Некромант-самоучка, или смертьнесущая оказия

— А сундук с одеждой и оружием взяла...

— Да чтоб его! Забыла... — взвыла раненным зверем и опять покинула столовую.

Поесть мне сегодня удалось лишь благодаря заботе нашего капитана. Его Высочество лично принес поднос со свежей порцией горячего мяса, кашей, салатом парой булочек и компотом. Постучался, открыл дверь с позволения и застыл, распахнув глаза на мое произведение. И я его понимала, редко какой воин сможет спокойно взирать на то, как портят старинное и очень дорогое оружие. А я его не просто портила, я его на составные разделяла. Бронзовый металл в одну сторону, каменья в другую, пружины и секретные механизмы в третью, яды и порошки в четвертую, чтобы затем соединить их в шар или диск или неприличную фигурку и отправить кузену Дао-дво. И ради этого, я просидела более часа над усилением сложного проклятья разложения. Разбила его на руны, вычленила первоначальный материал, а именно живую плоть и заменила его на металл. В ходе первых пяти испытаний разложению подверглись одежда смертницы, сам сундук, люстра, дверь в ванную и зеркало, к сожалению, первые четыре предмета безвозвратно испортились, а последнее хоть и сохранилось, но приобрело кривизну.

Это была сложная и кропотливая работа, требующая все внимание рецидивиста, то есть мое. И вот стою я в середине комнаты со сдвинутой в сторону мебелью, порчу чужое добро, а в дверях идолом застыл Его Высочество и дрожащим от восхищения, а может и ужаса голосом говорит:

— Сумерька, ты что творишь?

— Мщу.

— За что?

— За поруганную честь, — подумала и добавила, — трижды поруганную.

— Так это правда? Он тебя... то есть вы с ним... — и смущенно кашлянул, отставив поднос на стол у двери. — И как он выжил?

И столько сопереживания в голосе, что сразу стало ясно, Равэсс вспомнил, как из-за меня чуть сам за грань не угодил.

— Ты что, издеваешься? — возмутилась я.

— Как я могу, — улыбнулся метаморф, догадавшись о неправильности своих выводов, — я знать ничего не знаю. Расскажешь?

— Только коротко.

— Давай хоть так. — Капитан команды запасных королевских смертников дверь закрыл и привалился к ней плечом.

— Меня подставили, а через меня и рыжего... Гера, — в общих чертах обрисовала я произошедшее и вопросила: — А знаешь за что? В смысле, что запросил этот подлец Дао-дво с инициатора веселой шутки?

Принц покачал головой.

— Восстановить замыкаемую на Гере связь. И Дельгато согласился...

— Таррах! — дверь хлопнула, метаморф исчез.

И я отвернулась, возвращаясь к своему нелегкому делу, процедила сквозь зубы:

— А после этого он шлет мне цветы с просьбой простить... Еще и личную подпись к каждой прилагает.

— Твою ж! — дверь повторно хлопнула, не знаю, кто там был, но он тоже исчез.

— Да-да, — продолжила я ироничные размышления вслух, — и после всего он одарил меня оружием и дорогой одежкой смертницы. В надежде, что прощу. Вот уж дудки!

— Проклятье, прослушал... — Дверь медленно закрылась, и объявившийся в комнате Хан, сверкнув желтыми глазами, вопросил:

— Слушай, Сумерька, а куда это, как угорелые, умчались Равэсс и Бруг?

— Понятия не имею, — честно ответила я и, завершив операцию под названием 'Порча чужого имущества', спросила: — Хан, а как у тебя обстоят дела с лепкой? Оказалось, что скиф ваянием не увлекался, зато он знал к кому можно обратиться с просьбой помочь, и уже через двадцать минут в моей комнате на полу, закусив язык, и погрузив по локоть руки в жидкий металл, сидел Консул. Метаморф знатных кровей приступил к лепке не сразу, а только лишь после того, как взял с меня слово молчать обо всем увиденном. Как оказалось высокородным многоликим воспрещено марать руки, как простым трудом, так и искусством, да и выбор не роняющих чести занятий у них максимально сокращен: землевладение, военная служба и королевский фавор.

— Я землевладелец, имею три собственных погоста в долине Тагтар.

— Неплохо, — заметила я, просчитав, что в его власти таких деревенек как моя родная целых пятнадцать.

— Да, — многоликий тряхнул светлой гривой волос и улыбнулся, — но будь моя воля, я бы всю жизнь занимался скульптурой.

— А ты разве не можешь?

— Могу, но только лишь скрывая свой талант. Приходится устраивать целые представления, чтобы в парке поставить новую статую: оформление договора купли-продажи, доставку, ужин в честь именитого скульптора и неизменный ответ от маэстро, прилетающий с птицей: 'Простите, придти не могу'. — И на мой удивленный взгляд пояснил: — После того как я в родном доме заставил статуями и статуэтками все комнаты и оранжерею, ко мне потянулись заказы.

— К тебе?

— Через меня к маэстро, — подмигнул он. — Но работаю, как видишь, я сам.

Я видела и не могла не подивиться его мастерству, под руками многоликого легко и просто рождалось миниатюрная статуэтка, изображающая самого кузена Дао-дво в полный рост в напряженной позе.

— Так что ты хотела ему передать? — полюбопытствовал Консул, и я замялась с ответом. Перевела взгляд с него на Хана, вольготно устроившегося на моей кровати и молчу. Не рассказывать же все те гадости, что крутились у меня в голове когда я открыла сундук и среди оружия и одеяния смертницы увидела еще и белье, которое дарят любовницам. Вспомнив увиденное эмоции не удержала, скривилась.

— Думаю, чтобы емко передать всю глубину ее отвращения к Даррею, — глумливо протянул светловолосый смертник, — нам нужен Барон.

— Сейчас позову! — тут же отозвался Хан, черной тенью вылетая в окно.

— И Канцлера с Герцогом, — попросил ваятель, а затем с улыбкой подмигнул ошеломленной мне. — Лучшие предложения сформировываются в команде.

Команда это хорошо, жаль я в нее не вписалась. Собравшиеся в моей комнате смертники, оценили талант Консула, выслушали предложения Хана, а мне посоветовали отойти и не принимать участия в обсуждения. В ходе горячих дебатов на тему, как послать кузена Дао-дво к праматери Тарраха они добили кривое зеркало, съели мой обед, а меня нечаянно оттеснили в ванную комнату. Вот и получилось, что итога их споров я не услышала и скульптуры не увидела и совершенно зря... Следовало проявить хотя бы праздное любопытство в этом случае, явившийся средь ночи Гер, не ввел бы меня своим ором в состоянии прострации.

Его громкий и решительный стук в дверь сразу же должен был меня насторожить, но в очередной раз оторванная от еды, а потому очень голодная и желающая вернуться к обедо-ужино-ночнику, я стремительно вышла навстречу визитеру и едва не повалилась в раскрытые объятия разгневанного рыжего.

— Сумеречная, поганка. Все-таки надышалась! — прорычал он, наступая на меня. И вот что удивительно интонация его была отнюдь не вопросительной, а утверждающей. Такой что не возмутиться невозможно.

— Чего?!

— Того! Надышалась дурман травы, мозги растеряла... — огрызнулся он, хлопнув дверью.

— Я?!

— Ну не я же слепил из древнего оружия сцену сношения двух Дарреев Дао-дво.

— Как...?

— Между собой, — брезгливо выплюнул он. — Замкнутый круг наслаждения. Таррах!

Да, мне следовало вникнуть в суть переговоров творческой группы и смягчить значение скульптуры, хотя я и не совсем представляю этот круг. Но объяснить всей подоплеки дела я не спешила, спросила только.

— Гер, а как ты ее увидел? — Неужели смертники отправили ее не тому.

— Как-как?! — перекривил он, вышагивая по моей комнате. — Как и все, кто присутствовал на суде рода!

Милостивый Боже! Представить страшно, как же Даррей опозорился на сборе лучших представителей рода. Я отошла к стене и плавно опустилась на стул стоящий близ нее. Кошмар!

— Вижу, ты впечатлилась масштабом своей затеи, — рыкнул рыжий. — И я бы понял твое возмездие, будь эта скульптура из простого металла, но у тебя же мозгов хватило взломать печати рода и испортить древнее оружие!

— А ты бы не испортил? — взвилась я и поднялась со стула. — Он мне вместе с одежкой и оружием белье прислал. А я может и человек, но точно знаю, такую вульгарность лишь любовница носит и это не просто подарок.

Суть моих слов доходила до него сквозь стену недоверия, но стоило мне замолчать, как он раздраженно выдохнул: 'Урод! Мало ему досталось от меня' и в стену впечатал кулак.

— И я того же мнения, — сказала тихо, подождала, пока рыжий придет в себя, и указала на дверь. — А теперь будь добр...

Он вышел, но уже в коридоре обернулся, руку выставил и не дал мне закрыться на ключ. Глаза в пол, кулаки сжаты, челюсти словно бы в судороге сведены. Мгновение он стоял как скала, затем расслабился и мягко позвал, поднимая на меня сияющие карие глаза:

— Сумеречная?

— Чего тебе? — спросила грубо, стараясь не выдать, как меня в дрожь бросила его хрипотца.

— Я тут продумал...

— И? — сложила руки на груди, нахмурилась. Очень интересно, только что орал¸ всем своим видом прибить грозился, а теперь вот, разыгрывает сдержанную робость.

А он взгляд на мои губы переместил и вопрошает:

— Можно кое-что проверить?

— А именно поцеловать? — спросила сухо. Кивнул. — А что, внешних данных недостаточно: коса, запах, вес, конституция тела?

Молчит, но смотрит уже не так проникновенно.

— Или ты опять облапать меня решил?

— Да нечего там лапать! — вспыхнул Гер и чуть по носу дверью не получил.

А может и получил, и не по носу а по голове, потому что в последующие три дня он вел себя до глупого странно. Вначале начал хамить подавальщику в столовой, а затем и всему обслуживающему персоналу, затем влез в драку, якобы желая защитить меня. А мне вообще ничего не грозило ни физически, ни морально, всего лишь один из горцев познакомиться решил и как тему для разговора вспомнил, что видел меня стоящей на их полигоне в одной лишь рубашке. И выразился, главное мягко, сказал, что я там маленькая, как ребенок, сероглазая и хрупкая была, но серьезная, как самая настоящая взрослая. Я такому определению улыбнулась, уж лучше оно, чем 'малявка человеческая', 'плоскодонка конопатая' и 'оказия смертьнесущая', что использовал в отношении меня раздраженный Дао-дво. И надо было так случиться, чтобы этот увалень рыжий проходил мимо и заслышал наш разговор, о том, как было бы здорово встретиться еще раз, когда я как бы... подрасту.

И что такого, простая фраза, но Геру не понравилась. И все! Многоликий ввязался в драку, разбил себе кулак, горцу губу, а с меня потребовал, более не подходить к змееволосому выродку, иначе он меня убьет. Кто 'он' не ответил, ушел, задумчиво потирая скулу. Позже так называемый Графитовый взорвал одну из разведческих примочек и позабавил огненным зрелищем весь городок, а еще через день повторил точь-в-точь такой же взрыв и в отличие от зрителей остался не доволен. И вот что странно, чем дальше он с ума сходил, тем чаще я попадала под прицел его горящего взора. Внимательного и оценивающего. И липкий страх против воли пробирал меня всю.

Ой, не к добру он так смотрит, не к добру. Неужели за нос ушибленный отомстить мне вздумал или за кулак, что разбил о горца?

* * *

И все-таки он напился в этот день.

Не верилось. Просто не верилось в беспринципность кузена и осознанность Сумеречной. Он переломил ход суда над Дарреем как только явился в дом рода и ворвался в зал Свершения в момент вынесения весьма щадящего приговора, тому кто нарушил постулаты и вступил в сговор с имперцем. Герберт выдвинул свои обвинения, а едва потребовались свидетели и улики к нему неожиданно вовремя присоединились обозленные Равэсс и Бруг. Выступив перед советом старейшин, они дали свои показания и теория кузена оказалась не у дел. Одна проблема, когда Тиши озвучил решение суда, урод бронзовошкурый с усмешкой на все еще цветастом от синяков лице сказал, что у него есть невероятно смягчающие обстоятельства. Якобы девчонка сама к нему на шею вешалась и в прошлый свой приезд в долину Дельи, и позавчера в городке оборотней...

— Шептала непристойности и в бокал что-то подлила, — поддержал его близнец Макфарр.

— Урод!

Но стоило схватить за грудки и встряхнуть обоих, как в зал вошел посыльный с внушительным свертком.

— Кому? — вопросил Эррас Тиши.

— Даррею Дао-дво от Намины Сумеречной.

— С прощением, — ухмыльнулся названный мерзавец и совсем тихо для Гера добавил, — навеянным под действием дурман травы. Ты в проигрыше, братец.

А оказалось... Да, о прощении речи более не шло, о смягчении наказания для кузена так же. По правде сказать, Гер от девчонки такого подвоха не ожидал. Она подошла к возмездию с юмором и творчески, опять проявила смекалку. Вот только материал! Проклятье, как можно было древнее оружие расплавке подчинить, а затем уже из него это непотребство слепить?!

Узрев ее скульптуру Эррас Тиши застыл, у Нубуса голос сел, Даррея затрясло от ужаса и позора, а всех остальных от смеха, хоть они и старались за вытянувшимися лицами улыбки скрыть. Суд закончился без слов, боялись рассмеяться.

А потом, да многоликий сглупил и с опозданием поняв насколько поторопился назвать сознательной сероглазую малявку — она умудрилась обидеться на правду еще и дверью хлопнуть сгоряча. Истинно, Таррах за язык дернул спросить о проверке, а затем и открыть первую бутылку, вторую и...

Следующее утро для метаморфа младшей ветви рода Дао-дво началось погано под гул в голове и тонкий голосок ехидной лопоухой нежити.

— М-дя-я-я-я! Два днь-ня моего отсутствий-я на лицо, вернее на морду.

Многоликий вздохнул тяжело и промолчал, но кука решила, что игнорировать ее никак нельзя. Холодными лапками вцепилась в его скулы, помотала головой, причитая:

-Хозь-зяин, хозь-зяин! Неужели так сложно было закусывать?

— Не ори, — прохрипел он.

— Как не орать?! — возмутилась мелкая, набирая полную грудь воздуха, чтобы пропищать, надоедая своей персоной и правотой: — Я разве не проси-и-и-ила не наль-лягать? Просила. А ты!..

— М-м-м, — отозвался он, ее от себя отстраняя, скривился болезненно, выдохнул.

— Что?! — мелкая пакость, выскользнула из его слабой руки, оперлась лапками в поросшие щетиной щеки. — Плохо, дя? Не отвечай, сама вижу. — И с заботой в шепчущем голоске вопросила: — Рассольчика принести или водички?

— Уйди.

— Что?! Совсем? — подпрыгнула она от возмущения на этот раз чуть не попав лапами в его приоткрытый в зевке рот. — Ой...

— Тьфу ты! — метаморф снял с лица невкусную нежить, прищурил красный от недосыпа глаз. — Ладно, уши оставь и проваливай.

В названную часть тела теневая вцепилась лапами, как в самую большую ценность и дрожа отползла подальше от Гера. Посидела несколько мгновений, приводя дыхание в порядок и заикаясь:

— А уши за-за-зачем?

— Надеру когда окончательно проснусь. И за дарительницу Сумеречную ты мне еще ответишь, — пообещал он и отвернулся от прирученной нежити.

— Дя я знать ничего о дарительнице не знаю!

— Она сама тебя сдала, — тихий смешок и ехидное подтрунивание: — не приятно, дя?

Несколько долгих мгновений было тихо, а затем раздалось возмущенное, но не обиженное:

— Хозь-зяин, ну ты и бь-бяка!