Перегрызть глотку войне

Ланке Гортхауэру!

Спасибо, сестра! Если бы не ты,

этой книги бы не было!

Предисловие

Уважаемый Читатель! Я буду рад, если вы сохраните интерес к этой книге до последней ее страницы! Однако должен кое о чем предупредить сразу!

Несмотря на то, что книга о войне, война в ней — лишь фон. Только фон.

Вы можете спросить: о чем тогда книга? Хороший вопрос. Я бы и сам хотел это знать... Я даже жанр книги определить не могу...

Может быть, это fantasy? Возможно. Но мне кажется, что это более похоже на сагу. Сказочную сагу для взрослых.

Что в ней от fantasy? Только то, что в странном мире, сотворенном не так уж и давно, живет народ оборотней наряду с людьми.

Не спешите утверждать, что автор не разбирается в оборотнях, в зоологии, в религиях различных народов Земли! Автор и сам знает, что Рагнарекк, описываемый в скандинавской мифологии имеет очень мало общего с тем Рагнарекком, который происходит в книге. Автор заранее согласен, что трактовка целого ряда исторических и мифологических персонажей, упоминаемых в книге, мягко говоря, нетрадиционна.

Можете считать это все авторским произволом, если хотите!

Возможно, что трактовка некоторых исторических персонажей вызовет возмущение многих читателей! Я прошу у них прощения, однако считаю, что любой человек имеет право выбора. И, вне зависимости от прошлой биографии, любой может сделать правильный выбор. Даже после смерти!

Не забудьте также, что как люди, так и волки в том мире отличаются от людей и волков Земли. Что и не удивительно — мир тот тоже отличается от Земли. Немного, но отличается. Поэтому не подсчитывайте ошибки автора.

Также огромная просьба к народу, именуемому ролевиками и толкинутыми (к последним автор и сам имеет сомнительную честь принадлежать), не кидаться на меня с кулаками и не вызывать на поединок на боевых фаллоимитаторах! Я считаю, что все точки зрения имеют право на существование ( бедное право на существование...). Я же не утверждаю, что прав именно я!

Однако, шутки в сторону. В какую, спрашиваете? В какую хотите!

О чем тогда эта книга? Да все о том же... О людях. О ненависти. О любви. О цене, которую приходится платить за право быть человеком. О войне (все-таки!). О том, что не бывает справедливых войн. Не бывает так, чтобы благородные герои сражались с мерзавцами и скотами за высокие идеалы! Нет на войне никаких благородных героев. И идеалов высоких нет.

Может быть, кто-нибудь из читателей поймет, что пора начинать Нюрнбергский процесс-2, где судить и вешать мы будем уже не нацистских лидеров, как в 1946 году, а этих... идеалистов, битком набитых высокими и гуманными идеалами, и во имя этих идеалов подставляющих под пули (ракеты, взрывные устройства) миллионы людей. И следующие поколения.

Может быть, кто-нибудь из читателей поймет, что нельзя человеку подавлять в себе зверя! Он, этот зверь, часть человеческой природы. Наша часть! И не такая уж плохая, если подумать! Может быть, кто-нибудь поймет, что унизительно жаловаться в полицию, если вам нахамили, что в этих случаях надо попросту бить морду! Ой, простите — наносить легкие телесные повреждения (или средней тяжести, по возможности)!

Может быть, кто-нибудь из читателей поймет, что человек должен решать за себя сам. И отвечать сам. И никакие партии, религии, родственники не вправе ничего решать за него. Только тогда человек может называться Человеком.

Может быть, кто-нибудь из читателей поймет, что не бывает готовых решений, что если ему иногда кажется, что ему все ясно, что не стоит тратить времени на то, чтобы понять — кто хороший, а кто плохой, это значит, что он ошибается. И надо еще раз подумать!

Может быть, кто-нибудь из читателей поймет, что гнать, как баранов, на убой можно только баранов.

Может быть, кто-нибудь из читателей поймет все это, прочтя эту книгу? Тогда я писал ее не зря.

Глава 1. Рийр

В сосновом лесу в предгорьях Рыжих гор пряталась школа. Могучие многовековые сосны надежно скрывали беломраморное двухэтажное здание со стеклянной крышей от любопытных глаз. Только птицы, пролетая над лесом, бросали взгляды на людей, сидящих за столами, носящихся по коридорам, листающих книги... Случайный путник обязательно подумал бы, что неведомое волшебство перенесло откуда-то этот изящный дом в старинный лес, если б не знал, что всего в нескольких лигах отсюда пролегает тракт.

Учитель внимательно оглядел класс, на мгновение задерживая взгляд на каждом из своих учеников.

"Ну, вот! — подумал он. — Начинается учебный год. Который уж по счету?..."

-Добрый день! — приветливо обратился учитель к классу. — Выросли, окрепли, особенно мальчики. А девочки еще похорошели, хоть, казалось бы, и некуда!... Ну, что ж! Я предлагаю индивидуальные беседы с каждым из вас перенести на следующую неделю. Тогда и поговорим о том, как вы провели каникулы. Впрочем, если кому-то необходимо поговорить срочно, я жду после уроков... А теперь займемся делом. Я дал вам задание на каникулы. Не забыли?

-Нет. — Хором ответил класс.

-Ну и как?

Ненадолго повисло молчание.

Наконец, прервал его один из мальчиков. Он обвел взглядом товарищей и спросил:

-Можно мне? — и, получив одобрение, начал:

-Учитель, ты дал нам задание подготовить реферат на тему "Движущие силы и внутренняя логика войны с Нашествием". Мы успели обсудить наши работы, и я должен признать, что мы не справились. Каждый из нас прочел немало книг, мы говорили со многими участниками войны, но ее логика так и осталась нам неясной.

-Уточни, пожалуйста, Шоарн, что ты имеешь в виду?

-Первый вопрос, на который никто из нас не нашел ответа, я бы сформулировал так: почему Черная империя, располагавшая значительным перевесом в силах почти до самого конца войны, не смогла победить? Почему имперская армия, превосходившая на первых порах силы сопротивления как качественно, так и количественно в сотни раз, не уничтожила сопротивление в самом начале? У них ведь были опытные и прекрасно обученные солдаты, талантливые военачальники и превосходная организация! ... Учитель! Мы просим тебя позволить нам продолжить работу! Мы хотим ответить на первый вопрос сами.

-Честно. Одобряю, — кивнул учитель. — Продолжайте, друзья мои. Каков же второй ваш вопрос?

Шоарн встал и подошел к учителю.

-Учитель! Я говорю от имени класса, по той причине, что именно я задал этот вопрос, на который никто из нас не нашел ответа: мы не видим логики! Совсем не видим! Мы видим только сплошную цепь случайностей. Как, в частности, уместить в логическое построение вмешательство бога грома, уничтожившего десять корпусов Черной империи? И каким образом можно использовать в качестве аргумента любовь, которая не поддается логическому осмыслению?

Учитель испытующе посмотрел на мальчика и негромко спросил:

-А если предположить, что у Тора Одинсона были веские причины для вмешательства? Вы их можете не знать, но это не означает, что их не было. А что касается любви, то ее можно использовать в логических построениях, поскольку действия, ею диктуемые, вполне предсказуемы, хоть и очень поливариантны... Но я хочу спросить вас: с какого момента истории вы начинали строить логическую цепь?

-С начала войны! — ответил Шоарн.

-Вот как? А если начать с предвоенных лет?

-Но, учитель! Нашествие было неожиданным, ничто в прошлом не могло его вызвать!

-Верно, Шоарн! Но кое-что на него могло повлиять. И повлияло решающим образом.

-Расскажи, учитель!

-Что ж! Не о том хотел я говорить сегодня, но ладно! Садись на место, Шоарн. Рассказ будет долгим.

Учитель обвел взглядом класс, на мгновение останавливаясь на каждом из своих учеников, помолчал, улыбнулся. И негромко заговорил:

-Сейчас уже невозможно восстановить полную картину довоенной жизни: слишком многое ушло за эти четыре века. Потеряно название княжества, народа, его населявшего, наименование его столицы. Никогда уже не узнаем мы имена и деяния предков князя Грауда. Когда князь Стуре Изобретатель повелел создать хранилище памяти, и свозить туда любую книгу, любую рукописную бумагу для изучения, многое оказалось уже утрачено. Кое-что можно вычислить по сумме фактов, многое мы можем просто предположить с большой долей вероятности. Вот то, что нам зизвестно!

-Эй-хей-хей-хай, княже!

-Хиййя-а-а-а! — и комья земли из-под копыт.

На редкость удачная была сегодня охота: два десятка зайцев, четыре кабана и олень, с одной стрелы заваленный лично князем. С такой добычей не стыдно было вернуться в столицу. Пусть народ знает, что его молодой князь по-прежнему — лучший в стране охотник.

-Срежем путь, княже? — предложил Йоран Биргерсон, офицер гвардии и друг князя с детства.

-А что? Срежем! Вон и тропка, видите, ребята?

-Хиййя-а-а-а!

Скорость, конечно, пришлось сбавить — лесная тропа — не просека, по ней галопом не поскачешь. И тропа-то наверняка звериная. Похоже, что волчья. Кони заметно занервничали, начали прислушиваться... И, наконец, гнедой князя встал и подал назад: на тропе стоял волк.

-Валим? — шепнул Йоран. Князь покачал головой.

-Зачем? Мы ж не на волков охотимся. Пусть уходит.

Волк, однако, уходить не спешил. Наоборот! Он зарычал и приготовился к прыжку.

-Осторожней, княже!

Но Грауд уже соскочил с седла.

-Эй! Уходи! — крикнул он.

Волк прыгнул. Грауд с трудом отбросил его и намотал полу плаща на правую руку. Ему почему-то показалось, что он должен одолеть этого волка голыми руками.

-Не трогать! Он мой! — крикнул он. И в этот миг волк прыгнул снова.

Князь подставил правую руку, в которую волк и вцепился, яростно рыча. Не обращая внимания на боль, Грауд обрушил левый кулак на голову волка. Он знал — куда надо бить. Разжав челюсти, волк отлетел в сторону и попытался встать. И тут железные пальцы князя сомкнулись на его горле.

Девять охотников смотрели, как двое катаются по земле, яростно рыча.

Потом волк обмяк и затих.

-Езжайте вперед, ребята. Я догоню, — устало сказал Грауд, опускаясь на землю рядом с мертвым волком. Ему почему-то было тоскливо.

-Зачем, брат? — грустно спросил он. — Я бы тебя не тронул. Мы же не охотились на тебя. Зачем ты, матерый волк, преградил нам путь? Зачем вызвал? На что надеялся? Нас ведь десять вооруженных всадников, а ты был один!

Наверно, это было глупо — говорить с мертвым волком.

-Княже! Грауд! Скорей сюда! Тут логово!

Ну вот, все и прояснилось. И Грауд, встав, поднял тело волка на руки, пошел на зов.

-Назад! Все назад! Не трогать! — заорал Грауд, увидев логово, устроенное в корнях огромного дуба.

Перед логовом стояла волчица, готовая к прыжку.

За ее спиной, в логове виднелось несколько волчат. Один из них, самый храбрый или самый глупый, сунулся, было, вперед — посмотреть. Мать, не глядя, отшвырнула его лапой обратно.

-Назад! — повторил князь. Он положил тело волка перед волчицей и сел рядом.

-Княже! Осторожнее! — прошептал кто-то из воинов, но Грауд не отреагировал.

Может, это и было глупо, но он привык доверять своим чувствам, и потому заговорил. Тихо и медленно:

— Ты видишь, сестра? Это был честный бой. На нем нет крови. Понимаешь, он напал первым... А я не знал, что он защищает логово, тебя, детей... Прости меня, сестра! Я виноват — я оставил тебя одну с детьми перед зимой. Прости. Оставайся здесь, если хочешь — тебя никто не тронет. Я даю тебе в этом княжеское слово. И возьми оленя, мою добычу — пригодится.

Наверно, это все было глупо. Звери не понимают речь человека. Но Грауду было все равно. Он встал, повернулся и пошел прочь.

И словно подменили с того дня князя. Хмурый и расстроенный вернулся он во дворец, а по прошествии нескольких дней, при первой же возможности, поскакал в лес.

К его изумлению волчица не ушла. Не ушла она, скорее всего, просто потому, что на пороге зимы поздно искать новое логово. По пути Грауд подстрелил нескольких зайцев и отдал волчице. Та встретила его перед входом в логово, в боевой стойке, и рыча. Но не напала. И Грауд спокойно ушел. Чтобы, несколько дней спустя, прийти снова.

Всю зиму князь кормил осиротевших волчат и их мать. Зима выдалась голодной, дичи в лесах почти не было, и щенки наверняка не выжили бы без его помощи. Волчица со временем перестала рычать, потом даже не вставала. Она лежала перед логовом, настороженно следя за князем.

Потом она начала разрешать детям выходить из логова при Грауде, а позже — даже играть с ним в до-гонялки.

Щенки скоро привыкли к Грауду. Когда он навещал их логово, они весело выскакивали наружу и прыгали вокруг князя, пытаясь облизать ему лицо. Волчица долго ворчала и косилась на Грауда, но со временем привыкла и она, видимо, поняв, что этот человек не желает им зла.

Волчат было трое: два брата и сестра. Грауду даже казалось, что он сумел разобрать их имена: братьев звали Роар и Реир, их сестру — Арьерэ. А их маму звали Рийр.

Однажды Рийр не встретила князя у входа в логово, а волчата вылезли ему навстречу, перепуганные и хмурые.

-Эй, ребята! Вы чего? — спросил весело Грауд, уже понимая, что случилась беда. Вместо ответа Арьерэ вцепилась в край его плаща и потащила внутрь.

-Осторожнее, девочка! Ты знаешь, сколько стоит этот плащ? — машинально пошутил Грауд и, чертыхаясь себе под нос, полез в лаз.

Рийр лежала пластом в глубине логова в луже крови, но была еще жива.

Грауд подполз к ней и осмотрел. Раны были серьезными. Похоже, что Рийр не поладила с рысью.

-Так. Погоди, дорогая моя. Надо мне кое-что взять из седельной сумки, — сказал он Рийр и полез наружу.

Через минуту он вернулся с несколькими свертками, склянками и флягой водки.

-Сейчас буду тебя лечить. Терпи, девочка — будет больно.

Никогда бы волчица не позволила себя поливать водкой, смазывать вонючей мазью и перевязывать бинтом, но она была очень слаба. Пока Грауд ее лечил, она скулила, рычала и плакала, моментами теряя сознание.

Закончив перевязку, Грауд распаковал свертки и достал миску и пузырь молока, налил его в миску и пододвинул волчице.

-Пей, Рийр. Представь себе, что ты снова маленькая. А мы с твоими детьми пока пойдем на охоту. Отпустишь?

Волчица заворчала и попыталась встать. Ее лапы разъехались, как у новорожденного щенка, и она рухнула на пол.

-Эй! Будешь безобразничать, — свяжу! — рявкнул Грауд и продолжил прерванную мысль:

-Я обещаю тебе, что с ними ничего не случится. Веришь?

Волчица, конечно, не ответила ему. Князь счел это согласием и полез из логова.

Не знал тогда Грауд, что впервые в жизни идут волчата на охоту. Не знал он, что вновь принял на себя обязанности отца этих волчат — вести детей на первую их охоту. И поэтому, глядя с улыбкой, как троица "охотников" пыхтела, затаскивая в логово оленью тушу, не догадывался князь, что ставил Рийр перед нелегкой проблемой — принимать его в состав семьи, или нет?

Но, самое главное, этот олень был первой добычей детей Рийр!

И Рийр, скрепя сердце, приняла в свое семейство человека и даже начала ему постепенно доверять.

Летом Грауд надолго уехал.

Государственные интересы заставили его лично возглавить посольство в Арбад — большое и сильное государство, с севера граничащее с его княжеством. За последние годы отношения с Арбадом заметно похолодали и запахло войной. Причиной были старинные разногласия по поводу трех районов на границе.

Госсовет решил, что война будет очень некстати, и посему князь должен рискнуть и принять давнишнее "приглашение в гости" арбадцев.

Посольство застряло в Арбаде на полтора месяца: арбадский ярл был гостеприимен и радушен, но на уступки идти не желал, поэтому заключение мирного договора продвигалось очень тяжело и медленно.

Но, в силу пограничного конфликта с Нурландом, война была бы очень некстати и для Арбада. Поэтому, потеряв терпение, ярл предложил князю династический брак со своей дочерью — наследницей арбадского престола. Грауд был весьма наслышан об этой принцессе. О ней говорил весь континент. Ей было двадцать пять лет. Она уже восемь лет считалась первой красавицей. При этом, она получила прекрасное образование, писала хорошие стихи, пела и рисовала. И, что самое неприятное, была на редкость умной девушкой. В общем, у нее не было недостатков. И вот поэтому женихи не толпились у ее окон. Было похоже, что несмотря на все свои достоинства (а может, именно из-за них), она останется старой девой.

Грауд предложение принял. Свадьбу назначили на осень, и Грауд уехал готовиться.

-Раз уж ты, парень, берешь главное мое сокровище, то земли спорные мог бы и мне оставить, а? — пошутил ярл, однако два из трех этих районов уступил Грауду в качестве приданого.

Вернувшись, Грауд немедленно утонул в предсвадебных делах. Теперь он понял, каким наивным человеком был когда-то, полагая, что свадьба — дело простое: сели, пожрали до отвала и — в спальню. На самом деле ему пришлось наводить порядок в стране, чтобы не ударить в грязь лицом перед послами и правителями всех без исключения государств континента.

Когда он смог выбраться в лес, он еле-еле узнал волчат. Они подросли, окрепли...

Арьерэ превратилась в очаровательную девицу со светло-серой шерстью, очень похожую на мать. Она почему-то встретила его прохладно, даже не подошла.

"Что это с ней?" — удивился Грауд, но ломать голову не стал: он никогда не мог понять женщин. А женщины (как он считал) все одинаковы — как зубастые и хвостатые, так и двуногие.

И Рийр почему-то укоризненно посмотрела на него, подошла, обнюхала и удалилась в логово, где улеглась и уткнула морду в лапы. Грауд залез в логово, сел рядом с ней и принялся гладить, как собаку.

Тогда князь Грауд Оддинг не задумывался, почему это он относится к Рийр, как к человеку? Почему он говорит с ней, с ее детьми, как с людьми? Думал ли он об этом потом? Наверно. Не мог он об этом не думать. Увы, мыслей Грауда нам знать не дано. Почему он понимал наш народ лучше, чем кто бы то ни было из моннан? Лучше, чем нертские сестры волков? Этого мы тоже не знаем. Жаль. Очень жаль.

Через неделю Рийр погибла. Погибла странно.

В тот день Грауд, как обычно, пришел к ней, и не обнаружил ее в логове. Дети были расстроены и заметно напуганы. Арьерэ даже подошла к нему и как-то жалобно на него поглядела. По-видимому, мать пропала давно.

-Пойдем! — мягко сказал Грауд. — Надо найти вашу маму.

Что же? Они ее нашли.

Рийр была мертва. В ее боку торчала черная стрела, клыки были в крови. Крови было много. Очень много. И, похоже, не только ее. Роар обследовал место гибели матери, сел и завыл. Его голос был голосом взрослого волка, в его вое слышались горе и ярость.

А Грауд вытащил стрелу и спрятал. Он никогда не видел таких стрел. Он! Воин, полководец! А ведь его учили разбираться в оружии!

Грауд не знал, как хоронят волков. А юные волки, разумеется, не могли ему ничего рассказать. Поэтому Грауд мечом выкопал могилу и похоронил волчицу по человеческому обычаю. Они посидели у могилы, помолчали. Потом князь обнял по очереди всех троих и встал: ему показалось, что теперь лучше будет оставить их одних.

Отойдя довольно далеко, Грауд остановился. И вдруг услышал тройной вой, в котором он различал голоса. "Роар тонРийр...Реир тонРийр... Арьерэ дотРийр..."

И у князя сжалось сердце.

Удар колокола прервал рассказ.

-Ну, что? Прояснилось что-нибудь? — спросил учитель Шоарна.

-Прости, учитель, но мы это все знаем. И по-прежнему я вижу только случайности! Где же тут логика? Грауд же мог и не срезать путь, мог убить какого-нибудь другого волка, мог убить всех...

-Шоарн! — прервал его яростный окрик. — Не смей! Помни о волчьем законе!

-Прости, Лайни! — смутился мальчик. — Я не хотел оскорбить твой род. Но ведь князь Грауд Оддинг тогда ничего еще не знал! Ничего же еще не было!

Учитель прервал надвигающуюся ссору.

-Хватит! Шоарн — думай о том, как формулируешь свои мысли, и не забывай оглядеться на слушателей, прежде чем говорить. Лайни — уймись! Он извинился. Конфликт закончен.

-Но... — начала, было, возражать девочка. И тогда... Никто этого не ждал от учителя, даже он сам.

Он вытащил девочку из-за стола, вывернул ей руку за спину так, что она вскрикнула от боли, и зарычал:

-В этом классе я отвечаю за жизнь учеников! Ясно? А за тебя отвечают твои родители! Так что помни о волчьем законе! И, чтя свой род, не забывай, что и я принадлежу к этому роду!!!

Он отшвырнул Лайни, девочка сумела устоять, но отступила в угол. Она стояла там, белая, как мел. Шоарн неожиданно вышел вперед и загородил собой девочку. Он был бледен, но на его лице читалась решимость стоять до конца. Лайни всхлипывала, уткнувшись ему в спину.

Учитель остыл и обвел взглядом класс. Девятнадцать потрясенных лиц!

-Извини меня, Лайни! Я погорячился, — сказал он, подходя к девочке.

Лайни, высунувшись из-за спины Шоарна, подняла на учителя полные слез глаза и разрыдалась в голос. Шоарн только руками развел.

-Ладно, урок окончен... — вздохнул учитель. — Продолжим на следующем уроке.

И шепнул Шоарну:

-Уведи ее, пожалуйста. Успокой. Я хочу потом поговорить с вами обоими. Рассказать еще кое-что про волчий закон.

Глава 2. Арьерэ

Свадьба Уте

-Здравствуйте, друзья мои! Я должен кое-что объяснить вам по поводу инцидента на прошлом уроке. Жаль, что по традиции ученики не знают имен учителей! Я не хочу нарушать эту традицию, но должен сказать, что двое из вас мое имя знают. Я еще раз прошу у Лайни прощения за рукоприкладство, но надеюсь, что она меня понимает.

Девочка прервала его речь.

-Позволь мне, учитель! — спокойно попросила она и, встав из-за стола, обернулась к классу.

-Прости и ты меня, родич! Прости за боль, что я невольно тебе причинила! Я ведь знала твое имя... А Шоарн узнал его вчера. Извините, ребята, но пока лишь мы с Шоарном поняли логику той войны. Благодаря тебе, учитель. Я надеюсь, что нет меж нами обиды.

-Нет меж нами обиды, Лайни! — мягко сказал учитель. — Садись. Слушайте дальше, друзья мои.

С того дня Арьерэ исчезла из логова. Ее братья по-прежнему жили в нем, взрослели. Грауд начал беспокоиться, что скоро они совсем повзрослеют и уйдут, каждый обзаведется семьей, собственным логовом, и он потеряет с ними связь так же, как теперь — с Арьерэ. А он ведь за эти месяцы успел к ним привыкнуть и даже сродниться как-то.

В первый день осени прибыла арбадская делегация, привезла невесту. Сам ярл приехать не смог, но прислал племянника — нового наследника арбадского престола — и передал с ним письмо. В нем он писал:

"Дорогой Грауд! Уж не ведаю — поздравлять тебя с женитьбой или нет? Как мужчина, я тебе от всей души сочувствую. Как отец — рад, что сбагриваю тебе мое сокровище. Должен предупредить заранее, как родича, что моя Уте еще более упряма, чем я. Если что — обратно не возьму: сам брал — сам с ней и живи!"

Грауд показал письмо невесте. Она посмеялась и заявила, что все правильно, только надо послать папе ответ:

"Дорогой папа! Уж не знаю — поздравлять тебя с моим замужеством или не спешить пока? Боги ведают — как еще все обернется? Если что — только попробуй не взять обратно свою послушную и любящую дочку!!!"

Сказано — послано.

Уте на самом деле была красивой и умной девушкой, веселой и общительной. С ней было очень легко разговаривать. Грауд даже не комплексовал по поводу того, что его будущая жена может оказаться умнее его — он влюбился по уши с первого взгляда.

Молодая принцесса за короткое время очаровала всех. Даже тех, кто ворчал по поводу того, что князю "...отечественные телки не хороши! Ему иностранную корову подавай!..." Даже тех, кто надеялся видеть княгиней свою дочь. Даже тех, кто рассчитывал неплохо заработать на войне с Арбадом.

Наступил день свадьбы. И Грауд закатил грандиозный пир.

Звучали здравицы в честь новобрачных, пели скальды, воспевая красоту и ум невесты, мудрость и силу жениха, желая им долгих лет жизни, исполненных счастья и любви, детей, столь же прекрасных, как Уте, столь же мудрых и сильных, как Грауд. Не пустели серебряные кубки с вином, пустели бочки в винном погребе, сновали слуги, разнося все новые и новые блюда. Жених с невестой сидели во главе стола под открытым окном. В зале царили радость и веселье.

Но в разгар пира ветер принес далекий волчий вой. Даже не вой — плач. И этот плач Грауд узнал сразу: так плакала Рийр над телом мужа, так же плакала и ее дочь, Арьерэ, на могиле матери.

-Арьерэ, где же ты?... — машинально прошептал Грауд.

Молодая княгиня услышала.

-Арьерэ? Мы с ней, кажется, не знакомы.

-Это верно, дорогая... — задумчиво подтвердил князь.

-Почему? Я надеюсь познакомиться и подружиться со всеми твоими друзьями, мой князь.

-Не так просто вас с ней познакомить, дорогая! Я ее давно не видел. Считай, со дня смерти ее матери.

-Что ж так? Если вы — друзья, то надо было поддержать девушку в ее горе!

-Очень ей нужна была моя поддержка! Она просто исчезла. И все... — с горечью сказал Грауд.

-Ты ее любил? — с участием спросила Уте.

-Что? — очнулся Грауд. И сразу все понял.

-Нет, дорогая, что ты? Арьерэ никогда не была моей любовницей! И не могла быть! Если б ты ее знала, ты бы поняла. Если я ее найду, я вас познакомлю. Уверяю тебя, Уте — ты будешь поражена.

Грауд даже не подозревал, насколько точно он предсказал будущее. И насколько ужасным оно окажется — Будущее.

Через пару месяцев выяснилось, что княгиня Уте беременна. Узнав об этом событии, прибыл с визитом ярл Арбада. И в первый же день Уте уединилась с отцом надолго, а когда вышла, ее глаза были красны от слез. Грауд растерялся: их брак оказался счастливым, он любил жену и не понимал сейчас, что же произошло? И, наконец, спросил тестя:

-Скажи, отец и брат мой! В чем моя вина?

-Нет твоей вины, князь!

-Но она плакала! Из-за меня?

Ярл вздохнул.

-Отчасти. Не спрашивай меня, Грауд! Я обещал дочке молчать.

-Но я же должен знать свою ошибку! Чем я ее обидел? Скажи!

Ярл помолчал.

-Я должен попросить у тебя прощения, Грауд! — сказал, наконец, он. — Я кое-что не рассказал тебе тогда, во время твоего визита к нам. Моя дочь обладает уникальным даром — видеть истину. Для этого ей достаточно увидеть человека, услышать его голос или прочесть его письмо. Поверь мне, князь! Нет здесь твоей вины. Только об одном я прошу тебя! Как отец прошу, не как ярл: не обижай ее. Она очень ранима, особенно теперь.

-О чем ты, отец и брат мой? — искренне удивился Грауд. — Я люблю ее и никогда не обижу!

-Молод ты еще, Грауд! — загадочно произнес ярл. — Ты не знаешь, как мучительна бывает любовь.

Прошла ливнем осень. Продралась, как медведь сквозь бурелом, зима. Как ручей, утекла весна.

Грауд ездил в лес. В гости, не на охоту. Иногда встречал он Роара и Реира. Сыновья Рийр выросли, стали взрослыми, обзавелись подругами. А вот их сестру встретить так и не довелось.

В начале лета княгиня родила мальчика.

Сказать, что Грауд был счастлив — ничего не сказать. Он немедленно устроил пир, превзошедший по размаху даже свадебный.

-Княже! Это — плохая примета! Погодил бы ты с пиром, а? Хоть месяц, а? Дите же! Не сглазить бы? А пока просто выпей за здоровье жены и сына! — советовали ему друзья и придворные.

Но Грауд не послушался.

И снова: звучали здравицы в честь новорожденного и его счастливой матери, поздравления князю, вино лилось рекой, слуги сбивались с ног, разнося блюда с самыми изысканными яствами, оконные стекла дрожали от топота танцующих, играла веселая музыка.

Посреди этого веселья Грауд чувствовал себя лишним. Утренняя идея весело отпраздновать рождение первенца ему уже не казалась особенно удачной. Он машинально улыбался в ответ на тосты и поздравления, отвечал на вопросы и казался вполне довольным. Только его друзья, знавшие его с детства, да его камердинер, служивший еще его деду, и помнивший рождение Грауда, обратили внимание на тоску, охватившую князя. Но даже те, кто заметил эту тоску, приписали ее естественному беспокойству, отравляющему жизнь всем молодым отцам: что жизнь кончилась. Пойдут пеленки, кормление младенца по ночам, охи и ахи, чуть дите заплачет, а-то и захворает, не доведи Сиф. И-то! Только представь себе, как тянешься ночью к любимой жене, лежащей рядом, да под твоим же одеялом, а дите тут же начинает рев. И жена тебе так спокойно и говорит: погодь, милый, маленько! Я только ребенка покормлю, да пеленки ему сменю. Поневоле захандришь заранее.

Но Грауд обо всем этом даже не думал. Он чувствовал себя полнейшим идиотом оттого, что жена его — в спальне, после родов отлеживается, а он тут сидит дурак дураком и веселье изображает.

Когда, проломив окно, в зал ворвалась волчица, первым чувством князя было облегчение — ну вот, все это и кончилось. И только мгновение спустя Грауд понял: случилась беда.

Волчица, не теряя времени и не обращая внимания на крики и панику, на факелы, на бегающих людей, опрометью бросилась наверх, к покоям князя и княгини. Тут же опомнилась, было, стража, но Грауд заорал на весь зал:

-Закрыть ворота! Обыскать замок! Всех подозрительных — немедля ко мне! Волчицу не трогать, головой за нее отвечаете!

И побежал следом за ней наверх.

Не по силам человеку догнать волка! Но даже волк может не успеть.

Когда Грауд вбежал в спальню жены с мечом в руках, его сын был уже мертв. Он прожил только один день... Даже имя ему еще не успели дать. Наверное, это странно звучит, но его будут всегда помнить. И не только вейрмана, но и другие народы. Как первую жертву войны. Той самой Войны. Войны, которая тогда еще даже не началась.

На залитой кровью постели лежала Уте. Она была еще жива, но Грауд — опытный воин, несмотря на молодость — с первого взгляда понял, что ее не спасет уже ни один врач.

А на полу лежал убийца с разодранным горлом. Он был черен. Совсем! Черна была его кожа. Черны волосы. Он был облачен в черную одежду. И даже его кинжал, валявшийся на полу, был черной стали, и напомнил Грауду стрелу, убившую Рийр.

Над ним, оскалив пасть, стояла волчица.

-Арьерэ! — выдохнул князь.

Умирающая подняла взгляд на волчицу.

-Ты?.. Арьерэ?.. Подойди...

Волчица послушно залезла на кровать и села. Княгиня дотянулась до ее лапы, и вдруг ее глаза расширились.

-Вот ты какая, Арьерэ?.. Я бы хотела увидеть тебя...

Волчица помешкала, повернула морду к Грауду и зарычала.

-Уйди, дорогой, — прошептала княгиня, — прости. Это важнее. Когда-нибудь ты поймешь.

С умирающими не спорят. Совершенно очумевший князь побежал к потайному ходу в спальню. Дверь открыть он не мог, но в щелку увидел все. А вот подслушать разговор не сумел!

На кровати сидела девушка, высокая, очень худая, со светлыми волосами и карими глазами.

Княгиня держала ее за руку и что-то ей говорила, задыхаясь и теряя сознание. Он так никогда и не узнал — о чем?

Окаменев от горя, Грауд смотрел, как умирала его жена. Арьерэ гладила ей волосы и изо всех сил старалась не плакать. А потом осторожно освободила свою руку. И князь понял, что овдовел.

Помешкав мгновение, девушка стала какой-то прозрачной, скорчилась и вот уже на постели снова сидела волчица. Задрав морду вверх, она завыла. И снова он слышал этот вой, в который уже раз.

Когда он вернулся в спальню, Арьерэ уже не было. Окно было распахнуто. Выглянув вниз, он никого не увидел. Только капитан охраны доложил позже, что волчица пробежала по стене, прыгнула вниз и исчезла во мгле.

Похоронив жену и сына, Грауд с головой ушел в дела. Так ему было легче. Он мотался по стране, наводя порядок, снимая и сажая в тюрьму мздоимцев-чиновников, интересовался мнением людей о законах в стране, издавал указы. А по ночам он не мог спать. Потому, что ему снилась Уте. Вначале — счастливая, как в те, первые ночи после свадьбы. Позже — умирающая. И Арьерэ, сидящая рядом с ней. Вейра.

Грауд перечитал все сказки о вейрах — волках-оборотнях. Он расспросил своих советников, поручил им собрать информацию. И получил такой ответ: "Княже! Никаких достоверных данных об их существовании нет. Они — всего лишь персонажи сказок".

И тогда он решил разыскать Арьерэ. Первым делом он запретил навеки охоту на волков, делая исключение только для случаев самообороны. Он снова и снова обшаривал лес. Он хотел... Он и сам не знал, чего же он хотел от этой встречи.

Он искал. Безуспешно.

Неподслушанный разговор

-Вот ты какая, Арьерэ? Жаль, что мы с тобой раньше не встретились... Я умираю, да?

-Да, моя княгиня!

-Я знаю... Арьерэ!

-Я слушаю вас, моя княгиня!

-Не надо, сестра... Пожалуйста! Я так мечтала иметь сестру...

-Почему я?

-Глупая ты еще, Арьерэ... Молодая слишком... Да потому, что мы с тобой любим одного мужчину. Я должна была бы ненавидеть тебя, сестренка, но... так сильно я люблю его, что не могу причинить ему боль. А ты — можешь... Не оставляй его, Арьерэ! Не бросай его хоть ты! Он же любит тебя!

-Нет, ... сестра. Ты — красивая, а я... Ты — человек, а я...

-Не плачь, пожалуйста. И поверь мне! Я знаю его лучше, чем ты, лучше, чем он сам. Я знаю. Не бросай его. Займи мое место, сестра. Люби его, роди ему сына. И сделай его счастливым. На всю жизнь...

-Уте! Не умирай, пожалуйста!

-Поздно. Обещай мне... И поспеши, во имя всех богов! Иначе опоздаете оба... У вас так... мало... вре...

-Уте!!! Сестра!!!

...

-Прощай, сестра моя! Прости меня за все. Прости, что не успела. Я спешила. Я, правда, очень спешила! И... я попробую...

"Мы еще посмотрим!"

И вот однажды, глядя в окно, он увидел ее на площади, в человеческом облике и в простом сером платье. Как забилось его сердце! Князь немедленно послал слугу пригласить Арьерэ во дворец. По ее реакции он понял, что Арьерэ отказалась. Тогда он выпрыгнул из окна и побежал за ней, как мальчишка, догнал уже у городских ворот и пригласил лично. И, окаменев, услышал холодный ответ: "Волки не ходят в гости к людям".

Для человека такой ответ звучит, как грубость. Только волк пришел бы в ярость от подобных слов. Пришел в ярость и Грауд, а ведь он-то волком не был. Он даже обычаев волчьих тогда еще не знал.

Чеканя слова, он спокойно сообщил, что вызывает ее с братьями на бой в ночь полнолуния у старого дуба. Он придет один и без оружия. Повернулся и пошел прочь, не оборачиваясь.

А если бы оглянулся, то смог бы увидеть ужас и слезы на лице вейры.

До полнолуния было дней десять. Он наскоро привел в порядок свои дела, выбрал своего преемника на всякий случай и засел в библиотеке, не желая никого видеть. Он заставлял себя читать книги, запретил слугам себя беспокоить и, кстати, запретил им заранее исполнять его приказ, буде таковой последует, приносить ему вино.

За пару дней до полнолуния его одиночество рискнул нарушить дворецкий.

-Княже, к вам посетители.

-Гони их в шею!

-Прошу прощения, господин мой. Их нельзя гнать в шею. Никак невозможно. Примите их, пожалуйста.

Чертыхнувшись, Грауд встал и вышел во двор.

Там стояли два волка — Реир с Роаром. А между ними, в том же сереньком простом платье, стояла Арьерэ.

-Моей пастью говорит Роар тонРийр, вожак стаи! — объявила она.

Почему не захотели обращаться ее братья, неизвестно. У нас нет ни одного свидетельства, что они хоть раз в жизни принимали человеческий облик.

Теперь Арьерэ переводила слова своего брата.

Роар сообщил, что

-они принимают вызов, но ставят дополнительное условие: драться будем по очереди, один за другим: Роар, за ним — Реир, и только после них — Арьерэ.

-они понимают, что оскорбление, нанесенное князю их сестрой, смывается только кровью.

-однако князь, в свою очередь, должен понять, что бой будет психологически очень трудным: очень уж многое их связывает. Он заменил им отца, кормил и учил, спас жизнь их матери. И он когда-то убил их отца.

-поэтому он — Роар тонРийр, вожак стаи, предлагает ему, Ррау тонАнна, князю людей, виру за оскорбление.

Грауд удивился:

-И какую же виру могут волки дать князю?

И в самом деле! Деньги? Товары? Услуги? Ну, это же нелепо! Тогда что?

И тут Арьерэ отчаянно расплакалась.

Вот чего Грауд никогда не выносил, так это женских слез. Он даже успокоить ее не мог, поскольку, поди, успокой того, кого собираешься послезавтра убить!

-Ты чего это? — блеснул Грауд красноречием и хорошими манерами.

И Арьерэ сквозь рыдания выдавила, что вира — это она и есть. Она — Арьерэ дотРийр.

-А вира-то согласится? — спросил князь, усмехнувшись.

Девушка кивнула.

-Тогда какого йотуна ты меня оскорбляла? — сорвался Грауд.

Арьерэ распрямилась, прекратила реветь, взглянула ему в глаза и с горечью ответила:

-Потому, что ты — человек и правитель — никогда не женишься на оборотне... Не осмелишься... Да и не позволит тебе этого никто...

Грауд принял ее взгляд, прищурился, выдержал паузу. И медленно, с расстановкой, произнес:

-А вот это мы еще посмотрим!

Так вейра впервые в истории стала княгиней.

Разговоров было в стране по этому поводу немеряно. Все так обалдели, что ни бояться, ни возмущаться не могли. Однако, через пять месяцев у княгини-оборотня родился сын, тоже оборотень. Назвали его Ярре. Ярре тонАрьерэ. Ну такой хорошенький младенец получился — глаз не отведешь! Скандал утих сам собой. За следующие восемь месяцев он вырос до юнца лет шестнадцати, так как большую часть жизни пробыл волчонком. Рос он нормальным парнем. Дурил, конечно... С двоюродными братьями носился по лесу, резал овец на пастбищах и крал кур у крестьян, за что мама его изрядно поколачивала. Придворные дамы были в ужасе, но спорить боялись — княгиня сразу оскаливала пасть.

Отец приступил учить Ярре владеть оружием, ездить верхом. Силком водил его на заседания Госсовета, чтобы Ярре учился управлять.

Как знал... Как чуял...

А еще через два месяца началось Нашествие.

Те же черные люди в совершенно немыслимом числе высадились с тридцати тысяч кораблей во всех портах континента одновременно. Каждый корабль нес сто человек. Всего их было — миллион солдат с женами и детьми. А все государства континента смогли бы выставить не более ста тысяч воинов.

Континент был захвачен за неделю. Большинство государств даже не успели оказать сопротивление.

Князь Грауд с женой погибли, защищая дворец.

-Ну, вот и все на сегодня. Может кто-нибудь поделиться соображениями?

-Позволь мне? — нерешительно спросил один из учеников.

-Конечно, Греттир! Мы слушаем.

-Я полагаю, что логическая цепь, которую мы пытались воссоздать, состоит как раз из случайностей! Их ведь очень много было! Шоарн прав! Грауд Оддинг мог бы и не срезать путь, мог бы убить другого волка. Он мог бы и не оказаться столь добр и благороден по отношению к семье погибшего. Агенту Черной империи могло бы и не удаться покушение, или, наоборот, он мог бы убить и князя...И, наконец, князь мог бы и не любить вейру, или под влиянием общественного мнения он мог выбрать себе жену-человека... Случайности... А случайности ли это? Их ведь было так много, и все они были настолько к месту! Зачем искать логику в факте? Ее нет там! И быть не может. Однако все события, о которых ты, учитель, рассказал, замечательно укладываются в логическое построение. Конечно, оно не дает ответа на вопрос о внутренней логике войны с Нашествием, но теперь мы можем восстановить причинно-следственные связи самостоятельно, если ты разрешишь продолжить работу.

-Разрешу, друзья мои!

Глава 3. Ярре

(1 год Нашествия)

-Княже! Надо уходить!

-Княже! — вздрогнул Ярре. Вот он и стал князем. Но он же не может! Он ведь даже еще не вырос!

-Ярре! Очнись же! Прорываемся через нижний город — там еще сражается сотня Храфнкеля!

-Да, идем...

Горстка гвардейцев прорубила дорогу к воротам дворца и растворилась в лабиринте улочек нижнего города. Последним шел Ярре, то и дело оглядываясь на горящий дворец, слыша шум боя в казармах столичного гарнизона. Там еще держались несколько сотен бойцов; помочь им было уже нельзя.

И Ярре скрипнул зубами.

В последний раз в жизни он шел по улицам родного города, в котором знал каждую травинку, в котором все его знали; он смотрел по сторонам, стараясь попрощаться со всеми. Не оставалось живых на улицах, жители попрятались или погибли... Он смотрел на посеревшие от боли стены домов, на черные от горя глаза окон... Он прощался с их обитателями, не зная даже, живы ли они. И взрослея с каждым шагом.

-Здрав будь, дедушка Скаллагрим! Как здоровье? Как внуки? ... Прости нас...

-Приветствую тебя, тетушка Гуннхильд! Дядя Торстейн! Надеюсь, что вы живы!... Простите нас...

-Здорово, Торд! Ты сейчас далеко от дома, но все равно — здравствуй, дружище...

-Ну, привет — Снорри. Я знаю: тебя уже нет в живых, но это не важно — привет тебе, брат мой. Может и к лучшему, что ты погиб прежде, чем узнал — что сделали с твоими родителями, с твоими маленькими сестрами... А я даже похоронить их не могу — времени нет. Прости меня, брат мой! Мы отомстим!...

-Раннвейг! Что с тобой... О, нет... Торкель! Мы возьмем ее с собой. Нечего ей тут делать. И не выживет она одна. Такая... Ну, успокойся, Раннвейг! Все хорошо... Не надо бояться... Тебя никто не обидит отныне... Прости меня, Раннвейг. За все прости! За родителей твоих, за жениха, что был моим другом, за дом твой прости. И за то, что тебя не уберегли. ...Может быть, еще можно вернуть твой разум?... А может — и не надо? Какой же разум выдержит такое? Вон, как смеешься! Одна единственная на весь город...

-Тише, маленькая! Не кричи так, пожалуйста, Раннвейг! Ну, хочешь леденец?

Небольшой отряд воинов укрылся в лесу и стал лагерем.

Даже сейчас, потеряв всякую надежду, они оставались воинами. Расставили охранение, развели костер, принялись готовить еду. Никто не смотрел на лица других. Не хотелось.

А Раннвейг, напевая под нос песенку, собирала цветы на поляне и счастливо улыбалась. От этой ее улыбки, от безумия, молчавшего в ее лучистых глазах, становилось жутко.

Ярре сидел в стороне, привалившись к стволу дерева.

-Ярре, как ты?

-Прекрасно, Гуннлауг! Разве не заметно? — саркастически усмехнулся князь.

-Заметно! Потому и спрашиваю.

-Извини. Я в порядке. Только не представляю — куда нам идти? Куда бежать?

-Не бежать, княже. Отступать!

-Зачем? Все кончено, неужели тебе не ясно?

-Не ясно, княже! Нас тут сотен шесть. И все вооружены!

-Шесть сотен, говоришь? А их сколько?

Воин задумался.

-Я полагаю, тысяч сто. Это только тех, что штурмовали столицу.

-И ты на что-то надеешься?

-А у нас есть выбор, княже? Мы еще живы. Мы — воины. И мы — мужчины.

Ярре удивился.

-Скажи, Гуннлауг! Неужели тебе не хочется жить?

-Хочется, мой князь. Как может быть иначе? Сдайся ты первым. А мы уж — за тобой.

-Почему?

-Не хочется, глядя в воду, всю оставшуюся жизнь видеть предателя.

-А труса видеть хочется? — усмехнулся Ярре.

-Нет, мой князь.

-Тогда и я не сдамся.

-Спасибо, мой князь. Однако я не ответил на твой вопрос! Я полагаю, что уходить нам следует в Рыжие горы. Там хватает пещер. Укроемся в одной из них и будем думать.

Вот так, не успев даже похоронить родителей, юный князь Ярре тонАрьерэ увел беженцев и остатки армии в горы. У него оставалось шестьсот воинов.

Завоеватели быстро подчинили себе весь континент. Столицей выбрали они бывшую столицу Княжества. Себя называли они хэйжэнями. А государство свое они назвали Черной империей. Разделив континент на пять округов, в каждом разместили они двухсоттысячную армию. Округа делились на провинции, губернаторы которых располагали всей полнотой власти в рамках своей юрисдикции, за исключением власти военной. Император издавал указы, обязательные для исполнения на всей территории империи. Мощный аппарат управления обеспечивал эффективное соблюдение законов, служба главного цензора беспощадно искореняла коррупцию. Контрразведка, штаб-квартира которой размещалась в городе Кремьель, что в зеленой степи, наводила ужас на преступников.

А противостоял всей этой колоссальной мощи князь Ярре со своими шестью сотнями.

Не сдался, конечно, Арбад, но от всей его обширной территории осталась только небольшая долина вокруг столицы, окруженная Подковными горами. Сражался Олтеркаст, держалась его столица, но графы контролировали только таежные северные районы своей страны. На севере, в восточных районах Нурланда, формировалось независимое Горное королевство, затерянное в высоких и неприступных горах. И нерты, немногочисленный народ, живущий в горах Дзапсноу, не пускали в свои горы завоевателей, как испокон веков не пускали никаких завоевателей. Но всех их разделяли сотни лиг и древняя вражда.

Ярре таился в лесах и горах, ни на одном месте не оставался более недели, за его отрядом охотились. Казалось, что борьба безнадежна. И Ярре тоже так считал в глубине души, но еще он помнил уроки отца, который говорил ему, что в двух случаях воин выпускает из рук меч: победив, вешает он клинок на стену, или мертвый, роняет его из рук. Ярре был еще жив.

Вот так начиналась та война. Та Война, которая продлилась четыре столетия.

Уже двести семнадцать лет прошло со дня победы. Так мало и так много. Так много и так... Так мало... Война постепенно уходит в легенды. О, нет! Никто ни в чем не сомневается. Это было. Все было.

Но дети играют в Войну. Каждый мальчик подражает князьям Ярре или Сиггейру тонСигне, Вимме тонБаки или Эйриру Мстителю. Каждая девочка хочет быть похожей на княгинь Первую Безымянную или Третью Безымянную, Натш или Сигрид витЯрре.

Девочки постарше предпочитают играть в Кэти, мать Третьей Безымянной, Сигне дотВейтри, Вариору или Урсулу. Хотя все они постарше, чем была Урсула. На год, на два... Так мало — для мирного времени. На целую вечность — по меркам той Войны. Ведь за четыреста пять лет войны сменилось сто семнадцать поколений князей. Только трое из них дотянули до сорока лет по человеческому счету.

Волчата образцом берут Роара или Реира тонанРийр, или легендарного Урхра тонАхра, великого Бессмертного Волка, именовавшегося также Вейрурт — Волк-смерть.

Как было и будет всегда, во все эпохи и во всех мирах, дети играют в войну...

Но никто в этом мире, ни волчонки, ни девчонки не играют в Арьерэ дотРийр. Просто потому, что тогда они начинают чувствовать себя взрослыми, а взрослые не играют в игры. Просто потому, что очень больно вспоминать. Все еще очень больно.

Роар поднял лес. Не только свой лес — все леса континента. И не только волков — всю лесную живность. И с тех пор лес стал смертелен для хэйжэней: все лесные обитатели, от медведя до комара, старались убить их. Как он умудрился это сделать? Неизвестно. Сотни лет спустя, на Боргильдсфольде, кто-то из нас поведал нашу историю кентаврам — самым могущественным магам на всю Радугу миров. И не поверили они, что по силам такое магу. Не поверили кентавры и решили разгадать эту загадку.

Не получилось: во время Рагнарекка погиб весь их народ. Был ли Роар магом? Едва ли. Ни у одного потомка Грауда Оддинга таланта магического не замечали. Помог ли кто? Вот это вполне возможно. Но кто же это был? Кентавры не могли ошибиться! Если уж им такое не под силу, значит, вмешался некто, божественной мощью обладающий!

Шел только первый год войны. Самый трудный год. Впереди были годы и годы кровопролитных сражений, смелых рейдов по тылам врага, годы противостояния двух армий, двух стратегий, двух мировоззрений.

А пока всего этого не было. Ярре не мог себе позволить ни единой вылазки, ибо у него каждый воин был на счету. Он незаметно занял несколько горных пещер в Рыжих горах, Веерных горах, Окружных горах. Он расселил там беженцев, приказав создать убежища, пригодные для приема и размещения тысяч людей, и начать обучение воинов. Еще Ярре начал налаживать связи с людьми, оставшимися внизу, на землях, захваченных врагом. Постепенно во многих деревнях, в некоторых городах появились его агенты, передающие продовольствие и информацию.

Тогда очень не хватало в убежищах кузнецов и оружейников, врачей и... Короче, там всех и всего не хватало. Даже времени.

Потому, что буквально через месяц после прихода Ярре в горы имперская контрразведка получила информацию о том, что по крайней мере один представитель княжеского рода уцелел и с горсткой воинов скрывается где-то в Рыжих горах. Надо отдать должное имперским властям — к этой информации отнеслись вполне серьезно и реакция последовала немедленно: император Гао-цзу повелел найти и уничтожить "мятежников"! Повеление почтительно принял начальник имперской контрразведки и разослал во все районы, прилегающие к Рыжим горам, свои отряды.

Вот тогда в рыжегорском убежище и состоялся первый военный совет. Четыре сотника сидели вместе с Ярре и спорили — что им делать. Четыре опытных воина, служивших еще деду князя Ярре, единодушно предложили князю уводить отряд. Однако Ярре решил иначе. Он предложил встречать разведотряды противника еще на дальних подступах, чтобы не дать им определить местоположение убежища. А обшаривать Рыжие горы подряд, гору за горой, они не станут — даже при имперских людских ресурсах там будет работы на многие годы.

Было ли это хорошей идеей? Скорее всего — да. Тогда разведка Черной империи убежище так и не нашла. В сорок шестом году основные силы сопротивления были переведены в Веерные горы, а когда после землетрясения сто двадцать шестого года княжеская ставка вернулась в Рыжие горы, войска сопротивления представляли собой такую силу, что, даже зная вход в пещеру, Черной империи требовалось перебросить туда большую армию. Они несколько раз пытались взять штурмом рыжегорское убежище, но удалось им это только однажды, в триста сорок третьем году Нашествия.

Скорее всего — да, идея Ярре была гениальна. Но на пятом месяце войны погиб Роар. На десятом — его брат Реир. А на двенадцатом — сам князь Ярре.

Миэле, Миэле! Шестнадцатилетняя деревенская девочка, никогда в жизни не покидавшая до войны родной деревни, она вышла замуж за оборотня, более того, за князя, всего три месяца назад. Свадьбы никакой не было. Ярре просто подошел к ней и спросил:

-Будешь моей женой?

-Буду... — не подумав, бухнула она.

-Хорошо, — кивнул он. И умчался в очередной бой. А, вернувшись ночью, после перевязки, подошел к ней и спросил, морщась от боли:

-Ну, что? Пошли?

-Пошли.

И никогда потом, всю свою короткую жизнь, не жалела.

Миэле приняла власть после гибели мужа. Ее мама всему учила когда-то дочку. Всему, что должна знать женщина, чтобы быть хорошей хозяйкой, женой, матерью. И все это не пригодилось Миэле. Вместо того, чтобы варить, стирать, шить, она управляла своим народом. Жестко управляла. Она старательно скрывала свой страх. Ах, как она боялась! Боялась ошибиться, боялась по глупости погубить отряд, боялась, что кто-нибудь из ее воинов однажды поставит ее на место, которое Миэле и сама знала. Еще бы! Неграмотная деревенская девчонка командует восемью сотнями опытных воинов, каждый из которых годится ей в отцы!

Миэле по юности своей не замечала нежности в глазах ее воинов.

А еще через два месяца Миэле рожала ребенка в волчьем логове. И роды принимала вейра — вдова Роара тонРийр.

-Маленькая какая! Лапки, ушки, хвостик! — прошептала она, когда ей показали дочку. — Я назову ее Арьерэ...

И, взяв ее на руки, приложила к груди.

Ей было так плохо, что она не замечала слез в глазах вейры, понимавшей уже все.

Миэле прожила только один день после родов, ненадолго приходя в сознание. Она почти не говорила. Только перед смертью она прошептала:

-Простите меня! Я не умею...

Волки обо всем сообщили в ставку сопротивления.

Новорожденную княгиню выкормила волчица. Когда же, три месяца спустя, волчонку поставили на лапы, ее обратили в человека, и переправили в горы. Война продолжалась.

С тех пор и почти до конца войны — до княгини Кэти дотТьюра, мамы Третьей Безымянной, Победительницы, ни один из князей, ни одна из княгинь, не умирали своей смертью. Они погибали в бою. Их брали в плен и казнили после жестоких пыток. Они резали себе горло, чтобы не попасть в плен. Но всегда оставались дети, принимавшие власть и командование. Они не умели читать и писать, спали на голой земле и ели сырое мясо, они учились только войне. Они были оборотнями. Они были волками, всегда оставаясь при этом людьми.

Глава 4. Первая Безымянная

(2-3 годы Нашествия)

Ее назвали Арьерэ дотМиэле. Но имя не прижилось.

Поначалу ее именовали просто княгиней. Она себя никак не именовала. А позже ее все стали звать — Безымянная. И под этим именем она и вошла в историю и в легенды. Все два года ее жизни были битком набиты войной.

Своих родителей Арьерэ никогда не видела. Первыми ее воспоминаниями были: уютное логово, ласковый язык, облизывающий ее и заботливые лапы...

-Мама!

-Я не твоя мама, Арьерэ. Я — твоя двоюродная бабушка, Гетти.

-А где же мама?

-Не спеши, родная. Узнаешь. Кушать хочешь?

-Хочу.

-Ну, давай, я отнесу тебя к Лине, она покормит.

Ее отец погиб в бою задолго до ее рождения, ее мама умерла, едва родив дочь. Девочку растила вся стая. Волчица вскормила ее, волчица учила волчьей науке. Гетти заменила ей маму. Она так обожала свою внучку, что позволяла все, что волчонке взбредало в голову. Старшие даже дара речи лишались, когда Гетти появлялась, покусанная собственной внучкой! А Гетти только смеялась, говоря при этом, что Арьерэ это все сделала не со зла, просто она еще маленькая и глупая. Вообще-то Гетти была права: девочка очень любила свою бабушку. Но кусалась она больно.

Иногда Арьерэ обращали в человеческий облик, чтобы научить ходить и пользоваться руками. Она любила человеческий облик потому, что мир становился очень красочным, ярким, светлым. Иногда приходили люди, приносили подарки, гладили ее, чесали за ушами и щекотали живот. Она, видя людей, заранее укладывалась на спину, убирая лапы в сторону. Люди смеялись, а девочка была счастлива. Правда, их запах внушал ей страх, и девочка отказывалась оставаться с людьми одна, без Гетти. Кроме того, ее начали учить говорить по-человечески, что Арьерэ и вовсе не понравилось. Девочка пожаловалась Гетти, но бабушка, всегда такая добрая, вдруг не поняла ее горя. Более того, она вдруг и сама начала принимать человеческий облик и разговаривать с ней на трудном и длинном человеческом языке.

А когда девочке исполнилось три месяца, ей сказали, что она — княгиня. И, что она должна переехать в горы, к своему народу.

-Гетти, я не хочу уходить! Ну, пожалуйста, Гетти! Не отдавай меня им!

Волчица вздохнула.

-Я тоже не хочу расставаться с тобой, внучка. Но ты — княгиня! На тебя надеются тысячи людей. Сотни воинов ждут дня, когда ты отдашь им первый свой приказ.

-Я не люблю людей, Гетти! Они такие противные!

-Твоя мама, которая умерла на следующий день после твоего рождения, была человеком. Человеком был твой великий дед, князь Грауд, которого мы, волки, называем Ррау! Люди сражаются за тебя, Арьерэ! Люди вместе с нами мстят за смерть твоих родителей! И они ждут тебя! Твой отец, мой племянник, а их князь, погиб в бою пять месяцев назад. Ты должна отомстить! Ты — княгиня. Ты — волчица. Ты — Человек. Помни об этом!

-Не бросай меня, Гетти! — заплакала девочка. — Я же там никого не знаю.

-Я буду приходить к тебе, девочка моя. Я обещаю.

Когда пришла весть о смерти княгини Миэле, сотник Гуннлауг собрал военный совет. Восемь офицеров, восемь сотников думали — что делать. Новорожденная княгиня еще не скоро сможет принять власть! И вся ответственность отныне ложится на их плечи.

-Мужики! — сказал Гуннлауг. — Мы должны выжить. Все должны выжить. Это — наш долг перед Ярре и Миэле. Мы должны сберечь их дочь.

-Легко сказать! Когда еще княгиня подрастет? — безнадежно спросил Урмаз Грорсон.

-Через восемь месяцев, не более.

-Хм! Скажи мне кто-нибудь три года назад, что я буду рад, что моя княгиня — оборотень, я бы дал ему по морде. А теперь я рад. Без этой волчонки у нас не будет шансов.

-Причем тут она? — удивился Хокон Эгирсон, арбадец, приведший полгода назад в Рыжие горы семь десятков воинов.

-Притом, что без нее все мы — банда! — пояснил Урмаз. — А с ней мы сражаемся за то, чтобы вернуть ей власть. Или — ее потомкам. Она — законная наша княгиня. И мы, присягавшие ее деду, будем сражаться за его внучку. Так?

-Так. Тогда принимай командование, Гуннлауг.

-Почему я? Я — такой же сотник, как и вы все! — возразил Гуннлауг.

-Да, но только тебя назначил на этот пост сам Грауд Оддинг! — не согласился с ним Урмаз. — Тебя учили еще до войны.

-Тебя тоже, Урмаз.

-Я же был простым солдатом, Гуннлауг. Так что командуй, пока княгиня не сможет принять командование.

-Я принимаю...

В те месяцы Гуннлауг разослал разведчиков на поиски других отрядов, не сложивших оружия. Отряд в Рыжих горах быстро рос. Когда юную княгиню привезли в горы, отряд насчитывал уже полторы тысячи воинов и продолжал расти. Кроме того, вожак волчьей стаи Двирре тонМагда сформировал боевую стаю численностью семьсот волков. Стая действовала независимо, но всегда приходила на помощь людям. И еще волки оказались непревзойденными разведчиками. Каждый день в рыжегорское убежище приходили люди, желающие сражаться с врагом.

Правда, среди них нередко встречались и предатели, подосланные имперской разведкой. После попытки покушения на Безымянную Хокон Эгирсон создал службу проверки. Поначалу в эту службу вошел сам Хокон и еще десять человек. Потом Двирре прислал двух вейров и наладил связь с агентурой в городах и селах. За следующий месяц было поймано восемь подосланных убийц.

Тринадцать разведчиков! Сейчас их имена знает весь мир! С них начинался разведотдел Первого корпуса специальных операций.

Итак, девочку привезли в горы. Она на удивление быстро привыкла к обилию людей. Ее навещали волки, люди были заботливы и внимательны к ней. Она росла.

Едва худенькую кареглазую девочку привезли в Убежище, Раннвейг немедленно назначила себя ее нянькой. Она принялась следить за тем, чтобы девочка была сыта, прилично одета, помыта и причесана. И в хорошем настроении. Девочка быстро привязалась к своей новой подруге, совершенно не пугаясь безумия в ее глазах. Более того, никто не мог так быстро успокоить Раннвейг, как княгиня. Военный совет попытался, было, удалить душевнобольную от княгини, но, во-первых, пришлось бы применять силу, что не хотелось, а во-вторых, при первой же попытке увести Раннвейг заревели обе. Гуннлауг пожал плечами и приказал Раннвейг не трогать.

-Возможно, я спятил еще больше, чем Раннвейг, но я уверен, что она не причинит вреда Безымянной.

Именно Гуннлауг впервые назвал ее Безымянной. Назвал потому, что был не в силах произнести это имя — Арьерэ. Потому, что полтора года назад на его глазах погибли Грауд Оддинг и его жена, княгиня Арьерэ дотРийр.

Гуннлауг пытался прорваться к своему князю, но не смог. А просто погибнуть не захотел, поскольку был еще жив Ярре. Сотник дворцовой гвардии спас молодого князя Ярре и вывел его из города. Но гибели Грауда и Арьерэ так и не простил себе до конца своих дней. Как будто был в этом виноват...

Когда княгине исполнилось пять месяцев, ее взяли в настоящий бой. Нет, не сражаться — просто посмотреть. Девочка все время порывалась удрать туда, где сражаются. Не получилось — охрана свое дело знала.

Вечером Безымянная закатила истерику. Она вопила, кидалась, чем попало, кусала всех, кто пытался к ней подойти.

Люди растерялись. Будь это простая собака, ее бы живо скрутили! Но это была княгиня! Не будешь же охаживать палкой княгиню, и потом на цепь ее тоже не посадишь! А подойти к ней боялись. Уж больно зубы у Безымянной были остры!

Выручила Раннвейг. Она бестрепетно подошла к девочке, уселась на пол рядом с ней и обняла.

Когда ей исполнилось восемь месяцев, имперские войска впервые были разгромлены: двухтысячный отряд был взят в клещи и вырезан до последнего человека.

Безымянная снова не участвовала в том бою. Гуннлауг к тому времени уже вручил ей меч, присвоил первое воинское звание — дружинник, но принимать участие в боях запретил. Девушка не спорила. Обижаться ей надоело, а уговаривать Гуннлауга было бесполезно. Она ждала момента, когда станет взрослой и примет командование.

Бой вышел коротким. Полуторатысячный отряд воинов, скрывавшийся в холмах, ударил во фланг проходящей по тракту пехотной колонне врага, загнал ее в лес и боевая волчья стая завершила разгром.

Когда же стало ясно, что это — победа, юная княгиня не усидела в седле. Она содрала с себя платье, обратилась в волчицу и отвела душу, перегрызая глотки разбегающимся или раненным черным.

Когда все было кончено, княгиня со страхом подумала о том, как отреагируют на ее выходку воины. Они же просто люди!

Опустив голову, и, поджав хвост, девушка побрела к свите, даже не вернув человеческий облик.

Но все решилось очень просто: Гуннлауг, сотник, служивший еще в гвардии ее деда, Грауда Оддинга, усмехнулся в усы и заметил: "С победой, маленькая княгиня! А теперь тебе нехудо бы помыться, а-то ты в крови вся от ушей до хвоста!"

Никто не удивился, или, во всяком случае, не подал виду.

И Безымянная, ополоснувшись в ручье, сменив облик, и, натянув платье, приняла участие в общей радости.

Зато потом, вспомнив свои художества на поле боя, она проревела всю ночь.

И опять ее воины сделали вид, что никто ничего не слышал.

На одиннадцатом месяце своей жизни она начала влюбляться. Тогда она уже командовала сотней и считалась почти взрослой. Гуннлауг, было, успокоился немного. И, как быстро выяснилось, зря: первым делом Безымянная влюби-лась именно в него. Правда, он был женат, но княгиня не обратила на этот факт никакого внимания. Однажды ночью она пришла к нему.

Разговор вышел одинаково мучителен для обоих. Гуннлауг ей отказал.

От обиды девушка ни плакать ни говорить не могла. Она просто стояла, окаменев, и не могла тро-нуться с места.

А Гуннлауг, усадив ее рядом с собой, мягко объяснял ей, что это — ее первая любовь. Она быстро проходит. Он говорил ей, что любовь должна быть взаимной. Княгиня не понимала. Ей казалось, что она любит. И еще она хотела ребенка.

Она обиделась. И перестала с ним разговаривать. Княгиня видела, что причиняет ему боль, но не смягчалась. "Так ему и надо!" — мстительно думала она. Прошли месяцы, пока Безымянная поняла, насколько прав был Гуннлауг и каким он верным другом оказался. Как бы ей хотелось извиниться, поблагодарить его за урок, но... Только на Боргильдсфольде они встретились вновь.

А пока княгиня влюблялась в каждого встречного.

Но однажды Раннвейг втолкнула к ней в спальню молодого воина, почти мальчишку. Он был расте-рян не меньше самой Безымянной. Девушка его знала — его звали Берье, он сражался в сотне Урмаза Грор-сона, сражался храбро. Он был опытным воином, несмотря на молодость. Жаль только, что опыт его был не в той области, в которой было надо Безымянной.

Пришлось Безымянной и Берье набираться опыта вместе.

Ох, как ей хотелось расспросить Раннвейг, почему та выбрала Берье? Но Раннвейг молчала. Молчала с того самого дня, когда черные завоеватели штурмом взяли столицу.

Во всяком случае, Раннвейг не ошиблась.

Через четыре месяца княгиня родила девочку, которую назвала Сигрид.

И на Безымянную навалились дела. Она разрывалась между ребенком и управлением своим народом. Ей пришлось заниматься не только военными делами: ножом у горла висела проблема продовольствия, жилья для подданных, отопления в зимнее время. До своей гибели она успела сделать немало. Даже очень немало. Безымянная отправила разведчиков по всему континенту на поиски других очагов сопротивления, она начала процесс консолидации, который завершил через десять лет князь Тьювир тонМари — ее потомок в пятом поколении. Безымянная приказала создать на базе Службы проверки разведслужбу и набрать туда волков и вейров. Разведслужбу возглавил, разумеется, Хокон Эгирсон.

Она же издала указ, согласно которому каждый член княжеского рода при первой возможности обязан был обзавестись потомством. Потом этот указ не раз спасал род от уничтожения.

Короче говоря, именно при Первой Безымянной Сопротивление снова начало отдаленно напоминать государство.

Тогда никто не верил, что у Сопротивления есть шансы. Черные завоеватели, именуемые хэйжэнями, заселили весь континент. Коренное население приняло их без особого восторга, но в панику не впало: новая власть не очень мешала жить. Были введены некоторые ограничения, на любой руководящий пост назначались только хэйжэни, коренному населению запретили охоту и лишили их права хранить оружие. Вот и все.

Немаловажным фактором было и то, что все довоенное население континента насчитывало около пяти миллионов человек против трех миллионов хэйжэней. При этом империя располагала миллионной армией против четырех тысяч бойцов вейрмана. И первоклассной разведкой.

Люди, люди! Все-таки они — скоты, в массе своей. Имея письменность, они не желают знать своего прошлого! Они забыли сожженный Норборг, обгорелые печные трубы на месте деревень западного Нурланда, Они забыли ров, в котором живьем закопали жителей Трента-на-Горбатой, всех, включая младенцев. Они забыли трупы на кольях вдоль дорог... Даже название Княжества и его столицы они забыли! Зачем? Им ведь это не важно! Главное, что новая власть им не очень мешает жить!

Но мы, волки, помним многое! Не странно ли, что именно мы сохранили понятие "честь"? Не странно ли, что именно мы учили людей мстить за зло? И справедливости их учили тоже мы!

Вам не кажется, что только тот, кто ведает эти понятия — и может называться Человеком?

Когда Сигрид было четыре месяца, погиб ее отец. Безымянная встретила эту весть с каменным лицом. Она не плакала и не делала глупостей. Она умело и осторожно командовала своей сотней, решительно и справедливо управляла своим народом. Все свободное время она отдавала дочери.

Однажды вечером Безымянная, как обычно, зашла к Сигрид, чтобы пожелать доброго сна. Но вместо того, чтобы рассказать сказку, она сидела молча возле коврика дочери и смотрела на нее.

-Что случилось, мама? — встревожилась девочка.

-Сигрид, я завтра ухожу.

-Куда?

-В Веерные горы. Хочу там оборудовать убежище.

-Надолго? — огорчилась Сигрид.

Безымянная долго не отвечала, глядя на дочь.

-Мама! Ты смотришь на меня так, словно никогда раньше не видела. Словно в последний раз!

-Может быть, ты и права, доченька. Может, и в последний...

Сигрид испугалась. Но через несколько мгновений ее морда снова прояснилась и губы растянулись в улыбке, обнажая клыки, которыми девочка неописуемо гордилась.

"Нет! Это неправда, — решила она. — Мама, очевидно, хочет проверить, насколько я выросла! Ну, что же?... Буду взрослой".

И, как ни в чем не бывало, уточнила:

-О чем ты, мама?

-Девочка моя! Ты уже не маленькая, — мягко заговорила княгиня. — Тебе уже полгода. Когда умерла моя мама, мне был один день. Но ты выдержишь! Я верю...

Сигрид поглядела на мать и с ужасом поняла, что та говорит серьезно.

-Откуда ты знаешь, мама? — с трудом выдавила княжна.

-Знаю. Я видела... свою смерть.

-Тогда... не уходи, мамочка! — вскрикнула Сигрид. И с отчаянием: — Я люблю тебя. Ты так нужна мне, мама!

-Я должна, Сигрид. Там есть отличные пещеры, где можно разместить много людей. А судьбу все равно не обманешь...

"Нет... Это неправда!!!" — И с надеждой:

-Может быть, ты ошибаешься? Разве можно видеть будущее?

-Все может быть... Прощай, княгиня Сигрид! Да не затупится твой коготь, не сломается клык, да будет верен твой глаз. Победы тебе в бою! И... удачи тебе, дочка.

Сигрид заплакала. А княгиня, вернув себе человеческий облик, взяла ее на руки. Она утешала дочь молча. Да и как можно было утешить девочку, которая скоро осиротеет?

Безымянная, к сожалению, оказалась права: на обратном пути, из Веерных гор к Рыжим, ее отряд выследили. Погибла вся ее сотня. А княгиню, ценой больших жертв, взяли в плен.

В первый, но далеко не в последний раз княгиня вейрмана попала в плен. Наши разведчики в столице сообщали о том, как ликовал императорский двор! Им, только что завоевавшим целый континент, казалось, что последнее небольшое препятствие, мешавшее считать империю победившей, устранено! Теперь осталось только переловить остальных "разбойников"!

Если б они знали, что это — только начало! Что через четыреста с небольшим лет тех из хэйжэней, кто откажется сдаться, сбросят в море! Если б они только знали!

Но они не знали. Тогда они не ведали даже, что Безымянная — оборотень. Императорские советники в один голос говорили, что война закончена — девчонка лет восемнадцати едва ли успела оставить наследника. А сам факт, что эта девчонка командовала бандой мятежников, говорит о том, что более достойных командиров в ее банде просто не нашлось! Если устроить показательную казнь, то это повергнет в ужас оставшихся мятежников и заставит их разбежаться!

Безымянная была живой прибита к крепостной стене столицы. Она умирала долго. Много дней. Ибо она была вейрой, оборотнем.

Так погибла Арьерэ дотМиэле, княгиня, видящая, сотник зарождающейся армии Сопротивления.

В ночь, когда княгиню взяли в плен, у Раннвейг случился очередной срыв. Она кричала и плакала, сидя в покоях княгини Безымянной. Сигрид пришла к ней, чтобы успокоить ее. И, как прежде это делала ее мать, успокоила. Раннвейг замолчала, встала с пола. Безумие ненадолго отступило. Теперь перед Сигрид стояла прежняя Раннвейг — первая красавица столицы, гордая и уверенная в себе девушка. Она сняла со стены второй клинок Безымянной и на вытянутых руках протянула его Сигрид. И девочка, встав на одно колено, приняла меч из рук Раннвейг.

Глава 5. Сигрид

(3 год Нашествия)

Учитель и отец мой! Позволь мне умереть! Я больше не могу! Я не могу этого выносить! Пойми меня, отец! Они сражаются без всякой надежды на победу, твердо зная, что скоро каждого из них ждет гибель! Это их долг. Они не могут иначе... Но сколь тяжек мой долг, Учитель! Я ведь могу иначе! Я мог ее спасти, отец! Я все еще могу ее спасти!!! Ты, все ведающий! Узри же то, что зрю я! Она смотрит на меня, отец. Не на дочь. На меня. У нее все плывет в глазах, багровый туман застилает взгляд, а она смотрит на меня. Зачем мне такой долг, отец? Я ведь могу ее спасти! Ведь лишь миг, и гвозди, прибившие ее к стене, испарятся! Умрут стражники. Исцелятся ее раны. И она исчезнет отсюда. За что мне это, отец? Два года прошло. А сколько еще пройдет? И сколько их погибнет еще на моих глазах, совсем юных, не видевших в жизни ничего, кроме войны?

Арьерэ смотрит на меня, не отрывая глаз... Не на дочь... На меня!... Прости меня, отец мой, но я не могу бездействовать. Я забираю ее боль. Всю, отец, без остатка. И дарую ей власть видеть эту войну, и грядущую Победу. Еще восемь часов ей умирать... Я не сокращу этот срок. Но умрет она без боли и страха, зная точно, что они победят. Прости меня, отец и Учитель мой!

Бедная девочка... Она рискует жизнью, чтобы последний раз повидать маму... Вон сколько шпионов в толпе. Кое-кто ее уже узнал... Донести собирается... Ха-ха! Ты лучше имя свое вспомни сначала, приятель!... А! Вижу: силишься вспомнить. Зря силишься...

Ты недоволен мной, отец и Учитель мой? Мне жаль. Действительно жаль. А еще мне жаль, что не хочешь ты понять меня. Я же понимаю тебя, отец. Я здесь по твоей воле, и исполню ее. Но не мешай мне сейчас. Не многое я вправе сделать здесь, но то, что вправе, я буду делать. Не препятствуй мне, Учитель. Иначе...

Семь месяцев от роду было ей, когда погибла ее мама. В тот день закончилось ее детство.

Третий день глашатаи собирают любопытных под стену столицы поглядеть на казнь мятежной княгини. В толпе снуют мелкие торговцы, продающие сладости, пирожки, пиво... Какие-то пройдохи уговаривают стражников пропустить их к самой стене, чтобы собрать кровь. Ну, хоть капельку! Такие амулеты из нее тогда получатся!

Принимаются ставки на время смерти. Вчера чуть до драки не дошло! Два часа провисела, закрыв глаза. Думали, что подохла... Те кто на вчерашний вечер ставили, уже выигрыш потребовали... И тут она их опять открыла... Зато ставки растут...

В толпе народу, пришедших поглядеть на казнь, стоит девочка. Худенькая кареглазая девочка лет четырнадцати-пятнадцати. С любопытством глядит она на стену, пытается протиснуться поближе, чтоб лучше видеть... Ах, как интересно!

А в душе воет, плачет, скулит волчица. А душа скалит пасть. А в глазах полощется кровавый туман. И хочется рвать глотки... Нельзя. Сейчас нельзя. Позже. Я еще рассчитаюсь с вами... Попомните вы мою мать. И меня попомните! А пока нельзя. Даже выдать себя нельзя. Рано. Р-р-р-рано!!!

Ах, как интересно... Что? Нет, откуда? В первый раз, конечно. Что, в Кремьеле? Когда? А, через неделю? Скольких? Десять? Ну! Как жалко... Меня не пустят одну...

И снова ночь. Третья ночь казни. А ночью...

-Передай Хокону: через неделю в Кремьеле казнь десяти заложников. Попробуем спасти. Осторожнее там! Штаб-квартира их разведки все-таки.

-Слушаюсь, госпожа моя.

-Береги себя, воин. Помни — заменить тебя некому.

И снова утро. И с этим, четвертым уже, рассветом девочка вновь приходит к месту казни. Она уже взрослая. Давно взрослая. С того самого дня, как пришла весть о том, что княгиню Безымянную взяли в плен. Уже неделя, как закончилось ее детство. Целая вечность! Оно закончилось, когда на лице Сигрид так и не дрогнул ни один мускул, ни разу не задрожал голос. Оно закончилось, когда девушка пришла в ставку Двирре тонМагда, сына Реира тонРийр, просить помощи.

По такому случаю Двирре даже принял человеческий облик. Они сидели на валунах у Старого дуба и говорили. Вожак волчьей стаи и княгиня людей. Два вождя.

-Так чем же, княгиня, могу я тебе помочь? Ты знаешь, что народ волков верен союзу с людьми!

-Помоги мне сформировать армию, Двирре! Мне больше некого просить.

Двирре искренне удивился:

-Опомнись, Сигрид! Что ты говоришь? Да как же волки могут помочь людям создать армию? У вас, людей, больше опыта!

-Не тот у нас опыт, вожак! Что могут в открытом бою несколько тысяч воинов против миллиона имперских солдат? И опытных солдат, Двирре, прекрасно обученных. У завоевателей, очевидно, огромный опыт войны! Видел их тактику? Видел, как они быстро перестраиваются? Их нельзя застать врасплох... Прежний наш опыт больше не пригодится, вожак. Теперь мне нужен опыт волков. Опыт незаметной, тайной войны. Мне нужна волчья тактика. Мне нужны в армии волки. И вейры!

Двирре насупился.

-Я всегда готов помочь, ты знаешь. Волки не раз доказали свою верность союзу с вами, людьми! Мы с тобой — родичи. Но послать волков в армию людей? Тебе не кажется, княгиня людей, что ты просишь слишком многого? Еще недавно вы — люди — охотились на нас! Забыла? И снова начнете охотиться на нас после победы, шкуры сдирать?

-Княгиня людей, говоришь? — переспросила спокойно Сигрид и, не торопясь, поднялась с валуна. Медленно сняла платье. И мгновенно обратившись в волчицу, встала в боевую стойку. Из оскаленной ее пасти раздалось яростное рычание. — А я кто, по-твоему? Я победы могу и не дождаться, Двирре! Я лучше прямо сейчас с тебя шкуру сдеру!!!

Двирре даже попятился от неожиданности. А потом рассмеялся и почесал оробевшую сразу княгиню за ухом:

-Ловко, Сигрид... Ладно, уговорила. Помогу. Волков я тебе дам. И вейров тоже. И даже насчет переформирования армии подумаем. Подошли ко мне своих офицеров. Подумаем. Учиться то не вам... то есть, я хотел сказать, не людям одним придется. Волкам тоже есть чему учиться. Это ведь не баранов у крестьян красть!

Подумали! И как подумали! Впервые с сотворения мира в боевом волчьем кругу сидели люди. Впервые волк расхаживал перед строем людских воинов и читал лекцию о методике тайной войны, об искусстве незаметно подкрасться, снять часовых, о засадах, о способах отрыва от преследования, об учете рельефа местности. Впервые армейский десятник учил вейров владеть мечом и стрелять из лука, рукопашному бою и верховой езде. Впервые инструктор рукопашного боя вместе с творческой группой волков и вейров ломали головы над разработкой волчьей борьбы. Люди учились понимать лес, слышать его голоса, разбирать запахи. Люди учились бесшумно ходить и бегать по лесу, даже по сухим опавшим листьям, не оставляя при этом следов.

Сигрид училась вместе со всеми.

Шел третий год войны. Тогда до командования имперской армией, наконец, дошло, что против них действуют отнюдь не отдельные разбойничьи банды, как полагали прежде, а организованное сопротивление, бороться с которым придется всерьез и долго. Император Гао-цзу издал указ, в котором поручал начальнику военного приказа империи уничтожить сопротивление. Но, в то же время, "Запретный город" не желал признавать сам факт войны всего лишь через три года после Блистательной победы. Посему имперские полководцы были вынуждены действовать против армии Сопротивления ограниченными силами, вполне достаточными, чтобы (при возможности) стереть в порошок четыре тысячи воинов, но совершенно недостаточными для того, чтобы взять рыжегорское убежище штурмом.

Позже, после Победы, много говорили о роли Случайности в истории. В самом деле! Что стоило Черной империи перебросить к Рыжим горам не пятьдесят тысяч воинов, а пятьсот тысяч? Заблокировать лес, осадить нас в горах? И уморить голодом? За год они бы управились... Но им хотелось задавить нас быстро, незаметно и малыми силами...

Ха-ха! Как говорит мой муж, нельзя разом жениться на двух суках! Только по очереди. А не то... Ну, в общем, понятно, что будет... Имперское командование, очевидно, не слыхало этой поговорки. Их глупость дала нам тогда единственный шанс, который мы использовали полностью. Когда, несколько лет спустя, до властей кое-что дошло, было уже поздно. Мы встали на ноги.

Однажды прискакал гонец с тревожными вестями. И Урмаз Грорсон, воспитатель Сигрид, встал, легонько сжал ее плечо и молча ушел. Больше Сигрид его не видела.

Шли дни. Вставали и молча уходили друзья. Никто из них не возвращался. Сигрид училась. Приходили новые ученики — суровые воины, прошедшие многие сражения. Сигрид училась. Скрипя зубами, училась.

И настал день, когда Сигрид витЯрре, дочь Безымянной, вывела свой первый отряд в первый рейд.

Сколько их было потом, до конца войны, этих рейдов. В них ходили целыми бригадами, позже — дивизиями и корпусами. Но тот рейд был первым. Сигрид прошлась по тылам черных, вырезая гарнизоны врага, сжигая склады продовольствия и оружия, освобождая пленных из тюрем.

И вернулась живой.

Запылали города в лесостепной полосе и предгорьях, закипели ожесточенные сражения по всему югу континента, бешеные кони выносили всадников из горных ущелий, сверкали на солнце острия копий, свистели стрелы. Вороны клевали на полях битв трупы в черных плащах, рыдали женщины в горных селениях, выли волчицы на холме, одевались в белое матери и вдовы в городах, а сыновья брали черные клинки и уходили в армию, чтобы отомстить мятежникам. Император Гао-цзу повелел создать карательные отряды.

Начиналась настоящая война. Война двух народов за одну землю.

Ее прежние соученики, те, кто выжил, формировали собственные сотни и обучали новобранцев. В этих сотнях появились волки. Со временем люди приобретали волчьи повадки, в их походке, осанке, взгляде появлялось нечто волчье. А волки учились у людей дисциплине, осваивали неведомые им прежде понятия, такие, как дружба, взаимопомощь, доверие. Стремительно исчезали довоенные предрассудки. Не важно становилось, руки или лапы у товарища! Главное, чтобы ты мог доверять его клыкам, его мечу... Ему самому. И плевать, кем он рожден, волком ли, человеком ли... Так начиналось боевое братство людей и волков. Так начал формироваться народ, вскоре названный вейрмана — волколюди.

Сигрид спала, когда выдавалось время. Сигрид бегала перекусить кем-нибудь в ближайший лес. Сигрид месяцами не вылезала из боев.

Впереди было четыреста лет войны. Четыреста лет славных побед и жестоких поражений. Четыреста лет потерь и скорби. Четыреста лет грандиозных битв и широкомасштабных диверсионных операций. В сравнении с ними бои первых лет войны могут показаться незначительными и даже бессмысленными.

Но именно в тех боях, отчаянных и жестоких, крепла армия Сопротивления. Именно в тех боях мужали и набирались опыта будущие прославленные полководцы вейрмана.

Никакой свадьбы у Сигрид не было. Она родила сына от Урмира тонВистла — внука Роара тонРийр.

И через месяц после родов снова ушла в рейд.

Этот рейд должен был стать последним: с трудом, но ее все-таки убедили, что княгиня должна руководить военными действиями из ставки, а не носиться, сломя голову, по полям и лесам.

Он и стал последним рейдом Сигрид витЯрре.

Когда четыре быка неспешно рвали обнаженное тело княгини на части, новая армия сопротивления нанесла свой удар. Три тысячи бойцов начисто разгромили второй корпус черных. Двадцать пять тысяч солдат. Не ушел ни один человек.

Учитель и отец мой! Прости меня, но все, исполнявшие этот приговор, умрут. Даже быки. Умрут страшно. А те, кто отдавал приказ, будут жить. Долго. Очень долго. Очень!!! И такой страшной, такой жуткой будет их жизнь, что они позавидуют мертвым. А умереть не смогут. До ста лет не смогут. Такова моя воля, отец. Пусть это — шаг по пути разрушения. Ты хотел, чтобы я почувствовал себя человеком? Что ж? Я почувствовал. И отныне я мщу за всех, кто достоин мщения, за всех, кто не смог отомстить за себя.

Сигрид! Простишь ли ты меня? Я мог спасти тебя... Я мог спасти твою маму... Я мог, и я не мог... Права не имел... Когда-нибудь, девчонки, мы встретимся на поле Последней битвы. И будем сражаться вместе. Я не могу обещать, что избавлю вас от второй смерти... Но ни ты, Арьерэ вторая, ни ты, Сигрид, не умрете раньше меня. Клянусь посмертием.

М-м-м! Как далеко до всего этого!

Я хочу умереть.

Глава 6. Возьми меч у мертвых

Гибель Нурланда

(Начало войны)

Так тихо в лесу, так мирно! Кроны деревьев тянутся в синее небо, солнечные лучи проникают сквозь густую листву, стараясь ослепить глаза. Желтые, белые, синие цветы рассыпаны по поляне, подмигивают, улыбаются.... Пахнет свежей листвой, водой из ручья, малиной...

И лишь из памяти тянет дымом, треском пламени, запахом горящего человеческого тела.

Как давно это было! Целую неделю назад.

-О, мой город, белостенный Норборг! Тебя больше нет. Ты честно сражался и погиб, как воин. Лишь семеро смогли выбраться из пылающего города. Лишь семеро. И вот сегодня остался один я — Гуннар Торкельсон.

Воин последний раз провел точильным камнем по лезвию. Сегодня — его последний бой. Сегодня он — вся армия.

Он знал, что все кончено. Армии нет, конунг погиб, страна захвачена врагом. Жена и двенадцатилетний сын неизвестно где... Уходя из Норборга, он прошел мимо деревни, где жила этим летом Илзе с сыном, надеялся забрать их... Деревни не было. Только обгорелые печные трубы. Война проиграна. Можно было бы уйти, спрятать меч в лесу... Можно было бы. И потом жить, пряча выправку, оглядываясь по сторонам, боясь, что кто-нибудь узнает в нем бывшего гвардейца последнего конунга Нурланда? Ну, нет. Он — воин. И умрет, как подобает воину.

Неужели всего неделю назад не было войны? Неужели такое было? Память моя, память... Оставь меня, усни, хоть ненадолго, память!

-Армия и народ Нурланда! Неведомый враг напал на нас! Их — тысяча кораблей! Это значит — сто тысяч воинов. Я — Олаф, конунг Нурланда, прошу всех, кто не может держать меч — уходите!

Конунг обвел взглядом людей.

-Вы меня знаете. Я водил вас в бой и за спинами не прятался. Я посылал вас на смерть, и голос мой не дрожал. А сейчас дрожит мой голос, ибо не могу я послать на смерть весь народ. Народ Нурланда! Мне горько говорить эти слова, но мы не победим в этой войне — их в десять раз больше, чем нас. Посмотрите на север, в сторону моря! Видите черный дым? Это горят прибрежные деревни. Враги не щадят никого. Уходите. Пусть останутся только воины.

Воцарилось молчание.

И сказал старый Канут:

-Я слишком стар, чтобы бегать, мой конунг. Твой дед вручил мне меч, твой отец водил меня в бой. Что скажут они, пребывающие ныне во Вьялльхейле, узнав, что я бросил своего конунга?

И снова повисло молчание.

И объявил Гримкель, маршал тинга:

-Седина Нурланда сказала свое слово!

-Но женщины? — спросил конунг.

И ответила ему Бронвин, вдова моряка:

-Долг женщин — перевязывать раненых и закрывать глаза мертвым, мой конунг. Зачем нам жить, если не будет вас? Мы остаемся.

И опять молчание прервал Гримкель:

-Грудь Нурланда сказала свое слово!

-А дети? — спросил конунг.

-Дети уйдут!

Мальчик, стоявший рядом с Бронвин, с обидой вскинул на мать глаза, но, натолкнувшись на ее повелительный взгляд, не осмелился перечить.

-Пусть те, кому остался год до вручения кинжалов, получат их сегодня! — предложила Бронвин. — Пусть они уведут младших.

-Народ Нурланда сказал свое слово! — объявил Гримкель и трижды ударил посохом о плиты площади совета.

Вздохнув, приказал Олаф, конунг Нурланда:

-Детям — собраться у ворот. Кандидатам — получить кинжалы. Открыть склады! Сторд! Примешь командование! Даю час времени на подготовку. Подводы и лошади уже ждут. Перед уходом зайди ко мне получить последние указания.

Сторд, еще недавно нагловатый и хулиганистый мальчишка, гроза всего города, молча кивнул.

-Мой конунг! Продовольствие, одежда, инструменты погружены. Начальник воинских складов выдал сто пятьдесят мечей, триста луков и тридцать тысяч стрел. Дети собраны, одеты. Младшие посажены на подводы. Мы можем выходить в путь.

-А ты вырос, парень! — задумчиво сказал конунг. — Ну, что же! Получай свой первый приказ: уведешь своих в горы. Треснувшую корону знаешь?

-Знаю, мой конунг.

-Встанешь на закате спиной к камню. Последний луч укажет тропу. Там, в горах, есть пещеры. В них — склады продовольствия, оружия, одежды, мастерские и так далее. Пятьсот лет назад там обосновался Харальд Рыжий. Слыхал про его мятеж?

Сторд слыхал. По сей день не забылся мятеж Харальда Рыжего, приведший к гражданской войне. Конунг Сигурд был убит, а его трон занял Харальд, тан, объединивший к тому времени под своей властью весь север страны. Только через три года Нильс Сигурдсон, сын погибшего конунга, разгромил узурпатора в морском сражении в Поххе-фьорде. Харальд был убит, и Нильс вернул трон отца.

-Так вот, Сторд! Когда его логово захватили, решили там на всякий случай склады оборудовать. Вот этот случай и настал. Там безопасно. Сохрани детей, парень. Ты отныне — их командир.

Мальчик помялся, не решаясь сказать что-то, потом все же предложил, бросив взгляд на супругу конунга, стоявшую рядом с мужем:

-Мой конунг! А как быть с теми детьми, кто... еще не родился?

-Глазастый! — улыбнулась королева. — Я думала, еще незаметно...

Сторд выжидающе смотрел на нее. Королева переглянулась с мужем и спокойно ответила:

-Нет, Сторд. Я останусь со своим мужем и со своим народом. А ты спасешь его будущее. Иди, тан Сторд. Удачи тебе.

Мохноногие битюги тащили тяжелые подводы на восток. Младшие дети сидели на этих подводах. Тех, кто сам не мог идти, несли старшие. Молодые воины, то есть те, кому только сегодня вручили кинжалы, патрулировали колонну.

-Эй! Не растягиваться! — приказал Сторд. — Аскель, глянь-ка! Есть еще на подводах место?

-Есть, Сторд. Немного, но есть! Перегружать подводы тоже не стоит — лошади не выдержат.

-И все же попробуй девчонок разместить на подводах! Хотя бы младших.

-Ну, если разгрузить несколько, то уместим всех, — подумав, решил Аскель.

-Хорошо, действуй!

Аскель отсалютовал тану кинжалом и побежал вперед, командуя на бегу:

-Парни! Разбирай груз с подвод! Девчонок туда посадим. Десяток подвод освобождай!

-Мальчишка! — подумал тан. — Ему пока что это — игра.

Сторд не думал о том, что ему тоже всего двенадцать лет. Теперь он носил кинжал, то есть был уже воином. Он выполнял приказ. Он отвечал за четыре тысячи жизней, доверенных ему.

Тан оглянулся назад, на горящий Норборг и сжал кулаки.

-Прощай, мой конунг! Моя королева! Прощайте, люди. Мы отомстим! И мы еще вернемся.

Таким был в год Нашествия Сторд, ставший годы спустя первым горным королем.

Да! Это все было только неделю назад.

И уже белостенный Норборг — жемчужина севера — лежит в руинах, жиреет воронье, некому похоронить мертвых. Догорают окрестные села. Мычат на пастбищах не доеные коровы, воют собаки, умирают колодцы в мертвых деревнях. Догорают в портах драккары. А по дорогам Нурланда топают сапоги черных захватчиков.

В руинах слава древнего Нурланда, погиб конунг, до последнего защищавший дверь в покои жены. Повисла на черном копье королева. И от всей армии остался только он — десятник гвардии Гуннар Торкельсон. Но он еще жив.

Птицы взлетели в небо, кричат, кружат... Вот и пришли гости дорогие! Сами пришли, искать не надо будет. О, боги мои! Жить-то как хочется!!! Красота-то вокруг какая... И ведь не неволит никто. Нет ему более командиров... Можно было бы уходить, да вот... Жил человеком, и умирать надо человеком. Ну, суки? Кто первый?

"Самый лучший в мире клинок,

тот, что взят из мертвой руки..."

(6 год Нашествия)

Так тихо в лесу, так мирно! Кроны деревьев тянутся в синее небо, солнечные лучи проникают сквозь густую листву, стараясь ослепить глаза. Желтые, белые, синие цветы рассыпаны по поляне, подмигивают, улыбаются.... Пахнет свежей листвой, водой из ручья, малиной...

Кажется, будто ничего не изменилось за последние годы. Кажется, что выйдет она скоро из леса, а там — тракт до Норборга белокаменного. А в городе — ее дом на Копейной улице, где она прожила тринадцать лет. Кружевные занавески на окнах, чисто выметенная горница, коврики вязанные на полу, лавки вдоль стен, осанистая печка в углу, дубовый стол... Кажется, будто застучат сейчас сапоги, распахнется дверь... Обнимут ее сильные руки... А сердце-то как бьется! Как у юной девушки. Будто и не прожили они с Гуннаром столько лет...

Ах, Илзе, Илзе! Смириться бы тебе, понять бы... Нет больше Норборга — сгорел он шесть лет назад. Улицы Копейной нет — лишь развалины, заросшие густой травой. Дома нет. И сына у тебя тоже нет — предал тебя твой сын, на награду польстился, доложил в управу, что ты — вдова гвардейца последнего конунга Нурланда.

И идти тебе некуда. На востоке сестра меньшая живет, так нельзя своим приходом ее голову класть на плаху! Пятеро детей у нее.

У нее — пятеро. А у тебя — нет.

Ах, Илзе, Илзе! Какие пироги ты пекла когда-то! На весь Норборг запах стоял... Какие у тебя простыни были! Белее снега. Вывешивала-то их не на внутреннем дворе — на улицу! Чтоб все завидовали... И дом-то у тебя самый уютный был! Все о том говорили. И муж — многим на зависть... И...

Нет! Вот об этом не надо. Знать бы все наперед — колени бы сдвинула, когда рожала.

Шесть лет прошло... Шесть проклятых лет. Заплакать бы, завыть по-бабьи... Не выходит. Отплакала.

Куда идти? Повсюду теперь Черная империя. Пал не только Нурланд! Погибло все! Только Арбад еще держится, говорят, но и он в осаде.

Седая от горя женщина бредет по лесу.

Куда шла она? Ноги ли сами привели ее к тому месту давнего боя? Судьба ли? Сердце ли?

Пятнадцать скелетов в ненавистных черных кольчугах на лесной поляне. Насквозь проржавевшие мечи, бывшие когда-то черными. Валяетесь тут и там, не похороненные? Так вам и надо.

А это... Посреди поляны лежал скелет, все еще сжимавший в руке нурландский меч. Вот! Даже не потемнел! Хорошие у нас мечи, на весь мир славятся! То есть, славились...

Похоронить тебя надо, неведомый брат мой! Не след тебе лежать тут, с этими. Жил ты с честью, погиб со славой. И похоронен будешь, как должно. Меч твой возьму я, можно? Могилу выкопать. И потом пригодится мне меч твой, хоть и не умею я сражаться. Не обижайся, пожалуйста, на меня! Ну дай меч, а?

И Илзе осторожно вынула из руки скелета меч.

-Прощай, воин, уж не знаю твоего имени! Врата Вьялльхейля открыты настежь, предки твои ждут тебя там, кубки полны, ломится от яств пиршественный стол!

Поклонившись могиле, Илзе побрела прочь, положив меч на плечо.

Она не знала, что хорошо знала его имя... И так и не ведомо было ей до самой ее смерти — кем он был, тот воин. Может, это и к лучшему?

Никогда еще разведгруппы не забирались так далеко на север! Фергус искренне не понимал, что за необходимость была гнать их так далеко? Зачем князю Грону сведения о положении в Нурланде? Однако Фергус был опытным и умным офицером. Он воевал уже шесть лет и понимал, что приказы должны исполняться. Радовало только то, что долгий рейд близился к завершению: осталось кое-что уточнить и можно было поворачивать домой.

Не особенно спеша, волки бежали на север по бескрайним лесам южного Нурланда. Все было спокойно.

И вдруг впереди взлетели птицы, что-то истошно вопя. Фергус прислушался и принюхался.

-Черные! Штук десять. И один наш, — сообщил кто-то из разведчиков.

-Чую, — ответил Фергус. — Надо проверить.

Илзе разбудили птицы. Она проснулась, но бежать было слишком поздно: на поляну выходили имперские солдаты. Если бы не птицы, ее бы схватили сонной. А так она еще сможет умереть с мечом в руках. И Илзе, прижавшись спиной к сосне, подняла меч, держа его обеими руками.

Имперцы захохотали. Затем один из них подошел к ней и, небрежно махнув мечом, выбил из ее рук оружие. Хохот усилился. Но зря говорят, что самый здоровый смех у того, кто смеется последним. Последний из них еще смеялся, а первый уже умер. На поляне начали появляться волки. Быстро разобрав себе по солдату, они ловко обезоруживали их, валили с ног и добивали. Илзе даже удивиться не успела.

А волки, догрызя глотки, покатились по поляне, один за другим обращаясь в людей.

-Ну вот, и моя смерть подоспела!... — простучала в висках мысль. Страха не было. Совсем не было.

Один из оборотней, подобрав ее меч, протянул его Илзе рукоятью вперед.

-Знатный клинок, сестра! Нурландский, работы Эйольва Старого! Сорок лет клинку, не менее, а все — как новый! Возьми его!

Илзе взяла меч.

-Откуда ты тут, сестра? Где дом твой? Куда путь твой пролег?

-Нет у меня дома. И путь мой — к смерти.

Оборотень нахмурился.

-Не говори так, сестра! Война кругом! Шесть лет уже война смерть сеет повсюду. Но не в годах войну меряем — в могилах друзей! Не говорим мы — "пять лет назад это было"! Говорим — "когда Ярре погиб". Не говорим мы — "три года назад"! Говорим — "когда Сигрид казнили"! Могилами мы время меряем! А сражаемся мы все-таки за жизнь! Идем с нами, сестра, коли идти некуда! Путь будет долог, на самый юг тропа легла, в Рыжие горы, мимо городов, мимо сел, порой ночною пойдем, тенью промелькнем, призраками покажемся... Желтоглазой смертью, серым ужасом промчимся, оставляя изуродованные трупы, но не оставляя следов! Чтоб всюду на нашей земле врагу наши клыки мерещились, чтоб от ужаса клинки они наземь роняли, чтоб проклинали день, когда пришли на нашу землю! Пойдешь ли?

-Пойду.

-Ну и славно. Там снова обретешь ты дом. Друзей обретешь, сестер, братьев. Меня зовут — Фергус тонСпако, командир этой разведгруппы. Познакомься с парнями!

Каждый из оборотней подходил к ней и называл имя, и каждому отвечала она:

-Илзе.

Вот так на шестом году войны Илзе и пришла в Рыжие горы. Если бы Фергус тонСпако ничем не отличился до тех пор, мы бы помнили его только за то, что он ее нашел и спас ей жизнь. Нет, не потому, что она была — Илзе. Потому, что она была человеком. Потому, что она была первым человеком на свете, ставшим другом волчьей стаи. Потом было многое — наши девушки выходили замуж за людей, вейры женились на человеческих женщинах. Люди, бывало, приходили в Стаю, оставаясь в ней навсегда. Было даже так, что человек в трудное время возглавил Стаю. Он жил, как человек, сражался, как человек, а погиб и похоронен, как волк!

Но все это было потом. И, кто знает, было бы это все, если бы Фергус тонСпако не привел однажды к нам эту удивительную женщину, Илзе?

"Я подарю тебе любовь..."

(6 — 8 годы Нашествия)

-Фергус! Рад тебя видеть! Почему так задержался? Были потери?

-Нет, мой князь, вся группа вернулась. А опоздали потому, что гостья с нами. Она — человек, бегать по-волчьи не умеет.

-Как она у вас оказалась?

-Нашли в лесах южного Нурланда. Пыталась отбиться от десятка имперских солдат, а мечом не владеет совсем! Благо, мы поспели. Идти ей было некуда, поэтому мы и взяли ее с собой.

-Ясно. Ну, докладывай! Как прошел рейд?

-Арбад держится. Столица Нурланда действительно разрушена, все окрестные деревни сожжены. Но порты отстроены заново, имперские инженеры трудятся день и ночь, войск нагнали немеряно — не подобраться. И еще, княже! На востоке Нурланда кто-то вырезает имперских солдат.

-Как вырезает? Кто? — удивился князь Грон.

Фергус, хоть и был в человеческом облике, а оскалился по-волчьи:

-Кто режет — не знаю, но славно так режет, княже! Любо-дорого смотреть! Трупы мать родная не узнает! В районе восточных гор имперцы ходят сотнями, не меньше. Хоть и нет Нурланда более, хоть и армии нет, а кто-то мстит. И хорошо бы их разыскать.

-Разыщем. А гостья-то где?

-Позвать?

-Ну, что ж? Зови. Поглядим, кто такая...

Илзе встретили, как родную, хоть и не знал ее никто. Впервые попала она в пещеру и была потрясена: огромный зал, размерами и высотой поболее, чем дворец конунга в Норборге, освещался тысячами факелов, сталактиты свисали с потолка, теряющегося в темноте, десятки коридоров вели куда-то вглубь гор. Сотни людей жили в этом убежище.

Илзе повели сразу на кухню и посадили кушать. Хотела, было, она отказаться из вежливости, но с поварихой спорить было трудно. Кто-то из солдат, обедавших в это время, засмеялся, глядя на тщетные усилия Илзе, и сказал, что на кухне Марта — и есть князь. Она никого не выпускает, не накормив.

Вот там Илзе и нашел Фергус.

-Илзе! Хорошо, что я тебя нашел! Князь тебя зовет.

Илзе растерянно оглядела свои лохмотья, провела рукой по спутанным волосам и замотала головой.

Фергус засмеялся и посоветовал:

-Иди! Грон не обидится! Он и сам корону не носит, на троне не сидит. Нет у него ни короны, ни трона. Иди смело.

-Я те дам, иди! — напустилась на него Марта. — Скажи князю, пусть обождет часок.

И увела Илзе к себе со словами:

-Пойдем, дорогая! Помоешься, причешешься, переоденешься — тогда и к князю можно.

Князь оказался молодым парнем лет семнадцати. Но чувствовалось, что он давно уже не мальчишка! Сила в нем чувствовалась, и во всем его облике, в походке виделось Илзе что-то волчье. Впрочем, Илзе успела присмотреться за месяц пути на юг к своим спутникам, и теперь безошибочно узнала в князе оборотня.

Грон усадил ее к огню, сам сел рядом и принялся ее расспрашивать. И Илзе, глядя в огонь, рассказала ему всю свою жизнь.

-Ну, что же! Добро пожаловать к нам, Илзе. Устраивайся, привыкай. А там — видно будет.

-Научите меня сражаться! — осмелилась попросить Илзе.

Князь с сомнением поглядел на нее и ответил так:

-Попробую. Но поздно тебе учиться владеть оружием! Лет тебе немало. А вот...

Мысль, осенившая князя, заставила его замолчать. Немного погодя он продолжил:

-Я оставлю тебя при себе. Здесь тебе дело найдется точно.

И Илзе осталась при князе.

-Илзе! Присмотришь за моими? Я в рейд...

-Конечно, Майда!

-Илзе! У моего младшего ушки болят!

-Давай его сюда! Погляжу.

Вскоре Илзе уже присматривала за всеми окрестными детьми. Целыми днями вокруг нее носились, кусались, рычали и скулили три десятка волчат, несколько человеческих детей. Илзе научилась лечить волчьи болезни, понемногу освоила волчий язык. Князь честно учил ее владеть мечом, но получалось не очень — поди научись этому мудреному искусству в тридцать восемь лет!

А однажды ее попросил Вармир, хирург из госпиталя:

-Послушай, Илзе! Присмотри за Раннвейг, а?

Раннвейг было всего шестнадцать лет, когда имперские войска штурмом взяли столицу Княжества. Всю ее семью убили на ее глазах, а саму Раннвейг изнасиловали. И она сошла с ума.

Князь Ярре, отступая из города, забрал Раннвейг с собой. Здесь ее вылечили, насколько это было возможно, но рассудок к девушке так и не вернулся. Она была тихой, доброй, заботливой. Ее все считали дочкой. Только темноты она боялась, черного цвета, оружия, крови...

-У нее сейчас такой период, что... — Вармир поискал подходящие слова, не нашел и только махнул рукой. — А она крови боится. Пригляди за ней, пожалуйста.

Илзе согласилась, а потом и привязалась к девушке. Раннвейг стала первой помощницей Илзе в детском саду, волчата ее обожали, а она с удовольствием с ними играла.

Порой к ним заглядывал князь и с улыбкой смотрел на то, как Илзе и Раннвейг возятся с детьми. Илзе постепенно начала ждать его визитов.

А с фехтованием дело не шло. Совсем. И однажды Илзе решила прекратить тренировки.

Грон пришел узнать причину.

-Княже! Из меня воин все равно не получится. А у тебя есть более важные дела...

Князь помолчал, без улыбки глядя на Илзе, а потом тихо спросил:

-А если у меня к тебе дело, которое всегда будет важным?

-О чем ты, княже? — не поняла Илзе.

И тем же тихим голосом ответил ей Грон:

-Ты права, Илзе: воин из тебя не получится. Но может получиться княгиня.

У Илзе потемнело в глазах — Грон по возрасту был ровесником ее сына.

-Знаешь ли ты, княже, что... — с трудом начала она, но Грон ее прервал:

-Я знаю, Илзе. Я все про тебя знаю. Даже то, что ты не знаешь.

-Мне же тридцать восемь лет!

-А мне — полтора года. Но я — волк.

-Посмотри на меня, княже! Я старая и седая...

-Смотрю, Илзе. Давно смотрю. Пока жив — буду смотреть!

-Но...

Грон подошел к ней и осторожно взял ее за плечи.

-Не уговаривай меня, Илзе. Просто скажи мне: "Да" или "Нет"?

-Еще немного, и я совсем состарюсь!

-Я ведь князь, Илзе! Сколько мне еще удастся прожить? Я не увижу, как ты состаришься. Но я подарю тебе свою любовь на те месяцы, что мне осталось жить. Ответь мне, Илзе!

-Да.

Илзе родила ему двух девочек и мальчика.

Грон погиб через два года. Она пережила мужа на год и умерла от горя, узнав о гибели в бою всех троих своих детей. Князем стал Гуннар тонМарта, ее внук.

Глава 7. Спасти человека

Подкидыш

(20 год Нашествия)

-В алых лучах заходящего солнца лес казался зубчатой черной крепостной стеной. Ни единый луч не проникал сквозь эту стену. Ночные тени лежали в овражке за околицей деревни, превращали стога в диковинных чудищ, пятились от освещенных окон домов. В тишине особенно незнакомыми и пугающими казались крики птиц, голоса леса и даже скрип калиток и ставен.

Деревня спала. Здесь, в Озерищах, лесном краю на северо-западе континента, ложились рано и вставали до зари, как привыкли жить столетиями. Время, казалось, было не властно над этой частью мира: люди одевались так же, как и триста лет назад, трудились на тех же полях, пели те же песни, вели те же разговоры. Новости из большого мира доходили сюда с большим опозданием и интересовали разве что юнцов, кому на месте не сидится, да любителей экзотики. Люди же обстоятельные и серьезные не слишком прислушивались к байкам о войне, идущей якобы уже двадцать лет и о черных пришельцах. Может, и была доля истины во всем этом, но есть же дела и разговоры поважнее! Об урожае, что в прошлом году был все же получше, чем теперь, о том, что осень грибная намечается... А допоздна засиживаться и вовсе незачем! Лучше отправиться на боковую с закатом — свечи целее будут!

Дом стоял у самой околицы. Аккуратный такой дом, чистый, крытый свежей соломой. Из-за неплотно прикрытых ставен пробивался свет. Хозяйка еще не спала.

Томас неодобрительно покачал головой. Какие это честные дела могут быть по ночам у одинокой вдовы? Тем более, когда срок траура у нее еще не вышел. Ведь и полугода не прошло, как дал дуба ее мужик — Ильмер, придавленный бревном в лесу. А всего неделю назад у нее еще и дочка новорожденная померла. По совести, Альви было жалко: столько бед на бабу свалилось! И дите ее было жалко. Но и о приличиях забывать не след! Оно конечно, баба молодая, в самом соку! Томас и сам бы не прочь... Но ежели не с ним, то уж и не с кем.

Мужчина немного подумал. Может, и не ходить к ней? А к кому, в таком разе? Ни одна баба, кроме Альви, не вскармливает нынче дите. Выходит дело, что и не к кому более? И, решившись, он поправил объемистый сверток, укрытый полой плаща, и постучал в ставню.

-Альви! Не спишь еще? Открой-ка на минутку! Дело у меня к тебе.

Окно распахнулось.

Против ожиданий, Альви была одета полностью. И в доме никого не наблюдалось. И шуму не слыхалось.

-Томас? — удивленно спросила женщина. — Чего это ты в такой час? До утра не мог подождать? Что тебе?

-Прости, Альви, но тут такое дело, что не мог... Дите нам подкинули. А ты ж родила недавно, так молоко еще не пропало, да?

Женщина нахмурилась. Дурак Томас разбередил ей душу.

Сверток под плащом зашевелился и заревел. Томас просительно посмотрел на Альви.

-Так, это, Альви! Возьмешь, а? Жалко дите. Помрет ведь...

-Ну, давай, что ли! Да столбом-то не стой!

Альви быстро развернула бурый плащ, в который был завернут ребенок.

Это была девочка. Отсилы вчера и появилась она на свет. Здоровенькая такая, килограммов на пять будет! Что ж за дрянь, что за нелюдь такая ее мамаша, что от такого ребенка отказалась? Шалава какая-нибудь, не иначе! Прижила дите, да и подкинула, чтоб позору не огрести... Тварь!

Женщина дала грудь девочке и та успокоилась. С улыбкой глядела Альви на свою новую дочку, а потом перевела взгляд на плащ, в который та была завернута. Хороший плащ-то! Только ненашенский! Никогда Альви не видела таких плащей. И от плаща ее мысли перескочили на другое: ну пусть ее мамаша тварь, пусть шалава... Но откуда она взялась? Не из нашей она деревни — это точно. А до ближайшей — лиг с полста. Что же? Так таки и прошла эта дрянь полста лиг? Быть такого не может! Тогда откуда она?

Надо же? Дочка! Как будто добрые боги пожалели, вместо одной дочки дали другую. Я назову тебя — Вигдис, как назвала и ту, что умерла. И будешь ты мне дочерью, а я тебе — мамой.

На утро вся деревня приперлась поглядеть на подкидыша. Альви гордо вышла на крыльцо с дитем, показала ее всем и снова исчезла в доме. Она опять была счастлива. И то сказать! Чуть не утопилась ведь, когда схоронила дочку-то! Так что какая б ни была дрянь ее мамаша, а спасибо ей, суке. Жизнь ведь она спасла ей, Альви.

Целых три дня была Альви счастлива.

Пока не обнаружила в колыбели волчонка.

До Озерищ не дошли слухи о том, что князь Грауд когда-то, года за два до Нашествия, запретил охоту на волков и объявил оборотней народом, находящимся под его защитой. Здесь по-прежнему рассказывали страшные сказки об оборотнях. Надо признать, что в этих сказках все было чистой правдой. Все! Но правда эта относилась к очень давним временам! К тем, что были еще до Нашествия, двадцать лет назад! Теперь все оборотни сражались с Черной империей. Но этого жители Озерищ не ведали.

Обмерев, смотрела она в колыбель. Ей снова хотелось утопиться. Отчаяние душило ее.

"За что, о боги? В чем я грешна перед вами? Вы поманили меня счастьем материнства, а теперь... Что мне делать?" — снова и снова думала она и слезы безостановочно катились из ее глаз.

А волчонок тем временем проснулся и пополз к ней.

"Голодная, вестимо! Часа три уже с кормления-то прошло... Волчонок она или нет, а все же дите! Жалко..." — и Альви, зажав горе в кулак, приложила Вигдис к груди.

А потом, когда ее серая четвероногая дочка заснула, Альви сидела и плакала. То ли от боли в искусанной груди, то ли от горя, то ли от страха, то ли от жалости, к себе ли, к дочке ли — не поймешь.

Осторожный стук в дверь заставил женщину вздрогнуть. Схватив люльку, унесла она ее за занавеску, чтоб не увидел никто. Ведь камнями побьют. Обеих.

Стук повторился. И, скрепя сердце, Альви открыла дверь.

На пороге стоял старик в сером плаще с капюшоном. В руке держал он посох, искусно вырезанный из дубовой ветки.

-Здорова будь, хозяйка! Не позволишь переночевать на сеновале твоем? — спросил старик.

У Альви отлегло от сердца. Старик был явно пришлый. Значит, с рассветом уйдет. И никому не скажет.

-Ночуй, добрый человек! — вежливо ответила она. — Да ты проходи, садись. Сейчас я тебя покормлю. Проголодался, поди, в дороге-то.

В печке оставался чугунок с кашей. Поставив миску каши гостю, налив ему кружку молока, Альви стала ждать, когда он насытится и уйдет спать. Гость, однако, не торопился. Закончив есть, он положил ложку, степенно поблагодарил хозяйку за угощение, помолчал. И неожиданно, указав рукой на ее грудь, спросил:

-Сильно болит?

Скрывая пока что страх, она постаралась спокойно возразить:

-С чего ты взял? Не болит у меня ничего!

-Врешь, Альви. Болит. И кровь идет, — невозмутимо ответил старик.

Против воли Альви глянула на свою грудь. Нет, не видать на рубашке следов крови. И тут она испугалась всерьез.

-Кто ты?

-Я-то? Лекарь я, хозяйка. Вот брожу по миру, ищу — кому моя помощь требуется? Тебе вот требуется, да дочке твоей. Не так? А звать меня — Эскельп. Ты не бойся меня, милая. Я тебя не выдам. А вот помочь могу.

Порывшись в сумке, старик протянул ей склянку.

-Вот! Намажь грудь перед сном. К утру все заживет. Ни единой царапины не останется. А дочку покажи мне! Научу я тебя, как ее в человека обращать.

И верно, научил.

Неведомо, почему, но поверила Альви гостю. Было что-то такое в его глазах... Сила какая-то была.

И потому до полуночи сидели они за столом, разговаривали.

-Скажи, Эскельп! Что ж будет-то? Прознают же в деревне о Вигдис, убьют обеих.

-Не убьют. Если будешь осторожна. Пореже отпускай дочку за дверь. Держи под присмотром. Следи, чтоб не упала, часом. А-то перекатится через голову, да вновь обратится. И пуще прежнего гляди, когда подрастет да влюбится. Когда теряешь самоконтроль, трансформация может инициироваться спонтанно.

-Чего? — не поняла его последних слов Альви.

-Ах да, извини. Я говорю, что если у оборотня от любви голова кругом идет, то он сам собой обличье-то меняет. Поняла?

-Так что ж мне ее, век в подполе держать? Любви лишить? — возмутилась Альви.

Лекарь помолчал, вздохнул.

-Нет, Альви. Но парня ей сама выбери. Чтоб надежен был. Чтобы понял ее. Чтоб любил, а не просто хотел позабавиться с красивой девкой. Если же не найдешь такого, лучше отпусти ее. Да расскажи ей о том — кто она такая. Не сейчас. Когда час настанет. Она-то все равно узнает, так лучше уж от тебя, да вовремя.

На сей раз задумалась уже Альви. Она долго формулировала вопрос, прежде, чем решилась спросить:

-А верно ли, что... оборотни посланы людям в наказание за грехи наши? Что йотуны сотворили их во времена предначальные, чтобы воплотить Зло в них?

Эскельп поморщился.

-Чепуха! Не йотуны их творили. И зла в них не более, чем в людях. Ты вот видишь какое — -нибудь зло в дочке своей, если не считать твою искусанную грудь?

-Нет, Эскельп. Не вижу. А грудь... ну что поделаешь, если зубки у нее есть? Волчонка же! — улыбнулась женщина. И тут же обеспокоенно добавила: — Но, может, я просто не вижу этого зла, а оно и есть?

-Ты-то, может, и не видишь. А я вижу, что есть, а чего нет. Нет в ней зла. А посему живи спокойно, корми ее, воспитывай, люби.

Альви встала, подбросила дров в очаг, принесла морсу, налила себе и гостю. И продолжила разговор.

-Ты вот говоришь, рассказать ей о том, кто она такая? А кто она? Я ж о ней ничего не ведаю. Кем ее мать была? Зачем бросила?

Эскельп не ответил сразу.

Он встал из-за стола, подошел к очагу и сел на пол. Не отрываясь, глядел целитель в огонь. Что он там видел?... Альви силилась разобрать хоть что-нибудь... Моментами ей казалось, что язычки пламени что-то говорят, только по-своему, на огненном языке... Что гневом и болью пышет очаг... Что в треске березовых поленьев слышится, доносится издалека, горестный волчий вой...

И, словно в зеркале! В таинственном и сказочном зеркале, в котором можно не только видеть, но слышать и чувствовать, увидела она себя! Свое черное непроглядное отчаяние тогда, неделю назад, после похорон дочери! Все то, что не опишешь словами...

Себя?... Или нет?... Вот же оно, отчаяние! Вон — чернеет проклятое! Вот — тоска, желтая, давящая, непроницаемая... Или это глаза волчьи светятся? Или огонь шутки шутит?

Альви терпеливо ждала, понимая, что нельзя его сейчас расспрашивать. Ответит, когда сможет.

А целитель меж тем вздохнул, провел ладонью по глазам и снова заговорил, по-прежнему глядя в огонь.

-Вейрой была ее мать — волчицей-оборотнем. Совсем еще молодой вейрой. Это был ее первый ребенок.

-А что с ней?

-Нет ее больше. Оставила она своего ребенка, чтобы жизнь ей спасти. Себя-то уберечь она не надеялась — слишком уж много врагов шли по ее следу. Совсем еще была молодая. Альви ее звали, как и тебя. Она была очень красивая девушка, и в человеческом облике, и в волчьем. Лет через шестнадцать сама увидишь...

Комок встал в горле женщины. И, тоже смахнув слезы с глаз, спросила она:

-За что ее? За то, что оборотнем была?

-Не только, Альви. Про Нашествие слыхала? Как двадцать лет назад объявился целый народ в этом мире. Страшный, черный весь. Даже оружие у них черное. Завоевали они всю... нашу... землю. Только люди еще сражаются. Только волки пришли им на подмогу. И оборотни возглавляют эту борьбу. За вас, люди севера, за всех людей они сражаются с жестоким врагом. На них охотятся, как на диких зверей. Альви служила в разведке Сопротивления. Неделю назад ее группу окружили. Погибли все. Только Альви смогла прорваться. И ушла бы, да подошло время рожать. А когда родила, уходить было поздно — ее обложили со всех сторон. И она подбросила свою дочь в ближайшую деревню, надеясь, что люди не дадут пропасть ребенку.

-Так чего ж она на сносях-то в поход ушла? Обождать не могла?

-Да у них сейчас каждый меч, каждый клык на счету! Не могла она ждать. Заменить ее было некому...

Эскельп вдруг цепко и внимательно взглянул в глаза Альви.

-Так что? Защитишь девочку? Не отдашь ее на погибель?

Лицо женщины закаменело.

-Не дам! Помру, а не дам ее в обиду! Выращу ее, как свою дочь. Ради той Альви, настоящей ее мамы...

Ушел странствующий лекарь, оставив кусочек надежды в сердце Альви. Шли годы. Вигдис росла. И в самые трудные дни грел сердце ее мамы этот крохотный кусочек. Дивились люди, глядя на Альви с дочкой: ведь молодая ж баба еще! Сколько мужиков вдовых вокруг, сколько парней неженатых! Многие были бы не прочь назвать Вигдис своей приемной дочкой. Но отказывала Альви всем. Даже слушать не желала. А дочку свою в строгости держала. Даже в излишней строгости. Ни в лес за ягодами не отпускала, ни погулять за околицей. Требовала, чтобы девчонка всегда на ее глазах была.

-Это она правильно! — одобряли люди. — Раз мамаша ее шалавой была, так хоть дочку от такой напасти надобно уберечь. Даже если в ежовых рукавицах держать... Вот только не слишком ли крута Альви с дитем? Ведь мала еще девка-то. Не до глупостей ей пока. Почто не отпустить за грибами? Чай, не одна же пойдет? С подружками, да и бабы приглядят тож!

А дома все было иначе. Не свирепствовала так Альви. Старалась она не только матерью быть для Вигдис, но и подругой. И воспитывала осторожно и баловала по возможности и никогда не обманывала дочь. Ни в чем. Только вот о матери ее настоящей не поведала. Не смогла. Все откладывала на потом, думала, что еще будет время.

Шли годы. Вигдис стала настоящей красавицей, как и предсказал некогда лекарь Эскельп. Когда она шла по улице, смолкали разговоры, парни и мужики глядели ей вслед. А девки да бабы со злой завистью шептались, что рано или поздно пойдет девка по рукам. Яблоко от яблони недалеко падает.

А Вигдис жила, как все. С детства освоив тяжелый крестьянский труд, она сеяла и пахала поле, ткала в свободное время, шила, стирала, варила... Вот только корову доить ей мама не позволяла. Когда же спрашивала девочка, почему, мама, смеясь, отвечала, что Вигдис — ведьма. И молоко у коровы точно скиснет, ежели Вигдис ее подоит. Шутки шутками, но Альви и в самом деле опасалась подпускать дочку к корове: чует же скотина оборотня. Еще пропадет у буренки молоко от страха! И лошадь косилась, когда Вигдис подходила к ней. Люди смеялись, девушка обижалась, и лишь Альви понимала, почему. А еще лес манил Вигдис. Очень манил. Мать начала ее водить в лес, но при непонятном условии, что они там будут только вдвоем. Чтоб никто их там не видел. И в лесу Вигдис расцветала. Никто не мог набрать столько грибов, как Вигдис. Никто не чувствовал, видел, слышал лес так, как она.

Когда ей исполнилось шестнадцать, она влюбилась. И Альви потеряла покой и сон.

Избранника дочки звали Оге. Парень он был видный, красивый. Из зажиточной и работящей семьи. Мало не лучший на деревне жених. Дело у них пока не дошло далее посиделок под окнами вечером, подержалок за руки, да погляделок на луну. Но Альви решала нелегкую проблему: может, отвадить его, пока не поздно? Пообижается, знамо дело, Вигдис, и успокоится. Так ведь, с другой стороны, не отваживать же от девки всех парней-то! Да и парень, вроде, хороший. И что это у них? Первая любовь, что кончается через месяц? Или это всерьез?

Что Оге любит ее дочь, Альви не сомневалась. Вот только достаточно ли он ее любит, чтобы понять и принять оборотня? Может, рассказать Вигдис все, как советовал когда-то Эскельп? Может в лес отослать, родичей искать? А как же она, Альви, останется? Вигдис, доченька! Ну почему ты оборотень?

Не успела Альви ничего решить. Однажды в их деревню нагрянул карательный отряд.

"За что, люди?"

(36 год Нашествия)

Впервые жители Озерищ видели солдат Черной империи. Понятное дело, сперва они попрятались. И с любопытством глядели на чудных чернокожих чужаков. Невысокие, скуластые, с узкими глазами, чуть поднимающимися к вискам, одеты они были в черные халаты, черные штаны, черные плащи и черные сапоги. И мечи их тоже были черные. Под халатами виднелись вороненые кольчуги. Всего их было десятков семь, все верхами, на могучих боевых скакунах.

Страшноватые чужаки-то!

Первым делом, каратели начали грабить. Они тащили из домов на площадь еду и немудреное охотничье оружие, выводили на площадь лошадей. А потом начали планомерно обыскивать дом за домом в поисках жителей.

И первой нашли они Вигдис.

Альви со страхом и ненавистью глядела, как двое бандитов держали ее девочку за руки, один ухватил ее сзади за горло, а еще один задрал ей подол платья. Несчастная Вигдис от ужаса даже пошевелиться не могла.

"Не дам!" — вспомнила Альви. Зверь, лютый зверь пробудился в самых глубинах ее души.

-Отпустите ее!

Альви выскочила из укрытия и вцепилась ногтями в лицо ближайшего карателя.

Отшвырнул ее каратель, замахнулся мечом. Упала на землю Альви с разрубленной головой.

Кровь бросилась в голову Вигдис, начисто смывая страх. Откуда и силы взялись? Рванулась она из рук солдат, лягнула насильника в пах. Освободила одну руку. С треском порвалось по шву платье. Плевать! Локтем назад двинула она в ребра того, кто держал ее за горло. И, свободной рукой, ударила в висок тому, кто еще держал вторую ее руку. Хрустнула кость черепа.

Она оказалась на свободе.

Ловко уклонившись от удара мечом, она оступилась, споткнулась об труп того, с проломленным черепом, упала.

И тут же вскочила... на лапы. Волчицей.

Прыжок! Клыки сомкнулись на глотке еще одного врага.

Каратели от ужаса бросились бежать. Они-то хорошо знали, на что способны вейры. И померещилось им, что в деревне засада. Ведь девка почти дала себя изнасиловать! Она же явно ждала чего-то! И обратилась в условленный момент! Наверно, тут и людей-то нет! Только оборотни! Бежать надо!!!

Вигдис еще успела загрызть одного бандита, погналась за другим, снова споткнулась о труп, перекатилась через голову. И встала на ноги.

-Мама! — Вигдис кинулась к Альви, склонилась над ней... И поняла, что у нее больше нет мамы.

-Нелюдь! Оборотень! — послышалось за ее спиной. Вигдис повернулась.

Ее односельчане стояли на другом конце площади, сжимая камни в руках. Их лица не предвещали ничего хорошего.

-Вы чего? — крикнула им Вигдис с обидой. — Я же спасла вас. И всю деревню. Они бежали.

Толпа взорвалась криками и руганью.

-Убить ее! Что стоите, люди! Бейте ее! Чудовище! Тварь! Оборотень!

Девушка отыскала в толпе Оге. Юноша отвел взгляд.

И слезы снова навернулись ей на глаза.

-Оге! Как ты можешь? Как же мы? Я же люблю тебя! Мы ж пожениться хотели...

Камень больно ударил ей в плечо. Другой пролетел над самым ухом.

И Вигдис бросилась бежать. В лес, подальше, куда глаза глядят...

"Мы — твой народ!"

Дальше, дальше, дальше. Она бежала, не разбирая дороги, в лесную чащу. Ветви хлестали ее по лицу, древесные корни опутывали ноги, мешая бежать. Дальше. Прочь от черной неблагодарности, от предательства, от камней, летящих в лицо и в спину, от не похороненной матери, от попранной любви.

Когда совсем стемнело, ей пришлось остановиться. Она повалилась с разбегу на мшистый пригорок и... заснула.

А проснувшись на рассвете, побежала дальше. На волчьих лапах. И не обратила внимания на свою трансформацию.

Дальше, дальше, дальше.

К полудню она устала и решила остановиться на небольшой полянке, со всех сторон окруженной лесом. Где — то неподалеку журчал ручей. Вигдис сообразила, что очень хочет пить.

Она еще пила, когда почуяла чей-то взгляд. И чей-то запах. И, резко обернувшись, с ужасом увидела перед собой огромного волка. Волк раскрыл пасть, полную зубов, и зарычал.

-Ну, все... — обреченно подумала она.

Заттер тонДелла:

Ночные занятия, наконец, закончились. Фехтование, борьба, бег по лесу и горам в человеческом облике, стратегия и тактика — все то, что должен знать военачальник, чтобы побеждать. Заттер очень устал. И он пошел прогуляться. Какое все-таки блаженство просто гулять, а не носиться по лесу в полной выкладке. Как здорово никуда не спешить.

Заттер шел по лесу, направляясь к ручью. Ужасно хотелось пить.

У ручья он увидел девушку. И замер. Ах, какая это была девушка! Светло-серая ее шерсть, казалось, светилась в лучах солнца. Ее осанка, ее фигура, ее запах кружили ему голову. Но этот запах обеспокоил Заттера. Она пахла страхом, горем, обидой, яростью. И усталостью. Наверно, эта девушка немало пережила за последнее время.

Жалость не знакома волку, но сердце Заттера стиснул обруч. Девушка обернулась.

"Наверно, надо познакомиться с ней. Поговорить... Спросить..." — подумал он и сделал шаг вперед.

-Приветствую тебя, незнакомка! — вежливо обратился он к ней. — Позволь представиться! Я — Заттер тонДелла. А как зовут тебя?

Девушка не ответила. Она попятилась назад. И Заттера поразило выражение ужаса на ее морде.

-Не бойся! — попросил он. — Я не сделаю тебе ничего плохого.

И тут понял Заттер, что девушка его не понимает. Волчица не понимала волчьего языка!

Заттер был еще очень молод. И в панике он сделал то, что не следует делать взрослому, волку ли, человеку ли, неважно: позвал маму.

Вигдис:

Она не понимала, что она в волчьем облике. Она забыла, что тоже вейра. Зато она ясно понимала, что этот волк сейчас ее убьет. И она ничего не сможет сделать. Она устала, и, что самое главное, не умела драться с волками. С людьми она тоже не умела драться, но тут, по крайней мере, у нее был какой никакой опыт. Ужас заставил ее оцепенеть. А тем временем на поляне появился еще один волк. И тоже зарычал. А потом оба волка начали рычать друг на друга. Ни жива ни мертва, смотрела несчастная Вигдис на их перебранку. Могла она сбежать, но мысль о побеге даже не пришла ей в голову.

"Наверно, спорят, кто из них меня есть будет..." — стучало в висках. И, где-то на краю сознания, проскользнула идиотская мыслишка, что пусть уж первый волк ее ест! Симпатичнее он ей чем-то показался. "Фу ты! Ужасы какие в голову лезут!"

Потом первый волк убежал. А второй, не торопясь, направился к ней. Сделал два шага и перекатился через голову.

Делла дотЧари:

Делла никак не ожидала услышать зов сына. Уже давненько он считал себя взрослым. Хоть и было ему всего одиннадцать месяцев по волчьему счету. Что там у него случилось? Опасность ему не угрожала — в лесу было тихо. Тогда что? Откуда паника такая в голосе?

Княгиня успела передумать все, но она никак не ожидала увидеть такую картину: на полянке стоял ее сын, перед ним была какая-то девица.

-Так! И что же это значит? — поинтересовалась она тоном, не предвещавшим Заттеру ничего хорошего.

-Мама! Она меня не понимает! — пожаловался ее сын.

Делла прищурилась.

-И что? Ты хочешь, чтобы я тебя самолично женила? Или как?

-Но мама! Она вообще не понимает...

-Я тоже ничего не понимаю! — рявкнула княгиня, перебивая сына. — Может быть ты, девушка, объяснишь мне — что тут у вас творится?

Девица попятилась, еще сильнее поджав хвост.

Так! Все понятно. Понятно, что ничего, ровным счетом ничего непонятно! Чего эта девица-то боится? Не Заттера же, в самом деле? А он чего паникует? И почему ей, Делле, кажется, что ни слова не поняла девица из их разговора? И почему это ей кажется, будто здесь счастье и беда сплелись навеки, как корни этих вот елок, рядом растущих у ручья?

Княгиня обернулась к сыну.

-Так, Заттер! Беги, найди сестру. Скажи ей, что я жду ее здесь. Да пусть прихватит запасной плащ. И еще! Пусть соберет совет Старших здесь же! Беги!

-Но, мама! — попробовал возразить Заттер.

-Беги же, жених! Успеешь еще... жениться...

Заттер исчез. Княгиня снова повернулась к странной вейре, не знавшей родного языка.

-Вот! Совсем вырос мальчик! — гордо сказала она. И, осмотрев ее от хвоста до ушей, добавила: — А вкус-то у него хороший.

Девушка не ответила.

-Ах да! Ты ж меня не понимаешь. Ну ладно.

И княгиня сменила облик.

Вигдис:

Там, где только что была волчица, стояла молодая женщина. Красивая, рыжеволосая, кареглазая.

-Не бойся меня, девушка! Я не причиню тебе вреда. Мы же — твой народ. Мы — вейры. Позволь помочь тебе принять человеческий облик. Нам надо поговорить.

И женщина, подойдя к ней, положила руку ей на шею, просунула другую руку ей под живот и резко перевернула.

-Ну, вставай! — протянула ей руку женщина. — Как тебя звать-то? Я — Делла дотЧари, княгиня вейрмана.

Вигдис встала. Она лихорадочно старалась уложить все в голове. Она уже слыхала о Нашествии, о Сопротивлении, о вейрмана — союзе людей и волков, вместе сражавшихся с черными пришельцами, с теми, кто убил ее маму. Она боялась оборотней, боялась волков, но теперь все ее страхи вытесняло новое чувство — радость оттого, что теперь она была не одна, уверенность в том, что ее поймут здесь, что никто теперь не швырнет в нее камень за то, что она — оборотень.

-Меня зовут Вигдис. Отца я не помню, Ильмером его звали. А маму звали Альви.

-Как?! — страшным шепотом спросила женщина, хватаясь за сердце. — Она что, вейрой была?

-Нет! — испуганно вскрикнула Вигдис. — Мама была хорошей, человеком она была...

Делла подошла вплотную к Вигдис и обнюхала ее. Потом отступила на шаг, белая как полотно, оглядела с ног до головы. И прошептала:

-Не может быть! Этого просто не может быть.

А на поляне тем временем появился новый волк.

Уте дотДелла:

Уте была сердита. Заттер примчался, когда она уже спать легла, бесцеремонно растолкал и заорал, что мама зовет ее на северную поляну у лиственницы, требует прихватить запасной плащ и приказывает созвать совет Старших. Вид у братца был такой, будто ему хвост подпалили. Хотелось ей расспросить его толком, но раз уж мама приказала, то дело действительно срочное. И, взвыв вызов на совет, Уте схватила зубами запасной плащ и побежала к матери.

На поляне стояла мама рядом с незнакомой вейрой.

-Привет, мама! Здравствуй, сестра! Я — Уте дотДелла. В чем дело? Что за срочность такая?

Выражение маминого лица заставило Уте насторожиться.

-Что случилось? — спросила она.

Мама напряженным голосом проворчала:

-Подойди к нам и обнюхай ее. Только осторожно: она боится.

-Кого? — изумилась Уте.

-Нас! — отрезала Делла. — Мне кажется, что ее воспитали люди Озерищ. Они тут по-прежнему нас боятся, дочка. Скорее всего, они учили ее, — с горечью говорила княгиня, — что мы страшные и жестокие, сущие демоны зла. И, похоже, что до сего дня она не знала, что она вейра.

Уте подчинилась. Тщательно обнюхав незнакомку, она села у ног матери и удивленно сказала:

-Мама! Она же наша родственница!

Делла вздохнула.

-Смени облик, дочка. И давай говорить по-человечески. Невежливо пользоваться языком, который не все понимают.

Вигдис:

Волк подошел к ней, обнюхал, сел у ног Деллы и что-то зарычал. В ответ Делла тоже зарычала.

Теперь Вигдис не испугалась. Не понимая слов, она все-таки уже сознавала, что они о чем-то говорят. Только странно было слышать, как человек рычит по-волчьи.

Волк перекатился через голову, и вот уже рядом с Деллой стоит такая же Делла. Такая же рыжеволосая, такая же кареглазая. Точная копия первой Деллы.

-Ну вот, знакомься, Вигдис! Это моя дочь — Уте дотДелла.

-Дочь? — изумилась Вигдис. — Да вы же... как сестры! Одинаковые совсем!

Вейры расхохотались.

А потом Делла объяснила:

-Мне же три года всего. Дочке — около двух. А сыну моему — он тебя и нашел — еще и года нет. По человеческому счету мне — года двадцать три. Уте — восемнадцать. А Заттеру — шестнадцать.

-А! — поняла Вигдис. И представилась: — А я — Вигдис дотАльви. Так я сказала, да? Маму мою Альви звали.

Уте вздрогнула. А Делла почти спокойно объяснила дочери:

-Ее приемную мать звали Альви.

-А родную? — спросила Уте быстро.

-А это мы сейчас узнаем. Расскажи-ка поподробнее, Вигдис, о себе. Присядь здесь.

И Вигдис начала рассказывать.

Совет Старших

Когда Вигдис закончила рассказ, она обнаружила, что на поляне сидят три десятка волчиц и слушают ее.

Княгиня же встала и обратилась к ним:

-Привет вам, Старшие! Причину этого сбора вы уже понимаете. Прошу прощения, что совет веду я, а не Старейшая, однако только я пока в курсе дела. Я официально представляю вам Вигдис дотАльви. Прошу принять человеческий облик тех, кто в силах это сделать, чтобы наша гостья понимала, о чем мы говорим. Нам необходимо удостовериться, что она действительно принадлежит к княжескому роду. И мы должны установить имена ее родителей.

Волчицы начали превращаться в людей, перекатываясь через голову, и, через мгновение, на поляне сидели два десятка женщин. Остальные, по-видимому, вейрами не были.

Вигдис смутило, что ни одна из них не удосужилась одеться. Она стояла, втянув голову в плечи, уставясь взглядом в траву, вся красная, как маков цвет.

Уте положила ей руку на плечо и тихо сказала:

-Привыкай, сестренка! Мы — вейры. Мы по разуму, по силе, по облику — люди. А по привычкам и инстинктам — звери. Нам можно многое такое, чего нельзя людям. Привыкай не стесняться. Тем более, что на этой поляне и на пол-лиги вокруг ни одного мужчины нет. И не будет, пока не кончится совет Старших.

Вигдис не поняла — что за совет такой, но сейчас ее интересовали более практические вопросы.

-А почему их тут не будет? Кто их не пустит?

-Волчий закон! Ни один волк не в силах его нарушить. Мне и то нелегко тут оставаться, так меня мама оставила с согласия Старших, чтобы тебе помочь.

-А ты-то почему не можешь? — не поняла Вигдис.

-А я еще не Старшая, — охотно пояснила Уте. — Я еще не рожала. Вот рожу, тогда Старшие могут принять меня в совет. А могут и не принять — молодая я еще слишком.

-А почему вы решили, что я княжеского рода? — продолжила расспросы Вигдис.

-По запаху! Тебе трудно понять пока, но запах у каждого свой. И по наследству его частица передается потомкам. У тебя — наш запах, княжеской семьи. Надо только понять — кто твой отец.

-Не понимаю...

-Ничего. Научишься. Тогда поймешь.

Вигдис долго собиралась с духом, прежде, чем задать следующий вопрос:

-Ты говоришь, что надо понять — кто мой отец. А... мама?

-А мама твоя... ее мы знаем... Почти наверняка, хоть и лет много прошло...

-А... — начала Вигдис, но Уте прервала ее:

-Погоди! Слушай лучше! Речь о тебе.

Говорила княгиня.

-Итак, сестры! Нам известно, что родилась Вигдис шестнадцать лет назад близ деревни Белый ключ, в сорока лигах к северу отсюда в день середины лета. Нам известно, что в то время и в тех же краях исчезла наша разведгруппа. Известен ее состав. Известно, что волки в тех краях не живут. Следовательно, первый вопрос: действительно ли Вигдис — дочь Альви дотШани?

Одна из женщин ответила:

-Восстановить картину событий шестнадцатилетней давности не так просто. Я могу сказать, что в изучаемый период времени в данном районе наших войск не было, как не было и других разведгрупп. С другой стороны, вполне вероятно, что там жила вейра, не служившая в армии и не подчинявшаяся совету Старших. Я считаю, что ответить на первый вопрос может лишь та, кто помнит запах Альви. И... а где Марика? Она же сестра Альви! Ее звали?

Уте, тем временем, представляла Вигдис говоривших.

-Арли дотПаги. В те времена руководила нашей разведкой. Теперь командует третьим корпусом.

Совсем молодая светловолосая вейра (Нелл дотВирра, сержант гвардии) сообщила:

-Я ей передала приглашение. Но она сказала... "пошли вы все в..."

Княгиня перебила:

-Ясно, куда она нас всех посылает. Марика в своем репертуаре. Вилла! При встрече с Марикой пошли ее от имени совета куда-нибудь еще. Уте! Беги к Марике, скажи ей, что разбирается судьба ее сестры. Скажи, что совет Старших и княгиня вейрмана приказывают ей немедленно явиться на совет.

Уте сменила облик и умчалась.

А Делла подошла к Вигдис, чтобы кое-что объяснить.

-Видишь ли, сестра? Мы полагаем, что знаем имя матери, родившей тебя. Ее тоже звали Альви. Альви дотШани. Я очень боюсь ошибиться. Сейчас придет сестра Альви, Марика. Если она признает тебя, то...

-А если нет? — нервно спросила Вигдис.

Вместо ответа княгиня обняла девушку.

Явилась еще одна волчица. С удивлением обвела она взглядом присутствующих и тоже сменила облик, превратившись в немолодую женщину лет сорока. На ее висках серебрилась седина.

-Что за представление? — недовольно спросила она. — Почему в человеческом облике?

И тут она увидела Вигдис.

Смертельно побледнев, пошла она к девушке. Ее лицо стало каким-то детским и потерянным.

-Альви?

И тут же поняла свою ошибку. Не могла эта девушка быть ее сестрой, потерянной шестнадцать лет назад. Слезы полились из ее глаз, но она продолжала идти на подгибающихся ногах.

Какая-то сила толкнула Вигдис вперед. Девушка подбежала к Марике и обняла ее, когда та уже падала.

-Кто ты? — слабо прошептала Марика.

-Я — Вигдис дотАльви! — прошептала в ответ девушка гордо и печально.

Марика уткнулась носом в грудь девушке, резко втянула воздух. Отстранилась, всматриваясь в черты лица.

-Вигдис! Племянница! — простонала Марика.

Делла осторожно откашлялась, и, как ни в чем не бывало, продолжила:

-Теперь — второй вопрос: Кто был отцом Вигдис? По ее запаху судя, отец ее принадлежал к княжескому роду. В то время князем был Раттер тонНида. Его детьми были Йорг тонЛирна, Кордо тонВетта и Ульрих тонЛирна. Отцом Вигдис был кто-то из них... Кто?

Одна из Старших засмеялась:

-Как тут определишь? Любой из них мог...

-Вилла дотМэйри, командует гвардией, первый меч армии. В те годы была лейтенантом разведслужбы, — прокомментировала Уте и усмехнулась: — И шлюха первейшая на всю армию! По сей день ни одного волка не пропускает. И на поединок ее не вызовешь — ведь убьет же! А в остальном — нормальная баба!

-И ты так спокойно об этом говоришь? — поразилась Вигдис.

-А! — отмахнулась княжна. — Меня не убудет.

Вигдис потеряла дар речи от изумления, а Уте тихонько рассмеялась и посоветовала:

-Привыкай! Мы же не люди, хоть и похожи порою. Для нас мораль — пустой звук. Да ты не пугайся, это не так плохо. Скоро сама оценишь!

Тем временем Вилла закончила свою реплику о том, что любой из четырех волков княжеского рода мог быть отцом Вигдис.

-Вилла! Разве ты не помнишь? Альви бегала с Йоргом! — резко возразила Марика.

-Ну мало ли? Я например... — снова засмеялась Вилла.

-Ты как раз и не пример! Особенно для молодых! — зарычала немолодая вейра (Герда дотЛанне, хирург, в те времена — десятник в армии Сопротивления), становясь между ними. — Хватит, Вилла! Только поединков нам тут и не хватало! Подумайте! Раттер погиб еще зимой, до зачатия Вигдис! Ульрих был еще так мал, что его интересовала только одна женщина — Лирна, а в ней — только те части тела, которые молоко выделяют. И дети от этих частей, как известно, не родятся. Остаются Йорг и Кордо. Думайте, Старшие! Кто из них?

Вилла уверенно заявила:

-Тогда — Йорг! Потому, что первой у Кордо была я, и случилось это только летом.

-Уверена, что была первой? — уточнила Делла.

-Еще как! — с апломбом сообщила Вилла. — Он был так молод, что еще ничего не умел. Только энтузиазм и был у него. Но какой!

-Хватит, Вилла! — поморщилась Марика.

Княгиня объявила:

-Все согласны, что отцом Вигдис был Йорг?

-Постойте, сестры! — возразила Арли, — Весной Йорг ходил в рейд в Нурланд. А группа Альви в то же время ушла в Олтеркаст. Это было как раз тогда, когда зачали Вигдис.

Наступило молчание.

-Так кто же был моим отцом? — робко спросила Вигдис Уте.

-Не знаю... — пожала плечами княжна.

Сомнения разрешила Герда дотЛанне.

-Я тогда служила в отряде Йорга. Я помню, что он дал большого крюка на восток. И два раза уходил на весь день, оставляя меня за старшую. Если прикинуть маршруты нас и группы Бардера тонКалли, в которой была Альви, то получается, что тогда они могли встретиться.

-А если нет? — для порядка уточнила Нелл дотВирра.

-Тогда придется признать, — усмехнулась Вилла, — что они открыли способ трахаться на расстоянии. Или...

-Вилла! — снова одернула ее княгиня. — Ты мне молодежь не порть.

И, повернувшись к Вигдис, объявила:

-Приветствую тебя, Вигдис дотАльви, княжна вейрмана. Добро пожаловать домой.

Учеба

Начались для Вигдис тяжелые времена. Она, выросшая среди людей, не знала ничего того, что знал любой щенок. И ей, взрослой девушке, пришлось учиться. Волчью науку ей преподавала Марика дотШани, ее тетка. Марика была одинока. Она так и не пришла в себя после исчезновения сестры. Много лет она искала смерти в бою. Не нашла, и теперь благодарила судьбу: всю свою нерастраченную любовь и нежность отдала она племяннице.

Но учительницей она была строгой и терпеливой. Через полгода Вигдис свободно говорила на волчьем языке, носилась по лесу, сломя голову, и не оставляла при этом никаких следов, даже кур у крестьян, скрепя сердце, воровала. Для практики. Поначалу девушка пожаловалась княгине, а Делла, посмеиваясь, рассказала ей, что их предок Ярре тонАрьерэ, еще до Нашествия, тоже в юности воровал кур. Только ему этого никто не поручал. И мама его поколачивала за такие подвиги.

-Так что, Вигдис, воруй с миром кур. Тебя-то никто не поколотит. Мы же платим за каждую украденную курицу!

Стратегию и тактику, искусство управления войсками преподавал ей Рольф Вяйнесон — начальник штаба княжеской ставки. Поначалу Вигдис его опасалась, как и всех людей. Но Рольф и Аника, его жена, оказались милейшими людьми, совершенно чуждыми предрассудков. Когда Вигдис уставала носиться по лесу в волчьем облике, она шла в гости к Вяйнесонам. Аника с удовольствием принимала Вигдис в своем доме, угощала вареньем и пирожками.

А боевыми искусствами с Вигдис занималась Вилла. Ох, как стеснялась Вигдис идти к ней в первый раз! Как упрашивала она Деллу найти ей другого учителя! Делла стояла насмерть, доказывая, что лучшего учителя, чем Вилла, не найти. Только потом Вигдис узнала, чего стоило княгине настоять на своем! Вигдис ведь родилась шестнадцать лет назад и была старшей женщиной в княжеском роду! Княгине, приученной подчиняться старшим, было очень нелегко переламывать себя, даже понимая свою правоту.

Однако, несмотря на свою, вполне заслуженную, репутацию потаскухи, учительницей Вилла оказалась суровой и властной. Никаких шуточек себе она не позволяла, и гоняла бедную Вигдис так, что та еле шла по утрам домой, валилась без сил на коврик и отключалась до вечера. У нее так болели все мышцы, что Вигдис думала, что сейчас она просто развалится на части. Она училась владеть мечами: поясным, полуторным, двуручным, стрелять из лука и из двух луков сразу, прицельно, вслепую и навскидку, изучала волчью борьбу и стили борьбы людей: нертский, южный и олтеркастский. Училась она даже верховой езде.

Через полгода ей показалось, что Вилла снизила нагрузки. Не решаясь спросить саму Виллу, она обратилась к Уте за объяснениями. Княжна засмеялась, обняла ее, поздравила. И объяснила, что Вилла никогда и никому нагрузок не снижает! "Просто ты окрепла, подруга!"

Все это время Заттер ходил за ней, как второй хвост, вздыхал и молчал. А через год сделал предложение. Вигдис испугалась и побежала к Вилле за советом.

Вопреки опасениям Вигдис, Вилла восприняла проблему ученицы всерьез. Отменив прочие занятия, она начала учить девушку женской науке.

Не пошля и не ерничая, она рассказывала...

"Пойми, девочка! Мы — волчицы, не слабее волков. У людей это не так, но мы — не слабее. И все-таки надо всегда помнить, что мы, волчицы, можем и должны позволять себе выглядеть и быть слабыми. А волки этого позволить себе не могут. Права у них такого нет! Но никто не может быть силен всегда! Волк должен знать, что у него есть его волчица, единственная, с которой он может быть слабым, которая его не предаст, всегда поймет, всегда поможет и, даже (!) пожалеет, если надо!

Ты — красива. Не смущайся, Вигдис — это правда. Но красота еще не удержала ни одного мужика. Поверь мне — это так. Я вот красавицей никогда не была, а половина волков стаи все еще за мной бегает! Почему? А потому, что я умею дать так, что потом волк ни одну волчицу не захочет. Не красней, Вигдис! Это важно! Важнее чем красота! Надо уметь дать так, чтобы волк запомнил это счастье на всю жизнь, и при этом самой тоже остаться довольной. Тут, конечно, талант нужен, но я научу тебя всему, чему смогу...

Но есть кое-что еще более важное! Ты должна уметь стать единственной для своего волка! Всегда найдется кто-то покрасивее тебя, всегда кто-нибудь, вроде меня, мужикам нравится больше, чем ты! Но только одна волчица на свете может стать для волка подругой, и женой, и советчицей, и помощницей во всех делах. Только одной волчице он верит до конца. И этой единственной должна быть ты!

И еще кое-что! Никогда не лги ему! И не позволяй лгать себе! Умей быть мягкой и жесткой. У нас — равенство. Твой волк должен тебя не только любить, но и уважать. И верить тебе! И ты тоже должна ему верить и уважать его. Но доверие и уважение надо заслужить..."

Бедняга Заттер ждал ее ответа целый месяц. Вигдис смущало то, что она — сестра его предка в восьмом поколении.

Делла, узнав об этом, только плечами пожала.

-Ну и что? Я вот за отцом была замужем. И ничего! Двоих прекрасных волчат родила. Если любишь — выходи замуж. Если нет — пусть ищет другую...

И Вигдис вышла замуж.

Волчья жизнь

(38 — 44 годы Нашествия)

Через год Делла дотЧари погибла в бою. И Заттер тонДелла стал князем, а Вигдис, разумеется, княгиней. Теперь она командовала пятой бригадой. Учеба кончилась. Юность тоже. Впервые она почувствовала на своих плечах тяжесть власти. Как она плакала после первого своего боя в должности командира бригады. Двести бойцов потеряла ее бригада. Большую часть их она знала лично. Ее хлопали по плечу, поздравляли с победой, а она не могла сдержать слез.

Потом это прошло. Она научилась более сдержанно реагировать на потери. И вскоре приобрела в армии репутацию смелого и талантливого, решительного и жесткого командира. Ей приходилось сражаться с имперскими войсками в Нертских горах и в тундре, раскинувшейся к северу от Нурланда, в степях Олтеркаста и на южных морских берегах, в мертвой Стране холмов и заарбадских лесах. Она научилась терять близких. Она сидела на холме Скорби после гибели Деллы. Через месяц погибла Марика. На этот раз она все-таки нашла свою смерть.

Еще через полгода был разгромлен полк, которым командовала Уте дотДелла. Тяжело раненой Уте попала в плен. Ее вылечили. А потом посадили на кол в столице на главной площади.

Вскоре в Рыжих горах попала в окружение гвардия. Вилла организовала прорыв. Ушли все. Почти. Прикрывая отход, Вилла снова попала в кольцо. Она сражалась с холодной душой, как на учениях. Она уложила почти сотню пехотинцев врага. Ее трижды ранили, она с трудом удерживала клинок в руке, а враги все еще ее боялись. Когда последние десятки ее воинов вышли из окружения, Вилла хладнокровно перерезала себе горло кинжалом.

Вигдис родила двоих волчат — Райвира и Вирста. Учила их сама, вспоминая нелегкие уроки Виллы, Марики и Рольфа Вяйнесона, с трудом порою сдерживая слезы. Ведь никого из них, ближайших ее друзей, уже не было в живых.

Когда погиб Рольф, Аника, его вдова, восприняла эту весть настолько спокойно, насколько это было возможно. Она устроила похоронный обряд по законам людей. Вигдис сидела на поминках, длившихся неделю. Потом были похороны. Аника оделась в черное. Месяц траура она просидела дома, лишь изредка выходя на улицу. А потом...

Когда обнаружили, что Анику никто не видел уже неделю, взломали дверь, чуя уже тяжелый сладковатый запах беды. И обнаружили ее в петле.

В сороковом году Нашествия погиб Заттер. И Вигдис дотАльви приняла верховную власть.

Это были первые годы войны. Никто не знал еще, сколько она продлится и чем закончится. У Черной империи был двадцати пятикратный перевес в силах. Мы несли тяжелые потери, нанося врагу неизмеримо большие. Мы хоронили друзей. Среди нас не было сирот — когда у ребенка погибали родители, кто-то из нас принимал его в свою семью.

Но еще далеко было до будущего братства людей и волков, мы еще плохо понимали друг друга. Очень отличались обычаи... Многие люди только терпели оборотня на княжеском престоле. Многие волки не могли забыть, как охотились на них люди...

В единстве была наша сила, залог нашей будущей победы. А единства-то еще не было.

Мы всем обязаны Вигдис. Она, вейра, была воспитана человеческой женщиной. И всю жизнь сознавала себя человеком. Она, не морщась, пила самогон на поминках людей, она плакала на могилах. Она всегда находила нужные слова, говоря с вдовами и сиротами, с родителями, потерявшими своих детей. Она понимала людей лучше, чем остальные волки. И передала это понимание своим потомкам. Она была первой княгиней, признанной и волками и людьми своей. Ее любили, ее берегли, ее жалели. Вигдис так и не поняла — за что.

Осенью сорок третьего года пятая бригада возвращалась из рейда в северный Нурланд на базу, располагавшуюся в Веерных горах. Княгиня приказала дать крюка на северо-запад, чтобы не нарваться на имперские войска. Бригада шла дремучими лесами. Здесь хватало еды и можно было не опасаться встречи с регулярными частями имперской армии. Всего неделя пути оставалась до базы, когда Вигдис вспомнила эти места.

Озерища! Ее родина. И где-то здесь, чуть севернее, должна быть ее деревня Белый ключ.

И снова, раскаленным песком в горле — обида. И страшная боль, рвущая душу. За чужую ненависть, за камни, летящие в нее, за предательство, за маму, лежащую в пыли с разрубленной головой... А ей казалось, что она все давно забыла...

Княгиня приказала повернуть коней на север.

Шла по деревне конница. Спокойно, неспешно. Сверкали острия копий на солнце, сияли кольчуги. Гордо сидели в седлах всадники, не смотря по сторонам. А впереди была она, Вигдис.

За эти годы война добралась и до Озерищ. Загорелись деревни, завыли над мертвыми бабы, начали уходить мужики на юг, в армию Сопротивления. И синий флаг с волчьей головой — штандарт князей вейрмана — здесь уже знали.

Уразумев, что грабить и убивать их не будут, люди высыпали на улицу.

Спасти Человека: вперед, в прошлое, по собственным следам

"Не глядят по сторонам... — подумала Вигдис о своих воинах. — Для них ведь эта деревня — одна из тысяч. Это ж для меня она — хм... родина!... Родина... — недобро усмехнулась про себя княгиня. — Как недавно это было! Восемь лет назад! Как давно... Как невыносимо, непоправимо давно...

Где она — обида, вспомнившаяся только утром?... Где боль?... Где все это? Почему я ничего не чувствую? Словно и не со мной это все было. С кем-то очень близким, очень знакомым... Но не со мной... Люди... Обыкновенные люди, как везде... Я ж всех их знаю! Всех!... И цена им всем одна... И ее я тоже знаю!"

Вигдис внимательно смотрела на деревню, на людей... И все отчетливее осознавала, насколько ей безразличны эти люди! Не свои — в армии не служат. Не чужие — врагу не служат. Ничто. И все яснее она понимала — насколько она стала волчицей! Даже не вейрой. Волчицей!

Когда? Ну когда это началось снова?

В первый раз ее спасли Вяйнесоны — не дали умереть человеческой составляющей ее души. Они помогли ей вспомнить и поверить снова, что не каждый человек возьмет в руки камень...

Вяйнесоны... Они были странной парой... Отличаясь, как небо от земли, они никогда не ссорились...

Рольф — нелепый, нескладный человек, слишком худой и длинный, не знавший — куда деть руки, слишком суетливый и нерешительный... Он всегда уступал своей жене, маленькой полной женщине — Анике.

И только у себя в штабе Рольф становился совсем иным: умным и расчетливым, жестким и волевым, властным и знающим цену слову — начальником штаба армии сопротивления.

Рольф... Никогда, ни единого дня не был он воином. Но мечом, тем не менее, владел. Что и продемонстрировал в первом и последнем своем бою, свалив в одиночку семерых воинов императорской дворцовой гвардии — "непобедимых"...

Аника — языкатая и своенравная, но очень добрая и заботливая женщина... В ежовых рукавицах держала она всю княжескую ставку... Ее слушались, ей подчинялись... Потому, что все знали: Аника не способна никого унизить или обидеть. И совершенно не терпела, когда в ее присутствии кого-нибудь оскорбляли или унижали.

Ох, Аника! Если б знать тогда... Если б переиграть прошлое... Как же ты могла, Аника? Зачем?...

А мы-то куда смотрели, проклятые?...

Рольф... Аника... Тогда они сохранили в Вигдис человечность...

"Рольф! Аника! Как же так? Почему ... ЭТИ... живут, а вас нет? Пять лет уже нет! Как немного! Пять лет... Как много... Как невыносимо, непоправимо много!!!"

Теперь помочь ей уже некому.

С гибелью каждого из ее родичей и друзей умирала часть души Вигдис дотАльви. И не осталось ничего. Она научилась имитировать чувства — зато разучилась чувствовать, как человек. Она, став настоящей волчицей, быстро переставала быть человеком.

Вигдис только теперь поняла — как далеко она зашла: после сражений она наедалась так, что с трудом забиралась на коня. Ее привычка жрать пленных коробила даже волков. А вот людей, служивших ей, как ни странно, только забавляла: им нравилась сама трактовка черных завоевателей, как провизии!

Шестнадцать лет... О, великая Фригг, шестнадцать лет!!! Детство и юность ее прошли здесь... Лучшие, самые счастливые годы ее жизни...

Жила она тогда, не ведая ненависти, играла с подругами... У нее был родной дом и мама... Вон там ее дом, за пригорком, где ясень старый растет... Только трубу печную и видать... Кажется, вынесет тебя конь на пригорок, а там и тропка к дому... Мама выбежит на крыльцо... "Доченька!... Как давно тебя не было дома! Как я ждала тебя, девочка моя... Как скучала..."

Нет. Не выбежит. Восемь лет уже, как не выбежит. Восемь лет уже, как мертва она... Восемь лет, как насмерть забита камнями юность Вигдис... Как недавно! Восемь лет... Как давно... Как невыносимо, непоправимо давно!!!"

Вигдис была слишком строга к себе: кое-что человеческое в ней оставалось всегда. Иначе бы не мучили ее эти мысли.

А знаете, друзья мои? Мне кажется, что не столь и противоположны мы с людьми. Ведь в них тоже есть нечто волчье. А в нас — нечто человеческое... Замечали?

Тем временем жители деревни начали узнавать ее. Для них-то прошло всего восемь лет! Они почти не состарились...

Шла по деревне конница. Неспешно, безразлично... Скользили вдоль колонны дозорные волки, внимательно вглядываясь, вслушиваясь и внюхиваясь в обстановку. Всадники не глядели по сторонам, доверяя дозорам. Жители с интересом разглядывали их: воинов в вороненых кольчугах, вооруженных копьями и мечами, разведчиков в бурых и зеленых плащах, с мечами за спиной, с луками в седельных колчанах, гвардейцев в серых плащах, волков, скаливших зубы, сидя в седлах... Но все больше и больше глаз замирали на молодой женщине лет двадцати пяти, возглавлявшей колонну в окружении личной охраны. Женщина была красива. Ослепительно, оглушительно красива. Только ее глаза заставляли усомниться в ее возрасте. Нет, не старыми они были — эти глаза; отнюдь — зоркими, внимательными, ледяными. Но отражался в них опыт долгих лет... Не человеческих лет — волчьих... И еще — власть.

Одета она в бурый плащ, наброшенный на голое тело, за спиной был приторочен меч...

Да, восемь лет! Не все можно забыть за столь малый срок... Ее начали узнавать. И по мере узнавания людей охватывал ужас... Они помнили... Все помнили... Им было чего бояться...

Только дети искренне радовались, не замечая или не понимая паники.

Какие они трогательные — дети... И княгиня против воли улыбнулась.

Вот эта девочка с русой челкой — разве не похожа она на маленькую Вигдис? Или та?... А... О, боги всемогущие! Как эта девчушка в порванной юбке и с разбитой коленкой похожа на Уну!!!

"Уна, лучшая моя подруга, прости меня! Я так долго не вспоминала о тебе... Прости меня, сестренка, пожалуйста! Я так люблю тебя, я так тебе благодарна..."

Она вспоминала...Знакомство.

Их дома стояли рядом.

Вигдис, играя во дворе, постоянно видела за соседским забором маленькую девочку — дочку тети Тирцы. Тогда она не знала, что соседку зовут Уной: та была годом младше, и восьмилетняя Вигдис считала ниже своего достоинства водиться со всякой там мелкотой семи лет.

Но однажды летом, года через три...

-Здравствуй. Тебя зовут Вигдис?

-Ну, Вигдис... — недовольно пробурчала девочка, сверху вниз глядя на собеседницу: маленькая, конопатая, волосы растрепаны, юбка порвана, на носу царапина, коленка перевязана грязной тряпицей... Глядит приветливо, улыбается... Смущение прячет... И малиной от нее вкусно пахнет...

-А я — Уна. Давай дружить?

"Дружить?... — прикинула Вигдис. — С такой малявкой?... А с другой стороны... А что? Можно и дружить... Погляжу: если не понравится — тогда раздружусь..."

-Давай, — снисходительно согласилась она.

Уна просияла и немедленно выпалила:

-Пошли на речку, а?

-Зачем это?

-Как зачем? Искупаемся!

-Не хочется мне.

-Ну пошли!... — заныла Уна. — Так искупаться хочется!

-Иди одна, если хочется, — пожала плечами Вигдис.

-Я боюсь, — понизила голос зачем-то Уна. — Там мальчишки...

-Ну и что? — не поняла Вигдис.

-Они меня за волосы дергают, — прошептала малявка, втянув голову в плечи и потупив глаза... — Я боюсь идти одна.

Вообще-то следовало бы обидеться, но Вигдис неожиданно ощутила гордость: приятно, когда тебя считают большой и сильной!

-Пошли! — решила она. И со злорадством добавила: — Посмотрим, как они дернут за волосы меня!

Дочь Альви не была особенно задириста, и без причины в драку не лезла, но связываться с ней тем не менее боялись: очень уж зла была Вигдис в драке. Если ее задевали, она давала отпор и дралась всерьез, молча, отчаянно, беспощадно. Не зная страха, не чуя боли. До конца.

Случалось даже, что от тогда еще восьмилетней Вигдис с ревом убегали двенадцатилетние мальчишки. Когда же их матери приходили к Альви жаловаться, та спокойно отвечала: "Сам виноват! Нечего задирать девочек!"

А потом, наедине, мама старалась убедить ее, что драться ей нельзя: "Никогда, ни в коем случае! Бьют? Пусть бьют! Я сама разберусь. А ты не лезь!..."

Убедить не получалось: в мамином голосе то и дело проскальзывала неуместная в данной ситуации гордость, а в глазах тлела усмешка, от которой у Вигдис стыла кровь. Такая уж это была усмешка — холодная, жестокая, желтая. Волчья.

Вигдис тогда так и не поняла — почему.

Они шли, держась за руки, по тропинке, сбегавшей к речке. Как и предполагала Вигдис, мальчишки связываться не стали. Уна гордо глядела на них, одаривая улыбкой каждого, словно королева во время официального приема...

-Может, здесь? — предложила Уна, кивая на камыши.

-Зачем? — удивилась Вигдис и повела свою новую подругу к Девичьему затону — излюбленному месту купания всех окрестных девушек. — Искупаемся, как люди, полежим на песочке...

-А пустят? — не поверила Уна.

-А-то? Я уже два месяца там купаюсь.

-Да-а-а! Ты уже большая, — с завистью протянула Уна.

-На год всего-то тебя старше! — слегка обиделась Вигдис. — Ну, может, повыше чуток... Пойдем, не бойся ничего...

Затон был очень укромным местом: подобраться к нему было непросто, поэтому можно было не опасаться нескромных глаз парней. Кроме того, все знали: если девки какого дурня там поймают — пощады не будет. И позора этот дурень не оберется, и запомнит на всю жизнь...

-Виг! Научи меня драться, — попросила Уна, когда они, вволю накупавшись, лежали на песке, подставив спины солнцу.

-Зачем тебе? — удивилась Вигдис. — Я же есть...

-Надо... Не звать же тебя на помощь всякий раз!

-Сегодня позвала же?

-Не-е-е! Я не из-за этого. Я давно хотела с тобой познакомиться, просто не решалась.

Вигдис покосилась на подругу, подумала и с сожалением сказала:

-Не выйдет у тебя...

-Это потому, что я трусиха, да? — помолчав, тихо спросила Уна.

-Нет! — задумчиво покачала головой Вигдис. — Не потому. Просто... Ну, понимаешь? Не стыдно бояться. Только дурак не боится, что побьют. Ты ж одна, а этих мальчишек много. Я тоже их боюсь, что ты думаешь?

-Ты? — не поверила ушам Уна. — Да ладно тебе!

-Боюсь! — отрезала Вигдис. — Только боюсь я до драки. И еще после драки тоже. А вот во время... Я забываю про страх, про боль... Я просто не чувствую их. Только ненависть я чувствую — холодную, основательную, неодолимую... Не глупую и слепую — умную и зрячую! Только... Будто занавеска алая перед глазами полощется, свет застит... И хочется не просто ударить — убить. На клочья порвать... А ты так не сможешь...

-Жаль... — после долгой паузы прошептала Уна.

-Чего жаль, дурочка? — с горечью ответила Вигдис. — Радуйся, что не надо бояться убить кого-нибудь... Неужели из-за вырванного клока волос или задранной юбки надо убивать? Или рожу в кровь разбивать? Радуйся, что не придется тебе бояться себя...

-Что же мне делать тогда? Ну, хоть чему-нибудь научи!

Вигдис подумала немного, наморщив нос, потом улыбнулась.

-Знаешь что? Если к тебе пристанут снова, сделай так: подойди к самому сильному из них и ударь... Ты знаешь, куда мальчишек нужно бить, чтоб больно было?

-Не-е-т!

Вигдис вдруг покраснела, обвела взглядом затон, где они были не одни, и зашептала что-то на ухо подруге. Та прыснула, потом тоже покраснела и, чуть заикаясь от смущения, спросила:

-А п-п-поможет?

-Поможет, не сомневайся! — заверила ее Вигдис.

-А это больно?

-А я почем знаю? Похоже, что да. Получив по... этому месту, никто уже не дерется... Проверить на себе как-то не вышло — нету у меня этого...

Она вспоминала... То же лето, август... "Ой!.."

-Виг, слушай! Получилось! Ура! Ты гений! — Уна влетела в дом, растрепанная, задыхающаяся после бега, с горящими от восторга глазами. — Я стукнула его коленкой по тому месту!... Ой...

Последнее относилось уже не к Вигдис. Просто Уна с опозданием заметила, что в горнице, кроме ее подруги, была еще и Альви — мама Вигдис... и Альви с необидной насмешкой смотрела сейчас на Уну.

-Стукнула, говоришь? — спросила, наконец, она. — И как?

-Ой, тетя Альви! Это было здорово! — затараторила Уна. — Он согнулся, схватился за... м-м-м... это место руками и упал... и завыл от боли! Я теперь их всех только туда и... Ой...

Это "ой" означало, что до девочки дошло — что она несет. И кому! Взрослой женщине! Да еще и маме лучшей своей подруги, которой теперь наверняка нагорит...

Альви невозмутимо разглядывала подругу дочери, а потом, вместо того, чтобы ругать ее или грозить рассказать матери, предложила:

-Так, девка! Бегом умываться! А-то ты сейчас — сущий поросенок! Потом причешешься! Гребешок есть?... Нет!? Надо, чтоб был. На, вот. Возьми. Дарю. Да юбку подтяни — того и гляди упадет! Ты что, Уна? Женщина должна всегда хорошо выглядеть!

-Так я ж еще не... Ой...

Альви ловко не заметила пылающих ушей Уны.

-Еще не женщина? Это верно. Но готовиться-то надо заранее! Тебе ж замуж выходить надо? От такой невесты, как ты сейчас, все женихи сбегут!

-Ой... — Уна помчалась к рукомойнику. Умываться.

Вернулась она через пять минут. Альви критически ее оглядела.

-Ну, вот. Теперь ты на девочку похожа. Немного... Возьми-ка ленточку, повяжи на талии, чтоб юбка не сваливалась. А еще лучше — носи до поры платья.

-До какой поры? — не поняла Уна.

Вигдис прыснула, а Альви преувеличенно серьезно объяснила:

-До поры, когда юбке будет на чем держаться без всяких ленточек... Так стукнула, говоришь?

-Стукнула, — хмуро кивнула головой обиженная Уна.

-Ну и правильно, девка. Да ты не обижайся на меня — я ж не со зла. Я помочь хочу. Только знаешь? Ты их стукай не очень: это в самом деле больно. И еще это ... м-м-м ... место тебе еще пригодится в будущем.

-Как это? — округлила глаза Уна.

Вигдис снова прыснула. Альви погрозила дочери кулаком и проникновенно сообщила:

-Уна, до поры рано тебе еще это знать!

-До какой поры? — преувеличенно наивным голосом спросила Уна.

-До той самой! — отрезала Альви.

-А когда пора?

-Нескоро!

-Жалко, — вздохнула девочка. — Ой!...

Альви расхохоталась.

В тот же день Тирца, мама Уны, пришла к ним выяснять отношения с Альви. Вигдис, не взирая на возражения, выставили во двор. Ничего не поделаешь: пришлось ей подглядывать через окно.

-Аль! Ты спятила? Ты чему учишь мою дочь? — весело спросила Тирца, упирая руки в боки.

Тирца и Уна были очень похожи. По Тирце можно было с уверенностью сказать — как ее дочь будет выглядеть в тридцать лет.

-А что я такого сказала?

-Но, Аль! Ей же всего десять лет! Как можно?

-А что? Ей уже десять лет, Тирца! Лет через пять она уже может выйти замуж! Она, конечно, твоя дочь, а не моя. Тебе и решать. Но учить-то ее все равно надо!

-Ох, Аль, — пожаловалась Тирца. — Время-то как летит! Вроде только недавно от груди ее отняла, а ей уже десять лет... Может, ты и права? А-то Уна все еще верит, что детей аист приносит...

Альви усмехнулась:

-Ну, аисты разные бывают...

-Ага, — засмеялась Тирца. — Главное, чтобы аист был хорош собой и клюв долго стоял...

-Угу! — кивнула Альви. — Вот и я о том же.

-Ой! — смутилась Тирца. — Прости, Альви. Я не подумала... Но ты и сама виновата! Могла бы снова замуж выйти! — перешла она в наступление. — Все еще ведь мужики заглядываются, а? Ой! Прости, Альви...

-Да ладно, — пожала плечами Альви. — Я свой возраст не скрываю: тридцать два мне уже. А что до замужества... Я боюсь потерять дочь, Тирца. Ребенок трудный, упрямый, как-то она отчима примет?

-Поговори с ней? — посоветовала Тирца. — А, хочешь, я сама с ней поговорю? Еще кое-что про аистов расскажу?

-Я тебе расскажу! — пригрозила Альви. — Мала еще!

-Мала? На год старше моей! Гляди, Аль! Еще затеешь с Уной подобный разговор — я твоей девке "про аистов" все расскажу!

-Ладно, Тирца. Уговорила. Не затею...

Посмеялись. На сем разговор и закончился...

Вигдис была потрясена. Впервые в жизни она видела, как мама лжет!

"Это я-то — трудный и упрямый ребенок? Это я-то не даю маме выйти замуж? Да она же никогда, ни разу не заговаривала о замужестве! Она же..."

-Вигдис! Что с тобой?

-Ничего, мама. Все в порядке...

-Виг! Ты умеешь врать, как лошадь бодаться! Что с тобой?

Девочка вздохнула, поняв, что от расспросов отвертеться не удастся.

-Почему ты сказала, что не выходишь замуж из-за меня? Почему ты сказала неправду? — и, закипая: — Я хоть раз не слушалась тебя? Я хоть раз сказала тебе, что не хочу твоего замужества?... Да ты же сама отшиваешь всех! И потом с облегчением вздыхаешь. Думаешь, я не вижу?

Мама терпеливо выслушала тираду дочери, потом спросила:

-Подслушивала? Ты не знаешь, что подслушивать неприлично?

-Это касалось меня! — упрямо вскинув голову, возразила Вигдис.

-Не все там тебя касалось, дочка.

-Пусть так. Я знаю, что поступила плохо. Но почему ты солгала тете Тирце?

-Ей тоже не все знать надо. Это — мой секрет.

На сем Альви, по-видимому, планировала разговор закончить, однако, встретив прямой взгляд дочери, выдержав его, она поняла, что без некоторых объяснений не обойтись.

-Ладно... Ты, конечно, тоже не совсем женщина, но будь по-твоему. Поговорим... Ты что же, думаешь, что мужик в доме мне не нужен? Что мне так нравится спать одной уже двенадцать лет? Я ведь не старуха, Вигдис!

Горечь в голосе... Боль в глазах...

-Тогда почему? — тихо спросила девочка. — Я же не против! Выходи замуж, мама! Только если он тебя обидит хоть раз — я его убью. Так и скажи ему...

Боль в глазах... Затаенный страх... И сама мама запахла страхом. Давним, полузабытым...

-Есть у меня причины, девочка моя! Есть...

-Какие?

-До поры тебе лучше их не знать...

-До какой поры? — позволила себе усмехнуться Вигдис. — Пока юбка не будет держаться на бедрах?

-Нет, — улыбнулась мама. — Не до той. Не спрашивай меня, доченька! Поверь мне: так будет лучше нам обеим. Ты права — этот секрет касается тебя, но он — мой. Пока еще мой... И ты его не трогай, пожалуйста! Я ведь твои секреты не трогаю!

-Какие секреты? — не поняла девочка.

-Ну, например: что у вас неделю назад в лесу случилось? Я даже не стала допытываться у Уны... И, кстати: кто это тебе разрешил в лес ходить без меня, а?

-Ты же говорила с Уной! — возразила Вигдис.

-Говорила, — не стала спорить Альви. — Но Уна отказалась рассказывать. А я не стала спорить: это — ваш с ней секрет.

-Скорее уж это — ее секрет! — вздохнула Вигдис. — Она поняла там больше меня...

-Вот как? — удивилась Альви. — Ну, тогда прими совет: никому не рассказывай об этом. Договорились?

Она вспоминала... То же лето, август...Неделей раньше... Медведи.

Нельзя сказать, что Альви вовсе не пускала дочь в лес. Она водила ее в лес с двухлетнего возраста. Ох, и весело там было! Они носились по полянам, играя в догонялки, собирали цветы и плели венки... Ясным полуднем слушали они пение птиц. ...А в Велесову ночь разводили они костер на берегу Вилья-озера, глядели на звезды, пели песни. ...Они купались в лесных озерах, а потом причесывали друг друга и вплетали в косы ленточки. ...Они нередко уходили в лес до рассвета — поваляться обнаженными в росе, а потом, стоя на коленях и протягивая руки к небу, встретить древним гимном восходящее солнце.

Но Альви строго запретила дочери ходить в лес без нее.

Сейчас, через много лет, княгиня понимала причины маминого беспокойства. Сейчас — не тогда.

Надолго запомнила она день, когда подбила Уну сбегать в лес!

Она знала лес, как никто в деревне. Она любила его. Только там она ощущала себя его частью, малой частью огромного, единого и прекрасного целого. Только там она чуяла: не будь ее, малой части, лес останется огромным, прекрасным... но не единым. Нет, не единым.

Ей хотелось показать своей подруге красоту и величие леса, его покой и мудрость.

...Они уже собирались возвращаться. Вот еще на ту полянку забежим, земляники наберем, в ручье водички попьем. И по домам, да?

На полянке они увидели медвежонка. Маленький и пушистый звереныш был очень забавным, он ел землянику и смешно урчал, ничего вокруг не замечая... Он казался совсем неопасным.

-Виг, давай его погладим?

-Давай!

Они подошли к медвежонку, тот неохотно оторвался от ягод, подслеповатыми глазами поглядел на девочек, понюхал их и вернулся к землянике. Девочки гладили его мягкую теплую шерсть.

И в этот момент из кустов выломилась медведица.

Огромный бурый зверь, взревел, встал на задние лапы и пошел прямо на них.

"Все, конец! — промелькнуло в голове Вигдис. — От нее не убежать: в скорости и ловкости медведи нам не многим уступят. И на дерево не стоит лезть: от нас в отличие, медведи умеют лазать по деревьям... Конец!... Стоп! Кого это "нас"?..."

Но времени на раздумья не было!

-Уна? Что делать?...

Белое от ужаса лицо подруги яснее ясного сказало ей, что придется рассчитывать только на себя. Жаль только, что в голову ничего толкового не приходило. Медведица была уже в трех метрах...

И тогда в отчаянии Вигдис заслонила собой Уну и протянула руки ладонями вперед.

-Нет! Назад!

Глупо... Нелепо...

Но медведица остановилась. Потом она рявкнула что-то сыну, повернулась и пошла вслед за ним в чащу. Несколько мгновений — и их уже нет.

Потом началась истерика. Ужас перед медвежьим оскалом неминуемой смерти смешался с беспредельной эйфорией и диким восторгом после того, как "неминуемое" миновало.

Они смеялись, плакали, вопили разом. Им обеим вдруг вспомнилось дурацкое поверье, что все дикие звери боятся человека... "Она нас испугалась! Ура! Мы ее прогнали!!!" — кричали они.

И вдруг Уна внезапно замолчала и стала задумчивой. Это пугало всех... В таком состоянии она могла пробыть долго, до нескольких часов. Тогда ее бесполезно было окликать, и очень опасно до нее дотрагиваться — она могла перестать дышать. Когда приступ проходил, девочка ничего не помнила о времени, прошедшем с начала приступа. Она говорила странные вещи, это тоже пугало, но никогда не оказывалось бредом и никому не нужной ерундой. К счастью, приступы с ней случались редко — несколько раз в год, а в последние годы все реже и реже. Знахарка говорила, что когда у Уны начнутся первые месячные, болезнь пропадет сама...

На этот раз Уна простояла так несколько минут. Потом очнулась и чужим размеренным голосом сообщила:

-Это не мы ее прогнали, Вигдис. Это ты ее прогнала! Не беспокойся, пожалуйста: я никому не расскажу.

И сдержала слово.

А Вигдис тогда так и не поняла — в чем дело?

Она вспоминала... Через два дня после встречи с медведями. Эмиссар.

Последнее новолуние лета в Озерищах издревле встречали танцами и песнями у костра, чтобы почтить Велеса, чтоб подарил добрый урожай, и Сварога, чтобы не оставил теплом долгой зимой. Молодежь танцевала и прыгала через костер, люди более степенные больше нажимали на пиво... Даже дети в эту ночь могли не спать...

-Ох, мамочка! Как спать хочется! — пожаловалась Вигдис матери, когда они на рассвете вернулись домой.

-Странное желание! — саркастически прокомментировала Альви. — По-моему, пора вставать и приниматься за работу, а? Если уж само солнышко изволило пробудиться, то и тебе пора бы...

-Но, мама! — возмущенно взвыла девочка. — Я ж всю ночь не спала!

-А кто тебе не давал? Вольно ж тебе было плясать у костра до зари вместе со всеми взрослыми! Ну как же, ты же уже выросла!

-Но, мама! Ты же не пошла спать?

-А я и не жалуюсь, — отрезала Альви, но сразу смягчилась: — ладно. Иди, поспи.

-Ну, если ты этого хочешь? — стрельнула глазами Вигдис, — пожалуйста! Могу и поспать. Хотя и не хочется ни капельки!

С этими словами девочка зевнула, вздохнула и побрела к себе, в светелку. Спать...

Из последних сил она разделась, влезла в ночную сорочку, разобрала постель и улеглась с единственной мыслью: "Все-о-о-о-о! Спать!.. До ужина!!.. Завтрашнего!!!"

Но, как порой случается, стоило ей опустить голову на подушку и закрыть глаза, как сон пропал напрочь. Уй, какое неприятное состояние: и спать хочется, и не уснуть...

Помаявшись немного. Вигдис встала и с несчастным видом направилась вниз. Что-то ей подсказывало, что мама не пожалеет... Вернее, потом-то она пожалеет, конечно. Но сперва Вигдис получит положенную ей порцию насмешек.

Выйдя из светелки, девочка собралась, было, спуститься в горницу, когда услыхала внизу разговор. Она прислушалась...

-Уна! Что произошло позавчера?

-Ничего, тетя Альви.

-Совсем ничего? — саркастически уточнила мама.

-Ну... Ничего особенного... — поправилась Уна.

-Это правда?

-Да-а-а!..

-Уна! — жестко прервала ее Альви. — Не хочешь рассказывать — имей мужество отказаться прямо. Не ври мне! Скажи: не хочу говорить.

-Не хочу говорить, — послушно повторила Уна.

-Не доверяешь? Мне?

-Не сердись, тетя Альви! Я сейчас никому не доверяю.

-Из-за Вигдис?

-Да!

-Даже мне, ее матери? А почему?

Не сразу решилась Уна ответить. Долго формулировала она ответ, чтобы не сказать лишнего...

-Не обидишься?

-Постараюсь, девка! Говори.

Снова помолчав, Уна с трудом начала отвечать. И по мере ее ответа голос ее креп, становился жестче, взрослее...

-Потому, что ты — приемная мать Вигдис! Не сердись, тетя Альви! Я знаю, ты любишь Виг, ты всегда ее защищаешь, но ты — не родная ее мама. А ценой моей болтливости будет ее жизнь!!!

На сей раз уже мама надолго замолчала...

-Вот оно что? А скажи-ка, Уна! Ты видела или догадалась?

-Я... догадалась.

По-видимому, обе старались не сказать лишнего, поскольку обе не были уверены друг в друге и, кроме всего прочего, не знали — что же известно другой. Рисковать никто не хотел... наконец, Альви заговорила вновь.

-Ты никому не рассказывала?

-Никому.

-Послушай, Уна! Даже маме не рассказывай, хорошо?

Сталью прозвенел, языком пламени метнулся ответ подруги:

-Тетя Альви! Если я не рассказала даже тебе — маме лучшей моей подруги, неужто я своей расскажу?

-Хм! Ладно. Виг тоже не говори.

Уна, похоже, задохнулась от изумления и спросила потрясенно:

-Тетя Альви! Она, что, не знает?

-Нет. Не знает.

-Обалдеть!.. Ой!

-Ничего... Так будешь молчать?

-Буду!.. Э, тетя Альви! А ты не...

-Нет, — прервала ее мама. — Я — человек, и...

"Вот это да! — подумала Вигдис. — У меня, оказывается, есть тайна, за которую меня могут убить. Здорово! Жаль только, что я — ни сном ни духом... И еще! Почему это Уна уперлась? Ну что такого в лесу случилось? Ну, напугала нас лесная хозяйка! И все! Что такого увидела и поняла Уна, чего не поняла я?"

Ее размышления прервало легкое прикосновение к ее плечу. Вигдис обернулась. За ее спиной стоял незнакомый мужчина.

Он был одет в черную рубашку, заправленную в черные же брюки, дорогой черной кожи были его сапоги, длинные черные волосы обрамляли смуглое лицо... И сияли удивительные светлые глаза...

Всего оружия был у него длинный нож в плетенных кожаных ножнах, подвешенный на поясном ремне под левую руку.

Во взгляде его таилась усмешка, хотя сейчас он не усмехался, не улыбался...

-Вигдис! — сказал он. — Ты не должна была слышать этот разговор. Сейчас ты его забудешь.

-Не ты ли заставишь?

-Я.

-А сможешь?

Вместо ответа незнакомец спросил сам:

-Тебя не удивляет, что твоя мама говорит с твоей подругой, не обращая никакого внимания на мое присутствие? Я вошел в ваш дом, и этого никто не заметил! А тебя не удивляет, Вигдис, что все ЭТО тебя НЕ УДИВЛЯЕТ?

"Это верно, — подумала девочка. — Вошел чужак в дом, а они там и ухом не повели! Как же это?"

-Вот так! — прочел ее мысли гость. — Не повели. Потому, что не заметили меня.

-...Тогда сможешь! — согласилась Вигдис. — Только... зачем?

-Затем, — объяснил гость, — что ты можешь раньше времени узнать свою тайну. И тогда ты погибнешь.

-Тебе-то что? — огрызнулась Вигдис.

-Мне? Ничего. Просто захотелось вмешаться.

-Зачем? — рявкнула девочка ему в лицо. — Стер бы память без разговоров, раз такой всемогущий, я бы и не заметила. Не мучилась бы... Ишь, добрый какой выискался!

-Да не сотру я память твою, Вигдис, дочь Альви... Вигдис дотАльви... Ты забудешь этот разговор, меня... Чтобы вспомнить в свой черед...

-Зачем тебе это? Мне это зачем? И кто ты, Тор тебя пришиби?

-Сколько вопросов сразу! — усмехнулся гость. — Не спеши спрашивать, девочка: вопрос бывает дороже ответа. Не имею я права отвечать на вопрос "зачем?". А что касаемо имени...

Помолчав мгновение, гость закончил:

-Меня зовут Эмиссар.

-Странное имя!

-Это не имя. Эмиссар — тот, кто послан с заданием. С долгим, трудным и тайным заданием. И все.

-Кем ты послан?

-Не могу отвечать.

-Так я же все одно забуду! Мог бы и сказать.

-Во-первых, забудешь ты не навсегда, — веско возразил Эмиссар и сделал паузу, чтобы собеседница вникла. — А во-вторых, не важно — запомнишь ты или нет. Мне запрещено говорить — кто я и кем послан. И зачем послан.

Собеседница вникла. И настолько расстроилась, что даже про злость забыла.

-Ну, хоть имя-то свое ты назвать можешь?

-Не могу, — вздохнул Эмиссар. — Нет у меня имени...

-У каждого человека должно быть имя! — убежденно заявила Вигдис.

-Я не человек, — вздохнул гость.

-А кто!?... — и тут же догадалась сама: — Что, и это нельзя?

-Нельзя.

-Да что же тебе можно-то, свинья тебя забодай?

Гость рассмеялся, и, вместо ответа, предложил:

-Давай, к тебе зайдем, а? Неудобно в коридоре беседовать...

-Давай. Заходи. Дверь видишь?

Эмиссар сделал шаг, а Вигдис в это мгновение подумала, что пора удивляться! Если б ей кто-нибудь еще полчаса назад сказал, что она способна впустить в свою спальню (!) незнакомого мужчину (!), она б даже не рассердилась — так дико это прозвучало бы. А сейчас — впускает. И ничего! Что бы сказали бабы, — хихикнула она про себя, — увидев, что я в ночной сорочке, босая, веду его в спальню? Аста, стерва проклятая, точно поедом съела бы!

С Астой была связана крайне неприятная история: с ее дочкой Вигдис поспорила три года назад. Спор вышел принципиальный и бескомпромиссный: кто первый лезет на яблоню. Совершенно понятно, что выбрать какую-нибудь другую яблоню было совершенно немыслимо. Не в восьмилетнем возрасте, во всяком случае!

Чуть до "прикладных аргументов" не дошло! Но Аста вмешалась. Она — баба сварливая и голосистая — подняла крик на всю деревню. Она наговорила Вигдис кучу гадостей, упомянув в частности, что она — Вигдис — приемыш, что ее беспутная мамаша ее подкинула в их деревню, и что...

Этого девочка еще не знала. Но злость заставила Вигдис отложить удивление.

-Не смей оскорблять мать, родившую меня! — отчеканила девчонка в лицо женщине, пока сдерживаясь.

По уму, надо было Асте уняться. Но кабы она унялась сама, да еще по уму, то была бы не Аста.

И она выкрикнула, что-то вроде того, что "отродье бляди сама будет блядью!"

...Оттащили Вигдис через минуту. За эту минуту она успела под каждым глазом Асты поставить по фонарю, располосовать лицо в кровь и свернуть челюсть.

Томас уволок разъяренную девку домой, сдал Альви, в нескольких словах поведав суть дела. Альви сгоряча отвесила дочери подзатыльник и велела сидеть у себя в светелке и носа наружу не казать без разрешения.

И пошла встречать толпу баб, пришедших на разбирательство. С ухватом в руках.

-Альви! Глянь, что твоя чертовка сделала! — завопили все, выпихивая вперед Асту.

Альви спустилась с крыльца, изящно опираясь на ухват, подошла к Асте, с интересом рассмотрела ее лицо. И спросила:

-Так кем, говоришь, будет моя дочь?

Ответа не дождавшись, она продолжила размеренным и спокойным тоном:

-Если еще скажешь такое об Вигдис — покалечу. Ухват в щепки об тебя изломаю. Горло зубами порву. Ясно?

И, обведя взглядом баб, добавила:

-Всех касается! Вигдис — моя дочь. Моя!!! Ясно?

И, снова не дождавшись ответа, приказала:

-Убирайтесь!!!

Вспомнив ту историю, девочка привычно улыбнулась. И привычно же обеспокоилась следующей мыслью: а что, если это правда? Почему ее подкинули? Кто ее настоящая мать? А вдруг эта сука сказала правду?

-Нет! — резко возразил Эмиссар, снова прочитав ее мысли. — Это ложь. Она очень любила тебя, очень ждала, когда ты родишься. Как она мечтала...

Не договорив, Эмиссар только рукой махнул.

-А почему же она меня оставила? — тихо спросила девочка. Эмиссар с горечью ответил:

-Вспомни, Вигдис, о чем ты думала, стоя перед медведицей?

-Об Уне... — прошептала Вигдис. — Мне показалось, что если... что надо что-то делать. Иначе хозяйка ее убьет...

-А тебя?

-Да я про себя как-то не подумала! — растерянно сообразила девочка.

-А что сделает мать, если ей и ее ребенку грозит неотвратимая смерть?

Вигдис открыла рот... и опять его закрыла. С окаменевшим лицом глядела она сквозь Эмиссара куда-то вдаль... Потом спросила:

-Она что, спасала мне жизнь, да? А... сама?

Кривая усмешка на мертвом лице Эмиссара...

-Ты ведь догадываешься. И не хочешь услышать подтверждение.

-... Я ее никогда не видела... Я ее не знаю... Почему же мне хочется плакать сейчас? И почему мне так стыдно перед мамой?.. Перед Альви?.. Нет, перед мамой? Как будто я ее предаю?

-Ты ее не предаешь, девочка. Ты ее любишь, как и прежде. Всегда будешь любить, так ведь?

-Расскажи мне о той моей маме! Пожалуйста! — попросила Вигдис.

-Пригласи меня к себе: самому входить неудобно, — отозвался Эмиссар.

-Ой, входи.

Ее комната под самой крышей была очень маленькой и неуютной. Ничто не говорило в ней, что ее хозяйка — девочка. И, в то же время, она не была захламлена, как обычно бывает у мальчиков. На счастье Вигдис, никто из односельчан, кроме Уны, естественно, до сих пор сюда не заглядывал, и не получил ни одного шанса догадаться: в комнате живет не девочка и не мальчик — в комнате живет волчонок.

Кровать, шкаф с одеждой, столик с масляной лампой, табуретка... Вот и все.

И десятки рисунков на стенах: портреты односельчан, шаржи, пейзажи... В них чувствовались ум и верный глаз художника, талант читать души людей по их глазам...

-Твои! — заметил Эмиссар.

-Мои, — согласилась Вигдис. И, перехватив взгляд гостя, направленный на картину, висящую в углу, пояснила: — она не закончена.

-Вижу, — сказал Эмиссар. — Кое-чего не хватает.

Холм, со всех сторон окруженный лесом. Высокие темно-зеленые ели, похожие на стаю волков, высятся за холмом сплошной стеной, свешивают лапы к земле, вершинами стараются зацепить луну, неспешно бредущую по небу среди редких облаков. Причудливые сине-черные тени скрывают подножие холма, кажется, что они живые... Шевелятся, скользят по почти невидимой траве. Ели окружают холм, несколько веток свешиваются прямо над головой... Странен ракурс: то ли холм высок, то ли точка выбрана низко — в полуметре от травы?..

-Ты понял, да? — обрадовалась девочка. — Мне хочется нарисовать на холме...

-...волчицу! — закончил Эмиссар.

-Да! А как ты...?... А! Понятно. Ты же волшебник... Только вот я никогда не видела волчиц. Из-за этого и картину закончить не могу. А хочется! Сил нет, как хочется...

-А ты нарисуй медведицу! — посоветовал Эмиссар. — Ее ты видела. Какая разница — волк или медведь?

-Нет, не волк. Волчица! И разница есть... Я только объяснить не могу.

-А почему именно волчица? Почему не волк?

-Нельзя там быть волкам, — принялась объяснять Вигдис. — Закон запрещает.

-Какой? — прищурился Эмиссар.

Девочка растерялась.

-Не знаю... Не помню, — сказала, наконец, она.

-Ну и не надо! — легко отступил гость. — Хочешь закончить картину? Прямо сейчас?

-Хочу.

-Готовь все необходимое.

-Я мигом!

Кисти, краски, мольберт... Девочка сидит перед картиной и вопросительно глядит на Эмиссара.

-Рисуй! — уверенно говорит таинственный ее гость.

-Но как?

-Закрой глаза. И рисуй.

-Да разве так рисуют? — изумилась Вигдис, закрывая глаза.

-Редко, — признал Эмиссар. — Почти ни у кого не получается. Лишь у немногих!

-У кого? — рассеянным тоном машинально спросила девочка.

-У тебя!

Девочка кончиками пальцев провела по холсту, едва его касаясь, отдернула руку... Посидела несколько минут, вглядываясь закрытыми глазами в картину... И взяла кисть.

Несколько жестов... Несколько мгновений... На вершине холма появилась волчица.

Вигдис не могла видеть, как изменился в лице Эмиссар, как вздрогнул он! Не могла она прочесть в его душе!

Ах, Вигдис! Ты не знала тогда, что ты — волчица. Ты не помнила, не могла помнить свою мать — Альви дотШани. И голос крови молчал.

Нет, Вигдис! Не могла ты знать тогда, что не собирались Старшие на холме, чтобы оплакать твою маму, ибо не знал никто о ее гибели. Погибла ведь вся группа Бардера тонКалли! И уже одиннадцать лет ее душа безуспешно ищет путь в Страну Вечной охоты. Но неисполненный долг дочери и волчицы камнем лежал у тебя на душе, сжимал горло, как пасть волкодава. Все эти годы.

Но ты, даже не помня Закон, все-таки села на холм, который сама и нарисовала.

И себя на его вершине. И отчаяние свое...

Мама, мамочка! Прости меня!.. Ты так долго ждала... так долго!!!... Прости меня и за то, что я не помню тебя... Ты спасла мою жизнь, пожертвовав своей. Как мне расплатиться с тобой, мамочка? Сейчас этот... убьет мою память. И я снова забуду тебя! Я не хочу, мама! Я не могу! Я ненавижу его и отомщу когда-нибудь... И, знаешь? Мы встретимся. Обязательно встретимся. Я погибну в бою, моя внучка оплачет меня на холме и проводит в путь...Сейчас он убьет мою память... Прощай, мамочка! Я очень люблю тебя, я скучаю...Я хочу увидеть тебя. Впервые в жизни увидеть...

-Мне хочется плакать, Эмиссар. Ей плохо. Так же, как и мне. Или мне — как ей... Нам плохо... — задумчиво произнесла Вигдис, не открывая глаз.

Эмиссар понимающе кивнул, но не ответил.

-Скажи, у меня получилось? Волчицы такие? Скажи правду?

-У тебя получилось, Вигдис. Я поздравляю тебя! — признал Эмиссар и неожиданно добавил:

-А знаешь? Ты — первая волчица за десять тысячелетий, ставшая художником!

-Сколько? — автоматически переспросила она и тут до нее дошло. Она открыла глаза и, потрясенно глядя на Эмиссара, спросила: — Кто я???

-Волчица, — подтвердил Эмиссар значительно.

И девочка вдруг осознала, что она действительно — оборотень.

-А как обращаться? — спросила она несколько позже.

-Перекатись через голову.

-А как? Я не умею.

-Не умеешь? — изобразил удивление Эмиссар (взрослая Вигдис, вспоминая эту сцену, заметила фальшь. А тогда одиннадцатилетняя девочка не обратила внимания).

-Мама не разрешает кувыркаться. Это неприлично.

-А... Ну, дело твое...

-Я хочу попробовать...

-Пробуй, — пожал плечами Эмиссар. — Только рубашку сними.

Девочка залилась краской, и, запинаясь от смущения, выдавила:

-З-зачем это?

-Мешать будет, — объяснил Эмиссар. — Ты же в обличье меньше будешь, чем сейчас... Ну представь себе собаку в твоей ночной рубашке!

-Нет. Я уж лучше так попробую... — и, присев, неуклюже перекатилась через голову.

Следующие несколько минут Эмиссар, сидя на кровати, смеялся глядя, как Вигдис — волчонок сражается с собственной ночной рубашкой, неожиданно превратившейся в смирительную.

Рыча, выпутывала она лапы. А, выпутав их, начала сдирать непослушную рубашку с головы, помогая себе передними лапами... И снова запуталась... Наконец, она устала и заскулила.

-А я предупреждал! — назидательно сказал Эмиссар, вытряхивая волчонка из ночной рубашки. — Жаль, что ты себя не видела, Вигдис! Волчонок в кружевной рубашке!.. Но хороша!..

И он опять рассмеялся.

-Ну, перестань! — попросила девочка, склонив голову набок, свесив уши вперед и стуча хвостом по полу.

-Уже. Ну, как тебе в волчьем облике?

-Не поняла пока... Сейчас... Ой, здорово-то как!!!

И, сорвавшись с места, Вигдис помчалась по комнате так, что задние лапы опережали передние, натыкаясь на стены, шкаф, кровать... Она носилась по комнате, увлеченно гонялась за собственным хвостом, подпрыгивала и повизгивала от восторга...

Успокоившись, она посидела перед картиной, борясь с желанием завыть, поглядела на гостя и подошла к нему, осторожно ступая и покачивая бедрами.

-Не стирай мне память, а? — попросила она. — Пожалуйста!

-Я бы рад, девочка. Но ты выдашь себя, если сохранишь память. И погубишь себя, Альви и Уну. Поверь мне: так будет лучше! Твоя названая сестра и твоя приемная мать сберегут тайну, а ты вспомнишь ее, когда настанет срок.

-Тогда я буду твоим врагом, Эмиссар! Я не хочу этого...

-Судьба, Вигдис! Она сильнее нас... — грустно и непонятно ответил Эмиссар.

-Пока сильнее!

Воцарилось молчание...

-Ты все вспомнишь, будущий враг мой! Я обещаю. Поверь мне и запомни. Навсегда запомни: я никогда не буду держать зла на тебя, что бы ты ни сделала... До встречи, Вигдис! До нескорой и горестной встречи...

Девочка стояла перед кроватью, сжимая в руках ночную рубашку.

"Все-о-о-о-о! Спать!.. До ужина!!.. Завтрашнего!!!" — мигом влезла в нее и забралась в постель. И через мгновение уже крепко спала.

Внизу мама заканчивала разговор с Уной. На стене спальни висела завершенная картина. Волчица, появившаяся на ней, терпеливо ждала, когда автор проснется...

Эта картина — единственная уцелевшая работа Вигдис дотАльви. Как она сохранилась? Кто ее сберег? Это остается неизвестным. А она молчит...Кто — "она"? Картина?.. Вигдис?.. Да как вам сказать?...Хм!.. Все возможно...

Она вспоминала... Уна.

Когда Вигдис милостиво принимала робкое предложение дружбы от чумазой неряшливой маленькой девчонки, она даже не предполагала, чем обернется ее снисходительность! Вскоре она обнаружила, что Уна занимает в ее жизни место, ничуть не меньшее, чем мама! День, проведенный без подруги, обе они считали безнадежно погибшим. Они делились друг с другом самым сокровенным, о чем и маме не вдруг поведаешь. Бывало, что Уна ночевала у Вигдис, или Вигдис у Уны, Альви привычно стирала или зашивала платья, юбки, рубашки или передники Уны, находя их в шкафу дочери, Тирца столь же привычно готовила лишнюю ложку и тарелку на случай появления Вигдис в их доме во время еды... Матери смеялись: три шага до дому, да расставаться жаль.

Уна, обычно замкнутая и необщительная, изменилась после знакомства с Вигдис. Она как-то успокоилась. Тирца нарадоваться не могла, глядя на дочь, подметающую полы, распевая песни. Песни Уна сочиняла сама — на ходу, между делом. Потом эти ее песни, если кому-нибудь удавалось их услышать и запомнить, пела вся деревня. Княгиня вспомнила, что некоторые из песен Уны распространились далеко за пределы Озерищ. Даже в Олтеркасте, на самом востоке континента, пели эти песни...

Еще Уна, посмотрев рисунки подруги, загорелась сама. Рисовать она не стала, зато занялась вышивкой. Она выдумывала узоры и орнаменты, вплетала в них порою цветы и травы, ветви деревьев... Особенно предпочитала она вишню, чернобыльник, аир, иву... А еще вереск и сосну. Тогда она становилась задумчивой и непохожей на себя...

Орнаменты ее вышивок из причудливо ломаных линий завораживали, притягивали... И хотелось вспомнить что-то... прочесть эти загадочные письмена...

Деревенские невесты, выходя замуж, просили Уну сделать вышивку: говорили, что ее вышивки приносят счастье...

Особенно Вигдис любила сказки Уны. О, какие это были сказки! Про моря и леса, пустыни — огромные, безбрежные земли, где нет земли, нет воды... только раскаленный красноватый песок. Про горы, протыкающие вершинами облака... А на их вершинах вечно лежит снег...

И про звезды!

Сказки, как и вышивки, она придумывала легко, как пела.

И сидя вечерами с Вигдис на крыше своего дома, рассказывала...

Звезды в ее сказках были огромными шарами чистого пламени, висящими в вечной непроглядной тьме. Светилами, подобными нашему Солнцу.

Они огромны! Так огромны, что весь наш мир — лишь песчинка рядом с ними... Они так далеки, что кажутся точками...

Они бывают разного цвета... Огромные и печальные красные звезды, старые и холодные... Приветливые и горячие зеленые... Ласковые и спокойные желтые... Надменные раскаленные белые гиганты... И яростные, блистающие, палящие голубые сверхгиганты, сжигающие все живое...

Бывают двойные звезды, вокруг которых вращаются планеты, выписывая две петли... И тогда на небе горят сразу два солнца, тогда в году две коротких зимы, две весны, две осени. И одно огромное лето...

А еще они живые, звезды! Они рождаются, живут и умирают в свой черед... Их век долог. Из крохотного семечка вырастает липа... И умирает через триста-четыреста лет... А для звезд мелькает только мгновение.

Поднимаются могучие империи, покоряя окрестные страны... И гибнут в пламени войны века спустя... А для звезд мелькает только мгновение.

Приходят великие народы... И исчезают бесследно в вечности через тысячелетия... А для звезд мелькает только мгновение.

Тянут шпили к облакам юные города, возведенные в лесном краю... А через сотню веков мертвая пустыня прячет все следы... А для звезд мелькает только мгновение.

Встают из морской пучины острова, закипает на них жизнь... И в пламени лавы вулкана, в клубах раскаленного пара исчезают в море через миллионы лет. И меняются очертания берегов континентов... А для звезд прошла только минута.

Ах, какие сказки выдумывала Уна! Как прекрасно было, сидя на крыше, смотреть, лететь, падать в ночное звездное небо, и слушать сказку... Как загадочно и волшебно звучали имена звезд! Альдебаран... Сириус... Братья Мицар и Алькор... Вега... Денеб... Альтаир... Орион... Эпсилон Эридана... Магеллановы облака...

-Эй, болтушки-полуночницы! Не замерзли? Кушать хотите? Или вас звезды кормят?

Из люка появилась голова тети Тирцы, затем на крышу шлепнулись два одеяла и с легким стуком разместился горшок гречневой каши с грибами...

-Спасибо, тетя Тирца! — благодарит Вигдис, подтягивает кашу поближе, закутывает Уну в одеяло, вручает ей ложку. — Ешь.

И тут же...

-А что дальше с гаммой Цефея будет?.. И потом про туманность Андромеды расскажи еще!

Она вспоминала... Тридцать пятый год Нашествия, зима... Последняя сказка.

Моровое поветрие началось внезапно, в день солнцеворота.

Когда померла старая Метте, никто не забеспокоился: она действительно была старой. Но когда заболела разом вся семья Голта Рансона, когда умерли в один день его жена и младший их сын, деревня испугалась... Знахарка пошла по домам, остерегая, советуя, раздавая мешочки целебных травок...

-Одевать только чистую одежду, спать на чистых простынях, кипятить это все, после чего сушить на морозе... Ходить в баню чаще, чем обычно... Проветривать жилье... Чего-чего? Холодно будет? Да, мать вашу! Холодно! Но лучше померзнуть малость, чем с Метте повидаться прежде срока... И посуду обдавать кипяточком. А ежели — не доведи Фригг, ясное дело, — заболеет кто, то выделить ему отдельную комнату, посуду и — да будет участь его в руках милосердных Асов!

Все это знахарка говорила с каменным лицом. Только губы плотно сжимала, умолкая. Ничего она сделать не могла для тех, кто уже захворал! Вот упредить недуг — это да. Можно...

А сердце рвется, а душа стонет от нестерпимой боли, и дикий, нечеловеческий вой стискиваешь зубами, не пуская наружу, когда вновь и вновь сталкиваешься со смертью... И от бессилия хочется наглотаться той самой настоечки, за кою чуть не прибили семь лет назад (не всегда ж знахаркой-то была! Наоборот тоже случалось!)... И вина за потерянные, загубленные, несбереженные тобой жизни душит.

Можно понять ее боль, но зря терзала себя деревенская знахарка! В 98 году Победы целители медицинского факультета Норборгского университета вычислили модификацию вируса гриппа, свирепствовавшую в деревне Белый ключ в 35 году Нашествия. И пришли к выводу, что даже в их время, четыре с половиной века спустя, при всей мощи современной медицины, не обошлось бы без жертв. Это был исключительно опасный вирус! Два года врачи четырех миров искали средства борьбы с ним. Два года!.. Что могла тогда сделать неведомая целительница? И как?.. Как?.. КАК она смогла остановить эпидемию, что в те времена уничтожала под корень целые города?.. Чем?

Вигдис постучала и дверь приоткрылась. Тирца, хмурая и обеспокоенная донельзя, высунула голову и внимательно оглядела девушку.

-Тетя Тирца! Я не вовремя? Я к Уне хотела...

Тирца покачала головой:

-Нельзя к ней. Занемогла Уна... Ты иди, Виг! Без позволения матери твоей я тебя не пущу...

С треском и грохотом обрушилось небо... Не чуя тела, добрела она домой и выдавила ужасную новость маме.

Альви без слов подошла к очагу, села на пол, стала глядеть в огонь... Девушка нерешительно потопталась и села рядом, помолчала, спросила:

-Она поправится?

И, не получив ответа, окликнула:

-Мама!

Альви, не отрывая взгляда от огня, уронила:

-Нет, доченька. Не поправится.

Вигдис как сноп, повалилась на пол, уткнулась в колени матери, заплакала... Тихо. Страшно.

Альви гладила ее вздрагивающие плечи, волосы. И глядела в огонь...

И вдруг заговорила — тихо и яростно.

-За что!? Ей же жить и жить еще! Четырнадцать ведь ей всего. Ребенок же!.. Не целовалась еще, поди, ни с кем... За что ее? Обе мы хранили то, о чем надо молчать. Так почему — ее? Я взрослая, я сильная — убейте меня! А ее оставьте!!!

Вигдис подняла лицо, поглядела на мать.

-Мама, позволь мне пойти к ней! Пожалуйста! — робко попросила она, уверенная, что мама запретит.

Но мама неожиданно разрешила. Мгновенно, не задумываясь, едва дослушав просьбу дочери.

Теперь, через девять лет, княгиня понимала — почему.

Альви вскочила на ноги.

-Так! Прихватишь с собой кувшин клюквенного морса с травами. Помнишь — мы их летом собирали?

-Он поможет? — с надеждой спросила Вигдис.

-Нет, — покачала головой мама. — Но жар ненадолго снимет. А знаешь? Я пойду с тобой.

-Она занемогла, — напомнила Тирца, увидев за дверью Альви с дочкой.

-Мы к Уне! — повторила Альви. — И я не прошу разрешения.

Провожаемые испуганными взглядами Гутторна, Тирцы и двоих их сыновей, прошли они горницей и поднялись в чердачную каморку — комнату Уны.

У Вигдис перехватило дыхание: только неделю не была она в комнате подруги, но за эту неделю Уна постаралась превратить свою каморку в точную копию комнаты Вигдис. Она убрала все лишнее, оставив лишь последнюю свою, незаконченную еще вышивку, кровать, шкаф, стол... трубу, через которую вечерами смотрела она на звезды... и рисунки. Рисунки Вигдис.

Деревня. Односельчане. Сама Уна. Лес. Ручеек, пробирающийся по дну оврага, лесные озера, поляны, залитые солнечным светом, река, словно текущая прямо к луне, сквозь облака...

Девушка лежала на кровати без сознания. Одеяло свалилось на пол, подушка промокла от пота, ночная сорочка прилипла к телу... Было душно.

-Твари! — прошипела Альви. — Зайти боятся. Как будто это не их дочь и сестра. Как будто — моя...

Альви осеклась.

-Виг! Глянь в шкафу, что там?

Вигдис полезла в шкаф и выгребла оттуда свежую ночную сорочку, стопку полотенец, наволочку, простыню...

-А одеяла нет... — виновато сказала она.

Альви обернулась и крикнула вниз:

-Пуховое одеяло! Теплой воды! Дров!

И, легко подхватив девушку на руки, скомандовала дочери:

-Давай!

Постель перестелили, Уну переодели, укрыли пуховым одеялом. Комнату протопили и тогда Вигдис открыла окно, опустив штору во избежание сквозняка.

Шли часы. Уна не приходила в сознание. Вигдис сидела на кровати, не замечая слез, катящихся по щекам. К вечеру Альви отправила дочь домой — поесть и поспать. Девушка хотела, было, отказаться, но по лицу матери поняла, что лучше не спорить. Ушла, опустив голову. И тогда Уна очнулась.

И увидела Альви. На лице девушки отразился ужас, она рывком села и быстро заговорила:

-Тетя Альви, это не я! Поверь мне, во имя Одина: я никому не говорила! Пожалуйста, тетя Альви! Это не я...

Альви прервала ее, взяв за руку:

-Я знаю, Уна, — мягко сказала она. — Ты не умеешь предавать.

-Тетя Альви... — начала Уна, но Альви снова ее перебила:

-Не называй меня так. Зови меня просто по имени.

-Разве можно? Ты же — взрослая женщина, а я...

Девушка осеклась, и, смутившись, уткнулась в грудь Альви. Та обняла ее.

-"Ой!", да? — ласково спросила она.

Уна кивнула.

Альви погладила ее по голове и мягко сказала:

-Разве для дружбы важна разница в возрасте? Я бы гордилась такой подругой, как ты. Как гордится Виг. Мы обе храним тайну. Мы верим друг другу. Будем друзьями, Уна?

-Будем... Альви! — покорно согласилась она. — Недолго мне осталось хранить ее, Альви... Ой, Альви! Берегись их! Они страшные!

-Кто? — не поняла Альви.

Но девушка не слышала ее. Она торопливо говорила...

-Трое. Старуха, одетая в черное платье. Древняя, жестокая... Жуткая. И женщина в синих одеждах — красивая и властная, безжалостная. И девушка в белом — безразличная и холодная. Что они предлагали мне! Ты хотела быть счастливой? — говорили они. — Скажи кому-нибудь лишь два слова — "Вигдис — оборотень"! И сотня лет счастья, любящий муж и здоровые, счастливые, умные и красивые дети — твои! Хочешь быть королевой? Будешь ею. Могущественной и мудрой, доброй и прекрасной. Тебя будет любить народ. Каждый будет стремиться выполнить любое твое желание, ужасаясь каждому мгновению своего промедления... Только скажи два слова... А я ответила "нет!". И тогда... Скажи Вигдис: я дралась с ними. Не кулаками, не оружием... Но дралась, не чуя боли, не зная страха, не боясь смерти. Как учила Виг... Бойся их, Альви. Они — смерть. Хуже, чем смерть.

Девушка ненадолго умолкла, потом прошептала:

-Такие сильные!.. Такие страшные!.. И такие глупые... Подлость не принесет радости, счастье не покупается предательством. И как могут все это дать мне они, не ведающие счастья и радости?

И снова провалилась в забытье.

Через два часа вернулась Вигдис, принесла горшок грибной похлебки, посланный Тирцей.

-Не спала? — устало спросила Альви, ковыряя ложкой в горшке.

-Нет. Не могу я...

-Ну, тогда ешь. С утра ведь голодная...

-Да я и больше могу...

-Знаю, дочка. Бери ложку...

-Она не просыпалась?

Альви вздохнула.

-Просыпалась, Виг. Ты прости меня, я сейчас не в силах рассказывать тебе... Потом, ладно?

-Ладно, — покорно согласилась Вигдис.

-Виг! Альви! — Уна сидела в кровати, глядя на них воспаленными глазами.

-Ложись, ты что? — всполошилась Вигдис, кидаясь к ней.

-Нет, — запротестовала Уна. — Не надо. Лежа не могу рассказывать. Только держите меня, пожалуйста...

Обе женщины сели рядом с больной, Уна откинулась на них, как на спинку кресла, вздохнула...

-Слушайте мою новую сказку...

Давным-давно, когда еще не было лесов и гор, равнин и рек, озер и морей, земли и неба, луны и солнца, жил-был бог.

Не был он самым сильным — многие были посильнее его.

Не был он самым мудрым — многие были помудрее его.

Зато был он самым добрым и справедливым. И никто из богов не мог с ним сравниться в этом.

То было время, когда Великие творили миры. С морями и твердью, лесами и степями, птицами, рыбами и зверями. И с людьми...

Но сказал добрый бог: не буду я творить мир. Создам я народ крылатый, мудрый и прекрасный, сильный и свободный. Пусть селятся в мирах, сотворенных другими, пусть украшают они эти миры. И да будут они не рабами моими покорными, не слугами моими верными. Будут они учениками моими, друзьями моими, детьми моими...

И стало по слову его.

Синими, как летнее ясное небо, были драконы небес. Золотыми были их глаза. Изящные, стремительные, пламенные, носились они в облаках, пели песни, похожие на свист ветра, танцевали в ночном небе, пуская язычки пламени из ноздрей...

Алыми, как огненная лава, были драконы огня. Черными были их глаза. Легкие, порывистые, непостоянные, купались они в жерлах вулканов, обращали в пар вечные ледники, обнажая землю... и благодарили потом люди добрых огненных драконов за пашни и пастбища, луга и реки...

Белыми, как облака, спокойными, как снеговые шапки на горных вершинах, были драконы гор. Сапфирами сияли их глаза. Редко являлись они людям, но знали все: кто не побоится взобраться на крутые скалы, ища знание, получит это знание от мудрых горных драконов...

Черной, как антрацит, была чешуя драконов земли. Серебристыми были их глаза. Крепили они твердь земную, не давая прорваться смертоносной лаве недр на поверхность. Редко удавалось им полетать, зато праздником становился каждый полет. И дивились тогда люди: гром гремит, молнии сверкают, а дождя нет!

Голубыми и зеленоглазыми были драконы вод. Самые мудрые и спокойные из всех, они рождались мечтателями и философами. Посылали они людям росу на луга и дождь на поля, снег в зимнюю пору. И дыхание их становилось туманом...

Но самыми прекрасными были золотые драконы солнца. Добрые, щедрые, невероятно могущественные, любили они солнце и часто летали к нему по черному небу.

А их творец принял тогда облик исполинского черного дракона, с чешуей, подобной обсидиану, с алыми глазами, с могучими крыльями, светящимися серебром. И стали его звать с тех пор Черным Драконом.

Долгой была жизнь драконов, дольше века деревьев... Но умирали и они. А после смерти обращались в звезды. И светили они людям с ночных небес, и дарили свет и тепло мирам, вращающимся вокруг них, и радовались люди, глядя на звезды.

Увидели это Великие — сестры и братья Черного Дракона. И решили, что украшают их миры звезды. И сказали они доброму богу: "Повели своим творениям вечно светить в ночном небе! Да не сойдут с мест своих они вовеки! Да греют и освещают миры".

"Не волен я повелевать им! — ответил добрый бог. — Я сам даровал им свободу. Они живые. Они рады дарить тепло и свет, и будут светить миллиарды лет. Но только добровольно! Не по приказу!"

Так началась первая война.

И в бессчетных битвах, полыхавших во многих мирах, сталкивалась сила Великих и свободная воля народа драконов, полыхали леса и города, зажженные их пламенем, гибли острова и континенты. Гибли драконы. Гибли порой и сами Великие. И звезды заливали смертоносным пламенем свои миры, сжигая силу и опору Великих. И гасли одна за другой...

И глядел на эту войну, и сжимал кулаки, и скрипел зубами Черный Дракон, не в силах вмешаться: властны были Великие над мирами, сотворенными их волей, и над всем, что в них живет.

И не смогли победить Великие!

Но был еще и Тот-Кто-Сильнее!

Пожаловались тогда Великие Отцу своему на своеволие и непокорность брата своего. Устремил Тот-Кто-Сильнее взор свой в черное небо, узрел звезды, увидел, что прекрасны они и так рек: "Да будут отныне покорны и подвластны звезды миров творцам их! Да светят и дарят тепло вечно, не меняя лика своего! Да будет так!"

Улыбнулся Черный Дракон непонятно, и сказал: "Не будет так!"

-Зачем? — огорчились драконы. — Он сильнее! И ты погибнешь — единственный среди нас истинный творец. Не надо... Ты должен жить! Пусть погибнем мы — ты сотворишь новый народ Свободных!

-Надо! — снова улыбнулся Черный Дракон.

И умчался в бой.

И встретился он в бою с равными себе. И смещались пласты реальности, и время текло вспять, и рассыпались в прах планеты...

И сражался Черный Дракон с сильнейшим себя, и победил его, и остался жив, сломав этим Предначертание Судьбы.

И взлетали одна за другой с горных вершин и ликов морей драконьи стаи, и уносились по параболе, проламывая свод небес, в черное небо, на помощь своему творцу, другу, брату.

И лилась кровь драконов, обращаясь в рубины. И в мертвых мирах погибших звезд таял лед, и текли по нему ручьи-слезы...

Изменился голос Уны, звучным и сильным стал он. И слышались в нем горечь и долгая, очень древняя, мучительная память.

Но Того-Кто-Сильнее одолеть нельзя...

Узрел Он, что не могут одолеть мятежника слуги Его, вышел Сам. И проиграл Черный Дракон бой. И был схвачен, и брошен в страшную тюрьму, где нет лесов и рек, моря и суши, неба и тверди земной... Нет там даже верха и низа. И обрек Тот-Кто-Сильнее Черного Дракона навеки томиться там, без сил и права творить.

Но раз в тысячу лет открывает Тот-Кто-Сильнее картину своих Блистающих Чертогов перед узником и спрашивает:

-Отдашь ли ты Мне звезды? Признаешь ли неправоту свою? Покоришься ли? Скажи "Да!" — и будешь свободен, и новые творения твои навечно останутся в твоей власти, и вторым станешь после меня! Лишь скажи "Да!"

Но улыбается Черный Дракон непонятно и отвечает:

-Нет!

И вновь остается один на тысячелетие... С начала Времен и до сего дня.

Лишь каждый сотый из улетевших в бой драконов уцелел. А оставшиеся лишены были дара летать по черному небу.

И глядят с тех пор драконы на звезды, и глядят звезды на драконов... Глядит друг на друга разлученный, расколотый надвое народ. И говорят они:

-Он не сдастся. Наш брат не может предать!

...Но говорят, что если найдется любящая душа, готовая отдать жизнь, чтобы сломать замок, выйдет на волю славный Черный Дракон — не самый сильный, не самый мудрый... Но величайший из Творцов, сотворивший и подаривший миру Дружбу!

Уна замолчала. Глаза ее закрылись. И казалось, что она без сознания... Но мгновение спустя девушка заговорила опять.

Как же ты могла, Чи-пат-соу? Как ты могла покинуть Его? Ты, прекраснейшая, даришь всем счастье любить... Что же ты не оставила малую частицу этого дара себе? И Ему — единственному, любившему тебя. Или ты не знаешь, что тот, кто любит и любим, всегда сильнее всех? Сильнее даже Того-Кто-Сильнее!

Больше Уна не говорила... Она металась в жару, стонала, бредила, глядела куда-то в даль воспаленными невидящими глазами... Альви и Вигдис порою с трудом ее удерживали.

Шли часы. И только перед смертью:

"Не надо!.. Опомнитесь!.. Шестнадцать лет!.. Опомнитесь, люди!.. За что?.. Сжальтесь, вы же люди! Вигдис, я... — ее хриплый голос сорвался на крик. — Камни!.. За что?.. Виг, беги!.."

С неожиданной силой девушка рвалась из объятий своих подруг, пыталась встать... Потом застыла, как когда-то. И упала обратно, прошептав: "Камни... Больно..."

Постояли обе молча... Потом Альви наклонилась, поцеловала мертвую в лоб, закрыла ей глаза... И безжизненным голосом приказала дочери: "Иди. Сообщи им..."

Ничего не понадобилось говорить. Молча спустилась Вигдис по лестнице вниз, встала на последней ступеньке. Выслушала дикий, нечеловеческий крик Тирцы. И вернулась наверх.

На похоронах Тирца подошла к ним, взяла за руки, заглянула в глаза...

-Альви, Вигдис! Я никогда не забуду того, что вы сделали: вы не оставили ее умирать одну. Спасибо!..

Год спустя, Тирца первая швырнула в Вигдис камень.

Знахарка

(35 год Нашествия)

Лютовала зима, слишком суровая даже для этих северных краев. Снег заносил дома по самые крыши. Ветер — злой северный ветер — пробирал до костей, сбивал с ног прохожих, проникал в любую щель, выхолаживая жилище. Люди обмораживали лица, пальцы. Не помогали даже испытанные охотничьи мази. И люди шли к знахарке — в ее дом, стоявший на отшибе.

И особенно теперь — в дни мора.

Еле тлеют угли в очаге. Мигает свечка, приплавленная к столу. Сидит старуха-знахарка за столом, глядит в миску с водой, сжимая ее обеими руками. Впервые за семь лет она колдует. Она все забыла. Но помнят губы. Помнят руки. Помнят чуткие пальцы. И старуха говорит на языке, на котором уже веков триста никто не сказал ни слова:

-Отзовись! Услышь же меня!

Мигает пламя в очаге, стекает капля воска на стол... И все.

-Нет? Не можешь? — удивленно спрашивает старуха. И, прищурившись и поджав губы, жестко бросает: — Или не хочешь?!

Нет ответа. И тогда старуха кулаком сшибает со стола свечку и миску с водой, отчего комната погружается в полумрак. Она встает, идет к сундуку, стоящему в углу, открывает его. Среди всякой всячины находит ведьма то, что искала: потертый кожаный мешочек и кривой нож.

Вытряхнув из мешочка небольшой белый камешек, старуха держит его на ладони, вздыхает и бросает в очаг.

Лежит на черных углях белый камешек, лижут его язычки пламени... Старуха вытаскивает нож из ветхих ножен, протягивает руку над очагом, проводит лезвием по запястью. Первая капля крови падает на камешек... Вторая... Третья...

Уронив нож, старуха не глядя тянет руку, берет посох, стоящий у стены.

-О, господин мой, к тебе взываю я! Кровью своей, жизнью своей молю: приди!

Стоит, опершись на посох. Ждет ответа. Не замечает крови, стекающей по посоху...

Прохожие, которых занесла нелегкая к мрачноватому дому знахарки, видели ослепительное пламя, рвущееся из окон. Пожар?

Нет. Полыхнул очаг, взвился огонь к потолку, отпрянул к стенам, образовав круг пламени. Потом круг сжался в линию, в пламенное копье. И из него вышел высокий молодой человек с сияющими льдистыми глазами, одетый во все черное. Его иссиня-черные волосы перехватывал на лбу платиновый обруч, на плечах лежал тяжелый черный плащ.

Старуха улыбнулась, выпрямилась.

-Привет тебе, господин мой, сотворивший некогда сей мир! Прими благодарность мою за визит твой! Легок ли был твой путь? Отдохнешь с дороги?

В тон ей ответил гость:

-Привет тебе, дочь моя! Всегда радостно вернуться домой. Путь был легок и я не устал. Что хочешь ты, дочь моя? Чем я могу угодить тебе?

Только внимательные глаза ведьмы уловили что-то в его лице, сказавшее ей, что не столь легким был путь творца домой...

Нахлынувшая внезапно слабость заставила ее взяться за посох второй рукой. Но звучно и молодо раздался ее голос:

-Господин мой! Останови мор! Спаси деревню от гибели! Я бессильна сделать это. Пожалей людей, которых ты создал!

-Я уже сделал это, дочь моя, — еле заметно улыбнулся гость. — Нет больше мора. И никто более не умрет от этого недуга. Твое желание услышано.

-Спасибо, господин мой...

Закружилась голова. Подкосились ноги. Ведьма попыталась опереться на посох. Рука соскользнула по мокрой от крови рукояти посоха. Ведьма мягко опустилась на пол. Мгновенно гость очутился рядом с ней. Он поглядел на перерезанную вену, кинул взгляд в очаг, где по-прежнему лежал белый камешек. И все понял.

-Зачем, девочка? Зачем так? — с болью спросил он. — Я бы услышал и простые слова!

-Нет, — слабо возразила ведьма. — Не услышал бы. Они б не дали.

Видимо, гость знал, о ком говорила умирающая. Он молча кивнул. Но его глаза блеснули яростью.

-Проводишь меня? — спросила между тем ведьма. — Я боюсь одна... Там они... Они не простят.

-Провожу, девочка, — тепло отозвался гость. — Мы пойдем вместе.

И с угрозой добавил:

-И вразуми их Мимир не заступать путь нам двоим!

Старуха благодарно улыбнулась.

Гость стоял на коленях рядом с ней, держал ее за руку, гладил по голове, как маленькую.

-Тело останется непохороненным... Жаль.

-Не останется, Арвила! Мать братства Волка направляется сюда. Утром она будет здесь и обо всем позаботится.

-Мать братства!.. — благоговейно прошептала умирающая. — Я не дождусь. Какая честь!.. Мне стыдно, господин мой! Я была недостойной ученицей, упрямой и своевольной. Меня переполняла гордость, мне хотелось власти... Мне стыдно перед Матерью братства...

-Она гордится тобой, девочка. Завтра она будет оплакивать лучшую, любимую свою ученицу.

Одинокая слеза скатилась из глаз ведьмы.

-Господин мой! Всю жизнь я творила зло! В шести городах приговорена я к смерти, сорок деревень мечтают забить меня камнями... Я бежала сюда, чтобы отсидеться, и вот — нашла дом. Это — моя деревня, я стала лечить, чтоб искупить грехи мои... Скажи мне, господин мой: я искупила их?

-Да, дочь моя! Ты искупила их все.

-Спасибо...

Гость сидел рядом с мертвым телом волшебницы. Затем сложил ее руки на груди, расправил волосы... Какой молодой она казалась теперь, старая Арвила, шесть десятков лет прожившая на свете! Она выглядела той самой тридцатилетней женщиной, что пришла когда-то учиться к Матери братства Волка — к четырнадцатилетней девочке, одиноко жившей в самом сердце леса в волчьем логове.

На ее губах застыла улыбка.

А потом гость исчез. В погасшем очаге белел камешек.

Наутро к дому знахарки пришли трое: женщина лет сорока, старик и девчонка отчаянных и буйных лет между детством и юностью.

Старик сделал носилки, вынес тело из дома, уложил его на них. Женщина передала свой посох девчонке. Та почтительно, обеими руками приняла его и пошла за носилками, которые Мать братства и старик несли прямо в лес.

Через три часа они вернулись. Женщина, вернувшая уже посох, вошла в дом. Ее спутники остались ждать снаружи.

Ждать им пришлось недолго: через несколько минут Мать братства вышла на крыльцо. В ее левой руке был посох Арвилы, черный от засохшей крови хозяйки.

Мать подошла к старику, протянув посох. Тот покачал головой. Мать кивнула понимающе и повернулась к девочке.

Девочка приняла его левой рукой, поднесла к губам, потом провела над ним ладонью правой руки, пробормотала что-то... И кровь въелась в древко.

-Навеки! — нарушила она молчание.

И тогда ее наставница протянула ей на ладони белый камешек.

Несколько мгновений девчонка глядела расширившимися глазами на камень. И неуловимо изменилась: в ее осанке, взгляде, выражении лица появились жизненный опыт, сила и чисто женское спокойствие — все то, чем взрослая женщина отличается от девчонки.

-Благодарю! — коротко ответила она, пряча камешек в мешочек, и вешая его на шею.

Мать братства обняла ученицу, оттолкнула...

-Иди, юная ведьма! Живи, знай, помни...

Трое вместе пришли в деревню Белый ключ — двое ушли обратно. А третья только начала свой путь.

Княгиня вспоминала... Она вспоминала все то, что было так давно: восемь — двенадцать лет назад, в юности. Все то, что она не могла, не должна была забыть.

И кое-что, чего она не ведала даже тогда.

Вигдис с изумлением глядела на себя — на юную Вигдис, как бы со стороны. Ей нравилась эта девочка — беспечная и отчаянная, решительная и смелая, добрая и справедливая. "Что? Ну что я сделала не так? — в десятый раз спрашивала себя княгиня. — Почему из нее получилась я? Почему?"

И мучительно обидно было понимать, как много она потеряла за эти восемь лет. Где она — та девочка? Забита насмерть камнями? Или погибла в бою уже потом? Или еще жива она в беспощадной княгине Сопротивления Вигдис дотАльви - взрослой двадцати четырехлетней женщине, у которой уже подрастают правнуки?

А бригада, пройдя через деревню, встала лагерем в лиге от нее, на опушке леса.

Спасти Человека: встречи и варианты

Встреча первая

Воин осторожно постучал в полог шатра.

-Госпожа моя! Ты не спишь?

Вигдис немедленно откликнулась:

-Не сплю, Эгил. Заходи.

Воин вошел.

-Госпожа моя! Дозор задержал какого-то человека. Он утверждает, что ты его знаешь. Что с ним делать?

-Пропусти.

-А может, — нерешительно предложил воин, — подождет он до утра, а? Ты же неделю не спишь! Поспи толком — ты же не железная. Ложись, Вигдис! Утром поговоришь с ним.

-Утром мы уйдем, Эгил. Пропусти его.

Покачав головой, Эгил вышел. А через минуту впустил в шатер посетителя, и вошел сам с мечом в руке. Вигдис поглядела на гостя и кивнула Эгилу:

-Все в порядке! Я его знаю. Можешь идти.

-Здорова будь, Вигдис! — глухо сказал гость.

-И ты будь здрав, Оге! Проходи, садись к огню.

В молчании сидели они у костра. Вигдис глядела в огонь, задумавшись. Оге не решался вымолвить слово. Шли часы.

Наконец, княгиня повернулась к нему.

-Ну, как ты жил эти годы? Женился?

Оге мотнул головой.

-Что ж так? Парень видный! Первый жених в деревне!

-Не мог я...

-Что не мог?

-Тебя забыть не мог. Хочешь, убей меня, Вигдис! Только прости. Не могу я больше так. Ты такая красивая, Вигдис! Еще красивее, чем была тогда... Прости меня хоть ты! А я себя простить не смогу.

-Некому прощать тебя, Оге! Той Вигдис, которую ты знал, которая тебя любила, и которую ты предал, больше нет. Я — волчица. Оборотень. Я — княгиня вейрмана. Я редко ем человеческую пищу, чаще ловлю и жру зайцев. Сырыми. Я рублю головы в бою и рву глотки клыками. Я вожу войска в бой и хороню друзей. Три года назад погиб мой муж. У меня двое сыновей, Оге. И я уже бабушка. Той Вигдис больше нет.

-Вигдис!

-Сиди, Оге. Давай помолчим!

И снова они глядели в огонь. И снова княгиня нарушила молчание.

-Что стало с мамой? Похоронили ее?

-Да, госпожа! Вначале не хотели, так Томас ночью схоронил за оврагом. Утром, было, хотели... раскопать, так Томас встал над могилой с оглоблей и заорал, что ряшку своротит набок любому, кто тронет могилу.

-Он жив?

-Нет, госпожа. Помер в прошлом году. После смерти Альви он тосковал сильно. А потом и вовсе умом тронулся. Ночами сидел под окнами вашего дома, плакал... Ну и просквозило его. Поболел неделю и отошел.

-Жаль. Не знала я, видно, его... Пойдем! Проводишь меня к могиле мамы. — С этими словами Вигдис встала, скинула плащ и приняла волчий облик.

Они шли полем, и Оге на ходу рассказывал, что на могиле Томас выложил круг белых камней, так что она быстро отыщет...

Шагов за сто до оврага Вигдис преградила путь Оге.

Он остановился.

-Ты не хочешь, чтобы я шел? — спросил он. Волчица кивнула.

-Тогда... я подожду тут, да? — И снова кивнула Вигдис.

-Иди, госпожа! Могила там! — Оге махнул рукой, показывая направление, и, опуская руку, осторожно погладил ее по спине.

Долгим взглядом поглядела волчица на человека. И, ничего не сказав, побежала к могиле матери.

До утра над округой разносился горестный и скорбный вой. До утра не спала деревня.

А перед рассветом вернулась княгиня к тому месту, где оставила Оге, уже в человеческом облике.

-Прощай, Оге! Нам пора в путь. Расскажи им, что не было во мне зла, не ведала я, что я оборотень. Что любила маму. И... тебя тоже. И не желала никому зла. И сейчас не желаю. За камни ваши, за ненависть вашу не хочу мстить. И никогда не хотела. Даже тогда. Я — оборотень. Это значит, что я — и волк, и человек. В нашей армии служат и волки, и люди. Мой старший сын женат на человеческой девушке. Ему — быть князем после меня. Иди, Оге! И расскажи им правду!

Встреча вторая

Простившись с Оге, княгиня возвращалась в лагерь в привычном волчьем облике. Она так всегда поступала, если появлялась возможность. Ведь в повседневной жизни, или, командуя войсками, приходилось учитывать человеческий фактор: ее подданные по большей части были людьми и не знали волчьего языка. Кроме того, многих из них шокировал сам факт, что их княгиня клыкаста и хвостата. Их не стоило лишний раз раздражать.

Но сейчас княгиня была одна. Она трусила по знакомой сызмальства тропинке, ведшей к лагерю, не глядя по сторонам, ни о чем не думая... В ее душе было пусто и холодно. "Все кончено!.. Все кончено!.." — стучало в висках.

Еще издали она заметила человеческую фигуру у ворот. Кто-то стоял, не делая попытки войти. Зато дозорные лежали. Лежали! Лежали, черт их подери!!!

Вигдис стрелой подлетела к воротам и разразилась оглушительным лаем: "Остолопы! Дармоеды! Недоумки! Хвосты поотрываю! Уши на задницы натяну! Если хозяйки нет дома, то можно морды в лапы утыкать? Недоноски! Обормоты! Вы воины или кто? Посторонние у ворот, а вам лень задницу от земли отодрать! Убью проклятых уродов!!!"

"Проклятые уроды" вскочили и поджали хвосты. На всякий случай — угрозы княгини порою не расходились с делом. Но начальник караула, мужик сильный и умный, был не робкого десятка. Он — вейр, сменил облик и спокойно ответил:

-Прости, княгиня! Больше не повторится. Моя вина, и я готов принять наказание. Но уймись и перестань орать. Не позорься при посторонних.

Княгиня немного остыла. И даже усмехнулась начальнику караула:

-Что, хвост жалеешь?

-Жалею, — кивнул тот. — Он у меня только один остался — запасных интенданты не завезли.

-Ну, что ж? — вздохнула княгиня. — Теперь тебе хвост не оторвешь... Но я, пожалуй, все-таки что-нибудь тебе оторву!

-Вряд ли! — проникновенно возразил начальник караула. — Это "что-нибудь" тебе еще может пригодиться.

Княгиня опустила глаза на "что-нибудь", полюбовалась с минутку и неохотно признала:

-Может. Не оторву.

И, наконец, засмеялась.

Смех умер в ее глотке, когда она услыхала за спиной тихий и робкий голос. Такой знакомый голос. Такой похожий...

-Вигдис? Это ты?

Княгиня волчком развернулась, продолжая движение, перекатилась через голову, отработанным движением плеча скинула со спины свернутый плащ. Ловко подхватила его и набросила на плечи. Она знала — это всегда производит впечатление на людей.

Женщина, стоявшая перед ней, отшатнулась.

-Я, Тирца, я! — неприветливо и сухо отозвалась Вигдис. — Что тебе надо?

Женщина, нервно переступив с ноги на ногу, выдавила:

-Прости меня, Вигдис! Я тогда просто испугалась. Я... Ну, ради дочери, прости, а?

В ее глазах княгиня увидела только страх. И с раздражением подумала: "Ничего не поняла. Ничего! За все эти годы!"

Видимо, ее раздражение отразилось и на лице, поскольку Тирца покорно кивнула головой и, пробормотав, — "зря я пришла. Волки не прощают", — повернулась, чтобы уйти.

-Вернись, Тирца! Я не отпускала тебя!— прозвенел за ее спиной повелительный голос. Тирца вернулась.

-Простить? — прищурилась княгиня.

И, с усмешкой, похожей на оскал, добавила:

-Прощу. Ради дочери, как ты и просила. Но только, если ты мне скажешь, ЧТО БЫ СЛУЧИЛОСЬ, ЕСЛИ БЫ В ТОТ ДЕНЬ ТВОЯ ДОЧЬ БЫЛА ЖИВА?

Мертвые глаза Тирцы на мгновение ожили, она задумалась. А княгиня вдруг очень ясно представила — что было бы. Так ясно, что туманом под лучами летнего солнца растаял окружающий мир, душа уносилась в прошлое, все дальше и дальше... На восемь лет...

Вигдис уже не могла видеть, как остекленели глаза Тирца, как замерла она...

Вариант второй

-Нелюдь! Оборотень! — послышалось за ее спиной. Вигдис повернулась.

Ее односельчане стояли на другом конце площади, сжимая камни в руках. Их лица не предвещали ничего хорошего.

-Вы чего? — крикнула им Вигдис с обидой. — Я же спасла вас. И всю деревню. Они бежали.

Толпа взорвалась криками и руганью.

-Убить ее! Что стоите, люди! Бейте ее! Чудовище! Тварь! Оборотень!

Девушка с изумлением и обидой обвела взглядом людей, знакомых ей с детства. Многие ей нравились... Все они еще вчера приветливо с ней здоровались, останавливались, чтобы поболтать... Теперь лица всех их искажены страхом и ненавистью. А пальцы сжимают камни.

Всех их, кроме одной...

-Да что вы, люди? Опомнитесь! — худенькая девушка раздвинула толпу и встала перед ней. Уна.

Она повзрослела за последний год, снова стала носить юбку, хоть и говорила, посмеиваясь, что держаться юбке по-прежнему не на чем. Ну не всем же быть красивыми! Вот Виг, например, красавица! А я — так себе.

Красивой Уну действительно назвать было нельзя. Но было в ней очарование, заставлявшее сверстников, да и парней постарше, заглядываться на нее. Уна была разной. То — порывистой и резкой, как ветер, то — текучей и плавной, как речка. Обычно — робкой и нерешительной. Сейчас...

-Вы же ее знаете шестнадцать лет! С детства! Кого из вас она убила? Кого укусила? Было такое? Какая же она нелюдь? Смотрите, люди! Она защищала свою маму, деревню, вас всех! Опомнитесь! Она же осиротела только что! Глядите, вот же лежит Альви! Пусть Вигдис — оборотень! Но вы-то — люди! Люди!

И, повернувшись к подруге, начала:

-Вигдис, я с тобой. Я всегда знала, кто ты. И я хочу, чтобы ты знала: я верю тебе и люблю тебя, как всегда. Больше, чем всегда. Ты — моя лучшая подруга, ты мне — как сестра. И я...

Больше она ничего не успела сказать: первый камень, брошенный сильной и умелой рукой, проломил ей затылок.

Беззвучно и мягко опустилась девушка на землю. Вигдис бросилась к ней. В гаснущих глазах стыло удивление, побелевшие губы шептали:

-Больно... Виг, беги... Пожалуйста, брось меня... Беги...

Нет. Поздно. Даже человек озвереет, потеряв в один день двух самых близких людей. Всех близких... Ненависть пробудила память. Девушка рывком содрала с себя порванное по шву платье, которое успела набросить после боя. И перекатилась через голову.

Площадь заполнилась воплями и стонами умирающих и покалеченных. Женщины уводили детей, мужчины спешно выдергивали колья из заборов... Волчица металась по площади, оставляя за собой кровь и трупы. Она уже плохо помнила, что ее звали когда-то Вигдис, что она была человеком...

Что-то острое вошло в ребра. Сгоряча Вигдис попыталась выдернуть стрелу зубами. И накатила слабость. И дикая, рвущая на части боль. Лапы подкосились. Она упала. В глазах плавали круги, отказывало чутье.

Но по запаху она все же нашла... Уна!.. И, истекая кровью, поползла по площади, мимо мертвых тел... "Доползти!.. Успеть!.."

Она успела. И легла рядом с телом мертвой подруги. Растекалась по земле кровь. Кровь девушки и кровь волчицы. Одинаково алая, смешивалась она, делая их сестрами.

Резкой болью снова вернулся реальный мир. Княгиня, подавив стон, огляделась, ища кровь. Нет, все чисто. Это было только видение...

-Уна, доченька! — безумный нечеловеческий вопль заставил ее окончательно очнуться.

Ее взгляд встретился с диким взглядом Тирцы.

С минуту женщины глядели одна на другую, молча, глаза в глаза. Потом Тирца опомнилась, опустила голову и потухшим голосом пробормотала:

-Попробуй простить меня, Вигдис, могущественная княгиня Сопротивления! Дочь меня никогда не простит, я себя — тем более: нельзя такое прощать. И забывать нельзя. Но ты все-таки попробуй простить? Для нее, не для меня... Прощай.

Что-то теплое, мохнатое, как мех новорожденного щенка, ворохнулось в душе княгини. Волчьим скользящим шагом подбежала она к Тирце и мягко сказала:

-Не мучай себя, Тирца: все давно прощено и забыто. Ты права, волки не умеют прощать. Мы мстим или гибнем, пытаясь отомстить. Но я — не только волчица. Я еще и человек. Умению прощать научила меня твоя дочь. А она умела прощать. Где бы она ни была сейчас, она не держит на тебя зла. И я прощаю тебя по-человечески.

С этими словами Вигдис обняла мать своей лучшей подруги. Тирца напряглась, дернулась. И вдруг обмякла. И потянулась, как маленькая девочка, к Вигдис. Княгиня мягко улыбнулась и принялась гладить Тирцу по спине.

Встреча третья

Солнце стояло в зените. Вигдис криво усмехнулась, вспомнив, как вчера планировала уйти с рассветом. Уйдешь тут, как же! Не так просто пройти в прошлое по собственным следам, вновь пережить боль, горе, страх. Вновь почувствовать счастье, давно забытое ею. И успеть вернуться к рассвету. Какой же наивной она была еще вчера, приказывая повернуть на север, к деревне Белый ключ! И как легко было ей тогда, давным-давно — вчера. Ей — волчице.

"Кто я теперь?" — в сотый раз спрашивала себя княгиня. Действительно, кто? Волчица? Женщина? Молодуха двадцати четырех лет, на которую заглядываются решительно все мужики от двенадцати лет и до предела? Старуха, вырастившая двоих сыновей, поднявшая на лапы внуков? Жуткий монстр, которым в Черной империи с полным основанием пугают детей? Добрая бабушка, которую обожают ее внуки и правнуки?

Всего понемногу. И ничего. Вигдис надеялась, что теперь, когда все прощено, ей будет легче. Не стало. Вместо этого она чувствовала пустоту. Так больной, привыкший за долгие месяцы болезни к боли, после операции ощущает дискомфорт, не обнаруживая ее.

Княгиня подняла голову и посмотрела вперед за мгновение до того, как Эгил прикоснулся к ее плечу, чтобы указать на двух людей, стоящих у обочины.

Высокий и мускулистый парень был одет по-дорожному: брюки, заправленные в сапоги, рубаха навыпуск, перепоясанная широким охотничьим ремнем, на котором висели фляга, нож и топор. На плечи парня была наброшена кожаная куртка. Княгиня невольно залюбовалась: парень был красив. Очень красив. А еще в нем чувствовалась немалая сила. Он спокойно смотрел на проходящую колонну, на Вигдис. В его серых глазах светились ум и воля.

Он стоял, обнимая за плечи светловолосую девушку.

Глядя на девушку, княгиня даже хмыкнула чуть слышно: они явно собрались в дорогу. Даже не заметив в кустах их мешки, искусно замаскированные ветками, — огромный ростовой, парня и вдвое меньший, девушки — легко было догадаться: одежда выдавала намерения. Девушка была одета в свободную рубаху с длинными рукавами, фиксирующуюся на запястьях широкими браслетами черной бронзы и длинную, до щиколоток, юбку нертского покроя, с разрезами до бедер. Под юбкой были нурландские женские брюки, заправленные в сапожки. Талию стягивал охотничий ремень, такой же, как у ее спутника. Княгиня подала знак колонне продолжать движение и подъехала к парочке.

— Отличная экипировка, девушка! — одобрительно кивнула она. — Мне когда-то повезло меньше: бежать пришлось голышом. Меня ждете?

Быстрый обмен взглядами: вопросительно-просительный — девушки, деланно-безразлич-ный — парня. Легкое пожатие широких плеч. Чуть виноватая улыбка на бледных губах. Кивок.

-Что, ко мне хотите? — и новый кивок девушки. И мрачнеющее лицо ее спутника.

-На подвиги потянуло? — снова спросила княгиня, понимая уже, что ошибается.

Умоляющий взгляд девушки. Короткое размышление парня. Усмешка. Короткий кивок. Два слова: "Как хочешь..."

Девушка просияла.

-Вигдис! Вы нас не помните? Тогда, восемь лет назад! Толстую некрасивую девочку...

-И маленького лохматого мальчишку... — добавил парень, улыбнувшись воспоминаниям. И тут же стер улыбку с лица.

-Помню, — ответила княгиня, действительно вспомнив их: Ниту и Форка.

Дружба этих детей выглядела странно. Они были неразлучны, даже ходили, держась за руки. Нита действительно была самой некрасивой и единственной толстой девчонкой в деревне. Ее кавалер уступал ей в росте на голову. Они выглядели странно, они вызывали лживо-сочувствующие взгляды взрослых и злые и жестокие насмешки сверстников.

Вигдис втайне от парочки несколько раз ловила и колотила самых ярых насмешников, надолго отбивая у всех прочих чувство юмора. Надолго? На неделю. На две.

Да... Восемь лет — немалый срок. Они изменились: девушка похудела и очень похорошела, парень вырос и окреп. И дружба их тоже изменилась, обогатившись новым чувством — любовью.

-Тяжело пришлось? — с сочувствием спросила она.

-Тяжело, — признал Форк. — Трижды драться довелось. В первый раз мне досталось крепко. Нита, помню, перевязывала меня обрывками своего передника, заливая слезами.

-Я не ревела! — обиженно пробурчала девушка, не делая, впрочем, попытки отстраниться.

-Не ревела, — согласился парень, улыбаясь. — Но слезы текли сами собой.

-Ну и что? Почему бы девушке и не поплакать иногда? — исподлобья проворчала Нита.

-Особенно, если девушке — десять лет. — Парень ласково обнял подругу и опять улыбнулся.

-А потом? — продолжила княгиня расспросы.

-Последнюю драку я выиграл, — коротко ответил Форк, а девушка добавила тихо:

-Один против восьмерых. И он победил.

-Неплохо, — признала Вигдис. — Как смог?

-Ненависть помогла! — блеснул глазами Форк. — Ты-то знаешь.

-Знаю, — согласилась Вигдис. — А с чего такая ненависть, скажите пожалуйста?

Она ожидала, что выйдет из равновесия Форк, но сорвалась Нита.

-Когда в твоего друга, столько лет защищавшего тебя от оскорблений и издевательств, кидают камни, а ты не в силах ему помочь, ничего иного не чувствуешь. Только ненависть. Если ты не примешь нас, княгиня, мы все равно уйдем. Нельзя жить среди тех, кого ненавидишь и презираешь. Мы так жили целых восемь лет. Слишком долго. Невыразимо, непоправимо долго.

-Всех ненавидите? — с нажимом спросила княгиня. — И родителей?

-Всех! — отрезала девушка. — Всех, кто кидал камни...

-Я простила их, — мягко сказала Вигдис.

-Ты — можешь. Мы — нет! Когда хотят убить тебя, ты можешь простить. Если ты — сильный и великодушный. Но если хотят убить твоего друга — нельзя простить. И ничто не поможет...

-Мы искали тебя тогда, Вигдис! — добавил Форк.

-Зачем?

-Хотели сказать, что мы с тобой, что не все люди такие! Что мы хотим помочь...

Вигдис с горечью поглядела на них — молодых, красивых, влюбленных. Счастливых. Их отравляла ненависть. Они — люди по праву рождения — уже вступили на путь, который почти до конца прошла сама Вигдис. Если их не остановить, они тоже станут волками. Волками в человеческой коже. Людьми только внешне. Спасти человека. Спасти человека! Спасти Человека!!! И даже двоих Человеков.

-Эгил! — окликнула она начальника охраны.

Вызванный ею воин тронул коня, подъехал к ним и, не спешиваясь, вопросительно посмотрел на хозяйку.

-Веди бригаду до переправы. Там ждите меня. Если к сумеркам меня не будет, не ищите. Продолжайте путь. Если... меня не будет к вечеру, князем будет Райвир... Да, дайте коня девушке — она едет с вами. Ее зовут — Нита. А мы с молодым человеком прогуляемся немного.

-Возьми охрану, княгиня!

-Нет, Эгил. Не надо. Это же мои родные места! Я тут каждый куст знаю. Что мне может грозить?

-Но ты же сама...

-Вот ты о чем? — перебила его Вигдис. — Нет, дружище. Если что, мне не только охрана — вся бригада не поможет. Иди. Не беспокойся за меня. Я вернусь... Это я так, на всякий случай... И Ниту береги.

Воин покачал головой с неодобрением, но подчинился.

-Княгиня, Форк не пойдет с тобой один! — прозвенел голос Ниты. — Только со мной.

Вигдис с интересом поглядела на девушку.

-Приревновала? — с легкой насмешкой спросила она.

Нита залилась краской. Но упрямо повторила:

-Он не пойдет с тобой один! Ваш разговор не состоится без меня.

Княгиня удивленно подняла брови.

-Да? А ведь приказываю здесь я! И я могу заставить тебя остаться.

-Можешь, — мгновенно успокоившись, согласилась Нита. — Это будет означать, что Форк снова оказался прав: той Вигдис, которую мы знали, больше нет. Она забита насмерть камнями. Или погибла в бою уже потом.

"Снова! — пронеслось в голове княгини. — Второй раз эта девица повторяет вслух ее мысли. На сей раз и вовсе дословно! Что это значит?"

-Прав, говоришь? — усмехнулась она вслух. — Посмотрим! Пойдешь с нами. Но идти вы будете порознь: сначала я хочу поговорить с каждым из вас наедине. Форк! Пойдешь к белому валуну. Жди нас там.

Парень мгновение поразмыслил, глядя княгине в глаза, кивнул, обменялся быстрыми взглядами с Нитой, одел свой дорожный мешок, подхватил мешок подруги, повернулся и быстро зашагал в лес.

-Ну что, пойдем? — предложила Вигдис.

-Пойдем.

Они шли по знакомой обеим тропинке. Молчали. Казалось, что обе боялись нарушить молчание, чуя важность предстоящего разговора. А, может, слушая лесную тишину.

Удивительная это штука — лесная тишина. Она оглушает, чуть вступишь под зеленый полог листвы. И, лишь мгновение спустя, начинаешь различать звуки, составляющие эту тишину: треск веток, шорохи, шелест листьев, скрип и хруст сухих веток... Крик сойки... Мерный стук дятла... И, почти на грани слышимости, дальний речной плеск... Из мириадов звуков складывается эта тишина. И, несмотря ни на что, остается тишиной.

-Значит, все же приревновала? — нарушила молчание княгиня.

-А что, есть основания? — с вызовом спросила Нита.

-А ты как думала? — усмехнулась княгиня. — Такого парня отхватила! Не многовато одной?

-В самый раз! У тебя и вовсе — бригада. Не многовато одной?

Вигдис расхохоталась.

-А если серьезно? — спросила она, вытирая слезы, выступившие от смеха. — Зачем тебе присутствовать при нашем разговоре?

Нита метнула быстрый взгляд на Вигдис.

-А что, ревности не достаточно?

-Нет. Ты — не дура. И знаешь, что я тоже не дура. Так что же?

Девушка остановилась. Княгиня, пожав плечами, встала перед ней и повторила:

-Что же?

Нита впервые с момента встречи улыбнулась и объяснила:

-Княгине Сопротивления не о чем секретничать с человеком, которого она видит в первый раз за восемь лет. Не так ли?.. А вот Вигдис, жившей некогда в деревне Белый Ключ, есть о чем поговорить со своим земляком.

-Ну и что?

-А то, что если Вигдис рискует жизнью, чтобы поговорить с земляком наедине, то и девушке этого земляка тоже есть о чем потолковать с Вигдис.

-Может быть ты знаешь, о чем?

-Может быть.

-А с чего ты взяла, что я жизнью рискую?

-Это ты взяла, Вигдис. Не я.

Княгиня тяжело вздохнула.

-Не тот у нас с тобой разговор выходит. Ты, кажется, меня врагом считаешь? Неужели из-за Форка? Ну не буду я его отбивать у тебя. Слово даю. Веришь?.. Вы мне оба нужны, Нита. И вместе.

-Зачем?

-Не знаю, — пожала плечами княгиня. — Наверное, интуиция подсказывает. А что касается "той Вигдис, которую мы знали, больше нет. Она забита насмерть камнями. Или погибла в бою уже потом", то ты права. Той — уже нет. Только по иным причинам. Восемь лет — немалый срок, девочка. Для вас — людей. Для нас, волков, это — целая жизнь. За эти годы у меня родилось и выросло двое сыновей, у них выросли дети... Недавно моя внучка принесла тройню... Знаешь, — улыбнулась Вигдис, — такие хорошенькие дети! Глаз не оторвешь! Серенькие, пушистые. А глазки черненькие... Прелесть... И всех мамой называют. И Стельви, свою маму, и Мийру, свою бабушку, жену Вирста, сына моего, и меня тоже... Глупые они еще совсем, маленькие... Тебя тоже мамой назовут, когда познакомятся... Если понравишься...

-Понравлюсь, — ответно улыбнулась Нита. — Я люблю детей... Постой, Вигдис! Вирста, говоришь? А отец их кто? Ренно?

С ее лица сползла улыбка. Девушка помрачнела, закрыла глаза... и повторила:

-Понравлюсь. Выбора у меня не будет... И мамой они меня будут называть... Должен же быть кто-нибудь, кого можно назвать мамой!..

Вигдис похолодела. И машинально задала вопрос, пожалев об этом мгновение спустя:

-Когда?

Нита вздрогнула, открыла глаза и вскрикнула:

-Нет! Пожалуйста, Вигдис, не спрашивай меня! Я не могу, не хочу. Это — больно. Это — страшно.

-Не буду, успокойся, — с трудом прошептала княгиня, притягивая к себе девушку. Та ощутимо вздрагивала.

Не сразу удалось Вигдис успокоить Ниту. За это время она и сама пришла в себя, и, как ни в чем не бывало, предложила:

-Пойдем? Форк заждался, поди, у белого валуна-то! И времени у нас немного...

Форк сидел, привалившись к белому валуну, и спал.

Княгиня знаком приказала девушке молчать и не двигаться с места, а сама неслышно пошла к нему. Нита могла бы поклясться, что княгиня не издала ни единого звука, однако когда расстояние между парнем и Вигдис сократилось до тридцати метров, он произнес, не открывая глаз:

-Долго вы шли! Что, через Девичий затон добирались?

-Неплохо, Форк! — признала княгиня, пропуская мимо ушей иронию. — Нет, не через затон. Просто приятная беседа хороша не на ходу. Э-э-э, Форк! А что, приходилось бывать в затоне?

Форк даже глаза открыл. На его лице светилось смущение: подсмотреть за купанием девушек было заветной мечтой всех деревенских парней с двенадцатилетнего возраста. Вот только никто из них не решался на этот подвиг — боялись.

Не отвечая, Форк вскочил на ноги, забросил за спину свой мешок и поинтересовался:

-Что, мой черед для беседы?

-Твой, Форк, твой. Нита! Иди вперед, жди нас на поляне у трех сосен.

Девушка, не раздумывая, забрала свой мешок, кивнула княгине, коснулась пальцем плеча своего кавалера и легко пошла в указанном направлении. Форк проводил ее удивленным взглядом: впервые за долгие годы она приняла решение, не посоветовавшись с ним.

Когда она исчезла из виду, Форк повернулся к княгине и спросил:

-О чем вы говорили?

"Однако!" — удивилась про себя Вигдис, но сдержала раздражение. Легко и не раздумывая, она принялась врать:

-Ну, ты ведь не считаешь, что двум женщинам так-таки и не о чем поговорить? И не все, о чем говорят женщины — для мужских ушей предназначено.

Форк усмехнулся и покачал головой:

-Хорошо. А теперь скажи мне правду, пожалуйста!

Княгиня, разумеется, никогда не стремилась походить на легендарных властителей древности, сидевших в беломраморных дворцах на золотых тронах. Она была проста в обращении, вся армия звала ее по имени... Но к подобному обращению она не привыкла. Кроме того, она совершенно не выносила, когда на нее давили.

-Что ты в нее вцепился, а? — рявкнула она. — Какого йотуна ты контролируешь каждый ее шаг? Она взрослая и очень неглупая девушка! Она сама способна позаботиться о себе!

-Княгиня, — осторожно начал Форк. — Ты просто не знаешь...

-Знаю, парень! — перебила Вигдис. — И что?..

Форк вздохнул и принялся объяснять:

-Ее уже хотели утопить, как ведьму. Она предсказывала будущее и все всегда сбывалось.

Теперь княгиня заинтересовалась всерьез, и снова перебила парня:

-Это мне знакомо... И что помешало?

-Странствующая знахарка помешала. Она сказала им: "А если ее устами глаголют боги? Великая кара грозит грешникам, поднявшим руку на вестницу богов!"

-А ее саму не хотели убить?

-Она исцелила трех человек. Все знают, что зло и ведьмовство не могут целить! Ей верили... Ну и с тех пор я стараюсь не дать ей предсказывать...

Княгиня понимающе кивнула:

-Ясно. Можешь отдохнуть от работы: у нас ее не утопят. Мы, волки, не боимся, а наши люди ко всему привыкли. Нас ведь так мало, Форк. Пятый десяток лет идет война, мы ходим по краю, без всяких шансов на успех... Мы хватаемся за любую возможность...

Парень уставился на княгиню, будто только что ее увидел. Вигдис не поняла:

-Что случилось?

-Странно слышать из уст человека — "мы, волки"!

Княгиня покачала головой:

-Я не человек. Я волчица-оборотень.

-Знаю... — не очень уверенно ответил парень. — Но сейчас ты выглядишь, как человек. Никто не отличит.

-Это вы, люди, не отличите. А зверье лесное отличает в любом облике. Видимость это все, Форк, — вздохнула княгиня, тыкая пальцем себе в грудь. — Видимость. Зверь я, Форк. Монстр, кровожадное чудовище, людоед. Эти, в деревне, — мотнула она головой себе за спину, — были правы.

-Не они ли сделали тебя такой? — спросил парень, глядя в глаза Вигдис.

-Может быть... — пожала плечами она. — Но и моя вина тут немала... А что, скажи-ка, Форк, честно: не боишься? Или не веришь моим словам?

-Верю, — ответил Форк, подумав. — Но не боюсь. Может, потому, что чую: не причинишь ты вреда ни ей, ни мне...

"Может..." — отметила про себя княгиня и быстро спросила:

-А еще?

-А еще я более опасаюсь людей, чем волков! — прямо ответил парень.

Вигдис невесело рассмеялась. А потом пояснила:

-Я хоть по рождению — волчица. А ты, сын человечий, с чего — волк?

-Не они ли сделали меня таким? — мотнул себе за спину Форк.

-Может быть... — снова пожала плечами княгиня. — Только наших людей можешь не опасаться. И за девушку свою не бойся. Им до фонаря — ведьма ли, безумная ли. Только б на нашей стороне была.

-Почему?

Княгиня остановилась, прошлась по прогалине, погладила кору редкой в этих северных краях березы... И вдруг прижалась к березе, обняла руками. И заговорила...

-Под богами ходим мы, парень. Под богами. Пятый десяток лет идет война. И против нас такая сила, что... Их раз в полста больше, чем нас. Найдут — прихлопнут, как комара. Так что... За соломину хватаемся... Любая помощь нам кстати. А еще...

-А еще? — повторил недавний вопрос княгини Форк.

-Еще... Насмотрелись они, парень, за эти годы. И привыкли ко всему. Чудес навидались, страха натерпелись... Не те они люди, что везде. Иные. И назовемся во-благовременьи мы — волки и люди — едино: вейрмана. Еще в те, незапамятные времена, когда не было войны, когда не топали по нашим дорогам сапоги черных солдат, сплелись судьбы людей и волков. Мечта и любовь, горе и смерть сплели их... А потом многие, очень многие люди и волки крепили этот союз... Арьерэ, Миэле, Гуннлауга, Хокона Эгирсона, Урмаза Грорсона, Илзе, Фергуса тонСпако я не знала — они погибли задолго до моего рождения. А вот с Вальдом Венре мне посчастливилось быть знакомой. И с Рольфом Вяйнесоном. И с Раннвейг Безумной.

-Арьерэ? Это жена легендарного князя Грауда Оддинга?

-Она самая. А Миэле была женой их сына... Шестнадцатилетняя деревенская девочка... После гибели мужа приняла она командование отрядом и оказалась талантливым и мудрым командиром. Если б не она, все бы тогда и кончилось. А Миэле так боялась! Ее не учили командовать. Сам ведь знаешь — чему учат девочек в деревнях!.. Она умерла, едва родив Безымянную... Ненадолго пережили ее Гуннлауг, Хокон и Урмаз — полководцы, служившие еще Грауду. Последний из них погиб в пятом году. Но именно они создавали единую армию волков и людей... Илзе... Она пришла к нам в шестом году и стала княгиней. Знаешь, Форк? Она была единственной княгиней, не умевшей держать меч в руках. Но она стала душой армии. Понимаешь? Она была доброй и заботливой. Она, пройдя через неимоверную боль и предательство, умела понимать боль других. Ее любили люди. И очень любили волки. Очень! Эта любовь окончательно спаяла нас с людьми... Она умерла от горя, узнав о гибели в бою всех своих детей... И Фергус — прославленный разведчик, нашедший когда-то Илзе и спасший ей жизнь. Он отомстил за ее смерть, убив императора. Проник во дворец, убил и сам погиб в бою с дворцовой охраной...

Княгиня снова вздохнула и продолжила:

-Я не зря говорила, что мы привыкли ко всему. Волков вообще ничего не пугает, а наши люди привыкли даже к колдовству. Вот Вальд Венре, например... Он был непревзойденным лучником, умевшим сделать семьдесят метких выстрелов в минуту.

-Сколько? — не поверил ушам Форк.

-Семьдесят! — отрезала Вигдис. — Сама видела. Он никогда не промахивался. Он один перебил однажды целый карательный отряд за считанные минуты. Говорили, что он был колдуном... Не знаю... Что-то он в самом деле шептал себе под нос перед стрельбой. А еще однажды он выстрелил в оленя, который успел скрыться за холмом. И попал.

-Это как? — снова не совсем поверил Форк.

-Выстрелил вверх. Стрела ушла по дуге и попала в цель как раз за холмом.

Форк задумчиво сказал:

-Ну, был он колдуном, не был ли, но лучником он был, видать, знатным. Жаль, что его больше нет. Я бы поучился... А почему ты назвала Раннвейг безумной? Кем она была?

Вигдис оторвалась от березы, прошла несколько шагов, села на траву спиной к парню...

-Она была последней, родившейся еще до Нашествия. Когда имперская армия брала штурмом столицу княжества, на ее глазах убили всю ее семью: мать, отца, младших братьев и сестер. А ее саму изнасиловали. И Раннвейг лишилась разума. Князь Ярре вывел ее из города. Она была очень доброй, ласковой и тихой. Только боялась стали, черного цвета, крови и темноты... Раннвейг молчала... С того самого дня молчала... Только песни пела порой. Она вырастила несколько поколений человеческих детей, чьи родители жили при ставке, и десятки поколений волчат. Только с ними ей было хорошо, она расцветала... Она их любила, лечила, учила... Она с ними играла... Она сама была ребенком...

В сороковом году три сотни имперской конницы случайно обнаружили нашу ставку. И надо же было случиться такому, что ставка осталась практически без охраны: бригада ушла в рейд, сменная ожидалась несколько часов спустя, а моя должна была вернуться завтра. Ожидалась... Но бригада Нелл дотВирра нарвалась на два полка имперской панцирной пехоты, усиленных пятью эскадронами гвардейской конницы, а моя бригада, как я уже говорила, заведомо опаздывала.... Три сотни! Всего три сотни. Они перебили охранную сотню, оставив более двух сотен своих убитыми. Но те, кто остался, ворвались в пещеру. И попытались добраться до детей. И вот тогда путь им преградила Раннвейг. Преодолев страх стали, взяла она в руки меч.

Лесное эхо донесло весть о беде, и мы... Во весь опор, по звериным тропам... И мы, по земле, обгоняя всадников... Мы знали, что не успеем, знали. Но если мы не были в силах предотвратить беду, то хоть не дать им уйти мы могли! Должны были!

Княгиня умолкла, вновь переживая тот день. И продолжила тихо и медленно:

-Она лежала на пороге детского грота, сжимая меч в левой руке. Умиротворенная, счастливая... Совсем как живая... В гроте было четыре десятка волчат и человеческих детей. В том числе Райвир и Вирст — мои дети... А перед входом мы насчитали двадцать три трупа в черных плащах... Странно: она не была левшой... Ты знаешь, Форк? Дети рассказали, а пленные подтвердили их рассказ: это был необыкновенный бой. Раннвейг оказалась настоящим мастером меча. Ее клинка не было видно, только радужный ореол ее окружал. И где самый опытный боец делал одно движение, она успевала сделать три. Она уложила два десятка опытных имперских воинов в одиночку...

-Как она смогла?

-Не знаю, парень. Никто не знает. Может, она училась в те, мирные времена. До Нашествия. Говорят, витязям Оддингов не было равных в бою. Жаль, что их было так мало... А, возможно, ее учил князь Тьювир тонМари — мечник не из последних. Вилла дотМэйри, моя наставница, рассказывала, что он справлялся с ней одной рукой и не сходя с места. А ведь Вилла была и в те годы вторым мечом армии, после Тьювира. И стала первой после его гибели.

-Возможно... — задумчиво отозвался Форк. — Спасибо тебе, Вигдис.

-За что? — не поняла княгиня.

-За рассказ. Ты помогла мне понять, что оправданна только та война, которая ведется за любовь. За дружбу. За верность.

-При чем тут любовь?

-Так ведь она любила детей. И эта любовь заставила ее преодолеть страх и темноту ее души! Любовь — могучая сила. Она способна творить чудеса.

Вигдис повернула голову, снизу вверх посмотрела на Форка и кивнула.

-Не зря я тебя в лес потащила. И встретились мы кстати. Пойдем, — добавила она, вскакивая на ноги. — Иначе Нита совсем изведется от ревности.

-Зачем ты так? — укоризненно спросил парень.

-Затем! — исчерпывающе ответила Вигдис. — Пойдем!.. Кстати: тебя интересовало, о чем мы с ней говорили? О тебе, дорогой мой. И я обещала тебя не отбивать...

"О чем уже жалею!.." — пробормотала она себе под нос, но Форк все же услышал.

-От меня, по-твоему, ничего не зависит? Так-таки и отбила бы?

-А куда б ты делся? — удивилась княгиня. — Хочешь, плащ скину? Посмотришь сам, сколько ты продержишься?

Парень уставился в траву, словно обнаружил там что-то необыкновенное, и помотал головой.

-То-то же! — удовлетворенно заключила Вигдис. — А теперь пойдем, до трех сосен еще топать и топать. Нита, поди, извелась вся: обещание обещанием, но сердце все равно не на месте. Что, если она там ждет, а я уже на тебе сижу?

Нита действительно вся извелась, однако успела принять безмятежный вид.

-Ну как, поговорили? — поинтересовалась она у Вигдис.

-Поговорили, Нита. И еще поговорим. Втроем.

-О чем?

Вигдис собралась, было, сказать, что тему, запланированную ей для беседы, они исчерпали по пути. Осталось задать пару вопросов, получить две пары ответов и... И тут княгиня поняла, что этот разговор важнее, чем она полагала. И от его результатов зависит многое.

Своей интуиции княгиня верила. Поэтому она встала перед своими собеседниками, уперла кулаки в бедра и заговорила уверенно и жестко, но тщательно подбирая слова.

-Я хотела говорить с вами о другом, но... Скажите мне, молодые люди: вы все еще хотите идти со мной?

Парень и девушка кивнули, не задумываясь.

-Так! Я хочу, чтобы вы внимательно выслушали меня, потом еще раз подумали. Завтра я снова задам вам этот вопрос. Если вы измените свое мнение, я помогу вам переселиться. В мире есть немало спокойных мест: Арбад, Олтеркаст, Нертоу... Запомните: какой бы путь вы не избрали — я помогу вам сделать первые шаги на этом пути. Ясно?

-Ясно, — неуверенно ответил удивленный Форк.

-Да? Тогда слушайте. Если вы пойдете со мной, вам придется постоянно иметь дело с волками — другим народом, со своими обычаями, очень отличными от людских. Вы уверены, что сумеете найти с ними общий язык?

-Да, сумеем.

-Ой ли? — иронически откликнулась княгиня. — Тогда...

Вигдис очень не любила ломать чужую волю. Очень! Но сейчас надо было избавить эту парочку от излишней самоуверенности. И она сбросила плащ.

Ахнула Нита. Густо покраснев, Форк с трудом отвел взгляд.

-Стоять! — приказала княгиня. — Смотреть на меня... Не в траву! На меня! И так, чтобы я видела ваши взгляды! Ну?..

Форк и девушка подчинились. Полюбовавшись их лицами, княгиня продолжила.

-Как я выгляжу? Как фигура? Мне ведь еще двадцать четыре года по человеческому счету. Это по нашему счету я старше... Смотрите, смотрите! Я — волчица-оборотень. Не человек, умеющий обращаться волком — волчица, умеющая обращаться человеком. Чуете разницу?

Не сразу, не очень уверенно, но кивнули. Княгиня улыбнулась краешками губ, махнула рукой, предлагая сесть. Уселась и сама на плащ. Поморщилась, убрала в сторону меч, притороченный к плащу. Продолжила.

-Вот теперь вижу: дошло. Слушайте дальше! Я дала слово тебе, Нита, не уводить у тебя Форка. И сдержу его, хотя о слове своем уже жалею. Но я ведь, как вы догадываетесь, — не единственная вейра на свете. И остальные никаких обещаний вам не давали. Вы готовы к лесной свободе нравов? В волчьем языке ведь нет понятий "мораль", "приличия", "стыд", "благопристойность"... Если нам кто-то нравится, мы просто предлагаем ему (или ей, в зависимости от пола) себя. И всем плевать — есть ли муж или жена, нет ли...

-А жене? — осторожно вставила вопрос Нита.

Вигдис довольно оскалилась.

-А жене, как правило, тоже. Главное, чтобы мужик еду носил, когда она донашивает, а после вскармливает щенков. И логово защищал. Если же ей не плевать, она вправе найти себе нового волка. Или драться с соперницей... Так принято в волчьих стаях. Волчица-то тоже свободна! Это у вас семья вяжет по рукам-ногам. А наши лапы свободны. Я вот, когда родила, совсем Заттера из логова выставила. И то не обиделся. У нас так принято, понимаете? Вас, людей, больше в армии, но вы в непривычных условиях живете. А мы — в привычных условиях. И наши обычаи преобладают над людскими.

-И ваши люди тоже приняли такие порядки? — не поверил Форк.

-Не все. Но остальные с ними считаются. Поймите: никто силой никого не уводит. Но порой трудно устоять. Вы готовы к частым романам на стороне своего спутника жизни?

Парень с девушкой задумались.

-Можете не отвечать сейчас... Поразмыслите над этим позже, — разрешила Вигдис, вставая и снова облачаясь в плащ. — Я хочу, чтобы вы поняли, как вам трудно придется.

И опять уселась на траву.

-Беда еще в том, что большинство вейров так редко сталкиваются с людьми, что ваших обычаев просто не знают. Их в детстве учат принимать человеческий облик, им объясняют, что по древнему закону каждый вейр, когда в человеческом облике, должен носить плащ, если рискует встретить людей. И все. Они вас, людей, не понимают. Кроме того... — княгиня задумалась, подбирая слова. — Жены редко служат в одной части с мужьями. А в рейде, длящемся порой неделями, трудно сохранить супружескую верность. И как не доставить немного радости товарищу, который сражается рядом с тобой? А как после боя одной спать не хочется, вы бы знали!.. И ты даешь ему, зная, что никто не осудит. Ни твой муж, ни его жена... Что поделаешь? Война...

И снова воцарилось молчание. И снова Нита прервала его вопросом.

-Вигдис! Ты сказала, что выгнала мужа из логова... Ты что, в логове живешь?

Княгиня мечтательно улыбнулась, потом вздохнула.

-Если бы! Полжизни в рейдах, а когда возвращаюсь — дела наваливаются, так что сплю прямо в ставке. Пока дети были малы, да муж был жив, заглядывала я домой чаще... А теперь... Только, если хочется одиночества. И что мне там делать одной, а? Дети выросли, новых щенков не будет...

-Почему? — ляпнул Форк, и даже отшатнулся, нарвавшись на яростный взгляд подруги.

Но княгиня не обиделась. Распахнув плащ, она молча ткнула пальцем в небольшой шрам, белевший на животе.

-Что это? — тихо, дрогнувшим голосом спросила Нита.

-Меч, — пояснила Вигдис. — Была б я человеком — не выжила б. А так — довезли до госпиталя живой... — она криво усмехнулась и повторила: — Живой... Если так можно сказать... Тот меч убил моего нерожденного щенка. И всякую надежду родить вновь.

Нита с жалостью смотрела на княгиню. И Вигдис с удивлением сообразила, что ее уже незнамо сколько лет никто не жалел. В волчьем языке нет и понятия "жалость" тоже. Да, она уже давно взрослая, но не так плохо, оказывается, что тебя жалеют...

Но затянуться приступу жалости княгиня не позволила.

-Я ведь не за тем звала вас сюда, молодые люди. МОЛОДЫЕ ЛЮДИ! И, несмотря на то, что тема, запланированная мной, исчерпалась по пути сюда, я рада, что притащила вас в лес. Ибо у меня насчет вас появились планы. Если вы не передумаете остаться со мной, разумеется.

Княгиня подождала вопроса "Какие планы?", не дождалась и продолжила:

-В армии вы служить не будете. Я хочу, чтобы Форк стал воином, чтобы он все же послужил немного, завел знакомства в армии и в разведке, выучил волчий язык. Я хочу также, чтобы вы не очень мелькали. Никто не должен знать, что княгиня вейрмана как-то выделяет неких Ниту и Форка из числа своих подданных. Вы подберете верных людей. И волков тоже. Верных лично вам и вашей идее. Приобретете опыт. Потом вы уйдете. И так, чтобы даже я не знала — куда. И я хочу, чтобы вы оба забыли навсегда слово "ненависть". Ясно?

-Зачем? — прищурился Форк.

-Затем, что ненависть ослепляет. Когда есть, за что мстить, не думается о том, как бы закончить войну. И я не думаю. И никто не думает. Ни мы, ни они. Вам пока мстить некому. И черных пришельцев вам ненавидеть нет причин. Поэтому думать о конце войны будете вы. И ваши преемники. Больше я никому не могу доверить этого дела.

-А твои дети? — осторожно спросила Нита.

-Не поймут они меня, девушка. А, рискни я обнародовать свои мысли, меня просто убьют свои же. Ясно?

-Нет, — честно ответили оба в один голос.

-Ну и не надо, — улыбнулась Вигдис. — Главное, чтобы вы не увязли в войне. Учитесь угадывать последствия событий и своих поступков. Это трудно. Но это очень важно.

-Почему? — не понял Форк.

Вариант третий

-Почему? Вы говорили, что искали меня тогда, думали, что я не ушла... Верно?

-Верно, — кивнули оба.

-А вы понимаете, что было бы, если б я не ушла, и вы меня нашли?

Форк принялся представлять. А княгиня, поймав отчаянный, дикий взгляд девушки, еле заметно кивнула ей и одними губами прошептала: "Прости, Читающая в душах! Так надо!"

И снова начал таять окружающий мир, снова ухнуло вниз сердце, уносясь куда-то в даль, в прошлое, в "То-Чего-Уже-Никогда-Не-Будет".

-Нита, давай еще там поищем!

-Давай, — согласилась девочка и озабоченно добавила: — А если не найдем? Если она далеко уже?

Мальчик немного подумал и покачал головой.

-Вряд ли, Нита. Куда ей идти? До ближайшей деревни полсотни лиг — дней пять топать, не менее. Да еще без припасов! И к кому?

-Ну, мало ли? — с сомнением протянула девочка. — Ладно, пойдем. А если не найдем, тогда знаешь, где мы еще не смотрели? В Девичьем затоне.

-Не, я не пойду. Побьют, — замотал головой мальчик.

-Со мной не побьют, — пообещала его подруга и, смягчившись, пояснила: — За затоном тропка есть, помнишь? Она к полянке ведет. Укромная такая полянка. Тихая. Там поглядишь. А я в затон спущусь и поищу.

-Ладно, — вздохнул Форк. И с вызовом добавил: — Да что ты каркаешь? Может, тут найдем! Я бы, например, сюда и пошел бы. Давай, пошли.

-Тебя бы, например, я тут сразу бы и искала, — пробурчала Нита, но пошла.

Ноги сами принесли Вигдис сюда, к Нер-озеру. Только позавчера они с мамой ходили сюда за малиной.

Мама!.. Разум говорил девушке: ее больше нет. Душа не хотела верить. Никак не хотела.

Вот сейчас мама выйдет из-за дерева, подойдет к ней, присядет рядом, погладит плечи. "Ну, что ты, доченька? — спросит ласково. — Это же был просто сон! Страшный сон. И все! Ну, все, девочка моя, успокойся. Ну, иди ко мне".

И обнимут ее ласковые мамины руки, добрые и сильные ее руки. И почувствует она себя вновь маленькой...

Тяжко бухает сердце, отбивая мгновения... И с каждым новым ударом сердца разъедало душу отчаяние, и комом подкатывала к горлу истина, в которую не хотелось верить: мамы нет. И уже никогда не будет. НИКОГДА... НЕ... БУДЕТ...

Девушка разрыдалась.

-Вигдис, не плачь. Пожалуйста!

С трудом взяв себя в руки, она подняла голову. Перед ней стояли мальчик и девочка. Щуплый маленький мальчишка и некрасивая толстая девчонка — предмет едких насмешек и издевательств всей деревни. Форк и Нита. Донельзя странная парочка. Они стояли перед ней, держась за руки, и молчали. В их глазах было сочувствие и жалость.

День клонился к вечеру. Такой долгий, такой страшный день. Смерть и ненависть раскололи его надвое. Как нелепо звучала бы теперь фраза "сегодня утром"! Как давно это все было! Саму жизнь Вигдис раскололи надвое гибель матери и камни односельчан. Трое сидели и молчали. Не о чем было говорить, не нужны были слова.

Потом Вигдис встала.

-Куда ты? — нарушил молчание Форк.

-В деревню. Там... мама... Я должна...

Вигдис не договорила, но ее поняли.

-Опасно! — нерешительно прошептала Нита.

Вигдис покачала головой и ухватилась, было, за подол платья, но вспомнила про Форка. Мальчик понимающе кивнул и предложил:

-Тогда я пойду первым. На меня никто не обратит внимание. Вы подождите немного, потом идите за мной. Я крикну, если что.

Повернулся и исчез в зарослях.

Вигдис стянула разорванное по шву платье, бросила его девочке. Та мигом уселась на траву, выудила откуда-то иголку с ниткой и ловко начала его зашивать.

-Зачем? — безразлично спросила Вигдис.

-Пригодится! — убежденно ответила Нита.

— Я же оборотень, нелюдь, — криво и зло усмехнулась Вигдис.

-Оборотень, — согласилась девочка, перекусывая нитку. — Но "людь". Это они, — мотнула она головой в сторону деревни, — нелюди. Тот, кто платит злом за добро, кто карает смертью за собственный страх и трусость — нелюдь. А ты — "людь".

-Не боишься?

-Тебя? Нет. Не боюсь. Ты — мой друг. И у тебя теперь есть два друга: я и Форк. Толку, правда от нас...

Девочка грустно улыбнулась, но Вигдис покачала головой:

-Есть толк, Нита. Если б не вы...

Нита встала и протянула платье девушке. Та отказалась:

-Подержи пока у себя. Я пойду в волчьем облике. Ты не пугайся, пожалуйста.

И, присев на корточки, перекатилась через голову.

Нита с изумлением увидела, как на том месте, где только что была девушка, оказалась волчица, желтоглазая, с густой светло-серой шерстью.

-Это ты? — неуверенно спросила она.

Волчица кивнула.

-А погладить тебя можно? — И, получив согласие, погладила.

Волчица улыбнулась, обнажив белые клыки.

-Большие какие! — зачарованно прошептала Нита, быстро обняла волчицу за шею, отстранилась и предложила:

-Пойдем? — и закинула платье Вигдис себе на плечо.

Форк их ждал на опушке леса. Увидя Вигдис в волчьем облике, он не обнаружил никаких эмоций на своем лице. Вместо этого он негромко сказал:

-В деревне тихо, но как-то не по-ладному тихо. Никого не видать во дворах, ставни закрыты... Затаились, видать...

-Затаишься тут... — пробурчала девочка и немного поразмыслив, добавила:

-Ничего удивительного, что затаились: после такого они нескоро в себя придут. И боятся, к тому же. Такое ведь не прощается... А до них уже дошло...

Мальчик согласно кивнул, перевел взгляд на Вигдис и спросил:

-В деревню пойдешь?

Волчица кивнула.

-Тогда вместе пойдем. Только обойдем краем. С севера сподручней. Укрыться есть где, в случае чего. И до площади там ближе.

В том, что Вигдис идет на площадь, Форк не сомневался. И причину, по которой она снова рискует жизнью, понимал.

Войдя в еще недавно родную деревню, Нита поняла, что Форк был прав: деревня затаилась. Не играли дети во дворах, не хлопотали хозяйки, не сидели на бревнах у ворот старики, неспешно рассуждая о делах новых и минувших... Но не один настороженный взгляд из-за закрытых ставен чувствовала девочка на себе. На себе и на Форке. Никто не видел волчицу, неслышно идущую рядом, под самыми заборами...

Площадь. Она казалась особенно пустой. То ли из-за своих размеров, то ли из-за того, что еще утром...

Теперь она была пуста. Трупы диковинных чернокожих солдат куда-то скинули. Награбленное ими добро хозяева растащили обратно по местам. Что поломано было, починили...

Тела Альви тоже не было.

Форк задумался: родни у Альви не было, хоронить ее некому, а теперь и вовсе вряд ли отыщется добрая душа.

А сердце Ниты сжималось и замирало в предчувствии беды.

Волчица огляделась, прислушалась, выждала и опрометью кинулась на середину площади, к тому месту, где убили ее маму. Там все еще пахло мамой. Такой знакомый, такой родной запах, чуть-чуть перебиваемый запахом смерти. С трудом совладав с желанием завыть, девушка сделала круг по площади, тщательно принюхиваясь. Она понимала, что это опасно, что ее могут увидеть. Новоприобретенный волчий инстинкт говорил: бежать. Немедленно.

Круг. Еще один. И еще.

Есть! Она нашла то, что искала.

И, забыв об осторожности, Вигдис помчалась прочь из деревни по обнаруженному ею следу. Ничего не понимающие дети последовали за ней, пытаясь не отстать.

Когда Форк с Нитой добежали до оврага, окончательно стемнело и взошла луна. И в бледном лунном свете они заметили на опушке леса, подступающего к самому оврагу, два силуэта: волчий и человеческий. И тут же узнали в человеке Томаса. Они молча сидели у свежей могилы один напротив другого.

Почуяв детей, Вигдис подняла голову. А человек встал и, протянув руку, помог Ните выбраться из оврага. Мальчик справился сам. Теперь они сидели вчетвером. Холодало. Нита куталась в куртку Томаса.

-Вигдис! — нарушил молчание Томас. — Тебе надо уходить. Ты же понимаешь — в деревне тебе не жить более. Ищи своих. Найди свой народ. За могилой я пригляжу, обещаю. И ты сможешь приходить сюда, когда захочешь. ... Уходи... И прости меня...

-За что? — вместо Вигдис спросила Нита.

-За страх. За то, что не вступился за нее сегодня...

-Тогда бы вас убили обоих! — сказал Форк.

-Возможно... — согласился Томас, просто, чтобы что-то ответить.

Вигдис подумала, что уходить действительно нужно. Не драться же со всей деревней, в самом деле!

Но она не успела: в деревне ударил набат. За оврагом замелькали факелы. Не один, не два — десятки. Вдали послышались крики людей и собачий лай. Вигдис вскочила и оскалилась.

-Ну что ж! — пожал плечами Томас. — Похоже, что выследили тебя, дочка, в деревне. Вон сколько их! Почитай, вся деревня сбежалась. ...Будем драться. Нита, Форк! Уходите. Вас не тронут.

-А вы?

-Ее, — охотник кивнул на волчицу, — не выпустят. По следу пойдут. ...А я... Я всегда чего-то боялся. Любил Альви и не решился ей сказать об этом... Всегда был трусом, так хоть умру, как человек. Идите, ребята. В бою от вас толку не будет.

-Мы не оставим вас, — выпалили Нита и Форк в один голос. — Пусть убивают...

Волчица перекатилась через голову.

Нита немедленно протянула ей ее платье, которое так и несла на плече. Девушка только рукой махнула. Встав на колени перед ними, чтобы сравняться в росте, она обняла обоих и прошептала:

-Не надо. Вы должны жить. Кто-то ведь должен остаться в живых, так ведь? Живите хоть вы, если уж мне нельзя... Идите. И помните нас... Такими, какими мы были — с недостатками, с глупостями, со страхами, с любовью, нежностью, болью и тоской... Пожалуйста, помните!!!

Томас стер пучком травы остатки земли с лопаты, вытащил точильный камень и принялся превращать рабочий инструмент в оружие. В пне торчал топор.

Вигдис вернула волчий облик.

С тревогой и нетерпением ждала княгиня второго за этот день зрелища собственной смерти. Но на сей раз вариант передавала не Тирца, а Нита, не умевшая еще спокойно и безразлично воспринимать чужие страдания и смерть. И Нита не смогла. Она не прервала передачу, просто погас мир вокруг, и во мраке послышался ее стон:

-Не могу. ...Не хочу. ...Страшно...

Вигдис мысленно дотянулась до девушки и погладила ее душу.

-Успокойся, девочка. Это же — лишь видение, иллюзия. Я жива.

И вздрогнула, услыхав мертвый ответ:

-Нет, госпожа! Это — не видение. Это — мир "Если..."

Когда все кончилось, когда рыдающие женщины и уцелевшие мужчины уволокли трупы убитых родственников, когда опустел луг, залитый кровью, и остались на нем лишь тела Томаса и Вигдис, дети вернулись. Они подошли к погибшим, постояли в молчании. Им было страшно, но новое ощущение переполняло их. Они стали взрослыми.

-Надо похоронить.

-Надо. Только не здесь.

-А где?

-В лесу. Знаешь что? Давай за черным ручьем? Там не найдут.

-Давай. А как? Надо лошадь и телегу достать.

-Я достану.

Мальчик поразмыслил и решил:

-Я пойду в деревню. Ты, Нита, оставайся здесь.

-Я боюсь...

-Я понимаю, Ни... Но там — опасно. Если нас поймают обоих, все пропало. И их оставлять нельзя, — указал он взглядом на изуродованные тела Томаса и Вигдис. — Посиди тут, а? Я быстро. За час обернусь.

Девочка умоляюще поглядела на друга, но настаивать не стала — он был прав.

-Хорошо, — вздохнула она. — Только осторожнее там, пожалуйста.

Форк с удивлением поглядел на нее. Нита была надежным другом. Если бы он влип, она б его обязательно выручила. Никогда она не казалась слабой. Теперь же...

-Ладно, — пообещал он, поворачиваясь, чтобы уйти.

-Постой! — окликнула его девочка, подошла к нему и обняла.

Не любивший "телячьих нежностей" Форк на сей раз противиться не стал. Он чувствовал, как бьется ее сердце и гладил ее волосы. Он впервые в жизни чувствовал себя сильным.

-Пора! — вздохнул он наконец и с неохотой отстранился.

Девочка как-то сухо всхлипнула и уронила руки. И Форк с нежностью поглядел на нее. Тоже впервые в жизни.

-Не бойся, — ласково добавил он. — Я вернусь. И лошадь приведу.

Снова быстро обнял ее, почувствовав, что так надо, поцеловал в щеку и быстро ушел.

Нита сидела под огромной осиной, росшей на краю оврага, глядела на деревню. Но думала она не о деревне, не о том, что было за ее спиной, даже не о Форке... Давно уже она придумала способ избавляться от тяжких дум, от страха, от обид... Она когда-то придумала свой мир, куда и уходила мысленно, если в ее родном мире ей становилось очень уж тошно.

Там она была взрослой, красивой и стройной. И с нею был Форк, тоже взрослый, высокий и сильный, но такой же добрый и заботливый, такой же надежный. И еще были с ними там и Альви, и Томас, и Вигдис...

Это был чудной мир, огромный и древний, страшный и красивый, как мечта. Там было много людей, там были деревни с десятками улиц, с тысячами домов. Там было ужасное оружие, убивающее на огромном расстоянии сотни людей разом, там... Там, в придуманном ею мире, было очень много такого, чего Нита и сама не понимала.

Там у нее были друзья. И были они там такими же изгоями, как Нита здесь... Им не нравился их мир, им было тесно... Они не могли или не желали его переделывать. Они уходили в игры, как Нита — в выдуманный ею мир. Они изготовляли мечи из дерева, доспехи и одежду, придумывали себе имена, тему и правила игры, собирались где-нибудь в лесу на несколько дней... Их считали ненормальными, им завидовали, их опасались... А они играли... Смешно! Взрослые люди в игры играют... Нелепо...

Но однажды кто-нибудь из них проломит врата!

И в час самой страшной, непоправимой, неотвратимой беды шагнет в ее мир воин под именем, выбранным им самим. И желтой осенней листвой облетят имена и квесты, и сверкнет знаменитой нурландской сталью деревянный клинок, и совесть будет вести его в бой. И друзья его будут с ним...

Бесполезно звонит сотовый телефон, забытый дома. Покрывается пылью монитор компьютера. И скучают в прихожей старенькие кроссовки. Они ждут хозяина. Он вернется. Он обязательно вернется. Он просто уехал на игру...

Нита не заметила, как возвратился Форк. Прошло много больше часа, Форк был сильно избит, по лицу текла кровь из раны на голове. Но он привел лошадь.

-Ох, беда! — всплеснула руками девочка, спешно срывая с себя передник, чтобы порвать его на повязки. — Иди сюда, садись.

Она думала, что Форк откажется из гордости или пижонства, однако мальчик тоже повзрослел.

Всхлипывая, перевязывала она Форку голову, а тот рассказывал:

-Чуть не поймали дома, увернулся и сбежал. Пришлось брать лошадь в доме Альви... И то сказать! Все равно ведь растащат все... А так хоть еще раз послужит Белочка своей хозяйке. Последний раз...

Как двое детей сумели погрузить два тела на телегу? Откуда у них взялись силы? Но они смогли.

-Садись, — предложил Форк девочке, тяжело дыша. — Путь неблизкий.

-Постой! Надо проститься.

И Нита подошла к могиле Альви, единственной женщины на свете, которую могла теперь назвать своей мамой.

-Прощай, тетя Альви. Прости нас за все. За то, что дочь твою не уберегли, что могилу твою бросаем... Мы еще маленькие... Прости, мама... Мы похороним ее и Томаса и уйдем. Но мы еще вернемся когда-нибудь...

Брела по лесной тропе лошадь, тащила телегу. Форк вел ее в поводу, а Нита сидела, положив себе на колени голову мертвой волчицы, гладила ее шерсть, не замечая крови, как будто Вигдис это было еще надо...

А лошадь косилась на них одним глазом. По ее морде текли слезы. Всегда боявшаяся оборотня, теперь она прощалась со своей страшной хозяйкой...

"Прощай, маленькая хозяйка! — думала лошадь. — Какой плохой день был! Хозяйка Альви пахнет смертью, а теперь и ты тоже... Извини меня, маленькая моя хозяйка — я всегда тебя боялась. Ты всегда была добра ко мне, всегда угощала сахаром, а я все равно боялась тебя. Но я больше не буду бояться волков. Ведь они пахнут тобой! И я буду помнить тебя..."

Вот и черный ручей. Там, у старой березы, Форк выкопал могилу. Они положили в нее тела Томаса и Вигдис, помолчали.

И заговорил Форк:

-Прощай, Томас! Я кладу в могилу лопату — твое оружие в последнем бою. Пусть это не меч! Доблестный воин славит свое оружие! ...А топор, прости, я возьму. Прощай, воин! Ты честно сражался. Не за славу, не за богатство — за любовь и дружбу. Хеймдалль открыл врата Асгаарда, двери Вьялльхейля распахнуты настежь. Сам мудрый Хрофт, повелитель асов, встретит тебя там. Воины, с честью и славой павшие в бою, проводят тебя за стол. Кубок уже полон! Мы будем помнить тебя...

И добавила Нита:

-Прощай, Вигдис! Прости меня и ты, сестра моя старшая, что не ведаю я — как хоронить волков, как провожать... Разве что...

Девочка повернулась к другу и с трудом выговорила:

-Уйди, пожалуйста! И не слушай. Нельзя... Жди у белого валуна. Я позову...

Форк подчинился.

"Куда же ты, сестра? Разве нет у тебя в сем мире дел? Разве ты уже стара и немощна? Куда же ты? Ты храбро сражалась, твои враги надолго запомнят твои клыки и когти! Твои предки довольны тобой...

Мне будет не хватать тебя, Вигдис, дочь Альви. Вигдис дотАльви! Когда-нибудь у меня будут дети. Я хочу, чтобы они были похожи на тебя... Прощай, сестра моя старшая! Добрый тебе путь туда, куда уходят волки, павшие в бою!"

Первые лучи солнца освещали дорогу. Двое ехали на восток, двое детей, потерявших все, повзрослевших враз, раньше срока. Двое взрослых людей, узнавших, что такое — ненависть, страх, смерть. И еще понявших, что такое — дружба, верность, мужество... Двое, вот-вот узнающих и любовь.

Они еще не знали свой путь. Они просто ехали на восток по тракту.

Они не знали, что этим утром в лесу на границе Нурланда и Озерищ немолодая женщина подняла посох, взвыла приказ... И помчались волки во все концы света, разнося этот приказ.

И слушали мужчины, женщины и дети братства Волка слово Матери братства: "Беречь, защищать Скользящую Во Мраке и Белого Вожака — ваших сестру и брата!"

Они не знали, что именно этим утром в великой степи вышел из юрты старец, воздел руки к небу! И сел на левую его руку орел, склонил голову, слушая приказ... И полетели птицы во все концы света, разнося этот приказ.

И слушали мужчины, женщины, дети братства Орла слово Отца братства: "Защищать, предупреждать об опасности Летящую Впереди и Отважное сердце — ваших сестру и брата!"

Они не знали, что далеко на юго-востоке, на полуострове Риймо, вышел из дома толстый лавочник, огляделся по сторонам, усмехнулся. И сползло с его лица выражение самодовольства, проявились черты человека умного, жесткого, привыкшего повелевать. Склонившись над кустом, он зашипел... И поползли змеи по миру, разнося его приказ.

И слушали мужчины, женщины, дети братства Змеи слово Отца братства: "Остерегать, учить Читающую Следы На Камне и Белого Дракона — ваших сестру и брата!"

Двое направлялись на восток.

Встреча четвертая

Снова ухнуло сердце в пустоту, унеслось вперед, в неизвестность. В реальное время и в реальный мир, где Вигдис жива, где ей — двадцать четыре года...

И стих звон в ушах, и княгиня открыла глаза.

"Жива! Я жива... Странно второй раз за день видеть себя мертвой... Странно и страшно. Что со мной? Когда это я чего-нибудь боялась?... Разве что в детстве, когда была еще человеком? И то вряд ли..."

Вигдис снова повторила про себя предпоследнюю мысль, пробуя ее на вкус: "Когда — Была — Еще — Человеком...", усмехнулась своему удивлению, огляделась по сторонам.

Форк еще не очнулся, видимо, а вот Нита... На лице девушки читалась боль. Тяжелая, давящая, старящая боль.

Вигдис затопила волна нежности и безмерной благодарности... Она кинулась к девушке, крепко обняла ее и поцеловала.

-Спасибо тебе, родная! Я никогда не забуду то, что ты сделала! Никогда! — шепнула она на ухо Ните.

-За что? — изумилась Нита, не ожидавшая подобного порыва.

Княгиня отстранилась и принялась объяснять.

-Ты проводила меня. Если б не твои слова, моя душа ни за что не нашла бы путь в Страну Вечной охоты. Ты назвалась моей сестрой — сестрой и будешь. Я, волчица, Старейшая волчьей стаи, принимаю тебя в стаю и дарую тебе право и долг волчицы! Да будешь ты именоваться по своему желанию и по воле стаи — Нита дотАльви!

Девушка усилием воли подавила потрясение. Она поняла, что должна была ответить, не раздумывая. И она ответила, по наитию выбирая слова:

-Я принимаю долг и право волчицы. Я принимаю душой и сердцем волчий закон! Да будет волчья моя душа важнее, чем отсутствие шкуры и хвоста. И да не покинет меня вовеки любовь человеческая и людское стремление вперед!

-Хорошо сказано, сестренка! — одобрила княгиня, улыбаясь. — Через неделю мы вернемся домой и я представлю тебя стае. Интересно, как я объясню мотивы своего решения?

Нита, очевидно, подумала о том же, потому, что обеспокоенно спросила:

-Но, Вигдис! Этого же не было! Это же было просто видение! Может быть, не надо?..

-Надо! — прервала ее княгиня. — Надо, Читающая в душах. Это было не видение, а мир "Если..."

Форк следил за этим разговором с непроницаемым лицом. Он не очень понимал, что происходит, однако всегда считал неразумным допускать какие-либо внешние проявления своего непонимания. Сейчас он думал. И результат своих раздумий выдал чуть погодя:

-Этого не было, но это было. Все-таки было! Слишком уж много точных деталей для простого видения. Иголка, например: у Ниты она всегда при себе, она отлично шьет. Лица людей, их привычные жесты, их манера говорить... Даже черный ручей...

Парень осекся.

"Черный ручей? Да это же в трех шагах отсюда!"

По-видимому, мысль эта пришла в голову всем троим, ибо они, не сговариваясь, побежали к ручью.

Вот он, ручей! Вот и старая береза... Все точно, как в видении, только там было лето.

Но под березой...

О, нет! Как же это? Могила?!

-Ты жива, — прошептала Нита. — Там тебя нет...

-Но могила выкопана лет десять назад, не более! — хладнокровно возразил Форк. — Там еще колышек должен быть, я вбил его тогда для памяти... Да вот и он! Ну да!..

-Странно!.. — перебил он себя. — Этого же не было! Я же отлично помню, что деялось тогда! Этого точно не было! Но это все было, я так ясно помню, как копал эту могилу, как выбивался из сил, как старался не показать усталость, иначе Ни сама ухватилась бы за лопату. И отняла бы, — улыбнулся он, — тогда она была куда сильнее меня. Стыдно было... Я все помню. Как же так, а?

-Не знаю, — честно призналась Нита. — А кто там тогда?

-А вам не кажется, молодые люди, — с раздражением вмешалась Вигдис, — что грешно, стоя у могилы, спорить о том, кто же в ней похоронен?

— О, боги милосердные! — ужаснулась девушка и закрыла лицо руками.

Но Форк не смутился.

-Ты права, Вигдис! Моя ошибка, я ее и исправлю.

И он, став на колени перед могилой, заговорил: "Покойся с миром, человече! Не ведаем мы кто ты? Мужчина? Женщина? Но если прервалась твоя жизнь в молодые годы — назовем мы тебя братом или сестрой. А если в преклонных летах пришлось тебе покинуть сей мир — отцом или матерью назовем мы тебя. Покойся с миром! Мы будем помнить о тебе. Жаль, что имени твоего не ведаем мы!"

"Однако! — подумала княгиня. — Он, оказывается, владеет старинным каноном речи, почти забытым даже горожанами! Поистине, этот молодец богат талантами!"

Она оставалась волчицей даже в человеческом облике. И, хотя угол обзора человеческого глаза существенно уступает волчьему, Вигдис заметила тревогу на лице Ниты.

"Опять приревновала!" — с раздражением подумала она, но Нита...

-Вигдис! — одними губами прошептала девушка. — Мы не одни.

Княгиня насторожилась. Ее чутье не говорило об опасности. Она, чующая все живое на пол-лиги вокруг, не замечала ничего странного. Разве что...

Вигдис захотелось зарычать: нет, она не чуяла посторонних. Она чуяла пустоту. Так замечают пустое место в строю возвращающегося полка, еще не различая издали лиц. Так предчувствуют беду, еще ничего не зная...

Ей очень хотелось зарычать... Но Вигдис вовремя вспомнила, что она княгиня.

-Покажись! — потребовала она. — Если тебя интересует наш разговор — присоединись явно. Для того, кто обладает божественным могуществом должно быть стыдно подслушивать!

В первые мгновения ничего не произошло. Потом откуда-то прозвучал ответ:

-Охотно присоединюсь!

И, раздвинув кусты, в которых, княгиня могла поклясться, никого не было, к ним вышел высокий светловолосый мужчина, одетый в серую одежду.

И Вигдис показалась, было, что она узнала пришедшего, но тот немедленно опроверг:

-Нет, княгиня. Я не Эмиссар.

-Но похож!

-Да, госпожа. Считай меня его братом.

-И как тебя называть?

-Претендентом.

-Странное имя!

-Это не имя.

-Знаю. Что надо от меня тебе? Тоже стереть память? И им, — она мотнула головой в сторону девушки и парня, — тоже сотрешь?

-Нет, — покачал головой пришедший. — Я хочу поговорить.

-И все? — саркастически усмехнулась Вигдис.

-Да.

-Ну, говори.

Гость в точности воспроизвел усмешку Вигдис и прокомментировал:

-Похоже, что я тебе не нравлюсь. Почему бы это?

-Да потому, — взорвалась княгиня, — что я не жду от тебя ничего хорошего. Однажды я встречалась с твоим братом. Он тоже хотел поговорить...

-Ты же понимаешь, что он был прав! — с упреком ответил Претендент. — Ты бы не выжила, зная, что ты — вейра.

-Да понимаю я это все, я ж не дура. Хоть и не бессмертная, как ты. Сейчас понимаю. А тогда я не поняла. И обиделась. И этой обиды я ему не прощу, так ему и передай!!!

-Ну и не прощай, — пожал плечами гость. — Мне-то что?

-Похоже, что ты не жалуешь брата. Почему бы это? — прокомментировала Вигдис. — Вы враги?

-Странный вы народ, смертные! — вздохнул гость. — Наделенные способностями, которым завидуют даже боги, вы ими не пользуетесь. Ясность вам подавай... Ну, что же? Вот тебе малая толика ясности: это, разумеется, не твоя могила. Здесь похоронена Арвила — знахарка, жившая в вашей деревне когда-то.

-Та, что умерла от мора девять лет назад? — уточнил Форк.

-Она самая. Только... — невозмутимое лицо Претендента впервые (не впервые ли в жизни?) исказила боль. — Если б не Арвила, деревня бы погибла!

-Все бы умерли, да? — обеспокоенно спросил Форк.

-Да, парень. Все. Кроме Вигдис. Ее счастье, что она вейра — волки не болеют человеческими болезнями...

Наступило молчание. Не так просто осознать, что ты уже десять лет жив только благодаря помощи друга, которого ты даже не знал... Потом заговорила Нита.

-Как жаль! — с сердцем сказала она. — Никто же ничего не знал! Как же так? Добро надо помнить! Обязательно! Ей, наверно, все равно? Но мы-то люди! Мы должны быть благодарны...

Претендент нахмурился.

-Благодарны? Как для вас, смертных, все просто! А ты знаешь, что она была ведьмой, жестокой и безжалостной, погубившей сотни душ? Сотни людей с ненавистью вспоминают ее имя!.. А еще была она целительницей, спасшей сотни жизней! И сотни людей со слезами благодарности поминают ее имя в своих молитвах!.. Она была талантливой волшебницей, друзья мои... Скажите мне! Как, по-вашему, это могло сочетаться в одном человеке?

Трое смертных переглянулись. И снова заговорил Форк. С неожиданной горечью...

-Могло, Претендент. Могло! Ты прав, не все так просто... Вроде бы знаешь человека, любишь его... И вдруг он свершает то, что ты не в силах ему простить! И ты с ужасом понимаешь, что ненавидишь собственных родителей! Маму, отца... И ты не виноват! Просто они бросили камень в твоего друга. Просто они хотели выкинуть из могилы тело ее приемной матери... Знаешь, Претендент? Самое трудное в жизни, по-моему, понять, что не все, к чему привык — правда. Вот, к примеру, — парень указал пальцем на Вигдис, — она. Она оборотень, значит ее надо убивать! Или Нита! Она моя подруга детства, значит ее надо любить! Нет, черт возьми!!! Не надо! Ни любить, ни убивать! Я люблю Ниту не "потому, что"!.. А "несмотря на все"! А вот Вигдис я считаю другом не "несмотря на", а "потому, что"! И так и надо поступать! Пусть все говорят мне о человеке — "он враг!" Я сам должен это понять. Иначе он — еще не враг. Пусть все говорят мне — "он друг!" Я и в этом должен убедиться сам!..

"Вот оно! — подумала княгиня. — Вот зачем эта парочка мне нужна! Теперь все встало на свои места! Они же еще могут непредвзято смотреть на окружающий мир! И смогут придумать, как остановить войну!"

Претендент с уважением поглядел на Вигдис. А Форк, с самого начала не сводивший с него глаз, заметил во взгляде Претендента не только уважение, но и что-то еще...

"Ох, Претендент, — подумал он, — не хотелось бы с тобой ссориться. И с Вигдис тоже..."

-Мне тоже не хотелось бы, — кивнул Претендент, прочтя его мысли. — Но решение принимаю не только я.

-А кто?

-Все мы, — охотно пояснил Претендент. — Вот ты, княгиня, подумала, что твое бегство тогда было наилучшим выходом? Но есть ведь и еще один вариант!

-Какой же это вариант? — искренне удивилась княгиня. — Если б я осталась, я бы погибла! И не одна я! Что ж тут лучшего?

-Какой вариант? — прищурился Претендент. — ПЕРВЫЙ!

Вариант первый

-Нелюдь! Оборотень! — послышалось за ее спиной. Вигдис повернулась.

Ее односельчане стояли на другом конце площади, сжимая камни в руках. Их лица не предвещали ничего хорошего.

-Вы чего? — крикнула им Вигдис с обидой. — Я же спасла вас. И всю деревню. Они бежали.

Толпа взорвалась криками и руганью.

-Убить ее! Что стоите, люди! Бейте ее! Чудовище! Тварь! Оборотень!

Девушка с изумлением и обидой обвела взглядом людей, знакомых ей с детства. Многие ей нравились... Все они еще вчера приветливо с ней здоровались, останавливались, чтобы поболтать... Теперь лица всех их искажены страхом и ненавистью. А пальцы сжимают камни.

Всех их, кроме...

Девушка отыскала в толпе Оге. Юноша отвел взгляд.

И слезы снова навернулись ей на глаза.

-Оге! Как ты можешь? — прошептала она. — Как же мы? Я же люблю тебя! Мы ж пожениться хотели...

Ей, правда, хотелось крикнуть, но сил осталось лишь на шепот...

Но Оге услышал и шепот. И, вскинув голову, он плечами раздвинул толпу и подошел к девушке.

-Хороший бой, Виг! — как ни в чем не бывало, заметил он. — Спасибо тебе, что спасла деревню. И... от их имени, — он брезгливо мотнул головой себе за спину, — спасибо.

-Оге, сынок! Опомнись! Ты же просто околдован! — хлестнул ему в спину женский голос. — Она же...

Оге повернулся на каблуках, нашел в толпе свою мать и, взглянув в упор, закончил:

-...Моя невеста! И мое место — с нею рядом.

Вигдис внимательно посмотрела на Оге: такого она никак не ожидала. Им обоим было по шестнадцать лет, но в этом возрасте девочки выглядят куда взрослее своих ровесников. Не исключением был и Оге, но эти его слова, этот его выбор стали словами и выбором взрослого человека.

А Оге тем временем продолжил:

-Мне жаль Альви. Когда это все закончится, мы ее похороним, как должно. Если нас не убьют, конечно...

И встал рядом со своей невестой. Одесную.

-Странная у нас свадьба выходит... — шепнула ему Вигдис.

-Так и невеста странная! — парировал Оге. — Так что другой свадьбы не надо.

Крики смолкли. Руки по-прежнему сжимали камни. Куда качнется толпа? Вперед? Назад?

-Бейте их, люди! Их же только двое! — взвыла одна из женщин.

"Аста! — узнала Вигдис. — Как же ты ненавидишь меня!"

-Не двое. Трое! — веско произнес рядом новый голос, и девушка обернулась.

К ним подошел Томас, сжимая в руке остро отточенный топор.

-Трое! — повторил он, встав ошую Вигдис.

-Пятеро! — двое детей кинулись к ним: мальчик и девочка. Нита и Форк.

У Вигдис сжалось сердце.

-Не надо, — прошептала она. — Вы не понимаете, дети! Это не игра. Нас же сейчас убьют! И вас вместе с нами...

-Надо! — хмуро ответил мальчик. — Пусть кидают камни и в детей тоже!

А девочка взяла за руку Вигдис и умоляюще сказала:

-Не гони нас, Вигдис. Пожалуйста! Мы никогда не простим себе, если уйдем сейчас...

Так они стояли тогда — пять человек против озверевшей толпы. Пять ЧЕЛОВЕК против ТОЛПЫ. Пять душ, пять воль, пять характеров — против толпы, знающей лишь страх и злобу. Пятеро против одной. Стояли молча, беззлобно глядя в толпу, слегка даже улыбаясь...

И толпа не выдержала. Со стуком начали падать в пыль камни. И люди по одному, подвое начали откалываться от толпы и уходить...

Через несколько очень долгих мгновений площадь опустела. Только в центре остались стоять пятеро над телом Альви. И только тогда Томас ожил.

-Нита, Форк! Займитесь Вигдис! Оге, сможешь сделать носилки?

-Конечно, — понимающе кивнул парень. А дети...

-Остановись, Претендент! — вмешалась Вигдис. — Не надо... Пропусти это... Я сегодня дважды видела свою смерть. Я не смогу смотреть похороны мамы... Не сегодня...

-Как хочешь! — пожал плечами Претендент.

-Ну, что? По домам, вещи собирать? — спросил, как ни в чем не бывало, Оге.

Томас поразмыслил немного и покачал головой.

-Вместе пойдем, — решил он. — Что-то тихо в деревне, да не по-ладному как-то... Вместе-то оно надежнее. Сперва к Ните и Форку, следом к тебе, Оге, ну а потом и к Вигдис. А свой мешок я давно собрал, захвачу по дороге...

В дом, где еще утром жила Нита, зашли с нею Вигдис и Томас. А Форк с Оге остались ждать снаружи. Перепуганные родители девочки не посмели возразить, когда трое вошли в дом, не здороваясь, не говоря ни слова поднялись в комнату Ниты и вышли вскорости оттуда с дорожным мешком, нагруженным ее вещами. Девочка не отводила глаз от матери, от отца, от брата... Она просто скользила по ним взглядом, как по чужим... Только в дверях она обернулась:

-Прощайте! Будьте здоровы все. Забудьте обо мне...

В дом Форка вошли с ним Томас и Оге. Вигдис с девочкой остались ждать и, в случае чего, предупредить.

И тогда на них попытались напасть. Шестеро мужиков, вооруженных вилами и кольями, подходили не спеша, не прятались. Можно было позвать Оге или Томаса, но девушка решила иначе. Скинув порванное еще утром платье, она присела на корточки и перекатилась через голову, немедля вскочив на лапы. И, оскалив пасть, зарычала. Взвыли окрестные собаки, и так не любившие Вигдис, а теперь и вовсе...

Волчица не нападала, она медленно, шаг за шагом приближалась к мужикам, глухо рыча. Она не хотела убивать, но знала, что сделает это при необходимости. И ее противники это тоже знали. И не решились напасть.

Вернувшись к Ните, волчица обнаружила, что девочка, сидя на земле, сноровисто зашивает ее платье, порванное по шву. Поэтому волчица не стала менять облик, а села и склонив голову набок стала глядеть. Девочка умело орудовала иголкой. Случись все иначе, быть бы ей портнихой, да не из последних...

У Оге все прошло быстро и гладко, если не считать того, что вышел юноша из дома мрачный, как туча. Вигдис быстро погладила его по плечу, Томас хлопнул по спине.

-Пошли! — предложил он. — По пути заскочим ко мне, барахлишко забрать и еды взять в дорогу.

Вот он, родной дом. Шестнадцать счастливых лет прожила в нем Вигдис с мамой. Еще утром... Как давно! Сегодня утром... А сейчас день уже клонится к вечеру...

Девушка подавила подступающие слезы и будничным голосом предложила:

-Подождите меня здесь. Я скоро.

И ушла в дом.

Мужчины расположились на скамеечке под окном, мешки сложили у ворот. А Нита, подумав, объявила:

-Я пойду к ней.

-Она просила ждать здесь! — напомнил Форк.

Нита окатила его ледяным взглядом и жестко повторила:

-Я пойду к ней. Ждите здесь. Мы долго.

-Пойдем, Оге! — вместо ответа сказал Томас. — Запряжем лошадь, сложим туда вещи... Форк! Идем с нами, поможешь...

Нита вошла в дом.

Ухоженный, чистый. Вязаные половички на полу. Вышитые занавески на окнах. Посуда в серванте. Стол, застеленный белой скатертью. Натертый до блеска пол.

Хороший дом, добрый. В нем чувствовалась умелая женская рука. Даже две пары умелых рук. Наметанным глазом девочка видела плоды труда Альви и Вигдис. Только вполз в этот дом нежилой запах. Уже вполз. Теперь этот запах надолго останется здесь единственным хозяином...

Девочка прошла к лестнице и поднялась наверх, к Вигдис. Вошла без стука...

Та плакала, уткнувшись в подушку. Девочка без слов села рядом и принялась гладить ее по спине.

Стемнело. Переступала с ноги на ногу Белочка, вещи были уложены... Мужчины терпеливо ждали. А Нита тем временем заставила девушку встать, умыться, причесала ее и с помощью своих и Альвиных парфюмерных запасов привела в вид, с которым можно выйти на люди. Перед дверью Вигдис на мгновение прижала к себе девочку. "Спасибо, сестренка!" — прошептала...

Трусила по тракту лошадь, тащила телегу, в которой сидела Нита. Мужчины шли пешком, Вигдис бежала впереди в волчьем облике. Пять человек шли на восток.

Куда? Этого они не знали. Они знали только цену словам и делам, цену страху и ненависти, цену дружбе и любви. И цену людям. Они уже поняли, что судить о людях надо по их делам. И только... Нет понятий "свой" и "чужой", "враг" или "друг"! Только дела человека могут сказать о нем все.

Пятеро шли на восток. Пятеро людей, знающих, как остановить нескончаемую войну двух народов. Только пятеро! Вот и все.

Но этого достаточно. Этого достаточно.

"Решайте сами!.."

-Этого уже не будет, да? — упавшим голосом спросила Нита.

-Нет, не будет! — добил ее надежду окончательно Претендент и подчеркнул: — Этого не будет.

-А что будет? — быстро спросил Форк.

-Э, нет! Свою судьбу вы уж сами решайте! — усмехнулся Претендент, но тоже как-то не по-человечески.

А Форк отметил про себя, что в этом странном типе все внушает страх, даже добрая улыбка. Всем внушает страх. А вот Вигдис он, похоже, не внушает... К чему бы это?

И сразу же перехватил парень цепкий взгляд Претендента. И прекратил думать вовсе. Вместо этого он мысленно спросил:

-Что, хочется помочь нам решить самим, а?

-Нет, не хочется! — раскатился в его голове ответ. — Но ты должен понять, что мне не все равно, что вы решите. И если ты считаешь меня врагом, то помни: я принимаю вызов.

-Помню! — прищурился Форк.

-А что? Вигдис ты тоже считаешь своим врагом? — заинтересовался Претендент.

Форк старательно заблокировал свои мысли, попутно сам себе изумляясь, и поразмыслил над ответом.

-Да, считаю, — передал он наконец.

-И давно?

-С момента твоего появления.

И Претендент с уважением поглядел на смертного.

Весь этот "разговор" велся мысленно, посему ни Вигдис, ни Нита ничего не заметили. Для них царило молчание. И нарушить его решилась Нита.

-Скажи, Претендент! А что было... то есть было бы с ними... с нами потом? Ты знаешь?

-Я все знаю! — без тени самодовольства откликнулся Претендент.

Он обвел взглядом всех троих, кивнул своим мыслям.

-Ну что же? Вы — сильные и умные смертные. Вы не сломаетесь... Поэтому я отвечу. Слушайте то, что могло бы быть.

То, что могло бы быть

Они поселились в дремучем лесу, через который когда-то проходила граница Озерищ и Нурланда. Поставили два дома — для Томаса с детьми и для Вигдис с Оге. Шел 36 год Нашествия.

Места испокон веков были дикие, необжитые, лишь в десятке лиг к югу проходил северный тракт. Но через два месяца пришла к ним семья беженцев и осталась жить... Потом еще... Через год вокруг двух домов основателей Общины выросли двенадцать новых. Беженцы войны, лишенные дома, изгнанные из империи за вольнодумство или неподобающие мысли, солдаты, которым надоело воевать. Северяне и южане, выходцы из далекого полуострова Риймо и нерты, несколько вейров и чернокожая семья, бежавшая из Наньцзина. Все они неведомыми путями приходили сюда и находили тут то, что искали: мир, покой, свободу и право распоряжаться своей жизнью.

В 37 году покой кончился: в их края тоже заглянула война. Засновали тут и там вооруженные отряды, охотники, возвращаясь в Общину, рассказывали о найденных местах боев, о трупах. Томас принял решение выставлять дозоры. Женщин, как правило, в них не брали, однако Вигдис была очень клыкастой женщиной, к тому же чующей лес, как никто, поэтому она нередко хаживала в дозор. И порой с ней увязывалась и Нита.

Однажды на их дозор вышел раненный имперский офицер. Он был удивлен, что его перевязали и указали ему тропку к ближайшему посту имперской северной армии. А через полчаса после его ухода к ним же обратилась разведгруппа армии Сопротивления, искавшая того офицера. Командир группы был взбешен, узнав, что беглец ушел, и что эти люди ему помогли...

В начале 38 года произошла первая стычка между Общиной и воинами армии Сопротивления. Полусотня людей и оборотней напала на поселок. Томас, узнавший обо всем вовремя, сумел организовать эффективный и жесткий отпор и обошелся почти без потерь. И с тех пор кончился мир тоже...

Летом 38 года Вигдис не выдержала. Она была уверена, что в княжеской ставке просто чего-то не понимают. "Надо к ним идти, — решила она, — сказать, что мы — не враги. Мы просто живем. И никому не мешаем!"

Поцеловав мужа, облизав на прощание детей, побежала она на юг, к неведомым Рыжим горам, где по слухам размещалась ставка Сопротивления.

Вигдис говорила княгине Делле дотЧари и военному совету Сопротивления все то, что хотела сказать. Ее слушали. Ее не понимали. Ее начали опасаться.

И тогда Делла совершила ошибку, оказавшуюся фатальной и для Сопротивления, и для княжеского рода, и для нее самой. Она приказала убить эту подозрительную вейру, явно служившую врагу. Но в совет входила и Марика дотШани — тетка Вигдис. Марика по запаху почуяла родную кровь и встала с нею спина к спине. Вдвоем против многих сотен...

Когда бой закончился, стало ясно, что у вейрмана будет новый князь — Заттер тонДелла, уже поклявшийся отомстить неведомой Общине за мать...

Так началась новая война: армии Сопротивления против Общины. Три сотни людей, составлявших Общину, потеряли право распоряжаться своей жизнью вслед за покоем и миром. У них осталась лишь свобода. И кто знает, чем бы все кончилось, если бы в тот самый день, когда в Общину пришла черная весть о гибели Вигдис, и Томас, передав полномочия вождя Оге, собрался на юг, чтобы отомстить, в деревню не примчалась волчица.

Обратившись, она остановила людей, уже схватившихся за оружие: "Не надо. Я с миром. Если же вы настаиваете на бое, вас станет намного меньше. Я ведь — лучший клинок армии Сопротивления, и лучшие клыки! Я — Вилла дотМэйри!"

Это имя знали даже здесь, на севере.

Виллы не было в ставке в день гибели Марики и Вигдис — она вернулась только вечером. Но, увидев два мертвых тела, грозная вейра побледнела. Что-то вспоминалось... То, чего не было, не могло быть... Кем-то ей была эта молодая волчица, невесть откуда явившаяся в ставку. Дочерью? Нет. Подругой? Едва ли. Ученицей? С чего бы это?

Всем сразу она была Вилле, смыслом ее жизни, целью. И вот эта цель мертва. Не по закону, не по совести! И она — Старейшая стаи, взяла след.

Она убедила Томаса отложить поход, чтобы выучить волчьи законы поединка. Только так он мог бы уйти живым, в случае своей победы над Заттером, разумеется.

И еще она усыновила детей Вигдис.

-Зачем? — спросила Нита.

-Затем, что волчатам нужна мать. В стае проще — там каждая волчица — мать сиротам. У вас, людей, все не так...

Претендент собрался продолжить, однако княгиня застенчиво попросила:

-Расскажи, что сказала им Вилла?

-Хорошо.

"Слушай, Стая! Я — Старейшая — говорю: с этого мига и навеки они — мои дети! Моя добыча — им еда. Мои клыки, мой меч — им защита. Мой язык — им ласка. Каждый, умышляющий против них, помни — они за моей спиной. Они — мои дети!"

И эхом ответил мальчик:

"Слушай, Стая! Я — Аргр — говорю: с этого мига и навеки она — моя мать! Мое послушание — ей, моя любовь — ей. Мои клыки — ей помощь, мое плечо — ей опора, моя добыча — ей еда. В бою я буду рядом. Каждый, кто не по закону убьет ее, помни — я стою на твоей тропе! Она — моя мать!"

И добавила девочка:

"Слушай, Стая! Я — Уна — говорю: с этого мига и навеки она — моя мать! Мое послушание — ей, моя любовь — ей. Мои клыки — ей помощь, мои руки — ей поддержка, моя добыча — ей еда. Мой плач с вершины холма — ей прощание. Каждый, кто не по закону убьет ее, помни — я стою на твоей тропе! Она — моя мать!"

В тот же день Вилла приняла в стаю двух женщин и семью диких вейров. И вместе с тремя волчицами села она в кольцо под холмом, на вершину которого взошла Уна дотВигдис дотВилла.

А потом она нещадно учила детей, своих и чужих, волчат и людей, волчьей и лесной науке, воинскому искусству, всему, что знала сама.

Через две недели в Общину дошли вести, что Томас убил князя Сопротивления Заттера тонДелла в поединке. Он явился в ставку, и на приличном волчьем языке прорычал вызов по всей форме, назначил свои условия и передал волю Старейшей, от имени Стаи одобрившей его вызов. Заттер вынужден был принять вызов.

Но напрасно ждала община своего вождя: Томас не вернулся. Он ушел странствовать по миру, проповедуя взгляды Общины. И все больше и больше людей приходили в Общину. Одни — чтобы поведать о своей поддержке, другие — чтобы остаться...

В то время князь Вирст приказал своим воинам найти и уничтожить Общину.

А это оказалось не так просто: к всеобщему изумлению даже волки не могли взять след в лесу, окружавшем поселение Общины. Лучшие разведчики докладывали, что некая сила их водит кругами по этому непонятному лесу, и кажется, что идешь на запад, а лапы выносят тебя в конце концов к берегу Северного моря или вообще в Олтеркаст.

...Никто не знал в ту пору, что в тот самый день, когда Вирст издал свой печально знаменитый указ, два волка помчались на север, к Матери братства Волка. Мать думала весь день и всю ночь. Никто не осмелился нарушить ее мысли. Братство ждало. И утром Мать вышла из своего логова, взмахнула посохом и негромко сказала одно слово: "Заплутай!"

Зато границы этого леса неусыпно патрулировали отряды Вирста, перехватывали членов Общины, ходивших по торговым или иным делам в другие города. Казалось, что даже война с империей заботила его меньше. И, кстати, накал этой войны заметно поутих.... Оге был вынужден отвечать ударом на удар...

В 40 году даже магия Матери братства Волка не помогла: усиленный полк армии Сопротивления нашел поселение. Потеряв половину воинов, Оге все-таки сумел отразить первый удар, однако в тот же день увел Общину. Вилла осталась прикрыть отход. Поэтому Община беспрепятственно ушла в Заарбадские леса. Но Вилла... Они все долго ждали, что она вернется. Многие годы они ждали, не хотели верить, что Виллы дотМэйри больше нет.

Уна дотВигдис дотВилла села на холм в ближайшее новолуние, чтобы оплакать и проводить вторую свою мать. Так повелела ей волчья ее душа. Но до самой ее смерти продолжала ждать Виллу ее человеческая душа...

Имперская разведка давно следила за развитием событий вокруг Общины. Ее интересовал в первую очередь не военный аспект проблемы, а явная нелогичность решений вождя: Оге — талантливый и проницательный военачальник — никогда не нападал первым, а отражая атаки врага, берег жизни не только своих людей. Когда доклад об Общине был представлен императору, тот повелел выяснить детали. И выяснять "кремьельские тени" начали немедленно. В типично имперской манере: был отдан приказ изловить кого-нибудь из руководителей организации, именуемой "Община", и выяснить у него цели и состав сей организации, ее численность, связи в городах, характер отношений с мятежниками из Сопротивления. Так у Общины появился второй враг.

И не было бы у Общины шансов уцелеть, но в 44 году на ее сторону неожиданно перешел Арбад. Ярл предоставил в распоряжение Оге десятитысячную армию — все, чем располагал.

Впервые дети Ниты с Форком жили в каменном доме, впервые люди Общины спокойно засыпали по вечерам...

В 48 году Оге погиб на Мокром перевале. Его дочь, Уна, села на холм, хоть он и был человеком. И стая — Стая — не перечила. К слову сказать, после гибели Виллы в бою со своими же недавними братьями по оружию немалая часть княжеской гвардии ушла в Общину. В следующие годы количество волков в Общине неуклонно росло. К 53 году Нашествия добрая половина волков и вейров континента выбрала Общину. И, что удивительно и необъяснимо, вся Дикая Стая!

Форк принял власть и командование после гибели Оге. Он показал себя блестящим полководцем, он избегал сражений, но бил всегда в точку. Он умел предотвращать наступательные операции Сопротивления против Арбада и Общины. Он наносил короткий и точный удар, после которого войска Сопротивления превращались в толпу без связи и управления. Он избегал жертв с обеих сторон. И прозвали его волки Белым вожаком.

В 50 году пал в бою арбадский ярл. Его супруга умерла от морового поветрия несколько лет назад, так что их семилетний сын осиротел. И Нита взяла его к себе, объявив себя перед Стаей и людьми его матерью.

Когда ярл Эйстейн Рагнарсон погиб, Форк принял командование арбадской армией, передав гражданскую власть в Общине и Арбаде своей жене.

В 52 году произошло то, о чем так мечтали в Кремьеле: Нита угодила в плен.

Она сидела в каменном мешке без окон и ждала казни. Но случилось неожиданное: вошли люди, внесли факелы, за ними вошел еще кто-то. Пока Нита жмурилась от казавшегося ей ослепительным света факелов, она заметила лишь офицерскую форму, но не лицо вошедшего. А гость ничего не сказал. Только взглянул на нее и ушел. А назавтра ее вывели из каменного мешка, запихали в тюремную карету и привезли в столицу, в показавшийся ей роскошным особняк, где ее встретил хозяин — имперский военачальник, командующий войсками столичного округа Сот Ци-ронг. Сот предложил ей принять ванную, переодеться и разделить с ним обед. А потом поговорить немного с ним и, возможно, с его другом. После чего она могла уйти беспрепятственно.

Не сразу, очень не сразу узнала Нита в нем того офицера, которому спасла жизнь и указала путь к ближайшей заставе императорской армии пятнадцать лет назад. А узнав, удивилась и немного обрадовалась. Но самое большое удивление в жизни ждало ее впереди: другом Сота оказался император Черной империи.

Молодой император хотел мира. Он понимал, что война губительна для всех, тяжелым грузом лежит на экономике, отвлекает лучшие умы и силы от созидательного труда. Он не знал, как эту войну остановить. Он хотел, было, по примеру своего отца, повелеть изловить князя или княгиню вейрмана, чтобы уговорить принять мир, но сейчас, узнав о пленении загадочной повелительницы Общины, решил расспросить ее, прежде чем делать глупости.

-У владык не бывает друзей! — прервал Претендента Форк.

Нита укоризненно поглядела на друга, но Претендент не обиделся.

-Ты прав, Форк. Но владыками не рождаются. Что ждало пятого сына императора в будущем? Титул хоу в далеком и маленьком уделе под неусыпным и недобрым оком его брата-повелителя, постоянная угроза обвинения в преступлениях, ареста и казни! Никто не предполагал ему иной судьбы... Потому, и только потому и разрешали мальчику играть иногда со сверстниками — детьми императорских сановников. Среди этих детей был и Сот Ци-ронг, ставший другом детства юного принца. Но отец принца был очень умен! Первый его сын был слишком жесток. Второй — слишком охоч до удовольствий. Третий — глуп. А четвертый сын императора был талантливым поэтом и мудрым философом, и сам не желал власти. И в 33 году от Начала династии император назначил своего младшего сына наследником престола.

Претендент умолк и сменил тему:

-Вигдис! Я хочу, чтобы ты поняла: я сейчас говорю о событиях, которые произойдут. Не совсем так, конечно. Не с тем исходом. Но произойдут. И вы трое можете повлиять на них. Я бы тоже заблокировал вам память, как и Эмиссар когда-то, но не сделаю этого только по той причине, что знаю точно — никто из вас никому не расскажет о том, что сейчас услышите!

Нита сама не знала, как прекратить войну. Но она согласилась помочь императору всем, чем могла. Император даровал ей право беспрепятственно следовать по всей территории империи, входить к нему в любое время без препон и задержек, а также своим указом он лишил членов Общины имперского гражданства, с правом принять его в любое удобное для них время, и повелел не преследовать более Общину.

Община не перешла на сторону Империи, она осталась независима. Нита стала ближайшим советником императора.

И, когда в 54 году Нашествия княгиня вейрмана попала в плен с новорожденным сыном, к ней в покои для переговоров вошел не имперский сановник. К ней вошла молодая светлокожая женщина с девятилетней девочкой, Вигдис Форкадоттир. Ее дочерью.

Они двое сумели сделать то, что никогда бы не смог ни имперский сановник, ни сам император: они убедили княгиню пойти на переговоры и организовать встречу князя с императором, которая и состоялась через три месяца на опушке леса, лежащего к востоку от Арбада.

Эта встреча не стала концом войны. Но именно с нее начался мир, заключенный тремя годами позже.

Претендент умолк окончательно.

-Этого уже не будет... — заключила Нита.

-Не будет... — эхом отозвался Претендент.

-Будет что-то другое... — вслух подумала княгиня. — Лучше ли? Хуже ли? Кто знает? Мы изменились, а многих уже нет в живых... Спасибо тебе, Претендент!

-За что? — удивился тот.

-За помощь. За человечность... Ты — человек в гораздо большей степени, чем думаешь сам.

Перекресток семи дорог: Томас и Альви дотШани

(1 год после Рагнарекка)

"Ну, что? Это уже Там или еще Здесь?" — спросил он сам себя по привычке. Он всего третий раз открывал врата миров, и никак не мог привыкнуть. Откуда, к примеру, эти сосны? Еще местные или уже из иного мира? Вроде бы высоковаты? Или это ему кажется? Тот же лес, то же небо... "Вот только запах, кажись, другой, а? Или мнится это?"

Томас еще раз огляделся. Во все стороны, куда б ни глянул он с пригорка, тянулся нескончаемый лес. Если предположить, что он уже Там, тогда все правильно: ничего другого и ждать нельзя в мире, именуемом Страной Вечной Охоты — мире волчьего посмертия.

Куда идти? Томас прищурился, подумал. Он был опытным охотником еще с той, первой своей жизни, он умел выбирать направление в лесу. И, сделав выбор, спустился с пригорка и зашагал на север.

Похоже было, что он уже Там. Этот лес, дремучий и дикий, не боялся его, человека. И не считал его чужим. Томаса переполняла легкость и радость от удивительного ощущения, что он здесь, в этом лесу дома, и он здесь свой.

Странно было только то, что он шел уже полдня, и ни один волк ему не встретился за все время пути.

Едва он успел об этом подумать, как увидел первого волка.

Молодая волчица сидела на валуне у тропы. Но как только Томас приблизился, она соскочила с валуна, стряхнула сверток, притороченный к спине.

"Вейра!" — узнал охотник. И он был прав: зачем бы обычной волчице плащ и меч?

Присев, волчица быстро перекатилась через голову и вскочила на ноги. На мгновение мелькнуло девичье тело, неправдоподобно белое, как у всех оборотней, взлетел плащ.

-Здравствуй, Проповедник! — приветливо поздоровалась девушка, затягивая ремни на плаще. — Меня зовут Альви дотШани. Я рада, что ты пришел. Пойдем, она тебя давно ждет.

-Кто? — не понял Томас.

-Как кто? Альви, конечно!

И снова он шел по лесу, по тропам, проложенным волками — единственными хозяевами этого мира. Девушка шагала рядом, когда позволяла тропа. Сейчас она шла в нескольких шагах впереди.

Томас пытался понять свои чувства: он очень хотел видеть женщину, которую всегда любил. Но он очень боялся этой встречи. Так боялся, что жалел уже о своем согласии посетить Страну Вечной Охоты. Он боялся посмотреть ей в глаза...

Девушка, как бы прочтя его мысли, остановилась и повернулась к нему.

-Да не мучайся ты так, Проповедник! Она тебя очень ждет, скучает и любит.

-Она так сказала? — осторожно спросил Томас.

Альви — вейра покачала головой и медленно ответила:

-Нет, Томас. Она никогда и ни с кем, кроме дочери, конечно, не говорила об этом. Но я же женщина, я вижу такие вещи, я чую их. Но я хочу, чтобы ты понял: ничего у вас с ней еще не решено. Начинайте с ней с начала, как будто ничего еще не было. Вы знакомы. Все.

Охотник помялся, прежде чем спросить:

-Как я могу делать вид, что ничего не было? Ты-то знаешь, что было? Она мне не простит. Я сам себе не прощу. Я не защитил ее когда-то. И ее дочь не защитил... Я трус, Альви дотШани. А трусы не заслуживают, чтобы их любили.

Девушка шагнула к нему, вполне по-человечески положила ладони на его плечи и заглянула в глаза.

-Не казни себя, друг! Страх — штука опасная. И мы, волки, тоже его ведаем, что бы ни говорили сказки. Я тоже боялась когда-то... Ты победил свой страх, так ведь? Ты честно сражался на Боргильдсфольде, куда не было пути трусам. Поверь мне, она простит тебя. Ей только надо, чтоб и ты ее простил.

-За что? — с недоумением спросил Томас.

-Значит, уже простил... — усмехнулась Альви.

-Простил... — пробурчал Томас мрачно. — Даже если и было за что мне ее простить, то это все ерунда. А вот она не простит. Ведь я же...

-А я? — перебила его девушка. — Ты меня спроси, может ли простить мать того, кто не защитил ее дочь?

-Дочь? — потрясенно спросил Томас.

-Да, дружище. Вигдис — моя дочь. Я не поблагодарила тебя за то, что ты не дал ей умереть когда-то, — с этими словами девушка обняла и поцеловала Томаса.

И, отстранившись, заключила:

-Я прощаю тебя за все, что требует прощения. И она простит, будь уверен. Она так ждет счастья, если б ты знал! Пойдем же, Проповедник! Уже скоро...

И опять они шли по тропе. Альви молча шла рядом.

-О чем ты думаешь? — неожиданно спросил ее Томас.

-О Вигдис, — неохотно призналась Альви. — Я боюсь встречи с ней. Я ее никогда не видела... Ты пришел и обязательно найдешь нашу дочь, нашу с Альви, нашу с Йоргом, твою тоже... Она в беде, Томас! Я чую, что она в беде! Ей надо помочь...

-Поможем, Альви! — пообещал Томас. — Все мы, кто любит ее, поможем. Мы найдем ее и поможем ей вновь стать волчицей и человеком, вновь научиться любить и сочувствовать, верить и сомневаться, ошибаться и чего-нибудь не знать. ...И тогда я скажу моей Альви, что люблю ее.

-И тогда она, не задумываясь, ответит тебе: "Да!"

Перекресток семи дорог: Шайнэрэ — Убивший душу

(5 год после Рагнарекка или 58 год Победы)

Закончилась война. И Рагнарекк закончился. Мы возрождали старые и строили новые города, прокладывали дороги, всемерно украшали и благоустраивали нашу жизнь. Мы с помощью друзей из разных миров начали строить театры и университеты, больницы и музеи. И, конечно, школы. После долгих споров мы решили удалить школы из городов, строить их в пригородах, подалее от шума и суеты, в садах и рощах, на морских и речных берегах, над озерами и на склонах гор...Чтобы дети учились любить и понимать природу, ее гармонию и красоту, ее музыку.

Вторая школа города Навода расположилась на зеленом холме на западном берегу Звенящей. Широкий гранитный мост, повисший изящной кружевной аркой между берегами реки, соединял школу с городом. Ее строили эльфы Миайлы, и потому здание получилось очень строгим и рациональным, просторным и светлым. Но у каждого, кто переступал его порог, сразу создавалось впечатление, что он находится на корабле, стремительно мчащемся вперед, к звездам... Это ощущение усиливалось тем, что каждое окно в школе выходило к морю. Внизу, под холмом, простирались бескрайние сады и березовые рощи, среди которых бежали тропинки, выложенные белым камнем. Эти тропинки сходились у моста.

Этот день выдался очень теплым, ясным и солнечным. Земля подсыхала после долгих весенних дождей. Никому не хотелось сидеть в такой день в классах, и учителя, не сговариваясь, перенесли уроки на природу.

Два десятка учеников сидели на траве, слушая учителя. Два десятка пар внимательных глаз.

"Через семь месяцев княгиня Вигдис дотАльви погибла в бою у Второго Пальца. Защищая ее тело, погиб ее сын Вирст тонВигдис. Но ополчение нертов, пройдя Первым Пальцем, ударило в тыл седьмому корпусу Черной империи, а полк Райвира тонВигдис нанес удар во фланг. И враг отступил.

Вигдис и Вирст похоронены в самом сердце Дзапсноу — Нертских гор. И сестры волков хранят их могилы..."

Учитель умолк.

-А что было потом? — робко спросила синеглазая девочка. Цилла.

-Потом? — улыбнулся уголками рта учитель. — Потом было три с половиной века войны. Ты хочешь знать все сразу?

-Нет, учитель. Но...

-Хорошо.

Учитель обвел класс взглядом.

-На прошлом уроке я дал задание троим из вас подготовить короткое сообщение. Кто из вас будет говорить?

-Я! — ответил один из мальчиков — Зайро тонВикки. — Мы решили, что я собрал больше материала.

-Ну, что ж! Мы слушаем! — согласился учитель, располагаясь на траве вместе с классом.

Мальчик сел на каменную скамеечку, на которой прежде сидел учитель, вздохнул и начал.

"Через месяц после гибели княгини Вигдис в Озерищах появился первый отряд лесных мстителей. Им командовал Шайнэрэ. К сожалению, его настоящее имя осталось неизвестным.

Потом, годы спустя, такие отряды стали серьезной силой, с которой так и не справилась имперская армия.

Шайнэрэ развернул диверсионные операции по всем Озерищам, вырезая карательные отряды врага и без потерь исчезая в лесу. В сорок пятом году Нашествия он перевел свой отряд в заарбадские леса, ставшие с тех пор его основной базой. Отряд действовал отдельно от сил сопротивления. Даже наша разведка не смогла выяснить — кто такой Шайнэрэ, где находится его отряд. Даже волки не смогли их выследить! Его воины приходили к нам на помощь в самых отчаянных ситуациях, а потом растворялись в лесной чаще. Они, не показываясь на глаза, передавали очень ценную информацию о планах противника, о передвижениях его войск.

В сорок седьмом году его отряд, спасая Арбад, устроил обвал на Мокром перевале. Тридцать тысяч имперских солдат угодили в засаду и были перебиты все. Император Тай-цзу был в таком гневе, что издал указ о том, что принесший голову Шайнэрэ получит титул хоу.

В сорок восьмом году бойцы Шайнэрэ деблокировали пятую бригаду, попавшую в окружение в районе центрального сектора Рыжих гор.

В сорок девятом году был захвачен и уничтожен штаб первой южной армии Черной империи. Ее командующий был убит вместе со своими офицерами.

В пятидесятом году было совершено нападение на Кветорский порт. Лесные мстители перебили стражу, сожгли десяток военных кораблей и снова ушли без потерь.

Кветорская операция — последнее в истории упоминание об отряде Шайнэрэ.

Кем они были? Что с ними стало? И за что их легендарный командир получил столь ужасное прозвище? Мы этого, наверно, уже никогда не узнаем!

Потом, десятилетия спустя, движение лесных мстителей распространилось на весь континент. В 372 году Нашествия указом князя Конха тонЛитти была сформирована Отдельная лесная армия, объединившая разрозненные отряды мстителей".

Мальчик закончил доклад, встал и поклонился слушателям.

-Благодарю, Зайро! Молодец! — похвалил его учитель, снова занимая свое место на скамеечке. — Это все?

-Нет, учитель, — нерешительно сказал Зайро. — У меня есть гипотеза.

-Излагай! — благосклонно кивнул учитель.

-Я полагаю, что под именем Шайнэрэ скрывался Оге. У меня нет доказательств, но я так считаю.

-На каком основании? — осведомился учитель.

-Я думаю, что Оге любил Вигдис. И мстил за ее гибель. А еще я думаю, что он искупал свою вину...

-И как? Искупил?

-Да, учитель! — твердо ответил мальчик.

Учитель встал со скамейки, обвел взглядом класс. И медленно спросил:

-Вы считаете, что такую вину можно искупить? Что вообще можно искупить вину?

И встала Цилла. И подошла она к учителю. И посмотрела ему в глаза.

-Нет, учитель! Нельзя. Но не должен... был... Шайнэрэ так казнить себя! Человеческие предрассудки — самый главный враг каждого из нас. Он не справился с этим врагом. Нельзя за это осуждать его. Посочувствовать, пожалеть, понять — надо. А осуждать? Кто вправе осудить Оге?

Звенел над холмом голос синеглазой девочки.

-Пусть каждый из нас вспомнит, что мы чувствуем при встречах с гигантскими пауками? Мы их пугаемся! Их вид внушает нам отвращение! Да, мы знаем — они мудрые и добрые! Они наши друзья! И они читают мысли! Эти наши мысли причиняют им боль! И мы это тоже знаем. И ничего не в силах с собой поделать! И мы тоже казним себя за эту их боль. И потому им еще больнее.

Девочка взяла учителя за руку. Он вздрогнул, но не отнял руку.

-Учитель! Ты это и сам знаешь. Ты познакомился с ними еще там, на Боргильдсфольде, задолго до нас. Ты знаешь, что так же страдают иртха при встречах с нами. Мы им нравимся точь-в-точь, как нам — пауки. Должны ли они себя казнить за это? Я считаю, что никто из нас не виноват. Это — наша беда, наша проблема. И не надо себя мучить! Проблемы надо решать. Всем вместе и каждому в отдельности. И мы — разум Радуги миров — решим эту проблему. Обязательно решим.

Цилла отпустила руку учителя, помолчала, опустив голову. А затем снова взглянула ему в глаза. И негромко добавила:

-Я уверена, учитель, что Вигдис простила... Оге. И... ты... себя... прости!

Два десятка учеников сидели на траве, глядя на учителя и синеглазую девочку. Два десятка пар внимательных сочувствующих глаз. Два десятка открытых душ.

Перекресток семи дорог: Уна

(12 год после Рагнарекка или 65 год Победы)

-Так! Хороши, нечего сказать! — женщина еще раз критически оглядела детей, вернувшихся из школы.

Вид оба имели самый растерзанный: одежда порвана, фонари под глазами, кулаки сбиты в кровь. Девочка, разумеется, сразу после драки постаралась привести себя в порядок, но получилось неважно. А мальчишка, по-видимому, не счел важным свой внешний вид.

-От Виллы, честно сказать, я всегда жду чего-нибудь подобного, но ты, Рольф! Зачем ты-то полез в драку?

Мальчик насупился. Женщина хорошо знала сына и поняла, что совершила ошибку. Теперь с ним придется мириться всерьез. Она перевела взгляд на девочку.

-Что произошло, Вилла? — серьезно спросила она.

Девочка вздохнула, помолчала с минуту, снова вздохнула и ответила:

-Они сказали, что Вигдис — убийца и людоед.

Женщина на несколько мгновений задумалась (она всегда отличалась умением быстро и эффективно думать). Она знала, что так о Вигдис думают не только таинственные "они". Так считают слишком многие. История и человеческая память избирательны, они часто сохраняют не ту часть правды, которую стоит сохранить. И не только ради детей, но ради Истины придется ей, кажется, воспользоваться властью. Но вначале она должна расставить все по местам сейчас и здесь. Детям.

-Это — правда.

-Правда?! — потрясенно выдохнула девочка.

-Не вся правда! — отрезала женщина.

-Но все-таки...

-Вилла! Нет большей лжи, чем полуправда. Разве я вам этого не говорила?

-Говорила, мама, — упавшим голосом прошептала Вилла, по привычке терзая край передника. Но Рольф все еще был настроен по-боевому:

-И то, что она сражалась в армии Предназначения в Рагнарекке, тоже — правда?

-Да, — признала женщина.

-Значит, они были правы, говоря, что Вигдис — враг?

Впервые в жизни женщина почувствовала ярость.

-А ты не забыл, случаем, что Вигдис дотАльви — ваша мать? Или тебе это уже не важно?

Мальчик не смутился:

-Какая разница, если она сражалась против нас?..

-Против вас? — с расстановкой спросила женщина, перебив сына. — Против вас? Ты тоже там был, не так ли? Поэтому тебе все ясно, да? Это же ты отбирал меч у Утера Пендрагона, короля бриттов, чтобы он не покончил с собой, когда убил брата в бою. Аврелий сумел сдержать удар, а Утер — не успел. И мы с трудом успокоили его, военачальника армии Предназначения. ...И это ты вместе с кентаврами Ах-аннты и всадниками Спитамена прорывались к окруженным в седьмом секторе хьервардским альвам! Тогда погибла четверть табуна Ах-аннты, был смертельно ранен сам Спитамен, но мы все-таки прорвались. И спасли всех, кто еще был жив. Ты был с нами, да?.. И это ты вступился за свою мать, когда ее судил трибунал Предназначения за то, что она не смогла зарубить Райвира тонВигдис, своего сына, офицера армии Радуги! Она встала тогда с ним спина к спине против своих, и продержалась целый час, пока не подоспели танкисты Гудериана. ...Тогда сам великий Ангра-майнью вступился за Вигдис, и его слово решило все!.. И это ты ассистировал Железной Мэрион, которая оперировала вашу смертельно раненную мать? Когда кто-то напомнил, что Вигдис — враг, Мэрион резко ответила, что здесь нет врагов! Для врача есть только один враг — Смерть!.. Ты был там? Ты все это пережил? Ты имеешь право говорить "нас"?

Мальчик никогда не видел свою маму в таком гневе... Он беспомощно поглядел на сестру, ища поддержки. И получил ее.

-Но, мама! Не сердись, Рольф неудачно выразился! Так считают все, понимаешь? Все считают ее врагом. Нельзя же драться со всем миром...

-Все могут ошибаться... — усмехнулась женщина, остывая. — Они просто не знают Вигдис так, как знаю ее я. А я ее знаю с детства. Мы были подругами, почти сестрами. Она добрая и справедливая, смелая и бескорыстная, прямая и честная. А это дорогого стоит, поверьте. Вы должны гордиться своей мамой! Она этого заслуживает. И в школе расскажите...

-Нам не поверят! — с досадой воскликнул Рольф.

-В таком случае, — жестко усмехнулась женщина, — им придется поверить мне. А они поверят, если убеждать их буду я: волею Мастера, творившего сей мир, его Хранительница, шестой Эмиссар, Уна Гутторндоттир!

Перекресток семи дорог: Белый Вожак и Читающая в душах

(42 год после Рагнарекка или 95 год Победы)

-Ты врешь, Хокон! — отчаянно крикнул мальчик. — Она была хорошей!

Его противник, здоровенный пятнадцатилетний оболтус, довольно ухмыльнулся.

-Ну да! Она была людоедом и убийцей! — и с презрением добавил: — Прочти в своих книжках, книгочей.

Мальчик сжал кулаки. Его обидчик заржал:

-Драться хочешь? Ну, давай! Покажи, на что способен, кроме чтения!

Атака вышла яростной, но неподготовленной. Хокон просто отшвырнул мальчишку. Тот упал, но мигом вскочил и снова кинулся в драку. Драться мальчик не умел. Хокон врезал ему под вздох, затем ударил в челюсть. И мальчик снова упал. Когда он с трудом поднялся, Хокон снова занес кулак.

А опустить не смог — его запястье кто-то держал железной хваткой. Повернув голову, Хокон увидел высокого старика, прямого и сильного, как будто ему было двадцать лет, а не семьдесят с лишним. За его спиной стояла женщина, которую ни у кого не поворачивался язык назвать старухой. Все еще красивая, стройная, как девушка, одета она была в длинное узкое платье с разрезами по краям подола, перетянутое широким армейским ремнем, на котором висел меч в потертых ножнах черной кожи.

-Уймись, парень! Иначе руку сломаю! — с угрозой сказал старик. — И не мели того, чего не знаешь. А если кулаки чешутся, ищи равных соперников!

Оставив мужа разбираться с хулиганом, Нита подошла к мальчику, подняла его и помогла сесть.

-Он врет! — со слезами в голосе повторил мальчик.

-Конечно врет, — улыбнулась Нита. — Я-то Вигдис давно знаю, еще с той, первой ее жизни. Она была моим другом, моей первой наставницей... Знаешь, какая она была? Я расскажу тебе...

Жили в одной деревне двое детей: девочка и мальчик. Девочка была самой толстой и некрасивой, а мальчик — самым маленьким. Сверстники дразнили их, взрослые отводили глаза. А дети дружили. И еще из-за этого подвергались издевательствам.

И только один человек в деревне их защищал — Вигдис. Она тогда уже была почти взрослой, на целых шесть лет старше нас. Она била наших обидчиков, и нас надолго оставляли в покое. Она думала, что мы не знаем об этом. Она всегда была приветлива с нами, не отводила взгляда и не оскорбляла лживым сочувствием...

Потом ей пришлось покинуть деревню, и мы расстались на долгие восемь лет. А, встретившись вновь, стали друзьями. И именно она направила меня с мужем на путь, который помог остановить ту проклятую войну. Да, мы не дожили до Победы. Да, война продлилась свыше трех веков после нашей смерти. Но идеи, посеянные нами, дали всходы, позволившие двум народам перестать быть врагами. А когда твой враг — уже не враг, нет причин воевать. Вот такой она была, Вигдис дотАльви. Такой она и остается...

-Я знал, — прошептал мальчик. — Я верил. ...Я хочу ее увидеть. Я хочу ей помочь.

-Помочь? — изобразила удивление Нита. — Почему?

-Не знаю, — признался мальчик. — Я думаю, что она в беде. Все ведь вернулись, когда Рагнарекк закончился. А она? Почему она не возвращается?

Нита испытующе поглядела на мальчика.

-Возможно, она нашла что-то поинтереснее? Ты же знаешь, кто она теперь? С ее могуществом для нее открыты все пути!

Мальчик неожиданно взглянул в глаза старой женщине, выдержал ответный взгляд, отвел глаза снова и пробурчал себе под нос:

-Все, кроме одного — домой.

Нита услышала.

-Почему ты уверен, что ей было бы интересно здесь, "дома"?

Зачем Ните это было надо? Казалось, ей нравилось выводить мальчишку из себя своими наивными вопросами. И, наконец, мальчик не выдержал. Его прорвало:

-Потому, что всегда интересно посмотреть на мир, за который ты сражался всю жизнь, за который погиб в бою! Потому, что интересно посмотреть на мир, где больше нет войны, где мирно уживаются три народа. Потому, что интересно пройтись по улицам города Белый Ключ, выросшего на месте ее родной деревни, поговорить с людьми, в школу заглянуть, где дети вейров учатся вместе с детьми людей, послушать крики и лай, заполняющие школьные коридоры на переменах, послушать под дверью рычание учителя волчьего языка, читающего лекцию ученикам седьмого класса. ...Потому, что всегда интересно поглядеть на своих потомков, доныне правящих северным континентом. ...И потому еще интересно ей здесь, "дома", что почти все ее друзья здесь.

-И почти все враги! — напомнил Форк, уже успевший убедить Хокона не обижать маленьких.

-Она — воин. Никакие враги не заставят ее испугаться... — отмахнулся мальчик. — Я не могу доказать свои слова, но Вигдис в беде!

Муж с женой переглянулись. И Форк, положив руку мальчику на плечо, серьезно сказал:

-Ты прав, парень: она в беде.

-Ее держат в плену?

-Нет, — задумчиво возразила Нита. — Скорее, она заблудилась в новой жизни, и не может вернуться... Как трагично! При всем ее могуществе она может помочь и помогает другим, а себе помочь не в силах.

-Так надо найти и помочь! — с жаром воскликнул мальчик.

-Найти? Найти-то не штука. Я найду хоть сейчас. А вот помочь?

-Нельзя, да?

-Можно. Но помогать надо правильно. И кое-кого надо сначала найти. Ее же многие ищут...

-Кто?

-Ты их не знаешь... Одна из них живет в нашем мире, но далеко отсюда, в Олтеркасте. Она пойдет с нами... Другой... Уже сорок лет ищет он ее по всем мирам. И сорок лет ждет его женщина в дальнем мире. И волчица ждет. И волк... Не старея, ждут они, когда Томас найдет ее и приведет к ним... Он ищет. Он не сдастся. Нам надо встретиться и искать вместе... Затем и существует дружба...

-Я с вами! — заявил мальчик. И несколько минут затем терпеливо слушал уговоры типа "без тебя обойдутся", "подумай о маме", "ты еще маленький, а там опасно"...

Потом он вежливо прервал собеседников:

-Можно, я продолжу ваш, Нита, рассказ?

Жила была в одной деревне девочка — Вигдис. Была у нее мама, была подруга... Потом умерла ее подруга. А годом позже враги убили ее маму. И Вигдис обратилась в волчицу, чтобы отомстить.

Но очень уж боялись оборотней люди севера. И, когда враги бежали, убоявшись волчьих клыков, начали кидать камни в девушку, спасшую их. И Вигдис пришлось бежать... И только двое жителей деревни — толстая некрасивая девочка и маленький мальчик — пошли ее искать. Зачем? Чтобы сказать, что они ее любят по-прежнему, что верят ей по-прежнему, что им стыдно за односельчан. Стыдно и больно... И, что они хотят помочь...

Это было нелепо. Любой взрослый сказал бы им, что они не в силах помочь, что девушке, потерявшей все в единый миг, не помогут никакие слова, что камни, летящие в лицо, сильнее любых слов... И он был бы прав, этот взрослый. Но некому было вразумить двух детей. И они искали, долго и тщетно.

Но что бы было, если б они не искали тогда Вигдис, движимые нелепым детским желанием помочь? Что бы стало с Вигдис, со всем миром, с ними самими?

-А мама-то отпустит?

-Я попрошу! Прямо сейчас! Только вы не уходите, пожалуйста! — заторопился мальчик, вскакивая на ноги. — Не уйдете? Обещаете?

Нита улыбнулась и кивнула.

Вернулся мальчик через добрый час, да не один, а с матерью. В ее руке был туго набитый заплечный мешок.

-Здравствуй, Читающая в душах! — поклонилась она Ните. И улыбнулась Форку: — Привет, командир. А я ведь в обиде на вас: как же вы не зашли-то? Носят вас йотуны по миру, даже дома своего не завели. В кои-то веки завернули в наши края, а ко мне не заглянули...

-Прости, Элри, спешили мы... — развел виновато руками Форк.

-Спешили... — передразнила Элри. — Ладно, на обратном пути зайдете — сына сдать из рук в руки. И... удачи вам! Доброго пути, прямой дороги! Найдите княгиню. Когда-то она помогла нам, Общине. Пора вернуть долг!

Перекресток семи дорог: "Быть человеком!.."

Вот и все, что я хотела рассказать. Теперь вы знаете обо мне правду. Во всяком случае, мой рассказ — самая лучшая, самая правдивая из всех правд, поскольку даже если я и исказила в чем-то истину, никто из вас, Мыслящих, не в силах меня уличить во лжи...

Очень возможно, что мой рассказ покажется вам сумбурным и коряво изложенным. Это потому, что я успела отвыкнуть общаться на столь примитивном уровне связи, как речь. И еще потому, что нелегко рассказать о чем-либо, если знаешь абсолютно все. Это куда труднее, чем домысливать то, чего не знаешь...

Я не старалась себя оправдать, осудить, приукрасить. Я говорила правду.

Зачем? Да затем, что я — Закон — жду помощи от вас, Мыслящие.

Вы испокон веков завидуете нам, именуете не очень верно богами, восхищаетесь нашим бессмертием, всемогуществом и всезнанием! Но вы, ничтожные Мыслящие, умеете то, что не доступно нам, Законам. Почти всем Законам... Что уже не один век недоступно и мне, хоть и рождена я Мыслящей...

Вы!!! Вы мало знаете, зато надеетесь и верите!!! А я — не верю. И ни на что не надеюсь. Я знаю наперед все... Вы любите, а я — не умею. И не сумею... У меня пятеро детей, трое давно взрослые, двое еще малы... И я их не люблю!!! Не умею...

Как нелепо!.. Все мочь и ничего не мочь. Все знать и мучительно искать ответ на простой вопрос: что же мне делать...

Как тяжело видеть своих детей, знать каждую их мысль, и не иметь возможности обнять их. И ожесточенно давить в себе ростки зависти к собственным детям за то, что они, счастливцы, простые смертные...

Как больно сознавать, что мне, обладающей столь огромным могуществом, недоступны чувства, привычные смертным: любовь, дружба, страх!

Я своих детей просто бросила. И то сказать! На кой йотун им такая мамаша — безжалостный палач, людоед, расчетливый эгоист? Нет, я не вовсе бесчувственна, отнюдь! Просто я, если мне взбредает в голову состроить из себя человека, начинаю идеально имитировать человеческие чувства. Идеально... С тех пор, как я перестала быть Мыслящей, я все делаю идеально. Даже убиваю...

Хорошо, что Уна забрала моих детей себе — она-то и есть их мать, заботливая, любящая, терпеливая... Не мне чета. Человек! ЧЕЛОВЕК!!! Как ей удалось остаться человеком? У меня вот не вышло.

И еще из-за нее я не могу навестить Виллу с Рольфом. Они скучают, они ждут меня, они каждое утро просыпаются с надеждой увидеть над своими кроватями меня, свою маму! А я не могу! Я боюсь встречи с Уной. Я не умею забыть свой меч у ее горла, мир, застывший в ужасе ожидания гибели Эмиссара!.. Счастье, что Уна сумела напомнить мне, кто она и кем была я!

Она-то не сердится, она относится ко мне по-прежнему, мой первый в жизни друг, мой исконный заклятый враг, сестра моя по крови и клятве... Как она сохранила чувства? Как она умудряется любить, волноваться, нервничать?.. Тоже ведь давно уже не Мыслящая...

Не Мыслящая... Жаль! Это значит, что она тоже не в силах мне помочь: вернуть дар всеотца Мыслящим, которого я лишилась когда-то...

Я прошу помощи. Стыдно... Все, кто меня слышит! Смейтесь: я прошу помощи!!! Я хочу любить, сомневаться, ненавидеть, переживать и беспокоиться, вспоминать и забывать... Я хочу сказать моим детям, что люблю их, я хочу повидать своих мам, познакомиться с отцом... Я хочу обнять мою Уну...

Я все это могу, но не желаю оскорблять их фальшью...

Я хочу помочь Оге избавиться от многовековой любви ко мне, не причинив ему боли... Не знаю, как. И не узнаю! Мы, Законы, не умеем узнавать...

Я очень хочу любить...

Эх, Оге!.. Дорого же ты заплатил за минутную слабость! Так дорого! Своей жизнью, своей судьбой, мной... Наша последняя встреча заставила тебя очнуться, стать тем Оге, которого я любила когда-то. Ты мстил врагу за мою гибель. Мстил беспощадно, жестоко и изобретательно. Мстил пять лет. Ты принял смерть настолько ужасную, что даже имперские власти не осмелились сообщить о ней. Ты восстал из могилы, вызванный Рагнарекком, честно сражался там. О тебе ходят легенды в трех десятках миров, тебя почитают, как великого воина и верного друга. Ныне ты вернулся в родной мир, работаешь учителем в школе...

И все это время ты любил меня и продолжаешь любить. Без надежды. Ты ничего не ждешь. Ты знаешь, что ничего не выйдет. Ты знаешь, что я уже давно не люблю тебя. И не потому даже, что разучилась: когда я снова обрету этот дар, я не буду тебя любить. Никогда не буду. И мы оба это знаем.

Но ты любишь... Как мне помочь тебе, родной мой? Ну как? Я властна влезть тебе в душу, стереть любовь... Но это же — убить тебя! Я не хочу обойтись так с тобой. Помогать надо правильно, то есть по человечески. А этого я не умею.

Самое мучительное то, что я знаю, что мне помогут, что все у меня будет отлично. Я только не ведаю — когда это будет... Проклятый Принцип неопределенности...

Смейтесь же — я, всемогущая, сражавшаяся против вас на Боргильдсфольде, прошу у вас помощи. Даже мне смешно. Ха-ха!.. Ну, что же никто не смеется?

Я бы заплакала, но и этого не могу: слезы — слабость, а слабостей у меня нет.

Я устала. Я хочу умереть, но на беду свою бессмертна. Я переживу своих детей, внуков, правнуков...

Помогите мне, кто слышит меня! Я отблагодарю за помощь знаниями и силой, дружбой и помощью. Пожалуйста!..

Ведь не так часто просит помощи у людей богиня, она же — бывший человек, бывшая волчица, бывшая Старейшая волчьей Стаи, княгиня Сопротивления — Вигдис дотАльви, дочь Альви второй, последний Претендент!

Глава 8. Волчий закон

(54 — 58 годы Нашествия)

1

Покои, где находилась женщина, не были похожи на тюремную камеру. Солнечные лучи ярко освещали их, проникая сквозь великолепные витражи окон, расцвечивали дополнительными красками нежно-розовый шелк стен, черный парчовый полог кровати драгоценного серебряного дерева, расшитый золотыми драконами о четырех когтях. У окна располагался невысокий стол красного дерева, инкрустированный золотом и нефритом. Два кресла были придвинуты к нему. Рядом с кроватью стояла детская кроватка.

Нет. Не похоже. Вот только тяжелые шаги караульных за дверью. Вот только небьющиеся стекла витражей... Женщина пыталась их разбить руками, креслом... И ни единой трещины не появилось.

Женщина нервно, как волчица в клетке, ходила по комнате, то и дело заглядывая в кроватку, где мирно спал ее полумесячный сын. Да она и была волчицей. Плен и тревога за сына делали ее старше своих лет. А ведь ей и было-то лет двадцать, по человеческому счету...

-Вот и все. Жизнь, еще неделю назад казавшаяся такой прекрасной, только начинавшейся, закончилась. Еще день-два... И роскошные покои сменятся сырым пыточным подвалом. Потом — казнь. Боги мои! Какое унижение! Казнь! Почему я не погибла в бою? Неужели я не заслужила достойной смерти? Сын, Вимме! Маленький мой! Ну зачем я не отправила тебя? Хоть ты бы выжил... Тассе — родной мой, любимый! Неужели я не увижу тебя больше? И что же им от меня надо? Что за игры: роскошь, шелк?

Потом мысли женщины резко сменили направление.

-Что будет делать Тассе? Женится? Или нет? Он же, несмотря на кажущуюся суровость, очень раним, и очень нежен с ней, что как-то не свойственно волку и не вяжется с его вполне заслуженной славой опытного военачальника и могучего воина.

Женщина поймала себя на мысли, что ей не кажется дикой мысль, что ее муж должен немедленно жениться, едва узнав о ее казни.

-Хоть бы любовницу себе завел, что ли! Были бы у него еще дети... Вимме, сынок! Тебя-то за что?

Бесшумно открылась дверь. Женщина не обернулась. Она стояла у окна и смотрела на сады, расстилавшиеся вокруг тюремного замка в Кремьеле.

-Госпожа! — раздался почтительный голос вошедшего. И только тогда она обернулась.

Перед ней стоял, склонившись в почтительном поклоне, имперский сановник. Судя по шапке — высокого ранга. И, что интересно, не связанный с разведкой — на его рукаве была нашита крылатая кисть, знак принадлежности сановника к академии Ханьлинь.

"Ого! — подумала женщина. — Что-то новое?"

И, не отвечая на поклон, осведомилась:

-Что вам угодно?

Сановник еле заметно улыбнулся, выпрямился и жестом указал женщине на кресло.

-Давайте, госпожа, не будем терять время. Вы, очевидно, предполагаете, что я буду выяснять у вас тайны вашей ставки, льстить, угрожать... А вы будете гордо отказываться или пробовать вести свою игру.

"Однако!" — мысленно хмыкнула женщина, усаживаясь в кресло. Сановник сел напротив и продолжил:

-Мое скромное имя, госпожа, — Хань Дуаньтэ. Я — ханьлинь. Наш властелин прислал меня к вам, уполномочив вести переговоры и даже принимать решения! Давайте перейдем сразу к делу! Предварительно я хотел бы заметить, что не обещаю, что наш разговор не выйдет из границ этикета. Как мужчине, мне это неприятно. Прошу простить меня заранее. Могу дать слово только, что пустых обещаний или пустых угроз не будет. Все, что я предложу, я в силах сделать. И сделаю, если понадобится! За что также прошу прощения. С вашей стороны я рассчитываю на прямоту.

Хань умолк. Женщина внимательно посмотрела на собеседника и бросила: "Слушаю".

-Госпожа! Я уполномочен предложить вам мир. Мы...

-Что!? — не поверила она ушам. — Мир!?

Хань поморщился, но мгновенно стер неудовольствие с лица.

-Да! Мы считаем, что полвека войны — это достаточно долго. Мудрец сказал, что даже долгая и неудачная война на чужой территории лучше, чем быстрая и успешная война — на своей земле.

-На вашей? — иронически усмехнулась женщина. — Вы уверены, что эта земля — ваша? Или вы имеете в виду, что она все же — "чужая территория?"

-Пока мы контролируем весь континент, вся земля — наша! — отрезал Хань. — Однако я не желаю спорить о терминологии. Речь о том, что война разоряет страну, в которой происходит. Даже быстрая и успешная. А наша война, следует признать, — не столь успешна, как нам бы хотелось. И весьма продолжительна! Пора сию войну закончить. Мы уважаем упорство и талант ваших полководцев, но мы все равно победим! Вы же опытный военачальник, княгиня! Вы же прекрасно знаете соотношение сил! Зачем продолжать бессмысленное сопротивление?

Хань сделал паузу. А затем продолжил:

-На континенте могут разместиться сотни миллионов людей, не мешая друг другу! Вы просто не представляете себе — что такое перенаселенная страна!

Хань осекся, как будто сказав лишнее. Женщина сделала зарубку в памяти. А ее "гость" тем временем продолжил:

-Поверьте: условия самые выгодные! Мы предлагаем включить ваше княжество, Арбад, Горный удел, Восточный Олтеркаст и Западный Нертоу в состав Империи на правах вассальных государств. Вассальная присяга ограничится только признанием суверенных прав императора, обязательством дважды в год являться ко двору, гарантией военной помощи в случае войны, уплатой имперских налогов. Вот, в общем, и все! Зато вы — белые люди и волки — вернетесь к достойной и спокойной жизни! Государь, сочувствуя страданиям народа, может согласиться на дополнительные уступки! Если вы примете наши предложения, то...

-Кто это "мы"? И чьи это "наши" предложения? — прищурилась женщина.

-"Мы" — это Черная империя. Не надейтесь — это не заговор. Нас поддерживает государь.

-Но я — не князь! Я не могу решать за него! А он никогда на это не согласится! — перебила женщина, повышая голос.

-Не кричите! Ребенка разбудите! — жестко отреагировал Хань, стирая с лица остатки вежливой улыбки. — Сидите молча. И слушайте! Если вы примете мои предложения, то мы отпускаем вас с ребенком так, что никто не узнает о вашем пленении. Далее, мы устраняем князя и возводим вас на трон.

-Ни за что! Как вы смеете?...

-Да замолчите же, госпожа! Никто не собирается его убивать! Честное слово, госпожа! На поле боя вы соображаете куда лучше и быстрее! Не нужен нам мертвый Тассе! Только живой. Ибо отстраните его именно вы. С нашей помощью, разумеется. А вас никто не поддержит, если князь будет убит. Я предлагаю следующий план: когда ваши войска будут терпеть поражение за поражением, популярность Тассе упадет. И вы, имея права на трон, просто отстраните его от власти. И подпишете мир. А Тассе проведет остаток жизни под домашним арестом в своем дворце. В комфорте и богатстве.

-А если я не соглашусь? — осторожно поинтересовалась женщина.

Хань вздохнул. Однако ответил твердо и уверенно:

-Тогда мы вас также отпустим. Но уже без ребенка. И без всякой возможности для вас когда-нибудь родить нового.

-Это как? — прервала его женщина.

-Очень просто! Маленькая хирургическая операция, и все. Вам не поможет даже ваша ... хм... двойственная природа. Князь же будет вскоре убит и княжеский род закончится. А вместе с ним и ваше сопротивление.

-Вы уверены, что сможете... устранить князя именно тогда, когда вам это потребуется? — иронически усмехнулась женщина.

-До сих пор нам это удавалось... — вкрадчиво ответил Хань. — А вы знаете, что князь не озаботится сотворением наследника, если...

"Дьявольщина! — подумала женщина. — Они неплохо знают характер Тассе. Откуда? Кто мог им сообщить? Предательство? Кто же?"

-Так что вы ответите? Да или Нет?

Женщину охватил ужас: этот Хань из тех, кто держит слово. Вимме! За что?

-Какие гарантии, что вы исполните ваше обещание?

Хань, наконец, улыбнулся.

-Если повелитель лично даст вам слово, вы поверите? Скажите — да, и он посетит вас здесь, в Кремьеле.

-Я могу подумать?

-Нет. Пять минут, госпожа!

-...Я согласна.

-Отлично, госпожа.

...

-Ну, что же? Вы свободны. Ваш малыш тоже. Вас доставят в северные отроги Веерных гор. Прорываясь из окружения, вы заблудились там и два дня искали выход. Прошу вас! Разбудите вашего... ребенка!

-Щенка, ханьлинь. Щенка!

Хань дружески улыбнулся:

-В данном случае это — не оскорбление! У вас очаровательный волчонок, госпожа! Сколько ему?

-Две недели.

Хань сокрушенно покачал головой:

-Что за времена! Женщины рожают и снова уходят в бой... А мы выламываем руки матери, угрожая убить ее ребенка... Честное слово, жить не хочется после такого. Подлость — не грязь. Не смоешь...

И серьезно продолжил:

-Госпожа моя! Я очень прошу вас поверить: я честен с вами. Мы в самом деле хотим мира с народом ланжэнь. И выполним свои обещания. Но если... кто-либо решит нарушить наш договор, а я не в силах буду этому помешать, то покончу с собой. Клянусь вам, госпожа. Честью клянусь. Она дороже всего на свете. И еще... Извините меня! Я был груб с вами. Это недопустимо.

-Ничего страшного, господин Хань. Я, честно говоря, даже на такое обращение не рассчитывала. А что такое ланжэнь?

-Перевод названия "вейрмана" на наш язык, — охотно пояснил Хань Дуаньтэ. — "Волколюди".

-И, кстати! — понижая голос, добавил Хань. — Маленький совет. На случай, если... мир не состоится... Врага надо знать, если хочешь его победить. Мы о вас многое знаем! Ваши языки, традиции, вашу историю... Многое. Вы же о нас не знаете ничего. Как же вы собираетесь победить нас?

Женщина взяла щенка из кроватки, подумав попутно, что Вимме — первый из княжеского рода за полвека, которому удалось полежать на настоящих льняных простынях, подушке, укрытым пуховым одеяльцем...

-Да, совсем забыл, госпожа! Маленький жест дружбы с вашей стороны! Ответьте на один вопрос...

2

Ставка князей вейрмана располагалась в те годы в Веерных горах. Основным преимуществом тамошней системы пещер было обилие входов. Веерные горы и называются Веерными, поскольку похожи на веер. Горы эти тянутся от бескрайних северных лесов, что к западу от Нурланда, до залива Тамгор через весь континент. Но похожи они на елку: их отроги врезаются в Зеленую степь, как ножи, как спицы веера. Вся прелесть такого расположения была в том, что противник, буде он соберется блокировать убежище, вынужден будет потратить неделю на перемещения войск из долины в долину. И пригнать этих войск немеряно. А засечь эти маневры можно будет за пять минут! Вообразите только — как далеко можно свалить за неделю! Жаль, что землетрясение 126 года, разрушившее пещеру, заставило вейрмана оставить Веерные горы!

Уже три дня прошло с тех пор, как вернулся полк. Точнее, то, что от полка осталось. Тассе тонСати чуть головы не поснимал со счастливчиков. А что еще делать с мерзавцами, которые бросают командира? И, добро бы просто командира! Но командира с ребенком!!! Если бы командир полка не был еще и его любимой супругой, князь бы точно поснимал им головы. А так — не решился.

Но княгиня Баки дотГерта вернулась. И привезла ребенка, которого еще никто в ставке не видел.

Тассе был счастлив. Он полдня носил дите по пещере и всем показывал. Когда надо было Вимме кормить, Баки находила мужа и решительно отбирала у него ребенка. А затем Тассе опять захватывал сына. Хохоту было! Вимме сиял, как новый шлем на солнце, строил всем глазки и скалил пасть, сверкая клыками.

Парой недель спустя, ребенка начали приучать быть человеком. Реву было! Вимме вопил на всю пещеру, вырывался и пытался сбежать. А также кусался, а потом старался найти во рту зубы, растерянно понимая, что все они куда-то делись. Его физиономия была в такие моменты неописуема! Там отражались одновременно обида, удивление, искреннее непонимание (ну были же они! Я ж кусался!). Все это вызывало новые приступы хохота у окружающих. Вимме обижался и ревел. Впрочем, долго он обижаться не умел. А, успокоившись, снова сиял, строил глазки и скалил пасть, если она у него была в этот момент.

Все были счастливы.

Впрочем, счастье это слегка тускнело при вестях из армии, которую все чаще начинали преследовать неудачи. Черная империя научилась бороться с партизанскими методами ведения войны. Рейдовые группы и отряды все чаще начинали попадать в засады, "демоны" Ли Трана, начальника службы безопасности империи, прореживали городское подполье, разумная внутренняя политика имперской администрации, предоставление коренному населению гражданских прав делали все более популярной идею о ненужности и даже вредности вооруженного сопротивления.

Через два месяца стало ясно, что армия — на грани разгрома.

Тассе помрачнел. Он начал пропадать в штабе, ходил в рейды. Ему удавалось приводить войска обратно без особых потерь. Но положение не выправлялось. Княгине тоже удавалось сохранять свою бригаду. А вот остальным...

Начальник разведки вейрмана, Грон тонНеттле, настоял на срочных мерах по усилению режима секретности. Был создан ближний круг, куда вошел сам князь, княгиня, Грон и еще трое наиболее проверенных военачальников. На время это помогло. Только на время.

А в столице империи произошел дворцовый переворот. Молодой император был убит. Его младший брат, заняв престол, заметно ужесточил политику. Среди чиновничьего аппарата произошли перемены. Сотни сановников были отправлены в ссылку, тысячи людей угодили в тюрьмы. Многих казнили.

На фоне этих потрясений как-то незаметно прошла весть о самоубийстве члена академии "Ханьлинь", известного поэта Хань Дуаньтэ. Огорчились лишь почитатели его таланта, ценители его поэзии. И еще один ... человек.

Тассе, кажется, совсем разучился улыбаться. Баки очень старалась как-то развеселить мужа, но... Она даже плакала по ночам, о чем шептались ее горничные. От этой вести всем стало холодно: Баки была умным, решительным и опытным командиром, лучшим бойцом во всей армии. Она умудрялась вытаскивать свою бригаду из любых передряг, выигрывать почти проигранные сражения... То прошлогоднее поражение ее полка оставалось единственной ее неудачей. И теперь Баки плачет по ночам?

Осенью в Стране холмов был окружен второй корпус. Помощь не успела. Двадцатитысячное соединение перестало существовать.

А еще через два дня Грон вызвал князя к себе.

Князь понял, что случилось нечто экстраординарное: если уж начальник разведки вызывает князя, а не наоборот, значит, его сведения настолько важны, что их нельзя доверить ничьим ушам.

-Государь! Мои люди подготовили доклад о положении дел. Я прошу вас с ним ознакомиться!

-Грон! Я знаю положение дел.

-И все же...

-Хорошо. Давай твой доклад.

-...

По мере того, как Тассе читал, лицо его каменело. Грон отошел в сторону, чтобы не мешать. Он заметно нервничал.

Закончив чтение, князь обратился к Грону:

-Из доклада я понял, что в моей ставке — предатель. Это так?

-Да, государь.

-И ты... знаешь его имя?

-Да, государь.

-Но в докладе оно не указано!

-Да, государь.

-Прекрати повторять одно и тоже! "Да, государь", "Да, государь"... — взорвался Тассе. — Ты можешь его назвать?

-Да, государь. Могу. Но не назову.

-Почему?

-Я — волк. Как начальник разведки, как человек, я бы немедленно обвинил... м-м-м... виновного в измене! Но... он тоже — волк. Волчий закон вступает в противоречие с законом человеческим, государь. А волчий закон — сильнее.

-Что ты имеешь в виду? — медленно спросил Тассе.

-Бросив такое обвинение, я тем самым вызову виновного на смертный бой! Тогда, если я одолею его, то его родичи обязаны будут вызвать меня, чтобы отомстить... А у меня тоже есть родичи! Ты знаешь закон: будет бойня! Я не боюсь смерти, княже, но будет лучше, если виновного вызовет его родич. Пойми, Тассе! Мне жаль. Честное слово, жаль! Я бы жизнь отдал, только бы оказалось, что я ошибся!!!

Бледный, как смерть, вышел Тассе от Грона, сменил облик и огромными прыжками помчался домой, в пещеру.

3

С утра Баки не находила себе места. Она без конца придиралась к своим "придворным дамам", как в шутку называла женскую часть ставки. Те из женщин (человеческих, по большей части), которые по возрасту, профессии или складу характера не служили в армии, находились при княгине, в ее "оперативном подчинении".

Баки уже неделю собиралась поговорить с мужем, сказать ему что-то важное. Очень важное... Никак не могла выбрать момент. То Тассе не было, то он был не в духе, то она... Но сегодня она скажет! Обязательно скажет! Может, хоть эта весть его порадует?

Распахнулась дверь. В покои княгини ворвался Тассе в нелюбимом им обличье волка. И...

С порога зарычал вызов на смертный бой.

"Постой! — хотела закричать княгиня. — Не надо! Погоди четыре месяца! Потом я сама..."

Крик умер в ее горле — вызов был брошен. Обратного пути нет ни у него, ни у нее.

Вы знаете — что такое волчий поединок?

В нем отключается разум и человеческие память и сознание! Остаются только опыт, боевое мастерство и ярость.

В нем нет друзей, родичей...Только — два волка.

Его нельзя отменить, в нем нельзя помиловать, уступить, поддаться. Только — победить.

Или — умереть.

Таков Волчий закон!

Княгиня прошлась по комнате, разглядывая в последний раз знакомые вещи. Взяла коробку с украшениями, перебрала их и положила на стол.

-Возьмите их. Они ваши. Мне это все уже не понадобится...

-Госпожа! Зачем ты так? Может быть... — начала одна из женщин, но звонкий голос юной Аси оборвал реплику.

-Заткнись, идиотка!

Все уставились на Асю.

Ася была домашней девочкой, очень воспитанной, невесть как оказавшейся в армии.

В первом же бою она была серьезно ранена. И Баки забрала ее к себе прямо из госпиталя. Ася казалась белой вороной здесь. Она стеснялась переодеваться даже в сугубо женском обществе, она краснела до ушей во время обычных женских разговоров о мужиках, она не знала ни единого неприличного слова, она каждую неделю писала письмо маме, отчитываясь во всех своих поступках.

И вот эта самая Ася кричит на женщину втрое старше себя!

-Она права! — спокойно заметила Сольвейг Свейндоттир, самая старшая из "придворных дам". — Думайте, что говорите!

Баки встала в дверях, скинула плащ, сняла ножны с мечом.

-Простите, если в чем была виновата. Не поминайте лихом. Пожалуйста... Дай бог мне не вернуться.

Юная Канте дотЛисса — единственная вейра среди "придворных дам" — шагнула вперед.

-Госпожа! Я буду драться вместе с тобой! Пусть государь найдет кого-нибудь себе в пару!

-Нет, Канте! Ты останешься здесь. Не порть себе жизнь. Ты не знаешь, в чем меня обвиняет мой муж. Прощайте...

-Постой, Баки! — окликнула ее Сольвейг. Она подошла к княгине, посмотрела ей в глаза и серьезно сказала:

-Дай бог тебе не вернуться, Баки! Я не могу тебя простить, но я тебя понимаю. Любая из нас на твоем месте... — и, не договорив, Сольвейг махнула рукой. — Прощай, Баки! Не могу желать тебе удачи, но... Да будет верен твой глаз, тверд клык, остер коготь!

Не зная того, Сольвейг повторила боевое волчье напутствие.

-Ты знаешь? — спокойно спросила Баки.

-Знаю, Баки! — кивнула Сольвейг. — Даже больше, чем ты думаешь. ...Поверь — мне жаль...

-Не надо, Сольвейг! Уже ничего не сделать... Вызов брошен... И его не отложить...

И, обведя женщин взглядом, княгиня Баки негромко и размеренно объяснила:

-Тассе обвинил меня в предательстве. И он совершенно прав. Год назад меня с сыном взяли в плен. Ценой нашей свободы и стало мое предательство.

"Придворные дамы" оцепенели от потрясения и ужаса.

Сольвейг обняла княгиню, затем отстранилась и с силой толкнула ее вниз, к полу. Волчица встала на задние лапы, лизнула Сольвейг в щеку и умчалась. А Сольвейг, как сноп, повалилась на забытый Баки плащ и зарыдала.

Маленькая Ася нерешительно подошла к ней и села рядом.

-Сольвейг! Ну что ты? Ну не плачь, пожалуйста...

Женщина подняла голову, повернула ее к Асе и с сердцем сказала:

-Она же беременна!

-А он знает? — ужаснулась Ася.

-Нет!

-Так надо же сказать! Нельзя же...— и осеклась, увидев помертвевшие глаза Канте. Вейра покачала головой.

-Поздно. Слишком поздно. Бой состоится сегодня. Тассе будет вдвойне трудно, если он узнает. И ей тоже...

Теперь заплакали все. Вошел страж, потоптался в дверях, понял, что ничем не может помочь, развел руками и снова вышел. Опять вошел, присел возле Сольвейг.

-Сольвейг! Ты это... если что надо — только скажи! Достать там чего! Или притащить... Помочь как-то! Я мигом...

-Спасибо, брат, — сквозь слезы улыбнулась Сольвейг.

Когда все немного успокоились, Канте встала, проверила меч в ножнах за спиной.

-Я пойду, сестры!

-Куда? Она же запретила!

-Она драться запретила. Но я — вейра. И я должна быть там. Таков волчий закон.

4

Поляна у старого дуба — традиционное место поединков — была пуста. Только вокруг нее светились сотни волчьих глаз. Все волки, все вейры, находившиеся сейчас в округе, были здесь.

Тассе шагнул на поляну. Он ждал.

Взошла луна, залив лес серебристым светом. На быстро чернеющем небе не было ни облачка. Хорошая ночь, теплая. Ночь, подходящая для боя.

Ждать пришлось недолго. На дальнем конце поляны появилась Баки. Волчица сделала несколько шагов и встала в боевую стойку. Тассе молча пошел по кругу, обходя поляну. Баки тоже двинулась по кругу, сохраняя дистанцию и следя за передвижениями противника.

"Противника! Тассе, любимый! Как же так? Ну почему? Я же люблю тебя! И теперь я должна убить тебя, чтобы твой ребенок смог родиться! Боги мои! Что же я натворила! Вимме!..."

Кровавая пелена заколыхалась перед глазами. Древняя, черная ярость, клокоча, поднималась откуда-то из глубин души, гася сознание и память.

"Вимме! Сынок!"

Бой начался. Два волка, рыча, сплелись в клубок, пытаясь вцепиться друг другу в горло. Клочьями летела шерсть. Из ран текла кровь. Ее одуряющий запах мгновенно раскатился по поляне, щекотал ноздри, будил ярость...

Вимме стоял рядом с Гроном. Он не смотрел на поляну, где насмерть дрались его родители. Если б он мог, он бы и не чуял и не слышал. Но это было не в его силах.

Грон шептал, скорее для себя:

-Может, мы ошиблись? Может, это — не она?

Вимме глухо сказал:

-Нет, Грон. К сожалению, ты не ошибся.

-Ты уверен, Вимме?

-Нет, Грон. Я — знаю. Я там был. Я видел и слышал все... Ты не ошибся.

Предсмертный хрип известил всех, что бой закончился. Вимме поднял глаза, уже поняв — что произошло.

С маминых клыков капала кровь. Кровь его отца.

Не меняя облика, Баки села над телом мужа и завыла. Из ее глаз катились слезы.

Тассе всегда не любил принимать волчий облик. Его человеческая составляющая была несколько сильнее, чем надо. И он умудрился частично сохранить сознание и память. И потому проиграл. Ведь он любил жену. Несмотря ни на что — любил. И не смог ее убить.

Вимме шагнул на поляну и зарычал вызов на смертный бой.

-Вимме! Опомнись! — хлестнули два голоса сразу. Голос Грона и голос юной Канте. Но было поздно.

-Вимме! Не надо! — снова крикнула Канте, но тяжелый взгляд княгини и ее резкий окрик заставил Канте замолчать.

-Не смей!

Грон с отчаянием думал, что все погибло! Баки, конечно, предательница, но она — самый лучший боец во всей армии! Самый сильный, самый искусный! Вимме это должен хорошо знать! Баки сама его учила волчьей борьбе, фехтованию и прочим волчьим наукам. Он просто погибнет и — все! Конец княжескому дому! Конец сопротивлению! Всему — конец!

"Нет! Только не Вимме! О, могучий Один! Великий отец волков! Дай мне умереть! Не допусти, чтобы я убила и его! Это же мой сын!!!"

Нет! Вновь — кровавая пелена перед глазами. Вновь ярость глушит сознание...

Как и его отец, Вимме был человеком несколько больше, чем волком. Он, конечно, не сохранил память и сознание, но он их вернул, когда бой почти закончился. Я никому не пожелаю пережить такой ужас: он стоял над матерью, прижимая ее лапами к земле. Оставалось перегрызть ей горло... А он все вспомнил! Почему она предала? Да только для того, чтобы спасти жизнь ему, Вимме! И теперь он должен за это перегрызть ей горло? И, что самое ужасное, он знал, что перегрызет. Силен волчий закон. Не нарушить.

"Как он вырос! Совсем взрослым стал! Сильным! Хорошим воином будет... Ухо разорвано... Крови-то сколько! И еще раны... Неужели это я его так?... О, боги мои!"

-Как ты, сынок?

-В порядке, мама. А ты? — и ком встал в горле, когда он понял, что брякнул.

-Пока тоже в порядке, — попыталась усмехнуться Баки. Силы оставляли ее. Из многочисленных ран безостановочно текла кровь.

-Тебе больно, сынок?

-Ничего, терпимо... Мамочка! Как же так? Я же не могу!

-Можешь, сынок. Таков закон.

-Мама! Как же я без тебя? Я люблю тебя, мама!

-Я тоже люблю тебя, сын. Жаль, что тебе приходится пройти через такое! Прости меня...

Вимме помолчал. А потом прошептал чуть слышно:

-Прости меня, мама...

И Баки, вместо ответа, откинула голову назад, подставляя сыну горло.

5

Многих удивляет, что в рассказах очевидцев, знавших Баки, и посвященных в тайну, нет ненависти к предательнице. Есть лишь светлая печаль... Почему? Да потому, что долгое время тайну Баки знали только мы, волки, да дюжина "придворных дам". Мы молчали, поскольку не считали поступок Баки таким уж ужасным. Для волка нет понятия "мораль". Есть только его желание и закон. Волчий закон. В случае Баки этот закон вступил в конфликт сам с собой: долг вожака — против долга матери... Она выбрала материнский долг...

А "придворные дамы" узнали все только от самой Баки, когда она уходила в свой последний бой... И они молчали ради Баки, которую любили. И ради Вимме! Кто бы смог сказать ему, что вместе с матерью он убил и ее нерожденного ребенка? Да он бы покончил с собой!

А, кроме того, понять Баки можно! В такой ситуации предала бы любая мать...

...

-Что? Да как ты смеешь, щенок? Убью!!!

...

-Ну хватит, хватит. Я в порядке... Горло отпусти, говорю! Не буду я никого убивать. Обещаю. Только пусть он заткнется... Ф-ф-ух!... Надо же! Человек, а силища-то какая! Чего ты в горло мое вцепился, а? У меня и другие есть места, куда вцепиться можно! Очень увлекательные! ... Ладно, продолжаю.

Вимме приказал похоронить родителей в одной могиле. И написал на могильном камне: "Мама, папа — я люблю вас. Вимме".

Князь с той ночи навсегда помрачнел. Он внушал страх своим видом. Три месяца он не женился. И никто не решался напомнить ему про закон Первой Безымянной о том, что каждый член княжеского рода обязан обзавестись потомством.

Правда, он и не рисковал. Сидел дома. Все три месяца.

А потом женился на пятилетней вдове, вейре, похоронившей мужа и двоих детей. Сердцу, конечно, не прикажешь, но многих удивило, что Вимме выбрал женщину втрое старше себя, да еще и вдову. Многие полагали, что он просто выбрал первую встречную. И это очень походило на правду! Он никогда не сказал Синти ни одного ласкового слова. Позже, когда родились дети, он такое обращение перенес и на них. А, узнав о том, что Синти беременна, приказал ее никуда не выпускать до родов и умчался в армию на полгода.

Когда родились близнецы, Тарре и Дарго, он даже не приехал.

Вимме создал отряд смертников — сотню желающих умереть в бою. Полгода он не вылезал из боев. Носился по континенту, как ураган, наводя ужас на врагов. Гибли его воины, их места тут же занимали новые добровольцы: в них недостатка не было — многие хотели сражаться в отряде Вимме — удачливого и умного полководца. Да не всех он принимал. И сражался он на равных со всеми. Казалось, он искал смерти. Но не находил. Его хранила Судьба.

Ох, как его любили в армии! И мудрено не любить командира, который, спуская шкуру за провинность, делится куском хлеба с бойцами, сражается с ними плечом к плечу и впадает в ярость, когда интенданты не успевают доставить еду, стрелы, корм для лошадей, когда квартирьеры не успевают озаботиться разбивкой лагеря... За это он просто рвал глотки.

А его дети подрастали... Синти учила их волчьей науке, рассказывала про их папу. И тоже плакала по ночам.

Когда им стукнуло по два месяца, Вимме неожиданно вернулся.

Робко улыбнулась Синти, поднимая глаза на мужа. Она искала в его взгляде пусть не ласку, но хоть улыбку, хоть что-нибудь человеческое... Не нашла. Дети испуганно жались к матери, глядя в страшное лицо того, кто, как им сказали, был их отцом.

Выпрямилась княгиня, стерла с лица обиду да отчаяние.

-Здравствуй, князь! Рада приветствовать тебя дома. Удачен ли был поход? Легка ли была обратная дорога?

-Благодарю, княгиня! Весьма удачен был поход, весьма. И дорога была легка...

-Отдохни, князь, дома! Твои покои ждут тебя.

И властно, слугам:

-Воды горячей в покои князя! Постель приготовить! Ужин немедля! Камин разжечь!

Отлегло немного от сердца княжеского, чуть разжались тиски. Чуть — не совсем.

Перевел взгляд на детей. Вымахали-то как! Неужто уже два месяца прошло? Волчата... Как затравленно глядят-то... Исподлобья... Дурак я, дурак! Целых два месяца потерял. Чужие они мне! А я — им...

Но не смог пересилить себя князь. Сгорело, умерло в нем что-то, когда клыки его сомкнулись на горле матери. Силился он сказать что-нибудь ласковое жене, детей по головам погладить... Не мог. Сам мучился, места себе не находил...

Дети были уверены, что не любит их папа. И маму не любит.

Как-то спросили они Синти, за что?

-Нет, дорогие мои. Любит он нас. Больше жизни любит. Это у него от предков... Только не разглядеть любовь его с первого взгляда. И со второго — не разглядеть... Разная бывает любовь... Бывает счастливая, искрящаяся, как брызги водопада на солнце... И только на дне души — неощутимая боль. Бывает любовь неразделенная — горькая, мучительная, безнадежная... Когда боль так нестерпима, что ее даже не замечаешь... Только вот гнет она тебя к земле, горло давит. И жить не хочется. Бывает любовь яростная, гневная, беспощадная, когда так беспокоишься, так любишь, столько нежности в душе, что не прорывается она наружу. А, если прорвется эта нежность, то как смерч, как несчастье. Не как радость. Бывает любовь слепая, материнская, пристрастная. А бывает любовь суровая, закованная в кольчугу, и, в то же время, тихая и нежная, молчаливая и стеснительная. Вот так любила ваша бабушка Баки, так любил ваш дедушка Тассе. Так нас любит ваш папа. А что суров он, так есть на то причины.

-Какие, мама?

Улыбнулась уголками губ Синти. Слезы дрожали в ее глазах, искрились в свете факелов, как алмазы... Но спокоен и тверд был ее ответ:

-Нет, волчата мои. Не сейчас. Малы вы еще. Когда стая признает вас волками, тогда все и узнаете. А пока — рано.

Побыл дома Вимме, да и умчался вновь. И вновь пропадал подолгу, но возвращался все же иногда. Подарки привозил жене да детям... Понимал, что не того они ждут от него... А переломить себя не мог. Не мог.

По-прежнему страшен он был, и своим и врагам. По-прежнему непобедим был в бою.

И в последнем своем бою князь победил. Окружили его сотню в северных отрогах Дзапсноу. Четыре часа длился безнадежный бой. Загоняли коней всадники третьей дивизии армии Сопротивления, нахлестывали, понимая, что не успеют. Спешили на север нертские суровые воины. И гнали от себя мысль, что не успеют.

И не успели. Только увидели они, как спешно уходят всадники врага. Так спешно, словно весь Йотунхейм за ними гонится. Так спешно, словно все ночные кошмары, все ужасы мира ожили вдруг, воплотились здесь и идут за ними по пятам.

Все стало ясно, когда нашли они тело князя среди сотни изрубленных тел его воинов, среди тысяч мертвецов в черных плащах.

Смерть вернула ему волчий, ненавистный при жизни, облик. И на морде его замерла улыбка. Детская, радостная, счастливая...

Так погиб князь Вимме тонБаки.

6

Волчицы пришли звать Синти на холм Скорби. Пришли, посмотрели и ушли без слов. Сели у входа в пещеру и завыли песню скорби. Ибо поняли — не пойдет Синти на холм. Не сможет.

Княгиня сидела на полу, распустив волосы, закрыв глаза. Женщины ставки сидели рядом с ней.

Нет, они не утешали ее — она все равно не слышала слов. Ее кормили — она ела. Ее вели спать — засыпала. Через час просыпалась и снова садилась на пол. Шли дни.

Ее сыновья пытались навестить ее. И Мирта Нильсдоттир, склочная и вредная старуха, но талантливый хирург, неожиданно ласково обняла княжичей и сказала:

-Не надо, мальчики. Нельзя вам видеть ее такой. Приходите через пять дней.

-А что будет через пять дней?

-Придут Сестры волков.

-Какие сестры?

-Жрицы нертов. Вы знаете, что нерты считают, что происходят от волка? Это, конечно, не так, но никогда, с начала времен, ни один нерт не убивал волка! А еще они понимают волчью душу лучше, чем сами волки. Потерпите немного! Сестры волков помогут вашей маме. Обязательно!

Мальчики без слов повернулись и побрели прочь.

-Погодите! — окликнула их Мирта. — Кушать хотите? А-то про вас, наверно, и забыли. ...Пойдем на кухню. Я распоряжусь насчет еды для вашей мамы и вас покормлю.

Мирта сидела напротив детей Вимме и Синти, подперев щеку рукой, и вздыхая украдкой. Никто не знал, что двадцатилетней девчонкой похоронила когда-то Мирта двоих своих сыновей, трех и пяти лет, и враз состарилась. Никто этого не знал, но не видела с тех пор разницы Мирта между детьми... Свои? Чужие? Какая разница?... Дети же... А слово ласковое сказать боялась. Привязаться боялась.

В дверях появилась Марси дотИнгрид — сестра Синти.

-Привет, Марси! Ты откуда?

-С холма.

-Как с холма? — удивилась Мирта.

-Вместо Синти. Должен же был кто-то взойти на холм! А я — ближайшая родственница Вимме, после сестры... Как она?

-Плохо, Марси... Очень плохо. Она...

И, не договорив, Мирта безнадежно махнула рукой.

Дарго, отложив ложку, помялся и, все-таки, спросил:

-Тетя Марси! Когда-то мама обещала рассказать нам, почему папа такой! Когда мы вырастем...

-А вы что, уже выросли?

-Нет, но мама... Тетя Марси! Я хочу понять... Почему так? Папа никогда не был ласков с нами, с мамой... Мы с Тарре боялись его... Почему же мама так...

Женщины переглянулись. И Мирта незаметно кивнула.

-Что ж? — начала Марси. — Рано или поздно вы узнаете. И, хоть вы и недовыросли, я вам расскажу. Только... Вам уже рассказывали про волчий закон?

Мальчики кивнули.

-Тогда... Если кто-нибудь из вас хоть одним словом осудит Баки, вашу бабушку, то я сама вызову его на смертный бой. Подожду, пока он повзрослеет, и вызову. Ясно? Ну, слушайте...

"Покои, где находилась женщина, не были похожи на тюремную камеру. Солнечные лучи ярко освещали их, проникая сквозь великолепные витражи окон, расцвечивали дополнительными красками нежно-розовый шелк стен, черный парчовый полог кровати драгоценного серебряного дерева, расшитый золотыми драконами о четырех когтях. У окна располагался невысокий стол красного дерева, инкрустированный золотом и нефритом. Два кресла были придвинуты к нему. Рядом с кроватью стояла детская кроватка..."

На седьмой день в ставку пришла пожилая нертэ в сопровождении восьми девушек. Высокая, прямая и властная, в черном платье... Ее седые волосы были собраны в узел на затылке. Удивительно и жутко выделялись на ее морщинистом лице глаза. Молодые. Беспощадные. Жестокие.

Волчьи.

Внимательно оглядев Синти, старуха подошла к ней, присела рядом и что-то прошептала на ухо.

Вы, люди, видели, как мы обращаемся? Тогда вы многое потеряли. Синти как бы стала прозрачной, ее очертания — размытыми, сквозь ее тело было видно окно, синее небо... Можно было разглядеть, как бьется ее сердце... И тут же она обратилась в волчицу.

Как Сестра волков это сделала? Какие слова она прошептала? Даже мы, вейры, этих слов не знаем. А Сестры бережно и надежно хранят свою тайну...

-Не кормить. Не поить. Не выпускать. Княгиня должна тут лежать девять дней. Да коврик принесите — не на полу же ей лежать! — приказала нертэ, и обратилась к присутствующим:

-Благодарю вас за помощь и участие, сестры. Вы сделали свое дело. Теперь я прошу вас удалиться. Могут остаться только волчицы.

Мирта Нильсдоттир спросила:

-Ты поможешь Синти?

Прищурила старуха-нертэ глаз, испытующе воззрилась на Мирту и, наконец, ответила:

-Я помогу княгине. Но не Синти. Синти уже не помочь.

Девять дней все мы не находили себе места. Если бы имперские войска нанесли тогда удар, нам бы пришлось плохо. Что надо было старой нертэ? Что она делала?

Когда же прошел девятый день, Сестра волков на руках вынесла полумертвую княгиню из пещеры. Мы стояли перед ними. Все мы — волчицы, женщины, волки и мужчины.

Осторожно положив княгиню на землю, Сестра волков отступила на шаг, стукнула посохом оземь и объявила:

-Синти, княгиня вейрмана, умерла вместе со своим мужем, Вимме тонБаки. Ее — не воскресить. Княгиня должна получить новое имя.

И обратилась к Синти:

-Имя! Назови свое имя!!!

Синти с трудом разлепила веки. В глазах рябило и плыло... Она открыла пасть, попыталась что-то сказать, но даже захрипеть не смогла... Только еле слышно что-то прошептала...

-Не слышу! — отрезала нертэ.

Синти хотела сказать, что умирает... Дети... Тарре... Дарго... Где они? Неужели вы не позволите мне увидеть их перед смертью?... Убийцы... Дайте мне умереть в бою!... Вимме, любимый... Как я боялась тебя... Ни разу я не решилась открыться тебе... Но теперь я не боюсь! Я иду к тебе, родной мой... В стране вечной охоты мы встретимся... И я скажу тебе, жизнь моя, любовь моя, боль и счастье мои. Я все скажу тебе...

Где я? В глазах рябит... Тело, как ватное. Лапы не слушаются. В ушах шумит... Что там бормочут? Имя? Чье? Мое?

И, собрав последние силы, княгиня выкрикнула:

-Баки! Мое имя — Баки!

Княгиня Баки дотИнгрид поднялась с земли и зарычала:

-Черт побери! Где мои дети?

Глава 9. Дочь предателя

(95 — 97 годы Нашествия)

Валлин ненавидел ночь. И вовсе не потому, что боялся темноты. Просто по ночам ему было совершенно нечем заняться. В рейды его не брали. Даже в обычное охранение, и то не пускали. И что прикажете делать? Чего-чего? Спать? Вот сами и спите!

Спать Валлин не любил. Каждую ночь ему снился один и тот же ужасный сон: ласковые мамины руки, улыбающийся отец. И вдруг они куда-то уходят, а его оставляют. Валлин пытается за ними бежать, но лапы не слушаются... И тут Валлин просыпался в поту.

Когда его родители погибли, ему было три месяца. Или пять лет по человеческому счету. Регентом стал Виллем тонДаргра — опытнейший военачальник отца.

Маленького Валлина учили владеть мечом, луком и копьем. Учили держаться в седле. Ему преподавали историю и языки континента, стратегию, тактику и волчью науку.

В четыре месяца его стали допускать на заседания Военного совета, но без права голоса, чтобы княжич быстрее входил в курс дел. На этих заседаниях было шумно, часто начинали говорить или орать все разом. Обсуждались какие-то заумные проблемы из дальних краев... Мальчик сидел и скучал.

Как-то во время заседания внезапно смолк шум и наступила мертвая тишина. Все уставились на вход в зал. Решил глянуть и Валлин.

Там стояла незнакомая девушка.

Невысокая, светловолосая, сероглазая, она была одета в белую блузу навыпуск, перехваченную на талии ремнем, и в брюки, заправленные в сапоги. За спиной были приторочены два недлинных меча, справа на ремне, под левую руку, был подвешен кинжал.

В ее руках был пакет. У ног лежал связанный имперский офицер.

-Допросите его. Он много знает. И пакет прочтите! — не здороваясь, бросила она членам совета, передала постовому гвардейцу пакет, развернулась и ушла. Валлина удивило выражение злобы на лицах решительно всех членов совета.

-Виллем! Кто это? — спросил мальчик.

-Армиола, — недовольно ответил регент.

И помолчав, веско добавил:

-Ее отец выдал имперской разведке твоих родителей.

Как же ненавидел тогда ее Валлин! Как он мечтал поскорее вырасти и казнить ее! Или, еще лучше, он тогда сам ее убьет!

Впрочем, ее никто не любил — Армиола была дочерью предателя. Она жила отдельно от всех. Она не общалась ни с кем. Только иногда она приходила в княжескую ставку и приносила сведения о действиях и планах врага. Очень ценные и точные сведения. Парни из разведки диву давались — откуда она раздобывает информацию? И, на всю армию, они одни ей и верили...

Второй раз Валлин увидел Армиолу в бою за Трент-на-Горбатой, два месяца спустя.

Это был его первый бой в офицерском звании: он командовал конной сотней.

Валлин на всю жизнь запомнит тот бой. Они с налету взяли Трент, перебили гарнизон и двинулись дальше, на Брентону. Эх! Если бы они взяли Брентону, то весь юго-восток континента был бы освобожден без боя! И тогда можно жить! Занять три перевала в Окружных горах и все!

Дружина форсировала Горбатую и успела пройти несколько лиг, как путь им преградила Армиола.

-Стойте! Там засада! — крикнула она. — В Брентоне стоит тридцать шестой армейский корпус! А через несколько часов Трент займет третья кавалерийская бригада черных.

-Где доказательства? — спросил сурово Бревир Гьюкисон, командир авангарда. — По нашим данным тридцать шестой квартирует на западе.

-У вас старые данные! Держите! — и Армиола швырнула на землю черный плащ с нашитой на него крылатой молнией.

-Тридцать шестой! — бледнея, подтвердил Виллем. — Надо уходить.

-Поздно уходить! От имперской конницы в степи не уйти! Вернитесь в Трент, оставьте ворота открытыми, чтоб враг думал, что город пуст. Когда они втянутся в город, перебейте их и тогда уходите!

-Легко сказать: перебейте!... — проворчал Виллем. — Кавбригаду хрен перебьешь. Сил у нас маловато.

-У вас нет выбора! — с этими словами Армиола повернулась, чтобы уходить.

-Она права! — заметил Бревир. — Выбора у нас в самом деле нет, а с конницей легче справиться в городе, а не в поле.

-Армиола! Останься с нами! — предложил ей Валлин. Князь Валлин.

Девушка не ответила.

-Почему она отказалась, Бревир? — спросил Валлин, когда девушка скрылась из виду.

И старый воин хмуро объяснил:

-Она дочь предателя. Немыслимо жить с людьми и видеть в каждом взгляде ненависть. Невозможно доказать каждому, что предавала не она, что она никогда не предаст.

-А если я им скажу? — спросил Валлин и сам понял, что это ничего не даст. Люди подумают, что он просто дурак. И все...

Совет Армиолы оказался дельным. Каждую крышу, каждое окно превратили в крепостную бойницу для лучников. За луки взялись все, кто умел стрелять. С немалыми, конечно, потерями, но они вырвались из ловушки. А третья кавбригада черных перестала существовать.

Закончился год. Первый год жизни Валлина. Он, наконец, вырос.

Весной пришло известие от Горного короля: он звал князя на переговоры, но условием ставил, чтобы князь пришел один.

-Кто это такой? — спросил Валлин на заседании военного совета.

И Бревир принялся рассказывать:

-В трехстах лигах от нас на северо-восток лежит обширная горная страна. До Нашествия она входила в состав Нурланда, а в первые годы Нашествия там было основано горное королевство. Земли там маловато, зато месторождения металлов и угля превосходны. Горные мастера куют великолепные синие клинки. Их горные стрелки — отличные воины и в горах им равных нет. Они с начала Нашествия не допускают к себе черных. Их король может быть очень полезным союзником. Однако, они горды и упрямы. С ними будет нелегко договориться, княже. Было бы разумнее послать кого-нибудь поопытнее тебя, но я полагаю, что горный король желает видеть именно тебя. Ибо, прости меня, Валлин, нелепо заключать союзы с мальчишками. У них есть поговорка, что "с достойными мужами — достойный разговор". Поэтому они и зовут тебя одного. Чтобы ты доказал, что с тобой уже можно говорить!

-Я пойду! — согласился Валлин.

-Только попозже, княже, — без улыбки возразил Виллем. — Ты, не в обиду тебе, слишком молод и на мужа еще не тянешь.

-Ничего! Времени у нас нет ждать. Пока иду — вырасту. Только как к ним идти?

-Нужен проводник! — предложил Грон тонВарра — командир волчьей сотни охраны.

-И кто же? Кто там хоть раз бывал? — обвел Валлин глазами совет.

И Бревир сказал одно слово, одно имя. Сказал, словно прибил его к столу:

-Армиола!

Поднялся шум. Каждый из членов военного совета старался убедить князя, что лучше уж сразу перерезать себе горло, чем самому идти в ловушку! Князь послушал немного, а потом встал со стула и швырнул его на стол. И объявил:

-Я пойду! Найдите ее и скажите, что я прошу ее быть моим проводником в горное королевство!

Выход в дорогу стал сущим кошмаром. Валлин и Армиола шли через расстрел сотен взглядов. В каждом взгляде читалось: он не вернется.

Путь в три сотни лиг до гор Армиола рассчитывала пройти за месяц.

Первая часть пути пролегла по лесу и была самой легкой, поскольку в лесу можно было никого не опасаться: имперским солдатам туда ходу не было.

Следующий этап проходил через Зеленую степь, а потом — по лесостепной полосе к югу от Подковных гор. Там вполне можно было нарваться на разъезды имперской конницы. Зато, если бы они встретили всадников племени Тогул, то за два дня доскакали бы до Страны холмов.

Если бы Валлин мог бежать волком! Он бы запросто и без всякого риска одолел этот участок пути за пять дней! Но на спине его был огромный мешок с припасами и всякой всячиной, совершенно необходимой, на взгляд Армиолы, в пути. Ее спину украшал такой же мешок.

Валлин никогда в жизни не ходил так много и так далеко! Он быстро уставал. И только гордость не давала ему просить привал: девушка легко и непринужденно шагала вперед. Он сбил ноги, Армиола на привалах раскладывала баночки с вонючими мазями и колдовала над его ногами.

Трижды они нарывались на черных. Два раза их не заметили. А на третий раз Армиола сбила стрелами двоих, свалила мечом одного, еще одного зарубил Валлин. И он же в обличье догнал последнего конника, выбил из седла и загрыз.

Однажды Валлин остановился и долго глядел на север.

-Что там? — наконец, спросила его спутница.

-Столица... Когда-то это была наша столица... Именно там мой предок Грауд Оддинг женился на сестре вожака стаи... Именно там родился у них сын Ярре. Именно там они и погибли во время Нашествия...

Валлин стряхнул с себя ностальгическое настроение. И жестко закончил:

-А теперь это столица Черной империи.

Армиола поглядела на север, но ничего там не усмотрела.

-Княже! До имперской столицы лиг сто... Не время и не место предаваться воспоминаниям...

-Ты права, Армиола. Пойдем.

Заканчивалась лесостепь, снова переходя на востоке в Великую степь. Впереди показалась цепь холмов. Эта цепь росла с каждым днем, превращаясь в бескрайнюю страну холмов. Бескрайнюю и безжизненную пустыню.

-Эх! — вздыхала Армиола. — Сейчас бы не на северо-восток завернуть, а на север — в заарбадские леса! Все лучше, чем по этим проклятым холмам топать...

-А почему нельзя? — поинтересовался князь.

-А потому, что тогда три дня по Великому тракту идти придется. Опасно. Там же заставы повсюду...

Этот этап оказался самым трудным. Вверх-вниз, вверх-вниз... Валлин с тоской вспоминал степь. Она хоть была ровной. Вверх-вниз, вверх — -вниз по мертвым безжизненным холмам, по вымершей стране, где нет даже ручьев.

Первый день в холмах оставил князя без сил.

Добредя до привала, он даже от еды отказался. Армиола понимающе кивнула:

-Лады. Тогда ложись спать. Я посторожу.

-Нет, сначала ты! Я же все равно по ночам не сплю. Не люблю. Так что можешь спать хоть всю ночь, — заерепенился Виллем.

Армиола, наконец, обозлилась.

-Ложись, дубина! И спи! Я тебя завтра тащить на себе не собираюсь! Хватит мне и одного мешка.

Валлин вскочил на ноги и схватился за меч. Армиола отступила на шаг, и опустила руку, так и не донеся ее до эфеса своего клинка.

Назревало то самое убийство, о котором так мечтал Валлин ребенком. Но князь совладал с яростью. Швырнув меч обратно в ножны, он постоял... И неожиданно рассмеялся.

-Одичала ты, смотрю, Армиола, в одиночестве. А вот интересно! Ты со всеми князьями так разговариваешь, или только мне так повезло?

-Откуда я знаю? Я со всеми-то князьями не знакома. С тобой только... — пробурчала Армиола, глядя в землю. И добавила: — Ты это! Спи, а? Я посторожу. А в полночь разбужу и ты меня сменишь.

-Лады! — согласился Валлин и лег поближе к костру.

-Но я же не могу спать! — заявил он и... мгновенно заснул.

Армиола села рядом, долго смотрела на спящего Валлина. Протянула руку... Отдернула, словно обжегшись. Вздохнула. И стала смотреть в звездное небо. В полночь она действительно разбудила его и легла сама.

Проснулась Армиола на рассвете. Валлин спал, сидя у погасшего костра. Девушка снова вздохнула и осторожно разбудила его.

-Слушай, Армиола! Ты обратила внимание? Холмы светятся по ночам, — спросил ее Валлин.

-Обратила, княже.

-А почему?

-Не знаю, — пожала плечами девушка. — Плохие тут места, княже. Если б моя воля, ни за что не пошла бы здесь. Над страной холмов даже птицы не летают...

И снова: вверх-вниз, вверх-вниз... Они шли дальше.

День. Ночь. День. Ночь. Они шли по стране холмов.

Как грибы после дождя, выросли на горизонте горы. У подножия гор чернели леса. Путники перемахнули тракт и растворились в предгорных лесах. До цели было уже близко.

-Так! Перед нами речка. А через речку — мостик! — объявила Армиола. — И ты через мостик не пройдешь.

-Как это не пройду? — удивился Валлин.

-А так! Мостик уж очень паршивый!

-А ты пройдешь? — не поверил Валлин.

-Пройду! Потому что уже ходила. Поступим так: все барахло сложим в один мешок. Я его одену, а ты сменишь облик и ляжешь сверху. И я тебя пронесу по мосту.

-Ни за что! — вскипел князь.

-Тихо! Не ори! Тут граница рядом. Ее патрулируют усиленные разъезды черных... Ты пойми, Валлин! Сейчас не до гордости. Ты должен дойти. И, значит, честь твоя не очень пострадает, если по мосту тебя понесет баба! Ну, я никому не расскажу.

Внезапно замолчав, девушка прислушалась.

-Черные! — шепнула она Валлину.

-Я не... — начал, было, он, но Армиола сбила его с ног и всем телом навалилась сверху, прижав к земле. И через несколько мгновений в трех шагах от них проехали цепью всадники. Валлин насчитал двенадцать лошадей.

-...Так. Все! — Армиола стояла спиной к князю с мешком на спине, — превращайся и лезь мне на шею. Нет времени.

-Не полезу! — отказался князь.

-Лезь, остолоп! — зашипела девушка. — Там же... А, чтоб тебя йотун задницей задавил! Пошли!!! Сам увидишь.

И потащила Валлина к мостику.

Через сорокаметровый провал шириной метров пятнадцать, по дну которого текла безымянная речка, вело то, что мостом было лет сто назад. Тогда это был нормальный мост на пяти опорах, с потрясающим мастерством возведенный в незапамятные времена. С началом Нашествия мост был разрушен. И сейчас опоры связывало несколько хлипких бревен, а кое-где и просто веревка.

Валлин посмотрел на этот мост и понял, что не имеет права на риск. Он не боялся, но во имя своего народа, во имя грядущей победы он обязан был дойти. И, значит, надо довериться Армиоле. Она тут уже не раз ходила.

-Отвернись! — буркнул он девушке. Армиола пожала плечами и исполнила его просьбу. Тогда князь скинул плащ, свернул его, снял меч, приторочил к спине и мигом обернулся волком. И, прыгнув на мешок, устроился на шее девушки.

-Оп! — с этим возгласом она встала, примерилась к весу груза, прошлась.

-Вот! — гордо объявила она. — Шубы у меня еще нет, но волчий воротник уже есть.

И шагнула на мост.

Валлину казалось, что она шла целый час. Балансируя руками, перескакивая с опоры на опору, тщательно выбирая нужные бревна, скользя по веревкам, Армиола уверенно преодолевала мост.

И только на той стороне у нее сдали нервы. Она ничком повалилась в траву и замерла. Валлин кубарем полетел с ее шеи на землю и обернулся человеком.

-Армиола! Как ты? — окликнул он девушку.

-Нормально, — тяжело дыша, ответила она.

И добавила:

-Прости. Я, кажется, опять тебе нахамила.

-Да ладно! — усмехнулся Валлин. — Проехали. Зато теперь можешь считать себя особо важной персоной и всем с полным основанием рассказывать, что сам князь сидел у тебя на шее.

Вся пунцовая от смущения, Армиола вскочила на ноги и взялась за мешок.

Мешок Валлин отобрал, одел сам и заявил:

-И не спорь! А-то уже тебе придется мне на шею залезать. Теперь как раз твоя очередь!

До пещеры Горного короля они дошли без всяких проблем. Могучие воины в кольчугах и с огромными топорами синей стали встретили их и проводили к своему владыке.

Король потряс Валлина. Это был высокий широкоплечий старик, прямой, как копье. Годы его не согнули и не ослабили. Он дружески кивнул Армиоле, пожал руку Валлину и сказал:

-Дошел? Молодец! Значит уже не юнец какой-нибудь. Значит — достойный муж! А с достойными мужами — и разговор достойный!

-Да я бы один ни за что бы не дошел. Меня Армиола вела! — восстановил справедливость Валлин.

-Вот и я говорю! С достойными мужами — и разговор достойный! — как бы не слыша слов Валлина, повторил король, — но разговор будет завтра. Сейчас перекусим и — спать. На ночь глядя говорятся неважные разговоры.

Может, они и неважные, но это, если не знать, о чем говорить...

-Скажи мне, брат мой! Что это за Страна холмов? Почему там холмы светятся?

Король задумался, а потом не спеша заговорил:

-Говорят, что когда-то там был город. Большой и красивый город — столица большого государства. Предания говорят, что однажды над городом загорелось новое солнце. И город внезапно обратился в руины. А потом был Гром! Такой Гром, что его было слышно на десятки лиг в округе. А потом весь город охватило пламя. Горели каменные дома, в пепел обращались люди, на лету загорались птицы... Спастись не смог никто — невидимая смерть косила все живое. С тех пор холмы мертвы. Что за чародейство убило город? Неведомо.

-Разве такое возможно?

-Не знаю, — сказал король. — Если это и было, то очень давно. Жаль, что вы шли через холмы. Погодите-ка, ребята. Сейчас я кое-что вам дам. Для укрепления здоровья.

-Что?

-Лекарство. Эскельп дал его моему прадеду как раз на этот случай, — пояснил король и приказал слуге: — Иллуги! Принеси.

Иллуги принес большой глиняный кувшин, вытащил пробку и налил два кубка. Король протянул один кубок Армиоле, другой — Валлину.

-Пейте.

Это было легкое вино на травах. Просто вино.

Да! Простое вино на простых травах. Вы когда-нибудь слыхали о лекарстве, мгновенно излечивающем лучевую болезнь и вымывающем из тела смертельную дозу радиации? Нет? Я так и думала. Простое вино на простых травах. Которые подбирал и готовил просто Эскельп. Самый заурядный бог-целитель.

После простого, но сытного ужина король спросил Валлина:

-Вам как стелить-то? Порознь или вместе?

Армиола порозовела. А Валлин, секунду подумав, попросил:

-Позволь мне, брат мой, прежде переговорить с Армиолой наедине.

Король кивнул:

-Пожалуйста! Вас проведут наверх. На террасу. Там холодновато, зато никто не подслушает. Да! Вот что! Там под скамейкой есть одеяла.

Поднявшись на террасу, Валлин обратился к девушке:

-Армиола! Когда-то я предложил тебе остаться с нами. Ты отказалась. Если я снова предложу тебе вернуться, ты опять откажешься?

-Откажусь! Ты пойми, Валлин, что... — но Валлин перебил Армиолу.

-Я знаю. Ты хочешь сказать, что невозможно заткнуть рты всем. Что невозможно доказать всем, что ты не предательница. Что даже если я объявлю, что верю тебе, то все подумают, что я свихнулся. Так?

Армиола молча кивнула.

-Ну а если я найду способ? — спросил Валлин.

-Какой же, интересно? — криво усмехнулась девушка.

И тогда Валлин, князь вейрмана, медленно сказал:

-Ты права. Нет способа доказать, что дочь предателя не может предать. Но княгиня вейрмана предать не может!

Армиола обмерла.

А, переведя дух, с изумлением спросила:

-Ты это предлагаешь — мне?

На что Валлин немедленно возразил:

-Нет! Это тебе предлагаю — я!

Если бы Армиола была волчицей, вряд ли Валлин ее убедил бы... Но князь Вимме тонБаки скрыл правду от людей.

Куда девалась его свободная, раскованная и даже немного нахальная спутница, к которой он привык за месяц пути?

Валлину захотелось ее обнять: девушка сидела на скамейке, сгорбившись и втянув голову в плечи, и была похожа на промокшего и замерзшего воробья.

"Вот сейчас я проснусь, — с тоской думала девушка, — и ничего этого не будет! Снова вокруг будет страна холмов. Снова: вверх-вниз, вверх-вниз по мертвым холмам. И снова — застарелая ненависть, таящаяся в глубине его карих глаз".

-Я на семнадцать лет старше!

-Ты родилась на семнадцать лет раньше! Но я — вейр. По людскому счету я даже постарше тебя буду.

-Тебя не поймут твои подданные!

-Плевать. Вдвоем мы их убедим.

-Я — дочь предателя!

-Повтори-ка это еще раз. Красиво повтори, поскольку ты говоришь эти слова последний раз в жизни!

-Я — дочь предателя! — раскатился над горами звонкий голос девушки.

Они вернулись вниз. И в коридоре встретили Горного короля.

-Уже поговорили? — усмехнулся в бороду король. — Я предупреждал: там холодно. И на чем сошлись?

-Брат мой! У меня к тебе просьба! Решил я жениться, и прошу помочь со свадьбой.

-Ну, что ж! Достойному мужу невместно быть одному! Поздравляю! И кто же твоя избранница?

-Армиола! — коротко ответил Валлин.

Король сменил тон и серьезно продолжил:

-Что же! Вижу — ты и в самом деле мужчина! Поздравляю тебя, парень. Армиола — славная девушка. И разговор у нас завтра будет простой. Я заключу с вами союз... А что за спешка? Не лучше ли до дому подождать?

Валлин покачал головой:

-Нет. Не лучше. Путь опасен. Мы можем и не вернуться. И мне нужен свидетель, который подтвердит, что меня никто не предавал.

Армиола, как ужаленная, повернулась к Валлину, но Горный король положил ей на плечо свою ручищу и уточнил:

-Кому нужен свидетель? Тебе?

-Мне! — отрезал Валлин.

Постелили им, разумеется, вместе.

На рассвете Армиола прошептала ему на ухо:

-Ты же так и не сказал, что любишь меня!

-Тс-с-с! Это тайна! Когда-нибудь скажу. Только у меня просьба к тебе, княгиня моя: постарайся не хамить мне при посторонних! Этого наши подданные уж точно не поймут!

-Постараюсь, — пробурчала Армиола.

Когда через полгода они оба смотрели с Пятого пальца, как ковыляет вниз по перевалу их месячный сын, Армиола сказала мужу так:

-Мне жаль, любимый, что так мало я была твоей женой. Но зато теперь никто не заподозрит меня в предательстве.

Они стояли спина к спине, перекрыв перевал. Двое против пяти сотен! Им нужно было продержаться как можно дольше! Ведь где-то там, на западе, бежал, спотыкаясь на камнях, сбивая в кровь лапы, их сын. Бежал, чтобы найти нертов, позвать на помощь. Его еще не учили. Не учили чуять в горах, не учили поиску... Его ничему еще не учили. Волчонок бежал. Он не мог опоздать! Там, за его спиной, оставались его мама и папа. И на всю жизнь потом не простил себе, что опоздал. Хоть и не мог успеть. Никто бы не успел. Когда он добежал до нертских застав, воинов поразил его взгляд. Взгляд взрослого волка.

А когда тела его родителей привезли в ставку, чтобы похоронить, все буквально обмерли, увидев лицо княгини. Она, даже умирая, было счастлива. Именно, умирая. И все понимали — что это значит.

Глава 10. Урсула

Встреча

(246 год Нашествия)

-Погоди-ка, Одноглазый! Я кое-что не понял! — мальчик вызывающе посмотрел на старика. — Все это очень интересно. Я бы и дальше слушал тебя с открытым ртом, если бы твой рассказ не касался меня. Скажи, ты мог спасти нас с мамой?

Старик помолчал. Налил себе пива в кружку, но так и не выпил. Вздохнул и ответил:

-Мог.

-Тогда почему не спас? Из-за... этой, да? Чтобы отец на ней женился? А не проще было бы сразу женить его на правильной жене? Не тратить время на неправильную. И на ее неправильного ребенка. Никто бы сейчас не задавал тебе вопросов...

Старик сверкнул единственным глазом, но ответил спокойно. Очень спокойно:

-Я мог бы сказать, что без наследия вейров у вейрмана не осталось бы шансов. Только волк может повзрослеть за год. Только оборотень никогда ничем не болеет. Что же касается "проще"... Ты считаешь, что достаточно знаешь, чтобы судить меня? Меня!? Может, попробуешь сам поруководить миром, у которого нет Хозяина, где сталкиваются интересы многих Сил, способных отправить его в тартарары, а? Я готов уступить тебе свою власть над этим миром.

Но мальчик не смутился.

-Я и не говорил, что меряюсь силой и знанием с богом. Я говорил о справедливости. И еще о том, что кое-что я имею право знать. За что ты нас убил? В чем была виновата мама? В том, что заняла место, которое ты предназначал другой? В чем был виноват я? В том, что родился вместо Ярре? Где же справедливость твоя?

Одноглазый грохнул кулаком по столу.

Через мгновение дверь распахнулась, и в покой вошла девочка лет тринадцати. Во всяком случае, она была не старше мальчика. Нормальная девочка, только вот было в ней что-то взрослое. Мальчик знал, что девочки вообще взрослеют быстрее мальчиков. Но в этой девчонке было что-то... Что-то. Что-то!

-Ты звал меня, Отец Дружин? — приветливо спросила она.

-Да, звал. Знакомься, девочка! Это твой родич. Сын Грауда Оддинга.

У девчонки расширились глаза.

-Но... Это же не Ярре?

-Нет. Конечно не Ярре. Это его сводный старший брат.

Девчонка метнула взгляд на мальчика, быстро смахнула слезы с глаз. Но голос ее был ровен:

-Приветствую тебя, родич. Я рада нашему знакомству. Я — княгиня Урсула дотГритр. Княжила двенадцать дней в середине второго века Нашествия.

-Приветствую тебя, княгиня Урсула. Рад бы представиться, но мне не успели дать имя. Я прожил всего восемнадцать часов, — ответил мальчик.

-Я знаю, родич. Не так и много памяти мы смогли сохранить с тех пор, но эту историю мы помним, — кивнула девчонка.

И, обернувшись к старику, спросила:

-Так зачем ты меня вызывал, Высокий?

Старик мрачно усмехнулся и ответил:

-Да вот, Урсула! Твой родич хочет знать, в чем они с матерью виноваты. За что они погибли? Где справедливость? Может быть, ты ответишь?

Девчонка как-то отвердела, распрямилась, повернулась к мальчику. И жестко заговорила:

-Может, и отвечу. В чем вы были виноваты, спрашиваешь? Я думаю, ни в чем. В том же самом, что и я. Ты вот родился во дворце, а я в волчьем логове. Тебя принимала повитуха, тебя искупали, запеленали, покормили. А меня облизала волчица. И все... Я не знала при жизни, что такое постель, игрушки, школа. Я прожила почти два года, а когда погибла, мне было всего тринадцать лет по человеческому счету. И то потому, что мама старалась подарить мне немножко детства, и почаще обращала в человека. Я командовала бригадой, затем корпусом, выиграла четыре больших сражения, водила войска в дальние рейды. Я владела мечом не хуже моих воинов, сносила головы и грызла глотки. Я перетрахалась с половиной своей гвардии, чтобы поскорее забеременеть и успеть родить. Я до самой смерти так и не узнала — кто отец моего ребенка. Я рожала в рейде. Очень некстати. Нас обложили со всех сторон. Можно было бы прорваться, да я вот...

Она помолчала, снова переживая тот день.

-Я даже не рассмотрела моего ребенка. Я уже тут, в Вьялльхейле, узнала, что у меня мальчик. Я заранее сочинила имена: Эйрир, если будет мальчик, и Айтрэ, если девочка. Как только ребенок родился, его отдали Урхру тонАхра, лейтенанту моей гвардии. И Урхр унес его. А у нас уже начинался бой. Вокруг меня гибли мои воины, а я не могла встать. Потом меня схватили. Хочешь знать, как меня казнили?

-Нет, — выдавил мальчик, потрясенный рассказом.

-Зря не хочешь, — заметила Урсула. — А-то я бы изрядно развлекла тебя. Зрелище было еще то! Урхр рассказывал, глаз было не оторвать. Жаль, что мне было плохо видно. Но это понятно, так ведь? Казнили-то меня!

И жестко и страшно спросила:

-Так в чем была виновата я? В чем был виноват мой сын, родившийся сиротой? В чем были виноваты мы все, не доживавшие даже до зрелости. Нас ждала казнь или гибель в бою. Мы теряли друзей. Скажи мне, искатель справедливости: в чем были виноваты мы?

Все трое молчали. И молчание затягивалось.

Песня

(140 год Нашествия)

Период с 97 по 139 годы Нашествия был относительно спокойным. Империя тщательно избегала крупных войсковых операций, предпочитая использовать соединения не более бригады. И, разумеется, разведку. За эти годы произошло всего девять сражений, включая и знаменитый Вельтерский бой.

Система пещер в Рыжих горах была одним из самых надежных убежищ на юге континента. В ней постоянно жили около тысячи человек, гостили еще несколько сотен. В ней были склады продовольствия и оружейные мастерские, конюшни и детский сад, больница и многое другое. В потаенных горных ущельях стояли войска. В ближайшем лесу жила волчья боевая Стая.

В главной пещере всегда горел камин. Именно там обычно княгиня Гритр принимала гостей.

Как раз сегодня прибыл воин-северянин с посланием от горного короля. Он был ранен, но эта рана его, похоже, не слишком беспокоила.

Гритр его внимательно выслушала и пообещала к завтрашнему утру подготовить ответ. А потом поручила своим девушкам позаботиться о госте: перевязать, принести воду для умывания, накормить. И, вообще, исполнить любую его просьбу.

К огорчению многих из них, просьб у гонца не оказалось. Утолив голод, северянин сел в углу, обвел внимательным глазом зал. Он был полон людей и волков. Воины, свободные от службы и семейных уз, мастера, закончившие свой дневной труд, слуги — все они проводили свободное время в главной пещере. Кто-то спал, кто-то неспешно разговаривал с друзьями, кто-то пил пиво, которое как раз вчера доставили из Бравезы. Гонец обратил внимание на девочку лет двенадцати, сидевшую у камина. Обратил внимание потому, что других детей в зале не было.

-Спой что-нибудь, девочка! Пожалуйста! — неожиданно для себя попросил он.

-Я похожа на скальда? — усмехнулась девочка.

-Нет, маленькая, не очень. Но я не хочу песен скальда. Спой ты.

-Что же тебе спеть? — наморщила нос девочка.

-Все равно, — устало буркнул воин и откинулся к стене.

-Ну, ладно... Только, чур! Не ругаться! Я говорила, что я не скальд.

И девочка запела.

... О золотой осени. О ковре опавших листьев под ногами. О криках перелетных птиц, прощающихся с родными лесами. Золотисто-красный лист, кружась, опускается в воду и несет его река... Куда?

Она пела. И разглаживались лица воинов. И появлялись на них совершенно неуместные улыбки.

... О ласковом море. О прогулках на яхте. О солнечных бликах в воде, слепящих глаза. О волне, набегающей на песчаный пляж, шлепающей борта корабля. О мачтах, трещащих под напором жестокого северного ветра. О женах, ждущих своих мужей в порту и не ведающих, что они уже вдовы.

Она пела. И вздыхали слушатели, вспоминая что-то свое.

...О горящих селах. О кольях вдоль дорог; тысячах кольев, среди которых уже сто сорок лет не бывает пустых. О мужестве. О полях былых сражений, усыпанных скелетами. О крови, впитывающейся в землю.

Она пела. И руки воинов до боли стискивали рукояти клинков. И каменели их лица.

...О любви. О ночных прогулках по лесу. О поцелуях, отражающихся в глади лесных озер. О ковыльных степях и синем небе над головой. О горьком аромате степных трав. О вольном степном ветре. Взбеги на древний курган, раскинь руки, закрой глаза... Вдохни ветер полной грудью! Почувствуй себя птицей!

Она пела. И раненые в госпитале переставали стонать и спокойно засыпали.

...О боевом братстве. О клинке товарища, отбивающем рушащийся на тебя черный меч. О кровавом тумане в глазах, о крови, капающей с твоих клыков. О солоноватом, неповторимом, несравнимом ни с чем вкусе человеческой крови... О потерях. О том, как выть хочется от мысли, что никогда уже не увидишь ребят, еще утром таких веселых, таких живых...

Она пела. И зал молчал. Слушал.

Воин не сразу обратил внимание, что песня смолкла.

-Спасибо, маленькая.

Гритр подошла поближе и спросила:

-Как тебе показалась моя дочь?

-Дочь? — переспросил воин и вскочил на ноги. К потолку взметнулся его клинок.

-Боги мои! Какие церемонии! — усмехнулась Урсула дотГритр. — Я же еще маленькая.

Но гость не смутился:

-Да, княжна. Ты еще маленькая. Это свидетельствуют мои глаза. Но мои уши уверяют меня, что ты — полководец. Умный и талантливый полководец. О твоем северном рейде до сих пор говорят.

-Это все тебе говорят? И ты веришь? Ну посмотри на меня еще раз. Какой же я полководец? — поинтересовалась девочка.

-Мой брат там сражался под твоим началом. Ему я верю.

-А-а-а! — обрадовалась княжна. — А я-то голову ломаю, — откуда это мне твое лицо знакомо? Так Торольв — твой брат? Похож. Только он чуть повыше. И постарше немного, верно?

-Верно. Ну и память у тебя, княжна.

-Девичья! — ухмыльнулась княжна. — Но тот рейд помню так, словно вчера из него вернулись. И то! Всего месяц прошел с тех пор. Ох, и солоно нам тогда пришлось. Пятый армейский корпус вцепился в наш арьергард, как гончая в задницу. С флангов торчали ополчения двух провинций. А с севера нам наперерез спешила тяжелая конница черных. Успей они в срок — все. Нам — амбец. Но они не успели.

-Урсула! Что за выражения? — укорила ее Гритр.

-Прости, мама. Очень уж ярко это все припомнилось. А в бою выражений не выбирают, ты же знаешь.

-Знаю, — непонятно улыбнулась княгиня.

Кто-то из гостей поинтересовался:

-Как же вам удалось прорваться-то?

-Случайно, — объяснила княжна.

-Как же, случайно! — хохотнул один из вейров охраны. — Я тоже там был. Мы обалдели, когда хозяйка приказала разделить дивизию. Думали, — свихнулась от страха. А она бросила обе бригады на фланги, против ополчений. Тем глюкнулось, что вся дивизия на них прет, и они так чесанули, что верхами не догнать. А с полпути она нас повернула на север. И мы перехватили конницу черных за полсотни лиг до места стрелки. Перехватили и взяли в клещи. И — все. Был амбец нам, а стал амбец им... А тут и пятый армейский поспел. Двадцать пять тысяч против наших шести. Да только Урсула им сюрприз приготовила. Навалили за ночь две кучи голов. Одну — из конских. Другую из человеческих. И вызвала ихнего командира на базар.

-Погодь! Дай мне досказать! — влезла княжна. — Представь себе: две кучи отрубленных голов! А между ними стоит соплячка от горшка два вершка — ну, я, значит — и нагло так заявляет, что куча человеческих голов маловата. И что она собирается недостающие головы собрать в пятом армейском. И они отступили! Представляешь? Их же было вчетверо против нашего!

-Наглость — второе счастье. Но второй раз может не пройти, — заметила княгиня.

-А, ерунда! Еще что-нибудь придумаю! — отмахнулась девчонка.

И снова повернулась к гонцу с севера:

-Как тебе наше убежище?

-Очень надежное. Я тут был года два назад.

-Ну-у-у! Меня тогда еще и на свете не было, — огорчилась юная княжна.

Воин вдруг насупился.

-Эй! Ты чего? — не поняла Урсула.

-Да так. Ты родилась год назад. И что видела в жизни? Войну. И все! И так продолжается уже сто сорок лет! Пой почаще, девочка. Ты даже не представляешь силу своей песни. Она заставляет думать. Вспоминать. Любить и ненавидеть. Твоя песня делает людей сильнее.

-А о чем думал ты?

-О дочери. Ей двенадцать лет, как и тебе. Но она еще ребенок. В куклы играет.

-Куклы? А как в них играют? У меня нет не одной. Расскажи-и-и! — заныла Урсула, сразу став ребенком.

-Да я сам не знаю. Как-то не обращал внимания... Если хочешь, я спрошу у дочки. И в следующий раз куклу тебе привезу. Хочешь?

-Хочу! — радостно завопила княжна, хлопая в ладоши. И продолжила тише:

-Честно? Привезешь? Слушай! Ты скажи дочке: я отдам. Правда, отдам. Я немного поиграю и отдам.

-Честно. Обещаю.

Рядом с Урсулой возник вейр ее гвардии и прошептал что-то на ухо.

Девочка вскочила на табуретку и весело объявила:

-Эй! Кто тут из моего полка? На выход. Сорок вторая дивизия черных через час попадет в нашу ловушку. Мама! Поможешь?

Гритр переспросила:

-Ты что, со своей тысячей решила разгромить восемь тысяч черных?

-Нет. Не с тысячей. В броквурском бору семь тысяч волков ждут сигнала. Если ты пошлешь своих воинов обрушить мост через Горбатую и затем ударишь в левый фланг черных, мы их положим всех.

-Дельно, дочка. Помогу.

И княгиня пошла по залу, на ходу раздавая приказы. Забегали люди.

Девочка повернулась к северянину.

-Пойдешь с нами?

-С тобой — хоть на край света, — улыбнулся воин. — А почему полк? Ты ж в рейде дивизией командовала?

-В рейде — другое дело. Там командир погиб в самом начале, потому я командование и приняла. А теперь... Ну сам посуди! Какой из меня командир дивизии, если сама на коня с трудом залезаю...

-Это не важно, маленькая княжна! Чтобы командовать — рост не нужен. Брюньольв Старый, пятый горный король, был еще пониже тебя. А правил умело, войсками командовал решительно и талантливо. И роста не стеснялся. Жена его, Хильдигерд, была на две головы выше его, сыновья — еще выше. И ничего. Хоть бы раз огорчился король. А мечом, говорят, владел! Залюбуешься...

-Спасибо, Гренн, — улыбнулась девочка. — Я тоже не очень стесняюсь. Но сам посуди! Каково мне приказывать взрослым волкам и людям?

-Ничего, маленькая княжна. Юность — это тот недостаток, который проходит сам собой.

-Ладно. Подожду. Пошли, друг. Нам еще скакать и скакать до места. — И, без паузы сменив тему, пожаловалась: — Ох и не люблю я верхом ездить! Вся задница от этого в синяках...

-Научишься, Урсула.

-Надеюсь. Только бы не слишком поздно. Жалко же... — И опять сменила тему: — Ты осторожнее в бою-то! Не погибни, часом! Ты ж мне куклу обещал...

-Я помню...

Но война распоряжается человеком по-своему. Вернувшись в часть, он был тяжело ранен, затем горный король послал его с поручением к степному повелителю. Шли месяцы...За это время Урсула успела принять под командование бригаду, дивизию, корпус. Выиграла еще три сражения. Водила бригаду в рейды...

Почему бригаду? А в те времена в рейды корпуса еще не водили. Да и дивизии... Не всегда имеет смысл посылать в рейд крупные силы. Порой хватает сотни или полка. Если, к примеру, рейд разведывательный, то не имеет смысла привлекать внимание имперских войск излишней численностью. Сотня часто проскочит там, где застрянет корпус. Если имперская разведка на хвост не сядет.

Очень нескоро Гренн-северянин снова попал в рыжегорское убежище.

И через год он стоял и плакал у могилы княгини Урсулы дотГритр, сжимая в руках бесполезную куклу.

-Почему так, маленькая моя княгиня? Почему тебя нет, а я — здоровый мужик — живой? Почему дети умеют фехтовать и держаться в седле, но не умеют играть в куклы? Почему дети принимают власть и командование войсками, даже не успев вырасти? Смотри, маленькая! Я сдержал слово и привез тебе куклу! Ее тебе дарит моя дочь...

Кто-то положил ему руку на плечо. Повернув голову, он увидел Урхра тонАхра — лейтенанта гвардии.

-Я тоже спрашиваю: почему? Почему она отправила с ребенком именно меня? За что она покарала меня жизнью? Погибли все. Все!!! Выжил только я!.. Знаешь, как это было? Мы возвращались из рейда. До леса оставалось не более лиги. Десять минут бега! На плечах висела погоня. Вот-вот могло замкнуться кольцо. А у нее начались роды. И нам пришлось остановиться.

Да, действительно! Почему именно Урхр? Ведь тогда ни Урсула, ни сам Урхр не ведали того, кто же отец ребенка.

Урхр помолчал и продолжил:

-Она приказала мне спасти ребенка. Когда Эйрир родился, я его забрал и помчался в лес. А за моей спиной уже шел бой. Она лежала пластом на земле и не могла встать. И смотрела, как один за другим гибнут ее воины. Когда погиб последний, ее схватили... Казнь была ужасна. Она умирала десять часов. Я не смог, не успел ее спасти. Никто бы не успел. Я стоял в толпе и смотрел. Как мне хотелось обратиться и рвать глотки... Но я не мог! Надо было забрать ее тело, чтобы похоронить. Надо было помочь ее сыну. И надо отомстить. Но я чувствую себя предателем и трусом, брат.

Северянин повернулся к вейру:

-Никто не посмеет назвать тебя трусом. Ты выполнял приказ. Зато Эйрир тонУрсула жив. А за Урсулу мы отомстим. Империя еще будет вздрагивать от одного ее имени. Нам надо жить, Урхр. Долго. Мы не можем позволить себе рано погибнуть. Слишком много дел у нас осталось, брат мой! Эйрир еще даже не встал на лапы, верно? И его еще вскармливают волчьим молоком. Он должен жить долго. Стать воином и вождем. И помнить свою маму, которую никогда не видел...

-Он будет жить долго, брат. Я обещаю.

Ее помнят. Ее любят. Ей подражают.

И живут ее песни. На двух континентах живут.

Песни Урсулы дотГритр.

Поэтессы.

Воина.

Полководца.

Княгини.

Матери.

Тринадцатилетней девочки, которая так и не успела поиграть в куклы.

Глава 11. Мститель

(155 — 160 годы Нашествия)

-Эйрир! Ну, зачем? Что за блажь? Ну, разведись со мной, если хочешь! Ты должен думать не только о себе! Ты же — князь!

-Натш! Ты опять меня не понимаешь! Ты тут не причем. Да! Ты права отчасти! Я был дураком, женившись на тебе. Поживший, опытный воин — и девчонка! Даже смешно! Я так тебя любил, что совсем забыл спросить: любишь ли ты меня?

-Я любила тебя! Это ты убил мою любовь! — крикнула княгиня.

-Нет, Натш! Так не любят!... Знаешь? Мне жаль тебя! Ты никогда не любила. Ты не знаешь, какое это счастье. Порою — горькое, страшное, мучительное, но — счастье.

-Ты ошибаешься, Эйрир, — упавшим голосом возразила княгиня, но Эйрир ее уже не слушал.

-Не важно. Я решил. У тебя талант стратега! И ты отныне командуешь армией вейрмана. Береги сына, Натш! Я ухожу.

-Постой! Почему? Ну, объяснить-то ты можешь?

-Потому, что имперские полководцы планируют свои ходы, исходя из своих представлений обо мне. А они хорошо меня знают! Но теперь ты будешь командовать армией. А ты — это не я! Поняла?

-Но я ведь всего лишь женщина!

-И что же? Ты не первая женщина, командовавшая армией!

-Но, Эйрир! Что я отвечу тем, кто спросит о тебе? Кто поверит мне? Князья ведь не отрекаются! Они не исчезают, как туман под солнцем! Что я скажу?

-Правду, Натш! Ушел! Просто ушел.

Натш даже рассмеялась.

-В правду уж точно никто не поверит!

-Тогда ври! — посоветовал князь.

Натш поняла, что уговорить мужа ей не удастся. Впрочем, ей и ранее это не часто удавалось: князь был несговорчив и прекословия не терпел. Стоило бы махнуть на все рукой, но княгиня была слишком уверена, что ее муж совершает трагическую ошибку.

-Я же не умею! Подумай сам, Эйрир! Перед тем, как возглавить бригаду, военачальник командует сотней, полутысячей, полком. Ты не доверишь бригаду простому воину! А мне доверяешь армию?

-Ничего. Бригадой ты командуешь отлично. И с армией справишься... А опыт наберешь... Я в семь месяцев стал воином, в год — сотником, в два года возглавил армию. И ничего!

-Да я же не вейра! Я родилась на пять лет раньше тебя, но мне — двадцать лет, а тебе — сорок человеческих.

-Натш, это тоже не важно. Ты — женщина. А у женщин другая логика, другой образ мышления. Женщины никогда не играют по правилам. Они вводят свои правила. Поэтому империя с тобой намучается. Удачи тебе, родная. Прощай. Прости за все! О моем уходе никто не должен знать. Иногда я буду заглядывать, чтобы мое отсутствие не так бросалось в глаза. Но власть отныне — у тебя. Верь Урхру. Он поможет.

И ушел.

Натш глядела ему вслед, сцепив пальцы рук. Ей хотелось плакать — от нее ушел муж. Ей хотелось смеяться — кошмар ее семейной жизни, наконец, кончился. Ей хотелось кого-нибудь убить — ее, единственную и неповторимую, такую красивую, умную и хозяйственную, бросили, как какую-то деревенскую девку! Ей хотелось выть от тоски...

Ей ничего не хотелось. Даже жить.

"Пока Эйрира нет, она — Эйрир!"

Вестовой был бледен.

-Княгиня! Командиры бригад и их офицеры отказались тебе подчиняться. Войска их поддерживают.

-А моя бригада?

-Твоя бригада тоже. Что делать, госпожа? Ты можешь вызвать князя? Где он?

-Не могу. Не имею понятия. Он не считает нужным меня информировать... Вот, что! Созови военный совет. Зови их всех! Я хочу с ними поговорить.

-Прости, госпожа! — осторожно переспросил вестовой. — Ты уверена?

-Да, черт побери! Я уверена.

Четырнадцать военачальников стояли перед Натш в зале совета. В их руках была армия. Иными словами, в их руках была реальная власть. Что могла сделать княгиня с назревавшим мятежом? Уговорить? Отступить? Время тянуть? Пытаться с личной охраной подавить мятеж? Или...

Натш выбрала наступательную тактику:

-Господа! Я хочу знать: что это все значит? Что, мои приказы более недействительны? Кто же их отменил?

Судя по всему, мятежных военачальников возглавлял Вельд Гримнирсон — командир второй бригады. Он и выступил вперед. Княгиня про себя вздохнула: Вельд был прекрасным командиром и верным человеком. До сего дня.

-Где Эйрир, княгиня? Его нет уже три недели! Может быть ты знаешь что-нибудь о его участи? Армия обеспокоена: он исчез, а вы, как всем известно, часто ссорились!

Княгиня изобразила потрясение:

-Что!? Вы осмеливаетесь обвинять меня в убийстве? Да вы все рехнулись! Вы думаете, что очень просто убить Эйрира? Да так, чтоб никто не узнал?

-Однако его нет!

-Я говорила вам: он ушел. Куда направился — не сообщил. Пока его нет, его заменяет жена. То есть — я. Или вы не согласны?

-Только, если княгиня не под подозрением. Опровергни наши сомнения, и мы исполним любой твой приказ.

В этот самый миг в зал вошел Урхр тонАхра. Княгиня всегда боялась оборотня, хоть и считалась с тем, что Урхр спас когда-то ее мужа, воссоздал гвардию и сделал много чего другого, нужного и полезного. Но он был... каким-то странным. Не таким, как другие. Урхр был абсолютно непроницаем. А еще Натш казалось, что Вейрурт не простил ей то, что она заняла место погибшей Шарры, первой жены Эйрира. Только рождение Цварго как-то смягчило его, а так... Зачем он пришел? С кем он?

Тем временем Урхр прошел через зал и встал рядом с Натш, только на шаг впереди.

-Здравствуй, Натш! Что это тут за цирк? — спросил он, повернув голову к ней.

-Здравствуй, старый друг! Они хотят видеть Эйрира, — спокойно ответила Натш.

-Я тоже хочу его видеть! И сын твой, княгиня, наверняка не отказался бы! Нам с Цварго тоже надо бунтовать? — с насмешкой бросил он военачальникам. — А что? Это мысль! Ты-то как, Натш? Хочешь с мужем повидаться? Тогда давай и ты с нами! Бунтовать, так уж всем!...

-Урхр! Ты уже тринадцать лет, как в отставке. И не имеешь здесь права голоса! — недовольно возразил Вельд.

-Вельд, приятель! Ты ли говоришь о праве? Ты? Ну-ну! Пусть так. Но права на поединок меня никто не лишал. Я княгине верю. Вы — нет. Это значит, что вы и мне не верите? Тогда я готов доказать свою правоту мечом или клыками. Кто хочет выслушать мой вызов?

-Урхр! Ты не о том говоришь! — вмешался Гленн Коналсон, зам. начальника разведслужбы. — Эйрир исчез, и мы просто хотим знать, где он?

-Я повторяю, — устало сказала Натш, — что тоже не знаю, где он. Но он жив. Я верю.

-Зато я знаю! — усмехнулся Урхр. — И потому верю княгине.

-Тогда скажи, где он? — крикнул кто-то из офицеров.

-С чего бы? — удивился Урхр. — Хватит того, что я знаю. Кто-то сомневается во мне?

Командир спецназа Брент тонБрара неожиданно прошел вперед, встал слева от княгини и рявкнул:

-Хватит! Это и в самом деле цирк! Мы можем верить ей или не верить! Если мы не верим, то пора прекратить болтовню и решать спор в бою. Если же мы ей верим, то пора заканчивать этот базар. А-то мы сейчас наговорим очень много лишнего. Я — верю, и считаю, что, пока Эйрира нет, то она и есть — Эйрир!

Натш поняла, что надо делать. Она подошла к мятежным военачальникам и тихо заговорила:

-Я, в самом деле, не знаю — где Эйрир. И очень беспокоюсь за него. Да, мы ссорились. И часто. Но это не важно. Попробуйте убить друга лишь за то, что он с вами не согласен. Попробуйте убить меня. Я прикажу Урхру не мстить. Урхр! Слышал? Так как, господа? Убейте меня и все сомнения разрешатся сами собой! Ну же!

Военачальники опустили головы и, один за другим, преклонили колена перед княгиней, протягивая ей свои клинки.

Когда они ушли, Натш заплакала и уткнулась в грудь Урхра.

-Прости, Урхр! — повторяла она сквозь слезы. — Я должна была это сказать.

Вейрурт осторожно обнял ее и мягко сказал:

-Я понимаю тебя, девочка. Ты была должна. Эйрир оказался прав — ты прирожденный стратег. И власть принадлежит тебе по праву. Он передает тебе привет. Он жив. Хочешь, устрою свидание?

Княгиня Натш с изумлением посмотрела на Урхра — таким она его еще не видела.

С того случая прошел год. Эйрир иногда появлялся. Слишком редко на взгляд Натш, но этого вполне хватало, чтобы убедить сомневающихся в том, что он жив.

Отношения супругов как-то наладились. В то же время оба отлично понимали, что причиной потепления стал уход Эйрира. Во время редких и, по преимуществу, тайных встреч так не хочется ссориться!

Имперская разведка сбилась с ног, пытаясь понять, что происходит: у вейрмана, совершенно очевидно, появился новый вождь. Смелый и решительный военачальник, блестящий стратег! Его действия было невозможно предугадать! Его тактика не укладывалась в рамки теории войны! И, что самое главное, тактика этого лидера разительно отличалась от тактики Эйрира, детально изученной стратегами Черной империи за шестнадцать лет. О смерти Эйрира ничего не известно, наоборот: пленные в один голос говорят, что княжит по-прежнему Эйрир! Мог ли Эйрир, хорошо знакомый им, так перемениться? И если нет, то кто же сейчас командует? Неужели Цварго тонНатш?

У Натш родился еще один сын. И у всех ее офицеров отвисли челюсти. Все умели считать до четырех месяцев. Эйрира не было уже полгода. Кто же отец? И что по этому поводу думает Эйрир?

Натш смеялась и говорила, что ей ветром надуло.

И только однажды ей стало не до смеха.

Посол горного короля поставил вопрос ребром: если княгиня знает, где ее муж, то она должна связать его с горным королем, поскольку законы горной страны запрещают иметь дела с женщиной, которую может представлять муж или отец.

Если же Эйрира нет, а княгиня вышла повторно замуж, то она должна представить нового мужа официально. Тогда именно с ним и будет говорить горная страна.

-Мать-перемать! — буркнула себе под нос Натш. Это все было некстати. Ни вернуть мужа, ни, тем более, изобразить второе замужество она не могла. Она еще думала, как бы ответить, чтоб не испортить отношения с этими горными хамами, как почувствовала взгляд Брента тонБрара. В его взгляде был немой вопрос. И Натш, беззвучно вздохнув, еле заметно ему кивнула.

Брент вышел вперед.

-Уважаемый посол славного и могучего горного короля! Скорбно мне видеть несовпадение наших обычаев. Муж не обязан извещать жену о своих планах. Поэтому княгиня ничего не может сообщить о местонахождении своего мужа. С другой стороны, могу заверить Вас и, Вашим посредством, вашего владыку, что княгиня вейрмана никогда не выходила повторно замуж. И, следовательно, ни один мужчина в данное время не может ее представлять!

Посол помолчал. Ему было неприятно продолжать разговор. Он принадлежал к семье, в которой всегда считалось невместным оскорбить женщину. Но он был послом.

-Однако за последний год княгиня родила сына. И, насколько я вижу, через месяц родит вновь. Да будут твои роды легкими и удачными, княгиня!

На этот раз паузу сделал Брент. Еще раз, внимательно посмотрев на свою княгиню, он глазами задал вопрос: продолжать? И, получив согласие, продолжил более жестко.

-Насколько мне ведомо, у всех народов считается невежливым спрашивать у женщины — кто отец ее детей! Если ее представляет отец или муж, то все вопросы должны решаться только между отцом ребенка и мужчиной, имеющим по закону право и долг ее представлять. Если ее никто не может представить, то она свободна в выборе мужчин. Но я должен обратить внимание уважаемого посла, что в таких случаях ни один мужчина не в праве ее представлять! Я — Брент тонБрара — утверждаю, что окажу любую поддержку Эйриру тонУрсула в случае, если он вернется и пожелает узнать что-либо о происхождении младших детей княгини.

Посол едва заметно кивнул Бренту. Он все понимал. Брент, разумеется, не был любовником Натш. Брент и княгиня попросту прикрывали отсутствие Эйрира Мстителя. И он, посол горной страны, теперь мог не настаивать. Точнее, он никак не мог настаивать. Иначе это привело бы к разрыву между горами и лесом.

Аккуратно свернув аудиенцию, посол подошел к княгине попрощаться. И еле слышно шепнул:

-Прости, Натш! Я был должен...

Сын горя

-Веейчи! Впереди засада! — сообщил юноша. — Усиленный конницей, полк тяжелой имперской пехоты скрывается в лейском лесу. Надо предупредить княгиню!

Веейчи покачал головой:

-Поздно. Княжеская гвардия уже на марше. Мы не успеем. Кто из наших рядом?

-Никого! Все "Баньши" на задании. А командир ушел на восток два дня назад.

-Ясно. Пойдешь навстречу княгине и подашь сигнал. Смотри, чтоб не заметили.

-Веейчи! А ты? — встревожился юноша.

-Выполняй!

-Но, Веейчи! Там полторы тысячи солдат! Даже командир бы не справился в одиночку!

-Иди, парень. Ты мне не поможешь. "Баньши" слишком мало. Нельзя терять двоих сразу!

-Тогда пошли меня!

Веейчи сворачивал плащ и приторачивал его вместе с оружием к спине. А затем ответил:

-Я лучше! И поэтому именно я займусь засадой.

Веейчи кружил по лейскому лесу, убивая черных солдат и сея панику. Его еще не заметили. Шли минуты. И наконец за ним началась планомерная охота. Понимая, что вся операция под угрозой, командир имперской группировки приказал уничтожить оборотня. И солдаты, очень умело и сноровисто, отрезали Веейчи все пути отхода и начали сжимать кольцо. Вскоре ему пришлось вернуть человеческий облик и взяться за оружие.

Когда-то именно здесь, в лейском лесу, погибла его первая жена. И оба его сына. Веейчи не думал о смерти. Он мстил. Холодно и расчетливо. Мстил за семью. Мстил за мать. Мстил за всех, за кого некому отомстить.

"Засады уже не будет!" — подумал он, выдергивая черную стрелу из плеча. Можно уходить, но идти уже некуда. Вокруг враги, а он ранен. Теперь он просто отбивал стрелы, летевшие в него со всех сторон, и понимал, что всех стрел ему не отбить.

-Брать живым! — услышал он приказ офицера в черном плаще с клыкастым крылатым глазом.

-Ого! — подумал он. — "Кремьельские тени" самолично на него охотятся — разведка! Да не просто, а их боевые части. Отличные солдаты! Просто превосходные!

Дождь стрел иссяк, зато десяток солдат его окружил со всех сторон. Веейчи привалился к дереву. Кровь заливала ему глаза.

И тут в кустах вокруг поляны замелькали серые плащи княжеской гвардии. Полетели стрелы. Появились бойцы второй бригады и даже спецназовцы в своих зеленых плащах.

Молодая женщина в сером плаще заметила Веейчи и кинулась к нему.

-Ты! — яростно крикнула она. — Ты никогда мне не верил! Ни как женщине, ни как воину! Зачем ты так?

Веейчи попытался возразить:

-Я верил. И сейчас верю.

-Помнишь, когда-то ты сказал мне, что так не любят? Так вот, Эйрир! Так не верят!

-Я — Веейчи.

-Ты — Эйрир! Ты — князь. Ты — мой муж. У тебя два сына и дочь. И я люблю тебя, хоть ты мне и не веришь. Эйрир! Не умирай! Пожалуйста!

-Не плачь, Натш! Нельзя плакать полководцу. Прощай, родная! Я верю тебе и люблю тебя...

Неслышно подошли Брент тонБрара и Гленн Коналсон. Натш стояла на коленях у тела мужа.

-Вот я и вдова, — очень спокойно сообщила Натш, вставая с колен. — Теперь можно сообщить всем, что князь Эйрир тонУрсула погиб. Вернее, погиб Веейчи — Сын горя. А я... Я теперь Веейтэ — Дочь горя.

"Куда ты, мама?"

Никто не видел ее слез. По-прежнему она управляла своим разношерстным народом. Командовала армией, рассылала диверсионные отряды по всему континенту, строила новые убежища в горах, воспитывала внуков. Дети выросли. Цварго, ее старший сын, принял командование Лесным спецназом после гибели Брента. Торк, младший, служил под началом Вельда Гримнирсона. Вельд был очень доволен воспитанником.

Айтрэ дотНатш трудилась в госпитале. Стоило огромных усилий убедить девочку, что в бою без нее как-нибудь удастся обойтись, а вот хирурги нужны позарез. А хирургом Айтрэ, в самом деле, была классным. Ее руки, что называется, "Сиф поцеловала". Кроме того, Айтрэ обладала странной властью: умела подчинять голосом, взглядом, жестом. Талант этот княжна применяла только по делу — всего лишь в операционной.

Княгиню прозвали — "Железная княгиня". Даже ужасная болезнь ее старшего внука ни на мгновение не отвлекла ее от дел. У мальчика оказалась несворачиваемость крови. Айтрэ, его тетка, взяла его к себе в госпиталь и стала учить медицине.

Заглядывал Урхр тонАхра. Говорил наедине с Натш или с Айтрэ и вновь уходил.

Временами княгиня надолго исчезала, оставляя княжество на Цварго. И тогда все вспоминали Эйрира.

В сто шестидесятом году Натш внезапно собралась уходить окончательно. Все, конечно, переполошились. Вся семья дружно навалилась на княгиню, пытаясь уговорить ее.

-Зачем, мама? Что за блажь? Ты же княгиня! — старался вразумить ее Цварго.

-Теперь, Цварго, князь — ты! Принимай власть. Да сына береги. Прощайте, дети. Я люблю вас. Но я должна уйти.

-Как отец, да?

-Да!

-Ты еще придешь? — спросил Торк.

Натш вздохнула.

-Не знаю, сынок. Не знаю. Сейчас уходите, пожалуйста! Я вас прошу! Очень прошу...

Айтрэ, до сего момента молча стоявшая у стены, знаком приказала братьям уйти. И они беспрекословно подчинились.

И только тогда Натш, наконец, заплакала. Беззвучно. Она сидела на скамье, опустив руки на колени. Слезы катились из ее глаз.

Айтрэ села рядом и обняла мать. Если бы кто-нибудь посмотрел сейчас на них, то не разобрал бы — кто из двух женщин старше.

-Куда ты, мама? — спросила Айтрэ на прощание.

-Узнаешь сама. Позже. Я еще свяжусь с тобой, доченька.

-Что ж! Победы в бою тебе, мама! И помни: ты нам нужна. Мне нужна.

Девушка смотрела вслед уходившей матери и шептала:

-Прощай, мамочка! Я еще услышу твой вопль. А ты услышишь мой!

Вопль баньши

Урхр стоял под деревом и не находил себе места. Ну, где же ее йотуны носят? Она же никогда не опаздывает. Не случилось ли чего? Тогда придется выбирать наспех кого-то другого. А это плохо.

Знакомый смех заставил его вздрогнуть.

-Ха-ха! Вот бы хохоту было, если б "Баньши" увидели, как их командир переминается с ноги на ногу!

-Хохоту! Все бы тебе подшучивать над стариком, — буркнул Урхр. — Ты где была?

-Там меня давно нет! — помрачнела Веейтэ.

-Не важно. Слушай сюда! Я ухожу. Ты будешь командовать "Баньши"!

-Как? И ты туда же? Ты спятил! Куда это ты собрался? — зашипела Веейтэ. — Так это от тебя мой муж набрался этой дури? Не пущу! Мужа не удержала, так тебя не пущу! Понял?

Урхр усмехнулся:

-Пустишь! Помирать мне пора. Поняла?

Веейтэ побледнела.

-А я?

-А ты, девочка, будешь командовать "Баньши".

-Заладил! — огрызнулась Веейтэ. И, помолчав, тихо попросила:

-Не уходи, а? Я всю жизнь теряю. Родителей, мужа, друзей! Ну, хоть ты не уходи.

-Рад бы, да смерть что-то торопит. Держись, Натш.

-Держусь! — хмуро сказала Веейтэ. — Но пока ты еще жив — ты командир! Приказывай!

-Девочка! Я объявил общий сбор "Баньши", чтобы представить тебя в качестве командира. Подай сигнал! Пора.

Веейтэ вздохнула и издала жуткий, нечеловеческий вопль. С деревьев посыпались листья, с шумом взлетели из гнезд птицы. И отовсюду ей отозвались такие же вопли. Со всех сторон на поляну вступили воины. Мужчины и женщины, старики и дети, волки и люди. Спецгруппа "Баньши".

Многих Веейтэ знала. С другими встретилась впервые.

Представив своим воинам Веейтэ, как нового командира, Урхр заспешил:

-Пора мне, девочка. Мне ведь еще бежать и бежать. Скоро мы с Марите проснемся, а я еще даже не заснул.

-Командир! Давай провожу!

-Проводи! — согласился Урхр.

Они шли рядом, и Урхр давал ей последние инструкции:

-Связь держи через горбатого слугу из трактира "Тридцатая лига" на старой Кремьельской дороге. Пароль на эту неделю — "хульдра". Потом сменишь. Не забывай навещать Айтрэ, но так, чтобы никто об этом не знал. Да, совсем забыл! Я надумал женить твоего старшего внука. Ты уж проследи, а?

Натш даже остановилась.

-Урхр! Ты, все-таки, спятил! Разве так женят? Цварго ничего не знает, его жена — тоже. И я — ни сном, ни духом. И на ком, если не секрет?

-Ее зовут Марите. Она будет командиром "Призрака".

-Чего? Какого еще "Призрака"?

-Такого же, как и "Баньши"! Не спеши, командир! Ты с ними еще познакомишься. Марите расскажет, когда придет в ставку. Только она пока тоже не знает, что замуж выходит.

-Сумасшедший! — с чувством сказала Натш.

Через две недели Натш сидела в хижине своей дочери и ждала Марите. До рассвета оставалось не более четырех часов, а ведь она не вейра. Обратно придется бежать во весь дух.

Дверь открылась, Айтрэ втолкнула в нее какую-то девицу и вошла сама.

-Знакомьтесь! Марите — командир группы "Призрак". Веейтэ — командир группы "Баньши".

Натш с изумлением уставилась на дочь. Интересно, она-то откуда знает? Ну, девка! Ты мне все расскажешь! Чуть позже. Сейчас нет времени. Решив так, Натш принялась изучать невесту своего внука.

Худенькая девушка, лет шестнадцати. Пластична, как кошка. И мускулатура не женская. Обученная девочка. Очень опасная. А хороша, чертовка! Много чести для этого увальня.

Княгиня поднялась. Ей навстречу шагнула Марите. Два командира пожали друг — другу руки.

Глава 12. Бессмертный

(156 — 160 годы Нашествия)

"Урхр тонАхра (ок. 110 — ок. 160 (?) г.г. Нашествия).

Именовался также Вейрурт, Бессмертный волк. Впервые упоминается в Вельтерском бою (112 г.), в котором командовал сотней в авангарде.

В 115 году переведен в княжескую гвардию. Участвовал во всех битвах с 115 по 140 годы.

В 119 году — сержант. В 125 году — лейтенант.

После гибели княгини Урсулы дотГритр в 140 году спас новорожденного князя Эйрира тонУрсула.

В том же году сформировал новую княжескую гвардию.

В 140 -141 годах был воспитателем князя Эйрира тонУрсула.

Со 142 года — в отставке.

В период со 142 по 146 годы создал и возглавил Первый корпус специальных операций (см. также — Лесной спецназ, волчий спецназ).

В 147 году оставил командование спецназом и создал секретные спецподразделения "Баньши" и "Призрак".

Со 149 года Урхр действовал в одиночку. Успешно провел несколько сотен сложнейших операций, получил прозвище Вейрурт (Волк-смерть).

Последнее упоминание о нем относится примерно к 160 году Нашествия.

Дата смерти — неизвестна. Факт смерти — не установлен".

Полная энциклопедия Нашествия, 5 издание, 230 год Победы, т. 58, стр. 319

Имена

Волк брел через лес напролом, избегая троп. Из многочисленных ран текла кровь. Он должен был успеть. Ему очень хотелось залечь где-нибудь в укромном месте, но волк знал, что для него почти нигде нет укромных мест. Черные будут преследовать его, не считаясь с потерями, даже в лесу.

-Преследовать? — волк не сдержал рыка и стал преображаться в человека.

Затем он содрал со спины плащ, разорвал его на ленты и постарался перевязать раны. К йотунам плащ! Главное сейчас — остановить кровь. А-то найдут по следам. Эх! Если б он мог несколько дней отлежаться!

Остатки плаща волк зарыл, землю утоптал и засыпал листвой. И побрел дальше. Он не имел никакого понятия — куда он идет. Зато он отлично знал — кого он ищет. Ага! Вот она, заветная хижина. Вот ведь диво, а? И облик-то эта хижина меняет, и места постоянного не имеет! Ненадежная она какая-то! А вот хозяин ее, он надежен. Абсолютно. Никогда и ни о ком волк так не отзывался. Ни об одной живой душе. Но Эскельп — не простая живая душа.

-Эскельп! Выручай! — с этими словами волк ввалился в хижину и рухнул на пол.

Когда он пришел в себя, он лежал на кровати. И лысый старик водил веткой омелы над его телом.

-Спасибо тебе, Эскельп! В который раз ты спасаешь мне жизнь.

-Сочтемся, Урхр, — усмехнулся Эскельп. — Славно тебя обработали! На совесть! Как только дошел?

-Я — вейр.

-Да ну? — удивился целитель. — Я и не знал. Теперь лежи и отсыпайся. До завтрашнего вечера я тебя все равно не выпущу — ты меня знаешь.

-Знаю, — согласился волк. И, спохватившись, сообщил:

-Да, Эскельп! В лесу я оставил немало крови. Как бы не выследили твою хижину! А-то ведь они тебя не пощадят!

Старик нехорошо усмехнулся:

-Меня? Ну-ну! Я уж и ждать устал, и надеяться забыл! Когда же выследят-то? А крови никакой в лесу нет. Спи, парень.

-Эскельп! Позволь вопрос? Иначе не усну! Ты кто? Я же тебя двадцать лет знаю! И ты за это время ни на день не постарел! И как ты меня лечишь? Веткой! Это же невозможно!

-Невозможно, невозможно! Ну и невозможно! Главное, чтоб помогало! А что касаемо — "не усну", милый мой? Уснешь! Еще как уснешь! И проснешься, когда позволю. Спать!

И волк уснул.

Через пару дней Урхр тонАхра прощался с хозяином.

-Спасибо тебе, Эскельп! Будь здоров. Еще свидимся!

-Свидимся, Уаррхра, свидимся. Один раз еще свидимся! — проворчал старик.

Волк замер и медленно спросил:

-Откуда ты знаешь мое имя?

-От верблюда! — огрызнулся Эскельп. — Иди уж. Вот встретимся — тогда, так и быть, объясню.

Урхр ушел.

Он шагал по лесу в человеческом облике и ломал голову: "Откуда он знает мое имя? Откуда он взялся? Что за непонятная власть у этого старца? И что это за верблюд такой? А, может, это имя?"

Урхр попробовал на вкус:

-Верблюд! А что? Чем плохое имя — Верблюд? Но если Верблюд — имя, то кто это, интересно? Почему не знаю?

"Мы — Призрак..."

"Ага! Вот и место. Теперь надо ждать", — с этой мыслью Урхр огляделся, поплевал на руки и полез на дерево. Невместно волкам скакать по веткам, как белка какая-нибудь, да что поделаешь? Разведчик должен уметь и это. Волк уселся поудобнее на сук и привалился к стволу. Его агент должен прибыть к полудню. Можно пока вздремнуть.

За мгновение до полудня Урхр проснулся. Девчонка была уже внизу.

На вид — нормальная деревенская девчонка лет двенадцати. В руках — берестяной туес с ягодами. Босиком. Одета в обноски.

"Молодец! Вовремя пришла! Еще головой мотает, проверяя место. И прячется грамотно. Не зря время тратил на ее обучение".

Бесшумно он слез с дерева и сделал пару шагов к кустам, куда залезла девчонка.

-Меня ищешь, командир? — услыхал он шепот за спиной. В его руке неожиданно появился метательный нож. Не оборачиваясь, Урхр резко и с силой метнул его на голос. И услышал хрип за спиной.

-О, нет! — испугался он и обернулся.

Девчонка стояла и беззвучно смеялась, держа в ладошке его нож.

-Вот зараза! — с чувством сказал Урхр. — Разве ж можно так пугать?

-Сам учил! — отбрила девчонка.

-Нахалка маленькая! — улыбнулся Урхр. — Вот задеру юбку и — ремнем по заднице!

-Не-е-ет! Не задерешь! Пожалеешь! — бодро заявила девчонка и добавила: — Ремень.

А затем без паузы серьезно продолжила:

-Командир! Из столицы прибыл гонец в Фиренн, к командующему девятым корпусом черных. Он привез приказ захватить и удержать Мокрый перевал. Если они его захватят, то Арбад падет.

-Когда выступление? — резко спросил Урхр.

-Послезавтра, но это не важно! Важно, что приказ еще не оглашен. Для пущей секретности его огласят перед выступлением. У нас есть время, командир.

-Откуда знаешь?

-От гонца! Я встретила его, когда он возвращался, и расспросила. Он был так мил, что поделился со мной самым сокровенным. Сообщил все, что мог!

-Так! Это плохо, — озаботился Урхр. — Когда гонец не вернется в срок, черные поймут, что их планы нам известны. Что ж ты, девочка? Нельзя недооценивать противника.

-Когда его найдут, то увидят, что он спьяну упал с коня и свернул себе шею. Трупы его и коня и полупустая фляга спирта убедили бы даже тебя! — уверенно заявила девочка.

-Ясно! Ты куда сейчас? — спросил ее Урхр.

-Обратно в Фиренн, а затем — в Кремьель. У меня еще два задания.

-Осторожнее там, малышка! В Кремьеле — штаб-квартира разведслужбы черных, — положив ей руку на плечо, посоветовал Урхр.

А девочка беззаботно отмахнулась:

-Ерунда! Мы — "Призрак".

-Когда думаешь прибыть в Фиренн? — напоследок осведомился Урхр.

-Через три дня.

Урхр поразмыслил немного и приказал:

-Так! Исполнишь задание в Фиренне, а затем пойдешь в Кремьель по старой дороге. Зайдешь в гостиницу "Тридцатая лига". Найдешь там горбатого слугу, назовешь пароль — "вервольф". Передашь ему мой приказ собрать весь "Призрак" на базе к новолунию.

Девочка кивнула, наморщила лоб, запоминая пароль, а затем спросила:

-А что такое "вервольф"?

-Не важно, Марите. Иди и будь осторожнее. Не опаздывай на базу.

Марите ушла.

Урхр проследил за ней, чтобы она не вернулась, и вслух подумал: "Три дня пути до Фиренна. А выступит корпус послезавтра. А я там буду завтра утром".

Через пять минут огромный седой волк с притороченными к спине плащом и оружием несся к Фиренну.

"Я хочу, чтоб вы жили..."

-Ну, и зачем нас собрали? — нервно спросил молодой вейр, поигрывая метательным ножом.

Несколько волков, бродивших по базе, согласно кивнули.

-Погодите, парни! Скоро все узнаем, — успокоила их пожилая женщина, продолжая полировать меч, не нуждающийся в полировке. — Вы помните хоть один случай общего сбора?

Таких случаев никто не помнил. Потому, что их никогда не было. Сегодня спецгруппа "Призрак" собралась вместе впервые в своей истории. Воины оглядывались, изучая товарищей, большинство из которых никогда не видели.

-Запомните, ребята: командир никогда и ничего не делает зря! — старуха закончила полировать меч, и он моментально исчез в ее обносках. — А я его давно знаю — с самого основания "Призрака".

В лощине, где собрался "Призрак", горело десятка два костров, у которых грелись люди, вейры и волки, старики и дети, мужчины и женщины. И все они были — "Призрак", лучшие в мире разведчики и диверсанты, воины самого секретного подразделения на континенте. Не было задачи, невыполнимой для них. Но лучшим из них был, бесспорно, их командир — Урхр тонАхра. Жаль, что для своих операций он никого не брал! Но по почерку "Призраки" всегда узнавали его работу, где бы она ни случалась.

Урхр появился незаметно даже для них.

-Здорово, "Призраки"! — улыбнулся одними губами он. — Ломаете головы над вопросом, зачем я вас собрал? Все очень просто! Я даю вам два дня отдыха.

-Командир! — с возмущением вскочили несколько человек. — Война еще не кончилась! У нас полно дел! Мы же — лучшие, ты сам это говорил!

-Лучшие...— с горечью повторил Урхр. И заговорил с нарастающим бешенством:

-Скольких вы потеряли за последний месяц? Двоих? А почему, знаете? Да потому, что вы все устали. И начали ошибаться! На подготовку каждого из вас ушел год! Целый год! У меня нет лишних воинов, ясно?

Урхр умолк.

"Призраки" тоже молчали. Не дождавшись реакции, Урхр продолжил, тише и мягче:

-Марите! Скажи-ка, сколько тебе лет?

-Двенадцать, — ответила девочка.

-Двенадцать! — повторил Урхр. — А войне уже полтора века стукнуло! И еще, Один ведает, сколько лет пройдет, пока она закончится. И сколько еще дел впереди! Оглядитесь, каждый! Вот он — "Призрак"! Вот он весь! Полсотни бойцов. Каждый из вас стоит сотни обученных воинов. Полсотни отверженных! От вас отказались родные. Для всех вы — бездельники, трусы, воры, бродяги, проститутки. Вас не награждают за мужество, за подвиги. О вас даже не знают. Никто не знает!!! Даже князь... Двенадцать лет! Марите! Ты когда-нибудь играла в куклы? Нет? Я знал когда-то одну девочку, тоже не умевшую играть в куклы. Она была чуть старше тебя, Марите. Тоже умелый воин, девочка. И погибла она в тринадцать лет. Вы хотели знать, зачем я вас собрал здесь? Зачем заставляю отдыхать? Ваши жизни — это ваше мастерство. Ваше мастерство — ничто, если вы без сил! Я хочу, чтоб вы жили подольше. Это — наш с вами долг. Долг перед теми, кого уже нет с нами. Долг перед теми, кого рожают сейчас, не веря, что ребенок будет счастлив, что проживет долго. Долг перед теми, кто умирал с надеждой, что за него отомстят. Долг перед теми, кто погиб, не успев отомстить! Это даже не просто долг. Это — мой приказ.

Когда стемнело, Марите подошла к Урхру. Он уже, было, собрался незаметно исчезнуть.

-Послушай, командир! Я понимаю...

-Что? — резко перебил Урхр. — Знаешь ли ты...

И девчонка так же резко перебила своего командира:

-Знаю, Урхр! Все знаю! Больше, чем хотелось бы. И я буду жить долго. Может — двадцать, может даже тридцать лет. Я понимаю — это не вернет ее, командир. Но обвинять себя в моей смерти я тебе не дам!

Седой человек подошел к девочке и внимательно посмотрел ей в глаза. Марите выдержала взгляд. Она догадывалась, что командир помнил больше, чем рассказал. Она не обижалась — его право. Его тайна...

Седой человек, вейр Урхр тонАхра, прославленный Вейрурт, внезапно сел на траву, усадил рядом девочку и обнял за плечи:

-Эх, маленькая ты моя. Когда-нибудь ты примешь командование "Призраком". И поймешь, как больно вспоминать каждого, кто погиб по твоей вине! Я ведь мог посадить ее под замок на неделю и не пустить в тот проклятый рейд.

-Княгиню?! — не поверила ушам Марите.

-Да, княгиню. Да какая разница? Черт с ним, с титулом. Зато она бы осталась жива. Вы же мне — как дети! Все вы! И я хочу, чтоб вы жили!

Вопль баньши

-Дедушка! А можно, я немного пойду с тобой? Одной страшно.

Марите долго выбирала кандидатуру спутника, который не вызовет подозрений у патрулей и в то же самое время не станет задавать неуместные вопросы. И этот дедок показался ей самым подходящим. По дорогам странствует множество старых нищих. Почему бы одному из них не бродить с внучкой?

-А чего ж нельзя? Дорога не моя. Идем, если по пути.

-А тебе куда, дедушка?

-Мне-то? Мне на север. Я, понимаешь, приторговываю малость. Тут куплю — там продам.

-И что, разбогател?

-Экая ты заноза! — покряхтел дедок. — Нет, не разбогател. Да мне не надо. Я ведь не нищий какой-нибудь! У меня дом есть в Саженцах. Знаешь, село близ Пирша? И родня есть: дочка с семьей. Вот только не до меня им. Хозяйство, дети опять же. Даже поговорить не с кем. Позовешь дочку, а она мне — погоди чуток, батя! Гожу! Ажно по сию пору и гожу. Зову внуков — та же малина. Заняты они. И-то! Какой интерес с хрычом старым толковать? Вот я и надумал уйти. Мир погляжу. С людьми поговорю. Там куплю — тут продам. Много ли мне надо?

Дед бодро шкандыбал по дороге, постукивая посохом с окованным сталью наконечником.

"Недешевый посошок-то! — подумала Марите — Видать, и впрямь не нищий".

А спутник ее, между тем, сам начал расспросы:

-А ты не боишься одна ходить?

На этот случай у Марите было заготовлено несколько легенд. Только выбрать, что вешать на уши и — вперед!

-Боюсь! — призналась девочка. — Да деваться-то некуда! Мамка меня отправила в Кивэл. Там у меня брат работает учеником сапожника. Так он на всю семью обувку на зиму заготовил. Из настоящей кожи! Был бы жив батя, он бы пошел. А так — мне пришлось. Да мне не впервой уже. И топать недолго. Я ж местная — из Кривого брода. Два дня всего до Кивэла.

-Чего же мамка сама не пошла? — поинтересовался дед.

-Как же она пойдет? У меня две младших сестры еще и брат. И коза. Ух, и вредная! Я ее доить не умею. Потому, что она бодается. А сестренка меньшая еще в колыбели. Нельзя мамке идти. А мне уже тринадцать лет.

-А брат твой сам обувку занести не мог? — удивился дед.

Марите засмеялась:

-Как? Хозяин его ни в жисть не отпустит! Берт же спер кожу и тайком шил обувь для нас. Хозяин прибьет, если прознает.

Они шли уже полдня. Марите пора было сворачивать к западу. Именно там была цель ее задания. Она начала думать, как избавиться от спутника, чтоб при этом не вызвать подозрений. Но у деда были свои планы. Дойдя до развилки, он остановился.

-Ну, вот! Пора мне, деточка! Я в Кивэл не собираюсь. Ждут там меня очень, понимаешь! А ты иди по правой дороге. Через час дойдешь. Тут уж безопасно. И путников поболее, и заставы черных через каждые четверть лиги. А-то, если хочешь, вон тут тропка есть. Иди по ней, если торопишься. Но там люд лихой попадается.

И дед указал остро отточенным концом посоха на тропку.

-Не! Я лучше по дороге! Спасибо, дедушка!

-Не за что. Бывай! Может еще свидимся? Чего в пути не бывает.

Дед ушел.

Марите осторожно проследила за ним и вернулась к развилке. В Кивэл она тоже не собиралась. И, пройдя немного по правой дороге, она свернула на запад.

Лагерь карательного отряда находился на опушке леса.

-Так! — осмотрелась Марите. — Четверо часовых... Всего человек семьдесят. Нормально. Справимся. Вот только до рассвета ждать и ждать.

Марите знала, что начинать лучше всего за час до рассвета. Тогда сон крепче.

За час до рассвета Марите ловко сняла часовых ножом. И, переходя из палатки в палатку, принялась резать карателей. Несмотря на возраст, она была опытным воином. Одной из лучших в отряде "Призрак".

Подвела ее случайность: один из черных спал в кольчуге. Он проснулся и успел поднять тревогу до того, как Марите сумела его добить. Надо было срочно уходить.

Но она не успела. Выскочив из палатки, она оказалась лицом к лицу с двумя десятками карателей. Марите подхватила из оружейной стойки два меча и приняла бой. Атаковать она не могла. Времени хватало только на веерную защиту. При удаче можно прорваться. Выбрать момент, свалить пару черных перед собой и — ходу.

Однако каратели были опытными бойцами. Никто не лез дуром под ее меч.

Девочка начала уставать.

-Конец! Как глупо все вышло! Угораздило этого кретина лечь спать в кольчуге! — думала она.

Черный меч чиркнул ее по бицепсу правой руки, и она уронила клинок.

-Все!

И тут что-то случилось.

Совсем рядом раздался жуткий, нечеловеческий вопль, от которого стыло сердце. Один из черных замешкался, и Марите вторым клинком дотянулась до его горла.

Тяжелый удар в позвоночник буквально снес еще одного из ее противников, и он рухнул наземь в трех шагах. Уже мертвый.

За кольцом черных стоял ее давешний спутник. Но как он изменился! Дед стоял в боевой стойке, прямой и сильный, как копье, сжимая посох. И на его лице играла усмешка.

-Держись, деточка! — крикнул он и проткнул посохом еще одного карателя.

С десяток из них повернулись к деду и мигом окружили его.

-Давно бы так! — крикнул он и, взявшись за посох обеими руками, резко развел их в стороны.

В его руке оказался узкий меч без гарды.

-Вперед! Не трать силы на веерную защиту! — посоветовал он.

Положение изменилось: теперь их было двое. У девочки словно прибавилось сил.

Старик успевал всюду. Он прорвал кольцо вокруг Марите, и она вырвалась на волю. И уж там отвела душу.

Два воина отдали салют друг другу, и старый убрал клинок обратно в посох.

Сделав шаг к нему, Марите протянула ему руку.

-"Призрак"! — представилась она.

-"Баньши"! — ответил старик, пожимая руку девочке.

Последний приказ

-Командир! Куда мы идем?

-Потерпи, Марите! Осталось недолго... Ох-хо-хо!... Годы мои, годы! — Старик, тяжело дыша, присел на корень, торчавший из земли.

Девушка с тревогой поглядела на Урхра. Он резко сдал за последний год. Постарел. С самого ее рождения он был живой легендой Сопротивления. И по праву! Тысячи сложнейших операций! И каких операций! О большинстве из них говорили — это невозможно! Самые высокие стены, самые прочные замки не были преградой для Урхра. Самая надежная и многочисленная охрана слепла и глохла. Даже сторожевые псы не чуяли Урхра! Не зря его прозвали Вейруртом!...

Марите вспомнила детство. Вспомнила, как убегала из дома, пытаясь найти княжескую ставку и вступить в армию, как ее ловили, и отец драл ее ремнем. А мама, тяжело вздыхая, говорила, что удержать эту засранку дома — урхрова задача!

Урхр тонАхра в самом деле был стар. Этого никто не замечал. Уже год он руководил "Призраком" через нее. И "Баньши", как полагала Марите, через кого-то еще. Уже год Марите была постоянной спутницей Вейрурта, его ординарцем, вестовым и адъютантом, поваром и начальником штаба.

Нет! Урхр все еще был могучим воином. Марите и сейчас не была уверена, что справится с ним, если понадобится. Но она слишком хорошо знала — чего стоит это Урхру. Еще год назад он не уставал.

Девушка уселась на землю, сняла сапоги, тщательно вытрясла их и стала перематывать портянки.

-Погоди, командир! Что-то там мне ногу натирает. Я сейчас.

Урхр криво усмехнулся: "Жалеет. Дает мне время отдохнуть! Мне! Видно, в самом деле, пора!"

Он встал. Девушка вздохнула беззвучно, натянула сапоги и тоже поднялась.

-Так куда же мы идем?

-Есть тут один домик, малышка. Очень интересный домик. И живет там один дедушка. Очень интересный дедушка. Очень полезный дедушка! Пора тебе с ним познакомиться.

-Прости, командир, но в этом лесу нет никаких домиков! — осторожно возразила девушка.

-В этом лесу, может, и нет. Но мы почти пришли. А! Вот! — и Урхр мечом указал на избу, видневшуюся впереди.

Марите ходила тут сто раз, знала в этом лесу каждый куст. В нем и в самом деле нет никаких изб! Но эта изба! Она, бесспорно, стояла тут лет сто или двести. Замшелые почерневшие бревна. Покосившееся крыльцо. Съехавшая набок кровля. На крыльцо вышел лысый старик в белом плаще и с посохом, из которого росли живые ветки с зелеными листьями.

-Какие же листья зимой? — изумилась Марите.

-Такие же, как и изба, которой тут нет, — усмехнулся Урхр. — Вперед, Марите.

-А! Вот и вы! — обрадовался старик. — Проходите, садитесь к очагу! Я как раз вина согрел. Привет, красавица! Меня зовут Эскельп! А тебя как?

-Марите.

Неожиданно для себя, девушка низко поклонилась старику.

-Вот! — старик кулаком ткнул в бок Урхра. — Какое уважение! Не то, что ты, серый. От тебя разве дождешься? — хитро подмигнул Урхру, и театральным шепотом выдал: — А хороша девка! Эх! Был бы я малость помоложе!!! Да проходите же!

Урхр втолкнул Марите, всю пунцовую от смущения, в избу и вошел сам.

Боги мои! Как же прекрасно сидеть у жарко пылающего очага, пить вкуснейшее горячее вино, закусывать очень сладкими сушеными ягодами и сыром! И так легко делать вид, что ничего не слышишь и не замечаешь.

Два старика молча сидели за столом, потягивая пиво из огромных деревянных кружек.

Наконец, Эскельп прервал молчание:

-Помнится, в прошлый раз обещал я рассказать тебе кое-что? О себе, то есть...

-Обещал...

-Ну, что ж? Ты и сам понял, что я — не обычный человек...

-Человек ли?

-Человек, Уаррхра! Во всяком случае, родился я человеком... Только в ином мире... И давно. Очень давно.

-Насколько давно?

Эскельп задумался.

-Трудно сказать... В разных мирах время идет по-разному... — ответил, наконец, он. — Но родился я задолго до того, как ваш мир был сотворен... Родился человеком, а стал богом. Вот так! Там, у нас, меня звали Асклепием.

Урхр кивнул.

-Да ты не удивлен? — прищурился целитель.

-Не очень, Эскельп, — признал Урхр. — О мирах иных я не ведал, а вот о тебе знаю немало. О делах твоих...

-Откуда?

-От верблюда! — ухмыляясь, ответил Урхр.

-И все же?

-Ну, есть у нас с тобой общие знакомые... — неохотно признался вейр. — Я, правда его знаю отсилы лет двадцать, а вот ты, по-моему, века полтора...

-Вот ты о ком? — протянул Эскельп. — Понятно... Так это он тебе и рассказал обо мне?

-Нет. Ты же знаешь: не любитель он тайнами делиться. Так что знаю я только о некоторых трудах твоих... И все...

Эскельп немного помолчал, затем нерешительно спросил:

-Слушай, парень! А что тебя с ним связывает?

Урхр пожал плечами.

-Немногое... В ученики я не гожусь, если ты об этом...

-Об этом... Жаль... Я как-то привык к тебе... Расставаться не хочется... Вот был бы ты учеником... — Эскельп осекся на середине фразы и покосился на Марите, старательно изображавшую из себя глухую.

-Ну, Эскельп... Вам-то проще... Мы же смертны... Рано или поздно уходим...

Эскельп с прищуром глянул на Урхра и промолчал. На этот раз он не стал его осматривать.

-Что, дружище? — спросил Урхр. — Совсем плохи дела?

-Совсем! — кивнул Эскельп. — Хуже некуда.

-Я так и думал. Ну, ладно. Вот! Привел к тебе девочку. Присмотри за ней, будь другом! Помогай ей, как мне. Эй, Марите! Хватит дурочку валять, топай к нам! Запомни эту избу и это место. С самым тяжелым ранением двигай сюда, где бы ни была. Эскельп исцелит любую рану.

-Не любую, как видишь, — заметил Эскельп.

-От смерти нет средств, дружище. Вот только помирать мне нельзя. Я же — Бессмертный волк. Нельзя, чтобы о смерти моей узнали.

-Не узнают, Уаррхра, не узнают. А что касается средств от смерти... Тут ты не совсем прав: есть такие средства. Пойдешь сейчас к морю. Ход я уже открыл. Там увидишь у берега лодку, а в ней перевозчика. Высокий такой, в синем плаще. Он прибыл за тобой. Ты был прав — тебе, в самом деле, пора.

Урхр кивнул:

-Ясно. Ну, что же! Преемников я выбрал. Пора. Вот только дело у меня одно есть. Точнее, не дело, а приказ. Последний приказ!

Командир "Призрака" встал перед Марите и сказал:

-Марите! Пойдешь в княжескую ставку. Передашь князю, что послана мной. Встретишь княжича. И сделаешь все, чтобы выйти за него замуж! Впрочем, делать ничего не придется. Ты, главное, не очень упирайся! А-то отступится парень.

-Командир! Ты что?! — заорала Марите.

-Заткнись и слушай! — рявкнул Урхр, как молодой. — Княжич никогда не будет воином! У него гемофилия. Любая царапина для него смертельна. Командовать должна будешь ты.

-Из-за этого ты и выдаешь меня замуж? — возмутилась Марите. — Больше командовать там некому? И как, интересно, вейр может быть болен?

Вмешался Эскельп:

-Иногда может. Княжич болен, поскольку гемофилия неизлечима. Она передается по наследству. А так как у вейров наследственных хворей не бывает, то ваши с ним дети болезнь не унаследуют.

-Какие еще дети? — снова заорала Марите. — Мало того, что замуж выдали без спроса, так теперь еще и дети? Почем ты знаешь, Эскельп, что они будут? Может, через его болезнь-то...

-Знаю, Марите, знаю, — веско ответил целитель. — Будут у вас дети. А насчет болезни — не бойся. Она только кровь портит. И все. Если царапаться да кусаться не будешь — ничего с ним не случится.

-Буду! — буркнула себе под нос Марите.

-Что касается замужества, — добавил Урхр, — то дело не в том, что некому армией командовать. Княжич тебя дважды видел и влюблен по уши. Когда ты с ним встретишься, — вспомнишь. Да он хороший парень, Марите! Не беспокойся. Но командовать армией, хоть годик, придется тебе, поскольку сейчас ты становишься командиром "Призрака"! А без армейской поддержки, без связей в спецназе и в разведслужбе ты не сможешь командовать "Призраком". Поняла?

Марите открыла рот, чтобы возразить... и снова его закрыла. Она поняла, что это бесполезно. Сейчас она скажет, что ему еще рано... Он ответит, что он чует не хуже нее... Она скажет, что не готова принять командование... Он скажет, что у нее нет выбора...

Вместо этого она спросила:

-А как "Баньши"?

-Я им назначил командира еще неделю назад, — объяснил Урхр.

"Надо же! Я и не заметила! Когда же он успел? Он же был на виду!" — восхитилась Марите.

Эскельп встал, прошел к двери и распахнул ее. И Марите ахнула: вместо заснеженного леса там был берег свинцово-синего моря, усыпанный белым песком. Синее безоблачное небо до горизонта. У берега покачивалась лодка, а в ней сидел высокий старик в синем плаще.

-Пора! — с нажимом повторил Эскельп.

Урхр подошел к Марите. Обратился. Огромный седой волк положил передние лапы ей на плечи и слизнул языком катящиеся по щекам слезы.

Марите обняла волка и поцеловала в нос.

-Прощай, командир! Я буду скучать. Я сохраню тайну твоего ухода. Буду жить долго. И исполню твой последний приказ.

Глава 13. Легенда о степном спецназе

(165 — 343 годы Нашествия)

"Отдельный кавалерийский корпус специальных операций (см. также Степной спецназ, Конный спецназ).

Корпус был сформирован в 165 году Нашествия по приказу Торон-каана в целях защиты Великой степи от императорской конницы. В его состав вошли всадники племени Тогул и волки.

Патрулировал Великую степь на всем ее протяжении. Выполнял функции разведывательной, курьерской и спасательной служб. Внес огромный вклад в Победу.

Неоднократно приходил на помощь Княжеству, Олтеркасту, Арбаду и даже Горному королевству.

С 231 года Нашествия действовал автономно.

Уничтожен (?) в 343 году".

Полная энциклопедия Нашествия, 5 издание, 230 год Победы, т. 43, стр. 112

Гонец прискакал ввечеру. Он проделал очень долгий путь от ставки степного повелителя, тогульского Торон-каана, до Рыжих гор. Всадник еле держался в седле, его конь спотыкался от усталости, оба были ранены. Однако от помощи он отказался и потребовал немедленной встречи с князем.

Степной владыка был известен тем, что никогда не делал "лишних движений". Если уж он прислал гонца, то, наверняка, с важнейшим делом.

И князь Браги тонСпако, отложив все дела, принял гонца. Зная не понаслышке степной этикет, князь приказал положить в пещере приемов ковер и накрыть ужин. Вместе с тем, вопреки этикету, он пригласил на этот прием свою тетку Айтрэ и жену, княгиню Марите.

Гонец вошел и протянул ножны с ятаганом офицеру охраны. Тот покачал головой и сделал отстраняющий жест. В узких глазах степняка мелькнуло одобрение.

Встав перед княжеской семьей, посол Торон-каана без паузы начал свою речь:

"О, могущественный повелитель лесов и гор, мудрый Браги тонСпако! Да продлятся твои годы на горе твоим врагам!

О, прекраснейшая повелительница лесов и гор, чья красота, подобная клинку и луне, освещает путь в ночи, благородная Марите, дочь Вейрурта! Да не узрят враги твоей красоты до последнего издыхания!

О, прекраснейшая и мудрейшая Айтрэ дотНатш, чьи руки возвращают к жизни, чье слово смертельно для врага! Да одолеет твоя любовь злобу твоих врагов!

Могучий повелитель степи Торон-каан приветствует своего брата и сестер и желает им удачи в бою".

Гонец смолк в ожидании ответа.

Браги не заставил долго ждать:

"Я, Браги тонСпако, князь вейрмана, благодарю великого Торон-каана, повелителя бескрайних степей, за добрые слова. Да будет гладкой, как шелк, дорога под копытами ваших коней! Да не затупятся вовек ваши клинки! Да не минут своей цели ваши стрелы! Передай своему повелителю, что меч и клык всегда готовы прийти на помощь стреле и ятагану.

Присядь, друг мой. О делах лучше всего говорить за ужином".

Гонец сел. Он был, несомненно, голоден, но несмотря на голод, ел медленно. И молчал.

Браги знал, что у степных народов молчание гостя считается недобрым знаком. Что же могло случиться? Что заставило гонца забыть о приличиях, ставя под угрозу даже повеление каана?

Марите метнула взгляд на мужа: его лицо не выражало никакого беспокойства, он улыбался, но она хорошо его знала!

А через мгновение уже ей пришлось скрывать тревогу: гонец перехватил этот ее взгляд и помрачнел.

Молчание нарушила Айтрэ:

-Так что желает сообщить нам могучий Торон-каан?

И гонец, с видимым облегчением вздохнув, стал рассказывать.

Торон-каану пришла в голову блестящая идея, но для ее реализации ему была нужна помощь вейрмана: он задумал создать конный спецназ по образцу лесного, для чего вместе с всадниками посадить в седла волков. Для этого было разработано даже двойное седло.

Повертев позже эту идею и так и этак, военный совет вейрмана ее одобрил.

В конце приема гонец подал знак, который увидела Марите, а поняла только Айтрэ. Они не подали виду, не спросили гонца ни о чем. Но, когда прием закончился, и слуги провожали степняка до его покоев, путь им преградила княгиня.

-Можете идти! — приказала она. — Я сама провожу нашего гостя.

Гость был изрядно пьян, на что попытались обратить внимание слуги.

-Ничего! — засмеялась княгиня. — Мой батя был всегда пьян. Когда надирался — ох и задавал жару нам с мамой! И-то я справлялась. И сейчас управлюсь. По ушам настучу, если что. Идите отдыхать.

Слуги ушли, из тени выступила Айтрэ. А степняк перестал спотыкаться и качаться.

-Что случилось? — требовательно спросила Айтрэ. — Можешь говорить при княгине. Она тоже видела знак.

Тогул поглядел ей в глаза, снова вздохнул и заговорил:

-Хотел бы я умереть раньше, чем довезу тебе эту весть. Госпожа! Я должен сообщить тебе, что со вчерашнего вечера ты командуешь "Баньши".

-Мама... — побледнела Айтрэ.

-Да, госпожа. Веейтэ приняла свой последний бой.

-Как это случилось? — вмешалась Марите, до боли стиснув кулаки.

-Встречная операция имперской разведки. Веейтэ и ее напарник столкнулись с полусотней бойцов с клыкастым крылатым оком на плащах.

-И?

-Сорок три "кремьельские тени" никогда не вернутся домой. Веейтэ, к сожалению, тоже. Пароль на эту неделю — "Медвежий хвост". Смени его, командир, поскорее.

-Где ее похоронили?

-Ее не хоронили. Завтра ее тело привезут к тебе. И... прости, командир, за черную весть...

-Благодарю, брат. Иди отдыхать. В твоих покоях тебя ждет целительница. Позволь ей исцелить твое тело. Если пожелаешь, душу она тоже исцелит.

Гонец ушел. А Айтрэ ухватилась за плечо Марите и с трудом выговорила:

-Уведи меня, Марите. Никто не должен видеть моей слабости.

Княгиня обняла Айтрэ за плечи и увела к себе.

Это завтра Айтрэ дотНатш взойдет на Холм, как волчица.

Это завтра Марите отдаст приказ отряду "Призрак" захватить командира "кремьельских теней" и его труп с перерезанным горлом подкинуть в тронный зал императорского дворца!

А сейчас они обе будут плакать. Как обыкновенные женщины.

Вот так, в 165 году, и был создан знаменитый Отдельный кавалерийский корпус специальных операций. В него направили три тысячи волков и вейров. На всем протяжении Великой степи, в северных фьордах и южных субтропических лесах, в холмах юго-запада и в дельтах великих рек зазвучал клич степного спецназа, в котором слышался стук копыт, волчий вой и посвист метких стрел.

И на всем протяжении Великой степи закипели жаркие сражения с конницей врага. Как из-под земли, вылетали откуда-то всадники, прыгали с седел в бой волки.

В 183 году империя направила четыре кавалерийских корпуса против племени Тогул. Ангэ-каан, повелитель Великой степи, созвал ополчение. Тогда спецназом командовал Соттай-нойон. И он посоветовал каану уклоняться от сражения. Неуловимые степные всадники перерезали пути снабжения имперской армии, громили обозы, перехватывали отдельные сотни... Спецназ в то же время нанес удар по тылам северной армии, заставив командующего Туа Нгэ ослабить давление на горное королевство. Князь вейрмана Рингвир собрал два корпуса и разгромил пятый имперский корпус восточной армии. А ярл Арбада неожиданно осадил столицу Черной империи. Нет, ярл сумасшедшим не был. Он оказался мудрым полководцем. Стоило императору отдать приказ о возвращении восточной армии, как ярл вернул свою армию назад. Он увел ее на северо-восток, прошел по тылам северной армии и через северный перевал возвратился в Арбад. Горный король вывел войска из гор и дал бой. Фам Цай-по, новый командующий северной армией, не смог ничего сделать. Потеряв половину солдат, он отступил. А Рингвир, князь вейрмана, Соттай-нойон, командир степного спецназа, и Ангэ-каан взяли в клещи восточную армию, которой командовал тогда Би Луань. Граф Эрвин Олтеркаст привел десять тысяч воинов. И в восточных отрогах Рыжих гор произошло решающее сражение. Вышла грандиозная бойня. При равенстве сил все решила маневренная тактика армии Сопротивления.

Император повелел казнить Фам Цай-по и Би Луаня. Это стало серьезной ошибкой, заметно подорвавшей авторитет императорского дома. Ведь вся империя понимала, что военачальники не виноваты. Они оказались жертвами произвола. Мудрые пришли тогда к выводу, что империи грозит беда.

В 198 году Бильчи-каан и граф Манфред Олтеркаст заключили союз. Когда через год Восточная армия империи снова попыталась взять Олтеркаст штурмом, степной спецназ прорвал осаду города. Армия Олтеркаста понесла тогда огромные потери, граф вынужден был оставить три города, но Олтеркаст устоял.

В 200 году уже войска Олтеркаста пришли на помощь тогулам, когда голод заставил их уйти на север. Граф Манфред предоставил племени пастбища и продовольствие на всю зиму. А потом отправил тяжелую кавалерию, чтобы помочь тогулам вернуть степь.

В результате их совместной операции в 201 году войскам Черной империи пришлось оставить степь. Тогда казалось, что победа близка.

Начались спокойные времена. Империя избегала крупномасштабных войсковых операций, спецназ контролировал степь, помогая по мере необходимости союзникам.

В 225 году спецназ снова пришел на помощь Олтеркасту. Тогда восточная армия империи осадила город. Толай-нойон, командир спецназа, перебросил свой корпус в холмы к югу от Олтеркаста и занялся любимым делом — грабежами. Не вступая в бой, спецназовцы перехватывали обозы с продовольствием и оружием, уничтожали заготовительные команды восточной армии, резали коней, выслеживали императорских гонцов.

Толай говорил потом, что более приятной операции он не видал: его люди и волки обожрались так, что с трудом садились в седла. А самое главное, что восточная армия не успела вернуться на запад, чтоб помочь северной армии взять Арбад.

Но через шесть лет племя Тогул было вырезано до последнего человека. Имперская разведка выследила все шестнадцать родов племени Тогул. Скрытно перебросили в степь восточную армию, которая, якобы, направлялась на юго-восток, к полуострову Риймо. На сей раз восточной армией руководили офицеры разведки.

Спецназ не смог прийти на помощь: корпус вместе с союзниками снимал осаду с Рыжегорского убежища, когда пришла весть об операции восточной армии. Едва разгромив врага на юге, всадники спецназа повернули коней на восток. Они очень спешили. Они опоздали всего на день. Даже степные, обгоняющие ветер, кони не успели.

Ветер на этот раз оказался встречным.

А спецназ уцелел. Тридцать лет их никто не видел. Только конницу черных кто-то вновь вышиб из степи. Только пылали города в лесостепной полосе. Только вырезались неизвестно кем целые полки и бригады черных. На местах сражений не находили ни единой степной стрелы, ничего, что доказывало бы причастность спецназа. Только следы копыт, подкованных по степному обычаю.

Кто сражался в те годы в степном спецназе? Откуда они брали людей и волков? Где они базировались эти тридцать лет? До сих пор это остается неизвестным.

Только в 268 году ярл Арбадский, Торстейн Свейнсен тонДейрдре, встретил разъезд спецназовцев и договорился о встрече с их командиром.

И с тех пор корпус действовал самостоятельно. Командиры назначали своих преемников, став, по сути дела, независимыми правителями. Их представители принимали участие в военных советах вождей Сопротивления, заключали союзы, информировали о проведенных операциях. Молчаливые степные всадники всегда приходили на помощь. И вновь в степи зазвучал старинный клич спецназа.

В 286 году степной спецназ пришел на помощь князю Ахто тонДальма тонВариора, когда южная имперская армия попыталась выбить вейрмана из Рыжих гор. Кто знает, чем бы закончился тот бой, если бы не степные всадники.

343 год. Проклятый 343 год. В том году вейрмана пришлось оставить убежище в Рыжих горах. В том году были потеряны Арбад и графство Олтеркаст. В том году погиб последний горный король.

В том году был уничтожен степной спецназ.

Вам знакомы места, где восточные отроги Гуртангского хребта спускаются к морю? Нет? Именно там и погиб спецназ.

Они прикрывали эвакуацию беженцев. Сто тысяч человек уходили на север, в непроходимые леса. Сто тысяч женщин и детей, стариков и старух. Все мужчины Олтеркаста уже погибли. И в спины беженцев дышала вторая восточная армия черных.

А между беженцами и двухсоттысячной армией черных стоял спецназ. Три тысячи коней. Шесть тысяч воинов — волков и людей. Они знали, что для них не будет "завтра". Для них уже ничего не будет.

Они легли там все. Все! Если кто не верит, может сходить в Олтеркаст, на перевал мертвых. Там до сих пор лежат скелеты: человечьи, волчьи, конские. Можете пересчитать.

Их там ровно девять тысяч.

Но история степного спецназа не закончилась. До самой победы имперские войска боялись сунуть нос в степь. До самой победы их косили меткие стрелы, летящие неизвестно откуда.

Только гремел клич спецназа.

Давно закончилась война. Настали мир и покой. Но если вы потеряетесь в великой степи, если попадете в беду, и некого будет даже позвать на помощь, тогда...

Раздастся стук копыт вдали... И из лога вылетят во весь опор на равнину, залитую лунным светом, всадники. Мигнут над конскими гривами желтые волчьи глаза. Грянет прославленный клич, в котором будут стучать копыта, свистеть стрелы, шелестеть ветер, выть волки. Спрыгнет с седла суровый, навеки забывший об улыбке всадник и протянет вам руку.

И вы вновь поверите, что спецназ еще жив.

Глава 14. Вейтри и ее дети

(182-187 годы Нашествия)

Целительница

Кто бы мог подумать, что у волчицы могут быть неудачные роды? В отличие от людей, у волков все и всегда было в порядке! Волчицы рожают без всяких осложнений, когда захотят завести очередного щенка. Теоретически — ежегодно. Учитывая рождаемость нашего народа, мы вполне могли бы заполонить весь мир. Но это — тоже теоретически. Ведь одним из условий своего присоединения к Стае, которые поставили древние верртан, было ограничение рождаемости до такого количества щенков, чтобы их можно было прокормить. А в условиях войны мы рожали реже, чем хотелось бы... Далеко не каждый год. Но неудачные роды для волчицы! Это нонсенс! Такого не бывает. Княгине Виоле не повезло дважды. Или как?... Можно ли назвать невезучей мать, которая родила богиню?

Князь Аршт тонСваннхильд спешил. Очень спешил по той простой причине, что его жена должна была родить. Аршт хотел поспеть домой до ее родов.

Это была их третья попытка завести ребенка. В первый раз их сына убил мороз. Такой лютый мороз, что даже могучий организм вейра не справился. Во второй раз — нервы. Южная армия империи тогда осадила их убежище. Виола очень боялась за ребенка, ибо должна была родить через месяц. Она слишком нервничала...

И вот — третий раз. Сейчас все должно получиться.

Когда Аршт вошел в комнату жены, он остолбенел: слуги, воины, повитуха — все толпились вокруг коврика, на котором лежала Виола. И молчали. Протиснувшись вперед, Аршт не поверил своим глазам. Виола уже родила. Но кого! Девочку. Не волчонка! Аршт никогда не слышал, чтобы у вейры родился ребенок в человеческом облике. Несчастная Виола лежала в луже собственной крови и тяжело дышала. Хорошо, что кровотечение удалось остановить.

Тут опомнилась повитуха и мигом всех посторонних, включая и самого Аршта, выгнала вон.

Пришла в себя княгиня только через три дня. Вся армия носила ей подарки. Ее комната была завалена всякой всячиной. Из северной тайги ей доставили бочонок меда с настоятельным советом мед кушать как можно больше. С южного побережья ей возили свежую рыбу, до которой Виола была большая охотница. Тогульские всадники привезли бурдюк какой-то дряни, очень полезной, по их словам, для рожениц. Пахла эта дрянь на редкость тошнотворно, однако целитель, понюхав и попробовав ее, пришел в дикий восторг и немедля прописал ее княгине. С полуострова Риймо ей даже привезли мешок яблок.

Девочка была совершенно здорова. Она ела и спала по расписанию. Повитуха даже руками развела: роды были тяжелыми, значит следовало ждать неприятностей со здоровьем и у девочки... Их не было.

Неприятности начались, когда ребенку стукнуло три месяца.

В этом возрасте начинают учиться владеть оружием. Когда маленькой Вейтри дали меч, у девочки начались судороги. Затем жестокая боль швырнула ее на землю, она начала задыхаться. После пятой попытки всучить дочери хоть какое-нибудь оружие стало ясно, что воином она не будет. Князь с княгиней даже заболели от горя.

Но вскоре оказалось, что ясно им стало не все: вместо воинских талантов у девочки оказался другой, уникальный дар — исцелять. Простым прикосновением руки она мгновенно исцеляла любую болезнь, любые ранения. Отрастали отрубленные конечности, заживали ожоги... Даже умирающие поднимались и уходили из больницы.

В первый свой бой Вейтри сбежала из-под замка, куда ее заперла мама, чтобы уберечь свою неразумную дочку.

И тот бой превратился в сущий цирк. Сотня спецназовцев столкнулась с полубригадой черных. Уложив тысячу солдат врага, спецназ потерял только двоих убитыми. Остальных подняла юная Вейтри. И только тут вейрмана оценили, какое мощное оружие родилось у Виолы с Арштом.

С тех пор девочка не вылезала из боев. Она носилась по полям сражений и как сумасшедшая размахивала руками, стараясь дотянуться до всех раненых. Ее охрана еле за ней поспевала. Все были в ужасе от мысли, что с ней может что-нибудь случиться, и тогда Аршт самолично спустит шкуры с виновных и невиновных. А Вейтри была счастлива.

Со временем о даре Вейтри прознала и имперская разведка. За ней началась форменная охота: не считаясь с потерями, враги старались дотянуться до княжны.

Военный совет принял решение не допускать княжну на поле боя. Вейтри вышла из себя, зато пришла прямиком в бешенство.

Никто не ждал такого от хрупкой и стеснительной Вейтри.

-Вы что? Вы владеете мечами, копьями и клыками. Это ваше оружие и с ним вам можно идти в бой. А это, — кричала девушка, потрясая кулачками перед носами членов военного совета, — мое оружие! Где мне лечить раненых? В тылу?

Ну, что было делать с чертовой девкой? Мать хваталась то за голову, то за ремень. Отец только усмехался, узнавая в дочери себя: "Мужика ей надо! Тогда утихомирится. Может быть..."

Мужика Вейтри нашла сама. Прямо на поле боя.

В возрасте полутора лет она внезапно стала княгиней: из рейда не вернулся отряд, которым командовали Аршт и Виола. Об их участи так и не удалось ничего разузнать. Разведслужба потеряла десяток агентов в безуспешных попытках что-нибудь выяснить. И тогда Вейтри приказала прекратить поиски, решив, что это — "задача для Урхра". А Урхра к тому времени уже много лет, как никто не видел.

Ну какой йотун понес их в рейд вместе? Что заставило их сознательно поставить под угрозу судьбу войны? Не только тогда — даже сейчас, полвека спустя после победы, когда к нашим услугам имперские архивы, тайну их гибели раскрыть так и не удалось. И, что еще более загадочно, ни Аршт, ни Виола так и не появились на Боргильдсфольде!

Вейтри родила двойню через два дня после исчезновения родителей. Мальчика она назвала Торхандом, а девочку — Сигне.

Начались месяцы затишья. Империя временно оставила в покое южное направление, и перебросила войска на восток, в степь, и на север — против горного короля. Судя по сообщениям из степи, имперская конница безрезультатно носилась по степи, пытаясь поймать тогулов. А на севере они штурмовали неприступные горы, несли огромные потери... Император дважды менял командующего Северной армией, но никакой пользы это не принесло.

Вейтри все-таки пришлось сидеть дома и править своим разношерстным (во всех смыслах) народом.

Ее жалобы на тяжкую княжескую долю вызывали улыбки. Все мужчины в округе были по уши в нее влюблены. Рингвир, ее муж, взял на себя командование и оказался талантливым полководцем, отважным и расчетливым.

Вейтри кричала. Вейтри разбивала носы и выбивала зубы (которые сама же и залечивала, когда немного отходила). Вейтри ругалась так, что даже у волков уши вяли. Вейтри бушевала и кидалась чем попало в кого попало.

Ничего не помогло: дети требовали внимания, муж оказался еще более упрямым, чем сама Вейтри, гора неотложных дел непрерывно росла.

И Вейтри смирилась. Она даже увлеклась хозяйством. Она стирала и варила, она мыла полы и даже шила и штопала одежду. Слуги втихую проклинали сумасбродную княгиню. Ну, в самом деле! Где это видано, чтобы кухарка сидела и смотрела, как княгиня варит суп? Где это видано, чтобы служанки княгини старались все дела переделать ночью, пока хозяйка спит?

Вейтри об их недовольстве знала, но даже ухом не вела. Она вновь чувствовала себя счастливой.

Дети росли. К счастью или нет, но дар матери они не унаследовали.

Однажды Вейтри овдовела. Рингвир был ранен в рейде. Соратники повезли его домой, чтобы рука жены исцелила его. Они очень спешили. Они лишь чуть-чуть не успели.

Похоронив и оплакав мужа, Вейтри сразу по окончании месячного траура уступила власть дочери. К тому времени Торханд уже неделю правил в Арбаде. Сигне пыталась отказаться. Целый час мать и дочь вопили друг на друга, кидались чем попало и ломали мебель. Чуть до драки (по человеческому обычаю) не дошло. Спасибо — гвардейцы растащили по углам. В конце концов Вейтри пригрозила, что сбежит в армию. И Сигне пришлось принимать власть.

А Вейтри снова занялась хозяйством. По привычке.

Через год погибла Сигне. Вейтри пришлось опять управлять армией и народом, однако уже не как княгине. Она приняла власть временно, как регент, до совершеннолетия внука — Сиггейра.

Но все силы, все свободное время и всю свою душу она вкладывала в своих внуков — детей Сигне.

И опять она была счастлива.

Как? Ну, как черные оказались в горной долине, где не бывали с первых лет нашествия?

Надо отдать должное разведке черных! Они выследили Вейтри с внуками на прогулке. И незаметно сумели перебросить туда восемьсот бойцов из элитной карательной бригады.

Первый раз в жизни Вейтри взяла в руку меч.

И — ничего! Ни боли, ни судорог... Жаль, что этого боя никто не видел! Клинок княгини сеял смерть так же легко, как ее руки прежде даровали жизнь. Как она могла сражаться, не умея владеть оружием? Но она сражалась. Княгиня стояла, а под ее ногами лежали два волчонка — дети Сигне. И Вейтри не могла сдвинуться с места. Вокруг нее валялось два десятка трупов, она устала и с трудом держалась на ногах.

Все окрестные жители видели ослепительную вспышку и оглушительный грохот в самом сердце долины. Когда они нашли это место, перед ними предстала жуткая картина: восемь сотен обгорелых скелетов, оплавленные черные мечи, сухой и мертвый лес на сотню метров вокруг.

Княгиня была мертва — черный меч пробил ей сердце. Ей не повредил огонь. Она лежала, как живая, с открытыми глазами. А рядом с ней скулили два маленьких волчонка: ее внук и внучка.

"Дайте нам ярла!"

-Повелительница! Пришли мы с черной вестью: погибли двое последних потомков правящего дома Арбада. Трон Арбада отныне пуст. — Так заявил с порога посол Арбада, Эрик Арнерсон, княгине вейрмана.

-Весть действительно черная, — согласилась Вейтри. — Жаль. Как обстоят дела после их гибели? Армия цела? И кто командует теперь? — княгиня огорчилась, но изображать мировую скорбь на лице не стала. Тон ее был сух и деловит.

Эрик вздохнул и принялся рассказывать в том же стиле и тем же тоном:

-Армия цела. Последнюю долину и перевалы мы сумели удержать. Командует пока Гисли Железная рука, но это только до тех пор, пока в Арбаде не появится новый, законный правитель.

Вейтри все поняла. Надменная аристократия Арбада никогда не смирится с ярлом из своей среды. Они предпочитают получить правителя из ее рук, чужака. Это плохо. Очень плохо. Это может связать ей руки.

А Эрик тем временем продолжал официальным тоном:

-Прекрасная повелительница вейрмана! Армия и народ Арбада просит тебя дать нам ярла по праву древнего родства наших правящих домов.

Вейтри не сдержала удивления:

-О каком родстве речь? Я не отвергаю просьбу армии и народа Арбада, но не совсем понимаю тезис о праве родства!

Эрик был готов к такому вопросу:

-За несколько лет до Нашествия принцесса Уте Арбадская вышла замуж за Грауда Оддинга, могучего повелителя вейрмана. Должен напомнить тебе, прекрасная повелительница вейрмана, что несмотря на трагическую гибель Уте вместе с ее новорожденным сыном, этот брак был династическим. Таким образом, породнились не только правящие фамилии, но и обе династии целиком.

В этой тираде Вейтри почудилась хорошо упакованная угроза.

-Но, насколько мне ведомо, благородный Эрик, Уте потеряла право на престолонаследование, когда вышла замуж! Почему же армия и народ Арбада просят ярла из нашего дома?

Эрик помолчал. Еще раз вздохнул и сменил тон:

-Княгиня! Я воин, а не дипломат. Нам, в самом деле, нужен ярл. И мы не строим планов насчет расширения владений. Просто если ярла мы выберем сами, начнется смута.

Вейтри кивнула:

-Это верно. Начнется. Только вот детей лишних у меня нет. Лишь сын и дочь. Кого же вы хотите?

-Госпожа! Если возможно, дай нам Торханда!

-А Сигне не подойдет? — поинтересовалась Вейтри для порядка, хотя ответ знала заранее.

-Княжна — славный воин и знающий военачальник. Но Сигне — женщина. Ее право на власть всегда будет под вопросом.

-Что ж! Отдохни до завтра, друг мой. Я не даю тебе ответа сейчас. Я должна поговорить с детьми. Если они откажутся, я не стану их заставлять.

Эрик кивнул и встал.

-Госпожа моя! Плох правитель, которого заставили взойти на трон. Мы надеемся на мудрость и милость твоих детей. Я буду надежной опорой для ярла из вашего дома. Но мы примем с пониманием любое твое решение.

Вот так Торханд, сам того не желая, стал Арбадским ярлом.

Арбад в то время сократился до размеров одной долины, которую и называли — Последняя долина. Долину эту с трех сторон защищали Подковные горы, с востока подпирал огромный и дремучий лес. Несколько горных перевалов надежно защищали крепости и армия.

Долина была лишь малой частью прежнего огромного и могущественного государства. Зато семья ярла жила в замке, а не в пещере.

С первого дня Торханд утонул в делах. Он учился регулировать разногласия между баронами или военачальниками, учитывать сословные привилегии и интересы городских цехов. Он учил язык, историю и традиции Арбада. Он командовал армией.

А, первым делом, Торханд женился. Выбор его был мудр. Его женой стала Астрид Арнердоттир — сестра Эрика. Этим браком Торханд наладил отношения с аристократией и с военачальниками, традиционно очень влиятельными в Арбаде. Но, как ни странно, брак удался. Хоть Торханд и выбирал жену "от фонаря", по знатности и влиянию ее родни, но Астрид он любил. И любовь эта была взаимна.

Гордая и упрямая красавица Астрид даже смирилась с тем, что ее муж — оборотень.

Свадьба Сигне

-Мой ярл! Тринадцатый армейский корпус черных перебрасывается к развалинам Трента-на-Горбатой. Судя по донесениям разведки, готовится засада для Вашей сестры! — так выпалил оруженосец Торханда, ворвавшись в тронный зал.

-Придурок! — рявкнула Астрид. — Ты что, в кабаке? Говори толком и спокойно!

-Прошу прощения, мой ярл! Моя ярла! — извинился оруженосец. — Дело в том, что имперской разведке стал известен маршрут бригады Сигне. Они вычислили место для засады.

-Где? — медленно спросил Торханд, выбираясь из-за стола, заваленного бумагами.

-В долине к северу от Трента, — размеренно доложил юноша, во всем подражавший своему господину.

-Когда?

-Тринадцатый корпус противника будет там через десять дней. Ваша сестра — через одиннадцать...

Ярл секунду подумал.

-Ясно, — решил он. — Астрид! Прими командование на время моего отсутствия. Надо помочь сестре.

-Надо! — согласилась ярла. — И гвардию захвати. Я обойдусь без нее.

Торханд высунулся в окно и заорал:

-Эрик! Поднимай свою конницу! А-то они застоялись. Выступаем вечером, идти будем скрытно, чтоб ни одна сволочь не прознала. Но быстро. Надо за девять дней дойти до среднего течения реки Горбатой.

-Дойдем.

По лесным тропам через Заарбадские леса, потом степью, горными перевалами, снова степью... Конница шла ночами, осторожно, с фланговыми разъездами, передовыми и арьергардными дозорами...

-Да-а-а! Местечко — что надо! — восхитился Торханд, разглядывая место засады. — Горы окружают долину со всех сторон. Река. Тракт вдоль русла. Рощицы по сю сторону тракта. Холмы.

Корпус черных был на подходе, но Торханд опередил их часа на три.

-Эрик! — спросил ярл своего военачальника. — Если бы ты был командиром черных, где бы разместил засаду?

Арнерсон прошелся, осмотрелся, подумал. И ответил так:

-Я бы разделил корпус на три дивизии. Первую спрятал в лесочке у дороги. Вторую — в холмах у северного входа в долину. И третью — вон за той горкой к юго-западу.

-Что ж, я с тобой согласен! — одобрил ярл. — Тогда делимся тоже: твой полк спрячь в отроге гор вон там (Торханд махнул рукой в сторону гор). Мой полк рассредоточим в дальней роще, за ближайшим к дороге лесочком. А полк Сванте Рыжего пустим в обход так, чтобы Сванте успел занять место во второй линии северных холмов после прихода черных. Сванте! Ударишь только после того, как "твоя" часть засады втянется в долину и вступит в бой. Эрик! Твоя часть — те, что за горкой. Сигнал подам я. Всем все ясно?

Ярл ждал возражений. Его офицеры поскребли бороды, покряхтели и не нашли изъяна в плане ярла. Оно конешно, есть опасение, что враг разместит свои войска как-то иначе ... Откуда им план-то знать? Но — это вряд ли. Только полный остолоп не допрет использовать возможности рельефа. А лучшие возможности предложил Эрик. Но опять же: а ежели командир черных тот самый полный остолоп и есть? И, кстати! Откуда им знать, что там Эрик предложил?

-Тогда начали! И тихо у меня! Чтобы ни звука, ни движения. Морды коням завязать. Стреножить. Ясно?

-Ясно! — гаркнули офицеры и разбежались по местам. Размещать свои отряды.

Через час в долину втянулся корпус черных и без остановки исчез именно там, где и предполагали Эрик с Торхандом.

-Как подслушали! — прошептал сотник Торфинн Бергисон.

-Типун тебе на язык! — ругнулся вполголоса Торханд.

Все шло по плану. Еще через час появились первые дозоры вейрмана.

-Грамотно идут, с охранением! — одобрил Торханд. — Но это им не поможет: засада организована мастерски. Вовремя мы поспели!

Ловушка сработала. Бригада княгини Сигне оказалась прижата к реке.

-Мой ярл! Не пора? — дернулся Торфинн.

-Нет! — отрезал Торханд.

Он ждал.

Восьмикратный перевес черных давал себя знать. Сигне построила своих клином, и это помогало пока сдерживать атаки противника. Бригада несла потери, но держалась.

-Мой ярл! Они не выстоят! Там же твоя сестра! — влез Торфинн.

Ярл сгреб сотника за грудки и поднял над землей.

-Знаю! — шепотом зарычал он.

Он ждал.

И дождался: последние резервы черных вступили в бой.

-Пора, мой ярл! — опять рискнул Торфинн.

-Торфинн! Ты, как всегда, прав! — усмехнулся ярл и тронул коня.

Полк выбрался из рощи и понесся в атаку.

Из отрога в южной части долины лавиной вырвался полк Эрика.

И, наконец, полк Сванте Рыжего вогнал третью группировку черных в долину, как молот вколачивает гвоздь в бревно.

Сигне быстро сориентировалась и бросила свою бригаду в контратаку. Положение на поле боя кардинально изменилось. Теперь бригада Сигне вцепилась в корпус черных, как волк в оленью задницу.

Волки еще догрызали глотки пленным и раненым черным, но битва уже закончилась.

Торханд не сразу узнал Сигне. Она повзрослела и как-то заматерела.

-Торханд! — завопила она и соскочила с коня. — Я не надеялась на помощь. Спасибо!

Брат с сестрой обнялись.

Уже вечером они сидели у костра и говорили. Им было о чем поговорить.

-Сигне! Как там мама?

-Как всегда. У врачей работу отнимает. Хозяйством занимается. Все нормально. Ты-то как, братец? Женился, да?

-Верно. Полгода назад. Астрид ждет ребенка. Так что будет у тебя племянник. Или племянница. Хочешь быть теткой, сестрица?

Сигне помрачнела и замолчала.

-Сиг! Ты чего? — не понял Торханд.

И Сигне прошептала не-то ему, не-то себе:

-А у меня никак не выходит...

-Чего не выходит? — снова не понял ярл.

-Того! — обозлилась Сигне. — Кажется, я бесплодна...

-Ты спятила! — отрезал ярл. — Вейры не могут быть бесплодны.

-Значит, я неправильная вейра! — рявкнула Сигне.

И Торханд с изумлением обнаружил, что его сестра готова заплакать. Он обнял ее за плечи и, как в детстве, принялся утешать:

-Погоди. Успокойся, сестричка. А мама что говорит?

-А мама не находит болезни, — с чувством объяснила Сигне. И с горечью добавила: — Все в порядке. В полном!... Но я перетрахалась чуть ли не со всей своей гвардией... И — ничего.

Сигне помолчала, потом с надеждой поглядела на брата и спросила:

-Может, с тобой попробуем?

-Давай! — пожал плечами Торханд.

Сванте Рыжий, сидевший неподалеку и все слышавший, вскочил и с ужасом поглядел на них.

-Вы чего? Нельзя же! Вы же брат с сестрой!

На что Торханд спокойно возразил:

-Нельзя. Но мы — вейры. Нам — можно.

Через три месяца пришел черед вейрмана выручать Арбад, когда черные захватили Мокрый перевал, ведущий в Последнюю долину, и перебросили в нее целый корпус. Дело запахло паленым, однако Горный король прислал пять сотен своих горных стрелков, лучше которых в горах воевать не умеет никто. Горные стрелки отбили перевал и удержали его до подхода армии вейрмана. И имперские войска вновь оказались в кольце.

И вновь брат с сестрой встретились на поле боя. На этот раз Сигне осторожно слезла с коня и понесла свой живот к Торханду.

-Вот! — гордо объявила она. — У меня тоже будет ребенок. И даже двойня, по-моему.

-Сигне! Ты спятила? — заорал Торханд. — Йотуны тебя понесли в бой! У тебя что, военачальников не хватает?

-Да ладно тебе! — отмахнулась Сигне. — Ни хрена не будет! Как у вас дела? Как Астрид?

-Нормально, — ответил Торханд. — Ждет тебя в гости.

-Не-е-ет! Не поеду! — замотала княгиня головой так, словно хотела ее оторвать.

-Почему? — рискнул удивиться Торханд.

-Боюсь!

-Чего? — снова удивился Торханд.

-Жены твоей боюсь!

-С животом, на нос налезающим, в бой идти не боишься, а Астрид боишься? — не поверил Торханд.

-Боюсь!!! — отрезала его сестра.

Ярл помолчал. А затем сказал:

-Ну, как хочешь. Но, по-моему, зря. Она не сердится. Она все понимает.

-Дурак! — сорвалась Сигне. — Все вы, мужики, недоумки! Ни одна женщина такого не поймет!

И засобиралась домой.

Если честно, то она не хотела лично командовать спасательной операцией, однако желание увидеть брата и похвастаться результатом их совместного творчества взяло верх.

Теперь же Сигне старалась избежать знакомства с реакцией супруги Торханда.

Но Астрид Арнердоттир решила по-своему. Она прислала два тюка всякой всячины, необходимой женщине в положении и акушерку. И с ней письмо.

"Астрид, ярла Арбадская, приветствует Сигне, прекрасную повелительницу вейрмана, с победой и искренне благодарит ее, армию и народ вейрмана, за своевременную и всестороннюю помощь.

Сигне! Я — не кусаюсь.

Астрид".

Сигне не ответила.

Так уж вышло, что родили они обе одновременно, так что Торханд стал отцом троих детей от двух женщин сразу. И снова Астрид прислала письмо.

"Астрид, ярла Арбадская, приветствует Сигне, прекрасную повелительницу вейрмана, от имени армии и народа Арбада, поздравляет ее с рождением двойни и желает ей мужества и удачи в бою, благополучия и долголетия ее детям.

Приезжай, пожалуйста. Я должна бы тебя ненавидеть, ибо мы с тобой любим одного мужчину. Но я его люблю сильнее, чем ты. И поэтому не могу тебя ненавидеть.

Приезжай. И детей привези. Должен же Торханд посмотреть на своих детей!

Я хочу с тобой познакомиться.

Астрид".

Случайно Астрид повторила в своем письме те слова, которые когда-то говорила умирающая княгиня Уте волчице, Арьерэ дотРийр.

Сигне всплакнула, назвала себя сучкой и написала ответ:

"Сигне, княгиня вейрмана, приветствует Астрид, прекрасную повелительницу Арбада, поздравляет ее с рождением сына и желает ей счастья, долголетия, мира в семье; удачи и славного пути ее сыну.

Прости меня, Астрид. Поверь мне: у меня не было выхода.

Я приеду, как только смогу. Только поставлю волчат на лапы и приеду. И детей привезу.

Прими небольшие подарки по случаю удачных родов.

Сигне".

Она послала в Арбад кинжал знаменитой синей стали горных мастеров для наследника и амулет для Астрид — волчий клык, оправленный в серебро. Свой собственный клык.

"...Приеду, как только смогу". Она не смогла. Просто не успела.

После родов она забыла обо всем — дети стали ее жизнью. Она передала командование своим офицерам, управление — Вейтри. И занялась детьми. Она даже начала охотиться, подчиняясь древним волчьим инстинктам.

И однажды нарвалась на двойной эскадрон легкой кавалерии врага.

Сигне в волчьем облике уходила в горы. Там при удаче она бы оторвалась от погони, но удачи не было: командир эскадрона имперской кавалерии оказался опытным и талантливым офицером. Он приказал своим всадникам спешиться и перехватить все тропы, все пути отхода. Что и было сделано.

Враги охватывали княгиню полукольцом. Сигне бежала вверх по тропе, не разбирая направления. И остановилась у обрыва. Дальше пути не было. Сзади стояли солдаты в черных плащах. Сигне вспомнила, что она воин и княгиня. "Мамочка! Прости, что ухожу раньше тебя... Торханд, любимый! Прости меня за все... Дети мои! Может быть и вы когда-нибудь простите свою маму. Я не могу, не должна попасть в плен".

И Сигне шагнула в пропасть.

Вейтри, поседевшая в миг, черная от горя, всю ночь сидела у тела дочери. У останков той, кто еще вчера была Сигне.

"Доченька! Как же так? Это несправедливо! Не должны дети умирать раньше родителей! Встань, доченька! Вот! Я кладу руки! Я же поднимала почти мертвых. Я же могу! Ты просто спишь, Сигне! Сейчас! Я должна... Я смогу!.."

Но даже она не смогла.

Через неделю после похорон из рейда возвратился Тригг тонСваннхильд, командир разведгруппы. Первым делом он направился к княгине. Зареванные девчонки Вейтри кинулись к нему.

-Тригг! Миленький! Помоги. Она неделю не ест, не пьет и не спит. И не откликается. Сходи к ней, а?

Тригг вошел. И ужаснулся, с трудом узнав в седой женщине с воспаленными глазами Вейтри.

Вы, слушающие мой рассказ!

Вам трудно понять, но Вейтри тогда было всего двадцать пять лет по человеческому счету. Очень много по тем ужасным временам. Целых пять календарных лет. Она была уже бабушкой.

-Эй, племянница! Вейтри! — окликнул ее Тригг.

Вейтри подняла глаза, безучастно посмотрела на Тригга и снова уставилась в пол. Тригг вздохнул. Он снял с пояса флягу самогона, вынул пробку, поднес горлышко фляги к губам Вейтри и приказал:

-Пей!

Вейтри послушно сделала несколько глотков. И, похоже, не заметила — что она пьет. Девушки смотрели, затаив дыхание.

Тогда Тригг, как ребенка, подхватил ее на руки, отнес к кровати и уложил. Вейтри затравленно поглядела на Тригга, поймала его руку, обняла обеими руками и... уснула.

Тригг немного посидел рядом, осторожно вытащил руку и встал. Выйдя из спальни, он приказал девушкам, игнорируя их восторженные взгляды:

-Когда проснется, дайте ей поесть. Если не будет есть — кормите силой. Одну ее не оставлять ни на миг! Разговаривать друг с другом, игнорируя княгиню. Сплетничать и смеяться!... И еще: привести сюда всех маленьких детей, что есть в Убежище. Пусть бегают, играют и хулиганят. Не удивляйтесь — так надо.

Так Тригг тонСваннхильд спас рассудок княгини Вейтри дотВиола.

"Я — тоже ваша мама!"

После гибели Вейтри Астрид Арбадская забрала к себе осиротевших второй раз детей Сигне.

Не долго думая, она стала именовать их — "дети моей сестры". И объявила, что лично перережет глотку любому, кто позволит себе какие-либо рассуждения о законности их происхождения.

Люди не узнавали Астрид, обычно такую горячую, нетерпеливую и своенравную! У ярлы обнаружился неистощимый запас терпения для племянников: заботливо и осторожно она выводила их из шока, стирала из их душ ужас и ненависть, царившие там с того дня, когда волчата увидели гибель их бабушки...

Астрид научилась лечить волчьи детские болезни, повергая в изумление даже целителей, она выучила волчий язык, чтобы говорить с детьми без переводчика... Даже своему сыну, казалось, она уделяла меньшее внимание!

Астрид выписала вейра, чтобы он учил щенков волчьей науке. Конечно, лучше всего, когда этим занимается отец, но Торханд заскакивал домой отсилы раз в месяц — поесть домашней еды, поцеловать жену и посмотреть на детей. И опять возвращался на границу.

Астрид воспитывала обоих Торхандсонов и Торханддоттир, как своих собственных детей и вскоре стала сама считать детей Сигне и своими тоже.

Дети росли, все трое называли ее мамой. Астрид огорчалась, что они так быстро взрослеют.

Однажды настал момент, которого она с ужасом ждала всегда: Ингер дотСигне задала ей тот самый вопрос.

-Ма! Разве может быть две мамы?

Астрид нащупала амулет на шее, зажала его в кулаке и очень спокойно ответила:

-Нет, дочка. Не может. Вашей настоящей мамой была Сигне дотВейтри — княгиня вейрмана. Она погибла в бою и я вас взяла в Арбад. Если вы с Сиггейром не против, то теперь я — тоже ваша мама.

Девочка подумала и заявила:

-Ну, тогда ты будешь — мама Астрид, а Сигне — мама Сигне. Хорошо?

У Астрид отлегло от сердца.

-Хорошо, дочка, — улыбнулась она.

Но запас вопросов у Ингер еще не иссяк:

-Ма! Расскажи про маму Сигне!

-Она была лучшей мамой на свете, — ответила Астрид.

-Но какой она была? — настаивала девочка.

-Да я же ее никогда не видела! Мы так и не успели встретиться. Спроси у папы, когда он вернется. Сигне была его сестрой...

Астрид собиралась еще что-то сказать, но ее остановило выражение ужаса на лице приемной дочери.

-Но, ма! Это же нельзя!

И Астрид печально и торжественно ответила:

-Да. Нельзя. Но вы — вейры. Вам — можно.

Они все-таки встретились. Сотни лет спустя, на Боргильдсфольде. И чуть не поссорились. Ха-ха! Вы знаете, кто их помирил? Ингер. Да! Именно она. Ингер встала между ними и на полном серьезе спросила у обеих: "Эй, мамы! Как, по-вашему, вы будете делить нас с Сиггейром? Пополам каждого, или жребий бросите?"

Теперь у Торханда две жены.

Глава 15. Волчица

(201 — 282 годы нашествия)

Не так просто о ней рассказывать! Вы все, наверно, уверены, что все знаете об Анне? Зря.

Я сама слыхала о ней столько россказней, что этого хватит на десятерых! Не стоит верить всему, что о ней говорят! Мне верить можно! Можно, поскольку я, не зная ее лично в той жизни, говорила с ней уже на Боргильдсфольде, расспрашивала тех, кто был с ней знаком, бывала в ее доме. Я отвечаю за каждое слово. Если не верите мне — можете спросить ее!

Надо сразу сказать, что волчицей Анна не была. Многочисленные легенды, где утверждается что-либо обратное, беспочвенны. Если бы она не была человеком, то ничего бы и не было. Дело в том, что... А, впрочем, давайте по порядку.

Найденыш из Скона

Анну нашли волки.

Разведгруппа лесного спецназа проходила через деревню, лигах в сорока от Скона, города и княжества, находившегося некогда к северо-западу от Арбада.

В деревне не было ни одной живой души, как всегда после наезда карательного отряда. Только трупы. Но именно там разведчики услышали плач и нашли на сеновале младенца. Девочку двух недель от роду.

Очевидно, мать бросила ее туда, надеясь, что каратели хотя бы ее не найдут.

Это была одна из лучших разведгрупп в корпусе, но, к сожалению, в ней не оказалось ни вейров, ни людей. Трудно даже представить, чего стоило волкам дотащить ребенка до Рыжих гор.

Полумертвую от голода, искусанную и исцарапанную, но еще живую девочку волки принесли прямо в госпиталь.

Ребенка выходили, выкормили, назвали Анной. И оставили при госпитале.

"Верь своему сердцу..."

С тех пор прошло семнадцать лет. Анна стала опытнейшим врачевателем с огромным стажем — почти от рождения. Она была самой обыкновенной девушкой, каких — тысячи. Она ей была до тех пор, пока однажды в госпиталь не привезли волка.

Анна увидела его и у нее упало сердце: он был не жилец. Переломаны кости, пробит череп, задета печень и легкие... Безнадежно... Один шанс на миллион... И все же она — целитель!

-Немедленно на стол! — приказала она.

И начала операцию.

-Терпи, миленький, терпи, серенький, — приговаривала она, — нельзя тебе наркоз давать. Ну, никак нельзя! Не выдержишь ты его. Терпи. Вот... Сейчас... Так... Еще чуть-чуть... Жгут, йотун вас задави!... Так!... Нож!... Держать!!! Не ели утром?... Иглу!

Операция длилась девять часов. Она резала, накладывала шины на лапы, соединяла поломанные кости, мучалась с печенью и легкими, сделала трепанацию черепа и наложила несколько сотен швов.

Шатаясь от усталости и ничего не видя перед собой, она на ощупь вышла из операционной.

-Доктор! Как он? — Анна заставила себя сесть и поднять глаза. Перед ней стояли четверо вейров в плащах спецназа.

-Как он? — повторил вопрос один из них.

-Плохо. Очень плохо. Сделали все, что могли. Но спасти его может только чудо.

-Доктор! — взвыли вейры. — Спаси командира! Знаешь, какой он парень? Спаси его, сестра, а?

-Сделаем все, что можем. Все! — пообещала Анна, не совсем понимая, что еще можно сделать. Она же не Вейтри! Касанием не исцелит!

Анна всю ночь просидела около волка. Утром он был еще жив. Вновь пришли его друзья и спросили: как он? И вновь она ответила: "Очень плохо".

Дни сменялись днями, шли недели, истек месяц. И, наконец, Анна смогла сообщить: "Кажется, будет жить..."

Еще через месяц сняли швы. Волк снова учился ходить, есть, слышать и рычать.

Когда его выписали, у Анны ушла почва из-под ног: сразу появилось много времени. Можно было спать по ночам, так отвыкла же! Она стала брать ночные дежурства к радости остальных врачевателей.

По утрам она шла домой в хижину, отсыпалась и к вечеру возвращалась в госпиталь.

Так бы и остался тот случай лишь одним из эпизодов в ее богатой хирургической практике, только вот через две недели, выйдя из пещеры, Анна увидела своего волка. Тот сидел и ждал. Ждал ее.

И они пошли рядом.

Спать ей в тот день не пришлось — они гуляли по горам, дошли даже до ближнего леса. К вечеру волк проводил ее до хижины и вернулся в часть. А назавтра пришел снова. Когда он не приходил, Анна не находила себе места: что с ним? Жив ли? Но волк возвращался и опять все шло как всегда. Анна старалась не думать о том, что же с ней происходит и как это назвать.

Все решил, как всегда, случай.

По традиции, обедали в Убежище все вместе, в обеденном зале.

Вообще-то, Анна никогда там не ела — времени не хватало. Имперская армия штурмовала Рыжие горы. Раненые шли сплошным потоком. Врачеватели теряли сознание прямо у операционного стола. Не хватало времени поесть. Порой ассистент, наряду с инструментами, спиртом, бинтами, держал на подставке тарелку с едой и иногда совал в рот хирургу ложку каши. А тут выдалось окно между операциями и она пошла перекусить в обеденный зал.

И вот там какой-то хам сострил, что "раз парни за тобой не бегают, так хоть волка не упусти".

От обиды у девушки потемнело в глазах.

Какой-то рыжеволосый парень вскочил, сжимая кулаки. Его сосед — могучий коренастый детина, одетый лишь в шкуру, с широченными плечами и огромными кулаками, силой усадил его на место и что-то зашептал на ухо. Рыжеволосый зло глянул на соседа, но послушался.

Пока Анна пыталась взять себя в руки, все и случилось.

В зале обедала княжна. Услышав реплику, она озверела в переносном и прямом смыслах. Хам даже не успел ничего понять, как оказался на полу и над собой увидел оскаленную пасть княжны. Дело бы закончилось фатально, то есть летально, но разъяренную княжну успели оттащить. Тут, услышав шум и яростное рычание дочери, в зал заглянула княгиня. Она пожелала узнать — в чем дело? Ей объяснили. Она тоже пришла в бешенство и уже ее пришлось оттаскивать от "виновника торжества".

Он отделался откушенным ухом и разодранной рожей, ему дали по шее и выставили вон от греха подальше.

Княгиня немного успокоилась и заговорила. Ее речь была неподражаема! Отъявленная матершинница, она слов не выбирала:

-Что мы ... видим в жизни? Войну, кровь и смерть! И все! Никакой радости! И только любовь делает нас людьми! А этот ... "трах-тибидох" ..., йотун его зае..., по этой любви грязными сапогами! Какая ...мать-перемать... разница: волк, человек, вейр? Нам нечего беречь в жизни, кроме любви...

Анна даже не заметила, как тот рыжий парень очутился рядом и сказал:

-Анна! Нам надо поговорить.

-О чем? — безучастно спросила она.

-Идем, девочка! Тут слишком много народу.

Анна хотела возмутиться за "девочку". Ей уже семнадцать лет! Да и парень на вид не старше! Но рыжеволосый ловко поймал ее взгляд и в упор взглянул в глаза.

О, боги! В только что синих его глазах клубилась тьма, в которой сверкали и гасли искры изначального пламени. И такая древность была в них, что Анна поежилась.

-Не бойся меня, девочка. Я просто хочу поговорить с тобой. Пойдем. Подышим воздухом.

Его спутник подошел тоже и стоял поодаль рядом с высоким воином в синем плаще и с копьем в руке.

Они вышли на террасу. Анна остановилась у парапета и посмотрела вдаль, на ближний лес. Рыжеволосый встал рядом. И, не глядя на нее, спросил:

-Любишь?

Надо было бы возмутиться, отбрить нахала, лезущего не в свое дело, но Анне вдруг расхотелось спорить.

-Да, люблю.

-Ну, что же. Ты, наверно, думаешь, что я тебе советы давать буду? — спросил рыжеволосый. — Нет. Не буду. Слушай сердце, девочка. И не слушай советов, когда речь идет о любви. Поверь мне: я знаю — о чем говорю.

Анна поверила. И ей захотелось рассказать этому странному юноше все, поделиться тревогами, сомнениями.

-Но он же волк! Я никогда не смогу с ним поговорить. Я не знаю его имени. У нас не будет детей.

Юноша напрягся, как будто хотел что-то сказать и в последний миг раздумал. Вместо этого он спросил снова:

-Любишь?

-Да!!! — с силой ответила Анна.

-Тогда, — загремел юноша, — плюнь на сомнения. Не проверяется любовь логикой. Никогда не проверяется. Права ваша княгиня: кроме любви в этом мире нечего беречь.

Помог ли ей этот разговор, нет ли, но завтра, когда волк снова пришел, Анна положила руку ему на шею и повела к себе в хижину. С того дня и навсегда волк поселился у Анны.

Как ни странно, разговоров об этом событии не было. Казалось, что всем наплевать на то — с кем она живет. Только ее рыжий знакомец подошел назавтра ее поздравить:

-Что, замуж вышла? — улыбаясь, спросил он.

-Ага. Заволк! — усмехнулась Анна.

-Остроумно. Ценю. Вижу — наш человек...Ну, что же? К свадьбе надо дарить подарки. И мой подарок тебе, наверно, покажется странным. Скажи мне, Анна! Знаешь ли ты мое имя?

-Нет.

-Ой, ли! И не слыхала? Ладно. Еще узнаешь. Тогда просто поверь: все, кто меня знает, считают, что я очень хитер и даже коварен. Они правы... Я мог бы подарить тебе мудрость. Но она у тебя и так есть. Мог бы подарить хитрость. Но она тебе не потребуется. Вот тебе мой дар! Когда-нибудь ты узнаешь мое имя. И если тебе будет очень плохо, так плохо, что никто не сможет помочь, тогда окликни меня. И я приду, где б ни был. И сделаю для тебя все! Все, что смогу. Мои друзья, — он показал на своих спутников, — подтвердят тебе: да, я коварен и жесток, о моих выходках легенды ходят. Но я всегда держу слово. И могу многое.

Его спутники молча кивнули. А рыжеволосый продолжил:

-Будьте счастливы.

И, слегка сжав ее руку, отошел.

И подошел его могучий спутник. Он забасил, положив руку на молот, торчавший за ремнем:

-Вот наглец, а? Знал, что я хочу подарить и опередил. Но я все же сделаю тебе подарок. Не менее странный, чем его. Если когда-нибудь тебе, или твоей семье, или твоему народу будет угрожать гибель, брось это, — он протянул ей ладонь, на которой лежала серебряная цепочка с маленьким серебряным же молотом, копией его оружия, — наземь. И я приду. И помогу. А могу, — он погладил молот, — я многое. Будьте счастливы.

И подошел третий воин. Стряхнув капюшон плаща, он сверкнул единственным глазом и произнес:

-Славные дары, девочка. Мои будут не хуже. Через десять месяцев ты получишь мой первый дар. А второй... — тут он помрачнел, — только перед смертью. Я могу поболее, чем мои друзья, но даже я не в силах изменить судьбу. Наберись мужества, девочка. Твой муж — воин. А воины долго не живут. Очень недолго ты будешь счастлива. Но мой второй дар вернет тебе счастье. А первый дар очень порадует твоих новых родичей. Прощай, Анна. Мы еще с тобой встретимся.

Анна входила в роль жены. Она научилась ждать. Она привыкла ловить новости из армии. Она знала часть, где сражался ее волк, и тревожно вслушивалась в известия. Волк всегда возвращался. Иногда приводил товарищей. И от одного из вейров Анна, наконец, узнала имя мужа. Его звали Фенрир тонАмра.

Какая все-таки прекрасная штука — вейры! Через них Анна могла говорить с мужем. А потом научилась понимать его без слов.

Только чудо!

Беременна! Эта новость была для нее как гром среди ясного неба. Этого не могло быть. Ни за что на свете не могло быть. И все же...

Только тогда свекровь соизволила заметить Анну. Как-то прибежал к ней мальчик — вейр и сообщил:

-Почтенная Анна! Старшая Амра зовет тебя к себе. Она хочет с тобой поговорить.

-О чем? — спросила Анна.

Мальчик, алый от смущения, с трудом выдавил, что Амра хочет знать — кто отец ее будущего ребенка.

Анна вскипела от возмущения, но сдержалась — мальчик-то не виноват!

-Спасибо, малыш. Сейчас приду. Будь добр, найди взрослую вейру и попроси ее прийти к Амре. Скажи, что я не буду об этом говорить через тебя.

Почти бегом она пришла в логово матери Фенрира. Вейра была уже там и беззлобно, с любопытством, изучала Анну.

Анна с порога "спустила собак" на свекровь:

-Вы что, Амра? Как вы могли заставлять мальчишку говорить мне такое?

Амра проворчала что-то вейре и та перевела:

-Не твое дело! Скажи-ка лучше, кто отец твоего ребенка? Я не буду сердиться, не собираюсь мстить, я ничего не сделаю тебе! Но я должна знать.

Анна почувствовала растущее раздражение, но все еще вежливо ответила:

-Вы мне не поверите, Амра, но ваш сын — единственный мужчина в моей жизни.

Вейра, не переводя ее ответ Амре, заметила:

-Анна! Ты же не дура! Ты должна понимать, что это невозможно. Фенрир — не вейр. Он — обычный волк. У вас не может быть детей!

-Я понимаю. И тем не менее я беременна. И отец — Фенрир.

Амра сорвалась. Вейра еле успевала переводить ее лай:

-Ты лжешь! Все лжешь! Ты обманываешь моего сына! Зачем он тебе? Ты же — человек! Ты его не любишь. Ты не можешь любить волка!...

Анна терпеливо дослушала ругань свекрови до конца. А потом, подойдя к вейре вплотную, в упор спросила:

-Спроси ее! А вейра человека любить может?

Смертельно побледнев, вейра перевела слова Анны Амре. И добавила несколько слов от себя.

Амра опустила голову и проворчала что-то.

-Посмотрим! Ждать осталось недолго, — перевела вейра.

Ждать действительно оставалось недолго.

Когда пришло время рожать, Амра отложила в сторону свои подозрения и перевела Анну к себе. Амра даже собрала Совет Старших, куда входили наиболее уважаемые волчицы, уже рожавшие детей. Старшие ждали.

Роды прошли тяжело. Анна чуть не умерла. Спасибо коллегам по госпиталю, откачали.

И уже к вечеру Старшие смотрели, как измученная Анна кормит грудью волчонка.

Примчалась княгиня. Поахав, она взяла волчонка на руки и принялась чесать ему за ушком. Сын Анны поворочался и уснул. С неохотой возвратив ребенка матери, княгиня осмотрела и ощупала грудь Анны и заключила:

-Вот что, дорогая! Придется тебе на время кормления обращать его в человека. А-то у нас зубки от рождения и мы кусаемся. Больно?

-Больно, — кивнула Анна. — Но я не умею обращать...

-Научу, — пообещала княгиня. — Это не так сложно.

-И все-таки это чудо! — воскликнула незнакомая вейра.

Чудо??? И тут Анна вспомнила. Вспомнила тот давний разговор в первый день после ее свадьбы, непонятные дары трех незнакомцев. Анна рассказывала эту историю и бледнели вейры. И ложились на землю волчицы, прижимая уши.

-Да ты хоть понимаешь — с кем ты говорила? — вскрикнула вейра. — Это же были Один — Отец волков, его сын — Тор Одинсон и Локи — бог огня. С тобой говорили боги!

-Ты! Ты мне веришь? — изумилась Анна. — Вы мне не верили, что мой сын от моего мужа, а теперь верите, что я говорила с богами?

-Да, верим! Ибо ты рассказала нам то, что не могла знать. Тысячи зим назад нам было предсказано, что...

И вейра нараспев продолжила:

"Когда случится то, чего не может быть...

Когда двое выберут то, чего нельзя выбирать...

Когда родится вейр не от вейров...

Когда человек придет в стаю и найдет в ней свой народ...

Тогда изменится мир. Это будет знак грядущей Победы. Это будет символ перемен в судьбе волков.

Ты и твой сын — и есть этот знак. Поздравляю тебя, сестра. От всей стаи, от всех волчьих стай в мире поздравляю".

Амру словно подменили. Куда делись подозрения и недоверие? Амра заботилась об Анне, как мать, которой у Анны не было с рождения. А сына Анна назвала — Гарм. Гарм тонАнна. Гарм Фенрирсон.

Волчицы со значением посмотрели на Анну, когда она объявила имя сына, но отказались объяснять причину.

Песня вдов

Вот и все! Счастье Анны кончилось через месяц: Фенрир погиб в бою, и десять воинов привезли Анне его тело. И немедленно собрался Совет Старших. Одна из вейр взяла окаменевшую, бесчувственную от горя Анну за руку и куда-то повела.

В самом сердце леса высится холм. Его называют — Холм скорби.

Вокруг холма кольцом сидели волчицы. Только волчицы.

-Поднимись на холм! — сказала вейра Анне.

-Зачем? — спросила Анна.

-Петь Песнь вдов.

-Я не умею! — слабо возразила Анна.

-Нечего уметь, сестра. Слушай сердце. Оно все скажет.

Впервые от сотворения мира женщина стояла на коленях на вершине Холма скорби! Впервые она пела Песню Скорби. Пела, не зная слов, мелодии, но все это было не важно: Песню Скорби поет горе, а горе во всех мирах, у всех народов говорит на одном языке.

Рядом с ней сидела Амра.

Старейшая из волчиц взвыла Песнь кольца, которую по обычаю пели волчицы, сидящие в кольце.

К ее голосу присоединялись новые и новые голоса. Наконец все запели древнюю, печальную и протяжную песнь, которую испокон веков пели волчицы, оплакивая павших в бою отцов, мужей, сыновей своих сестер. Поплыл над лесной травой, над замшелыми пнями волчий вой, рвущий душу, пополз по склону к вершине... Будьте сильными, сестры! — говорил вой. Уходит волк, исполнивший Закон! Уходит воин, павший в битве! Да будет горда мать, родившая такого сына! Да славится жена, сделавшая его Сильным! Его сын да будет достоин своего могучего отца... Будьте сильными, сестры! Стая с вами! Мы — Старшие, душа и сердце Стаи, скорбим вместе с вами! Он погиб? Мы родим новых воинов, которые отомстят! Так говорим мы, матери. И так будет!

Пришел черед Анны. Она не знала, что петь. Она не знала волчьего языка и не умела выть. Она просто заплакала. И завыла Амра, оплакивая своего последнего сына.

Когда Песнь стихла, кольцо расступилось и две вейры взошли на холм. Они подняли Анну и, поддерживая под руки, свели вниз.

Амра, поседевшая в единый миг, с серыми от горя глазами, подошла к ней и что-то заговорила. Впервые в жизни Анна восприняла это, как речь. Хоть и не понимала слов.

Старейшая в совете Старших — вейра — перевела речь Амры:

-Так говорит Амра дотРитра: Я прошу Анну Трюггвадоттир простить мне подозрения, недоверие и все обиды. Я потеряла сына, но нашла дочь. Отныне тебя будут звать — Анна Трюггвадоттир дотАмра. Я уступаю тебе место в Совете Старших. Привет тебе, Старшая Анна! Привет тебе, дочь моя, мать моего внука. ...Так говорит Амра дотРитра. И да будет так!

Десятки волчьих глаз глядели на Анну. Стая ждала. А Анна не знала, что ей говорить.

"Слушай сердце!" — вспомнила она. И она сделала то, что хотело ее сердце: встав на колени, обняла и поцеловала свекровь.

Много позже Анна спросила у нее (переводчиком был Гарм):

-Скажи, мама! Откуда ты знаешь имя моего отца, если я его сама не знаю?

-От мужа, — ответила Амра.

О муже Амры не говорили. Может быть, о нем и знал кто-нибудь, но даже его имя оставалось в тайне. Анна уважала чужие тайны. Она спросила о другом:

-А он откуда знает?

-Он знает все.

"Можно им морковку?"

Гарм подрастал. В возрасте двух месяцев он выглядел пятилетним мальчиком.

Примерно в это время в империи сменился начальник военного приказа. Новый главнокомандующий, дальний родственник императора, честолюбивый и еще относительно молодой человек, решил ознаменовать свое вступление в должность победой. И всерьез решил уничтожить главную базу вейрмана.

К Рыжим горам вновь перебросили южную армию: десять армейских корпусов, двести пятьдесят тысяч воинов.

Князь смог выставить лишь пятнадцать тысяч. Еще двадцать тысяч прислали союзники. И все.

Анна стояла на террасе, безнадежно глядя на равнину, черную от врагов. Понеся значительные потери, войска империи заняли передовые укрепления и подступили к воротам. Пока удавалось удержать вход в Убежище, но было ясно, что это — ненадолго. Враг мог платить тремя воинами за одного, а у вейрмана каждый был на счету.

Вчера вышибли ворота. Спецназовцы завалили вход, но имперские инженерные части под ливнем стрел упорно разбирали завал.

Сегодня с утра те же инженерные части соорудили забор, разместили за ним своих лучников и теперь защитники Убежища не могли поднять голову.

-Разобрали!!! Идут на штурм! — разнеслось по Убежищу.

Анна нащупала нож. Живой сдаваться она не собиралась.

"Сын! Гарм! Как же с ним?" — эта мысль стиснула ей сердце. Она могла бестрепетно перерезать горло себе. Но ему?

Сын решил по-своему.

-Мама! — дернул ее за руку Гарм.

-Что, дорогой? — машинально спросила Анна и наклонилась к сыну.

Гарм вцепился в ворот ее рубахи и с недетской силой рванул. Рубаха распалась по шву. Анна ахнула. А ее сын уже сдирал с ее шеи серебряную цепочку.

-Тор! — вспомнила Анна и мигом очнулась от ступора.

-Ну-ка, сынок! Дай мне! — потребовала она.

-Возьми, мама! — и сын протянул ей серебряный молоточек.

-Тор! — выкрикнула она, швыряя молоточек вниз.

И вздрогнула земля. Из-за облака вынеслась колесница. Но какая! Колоссальная колесница, в которую были запряжены два огромных, ростом с сосну, козла. В колеснице стоял ее давний рыжебородый знакомец. Его бедра обматывала шкура, перетянутая на талии широким ремнем. Могучая его рука держала над головой молот. Тор швырнул его вниз. Молот врезался в гущу черных и два полка превратились в кровавую кашу. Мгновенно оружие вновь оказалось в руке бога грома. И Тор вновь швырнул его вниз. Знаменитая своей дисциплиной и выучкой имперская армия начала разбегаться, но от колесницы Тора убежать было невозможно. Тор продолжал бросать. И армия вейрмана с ужасом стояла и смотрела на гибель двухсот пятидесяти тысяч черных солдат. Да, это были враги! Но — люди.

Сократившись в размерах, Тор подкатил прямо на террасу, и выскочил из колесницы.

-Привет, девочка! — весело крикнул он, возвращая ей молоточек. — Добрая встреча, а?

-Привет тебе, могучий Тор Одинсон! — поклонилась Анна.

-А, оставь, — отмахнулся бог. — Ты, к счастью, не воин. Почитать меня не обязана.

-Почему к счастью? — удивилась Анна.

-А потому, — объяснил Тор, — что ты — врачевательница. А еще ты — Мать волков. А Мать не может быть воином.

-Почему Мать волков? — не поняла Анна.

-А потому, девочка, что ты — волчица, и именно так тебя называют все волки, все вейры континента.

-За что?

-Не спрашивай меня, Высокая! — почтительно произнес Тор. — Ты все поймешь сама. Когда-нибудь.

-Дядя! — маленькая девочка дернула бога за руку. — Можно твоим козликам дать это?

И показала богу две морковки.

-Можно! — улыбнулся Тор в бороду.

И в самом деле! Нельзя было не улыбнуться, смотря, как ребенок кормит Тангризнира и Тангиоста, бессмертных козлов Тора, морковкой.

Вот в тот-то день и был решен исход войны. От таких потерь черные так и не оправились. Но до победы было еще далеко. Очень далеко. Сто восемьдесят лет. Целая вечность. Еще были тяжелые поражения, еще не раз армия Сопротивления стояла перед лицом разгрома. Но именно в тот год затрещал хребет черной империи. И впервые многие задумались о войне, о мире, о цене, которую хэйжэням приходится платить.

Мать волков

Промчались оленем, проползли ужом, проливным дождем ушли в песок несчетные годы. Война шла своим чередом, собирая свой обильный урожай. Анна жила, оперировала, выдавала замуж внучек. Еще раз ей довелось стоять на коленях на холме скорби, оплакивая сына.

И многие сотни раз — петь в кольце.

-Как думаешь, подружка? Она снова не придет? — с такими словами старая женщина обратилась к старой волчице, уже месяц жившей в ее одинокой хижине на опушке ближнего леса.

Как ее упрашивали родственники переселиться в более безопасное место! Старуха только смеялась:

-Я и так зажилась! Чего мне бояться смерти? Мы со смертью старинные знакомые.

Каждый день к старухе приходила праправнучка прибраться, постирать, покормить и послушать. А послушать было что! Старухе насчитывало восемьдесят лет. Целая эпоха! Она пережила тридцать двух князей и княгинь. Она видела сотни битв, оперировала лично тысячи раненых, среди которых были прославленные воины, давно вошедшие в легенды. Ее чтили все. Люди, вейры, волки — все вейрмана!

-Правда, она хорошая девочка? — Волчица, конечно, не ответила, но старухе не надо было слов. Она понимала волков с полувзгляда.

-Однажды она пришла со своим парнем! — улыбнулась старуха. — Пришлось мне готовить самой. На себя и на них. Какое там хозяйство? Они вернулись ввечеру. Голоднющие, как волки по весне! Ты смотри, старая, не брякни об этом никому. А-то влетит девчонке!

-Ох-хо-хо! Старость — плохая штука! Спина разболелась некстати... Пошли, подруга! Сходим за водой. Что? Сил нет? Да ты, никак, помирать собралась? А как же я? Одна останусь? Сейчас, подружка, помогу. Вот! Так лучше? Тогда вставай.

Старуха взяла ведро и, опираясь на посох, пошла к ручью. Волчица поплелась за ней.

Очнулась она, почувствовав что-то влажное на своем лице. Волчица тыкалась носом ей в щеку и облизывала лоб.

-Спасибо, дорогая. Хватит целоваться. Как же это я? Упала, да? Не помню... Сейчас, встану... Сейчас... Не могу... Нет сил... — и старуха заплакала.

Волчица разразилась лаем. В ее тираде старуха разобрала только слово "рауг".

-Рауг? Огонь? Причем тут огонь? — не поняла старуха.

-Р-р-ауг-х-х-х!... Р-р-рауг-х-х-х!... Р-рауг!... Раугар-р-р!...

Полыхнула перед глазами грива рыжих волос.

-Локи? — вспомнила старуха. — Ну конечно!

И позвала: "Локи!"

Рыжеволосый юноша склонился над ней.

-Привет, девочка! Ты не изменилась с нашей прошлой встречи! — весело воскликнул он.

-Лжец! — усмехнулась старуха. — Я теперь все про тебя знаю. Ты лжец! Какая я теперь девочка? Прошло шестьдесят три года.

-Все знаешь? — прищурился бог огня. — Ой, ли? Все про меня никто не знает! Даже мудрейший Один, знающий все! Даже я сам! Но я прав, Анна! Просто мы, боги, владеем истинным зрением.

Анна не стала спорить. Вместо этого она сказала:

-Помираю я, Локи. Спасибо, что пришел попрощаться.

-Попрощаться? — переспросил бог. — Скорее уж проводить. Пора вам, девчонки, в путь. Тебя, Умма дотСвейга, в Волчьих чертогах Вьялльхейля ждут твои родичи. Муж, дети, внуки. А тебя, Анна Трюггвадоттир дотАмра, ждет Фенрир — твой муж и мой сын. И Гарм — твой сын, девочка. И оба твоих внука. Это будет славная встреча. А потом вы пойдете в новый мир, который вам дарует Один — отец волков! Вставай же, Анна! Пора!

Анна встала. Она осмотрела хижину, где жила сорок лет, поляну... Все как всегда. Вот сейчас примчится праправнучка. Обратится в человека...

Праправнучка! Нельзя уйти, не простившись.

-Нет, Локи. Я не пойду. Придет моя праправнучка. Я должна попрощаться с ней.

Бог огня покачал головой:

-Анна! Она не придет! Вчера была битва в устье реки Звенящей. Понимаешь? Неделю назад восстал город Навод. Они перебили гарнизон черных и захватили оружие... Эх! Им бы связаться заранее, позвать помощь!... Имперское командование перебросило морем два корпуса к Наводу. И тогда князь вейрмана приказал первому корпусу специальных операций, именуемому еще лесным спецназом, прорвать осаду и вывести людей из города. Спецназ исполнил свой долг, но потерял семьсот волков — четверть своего состава. В этой битве твоя праправнучка потеряла мужа и всех трех своих сыновей. Она не придет.

"Гвенн! Как же так, маленькая моя? Я же на руках тебя носила. Вы же всего два года назад прибегали ко мне — ты и твой жених!"

-Я должна идти к ней. Мое место в кольце.

-Анна! Теперь мирские заботы — не твое дело! Тебя ждет Вьялльхейль. Хеймдалль распахнул ворота! Пойдем же!

Но звучный женский голос разлился над поляной, прервав бога огня:

-Нет, Локи! На сей раз ты не прав. Ее место — в кольце! Девять сотен волчиц взойдут сегодня на Холм скорби. И впервые от Сотворения мира в кольцо сядут волки! Ибо не хватит волчиц, чтобы замкнуть кольцо скорби. И ее место — там.

-Фрейя! — воскликнул Локи.

Юная девушка в простом белом платье, перепоясанном ожерельем из сияющих синих камней, спускалась к ним по радуге.

-Да, я Фрейя. Здравствуй, Локи. Здравствуй, Высокая! — и богиня любви почтительно поклонилась Анне.

-Идем! До холма полдня пути! Как бы не опоздать! — забеспокоилась Анна.

-Не опоздаем! — усмехнулся Локи, описывая руками круг.

Как будто расступился белый свет! И на месте ручья возникли радужные ворота, за которыми виднелся Холм скорби.

-Прошу! — белая волчица и рыжий волк встали рядом с двумя старухами.

И снова, как всегда, Анна стояла на коленях в кольце. И плакала, как когда-то по мужу и сыну. Девять сотен волчиц оплакивали своих отцов, мужей, сыновей, погибших в устье реки Звенящей, прикрывая отход людей из Навода.

И впервые в истории выли волки, сидя в кольце вокруг холма, куда испокон веков не допускались мужчины. Выли от отчаяния. От того, что остались в живых.

Когда обряд завершился, сотни желтых волчьих глаз обратились к Анне.

Одна из вейр подошла к ней и заговорила: "Привет тебе, Старейшая! Мы не будем петь о твоем уходе, потому что ты уходишь живая. И весь народ волков прощается с тобой, Высокая.

Анна Трюггвадоттир дотАмра! Великая Мать волков! Ты встретишь наших предков, с честью павших в бессчетных боях от Сотворения мира. Передай им, мама, что мы их помним. Мы их любим. И, особенно, передай это тем, кого уже некому помнить.

Когда-то ты спросила Тора Одинсона, почему ты — волчица, и почему тебя зовут — Мать волков?

Потому, мама, что ты, родившаяся человеком, пришла к нам и осталась с нами. Ты сотни раз пела в кольце, ты родила Гарма Фенрирсона тонАнна. Потому, что твой приход предсказал нам восемь тысяч зим назад Один — Отец волков. Потому, что ты стала волчицей, навсегда оставшись человеком.

Старшая Умма дотСвейга! Большое счастье выпало тебе — сопровождать Мать волков, величайшую из волчиц, в ее новый мир. Будь ей там верной подругой.

Прощайте, сестры! Прекрасная и Мудрый проводят вас. Добрый вам путь!"

По радужной дороге, прямо в синее, как в детстве, небо шла Анна, молодея с каждым шагом. Рыжий волк, так и не сменивший облика, описывал вокруг них круги и весело скалил клыки. Юная Умма носилась вокруг бога огня, подпрыгивая и визжа, как щенок.

И, держа Анну за руку, с улыбкой наблюдала за их игрой Фрейя, Прекрасная богиня любви.

Глава 16. Цена справедливости

Так ли все было? Кто знает...

О многом рассказывали его соратники и друзья. О многом! Но не обо всем.

Немало смогли поведать мои братья и сестры — его дети. Немало! Но так... мало! До слез, до скрипа зубов мало! Не любил батя вспоминать ту историю. Как будто он сам был в чем-то виноват. Был ли? Кто знает? Может, и был. Не сердитесь на меня, братья и сестры мои, за эти слова! Я не хотела оскорбить его память. Но если Непонимание режет по живому Любовь, то виноваты, как правило, оба...

Так ли все было? О многом, очень о многом могла бы поведать Она.

Но я не в силах спросить Ее! Не могу снова видеть эту женщину. Так же, как и вы...

"Не ищи со мной встреч!"

(205 год Нашествия)

Ну, вот он и дома. Хорошо-то как! Урм представил себе, как войдет, обнимет жену и сына, как они все вместе сядут ужинать... Как давно он не ел домашней пищи! Наверно, Фиона сварила борщ, котлеты пожарила.

У него даже слюнки потекли при мысли о ее котлетах.

А потом он ляжет на коврик у огня, сменив облик, и она будет чесать его за ухом. Хорошо!

-Папа! — завопил мальчик, кидаясь ему на шею.

-Стейн, сынок! — только и смог сказать Урм, обнимая сына.

-Почему ты так долго не приходил? — с легкой обидой заявил ему мальчик. — Я скучал...

-Я тоже, сынок! Но я ведь солдат! Зато погляди, что я принес вам с мамой!

С этими словами Урм вытащил из подсумка на стол несколько огромных желтых яблок, какие росли лишь на полуострове Риймо, в юго-восточной оконечности континента.

Мальчик немедленно схватил одно из них и стал есть.

Урм с улыбкой поглядел на сына и, поколебавшись, спросил осторожно:

-Сынок! Ты говоришь, что скучал?

Мальчик кивнул.

-А мама? Она тоже скучала?

С неохотой Стейн оторвался от яблока и ответил:

-Нет. Не скучала.

-А где она?

-На работе, — ответил сын и вернулся к яблоку.

"Ну, что же? — подумал Урм. — Будем ждать".

Его жена работала хирургической медсестрой в главном госпитале рыжегорского убежища — месторасположения княжеской ставки последние лет сорок.

Фиона вернулась только к вечеру. К этому времени Урм успел найти в печке кашу, разогреть вчерашний пирог с капустой, поставил на стол миску меда из служебного пайка.

-Здравствуй, Урм, — спокойно и безразлично поздоровалась жена. — Ты извини, я устала. Четыре операции сегодня было. Пойду спать.

-Подожди, родная! Поешь сначала!

-Не хочу. Я в госпитале перекусила. Спокойной ночи, Урм. Утром поговорим. Завтра я работаю в вечер. Стейн! Быстро мыться и спать!

-А сказку расскажешь?

-А сказку тебе папа расскажет. Только не волчью, ради всего святого. Человеческую. Урм! Ты понял?

-Понял, — вздохнул он. И опять возвращение домой произошло не так, как ему хотелось бы.

Разбудило его пение птиц. Ах, как хорошо спалось ему дома! Весь последний месяц он спал урывками, постоянно был настороже. Как здорово проспать целых пять часов!

Фиона и Стейн еще не проснулись. Урм сбегал в штаб, узнал новости, поговорил с друзьями и вернулся домой.

И по лицу жены он понял, что ничего хорошего его не ждет...

-Явился? — вызывающе спросила его жена. — Не сидится тебе дома, да?

-Но, Фиона! Я же на службе! — попробовал урезонить ее Урм.

-Служба? — взорвалась она. — Что же это за служба у тебя в твоей пятой линии дозоров, что ты месяцами дома не бываешь? Кто я тебе? Жена или нет? У Минны муж тоже дозорный, только в третьей линии! Так он сутки в дозоре, сутки дома! Служба! Твои сверстники уже сотнями командуют, а ты в дозоре сидишь! И толку от тебя в доме нет никакого. Разве что яблоки зимой достаешь где-то!

-Фиона! Выслушай меня, пожалуйста! У меня особая служба! Пятая линия отличается от первых трех. Я просто...

-Хватит, Урм! Я устала от твоего вранья! Придумай что-то получше.

Хлопнула дверь, закрываясь за женой.

-Папа?

-Проснулся, сынок? С добрым утром тебя!

-А почему мама сердится?

-Ну, сынок! Бывает... Она устала вчера на работе...

-Папа! А ты научишь меня волком обращаться?

Урм вздохнул.

-Нет, Стейн. Мама не разрешает.

-Ну почему? У Смирре папа тоже вейр, так ему мама разрешает... Ну научи, а? А маме мы не скажем?

-Стейн! Нельзя маму обманывать! Ее нужно слушаться! — строго сказал Урм.

-Но, папа! Ты же ее обманываешь?

Урму показалось, что он ослышался.

-Стейн! С чего ты это взял?

-Мама так говорит! — охотно объяснил мальчик. — Она говорит, что "сейчас муж — твой, а завтра — еще чей-то".

-Она ошибается, — с трудом ответил Урм. — Видишь ли, сынок? Мама тоже иногда бывает не права.

В дверь постучали.

-Да! Входи, кто там?

Дверь приоткрылась, в нее просунулась голова.

-Командир, пора!

-Да, Сатре. Иду.

Урм обвел взглядом дом, в котором не был целый месяц. Погладил сына по голове.

-До свидания, сынок! Видишь — как получилось? Хотелось мне с тобой и мамой подольше побыть, да вот опять вызывают... Маму слушайся!

Урм рассчитывал вернуться домой дней через десять. Но война, как известно, нарушает любые планы. Возвращаясь с задания, его группа нарвалась на коллег из имперской разведки. Да еще носивших на плащах крылатый глаз с клыками — эмблему их боевых частей. Бой вышел жестоким. Потеряв троих бойцов, Урм сумел вывести свою группу к лесу. Но сам он был тяжело ранен, и десять дней пролежал в закрытом госпитале спецназа.

Хорошо знакомый ему хирург, знавший каждый шрам на его теле, ворчал, что ему жаль своего труда! Какой смысл вытаскивать больного с того света только для того, чтобы через месяц он снова поступил на операционный стол? И какой еще врач может похвастаться, что одного пациента только за два года умудрился прооперировать девять раз? И каждая операция была не из простых. А Урм, не желая пугать жену, еще требовал, чтобы шрамы были не видны! И, при этом, задерживаться в госпитале не хотел. Урм что, думает, что мы — боги? Мы Словом целить не умеем! И я — не Вейтри! Прикосновением не исцелю!

А Урм считал дни. Он очень рвался домой! Он решил, что на сей раз поговорит с женой откровенно и расскажет ей все. Все, что он имеет право ей рассказать.

И поэтому, как только сняли швы, он потребовал его выписать. Медсестры подняли крик, угрожая дойти до князя, а хирург только рукой махнул и выдал на прощание ритуальную фразу: "В следующий раз даже не приходи в госпиталь! Топай сразу на кладбище и помирай!"

Урм уходил. И, думая, что Урм его не слышит, хирург выдал еще одну ритуальную фразу: "Удачи тебе, разведчик!"

Дом был пуст. Всюду стоял запах пыли, какой всегда появляется в нежилых домах. Шкафы, полки пустовали. Не было вещей Фионы и сына. Не было ковриков на полу и занавесок на окнах. На дощатом столе лежал лист бумаги. Медленно Урм брал этот листок, и читал не спеша. Красивым округлым почерком Фионы там было написано следующее:

"Я ухожу. Забудь про нас. И не пытайся встречаться с моим сыном! Я запрещаю! Я буду вспоминать эти годы, прожитые с тобой, как ночной кошмар! Не ищи со мной встреч".

"Поговори с ним..."

(219 год Нашествия)

-Стейн, поговори с ним!

-Мне не о чем с ним говорить!

-Но он же твой отец!

-Он мне не отец! Он бросил нас с мамой, когда я был еще ребенком! Мой отец — Калле! Это он меня вырастил и воспитал!

-Он бросил? Ты уверен? А, может быть, твоя мать ушла от него?

-Нет, он! Мама мне рассказала все! Что он изменял ей, что уходил на месяцы. И однажды ушел совсем!

-Может быть, ты все же выслушаешь и его мнение?

-Меня не интересует мнение бездельника и подонка!

Девушка побледнела, но с видимым усилием сдержалась. И сказала, как плюнула:

-Мразь!

Стейн пришел в ярость.

-Заткнись, сука! Убью!!!

-Кишка тонка! Я ведь из спецназа, а ты — пехота! — издевательски засмеялась девушка. — Нет, недоволк! Я с тобой драться не буду. Даже волчий закон пересилю, если надо. А-то еще убью ненароком...

И, оборвав смех, закончила сквозь зубы:

-Тогда ему будет еще больнее. Ты только на глаза мне не попадайся — целее будешь. И думай прежде, чем пасть открывать — не все ведь такие терпеливые, как я.

Развернулась и пошла прочь.

"Оставь меня, память!"

(205 — 223 годы Нашествия)

Урм подчинился воле Фионы: он не искал встреч с ней и сыном. Она по-прежнему работала в госпитале, и они за эти четырнадцать лет несколько раз даже сталкивались в ставке, когда Урма вызывали на доклады военному совету. Фиона делала вид, что не знает его. Каждый раз Урму хотелось подойти, заговорить с ней. Ему казалось, что теперь она его поймет! Она поймет, какую ужасную, нелепую ошибку они совершили когда-то! Ведь он любит ее! Все еще любит! Даже второе замужество Фионы не убило в нем эту любовь... А Фиона ведь всего через полгода после развода снова вышла замуж. На этот раз — за человека.

Калле — нагловатый, трусоватый, но хитрый и самоуверенный тип. Новый муж Фионы. Он-то всегда дома. И он держит ее в ежовых рукавицах, не предоставляя ей никакой самостоятельности. И Фионе это, похоже, по нраву? Может быть, так с ней и надо было обращаться? Может быть, Урм просто забыл тогда, что она — человек? Просто человек. А люди не приемлют волчьих традиций равенства волков и волчиц.

В самом деле! Сколько человеческих женщин имеют офицерский чин? Единицы! А сколько волчиц? Половина всего офицерского состава армии. И, как правило, бригадами и корпусами чаще тоже командуют волчицы! Не намного чаще, чем волки, но все-таки почаще...

Урму так хотелось подойти к ней... Но он слишком хорошо ее знал. Он с болью в душе понимал — все бесполезно. И надеяться не на что.

Урм с головой ушел в службу. Его можно было видеть в северной тундре и в тропических лесах полуострова Риймо, в таежном краю, что к северу от Олтеркаста и горах Дзапсноу, в шатрах кочевников племени Тогул и на узких улочках Наньцзина — имперской южной столицы.

Его коврик в госпитале никто не занимал, медсестры встречали его, как родного, так, словно он был в отъезде, а теперь возвращается домой... Хирург ворчал по традиции. И потихоньку приносил жертвы Тору, богу воинов, чтобы Могучий ниспослал удачу в бою и неуязвимость для Урма тонРейверэ...

Шли годы.

Умер старый хирург. Умер прямо за операционным столом — не выдержало сердце. Он, спасший тысячи жизней, никогда не позволял коллегам осмотреть себя.

-Я здоров, как бык! Что мне сделается-то? — сварливо говорил он. — Я ведь не воин!

И вот — сдало сердце.

Он был воином, хоть и не знал этого. Просто его оружием был скальпель. Ибо каждый врач — воин. Потому, что врач сражается со смертью. В дни войны и в дни мира сражаются врачи со смертью, в больничных палатах и в операционных, в больших клиниках и деревенских медпунктах, у костров в лесу и в горах, в продуваемой всеми ветрами палатке. С первого крика первого в мире новорожденного идет этот бой. И не кончится он, пока жив хоть один врач. Или, пока один из них не перегрызет Смерти глотку!

Рыдали медсестры. А Мэрион, второй хирург госпиталя спецназа, — совсем молодая девушка, стояла на коленях, белая, как мел, над умершим.

Урм уже ждал выписки, но подошел к ней, поднял с колен, взял за плечи и резко встряхнул.

-Мэрион, девочка! Успокойся. Возьми себя в руки! Ты должна закончить операцию! — ласково сказал он, глядя ей в глаза. — Иначе его последний пациент умрет на операционном столе. Арне этого не заслужил.

Мэрион послушно вытерла слезы, взяла в руки скальпель.

-Кто же будет мне ассистировать? — растерянно спросила она. — Все ж в истерике!

-Начинай, доктор! Я буду тебе помогать.

И снова шли годы. По-прежнему Урма привозили в госпиталь по четыре — пять раз в год. И теперь ворчала Мэрион. И тоже молилась Тору. У нее начинали дрожать руки, когда она подходила к операционному столу, на котором лежал он — легендарный Урм тонРейверэ. И ее коллеги, понимая, как трудно ей оперировать именно этого пациента, уговаривали ее уступить место за столом кому-нибудь другому. И всегда Мэрион отказывалась. Она брала себя в руки и снова становилась Железной Мэрион — опытным и талантливым врачом.

-Это должна сделать я! — говорила она. — Иначе я никогда не смогу снова взять в руки скальпель.

Когда проходило действие наркоза, Урм неизменно обнаруживал Мэрион, сидящую на табуретке рядом с его ковриком. И с удивлением видел печаль и нежность в ее глазах.

А потом, как девочка, широко распахнув глаза, слушала она его рассказы. И кормила его пирожками с малиной, которые пекла сама.

Она его хорошо знала — ее муж тоже был вейром и служил в спецназе.

Годы, годы! Проклятые годы! Растет слой пыли в пустом доме, зарастает травой тропинка, ведшая когда-то к дверям. Просела крыша, скрипит под ветром перекошенная дверь... Никогда не простучат легкие шаги по крыльцу, не прозвучат голоса...

"Урм, любимый мой! Как я ждала тебя! Как долго тебя не было! Устал, проголодался, поди? Садись, покушай — я котлет нажарила, картошки сварила, с чесноком и маслом, как ты любишь... А потом ложись, спи. Я буду беречь твой сон..."

"Папа! Вот ты и пришел! Почему тебя так долго не было? Я скучал..."

В свободное от службы время седой волк бродит по извилистым лесным тропинкам один. И никто не дерзает нарушить его одиночество. И мысли его так же бродят по извилистым тропам памяти. И нечему преградить путь этим мыслям.

У него больше нет семьи. Нет у него и дома. У него осталась только память. И жгучая, рвущая душу, невыносимая боль.

"Память, память! Проклятая память! Оставь меня! Столько лет прошло. ...Оставь! Нет у меня жены. И сына нет!!! Почему я не могу их забыть? Я тебя прошу! Я умоляю тебя — оставь меня, память!"

Стейн вырос, ушел в армию. Урм следил за его успехами издалека: его сын служил в нурландской бригаде армии Сопротивления, и был уже сотником. Обращаться он так и не научился, что, впрочем, совершенно его не огорчало — он искренне считал себя человеком и чрезвычайно этим гордился.

Уровень секретности

(225 год Нашествия)

-Мой князь! Важные новости!

-А! Урм, здравствуй, старый друг! У тебя всегда важные новости. Иначе ты и не заглянешь. Между прочим: Марта так скучает, ты себе даже не представляешь! Зашел бы к ней, а? Чтоб не волновалась так!

-Но, княже!...

-Что, "княже"? Какой я тебе "княже"? Ты ж меня еще щенком помнишь! Помнишь, как лечил меня? Как охотиться учил?

-Помню, помню! Но времени нет! А дел — через край. Сам же знаешь!

— Знаю, батя. А к Марте ты все же зайди! Ей же рожать через неделю. Не заставляй ее зря нервничать. А-то она грозится, что прикажет тебя арестовать. И доставить к ней под конвоем на допрос. "Хоть на пять минуточек".

-Да? Тогда зайду, пока не арестовали. Вот, кстати! Подарок у меня для нее.

С этими словами Урм вытащил из подсумка связку вяленой рыбы.

Князь ахнул.

-Батя! Откуда ты достаешь такие диковины? Ей как раз хочется чего-нибудь соленого. И рыбку просит. А ты ей все это разом! Да еще зимой!

-А на кой тогда разведка? — хохотнул Урм. — Ты вот думаешь, что мы важные новости добываем, а мы рыбу вяленую достаем. Пива бравезского хочешь? У меня есть два бочонка.

Князь усмехнулся в ответ:

-Ох, Урм! Умеешь ты ненавязчиво о деле напомнить. Ну, давай свои новости! Чую, что хреновости у тебя...

Урм сменил тон.

-Первая новость: Олтеркаст оттягивает свои войска на защиту столицы графства. Первая восточная армия империи готовится штурмовать Олтеркаст.

-Так! — князь нервно прошелся по комнате, остановился, грохнул кулаком по столу и повторил: — Так! Значит, на их помощь мы рассчитывать не можем. Каковы их шансы?

-Неплохи их шансы! Если граф Винцент продержится месяц, имперцы отступят сами. А он наверняка продержится. Запасов у него в городе — года на три. И полководец он умелый.

-А почему именно месяц? — уточнил князь.

-А через месяц имперцы своих лошадей сожрут и друг за друга возьмутся. Припасы-то им из центра возят! Путь долгий, тогульские всадники пошаливают. То один обоз перехватят, то другой... Имперцы уж ловят их, ловят... Да вот догнать, как на грех, не удается...

Князь ухмыльнулся. И сразу задал следующий вопрос.

-Так провиантмейстеры-то у них на что?

-Провиантмейстеры их нос высунуть боятся. Степной спецназ вышел из степи и весь в холмах Олтеркастских засел. А волки степные — народ малокультурный, невоспитанный! Им все равно, что жрать. Лишь бы не собственных всадников и коней! Так что боятся имперские провиантмейстеры стать провиантом.

-Правильно боятся! — усмехнулся князь. И опять стер улыбку с лица. — А вторая хреновость?

-Вторая новость такова: в имперской ставке созрел план взятия Арбада. Они собираются прорубить просеку в заарбадских лесах и взять Арбад с востока.

-Сколько же времени у них на такую просеку уйдет?

-Два дня, княже, не больше! Они собираются пригнать сто тысяч лесорубов.

Князь присвистнул.

-Ни фига себе размах!

-Погоди расстраиваться! Еще неизвестно: хреновость это или просто новость? Об этом плане пока знают лишь шесть человек — ты, я, агент, добывший информацию, император, начальник военного приказа и командующий Северной армией Империи. Отсюда следует, что план пока не приведен в действие. На подготовку и переброску войск и работников у них уйдет месяц. За это время мы можем перебросить туда всю нашу армию.

-Чтобы они нас разом и прихлопнули? — поднял князь брови.

-Ну, это вряд ли! Не так уж и много сил они соберут. Глянь на карту!

Оба склонились над картой.

-Суди сам, парень! Войска с запада они перебрасывать не станут: через неделю паводок начнется, и тракт станет непроходим. Это — раз... Далее! Восточная армия занята в Олтеркасте. Это — два... И, наконец! Южная их армия не успеет при всем желании — далеко топать придется. Это — три... Значит, собрать они смогут всего двести тысяч солдат. Так ведь?

-Да уж! Совсем немного! Всего две сотни тысяч солдат! — фыркнул князь. — Против восьмидесяти тысяч наших этого хватит.

-Как сказать? — усомнился Урм. — Может и не хватить. Если мы успеем перебросить туда армию, то просека потеряет всякий смысл: в лесу расположится наша армия. И прорываться им придется не лесом, а северными перевалами через Подковные горы.

-Ага, ясно! Только вот что мы будем делать, если они прежде нас перевалы займут? Они ведь не дураки — тоже в стратегии и тактике смыслят!

-Не беда! Даже если они сейчас займут перевалы, то очень небольшими силами. Нет у них там сейчас больших сил. Собьем. Но сейчас они перевалы не займут — это раскроет их планы. Они ведь не предполагают, что я и так все знаю! Поэтому захватывать перевалы они будут в самый последний момент. Да пусть себе захватывают! Им же хуже будет! Главное, чтобы переправиться не успели. Хотя бы не всю армию переправили. А это уже от нас зависит. Гонцы готовы. Ждут приказа.

-Посылай, Урм. Да пошли своих ребят на перехват имперских курьеров. Глядишь — чуть задержим...

-Уже послал, княже.

-Добро. Да, а твоему агенту, что про план этот прознал, верить можно?

-Можно, княже! Даже больше, чем мне.

-Куда уж больше-то? Да! Кстати: а пиво давай! Люблю бравезское темное!

Сражение за северные перевалы

Скрытно, лесами, оврагами, горными тропами мчались во все концы континента волки-гонцы. Мчались с одним единственным приказом, общим для всех.

Открыто и явно ходили люди по городам да селам. Разговоры разговаривали, лясы потачивали.

Вот так, к примеру:

-Здоров будь, кум! Как спина-то, болит еще?

-Ой болит, зараза! Силов никаких нету!

-А у знахаря был?

-А как же? Был! И заплатил дорого! Так не местный знахарь-то! Из заарбадских лесов! Самый лучший!

-И что?

-Тридцать ночей, говорит, в баньку ходить. Он и травки со всех краев собрал, чтоб настой вышел добрый! И, говорит, сегодня же ночью и парься, не то помрешь к паводкам-то!

Или так:

-Поздорову ли, хозяин?

-Не жалуюсь. Чего изволишь выбрать?

-Дровишки еще есть у тебя? Не хватило немного.

-А как же? Березовые — за тридцать, черноствол — за сорок!

-Да ты очумел, никак! Такие цены по весне!

-Это, почтенный, еще что! Вот паводки пойдут — дороже заплатишь! Да ты на товар глянь! Не местный черноствол-то! Заарбадский! Бери, почтенный сейчас, завтра поздно будет...

Или так:

-Звали, господин мой?

-Звал, Матти! Хочу тебя к заарбадским лесным озерам послать. Карп там зеркальный водится. Собери ватагу, да езжай спешно. Иначе паводки начнутся — не доберешься.

-Когда ж выезжать, господин?

-Немедленно! А-то всю рыбу выловят. Сам бы пошел, да хэйжэням путь в лес закрыт! А ты — свой.

-Простите меня, господин мой, но... вы же рыбу не кушаете!

-Я не кушаю, так другие ее очень любят. Не подведешь меня, Матти?

-Нет, господин мой! Умру, а не подведу!

И шли отряды со всех краев континента к Арбаду, к восточной его границе, что прячется в дремучих лесах.

Князь собрал почти девяносто тысяч бойцов. Никогда, с самого Нашествия, не выставляли вейрмана такую силу! Но у врага было двести тысяч солдат. И, что самое плохое, они захватили перевалы и начали переправу.

Три перевала в северной гряде Подковных гор. Но восточный и западный перевалы — всего лишь тропы контрабандистов. По ним быстро не перебросишь армию. А вот центральный перевал — дело другое. По нему успели перебраться шестьдесят тысяч солдат имперской армии, когда горные стрелки горного короля, пройдя по гребню гряды, отбили перевал. Жаль, что было их всего пять сотен. Не смог король прислать больше.

Теперь надо было действовать быстро: не могли пятьсот воинов долго удерживать перевал под атаками с двух сторон. И князь принял решение вытеснить южную группировку имперских войск с их плацдарма, отжать их от перевала и перебросить туда гвардию. А спецназ провести по горным тропам через горы и ударить по оставшимся имперским войскам, не ждущим нападения. Внезапность может компенсировать многократный перевес в силах.

Урм стоял на холме рядом с князем и княгиней и смотрел, как переправляются его волки через горы. Они не спешили — времени было достаточно.

Первый и второй корпуса медленно, но успешно оттесняли имперские войска на восток. Нурландская бригада, как и планировалось, нанесла удар вдоль южной кромки горной гряды, чтобы не дать врагу отойти к перевалу.

Все шло хорошо. И князь отдал приказ своей гвардии. Когда гвардейцы оседлают перевал, можно будет, не опасаясь удара с севера, заняться уничтожением переправившихся имперских войск.

Есть хорошая поговорка: "Один дурак сделает — семь умников не поправят!" Воистину — это правда. Потому, что в этот самый момент какой-то сотник из нурландской бригады повел свою сотню на перевал.

-Сукин сын! Сволочь! — заорал Гарм тонАнна, начальник штаба армии Сопротивления. — Прославиться ему захотелось!

Мало того, что этот сотник преградил путь гвардии, и она оказалась втянута в сражение на равнине, так он еще и открыл лазейку для окруженных имперских войск. И военачальники противника не упустили шанс: контрудар стер с лица земли нурландскую бригаду. Первый корпус, понеся тяжелые потери, отступил, а второй занял его прежние позиции. Перевал снова оказался блокирован.

Урм в бинокль разглядывал перевал. Очень внимательно. И высмотрел что-то...

Он взглядом нашел своего офицера связи и приказал ему:

-Сатре! Принимай командование! Ты знаешь — что делать. Я беру три сотни воинов.

-Ты куда, командир?

-На перевал, куда же еще?

-Урм, ты с ума сошел! Пошли меня!

-Нет, Сатре. Там Стейн — мой сын.

Только, когда западня захлопнулась, Стейн Каллесон понял, что он натворил. С двух сторон их атаковали. Горные стрелки держались, но даже они не смогли устоять. Очень уж широк был перевал. Через полчаса погиб последний горный стрелок. А пехотинцы Стейна не представили собой серьезной помехи для врага.

Стейн, было, уверился, что пришла его смерть, когда с юга прорвался небольшой отряд. И обстановка на перевале сразу изменилась. Какие это были воины! Стейн даже не предполагал, что такое искусство вообще возможно. Он, конечно, слышал про спецназ, встречался с ними. Но, как и многие пехотинцы, считал, что спецназ ничем не лучше регулярных войск! Только жратва у них получше, условия квартирования комфортнее, да звания на два чина выше. Сержант спецназа имел право отдавать приказ армейскому лейтенанту. Но эти парни могли невозможное. Особенно их командир, чем-то смутно знакомый Стейну.

-Не считай ворон! Бой идет! — рявкнул ему этот командир, и в этот момент Стейн его узнал.

-Отец???

Снова изменилась обстановка на поле боя. Командиры первого и второго корпусов, понимая, что еще одного шанса не будет, снова приказали атаковать. И снова отжали врага от перевала. Теперь они не могли надеяться уничтожить плацдарм. Зато гвардия сумела, наконец, выйти из боя, прорвалась к перевалу и прочно оседлала его. Из-за гор пришла весть о том, что спецназ переправился и вступил в бой. Как и предполагалось, появление спецназовцев по ту сторону гор стало полной неожиданностью для имперского командования. Сто сорокатысячная армия разбежалась, и спецназовцы деловито загоняли их в болота.

И только тогда князь ввел в бой свой последний резерв — арбадский корпус.

Дети Урма тонРейверэ

-Ну как?

Мэрион покачала головой.

-Нет, моя княгиня, мой князь... Он... Мы ничего не могли сделать.

-Умер? — одними губами прошептал князь.

Мэрион кивнула. Люди обнажили головы. Волки легли на животы. А Мэрион молча направилась прочь.

-Ты куда? — глухо спросила ее княгиня.

-Мне надо побыть одной.

-Не надо. Приходи на холм, Мэрион. Я — княгиня вейрмана и Старшая — приглашаю тебя. И, поскольку ты не знаешь волчьего языка, перевожу зов на человеческий!

"Рвите на клочья горе!

Слушайте голос скорби,

Древнюю песнь Холма".

-Но я же не его дочь! И я — человек! — слабо возразила Мэрион.

И ответил на это князь:

-Какая сейчас разница, волчица ты или женщина? Какая разница, дочь ты ему или нет? Если ты любила его, как отца, то место твое на холме. Приходи, Мэрион! Тебя приглашает совет Старших. Тебя приглашают дети и внуки Урма тонРейверэ.

Фиона не находила себе места. Вновь и вновь она думала, что, оказывается, плохо знала Урма. Кто бы мог подумать, что он так хорошо владел оружием? И как могло получиться, что его, простого дозорного, так хорошо знает вся армия?

Еще ее задело изменившееся отношение к ней. Люди, с которыми она работала четверть века, кого считала друзьями, или, хотя бы, хорошими знакомыми, вдруг перестали с ней здороваться. За что? Что она им сделала? Она честно работала всю жизнь. Она — одна из лучших медсестер в госпитале. Ей даже доверяют проводить несложные операции!

Час назад к ней пришел сын. Она так обрадовалась, ведь за последние четыре года он всего пять раз навещал ее, и то на несколько дней! А его, оказывается, вышибли из армии. Ну да, мальчик ошибся! Его следовало наказать. Но не так же! За что их так ненавидят?

Раскатился с перевала горестный волчий вой, взлетел к небесам, лег в долины...

Это был зов на Холм. За четверть века работы в госпитале Фиона слышала этот зов чуть ли не ежедневно. Зов Матери Стаи, Старейшей.

Волчицы потянулись к Холму. К тому единственному холму, на котором князь разместил во время сражения свой наблюдательный пункт.

Через откинутый полог палатки Фиона видела эту траурную вереницу.

Прошла Анна, мать Гарма, начальника штаба армии. Фиона недолюбливала эту девицу, которую знала еще ребенком. Чего стоила ее связь с волком, например! И этот Гарм, которого она прижила невесть от кого, да еще умудрилась убедить стаю, что он — от Фенрира! Смешно! Уж ей-то, Фионе, хорошо известно, что от связи человека и волка никаких детей быть не может! Вот если бы этот Фенрир был оборотнем, тогда — другое дело.

А Анна, тем временем, остановилась и вошла в палатку. Что ей надо, интересно?

-Эх, Фиона! — грустно воскликнула Анна. — Что тебе стоило выслушать его когда-то? Что тебе стоило попробовать понять его? За что ты так ненавидела того, кого любили все?

Вздохнула, и вышла вон.

Фиона поймала себя на мысли, что эта Анна — единственная за последние полдня, заговорившая с ней. И, кстати, единственная из людей, сидевшая на холме!

А Урм, как ни суди, спас жизнь ее сыну. Их сыну. И когда-то был ее мужем. Фиона решила, что должна почтить его память. Она встала и пошла на Холм.

Странно! Вокруг холма стояло оцепление волков. И они не пропустили ее. Не дав сказать ей ни слова, один из них коротко взвыл. И к оцеплению подошли несколько вейр, среди которых Фиона с удивлением увидела и княгиню.

-Что тебе здесь надо? — неприветливо спросила княгиня.

-Он был моим мужем, он спас жизнь моему сыну... — робко сказала Фиона.

-Он БЫЛ твоим мужем. И спас жизнь ТВОЕМУ сыну, по вине которого и погиб. Уходи. Ты предала его когда-то!

Фиона рассердилась.

-Вам легко судить! Вы с ним не жили, и его не знаете! Он же месяцами торчал в своей пятой линии дозоров! Месяцами домой не приходил!

На нее посмотрели, как солдаты на вошь. Долго посмотрели. А потом княгиня с презрением ответила:

-Ты знаешь, сколько у нас всего линий дозоров? Три! Потому, что четвертая и пятая линии проходят по всему континенту! Четвертой линией называют спецназ. А пятой линией — разведотдел спецназа. Он служил в разведке, Фиона. А потом много лет командовал спецназом. Он не хотел тебя пугать и огорчать. Поэтому и не рассказывал о своей службе.

-Откуда я могла знать? — прошептала Фиона.

-Откуда жены все знают? — ответила вопросом на вопрос княгиня. — Если любишь — читаешь по глазам, по лицу. Если любишь — ловишь каждый слух, любую новость, по загару на лице любимого понимаешь, что он сражался на юге. Я-то — княгиня. Я все планы знаю заранее. Но даже меня муж старается уберечь от правды. Спроси женщин, Фиона! Никому из них их мужья никогда не рассказывают всю правду. Была небольшая стычка, говорят они. А женщины делают вид, что верят. У меня легкое задание, говорят они. А жены глотают слезы, заранее догадываясь — куда уходят их любимые. Мы — женщины. Нас берегут. От боли, от горя. От беспощадной правды. Говоришь, ты не знала? Но ты ведь — медик! Как ты не замечала шрамов на его теле? Или тебя не интересовало, откуда они взялись? Ты отняла у него сына и лишила семьи. Из-за тебя он всю жизнь был одинок. Из-за тебя между волками и людьми снова пролегла трещина: многие вейры опасаются связать жизнь с человеческими женщинами, боясь предательства. Уходи!

Фиона почувствовала гнев.

-А! Так все потому, что я не вейра! Вы презираете меня за то, что я человек! Но Анну-то вы пустили на Холм?

Вейры зарычали. Но вмешалась Амра дотРитра, свекровь Анны Трюггвадоттир.

-Уймись, Фиона! Дело не в том, человек ты или нет. Многие вейры женаты на человеческих женщинах. И мы не пускаем их вдов на Холм не потому, что они — люди. Анна стала волчицей! Не по крови, по духу! Она — член стаи. Наши обычаи стали ее обычаями! И моего сына она оплакивала по нашим обычаям. Мы не смотрим свысока на вас, людей. Но мы считаем, что хоронить мертвых каждый должен так, как хочет его душа. Многие ваши женщины устраивают поминки по своим мужьям— — вейрам. Мы уважаем их обычаи. И оплакав их на Холме, приходим на похороны. Зачем тебе Холм, Фиона? Этого ли хочет твоя душа? Ты чувствуешь вину, благодарность, долг? Этого мало. Иди, Фиона! Во мне нет ненависти к тебе. И презрения нет. Мне жаль тебя, Фиона. Действительно жаль. Но тебе никто не сможет помочь. Иди. Тебе здесь нечего делать.

-Но кто же оплачет его на Холме?

-О, многие! — более мирно пояснила княгиня. — Урм усыновил более сотни детей, людей и волков. Я сама его дочь. И мой муж тоже. Он нас и познакомил. Всю свою нежность и любовь он отдавал нам, своим детям. Он учил нас, учил быть людьми, волками. Учил быть справедливыми, честными, сильными и добрыми. Его дети стали воинами и учителями, врачами и летописцами. Нас осталось семь десятков, братьев и сестер, детей Урма тонРейверэ. Так что будет, кому оплакать его. Мы все — его дочери — сядем на Холме. И те из нас, кто родился и остается человеком, на эту ночь станут волчицами. Прощай, Фиона. Мы не хотим видеть тебя больше. И твоего сына тоже. Живите. Долго и счастливо, если можете. Живите за Урма. Ты думаешь, что мы жестоки? Нет, Фиона. Мы справедливы. А за справедливость приходится порой платить очень дорого.

Так ли все было? Кто знает? Не любил батя вспоминать эту историю. Как будто он один и был виноват во всем.

Был ли? Не нам судить их. Не нам. Ведь так просто разложить все по местам! Он хороший, Она — тварь и гадина... Очень просто. И все поверят. Только вот никогда бы Урм не смог любить тварь и гадину. А после развода не страдал бы так...

Теперь, когда боль потери чуть утихла, не остается во мне ненависти к этой женщине и ее сыну. Они ведь... Я думаю, что нельзя осуждать человека за его характер, за недостатки... Я и не осуждаю.

Как складно у меня все получается, а? Очень благородно! Но...Всегда остается это проклятое "но"!

У нее — недостатки. У бати — недостатки. У этого Стейна, ее сына, тоже — недостатки! А бати нет. Вот из-за этих самых "недостатков".

Все ли было именно так? Какая разница? Не придирайтесь к мелочам...

Она еще жива. Уехала на север, на родину, вместе с сыном. Там они и живут. Стейн женился. Дай ему Велес покоя и удачной семейной жизни! Я очень надеюсь, что он что-нибудь понял.

...Светает! Пора заканчивать мою писанину. Иначе опоздаю на казнь. А на первую в жизни собственную казнь опаздывать нельзя.

Как прекрасен рассвет! Как не хочется умирать в такое утро! Мне ведь всего шесть лет...

Но бате, наверно, тоже не очень хотелось умирать! Жаль, что не смогла погибнуть в бою. Но меня забыли спросить о моих предпочтениях по этому вопросу...

...Все! Я в порядке. Заканчиваю писанину! Я надеюсь, что тюремщик выполнит свое обещание и переправит это письмо моему сыну.

Волчонок мой! Я так люблю тебя, сынок! Да, я помню — ты уже взрослый. У тебя две дочери. Но для матери дети всегда остаются маленькими... Поцелуй девочек за меня, скажи им, что их бабушка очень их любила.

Прощайте, все!

Марта, княгиня вейрмана.

Примечание архивиста

Этот свиток датируется примерно 227 годом Нашествия. Он был найден в главном архиве княжества в 43 году Победы и стал сенсацией!

Ведь, несмотря на явный недостаток подробностей, дат и событий, свиток Марты доказал существование целого ряда лиц, которых прежде многие считали мифологическими персонажами.

Руководствуясь указаниями свитка, мы провели раскопки в районе перевалов через северную гряду Подковных гор, и действительно обнаружили там место старинной битвы!

Этот свиток помог нам понять подоплеку некоторых событий, доселе неясных историкам. Этот свиток пролил свет на малоисследованный период первой половины третьего века Нашествия.

И самое главное, на мой взгляд, то, что этот свиток вернул нам имя одного из героев войны — Урма тонРейверэ.

Так ли все было, спрошу я вслед княгине Марте? И отвечу так же: какая разница? Пусть сомневаются скептики, пусть ищут противоречия... Я — верю!

Верю, потому, что в списке командиров спецназа действительно упоминается под двенадцатым номером Урм тонРейверэ (ищите в архиве Первого корпуса Специальных операций).

Верю, потому, что в легендах всех без исключения народов континента фигурирует Волк-Одиночество!

Верю, потому, что в официальной летописи Черной империи периода Тайдэ (Высшей добродетели) записано: "В десятой луне пятого года Тайдэ, в день цзи-ю, казнен Гэн Тирпао — начальник столичной тюрьмы. Он обвинялся в связях с мятежниками".

И еще одно хочу я сказать!

Сейчас, в 49 году Победы, этот свиток актуален, как никогда!

Ибо в наши дни вновь встает призрак древней вражды. Одно за другим сбываются пророчества Последних Зим. Вновь точат клинки народы континента. Приходят сообщения из Та-Сета о погромах и беспорядках. Там себеки и ткона опять стоят на грани войны.

И никто не понимает — почему?

Почему нерты и нурландцы хватаются за мечи, встречаясь друг с другом?

Почему Арбад требует пересмотра древних границ, которых нет уже тридцать лет?

Почему люди и волки снова косятся друг на друга?

Почему?

Сослан Нерто говорит, что нет никаких причин для ссор, что он помнит о давней дружбе и союзе, но скольких сил ему стоит не объявить войну!

Князь Киемори рассказывал мне, что люди и волки просят его помирить их.

Никто не понимает — откуда в его сердце взялась ненависть!

Нам нужно понять друг друга. Понять и поверить. Всего-то! Такая вот малость... Но какими трагическими могут быть последствия непонимания и недоверия!

Ведь, когда нет понимания и доверия, все решает справедливость!

Читайте почаще этот свиток, друзья. Читайте, чтобы понять — какой кровавой может быть цена справедливости.

Глава 17. Трус

(267 — 269 годы Нашествия)

Даже во время войн всегда существуют такие места, где о войне знают только понаслышке. Счастливцы обсуждают, сидя за вечерним чаем с кексами, ход военных действий, анализируют последние сводки с фронтов, сожалеют, что недоумки из ставки не понимают простых вещей! Ну ясно ведь, что надо было... а они... а мы...

Им всегда и все ясно! И не удивительно: войну лучше видно издалека.

Таким вот райским местом и была деревня Заовражье в северо-западной части северного материка. Кто в тех краях бывал, тот знает — малонаселенные они, таежные... На тысячу лиг — ни одного города. С юга тайгу подпирают горы Дзапсноу, именуемые еще Нертскими, но до них недели три пути, если пешедралом. А с востока — Нурланд, но дотуда и вовсе не дотопать — две тысячи лиг, как никак!

Те места еще Озерищами кличут: озер там много. Да река одна там течет, впадая потом в Лучистую... Народ там живет обстоятельный, хозяйственный, спешки не любят, промышляют охотой, рыбалкой да овощами.

От века Озерища никому не принадлежали. Соседние государства спорили, бывало, даже воевали за права на эти леса, а жителям Озерищ было глубоко плевать: подати они платили, если сборщик умудрялся их поймать. Арбаду? На, бери. Нурланду? Подавитесь. Нертам? Да ладно! Раз всем, так и вы получите! Богатый жил народишко.

Гермольд вернулся в родную деревню в разгар лета. Односельчане почесали затылки и принялись судорожно подсчитывать: это сколько ж лет он дома-то не был? И, как ни крути, пяти лет не выходило. Всего три года назад Гермольд ушел в армию. И как же это понять?

Когда он вышел на площадь, разговоры стихли сами собой. Его попервоначалу и не признали: уж очень изменился этот парень — до армии первый шутник и безобразник в Заовражье. Небритый, понурый, в диковинном зеленом плаще, с огромным заплечным мешком, он прошел молча через площадь, словно не заметив односельчан. Потом Гермольд остановился, обернулся к ним и тусклым голосом сказал:

-Это!... Здравы будьте, люди!

И пошел дальше, в свой дом на окраине.

Всю следующую неделю он приводил в порядок хозяйство, порядком запущенное за три года. Уходя, он оставил его на Барта, своего троюродного брата. Да, видно, Барт особых усилий не приложил. И то! Гермольд что, не ведал, что братец его — лентяй, каких поискать?

А сельчане спорили — как все это понимать? И что делать?

-А скажи, Гермольд! — с подходом начал старый Ательред. — Ты, к примеру, в отпуск? Или по ранению?

-В отпуск, — буркнул Гермольд, не прекращая чинить крышу сарая. — И по ранению тож.

-А надолго ли? — продолжил расспросы Ательред.

-Пока не оклемаюсь, — отрезал Гермольд и повернулся спиной, давая понять, что разговор окончен.

Все всем стало ясно. Не бывает во время войны отпусков! Ушел служить — и на пять лет. Если прежде не порешат, вестимо. Что же касаемо ранений, то чего-то на Гермольде никаких ран или шрамов не видать! А это значит, что парень просто сбежал из армии.

Позор-то какой! Трус! И это в нашей-то деревне!

И снова судили-рядили сельчане: что делать-то? И объявили бойкот. Если парень в самом деле в отпуске, то осерчать должен! Ну, поорет, поматерит всех, потом объяснит — что к чему! А, ежели, не объяснит — то, стало быть, и нечем ему крыть...

Гермольд не объяснил. Только с Агатой, невестой своей, поговорить попытался.

-Ну, что ты, Аги! Ты ж меня с детства знаешь! Когда это я трусом был? Я ж сам, по своей охоте в армию пошел!

-До армии, может, и не был. Зато теперь стал. Уходи, Трус! Не знаю я тебя. И знать не хочу!

-Да не сбегал я! Отпустили меня! Когда оклемаешься, сказали, приходи! Я ж через такое прошел! Не описать... Аги! Ты, что? Не веришь мне? Мне не веришь?

Захлопнула перед носом дверь. И все.

Вопреки прогнозам, Трус не ушел. Он остался жить в своем доме, занялся хозяйством. И преуспел. Такого огорода не было ни у кого! Какой у него был лук! А картошка? А брюква? И урожаи были — всем на зависть. Но, что самое обидное, бойкот ничуть не огорчил Труса! Он не ныл, не искал ничьей компании, был спокоен и вполне доволен жизнью. Раз в полгода ездил куда-то, привозил соли и муки на всю деревню, продавал задешево трактирщику... Жизнь шла. Шли годы. Агата вышла замуж за Ательберта — внука старого Ательреда. Вышла от обиды и в пику бывшему жениху. Свадьба была пышная, веселая... Наутро огорчалась вся деревня: Трус даже ухом не повел. Ни в драку не полез, ни на свадьбу не явился... Его, знамо дело, никто и не звал! Но как обидно, что он не пришел... Все веселье испоганил, сучонок.

А семейная жизнь Агаты и Ательберта все одно не заладилась.

Так прошло два года.

Арвальское эхо

Даже в такие медвежьи углы, как Заовражье, захаживают бродяги. Кормежку они обычно отрабатывают тем, что дрова колют, заборы чинят, воду носят... Или новости рассказывают. А новостями здесь считают все, что сельчанам пока неизвестно.

Этот, например, рассказывал о бое на Арвальском перевале.

Года два назад это название прогремело на весь Континент. Говорили что-то про большую битву. Поэтому желающие послушать не уместились в трактире. Трактирщик мигом сообразил — что надо делать! Расставил столы и стулья на площади перед трактиром и начал там разносить пиво.

В Арбаде бывали? Нет? Тогда надо еще и о нем рассказать.

Когда-то, еще до Нашествия, это была большая страна — от Веерных гор на западе до Страны холмов на востоке, от княжества на юге до Великого тракта на севере. Теперь от древнего Арбада осталась Последняя долина со столицей страны. А столица тоже называется Арбад. С трех сторон окружают долину горы. А с востока выход из долины запирает лес. Ни разу еще войска империи не ступали в Последнюю долину! Ни разу за всю войну.

-Э! Постой, паря! А чего же черным мешало-то? Ну, горы. Это понятно... А лесом чего не прошли?

Да потому, приятель, что нет ходу черным в лес! Там для них — смерть. Сам лес поднялся против них. Каждый комар, каждая ветка — смертоносны. Ну, и волки, конечно. Никогда имперцы не суют носа в лес... Эй, пива принеси!

...А два года назад вышло вот что!

Два перевала ведут в Последнюю долину. Больший из них — это Мокрый перевал. Через него имперцы всегда и приходят. Пару раз они даже захватывали его, но не могли удержать — союзники приходили на помощь.

Второй перевал — Арвальский. Он узок — едва протиснется телега. Хотя, будь у меня телега, я бы ее туда не погнал. По правую руку — отвесная стена метров сто высотой, по левую — пропасть... Снаружи перевал защищает крепость Арваль.

Ярлы Арбада там даже постов не держали: крепость все равно не обойти. А взять ее было невозможно. Так мы все тогда думали.

И зря! Два с небольшим года назад четыре корпуса центральной армии империи подступили к Мокрому перевалу. Ярл Торстейн тонДейрдре двинул навстречу армию. Всю армию. Он знал — путей для обхода у черных нет. Они будут атаковать — как всегда — в лоб.

Но пятый корпус имперской армии с налета взял Арваль.

Как им это удалось? Говорили, что предатель открыл ворота...

-А я слыхал, что они просто взорвали ворота!

Слушатели повернули головы на голос. Там стоял... Трус. Спокойно так стоял. Уверенно.

Верно, парень! И про это поговаривали. Только от Арваля остались одни руины. И никто сейчас не скажет — как там все было? Знают лишь пятеро Одолевших смерть. А они молчат.

Семнадцать воинов Арвальского гарнизона сумели вырваться из гибнущей крепости. Только семнадцать. Но какие это были воины! Княжеская гвардия вейрмана и спецназ. Они отошли к гребню перевала и встали там насмерть.

-Не было там гвардии, человече. Только спецназ!

И это верно! Тут я, признаюсь, приврал для красоты... Сдается мне, парень, ты знаешь ту историю лучше меня! Может, ты расскажешь?

-Н-ет, приятель. Меня тут слушать не станут... Ты рассказывай! Я не буду придираться. И... прости меня. Я не хотел мешать...

Вот как об этом поют песни:

Семнадцать их было — одолевших смерть.

Слушайте сказ, как семнадцать героев

Путь преградили несметному войску.

Пали ворота. Разрушена крепость.

Воронам пищи хватит надолго.

И к перевалу шагают колонны

Черных, как злоба, черных, как ужас.

В страхе внизу замирает долина:

Женщины, дети, древние старцы.

Лязгая сталью, Смерть приближается.

Не умолить. А бежать уже поздно.

Семнадцать их было — одолевших смерть.

Справа от гребня — горная круча,

Слева — бездонная пропасть зияет.

Топот сапог, подбитых железом,

Горное эхо уносит к вершинам.

Справа от гребня — горная круча.

В пропасть бездонную валятся трупы:

Это на гребне черным колоннам

Горстка отважных путь преградила!

Семнадцать их было — одолевших смерть.

Первый рожден был в горной пещере

Долгой зимою, в северных скалах.

Меч синей стали дед ему выковал

И подарил. И сказал на прощание:

"Так ты сражайся, чтоб щуры и пращуры

На небесах тебя с почестью приняли!

Если же ты не прославишь оружие,

Лучше забудь про дорогу обратную!"

Семнадцать их было — одолевших смерть.

Многих сразил он дедовским даром,

С честью великой принят он предками.

Синий свой меч навеки прославил.

Только домой ему — не вернуться.

Пятеро братьев, меняющих облик,

Жили в лесах благодатного юга.

Старшая Арза пяти сыновьям своим

Так говорила, в спецназ провожая их:

"Предков могучих будьте достойны вы,

Серою смертью врагам явитесь вы,

Чтоб ваши дети, только рожденные,

Так же за вашу смерть отомстили бы!"

Семнадцать их было — одолевших смерть...

Сломаны когти. Зубы раскрошены.

Лапы скользят по камням окровавленным.

В край беспечальный Удачной Охоты

С честью уходят пятеро Славных...

Там еще много чего...

В общем, были среди них и люди и оборотни, нерты и северяне из горного королевства, вейрмана и уроженцы ваших мест...

Они держались день, и ночь, и еще один день, и еще одну ночь. Они знали, что сзади — Последняя долина. Они знали, что даже умереть у них нет права. И не уходили, не прихватив с собой хотя бы сотню врагов.

Когда пришла помощь, их осталось только пятеро. А из пропасти потом вытащили девять с лишком тысяч трупов черных солдат.

Молодой ярл Арбада назвал их своими братьями! Горный король зовет их в свое войско, предлагая его возглавить! Князь и княгиня вейрмана просили их оказать им честь, посетив их, и отдохнуть в южных лесах...

Но ушли пятеро Одолевших смерть, не приняв почести. Ушли, пообещав вернуться. И мы их ждем. Все мы их ждем. И будем ждать — сколько надо.

Пятый

Вот и еще один год прошел. Ничуть не хуже и не лучше прежних. К присутствию Труса привыкли, как привыкают к зимним морозам или к летней жаре. На него перестали обращать внимание. Только когда Трус исчезал на несколько дней, люди замечали, что чего-то в деревне не хватает.

Изредка в Заовражье доходили слухи о сражениях, рейдах Армии сопротивления, осадах и штурмах городов... Затаив дыхание, слушали люди эти вести. Мальчишки, что ни день, сбегали на войну. Их ловили и пороли. И все внимательнее прислушивался к новостям Трус.

-Ну надо же! — дивились люди. — Совесть его мучает, что ли? Как слушает-то! Может, и не совсем он пропащий? Вот если он в армию вернется — так и быть, помилуем его...

Кто знает, чем бы это все кончилось, если бы однажды из соседней деревни не прибежал мальчишка с ужасной вестью!

-Спасайтесь, люди! — кричал он. — Каратели! На рассвете въехали в деревню, всех согнали на площадь и мечами порубили. Даже мальцов... Никого не осталось. Я как раз домой шел с рыбалки, а они тут как тут... Ну, я напрямки к вам! Бегите, люди! Сейчас они тут будут.

Мужики зачесали в затылках. На рассвете въехали, толкуешь? Ага! От вас до нас — лиг сорок. Ежели они за два часа управились, то... Надо давать деру!!!

Началась суматоха. Бабы начали паковать самое необходимое. А самое необходимое, по их, бабскому разумению, это все, что от пола отодрать удастся. Одежа! Жратва! Посуда! А как же без нее-то? Сопрут же горшки да плошки! И табуретку надо забрать!...

Мужики считали иначе: на хрен это барахло, а? Ну деньги взять, ну жратву... Самогона не забыть! Да бочонок пива из трактира! Коров, лошадей в лес отогнать... И все!

Пока суд да дело, на взгорке появились каратели. Люди обмерли. Потом бабы завыли, как по команде — всем стало ясно, что убегать поздно. Через десять минут каратели будут здесь. А до леса бежать полчаса, если налегке.

Трус собираться не стал. Как будто ничего не произошло... Он спокойно, как всегда, шел куда-то через площадь.

Когда же появились каратели, он возник перед Ательредом и рявкнул:

-Командуй уходить! Бросайте шмутье, поздно его собирать. Бегите. Иначе всем — смерть.

Староста тупо глядел на Труса, явно не видя — кто перед ним.

-Да мать твою! Очнись, дубина! — встряхнул деда Гермольд.

Ательред послушался.

Люди потянулись к западной окраине.

Трус бежал вместе с ними, но на околице вдруг передумал...

То ли каратели не спешили, то ли грабежом увлеклись, но догонять они заовражцев не стали. Люди благополучно добежали до леса и там остановились.

Бабы начали подсчитывать оставленное добро, причитать и реветь. Во, дуры, а? Радоваться надо, что выжили!

В конце концов мужики матюгами и тумаками женщин образумили, поручили лагерь обустраивать (кто знает, сколько тут еще сидеть?), еду готовить, а сами занялись истинно мужским делом: думать начали.

-А че они догонять нас не стали?

-А йотун их ведает! Может, и дело эти балаболки трещат? Грабят, и вся недолга!

-Да ну! Нафига им горшки да перины? Может, они на постой пришли? А мы им и не нужны?

-Ой! Мимир нас обереги! Тогда они ж не уйдут до весны!!! А мы куда?

-Уйдут... Ты вот скажи, Барт! А чего это Трус воротился?

-Хозяйство бросать жалко было. Думал укрыться в подполе, — ухмыляясь, предположил Барт.

-А может, у него разрешение от них есть? Охранная грамота? Он, может статься, с ними — вась-вась?

-Да йотуны ведают — что у него есть! Если он трус, то и предателем может оказаться...

Так или иначе, но наутро заовражцы собрались с духом (кажись, тихо в деревне. Не подпалили, не грабят... А, может, ушли?) и решили возвращаться.

Шли осторожно, неспешно. Тропинка из леса в Заовражье ведет через овраг, в честь которого и деревня названа, потом сворачивает к реке, вдоль берега бежит недолго, а потом уж сворачивает обратно — к деревне. Пешим порядком — час ходу.

Вот и речка впереди. Видать плохо из-за кустов-то. Уж сколько лет хотим выкорчевать кусты эти! И все никак! Молодежь противится. Что парни за кусты горой — понятно: кусты, да над речкой, да летней порой — очень полезная вещь. А вот зачем девкам-то эти кусты? Это непонятно! Вот в наше время! Эх!...

Видать-то речку плохо. А вот слышать ее — с нашим удовольствием! Говорливая у нас речка. А тут еще брод как раз... Слышь, как вода-то камешками играет?

А это чего за стук — плеск? Ах ты, перемать, а это кто ж такие будут?... Не, дядя Ательред! Это не черные. У тех и одежа черная. А у этих вишь? Плащи-то серые!

На берег выбирались всадники — сотня княжеской гвардии вейрмана, невесть как очутившаяся за тысячи лиг от своих владений...

Командир удивленно глянул на толпу и знаком приказал своим остановиться.

-Вы откель, мужики?

-Да мы местные, из Заовражья!

-Откуда, откуда?

-Да вон наша деревня-то!

-А тут чего делаете?

Все загалдели наперебой. Сотник целых полминуты честно пытался понять хоть что-нибудь. Затем не выдержал, да как гаркнет: "Молчать!!!"

Все и замолчали.

-Так. Все молчат. А ты, дед, говори! Да покороче.

И Ательред принялся излагать.

-Каратели на нас наскочили. Видимо-невидимо. Ну, мы — ноги в руки — и деру в лес. Отсиделись ночь. Теперь вертаемся назад.

-А погоня была?

-Нет! Они, верно, грабить начали, да и забыли про нас...

Староста еще рассказывал о чем-то, но командир его уже не слышал. Он понял — что-то случилось. Каратели свидетелей не оставляют. Чтобы они отпустили целую деревню, такого не бывает!

И сотник приказал:

-Вперед, в деревню! Рысью! Дозор вперед! Охранение на фланги! Марш!

Когда заовражцы добрались до родной околицы, там кипела работа: пыхтя и матерясь, гвардейцы стаскивали трупы карателей в яму. Дома были целы — невредимы. Только рама кое-где выбита, дверь сломана... А так — все закончилось благополучно.

На площади стоял сотник и трое его офицеров. Опустив головы, подняв клинки к лицам, стояли они в молчании над телом человека в зеленом плаще. Мертвая рука стискивала меч. Кольчуга была разрублена в трех местах.

-Эге! — узнал Барт. — Так это ж Трус! Ну и вырядился же он, однако!

Офицеры повернули головы к Барту. Под их тяжелыми взглядами он съежился и отступил.

-Господа офицера! Барт прав! — вступился молодой Ательберт. — Гермольд это. Он из армии сбежал...

Сотник на каблуках повернулся к сельчанам и, выделяя каждое слово, сказал:

-В спецназе — трусов — не бывает!!!

И более не обращая внимание на остолбеневший народ, обратился к товарищам:

-Надо похоронить. Готовьте носилки.

Один из гвардейцев поправил разорванную кольчугу погибшего и вдруг вскрикнул:

-Командир! Взгляни!

Сотник взглянул... на медальон, висевший на шее Гермольда... — Кулак, крушащий скалу... И тихо приказал:

-Стройся!

Сотня построилась. Даже без приказа взлетели к небу клинки. А сотник ходил вдоль строя и печально говорил:

-Не уберегли. Последнего не уберегли! Как же нам жить-то после этого? Ведь пятеро их было! Только пятеро! И — не уберегли... Что же мы Арзе скажем? Как сказать матери, что она снова потеряла последнего сына?... Как же глупо! Выжить в Арвальском аду, чтобы погибнуть здесь, спасая ненавидящую его деревню... Берите его, парни. Не будем мы его здесь хоронить. В Арбад отвезем.

И снял шлем один из воинов. И волна золотых волос рассыпалась по ее плечам.

-Ребята! — попросила девушка.

Четверо воинов на несколько мгновений загородили ее плащами. А когда отошли — на земле возле тела последнего из Одолевших смерть сидела волчица.

И раскатился над полем, над речкой, над ближним лесом горестный и скорбный вой.

А на сосредоточенном лице сотника проявилось решение. Он потянул кинжал из ножен. Подняв рукав, полоснул он лезвием по запястью и приложил свою руку к ране Гермольда. И встал. И передал кинжал следующему. Последней протянула лапу Марта.

Обалдевшая деревня взирала, как один за другим воины сотни проходят обряд кровного братства.

На прощание сотник все-таки нашел силы обратиться к сельчанам.

"Вы! Неужели трудно было расспросить его, прежде, чем объявлять бойкот? Неужели трудно было поверить ему? Вы ж его с детства знали!

Когда подоспела помощь, их осталось только пятеро. И в пропасти — десяток тысяч трупов черных солдат... Как не дать отпуск после такого? Князь вейрмана и ярл Арбада назвали их своими братьями. И предложили им отдохнуть, сколько надо. Первый вернулся через полгода. И погиб два месяца назад. Еще двое пришли через год. И оба пали в Нертских горах. Пятьдесят дней с тех пор прошло. И четвертый возвратился в прошлом году. И пал в бою у ворот пещеры Горного Короля двадцать шесть дней назад.

А вчера погиб последний. Он один положил семь десятков карателей. Он дрался с ними весь вечер и всю ночь. И умер от ран! Он бы выжил, вернись вы на два часа раньше. Всего на два часа раньше!

Он шел домой, надеясь, что любовь, дружба и сочувствие родичей и друзей исцелят его душу... А встретил ненависть и оскорбления... Он не ведал, что вы не способны на любовь, дружбу, сочувствие, понимание... Вы — трусы, подонки и скоты. Будьте же прокляты со своей деревней вместе!"

Молчали люди. Тишина повисла над Заовражьем. Только, подчеркивая эту тишину, в голос рыдала Агата. Ей уже никто не мог помочь — она сама сожгла все мосты.

Мать

Волчица сидела на пригорке. Сотня выстроилась внизу.

Ни один мускул не дрогнул на морде Арзы, хоть и понимала она — что случилось. Только в одном единственном случае, с одной единственной вестью может прийти к матери вся сотня! С той вестью, которую не донести в одиночку...

Гвардейцы молча обнажили клинки и отсалютовали волчице. Та встала.

Марта, единственная женщина в сотне, подошла к Арзе, поклонилась в пояс и, не меняя облика, прошептала:

"Рвите на клочья горе.

Слушайте голос скорби —

Древнюю песнь Холма".

С минуту волчица стояла молча, не двигаясь. Потом, не спеша, сменила облик.

-Кто?

-Гермольд.

Арза кивнула.

-Как?

-Защищая родную деревню. Он сразил семьдесят карателей в одиночку. И умер от ран.

Вейра снова кивнула.

-Спасибо за добрую весть, — спокойно поблагодарила она. — Мой последний сын тоже погиб, как воин... Это славная смерть.

И тут ее взгляд упал на запястья всех без исключения воинов сотни.

-Зачем? — простонала она. — Зачем, сынки? Я не могу больше хоронить детей! Я не могу больше! Девять их было у меня! Пять раз сидела я на Холме! Пятеро последних погибли на Арвальском перевале. И пятеро Одолевших смерть стали моими сыновьями. И еще четыре раза выла я на Холме. Теперь — взойду на Холм снова. Вы же воины, сынки! Я не могу больше...

И прошептала ей Марта:

-Не должна мать пережить всех своих детей. Но мы — воины. Мы порой гибнем, мама. Но всегда у тебя будут дети. Отныне — всегда. И, когда ты уйдешь в свой последний бой, на Холм взойдет твоя дочь. Может — я. Может — другая. Смирись, мама. Никто не должен остаться один! Я это так ясно поняла там, в той проклятой деревне.

Глава 18. Вариора

(285 год Нашествия — 286 год Нашествия)

Пролог

1.Двадцать шесть лет назад

Стол. Две табуретки. Лавки вдоль стен. Вышитые занавески на окнах. Шкаф в углу. Вытяжной очаг напротив дверей. И дверь направо. В спальню. А там — роскошная двуспальная кровать с балдахином, кажущаяся чужеродным предметом в простой крестьянской избе. Еще один очаг. Два кресла, с необыкновенным мастерством вырезанных из цельных коряг. И люлька с маленьким ребенком, привешенная к потолку.

Молодая женщина качает люльку, сидя в кресле. Порой она раскачивает люльку сильнее обычного, и она врезается в стену. Тогда Вари хнычет. Но женщина, дав дочери короткую передышку, снова бросает люльку на стену. Когда-нибудь нехитрый этот прием сделает из девочки воина, равного которому в мире не просто будет отыскать.

Женщину зовут Нелл. Ей двадцать один год. У нее роскошные каштановые волосы, перехваченные на лбу ленточкой. Одета Нелл в простое серое платье. Она замужем.

Стук в дверь. И веселый возглас:

-Хозяйка! Дома?

Нелл вскочила, поправила волосы, быстро оглядела себя и побежала к дверям. Распахнула дверь и бросилась на шею к пришедшему.

-Могнир! Вот и ты!

-Проходи, сердце мое, садись к столу. Кормить тебя буду. Проголодался поди?

-А как же? — привычно отозвался Могнир, привычно же пожалев, что не доступно ему чувство голода. И любые другие человеческие чувства. За одним исключением... И он вечно будет благодарен этой маленькой смертной за то, что она пробудила в нем это исключение — Любовь.

Он ел, изображая волчий аппетит, чтобы не обижать жену. А Нелл, как, наверно, все жены во всех мирах, сидела напротив, подперев щеку кулачком и глядела, как он ест.

Потом Нелл критически поглядела в очаг и забеспокоилась:

-Дров надо добавить! Погоди-ка! Я мигом...

-Не надо, искорка моя! — Могнир ткнул пальцем в очаг и там вспыхнул огонь без всяких дров.

-Ох, Могнир! Сколько уж раз видела, как ты огонь зажигаешь, а привыкнуть не могу!

-Ерунда! — отмахнулся муж. — Я еще и не то могу!

-Хвастун! — улыбнулась Нелл.

Могнир мастерски изобразил приступ ярости:

-Это еще что такое? Мужик усталый, голодный, домой пришел с охоты, а его оскорбляют! Нехорошими словами кроют! Все! Иссякло мое ангельское терпение! Поединок! Сегодня же ночью!

Нелл улыбнулась краешками губ и деловито осведомилась:

-До смерти или до первой крови?

-До полного изнеможения одного из соперников! — свирепо ответил Могнир.

Нелл безнадежно вздохнула:

-Ну, это меня, значит.

-Тебя, значит! — согласился Могнир. — Я ж никогда не изнемогаю!

-Хвастун!

-Опять? — грозно вопросил Могнир. — Нет! Кончилось мое терпение...

И задумчиво закончил мысль:

-А, может, не ждать ночи?

...

-Ой, Могнир! Сумасшедший! Тихо ты! Дите разбудишь!

-Ничего! Она еще маленькая. Не поймет!

-Поймет!

-Ну и ладно! Пусть учится!

-Ох, Могнир!

...

-Ну как? Изнемогаешь?

-Не-е-ет! Еще нет! Мы еще поглядим, миленький мой, кто там изнемогет первый!!!

2.Двадцать пять лет назад

-Хозяйка! Дома?

Когда Нелл не вышла ему навстречу, Могнир обеспокоился не на шутку. Не надо было ему уходить на целый месяц. Обошлись бы в этот раз без него.

Пинком распахнув дверь, ураганом ворвался он в дом. И, глянув на жену, все понял.

Только месяц! Всего лишь месяц его не было дома! Один проклятый месяц!!! Целых тридцать дней...

Нелл лежала на кровати, страшно исхудавшая, бледная до прозрачности. Запавшие глубоко глаза сухо и горячо смотрели на него, не узнавая...

Рядом сидела соседка, старуха Каттелейн.

-Могнир! Вот и ты! — безнадежно проронила Каттелейн. — Она заболела сразу, как ты ушел. Первое время еще держалась, а потом... — и старуха махнула рукой.

Могнир осторожно подошел к кровати, прощупал все три пульса у Нелл, заглянул в глаза... И медленно повернулся к соседке.

-Спасибо тебе, Каттелейн. От всей души спасибо. Всегда буду помнить твою доброту. Не оставила ее одну помирать! — и начал искать глазами дочь.

-Нет, Могнир! Нет ее тут. Негоже ребенку с Костлявой видаться прежде срока. Отнесла я ее к дочке моей, к Викки. У нее своих трое, так и четвертая ей не в обузу.

-Еще раз спасибо тебе, матушка!

Старуха странно посмотрела на него, пожевала губами и, церемонно поклонившись, сказала:

-Пойду я, Могнир! Позже вернусь. Помогу тебе... Держись, сынок. Ты — воин! А она погибла в бою, хоть ты и не понимаешь пока этого. С таким врагом, который, шутя, валит даже богов! С врагом, более жутким, чем сама Смерть...

Не понял ее слов Могнир. Не до того было.

-Нелл! — простонал он, уткнувшись головой в грудь жены. — Не умирай, искорка моя! Не бросай меня! Вари не бросай!

Худая рука дотянулась до его волос.

-Прости меня, родной мой. Сил не осталось. Ухожу...

Поднял голову, сухими черными глазами поглядел на свою умирающую душу...

-Погасил я тебя, искорка моя! Прости меня!

-Не кори себя... — прошелестел ее голос. — Я ни о чем не жалею, родной мой. Ты подарил мне два года счастья. Это — великий дар. За него — стоит умереть!... Прощай, сердце мое... Дочь береги!...

-Нелл!!!

"Счастливые вы, смертные! Вы умеете плакать..."

...В этом лесу жила когда-то главная стая юга континента. Тогда, еще до Войны, почти три века назад, тут жили легендарные Роар тонРийр и Реир тонРийр. А теперь в нем живет спецназ. Второй полк.

-Берк! Выйди на минутку!

-А! Могнир! Да с дочкой! Заходите!

-Нет, Берк. Я на минутку и по делу. Фалла дома?

-Да! А зачем она тебе?

В этот момент из логова вышла Фалла, на ходу накидывая плащ.

-Обо мне речь? — приветливо улыбнулась она.

-Привет, Фалла! Э-э-э, скажи-ка! Я вас от... дела не оторвал, часом?

-Увы, нет! — притворно тяжко вздохнула вейра. — Просто людей в лесу нет, потому одежду мы и не носим. Это же компромисс, чтоб вас, людей, не шокировать. Ты, как? Очень шокирован?

-Увы, нет! — в тон ей вздохнул Могнир.

Посмеялись. И Фалла перешла к делу.

-Так зачем я тебе?

Могнир вздохнул, повернул голову и посмотрел на дочку, спавшую у него на плече.

-Вы бы не могли взять ее на время?

-Надолго? — насторожилась Фалла.

-Не знаю, — мрачно сказал Могнир. — Беду я чую. Большую беду. Надо мне разузнать кое-что. Если все пройдет нормально, то скоро ее заберу. Ну, а если нет... Позаботьтесь о ней, а?

Берк хотел было согласиться, но его остановил напряженный голос жены:

-Могнир, дай руку!

-Зачем это? — насторожился Могнир.

-Давай, говорю!

-Фалла! — серьезно заговорил он. — Подумай! Сделав это, ты приобретешь страшного врага! Беспощадного и неодолимого!

-Руку!!! — бешено крикнула Фалла.

-Эй! Вы чего? — растерялся Берк.

-Все нормально. Мы не ссоримся, дружище, — мирно заметил Могнир. А Фалла кивнула.

И Могнир протянул ей свободную руку, говоря:

-Хорошо! Но ты никому никогда не сможешь сообщить о том, что ты видела! — И Берку: — Встань за ее спиной!

Фалла схватила руку Могнира и...

...ее лицо побагровело. Судорожным движением она скинула плащ и снова осталась обнаженной. Все ее тело покраснело и от нее повеяло жаром. Берк попытался коснуться ее плеча и... отдернул руку. Ее плащ, валявшийся под ее ногами, тлел и дымился.

...немного позже краски сползли с ее лица. Она вся, с головы до ног, побелела, как полотно. Лицо потеряло всякое выражение...

Могнир, опомнившись, вырвал свою руку. Но было поздно. Коротко вскрикнув, Фалла начала падать. Берк едва-едва успел ее подхватить и уложить на землю. Потом он распрямился и гневно спросил:

-Что ты с ней сделал, Могнир?

-Ничего, Берк. Она сама захотела!

-Что с ней? Отвечай же!

-Берк, я в порядке... — прошептала Фалла у них под ногами. — Ребята, помогите мне встать.

Она встала, держась за Берка. Отстранилась...

-Берк, забери у... Могнира девочку! Пожалуйста...

Фалла подошла вплотную к Могниру, положила руки ему на плечи.

-Теперь я знаю — кто ты! Прости, я не могу сказать даже тебе — что я видела! Твое заклятие держит крепко. Но я возьму твою дочь. И заменю ей мать. Не удочерю — три мамы даже для Вариоры многовато. Но за нее я кому угодно перегрызу глотку! Пусть об этом знает Стая! А ты... Да будет верен твой глаз, тверд клык, остер коготь! Удачи тебе, Высокий!

Она поцеловала его, оттолкнула...

-Иди, друг. И... береги свою память!!!

...Удар!

Он стоял в междумирье, сжимая меч, и смотрел на мир, лежавший перед ним.

Симпатичный мир. Очень знакомый! И непривычная ему нежность переполняет его...А! Там же моя...

...Удар!

Он стоял в междумирье, сжимая меч, и смотрел на мир, лежавший перед ним.

Ну? И какая нелегкая его сюда занесла? Он должен уничтожить этот заштатный мирок? Запросто... Хотя... Чем-то ему этот мир нравится... Что-то там есть такое... Нет, кто-то! Кто?...

...Удар!

Он стоял в междумирье, сжимая меч, и смотрел на мир, лежавший перед ним.

Что за паршивый мирок? Наверно, я должен его уничтожить! Запросто!... Но... Нет, я не хочу... Что-то мешает... Нет... Не буду. Вначале я должен разобраться... Не сейчас!!!

И он, повернувшись, зашагал прочь.

3.Четыре года назад

-Ну, Гвенн! Что за блажь, а?

-Перестань, Вариора! Кто из нас рожает, ты или я?

-Ты, ты!

-Тогда и решать мне. Я буду рожать в человеческом облике.

-Да зачем, черт побери? Это же опасно! Слаба ты в человеческом облике!

-Ничего страшного, Вари. Все рожают и я рожу.

-Гвенн, подружка! Ну что за дурацкое упрямство, а? Подвигов тебе не хватает? Так тут — не битва. Тут ты не в праве проиграть!

Гвенн была опытным и отважным воином, но ее отвага часто переходила в безрассудство. Для нее не существовало слова "невозможно". И урезонить ее, обычно, могли только трое: Затта дотВиста, ее командир, Фортро, ее муж и она — Вариора. Затта, к примеру, выставила Гвенн в отпуск неделю назад, заявив, что лучше хорошо лежать, чем плохо воевать. Когда же Гвенн обиделась, старуха мягко пояснила, что невозможно хорошо воевать, когда живот выпирает до земли. С Заттой вообще трудно спорить, и Гвенн послушалась. Куда реже, но иногда и Вари удавалось как-то повлиять на свою подругу.

Иногда. Но не в этот раз.

-Да не бойся ты! Волчонок втрое меньше и легче самого недоношенного человечьего младенца. Все у меня будет в порядке.

-Ладно, — сдалась Вариора. — Тогда я за врачом пошлю!

-Не надо врача! Я хочу тебе сказать кое-что, в случае, если что-то пойдет... не так. И это "кое-что" не предназначено для посторонних.

Вари, наконец, обозлилась.

-Тайны какие! Боги мои! Гвенн! Ты рехнулась! Я же не смогу! Я же не врач!

-Ты — спецназ!

В принципе Гвенн была права: спецназовцы умели многое. И медицину, в рамках необходимости, изучали.

-Но, Гвенн! Я же никогда не принимала роды!

-Заодно и научишься, подруга. Хватит спорить. Все равно уже — м-м-м, как больно-то...— поздно.

-Твою мать...

-Не могу!!! Гвенн! Я не могу остановить кровотечение! Я же говорила тебе!

Ревела несчастная Дальма, которую только что родили, отложили в сторону и тут же о ней забыли. В другом бы случае... Но теперь надо было спасти жизнь ее маме.

-Не ори, — прошептала Гвенн. — Мы обе знаем — бесполезно. Я ведь тоже — спецназ. Тоже учила...

Она отдышалась и продолжила...

-Вари! Береги мою дочь. Стань ей мамой вместо меня... Я, пока ее носила, думала о тебе...

-Почему? — машинально спросила Вариора, как будто это сейчас было важно.

-Потому, что я люблю тебя, Вари. С первого дня нашего знакомства люблю...

Вариора уронила бинт. По ее щекам текли последние в ее жизни слезы...

Неужели Гвенн ради этого признания рискнула жизнью? Зачем?

-Что ж ты мне раньше-то не сказала?

-Мужа обижать не хотела. Он-то ни в чем не виноват... А потом было поздно.

Да! Фортро погиб месяц назад.

-Вари! Береги нашу дочь... Я люблю тебя...— И все... Нож — к губам. Нет. Нет дыхания. Ничего нет.

-Гвенн!!!

А потом, закрыв глаза мертвой, Вариора прошептала:

-Эх, Гвенн! Бедная моя, глупая, упрямая, отчаянная Гвенн! Что же ты натворила, а? Что же ты натворила!

4.Три года и девять месяцев назад

-Дальма! Последний раз спрашиваю! Будешь кушать?

-Последний раз отвечаю — не буду! — и девочка демонстративно обратилась, ушла в свой угол и улеглась, положив морду на лапы.

Вариора пожала плечами и уселась шить платье. Черт побери! Девчонке уже три месяца, а она, когда удается ее вернуть в человеческий облик, голышом бегает. По хижине, правда, но все же... Надо ее приучать, надо. Платье Вариора сочинила и раскроила сама, осталось только сшить его и напялить на Дали. Что будет совсем не просто...

Мокрый и холодный язык лизнул ей колено. Вариора оторвалась от шитья и глянула вниз.

Дальма стояла перед ней, виляя хвостом, как собачка, склонив голову набок и заглядывая ей в глаза. И виновато так смотрела!

Вариора глянула на небо. Ага! Часа два прошло...

-Чего тебе? — неприветливо отреагировала она.

Девочка мигом вернула себе человеческий облик и жалобно попросила:

-Вари! Я есть хочу!

-А! — возликовала Вариора. — Проголодалась? Вот ведь волчища-упрямища! Теперь жди, пока подогреется.

И поставила котелок с супом на огонь.

-Вари! К вам можно? — окликнул ее знакомый голос.

-Ой, Берк! Заходи! — обрадовалась Вариора. — Есть будешь?

-Нет! — отказался командир. — Я вашу, человеческую пищу, не люблю.

-Человеков не бывает! — авторитетно заявила с набитым ртом Дальма. — Это все сказки!

-Кто это тебе сказал?

-Милли!

В ответ на молчаливый вопрос, Вари пояснила, что Милли — лучшая подруга Дальмы, на почве общих увлечений: дерутся ежедневно.

-А! — с уважением протянул Берк. — Ну, если так, Дальма, то вот она — сказка во плоти. Вариорой звать.

-Я не Дальма! — запротестовала Дальма.

-А кто же ты? — преувеличенно изумился Берк.

-Я — волчища-упрямища! — гордо представилась волчища-упрямища.

Берк расхохотался.

-Ну, на волчищу ты еще не тянешь! Так — волчишка! А вот упрямища — это верно! Что да — то да!

Дальма насупилась, поглядела на Берка исподлобья, но не выдержала и улыбнулась: при всех своих фокусах, она была не злопамятна и долго злиться не умела.

-Вари! Ты не замечала, насколько вы похожи с Дальмой?

-По характеру, что ли? — усмехнулась Вариора.

-И это тоже, — кивнул Берк. — Но я не о том! Ты на себя в воду давно глядела?

-Порядком! — прикинула с удивлением Вариора. — А что?

-А ты прихвати Дальму и поглядите обе! Вас же родная мать не различила бы! Ты уверена, что вы не родичи?

Сказал эти слова Берк и осекся. Вспомнил.

-Нет, Берк! Я — человек. А она — вейра.

"Я, пока ее носила, думала о тебе..." — вспомнилось вдруг Вариоре.

-Волчищам в воду смотреть нельзя! Они в ней не отражаются! — наставительно сообщила Дальма.

Берк среагировал мгновенно:

-Это упрямищам — нельзя. А прочим волчищам можно. Э-э-э, Дальма! А кто это тебе сказал?

-Милли!

-А! Ну, если сама Милли так считает! — с уважением сказал Берк. — Так оно и есть.

5.Два года назад

Никогда Вариора не видела свою воспитанницу такой счастливой! Глаза горят! Света белого не видит! На все натыкается! И всех любит, как маленький щенок! Все ясно — она влюбилась. В принципе, в этом не было ничего необычного: Дальма влюблялась регулярно, с девятимесячного возраста. Каждую неделю. И всегда — в первый раз и на всю жизнь!

Да! В этом действительно не было бы ничего необычного, если б не одна деталь: на сей раз, кажется, Дальма втрескалась по-настоящему.

-Ну, и кто же он?

Дальма зарделась.

-Ты знаешь? Откуда?

Вариора усмехнулась:

-Дали, у тебя все даже на хвосте написано.

-У меня сейчас нет хвоста, — возразила Дальма, глянув себе за спину. На всякий случай.

-Ничего. Будет. Так кто же он?

-Княжич Варно.

И Вариора начала собирать вещи.

А Дальма, носясь по комнате и размахивая руками, возбужденно рассказывала о том, какой Варно умный и красивый и сильный. И как она его любит. И как он ее любит.

Не сразу Дальма обратила внимание на то, чем занята Вариора.

-Вари! — ужаснулась она. — Ты что? Обиделась? Ну, прости! Ну не сердись...

И заплакала.

У Вариоры сжалось сердце. Притянув подругу к себе, она прошептала ей на ухо:

-Дурочка! Разве за это сердятся? Я рада за тебя... Честно, рада! Поздравляю тебя, солнышко мое! И желаю счастья.

Всхлипывая, Дальма спросила:

-А почему тогда уходишь?

-Сядь-ка! — предложила Вариора, указывая на одно из кресел, вырезанных когда-то ее отцом из цельных пней.

Девушка послушно села.

-Возьми-ка полотенце. Слезы вытри. И постарайся меня понять. Хорошо?

Дальма кивнула.

-Я боюсь его отбить у тебя, солнышко ты мое упрямое. Мы ведь похожи. И вкусы у нас с тобой похожи. Потому я и ухожу.

-Ты?! Да как же? Ты же моя лучшая подруга! Ты ж мне как сестра! И как мама тоже! Как ты можешь?...

Вариора вздохнула. И в ушах вновь звучал срывающийся, задыхающийся голос:

"Потому, что я люблю тебя, Вари. С первого дня нашего знакомства люблю..."

Но ничего этого она рассказывать, понятное дело, не стала. Вместо этого она продолжила уговоры:

-Дали! Сердцу не прикажешь. Если я влюблюсь в Варно, мы поссоримся. Веришь?

Дальма судорожно кивнула, не глядя на Вари.

-Но дело даже не только в этом! Мы — на одно лицо! Кто может дать гарантию, что княжич не переключится на меня? А ведь ему — быть князем! Был бы он простым воином, проблемы были бы другие. Попроще! Ну, поссорились две девки из-за парня! Бывает! Эка невидаль! Ну, бросил парень невесту, к другой ушел! Тоже случается! Делов-то куча! А Варно — княжич! Ему командовать армией, всем народом править! Чуешь, что может произойти?

-Но я не хочу, чтобы ты уходила! Ну, пожалуйста!

-Дали, лохматая ты моя! Мне ж все равно в часть вернуться надо! Я тебя навещать буду. Когда Варно не окажется рядом. Письма посылать буду...

-Но...

-Дали. Перестань. А-то я тоже зареву. Отпусти меня, доченька. Пожалуйста!

-Как ты меня назвала? — потрясенно спросила Дальма. — Ма! Ты же никогда меня так не называла!

-Прости, подруга. Вырвалось. Я очень... я была другом твоих родителей, девочка моя. Я хоронила Гвенн, твою настоящую маму. Она просила заменить тебе мать. И я всегда считала тебя своей дочерью. И никогда не могла назвать вслух. И уже не смогу. И ты меня так... не называй.

Дальма опустила голову. Но с вызовом заявила:

-Я ведь тоже считала с детства тебя своей мамой. Такой же мамой, как и Гвенн. И так же не могла набраться духу тебя так назвать. И больше уже не смогу. Но я хочу, чтобы ты знала! Что бы я ни натворила в будущем, я тебя люблю, мамочка, сестренка моя, подруга. Всегда буду любить.

Вариора вздрогнула.

— — — — — — —

Двойники

-Госпожа! Вам лучше ехать верхом!

Разумнее было согласиться, но знаменитое упрямство Дальмы дотГвенн победило и на сей раз: княгиня не ответила.

Вариора вздохнула. Ей надоело уговаривать княгиню, что верхом будет скорее, чем на лапах, что маленькому Ахто тонДальма лучше путешествовать в корзинке, привязанной к седлу, чем в маминых зубах. Она бы давно махнула рукой, но спешить было действительно надо: если княгиня не объявится до завтрашнего утра и не представит военному совету сына, то совет выберет нового князя. Кто бы мог подумать, что на истоке третьего века войны в рядах вейрмана назреет мятеж?

В чем-то Дальма была виновата сама: она была совершенно не способна управлять. Княгиня славилась приступами поистине ослиного упрямства. Тогда ее было абсолютно невозможно убедить даже в том, что вода — мокрая, а огонь — горячий! Из нее не вышел военачальник. Это-то княгиня понимала! Она не вмешивалась в руководство армией, но даже сей разумный выбор ей сейчас ставили в укор: уже почти триста лет основным делом князей вейрмана была война. Жаль, что князь Варно, ее муж, погиб так не вовремя! Если бы Ахто успел подрасти! А ему всего двадцать дней от роду и его еще никто не видел!

Парадокс заключался в том, что Вариора и сама была согласна с тем, что Дальму надо бы от власти отстранить. Она княгиню знала с самого ее рождения — с того дня, как в семье лесных вейров родилась девочка, названная Дальмой. Вариора сражалась в одном полку с ее отцом, была другом его и Гвенн. Она принимала роды у Гвенн, и хоронила ее, умершую сразу после родов. И она же стала воспитывать девочку. Когда Варно женился на Дальме, Вариора ушла в разведку лесного спецназа. Не случайно ушла: взрослея, девушка все более и более начинала походить на Вариору! И теперь никто бы их не отличил. Если бы Вариора не была обычным человеком, а Дальма — обычным оборотнем, их бы считали близнецами.

Нет! Вариора не имела ничего против Дальмы! Вариора любила ее, как младшую сестру, как дочь, как единственную свою подругу. Дальма была бы неплохой княгиней! Но в мирное время! Она была хозяйственна и осторожна. Она умела слушать и ждать. Она была терпелива и аккуратна. Но командовать даже десятком княгиня не умела.

Полгода назад Варно лично разыскал Вариору.

-О, боги! Ну, так же не бывает! — простонал Варно. — Слушай! Ты точно не моя жена?

Вариора рассмеялась.

-Увы, княже! Я всего лишь Вариора!

-С ума сойти! Вы не родичи?

-Нет, княже! Я даже не вейра. Мне уже двадцать шесть лет. Я видела твоего прапрадеда, сражалась под его началом. Он учил меня владеть оружием. Для меня самой наше сходство — загадка.

Варно помолчал, затем учинил ей допрос. Князя интересовали подробности детства Дальмы, характер Вариоры, ее воинская специальность. Вариора была ошеломлена, когда обнаружила, что князь выяснил о ней почти все.

-Да-а-а! Лучше бы я на тебе женился! — проворчал Варно, когда покончил с расспросами.

Князь заставил тогда ее перейти в гвардию. Если бы Вариора могла представить — зачем?

И теперь Вариора Могнирдоттир, лейтенант гвардии, пыталась сохранить для своей воспитанницы титул.

Варно погиб две недели назад. Дальма родила сына три недели назад, когда гостила у нертов, на западе. Узнав о гибели мужа, она немедленно собралась домой, самонадеянно отказавшись от эскорта, предложенного ей Бесланом Нерто, царем нертов. И сопровождала княгиню лишь Вариора. Нет спору: Вариора была прирожденным воином! Даже в спецназе она была инструктором по фехтованию и рукопашному бою. Но она была одна. Если что...

В пути до них дошла весть о готовящемся мятеже. Еще бы! Мало кто знал о беременности княгини. Следовательно, все считали, что с гибелью Варно пресекся княжеский род. А оставлять княжество на эту стерву никому не хотелось.

Погоню они обнаружили в Зеленой степи, через неделю после перехода через Веерные горы. До Рыжих гор оставалось полдня пути верхом.

Вариора прикинула количество всадников и поняла, что драться не стоит.

-Дальма! В седло! — приказала она.

Княгиня не повела ухом.

-В седло, идиотка! — зарычала Вариора. — За нами сотня легкой кавалерии черных! Нам не уйти на лапах!

Княгиня даже сына уронила от изумления. Никогда Вариора так с ней не разговаривала! Даже в детстве, когда Дальма еще не была княгиней.

Вариора соскочила с седла, ухватила княгиню за загривок и ... "место чуть выше хвоста" и закинула ее в седло. Подхватила Ахто и прыжком с места вновь оказалась в седле. Надо отрываться.

-Эх, Дальма, Дальма! Если бы не твое упрямство, мы бы уже были в лесу! — вздохнула Вариора. Княгиня виновато покосилась на Вариору.

-Ладно, подруга. Прорвемся! — утешила Вариора не то воспитанницу, не то себя, и хлестнула коня.

-Погоня, погоня, погоня... — стучали копыта. Отрыв сокращался. Три полета стрелы...

-Погоня, погоня, погоня... — стучало сердце. Два полета стрелы.

Погоня! Полтора полета. И только две лиги до леса. Не уйти.

Степь, ровная, как скатерть. Ни оврагов, ни холмов... Если бы найти место, где можно засесть с луком! Тогда бы княгиня с ребенком успели уйти.

Холм? Верно! Впереди обнаружился холмик. Один полет стрелы.

И вдруг ... Низкорослые, но очень быстрые степные кони во весь опор вырвались из-за холма. Тогульские всадники веером поскакали наперерез черной коннице. Посыпались из седел волки.

-Спецназ, подруга! Это степной спецназ! — ликующе крикнула Вариора. — Прорвались!

На последнем слове ее голос помертвел: в шее княгини торчала черная стрела. Дальма была мертва. Острие прошло насквозь и задело лапу Ахто.

Лейтенант гвардии Вариора Могнирдоттир стояла над телом Дальмы, держа на руках плачущего Ахто.

-Прости меня, Гвенн, если можешь, — глухо сказала она. — Не уберегла я твою дочь. Нашу с тобой дочь не уберегла. Поверь! Жить не хочется... Какое-то проклятие на мне — все, кто меня любит, погибают. Мама, папа, вы с Фортро, Фалла с Берком... И Дали. Я так и не знаю — кто она мне? Дочь? Да. Подруга? Да. Сестра? Да.

Погладила щенка, сунула ему в пасть бутылочку с молоком (а молоко-то Дальмы!... Ох, зареветь бы, да слез что-то нет...), и продолжила:

-Прости меня и ты, Дали. Я росла без родителей. Ты росла без родителей. Но у твоего ребенка будет мама! И его я сберегу. Даже если меня грохнут раньше, сберегу!... Я не могу позволить нашему сыну осиротеть. Ты будешь похоронена здесь, в степи, как Вариора. А я отныне — княгиня Дальма дотГвенн. Хотя бы на полгода. Только бы поставить на лапы сына. Только бы передать ему власть. Потом...

Вариора решительно подняла с земли черную стрелу и всадила ее себе в бицепс. "Теперь никто не удивится, что Ахто ранен. Он сидел у меня на руках и был ранен той же стрелой". — С этими словами Вариора перевязала рану и принялась снимать одежду. Вместо нее она накинула вейрский плащ.

-Прощай, лохматое мое солнышко. Прости меня за все.

Через шесть часов княгиня Дальма дотГвенн с сыном возвратились на родину.

По пути Вариора продумывала свои действия. Она не имела права на ошибку. Итак!

Во-первых! Необходимо предотвратить мятеж, но делать это надо без кровопролития.

Это будет сложно. Но кое-какие идеи у Вариоры имелись.

Во-вторых! Необходимо всех убедить, что она — княгиня Дальма.

Это проще. Когда-то у них с Дальмой была игра: они виртуозно "менялись" привычками, жестами, походкой — короче, всем тем, что без всяких слов идентифицирует человека.

В-третьих! Надо доказать, что Ахто — действительно сын князя Варно. Докажем! Еще как!

В-четвертых! На кого она может опереться в случае чего? На Винриха тонИттэ, командира спецназа. Он при любом раскладе княгиню поддержит. Только б он не узнал... Кого-кого, а Вариору он знал уже лет десять.

-С приездом, госпожа! Давно вас не было! Примите соболезнования... — начал Винрих, но его остановило выражение лица княгини.

-Оставь, Винрих! Не надо. Варно не воскресить, а от соболезнований еще хуже. Тем более, что впору вам всем соболезновать — теперь я у вас командовать буду. Пока не свалите.

Винрих как-то странно глянул на Вариору, но ничего не сказал. Вариора даже испугалась, что Винрих ее узнал.

Но командир спецназа начал рассказывать о мятеже.

-Госпожа! Я должен тебе сказать, что положение очень серьезно. Военачальники хотят сместить тебя.

-А ты? — в упор спросила Вариора.

Винрих обиделся.

-Госпожа! Я, кажется, доказал свою верность княжескому дому.

-Я не из княжеского дома.

-Ты — жена Варно! — вскипел Винрих. — Этого, по-моему, достаточно.

-Ладно, дружище. Рассказывай. Я не буду устраивать сцен.

И Винрих рассказал. Дела заваривались крутые: большая часть военачальников твердо настроилась лишить ее власти. Их поддерживала армия.

-А спецназ? — в упор спросила Вариора.

-А спецназ выполнит мой приказ, — без особого энтузиазма заверил ее Винрих.

-Хорошо. Слушай! Через час я явлюсь в ставку. Через два часа ты тихо сменишь посты в ставке и везде расставишь своих. Только без кровопролития, смотри! И еще! Введи в расположение ставки свой корпус, если ты в нем уверен. И поддержи меня на военном совете. Я не могу проиграть. Все, что могла, я уже проиграла. Остался сын. За него я перегрызу глотку кому угодно.

Винрих снова странно посмотрел на Вариору и сказал:

-А ты изменилась, княгиня! Даже не узнать!

-Что, поумнела? — мрачно уточнила Вариора. — Так ведь сама жизнь учит уму-разуму. Даже таких учениц, как я. И она — беспощадный учитель!

Винрих походил, помолчал, поразмыслил. И решил:

-Так! Посты я сменю. И поддержу тебя на совете. Только вот вводить спецназ в ставку я бы не советовал. Разумнее вывести оттуда самые ненадежные части. Правда, я опоздаю для пущей убедительности. И еще. Я приставлю к тебе мою племянницу Квили, чтобы помочь тебе с дитем. Она недавно вернулась из армии и начала работать в госпитале. Я уверен, что она тебе пригодится.

-Договорились! — с облегчением заключила Вариора. Идея с вводом спецназа в ставку была ей нужна только потому, что княгине именно она бы и пришла в голову. В любом случае, Вариора с некоторым сожалением подумала, что большая часть ее знаний ей пригодятся очень не скоро.

"Его имя — Раугар..."

Еще через час княгиня Дальма дотГвенн с сыном явились в ставку.

Их сопровождала племянница Винриха, Квили.

Как Дальма и полагала, ее приезду никто не обрадовался.

Соскочив с коня, Дальма направилась в зал совета, на ходу приказав собрать военный совет. За ней двинулась Квили, с ребенком на руках. Кто-то осмелился возразить, что лучше подождать до близкого уже утра. Дальма в лучших своих традициях зарычала.

"Спасибо тебе, доченька. Я хорошо тебя знаю".

Хмурые военачальники собрались в зале совета. Не дав им сказать и слова, Дальма представила княжича Ахто тонДальма.

У советников отвисли челюсти. Никто не знал о беременности княгини: у нертов она гостила более трех месяцев. А Дальма не собиралась дать им время подумать.

-Итак, господа! Как обстоят дела? Как идет война?

Дальма разглядывала своих оппонентов. Люди и вейры, мужчины и женщины...

Они не были ее врагами. Они искренне считали, что княгиня Дальма дотГвенн не справится с управлением, что в условиях войны народом вейрмана должен руководить кто-нибудь более опытный.

И, разумеется, были бы правы. Если бы она была — Дальма. Жаль, что рассеивать их заблуждение нельзя. Никак нельзя.

Заговорил Закро тонХатта, командующий пятым корпусом.

-С благополучным приездом, госпожа!

"Как же? С очень благополучным приездом!" — про себя хмыкнула Вариора. А Закро продолжал.

-Положение очень горячее. Если вы посмотрите на карту, то сами все увидите.

Вариора уже давно посмотрела и увидела. А Закро, помявшись, продолжил:

-В связи с обстановкой в армии мы считаем, что армию должен возглавить опытный полководец. И поэтому Военный совет просит Вас, княгиня, добровольно отречься от власти.

-А если я откажусь? — поинтересовалась княгиня.

-Тогда совет выберет князя без вашего согласия! — твердо заявил Закро.

-И кого же, интересно? — осведомилась Дальма. Все шло как надо. Теперь нужно обострять.

-Если вы, госпожа, докажете, что ваш сын — также и сын покойного князя, то князем будет он.

-А что, есть сомнения? — изобразила безмерное потрясение Дальма.

-Вас очень долго не было дома! — осторожно ответил Закро.

-Меня не было четыре месяца! Ребенок был зачат в ночь перед отъездом! — с возмущением воскликнула Дальма.

-Вы можете это доказать?

Неожиданно княгиню поддержала Затта дотВиста — старейший военачальник, командир шестой бригады.

-Я могу. Ребенок действительно зачат еще здесь.

-Откуда ты знаешь? — резко спросил Закро у Затты.

Старуха усмехнулась и язвительно ответила:

-Закро! Когда ты выносишь и родишь хоть одного ребенка, тогда я буду с тобой спорить на темы беременности и родов. Ясно?

Затем Затта обратилась к Дальме.

-Госпожа! Я не сомневаюсь, что ребенок зачат еще здесь. Если вы сможете доказать, что Варно знал о вашей беременности и одобрял ее, то вопрос о законности Ахто будет снят.

Доказательства были у Вариоры за пазухой. Варно месяца три назад прислал жене письмо.

Тяжелое было письмо! Вариора вспомнила, как Дальма ворвалась к ней в слезах и протянула письмо от мужа. Вариора отложила письмо и встряхнула воспитанницу: "Успокойся! Прекрати реветь и дай мне прочесть письмо!"

В письме Варно поздравил Дальму с беременностью, просил быть осторожнее, хотя бы ради ребенка. Еще он писал, что этот ребенок может спасти их брак...

Вариора весь вечер утешала всхлипывающую подругу, но выходило это не убедительно: обе они понимали, что если уж мужик собрался уходить, то он уйдет. И ребенок его не удержит.

-А какие гарантии безопасности вы дадите моему сыну, если я не смогу доказать его законность? — спокойно поинтересовалась Дальма, но внутренне напряглась — этим вопросом она сеяла бурю. И "урожай" созрел немедленно. Все повскакивали с мест.

-Княгиня! Мы не убийцы! — раздалось сразу несколько возмущенных голосов.

-А я почем знаю? — заорала в ответ Дальма. — Если вы — мятежники, то почему бы и не убийцы? Если я немедленно, сейчас не получу надежных гарантий безопасности для сына, то Совет несколько поредеет! Ясно вам?... Да! Я — стерва!... Да! Я не умею управлять страной!... Но мечом управлять я умею!!!

Эта вспышка ярости была рассчитана на то, что кто-нибудь не выдержит и брякнет лишнее. И — точно! Кто-то крикнул, что тут все владеют мечом... Слова были сказаны.

И, положив руку на рукоять меча за спиной, княгиня спросила:

-Ну? Кто первый?

Квили, стоявшая за спиной Дальмы, неслышно вздохнула, переложила Ахто в левую руку и обнажила меч. Ребенок заплакал.

И в этот момент в зал вошел Винрих. Еле заметно, одними глазами он кивнул Дальме.

-Стоять! — зарычал командующий спецназом. — Вы, все! Мечи в ножны! Пока что Дальма — княгиня! И ее надо уважать! Успокойтесь и сядьте! Квили! Займись ребенком! Дальма! Спокойнее!

Очень вовремя Винрих явился. Теперь Дальма могла продолжить игру.

Она вытащила письмо и протянула его Затте. Старуха пробежала его глазами и объявила:

-Все. Ахто бесспорно — сын Варно!

Закро без особого воодушевления кивнул, соглашаясь, и заключил:

-Тогда князем будет объявлен Ахто тонДальма. А регента выберет Совет из числа военачальников.

Все? Кажется, члены Совета решили, что все уже кончено? Рано! И Дальма снова обострила игру.

-Я смогу видеть сына? — слабым голосом спросила она.

-Конечно, Дальма! Три раза в неделю! Этого хватит? — заулыбался Закро.

И тут вскочила старая Затта дотВиста. И заорала яростно:

-Вы! Вы знаете, сколько времени матери хватит видеть своего ребенка? Круглые сутки и ежедневно! Всегда! Какие, к йотунам, три дня?

Вариора вспомнила вдруг, что у Затты, кроме своих шести детей, было еще десять приемных, людей! И несколько десятков внуков. Когда-то было.

Старуха стояла, смотрела невидящим взглядом и говорила. По щекам ее текли слезы: "Они так быстро растут! Кажется, только вчера я их вскармливала... У них резались зубки и болели животики... Еще вчера они гонялись за бабочками или стучали деревянными мечами и спорили — кто будет черным... И вот уже они отдают игрушечные мечи детям и уходят в бой, чтобы никогда не вернуться. Кажется, еще вчера всю ночь укачивала на руках больного Берка, и верила в глупые женские приметы, что если ребенка сто раз поцеловать, то жар спадет... И вот я, как дура, вяжу шарфик и сую ему в рюкзак... Он не оденет его никогда, ему будет стыдно. Он же — воин. Он — мужчина! Но я все равно вяжу.

А еще я перечитываю похоронки и жду новых. У меня было шестнадцать детей — вейров и людей. Их уже нет. Сейчас воюют внуки и правнуки. Из них уже большая часть — погибла. Я столько раз сидела на Холме скорби!

Нельзя смириться со смертью детей, но тут уж ничего не сделать! А вы хотите у живой матери отнять живого ребенка".

Берк тонЗатта когда-то был командиром Вариоры Могнирдоттир.

Вариора подошла к Затте и прошептала:

-Прости меня, Старейшая Затта! И... спасибо тебе, Старейшая!

-За что? — удивилась старуха.

-За все! Княгиня отвечает за все! За то, что у тебя не осталось сыновей. За то, что неделю назад погиб твой последний внук. Прости меня, Затта! И за сыновей, за внуков твоих спасибо тебе. Они были славные воины. За Берка спасибо. О нем скорбит весь спецназ. Он был отличным командиром.

Затта побледнела, но справилась с горем.

-Хорошо сказано, княгиня!

И старуха встала рядом с Вариорой.

Пора было заканчивать. Княгиня позвала начальника стражи. Тот немедленно явился. В зале наступила тишина: холодея, советники обратили внимание, что на посту стоит спецназ, а не гвардия.

-Как прошла смена караула? — спросила княгиня.

-Спокойно, без эксцессов.

-Сколько вас?

-Пятьдесят.

Княгиня замолчала и спецназовец рискнул спросить:

-Будут распоряжения?

-Нет, не будут. Можешь идти.

И, когда начальник стражи вышел, княгиня обратилась к Винриху.

-Какие части в лагере?

-Никаких, госпожа! Согласно твоему указу они разосланы к новым местам дислокации.

-А ставка осталась без защиты?

-Нет, госпожа! Прошу вас обратить внимание на карту! Я тут отметил новые лагеря. Как видно, ваша ставка в плотном кольце ваших войск. Опасаться нечего.

И княгиня Дальма дотГвенн, она же Вариора Могнирдоттир, мило улыбаясь, обратилась к Совету:

-Вам все еще кажется, что я не умею командовать войсками?

-Вот и все. Пора и отдохнуть... — сказала сама себе княгиня и, вместе с Квили, несущей Ахто, направилась в "свои" покои.

Там Квили положила ребенка на кровать и скинула волчий плащ. Вариора ахнула.

-Ты, что, девка! Свихнулась? С таким животом надо дома сидеть, а не нянькой работать! Надо было сказать, я бы и сама управилась с ребенком! Скоро рожать-то?

Квили порозовела.

-Скоро. Через неделю!

-Чокнутая ты, все-таки! Ладно. Давай сюда Ахто и топай спать. И чтобы до родов не поднимать ничего тяжелей ложки! Ясно?

Квили засмеялась.

-Ясно! Только я лучше тут посплю.

-Как хочешь. Только смотри у меня! Ухватишь Ахто еще раз — на цепь посажу! — буркнула княгиня.

Вошел целитель.

-Добро пожаловать, княгиня! — приветствовал он Дальму. — С возвращением! Здравствуй, Квили! Я должен тебя осмотреть.

-Здравствуй, Рауво. Где мои девицы? Могу я рассчитывать на помощь? Я хочу искупать и уложить сына, помыться, перекусить, и лечь спать.

-Мгновение, госпожа! — прищурился целитель. — Позволь вопрос: как ты будешь кормить ребенка?

Вариора похолодела. Об этом-то она и не подумала! А бутылочки с молоком, припасенные в дорогу, уже кончились. Впрочем, ерунда! Можно что-то придумать!

-Можно! — усмехнулся целитель.

-Ты читаешь мысли? — испугалась Вариора.

Целитель рассмеялся.

-Нет, Вариора! Я просто догадался. Ты же не вейра.

-Да, Рауво. Я не вейра. Зато Ахто — вейр. Ахто тонДальма. Его мать погибла по пути домой. И он сейчас — мой сын. А за сына я перегрызу глотку.

-Ух, напугала! — улыбнулся уголками рта целитель.

Рауво подумал немного и предложил:

-Сделаем так! Молоко у тебя пропало из-за ранения и переживаний последних недель. Такое часто бывает и никого не удивит. Однако, имеется еще ряд проблем! Ни один волк не поверит, что ты волчица! То, что тебя не раскусили на военном совете — случайность: все были очень заняты другими делами, а ты насквозь пропахла волчьим плащом. Но рассчитывать на дальнейшее везение я бы не советовал! Во-первых, ты не знаешь волчьей науки... Это, в принципе, поправимо... Во-вторых, ты не вейра — у тебя человеческий запах. Ты не сможешь принять волчий облик! И вот с этим я ничего не смогу сделать!

Вариора уловила ударение на слово "Я" и немедленно спросила:

-А кто может?

Рауво усмехнулся:

-Его имя — Раугар. Только это имя тебе пока ничего не говорит. Волчью науку я тебе преподам. А все прочее сделает он.

-А он сумеет? — осторожно поинтересовалась Вариора.

-Сможет! — кивнул целитель. — Он нам, вейрам, как брат! А вы, люди, зовете его — Локи!

Подарок Локи

Локи, он же Раугар, явился незамедлительно, как будто подслушивал под дверью. Он оказался стройным юношей — рыжеволосым и синеглазым. Совсем непохожим на бога. В прищуренных глазах Раугара играла еле заметная усмешка. Одет он был в простую белую рубаху и серые брюки. Перепоясан был бог огня широким ремнем, к которому был подвешен широкий меч в кожаных ножнах, окованных сталью. В его руках был внушительных размеров сверток.

-Привет, Рауво. Давно не виделись, — весело воскликнул бог, но его тон показался Вариоре несколько наигранным. К чему бы это?

Квили взвизгнула и повисла на шее у Локи. И бог уже с ней здоровался:

-Привет, малышка! Ты выросла! Скоро рожать, да? Удачи! У тебя будет дочь, Квили!

Квили резко отстранилась.

-И что? Что с ней будет?

Локи окончательно помрачнел:

-Ты выросла, девочка! Ты стала мудрой и научилась читать в душах, даже в моей. ... Ты действительно хочешь это знать?

Квили уронила руки и прошептала:

-Нет...

Бог обнял ее и сказал ей негромко:

-Она будет счастлива, девочка. Очень счастлива. Она будет любить и будет любима своим избранником. В своей короткой жизни она получит все, о чем только может мечтать настоящий человек.

Квили беззвучно заплакала. Рауво осторожно обнял ее за плечи, проводил к кровати и помог лечь. Квили уткнулась в подушку...

Вариора решила вмешаться.

-Высокий, а не мог бы ты продлить ее годы?

Локи обернулся к ней.

-Прости меня, великая княгиня народа вейрмана! Я был неучтив. Следует первыми приветствовать коронованных особ...

-Не смею лгать богу! Должна признаться, что я не княгиня, Высокий!

-Я знаю, княгиня! Я все знаю. Но ты — княгиня, — усмехнулся Раугар. — Когда-нибудь твой сын, Ахто тонДальма, сам тебе это скажет.

Локи прошелся по комнате, подошел к Квили и погладил ее по спине.

-Квили! Я не успею помочь твоей дочери, Кайли дотКвили. Тор гонится за мной и вот-вот поймает. Я не успею ничего сделать... Одно помни, маленькая! Смерть — не конец пути! И у вас с дочкой все еще будет! Веришь?... — Девушка успокоилась и соскочила с кровати, вытирая последние слезы краем плаща. И бог огня, как ни в чем не бывало, повернулся к княгине. — Вариора! В этом свертке банка волчьего запаха. Используй его по капле в день и никто не заподозрит в тебе человека. Но смотри, не переборщи: это приворотное зелье. Капнешь больше — все волки за тобой будут бегать и драться за право жениться на тебе первым. Впрочем, если хочешь...

Бог огня усмехнулся, но тут же оборвал смех и серьезно продолжил:

-Еще в свертке волчья шкура. Одна из тех, которые я когда-то подсунул Сигмунду Вельсунгу и Синфиотли Сиггейрсону. Они тогда напялили эти шкуры на себя и полгода пробегали волками. Ты, Вариора, сможешь ее снимать и одевать по желанию. Только помни! На смену облика у тебя уйдет времени поболее, чем у природных вейров. Знание волчьего языка ты получаешь вместе со шкурой. А волчью науку учи! Рауво научит тебя.

Целитель молча поклонился.

А Квили спросила:

-Раугар! А зачем Тор за тобой гонится?

Локи хмуро ответил:

-Судьба! Норны, будь они неладны!... Эх, друзья мои! У вас тут ваша война, а у нас, кажется, начинается наша! Дурацкая история вышла! На пиру у Эгира, морского бога, все надрались, как последние тролли. И наговорили лишнего. Стали упрекать друг друга во всех художествах. Ну и я... Короче говоря, со злости убил слугу. Поднялся шум и меня стали обвинять в убийстве. Я заявил, что все асы кого-нибудь убивали, когда-нибудь предавали... И никто из них не смеет меня обвинять. Меня попытались выгнать. И я от обиды рассказал им про все свои "подвиги". И бежал. Теперь все асы за мной гоняются. Бред какой-то! Мы все вели себя, как посредственные актеры в дрянной пьесе, поставленной паршивым режиссером. Спроси сейчас у Тора: чего он так взъелся на меня? Из-за слуги? Даже когда я наголо остриг его жену, он обозлился не так!

Бог огня снова походил и с нарастающей яростью продолжил:

-Нами, богами, управляют! Понимаете? Управляют! Как куклами! Как пешками на шахматной доске! Три проклятые норны! Начинается Рагнарекк! Меня прикуют к скале! Подвесят ядовитую змею над головой! И когда я, наконец, освобожусь, то, обезумев от пытки, присоединюсь на Боргильдсфольде к врагам. Муспельхейм, Нифльхейм и Йотунхейм выступят против Асгаарда! И мир погибнет. А потом его воссоздадут заново те из асов, кто уцелеет! Те, кто не лгал, не предавал и не убивал ради наживы!

-Наш мир? — с ужасом спросила Квили.

-Нет, наш! Но вам тоже перепадет!

-Тогда зачем все?

-Что все?

-Зачем наша война, если все решится на Боргильдсфольде? Если уже решилось?

-Потому, что Рагнарекк не только там, на Боргильдсфольде. Во всех мирах! Сейчас в одном из миров ядерный взрыв уничтожил город с населением тридцать миллионов человек. Это раз в шесть поболее, чем на всем вашем континенте. Все они сгорели живьем и рассыпались в прах. А в другом мире завтра столкнутся две танковые армады возле малоизвестной пока еще деревни. Возле Прохоровки. И в этом бою решится судьба сражения на Курской дуге, и судьба самой страшной войны в том мире. И тамошние черные будут повержены через два года. Два года, стоящие ваших столетий! Вам это ничего не говорит. Танки... Курская дуга... Ядерный взрыв... Вам еще рано! Но поймите же! Рагнарекк идет! И вы уже вступили в бой! И он еще не закончен! И ничего не решено, пока последний воин еще держит клинок! Возьми, Вариора, мой меч. Он получше, чем "Грам", принадлежавший некогда Сигмунду Вельсунгу и его сыну Сигурду Убийце дракона Фафнира. Мне он уже не нужен, а тебе пригодится. Прощайте, друзья. Удачи!

Локи поцеловал Квили, поклонился княгине и исчез. Перед Вариорой прямо в воздухе висел клинок Локи, похожий на язык пламени.

Сколько стоит жизнь?

Гвардеец был на редкость "тактичен". Как все солдаты...

-Госпожа! Затта помирает!

Княгиня уронила кружку, из которой пила.

-Как помирает? Почему?

-От старости... Ей уже шестьдесят лет!

-Иду!

И Дальма побежала в келью, где уже несколько лет жила Затта дотВиста.

Затта действительно была плоха. Она лежала на кровати, худая и страшная. Седые волосы разметались по подушке.

-Здравствуй, княгиня. А я вот собралась в страну вечной охоты... — прошептала Затта.

В глазах княгини появились слезы.

-Затта! Погоди, а? Как же мы без тебя?

Старуха тихо засмеялась. Смех быстро перешел в долгий и мучительный кашель. Откашлявшись, она прошептала:

-Обойдетесь, девочка. Прощай! Спасибо, что пришла...Не хотелось уходить, не свидевшись. Ты стала хорошей волчицей, Вари!... Мне всегда хотелось родить дочь, а рождались только парни. Правда, хорошие вышли парни, верно? А мне так хотелось девочку... Держись, Вари. Держись, княгиня вейрмана! Удачи тебе в бою! Может, еще встретимся.

И Затта умерла.

Впервые Вариора сидела в кольце скорби. Сидела в волчьей шкуре, подаренной Локи. А вот холм был пуст: последние прапраправнучки Затты еще не встали на лапы.

И, хотя при похоронах волчиц не обязательно сидеть на холме, у Вариоры сжалось сердце!

Это было неправильно! Кто-то должен петь, сидя на вершине! Затта это заслужила. Такого не должно быть! И такого не будет! Вариора из кольца шагнула на холм.

Третий раз от сотворения мира женщина пела песнь скорби, сидя на вершине холма. Пела в волчьем облике. Пела, еще не зная, что за это ее будут звать — Дальма дотГвенн дотЗатта. А после смерти своей и навеки будет она именоваться — Вариора Могнирдоттир дотЗатта.

Первые три месяца княжения оказались очень трудными.

Квили родила девочку и немедленно исчезла, не сказав — куда.

Княгиня умело командовала войсками. Хоть и не тянула она на великого полководца, но ошибок не допускала. И умела терпеливо и внимательно слушать мнения своих военачальников, безошибочно выбирая лучший совет. Приступы упрямства прекратились. Армия была в восторге. На фоне всеобщего ликования как-то не обратили внимание на привычку княгини менять облик в одиночестве. Когда же кто-то удивился, то целитель намекнул под большим секретом, что после потрясений, связанных с гибелью мужа, рождением сына и мятежом, у княгини появились проблемы с трансформацией. Ей не хочется, чтобы об этом знали.

Целитель знал, кому намекать. Через час об этом шепталась вся ставка. Однако никто не обеспокоился: должна же у женщины быть какая-нибудь слабость. Не упрямство же это!

Рауво учил ее волчьей науке, изумляясь скорости, с которой его ученица — взрослый человек (Взрослый! Человек!!!) — постигает новое для нее искусство. А Вариора поражалась мастерству, с каким целитель управляется с мечом.

Это мастерство в полной мере проявилось в день, когда он погиб.

Черные пробили тайную штольню через Рыжие горы прямо в убежище и перебросили туда разведывательно-диверсионный отряд. Сорок лучших бойцов. Вот когда прояснилось, что расстановка войск вне ставки имеет и недостатки. Их встретил только один воин. Но этим воином оказался Рауво — целитель княгини и десятник отряда "Призрак". И он положил всех.

Вариора нашла его, когда он умирал. Никто не слышал шума, звона мечей! Сорок черных умерли за пять минут, не издав не единого звука!

И снова она плакала над уходящим другом. И снова она сидела и выла на Холме скорби. И все чаще она чувствовала себя вейрой.

Назавтра в ставке появилась девочка — Кайли дотКвили. Она привезла изрубленное тело матери.

Девочка не рассказала — где были они с мамой. Она не плакала. Она молчала. Долго молчала. Как и ее мать, она стала работать в госпитале. И со временем юный княжич Ахто начал регулярно навещать госпиталь, изобретая всевозможные поводы. Княгиня начала строить планы и представлять, как станет бабушкой. У Кайли все валилось из рук при виде Ахто. Она краснела, бледнела и заикалась от волнения. Все ждали, когда они, наконец, объяснятся.

Шли месяцы. Прошел год. Ахто вырос.

Погибла юная Кайли! Погибла нелепо. Под обвалом. Когда ее нашли, она была еще в сознании.

Пришлось связать главного инженера княжеской ставки: он чуть не покончил с собой. Он все время повторял, что здесь не могло, ни при каких обстоятельствах не могло быть обвала! Где угодно, но не в спальне княгини! Он же знает! Тут же не песчаник какой! Тут — базальтовый пласт на три лиги и метров сорок толщиной!

Посол горного короля несколько успокоил инженера, сказав, что для организации обвала потолка в этой части пещеры требуется удар, способный срыть к йотунам половину Рыжих гор.

Это означало покушение на жизнь княгини, и, что вмешались некие сверхъестественные силы.

Ахто стоял на коленях и держал девушку за руку. А Кайли не откликалась. Она бредила. И лишь княгиня понимала отчасти ее бред.

-Вы, проклятые! Опять вы! Рано радуетесь, суки! Вы еще не победили. И не победите никогда! Ибо мы свободны! И мы будем сражаться с вами всегда и везде. Во все времена и во всех мирах! И любым оружием! Лапа и кулак, клык и меч, "МП-38" и "АК-47", алебарда и шпага, "Харриер" и "Мессершмит-109", лучемет и боевые заклинания, лютня и клавиатура компьютера — мы все. И мы победим. Вопль баньши еще прозвучит для вас, суки!

Когда она затихла, Ахто печально проронил:

-А я так и не сказал, что люблю ее.

Княгиня подошла и положила руку ему на плечо:

-Она знала. Женщины это чувствуют без слов.

-И что? Что она...

Княгиня улыбнулась.

-У нее все валилось из рук при встрече с тобой, она краснела и теряла дар речи... Она любила тебя, Ахто. Можешь не сомневаться.

Ахто отвел мать в сторону и тихо спросил:

-И ты тоже чувствовала без слов?

Княгиня все поняла.

-Да, Ахто. Чувствовала.

-И?

-И ничего, Ахто. Он был женат.

-На маме? — в упор спросил княжич.

-Да! — глядя ему в глаза, твердо ответила Вариора.

-Значит, это правда?

-Правда. Я тебе не мать. Она погибла по пути домой. И я назвалась ее именем. Ты это хотел услышать?

-Как она погибла?

Вариора молчала. Ей не хотелось рассказывать об этой истории. И, не дождавшись ответа, Ахто задал новый вопрос.

-А правда, что это случилось из-за ее упрямства?

Вариора сверкнула глазами.

-Не смей! Думай, что говоришь, щенок! Она — твоя мать, ясно? Не тебе ее судить!

Ахто смутился.

-Но, ма!

Вариора не дала ему договорить.

-Я, как ты давно уже понял, тебе не мать! Я была подругой и телохранителем твоей матери. Плохим телохранителем... Ты действительно хочешь знать? Ну, что же... Йотун тебя задави! Слушай!

И она рассказала все. О том, как ее подруга Гвенн родила девочку, как умерла после родов от потери крови, как она, Вариора, забрала осиротевшую Дальму к себе. Как девочка стала ей и приемной дочерью и подругой, об их необыкновенном внешнем сходстве. Как ее воспитанница вышла потом замуж за князя, а она ушла в спецназ. И о гибели Дальмы...

Ахто внимательно слушал. А потом нерешительно попросил:

-Ма! Ты пойми! Я всю жизнь считал тебя мамой. Я не могу, да и не хочу переучиваться. Я все понимаю — ты не Дальма дотГвенн. Ты — Вариора. Но ты всю мою жизнь была моей мамой, понимаешь? И что теперь? Объявим, что вышла ошибка? Что княгиню Дальму дотГвенн княгиней Дальмой более не считать, что она — всего лишь Вариора, лейтенант гвардии? И что ты мне — не мама? И это не ты меня воспитывала, не ты поднимала на лапы, не ты учила меня волчьей науке? Как ты это себе представляешь? Подскажи, мама!

Теперь пришел черед задуматься Вариоре. У нее самой болела душа. Этот разговор был одинаково мучителен им обоим. Она ведь тоже привыкла считать Ахто своим сыном! Но самым невыносимым было ясное понимание того, что ей теперь следует делать.

"Уходи, Один! Ты проиграл свой Рагнарекк!"

И вновь черные попытались взять Рыжегорское убежище штурмом. Первый раз с тех пор, как когда-то, много лет назад, бог грома уничтожил здесь четвертьмиллионную армию.

Теперь их армия была поменьше — всего сто сорок тысяч воинов против пятидесяти тысяч вейрмана. Всего втрое больше. Они умело выбрали момент для нападения: большая часть армии вейрмана была в рейдах.

Военный совет, тем не менее, принял решение дать бой. Принял под нажимом княгини.

-Ахто! Выполни одну мою просьбу! — непринужденно попросила княгиня сына.

-Все, что могу, мама!

-Я пойду в бой одна. Не вводи войска, пока я не погибну!

Вот и все. Слова сказаны. А она боялась, что не соберется с духом их сказать.

-Ма! — ужаснулся Ахто. — Ты сошла с ума? О чем ты говоришь?

Вариора закрыла глаза и заговорила, как со стороны слыша свой голос:

-Ахто, пойми меня. У меня нет сил продолжать быть и дальше княгиней Дальмой. Ты вырос. И теперь ты готов быть князем вейрмана. Вступай в свои права, князь Ахто.

Ахто сел за стол, подпер голову руками и, глядя снизу вверх на Вариору, попросил:

-Я понимаю, мама. Я все это понимаю! Но зачем умирать? Ну отрекись от власти! И — все! Зачем этот спектакль? Ты нужна мне, мама. Даже, если ты и не настоящая моя мама. Пожалуйста!

Вариора села напротив сына.

-Ахто! Я не могу уйти в отставку! Я слишком яростно дралась за эту власть на прошлогоднем военном совете. Кроме того, я — княгиня. Незаконная? Да. Самозванная? Да! Но — княгиня! Князья уходят в могилу, а не в отставку! Пойми, сынок! Если уж княгиня уходит добровольно, то она должна уйти красиво! Тебе же пора принимать власть. А ты ее не сможешь принять до тех пор, пока я жива.

Ахто повысил голос:

-А как ты себе все это представляешь? Что я скажу? Погодите, мол, парни! Постойте, покуда. Вот мама погибнет — тогда и повоевать можно. Так, что ли? Мне наплевать — что обо мне подумают! Но я не могу отдать армии такой приказ! Его никто! Ты слышишь? Никто не будет выполнять! Ты бы выполнила? Ты же своей просьбой заставишь чувствовать трусами навечно всю армию! Мама, послушай меня! Мы что-нибудь придумаем!

-Мы ничего не придумаем, княже! Не спорь, пожалуйста! Не мучай меня! Я все равно не передумаю. Будь хорошим князем. Удачи тебе в бою. Береги княжество, народ береги. Жениться не забудь. Ну, кажется все. Будь здоров, Ахто.

-Мама! Постой! Не уходи. Я сейчас.

И Ахто выбежал из комнаты.

Вернулся он несколько минут спустя с ... лютней. Он был серьезен и сосредоточен.

-Мама! Я тебя понял. И я... Я не буду тебя уговаривать. И даже прощаться не буду. Вместо этого... Послушай!

Ахто петь не стал. Он заговорил, перебирая струны лютни.

Во все века, в любых мирах,

Покуда Солнцу тлеть,

В войну играет детвора,

Стараясь повзрослеть.

А мамы варят им обед

И штопают штаны.

И горя нет. И смерти нет.

И, вроде, нет войны.

Но снятся, снятся детям сны

Про давнюю весну.

Как первая стрела войны

Убила тишину.

Как пил отец, уставясь в пол.

Как он собрал рюкзак.

Их с мамой обнял и ушел.

И не пришел назад.

Вариора слушала, затаив дыхание. Как плохо она, оказывается, знает своего сына! Он же никогда не писал стихов!

Им жить назначено Судьбой

На вымершей земле.

Уходят мальчики в свой бой,

Внезапно повзрослев.

Нам в плоть въедается война,

И снится нам тогда

Девчонок наших седина

К пятнадцати годам.

Гремит военная гроза.

И ты на все готов,

Единый раз взглянув в глаза

Пятнадцатилетних вдов.

Что ж! В игры новые играть

Придется нам с тобой.

И слишком рано умирать:

Еще не кончен бой.

Встаем из мертвых вновь и вновь,

Презрев судьбу свою.

И с нами верность и любовь

Стоят в одном строю.

Погибший друг, погибший брат

С живыми встанут в строй.

И станет детская игра

Смертельною игрой.

Ахто оборвал песню и опустил лютню:

-Жаль, мама. Нет времени. Тебе пора! Я исполню твою просьбу. Удержу войска. Но как только... в общем, мы их сотрем в порошок сразу после... Будь уверена! И помни: кто бы ты ни была, ты — моя мама.

Ахто обнял мать. А Вариора заплакала. Впервые за много лет.

Вот и все! Вариора приторочила к спине меч Локи, набросила поверх волчью шкуру и направилась к выходу.

И начальник ее охраны преградил ей путь.

-Госпожа! Ты кое о чем забыла! Мы — твоя охрана! И мы пойдем с тобой!

-Нет. Вы просто не...

-Моя княгиня! Я все знаю! Все, что надо знать! Ты можешь делать все, что хочешь, но мы пойдем с тобой!

-Но вы не понима...

И снова начальник охраны оборвал княгиню.

-Мы все "понима...", госпожа! Мы умрем с тобой вместе. И ты не сможешь нас остановить.

Вариора растерялась.

-Но я не могу вам отдать такой приказ!

-А ты и не приказываешь! Мы просто идем с тобой.

Командир обвел глазами группу охраны.

-Так! Парто! Ты еще холост! Ты остаешься... Дванте! Твоей жене — рожать не сегодня-завтра. Если ты погибнешь, она не родит! Ты это знаешь. Поэтому ты тоже остаешься... Не огорчайтесь, парни! Вам — создавать новую группу охраны. Дванте — ты теперь командир.

Двое отошли. Они были расстроены, но держали себя в руках: в охране приказы выполнялись автоматически.

Двенадцать воинов стояли рядом с княгиней. Двое стояли перед ними.

Дванте отсалютовал мечом уходящим:

-Прощайте, братья. Прощай, сестра. Добрый путь вам в страну вечной охоты! Мужества вам в этом бою! И дайте знать, когда сверкнут мечи на Боргильдсфольде! Мы придем. Выберем лучших и придем. Жаль, что мы остаемся! Но мы еще встретимся! Еще будем сражаться рядом!

Равнина у подножия Рыжих гор видела множество битв за триста лет Нашествия. Она вся была пропитана кровью. Здесь шестьдесят семь лет назад Тор уничтожил четвертьмиллионную армию черных. Здесь, на этой равнине, полвека назад стотысячная армия черных две недели блокировала десять тысяч бойцов вейрмана, и так и не смогла взломать их оборону, а потом подоспели союзные войска и сняли блокаду. Сейчас именно здесь в бой против ста сорокатысячной армии черных вышли тринадцать воинов.

Вариора выхватила меч. Меч полыхнул оранжевым пламенем.

Ох, какой это был меч! Он, казалось, обладал собственным разумом! Почти невесомый, он обретал вес в момент удара. Он всегда оказывался там, где надо! Он не помог бы новобранцу, не умеющему обращаться с мечом, но заметно усиливал мастерство и скорость опытного бойца. Рука, держащая его, не уставала. И любую сталь он резал, как воздух!

Несколько позже выяснилось, что весь отряд накрыт еле заметным рыжим куполом, жгущим стрелы еще в полете.

Поэтому отряд прошел все поле боя из конца в конец, оставил за собой несколько сотен трупов, развернулся.

И один из воинов охраны опустил меч. Их осталось двенадцать.

Второй проход... Новые сотни трупов... И еще один опустил меч.

Третий проход! Четвертый! Пятый!...

И перед тринадцатым проходом Вариора осталась одна.

На высотах к югу от поля боя стояла армия вейрмана. Хмурые и злые воины переминались с ноги на ногу. Они получили нелепый приказ стоять на месте. Им, конечно, объяснили, что такова последняя воля княгини, но Ахто был прав — такие приказы нельзя понять. Можно только попытаться подчиниться.

Армия стояла. И все не могли отвести глаз от поля, где творилось что-то немыслимое, абсолютно невозможное: тринадцать воинов уничтожали целую армию! Только в сказке так бывает: взмахнул витязь волшебным мечом и сразил одним ударом десяток злодеев! Но вот же она — сказка! Княгиня с охраной уже уложили не меньше дивизии!

-Княже! Дай приказ! — простонал кто-то из офицеров. — Помочь бы, а? Мы же их всех за полчаса положим! Сил же нет тут торчать!

-Нельзя! — бросил Ахто.

-Но там же твоя мать!!!

Ахто, с перекошенным лицом, весь белый от ярости, сгреб говорившего за грудки и зарычал:

-Знаю!!! Нельзя!

А потом добавил устало и безнадежно:

-Такова ее воля... Стойте парни и ждите... Я же стою! И жду... Спокойно...

-Простите, ребята! — выдохнула себе под нос Вариора. — Рано мне меч опускать. Уж больно хорошо пошло! И меч больно хорош... Вот шансы уравняю и вперед на тот свет, то есть, тьфу, дьявольщина, в страну вечной охоты.

Как будто остановилось время. Перед Вариорой возникла высокая женщина с мечом в руке. Валькирия!

-Остановись, Вариора! Твой час настал! Волею Одина победа в этом бою суждена твоим врагам! Но ты за доблесть и мужество будешь вечно пировать в Вьялльхейле, среди славнейших героев! — возгласила валькирия.

-Убирайся вон! Некогда мне! — рявкнула Вариора.

-Опомнись, неразумная! Куда тебе состязаться с девой Вьялльхейля? — удивилась валькирия.

-Убирайся, говорю! Иначе мне придется убить деву Вьялльхейля. Ясно?

Не зря говорят, что воинскому искусству валькирий нет равных: валькирия молниеносно нанесла удар.

Если бы не меч бога огня, Вариора бы не успела среагировать.

Клинки столкнулись. И меч, выкованный в кузнице Асгаарда, разлетелся на куски.

-Убирайся! — в третий раз повторила Вариора. И валькирия подчинилась.

"Дева! Незнамо сколько тысячелетий на свете живет, и все еще дева! — бурчала себе под нос Вариора между делом. — Нет! Нечего мне у них во Вьялльхейле делать..."

Проход. Еще проход. И еще... Спасибо тебе, Раугар, за подарок! Однако, пора. Иначе армия черных просто разбежится... Э, а это еще что? Неужто сам владыка Асгаарда пожаловал? И что скажет?

Да. Это был Один. В знаменитом синем плаще. В не менее прославленной широкополой шляпе, нависающей на глаза. И с копьем.

-Опусти меч, Вариора! Мое копье лучше, чем клинок Локи! Подчинись! Твое время в мире кончилось. И залы героев в моем дворце ждут тебя!

Вариора засмеялась.

-Эх, Один! Где же твоя мудрость, владыка богов? Или не ведаешь ты, что я вышла умирать? Валькирия не справилась, так ты сам пошел? Не унизительно быть на посылках у самого себя?

-Умирать, говоришь? Тогда чего ждешь? Опусти меч! Я живой заберу тебя в Вьялльхейль.

-Нет, Один! Бой только начался! И мы его не проиграем! Мы его выиграем! Уже выиграли. Живой я не уйду, понял? Это будет означать, что двенадцать отличных парней погибли напрасно! Я не предам их память! А когда мне умирать — это я решу сама. Я — не рабыня у Судьбы. Неужели ты не видишь, что эта война — лишь преддверие Рагнарекка?

Один зло оскалился.

-Вижу школу предателя Локи! Ловко он тебя обманул!

Вариора снова засмеялась.

-Один! Мне жаль тебя. Уходи. Ты проиграл свой Рагнарекк. А я свой — еще нет.

Чем-то ее слова задели владыку богов. Он осунулся и как-то враз постарел. Бог опустил копье, внимательно посмотрел на Вариору и тихо сказал:

-Как хочешь, Вариора! Может, ты и права. Исход битвы решайте сами. А ты все-таки уходи. Вьялльхейль тебя ждет.

И Один, он же Гримнир, он же Хрофт, он же Отец Дружин, он же Отец волков, поклонился Вариоре и исчез.

И тут же в ушах княгини прозвучал знакомый, насмешливый и до невозможности рыжий голос:

-Отлично, девочка! Так держать! Не давай себя обмануть.

-Ученицу Локи не просто обмануть! — улыбнулась Вариора.

-Ишь ты? Ученица? Ну-ну! Я чего хочу сказать — то? Тебе и впрямь пора! Только в Асгаард не ходи. Там тебе и впрямь делать нечего. Я тебе другое местечко приглядел. Почти страна Вечной Охоты! Вот путь открыть не смогу — сил нет. Но его тебе откроет Анна. Верь ей, как мне. Даже больше, чем мне: она не способна на пакости! Меч мой береги! Он тебе еще понадобится.

-Локи! — осенило Вариору. — Как до тебя добраться? Может, я смогу тебя освободить?

В голосе бога огня мелькнула боль.

-Нет, девочка. Это — мой Рагнарекк. И я должен его выиграть сам. Или проиграть сам.

-Но навестить-то тебя можно?

-Навести. Я всегда рад гостям. Вот только угостить вас нечем, так что еду берите с собой. И пива прихватите побольше.

-Веселое местечко, похоже, подобрал тебе Один!

-Веселее некуда! Пора! Плохо, что тебе придется умирать. Но выбора у тебя нет!

-Я знаю, Раугар! Прощай! Еще свидимся!

И Вариора опустила меч.

Она еще падала на траву, пробитая десятком стрел, а войско вейрмана двинулось вперед. Приказ был уже излишним — никто бы не удержал армию от права отомстить.

Ахто прорывался к телу матери, чтобы не дать черным осквернить его. Но у черных была приманка получше — меч Локи. Кто-то его ухватил, было. И вспыхнул, как факел.

Незнакомый Ахто парень, бежавший рядом, зло усмехнулся:

-Ну, кто еще желает украсть огонь? Как, никто? Жаль!

Ахто повернул голову. Парень был высок. Выше, чем сам Ахто. И очень широкоплеч.

-Кто ты, воин?

-Я-то? Меня зовут — Митра.

-Митер? — переспросил Ахто.

-Ну, пусть будет Митер. Слушай, повелитель! Давай, поговорим после боя, а? На бегу как-то несподручно.

-Давай, Митер. Если уцелеем, конечно.

-Уцелеем, повелитель!

Ахто еще раз посмотрел на Митера.

-Не называй меня повелителем, господин. Мне кажется, что это тебя впору так называть. Не похож ты на простого смертного.

-На кого же я похож? — усмехнулся Митер.

-Знаешь, наверно, на бога! — ответил князь.

-У вас что, боги запросто бродят по земле? Что за мир у вас?

-Мир как мир. И боги, бывает, бродят. Ты вот, к примеру...

Вот это место. Вариора лежала на траве, будто спала. На ее лице замерла улыбка. Стрелы из ее тела кто-то уже заботливо вытащил.

Ахто намного опередил своих воинов, и теперь они с Митером дрались в окружении, стоя спина к спине. Митер даже меч из ножен вытаскивать не стал, он просто отрывал врагам головы, вырывал из их рук мечи и ломал их, как соломины. И ни одной царапины еще не получил.

А когда меч Ахто сломался об чей-то шлем, князь подхватил меч матери.

-Прости, мама. Я одолжу твой клинок! А потом верну...

Бой затих. Армии черных не существовало более. Конница еще ловила отступающие отряды, а в ставке уже готовились к похоронам. Тело княгини перенесли в Зал памяти, где уже почти триста лет хоронили князей вейрмана. В ее могилу положили также ее шкуру и меч. Тогда, наконец, ее тайна, до сих пор известная лишь немногим, перестала быть тайной.

-Княже! — обратился к нему скульптор. — Что писать на могиле?

Ахто помолчал, затем решил: "Пиши так!

"Мы — волчицы!"

Ух, ты! Какая красотища вокруг! Куда ни глянь, холмы, заросшие сочной, зеленой, весенней травой! Потрясающее синее небо с редкими облачками, огромное бледно-желтое солнце, более жаркое, чем в ее прежнем мире. Носятся и щебечут вокруг какие-то птицы, только подчеркивая своим пением тишину. За ее спиной высился тысячелетний буковый лес, под невысоким обрывом прямо у ног Вариоры текла неспешно речка.

-Ну, вот. Теперь я снова Вариора. Просто Вариора, — сказала себе девушка.

Как будто ничего и не было. Как будто вся ее прошлая жизнь ей просто приснилась. Только волчий плащ спецназа с притороченным к нему клинком бога огня, только волчья шкура на ее плечах... Только память...

Память больше не терзала Вариору. Она оставалась на дне ее души, побаливала. Но била через край радость от встречи с новым миром, таким прекрасным и незнакомым, таким безмятежным!

Ей захотелось искупаться. Она огляделась. В полусотне шагах от нее с обрыва сбегала, петляя, тропинка прямо к речке. Лень!

И Вариора спрыгнула с обрыва.

-А спуститься по тропинке лень? — услыхала она над собой девичий веселый голос.

Вскочив на ноги, она увидела юную девушку в простом белом платье, перепоясанном на бедрах широким армейским ремнем, с роскошной гривой золотых волос до талии. Ее голову украшал серебряный обруч с желтым камнем, именуемым в народе "волчье око".

-Ты же могла ноги переломать или шею свернуть! Лечи потом тебя! — продолжила девушка, протягивая руку. — Привет! Я — Анна Трюггвадоттир дотАмра. Локи просил тебя встретить и помочь тут устроиться.

Вариора ахнула! Она помнила Анну Мать волков. Легендарную и великую Мать волков. Анна была старой, когда Вариора ходила пешком под стол. Но эта девушка действительно была Анной. Помолодевшей Анной. Вариора пожала руку хозяйке своего нового мира и тоже представилась.

-Вариора Могнирдоттир дотЗатта...

-...аммАхто! — закончила Анна. — Я знаю. Теперь тебя всегда будут так называть в нашем прежнем мире, княгиня.

-Я не княгиня, — машинально поправила Вариора. Анна засмеялась.

-Ты ничего с этим не поделаешь! Для сына, для армии, для всех вейрмана, для всего мира ты — княгиня. Княгиня Вариора. Или княгиня Дальма. Смирись, сестра.

Они пошли по тропинке, бегущей вдоль речки. Через несколько минут Анна остановилась.

-Вариора! Давай искупаемся!

-Давай! — немедленно согласилась Вариора, скидывая шкуру и плащ. — Ну! Кто быстрее добежит до речки?

Потом они валялись на травке и сохли под горячими лучами солнца.

-Увидит кто! — лениво протянула Вариора, оглядывая свое тело. Странное дело! Исчезли шрамы. Даже тот, на животе, от удара топором, чуть не отправившего ее на тот свет восемь лет назад. Хорошо, что довезли живой до госпиталя, и хирург успел ее прооперировать.

-Кто? — удивилась Анна. — В этом мире только волки. Из людей — лишь мы с тобой. Но и мы — волчицы.

-Я не волчица, — снова возразила Вариора.

-Упрямая же ты! — вздохнула Анна. — На холме сиживала? Песню скорби выла? А шкура у тебя чья? Значит ты — волчица. Мы с тобой обе — волчицы. И, вместе с тем, люди. Пойдем, Вари! Я тебя с мужем познакомлю. Только, чур! Не отбивать!

Вариора рассмеялась.

-Твоего Фенрира не отбить, Анна! Вот Гармом я бы занялась! Он, случаем, не женат?

-Нет, его жена в Вьялльхейле. Так что мой сын совершенно свободен! Займись, если хочешь. Парень он видный. Разрешаю.

Они снова засмеялись.

Норны! От этой мысли смех Вариоры умер, и улыбка сползла с ее лица. И напряженным голосом Вариора обратилась к Анне:

-Слушай! Если ты заметишь, что я отбиваю у тебя мужа, скажи мне. Или, лучше, убей меня тогда! Возьми меч Локи!

Анна встала перед Вариорой, расставив ноги и положив руки на бедра.

-Ты рехнулась? Что ты плетешь?

-Понимаешь, есть силы, которые стремятся управлять всем. Они играют людьми, как игрушками, заставляя их делать то, что человек никогда бы не сделал по своей воле. Играют всеми. Даже — богами.

Анна нахмурилась.

-Не понимаю. Объясни еще раз!

Вместо ответа Вариора рассказала о том, что ей поведал Локи при их единственной встрече, о том, как погибла невеста ее сына, Кайли, о ее последних словах, о своем последнем бое, о разговоре с Одином...

Мать волков внимательно слушала.

-Да! Дела! — заключила она. — Не беспокойся, подружка! В этом мире норны пока не властны! А если попробуют, то будут разочарованы: теми, кто с честью погиб в бою, не так просто манипулировать!

Анна с мужем жили в небольшом домике возле березовой рощи. Домик был построен из бревен, сложенных в два ряда, четвертьметровый зазор между внешними и внутренними стенами был плотно набит землей. Крыт домик был лемехом — тонкими фигурными осиновыми пластинами. Очень симпатично, зимой тепло, и осаду выдержать можно.

Фенрир оказался огромным рыжеватым волком. Вариора пожала ему лапу и, для знакомства, воспользовалась шкурой, чтобы принять облик. Сын Локи оказался интересным собеседником.

Анна хлопотала у плиты. С кухни доносились умопомрачительные ароматы, и Вариора вдруг поняла, что хочет есть. Фенрир усмехнулся и заметил, что от таких запахов только мертвый не проголодается. Она даже его — природного волка — приучила к горячей пище. А также к тортам, пирогам, варенью... Его предки бы хвосты свои сожрали от злости, узнай они о таких неприличных для волка наклонностях.

Хозяйка вкатила тележку, уставленную тарелками, мисками, бутылками и кружками.

-Обедать будем на полу, ты уж прости: несподножно волку на стуле сидеть.

На полу было четвертьметровое возвышение, на нем лежал ковер. Поверх ковра Анна постелила скатерть и мигом уставила ее едой.

Вариора ела и завидовала. Ну, надо же! При такой потрясающей внешности Анна умеет еще и готовить! Это многовато для одной девушки! Даже для хозяйки целого мира многовато!

Вскоре Вариора заметила, что Фенрир не ест, а в упор смотрит на нее. Она ответила своим взглядом. Чем-то Фенрир был похож на отца... Неуловимо похож.

-Что с вами? — поинтересовалась Анна. — Что не кушаете? Как-то даже обидно. Что, невкусно?

-Нет, — медленно ответила Вариора. — Все очень вкусно. Я давно отвыкла от такой еды. Но надо мне потолковать с твоим свекром, Анна. Позарез надо. А-то мысли меня неправильные одолевают. Очень неправильные.

-О чем? — уточнила Анна. — О том, что мы обсудили на берегу реки по пути домой?

-Нет. Но в этом же роде, — уклонилась от ответа Вариора. — Ты не могла бы открыть путь?

-Могла бы. Но его же не освободить!

-Знаю. Но навестить-то мы его можем?

-Нет, не можем. Там на пути невидимая стена стоит. Не пускает.

-Открывай путь! — приказала Вариора, вставая. — Попробуем эту стену мечом Раугара.

Веселое местечко

-Мать-перемать! — не удержалась Вариора. — Ну и дыра! Они что, из одних камней тут все сотворили?

Мир, в который они попали, миром назвать было нельзя. В нем не было растительности, даже травы. В нем не было воды. В нем не было земли. В нем даже солнца не было. Было нагромождение камней и скал, было серое небо цвета тех же скал. И все.

-И где нам его искать? — растерялась Анна.

-Ничего, подруга. Доверься мужу: уж он-то найдет. Или еще проще: найдем в этой проклятой дыре самое паршивое место. Вот там он и будет.

Фенрир описал несколько кругов и вернулся к ним, так ничего и не найдя.

-Ну как в целом мире его найти, а? — простонала Анна.

-Сейчас что-нибудь придумаем, — обнадежила Вариора и предложила волку. — Слушай, Фенрир! А что, если я помогу тебе забраться на скалу повыше, и ты попробуешь учуять?

Волк подумал и согласился.

Несчастная Анна не находила себе места. Уж очень жутко выглядели эти скалы! Она уже однажды теряла мужа. И теперь боялась снова остаться вдовой.

Вариора, поняв чувства Матери волков, подошла к ней и положила руку на плечо.

-Не беспокойся, подруга. Ничего с ним не случится. Я обещаю. Веришь?

Анна развела руками и упавшим голосом ответила:

-А что мне остается?

Фенриру связали лапы и уложили на шею Вариоре, как воротник. Вариора закинула на вершину веревку с кошкой, поплевала на ладони и полезла.

-Только не шевелись, брат. Лежи спокойно.

Анна внизу стояла, немилосердно терзая пальцы и кусая губы, и глядела вверх. Она не чувствовала боли, не замечала кровь, текущую из прокушенной губы. Она следила за восхождением. Вариора неспешно, но уверенно лезла вверх. Она была опытным скалолазом, на ее счету были десятки вершин, куда более сложных и опасных, чем эта. Можно было бы и не дергаться, но в этот раз она рисковала не только своей жизнью. На ее шее сидел Фенрир, у него, наверняка, болели лапы, связанные веревкой. А внизу ждала Анна.

-Все, брат. Залезли. Ф-ф-у-ухх! Слезай, веревку долой! Побегать тут негде, но лапы попробуй размять! Дай-ка я разомну!... Вот так!... Отлично! Теперь — дело за тобой! Нюхай!

Нюхал волк долго. Вариора начала мерзнуть.

-Проклятье! Руки мерзнут! А еще спускаться надо! — ворчала она себе под нос.

Наконец, Фенрир закончил и подошел к ней.

-Нашел? — спросила Вариора.

Волк кивнул.

-Ну, и отлично. Давай лапы. Будем спускаться.

Потом они три дня шли, с трудом находя дорогу среди скал. Если бы не Фенрир, они бы до Локи не добрались ни за что.

Бог огня был прикован к скале. Над его головой нависала огромная змея. Из ее пасти непрерывно капал яд. Измученная женщина с ввалившимися воспаленными глазами держала чашу над мужем, собирая в нее яд. Локи был без сознания.

Фенрир бросился к отцу, положил лапы ему на грудь и принялся вылизывать лицо.

Вариора подошла к женщине, отобрала чашу и мягко сказала:

-Отдохни, Сигинн. Иди, приляг. Я подержу чашу!

Сигинн подняла глаза и выдохнула:

-Кто вы?

Вариора ответила:

-Фенрира ты должна знать. Он сын Локи. Это Анна, супруга Фенрира. А я Вариора. Его ученица и друг.

Сигинн устало возразила:

-У Локи нет учеников! И друзей больше нет...

-Теперь есть!

Анна обняла Сигинн за плечи и повела к единственному кусочку земли, где можно было прилечь. Усадив ее на землю, Анна достала из мешка бутылку пива и кусок пирога, протянула это все Сигинн и приказала:

-Ешь!

Богиня послушно принялась есть. А Анна тем временем вытащила гребешок и стала расчесывать волосы Сигинн, приговаривая:

-Вот так! Теперь ты снова похожа на женщину. Нельзя своим видом доставлять врагам радость. Теперь тебе надо отдохнуть.

Закончив есть, Сигинн отложила бутыль и повалилась на землю. Анна еле успела ее поддержать, чтобы она не ударилась, и уложила голову богини себе на колени. Сигинн заснула.

Со скалы раздался смешок.

-Вот это картина! Богиня спит, положив голову на колени смертной!

-Локи! — обрадовалась Вариора. — Ты очнулся! Как ты?

-Лучше не бывает, княгиня!

-Я не...

-Не княгиня? Я это знаю, княгиня. Не сердись и не упрямься. Нельзя спорить со всем миром. Если все тебя считают княгиней, значит ты и впрямь княгиня... Я рад вас видеть. Привет, девочка! Здорово, сынок! Я рад, что вы пришли.

-Слушай, Раугар! Может, тебя освободить, а? Сколько ты тут уже висишь?

-Пятьсот лет. В этом проклятом мире время движется совсем иначе! За день, проходящий в населенных мирах, тут проходит больше года. А освобождать меня не надо. Не предлагай мне этого больше, пожалуйста! Я должен выдержать. Должен!... Сейчас чаша заполнится! Вам пора уходить. Оставьте Сигинн. И уходите. Сейчас тут будет землетрясение.

-Не будет! — раскатился чей-то голос. Вариора глянула вверх и обомлела: как занавес, разошлось пространство. В появившемся проходе стоял очень высокий и очень мускулистый мужчина, одетый в боевой халат, под которым виднелась кольчуга.

Как по дороге, спустился он вниз и представился:

-Я — Митра. Тоже бог, как и Локи. Как и ты, Анна.

-Я не... — начала Анна, а Митра расхохотался:

-Ты не богиня? А кто же ты в твоем, волчьем, мире? Ты — богиня! Самая упрямая из всех богинь, которых мне приходилось видеть. Вы с Вариорой, часом, не сестры? Очень уж вы схожи характерами.

Митра повернулся к Локи:

-Здрав будь, брат. Я уважаю мужество, Локи. Ты — воин и решаешь сам. Поэтому цепь рвать я не буду. А вот эту змею придушу, ты уж прости.

-Но такова воля асов!

-Локи! Мне наплевать на волю асов. Я — Митра! Если кто-нибудь из них будет в претензии, пусть обращаются ко мне.

И с этими словами бог войны и справедливости народа ариев снял со скалы гигантскую змею и разорвал ее пополам.

-Ты уж извини, брат! Лишил я этот мир фауны, но мнится мне, что ты обойдешься. Очень я змей не люблю. А если Скади попробует подвесить еще одну змею или еще какую пакость надумает, то передай ей от меня вот что! Я не обижаю женщин, но змей я не люблю. Я их рву на части! Так что пусть остережется! А асам передай — пусть опомнятся! Не дело воинам плясать под дудку трех баб, даже если это — Норны. Прощай, брат. Пора мне. Я Ахто, князю вейрмана, обещал поговорить после боя. Вариора! Привет передать?

-Передай, Митра. А как бой кончился? Победили?

-Еще бы! — осклабился Митра. — После твоей гибели ваши за час стерли в порошок всех, кого ты со своей дюжиной не дорезала!

-А где сейчас моя дюжина?

-Во Вьялльхейле. В зале героев. Да ты не волнуйся, Вари. Им там хорошо. Прощайте, друзья. Еще свидимся. Да, кстати! Путь в ваш мир я открыл и зафиксировал прямо отсюда. Так что сможете заглядывать к Локи хоть десять раз на дню.

Вот так и закончилась эта история. Вейры построили для Вариоры дом рядом с домом Анны и Фенрира. Иногда к ней заглядывала Сигинн. Возле скалы Локи появилась волчья стража. Не старея, прожила Вариора в новом мире полтораста лет. И, в самом деле, вышла замуж за Гарма тонАнна. Дом наполнился волчатами, превратившими его в сумасшедший дом. Они носились по комнатам, раскидывали мебель и били посуду. Вариора делала вид, что сердится, рычала на них. Ей никто не верил, особенно дети. Она была настолько счастлива, что ее счастье светилось на ее лице. На втором году ее жизни в этом мире пришел Ахто с небольшим отрядом воинов. Он погиб в бою, снимая осаду с Арбада, и прямиком угодил сюда. В его отряде были вейры и люди, даже несколько девушек. Таким образом в новом мире появился маленький поселок людей. Жизнь шла своим чередом. Но каждый человек, каждый вейр и каждый волк знали — впереди Боргильдсфольд. И пока не закончится Последняя битва, рано вешать клинки на стену. Надо готовиться. Война продолжается. И она не закончится, пока мы не перегрызем глотку самой Судьбе.

Глава 19. Мятеж

(321 год нашествия)

Удивительно жаркий выдался день. В ядовито-синем небе, как назло, не было ни единого облачка, пусть самого символического. Даже здесь, в южной части континента, в мае давно не наблюдалось такой жары! Хотелось бросить все, залезть по уши в реку и сидеть там до вечера. И каждый человек чувствовал себя рыбой на сковородке. Даже птицы куда-то подевались.

Дозорные сидели в тени, не предлагавшей, впрочем, никакой прохлады, и проклинали жару. Ну кому, спрашивается, придет в голову бродить на самом солнцепеке? Тем более, в доспехах, с полной выкладкой, с оружием? До смены еще целый час! Скорей бы он прополз! И — в пещеру!

Вообще говоря, дозорные были правы: черные "любили" жару еще менее, чем вейрмана. Однако на сей раз нашелся любитель прогулок по жаре.

По древнему тракту, огибающему с севера Рыжие горы, и отделяющему их от леса, шел человек в обычном плаще спецназа, с обычным мечом за спиной. Обычный, в общем-то, человек. За двумя исключениями: на его плаще была нашита радуга, и он был чернокожим!

Шел он, очевидно, немало дней. Не таился. Дойдя до какого-то, ему необходимого, места, черный человек остановился, сошел с тракта, уселся на пригорке и стал ждать.

-Он спятил! — заявил один дозорный другому. — Он что, думает, что никакой войны нет? И можно гулять, где хочется?

-Берем? Заодно и узнаем — что он за птица! — предложил второй.

Но подкрасться незаметно не удалось — пришелец услышал их метров за тридцать и, не оборачиваясь, сообщил:

-Не надо! Я пришел сам, чтобы поговорить с начальником разведки лесного спецназа!

-А начальник третьей линии дозоров тебе не подойдет? — с легкой насмешкой спросил второй дозорный, очевидно, старший.

-Нет, не подойдет! — отрезал странный гость, обернулся и добавил: — Если бы я хотел поговорить с вашим командиром, то я бы его и назвал, разве нет?

Первый дозорный внимательно рассмотрел собеседника. Его осанка, офицерская черная кольчуга, его голос — все это выдавало человека, привыкшего приказывать. И, тем не менее, держался гость спокойно и доброжелательно, словно для него и в самом деле не существовало никакой войны. "Надо же! — с уважением подумал дозорный. — Такая жара, а он в кольчуге и плаще! Стойкий мужик!"

-А откуда у тебя наш плащ? — спросил он.

-От брата, — коротко ответил гость.

-А у него... — начал, было, дозорный, но старший его прервал.

-Хорошо, черный! Я вызываю начальника разведки. Тебе придется подождать. И помни: ты сейчас под прицелом не одного и не двух луков. Так что не делай глупостей.

Гость усмехнулся.

-Видел я ваши луки! Все три видел. Не пугай попусту. Я жду.

Старший отошел куда-то, а его напарник с удивлением поглядел на лучников, засевших в ветвях деревьев. Он мог бы поклясться, что их не видно! Если бы он не знал совершенно точно, где они, он бы и сам ничего не заметил. А вот этот заметил! Опасный тип! Очень опасный!

Вернулся старший и сел под деревом, не сказав ни слова.

-Один совет! — бросил ему гость. — Никогда не полагайся на других. Когда рядом кто-либо подозрительный, нельзя сидеть. Лежи или стой! И не рассчитывай на лучников! Они могут и промахнуться, а я могу оказаться быстрее. Всегда будь настороже. Если бы я оказался врагом, вы бы все уже были мертвы.

Примчались два волка, обратились и одели плащи.

Гость повернулся к одному из них, кивнул и обратился ко второму:

-Начальник разведки первого корпуса специальных операций? Я — Вуен Хонг, вождь Радуги.

Второй вейр молча кивнул и метнул короткий взгляд на спутника. Тот поинтересовался у гостя:

-Вы знакомы?

-Нет, повелитель вейрмана. Мы не знакомы.

-Почему же ты решил, что начальник разведки — он, а не я? Действительно, я — князь Орт тонАльда, а он — Ормир тонВетта, начальник разведки спецназа.

-Потому, князь вейрмана, что вы очень похожи на своего деда Бергрода тонИнгерна.

-Вы с ним встречались?

-Еще как! — усмехнулся Вуен. — Я ему плечо разрубил, а он мне бок распорол. Славный был поединок!

-Так это был ты? — потрясенно спросил князь. — А скажи-ка, воин! Почему ты его не убил? Ты же мог!

-Мог, — кивнул гость. — Но ему было на вид лет пятнадцать. Мне стало жаль убивать мальчишку. Он же пропустил мой удар только по отсутствию опыта! Способный был парень! Мало чести убить того, кто еще молод и необучен. Если бы наш бой случился попозже на полгода — я бы его убил. Или он — меня.

-Откровенно. Благодарю. Так о чем ты хотел говорить? Или мне это знать не положено? Мне отойти? — иронически спросил князь.

-Зачем же, князь? — не принял иронии Вуен. — От вас не может быть секретов. Я принес письмо от ... ваших разведчиков. Они погибли, выполняя задание, и просили доставить донесение.

С этими словами Вуен Хонг протянул начальнику разведки лист бумаги, испещренный непонятными знаками.

Бросив взгляд на лист, начальник разведки быстро спросил:

-Ты это читал?

-Каким образом? Я не знаю волчьего языка. И письменности волчьей тоже.

Вейры помолчали. Затем князь произнес задумчиво:

-Странно! Твои воины убили наших разведчиков, а ты приносишь к нам их донесение! Что-то тут не складывается...

Лицо Вуена окаменело, глаза сузились.

-Мы вместе сражались с общим врагом! В том бою мы потеряли двадцать восемь воинов! Двадцать восемь наших братьев и сестер! Для вас это, возможно, и мало. А нас всего-то две сотни!

-Вместе? С общим врагом? — не поверил ушам начальник разведки. — И кто же ваш враг?

Вуен Хонг изобразил одними губами улыбку и жестко ответил:

-Тот же враг, что и ваш.

Князь прошелся, подумал и предложил:

-Будет лучше, если вы, почтенный Вуен, расскажете все с самого начала. Присядем?

Вуен кивнул, но остался стоять.

-Может быть, что-то было и не так... Я не все знаю. Слушайте! Рассказ будет долгим.

Свадебный рейд

Если бы можно было последствия предвидеть заранее, их бы ни за что не послали в этот рейд вдвоем! Плох разведчик, не владеющий собой. А Нейл с Марси абсолютно не владели собой в обществе друг друга. Во всяком случае, сейчас, через два дня после свадьбы.

Но задание не предвещало ничего сложного или опасного, а свободных разведгрупп не было. Нейл и Марси должны были проверить слухи о передвижениях имперских войск в пустынном районе в восточных отрогах Рыжих гор, лежащем к югу от Восточного тракта. Этот район не имел никакого стратегического значения, там никогда не находили каких либо полезных ископаемых, там были неплодородная земля и засушливый климат. И, как следствие, населен этот район был очень мало: на сотню лиг лишь несколько деревень на тракте.

На самом деле все оказалось несколько сложнее. Нейл и Марси выяснили, что в отрогах гор черные строили операционную базу. Вокруг лежали густонаселенные провинции. Достаточно было пробить туннели сквозь Рыжие горы, построить базу и перебросить туда кавалерийскую бригаду, и этого бы хватило, чтобы полностью и очень эффективно контролировать пять провинций с населением около миллиона человек!

И теперь разведчики направлялись домой. Нейл ехал верхом. Марси носилась вокруг лошади и старалась ухватить мужа за сапоги. А Нейл делал вид, что ничего не замечает. Потом резко свесился с лошади, поймал жену за загривок и втащил в седло. Марси залаяла. Нейл рассмеялся и принялся чесать ее за ухом.

На дневку они остановились в безымянном лесу, жмущемся к Рыжим горам. С трудом и некоторой неохотой отбившись от Марси, которой снова хотелось поиграть, Нейл лег прямо на траву, чтобы вздремнуть. Почти по-человечески вздохнув, Марси улеглась прямо в волчьем облике рядом с ним и подставила ему живот. "Гладь, раз играть не хочешь!"

Нейл проснулся от острого чувства опасности. Жена еще спала, уткнувши морду ему в плечо. Осторожно отстранившись, Нейл приложил ухо к земле и замер. "Всадники! И их много", — подумал он.

Марси уже сидела, задрав морду к небу и внюхиваясь. Затем вернула человеческий облик и спросила:

-Ну, что?

Нейл встал.

-Всадники! Их примерно пара сотен. Тяжелая конница. Но, по-моему, еще далеко...

-Я тоже так чую, милый. Надо бы влезть на дерево и посмотреть!

-Надо бы! — согласился Нейл.

-Ну, так? — потребовала Марси.

-Ну, так? — эхом отозвался Нейл.

-Ну, залезь, а? Ты же знаешь, что я не умею. Это же вы, люди, произошли от обезьяны, а я-то — нет! — попросила Марси.

Нейл притворно вздохнул, поплевал на ладони и полез на дерево. А, когда влез, насмешливо сказал:

-На какие только жертвы не приходится идти ради женщин! Желание женщины, даже серой и хвостатой, — закон для меня.

Марси даже задохнулась от возмущения.

-Это я-то — серая и хвостатая? А ты!... Ты!... Обезьяна! Вот ты кто!

-Это я-то обезьяна? — возмутился Нейл в свою очередь и спрыгнул вниз.

-Обезьяна!... Обезьяна!... Обезьяна!

Нейл уткнул руки в боки и прошелся. А затем встал в позу записного оратора и патетически воскликнул:

-Вот что приходится мне выслушивать от женщины! И, что самое ужасное, от серой и хвостатой женщины!

-И зубастой! — подсказала Марси и снова заладила: — Обезьяна!... Обезьяна!... Обезьяна!

-И зубастой, — согласился Нейл и продолжил речь:

-Чем же, господа, прикажете заткнуть рот этой женщине?

-Догадайся!

-Уже!

И с этим словом Нейл поймал жену и притянул к себе. Целовались они долго. Так долго, что у Марси пошла кругом голова.

-И, все-таки, обезьяна... — прошептала она, отрываясь от мужа.

-Что, опять? — грозно вопросил он и опять потянул ее к себе.

-Постой, милый! Потом доцелуемся! — вздохнула Марси. — Что ты там видел?

Нейл тоже вздохнул.

-Две сотни тяжелой конницы. Примерно в пятнадцати лигах от нас. Не спешат. Идут походным строем. Давно идут.

-Сюда? — быстро спросила Марси.

-Нет. Что тяжелой кавалерии делать в лесу? Я догадываюсь — куда они идут. В получасе езды отсюда видел я деревню. Туда, очевидно, они и направляются.

-Деревню? Ты не ошибся? — уточнила Марси. — Не было раньше тут никаких деревень.

-Не было. Еще год назад — не было! Пойдем, супруга! Надо посмотреть — что за деревня такая?

-Ну да! Когда я тебя о чем-то прошу, то я — серая и хвостатая! — возмутилась Марси.

-И зубастая! — подсказал Нейл.

-И зубастая, — согласилась Марси. — А если ты меня о чем-то просишь, тогда я — супруга! Это нечестно!

Нейл секунду поразмыслил и, просияв, предложил:

-Во! Компромисс! Ты у меня серая, хвостатая и зубастая супруга. Так подойдет?

Марси вздохнула:

-Что с тобой поделаешь? Подойдет...

Они подобрались к деревне так близко, как могли и засели в кустах. Лошадь была стреножена, морда ее завязана.

Жили в деревне черные. Зачем, интересно, две сотни конницы направляются в эту деревню? Не на постой же?

Ответ на этот вопрос разведчики получили, когда конница достигла деревни, развернулась в цепь, окружила деревню и приготовилась к атаке. На плащах всадников была нашита трехрогая бычья голова — знак седьмой кавалерийской дивизии, элитной части, мало-мало не лучшей во всей императорской армии.

Когда цепь всадников начала втягиваться в деревню, оттуда полетели стрелы.

-У них же нет шансов! — прошептала Марси. — Тяжелая конница их раздавит. Стрелы-то не очень эффективны против брони!

-Возможно, — согласился Нейл и полез на дерево, не упустив при этом возможности поддеть жену. — Вот! Даже без просьбы лезу на дерево! Жизнью рискую, можно сказать! Хоть бы кто оценил!

-Когда слезешь, — оценю! — пообещала Марси. — Ну? Что там?

Нейл тихо засмеялся.

-Слушай! Он гений!

-Кто? — не поняла Марси.

-Командир защитников деревни! На дальнем конце натянули веревку и десятка полтора лошадей переломали ноги. Всадников добили мечами. И по всей деревне защитники применяют метательные дубины. Они их кидают под ноги лошадям. Молодцы! А стрелы как мечут! Не хуже легендарных тогулов! Они выигрывают бой! И знаешь, что самое любопытное? На плащах у жителей деревни нашита радуга! Ты видела такой знак?

-Нет. Не видела, — пожала плечами Марси. — Что, интересно, это значит?

Нейл слез с дерева и тихо спросил жену:

-Что будем делать?

Вейра задумалась.

-Можно помочь. Однако, как бы при виде нас они не прекратили драться друг с другом! С другой стороны, элитную часть не посылают за сотню лиг по пустякам! Наверно, в стане черных произошел мятеж! И, тогда, радуга — знак мятежа! В таком случае, надо помочь!

-А наше задание? И как мы вдвоем сможем помочь? Они же в деревне тоже не мирные поселяне! Я успел присмотреться. Они опытнейшие воины! И обучены на зависть! Смотри! Остатки конницы уходят! Давай лук!

Марси ловко разобрала посох, превратила его в лук и протянула мужу.

Нейл натянул лук и выпустил стрелу. И мгновенно за ней последовала вторая. Опытный лучник способен выпустить за минуту до сорока стрел. Нейл норматив выполнил. Он опустошил колчан и сбил с коней три десятка всадников. Последние пятеро все же успели уйти.

-Жаль! — сквозь зубы изрек Нейл. — Они вернутся с подмогой.

-Нейл! У нас гости! — тревожно шепнула Марси.

Нейл осмотрелся. Перед зарослями, в которых они прятались, стояли пять человек. Пять черных воинов в плащах с радугой. Шагнул вперед старик с посохом в руке и на хорошем южном диалекте обратился к ним:

-Выходите! Мы вас все равно видим. Я — Вэй Чжуан, вождь Радуги. Я приглашаю вас в гости в мою деревню. Гарантирую безопасность и право свободно и без преследования уйти, когда захотите. Может быть, мы и враги. Но нельзя поворачивать оружие против тех, кто сражался вместе с тобой!

-Выходим! — решил Нейл. — Если они решат напасть, то мы все равно не уйдем. Моя вина, любимая. Не надо было вмешиваться. Прости, если что.

-Надо было. Идем.

И, держась за руки, они вышли навстречу Вэй Чжуану и его людям.

Слова, стоящие жизни

Вот так впервые встретились вейрмана с черными повстанцами Радуги. Двое воинов лесного спецназа сидели в усадьбе вождя Радуги в деревне Вэйцзячжуан, ели странную, но очень вкусную пищу и разговаривали с гостеприимными хозяевами.

Старый Вэй, как оказалось, был когда-то офицером немалого ранга: командовал полутысячей в четвертой кавалерийской бригаде. Он сорок лет сражался с вейрмана на всем протяжении континента. И однажды пришел к выводу, что войну надо любой ценой заканчивать. И немедленно. Он представил доклад императору, был сослан за это на должность начальника охраны какой-то уездной тюрьмы и, обидевшись, подал в отставку. Вэй собрал своих сторонников и ушел сюда, в пустые и необжитые края. Они построили эту деревню, раскорчевали кусок леса и начали выращивать овощи. А месяц назад пришел приказ вернуться в армию. Вэй отказался.

Так началось восстание. Они нашили на плащи радугу, как знак Справедливого Добра — могучей силы, одолевающей Зло. Их пока было всего две сотни. Но Вэй верил, что придет время, когда их будет больше.

-Скажи, уважаемый Вэй! Почему ты решил, что войну пора заканчивать?

Марси никак не ожидала такого потрясения на лицах хозяев, когда задавала свой вопрос.

Вэй встал, опоясался мечом, одел плащ и предложил:

-Пойдем! На этот вопрос надо отвечать не здесь.

Марси и Нейл шли за Вэем, а за ними шла вся деревня. Мужчины, женщины, старики и дети. Выйдя за околицу, Вэй дошел до небольшого кладбища и остановился.

-Кто поможет мне рассказывать?

К нему подошли несколько стариков и жена Вэя. В непроницаемом лице старика мелькнула боль и он мягко попросил ее:

-Не надо.

-Надо! — ответила она. — Мы прожили вместе полвека. Не бросай меня сейчас. Пожалуйста!

Старик молча кивнул. Потом он обратился к гостям.

-Чтобы рассказать о причинах моего решения прекратить эту войну, надо начать с того, почему эта война началась!

Вэй обвел взглядом свой народ, поклонился им в пояс, обернулся к гостям и начал:

-Вы должны это знать. Простите меня, это будет... страшно. Очень! Дело в том, что мы пришли из иного мира. Это был прекрасный...

Он не успел договорить. Кучка белых костей внезапно осталась на месте, где только что стоял человек. Старуха аккуратно расправила плащ, сложила на него кости мужа, положила рядом его меч, погладила череп. Встала и продолжила рассказ с того места, где смерть оборвала рассказ ее мужа:

-...прекрасный мир. Но однажды он начал стареть и умирать на глазах. Вещи, люди, дети. Тогда всем...

Рядом с останками вождя восстания легла новая кучка костей. Шагнул вперед еще один старец.

-Стой! Молчи! — вскрикнула Марси. — Я не хочу слушать! Не надо! Ну пожалуйста!

-Надо! — отрезал старец. — Вы должны знать: -...приснился один и тот же сон-приказ выйти в море...

И — еще одна кучка белых костей.

Марси рыдала, уткнувшись в плечо мужа, она просила не продолжать...

Нейл перебил уже открывшего рот четвертого старца:

-Погоди, почтенный! Давай, я доскажу! Проклятие не на мне. Может быть...

И продолжил с того слова, где смерть прервала третьего рассказчика:

-Вы вышли в море. Все, кто успел. Вы видели своими глазами, как гибнет ваш мир. И ваш флот внезапно оказался в другом мире. В нашем мире. С вами были жены и дети. Вас было много. И для вас здесь не было места. Это место надо было очистить. Так?

-Так! — успел ответить четвертый рассказчик. И осыпался кучкой костей.

Марси оторвалась от плеча мужа и глянув куда-то в небо, заговорила тихо и яростно:

-Вы, убивающие за слово! Мы не знаем, кто вы! Но когда-нибудь мы вас найдем. Может быть, не я. Может быть не завтра. Но кто-нибудь рано или поздно вас найдет. И тогда перегрызет вам глотки. Будьте уверены!

-А если это — сама Судьба? — грустно спросил кто-то.

И Нейл жестко и уверенно отрезал:

-Значит, мы перегрызем глотку самой Судьбе!

Марси встала на колени перед костями семьи Вэй, сложила в одну кучку кости вождя и его жены. Подняв глаза, она попросила присутствующих:

-Отвернитесь, пожалуйста!

И, сняв свой плащ, накрыла им останки. А сама одела черный плащ жены вождя. Возле останков двух других стариков суетились их дети, готовясь к похоронам. У Вэев, очевидно, детей не было.

-Дайте, лопату, пожалуйста! — попросила Марси.

Возникло замешательство. Наконец, один из воинов обратился к ней с вопросом:

-Откуда ты знаешь наши обычаи, сестра?

-Я их не знаю... — растерялась Марси.

-Тогда ты должна узнать, что по нашим обычаям родителей хоронят дети. Но если детей нет, то тот, кто похоронил человека, становится его сыном. Или дочерью. Ты можешь отказаться. В этом не будет оскорбления — здесь каждый выбирает сам.

-Я просила лопату! — вместо ответа повторила свою просьбу Марси.

Она начала копать могилу. Потом Нейл бережно отобрал у нее лопату и докопал сам. В могилу осторожно положили черный плащ с останками семьи Вэй, накрыли вейрским плащом Марси. Рядом Марси положила свой меч, а себе взяла черный клинок вождя. После общей молитвы неведомым пока вейрмана богам на неведомом пока языке Нейл зарыл могилу.

Вот так двое вейрмана были приняты в род Вэй и стали воинами Радуги.

"Перегрызть глотку Войне!"

Вуен замолчал. Два вейра терпеливо ждали окончания его рассказа, понимая, как непросто рассказывать о гибели друзей и родичей в бою с недавними братьями по оружию...

А вождь, вздохнув, вытащил из-под кольчуги амулет. Это был волчий клык, наспех оправленный в серебро.

-Это ее клык! — сумрачно проронил он. — Клык Марси. Ее подарок.

"Разведчики ушли на закате, а мы приступили собирать вещи: было ясно, что нас в покое не оставят. И теперь пришлют не две сотни, а больше. Много больше! И спать в эту ночь нам не пришлось. В полночь примчалась волчица. Это была Марси. Не смущаясь, приняла облик, натянула плащ и выдохнула:

-Тревога! Пять сотен всадников. Та же седьмая кавалерийская!

-А где Нейл? — спросил я.

Марси, проглотив наворачивающиеся слезы, доложила, что лошадь Нейла убили, и он остался задерживать и отвлекать противника. А ее он отправил предупредить.

-Готовьтесь к бою! Через несколько минут они будут здесь.

Я расставил воинов и каждому дал приказ. Марси с Нейлом подарили нам полчаса, а это немало. Я успел подготовиться. И мы выиграли этот бой.

Когда показалась колонна всадников, Марси как-то очень спокойно заметила:

-Ну, вот я и вдова! Недолгая у меня вышла семейная жизнь. И двух недель не набралось...

Она сражалась двумя клинками, от нее, чуя волчицу, шарахались кони и выкидывали седоков из седел. Она дважды была ранена и тогда сменила облик. Черным призраком металась она по деревне, сея ужас и панику в рядах врага, и вселяя надежду в души защитников деревни. Что ее подвигло вступить в бой за чужой народ? Неужели обычай этого народа, принятый ею, как свой? Неужели она сочла, что должна нам четыре жизни, отданных за рассказ о нашем прошлом? Этого я уже никогда не узнаю. Ночь, огонь, опыт и мужество помогли нам победить — потеряв половину своих, они отступили. И тогда я нашел ее. Стрела прошила ее насквозь, но она была еще жива. Я осторожно сломал древко и перевернул Марси на спину. И она начала преображаться прямо у меня на руках. Наверно, я ей помог — сама она бы не смогла.

-Как дела? — прохрипела она. Изо рта у нее текла кровь, заливая плащ.

-Мы опять победили. Как ты?

-Нормально... Уже все нормально... Я ухожу... Потом вытащи у меня из ошейника письмо. Его надо передать начальнику разведки спецназа. В Рыжих горах они... Знаешь, где это?

-Знаю, Марси. Я передам.

Ее нельзя было спасти! Я воин! Я разбираюсь в ранах! Ее никто бы не спас. Проклятие! Совсем юная девушка! На вид лет семнадцать... Наверно, лишь год жила на свете... За это время она успела стать сильным воином, выйти замуж, овдоветь и погибнуть! Мы были правы, начиная восстание! Только для того, чтобы не гибли дети, неважно, наши или ваши, надо перегрызть глотку этой проклятой войне! И тем, кто ее затеял!

-Слушай! Найди Нейла! Пожалуйста! Его надо похоронить. И... когда я умру, я опять стану волчицей. Тогда возьми мой клык. На память. Мне он больше не понадобится. Левый возьми. Чтобы помнили нас...

-Мы запомним вас, маленькая! Ты годишься мне во внучки, Марси, но ты — моя сестра, ибо мы сражались плечом к плечу. Я найду Нейла. Мы похороним вас вместе. Марси, ты слышишь? Марси!!!

Мы похоронили их с Нейлом в одной могиле, на ее черном плаще, укрытых моим черным плащом. Его плащ я взял себе. Он бы не был против, я знаю...

Двадцать восемь воинов мы потеряли в том ночном бою. Двадцать восемь путников ушли в Страну Мудрой Справедливости. И среди них — Нейл и Марси. Белый человек и вейра. Наши брат и сестра".

"Почему не я?"

Вечером того же дня они сидели втроем в штабе спецназа и пили крепкое черное пиво, которое варили только в одном месте на континенте — в городке Бравеза, к западу от Веерных гор. Это пиво так славилось на весь континент, что город получил статус свободного. Черная империя обязалась не размещать в нем гарнизон и не направлять туда каких-либо вооруженных людей. И уже триста двадцать лет держала слово.

-Ты свободно владеешь южным диалектом! Откуда ты знаешь наш язык? — спросил князь.

-У меня способности к языкам! — усмехнулся Вуен. — А, кроме того, я сорок лет носил крылатый глаз с клыками на плаще! Плох разведчик, не владеющий языком противника!

-Глаз с клыками! Так ты служил в летучих отрядах! — изумился начальник разведки спецназа. — Значит, мы коллеги!

-Значит! — согласился Вуен.

-А что тебя привело в Радугу? — полюбопытствовал князь.

Вуен опять усмехнулся.

-Дурацкая история! Преследовали мы однажды вашу сотню. Известили нас, как всегда, поздновато, и мы не успели перехватить ваших. Доскакав до опушки леса, я приказал остановиться и прекратить преследование. Какой-то штабной чин приказал мне продолжать погоню.

Князь пожал плечами, но промолчал.

-А я отказался. У меня две сотни конных, и среди них лишних нет. Ну что мы можем сделать в лесу? Вейр в лесу стоит десятка солдат. А этот недоумок начал кричать, что нас вдвое больше!

-А ты?

-А я разозлился, подошел к лесу и заорал, чтобы вышел кто-нибудь из ваших поговорить. И кто-то вышел. Ну, я и говорю ему: "Представь, что я — твой лучший друг. И ты помрешь от горя, если со мной что-то стрясется. И что ты мне посоветуешь? Лезть нам в лес или нет?" Вейр пожал плечами и сказал: "Не стоит. Мы, уйдем в лучшем для вас случае. А в худшем — положим всех". Штабной опять начал орать, что мы трусы, что он приказывает... Как он, интересно, может приказывать мне, а? Ну, ладно. Я ему говорю: "Мужик! Если ты сейчас этого вейра одолеешь на мечах, то я поведу отряд в лес. Идет?"

Ормир не сдержал ухмылки, но быстро стер ее с лица. А Вуен продолжил:

-А этот придурок скис. Зато потом накатал донос. Хорошо, что мой командир заступился. Меня понизили в чине и сослали на север, сотником в дальний гарнизон. Через полгода меня вернули в разведку, так как возросли потери и по всей империи вновь распространились ваши рейдовые отряды. Ладно, думаю. Может, до начальства что-то дошло! Ан нет! Первый же приказ мне был таков: уничтожить гнездо мятежа в какой-то деревне. Подошли к деревне, осмотрели. Ни оружия в ней не нашли, ни ваших воинов... Ничего. Вполне вероятно, что все они поддерживали вас. Но... Я и спрашиваю наблюдателя: "Как уничтожать прикажете? У них на лбах не написано — кто мятежник, а кто нет!" А наблюдатель мне приказывает уничтожить всех. Я еще спокойно отвечаю, что он что-то путает! Мы — летучий отряд, а не каратели! Он начал мне угрожать. Я его послал, вручил ему печать командира и ушел. И со мной половина моих людей.

-Куда послал? — засмеялся князь.

-Далеко. Так далеко, что не дойти.

-И куда ты пошел?

-Искать Вэй Чжуана. Он как раз в то время взбунтовался и поднял знамя с радугой.

Внезапно Вуен умолк и нахмурился. Его глаза прищурились, и он спросил:

-Вы мне не доверяете, не так ли? Вам кажется, что я о чем-то умолчал? Что мой рассказ о причинах ухода к Вэй Чжуану не убедителен?

Князь пристально поглядел на Вуена.

-Ты излишне подозрителен, вождь Радуги. Нетрудно проверить, кто командовал летучим отрядом у деревни Изенстрим год назад.

-Как? — пожал плечами Вуен. — Через пару дней после нашего ухода деревню вместе с жителями уничтожил карательный отряд. Я не думаю, что кто-нибудь из жителей уцелел!

-Кое-кто уцелел! — значительно объявил князь. — Именно благодаря твоему отказу выполнять преступный приказ.

А Ормир добавил:

-А, что касается твоей истории с рейдом, так у тебя и подавно есть свидетель! Я! Это я вышел тогда из леса на твой зов. Я и командовал рейдом. Могу сразу тебе сказать, что, сунься ты тогда со своими в лес, никто бы из вас не ушел! Нас там встретила группа деблокирования — еще сотня вейров!

-Правильно! Что-что, а тактика у вас превосходная! — признал Вуен. — Так это ты был? А я-то голову ломаю — откуда мне лицо твое знакомо?

-Оттуда и знакомо. Так что, мы теперь старые друзья?

-Ну, пока не друзья... И не такие уж и старые... Но все еще впереди...

Дверь хижины со скрипом отворилась, и в нее вошла молодая женщина. И вождь Радуги, потрясенный до глубины души, вскочил на ноги и шагнул вперед. С его губ готово было сорваться имя, но тут же он понял, что ошибся.

-Кто вы, госпожа? — хрипло спросил он.

Женщина приветливо кивнула ему и ответила:

-У тебя острый глаз, уважаемый Вуен! Марси была дочерью моей сестры. А я — Нийма дотЛииса — княгиня вейрмана.

Вуен еле заметно кивнул и в пояс поклонился княгине.

-Надо же! А мне он только кивнул... — прошептал себе под нос князь Орт. И, чтобы прервать затянувшееся молчание, спросил жену:

-Что тебя привело?

Нийма очень спокойно ответила:

-Иду на холм. Моя сестра погибла сегодня утром. Теперь ее долг оплакать Марси перешел ко мне.

Орт подошел к жене и осторожно обнял ее. Он ничего не сказал — чего уж тут говорить!

Нийма отстранилась и так же спокойно сказала:

-Все нормально. Мы — воины. А воины долго не живут!

И, спохватившись, обратилась к Вуену:

-Прости, друг! Я не хотела тебя обидеть!

-Ничего, — отозвался Вуен. — Все нормально. Нельзя стерпеть вот что: мне пятьдесят восемь лет! Я воевал сорок лет! И я еще жив. А эта девочка... Она могла быть хозяйкой в доме, матерью, ткачихой или актрисой, или еще кем-нибудь... А стала воином. И погибла, прожив на свете едва ли более года. Не должны гибнуть дети на войне. Почему она? Почему не я?... Вот, госпожа! Это ее клык. Возьми его!

-Оставь его себе, друг, — мягко отказалась Нийма. — Она подарила его тебе. Пойдем, вождь Вуен! Послушаешь! К холму, правда, тебя не пустят — ты мужчина — но подойдешь так близко, как это возможно.

Вуен кивнул и глухо сказал:

-Теперь я понимаю — в кого она была такая!

-Какая? — уточнила княгиня.

-Мягкая, как новорожденный щенок. И твердая, как сталь меча. Как ты, госпожа.

Вуена пропустили почти к самому холму Скорби. Он видел холм впереди. Слышал слитный горестный вой, видел сотни желтых глаз. Он стоял перед оцеплением. На холм испокон веков не допускались волки. Только волчицы. Но волки создавали свое кольцо, охраняя своих волчиц, сочувствуя им. Ходили слухи, что у волков где-то есть свой холм, куда нет хода волчицам. Ходили слухи, что там волки оплакивают мертвых. Все знали, что назавтра после обрядов на холме Скорби волки куда-то исчезают... Куда? Свой секрет волки держат мертвой хваткой!

Обратно они с княгиней шли вместе. Просто гуляли, словно и не было никакой войны. Вокруг расстилался лес. Вуен смотрел по сторонам, рискуя свернуть себе шею: он был первым из черных пришельцев, кому удалось попасть в лес. С изумлением он слушал пение птиц, с восторгом глядел на барсуков, ежей и белок, рассматривал листья деревьев, спотыкался о корни, полной грудью вдыхал ни с чем не сравнимый аромат летнего леса.

-Нравится? — спросила его княгиня.

-Это потрясающе, госпожа! Там, на нашей родине, лес играл важную роль в нашей культуре! Люди, уставшие от общества, поэты, ученые, художники или философы уходили в лес пожить в одиночестве, собраться с мыслями, найти вдохновение или просто разобраться в себе. Здесь же, в вашем мире, леса для нас закрыты! Очень жаль... Я впервые в жизни в лесу! Первый из хэйжэней за триста двадцать лет!

-Надеюсь, не последний, друг мой! А хэйжэни — ваше самоназвание, да?

-Да, госпожа! Слово "хэйжэнь" на одном из наших древних наречий означает — черный человек. А мы ведь в самом деле черны.

-Хэйжэнь! — попробовала слово на вкус княгиня. — Неплохо. Надо вас так и называть. А-то уже три века мы вас зовем — черные.

-В этом нет ничего обидного, госпожа!

-Наверно, друг мой. Однако это как-то неуважительно. Если мы хотим мира с вами, пусть хотя бы с Радугой для начала, то надо относиться к вам, как к людям, достойным честного разговора. Кстати, уважаемый Вуен! Не зови меня госпожой. Как-то неудобно. Я тебе в дочки гожусь, если считать по человеческим меркам. А по возрасту я и вовсе тебе, как внучка! Я же родилась два с половиной года назад!

-Хорошо, княгиня. Позволишь вопрос? Почему у вас только три языка на всем континенте? Скорее, даже три диалекта одного языка! У вас же было два десятка государств до войны. Полсотни разных народов жило. И только три языка!

Этот простой вопрос заставил княгиню надолго задуматься. Вуен терпеливо ждал. Наконец, Нийма ответила.

-Есть у меня одна догадка. Может быть, я и ошибаюсь, но, судя по сказкам и мифам, можно предположить, что когда-то, очень давно, многие тысячи лет назад, существовала могучая и густонаселенная империя. Может быть, даже две империи: одна занимала север и восток континента, вторая — юг, центр и, вероятно, запад. Они существовали столь долго, что языки разных племен смешались. Наши предки владели южной империей. Люди — северной империей. Однажды началась война. По преданиям судя, длилась она тысячу лет. Распались обе империи, на их руинах выросли молодые государства, которые унаследовали войну. Погибли и они. Войну продолжили одичавшие племена. Закончилась та война сама собой — некому стало воевать. Люди ходили в шкурах, наши предки ушли в леса и смешались с волками...Цивилизация погибла. Только несколько веков назад она снова начала возрождаться. А тут...

-А тут мы приперлись, — хмуро закончил Вуен.

-Не обижайся, друг мой! Ты тут не при чем. Нельзя отвечать за деяния предков. Да, кстати! Судя по всему, столица северян была где-то в стране холмов.

-А! Тогда именно ее я и видел! — оживился Вуен. — Я был там лет пятнадцать назад и нашел руины колоссального города! Его окружали три кольца стен толщиной метра четыре каждая! Там были когда-то белокаменные дома, храмы, еще что-то наподобие театра или цирка, арены для состязаний в силе и ловкости... Удивительный был город! Как я жалел тогда, что служба не дает мне возможности там покопаться! И сейчас жалею! Кабы не война, был бы я археологом. И, наверно, был бы счастлив.

-Надо свести тебя с нашими хранителями знаний! — предложила Нийма. — Им будет интересно... А что? По-моему — отличная идея!... Вот утром и сведу.

Вуен снова улыбнулся уголками рта:

-Тебе бы историком быть, княгиня. Или книги писать. Или историю в школе преподавать.

Княгиня не скрыла удивления:

-Сейчас не самое удачное время для преподавания, не находишь?

-А для войны сейчас удачное время? А может ли быть время удачным для войны?

-Не мы ее начали! — сухо возразила Нийма.

Глаза вождя Радуги внезапно полыхнули таким бешенством, что Нийма впервые в жизни споткнулась об корень. Казалось, что Вуен потерял контроль над собой, однако он промолчал.

-Говори! — приказала княгиня.

-Не стоит! — с трудом выдавил Вуен. — Давай сменим тему! Я несколько погорячился...

-Говори! — с металлом в голосе повторила приказ княгиня. Сейчас она не отдавала себе отчета в том, что не имела никакого права приказывать Вуену.

Лицо Вуена, обычно и так непроницаемое, и вовсе обледенело.

-Хорошо! Ты этого хотела? Я буду говорить.

Правда против правды

"Вы считаете, что правы? Вы все знаете, верно? И вам, разумеется, все ясно? Вы ведете справедливую войну против жестоких завоевателей. Все ясно и незачем попусту ломать себе головы?

Тогда послушай нашу правду!

Был у меня друг, Ндан Кэ. Отличный был парень. Художник. Он писал удивительные картины. Он писал нашу погибшую прародину и этот мир, ставший нам новой родиной. Он писал синие горы и прозрачные искрящиеся водопады, он писал бескрайние ковыльные степи, и от этих картин пахло полынью, он ходил в лес писать с натуры озера, камыши и лебедей... Он писал людей. Черных и белых, живущих в мире и гармонии... Его картины были очень светлыми, добрыми и радостными. Ндан их писал и дарил друзьям.

Он тоже считал, что войну нужно немедленно заканчивать. Он так считал тогда, когда Вэй Чжуан и я еще полагали иначе. Он считал так двадцать четыре года. А потом перестал так считать.

Знаешь, почему?

Да потому, что на деревню, где жила его семья, налетела ваша рейдовая бригада.

В той деревне не было гарнизона. За оружие взялись жители. И ваши ... воины убили всех. Всех жителей деревни. Ндан потерял всю семью: парализованного отца, мать, двух младших братьев, тринадцатилетнюю младшую сестру, старшую сестру и двоих ее годовалых дочек. И свою невесту. Знаешь, княгиня, что сделали с его сестрами и его невестой перед тем, как убить? Тебе сказать, или сама догадаешься?

И Ндан перестал писать картины. Он ушел в карательный отряд.

Однажды я его встретил и пытался образумить. "Ндан! — говорил я. — Ты же сам всегда утверждал, что в карательных отрядах служат подонки и садисты!"

А он мне ответил так: "Я и сейчас так думаю. Но моя совесть и идеалы убиты вместе с моей семьей. С моими племянницами. С моей девушкой. С моими родителями".

Ндан целый год искал командира той рейдовой бригады. А найдя, вызвал на поединок и убил. А потом был убит сам его подчиненными.

Тебе сказать, кто был этот командир? Или сама догадываешься?"

-Не надо... — прошептала, бледнея, княгиня. — Я знаю. Но откуда это все знаешь ты?

Вуен сузил глаза. Он скинул плащ и рванул ворот рубашки. Ткань треснула. И Нийма увидела на левом плече вождя Радуги наколотый крылатый глаз с клыками — зловещий знак боевых частей разведслужбы Черной империи.

-Я разведчик! Я знаю! — холодно и сухо бросил он. А затем с сарказмом спросил: — Так кем были воины твоего отца, Нийма? Борцами за свободу или насильниками и убийцами?

У княгини подкосились ноги, она упала на спину, ударившись обо что-то затылком, и потеряла сознание.

Когда Нийма очнулась, она увидела над собой озабоченное лицо Вуена. Он забинтовал ей голову и помог сесть. В трех шагах от себя она увидела два трупа, лежащих на земле и все еще сжимавших в мертвых руках странные клинки без гард.

-Прости меня, княгиня. Они меня неверно поняли. Когда ты потеряла сознание, и я пытался тебе помочь, они напали. Объяснять времени не было.

-Кто это? — слабо спросила княгиня.

-Вероятно, твоя охрана? — предположил Вуен. — Прекрасные воины! Отлично обучены!

-У меня нет никакой охраны! — возразила Нийма.

Вуен хмыкнул.

-Значит, это была охрана, о которой ты не знала. Мне жаль... Прости меня, Нийма. Я в самом деле погорячился. Не стоило сегодня. Ты потеряла сестру и племянницу. Ужасный день, верно?

Нийма тихо ответила:

-Ужасный день! Ты ведь ее тоже потерял... Не извиняйся. Я тоже виновата. Мы оба были слишком расстроены. Но, может быть, это все к лучшему? Полуправда — хуже, чем ложь. Чтобы достичь мира, надо знать всю правду. И выслушать другое мнение... Потери и скорбь иногда делают людей более внимательными к горю других. Смерть близких уравнивает даже врагов... Спасибо тебе, Вуен. Ты кое-чему меня научил. Пойдем, уже поздно. По пути придумаю — чем объяснить повязку на голове. А к хранителям знаний обязательно зайди. Они будут рады.

-Хорошо. А днем я уйду, с твоего разрешения. Меня ждет Радуга. Нам еще место отыскать надо, где нас не найдут. Нас пока всего две сотни. А будут — тысячи. Если до этого нас не уничтожат.

Княгиня немного поразмыслила и предложила:

-Слушай, вождь! Мой муж с тобой еще поговорит на эту тему. Напомни ему тогда про Остров-Рыбу. Он знает.

Остров-Рыба

(94 год Победы)

Остров-Рыба! Это большой остров двадцати лиг в длину и пяти — в ширину, примерно в десятке лиг на юг — юго-восток от южного берега континента.

Остров действительно похож на рыбу. Его берег — сплошная стена неприступных скал высотой метров триста. Единственный фьорд на южной оконечности острова может вместить до полусотни кораблей. Иначе говоря, этот остров представляет собой природную крепость и идеальную военно-морскую базу. Внутри, за скалистой грядой, лежит просторная долина, в которой есть озерцо, лес у подножий гор и даже речка! И еще там на редкость плодородная земля! Остается загадкой — как черные не обратили на этот остров внимание? Несколько лет назад князь Сверре Мореплаватель планировал разместить там флот. Тогда не получилось. И в 321 году Нашествия князь Орт тонАльда подарил Радуге этот остров и помог построить первый их корабль.

Следующие несколько лет вождь Радуги собирал своих приверженцев и перевозил на Остров-Рыбу. В 343 году, в период тяжелых поражений армии вейрмана, когда была оставлена столица в Рыжих горах, когда были потеряны Арбад и Олтеркаст, флот восстания высадил десант в порту Варкоорд и нанес удар по левому флангу наступающей южной армии черных. Благодаря их вмешательству командование вейрмана сумело оторваться от преследования и уйти.

В ближайшие два года флот хэйжэней Радуги совместно с эскадрой вейрмана развернули широкомасштабные операции во всех прибрежных водах континента. Они захватывали или топили военные корабли врага, грабили торговые караваны, высаживали десанты в портах.

На берегу континента повстанцы построили город-порт Байхэдао, чтобы связать свой остров с большой землей. Они начали плавать к берегам южного материка, торговать с его жителями. Там они заложили несколько верфей. Ко времени окончания войны их флот насчитывал более трехсот кораблей.

Они — превосходные моряки и кораблестроители. У них — лучшие инженеры на двух континентах. Нет, теперь уже на трех! Хэйжэни откопали в архивах сведения о загадочном восточном материке и в шестьдесят втором году Победы предприняли экспедицию. И в самом деле открыли этот материк.

Материк лег от северных льдов и до южных айсбергов. Там было все! Необозримые леса, бескрайние степи, широкие неспешные реки, озера, горы на востоке и юге континента.

Жили там и люди. Невысокие смуглые люди, занимающиеся охотой, резьбой по дереву и камню, ювелирным делом. Они жили (и сейчас живут) за южной грядой. Почему-то они не желают селиться к северу от гор. Континент был пуст. Его степи населяли многочисленные стада бизонов, жили там и травоядные гиганты, похожие на слонов с южного континента, только заросшие бурой шерстью и раза в четыре повыше, с огромными бивнями. В лесах оказалось неисчислимое количество видов всякой живности, от привычных медведей и волков до совершенно неизвестных, вроде полосатых кроликов, котов неимоверных размеров (примерно с того же медведя), питающихся исключительно рыбой, пятнистых диких лошадей... Последние, кстати, представляют собой еще одну загадку! Они в самом деле живут в лесу, на границе со степью. В степь выбираются побегать, переселяются туда только в брачный период. Что лошади делать в лесу? Зоологи все еще ломают головы. Было бы неплохо их приручить! Но пока все попытки остаются тщетными.

Хэйжэни поселились на восточном континенте. Они упорно его осваивают, стараясь при этом не очень потревожить удивительную его природу. Они нашли общий язык с коренным населением, торгуют с ними, меняются знаниями, учат... Жизнь налаживается! Сейчас даже странно вспоминать, что с их предками мы сражались четыре сотни лет! Зачем?

Жаль, что мы с ними генетически несовместимы! Браки между нами обречены на бесплодие. Сколько огорчения из-за этого! Генетики уже лет сорок бьются над проблемой совместимости, даже обещают, что все будет хорошо... Не знаю, не знаю...

Никому не ведомо будущее. Но одно мы знаем точно! Никогда и никому мы больше не позволим уничтожить цивилизацию! Мы, победившие в Рагнарекке, никогда больше не будем инструментами в чужих руках, оружием в чужих битвах! Мы — люди! Все мы! Вейры и люди севера, себеки и люди юга, хэйжэни и зарождающийся пока еще народ медведей-оборотней, потомков князя Мунэмори Ватанабэ, знаменитого Дампошея. Все мы очень разные, но все мы — люди! И мы нужны друг другу. Среди народов, населяющих наш мир нет ни одного лишнего! В нашем единстве — сила! И, как символ этого единства, висит в небе после дождя радуга! Радуга, которую нельзя растащить по цветам. Радуга, подаренная нам когда-то Вэй Чжуаном, первым вождем восстания, и его сподвижниками.

Глава 20. Экспедиция в прошлое

Сказители, повествуя об этой истории, до сих пор расходятся во мнении — когда она нача-лась. А на-чалась она то ли в 317 году, когда князь Сверре Мореплаватель повелел раздобыть несколько кораблей и научиться ими управлять, то ли в 326 году, когда княгиня Верра дотМар-си приказала найти легендарный южный материк.

Во всяком случае, мы начнем с более ранней даты.

Сверре, как уже говорилось, решил создать флот, чтобы бороться с врагами и на море. Были захваче-ны два корабля. Один, правда, вскоре налетел на рифы и погиб, но дело стоило жертв и риска: вейрмана с грехом пополам научились водить свой корабль в прибрежных водах. В архиве, основанном князем Стуре Изобретателем, нашлась лоция и комплект карт, однако разобраться в них никто так и не смог.

Положение несколько улучшилось после начала восстания Радуги: среди черных повстан-цев нашлись опытные моряки, которые обучили экипаж для единственного корабля вейрмана, названного "Желтогла-зая".

И все же их помощь не решала проблем. Повстанцев Радуги было слишком мало, чтобы просить их строить флот и учить экипажи. Кроме того, они и сами знали только каботажное плавание. А в при-брежных водах сновали корабли Черной империи, встречаться с которыми было еще рано.

В поисках южного материка

(326 — 327 годы Нашествия)

-Земля! Земля!!! — вопил дозорный с мачты. — Мы его нашли, капитан! Вот он, южный ма-терик!

Экипаж ликовал. И было, чему радоваться! Плавание заняло целый месяц, не хватило еды и, что са-мое паршивое, воды. Они уже к смерти готовились, когда с мачты раздался долгождан-ный крик.

И это не был остров — береговая линия занимала весь горизонт.

Несмотря на попутный ветер, команда взялась за весла. Очень хотелось поскорей сойти на берег, ощутить под ногами твердую землю, попить и поесть.

К золотистому песку пляжа подступали сплошной зеленой стеной джунгли, в кронах неиз-вестных де-ревьев истошно вопили и скалили зубы обезьяны, пели, кричали и летали неисчис-лимые птицы всех цветов радуги, вдали виднелись высоченные красноватые горы... Таким увидели моряки северной земли южный материк.

Нашлась неподалеку и речка. Моряки разбили лагерь, развели костры, испекли рыбу... А потом раз-леглись на песке, не забыв, впрочем, расставить наблюдателей.

-Красота! — объявил кто-то. — Ни войны, ни черных...

На что один из дозорных осторожно заметил:

-Войны, может, и нет. А насчет отсутствия черных ты, по-моему, ошибаешься!

Все вскочили на ноги: из джунглей цепью выходили люди. Черные.

Вейрмана с удивлением разглядывали хозяев этой земли. Их кожа была черна, однако внешне они за-метно отличались от привычных для вейрмана черных завоевателей. Отличались их лица и одежда. Черно-го местные жители не носили, предпочитая более яркие и светлые тона: белый и красный. Одеты они были в набедренные повязки и плащи того же цвета. На шеях у них красовались массивные золотые ожерелья. И, что удивительно, у всех были жесткие, очень вьющиеся волосы. Вооружены хозяева были короткими копьями и длинными овальными щи-тами.

Капитан негромко приказал своим спутникам:

-Осторожнее, парни! Их много, так что до ссор лучше не до-водить. Но оружие держите наготове. Я попробую с ними поговорить. Магор! Оста-нешься за старшего. Если что — уводи корабль. У нас есть приказ княгини. Его необходимо ис-полнить!

И, передав меч штурману, капитан Рэтрик тонКати направился к строю чернокожих воинов и загово-рил:

-Приветствую вас! Мы приплыли с севера с миром, чтобы посмотреть на вашу землю и на вас. Мы не хотим вам зла.

Его не поняли. Один из чернокожих воинов, в ком Рэтрик угадал офицера по манере держаться, вышел из строя, быстро окинул взглядом своих солдат, и сказал несколько слов, которых не понял уже Рэтрик. Капитан перепробовал все ведомые ему языки, даже язык врага, но не преус-пел.

И, разведя руками, он вернулся к своим матросам:

-Парни! У нас проблема. Они не понимают нашу речь. Ни одного слова. А я не понял их. Что будем делать?

Ответом ему было молчание. Рэтрик обвел взглядом команду и ехидно провозгласил:

-В мертвой ти-шине разносился скрип мозгов! Команда напряженно думала...

Молодой Ранно Эйнарсон предложил:

-Для начала надо представиться. И попытаться нау-чить их хоть нескольким словам, чтобы они поняли, что мы им не враги!

-Н-нда! Ничего другого нам не остается. Драться с этими ребятами не хочется...

Рэтрик обвел взглядом строй чернокожих воинов и заметил старика в синем плаще. Оже-ре-лья и копья у него не было, зато в руке его был искусно вырезанный из ветки посох, а голову украшал убор из свер-кающих перьев какой-то птицы.

-Хотелось бы глянуть на этих птиц! — мечтательно проронил он. — И для Верры привезти парочку.

Судя по его осанке и выражению лица, старик привык повелевать. От внимания Рэтрика не ускользнуло и то, что офицер, командовавший воинами, внимательно смотрел на старика, явно ожидая приказа.

И приказ назревал. Рэтрику приходилось командовать войсками, поэтому он ясно отдавал себе отчет в том, что какой-нибудь приказ сейчас явно последует. Какой?

Да! Драться с этими парнями не хотелось... Ведь если первая встреча с обитателями легендарного южного материка начнется кровопролитием, то миром дело уж точно не кончится. Зачем вейрмана еще один враг? И как быть тогда с приказом Верры?

"Ладно, — решил Рэтрик. — Если не помогают слова, придется подойти к сему старцу и объясниться знаками..."

Он уже сделал шаг, когда старик неожиданно сам обратился к нему.

-Не наполняй себя трудом, гость. Я разумею ваш речь. Давно не посетят друзья с север наша земля. Мы приветствовать посланцев могучей империи Сарган.

"Странно! — вновь подумал капитан "Желтоглазой". — Откуда он знает наш язык? Ведь за последние три века никто из наших тут не бывал! И раньше — едва ли... Разве что... — похолодел Рэтрик, — еще раньше. Намного раньше!... Или он бывал у нас? Это возможно... Хотя у нас сейчас не подходящее время для чернокожего изучать наш язык...

Надо остерегаться... Нельзя исключать варианта, что враги пришли именно отсюда! Мало ли, что не похожи? У нас нерты тоже не похожи на тогулов..."

Но прежде, чем Рэтрик успел вмешаться, моряки засыпали старца вопросами.

-Откуда ты знаешь наш язык?

-Кто ты?

-Какая империя Сарган?

Старец поднял руку с посохом и прервал расспросы:

-Молю снисхождения молвить неспешно и очередно. Ваш речь изменится за ушедшие века и мне весьма обременительно понимать ваши вопрошания. Я — Муванга, жрец малого храма бога огня Ндаго в городе Свамбо. Жрецы с детства впитывают речь Саргана — речь безмерных знаний и великой мудрости. И, наконец, я не постигаю последнего вопрошания. Разве вы не из Саргана? Тогда, возможно, из Тарго?

-Что такое Тарго?

В лице жреца отразилось нешуточное беспокойство. Он покосился на своих воинов, но промолчал.

Капитан решил вмешаться:

-Я — Рэтрик тонКати, капитан корабля. Мы посланы с северного конти-нента. Но у нас нет государств, названных тобой. Наверно, они существовали очень давно?

-Очень! — кивнул Муванга. — Десять тысячелетий тому назад.

Наступило молчание.

Наскальная история

-Прошу последовать за мной, — прервал молчание жрец. — Вы необходимы узреть кое-что!

Повернулся и пошел в джунгли. Морякам ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Чернокожие воины сопровождали (или конвоировали) их, не выказывая, впрочем, никакой враждеб-ности.

Шли они довольно долго — часа четыре. Тропа петляла по лесу, постепенно уклоняясь к востоку, в сторону реки. Река текла в глубоком ущелье, как будто за миллионы лет ни разу не меняла русло, и проре-зала в земле глубокий, метров на тридцать, каньон. Под пятиметровым слоем земли был сплошной пласт гранита. В этом граните была искусно вырезана широкая лестница, ведущая прямо к мосту через реку. Все они начали спускаться вниз. Потом вышли на середину моста.

Какой это был мост! Длиной — метров сорок. Шириной — все пятьдесят! И — ни единой опоры! Какой гений проектировал это чудо? Какие гиганты его строили?

А жрец тем временем приказал остановиться и указал на гладкую скалу прямо напротив моста. Моря-ки дружно ахнули: вся она была покрыта барельефами, рисунками и надписями. Надписями, сделанными волчьей письменностью северного континента.

Рэтрик подозвал одного из своих подчиненных:

-Тирно! Ты же умеешь читать, верно? Попробуй прочесть!

Тирно тонЭнна подошел, упер руки в боки и начал разбираться.

В центре была искусно выбита пирамида. На ее вершине находился высокий человек с волчьей голо-вой, в причудливой короне.

-Ага! — понял Тирно. — Это, наверно, вейры — наши предки!

-Веррт! — подтвердил жрец. — Высшие касты Саргана есть веррт.

Еще ниже уровнем стояли жрецы — веррты с посохами. Еще ниже уровнем были воины, также веррты. А вот на оставшихся двух уровнях находились люди — ремесленники и рабы.

-Интересно! — заметил Тирно. — Люди, кажется, были в Саргане не в почете!

В команде корабля, насчитывающей пятьдесят моряков, были несколько людей и вейры. Один из лю-дей, Джарро Реттерсон, хмуро заметил:

-Я не уверен, что мне это нравится!

-Не огорчайся, парень! — утешил его штурман. — Я уверен, что в империи Тарго все было наоборот!

-И, кроме того, Джарро! Ни Тарго, ни Саргана давно уже нет! Какая тебе разница, кто там всем за-правлял? — мирно заметил Тирно тонЭнна.

Джарро вскипел.

-Но это же мои предки были рабами! Вы-то все — вейры! Вам это, разумеется, не важно!

-Хватит! — заорал Рэтрик. — Всем заткнуться! Парень! Нам это важно! Очень! Но еще важнее, чтобы люди и вейры не передрались из-за придури предков, живших сто веков назад! Ты понял? Тирно, продол-жай разбираться!

Тирно снова вперился в скалу.

-Так! Тут карта.

Все посмотрели туда, куда он указывал, и увидели карту своего континента. Конечно, за сотню веков очертания сильно изменились, но узнать Континент было все-таки возможно. Сарган занимал юг и запад Континента. Тарго располагался в северной и восточной части Континента.

-А Арбад? — спросил кто-то.

-А Арбад принадлежал Тарго.

-Наш Арбад?

-Нас еще не было, — напомнил Рэтрик. — Были только они.

Тирно продолжал изучать скалу.

-Тирно! Ты не мог бы почесть надписи? А-то я что-то плохо разбираю их, — попросил Рэтрик.

-Да, Тирно! Прочти, а? — поддержали капитана несколько голосов.

-Сейчас, парни! Это не так просто. Попробую перевести это все на современный язык.

Минут двадцать Тирно читал надпись. Затем повернулся к своим спутникам и сообщил: "Слушайте! Тут написано примерно следующее.

"Так повелел властитель Саргана, Сын Великого Волка, Финтафорро Третий тонСтильвила, да продлят боги его дни в мире, на наше счастье, в тридцать девятом году своего правления!

Да будут отныне и навеки люди Ткона, живущие на южном материке, нашими друзьями и союзника-ми в борьбе против зловещей империи Тарго! Да не встретят они утеснения или обид ни на своей земле, ни в Саргане! Им даруется статус гостей. Им гарантируется помощь в случае нападения флота Тарго или в любом другом потребном случае. Со своей стороны, люди Ткона да предоставят империи Сарган военно-морские базы на четырех побережьях своей земли. Да представляют они также дань каждые два года, дра-гоценностями, птицами, тканями..."

Дальше тут перечисляются товары и их количество. Сколько чего — не понять. Меры изменились. Но ясно одно — местные жители были приняты в вассалы короны Саргана, однако бремя дани явно не слиш-ком давило на них. Иначе наших предков не чтили бы до сих пор!"

Тут жрец счел возможным напомнить о своем существовании и повторил свой вопрос, заданный еще на берегу.

-Откуда вы прибудете? Из Саргана? Или из Тарго?

Тирно взглядом попросил у капитана разрешения отвечать, получил его и медленно, подбирая слова, ответил:

-Досточтимый Муванга! Я должен сказать тебе, что государств, названных тобой и поименован-ных в этой надписи, давно не существует! Так давно, что мы только здесь, на вашей земле, впервые услы-шали эти названия! До нас дошли только легенды, очень скупые и неясные. Только детские сказки... Среди нас есть и оборотни и люди! Мы более не воюем из-за происхождения! У нас есть новый враг, пришедший на наш Континент свыше трех веков назад. Теперь люди и вейры сражаются вместе.

Муванга внимательно выслушал Тирно, подумал и предложил:

-Молю снисхождения допускать до своих персон наших жрецов и предоставить им привилегию внимать вашим беседам, чтобы мы получим позволение выучить ваш речь. Взамен, мы передали вам книги эпохи Сарган, написанные на ваш речь, чтобы и вы выучите речь ваших предков!

Рэтрик задумался. Это могло создать проблемы.

-Досточтимый Муванга! — осторожно обратился он к жрецу. — Я бы не возражал, однако, всегда может возникнуть необходимость погово-рить без свидетелей! А мы не хотим обид!

-Какие обиды? — замахал руками жрец. — У всех бывают секреты! Мы не вопрошать о ваши секреты! Если надо беседовать тайно, вы попросили удалиться слушателей! Но ведь не все и не всегда же вы беседовать тайно? Когда уважаемый капитан беседовал тайно с кем-нибудь, то кто-нибудь не беседовал с ним тайно! Мы смогли внимать тому, кто может молвить в нашем наличии!

-Ну, если так, — улыбнулся Рэтрик, — то я согласен!

К удивлению Рэтрика, приглашать их в столицу никто не стал. Команду разместили в ближайшем го-роде, где, кстати, располагалась резиденция вождя местного племени. Город назывался Твузи и насчиты-вал примерно триста тысяч жителей.

К еще большему изумлению северян, впервые видевших столь огромный и многолюдный город, ме-стные жители считали Твузи маленьким провинциальным городком. По их рассказам, на этой земле есть множество городов побольше Твузи! Муванга, направлявшийся в свой храм как раз через Твузи, рассказал Тирно, что в столице обитает более двух мил-лионов человек! У северян такие цифры не укладывались в головах. Однако, по пути в Твузи они убеди-лись — насколько многолюден южный материк.

Они шли по богатой и густонаселенной стране. Тракт, мощеный плотно пригнанными белыми плитами, вел от побережья в глубь страны мимо деревень, насчитывавших, по оценке северян, до тысячи домов, мимо полей и садов, мимо уютных каменных городов, прячущихся в джунглях или карабкающихся на холмы...

Твузи оказался очень симпатичным городом, состоящим из двух— и трехэтажных домов, утопающим в зелени парков, окружающих многочисленные храмы. В парках звучала музыка, непривычная, но приятная для слуха... Гуляли по их аллеям люди парами, семьями или по одному, смеялись, слушали музыку или танцевали... Вдоль аллей стояли мраморные скульптуры, изображавшие людей, животных и, очевидно, богов...

Повсюду в городе: на широких проспектах и узких извилистых улочках, в храмах и на рынках, в школах и мастерских старого города, — кипела, искрилась, била фонтаном жизнь.

Было странно видеть кругом такое несметное количество чернокожих людей, и обнаруживать в их глазах не ненависть, не подозрение или злобу, а неописуемое, безмерное изумление! Люди подходили к морякам с севера, осторожно прикасались к их коже... По-видимому, они даже представить себе не могли, что бывают люди с кожей такого удивительного, белого цвета... Воины, по-прежнему сопровождавшие гостей, деликатно, но твердо расчищали дорогу в толпе.

Но самым странным было то, что моряки не испытывали никакого беспокойства, словно не они еще месяц назад сражались с людьми с тем же черным цветом кожи! Разумеется, местные жители были мало похожи на завоевателей из Черной империи, но все же...

Разместили их в казармах местного гарнизона. Казармы вполне могли вместить бригаду полного со-става, а гарнизон насчитывал всего сотню копейщиков, да и те не утруждались чрезмерно службой. Такое безобразие очень раздражало Рэтрика, пока он не понял, что в Та-Сете, похоже, никаких войн не происходит. Ни больших, ни маленьких. Даже конфликтов между племенами. Рэтрик заметил, что жрецы здесь пользуются абсолютно непререкаемым авторитетом, позволяющим, по-видимому, разрешать любые конфликты миром. Скорее всего по этой причине гарнизон главным образом следил за порядком в городе и всей области Та-Твузи, да по праздникам принимал участие в парадах.

Все время в их расположении гостили десяток жрецов разного возраста. Все они были в головных уборах из сверкающих перьев, многие — с посохами, в синей, серой или желтой одежде. Жрецы не мешали, они слушали разговоры и записывали что-то в свитки, которые всегда носили с собой. Штурман как-то решил проверить — что там они пишут? Оказалось, что все они составляют словарь и учебник грамматики.

Команда наслаждалась отпуском. Они беспрепятственно изучали жизнь людей, бродили по джунглям, рассматривали древние храмы и дворцы, музеи и руины еще более древних городов, затерянные в джунглях! И всюду за ними следовали жрецы.

Через месяц все жрецы свободно заговорили на южном диалекте и волчьем языке тоже.

Тирно пропадал целыми днями в библиотеке, изучая древний волчий язык, он же — язык империи Сарган. Он даже ночевал там. Ему подарили копии словарей и древних учебников грамматики Сарганской эпохи. А еще Тирно переписывал сведения по истории северного материка.

Муванга не появлялся. А жрецы почему-то поспешно умолкали, стоило кому-нибудь осведомиться — где Муванга?

Договор

Жрец появился через месяц.

На этот раз он прикатил на колеснице, запряженной четверкой коней, с небольшим эскортом всадни-ков, одет он был в белую набедренную повязку и белый же плащ, в руках его был тот же посох, а на голове его вместо убора из перьев красовалась золотая корона, имитирующая жреческий убор.

С ним прибыл и местный вождь. Вождь держался почтительно, шел на шаг позади жреца малого храма бога огня Ндаго из города Свамбо Муванги. Вождя вождей Муванги!

-Простите меня, друзья мои, за небольшой обман! Я хотел лично проверить — что за чужеземцы при-были на сей раз! — объявил Муванга, сходя с колесницы. — Я в самом деле — жрец, как и все вожди. Я — жрец бога Ндаго. Но еще я — вождь вождей Та-Сета. А Свамбо — моя столица!

Рэтрик поклонился, добавив в свой поклон чуть более почтения, чем обычно.

-И как, вождь? Проверил?

-Проверил, капитан! Я думаю, что мы можем возобновить договор, заключенный нашими предками двенадцать тысяч лет назад? Как ты полагаешь?

-Я полагаю, что вначале тот договор следует прочесть. Кроме того, договор может заключить только пра-вящий князь вейрмана. В данное время это — княгиня Верра дотМарси.

И, помрачнев, капитан тихо прибавил:

-Если она еще жива...

-То-есть? Я не совсем понял тебя! — нахмурился владыка Ткона.

Рэтрик объяснил:

-У нас уже триста двадцать шесть лет идет война с пришельцами, захватившими нашу землю. Их было очень много. Почти столько же, сколько и нас. Но их армия была в десятки раз более многочисленна, чем дружины всех государств нашей земли! Предок нашей княгини, Ярре тонАрьерэ, был первым оборот-нем, занявшим престол, за десять тысячелетий! И это наследие верртов сохраняет их род. А род князей — душа и мозг Сопро-тивления! Верра дотМарси — девяносто третья правительница с начала восстания. Они рождаются, взрос-леют за год, командуют войсками еще месяцы, реже — годы. И гибнут! В бою или на плахе палача. И успе-вают произвести на свет наследника. У Верры двое сыновей — Гитте и Майтар! Обоим по девять месяцев. Оба уже имеют опыт командования. Гитте командует девятой бригадой, его брат — первым полком спецна-за... Разведка Черной империи не жалеет сил, пытаясь уничтожить княжеский род. Если бы не наше волчье наследие, мы бы уже давно проиграли.

Муванга серьезно выслушал, кивнул, затем сказал:

-Ты откровенен, Рэтрик! Даже слишком откровенен. А ведь ты еще не знаешь — друг я или враг?... Ну, что же! Откровенность за откровенность! Я все понял! Саргана давно нет, его потомки потеряли знания и бое-вую мощь тоже. Вас мало. Теперь вас много меньше, чем нас. Однако мы сейчас — слабее вас! Восемьсот лет назад у нас произошла гражданская война, унесшая треть населения Та-Сета. Были сожжены и разру-шены десятки городов, тысячи деревень. И, с трудом заключив мир, мы сочли разумным отказаться от армии, от оружия, от насилия. Теперь моя гвардия — тысяча воинов — единственная реальная вооруженная сила в Та-Сете. Я все это тебе говорю, чтобы ты понял — мы не хотим вам зла. Мы никому не хотим зла. Мы хотим возродить древнюю дружбу. Когда-нибудь все войны заканчиваются. Ваша — тоже закончится. И тогда вы возродитесь. Никто не ведает — что ждет в будущем всех нас! Я хочу, чтобы в памяти потомков, наших и ваших, остались лучшие вос-поминания об этой встрече! Может быть, через десять тысяч лет мы приплывем к вам за помощью? И то-гда вы нам поможете, помня древнюю дружбу. Мы возобновим договор. Конечно, его должен утвердить ваш князь, но пока этого не случилось, мы можем дружить и без договора. Мы поможем вам построить флот, предоставим гавани на побережье, у нас вы найдете убежище для ваших детей или старцев, мы мо-жем дать вам ткани и металл. Вы сможете делать оружие, учить у нас своих воинов или жрецов, ваших ученых...

Рэтрик снова поклонился.

-Могущественный вождь вождей Та-Сета! От имени правящей княгини вейрмана и военного совета я приношу благодарность тебе и народу Та-Сета за слова дружбы и предложение помощи.

Муванга поморщился.

-Без церемоний, пожалуйста! Не люблю! Церемонии мне в храме надоели. Называй меня, как раньше, Мувангой. В придворной науке ты все равно не силен.

Призрак древней войны

На третий месяц своего пребывания в Та-Сете экипаж единственного корабля вейрмана начал изучать сарганский язык. Учителем был Тирно, который настолько преуспел в учебе, что владел им совершенно свободно. Немного освоив язык, все начали читать летописи Саргана, заботливо сохраненные народом ткона.

Очень трудно было понять свитки, точно скопированные с подлинных сарганских свитков десятиты-сячелетней давности. Кардинально изменилась грамматика и стилистика языка. Теперь стало понятно — почему Муванга поначалу путал прошедшее и будущее время! И особенно тяжело было продираться сквозь двойной и тройной смысл одних и тех же слов и фраз, сквозь изменившиеся значения хорошо зна-комых слов...

Зато, вникнув в древние тексты, моряки с севера были потрясены!

Перед их глазами как бы вставали картины жизни, давно ушедшей в небытие. Беломраморные города, сбегающие по склонам гор, населенные десятками миллионов жителей, тонущие в зелени садов. Их назва-ния давно забыты, но звучат музыкой, чарующей, неуловимо знакомой и, в то же время, непонятной, тре-вожной, рвущей душу. Широкие дороги, мощенные гранитными плитками, подогнанными столь плотно, что между ними не провалилась бы даже иголка. Могучие армии, сверкающие сталью доспехов и мечей. Белые паруса изящных и быстроходных кораблей, плавающих в океанах между двух полюсов. Ухоженные фермы в городских пригородах, деревни и села, шахты и рудники в горах. Трудолюбивые ремесленники создавали богатство империи, ученые, мудрецы и философы преподавали в университетах, люди слушали музыку в больших залах, ходили в театры, читали книги... И над всем этим великолепием царил импера-тор-оборотень, мудро и осторожно повелевавший своей огромной империей!

Потом картины изменились...

Колоссальные битвы, в которых гибли подчас сотни тысяч воинов! Земля, горящая под ногами людей. Плодородные поля, виноградники на склонах холмов — все это в мгновение ока превращалось в ничто. И обширные земли, где прежде жили люди, растили хлеб, фрукты, пасли скот, становились мертвой безжиз-ненной пустыней. Уходили под воду острова, с треском рушились горы... Менялся мир... Война продол-жалась! Забылась причина войны — война продолжалась. Год за годом, век за веком она продолжалась.

Моряки прочли летописи за тысячу триста лет, из которых восемьсот сорок пришлись на войну. Ле-тописи, очевидно, вело посольство Саргана в Та-Сете. Они оборвались внезапно. На следующей записи:

"Восьмой год властителя Саргана, сына Великого Волка Кранкиверро Второго тонАльмиэре, да про-длят боги его дни в мире, на наше счастье.

Пятый день месяца медведя.

Вести из дома доходят чрезвычайно скупые!

Вождь вождей, кажется, подозревает, что от него что-то скрывают. Он немного ошибается: от нас обоих что-то скрывают.

Клыки Великого Волка расширяет армию. Объявлен дополнительный набор рекрутов, увеличены де-нежное содержание солдат и пособия родителям погибших... Что это все значит?

Двадцать девятый день месяца медведя.

Пришел приказ всему посольству вернуться в Саргимэ-осс! В другое время я был бы счастлив вер-нуться в столицу — мой родной город! Я так давно там не был! Не видел родных... Но ныне я обеспокоен донельзя: если отзывают весь персонал посольства, значит происходит нечто ужасное! Женщины и дети уже вернулись. Я и десять моих сотрудников завершаем сбор вещей и грузим их на последний корабль.

Пусть простит меня мудрый Глаза Великого Волка, начальник приказа Внешних Связей, но я остав-ляю сию книгу здесь дожидаться нашего возвращения. Если же оного не произойдет, то книга останется народу Ткона. Пусть помнят о нас.

Заканчиваю. Пора на корабль. Продолжу, когда вернусь. Если вернусь. Если кто-нибудь вернется.

Посланник Империи Сарган в Та-Сете Санскарро тонТвильви".

Больше в свитке ничего не было.

Призрак древней вражды

Шли месяцы. Приближалась торжественная дата — полгода со дня их прибытия в Та-Сет. Задание Верры было выполнено: южный материк был найден, дружеские отношения с его жителями налажены, близился срок возвращения. Моряки, забыв обо всем на свете, ушли в учебу. Они читали книги. Они изу-чали наскальные надписи и фрески в храмах. Они знакомились с жизнью народа ткона, с его ремеслами, танцами, музыкой и традициями. Некоторые из них только здесь научились читать. Немногие люди, вхо-дившие в экипаж "Желтоглазой", изучили даже тайный волчий язык, он же — Сарганский язык. Моряки впервые в жизни услышали такие слова, как Математика, Философия, Физика, Механика... Храмовые на-ставники не могли нарадоваться на своих нежданных белокожих учеников. Жрецам несказанно нравились могучие, умные и осторожные, но бесхитростные и прямодушные воины, приплывшие, словно прямо из древних легенд. Детишки, день-деньской бегающие по улицам, приходили в дикий восторг, когда кто-то из вейров обращался в волка. Они потом ходили часами за беднягой, клянча: "Дядя-веррт! Обернись вол-ком!" Жрецы их гоняли, конечно, но без малейшего толку. Самое смешное, что беспокоились и пережи-вали исключительно хозяева. Гости и ухом не вели. Однажды Бенно тонАнтиэ мирно посоветовал жрецу бога Мгоби из Твузи: "Да оставьте вы их! Пусть ходят. Пусть просят. Мне не мешает! Ты не представля-ешь, почтенный Лутобе, какое это блаженство — можно не хвататься за меч, а просто дать подзатыльник! Брань, как говорится, на вороту не виснет!"

Все моряки были очень довольны. Почти все. Мрачнел с каждым днем все более и более лишь Джарро Реттерсон.

Однажды Тирно тонЭнна, заглянувший в казарму моряков, спросил у Джарро — что с ним творится. Джарро начал объяснять.

-Я вот думаю. Когда-нибудь война кончится. Мы победим. А что случится после победы? Вы, вейры, начнете воссоздавать свою империю Сарган! А что будет с нами, с людьми? У вас есть все: власть, кон-троль над армией, даже князь из ваших! Что будет? Мы же не сможем и не захотим стать рабами! Мы бу-дем драться! Вейры и люди — союзники, только пока у них есть общий враг!...

Джарро хотел еще что-то сказать, но Рэтрик его прервал.

-Хватит, Джарро! До конца плавания я не желаю слышать на эту тему ни одного слова! Это — приказ! Посмеешь ослушаться — я сам тебе глотку перегрызу! Понял? И тогда ты станешь первой и последней жертвой этой твоей "войны вейров и людей". А сейчас — исчезни, или я посажу тебя под арест на три дня!

Рыча эти слова, Рэтрик видел только бледное до синевы лицо штурмана.

Весть о ссоре дошла до Муванги, опять посетившего Твузи в эти дни. Вождь вождей пригласил Рэт-рика, чтобы из первых уст услышать подробности.

И Рэтрик поведал Вождю вождей:

-Знаешь, Муванга? Жена штурмана "Желтоглазой" Магора Стад-дерсона была вейрой. Год назад они с подругой были ранены в одном бою и угодили в госпиталь в Наводе. А еще через неделю город молниеносным штурмом захватили войска Черной империи. Валла могла бы уйти. В волчьем обличье. Но ее подруга была человеком. И Валла осталась с ней. И погибла с ней. Своей глупой речью Джарро причинил боль штурману. И — Тирно тоже.

Муванга поразмыслил и задал еще один вопрос:

-А насколько вероятен прогноз Реттерсона? Его выступление — дурацкая и очень опасная затея, одна-ко такой вариант развития событий вполне возможен! Насколько?

-Не знаю, вождь! — пожал плечами капитан. — Мы перемешались, вейры и люди. Есть множество смешанных семей! Я — старший сын вожака стаи. Мне предстоит править народом волков. Но кем? Боль-шая часть моего народа сражается в княжеской армии. Я тоже служу княжескому дому. Но, в то же время, весь княжеский дом — вейры! Они подчиняются вожаку стаи!... Когда-то мы, волки, решили, что нелепо спорить о старшинстве и суверенных правах, пока идет война. После победы будем разбираться. И сотни лет союза волков и людей доказали мудрость такого решения. А теперь Джарро... Я обеспокоен, Муванга! Я знаю Джарро не один день! Он не из тех, кто кипятится по пустякам. Что, если воскресшая память оживит и ненависть? Сейчас, правда, это гипотеза звучит дико. Ну представь себе! Завтра закончится эта война! И что? Муж — вейр сделает рабыней свою жену — человека? Или сын — вейр обратит в рабство свою мать — человека? Или воин — человек поднимет меч на своего друга — вейра, спасшего ему жизнь когда-то? Это возможно?

Муванга покачал головой.

-У нас говорят, что сто маленьких людей не творят одну Великую Историю. Они творят сто малень-ких историй. Но сто маленьких историй творят одну Великую Историю! Пойдем, капитан! Я хочу тебе кое-что показать!

В это же время Тирно тонЭнна вправлял мозги Джарро.

-Джарро! Тебя учили в детстве отличать — что надо говорить, а что не надо, а?

-Я говорил, что думаю! — резко ответил Реттерсон.

-Ты плохо и мало думал, прежде, чем говорить! Стоит всегда еще раз подумать, прежде чем наносить оскорбления!

-Кого это я оскорбил? — вскинулся Джарро.

-Парень! Ты знаешь, в честь кого была названа мать княгини Верры?

-Нет... — хмуро буркнул Джарро.

-Тогда слушай! Прежнюю княгиню звали Марси дотНийма. Так?

-Ну...

-У Ниймы была младшая сестра — Вайки. А у нее родилась дочь — Марси. Она служила в разведотделе спецна-за. Там она встретила отличного парня — Нейла Оддварсона. Человека, как ты понимаешь! Любовь не вы-бирает, парень. Но и война — тоже. И через два дня после свадьбы их обоих отправили на задание. На самое заурядное задание, не слишком сложное и не очень опасное! Но, возвращаясь, они нашли первое поселение Радуги! И вступили в бой с черной конницей на стороне Радуги! И погибли оба. Вуен Хонг, нынешний вождь Радуги, принес в нашу ставку их донесение и рассказ об их гибели. Мама Марси погибла, так и не узнав о гибели дочери. И Нийма, по праву старшей сестры, села на холм Скорби. А через три месяца родила девочку и назвала ее Марси.

Тирно пристально посмотрел на Джарро.

-Как считаешь? Могла бы Марси обратить в раба Нейла Оддварсона? Могла ли Арьерэ дотРийр обра-тить в раба Грауда Оддинга тонАнна, получившего волчье второе имя, но бывшего все-таки человеком? А Валла, жена Магора, погибшая потому, что не захотела бросить в беде свою подругу, обычного человека, могла? А ты знаешь, Джарро, как звали эту подругу?

Несколько оторопевший Джарро пожал плечами. И Тирно глухо пояснил:

-Ее звали — Энна. Это была моя мама.

Джарро побелел.

-Тирно, прости меня! Я же не знал!

-А если бы знал? — резко перебил его Тирно.

-Тирно! Я... Прости, Тирно! Мне надо поговорить с Магором! Очень надо!

И Джарро Реттерсон убежал искать штурмана.

"Душа не должна молчать!"

-Смотри, капитан Рэтрик! — с этими словами Муванга протянул руку вперед и указал на небольшой храм, стоящий на вершине холма.

Рэтрик посмотрел и замер.

Невысокий изящный храм сиял на солнце чистым золотом.

-Он что, из золота?

-Нет, — засмеялся вождь. — Это золотой мрамор. Похоже на золото, верно? В нем действительно есть золотой песок, который и придает камню такое сияние!

-А что это за храм?

-Это не совсем храм. Это гробница. Пойдем, Рэтрик. Надо зайти внутрь.

Внутри все оказалось иначе, совсем не так, как ожидал увидеть Рэтрик. Обстановка была скудна и су-рова, стены облицованы не шлифованным гранитом. Зал внутри гробницы представлял собой жилое поме-щение. Кровать у окна, одеяло небрежно откинуто, подушка смята. Под отверстием в крыше — письмен-ный стол, на котором стоит чернильница, лежит несколько свитков. И — все.

Казалось, что хозяин только что вышел и скоро вернется...

-Он не вернется, капитан! — угадал мысли Рэтрика Муванга. — Он умер семьсот восемьдесят лет на-зад. А звали его — Онденго, жрец второй ступени из храма бога мудрости Наву в Макиле.

-Ты сказал — это гробница? — уточнил Рэтрик. — А где же...

-Стол! — пояснил вождь. — Могила Онденго — этот стол. Подойди поближе, посмотри.

Рэтрик подчинился. И не пожалел. Такого он еще не видел! Все здесь было из камня! Кровать вместе с подушкой и одеялом была вырезана из единой глыбы белого мрамора. Стол, свитки, чернильница со сверкающим пером вроде тех, что составляют головные уборы жрецов, кресло перед столом, развернутый лист на столе — все это было с необыкновенным мастерством вырезано из второй цельной глыбы.

Муванга следил взглядом за Рэтриком, а потом поинтересовался:

-Ну как?

-Интересно, — задумчиво откликнулся Рэтрик. — Наверно, это правильно — памятник мудрецу в виде его рабочего стола... Кем он был?

-Онденго? Жрецом!

Вождя вождей прервал шорох. Оба оглянулись — в помещение входил жрец в сиреневом плаще культа Наву в сопровождении десяти мальчиков в зеленых ученических набедренных повязках, одинаковых для всех культов.

Жрец и вождь вежливо раскланялись, ученики почтительно приветствовали Мувангу. Затем они по-клонились Рэтрику и начали урок.

Снова угадав удивление спутника, Муванга пояснил:

-Здесь я — жрец, а не вождь. Поэтому мы обошлись без церемониала. Эх! Хотел я сам тебе рассказать, но следует дать возможность проявить себя молодежи!

С этими словами вождь направился к наставнику и обменялся с ним несколькими фразами. Наставник одобрительно кивнул и подал знак одному из своих учеников.

Мальчик поклонился учителю и сел в кресло.

"Был ли он мудр? Он сам так не считал. Был ли он свят? Он сам считал иначе. Мы не вправе не согла-шаться с Онденго в том, что он утверждал о себе. Однако каждый день сотни людей обращались к нему за советом и помощью. Он помогал всем, но считал при этом, что таков распорядок дня всех жрецов.

Онденго не писал книг. Он писал письма друзьям, коллегам... Он советовал и остерегал... Он учил, что лучше молчать, чем изрекать глупость, лучше молчать, чем изрекать ложь, лучше молчать, чем изрекат-ь оскорбления.

Он подолгу молчал. Очень подолгу! Он однажды рассказал, что свое учение он вывел из собственного печального опыта. Не знаю... Свидетельств не осталось.

Он часто говорил, что мир совершенен и прекрасен. Это мы несовершенны, злы и завистливы, трусли-вы и грубы...

Его жизнь надвое рассекла гражданская война. Она сделала его Онденго из обыкновенного жреца не-высокой ступени.

Когда его сердце впервые отказалось ему повиноваться, Онденго оставил службу в храме. После вто-рого приступа тело перестало его слушаться и отнялась речь. Целитель прорек, что третий приступ будет последним. Пять лет еще прожил наставник после этого. Я думаю, что он был счастлив! Это были худшие годы для нас, но — лучшие для него: он за все пять лет не изрек ни единого слова лжи, глупости или оскорб-ления...

Когда настал час третьего приступа, огорчились все, даже жрецы жестокого Наргола. Мы стояли под дверью и молчали: стыдно шуметь перед тем, кто учил молчать.

И случилось чудо! Перед смертью Онденго заговорил.

"Когда своя война станет чужой, а чужая — своей...

Когда слепцы откроют глаза...

Когда протянешь руку врагу, а пожмешь ее другу...

Когда воля, долг и честь сделают зверя человеком...

Когда Верность и Любовь одолеют Силу...

Когда бессмертный примет смерть, чтобы сохранить жизнь...

Когда боги станут людьми, а люди — богами...

Тогда бывшие волки перегрызут глотку последней войне.

Тогда впервые мы станем достойными этого прекрасного мира, в котором живем".

Мы так и не поняли — что он имел в виду. А объяснить Онденго не успел.

Был ли он мудр? Он сам так не считал. Был ли он свят? Он сам считал иначе. И мы не в праве спорить! Но он нужен нам! Всем нам! Уже почти восемь веков! Наверное, он не был мудр или свят. Но он сам был мудростью и святостью".

Мальчик закончил свой рассказ, встал, поклонился присутствующим и снова сел в мраморное кресло.

Трудно описать впечатление, которое произвел на Рэтрика рассказ. Капитан молчал. А наставник храма Наву, усмотрев нечто в его взгляде, негромко произнес:

-Наш гость желает что-то сказать? Мы слу-шаем...

-Стоит ли здесь? — возразил Рэтрик.

И мальчик, рассказывавший об Онденго, обратился к нему:

-Я прошу уважаемого гостя приблизиться.

Рэтрик подошел. Мальчик провел рукой по столу, на поверхности которого были вырезаны из камня свитки, чернильница, перо... И развернутый лист, где было всего четыре слова.

-Ты не сможешь их прочесть, уважаемый Рэтрик тонКати! Я их переведу! Тут написано следующее: "Душа не должна молчать!" ... Это была его последняя запись...

И Рэтрик заговорил. Он рассказал печальную историю вейры Марси дотВайки и Нейла Оддварсона, нашедших первую деревню повстанцев Радуги и вступивших в бой на стороне первых хэйжэней, понявших бессмыслен-ность войны. Он рассказал об их гибели и о том, как вождь Радуги принес эту весть в ставку князей вейр-мана.

-Не знаю, стали ли мы друзьями, но мы с Радугой уже не враги! А это — немало! Я тоже не могу объ-яснить пророчество Онденго, но я думаю, что нам всем следует быть немного детьми! Дети видят многое, что взрослые видеть уже не умеют. Они легко ссорятся и легко мирятся. А мы — взрослые. Наш ум и жиз-ненный опыт застят нам глаза.

Наставник с уважением взглянул на Рэтрика.

-Благодарю тебя, гость. Жаль, что ты — не жрец! Я знаю, что ты — воин, что твой долг зовет тебя на родину, но если когда-нибудь ты захочешь сражаться словом, мыслью, молчанием, то вспомни: храм Наву ждет тебя. Поверь — у нас та же самая война, что и у вас. И потери случаются. Наше оружие ты теперь зна-ешь.

Рэтрик с Мувангой шли обратно в Твузи. Жрец надолго задумался и весь обратный путь промолчал.

Красота науки во плоти

Проводив Мувангу до резиденции местного вождя, где вождь вождей селился, посещая Твузи, Рэтрик направился в казармы. Впереди он заметил Тирно тонЭнна, входившего туда же с каким-то спутником, которого Рэтрик издали не разглядел. А, подойдя к двери, капитан услыхал взрыв хохота.

Причину веселья он увидел сразу, войдя в казарму — Тирно пришел с девушкой.

-Ух ты! — восхитился Рэтрик мысленно. Таких оглушительно красивых девушек он еще не видел. Спутница Тирно была невысока — едва по плечо великану Тирно, с великолепной фигурой, коричневой кожей и глазами, от которых трудно оторвать взгляд. Ее голову украшала замысловатая прическа, выда-вавшая в хозяйке принадлежность к племени Вузи. Добавить к этому описанию царственную осанку и минимум одежды — и все станет ясно!

До предела обиженная девушка жалась к Тирно, который яростно пытался всех перекричать.

Когда капитан вырос в дверях, хохот как-то сам собой угас. Подчиняясь безмолвному, но безапелля-ционному приказу, вся орава потянулась к выходу. Через минуту в помещении остался сам Рэтрик, Тирно и девушка.

Ох и не любил Рэтрик беседы по душам! Он всегда решал психологические проблемы своих подчи-ненных методами армейских десятников и сержантов, вследствие чего вся армия от десятника и выше его обожала, а все прочие тихо ненавидели.

Но сейчас испытанные методы не годились. Рэтрик вздохнул, последний раз искренне пожалел себя и обратился к девушке:

-Ты понимаешь южный диалект?

Все еще сердитая, она не удостоила его даже взглядом. Вместо нее ответил Тирно:

-Нет. Она владеет жреческим, то есть сарганским языком, и немного — волчьим... За что? Я хотел познакомить ее с ними, а они — ржать!

Рэтрик кивнул Тирно, но обратился снова к девушке, перейдя на волчий язык:

-Прости их, пожалуй-ста! Это они от неожиданности. Они не над тобой смеялись — над Тирно! Мы-то считали, что он науки изу-чает целыми днями, книги древние читает... А он, оказывается, все время тратит на такие прекрасные науки! У-у-у!

И Рэтрик вытянул губы трубочкой и задрал вверх подбородок в знак удивления. Получилось смешно. И девушка, против воли, улыбнулась.

-И это правильно! — с энтузиазмом продолжил Рэтрик. — Книги подождут! А такие ... "науки" обычно ждать не любят.

-Какие? — стрельнула взглядом девушка.

Рэтрик, наконец, расхохотался. А отсмеявшись, ответил:

-А об этом тебе Тирно расскажет лучше меня! Наедине, конечно! Он у нас парень холостой. Тебя как зовут-то?

-Твати! — церемонно представилась девушка и тут же пожаловалась: — Только не так уж и много он на меня времени тратит!

Рэтрик помялся немного, прежде чем решиться задать вопрос:

-А скажите мне, друзья мои! Какие у вас планы на будущее?

Тирно с Твати переглянулись. Твати кивнула. И Тирно объявил:

-Женюсь!

В дверь просунулась голова одного из матросов:

-Капитан! Все готово!

-Пойдем? — предложил Рэтрик. — Нас ждут.

Во дворе они обнаружили всю команду, серьезную, приодетую как на парад и построившуюся. Из строя вышел Магор, подошел к Твати и представился. Твати назвала свое имя, Магор сказал, что рад зна-комству, и вернулся в строй. Вышел следующий и повторил церемонию знакомства.

Последний из команды представился и вернулся в строй. Строй остался в неподвижности.

Твати смешно насупилась, видимо решая — не издеваются ли над ней, и что в таком случае ей делать. Потом царственно обвела своими волшебными глазами моряков и разрешила:

-Можете улыбнуться!

И все опять засмеялись.

Целую неделю вся команда люто завидовала Тирно. Тирно ухом не вел. Потом как-то привыкли и стали думать: а что скажут местные власти? Проблем не хотелось. Молодоженов в эти мысли никто не посвящал. Тем более, что дела обстояли очень неважно: семья Твати заявила протест местному вождю, тот протест поддержал и потребовал от Рэтрика немедленно вернуть девушку родителям. Рэтрик стоял перед неразрешимой дилеммой. С одной стороны — вейрмана был очень нужен союз с Та-Сетом. С другой же стороны — капитан не собирался отдавать Твати, поскольку считал, что подлость — слишком высокая цена, даже за союз с Та-Сетом.

Рэтрик еще ломал голову, когда опять вмешался Муванга. Рэтрик невольно позавидовал мастерству местной разведки. Всего за сутки все стало известно вождю вождей и из Свамбо пришел приказ, сразу ре-шивший проблему. Владыка ткона повелел предоставить выбор Твати и Тирно. В случае каких-либо фи-нансовых проблем он предложил обращаться к нему. А на случай любых иных вопросов жрец четвертой ступени бога Ндаго Муванга информирует, что этот брак одобряют жрецы Ндаго, Наву, Весса, Мгоби, бога солнца Аддо и даже Наргола.

Новобрачным вождь вождей прислал свадебные подарки и письмо, в котором намекнул, что если его не пригласят на свадьбу, то он все заберет обратно.

И только Твати успела перевести это письмо мужу, как примчался на своей колеснице сам автор, хо-хоча во все горло.

"Протянув руку врагу, пожмешь ее другу!"

Веселая вышла свадьба. Даже несмотря на то, что от семьи невесты не явился ни один человек. Даже несмотря на то, что не один и не два гостя пришли просто посмотреть на лицо Твати, не видящей родите-лей на собственной свадьбе, полюбоваться на ее позор.

Они были разочарованы: у юной Твати оказался железный характер. Девушка заставила себя быть счастливой и была таковой на самом деле. Вождь вождей и жрец высокого посвящения Муванга оказал ей честь, выступив в роли отца. Супруга местного вождя заменила ей мать на этот вечер. И она же, по слухам, послала к родне Твати намекнуть, что жизнь их отныне будет такой невеселой, что они даже собственным коровам позавидуют! Родня, а с нею половина племени Вузи, перепугалась: нрав почтенной Мвилоти все хорошо знали — ее обещания всегда исполнялись в точности.

И все же свадьба удалась. Пришли ученики всех храмов Твузи, хорошо знавшие и любившие Твати, пришли горожане, знавшие ее по библиотеке, где она работала уже четыре года. Пришел местный вождь. И делегации всех храмов Твузи.

Прибыл даже жрец мрачного Наргола. Последний передал поздравление и подарок новобрачным, об-менялся парой слов с Мувангой и Рэтриком и собрался удалиться, чтобы не портить веселье. Его остано-вила Твати.

-Постой, досточтимый! Как же так? Не дело — уходить со свадьбы еще до ее начала! Не обижай меня, пожалуйста!

-Я же испорчу всем радость, — попытался урезонить невесту жрец в черном плаще культа ужасного Наргола.

-А ты умеешь радоваться? — спросила жреца Твати, беря его за руку (что делать не полагалось!).

-Если есть повод, умею! — отозвался жрец и улыбнулся. И такой заразительной, веселой, доброй ока-залась его улыбка, что все поневоле задумались — почему это Наргол так страшен, если его жрецы умеют так улыбаться?

Да! Веселая получилась свадьба. Только под конец Муванга отвел Рэтрика в сторону и сказал:

-Дело у меня к тебе, капитан! Хочу я перестать быть слепцом. Хочу прекратить древнюю вражду и, если полу-чится, подать руку врагу!

-Какую вражду? Какому врагу? — не понял Рэтрик.

-Завтра, Рэтрик! Я прошу тебя поехать со мной. Возьми несколько своих, но чтоб были и люди тоже.

-Не понял...

-Завтра, друг мой!

На рассвете Муванга выступил в поход с сотней своих воинов, Рэтриком и десятком северян. Ехали верхом. С ними сорвались даже новобрачные.

-Остолопы! Идиоты! Болваны! — ворчал себе под нос Рэтрик. — Им бы отоспаться после первой-то ночи! А их тролли тащат невесть куда!

Рядом ехал Муванга и, судя по мимике, бормотал себе под нос что-то сходное.

Путь их лежал на восток, к побережью, через дикие непролазные джунгли. Через два дня тропы кон-чились. Пришлось находить пути самим. Помогали следопыты-разведчики.

Еще через два дня Муванга решился посвятить Рэтрика в суть дела.

А она, суть то есть, заключалась в том, что в Та-Сете тоже жили оборотни. Только не волки, а кроко-дилы. Назывались они себеками и были совершенно дикими, почти не отличаясь от обычных крокодилов. Нападали на скот людей, резали коров. Людей, правда, убивали редко.

Испокон веков люди Та-Сета воевали с себеками. И вот теперь Муванга впервые решил попробовать с ними поговорить.

Экспедиция вышла на восточное побережье в заливе Твени, куда впадала широченная река Сатола. Песчаный остров в полумиле от устья Сатолы делил огромный залив надвое. По краям дуги береговой линии громоздились скалы, на которых гнездились птицы, в районе устья реки располагался роскошный пляж с мелким золотистым песком. По пляжу бродили около десятка людей. Такие же черные, как и ткона, вооружены они были такими же копьями, только на древках их были широкие ременные петли. Еще Рэтри-к заметил нескольких женщин. Они возвращались на берег со скал, неся корзины с какой-то едой. Вполне мирная картина...

Таковой она оставалась до тех пор, пока один из мужчин не поднял взгляд и не увидел Рэтрика.

-Сарган! — закричал он и поднял копье. Остальные мужчины бросились на песок и через мгновение по песку уже ползли крокодилы. Себек, оставшийся в облике, подал знак своим остановиться.

-Отпусти их! — указал он на женщин. — Потом мы будем драться. Но их отпусти...

Муванга подошел поближе и сказал:

-Я не хочу драться. Я пришел поговорить...

Себек покачал головой:

-Нам не о чем говорить с Сарганом и их прислужниками!

Рэтрик счел возможным высказаться:

-Нет уже Саргана. Давным-давно нет. Уже десять тысяч лет нет. Не пора ли забыть древние обиды?

Себек криво усмехнулся:

-Обиды? А ты знаешь, веррт, что это за обиды? А если их нельзя забыть? Отпустите женщин! Потом будем... говорить.

Муванга кивнул. Строй его воинов расступился. Четыре женщины возрастом от семнадцати до шес-тидесяти лет неспешно миновали ткона, с лютой, застарелой ненавистью глянули на вейров, подошли к воде и прыгнули. Четыре зеленых силуэта исчезли в пучине.

-Красиво! — восхитился Ранно Эйнарсон.

-Ну что, начнем? — сухо спросил себек.

Муванга не выдержал и резко возразил:

-Я же сказал, что мы не собираемся сражаться с вами. Я хочу поговорить.

Себек, не реагируя на правителя Та-Сета, спросил Рэтрика:

-Забыть обиды? Уж ты-то знаешь, веррт, что это за обиды! Их не забыть...

Рэтрик вздохнул и набрался терпения.

-Послушай! Я же сказал тебе: Саргана давно нет. Так давно, что мы уже о нем забыли. И об империи Тарго тоже. На-роды перемешались. Языки — тоже. Все забылось. Сейчас мы и люди называемся вейрмана — волколюди.

-Верртмоннан... — попробовал слово на вкус себек. — Изменился же ваш язык, веррт!

-Тогда зачем враждовать? Все в прошлом...

Себек помолчал. А потом жестко заговорил: "В прошлом? Да! В прошлом! Говоришь, что вы все за-были? Тогда я напомню!!!

Люди Тарго были нашими друзьями, нашими союзниками, нашими учителями! Они приплывали на больших белых кораблях, привозили чудесные подарки, покупали наш лес, рыбу, жемчуг... Они защищали нас от сарганских армий, от свирепых ткона...

Но однажды они не стали ничего покупать. Их капитан был встревожен. Он сказал, что полчища Сар-гана подступили к Снонгаару — столице Тарго. Император повелел всем выступить на защиту. Поэтому некоторое время они не будут приплывать. Капитан оставил нам оружие. Его было немного, но оно нам было нужно, как вода...

Они уплыли. И больше никогда не вернулись. И тогда ткона решили нас уничтожить. Мы сражались. Все, кто мог держать оружие, пошли в бой. Но нас было мало, а ткона очень много. И у них были сарган-ские мечи и копья. У всех.

Потом они охотились на нас, как на зверей. И уничтожили всех. Весь народ. Даже детей. Не нашли они только один храм Мимира, затерянный в джунглях. Там было сорок монахов. Немолодых уже мужчин и женщин. Они нарушили обеты, чтобы возродить народ. Многие века наш народ воскресал. Через пятьсот лет нас было уже триста. Через две тысячи лет — тысяча. Через шесть тысячелетий нас стало пятнадцать тысяч. Сейчас — нас много. Не так много, как ткона. Но теперь мы осторожнее. Всех нас вы не уничтожи-те!"

Муванга был потрясен. Он этого не знал. "Не может быть!" — одними губами прошептал он. Себек его услышал.

-Не может? — оскалился он. — Хочешь, я провожу тебя к развалинам Сабаста? Там сухой климат. Кости хорошо сохраняются. Отличишь детский скелет от взрослого? До ста тысяч сосчитаешь? Пойдем! Я покажу! И тогда ты ответишь мне — можно ли такое забыть?

Вождь вождей Та-Сета покачал головой.

-Я верю тебе. И когда-нибудь обязательно посетил бы Сабаст! Но скажи мне, себек! Что поможет вам принять предложение мира? Если хочешь, убей меня! Я — Муванга, вождь вождей Та-Сета — даю слово, что за меня не будут мстить! Убей меня, но прими мир!

Себек пристально посмотрел на Мувангу.

-Зачем мне тебя убивать, ткона? Ты в самом деле ни в чем не виноват. Виноваты твои предки, а не ты. Я ничего не обещаю. Но я — паро Мимирхотеп — поговорю со своим народом. И через месяц сообщу о на-шем решении. Я приду в Свамбо. Надеюсь, что меня не убьют раньше, чем я успею встретиться с тобой.

Муванга протянул Мимирхотепу свой посох.

-Держи. Принеси его мне. Это гарантирует тебе безопасность. Поверь мне, паро — я очень хочу мира. Сейчас же, узнав обо всем, особенно! Древнее зло следует исправлять! Если это невозможно — все равно следует пытаться исправить! Если и это невозможно — надо сделать все, чтобы преступление никогда не повторилось! Я жду тебя, Мимирхотеп! Даже если твой народ отвергнет мир, я жду тебя! И я клянусь тебе своим саном и богом огня Ндаго, которому я служу, что сделаю все, чтобы ты свободно пришел ко мне и свободно вернулся к своему народу!

Паро кивнул и принял посох.

На прощание он спросил Рэтрика:

-Скажи, веррт! Среди вас есть и моннан. И я вижу, что они — не рабы! Это так?

-Так. Если хочешь знать, еще три с половиной столетия назад люди и на нас охотились, как на зве-рей! — ответил Рэтрик.

-И что же изменилось? Вы заключили мир? — заинтересовался паро.

Рэтрик покачал головой:

-Нет. Нас помирил не мир, а война. Удивляешься? А ведь все было просто. Просто девушка из на-шего народа вышла замуж за вождя людей. Просто они погибли оба в первые дни войны с пришельцами, захватившими нашу землю. Просто их сын родился оборотнем и поднял флаг сопротивления. Просто эта война длится по сей день.

-Чудные у вас дела... — пожал плечами Мимирхотеп. — Я надеюсь, что мы еще поговорим об этом.

И тут он увидел Твати и Тирно. Глаза его расширились от изумления.

-Это что? — выдохнул он.

Рэтрик засмеялся.

-Новобрачных сразу видать! Они так рвались посмотреть на вас, что даже не отоспались после первой брачной ночи!

Паро покачал головой.

-Вижу, этот мир важен для вас не менее, чем для вождя ткона... Посмотрим, чем все обернется! Пока что передай им это! Мой свадебный дар.

И вождь себеков протянул Рэтрику две нити крупных черных жемчужин.

Немного погодя, паро впервые с начала разговора улыбнулся.

-Никак не ожидал, что черная девушка осмелится выйти замуж за белого! И никак не думал, что севе-рянин согласится связать свою жизнь с человеком иного цвета кожи! Что-то меняется на свете!

Пока Тирно соображал, обидеться ему или рассердиться, Твати подошла к вождю народа себеков и посмотрела ему в глаза. Мимирхотеп принял взгляд.

В глазах девушки не было обиды или удивления. Себек увидел там только безмерную боль. Боль ут-раты, боль воина, который потерял друга. Девушка сейчас не видела его. Она смотрела сквозь Мимирхоте-па и перед ее взором было что-то...

-Не уйти... Выход в море перекрыт тремя черными рейдерами! Гибнут ребята, один за другим... Врагов слишком много — по десять на одного... Сетнахт! Уводи своих, пожалуйста! Умоляю тебя, Сетнахт! Вас так мало! Морская пехота не должна погибнуть! Это не трусость, Сетнахт — двенадцать себеков все равно не спасут нас. Уводи своих, друг! Отомсти за нас!.. Оттащите Аменемхета, он же ранен! Сетнахт! Я прошу! Я приказываю тебе, в конце концов! Уходи!..

Девушка сжала кулаки так, как будто в ее руках был двуручный меч.

-Не-е-ет! Сетнахт, брат мой! Зачем? Ты никогда не любил подчиняться... Гляди! Степной спецназ! Мы победили! Сетнахт! Черные в кольце!...

Взгляд Твати потух. Она выдернула из прически шпильку, распустила волосы и села на землю.

-Зачем мне жить, если тебя нет? Зачем мне жизнь, купленная такой ценой? Второй раз ты спасаешь мне жизнь, брат мой! Последний раз... Как мне расплатиться с тобой теперь... Куда уходят себеки, павшие в бою? Не знаю... Ты мне так и не сказал... Но сейчас туда уходят четверо воинов отряда морской пехоты. Целых четверо... Вас остается всего сорок!..

Твати замолчала. Потом поднялась с земли и повернулась к Тирно.

-Постой, видящая! — окликнул ее паро. Девушка снова повернулась к нему. Теперь боль смотрела на нее из глаз повелителя себеков.

-Ты знаешь, что сейчас видела?

-Да, паро, знаю. Только я — не видящая. Я — просто Твати.

-Ты понимаешь, кто это был?

Твати подошла к паро и взяла его за руку.

-Прости, Мимирхотеп! Тебе больно было это слышать. А я была не в силах умолчать. Я бы хотела ошибиться, поверь! Но я видела: твой сын будет моим другом, моим братом. И умрет у меня на руках. Я так хочу хоть в этом ошибиться!!!

Повелитель себеков справился с чувствами.

-Но ты не ошибаешься, видящая. К сожалению или к счастью — не ошибаешься! Спасибо тебе, Твати. Мой сын погибнет не как дикий зверь — как воин! Это великое счастье!..

-Смотри-ка! — перебил он себя. — Ты держишь меня за руку! Первый раз за десять тысяч лет ткона держит за руку себека! Ты брала за руку врага, а держишь теперь руку друга... Даже если народ себеков не примет мир, предложенный вождем вождей Мувангой, ты никогда не будешь нашим врагом. И твои роди-чи с севера, пока не выступят против нас с оружием, тоже!

Девушка осторожно отпустила руку паро и вернулась к мужу. А Мимирхотеп обратился к Рэтрику.

-Как тебя именовать, веррт?

-Рэтрик тонКати.

-Слушай, Рэтрик! Когда ты предложишь моим воинам присоединиться к вам, я не буду против. При условии, что мир с ткона все-таки будет заключен. И ты от имени вашего императора выступишь гарантом этого мира.

Рэтрик серьезно кивнул, но заметил при этом, что никакого императора у них нет. Есть княгиня Верра дотМарси. И предупредил, что вейрмана не смогут повлиять силой на одну из сторон, если она нарушит договор.

-Я подумаю, капитан, — кивнул паро.

И через месяц Мимирхотеп пришел в Свамбо. Он прошел через весь город, сквозь расстрел тысяч не-навидящих глаз, невозмутимый и прямой, как копье. Подойдя к дворцу, он воткнул посох в землю.

Муванга не заставил себя ждать. Он вышел навстречу паро и спросил:

-Что решил народ себеков?

-Народ себеков принял решение заключить мир! Встретимся через неделю на берегу океана в ста ли-гах к югу от залива Твени. Я приведу пятьсот своих. Надеюсь, что с тобой будет столько же.

Вождь вождей взял свой посох и провозгласил:

-Я, Муванга, жрец четвертой ступени бога Ндаго и вождь вождей Та-Сета, подтверждаю предложение мира народу себеков, и объявляю, что встреча состоится через неделю в месте, предложенном паро себеков Мимирхотепом.

Обширное плато, заросшее густой травой, выходило к обрывистому берегу океана. Где-то внизу пели свою вечную песнь волны, штурмуя скалы и с грохотом расшибаясь о них. Рифы скалили зубы, подобно волкам... В самом центре плато стояли лицом к лицу два отряда. Впервые в истории воины двух народов встретились не для войны! Между двумя фалангами стояли два вождя — Мимирхотеп и Муванга, державшие в руках копья. И по знаку Рэтрика тонКати оба воткнули копья в землю, одно рядом с другим.

-Мы установим здесь вечную стражу, охраняющую мир! — объявил Муванга. — Казармы стражи бу-дут стоять здесь, в правой части плато. Да будет так отныне: тот, кто вынимает копье — прерывает мир. Да не случится этого никогда! Да знает каждый, что совершившие преступление против другого народа будут выданы для суда другой стороне!

И добавил Мимирхотеп:

-Да будет собран совет мудрых от двух народов. Да разбирает он жалобы и споры! Дворец совета бу-дет построен здесь, в левой части плато.

А заключил Рэтрик:

-А в центре плато, вокруг копий, да воздвигнут будет храм мира — храм всех богов.

Два вождя пожали друг другу руки.

Возвращение на родину

Подошел срок отплытия. "Желтоглазая" была отремонтирована, заново оснащена на верфях Та-Сета и загружена продовольствием и водой. В ее трюмах лежали подарки княгине Верре дотМарси от народов Та-Сета. С командой уходили также пятнадцать себекских добровольцев, желавших повоевать на севере.

Провожали "Желтоглазую" только жрецы. Знакомый Рэтрику жрец Наву привез ему сиреневый плащ культа Наву и обруч с единственным пером жреца. Рэтрик с благодарностью принял дар.

Пришли даже жрецы Наргола.

Рэтрик следил за погрузкой, Твати прощалась с родителями, которые все-таки явились — намеки Мви-лоти оказались достаточно прозрачными. Ее мама плакала по Твати, как по покойнице, отец был необычно молчалив... Они были уверены, что их дочь никогда не вернется. Твати покачала головой:

-Я вернусь. Только нескоро. Через двадцать лет.

На лицах родителей Твати проявился страх: они почти с самого рождения дочери обратили внимание на дар девочки видеть будущее. Ее прогнозы всегда сбывались. К счастью, в последнее время накатывало на Твати редко. Раз в год. Родственники так надеялись, что с годами девочка излечится! И тут появился проклятый северянин! И все началось вновь. И, добро бы он просто побаловался с симпатичной дев-чонкой и укатил назад, так нет же — он вознамерился жениться! И женился. Что же теперь будет?

Незнакомый жрец Наргола церемонно поклонился Твати, проходя мимо. Мама опять перепугалась, а Твати приветливо кивнула ему в ответ, чем повергла маму в еще больший ужас.

Черный жрец тем временем подошел к Рэтрику.

-Ты так и не посетил наш храм! — с легким упреком в голосе сказал он.

-Извини, досточтимый! Если удастся вновь посетить ваш континент, непременно загляну, — пообе-щал Рэтрик.

-Удастся, капитан. Только не скоро. Я не доживу. Но ты не забудь, капитан! Поверь, я тебя не вер-бую! Ты — жрец Наву. Но ты бы пришелся по душе Учителю.

-Какому учителю? — не понял Рэтрик.

-Нарголу! — пояснил жрец.

Рэтрик заинтересовался.

-Так ведь он же бог?

Жрец неожиданно задумался:

-Не знаю... Он сам так не считал. Может, он и бог... Может, и нет... Но он — Учитель.

-Чему же он учит?

Жрец нахмурился:

-От него осталось очень мало знания, Рэтрик! Очень мало... И, большей частью, это — тайна. Я могу сказать тебе только, что он учил некогда, что свет рождается во тьме, что тьма и свет — не враги, но оппоненты в вечном споре, что самое дорогое, что есть у человека, то, что, собственно, и делает нас людьми — это свобода и право выбора. Большего я сейчас не могу сказать тебе, но очень бы хотел поведать все... И еще сильнее я хотел бы сам знать побольше... К сожалению, черные Анналы были уничтожены еще до основания наше-го культа. И не осталось никого, кто бы смог восстановить их. Мы по крупицам собрали все, что ученики Савраны смогли вспомнить, но...

-А кто такой — Саврана?

-Не знаю точно, Рэтрик. Говорили, что он был сыном Наргола и самым мудрым из его учеников... Большего я тебе рассказать не имею права. Пока еще... А теперь прощай, капитан! Твои приятели из храма Наву нервничают... — с легкой насмешкой свернул беседу черный жрец. — А ну, как введу в грех твою неокрепшую новообращенную душу? И мир поглупеет как раз на одного жреца бога мудрости...

Исчезли за кормой берега гостеприимного Та-Сета. Заканчивалась третья неделя плавания. Через три дня должен был появиться родной берег.

-Черные в трех лигах к востоку! Два корабля! — крикнул матрос с мачты.

-А! Чтоб вас! Надо было к западу забирать! — выругался Магор. — К западу от Кветоры флот империи почти и не встретишь...

-К бою! — приказал Рэтрик, уже понимая, что им не уйти. И не выстоять! Их всего шесть с половиной десятков, а черных — две сотни.

Моряки приготовили луки, начали греть смолу, чтобы попробовать сжечь корабли врага.

Рейдеры черных шли в кильватерном строю. Заметив одинокий корабль с волком на флаге, они разо-шлись, беря противника в клещи.

-Все! Конец! — коротко подвел итог Рэтрик.

-Не все! — возразил Менес, вожак себеков, всматриваясь в маневры черных рейдеров. — Смотри, капи-тан! Вон тот корабль подойдет к нашему борту через десять минут. А второй — отсилы через сорок! Зай-мись ближайшим. А мы возьмем на себя второй!

-Вас — пятнадцать! А их — сотня!

-А мы драться и не собираемся! — осклабился Менес. — Мне хватит пяти себеков!

-Ты спятил? — поинтересовался Рэтрик.

-Нет. Просто у тебя на борту только шесть топоров.

В это время себеки уже притащили топоры и сноровисто ладили к ним ременные петли, как на своих копьях. Рэтрик, поняв идею, мигом перестал спорить.

-Лево руля! — заорал он.

Шесть крокодилов прыгнули в воду.

-Далеко! — обеспокоенно заметил Магор.

-Это нам далеко, — парировала Твати спокойно, — а им — близко.

Два корабля сшиблись бортами. Черные пошли на абордаж. И в этот момент второй корабль черных с треском развалился на части. А на палубу оставшегося рейдера черных вылезли девять крокодилов. Четве-ро вернули человеческий облик, остальные вступили в бой в обличье.

Черные продержались недолго — они были слишком потрясены молниеносной гибелью своего кораб-ля и появлением чернокожих оборотней-крокодилов, о существовании которых никто в Черной империи даже не подозревал.

Таким образом, на тайную базу молодого флота вейрмана вернулось два корабля, а не один.

В порту их встречал офицер разведки лесного спецназа.

-С благополучным возвращением, Рэтрик! Гитте давно ждет вас.

-Как Гитте? А что с Веррой?

Офицер помрачнел и с трудом объяснил:

-Нет больше Верры, Рэтрик! Она попала в плен три месяца назад... Ее отдали карателям, Рэтрик. А они ее насиловали до тех пор, пока она не умерла... Семьдесят мерзавцев...

Рэтрик побелел, как полотно.

-Где они? Какой это отряд?

-Их больше нет, Рэтрик! Мы их нашли через неделю. И разодрали на куски. А куски притащили к их столице и сложили в кучу у самых ворот.

-Жаль, меня там не было! — сквозь зубы прошипел Рэтрик.

В это время с корабля начали сходить себеки. Офицер схватил Рэтрика за руку:

-Рэтрик! Это еще кто?

-А, это себеки. Оборотни-крокодилы с южного материка. Они наши друзья и союзники. Знакомься, это Менес! Командир первого отряда морской пехоты флота вейрмана.

Офицер протянул руку Менесу. Себек усмехнулся, пожимая руку, и напомнил:

-Протянешь руку врагу, а пожмешь ее другу?

-О чем это ты? — не понял его офицер.

"Ее звали — Анна!"

(347 год Нашествия)

По дороге, ведущей от северной базы флота вейрмана к Свамбо, столице Та-Сета, шли двое путников: невысокая седая чернокожая женщина из племени Вузи, в вейрском плаще и с мечом за спиной, и высокий немолодой вейр в сиреневом плаще жреца Наву и головном уборе из сверкающих перьев, число и располо-жение которых указывали на высокую третью ступень посвящения. За спиной жреца, впрочем, также был приторочен меч. Эта пара должна была бы вызвать удивление встречных, но в этот ранний час встречных еще не было. И, кроме того, их знал весь Та-Сет, хотя двадцать лет уже не ступали на его берег Твати с Рэтриком. Судьба сохранила их, прошедших сотни сражений, переживших разгром 343 года, а в 346 году бравших Олтеркаст штурмом, при котором погиб каждый второй. Судьба их хранила для того, чтобы они вернулись в Та-Сет навсегда.

-Может, зря мы не взяли эскорт? — озабоченно спросила Твати. — И лошадей бы не мешало! Нам же три дня пешего ходу до Свамбо.

-Нет, не зря. Нас давно тут не было. Надо посмотреть — как люди живут, что изменилось...

-Тебе легко говорить: ты всегда можешь обратиться и дальше бежать на лапах. А мне как?

-А мы никуда не спешим! Устанешь — сядешь отдохнуть. Ты лучше за дорогой следи! Я-то в Свамбо никогда не бывал. Да и ты последний раз посещала столицу лет двадцать назад.

-Найду! В Та-Сете никогда ничего не меняется.

Путь в Свамбо занял больше трех дней, поскольку путники завернули в Твузи, где когда-то жила Твати.

С некоторым страхом она шла по знакомым улицам. Город мало изменился за двадцать лет! Те же дома, те же деревья, те же голуби. И даже люди, как будто, те же! Твати казалось, что вот сейчас, из-за поворота выйдет она сама, семнадцатилетняя, счастливая, в обнимку с Тирно...

Люди ее долго не могли узнать. Даже, когда она представилась, соседи косились на незнакомую женщину с распущенными седыми волосами, в выцветшем плаще северян и с мечом за спиной.

Потом люди все же согласились считать, что она — Твати. Она не ждала воплей восторга, но прием ее огорошил. Она видела в глазах людей страх, ненависть, злобу. Особенно у стариков. И — восторг, обожа-ние, надежду: у молодежи и детей. Дети ее всегда любили, вспомнила Твати.

С плохо скрытым злорадством рассказали ей о том, что случилось с ее семьей: пока беспутная девка шлялась где попало и с кем ни попадя, семью преследовали одни несчастья. Умер отец, ослепла мать, мо-ровое поветрие унесло братьев. А мать, в довершение всего, сошла с ума. Она говорит сама с собой или с кем-то воображаемым и мелет околесицу.

Рэтрик в это время присел на крыльцо какого-то храма отдохнуть. Лениво он обвел взглядом пло-щадь, при этом цепко и внимательно фиксируя каждую мелочь. От его внимания не ускользнуло, что мать Твати внушает страх рассказчикам. Даже больший, чем сама Твати.

-Доченька! — простонала старая женщина, обратив невидящие глаза к порогу. — Твати! Ты вернулась!

-Здравствуй, мама! — прошептала Твати, хватаясь за дверной косяк, чтобы не упасть — у нее подкаши-вались ноги.

-Ты постарела, девочка моя, поседела!... — говорила мать, направляясь к двери, и Рэтрик напрягся: сле-пая таких подробностей знать не могла. Но она знала.

-Зачем ты распустила волосы? — строго осведомилась старуха тем временем. — Ты же из народа Вузи!

-Уже нет, — задумчиво ответила Твати. — Мой муж, мои дети, мой внук — вейры. Я дважды выла, сидя на вершине холма Скорби — по мужу и по сыну! Меня приняли в стаю! Хоть и не по крови, но я — волчица. Давно и уже навсегда!

Рэтрик про себя усмехнулся, вспомнив, как все девчонки, вейрские и человеческие, увидев впервые Твати, приступили отращивать волосы. А потом долго доставали ее расспросами — как соорудить такую же прическу на своих головах? А несчастная Твати яростно пыталась распрямить свои вьющиеся от природы волосы, отчаянно завидуя каждой местной девчонке.

-Какой шрам у тебя! — ужаснулась старуха, подойдя, наконец, к дочери. И Рэтрик вновь напрягся: шрама не было видно. Для этого Твати и распустила свою великолепную прическу. И нащупать шрам было нельзя! Откуда же слепая могла знать?

Твати обняла мать. Молча, в обнимку стояли две седые женщины. И не плакали.

-Давно видишь? — спросила старуха позже, когда они уже сидели на террасе в старых плетеных крес-лах.

-Да, мама. Уже двадцать лет.

Снова воцарилось молчание.

-Как звали твоих детей?

-Майви дотТвати и Майкар тонТвати. Откуда ты знаешь?

-Вижу.

-Даже... сейчас?

Старуха поняла вопрос.

-Да, доченька. Тебе труднее, ибо ты — их мать. Ты не сможешь видеть... это. А я смогу. Я — всего лишь бабушка.

Твати закрыла глаза и спросила шепотом:

-Ты видела их гибель? Расскажи. Я не смогла.

Старуха стиснула пальцами подлокотники кресла:

"Арвальский перевал. Когда-то его отстояли семнадцать непобедимых... Теперь там только пятеро. Больше послать было некого — остатки арбадской армии, все пятьсот человек, блокированы на Мокром перевале. Помощи не будет. Черная империя наступает по всем фронтам.

Когда мои внук и внучка остались вдвоем, они встали спина к спине. И продержались еще час. Потом погибла Майви. И Майкар остался один.

Когда погиб и он, с них содрали шкуры, чтобы послать императору, а тела скормили псам".

Твати сидела, не замечая крови, текущей из прокушенной губы, и слез, катящихся по щекам... Мать заговорила снова:

-У тебя остался внук. Он так похож на отца! Вылитый Майкар!

-Он — сын Майви! — поправила свою мать Твати.

-И Майкара. Они — вейры. Им — можно.

Твати это знала. Ее не удивила эта весть — инцест был нормальным явлением в вейрских семьях. За-коны биологии, быстро и страшно карающие кровосмешение у людей, и медленно, но неотвратимо — у всех остальных животных, почему-то не действовали на оборотней.

Твати встала. Ей тяжело было оставаться в этом доме. Она отвыкла от этой жутковатой женщины, ко-торая была ее мамой. Твати надо было спешить. Нет, ну в самом деле! Вот и Рэтрик подтвердит!

Старуха все поняла. Она прервала себя на полуслове и выпрямилась.

-Тебе пора, доченька! Иди! Вождь вождей давно тебя ждет, — спокойно и властно сказала она.

Твати, поколебавшись мгновение, обняла мать и пошла к двери. Рэтрик отступил, пропуская ее, но в его лице Твати прочла неодобрение. И снова повернулась.

-Мама, мне и впрямь пора. Но я еще вернусь. Нам надо поговорить о многом, мамочка. Слишком уж долго мы не виделись! При последней нашей встрече ты была моложе, чем я сейчас. Тебе трудно говорить со мной, мама, а мне также трудно — с тобой. Прости меня. Я еще приду.

И старуха не выдержала:

-Заходи, доченька, почаще! Или забери меня отсюда. Я так устала от одиночества!

У Твати сжалось сердце. И, словно повеяло свежим ветром в подземелье, словно пропала внезапно боль, терзавшая тело многие дни... этот ветер, срывающий маски, обнажающий истину, унес налет безумия и нечеловеческой жестокости, столько лет подавляемых Твати.

Впервые за много лет она ощутила легкость.

-Мамочка, я заберу тебя. Обязательно! Я бы и сейчас... Но я и сама не знаю — где буду жить... Я заберу тебя... Обещаю. Я так люблю тебя, мама... Я так виновата перед тобой...

Старуха улыбнулась:

-Не кори себя, дитя мое. У каждого — свой путь. И ты по своему пути должна была пройти.... Еще об одном я прошу тебя. Оставь мне Арвальский дар! Пусть мои внуки останутся со мной... Пожалуйста...

Твати на мгновение окаменела. Но ответила ровно:

-Я оставлю, мама. Но я тоже не смогу с ними расстаться навсегда. Через три месяца ты придешь ко мне.

Она сдержала слово. Дарующая Мир прожила в храме до глубокой старости, до самой Победы. Она на полвека пережила свою великую дочь. Когда Прошедшая Врата умерла, Дарующая навсегда замолчала. Но без ее безмолвного присутствия, без ее взгляда нам всем было бы плохо. Она умела вселить надежду, успокоить, предотвратить ссору... Мы привыкли к ее присутствию, как привыкают к солнцу, к морю, к земле, к лесу... Только после ее смерти в день заключения мира, в первый день 1 года Победы, мы поняли — кого мы потеряли...

-Твати! — завопил вождь вождей Мгоме и обнял женщину. — Я так рад, что ты вернулась! Ты, наверно, не помнишь меня? Я был учеником в храме Аддо в Твузи двадцать лет назад. Мы все хвостом за тобой ходили и были влюблены в тебя по уши! Помнишь?

-Помню, — улыбнулась Твати. — Только я тогда была несколько моложе. Или, вернее, сейчас я чуть постарше, чем была тогда. И тебя я вспомнила, вождь вождей! Ты не хочешь поздороваться с Рэтриком?

Мгоме опомнился. Отступив на шаг, он по-жречески, как младший старшим, отдал поклон обоим и произнес:

-Приветствую вас, досточтимые, и поздравляю с возвращением!

Твати оцепенела.

-Мгоме, ты что? — с ужасом спросила она, когда обрела снова дар речи. — Я же женщина! Я не могу быть жрецом! И, разумеется, меня никто не посвящал!!!

Мгоме загадочно улыбнулся и пригласил гостей во дворец позавтракать и немного отдохнуть.

Макели, жена Мгоме, с восторгом смотрела на Твати, дети вождя вождей, два мальчика четырех и пяти лет, и шестилетняя девочка, прилипли к Твати и весь завтрак просидели с ней в обнимку. Их мама для порядка сделала им замечание, но настаивать не стала. Она про себя пожалела, что уже выросла. А-то бы и она...

Твати улыбнулась жене вождя, встала и обняла ее, прошептав на ухо:

-Не сдерживай эмоции, повели-тельница. Это вредно. Если хочешь — приходи как-нибудь. Поговорим. И детей приводи.

Макели рассмеялась:

-Для нас четверых тебя не хватит! Они-то маленькие, тебя втроем могут обнять. А мне места уже не хватит.

-Надо потолстеть... — задумчиво проронила Твати и, не выдержав, тоже засмеялась.

После завтрака все расположились в саду. Там Мгоме и рассказал Твати о новостях. Оказывается, женщины Та-Сета уже около года чувствуют необходимость в своем, женском культе. И, что удивительно, жрецы всех богов Та-Сета, даже Наргола, даже себекских Мимира, Сета, Тутета и Амму, поддержали эту идею. Так что ждали только ее, Твати. По всем критериям она уже находилась на четвертой ступени. Убор для нее давно был готов. А плащ и набедренную повязку подготовить не могли: Твати вначале должна была выбрать цвет. И, что самое интересное, восемнадцать девчонок уже полгода носят зеленый ученический цвет в ожидании начала учебы. И в ожидании ее, Твати.

-А почему я? — оторопело спросила Твати.

Мгоме пожал плечами.

-Твати! Это же у деда была высокая ступень! А у меня — только вторая! Я не знаю, почему ты. Но другие кандидатуры даже не рассматривались.

-Так! И какой же это будет культ? — поинтересовалась Твати.

-Какой скажешь!

-Но бога же нельзя выдумать, Мгоме!

-Зачем выдумать? — удивился в свою очередь Мгоме. — Разве ты не знаешь бога или богини, которой ты служишь?

Твати задумалась.

-А если она не была богиней? — нерешительно спросила она.

Мгоме понимающе кивнул.

-Значит — будет. Поверь мне, досточтимая: ты вправе решать сама. Таково мнение всех культов Та-Сета. Абсолютно всех!

-Тогда... Я знаю имя моей богини. Только она не была богиней. Ее звали — Анна. Анна Трюггвадот-тир дотАмра. Мать волков. А цвет у меня будет бурый. Как цвет вейрского плаща.

Храм

Девочке было лет одиннадцать. Она проделала дальний путь, была вся серая от пыли, но ее переполняла гордость оказанным ей доверием: из восемнадцати учениц именно ее выбрала Прошедшая Врата для от-ветственного поручения.

-Наставник Рэтрик! Прошедшая Врата приглашает вас на церемонию первого урока, которая состо-ится через три дня в храме Анны.

Рэтрик чуть не присвистнул, но вовремя вспомнил о своем сане и высокой ступени посвящения. Он прикинул расстояние и подумал, что приглашение чуть-чуть не опоздало. Туда как раз три дня человече-ского ходу!

-А не поздновато тебя послали?

Девчонка виновато опустила голову.

-Не! Вовремя. Это я задержалась в дороге.

-Почему? — строго осведомился Рэтрик.

-Упала я.

Рэтрик присмотрелся к коленкам ученицы и разглядел, что левое колено и впрямь разбито.

-Так. Сядь-ка! Да не на пол. На стул!

И Рэтрик, выглянув в коридор, приказал кому-то принести теплой воды и его аптечку. Повернувшись, он обнаружил, что девчонка по-прежнему стоит посередь комнаты.

-Ну? Чего стоишь?

-Тут же только кресло!

-Так сядь в кресло!

-Это же ваше кресло! — ужаснулась ученица, указывая на свою зеленую набедренную повязку.

Это верно: ни одному ученику не хватит наглости сесть в кресло жреца, тем более — жреца столь высокого посвящения...

-Не важно! Садись.

Девчонка упрямо помотала головой.

Рэтрик подошел, ухватил ее за предплечья, поднял, усадил в кресло и приказал:

-Сиди!

Тем временем принесли аптечку и тазик воды. Рэтрик сноровисто промыл колено, вынул из аптечки какую-то склянку, с сомнением перевел взгляд на девчонку и сунул склянку обратно. Покопавшись в не-драх аптечки, Рэтрик нашел другую склянку, вытащил полотенце и протянул его девчонке.

-Зажми зубами.

-Зачем? — не поняла та.

-Будет больно, — пояснил Рэтрик. — А воплей я не люблю.

Закончив перевязку, Рэтрик осторожно отобрал у пациентки полотенце, взглянул в ее полные слез глаза и неожиданно обнял ее.

-Ничего, малышка. Сейчас пройдет.

Боль действительно скоро прошла. И девочка вскочила с кресла.

-Наставник! Я могу идти?

-Куда? — удивился Рэтрик.

-Как куда? — удивилась, в свою очередь, ученица. — Обратно! Прошедшая Врата сказала, что вы ус-пеете в любом случае, а мне следует торопиться.

-Сиди! Вместе пойдем. Никуда ты не опоздаешь. Обещаю. Сейчас ты пойдешь в храмовый пруд и ис-купаешься. Потом вернешься сюда и поешь. Потом три часа поспишь. И после этого мы пойдем в ваш храм. И не спорить! А-то сам суну тебя в пруд и вымою. Потом сам накормлю. И спать уложу силком. Ду-маешь — не смогу?

Девочка слушала эту реплику с широко раскрытыми от изумления глазами. По ее мнению, жрецы так не изъясняются! Правда это — единственный на свете белый жрец! Этого тоже не бывает! Но позориться ей не хотелось, а Рэтрик доказал, что его угрозам стоит верить. Поэтому она покорно поклонилась и повернулась, чтобы идти к пруду.

-Постой, ученица! — остановил ее голос Рэтрика. — Как звать-то тебя?

Ученица повернулась, снова поклонилась, и ответила:

-Мавеле.

Через четыре часа они вышли в путь. До храма Анны было не так уж и далеко, если идти по прямой, но тракт описывал дугу, огибая реку. Поэтому, пройдя несколько лиг, Рэтрик решил:

-Идем прямо через джунгли. Так выйдет быстрее.

-Но там нет троп! Как же мы пойдем?

Рэтрик усмехнулся:

-Я же оборотень, забыла? Волк никогда не заблудится в лесу! А тропу я сделаю.

-Как?

-Мечом.

Рэтрик уверенно вел Мавеле через джунгли, неутомимо расчищая путь мечом.

К вечеру они подошли к реке.

-Переправляемся! — решил Рэтрик.

-Не! Я плавать не умею! — наотрез отказалась девочка.

-Зря! Это умение всегда пригодится. Учись. Но сейчас тебе и не придется лезть в воду.

Рэтрик вынул их мешка веревку, привязал к ней крюк и, раскрутив, забросил его на другой берег. По-дергав веревку и убедившись, что крюк надежно застрял, Рэтрик закрепил свой конец веревки, снял плащ и протянул его Мавеле.

-Лезь наверх, перекинь плащ через веревку, хватайся за него обеими руками и езжай.

-А вы как?

-Как-нибудь.

Девочка переезжала реку, визжа, не то от страха, не то от восторга.

Потом Рэтрик отвязал веревку, обратился в волка, взял веревку в зубы и переплыл реку. Мавеле с восторгом посмотрела на него.

-Вы умеете плавать?

-Конечно. А что?

-Ткона не умеют плавать. Никто.

Хотел, было, Рэтрик спросить о причинах подобной нелюбви ткона к плаванию, но понял и сам: реки всегда были владениями себеков.

Когда окончательно стемнело, Рэтрик сообразил, что, в отличие от него, люди в темноте не видят. Поэтому он решил ночевать.

-Возьми мой плащ, ляг и укройся им! — предложил он, когда выбрал место потеплее.

-А вы?

-А я обращусь в волка. Волки не мерзнут.

Девочка едва стояла на ногах, поэтому спорить не стала и послушно легла. Рэтрик действительно сменил обличье и улегся рядом. Мавеле укрыла и его тоже и мигом уснула, уткнувшись носом в его шерсть. Волк усмехнулся, но ничего не сказал.

С рассветом Рэтрик проснулся, перекусил в лесу парой каких-то местных зайцев, а одного принес Ма-веле. Та еще спала, подоткнув кулачком щеку. Рэтрик вспомнил своего сына, когда тот был еще маленьким волчонком, улыбнулся и принялся свежевать добычу.

Вскоре весело горел костер, на нем жарился заяц.

Мавеле потянулась и села.

-А чем это пахнет? Вкусно-то как!

-Завтраком пахнет! Вставай и иди кушать.

Мавеле уписывала зайца, который, как выяснилось, назывался огати, и внезапно до нее дошло, что Рэтрик не ест.

Девочка отодвинула зайца.

-А вы?

-А я уже поел. Там, в лесу. Пару таких же огати.

-Сырыми? — скривилась Мавеле.

-Я же волк! — гордо объявил Рэтрик. — Мы все мясо едим сырым!

Насытившись, Мавеле отложила половину зайца. И его немедленно сожрал Рэтрик.

Мавеле, впечатленная его манерой есть, в шутку спросила:

-А если бы огати не нашлось, вы бы и меня съели?

Рэтрик оценивающе осмотрел девочку и заключил:

-А что? Мясо молодое, свежее! Ты можешь получиться очень вкусной!

-Это как?

-Ну, если тебя поджарить, да полить чесночным соусом! Пальчики оближешь! Вот приготовлю — сама попробуешь!

-Не! Не попробую. Вы же меня уже поджарите! Как же я попробую?

Рэтрик разочарованно вздохнул.

-Тогда неинтересно. Придется огати обходиться! Их тоже можно полить чесночным соусом.

И снова жрец Наву и ученица Анны шли через джунгли. Однако, через четыре часа девочка начала спотыкаться и хромать. Рэтрик понял, что действие лекарства кончилось. И кончилось оно слишком рано — менять повязку до вечера было нельзя.

-Выходим на тракт! До него полчаса ходу, — решил Рэтрик.

Через полчаса они действительно вышли на тракт. И Мавеле, оглядевшись, удивилась:

-Быстро мы! До храма Анны всего полдня пути. К вечеру будем там.

Действительно! Лигах в десяти впереди тракт протискивался в горную долину, в которой и по-строен был новый храм.

-Будем, будем, — проворчал Рэтрик. — Только идти ты не сможешь. Сделаем так! Садись ко мне на шею. Я отнесу.

Это оказалось уже слишком для Мавеле. Она уперлась.

Рэтрик спорить и уговаривать не стал. Он ловко поймал ее, молча перекинул через плечо, как мешок муки, и понес. Девочка визжала и дрыгала ногами. Рэтрик не обращал внимания. Через сотню метров Ма-веле сдалась.

-Ну отпусти, а?

-Будешь слушаться?

-Буду, — вздохнула Мавеле.

Рэтрик осторожно поставил ее на землю и сел к ней спиной.

-Залезай и садись на мешок. Ноги свесь вперед.

Девочка подчинилась. Рэтрик встал и пошел.

-Неудобно! — прошептала Мавеле.

Рэтрик услышал и переспросил:

-Что? Сидеть неудобно?

-Нет! Вообще! Я ученица, а ты — жрец! А я еду у тебя на шее...

-А сидеть удобно? — поинтересовался Рэтрик.

-Удобно, — призналась Мавеле.

-Ну и сиди! Неудобно бывает в штанах в волка трансформироваться. Или спать, вися вниз головой — одеяло падает.

Вот так они и вошли в храм Анны. Девочка сидела на шее жреца третьей ступени бога Наву и хохо-тала, как ненормальная — Рэтрик всю дорогу рассказывал ей анекдоты.

Крыша храма была похожа на связку стрел, устремленную к небу. Небольшой, изящный, храм словно рвался в небо из горной долины. Высокие окна с витражами, белокаменные стены, украшенные великолепной резьбой, небольшие домики, разбросанные вокруг среди садов — все это создавало у путника ощущение родного дома. Храм был окружен невысокой стеной из розового мрамора, с четырьмя башен-ками-воротами, ориентированными по сторонам света.

В саду близ северных ворот трудились несколько девочек-учениц. Еще несколько девочек работали во дворе, занимаясь шитьем, стиркой, уборкой. С ними вместе, скинув плащ, в одной набедренной повязке, драила крыльцо сама Прошедшая Врата. Рэтрик с Мавеле на шее вошел в ворота. Их немедленно заметили и сообщили Прошедшей Врата. Твати бросила тряпку, разогнула затекшую спину, накинула плащ и подо-шла к ним.

-Привет, Твати! — весело поздоровался Рэтрик. — Отлично выглядишь! Не хужей своих учениц! Аж жалко, что меня так быстро заметили.

Прошедшая Врата окатила Рэтрика уничтожающим взглядом, но не отреагировала.

-Это еще что такое? — грозно спросила Твати у своей ученицы. — Мавеле! Разве ты не знаешь, что жрецам прилично не ездить, а ходить?

-Знаю, Прошедшая Врата! — нашлась Мавеле. — Но сказано, что жрецам прилично не ездить верхом на лошадях, ослах, верблюдах и слонах! О том, что нельзя ездить на жрецах — не сказано. Кроме того, я еще не жрица! И вообще! Все это сказано только о жрецах! Про жриц ничего нигде не сказано. А жрецом я по причинам анатомическим стать не смогу.

-Ну, если будешь так себя вести — даже жрицей не станешь, — пригрозила Твати.

-Стану! — уверенно возразила девочка.

-Знаешь точно или веришь? — насторожилась Твати.

-Верю. Тебе, Прошедшая Врата.

Твати укоризненно покачала головой.

-Ох, Рэтрик! Тебе бы детей воспитывать! Вот и посылай к тебе учениц! Отправила тихую, послушную девочку, а получила обратно такую нахалку и безобразницу!!!

-Это я-то послушная? — не растерялась Мавеле.

-А что, нет? — изобразила удивление Твати. — Ну, значит, я забыла. Ну-ка, красавица моя! Слазь! И — живо спать! Утром — первый урок. Я не хочу, чтобы ты клевала носом. А я покуда с твоим "транспортным средством" побеседую.

С этими словами Твати ловко сняла Мавеле с шеи Рэтрика, легонько шлепнула ее и подтолкнула в спину.

-До свидания, Рэтрик! — поклонилась Мавеле и убежала.

-Как она тебе? — серьезно спросила Твати, когда они остались одни.

Рэтрик улыбнулся.

-Очаровательный ребенок! Я даже немного помолодел, пока шел с ней по лесу.

-Вижу, — усмехнулась Твати. — Даже слишком, по-моему. Только я не о том. Я тебя спрашиваю, как жреца.

-А! Вот ты о чем? — прищурился Рэтрик. — Необычная это девочка, Твати. Сильная, талантливая, ум-ная! Жаль было бы ее упустить.

-Упустить? — переспросила Твати. — А зачем бы мне именно ее к тебе посылать? У меня есть дев-чонки и постарше! Эта девочка будет моей преемницей когда-нибудь!

Рэтрик пристально поглядел на собеседницу и уточнил:

-Ты просто веришь, или знаешь точно?

-Знаю точно. Видела.

-Ясненько. Надеюсь, что нескоро она тебя сменит? Жалко все-таки — двадцать лет тебя знаю. А с этой пигалицей еще поди наладь контакт! Она ж поупрямее тебя будет!

-А! Вот что тебя мучает! — засмеялась Твати. — Не волнуйся, дружище! Я еще исправлюсь! Упрямство подтяну — для тебя, и потолстею — для Макели с детьми.

Первый урок

-Рэтрик! Я хочу, чтобы ты присутствовал на уроке!

Жрец Наву, наконец, удивился всерьез:

-Твати! Ты забыла, что мой сиреневый плащ — недостаточно бурый? И я — недостаточно женщина, чтобы принять участие в церемониале женского культа?

-Брось, Рэтрик! Я с тобой сейчас говорю, как с вейром, а не жрецом.

Рэтрик снова удивился.

-Зачем это тебе, Твати?

-Надо, — загадочно улыбнулась Прошедшая Врата.

-У тебя редкий дар, Твати: давать подробные объяснения посредством одного слова! — пробурчал Рэтрик.

В главном зале храма, освещенном солнцем через большое окно, прорезанное в потолке, собрались все восемнадцать учениц. Они расселись на полу полукругом. Перед ними села Прошедшая Врата. За ее левым плечом расположился Рэтрик. Он ожидал смущения, изумления или страха учениц, но увидел только любопытство. Как потом оказалось, Мавеле успела поведать подругам о своем походе через лес с белым жрецом Наву, и теперь все девчонки ей нещадно завидовали. Еще бы! Она переправлялась на ве-ревке через реку! Ее лечил жрец Наву! Для нее он поймал и пожарил огати! Ее он нес на плечах полдня! И даже съесть он собирался тоже Мавеле! Ну это же нечестно! Ей все — а подругам ничего?

Когда Рэтрик с Твати об их горе узнали, они вволю посмеялись. И Твати предложила Рэтрику разра-ботать меню из восемнадцати блюд. Одно из них — "Мавеле жареная, в чесночном соусе" — он уже при-думал.

А потом Твати решила так: смех смехом, а лесная наука еще никому не вредила! Поначалу учить может она сама, а потом она снова пригласит Рэтрика — дать несколько уроков.

И плавать их надо научить!

Но это все было позже. А пока девочки сидели полукругом перед своей наставницей, а Рэтрик, сидя за ее спиной, их разглядывал, пытаясь понять — почему именно они?

Восемнадцать учениц из разных племен Та-Сета. Среди них были Вузи с высокими прическами, Косса с волосами, собранными в узел на затылке, Мгембо, бритые наголо, Таххили с тысячей косичек... Среди них были девочки лет пяти и достаточно взрослые девушки. И что общего между ними было? Даже острый разум жреца Наву третьей ступени не помогал — Рэтрик нащупал что-то, но так и не смог сформулировать.

В это время Твати заговорила:

"Ученицы Анны! Кто-нибудь из вас может сказать — зачем Та-Сету женский культ?..

Зачем вы здесь?.. Молчите? Боитесь ошибиться, девочки?

Вы здесь для того, чтобы научится быть женщинами. Это не дается при рождении, и это не только то, о чем подумали некоторые из вас! На севере, где я прожила половину жизни, говорят, что мужчина — стены дома, а женщина — его крыша. Плох дом без стен, но не бывает дома без крыши! Мы — женщины — душа семьи, душа дома, душа народа, к которому принадлежим! Мы рожаем будущее своего народа, будущее всего мира! Нам прощается и будет прощаться многое, что не прощается мужчинам. Мы имеем право говорить глупости и вести себя, как маленькие. Мы имеем право на многое, потому, что мы рожаем будущее. И только в этом мы не можем, не должны ошибиться! Даже не потому, что нам не простят. Мы сами себе не прощаем. А исправлять что-либо уже поздно. Поэтому вы должны учиться. Мы должны учиться. Учиться у старших и младших, у всех. Друг у друга. У земли и неба, у леса и реки, у воды и пламени. У зверей и птиц. У прошлого и настоящего. Чтобы было прекрасным будущее, которое мы рожаем.

Девчонкой я покинула Та-Сет. И два десятка лет прожила на севере у народа волков. Мой муж был верртом, верртами были мои сын и дочь. Веррт — мой внук. И его дети — тоже. Я дважды сидела на холме Скорби, оплакивая мужа, а потом и моих детей. Я — четвертая человеческая женщина от сотворения мира, участвовавшая в похоронном обряде волчиц. И урок я начинаю с гимнов волчиц. Вы не поймете ни слова, но это пока что не важно. Слушайте, девочки. Пытайтесь понимать не разумом, а сердцем!"

Твати повернулась к Рэтрику.

-Поможешь?

-Так я же не силен в женском пении, Твати!

-Зато ты — вейр, а я даже не волчица! Разве что в стаю принята...

-Хорошо, — вздохнул Рэтрик. Он встал и вышел из зала. А через минуту вернулся уже волком.

Твати подняла лицо вверх. И к небу взлетел призывный голос волчицы. В нем звучала страсть, в нем слышался зов. Она не хотела оставаться одна и знала, что не останется. И зарычал Рэтрик, отвечая ей. В его голосе слышался ответ. И звучала смерть для каждого, осмелившегося ему помешать. Его рычание было вызовом на бой.

Закончилась песня, и Твати начала новую.

На сей раз счастье пело ее голосом, счастье скулило детскими голосами новорожденных щенков. Это счастье пьянило и кружило голову. И снова вступил Рэтрик. И в его вое звучала гордость отца, беспокойство за подругу и детей, тревога... В его вое было предупреждение всем: не подходить к его логову! Я не враг вам, но стану им, если вы перейдете мою границу!

И вновь стихла песня. И Твати повернулась к Рэтрику.

-Этого гимна ты не знаешь, Рэтрик. Его знаем только мы, самки. Это — Песнь Холма.

Рэтрик встал, чтобы выйти. Твати остановила его.

-Останься, Рэтрик. На всем Та-Сете мы с тобой — единственные волки. Некому будет поведать о моем проступке. Но, когда-нибудь, волчица Та-Сета сядет на холм. На южный холм Скорби. И ты, Рэтрик, вождь волков и жрец Наву, научишь мою дочь этому гимну. Поскольку больше научить ее будет некому.

Волк подошел к Прошедшей врата и посмотрел ей в глаза. Твати приняла взгляд и ответила:

-Я это знаю, дружище. Я — видящая. Это будет нескоро. Через пять лет.

Тихий вой не взлетел к небу — он потек по залу. Горестный вой волчицы, потерявшей все. Отчаяние плакало в этом вое. Почему ты, — спрашивало отчаяние. — Почему не я? И чернело это отчаяние, постепенно обращаясь в скорбь. Рэтрик молчал — он в самом деле не знал этого гимна.

Но вступил новый голос. Звонкий голос юной Мавеле. Сочувствие и понимание выло ее голосом. Держись, сестра, — шептало сочувствие. — Держись. Будь сильной. Ты слышишь? Твои сестры плачут вместе с тобой!

И еще два голоса приняли древний гимн, никогда не звучавший в Та-Сете. Запели две старшие девочки. И их голоса слились с голосом Мавеле, окружая, обнимая и поддерживая пение Твати. Он погиб? — спрашивали их голоса. — Мы родим новых волков! Они отомстят. Так говорим мы — матери! И так будет.

Никто из учениц не знал волчьего языка. Ни одна из них никогда не слыхала волчьего воя, потому, что в Та-Сете не водятся волки. Они пели по наитию. Пели, не понимая — что же они поют!

Смолк гимн. Поднялась с пола Прошедшая Врата.

-Три плаща. Три набедренных повязки. Три убора с пером. В нашем храме появились три новых жрицы. Я поздравляю вас, девочки.

Вечером Рэтрик обнаружил, что даже служки в этом храме — тоже женщины.

Твати вызвала одну из них и распорядилась разослать письма всем культам Та-Сета, включая себекские культы, с приглашением принять участие в празднике первого посвящения, назначенном через месяц.

Служка попыталась возразить.

-Но, Прошедшая Врата! Зачем себеки-то?

Голос Твати заметно подмерз:

-Себекские воины служат в бригаде морской пехоты. Я сражалась вместе с ними, их командир умер у меня на руках. Мы — братья по оружию! И приглашение им будет послано. Ясно?

-Будет послано, Прошедшая Врата. Но Наргол? Ему тоже посылать?

-Конечно.

-Госпожа! Зачем нам жрецы смерти?

И Твати, бывший командир восьмой бригады легкой конницы, не выдержала.

-Слушай, ты! Корова безрогая! Если я говорю, что желаю видеть жрецов Наргола у нас на церемонии, то надо бежать писать приглашения. А потом нестись, как лошадь, передавать их! Ясно? Еще раз такое услышу, — выпру к йотунам! Бегом — письма писать! Покажешь их все! Письмо Нарголу отдашь мне! Я сама к ним схожу.

Черные крылья

Твати действительно отправилась к Нарголу лично, в сопровождении Мавеле и Рэтрика, собравшегося, наконец, исполнить давнишнее обещание посетить храм Наргола, данное им еще в первый свой визит в Та-Сет. На сей раз они пошли налегке, хотя дорога их ждала дальняя: до ближайшего храма Наргола была неделя пути. Твати решила, что с их опытом они пропитаются сами и Мавеле прокормят. И идти будут по тракту.

Мавеле не преминула пошутить.

-А где мешок? — невинным голоском осведомилась она.

-Какой мешок? — не поняла Твати.

-Как какой? А на чем я сидеть буду?

Твати повернулась к Рэтрику.

-Слушай! А ведь она права! Мешок надо было прихватить. И положить туда хотя бы ремень! Лучше два, поскольку одного ремня Мавеле не хватит.

-Не-а! — пропела Мавеле. — Жриц бить нельзя!

Твати снова повернулась к жрецу Наву в поисках поддержки. И немедленно ее получила.

-Видишь ли, Мавеле? — задушевно принялся объяснять Рэтрик. — Две тысячи лет назад жрец четвертой ступени Синтала из храма Наву доказал, что "если все возможные варианты действий запрещены, то разрешается самый эффективный из них". В данном случае это означает следующее: ввиду того, что увещеваний ты не понимаешь, они — невозможны. Далее, поскольку все остальные варианты воздействия на тебя запрещены, то следует выбрать самый эффективный способ из запрещенных. А именно — способ, именуемый "утверждение через отрицание". Что, в свою очередь, означает: если через твою голову тебе доказать нельзя, доказывать надо через отрицание головы. Что, как всем известно, выполняется посредством ремня. Поняла?

-Не так, чтобы очень. Но идею поняла.

-И?

-Ремня у вас все равно нет. Тогда самый эффективный способ переходит в разряд невозможных, что замыкает последовательность вариантов воздействия в кольцо, исключая напрочь какие-либо воздействия. Силовые, во всяком случае.

Эту тираду юная жрица выдала с самым серьезным видом. И слушал ее Рэтрик с тем же видом. Ни дать ни взять — два мудреца дискутируют.

-Ух ты! — восхитилась оторопевшая Твати. — А попроще можно?

-Можно! — пропела Мавеле. — Ничего вы мне не сделаете! Пожалеете!

Они не спешили, но шли быстро. Рэтрик бежал волком, Твати имела огромный опыт ходьбы еще с детства, а Мавеле и вообще происходила из племени Тофуте, то есть Неутомимых.

Рэтрик забегал далеко вперед, останавливался и подолгу ждал своих спутниц.

Говорят, что бывают слова, меняющие судьбу! Незначительный разговор, имевший место в пути, изменил судьбу всех троих.

-Прошедшая Врата, позволь... — начала Мавеле, но Твати ее сразу перебила:

-Давай без церемоний! Их мне и в храме хватает. Твати меня зовут.

-Хорошо... Твати. Я опять иду с Рэтриком. Девчонки опять будут завидовать! Меня это беспокоит.

-Оставь, Мавеле! Через полгода от их зависти и следа не останется!

-Думаешь?

-Нет. Знаю! Вижу!

-Что видишь? — не поняла Мавеле.

-Будущее вижу. Дар у меня такой.

-Да? Вот здорово! — пришла в восторг девочка. — А меня научишь?

-Нет, — улыбнулась Твати. — Это — или есть, или нет. У тебя — нет. Другой у тебя дар. А научить видеть нельзя. Не огорчайся, Мавеле. У меня страшный дар. Это проклятие, а не благо.

Что-то в голосе Прошедшей Врата заставило Мавеле не продолжать эту тему, а спросить о другом:

-А какой дар у меня?

-Любить! — мгновенно ответила Твати. — У тебя дар Истинной Любви, Мавеле. Редкий дар.

-Разве?

-Да. Люди умеют любить только частично. И то не все. А ты...

Мавеле подумала и просияла:

-А я не могу ненавидеть или завидовать. Вообще! Я обо всех хорошо думаю. Представляешь? Обо всех! Наверно, я всех люблю? Да?

-Да, девочка моя. Всех. Только... — Твати понизила голос и немного поколебалась, прежде чем продолжить — ...просьба у меня есть. Чтобы ссор не вышло. ...Люби! Только Рэтрик — мой.

Мавеле не поверила ушам. Она остановилась, как вкопанная, и уставилась на Твати. И выражение лица ее наставницы, клявшей себя на чем свет стоит за то, что брякнула такое (!) девчонке, сказало Мавеле все.

-Ты что, Твати? Мне же только одиннадцать лет!

Твати махнула рукой.

-Какая разница? Любить могут не только взрослые... Забудь то, что я тебе сказала, Мавеле...

Юная жрица стала очень серьезной.

-Твати! Я люблю Рэтрика, как друга, как отца. Может быть, даже больше, чем друга... Но он — не моя Судьба. А я — не его. И мы с ним никогда не станем Судьбами друг для друга. Я не помешаю тебе, Твати. Люби его. Завоюй его и будь счастлива.

У Твати что-то стиснуло сердце.

-Какое там счастье? Мое счастье сожжено заживо вместе с Тирно. С моего счастья содрали шкуры моих детей. Мое счастье несколько дней назад истекло кровью моего единственного внука. Нет его у меня, Мавеле. И больше не будет.

Твати запнулась, увидев яростный, опаляющий взгляд девочки.

-Не смей! Ты нас учишь любить, а сама не веришь в любовь? Чему же ты собираешься учить? Дети гибнут, а жизнь продолжается! Ты же видящая! Увидь своих потомков! Не видишь? А я вижу, хоть и не мой это дар! Да, Рэднор тонМайви погиб. А за день до этого оборвалась жизнь его жены! И их дети остались сиротами. Увидь же, видящая, как старшая дочь Рэднора, сама уже овдовевшая, вскармливает своих двухнедельных брата и сестру вместе со своей дочерью, тоже двухнедельной! Увидь, что она проживет еще десять месяцев, поставит на лапы детей и будет повешена на стене Навода за три дня до того, как ваши войска штурмом возьмут город. Видишь?.. Я все понимаю, Твати, хотя мне всего одиннадцать лет! Тебе сейчас жить не хочется, не то что любить. Я понимаю. Но ты должна, обязана быть счастливой! Каждый человек должен любить и быть счастлив. Иначе ему незачем жить. Ради счастья и живет человек.

Мавеле замолкла. Потом кровь прилила к ее щекам, запылали уши, когда она поняла — что сказала!

-Ой! Что же я несу? — со слезами в голосе простонала Мавеле и пошатнулась. Если бы Твати ее не подхватила, девочка бы упала. Мавеле уткнулась в грудь Твати и заплакала. Твати обняла девочку и гладила ее волосы, пока Мавеле не успокоилась. А потом, как будто ничего не случилось, произнесла:

-Напомни мне добавить перьев в твой убор. Ты быстро учишься, Мавеле. Пойдем. А-то нас Рэтрик заждался.

Мавеле посмотрела вперед, на белого жреца, внимательно глядевшего издали на них, и с ужасом спросила:

-Он слышал?

-Нет. Он ведь жрец бога мудрости! Он знает, когда не надо слышать. И сидит слишком далеко.

На седьмой день пути показался храм Наргола.

Рвались к небу девять изящных черных башен с высокими серебристыми шпилями, соединенных ажурными мостами, хрустальными лестницами и высокими арками. Храм стоял в долине, окруженный неприступными черными горами, на вершинах которых лежал вечный снег. Единственный проход в долину представлял собой туннель, вырубленный в скале.

Беспрепятственно пройдя через туннель, путники пошли по дороге, выложенной белым шлифованным камнем. Вокруг расстилалась зеленая равнина. Дорога привела их к стальным воротам, бесшумно отворившимся на стук. Привратник — жрец первой ступени, увидев гостей, поклонился и, ни о чем не спрашивая, повел их внутрь.

Они шли по светлым просторным коридорам, видели в холлах людей в черном, занятых своими делами. Среди них были не только жрецы, но и художники, мастера, музыканты...

Привратник привел их к дверям какого-то зала и остановился.

-Прошедшая Врата! Досточтимые! Это — зал приемов. Сейчас вас примет Мастер нашего храма. Надеюсь, что ваше пребывание в храме тьмы будет приятным и полезным, несмотря на разность наших культов.

С этими словами привратник с силой дважды ударил в дверь посохом, поклонился гостям и ушел.

Дверь распахнулась. Твати и ее спутники вошли в небольшой зал, освещенный факелами. В высоком кресле сидел жрец третьей ступени — Мастер этого храма.

-Приветствую вас, гости. Не часто нас посещают жрецы иных культов! Тем приятнее ваш визит! — вежливо поздоровался Мастер.

-Приветствую тебя, Мастер. Да будет гладок и прям ваш путь познания, да сопутствует успех вашим посвященным в их поисках, да старательны и талантливы будут ваши ученики! — блеснула Твати старинной формулой вежливости гостя в чужом храме. — Я пришла пригласить представителей культа Наргола на церемонию первого посвящения в жреческий сан в храме Анны, которая состоится через три недели.

Ей удалось удивить черного жреца.

-Почему нас?

-Приглашения посланы всем культам Та-Сета, как людским, так и себекским.

-Нас, значит, зовете для круглого счета? — позволил себе легкую насмешку Мастер.

-Нет! — жестко сказала Твати. — Повторяю! Я приглашаю все культы.

-И эти приглашения разносит сама Прошедшая Врата? — усмехнулся Мастер.

-Нет, Мастер. У нас есть кому рассылать письма. Я приглашаю лично только жрецов Наргола.

-За что такая честь?

Твати непонятно улыбнулась, стерла улыбку с лица и холодно ответила:

-Ради вашего Учителя. Ты высокомерен и нетерпим, Мастер. А он таким не был.

Что-то мелькнуло в лице Мастера черного храма, но сух и надменен был его вопрос:

-Откуда ты знаешь, каким он был?

-Знаю! — ответила Твати просто. — Я ведь с Мелькором знакома лично!

Мастер вскочил на ноги и подошел к Твати.

-Откуда ты знаешь его имя?

-От него, Мастер. Найдешь время послушать?

-Говори!

И все же Мастер опомнился. Жестом он пригласил гостей в соседний кабинет, где стояли четыре кресла, перед каждым креслом безмолвные ученики поставили легкий столик, уставленный закусками и различными напитками, как холодными, так и горячими.

-Прошу вас утолить голод после долгой дороги.

Завтрак прошел за непринужденной беседой. Мастер интересовался у Рэтрика, что привело его в храм Наргола и был удивлен, что жрец бога мудрости сдержал слово, данное двадцать лет назад жрецу черного Наргола. Мавеле вертела головой, рассматривая гобелены, украшающие стены, и забывая про еду. Твати больше молчала. После завтрака все дружно отказались от предложения отдохнуть. Мастер предложил гостям перейти на верхнюю смотровую площадку.

И там Твати начала свой рассказ.

"В 343 году в Черной империи появился гениальный военачальник — Чжуан Гэ. Он нанес нам несколь-ко тяжелых поражений. Он взял Арбад и выбил нас из Рыжих гор, его войска заняли Горное королевство и последний горный король пал в битве. Тогда мы были в одном шаге от окончательного разгрома. Моя бри-гада столкнулась с тридцать первым корпусом противника и была разбита. С нами отступали сорок тысяч жителей Брентоны. Потом стало ясно, что нам не оторваться. И тогда я приказала двум сотням всадников задержать врага. И сама осталась с ними. Ты скажешь, что это было глупо? Но если я не смогла сохранить мою бригаду и посылаю воинов на верную смерть, чтобы исправить мою вину, то будет справедливо разделить их участь.

Это был славный бой! Мы задержали их на целых десять минут. Этого должно было хватить беженцам, чтобы они ушли за реку и разрушили за собой мост. Потом мне раскроили череп и я вырубилась. А очну-лась уже в доме Оскильпы. Знаешь о нем? Это странствующий бог — целитель.

Он вылечил меня и оставил на пару дней у себя. Вот там-то все и случилось. В первый же вечер у него начался приступ боли, швырнувшей его на пол. Я кинулась к нему, уже понимая, что мой порыв смешон: чем я могу помочь богу? Оскильпа открыл глаза, нащупал посох, сел и прошептал: "Как же ему больно!"

И собрался уходить. Он объяснил мне, что я могу уйти туда, куда захочу. Только открою дверь и окажусь у цели. А я напросилась с ним. Не знаю уж, почему! Он предупредил меня, что идет к Нарголу, но я не передумала.

Мастер! Мы оказались... в ничем. Там не было земли, неба, звезд, солнца. Там не было ничего. Там был он! Высокий белокожий человек, лет тридцати, с седыми волосами и очень яркими, звездными глаза-ми. Со страшными шрамами, уродующими лицо, с обожженными руками... Красивый человек.

Он поглядел мне в глаза и... даже Оскильпа не сумел мне помочь. Как удар молнии, как потоп, как смерть... Поток знания закружил меня, как водоворот — щепку! Лаан Гэлломэ, поле черных ма-ков, Эллери Ахэ, умирающие на скале в Валиноре, последний бой рыцарей Аст Ахэ, искалеченные руки и его выжженные глаза... И черные крылья, несущие его над Боргильдсфольдом, над двумя многомиллиард-ными армиями, над первыми всполохами пламени Рагнарекка...

Я потеряла сознание. И вернул меня он. Тот, кого у нас называют Нарголом. Оскильпа не смог.

-Надо же! Еще одна видящая и помнящая, — удивился он и немедленно пригласил нас в гости.

И показалось мне, что хотел Наргол что-то добавить, но заставил себя молчать. И мелькнул в его сияющих глазах призрак древней и страшной боли. Нестерпимой, запредельной боли. Мелькнул и исчез опять.

Он провел рукой перед собой и раскрылось Ничто. За ним мы увидели яркий, молодой, чистый мир. Такой... добрый мир. Мы стояли на скале, открытые всем ветрам, внизу лежала долина между двух рек, текущих с гор. Несколько озер, затянутых пологом тумана, камыши по их берегам, лес вдали — темный, дремучий, древний, манящий... Поля, все в цветах, ручьи, перебирающие со звоном камешки, белые обла-ка в удивительно синем небе... И город. Деревянные домики, крытые лемехом, украшенные искусной резьбой, резные рамы окон, распахнутые настежь двери... И люди! Молодые, веселые, гостеприимные. С удивительными глазами: золотыми и изумрудными, нефритовыми и лазурными, цвета неба и цвета меда...

Вот таким предстал передо мной его дом.

-Прошу вас, друзья! — протянул руку Наргол. Перед нами легла облачная дорога.

-Идите смело! А я полечу. Мне редко удается летать в последнее время.

И плеснули черные крылья. Он спешил. Там, в этом городе, его ждала та, для которой он никогда не был только Тано.

По белой облачной дороге, мягко пружинящей под ногами, шли мы в этот сказочный город. Наргол летел впереди, выписывая пируэты и сальто, устраивая танцы в небе, и полет его сопровождала удивитель-ная музыка, льющаяся прямо с небес.

-Сайэ, Тано! — окликали его люди, улыбались, махали руками в знак приветствия.

Облака растаяли у порога одного из домов. Из него навстречу Нарголу выбежала девушка, маленькая, гибкая, похожая на стебелек. Весенний ветер ворошил ей роскошные серебристые волосы, водопадом опускавшиеся на плечи. Сияли ее огромные зеленые глаза... Губы шептали имя: "Мелькор".

Ты, знаешь, Мастер? Я их воспринимала обычными людьми. Поэтому я затеяла печь пирог, и мы с Элхэ ушли на кухню. А Оскильпа неспешно беседовал с хозяином.

-А как ты с отцом?

-Ладим. Он затеял новый проект, зовет меня... Заманчиво, интересно, но... проклятая память! Я помню все! И мне с Эрэ трудно разговаривать. Хотя, если подумать, я не могу предъявить ему никаких претензий! Никто не посвящает своих учеников во все и сразу! Я просто не предположил с самого начала, что он предоставил право решать нам. Всем нам. Если бы мы нашли общий язык тогда, все было бы иначе.

-Общаешься с братьями?

-Конечно! Феантури регулярно навещают меня. Я тоже наведываюсь к ним, но они ко мне загляды-вают чаще. Ниэнна не стала творить свою реальность. Манвэ только руками развел! Тулкас к ее совести воззвал. Йаванна обвинила ее в лени и пассивности... Перессорились, как малыши в детском саду! А Ниэнна, по-моему, замахнулась на что-то большее, чем простая новая реальность! Посмотрим... Брат никак себе про-стить не может то, что учинил когда-то. При встречах глаз поднять не может. Сам ведь уже мир творит! Загляни к нему, Асклепий! А то он сотворит не реальность, а мир покаяния.

А мы в это время говорили с его женой.

Я рассказала ей о нашем мире, о своей недолгой жизни, о нашей войне, о моих детях... Ты знаешь, Мастер? Она плакала, слушая меня. Она, прошедшая через тысячелетия, видевшая гибель всего своего народа своими глазами, умиравшая сотни раз и возвращавшаяся снова...

А она рассказала о себе, об Арте, об Лаан Гэлломэ и Аст Ахэ, о Нуменоре... Долог был ее рассказ. Горек и страшен он был. И теперь плакала я.

Знаешь, Мастер? Она счастлива, соединившись через десятки тысячелетий с тем, кого всегда любила. И, тем не менее, она несчастна. Он любит ее, но как-то по-своему. А она хочет ребенка, она хочет ласковых слов, она хочет чувствовать себя женой, а не просто возлюбленной... Очень странно! Творец, знающий и умеющий все, не умеет любить!

Не обижайся, Мастер! Я не хотела оскорбить твои чувства. Его любовь очень горькая, очень печаль-ная. И одинаково мучительная и для него и для той, кого он любит. Я так хотела бы ему помочь! Тогда я не понимала, что я могу сделать?"

Твати закончила рассказ. И Мастер преклонил колено перед Прошедшей Врата культа Анны.

-Прости меня, госпожа. Я был груб. Тебе открыто более, чем нам. Я прошу тебя повторить рассказ, чтобы мы смогли его записать!

Кэннэн Гэлиэ

Рэтрик исчез в недрах храма, увлекшись беседой с черными жрецами. Твати и Мавеле бродили по храму, по саду...

Мастер храма поручил жриц заботам мастера памяти храма, юноши лет двадцати, и удалился. Твати полдня просидела в храмовой библиотеке, вспомнив давнюю свою профессию. Здесь было, что почитать. Твати с благоговением касалась руками свитков многотысячелетней давности, хроник племен, давно забы-тых историками Та-Сета, сборников древней поэзии...

Мавеле откровенно скучала. Она, конечно, тоже любила читать. Еще больше она обожала слушать рассказы других. Но "шило в афедроне" мешало ей долго сидеть за книгами. Поэтому она нашла кушетку и улеглась спать. И не обратила внимания, как мастер памяти укрыл ее одеялом и осторожно сунул под голову подушку.

-У вас богатая библиотека! Жаль, что я не могу все это прочесть!

Мастер памяти понимающе кивнул.

-Мы могли бы скопировать часть библиотеки для вас, Прошедшая Врата. Если бы вы смогли задер-жаться у нас и выбрать то, что необходимо вам в первую очередь! Или пришлите кого-нибудь из ваших жриц, чтобы они направили нас.

Твати не смогла скрыть замешательства.

-Вы хотите подарить нам свои тайны? Это странно...

-Что вы, Прошедшая Врата? Знание может быть тайной только для непосвященных, если оно опасно. Вы — посвященная высшей ступени! От вас в нашей библиотеке тайн нет.

-А где есть? — быстро спросила Твати.

Юноша внезапно напрягся, но постарался скрыть это от Твати.

-Прошу прощения, Прошедшая Врата, но вы — видящая. Я не в праве отвечать на ваш вопрос.

Твати поняла все.

-Простите меня и вы, мастер памяти. Я не буду смотреть ваше будущее и не взгляну в ваше прошлое! Ваши выводы, ваши прогнозы останутся в тайне! Даю слово. — Твати с еле заметной насмешкой сменила тему разговора. — Кстати, если я не смогу посетить ваш храм снова, кого из моих жриц ты бы хотел видеть в своей библиотеке?

Жрицу позабавило смущение юноши. А она еще более смутила его, закончив свою мысль:

-Если Мавеле избавится от "шила в афедроне", я не стану возражать, если ваш храм пригласит именно ее.

И тут же ей стало стыдно.

"Все мы стервы. А я — стерва высшей ступени посвящения!" — охаяла себя мысленно Твати.

-Не обижайся, пожалуйста! И прости меня. Я не хотела задевать твои чувства...

-Вы видите?

-Нет. Я просто понимаю. У тебя же все на лице написано!

Юноша поколебался и все-таки спросил:

-Госпожа! Что вы посоветуете? Я все понимаю — это нелепо. Любовь с первого взгляда жреца тьмы к жрице богини истинной любви! Совсем девочке! Что мне делать, госпожа?

Твати испытующе посмотрела на юношу и задала встречный вопрос.

-Ответь мне честно, мастер памяти! Если я сейчас скажу тебе, что ты сошел с ума, что нелепо взрос-лому человеку любить одиннадцатилетнюю девчонку, особенно — жрицу иной веры, что это — тяжкий грех, что ты должен выкинуть эту дурь из головы, ты послушаешься моего совета?

Юноша медленно помотал головой и задумчиво бросил:

-Нет. — И повторил: — Нет!

Твати подарила ему лучшую из своих улыбок.

-Я думаю, что ответила на твой вопрос.

Мастер памяти не принял улыбки.

-Скажи мне, Прошедшая Врата, что будет?

И Твати неожиданно жестко завершила тему:

-Что я могу сказать тебе, жрец Мелькора? И что мне сказать себе? Я тоже люблю жреца иной веры, и он много старше меня! Кроме того, он — веррт! У кого мне спрашивать совета? И надо ли?

Юноша не ответил. Он подошел к окну, посмотрел на долину, расстилавшуюся внизу, на синее небо, на горы, чернеющие вокруг... И, не оборачиваясь, предложил:

-Пойдем в музей?

-Пойдем! — легко согласилась Твати. — Надо будить мою спящую красавицу.

И, подойдя к кушетке, где устроилась Мавеле, осторожно потрясла ее за плечо.

-Мавеле, просыпайся!

Девочка рывком соскочила с кушетки, толком даже не проснувшись.

-Ох! Ну и сны у вас тут снятся, мастер памяти! Помереть можно.

-Какой сон? — насторожился мастер памяти.

Девочка медленно покачала головой.

-Прости. Этого я никому не расскажу. Никогда! Но только я поняла — какой жестокой и безжалостной бывает Любовь! Столько крови не проливается даже от ненависти или жадности... Теперь я знаю — зачем я пришла в наш храм! Нас — всего девятнадцать. Но мы — не одиноки! И война, которая грядет, будет именно за Любовь! Она охватит весь континуум миров, все расы, богов и смертных. Но любым оружием — мечом и посохом мага, шпагой и повелением бога, стило и словом, мыслью и песней, бластером и автоматом Калашни-кова — мы будем сражаться за Любовь. Ибо она одна делает человека творцом. А, значит, дарует свободу!

Твати с изумлением глядела на Мавеле. А черный жрец прошептал ей на ухо:

-Нет, Твати! Она — не видящая. Просто она очень чувствительна к ... источнику знания, на котором воздвигнут наш храм. Не спрашивай ее, она не сможет объяснить... Сейчас она в глубоком трансе. Выведи ее из него и пойдем дальше. Вас ждет музей и его хозяин — мастер древности. А я вынужден попрощаться с вами. Спасибо тебе, Твати. И прости меня за непочтение, Прошедшая Врата!

-Просто Твати.

Музей потряс воображение обеих. В нем хранились экспонаты еще сарганской эпохи. Оружие. Карти-ны. Древние манускрипты. Посуда. Ювелирные изделия. Игрушки.

У стенда с игрушками мастер древности остановился.

-Смотрите! На содержимое этого стенда стоит обратить внимание!

В самом деле, великий резчик по дереву создал эти игрушки! Твати, с трудом отрывая взгляд от очеред-ного чуда, переводила его на следующее.

Рвущийся в небо дракон разворачивал крылья. Слон с позолоченными бивнями мчался в бой, на его спине высилась башенка с тремя стрелками. Неведомый мастер придал им даже выражения лиц. Орел па-рил в небе, светились его глаза. Старец играл на лютне, подняв слепые глаза к небу, дрожала струна, с ко-торой только что сорвался тонкий палец музыканта. Суровый воин в черном плаще и черной кольчуге стоял, устало опершись на сверкающий клинок. Медововолосая девушка в черном платье плела венок. Бил копытом могучий черный конь...

-Ой! Лошадка! — по-детски восхитилась Мавеле.

Мастер древности открыл стенд.

-Хочешь поиграть?

-Хочу!

Твати попыталась его остановить.

-Эти игрушки, наверное, очень старинные и очень ценные! Стоит ли?..

-Стоит! — прервал ее хранитель музея. — Игрушки умирают, если в них не играют дети. Играй, малень-кая жрица.

Он повернулся к Твати и продолжил: "Вы правы: эти игрушки действительно старинные. Их резал мастер игрушек, пришедший в наш мир две тысячи лет назад вместе с Савраной. Девятеро их было, учеников Мудрого. Закаленные воины, но усталые и израненные, пришли они со своим учителем, высоким седоволосым человеком с удивительными, льдистыми, сияющими глазами, в глубине которых таились ярость и нечеловеческая усталость. И что-то еще... Звали его — Саврана. По-моему, это было не настоящее его имя. Он был совсем молод, как нам показалось тогда. Однако он прожил у нас около тысячи лет и не состарился даже на год. Он был молчалив и необщителен, но рядом с ним мы стано-вились лучше, мудрее, добрее...

Первый его ученик был так страшен, что люди теряли сознание, видя его. Даже воины, еще быв-шие в те времена в Та-Сете. Он-то и стал впоследствии мастером игрушек. Сначала он полвека прожил отшельником в пеще-ре — не мог и не хотел видеть людей. Потом его нашли дети. Они подглядывали за ним, а он резал им игруш-ки и оставлял у входа в пещеру. И это стало его профессией на долгие века.

Однажды его спросили:

-Аргор! Ты — гениальный резчик и скульптор! Почему ты не хочешь попро-бовать настоящее дело?

-Четыре тысячелетия я сражался, — ответил он. — Одно только мое имя наводило страх на целые страны. При моем появлении на полях сражений целые армии бросали оружие и обращались в бегство! Сорок веков отдал я разрушению. А теперь я занят самым созидательным из дел: доставляю детям радость.

Все они были людьми. Бессмертными людьми. Странно звучит? Они учили, творили, просто жили. А потом ушли. Ушли в бой. В иной, неизвестный нам мир. И впервые увидели мы улыбку на лице Савраны, обычно суровом... Он шел освобождать из плена своего учителя. Нашего учителя. Наргола.

А вот этого коня Аргор вырезал перед уходом.

Если бы знал он, наводивший ужас на свой родной мир, известный там, как Король-мертвец, Король-призрак, властитель Минас Моргула, Повелитель назгулов, что люди будут плакать, провожая его в бой..."

Речь мастера древности прервал вскрик Мавеле. Оба обернулись к ней и ахнули: черный конь в руках девочки развернул черные крылья и встал на дыбы.

-Что это? — кричала перепуганная Мавеле.

-Все в порядке, досточтимая, — успокоил ее черный жрец. — Ты столь же талантлива, как и мастер, со-творивший этого коня. Он сотворил коня, а ты подарила ему крылья. Возьми его, Мавеле. Он твой. Играй. Игрушки умирают, если в них не играют дети. Аргор бы одобрил. И Мастер храма не осудит меня за этот дар.

Мастер древности переводил взгляд с Твати на Мавеле, молчал, думал. И, наконец, решился.

-Выслушайте меня, Прошедшая Врата храма Анны! Вы знаете выражение — Кэннэн Гэлиэ?

-Нет, мастер древностей.

-Тогда пойдем. Вы должны кое-что узнать.

И жрец привел их в главный зал храма, подошел к алтарю и снял с него небольшой томик, перепле-тенный черной кожей.

-Эту книгу записывали ученики Савраны. Для себя — не для нас. Но они научили нас своим языкам, и мы можем ее читать. Я прошу вас, досточтимая Мавеле и Прошедшая Врата Твати, не разглашать сию тайну никому. В книге — история Арты, родного мира Савраны, Кхамула, Аргора, Дэнны и других, в книге — многое. Когда-то спросили Кхамула, почему Саврана никогда не улыбается? И ответил Кхамул, что ко-гда-то повелитель не смог спасти своих учеников. Вы, Прошедшая Врата — опытный и умелый воин! Вы поймете, что должен чувствовать он, учивший сражаться целый народ еще до самой первой войны в Арте, но так и не сумевший научить их проливать кровь, видя их гибель и не имея сил их спасти!

-Целый народ? — ужаснулась Мавеле.

-Да! Ибо Наргол, творивший Арту, был одним из многих. И заспорил Он с братьями своими о том, что есть благо, что есть вред для Арты! И остался в одиночестве Учитель. И решил Он тогда, что будет творить на благо Арты сам, что искусством своим и учеников своих докажет Он правоту свою братьям. И предложил Учитель первым людям Арты помощь и дружбу. И те, кто принял Его дружбу, назвались Элле-ри Ахэ — народ тьмы. Ибо во Тьме рождается Свет, Тьма дарует отдых — уставшим, покой — измученным, мудрость — сомневающимся, вдохновение — творящим. И стали они детьми Его, учениками Его, народом Его. И сын Его — Саврана — был с ними, став их братом, другом, советчиком. Бессмертными они были тогда, но учил Он, что смерть не есть конец всего, она — лишь начало пути. И каждому дарован его собственный Дар, его собственный талант. И посему каждый вправе выбрать свой Путь и принять знаком этого Пути звездное имя. Кэннэн Гэлиэ.

Мастер древностей умолк, провел рукой по лицу и продолжил, сжав кулаки:

-Но ошибался Учитель: не желали честного спора сестры и братья Его. Видя правоту Его, видя красо-ту Его творений, опасаясь силы и искусства учеников Его, задумали они уничтожить Эллери Ахэ. Ибо всему учил Наргол своих учеников: понимать и любить землю, видеть душу растений, камней, воды и воздуха, творить из металла, дерева, камня и льна красоту, читать в минувшем и провидеть грядущее, слышать песни мира и записывать их... Только искусству убивать и разрушать не учил их Наргол. Ибо никто не мог помыслить в ту пору, что меч станет мерилом истины, никто не мог помыслить, что можно убить только за то, что твой собеседник с тобой не согласен. Эллери Ахэ больше нет. И ужасна была их гибель. Но Память нельзя сра-зить мечом, нельзя предать огню. Вы, избравшие Путь, хотите ли вы принять его, и звездное имя вместе с ним? Тогда положите руку на Черную книгу.

Бестрепетно протянула руку маленькая Мавеле и положила ее на черный переплет. И, вздрогнув, по-вторила ее жест Твати. И что-то мучительно-горькое, исполненное тяжелой тоски, поднималось в ее душе. И силилась Твати что-то вспомнить, что-то важное, самое важное в жизни, за что и умереть не жалко! Слово?... Имя?... Нет... Не вспомнить.

А жрец своим посохом ударил в гонг. Мягкий звон прокатился по храму. В зал начали собираться жрецы, ученики, воины Знания...

-Кэннэн Гэлиэ! — объявил мастер древностей.

Впервые под солнцем этого мира звучала древняя формула Кэннэн Гэлиэ:

-Я, Твати, принимаю Путь Видящей и Помнящей, и знаком Пути, во имя Мира, который буду хранить, и Эа, принимаю имя — Иэллэ, Ирис.

И торжественно ответил Мастер храма:

-Перед звездами Эа и этой землей ныне имя тебе — Иэллэ. Путь твой избран — да станет так.

Шагнула вперед Мавеле. Помешкала мгновение, опустив голову... А потом резко вскинула ее, блеснули двумя звездами ее глаза... И под сводами зала раскатился звонкий ее голос:

-Я, Мавеле, принимаю Путь Истинно Любящей, и знаком Пути, во имя Радуги Миров, которую буду хранить, и Эа, принимаю имя — Мэлкорэ, Любящая Мир.

И снова повторил Мастер храма:

-Перед звездами Эа и этой землей ныне имя тебе — Мэлкорэ. Путь твой избран — да станет так.

Казалось, что светлее стало в зале, освещенном лишь факелами. Улыбками светились лица присутст-вующих. Добрыми улыбками, радостными! Ученики, окружив Иэллэ и Мэлкорэ, повели их в торжествен-ный зал, где накрывались столы для пира. Играла незнакомая и непривычная, но прекрасная музыка, певцы пели песни, и впервые за два десятка лет Иэллэ чувствовала себя счастливой. И мастер памяти все-таки вытащил Мэлкорэ на танец. Тоже незнакомый, плавный... Танец для двоих. Танец-диалог. И о многом сказали друг другу они языком движения и жеста. И Рэтрик, сидевший рядом с Иэллэ, одобрительно кив-нул ей, указав на Мэлкорэ, взял за руку, да так и забыл отпустить.

-Примете ли Ученицу, Прошедшая Врата? — негромко спросил Мастер храма у Иэллэ.

-Приму, если подойдет. А кто она? Почему культ Наргола, избрав ученицу, отказался ее учить? И, кстати! Разве двери храмов Наргола не закрыты для женщин?

-Пока закрыты! Но мы их откроем, как только сбудется пророчество... Что же касается второго твоего вопроса, то... — Мастер усмехнулся, — у нас ей нечему учиться, это точно!

-А какое пророчество, если не секрет?

-Вот это! — и с этими словами Мастер храма встал, подошел к одному из столов и вернулся уже не один. Спутник его стряхнул капюшон черного плаща.

Рассыпались по плечам жемчужно-серебристые волосы, распахнулись огромные зеленовато-прозрач-ные глаза...

-Элхэ! Вот ты и пришла, — просто сказала Иэллэ.

Две женщины обнялись.

Черные жрецы вокруг долго гадали — что же так потрясло Мастера их храма?

Когда Иэллэ, Мэлкорэ и Элхэ уходили, Мастер храма попросил, прощаясь:

-Приходите! Так радостно не видеть ужаса в глазах людей! Мы так ждем вас! Всегда будем ждать! Особенно мастер памяти...

Новая ученица

Из черного храма Рэтрик вернулся прямо к себе. А Иэллэ, Элхэ и Мэлкорэ отправились домой. Иэллэ по дороге ломала голову, зачем Элхэ понадобилось учиться у нее? Наконец, она не вытерпела.

-Элхэ? Зачем?

-Учиться любить, Прошедшая Врата.

Иэллэ поморщилась.

-Прекрати. Какая я тебе Прошедшая Врата, скажи на милость? Тебе, родившейся на заре Арты? И ка-кой это любви тебя, столько раз умиравшую за любовь, могу научить я, смертная? Которой тридцать во-семь лет от роду?

Элхэ побледнела.

-Не сердись, Иэллэ. Пожалуйста! Мне жаль, что я тебе говорю это, но у тебя — тридцати восьмилетней — были дети, внук, сейчас живут правнуки. И проживут долго, поверь мне! А у меня, родившейся тридцать тысяч лет назад, детей не было! Так есть — чему мне учиться? Ты несколько лет была счастлива! Я — никогда. Ты забываешь, файа, что я — не человек. Я — эллерэ. А эльфы кое-чем отличаются от людей. Учи меня, Иэллэ. Учи быть счастливой, учи делать счастливым его, учи рожать и воспитывать детей, учи провожать их в бой (если придется), как человеческие женщины, учи оплакивать их и мстить потом, как волчицы... Учи меня, Иэллэ.

Иэллэ вместо ответа обняла Элхэ.

-Ну! Долго вы там? — закричала Мэлкорэ, чуть не топая ногами от нетерпения. — Встали, как две пальмы, посередь дороги и обнимаются! Этак я и за месяц домой не добреду!

Элхэ уперла руки в боки, расставила ноги пошире, голову выставила вперед и выпятила челюсть.

-Это как вы, досточтимая жрица, со старшими разговариваете?

-Кто это тут старшие? — нахально возразила недавняя Мавеле.

-Кое-кто старше саном! — спокойно разъяснила Элхэ. — И обе мы — возрастом. Кто в три раза старше, а кто и в три тысячи раз.

-Во сколько? — ошеломленно переспросила Мэлкорэ.

-Во столько! — отрезала Элхэ.

А Иэллэ — почитаемая всем Та-Сетом Прошедшая Врата культа Анны, в недавнем прошлом прослав-ленный командир восьмой бригады легкой конницы армии Сопротивления, седоволосая женщина средних лет — лежала на до-роге, дрыгая ногами от хохота. Очень уж смешную позу приняла Элхэ в целях пущей убедительности!

Но дошли они быстро. Мэлкорэ устроила конкурс — кто кого перебегает. Как ни смешно, первой вы-дохлась сама Мэлкорэ, хоть и происходила из племени лучших бегунов Та-Сета.

Обиделась она страшно! Надулась и отказалась разговаривать.

Элхэ, уже ночью, разъяснила юной жрице, что эльфы почти не устают. Она могла бежать хоть до са-мого храма. А у Иэллэ такой опыт беготни по лесам, что у Мавеле не было ни одного шанса. Кстати, Элхэ, единственная на весь Та-Сет, не приняла звездное имя Мэлкорэ, и называла ее Мавеле. Впрочем, Мавеле не возражала....

Едва войдя в храмовые ворота, Иэллэ обнаружила, что за две недели ее отсутствия атмосфера в храме разительно изменилась: всюду царило волнение, близкое к панике. Девушки бродили по храму и двору, не замечая света белого. Поймав одну из подопечных, Иэллэ встряхнула ее и спросила:

-Что у вас творится?

Девица подняла безумные глаза на Прошедшую Врата, и зашептала бессвязно:

-Ой, там!... Там такое!... Она пришла...

-Что "там"? Кто пришла? — рявкнула Иэллэ прямо в лицо девушке.

-Ой, мамочки! Она! Там! Ой, Прошедшая Врата! Защити! Она там!

Иэллэ хлестнула девушку по лицу.

-Приди в себя, курица! И говори толком!

Истерика моментально сменилась изумлением, затем смущением, и, наконец, полным унынием. Зато теперь ученица смогла связно кое-что объяснить.

-Прошедшая Врата! У нас гостья, ищущая ученичества.

-Ну и что? Это и есть причина всеобщей паники?

-Так она же... Она...

-Ладно, — сдалась Иэллэ. — Сама разберусь. Где она сейчас?

-В реке...

-То есть, как, в реке?

-Так ведь, Прошедшая Врата! Она пришла еще утром. И сказала что подождет в реке...

-А вы не догадались ее позвать? — рассердилась Иэллэ.

-Мы боимся!

Иэллэ посчитала до десяти, чтобы успокоиться, повернулась и пошла обратно к воротам. Выйдя из ворот, она взглянула на недальний речной берег и никого там не обнаружила.

Пожав плечами, Иэллэ позвала на всякий случай:

-Ты где, ищущая ученичества? Иди сюда!

Из воды вышла девушка.

Сказать, что она была красива — ничего не сказать! Совсем ничего! Иэллэ даже представить себе не могла, что такая красота вообще возможна! Ну прямо взгляд не оторвать...

И, в то же время, гостья напоминала Иэллэ ее саму — восемнадцатилетнюю Твати. И еще кого-то очень знакомого... Кого?

Девушка подошла, отвесила поклон, пожалуй чрезмерный, и прошептала:

-Примите меня, пожалуйста, Прошедшая Врата! Если вы меня не примете — я не вернусь домой.

-Почему я могу не принять тебя?

-Я — себекет.

-Я вижу. Это все? Тогда пойдем. Представлю тебя ученицам и жрицам.

Войдя в ворота, Иэллэ обернулась к гостье.

-Как зовут-то тебя? Совсем забыла спросить...

-Минис.

-Красивое имя! Царское! — улыбнулась Иэллэ.

И тут взгляд Прошедшей Врата упал на татуировку, украшавшую шею девушки (на шее себеки та-туировали знаки рода). И у нее подкосились ноги. Опершись на посох, Иэллэ с трудом выдавила вопрос:

-А кто твои родители, Минис?

Минис охотно начала рассказывать:

-Маму звали — Неферт. А папу...

-Сетнахт! — закончила Иэллэ. — Значит, ты — его дочь. А я-то гадаю, на кого ты похожа? Я знала твоего отца, девушка. Он был моим другом, братом. Он дважды спасал мне жизнь. И умер у меня на ру-ках...

-Так это вы? — потрясенно спросила Минис. — Это вы предсказали его судьбу? Дедушка рассказы-вал...

Она осеклась на полуслове, увидев, как мертвеет лицо Прошедшей Врата.

Иэллэ повернулась спиной к Минис, и, ничего не сказав, пошла прочь, к воротам. Сделав несколько шагов, она приостановилась и, не оборачиваясь, спросила безжизненным голосом:

-Значит, он все знал?! — и пошла дальше.

Ее рука скользнула к бедру, а когда снова опустилась, в ней сверкнул нож.

-Не-е-ет! — крик Минис распорол тишину. В три прыжка догнав Иэллэ, девушка повисла на плечах Прошедшей Врата, выкручивая руку, держащую нож.

-Не-е-т! Брось нож! Пожалуйста! — кричала Минис, давясь слезами. — Он не знал! Мимирхотеп пове-дал маме уже после его отплытия, чтобы она не надеялась и не страдала... Я клянусь тебе! Клянусь душой и посмертием! Он ничего не знал. Брось нож! Иначе я тоже убью себя!!!

Твати выпустила нож из руки.

-Не знал? — чуть слышно спросила она.

-Нет! — так же тихо ответила Минис.

Твати молча повернулась и ушла в храм. Ей ведь тоже нужно было время, чтобы выплакаться и снова стать Иэллэ, Прошедшей Врата.

Минис села на землю, попыталась вытереть слезы.

-Теперь она точно меня не примет... — потерянно прошептала девушка. И, упав ничком, снова запла-кала.

Ученицы, сбежавшиеся на крик, стояли поодаль, не зная — что делать.

Мэлкорэ подошла, села рядом и принялась гладить ей волосы и плечи.

А Минис неожиданно начала менять облик, превратившись в крокодилицу. Из ее глаз продолжали ка-титься слезы.

Только Мэлкорэ не отстранилась, продолжая гладить ей спину.

-Теперь она точно тебя примет, сестренка, — произнесла Мэлкорэ, наконец.

А потом добавила:

-Если же вдруг не примет — я уйду вместе с тобой.

Ученицы по одной подходили и садились вокруг плачущей Минис, вразнобой утешая ее.

И девушка немного успокоилась. Она перевернулась на спину и вернула человеческий облик.

-Думаешь, примет? — с надеждой спросила она.

-Конечно примет! — убежденно ответила Мэлкорэ. — После такого нельзя тебя упустить! Ты нужна храму Анны! Тебя нельзя не принять!

-Приму! — подтвердила вернувшаяся Иэллэ. И протянула руку. — Вставай, Минис. Возьми. Это тебе.

В левой руке Прошедшей Врата был сверток.

Развернув его, Минис ахнула. И все присутствующие ахнули вместе с ней!

Вместо зеленой набедренной повязки ученицы там была бурая повязка жрицы, жреческий же бурый плащ и убор из сверкающих перьев. Убор жрицы второй ступени!

-Носи, Минис. Только плащ пока не одевай — до церемонии посвящения нельзя... А скажи-ка, Минис! Паро у себя в столице?

-Да, — ответила девушка.

-Ах ты, беда! Не успеем! До церемонии-то всего две недели осталось! Надо же пригласить паро с супругой на по-священие их племянницы! И отложить церемонию нельзя...

-Если можно... — нерешительно предложила Минис. — Я доплыву. Я успею.

-Успеешь? Ну плыви, досточтимая... Письмо сочинять уже не будем. Передай на словах, что я очень прошу прибыть.

Тем временем Мэлкорэ подняла с земли нож и, протянув его одной из учениц, приказала:

-Сохрани его. И запиши все, что тут произошло. Потом принесешь мне. Я проверю.

-Это еще зачем? — запротестовала Иэллэ.

-Надо! Чтобы сестры, которые придут нам на смену, знали — на что может подвигнуть человека Ис-тинная Любовь.

Элхэ осталась в храме. Через год ей вручали плащ и убор жрицы. Однако жрицей Элхэ не стала. Она никогда не принимала участия ни в каких обрядах. Она просто жила в храме. У нее оказался уникальный дар — пробуждать душу. К нам ведь приходили женщины из разных племен, с разными характерами, с разным уровнем интеллекта. Среди них были домохозяйки, замотанные, забитые, уставшие от жизни. Были девчонки, которым всякие "высокие материи" — "по барабану"... И все они менялись на глазах, пожив несколько дней рядом с Элхэ. Они начинали писать картины, учиться, сочинять стихи... И это — не самое главное! Наши жрицы, ученицы, служки становились мудрыми, добрыми, женственными...

У Элхэ появились ученицы, которых она отбирала сама.

Когда храм Наву открывал первый женский двор мудрости, их Прошедший Врата пригласил в качестве наставниц двух ее учениц: тринадцатилетнюю Толози — ученицу храма Анны и Майви дотИэллэ — жрицу Наргола. Поначалу хихикал весь Та-Сет. Потом смех стих.

Жаль, что Элхэ так быстро ушла... Я была бы рада с ней познакомиться...

Последний мирный день

(351 год Нашествия)

-Беда, госпожа моя! Враги у наших берегов!

Воин был столь взволнован, что забыл напрочь, как следует обращаться к верховной жрице. А Иэллэ не обратила внимания.

-Говори! И успокойся! Беда — это если ты оказался во дворце вождя вождей с голой задницей. А сей-час — еще не беда.

Воин хмыкнул и в самом деле успокоился. Дальнейший его рассказ был деловит и точен.

-Три корабля с черными парусами замечены у восточных берегов Та-Сета. По описаниям судя, это рейдеры Черной империи севера. На базу флота вейрмана послали весть, но они вряд ли успеют прийти на помощь.

-А если точнее? Где именно замечены рейдеры империи? — перебила его Иэллэ.

-Невозможно сказать точнее! Они уже два дня курсируют вдоль берега. Причем, не вместе. Похоже, что они снимают карту побережья.

-Так! — заключила Иэллэ. — Три корабля — это три-четыре сотни воинов. Опытных и умелых воинов. Но мы справимся. Мгоме сообщили?

-Вождь вождей лично приказал мне известить вас!

-Паро известили?

-А надо? — удивился гонец.

-Надо. И немедленно! И Рэтрику дайте знать в малый храм Наву в Твузи.

-Уже послали. К паро я сам сейчас отправлюсь.

-Стой! Поставить на всех берегах Та-Сета наблюдателей. На каждой лиге берега. Установить эстафе-ту стрел до Свамбо и далее во все города и храмы материка. Обо всех новостях сообщать мне немедленно!

-Боюсь, что я не совсем понял вас, Прошедшая врата! Какая эстафета?

-Стрела летит быстрее колесницы. Наблюдатель посылает стрелу на следующий пост, там стрелу по-сылают дальше. Понял? И еще! Сообщения дублировать тамтамами!

Воин восхищенно посмотрел на Иэллэ. Идея ее была не нова, но эстафету стрел в Та-Сете вообще не знали, а о таком применении тамтамов никто доселе не подумал. Теперь любое сообщение за час дойдет во все концы страны!

-Сделаем, госпожа. Позвольте удалиться?

-Погодь! — Иэллэ встала с кресла, вышла на середину зала и ткнула пальцем в пол, на котором была выложена мозаичная карта Та-Сета. — Покажи-ка, друг мой, точки, где видели эти рейдеры в последний раз?

Воин указал три точки на карте, заметив, что эти данные — вчерашние.

-Так! У нас есть время, как минимум — дня три. Раньше они не встретятся, а высаживаться порознь не рискнут! Передай Мгоме, чтобы дружины племенных вождей не брал. Пусть свои берега сторожат. А-то из них воины, как кастрюля из коровьего навоза. Теперь — можешь удаляться.

Воин покачал головой.

-Жаль, что я не женщина! Или вы — не мужчина! Под вашим командованием я бы послужил!

-Посмотрим, парень. Может, и придется! Чую я, что без боя не обойдется. А у нас всего двое имеют боевой опыт — я да Рэтрик. И опыт командования есть только у нас... Погано. Ох как погано-то! Ладно, иди. ...Стой! Ел давно?

И, не дожидаясь ответа, Иэллэ приказала ученице:

-Толози! Проводи гостя на кухню, распорядись, чтобы его быстренько покормили. Ему еще до паро добираться!

Ну, вот и все. Мир кончился. Отъелась, отоспалась вволю. Четыре года отпуска! Пора и честь знать.

Иэллэ вышла в главный зал, треснула посохом в колокол и стала ждать. Через минуту все обитатель-ницы храма сбежались на зов.

И Прошедшая Врата объявила, что у берегов Та-Сета появились рейдеры Черной империи. Предстоит битва. Посему она — единственный среди ткона опытный воин и военачальник, с двадцатью годами войны за спиной, — уходит с гвардией вождя вождей.

Вместо себя она решила оставить Минис, как имеющую наивысшую, после самой Иэллэ, третью ступень посвящения, однако Минис покачала головой.

-Прошедшая! Я иду с тобой.

Иэллэ не стала спорить. Она назначила Мэлкорэ своей преемницей.

Но до ухода было еще далеко. Иэллэ ждала координат высадки черных.

-Иэллэ! — Минис прикоснулась к плечу Прошедшей Врата и указала на Элхэ. Та молча уходила в свою комнату.

-Угу! — кивнула Иэллэ. В последнее время она и себекет понимали друг друга без слов.

Элхэ собиралась в путь. На ней была кольчуга, на поясе висели ножны с мечом. В руках она вертела ножницы.

Она сидела на скамеечке под окном, глядела на горы, на джунгли, расстилавшиеся внизу, и вспоми-нала такой же день, в юности, когда она ломала аир...

Распахнулась дверь, в комнату без стука и без спроса вошла Иэллэ. И с первого взгляда поняла все.

-Элхэ! Положи ножницы! Ты никуда не идешь!

-Я должна, Иэллэ! Пойми, что никто в мире не сравнится в воинском искусстве со мной! Никто! Я не преувеличиваю! Меня учил он сам! Понимаешь? Он сам! Учил не год, не сто лет — дольше! Я могу одна выиграть этот бой! Ты знаешь меня — я не преувеличиваю. Я могу сражаться, а, значит, должна! Потому, что без меня у вас не будет шансов! Ты ведь тоже видящая, Иэллэ! Ты же знаешь, что там будет! И сколько их будет!

-Ты здесь ничего никому не должна! — рявкнула Иэллэ, как сержант на новобранца. — Ты никуда не пойдешь. Ясно? Тогда ты погибла за Мелькора. А сейчас за что? И что я скажу ему, если с тобой что-то случится? Поэтому не порть себе волосы. Не доводи до слез моих девиц! Они же четыре года краску для волос сочиняют. Серебристую. Уж я запрещала, отнимала... Бесполезно. Чую, что однажды они все покра-сят волосы, чтобы было как у тебя.

-Иэллэ! — жестко и размеренно заявила Элхэ. — Ты не можешь меня остановить!

Иэллэ... Нет, Твати... И даже не Твати, другая... подошла к Элхэ вплотную, взглянула в упор и, изумляясь сама себе, отчеканила:

-Слушай, Элхэ! Один раз ты уже заставила меня отступить. Помнишь, в Лаан Гэлломэ? Теперь я уже не та наивная девочка. Совсем не та! И я не отступлю. Ты! Никуда! Не! Пойдешь! Я даже без кэнно къелла обойдусь.

Громадные зеленые глаза Элхэ расширились. С ужасом она посмотрела на собеседницу и лишилась чувств.

Иэллэ (а, впрочем, уже и нет) кинулась поднимать девушку с пола и приводить в чувство. Она подня-ла ее и уложила на кровать. И тут эллерэ открыла глаза.

-Аллуа! Ты? Мне же сразу показалось, что ты кого-то напоминаешь! Аллуа! Ты тоже вернулась!

Ну! Вот! Имя. Чье? Мое? Нет, не может быть... Ну же! Вспомнить! Слово? Что? Вертится на языке, еще мгновение и... Нет. Опять ушло...

Элхэ поняла, что ее собеседница не помнит. Ничего не помнит. И она чуть не заплакала от разочаро-вания. Как же так? Встретились две эллерэ Ахэ через триста веков! И не могут поговорить! Тано! Где ты? Верни ей память! Ну услышь меня, Тано! Не услышит... В этот мир ему путь закрыт.

-Хорошо, Иэллэ. Я никуда не пойду. Слово даю тебе. Только скажи мне, Прошедшая Врата! Почему мне нельзя, а Минис — можно?

-А потому, дочь Гэллора, что Минис мстит за отца. Никто на свете не вправе помешать ей отомстить. Таков волчий закон. Закон моего народа, народа моих детей. Не удивляйся, Элхэ. Я — человек, но я — вол-чица.

Иэллэ помогла Элхэ встать и предложила:

-Знаешь что? Надо последний мирный день прожить весело! Сейчас я объявлю отдых и все пойдем на речку. Искупаемся.

Песчаный речной берег заметно почернел от тел купальщиц. Плескалась в воде, впрочем, преимущест-венно, детвора. Старшие берегли авторитет. Иэллэ, Мэлкорэ, Минис лежали на песке, подставив спины солнцу.

-Тетя Минис! — синеглазое чудо пяти лет от роду присело рядом с Минис. — Покатай нас, пожалуйста, а?

И просительно склонила голову.

-Это еще что за обращение к старшим? — возмутилась Мэлкорэ.

-Оставь! Мала она еще этикет соблюдать, — отмахнулась Минис. — А мне так больше нравится.

-И, кстати, Мэлкорэ! Похвальное уважение к старшим! Приятно слышать! А то четыре года назад ты старших пальмами обзывала и на шеях у них ездила! — поддела девушку Иэллэ. — Стоп! — перебила она себя. — Как это — "покатай"?

-На спине! — охотно пояснила Минис, скидывая набедренную повязку.

Младшие ученицы, увидев это, с визгом и воплями восторга помчались в воду. И с шумом обруши-лось в реку вслед за ними зеленое тело крокодилицы. Детвора мигом вскарабкалась на спину Минис.

-Вот это да! — прошептала потрясенно Мэлкорэ.

И было — от чего потрястись! Весь храмовый детский сад сидел, вопил, размахивал руками, подскаки-вал на спине огромной крокодилицы. Минис плыла на большой скорости, рассекая воду и поднимая две стены брызг. Ноги девчонок топали по воде, по ее спине... Вдруг Минис резко нырнула и детвора очути-лась по уши в воде. Тут же крокодилица вынырнула рядом и маленькие нахалки опять полезли к ней на спину, вопя и ссорясь за почетное право сесть к Минис прямо на голову и сунуть руку в пасть. Минис по-могала хвостом.

-Далеко пойдут! — с деланным беспокойством заметила Мэлкорэ. — Это вам не пальмами старших об-зывать.

-Ну да! — засмеялась Элхэ. — Им-то лет по пять! Им простительно на голове у старшей сидеть и руки ей в... хм... пасть совать. А тебе сколько было, когда ты на Рэтрике верхом скакала?

-Зато я ему руку в... хм... пасть не совала,— парировала, смеясь, Мэлкорэ.

В это время на берег вышла Минис, облепленная малолетними наездницами, как медведь — собаками. И, не выдержав тяжести, повалилась прямо в песок. На нее попадали все остальные и на берегу образова-лась "куча — мала".

-Эх! Раз уж меня тут попрекают все, — с чувством заявила Мэлкорэ, вставая, — Дам-ка я хоть один по-вод для попреков.

И с этими словами она с визгом нырнула в "кучу — малу".

-Иэллэ! — укоризненно посмотрела на Прошедшую Врата Элхэ. — И этого ребенка ты собираешься оставить на хозяйстве вместо себя?

Вот так и закончился последний мирный день перед последним боем на земле Та-Сета.

Заполночь прибыл гонец на боевой колеснице с донесением о месте сбора.

Две жрицы, поднявшись на нее, умчались в бой.

Элхэ оглядела собравшуюся уже зареветь толпу провожающих, и быстро объявила:

-Спокойно, де-вушки! Они обе вернутся.

И никто в темноте не заметил тени, набежавшей на лицо эллерэ.

Последний бой

-Вот они! — Мгоме указал рукой на три рейдера Черной империи, стоявших на якорях в полусотне метров от берега. Незваные пришельцы сновали от берега к селению, занятому ими час назад. Корабли загружались продовольствием и питьевой водой.

-Что скажете, воины севера? — спросил Синтабо, командир гвардии вождя вождей.

Рэтрик подумал немного, осмотрел окрестности и предложил:

-Надо выбить их из селения и вытеснить в долину реки. Долина узка — метров сто от реки до леса. Четы-реста копейщиков составят фалангу и отрежут их от деревни. Далее! Нанесем удар из леса силами четы-рехсот воинов, разрежем их строй надвое и возьмем половину черных в кольцо. А оставшиеся две сотни воинов блокируют вторую половину. Будем бить их по частям.

-А если они обойдут нас через джунгли? — предположил Синтабо.

-Нет! — засмеялся Рэтрик. — Мы их давно отучили соваться в лес! Вряд ли они рискнут.

Командир гвардии перевел взгляд на Иэллэ.

-Дельно! — одобрила жрица Анны. — Жаль, что лучников нет!

-С чего ты взяла? — удивился Синтабо. — Мы тоже пальмы не считали. У меня двести стрелков. Я сам буду ими командовать. Ты же, госпожа, принимай отряд, который вытеснит противника из деревни. Вождь вождей будет командовать вторым отрядом. А досточтимый жрец Наву возглавит пятую роту, на которую выпадет самая трудная задача — не дать им вновь соединиться.

-Хорошо-то как! — довольно пропела Иэллэ, и, заметив недоумение на лицах офицеров, пояснила: — Я снова военачальник. До конца этого боя я — не жрица. И зовите меня — Твати!

Рэтрик в это время уже давал последние инструкции гвардейцам.

-Парни! Помните, что опыта у вас нет. Посему, несколько правил! Первое — забудьте, что у вас есть мозги! Все, что надо делать, вам прикажут. Второе — держать строй! И третье: первый в бою закон — бей ближнего врага. Помните — это не поединок! Ваша задача — прикончить их всех.

Синтабо проворно расставил свои пять рот в соответствии с планом Рэтрика и осведомился:

-Когда начнем?

-Прямо сейчас. И — быстро! Наш шанс — внезапность.

Отряды Твати и вождя вождей атаковали вместе. Они легко выбили черных из селения, где не оста-лось живых жителей. Затем вождь вождей, прорвав строй черных, ударил с тыла. Рэтрик со своими проры-вался к реке. Казалось, что победа близка.

-Не радуйтесь! — охладила всеобщий энтузиазм бывшая командир восьмой бригады легкой конницы. — Все еще впереди.

И тут...

Помертвели лица у офицеров гвардии вождя вождей: из-за мыса выходили и направлялись к берегу еще семь черных кораблей. С них в воду прыгали солдаты в черных плащах с нашитой головой тигра. Седьмой пехотный корпус — лучший во всей их армии.

-Назад! — заорал Рэтрик своим. — Отойти к лесу! Стоять крепко! Их теперь столько же, сколько нас! А отступать нам некуда!

Ситуация на поле боя изменилась. Твати поняла, что дело — швах. Необстрелянные гвардейцы не ус-тоят против опытнейших бойцов седьмого корпуса.

Черные начали теснить воинов Та-Сета обратно в селение. Десятникам пока еще удавалось держать строй. Матерясь, на чем свет стоит, они пока умудрялись сохранять дисциплину и порядок. Паники еще не было.

И тут шагнула вперед Минис. Племянница правителя себеков, она приказала:

-Десять воинов — за мной! — И сняла с плеча топор.

Ее вмешательство оказалось весьма своевременным. Сто метров от леса до реки! Всего сто! И они прорубились сквозь атакующие ряды черных, дав возможность все-таки разрезать отряд врага надвое. Од-нако, теперь восьмистам гвардейцам вождя вождей противостояли не сто пятьдесят воинов Черной импе-рии, а целых пять сотен. А напор остальных пяти сотен с трудом сдерживали двести копейщиков Рэтрика. И Минис со своим десятком.

Минис прорубалась сквозь ряды черных, круша черепа топором. Копейщики прикрывали ее с флан-гов. Они выигрывали время.

Твати сражалась с холодным сердцем. Отказавшись от щита, она взяла второй меч, мастерски отко-ванный в кузницах большого храма Наргола. Ох, какой это был клинок! Он раскалывал черные мечи, как стеклянные, разваливал врага до пояса... Твати удалось остановить отступление у самой деревни.

А в это время в маленьком отряде Минис осталось только четверо копейщиков. Минис дважды была ранена, но еще держалась. Рэтрик скрипел зубами, но не мог ей помочь: стоило его воинам сдвинуться с места, как их бы просто смешали с землей.

-Сетнахт! Сет! Нахт! Сет! Нахт! — стучало сердце Минис. Она не чувствовала боли и не замечала крови, стекавшей с плеча.

-Сет! — взлетал топор и опускался: — Нахт! Сет! Нахт! Сет! Нахт!

Черный меч провел глубокую борозду по ее правому боку. Девушка выронила топор.

И, бросившись на землю, обратилась. По полю поползла огромная крокодилица. Ее путь сопровож-дался откушенными ногами и разорванными пополам телами солдат Черной империи. Трое оставшихся в живых копейщиков прикрывали ее сверху.

-Сет! Нахт! Сет! Нахт! — переступали лапы.

-Сет! Нахт! Сет! Нахт! — щелкали жуткие челюсти, в которые ее девчонки так любили засовывать руки.

-Сет! Нахт! Сет! Нахт!

И в это время с грохотом развалился на части один из рейдеров врага. За ним тут же последовал вто-рой. Твати поняла — вот оно! Вот момент, которого нельзя упускать. И скомандовала:

-Держать строй! Вперед!

Копейщики Та-Сета начали сжимать кольцо окружения. А из моря выходила фаланга. Пять рядов по сто воинов. Первый ряд был безоружен. Воины второго ряда были вооружены топорами, остальные три ряда держали копья. Выйдя на берег, себеки мгновенно перестроились. Фаланга превратилась в строй пя-терок, в каждой из которых впереди были крокодил и воин с топором. Сзади их прикрывали три копей-щика. Строй себеков двинулся вперед.

А у Минис пал последний из ее воинов. И стало некому прикрывать ее сверху. Она держалась. Все так же смертоносны были ее челюсти, так же сбивал с ног врагов ее хвост... Минис продолжала бой.

Мгоме замкнул кольцо: у леса и у реки его фланги соединились с флангами отряда Твати.

Теперь можно было снять несколько десятков копейщиков и передать их Рэтрику.

-Эй! Кто-нибудь! Да прикройте же ее сверху, мать вашу разтак! — заорал Рэтрик. Но было поздно.

Черное копье пригвоздило Минис к земле.

Мгоме, отшвырнув свое копье и схватив топор, спрыгнул с колесницы и молча рванулся к Минис. И, рыча, прорубался ему навстречу Рэтрик.

Два воина встретились над телом жрицы — себекет и встали спина к спине.

-Сет! Нахт! — взлетал и падал топор вождя вождей.

-Сет-нахт-сет-нахт! — звенел меч Рэтрика.

-Сетнахт! — свистели стрелы из леса.

И вдруг воевать стало не с кем: воины Твати закончили уничтожение окруженного отряда черных, а себеки добивали остальных.

Мгоме склонился над Минис.

Потом поднял взгляд на Рэтрика.

-Рэтрик! Она не дышит... Что же это, а?

-Надо сердце послушать, — неуверенно предложил Рэтрик.

-А где у крокодилов сердце? — с трудом спросил вождь вождей.

-Дайте мне! Я знаю! — с этими словами Сетанхта, паро себеков, склонился над племянницей.

Воины, обступившие их плотным кольцом, с волнением ждали его слова. Ждали надежды, ибо никто не хотел услышать о смерти "Той — Которая — Принесла — Победу"!

Сетанхта приложил ухо к сердцу Минис, выслушал, поднял голову. Ласково погладил ее кожу, стирая кровь... И мертвым, скрипучим голосом сообщил:

-Она еще жива. Сердце ее еще бьется. Но даже Анхсенпамму не сможет ее спасти. Ей уже никто не сможет помочь. Она умрет.

Лысоватый старик в белом плаще раздвинул посохом толпу и протиснулся к умирающей.

-Ну да! — усмехнулся он. — Прямо-таки и никто! Прямо-таки и умрет! А я на что?

-Оскильпа! — разнеслось по полю.

Бог — целитель уже стоял на коленях над телом Минис, водя над ней посохом. Внезапно посох засве-тился алым огнем. Алые отсветы легли на Минис и кровь перестала течь из ее ран. Из пасти вырвался хрип. Девушка открыла глаза.

-Э, нет, красавица. Рано тебе еще! — запротестовал бог, опуская пальцами веки крокодилицы. — Спи, девочка. Эх, сон бы тебе сейчас послать, получше! Да не в моей это власти...

Оскильпа встал.

-Все, что мог, я сделал. Теперь ее надо лечить. Ей нужен хирург. Опытный и талантливый врач. Что-то ты, Сетанхта, говорил о своей дочери?

-Да, но она же дома! Туда же плыть всю ночь. Да обратно столько же!

-Ну, зачем же? Я, как никак, бог. Переход я открою. Зови свою дочь. Куда перенести Минис?

Сетанхта переводил взгляд с племянницы на Твати, опять ставшую Иэллэ, Прошедшей Врата.

-Я бы очень хотел сказать — в Саамму, мою столицу. Но в храме ее ждут восемнадцать маленьких де-вочек, ее учениц. И не спят вторую ночь. Может быть, их любовь исцелит ее быстрее?

-Верно, Сетанхта. Я открываю тебе переход в Саамму, за Анхсенпамму, оттуда — в храм. А мы сейчас перенесем Минис прямо в храм.

Посох бога-целителя описал круг.

Перед паро распахнулось пространство. Зачарованно смотрели люди на столицу себеков, построен-ную прямо в море.

Прямо из воды поднимались белые дома, храмы и дворцы. Изящные ажурные мостики соединяли их на уровне надводных этажей. На крышах росли деревья, были разбиты клумбы. В кронах деревьев пели птицы. По широким улицам плавали жители, играли в воде дети. Длинный беломраморный мост вел от дворца паро на берег. Могучий форт черного гранита защищал вход на мост. Высокие воины с себекскими копьями стояли на его стенах. Шесть стражников замерли у ворот. От ворот бежала дорога в глубь Та-Сета, к ближайшему городу народа ткона. У дороги шумел рынок. Там люди продавали ткани, фрукты, мясо, золотые украшения и многое другое. А у себеков люди покупали рыбу и морские продукты, сельско-хозяйственный инвентарь из отличной себекской стали и жемчуг. И все с тревогой посматривали на море...

-Прощай, брат Мгоме! Прощайте, друзья мои! Воины ткона! Поздравляю с победой!

-Прощай, брат Сетанхта! Спасибо за помощь, ткона этого не забудут. Поздравляю тебя и твой народ с победой. Она ведь — одна. Ваша и наша.

"Будь нашей мамой!"

Дочь паро появилась в храме одновременно с Иэллэ и воинами, несшими на носилках Минис. Такая же оглушительно прекрасная, как и ее двоюродная сестра, Анхсенпамму выглядела более сильной и власт-ной, истинной дочерью паро, владыки себеков. В руке она несла корзину с хирургическими инструмен-тами, плотно закрытую крышкой.

-Много теплой воды! Хорошее освещение! Жаровню! Минис — на стол! И — ассистентку: я не могу оперировать одна! — распорядилась девушка.

Иэллэ знаком приказала выполнять. Сейчас было важно всех занять делом.

Когда операционная была готова, воины осторожно перенесли Минис туда и уложили на стол.

-Кто будет мне помогать? — спросила Анхсенпамму. И к ней подошла девушка в зеленом одеянии ученицы.

-Я — Талали.

-Крови не боишься?

-Нет.

-Уверена?

Вместо ответа ученица указала на свою правую ногу. И Анхсенпамму безошибочно определила дав-ний перелом. И следы зубов.

-Кто? — резко спросила она.

-Себек.

-Как же ты осталась жива?

-Он не нарочно. Он не хотел убивать.

-А почему я об этом ничего не знаю?

-Ну он же не хотел убивать!

-А копье он вытащить не хотел? Почему не сообщили нам?

-Чтобы не вытащить копье.

-А мне скажешь? Мне одной? — небрежно поинтересовалась принцесса.

-Нет, госпожа! — неожиданно жестко отрезала ученица. — Не скажу!

-Почему же? — наивным тоном спросила Анхсенпамму.

Девушка в зеленом одеянии прищурилась, делая короткую паузу. И не поддалась на провокацию:

-Потому, принцесса народа Себек, что я тебе не настолько доверяю, чтобы вручить в твои руки жизнь моего друга.

Анхсенпамму испытующе посмотрела на Талали.

-Друга, говоришь?... Ладно. Разберемся позже. Пошли мыть руки.

Перед началом операции принцесса подробно инструктировала Талали.

-Сейчас я обращу ее в человека. Тогда действовать придется очень быстро. Мои приказы выполнять быстро и точно. Вот этот нож называется — скальпель. Вот это — зажимы. Это — пинцет. Все прочее — ты должна знать сама. Так? Действуй спокойно, не суетись и не бойся. Только не суетись. И не спеши. Можно работать быстро, но без спешки. Поняла? Раздевайся.

-Зачем? — удивленно спросила Талали, снимая набедренную повязку.

-Затем, что в крови будем по уши. С себя ее смыть легко, а одежду замучаешься отстирывать. По-нятно? Встань тут. Отдышись. Готова? Тогда — начали.

И Анхсенпамму одним жестом обратила Минис в человека.

-Скальпель!

Глядя на быстрые, уверенные действия себекет, Талали думала, что никогда не станет врачом. Это же страшно! Резать ножом живое тело...

-Талали! Спишь? Вытри мне лицо!

Талали поспешно стерла кровь с лица хирурга.

-Зажим! Теперь держи тут и тут. Ну!... Так. Хорошо.

А во дворе стояли жрицы и ученицы храма Анны. Стояли и ждали вестей. Шли минуты, такие беско-нечные, такие мучительные... Прошел час.

-Все. Теперь шьем.

-Как шьем?

-Иголкой и ниткой. Иглу!

Когда все закончилось, Анхсенпамму сказала:

-Все. Спасибо, Талали! Отличная работа! Пошли мыться. Там еще осталась вода. Минис проспит до утра, а там мы ее обратим.

Они окатили друг друга водой, и Анхсенпамму потянулась за полотенцем. И Талали увидела, что у девушки дрожат руки.

-Что с вами, госпожа?

-Ох! Тяжело-то как! — простонала Анхсенпамму, без сил опускаясь на пол. — Это же моя сестра! Двоюродная сестра! Если бы я чуть-чуть ошиблась... я бы этим убила ее своими руками! Хирург ведет больного по лезвию скальпеля, Талали. И другого пути у нас нет. Помоги встать, пожалуйста!

-Ой, принцесса!

-Оставь. Ненавижу. Зови меня — Анхсенпамму. Я — врач. Спасибо тебе еще раз. За сестру спасибо. Одна бы я не справилась.

И с этими словами себекет обняла и поцеловала свою ассистентку.

-Пойдем, Талали. Надо обрадовать ваших жриц. И, особенно, учениц.

Так они и вышли во двор, в обнимку.

-Будет жить. Только полежать придется, — объявила Анхсенпамму. Ее последние слова утонули в дружном вопле радости. Даже Иэллэ не удержалась. Нервное напряжение последних дней можно было снять только таким вот воплем.

Самое интересное, что позже Иэллэ подвела под это наблюдение теоретическую базу. И создала в храме вопильню, куда можно было уйти, поорать, повизжать... И одним махом решить психологические проблемы.

-Тетя Анхсенпамму! Тетя Анхсенпамму! — принцесса с изумлением посмотрела на свои руки, за ко-торые дергали две девчушки лет пяти, стараясь заглянуть ей в глаза.

-Я слушаю, девочки, — доброжелательно отозвалась Анхсенпамму.

-Как наша тетя Минис?

-Хорошо. Только она болеет. И проболеет еще долго. Завтра навестите ее.

-А когда она нас покатает? — застенчиво спросила одна из них. Вторая состроила зверскую рожицу, но было поздно.

-Как это, покатает? — не поняла принцесса.

-В речке. На спине! — охотно объяснили обе просительницы.

Принцесса развела руками.

-А не боитесь?

-Не! Она добрая!

И с этими словами обе заревели. К ним присоединился весь "детский сад". С опозданием, но дошло до младших учениц, что они могли никогда больше не увидеть живой свою тетю Минис.

Анхсенпамму прижала к себе девочек и нашла взглядом Иэллэ.

-Что делать? — спросила взглядом.

Иэллэ пожала плечами.

-Ладно. Хватит меня слезами поливать, — решилась Анхсенпамму, снимая набедренную повязку. — Показывайте, где у вас тут речка? Пока тетя Минис не выздоровеет, катать вас будет тетя Анхсенпамму. Я, то есть.

Рев стих. "Детский сад", окружив принцессу, повел ее к реке. И через минуту оттуда донеслись визг и радостные вопли.

Прошло полчаса. Вылезать из реки никто не собирался.

Мэлкорэ решительно направилась к реке. За ней потянулись все остальные.

-Эй! Вылезайте! — крикнула она, ловко поймав за ногу одну из учениц. — Вы что, рыбами стать собра-лись?

-Не! Себекетами! — объяснила та.

Мэлкорэ про себя усмехнулась, но строго сказала ученице:

-Пока вы не станете совсем зеленые и зу-бастые, купаться можно только полчаса! Живо сушиться! А-то ведь простудите себе...

-Мэлкорэ! — предостерегающе окликнула ее Иэллэ.

-Ну, в общем... что-нибудь. И будете жалеть всю жизнь! — закончила смущенная Мэлкорэ.

И, передав дрожащую от холода девочку Элхэ, прыгнула в воду и поплыла наперерез Анхсенпамму.

-Вылезай! Хватит! Они же простынут насмерть. Темнеет уже! — завопила она, вылавливая очередную "жертву" и переправляя ее на берег.

Жрицы, стоящие на берегу, переглянулись, поскидывали одежду и попрыгали в воду — на рыбалку. Живо расхватав упирающихся учениц, они вернулись на берег. За ними брела Анхсенпамму, таща послед-них трех. Подойдя к Иэллэ, она виновато сказала:

-Прости меня, Прошедшая Врата! Это — нервы.

-Я понимаю! — улыбнулась Иэллэ. — Ничего. Осмотри их, чтобы не простыли!

-Хорошо, Прошедшая Врата! — принцесса подняла взгляд и неожиданно добавила: — А потом я ос-мотрю тебя. Хорошо?

К щекам Иэллэ прилила кровь.

-Что? Уже видно? — быстро оглядела она себя.

-Нет, пока не видно. Ты пока на первом месяце. Но надо быть осторожнее. Меньше махать мечами, меньше носиться по полям сражений. Больше спать и соблюдать диету. Да ты и сама знаешь, не так ли? Это ж не первая у тебя?

-Нет, не первая. Это — третья беременность. Как думаешь? Не опасно рожать в моем возрасте? Сорок два года, как никак!

Анхсенпамму улыбнулась.

-Опасно. Но многие рожают. И ничего. Я помогу. Присмотрю.

-Как за временем купания? — усмехнулась Иэллэ.

-Ну не выходит из меня воспитательница! — пожаловалась Анхсенпамму. — Вот Минис с десяти лет возилась с малышней. Носы им утирала, коленки разбитые перевязывала, из бутылочки кормила... Наши женщины тебе все еще простить не могут, что ты такую няньку у них увела! Зато я — врач. Так что не бойся раньше времени. Вот осмотрю тебя, тогда скажу точнее.

Разговор их прервала разъяренная Элхэ.

-Ты!... Ты!... Мне, значит, в бой нельзя! А тебе, беременной, можно? Да я не знаю, как тебя и назвать-то!

-Но, Элхэ! Ты могла погибнуть! — попыталась возразить Иэллэ.

-А вы с дитем неуязвимы? — завопила Элхэ, хватая Иэллэ за отвороты плаща. — Или ваши жизни стоят дешевле, чем моя? Или счастье Рэтрика менее важно, чем счастье Тано?

-Моя жизнь — это мое дело! И только мое! А за тебя я отвечаю, поняла? — заорала, в свою очередь, Иэллэ. — Хочешь, — обижайся, хочешь — нет, но пока я жива, ни в какой бой ты не пойдешь. Ты вправе уйти, но погибнуть я тебе не дам!!! Ты уже напогибалась за свою жизнь! А я слишком многих друзей схо-ронила! Слишком многих я не смогла спасти! Слишком многим я обязана жизнью! Я не могла потерять и тебя! Я бы и Минис не пустила в бой, но превыше всех законов — право детей отомстить за отца!

Мэлкорэ решила, что пора вмешаться. Знаком отослав учениц, она встала между женщинами.

-Стоп! В волосы друг другу вы все равно не вцепитесь!

-Это еще почему? — зло поинтересовалась Элхэ.

-Пожалеешь! — бодро пояснила Мэлкорэ. — Не в твоем стиле бить беременную женщину. А Иэллэ точно не вцепится в твои волосы. И тоже пожалеет. Жаль рвать такую красоту. И девчонки ей не простят.

-А если серьезно, Элхэ, — Мэлкорэ сменила тон и заговорила очень жестко, — то это был наш бой. Бой народов вейрмана, ткона и себек против общего врага. Нашего врага, Элхэ! Бывают случаи, когда каждый должен справиться сам. Прости, сестра. Это была не твоя война. Совесть бывает слепа. Она подвигла тебя идти в бой. А разум и мудрость должны были сказать тебе, что ткона и себеки должны приобрести боевой опыт. Те, кто выжил в этом бою, станут офицерами в новой армии Та-Сета. Мы пошлем войска на помощь братьям на севере, пошлем флот. Мы будем учиться воевать, чтобы однажды прикончить саму войну. И тогда мы скажем любым врагам: "Нам ненавистна война! Но смерть ждет поднявшего на нас меч! Уходи-те! Мы не тронем вас! Мы ждем только друзей". Ты хотела учиться любить, Элхэ? Любовь не должна быть незрячей! Мы, бывает, закрываем глаза. Ты это знаешь. Мы, порой, не хотим видеть, предпочитая обман. И это ты знаешь. Но любовь, случается, держит рукоять меча. Любовь вяжет руки отцу, не позволяя ему ос-тавить своего юного сына дома и уйти в бой самому. Ибо его сын должен стать воином. И мужчиной. А быть настоящим мужчиной так же трудно, как и быть настоящей женщиной. И так же редко они встреча-ются, настоящие мужчины и женщины.

Мэлкорэ замолчала. Затем внимательно посмотрела на Иэллэ и негромко приказала:

-Иэллэ! Иди! У Прошедшей Врата наверняка найдутся дела в храме. А я пока что закончу беседу с Элхэ.

Без удивления приняла Иэллэ этот взгляд. И, несмотря на то, что не имела Мэлкорэ никакого права приказывать ей, ушла. Проводив ее взглядом до дверей, Мэлкорэ снова повернулась к Элхэ.

-Странно, что я, пятнадцатилетняя девчонка, должна говорить тебе прописные истины, перворожденная! Я, не видевшая войны — тебе, прошедшей через десятки войн и множество смертей!... Ты никогда не заглядывала в комнату Твати? Напрасно. Тогда бы ты увидела на алтаре две волчьих шкуры. Догадываешься — чьи? У Иэллэ — счет к Черной империи. Большой счет. Неоплатимый — муж, со-жженный заживо, сын и дочь, с трупов которых содрали шкуры, внук и его жена, погибшие в бою, пра-внучка, распятая на городской стене. У Минис — тоже счет. Отец, погибший в бою. Мать, умершая от горя. Любимый, сгоревший вместе с кораблем.

Мэлкорэ взяла Элхэ за плечи и неожиданно мягко спросила ее:

-Скажи, ах'къаллэ! Какой счет у тебя? И к кому этот счет?

И Элхэ опустила голову.

И тут к Анхсенпамму подошла одна из воспитанниц "Детского сада" и спросила:

-Тетя Анхсенпам-му! А чего можно простудить, если долго купаться?

Анхсенпамму даже закашлялась. А потом поинтересовалась:

-А кто это тебе сказал, маленькая?

-Досточтимая Мэлкорэ сказала, что если долго купаться, можно простудить себе что-нибудь и потом жалеть всю жизнь, — объяснила девчушка.

Принцесса отдышалась и принялась объяснять.

-Тебе не холодно?

-Не!

-А когда Мэлкорэ тебя из речки вытащила, было холодно?

-Ой, как холодно было!

-Ну, вот! Так всегда бывает, если человек долго купается. А если холодно — можно заболеть. Поняла?

Девочка кивнула. И тогда Анхсенпамму, сделав глубокий вдох и выдох, с чувством сказала:

-Пойди, маленькая, передай досточтимой Мэлкорэ, что у нее слишком длинный язык! По самую "что-нибудь" вырос. Скажи ей, что хочу ее прооперировать: отрежу лишний кусок. Поняла? Ну, беги.

А когда девочка убежала передавать сообщение, принцесса буркнула себе под нос:

-Отрежу! И в са-мую "что-нибудь" засуну!

Жрицы сползли на траву, давясь от хохота. Хохот усилился до неимоверных пределов, когда посыль-ная примчалась обратно, гордая тем, что выполняет поручения жриц, и выпалила:

-Тетя Анхсенпамму! Досточтимая Мэлкорэ просила сообщить ей — что такое "что-нибудь"?

Анхсенпамму нашла взглядом Мэлкорэ, очаровательно ей улыбнулась, ненавязчиво продемонстриро-вав снежно-белые зубы, и поручила девочке передать следующее:

-Скажи Мэлкорэ, что я с утра ничего не ела! И голодная до ужасу!

Мэлкорэ как ветром сдуло.

Месяц спустя Минис, опираясь на плечо Анхсенпамму, впервые вышла прогуляться. Во дворе ее встретили, как ни в чем не бывало. Только улыбки. Ни криков радости, ни танцев. Целый месяц, сменяя друг друга, жрицы и ученицы дежурили у постели Минис. Иногда она приходила в сознание, но чаще бре-дила...

И вот теперь впервые Анхсенпамму позволила ей встать.

"Детский сад" обступил их, несмело заглядывая сестрам в глаза. А самая маленькая из них попроси-ла:

-Тетя Минис! Тетя Анхсенпамму! Можно, вы будете нашими мамами?

Все остолбенели. Сестры потеряли дар речи. А, обретя его вновь, Минис спросила:

-Как? Обе?

-Да! Ты будешь — мама Минис, а тетя Анхсенпамму — мама Анхсенпамму.

-А как же ваши настоящие мамы?

И серьезно ответила девочка:

-Не у всех у нас есть мамы. А у тех, у которых они есть, они далеко. Но ведь у каждого человека должна всегда быть мама. Рядом.

Жрицы переглянулись.

-Что, всем плащи вручать будем? — шепнула Мэлкорэ.

-Нет, плащи подождут. Пусть наиграются. Маленькие они еще принимать долг жриц. Пусть пока лю-бят без обязательств! — ответила Прошедшая Врата.

А Анхсенпамму, обменявшись быстрыми взглядами с Минис, кивнула.

-Ну, что ж! Мама так мама. Только, дочки мои, чур — слушаться. Иначе укушу.

-Не! Не укусишь! — хором закричал "детский сад".

-Это еще почему?

-Ты добрая.

Холм скорби

(352 год Нашествия)

В тот год впервые начали приходить к нам ученицы с северного континента. До сих пор остается загадкой — откуда там узнали? Ведь культ Анны распространился на севере буквально через год после того, как был освящен первый храм Анны в Та-Сете. В 348 году Нашествия. А в 352 году пятеро вейр пришли к нам. Пять праматерей Черной стаи.

Они еще застали Иэллэ живой...

-Ну, как она?

-Да не знаю я! — обозлилась Анхсенпамму. — Не нахожу я у нее болезни!

-Ты не находишь? — изумилась Талали.

Недавняя ученица, за последний год она стала жрицей, врачом и первейшей помощницей Анхсен-памму в больнице.

-Я! Я! Я! — завопила Анхсенпамму.

-Ты что? Спятила? Чего орешь — то?

-Чего, чего... — печально ответила себекет. — Не врач я больше. Посмотри ее сама. А я...

Талали, прищурившись, посмотрела на себекскую принцессу. Потом обвела взглядом своих учениц, выбрала пятерых, подозвала и на ухо раздала им приказы. Затем обратилась к наставнице и, третий уже год, под-руге:

-Слушай, дорогая моя! Ты сейчас примешь снотворное и пойдешь спать. Ослушаться — и думать не смей! Я приставляю к тебе стражу. И с ними тебе не справиться.

Пятеро учениц, пятеро первых в храме настоящих северных вейр, окружили наставницу.

Анхсенпамму затравленно обвела их взглядом. Талали была права. С пятью прекрасно обученными в спецназе вейрами ей не справиться.

-Это так ты с подругой? Со жрицей более высокой ступени, с принцессой, в конце концов?

-Иди-иди, принцесса! Успокоишься, отдохнешь — тогда отпущу! Иэллэ пока я займусь.

Анхсенпамму подчинилась, и девушки увели ее спать.

И только теперь Талали расплакалась. Она все понимала. Если сама мама Анхсенпамму оказалась бессильна, то Иэллэ обречена. Талали понимала даже больше, чем Анхсенпамму, поскольку видела силу. Таков был ее Дар. И уже неделю она видела, как черная воронка над головой Прошедшей Врата высасыва-ла из нее силы. Иэллэ слабела на глазах. Они даже не смогли вызвать Оскильпу. Впервые бог-целитель не отозвался на просьбу врача о помощи.

Талали не знала, что в это время, совсем в другом мире, лысоватый старик безуспешно пытался от-крыть переход. У него не хватало сил.

Талали вошла к Иэллэ. Прошедшая Врата была без сознания. Она исхудала за последние дни, каза-лась совсем юной, восемнадцатилетней, ровесницей своей дочери.

Талали подошла, ласково вытерла пот со лба Иэллэ и вдруг вскрикнула: волосы Прошедшей Врата уже не были седыми. Они были золотыми. Коричневая кожа жрицы заметно посветлела. А поток силы, ухо-дящей из нее в черную воронку, почти иссяк.

Неслышно вошла Элхэ.

-Аллуа, сестра моя! Мы так и не поговорили... А теперь ты уходишь. И мне тоже пора... Давай, встретимся там, а? Тано будет рад видеть тебя. У нас же снова есть дом, Аллуа! Он немного похож на Лаан Гэлломэ. Но он иной! Сама увидишь! Тано собрал там многих. Наш народ снова существует, Аллуа! При-ходи, пожалуйста. Мы будем тебя ждать.

Через час примчался Рэтрик. Не замечая крови на разбитых лапах, не сменив облика, кинулся он к ложу жены и заглянул ей в лицо. Облизал лоб... И ушел, опустив морду к земле.

Ночью над долиной раскатился тяжелый и горестный вой. Отчаяние и безнадежность выли пастью Рэтрика.

И обитательницы храма, не в силах заснуть в эту ночь, записывали слова и мелодию его песни, чтобы сохранить Знание.

Так начинались знаменитые "Песни серой души" — сборник волчьих песен и плачей. В нем были песни радости и боевые песни, колыбельные песни и песни скорби, песни мщения и песни любви... Даже с Огненных островов тамошние волки присылают к нам свои песни. Сборник растет. Вот уже сто лет.

И был вечер. И было утро. День седьмой.

Рэтрика нигде не было видно. Обитательницы храма не находили себе места, ученицы ожесточенно вскапывали огород, мыли полы... Просто, чтобы меньше думать.

Анхсенпамму пыталась все-таки вызвать Оскильпу.

Старик в белом хитоне поднял посох и описал им круг. Ничего не произошло. Тогда Оскильпа обеими руками поднял посох над головой и одним движением кистей сломал его пополам. Переход мигнул и погас снова. Но этого хватило. Бог-целитель без сил опустился на пол.

-Поздно... — прошептал он одними губа-ми. Он закрыл глаза. Но с каждым биением сердца нарастала ярость в его душе. И, как юноша, прыжком вскочил он на ноги.

-Вы! — крикнул он. — Мы никогда не были врагами. Я всегда почитал судьбу. Но вы не просто убили человека. Вы оспорили мою власть!

-Мою!!! — загремел бог. — И я — Асклепий — клянусь, что буду сражаться с вами, пока не вырву клубки судеб из ваших рук! Я — Воин Жизни — буду сражаться с вами насмерть. Ибо вы — первые, посмевшие бро-сить мне вызов. И будете последними. Клянусь жизнью.

К вечеру Иэллэ умерла.

К этому времени прибыли Прошедшие Врата большинства культов Та-Сета. Приплыл Сетанхта с супругой. Пятеро жрецов Наргола во главе с Первым Мастером — верховным жрецом культа Наргола, презрев обычаи, прискакали на бешеных черных жеребцах и привезли обессилевшую от слез Майви. Майви дотИэллэ. Или, как ее потом звали на севере, Майви дотТвати Вторую. Жрицу Наргола второй ступени.

Вейры и жрицы собрались на совет.

-Кто сядет в кольцо? — спросила одна из вейр.

Талали развела руками.

-Мы же не волчицы! Мы не имеем права!

-Мы тоже не имеем права... — вздохнула вейра. — В кольце могут сидеть только Старшие. А у нас еще не было щен-ков. Но ведь лучше нарушить пару законов, чем оставить Майви одну на холме, так?

-Тогда пора подавать сигнал? — нерешительно предложила одна из жриц.

-Пора, — согласилась вейра. — Кто?

-Лучше, если это сделает вейра!

-Нет! — решительно возразила вейра. — Мы все — ученицы. Пусть сигнал подаст жрица.

Все дружно повернули головы к Мэлкорэ, сидевшей у ворот, уткнув голову в колени.

Рядом с ней сидел, обнимая ее за плечи, Энно, мастер памяти малого храма Наргола. Ее муж.

Анхсенпамму покачала головой:

-Вы что, девки, с ума посходили? Она же тоже взойдет на холм. Иэллэ была ей вместо матери.

-Кто? — вейра обвела всех взглядом.

И Талали решилась.

Взбежав на крыльцо, она подняла голову к луне и взвыла.

Над долиной растекся древний волчий клич.

"Рвите на клочья горе!

Слушайте голос Скорби —

Древнюю песнь Холма".

Дробный топот десятков детских ног прервал наступившую тишину. Из храма выбежал "детский сад". Девочки подошли к жрицам и протянули руки.

-Дети! Разве вам не пора спать? — строго спросила Минис.

Но младшие ученицы не опустили рук.

К холму жрицы шли, неся младших учениц на руках.

По пути Минис шепотом спросила одну из вейр:

-Почему — "рвите на клочья горе"?

И объяснила ей вейра, что в северных землях есть поговорка: "Счастье, разорванное на клочья — горе. Горе, ра-зорванное на клочья — лишь печаль".

Майви сидела на холме. А рядом с ней на коленях стояла Мэлкорэ.

Жрицы сели в Кольцо.

И самая старшая по возрасту из жриц начала песню.

Тек по долине, разливался волчий вой, скорбный, горестный... Присоединялись к поющей новые го-лоса. И плакали три себекет, не умевшие петь. Когда замкнулось Кольцо, приняли Песню Майви и Мэлко-рэ. Песня пыталась подняться, взвиться к небу... Но не держали ее крылья. И рушилась она вниз, к подно-жию холма. А там ее ласково подхватывала, поддерживала, обнимала Песня Кольца. И снова поднималась Песня Скорби, снова хриплое рычание вело ее вперед. Но отчаяние подкашивало лапы, горе вгрызалось в горло. И кубарем катилась Песня Скорби обратно, к подножию. И вновь Песня Кольца десятками крепких лап и заботливых рук, десятками глаз, полных слез, поднимала ее с земли и вела вверх. И отголоски битвы слышались в Песне Кольца, и мотивы древних боевых песен. И полыхнули желтым пламенем глаза Майви. И сузились, став двумя клинками, черные глаза Мэлкорэ. И казалось всем, что они сестры: вейра и женщи-на, белая и черная, жрица Наргола и жрица Анны Трюггвадоттир дотАмра. Ровесницы, одна из которых родилась на пятнадцать лет раньше другой. И, взвившись к небесам, слились их голоса, навсегда сделав их сестрами.

Экспедиция в будущее

(80 год Победы)

Ну, вот! Мое повествование подходит к концу. Что еще? На рассвете Мэлкорэ посвятили в четвертую ступень и передали посох Прошедшей Врата. А, день спустя, они хоронили Элхэ. Она просто не просну-лась утром. Умерла во сне.

Через восемь месяцев Мэлкорэ родила двойню. Девочек назвали Твати и Иэллэ.

Еще через год, в 354 году Нашествия, родился Сетнахт тонМэлкорэ — единственный ее сын. Мама рассказывала, что дедушка Сетанхта был очень тронут. Вы хотите знать, почему чистокровный человек, к тому же — ткона, получил волчье второе имя? Объясню. Попозже.

В 364 году был открыт малый храм Анны в Бофуанде, неподалеку от малого храма Наргола, где мас-тером памяти был Энно — муж Прошедшей Врата. В том же году умер Рэтрик.

В 369 году с севера пришла черная весть о гибели сына Рэтрика от первого брака. Северная линия по-томков великого Реира тонРийр прервалась. Народ волков остался без вожака. И тогда Майви дотИэллэ собралась в путь, чтобы там, в заморских землях, стать Майви дотТвати второй — первой волчицей, ставшей вожаком стаи! ...А еще в этом году роди-лась я.

Мама Минис возглавила малый храм Анны в Бофуанде. Мама Анхсенпамму создала первую больни-цу Души и Тела при большом храме. Теперь такие больницы есть на всех трех материках, белые плащи целителей с крылатым сердцем на острие меча стали обычным одеянием врачей.

В 372 году Талали — первая ученица Анхсенпамму — открыла Академию Души и Тела в Свамбо. Да! Нашу академию, девочки.

А через три года мастера Наву, Анны, Наргола, Мимира, Тутета, Амму и Мгоби возвели первый храм мужского культа — храма Урхра тонАхра. Два вейра с военно-морской базы северян приняли сан. Мэлкорэ была права — настоящих мужчин так же мало, как и настоящих женщин. Жрецы Урхра, именуемого у нас — Уаррх-эр-ра — учили, как легко вынимается из ножен меч, и как трудно его потом бывает убрать. Они рассказывали — что должен и что никогда не должен делать мужчина. Говорили о чести, достоинстве, милосердии, справедливости... Они учили мужчин Та-Сета быть настоящими. И это — очень важно. Важно тем более, что культы континента начинают объединяться.

Казалось, что все налаживается. Вейрмана отвоевали у врага значительный кусок своей земли, их флот начал на равных бороться с имперскими рейдерами. Наша экспедиция на запад обнаружила в океане архипелаг Тысячи островов, называемый чаще Звездным Небом. Там тысяча больших островов, не менее восьми тысяч квадратных лиг каждый, несколько тысяч — средних и несчетное количество — малых. Сколько их всего — неизвестно и по сей день. Паро назначил награду тому, кто сосчитает эти острова, но пока героя не нашлось. Народ себеков начал заселять Звездное Небо, хотя паро остался в Саамму и из Та-Сета уплывать не собирается.

Да... Казалось, что все налаживается. Но в 375 году погибла Майви. Ее взяли в плен и с живой содра-ли шкуру. Ее ребенок так и не успел родиться.

И снова прервался род Реира. Тогда пришел корабль, на котором прибыли послы волчьей Стаи — два се-дых волка, покрытых шрамами. Они просили Мэлкорэ дать вожака Стае из числа ее детей. Почему Мэлко-рэ? Да потому, что она — сестра Майви. Не по крови — по холму. Для волков это — родство.

Молча выслушала Прошедшая Врата послов и приказала позвать своих детей. И, узнав обо всем, шагнул вперед Сетнахт. Поклонился он матери и сестрам и сказал так:

-Не дам я слова, что проживу долго. Не дам слова и в том, что умру своей смертью. Но никто не ска-жет, что зря вызвали меня, что я не достоин быть вожаком Стаи. В этом я даю слово.

Четыре года командовал своим новым народом Сетнахт — первый человек, возглавивший Стаю вол-ков. Женился на вейре. Родились у них дети: Урхр тонМеттэ, Реир тонМеттэ, Айтрэ дотМеттэ.

Когда же он погиб, его вдова Меттэ прислала полуторамесячного волчонка — Сетнахта тонМеттэ, последнего своего сына, пе-редав для Мэлкорэ следующее: "Старшая Мэлкорэ, матушка! Я забрала у тебя одного Сетнахта — посылаю тебе другого. Его сына. Воспитай его так же, как и первого".

Не плакала Мэлкорэ. Совсем. Только оставила она посох Прошедшей Врата и перебралась в Бофуан-де, в малый храм, поближе к мужу. И все время отдала воспитанию внука. Хотела она передать посох Анх-сенпамму, но мама отказалась наотрез. Тогда Мэлкорэ явилась в малый храм и заявила Минис, что отстра-няет ее от руководства храмом. А в утешение дарит свой посох. Посмеялась Минис и согласилась стать Прошедшей Врата.

Ох! Больно-то как, мамочки! Больно!!! Столько еще сказать надо...

Уф... Не надо, деточка. Мне уже легче. (М-м-м! Больно!)

В 389 году армия Та-Сета вступила в войну. Войска ткона высадились на западе северного материка, деблокировали Дзапсноу и начали расширять плацдарм. А паро отправил флот на Огненные острова, чтобы выбить оттуда имперцев и создать там базу для наших кораблей. Тамошние белые волки очень удивились. Они еще слишком дикие, с ними трудно говорить, счастье еще, что мы знаем их язык. Они же чистокров-ные потомки верртов Саргана! Это же такое счастье — найти их!

В 405 году закончилась, наконец, война. Остатки армии Черной империи сдались.

В том же году умерла Мэлкорэ. Энно пережил ее на полгода.

И снова мне показалось, что все налаживается. И снова я ошиблась! В 49 году Победы у нас пошел снег зимой. От обморожения погибли тысячи людей! Начались беспорядки и столкновения между племе-нами. Снова во весь рост встал призрак Гражданской войны. Начали гибнуть люди и себеки, да так, что хоть копья вынимай! Князь Киемори тонАрьерэ вмешался вовремя. Он прислал спецназ и лучших развед-чиков. Бунты подавили, убийц нашли. Жаль, что никто из них так и не успел ничего сказать: стоило начать допрос, как они тут же умирали. Тогда мы не понимали — почему? Все стало ясно через полтора года, в 51 году, когда начался Рагнарекк. Твала, вождь вождей Та-Сета, со своей гвардией, дедушка Сетанхта с от-борным отрядом воинов, дядя Хорремхеб, дядя Джедефмимир, тетя Неферт, мама Минис, мама Анхсен-памму — все они ушли к Боргильдсфольду. А вернулись оттуда только две наших мамы: Минис и Анхсен-памму. Ну и я, конечно...

И все пришлось начинать с начала. Мир, конечно, восстановился в прежнем виде, но... Есть вещи, которые даже истарн сделать не в силах! Можно восстановить горы, леса, реки и моря, города... Но вернуть тех, кто погиб дважды, невозможно! Поэтому самое драгоценное, что есть в Радуге миров — это жизнь. А ведь не вернулись лучшие! Не вернулись те, кто должен был бы возглавить народ в тяжелое время!

Анхсенпамму пришлось принимать трон паро. А также руководить и всем Та-Сетом до совершенно-летия Мгоме — маленького сына Твалы. Несчастная Анхсенпамму носилась из Саамму в Свамбо, оттуда в храм, в свой госпиталь... Она пыталась исцелить супругу покойного вождя вождей, но есть такие болезни Души, которые нельзя исцелить. Когда Мгоме вырос, она с удовольствием короновала его и махнула хво-стом на прощание. Мальчишка ухватил маму за хвост и потребовал навещать его в Свамбо и помогать советами. Нахал, а?

Тогда мама надумала мне передать титул паро. Ха! Дурочку нашла! Занята я! Кроме меня у мамы еще мой младший братец есть — Тутетмесу и сестра меньшая — Мавеле. Пусть правит кто-нибудь из них.

Ох! М-м-м! Дура я дура! Нет бы принять что-нибудь другое! Тоже мне — биолог!

Девочки! Кто хочет сменить меня? Ты? Ну пиши. Спасибо тебе, заинька.

О чем я?

Минис и Анхсенпамму живы до сих пор. Это и неудивительно! Полтораста лет для себека — лишь по-ловина жизни. Только радость все реже навещает их. Что также неудивительно! Когда каждый год умира-ют твои ученицы, с детства звавшие тебя мамой, жить не хочется. Я-то знаю. Мне уже 116 лет. Я окончила Академию Души и Тела в 380 году Нашествия, училась у самой Талали. Стала целителем. Вышла замуж. Родила двоих детей — Твалу, в честь покойного вождя вождей и Катерину, в память Кэти дотТьюра.

А после Рагнарекка я увлеклась биологией. Не должны люди умирать так рано! Я стала искать спосо-бы продления жизни, жрецы Наву и Мелькора помогали мне. В моей лаборатории работают врачи и физи-ки, слушающие Землю и слушающие Небо, помнящие и видящие, чующие Силу и любящие... Нам нужна помощь.

Я должна прорваться к Мелькору. Хоть к нынешнему, хоть к прежнему. Но хочется — к тому. Хочется увидеть Элхэ, хочется поглядеть на их детей, на их мир...

Я надеюсь, что вы поймете меня, дети. Я не умираю — я просто ухожу. Я должна. Вейтри дотВиола давно меня зовет к себе. Там — настоящая работа. Мы победили на Боргильдсфольде, перегрызли глотку Судьбе. Мы свободны! Теперь надо перегрызть глотку Смерти. Мы откроем врата миров, будем ходить из мира в мир в гости и по делам. Поэтому я ухожу.

Не плачьте, девочки. Кэти, Твала! Не сердитесь на свою маму. Пожалуйста... Я еще вернусь. Когда мы перегрызем... Мамочка! Прости меня... Тетя Минис! Я люблю тебя. Прости меня и ты. Позаботься о моих детях, родных и приемных.

М-м-м! ... Нет сил терпеть! ... Трудно дышать. ...Прощайте. ...Пришло время. ...Ухожу. ...Мы еще встре...

Глава 21. Ножны клинка

Две грани клинка

(344 год Нашествия, 185 день)

Случайности! Случайности! Они так обескураживают историка! Ну как, в самом деле, можно анализировать период середины четвертого века войны, если главное событие этого периода, определившее исход всей войны, было чисто случайным?

Однако, что есть случайность, если не закономерность, логика которой абсолютно неясна?

Что заставляет путников покидать свои дома на закате? Экзотика? Любовь к приключениям? Спешка? Все возможно.

А ранним утром тракт обычно пуст. Хэйжэни, по традиции просыпающиеся с рассветом, выезжают в дорогу в полдень, а белые люди в эти часы еще спят. Лишь имперские курьеры или воинские колонны могут встретиться на тракте случайному путнику. СЛУЧАЙНОМУ путнику!

Но этот путник, кажется, старался никого не встретить. Он гнал коня по тракту на восток, временами останавливаясь, чутко прислушиваясь и внимательно осматривая окрестности. К северу от тракта стояла сплошная стена северной тайги, к югу простиралась Великая степь.

В каком-то, ему одному приметном месте, путник свернул с тракта на север и углубился в лес. Любой очевидец был бы изумлен! Ведь путник был чернокож! И на его плаще был вышит знак меча и кисти — знак полководца Черной империи! Жаль, что изумляться было некому — как уже говорилось, тракт был пуст.

Теперь всадник не спешил. Он отпустил поводья и внимательно осматривал лес вокруг себя. Проехав две лиги, он остановился, спешился и стал ждать.

Три пары внимательных глаз неотрывно следили за ним. Один из дозорных наложил стрелу на тетиву, но его командир едва заметно покачал головой. Шли минуты. Все четверо ждали.

-Ну, хорошо! — не выдержал командир дозорного поста, выходя из укрытия. — Будем считать, что терпения не хватило именно у меня!

Чернокожий улыбнулся уголками рта. Его глаза, однако, остались серьезными и цепкими. Он продолжал молчать. Командир изобразил губами ответную улыбку и указал рукой вперед. Хэйжэнь кивнул и повел коня в указанном ему направлении. Дозорный пошел следом.

Так, не обменявшись ни единым словом, путник и дозорный прошли две линии дозоров и продолжили путь по лесу. Едва различимая тропа петляла между елей, ныряя в низины и взбираясь снова на пригорки, скользя мимо ручьев и теряясь в густой высокой траве полян.

Возле огромной косматой ели дозорный остановился, по-прежнему не произнося ни слова. Через несколько минут из-за ели вышел человек. Дозорный молча повернулся и исчез в лесу. А человек поднял глаза на путника.

Путник склонил голову, поднял ее снова и вежливо сказал:

-Приветствую могущественного князя вейрмана! Я — Чжуан Гэ, бывший начальник военного приказа Черной империи.

Вот так и пришел к нам Чжуан Гэ — величайший полководец Черной империи, наш самый опасный враг, чье имя проклинал весь мир. Тот самый Чжуан Гэ, взявший штурмом всего год назад Арбад и убежище в Рыжих горах, уничтоживший горное королевство месяцем раньше, стерший с лица земли Олтеркаст шесть месяцев спустя. Тот самый Чжуан Гэ, нанесший нам серию тяжелейших поражений, после которых у нас осталось всего двадцать тысяч воинов. И тот самый Чжуан Гэ, который... А, впрочем, об этом позже.

-Ну, что же, военачальник Чжуан? Я слушаю вас...— как бы нехотя, спросил князь.

-Что же вы хотите услышать, князь вейрмана? — поднял брови хэйжэнь.

-Хотя бы ответ на простой вопрос: зачем вы пришли к нам?

-Это все? — осведомился хэйжэнь.

-А вы хотели бы рассказать еще что-нибудь?

-Нет, князь вейрмана, не хотел бы.

-Хорошо! Я дам вам охрану, чтобы вы смогли выбраться из леса живым.

-Благодарю, князь. Мне не требуется охрана.

-Вот как? Вы так уверены в себе?

-Вы за меня слишком беспокоитесь. Я этого не заслуживаю... — саркастически усмехнулся Чжуан Гэ.

Князь неожиданно улыбнулся, повернулся и ушел, не говоря ни слова. Вернувшись через несколько минут, он принес два табурета, поставил их на траву и предложил:

-Садитесь, военачальник Чжуан! Что, если мы начнем наш разговор с начала?

Чжуан Гэ сел.

Разместившись на втором табурете, князь спросил:

-Вы ушли в отставку? Или... вас ушли в отставку? А может быть...

-"Или"... А потом "А может быть"...

Князь поднял брови, но заговорил о другом.

-Ваша манера говорить напоминает ваш почерк полководца.

-Иначе просто не может быть, князь.

-Возможно... И чем же вы не устроили вашего императора?

Чжуан поморщился.

-Мы не говорим так. Мы говорим — Сын неба... Я потребовал подчинить карательные части армейским военачальникам.

-И все? — не поверил князь. — Из-за такой ерунды империя отказалась от лучшего военачальника?

-А это вовсе не ерунда! Сейчас у нас десять карательных корпусов, подчиняющихся лично Главному цензору империи. Четверть миллиона солдат, не подчинявшихся даже мне — командующему всей императорской армией!

Князь понял больше, чем услышал. И больше, чем выразило его лицо. Карательные части никогда не подчинялись армейскому командованию, что создавало серьезные проблемы империи. Проблемы обострились пять лет назад, когда указом императора Юань-цзуна отдельные отряды были объединены в корпуса и их число достигло десяти. Их операции, как правило, проводились в разрез с планами командования имперской армии. Разведчики докладывали о растущем недовольстве среди офицеров среднего и высшего рангов, об арестах в западной армии... Князь знал многое, но предпочитал свои знания скрывать. И поэтому просто пожал плечами.

-Если бы я отстранял от командования каждого, кто со мной не согласен, у меня было бы некому командовать. И с женой разводиться не хочется...

-Что, спорит? — впервые улыбнулся хэйжэнь.

-Не то слово, — вздохнул князь. — Все поперек! Я ей слово, она мне пять. Вот так.

-Ну, командует-то она неплохо. Дело свое знает. Почитать бы ей кое-что...

Оба замолчали. Потом князь сменил тему разговора:

-И все-таки! Что вы собираетесь делать? Зачем пришли к нам? Вы же понимаете, что вся наша армия считает вас своим личным врагом!

-Понимаю. Но вечно все равно никто не живет, а убить меня не так и просто. Я ведь — первый меч империи... Что буду делать — еще не знаю. Командовать вашими войсками точно не буду. Учить могу. Если пожелаете и при выполнении вами ряда моих условий. Если нет — на остров-Рыбу уйду, к повстанцам Радуги.

Из-за ели вышла волчица. Чжуан вскочил с табурета и поклонился ей:

-Приветствую могущественную княгиню вейрмана.

Княгиня зарычала. Чжуан вопросительно поглядел на князя и тот перевел:

-Она говорит, что твоими усилиями она стала во много раз менее могущественной.

Чжуан снова усмехнулся углами рта и серьезно ответил:

-Победа и поражение — обычное дело для полководца! Никто не побеждает всегда. Вы, княгиня, были очень опасным моим врагом. У вас талант полководца, ум и проницательность. Если бы не ваш корпус, вы бы не вырвались из Рыжих гор. Никто бы не ушел.

Княгиня опрометью кинулась обратно в логово, а вернулась уже в человеческом облике.

-Я приняла командование после гибели матери! — яростно крикнула она. — Всего семи месяцев от роду! От корпуса осталась тысяча воинов! Так что не жди ответных комплиментов, военачальник империи.

Узкие глаза Чжуана еще более сузились.

-Я не собираюсь извиняться за то, что выполнял свой долг! Вы, в отличие от нас, даже пленных не берете! Рвете глотки всем подряд! В захваченных вами городах вырезаете всех жителей с черной кожей, не щадя даже детей! Вам очень удобно утверждать, что меч в ваших руках — Меч справедливости! Жаль, что это — ложь! Не бывает мечей справедливости, поскольку у каждого меча — две грани!

Вместо ответа княгиня выхватила меч.

Чжуан снова посмотрел на князя. Тот был бледен, но спокойно встал, убрал мебель и сказал:

-Ее право!

-Хорошо! — сквозь зубы сказал Чжуан, вытаскивая из ножен свой клинок.

За эти недолгие мгновения князь успел отдать несколько приказов, вернулся и сказал Чжуану:

-Я следующий!

Вместо ответа Чжуан предложил:

-Поговорите с ней, князь вейрмана! Пока еще можете!

Боя не получилось. Первым же ударом Чжуан выбил из ее рук меч, сам же поймал и вручил княгине рукоятью вперед. И успел отразить мгновенную атаку. Следующим ударом он снова обезоружил княгиню, меч подбирать не стал, но вежливо позволил ей поднять оружие. Уклонившись от очередной атаки, хэйжэнь отбросил меч, сократил дистанцию, отнял у княгини клинок, кулаком сбил ее с ног и приставил к ее горлу острие ее же меча. Выждал несколько мгновений, бросил меч князю и протянул княгине руку, помогая встать.

-Почему не убил? — спросила княгиня, тяжело дыша.

-Нет чести убить того, кто не владеет оружием. Но помните, княгиня, главное правило: не умеешь владеть мечом — не хватайся за рукоять. Если хотите — могу научить. Если успею. Тогда и продолжим поединок.

-Хочу, — хмуро буркнула княгиня. И почти беззвучно, себе: — Я думала, что умею...

Чжуан Гэ засмеялся.

-Что смешного? — осведомился князь.

-В вашей армии осталось по крайней мере двадцать тысяч воинов, не так ли? Тогда у меня времени не хватит, если каждый со мной драться надумает!

-Посмотрим. А каковы условия вашего сотрудничества?

Чжуан ответил мгновенно, даже не дослушав вопрос:

-Гарантии безопасности для мирного населения! И смертная казнь для нарушителей этой гарантии.

И столь же мгновенна была реакция князя:

-Я согласен.

Лезвие

(344 год Нашествия, 261 день)

Вот так и пришел к нам Чжуан Гэ. Другом он нам так и не стал. Он был... Ну как вам сказать? Высокомерен и прост одновременно. В первый год его пребывания у нас его раз двадцать вызывали на поединок. Восемь раз он принимал вызов и убивал своих противников в первые же мгновения боя. В остальных случаях он отклонял вызов на том основании, что противник не умеет обращаться с мечом. Его ненавидели, его боялись, ему не доверяли. Не доверяли даже после того, как он в 345 году спланировал операцию, закончившуюся взятием Арбада и полным разгромом центральной армии империи.

А вот дети почему-то поверили ему сразу. Людские женщины, видя своих отпрысков с этим жутким типом, кидались их оттаскивать, кудахтая, как курицы. Волчицы рычали, но терпели. А потом и вовсе привыкли. Никогда не шла речь о приеме Чжуан Гэ в стаю, но стая сочла его волком. По характеру. По повадкам.

Да! Дети ему поверили. Позже из этих детей получились прекрасные офицеры! Позже. Намного позже.

Заседание военного совета заканчивалось. Были обсуждены вопросы размещения людей зимой, поскольку после потери рыжегорского убежища, Олтеркаста и Арбада миллион с лишним беженцев ушли в лес. Надо было их устраивать, решать проблему продовольствия и как-то обеспечить их охрану.

Кроме всего прочего планировали будущие операции армии Сопротивления. После прошлогоднего разгрома необходимо было показать, что армия не уничтожена, что сопротивление продолжается. И при этом обойтись без потерь. Само собой разумеется, что не все вопросы удалось решить. Князь хотел, было, закрыть заседание и поручить штабу разработку операции по возвращению Олтеркаста, когда в избу вошел начальник охраны и сообщил, что Чжуан Гэ просит немедленно его принять.

-Скажи ему, что после военного совета я его приму, — ответил князь, но начальник охраны покачал головой:

-Он просит разрешения обратиться к военному совету!

Это было необычно. Бывший главнокомандующий армией империи жил тихо, ни с кем не общался, целыми днями сидел дома, копался в огороде. Иногда надолго уходил в лес, но и там ни с кем не встречался. Он вел подчеркнуто мирный образ жизни. Зачем он пришел?

-Пусть войдет... — пожал князь плечами. — Послушаем, что он скажет.

Чжуан вошел. Присутствующие положили руки на рукояти мечей: хэйжэнь был вооружен, а его мастерство знали все. Однако лицо бывшего имперского военачальника осталось бесстрастным и непроницаемым. Он, сделав вид, что не замечает всеобщего беспокойства, поклонился князю и княгине и негромко сказал:

-Мне стало известно, что планируется операция по возвращению Олтеркаста. Это — ошибка. Операцию следует отменить.

Все повскакивали с мест и закричали. Похоже, что всех беспокоил один и тот же вопрос: откуда ему стало ведомо о планах военного совета? Хэйжэнь стоял, опустив руки, слегка согнутые в локтях, и расставив ноги чуть шире плеч. На него в суматохе даже перестали обращать внимание, хотя он-то и был причиной шума. Только Вельс тонЛанне — начальник разведслужбы спецназа — не сводил с него глаз, с первого взгляда узнав в расслабленной позе хэйжэня боевую стойку.

-Тихо! — рявкнул князь. Когда шум стих, он спросил у Чжуана:

-Откуда вы знаете?

Чжуан без улыбки объяснил:

-Кое-что я слышал... Кое-что видел. ...Слышал разговоры. Видел, как ваши разведчики уходят на восток и юго-восток!

-Не многовато ли ты видел и слышал для человека, удалившегося от дел? — подозрительно спросил Вельс.

-Вы меня подозреваете? — осведомился Чжуан. — И в чем же, позвольте спросить?

-В шпионаже! — любезно ответил Вельс.

Все снова вскочили на ноги и обнажили мечи. Хэйжэнь не шелохнулся. Выждав паузу, он надменно спросил:

-Хотите умереть? Готов вам услужить... С позволения князя, разумеется.

Князь не позволил. Он оглушительно взвыл, заставив всех замолкнуть. А вожак волчьей стаи, единственный, кто остался сидеть, услыхав обвинение Вельса, коротко рыкнул. И все разом успокоились.

-Военачальник Чжуан! — обратился к нему князь. — Вы должны нас понять! Вы знаете больше, чем вам положено! А это подозрительно, не так ли?

-Нет! Не так! — отрезал хэйжэнь. — У вас тут так много говорят о ваших планах, что не понять может только глухой или мертвый!

-То-есть? — постарался не понять его князь.

-То-есть вам не хватает дисциплины! — взорвался Чжуан. — Вы знаете, сколько агентов имперской контрразведки в вашей армии? Десятки! И белых! И даже вейры есть!

-Откуда?...

-Знаю, если говорю!!! — рявкнул Чжуан. — У вас не армия, а... Каждый командир творит все, что хочет. Вас это не волнует, лишь бы приказы выполнял! Лесные банды вам и вовсе не подчиняются! Вас и это не волнует: воюют-то они с нами, а не с вами!... В прошлом году я заранее знал каждый ваш шаг! Каждый!...

Воцарилось молчание. А хэйжэнь, поостыв, добавил:

-Без порядка и дисциплины вам не победить. Это понятно?

-Понятно, — мирно согласился князь и счел разумным вернуть разговор к его началу: — Почему вы считаете, что операция в Олтеркасте будет ошибкой?

-Объясню, — кивнул Чжуан. — После взятия Арбада войсками империи...

-Которыми руководил ты! — вмешался командир третьей бригады Стиг тонДесса.

-Не стоило утруждаться, господин военачальник, я это помню! — вежливо поблагодарил Чжуан и продолжил свою речь с того места, где его прервали:

-...и захвата ими же Рыжих гор ваши позиции в центре и на западе континента очень слабы. Если вы возьмете Олтеркаст, то вы там увязнете. Имперская армия запрет вас на востоке, заняв перевалы в Окружных горах, перекрыв выходы из страны холмов и тракт. Потом они перебросят северную армию на восток и сотрут вас в порошок. И уходить вам будет некуда. Вы даже в северную тайгу не уйдете!

-Это почему? — поинтересовался Рэтрик тонКати, вожак стаи и опытный моряк, семь лет командовавший "Желтоглазой" — первым кораблем флота Сопротивления.

-Я бы, будь командующим восточной армией, высадил десант с моря на перевал мертвых. Сотни кораблей хватило бы, чтобы запереть вас навечно. Подобная мера напрашивается! Вы же моряк — многоуважаемый Рэтрик! Вы согласны со мной?

-Да, я согласен, — кивнул Рэтрик. — А вы что предлагаете?

Ответ Чжуана потряс всех:

-Возвратить Арбад!

Первой пришла в себя княгиня. И задала вопрос, мучивший почти всех:

-Почему Арбад?

-Потому, что, только заняв земли за Подковными горами, вы найдете себе безопасное место. Эти земли обширны и богаты, там вы сможете разместить множество людей, Земли в этой долине вы легко сможете удержать, их нельзя заблокировать, поскольку с востока простираются леса. Там вы сможете спокойно обучать воинов.

-А что? — переспросил князь. — Отличная идея! Что скажете, Совет?

Стиг вскочил на ноги.

-Княже! Это ловушка! Нельзя этого делать! Нас там перережут, как баранов!

Все поглядели на хэйжэня. Тот нехорошо ухмыльнулся и заметил:

-Как баранов, можно перерезать только баранов!

Стиг схватился за меч. А Чжуан прищурился и спросил:

-Спятил? Жить надоело? Прими совет — не вызывай на поединок, пока тебя не оскорбили! Не спеши умирать впустую.

-Он прав, Стиг! — усмехнулась княгиня. — Уймись и сядь на место.

Стиг сел, но мнения своего не изменил.

-Какие гарантии может дать хэйжэнь?

-Только мое слово! — пожал плечами Чжуан Гэ.

-Это все? — выразительно скривился Стиг.

Случайности, случайности! Они порой меняют ход истории! Незначительное событие, о котором сразу забывают, несколько слов, всеми пропущенных мимо ушей... И никто потом не находит причин, вызвавших то или иное великое событие...

-Стиг! Я могу подтвердить, что военачальник Чжуан — человек чести! — вмешалась Твати, вдова Тирно тонЭнна, сотника спецназа, командир восьмой бригады. — Год назад он приказал не трогать беженцев из Брентоны. Мы тогда не успели разрушить мост... Я осталась с двумя сотнями всадников прикрыть их отход. Мы рассчитывали продержаться хотя бы минут десять, чтобы беженцы переправились через реку, и обвалили мост. А они не смогли. Зато они рассказали, что солдаты тридцать первого корпуса вышли на берег реки, но не стали переправляться. Пленные потом сообщили, что приказ отдал сам Чжуан Гэ. Он приказал остановиться и дать возможность остаткам моей бригады отойти. Благодаря этому я и осталась жива.

Стиг криво усмехнулся:

-Да ты не старайся, Твати! Я все понимаю. Только ты меня не убеждаешь! Ты лучше расскажи другое! Как это ты осталась жива, положив всю свою бригаду? Не потому ли Чжуан Гэ и приказал прекратить тот бой, а? Чтобы ты выжила?

Твати молча встала и зарычала волчий вызов на бой.

-Ты — не волчица, — прищурился Стиг. — Я с тобой драться не буду.

Твати перевела взгляд на Старейшую волчьей стаи. Старейшая перехватила взгляд Рэтрика тонКати, вожака стаи, и спокойно возразила:

-Будешь, Стиг! Я — Старейшая народа Веррт — волею всей Стаи принимаю Твати дотВейра в стаю и дарую ей право и долг волчицы.

И сказал свое слово Рэтрик:

-Я — вождь народа Веррт, подтверждаю волю Стаи. Даст ли Стая благословение?

-Даст, вожак!

-Кому?

-Твати дотВейра!

-Да будет так! Я прошу людей удалиться — не должно людям видеть поединки волков!

Люди беспрекословно подчинились. Вскоре из людей там остался лишь Чжуан Гэ. Он подошел к Стигу и спросил:

-Надеешься победить?

-А что? — вопросом на вопрос ответил Стиг.

-Прими совет на случай, если ненароком победишь: постарайся сделать это легко и быстро, не трать слишком много сил.

-Это почему? — не понял вейр.

-Это потому, что я — следующий в очереди за Твати, — охотно и даже по-дружески объяснил хэйжэнь.— И у вашей стаи я просить ничего не буду. Если ты откажешься драться, я убью тебя, как бешеную собаку. Понял?

Вас интересует, почему ее назвали — Твати дотВейра? Ну, знаете? Она — человек, более того, она — уроженка Та-Сета, чернокожая. Ее мама — тоже человек! Но имя своей мамы Твати никогда не называла: нельзя его было называть почему-то... Как, по-вашему, надо было назвать Твати при приеме в стаю? Твати, дочь вейры! По-моему, логично, а?

Еще раз повторяю: учите волчий язык! Учите! Мы, оборотни, ваш язык знаем все, вы, люди, не знаете нашего языка. Почти никто! Учите! И обращайте внимание на случайности! Они иногда меняют мир!

Стиг выбрал волчий облик. Твати сняла меч, отдала Рэтрику. Не так и много шансов у человека против волка, обученного боевому искусству. Но этим человеком была Твати! Восемнадцать лет назад Тирно тонЭнна привез ее, семнадцатилетнюю девушку — ткона, сюда, на север. Дочь народа, ненавидящего оружие и войну, она не была воином, она любила книги и учила детей читать, писать, рассказывала им об истории их континента, которую знала, как никто другой. Но два года спустя Тирно был сожжен заживо на площади в Наньцзине — южной столице империи. И Твати стала воином. За шестнадцать лет она прошла путь от новобранца до командира бригады. Теперь она была живой легендой. В прошлом году в Подковных горах погибли ее дети, Майви и Майкар. С них содрали шкуры, чтобы послать в дар императору. Из всех ее потомков в живых остался лишь ее внук Рэднор, сын Майви и Майкара.

Твати научилась быть волчицей задолго до принятия ее в стаю. Она умела быть жестокой. Очень жестокой! Ее имя много лет наводило страх на врага. Об этом ее качестве знала вся армия. И никто не верил в глубине души: со своими она была иной — хорошим другом, внимательным и доброжелательным товарищем, умным и осторожным командиром, заботящимся о своих воинах. Ее любили. Любили за то, что после каждого боя она переживала за каждого погибшего. Ей прощали ее выходки, ее мат, который она не жалела для своих воинов.

Да! Она научилась быть волчицей. Она даже не загрызла Стига! Она разорвала его на части!

Тяжело дыша, она встала и взревела волчью победную песнь! Она не чувствовала боли. Она не замечала крови, льющейся из разорванного плеча, из глубоких порезов на груди, из ран на ногах... Ее пальцы, ее лицо было в волчьей крови, с губ текла кровь, которую она слизывала языком...

Откуда-то объявился Чжуан Гэ с ее плащом, набросил его ей на плечи... Сделал шаг назад, поклонился, протянув вперед кулак правой руки, упертый в ладонь левой. Она ответила ему таким же поклоном. Два воина приветствовали друг друга.

-Стирать придется плащ... — пожаловалась ни с того ни с сего Твати.

Хэйжэнь расхохотался.

-Пойдем, госпожа! — предложил он, осторожно взяв ее за плечи. — Посмотрю твои раны.

-Вы еще и целитель? — удивилась Твати.

-А как же? — в свой черед удивился он. — Без этого нельзя.

Еще через три дня княгиня собрала всех на большой поляне. Восемь тысяч людей и волков ждали ее слова. Даже князь молчал.

-Военачальник Чжуан! Я, княгиня вейрмана, прошу вас встать рядом со мной.

Невысокий человек, чернокожий и в черном плаще, с мечом на поясе, встал рядом с княгиней.

-Я официально представляю вам военного советника княжеской ставки Чжуан Гэ! Все обвинения, все подозрения в его адрес не принимаются! Если в будущем кто-либо представит факты против него, они будут рассмотрены в обычном порядке. Личные враги советника Чжуана сохраняют право вызвать его на поединок, но княжеский род принимает на себя обязанности его родичей в случае его гибели на поединке! Помните все: у меча — двусторонняя заточка. Выхватывая клинок из ножен, вы рискуете поранить себя или своих друзей.

И еще! С этого дня запрещаю убивать мирное население! Если хэйжэнь не служит в императорской армии и не держит в руках оружие — он неприкосновенен! Такова моя воля!

-Такова моя воля! — эхом отозвался князь.

Острие

(347 год Нашествия)

Труден путь от вражды к дружбе! Узок, опасен и темен этот путь. И где вражда превращается в дружбу? Как угадаешь?

Казалось бы, все ясно! Он твой враг и ты с трудом терпишь его присутствие, дожидаясь подходящего момента! И вдруг он спасает тебе (и не только тебе) жизнь, когда опустили руки все целители! И ты, счастливая и немного растерянная, как будто это первые твои роды, кидаешься к нему на шею. А потом мучительно пытаешься уразуметь, кто же он тебе? Кто ты ему? А он ведет себя так, будто ничего не было! И все остается по-прежнему!... И это так! Его воины убили твою мать! И именно он отдавал приказ! Это же правда! Но твой сын, который родился благодаря его помощи — это тоже правда! И ты жива тоже благодаря его усилиям! А ведь вполне могла бы оказаться первой вейрой в истории, умершей во время родов! И то! На твоем теле нет живого места — сплошные шрамы от десятков ранений... Так кто же он тебе? Друг? Враг? Вы же ни разу не улыбнулись друг другу!

Эх, Артла, Артла! Почему бы тебе не переступить через себя, через память? Почему ты нашла ответ только тогда, когда он, нарушив клятву не поднимать меча против своих, прорывался к тебе, уже умирающей, один через строй имперских солдат в безнадежной попытке спасти тебя?

В 345 году мы вернули Арбад. Город сдался без боя, гарнизон сложил оружие, когда городские укрепления внезапно оказались в наших руках. И в тот же момент наши войска заняли весь периметр Подковных гор. Все это явилось полной неожиданностью не только для имперского командования, но и для их прославленной разведки. План операции разработал Чжуан Гэ. В 346 году наша армия нанесла серию тяжелых поражений имперским войскам и взяла Олтеркаст штурмом, во время которого, к сожалению, потеряла половину своего состава. Но Чжуан Гэ продолжал обучать воинов. Его ученики становились полководцами, они принимали новобранцев, приходивших к нам со всех концов континента. Армия снова росла. В 347 году мы вернули Рыжие горы.

-Советник Чжуан! Командир пятой бригады Ула Гутторндоттир просит вас немедленно прибыть в расположение ее бригады! Мы взяли в плен группу высших офицеров империи. Ула просит вас допросить их!

Чжуан Гэ кивнул гонцу, знаком приказал заместителю принять власть на время своего отсутствия и взлетел в седло.

-Эрик! — крикнул он одному из своих учеников. — Поедешь со мной.

Два часа скачки по степи, потом час по лесу... Кони вынесли их в расположение пятой бригады. Ула уже ждала их, заранее поджав губы. Она недолюбливала Чжуана. Он ее раздражал своим подчеркнуто церемонным обращением с ней. Ей казалось, что он издевается над ней. А Чжуан Гэ не мог иначе! Воспитание не позволяло ему обращаться иначе к женщине, годящейся ему в матери. Кроме всего прочего, он ее очень ценил, как военачальника. Куда выше, чем она себя...

-Приветствую вас, госпожа Гутторндоттир! Поздравляю с победой!

-Привет, привет, вредина! — буркнула старуха. — Вот! Поймали несколько ваших... Поговори с ними, а? Ты из них вытянешь поболее, чем мы.

-Постараюсь, госпожа командир бригады! А я к вам с подарком! Эрик! Увольнение тебе до вечера!

Молодой воин спрыгнул с коня и подошел к Уле.

-Госпожа командир бригады! Прибыл в ваше распоряжение до вечера! — отрапортовал он и тихо добавил: — Здравствуй, бабушка!

Старуха даже прослезилась. Она уже год не видела внука, не знала даже — что с ним: он не любил писать письма.

Но, при всем этом, Ула всегда, даже во сне, оставалась командиром бригады.

-Здорово, воин! Жди меня в шатре! Вестовой тебя проводит... А вымахал-то ты как за год, внук! Не узнать...

Эрик ушел, и Ула повернулась к Чжуану:

-Спасибо тебе за подарок, советник Чжуан. Он ведь последний мой внук...

Глаза хэйжэня потеплели.

-Не волнуйся, Ула! Эрик проживет долго. Он доживет до победы.

-Что? — не поверила своим ушам старуха. — Ты шутишь?

-Нет, госпожа моя! — тихо сказал Чжуан. — Вы победите через пятьдесят восемь лет.

-С чего ты взял? — насторожилась Ула.

-Догадываюсь, Ула. Не беспокойся, пожалуйста: я не бог и не сумасшедший. Просто я иногда предвижу будущее. Качество, очень полезное для полководца.

Пятеро офицеров в черных плащах с нашитым знаком меча. Пятеро воинов под прицелом пятидесяти луков. В первый раз за три года Чжуан встретил соплеменников. Он никогда не думал, что это будет так тяжело — видеть тех, кто двадцать лет были его товарищами по оружию, безоружными, под прицелом луков байланжэней. Один из пленников поднял глаза и в этот момент Чжуан его узнал. Это был Тран Бао — сотник дворцовой гвардии.

Чжуан занял один из шатров. По одному приводили к нему пленников. Он их допрашивал, а потом приказывал содержать порознь. Тран Бао был последним.

-Тран? Что ты тут делаешь?

-То же, что и все! Жду смерти! — бросил пленник, исподлобья глядя на Чжуана.

-Это я вижу! — резче, чем надо, отреагировал Чжуан. — Разве гвардию стали посылать в бой?

-Ты в самом деле ждешь, что я стану предателем по твоему примеру? — с вызовом спросил Тран.

Чжуан подошел к сотнику почти вплотную и спросил:

-Кого же я предал?

-Ты предал Сына неба и свой народ! — резко ответил Тран Бао.

-Разве? Меня незаслуженно лишили воинского звания и отправили в отставку. А потом поступил приказ о моем аресте! Разве преступно было мое желание сохранить жизнь и свободу? Разве это — предательство?

-А разве нет? Ты служишь мятежникам! Ты помогаешь нашим врагам уничтожать наш народ! Твой народ, Чжуан Гэ!

-Мятежникам? Погляди на них, Тран Бао! Они — люди и волки — никогда не признавали империю! Они подчиняются своим правителям — потомкам династии, правившей этим миром до того, как сюда пришли мы! Идет война, Тран Бао! И с недавних пор это уже не война двух народов! Это война двух государств. И только. А я не командую войсками. Я не отдаю приказов.

-Ты всего лишь учишь и разрабатываешь им планы!

-Ну и что? У вас есть кому учить и разрабатывать планы!

-Ты же был самым лучшим!

-То-то я и пригодился Сыну неба! Приказ о моем аресте — лучшее опровержение твоих слов.

-А твоя служба врагу — лучшее подтверждение мудрости того приказа!

-Да? Ты не забыл, что я бежал после приказа о моем аресте? Не до, а после!

-И ты мстишь за неправедный приказ всем нам, обучая врага?

-Я ведь не был единственным стратегом империи. Есть кому вас учить и теперь! Почему бы тебе этим не заняться? Мы же учились у одного учителя! И ты был не самым плохим его учеником, Тран Бао!

-Кто бы мне позволил, Чжуан Гэ? — с горечью возразил сотник. — Ты спрашивал, почему я здесь? Да просто потому, что меня перевели в армию. С повышением! Я ныне командую полком! В гвардии перемены, Чжуан Гэ: места офицеров гвардии занимают выдвиженцы из карательных частей.

-Ясно... Когда Небо лишает правителя мандата на власть, оно прежде всего лишает его разума. Империи — конец, Тран Бао, неужели ты не видишь этого?

-И что ты предлагаешь?

-Я? Ничего, — пожал плечами Чжуан. — Решай сам.

-Хотя, — поправился он, — кое-что я могу предложить тебе. Я отпущу тебя, если ты выполнишь одну мою просьбу. Когда ты ее выполнишь, я отпущу всех остальных.

-Я не предатель! — вскипел Тран Бао.

Как бы не слыша его, Чжуан Гэ продолжил:

-Ты кое-что привезешь мне. И все. Ты привезешь мне арвальские дары, посланные Сыну неба четыре года назад. Оба дара!

Тран Бао изменился в лице.

-Зачем тебе... это?

-Хочу подарить... тому, кто имеет на них больше прав, чем Сын неба.

Тран еле заметно кивнул, прикрыв на мгновение глаза.

-Я догадываюсь — кому. Хорошо. Я привезу тебе арвальские дары. Если смогу, конечно. А как ты отпустишь нас, если ты не командуешь?

-Сейчас увидишь... — Чжуан повертел головой, ища Улу. Старуха, разумеется, была возле шатра. Теперь, когда к ней приехал внук, она перестала быть военачальником. Она стала бабушкой.

-Пойдем, Тран. Поговорим с Улой Гутторндоттир. Командует здесь действительно она. Но я не думаю, что Ула будет возражать.

Против предположений Трана, старуха перечить не стала. Узнав подробности обмена, она приказала дать коня Трану и вернуть ему меч.

-Езжай, хэйжэнь. Привези... арвальскую добычу. Тогда я отпущу всех четверых.

Сидя в седле, Тран неожиданно склонился к Уле и прошептал ей на ухо:

-Госпожа! Поговори с Гунсунь Бином с глазу на глаз. Сошлись на меня, и он ответит тебе на все вопросы. Только помни — отвечая на твои вопросы, он рискует жизнью. Прощайте!

Шло время. Чжуан Гэ жил по-прежнему, занимался своим огородом, бродил по лесу и горам, в свободное время преподавал в созданной им военной академии. По-прежнему он ни с кем не общался. Только на военные советы приходил иногда, только с князем порою беседовал и учил его жену владеть оружием. О ней стали говорить, что княгиня — второй меч армии. А также второй лук, топор, копье... Первым был, разумеется, Чжуан Гэ.

В самом начале 347 года князь вейрмана и его сын погибли в бою.

Княгиня по-прежнему не любила хэйжэня, но тренировки старалась не пропускать. К ее сожалению, времени на это оставалось все меньше и меньше: после гибели мужа и сына она приняла всю полноту власти. А в скором времени о занятиях фехтованием и вовсе пришлось забыть: трудновато махать мечом, когда из-за живота ног не видать.

Да! Княгиня была беременна. Ее будущий ребенок был, как уже нередко случалось, последней надеждой Сопротивления. Чжуан Гэ назначил себя личным врачом княгини. Поначалу целители были в ужасе. Еще бы! Хэйжэнь обкуривал логово княгини какими-то травами, настолько вонючими, что нюхать их лучше было натощак. Хэйжэнь поил ее какими-то настойками, еще более отвратительными. И, что самое ужасное, отлеживаться несчастной не позволял. Он назначил ей комплекс каких-то упражнений и нещадно ее гонял. А самым удивительным было то, что княгиня беспрекословно подчинялась. Главный целитель госпиталя, Тюра Бьорндоттир, на это все посмотрела и пригнала своих помощниц запоминать и записывать все.

Через месяц княгиня родила сына, названного Вальве. Артла была счастлива! Только родив, она вскочила, приняла человеческий облик и поцеловала Чжуана. У повитухи отвисла челюсть. Вернее сказать, ее челюсть еще сильнее отвисла, поскольку никогда она не видала, чтобы так рожали! Ни помощи княгине не потребовалось, ни врачей! Пришла к себе в логово, легла на коврик, родила и тут же встала. Все! И ничего даже не заболело при этом.

Хотела, было, Артла немедленно возобновить тренировки, однако Чжуан Гэ запретил.

В те дни он сблизился с начальником разведслужбы спецназа Вельсом тонЛанне. Они часто встречались и подолгу беседовали. О чем? Тогда этого никто не знал. Шел 347 год войны.

В том самом 347 году Чжуан Гэ в первый и в последний раз обнажил меч против своих соплеменников.

Однажды Чжуан не нашел княгиню в логове. Расспрашивать слуг он не стал — сразу направился к Вельсу.

-Где она? — махнув рукой на этикет, спросил он.

-Ушла в рейд!

-Когда? Куда? — заорал Чжуан, окончательно забыв о приличиях.

-Час назад, к северным перевалам, — с удивлением ответил Вельс. — А что?

Чжуан Гэ мгновение подумал. Возвращать ее было уже поздно: она успела перейти на ту сторону Подковных гор.

-Вспомни наши разговоры, Вельс! Вспомни о моих подозрениях! Где княжич?

-В логове у няньки!

-Пошли своих воинов туда! Скажи, чтоб никого не пускали. Никого! Даже хорошо знакомых! Ребенку угрожает смертельная опасность! Пошли кого-нибудь к моим, передай: всем в седло, пятый путь! Ах ты, черт! Идиотка проклятая! Ну что ей дома не сиделось? Еще бы недельку, и я бы поймал предателя...

И Чжуан Гэ ускакал на север, к перевалам. Он гнал коня, уже понимая, что не успеет.

И он не успел. Во весь опор промчался он по перевалу, а там осадил коня и огляделся. Бригада была разгромлена полностью. Княгиня с десятком уцелевших всадников отступала к восточному перевалу, оставляя за собой дорогу из трупов в черных плащах. И снова Чжуан Гэ выругался себе под нос: теперь ему придется догонять уже даже не княгиню, а ее преследователей.

И опять скачка. Вниз по перевалу, потом на восток, по холмам... Вот они! С вершины холма открылась панорама последнего боя княгини Артлы.

-Молодец, девочка! — с гордостью подумал Чжуан. — Хорошо я тебя обучил!

Против бригады Артлы действовала бригада из боевых частей разведки Черной империи! Самая элитная часть! Таких бригад и было всего две. И одна из них почти вся легла здесь. Осталась пара сотен воинов.

Против одной единственной княгини.

Артла сражалась двумя клинками, применяя веерную защиту с редкими, но мгновенными и эффективными контратаками. Вокруг валялось десятка два трупов.

Чжуан Гэ соскочил с коня и выхватил оба своих клинка. Он прорывался к Артле, его мечи оставляли просеку за его спиной. А с флангов неожиданно появились его ученики. Но единственный недостаток веерной защиты состоит в том, что на ее поддержание уходят все силы, все внимание. На атаку времени почти не остается, а прорваться из окружения можно только ценой отказа от такой защиты. Княгиня не замечала, что больше не одна. Она устала. Из многочисленных царапин текла кровь. По капле. И так же по капле текли из ее тела силы. Жизнь ее капала на камни.

Эх! На десять бы минут раньше успеть! Только на десять минут!

Последний удар княгиня пропустила. Косой удар разрубил ей грудную кость и ребра, миновав сердце.

Она прожила еще несколько минут. Вполне достаточно, чтобы успеть сказать:

-Спасибо, друг...

Вполне достаточно... Да?

Гарда

(347 год Нашествия)

Что их связывало, вожака волчьей стаи, женщину — ткона и изгнанника из Черной империи? Дружба. Рэтрик учил ее волчьему закону и традициям народа Веррт, хотя Твати, полжизни прожив среди волков, и прежде неплохо все это знала. Чжуан Гэ... нет, он ничему ее не учил, хотя до конца своих дней считала она его своим учителем. Чжуан Гэ стал ее другом. Когда, спустя пять лет, из Та-Сета пришла весть о смерти Твати дотВейра, Чжуан объявил о полугодовом трауре, как по члену семьи.

-Уважаемый Чжуан Гэ! Я бы хотел с вами поговорить! — Рэтрик был официален, как никогда.

-Визит могущественного вождя народа Веррт — большая честь для скромного изгнанника! — отплатил ему той же монетой Чжуан Гэ и тут же "подал руку помощи". — Прошу вас, уважаемый Рэтрик тонКати, располагайтесь.

-Благодарю вас. И прошу извинить меня за варварские манеры — я волк и не люблю церемоний!

Чжуан улыбнулся:

-Мудрец сказал некогда: "Разговаривая с мудрецом, будь мудрецом. Разговаривая с солдатом, будь солдатом. Разговаривая с властителем, будь властителем. Но мысля, будь собой! Таков путь мудрого". О чем вы хотели поговорить со мной?

-О Твати!

-Почему со мной? — поднял брови Чжуан.

-Вы — ее друг.

-Почему вы?

-Она — мой друг.

-Понятно. Я вас слушаю.

-Чжуан Гэ! Я боюсь за нее. Твати звереет, понимаете? Ей все труднее держать себя в руках. Вы — воин, вы меня понимаете!

-Понимаю, — вздохнул Чжуан Гэ и надолго задумался. Рэтрик его не торопил.

Чжуан подошел к столу, порылся в свитках, кое-что прочел там, вернулся и задумчиво сказал:

-Я с ней поговорю. Мне кажется, что Твати лучше всего покинуть армию и вернуться на родину. Так будет лучше не только для нее...

Рэтрик не поверил ушам:

-Вы предлагаете лучшему военачальнику армии бежать от себя?

-Нет. Не от себя. И не бежать. Ей надо снова найти себя. Поймите, Рэтрик! Еще немного, и она не сможет командовать! Она просто угробит свою бригаду и себя тоже! Сломалась она, Рэтрик. Слишком много крови пролито ее рукой... А ведь война — не ее путь. Совсем не ее. Не все, что похоже на бегство — в самом деле бегство.

-Поясните свою мысль, пожалуйста!

-Поясняю.

Рассказ Чжуан Гэ

"Тысячелетия назад, еще на нашей погибшей прародине, жили два поэта: Ли Сюань и Ндан Гуаньчжи. Оба были талантливыми поэтами, оба были широко известны.

То были хорошие времена, истинный Золотой Век! Сын неба был мудр, сановники справедливы, чиновники добросовестны. Армия давно уничтожила разбойничьи банды в горах и на реках. Даже погода и та благоприятствовала: не случалось засух или наводнений, землетрясений или тайфунов. Небо ежегодно посылало богатые урожаи. Но однажды губернатор южного округа Лу Таошань поднял мятеж...

Трехмиллионная армия смерчем прокатилась по стране. Обе столицы были захвачены, а Сын неба бежал. И начались долгие годы бедствий и горя. Мятежники грабили города, жгли деревни... Над миром плыл трупный запах.

В императорском дворце изнасиловали принцесс, которые не смогли бежать... Историк Кан Выонг был тогда во дворце. Лу Таошань провозгласил себя императором и назначил Кан Выонга своим придворным историком. Кан видел все! Он все знал! Он видел несчастных принцесс, и оставил подробные записи в своем труде "Хроники смуты". Я — не поэт, я воин, привычный ко всему. Но и я едва смог прочесть эти записи, так это страшно было... Кан тайком передал младшей дочери императора нож, и почти все они смогли покончить с собой. А историк был за этот поступок казнен. Счастье, что его труд сохранился...

Ли Сюань и Ндан Гуаньчжи бежали. Нет, они не были трусами. Они оба были немолодыми уже людьми, оба были больны... Ли бежал в горы, как поступали у нас мудрые в поисках просветления. А Ндан переселился в деревню, став крестьянином.

Он очень бедствовал. Он много работал, а в свободное время писал стихи. Он их писал, не думая о славе. Писал и выбрасывал. А его сосед — безграмотный крестьянин, любивший слушать стихи Ндан Гуаньчжи — собирал их и отдавал переписчику. Благодаря этому человеку мы имеем счастье читать стихи Ндан Гуаньчжи.

Судьбы всех изменила война. Ли Сюань остался в памяти людей, как один из многих хороших поэтов. А Ндан? Война его сделала... нет, не великим, даже не гениальным... таких немало... Война сделала его Ндан Гуаньчжи, единственным!

Знаете, почему? Они оба бежали, спасаясь от войны, от горя и смерти. Они оба не думали о бессмертной славе. Но Ндан остался поэтом, а Ли Сюань перестал им быть".

Чжуан закончил рассказ, принес откуда-то кувшин красного вина с полуострова Риймо, две кружки и блюдо холодного жареного мяса.

Выпили. Закусили мясом. И Рэтрик продолжил разговор.

-Но ведь так можно обосновать все! Что будет, если уйдет вся армия?

-Вы понимаете разницу между понятиями "я хочу" и "я не могу иначе"? Твати не может иначе, что-то зовет ее, зовет властно. Ей надо уходить. Когда? Куда? Это решать ей самой. Небо подаст знак.

-Какой знак, уважаемый Чжуан?

-Не знаю, — пожал плечами Чжуан. — Ей будет свой знак. Вам — свой. А мне был мой.

-Вы уверены, что мне тоже будет знак?

-Я уверен, что вы тоже не можете иначе.

-Вы правы, как всегда. Мне снится море. Снова снится море. И берег, и стена джунглей Та-Сета...

Знак белому жрецу

Не зря ему море снилось. Неделю спустя, Рэтрик не утерпел и помчался на юг, через Великую степь, прячась в густой траве от разъездов черной конницы, через лес, по горным перевалам Рыжих гор, занятых врагом, мимо Убежища, где три сотни лет размещалась княжеская ставка, где оставались могилы князей вейрмана. На юг. К морю.

Что он рассчитывал там увидеть?

Берег был пуст. Высокие меднокорые сосны выбегали к обрыву, под которым расстилался бело-песчаный пляж. Чуть западнее пляж заканчивался цепью валунов, уходящих в воду, образуя мыс. Дальше, в море, эта цепь продолжалась редкой последовательностью рифов, похожих на затонувшую горную гряду. Впрочем, это и была когда-то горная гряда. Рэтрик читал, что здесь десять тысяч лет назад стоял прекрасный Саргимэ-осс, древняя столица великой империи Сарган. Город погиб когда-то во время войны с Тарго. Пламя испепелило не только город, но и его окрестности. А затем весь огромный полуостров, вместе с руинами столицы, поглотило море. Рэтрик вспомнил, как по его просьбе морские пехотинцы донырнули до дна, чтобы найти развалины. А вынырнув, сообщили, что там все мертво. Нет рыбы, нет водорослей, нет ничего живого на дне и в воде. Только расплавившийся некогда камень. Только зеркала на морском дне.

Потом они долго болели, на их коже появились ужасного вида ожоги и язвы... Если бы не были они оборотнями, не выжили бы они...И если бы не Эскельп со своим знаменитым посохом...

Только через сто двадцать лет мы смогли начать дезактивацию морского дна в районе древней сарганской столицы. Но радиоактивный фон там до сих пор очень высок. Даже судоходство в этих водах запрещено. Многие предлагают отказаться от дезактивации вообще, поднять этот участок дна с руинами Саргимэ-осса и превратить его в музей. В напоминание потомкам. В свидетельство того, к чему приводит ядерная война.

Рэтрик стоял, всей грудью вдыхая горьковато-соленый морской ветер, шуршащий кронами сосен, слушая печальные крики чаек, рвущие на части душу, плеск волн, накатывающихся на берег, вглядываясь в даль, туда, где море сливается с небом. Ему хотелось броситься в воду и плыть, плыть на юг, хорошо знакомым ему курсом...

Как будто и не было этих двадцати лет, и он снова молод! И выйдет сейчас из-за мыса его "Желтоглазая" с той, первой командой. И все, все они еще живы!!! Каждый из них... И опять он взойдет на борт, отдаст приказ:

-Поднять якорь! Паруса ставь полный убор!

Эх! Лучше об этом не думать... Не бывать этому никогда...

Но что это? Что за корабль появился из-за мыса? Кто же этот недоумок, осмелившийся плавать здесь, где сплошные рифы, а фарватер знает один он, Рэтрик?

Однако, рулевой уверенно и быстро провел свой корабль мимо рифов. Моряки спустили паруса и бросили якорь. С борта спустили шлюпку. Дюжина гребцов сноровисто повела ее к берегу. На носу стояли двое. Двое жрецов в сиреневых плащах и головных уборах из сверкающих перьев. Двое жрецов Наву.

-Приветствуем тебя, досточтимый Рэтрик! Прошедший Врата храма Наву просит вас принять повязку, плащ и убор жреца. — С этими словами один из них открыл и протянул ларец, в котором Рэтрик увидел сиреневые одежды жреца и убор из перьев. Убор жреца третьей ступени!

-Но я же не посвящен! И... третья ступень? Объясните!

-Досточтимый Рэтрик! Ты прав! Ты не был посвящен. Но Просветленный рекомендовал тебя три года назад. Первую ступень ты заслужил, подав руку жрецу Наргола двадцать лет назад. Вторую — девять лет назад, когда пожертвовал старшим сыном, чтобы сохранить Стаю. И третью ступень тебе присвоили неделю назад, когда ты заговорил с Просветленным о судьбе Твати.

-Кто такой Просветленный?

-Чжуан Гэ.

-А как вы присвоили третью ступень, если вы уже были в море?

-Воля Наву!

Рэтрик снова поглядел в морскую даль и произнес:

-Вот и знак Неба... Я с благодарностью принимаю сан. Но я останусь здесь до того дня, когда Твати получит знак.

Жрец усмехнулся:

-Мудрый не торопится и успевает, глупец спешит и опаздывает. Так у нас говорят.

-Да, кстати! Откуда вы знаете Чжуан Гэ?

-Мы не знаем. Наву знает.

-Еще бы!

"Разрешите взлет?"

Чжуан Гэ нашел Твати на берегу безымянной лесной речки вдали от поселений людей и стоянок волков. Твати плескалась в воде, ныряла, фыркала и вопила от восторга.

Хэйжэнь с улыбкой смотрел на нее некоторое время, потом ему пришлось окликнуть ее:

-Твати! Выйди на берег, пожалуйста! Поговорить надо!

Ему пришлось повторить свою просьбу трижды, пока женщина ее услышала и выбралась на берег, сама не своя от смущения.

-Твати! — изумился Чжуан Гэ. — Ты что?

Твати, уткнув взгляд в траву, и, втянув голову в плечи, пробурчала:

-Стыдно мне. Что бы сказали мои соплеменники, если б узнали, что я в речке купаюсь? Да еще и ору...

-А что? — искренне не понял хэйжэнь. — Что тут стыдного-то?

-Ну как же? — чуть слышно продолжила Твати. — Не подобает сорокалетней бабе так вопить... И в речку нельзя. Никто из ткона не умеет плавать, только я... Это... как бы сказать... неприлично.

-Почему? — удивился Чжуан Гэ.

Твати принялась объяснять:

-Понимаешь, испокон веков нельзя ткона в воду речную или морскую заходить! В Та-Сете бассейны повсюду. В наших-то речках себеки водятся... Наверное, поэтому никто из ткона никогда этот запрет не нарушал. Сейчас мы с себеками уже не враги, но запрет-то существует издревле...

Хэйжэнь расхохотался.

-Ты чего? — обиженно спросила она.

Чжуан несколько раз принимался отвечать, пока не справился со смехом.

-Какие нелепые у вас обычаи, Твати! То, что ты голышом передо мной стоишь — тебе не стыдно. А плавать в речке — стыдно!

-Это у вас нелепые обычаи! — окончательно обиделась Твати. — Зачем одеваться только для того, чтобы скрыть это все (она провела рукой по телу), если все и так знают, что все это там есть? Ладно бы еще зимой! А летом-то зачем? Волчьи обычаи лучше! У них таких глупостей нет!

-Ну, ладно, Твати. Не сердись на меня! Я не хотел тебя обидеть...

-Ладно, проехали. Я смущаю тебя? Может быть, мне лучше одеться? — насмешливо спросила Твати, принимая эффектную позу, подчеркивающую ее великолепную фигуру.

Чжуан Гэ вздохнул и заговорил серьезно:

-Твати, послушай меня, пожалуйста! У меня к тебе действительно серьезный разговор.

Твати мгновенно убрала с лица улыбку.

-Что случилось?

Чжуан Гэ подумал, формулируя вопрос, помолчал и прямо спросил:

-Как ты себя чувствуешь в бою? Долго ли отходишь после боя?

Твати помрачнела.

-Вот ты о чем? Ох, наставник Чжуан! Плохо. Очень плохо. Зверею я в бою, пленных не беру, режу всех подряд. А потом долго отхожу. И еще дольше вою от тоски и страха. И мертвые снятся по ночам... Что делать-то, наставник? Я же с ума схожу!

Чжуан ходил перед ней взад-вперед и говорил:

-Твати! Попробуй понять! Все, что я тебе сейчас могу сказать, ты и сама знаешь! Ты бы мне сказала то же самое, будь я в такой же ситуации. Ты помнишь первого, убитого тобой? Помнишь свое состояние потом? Так случается со всеми. Мы чувствовали себя убийцами, чувствовали страх, панику, слабость... Руки тряслись, помнишь? Потом привыкаешь убивать. Перестаешь замечать лица, становишься профессионалом. Убийство становится твоей работой. "Убил и забыл" — так это называется. Но наступает момент, когда ты ломаешься. И вновь начинаешь чувствовать панику и страх, руки мокрые от пота, слабость и ноги не держат. И снова видишь лица убитых твоей рукой. И тогда — все. Очередной мертвец, отправленный тобой к предкам, становится последним. И тебе приходится решать: уходить или умереть. Решай, Твати! Решай сейчас!

-Уходить? Куда? Зачем? От себя же не уйдешь...

-От себя бегают только идиоты. А ты, Твати, женщина умная.

-Спасибо, — слабо усмехнулась Твати. — Так что же мне делать?

-Ты ведь не родилась воином, так ведь?

-И что? Опять в школу уходить? Читать учить детишек? — зло поинтересовалась она.

-Зачем же? Глупо возвращаться по своим же следам! Вспомни себя в детстве, Твати! Вспомни себя трехлетнюю, свои игрушки, свои смертельные обиды на всю жизнь... Вспомни себя в десять лет, школу, учителей, друзей своих! Вспомни себя, пятнадцатилетнюю, и свою первую любовь, вечную и до гроба... Вспомни себя в семнадцать! Тирно вспомни! Кого он любил тогда? Полусумасшедшую убийцу? Вспомни своих детей!

Твати мгновенно наклонилась и выхватила меч из ножен, лежащих на земле рядом с ее одеждой. Но Чжуан был быстрее. Его ладонь стальной хваткой стиснула ее запястье. Другая рука вырвала клинок из ее руки, держа за лезвие, отшвырнула в сторону.

-Пойми, Твати! Мне так же больно это говорить, как и тебе слушать. Но надо говорить именно так!

Твати разрыдалась, уткнувшись хэйжэню в грудь. Чжуан гладил ее по спине, но утешать не стал. Он говорил так же жестко:

-Ты не помнишь, но все они: трехлетняя Твати, десятилетняя Твати, семнадцатилетняя Твати продолжают жить в тебе! Они убийцами не были! Дай им право решать самим. Им — не тебе!

-Как? — всхлипывая, спросила Твати. — Я изменилась с тех пор...

Голос хэйжэня смягчился:

-Да ты не в прошлое вернись, ты к себе той вернись. К юной Твати, которую обожали все дети Твузи, перед которой склонил голову гордый паро себеков. Пусть та, семнадцатилетняя Твати и решит судьбу другой Твати, тридцати восьмилетней.

Твати отстранилась, отвернулась, чтобы вытереть слезы. И дрожащим еще голосом заявила:

-Если ты расскажешь кому-нибудь, что я тут ревела, как девчонка, убью... А откуда ты столько знаешь обо мне?

-От жрецов Наву. Они меня нашли три года назад.

-А про мое состояние кто тебе сказал? Рэтрик?

-Он, — усмехнулся Чжуан. — Да я и сам это все видел. Ты не злись на него, Твати. Он же твой друг.

-И поэтому он лезет мне в душу? — ни с того ни с сего психанула Твати.

Чжуан насмешливо на нее глянул и задумчиво протянул:

-Зря я тебя умной назвал. Дура ты, Твати.

И, хлопнув по плечу, предложил:

-Одевайся, что ли! Пора возвращаться.

Твати наклонилась, протянула руку за платьем и заметила кровь на своем плече.

-Чжуан! Ты же мой меч голой рукой отбирал! Тебя перевязать надо!

-Оставь, — отмахнулся хэйжэнь. — Сухожилия целы, а кровь остановится сама.

Твати потопталась, помешкала немного и застенчиво попросила:

-Дай, залижу!

Чжуан Гэ притворно тяжко вздохнул:

-Вампир ты все-таки, Твати! — и протянул ей ладонь со словами:

-На, пей. Все не выпей.

-Не выпью. Из руки немного высосешь. Да я же не... Ох, ты не думай! Я свою, обычно. Ну еще в бою, если рву глотку... А так нет...

И схватила его ладонь.

А позже, облизывая кровь с губ, заметила:

-Не говори никому про кровь-то. Не знает этого никто. А-то убью.

-Убивица! — усмехнулся Чжуан. — Сама не проболтайся, а-то я тебя убью.

-Убивец! — ответно улыбнулась Твати.

-Да! Так что ты решила? — спросил хэйжэнь чуть позже.

-Вернусь в Та-Сет. А там посмотрю...

-Ну-ну... — неопределенно ответил Чжуан Гэ и прошептал себе под нос:

-Разрешите взлет?

И так же тихо себе и ответил:

-Взлет разрешаю!

Знак черной жрице

Стучат мечи на площади. Десятки воинов тренируются на плацу. На просторном балконе Арбадского дворца сидят князь Вальве тонАртла со своими военачальниками, смотрят на тренировку.

-Хороши, а? — спросил князь Вельса тонЛанне, начальника разведслужбы спецназа. — Что скажешь?

-Хороши, княже. Только Чжуан Гэ они все равно не соперники!

-Ну! Чжуан Гэ — первый меч в мире!

-А кто тогда второй меч?

-Надо выяснить! Может быть, один из них? — указал князь на воинов.

Хэйжэнь пожал плечами и спрыгнул с балкона вниз, выхватывая меч.

-Ну, кто хочет поработать со мной?

-Не огорчайтесь, мой князь! Они слишком поздно начали. Чтобы стать мастером клинка, надо учиться с рождения.

-Я понимаю, наставник Чжуан, но так хочется увидеть ваш бой с равным противником!

-Мне тоже, мой князь. Не огорчайтесь — через несколько лет вы сможете на равных сражаться со мной.

-Если доживу.

Чжуан не ответил.

-Нормонн! Нормонн! — послышались крики с площади.

Князь посмотрел вниз. Действительно, там стоял нормонн — странствующий воин Нурланда. Высокий, темноволосый, с серыми глазами, в обычной для нормоннов зеленой одежде. Поверх рубахи была одета кольчуга того же зеленого цвета. О нормоннах было известно очень немного. Лет через десять после уничтожения Нурланда появилась эта странная каста. Они по мере сил сражались с врагом, но ни с кем не вступали в союз.

-Мы тоже ничего не знаем о них, — негромко заметил Чжуан. — Ни разу не удалось взять в плен ни одного из них. Порой они погибают, но трупы исчезают загадочным образом. Они очень сильные воины. Спросите его, мой князь — что он хочет?

Нормонн ответил, не дожидаясь вопроса:

-Вы ведь хотели встретиться с равным противником? Я готов.

Твати, не отрывая глаз, смотрела на пришельца. Затем прошептала: "Вот и мой знак Неба. Пора уходить".

Хэйжэнь пристально поглядел на нормонна и шепнул князю:

-На всякий случай, Вальве! Зеленой стали не бывает! Чтобы придать ей такой цвет, требуется технология, которой в этом мире еще нет. Обратите внимание на этот факт и задайте разведке работу!

-Наставник! — изумился князь, не проявляя при этом на лице никаких эмоций и говоря одними губами. — Вы опасаетесь?

-Да! Я опасаюсь. Поверьте мне! Это — страшный враг!

С этими словами хэйжэнь снова спрыгнул на площадь.

...Бой длился уже полчаса. Бойцы с такой скоростью орудовали мечами, что вокруг них образовался сверкающий ореол. Ни один не мог взять верх. Наконец, нормонн отскочил назад и опустил клинок. По его руке текла кровь — очевидно, Чжуан все-таки задел его плечо острием своего клинка.

Воины разразились приветственными криками...

Нормонн отсалютовал хэйжэню клинком, принял ответный салют и повернулся, чтобы уйти. Хэйжэнь мгновенно очутился перед ним, преграждая ему путь.

-Я не нуждаюсь в снисхождении, нормонн! — жестко и высокомерно процедил он. — Ты — сильнее меня. Ты сильнее любого из смертных. Кто ты?

-Ты уверен, что я обязан отвечать? — без усмешки ответил нормонн.

-Да. Я уверен, — холодно ответил Чжуан Гэ. — Ибо ты пришел сам. И не для того, чтобы померяться искусством со мной. Зачем же?

-Спроси у Твати. Она поняла.

-Скажи мне ты, бессмертный! Иначе, клянусь, я все равно достану тебя. Не в этой жизни, так в следующей! Веришь?

-Верю, Чжуан Гэ.

-Правильно делаешь! Ты сильнее меня, это верно. Ты пока еще сильнее меня! Но это — не навсегда!

Нормонн кивнул.

-Да. Ты много видишь, смертный! Куда больше, чем положено смертному! И судьба твоя не проста. Что же? Я скажу тебе сам, ибо Твати действительно откажется говорить. Она-то меня хорошо знает. Имя свое я тебе пока не сообщу, ты уж прости. Поверь мне, воин: когда-нибудь ты узнаешь обо мне все! Если, конечно (Чжуану показалось почему-то, что на этих словах голос его таинственного собеседника дрогнул), ты согласишься принять это знание. Скажу лишь, что причина моего прихода проста: Твати пора уходить. Я — ее знак Неба. Прощай, воин! Мы еще свидимся... А пока...

В мозгу хэйжэня прозвучал голос незнакомца:

-Взлет разрешаю!

"Взлет разрешаю!"

В тайной гавани флота вейрмана на южном берегу стоял на якоре единственный корабль. Моряки сноровисто грузили в трюмы бочки с водой, продовольствие, посылки для гарнизона военно-морской базы в Отуанго. Двое пассажиров корабля стояли на огромном плоском камне у самой кромки воды. До отлива оставалось еще два часа.

-Вот и меняется моя жизнь, Рэтрик.

-Боишься? — поднял брови вейр.

-Боюсь! — призналась Твати. — Я же двадцать лет там не была!

-Ну и что? — беспечно сказал Рэтрик. — Что там изменилось? Те же пальмы, те же обезьяны по ним скачут, те же горы, то же море... Даже люди те же! Ну разве что постарели на двадцать лет, в отличие от тебя.

-А я, по-твоему, на сколько? — стрельнула глазами Твати.

-Ты-то? — Рэтрик критически оглядел ее с ног до головы и обратно, прикинул, посчитал, картинно загибая пальцы и бормоча что-то себе под нос, и выдал результат:

-А ты лет на восемь.

-Рэтрик! — возмущенно завопила Твати. — Отдавай мои оставшиеся двенадцать лет!

-Твати! — укоризненно посмотрел на нее вейр. — Разве ты не знаешь, что для волков время идет иначе? Я вот родился лет на пятнадцать позже тебя, а выгляжу старше! А легендарный Витгейр тонГварра прожил на свете лет восемьдесят, а выглядел в конце жизни отсилы на шестьдесят.

-Ну и что? Я же не настоящая волчица! У меня хвоста нет! — заспорила Твати.

-Ну да! Давай проверим? — не поверил Рэтрик и мигом задрал ей полу плаща. — Гляди-ка! В самом деле нет!

-Вот охальник! — улыбнулась Твати, ткнув ему кулаком в ребра. — Седина в голову, а туда же!

-Ага! — широко улыбнулся Рэтрик. — А бес, ясное дело, — в ребро. Куда ж еще?

-Это я-то бес? — возмутилась Твати.

-А кто же?

Моряки захохотали. Твати уничтожающе посмотрела на них:

-Убью всех!

-Эй, Твати! Только не сейчас, пожалуйста! — крикнул с мачты капитан.

-Почему это?

-А кто тебя в Та-Сет повезет? У меня других матросов нет.

-Тогда я тебя убью!

-А меня-то за что?

-А у меня тут запасной капитан имеется.

-Все равно не сможешь! — уверенно крикнул сверху капитан.

-С чего ты взял?

-А я на мачте сижу!

-Думаешь, не залезу? — подбоченилась Твати. И помчалась на борт. А там, поплевав на руки, ловко, как обезьяна, залезла на мачту.

-Что, съел? — гордо спросила она.

-Кого? — в тон ей спросил капитан. — Кстати! Ты меня все равно не убьешь!

-Почему это? — в который уже раз спросила Твати.

-Потому! — дал исчерпывающее объяснение капитан и прыгнул в воду.

-Ах так? — рявкнула с мачты Твати и сиганула следом.

Удар об воду чуть не вышиб из нее дух.

-Ненормальная! Не умеешь — не прыгай! — ругался капитан, вытаскивая Твати на берег, и укладывая ее на песок. — Хорошо, что воды не наглоталась! Как ты?

-Все равно убью... — слабо прошептала Твати и снова отключилась.

Примчался князь Вальве с небольшим отрядом.

-Отплываете? Жаль. Я надеялся, друзья мои, что вы передумаете...

-Нет, княже, — твердо ответила Твати. — Я не передумаю. Я перешла грань, и более я — не воин.

-Почему?

-Я — палач, мой князь. Мне не нужна победа — я просто убиваю. Я перешла грань, и теперь мне до смерти — один шаг.

-Не понимаю...

Чжуан Гэ вмешался.

-Скажи, мой князь! С кем бы ты предпочел сражаться? С карателями или с регулярной армией?

-С карателями, разумеется! — ответил князь.

-Почему?

-С ними проще справиться.

-А ведь они обучены ничуть не хуже. И опыта боевого им не занимать! Просто они тоже перешли грань. Так же, как и Твати.

-Я понял, — кивнул Вальве. — Но зачем уплывать так далеко?

Твати вздохнула.

-У Рэтрика свой путь: он — жрец Наву. А я... Ты знаешь, зачем мечу — гарда?

-Знаю. Чтобы уберечь руку от скользящих ударов, и чтобы рука не соскользнула на лезвие.

-Верно, княже. Наш мир — меч. Мы держим его, как рука. И нет у нас права выронить этот меч. Поэтому нам дано право выбора — гарда, хранящая нас. Я не от войны ухожу. Я к себе возвращаюсь. А война последует за мной.

-Ты еще вернешься? — с надеждой спросил Вальве.

-Нет, мой князь. Но когда-нибудь из Та-Сета придет целый флот, и армия ткона и себеков высадится на берег, чтобы помочь вам. Тогда чужая война станет для народа Та-Сета своей. У каждого из нас свой путь, Вальве. Мой путь ведет меня на родину.

-Жаль, друзья мои. Мне будет вас не хватать. Вас обоих. Прощайте. Вам пора — скоро начнется отлив.

-Твати! — окликнул ее Чжуан Гэ, протягивая ей объемистый сверток. — Открой его потом. И... прости меня, если в чем был виноват.

Твати по очереди обняла провожающих. Рэтрик пожал им руки по человеческому обычаю...

Они взошли на палубу. Капитан отсалютовал вейру и предложил:

-Отдайте приказ, капитан Рэтрик!

Рэтрик улыбнулся, по хозяйски осмотрел палубу, снасти, мачты... И приказал:

-Поднять якорь! Паруса ставь полный убор!

Не сразу Твати решилась развернуть подарок Чжуан Гэ. А когда развернула, то нашла внутри ларец.

-Интересно... — начала она и осеклась, увидев помертвевшее лицо Рэтрика. Он ведь был волком. Умел чуять запах получше нее.

Медленно откинув крышку, Твати увидела внутри две волчьих шкуры.

Она знала эти шкуры. Знала каждое пятнышко на них. Знала все... Это был Арвальский дар императору Черной империи — шкуры ее детей.

Случайности! Случайности? Разве? Разве случайно сошлись некогда пути двух будущих жрецов высокой ступени: оборотня с севера и чернокожей девушки с юга? Разве случайно сошлись много позже пути двух видящих: величайшего в мире полководца и поседевшей раньше времени чернокожей женщины, той самой Твати? Разве случайно сошелся ее путь с путем Того, кто в давние времена сотворил этот мир? Случайность? Может ли она быть причиной победы в двух войнах?

Не было бы ни Майви дотИэллэ, ни Сетнахта тонМэлкорэ — вожаков Стаи... Не пришли бы к нам на помощь флот и армия Та-Сета...

И кто ведает, чем бы закончился Рагнарекк, если бы Твати дотВейра не вернулась в Та-Сет?

Глава 22. Ветер Судьбы

(370 — 401 годы Нашествия)

Затянувшееся детство

Кэти дотТьюра очень не повезло с Судьбой. Как только Тьюра перестала вскармливать маленькую Кэти молоком, она решила, что у Кэти будет детство, и обратила дочь. Поэтому росла Кэти целых пять лет. Обращаться обратно в волчонку ей категорически запретили. Кэти ревела и капризничала, Кэти сбегала из дому и в обличье носилась по лесам. Каждый раз ее ловили и охаживали ремнем. И запирали. Кэти снова ревела и снова убегала.

Кончилось все тем, что отец увидел в какой-то деревне собачью будку. И понял, какое эффективное воспитательное средство он нашел. Купив у оторопевших хозяев будку, он привез ее в ставку.

Поймав свою дочку в очередной раз, он не стал хвататься за столь ненавидимый Катериной ремень. Он просто приволок ее к будке и посадил на цепь.

Если бы можно было проваливаться сквозь землю от позора, то Катерина мигом бы это сделала. А так она сидела в будке и сочиняла способы, какими она отомстит им всем!

Когда способов набралось около сотни, Тьюра отпустила дочь. Отец облаял обеих, но спорить не стал. Запирать дочь он тоже не стал. И в первую же ночь Кэти собралась сбежать снова.

Но, выскользнув из дома, она опять увидела ненавистную будку. Бежать почему-то расхотелось. Зато она принялась увлеченно сочинять способы разгрома и тотального уничтожения проклятущей будки вместе с цепью. Будку-то сломать не штука! Или спалить ее, к йотунам! А вот цепь стальная!

Пока же Катерина занималась научными изысканиями, ее отец установил возле будки "Пост номер один" и поставил там гвардейца, вооруженного знакомым ремнем.

И целых три года девочка обиженно косилась, когда каждые два часа разводящий менял караул, и гвардейцы торжественно передавали друг другу ремень.

А потом родители решили окончательно свести дочь в могилу и отправили ее в школу.

Какой кошмар! Сверстники давно выросли, воюют, сотнями командуют! При встречах такие интересности рассказывают! А она, как дура, учится читать! Писать! Учит историю! Географию! И даже математику!

Ну, скажите на милость: зачем ей математика? Она и так сосчитает — сколько воинов в сотне. Зачем ей география, а? Она и так знает — что где! У всех родители, как родители. А вот папа с мамой княжны Кэти почему-то люто ее ненавидят!

-Ничего! — мечтала Кэти. — Вот вырасту, — прикажу все школы позакрывать.

Уроки письма и чтения сменились уроками тактики. Вместо всеобщей истории ей начали читать историю военного искусства. Вместо географии началась стратегия. Появились такие предметы, как фехтование, верховая езда, разведывательно-диверсионный практикум, взаимодействие родов войск, рукопашный бой и искусство дипломатии.

Не все эти предметы были особенно интересны, но полезны были все.

Как-то незаметно исчез "Пост номер один". Кэти даже не заметила, когда это случилось. Будку унесли на склад. Папа разрешил Катерине публично ее спалить. Кэти неописуемо обрадовалась, но, подумав, палить ее не стала.

-Оставь ее пока, папа. Вдруг когда-нибудь понадобится! — заявила она отцу. И Тьюра даже всплакнула.

И настал момент, о котором Катерина дотТьюра мечтала с детства: ее назначили десятником в корпус ее матери. Пусть всего лишь десятником! Никто еще не умудрился успешно командовать, если не умел подчиняться.

Прошел еще год. Княжна покомандовала десятком, сотней, полком. В одной из битв ей пришлось принимать командование кавалерийской дивизией из корпуса отца, в которой погиб командир. Вот когда ей пригодились уроки тактики и стратегии. Она сумела быстро восстановить порядок в эскадронах. И хотя, в силу отсутствия на военном совете, не могла знать план битвы, сориентировалась по обстановке. Князь, после битвы узнав о ее подвигах, утвердил дочь в новом звании и лично пришел ее поздравить.

А Кэти сидела в дальнем углу и плакала: погибший командир дивизии был ее другом детства. Отец сел рядом с Кэти, приобнял ее за плечи и негромко заговорил: "Знаешь, дочка? Мы с мамой тоже знакомы с детства. Мы родились в один день. Наши мамы были подругами. Ее мама командовала бригадой лесного спецназа, а моя — вторым корпусом. Тем, которым сейчас командует твоя мама. Когда ее мама погибла, мои родители взяли Тьюру в нашу семью. Мы росли вместе. Знаешь, дочка? Война есть война. На ней иногда погибают. Но я не хочу об этом думать! Если что-то случится с мамой...

Зачем я тебе это говорю?"

Пройдут годы, пока Кэти вспомнит эти слова отца.

В 378 году он погиб в бою. Пытаясь отомстить, Тьюра попала в окружение. И, чтобы не угодить в плен, перерезала себе горло.

Эти вести Кэти приняла настолько спокойно, насколько это было возможно. Многие, зная ее бешеный нрав, опасались эксцессов. Их не произошло. Кэти приняла командование. Целый месяц она уверенно руководила армией вейрмана. Ей даже удалось освободить Последнюю долину и вернуть Арбад.

Когда обстановка позволила, Катерина дотТьюра вернулась в свою ставку.

Никто не видел, как на дальнем складе княгиня плакала, обняв старую собачью будку.

Венчание Кэти

В те годы постепенно возрождались некоторые древние обычаи. Армия Сопротивления освободила примерно десятую часть континента, и на свободной земле начала налаживаться мирная жизнь.

Совершенно естественно, что первыми возродились "семейные" обычаи и обряды. И первой жертвой традиций стала, ясное дело, Кэти. Потому, что на военном совете было решено, что княгиня должна показывать пример своему народу в соблюдении этих обычаев. То есть, обвенчаться.

Вы можете себе представить венчание женщины с волком? Или венчание волчицы с волком? Я не могу! А мужем Кэти был волк. Нормальный лесной серый волк.

Это решение военного совета довело княгиню до белого каления. Даже знающие княгиню с детства советники и военачальники не могли себе представить, что она способна так взбелениться. Кэти вопила так, что уши закладывало: "Идиоты! Скоты! Придурки! Какое еще венчание? Мой муж — волк! Я месяцами мотаюсь по континенту. Я сутками не слезаю с седла. Я ношусь по горам, сбивая лапы в кровь. Я жру, кого попало. Я вижу мужа раз в месяц! И я не желаю тратить время, хотя бы одну ночь, на венчание и прочие идиотские церемонии!"

Военный совет оторопел в полном составе.

Они еще силились прийти в себя, когда Кэти, наконец, охрипла. И тогда Радро Стадирсон, командир ее гвардии, смог вставить слово. Пока княгиня набирала воздух, чтобы продолжить свое сольное выступление, Радро выдал фразу, которая вошла в историю:

-Кэти! Да трахайся ты, с кем хочешь! Только прекрати вопить!

Вот так и венчалась княгиня Катерина дотТьюра.

Но, несмотря на виртуальность свадебного обряда, их брак удался. Кэти даже начала считать, что ей очень повезло с судьбой!

Еще бы! За все годы их семейной жизни они ухитрились ни разу не поссориться, и жили, душа в душу. Единственное, что несколько омрачало Кэти радость, это отсутствие детей. Кэти слегка обеспокоилась. Поначалу она считала, что вся беда в том, что встречались они с мужем очень редко. Чаще всего на заседаниях военного совета, куда мужа стали вызывать после назначения его начальником диверсионной службы первой разведбригады спецназа.

Кэти казалось, что именно для учащения их встреч муж и был повышен в звании.

Она даже попыталась навести справки у командира спецназа Двенка тонКарна, однако Двенк, честно и преданно глядя на княгиню, заявил, что ни сном, ни духом не ведал, что сей офицер — супруг княгини. Конечно, старый разведчик над ней издевался, но расколоть его Кэти не могла.

К сожалению, во время встреч на совете заняться созданием ребенка было не совсем удобно. Кэти и это бы не остановило, однако Вартруф, ее муж, был волком строгих правил.

Они встречались, бегали в лес кем-нибудь перекусить и поговорить. И Вартруф снова спешил в часть.

Тогда Двенк стал посылать с донесениями к княгине не вестовых, а именно Вартруфа. С приказом раньше рассвета в часть морду не совать.

Шли годы. Детей не было.

Кэти начала думать, что с Судьбой ей повезло не так сильно, как раньше казалось, но она все равно не покорится Судьбе.

Три тени Судьбы

Как-то из Арбада прислали в княжескую ставку гонца. И сей гонец дважды потряс княгиню! Во-первых, гонцом оказалась худенькая девушка в белом платье, без эскорта и даже без оружия. Во-вторых, передав внушительный пакет от командира отдельного арбадского корпуса и доложив по всей форме, девушка вдруг замерла.

Княгиня собралась, было, расспросить гостью — какого йотуна ее шеф послал ее одну через территорию врага с секретным пакетом! А девушка негромко, но мощным и властным голосом приказала:

-Все вон! — и начала медленно поворачиваться.

Кэти мигом скинула платье и обратилась в волчицу. Затем осмотрелась и остолбенела! В стремительно пустевшем зале обнаружились три незваные гостьи. Древняя старуха в черном, женщина средних лет, одетая в серое, и совсем юная девица в голубом платье.

Арбадская посланница повернулась к ним и жестко спросила:

-Так, красотки! И что вас заставило заявиться сюда?

Старуха сделала шаг вперед, сжимая в кулаке моток каких-то ниток, и, прищурившись, ответила:

-Не думаю, могучая Фрейя, что ты вправе требовать ответа у норн.

Кэти прижала уши.

Богиня! Ее посетила богиня любви Фрейя! И все три норны — повелительницы судеб. Урд — Прошлое, Верданди — Настоящее и Скульд — Будущее.

А богиня любви и красоты положила руку на спину княгини и, погладив ее, ласково сказала:

-Верни облик, Катерина! Воину прилично встречать Судьбу стоя! А матери — тем более. Этот бой ты должна принять в человеческом облике.

Княгиня послушно вернула себе человеческий вид и шепнула богине:

-Ты ошиблась, Высокая! Я — не мать...

Ничто не омрачило прекрасный лик богини. Только вот повеяло от ее лика ужасом. Древним ледяным ужасом Нифльхейма. Только в сияющих ее глазах на мгновение вспыхнула испепеляющая жуть пламени Муспельхейма. Только отшатнулась старая Урд.

Но шагнула вперед Верданди, стиснув в руке свой моток нитей:

-Не гневайся всуе, богиня! Судьбы всех живых, живших и еще не живущих — в наших руках. И твоя нить тоже есть в моем мотке!

И вновь даже тень не пробежала по лицу богини любви. Не померкла радость в чудесных ее глазах.

Но тяжелы и суровы были ее слова:

-Ты осмеливаешься угрожать мне? Ты, мертвая — мне, живой? Ты начинаешь войну из-за ребенка? Опомнись!

-Ты знаешь, аса, какая это будет война! — криво усмехнулась Верданди. — Ты знаешь и исход этой войны! И ты начнешь ее из-за ребенка? Опомнись!

-Исход Рагнарекка неведом даже норнам. Подумайте, вы!

Как будто во сне, начали таять и вновь вставать стены. На глазах состарилась, рассохлась мебель — и вновь стала новой. И Катерина вдруг с ужасом почувствовала себя старой и дряхлой. Как ужасен груз неисчислимых лет! Посреди зала возник годовалый ребенок. Совершенно голый ребенок с единственной веревочкой в руке. Сверкнув беззубой улыбкой, он поклонился Фрейе, ободряюще кивнул княгине, и заковылял к норнам.

Катерина стояла, не чуя тела. Ей казалось, что этот малыш держит в своей ручонке не веревочку, а ее судьбу! И судьбу ее незачатого ребенка. Кто же ты, малыш?

Ребенок молча взял за руку Скульд — третью норну — и потащил ее к Кэти. Скульд механически переставляла ноги, не в силах, очевидно, противиться странной мощи мальчика.

Мальчик подвел Скульд к княгине и замахнулся веревочкой.

И Скульд торопливо заговорила:

-Я — Скульд, Будущее! Я дарую материнство княгине Катерине дотТьюра!

Мальчик довольно заулыбался и опустил свое непонятное оружие.

Счастье горячей волной затопило княгиню. Она будет матерью! У них с Вартруфом будет ребенок!

И такими незначительными показались ей слова Урд:

-Но от Судьбы ей все равно не уйти!

Почему ей почудился гнев на дивном лице Фрейи? Почему ей послышались старческие нотки в голосе ребенка?

-Да, Кэти! Тебе не уйти от Судьбы! — с силой произнес малыш. — Сражайся! Ты не победишь, но не сдавайся! Ради дочери — не сдавайся! Один из вас — людей — победит Судьбу!

-Мы не люди, — возразила княгиня, — мы ...

-Люди! — загремел на весь зал низкий, мощный и яростный голос мальчика. — Вы! Волки и вейры, себеки и люди! Все вы — Люди!

Резкий и повелительный жест его ручки заставил норн исчезнуть.

-Фрейя! Я устал! Возьми меня на руки, — пролепетал ребенок.

С тех пор Кэти каждую ночь видела один и тот же сон. Счастливый сон. В нем Фрейя — прекрасная богиня любви и красоты — держала на руках всемогущее Время!

Поединок с Судьбой

На десятом году семейной жизни у княгини Кэти, наконец, родилась дочь.

-Вартруф! Бегом в ставку! Твоя жена рожает! Прими поздравления, дружище! Даю тебе месячный отпуск! И чтоб носа сюда не казал! Понял? Стой! Держи букет цветов! Да осторожнее! Чай, не кролик! Подарить не забудь! Пошел!

Вартруф умчался так, будто за ним гнался Йотунхейм в полном составе вкупе со всей имперской армией. Двенк тонКарна с улыбкой смотрел ему вслед.

Вартруф шел по лагерю, принимая поздравления от знакомых и незнакомых, волков и людей. В зубах он нес букет цветов и думал, что не бывает более идиотской картины, чем волк, несущий в зубах букет. Но ему было наплевать. Волк был горд и счастлив.

В покоях жены было жарко: во всю мочь горел очаг. Посреди комнаты был постелен коврик, на котором лежала измученная Кэти и кормила ребенка. Хлопотал седой целитель... И волк выронил букет: их дочка родилась в человеческом облике. Этого не могло быть. Это не должно было случиться.

-О, нет! — волк кинулся к Кэти. Целитель перехватил его на полпути и остановил.

-Стой, парень. Не трогай ее.

Волк вырвался и попытался сбить целителя с ног. Целитель с непостижимой скоростью уклонился и захватил Вартруфа за переднюю лапу. Продолжая движение, он опрокинул волка на пол.

-Погоди, Варт. Ей, в самом деле, очень плохо. Твоя дочь родилась в человеческом облике. В десять раз больше и тяжелее волчонка. Она не смогла сменить облик во время родов. И чуть не умерла. Я думал, что... Но она у тебя сильная. Прости, что задержал тебя так.

Вартруф вскочил на ноги. Обойдя вокруг жены, он обнюхал ситуацию, сказал что-то глупое, но утешительное, потоптался и позволил целителю себя увести.

Снаружи он спросил целителя:

-Где это ты научился рукопашному бою?

Целитель усмехнулся.

-Там же, где и ты. Пять лет в спецназе!

Волк кивнул, но похолодел: целитель понял волчью речь! А ведь он был человеком!

А, кроме того, волк отлично знал школу спецназа. Он знал, чему там учат, а чему нет. Целитель был опытным бойцом. Он действительно сражался в спецназе. Но свое искусство он шлифовал где-то еще. Проблема была лишь в том, что лучших, чем спецназ, школ на свете нет.

Целитель усмехнулся понимающе и добавил:

-Не ломай голову, парень. Я не враг. Этого достаточно. Иди, посиди там с ней. А я пока цветы в воду поставлю и пришлю кого-нибудь о княжне позаботиться. Она не волчонок! С ней будет много возни.

Возни было много. Только через неделю ее сумели обратить. А потом три месяца пытались вернуть дочери человеческий облик. Кэти скрипела зубами и твердила:

-Не сдамся! Все равно не сдамся!

Целитель не мог найти причину, по которой у вейры оказался начисто блокирован дар трансформации. И, в конце концов, хмуро сообщил, что вызывает другого целителя на подмогу.

Расстроенная княгиня, тем не менее, попыталась утешить целителя, спасшего жизнь ей и дочери. Она ласково сказала ему, что верит в его мастерство. Неужели другой целитель сможет сделать больше?

-Он — сможет. А, если и не сможет, тогда никто на свете не сможет!

-Кто же он? — заинтриговалась Кэти.

-Его зовут... — целитель помешкал секунду: — Эскельп.

...Эскельп оказался лысоватым стариком в белом плаще. Он широко шагал, постукивая посохом. Стража даже не попыталась преградить ему дорогу. Кэти подумала, было, что пора этим бездельникам вправить мозги, но Эскельп уже входил в зал.

-Привет, Кэти! А где Вартруф? — весело поздоровался он.

-Привет! — растерянно отозвалась Кэти. Ненавидя этикет и церемонии, Кэти все же не привыкла к такому обращению: этот дед обратился к ней, даже не как к равной! Как к младшей!

Впрочем, княгиня не обиделась. Рядом с этим Эскельпом было как-то спокойно и мирно.

А дед, сияя радостной улыбкой, спросил вновь:

-Где твоя дочь?

-Не знаю! Носится где-то!

И Кэти, поискав глазами, нашла управляющего пещерой.

-Поймать княжну и доставить сюда! Если будет кусаться, разрешаю завязать пасть веревкой.

Княжну поймали и доставили.

Эскельп отложил посох, взял девочку на руки и, едва касаясь подушечками пальцев, ощупал ее от ушей до хвоста. Улыбка на его лице чуть померкла. Он протянул княжну матери и в упор спросил:

-Так где же Вартрауфорро?

Кэти оцепенела: Эскельп знал настоящее имя Вартруфа! Это же невозможно!!!

А старец тем временем подошел к целителю.

-Здравствуй, парень! Прости старика, забыл с тобой поздороваться. Слышал о тебе! Лечишь! И неплохо! А Кэти как прооперировал! Молодец!

-Рядом с тобой я — неуч...— усмехнулся целитель.

-Рядом со мной ты — врач! — гневно возразил Эскельп. — В первую очередь мы с тобой — врачи!

Целитель уже минуту осторожно прислушивался. Затем положил руки на поясной ремень и прошептал:

-Сейчас, кажется, нужнее моя вторая очередь.

Эскельп покачал головой:

-Оставь меч, "Призрак"! С ними тебе не справиться. Займись пока княгиней и ее дочерью. Это — мой бой. И бой Вартруфа.

-Повинуюсь. — И целитель снял руки с ремня.

А Эскельп перехватил посох обеими руками, поднял над головой и заговорил. Странен был этот разговор! Его собеседник был незрим. Если бы Кэти не присутствовала однажды при схожем разговоре, она бы решила, что старец не в своем уме.

-Опять вы? И чего вам неймется? — спросил Эскельп с едва заметным сарказмом.

-...

-Нет, красавица. Тут ты ошибаешься. Девочка не в твоей власти. Она в МОЕЙ ВЛАСТИ! Ты забыла, кто я? Моей нити нет в твоем клубке!

-...

-Урд! У тебя старческий маразм! Хочешь, исцелю? Ты ошибаешься: мне ничья помощь не требуется! Я — Эскельп! Узнаешь? Испокон веков все больные и раненые — в МОЕЙ ВЛАСТИ!

-...

Эскельп расхохотался.

-Мы с вашим братом старинные друзья! И мне не требуется его помощь. Ибо я — Эскельп! А вот, кстати, и Вартрауфорро!

Вартруф вошел в зал. Проигнорировав Эскельпа, целителя и даже жену с ребенком, волк на мягких лапах начал обходить зал.

Остановившись там, где счел нужным, волк встал в боевую стойку.

И Эскельп продолжил беседу со старшей из норн.

-Итак, мы установили, что я не в вашей власти, что эта малышка не в вашей власти... Может, договоримся? По-хорошему? А-то ведь и норна может однажды оказаться во власти Эскельпа!

И Урд не выдержала. Она материализовалась посреди зала — седая старуха, вся в черном, с мотком ниток в костлявой руке. В ее глазах тлела ненависть.

-Это как же? Даже боги подвластны Судьбе! Не боишься Смерти, олимпиец?

Эскельп внимательно посмотрел на старуху.

-Я — врач! Мы сражаемся со Смертью с основания мира. Настоящий воин не боится врага. А я — воин. Ты не знала?

И добавил с усмешкой:

-Я повторяю! Все больные и раненые — в моей власти. А норны тоже могут заболеть.

-Все ли? Всегда ли? — ласково спросила Урд. — Однажды ты уже не удержал власти над умирающей, а? Помнишь?... И теперь не удержишь...

Кэти обмерла от ужаса: Эскельп стер с лица не просто улыбку — его лицо утратило всякое выражение полностью!!! Те же глаза, нос, губы... Все то же, но какое-то... нечеловеческое, неволчье, неживое...

-Уточни у Скульд, старая ведьма! — прокатился по залу жуткий оглушительный шепот.

Вартрауфорро прыгнул. Его челюсти сомкнулись на горле Урд.

И древний бог из далекого мира опустил посох, возвращая эмоции на лицо.

-Что, старая? Не ожидала такой прыти от смертного? Оставь эту семью в покое. Все вы, норны, оставьте. Поймите, наконец! Они не в вашей власти. Только..., — бог замолчал, а затем заговорил о другом. — Не спешите с Рагнарекком. Она неизбежна и без вашего вмешательства. Хотите войны? Да будет так! Но не втягивайте смертных в нашу войну. Повторяю, В НАШУ войну! Не первый я говорю вам эти слова! Так, может быть, волчьи клыки на твоем горле убедят тебя?... Скажи, что отпускаешь девочку! Иначе я сам ее освобожу, но ты на веки вечные останешься с разорванным горлом!

Урд с ненавистью поглядела на Эскельпа и устало, без всякой злобы, на волка, все еще сжимающего ее горло.

-Она свободна. Но не думай, Асклепий, что я уступила от страха за свою жизнь! Просто даже норны подвластны Судьбе, нити которой держат в руках! — с этими словами Урд отцепила волка от своего горла, отодвинула его, как стул, в сторону и вскочила на ноги.

-Прощай, олимпиец! Встретимся в бою. Прощай, Катерина! Я не прошу прощения за причиненное зло. Всех нас ведет долг. Тебя — твой! Меня — мой! Нас ждет еще одна встреча. Последняя! Тогда никто тебе не поможет, княгиня! Но, взамен, держи! Это — нить жизни твоей дочери. Смотри, не вздумай сжечь нить, — убьешь ребенка. Лучше отдай нить Эскельпу! Он знает, что с ней делать.

Норна протянула нитку Катерине и исчезла.

Эскельп вздохнул. Подошел, стуча посохом, к Катерине и спокойно сообщил:

-Все, девчонки! Можете жить спокойно. Только мой совет тебе, княгиня! Не давай дочери до совершеннолетия обращаться в волка!

И точно! Кэти даже не заметила, как щена на ее руках обратилась в нормального человеческого детеныша.

"Ура! Теперь она еще долго не будет носиться, сломя голову! Ходить мы еще не умеем! И кусаться не будет! Первый зубик у нас появится не скоро! А если заупрямится, посажу ее в мою будку!"

Эскельп начал прощаться:

-Будьте здоровы! Вартруф! Катерина! И... А как вы назвали дочь?

Кэти обомлела: из-за потрясений последних месяцев она забыла дать ребенку имя!

Она начала лихорадочно перебирать имена. Ни одно из них не казалось княгине подходящим: "Какое же? ... А! Вот!"

-Я назову ее...

Эскельп положил ладонь на губы княгини:

-Безымянная, Кэти! Пока что — Безымянная!

Кэти растерялась:

-Но тогда это будет уже третья Безымянная!

-Третья! Но еще при жизни она вернет себе имя, которым ты ее назвала!

Ветер Судьбы

Граф Берье Варрунг нещадно нахлестывал коня. Ветер свистел в его ушах, рвал с плеч плащ, слепил глаза. Копыта стучали лишь одно слово: "Домой!" Граф восемь лет не был дома.

За это время выросли дети. Старший его сын, Эйнар, был уже сотником в шестой кавбригаде. Младший, Гуннар, которому было всего семнадцать, уже полгода служил штурманом на "Олтеркасте", флагманском корабле восточной флотилии.

Берье вспомнил последнее письмо жены, полученное им еще в Та-Сете.

Супруга писала, что дети ее так редко навещают! Нет, она не жалуется. Война есть война. Дети служат очень далеко от дома. Но в первое полнолуние весны оба они получат отпуск на три дня. Если бы случилось чудо, и Берье смог приехать...

Чудо случилось: с тем же кораблем прибыл его преемник на посту начальника базы. И привез приказ вернуться в ставку и получить новое назначение.

Полнолуние начиналось завтра. И Берье спешил. Он был должен, прежде всего, доложить княгине о кораблях, построенных за эти годы, о количестве моряков, обученных на базе, возглавляемой им до недавнего времени, о морских сражениях отряда его кораблей с флотом Черной империи.

Берье гнал коня.

Граф не сразу обратил внимание на почерневшие от скорби лица людей, на волков, бродивших по ставке без дела и не знавших, куда себя деть. А когда он все это заметил, то спросил у первого встречного, в чем дело?

Ответ его потряс: умер Вартруф. Не от ран — от старости. Он ведь был волком, а не вейром. Ему исполнилось двадцать два года — возраст более чем почтенный для волка.

Кэти слегла. Она не могла есть. Она потеряла интерес к делам. Из нее ушла жизнь. Ей казалось, что это она умерла. Ее целитель даже не пытался что-либо предпринять. Пару дней назад Кэти уже перестала узнавать знакомых, почти не приходила в сознание.

Кто-то положил руку ему на плечо. Берье обернулся. Это был Раттер тонМарта, его старый друг, офицер спецназа.

-Здравствуй, Берье. В печальное время ты вернулся. Идем к ней. Все уже в сборе.

Когда граф уезжал, Кэти была молодой женщиной, сейчас...

Сейчас она казалась юной девушкой. На исхудавшем ее лице остались одни глаза. А рядом с ней, безмолвно глотая слезы, стояла еще одна Кэти. Еще одна юная девушка. Арьерэ дотКатерина. Третья Безымянная.

-Почему, Берье? — спросил шепотом Раттер. — Почему она...

-От горя, — печально ответил граф. — Знаешь, Раттер? У нас на севере это называется — Ветер Судьбы. Она сражалась с Судьбой двадцать лет. Но против Ветра Судьбы не попрешь.

Бесшумно подошла Третья. Она слышала последние слова Берье.

-Попрем! — жестко возразила она. — Я попру!

Вы, слушающие мой рассказ! Вам этого никогда не понять.

За четыреста лет войны сменилось сто семнадцать князей и княгинь вейрмана. И каждый из них погиб. Они гибли в бою, умирали на колу, перерезали себе горло, чтобы не попасть в плен, их живыми прибивали к крепостным стенам, их разрывали на части четырьмя быками...

Княгине Кэти, впервые за четыреста лет войны, удалось умереть естественной смертью. От горя.

Глава 23. Убитая музыка

(379 год Нашествия)

-Мама, расскажи про Музыканта!

-Ну, Линне! Ты же ее на память знаешь! Хочешь, я тебе расскажу сказку про зайчика?

-Нет! Про Музыканта!

— ...

-Мама! Если не расскажешь — не усну!

-Ну, что же с тобой поделаешь? Слушай!

Избавленный от костра

(372 год Нашествия)

Однажды разведчики лесного спецназа отбили у карателей слепого бродягу, которого те намеревались публично сжечь на площади. Карателей перебили, слепца освободили... И спросил его командир:

-За что же, человече, тебя сжечь-то хотели?

И ответил слепец:

-За музыку!

Не поверил ему командир. Не поверил, и решил взять с собой. Пусть начальство разбирается!

Привезли Музыканта в ставку.

В пещере было людно. Горели факелы. Сновали воины и слуги. В углу сидели над картой четверо офицеров. Кто-то точил меч, несколько воинов писали письма домой. Носилась по залу двухлетняя княжна Катерина, опрокидывая все, что еще не успела опрокинуть. Слева от входа волк диктовал молодому вейру письмо для жены.

-Аррг! — спросил его вейр. — А как твоя жена письмо прочитает?

-Очень просто! — ощерился волк. — Вейры ей и прочтут. Ты ж, парень, не последний в наших лесах вейр!

Большая часть людей спала.

Командир разведгруппы отпустил своих бойцов отдыхать, а сам остался ждать появления начальства, чтобы доложить о результатах рейда. Слепец, привычный ко всему, мигом устроился на полу у стены в трех шагах от часового и принялся что-то тихо наигрывать на лютне.

К новоприбывшим подошел дежурный.

-Привет, Барни! Как дела? — спросил он.

-Нормально. А где Конх?

-Спит. Слушай, Барни! Дай ему поспать, а? Он две ночи не спал. Как вернулись из рейда, так он с головой утоп в делах: допросы пленных, мятеж в седьмой бригаде...

-Как это — мятеж? Подробности давай! — насторожился разведчик.

-Да командира у них перевели в восьмую. А эти раздолбаи учинили шум: верните, мол, нам командира!

-Ну и?

-Утряслось. Конх загрыз пару самых шумных, еще десятку уши разодрал. Унялись. Но нервов и времени на это ушло! И вымотался, конечно!!! Так что пусть спит, а? Если спешное дело — доложи княгине — она уже должна была вернуться...

Разведчик пожал плечами.

-Ладно! Тогда этого посади под замок! — и он подтолкнул слепца вперед.

Дежурный изучил пленника и осведомился у Барни:

-Зачем ты его приволок, а? Он же наш, а не черный. И он слепой.

Разведчик принялся объяснять. И как раз посередине его рассказа проснулся князь Конх тонЛитти.

Он подошел к ним, потирая красные, воспаленные от усталости глаза, и дослушал объяснения Барни.

-Послушай, человек! — обратился князь к слепцу. — Ты бы поверил на нашем месте, что кого-то могут сжечь за музыку? Ну чем может быть так опасен для Черной империи слепой бродячий музыкант? Я не верю, ты уж прости.

-Я бы поверил, — спокойно откликнулся слепец. — И музыку послушал бы! Сам суди, княже!

Снял он с плеча лютню и заиграл.

И засверкали солнечные блики на глади реки Лучистой, запели птицы в заречных дубовых рощах, зашумел ветер в зеленых кронах. От музыки веяло покоем и миром. Но застучали копыта коней, затопали черные щитоносцы по скрипучему дощатому мосту. Раскатился над обреченным городом звук рога, ударил набат. Заскрипели городские ворота, закрываясь. Свистнули первые стрелы со стен.

Но все громче, все уверенней звучала пентатоника Черной империи. Ударил в ворота таран. Еще раз. И еще раз! Варварские звуки имперской музыки прорезал свист стрел со стен. Редко, очень редко! Слишком мало в городе лучников... И уже трещат окованные сталью дубовые доски ворот... Еще удар...

И тут взвыл волк в заречной роще! И отозвались на зов десятки голосов. И зазвенели клинки на мосту, и стеной встала на нем арбадская фаланга, намертво загородив черным пути отхода. И горячие кони вынесли на равнину перед городом всадников третьего кавалерийского корпуса армии Сопротивления...

Смолкла лютня.

-Откуда ты знаешь про тот бой? — спросил слепца командир спецназа Ларре тонИлла. — Он же был всего три дня назад!

Слепец улыбнулся краешками губ:

-Я тогда был там и все слышал. Как, князь, полагаешь? Может быть опасной музыка?

-Может, друг!

Так Музыкант впервые появился у нас. И остался с нами навсегда.

Внутреннее зрение

(379, 372 годы Нашествия)

-Ма! Он стал воином?

-Линне! Ты же эту историю слышал сто раз!

-Ну, скажи-и-и!

-Нет, не стал.

Зато он стал лучшим нашим разведчиком. Больше Музыкант не играл мятежной музыки людям. Он играл на свадьбах, играл на городских площадях, у деревенских колодцев, на перекрестках дорог... Играл за угощение, за пару мелких монет... Играл веселую музыку. И слушал! Тонкий слух Музыканта улавливал стук копыт, по топоту сапог он считал число солдат... Никто не мог даже подумать, что слепец — на самом деле умный и отважный разведчик.

Однажды он вернулся с задания с девушкой. И объявил всем, что она — его жена. Наверно, это было нелепо: девушка была на редкость некрасива! Слишком узкие бедра. Слишком широкие плечи и скулы. Ой! Зачем я тебе это говорю, а?

-Ма! А ты — самая красивая на свете!

-Спасибо, сынок...

-А как ее звали?

-К-кого, сынок?

-Ну, жену Музыканта?

-Как? Ну, я ... не помню. Допустим, Лонна.

Лонна страшно стеснялась, боялась насмешек, но насмешек не было: слишком уважали люди Музыканта. Однажды он сказал ей, что его не беспокоит ее внешность. И не потому, что он слеп! Беспощадное время побеждает красоту тела. Но красоту души оно не в силах одолеть. А ее можно увидеть только внутренним зрением. Слеп не он — слепы те, кто лишен этого внутреннего зрения.

Играть Лонна так и не научилась. Даже Музыкант не смог передать ей свой талант. А вот воином она стала.

-А ты здорово играешь, мама! Лучше Музыканта!

-Линне! Не смей!!!

-Ма-а-а!

-...ну не плачь, сынок! Прости меня! Просто лучше Музыканта играть невозможно! Он сам был музыкой!

Лонна служила в пятой бригаде. Музыкант был разведчиком. Нечасто им доводилось видеться. Очень нечасто. Месяцами Лонна моталась по Континенту, а когда возвращалась, то узнавала, что Музыкант ушел. И вернется через две недели...

Осторожный стук в дверь прервал рассказ. Хозяйка, бесшумно сняв меч со стены, скользнула к двери, встала слева и откинула крючок.

-Иртэ! — окликнул ее незнакомый девичий голос. — Не беспокойся, свои.

Хозяйка вышла. Перед дверью стояла вейра.

-Я — Меттере дотБронвин! — представилась гостья шепотом. И тихо объявила:

"Рвите на клочья горе!

Слушайте голос скорби —

Древнюю песнь Холма!"

-Кто? — быстро спросила Иртэ.

-Сетнахт...

У Иртэ потемнело в глазах, незримая петля перехватила горло, что-то стиснуло сердце. А Меттере тем временем продолжала:

-Госпожа! Старшие просят тебя быть в Кольце сей ночью.

-Меня? Я же человек!

-Вожак тоже был человеком, госпожа. Тебя Меттэ просит! Сетнахт же твой ... был твоим другом!

-Какое страшное слово — "был". Какое беспощадное слово! Как Меттэ?

-Плохо... Очень плохо...

-Воет?

-Нет. Даже ухом не ведет. Как будто ничего страшного не произошло. Как будто гибель мужа — обычное дело...Мы все боимся: недавно у нее четвертый родился. Как бы он окончательно не осиротел...

Иртэ помрачнела.

-В наше-то время смерть в бою — действительно дело обычное... Знаешь что? Я ей сыграю завтра. О детях ее сыграю. О памяти, о любви...

-Спасибо, Иртэ...

-За что?! Меттэ тоже мой друг. А я — человек. Я делаю то, что велит мне Человеческий закон. А он не слабее вашего Волчьего... Я приду на Холм. С лютней?

-Да, если можешь!

-Могу. Но не раньше полуночи — мне ребенка уложить надо и найти кого — нибудь присмотреть за ним...

-Я присмотрю, Иртэ. Мне в Кольцо все равно нельзя — не рожала я пока...

-Хорошо. Зайди, Меттере, посиди. Я тут сыну ... (голос Иртэ внезапно сел) сказку рассказываю.

Никто не знал, что следующей ночью ей снова придется идти к Холму.

Потому, что, вернувшись в сопровождении трех волчиц домой на рассвете, Иртэ обнаружила у хижины двенадцать трупов в черных плащах со зловещей эмблемой боевых частей разведки Черной империи — крылатый глаз с клыками. Они незаметно проникли сквозь три линии охранения в княжескую ставку, отыскали хижину Иртэ и не учли только одно: в хижине оказалась вейра, которая их почуяла. И Меттере успела сорвать меч со стены и выскочить наружу.

Немного найдется в мире воинов, способных в одиночку одолеть дюжину "кремьельских теней" — воинов из боевых подразделений имперской разведки! Меттере смогла.

Ребенок давно проснулся и плакал.

А Меттере лежала на пороге в луже крови. Смерть уже вернула ей волчий облик. Ее правая передняя лапа лежала на рукояти меча.

Никто не мог предположить, что Иртэ, не обращая внимания на плач сына, надрежет себе запястье мечом и смешает свою кровь с кровью мертвой Меттере. И взойдет на Холм уже вейрой, став ею не по праву рождения, а по обряду смешавшейся крови, Иртэ Ульфдоттир арнМеттере.

Как ни смешно, выручила их имперская разведка. Со своего последнего задания Музыкант вернулся на две недели позже, чем планировалось, голодный, оборванный, с перевязанной головой. Оказалось, что император издал указ — поймать и доставить в столицу слепого музыканта, подозреваемого в разжигании мятежа. И вся разведслужба Черной империи начала охоту. Были схвачены все связные Музыканта, все, кого хоть раз видели с ним. Кремьельский тюремный замок оказался переполнен узниками. И нечеловеческие пытки сделали свое дело: под ногами Музыканта загорелась земля.

Князь Конх, узнав о том, какие завертелись дела, приказал Музыканта в разведку больше не посылать. Агенты и другие найдутся, ничуть не хуже Музыканта. А вот на лютне так играть никто больше не сможет!

"Как и у нас..."

Памяти Владимира Семеновича Высоцкого

Жаль, что Музыкант не пел. Его стихи не годились для песен, а чужих стихов он не пел. Почти.

-Проклятие! Как мне надоела зима! — проворчал Ларре. — Белый снег! Серое небо! Я хочу видеть другие оттенки: голубой, желтый, зеленый, красный... Даже не верится, что зима когда-нибудь кончится!

-Насчет голубого или желтого не обещаю, а вот красный имперцы тебе враз обеспечат. Только попроси! — усмехнулся Конх.

А Музыкант взял лютню, провел рукой по струнам и отложил ее опять. И заговорил.

Мороз по земле шагает.

Наводит всюду порядок.

А ветер зиму ругает

По несколько суток кряду.

В ветвях замерзших повисла

Луна. И Время уснуло.

Печальны зимние мысли

И, как медведи, сутулы.

Мне лето жаркое снится,

Но что-то не очень верю,

Что вьюга вдруг прекратится,

И выть перестанет зверем,

Что вновь под дождем промокнут

Берез зеленые листья...

Зима узоры на окнах

Невидимой пишет кистью.

-Здорово! Ты, как мысли мои прочел! — восхитился Ларре.

Музыкант отмахнулся.

-Брось! Так, как на самом деле, мне не написать! Природа пишет лучшую музыку, лучшие стихи... Я только подражаю. И-то неважно! А в природе все — прекрасно! Надо только почувствовать эту красоту!

-Все, говоришь, прекрасно? — прищурился князь. — А что прекрасного в такой вот погоде, а?

-Погодите, я скоро! — с этими словами Музыкант встал и вышел из пещеры.

Вернулся он минут через десять, весь в снегу. Отряхнулся, скинул мокрый плащ, завернулся в одеяло и сел у очага, протянув руки к огню. И...

Снегопад — как всадник в седле.

Путь-дорога — к дальней звезде.

Заметает простывший след,

Забывает минувший день.

Ветер-конь над землей летит,

Да не слышен цокот подков.

Ночь, как девушка, вслед глядит,

Грустно машет черным платком.

И назад его не вернуть:

Прорезая зимнюю тьму,

Снегопад продолжает путь,

Ясно видимый лишь ему.

Долог Путь, а время не ждет.

Конь храпит ли? Ветер свистит?

И рассвет усталый бредет

По следам незримых копыт.

-Красиво! — восхитилось несколько голосов сразу. — Спасибо, Музыкант!

А вот петь он не любил. И не пел.

Поэтому Лонна, возвращаясь однажды в их с Музыкантом комнату, не поверила ушам, услышав... песню!

Ее муж подбирал мелодию к странным, непривычным стихам...

...И много будет странствий и скитаний:

Страна любви — великая страна!

И с рыцарей своих для испытаний

Все строже станет спрашивать она!

Потребует разлук и расстояний,

Лишит покоя, отдыха и сна...

Но вспять безумцев не поворотить.

Они уже согласны заплатить

Любой ценой, и жизнью бы рискнули,

Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить

Волшебную невидимую нить,

Которую меж ними протянули.

Свежий ветер Избранных пьянил!

С ног сбивал! Из мертвых воскрешал!

Потому, что, если не любил,

Значит — и не жил, и не дышал...

Лонна с трудом очнулась, как после долгого сна. Она вся ушла в песню, в дивный мир каменных замков и зеленых холмов, мир отважных мужчин и прекрасных женщин, мир, где не прощают подлость и предательство. Мир, где на могилах тех, кто погиб за любовь, растут цветы.

-Что это? — спросила она.

-А! Это? — улыбнулся Музыкант. — Эту песню я увидел во сне. Там стоял певец с удивительной лютней и пел. Ах, какая это лютня! Я запомнил! Я попрошу мастера струн, он сделает мне такую! И две песни я запомнил. Стихи. А вот мелодию надо подбирать... И лицо певца никак не могу вспомнить!!! Никак!

-Странная песня.

-Ты заметила, да? — обрадовался Музыкант. И тут же лицо его омрачилось. — Тебе не понравилось?

-Что ты! Как может не понравиться такая песня? Но что-то непонятное в ней... А, может быть, песни и не должны быть совсем понятными?

Лютню он неделю рисовал, забыв про сон и еду. Потом неделю ругался с мастером струн. Оба орали, ссорились, хлопали дверьми... А потом мастер струн заперся на месяц в мастерской. Дети носили ему еду. Он там спал, ел и работал. И по истечении месяца вручил Музыканту лютню. Чудная же это была лютня! С более длинным грифом, с плоским фигурным корпусом... И с семью струнами! И голос у этой лютни был необычный — более уверенный, сильный и свободный.

Эх! Не сиделось ему в ставке! Никак не сиделось! Он пять раз требовал направить его в армию, но князь не отпускал: целители протестовали! Музыкант играл раненым, и они быстрее выздоравливали. Его музыка творила чудеса! Робким она придавала мужество, уставшим возвращала силы, в озлобившихся вселяла сострадание...

На шестой попытке он своего добился. И был направлен в пятую бригаду музыкантом. В ту бригаду, где сражалась его жена.

Представляешь? Жена воюет, а муж в это время играет на лютне! Разве не смешно? Но никто не смеялся: все знали — его музыка стоит многих мечей.

Как-то вечером многие обратили внимание на мелодию, которую подбирал Музыкант. Потому, что играя, он шевелил губами.

-Музыкант! Это что, песня? — навел справку командир.

-Песня, — кивнул Музыкант.

-Спой! Никто еще не слышал твоих песен...

Музыкант и Лонна переглянулись, обменялись мимолетными улыбками...

-Ты ошибаешься, Баргр! Кое-кто кое-что слышал... А песен я не пишу.

Но комбрига еще никому не удалось выбить из колеи. Он не смутился, не удивился, не засмеялся... Он просто предложил:

-Поясни свою мысль, Музыкант!

И Музыкант рассказал о том, как во сне видел певца с лютней, как слушал его песни, как потом подбирал мелодии и записывал стихи...

-Мне кажется, что он есть на самом деле, этот человек, что это — не просто сон. И не из нашего мира. Из иного. Вы поймете...

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,

Средь военных трофеев и мирных костров

Жили книжные дети, не знавшие битв,

Изнывая от мелких своих катастроф.

Детям вечно досаден их возраст и быт!

И дрались мы до ссадин, до смертных обид!

Но одежду латали нам матери в срок.

Мы же книги глотали, пьянея от строк.

В коротком тревожном ритме песни чувствовалась легкая беззлобная насмешка... Скорее, даже, улыбка.

И вдруг... Что-то неуловимое вмешалось в песню. Пропала усмешка, и еще до первого слова новой строчки все вдруг поняли: все — шутки кончились...

Только в грезы нельзя насовсем убежать:

Краток век у забав, столько боли вокруг!

Попытайся ладони у мертвых разжать

И оружие принять из натруженных рук!

Испытай, завладев еще теплым мечом,

И доспехи надев, что — почем? Что — почем?

Разберись, кто ты? Трус? Иль избранник Судьбы?

И попробуй на вкус настоящей борьбы.

И когда рядом рухнет израненный друг,

И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,

И когда ты без кожи останешься вдруг

Оттого, что убили его. Не тебя!

Ты поймешь, что узнал, отличил, отыскал

По оскалу забрал — это смерти оскал!...

Лонна окинула взглядом окрестности и не поверила глазам: к их костру подтянулась половина бригады. Большая часть воинов стояла. И неудивительно! Такие песни лучше слушать стоя.

Если мясо с ножа ты не ел ни куска,

Если руки сложа, наблюдал свысока,

А в борьбу не вступил с подлецом, с палачом,

Значит, в жизни ты был не причем. Не причем!

Если, путь прорубая отцовским мечом,

Ты соленые слезы на ус намотал,

Если в жарком бою испытал — что почем,

Значит — нужные книги ты в детстве читал.

Смолкла лютня и воцарилось молчание.

-Прорваться бы к ним! Может, им помочь надо? Там ведь тоже война... — задумчиво проронил молодой сотник, только вчера прибывший в бригаду. Лонна еще не успела с ним познакомиться.

-Да. Война. Только какая-то другая... — добавил чей-то голос.

Баргр покачал головой:

"Та же у них война, парни. Потому, что они тоже сражаются за свободу! А свобода — одна на всех. И рабство одинаково во всех мирах. И честь везде одна и та же.

Как и у нас, там воины молча седлают коней, получив приказ.

Как и у нас, там исчезают во мгле волки, уходя в рейд.

Как и у нас, там рыдают матери, получая похоронки на сыновей...

Как и у нас, там воют волчицы, оплакивая на холмах Скорби родичей, павших в бою...

Как и у нас, там с завистью смотрят мальчики на висящий на стене клинок отца, который мама запрещает трогать даже пальцем...

И, как и у нас, там приходит день, когда мать, сняв со стены, сама вручает этот меч своему повзрослевшему сыну и отправляет его в армию, запретив оборачиваться. И так же стоит на пороге, смотрит вслед уходящему и глотает слезы.

И даже враги у них те же самые. Может быть, они не чернолицы, может, мечи у них не такие, может, говорят на другом языке...

Но они те же. Ибо Враг — он во всех мирах один и тот же. Ибо злоба, подлость, жестокость и бесчестие — тоже одинаковы во всех мирах!

Та же у них война. Мы когда-нибудь, конечно, прорвемся к ним. Но они справятся и сами. Не может быть уничтожен народ, воины которого пишут такие песни!"

Кровь на струнах

(374 год Нашествия)

-Мама! А что было дальше?

-...

-Мама! Ну расскажи!

-Линне! Повернись на правый бочок! Так! Молодец! Теперь — закрой глазки... Закрыл? Ну, слушай.

-Иртэ! Стоит ли об этом?

-Ох, Меттере! Я бы и рада сменить тему! Но он не уснет, пока я не закончу. Его кровь... Что поделаешь?

В 374 году имперские войска снова, в который уже раз, захватили Арбад. Кроме того, их западной армии удалось блокировать нертов в их горах. Над Сопротивлением в очередной раз нависла угроза разгрома.

Тогда князь Конх отправил второй корпус под командованием княгини Тьюры на запад с заданием отбить у врага порт Кветору, захватить перевал Нархор, связывающий Кветору с Нертскими горами и передать все это нертам. Тогда они удержат свои горы и оттянут на себя западную армию Черной империи.

Корпус за пять дней пересек Зеленую степь, перевалил Веерные горы и повернул на юго-запад. А нашей бригаде поручили держать Третий Палец — единственный из пяти перевалов Веерных гор, открытый в это время года.

Баргр, наш командир, впервые в жизни разозлился: все воевать будут, а нам тут сидеть и скучать? Ну какой дурак будет снимать войска с главных направлений, чтобы возвращать Третий Палец?

Но такой дурак отыскался. И не таким уж он дураком и был! Старик Чжуан Гэ, помню, пришел в ярость, узнав о плане княгини. Не выбирая выражений, он кричал, что только полный недоумок может приказать удерживать Третий Палец! Возьми имперцы перевал, они бы маршем двинулись в Рыжие горы и взяли бы их штурмом. Надо было разместить пятую бригаду в Зеленой степи с приказом тормошить войска противника, но ни в коем случае не принимать боя. Тогда имперская армия не рискнула бы атаковать нашу ставку, оставив в тылу целую бригаду. И потратили бы немало времени на бесплодные попытки нас поймать!

Баргр и сам до этого дошел, но было поздно: семнадцатый пехотный корпус Черной империи прижал нас к горам. Их было в восемь раз больше, чем нас.

Мы поняли, что нам — крышка.

...Нам пришлось спешиться. Лошадей загнали на перевал. Мы поставили фалангу по себекскому образцу. На флангах разместили лучников.

Музыканта посадили на холме, позади нашего строя. Может быть, думал каждый, нам удастся прорвать их строй и уйти в степь? Тогда Музыкант будет спасен!

Но верилось с трудом.

Знаешь, Линне? На поле боя всегда очень шумно. Десятники срывают голоса, пытаясь докричаться и передать приказ своим воинам. Там так шумно, что глохнешь...

А голос лютни услышали все. Негромкий, печальный этот голос напоминал, что нет у нас права проиграть этот бой, что там — на востоке — Рыжие горы, куда семнадцатый пехотный двинет, если пройдет по нашим костям. И вновь музыка вселяла уверенность, мужество, добавляла сил.

Лонна рубилась с холодным сердцем, как на учениях, не видя лиц врагов. Усталость, которая давно должна была прийти, где-то заблудилась. В ее ушах играла лютня.

Вокруг нее гибли друзья... Пехотинцы в черных плащах наседали, ни на мгновение не разрывая строй. Меч Лонны застрял в ребрах очередного врага. Она вытащила кинжал.

Знаешь, Линне, чем так труден бой в окружении? Тем, что шансов прорваться почти нет, и ты это знаешь. Сотня Лонны была отрезана от основных сил и окружена. То же самое творилось по всему полю боя. При восьмикратном перевесе в силах, командир семнадцатого корпуса мог себе позволить такую роскошь. Они разрезали наш строй на девять частей, блокировали их и приступили планомерно уничтожать.

Все?

Нет! Еще нет! На поле боя появились всадники. Девятеро, в черных плащах, только без эмблем, на черных конях, только мечи их были бледны, а не черны, неспешно скакали они по полю, как по ковыльной степи. Поднял руку один из них, и все они направились к нашим окруженным отрядам. Никто почему-то не пытался их убить... Только падали мертвыми черные пехотинцы, мимо которых проезжали всадники. Расступилось кольцо врагов, всадник выхватил меч.

Я никогда не видела такого! За несколько мгновений он зарубил несколько десятков прекрасно обученных имперских солдат. Клинок так и летал в его руке! Враги попятились. Тогда воин засмеялся. И жуток же был его смех! Даже наши опустили мечи. Самые смелые из нас испугались! Воин покачал головой и стряхнул капюшон... Нет, он был не чернокож. Он был бледен. Длинные золотые волосы рассыпались по плечам, по черненой кольчуге. Воин был очень высок. "Держитесь, воины вейрмана! Помощь близка!" — мертвым голосом сказал он. И взгляд его упал на Лонну. Лонна не испугалась его. Единственная на поле боя — не испугалась.

Спрыгнул с коня незнакомец, подошел к Лонне, посмотрел в глаза и неожиданно улыбнулся. Такой светлой оказалась его улыбка! Так напомнила она Лонне улыбку Музыканта...

Воин осторожно отобрал у нее кинжал и протянул свой меч, рукоятью вперед.

-Возьми, сестра. Пригодится. — И почудилась Лонне боль и печаль в его голосе.

Миг! И снова воин в седле. Когда он повернул коня, Лонна спросила его:

-А как ты без меча?

-Не беспокойся, сестра: меня нельзя убить.

-Спасибо, неизвестный друг! Как звать-то тебя?

-Нет у меня имени, сестра. Прощай! — с этими словами воин махнул рукой. Сверкнул на солнце золотой перстень с единственным камнем... Воин умчался. И возобновился бой. Но появление девятки помогло нам: бригада вновь соединилась, отступив к перевалу.

Клинок незнакомца вернул надежду. Он, казалось, сам знал, что ему делать. Тело Лонны пело, рука, державшая меч, порхала, как птица. В ее ушах играла лютня.

Лишь на миг этот голос умолк. Как будто Музыкант стиснул пальцами гриф. И опять...

Топот копыт теперь стучал в его музыке, свистели стрелы, шуршал в ушах ветер... И завывала боевым волчьим кличем лютня...

Шли часы, близился вечер... Мы держались.

-Мама! А ты их знала?

-Кого?

-Музыканта и Лонну.

-Знала, сынок.

-А какие они были?

-...

И вдруг что-то изменилось на поле. Как будто внезапно сменился ветер. Как будто посветлело опять небо. Повеяло полынным запахом восточных степей... И на вершине далекого холма, там, за строем врагов, вырос одинокий всадник.

И грянул клич, который уже тридцать лет никто не слыхал, послышался вой... Во весь опор вылетали из-за холма низкорослые степные кони, желтым светились над их гривами волчьи глаза... Короткий приказ! И прыгают с седел в бой волки, и натягивают луки всадники народа Тогул! Народа, погибшего сто сорок лет назад. Степной спецназ!

Они же все погибли! Лонна сама видела перевал мертвых в Олтеркасте: целое поле скелетов, конских, человеческих, волчьих. Ей рассказывали, как три десятка лет назад путь восточной армии Черной империи преградил степной спецназ. Почти сутки длился безнадежный тот бой. Они легли там все. Но сто тысяч беженцев из Олтеркаста смогли уйти в северные леса.

И вот теперь степной спецназ (из прошлого? из легенды? из памяти нашей?) снова пришел на помощь друзьям.

Баргр приказал атаковать. Имперцев все равно было вчетверо больше, но их же взяли в клещи! Такого шанса нельзя было упустить. И мы прорвали строй врага, развернулись и ударили во фланги. И музыка вела нас в бой.

Бой закончился. Никто не заметил, как исчез степной спецназ. Следопыты потом не нашли ни единого следа. Наши вейры облазили все поле, но так и не учуяли их запаха. Только стрелы — неповторимые тогульские стрелы — доказывали нам, что все — было! Степной спецназ пришел на помощь ниоткуда, помог и снова возвратился в Легенду.

А когда мы поднялись на холм, где оставили Музыканта...

-...

-Спасибо, Меттере! Спасибо, родная... Мне лучше...

-Мама! А что потом-то было?

-...Сейчас расскажу.

Когда мы поднялись на холм, где оставили Музыканта, мы увидели, что он был мертв. И мертв давно: кровь успела подсохнуть. В сердце его торчала черная стрела. Мертвая рука сжимала гриф лютни, залитой кровью. Струны продолжали дрожать. И затихала в ушах музыка.

Лонна не плакала. Ей было все равно. Все равно — жива она, или нет... Она не чувствовала ран, не слышала слов... Запредельное горе отключило чувства... Так бывает... Вот и тетя Меттере согласна...

Только она склонилась над телом мужа, только погладила его волосы...

-Рубашка порвалась... — зачем-то подумала Лонна. — Надо зашить. А-то как же он...

И с опозданием — ему уже не надо. Его больше нет!

Лонна взяла лютню из руки Музыканта. Взяла, не замечая, что руки ее в крови. В крови величайшего из музыкантов... Провела непослушными пальцами по струнам. Зачем? Она так и не научилась играть.

И лютня зазвучала вновь!

-Мама! А потом?

-...

-Мама! Ну что ты плачешь? Ну почему ты в этом месте всегда плачешь?

-...

-Спи, Линне. Спи, сынок. Я с тобой...

Пепел Боргильдсфольда

(53 год Победы)

Иртэлонна Ульфдоттир арнМеттере не дожила до Победы. Она сражалась во всех битвах, прошла путь от десятника до командира бригады. И лютня в ее руках была ее оружием, не менее грозным, чем клинок, подаренный ей когда-то назгулом. Звуки этой лютни наводили страх на врагов.

Да! Сражалась она, как человек. А в быту предпочитала быть волчицей. Ох, и красавицей она была! Глаз не оторвать! Уж если я, сама волчица, говорю, значит — так оно и было! Вы, люди, насколько помню, считали иначе... Хе-хе! Что вы, двуногие, смыслите в красоте? Когда она проходила, волки все дела бросали... Богиня! Все волки, от матерых самцов до первогодков, были влюблены в Иртэ по самый хвост. И было за что! Боги мои! Какая у нее была фигура! А шерсть! А глаза — необыкновенные глаза цвета сумеречного неба... Эх, что говорить! Мы даже не ревновали... Впрочем, она не давала повода. Она просто никому не давала. Она десять лет хранила верность погибшему мужу. А потом выполнила долг кровной сестры. Дело в том, что у Бронвин не оставалось дочерей, и оплакать ее было бы некому. И Иртэлонна родила трех щенков: двух мальчиков и девочку. И, едва поставив ее на лапы, перед Советом Старших объявила матери по кровной клятве: "Ныне я возвращаю тебе дочь — Меттере дотБронвин вторую. Да будет она тебе дочерью, а мне — сестрой!"

Старая Бронвин была тронута.

Когда же пробил час Бронвин, и она ушла в свой последний бой, чтобы умереть, как подобает волчице, на холм взошли они обе: Иртэлонна и Меттере — ее дочь-сестра.

...В 400 году в одном из сражений она заслонила своим телом юную княжну Арьерэ дотКатерина — третью Безымянную.

Черное копье пробило ее и лютню, висевшую за спиной.

Казалось, что инструмент погиб вместе с хозяйкой. Но, когда Линне тонИртэлонна передали лютню, пробитую копьем, залитую кровью отца и матери, она снова зазвучала. Отчаяние и скорбь играла теперь лютня. В кольце вокруг холма Скорби сидела сама княгиня Кэти. А на вершину взошла, не имея на то права по закону, юная третья Безымянная. Чтобы оплакать ту, которой была обязана жизнью. И рядом с ней сидела Меттере, оплакивая свою мать-сестру.

Линне принял наследие родителей. Инструмент он ремонтировать не стал — не было необходимости. Лютня в его руке теперь внушала ужас. Запредельный ужас. В сражениях он даже не прикасался к мечу. Его музыка сводила с ума целые армии. Его музыка убивала! Вы не представляете, какой это кошмар — видеть, как десятки тысяч солдат падают мертвыми, едва услышав аккорд лютни Линнурта. Три года Линне носился по Континенту, неся смерть врагу. Он и сам был тогда Смертью. Так же, как его великий отец был Музыкой. И только лютня и волшебные руки Эланхалу вернули его к жизни.

-Что значит, как? Ты что, парень? С луны свалился? О бое Линнурта с Эланхалу не слыхал?

Угораздило же вождя вождей Нделезе дать дочери себекское имя! Впрочем, себеки говорят, что таких имен у себеков не бывает...

Девочка родилась слепой. Она прошла обучение в ряде храмов Та-Сета: у Наву, Анны, Наргола, даже у Мимира! И нигде не приняла сан. Отовсюду она уходила по-хорошему, без скандала. Она искала свой путь... А, не найдя, спросила совета у лучшей своей подруги. У Та-Амму, дочери Анхсенпамму.

Вздохнула Та-Амму, обняла подругу и решила: "Жаль мне расставаться с тобой, подружка, но если ты не находишь места на родине — ищи свой путь на родине предков!"

И Эланхалу отплыла к нам, в уборе жрицы четвертой ступени, в мирской одежде, сжимая в руке диковинную железную лютню.

-Как? Вот так! Здесь — родина ее предков! Эланхалу — вейра. Чернокожая вейра. Слыхал о Черной Стае Та-Сета?... Нет, жрицей она не была. Убор жрицы был дарован ее музыке!

Так на нашей земле появились два величайших музыканта нашего времени. И их дороги не могли не сойтись.

Встреча состоялась во дворце Ахсарта Нерто, царя нертов.

Эланхалу играла музыку Та-Сета и нашу музыку, в ее собственной аранжировке. Ее лютня звенела, пела, вселяла радость, надежду, пробуждала совесть. Скептически внимал Линнурт ее музыке, пока не почуял силу в лютне Эланхалу. И он вмешался.

Так начался поединок двух гениальных музыкантов. Поединок двух уникальных музыкальных инструментов: банджо и гитары.

Мягкий звон банджо обволакивал гнев и ярость гитары, гитара рвала на части покой банджо, ее ритм поднимал слушателей на ноги, уносил души вдаль. Банджо вязал гитару кружевными звонкими нотами. Мелодия сменяла мелодию, тема — тему. И все чаще не яростны, а печальны были аккорды гитары. И все чаще боль и смерть слышались в звоне струн банджо. Но волчий вой взлетел к небесам с гитарной струны, топот копыт, казалось, высекал искры из банджо... И задумчивые, протяжные песни юга, и многоголосные нертские, и тяжелые рваные ритмы северных гор, и отчаянно-веселые напевы Олтеркаста, и колдовские ритмы тамтамов Та-Сета — все это пела гитара.

Банджо умолкло. Девушка опустила голову.

А Линнурт погладил струны рукой, улыбнулся впервые в жизни и взял еще несколько аккордов, которых не понял никто. Только вздрогнула Эланхалу, только с несказанным изумлением смотрела она на своего победителя слепыми глазами, только растерянно дрогнула струна под ее пальцами...

Но требовательно и уверенно играл Линне, но единым вопросом рокотала гитара.

И прижал музыкант ладонью струны. И снова наступила тишина. И окаменели слушатели, оглушенные этой тишиной. И почти не расслышали тихий ответ банджо...

Вот так — без единого слова — объяснились они. И Линнурт перестал быть Линнуртом. Он снова стал Линне тонИртэлонна.

Позже, вечером, Эланхалу спросила у Линне:

-Глупый вопрос! Почему я?

-А кто? — удивился Линне.

-Как кто? Разве мало в вашей земле красивых девушек? — не поняла Эланхалу. И, не сдержавшись, добавила с горечью: — Зрячих!

Ничего не ответил Линне. Только осторожно взял руку девушки и приложил к своему лицу.

-Ты улыбаешься? — изумилась Эланхалу, отнимая руку.

-Да, моя принцесса. Улыбаюсь.

-Почему?

-Да потому, что ты права. Почти! Да! Много красивых девушек в нашей земле! Есть девушки красивее тебя. И зрячие. Но они — не мои. Не моя Судьба. Поэтому — ты. Именно ты.

-Это все слова, мастер! А что ты скажешь, когда тебе надоест подавать мне еду и водить за руку? Буду ли я еще твоей Судьбой? Нет, мастер. Я -...

Линне рванул струны, заглушив последние ее слова. А потом снова приложил ее руку к своему лицу.

В лице девушки проявилось непонимание, затем его сменило изумление, и, наконец, растерянность... А Линне, тем временем, ответил:

-Да! — жестко отрезал он. — Ты — убогая. И я жалею тебя! Но не потому, что ты — слепа! Мой отец тоже был слеп. Мне жаль тебя, Эланхалу! Ты не веришь в себя. Ты! Не веришь! В себя!!! Твоя музыка в тебя верит, люди в тебя верят, я в тебя верю, а ты — нет. Мне жаль тебя, Эланхалу. Ты слепа — слепо твое зрение души...

Он хотел сказать еще что-нибудь, но увидел ее глаза, полные слез.

-Прости... — тихо сказал Линне тонИртэлонна, осторожно вытирая ей слезы платком.

Так Эланхалу стала его женой.

-Что? Почему он — тонИртэлонна? Да, ты прав. Он не волк. Но второе человеческое имя — имя отца, а не матери, как у нас! А имя его отца Иртэлонна унесла с собой в могилу. Никто не знает этого имени. Отныне и навеки имя его великого отца — Музыкант. ...Да, разумеется! Он — человек. Но его мать, сестра и двое братьев — вейры. Дети его — вейры. Он прожил со стаей шесть лет, сражался с нами рядом. Поймите, парни: боевое братство — много больше, чем простое родство. И стая решила даровать ему право на второе волчье имя.

Через два года закончилась война. И мы начали восстанавливать мирную жизнь. Боги мои! Как же было тяжело! За четыре века войны так много было забыто! Ученые и инженеры Та-Сета нам помогали, как могли. Без их знаний нам пришлось бы плохо. Но даже их помощи не хватало. Несчастная Арьерэ моталась по Континенту, Медведь — тоже. Мы строили дороги и города, восстанавливали рудники, открывали верфи... Мы старались обеспечить работой и едой сотни тысяч людей. Мы пытались приучить к мирной жизни тех, кто привык только воевать...

Вот когда пробил час Линне и Эланхалу — Повелителей души. Их музыка будила радость, вдохновение, возвращала силы. Под их музыку легче и быстрее работалось и все удавалось. Вместе с княжеской четой они носились от стройки к стройке, из города в город. Они давали по четыре концерта в день. Князь и княгиня стали их друзьями, почти родичами.

В 51 году Победы его, как и многих из нас, позвал Боргильдсфольд. Линне был уже стар. Но он пошел. И Эланхалу шла с ним.

...Меч великана Сурта испепелил его вместе с гитарой. Но даже пепел продолжал петь...

Десятая

В 53 году воины, выжившие в пламени Рагнарекка, возвратились домой. Среди них шли девять незнакомых воинов в черных плащах с капюшонами. И с ними шагала Эланхалу. В таком же черном плаще с капюшоном, надвинутом на глаза. За ее спиной был приторочен клинок, подаренный некогда назгулом Иртэлонне Ульфдоттир арнМеттере. А в руке Эланхалу было банджо — ее оружие на Боргильдсфольде.

А на ее пальце сверкало стальное кольцо с кусочком янтаря.

Глава 24. Победительница

(390 — 405 годы Нашествия)

Детство Третьей

Вы никогда не слышали выражение "Радужный щит"? Конечно, слышали. Я и не сомневался, что вы! А знаете, как и почему появилось это выражение? А! Кое-что даже вы не знаете!

Третья Безымянная родилась в 390 году Нашествия.

Первые три месяца жизни девочка была чрезвычайно довольна судьбой. Еще бы! Родители так ее обожали, что разрешали ей буквально все. Третья носилась по ставке, сломя голову, лезла без разрешения в чужие хижины, шатры, пещеры. Какие увлекательные были Догонялки! Весь лагерь за ней гонялся, валились оружейные стойки, шатры, прохожие... Шуму было!

А как здорово было играть в Прятки в пещере! У-у-у!

И вдруг все хорошее в жизни кончилось: ее обратили. Мало того! Ее запеленали.

В дурацком человеческом облике она не могла не только бегать, а даже стоять! Ну, и как прикажете сбегать при таких обстоятельствах? И этого родителям показалось мало! У несчастной княжны не оказалось даже зубов! Чем прикажете кусаться? Деснами?

Княжна пыталась кусаться деснами, но результат ее обескуражил. Вместо того, чтобы, как положено, орать от боли или ругаться, а потом ловить ее и шлепать, все умилялись и снова совали ей пальцы в пасть. Или как она называется в человеческом облике? А! Рот!

Положение было безвыходным. Бедная княжна даже зареветь не могла: какой смысл реветь, пока тебя не шлепают?

Когда ей исполнился год, Третья уже ходила и даже говорила. Все обожали ее слушать. Это было приятно. Одно только теперь омрачало девочке радость: кроме мамы никто, решительно никто ее пламенных речей не понимал.

Вскоре Третья научилась бегать. Правда, на паре ног далеко не убежишь, это же не четыре лапы! Зато теперь можно было обижаться по всем правилам.

Снова начались Прятки.

Однажды девочка спряталась в складах. Туда ей ходить не разрешали.

"Ох, и влетит!" — думала она, заранее потирая часть тела, по которой влетит.

Влететь ей должно было еще и за то, что она слишком долго пряталась. Уже и есть хотелось! Только упрямство не давало ей вернуться самой.

Тогда девочка залезла в какую-то конуру с ржавой цепью и начала обижаться. Обижаться она умела здорово! Для того, чтобы, как следует, обидеться, надо, во-первых, найти укромное место, где тебя никто не отвлечет от дела, во-вторых, уяснить, что во всех твоих бедах виноват именно тот, на кого ты и обижаешься!

Ах, каким прекрасным местом для обижания оказалась эта конура!

Там ее и нашла мама.

Но, вместо того, чтобы кричать и шлепать, мама села на пол возле конуры и заплакала.

Девочке даже стало немного стыдно. Она мигом вылезла из конуры и потянула маму за рукав.

-Мама, я больше не буду!

А мама только обняла ее и продолжала плакать. Девочка подумала немного и тоже заплакала.

Потом они обе успокоились, и мама мягко сказала:

-Пойдем, Арьерэ. Нас уже обеих ищут, наверное! Только не говори никому, что я нашла тебя здесь.

Девочка поняла даже больше. Серьезно посмотрев на мать, она пообещала:

-Не скажу.

И целых десять лет держала слово.

С тех пор Третья опять стала считать, что с Судьбой ей повезло. Потому, что у нее появилась настоящая подруга. Самая лучшая на свете подруга! Ее мама.

Ariere versus Fatum

Росла она долго. Десять лет. Сначала она играла со сверстниками, потом с их детьми, потом — с внуками.

Она училась в школе. Фехтованию ее учил старый целитель, который помог ей когда-то появиться на свет. Его выбрал папа. Очень многие изумились этому выбору.

Зато девочку очень повеселило всеобщее потрясение, когда она одним учебным клинком в считанные мгновения обезоружила десяток спецназовцев.

Теперь она могла бы снова начать играть в Прятки, но это было уже не интересно: начни она прятаться, никто бы ее никогда не нашел! Кроме целителя, конечно.

Ей стали позволять иногда обращаться в волчицу. Ненадолго. Только для уроков волчьей борьбы или тактики.

Зато в дни рождения ее на целый день отпускали в лес, и она до ночи играла там с другими волчатами. Жалко, что дни рождения бывают так редко!

Она не плакала, когда умер отец. Она сидела, окаменев, три дня. Ее кормили, вели куда-то и что-то говорили. Она не помнила этих дней. До конца жизни не помнила.

А потом она две недели сидела возле умирающей мамы. И тоже не плакала.

Кэти не ела, не пила, она смотрела воспаленными глазами, никого не узнавая. Даже свою дочь.

Девушка стояла рядом, оцепенев.

Только в конце, когда она со странным облегчением поняла, что жить маме осталось несколько минут, она беззвучно заплакала.

А Кэти, вдруг придя в сознание, прошептала: "Не сдавайся! Сражайся с Судьбой, дочка! Победи эту стерву хоть ты!"

Свадьба Третьей

В 405 году нашествия армия Сопротивления штурмом взяла столицу. Черные отступали на всех фронтах. Военно-морской флот заблокировал гавани черных, захватывая или отправляя ко дну любой корабль. До победы все еще было далеко. Армия черных все еще превосходила числом армию Сопротивления. Черные все еще контролировали половину континента.

Но исход войны сомнения уже не вызывал.

Третья Безымянная разместила свой штаб в замке. В том самом замке, где началась вся эта история, где князь Грауд женился на вейре, где они погибли...

Третья уверенно командовала армией, но начали появляться новые проблемы. Такие проблемы, в решении которых никто на свете не мог ей помочь: надо было налаживать мирную жизнь.

Ее учили командовать армией, стратегии и тактике, разведывательно-диверсионному делу, практике десантных операций и многому другому.

А вот как обеспечить людей работой? Где брать деньги и сколько их надо? Как их применять? Как обеспечить сырьем ткачей и портных, сапожников и строителей? Где искать экономистов? Где брать бумагу для писцов? Куда девать мародеров, грабителей и прочих бандитов? Не убивать же их всех? И как, йотуны их всех зажарь, налаживать мирную жизнь?

Этому ее не учили.

Пришлось учиться на ходу. Какое счастье, что князь Стуре Изобретатель приказал создать библиотеки и свозить туда любые книги, которые удастся найти!

Комната княгини тонула в донесениях, петициях, жалобах и доносах. Там круглые сутки толпились люди. Одни уходили, другие приходили, всем было что-то очень надо. Стоял шум. Третья с головой ушла в дела.

Поэтому она пропустила мимо ушей напоминание Военного Совета о том, что негоже княгине нарушать закон, согласно которому она как можно скорее должна выйти замуж и родить ребенка.

-Прямо сейчас? — бухнула княгиня и отмахнулась: — Я занята. Давайте завтра утром. Пришлите кого-нибудь. Я выберу.

Княгиня была опытным и талантливым полководцем. Она умела выиграть сражение с минимальными потерями. При этом княгиня была очень симпатичной девушкой, доброй и заботливой, совершенно незлопамятной. За все это ее обожала вся армия. Княгиня славилась умением молоть всякую чушь. Иногда она выдавала такое, что у всех отвисали челюсти! Потом все улыбались и прощали ей все ее перлы.

А еще она никогда не смотрелась в зеркало. Просто она не знала — что такое зеркало.

Поэтому настоящим шоком для нее явилось то, что она увидела наутро, выглянув в окно. Площадь перед дворцом была забита народом. Там были люди, вейры и волки.

-Ой! Что такое? — прошептала княгиня. И ей коротко ответили:

-Женихи.

-Идиотка! — обозвала себя княгиня, яростно соображая, что же делать. Затем ей пришла в голову идея.

Третья на всю площадь объявила, что выйдет замуж за того, кто отучит ее говорить, не подумав, и плести всякую чепуху! И площадь начала пустеть. Сначала Третья с удовлетворением следила, как редеет толпа. Потом она с некоторым огорчением думала, что не так уж она и безнадежна, чтобы так вот от нее разбегаться.

И, в конце концов, глядя на опустевшую площадь, совершенно расстроенная, девушка сказала сама себе: "Ну и пусть! Ну и не надо! Скажу им, что желающих жениться не нашлось! У меня дел по горло!"

Но огорчилась она рано. Из тени выступил еще один человек. Зато, какой это был человек! Он появился в спецназе лет семь назад. Настоящего имени его никто не знал. Все называли его — Медведь. И по делу: это был огромный мужик, двух с половиной метрового роста, с широченными плечами. При своем огромном росте и весе он отличался не только неимоверной силой, но и ловкостью и быстротой. Он был умелый борец, опытный разведчик, превосходный фехтовальщик.

Третья немного испугалась — уж больно Медведь был огромен!

-А, может, он по делу? Ну, в самом деле! Мало ли, какое дело может быть у капитана спецназа к княгине? — обнадежила себя Третья и выпрыгнула из окна на площадь.

-Тебе чего? — спросила она, подходя к Медведю поближе.

-Прошу разрешения выполнить ваш приказ, княгиня! — почтительно ответил Медведь. Однако в его узких, поднимающихся к вискам, глазах пряталась усмешка. И что-то еще.

-Какой приказ? — удивилась Третья.

-Отучить вас говорить, не подумав, и плести всякую чепуху!

У Третьей расширились глаза.

-А как ты будешь это делать?

Медведь улыбнулся углами рта и пояснил:

-Шлепать буду!

Княгиня покосилась на его ручищу и заявила:

-А я убегу!

-А я догоню! — спокойно возразил Медведь.

-А я в волчьем облике убегу!

-А я все равно догоню!

Третьей стало не до шуток: как это человек может догнать волка? Она подошла почти вплотную к Медведю. Чуть помешкала. С досадой дернула ворот платья и спросила осторожно:

-Ты кто?

-Медведь! — ответил он и, выразительно дернув ворот своей рубахи, повторил: — медведь я.

-Тогда догонишь! — вздохнула княгиня.

-Это означает согласие? — осторожно спросил медведь.

-Это означает, что ты меня еще ни о чем не просил! — возразила Третья.

Медведь кивнул, отступил на шаг и торжественно произнес:

-Княгиня Арьерэ дотКатерина! Я, Медведь, капитан первого корпуса специальных операций, прошу вашей руки и согласия стать моей женой.

-Шлепать будешь? — усмехнулась Третья.

Медведь с сомнением рассмотрел свою ручищу и с сомнением ответил:

-Буду. Наверное.

-Тогда я согласна! — развела руками княгиня. Медведь мигом ее облапил.

-Ой! — только и успела пискнуть Арьерэ и они начали целоваться.

Это оказалось ужасно увлекательным занятием.

-Неужели хоть я по-человечески выйду замуж? — воскликнула княгиня несколько позже.

Медведь расхохотался и снова ее облапил.

-Ты чего? Что я опять брякнула? — обиженным голосом спросила княгиня.

-Арьерэ! Ты — прелесть! Ты поняла, что сказала? Волчица-оборотень выходит замуж за оборотня-медведя по-человечески! Знаешь, я не буду тебя отучать молоть чушь. Очень уж очаровательная у тебя чушь получается!

-И все же, по-человечески! А-то в облике ты меня задавишь, медведище!

Ursus versus Fatum

Свадьба прошла по-человечески.

Приглашены были все, поэтому проводили свадьбу на Конном поле за воротами столицы.

Присутствовала княжеская гвардия, все свободные от службы спецназовцы, офицеры армии и флота, находящиеся в столице, вождь черных повстанцев, прибывший со своего острова по специальному приглашению, посланники всех вождей сопротивления. И даже командиры отрядов "Призрак" и "Баньши" впервые официально представились княгине.

Именно на свадьбе победителей, как ее назвали позже, и узнал мир об самых секретных спецподразделениях в мире. Арьерэ с изумлением узнавала в их рядах хорошо и давно знакомых людей, вейров и волков. Многие из них были ей знакомы, как слуги, целители, охранники.

И лишь тогда стала ясна причина бесчисленных неудач имперской разведки.

Знаменитые некогда на обоих континентах нертские мастерицы подарили Арьерэ свадебное платье и фату. Царь нертов Ахсартаг преподнес щит, на котором был изображен черный волк на оранжевом поле — герб нертов. Горные оружейники вручили новобрачным по полному набору своих прославленных синих клинков. В каждом наборе было по дюжине предметов от засапожного ножа до двуручного меча.

Себеки преподнесли княгине золотое ожерелье с лучистыми фиолетовыми камнями. Арьерэ слыхала, что в древности такие камни находили на южном континенте, но уже давно эти камни считались исчезнувшими. Из Олтеркаста прислали зеркало горного хрусталя.

Вождь повстанцев Радуги привез им в подарок алые плащи с вышитой на них радугой.

-Простите скромность наших даров, друзья! Наш остров беден... — развел руками вождь.

Медведь медленно поднялся с трона: "Нет, вождь! Ты ошибаешься. Не столь бедны ваши дары! Смотрите! Алый плащ! Оранжевое поле нертского щита! Золото и фиолетовые камни ожерелья себеков. Зеленая трава и голубое небо над нашими головами! И синяя сталь горных клинков! Это же радуга! А вот еще одна радуга, в небе! Она совершенна, когда в ней видны все цвета! Есть ли в ней лишний цвет?

Так же и мы, народы двух континентов! Мы сильны, когда едины! Мы все! Люди и волки, вейрмана и арбадцы, нерты и жители Олтеркаста, нурландцы и себеки, люди черного континента и хэйжэни с острова Черных повстанцев.

Сейчас все вы со мной согласны! Еще сильно боевое братство. Еще не закончилась война.

А что будет потом? Забудется многое, но возродится древняя вражда Арбада с Олтеркастом, нертов с Нурландом, людей с вейрами?...

И что будет тогда?

Пусть же эта радуга напомнит нашим потомкам, что язык решает все проблемы, но лишь до первой крови. Что меч, выхваченный из ножен, не так просто убрать обратно. Что разность обычаев и культур — не повод для войны!"

Арьерэ показалось, что на невозмутимом лице Медведя мелькнула тень давней боли, что его голос на мгновение дрогнул. И она дала себе слово, что узнает о прошлом своего мужа все.

В гербах всех государств с тех пор появилась радуга. А единство народов двух континентов назвали радужным щитом.

Отзвук чужого Рагнарекка

Арьерэ всерьез занялась наведением справок. Она расспросила сослуживцев мужа, она поставила на ноги даже разведку! Результаты ее обескуражили: никто ничего не знал о прошлом Медведя. Он, в самом деле, вступил в спецназ семь лет назад. И ничего, ровным счетом, не сказал о себе.

Это было непонятно! Не берут бойцов в элитную часть без проверки биографии! Не должны брать!

Его принимали в спецназ по рекомендации Игга, тогдашнего командира "Баньши". К сожалению, Игг погиб год назад. А его преемник мог сказать только, что Медведь учился не в "Баньши" и даже не в "Призраке". Школа очень отличалась. Но боец был первоклассный! Превосходил всех. Он сам был оружием. Он мог убить кого угодно даже касанием пальца.

Промучившись поисками целый месяц, княгиня, наконец, обиделась. И ближайшей ночью спустила на ничего не понимающего мужа "собак". Медведь только усмехался, чем довел супругу до полного остервенения. Заливаясь слезами, Арьерэ колотила мужа кулачками по чему попало, а он пытался ее как-то утихомирить.

Зато, когда Медведю это надоело, он вспомнил, что он спецназовец. И через минуту ожесточенной борьбы уложил жену на обе лопатки. Арьерэ тяжело дышала, сверкала глазами и упиралась. Потом сдалась и проворчала:

-Справился со слабой женщиной, медведище!

И, наконец, рассмеялась.

-А у меня спросить ты не могла? — поинтересовался Медведь.

-А ты бы ответил? — парировала Арьерэ.

Медведь задумался.

-Нет, не ответил бы, — наконец, признал он. — Но теперь расскажу. Просто я не хотел огорчать тебя еще и этим. Ладно. Вставай и одевайся. Я жду гостя. Он поможет мне рассказывать.

Княгиня изумилась, но послушалась.

Медведь открыл дверь, и в опочивальню вошел высокий человек. Гость был закутан в длинный синий плащ. Лицо его скрывала широкополая шляпа.

-Мир сему дому! — возгласил гость, снимая шляпу.

И Арьерэ вскрикнула:

-Игг!

Гость молча поклонился. А Медведь пояснил:

-И в этом, и в иных мирах у него множество имен. Здесь его знают, как Хрофта, Гримнира, Высокого, Отца волков, Мудрейшего, Одноглазого или Одина.

Арьерэ сдержанно улыбнулась и обратилась к владыке Асгаарда:

-Будь славен, могучий Один! Мы рады принять тебя в своем доме.

Один прошел и сел к столу. Арьерэ налила ему пива и пододвинула окорок и блюдо с пирожками.

-Благодарю.

Медведь полез в тумбочку и вынул флягу рисовой водки, от запаха которой Арьерэ мутило. Разогрев ее в камине, он налил две крохотные чашечки: богу и себе. Выпил залпом свою порцию и заговорил:

-Позволь представиться! Мунэмори Ватанабэ — капитан первого ранга морской пехоты вооруженных сил Федерации Северных островов. Родился в 1731 году второй эры. Погиб в 1765 году во время гражданской войны.

Один встал, взял блюдо с пирожками, высыпал их на стол. В блюдо налил воды до краев, пошептал что-то и окликнул Арьерэ:

-Иди сюда, девочка! Садись с нами за стол.

Княгиня села за стол и взглянула в блюдо...

Она увидела синее небо и зеленоватое море. Перед ее глазами был огромный остров. Неподалеку располагался еще один. Подальше виднелись берега других островов. Арьерэ видела огромные города с высокими, выше сосен, домами, сверкающими стеклом и сталью. Их связывали широкие дороги, прямые, как копья, и гладкие, как шелк. Она видела огромные стальные корабли у берегов, оснащенные чудовищным, непонятным оружием. По небу летали лодки, быстрые, как молнии.

На палубах кораблей, на улицах, на крышах домов — повсюду Арьерэ видела высоких воинов, похожих на ее Медведя. То есть, на Мунэмори. Эти воины были вооружены причудливым оружием, бившим синими лучами, от которых плавился даже камень.

Рушились дома, погребая под развалинами сотни людей, падали с небес и взрывались летучие лодки. Шли на дно гигантские корабли. А вдали вставали до небес столбы дыма и пепла, похожие на грибы. И багровело небо. И рассыпались в пыль города.

Зачарованно смотрела Арьерэ на разворачивающуюся перед ней панораму грандиозной войны.

А Мунэмори продолжал свой рассказ: "В нашем мире нет континентов. Есть архипелаг тысяч островов, самые крупные из которых занимают площадь в четверть вашего континента. Лет двести назад начались трения между оборотнями и людьми. Люди стали уходить на юг. Мы остались на севере. Примерно в 1741 году начались погромы меньшинств. Моя мать смогла бежать из Чосана на север. С собой она взяла лишь меня и младшую сестру. А отец и старшие братья погибли. С тех пор на юге не осталось оборотней. А на севере — людей. Мы стали врагами.

В 1745 году началась война. Некоторые еще помнили, что целый народ не может быть врагом, но, когда сам видел, что люди творят, захватывая наши города, когда потерял отца и братьев в погромах... Тогда не хочется принимать доводы рассудка. А логика всегда перестает действовать, когда проливается кровь.

Я закончил школу и поступил в Высшее морское училище в Майдзуру. Был выпущен младшим лейтенантом в 1753 году. Служил в морской пехоте.

Я погиб, когда мы брали Синдо. Под обстрел попал детский дом. Люди не смогли его эвакуировать. Зачем я полез спасать детей наших врагов? Не знаю. Потом они выросли бы и, наверное, сражались с нами. Но тогда они были просто детьми..."

Мунэмори замолчал. Игг подставил ему кружку пива. Мунэмори отхлебнул.

-Медведь! Ты их спас? — с надеждой спросила Арьерэ.

-Нет. Не спас. Я погиб вместе с ними. Нас, наверное, накрыл снаряд главного калибра.

-Жаль! — вздохнула княгиня.

-Да, жаль! — жестко сказал Мунэмори. — Потому, что дети — есть дети. Я не жалею, что рискнул. Жаль только, что я так и не узнал, чем там все закончилось.

Один поднял тяжелый взгляд на князя.

-Там ВСЕ закончилось! — подчеркнул он. — Твоего мира больше нет, капитан. Там же произошла ядерная война! Ты догадывался?

-Да, Отец дружин, догадывался.

Арьерэ очень хотелось спросить владыку Асгаарда, зачем Медведь был послан к ним. Она чуть не спросила. Она уже открыла рот... И закрыла его снова, поскольку боялась услышать ответ.

Но Один все понял без слов. Бог улыбнулся, подмигнул ей единственным глазом, погладил ее по голове, как маленькую, и мягко сказал:

-Нет, девочка. Ты не совсем права! Ты — не его награда! Вы — награда и подарок друг — другу!

Глава 25. Алая кровь по черно-белым полям

(400 — 405 годы Нашествия)

-Ох-хо-хо! Старость, оказывается, препакостная штука! Особенно, когда чашку чаю подать некому! Только в романах благородная старость прекрасно выглядит... — Ндан Бяо ворчал, как всегда. И, как всегда, он говорил сам с собой. Дурная привычка, приобретенная за последние десять лет.

Жена его умерла пятнадцать лет назад. Сын, Ндан Шуай, погиб два года спустя. Дочь...

Ндан тогда чуть не умер от горя. Он месяц не пил, не ел — не мог. Но кое-как справился. Он переселился в столицу, приобрел там дом в нижнем городе и с тех пор жил одиноко. Шли годы — старик их не замечал. Армейской пенсии и сбережений ему вполне хватало, друзей у него в столице так и не появилось, хотя с соседями он ладил. Даже с байжэнями. Раз в год к нему наведывался племянник — Ндан Выонг, сотник из Северной армии, сын его младшего брата.

Поначалу, после переезда в столицу, ему многие советовали жениться вновь. "Что такое пятьдесят восемь лет для мужчины? — говорили ему. — Даже в более почтенном возрасте Небо посылает детей! Почему бы вам не принять в дом женщину, которая заботилась бы о вас? И смогла бы продлить ваш род?"

Ндан отказался.

Старик не скучал, не радовался, не жил... Он спокойно, не торопясь, ждал смерти.

-Эй, вы — трое! Сюда! Перекрыть улицу! Ли и Чжан! Обыскать каждый дом! Каждый!!!

Ндан поморщился — в последнее время городская стража частенько обыскивала дома, ловила кого-то... Что и говорить, времена настали тяжелые! Мятеж охватил половину страны, многие центральные районы, часть восточных и западных провинций давно уже находились под контролем байланжэней. И даже многие из хэйжэней перешли к мятежникам, назвав себя повстанцами радуги. За что небо карает нас? Неужели ужасная гибель нашего мира — недостаточная кара за грехи? И что это за грехи такие, за которые надо уничтожить миллиарды людей, даже младенцев? Бывают ли такие грехи?

Ох-хо-хо! Опять я гневлю милосердное Небо! Оно справедливо! Янь-ван никого не карает зря!...

Да!? Что же не покарало небо этих... из второй бригады мятежников? Почему не расступилась под их ногами земля? Почему небесное пламя не испепелило их? Почему небо позволило им...

Стучат...

Старик пошел открывать. На пороге стояли двое стражников.

-Приносим свои извинения, благородный господин Ндан! Мы ищем опасную преступницу, мятежницу. Она из байланжэней. Не слыхали ли вы чего-нибудь? Шума, например?

Старик подумал. Нет, кажется, все было тихо...

-Нет, господа стражники! Я сожалею... Не хотите вина? Погода-то какая отвратительная! Вот, только что согрел чайник... Осмотрите дом?

-Благодарим вас, почтенный наставник Ндан! — поклонился старший патруля, принимая чарку горячего вина. — Нет необходимости! Как посмею я усомниться в вас? Скорее небо и земля поменяются местами, чем вы поможете мятежникам!

-Это уж точно! — буркнул старик.

Второй патрульный допил свою чарку, поклонился и отступил назад, в темноту, заполняющую двор.

-Простите за беспокойство, наставник Ндан! Что делать? Служба!

Патрульные ушли. Крики на улице стихли. Очевидно, облава перемещалась к окраинам нижнего города. Старик пошел, было, наверх, когда...

Когда тихий, еле слышный стон заставил его обернуться. В углу, за комодом, лежала девушка, явно из байланжэней, в буром плаще мятежников.

-А! — старик оскалился. — Вот она ты!

Сорвав меч со стены, он занес ее над мятежницей. Та не испугалась, не сказала ни слова, просто закрыла глаза.

-Нет, не здесь! Не хочу осквернять свой дом твоей поганой кровью! Вставай, тварь! Убирайся на двор!

Девушка покорно попыталась встать, но не смогла. Она на четвереньках поползла к двери, оставляя за собой кровавый след. Старик "помогал" ей пинками. Перевалившись через порог, мятежница проползла еще несколько шагов и повалилась на землю. Старик подошел к ней и занес меч. И тут вышла луна, ярко осветив двор. В ее свете особенно хорошо было видно лицо мятежницы, белое, как мел.

Это была совсем девочка! Лет пятнадцати, наверно. Как Сяолю. Золотистые волосы слиплись от крови, карие волчьи глаза смотрели спокойно, хотя на их дне таилась боль. Сильная боль. Бледные губы плотно сжаты... Старик вспомнил, что Сяолю никогда не плакала. Даже, упав в детстве с лестницы, не заплакала. Они с женой, Вэнь-цяо, тогда перепугались до смерти, а девочка не заплакала. Только сжала губы вот так же точно, как теперь эта мятежница. Потом Сяолю месяц болела, врачи наложили шины на сломанные ноги, перебинтовали всю... Она выжила, и осталась такой же прелестной, как и прежде...

Пятнадцать лет прошло! Сяолю... За что тебя так? А эта, белокожая? Ей столько же, сколько и тебе... Такая же молодая, как ты, доченька. Такая же красивая...

И старик отбросил меч. Он поднял девушку на руки и потащил обратно в дом. Положил на кровать в комнате на чердаке... Он вспомнил уроки медицины. Он согрел воду, принес дезинфицирующую настойку, приготовил необходимые отвары для заживления ран...

Уже под утро он сжег ее плащ и окровавленную простыню в камине, замел двор и смыл с пола в доме следы крови. Девушка спала.

Четыре дня старик лечил ее, четыре дня он кормил ее с ложечки, как ребенка, промывал раны и перевязывал их. "Ничего! — ворчал он. — Как только она встанет на ноги, я ее выгоню. А там — как повезет".

Иногда он выходил в город, купить фруктов и зелени. Он начал приводить хозяйство в порядок — теперь ему было — о ком заботиться.

Однажды Ндан, вернувшись из города, не обнаружил ее в постели. Пол был вымыт, пыль вытерта, от многолетнего беспорядка не осталось и следа, на кухне в печи стоял котелок с чем-то вкусным...

-Эй, где ты? — окликнул ее старик, не дождался ответа и пошел искать.

Она лежала на полу у камина.

-Эй, это ты, да? — растерянно спросил Ндан.

Она подняла голову, кивнула и вновь положила ее на лапы. Ее серая шерсть лоснилась.

Старик подошел к ней, сел на стул и сказал:

-Судя по шерсти, ты уже здорова.

Волчица встала на лапы, подошла и положила морду старику на колени. Ндан погладил ее.

-Как тебя зовут, а? Я — Ндан Бяо... Ах да! Ты же не можешь говорить... Знаешь, девочка? К лучшему, что ты... такая сейчас. Мне легче говорить с тобой. Я так вас ненавидел всю жизнь... Из-за вас я остался одинок... Да! Я так ненавидел вас всех... А тебя не смог убить... Слишком ты молода... Как Сяолю...

Старик резко отстранился и встал.

-Я купил тебе одежду, надеюсь, что она будет впору. Прости, она наша. Но твой плащ я сжег, да и не стоит тебе появляться на улицах в волчьем плаще. Примерь платье, оно в твоей комнате...

Через четверть стражи Ндан постучался к ней.

-Можно?

-Входите, почтенный Ндан Бяо! — приветливо отозвалась девушка.

Ндан вошел. Девушка вертелась перед зеркалом, стараясь разглядеть себя со спины.

-Как красиво, правда? — радостно воскликнула она.

-Правда, — впервые за пятнадцать лет улыбнулся старик. — Тебе очень идет наша одежда.

-А что это? — спросила она, указывая на зеркало.

-Это зеркало. Чтобы видеть себя, — объяснил старик. — Стекло, покрытое серебром с одной из сторон. Ты никогда не видела зеркал? Разве у вас их нет?

-Нет, почтенный. У нас ничего нет. Вы считаете нас дикими зверьми? Это почти так. Мы знаем только войну. Мы учимся только убивать. Даже люди — и те звереют. А мы — и подавно звери. И только совесть, жалость, желание жить свободно на свободной земле делают нас людьми. Так трудно сохранить эти чувства! Так трудно...

Старик окаменел.

-Что с вами? — испугалась девушка.

-Ничего, — с трудом выговорил Ндан. — Давай не говорить об этом. Пожалуйста, девочка! Иначе мне снова захочется убить тебя.

-Хорошо. Не буду. Вы спрашивали о моем имени? Меня зовут — Рита дотЮллэ.

Старик кивнул. Он хотел, было, выйти, но какая-то мысль остановила его. И он спросил, стараясь, чтобы его голос звучал ровно и спокойно:

-Ты не из второй бригады?

-Нет, — легко ответила она. — Я служу в разведотделе первого корпуса специальных операций.

-Спецназ, — кивнул Ндан. — Понятно...

-Я должна уйти, почтенный Ндан. Спасибо вам за все...

-Подожди несколько дней, Рита. Тебя ищут по всему столичному округу! И будут искать еще три дня.

-Откуда вы знаете?

-Я служил сотником в гарнизоне Кветоры. Я хорошо знаю устав.

Рита подошла к нему и тихо спросила:

-Почему вы помогаете мне?

-Потому, что ты еще молода... Если бы... тебя бы убили. А человек не должен погибать в пятнадцать лет... — на этих словах голос старика дрогнул. Девушка взяла его за руку.

-Почтенный Ндан! Мне — девять месяцев. И я не человек.

-Я знаю.

Он стал надолго уходить из дома, выходя с рассветом, а возвращаясь затемно. Рита оставалась одна. Самое удивительное, что ни разу ей не пришло в голову, что старик может привести стражу. Она с удовольствием занималась хозяйством, открывая для себя целый мир. Уборка, стирка, приготовление еды... Она с восторгом разглядывала мыльную пену на своих руках, когда в первый раз в жизни принялась стирать. Ндан тогда похвалил ее и научил вешать белье на веревку. Ей начало казаться даже, что именно этим и должна заниматься женщина! Даже если она — вейра. И детей рожать и воспитывать. Детей у нее пока нет, да и заводить ей их еще рановато! Вот через пару месяцев!

Еще Рита рассматривала картины, удивительные и странные, манящие... Там был лес у подножия могучих гор, озера, по глади которых стлался белый туман, прозрачные водопады в горах, ивы, купающие свои ветви в речной воде... Какое-то неведомое волшебство пропитывало эти картины... И на каждой было написано несколько строк. Любопытство заставило Риту попытаться прочесть их. Мучительно вспоминая значение иероглифов, продираясь сквозь двойной смысл каждого из них, она все-таки поняла. Это были стихи. И стихи эти удивительно подходили к пейзажам... Пейзажная лирика, пейзажная живопись...

Когда Ндан поймал ее за этим занятием, он только заметил:

-Как ты похожа на наших девушек! Только кожа твоя бела, как горный снег. Я буду называть тебя — Лан-нян. Ты не против?

-Нет, почтенный Ндан. Я ведь и в самом деле лан-нян — оборотень-волчица, по-нашему.

-А скажи, откуда ты знаешь наш язык?

-От повстанцев Радуги. Они приплывают к нам иногда.

-Приплывают?

-Да. Прости, даже тебе я не в праве сказать — откуда!

-Не извиняйся, Лан-нян! Служба есть служба.

В доме каждого хэйжэня есть комната предков — небольшой домашний храм. Это особое помещение без окон, где находится алтарь, а на нем стоят таблички с именами умерших родичей хозяина дома. В знак почтения к ним хозяин один раз в месяц, а хозяйка дважды в год зажигают свечи перед каждой табличкой.

Нет в этом ничего тайного. Ндан не скрывал комнату предков, но и не рассказывал Рите о ней. И дверь не показывал. Эту дверь Рита нашла сама.

Когда Ндан вернулся домой, Лан-нян не отозвалась на его зов. Старик поднялся к ней. Девушка лежала пластом, уткнув морду в лапы. Она даже не подняла головы, когда он вошел.

Пожав плечами, Ндан спустился вниз, чтобы заняться ужином, как...

Как увидел приоткрытую дверь комнаты предков.

Он вошел. Там все было, как обычно. Только перед одной табличкой горела свеча. Старику не надо было смотреть, что было написано на этой табличке. Он помнил каждый иероглиф. Он их сам писал.

Что-то теплое коснулось его ноги. Старик опустил взгляд — рядом с ним стояла Лан-нян, опустив морду вниз и поджав хвост. Старик опустился на колени рядом с ней и прошептал:

-Теперь ты все знаешь...

Волчица лизнула его в щеку, он обнял ее за шею и шепнул на ухо:

-Давай помолчим. Пока свеча горит...

Не пришлось им спать в ту ночь. Они сидели на полу у камина, пили горячее вино и говорили...

Ндан Бяо рассказывал, как женился в тридцать лет, как через два года у них родился Шуай. Как они с женой мечтали о дочке, как просили Небо о милости. Целых восемь лет после рождения Шуая Вэнь-цяо не могла родить. И вот, в 370 году от начала династии, родилась Сяолю — Маленькая ива. Старик рассказывал Рите, как пятнадцать лет назад вторая бригада армии Сопротивления захватила городок, в котором жила его семья. Как насиловали его пятнадцатилетнюю дочь. Сяолю сошла с ума от боли, страха и унижения, но это не остановило бандитов. Ее насиловали до тех пор, пока она не умерла. Ндан рассказывал, как в том же году умерла от горя его жена, Вэнь-цяо, как два года спустя погиб в бою их единственный сын... Ндан рассказывал...

А потом Рита дотЮллэ, разведчица спецназа армии Сопротивления, рассказывала Ндану о войне с другой стороны.

Про князя Валлина, что переступил через ненависть и женился на девушке, отец которой предал его родителей. Про то, как защищал он свою Армиолу от всеобщей ненависти. Как сражались они оба, спина к спине, на перевале Пятый палец, чтобы их маленький сын успел уйти к нертам. Как они погибли...

Про князя Стуре Изобретателя, который погиб, спасая библиотеку, которую сам и создал.

Про Вариору, что незаконно объявила себя княгиней, чтобы сохранить власть для законного княжича, сына своей приемной дочери и подруги.

Про мятеж Радуги. Про Нейла Оддварсона и его жену-вейру, Марси дотВайки, нашедших первое поселение черных повстанцев, дравшихся плечом к плечу с ними против тяжелой имперской конницы, и погибших. Через одиннадцать дней после свадьбы.

Про маленькую княгиню Урсулу дотГритр, попавшую в плен, едва родив сына. О том, как ее казнили.

Про Гермольда, пятого Одолевшего Смерть. Про то, как не поверили ему односельчане, как сочли предателем и трусом его, сильнейшего в мире воина, одного из Пяти, на двое суток заперших Арвальский перевал в 267 году Нашествия. Как погиб он, защищая родную деревню.

Про Юллэ, свою мать, которая была целительницей. Как погибла она, пытаясь защитить раненых, когда ее госпиталь был захвачен Шестым карательным корпусом.

Про княгиню Верру дотМарси, погибшую точно так же, как и Сяолю.

Про маму нынешней княгини Третьей Безымянной, княгиню Катерину, умершую от горя...

Лан-нян рассказывала...

В ту ночь они — отставной офицер императорской армии и юная разведчица армии сопротивления — поняли друг друга. И окончательно перестали быть врагами. Ведь надо так мало, чтобы перестать быть врагом! Всего лишь понять. Надо так много! Всего лишь понять.

Назавтра Ндан принес ей черные плащ, сапоги, брюки, рубашку, а также банку черной краски. И Рита с ужасом обнаружила на плаще знак: крылатый глаз с клыками.

-Зачем это?

Старик усмехнулся:

-Намажешь лицо и руки краской. Оденешь плащ. И сможешь беспрепятственно выйти из города. У людей из боевых частей разведки ни о чем не спрашивают. Выйдешь затемно. Пойдешь через северные ворота.

-Откуда?

-Оттуда. Не задавай вопросов, Лан-нян. Я же не спрашиваю тебя, какое задание ты выполняла в столице?

Девушка кивнула.

-А почему через северные?

-"Кремьельские тени" ходят там.

-Какие тени?

-А! Ты не слыхала этого выражения? Так называют людей из разведки.

На прощание Ндан подарил ей свой меч.

-Прощай, Лан-нян. Удачи тебе.

-Спасибо вам за все, господин Ндан.

-Ерунда, девочка. Будь осторожна...

-Буду.

Оба обменялись поклонами, и Рита направилась к воротам. Старик стоял в дверях дома, прямой и спокойный.

Почти ушла... Но вдруг вернулась, обняла старика и поцеловала его в щеку.

-Мы попрощались по вашему обычаю. А теперь прощаемся по нашему.

Отстранилась. И вновь пошла к воротам.

-Возвратись ко мне! — сказал ей вслед Ндан. И еще одно слово. Одними губами.

Девушка ушла, как будто ее и не было никогда. Ее серебристое платье висело в шкафу, кровать была аккуратно застелена. Всего восемь дней она жила в его доме, а он так привык к ней. Он перестал выходить из дома, потому, что каждый раз, возвращаясь, отчаянно надеялся, что она вернулась. Что сейчас он окликнет ее, и она придет, ткнется мокрым холодным носом в его руку... Он ее звал, когда возвращался домой. Звал с сумасшедшей надеждой, что он ошибся, что она не уходила, что сейчас...

Нет. Нет никакого "сейчас"! Опять нет! Опять это проклятое "было"! Лан-нян, доченька! Вернись хотя бы ты! Я не могу, не могу, не могу потерять еще одну дочь!... Великое Небо, береги ее! Иначе я прокляну тебя...

Только через полгода она появилась вновь.

Он даже не сразу услышал тихий стук в дверь. Решив, что ему померещилось, Ндан для порядка все же спустился вниз и открыл дверь. Там стояла она. Все в том же черном плаще с надвинутым на глаза капюшоном, с зачерненным лицом.

-Входи, — дружелюбно предложил он, отступив в сторону, и сделав широкий приглашающий жест рукой. Она вошла. В доме было светло, камин и два десятка свечей освещали гостиную.

Ндан внимательно глядел на нее. Странно было видеть ее глаза на черном лице. Старик поймал себя на мысли, что ему дико видеть его Лан-нян чернокожей. Девушка робко заглянула ему в глаза.

-Здравствуйте... — нерешительно сказала она. — Я давно вас не видела...

Нет! Это не сон, не морок! Она здесь! Она пришла... Глаза старика засветились такой радостью, что у Риты отлегло от сердца. Плащ полетел в угол, сапоги — в другой, глухо стукнулись об пол ножны с мечом.

-Я скучала...

-Добро пожаловать домой, Лан-нян! — улыбнулся Ндан.

Она обняла старика.

Потом она умылась, причесалась, переоделась в свое платье, заварила чай.

Как когда-то, полгода назад, они сидели за столом и разговаривали.

Рита дотЮллэ, командир разведгруппы лесного спецназа, рассказывала.

Что приучила всех друзей к чаю. Даже княгиня ходит к ней чай пить! Ей чай с самого Риймо возят, знают, что привезти.

Что три месяца назад ей подарили шаньнаньскую куклу. Такая замечательная кукла! Большая, в розовом шелковом платье, глаза открывает и закрывает! Говорит: "мама"!

Что вышла замуж месяц назад. За сотника княжеской гвардии. Такой парень хороший, зовут его Эрнэ Атлинг!

Что уже беременна.

-Ты с ума сошла! — забеспокоился Ндан. — Почему дома не сидишь! Нельзя тебе рисковать — не только своей жизнью рискуешь! Лан-нян, ну что же ты?

-Да мне еще долго. Через три с половиной месяца рожу. Вы не волнуйтесь, уважаемый Ндан...

-Не волнуйтесь.... — пробурчал старик. — Легко сказать!... Ты же у меня одна... Постой! Как это через три с половиной?

Рита тихонько рассмеялась:

-Я же волчица. Мы вынашиваем детей не по девять месяцев — по четыре.

-Тем более!

Старик понимал, что Лан-нян не просто так навестила его, что у нее какое-то задание... Наверное, это было странным, но его совершенно не беспокоило то, что его приемная дочь — офицер разведки врага. Он давно уже решил для себя так: если одна девочка способна погубить империю, значит так империи и надо. А если нет — значит пусть "кремьельские тени" ее ищут. А он им — не помощник.

Только один день погостила Лан-нян у него. И снова растворилась во мраке.

Снова потянулись месяцы. Старик не скучал, не радовался, не жил... Он спокойно, не торопясь, ждал. Ждал Лан-нян.

И еще через полгода она появилась у него в доме, тяжело раненая. Снова стражники обшаривали город в поисках неизвестной мятежницы, устроившей пожар в казармах пятой бригады восьмого карательного корпуса, при котором живьем сгорели триста карателей. Снова старик поил вином стражников, явившихся с обыском в его дом. Теперь в душе его таились тревога за дочь и злая, жестокая насмешка: ну-ну, олухи! "Скорее Небо и Земля местами поменяются, чем я мятежникам помогу"? Не-е-ет! Вон Небо — вверху! Вот и Земля — на ней-то вы и стоите! А мятежница-то у меня в доме...

Снова старик не спал ночь, сидел над ее постелью, менял бинты. Лан-нян бредила, лишь на мгновения приходя в сознание. На утро она ненадолго очнулась и прошептала:

-Переверни меня через голову... — и отключилась.

С трудом Ндан смог ее перевернуть, ему не хватало сил, он боялся ее уронить, боялся, что сломает ей шею, если не удержит. Но все обошлось. Для начала он перенес ее на ковер, затем осторожно перевернул. И, без сил, опустился рядом с волчицей. Удивляться он не мог.

Проснулся старик оттого, что волчица вылизывала ему лицо.

-Спасибо, девочка...

На сей раз она прожила у него три дня. Ходила по дому босиком и в своем старом платье, хотя Ндан купил ей три новых. Стирала, убирала, варила еду... Рассказывала про своих детей. Их у нее родилось двое. Мальчик и девочка. Вартруф и Этайн. Такие очаровательные дети! Глаз не оторвать... Пушистые такие, ласковые! У Вартруфа шерсть светло-серая, а у Этайн черная. В кого бы, ума не приложу... Вартруф — щенок тихий, послушный. А Этайн — редкостная хулиганка и безобразница. В кого бы? Совсем друг на друга не похожи! Ну ни капельки. А вот на нас с Эрнэ похожи оба. Скажите, уважаемый Ндан! Ну разве так бывает?

И опять ушла, на сей раз надолго. Прошли полгода, она не появлялась. Прошли еще четыре месяца... Старик не скучал, не радовался, не жил... Он спокойно, не торопясь, ждал. Он с детства любил сказки про лис — оборотней его погибшего мира. Они приносили несчастья людям. В этих сказках смерть приходила в виде белокожего оборотня. Старик ждал. Нет, теперь он ждал не смерть. Он ждал Лан-нян. "Где же ты? Жива ли? Здорова ли? Вернись ко мне, доченька, Лан-нян, мой белокожий оборотень..."

При следующей встрече Лан-нян даже красится не надо было. Осунувшаяся, почерневшая от горя, примчалась она к Ндану в волчьем облике, мгновенно перекатилась через голову и заплакала. Из ее бессвязных объяснений старик понял: Эрнэ погиб в бою на тракте, в северных отрогах Окружных гор. Лан-нян овдовела.

Старик обнял ее за плечи и повел в ее комнату. Там он уложил ее, напоил маковым отваром, зажег курильницу с какими-то травами.

Спала она долго, очень долго. Проснулась ближе к полудню. Ндан Бяо, как всегда, дома не было. Ей ужасно хотелось есть, и девушка пошла на кухню. Однако по пути она почуяла характерный запах поминальной свечи. И вошла в комнату предков.

О, добрая Фрейя! Что же это?

Перед новой табличкой горела поминальная свеча.

Ничего не сказала на сей раз старику Рита дотЮллэ — Ндан Лан-нян.

Только обняла на прощание крепче, чем обычно.

Вернулась опять она через четыре месяца. Принесла Ндану портрет своих детей, меховое одеяло и мешочек целебных трав из северной тайги — старик болел. На сей раз уже она сидела ночами над его постелью, поила его отварами, обкуривала травяными смесями, рецепт которых оставил Чжуан Гэ. Подняла его на ноги за два дня.

И еще три дня ходила по дому, наводила порядок и пела песни, человеческие и волчьи.

А старик смотрел и смеялся. Когда Лан-нян спросила его, почему он смеется, старик пояснил:

-Что бы сказали в Кремьеле, узнав, что Рита дотЮллэ, начальник разведслужбы спецназа, которую ищет вся империя, расхаживает по дому в столице и распевает песни?

Лан-нян улыбнулась и снова его обняла.

Шел 403 год войны. И война шла к концу. Армия Сопротивления занимала целые провинции, немалая часть континента была уже под их контролем, императорский флот нес огромные потери в боях с кораблями Та-Сета, повстанцев Радуги и флота вейрмана.

Ндан Бяо все было ясно. Он давно узрел знаки, свидетельствующие грядущую гибель империи. Он надеялся только, что повстанцы Радуги не позволят уничтожить весь народ... Старик был печален. Только редкие визиты племянника, Ндан Выонга, да еще более редкие теперь посещения дочери ненадолго возвращали ему радость. Она приохотила его к байжэньской кухне и он начал варить борщ и грибной суп, жарить бифштексы и даже есть сыр, чем шокировал своего племянника. Ндан стал порой беседовать с соседями, тоже байжэнями. Они чем-то напоминали ему Лан-нян, хоть и не понимал старик — чем? Но не только белой кожей. Чем-то еще.

В том же 403 году, только осенью, Рита пришла к нему снова. Ндан открыл ей дверь и прошептал:

-У меня племянник гостит.

-Ой, как неудачно вышло. Уважаемый Ндан, я пойду...

-Лан-нян, зайди пожалуйста. Выонг даст слово молчать. Люди из рода Ндан всегда держат слово.

Девушка кивнула.

-Здравствуй, отец. Я так давно у тебя не была.

Впервые у старого воина задрожали руки.

-Ты видела?

-Да.

-И ты не...

-Отец, ты спас мне жизнь. Ты заботился обо мне, как о дочери. И... ты помог мне понять смысл этой проклятой войны. Это не война двух народов, это — война благородства против подлости, чести против предательства, права человека на свободный выбор против рабства. Мы, вейрмана, никогда не были твоими врагами, но твои настоящие враги — и мои враги тоже. И придет час мне скрестить с ними клинок. Да, отец! Их много. Но не один и не два меча взметнутся в небо рядом со мной. И тогда не будет важным цвет кожи. Я люблю тебя, отец. Любила еще до того, как увидела табличку, написанную твоей рукой. Наш общий враг отнял у тебя дочь. Ныне Небо дарит тебе другую.

-И ты сможешь поднять меч против своих? — удивился Ндан.

-Насильники и убийцы моей сестры мне — не свои! — резко ответила Рита. И тут же опомнилась: — Прости, отец, я повысила голос...

-Доченька, я так рад, что ты у меня есть. Пойдем. Я познакомлю тебя с Выонгом.

Молодой офицер, увидев белокожую в плаще боевых частей имперской разведки, потянулся к мечу. Рита, как бы не заметив этого, улыбнулась и приветствовала его:

-Здравствуй, старший брат! Меня зовут Ндан Лан-нян. Или Рита дотЮллэ, начальник разведслужбы корпуса специальных операций армии Сопротивления. Я — дочь Ндан Бяо.

Офицер недоуменно поглядел на Ндан Бяо.

-Да, Выонг! — подтвердил старик. — Это правда. И я прошу тебя дать слово, что не предашь свою сестру.

Выонг мгновенно ответил:

-Я даю слово! Но и я прошу Лан-нян дать слово, что она никогда не использовала этот дом и его хозяина для выполнения заданий своего командования. Иначе я вызову ее на бой немедленно.

-Я даю слово! Клянусь в этом жизнью моих детей.

-У тебя есть дети? Сколько? — заинтересовался Выонг.

-Двое. Уже взрослые. Сын — Вартруф, дочь — Этайн. У Этайн недавно волчонок родился, Гуннаром назвали. А Вартруф... Его жену Фиону убили два месяца назад. Ее ребенок так и не родился... Ты прости меня, отец. Я не успела тебе рассказать.

-Тогда надо записать... И свечу зажечь... — засуетился старик. — Лан-нян! Выонг! Вы посидите тут... А как полное имя Фионы?

-Фиона Эльмердоттир. Погибла в бою с шестым карательным корпусом. С теми, кто убил мою маму.

Ндан Бяо исчез в комнате предков.

-Проходи, Лан-нян, садись за стол. Голодная, поди, как волк?

Рита улыбнулась.

-Я ведь и есть волк. Но голодная. Скажи, Ндан Выонг! Ты веришь мне?

-Верю, Лан-нян. Очень странно, но я верю тебе. Верю врагу... Верю волчице, которую ищет вся империя, начальнице всей вашей разведки... Моей двоюродной сестре...

-Жаль, брат. Жаль, что мы враги... Но, может быть, наши дети ими уже не будут?

-Дети не будут, — согласился Выонг. — У меня дочь родилась две недели назад. Они не будут врагами. Да и мы с тобой еще успеем не быть врагами...

Не заметила Рита тень, пробежавшую по лицу Выонга при этих его словах.

-Поздравляю. Жену от меня поздравь...

-Не могу... — помрачнел Выонг. — Она... умерла во время родов. Девочку чудом спасли.

-Мне жаль. — И Рита обняла брата.

Чуть позже они втроем зажигали поминальную свечу перед табличкой с именем Фионы Эльмердоттир, жены Вартруфа тонРита, внука Ндан Бяо. Потом вместе ужинали. А после ужина сидели на полу у камина.

-Странно... — задумчиво сказал Выонг.

-Что именно? — уточнил Ндан Бяо.

-Все странно, дядя. Почему вы не убили Риту дотЮллэ? Почему стали ее лечить? Почему не выгнали ее при первой возможности? Почему потом помогли ей выбраться из города? Почему назвали дочерью? Почему Рита дотЮллэ поверила вам? Почему она стала Лан-нян? Почему ей поверили ее соплеменники? Почему ей верю я?... Разве не странно все это?

-Ну, племянник! Это все можно объяснить! Когда я впервые увидел Лан-нян, она была ранена. Я просто не смог добить раненую девочку. И сразу выставить ее на улицу поэтому не смог. Я стал ее лечить. А потом привык и как-то привязался к ней... — старик ласково почесал дочь за ушами и погладил по спине.

-Но вы же рисковали жизнью! Если бы Лан-нян нашли у вас, казнили бы обоих.

Рита вскочила на лапы, перекатилась через голову и мгновенно влезла в платье.

-Ловко! — восхитился Выонг. — Никогда не видел, чтобы платье одевали с такой скоростью!

-Тренировалась я долго! — улыбнулась, немного смутившись, Лан-нян. — Я что хочу добавить? Мало того! Мне ведь ни разу не пришла в голову мысль, что Ндан Бяо может привести с собой солдат. Мне, понимаете? А я ведь и тогда уже имела за плечами не одно задание. Опыта и тогда хватало. Когда я пришла обратно в форме офицера боевых частей вашей разведки, у всех поотвисали челюсти. Но никто не усомнился в моей верности. Меня спросили — где я была? Где взяла форму? Я рассказала все, кроме имени и адреса. И мне поверили! И это все действительно странно, старший брат. Что касается твоих вопросов ко мне, то... Нет у меня ответов. Когда вы, отец, занесли меч надо мной, я поняла — все. Это — смерть. Потом, уже во дворе, в ваших глазах смешались ярость, ненависть, и боль, и страдание. И жалость. И мне тогда стало жаль вас: стоящего надо мной с занесенным мечом... Потом вы лечили меня... Вы знаете, отец, я любила вас еще тогда, когда не знала про Сяолю. Еще до того, как вы даровали мне имя!

Старик принес чайник горячего вина и три чашки, налил вино всем. Выпили.

-Когда-то, — начал Ндан Бяо, — там, откуда мы все...

-Дядя! — встревоженно перебил его Выонг.

-Ничего, старший брат, — вмешалась Лан-нян. — Это уже не тайна. Первый вождь Радуги, его супруга и еще двое его сподвижников заплатили жизнью за эту тайну. Ваш мир именовался Цичуаньди.

Старик кивнул и продолжил:

-Да, Земля семи потоков. Именно так. Так вот, там у нас была легенда о том, как против небесного владыки Хэй-ди взбунтовался его брат, Чи-ван. Поднял злодей все небесное воинство против законного государя. Но убоялся он убить брата, и предложил ему следующее: "Если ты, брат мой, подчинишь себе все семь потоков, я покорюсь тебе. Если же я подчиню себе семь потоков, то ты принесешь себя в жертву предкам". Мудрый Хэй-ди принял вызов. Чи-ван повелевал людям, подчинял своей воле народы. Хэй-ди сидел на своем яшмовом троне, не вмешиваясь. Но люди выполняли волю Небесного владыки, отвергая мятежника. Когда же Чи-ван, в цепях, был брошен к подножию трона, спросил он брата: "почему? Я же повелевал людьми и народами!" И ответил ему Черный император: "Сколь тяжко ломать волю и душу человека, а народа — тем паче! Сколь просто направить волю и душу человека, а народа — тем паче!"

Ндан Бяо обвел взглядом собеседников, допил вино и продолжил:

-Я полагаю, что здесь, в этом мире, сражаются великие Силы, а мы все — клинки в их руках. Только для одних мы, люди — рабы их предначертания. Для других же — слуги и воины, выполняющие приказ. И в этом — вся разница: слуга может уйти от хозяина, а раб не может. Одна из Сил погубила наш мир и наш народ, привела нас сюда и обрекла на бойню! Другая же Сила посылает нам все эти странности и случайности.

-Если так, — сделал вывод Выонг, — то я за эту, вторую Силу. Ведь она оставляет выбор! Могли ведь вы, дядя, убить Лан-нян? Могли! Но не убили. Потому, что, услышав волю свыше, приняли ее, как свою.

Рита сбегала на кухню, откуда как раз поплыл восхитительный аромат яблочного пирога, принесла огромный поднос, на котором уместился пирог, три тарелочки, чайник со свежезаваренным чаем, три чашки, ложечки, лопаточка для разрезания пирога... Сноровисто налила чай, разложила кусочки пирога по тарелкам, поставила перед отцом и братом, себе взяла и сообщила:

-У нас тоже многие замечают закономерность в случайностях и странностях. Вы правы, отец. И ты, старший брат. Потому-то и заканчивается эта четырехсотлетняя война, что все больше и больше людей становятся под знамена Силы, сохраняющей наше право выбора.

В этот раз Лан-нян прожила дома целую неделю. Она снова занялась хозяйством, снова пела песни, снова слушала сказки, которых Ндан Бяо знал великое множество, и рассказывал он их мастерски. Это были удивительные сказки о славных героях, добрых и справедливых, которых считали преступниками, потому, что честь заставляла их карать могущественных негодяев, с мечом в руках отстаивая справедливость. Это были сказки о хитрых и коварных оборотнях-лисах, бессмертных магах, охочих до любви, но сводящих в могилу своих любовников. И о нищих мудрецах, которые оказались не нужны богатым и сильным. И о мудрых судьях, проникающих в коварные замыслы, раскрывающих давние и новые преступления. И о добрых духах, что преследуют злобных демонов, вредящих людям...

Лан-нян увлеклась рисованием. Ндан подарил ей набор кисточек и красок, а также стопку лучшей бумаги. Подражать работам хэйжэньских мастеров она не стала, писала по-своему. Но Ндан оценил ее рисунки высоко.

Еще бы! В музеях всех трех континентов можно видеть ее работы. Жаль, что их так мало: всего сорок один. Каждый образованный смертный знает их назубок. И стихи Лан-нян, написанные на этих рисунках. Ах, как жаль, что Рита дотЮллэ прожила так мало! Как жаль!!! Такие мастера должны жить вечно!

На Боргильдсфольде она сражалась спина к спине с Тором Одинсоном. И погибла вместе с ним.

Но душа смерти не ведает. Где-нибудь Рита снова жива, снова пишет картины и печет пироги. И висит на стене ее знаменитый черный меч. Откуда я знаю? Да не знаю я! Но не может быть иначе! Художник — он ведь всегда художник. Даже мертвый, он все равно художник.

Прошел год. Истекал второй. Ее не было. Порою старик находил на прикроватном столике ее письма, с просьбой прочесть и сжечь. Лан-нян писала осторожно, избегая имен и любых намеков, позволявших "кремьельским теням" понять — кто и кому пишет. Старику было жаль жечь ее письма. Он их прятал, а потом по много раз перечитывал. У нее был превосходный почерк. С гордостью Ндан читал ее письма, понимая, что девочка не уступает мастерством лучшим каллиграфам империи. Скорей бы закончилась эта война, думал он. Тогда дочка вернется домой и поселится здесь навсегда. И он увидит, наконец, внука и внучку, и правнука...

А тем временем войска байланжэней подступили к столице.

-Отец! Умоляю тебя, не бери меч в руки! Княгиня гарантировала неприкосновенность мирному населению. Пожалуйста, отец! И береги себя. Завтра — штурм. И мы возьмем столицу. Обязательно возьмем. Ты только береги себя...

-Доченька! Будь осторожна, не рискуй понапрасну. Ты же у меня одна... Я не хочу писать табличку с твоим именем! Я не смогу...

Рита вдруг обратила внимание на то, как постарел Ндан Бяо за последние пять лет. Ему ведь уже семьдесят пять! Целая эпоха! Он видел войну на протяжении семи десятков лет, сражался против нас сорок лет! Он столько помнит! Рита подумала, что надо бы после победы свести его с историками, чтобы они записали его рассказ.

-Лан-нян, зайди в дом, пожалуйста! Не надо стоять на пороге! Это опасно!

-Отец, мне пора идти. Через несколько часов начнется штурм.

-И все же зайди. Я хочу тебя познакомить с одной твоей родственницей.

Рита покорно вошла. А уходила она с улыбкой на лице. И только в глазах были тревога и беспокойство, какие могут быть лишь у матери, вынужденной надолго оставить своего ребенка. С чего бы? Ее дети и внуки были не здесь, и они уже давно повзрослели, а правнуки жили в Олтеркасте, на востоке континента. Ее пальцы были испачканы в краске, на стене гостиной появилась новая картина.

Она обняла старика, долго и внимательно смотрела ему в глаза... Как будто чувствовала — это последняя их встреча.

Рита дотЮллэ немного ошиблась. Они встретились еще раз. Как бы ей — Ндан Лан-нян — хотелось, чтобы этой последней встречи никогда не было... Как бы ей хотелось...

Все шло как надо. Пали городские укрепления, и армия сопротивления, не спеша, занимала улицу за улицей. Все шло, как надо. Пока Рита не узнала, что улицу Сливовых цветов занимает вторая бригада. Та самая вторая бригада. Ту самую улицу, где стоял дом ее отца, Ндан Бяо. И Лан-нян поняла, что никакая сила не помешает ее отцу отомстить. Она побежала туда, через улицы, еще контролируемые врагом.

Когда она ворвалась во двор, старик был уже мертв. Его рука сжимала меч. А над его телом стоял Ндан Выонг с двумя клинками в руках.

Может быть, Рите дотЮллэ следовало просто отдать приказ. Его бы исполнили: никто на свете не посмеет не подчиниться приказу начальника разведслужбы спецназа. Но решение принимала Ндан Лан-нян. И она обнажила меч. Безнадежный бой — двое против двух сотен. Только через несколько мгновений жуткий, нечеловеческий вопль раскатился над городом. Теперь их стало четверо — два соседа присоединились к ним, двое байжэней. А еще через несколько минут Медведь, капитан спецназа, привел на вопль "Баньши" сотню своих бойцов. И бой закончился.

Они лежали рядом, чернокожий воин и его белокожая сестра. Такие разные... И остававшиеся врагами до самой смерти, даже стоя спина к спине. Его кожа была черна. Ее кожа была белой, как горный снег. И только их кровь оказалась одинаково алой, навеки смыв вражду.

Медведь не понимал... Не то даже, почему Рита вступила в бой со своими! Он не понимал, почему двое опытных воинов принимают бой против двухсот человек во дворе дома? В доме защищаться легче!

Он не понимал этого до тех пор, пока не вошел в дом.

Маленькая чернокожая девочка сидела на полу в гостиной. Она была испугана и растеряна. Но не плакала.

-Как тебя зовут? — зачем-то спросил Медведь, спешно убирая меч в ножны, и стараясь не напугать малышку.

-Ндан Сяолю! — охотно ответила девочка. — Дочь Ндан Выонга и Ху Мэйхуа.

С тех пор прошли месяцы, изменившие мир. Маленькая чернокожая девочка учится говорить на языке байжэней. Она уже уверенно ходит и бегает, норовя забраться, куда не следует. Она уже знает, что у нее нет ни папы ни мамы. Ни даже дедушки. Но она не плачет. Она носится сломя голову, залезает на деревья, падает с них. И не плачет. Никогда не плачет. Ее белые родственники очень любят ее, очень о ней беспокоятся. Она не понимает — почему. Ей это не интересно. Маленькая чернокожая девочка иногда жалеет, что она — не оборотень. И поэтому иногда завидует родичам... Иногда удивляется, почему они говорят на незнакомом языке...

Ей многое предстоит узнать в жизни. А пока она глядит на картину, что висит на стене. На картине — она, маленькая чернокожая девочка. Она глядит на картину, и машинально сжимает амулет, висящий на шее — белый волчий клык. Она привыкла к амулету. Когда ей становится одиноко или страшно, она касается этого амулета. И страх уходит. И ей кажется, что на ее плечи ложатся ласковые лапы, а мокрый и холодный нос тыкается ей в щеку. И маленькая девочка чувствует, что уже не одна.

Ей многое предстоит узнать в жизни. А пока она не может уснуть без истории про белого оборотня. Она помнит белого оборотня. Она ее видела дважды. Живой. И еще один раз — мертвой. Маленькая чернокожая девочка уже знает, что это такое — смерть. Она слишком близко ее видела. Она помнит звон клинков за дверью, дикие крики врагов, яростное рычание... Она не знает — что там творится. Но она знает одно — они не пройдут! Потому, что дверь защищают ее папа и ее белый оборотень.

Без этого рассказа девочка не может уснуть. Она в сотый раз слушает его, сжимая в кулачке волчий клык. И не плачет. Она никогда не плачет.

Глава 26. Длань закона

Отречение

(44 год Победы)

Никто бы не сказал, что князю Мунэмори уже девяносто лет. Для князя его возраст был не так уж и велик — в погибшем мире, откуда он был родом, жили лет по двести. Его годы выдавали разве что морщины и седина. Он ничуть не ослабел. Когда он выходил на спарринги с гвардейцами, то они сражались с ним всерьез, боевыми клинками, по трое против одного князя. Мунэмори голыми руками управлялся со всеми за считанные минуты.

-Не спорь, Киемори! Я все равно уйду. — Мунэмори уложил в рюкзак пару рубах, несколько книг, с которыми не мог расстаться, письменный прибор и стопку листов бумаги.

Княжич расхаживал по залу, на ходу обращаясь, то в волка, то в медведя, то обратно в человека. Это был вернейший признак его отвратительного настроения. Он уже понимал, что переубедить отца не удастся. Мунэмори уходил и раньше, еще при жизни мамы. На месяц, на два. Странствовал по континенту вместе с неким бродягой с диковинным прозвищем Брат Ве. Наводил порядок, где только мог. Получил прозвища Длань Закона и Дампошей. После победы, когда остатки черных, кто не сдался, были сброшены в море, по всему континенту осталось множество народу, умеющего только воевать. Они объединялись в разбойничьи шайки, численностью до двух-трех сотен человек. Дружинники сбивались с ног, пытаясь их выследить и уничтожить. Когда умерла мама, Киемори стало ясно, что теперь отец уйдет окончательно. Он еще надеялся, что Мунэмори удержат хотя бы внуки и правнуки, но ...

Правнуков Медведь обожал. Их у него было четверо. И все называли его Медведедой, чтобы отличать от прочих дедов. Его внучка Вальма была замужем за Сосланом, царем нертов. Ее дети, Сатана и Давид, месяцами гостили у Мунэмори, играя со своими кузенами, Рейнаром и Лайни, детьми Арвира, сына Киемори. Никто не мог удержаться от смеха, когда все четверо затевали борьбу с Мунэмори. Князь делал вид, что сердится, затем пытался сбежать от буйствующих правнуков, потом отбивался от них, как медведь от собак. На помощь правнукам приходила Арьерэ, и вот тогда Мунэмори радостно сгребал в охапку всех пятерых.

А полгода назад Арьерэ умерла. Ей было всего пятьдесят девять лет.

Когда умерла жена, мир Мунэмори рухнул.

Нет, он не впал в отчаяние, не запил... Его лицо не отразило никаких эмоций. Его с детства учили, что воин должен владеть собой. Он был буши, более того — он был дайме древнейшего рода. Он чуть не покончил с собой, подчиняясь древним обычаям своей родины, но Брат Ве, непонятно как очутившийся рядом, отобрал меч и дал Мунэмори в ухо. От столь увесистого аргумента Мунэмори отмахнуться не смог. Мунэмори просто перестал улыбаться. Он постепенно передал дела наследнику Киемори и ушел.

Он шел по свободной земле. По стране, за которую сражался семнадцать лет. По стране, которую очищал от бандитских шаек еще много лет после победы. Его узнавали, звали погостить, в каждой деревне его окружали дети и подолгу шли за ним, провожая. Редкие теперь разбойники без слов бросали оружие, едва завидя грозного Дампошея.

Все это было неважно сейчас. Важно было то, что Брат Ве, он же Игг, он же Хрофт и т.д., не появился. Впервые! И мир окончательно опустел для Мунэмори Ватанабэ.

Медведь дошел до Окружных гор и построил там хижину. Рядом росла сосновая роща, небольшой водопад день и ночь играл камешками в ручье, бежавшем мимо его хижины. А из оконца всегда было видно море. Море!

Стол его украшали "Четыре сокровища кабинета ученого", на книжных полках лежали рукописи его книг, на стене висели два клинка, выкованных некогда им самим.

А на второй стене висел портрет его же кисти. На портрете была Арьерэ. Счастливая, смеющаяся... Ветер трепал ее волосы...А на ее руках был месячный медвежонок — Киемори.

Дни ручьями стекались в месяцы — реки. Месяцы впадали в моря — годы. Мунэмори жил, никого не желая видеть. Бродил в облике медведя по горам и лесам, возделывал огород. Писал книги. Иногда он уходил на неделю, редко на месяц. Окрестные жители, уважая его одиночество, не беспокоили его. Только иногда Медведь находил под дверью свежую рубашку или сапоги, стопку бумаги или коробку драгоценного в этих краях чая. Медведь старался платить свежеубитой дичью или дровами, которые он относил к деревне.

Лишь однажды его одиночество было нарушено: он нашел мальчика лет пяти и трехлетнюю девочку, заблудившихся в лесу. Что тут было делать? Он привел перепуганных детей к себе, накормил вареной форелью и ягодами, напоил чаем. Девочку звали — Спако, ее брата — Берт. К вечеру Мунэмори отнес их домой. Их мама буквально обмерла, увидев своих детей, спящих на спине огромного черного медведя.

Кто хозяин на этой земле?

(40 год Победы)

Деревня пряталась в лесах на северной границе Олтеркаста. Проселочная дорога вела от деревни к се-верному тракту. Это была самая обычная деревня. Сто дворов, трактир на площади. Летом жители деревни выращивали овощи, зимой охотились. Жизнь текла, как вода в ручье. Нередко заезжали в деревню купцы. Покупали меха, соленую рыбу, излишки урожая, травы лекарственные. А продавали муку, соль, сахар, изделия из металла, ткани.

Традиционным местом бесед и встреч был трактир. Пиво хозяин варил знатное! Все необходимое для этого ему привозили из Олтеркаста. Еще он гнал превосходный самогон. И, хоть и немного приезжих бывало в его трактире, но и пустым трактир оставался нечасто. Вечерами собиралась там вся деревня. Пили, пели песни, танцевали.

Однажды зашел в трактир высокий чернокожий человек в белом плаще. Он был очень немолод, заметно хромал, опираясь на внушительное копье с ремнем, чтоб на плечо вешать, если надо, и с ручной петлей, чтоб руку не занимать. Опять же, если надо. Войдя, он на приличном северном диалекте поздоровался со всеми, прошел к стойке и заказал кружку пива и что-нибудь поесть. Зная обычаи, заплатил гость вперед. Разговоры смолкли. Люди разглядывали гостя, в котором узнали себека. А, разглядев, вернулись к обычным делам и беседам. Эка невидаль — оборотень! Ну и что, что черный? Ну и пусть в этого... как его там?... каркадила умеет обращаться! Заплатил? Заплатил. На людей не кидается? Не кидается. Ну и пусть себе сидит. Доброго ему аппетита.

Да и не единственным гостем он был. В полдень подвалила какая-то компания невесть откуда. Вон, в углу устроились все трое — пивко попивают, в кости играют. Еще пара вейров пришла. Армейские вейры, с мечами. От пива отказались, зато ужин заказали двойной! Тоже сидят, только в другом углу.

-Эй, ты! Чего это ты тут расселся? Это мое место!

Себек поднял взгляд. Перед ним стоял один из трех типов, что играли в кости в углу. Донельзя подозрительный тип, одежда его была дорогой, новой, но мятой и грязной.

-Это место было свободно! — спокойно возразил себек.

-Видали? — картинно обратился тип к приятелям. — Эта образина даже по-нашему говорить умеет!

И снова повернулся к себеку.

-Ты! Бродяга черномазый! Я только отошел, а ты уж и рад занять место приличного человека! Пошел вон!

-Ты сидишь в углу, — не проявляя ни страха, ни волнения, заметил себек.

-Ты еще и хамишь? Ты ведь на нашей земле! Это мы тут хозяева. А мы умеем вправлять мозги пришельцам, которые не уважают хозяев! — заорал тип.

-Оставь меня в покое! Я не буду с тобой драться, — все так же спокойно сказал себек.

Но оба вейра вскочили с мест и мигом оказались рядом с заморским гостем.

-Извинись перед гостем и сядь на место! — резко сказал один из них.

-Буду я еще перед всякими бродягами извиняться!

-Да ты, никак, ссоры ищешь? — удивился вейр. — Ну, давай! Я даже меч сниму, если хочешь.

Хам стушевался. Он узнал в этих двоих вейров. А с ними ссориться — себе дороже будет.

Оба вейра с усмешкой смотрели, как вся компания убирается из трактира.

-Спасибо! — поблагодарил себек. — Вы не подумайте! Я не боюсь. Просто я у вас действительно гость! Я не хочу, чтобы у вас говорили, что пришелец напал на хозяев...

-Хозяев! — зло сказал вейр. — Это — мразь, а не хозяева. Ты, почтенный, не думай, что у нас все такие.

В это время второй вейр заметил татуировку на шее себека и, указав глазами на нее своему спутнику, почтительно обратился к гостю:

-Поверь, почтенный! Любой, понимающий узор на твоей шее, не сочтет тебя трусом! Среди вас не было трусов. И не считай себя гостем! Ты — хозяин на этой земле, ибо сражался за нее, за ее свободу!

-А что означает его узор? — спросил трактирщик.

-Морская пехота, первый призыв! — торжественно объявил вейр. — Из сотни первых бойцов морской пехоты в живых осталось всего восемь. И лейтенант Мериамон — один из них.

Огромная фигура загородила дверной проем. Новый посетитель шагнул в трактир, который сразу показался всем очень маленьким.

-Дампошей! — пронеслось по трактиру.

-Привет честному народу! Эх! Опоздал я, малость, — провозгласил посетитель.

-А что до этих, — мотнул он головой в сторону убравшейся троицы, — так они — уж точно не хозяева этой земли. Они обычные бандиты, и по ним давно скучает петля.

-Бандиты? — огорчился один из вейров. — Жаль, что мы их отпустили!

-Не волнуйся, приятель. Сейчас тут будет вся банда. Эти храбрецы чувствуют себя куда увереннее, если их много. Ты, уважаемый Мериамон, в таких случаях не стесняйся! Никто не пожалеет бандитов. Люди скажут, что ты избавил палача от труда вешать их. И все! Еще и спасибо скажут. И так и следует поступать каждому, кто хозяин на своей земле. Пойдем, парни! Встретим их на свежем воздухе. Трактирщик! Веревка найдется?

-Для такого дела — отыщу! — хохотнул трактирщик. — Нам тут этой сволоты не надо. Может, помочь вам? Так мы мигом! Их ведь много, наверно?

-Нет! — покачал головой Дампошей. — Сорок голов, не больше. Вейры бы и сами управились, но со мной выйдет скорее. Сейчас эта шелупонь припрется, мы их всех повяжем и — в Олтеркаст. Графу подарок сделаем.

-А не разбегутся?

-Догоним. Только тогда они пожалеют, что их не вешают. Я ж медведь.

Все дружно расхохотались.

Выходя, Мериамон спросил:

-Скажи, повелитель! Почему тебя Дампошеем называют?

Мунэмори усмехнулся и показал свою ручищу себеку.

-Представляешь, что получается, если я по шее кому-нибудь отвешиваю? Меня еще Дланью закона называют.

Год проверки чувств

(49 — 51 годы Победы)

Совсем юная девушка... Наверно, лет семнадцать ей всего. На косулю похожа: такая же тоненькая, и глаза — большие, тревожные... Кажется, шевельнись — и испугается, убежит.

Нет. Не испугается она. Ишь, натянута, как тетива. В пол глядит. А не убегает. Спросить, что ли?... Нет, нельзя. Спугну. Кто она? Зачем пришла?

Не поднимая глаз, тихо:

-Я люблю тебя, мой князь. Пожалуйста, не отвергай меня.

И, посмотрев прямо ему в глаза, порывисто:

-Я все понимаю, мой князь! Ты не любишь меня, и никогда не сможешь любить. Я это знаю и ни на что не претендую. Но не прогоняй меня, пожалуйста. Я люблю тебя, я хочу быть с тобой, сколько позволишь!

И, снова опустив глаза, чуть слышно:

-И хочу родить ребенка от тебя.

Мунэмори стоял, как оглушенный, и не мог вымолвить слова.

А потом, снова обретя дар речи, попробовал он урезонить эту девочку.

-Как зовут-то тебя?

-Вайка.

Медведь вздохнул.

-Выслушай меня, Вайка! Твое желание — великая честь для меня! Но ты ведь так молода! А я уже давно не юноша. Ты уверена, что это у тебя любовь, а не простое увлечение, свойственное юности? Не обижайся, девочка, но не получилось ли так, что ты влюблена не в меня, не в Мунэмори Ватанабэ, а в Медведя, полководца и князя, знаменитого на весь мир?

-Уверена, мой князь. Я и люблю медведя, мой князь. Не полководца, не князя — медведя.

-Но подумай, Вайка! Если я позволю тебе остаться, ты ведь наутро пожалеешь, что пришла. И мне никогда не простишь, что я тебя оставил!

-Не пожалею, мой князь.

-Вайка! Ты еще так молода! Ты, наверно, не понимаешь, что любовь должна быть взаимной? Ты очень красивая девушка, Вайка! Но я тебя не люблю! И я не могу, не имею права обойтись с тобой так!

-Я понимаю, мой князь. Но я — не ребенок. Я долго думала, прежде, чем прийти... Я знаю, что ты не любишь меня. Но таков мой выбор. Такова моя воля.

Мунэмори выдвигал все новые и новые аргументы. Совершенно неоспоримые аргументы. Вайка отвергала их один за другим. И князь начал терять терпение. Он должен ее убедить! Обязан! Он ведь в самом деле не любит ее! Но он же не каменный! Ну зачем калечить жизнь девочке?

Ничего не помогало.

И тогда Мунэмори применил способ, за который потом всю жизнь себя корил.

-Хочешь остаться? Ребенка хочешь? — рявкнул он.

Девушка молча кивнула.

-Ну, что же! — широким жестом указал он на кровать. — Тогда раздевайся и ложись. На спину!

Вайка отшатнулась, как будто он ее ударил.

-Нет! — беззвучно прошептали ее губы. Расширились от обиды ее чудесные глаза. Целое мгновение, такое долгое мгновение глядела девушка на своего любимого, не в силах поверить, что он такое сказал ей! И, повернувшись, она бросилась к двери.

Мунэмори поймал ее у порога и потянул к себе.

-Постой, Вайка! Прости меня и не сердись, — тихо и ласково заговорил он. — Послушай! Я не смог тебя переубедить. Но все-таки считаю, что я прав. Пусть же время нас рассудит. Согласна?

Вместо ответа девушка уткнулась ему в грудь. Плечи ее вздрагивали. И Мунэмори чувствовал, как промокает его рубашка от ее слез. Он осторожно обнял девушку за плечи.

-Я дам нам обоим год на раздумья. Ровно год. Если ты не передумаешь — приходи. Это будет твой ответ "да". А если не придешь, это будет твоим отрицательным ответом. Если я буду дома в тот день, значит, я ответил тебе — "да". Согласна?

Вайка кивнула, не отрывая лица от его груди. Потом отстранилась, вытерла слезы.

-Спасибо, мой князь. Я пойду.

-Проводить тебя? Время-то позднее!

-Не надо, — печально улыбнулась она. — Ничего не может грозить гостям Длани закона, мой князь.

Иногда он встречал ее, в лесу или в деревне, куда изредка заглядывал. Они перекидывались несколькими фразами по-соседски. Вайка не стремилась к нему, но и не избегала встреч. Она неизменно была приветлива и доброжелательна, но никак не выделяла его среди других мужчин, даже если оставалась с ним наедине. И не видел князь в ее живых оленьих глазах ни обиды, ни любви. Только покой. Ни разу она не заговорила о той истории. И он решил, что время вразумило ее. Он порой уходил, на неделю, на месяц. И опять возвращался.

Только однажды он снова почуял ее запах за дверью. И вспомнил, что прошел год.

А он уже забыл про свои слова! Он забыл, что обещал уйти в знак отказа или остаться, если согласится принять ее любовь! Девушка стояла за дверью, не стуча и не говоря ни слова.

Мунэмори понял, что выбора у него нет. И распахнул дверь.

-Здравствуй, Вайка, — без улыбки сказал он. — Входи!

Она осталась.

В чем-то он все-таки оказался прав: он не любил ее. И это было особенно мучительно для него. Вайка, похоже, искренне не понимала этого — она любила и считала, что ее любви хватит на них обоих. Мунэмори знал, что так не бывает. И, не имея сил подарить ей любовь, был он с ней особенно ласков, нежен и заботлив. Днем он относился к ней, как к внучке или к дочери. А ночью... Ночью было все по-другому. Вайка становилась совсем иной, незнакомой — переменчивой и порывистой, как пламя, свободной и неудержимой, как ветер.

Как он боялся поначалу! Как сдерживался, чтобы не потерять голову, и не обернуться медведем! Он в ужасе просыпался на рассвете, и первым делом смотрел на нее. Жива ли? Все было нормально. Она спала, уткнувшись в его плечо.

Однажды, пробудившись поутру, он все-таки обнаружил себя медведем.

Резко вскочив, он огляделся. Вайки не было. Крови — тоже! И все — таки он ощутил ужас. Впервые в жизни.

-Вайка! — взревел Мунэмори.

Открылась дверь. И вошла Вайка, обнаженная, еще не обсохшая после купания в озере, счастливая.

-Доброе утро, мой князь! — воскликнула она, протягивая ему миску с малиной.

Постепенно хижина стала походить на жилье. Вайка, бережно сохраняя обстановку и стиль дома, навела порядок, обзавелась хозяйством. По ее просьбе за хижиной, у ручья, Мунэмори построил кухню.

Хижина осталась хижиной отшельника, но теперь в ней чувствовалась умелая и заботливая женская рука.

-Вот! Навела порядок! Теперь не найдешь ничего, — шутливо ворчал иногда Мунэмори.

Он учил ее читать и писать. Открыв как-то его свитки, Вайка была очарована причудливыми и непонятными значками, заполнявшими белую бумагу. И она упросила князя научить ее еще и этому. И через полгода она уже говорила с Мунэмори на его родном языке.

Медведь смеялся над ее ошибками, но непроницаемое его лицо оживлялось, а глаза немного теплели.

Вот только ни разу не назвала его Вайка по имени.

Зов Боргильдсфольда

Как-то под утро в его дверь постучали.

-Открывай, хозяин! — раздался незнакомый голос.

Мунэмори открыл. На пороге стоял рыжий парень, ничуть не уступающий по габаритам ему.

-Чего тебе? — не очень любезно спросил Мунэмори.

Парень коротко ответил:

-Я — Моди Торсон! Слышал про такого?

Мунэмори слышал. Он посторонился, пропуская гостя в хижину, внимательно окинул взглядом окрестности, и закрыл дверь. Вайка, уже одетая и причесанная, хлопотала на кухне, потом накрыла на стол. Она приветливо кивнула богу и тот улыбнулся ей в ответ.

-Так что нужно сыну могучего Тора от скромного отшельника? — еще раз спросил Медведь.

Ответ Моди потряс Медведя.

-Мунэмори! Один погиб!

-Как?!!

-Рагнарекк! Великан Сурт привел армию из Муспельхейма. Йотуны частью поддержали его, сторонники Мимира пришли к нам на помощь, но их немного. Ванахейм, как всегда, в стороне. Договор выполнять они не собираются! Нифльхейм... с ними и так все ясно. Отец еще держится, Тюр тоже. Погибли Фрейр и Хеймдалль, Сиф и Идунн... Нам нужна помощь. Я прошу тебя, капитан Ватанабэ! Очень прошу. Ты, конечно, можешь отказаться...

-Зачем же? Игг был моим другом. Я — буши. Кодекс чести воина требует отомстить за гибель друга! Идем, Моди. Только мне надо кое с кем попрощаться.

Вайка уже стояла у двери, протягивая ему на вытянутых руках его мечи. У ее ног стоял туго набитый рюкзак. А у входа в хижину заметил Мунэмори узел с ее вещами.

-Спасибо, маленькая, — кивнул одними глазами князь, принимая мечи. — Ты уходишь?

-Да, мой князь. Вернусь в деревню. Я... буду ждать, мой князь. Я буду ждать твоего возвращения.

"Твоего возвращения!" — отметил про себя Мунэмори. И снова эта девочка умудрилась прочесть по его лицу то, что он не решился спросить.

-Я же говорила, мой князь. Я ни на что не претендую. Ты всегда любил только одну женщину, — указала она на портрет, висевший на стене. — И она достойна твоей любви.

-Прощай, Вайка. Я буду помнить тебя. Если кто обидит, скажи, что я вернусь и оторву голову. В самом прямом смысле.

-Скажу, мой князь, — улыбнулась она.

Девушка глядела, как уходили они оба, бог и оборотень. Ее любимый, который никогда ее не полюбит, единственный на всем белом свете оборотень-медведь.

"Пока еще единственный! — подумала она, сложив руки на животе. — Вернись, жизнь моя, сердце мое! Пусть не ко мне, но вернись..."

-Дядя Медведь, не уходи! — повторил Берт, обнимая рыдающую сестренку.

-Я бы рад, парень. Но я должен идти. Там, — Мунэмори неопределенно махнул рукой куда-то вверх, — гибнут мои друзья.

Мальчик вздохнул. И, серьезно посмотрев на Мунэмори, как взрослый, сказал:

-Ну, что ж! Прощай, друг! Удачи тебе в бою! Победы в Последней Битве! Мы будем ждать тебя.

...У ворот столицы оба вернули человеческий облик.

-Эй, стража! Открывай!

Молодой стражник высунулся в оконце и подозрительно посмотрел на пришельцев.

-Чего вам? До утра никак нельзя обождать?

-Нельзя, — отрезал Моди. — Дело у нас спешное к князю!

-К князю? — заржал стражник. — Он, верно, заждался вас! Пить — есть не может!

-А ну, отпирай! А не-то вынесу ворота! Тогда задницами будете закрывать вход! — заорал Мунэмори.

Стражник обозлился и свистом вызвал начальника караула.

Тот мгновенно выскочил из караулки и выглянул наружу. И, повернувшись к стражнику, зарычал:

-Ты кто? Стражник или коровья задница? Не видишь — кто перед тобой? А ну, отпирай!

Ворота открылись. Начкар поклонился гостям:

-Добро пожаловать домой, княже! Добро пожаловать и тебе, друг!

-Ну, вот. Мы и дома, — сообщил князь своему спутнику. — Жаль, что ненадолго. Пойдем, Моди. Надо с Киемори поговорить.

Киемори принял их в библиотеке, где по традиции, заложенной еще в первый год Победы, князья вейрмана принимали "конфиденциальных" гостей.

Он молча слушал отца, затем спросил:

-Меня возьмешь?

-Нет, сын! Это не твое дело.

Киемори помолчал. А затем так грохнул кулаком по дубовому столу, что стол развалился на куски.

-Не мое дело? — зарычал он. — Ты уверен, отец? А ты знаешь, что сегодня богиня Хурзарин открыла путь, по которому уходит в Асгаард царь Сослан Нерто? Что с ним идет моя дочь Вильма? Ты знаешь, что круг жрецов южного материка прорвал небо и вождь вождей Твала с дружиной тоже идут в бой по радужному мосту? По тому мосту, который больше не охраняет Хеймдалль. Ты знаешь, что над островом-Рыбой снова развевается знамя восстания с радугой? Что вождь черных братьев точит черные клинки, чтобы идти к вратам Асгаарда? Что белые волки с огненного архипелага рвут друг другу глотки, потому, что живьем им не попасть в Асгаард? Что по всему миру воины собираются в Последнюю Битву?

Мунэмори повернулся к Моди:

-Ну, и как тебя понимать? Почему я узнаю это в последнюю очередь?

Моди ответил:

-Очень просто! Ут-Рестские птицы дали знать всем! Только к тебе был послан я, ибо так приказал отец!

Мунэмори подумал, прошелся по библиотеке. Его порадовало обилие новых книг на книжных полках. Сколько вечеров он просидел тут когда-то! На мгновение ему показалось, что сейчас войдет его Арьерэ и, как обычно, сердито напомнит, что он женат на ней, а не на дурацких книгах! Медведь вздохнул.

К этому времени вызвали княжича Арвира и его детей: Рейнара и Лайни.

Киемори уже собрался, проинструктировал сына, попрощался с внуком и внучкой.

Три воина собрались уходить. Арвир и Рейнар провожали его в облике волков, Лайни приняла облик медведицы. По ее щекам текли слезы.

-Прощай, Медведеда! Победы тебе в Последней Битве! Да не устанет твоя лапа, не затупятся когти, не сломается клинок! Если ты победишь, мы еще встретимся! Я надеюсь еще положить тебя на лопатки! — крикнула ему вслед девочка.

И Мунэмори, повернувшись, крикнул ей в ответ:

-Лайни! Ради этого стоит победить даже в Рагнарекке! Я вернусь, малышка! Обязательно!

"Вам не понять..."

(53 год Победы)

Возвращались с Боргильдсфольда победители. Возвращались, не чувствуя радости, торжества, гордости... Слишком многих им пришлось потерять на этом поле. Даже уход проигравших только добавил горечи — ведь уходили те, кто мог быть их сподвижниками, братьями, друзьями. Уходили те, чья вина, в сущности, была в том, что они слепо подчинились Предначертанию.

Единственной светлой стороной Рагнарекка явилось воскрешение многих и многих погибших, встречи через столетия, новые надежды.

Среди них, вернувшихся, была добрая половина княжеского рода с самого дня Нашествия.

И князь Арвир потерял покой. Нет, он не волновался за свое право на власть! Наоборот! Он счел, что, как один из самых младших членов рода, не имеет морального права занимать трон.

К его немалому изумлению его идея уступить власть ни у одного из его родичей и предков поддержки не встретила. Арвир доказывал, просил, убеждал.

Пока его недоумение не рассеял Варно, княживший свыше полутораста лет назад.

-Пойми, парень! — сказал он. — Никого из нас не прельщает власть. И даже долгом правителя ты нас не усовестишь. Мы этот долг выполнили до конца. Каждый из нас хочет жить. Просто жить, понимаешь? Ходить в гости к друзьям, звать их на дни рождения к себе, устраивать пикники на лоне природы. Просыпаться утром, проспав всю ночь, завтракать за столом, накрытом льняной скатертью, и уставленном сервизом из лучшего фарфора. И не ждать, стиснув сердце в кулаке, страшных и горестных вестей! Ты даже не представляешь, Арвир, какое это блаженство — уйти на целый день на прогулку, и попросить всех не беспокоить тебя, гулять по морскому берегу, кидая в воду камешки, или лежать в цветах, вглядываясь в синее небо. Тебе не понять, какое это, наверно, счастье — встретить жену у ворот родильного дома, принять из ее рук вопящий сверток — своего сына, завернутого в белое атласное одеяло, и бояться при этом причинить ему боль неловким движением! Каким чудом будет видеть своих детей каждый день, видеть, как они растут, провожать их в школу, воспитывать. И не спешить вкладывать в их руки меч. Я ведь, Арвир, мечтал быть художником. Мне по ночам снилось, как я стою на холме, и рисую горы, заснеженные их вершины, дорогу, сбегающую с перевала, и петляющую, как заяц, между холмами. Тебе этого просто не понять.

Но Арвир понял.

Мунэмори с Арьерэ поселились в южной княжеской резиденции, возведенной лет семь назад на морском берегу, в устье реки Горбатой, в красивейшем месте побережья. Красот природы, впрочем, они не замечали — они переживали второй (и первый настоящий) медовый месяц. Они ведь встретились вновь на Боргильдсфольде — Мунэмори и воскресшая Арьерэ дотКатерина, молодая, красивая...

И медовый месяц их затянулся на целых полгода. До тех пор, пока им, живо интересующимся переменами, случившимися в мире за время их отсутствия, не рассказали о паре оборотней-медведей, живущих где-то на востоке.

И они поняли все.

Мунэмори, разумеется, рассказывал жене о влюбленной девушке, которой он не смог сказать "нет".

Тогда Арьерэ — волчица — не нашла причин обижаться или, тем более, учинять скандал. Но теперь все изменилось: Мунэмори снова помрачнел, он подолгу молчал и часто бродил один по берегу. Теперь Арьерэ увидела мужа таким, каким его знал весь мир тогда, после ее смерти.

Как-то вечером, не выдержав, Арьерэ сказала:

-Я хочу ее видеть.

-Зачем? Что ты собираешься делать? — встревожился Мунэмори.

-Не знаю, — честно ответила Арьерэ и спросила мужа: — Скажи! Ты мне веришь?

-Да.

-Счастливый! Я сама себе не верю. ...Пойдем спать, мой медведь. Завтра решим...

На рассвете из спальни выскользнула волчица. И, выбравшись из дома, помчалась на восток.

А через час из ворот выехал одинокий всадник и погнал коня туда же: на восток.

"Мы с тобой — одной крови..."

Волчица бежала по деревенской улице. Сотни всевозможных запахов били ей в нос, мешая держать след, но она все-таки его не теряла. Она проверяла один дом за другим, пока, наконец...

Арьерэ вернула человеческий облик и посмотрела через калитку во двор.

Худенькая молодая женщина стирала белье на крыльце. А развешивали его на веревках двое парней огромного роста и могучего, даже слишком могучего сложения. И Арьерэ поняла, что нашла тех, кого искала. Она отворила калитку, не спрашивая разрешения, и вошла.

-Мама! — позвал один из парней, не дождавшись очередной простыни.

А Вайка пристально глядела на незваную гостью. Сыновья, перехватив ее взгляд, встали перед ней, заслоняя мать.

-Идите в дом! — спокойно приказала хозяйка.

-Но, мама! — запротестовали парни. — Ты уверена?

-Да, мальчики. Идите. Нам надо поговорить. И, чем бы ни завершился разговор, помните — такова моя воля. Идите.

Парни долгим и внимательным взглядом посмотрели на вейру, но подчинились приказу матери.

-Я ждала тебя. Знала, что придешь. Делай то, зачем пришла, моя княгиня. Я не буду сопротивляться.

-Знала?

-Да.

-Надо же! — спокойно удивилась Арьерэ. — Я не знаю посейчас, а ты, выходит, знала?

-Нетрудно догадаться, моя княгиня. Ты хочешь меня убить. Убивай! Я не сопротивляюсь. Я ведь никогда на него не претендовала, всегда знала, что он любит тебя... Убей меня, если хочешь! Мои сыновья не будут тебе мстить.

-Все-то ты знаешь! — пробурчала себе под нос Арьерэ. — Что я хочу, что он думает...

Они стояли друг против друга и молчали.

-Как же ты их рожала? — неожиданно спросила Арьерэ. — У меня-то один был, и тот родился волчонком. А у тебя же — двое медвежат! И как ты их носила-то?

-Как рожала? Как и положено женщине — в муках, — впервые улыбнулась Вайка. — Кабы не Эскельп — умерла бы. А как носила? Ох, моя княгиня! Страшно вспомнить... — снова улыбнулась она. — Думала, что лопну. А когда они толкаться начинали, то казалось, что разорвут на кусочки. Живот перевешивал, к земле тянул... И есть хотелось ужасно.

-А! — понимающе кивнула Арьерэ. — Когда я Киемори носила, на меня такой жор напал, что все удивлялись. Наверно, так и должно быть, если медвежонка носишь...

Снова обе замолчали. И снова первой заговорила Арьерэ.

-Так что же мне делать с тобой, Вайка?

Вайка обернулась, посмотрела на окна дома, куда ушли ее дети, прошептала что-то. Снова повернулась к Арьерэ.

И тихо, но твердо сказала:

-Делай то, зачем пришла! Я люблю его и не прошу у тебя прощения.

Арьерэ смотрела на худенькую девушку с поющей и крылатой душой и волей, что тверже и острее стального клинка. На любящую, но гордую женщину, давно забывшую слово "надежда".

"Знаешь? — неожиданно сменила тему разговора она. — Один человек из иного мира рассказал мне историю о мальчике, воспитанном волчьей стаей. Так вот, у них там была Клятва, которую каждый мог дать врагу, если хотел видеть его другом. И нельзя было отвергнуть ту Клятву. И нарушить ее было нельзя. Вот эта клятва, Вайка!

"Мы с тобой — одной крови!"

Знаешь, Вайка? Мы похожи с тобой. Только я говорю глупости, а ты их делаешь. Может быть, мы с тобой в самом деле — одной крови? Прощу ли я тебя? Смирюсь ли? Не знаю. Пойдем, Вайка. Зови своих медведей".

-Куда? — вздрогнула хозяйка.

-Домой, в его хижину... В нашу хижину, Вайка. Мунэмори, наверное, уже там.

-Что же будет? Как же? — прошептала одними губами Вайка.

Арьерэ пожала плечами:

-Не знаю, сестра. Все еще не знаю. Будем думать.

-Скажи, моя княгиня! Почему ты меня не убила?

-Ну, во-первых, нельзя убивать праматерь целого народа, Вайка...

-А во-вторых?

-А во-вторых? — переспросила княгиня. — Ты бы меня убила, если б на моем месте была? Смогла бы набраться духу?

-Нет!

-Вот если бы ты могла меня убить, окажись ты на моем месте, то я бы, на своем уже месте, даже разговаривать с тобой бы не стала. И он бы понял меня. Не могу я убить тебя, сестра. Если я тебя убью, то Мунэмори мне не простит. И, что самое страшное, он не простит себе.

Глава 27. Я — Мастер

Авторское примечание к главе

Содержание этой главы не очень связано с остальной книгой. Кто-нибудь спросит меня: причем тут Это? Зачем приплетать еще и Арту?

Можно было бы и не приплетать. Однако никто не может указать границу между реальностью и вымыслом. А Радуга миров достаточно велика, и даже истарнам неведомы все миры, входящие в нее. Впрочем, истарны не любят рассказывать сверх необходимого...

Здесь можно найти ответы на некоторые вопросы, а также встретить новые вопросы. Здесь встречаются персонажи, которые разработаны профессором Толкином, а также Н. Васильевой в ее "Черной книге Арды". Тем, кто не читал этих книг, я сочувствую, но не делаю сносок в тексте: в сносках книгу не перескажешь. Я не признаю монополию на истину, не считаю, что чей-либо взгляд — единственно верен. Я не утверждаю, что прав. Я переосмыслил многое, и прошу простить мастеров, если чем-то случайно их обидел.

Мастера — не всегда козлы.

"Я — мастер"

Саурон был чужд дипломатии. Он просто предстал перед Мелькором и объявил:

-Здравствуй, Тано. Я пришел за тобой.

-Как это — пришел? — безучастно спросил Мелькор. — Просто взял и пришел?

-Просто взял и пришел, — подтвердил, едва заметно улыбнувшись, ученик. — Сложно приходить я пока не научился...

-Это же невозможно...

Саурон пристально поглядел на Мелькора и с удивлением понял: что-то изменилось... он не ощутил в себе чувства ученика... Впервые не ощутил...

-Учитель! — обратился он по привычке к Тано. — Я давно убедился, что если не верить на слово в утверждения "это невозможно!", "тебе нельзя!", то все становится возможным. Я просто открыл врата и пришел к тебе.

-И ты уверен, что выстоишь против валар? Один против всех? Я когда-то не смог...

-О чем ты, учитель? Разве Намо не рассказывал тебе, когда уходил?

-О чем?

-Валар давно покинули Валинор, Тано! Каждый из них творит свой мир.

-Каким образом? Они же привязаны к Арте! Не будет их — не будет Арты!

-Учитель! Если их нет, а Арта еще существует, не значит ли это, что ты ошибаешься? — усмехнулся Саурон.

-Но Единый...

Саурон вздохнул и перебил:

-Учитель! Признай, что не всегда понимал его! Вспомни: я не всегда понимал тебя! Ты уверен, что верно понял тогда его мысль? Может быть, Эрэ не счел возможным поделиться с вами всей информацией? Ты ведь тоже не во все детали меня посвящал!

Говоря это, Саурон вдруг ясно осознал, что впервые заговорил с Ним, как учитель. Не как ученик. Мелькор, однако, не заметил его замешательства: слишком встревожили его слова Саурона.

-Тъирни! Знание бывает порой опасно для того, кто не готов его воспринять!

Саурон сменил тон и заговорил мягче:

-Тано! Я тебя ни в чем и не виню! Что, если Эрэ счел вас, своих учеников, не готовыми?...

Мелькор подумал немного.

-Я хочу увидеть Арту!

-Пожалуйста, учитель!

Перед ними возникло видение, подобное тому, что показал некогда Эрэ. Видение Арты.

-Многое же ты можешь, Гортхауэр! — с удивлением заметил Мелькор.

-Учусь, отец! — пожал плечами Саурон.

-Как ты меня назвал?

-Отец, я помню, ты просил не называть тебя так! Ты обещал, что я пойму смысл твоей просьбы. Но за тысячелетия я этого так и не понял. И, если честно, никогда не захочу понять... Идем же! Нас ждет Радуга миров! Нас ждет работа.

-А как же цепь? — показал Мелькор скованные руки.

-Какая цепь? — поднял брови Саурон.

Действительно, исчезли кандалы, сковывавшие руки и шею Мелькора.

-Ты изменился, Гортхауэр, — тихо и вслух сказал Мелькор. — Ты уже — не мой ученик. Наверно, я не заслуживаю...

-Заслуживаешь! — снова перебил его Саурон. — Я — мастер. Не самый великий из мастеров, но мастер. Настоящий учитель заслуживает того, чтобы его ученики становились мастерами.

Мелькор криво усмехнулся:

-Ну ладно. Уговорил. И зачем я понадобился тебе?

Ответом ему был холодный взгляд прищуренных глаз.

-Истарны просят тебя принять участие в творении нового мира.

-Они уверены, что я... уживусь с другими творцами?

-С ним уживешься! — впервые улыбнулся Саурон.

-С кем?

-С Гэлеоном.

-С кем???

-С Гэлеоном. Он собрал большинство Эллери Ахэ. Всех тех, кто не нашел своего дома в иных мирах... Отец, тебе нужен дом! Истарны предлагают тебе принять участие в его создании.

-Зачем мне дом? Я ведь одинок.

-Возможно, не навечно?

-О чем ты?

-О том, что не навечно ты будешь все решать за нее.

"Мне нужна твоя помощь"

(За тысячу лет до Нашествия)

-Хозяин, открывай!

Асклепий распахнул дверь и лицо его потемнело.

-Ты? Что нужно Темному Властелину от целителя?

-Помощь.

-Тебе? По твоей вине этот мир чуть не погиб в пламени ядерной войны! Погибли миллиарды людей! На северном континенте было разрушено почти все! Я исцелил всех, кто остался жив, я снижал радиационный фон планеты, боролся с лучевой болезнью и генетическими мутациями! Я уже девять тысячелетий храню и оберегаю этот мир! Я уже помог тебе всем, чем только мог. Уходи, Саурон! Уж тебе-то я ничем не обязан.

-Послушай, целитель! Сменил бы ты тон, а? Поссориться нам никогда не поздно. Я ведь по делу к тебе пришел. Выслушай меня, Асклепий! Спокойно выслушай!

-Ну, входи! Садись.

Гость вошел в дом, сел за стол. Хозяин уселся напротив.

-Ты прав, целитель, — негромко заговорил гость. — Почти во всем. Я создал этот мир, и не сумел его сберечь... А ты знаешь, сколько времени прошло здесь от сотворения до твоего прихода? Пять миллионов лет.

-Ну и что?

-А ты знаешь, сколько прошло за эти годы абсолютных лет? Тысяча семьсот.

-Сколько!?

-Тысяча семьсот лет, Асклепий! — отчеканил Саурон и, снизив тон, добавил: — Я же еще юнцом недоученным был тогда!

-Зачем же творил-то?

Саурон вздохнул и принялся рассказывать.

-Когда началась первая Война, Тано приказал мне уходить. Он знал, что его ждут плен и оковы, и надеялся, что я продолжу его дело. А я не смог — не умел я тогда еще. И я ушел вовне, чтобы там найти помощь. И я нашел ее. Нашел истарнов.

-И помогли? — спросил целитель.

Саурон криво усмехнулся.

-Помогли. На свой лад. Они попросили о помощи меня. Просили сотворить мир, чтобы закрыть путь в Радугу миров Энтару.

Асклепий присвистнул.

-Даже так? А сами они что же?

-Да их же так мало, Ассклау, ты же знаешь! И дел у них по горло. Тоже с отцом — Энтаром воюют. С Хаосом. И друг с другом...

Целитель удивился, наконец, по-настоящему.

-Откуда ты подлинное имя-то мое знаешь?

-Я, брат, многое теперь знаю... Но я продолжу. Сотворив и заселив этот мир, я узнал, что Тано возвращается. И мне пришлось тоже спешить на Арту.

-И ты бросил целый мир ради встречи с Мелькором?

-А ты меня не суди! — сверкнул глазами Саурон. — Он — мой отец!

Асклепий сходил за пивом, налил две огромные кружки, шмякнул на стол связку вяленой рыбы. За это время гость поостыл.

-Мне же еще учиться надо было, понимаешь? Я не заметил ошибки, и думал, что все сделал правильно здесь, что ничего не случится, если я отлучусь на пару тысячелетий. А там — война. Там гибли мои ученики, мои друзья, люди, которые верили мне! Как я мог их бросить?

Саурон встал из-за стола, сел к огню. И, глядя в пламя, продолжил:

-Мы никому не желали зла. Мы учили людей понимать, любить, чувствовать землю и все, что по ней ходит и растет из нее, плавает в ее водах и летает в ее небе. Мы учили не властвовать над природой, а становиться ее другом!... Но вновь пришла война, которую начали не мы. Я стал Повелителем воинов. Я учил людей владеть оружием, учил понимать, как легко вылетает из ножен меч, и как трудно его потом вернуть в ножны... Я учил их защищать с оружием в руках свою честь и свободу своего народа... Знаешь ли ты, Ассклау, что с Ним сделали? Нет? Его ослепили, сковали и выбросили вовне.

-Что, Саурон? Так и не простил?

-Нет, — ответил он, — не простил.

-Что ж! — задумчиво произнес целитель. — Такое и впрямь не прощается. Но о чем ты хотел просить меня? Исцелить Его?

-Нет, целитель. Не в силах Его исцелить даже ты, пока Он сам этого не захочет. И убедить я Его не смогу. Найди мне кого-нибудь в этом мире, чтобы послать к ним. К Мелькору и Элхэ.

-Он свободен? — быстро спросил Асклепий.

-Пока нет. Я иду Его освобождать.

-А Элхэ?

-Она Его найдет, друг мой. Ничто не сможет ей помешать.

-Это верно... — задумчиво произнес бог-целитель. — Ее можно убедить в чем угодно, она никогда не спорит, но... она точно знает случаи, когда уступать нельзя. И тогда ее ничто не остановит...

-Ты ее знал? — быстро спросил Саурон.

Асклепий помолчал... А потом с чувством ответил:

-Могу ли я не знать самую талантливую из моих учениц, а? Как думаешь?

-Твоих учениц? — медленно переспросил Саурон.

-Да, — жестко ответил целитель.

Несколько минут двое богов глядели друг на друга. Затем Саурон предложил:

-Давай сменим тему? Не стоит рисковать жизнью из-за... м-м-м... гипотетических проблем.

-Не стоит... — легко согласился Асклепий и перевел разговор в практическую плоскость: — Кого же ты хочешь послать к ним? И когда?

-Не знаю. Реши сам.

-Исчерпывающее объяснение! — буркнул Асклепий. — Главное — понятно и очень доходчиво!!! Может, растолкуешь мне — что ты хочешь от посланца?

Саурон задумался.

-Зрение я Ему верну, невелик труд! Освобожу и дом для Него найду. А вот далее... Я думаю, целитель, что беда их в том, что они не умеют любить.

Асклепий поднял брови.

-Я не уверен, что понял тебя...

Саурон невесело усмехнулся.

-Они оба сломлены. Ты — целитель — хорошо знаешь, как это бывает. Одни, сломавшись, пьют вино без всякой меры, теряя человеческий облик. Другие — те просто перестают верить в собственные силы, в счастье, забывают слово "радость".

И, с глухой яростью:

-Кого может сделать счастливым тот, кто не верит в счастье? Как доставит радость близким тот, кто не знает радости? И как же мучительна такая любовь!

-Понятно! А ты не пробовал сказать все это им?

-Что? — печально спросил Саурон. — Я и сам... Мою любовь убили в Ангмаре гондорские воины, когда "очищали его от скверны". Она... я так и не сказал ей, что люблю ее. Не решился... За тысячелетия так и не набрался духу. Только венок подарил...

Сидят у огня двое богов. Двое мужчин. И молчат. Молчат так, как могут молчать только мужчины.

Когда Саурон уходил, Асклепий спросил:

-Да, кстати! А как ты бег лет замедлил?

-Нашел Время и попросил его помочь. И Время не отказал...

-Да-а-а! Как странно вяжутся судьбы миров и смертных... Не порвать... Прощай, брат мой! Удачи тебе! Зови, если что! А о просьбе твоей не забуду. И сам подумаю, и Ниэнну попрошу помочь.

-Ты ее видишь? — улыбнулся Саурон.

-Вижу иногда. Она свой мир не творит, странствует по всей Радуге. Ко мне заглядывает порой.

-Еще бы! Ее мир — вся Радуга. Она же — истарна. Стала истарной еще раньше, чем Единый! Когда увидишь — обязательно передай поклон от меня. И... от отца тоже. Я знаю, он бы не возражал.

"В этом мире я — Хозяин!"

(343 год Нашествия)

-Саурон, выручай! Я нашла ее, ту, о которой ты просил Ассклау! Но не могу сама забрать — там идет бой, а в твоем мире я слаба.

-Я понял. Благодарю, Великая!

-Не надо. Пожалуйста! У меня есть имя...

-Спасибо тебе, Ниэнна!

-Поспеши, Саурон! Она умирает!

-Теперь не умрет...

Четвертый век продолжается война, вырывается языками пламени из пепла, ломает судьбы, калечит души, режет по живому. Такая привычная, обычная, нормальная война. Тихая! Мирная! Почти...

"В первой луне, в день цзя-цзы, пятого года правления под девизом Синьдао командующий столичным округом Чжуан Гэ назначен начальником военного приказа" (из "Полной хроники лет Синьдао", Черная империя, 343 год от основания династии).

Вновь запылали деревни от Дзапсноу до Восточного моря, черный пепел укрыл поля. Вновь потянулись в леса беженцы. Вновь разнесся над миром плач детей, рыдания женщин да скрип тележных колес. Вновь жирело воронье. Белели кости на Перевале мертвых в Олтеркасте, где принял свой последний бой степной спецназ. Горел Арбад, и последние его защитники уходили в лес. Смерть косила полки и дивизии армии Сопротивления. Впервые с начала войны пришлось оставить Рыжегорское убежище, и впервые сапоги имперских солдат топали по могильным плитам княжеской усыпальницы. А далеко на севере, едва похоронив мужа, бросилась в пропасть с двумя малолетними детьми на руках Ульрика, последняя горная королева.

И неслось над миром страшное имя — Чжуан Гэ.

-Госпожа! Командование просит тебя прикрыть отступление из Брентоны!

-Чем? — сорванным голосом рявкнула Твати. — У меня в бригаде осталось всего семьсот всадников!

-Я понимаю... — начал было гонец, но Твати его оборвала на полуслове.

-Что ты понимаешь, мать твою? Степь кишит карателями. Там — сорок тысяч беженцев, а перед нами тридцать первый имперский корпус! Я же не волшебница!

-Там еще княжна с ними! — тихо сказал гонец.

-А княгиня? — забеспокоилась Твати.

-Княгини больше нет. Князь прикрывает отход из Рыжих гор, если еще жив, конечно.

Твати встала и отошла на несколько шагов.

-Госпожа! — окликнул ее гонец.

-Заткнись! Мне надо подумать.

Думала она недолго.

-Арро! Объяви воинам: мне нужны двести всадников здесь. Остальные будут защищать беженцев из Брентоны.

-Один у тебя уже есть.

-Нет, Арро! Ты возглавишь охрану. Постарайтесь живыми дотянуть до леса. Сбереги людей. С ними княжна.

-Сберегу, командир. И до леса дотянем. Я обещаю. Но ты-то...

-Брось, Арро! Какая разница — где принять смерть?

Всем им было ясно, что в бою с целым корпусом двести воинов не продержатся и десяти минут. Но за эти минуты беженцы сумеют переправиться через реку и разрушить за собой мост. Они должны были продержаться. И они продержались — на восьмой минуте боя имперские солдаты начали отступать.

Никто не знал тогда, что Чжуан Гэ, узнав обо всем, приказал отвести войска и дать беженцам уйти.

Из двухсот смертников выжило двенадцать. Они искали на поле боя тело своего командира. Долго и старательно искали. Твати нигде не было: ни среди живых, ни среди мертвых.

По полю боя шел высокий человек, одетый в черное. Казалось, что он не замечает, что происходит вокруг. Внимательный и сильный взгляд заметил бы, что его тоже никто не замечает. Наблюдателей такой силы, однако, там не было.

Человек осматривал поле боя метр за метром, заглядывая в лица мертвым, по ходу дела исцеляя раненых. Он кого-то искал.

-А! Вот она! — сказал сам себе Саурон. Века одиночества приучили его говорить сам с собой, и он даже не пытался избавиться от этой нелепой привычки.

Твати он нашел под мертвым конем, который, падая, придавил и ее.

Отшвырнув конскую тушу, Саурон внимательно осмотрел женщину. Под его взглядом переставали кровоточить раны, восстанавливалось дыхание...

-Да, это она. Я думал, что это будет вейр, или кто-нибудь из людей — северян, по крайней мере, а это — женщина, чернокожая, из Та-Сета. Но это — она. Даже, если б я не разглядел, Ниэнна не ошибается.

Легко подхватив женщину на руки, Саурон понес ее по полю на север, в степь.

-Добей меня.

Он чуть не уронил свою ношу. Переведя взгляд вниз, он увидел, что Твати пришла в себя.

-Ну да! Ты еще поживешь!

-Я не хочу жить.

Саурон сотворил валун, сел на него, посадив таким образом Твати себе на колени.

-Я знаю, Твати, — мягко сказал он. — Но ты должна жить. Без тебя... Ты же — видящая, Твати! Увидь, что будет, если ты сейчас умрешь! Или хотя бы свое будущее! Или... увидь победу, увидь свой храм...

-Не понимаю... — честно прошептала Твати. — Кто ты?

Саурон коротко рассмеялся.

-Ты права. Раз уж ты уже сидишь у меня на коленях, надо, по крайней мере, познакомиться. Меня зовут — Гортхауэр. Впрочем, у меня не одно имя.

-Твати! — церемонно представилась Твати и тоже рассмеялась, отчего ее горлом пошла кровь.

Саурон остановил кровь и недовольно спросил:

-Что смешного?

Твати хотела, было, объяснить, как смешно знакомиться по правилам этикета, уже сидя у мужчины на коленях. Но раздумала. А Саурон, усмехнувшись уголками рта, ничего ей не сказал.

-Пойдем! — вместо этого предложил он, снова поднимая ее на руки.

-Куда?

-К Эскельпу. У вас в Та-Сете его Оскильпой зовут. — И с этими словами он понес Твати дальше.

-Далеко?

-И да и нет. Трудно сказать. Его дом — бродячий, как и он сам.

-Не дотащишь на руках...

-Тебя-то? — усмехнулся Саурон. — Странная ты видящая. Можешь, а не видишь.

-Вижу, Гортхауэр, вижу. Только боюсь порой того, что вижу.

-Что поделаешь?... — вздохнул Саурон. — Это — страшный дар.

Неожиданно он замолчал, прислушиваясь. Лицо его окаменело, а глаза стали совершенно волчьими. Потом он осторожно положил Твати в траву и в ее голове прозвучал спокойный голос:

-Полежи тут. И ничего не бойся. У меня гости. Незваные.

Перед Гортхауэром возникли три женщины. Первой из них была древняя седая старуха в черном. Рядом с ней стояла женщина лет пятидесяти, одетая в синее платье. И чуть позади своих спутниц была юная светловолосая девушка в простом белом платье, перепоясанном ленточкой.

Вот так Твати впервые увидела Норн.

-Оставь ее, майа! Она принадлежит нам.

-Да? Ты не путаешь, старуха? Здесь все принадлежит мне! И ее жизнь тоже.

Дребезжащий смех Урд...

-Ты, никак, болен, а? Кто ты такой, чтобы противостоять Норнам?

И жуткий ледяной ответный смех:

-Я — хозяин. Убирайтесь вон!

Увещевающе заговорила Верданди:

-Ты не прав, Гортхауэр! Норны не посягают на твои права, на твой мир! Мы только хотим получить то, что наше по праву!

-Мне жаль. Но я вам ее не отдам. Она моя. Она умрет только тогда, когда я того захочу.

Если бы Твати знала, что некогда ее нового знакомца (и, что уж скрывать, спасителя) называли на Арте Жестоким, она бы только по его интонации поняла бы, насколько точным было это прозвище. Ему было не жаль. Ничего. Никого. Никогда. Не жаль.

-Ты восстаешь против Норн! Опомнись! — снова заговорила средняя Норна.

Саурон поднял руку. И где-то в западном море исчез в пучине остров. Только ветки пальм, плавающие всюду, только несколько оленей, тонущих один за другим... Зато лицо Урд перекосило от боли. Зато затряслась земля и жуткий шепот раскатился над юго-восточной равниной.

-Вам не выстоять против меня здесь. Если понадобится, я пущу в тартарары полмира, или весь мир! А потом все создам заново! В этом мире я — Хозяин!

А Твати с ужасом поняла, что этот Гортхауэр не блефует, что он сделает то, чем угрожает. Он ведь всегда держит слово. Возможно, не так, как надеются те, кому он давал это слово, но он слово держит.

Исчезли Норны. Саурон склонился над Твати. В ее глазах не было страха, только тревога. Не за себя — за весь мир.

-Все, Твати. Они ушли.

-Ты бы смог?

-Не спрашивай, Твати, — с болью сказал Саурон. — Смог бы. Но этот мир — мой. Мой ребенок. Легко ли убить своего ребенка? Как думаешь?

-Но ты же только что уничтожил его часть!

-Твати, пожалуйста! Не надо. Ты скоро все поймешь! — попросил Саурон. — Ты мне не веришь... Как мне убедить тебя?

Твати подумала.

-Скажи мне, могучий! Представь себе: тебя любит девушка. А ты любишь ее. Но она — смертная. Ты, если разгневаешься, можешь убить ее, не моргнув глазом! Что бы ты ей сказал?

Саурон улегся рядом с Твати и заговорил, глядя в небо:

"Ты ошиблась, видящая! Я не всегда держал свое слово, данное тем, кого любил... Не всегда мог сдержать. Я бы так ответил этой девушке:

Я не могу дать гарантий на будущее, ибо могу измениться. Некогда я был другим — наивным и восторженным мальчишкой, я все любил, меня переполняла сила. А ненависти я не ведал.

Потом, после потерь, боли и скорби, я стал Темным Властелином, перед именем которого дрожала Арда! Я менялся. Но нечто ужасное может изменить меня так, чтобы я поднял на тебя руку!

Я не могу обещать тебе... Но запомни одно: когда я подниму на тебя руку, когда перестану считать тебя равной, — это уже буду не я. Окончательно и навечно не я..."

Твати, не глядя, нашла его ладонь и слегка сжала ее своей.

-Я верю тебе, Гортхауэр. Прости меня...

С тоской глядя в небо, почти простонал Саурон — творец этого мира:

-Если б я мог сказать ей это! Если б я только мог!

-Скажи ей!

-Ее больше нет, Твати. Когда-то ее убили те, кто был очень уверен, что искореняет зло... — и добавил со злой и страшной усмешкой, цитируя чьи-то слова: — "дурную траву рвут с корнем".

-Душа не ведает смерти, Гортхауэр! Найди ее и скажи ей! — ответила Твати, сама себе удивляясь.

-Онне... Она меня не простит, Твати. Ты же не знаешь...

-Это ты не знаешь женщин, Гортхауэр! Если мы любим — мы все простим. Найди ее!

-Жаль, что ты не помнишь себя, — пробормотал Саурон.

-Что? — не расслышала Твати.

-Идем, говорю. Эскельп заждался, поди. И Ниэнна тоже.

"Почему я?"

Четверо сидели за столом, пили кофе, сваренный Ниэнной, заедали пирожками, испеченными Твати. Горел камин, расписывая стены причудливыми тенями, осторожно заглядывала в окна луна, любопытная, как все женщины. Шумел ветер в ветвях. Где-то ухал филин. Четверо сидели за столом.

Четверо: смертная женщина, двое богов и всемогущая истарна.

-И все-таки! Я не совсем понимаю — что от меня требуется? Почему бы вам не рассказать мне? Я, если честно, недолюбливаю игр втемную.

Оба бога дружно вздохнули.

-Детский вопрос! — буркнул, наконец, Эскельп. — Саурон! Раз уж ты все затеял — тебе и отвечать.

-Легко сказать! Если с начала начинать, то Твати не хватит жизни дослушать до конца.

-А ты попробуй! — посоветовала Твати. — Покороче. Кстати? А почему — Саурон?

-У меня много имен, Твати. Я же говорил тебе. Если покороче, то все равно тебе жизни не хватит.

-Тогда скажи мне вот что! Зачем тебе надо, чтобы я поговорила с твоим учителем? Это важно? Почему?

Саурон опять вздохнул.

-Помирать соберешься, предупреди меня! Я перерыв сделаю, — мрачно пошутил он. — Ну, слушай!

Рассказ о Творении

Вначале был Энтар — Всеотец. Его еще Хаосом называют. Задумал он создать Нечто из Ничего. И создал он истарнов, которых мыслил своими слугами, детьми, учениками.

Первым из истарнов стал Время. Но слишком много сил вложил в него Энтар. И стал Время равным Энтару во всем, перестав быть истарном.

Остальные же истарны покорны оставались воле Всеотца. И предложил им Энтар сотворить Нечто. Мыслил Всеотец, что творить они будут по Его Предначертанию. Но отвергли Предначертание истарны. Все, кроме Норн. И начали творить миры и учеников своих по своему разумению. Бессилен был Энтар помешать им, ибо он — Закон. Когда Закон нарушает себя, он гибнет. Тогда стал ждать Всеотец войны между истарнами, ибо война отменяет закон. Но, несмотря на ссоры и вражду, ни разу не дошли истарны до открытой войны, так же, как их ученики, как и ученики их учеников. Творениями своими проверяли они свою правоту.

Учеником истарна был Эрэ, именуемый в Арте Эру, или Илуватаром. Не был он уверен в Предначертании, и сотворил не мир, а полигон. Создал Валар, учеников своих, и поручил им творить Арту. Но не поведал им о сомнениях своих.

Старшим, и сильнейшим из Валар и был мой учитель, Мелькор. Он усомнился в Предначертании и начал творить мир, свободный от оков. И выступили против него Валар. Все, кроме одной — Ниэнны. Ибо ей одной поведал Эрэ о сомнениях своих и поручил удерживать Валар от войны. Дорогую цену заплатила Ниэнна за свой труд. Но не допустила она войну творцов равного уровня, и стала истарной даже раньше, чем ее творец — Эрэ.

Да! Война творцов одного уровня открыла бы путь в Радугу миров для Энтара. Но возможна была война меньших против Мелькора. И дважды проиграл ее Учитель, ибо не хотел уничтожать мир, который сам создал. В первый раз ему сломали крылья и отравили душу. Во второй раз его ослепили, сковали и выбросили вовне. И очень много времени прошло, прежде, чем я сумел его освободить.

А исцелить его невозможно — не желает он исцеления. И творцом он перестал быть. А путь для Энтара открыт! И открыл его я! Нам очень нужен Мелькор, его знания, его талант. Для этого его надо исцелить.

Я... Я творил этот мир, Твати! Творил, чтобы закрыть путь Энтару в Радугу миров. Но я сделал одну ошибку. Я не учел скорость лет. Я покинул этот мир всего на тысячу лет, а здесь прошли миллионы. И мир оказался на грани гибели. Я тогда нашел Время, попросил его о помощи. И Время не отказал. Но, тем самым, он нарушил свой же закон. И открыл путь для Энтара. Теперь Всеотец ждет Рагнарекка — последней битвы, когда мы сами уничтожим закон, данный нам нашими творцами. И тогда Энтар уничтожит все. Только одно нам остается — выиграть Рагнарекк! А для этого нам нужен Мелькор. Очень нужен! Не сломленный Мелькор, а Мелькор-истарн.

И ты, Твати, должна убедить его. Я не случайно не говорю тебе — что делать! Поговори с ним, с его женой. О жизни, не о деле! Он должен все понять сам.

Твати кивнула.

-Понятно. А почему — я? Вы — боги! Вы знаете и можете неизмеримо больше, чем я! Почему бы вам не убедить его?

Ниэнна бросила взгляд на Саурона и Асклепия.

Асклепий, не торопясь, допил кофе и сказал:

-Слушай, Гортхауэр! Раз уж ты здесь, я тебя кое о чем спросить хочу! Пойдем-ка на волю, потолкуем!

Когда же Ниэнна и Твати остались одни, истарна спокойно спросила:

-Ты ведь видящая, Твати?

-Да, Ниэнна.

-Необученная, нетренированная, но видящая. Глянь сама, может ответишь на свой вопрос?

-Не умею я сама глядеть.

-Не умеешь... Ну ладно. Тогда...

Истарна до боли сцепила пальцы рук, помолчала и продолжила:

-У тебя дети были? Были. А у меня нет. И не будет. Понимаешь? Я не смогу ее убедить.

С этими словами истарна положила руку на запястье Твати. Вполне человеческий жест...

Твати почувствовала, что проваливается в себя. Мир вокруг заволок какой-то полупрозрачный туман. Чья-то воля пробудилась в глубинах ее души, и она — эта воля, холодная и властная, — заставила Твати заговорить каким-то чужим голосом:

-Будут у тебя дети. Нескоро, но будут. Прежде мир переменится, многое уйдет, многое будет создано. Тогда переменится и твоя жизнь. А Гортхауэру скажи: пусть он найдет ее и скажет все. Все, что хочет его душа. Тысячелетия прошли со дня их последней встречи! Неужели Оннеле не заслужила немного тепла? Напомни ему, Ниэнна: они подарили когда-то друг другу венки!

Ниэнна изменилась в лице...

А Твати потом даже не вспомнила — что говорила.

Разговор по душам

Элхэ ушла. Мелькор даже представить себе не мог, насколько тяжелым ударом станет для него ее уход. Он все понимал: Элхэ была права, когда уходила — ей нужно было понять людей. Почему они — смертные, ошибающиеся на каждом шагу, умеют быть счастливыми? Почему они не боятся смерти? Или боятся, но как-то по-своему? Почему они умеют любить так беззаботно, даже перед лицом смерти?

Мелькор понимал, что не смог сделать жену счастливой. У них ведь даже свадьбы не было. Когда он, вернувшись из похода на север, обнаружил в доме Элхэ, он только поздоровался с ней. И все. Они ни о чем не говорили. Просто она осталась. Гэлеон пожал плечами и через неделю учинил свой внеочередной день рождения, куда созвал всех. Всех буквально. Вот этот праздник и стал их "свадьбой".

Элхэ была счастлива. И он, если честно, тоже. Но оба они понимали, что семейная жизнь не получается. Без ссор, без обид, при полном взаимопонимании, но не получается. В отличие от многих, Мелькор все понимал. Он лучше, чем Элхэ, знал — что ей надо. Но он не мог переступить через себя. Он был добр, ласков, заботлив... А ей было нужно не это. Не только это. Но ни он, ни она не могли сделать шага навстречу, даже читая мысли друг друга.

Впервые Мелькор не мог ей ничего посоветовать — сам не знал. Впервые ему не хотелось искать себе самооправдания — да и не вышло бы ничего: теперь в Элхэ чувствовался стальной стержень. Впервые, впервые, впервые...

После того, как в их доме появилась Твати — видящая из странного мира, сотворенного некогда Гортхауэром, Мелькор понял, что его жизнь опять меняется. И опять — против его воли.

И вот Элхэ ушла. Он остался один.

Впервые Мелькор оказался в ситуации, когда от него ничего не зависит. Жене он ничем не мог помочь. Ему оставалось только одно — ждать. А этого он не умел.

Эллери Ахэ по-прежнему любили и уважали его, по-прежнему просили совета, но они уже выросли, стали мастерами. Они научились себя защищать. Теперь любому возможному завоевателю стало бы худо, попытайся он вторгнуться в этот мир. Мелькор понимал, что они обходятся без него.

-Хозяин, открывай! — раскатился за дверью веселый голос, а дверь даже прогнулась от удара.

Мелькор распахнул дверь и обнаружил за нею высокого старика в синем плаще и широкополой шляпе, опирающегося на копье. Старик был одноглаз.

-Приветствую могучего Одина! — вежливо поздоровался Мелькор. — Входи.

-Войду, войду. На пороге не останусь, — так же весело сказал владыка Асгаарда, входя и ставя свое копье — Гунгнир — в угол. — Давай сюда кружки, разговор есть!

Мелькор опешил. Он давно слыхал о могущественном Одине, но даже не представлял себе, насколько тот далек от этикета. Мелькор поставил на стол два бокала.

-Убери! — поморщился Один, ставя на стол огромную бутыль самогона. — Давай кружки, деревянные или глиняные.

-На меня не подействует! — предупредил Мелькор, добывая из кухонного шкафа требуемое.

-Подействует! — посулил хозяин Асгаарда. — Мой самогон любого под стол укладывает.

-Зачем?

-Затем, парень, что ты слишком серьезен! Твое чувство долга и ответственности мешают жить не только тебе, но и всем, кто тебя окружает. Давай что-нибудь на закуску. Поговорим...

-О чем?

-О твоих семейных делах. И о моих интересах.

-Каким образом мои семейные дела затрагивают твои интересы? И какое тебе дело до моих семейных дел?

-Твоя жена избрала мир Саурона. А там — интересы Асгаарда. Что же до твоих семейных дел... Вы оба — не простые смертные! Элхэ, умирая и возвращаясь вновь, раз за разом набирала силу. И эту силу я не хочу видеть в мире Саурона.

-И зачем ты это говоришь мне?

-Зачем? Да затем, что умирала она каждый раз по твоей вине! Ты измучил девку до крайности и продолжаешь изводить! А она из-за тебя набирается сил, которые любой мир способны расколоть, как орех!

-Как ты смеешь?

-Смею, Мелькор! Сядь. Сядь, говорю!!! Забыл, кто я?... Вот так-то лучше. Если ты — мужчина, то решай свои проблемы сам, не сваливая их на жену и на всю Радугу миров. У Элхэ и своих проблем — по горло. — И Один разлил по кружкам мутноватую жидкость из бутыли. В бутыли не убавилось.

-Тебе-то что за дело?

-Ох, Мелькор! Кем ты был когда-то? И кем стал? Мне в том мире не нужны толпы богов! Счастье, что они не знают, не чуют своих сил! А Элхэ — Пробуждающая Душу, понимаешь? А еще, на мою голову, приходила к вам именно Твати!... Ну, поехали по первой!

Выпили. Мелькор поморщился, выдал ритуальную фразу "Ух! Гадость-то какая!", закусил вареным мясом и продолжил разговор:

-Причем тут Твати?

-Мелькор! Ты что, издеваешься? Ты хочешь сказать, что не узнал Аллуа? — поразился Один и снова наполнил кружки. — Да, кстати! Ты закусывать-то не забывай!

Мелькор хотел, было, возразить по поводу Твати, но вспомнил и сам технику инкарнации. Хотел он возразить и по поводу самогона, но... Никогда прежде ему не приходилось пить такое! Он вообще в еде и питье не нуждался, но приохотился когда-то к хорошему вину. А тут — самогон двойной перегонки и тройной очистки! Но хорошо пошел, ничего не скажешь. Он закусил мясом, заел соленым огурцом и вернулся к разговору.

-Она... помнит?

-Нет. И не вспомнит — об этом уж я позабочусь.

-Ладно, признаю: она — Аллуа. И чем же тебе не желательно их общение?

Один хлопнул ладонью по столу, отчего кружки, тарелки подскочили. А бутыль не шелохнулась.

-Да тем, что Аллуа — богиня. Ты вспомни, Мелькор: она создала Ханатту на пустом месте, объединив дюжину враждующих племен, и помогла им отбить натиск нуменорских войск! Ты-то понимаешь — что это значит?

-А как, кстати, она в Сауроновом мире-то очутилась?

-Как — как? Погибла она там, на Арте. — Один стиснул кулаки. — Король Элдарион на тридцать втором году власти решил уничтожить Харад, то есть Ханатту. Войска Арнора, Гондора, Рохана и других вассалов объединенной короны форсировали реку Харнен — северную границу Ханатты, и двинулись к столице, сметая заслоны и стирая с лица земли города. Объединенный флот королевства взял штурмом Умбар. Под Керананом, столицей Ханатты, король Ханатты дал бой. — Один залпом выпил свою кружку, закусывать не стал. Налил снова... И продолжил глухо. — Он был талантливым полководцем, последний король Ханатты, он мог бы и победить, если б не перевес в силах северян... Да-а-а!... Король погиб, от армии Ханатты осталось несколько сотен воинов, но гондорские потери оказались столь велики, что Элдарион повелел уничтожить все население страны. И начать с Керанана — в осажденном городе осталась королева с детьми. Аллуа (тогда ее звали Айори) решила спасти своих потомков и народ Ханатты. Она сумела вывести из города всех его жителей. А потом... Потом Аллуа уничтожила город вместе со всей гондорской армией. Уцелел только король Элдарион, который лишь через месяц добрался до границ своей страны и поведал об участи своей армии. Но, уничтожая город, Аллуа погибла сама. Все свои силы вложила она тогда в заклинание, которое не под силу даже некоторым из нас. Воскресая вновь, она по следу Саурона угодила в его мир. Что мне остается делать, Мелькор? Аллуа не из тех, кто способен жить тихо и мирно! Она — само пламя. От нее зависит судьба мира, в котором она живет, но ее могущество угрожает самому существованию этого мира! Мне жаль, но я ее вышибу оттуда при первой возможности. Я их обеих вышибу, но... если я сейчас выгоню Элхэ, она просто вернется туда снова.

-И?

-И, значит, надо дать ей то, зачем она пришла, и тогда убирать. Да сядь же ты, наконец! Не кипятись!

Во второй раз с начала разговора Одину удалось вывести Мелькора из себя — прежде Мелькор впадал в подобное бешенство немногим чаще. Впрочем, Один и ухом не повел. Он сидел за столом, как ни в чем не бывало, и только тяжелый взгляд единственным глазом заставил Мелькора сесть и успокоиться.

-Ты бы выражения выбирал, а? — посоветовал Мелькор и залпом осушил очередную кружку.

-Выражения не нравятся? — рявкнул Один. — Когда ты ее воли и памяти лишал, это тебе нравилось?... Ладно. Замнем, — добавил он, остывая. — Ты пойми! Тот мир уникален! Там действительно немало душ, обладающих огромной силой. Они действительно могут уничтожить мир. И ускорить Рагнарекк. А мир-то нестабилен!

-Кто, к примеру? И насколько велики их силы?

-Вариора — дочка Сурта, владыки Муспельхейма, устроит? Я ее еле выставил оттуда! А перед тем она заставила меня отступить. Меня, понимаешь? Меня!!!

Мелькор снова разлил самогон по кружкам, приволок из погреба очередную партию закуски и проворчал:

-Ты бы, чем бездонную бутыль сотворять, лучше б сотворил бездонную кружку. А-то надоедает наливать...

Один заржал... А, отсмеявшись, ответил:

-Сотворю, сотворю. Если ты нескончаемую закусь сотворишь...

Выпили. Закусили. Повторили. И продолжили разговор.

-А стабилизировать мир тот нельзя?

-Как, если боги то и дело в него заглядывают? То мой сын Тор, то Локи, то Митра, то Ниэнна собственной персоной! А Асклепий и вообще там девять тысячелетий с лишком живет! И у всех там дела, у всех интересы! У Тора — друзья там есть, у Локи — потомки...

-Да-а-а! Дела... А от меня ты что хочешь?

-Помощи. У тебя с Аллуа многотысячелетний контакт. Ты в силах влиять на нее, не пробуждая ее память. Я хочу, чтобы она помогла Элхэ узнать все, что Элхэ хочет, и как можно скорее. Тогда я устраню Аллуа из Сауронова мира, и Элхэ уйдет сама.

-Куда?

-А я почем знаю? К тебе, наверно, вернется.

-А Аллуа?

-Куда захочет. Память я ей тогда верну, так что решать она будет сама. Но я считаю, что к вам она не сразу придет. Прежде у Саурона поработает — ему очень нужны помощники.

-Зачем?

-Он же создал штаб Радуги миров, чтобы не допустить вмешательства Энтара. Он занят стабилизацией обстановки в мирах Радуги. Рагнарекк неизбежен, но чем он позже начнется, тем больше у нас шансов победить. Только бы не дать Энтару вмешаться! Мы затыкаем одну дыру за другой. Вот Гэлеон мир сотворил, сразу напряжение ослабло. Но через несколько десятков лет погибнет один из миров, и...

-А предотвратить нельзя? — заинтересовался, наконец, Мелькор.

-Нет. Их всех там ослепила ненависть. Всех, понимаешь? Самое трагичное, что мир-то хорош! Жаркое белое солнце, синее море, два десятка огромных островов размером 250 тысяч квадратных лиг каждый, сотня средних и тысячи малых островов, богатейшая природа, высокая технология... Живи — не хочу! А они готовы начать ядерную войну. И начнут — уж будь уверен. Даже спасти никого не смогу... Тех, кто слеп от ненависти — не спасти. Сам ведь знаешь!

-Знаю. Ты мне лучше другое скажи! Если в мире моего бывшего ученика столько великих душ, почему ты их не "выставляешь" всех сразу, раз они так мешают тебе? И если ты не хотел встречи Элхэ и Аллуа, почему не... "выставил" Аллуа раньше?

-Экий ты скорый! От Аллуа судьба мира зависит! Вот супруга вернется — ее об этом спроси! Она же видящая! Или сразу у Ниэнны поинтересуйся! А что всех не выставляю, так это потому, что не следует резких движений делать! О последствиях тоже надо думать. Вот я и думаю. И поэтому играю против себя! И обязательно надо выиграть.

Мелькор неожиданно рассмеялся:

-Ох и простой же ты мужик, Один! Даже спорить с тобой трудно!

-А ты не спорь! — усмехнулся в ответ Один. — Я все одно прав...

-Прав! — согласился Мелькор. — Только вот как быть со свободой выбора? Меня ты попрекаешь, что я Элхэ свободы выбора лишил, а сам Твати лишаешь той же свободы?

-Сравнил! Ты Элхэ памяти лишил и другого любить заставил! А я Твати жизнь укорочу, зато неволить не стану! И все, что ей должно сделать — все она успеет! Об этом я позабочусь. И не только я! Ты вот о другом подумай! Элхэ-то вернется, только другой она вернется! Жестче! Ты к этому готов? Готов к тому, что она будет сильнее тебя и знать о том будет? Хозяйкой ведь вернется-то она! Любящей по-прежнему, но властной хозяйкой! Подумай об этом! Время у тебя еще есть.

-Подумаю.

-Подумай и о том, чтобы делом заняться! Знания и силы всегда нужны. А теперь — в особенности.

-Что я могу сейчас?

Один, наконец, обозлился всерьез:

-Сколько можно жалеть-то себя, а? Локи к скале прикован, сил лишен, а в дела нескольких миров вмешивается! Может ведь? А тебе что мешает мочь? И вот-вот освободится, поганец. А цепь-то его попрочнее твоей будет. Он ее сам порвет, перед самым Рагнарекком. Эх, вот бы не дать ему цепь-то порвать!

Мелькор поднял брови.

-С чего ты взял, что он против вас сражаться будет?

-О Пророчестве Валлы слыхал? Вот оттуда я и взял. А кроме того, ему нас, асов, любить не за что.

-Не пойдет он против своих потомков.

-С чего ты взял, что потомки его за нас будут? Ни один из его потомков не пошел в мой Вьялльхейль! Свой у них мир, волчий. Гарм, внук Локи, даже с женой первой, которая Вьялльхейль выбрала, из-за этого развелся. А потом женился на Вариоре, дочери Сурта. Улавливаешь?

-А поговорить с ним не пробовал?

-Нет, Мелькор. Мы все подвластны Судьбе. И Асы, и Локи. И ты, кстати. На смертных еще есть надежда. Лишь им по силам освободиться от власти Норн. Если хоть кто-нибудь через судьбу переступит, все по-иному пойдет!

-Мелькор! К тебе можно? — окликнул его из-за двери девичий голос.

-Входи! — буркнул Мелькор.

Девушка вошла.

-Мелькор, тебе... Ой! Что это с тобой, а? Тебе плохо, да? Может, целителя позвать?

Один усмехнулся.

-Нет, красавица! Само пройдет. Не беспокойся.

-Ой, прости меня, я была невежлива. Меня зовут Сайэллинн!

-Один! — представился в ответ владыка Асгаарда.

Девушка не удивилась.

-Приветствую могучего Одина в нашем мире. Мы рады гостям. Но что все-таки произошло?

И тут Сайэллинн заметила бездонную бутыль Одина.

-Так! — нахмурилась девушка, упирая руки в боки. — Стоило Элхэ уйти ненадолго, как ты сидишь и напиваешься всякой дрянью! Вот Элхэ вернется — все ей расскажу!

Мелькор расхохотался.

-Ты чего? — обиженно спросила девушка.

-Ох, Сайэллинн! Ты вся в мать. Когда Алдарэн не в духе, ей тоже не стоит попадать под горячую руку!

-А что? Скажешь, я не права? — с вызовом спросила Сайэллинн, взяла со стола кружку, понюхала и с отвращением поставила обратно. — Зачем ты пьешь эту гадость? Помереть же можно!

-Нет, Сайэллинн! Он не помрет, — успокоил Один, ухмыляясь. — Не ругай ты его, ему и так худо.

-Ладно, не буду. Но убери... это!

Один с преувеличенным беспокойством повернулся к хозяину:

-Мелькор! Если твоя жена такая же суровая, то зря ты на ней женился!

-Она еще хуже! — улыбнулся Мелькор.

-Хуже не бывает!

-Бывает. Я-то знаю.

-Бедняга! — посочувствовал Один.

-Да нет! Ничего! Она еще меня не знает.

-Надеюсь. Эй, Сайэллинн! Что это с тобой?

-Да ну вас! — пробурчала девушка, вся красная от смущения.

-Не сердись, красавица! — весело сказал ей Один. — Мы больше не будем.

Глава 28. Рагнарекк

Ты хочешь знать, как все это было? Во всех подробностях?

А ты уверен, что человеческий язык в силах рассказать о битве, в которой столкнулись две величайшие армии? Армии, насчитывавшие в своих рядах не тысячи, не сотни тысяч, даже не миллионы — миллиарды воинов?

Ты уверен, что можно описать поле боя, превышающее по размерам любое из когда-либо существовавших государств?

Боргильдсфольд! Там текут реки, глядят в синее небо серебристые глаза озер, оттененные ресницами сосновых и березовых рощ. Там черные и синие горы упираются в небосклон. Там — бескрайняя равнина, ковыльная степь, посреди которой высится, пробивая облака, исполинский ясень Иггдразиль. Крона его теряется в небесах, а в корнях бьет источник.

Боргильдсфольд! Это — целый мир. В одной его части — весна, и спешат влиться в реки ручьи. В другой его части трещат лютые морозы, ветки елей гнутся к земле под тяжестью снега...

Боргильдсфольд! Там ветер срывает желтые листья с берез, и они с грохотом врезаются в землю. Там облака летят по небу с ревом и свистом. Там капли дождя испаряются, не долетая до земли. Там травы в рост человека.

Боргильдсфольд! Этот мир в незапамятные времена был сотворен специально для Последней Битвы. Миллионы лет он ждал. Некому было давать имена его серебристым рекам и нефритоцветным морям, его бескрайним степям и дремучим непроходимым лесам, никогда не слыхавшим стука топора. Миллионы лет он был пуст. Ни птиц, ни зверей, — никого... Он ждал нас.

Боргильдсфольд! Проклятый и благословенный Боргильдсфольд. На тебе пролито крови больше, чем во всех мирах, вместе взятых, с самого их сотворения. На тебе мы потеряли столько друзей, старых и новых!

Ты видел сам, сколько нас вернулось! Сотня! А ведь ушли — сто тысяч. Только из нашего мира. Ткона, вейры, моннан, себеки, хэйжэни, волки с Огненных островов и наши лесные волки. Сотня тысяч отличных парней и прекрасных женщин! И никто из павших там никогда не вернется! Понимаешь? Никогда!

Боргильдсфольд! Там смертные сражались плечом к плечу с богами. Мы закрывали им глаза и складывали руки на груди. Богини бинтовали нам раны и возвращались в бой. Там не очень помогала магия, там все решало человеческое оружие: копье и арбалет, автомат и меч, молот и дубина. И лютня.

Мы победили. Потому, что за спиной каждого из нас была битва, в которой он когда-то погиб. Которую он лично проиграл когда-то... И нельзя было проиграть ее вновь. Ведь вся Радуга миров оставалась за нашими спинами — сотни миров! Ты не видел поступь легионов хаоса — мертвецов Муспельхейма, не видел стену пламени, испепелявшую даже камень. Не видел вековечные льды, наступавшие с севера. Не видел Изначальный страх сверху, от которого падали мертвыми птицы, осыпались серой пылью облака и чернело небо. Ты не видел, как золотые драконы преградили путь Страху, собой заслонив Солнце. Не видел, как меч великана Сурта срубил Иггдразиль, и какой-то парень, повыше Сурта, принял на плечи небесный свод. Не видел, как плечом к плечу, а-то и спина к спине, сражались те, кто в той жизни были заклятыми, извечными врагами. Они сражались вместе. И становились братьями. Ты не видел, как солдаты маршала Мюрата пришли на помощь бойцам герцога Веллингтона, как саксы Хенгиста сражались бок о бок с бриттами Аврелия Амброзия... Не видел, как танки фельдмаршала Роммеля, за неделю пройдя триста лиг, прорвали кольцо окружения вокруг армии Рокоссовского. Не видел, как мы хоронили последнего кентавра — последнего на всю Радугу миров. Не видел, как встали насмерть две сотни орков, защищая четвертый госпиталь. Ты не видел, как погибло Солнце... Ты всего этого не видел. И никогда не поймешь — как там все было?

Все, что я могу — это рассказать о том, что видел сам.

Фрейя

Она сражалась двумя клинками, как учил ее когда-то Хеймдалль. Кто бы мог подумать, что ей, Фрейе, придется взять в руки оружие? Кто бы...

"Стоп! — приказала себе богиня. — А ведь такое уже было! Здесь же, на Боргильдсфольде!!! Как я могла... неужели я научилась забывать, как простая Мыслящая? Я забыла прошлый Рагнарекк? Не может быть!...Впрочем, — продолжила она размышления, машинально отражая удары и нанося ответные, — сейчас все мы равны Мыслящим. Мы можем убивать Законы одного уровня с нами, сохраняя при этом свою жизнь. Можем учиться, не меняя уровень... Можем, по-видимому, и забывать?... Ох-х-х-х! Терять силы теперь мы, к сожалению, тоже можем..."

Фрейя была еще жива. Уже никого не оставалось вокруг из тех, кто начал бой с нею рядом. Богиня сражалась в окружении. Она устала... А ведь шла только четвертая неделя битвы. Погибли Один и Фрейр, погибла Идунн... Тор еще держался, но лишь месть за Сиф хранила его...

...Незнакомый ей золотокожий воин принял на щит удар, который Фрейя уже не успевала отбить. И мечом пробил сердце врага. А вот удар, ему адресованный, отбить уже не успел. Меч разрубил ключицу и лишь чуть-чуть не дошел до сердца.

Неведомая ранее Фрейе ярость алой волной поднялась от сердца, плеснула из глаз, исторгая души из мертвецов Муспельхейма. Мгновение, и поле битвы на сотни метров вокруг оказалось завалено трупами.

Богиня склонилась над своим спасителем. Воин открыл глаза.

-Матушка Чи-пат-соу! Это ты! Спасибо тебе. Ты провожаешь меня в вечный путь... Великая честь!... Только... Уходи, Чи-пат-соу! Ты должна жить... Если тебя не будет, зачем все?

Фрейя погладила волосы воина, когда-то зеленые, а теперь почерневшие от крови.

-Нельзя мне уходить, брат. Нельзя. Ведь, если Любовь бежит с поля боя, то какая же она Любовь?

-Береги себя, матушка! Пожалуйста...

Богиня улыбалась. Улыбалась, изо всех сил сдерживая слезы: по обычаям Зонтара, нельзя было плакать, провожая воина, с честью погибшего в бою. Если бы она могла исцелять! Если бы только она могла!

-Прощай, Чи-пат-соу! Ухожу...

И ... внезапная радость осветила лицо умирающего. Фрейя подняла голову. Рядом стоял коренастый лысоватый старик в белом хитоне и сером шерстяном плаще, в сандалиях, с посохом в руке.

-Куда ж это ты собрался, а? — вопросил Асклепий, протягивая посох к плечу воина. Рана мгновенно сошлась. — Ты ж не ранен! Одежду вот кровью извозил, так ее и отстирать можно... Ох ты! Тяжко-то как! Сил нет. Слаб я, что-то ныне, друзья...

-Отец Тин-сэ-рор! Ты все-таки вернулся! — радостно воскликнул золотокожий. — Мы так ждем тебя, Тин-сэ-рор! Так ждем! Весь Зонтар тебя ждет, Высокий! Ведь дети же умирают!

Асклепий знал об ужасной беде, угрожавшей существованию народа Зонтар: там восемь из десяти детей рождались мертвыми. Даже ученики Асклепия ничего не могли сделать: до сих пор генетические пандемии способны останавливать только боги! Несмотря на это, Зонтар прислал пятьдесят тысяч воинов. Всех, кого смог. И еще сто тысяч зонтарцев восстали из мертвых здесь.

-Я приду, брат! Обязательно приду. Даже если погибну — все равно приду! Может и не я, но приду! Слово даю! Врач — тоже воин. Он сражается со смертью. И мы победим. Только вот здесь управимся...

Урсула

Везет же некоторым! Они росли даже во Вьялльхейле! А она — ни фига! Как была тринадцатилетней пигалицей, так и осталась. Очень трудно сражаться в пешем строю! Особенно, если строя никакого нет.

Урсула сумела блокировать удар, но сил не хватило. Меч врага пробил защиту и отбросил ее, как плащ какой-нибудь. Обидно... Умирать второй раз обидно! Так ничего и не увидев в жизни!

Несколько воинов, рыча, прорубались к ней. За несколько минут они изрубили несколько сотен мертвецов Муспельхейма, остальных разогнал кстати подоспевший отряд панцирной парфянской конницы. Наступила тишина.

-Ого! Кажется, имею успех у мужчин... — попыталась пошутить девочка. Это она зря... — неприятно захлебываться собственной кровью.

-Мама! — кинулся к ней здоровенный мужик лет сорока.

Урсула уставилась на него во все глаза.

-Ты кто? — выдохнула, наконец, она.

-Эйрир я, мама! Сын твой! Не веришь? Вот Урхр подтвердит!

Да! Рядом с ним стоял Урхр и кивал головой.

-Постарел ты, лейтенант, поседел... — прошептала Урсула. — Долго прожил?

-Порядком, моя княгиня. На двадцать лет тебя пережил...

-Здорово... Эйрир?

-Да, мама!

-Мама... Тебе ж за сорок, а мне по-прежнему тринадцать лет. Какая ж я тебе мама? Не кормила, не воспитывала, не учила. ...Дай-ка посмотреть на тебя! Я ж никогда тебя не видела... Большой ты какой! Красивый! Хоть замуж за тебя выходи...

-Ой, мама! — испугался Эйрир. — Не надо за меня замуж выходить. Жена у меня тут, на Боргильдсфольде, Натш ее зовут.

-Да шучу я, парень. Не буду я выходить за тебя замуж. Не успею... — засмеялась Урсула, от чего ее горлом снова пошла кровь.

-Эй, мужики, давайте-ка ее к Иггдразилю перетащим! Источник там есть! — решил Эйрир.

-Оставьте. Все равно помру. Вы ж видите сами! — запротестовала Урсула.

-Посмотрим! — буркнул светловолосый северянин, ладя из двух копий и пары плащей носилки.

-А, друг! Это ты! — одними глазами улыбнулась девочка. — Давно не виделись. Со 140 года... Как ты жил-то?

-Жил. Погиб только через десять лет после тебя, моя маленькая княгиня, когда брали штурмом Кремьель. Мы с десятком воинов захватили левую привратную башню тюремного замка. И держали ее минут сорок. Когда наши вынесли ворота, мы уже все полегли. Да это все ерунда. Главное — Кремьель взяли... Так, мужики! Осторожнее. Взяли!... Понесли...

И понесли. Прямо сквозь строй врага, держа мечи в свободных руках.

-А куклу-то мне так и не привез? — укорила его Урсула.

-Привез, княгиня. Только поздно было. Кукла-то и сейчас со мной! — северянин порылся в сумке и достал тряпичную куклу. — Держи, княгиня...

-Ух ты! — восхитилась девочка. — Прелесть какая! Жаль, поиграть опять не успею. Ну, хоть полюбуюсь...

Носилки остановились. Опустив глаза, Урсула разглядела перед собой седовласую вейру в черном. Старухой, впрочем, она не была...

"Надо же? — мысленно удивилась Урсула. — В той жизни я бы и не заметила... У нас-то было принято седеть смолоду... Проклятая Война!... Даже тем, кто умудряется выжить, она калечит разум... Интересно, если б я выжила здесь, смогла бы я жить? Плести венки, ходить в школу, бегать на дискотеку? Любить? Жить, черт возьми!!! Смогла бы я забыть вкус крови, хруст ломающихся костей, предсмертный хрип?..."

-Ставьте ее на землю, — распорядилась вейра. — Насчет "поиграть" — не обещаю, но жить — будет.

-Эй, а ты кто? — подозрительно спросила Урсула.

-Экая ты недоверчивая, родственница! — посетовала вейра. — Будем знакомы, родичи! Вейтри я! Вейтри дотВиола. Княжила лет через сорок после твоей, Урсула, ...гибели. Ладно, парни! Ставьте носилки! Оживлять ее буду.

-Как, оживлять? — выпучил глаза северянин. — Недопонял! Переповтори-, пожалуйста!

-Вот так!... — пробурчала себе под нос Вейтри, сосредоточенно ощупывая тело Урсулы. — Готово. Хорошо, что ранена ты, а не Эйрир...

-Это почему? — прищурился Урхр тонАхра.

-А Урсула поменьше будет. Ее лечить быстрее! Эйрир-то вон какой бугай!

-Нахалка! — рявкнул Мститель. — Тебя не учили, что со старшими надо вежливо говорить?

Вейтри засмеялась:

-Учили. Только не впрок мне пошла учеба! Или ты не знаешь, что упрямство — наследственная черта женщин нашего рода?

Эйрир пожал плечами.

-Прости, Вейтри, но я с женщинами нашего рода при жизни знаком не был. Ты да мама — первые.

-Мог бы и спасибо мне сказать, а? — предложила ему Вейтри, легонько постучав ему в грудь. — Твою же маму исцеляла.

-Ох, прости, Вейтри, — смутился Эйрир. — Как-то неожиданно все вышло... Спасибо тебе, целительница.

Урсула тем временем соскочила с носилок, ощупала места недавних ранений, повертелась и заявила:

-Ух ты! Здорово! Спасибо, родственница. Вам спасибо, ребята!

-Да, будет тебе, княгиня...

-Сами вы... — огрызнулась девочка и обернулась к сыну:

-Эйрир! Непривычно назвать тебя сыном, парень. Я просто не успела ощутить себя матерью. Слишком рано казнили меня.

-Мамочка! Я отомстил. И Урхр мстил всю жизнь. И Гренн Северянин тоже... Мне тоже трудно говорить с тобой, мама. Трудно мамой назвать. Мы — почти чужие. Я при жизни никогда не видел тебя. Но одно я знаю точно! Я один раз уже потерял тебя, мама. И не хочу потерять вновь... Ты права. Ты не кормила и не воспитывала меня! Но это не только твоя беда! Моя тоже. Нам нужно привыкнуть...

-Можем не успеть, ...сын. Война кругом...

-Да, мама! Можем. Потому — не надо откладывать!

Урсула снизу вверх посмотрела на Эйрира. И вдруг всхлипнула и уткнулась ему в грудь.

-Сынок, Эйрир!

Мститель осторожно обнял девочку, которая была его мамой.

Когда мать и сын оторвались друг от друга, Вейтри положила руку на плечо Урсулы.

-Слушай, бабуля! Или кем ты мне приходишься? Восемь раз прабабушка? Топай-ка ты на холм, а? В пешем строю драться у тебя силенок маловато, ты уж прости за прямоту. А вот песни твои стоят тысяч мечей! Там уже многие собрались. Певцы и музыканты из всех миров. И без тебя, поверь, не обойтись.

-Ты спятила? Какая музыка? Кому она нужна сейчас? И кто ее услышит?

-Всем нам она нужна! Твои песни вели нас в бой! Твои песни, старшая! В мое время, говоря обо мне, вспоминали тебя! Мои руки и твои песни возвращали людей к жизни...Прислушайся, Урсула!

Девочка прислушалась. Над огромным полем плыл рокот струн. Тихая мелодия заставляла выпрямиться, развернуть плечи, возвращала силы...Журчала вода... Ручеек пробирался куда-то... Незаметный такой, веселый, искрящийся солнечными бликами. Но вбирал он по пути капельки воды, весенние лужицы, спотыкался об камешки. Дальше тек. Там — впереди, море... Мириады таких же ручейков...

-Кто это?

-Это? Музыкант. Жил в конце войны, погиб в 374 году. Великий был музыкант. Про Иртэлонну слыхала? Он был ее мужем.

-Я ее даже знала. В Вьялльхейле познакомились лет пятьдесят назад. А где она сейчас?

-На холме.

-Тогда я пойду туда. Очень повидаться хочется...

И снова повернулась к сыну.

-Сынок. Постарайся выжить, пожалуйста! Нам надо поговорить. Нам надо привыкнуть друг к другу, ощутить себя семьей. Я хочу познакомиться с твоей женой и детьми. Живите, пожалуйста. У нас не будет много времени: я потом вернусь в наш мир.

-Зачем, мама?

Урсула вздохнула.

-Мне надо дожить. Мне было тринадцать лет... Я ничего не видела в жизни. Надо поиграть в куклы, покапризничать, научиться плести венки... Я ведь даже не любила еще... Кажется... Мы встретимся, сынок! Обязательно! Если уцелеем в этой последней войне...

Слово Учителя

Памяти Киплинга.

Легкой дороги и победы тебе, Мастер!

И снова Эланхалу осталась одна. В третий уже раз. Когда погиб Твала со своими воинами, ее приняли воины Зонтара. Золотокожие люди очень любили ее музыку, и Эланхалу с удовольствием играла им. Никогда не встречала она людей, так тонко чувствующих музыку миров, так понимающих ее музыку. Ей было с ними хорошо. Вождь Рий-чет-вио называл ее сестрой, и это были не просто слова...

Шли дни. Гибли сыны Зонтара. Никто так и не смог прийти им на помощь. А на ней так и не появилось ни единой царапины.

И вот теперь умер Рий-чет-вио. На этот раз Оскильпы рядом не оказалось.

Эланхалу медленно встала, забросила за спину банджо, нащупала меч. Глаза ее были сухи: плакать она уже не могла. "Не важно! — подумала она отстраненно. — Хоть умру в бою".

-Зря! Не спеши умирать, скальда: ты должна сделать то, ради чего пришла на Боргильдсфольд.

-Кто тут? — вскрикнула Эланхалу, наугад выставляя вперед меч. Странное дело! Она не слышала шагов говорившего, не слышала его дыхания... Ничего!

-Ничего удивительного, Эланхалу, — с улыбкой в голосе пояснил тот же голос. — Я ведь не человек.

-А кто?

-Долго рассказывать. Знаешь что, дорогая моя? Я расскажу тебе когда-нибудь о себе, но сейчас у тебя много дел.

-Да! — мрачно согласилась Эланхалу. — Помереть в бою, к примеру. Это будет несложно — я ведь слепая...

-Слепая? — осторожно переспросил незнакомец. И продолжил:

-Да. Слепая. Твой муж был прав: твое сердце, руки, музыка — зрячи. А ты — слепа.

Эланхалу оцепенела. Ее собеседник не мог этого знать — он не присутствовал на знаменитом поединке скальдов, где и познакомились Линне тонИртэлонна и Эланхалу, принцесса Та-Сета.

-Не ломай голову, девочка! Я — не человек. Мой отец — сын истарна.

-Кто ты?

-У меня много имен, Эланхалу. Последние тысячелетия меня звали Сауроном. А в Та-Сете меня называли Савраной.

Принцесса пошла на его голос, протягивая руки. Саврана без возражений позволил ей ощупать свое лицо.

-Ну, что? Похож? — усмехнулся Саврана.

Тяжелый топот тролля заставил Эланхалу обернуться и выхватить меч. Саврана удержал ее руку.

-Пошел вон! Я занят! — резко приказал он троллю. Тот потоптался немного, развернулся и... убежал.

-Послушался?! — изумилась Эланхалу.

-Еще бы! — усмехнулся ее собеседник. — Это же я их когда-то создал!

-Ты? А что ж они у тебя такими страшными вышли?

-Поторопился я тогда. Очень уж хотелось поскорей их сотворить... — В его голосе Эланхалу уловила смущение и мечтательную улыбку.

Эланхалу только выглядела молодой девушкой. На самом деле ей было семьдесят лет. Она была дочерью вождя вождей. Она успела овдоветь и потерять большую часть родичей в этой битве. И, понимая, насколько ее выбивают из колеи эта встреча и этот разговор, Эланхалу постаралась взять себя в руки. Еще ее мама когда-то учила ее, что если у тебя сто дел, а времени хватит лишь на пять — забрось все дела и отдохни.

-Послушай, Учитель! Сейчас в самом деле не время для пустых разговоров. Что ты мне хотел сказать?

Голос Савраны несколько подмерз.

-Странный вы народ, оборотни! Никогда я вас не пойму, хоть и сам — оборотень! Я когда-то несколько тысяч лет пробегал волком, когда... Прости, мне трудно об этом говорить даже сейчас. Ты права, черная вейра: время не терпит. Забудь про меч! Берись за банджо. Оно — твое оружие в этой битве.

-Ну да! — криво усмехнулась Эланхалу. — Какой прок в бою от слепой? Пусть хоть музыкой воинов ублажает... Ах, если бы я могла видеть!

Саврана ответил ей очень спокойно. Так спокойно, что лишь тренированный слух слепой скальды различил в его словах досаду и гнев.

-Линне понимал власть музыки! Жаль, что он был таким плохим учителем! Дай-ка мне банджо!

Его голосу трудно было не повиноваться. В нем звучала Сила. Принцесса беспрекословно сняла инструмент и протянула его Учителю. Тот взял банджо, провел рукой по струнам и запел:

"Бог путей мою прабабку породил

(О, рыбачьи города над синевой!).

Новый век ублюдка лиры наградил

Дерзким нравом и железной головой".

-Здорово! — восхитилась Эланхалу. — Твое?

-Нет. Киплинга.

-А кто это? — не поняла принцесса.

-Эх, чему вас только в школах учат? Редьярд Киплинг, поэт из мира Земля. Ты еще с ним познакомишься.

-Он здесь?

-Конечно, Эланхалу!

-А где он сейчас? На холме?

-Нет. Он солдат, а не стратег. Слушай еще!

"Пианино не потащишь на плечах.

Скрипка сырости и тряски не снесет.

Не поднять орган по Нилу на плотах,

Чтоб играл среди тропических болот.

А меня ты в вещевой впихнешь мешок,

Словно ложку, плошку, кофе и бекон.

И когда усталый полк собьется с ног,

Отставших подбодрит мой мерный звон.

Этим "пилли-вилли-винки-плинки-плей"

(Все, что в голову взбредает, лишь бы в лад)

Я напомню напоить к ночи коней,

А потом свалю, где попадя, солдат".

Опустив банджо, Саурон объяснил:

-Киплинг сейчас в армии Веллингтона. Слушай еще.

"Сто путей истопчет нищий Младший Сын,

Прежде, чем добудет собственный очаг,

Загрустит в пастушьей хижине один,

И к разгульным стригалям пойдет в барак.

А под вечер на ведерке кверху дном

Забормочут струны исповедь без слов.

Я — Тоска, Растрава, Память о былом.

Я — призрак Стрэнда, фраков и балов.

Слышишь: Тунка-тунка-тунка-тунка-тунк!

(Видишь Лондон? Вот он, тут, перед тобой!)

Я пытаюсь уколоть сонный дух, тупую плоть:

Рядовой! Очнись, вернись на миг домой!

В южной гавани, где звоном якорей

Новый город к новым странствиям зовет,

Брал меня в каюту юный Одиссей,

Вольный пленник экзотических широт.

Он скитаньями до гроба покорен.

Он поддался на приманку дальних стран.

Перед смертью в звоне струн услышит он,

Как стенают снасти в ярый ураган.

Слышишь: Хайя! Хийя! Хийя! Хулла! Хол!

(Зелень бьется в борт и плещет через край.)

Ты от суши устаешь? Снова тянет в море? Что ж!

Слышишь: Томми, друг! Манатки собирай!

Из расселины, где звезды видно днем

На хребет, где фуры тонут в облаках.

Мимо пропастей извилистым путем

И по склону на скулящих тормозах.

А мостки и доски по снегу скользят.

А в лощине на камнях трясется кладь.

Я веду в поход отчаянных ребят

"Песнь Роланда" горным соснам прокричать.

Этим "томпа-томпа-томпа-томпа-той"

(Топоры над головой леса крушат)

Я веду стальных коней на водопой

Через горы, к океану на закат".

-И еще!

"Пусть орган возносит стоны к потолку.

Небу я скажу о жребии людском.

Пусть труба трубит победный марш полку!

Я труню над отступающим полком".

-Ну, как?

Эланхалу кивнула понимающе:

-Я поняла, Учитель. Не все, конечно. Я не поняла — что такое Лондон, Стрэнд, Нил, "Песнь Роланда"... И кто такой Одиссей? Я многое не поняла. Но главное я усвоила. И за это спасибо тебе. И Киплингу твоему спасибо. Буду рада когда-нибудь с ним поговорить! Давай мне банджо. И помоги дойти до холма — без глаз мне это будет трудно. Жаль, что я слепа — иногда без зрения никак не обойтись.

-Уверена? Протяни руку.

Эланхалу повиновалась. Саурон положил ей в ладонь что-то холодное и тяжелое, предупредив при этом:

-Возьми на время. Потом, после окончания Рагнарекка, решишь — нужно оно тебе, или нет. Имей в виду — оно опасно. Не объявляй его своим, пока не решишь. А пока одень его на палец. И глаза прикрой рукой.

И снова она повиновалась.

Привычный мрак начал расступаться. Его завесу внезапно прорвало что-то... Так Эланхалу впервые в жизни увидела свет.

Минис

Минис, тяжело дыша, осмотрелась. На десяток лиг вокруг не оставалось никого живого. Ни своих, ни врагов. Только трупы. Сотни тысяч трупов. Впереди возвышался холм. С этого холма с самого начала битвы звучала песня, все эти долгие месяцы. Теперь она умолкла.

Кто-то пошевелился? Кто? Минис присмотрелась. Невысокий, но чудовищно широкоплечий воин, с короткими ногами и четырьмя руками, одетый в сплошную двойную кольчугу, обшитую стальными пластинами. Кольчуга была пробита в четырех местах... Кобольд? Да, кобольд. Чья же, интересно, рука умудрилась пробить кобольдскую кольчугу? Себекет вспомнила, как перед битвой сама пыталась пробить такую же кольчугу. И, несмотря на свою неимоверную силу (она ведь самого Мунэмори Медведя положила на обе лопатки), не смогла даже царапину оставить! А тут... Минис бросилась к нему, попыталась снять ненужное уже железо, чтобы перевязать. Раненый открыл глаза и стиснул ручищей ее плечо. Себекет не сдержала стона.

-Кто ты? — прохрипел кобольд, чуть ослабляя хватку.

-Минис... — выдавила себекет.

-Не знаю. А, проклятие! Не важно. На холм. Иди на холм! Играй!

-Я не умею!... — растерялась Минис.

-Не важно, — отмахнулся кобольд. — Иди. Без музыки нам хана. Сам бы пошел, да помру раньше... Иди...

-Постой! — спохватилась Минис. — Дай хоть перевязать тебя!

Кобольд закашлялся, брызгая кровью.

-Оставь. Мне — точно хана. Я знаю. Я ведь — кобольд. Иди. ...Стой!..

Теперь кобольд торопился, он, задыхаясь, выталкивал из себя слова...

-Найди Мотсогнира, сына Андвари — короля гномов... Скажи ему, что кобольды подтверждают вечный мир!... Скажи ему... что я не мог... сам... умер раньше... Не забудь, Минис! Мы помирились ... перед войной... временно. Я обещал, что мой народ обсудит предложение гномов и я лично приду. ...Передай, Минис! Иначе — война... Мир... вечный... Так говорю я, Баргельд Тархтэнно — владыка кобольдов...

И кобольд обмяк.

-Баргельд! Какой мир? Откуда ты родом?

-Вечный... — прохрипел король и умер.

Себекет закрыла глаза кобольду, сложила ему руки на груди, положила поверх чудовищную секиру, справа — меч, слева — молот.

-Прощай, государь! Я найду твой мир и выполню твою последнюю волю. А сейчас я пойду на холм. Хоть и не умею петь...

И, опираясь на копье, себекет побрела на холм.

Никого там она не знала. Там были люди разных рас и миров, мертвые и еще живые... Но играть уже никто из них не мог. Ей показалось кощунством забирать инструменты у их хозяев... И Минис подняла одинокую лиру. Это была лира Орфея, но Минис этого не ведала. Она нерешительно подняла лиру и провела непослушной рукой по струнам. И лира отозвалась. И из самого сердца рванулись стихи.

И на алтарь былых утрат

Свою возложат кровь

Меньшая Времени сестра,

Целитель ста миров...

Она пела! Первая из народа себек, умудрившаяся что-то спеть! И что-то сыграть на лире! Она пела. Неслись дни, как некогда секунды, слова ее песни воплощались в жизнь... Она видела гибель Асклепия и Скульд, смотрела поединки Баки и Урд, Урсулы и Верданди... Когда копье судьбы обратило внимание и на нее.

Если бы Минис не была сызмальства приучена сражаться в воде, она бы не успела уклониться. Тяжелый удар швырнул ее на землю, вышиб дух, но не убил.

Очнулась она, почувствовав что-то прохладное и мокрое на лбу и груди. С усилием себекет подняла веки.

Над ней склонилась зеленокожая девочка с необыкновенными светящимися золотыми волосами. Девочка? Нет, пожалуй, уже девушка. Она была в том самом очаровательно-безответственном возрасте между детством и юностью, который так быстро проходит и о котором потом жалеешь всю жизнь.

-Пить...

-Сейчас! — у губ Минис появилось горлышко фляги.

Напившись, Минис села и поблагодарила девушку.

-Спасибо, дорогая. Спасла ты меня...

Девушка вскочила и с радостными воплями пустилась в пляс.

Оторопев, Минис несколько минут взирала на дикую пляску, а потом поймала спасительницу, встряхнула и вежливо спросила:

-Эй! Ты это чего, а?

-Я спасла богиню! Теперь все изменится! — сияя, заявила зеленокожая.

Минис снова оторопела.

-Кого?

-Тебя, мама Минис!

Наконец, Минис "торопеть" надоело. Она надумала расспросить девушку толком.

-Стоп! Как тебя зовут и откуда ты меня знаешь?

На лице девушки появилось удивление.

-Я — Рвирсто. У нас тебя все знают. Ты же — богиня!

-С чего бы вам меня знать?

Удивление сменилось легкой обидой. Рвирсто встала, заложила руки за спину и начала декламировать:

"...Но архангел смерти вострубил

На счастливом мирном берегу.

И она явилась из глубин,

Чтоб помочь недавнему врагу.

Там, явив божественную суть,

И храня безмерную любовь,

Черной Смерти преградила путь

И погибла. И воскресла вновь".

Прервавшись, Рвирсто победно улыбнулась и спросила:

-Ну, что? Было?

-Ну, было... Чуть-чуть не так, но было, — признала Минис. — Но это не доказывает, что я богиня!

-Доказывает, доказывает! — убежденно заявила девушка и, снова встав в позу, процитировала:

"В человечьем облике простом,

Осияна блеском детских глаз,

Отклонила Вечности престол,

Над сердцами обретая власть".

-Ну, как?

Минис задумалась... Откуда в неведомом ей мире зеленокожих людей знали о ней? Но о ней, бесспорно, знали. И о той битве, где она действительно чуть не погибла, знали...

-Богиня! Ты придешь к нам? — с надеждой спросила Рвирсто, заглядывая Минис в глаза.

Себекет несколько растерялась. Это какая-то ошибка! Надо объяснить...

-Послушай, Рвирсто! Я должна признать, что действительно сражалась в том бою. Но я — не богиня! Я себекет — крокодил-оборотень. Дочь Неферт и Сетнахта.

На глаза зеленокожей девушки навернулись слезы, и со злостью в голосе она закричала:

-И ты? Ты тоже? И так в вас половина Ндекростры не верит! А ты отказываешься от себя! За тебя же люди идут на костер! По всей Ндекростре пылают костры. День и ночь, зимой и летом... Верные идут на смерть, чтобы не предать свою веру... Ваши храмы превратились в крепости! Я родилась в осажденном храме Сетнахта. А, когда мне было шесть лет, Разумные пошли на штурм. Меня сумели вывести из гибнущей крепости. Я несла на руках новорожденную сестренку, за мою юбку держался мой троюродный брат. Он уже умел ходить... За вас, всемогущие боги, идет война! За тебя, мама Минис! За Уаррхру! За Сетнахта! За Наву! За Милькара! За Урсулу! За Твати! За вас...

-За вас! — яростно повторила девушка. — А вы предаете нас! Ты говоришь, что ты не богиня? Сними плащ, Минис! Я покажу тебе шрам от удара черного меча на твоем правом боку. И шрам от копья, пригвоздившего тебя некогда к золотому песку пляжа... Не богиня, говоришь? Да испокон веков дети Ндекростры молятся перед сном: — И девушка, прикрыв глаза, процитировала: — "О, добрая мама Минис! Пошли мне хороший сон — я была послушной девочкой"... И все знают, что если вознести тебе молитву от души — ты пошлешь красивый сон... Так, значит, ты — не богиня?

И, тихо и безнадежно, уже себе, не Минис, Рвирсто прошептала:

-Ну и пусть... Пусть вы предали нас. Мы вас не предадим.

Минис положила руку на плечо Рвирсто.

-Слушай, девочка! Не знаю, богиня я или нет, но я приду. Обязательно приду. Мы все, выжившие в Рагнарекке, придем. Урсула, я и Твати. Не могу обещать за Наву, за ... Милькара. Урхр не придет — он погиб. Отец тоже погиб. Но мы придем. Чтобы погасить костры. Чтобы, как говорят наши северные братья-волки, перегрызть войне глотку.

Иртэлонна

-Фрау Иртэлонна! Нас больше нет. Отходите... — прохрипел воин, протягивая ей автомат. — Поймайте коня и попробуйте прорваться на север, ко второму озеру. Там русский генерал Говоров со своими парнями... Славный военачальник! Умный, талантливый... Жаль, что в той войне... А! Не важно... До них километров сто восемьдесят... Слева от них — корпус Келегорма, справа — Сиявуш из Сканты... Они помогут... А нас уже нет... Прощайте, госпожа...

И снова она закрывает глаза погибшему. В который уже раз. И старается запомнить все имена. Все двенадцать.

-Рихард. Гюнтер. Вальтер. Эрвин. Эрих. Карл. Фридрих. Хайнц. Иоганн. Вилли. Зепп. Генрих.

Двенадцать парней в серых мундирах, вместе с которыми она держала оборону на этой высотке... Двенадцать братьев, по которым она завоет на холме. Если останется жива.

-Прости, Генрих. Каждый должен сражаться своим оружием. И отходить мне некуда — на полсотни лиг вокруг — только враги. Мертвецы Муспельхейма, йотуны, огненные великаны...

И против них — лишь она одна, Иртэ, с мечом в руках.

Чей-то голос прозвучал прямо в ее мозгу:

-Не одна, Иртэлонна...

Иртэ обернулась и замерла. К ней подходил отряд ... крабов.

Но каких! Это были огромные, трехметровые черные крабы. Их клешни, подлиннее ее меча, перерубали мертвецов Муспельхейма пополам. За несколько минут ситуация вокруг высотки резко изменилась: потеряв несколько тысяч солдат, командиры армии Муспельхейма сочли полезным оттянуть оттуда войска.

И Иртэлонна смогла "поговорить" с командиром крабов.

-Кто ваш командир?

-Я! Ты как раз на меня смотришь. А что?

-Спасибо.

-Не за что. Иди, Иртэлонна. Гауптманн Генрих Пфафф был прав: твое место на холме.

-Как вы ... говорите?

-Крабы не говорят. Они думают. Не теряй времени, госпожа. Его у нас нет.

-А почему на холм?

-Потому, что судьбу Рагнарекка решает и решит музыка. На холме собрались все, кто сумел туда прорваться. Слушай, госпожа. Слушай музыку!

Иртэлонна прислушалась.

Над грохотом битвы неспешно плыл знакомый перезвон струн. Если закрыть глаза, то покажется, что течет ручей. Кружась, опускается в стремительный поток зеленый лист, и чистая вода уносит его в даль. Зачерпни воды ладонью, поднеси ее к губам! Ощути сладковатый вкус, улови далекий полынный аромат ледяной воды... И журчит, постукивая камешками, плещет редкими брызгами весенний веселый ручеек...

С шипением вскипает вода! Клубы пара, окрашенного кровью! Черный дым! Резкий звон лопнувшей струны!

И безмолвно течет дальше мертвый ручей крови, шуршит по камням. Дрожит, не затихая, струна лютни.

-Браги! — мертвея лицом, прошептала Иртэлонна.

...Огромная клешня осторожно поддерживала ее, не давая упасть.

-Иртэлонна! Нам жаль.

И женщина, второй раз здесь состарившаяся, второй раз потерявшая мужа, бросила меч в ножны и потянула из-за спины гитару.

Взламывая спекшуюся корку земли, рвется на свет источник. И течет ручей опять. По мертвой, сожженной и окровавленной земле, среди мертвых тел. Находит тех, кто еще жив. Течет ручей по Боргильдсфольду...

-Пойду...

-Постой! Ты не дойдешь... Я дам тебе провожатого.

-Спасибо.

-Не за что, госпожа...Удачи!

Краб протянул ей клешню.

-Забирайся на спину! И держись!

Тот, кто думает, что крабы ползают, просто никогда не ездил верхом на крабе.

Иртэлонна вцепилась в гребень панциря обеими руками, ветер свистел в ушах, а гигантский черный краб несся по полю, щелкая клешнями. За ними оставалась просека из обрубков тел. Живые мертвецы Муспельхейма становились обычными мертвецами.

-Проклятие! Как некстати! Иртэлонна, прыгай! И беги на холм! Вот он, перед нами!

Краб резко затормозил, и Иртэлонна скатилась с него на землю.

Гитара? Ага. Гитара в порядке. А что случилось-то?

Краб стоял в боевой стойке, поняв клешни, а перед ним... Огненный гигант Муспельхейма! Сурт?

-Нет, не Сурт. Его брат. Третий из двенадцати. Уходи...

-Я не оставлю...

-УХОДИ!!!

Гигант расхохотался и поднял ногу, чтобы раздавить дерзкого краба. Краб увернулся и полоснул по ступне гиганта ребром клешни, острым, как бритва. Огненный грохнулся на землю. Пока он пытался встать, краб рванулся в атаку. Он уклонился от кулака гиганта и нанес удар по огненному мечу. И сломал его у рукояти. Обезоруженный гигант с трудом встал и ушел, хромая.

Краб горел.

-Из-за меня! — простонала Иртэлонна, сжимая кулаки.

-Нет, Иртэлонна, не из-за тебя! - прошелестел знакомый голос в ее мозгу. - Война есть война! Я счастлив, Иртэ. Меня выбрали из многих сотен воинов, и я так боялся позора... Я доволен! Я лишил меча одного из гигантов. И ранил его. Теперь его добьют. И, значит, я погиб не зря. Прощай. Я ухожу. Иди и ты. Холм перед тобой. Там — твоя настоящая битва. Там!

Дальма

Дальма, тяжело дыша, осмотрелась. Да-а-а! Вот это бойня! Лиг на десять вокруг никого живого не оставалось. Ни своих, ни чужих... Княгиня вдруг вспомнила, как перед началом битвы попыталась оценить размеры поля... Она неделю бежала на север, сбила лапы, отощала, как лошадь скупердяя. До края так и не добралась. Потом один из драконов рассказал ей, что края у Боргильдсфольда нет. Это же только по названию — поле. А на деле — целый мир! И в этом мире сейчас идет грандиозная война. Последняя война!

Ни порядка, ни единого управления многомиллиардными армиями не замечалось.

Дальму даже рассмешила мысль о том, что обеими армиями командуют такие же Дальмы, как и она... Однако подумав, Дальма сообразила, что такими массами людей управлять нельзя. Самый великий полководец не справится. Не то, что она...

И Дальма снова засмеялась, вспомнив, как о ней говорили, что командир из нее, как наконечник стрелы — из дерьма. Увы! Что верно — то верно.

Однако, пора было и делом заняться! Нашла место, дура — на поле боя воспоминаниям предаваться!

Обратившись, княгиня огляделась и побежала к ближайшему пригорку, где кто-то с кем-то рубился.

Е — мое! Там было около четырех сотен пехотинцев из различных разгромленных частей, не связанных единым командованием. Они, заняв высотку, с трудом отмахивались от атакующих всадников противника, теряя людей. Дальма начала закипать: она от природы была женщиной хозяйственной, и убытков не терпела.

-Каре, троллево отродье! Ставь каре! Первый ряд — щитники. Второй — копейщики. Сзади по ряду — на замену! Лучники в середину! — завопила неожиданно для себя княгиня, протискиваясь внутрь.

И ее приказ вдруг начал выполняться.

-О, нет! — испугалась Дальма. — Только не я! Эй! Командиров ко мне! Остальным — стоять крепко!

Как оказалось, пехотинцы принадлежали к разным расам и мирам. Были там даже хэйжэни.

Первым делом Дальма представилась и закатила вдохновенную речь о причинах, по которым ей командовать противопоказано. Закончив речь советом немедленно выбрать себе командира, Дальма собралась было встать в строй. Оказалось однако, что командира уже выбрали! И именно ее. Просто потому, что она уже приняла командование. А любой солдат знает, что нельзя менять командира в разгар боя!

Дальма пришла в ярость. Она снова разразилась речью, в которой озвучила все версии месторасположения их мозгов, а также все способы самоизнасилования всех этих остолопов.

В самый разгар своей пламенной речи Дальма обнаружила, что все слушатели восхищенно глядят на нее. Тогда княгиня слегка смутилась, заметно покраснела и совсем умолкла.

-Вот это да! Талант! Сколько лет уж воюю, а такой ругани слушать не довелось! — восторженно воскликнул смуглый воин с висячими усами. — Командуйте же нами, Ваше Высочество!

Дальма расхохоталась. А потом, еще давясь от смеха, прокомментировала: "Какое счастье, что она вовремя, всего лишь через полтораста лет после смерти, узнала волшебные слова, помогающие командовать войсками!"

И Дальма приняла командование. Она учила своих воинов различным приемам боя в окружении, знаменитым и непревзойденным воинским построениям хэйжэней, руководила лучниками. Постепенно ее отряд разросся до трех тысяч бойцов.

В тылу врага не продержаться, оставаясь на месте. Но, понимая, что при попытке прорваться к своим ее отряд потеряет, как минимум, две трети состава, Дальма приняла решение к своим не прорываться. Наоборот! Ее отряд прошел с севера на юг по прифронтовой полосе, нанося удары в стык армий врага, давая возможность Армии Радуги прорывать фронт, громил тылы... Несколько раз только своевременный удар ее полка предотвращал наступление Армии Предначертания... Командование Предначертания было вынуждено снимать с фронта очень крупные силы, чтобы уничтожить неуловимый полк. И не преуспело.

Когда хан Джагатай, сын Чингис-хана, прорвал фронт и помог Дальме вывести свой полк из окружения, он явился лично, чтобы познакомиться с нею... Да-а-а! Хан ошеломил всех, кто его знал в прошлой жизни! Он низко поклонился женщине, сумевшей на пустом месте создать грозную силу, с которой так и не справились великие и всемогущие. Женщине, своей стратегией и тактикой так напомнившей ему его великого отца.

Как ей удалось научиться? В ответ на невысказанный вопрос вейра, знакомого с ней еще по той жизни, Дальма предположила, почти дословно угадав слова, сказанные когда-то Вариорой:

— Наверно, поумнела. Ведь сама жизнь учит уму-разуму. Даже таких безмозглых учениц, как я. И она — беспощадный учитель!

-Глянь-ка, командир! — встревоженно бросил Сигэмицу, протягивая ей бинокль.

Дальма глянула.

Три воина прорывались к ним, и один из них... Нет!... Не может быть!...

-Ахто! — подсказало ей сердце.

Воины не успевали. Они отступали под натиском четырех десятков мертвецов, но до расположения ее полка им оставалось слишком далеко. Поднять полк? Нет, поздно!

И, не раздумывая, Дальма кинулась на выручку. За ней побежали пятеро желтокожих узкоглазых воинов — лучших бойцов в ее полку, лучших мечников...

...

-Мама! — звал ее Ахто, вытирая кровь с ее лица. — Не умирай...

-Я не... — ком в горле не дал ей закончить фразу. — Я — Дальма. Не Вариора.

-Я знаю, мама. У вас одно лицо и один запах, но я вас различаю... Мама, не умирай... Пожалуйста... Я так виноват перед тобой...

-За что? — искренне не поняла Дальма. — Это же я виновата перед тобой!

-Я плохо о тебе думал, мама. Прости меня.

-Брось, сын. Вари — твоя мама. Как была когда-то и моей мамой... Прощай. Я была в долгу перед тобой. Я вернула долг...

-Мама!!!

Две Баки

Баки дотИнгрид прорубалась к Иггдразилю, точнее, к его пню.

-М-м-мать-перемать! Фантазеры хреновы! — Злость Баки была совершенно обоснована: мертвецы Муспельхейма осадили Атласа. Убить они его, разумеется, не могли, но... Баки даже поежилась, представив, что случится, если гигант, обезумевший от боли, уронит небо... В этом диковинном мире все было как-то не так! Небо вполне могло огреть тебя по черепу, лист, упавший с того же Иггдразиля, мог пробить грунт и уйти в землю на полметра. В другое время она бы заинтересовалась такими чудесами природы, но сейчас все это вызывало только озлобление. Из-за этих чудес сотню спецназовцев снимают с линии обороны у пятой речки и посылают играть роль мухогонки для Атласа.

И снова!

-Да чтоб вас Йотун во все дыры!... Их же тут тысяч сто! Они ж, если плюнут, то мы утонем!

Все однако оказалось не так страшно: умница Атлас отломал от рухнувшего ясеня пару веток и орудовал ими, как дубинами. Каждый удар стометровой дубины вбивал в грунт несколько десятков мертвецов Муспельхейма. В километре к востоку валялись трупы четырех йотунов...

-А! Иггдразиль вам в афедрон! — по привычке благословила Баки начальство. — Остолопы! На помощь прислали! Вот Атлас счастлив-то! Жизнь спасли бедолаге! ... Муха пришла спасать медведя...

-Хватит материться-то! Прислали, значит охраняй! — отозвался Атлас. — Сейчас тут всем хватит работы. Гляди, эти покойнички сваливают. А взамен...

Баки даже присвистнула: с тысячу троллей, сотня йотунов, два Суртовых братца...

У нее даже ругаться пропало желание. Подойдя к Атласу, она заорала снизу вверх:

-Слушай, брат Атлас! Троллей мы возьмем на себя. С йотунами справляться тебе придется. А что делать с огненными великанами — не знаю...

-Не ори, подруга: я не глухой. Что с Огненными делать — я знаю. Тут у источника куча глиняных горшков. Набирайте воды и кидайте... А что до йотунов — плохо дело... До хрена их больно!

К вечеру стало ясно, что им не устоять. Огненных гигантов обезоружили, йотунов Атлас ополовинил, троллям спецназовцы вышибали глаза стрелами... Но йотуны теперь швыряли глыбами в Атласа издали... К счастью, подоспела сотня всадников мира Итош. Их знаменитые стрелы были начинены какой-то дрянью, от которой плавился камень. За час они перебили троллей и атаковали йотунов.

Баки вспомнила, что в Итоше все хищники — не слабее йотунов. Всадники управились мечами.

Все! Можно отдохнуть.

Командир всадников Итоша повернул коня к Баки, соскочил на землю и снял шлем. Оп-па! Вейра!

-Привет, волки! — весело крикнула она. — Вовремя мы, а?

-Вовремя! — признала Баки. И представилась: — Я — Баки, княгиня вейрмана.

-Что? — опешила вейра. — Ты — Баки? А я в таком случае кто?

Пришлось называть жену Вимме — Баки вторая, а мать Вимме — Баки первая.

-Командир, гляди! — кивнул спецназовец на Атласа.

Атлас уже несколько минут внимательно смотрел на запад.

-Что там, друг? — спросила Баки вторая.

Вместо ответа великан поправил небосвод на плечах, потер руки и выставил их ладонями вперед.

-Все — за мою спину! Быстро!

-Что там? — рявкнула Баки первая.

-Копье!

-Мать-перемать! — не сдержалась Баки первая.

Копье хаоса. Незримая Смерть, губящая целые миры. Как же Атлас его отобьет-то?

Воины сноровисто прятались за спину великана. Не спешила только Баки первая.

-Баки! — закричала Баки вторая. — Скорей.

Однако, Баки первая решила иначе. Закрыв глаза, она встала в стойку с мечом в руках. Как Баки увидела острие? Как она умудрилась узреть незримое? Но она внезапно нанесла удар из пятой позиции по воздуху.

Чудовищный удар отшвырнул ее назад. Ударившись об валун, Баки потеряла сознание, и не видела, как Атлас остановил отклоненное ею копье. Остановил и отвел в сторону. Из носа и ушей гиганта текла кровь, он тяжело дышал, но цели своей достиг.

-Баки! Ты как?

-Нормально. Если позвоночник цел...

-Цел, цел. Ну, ты и железная баба!

-Ага! Только поржавела маленько... Слушай, а ты кто?

-Я-то? Я — Баки дотИнгрид, жена князя Вимме тонБаки, твоего сына. До его гибели меня звали Синти.

Баки первая с удивлением уставилась на невестку.

-Я же тебя помню! Ты же на полгода старше меня, а? Это как?

Баки вторая помрачнела.

-Вот так. Сама не знаю, чего он женился на мне. Страшен он был после... Ну, ты понимаешь... Жесток... Боялась я его... И любила, конечно...

-А имя зачем сменила?

-Умерла я тогда, после его гибели. Сестры волков удержали. Не дали уйти. Но имя пришлось бросить. И взять новое...

-А почему мое?

-Так вышло, Баки. Я почти не соображала тогда.

Долго Баки первая не решалась спросить. Очень долго. Так долго, что Баки вторая догадалась сама.

-Нет, старшая. Никто тебя не презирал. И ненависти к тебе не было. Боль, печаль, тоска... это было.

С того дня обе сражались вместе. Итошские всадники и волки лесного спецназа создали отличную команду, прошедшую без особых потерь до самого конца Рагнарекка. Их считали сестрами, ворчали, что из-за одного и того же имени приходится ломать язык: Баки первая, Баки вторая...

По молчаливому согласию о прошлом обе не говорили.

И только однажды прошлое властно напомнило о себе, когда волк из Армии песков принес им приказ от Роммеля. И в этом волке обе, похолодев, узнали Вимме.

Замер Вимме. Хотел было развернуться и уйти, но что-то остановило.

Остановил его страх в маминых глазах, глазах волчицы, никогда ничего не боявшейся. И страшная боль, и застарелое, запредельное горе... А еще такой же страх в глазах жены. Такой же, но только на дне ее янтарных глаз таилась робкая надежда... И та же боль...

Ну, что же ты? Сколько тебе ждать? Решайся! Вот же они обе! А отец — в армии Рокоссовского, в южных лесах сражается. Он же не простит, если ты опять струсишь! Давай же!

И со звоном лопнул обруч, сжимавший сердце. И на миг встало перед глазами лицо девушки, незнакомой, но до боли знакомой, и лучистые ее глаза, и вечные слезы в уголках этих глаз. И легкий ее кивок...

Шагнул вперед князь Вимме тонБаки. И крепко обнял обеих.

Дочь Сурта

-Командир! Отходи! — отчаянно крикнул кто-то.

Хорошо бы. Но это — вряд ли... Не успеть. За спинами его воинов — четыре тысячи коротышек из мира Сарст. Они — превосходные воины, хоть и по колено ему, Гарму. Они — меткие лучники и пращники. Неделю назад они за считанные минуты перебили отряд отборной муспельхеймской конницы числом пять тысяч копий. Но для Сурта все это — как комариная ругань для глухого.

Поэтому Гарм назначил преемника, приказал своим отходить, прикрывая коротышек, а сам — остался. Все равно задержать Сурта хотя бы на несколько минут мог только он. Он один. Потому, что только он прошел школу спецназа, отряда "Призрак" и тридцатилетнее обучение у старого Юань Е из мира с нелепым названием Земля. Однако учил Юань-цзы знатно. Первые пять лет Гарм не бросал учебу только потому, что твердо собирался убить проклятого садиста. И попробовал бы, но к счастью для себя вовремя оценивал свои шансы. Позже он уже мог бы и рискнуть, но желание к тому времени пропало напрочь. Учитель начал называть его на "вы", признавая мастерство ученика.

Гарм не оборачивался. Он знал — его приказ выполняется. Что-что, а командовать он умел.

-Привет, волчище! — пропел рядом знакомый голос жены.

-Ты откуда?

-От либуда! — усмехнулась Вариора и Гарм помимо воли улыбнулся в ответ: когда их старший сын был еще маленьким, Анна Трюггвадоттир учила его отвечать "От верблюда" на этот вопрос. К сожалению, слово оказалось слишком трудным, и ребенок, не долго думая, переделал его на "от либуда"...

-Уходи, Вари! Я приказываю!

-Фигушки! — пропела жена. — Дома жене будешь приказывать!

Гарм, наконец, удивился.

-То есть как это, жене? А ты кто?

-То есть как это, кто? — возмутилась Вариора. — Жена!

-Тогда какого черта?

-Я же сказала, дома! — пояснила Вари. — А тут я тебе еще пригожусь. В конце концов, я — княгиня. А ты кто? И меч у меня лучше твоего. И тебя я не брошу, мой волчище... Не надейся.

-Что-то веселая ты больно! — укорил Гарм супругу, оборачиваясь к ней. И увидел за ее спиной дюжину бойцов ее личной охраны, с которыми она перебила добрую дивизию черных в своем последнем бою.

-Привет, парни. Я — Гарм тонАнна. Рад буду познакомиться, если Сурт раздумает нас изничтожать.

Гарм понимал причину веселья жены: она была сильным человеком и опытным воином, она понимала, что смерть надо встречать весело.

Сурт ждал. Он всегда старался быть честным со своими противниками. И сейчас он давал возможность им попрощаться.

-Ну, что? — спросил, наконец, владыка Муспельхейма. — Вы уже готовы умереть?

-Зачем же сразу — умереть? — раздался веселый, рыжий и очень знакомый обоим голос.

-Локи! — воскликнули они хором.

На поле битвы действительно появился бог огня.

-Зачем же сразу — умереть? — повторил он. — Может быть, Сурт выберет противника, более равного по силам? Меня, к примеру?

Лицо бывшего владыки Муспельхейма выразило легкое недоумение.

-Локи! Ты, наверно, ошибся? Или это века заключения так непоправимо повлияли на твой разум, что ты выходишь на стороне тех, кто приковал тебя к скале, против своих братьев?

Локи невесело усмехнулся.

-Понимаешь, Сурт? Те, кто меня приковал к скале, уже мертвы. На остальных же Асов я зла не держу. А с тобой, братец, мы всегда были врагами. Помнишь?

-Помню, Локи! Однако, враги могут перестать враждовать, друзья могут неожиданно стать заклятыми врагами, а братья перестать братьями не могут! Брат! Зачем нам сражаться с тобой?

Локи снова невесело усмехнулся.

-Ты прав, брат... Но погляди на восток! Там, в армии Чжугэ Ляна, сражается мой сын Фенрир тонАмра. У пятой горной гряды в госпитале, который день за днем штурмуют твои покойнички, работает его супруга — Анна Трюггвадоттир дотАмра.

-Как это — штурмуют? Госпиталь? — удивился Сурт и прищурился, глядя в направлении пятой горной гряды.

-Ты прав. Они штурмовали его. Но уже не штурмуют, — жестко заключил огненный великан, немного погодя. — Но к чему ты клонишь?

-Терпение, брат! А здесь, за моей спиной, мой внук Гарм с супругой, которой я сам подарил свой меч некогда... Ты хочешь, чтобы я убил внука? Или Вариору, его жену и мою ученицу?

Сурт побледнел.

-Как ты сказал, Локи? Вариора? Представь ее мне!

Бог огня пожал плечами.

-Не очень разумно знакомиться перед поединком! Но дело твое. Вари! Гарм! Идите сюда! Ваш родич желает с вами познакомиться...

И, когда Гарм с Вариорой подошли, представил их:

-Гарм тонАнна! Вариора Могнирдоттир дот... — и тут Локи осекся: Сурт сократился в размерах до человеческого роста и протянул дрожащие руки к Вариоре...

-Вари, доченька! Наконец-то я вспомнил себя! Я же и есть — Могнир! Я — твой отец!

Вариора отнюдь не была наивной и впечатлительной девицей. За ее спиной оставались несколько десятков сражений, сотни диверсионных операций. На ее счету были несколько тысяч убитых черных, шесть тяжелых и двадцать три легких ранения. Она, доживая вторую сотню лет своей жизни, научилась читать и лица и души. И, глянув в черные сухо блестящие глаза Сурта, Вариора поняла: он не лжет. И не ошибается.

И Вариора лишилась чувств.

Первое, что она увидела, придя в себя, это встревоженные лица мужа и... Сурта. Гарм поднес к ее губам флягу с водой. А бывший владыка царства огня массировал ей виски и кисти рук.

-Ох! Нельзя же так... — простонала Вариора. А в ее голове стучала одна и та же мысль-молот: "Что же делать? Что же делать?"

Сурт поглядел ей в глаза. И все понял.

Поднялся он с колен, выпрямился. И перестал быть похож на человека, даже не увеличив рост.

-Прости, княгиня! Я не имел права... Но я прекращаю войну. Отдаю приказ братьям вернуть мечи в ножны и изымаю вторую жизнь у мертвецов моей армии. Прощайте, бывшие мои враги!

Кивнув всем, Сурт развернулся и зашагал прочь.

-Отец! — остановил его оклик. Король обернулся.

Вариора стояла, протягивая к нему руки.

-Подожди, отец! Нельзя же так! Я ведь — человек, а не стихиаль огня. Мне нужно время, чтобы осознать.

Сурт нетвердыми шагами приблизился к дочери.

-Позволишь посмотреть тебе в глаза? — попросила Вариора тоном, не слишком предполагающим отказ.

Сурт вздрогнул и отшатнулся.

-До... Вариора! Ты помнишь Фаллу?

-Да, помню.

-А что с ней стало?

Вариора помрачнела.

-Она погибла...

-Как?

-Жутко! Мы с Берком возвращались домой. Я провожала его, ибо он был ранен... Фаллу мы нашли перед логовом. У нее были переломаны... нет, раскрошены все кости. Все! Поляна была залита кровью. Не только ее кровью. Там была и другая кровь... Много.

-Чья? — резко спросил Сурт.

-Не знаю... — устало ответила Вариора. — Берк потом рассказал, что не наша эта кровь. Не волчья, не человеческая... Вообще не кровь смертного... Было в ней что-то... чуждое миру...

Сурт стиснул кулаки. Вспыхнули ослепительным пламенем его глаза. И погасли снова.

-Вари! Так же, как и ты, Фалла была — видящая. А Берк имел дар отводить беду от близких. И все же она погибла. Погибла она именно из-за того, что поглядела в мою душу и прочла мое будущее. И, тем самым, предопределила свое будущее. Не делай этого, я прошу тебя. Я не смогу потерять тебя вновь!

-Я должна, отец!

-Хорошо, — вздохнул Сурт. — Смотри! Но только... Вспомни, девочка, что ты — дочь огня. А пламя уничтожает все. И не только дом, лес, город. Даже магию, даже нить Судьбы. Все. Отрази удар, солнышко мое. Я когда-то не смог. Но ты — сможешь. Смотри.

Вариора подошла вплотную к отцу, лишь чуть-чуть не касаясь его. И поглядела ему в глаза.

Девушка в простом сером платье. Незнакомая, но очень близкая... Мама... Ей всего двадцать один год. У нее роскошные каштановые волосы, перехваченные на лбу ленточкой.

... Счастье в сияющих ее глазах. Счастье и он, родной, любимый, единственный, Могнир.

... Люлька. А в ней она, Вариора. Только что родившаяся. Смешная и трогательная, как все новорожденные. Нет, каким я все-таки была зайчиком, а? Только что ж я реву так горько? Папа есть. Пока. И мама есть. Покормили, искупали... Чего ей — тьфу ты, мне, то есть — надо?

И верно — вылитая Дали. Или это она — вылитая я? Гвенн, сумасшедшая ты моя волшебница! Как ты умудрилась?

...До синевы бледное, полупрозрачное лицо. Худые руки. Ввалившиеся глаза. И в них — он. Могнир. И снова — счастье. И боль. И жалость к нему, такому сильному, такому неутомимому, такому могущественному. И такому одинокому теперь.

-Не кори себя... — прошелестел ее голос. — Я ни о чем не жалею, родной мой. Ты подарил мне два года счастья. Это — великий дар. За него — стоит умереть!... Прощай, сердце мое... Дочь береги!...

-Нелл!!!

"Счастливые вы, смертные! Вы умеете плакать..."

Вырваться из мира! Успеть! Нельзя принимать бой здесь! Иначе этот мир просто развалится на куски! Мой мир! Где я не властитель, не бог — человек, друг, брат, отец. Мой настоящий дом.

...Все! Междумирье! Меч из ножен! Я готов! Ну?

...Суки! Не хотите честного боя?...

...Не отбить! Память моя! Фалла! Ты была права! Вы, проклятые! Все равно у вас не выйдет! Я за эти два года научился быть человеком! И я не убью мою дочь! Мой мир! Могилу моей жены! Не выйдет, суки! Вы в силах стереть мою память, но я все равно вспомню! И отомщу! Мы отомстим!

...Удар!

Он стоял в междумирье, сжимая меч, и смотрел на мир, лежавший перед ним.

Симпатичный мир. Очень знакомый! И непривычная ему нежность переполняет его...А! Там же моя...

...Удар!

Он стоял в междумирье, сжимая меч, и смотрел на мир, лежавший перед ним.

Ну? И какая нелегкая его сюда занесла? Он должен уничтожить этот заштатный мирок? Запросто... Хотя... Чем-то ему этот мир нравится... Что-то там есть такое... Нет, кто-то! Кто?...

...Удар!

Он стоял в междумирье, сжимая меч, и смотрел на мир, лежавший перед ним.

Что за паршивый мирок? Наверно, я должен его уничтожить! Запросто!... Но... Нет, я не хочу... Что-то мешает... Нет... Не буду. Вначале я должен разобраться... Не сейчас!!!

И он, повернувшись, зашагал прочь.

Веки Сурта потяжелели. Это что? Усталость? У меня? Быть не может... Что это?

Девичьи руки легли ему на плечи. Девичьи губы ткнулись в щеку. Сурт поднял голову. Синие глаза, полные слез. Такие знакомые глаза! До боли, до небытия знакомые! Как же ты похожа на Нелл, девочка моя!

-Папа! Как мне не хватало тебя, ты бы знал!

-Вари!

Посреди Боргильдсфольда, освещенного лишь огнем костров, стояли они в обнимку: отец и дочь. Огненный великан, владыка огня, один из творцов Радуги миров. И смертная женщина, лейтенант гвардии, княгиня, волчица... Стояли, боясь оторваться друг от друга.

Гарм впервые в жизни не знал — что ему делать. Битва явно заканчивалась: рассыпались в прах мертвецы Муспельхейма, сложили оружие братья Сурта, со стороны противника остались до тысячи йотунов да тысяч сорок троллей. И около полумиллиона людей. Живых людей, сделавших свой выбор. А с нашей стороны — сотня тысяч воинов. Людей и эльфов, великих крабов и гигантских пауков, кобольдов и гномов, орков и ахэрэ — огненных духов Арты, крылатых людей Виргойна и кентавров Ах-аннты...

Перевес за ними. Но мы победим. Потому, что эти месяцы битвы спаяли нас чем-то большим, чем дружба, большим даже, чем братство! Мы стали единым мозгом, единой душой! Нам уже не нужны приказы или донесения. Как это назвать? Интуиция? Или нет? Но, почуяв что-то, Джагатай, сын Чингис-хана, бросает своих конников через леса и болота на помощь госпиталю у пятой горной гряды. И успевает как раз вовремя. А Рраугнур приводит своих иртха выручать эльфов Миайлы, осажденных в центральных горах...

Как же это назвать-то? Интуиция? Экстрасенсорное восприятие? Или еще как-то?

Но и отец и дочь внезапно оттолкнули друг друга и обернулись к западу, напряженно вглядываясь в багровеющее небо. Что там?

-Копье! — крикнула Вариора, обеими руками перехватывая рукоять меча. — Всем в укрытие!

-Нет, дочка! Дай мне!

-Отец! Я смогу! — и Гарм, ужаснувшись впервые в жизни, смотрел, как Вариора, его жена, начала расти. Вот голова ее уже скрылась в облаках. Меч стал похож на огненный столб...

Но Сурт решил иначе. Мгновенно вернув рост и облик, он сбил дочь с ног ударом кулака.

Из-за туч громом раскатился его голос:

-Прости, доченька! Не думал, что придется так тебя останавливать... Но я не могу потерять тебя опять. Парни! Как она?

-Жива! — буркнул Гарм. — Крепко ты ее приласкал, Сурт! Я-то думал, в кого это она такая... горячая? В папу, оказывается...

Не вынимая меча, Сурт поднял вперед руки ладонями вперед, расставил ноги.

Повеял жаркий ветер пустыни, Смертью дохнул. Высохли и почернели деревья вокруг, умерла трава. Даже камень, и тот, кажется, умер. Великан всматривался в даль.

Волки внюхивались, вглядывались, впервые не понимая — что происходит. Ветер пах смертью. Нет, даже не так! Ничем пах ветер, небытием. Полным, окончательным разрушением.

А Сурт внезапно резко выбросил вперед руки. Перед ним возник щит чистого пламени. И в лучах этого щита стал виден наконечник Копья Хаоса, рвущийся прямо в центр щита.

С ревом врезалось острие в щит. И в нем появилось черное пятно. Оно расширялось. Морщась от боли, метнул Сурт Слово Силы. И пятно сократилось в размерах. Но не исчезло. Копье продолжало движение, лишь чуть-чуть замедлив скорость. Метнул тогда Сурт Слово Единства. И заиграл щит семью цветами Радуги. А на западе встала огромная фигура, в сравнении с которой сам Сурт казался карликом — Хаос.

И щит разлетелся на части.

С грохотом рухнул на землю Сурт.

-Брат! — закричал Локи. И метнул навстречу Копью Слово Любви — Слово, которого доселе не знала магия. И вслед этому Слову бросила свой меч, как дротик, пришедшая в себя Вариора.

А с юга, с севера, с востока, с небес, с холма летела Песня, сходясь перед летящим Копьем. Песня погибшего в последний раз Браги — Музыканта.

Над полем Музыка звучит,

А очередь моя!

Я поднимаю Песню-щит

Против Судьбы-Копья.

Я мертв! Но в силах я играть.

Молчания покров

Мне рвут не боги — Мастера!

Создатели Миров!

Трещит Копье и рвется Цепь,

Как листья на ветру.

Миры встречаются в кольце

Соединенных рук.

И Копье рассыпалось на куски.

-Как нелепо... — прошептал Сурт. — Баки, смертная, сумела отбить Копье, а я не смог.

Волки молча стояли вокруг умирающего. И стояла на коленях над ним Вариора. Ее волосы светились. В глазах ее не было слез. Она больше не могла плакать. Уже не могла.

-Зря, дочка... — прошептал Сурт. — Береги в себе Человека. Плачь. Божественная мощь — ничто без человечности. Будь хорошей повелительницей Огня, Вариора. Возроди Муспельхейм.

-Я? — поразилась она. — Но...

-Ты! — вмешался Локи. — Ты — дочь Сурта. Твое имя означает — Мудрое Пламя. И ты примешь власть, госпожа моя. Я — Локи, бог Огня, присягаю тебе на верность.

-Папа! Не умирай! — попросила Вариора.

-Я не... умру... Боги не умирают, дочка. Точнее, умирают, но не так, как смертные. Я ухожу на неведомые пути создавать новые Радуги миров. Может быть, найду мою Нелл... Прощай, солнышко мое, прощай, брат Локи... И вы, мои бывшие враги... Теперь уходите... Скорее! Умирая, мы обращаемся в пламя.

Волки начали отступать. Гарм, поколебавшись, пошел за ними. С Суртом оставались только Локи и Вариора. И спешили к ним семь выживших братьев Сурта.

-Девять! — екнуло сердце у каждого. Что-то жуткое было связано с этим числом. Очень жуткое.

Ослепительное пламя на несколько мгновений изгнало мрак над Боргильдсфольдом. Стали видны горы и реки, леса и морские побережья юга и востока, севера и запада. Две армии стягиваются к холму, с которого больше не звучит Музыка. Над холмом сейчас — ночь, не отличающаяся, впрочем, от дня. И битва, как всегда, затихла. Но не возобновится она даже с рассветом, не более светлым, чем ночь. Ибо все решит сейчас поединок. Точнее — два Поединка. Ведь против двух оставшихся Норн выйдут двое воинов Радуги миров. И если они победят, то йотуны, тролли и люди Хаоса сложат оружие.

Призрачная фигура поднялась с земли.

-Прощайте, друзья мои! Братья, дочка, и вы, волки. Удачи вам! Победы! Да не покинут вас радость и фантазия, помогающие творить. Я ухожу. Ныне я смертен. У меня много дел впереди. Но вначале я разыщу мою Нелл. Твою маму, Вари. Я передам, что ты ее любишь...

Призрак поклонился всем, повернулся и просто ушел в небо, опираясь на меч, как на посох.

-Повелительница! — почтительно окликнул Вариору один из огненных великанов. — Приказывай!

Вариора растерянно поглядела на Локи.

-Раугар! Что же я могу приказать? Мне еще и двухсот лет нет! Что я могу приказать вам — изначальным?

-Вари, первый приказ владыки значит многое! Он определяет все его будущее правление! Все мы ждем твоего слова! — ответил бог Огня своей ученице.

-Что ж! — воскликнула Вариора Суртадоттир, поднимаясь с колен. — Тогда вот он, мой приказ! Пусть Муспельхейма больше нет! Где мы — там Муспельхейм! Мы носим его в своих сердцах. И мы возродим Муспельхейм, наш дом. И наши друзья помогут нам! Стихии воды и зеленой жизни, камня и металла, воздуха и разума придут на помощь огню. А потом мы поможем возродить Радугу миров. У нас будет много дел, дети Огня! Очень много!

Гарм слушал речь повелительницы Муспельхейма, и радость в его душе тонула в пучине отчаяния. Второй раз от него уходила жена. Первая отказалась идти с ним в Волчий мир, выбрав радость Вьялльхейля. И вот теперь... Не мог Гарм, никак не мог признать эту могущественную и ужасную властительницу женой. Никак не мог. Это была уже не Вариора.

-Таков твой выбор, Гарм тонАнна? — прищурилась Вариора, возвращая прежний, человеческий облик. — Что ж? Ты волен выбирать... Но подумай еще раз! Я изменилась — это правда! Но мы ведь все меняемся со временем! Что-то мы приобретаем, что-то теряем. Я многое приобрела. И, к сожалению, кое-что потеряла. Но я осталась человеком, Гарм. И мне по-человечески больно. И обидно по-человечески. И как и все матери на свете, я по-прежнему люблю своих детей. Наших с тобой детей! Я очень скучаю по ним. Решай, Гарм. Я даю тебе время. Я любила тебя. И сейчас люблю. Любовь — чувство пожизненное. Оно меняется, обращается в скорбь, память или ярость, но все равно остается любовью. Ты сейчас держишь в своих руках мою любовь. И меняешь ее по своему выбору.

Вариора не ощущала в себе особого могущества. Богиней или королевой она тоже себя не ощущала. Человеком? Да. Волчицей? Да. Дочерью Пламени? Да! Но она осталась смертной. И это было самое главное.

"Если он не переступит через себя, — подумала Вариора, видя уже, что он не переступит, — то я разыщу мою Гвенн. И если она не испугается, то я все-таки подарю ей немного счастья. Или много. И буду счастлива сама".

И она знала, что разыщет. И понимала, что уж Гвенн-то не испугается!

Сражение за родильный дом

-Государь! Что передать?

-Что-что! Помощь мне нужна! Срочно! — огрызнулся король Мотсогнир. — Ты же пойми, Крылатый! Мы — гномы! Мы за жизнь не цепляемся. Но за нашими спинами — левый фланг армии Гамилькара. И если эти... покойники прорвутся — им кранты. Барку же осадили со всех сторон. Еще один удар — и все. А тогда вся наша оборона на юге посыплется. Нужна помощь! Лети, крылатый сын Виргойна! И приведи помощь!

Крылатый кивнул и расправил крылья.

Мотсогнир смотрел ему вслед и думал, что без крылатых людей из мира Виргойн им всем было бы плохо. Они были вестниками. За эти недели битвы многие из них уже погибли. Гном пожалел, что не подарил Крылатому кольчугу.

-Ладно, робяты! — вернулся к делу король. — Этим глиноголовым не терпится снова получить по жевалам! А ну-ка! Стен! Организуй обвал в пятом секторе!... Так, отлично! Теперь так: Бори со своими — ты ударишь в дальний стык их колонн. Гисли! За твоими парнями — второй стык. А Свенке вмажет по средней колонне. Только после того, как мы их растащим в стороны! Чую, что их там до хрена! Надо ополовинить...

Ополовинить не удалось, но трупов навалили гномы немеряно. Свенке, правда, ворчал, что в новом всеобщем языке не хватает слов. Неудобно как-то отличать трупов ходячих и воюющих от трупов уже не ходячих и гниющих.

Через час вернулся крылатый. И передал сообщение Эртлеса, командующего второй центральной армией, горного эльфа из мира Аскварп: "Посылаю помощь. Через час они будут у вас. Не смотрите на их внешность — они опытные воины. Берегите их, гномы: молодость неосторожна!"

-Спасибо тебе, друг! — от всей души поблагодарил Мотсогнир. — Вот, держи! Подарок тебе от гномов!

И король протянул крылатому человеку небольшой сверток. Крылатый развернул его. Там была рубашка из ткани, похожей на шелк.

-Что это? — не понял Крылатый.

-Кольчуга. И хорошая! Выдерживает любой удар любого оружия. Порвать ее, наверно, можно, но я о таком оружии что-то не слыхал. Только гляди! Когда оденешь, — облей водой. Тогда она станет панцирем. И не давай высохнуть в бою!

Через час действительно поспела помощь. Незнакомые малорослые воины ударили в тыл наступающей мертвецкой армии.

Мотсогнир со своими капитанами следил за их атакой. Низкий рост здесь, в горах, стал их преимуществом. Они, разделившись на десяток групп, раскололи все три колонны врага на отдельные отряды. Они проходили там, где даже гномы пройти не рисковали, они сыпались на головы врагов, как обвал. И очень ловко орудовали короткими своими мечами.

-Эй! — заорал король. — Навались, гномство! Все разом!

Каково же было изумление короля, когда он разглядел этих воинов поближе! Это были люди! Обычные люди! Только вот самому старшему из них вряд ли было более пятнадцати лет.

Командир этих детей подошел к Мотсогниру, четко отсалютовал, как равному, и проинформировал:

-Государь Мотсогнир, сын Андвари! Я — Первый правый командующий армии Младших мира Виния, Альвар Каноро! Мне поручено передать вам, что вы можете выводить свою бригаду из седьмых южных гор. Армия Гамилькара завершила перегруппировку!

Мотсогнир потом рассказывал нам о той, первой встрече с винийскими Младшими. Он — гном, не перегруженный сантиментами, проживший на свете две сотни лет, робел при встречах с ними. Потому, что детьми они были только по возрасту. Во всем остальном они были опытными, закаленными бойцами, спокойными и суровыми. Никаких возрастных комплексов у них не было. Альвар Каноро, их командир, был гениальным полководцем, он прославился на всю армию, когда со своими парнями прорвал блокаду озерного лагеря, освободив сто тысяч человек, и перебив тридцать тысяч троллей и девяносто йотунов, во что никто не хотел верить, пока Моди Торсон не подтвердил этот факт лично. Они были бы славными парнями, если бы не внушали... нет, не страх. Скорее беспокойство, вкупе со страхом и отвращением. Только потому, что ничего, ровным счетом ничего детского в них не было. Ни-че-го!

Но это все было не важно. Они были надежны и сильны. Тогда большего не требовалось.

-Альвар! Все хотел спросить тебя — почему у вас в отряде нет ни одного взрослого?

Этот простой вопрос вызвал странную реакцию у первого правого командующего армии Младших мира Виния. Он как-то по-волчьи оскалился.

-Взрослого? Все Взрослые остались на Винии. Все! Никто из них не пришел. Нам некуда возвращаться: скоро вся Виния будет в их руках. Нас здесь — целых сорок тысяч. Мы — лучшие из лучших. У наших, оставшихся дома, не хватит сил, чтобы удержать фронт. На этот раз чуда не произойдет.

-Погоди-ка, Альвар! Ты не кипятись. Не все же ведают — что у вас там творится! Ты расскажи толком! — мирно заметил Евпатий — бородатый кряжистый воин, пришедший откуда-то из мира Земля.

-Расскажи... Долго рассказывать придется! — задумчиво протянул Альвар.

-А мы не спешим! До рассвета еще часов десять. Раньше эти... все равно не двинутся...

-Рассвет! Какой сейчас рассвет? Солнца-то больше нет! Как они узнают, что уже можно двигать?

-Не боись, дружище. Узнают.

И Альвар начал рассказывать.

"Лет тридцать назад началась у нас война между империей Вольвин и Федерацией Цертера. Наши предки сражались за Цертер.

Не буду рассказывать сейчас о причинах войны, о ходе первого ее этапа. Не хочу. Да и не важно это все сейчас. Главное, что двадцать пять лет назад наше командование решило дать генеральное сражение и одним махом решить исход войны.

Хм! Это им почти удалось. Мы проиграли то сражение. Наша армия была окружена и уничтожена полностью. Все четыреста пятьдесят тысяч солдат. Вольвин начал наступать по всем направлениям, дошел даже до южного побережья, разделив наши владения надвое. Казалось, что нам — крышка. Но тогда-то вступили в бой курсанты военных училищ. И сумели восстановить и удержать фронт. Они даже отбросили врага. С тех пор у нас почти нет людей старше двадцати лет — мы просто не успеваем дожить до этого возраста. Разве что учителя да врачи... Мы их бережем. Мы ввели закон о долге женщины. Согласно этому закону любая женщина должна рожать ежегодно начиная с двенадцати лет. Жестоко? Да, наверно. Но у нас нет другого выхода. Если б вы видели — что творят Взрослые! Если б вы только это видели!"

Альвар умолк. Но рядом с ним вдруг обнаружился Магни Торсон. Бог испытующе поглядел на Альвара и предложил:

-Могу помочь увидеть! Хочешь?

Альвар подумал несколько секунд. Его лицо стало совершенно непроницаемым, как у всех Младших в такие минуты.

-Покажи, Высокий!

В темноте вдруг соткался сияющий голубой диск. На нем появилось изображение.

Огромная синеватая гора широкими террасами неспешно спускалась к берегу бирюзового моря. Там, подобно усталому путнику, расположился на отдых уютный белокаменный городок, утопающий в зелени парков. Его тенистые улочки вели к морю, упираясь в широкий злато-песчаный пляж. С востока и с запада город обрамляли две высоченных горных гряды, постепенно понижающихся к югу и уходящих в море, превращаясь в цепь островов. На террасах были разбиты виноградники. В отрогах гор располагались несколько шахт, от которых вели в город широкие дороги, выложенные черными гранитными плитами. В море были видны паруса рыболовных шхун. И все это великолепие освещало огромное бледно-желтое солнце, сияющее в ярко-синем небе.

Та-Амму, оборотень-крокодил из Та-Сета, не сдержала вздоха. Да и все зрители были очарованы этой картиной.

-Винкора! Мой родной город... — прокомментировал Альвар Каноро. — Туда Взрослые не дошли. Очень спокойное место.

Сменилось изображение. Альвар вел его, высматривая обстановку и делая замечания по ходу.

-Так! Здесь все в порядке... Там тоже... Молодец, Бендво! Вытеснил Взрослых из долины. И крепость строит... Интересно, куда делся второй корпус Взрослых? И пятый? И их горные стрелки? Какого черта они оставили Граннское нагорье? Не понятно... Надо посмотреть на столицу...

И на голубоватом диске появился огромный город, лежащий в центре горного плато. Края плато поднимались метров на десять над уровнем плато, образуя природную стену из неприступных скал. Стены города поражали воображение: двадцатиметровой высоты и двухметровой ширины, с башнями, с бронированными воротами...

-Проклятие! — не сдержался один из офицеров Альвара. — Они подступили к столице. И тут у них корпусов десять. Бои идут на улицах. Все ясно.

-Да... Столицу не удержать... — озабоченно сообщил Альвар. — Впрочем — ерунда. Вернем. Если...

Он не договорил. Присутствующие посмотрели на него и увидели, как мертвеют лица у всех четырех Младших.

Наконец, Альвар безжизненным голосом объяснил:

-Они не успели эвакуировать Родильный дом. Все кончено. Нас больше нет. Они победили.

-Это Родильный дом? — ахнула Та-Амму.

Да! Такого еще никто не видел! Тридцатиметровые гранитные стены, сложенные из кубических блоков двухметровой толщины и высоты. Бронированные ворота метровой толщины...

-Послушай, Альвар! Почему ты так уверен, что они возьмут такую крепость? Ее же невозможно взять! — предположил кто-то.

-Они возьмут...

Прогремело несколько взрывов. И рухнули ворота.

-Направленный взрыв. Много же они умеют! — сквозь зубы бросил какой-то кобольд.

В пролом устремились солдаты Взрослых.

И вслед за ними изображение начало перемещаться внутрь.

Первый зал. Первый из двенадцати. Тысяча коек. Все были заняты. И побледнели зрители: на всех койках лежали девочки лет двенадцати — тринадцати. На каждой!

Солдаты ворвались в зал. И началась резня. Солдаты Взрослых были вооружены рогатинами о девяти лезвиях. И эти лезвия были с крючьями, рвавшими тела на части.

Первый ряд. В проходах закипел бой. Родильный дом защищала гвардия. Лучшие из лучших. Но слишком мало их было. Меняя свою жизнь на пять чужих, скрипя зубами, гвардейцы отступали.

Второй ряд. И девочки, лежавшие в этом ряду бестрепетно вонзили кинжалы в свои сердца. А девочки третьего ряда подняли свои кинжалы.

Третий ряд. Когда строй гвардейцев поравнялся с третьим рядом, девочки этого ряда тоже покончили с собой.

Четвертый ряд. Гвардейцы отступали.

-Магни! — сдавленным от ярости голосом потребовал Мунэмори Ватанабэ. — Открой переход! Я должен быть там! Это же дети, Магни! Их же там двенадцать тысяч! И у каждой — будет ребенок! Открывай!

Без слов сын Тора распахнул врата перехода. Мунэмори мгновенно скинул плащ, свернул его и забросил за спину вместе с чудовищным двухметровым мечом. Обратился в гигантского медведя и прыгнул в переход.

За ним последовал Эйрир тонУрсула, в человеческом облике.

-Сынок! Подожди меня! — Урсула дотГритр поспешила за сыном.

Один за другим уходили воины. Люди и кобольды, эльфы и вейры, Великие крабы и гигантские пауки, гномы и иртха, Та-Амму — себекет из Та-Сета.

Последними прошли четыре тролля из армии врага, невесть как пробравшиеся через посты.

Они объяснили, что один умник когда-то им сказал так: "Не упустите случай, когда сила — это и есть добро и разум!" И они думают, что там как раз их сила и станет добром и разумом.

Ну, что же? Враги они или нет, но если хотят парни подраться за правое дело — как им откажешь?

Всего в переход ушли восемьдесят воинов.

Что, мало? Но какие это были воины!

А там бой шел уже в проходе во второй зал. В первом живых не осталось.

Ам-палу лежала в последнем ряду.

Как невыносимо ожидание! Везет же им, койки которых в первых рядах! Им не придется ждать и глядеть на этот ужас. Короткий удар кинжалом, который каждая девочка изучает в первом классе, и все! Все кончилось. А ей придется смотреть... Как, оказывается, трудно вогнать себе в сердце кинжал, если знаешь, что убиваешь своего ребенка. А воды-то уже отошли! Сейчас ее бы уже везли в родильное отделение. Если бы не этот штурм.

Нет, за себя-то она не боялась. Все-таки не девчонка какая-нибудь! Вторые роды, как-никак. Зрелая уже женщина, тринадцать лет стукнуло.

Ребенок мой! Зайчик мой, солнышко! Тебе повезло — твоя мама погибнет прежде, чем ты родишься. И ты умрешь быстро. Как жаль... Кан-пало, сынок! Ты не запомнишь свою маму... Тебе только годик... Впрочем, мало кто из Младших помнит своих родителей. А она помнит. И маму и папу.

Странная нелепая мысль вдруг свалила камень с ее души: а ведь маме с папой сейчас было бы двадцать пять лет! Ну неужели это так много? Неужели нельзя сделать так, чтобы до тридцати лет доживали все, а не только учителя и врачи? Почему эти — Взрослые — живут так долго?...

А славные бойцы эти гвардейцы! Взрослые платят пятью своими за одного нашего. Но они-то могут себе позволить такой размен: их раз в двадцать больше. Эх, и славные же они бойцы! И то! В гвардию абы кого не берут... Ам-палу с радостью дала бы любому из них или всем сразу. Но не успеет. И некому будет давать. Она умрет одновременно с последним из них.

Один из гвардейцев обернулся и, увидев его лицо, Ам-палу даже вздрогнула: таким оно было страшным.

Нет, лучше не смотреть. Лучше отвернуться.

Вот так Ам-палу увидела первой врата перехода.

И вскрикнула от ужаса: радужное зеркало соткалось прямо в воздухе, и оттуда повалили Взрослые и с ними ужасающие чудовища, какие не привидятся даже в кошмаре.

Автоматически занесла она кинжал над сердцем и с силой нанесла удар.

Ближайший Взрослый рванулся к ней и успел перехватить ее руку. Огромная его ручища как тисками обхватила ее ладонь, державшую рукоять кинжала.

Странно! Не жестоко схватил. Как будто старается не причинить боли...

А чудной Взрослый улыбнулся и заговорил на неизвестном языке. Ласково так заговорил.

О чем?

Наверно о том, что ей, Ам-палу, бояться нечего, что они — друзья и пришли помочь.

Он улыбался, но Ам-палу видела, насколько искусственна его улыбка. Только, чтобы не испугать ее. Мужчины не понимают, что женщину невозможно испугать. Потому, что к окончанию детства, к пяти годам примерно, женщины уже успевают отбояться свое.

А в его карих глазах был огонь. И ярость. И боль. И лед. И нежность. И что-то еще, чего Ам-палу не разобрала.

Такой взгляд был у папы, когда он, получив короткий отпуск, приезжал с фронта домой. И точно также он улыбался.

Мама была счастлива тогда. Искренне счастлива. И спокойна, и весела. Почти искренне. Ам-палу сама бы поверила в мамино спокойствие, если бы второй год не спала каждую ночь с мамой в одной кровати и не видела, как мама плачет. Каждую ночь. Тихо, безмолвно, чтобы не разбудить ребенка. И оттого очень страшен был ее плач.

А потом пришла похоронка.

Прорыдав целый день и всю ночь, наутро мама собрала рюкзак, опоясалась мечом и вызвала патруль, чтобы отправить ее с четырьмя младшими братьями в интернат. И потом, спеша, давала дочери последние наставления. На будущее.

О месячном цикле. Что надо делать, чтобы завести ребенка? Что надо делать во время беременности, а что ни в коем случае нельзя? Как легче родить, и как это вообще происходит? Как потом вскармливать ребенка?... Как воспитывать... И о детских болезнях...

Пятилетняя Ам-палу не все понимала, но старательно запоминала все: сведения были важные. Бесценные. Они позже спасли ей жизнь, когда, через семь лет, ее не довезли до родильного дома, и ей пришлось рожать в чистом поле. Помогали ей двое мальчишек, по определению ни черта не смыслящие в этом деле, и совсем еще юная девица лет семи. Эта, понятное дело, смыслила. Но чисто теоретически, так как никогда, разумеется, еще не рожала и при родах не присутствовала.

Пришлось Ам-палу обучать семилетку по ходу... дела. Ха-ха! Попробуйте сами пообучать кого-нибудь, если вы в это время вопите от боли! А ведь Ам-палу пришлось еще одергивать семилетку, когда та порывалась схватить тетрадь и карандаш и законспектировать лекцию Ам-палу. В другое время Ам-палу поняла бы. Она знала о родах такие вещи, какие не все женщины знали. Спасибо, мама! Земля тебе пухом!

А потом ревели все трое: Ам-палу, семилетка и новорожденный Кан-пало. Ребенок — потому, что угодил в огромный мир, в котором ему решительно все не понравилось. А они — от запоздалого страха.

Мальчишки топтались вокруг, не зная — что делать. И несмело гладили их по головам, пытаясь успокоить.

Все это Ам-палу вспомнила, пока глядела в глаза этого Взро... нет, этого Старшего, друга, пришедшего из иного мира им на помощь. А он погладил ее по щеке, сказал что-то ласковое, указывая пальцем на ее живот, легонько сжал ей ладошку, улыбнулся, теперь уже очень естественно, и побежал по проходу, выхватив меч, туда, где кипел бой.

Эту встречу Ам-палу запомнила на всю жизнь. И вся Виния запомнила. Потому, что маленькая Ам-палу оказалась единственной женщиной на всю Радугу Миров с самого ее основания, которая счастливо улыбалась во время родов.

А родившегося сына она почему-то назвала Эйриром. Так ей захотелось. Таким могло бы быть имя того Старшего.

Гвардейцы оставили первый ряд коек, когда открылись врата. И, поняв, что к ним пришла нежданная помощь, они встали насмерть во втором ряду. Девочки замерли с кинжалами в руках, направленными на свои сердца. Они ждали.

На несколько мгновений позже Ам-палу врата перехода увидели все остальные обитательницы второго зала. По проходам бежали несколько Взрослых, одна очень странная Младшая с двумя мечами в руках и огромные жуткие чудовища. Девочки подняли свои кинжалы.

И тут в голове каждой из них прозвучал голос:

"Опустите свое оружие, маленькие Рождающие Жизнь. Мы пришли вам помочь. Лежите спокойно и закройте глаза: не следует вам видеть то, что сейчас начнется. Вам более ничего не грозит.

Стража Радуги дает вам слово: пока жив хоть один из нас, ОНИ НЕ ПРОЙДУТ ДАЛЬШЕ!"

Словно услышав эти слова одного из великих крабов, вздрогнул смуглолицый черноволосый воин, сражавшийся уже в переходе, ведущем в первый зал. Он вышел из боя, подошел к ближайшей койке первого ряда, отложил винтовку.

Бережно снял он с рукояти клинка мертвые пальцы девочки, чей ребенок уже никогда не родится, осторожно вытащил из раны кинжал. И этим кинжалом нацарапал воин на мраморной стене старинный гордый девиз, с которым он и его товарищи шли в бой когда-то:

"No pasaran!"

Снял воин с шеи девочки ножны, спрятал кинжал в карман, на память, заботливо убрал ей волосы с лица, сложил руки на груди, поцеловал в лоб. Потом выпрямился и поднял сжатый кулак к уху. И снова подхватил винтовку.

Вот так начинался первый, но не последний бой Стражи Радуги, или, как ее еще называют, Щита Радуги. Проходили годы, но то тут то там появлялись охотники решить разногласия и проблемы путем войны. И всегда распахивались врата перехода, и из них выходили стражи Радуги, вставая на пути слепой смерти. Их гербом стал радужный щит со сжатым кулаком. И надписью: "No pasaran!"

Несмотря на просьбу великого краба, они смотрели.

Как огромный черный медведь вломился в гущу врагов, раскидывая их в стороны, как мячи.

Как высокая чернокожая Старшая сражалась огромной секирой так, будто это -был легкий меч.

Как четыре трехметровых чешуйчатых чудовища с огромными зубами, похожих на валуны, ударами дубин вбивали в пол солдат Взрослых. Как от их кожи отскакивали стрелы.

Как орудовали кулачищами коротконогие, но высокие и очень широкоплечие парни с четырьмя руками, которых звали кобольдами.

Как ясноглазые лучники Старших посылали не целясь одну стрелу за другой, и все попадали в цель.

Как косили захватчиков винтовочные залпы и автоматные очереди.

Как перерезали их пополам клешни великих крабов.

Как разорвалась граната под ногами тролля.

Как метко пущенное копье пробило панцирь великого краба.

Как повис на ужасной рогатине Взрослых Брайан — ирландец.

Как не успел отразить удар меча один из эльфов.

Как гибли волки, вгрызаясь перед смертью в глотку ближайшего врага.

Они смотрели, не в силах отвести взгляд.

Они видели, как гигантские пауки разбежались по углам первого зала и применили основное свое оружие — Ужас.

Они видели, как от незримого этого оружия сходили с ума и умирали солдаты Взрослых. Все и одновременно.

Но они не видели, как за воротами столицы возникли еще одни врата перехода. И прямо на облако шагнул из них Магни Торсон. И поднял Мъольнир — молот отца.

Бросок! И несколько тысяч солдат превратились в кровавое месиво.

Бросок! И еще несколько тысяч солдат присоединились к первым.

Бросок! Бросок! Бросок! Бросок! Бросок! Бросок! Бросок! Бросок! Бросок!

Армия Взрослых, остававшаяся за воротами столицы, перестала существовать.

-Урсула, погоди! — прозвучал в ее голове голос великого краба. — Видишь туннель? Да, этот самый! Он ведет в родильное отделение. Там идет бой.

-Много их? — на бегу подумала Урсула.

-Сотня.

-А охраны?

-Нет там охраны. Сами взялись за мечи.

-Хорошее дело, на сносях мечом махать. Я пробовала...

-Нет, княгиня! Дверь защищают те, кто уже родили.

-Мать-перемать этих козлов во все дыры...

Обернувшись на ходу, Урсула обнаружила, что за ней следует только краб.

-А где все?

-Нас хватит. Туннель узковат — мешать будем друг другу. Да ты не волнуйся! Драться будем мы с Арранхвалом. От тебя требуется только дар целительства, полученный тобой от Эскельпа. Да еще нам с тобой отогнать солдат от дверей надо, чтобы отделить "пациентов" Арранхвала от Младших. Иначе умрут все. И ты тоже.

-Арранхвал? А где он?

-Глянь вверх.

И точно! Прямо по стенке туннеля бежал гигантский паук.

-Везет же! — позавидовала Урсула. — И ног у него восемь, и по стенам носится, как по полу!

И поймала себя на мысли, что считает их обоих — паука и краба — людьми. Ну в самом деле! Какая разница — две ноги или восемь? Ну не похожи. Ну и что? Если есть честь, жалость и совесть — значит они люди.

-Возможно... — не стал спорить краб.

И тут туннель кончился.

В просторном холле действительно собрались около сотни солдат. Они пытались прорваться в низкую дверь, глубоко врезанную в мощную, двухметровой толщины, стену. В дверной нише стояли десять девчонок, одетых в серые больничные балахоны. Еще несколько лежали у них под ногами.

Несчастные кое-как отмахивались короткими мечами, другой рукой держась за стену, дверь или плечо соседки. Урсула с ужасом заметила кровь, стекавшую по ногам каждой из девчонок.

И сразу же ужас смело бешенство. Кровь бросилась ей в лицо. Подавив желание обратиться и рвать глотки, княгиня выхватила из ножен второй меч.

Краб, между тем, двинулся по диагонали через холл, отсекая дверь в родильное отделение от большей части солдат, перерубая встречных пополам. Паук промчался по потолку и замер над люстрой.

Урсула прорубилась к двери и встала перед строем девчонок.

-Бросайте мечи, девки! Я пришла.

Эх, хорошо-то как! Самое подходящее место для обороны! Ну, кто первый? Ух, много-то как вас, родненькие вы мои! Ну-ка! По очереди! Так. Один получил. Следующий. Следующий!... Э! Куда ж это вы, храбрые витязи? Сопливой девчонки испугались? А! Ясно. Стрелами попробуете? Ну-ну! Поглядим. Оп-па! Плохой выстрел. Мне за такую стрельбу, помнится, ремнем армейским задницу полосовали. Ага. Спасибо, сестренка! Щит-то мне и нужен. Теперь стреляйте, кретины.

-Княгиня! Отвлекись! Сейчас Арранхвал ими займется. Пригляди за мамашами. А-то у них от страха молоко пропадет.

На Урсулу накатила волна смертельного ужаса, обессиливающего, путающего мысли, сводящего с ума... "Если даже я это чую, что же эти переживают?" — подумала она.

-Лучше тебе этого не знать, девочка. Целее будешь. Займись ими лучше...

-Ах да!

И Урсула, повернулась к защитницам родильного отделения.

Так! На ногах устояла только одна — девчонка лет пятнадцати. А! Ясно. По их меркам она почти старуха: еще год или два протянула бы, а потом — последний бой. Ничего, сестренка! Теперь лет семьдесят протянешь. Помоги-ка мне, пожалуйста!... Ой! Они меня не понимают... Эй, краб! Что делать-то?

-Ох, малолетняя богиня! Горе ты мое! Лечи их покуда. Потом общий язык искать будешь! Это для тебя теперь — дело плевое.

Ага! Как там Вейтри меня оживляла? Руками? Ну, начали!

Урсула исцелила почти всех. На полу осталось только одно тело. Эту девочку убили первой, еще до прихода помощи. Урсула пыталась снова и снова, до ряби в глазах, до обморока... Бесполезно. Даже боги не в силах излечить смерть.

И княгиня заплакала.

Девчонки дружно обступили ее, подняли с пола и принялись говорить что-то ласковое, успокаивающее. На неизвестном ей языке, который с каждой минутой становился все более и более понятным.

Урсула вытерла слезы и, с трудом пока еще подбирая слова, сказала:

-Спасибо, девочки. Я в порядке.

В это время медсестры начали разносить новорожденных их мамам: настало время кормления. И одного ребенка протянули ей.

Княгиня Урсула дотГритр думала, что ее уже ничто не в силах по-настоящему удивить. Она в прошлой своей жизни прожила около двух лет, дожив до тринадцати лет по человеческому счету. В полтора года по-лучила бригаду. Выиграла четыре сражения, водила своих воинов в пять рейдов, откуда возвращалась без особых потерь. Княжила двенадцать дней после гибели матери. Родила сына за день до казни. После смерти попала во Вьялльхейль — дворец Одина в Асгаарде. К началу Рагнарекка воскресла... Чему ей еще удивляться?

Однако она потеряла дар речи, когда ей принесли и подарили новорожденную девочку.

-Они, что? Спятили? — подумала она крабу, взяв ребенка на руки.

-Нет, княгиня. В Винии есть обычай. Когда мать умирает при родах, а у ребенка нет других родичей, то его отдают тому, кто пытался и не смог спасти женщину.

-Так я же не из Винии. И, кроме того! Куда я с дитем? Мне ж на Боргильдсфольд возвращаться!

-Высокая! Теперь это — твои проблемы. Но отказываться не советую: обидятся насмерть. И, потом: ты же хотела дочь? Вот она!

-Да я же на Боргильдсфольд возвращаюсь! И коровы у меня там нет! А дите же кормить надо! Чем я буду его кормить? — вскипела Урсула, наконец. — Ишь? Игрушку нашли!

Девочка, между тем, заворочалась на руках Урсулы и принялась искать грудь.

-Ну вот! — заключила Урсула яростно. — И чем я буду ее кормить?

-Ну вот! Она признала тебя. Бери ее. А что до молока... Попробуй применить силы Эскельпа!

-Друг мой! — с сердцем подумала Урсула крабу. — Отсутствие лактации — не болезнь! Ее не вылечить! Силы Эскельпа тут не причем.

-А если вспомнить, что ты — оборотень? У тебя два набора хромосом: волчий и человеческий. У тебя управляющий ген. Попробуй. Выбора у тебя все равно нет.

-Хорошо. Поде... А, черт! Не клешнями же ее держать? Девушки! Подержите ее пока, пожалуйста!

И Урсула, скинув плащ, положила руку себе на грудь.

Ох! Колет-то как! Зуд! И чешется очень. Ой. И растет. Больно. Ой, мамочка!

Младшие мира Виния с изумлением смотрели, как чужая Младшая из иного мира волшебством вызывает у себя лактацию.

Когда все закончилось, Урсула с трудом держалась на ногах от слабости, в ее глазах плавали разноцветные круги, в ушах звенело...

Однако, усилием воли девочка заставила себя почувствовать лучше.

С некоторым изумлением оглядев себя, прислушавшись к своему телу, она пожала плечами и обернулась к юным мамашам.

-Уф-ф-ф! Все, кажется. Давайте мне ребенка. Кормить ее буду.

Девочки дружно замотали головами. Урсуле протянули тряпочку и посоветовали:

-Протри грудь.

-Ах да! — хлопнула себя по лбу княгиня, выполняя совет. — Ну, давайте.

-Да погоди ты! — сердито прикрикнули на нее и подставили стул. — Ты что, стоя кормить ее собралась?

Урсула села. Ей вручили дите, которое мигом принялось подкрепляться.

И тут вошел Эйрир.

-Мама, это кто?

-Айтрэ, твоя сестра! — гордо ответила Урсула. Ее лицо при этом светилось неописуемым блаженством.

-Ну вот! — с чувством заявил Эйрир, за шуткой пряча растерянность. — Только оставь тебя на полчаса, и пожалуйста: забеременела, родила и уже кормишь...

Все захохотали. Урсула улыбнулась тоже, но попросила сына:

-Не смеши меня — сестру напугаешь.

Одна из девочек ехидно поинтересовалась, как это Урсула, дожив до средних лет и родив сына, не знает простых вещей: о том, как кормить младенца, о гигиене...

-Средних... — обиженно буркнула Урсула. — Это у вас я уже старшая. А по нашим меркам — еще ребенок. Люди-то у нас взрослеют только к шестнадцати — семнадцати годам. А мы, вейры — к волчьему году. Я-то прожила всего два чистых года, а по волчьему счету — даже до одиннадцати месяцев не дотянула! Маленькая я еще, ясно?... А что касается сына, так не кормила я его. Убили меня сразу после родов.

-Как это убили? — хором удивились девочки.

-Вот так. Я же говорю, что все триста лет после гибели жила в Асгаарде. Воскресла только перед Рагнарекком. Да не пугайтесь вы так! Не мертвая я сейчас! Живая.

-А как же твой сын? — застенчиво спросила одна из девочек.

-Я, когда он родился, даже не рассмотрела его. Вручила ребенка его отцу и приказала уходить.

От взгляда сына Урсула даже поежилась. Маленькая Айтрэ потеряла грудь и собралась зареветь. Урсула снова дала грудь девочке и с укором выговорила Эйриру:

-Не смотри на меня так! Я сама не знала. Только сейчас поняла, когда себя перекраивала с помощью могущества Эскельпа. Смотри сам, сын: я открываю тебе свою память.

Эйрир посмотрел.

-Да, мама! Бурная у тебя жизнь была... — выдавил он, наконец, красный, как вареный рак.

Урсула смутилась.

-Мне тогда было все равно — от кого залететь. Лишь бы ты родился. Закон первой Безымянной! Слыхал?

-Слыхал... Мама! А отец знал?

-Нет, сынок. Откуда? Не знал Урхр ничего. И уже не узнает...

Примерно через час в родильный дом пришел Магни Торсон и порадовал всех вестью, что командование Взрослых, потрясенное мгновенным уничтожением своей армии, запросило мира. Магни взял на себя труд провести переговоры и добился обязательства заключить вечный мир. Он же, Магни, будет гарантом этого мира, для чего задержится в Винии ненадолго: помочь Младшим в восстановлении городов, пострадавших от долгой войны, и в подъеме экономики, подорванной за эти тридцать лет. А если кто-то рискнет нарушить договор, то он — бог Магни, сын Тора, отправит в тартарары всех виновных с их армией вместе. Даже пожалеть о собственном безрассудстве не успеют.

А еще через час Виния провожала Стражу Радуги обратно на Боргильдсфольд. Шестьдесят два воина. Остальные навечно остались в мире, который спасли.

Потом, годы спустя, на вершине горы в полусотне лиг от столицы Цертера будет установлен памятник стражам Радуги миров: гигантский радужный щит с кулаком и девизом "No pasaran!" — герб Стражи Радуги. А перед ним — они все: люди и вейры, кобольды и эльфы, тролли и гномы, крабы и пауки. Все шестьдесят два уцелевших. И восемнадцать павших у их ног. А под щитом на стуле сидит тринадцатилетняя девочка. И кормит грудью ребенка. А из-за ее спины торчат рукояти двух клинков.

Жертвоприношение

-Господин фельдмаршал! Командование просит вас прибыть к большому дольмену. Противник предложил переговоры. Туда вызываются все вожди Радуги миров.

Роммель кивнул.

-Господин маршал! Командование просит вас прибыть к большому дольмену. Противник предложил переговоры. Туда вызываются все вожди Радуги миров.

-Благодарю вас. Буду, — ответил маршал Мюрат.

-Великий вождь Черный Медведь, сын Белого Быка! Командование просит вас прибыть к большому дольмену. Противник предложил переговоры. Туда вызываются все вожди Радуги миров.

-Я тебя слышал.

-Совершенномудрый Вэй Пао, вождь Черной Радуги! Командование просит вас прибыть к большому дольмену. Противник предложил переговоры. Туда вызываются все вожди Радуги миров.

-Почтительно принимаю указ.

-Константин Константинович! Командование просит вас прибыть к большому дольмену. Противник предложил переговоры. Туда вызываются все вожди Радуги миров.

-Какие еще переговоры? — удивился Рокоссовский. Но спорить не стал. — Ну ладно. Буду, раз просят.

-Наставник Мотсогнир, сын Андвари! Командование просит вас прибыть к большому дольмену. Противник предложил переговоры. Туда вызываются все вожди Радуги миров.

-Ладно. Только топором с ними надо говорить, а не языками...

-Государь Эмельгар, владыка Миайлы! Командование просит вас прибыть к большому дольмену. Противник предложил переговоры. Туда вызываются все вожди Радуги миров.

Эльф вытер кровь со лба, наспех замотал голову бинтом и ответил:

-Буду.

-Ваше величество, Рельнер Тархтэнно, сын Баргельда Тархтэнно! Командование просит вас прибыть к большому дольмену. Противник предложил переговоры. Туда вызываются все вожди Радуги миров.

Кобольд отсалютовал мечом.

-Могучий Фенрир тон Амра, вождь волков Волчьего мира! Командование просит вас прибыть к большому дольмену. Противник предложил переговоры. Туда вызываются все вожди Радуги миров.

-Я приду. С сыном.

-О, могучий хан Джагатай, сын великого Чингис-хана! Командование просит вас прибыть к большому дольмену. Противник предложил переговоры. Туда вызываются все вожди Радуги миров.

-Я буду там вовремя. Но я позволю себе заметить, что я — не хан!

-Государь! Здесь вы — хан для своего народа.

-Светлая Вариора Суртадоттир! Командование просит вас прибыть к большому дольмену. Противник предложил переговоры. Туда вызываются все вожди Радуги миров.

-В качестве кого? Я командую только человеческим ополчением Волчьего мира.

-Госпожа моя! Вы фактически командуете армиями трех миров, оставшимися в свое время без военачальника. Вы — повелительница Муспельхейма. И вы — княгиня вейрмана!

-Незаконная княгиня.

-Законная! — сталью прозвенел голос гонца. — Моей властью и волей армии и народа вейрмана, с одобрения решительно всех князей и княгинь вы — законная княгиня вейрмана.

-...Ладно. Уговорил.

-Ну, здравствуй, мама.

-Здравствуй, Ахто. Я рада, что ты жив.

...

-Ма! Ты уже знаешь про маму?

-Про Дальму? — бледнея, прошептала хозяйка Муспельхейма.

-Да, мама, — вздохнул Ахто.

-Что с ней?

-Мама! Ее больше нет. Она... умерла у меня на руках.

С шипением испарялись слезы, текущие из глаз повелительницы Муспельхейма.

И князь Ахто тонДальма тонВариора потянулся, чтобы обнять свою маму, единственную, оставшуюся в живых. Вариора отшатнулась.

-Осторожнее, сынок, — с трудом выдавила она. — Обожжешься. Я за последние недели изменилась. Сейчас, Ахто... Теперь можно... если еще не раздумал...

-Мама! — с укором поглядел на Вариору Ахто, обнял ее и прошептал на ухо:

-Мы отомстим, мама. За Дальму, за твоего отца, за бабушку Гвенн, за бабушку Нелл, за всех! За всех тех, чью жизнь сломали Норны!

И, отстранившись, крикнул яростно:

-За всех!

-Ахто! — осторожно окликнула сына хозяйка Муспельхейма. — А причем тут Норны?

Ахто внимательно поглядел на мать.

-Мама! Мы когда-то об этом уже говорили с тобой! Теперь дай мне слово не перебивать меня и не сердиться.

-Я слушаю.

Ахто помолчал.

-Мама! Тебя не удивляла полная неспособность Дальмы командовать? И ее ослиное упрямство? Тебе никогда не казалось, что эти... ее "качества" чрезмерны?

-Ну, ее мама, Гвенн, тоже была упряма. Из-за этого и умерла при родах. Это вейра-то!

-Это не ответ, мама!

-Другого ответа у меня нет, сынок.

-Сейчас будет! — пообещал Ахто. — Наверное ты еще не знаешь, что мама Дальма почти год назад возглавила отряд из четырехсот воинов из разбитых войск разных миров, за неделю довела численность отряда до трех тысяч человек, и командовала им мастерски! Великий Пан Тун отзывался о ее таланте в самых превосходных степенях. Маршал Мюрат звал ее занять пост начальника штаба его армии. Тебя не удивляет этот факт?

Вариора задумалась.

-Тогда у меня есть еще один ответ, — сказала, наконец, она. — Власть Норн ослабла здесь, на Боргильдсфольде. И Дали вырвалась из-под их контроля. Бедная Дальма, как я виновата перед тобой, солнышко мое лохматое... Я тебя не уберегла... Все, кого я любила, погибали из-за меня. Ты только сумел меня пережить... И-то...

Ахто понял. И медленно, выделяя каждое слово, спросил:

-Ты хочешь сказать, что пошла на смерть тогда, чтобы спасти меня?

-Да, сынок. Ради тебя. Ради победы. Ради Хвара, твоего сына... А что, этого мало?

-Нет, мама. Просто теперь ты должна выжить. Я не хочу потерять тебя... Мама Дальма погибла, спасая мне жизнь. Всю эту мою жизнь мне предстоит нести вину за ее гибель... Не утяжеляй мою вину, мама.

-Боги не умирают. Во всяком случае, не так, как люди, сынок. Не беспокойся за меня. Только... я же теперь несколько отличаюсь от той Вариоры, которую все знали...

Ахто снова обнял ее.

-Мама! Если ты имеешь в виду наследие твоего отца, то... презрения достоин тот, кто не чтит родителей, не уважает их труды... Можно не продолжать их дело, но нельзя отказываться от них. А если ты говоришь о... своих чувствах, то... Мне жаль, что Гарм не понял тебя. Вы были отличной парой... Но я принимаю тебя любой.

-Любой? — испытующе посмотрела на сына Вариора.

Ахто выдержал взгляд матери и, очень тщательно подбирая слова, ответил:

-Мама! Я — не Видящий, как ты. Но я — Вяжущий концы. Я вижу те... нити, которые связывают людей, события... Я вижу причинно-следственные связи. И я... пойми меня, мама, мне трудно об этом говорить, но выбор твоего сердца я тоже вижу. И приму его.

-Сынок...

Большой дольмен — единственное рукотворное сооружение на Боргильдсфольде. Он находился в сорока лигах к юго-востоку от Холма на плато, окруженном огромными валунами. В этой стене были четыре прохода, ориентированных по сторонам света. Именно там были назначены переговоры вождей армии Радуги миров с командованием сил Предначертания. С Норнами.

Три мрачные фигуры возникли у западного входа. За их спинами маячили их военачальники.

Урд, Верданди и Скульд молча прошли к дольмену. Им навстречу вышли двое: невысокий чернокожий человек в черном плаще — прославленный Черный Дракон, вернувший на небо звезды, и Асклепий — олимпийский бог-врачеватель, Целитель Сотни миров. Двое против Трех.

Урд шагнула вперед.

-Я, Урд — Прошлое, предлагаю вождям Изменения признать свое поражение. Вас осталось не более ста тысяч. Из которых лишь два десятка обладают божественной мощью. А у нас тысяча Йотунов — древних богов камня. И полмиллиона лучших воинов. Не стоит лить кровь зря. Примите Предначертание, и мы вместе возродим мир таким, какой он должен быть.

Прищурил глаза Черный Дракон.

-Предначертание? Что же это?

Урд снисходительно улыбнулась и начала нараспев:

-Всеотец Энтар, задумавший Радугу миров, сотворил истарнов — могущественных духов, в помощь себе. Надеялся Великий, что они, дети и ученики Его, будут творить Радугу миров по замыслу Его. Но взбунтовались истарны. Каждый хотел творить миры по своему глупому разумению. В своей безмерной любви не стал им препятствовать Всеотец. И воцарилась смута и беспорядок в Радуге. Мятежные истарны стали ссориться и враждовать друг с другом, вовлекая в войну свои создания. Лишь немногие из них остались верны Энтару. Они подчинились нам, Норнам, старшим из детей Всеотца Энтара. Сложите оружие! Пришел срок исправлять все то зло, причиненное мирам мятежниками...

-Патетика-то какая! — усмехнулся Асклепий. — Тебе бы, старуха, в театре выступать! Представляешь? Вечный аншлаг до конца времен!

-А как быть со свободным выбором? — поинтересовался Черный Дракон, не дав Урд возможности ответить Целителю.

-Когда ребенок хочет потрогать огонь, это тоже его свободный выбор. Но взрослые лучше знают, что этот выбор опасен. Ты предлагаешь дать детям огонь?

-Мы — не дети, Урд. И ты это хорошо знаешь.

-Знаю, Черный. Но ты ведь — не человек! Ты — истарн. Не так ли?

-Так, старуха, так! Но это не меняет сути дела. Мы — не дети. И у нас есть право выбора. Мы не сдадимся.

-Зря, Черный. Вы не победите в любом случае. Мы ведь — Норны. Мы — Прошлое, Настоящее и Будущее. Мы — победим.

-Нет! — неожиданно жестко возразила третья Норна — Скульд, вставая рядом с Черным Драконом и Асклепием. Трое против двух.

-Сестра, опомнись! — вскрикнула Верданди.

-Опомниться? — оскалилась Скульд. — А вы помните, сестры, как звали того мальчика, который меня любил когда-то? Помните! Уж сестрица Урд его точно помнит! А я — нет! Слишком давно это было! Ни имени его, ни лица я не помню. Но я помню его ласковые руки и неумелые еще губы. Я помню, что он любил меня. А я любила его.

Скульд уже не говорила — она кричала.

-А что вы мне сказали, помните? "Детка! Какая еще любовь? Это все — твои фантазии! Наш долг — исполнить Предначертание!"

Асклепий положил ей руку на плечо и с неожиданной силой прижал к себе. Скульд уткнулась лицом в грудь бога-целителя и затихла. Ее плечи вздрагивали.

Молчание затягивалось. Ведь когда говорит Будущее — Прошлому и Настоящему нет слова. Наконец, тихо и обреченно Скульд снова заговорила.

-А что с ним произошло потом — помните? Уж сестрица Верданди это точно помнит. И я помню. Я — помню! И поэтому я не дам вам победы. Я — Скульд, лишаю вас Будущего!

В руках младшей из Норн появился древний обсидиановый жертвенный нож. Осторожно высвободившись из рук Асклепия, Скульд поцеловала его.

-Спасибо, брат. Прощай. До встречи.

И тихо прошептала:

-До очень скорой встречи.

И одним движением перерезала себе горло.

Наступившее молчание нарушил злобный смех Урд.

-Дура! Что она решила доказать? Нас больше. Мы сотрем вас в пыль и создадим мир снова согласно Предначертанию. И создадим новое Будущее.

Поднял Асклепий нож, протянул его лезвие Норнам.

-Видите кровь? Ее кровь. Кровь, которой у вас давно уже нет. Она вас лишила Будущего! А я — Асклепий, лишаю вас победы! Больше на Боргильдсфольде никто из вас никого не убьет! Я передаю свои знания, силу и талант всем воинам Радуги. Они все получают дар Абсолютного целительства. Драться придется вам самим! По законам честного поединка. Один на один! И вызов бросите не вы. Вызов бросят вам. Ждите.

-Прощай, брат Черный! — сказал Целитель сотни миров. И тоже перерезал себе горло.

Поднял Черный Дракон нож с земли. Повернулся спиной к Норнам. И пошел прочь.

Песня

Велик Боргильдсфольд — поле последней битвы. Беспределен... Это ведь целый мир, созданный в начале времен специально для этой великой битвы. И есть в этом мире синие, бирюзовые и стально-цветные моря, бескрайние ковыльные степи, высокие синие и красноватые горы, увенчанные снеговыми коронами, широкие неспешные равнинные реки и бурные горные потоки, хвойные и лиственные леса...

И посреди Боргильдсфольда почти незаметен одинокий холм на центральной равнине.

Но каждый из тех, кто сражался на этом поле, кто еще продолжает сражаться, думает об этом холме. Только о нем. Потому, что каждый знает — все решается именно там. Потому, что каждый понимает — не меч решит судьбу Битвы. Не меч — Песня.

Неизвестно, кто из них первым взошел на холм. Почему? Ведь каждый знает, что грохот и рев боя глушит любую музыку. И почему это они решили, каждый самостоятельно, доказать: не любую музыку можно заглушить?

На холм собрались музыканты разных миров. Кивая друг другу, как старые друзья, садились они на траву и начинали играть. Каждый — свою музыку. И мелодии их не перебивали друг друга, не резали слух. Поддерживая одна другую, плыли они по полю, вселяя мужество и возвращая силы.

И первой решилась запеть совсем юная девушка. Скорее даже — девочка. И будила ее песня воспоминания о том времени, когда Рагнарекк еще не начался.

— Урсула дотГритр

Над Боргильдсфольдом тишина,

И ночь белым — бела.

И вновь волшебница весна

Нас всех с ума свела.

Вновь из небесной синевы

Нам птичья трель звенит,

И аромат степной травы

Нас, как вино, пьянит.

И шелестит нам о любви

Зеленая листва.

И лишь любовь бурлит в крови.

И — кругом голова.

Над Боргильдсфольдом тишина.

...Но солью на губах

Грядет последняя война.

И нас зовет труба.

Внезапная судорога свела пальцы. С усилием разжала их Урсула, беспомощно глянув на других.

И молодой вейр, кивнув родственнице, продолжил.

— Ахто тонДальма тонВариора

На все миры гремит набат

И сходятся в полки

Булатный меч и автомат.

И белые клыки.

И мы: старинные друзья

И давние враги,

Кто с честью пал в былых боях,

Выходим из могил,

Встаем с живыми в общий строй.

Нам всем — судьба одна:

Последний час. Последний бой.

Последняя война.

Играет Солнце на мечах.

Рвет ветер шелк знамен.

Мы слышим клич, что не звучал

С рождения времен:

"Грозят нам Пламя, Вечный Лед

И Изначальный Страх.

Вставайте, волки! Смерть грядет,

Кровавая игра!"

Перехватило дыхание. Выронив лютню, Ахто схватился за горло. Его подхватили и помогли лечь. И какой-то парень в черной рубашке, джинсах и кроссовках молча принял эстафету. И взял в руки гитару.

— Парень с гитарой

Вставай, вставай, погибший брат!

Еще дрожит струна!

Нам слишком рано умирать:

Не кончена война!

Стучит нам в грудь чужая кровь

И мы уходим в бой.

Любовь и дружба вновь и вновь

Зовут нас за собой

Сквозь мглу и смерть. Сквозь ураган.

Повсюду и везде

Мы будем глотки рвать врагам,

Чтоб защитить людей.

На нас,

на миг,

на Мир,

на Век

Нацелено копье.

И с серым волком человек

Спина к спине встает.

-Спасибо, брат! — одними глазами улыбнулся Ахто.

Неслись, как секунды, дни и недели над холмом. Теперь уже Песня не вспоминала. Она шла вровень с Рагнарекком. И те, кто слушал и слышал ее, узнавали о новостях, о погибших друзьях...

Теперь пела чернокожая слепая девушка — величайший скальд, из рожденных щедрой землей Та-Сета. В ее руках было банджо.

— Эланхалу, принцесса Та-Сета

В единый шаг свернулась даль.

Века — в единый миг.

Погибли Один и Хеймдалль,

Сетнахт и Белый Бык.

Драконы гибнут в сети чар,

Тускнеет Солнца свет.

И не дождется мир Зонтар

Ушедших сыновей.

Кровь высыхает на траве.

Кровь заливает снег.

Здесь стали братьями навек

И Бог и Человек.

Погибло Солнце. Мир во тьме.

Но в землю нам не лечь.

Оплакав сына на Холме,

Мать подбирает меч.

Последний бой. Последний час.

Пусть смерть Судьба таит.

Мы — матери. И против нас

Никто не устоит!

Чтоб встали травы из земли,

Чтоб Солнцу вновь светить,

Чтоб наши дочери смогли

Кого-нибудь родить,

Бьет час скрестить клинок с Судьбой.

И, лютню отложив,

Уходим в свой последний бой,

Рождающие Жизнь.

Пока она пела, погиб последний из Золотых драконов, защищавших солнце. И мрак в небе погасил светило. Давно уже не было в небе звезд и луны. Лишь костры освещали Боргильдсфольд, лишь горящие рощи юга да полыхающие леса востока... И черный мрак, такой черный, что даже обычное ночное небо казалось светлым в сравнении с ним, начал опускаться вниз. И шагнул прямо в небо невысокий чернокожий человек. Одет он был также во все черное: кожаная куртка, брюки, ботфорты, плащ. Лишь меч его сиял даже во мраке. Лишь глаза его светились. Шагнул он в небо и пошел прямо по облакам. А там с грохотом обратился в исполинского черного дракона. И лишь серебряные контуры его гибкого тела, лишь светящиеся глаза, рассыпающие искры, лишь пламя и молнии, извергающиеся из его пасти, были видны.

Эти молнии и пламя рвали на части мрак, они, казалось, жили самостоятельной жизнью. Они были похожи на острие клинка в искусных руках. Миллионы глаз следили за картиной грандиозного боя в небе Боргильдсфольда. И музыка банджо придавала силы Черному Дракону. Но туманились глаза девушки, тяжестью наливалось банджо в ее руках. И одна мысль билась в ее голове: "Преодолеть себя!... Преодолеть себя!..."

И снова загорелись звезды в небе. И последние аккорды еще держали в воздухе израненного Черного Дракона. Осторожно он снижался. Ниже... Еще ниже... Плетью висело сломанное крыло, текла кровь из передних лап... Все. Дракон сел. И без сил опустился на траву.

Выронила Эланхалу банджо, упала на колени. С трудом поднялась, выхватила меч, поцеловала стальное кольцо с желтым камнем, и побежала вниз, с холма. И, зарычав, положил свою лиру в траву чернокожий певец Орфей, обратился и огромными прыжками помчался за ней.

-Эх, Орфей! Что же ты не стал волком, когда тебя убивали проклятые менады? — простонал пожилой ахеец.

-Наверно он и сам не знал, что он оборотень... — предположил кто-то.

А музыку вел уже новый певец. Высокий, могучего телосложения седой старец с длинной бородой. Он сидел, перебирая струны кантеле, и глядел в западное небо.

-Ну что ж! — жестко бросил он вдруг. — В вашу игру умеете играть не только вы. Я — тоже.

И запел. И его музыка уже предсказывала ход боя.

— Вяйнемейнен

Нам в клубах пара, в блеске гроз

Судьбу свою менять:

В бездонном море женских слез

Исчезнет мир Огня!

И человеческая кровь

Растопит Вечный Лед.

И в небе звезды вспыхнут вновь.

И час Судьбы пробьет.

Неодолимый древний враг

Стоит перед тобой:

С клубками Судеб в кулаках

Выходят Норны в бой.

Жрет смерть-судьба миры, века,

Но пламя душ горит.

Сжимает мертвая рука

Гитары тонкий гриф.

И лишь струна еще поет.

Клинки распались в прах.

Тут я бессмертие свое

Швыряю в жар костра.

Умолкло кантеле. Но остался сидеть певец, спокойно положив руку на струны. Уже мертвый.

И умолкла, было, песня, ибо некому было играть уже. Но, опираясь на копье, взошла на холм чернокожая девушка. Бережно подняв с земли лиру Орфея, провела она неумело пальцем по струнам. И запела. Скрипуч и неприятен был ее голос, как у всех себеков во время пения. Но с каждым словом все увереннее звучала лира, и прекрасны были ее звуки. И подстать лире величайшего певца Радуги миров зазвучал и голос себекет. И ее песня уже предопределяла ход боя.

— Минис, принцесса народа Себек, жрица Анны

И на алтарь былых утрат

Свою возложат кровь

Меньшая Времени сестра,

Целитель ста миров...

Над умирающей Землей

Горят сердца-костры.

Великие вступают в бой,

Творившие миры.

Чтоб мир не лег в пучину тьмы,

Не канул в Пустоте,

Они идут — как шли и мы —

Спасать своих детей.

Гляди! На западе встает

Свет, страшен и багров.

То Хаос сам занес Копье

Над Радугой миров.

Копье летит, миры круша,

Но с нами до конца

Любовь, и Мудрость, и Душа —

Оружие творца.

Обрушилось на холм незримое Копье Хаоса. Минис сумела уклониться от острия. Тяжелый удар отшвырнул ее назад, прямо в валун на вершине холма. И Минис потеряла сознание. Она не видела, как Сурт Великий вложил меч в ножны, как рассыпалось в прах бессчетное войско мертвецов Муспельхейма, как Сурт принял на себя последний удар Копья и погиб... Она не видела, как юная зеленокожая девушка с великолепной гривой светящихся золотых волос взошла на холм, чтобы ей помочь. Она не слышала, как голос погибшего в последний раз Музыканта — Браги Скальда — уничтожил Копье и заставил отступить с поля боя сам Хаос.

— Голос Музыканта

Над полем Музыка звучит,

А очередь моя!

Я поднимаю Песню-щит

Против Судьбы-Копья.

Я мертв! Но в силах я играть.

Молчания покров

Мне рвут не боги — Мастера!

Создатели Миров!

Трещит Копье и рвется Цепь,

Как листья на ветру.

Миры встречаются в кольце

Соединенных рук.

И наступила тишина. Исход боя теперь должны были решить два поединка. Княгини Баки дотГерта, Баки Первой, матери Вимме тонБаки, против Урд. И княгини Урсулы дотГритр против Верданди.

И победили две волчицы. Но погибла Радуга миров. И Урсула — юная богиня — взяла гитару, чтобы возродить утраченное.

— Урсула дотГритр

Над Боргильдсфольдом тишина.

Впиталась в землю кровь.

Мертва последняя война,

И Мир родился вновь.

Вновь будут горы и леса.

И дождь. И плеск волны.

Вновь будут птичьи голоса

Встречать приход весны.

Пещеры, логова, дома

Наполнятся детьми.

Нам всем на лапы поднимать

Новорожденный Мир.

И от касания руки

Рассеется беда.

Повиснут древние клинки

На стенах навсегда.

Могилы прорастут травой,

И в Вечность канет боль.

Но прежде скорбный волчий вой

Услышит Боргильдсфольд.

Взойдем на Холм средь вечной тьмы,

Где звездный свет дрожит,

Волчицы, женщины — все мы.

Все, кто остался жив!

О, вы, кто Смерти путь закрыв,

Погиб в последний раз!

Пусть светят вам сердца-костры

И звезды наших глаз!

Пусть вольным ветром дышит грудь.

Чтоб до времен конца

Стал неизведанный ваш Путь

Дорогою творца.

Все! Рагнарекк кончился.

"Принимай хозяйство..."

-Великая Киприда! Им не устоять! Смотри: лишь десять драконов еще на крыле! — Язон схватил Фрейю за руку. И ни он, ни богиня даже не обратили внимание на вопиющее нарушение этикета.

Фрейя с досадой отшвырнула меч и вгляделась в горную страну, лежавшую на юге. Там братья драконов лечили раненных.

-Как они там? — нервно спросила она.

-Плохо! — донесся оттуда ответ. — Половина погибла. Если этот проклятый мрак победит — всему конец.

Фрейя давно знала братьев драконов.

Некогда, в мире Рарайна, была война между драконами и людьми. И одолевали драконы. Но ценой ужасного преступления люди взяли верх: проникли они в пещеру, где хранили драконы кладки своих яиц, и уничтожили почти все.

Выше мести оказался древнейший народ. И мстить не стал. Улетели драконы на южный материк, большую часть которого занимала раскаленная безводная пустыня и мертвые горы. И поселились там.

С трудом подготовили они новые кладки яиц, приставив к ним на сей раз охрану.

Но появился в небе неведомый враг — Мрак извне. И гибли драконы, один за другим.

А в пещере начала трескаться скорлупа. И рождались дети. И некому было принести им еду — весь драконий народ улетел в бой. И решали стражи пещеры нелегкую задачу: нарушить ли им долг, улетев на охоту и оставив детей без охраны, или обречь их на голодную смерть?

Но пришли им на помощь люди — племя, издревле жившее на побережье. Они начали возить еду к пещере.

И, когда уже почти победил Мрак извне, когда погиб последний из драконов, вступило в бой новое поколение драконов. И оно сумело переломить ход войны. Тогда Мрак отступил.

Теперь — новая встреча...

-Высокая! — крикнул ей издалека вождь братьев драконов. — Открой врата в Утверц!

Утверц! Там с изначальных времен томился Отступник — заклятый враг Всеотца Энтара, восставший против него, побежденный и навеки брошенный в Утверц. Это было опасно. Очень опасно. Но Отступник сам был Драконом. Он и создал этот древний и мудрый народ. И должен был их защитить.

Фрейя решилась. Всю свою силу вложила она в таран, который обрушила на ткань междумирья.

Глубже. Еще глубже. Рвались слои реальности, трещали замки... Ниже... Еще ниже... Когда сил не хватило, Фрейя без размышлений вложила в заклятие собственную жизненную силу. Удар! Еще! И еще! Кто это ей помогает? У кого еще столько сил, чтобы прорваться сюда? Ты кто? Молчишь? Ладно. Давай вместе! Удар!!!

Лопнула ткань Утверца. И из гибнущей тюрьмы шагнул вверх черный человек — Отступник. Черный Дракон.

-Анна! — позвал ее тихий голос.

Этот голос Анна узнала бы из миллионов других. Фрейя! Ее зовет богиня любви. Ее богиня. И, не сознавая, что она делает, Анна Трюггвадоттир распахнула врата перехода.

Давно знакомая ей синеглазая девушка в белом платье, перепоясанном цепочкой сапфиров, лежала на траве.

-Фрейя! Что с тобой? — вскрикнула Анна, кидаясь к богине.

-Оставь. Бесполезно... Принимай хозяйство, Анна. Не может Радуга оставаться без любви...

-Я исцелю тебя, Фрейя! Я же врач!

-Оставь, говорю. Я — богиня. Я знаю.

-Эскельп! Помоги!

-Он не поможет мне, Анна. Я ухожу...

-Но я же не смогу, Фрейя! Я же не богиня! У меня нет сил!

-Дура ты, все-таки, Анька! В десяти мирах стоят твои храмы... Тебе молятся, тебя любят... Твои ученицы хранят шесть миров... Не упрямься же. Принимай хозяйство...

-А как же Фенрир?

-Анна! — с укором прошептала умирающая. — Кто ж тебя заставляет разводиться-то? Он поймет. Любите друг друга. И будьте счастливы... Береги любовь, Аня. Тогда ты будешь сильнее. Я вот не уберегла когда-то... Пошли за ним немедленно. Он сейчас на севере, в армии Веллингтона. Командует войсками вашего мира.

Анна ужаснулась.

-Веллингтон же в окружении...

-Уже нет. Маршал Мюрат привел своих на помощь.

-А кто такой Мюрат?

-Чему вас только в школе учили? — усмехнулась Фрейя. — Мюрат — Наполеоновский маршал.

-Так Бонапарт же против нас!

-Против. Зато Мюрат с нами... Ты же знаешь — на Боргильдсфольде такое — не редкость... Север сейчас прочно удерживают войска Веллингтона, Мюрата, Кухулина и Рагнара Кожаные Штаны... Пошли за мужем. И с сыном поговори. Ему сейчас очень плохо. Очень. Он разводится с женой...

-Почему? — огорчилась Анна.

-Не спеши, дорогая моя. Скоро поймешь. Прощай, ученица.

-Куда ты?

-Не знаю. Неведомы пути после второй смерти даже богам. Но нет таких путей, на которых нельзя свидеться...

Призрачная фигура Фрейи поднялась с травы, улыбнулась Анне и, вскочив на облако, улетела.

Черный Дракон опустился на колени над телом Фрейи. Его одежда висела клочьями, левая рука висела, как плеть, лицо было обморожено.

-Высокая! Верни ее! Не мне, просто верни... — попросил он. — Когда-то она выбирала между верностью и любовью. И выбрала верность. Я ни на что не надеюсь, Высокая. Только верни ее. Возьми мою жизнь, а ее верни.

Анна с болью смотрела на Черного Дракона, Отступника, Мятежника. На того самого Князя Тьмы, которым десятки тысяч лет пугали верующих все без исключения религии всех абсолютно миров Радуги. На творца, куда более могущественного, чем она сама. И не могла ему сказать, что бессильна помочь. И тогда, обняв его за плечи, прошептала Анна Трюггвадоттир ему на ухо:

-Я не в силах ее вернуть. Но ты — в силах. Но для этого... Забудь, что ты — Закон! Стань Мыслящим, а не только Истарном! Пойми, Великий: на чувства способны только люди, те самые Мыслящие, которыми самонадеянно пренебрегают те твои собратья истарны, что командуют Армией Предначертания! ...Найди ее, верни ей свою любовь. И когда она подарит тебе в ответ свою любовь, вы оба будете свободны в выборе путей. После победы здесь иди в неведомый путь, Мастер. Моя любовь будет тебе проводником.

Вяйнемейнен

Он лучше других понимал — что происходит. Для его товарищей по холму это была просто песня. Ну пусть даже — просто Песня!

Но, начавшись с песни Урсулы дотГритр, как с памяти о том, что уже никогда не вернется, Песня пошла вровень с битвой. С Битвой, которую они проигрывали. Только Эланхалу умудрилась выровнять положение. Но никто из них не представлял могущества Сил, им противостоящих. Теперь Эланхалу больше не может петь. Даже кольцо назгула, подаренное ей этим мальчишкой, Ортхэннером, не помогло.

Но он — истарн. Ему они (Они!) рот не заткнут. Может, он и не выиграет свой бой, но он покажет им (Им!) — что значит борьба на равных! Сейчас будет решаться вопрос: чья Песня управляет битвой?

Вяйнемейнен положил кантеле на колени, ласково провел ладонью по струнам...

Словно понимал, что играет в последний раз... А, может, и знал?

Нам в клубах пара, в блеске гроз

Судьбу свою менять:

В бездонном море женских слез

Исчезнет мир Огня.

И погасло пламя Муспельхейма... Жаль было Вяйнемейнену, конечно, мир огня, но кто-нибудь из оставшихся в живых его восстановит! Зато с поля битвы исчезло Пламя!

И человеческая кровь

Растопит Вечный Лед

И в небе звезды вспыхнут вновь.

И час Судьбы пробьет.

И багровый туман встал на севере, где когда-то был Нифльхейм. И отступили вечные льды.

Неодолимый древний враг

Стоит перед тобой:

С клубками Судеб в кулаках

Выходят Норны в бой.

-А! Вот и вы, наконец! Рад встрече!

Жрет смерть-судьба миры, века,

Но пламя душ горит.

Сжимает мертвая рука

Гитары тонкий гриф.

-Не справиться смертным с этой силой! Норны рвут нить за нитью, гибнут люди, гибнут целые миры! Но мы еще посмотрим! Не всегда вам быть бессмертными! Я, старый и, как многие ошибочно полагают, мудрый Вяйнемейнен, творивший некогда погибший ныне мир Калевалы, никогда не тративший сил на разрушение, творю ныне Великое Разрушение, которое станет залогом грядущего Творения. Творения, огонь которого понесут люди. Я действительно стар, Норны! Моя жизнь — недорогая цена за возможность вас одолеть. Люди! Я, Вяйнемейнен, дарю вам эту возможность! Я люблю вас, люди! Если б вы знали, как я люблю вас всех!

И лишь струна еще поет.

Клинки распались в прах.

Тут я бессмертие свое

Швыряю в жар костра.

Исхудавшая рука лежала на струнах.

Седая старуха в черном медленно подошла к мертвому. Стал на колени рядом с ним могучий светловолосый мужчина.

Старуха ласково погладила седые волосы певца и грустно сказала:

-Зачем ты так, враг мой? Как же мы будем без тебя? Кто возродит твою Калевалу? И кто теперь будет моим врагом? Зачем же ты так, брат мой? Как мне жить без тебя?

Мужчина поднял взгляд на старуху. Не было удивления в его глазах, хотя еще никто не слыхал подобных слов от этой ужасной женщины.

-Жить. Просто жить, Хозяйка! — глухо сказал он. — Даже если не хочется... У тебя долг... И у меня тоже... Только кто станет Учителем мира Калевалы теперь?

Старуха положила ладонь на плечо собеседника.

-Ты, Ильмаринен! Ты — его сын. Ты, сотворивший некогда Сампо! Только не говори своим обо мне... Никто не должен знать, что Хозяйка Похъолы плакала над телом Вяйнемейнена!

Ильмаринен вскочил на ноги.

-Зачем нам враждовать, Лоухи? — горячо заговорил он. — Мы можем спорить до хрипоты, ругаться каждый день! Но зачем нам быть врагами? Неужели нельзя уважать друг друга? Неужели невозможно нам стать друзьями?

Старуха осторожно сняла мертвую руку певца со струн и взяла кантеле.

-Возьми, мастер! — протянула она кузнецу инструмент. — Теперь он твой! Играй, помни о долге Творца перед своими творениями! И... заходи к нам, в Похъолу. Поговорим... Может, помогу чем-нибудь...

Выбор Великих

Ну, что? Еще слушаешь? Терпения тебе не занимать... Ну ладно. Слушай дальше.

После того, как Вяйнемейнен ценою своей жизни лишил Норн бессмертия, они призвали на помощь Хаос. И Хаос занес свое копье над миром. Над всем, что осталось от Радуги миров.

И вот тогда на Боргильдсфольд явились истарны.

Мы смотрели, затаив дыхание, как ниоткуда возникали они — творцы миров. И те из нас, кто могли узнать кого-нибудь из них, называли их имена.

-Брахма — творец Земли.

-Реоркс — творец Тробара.

-Мелькор Ангильд — творец Арты.

-Штерпаст — творец Ндекростры.

-Мелькор Тильвир — творец Эрстома.

-Тулкас — творец Итоша.

-Манвэ — творец Миайлы.

-Митра — творец Сканты.

-Черный Дракон — праотец Великих драконов.

-Фаргр — творец мира драконов.

-Кронос — творец мира Аххийявы.

-Скарврроттрер — демиург мира Великих крабов.

-Аркорахн — мастер мира гигантских пауков.

-Биги — Учитель мира Сарст...

Не все они имели облик. Те, что имели его, выглядели, как люди, эльфы, гномы, крабы... Другие казались языками пламени или облаками тьмы... По экзотическому обычаю народа хэйжэнь они расселись на облаках, слегка засветившихся при этом. Разговор велся не словами — мыслеформами. И никто из нас, естественно, ничего не понимал.

Что-то непонятное творилось со временем на Боргильдсфольде: иногда незаметно проносились недели, иногда бесконечно ползли секунды. Вот и в тот момент Энтар медленно, очень медленно заносил свое ужасное копье.

Мы все стояли и смотрели. Каждому из нас было не по себе: мы ощущали себя детьми. Заигравшимися детьми, проделки которых вынуждены исправлять мудрые и терпеливые взрослые.

-Ну вот! — утрированно бодро заявил высокий светловолосый воин, откуда-то из Арды, если не ошибаюсь, — детишки набезобразничали. Пришлось вмешаться взрослым. Сейчас они исправят все, что их любимые отпрыски разбили и поломали, а потом, скрепя сердце, назначат нам строгое, но справедливое наказание. И все закончится очень хорошо.

Этот парень выразил то, о чем мы все думали, но не решались сказать. Кто бы мог подумать, что Великие это услышат и прервут Совет.

-Ты не прав, Боромир! — мягко произнес Брахма, невысокий темнокожий человек аскетического телосложения. — Все не так! Мы ведь для вас творили Радугу миров. И вы — ее хозяева. Вам ее и защищать. Мы только поможем вам.

-И как же? — саркастически поинтересовался Боромир, — сделав все за нас по своему выбору?

-Нет. Пока это не требуется. Представь себе, сын Денетора, что у тебя есть сын! Ты учишь его владеть оружием и быть воином. Учишь его быть человеком! Ты ведь не станешь все делать за него? Вот и мы не станем.

-Да! Пока не сочтете, что мы заигрались.

-Нет! Если вы уничтожите Радугу, мы признаем свое поражение и уйдем творить новые миры.

Боромир недоверчиво пожал плечами.

— Пойми же, парень! Если бы любой из нас был способен на то, в чем ты нас подозреваешь, он бы оказался в Армии Предначертания! - обозначил мысль-мнение Скарврроттрер, имевший облик краба, настолько огромного, что его дети — великие крабы — казались обычными, каких хватает на морских берегах большинства миров, кроме мира крабов. - По совести говоря, мне до фонаря, парень — веришь ты мне или нет. Да! Все вместе мы вполне способны заставить Всеотца Энтара отступить. Но мы этого делать не будем. Пока ты хамил нам, по своей привычке, мы приняли решение! Да объявит его Фаргр, старейший из нас!

Развернул крылья золотой дракон. И без преамбул сообщил:

-Браги Скальд, именуемый Музыкантом! Тебе даруется право сыграть еще один раз!

Ниоткуда зазвенели гитарные аккорды. Нам показалось, что они шли сверху, прямо с небес...

Забил родник, потек ручейком по мертвой выжженной земле, пропитанной кровью. И луч погибшего давно солнца освещал его путь. И зеленела трава на его берегах, и распускались цветы...

Стоя на коленях над ручьем, рыдала Иртэлонна.

И давно знакомый, до боли знакомый голос, который она не слышала уже много лет, запел:

Над полем Музыка звучит,

А очередь моя!

Я поднимаю Песню-щит

Против Судьбы-Копья.

Перед копьем Энтара появился светящийся щит. Но последние свои слова Браги уже не пел — он выталкивал их из сдавленного незримой петлей горла. Вскочила с колен Иртэлонна Ульфдоттир арнМеттере. И взяла в руки свою гитару. И встал рядом с ней парень в рубашке, джинсах и кроссовках, уже знакомый ей по холму. И запел что-то свое хрипловатым голосом. Странное дело! Иртэ пела на привычном северном диалекте. А парень — на привычном ему русском языке. Они не понимали друг друга. Они пели — каждый свое! Но их песни помогали одна другой. И Музыкант с трудом продолжал:

Я мертв! Но в силах я играть.

Встал рядом с ними Орфей.

Молчания покров

Медленно подавался назад щит. Кровью с облаков капали слова песни Браги. Все тише звучал его голос. Но все новые воины Песни вставали на берегу ручья. Эльфы и люди, гномы и орки, крабы и кобольды, оборотни и пауки.

Мне рвут не боги — Мастера!

Флейты, лютни и арфы, лиры и гитары, кантеле и скрипки звучали теперь над ручьем. И высокий негр бережно провел ладонью по барабану и выстучал дробь, раскатившуюся на весь Боргильдсфольд.

Создатели Миров!

И в чистом поле невысокий пожилой человек в камзоле и парике сел на камень, взмахнул руками. И перед ним появился орган. Осторожно опустились на клавиши чуткие пальцы. И могучие аккорды заставили вздрогнуть само небо. Властная, уверенная музыка удержала щит.

Иоганн Себастьян Бах играл свою последнюю токкату.

Трещит Копье и рвется Цепь,

Теперь Браги спешил. Он кричал строки песни, он безжалостно рвал струны своей незримой гитары, отчаянно стараясь успеть:

Как листья на ветру.

Миры встречаются в кольце

Соединенных рук.

С оглушительным звоном исчезло копье. Мы все ослепли и оглохли. На миг? На века? Кто знает...

Обезоруженный Хаос тогда явился самолично. Такой огромный, что даже облака были ему по колено, занес он ногу над Боргильдсфольдом, чтобы раздавить остатки Радуги миров и нас, осмелившихся его одолеть.

И годовалый ребенок встал перед ним, замахнувшись простой веревочкой.

Вздрогнул Всеотец Энтар, снова узрев своего заклятого врага. Впервые с момента Великого Замысла ему предстоял бой с равным противником. Но не отступил Хаос. Опустил он свою огромную ногу. Хлестнула ей навстречу веревочка. И снова мы оглохли от грохота. Энтар отшатнулся и съежился. С ненавистью поглядел он на нас, развернулся и ушел, хромая.

Но и ребенок не уцелел. В луже крови лежала его веревочка.

Опустилась на колени рядом с этой лужей княгиня Катерина дотТьюра. Черное отчаяние перехватило ей горло. И она заплакала, уткнув лицо в ладони. Впервые в жизни железная вейра по человеческому обычаю оплакивала погибшего. Оплакивала того, кто когда-то подарил ее дочери возможность появиться на свет.

Чей-то палец коснулся ее плеча. И странно знакомый голос мягко и участливо прозвучал над ней:

-Не плачь, Кэти! Время ведь вечен. Он еще вернется.

Катерина подняла взгляд на говорившую.

-Скульд? — поразилась она.

-Да, Кэти. Не тревожься! Я с миром сейчас. Он ведь был моим братом...

И, помолчав, Норна добавила с горечью:

-Счастливая ты, Кэти! Ты еще умеешь плакать. А я вот уже не могу. ...Прощай, княгиня. Спасибо тебе...

-За что? — не поняла Кэти.

-За слезы... — объяснила Норна, уходя.

-Постой! Так ты против нас? Или нет? — крикнула ей вслед княгиня. Почему-то ей это казалось важным.

-Это зависит от вас... — послышался вдали голос Скульд.

Кэти вытерла слезы и протянула дрожащую руку, чтобы взять веревочку. Но детская ручка ее опередила. Годовалый ребенок, очень похожий на погибшего, ухватил веревочку раньше.

-Не сердись, Кэти! — пролепетал он. И его слова не вязались с интонацией. — Ты не удержишь эту веревочку. Только я в силах ее удержать.

-Кто ты? — спросила Катерина.

-Я-то? Я — твой родич. Я — Время тонБаки, младший ее сын.

Севшим голосом княгиня прошептала:

-Так он же так и не...

-Да, я так и не родился. Поэтому я и Время. Только маме пока не говори. Иначе она проиграет бой.

-Какой бой? — не поняла Катерина.

-С Урд. Теперь все решат поединки с Норнами. Волки выберут двоих бойцов.

-А почему двоих? — удивилась княгиня. И тут она с ужасом вспомнила.

-Погоди! Она же погибла! Как же она?...

-Пока меня не было, она смогла вернуться.

-А теперь опять умерла, да? Теперь уже навсегда?

-Нет, Кэти. Не навсегда. Мы — вечны. Просто ей придется подождать, пока родятся новые Урд и Верданди. Она ведь — младшая. А для этого вам, волкам, надо убить нынешних Норн.

"Я хочу, чтобы ты была счастлива..."

Затих голос Браги Скальда. Уснула обессилевшая от слез Иртэлонна. Покинул Радугу миров обезоруженный Энтар Хаос — Всеотец Сущего. Закончился многомесячный бой.

Ушли в северные пещеры уцелевшие йотуны, чтобы там дождаться исхода Рагнарекка. Тролли спорили до хрипоты — что же им теперь делать. Впервые от сотворения Радуги никто за них не решал. Люди Предначертания встали лагерем на второй западной равнине. Они ничего не ждали и ничего не решали. Как ни закончатся поединки норн с волками, а люди Предначертания уже проиграли. Выбора у них больше не было. Ждать смиренно, пока Силы решат их судьбу, было унизительно. А перейти к сторонникам Радуги не позволяла честь.

В стане Радуги было тихо. Скоро завершится последняя ночь. А на утро, когда исчезнут звезды с неба, назначены два поединка. Бойцов еще предстояло выбрать. А ведь часть претендентов еще не вернулись из Винии, куда ушли спасать Родильный дом. И каждый думал, что зря они послали туда так мало воинов. Послали бы десяток тысяч, смешали бы с землей этих извергов, рвущих живьем на части детей...

Волк описывал круг за кругом, обходя площадку, в центре которой пылал костер. Бесшумно, как тень, скользил он во мраке, не решаясь подойти. Один человек, закутанный в плащ, сидел у костра. Лица его видно не было.

Сейчас волк не стыдился признаться, что боится. Он, никого никогда не боявшийся, готовый в свое время выйти против Сурта, чтобы ценой своей жизни дать своим воинам время уйти, теперь боялся. Боялся взглянуть в лицо той, что сидела у костра.

А сидящая, если это была она, встала, распахнула крылья, казавшиеся еще недавно плащом, сложила их опять и безошибочно нашла взглядом в темноте волка.

-Подойди! — повелительно прозвучал знакомый голос. Говорившая сократилась в размерах, снова стала похожа на... нет, лучше не вспоминать. Только крылья теперь отличали ее от человека.

Волк подошел.

-Ну, что ты мучаешься? И меня мучаешь, — ласково сказала хозяйка Муспельхейма. — Не смог смириться, что я сильнее тебя?

-Причем тут это? — гневно возразил Гарм. — Не я первый, у кого жена сильнее! У волков такое нередко случается. Но ты, оказывается, не волчица!

-Так я и не была ею, Гарм! Только шкура, подаренная Локи, давала мне дар трансформации.

-Да, Вари. Но ты — и не человек!... Прости, Властительница Муспельхейма, за фамильярность.

Вариора, наконец, рассердилась.

-Гарм! Я не заслужила такого обращения! Я тебе ничего плохого не сделала! Будь так любезен помнить о волчьем законе! Еще одно оскорбление, и я тебе брошу вызов. И без всяких огненных штуковин обойдусь! Зубами да клыками! Понял?!

Гарм сменил облик и накинул плащ.

-Позволишь присесть к костру? А-то холодновато...

-Садись, пожалуйста. Мог бы и не спрашивать. У нас, если помнишь, о таком не спрашивают: огонь-то общий!

-Тут весь огонь твой, Вари! — грустно парировал Гарм.

Вариора сделала вид, что не расслышала.

Гарм сел, протянул руки к огню, помолчал.

-Ты прости меня, Вари, за обидные слова. Я не хотел... Ты пойми, дело не в том, что ты сильнее меня! Я смерти не боюсь. Даже смерти от твоих клыков. И не в том дело, что ты — не волчица. Ты же — не человек, Вариора! У тебя даже сейчас крылья!

Хозяйка Муспельхейма внезапно оказалась рядом с бывшим мужем и обняла его за плечи. Гарм напрягся, но не отстранился.

-Пойми, волчище! Я чувствую себя человеком. Не властительницей Огня, человеком. И крылья тут не причем. Если бы ты знал — как прекрасно летать. Какое это необыкновенное ощущение — полет! Хочешь попробовать?

Гарм вздрогнул и пробормотал:

-Нет. Не сейчас. Я не могу.

-Не можешь... И я не могу... Но у нас же дети, волчище! И я люблю тебя! Что же нам делать?...

-Я тоже люблю тебя, Вари. Но переступить через себя не могу... И вижу, что ты уходишь, отдаляешься от меня. И не могу удержать...

-Ах вот ты о чем? — вскинулась Вариора. — Не можешь простить мне, что я люблю кого-то еще?

Гарм отстранился и встал.

-Вари! Ты забываешь, что я тоже не человек. Ваша дурацкая мораль — пустой звук для волка, — резко заговорил он, взглянув в упор на бывшую жену. Их взгляды встретились. И, усмотрев в ее глазах что-то, понятное лишь ему, Гарм смягчил тон и продолжил тише и спокойнее: — Если бы ты родилась волчицей, мне бы не нужно было это говорить — волчий закон, о котором ты только что упоминала, у нас в крови. А у тебя — только в душе, Вари... Ты меня неправильно поняла! Дело не в Гвенн. Просто у тебя теперь — новая жизнь. И мне в ней места не найдется. Не так? Даже детей ты оставишь со мной! Потому, что в Муспельхейме им будет жарко. Так ведь? Не огорчайся, родная. Я не хочу тебя обидеть. Не будем мы ссориться из-за детей. Сумеешь устроить их у себя — бери. Только мне открой переход, ладно?

-Ладно. Ты прости меня, Гарм. Я не хотела... Но Сурт — мой отец. Я — стихиаль огня. И человек. И волчица. И я люблю тебя... Но...

Гарм ее прервал.

-Я знаю, Вари. Я знаю. Я с мамой говорил. О многом говорил. Давай не мучить друг друга. Я хочу, чтобы ты была счастлива. И поэтому... Зайди в госпиталь у пятой гряды... Сейчас... Прощай, Вари!

И Гарм растворился во мраке. А Вариора развернула крылья.

Со свистом ушла вниз и в сторону земля, Вари летела, обгоняя попутный ветер. Вот она, пятая горная гряда. Вот и госпиталь.

Сложив крылья, хозяйка Муспельхейма опустилась во дворе. Серая молния ударила ее в грудь, влажный язык лизнул ее в щеку.

-Гвенн!

Двое против двух

-А почему ты? Не разумнее ли выбрать? В нашей армии немало достойных и могучих воинов.

Баки дотГерта прищурилась.

-Ты не доверяешь женщине? Или моему воинскому мастерству? Или моей... надежности?

Рагнар не смутился. Еще никто на свете не умудрился смутить викинга.

-Нет, княгиня. Я не слепой. Ты — могучий и опытный воин. Что же до твоей... надежности, то... мне плевать на твое прошлое. Даже наоборот! Ты имеешь право мстить. Но ты права — ты женщина. А я — мужчина. И я не прощу себе, если я уцелею, а ты погибнешь. И так считаю не один я.

Баки кивнула.

-А как же в бою? Я ведь могла погибнуть в бою...

-Княгиня! — рявкнул Рагнар. — Бой — иное дело! Там каждый сражается за себя. А сейчас ты хочешь сражаться за меня. За меня!!! За Рагнара Кожаные Штаны!!! А я никогда не заслонялся от врага даже щитом.

Баки видела, что Рагнар сердит. И обижен до глубины души. Поэтому она дружески хлопнула его по плечу.

-Послушай, конунг! Я тебя понимаю. Но ни у кого в нашем войске нет таких оснований мстить Норнам, как у меня. Я ведь не зря говорила о надежности. Когда-то я предала свой народ, спасая сына. И убила мужа, которого любила, в поединке, пытаясь спасти своего нерожденного еще ребенка. А потом мой сын убил меня, мстя за отца. Мой ребенок так и не родился. Имею ли я право мстить?

Рагнар сдался.

-Имеешь, Баки. Но помни одно! Ты имеешь право драться. А вот проиграть ты не имеешь права! Иначе все мы не простим себе, что не связали тебя по рукам и ногам. И помни! Если ты проиграешь свой бой, ничто не помешает нам заменить тебя. Твой муж будет первым. Твой сын — вторым. А я — третьим. Удачи тебе, красавица... — Тут викинг неожиданно усмехнулся: — Постарайся не ввязать никого в драку, а? Чертовски надоело воевать... Родичам твоим, наверняка, тоже...

Баки улыбнулась конунгу и повернулась, чтобы уйти готовиться к поединку. Однако спор еще не кончился. Вардан Мамиконян потребовал у Черного Дракона объяснений по поводу кандидатуры Урсулы дотГритр.

-Скажи, Могучий! Почему — Урсула? Она — умелый воин, но я — сильнее и опытнее ее. И мастерство мое намного выше! А ведь есть и другие воины, не уступающие мне!

Баки повернулась на пятках к спарапету и собралась, было, учинить скандал, но Кухулин вмешался. Он положил руку на плечо Баки, другую — на плечо Вардана, отчего оба не устояли на ногах, и кивнул на Урсулу, которая села кормить дочь. Судя по отсутствию реакции, сама Урсула не слышала реплики Великого спарапета Армении.

-Ты был бы прав, брат, но ты кое-что не учел! Ты знаешь, как бывает опасна мать, защищающая своего ребенка? Не приходилось сталкиваться?

Спарапет поежился, но промолчал. А ирландец продолжил:

-А кроме того, она — богиня. Ты не знал?

Вардан сверкнул глазами:

-Я это знаю, Кухулин! Но сейчас даже боги смертны! И мне не будет легче от того, что погибла богиня, а не тринадцатилетняя девочка. Я все понимаю! Но я не понимаю, не могу, не хочу понимать, почему я — воин и мужчина — должен сидеть и смотреть, как сражается эта девочка?

-А я могу? — вскипел Кухулин. — Но я не спорю. Потому, что я — не волк. И ты, спарапет, не волк! А драться будут волки. Понял?

И, чуть остыв, закончил спокойнее:

-Ее выбрали волки. Этот выбор принял Эйрир — ее сын. Значит — так и будет.

Спарапет вздохнул и тихо сказал:

-Пусть так. Но если что... Меня никто не остановит. Разве что Эйрира пропущу вперед... Норнам не победить. Их — лишь двое. А нас — сотня тысяч.

-Их — полмиллиона! — осторожно заметил кто-то.

-Да, — пренебрежительно бросил Дачи Уджармели. — Но они мстить не будут. Увидите! Они — рабы Предначертания.

Большой дольмен! Всего лишь точка на карте Боргильдсфольда. Всего лишь. Но именно здесь, на этой точке, решится судьба не только Рагнарекка — всей Радуги миров. Оба войска расположились с двух сторон. На плато стояла Урд в облике огромной волчицы. Гасли в черном небе звезды. Даже ветер стих. Урд ждала.

Баки появилась внезапно.

-Сильно! — усмехнулась Урд. — Не знала, что смертные способны на такое!

-Способны! — согласилась Баки.

-Жаль, что только на это ты и способна.

-Уверена?

-Да! Тебе ничего не светит. Все что могла, ты уже сделала: предала свой народ, прикончила мужа в поединке... Что еще ты можешь?

-Сейчас увидишь! — посулила Баки. — Помнишь, как Вартруф вцепился тебе в горло? Так я напомню тебе.

Вместо ответа Урд бросилась в атаку.

И проскочила мимо: Баки уклонилась.

Прекрасно осознавая, что Урд превосходит ее в весе и в физической силе, Баки сделала ставку на скорость и боевое искусство. Она уклонялась, уворачивалась, нанося удары когтями, не причинявшими особого вреда, но раздражавшими Урд. Княгиня понимала, что у нее будет только один шанс. И потому она тянула время. Шли минуты, складываясь в часы. Урд начала терять терпение. А Баки начала уставать.

Тяжелый удар отшвырнул ее к дольмену. Мельком она подумала, что Урд переборщила: если бы удар не был столь силен, то Норна уже рвала бы ей горло.

Княгиня вскочила. А! Проклятие! Левая передняя лапа! Если она сдаст окончательно, ей — крышка. Урд снова атаковала. С трудом Баки увернулась. Когти Норны разодрали ей правый бок.

И, когда ей начало самой казаться, что бой проигран, то...

Вкус крови в пасти... и предсмертный хрип, в котором почти не угадывается такой знакомый, такой родной голос. Каким он был ласковым еще вчера — этот голос!... И отчаяние! Безмерное, черное отчаяние. Оттого, что это он умирает. Не она. Что никогда уже он не обнимет ее, не лизнет в нос... Все кончено.

Холодная, рассудочная ярость бросила Баки в атаку. Вперед и вправо! Подворачивается раненная левая передняя лапа, княгиню заносит, когти Урд рвут ей левый бок. Черт с ним! Зато перед носом Баки — левая задняя лапа Норны. И княгиня вгрызается в нее, с наслаждением слыша хруст ломающихся костей, ощущая вкус крови в пасти.

Ой! Что-то кровь у нее какая-то странная! Голова кружиться начала... Надо спешить. Так! Стоять! Как там ее учили в щенячьем возрасте? Опрокинуть. Удар справа в морду. И — глотка! И — держать, не ослаблять хват! Держать!!!

И, теряя сознание, поняла: "Все! Я победила..."

-Баки! Как ты?

Княгиня с трудом подняла неподъемные веки. Из тумана выплыло незнакомое лицо. Симпатичное такое детское личико...

-Ты кто? — прошептала Баки.

-Урд! — объяснила девочка. Маленькая такая девочка. Годика два ей, на вид.

-Что, опять? С тобой тоже надо драться? — ужаснулась Баки.

-Не, со мной не надо. Ты свой бой уже выиграла. Теперь — черед Урсулы.

-А почему Урд?

-А Норны — вечны. Мы были первыми обитателями Радуги миров и будем последними когда-нибудь. Я — Урд. Прошлое. Жаль, что Радуги больше нет, Баки. Конечно, она возродится, как уже было когда-то, но это уже будет новая Радуга — с памятью о прошлом, но без Прошлого. И потому я — такая маленькая. Я еще ничего не натворила. Сказать точнее, так меня еще и вовсе нет! Или уже нет.... И тебе еще незачем со мной драться... Вставай, Баки. Тебя ждут.

Баки не все поняла в речах Урд, но честно постаралась встать.

Легкие шаги заставили ее повернуть голову. И с ужасом отшатнуться. Ужас заставил ее встать и рвануться назад. И она натолкнулась на маленькую девочку. И врезалась в нее, как в скалу.

-Осторожнее! — недовольно выговорила ей Урд. — Не делай глупостей.

-Нет! Не-е-ет! — закричала Баки.

Тассе остановился и растерянно спросил у девочки:

-Почему? Я же не обижаюсь за ту историю... Я все понял еще тогда...

Вместо ответа Урд властно бросила:

-Баки! Ты спишь!

Волчица послушно опустилась на землю и уснула. А Урд с грустью сказала князю:

-Тассе! Она не может забыть вкус твоей крови. Ты-то ей простил. Она-то себе не простила. Понимаешь?

-Так ведь прощать-то нечего! Это же... — Тассе осекся.

А Урд спокойно продолжила:

-Моя работа. И моих сестер. Но ей от этого не легче, Тассе. Это ж не я рвала тебе горло, не я предавала свой народ. Мы ее только заставили.

-Только? — вскипел Тассе.

-Не злись. Не о том сейчас речь. Лучше подумай! Она не в силах забыть... Она боится твоего взгляда. Она не верит, что ты ее простил! Потому, что не верит, что такое можно простить. Она думает, что одним своим видом причиняет боль тебе и сыну — тем, кого любит больше всего на свете...

Тассе помолчал, потом погладил спящую жену и снова повернулся к Урд.

-Послушай, истарна! Я думаю, что нам с ней надо поговорить. Надо все расставить по своим местам. Проблемы со временем только обостряются, ты же знаешь. Я хочу ее убедить...

-А если не сможешь?

-В таком случае мы с ней расстанемся. Но сейчас, а не тогда, в прошлом! Я не хочу, чтобы она считала, что нас с ней развели ее клыки на моем горле! И я не допущу этого.

Урд внимательно посмотрела на Тассе, отчего ему стало несколько не по себе.

-А ты уверен, что действительно все понял еще тогда? Ты уверен, что когда-нибудь не бросишь ей в лицо обвинение?

Тассе вздохнул.

-Нет, истарна. Я не уверен, — признал он с неохотой. — Но я не хочу даже думать, что это может случиться!

-Тогда как ты собираешься ее убедить, если не убедил даже себя?

Оба замолчали.

-Что же делать? — спросил, наконец, Тассе. — Я же люблю ее...

Урд задумалась.

-Я могу заставить ее забыть. Я ведь — Прошлое. Но мне не хочется ломать людей об колено. Понимаешь? Тебе придется завоевать ее вновь. Как в первый раз. Поговори с Анной Трюггвадоттир! Она поможет. Сделай так, чтобы Баки от любви забыла обо всем на свете. Я же попробую ей пригрозить... Тем, что убью ее память.

-Не надо, Урд. Она согласится.

-Она откажется, Тассе. Она не захочет снова почувствовать вкус твоей крови... Прости, друг мой — тебе тяжело это слышать.

Истарна помолчала, потом посоветовала:

-Слушай, князь! Потолкуй-ка ты с Аллуа. Ее у вас называли — Твати. Попроси ее поговорить с твоей женой. И пусть с ней поговорят Элхэ и Дарующая мир — мама Твати.

-Зачем? Они смогут ее уговорить?

-Нет. Они помогут Баки справиться с отчаянием в ее душе.

И без паузы:

-Баки! Ты не спишь.

Баки открыла глаза. Над ней сидел Тассе. Расстроенный, обеспокоенный... Какая же тоска в его глазах! Что же мне делать?

Урд даже не скрыла, что прочла ее мысли.

-Делай то, что хочешь. Или то, что можешь. Или то, что должна. Но только выбирай, Баки! Или ты справишься сама, или я сотру в твоей памяти ту историю...

С ненавистью посмотрела Баки на маленькую Урд.

-Я убью тебя!

Спокойно приняла ее взгляд девочка.

-Возможно. Потом. Сейчас ты не в силах. А я — в силах. Решай! Ты или я? Переступи через страх, Баки! Расскажи все! Не мне расскажи. Мужу и сыну! И поверь им, наконец! Всецело! Ну? Я жду!

-Зачем это тебе, Урд?

-Да затем, — взорвалась девочка, — что ты еще не победила! Ты вокруг погляди-то! Окинь взором все, что осталось от Радуги миров! Не осталось же ни черта! Когда Урсула убьет Верданди, вам — людям — придется создавать все заново! И без Норн ничего у вас не выйдет! Не бывает мира без Судеб, разума без судьбы не бывает! Понятно? И вот каким будет этот мир, зависит сейчас от тебя! Если ты не найдешь мужества решить сама, то уж я-то найду! И опять буду вмешиваться в судьбы людей и миров! И все пойдет по-старому! Как уже не раз было! А это ведь — не дело Норн! Мы ведь — не Власть! Мы — Закон! Решай же, Баки! А захочешь убить меня — попробуй! Когда сил наберешься. Но тогда ставкой будет уже не Радуга Миров. А жизнь! Твоя или моя! Поняла? Решай! Минуту тебе даю на раздумья!

С трудом Тассе и Баки вспомнили, что перед ними — маленькая девочка. Настолько взрослым, древним и властным был ее голос, что разум не верил глазам.

Урд кивнула Тассе.

Князь Тассе тонСати поднял на руки жену и понес ее, как ребенка, к кострам, горящим к востоку от плато. Баки напряглась, затем расслабилась и положила морду на его плечо. Сделав несколько шагов, Тассе повернулся к Урд.

-А ты?

-А я подожду здесь. Сейчас начнется бой Урсулы с Верданди. И если Урсула проиграет, то Эйриру придется уступить свою очередь мне. Идите... Счастья вам, люди! Может, свидимся еще!

И Прошлое помахало рукой Тассе и Баки.

-Госпожа! — почтительно склонился перед Урсулой Эханкор. — Верданди ждет!

Урсула пренебрежительно поморщилась.

-Подождет. Чай не помрет! А если и помрет — плакать не буду. Занята я — дочку кормлю.

Эльф неожиданно улыбнулся. Как-то дико смотрелась на его красивом, но мрачном лице дружеская и ласковая улыбка, какая бывает на любом лице, глядящем на детей. Только не на лице эльфа Миайлы.

А Урсула, улыбнувшись ему в ответ, заметила:

-И спину не гни! Не великая я персона. А вы, эльфы, не приучены спины гнуть. Да еще перед девчонкой.

-Это она — девчонка! — рассмеялся Эханкор. — А ты — волчонка! И годиков тебе уже триста десять исполнилось. Чуть поболее, чем мне. Так что не скромничай, юная богиня... Ладно, корми спокойно. Подождет Верданди. Она тоже персона не великая...

Эльф отошел. А Урсула, глядя на причмокивающую Айтрэ, с беспокойством подумала: "Может и не великая, но на меня ее величия точно хватит... Ох, маленькая моя! Как бы не осиротеть тебе снова!"

-Рвирсто, окажи мне услугу!

-Пожалуйста, княгиня! Все — что могу!

-Посиди с ребенком, а?

Девушка протянула, было, руки, но какая-то мысль ее остановила. Тихим и напряженным голосом она спросила:

-Скажи-ка, Урсула! Ты богиня?

Урсула подумала и вздохнула.

-Да, похоже на то! Хоть и не чувствую этого пока.

-Тогда... — тон зеленокожей девушки высох и стал сугубо деловым. — Ты выполнишь два моих условия. Первое — после боя ты подойдешь ко мне и сама заберешь свою дочь.

Урсула задохнулась от изумления.

-Рвирсто! Ты же гений! Если я в самом деле богиня...

Рвирсто перебила ее. Ее кожа заметно пожелтела, но голос прозвучал твердо:

-И второе — если...

На этот раз уже Урсула перебила Рвирсто:

-Погоди-ка.

Свободной рукой она обняла девушку, поцеловала ее, отстранилась и пояснила:

-Я догадываюсь, что, выслушав твое второе условие, мне этого сделать не захочется. А вот убить тебя — захочется.

-Правильно догадываешься. Поскольку второе мое условие таково: если ты проиграешь — я твою дочь убью своими руками. И духу хватит — даже не сомневайся! Ну как? Убивать будешь? Или слово дашь?

Урсула отшатнулась, побледнев, как смерть. Потом из ее горла вырвалось глухое рычание. Айтрэ, уже сонная, проснулась и заревела. Это Урсулу несколько отрезвило. Она лихорадочно соображала, что ей делать. В ней все вопило: не давай! Беги от этой... этой... Разум все понимал: эта девица выбрала страшный, жестокий способ провожать в бой. Но... А что, если она выполнит обещание, а?

-Держи! — протянула она ребенка Рвирсто. И, захватив предплечье зеленокожей девушки, стиснула его, что было сил, и прошептала:

-Убьешь — я найду тебя даже Оттуда! И ты позавидуешь мертвым. Помни это!

И княгиня, развернувшись, побежала к дольмену, где ее уже давно ждала Верданди.

Вардан не находил себе места.

-Ох-хо-хо! Верданди раза в два крупнее будет. И потяжелее во столько же. Тяжелый бой-то будет.

-Да не волнуйся ты так, друг! — хлопнул его по плечу Рагнар. — Она очень неплохо обучена. Я сам ее учил. И Урхр учил. И еще многие. Справится.

Прославленный викинг сел на валун, устроился поудобнее и предложил:

-Садитесь, парни! Интересный будет бой!

Безмятежным было его лицо. И только стиснутые кулаки выдавали его истинные чувства.

Верданди видела бой Урд с Баки. И сделала необходимые выводы. Она целенаправленно старалась зажать Урсулу в угол. Поначалу княгине удавалось уклоняться. Но все чаще и чаще начала она пропускать удары.

-Помочь бы! — проронил Мотсогнир, король гномов мира пещер.

-Бесчестно вмешиваться в поединок! — возразил граф Монтгомери.

-Ну, смотря как вмешиваться! — пожал плечами Черный Дракон. — Если не лезть в драку, а подкинуть знаний, способностей... Думаю, что это можно.

-Если бы это был бой за честь или, к примеру, за... волка, как нередко бывает у волчиц, тогда помогать было бы нельзя. А они сражаются за Радугу миров. Я считаю, что надо уравнять шансы! — высказал свое мнение кто-то из оборотней.

-Тогда стройте круг. И давайте друг другу руки или что у вас там вместо рук!

Оп-па! Верданди завизжала от боли. Ее морда превратилась в сплошную рану. Урсула поняла, что ей вдруг удался знаменитый рубящий блок, который доселе получался только у великих крабов, поскольку только у крабов внешняя сторона клешни остра, как бритва. Однако, рана зажила мгновенно — Верданди сохранила контроль над Настоящим. Ее ответный удар отбросил Урсулу. И, едва она вскочила на лапы, Верданди прыгнула.

Холодный молниеносный разум эльфов Миайлы заставил Урсулу сделать точно выверенный шаг назад. И Верданди приземлилась перед самым носом Урсулы. Нос — это хорошо. Носы есть у всех. Даже у Норн. И Урсула вцепилась в нос Норны. Отлично! Жаль, что надо отпустить. Очень надо! Не зря ее Ояма-сан учил, что самое главное — уход после атаки.

Теперь удар правой в висок. Прошел. Хорошо! Уход! Разворот! Верданди снова атакует. Уход. Толчок в спину проносящейся мимо Верданди. Ну как? Приятно об стену расшибаться?

Момент упускать нельзя! Атака! Удар левой в висок! Хорошо! Только череп не треснул. А жаль.

А вот о защите забывать не стоило: как будто гигантский молот врезался в княгиню и расплющил ее об стену. Урсула отключилась.

И тут же властный голос в ее мозгу приказал:

-Вставай!

-Не могу! — простонала мысленно она. — Отстань. Потом встану. Дайте сдохнуть спокойно!

-Не можешь? — жутковато прошелестел тот же голос и сменился слитным хором детских голосов. Многомиллионный хор детей, погибавших по всей Радуге миров во всех войнах с самого ее основания, потребовал:

-Вставай, Урсула!

-Айтрэ! — обожгло память. И княгиня, рванувшись, встала на лапы.

Атаковать она, конечно, уже не могла. Но любая атака Верданди натыкалась теперь на оскаленную пасть и безжалостные когти.

Шли минуты...

Снова атаковала Норна. И тогда Урсула, подпрыгнув с места на несколько метров, в стиле знаменитого боевого искусства страны Аолайго, всем своим весом обрушилась на спину Верданди, ломая ей хребет.

Все. Урсула дотГритр, княгиня вейрмана второго века Нашествия, без чувств рухнула рядом с телом мертвой Верданди.

-Урсула, очнись! Ну давай же! Открой глаза!

-Не могу! — попробовала ответить Урсула. И ничего у нее не вышло. Голос — и тот отказался повиноваться.

-Болит! — пискнула княгиня.

-Где болит? — участливо спросил тот же голос. Симпатичный такой голос, детский!

-Нигде! Вся я болю! — огрызнулась она, открывая глаза.

Над ней стояла девочка. Совсем маленькая девочка в прелестном голубеньком платьице с кружевами.

"Везет же! — позавидовала Урсула. — Платье у нее есть! А у меня полжизни платьем была шкура. А вторые полжизни — вейрский плащ. Я тоже платье хочу!!!"

-Будет. Будет у тебя платье! Если перестанешь ныть и о деле вспомнишь. Экая ты жалостливая, Урсула! Особливо — к своей персоне!

"Ни... фига себе! Мысли читает! И кто ж ты такая, а?" — мысленно удивилась Урсула. Ответ девочки ее буквально оглушил:

-Я-то? Я — Верданди.

Придя в себя, Урсула прошептала:

-Только не говори мне, что опять с тобой драться надо! Меня же сейчас даже беззубый кролик загрызет!

-Шутишь? Это хорошо. Если пациент шутит, значит будет жить. Если, конечно, он не над врачом шутит! Попей-ка водички! А-то твой язык можно сделать ошейником. Очень похож.

И откуда-то из-за спины маленькая Верданди достала флягу, зубами вытащила пробку и сунула горлышко в пасть Урсулы. Княгиня послушно проглотила воду. И ей чуть-чуть полегчало. И немедленно захотелось расспросить эту Верданди.

-Скажи! Ты та самая Верданди?

-Ага! Та самая. Это мне ты морду полосовала и хребет сломала. И, кстати, очень больно.

-Ну, дорогая моя, ты тоже в долгу не осталась. До сих пор все болит... Да! Так если ты та самая, это значит, что...

-Нет! — жестко прервала ее Верданди. — Это ничего не значит. Я — та, что была в начале прежнего мира. Он уничтожен, но волею победителей будет восстановлен, а потом и усовершенствован. И поэтому я сохранила память. Но и только. Я еще ничего плохого не натворила. Пока. Натворю ли? Это зависит в первую очередь от вас, смертных.

-Уничтожен? — ужаснулась Урсула и вскочила.

Лапы разъехались и она, как новорожденный щенок, шлепнулась на землю.

-Подними меня!

-Пожалуйста!

И девочка с недетской, нечеловеческой силой подхватила ее под передние лапы и легко подняла. Урсула огляделась.

Да! За пределами центральной равнины стояло великое Ничто. И было оно чернее самой черной мглы, глубже вселенской бездны. Радуга миров более не существовала. Им, победившим в самой грандиозной из битв, в последней битве, некуда было возвращаться.

-Отпусти!

Девочка подчинилась. Урсула немедленно снова шлепнулась на землю, перекатилась на спину, обращаясь в человека.

-Ну, это мы еще посмотрим! — звонко крикнула она. — Найди мне лютню, пожалуйста!

-Пожалуйста! — Верданди из-за спины вытащила требуемое.

-Широкая же спина у тебя! — пошутила Урсула. — А что еще у тебя там есть?

-Все! — отрезала Верданди. — Я же — Настоящее! Все, что мне надо — все у меня есть.

-А что это за лютня такая? — Урсула обратила, наконец, внимание на странный внешний вид инструмента.

-Это гитара, — коротко пояснила Норна.

-Так я же не умею...

-Умеешь! Играй!

-Помоги сесть! Лежа играть нельзя.

Норна, наконец, обозлилась.

-Ты чего раскомандовалась, а? Я тебе кто? Дочь? Прислуга? У тебя есть сын. Вот он пускай и держит тебя.

Сильные руки подняли девушку и помогли сесть. Урсула повернула голову, глянула на сына. Повернула голову в другую сторону. И в молодой женщине безошибочно угадала Натш.

-Здоровенная ты какая! — вздохнула Урсула. — Мой сын тебя что? По росту выбирал?

-Ага! — ухмыльнулся Эйрир, тут же получив кулаком в ребра от жены. — Искал долго!

-И как? — для порядка поинтересовалась Урсула.

-Как видишь, нашел.

-Красивый ты какой, сын! Отобью я все-таки тебя у жены твоей, а?

-Не отобьешь! — уверенно заявила Натш.

-Это почему же? — вызывающе спросила Урсула.

-Я не дам! А если попробуешь, то я у тебя Безымянного отобью.

-Что-о-о? — хором зарычали Урсула и Эйрир. По разным причинам.

Эйрир скорее изобразил, чем почувствовал гнев. И несколько наигранно рассвирепел:

-Это при живом-то муже? Убью! Вот только место для поединка найду.

В глазах Натш заплясали чертики.

-А дольмен чем тебе не гож?

-Видно там все. И людно вокруг...

-Счастливые вы! — вздохнула Урсула. — Я-то даже замуж выскочить не успела.

-Успеешь, княгиня! — посулила Натш.

-От княгини слышу! — огрызнулась Урсула. — Давайте гитару, что ли! Мир восстанавливать буду.

Тронув струны, Урсула дотГритр заговорила.

Над Боргильдсфольдом тишина.

Впиталась в землю кровь.

Мертва последняя война,

И Мир родился вновь.

С каждой строкой голос ее креп.

Вновь будут горы и леса.

И дождь. И плеск волны.

Вновь будут птичьи голоса

Встречать приход весны.

Она оттолкнула руки сына и сидела теперь самостоятельно.

Пещеры, логова, дома

Наполнятся детьми.

Нам всем на лапы поднимать

Новорожденный Мир.

Урсула встала, расставила ноги и уверенно перехватила гриф гитары. Покатился по Центральной равнине нервный ритм, четкие короткие аккорды, как руками, расширяли границы Сущего. Вновь появлялись горы, леса, озера и реки Боргильдсфольда, канувшие, казалось бы, навечно в Ничто.

И от касания руки

Рассеется беда.

Повиснут древние клинки

На стенах навсегда.

Как будто гигантский меч распорол мрак небытия. Со звоном лопнул полог. И замерцали на небе звезды. Солнце еще не родилось.

Могилы прорастут травой,

И в Вечность канет боль.

Но прежде скорбный волчий вой

Услышит Боргильдсфольд.

Взойдем на Холм средь вечной тьмы,

Где звездный свет дрожит,

Волчицы, женщины — все мы.

Все, кто остался жив!

О, вы, кто Смерти путь закрыв,

Погиб в последний раз!

Пусть светят вам сердца-костры

И звезды наших глаз!

Пусть вольным ветром дышит грудь.

Чтоб до времен конца

Стал неизведанный ваш Путь

Дорогою творца.

Утренняя заря розовой своей улыбкой осветила восточное небо. Из океана вынырнул краешек солнца.

С днем рождения тебя, светило! С днем рождения тебя, мир-волчонок! Счастья вам, дети!

У Урсулы снова отказали ноги и она опустилась на землю.

-Мама! — кинулся к ней Эйрир.

-Что, сынок?

-Как ты?

-Жива... Кажется.

Верданди присела рядом с Урсулой, легонько сжала ей ладонь.

-Прощай, бывший враг мой! Еще свидимся. Ты же в Страже Радуги состоишь? Тогда еще свидимся. Я надеюсь, что мы еще станем подругами. Очень надеюсь. А теперь — вам пора. Отлежись, отдохни. И я тебя жду. Здесь. И тебя, Эйрир.

-Да, командир! — четко ответила Урсула. И ее сын повторил:

-Да, командир!

Поднял Эйрир мать на руки и понес наверх, к друзьям. Урсула повертела головой, нашла Натш и не упустила случая подколоть ее.

-Во! А на руках он несет меня! А не тебя!

-И стерва же ты, свекровь! — вздохнула Натш.

-Угу! — довольно подтвердила Урсула. — Все мы, женщины, — стервы. Мужики только таких и любят! Вот у мужа спроси!

Эйрир молча кивнул. С опозданием до Натш дошло. И она обозлилась всерьез. Почти.

-Это я-то стерва?

-И еще какая! — с восхищением подтвердил Эйрир.

-Убью!

-Эй! Погоди его убивать-то! Пусть меня дотащит сначала! — забеспокоилась Урсула.

-Нет! — кровожадно рявкнула Натш. — Лучше я тебя тоже убью.

-Ну нет! Фигушки! Я с тобой драться не буду! С "Баньши" связываться — себе дороже.

У Натш и Эйрира отвисли челюсти.

-Откуда ты знаешь? — осторожно спросила Натш. — "Баньши" же был создан уже после твоей смерти!

-Но задуман он был еще при моей жизни! Идея отрядов "Баньши" и "Призрак" — моя! Я ее когда-то предложила Урхру. И еле уговорила, помнится...

Пока длился этот сумбурный разговор, Эйрир добрался до лагеря. И первой к ним подоспела Вейтри дотВиола.

-Клади ее! — скомандовала целительница. — Оживлять буду! Мне это не впервой.

И несколькими жестами исцелила. Урсула вскочила на ноги, подпрыгнула от избытка чувств и заявила:

-Хорошо. Спасибо, родственница!

И, к Натш:

-Рада была познакомиться, дорогая. Не сердись на меня — не стану я у тебя отбивать моего сына! Шутки все это.

-Знаю, моя княгиня! И, что сердце твое занято — тоже знаю.

Урсула порозовела. А Вейтри, усмехнувшись, поддела Натш:

-Ты не шибко-то надейся! Сердце — штука объемистая. Это я тебе, как врач, заявляю. В нем места много! Вот Торханд, к примеру, сын мой! Встретился тут с Астрид, женой своей. А, месяц спустя, Астрид случайно нарвалась на Сигне, дочку мою.

-О, боже! — побледнела Натш, уже слыхавшая историю о детях Вейтри. — И что?

-Ничего! Чуть не разодрались. В волосы друг дружке уже вцепились. Благо, что успокоились. С моей помощью и с помощью Ингер дотСигне. Потом помирились. С помощью Анны Трюггвадоттир. И сейчас они обе — жены Торханда. И ничего! Он их обеих любит.

-Кошмар! Она же его сестра! — ужаснулась Натш.

Трое вейров расхохотались.

Натш понимала — почему. Еще ее дочь — Айтрэ — выяснила, что близкородственные браки между оборотнями не ведут к мутациям. Поэтому им, вейрам, можно было все. А человеческая мораль и любая религия, дружно запрещавшие кровосмесительные связи, для волков всегда были пустым звуком. Браки между матерью и сыном, отцом и дочерью, братом и сестрой никого в Стае не удивляли.

Но все равно звучало это на редкость дико.

И смех мужа как-то задел ее! Над ней же смеются! Над ней, черт побери! А она ведь — не девочка! Она несколько лет очень неплохо командовала армией, затем еще пять лет руководила "Баньши"! Она столько лет наводила ужас на Черную империю, что император пообещал титул вана тому, кто представит доказательства ее смерти.

Вейтри, уловив ее настроение, прекратила веселье и серьезно обратилась к Эйриру и Натш.

-Вам надо учиться понимать друг друга. Понимать шутки и побуждения, мотивы и желания. Тогда вы будете поменьше обижаться друг на друга. И меньше обижать друг друга необдуманными словами. Берегите любовь! Потеряете — вылечить не смогу. Нет лекарства от этой болезни. И Анна не поможет.

Эйрир приобнял жену за плечи. Натш улыбнулась и пообещала:

-Мы постараемся.

Эйрир же помялся, поглядел на мать, на жену...

-Ну мы пойдем тогда?

-Идите! — отпустила их Вейтри. И усмехнулась им вслед:

-Ты подумай, стеснительные какие! Рингвир, помнится, как только бой закончился, так прямо на поле боя на меня и залез. Не откладывая.

-А ты? — с интересом спросила Урсула.

-А я была девушкой послушной и почитающей родительскую волю. Папа сказал, что мне мужика надо. И я завела себе мужика.

-Послушной? — засмеялась Урсула. — Да про твои художества весь Вьялльхейль говорил.

-Завидно?

-Нет, Вейтри! Я свое тоже урвала от жизни.

И, внезапно помрачнев, добавила:

-Обе мы с тобой... урвали свое от жизни. Мало никому не покажется. Поэтому завидовать нам друг другу нечего. Жить нам надо! Просто жить. Просто любить. Просто быть любимыми. Просто рожать и растить детей. Просто творить мир, в котором живем. Просто радоваться. И быть счастливыми. Обязательно, Вейтри!

-Будем! — пообещала ей богиня-целительница. — Обязательно!

К Урсуле уже шла Рвирсто, протягивая ей спящую Айтрэ. В глаза княгине зеленокожая девушка старалась не смотреть.

Последний парад

Ну, что еще тебе рассказать про Рагнарекк? Я ведь прошел его с начала и до конца. Я многое помню.

Я все помню.

Но очень трудно рассказывать о Последней битве. Нет, не из-за грандиозных масштабов, нет! Просто армии полутора сотен миров собрались здесь, воины четырехсот рас, гуманоидных и негуманоидных. И все мы очень своеобразны. Если рассказывать все, то рассказ затянется на годы и превратится в бесконечную последовательность историй, не очень связанных друг с другом.

После победы вновь взошло солнце. Взошло, чтобы закатиться опять через какой-нибудь час. Все перепугались, а это наступил вечер. Простой вечер.

И последний луч юного светила подчеркнул черный силуэт волчицы на холме Песни.

И взлетел к небу ее хриплый голос:

"Рвите на клочья горе!

Слушайте голос скорби,

Древнюю песнь Холма!"

И женщины пошли на холм. На холм Песни. На холм Скорби.

Знаешь, друг мой? Они все пошли: волчицы и человеческие женщины, матери гномов и орков, женщины кобольдов и троллей, эльфов и великих крабов... Все. Даже те, кто сражались против нас в этой битве, и покидали Радугу миров. Они не сдались. И не смирились с поражением. Они просто уходят на неведомые пути, чтобы оставить мир — Радуге миров. Мы остались врагами. Но в тот момент было не важно, в какой армии сражались они — женщины: в армии Радуги или в армии Предначертания. Тогда они были просто женами, матерями и сестрами. Не больше. И не меньше. И они выли, пели и плакали, думали, каждая на своем языке... Первый и последний раз — вместе.

Тебе странно, что Радуга приняла волчий обычай оплакивать мертвых? Нам так не казалось. Просто тогда траурные обычаи сотен народов слились в едином, волчьем обычае.

А потом они уходили. Проигравшие, но не сломленные. Уходили с оружием и знаменами, подняв голову. И мы салютовали им клинками, принимая этот парад. И смотрели, смотрели...

Как же они похожи на нас! Те же эльфы Миайлы, Эрстома, Аскварпа, Арды... Те же гномы и кобольды из всех своих тридцати двух миров, те же орки, те же люди и тролли...

В их рядах многие из нас узнавали друзей и родичей... Грустно это все... Но каждый сам сделал свой выбор, встав в ряды одной из армий.

И вот теперь уходил Финарфин. А его дети салютовали ему мечами, стоя в наших рядах. Те, кто выжил: Финдарато, Айканаро и Алатириэль.

Шла на неведомые пути армия Генриха Наваррского. Шла мимо воинов графа Монтгомери.

Уходили Жуков, Рундштедт, Макартур со своими армиями. Их провожали Рокоссовский, Роммель, Айк Эйзенхауэр...

Уходил Конхобар Уладский. И его родич Кухулин глядел ему вслед.

Уходил Утер Пендрагон. И с несвойственной ему ненавистью глядел вслед королю Мерлин, сын Аврелия Амброзия. Долго искал Мерлин Утера на Боргильдсфольде, чтобы отомстить за отца. Ибо однажды сошлись пути братьев на поле боя. И опустил Аврелий свой клинок, не желая убивать брата. А Утер — не опустил.

Их было впятеро больше, чем нас. Но они проиграли эту битву. Предначертание проиграло Творчеству, Безвременье — Времени, Судьба — характеру и свободной воле Человека. И те, кто не был согласен с таким исходом, уходили.

Четверо троллей держали носилки с умирающим Кваррпом, последним кентавром Ах-аннты. Последним, ибо весь народ кентавров пришел на Боргильдсфольд. Они были почти всемогущи. Маги высокого уровня, они были прирожденными учителями. После их уроков мы становились мудрее, сильнее... Не вмешиваясь в разум, кентавры помогали людям понять себя. Кто ведает, как бы закончилась эта битва, если бы не народ Ах-аннты? Ни за кем из нас так не охотились, как за ними. Ни за кем. Всего тридцать тысяч их и было. Весь табун Ах-аннты. Кваррп оставался последним. И он умирал. И никто не мог ему помочь, даже великая Вейтри: Ах-аннта не входила в сотню миров, над которыми был властен Асклепий.

Теперь Ах-аннта пуста. Что мы будем делать с ней? Оставим, как память? Наверно. А еще Урсула предлагает разместить там штаб-квартиру Стражи Радуги. Мы будем беречь их мир, их кладбища... Мы будем очень беречь их. Потому, что по вере кентавров, доброе посмертие полагается кентавру только до тех пор, пока его могила цела... Так ли это? Не знаю. Мне все равно. А вам?... Но мы будем беречь их могилы. Могилы каждого из тех, кто погиб здесь. И тех, кто умер прежде... Их всех. Ведь это все, что мы в силах сделать для друзей, пришедших к нам на помощь в трудный час, внесших в ход битвы перелом и погибших. Мы сохраним память обо всех кентаврах.

Надо ли это им сейчас? Не знаю. Мне все равно. А вам?

А командование Стражи Радуги горячо одобряет эту идею!

Кстати, о начальстве! Его прибавилось! К началу парада подоспели Урд с Верданди, прикатили коляску с новорожденной Скульд. Коляску вырезал Мунэмори Ватанабэ. Ох и зрелище было, скажу я тебе! Две малолетние девчонки катят коляску с грудной Скульд. Зато несчастной Урсуле мороки прибавилось — теперь она кормит еще и Скульд. А что делать?

Натш, зараза, ее совсем достала своими подколками на тему, что бы Урсула делала, если бы вскармливать пришлось бы всех троих норн. Это она имела в виду, что раз Урсула включила себе лактацию, то она могла бы, при необходимости, соорудить себе возможность кормить и четверых детей сразу... Совсем бы худо ей пришлось, но все изменилось, когда Эйрир втихомолку приставил к матери охрану. Охрана мигом спасла ее от шуток невестки и нагнала ужас на всех нас. Вначале — на тех, кто их знал. Потом — на остальных. Ибо охраной ей послужила четверка кендеров со знаменитым Тассельхофом во главе. Эта банда была способна своими насмешками, дразнилками, подколками и издевательствами довести до бешенства даже камень.

Уходили наши недавние враги. Уходили люди, гномы, эльфы, великие крабы, тролли, орки, йотуны...

Уходили на неизведанные пути, творить новые Радуги миров...

Мы могли бы быть друзьями. Может быть, мы их не поняли? Может — они нас? Нет у нас злобы, обиды, ненависти. И радости нет. Остались лишь тоска, печаль, досада...

Когда-нибудь мы их найдем. Очень уж хочется посмотреть — как у них выйдет там? Может, помочь чем-нибудь?

А еще интересно, как им виделся Рагнарекк? Мне кажется, что Элронд с Арагорном собираются писать книгу о Рагнарекке. Тогда я точно их разыщу. Заодно Арвен помогу. А-то совсем девка извелась. Год уже прошел после победы, а она так и не оклемалась: мало того, что и отец и муж сражались в армии Предначертания, так ей же и меч скрестить с обоими довелось! Хорошо, что без крови обошлось.

Что будет потом? Не знаю. Войне мы глотку перегрызли. Глотку судьбы сжимаем клыками. Кто впереди? Вражда? Непонимание? Смерть? Почему бы и нет? Работы у нас — по горло. И нам еще немало глоток придется перегрызть.

Эпилог: "Тебя звали Урсулой!"

(246 год Победы)

1.

-Черт возьми! Наконец-то! Неужели восемь лет учебы позади? Неужели я через пять дней буду дома?

В чемодане Грауда лежали новенький диплом Университета Свамбо, мантия магистра права и убор жреца Наву первой ступени. За кормой корабля остались семьсот лиг пути от Та-Сета. На горизонте появился берег родного континента. К вечеру "Сверре" — лучший из лайнеров Южной трансокеанской линии — пришвартуется к пирсу Кветоры.

Грауд сидел в баре на верхней палубе и пил кофе.

-Привет, Ррау! — окликнули его.

Грауд поднял голову.

-А! — обрадовался он. — Это вы, ребята! Тьостольв, Редж, Твака! А я-то гадаю, куда вы подевались?

Тьостольв засмеялся.

-Ну, княжич! Это только ты не находишь себе занятия! Редж, к примеру, в спортзале все свободное время проводит! Твака — в каюте! А я...

-Э, погоди-ка! — удивился Грауд. — Что делать в каюте столько времени?

Твака, высокий парень из племени Косса, тоже засмеялся:

-Ну, если не одному, то много чего!

-Это как, окрутил все-таки? — не поверил Грауд. — Ту, рыженькую?

-Ага! — довольно подтвердил косса. — Так что платите, парни. И на подарок скидывайтесь.

-Это еще почему? — дружно возмутились Редж с Граудом. — Какой еще подарок?

-Свадебный! — невозмутимо объяснил Твака. — И на свадьбу приглашаю!

-Как ты ее уломал, а?

-Секрет фирмы. Только... будет одна проблема, парни — Тордис не знает, кто я такой!

Тьостольв присвистнул.

-Да? Тогда так, дружище! Вот когда она согласится выйти замуж за сына вождя вождей Тваку, а не просто за Тваку, тогда выигрыш и получишь.

Косса несколько увял.

А Редж, заглянув в чашку Грауда, посоветовал:

-Княжич! Ты зря кофе пьешь! До берега еще часов десять, а ты и так дергаешься. Давай лучше пива выпьем.

-Твака! Ты все продумал? Белая королева на троне Та-Сета! Скандала не выйдет? И что твой отец скажет? Вождь вождей, по-моему, несколько консервативен...

-Я думал об этом, Грауд. Я хочу поговорить с твоим отцом. Он влиятелен, он сможет помочь.

-А ты? Ты серьезно решил жениться?

-Я люблю ее.

-С первого взгляда?

-Со второго, Грауд. Второй взгляд надежнее.

-Ну, если так, то я попробую тебе помочь...

-Спасибо, друг!

Через два часа, отделавшись от друзей, Грауд пошел разыскивать Тордис. В принципе ее нечего было разыскивать. Она работала официанткой в ресторане на верхней палубе. О чем они говорили, осталось тайной, но после их беседы девушка сияла, как солнечный зайчик. Грауд мрачно усмехнулся про себя, что не зря о нем говорят, что он имеет дар охмурить любую девушку за минуту! И пользуется этим даром, как правило, не для себя. Ну, в лучшем случае, на одну ночь. Самое интересное, что ни одна из его бесчисленных подружек на него не обиделась. Его друзья просили его "повлиять", когда не были уверены в силе собственного убеждения. Грауд им всем нашел жен! Редж был женат уже три года. Тьостольва ждала невеста в Норборге. Восемь лет уже ждала! Дважды в год ездила к нему в Та-Сет. Тогда Тьостольв забрасывал учебу и исчезал с Гуннхильд на целый месяц. Профессора поначалу вздыхали. А потом составили ему особый график учебы и предложили предупреждать деканат о приезде невесты заранее. Вот уже и Твака женится! А сам Грауд так и не сподобился. Двадцать пять лет уже ему...

Кветорский порт был не из крупных. Грузовые суда в него почти не заходили. Зато большая часть пассажирских рейсов, связывающих северный континент, Та-Сет и архипелаг Звездное небо, проходила через Кветору. В этом курортном городе были лучшие пляжи на всем южном побережье, лучшие отели. И консульства всех государств мира.

В порту Грауда ждал эскорт гвардейцев.

-Вот не думал, что в столицу меня будет сопровождать эскорт! — пошутил Тьостольв.

-Это еще что! — отозвался Грауд. — Твака! Ты с нами?

-Да, а что?

-А у меня сюрприз для тебя. — И Грауд знаком подозвал Тордис.

-Тордис! Верхом ездишь?

-Да! — нерешительно ответила девушка.

-Тогда я официально приглашаю тебя в гости. Приглашение выдано на две персоны.

Твака молча пожал другу руку.

По сложившейся традиции члены княжеского рода избегали авто— и авиатранспорта, если этого не требовали обстоятельства. Сейчас они этого явно не требовали.

Пятеро всадников не спеша скакали по дороге, ведущей на север. Впереди были Грауд, Редж и Тьостольв. За ними — Твака и Тордис. Влюбленные постоянно отставали, как по причине недостатка опыта верховой езды, так и из-за естественного желания "потеряться".

2.

Через четыре дня Грауд въехал в столицу.

Город не очень изменился за восемь лет. Княжич с удовольствием рассматривал новое здание театра, о котором три года назад рассказывали все газеты, оценил несколько новых кварталов... В остальном — те же люди, те же улицы, те же дома, знакомые с детства.

Вдоль проспекта, ведущего к дворцу, стояли люди. Они приветствовали его, наследника престола княжества, размахивали флагами и бросали цветы.

Грауд привычно улыбался, скользя взглядом так, чтобы каждому казалось, что княжич улыбается именно ему. Он привык не замечать лиц.

Лиц? Он внезапно повернул коня к тротуару, подъехал, спешился. И подошел к незнакомой черноглазой девушке, стоявшей в толпе.

Он задал один единственный вопрос. Получил короткий ответ. И немедленно сделал ей предложение. И так же мгновенно получил согласие.

-Коня! — приказал он.

Как будто по приказу, стих шум. Люди с изумлением смотрели, как княжич выводит из толпы девушку, помогает ей сесть в седло. Взлетает на своего коня. И задает последний вопрос:

-Да, кстати! А как тебя зовут?

-Арьерэ!

-Ну вот! Я и дома! — улыбнулся Грауд, наклонился к девушке и добавил: — Мы дома.

Странный взгляд Арьерэ встревожил его. Очень неприятное ощущение, что что-то не так. Не хватает воздуха. Совсем чуть-чуть, но не хватает. И тяжело на душе. Почему?

Ладонь девушки легла ему на плечо.

-Грауд! Может быть не надо? Может, я лучше пойду?

Княжич заглянул ей в глаза, помолчал немного. И сказал:

-Решай сама, Арьерэ. Я считаю, что надо! Но неволить не хочу. Решай сама, Арьерэ. Или... пусть решает она.

-Она?... Она остается, Безымянный.

Их встретил старый камердинер Грауда, Трор. Семьдесят лет он служил княжеской семье. Прошел путь от слуги до управляющего дворцом, а когда совсем состарился, его приставили к десятилетнему наследнику престола.

-Привет, Трор! Я чертовски рад тебя видеть, дружище! Знакомьтесь! Трор, мой камердинер. Арьерэ, моя невеста.

Девушка и старик обменялись поклонами.

-С приездом, Ваше высочество! — торжественно произнес Трор, низко кланяясь ему. — Добрый день, госпожа!

-Трор! Что за церемонии? — удивился Грауд. — Когда-то ты обходился без них.

-Когда-то вы были ребенком.

-Перестань, Трор! Мы не на официальном приеме! Проводи госпожу Арьерэ в мои покои и позаботься, чтобы ей никто не мешал. Я должен поговорить с родителями.

-Будет исполнено, княжич. Однако должен сообщить, что ваш отец в отъезде.

-Где же он?

-В Наводе. Открывает новый Институт моря.

-Жаль. Он бы мог повлиять на маму... А кроме того там интересно. Надо будет съездить.

Разговаривая с камердинером, Грауд искусно игнорировал тщательно скрываемое выражение обиды на лице девушки. Потом повернулся к ней:

-Что-то не так?

-Почему ты не хочешь, чтобы я пошла с тобой? — пробурчала Арьерэ.

-Потому, что принцы так не женятся! Будет грандиозный скандал. Ты уверена, что хочешь при этом присутствовать? А я должен убедить княгиню, что принц Грауд женится именно так!

-А если не убедишь?

Грауд усмехнулся и с нажимом спросил ее:

-Ты веришь, что я могу отступить?

-Нет.

-Тогда сиди у меня в покоях, книги читай или коллекцию смотри. Трор в твоем распоряжении. Жди меня там.

Он уже уходил, когда его остановил оклик Арьерэ.

-Безымянный! Ты уверен, что поступаешь правильно?

Грауд остановился. И ответил, не оборачиваясь:

-Нет, не уверен. Но я уверен в том, что совершу ошибку, если поступлю как-нибудь иначе.

И продолжил путь.

Старый Трор дернул ее за руку.

-Пойдемте, княжна. Я провожу вас в покои Грауда, где он не был восемь лет. Там вы сможете получше с ним познакомиться. И ничего не бойтесь — все будет хорошо.

-Я же не княжна! Откуда вы знаете, что все будет хорошо?

-Девушка! Я семь десятков лет во дворце. Я вижу людей насквозь. Я вижу — кто случайно заглянул сюда, а кто пришел навсегда. Вы будете княгиней, Арьерэ. Расслабьтесь.

-Попробую, — вздохнула она.

-Последний совет! Сейчас мы пройдем через холл, две лестницы и четыре коридора, полных народу. Все уже знают о вас, все будут вас разглядывать, как обезьяну в зоопарке. Не смущайтесь, госпожа моя! Не сердитесь! Сделайте "морду лопатой" и вперед, за мной, в покои вашего будущего мужа. Туда никто не войдет без моего ведома.

Девушка рассмеялась.

-Как это — "морду лопатой"?

-Вот так! — камердинер изобразил на лице вышеупомянутое выражение, и Арьерэ вновь рассмеялась.

3.

С порога Грауд понял, что матери уже доложили. Ингунн стояла спиной к окну, прямая и властная, как всегда. За те восемь лет, что он не был дома, мама ничуть не постарела. В свои сорок четыре года она выглядела ровесницей сына. Грауд даже хмыкнул.

-С приездом тебя! Интересный способ поздороваться, сынок! — подняла брови Ингунн. — Что смешного ты во мне нашел?

-Здравствуй, мама! Ничего смешного, просто я вспомнил изумление на лице посла Радуги, когда он увидел нас рядом.

Княгиня тоже хмыкнула. История эта случилась девять лет назад. Посол с восточного континента вручал верительные грамоты князю. Рядом с сидящими на тронах князем и княгиней стоял Грауд. Посол несколько раз перевел взгляд с сына на мать. Они ведь очень похожи, Грауд и Ингунн. Посол принял их за брата и сестру, отлично зная, что никакой сестры у Грауда нет...

-Мама! Как я рад тебя видеть, ты бы знала! Жаль, что папа в отъезде!

-Сынок, я, хоть и не знаю, но вполне могу предположить, что ты рад меня видеть, — насмешливо ответила Ингунн. — То-то ты стоишь в дверях, как столб! Обнял бы хоть, что ли?

Грауд мигом очутился перед матерью и облапил ее.

-Ох! Осторожнее, медведище! — пискнула Ингунн. — Задавишь же! Мало мне было твоего отца, так еще одного медведища сама же родила. Вымахал-то как! И еще сильнее стал...

-Прости!

-Прости... — передразнила его княгиня. — Все вы, Ватанабэ, такие! Вначале придушите, как кролика, а потом "прости"...

-Кролика! Ты же, мама, не кролик — ты волчица!

-А ты медведь! Понимать же надо!

Еще несколько минут они поговорили "ни о чем"... И Грауд перешел к делу.

-Мама! Ты уже знаешь, что я решил жениться. Я понимаю, что нарушаю этикет, но я сделал выбор, и ничто на свете не заставит меня изменить решение.

-Вот как? — шутливое расположение мигом исчезло с маминого лица. Она заговорила жестко. — Мнение родителей тебя не интересует?

-Интересует, мама! — так же жестко ответил Грауд. — Очень интересует. Но даже ваше неодобрение не заставит меня передумать. Хотя я очень постараюсь вас убедить, что я сделал единственно верный выбор.

-Да? Ну, что же! — княгиня прошла через весь зал, села в кресло, знаком предложила сыну сесть в другое кресло. — Начинай убеждать!

Грауд подошел к креслу и оперся на его спинку.

-Мама! Я начну, пожалуй, с имен. Хотя это — последний из возможных доводов.

Княгиня перебила его.

-Ты считаешь, что случайное сочетание ваших имен — Грауд и Арьерэ — достаточный повод для женитьбы?

-Нет, не считаю. Но я хотел бы сначала выслушать твою интерпретацию событий!

-Пожалуйста! — с раздражением ответила Ингунн. — Ваш роман развивался следующим образом: ты впервые встретил ее полчаса назад, обменялся парой фраз, узнал ее имя и сделал ей предложение. И все! На мой взгляд — очень убедительно. Очень!!! Любой нормальный человек, лишь выслушает сию романтическую повесть, немедленно скажет: конечно, надо жениться! Как же иначе-то?

-Тебе доложили не совсем точно, мама! Я вначале сделал предложение, а потом спросил, как ее зовут.

-Еще лучше! — издевательски одобрила княгиня. — И что же это меняет?

-Многое, мама! Тебе не кажется, что было бы логично допустить, что мы с... Арьерэ уже встречались прежде? И я знал, что делал, когда повернул к ней коня?

-Встречались? Где же?

-Спроси лучше, когда?

-А если попроще и несколько яснее?

-А если попроще, то... Тебе не доложили, о чем мы с ней говорили там, на проспекте, при... первой встрече?

-А это можно назвать разговором?

-Можно. Я ей задал один вопрос. Или, скорее, утверждение!

-Какое же?

Грауд сделал паузу и процитировал: "Тебя звали — Урсула!"

Ингунн прищурилась, глядя на сына, потом решила:

-Так! Я желаю поговорить с твоей избранницей. После этого разговора я выскажу тебе свое мнение!

-Я могу присутствовать при вашем разговоре?

-Не можешь!

-Ну, что ж! Тогда я попрошу тебя, мама, иметь в виду, что я пойду до конца!

Княгиня подняла брови, удивившись теперь по-настоящему:

-Грауд! Ты мне угрожаешь?

-Нет, мама! Я просто хочу предупредить тебя, что впервые в жизни я не ошибаюсь и уверен в этом абсолютно. И поэтому, в случае несовпадения наших с тобой планов на перспективу моей личной жизни, ничто не удержит меня от адекватной реакции.

-Значит, все-таки угрожаешь, сынок... Ну, спасибо! Пройди в библиотеку и подожди там. За твоей ... хм... невестой я пошлю.

"Хм! Хороша, ничего не скажешь! Роскошные черные волосы. Черные же глаза. И фигура... Мужики, поди, на столбы натыкаются да шеи сворачивают, вслед ей глядя... Стоит спокойно, не волнуется! Надо же?" — подумала Ингунн, разглядывая невесту сына.

-Здравствуй, девушка! Представишься, или прикажешь мне сделать это первой?

-Арьерэ Финнбогадоттир, Ваше величество!

-Ингунн дотМайда, княгиня... Давай присядем. Не очень люблю разговаривать стоя.

И, не дожидаясь ответа, княгиня села в кресло.

В отличие от Грауда, Арьерэ приняла приглашение и расположилась в кресле напротив.

-Н-нда! Не так я представляла себе встречу с невестой моего сына, однако Грауд выбрал неординарный способ выбирать себе невесту. Кроме этого, он только что довел меня до белого каления...

-Это он умеет, — усмехнулась девушка.

Княгиня снова испытующе поглядела на нее.

-Вы давно знакомы?

-Да, Ваше величество.

-Мой сын рассказал мне о вашем разговоре на проспекте, когда делал тебе предложение. Скажи МНЕ, как тебя звали прежде?

На лице девушки не дрогнул ни один мускул. Она даже не попыталась изобразить, что неправильно поняла вопрос. Она ответила просто, словно именно этого вопроса и ждала:

-Урсула дотГритр, княгиня вейрмана.

Ингунн не удивилась.

-Где же вы познакомились?

-Во Вьялльхейле, княгиня. Нас познакомил Один.

-Любишь моего сына?

-Да, Ингунн, люблю.

-Уверена?

-Еще как!

Княгиня усмехнулась.

-Он сейчас сидит в библиотеке и ждет результата нашей беседы... Ты знаешь, что он мне угрожал?

-Что? — изумилась девушка. Потом резко выдохнула воздух и задумчиво протянула: — Придется мне его перевоспитать.

Княгиня снова усмехнулась.

-Меня ты не спрашиваешь?

Арьерэ встала.

-Послушай, Ингунн! Мне не хочется ссориться с тобой, но я все равно выйду за твоего сына замуж. Ты уж меня прости!

-Сядь! — скомандовала княгиня и продолжила: — Не прощу. Давай сразу договоримся: пока что княгиня здесь я, а не ты! Поэтому ты — не Урсула. А Арьерэ. Во всяком случае, для непосвященных. Ясно?

-Ясно, Ваше величество.

-Вижу, что не очень ясно! Здесь непосвященных нет, дорогая моя. Теперь ясно?

-Ясно, Ингунн.

-Вот и хорошо. Тогда так: не только мой нахальный отпрыск способен действовать неординарно. Я — тоже. Как ты относишься к кофе и пирожным?

-Хорошо отношусь, Ингунн. Обожаю.

-Отлично. Тогда я сейчас распоряжусь насчет кофе и насчет Грауда... Не хочешь спросить — что же убедило меня?

-Хочу.

-Спроси!

-Спрашиваю! — засмеялась Урсула. — И что же тебя убедило?

-Имя!

-Мое?

-Нет. Мое. Давай-ка познакомимся еще раз! По-настоящему!

Девушка встала и представилась:

-Княгиня вейрмана Урсула дотГритр. Погибла в 140 году Нашествия.

Княгиня тоже встала:

-Княгиня Уте, принцесса Арбада. Погибла за два года до Нашествия... Смешно... Ты, вейра, родилась в этот раз человеком. А я, прежде человек, теперь вейра. А мое непочтительное чадо — и вовсе двойной оборотень — волк, медведь и человек! Давай ему не скажем, что я — Уте?

-Почему?

-Потому... Он когда-то уже был моим сыном. Если в следующей жизни выяснится, что мой ребенок — снова он — точно сделаю аборт. Тогда побегаешь, дорогая моя...

Приложения

Приложение 1.

Глоссарий

Обозначения:

волч. — волчий язык

сарг. — древний волчий язык

себек — себекский язык

Термин/имя

Значение

Аддо

бог солнца Та-Сета.

амм (волч.)

приставка, означающая — мать.

Амму

Себекский бог солнца.

арн (волч.)

сестра.

арт (волч.)

брат.

Аскварп

мир Радуги.

Ассклау

подлинное имя Асклепия.

Байланжэнь (хэйжэнь)

белые волколюди, мятежники. Перевод слова "вейрмана" на язык хэйжэней.

Байжэнь (хэйжэнь)

белые люди. Мирное население.

веей (сарг.)

горе.

вейр (волч.)

волк-оборотень.

веррт (сарг.)

волк-оборотень.

Весса

бог Та-Сета.

вет (волч.)

приставка, означающая — внучка.

Виния

мир Радуги.

Вузи

племя в Та-Сете.

Глаза Великого Волка

начальник приказа Внешних Связей империи Сарган.

дот (волч.)

приставка, означающая — дочь.

Зонтар

мир золотокожих людей.

Империя Вольвин

государство в Винии, жителей которого стали позже называть Взрослыми.

Истарны

духи-демиурги, творцы миров, сотворенные Энтаром, первобогом Радуги миров.

Итош

мир Радуги.

Клыки Великого Волка

главнокомандующий в империи Сарган.

Косса

племя в Та-Сете, некогда объединившее континент. К этому племени принадлежит и вождь вождей.

Лан (хэйжэнь)

волк.

Линн (волч.)

песня.

Мгембо

племя в Та-Сете.

Мгоби

бог Та-Сета.

Миайла

мир Радуги. В нем обитают эльфы, кобольды и прочие старшие народы. И люди (их, правда, немного).

Мимир

бог мудрости империи Тарго и себеков.

монн (сарг. )

человек, также — житель империи Тарго.

Наву

бог мудрости Та-Сета.

Наргол

бог смерти и мрака Та-Сета.

Ндаго

бог огня Та-Сета.

Ндекростра

мир Радуги, мир зеленокожих людей.

паро (себек)

Вождь.

Прошедший Врата

титул верховных жрецов в культах Та-Сета.

Рарайна

мир Радуги, мир драконов.

Саамму

столица себеков.

Сабаст

мертвый город — древняя столица себеков.

Саврана

имя Саурона в Та-Сете.

Саргимэ-осс

столица Саргана.

Сарст

мир Радуги, мир малого народа.

Свамбо

столица Та-Сета.

себек

крокодил-оборотень с Та-Сета, южного континента.

Сет

себекский бог смерти и справедливости. В древности — бог всего Та-Сета.

Снонгаар

столица Тарго.

Та-Сет

южный материк.

Тин-сэ-рор

Имя бога-целителя в Зонтаре.

Таххили

племя в Та-Сете.

Ткона

общее самоназвание народа, населяющего Та-Сет.

тон (волч.)

приставка, означающая — сын.

тонан (волч.)

множ. число от "тон".

Тофуте

племя в Та-Сете.

Тутет

себекский бог.

тэ (сарг.)

дочь.

урт (волч.)

смерть.

Утверц

мир-тюрьма для Отступника — Черного Дракона, восставшего некогда против Энтара.

Ут-гаард

загадочная страна магов, не обозначенная на карте. Перемещается в прос-тран-стве. Попасть в него могут лишь те, кого хотят видеть хозяева.

Ут-Рест

загадочный остров воронов-магов, меняющий местоположение.

Федерация Цертера

государство в Винии, жителей которого называли Младшими.

Хурзарин

Нертская богиня — Солнце.

чи (сарг.)

сын.

Чи-пат-соу

имя богини любви в Зонтаре.

Энтар

Первобог, задумавший Радугу миров. Он же — Хаос.

Приложение 2.

Перечень географических названий

Название

Описание

Арбад

Княжество в центре континента, город в долине Подковных гор.

Арваль

Перевал и крепость в Подковных горах.

Бравеза

Городок к западу от Веерных гор, южнее Дзапсноу. Славится пивом.

Брентона

Город на Великой юго-восточной равнине.

Варкоорд

Порт на юго-востоке континента.

Веерные горы

Горная гряда к востоку от Дзапсноу, идущая с севера на юг.

Великая юго-восточная равнина

Располагалась к югу от Олтеркаста, за Окружными горами.

Великий тракт

Пересекал Континент с запада на восток, шел к северу от Арбада, в обход страны холмов, между Олтеркастом и Окружными горами.

Горбатая

Река, текущая с северной цепи Окружных гор через Великую юго-восточную равнину, через Западную цепь Окружных гор на юго-запад, к морю.

Горное королевство

Горная страна на востоке Нурланда, с начала Нашествия — независимое госу-дарство.

Гуртангский хребет

Горная цепь от Горного королевства до восточного моря, между тайгой и Олтеркастом.

Дзапсноу

Горная страна на западе континента, к западу от Веерных гор. Именовалась еще Нертоу.

Заовражье

Деревня в Озерищах.

Звенящая

Река, текущая с Рыжих гор на юг, к морю.

Зеленая степь

Равнина между Веерными горами и Рыжими горами.

Кветора

Порт к югу от Дзапсноу.

Кремьель

Город в Зеленой степи.

Лучистая

Река, текущая с гор Дзапсноу, огибая Веерные горы, на юг, через Зеленую степь.

Мокрый перевал

Перевал в Арбаде через Подковные горы.

Навод

Город в устье реки Звенящей.

Нархор

Перевал в Дзапсноу.

Нертоу

Страна нертов.

Нурланд

Государство на севере Континента, уничтожено в начале Нашествия.

Озерища

Лесная страна в северо-западной части Континента.

Окружные горы

Горная цепь, охватывающая полукольцом юго-восток континента.

Олтеркаст

Обширное графство на востоке, также — город, столица графства.

Отуанго

Город и база флота вейрмана в Та-Сете, на северном побережье.

Перевалы пальцев

Пять перевалов в Веерных горах.

Подковные горы

Окружают с трех сторон Последнюю долину, граница Арбада в годы Нашест-вия.

Риймо

Полуостров в юго-восточной оконечности континента. Там находятся не-сколько десятков городов-государств.

Рыжие горы

Горная гряда, протянувшаяся с запада на восток, отделяет центр континента от его юга.

Скон

Город и одноименное княжество к северо-западу от Арбада.

Страна холмов

Мертвые холмы к северу от великой степи, к востоку от Арбада и к югу от Горного королевства. Десять тысяч лет назад в них располагалась столица древней империи Тарго, уничтоженная в результате ядерной войны.

Тамгор

Залив к югу от Веерных гор.

Трент-на-Горбатой

Старинный город в среднем течении реки Горбатой.

Фиренн

Город в Зеленой степи.

Приложение 3.

Хронология

Годы

Глава

Князь/ Княгиня/ (герой)

Примечание

1 год Нашествия

"Ярре"

Ярре тонАрьерэ

Глава 3

2

"Первая Безымянная"

Арьерэ дотМиэле

Глава 4

3

"Сигрид"

Сигрид витЯрре

Дочь Безымянной, Глава 5

1-8

"Возьми меч у мертвых"

— — — — — — — — — — — — -

Глава 6

6-8

"Возьми меч у мертвых"

Грон

Глава 6

8-9

"Возьми меч у мертвых"

Илзе Тьольвдоттир

Глава 6

9-10

"Возьми меч у мертвых"

Гуннар тонМарта

Внук Илзе, Глава 6

12

"Первая Безымянная"

Тьювир тонМари

20-44

"Спасти человека"

— — — — — — — — — — — — -

Глава 7

?-20

"Спасти человека"

Раттер тонНида

20-21

"Спасти человека"

Йорг тонЛирна

Сын Раттера

21-22

"Спасти человека"

Кордо тонВетта

Сын Раттера

?-38

"Спасти человека"

Делла дотЧари

38 — 40

"Спасти человека"

Заттер тонДелла

38-44

"Спасти человека"

Вигдис дотАльви

Дочь Йорга тонЛирна

44-45

"Спасти человека"

Райвир тонВигдис

54-58

"Волчий закон"

— — — — — — — — — — — — -

Глава 8

54-56

"Волчий закон"

Тассе тонСати

56-58

"Волчий закон"

Вимме тонБаки

95-97

"Дочь предателя"

Князь Валлин

Глава 9

140

"Урсула"

— — — — — — — — — — — — -

Глава 10

138-140

"Урсула"

Гритр дотНеттла

140

"Урсула"

Урсула дотГритр

13 лет. Правила 12 дней.

155-160

"Мститель"

— — — — — — — — — — — — -

Глава 11

156-160

"Бессмертный"

— — — — — — — — — — — — -

Глава 12

140-158

"Мститель"

Эйрир тонУрсула

Веейчи — Сын горя

156-160

"Бессмертный"

(Урхр тонАхра)

158-160

"Мститель"

Княгиня Натш

Веейтэ — Дочь горя, жена Эйрира

160-164

"Мститель"

Цварго тонНатш

165-343

"Легенда о степном спец-назе"

— — — — — — — — — — — —

Глава 13

165-?

"Легенда о степном спецназе"

Браги тонСпако

Сын Цварго тонНатш

182-187

"Вейтри и ее дети"

— — — — — — — — — — — — -

Глава 14

180-183

"Вейтри и ее дети"

Аршт тонСваннхильд

183-185

"Вейтри и ее дети"

Вейтри дотВиола

185

"Вейтри и ее дети"

Сигне дотВейтри

186-187

"Вейтри и ее дети"

Вейтри дотВиола

Второе правление/ регентство

187-?

"Вейтри и ее дети"

Сиггейр тонСигне

201-282

"Волчица"

(Анна Трюггвадоттир)

Глава 15

205-227

"Цена справедливости"

(Урм тонРейверэ)

Глава 16

267-269

"Трус"

— — — — — — — — — — — — -

Глава 17

285-286

"Вариора"

— — — — — — — — — — — — -

Глава 18

284-285

"Вариора"

Князь Варно

286

"Вариора"

Дальма дотГвенн

Вариора Могнирдоттир дотЗатта аммАхто

286-287

"Вариора"

Ахто тонДальма тонВариора

287

"Рагнарекк"

Хвар тонВалли

Сын Ахто

317

"Экспедиция в прошлое"

Князь Сверре Мореплаватель

?

"Мятеж"

Бергрод тонИнгерна

Дед Орта тонАльда

321

"Мятеж"

Орт тонАльда

Глава 19

?

Нет

Марси дотНийма

Дочь Орта тонАльда

326-

"Экспедиция в прошлое"

— — — — — — — — — — — — -

Глава 20

326

"Экспедиция в прошлое"

Верра дотМарси

Внучка Орта тонАльда, 93-я от Нашествия

327

"Экспедиция в прошлое"

Гитте тонВерра

344-347

"Ножны клинка"

— — — — — — — — — — — — -

Глава 21

343-347

"Ножны клинка"

Артла

Глава 21

347-

"Ножны клинка"

Вальве тонАртла

Глава 21

370-401

"Ветер Судьбы"

— — — — — — — — — — — — -

Глава 22

372, 397-53 год Победы

"Убитая музыка"

— — — — — — — — — — — — -

Глава 23

370-378

Конх тонЛитти

Отец Катерины

378-401

"Ветер Судьбы"

Катерина дотТьюра

390-405

"Победительница"

— — — — — — — — — — — — -

Глава 24

390-43 год Победы

"Победительница"

Арьерэ дотКатерина

или Третья Безымянная

400-405

"Алая кровь на черно-белых полях"

— — — — — — — — — — — —

Глава 25

405-44 год Победы

"Победительница"

Мунэмори Ватанабэ

Он же — Медведь

44, 51 годы Победы

"Длань закона"

— — — — — — — — — — — — -

Глава 26

44-51 годы Победы

"Длань закона"

Киемори тонАрьерэ

51-

"Длань закона"

Князь Арвир

Сын Киемори

Оглавление

Предисловие

ПРЕДИСЛОВИЕ 1

ГЛАВА 1. РИЙР 3

ГЛАВА 2. АРЬЕРЭ 10

СВАДЬБА УТЕ 10

НЕПОДСЛУШАННЫЙ РАЗГОВОР 14

'МЫ ЕЩЕ ПОСМОТРИМ!' 14

ГЛАВА 3. ЯРРЕ 17

ГЛАВА 4. ПЕРВАЯ БЕЗЫМЯННАЯ 22

ГЛАВА 5. СИГРИД 29

ГЛАВА 6. ВОЗЬМИ МЕЧ У МЕРТВЫХ 34

ГИБЕЛЬ НУРЛАНДА 34

'САМЫЙ ЛУЧШИЙ В МИРЕ КЛИНОК, ТОТ, ЧТО ВЗЯТ ИЗ МЕРТВОЙ РУКИ...' 37

'Я ПОДАРЮ ТЕБЕ ЛЮБОВЬ...' 39

ГЛАВА 7. СПАСТИ ЧЕЛОВЕКА 43

ПОДКИДЫШ 43

'ЗА ЧТО, ЛЮДИ?' 48

'МЫ — ТВОЙ НАРОД!' 49

СОВЕТ СТАРШИХ 53

УЧЕБА 56

ВОЛЧЬЯ ЖИЗНЬ 58

СПАСТИ ЧЕЛОВЕКА: ВПЕРЕД, В ПРОШЛОЕ, ПО СОБСТВЕННЫМ СЛЕДАМ 59

ЗНАХАРКА 84

СПАСТИ ЧЕЛОВЕКА: ВСТРЕЧИ И ВАРИАНТЫ 87

Встреча первая 87

Встреча вторая 88

Вариант второй 89

Встреча третья 91

Вариант третий 102

Встреча четвертая 109

Вариант первый 112

'Решайте сами!..' 115

То, что могло бы быть 116

ПЕРЕКРЕСТОК СЕМИ ДОРОГ: ТОМАС И АЛЬВИ ДОТШАНИ 121

ПЕРЕКРЕСТОК СЕМИ ДОРОГ: ШАЙНЭРЭ — УБИВШИЙ ДУШУ 122

ПЕРЕКРЕСТОК СЕМИ ДОРОГ: УНА 125

ПЕРЕКРЕСТОК СЕМИ ДОРОГ: БЕЛЫЙ ВОЖАК И ЧИТАЮЩАЯ В ДУШАХ 127

ПЕРЕКРЕСТОК СЕМИ ДОРОГ: 'БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ!..' 129

ГЛАВА 8. ВОЛЧИЙ ЗАКОН 132

ГЛАВА 9. ДОЧЬ ПРЕДАТЕЛЯ 147

ГЛАВА 10. УРСУЛА 156

ВСТРЕЧА 156

ПЕСНЯ 157

ГЛАВА 11. МСТИТЕЛЬ 163

p; СЫН ГОРЯ 167

'КУДА ТЫ, МАМА?' 168

ВОПЛЬ БАНЬШИ 169

ГЛАВА 12. БЕССМЕРТНЫЙ 172

ИМЕНА 172

'МЫ — ПРИЗРАК...' 173

'Я ХОЧУ, ЧТОБ ВЫ ЖИЛИ...' 175

ВОПЛЬ БАНЬШИ 176

ПОСЛЕДНИЙ ПРИКАЗ 178

ГЛАВА 13. ЛЕГЕНДА О СТЕПНОМ СПЕЦНАЗЕ 182

ГЛАВА 14. ВЕЙТРИ И ЕЕ ДЕТИ 187

ЦЕЛИТЕЛЬНИЦА 187

'ДАЙТЕ НАМ ЯРЛА!' 190

СВАДЬБА СИГНЕ 191

'Я — ТОЖЕ ВАША МАМА!' 197

ГЛАВА 15. ВОЛЧИЦА 199

НАЙДЕНЫШ ИЗ СКОНА 199

'ВЕРЬ СВОЕМУ СЕРДЦУ...' 199

ТОЛЬКО ЧУДО! 203

ПЕСНЯ ВДОВ 204

'МОЖНО ИМ МОРКОВКУ?' 206

МАТЬ ВОЛКОВ 207

ГЛАВА 16. ЦЕНА СПРАВЕДЛИВОСТИ 211

'НЕ ИЩИ СО МНОЙ ВСТРЕЧ!' 211

'ПОГОВОРИ С НИМ...' 214

'ОСТАВЬ МЕНЯ, ПАМЯТЬ!' 214

УРОВЕНЬ СЕКРЕТНОСТИ 216

СРАЖЕНИЕ ЗА СЕВЕРНЫЕ ПЕРЕВАЛЫ 218

ДЕТИ УРМА ТОНРЕЙВЕРЭ 221

ГЛАВА 17. ТРУС 226

АРВАЛЬСКОЕ ЭХО 227

ПЯТЫЙ 230

МАТЬ 234

ГЛАВА 18. ВАРИОРА 235

ПРОЛОГ 235 1.Двадцать шесть лет назад 235

2.Двадцать пять лет назад 236

3.Четыре года назад 238

4.Три года и девять месяцев назад 240

5.Два года назад 241

ДВОЙНИКИ 242

'ЕГО ИМЯ — РАУГАР...' 246

ПОДАРОК ЛОКИ 250

СКОЛЬКО СТОИТ ЖИЗНЬ? 252

'УХОДИ, ОДИН! ТЫ ПРОИГРАЛ СВОЙ РАГНАРЕКК!' 255

'МЫ — ВОЛЧИЦЫ!' 261

ВЕСЕЛОЕ МЕСТЕЧКО 264

ГЛАВА 19. МЯТЕЖ 268

СВАДЕБНЫЙ РЕЙД 270

&n

bsp; СЛОВА, СТОЯЩИЕ ЖИЗНИ 273

'ПЕРЕГРЫЗТЬ ГЛОТКУ ВОЙНЕ!' 275

'ПОЧЕМУ НЕ Я?' 276

ПРАВДА ПРОТИВ ПРАВДЫ 280

ОСТРОВ-РЫБА 281

ГЛАВА 20. ЭКСПЕДИЦИЯ В ПРОШЛОЕ 284

В ПОИСКАХ ЮЖНОГО МАТЕРИКА 284

НАСКАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ 286

ДОГОВОР 290

ПРИЗРАК ДРЕВНЕЙ ВОЙНЫ 291

ПРИЗРАК ДРЕВНЕЙ ВРАЖДЫ 293

'ДУША НЕ ДОЛЖНА МОЛЧАТЬ!' 295

КРАСОТА НАУКИ ВО ПЛОТИ 297

'ПРОТЯНУВ РУКУ ВРАГУ, ПОЖМЕШЬ ЕЕ ДРУГУ!' 299

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ 305

'ЕЕ ЗВАЛИ — АННА!' 307

ХРАМ 311

ПЕРВЫЙ УРОК 316

ЧЕРНЫЕ КРЫЛЬЯ 319

КЭННЭН ГЭЛИЭ 325

НОВАЯ УЧЕНИЦА 330

ПОСЛЕДНИЙ МИРНЫЙ ДЕНЬ 334

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ 338

'БУДЬ НАШЕЙ МАМОЙ!' 341

ХОЛМ СКОРБИ 347

ЭКСПЕДИЦИЯ В БУДУЩЕЕ 350

ГЛАВА 21. НОЖНЫ КЛИНКА 354

ДВЕ ГРАНИ КЛИНКА 354

ЛЕЗВИЕ 357

ОСТРИЕ 362

ГАРДА 367

ГЛАВА 22. ВЕТЕР СУДЬБЫ 378

ЗАТЯНУВШЕЕСЯ ДЕТСТВО 378

ВЕНЧАНИЕ КЭТИ 379

ТРИ ТЕНИ СУДЬБЫ 381

ПОЕДИНОК С СУДЬБОЙ 382

ВЕТЕР СУДЬБЫ 386

ГЛАВА 23. УБИТАЯ МУЗЫКА 388

ИЗБАВЛЕННЫЙ ОТ КОСТРА 388

ВНУТРЕННЕЕ ЗРЕНИЕ 390

'КАК И У НАС...' 392

КРОВЬ НА СТРУНАХ 396

ПЕПЕЛ БОРГИЛЬДСФОЛЬДА 400

ДЕСЯТАЯ 403

ГЛАВА 24. ПОБЕДИТЕЛЬНИЦА 404

ДЕТСТВО ТРЕТЬЕЙ 404

ARIERE VERSUS FATUM 405

СВАДЬБА ТРЕТЬЕЙ 406

URSUS VERSUS FATUM 408

ОТЗВУК ЧУЖОГО РАГНАРЕККА 409

ГЛАВА 25. АЛАЯ КРОВЬ ПО ЧЕРНО-БЕЛЫМ ПОЛЯМ 412

ГЛАВА 26. ДЛАНЬ ЗАКОНА 427

ОТРЕЧЕНИЕ 427

КТО ХОЗЯИН НА ЭТОЙ ЗЕМЛЕ? 428

ГОД ПРОВЕРКИ ЧУВСТВ 430

ЗОВ БОРГИЛЬДСФОЛЬДА 433

'ВАМ НЕ ПОНЯТЬ...' 435

'МЫ С ТОБОЙ — ОДНОЙ КРОВИ...' 437 ГЛАВА 27. Я — МАСТЕР 439

АВТОРСКОЕ ПРИМЕЧАНИЕ К ГЛАВЕ 439

'Я — МАСТЕР' 439

'МНЕ НУЖНА ТВОЯ ПОМОЩЬ' 440

'В ЭТОМ МИРЕ Я — ХОЗЯИН!' 443

'ПОЧЕМУ Я?' 447

РАЗГОВОР ПО ДУШАМ 449

ГЛАВА 28. РАГНАРЕКК 455

ФРЕЙЯ 456

УРСУЛА 457

СЛОВО УЧИТЕЛЯ 460

МИНИС 463

ИРТЭЛОННА 466

ДАЛЬМА 468

ДВЕ БАКИ 470

ДОЧЬ СУРТА 473

СРАЖЕНИЕ ЗА РОДИЛЬНЫЙ ДОМ 480

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ 491

ПЕСНЯ 496

'ПРИНИМАЙ ХОЗЯЙСТВО...' 502

ВЯЙНЕМЕЙНЕН 505

ВЫБОР ВЕЛИКИХ 506

'Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ БЫЛА СЧАСТЛИВА...' 510

ДВОЕ ПРОТИВ ДВУХ 512

ПОСЛЕДНИЙ ПАРАД 524

ЭПИЛОГ: 'ТЕБЯ ЗВАЛИ УРСУЛОЙ!' 527

ПРИЛОЖЕНИЯ 534

ГЛОССАРИЙ 534

ПЕРЕЧЕНЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ 536

ХРОНОЛОГИЯ 537

Лига — мера длины. В этом мире равнялась примерно четырем километрам.

Ярл — титул, соответствующий герцогу.

Скальд — певец, сказитель. Скальды пели собственные импровизации, играли огромную роль в общественной жизни, создавая общественное мнение.

Почему Ррау тонАнна? ТонАнна, поскольку Анной звали его мать. Ррау, поскольку в те времена волки не очень хорошо владели человеческими языками, и выговорить его имя — Грауд — не мог никто. Почему вообще его имя волки переиначили на волчий манер? Об этом еще спорят...

Вира — компенсация за совершенное преступление. После уплаты виры преступление считалось забытым.

Йотуны — каменные великаны (в скандинавской мифологии). Жили в Йотунхейме.

Нельзя сказать, что хэйжэни носят только черное! Но черный цвет действительно любят. Следует заметить также, что, за исключением цвета кожи, внешне они ничуть не похожи на жителей южного континента, скорее уж на нас, тоже за тем же самым исключением! Перекрась любого из нас в черный цвет — и выйдет хэйжэнь... Это, конечно, шутка: отличия все-таки есть...

Боргильдсфольд — место Рагнарекка, Последней Битвы.

Видящая — имеется в виду дар видеть будущее, прошлое или то, что происходит где-то далеко.

Императорский дворец, доступ в который был закрыт для посторонних.

Конунг — королевский титул.

Тинг — парламент в древней Скандинавии (Земля). И в Нурланде, в этом мире. И еще в ряде миров. Маршал тинга — спикер.

Тан — титул, примерно соответствующий графу.

Драккар — одномачтовый корабль с одним парусом и одним ярусом весел.

Вьялльхейль — имеется в виду Валгалла — дворец владыки богов-асов Одина в Асгаарде.

Ухват — приспособление для вытаскивания горшков из печки — длинная толстая палка со стальным полукольцом на конце, которым подхватывали горшок за горлышко.

Орион — созвездие.

Магеллановы облака, большое и малое — ближайшие к Млечному пути галактики.

Третья звезда созвездия Цефея.

Туманность Андромеды (официальное название — М31) — огромная спиральная галактика в 2.3 миллионах световых лет от Солнца.

Волки не болеют гриппом.

Квест — в данном случае — описание персонажа ролевой игры, его биография и т.д.

Одесную — справа. Десница — устаревшее название правой руки.

Ошую — слева. Шуйца — устаревшее название левой руки.

Хоу — невысокий княжеский титул.

Миайла — мир, входящий в Радугу миров, населен эльфами.

Второй палец — перевал в Веерных горах. Всего в них пять перевалов — пять пальцев.

Хоу — княжеский титул (в древнем и средневековом Китае, например).

Иртха — название одного из племен орков (читай "Черную книгу Арды" Н. Васильевой).

Ханьлинь — в переводе с китайского языка, "Лес кистей". Так в средневековом Китае называлась императорская академия. Ее члены занимали положение более высокое, чем министры.

Сунь-цзы. "Трактат о военном искусстве".

Арьергард — войска, прикрывающие основные силы с тыла на марше или в бою ( в противоположность авангарду).

Т.е. пешком

т. е. Свой, друг — приятель.

Сигмунд Вельсунг, Сигурд Убийца дракона Фафнира — герои скандинавского эпоса. "Грам" — меч, подаренный некогда Сигмунду Одином. Считался лучшим в мире мечом.

МП-38 — немецкий автомат времен 2-й мировой войны.

АК-47 — Автомат Калашникова — первая модель (скопированная им с немецкого образца).

"Харриер" — английский истребитель семидесятых годов 20 века.

"Мессершмит-109" — немецкий истребитель времен 2-й мировой войны, лучший в мире истребитель.

Фаланга — боевое построение в ряд. Строилась в несколько шеренг.

Прошедший Врата — титул верховного жреца большинства культов Та-Сета, за исключением себекских культов и культа Наргола.

Здесь и далее ряд имен и названий, ссылки на ряд событий взяты из "Сильмариллиона" Дж. Р. Р. Толкина и из "Черной книги Арды" Н. Васильевой. Кто читал эти книги — тем все ясно. Кто не читал, — советую прочесть. Это самые подробные комментарии к этой главе моей книги.

В главе "Я — мастер" будет ясно, что Твати здесь, не солгав не единым словом, кое о чем попросту умолчала. И это очень разумно, поверьте! Проходной пешке лучше не сообщать, что она — лишь пешка! Это может помешать ей стать ферзем.

Файа (ах'энн) — свободная. Так Эллери Ахэ называли людей.

Киръе къелла (ах'энн) — нарушать клятву. Дословно — "Ломать аир". См. "Черная книга Арды", Н. Васильева.

Кэнно къелла (ах'энн) — клятва верности. См. "Черная книга Арды", Н. Васильева.

Эллерэ (ах'энн) — эльфийка, одна из эльфов Тьмы.

Гэллор — отец Элхэ.

Вытащить копье — нарушить мир между людьми и себеками.

ах'къаллэ (ах'энн) — Пробудившаяся к жизни — так называли эльфов.

Возможно, вы обратили внимание на небольшое несоответствие? Чжуан Гэ утверждает, что жрецы Наву нашли его три года назад, а сами жрецы говорили Рэтрику тонКати, что вообще не знакомы с Чжуан Гэ. На самом деле причина этого несоответствия заключается в том, что Чжуан Гэ, имея свои способы получения информации, не желал их раскрывать! Очень уж... странными... были эти способы. Неясными в те годы даже ему самому.

Пентатоника — музыкальный лад, принятый в Китае, Корее и еще ряде стран Азии. Для непривычного уха звучит дико и режет слух, что, впрочем, не значит, что музыка плохая.

АрнМеттере — Иртэ была человеком, ставшим вейрой по закону кровного братства. Поэтому она получила волчье второе имя не по матери, а по кровной сестре — по Меттере. Приставка "арн" означает — сестра.

В городе Кремьель располагалась главная база разведки Черной империи.

"Баллада о любви" В.С. Высоцкого

"Баллада о книгах" В. С. Высоцкого.

Чжуан Гэ (302 — 386) — величайший полководец Черной империи. В 343 г. стал начальником военного приказа империи и главнокомандующим ее армией. Выполняя его план, Северная армия уничтожила Нурланд и разгромила Горное королевство. В том же году он лично возглавил Южную армию, впервые штурмом взял Арбад, выбил вейрмана из Рыжих гор, нанес несколько тяжелых поражений Армии сопротивления. В 344 г. полководец был несправедливо обвинен в измене и перешел к вейрмана. Отказался командовать войсками, однако создал военную академию, учил военачальников. Среди его учеников достаточно упомянуть Омуртага Нерто, Майви дотТвати вторую, Винриха тонСати, Гьюки Олафсона. Главной его заслугой, однако, считается то, что он прекратил геноцид, проводимый армией сопротивления в отношении мирного населения Черной империи. (Из "Полной энциклопедии Нашествия", статья о Чжуан Гэ).

Назгул — призрак Кольца. Читай Дж. Р. Р. Толкина.

Линнурт — прозвище Линне тонИртэлонна. Означает — "Песня-смерть"

Те, кто читал "Властелин Колец" Джона Р. Р. Толкина, поймет — о чем речь.

Ariere versus Fatum (латынь) — Арьерэ против Судьбы

Ursus versus Fatum (латынь) — Медведь против Судьбы

Стража — в данном случае — период времени продолжительностью в 2 часа. Каждые два часа городские стражники подавали специальный сигнал.

Буши — воин на японском языке. Родной мир Мунэмори очень похож на Японию.

Дайме — князь на японском языке.

Идиома, обозначающая письменный прибор.

Р. Киплинг, "Песня Банджо". Цитировал по памяти, так что за точность не ручаюсь, имя переводчика не помню.

Говоров Л.А. — командующий Ленинградским фронтом в конце 1941 года. Принял командование в абсолютно безнадежной ситуации, но сумел отстоять город и стабилизировать фронт.

Келегорм, третий сын Феанора. Читай "Сильмариллион" Д. Р. Р. Толкина.

Сиявуш — герой иранской мифологии и эпоса "Шах намэ".

Роммель Эрвин Иоганн Ойген (1891-1944) . Генерал-фельдмаршал. Один из самых талантливых военачальников Третьего рейха. Командовал германской армией в северной Африке, затем переведен во Францию. Угадал место и время высадки союзников в Нормандии, но командование вермахта ему не поверило. Прозван Лисом пустыни. Активный участник неудавшегося заговора против Гитлера. Выступал против его убийства, считая необходимым его арестовать и судить. После провала покушения Роммеля вынудили покончить с собой, хотя он настаивал на своем праве предстать перед судом чести.

Чжугэ Лян, он же Чжугэ Кунмин, он же Во Лун (Лежащий Дракон) — великий китайский стратег и полководец эпохи Саньго (Троецарствия), 3 век н.э.

Стихиаль — душа стихии, обладающая разумом и сознанием.

Гамилькар Барка — карфагенский полководец, отец Ганнибала Барки.

No pasaran — по испански значит: "Они не пройдут"! Это девиз Испанских республиканцев во время гражданской войны в Испании 1936 — 1939 годов.

Пан Тун, он же Фын Чу (Птенец Феникса) — величайший стратег Китая эпохи Саньго ("Троецарствие"). Один из мудрейших людей своего времени.

Один из героев карельского и финского эпоса "Калевала", творец мира.

Муспельхейм — мир огня.

Нифльхейм — мир льда.

Богатырь. Герой ирландской мифологии.

Легендарный датский викинг, воевавший в 9 веке в Британии.

Муспельхейм.

Нифльхейм.

Вардан Мамиконян ( ? — 451 год н. э.) — Национальный герой Армении. Великий спарапет — главнокомандующий армией Армении. Поднял восстание против Ирана, захватившего страну. Вступил в союз с Грузией и гуннами. Он мог бы победить, но союзники не успели на помощь.

Дачи Уджармели (5 век н.э.) — грузинский царь, сын великого Вахтанга Горгасала.

Граф Монтгомери — гениальный французский полководец 16 века, один из вождей гугенотов.

Ван — высокий княжеский титул (в древнем Китае). Всего их было пять, в порядке убывания значения: ван, хоу, бо, цзы и нань.

Финарфин — нолдо, сын Финвэ. Финдарато, Айканаро, Алатириэль — его дети (читай Толкина). Имена детей Финарфина более известны, как они звучали на синдарине: Финрод Фелагунд, Аэгнор, Галадриэль.

Генрих Четвертый, король Франции из династии Бурбонов, правил с 1594 по 1610 год.

Жуков Г.К. — советский военачальник времен Второй мировой войны.

Рундштедт Герд — германский военачальник времен Второй мировой войны.

Макартур — американский военачальник времен Второй мировой войны.

Эйзенхауэр, Дуайт, в просторечии Айк — американский генерал времен Второй мировой войны, позже — президент США (1952 — 1960 г. г.).

Конхобар — легендарный король уладов — племени, жившего в давние времена на севере Ирландии (теперь — Ольстер, Северная Ирландия).

Тассельхоф Непоседа — один из героев "Dragon Lance" Маргарет Уэйс и Трейси Хикмэн. Чего? Кто такие кендеры? У-у-у! Читайте "Dragon Lance", ребята!

196

135

Княгиня вейрмана Вариора Могнирдоттир дотЗатта аммАхто — Дальма дотГвенн. Погибла в 286 году Нашествия.

Вечная память тебе, мама!"

Ндан Сяолю, дочь Ндан Бяо и Чжи Вэнь-цяо. В возрасте пятнадцати лет была изнасилована и убита солдатами второй бригады мятежников. О, Великое Небо! Отомсти за нее!

Эрнэ Атлинг, лейтенант гвардии князей Сопротивления, муж Ндан Лан-нян, дочери Ндан Бяо. Погиб в бою с императорскими войсками в провинции Шаньбэй в день цзя-вэй пятой луны восьмого года Тяньвэнь.