Ова 2

Чуть пожимаю плечами:

— И что? Ты же сам понимаешь, что срал я на твои угрозы. Я не боюсь, ни смерти, ни поражения. Я просто не умею больше бояться. Придешь ко мне — умоешься кровью. Девятихвостый, а теперь и девчонка. Они под моей защитой, ублюдок. Кого бы ты за ними не послал, я порву любого на части. И своего шпиона тоже держите подальше, а то я на его примере покажу, что неуязвимых не бывает.

— Сомневаюсь, — качает головой пирсингованный.

— Рискни. Прошу тебя, рискни. А то мне скучно, не хватает сложных задачек. Хочу узнать, сколько мне времени потребуется, чтобы достать этого гада.

Проекция несколько секунд смотрела на меня, а затем кивнула:

— Да, пожалуй, это чувствительная угроза. Даже странно.

— Все просто, ублюдок, чье имя я не знаю и не собираюсь запоминать. Первый раунд был за тобой, признаю, ты меня обыграл. Но теперь все немного изменилось. Я знаю, чего ты хочешь. Я знаю, чего ты добиваешься. Но ты ничего не знаешь обо мне. Любое твое предположение о том, что для меня ценно, заведомо ошибочно. Второй раунд за мной.

Я ухмылялся под маской. Интересно, поверит, или нет? Всего лишь слова, игра слов.

— Мы играем на человеческие жизни. На судьбы целых стран. Ты ставишь на кон десятки тысяч людей, не имеющих к нам никакого отношения.

Киваю.

— Именно. Но мне на это плевать. В этом вся суть. К слову, у тебя в подчиненных есть еще большая мразь, чем я. Так что, в каком-то смысле, я просто играю по твоим же правилам. А точнее нарушаю их так же, как нарушаешь ты.

— Вот как? Я не собираюсь тратить время на игры с тобой, Кьюджин. У меня есть куда более важная задача. Но пока...

Он обернулся и проплыл к Фу, облетая ее сзади и почти касаясь призрачными пальцами ее лица.

— Я был неприятно разочарован, когда мы не обнаружили ее в Деревне Скрытой за Водопадом. А ведь я позволил разрушить эту деревню только ради того, чтобы получить ее. Чтобы такие, как ты, не добрались до нее раньше. И я сделал это из-за той информации, которую ты же нам и подбросил, вынуждая срываться сюда. Так что косвенно часть вины лежит и на тебе.

— Ебанутая логика, — пожимаю плечами. — С таким же успехом можно обвинять Рикудо в смертях всех, кого убили синоби за все это время. А виновен совсем не он, а люди, которые не умеют и не хотят жить в мире. Но мне плевать, парой тысяч больше, парой тысяч меньше, я не замечу разницы.

Пирсингованный кивает:

— Да, я тебя понял. Неприятно осознавать, что в этот раз ты занял заведомо выигрышную... или точнее беспроигрышную позицию. Но я не понимаю... Мы оба видим этот мир таким, какой он есть. Мы оба видим человеческую суть. Так почему...

— Почему мы по разные стороны баррикад? — предугадываю вопрос.

— Да! — кивает пирсингованный. — Да! Эволюция — это изменение. В чем смысл человечества, остановившегося в развитии? В синоби? Этот мир не менялся веками, существуя от одной войны к другой. Я хочу это изменить. Я могу это изменить. Мы оба хотим одного и того же...

Отрицательно качаю головой.

— Вот только не путай мир... и покой. Разница в том, что ты не веришь в людей. Ты считаешь их стадом, которому нужен пастух. А я пока еще готов дать им шанс.

Мы несколько долгих секунд смотрим друг на друга, прежде чем он кивает.

— Хорошо. Время покажет, кто из нас прав. Но все же, уйти просто так, это значит — сдаться. Признать поражение и сбежать, поджав хвост. Нет. Помниться, в прошлый раз ты сумел вывести мою победу если не в ничью, то в нечто близкое, так?

— Было дело, — киваю, — хотя ничьей там и не пахло.

Мои спутники, один за другим, падали на покрытую пеплом землю.

— Это всего лишь детали. Я уйду. Но оставлю прощальный подарок...

Он поднимает обе руки, направляя на меня ладони. Я отстреливаю снаряд, но Учиха применяет какую-то технику, и железка исчезает в черном водовороте. В следующий момент на меня обрушивается техника, судя по ощущениям, гравитационная, и отбрасывает назад на несколько десятков метров. Ступни скользят по сухой земле, разбрасывая пепел, и я быстро замедляюсь.

Не страшно. Быстро перенести отсюда Фу они не смогут, как не вывели из-под моего удара Кисаме. А удрать не смогут тем более. Шагом перемещаюсь вперед, но не к пирсингованному, а к Учихе. Но вместо удара пролетаю сквозь него, и тут же получаю удар в спину. Теперь понимаю, как он прятался в земле.

— Ты не того ловишь! — ухмыляется он. — Лови зеленоволосую малышку!

По долине проносится очередная волна Ки, на этот раз в исполнении хвостатого демона... Какой там в ней сидел?

— Она не зеленоволосая, — отвечаю я, переходя в режим сеннина и наблюдая, как в небо поднимается джинчурики с... Не знаю, считать два крыла хвостами или нет?

Учиха отпрыгивает и начинает всматриваться в девчонку.

— А Тоби думает, что зеленоволосая. Светло-зеленоволосая!

— Тоби идиот, — выдыхаю я, отправляя в его сторону луч сенчакры.

Пирсингованный уже исчез, металлические стержни, на которых держалась его проекция, раскаленными каплями лежали на сухой земле. Учиха... Тоби, уклонившись от моей атаки, засосал сам себя в миниатюрную черную дыру, и так же исчез. А Фу, продолжавшая подниматься все выше и высвободившая очередной хвост.

— Только бы не убить...

Шепчу я, прежде чем броситься в атаку.

Глава 2/14.

Он показал ей все. Каждую деталь, каждую мелочь. Этот проклятый глаз передал все до мельчайших подробностей. С самого начала. До самого конца.

Он показал ей ее собственную деревню, в мельчайших деталях, каких никогда не замечала она сама. Как будто специально, он показывал ей лица всех и каждого. Он будто желал напомнить ей о каждом жителе деревни, не торопясь, шаг за шагом, от дома к дому по таким знакомым улицам. По всем местам, которые она так хорошо знала. И так, пока они не добрались до дома главы деревни. Они отдельно остановились на Шибуки, который привычно сидел на веранде своего дома и меланхолично заполнял свиток аккуратным, девчачьим, по мнению Фу, подчерком. Но в дом врывается чем-то сильно обеспокоенный Кенгон. Они разговаривают, но слова проносятся мимо нее. Однако с каждым словом Кенгона Шибуки становится все более взволнованным, пока не делает жест рукой, которым обычно сопровождает свои приказы. Кенгон убегает, а Шибуки идет облачаться в боевой костюм. Деревня оживляется. Все, кто не является бойцами, уходят в убежище. На их лицах волнение, но не страх. Они верят в защитников Скрытого Водопада. А защитники рассыпаются по позициям. Шибуки не раз отрабатывал возможную защиту деревни от нападения. И сейчас понятно, что эти тренировки были совсем не зря. Синоби рассыпаются по своим позициям без суеты, четко зная, кто и куда должен двигаться. Деревня встречает незваных гостей во всеоружии.

Но затем проклятый глаз показывает Фу тех самых незваных гостей. Их много. До ужаса много. Деревню без спешки окружают в плотное кольцо. Фу рассматривает воинов, но понимает, что не видела ничего подобного. Они совершенно не похожи на юхеев, не похожи на самураев, но непохожи и на синоби, Разношерстная толпа пугает. Черная форма создает неприятные ассоциации. В первых рядах, как цепные псы, пытающиеся сорвать цепь и броситься вперед, воины с оружием ближнего боя, покрытые сложными татуировками, или же фуинпечатями. Множество солдат в относительно легких доспехах, со щитами и арбалетами. Есть и тяжелые закованные в латы потяжелее, чем самураи, войны с мощным оружием, в основном копьями, и странными цилиндрами на спине. Повсюду встречаются небольшие группы, в которых пара человек переносит небольшое странного вида оружие, а остальные носят, видимо, снаряды к нему. И, несмотря на то, что внешне толпа смотрится разрозненной, на деле чувствуется серьезная дисциплина. И ведут эту толу двое в полностью черных плащах.

Фу знала, что произойдет дальше, и захотела закрыть глаза. Но все равно видела все вокруг. Первыми заговорили орудия черных. Странные устройства засыпали деревню огненными снарядами, которые защитники пытались сбивать. Но, применяя техники, синоби обнаруживали себя, и следующие снаряды летели уже прямо в них. Шибуки раздавал указания, наверняка для того, чтобы выдохшиеся отходили назад, передохнуть, а их места занимали новые синоби. Измотать таким образом сильнейшую из малых деревень не удастся. Но черные на это и не рассчитывали. Не прекращая обстрела они бросили в атаку первую волну своих людей, чтобы обнаружить ловушки и секреты. И обнаруживали. Первая волна нападавших быстро редела, воины умирали десятками, но продолжали ломиться вперед. Удовлетворенные результатом командиры черных двинули вперед остальное войско. Впереди шли арбалетчики, не спеша, стреляя во все, что казалось им опасным, они проходили метр за метром, шаг за шагом, приближаясь к цели.

Синоби ответили техниками. Но, если некоторые атаки достигали своей цели и убивали нападавших едва ли не сотнями, то другие обламывались, разбиваясь о защиту. Пламя слабо обжигало идущих в первых рядах, заставляя их останавливаться, но их места тут же занимали другие. Техники молнии убивали нескольких человек, но для армии это были едва ли заметные потери. Вода лишь сбивала с ног. Наиболее эффективными оказались техники Дотона. Против летящих глыб камня черные ничего сделать не могли и гибли, гибли десятками, но продолжали двигаться вперед. Но, не дойдя нескольких десятков шагов до крайних домов, стрелки остановились. Вперед бросилась вторая волна безумцев, не боящихся ни боли, ни смерти. Войны, безумцы, хаотично бежали вперед, и рассыпались, как стая паразитов, не давая накрывать себя площадными техникам. Специалисты по тай или ближнему бою с радостью бросились вперед. И черные преподнесли первый большой сюрприз.

Закованные в латы воины группами нападали на сильных синоби, пока стрелки пытались отогнать остальных. И латники использовали устройства, усложняющие применение чакры. Потеряв нескольких сильных синоби, остальные отступили, перегруппироваться и изменить тактику. Безумцев, ворвавшихся в селение, было много, и они устраивали хаос. синоби водопада просто не хватало людей для их отлова. Черные гибли десятками, но казалось, что меньше их не становится. А латники продолжали отлов одиночек, так же не обращая внимания на первые потери. Нападающие гибли в ловушках, засадах, просто в бою, от техник, которыми огрызались синоби, но их ряды редели слишком медленно, чтобы такая тактика давала успехи. И Шибуки единственное, что мог в подобной ситуации — дал отмашку на применение всего имеющегося арсенала.

И защитники начали атаковать без оглядки на разрушение собственной деревни. В ход шли все техники, все приемы, все заготовленное оружие. Но даже это не склонило чашу весов на сторону синоби Водопада. Черные готовы были меня сотню своих людей на каждого дзенина. А вступившие в бой синоби в черных плащах лишь ускорили дело латников, отлавливая и уничтожая одного защитника за другим.

И Фу видела все это. Проклятый глаз показывал ей все. Не какие-то отдельные куски, а сразу и все. Она видела смерть каждого защитника своей деревни. Далеко не каждого из них она могла бы назвать другом. Но она не желала им смерти. Глядя на их смерть, она все отчетливее ощущала поднимающуюся внутри злобу. Ей нужно было быть там. Убивать этих тварей вместе с остальными. А не смотреть на то, как вторженцы, заваливая улицы своими трупами, продолжали теснить и убивать защитников.

И, когда проклятый глаз показал ей, как Шибуки идет за Героической Водой. Как применяет последнее средство, которое у него было. Как бросается в бой, уничтожая нападавших десятками. Как сталкивается в бою с двумя синоби черных. И как умирает, не сумев победить. Умирает, зажатый в тисках куклы, в миг ставшей камерой палача. Умирает внутри куклы, превращающей его в кровавый фарш. Фу не выдержала.

Крик злобы и боли вырвался из груди, и был рыков зверя. Наваждение пропало, но лица умирающих знакомых все еще стояли перед глазами. Ей хотелось убивать. Хотелось разорвать кого-нибудь на части своими руками. Ей еще никогда так сильно не хотелось убивать. Она взлетала все выше, не замечая, что из глаз текут слезы.

А затем был удар. Она не успела понять и определить, что нанесло удар, но ее отбросило на землю. Отбросило так, что она пропахала несколько метров покрытой пеплом поверхности. Она вскочила, в этот раз заметив приближающегося агрессора. И нанесла встречный удар. Мимо. Кулак противника врезался ей в живот, обжигая резкой болью. Удар подбросил ее в воздух, не намного, но точно оторвал ноги от земли. И сразу же пришел новый удар, вновь отбрасывающий ее в сторону.

Фу, поддерживаемая монстром внутри, взревела, выплевывая свою злобу в ту сторону, где стоял ее враг. Материализованная злоба взрывается пламенем, и чья-то рука ложиться на затылок, чтобы в следующее мгновение впечатать ее лицо в сухую землю. Чей-то голос, слова, но она ничего не слышит, не хочет слышать.

Взмах хвостами, отбрасывающий противника, и взлет, чтобы с неба обрушить на него свою злобу. Плевок обжигающе горячей ненавистью, новый взрыв. Теперь она видит его, видит его быстрые и четкие движения. Он уверенно уходит из под ударов, приближаясь для новой атаки. Но Фу сама обрушивается с небес на землю, сопровождая падение выбросом своей злобы и ненависти. И он не пытается уклониться, принимая атаку. А затем принимает и резкий выпад Фу. Прямой удар в грудь лишь слегка отталкивает его. Она атакует снова. И снова. И снова. Противник блокирует удар за ударом, но больше не атакует ее. Иногда он пропускает удары, пошатываясь, но все равно стоит на ногах. Стоит, и что-то говорит.

Почему он разговаривает во время боя? Почему не отвечает? Почему не сопротивляется? Почему?

С каждым ударом злоба уходит. И все отчетливее ощущается боль. Затуманенный ненавистью разум не столько проясняется, сколько... Осознает. Каждый следующий удар уже не такой мощный, как предыдущий. С каждой секундой Фу все больше осознает, что она кричит не от злобы. Она плачет. Громко. Со звериным воем. Но она плачет.

В какой-то момент она даже узнает того, кто стоит перед ней и так упорно принимает на себя удар за ударом. От серого плаща уже давно не осталось и следа. Находящийся под ним темный костюм сильно обожжен, но, кажется, цел. Кью. Так она его называла.

Последний удар девичьего кулачка по его груди уже совсем не напоминает атаку семихвостого демона. Она все еще в покрове, но уже в полупрозрачном. Вместо плотного покрова прочных, как сталь, чешуек лишь легкое сияние от кожи. Она тяжело дышит, и слезы стекают по изрезанной покровом коже. Ноги дрожат. Хочется упасть и зарыдать в голос от отчаяния, страха и боли. Ей некуда возвращаться. И больше нет того единственного человека, кто о ней заботился. Больше не будет спокойной жизни в родном селении. С косящимися на нее жителями и недоброй молвой за спиной. Но жизни. Что она будет делать теперь? Что?

На голову ложиться ладонь и мягко гладит волосы.

— Ты не одна. Все будет хорошо.

Голос Кью, как всегда, холоден и лишен эмоций. Но он действует. Отгоняет отчаяние и страх. Хочется верить.