Интервенция

Джекоб повернулся к своей провожатой.

— Анна Сергеевна, я все собираюсь вас спросить: как музей сохранился в достаточно приличном состоянии? То есть, я имею в виду то, что его не разграбили. Поверьте, я видел то, что осталось от музеев Самарканда и Багдада... Там остались одни лишь голые стены. А тут — совсем иная картина. Честно говоря, я удивлен. Неужели жители Петербурга с таким почтением относятся к Эрмитажу?

— Если бы... — Вздохнула музейная работница. — Да, нет, конечно. Вандалов и любителей наживы и в нашем городе хватает. И, конечно, же, когда начался хаос, все...ну, многие ринулись грабить все, что плохо лежит. А плохо лежало всё. Вы ведь наверняка видели разграбленные магазины.

— Но почему же не грабили Эрмитаж? Ведь тут собраны огромные ценности...

— Сюда не лезли, потому, что боялись.

— Кого? — Изумился Джекоб.

Анна Сергеевна заколебалась.

— Боюсь, что вы мне не поверите, сочтете: я сошла с ума среди этих картин.

— Ничего страшного. Я журналист. И притом — военный журналист. Поверьте, я видел своими глазами много такого, что может показаться совершенно невероятным. И прекрасно понимаю, что мир гораздо разнообразнее, чем обычный обывательский опыт. Тем более, что в Петербурге я уже видел кое-что, не лезущее ни в какие рамки.

Музейная работница с некоторой опаской огляделась.

— Только давайте пойдем отсюда куда-нибудь подальше. Здесь, в этом зале мне как-то не по себе. Если бы не вы, я сюда бы и сейчас не сунулась. Почему — поймете, когда услышите мой рассказ.

Они прошли несколько залов, уселись на банкетку. И Джекоб выслушал историю, от которой отваливалась челюсть...

Грабить Эрмитаж начали еще, когда в городе была какая-то власть, но всем было ясно, что дело катится к полному хаосу. Поэтому многие люди стали спешно оглядываться в поисках места, куда можно навострить лыжи — желательно, чтобы позаграничнее. Но ведь понятно, что драпать за бугор лучше, имея с собой хорошую сумму денег или, на худой конец, какие-либо ценности, которые можно выгодно продать. В этом смысле Эрмитаж был очень привлекателен. И начали тащить...

Пример подали сами музейные работники, среди которых, конечно же, далеко не все были такими самоотверженными, как Анна Сергеевна. То тут, то там стали пропадать разные вещи. Чаще небольшие, всякие-разные образцы декоративно-прикладного искусства, которых в Эрмитаже полным-полно. Музейщики знали, что тянуть — они тырили экспонаты, за которые, возможно, и не выручишь миллионы, но сотню-другую тысяч долларов можно получить в любой стране, где известно понятие "антиквариат" и есть достаточное количество богатых любителей таких дорогих игрушек. Что же касается запасников, то их и вовсе бомбили внаглую. Было время, выносили экспонаты из дворца, даже не особо скрываясь. А что, мол, все равно все пропадет.

Как это бывает в подобных делах, главное было — кому-то начать. А потом процесс нарастает лавинообразно. Те, кто вчера и мысли не допускал о разграблении коллекций, включались в эту увлекательную забаву. По принципу — я что, хуже? Дескать, все равно все растащат, так уж и я себе кусочек урву! Но внезапно события пошли совсем по иному пути.

Один раз, когда под вечер кто-то из работников вытаскивал из витрины резную шкатулку XVI века (тысяч на триста баксов), в проеме зала появился невысокий, но крепкий бородатый человек с роскошной седой бородой.

— Зачем так делаешь? Так не надо делать! Сама запомни и другим передай: кто попробует что-то взять — очень плохо будет! Совсем плохо будет!

— И вот что удивительно, — покачала головой Анна Сергеевна, — он ведь при жизни русский язык отлично знал. А тут говорил как торговец с рынка...

— Он? Кто он?

— Как кто? Академик Орбели!

Дама сказала это с таким видом, будто этим именем все было сказано. Ну, как средний американец сказал бы "Генерал Грант". Спрашивать, кто это такой, было даже как-то неудобно. Выручила Васька. Как это ни странно, она, несмотря на свои хулиганские замашки, держалась вполне прилично. И обратилась к работнице Эрмитажа достаточно интеллигентно.

— Анна Сергеевна, вы объясните человеку, он ведь все-таки иностранец...

— А, да... Академик Орбели — это легендарный директор Эрмитажа. Он сумел сберечь музей во время блокады. Тогда тоже было плохо, много хуже, чем в прошедшую зиму. Но воровать никто из работников тогда даже и не пытался. Да, великий был человек.

В общем, сотрудница, с которой повстречался покойный директор, сильно испугалась, убежала и рассказала об этом коллегам. Надо сказать, что особого удивления рассказ не вызвал. С привидениями в Эрмитаже всегда было хорошо. Видали тут и императрицу Екатерину Великую, и Александра I, и графа Орлова, и разных других персонажей, чьи имена были связаны с Зимним дворцом. Поговаривали, где-то на первом этаже, где до революции находились помещения для обслуги, шлялся даже призрак истопника-террориста Степана Халтурина. Того самого, который несколько месяцев спал с своей каморке на динамите перед тем, как попытался взорвать царя... А уж профессор Орбели — это было и вовсе довольно обыденное явление. Правда, как и положено привидениям, ранее все эти персонажи лишь мелькали в анфиладе залов смутными тенями и в разговоры не пускались. А тут, значит, академик заговорил. Новость быстро распространилась не только по Эрмитажу, но и по городу — и даже попала в какой-то телевизионный сюжет и в несколько желтых изданий.

Но это, конечно, не остановило несунов. Люди, как известно, делятся на две категории — одни верят в привидения, другие нет. Да и среди первых далеко не все их боятся. Особенно когда речь идет о большой сумме в конвертируемой валюте. Тут многие не страшатся даже гораздо более земных и опасных вещей. Поэтому предупреждение академика особо действия не возымело. А зря. Потому что через пару дней один такой несун, таща наворованное, споткнулся на лестнице, скатился по ней вниз и поломал себе кости. Да так, что до конца жизни ему теперь предстояло пребывать в инвалидной коляске. Но и тогда воры не поняли, что это последнее предупреждение. А зря. Теперь все пошло всерьез. Одного вора нашли на первом этаже, возле античных залов. Его шейные позвонки были буквально искрошены в порошок. Второй несун умер от сердечного приступа возле египетского зала, его лицо было искажено таким ужасом, будто ему явился сам Сатана. В руке вора остался брегет, который этот тип решил "приватизировать". Третий отдал концы от вульгарного удара кулаком в висок. Но труп был обнаружен рядом с залом, где сидела Восковая Персона. После этого сотрудники прекратили попытки разжиться за счет музея. Но потом, когда власть окончательно рухнула, пошли люди с улицы. И началось такое...

— Знаете, я точно вам не могу сказать, что было. Дело в том, что на ночь мы запирались в своих помещениях. Боялись бандитов. А еще более мы боялись того, что происходило в Эрмитаже. А потом и днем стали выходить в залы с опаской.

А происходили в музее и с самом деле веселые события. По ночам в залах слышался стук, шум и лязг. Иногда — дикие, душераздирающие крики. По утрам на улице, возле выходов, находили трупы. Одни были убиты холодным оружием, другие — чем-то твердым и тяжелым. Были и умерщвленные совсем жутким образом. Так у одного мертвеца полностью отсутствовала кровь. Вообще.

— Рыцари постоянно обнаруживались в разных местах зала, в разных сочетаниях. А про те, жуткие случаи, мы подумали на Васю...

— Кого, простите?

— Ах, да. Так эрмитажники между собой называют мумию, которая находится в египетском отделе. Это мумия египетского жреца. Что наводит на размышления. Вы знаете, у египтян была очень своеобразная и загадочная религия. И их жрецы всерьез занимались магией, совсем не безобидной. В ваших фильмах вроде "Мумии" не все — фантазия авторов. Недаром ведь оккультисты всех времен пытались проникнуть в секреты египетских жрецов...

Продолжалось это, впрочем, недолго. В Петербурге слухи распространяются очень быстро. Довольно скоро народ сообразил, что соваться в Эрмитаж — себе дороже. Теперь дворец вообще предпочитали обходить стороной. Мало того. Академик Орбели помог и другим музеям. К примеру, в Русский музей хоть и лазили — но как-то с опаской. Потом двое воров прямо в зале поссорились из-за дележа награбленного и схватились за ножи. Один отдал концы прямо на месте, второй получив тяжелую рану, выполз во двор и там испустил дух. Еще одного несуна по выходе из музея, на Садовой, забила до смерти какая-то шпана, решившая заняться, так сказать, экспроприацией экспроприаторов. Все это были совершенно тривиальные дела, не выходившие за рамки обыкновенной уголовщины — но в связи с жуткими событиями в Эрмитаже они произвели впечатление. В городе поселилось стойкое убеждение, что в музеи соваться небезопасно. Еще одно стойкое убеждение заключалось в том, что вынесенные из музея вещи несут с собой проклятие. Поэтому перекупщики, скупавшие в городе антиквариат, при малейшем подозрении, что веешь украдена из музея, отказывались ее брать.

— А вот про это я слыхала, — вдруг подала голос Васька. — Ходили слухи, что два катера из-за этого в Финском заливе потонули. Не знаю, правда это или нет, но перекупщики в это верят туго.

В общем, в музеи теперь лазили редко. Благо, имелось и кроме музея много чего, что можно было пограбить.

— А профессор Орбели больше не появлялся? — Спросил Джекоб, .

— Появлялся. Один раз, уже когда ваши войска уже прибыли. Его видела моя коллега. Он сказал: "Помните и передайте всем: Эрмитаж не продается!" Это его знаменитая фраза...

По словам Анну Сергеевны, первый раз эти слова сказаны были так. В пятидесятых годах эрмитажные работники решили заняться реставрацией трона, на котором сидит Восковая Персона. Занялись — и обнаружили, что ремонтировать-то уже поздно. Дело в том, что несколько раз трон несколько раз уже подновляли. Но как-то без ума, непрофессионально. В общем, вещь находилась в стадии полураспада. Что называется, выкрасить и выбросить. Так решили и поступить. То есть, не красить, а просто сразу выбросить. А взамен сделать новый. На том и порешили. Все бы ничего, но об этом прознал какой-то американский миллионер, большой любитель всяких антикварных сувениров. Он предложил Эрмитажу два миллиона долларов за старый трон, который был, по сути, кучей хлама. А тогдашние два миллиона — это не нынешние. Это раз в пять больше, нежели теперь. Казалось бы, что тут такого? Музей получает круглую сумму за обломки, которые все равно пойдут на помойку. Чем не выгодная сделка? Однако горячий армянин Орбели на этот счет иного мнения. Он об этом не захотел даже разговаривать.

— Эрмитаж не продается! — Рявкнул он так, что стекла зазвенели.

Анна Сергеевна вздохнула.

— Я не знаю, к чему это он снова появлялся. Ваши начальники, я надеюсь, не собираются продавать эрмитажные коллекции?

— Да, что вы! Мы тут только для того, чтобы вам помочь все это сохранить. А вы выберете свою новую власть.

— Дай-то Бог...

Музейная работница снова печально вздохнула. Видимо, она не питала никаких радужных надежд по поводу новой местной власти. Что, как уже успел убедиться Джекоб, было повсеместным явлением. Об американцах петербуржцы отзывались с иронией, но, в общем, нейтрально. Принимали как данность. А вот о назначенцах из местных говорили исключительно матом. Хотя те еще ничем себя не проявили. Но жители были убеждены, что эти господа украдут все, до чего смогут дотянуться и провалят все, за что возьмутся. Видимо, знали по опыту.

Понятное дело, о всех этих историях Джекоб в статье ничего рассказывать не стал. Он все-таки работал не в "желтой" газете. Ведь реально-то никто не видел рыцарей, шляющихся по залам! Мало что и как могло произойти. Но факт оставался фактом — непостижимым образом — но Эрмитаж продолжал оставаться одним из величайших музеев мира, который можно было привести в порядок без особых проблем. Дописав статью, журналист отправился в пресс-центр.

После событий с компьютерами самостоятельный выход в Интернет был категорически запрещен. Отследить выход в Сеть через спутник, конечно, непросто. Но попавшимся на этом гарантировали огромный штраф и в лучшем случае — немедленную высылку. Пояснив, что тут все-таки армия, и разбираться с нарушителями будут по суровым армейским законам. Почту отправляли теперь только через армию.

Когда Джекоб притащил флэшку с материалом в пресс-центр, туда заскочила Анни из отдела пропаганды.

— Привет, Джекоб! Как жизнь идет, о чем пишешь?

— Да, шеф велел дать материал об Эрмитаже.

— И что там? — Как-то сразу заинтересовалась Анни.

— Да, в общем, очень даже неплохо. Почти все цело. Я и думать не мог, что музей так сохранится...

— А-а, тогда понятно, почему в последнее время вокруг музея идет такой шорох.

— А что случилось?

— А вот что. Каким-то образом в город совместно с армией просочились некие бизнесмены из Нью-Йорка. Рожи у них — как у лохотронщиков с Бродвея. И повадки соответствующие. Так вот, эти, с позволения сказать, бизнесмены, как коты вокруг сметаны, ходят вокруг наших русских. Ну, тех, кого генерал Адамс взял на работу, чтобы они хранили культуру. Речь идет о продаже, как они выражаются, "экспонатов Эрмитажа, не представляющих большой художественной ценности".

Джекоб с такой формулировкой уже сталкивался. Это означало — выгребут все, что можно выгрести. В любом музее есть запасники. А в Эрмитаже, как он теперь знал со слов Анны Сергеевны — запасники необъятные. Но зачем они нужны, если все в городе будет для туристов — которые приедут один, ну два раза? Им вполне хватит того, что находится в залах. А ведь в запасниках лежат миллионы...

— И что в ответ говорят эти самые хранители культуры?

— А ты как думаешь?

— Торгуются насчет процента, который пойдет им в карман.

— Именно. Обо всем остальном уже договорились.

Да, так оно и будет. Местные жители были полностью правы насчет своих земляков. Дальше все известно. Налетит, как саранча, рой бизнесменов. И вынесут, все, что не привинчено. А что привинчено — отвинтят и тоже вынесут. И от города останется декорация. Такая, знаете — как в кино. Один лишь фасад, а за ним — пустота.

Джекобу стало грустно. Ему нравился этот город. Он был удивительно красив. Было обидно, что от него останется лишь красивый мыльный пузырь.

Роу, роу, Распутин!

Ни свет, ни заря Риккардо ворвался в комнату как Калифорнийский ураган.

— Шеф, ребята говорят, там такие дела творятся! Настоящая война идет. Стрельба и все такое прочее.

— Погоди. Излагай еще раз, медленно и внятно, — сказал Джекоб, осаживая своего чересчур экспансивного адъютанта.

Тот перевел дух.

— В общем, так. Ребята говорят, только что по рации передавали — передавали — в городе идет перестелка. Серьезная такая. Вроде как наших кучу покрошили. До сих пор бой идет.

— Где?

— Возле этого... Возле цирка, а общем.

Журналист при желании умеет собираться быстрее, чем солдат спецназа. А тут желание имелось. Еще бы! Вот и дождались, что начали стрелять. Поэтому Джекоб через несколько минут уже гнал свой джип по набережной. Как это ни странно, Васька, которая внешне казалась ленивой и никуда никогда не торопящейся, успела собраться вместе с ним. Риккардо остался. Он как-то не рвался в места, где стреляют.