне кажется, что не столь и противоположны мы с людьми. Ведь в них тоже есть нечто волчье. А в нас — нечто человеческое... Замечали?
Тем временем жители деревни начали узнавать ее. Для них-то прошло всего восемь лет! Они почти не состарились...
Шла по деревне конница. Неспешно, безразлично... Скользили вдоль колонны дозорные волки, внимательно вглядываясь, вслушиваясь и внюхиваясь в обстановку. Всадники не глядели по сторонам, доверяя дозорам. Жители с интересом разглядывали их: воинов в вороненых кольчугах, вооруженных копьями и мечами, разведчиков в бурых и зеленых плащах, с мечами за спиной, с луками в седельных колчанах, гвардейцев в серых плащах, волков, скаливших зубы, сидя в седлах... Но все больше и больше глаз замирали на молодой женщине лет двадцати пяти, возглавлявшей колонну в окружении личной охраны. Женщина была красива. Ослепительно, оглушительно красива. Только ее глаза заставляли усомниться в ее возрасте. Нет, не старыми они были — эти глаза; отнюдь — зоркими, внимательными, ледяными. Но отражался в них опыт долгих лет... Не человеческих лет — волчьих... И еще — власть.
Одета она в бурый плащ, наброшенный на голое тело, за спиной был приторочен меч...
Да, восемь лет! Не все можно забыть за столь малый срок... Ее начали узнавать. И по мере узнавания людей охватывал ужас... Они помнили... Все помнили... Им было чего бояться...
Только дети искренне радовались, не замечая или не понимая паники.
Какие они трогательные — дети... И княгиня против воли улыбнулась.
Вот эта девочка с русой челкой — разве не похожа она на маленькую Вигдис? Или та?... А... О, боги всемогущие! Как эта девчушка в порванной юбке и с разбитой коленкой похожа на Уну!!!
"Уна, лучшая моя подруга, прости меня! Я так долго не вспоминала о тебе... Прости меня, сестренка, пожалуйста! Я так люблю тебя, я так тебе благодарна..."
Она вспоминала...Знакомство.
Их дома стояли рядом.
Вигдис, играя во дворе, постоянно видела за соседским забором маленькую девочку — дочку тети Тирцы. Тогда она не знала, что соседку зовут Уной: та была годом младше, и восьмилетняя Вигдис считала ниже своего достоинства водиться со всякой там мелкотой семи лет.
Но однажды летом, года через три...
-Здравствуй. Тебя зовут Вигдис?
-Ну, Вигдис... — недовольно пробурчала девочка, сверху вниз глядя на собеседницу: маленькая, конопатая, волосы растрепаны, юбка порвана, на носу царапина, коленка перевязана грязной тряпицей... Глядит приветливо, улыбается... Смущение прячет... И малиной от нее вкусно пахнет...
-А я — Уна. Давай дружить?
"Дружить?... — прикинула Вигдис. — С такой малявкой?... А с другой стороны... А что? Можно и дружить... Погляжу: если не понравится — тогда раздружусь..."
-Давай, — снисходительно согласилась она.
Уна просияла и немедленно выпалила:
-Пошли на речку, а?
-Зачем это?
-Как зачем? Искупаемся!
-Не хочется мне.
-Ну пошли!... — заныла Уна. — Так искупаться хочется!
-Иди одна, если хочется, — пожала плечами Вигдис.
-Я боюсь, — понизила голос зачем-то Уна. — Там мальчишки...
-Ну и что? — не поняла Вигдис.
-Они меня за волосы дергают, — прошептала малявка, втянув голову в плечи и потупив глаза... — Я боюсь идти одна.
Вообще-то следовало бы обидеться, но Вигдис неожиданно ощутила гордость: приятно, когда тебя считают большой и сильной!
-Пошли! — решила она. И со злорадством добавила: — Посмотрим, как они дернут за волосы меня!
Дочь Альви не была особенно задириста, и без причины в драку не лезла, но связываться с ней тем не менее боялись: очень уж зла была Вигдис в драке. Если ее задевали, она давала отпор и дралась всерьез, молча, отчаянно, беспощадно. Не зная страха, не чуя боли. До конца.
Случалось даже, что от тогда еще восьмилетней Вигдис с ревом убегали двенадцатилетние мальчишки. Когда же их матери приходили к Альви жаловаться, та спокойно отвечала: "Сам виноват! Нечего задирать девочек!"
А потом, наедине, мама старалась убедить ее, что драться ей нельзя: "Никогда, ни в коем случае! Бьют? Пусть бьют! Я сама разберусь. А ты не лезь!..."
Убедить не получалось: в мамином голосе то и дело проскальзывала неуместная в данной ситуации гордость, а в глазах тлела усмешка, от которой у Вигдис стыла кровь. Такая уж это была усмешка — холодная, жестокая, желтая. Волчья.
Вигдис тогда так и не поняла — почему.
Они шли, держась за руки, по тропинке, сбегавшей к речке. Как и предполагала Вигдис, мальчишки связываться не стали. Уна гордо глядела на них, одаривая улыбкой каждого, словно королева во время официального приема...
-Может, здесь? — предложила Уна, кивая на камыши.
-Зачем? — удивилась Вигдис и повела свою новую подругу к Девичьему затону — излюбленному месту купания всех окрестных девушек. — Искупаемся, как люди, полежим на песочке...
-А пустят? — не поверила Уна.
-А-то? Я уже два месяца там купаюсь.
-Да-а-а! Ты уже большая, — с завистью протянула Уна.
-На год всего-то тебя старше! — слегка обиделась Вигдис. — Ну, может, повыше чуток... Пойдем, не бойся ничего...
Затон был очень укромным местом: подобраться к нему было непросто, поэтому можно было не опасаться нескромных глаз парней. Кроме того, все знали: если девки какого дурня там поймают — пощады не будет. И позора этот дурень не оберется, и запомнит на всю жизнь...
-Виг! Научи меня драться, — попросила Уна, когда они, вволю накупавшись, лежали на песке, подставив спины солнцу.
-Зачем тебе? — удивилась Вигдис. — Я же есть...
-Надо... Не звать же тебя на помощь всякий раз!
-Сегодня позвала же?
-Не-е-е! Я не из-за этого. Я давно хотела с тобой познакомиться, просто не решалась.
Вигдис покосилась на подругу, подумала и с сожалением сказала:
-Не выйдет у тебя...
-Это потому, что я трусиха, да? — помолчав, тихо спросила Уна.
-Нет! — задумчиво покачала головой Вигдис. — Не потому. Просто... Ну, понимаешь? Не стыдно бояться. Только дурак не боится, что побьют. Ты ж одна, а этих мальчишек много. Я тоже их боюсь, что ты думаешь?
-Ты? — не поверила ушам Уна. — Да ладно тебе!
-Боюсь! — отрезала Вигдис. — Только боюсь я до драки. И еще после драки тоже. А вот во время... Я забываю про страх, про боль... Я просто не чувствую их. Только ненависть я чувствую — холодную, основательную, неодолимую... Не глупую и слепую — умную и зрячую! Только... Будто занавеска алая перед глазами полощется, свет застит... И хочется не просто ударить — убить. На клочья порвать... А ты так не сможешь...
-Жаль... — после долгой паузы прошептала Уна.
-Чего жаль, дурочка? — с горечью ответила Вигдис. — Радуйся, что не надо бояться убить кого-нибудь... Неужели из-за вырванного клока волос или задранной юбки надо убивать? Или рожу в кровь разбивать? Радуйся, что не придется тебе бояться себя...
-Что же мне делать тогда? Ну, хоть чему-нибудь научи!
Вигдис подумала немного, наморщив нос, потом улыбнулась.
-Знаешь что? Если к тебе пристанут снова, сделай так: подойди к самому сильному из них и ударь... Ты знаешь, куда мальчишек нужно бить, чтоб больно было?
-Не-е-т!
Вигдис вдруг покраснела, обвела взглядом затон, где они были не одни, и зашептала что-то на ухо подруге. Та прыснула, потом тоже покраснела и, чуть заикаясь от смущения, спросила:
-А п-п-поможет?
-Поможет, не сомневайся! — заверила ее Вигдис.
-А это больно?
-А я почем знаю? Похоже, что да. Получив по... этому месту, никто уже не дерется... Проверить на себе как-то не вышло — нету у меня этого...
Она вспоминала... То же лето, август... "Ой!.."
-Виг, слушай! Получилось! Ура! Ты гений! — Уна влетела в дом, растрепанная, задыхающаяся после бега, с горящими от восторга глазами. — Я стукнула его коленкой по тому месту!... Ой...
Последнее относилось уже не к Вигдис. Просто Уна с опозданием заметила, что в горнице, кроме ее подруги, была еще и Альви — мама Вигдис... и Альви с необидной насмешкой смотрела сейчас на Уну.
-Стукнула, говоришь? — спросила, наконец, она. — И как?
-Ой, тетя Альви! Это было здорово! — затараторила Уна. — Он согнулся, схватился за... м-м-м... это место руками и упал... и завыл от боли! Я теперь их всех только туда и... Ой...
Это "ой" означало, что до девочки дошло — что она несет. И кому! Взрослой женщине! Да еще и маме лучшей своей подруги, которой теперь наверняка нагорит...
Альви невозмутимо разглядывала подругу дочери, а потом, вместо того, чтобы ругать ее или грозить рассказать матери, предложила:
-Так, девка! Бегом умываться! А-то ты сейчас — сущий поросенок! Потом причешешься! Гребешок есть?... Нет!? Надо, чтоб был. На, вот. Возьми. Дарю. Да юбку подтяни — того и гляди упадет! Ты что, Уна? Женщина должна всегда хорошо выглядеть!
-Так я ж еще не... Ой...
Альви ловко не заметила пылающих ушей Уны.
-Еще не женщина? Это верно. Но готовиться-то надо заранее! Тебе ж замуж выходить надо? От такой невесты, как ты сейчас, все женихи сбегут!
-Ой... — Уна помчалась к рукомойнику. Умываться.
Вернулась она через пять минут. Альви критически ее оглядела.
-Ну, вот. Теперь ты на девочку похожа. Немного... Возьми-ка ленточку, повяжи на талии, чтоб юбка не сваливалась. А еще лучше — носи до поры платья.
-До какой поры? — не поняла Уна.
Вигдис прыснула, а Альви преувеличенно серьезно объяснила:
-До поры, когда юбке будет на чем держаться без всяких ленточек... Так стукнула, говоришь?
-Стукнула, — хмуро кивнула головой обиженная Уна.
-Ну и правильно, девка. Да ты не обижайся на меня — я ж не со зла. Я помочь хочу. Только знаешь? Ты их стукай не очень: это в самом деле больно. И еще это ... м-м-м ... место тебе еще пригодится в будущем.
-Как это? — округлила глаза Уна.
Вигдис снова прыснула. Альви погрозила дочери кулаком и проникновенно сообщила:
-Уна, до поры рано тебе еще это знать!
-До какой поры? — преувеличенно наивным голосом спросила Уна.
-До той самой! — отрезала Альви.
-А когда пора?
-Нескоро!
-Жалко, — вздохнула девочка. — Ой!...
Альви расхохоталась.
В тот же день Тирца, мама Уны, пришла к ним выяснять отношения с Альви. Вигдис, не взирая на возражения, выставили во двор. Ничего не поделаешь: пришлось ей подглядывать через окно.
-Аль! Ты спятила? Ты чему учишь мою дочь? — весело спросила Тирца, упирая руки в боки.
Тирца и Уна были очень похожи. По Тирце можно было с уверенностью сказать — как ее дочь будет выглядеть в тридцать лет.
-А что я такого сказала?
-Но, Аль! Ей же всего десять лет! Как можно?
-А что? Ей уже десять лет, Тирца! Лет через пять она уже может выйти замуж! Она, конечно, твоя дочь, а не моя. Тебе и решать. Но учить-то ее все равно надо!
-Ох, Аль, — пожаловалась Тирца. — Время-то как летит! Вроде только недавно от груди ее отняла, а ей уже десять лет... Может, ты и права? А-то Уна все еще верит, что детей аист приносит...
