— Поднимайся, Олли, — попросил Дени.
Олливандэр измученно посмотрел на брата. А эльфенок, встретив несчастный взгляд изумрудных глаз, вздрогнул, вспоминая прошлое. И как только Олли живет с таким грузом на сердце?
— Я кому говорю, поднимайся! И нечего с таким выражением на меня смотреть. Что было — то было. Я тоже тебя не узнал и ничего — на коленках не ползаю.
Олли поднялся и беспомощно оглянулся. Те же светлые стены, та же жуткая постель, но теперь уже не безликий братишка. Сколько лет минуло с тех пор, как он бывал здесь? Он до сих пор помнит, как Ставрус притащил его в эту комнату. А он был так слаб после месяцев голодания. Отец злился, что Олли не просил, не вымаливал у него еды. Он даже выпорол всех слуг, которые прибирались в комнате сына, подозревая, что они его жалели и втайне приносили покушать. Если бы! Да они так боялись своего императора, что сновали по дворцу, будто тени, и, чтобы угодить своему господину, некоторые обращались с принцем так же, как и его отец — либо не замечали, чему Олли был несказанно рад, либо издевались над его тихим голосом и неуклюжестью. Но Ставрус, волоча Олли за волосы, даже не догадывался, что его сын не ест, не умоляет и даже не вырывается не потому, что перечит ему, а потому что хочет покончить со своими мучениями. Эльфа сложно убить, но мальчик чувствовал, что ему осталось немного, стоит лишь еще немого потерпеть. И что такое удары о лестницу, когда впереди его ждала долгожданная свобода, и, если повезет, его родная мама.
Каким маленьким и беспомощным был тогда Дени. Его черты казались такими острыми, кожа была будто натянута на череп. Тени под глазами отливали синевой, а мертвенно-белое лицо жутко контрастировало с черными волосами.
Как тогда Ставрус не сломал шею младшего сына? Голыми руками разорвав мальчику горло, он так дико смеялся, когда увидел, что от запаха крови Олливандэр не может себя сдерживать. Что было после, он не хотел вспоминать. Все слилось в единый комок из боли, крови и отвращения. Он не хотел жить, тем более после того, как пил кровь собственного брата. Как же его тогда тошнило, все внутренности разрывало от боли. Чужеродная сила била его с такой яростью, что ему казалось, вот-вот треснут кости. Но он даже хотел этого. Возможно, боль стерла бы все ту грязь, все воспоминания. Он так хотел умереть, почему же Праматерь, забирая достойных, все никак не хотела и ему дать долгожданный покой? Неужели и она не хотела марать свои руки?
И когда ему уже казалось, что конец близок, что мучения, наконец, подошли к концу, божественный свет согрел изнутри, залечивая раны и успокаивая агонию. Нет, нет! Слишком ярко, этот свет слишком чистый, он не хотел пачкать его своим телом. Но поток не слушал его, укутывая в свое сияние. Олли не видел брата, но мог поклясться, что именно он спас его тогда, простив и согрев своим теплом.
Олли открыл глаза. Брат смотрел на него с такой теплотой, как будто знал, что ему прошлось пройти за свою жизнь. Олливандэр подошел к мальчику и присел рядом, Дени тут же взял его руки в свои и начал:
— Я тут подумал, что мы с тобой совсем не знаем друг друга. Это не правильно, мы братья и должны больше времени проводить вместе.
Олли освободил свои руки и отвернулся. Дени не знает, что говорит, он еще слишком маленький, чтобы понимать, что такое жажда крови.
— Оливер, — твердость в голосе мальчика удивила его, — Ничего, если я буду иногда так тебя называть?
— Да как угодно, только не Вандер, — откликнулся тот.
Дени не нужно было спрашивать, кто называет его брата Вандером. Суровое широкоскулое лицо Ставруса возникло перед глазами.
Неужели кровь Предрассветных сломала того очаровательного эльфа, который с такой любовью смотрел на свою жену и так заботился о сыне? Дени поклялся, что сделает все возможное, чтобы с Олли не случилось нечто подобное. Но как же ему помочь?
— Тогда Олли или Оливера мне будет достаточно, — проговорил Дени. Он не знал, как начать разговор, как донести до брата, что виновным его ни в чем не считает.
— Я понимаю, что ты чувствуешь ко мне, — решил идти напролом мальчик, — И я не осуждаю тебя за это.
Олли с ужасом воззрился на брата.
— Да-да, послушай меня, я знаю, что во всем виновата кровь предков. Говорят, и Даркус страдал этим недугом. Это Предрассветная кровь вызывает подобные желания, я просто еще не научился справляться с этим. Поверь, мне очень, очень хочется с тобой подружиться. В конце концов, мы же с тобой братья.
Олли не мог оторвать взгляд от голубой жилки, что билась на шее младшего принца. Олливандер изо всех сил пытался не поддаться своему желанию. Вскочив, он заметался по комнате, и на просьбу Дени отчаянно замотал головой. Нет, нет, Дени сам не понимает, как сложно ему будет себя сдерживать.
Мальчик видел, что Оливер пытался просто сбежать от проблемы. Но если так продолжится дальше, если Дени сейчас не вмешается, то Ставрус победит и сломает своего сына. А этого Дени допустить не мог.
'Так, Дени, а сейчас включаем няшку'.
— Олли, неужели ты хочешь лишить меня единственного брата? — мальчик умоляюще уставился на эльфа. Его глаза засияли от непролитых слез, губы его дрожали, и он так был похож на маленького бездомного котенка, что Олли не выдержал.
— Я... постараюсь, — мучительно произнес он и тяжело опустился рядом с братом. Дени убрал из его волос веточку, вызвав на лице Олли улыбку.
— Я помню, когда мы в последний раз виделись, твои волосы были насыщенного черного цвета.
Олли коснулся белоснежных прядей:
— Что же с ними случилось? — Он обеспокоенно вгляделся в родное лицо, словно пытался разглядеть причину.
— Да ничего.
'Ничего такого страшного, что случилось с тобою', — подумал про себя мальчик. А вслух продолжил:
— Я просто очнулся сегодня ночью и обнаружил, что ничего не помню. Ни кто я, ни как меня зовут. Вообще ничего, представляешь?
Олли нахмурился.
— А как же ты оказался один на том берегу?
— Нуу, это долгая история, — протянул мальчик.
— Но ты мне ее расскажешь? — небрежно спросил Олли, но Дени знал, как многое зависит от его ответа.
— Всенепременно, — задорно ответил мальчик, — Но сначала...
Дени оглядел брата и принюхался.
— Скажи мне, братишка, ты знаешь, что вон за той дверью находится ванна?
— Это намек? — спросил Олли.
— Это намек, — ответил Дени.
И Олливер впервые за несколько лет так легко и свободно рассмеялся.
Как только Оливер вошел в ванную, дверь в покои Дени отворилась, и в нее проскользнула императрица, как будто бы зная, что они с братом закончили разговор, и Олли сейчас занят омовениями. Хотя, почему как будто? Неужели он думал, что императрица, заняв на некоторое время Хранителя, могла оставить сына без присмотра? Не зря старшему принцу показалось, что взгляд его мачехи остановился на его кустах. Лея, со своим драконьим чутьем, в прямом смысле этого слова, могла выяснить, что Олли здесь, просто перестав себя контролировать и окунуться в его чувства и мысли.
— Зачем вы здесь? — прошептал Дени, боясь, что брат может услышать их разговор, а ведь он только что начал налаживать их отношения. Ему о столько нужно было поговорить с Олли, но вряд ли тот раскрыл бы свою душу перед взрослой эльфийкой, тем более той, которая косвенно была виновна в смерти его матери.
Лея быстро взглянула на сына. Дени покраснел, вспомнив, что и его мысли для нее не являются такой уж тайной.
— Простите, я не это имел в виду.
Эльфийка сдержанно кивнула.
— Я знаю, все нормально. И не беспокойся, я наложила Полог Тишины, нас никто не услышит. Общаться мысленно слишком утомительно.
Лея помолчала, собираясь с мыслями.
— Просто я долго раздумывала, позволить ли Олли узнать о тебе. Видишь ли, у Олливандра очень тяжелый характер, что, впрочем, и не мудрено, учитывая, сколькое он перенес в своей жизни. Слишком многое, Дени, для одного молодого эльфа. И я опасаюсь за его разум. Ставрус оказывает сильное влияние на него. Боюсь, рано или поздно, император сломает Олли так же, как это сделал со Ставрусом его собственный отец. История часто повторяется, но я не хочу, чтобы подобное произошло с твоим братом. Видишь ли, он практически вырос у меня на глазах. И несмотря на то что мне не давали о нем заботиться, я все же считаю его своим сыном.
Лея прикрыла глаза и прислушалась к едва слышному плесканию, что доносилось из ванны.
— При взгляде на него я до сих пор вижу нескладного подростка, что жался к стенам, надеясь слиться с ними в единое целое. Олли думал, что я не вижу, как он смотрит на меня, как всегда оказывается рядом, если мне что-то было необходимо, как тихонько сидит в своем уголке, когда я читаю или веду переписку. У меня сердце кровью обливалось, когда я видела, как Ставрус заставляет его денно и нощно учить старинные законы, бесконечные и уже ненужные заклинания. Он заставлял сына, зная о его скромных способностях в магии, часами поддерживать энергетические потоки при обрядах, пока Олли не падал с кровотечением на пол.
Знаешь, я всегда пыталась подавлять драконью сущность, но все внутри меня начинает кипеть от ярости, как только вспомню, что случилось в День Почитания Предков.
У светлых эльфов принято было каждый месяц отмечать какое-нибудь событие. Одни праздники, такие, как дни Летнего и Зимнего солнцестояния, отмечались помпезно и повсеместно, другие же — только в пределах своего клана.
К одним из любимых и почитаемых праздников относился и День восхваления предков. Дети благодарили своих родителей, бабушек, дедушек, те же, в свою очередь, славили предков.
С вечера вся семья украшала дом цветными лентами и разнообразными цветами. Утром отцы и матери готовили вместе завтрак на всю семью, и угощали детей разнообразными сладостями. После завтрака было принято ходить с подарками к близким родственникам и оставлять благодарственные записки. Во время обеда дети поздравляли своих родителей и других взрослых, которых они считали важными в своей жизни, и дарили им что-то, сделанное своими руками, посвящали им стихи или песни, выступали с речами.
Вечером же все собирались где-нибудь на природе, в зависимости от того, где в настоящее время резиденция клана, зажигали костры, ели, веселились и танцевали. И когда на небе загорались Глаза Дракона, все замолкали, к ритуальным кострам выходили Старейшины и Главы Домов и рассказывали о предках. Глаза детей загорались восторгом. У каждого малыша был свой герой, свой почитаемый предок, которому так хотелась соответствовать.
Живы еще те эльфы, которые помнят, как во времена Истинного Повелителя, после того как луны гасли, и на Галею опускалась абсолютная тьма, каждый из них, будь он хоть на другом конце света, мог услышать голос Даркуса в своей голове. Владыка пел о том, что жизнь прекрасна, и даже в самое тяжелое время стоит помнить: абсолютная тьма приходит перед самым рассветом. Под звуки чарующей песни все тревоги уходили, оставляя после себя надежду и легкость.
Даркус самозабвенно пел, и его точеные черты проявлялись из тени. На небе засияла Эмрад. Голубые, сиреневые, алые всполохи коснулись лица Повелителя предрассветными лучами. От красоты замолчали цирикию, Первородные затаили дыхание, и сама Праматерь появилась, будто из воздуха. Эльфы пали ниц, а женщина заключила Даркуса в объятья и целовала его глаза, лицо, волосы, не в силах насытиться его красотой. Сила, исходящая из этих созданий, шаровой молнией пронзила каждого, стоявшего на коленях. Эмрад вспыхнула, и с первым лучом солнца Даркус и Праматерь растворились в дымке нового дня. И эльфы, на миг лишившись сознания, очнулись здоровыми, отдохнувшими и с новыми силами отправились каждый по своим делам.
В день Восхваления Предков чуть более ста лет назад мы со Ставрусом должны были принимать гостей со всей империи, а вечером устроить ритуальные танцы, — продолжала Лея, — Ни о каком призыве силы и появлении Праматери не могло быть и речи — все это кануло в Лету вместе с самим Даркусом. Но я видела, что в Чаще Солнцестояния разложили костры. Но в этом месте всегда пели только об Истинных Владыках, и никакие легенды о Предрассветных я не имела права рассказывать, хотя многие только поэтому покинули свои дома и приехали во дворец. Ставрус был настроен решительно. У него были собственные планы на этот день — он собирался показать каждому эльфу, что Предрассветные теперь подчиняются ему и его клану. Для того и готовили костры. Но все с самого утра пошло не так, как Ставрус надеялся.
После помпезного завтрака дети высокородных устраивали свои маленькие представления. Песни, сценки, поделки. Это было довольно-таки мило, но все ждали выступления принца. Олливандэр вышел последним. Но вместо того, чтобы жонглировать магическими потоками во имя своего отца и правителя, к чему его готовили около года, Олли подошел к трону. Но не поклонился Ставрусу, как того требовал этикет, нет, он прошел мимо разъяренного отца и опустится передо мной на колени, чтобы преподнести мои любимые цветы, которые растут лишь в горах Шетаисси и очень быстро увядают без влаги. Никто из слуг не принес бы их ему, а денег у него никогда и не было. Олли перед этим пропал на целый день, но никто, кроме меня этого так и не заметил. Как оказалось, он отправился за цветами. И, стоя передо мной на коленях, с сияющими глазами преподнес мне их. Я-то знала, что это всего лишь благодарность, но вот Ставрус подумал, что я соблазнила его малолетнего сна. Олли было тогда еще меньше, чем тебе сейчас. Переводя на человеческий возраст, где-то около тринадцати лет. Но это не спасло ни меня, ни мальчика от расправы императора. Олливандэр, подарив мне букет, сказал тем самым спасибо за то, что я подарила ему мумпи — маленького домашнего зверька, чем-то похожего на вашу белку, только крупнее. Ставрус же увидел в этом попытку свергнуть его с престола.
Не хочу долго рассказывать об этом, но Олли уже не раз говорил что-то о своих грязных руках и тому подобном. Это связано с тем, что в ту ночь, вместо того, чтобы праздновать со всеми и получить благословение предков, император надел на меня антимагический ошейник, гораздо более сильный, чем был на моей матери...
Дени почувствовал головокружение, а уже в следующую минуту он оказался в огромной спальне, в которой преобладали подавляющие красные оттенки. Рассмотреть что-то еще он не смог, потому что в центре комнаты, приковывая к себе взгляд, бесновался мужчина. Широкоплечий, мускулистый. Лицо его было излишне скуластым. Может быть, если бы он был спокоен, его можно было бы назвать даже интересным, но то, как перекосилось от ярости его лицо, вызывало лишь страх и отвращение. Прищуренные глаза прожигали прикованную к кровати эльфийку, его зрачки так расширились, что Дени не мог разобрать, какого цвета радужка была у их обладателя. Пшеничные волосы были туго сцеплены на затылке, а желваки заходили на его скулах. Дени знал, что это всего лишь воспоминания, но когда ненавидящий взгляд прошел сквозь него, испуганно отшатнулся. Каково же увидеть его воочию, когда только в мыслях он наводит такой ужас?
