Лорелея

— Я не знаю. Теперь это и не важно. Ты бы ведь и туда поехала за мной.

— Ты все-таки не веришь мне? — разочарованно протянула она. — Ну конечно! Как будто я не доказала тебе...

Гудок паровоза прервал ее слова, оглушив и испугав.

— Через две минуты отправление! — крикнул проводник, готовясь убирать приставную лестницу.

— Поедем вместе! — горячо зашептала она, заглядывая Артуру в глаза. — Я выкупила целое купе, потому что... так было нужно. Ты ведь тоже этого хочешь.

— Поехать? С тобой? — сама эта мысль казалась юноше столь невозможной, что он не смог сказать 'нет'.

— Ну же, поезд отходит. Ты ведь хочешь этого!

'Хочу', — подумал он.

'Я знаю', — улыбнулась Мицци.

— Только пообещай мне одну маленькую вещь, — шепнул Артур на ухо девушке, пока они бежали к двери вагона.

— Конечно, конечно!

— Ты не будешь убивать. Больше ни одной жертвы, пока мы вместе. Я хочу поехать с тобой, но не хочу находиться рядом с убийцей. Пообещай мне, Мицци!

Она застыла перед дверью поезда, неуверенно глядя на Артура. Оставался всего один шаг, но вампирша так и продолжала стоять снаружи, несмотря на обжигающее солнце.

— Я... Я не могу, — пробормотала она испуганно.

— Можешь! Пожалуйста, — юноша подал ей руку и потянул к себе. Мицци нерешительно подалась навстречу, и в тот момент, когда оказалась рядом с ним, дверь захлопнулась, а проводник с едва скрываемым раздражением попросил их занять свои места. Поезд резко тронулся, и, покачнувшись, девушка оказалась в объятиях Артура, но тут же оттолкнула его и решительно направилась сквозь вагоны к своему купе в первом классе, не оглядываясь назад и не пытаясь заговорить. Было похоже, что она злилась.

Просторное купе первого класса впечатлило Артура, вошедшего — или, вернее, вбежавшего — туда вслед за Мицци. Темно-зеленая бархатная обивка диванов казалась совсем новенькой, позолота на подлокотниках и спинке ярко блестела, оправдывая цену на билет, а на столике возле окна стояли цветы и ваза с фруктами. На стене даже висела миленькая картина незамысловатого сюжета, основная ценность которой заключалась в роскошной — и тоже позолоченной — оправе.

Вампирша, не глядя по сторонам, быстро подошла к окну, плотно сдвинула тяжелые зеленые шторы — под цвет обивки сидений — и, наконец, откинула с лица вуаль. Все это она проделала, игнорируя Артура, хотя, учитывая размеры купе, это было трудновато. Повернувшись к нему спиной, она, не торопясь, вытащила шляпные булавки, сняла шляпу, отцепила вуаль, аккуратно сложила все вместе и водрузила на диван рядом с собой так, что ее новому соседу оставалось только ютиться на самом краю. Потому что сидение напротив было целиком занято ее огромным багажом, который еле втащили двое носильщиков.

— Это... — начал было Артур светскую беседу, кивая на багаж.

— А сам как думаешь?

— Это ведь гроб, да? Как в фольклоре. И... что у тебя с лицом?

Только сейчас он заметил, что щеки и нос девушки были красными, словно от ожога, а кое-где появились волдыри. Будто кто-то ошпарил ее кипящей водой или кислотой. Мицци осторожно дотронулась до лица, но тут же болезненно отдернула руку и отвернулась, чтобы он не видел ее обезображенного лица.

— Я не фольклор, Артур, ты забыл, что я вампир? Я не отражаюсь в зеркале, не могу находиться под солнцем, а еще я убиваю людей и пью их кровь.

— Ты говорила, что это не обязательно — убивать, — прервал ее юноша.

В его голосе звучала искренняя надежда ребенка, еще верящего в добро и справедливость на Земле. Или взрослого, мечтающего изменить мир.

И вампирша с неохотой согласилась:

— Возможно, это и так. Я... не уверена. Это слишком сложно. Я не могу.

— Но ты можешь попытаться! Ведь если все те слова, что ты говорила, хоть немного правдивы, если ты действительно...

— Артур, пожалуйста!..

Она все еще не смотрела на него, то ли не желая, чтобы он видел ее обожженное лицо, то ли не решаясь взглянуть в глаза.

— Сейчас день, я должна спать.

— В гробу? — поинтересовался юноша, поняв, что ответа от Мицци он не дождется.

— Это не гроб, это чемодан, — бросила она, и юноша заметил, как уголки ее губ слегка дрогнули в сдерживаемой улыбке.

— Тогда ты действительно хорошо подготовилась к поездке!

Артур с трудом стащил ее багаж вниз и убрал под диван — вампирше бы ничего не стоило поднять чемодан весом не менее ста пятидесяти фунтов, но она безучастно сидела, прикрыв глаза и откинувшись на спинку сиденья.

— Тогда спокойной ночи. То есть спокойного дня, — пробормотал он.

Мицци не ответила. Присмотревшись, Артур понял, что она уже спала — если это можно было назвать сном. И видят ли вампиры сны? Она не дышала, а застывшее, словно восковое, лицо делало ее похожей на покойницу, которая никогда уже не откроет глаз. Впрочем, здесь Артуру пришлось в очередной раз поправиться: покойница, покойница и есть!

Столь безобидная и хрупкая днем, она не была похожа на безжалостную кровопийцу, скорее уж на жертву, которую хочется оберегать и охранять от жестокого мира. И тут юноша понял, почему же охотники так стремились найти ее при свете солнца. Силы вампира истощились, ему требовался отдых в надежном укромном месте, где его не смогут отыскать преследователи. Убить спящего вампира даже проще, чем человека.

Артур нащупал в кармане пиджака пистолет. Он знал, что надо было делать, и это было единственным правильным решением.

Вместо этого он поправил и без того плотно задернутые занавески, и бережно уложил девушку на диван. Неправильные решения принимать всегда проще.

'Единственное, что я теперь могу — попытаться уговорить ее отказаться от убийств. И знаю, что никогда не смогу этого добиться. Она говорила, что не желает этого, что каждая смерть заставляет ее страдать, но я не верю. Зато предполагаю, что прежде, чем выйти днем на солнце, она насытилась чьей-то кровью. Нет, я не хочу об этом думать, но мысли сами приходят ко мне, лишь только спадают чары моей прекрасной Лорелеи. Стоит прекратить немедленно этот фарс, сейчас же, как она проснется, но я не могу. Я слишком...' — Артур резко поднял голову. За окном стремительно темнело, и слабого света в купе не было достаточно, чтобы нормально писать, но он все равно писал страницу за страницей этих ненужных, бессмысленных записей, которым предстояло послужить растопкой для камина. Он писал не думая, почти не глядя, но сейчас резко остановился.

'Я слишком...'. Он не мог написать слово на букву 'Л'. Не мог произнести его, не мог даже подумать. Вампиры не могут любить, значит, и он не может позволить себе это чувство к Мицци. И, как он догадывался, теперь уже ни к какой другой девушке.

'Я слишком привязан к Мицци, и не могу найти в себе силы побороть эту дурную, болезненную слабость'.

— Что ты пишешь?

Артур вздрогнул, и карандаш выскользнул из рук. Быстро закрыв тетрадь, он удивленно оглянулся: вампирша более не лежала на диване бездыханным трупом, укрытая от солнечного света его плащом, а с интересом наблюдала за ним. Как давно? Когда зашло солнце? Юноша и вовсе не заметил, как скрытые от него плотной занавеской провинциальные французские пейзажи поглотила ночь, а до Ниццы уже оставалась меньшая часть пути.

— Ничего, — быстро ответил он. — То есть... про музеи. В Риме. Мы ведь туда едем.

Неожиданно ему стало очень не по себе. Ночь, купе в поезде, в котором вместе с ним едет вампир, тишина, которая бывает хуже любого шума. Пристальный взгляд ее немигающих глаз — внимательный, пытливый... манящий и гипнотизирующий. Артуру потребовалось усилие, чтобы отвернуться.

— Ты, должно быть, устал. Хочешь спать?

Он покачал головой. Сложно было представить себе, чтобы он заснул здесь, под носом у вампирши, которая может в любую минуту... Но ведь и он мог убить ее столь же легко и просто. И Мицци, должно быть, догадывалась. Она была не столь глупа, чтобы доверить свою жизнь (или нежизнь) человеку, поведать ему свои секреты и отдаться на волю судьбы. Или просто довериться. Какое хорошее слово. Каким чужим оно казалось сейчас Артуру.

Она пожала плечами. Конечно же, прочла его мысли, но решила игнорировать.

— Buona notte!

— Что?

— Ты едешь в Италию, и даже не дочитал до конца путеводитель? Там в конце есть словарик.

— Откуда ты знаешь?

— Я купила такой же, — улыбнулась она и в доказательство помахала у него перед носом знакомой книжицей.

Она была аккуратно заложена в нескольких места бумажками с пометками.

— Ты успела выучить все языки? За столько-то лет! Английский, французский... еще и итальянский?

— Я открыла путеводитель только вчера. Дай-ка посмотрим... Grazie, spiacente, prego, — она принялась загибать пальцы, — аmore, scusi...

— Самые необходимые слова!

— Конечно.

Их взгляды наконец-то встретились, как ни старался Артур делать вид, что смотрит в темноту окна, а Мицци — скрыться за книгой. Ее ожоги так и не прошли, — отметил он про себя, но стали чуть менее заметны. Что же сделало бы тогда прямое палящее солнце? Девушка сидела на противоположном диване, так далеко, как только можно было в небольшом купе — и все равно в опасно притягательной близости.

— Мне не дает покоя один вопрос, — быстро произнес Артур, лишь бы как-то нарушить тишину — и желательно, не спряжением итальянских глаголов. — Почему они так и не добрались до тебя? Люк и Фабьян, я имею в виду, они ведь...

— Ах, да, охотники, — рассмеялась Мицци непонятно отчего. — Они до меня или я до них — это вечная история. Иногда в войне хочется сделать маленький перерыв... — юноша непонимающе смотрел на нее, и вампирша пожала плечами, словно объясняя и так понятное. — У нас был договор. Тебе-то они могли говорить, что не о чем даже разговаривать с вампиром, но сами так не считали.

— Что за договор? С трудом могу себе представить!

— Все просто. Я сообщила им адреса дневных тайников парижских вампиров — те, о которых я знала.

— Вампиры не любят себе подобных еще больше, чем люди, — невесело заметил Артур.

— Мы — вампиры — те еще эгоисты. Впрочем, как и люди. Только не осуждай меня за это маленькое предательство. Тебе ведь и так есть, за что меня осуждать!

— Я уже давно перестал это делать, — вздохнул он. — И не буду слишком печалиться о судьбе парижских вампиров. Но неужели все было так просто?

— Охотники не знают, что ты не поехал назад в Англию. Конечно, они бы не допустили этого. Это ведь опасно, ты и сам понимаешь. И Люк... особенно Люк. Он так хотел, чтобы я держалась от тебя подальше! И это мне тоже пришлось пообещать.

— Ты прекрасная обманщица!

— Но в этот раз ведь ты сам пришел ко мне. Хоть и, я уверена, обманул своих друзей, обещав им как можно скорее оказаться в Англии. Мы стоим друг друга.

Это 'мы' странным образом задело Артура. Никогда он не думал о них этим маленьким объединяющим словом. Всегда была она — то пугающая, то желанная, но всегда по другую сторону баррикад. И он. Но никогда — вместе. Никогда — мы. Хотя как еще можно было назвать их теперь, едущих в одном купе и столь мило беседующих меж собой.

— А Люк ведь предупреждал, что из твоих сетей невозможно выбраться.

Мицци вновь засмеялась. И снова было похоже, что она знала больше него, и это злило.

— Что еще такое? Он был прав!

— О да, Люк... А ты ведь не знаешь, да? — она пытливо посмотрела на него. — Ну конечно, стал бы он рассказывать! Но это такая милая история, — вновь хихикнула вампирша, — тебе она должна понравиться.

— Ты что-то знаешь про Люка? Но откуда?

— Все это случилось совсем недавно, по мне — так вчера. Но люди ведь быстро растут... взрослеют. Стареют. Вот и Люк тогда был твоим ровесником, может чуть старше. Представь себе эдакого пылкого французского юношу, еще ничего не знающего о вампирах, еще ничего не видевшего в жизни. Его любили женщины, он любил женщин... Немного философ, немного поэт, вечный студент.

— Ты точно имеешь в виду того же Люка, что и я?

— Артур, не смейся! — строго произнесла она. — Все мы меняемся... Может быть, я немного преувеличиваю, но не это важно! Я пытаюсь дать общую картину, не придирайся к деталям. Я ведь давно его знаю, с тех самых пор. С ним было намного проще общаться, когда он еще не помешался на вампирах. Но сейчас рассказ не обо мне, как ни странно.

Каждая парижская весна похожа и не похожа на другую одновременно. Цветут каштаны, светит солнце, и распускаются цветы, а ты сам открыт новым приключениям, и сердце зовет любовь... Как все знакомо, правда? Ничто не изменилось за двадцать лет.

Представь хотя бы на мгновение, что и Люк поддался этому сладкому искушению первых весенних дней и не устоял перед чарами одной девушки — милой и жизнерадостной, настоящей парижанки во всем ее изяществе и грации, соблазнительном взмахе ресниц и сладком, как мед, голосе. И были танцы в Мулян-де-ла-Галетт, когда ее кринолин взметался, на секунду обнажая стройную ножку и сводя с ума... Но не все танцы заканчиваются скорой помолвкой.

— Подожди, подожди, — Артур замотал головой, обескураженный посетившей его мыслью. — Это была ты? Люк влюбился в тебя?

— Артур, я бы поразилась твоей проницательности, но нет. Я же сказала, что она была истинной парижанкой, а я с Рейна. Но Моник — назовем ее так — была мне близкой подругой, и у нас было нечто общее... Впрочем, ты уже и сам понял.

— Она была вампиром, — обреченно произнес Артур. — Почему-то меня это не удивляет. Все кругом в какой-то момент оказываются вампирами!

Мицци кивнула.

— Но, как и люди, мы хотим развлекаться, общаться, жить — в своем роде. Просидев в одиночестве месяц и разговаривая лишь с голосами в своей голове, начинаешь сходить с ума. Моник же, как я сказала, была веселой девушкой, и отказываться от той легкой и беззаботной жизни, что она вела раньше, не собиралась. Люк был для нее, возможно, развлечением. Все эти танцы и театры, смех людей вокруг, модные магазины и мимолетные интрижки помогали ей чувствовать себя все еще живой. Разве можно ее винить?..

— Кхм, — резонно заметил Артур.

— Это был риторический вопрос. Она ничего не хотела от Люка, пусть он и нравился ей. Нравился настолько, что готова была отпустить. Я имею в виду — оставить в живых. И дать уйти.

— Это кажется лучшим, что она могла сделать.

— Да. И мне жаль, что я не могу сделать того же. Но эта история ведь не обо мне. Моник говорила, что она уже развлеклась с ним достаточно, и из симпатии к молодому человеку решила не забирать его жизнь, благо поиски пропитания в Париже никогда не были особой проблемой для вампира. Но случились две непредвиденные вещи.

Сначала Люк влюбился в нее. Или возможно даже — полюбил. По-настоящему, как никогда еще в жизни — и никогда потом.

А потом он узнал, что та, кому он готов посвятить свою жизнь, та, кого он боготворил и готов был целовать землю, по которой она ходила... оказалась вампиром. Никогда до этого он ничего не слышал о нас — как и ты, как и остальные люди.

Последнее поразило его до глубины души. Каково было узнать, что девушка, которую он мечтал видеть своей женой и подумывал, каким именем крестить первенца, оказалась немертвой. Фольклором, как ты сказал.