Фейри с Арбата. Гамбит

— Режим — это гулять и вовремя кушать, а не домой. — Он оглядел ее, словно необработанный кусок мрамора: прикидывая, что бы такого лишнего отсечь. — Здесь есть милый ресторанчик. Вегетарианский, — поспешил он добавить. — И Филевский парк, верба... Прости мою настойчивость, но он, — Ильяс погладил свой 'Nikon', — влюблен. И всерьез. Ты ведь не откажешь?

Отказать она не смогла. Этот здоровенный бородатый дядька, — не дядька даже, не больше тридцати, интересно было бы глянуть без бороды, — так трогательно заглядывал в глаза! Словно щенок. Чушь, конечно, за щенка не сойдет даже молча и в темноте, пахнет не так, и властностью от него несет за километр. И благородным безумием художника, что Лиля всегда понимала и уважала. Ну и парк с вербой, конечно. Любопытство.

У Москвы-реки действительно вовсю распушилась верба. Ильяс снимал Лилю — с вербами, лодками, утками и кудрявым младенцем лет полутора, одолженным у обалделой от такой наглости мамаши, — пока 'совершенная модель', уставшая смеяться его шуточкам и просто так, от радости жизни, не взмолилась о пощаде и не призналась, что ей еще нужно на Арбат. Ильяс немедленно выразил готовность подвезти, но она покачала головой. Ни к чему это. У него еще наверняка дела, и у нее — свои. А фотографии... и так сделал сотню кадров, не меньше. Любопытство, правда, заедало, но спрашивать напрямую, как и зачем он нашел ее в тот раз на Арбате, не стала. Не хотелось услышать ложь, а в том, что скажет правду, она сомневалась.

— Увидимся, — сказал он, открывая перед ней дверь в метро.

Ни телефона, ни адреса. Ну да, увидимся. Или нет.

На мгновенье стало обидно, но Лиля быстро это бестолковое дело прекратила. Чихать на фоторазбойника! Через неделю можно будет снова в центр. И к Эри. Он не пахнет парфюмом за двести баксов, не целует ручки, а вместо ресторана кормит недожаренным зайцем. И вообще сопляк, дело подсудное. Было бы, если б он был настоящим, а не горстью пикселей. А на все чихать! Она имеет право хоть раз в жизни сделать то, что нравится, не оглядываясь на других.

Глава 6. Сакс

Время рассчитали неправильно. Тени уже удлинились и переползали лесную дорогу, а обоза все не было. Три часа в засаде, еще немного, и его пристрелят свои же. Нечаянно. И так еле убедил их рискнуть.

— Долго еще? — послышалось внизу, под кленом.

Мэтов племянник Хью, прозванный Ушастым за чуткий слух и сходство с ушастой белкой, шумно почесался.

— Заткнись и слушай, — очень тихо шикнул на него Охотник, тот самый, с состязания лучников.

— Еще не поздно... — снова завел свое ворчание Половинка.

— Тихо. Едут, — радостно и зло прошептал Ушастый.

Отряд из полутора десятков повстанцев, засевший в рябиннике по сторонам дороги, затих и растворился в желто-зеленых, с крупными красными гроздьями, зарослях. А вскоре за поворотом послышалось бряцанье, скрежет и скрип телег, конское всхрапывание и беззаботный солдатский треп. Стража не ожидала ничего опаснее бешеного зайца и прокисшего эля, слишком давно никто не нападал на обозы с десятиной. Так давно, что с обозом пускали всего по дюжине стражи. Конечно, для небольшого отряда и это было много — если учесть, что солдаты в кольчугах и с хорошим оружием. А у повстанцев лишь то, что взяли трофеями и что сделали свои кузнецы. Жаль, Дунк так и не пришел в себя, он бы сковал крепкие мечи...

Эти последние мгновения перед боем Сакс готов был думать о чем угодно, лишь бы успокоить бешено бьющееся сердце. Хорошо хоть рука на тетиве не дрожала.

А обоз уже весь вылез из-за поворота, и первые два конника почти дошли до метки... Так. Его, как договорились — правый. Стрелять под лопатку, чтоб сразу и наповал.

— Бей! — крикнул он, спустив тетиву и выдергивая вторую стрелу.

Еще десяток стрел вылетел из кустов справа и слева от дороги. Перепуганные лошади заржали, заметались, одна — под саксовой целью — упала, перегородив дорогу. Трое солдат рухнули сразу, еще двое — через миг. Дальше стало сложнее, стража подняла щиты, самый проворный успел выстрелить прямиком в листья, прежде чем схватился за торчащее из бедра древко — а из леса продолжали лететь стрелы.

— Остальных добить! — скомандовал Сакс, когда в обозе не осталось ни одного не раненого солдата.

Добивали деловито, стараясь не повредить кольчуги. Последний из трех асгейровых лучей, в самом начале боя успевший спрятаться под телегой, оттуда грозился божьим гневом, но вроде огнем не бросался и никого не заколдовывал.

Сакс положил руку на плечо Мэту, уже нацелившемуся в луча оторванной от телеги оглоблей.

— Погоди. Возьмем с собой. — И добавил для луча: — Вылезешь, щучий потрох, будешь жить. Нет — пристрелю.

— Глупо, — буркнул за спиной Половинка. — С лучами только и связываться, тьфу.

Буркнул тихо, но Сакс услышал. И не только Сакс — Мэт тоже пробормотал что-то вроде 'оборони Матерь' и дважды сплюнул, отгоняя сглаз. Кто-то еще из остатков того же отряда, что Половинка, заворчал: на кой им в лагере луайонский выкормыш?

Не дожидаясь, пока щучье отродье вылезет, Сакс обернулся к Половинке.

— Когда спрошу совета, тогда и дашь. — А потом к Мэту: — Дунка не жалко? Они прокляли — они пусть лечат.

Ушастый поддержал:

— А не вылечит, сожжем!

Вылезший из-под телеги луч попытался под шумок улизнуть в рябину, но его увесистой затрещиной остановил Охотник. И, словно не слыша общего спора, заговорил о телегах, добыче и возвращении в лагерь. Он же, еще до нападения на обоз, предложил разбить и пожечь телеги подальше от дороги, чтобы щучьи прихвостни не сразу нашли, а если повезет, то обоз и вовсе пропадет бесследно. Так и сделали. Добычу навьючили на лошадей, тела прикопали под дерн в перестреле от дороги, и уже в сумерках пошли прочь. Лишь после полуночи Охотник, шедший рядом с Саксом, тихонько подсказал: пора.

— Привал! — скомандовал Сакс. — Костров не жечь!

Едва расседлав лошадей и пожевав сухомятки, повстанцы повалились спать. А Сакс, раздав дозоры и проверив лошадей, взял свою лепешку и подсел к Охотнику. Тот подпирал спиной старый граб и неторопливо правил нож о ремень — первый дозор выпал ему.

— Почему ты сам не водишь отряд? — почти неслышно спросил Сакс.

Этот вопрос грыз Сакса с первого похода — тогда еще в отряде отца. Совет командиров сразу рассудил: раз шериф, ветеран бесславной войны, привел почти десяток бойцов, то ему и командовать. Тем более один из отрядов только что был разбит — в самом обычном походе за провизией в ближнюю деревню нарвались на стражу местного нобля, и лишь четверо унесли ноги. Вот эти четверо и присоединились к новеньким. И еще Охотник — к его слову прислушивались все, даже командиры. Он легко брался за самые опасные дела, никогда не отступал и стрелял, как герой легенд — именно такими, по мнению Сакса, и должны быть повстанцы. А не трусливыми огородниками, как Половинка.

— Предпочитаю работать в одиночку, — так же тихо ответил Охотник.

Сакс усмехнулся, вспомнив эту одиночную работу: пойти и разведать, а заодно показать глупому мальчишке, что из службы щучьим прихвостням не выходит ничего хорошего. Злость на сбитый выстрел давно прошла, а когда Сакс задумался, что бы вышло, если б он тогда не промахнулся... Верно, брат бы не проспорил принцу и не показал бы себя во всей красе. И понял бы Сакс, в какое дерьмо влип, когда было поздно. Или вообще не понял. А с Лиле бы он тогда, верно, и вовсе больше не встретился. Нет, все к лучшему.

— Тогда почему пошел в отряд отца, а теперь помогаешь мне?

Несколько мгновений Охотник молчал, потом хмыкнул.

— Потому что ты молодой и глупый. Я слишком стар и осторожен, чтобы нападать на обозы и разжигать десять лет как угасший костер. А у тебя, быть может, что-то получится. Если не сдохнешь раньше. И если не... — умолк, отцепил от пояса фляжку. Сделал длинный глоток. Убирать не стал, продолжал вертеть в руках и словно о чем раздумывал. — Не станешь слишком уж доверять всяким... покровителям. Они играют на своей стороне. — Еще помолчал и повторил чуть громче: — Всегда играют на своей стороне. И прикармливают молодых дураков, чтоб было кого спустить на противника.

Сакс нахмурился: покровитель у повстанцев только один, лорд Мейтланд — не просто лорд, а целый тан и кузен короля. Сакс видел его лишь однажды, и Мейтланд ему понравился. Держался гордо, но без высокомерия, называл повстанцев братьями, рассказывал, как им будет хорошо без луайонцев, с родными добрыми лордами и низкими налогами — без асгеровой-то десятины. И, в отличие от принца Артура, лорд Мейтланд не сверкал доспехами и с аппетитом ел пресную лепешку из грубой муки.

— Одна у нас сторона. Тейрон, — буркнул Сакс.

— Оно так, — покивал Охотник. — Только править могут Бероуки, а могут и... не они. Да и рыбников можно гнать, а можно... — Махнул рукой. — Я сказал, другой раз смолчу. А ты думай.

Не Бероуки? Это как же не Бероуки? Полтысячи лет были Бероуки, с того самого времени, как Тейрон стал Тейроном, а тут вдруг... Мейтланды? Нет, не может такого быть. Лорд же говорил, что верен своему брату королю... Троюродному брату, но кровь-то одна! Он же присягу давал, все лорды дают. На крови, перед Отцом и Матерью. Темнит что-то Охотник.

— Думаю, ага, — кивнул Сакс и пошел вокруг лагеря.

Спать хотелось до одури, но он же командир. Отец, когда его ранили рыбники, доверил отряд Саксу, а не Половинке, хоть тот и предлагал, хоть у того и опыт, и старше он, Саксу в отцы годится. От дум про отца сон слетел, а навалилась тоска. Застанет ли он отца живым? Пять дней тому, когда уходили из лагеря, отец метался в лихорадке. Рана поначалу показалась несерьезной, перевязали на месте, и в лагере Фианн взялся лечить отца, промывал рану ромашковым отваром, лепил на нее паутину и всякие листья. А отец слег, и чем дальше, тем ему было хуже. Когда уходили, он Сакса и не узнал, принял за среднего сына, Грэма, что сгинул на военной службе.

Утром, за завтраком, вышла ссора. Когда Сакс велел Ушастому покормить пленника, поднял голос Половинка:

— Руки ему не развязывай. А как поест, сразу заткни рот. А то наколдует чего.

Ушастый кивнул, отломил кусок лепешки и пошел к лучу. А Половинка угрюмо зыркнул на Сакса.

— Только хлеб переводить на ублюдка.

Сакс отложил свою лепешку и, прищурившись, глянул на него в упор. Но Половинка не угомонился, а бойцы притихли, насторожились.

— Сразу бить надо было. Теперь точно нас проклянет. За десятину. Да еще мудрые озлятся, беда бу...

— Заткнись, — велел Сакс; кое-кто из бойцов недовольно заворчал, пока под нос и неразборчиво.

— Не тебе указывать, мальчишка, — разошелся Половинка, чуя поддержку. — Подведешь нас...

— Заткнись и послушай, огородник, — так же тихо повторил Сакс. — Вы сидите в своих норах, не смея высунуть нос, грабите своих же, деревенских, защитнички ллировы. А как только дело дошло до прищемить щукам хвост — порскнули в кусты. Ты боец или заяц?

Половинка набычился, схватился за нож и открыл рот, но Сакс его оборвал:

— Зайцы нам не нужны, так что дойдем до лагеря — и проваливай. А посмеешь еще вякнуть в походе, повешу как предателя.

— Один останешься, с такой-то прытью. — Половинка хмыкнул. — Храбрый гусенок.

Поднялся и пошел к своей лошади. Остальные, быстро дожевав, тоже принялись быстро и молча собираться. Половинку не поддержали, но и Сакса тоже. Зайцы. Щучьи подстилки.

— Зря ты так, Даро, — укоризненно шепнул ему Мэт, догнав уже на тропе. — Щуки не простят потерянного обоза, начнутся облавы. А нас слишком мало.

— И будет еще меньше, Мэт, — так же тихо ответил Сакс. — Если мы станем такими же зайцами, то следующего кузнеца просто сожгут, и никто не посмеет за него заступиться. Ты этого хочешь? Чтоб твоего Ушастого потащили на костер, а односельчане смотрели и сетовали, что прозевали злого колдуна?..

— Тише ты, разошелся. — Мэт покачал головой. — Да прав ты, только вот... эх...

— Не эх, а прав, — поравнявшись с ними, сказал Охотник. — Глядишь, этак-то и не сдохнешь.

— А, вот оно что... — протянул Мэт, глянув на Охотника. — Пойду я, чего на обед подстрелю.

Мэт растворился в лесу, Охотник тоже, но с другой стороны. Сакс остался во главе отряда один.

— А мы с Пирсом в Ротенбит пойдем, — бросил Ушастый за спиной; его навьюченная добычей из обоза лошадь согласно фыркнула. — Вот отоспимся — и сразу. Мать навестим, рыжей вдовушке крыльцо поправим. А, Сакс? Пошли с нами?

— Пойдем. Мать навестить надо, — снова подумав об отце, согласился Сакс.

Про рыжую вдовушку и мельникову сестру ему думать вовсе не хотелось, а вспоминалась снова Лиле. Правильно она ушла, хоть и жаль было отпускать. Но девице не место в лагере, среди голодных и озверевших без женской ласки мужиков. А фейри — тем более не место. Найдется еще какой умник, испугает ее железом — тогда Саксу ее вовек не найти.

До первых дозоров добрались перед самым закатом.

— Откуда столько добра-то? — послышалось из кустов прежде, чем оттуда вывалился на тропинку смешливый вихрастый паренек с рукой в лубке. — Никак, щучьего короля обобрали?

— Короля не короля, а асгейровых разбойников пощипали, — похвастал Ушастый.

— Да ну?

Паренек вытаращил глаза, а Ушастый принялся заливать: они-де герои, огненного змея, что мудрые напускают, не испугались, да стражи немерено положили, да щучий король теперь все локти искусает! Сакс поморщился: а ведь пару месяцев назад он бы и сам вот так, про полсотни стражи и колдовство, да на всю деревню. Дурной был, что твоя Тянучка.

— Хватит уже, — оборвал Сакс Ушастого. — А то еще кто поверит в змея-то.

Вихрастый паренек разочарованно вздохнул: уже поверил.

— Долго вы, — сказал Саксу. — Невеста твоя заждалась.

Какая-такая невеста, хотел переспросить Сакс, но подумал — если паренек верит в огненных змеев, такого понарасскажет, что мало не покажется. Лучше самому выяснить. Потому только кивнул и прибавил шагу. А паренек все выкладывал новости, соскучился, видать, в дозоре сидеть и на клены глядеть.

— ...а старик Фианн и говорит, колдовство все это!

Кажется, он все же пропустил в трепе вихрастого что-то любопытное.

— Колдовство? — переспросил он.

— Ага! Настоящее колдовство! Не может быть, чтоб кузнец ваш безо всякого колдовства раскаленное железо руками хватал. И асгейрова вода на него показала, и память он потерял, потому что колдуны, коли колдовать не могут, вмиг становятся как дети малые.

— Сам он разум потерял, — буркнул Сакс. — Мелет чушь, а ты и веришь.

— Не чушь, я сам видел! — обиделся парнишка. — Дунк прям так и нес котел с похлебкой, с огня снял и нес, а котел-то горячий, я попробовал!

В доказательство парнишка предъявил обожженный палец.

— Вот и говорю, чушь. Раз память потерял от того, что колдовать не может, как же он горячий котел-то взял и не обжегся?

Охотник за спиной фыркнул и тоже влез:

— Ты, сынок, с пятидесяти шагов в оленя не попадешь, а я с сотни белку подстрелю. Тоже, скажешь, колдовство?

— Ой... и верно... — парнишка задумчиво почесал в затылке, глянул на Сакса, потом на Охотника.