Полковник с усилием поднялся из удобного кожаного кресла и грузной походкой направился к изящно отделанному орехом шкафу. Отворив одну их дверок, он вынул наружу бутылку дорогого французского коньяка и хрустальный стаканчик к нему. Недолго думая разлив темно-янтарную жидкость, он одним рывком опрокинул её в свое нутро, даже не поморщившись. Занюхнув рукавом кителя, Елизаров повторил процедуру, и только потом позволил себе расслабиться, плеснув коньяк в стакан третий раз, он подошел к забранному вертикальными жалюзи окну.

Внизу суетился какой-то опер из ФСБ, он обходил здание и фотографировал всё, что видел, на новомодный цифровой фотоаппарат. Какой-то хмырь в ярко-синей форме* брал показания у патрульного ДПС, растеряно размахивавшего руками, кто-то капался в багажнике 'участковой' Нивы. В общем все были при деле, и уже очень скоро всё вскроется.

— —

* В ярко-синей форме — форма работников прокуратуры Российской Федерации. На момент событий носилась и следователями Следственного Комитета.

— —

Елизаров даже от ужаса закатил глаза, представив, во что это ему обойдется. Наверняка придется продать квартиры в Краснодаре и Сочи, маленький особнячок в Испании и весь свой автопарк. Хотя нет, особнячок в Испании трогать не стоит, вдруг придется валить из этой страны по быстрому, так хоть запасной аэродром будет. Но ничего, как будто он на 'девятках' не езживал. Перекантуется как-нибудь, пока шумиха не уляжется, а там, глядишь, и опять деньги потекут.

Ну и конечно он заставит заплатить его, эту тварь, втянувшую Елизарова в такой блудняк. У него наверняка есть деньги, и он этими деньгами поделится, как миленький. Если он предложил ему такую сумму за липовое дело, то сколько же он взял себе? Да и деваться ему некуда, начальник РОВД ему нужен, да и он начальнику, чего греха таить, тоже. Симбиоз, мать его...

От этих невеселых мыслей, полковника отвлек стук в дверь. Быстро упрятав стакан в ящик стола, и откашлявшись, он, постаравшись придать голосу обычную надменность, гаркнул:

— Да!

— Сергей Петрович, можно к вам? — вместо ожидаемого прокурора из главка, рулящего проверкой, из-за двери показалась голова старшины, вроде бы пепса. Точно пепса, это именно тот, что этих уродов из Дагестана порешил. Герой-одиночка, млять.

— Чего хотел?

— Меня тут это, — замялся старшина, — допросили. И кое-что интересное всплыло. Поделиться нужно с вами, это важно.

— Заходи, — не дай бог какая то хрень всплыла, пронеслось в голове начальника.

Старшина быстро пересек отделяющее его расстояние до начальственного стола и встал, вытянувшись в струнку, брякнув медалями. Елизарову было приятно. Любому начальнику бывает приятно, когда его уважают и ценят.

— Ну! — заявил он, когда молчание посетителя затянулось. И в этот момент в помещение без всякого стука стали заходить еще милиционеры в простой пепсовой форме, причем двое заходили спиной. — Вы что, совсем офигели?! — взревел Елизаров, вскочив со своего места. — А ну вон отсюда!

Вместо того, чтобы повиноваться, один из ментов, лишь бросил через плечо:

— Всё чисто, дверь приемной заперли, — полковник с ужасом осознал, что говорил Колесников-младший, который должен был сейчас сидеть в изоляторе, а рядом с ним стоял ефрейтор Калинин.

Елизаров хотел еще что-то выкрикнуть, но слова застряли в горле, сдавленном могучей рукой. Мгновение, и ноги полковника потеряли опору, несколько секунд и мир перед ним погас.

Ставропольский край. Станица Вольная. 21 августа 2006 года. Понедельник. 10:35

— Он случаем не сдох?

— Да не, — Михаил склонился над бесчувственным полковником, уложенным в свое мягкое, из черной кожи кресло. — Сейчас очухается. Смотри, — и мощная ладонь со звонким шлепком врезалась в щеку Елизарова. После третьего захода, начальник приоткрыл глаза, и, оглядев всех непонимающим взором, лишь с ужасом успел прищуриться, когда Гец вломил ему в четвертый раз. — Я ж говорил, живее всех живых.

— Что вы себе позволяете! — полковник попытался подняться, но был впихнут обратно в кресло. — Да я вас... — договорить ему не дала пятая пощечина.

— Рот закрой, — спокойно, но в тоже время жестко сказал ему старшина, развалившись напротив Елизарова на его же рабочем столе и тыкая в сторону начальника РОВД стволом табельного Макарова. — Говорить ты будешь, когда тебя спросят. И не дай бог, ты что-нибудь ляпнешь в другое время. Самодеятельности мы тут не любим. Уяснил, полковник?

— Вы хоть понимаете, куда вы влезли. Да от вас же ничего не останется! Я вас в порошок сотру! Валите отсюда, и я, возможно, забуду о вашей выходке... Ах... — новый шлепок полковник встретил поросячим взвизгиванием, и растирая мясистую щеку, со страхом глядел на ударившего Михаила.

— Ты что, реально идиот? Ты кого и чем пугать задумал? Его, — Гец кивнул на Калинина, вставшего за правым плечом Елизарова, — которого, при твоем молчаливом согласии лишили любви, родни и честного имени? Или его, — кивок на Колесникова, усевшегося рядом с Михаилом, — который потерял не рождённого ребенка, отца, да и весь бизнес за компанию? Или может быть ты решил напугать Егора, который дезертировал после смерти сестры и матери? Подумай своей ослиной головой хоть раз в своей нечестивой жизни.

— А ты? — до Сергея Петровича стала доходить, вся тяжесть положения, в которое он попал. — Зачем это тебе?

— Ну, ты и баран. Ты хоть личное дело мое читал, начальничек? Как ты думаешь, всё это, — он провел рукой по наградам, — при отсутствии жены и ребенка о чём говорит? Я лишний в этом мире. Всё, что я умею и люблю — это убивать других хомосапиенсов. А смерти я не боюсь уже давно, главное в постели от недержания мочи не загнуться. Понял теперь? Понял, я говорю?

— П-понял, — запинающимся голосом ответил Елизаров.

— Ну и замечательно, — лицо Геца озарила нехорошая ухмылка. — У тебя сейчас не так много вариантов. Либо мы тебя валим прямо тут максимально болезненным способом, либо ты нам сейчас всё рассказываешь, мы это всё фиксируем, а потом мы тебя сдаем ребятам из главка. Расклад понятен?

— Д-да.

— Отлично. Тогда начнем. Как же ты, баранья рожа скурвиться то успела?

— Ч-что?

— Когда, говорю, ты у чеченских бойков на побегушках шустрить начал?

— Вы не понимаете! — заголосил полковник, вновь попытавшись подняться, но тут же осаженный назад. — Меня заставили! Я не хотел, так получилось!

— Ой, ой, бедная овечка прямо. Сейчас заплачу, платок дайте, чтоб соплями не захлебнуться, — лицо Геца моментально приобрело злобное выражение. — Отвечай по делу.

— В-возьмите деньги! Всё возьмите! — немного заикаясь прогнусавил Елизаров.

— Продолжай, — вдруг помягчевшим голосом поддержал его Михаил.

— В среднем ящике стола. Там к-конверт!

— Это, в котором десять тысяч долларов? Так мы его уже нашли. Какая-то несерьезная сума.

— Е-есть еще! В шкафу, н-на верхней полке к-красная кожаная папка, — Артём соскочил со стола и быстро подошел к изящному шкафу, выполненному из дорогого ореха. Папка нашлась сразу, однако внутри ничего не было. Колесников вопросильтельно посмотрел на Сергея Петровича, от чего он тут же заерзал на месте. — Подкладка, — только и смог промямлить он. Артём рванул кожу с внутренней стороны, и на дубовый паркет высыпались золотые монеты.

— Десяток золотых Георгиев, батя такие же недавно прикупил — резюмировал Колесников-младший, тут же почернев лицом. — Золото 999 пробы. Содержание метала семь целых семьдесят восемь сотых грамма. Цена в среднем баксов сто пятьдесят за монету, а тут их десяток, значит еще пятнадцать тысяч.

— Слышь, Сергей Петрович, как то ты недорого свою жизнь ценишь, вновь вступил в разговор Гец. — А значит мы с тобой продолжаем общаться. Как давно шустришь на духов*?

— —

* Дух (сленг) — видоизменение от Душман, бойца вооруженной оппозиции в Афганской гражданской войне, где СССР принимал непосредственное участие на стороне законного правительства. В последствии термин 'Дух' применялся во всех вооруженных конфликтах на территории постсоветского пространства исключительно к группировкам с исламским оттенком. Чеченских боевиков так же поголовно называли духами.

— —

— Недавно, — проблеял в ответ Елизаров.

— Как недавно?

— Это в первый раз... — оплеуха прилетела неожиданно.

— А подумать?

— Хорошо, хорошо, — залепетал Сергей Петрович, вжимаясь поглубже и вскидывая руки. — С весны! Точно с весны! — новая оплеуха.

— А еще подумать?

— Четыре года, — полковник разрыдался, теряя последнее величие. — Четыре года, только не бейте больше-е-е-е!

— Ах тыж, собачий сын. А мы думали, кто чехам* нашу личную инфу при последней командировке слил, а это оказывается ты падла.

— —

* Чехам (сленг) — чеченцам.

— —

— Ме-еня за-аставили, — всхлипывая, прогнусавил полковник.

— Ага, заставили. Рассказывай сказки, — Гец сплюнул на форменные брюки Елизарова. — Как заставили?

— Ме-еня ша-антажирова-али.

— Чем? — глаза спрашивающего превратились в две щелочки.

— Они узнали, что я убил проститутку, — быстро залепетал полковник. — Точнее, она сама умерла от передоза, дура, а я рядом оказался. Я её спасти хотел, в себя приводил. Потом следы остались на теле, пришлось избавляться. Кто бы мне поверил? А эти сволочи узнали и шантажирова-али...

— Спасти, говоришь, пытался... И шустрил на боевиков за спасибо? Сам-то веришь в такое?

— Не за спасибо. Они платили, но немного! — Елизаров специально выделил последнюю часть фразы, как будто это имело хоть какое-то значение.

— Альтруист, прямо, ага. Рассказывай, где это у нас в станице Багир затесался.

— Аслан?

— Аслан, Аслан, — не моргнув глазом повторил Гец, на которого, не отрываясь, смотрел Сергей Петрович. Если бы последний хоть мельком промахнул взглядом по лицам Артема и Максима, то наверняка обнаружил бы сильное смятение у них. — Кто еще в курсе его дел?

— Его близнецы, брат Асланбек, да еще, наверное, кто-то из родни, я точно не знаю.

— Кто насиловал Свету? — рыком влез в разговор Колесников.

— Я не знаю. Наверное близнецы, а может и сам Аслан. Они мне не докладывали, просто пришли и сказали кого и когда нужно будет посадить.

— Кто еще в отделе в курсе этой истории?

— Косарь и всё. Я ему денег дал, он вопросов даже и не задавал.

— С кем в отделе ты до этого сотрудничал по подобным вопросам?

— С начальниками уголовного розыска и ДПС

— О как интересно... Просто замечательно! — А теперь пиши всё, что наговорил на бумагу. И поподробней.

— Ага-ага, — радостно закивала голова начальника РОВД. — Сейчас всё напишу.

— Вот тебе ручка, вот бумажка, — на стол шлепнулись канцелярские принадлежности. — Ежели ты вспомнишь о пистолете, то знай, мы его уже прихватизировали, так что на него надеяться не стоит.

— На чье имя писать? — лишь спросил, всё еще, кивающий полковник.

— А ни на чье. Просто пиши сверху 'шапку' — 'Покаяние', а дальше обо всех своих грехах. Как под влияние сволоты попал, какие дела для них творил, как нас им продал, как ефрейтора Калинина, твоего подчиненного, на заклание отдал, как станицу на разграбление бандитам оставил. Обо всем пиши.

— Ага-ага...

— Гнездо беркута тройке, — прошептал Михаил, чуть отойдя от стола к окну. — Гнездо беркута тройке

— Гнездо беркута на связи.

— Это Аслан.

— Бихоев?

— Да.

— Принял. Начинаем работать.

Опущенный ниже плинтуса полковник оторвался от писанины и внимательно смотрел на старшину.

— Что это такое?

— А что? Сейчас твоего дружка возьмут, и будет всем счастье. Очень много счастья. Но ты пиши, не отвлекайся.

Максим и Егор злобно зависли за поникнувшей спиной Сергея Петровича, и внимательно вчитывались в появляющийся в неровном резком подчерке текст. Елизаров не наврал, писал он много и пространно, как будто словоохотливостью своей пытаясь протянуть время. Вот закончился первый листок, потом второй, а там и черед до шестого дошел, когда в станице Вольной вновь разгорелась стрельба.

— Всё, взяли в клещи, — лишь прокомментировал Миша. — Полчаса максимум и либо к Аллаху, либо в СИЗО*.

— —

* СИЗО — Следственный изолятор временного содержания, в котором содержаться обвиняемые, на период следствия и до решения суда.

— —

— Дописал, — известил всех полковник, явно облегченно. За свою жизнь он больше не переживал. Эти идиоты явно намерены его сдать руководству, чего боятся совсем не стоит. Ну, потеряет он еще и Ставропольскую и Станичную квартиры, ну покатается на шестерке на год больше, но зато эта филькина грамота, что он сейчас настрочил — ничего значить не будет, ибо будет засчитана, как показания, данные под насилием. Самооговор, если сказать точнее. А этих уродов он закроет как следует, сгноит в тюремном карцере, однокашник его как раз начальником колонии служит под Ростовом, куда бывших ментов ссылают.

Гец же в это время внимательно прочел признание Елизарова, крякнул и перечитал еще раз, отметив про себя всю сучность своего 'официального' начальника. После чего, крякнув во второй раз, протянул последний листок к полковнику.

— В конце напиши — 'В поступках своих раскаиваюсь, прошу прощения у всех, кому я сломал жизни' Дата. Подпись. Написал? Вот умничка. В принципе, не смею больше задерживать.

— Что? — сильные руки вжали Сергея Петровича в кресло, пока петля, завязанная на репшнуре, закинутая Егором на прочную металлическую трубу под потолком, не свисла прямо перед лицом Елизарова. — Вы же обещали! — взвизгнул он.

— Что обещали? — неподдельно удивился Гец.

— Что, если я признаюсь, вы меня руководству сдадите, — практически проверещал полковник, когда петлю натянули на голову и стянули на шее.

— А кто говорил, что живого сдадим? — вновь удивился Миша.

Другой конец шнура был прочно увязан за чугунную батарею. Барахтающегося полковника силой поставили ногами на стол, еще раз подтянули шнур, после чего спихнули Елизарова прочь. Булькающий хрип. Умирающий пытался схватить за веревку руками, но Максим и Артем обняли бьющиеся в конвульсиях тело, не давая этого сделать. Минута, вторая, начальник РОВД станицы Вольной умирал очень долго и мучительно, и, наконец, дернувшись в последний раз, он окончательно обмяк. Мокрое пятно от ширинки расплылось по брюкам, добавив омерзения и так к этому моральному уроду.

— Вот и всё, — сообщил Егор, глядя на качающийся труп. — Дальше что?

— А дальше... — серия громких взрывов и вспыхнувшая огненным ливнем стрельба прервала ответ Геца.

— Третий Гнезду беркута, — затрещала рация.

— Да!

— У этой скотины гранатометов как мандовошек у ляди. Три машины ушли.

— Куда?

— Сейчас на юг. У нас трехсотые*. Преследовать не могу.

— А центральные?

— Центральные попу в горсточку зажали и сидят по канавам.

— Принял. Сейчас и мы подключимся.

— Всё готово?

— Да, потом уберешь этот мусор.