Интервенция

Алексей Щербаков

Интервенция

И прав был капитан — еще не вечер!

(Владимир Высоцкий)

Чвсть 1. В Петербурге жить — точно спать в гробу

Уберите медные трубы!

Натяните струны стальные!

А не то сломаете зубы

Об широты наши смурные.

Искры самых искренних песен

Полетят как пепел на плесень.

Вы все между ложкой и ложью,

А мы все между волком и вошью.

Время на другой параллели

Сквозняками рвется сквозь щели.

Ледяные черные дыры.

Ставни параллельного мира.

Через пень-колоду сдавали

Да окно решеткой крестили.

Вы для нас подковы ковали.

Мы большую цену платили.

Вы снимали с дерева стружку.

Мы пускали корни по новой.

Вы швыряли медну полушку

Мимо нашей шапки терновой.

А наши беды вам и не снились.

Наши думы вам не икнулись.

Вы б наверняка подавились.

Мы же — ничего, облизнулись.

(Александр Башлачев)

Пролог. Дым над бетоном

— Все чисто. Вокруг ни души. — Доложил майору О`Нилу командир разведывательного взвода.

— Отлично. Что со взлетной полосой? — повернулся командир десантной группы к другому офицеру.

— Работы немного. Расчистим от всякого мусора, проверим покрытие... Через пару часов полоса будет готова к приему самолетов.

Высадка разыгрывалась как по нотам. Собственно, так и должно быть. Никто всерьез не ожидал встретить в Пулково какое-то серьезное противодействие прибывающим миротворческим силам. Так и вышло. Парашютисты садились как на учениях.

Вот и теперь огромное, абсолютно пустое летное поле, на одном конце которого примостилось здание аэровокзала, подавляло своей безлюдностью. Немногочисленные фигурки парашютистов, застывших в настороженных позах, держащие оружие наготове — на нем просто терялись. Пустой аэропорт производил гнетущее впечатление — высокая трава, которая пробивалась даже сквозь плиты взлетной полосы, безлюдье — а главное — безмолвие, которое нарушалось только криками зачем-то кружащих над этим пустым местом чаек. Наверное поэтому, чтобы отогнать неприятное ощущение, солдаты нарочито громко перекликались, хохотали по поводу и без, шумно жевали жвачку и сплевывали.

Джекоб сделал несколько снимков, затем наладил спутниковый телефон и связался с редакцией.

— Джекоб? Что там у вас? — Послышался голос режиссера.

— Нормально. Ничего интересного.

— Все равно, давай что-нибудь в эфир. Джекоб!

— Передовой отряд только что высадился в Петербургском аэропорту "Пулково". Сейчас начинается расчистка полосы. Примерно через три часа мы будем готовы принять транспортные самолеты. Стивен!

— Все, кончаем связь, сообщай нам обо всем интересном...

Джекоб Абрамс, корреспондент, аккредитованный при миротворческих силах НАТО, ругнулся и достал сигареты. Вот ведь пришла кому-то блажь — освещать высадку с самого начала. Ну, в самом деле, что может быть интересного в подготовке аэродрома? Абрамс побывал во многих местах, в том числе и в самых, что ни на есть горячих точках — а потому прекрасно знал: если даже веселье и начнется — оно начнется потом, а не с первых шагов. Да и что может случиться в этом городе? Все-таки Петербург — это почти Европа. Уж явно здесь не придется столкнуться с бородатыми исламскими фанатиками, стреляющими из-за угла; с бросающимися под бронетранспортеры безумными шахидками, обвесившись взрывчаткой... Власти в городе нет. Армии нет. Никаких различимых невооруженным глазом политических сил нет. Даже экстремистов нет. Кому придет в голову сопротивляться тем, кто пришел наводить тут порядок? И высадка наверняка пройдет ничуть не интереснее, нежели прибытие нью-йоркской подземки на конечную станцию. Джекоб вполне мог бы прилететь с первым транспортом и спокойно снять все, что нужно.

Но вот попала вожжа под хвост кому-то из медианачальства. Мол, наш корреспондент впереди всех! Теперь режиссер будет звонить каждые десять минут — и телеканал станет прерывать передачи, чтобы передать пустую информацию.

Хотя, конечно, все тут решали чисто политические соображения. Только клинические идеалисты верят в то, что существует независимая пресса. Все зависят от тех или иных сил. Медиа-холдиндг, в котором трудился Джекоб был круто повязан с серьезными людьми, которые поддерживали нынешнего президента-республиканца. А дела у президента шли хреново. Как говорится, кто слишком широко шагает, рискует порвать штаны. Складывалось впечатление, что с нынешней администрацией творилось нечто подобное. При нем Америка снова полезла наводить демократию по всеми миру.

Получалось это как-то криво. В Иране война шла уже три года. В Узбекистане сначала все было, вроде бы, неплохо, но потом началось черт-те что. Теперь там тоже стреляли. Но вот тут подвернулись события в России... И президентская команда решила извлечь из них все, что только можно. Так что PR высадке миротворческих сил в Петербург будут делать до самого неба.

Другой бы на месте Джекоба радовался, что попал в число самых-самых первых, высадившихся в Петербурге. Ведь что в работе военного журналиста главное? Необходимо с самых первых шагов набрать темп. Выделиться из толпы своих коллег. Тогда и в дальнейшем будешь попадать не только на унылые официальные пресс-конференции, где делающие "чи-и-из" девушки из пресс-службы будут кормить журналистов старательно отфильтрованной и тщательно пережеванной информацией, в которой правду можно найти только, если очень долго и внимательно искать. Что делать? Такая уж специфика работы. Не нашлось еще на свете армии, в которой генералы говорили бы общественности то, что происходит на самом деле. Они всегда будут рассказывать красивые сказки — пусть даже дела идут вообще ни к черту. Впрочем, Джекоб, немало повидавший, какой эта правда бывает, в душе был согласен с генералами. Зачем добропорядочным налогоплательщикам знать про растерзанные детские трупы, горящие вместе с экипажами танки и падающие с неба подбитые вертолеты — словом про будни солдат миротворческих сил? Про боевиков с автоматами Калашникова, боевиков с гранатометами, боевиков со "Стингерами"... Ни к чему это. Классика любой информации из "горячей точки": "Мы победили — и враг бежит, бежит", — как пелось в знакомой с детства песне.

Но у каждого своя работа. У репортера она заключается в том, чтобы давать материал, желательно эксклюзивный или, по крайней мере, добытый раньше, нежели до него сумели добраться коллеги. Так что для старта такое начало кампании, когда ты один из первых высадился на землю этого города — очень даже неплохо. Джекоб уже представил огромный заголовок на полосе газеты, для которой тоже, по совместительству с телевидением, гнал информацию: "Наш корреспондент первым ступил на русскую землю". Наверное, отметят, что в этом город никогда еще не входили иностранные войска. Впрочем, это вряд ли. На подобные высказывания наложенное строжайшее табу. В Петербурге отнюдь не свергали очередной тоталитарный режим, за неимением такового. Пропагандистское обеспечение этой акции было совсем иным. Впрочем, какое до этого дело журналисту? Единственное, что от него требуется — качественно писать то, что нужно. И стараться это делать лучше своих коллег. Тогда карьера у тебя состоится.

Другое дело, что Джекоб явился сюда не ради карьеры, и уж тем более — не для того, чтобы гоняться за сенсациями. Хотя бы потому, что с карьерой у него и так все было неплохо. Его очень ценили как военного журналиста, который умеет проходить туда, куда иным дорога заказана. Так что Джкоб Абрамс поехал в эту командировку, чтобы отдохнуть от бесконечной войны. От этого сочетания — запаха мужского пота, пороха и горелого человеческого мяса. Он ехал в этот город как на отдых. Надеясь, что хоть тут-то не придется ходить в туалет, прикидывая — откуда по тебе будут стрелять.

Казалось бы — все же странное место для отдыха. Но дело в том, что Джекоб в последнее время, возвращаясь в Америку, ловил себя на мысли, что в родной стране он жить просто не может. Скучно ему было в Америке. Вот и получалось, что он ехал на отдых в поездку, которую его коллеги рассматривали как большое и серьезное приключение.

А потому Джекоб охотно уступил бы честь первым вступить в город кому-нибудь другому работнику прессы. Но только вот, как выяснилось, из всех акул пера и телекамеры он был единственным, кто имел опыт прыжков с парашютом. Да и вообще. Коллег, военных корреспондентов, среди аккредитованной при пресс-службе корпуса медиа-публики, кроме него, вообще не нашлось. Все-какая-то шелупонь, чуть ли не из светской хроники. Оно и понятно — это не "горячая точка", сюда послали кого попроще. И посговорчивей. Потому что военные журналисты цену себе знают — и берут за свои услуги дорого.

— Сэр газетчик, как, все тихо? — Раздался голос Риккардо.

К Джекобу, жизнерадостно улыбаясь, подошел парень-латинос. Это был молодой солдат, приданный Джекобу в качестве то ли ординарца, то ли охранника. (Хотя в ординарцах Джекоб не особо нуждался, а в качестве охраны этот салага являлся величиной, близкой к нулю. Но так было положено.)

Риккардо являлся веселым парнем, большим любителем поболтать и побегать за девицами. Газет он не читал из принципа, будучи твердо уверен, что "там одно вранье", по телевизору смотрел лишь спорт и МTV. Но, тем не менее, журналистов парень сильно уважал — как любой средний латинос из бедных кварталов уважает удачливых проходимцев, устроившихся так, чтобы не работать и деньги получать. А именно так он и расценивал работников прессы.

— А что может быть тут громкого? Это что тебе, высадка в Нормандии? — Лениво бросил Джекоб, прикуривая сигарету.

— Это верно, — согласился Риккардо, хотя он вряд ли знал, что же там, в Нормандии, случилось и где она вообще находится. Помолчав, ординарец спросил. — Слышь, газетчик, правда, ребята говорили, что этот город еще ни разу не был взят врагом?

— Риккардо, попридержи язык, если не хочешь иметь лишней головной боли и слушать поучения военного психолога. Вбей себе в башку раз и навсегда: мы пришли сюда не как враги, а как друзья. Наша задача — навести порядок и помочь русским создать в Петербурге нормальное демократическое управление.

Эту тираду Дежкоб произнес скучным казенным тоном — так же, как ее вдалбливали солдатам. Надо сказать, что во время подготовки операции пропагандисты не жалели времени и сил. О мирном характере предстоящей миссии не талдычили, разве что, кофеварки. Непонятно было только — с чего бы такие усилия? Ведь так оно в самом деле и было! Петербург — это не Узбекистан и не Иран, где пришлось свергать существовавшую там власть. В этом городе — как, впрочем, и во всей России — власти, по большому счету, уже никакой не было. Да и России не было. С ней случилось примерно то же самое, что за пять лет до этого — с Украиной. После скандала, разразившегося на последних внеочередных президентских выборах, начались выступления оппозиции. Но все-таки выборы решили переиграть. Вышло еще хуже. Протестовать стали уже другие. Одни регионы результаты выборов признали, другие — нет. Далее — регионы стали шантажировать центр, выдвигая свои требования... В общем, доигрались. В итоге страна развалилась на кусочки, в каждом из которых сидели свои мелкие начальники, начальнички и полевые командиры. А в Петербурге не было даже этого. Почти год город находился в состоянии полной анархии. Разве может один из знаменитейших городов мира и дальше находиться в таком вот состоянии? Правильно — никак не может. Тем более, что около него имелась атомная станция, да и много чего разного другого было вокруг — не менее веселого.

Были и еще кое-какие обстоятельства, подвигшие начальство с операцией... В самом деле. Если кто-то бросил хорошую вещь, и она валяется бесхозной, то почему бы ее не поднять, не взять и не поделить между теми, кто ее поднял? Желающих принять в участии в этом хватало и в Штатах, и в Европе. И уж в любом случае, назвать ограниченный миротворческий контингент НАТО захватчиками язык не поворачивался.

— Что ж, оно и лучше, если мы приходим сюда, как друзья, — свернул зубами Риккардо. — Значит, воевать не придется. А то мне, честно говоря, неуютно становится, даже когда на стрельбище когда стреляют...

Парень явно не был создан для армии, а уже тем более — для воюющей армии. Он терпеть не мог дисциплину, как, впрочем, и работу вообще. Завербовался же в солдаты Риккардо по очень простой причине — ему сделали предложение, от которого сложно отказаться. Дело в том, что ординарец Джекоба, как и большинство его товарищей по мексиканскому кварталу Нью-Мексико, из всех преподававшихся в школе наук, лучше всего усвоил высокое искусство торговли марихуаной, которую в обилии привозили контрабандисты из-за недалекой мексиканской границы. Разумеется, в конце концов, попался. Вот ему копы и предложили: либо надевай погоны, либо иди в тюрьму. Он выбрал погоны.

Таких как Риккардо, в корпусе было до фига и больше. И где взять других? Несмотря на очередное повышение платы и на вновь увеличенные льготы отслужившим солдатам, на чудовищные деньги, отданные правительством Голливуду для выпечки фильмов, пропагандирующих армию, нормальные законопослушные американцы все меньше и меньше желали служить. Никто не хотел втягиваться в армейскую муштру. К тому же, молодые ребята, даже из десять раз отфильтрованных и загримированных, как топ-модель, телевизионных сообщений из горячих точек, сообразили — в армии иногда убивают. Уговоры пропагандистов, с цифрами в руках доказывающих, что в большом городе вероятность погибнуть под машиной или от пули обдолбанного героином психа куда больше, нежели сложить кости в армии, как-то не слишком действовали. Еще хуже дело обстояло с союзничками. Они вообще уклонялись, как могли. (Правда, на этот раз дело обстояло получше — все-таки Петербург, а не Ташкент или Тегеран, Но тем не менее). Горячие точки" все множились и множились, солдат требовалось все больше и больше.

Вот и приходилось набирать в армию черт-те кого. Как шутил один коллега Джекоба, Америка вернулась к тому, с чего начинала. Дело-то в том, что до Гражданской войны армейская служба была в Штатах абсолютно не престижна. Солдат по социальному статусу находился чуть выше бродяги. К ним в народе относились как к придуркам и дармоедам. А потому в армию шли только те, кого в другие места не брали. Похоже, дело в последние годы шло именно к этому.

Впрочем, латинос-то был вполне нормальным парнем, без всяких уголовных примочек. Ему, можно сказать повезло. Парень попался достаточно быстро, и не превратился в законченного бандита, которого проще пристрелить, нежели заставить заниматься нормальной работой; который в любом случае закочит пулей в черепе. А так, глядишь, отслужит парень положенный по контракту срок — и займется чем-нибудь более общественно полезным, нежели торговля травкой.

Риккардо снова подал голос, долго молчать он просто-напросто не умел:

— Сэр газетчик, а еще ребята говорят, что вы сами русский... Это правда?

Джекоб усмехнулся. Вот она армия — все-то про тебя всё знают. А ведь у его гражданских знакомых и коллег и мысли такой не возникало. Удивлялись обычно другому — с чего бы это добропорядочный бостонский еврей, окончивший Гарвард, мотается из одной "горячем точки" в другую? Нет, Джекоб не скрывал своего происхождения. Просто не любил о нем упоминать. Он полагал — раз ты живешь в Америке, то надо быть американцем...

— Да, как тебе сказать, Риккардо? — Ответил он. — Можно сказать, что русский. В какой-то мере. И я даже родился в именно этом городе. Но только меня увезли отсюда в США в возрасте пяти лет. Так что о России я ничего не помню.

— Так я вообще родился в Америке. А про Боливию, откуда мои родители приехали, вообще ничего не знаю. Даже не очень представляю, где эта самая Боливия находится. Но русский-то вы хотя бы знаете?

— Да уж знаю...

А как же было ему не знать этот язык? За океан мама вывезла Джекоба в девяносто восьмом году, когда в России произошел какой-то очередной финансовый катаклизм, окончательно похоронивший надежды, что в этой стране можно наладить нормальную жизнь. На счастье, мамочке, как раз разбежавшейся с очередным мужем, очень удачно подвернулся под руку пожилой богатый коммерсант из Штатов. Овдовев, он приехал искать новую жену в страну, из которой когда-то, еще при коммунистах, двинул в США. Его-то родительница Джекоба и использовала в качестве средства передвижения до Бостона и получения "грин-карты". Коммерсант, впрочем, тоже долго возле мамочки не продержался — такой уж загадочной дамой была Ирина Михайловна. Но того, что в панике бросил американский отчим при бегстве, маме Джекоба хватило надолго. Но дело не в том. Ирине Михайловне очень понравились Соединенные Штаты, если не считать одной, но существенной детали. Американцы, сволочи такие, говорили исключительно на английском. А этого языка мама Джекоба освоить так и не сумела до самой смерти. Да и не особенно пыталась. Так что дома говорили на русском и только русском и общались в основном с соотечественниками, которых в Бостоне было как собак нерезаных. Впрочем, про страну, из которой они убыли, Ирина Михайловна говорить не любила. В итоге о городе, где Джекоб сейчас оказался, он знал примерно столько же, сколько средний журналист, не специализирующийся по данной теме. То есть — почти ничего. Точнее, кое-какие материалы он в Интернете почитал, и теперь Петра Великого и Екатерину Великую уже не путал. Но не более того.

— Шеф, пока время есть, может объясните — что тут все-таки произошло? А то я ни фига не врубаюсь. Что-то типа революции?

— Да, как тебе объяснить? Ну, в общем, да. В чем-то похоже на революцию. После выборов народ вышел на улицы, протестуя против недемократичности выборов.

Джекоб не стал уточнять, что президентом России стал известный национал-патриот, который без всякой симпатии отзывался о США, зато очень хотел дружить с Уго Чавесом и прочими подобными персонажами. Понятное дело, возмущенная общественность, вышла на борьбу за демократические свободы. И США тут были совсем ни при чем... Джекоб не вчера родился и не первый день работал в прессе, а потому прекрасно понимал, как такие дела делаются. Он ведь был не идиотом, и к тому же — профессиональным журналистом. Поэтому во всякие "демократические ценности" и прочую муть, он, понятное дело, не верил. Как и большинство его коллег, у которых есть мозги, Джекоб был нормальным циником. Полагавшим, что мир каков уж он есть, таков он есть. И ничего тут не поделаешь.

— Так вот, люди на улицах требовали признать главой страны главного конкурента. Который был за демократию. Так уже бывало во многих странах. И всюду все проходило нормально. Но потом началось что-то непонятное. Ситуация пошла вразнос. Одни города признали избранного президента, другие — его конкурента. Многие части России объявили о самостоятельности... Потом случился еще один переворот... Ну, и так далее. Бардак продолжался несколько лет. В итоге — полный хаос. Люди стали разбегаться. В общем, России больше нет. А этот город вообще стоит почти пустой, без всякой власти. Вот миротворческие силы ООН и решили помочь навести порядок.

— А все-таки, не нравится мне тут, — снова подал голос Риккардо, оглядев низкое свинцовое, набухшее дождем небо, в котором кружились тоскливо кричащие чайки, унылое летное поле и виднеющиеся вдали грязно-синие холмы, нависшие над плоской равниной. — Что-то нас неприветливо нас встречает эта земля...

... Никто толком так и не смог объяснить того, что произошло. Думается, аналитикам в штабе тоже придется поломать свои головы. Потому что... Потому что такого не может быть никогда! Но, тем, не менее, это произошло. Как говорится, факты на лице.

Итак, первый транспортный самолет тихо и мирно заходил на посадочную полосу. Джекоб настроил камеру, готовясь вести прямой репортаж. И вот тут-то все пошло как-то вкривь и вкось.

Для начала куда-то ушла связь. Ушла и ничего не сказала. И все тут. Джекоб судорожно склонился над аппаратурой, пытаясь понять, что стряслось — и тут услышал исполненный ужаса крик Риккардо. Он поднял глаза — и ему захотелось присоединиться к своему ординарцу. Самолет уже коснулся колесами земли — и пер по полосе. А на самой ее середине торчал ободранный, усеянный пятнами ржавчины, гусеничный механизм непонятного назначения. Размышлять, откуда он тут взялся, времени не осталось — потому что самолет шпарил прямо на него. Несколько секунд, которые показались часами, все, кто находился на аэродроме, оцепенев, наблюдали приближение неизбежного. И вот оно! Раздался мерзкий звук рвущегося железа — и над самолетном — точнее, над той грудой осколков, которые только что были самолетом — взмыло багровое пламя. В следующую секунду Джекоб осознал, что держит камеру, нацелив ее на место катастрофы. Связь появилась! Работал не он, работал корреспондент, профессиональные навыки оказались сильнее всех остальных чувств и побуждений. И вот теперь он запускал в прямом эфире отчет о происходящем. (Как потом выяснилось, на телевидении режиссер успел прекратить трансляцию. А вот с Интернетом вышла промашка. Про него просто забыли. Так что картинка катастрофы пошла на весь мир в режиме on-line. Потом ее, правда, удалили, но то, что попало в Сеть, то уже не пропадет.)

...К горящей машине бежали солдаты — что было, в общем-то, совершенно бессмысленным делом. Самолет горел на удивление мощно. Так что оказать хоть какую-то помощь не было никакой возможности. Добежав, солдаты, начинали метаться вокруг, оглашая окрестности совершенно невероятными проклятиями. Никто десантников понятия не имел, что нужно делать. А потому, как это всегда бывает в таких случаях, все много бегали, суетились и орали. И добегались. В самолете что-то мощно рвануло, во все сторону полетели горящие ошметки, увеличив число жертв еще на десяток человек. Только тогда до солдат дошло, что надо не суетиться попусту, а отбежать подальше и залечь.

Все в мире кончается, в конце концов огонь унялся, оставив на месте самолета груду обгорелых обломков. Солдаты стали приходить в себя и подниматься. Очухавшиеся офицеры бросились организовывать их на полезную деятельность. Надо ж было понять, откуда взялась эта гусеничная сволочь? Рассыпавшись цепью, солдаты стали прочесывать окрестности взлетной полосы.

— Шеф, глядите, кого-то поймали, — дернул Дежкоба за рукав Риккардо.

В самом деле, двое десантников волокли откуда-то гражданского, судя по всему — местного. Это был плюгавый мужик, чья небритая рожа свидетельствовала, о том, что он давным-давно уже забыл, когда бывал трезвым. Об этом же говорил и мощный спиртовой запах, да такой, что чуть ли не на десять метров вокруг комары падали замертво. Одет мужик был в комбинезон неопределенного цвета, покрытый многочисленными масляными пятнами и какие-то мерзопакостного вида сапоги. Ширинка его комбинезона была расстегнута. Судя по тому, что глаза у мужика были как у мороженой рыбы, пленник плохо понимал, в какой точке времени и пространства он находится.

К группе уже подбежал майор О`Нил. Растерянно потоптавшись вокруг мужика, он отчаянно замахал Джекобу. Ну, да. Как всегда, в армии царил полный бардак. В передовом отряде не нашлось никого, кто знал бы русский язык. Потому что переводчик из разведчиков вчера был искусан в Таллине собакой — и по этой при чине залег в госпиталь. А найти замену никому в голову не пришло. Журналист приблизился.

— Откуда он? — Спросил Джекоб офицера.

— Там, дальше, имеется какая-то канава. Черт его знает, откуда на аэродроме канава, но вот имеется. Вот он и стоял в этой канаве, отливал. Да выключи ты эту гребаную камеру! Лучше спроси — кто он и откуда.

Джекоб задал вопрос. Потом повторил. Ответом была тишина. Мужик тупо глазел на него — и в его взгляде было столько же мысли, сколько жизни на Марсе. Тогда журналист задал вопрос в третий и в четвертый раз, сформулировав его иначе — с помощью слов и выражений, всплывших откуда-то из подсознания. Откуда-то понял, что спрашивать нужно именно так и именно такими словами...Это возымело действие.

— А чо... А я ничо...

— Так откуда ты взялся, сука позорная?

— Да это... Хотел вот отлить в канаве... А на тракторе ведь в канаву не въедешь... Вот я и пошел отливать.

— Так ты откуда?

— Ну, выпил я. Да, выпил. А что, нельзя? И пошел отливать. На тракторе-то говорю, в канаву не въедешь...

Джекоб не был специалистом по ведению допросов. Но уж интервью-то он брать умел. И не у таких брали. Поэтому он решил зайти с другой стороны.

— А ты кто?

— Я? Вася...

— Так откуда ты, Вася? Где живешь? Кем работаешь?

— Да я ничо... Хотел, говорю, отлить...

— Ты откуда?

— Я — Вася...

...После того, как допрос пошел на пятый круг, у майора сдали нервы. Он, выдав жуткое ирландское проклятие, выхватил пистолет и разрядил в пленного всю обойму. Тот обмяк и повис на руках конвоиров.

Майор тупо глядел на покойника пару мину, и только тогда до него стало доходить, что он сделал что-то не то... Дело не в том, что он пристрелил этого придурка. Офицер тоже побывал в "горячих" точках и приобрел соответствующие привычки. А там чаще всего поступают подобным образом. Беда была в другом — что этот тип, возможно, понадобился бы разведке. А что самое страшное — рядом оказался журналист, которому о таких эксцессах лучше бы не знать.

О`Нил беспомощно огляделся вокруг.

— Все в порядке. Он оказывал сопротивление и пытался бежать, — успокоил его Джекоб. — Я готов это подтвердить.

— Мы тоже подтвердим, — отозвались десантники, притащившие мужика.

— Черт побери, не знаю, что на меня нашло, — пробормотал майор и вытер лоб рукавом. — Но откуда все-таки взялся чертов трактор?

Пока десантники готовили вторую полосу, майор в компании Джекоба пытался разобраться с этой загадкой. Результат был нулевым. Следы гусениц шли метров двадцать, потом упирались в бетонную дорогу — и дальше ничего понять было нельзя. Но самое-то главное — откуда эта сволочь появилась? На милю во все стороны простиралось совершенно открытое пространство. Аэродром, как ему и положено, был обнесен бетонным периметром. Журналист с майором проехали вдоль него — периметр был цел. Что касается въездов на территорию аэропорта — то они все находились под контролем. В ближайших зданиях — в аэровокзале, в диспетчерской башне, возле ангаров — тоже находились часовые. Тем более, что те же ангары и другие служебные помещения тщательно проверили до приземления самолета. Никакого механизма там не было.

Но все-таки главной загадкой было то, что на поле было довольно много солдат, которые вообще ничего не делали — а следовательно, пялились на садившийся самолет. Не могли же они ничего не заметить! Более того. Джекоб упорно опрашивал солдат, выясняя, видел ли кто-нибудь, по крайней мере, как трактор выехал на полосу. Но — все в этот момент смотрели куда-то в другую сторону. Отвернулись на миг. Вот и сам журналист возился с аппаратурой. Кто-то чихнул, кто-то еще почему-то отвернулся.

— Нет, босс, не нравится мне все это. Очень не нравится, — подвел итог Риккардо.

Город собачьих глаз

"Нынешний Санкт-Петербург представляет странное и необычное зрелище — словно декорация к фантастическому фильму. Этот город не коснулись ни военные действия, ни сколько бы то ни было серьезные гражданские столкновения. Внешне Санкт-Петербург практически цел, если не считать нескольких десятков зданий, пострадавших от прокатившихся в середине прошлого года погромов выходцев из Кавказа. Конечно, при более внимательном рассмотрении можно увидеть разбитые витрины, разграбленные магазины и прочие свидетельства деятельности вандалов. Но, тем не менее, вступая в город, в котором почти год не было никакой власти, мы ожидали увидеть куда худшую картину. Город производит впечатление не разрушенного, а именно поспешно брошенного.

Миллионный в значительной степени пуст. Точно неизвестно, сколько осталось в нем жителей, но по очень приблизительным и малодостоверным оценкам — не более двухсот тысяч человек. Огромные, имеющие неземной вид районы, так называемые novostroyki, стоят совершенно заброшенные. Можно проехать много миль по прямым бесконечным проспектам и не увидеть ни одной живой души за исключением стай одичавших собак и обнаглевших крыс. По слухам, в них обитают только разнообразные маргинальные элементы. Но, скорее всего, это всего лишь слухи.

Оставшееся население ютится в исторической части города — но даже она настолько велика, что это небольшое число людей совершенно в ней теряется. Однако некоторые места в городе выглядят на удивление оживленно. Дело в том, что люди ютятся вдоль многочисленных местных рек, поскольку водопровод не работает, где жмутся друг другу из соображений безопасности. Нет в городе и электричества — за исключением отдельных домов, жители которых сумели приспособить различные механизмы в качестве генераторов.

Трудно понять, чем эти жители добывают себе пропитание, откуда они берут горючее для тех же генераторов. По моим сведениям, до сих пор продолжается разграбление стратегических запасов продовольствия, склады которого существуют в городских подземельях. Кроме того, в городе продолжают действовать кое-какие мастерские, их продукцией горожане торгуют с обитателями окрестных деревень. Парадоксально, но в городе существует какая-то торговля — не только уличная, но даже и мелкие лавки. Главной же проблемой горожан является, как это не странно, не недостаток продовольствия, а многочисленные преступные группировки. Горожане сумели соорганизваться и в местах компактного проживания создать нечто вроде наших комитетов самообороны наших пионеров. Это помогает от мелких хулиганов и мародеров. Однако против более серьезных группировок они ничего предпринять не в состоянии. Вообще, поразительная смекалка жителей Петербурга в делах личного выживания сочетается у них с полной общественной пассивностью.

За год безвластия не предпринималось серьезных попыток организовать самоуправление хотя бы на уровне отдельных районов. Точнее, как мне сообщили, несколько раз возникали некие комитеты, как правило, сильно политизированные, неокоммунистического или национал-патриотического толка, претендовавшие на то, что они являются городским руководством. Но эти структуры не пользовались у населения ни малейшим авторитетом — а потому не сумели ничего сделать, кроме патетических призывов. Примечательно, что бандиты также остались россыпью мелких группировок. Они активно занимались и занимаются грабежами, но не делали попыток проставить город под полный контроль. Крупных организованных преступных сообществ в городе не замечено..."

Джекоб взглянул на часы, сохранил файл и выключил ноутбук. Пора. Через полчаса начиналась встреча командующего ограниченным контингентом войск ООН генералом Адамсом с демократической общественностью города.

Прибывшие войска были размещены по центру города, с таким расчетом, чтобы держать его под контролем. То есть, зона контроля ограничивалась Обводным каналом, плюс Васильевский остров и Петроградская сторона. Кое-какие посты находились вдоль Московского проспекта и далее — в сторону аэропорта. Остальные районы брать под контроль попросту не было сил. Да и смысла в этом пока не было. Зачем патрулировать огромные, совершенно пустые пространства? Конечно, со временем, когда дойдет дело до восстановления ТЭЦ, все станет иначе. Но это были задачи не сегодняшнего дня.

Штаб, пресс-центр и прочие службы управления располагались в Смольном. Место оказалось чрезвычайно удобным. В подвалах обнаружили автономную систему жизнеобеспечения, изрядный запас топлива к дизельным движкам, которого хватит, как минимум, на пару лет, и даже огромные запасы продовольствия и спиртного, хранящиеся в глубоких подземных бункерах.

Как оказалось, все это сохранилось еще со времен коммунистов, вожди которых, опасаясь ядерной войны, приложили все силы, чтобы остаться среди выживших. Кроме того, Смольный был почти не затронут прокатившимся по городу прошлой осенью волной грабежей. Как только последний губернатор Петербурга убежал на свою виллу в Испании, в Смольном укрепились работники охраны здания, точнее, те из них, кто в свою очередь не успел уехать — и присоединившиеся к ним работники милиции. Они были хорошо вооружены и организованы — а потому играючи отбивали любые попытки отторгнуть у них завидное место обитания. Так что теперь эти ребята передали американцам здание во вполне удовлетворительном состоянии. Выговорив взамен гарантию трудоустройства при новой администрации.

Так что находясь внутри Смольного, трудно было поверить, что за окнами — брошенный город. Тут было электричество, водопровод — даже красные ковры в коридорах уцелели.

А с этими самыми охранниками и милиционерами вышло забавно. На работу их, конечно не просто взяли, а, можно сказать схватили, затащили и не отпускали. Хотя бы потому, что генерал Адамс более всего был заинтересован в сотрудничестве с местным населением. Собственно говоря, именно на этом-то и строилась вся политика миротворческого контингента. Целью было как можно быстрее "наладить нормальную работу органов самоуправления, состоящих из представителей здоровых демократических сил", как это было сказано в одном из служебных документов. Только сразу все пошло наперекосяк.

Главная загвоздка была именно с этими самыми местными силами. Нет, за те три дня, которые американские войска находились в городе, не было замечено ни одного факта сопротивления или хотя бы проявления враждебности. Наоборот. Люди встречали американских солдат, скорее, благожелательно.

— Сами не смогли навести порядок — так хоть вы наведите! — таких высказываний Джекобом и другими журналистами было записано немало. И вряд ли люди говорили неискренне. Жить в условиях полной разрухи при нравах Дикого Запада — не самое большое удовольствие. Тем более, что местные жители — это все-таки не арабы, здесь привыкли к благам цивилизации. Хотя бы к таким, как электричество, водопровод, телевидение и мобильная связь.

Словом, население, вроде бы, положительно принимало новую власть. Но... Что-то было не так. В любой стране, в которую входили с миротворческой миссией силы НАТО, всегда находились какие-то структуры, готовые помогать новой власти. Да, иногда это были откровенные бандюги. Точнее, чаще всего это были бандюги. Но все-таки. А тут не нашлось никого! Все известные политические лидеры давным-давно оказались кто в Европе, кто в США. Равно как и сотрудники многочисленных западных фондов и активисты демократических организаций, в которые было всажено множество денег. Расползлись по белу свету и все крупные чиновники — у каждого оказался счет в швейцарском банке и домик где-нибудь на испанском побережье. Даже те самые парни, отсидевшиеся в Смольном, не рвались на командные высоты. Мялись как девочки, которых первый раз склоняют к интимной близости и бормотали что-то: мы где-нибудь в уголке, на рядовой работе, а командовать мы не готовы... Генерал Адамс был готов к сотрудничеству даже с коммунистами и национал-патриотами. Черт с ними, лишь бы работали. Но ведь и их не было. Те, кто пытались что там провозглашать до прихода американцев, растворились без следа. По слухам, сумели все-таки что-то украсть — и тоже исчезли из города.

Можно конечно, было бы выписать кого-нибудь из многочисленных русских демократов, сидевших в Америке. Из тех, кто в свое время, не жалея сил, обличал режим, а потом поспешно двинул за границу. Но те господа как-то тоже не особенно рвались на историческую родину. А если точнее — отмахивались обеими руками от подобных предложений, да так, что ветер поднимался. К тому же, горький опыт среднеазиатских стран показал: продвижение "людей из обоза" чревато многочисленными неприятностями в дальнейшем. Потому-то, как было известно Джекобу, генерал Адамс получил в верхах строжайшее указание — опираться на местные силы.

Нельзя, впрочем, сказать, что не имелось никого, кто хотел бы принять участие в деятельности новой администрации. Люди, желающие сотрудничать, пошли чуть ли не с первых часов появления в городе ограниченного контингента. Только вот трудно было разобраться — кто кого представляет, и кто на что способен. Потому что многие из них смотрелись как обыкновенные жулики, другие — как сумасшедшие. В общем, всех записывали и приглашали на встречу, которая как и должна была сейчас начаться. К тому же, в развернутой походно-полевой типографии отпечатали множество листовок с приглашением на встречу. Их клеили на стенах и разбрасывали на местных "рынках". Об этом же два дня подряд твердили разъезжавшие по городу джипы, снабженные звуковыми установками. И вот как раз теперь пришла пора смотреть, что же из этого всего получилось.

...Из дождливой хмари к Смольному тянулись люди — по одиночке и небольшими группами. Кое-кто прибывал на велосипедах — на обычных, и на странных конструкциях на трех и даже на четырех колесах; порой — снабженных кузовами и даже чем-то напоминающим фургоны. Такие Джекоб уже видел в городе, успев поразиться технической сообразительности жителей, способных, кажется, собрать механизм из чего угодно. Но большинство все-таки двигало на своих двоих.

Публика производила странное впечатление. В большинстве это были невзрачные, очень плохо одетые люди, которые, едва миновав ворота, начинали просительно улыбаться и заискивающе смотрели на стоящих у ворот и дверей часовых. У всех на лицах светились жадным огнем тоскливые собачьи глаза — которыми визитеры озирали окрестности в поисках того, кто кинет им подачку. Друг на друга пришедшие бросали нехорошие взгляды. Наблюдая за этой публикой Джекоб, подумал, что чем-то это похоже на сцены, происходящие в Голливуде — когда какая-нибудь студия объявляет кастинг для массовки — и к воротам косяками идут бесчисленные молодые девицы, жаждущие выбиться в кинозвезды. Так вот, они глядят друг на друга с такой же ненавистью — каждая видит в других соперниц, которых готова съесть без соли. И так же все они готовы по первому движению пальца лечь под любого киношника, лишь бы он пообещал протекцию.

Только тут было не калифорнийское солнце, а мутное северное небо — и вместо сексапильных блондинок и брюнеток, по лестницам поднимались плохо одетые и еще хуже выбритые суетливые мужчины средних лет, пачкая лестницы уличной грязью. При входе каждому из них давали по пачке сигарет. Так вот, эти ребята хватали эти сигареты так, будто им вручали по пачке долларов. Впрочем, не все бы так брали даже доллары как священную реликвию, так долго бы бормотали слова благодарности и так заботливо их куда-то прятали. И дело было не в том, что в городе было плохо с куревом. Конечно, с табаком было неважно (хотя на толкучках имелись как сигареты, так и сигаретный табак россыпью — но дорого). Но тут было другое. Пришедшие хватали эту пачку как пропуск в рай.

Вскоре помещения, примыкающие к залу, оказались забиты толпой. В воздухе повис затхлый запах мокрой одежды и отзвуки многочисленных перебранок, на которые не скупились собравшиеся. Атмосфера была прямо-таки пропитана взаимной ненавистью.

— А! И ты сюда приперся! А вот я помню, как ты публиковал статью, в которой последними словами поносил бомбардировку Югославии!

— Ничего я не поносил! Я только выражал сомнение в эффективности этой меры. Я утверждал, что надо действовать решительнее. А вот ты в 2005 ездил в Киев и работал на Януковича!

— А ты заявлял в интервью, что Березовскому самое место в тюрьме!

— А кто Южную Осетию и Абхазию поддерживал? Скажешь, не ты? Продался за абхазские мандарины! И ты-то будешь себя называть либералом... Ты ж просто русский фашист!

В другом углу шел и вовсе непонятный базарный крик насчет каких-то грантов, которые исчезли в неизвестном направлении. Собственно споры о том, кто у кого и сколько украл, слышались чаще всего. Все произносили слово "доллар" с каким-то придыханием и смаком. Было понятно, что именно этот предмет является главным предметом их любви.

Хуже всего приходилось девушкам из отдела пропаганды, которые регистрировали новоприбывших. Считалось, что они знают русский, но, надо честно сказать, знали они его довольно паршиво. Но с другой стороны, что ведь от них требовалось? Протянуть человеку анкету, в которой он указал бы свое имя, кого он представляет (если кого-то представляет) и чем может быть полезен. Ага! Как бы не так! Все оказалось далеко не так просто. Чуть ли не каждый подходивший к столикам, наваливался на него грудью и начинал громким хриплым шепотом рассказывать о своих заслугах на ниве борьбы за демократию, не забывая полить грязью кого-то еще... Несколько раз этот "кто-то" с жутким криком вываливался из толпы и бросался с опровержениями. Иногда двое сцеплялись — да так, что дюжие солдаты морской пехоты, следившие за порядком, с трудом могли расцепить драчунов.

Наконец, всех пригласили в зал. Собравшаяся общественность ринулась толпой, пихая друг друга, спеша занять места поближе. Генерал Адамс, выйдя на трибуну, оглядел сборище с некоторым смятением — что вообще-то было для него не свойственно. Видимо, демократическую общественность он представлял как-то не так. Тем более собравшиеся встретили его бурными аплодисментами, переходящими в овацию. А генерал Адамс был все-таки военным, а не звездой шоу-бизнеса. Поэтому от происходящего он слегка обалдел.

В итоге речь, которую всю ночь готовила для него пресс-служба, он изрядно скомкал, ограничившись общими местами о том, что силы НАТО пришли в качестве друзей, что нужно наладить конструктивное сотрудничество...

— Санкт-Петербург безусловно является частью Европы и жемчужиной культуры. Я убежден, что у этого города большое будущее. Мы приложим всеми силы для восстановления в нем нормальной жизни. И я надеюсь, что с вашей помощью — не пройдет и нескольких лет, как Санкт-Петербург станет грандиозным городом-музеем, таким же, каким теперь является Венеция — и в него так же потянутся туристы со всего света. Наша общая задача — способствовать тому, чтобы ваш прекрасный город как можно скорее влился бы в цивилизованный мир, — закончил генерал свою речь. Зал снова обрушился шквалом аплодисментов. Причем, энтузиазм был такой, что Джекоб решил — сейчас генерала начнут рвать на сувениры, как это случается на концертах эстрадных звезд. Однако, не все оказалось так просто. Под гром оваций несколько человек попытались прорваться к стоящему возле трибуны микрофону, предназначенному для желающих сказать ответное слово. Хорошо еще, что около него несли дежурство два морпеха. Они после небольшой свалки пропустили одного — весьма потасканного мужчину с очень благородным выражением лица.

— Многоуважаемый генерал Адамс! Позвольте от имени питерской творческой интеллигенции выразить глубокий восторг от того, что, вы и ваши солдаты, наконец, здесь. Много веков длилось противостояние азиатской варварской России, и цивилизованного западного мира. И вот теперь Россия, величайшая ошибка истории, прекратила свое существование, ее неискоренимые имперские амбиции больше не угрожают свободному миру. Но наш город никогда не считал себя Россией. Мы всегда были уверены, что являемся частью Европы. И вот, наконец, точка поставлена! Мы решительно отворачиваемся от этой азиатской страны и поворачиваемся лицом к западной цивилизации. Под защитой дружественных войск НАТО мы приложим все усилия, чтобы оправдать возложенную на нас задачу...

Говорил этот тип довольно долго. Джекоб довольно скоро потерял нить. Было в словах оратора что-то "об успешном преодолении великорусского шовинизма", об "общечеловеческих ценностях", что-то там про Сталина. Но главное, на что постоянно упирал говорящий это на "необходимость создания условий для работы питерской творческой интеллигенции". Вокруг этих самых условий, он кружил, как кот вокруг сметаны.

Джекоб пробрался в угол зала, где скучала одна из специалисток отдела пропаганды, изучавшая в свое время славистику.

— Анни, а что такое "творческая интеллигенция"?

— Ой, Джекоб, я не знаю. Мне кажется, это какое-то сексуальное меньшинство.

К микрофону рвались еще какие-то ораторы. В общих чертах они повторяли примерно то же, что сказал первый. Их новых тем добавилась повторяемые как мантры призывы к "борьбе с русским фашизмом". Джекоба это несколько удивило. Он всегда полагал, что для того, чтобы с чем-то бороться, нужно иметь то, с чем ты борешься. А вот с эти было как-то не очень. Да, насколько он знал, прошлой осенью в городе произошли погромы, под которые угодили, как это тут принято было говорить, "лица кавказской национальности". Но ему удалось найти одного из очевидцев. Тот утверждал, что погромщикам, вообще-то, было глубоко наплевать, кого громить. По словам этого человека, главной причиной было то, что кавказцы владели — в том числе — и магазинами, в которых продавалось спиртное. Так что воевать с инородцами было очень даже сподручно. Да и в любом случае, погромами в этом безумном мире было уже никого не удивить. Вон в демократических Америке и Европе иммигранты устраивали празднички куда повеселее. Да и антиглобалисты от них не отставали Но это в любом случае было не вчера. Нынче же в городе не наблюдалось никаких политических организаций. Тем более, экстремистского толка. А послушать этих господ — складывалось впечатление, что вот прямо за окнами маршируют многотысячные колонны штурмовиков, готовясь захватить Смольный и поднять над ним флаг со свастикой. Или какой там символ у русских фашистов?

Когда эту околесицу понес пятый оратор, у Джекоба мелькнуло циничное предположение. Он заподозрил, что все эти люди только тем и занимались, что с этими самыми фашистами боролись. Причем, судя по их лексике, да и по самому облику ораторов, всю жизнь они вели бой с тенью. Но если этого самого фашизма и не было — так это неважно. Джекоб все-таки вырос среди евреев — и знал, что, скажем, антисемитизм при желании можно найти в чем угодно. Видимо, эти товарищи тоже находили что-то где-то — и тянули зеленые бумажки с американских налогоплательщиков.

— И сколько же всякой сволочи мы кормили... — Будто бы прочитав его мысли, пробормотала Анни.

Количество желающих высказаться не убывало. Причем, поскольку трендеть в очередной раз одно и то же становилось бессмысленно, ораторы стали сворачивать на обличение предыдущих ораторов. Нет, не по существу дела. Все были за Америку и демократию. А на то, какие те сволочи. Кое-кто из высказавшихся стал подпрыгивать на месте, явно намереваясь пойти на второй заход и дать достойный ответ.

Но генералу, видимо, уже хватило. Он поспешил объявить обеденный перерыв.

Тут снова пришлось прибегать к помощи морпехов. Еды для гостей было заготовлено много. Всем бы хватило и еще осталось. Однако высокое собрание ринулось на пищу как стадо оголодавших павианов, толкая и распихивая друг друга. Джекоб бывал с миссиями гуманитарной помощи в глухих закоулках разных стран. Там, где люди по-настоящему голодали. Так вот, тамошние ребята вели себя куда приличнее. Хотя местные граждане все же, судя по их виду, все-таки отнюдь не умирали от недоедания. Тут же творилось нечто невообразимое. Люди старались ухватить все подряд, что только было на фуршетных столах.

Однако постепенно все утряслось. Собравшиеся набили не только желудки, но, судя по всему, и карманы и портфели. За считанные минуты столы оказались подчищены так, что на них не осталось ровным счетом ничего. Затем началась вторая серия дурдома. Первоначально предполагалось, что дальше собравшихся начнут потихоньку пристраивать к делу.

Казалось бы, дело простое. Как объявила Анни, теперь желающие сотрудничать с новой администраций должны подойти к определенным людям и выразить желание заниматься тем или другим делом. Потом с ними побеседуют, и найдут каждому место по способностям. Эти самые люди стояли тут же возле столиков, над которыми были вывешены таблички: "коммунальное хозяйство", "ремонт дорог", "охрана общественного порядка", "средства массовой информации" и все такое прочее.

Но здесь так не получилось. Толпа все клубилась над опустевшими столами, люди перемещались то туда, то сюда, сходились и расходились. Более всего это напоминало восточный базар. Где все кричат в голос — и очень сложно разобраться — почему они так кричат. Только в отличие от базара, тут ничего не покупали и не продавали. Тут просто кричали.

Внезапно толпу разрезала своим немаленьким бюстом Анни. Следом за ней двигалась рысью толпа русских, которые что-то на бегу ей внушали. Ловко, вывернувшись, работница выскочила в коридор, промчалась по лестнице и скрылась в кабинете, охраняемым солдатом об которого разбился порыв ее преследователей. Туда же проник и Джекоб.

— Ну, что скажешь?

На лице Анни было отчаяние.

— Джекоб, это просто ужас! Ты думаешь, они хотят нам помогать? Как же! Они хотят, чтобы мы им помогали!

— Ну, так мы ведь за тем и прибыли...

— Ты не понимаешь, — Анни обессилено рухнула на стул. — Все эти люди кричат, что они элита, совесть народа и что-то такое еще. Ты вот можешь представить, какого-то человека, который является совестью всех остальных? А эти кричат, что, дескать, только они понимают, что нужно народу. Хорошо, пусть так. Но проблема в том, делать-то при этом они ровным счетом ничего не желают! Да и, если честно, не умеют они ничего делать. Они хотят хранить культуру.

— Так и прекрасно. Насколько я знаю, в этом городе множество музеев. Кто-то должен с ними разбираться, спасать то, что еще не разграбили.

— Да нет же! — Воскликнула Анни со слезами в голосе. — Таких, кто всерьез готов этим заняться — один-два человека. А остальные просто хотят хранить культуру.

— Что-то я не понял.

— А я понимаю? Насколько я вообще разобралась, они полагают, что хранят ее одном фактом своего существования. А поэтому мы должны обеспечить, чтобы они безбедно жили. Ах, да. Есть еще политики. Эти говорят — наше движение будет вас поддерживать. Я им говорю: сейчас отведу вас к коменданту города, с ним решайте — пусть люди из вашего движения помогут с расчисткой хотя бы центральных улиц. А они — да, мы лучше предложим наши теоретические наработки. И тут же мне подсказывают другие — в его движении — пять человек... Я начинаю беседу с этими другими — и все повторяется по новой. Вон смотри — женщина протянула Джекобу засаленную бумажку на которой было нацарапано корявыми буквами: "план создания консультационного совета общественных организаций". — Вот таких бумажек у меня двадцать две штуки. Все они хотят консультировать. А кто работать?

Анни была крепкой женщиной, убежденной феминисткой, которая всегда и всюду пыталась доказать, что она ничем не хуже мужчин. Но общение с представителями местных демократических сил ее доконало. Она, как самая обычная женщина, уткнулась Джекобу в плечо и разрыдалась. А журналист с тоской думал о том, что для успокоения оставшихся в Америке налогоплательщиков придется строчить материал об успешной встрече генерала с местными сторонниками. Глядя на все это, Джекоб стал смутно догадываться, почему с Россией случилось то, что с ней случилось...

Кончилось, все впрочем, не так уж грустно. Генерал Адамс в конце концов набрал некоторое количество нужных людей. По большей части это были бывшие чиновники, которые работали на разных мелких административных постах и хоть что-то умели. Подыскали какое-то количество бывших журналистов для издания местной газеты, радиотрансляций, а впоследствии — и местного телевидения. Людей правда, все равно не хватало. Армейское начальство начало понимать, что придется воспользоваться помощью сектантов. Дело в том, что вместе с армией в Петербург каким-то проникли представители Свидетелей Иеговы, мунисты и еще какая-то подобная публика. Они сразу же предложили свои услуги по помощи в организации местного гражданского населения. Генерал Адамс отнесся к этому более, чем сдержанно. Ему не хотелось, чтобы "пришлые" захватывали тут все посты. А уж кто такие сектанты и какова у них хватка, он имел некоторое представление. Но, похоже, иного выхода просто не было.

Что де касается представителей местной демократической общественности. Которых не удалось никуда запихать, о них тоже не забыли. Пока что всем сторонникам демократии назначили ежедневные пайки в размере армейского рациона. До тех пор, пока в аналитическом отделе не придумают, что же с ними делать. Теперь же всех этих людей с собачьими глазами деликатно, но твердо выпроводили вон. Они медленно брели в свете прожекторов, освещающих площадь, поминутно останавливаясь, хватая друг друга за руки и продолжая бесконечные споры.

Хроника летающих балконов

Брошенный город похож на мертвый кулак

(М.Комиссаров)

В свое время на Джекоба произвели большое впечатление висящие в нью-йоркском Метрополитен-музее картины Джорджо де Кирико. Любимой темой художника было изображение загадочных безлюдных улиц под безрадостным небом. Те картины были фантазиями, порождением кошмаров талантливого, но не очень здорового на голову художника. Мог ли журналист предполагать, что окажется внутри этих картин? Длинные пустынные улицы, тусклые, мертвые стекла домов и витрин, трава, пробивающаяся сквозь асфальт — все это затягивало, как наркотический "трип". Квартал за кварталом — все те же, выровненные как по линейке петербургские дома, в которых никто не живет. Джекоб увлекся путешествиями по пустому городу. В этом было какое-то несколько извращенное эстетство — как на картинах все тех же сюрреалистов. Благо для американца такие прогулки были практически безопасны. Местная уголовная публика военнослужащих не трогала (а Джекоб носил военную форму, только без знаков различия). Это вам не Фергана, и не Тегеран, где отойти или отъехать в одиночку от военной базу более чем на километр — означало гарантированно лишиться головы. В буквальном смысле.

И ведь, несмотря не свою заброшенность — Петербург был дьявольски красив! Да, пожалуй, затея превратить его в город-музей будет иметь успех. Хотя — когда по его улицам начнут шляться толпы горластых туристов — в домах угнездятся рестораны и магазины сувениров — это будет уже не то. Джекобу никогда, к примеру, не нравилась Венеция, с которой сравнивал генерал Адамс будущее Петербурга. Город, живущий исключительно ради туристов — этом было что-то неестественно. Но иного выхода-то все равно не было. Уж лучше, чем он просто развалится.

Нельзя сказать, что людей на улицах совсем уж не было. Попадались. Но они смотрелись тут как тени — возникшие непонятно откуда и исчезающие невесть куда. И то сказать — люди в Санкт-Петербурге жили кучно — эдакими островками. И в этих местах было даже довольно людно. В некоторых местах клубились своего рода торговые точки, нечто небольших базаров или, точнее, барахолок. Как успел заметить Джекоб, на них уже вовсю торговали новенькой формой миротворческих сил, армейскими консервами, сигаретами и виски. Всего этого добра миротворческие силы захватили с избытком, предполагая распределять среди населения. Судя по тому, что все эти предметы в обилии появились на рынке, представители демократической интеллигенции уже освоились на своих новых должностях.

Джип вывернул на площадь и миновал ряды небольших магазинов, носивших следы тяжелого и длительного погрома. Как уже знал Джекоб, прошлой осенью Сенная оказалась одним из центров так называемого "кавказского бунта". Хотя на самом-то деле били именно выходцев с Кавказа. Ну, и как водится, заодно и всех остальных, кто попался под горячую руку. Заодно разграбили все магазины и подожгли стоявший на площади огромный торговый центр, модернистского вида здания из стекла и бетона. Теперь он торчал обгорелой руиной. Кстати, как успел отметить журналист, от погромов по какой-то непонятной причине пострадали именно новостроенные здания, возведенные в годы рынка и демократии. Хотя, конечно, все они были торговыми или бизнес-центрами — и уж чересчур вываливались своим стеклом и бетоном из окружающего пейзажа. Многочисленные маленькие магазинчики, кучковавшиеся на площади, выглядели не лучше — их разносили долго и упорно. Как успел узнать Джекоб от кого-то из местных, которые очень любили делиться городскими легендами, Сенная площадь чуть ли не с момента основания города слыла нехорошим местом. Вечно тут что-нибудь случалось. Демократические власти пытались придать ей приличный вид, но, дух места оказался сильнее. Это было похоже на правду. Столь впечатляющих следов беспорядков Джекоб больше нигде в городе не видел.

Тем не менее, несмотря на мрачный вид, площадь была довольно людной. Но это не была очередная толкучка, подобно многочисленным другим. Тут творились какие-то более таинственные и темные дела. Между обгоревшими каркасами павильонов туда-сюда мелькали разнообразные темные личности. В двух местах молодые парни и девицы, сбившись в кучки, горланили что-то под гитары. Судя по всему, тут торговали наркотиками.

Но торговали тут не только ими. Согласно глухим слухам, в городе продолжали некие деятели продолжали скупать всякие ценности. Включая антиквариат, который, казалось бы, никому не нужен в городе, где население заботится исключительно о выживании. Но вот тем не менее. Сведения были очень недостоверны и противоречивы. Но, как удалось узнать из расспросов, у горожан существовали достаточно прочные связи с финнами, которые ходили к городу на небольших катерах.

Кстати, с финнами вышло вообще очень интересно и совсем непонятно. Джекоб, до приезда в Петербург, очень смутно представлявший, где находится Финляндия, из журналистской добросовестности поинтересовался не только географией, но историей этой северной страны. И был поражен ее нынешней политикой. Ведь казалось бы. Сейчас финнам самое время отхватить себе обратно те земли, которые у них в 1940 году оттягал СССР. Возражать никто не станет, потому как возражать просто некому. Ближайшим российским местом, где была какая-то власть, являлась Тверская республика, где вроде бы, правили коммунисты. Но финны отнюдь не спешили накладывать руку на свои бывшие владения. Они ставили в покое даже Выборг-Виппури, по которому со времен Второй мировой в финской прессе было пролито множество слез.

Более того. Еще год назад в Выборге образовалось какое-то независимое правительство, которое было явно нацелено на присоединение к Финляндии. Они даже флаг себе выдумали с большим крестом — как у всех скандинавских стран. Но финны, скидывая этим деятелям какую-то заваль в обмен на лес, не торопились присоединять их к себе. То ли сочли, что так выгоднее, то ли, как подозревал Джекоб, финны стали по-настоящему цивилизованными европейцами. То есть, они слишком любили спокойную жизнь без проблем и потрясений. И связывать с территориями, на которых творится черт-те что, у них не было никакого желания. Так что между Петербургом и Финляндией имелась "черная дыра" в сто сорок километров. Сущий рай для авантюристов всех мастей. Так вот, публика на площади, судя по всему, как раз занималась какими-то авантюрными делами.

Примечательно, что завсегдатаи Сенной не обращали ровно никакого внимания на стоявший у неработающей станции метро патрульный джип. Двое солдат, топтавшихся возле машины, тоже никак не реагировали на происходящее. Все ведь было тихо. Видимо, отношения с новой властью развивались тут по принципу "мы друг другу не мешаем".

Вообще, за неделю пребывания ограниченного контингента в городе никаких признаков сопротивления отмечено не было. Если, конечно, не считать пары перестрелок с бандитами, которые не успели убраться с дороги солдат. Но складывалось впечатление, что бесчисленные городские преступные группировки предпочитают, завидя патрули, сидеть тихо и не отсвечивать. Возможно, они полагали, что так дело дальше и пойдет: новая власть станет жить по принципу "мы вам не мешаем, вы нас не трогайте". Они еще не знали, что их ждет в ближайшем будущем. Так или иначе, журналисты, впрочем, как и солдаты, могли передвигаться по городу свободно. Хотя, видимо, не совсем. Что-то случилось неординарное. Не зря же его Речел вызвала... Она вроде вороны — летит на падаль.

Речел Стилл была коллегой Джекоба — одной из журналисток, аккредитованных при штабе. Она являлась весьма своеобразной девицей, каких, впрочем, в журналисткой среде достаточно. После окончания колледжа, Речел, как и многие другие молодые дурочки, попыталась прославиться на ниве музыкальной журналистики. Дело на первый взгляд выглядело простым и верным. Еще бы — казалось бы — кому не хватало ума писать про поп-звезд?

Но вот только у Речел ничего хорошего из этой затеи не вышло. Писать про музыку — ума и в самом деле не надо — но именно потому данную профессию осаждает толпа претендентов — как в гипермаркете во время распродажи. Это военными журналистами работают редкие психи типа Джекоба. А телевизионные музыкальные программы и соответствующие издания не знают как отбиться от желающих что-нибудь им написать. Так что конкуренция там страшная.

Мало того. То ли Речел по жизни была слаба на передок, то ли решила сделать карьеру, прыгая по постелям ребят из музыкальной и околомузыкальной тусовки... В общем, жизнь она начала вести веселую.

Да только в том мире такое воспринимают без радости — музыканты относятся крутящимся вокруг ним девицам, жаждущих попасть к ним в постель, без всякой симпатии, хотя, конечно, при случае и пользуются их услугами. Оно и понятно. Все эти звезды, звездочки и люди околозвездных скоплений — затраханы в прямом и переносном смысле. Так что журналистка, которая всех и каждого пытается волочь в постель, никакой любви не вызывает. Возможно, была бы она хорошеньким мальчиком... Впрочем, мальчиков там крутится не меньше. В общем, с музыкальной журналистикой у Речел ничего не вышло.

После облома на музыке, журналистку за каким-то чертом понесло в Россию. С тем же успехом она могла отправиться куда угодно — хоть в Африку, хоть в Антарктиду. Ладно то, что она ну совершенно ничего не знала и не понимала, но она решительно не желала чему-то учиться. Конечно, большинство бойких журналистов вполне обходятся без каких-либо знаний — и ничего, работают. За одним исключением — военной журналистики. Когда уж работаешь с военными, армию надо понимать. Если не хочешь довольствоваться жвачкой с пресс-конференций — а ради такого корреспондента посылать незачем, все есть в Интернете. Чтобы добывать эксклюзив, нужно иметь друзей в действующих частях, которые будут подкидывать тебе живую, настоящую информацию.

Как острил один их общий коллега, Речел так и не научилась разбираться в количестве звездочек на погонях — и слабо представляла разницу между лейтенантом и двухзвездочным генералом. Не говоря уж о разнице между танком и самоходкой. Понимать подобные мелочи она полагала излишним, пытаясь выехать на непробиваемом нахальстве и совершенно запредельном апломбе. Известно, как в армии относятся к таким работникам средств массовой информации. То, что у нее все-таки появились информаторы, коллеги склонны были объяснять большими познаниями Речел в искусстве французской любви.

К тому же Речел была помешана на том, чтобы найти сенсацию. Дело, конечно, хорошее. Любой журналист об этом мечтает. В противном случае он не журналист. Но сенсации на дороге не валяются. Для того, чтобы до них добраться, нужно пахать и копать. Речел же все надеялась сорвать ее вот просто так, на халяву. Поэтому большинству офицеров она уже надоела по самое не могу.

К Джекобу эта девица всячески подъезжала. Но не с тем. Это она дарила каждому, кто попросит. Но журналистка хотела выпытать секрет — почему генерал Адамс выделяет из всех журналистов именно его — а потому порой сообщает ему то, что другие не узнают никогда. Она думала, что есть какой-то ключик к сердцу командира.

Ключик-то, конечно, имелся. Когда журналист пять лет помотается по горячим точкам — в глазах военных он становится уже как бы наполовину солдатом. Почти своим. Человеком, которому можно доверять. Информаторы знали — Джекоб их не подставит неосторожным репортажем под гнев начальства или под огонь каких-нибудь правозащитников. Которые, хоть ты тресни, не в состоянии понять простой вещи — война и права человека — понятия, не совместимые по определению. И всякие там конвенции и прочий либеральный бред вылетают из головы сразу же после первого выстрела в твою сторону.

Речел подобных тонкостей не понимала в принципе. Она, впрочем, вообще ничего не понимала. Что давало ей шанс стать в будущем телезвездой. Зрители любят, когда по ту сторону экрана маячит такой же идиот, как и они сами.

Сейчас Речел вызвала его, сообщив, что происходит нечто интересное. Делать было особо нечего — а потому Джекоб решил прокатиться.

Джип свернул с Садовой в одну из типичных питерских длинных и узких улиц — и Джекоб еще издали увидел мечущеюся рыжеволосую девицу, за которой едва поспевал оператор. Завидев выходящего из машины журналиста, девица кинулась к нему. Она сияла, точно получила приглашение на должность ведущего новостей MTV.

— Привет! Ну, вот, наши войска снова несут потери! — Радостно сообщила она.

— Что, неужели появились боевики?

— Нет, — с некоторым сожалением протянула Речел и показала на груду строительного мусора, над которой клубилась красноватая пыль. — Видишь, вон под этим завалом лежат пятеро солдат. Сейчас прибудут инженерные части, и будут разгребать.

Она простерла руку в сторону огромного темно-красного дома, фасад которого был обильно украшен массивными балконами, разными лепными финтифлюшками и прочей тяжеловесной декорацией. На уровне второго этажа на стене зияла огромная плешь, обнажающая кирпичгую кладку. В середине этой проплешины виднелась ободранная балконная дверь, возле которой торчали причудливо изогнутые ржавые куски арматуры. Обломки кирпичей завалили половину узкой улицы, а на стене второго этажа красовалась надпись, выполненная ядовито-желтой краской: "Vasya forever".

— А что случилось-то? — Поинтересовался Джекоб, вдоволь наглядевшись на картинку.

— Точно не знаю. Но, как я поняла, на группу наших солдат балкон обрушился. И вместе с ним — часть стены. Солдаты там, под завалом. Я, впрочем, не очень поняла. Вот стоит свидетель, я его держу, пока ты не приехал.

В стороне стоял, слегка покачиваясь, усатый светловолосый мужчина лет пятидесяти, довольно приятной наружности, одетый в донельзя заношенное черное драповое пальто. Поняв, что говорят о нем, человек вынул из кармана пластиковый стакан и протянул Речел.

Та деловито извлекла бутылку "Джонни Уокера" с черной этикеткой и наполнила емкость. Судя по уровню жидкости в сосуде, удерживать свидетеля было делом, требующим изрядных спиртовых вливаний.

— Ваше здоровье, ребята! — Мужик приподнял стакан и одним движением выплеснул в глотку содержимое. Оба-на! Джекоб, хоть и являлся вроде бы русским, так бы не смог. Все-таки черная этикетка — это шестьдесят градусов. А этот тип сглотнул за милую душу и не поморщился.

— Ты что ли все видел? — Спросил журналист усатого свидетеля.

Тот помолчал, осознавая, что с ними говорят на родном языке, и только потом ответил:

— А то! Все видел. От начала и до конца. Значит, так. Дело вот как было. Эти ваши ребята, их было человек десять, перлись по тротуару. Когда они под балконом оказались, один из них возьми да и кашляни. Ну, вот. Эта хренотень, значит, и обрушилась и на головы. И все. Никто и крякнуть не успел, сразу оказались под обломками. — Мужик снова протянул стакан.

Журналистка снова налила.

— Господи, упокой их души. — Свидетель столь же легко выплеснул в глотку еще одну порцию виски.

— Что же, от кашля балкон рухнул? — Уточнил журналист.

— А хоть и от кашля! Да от чего угодно! Он ведь и просто так мог упасть. Сам по себе. Ты пойми, браток — это ж питерский балкон! Он пока хочет, висит, а когда ему надоест — он падает. Так уж у нас заведено. А ваши ребята сами виноваты. Где ж это видано — под балконами ходить! Ты по центру улицы иди — здоровее будешь. А балконы — они у нас и при коммунистах падали, и при демократах падали... Вот погодите — придет зима, тогда еще и сосульки с снег с крыш будут падать. У нас поосторожнее надо.

Джекоб перевел слова мужика Речел.

— Так... Значит, все это знают, а командование не считает нужным должным образом инструктировать солдат. Не заботится об их безопасности. Интересно...

Джекоб вздохнул. Речел, была не просто дурой, а дурой, активно ищущей приключений на свою задницу. Такие вот деятели и деятельницы на Востоке бегали в обозе армии и мечтали взять интервью у какого-нибудь главаря сопротивления. Кончались обычно такие игры печально. Деятелей в лучшем случае приходилось выкупать, а в худшем — американцы получали в подарок их головы.

Ну, а тут раз нет сопротивления, она будет портить нервы командованию — а потом удивляться, что ее не приглашают на разные интересные дела. Нет, конечно, в журналисте, который со старательностью идиота лишь переписывает материалы, предоставляемые пресс-службой, тоже нет ничего хорошего. С такой работой может справиться и говорящий попугай. Но нельзя ведь писать исключительно про дерьмо! Особенно, если ты даже не понимаешь, о чем пишешь. Вот выйдет репортаж, что генерал Адамс не заботится о безопасности солдат. А в Штатах и так уже, кажется, забыли о том, что солдат — это весьма опасная профессия. Джекоб сталкивался с ребятами, которые, угодив в горячую точку, искренне удивлялись: оказывается, с войны порой и не возвращаются...

Пока не прибыли инженерные части, Джекоб решил пообщаться с представителем местного населения. Он отобрал у Речел бутылку. Мужик, догадавшись, в чем дело, достал из кармана второй стакан. О его чистоте Джекоб решил не думать. Впрочем, на Востоке приходилось сталкиваться и не с такой антисантарией. В конце концов, виски — это еще и дезинфектор.

— Ну, будем, — мужик опорожнил емкость, Джекоб лишь пригубил.

— Ты что, тоже типа журналист? — Спросил его собеседник.

— Ну, да.

— Слушай, а что, правда, говорят, ваши будут на площадях ставить большие телевизоры?

— Будут. В нашу задачу входит снабдить вас всем жизненно необходимым.

Такой план и в самом деле существовал. Дело тут было, конечно, не в альтруизме. Но кто ж не знает, что лучшее орудие пропаганды — это именно телевизор. Тем более, что иные способы пока что работали как-то не очень. Идти работать к новой власти люди все так же не рвались. На том же Востоке — там все проще. Надо лишь договориться с каким-нибудь местным шейхом или каким-нибудь иным вождем — а уж он объяснит своим, что от них требуется. А в Петербурге так и не поняли, с кем надо договариваться. Азиатские методы в этом городе не действовали. Решили попробовать европейские. Конечно, это было делом будущего. Чтобы наладить телевидение, нужно было множество специалистов, которых опять-таки не было.

— Телевидение... То же мне, нашли жизненную необходимость. Вот что нам жизненно необходимо, — мужик кивнул на бутылку. — А без этого дурацкого ящика я как раньше жил, так и дальше проживу. А вот с бухлом — тут у нас и в самом деле большие трудности. Самогон выменивать — дорого. А как эти придурки с Сенной, грибочки жрать... Не привык я к ним.

— Ты вот сказал про самогон. Слушай, а ты на что его вымениваешь?

— Как на что? Город вокруг видишь? Дома видишь? — Мужик обвел рукой окрестности. — В домах есть квартиры. И знаешь, сколько всего осталось в этих квартирах? Книги старинные, картины, антиквариат. Все брошено. Наберешь сколько надо — и на Сенную. Там все берут — только в путь.

— А кому это здесь нужно? — Решил Джекоб проверить имеющиеся у него сведения.

— Кому-то, значит, нужно. Раз покупают. У нас и в блокаду покупали. А тогда было куда повеселее. Тем более, курево-то у нас и до вашего прихода было. Ну, табак россыпью, это с табачных фабрик таскают, с Пулково. А сигареты? Кто-то, значит, привозит. А раз привозит — значит, что-то и увозит. Правильно.

Джекоб толком не понял, что имел в виду собеседник под словом "блокада". Смутно помнилось, что мамаша иногда упоминала это слово — как синоним какого-то запредельного ужаса. Но расспрашивать не стал. Потом в Интернете посмотрит.

Выпив еще по одной, собеседники, как это обычно бывает, почувствовали взаимное расположение.

— Толян, — представился мужик.

— Джекоб.

— Это как по нашему-то?

— Яков.

— Ну, будь здоров, Яшка. У меня друг был, тоже Яшка. Душевный парень. Тоже из ваших. Он-то сдернул за бугор. В самую последний момент успел... А вообще я так тебе скажу. Некоторые ваших не любят, а я так очень уважаю. Хоть русских, хоть американских. Потому как вы умные и устраиваться умеете.

Джекоб не сразу сообразил о каких "ваших" идет речь, и лишь секунду спустя просек. И не стал говорить, что в далеком детстве фамилия у него была не Абрамс, а Абрамзон. Кто знает, как они тут относятся к эмигрантам... Вместо этого он спросил:

— Слушай, а как тебе новая власть? Только честно. Можешь говорить, что думаешь, мы ведь за свободу слова...

Мужик засмеялся.

— А у меня всегда была свобода слова! И при коммунистах, и при демократах. Вон видишь — там за углом была пивная. Так в этой пивной всегда что хотели, то и говорили. И плевать на всех при этом хотели. А если про твоих американцев разговор зашел... Я так скажу. Мне по барабану. Жратву и одежду стали раздавать — спасибо, дело хорошее. Я вот уже три комплекта на Сенную сволок. Там за куртку две поллитры самогона дают. А за ботинки — и вовсе три. Такой подход мне очень даже нравится. А то, что над Смольным теперь флаг с полосками и звездочками — так мне-то что! Был красный, потом трехцветный, кому какое дело! А то, что говорят — мы хорошо теперь жить будем, я в такую байду не шибко верю... Ерунда все это. Никогда мы не жили хорошо, никогда и не будем. Не рождены русские для того, чтобы хорошо жить. Вон сколько лет нам втюхивали по ящику всякие хренососы: погодите, наступил, блин, экономический подъем. Инвестиции, хрениции, скоро жизнь наладится. Ну, да, наладилась по самое не могу. Все снова рухнуло, все снова в заднице. Как всегда. Вот вам и демократия, вот нам и реформы. Ну их всех! Но с другой-то стороны, если вдуматься — а на фиг это "хорошо" нам нужно? И вообще. Если где и хорошо — так это на Петроградской. Там, говорят, стоят французы, так они каждый день вместе со жратвой каждый день раздают по два литра вина. Вот это называется — понимающие люди. Правда, вино это — кисляк слабенький. Но если стакан самогонки влить — очень даже ничего выходит.

В глубине улицы показались инженерная и санитарная машины. Джекоб отдал остатки виски Толяну, а сам взялся за выполнение своих прямых обязанностей.

...Завал разбирали долго. Когда, наконец, сумел добраться до солдат, под обломками оказались только мертвые.

— Эх, не повезло парням, — покачал головой доктор.

— Да уж, в этом городе не стоит гулять вдоль стен, — согласился Джекоб, вспонимв слова своего недавнего собеседника.

— Да не в этом дело, вдоль стен они ходили, или поперек, — усмехнулся доктор, очкастый мужик лет под сорок, в котором с первого взгляда читался профессиональный цинизм. — Вон глядите — обломки-то небольшие. А тут — одного в висок, другому череп раскроило аж напополам. Третьему вшивенькая железка рассекла артерию. И так далее, и тому подобное.

— Редкое невезение, — согласился Джекоб.

— Не такое уж... — Доктор оглянулся. — Ладно, вам я могу кое-что сказать. Я читал ваши репортажи из Узбекистана и Ирана, вы нормальный парень. Пока этой рыжей стервы рядом нет, слушайте... Все равно журналисты пронюхают, так лучше пусть вы первый. Вы человек понимающий. Так вот. Дело в том, , что как-то не везет нашим солдатам в Петербурге. Вчера там, за рекой этой... как ее... Фонтанка, такой случай был. Проверяли дом, обрушилась лестница. Семь человек насмерть. А высота — только ноги поломать. А на тебе. Грузовик с солдатами столкнулся с другим на мосту — оба упали в воду. Не в Неву, в одну из этих речек. Глубина там — не больше двух метров. Из двадцати человек в кузове никого не спасли. Как они могли захлебнуться? В люки патрульные падают... Вот один недавно — на какую-то железку напоролся как на кол...

— И почему это происходит, как вы считаете? — Заинтересовался журналист. Ему приходилось уже кое-что слышать о разных подобных происшествиях. Потому-то он и примчался сюда на звонок Речел. Но вот то, что это тенденция — он не догадывался.

— А что тут удивляться? Солдаты, чтобы их. Набрали в корпус кого попало, каких-то недоделанных бойскаутов. Вот такие идиотки, как эта рыжая, и такие же дебилы из Голливуда — внушили, что армия — это бесплатная турпоездка в экзотические страны! Что они два года по контракту отслужат, денег заработают и льготы свои получат. А про трудности службы не говорят. Вот и приходят раздолбаи. Ладно, заболтался я. Работать надо.

Обратно Джекоб возвращался в некоторой задумчивости. До этой командировки он работал в Узбекистане. Там было веселее. Мусульманские фанатики стали стрелять в спины чуть ли не с первого дня. Потом начались разборки между различными феодальными бандами, которые для красоты называли себя политическими партиями. Одни поддерживали американцев, другие не поддерживали. Впрочем, те, кто поддерживали, тоже лихо разбирались друг с другом.

В итоге доставалось всем, в том числе и солдатам НАТО. А потом и вовсе началась кровавая каша. Из которой до сих пор не знают, как вылезти. Но в люки там не падали. Конечно, возможно на этот раз и в самом деле набрали абы кого? Воевать тут никто не предполагал. Собственно и сам Джекоб, получив в Ташкенте пулю в плечо, решил, что стоит немного передохнуть. Вот он, воспользовавшись свои знанием русского языка, и добился командировки в Петербург. Но, в самом деле, набирать солдат становится все труднее. Возможно, сюда послали прямо, скажем, парней без должной подготовки?

Тут Джекоб внезапно вспомнил своего собеседника, Толяна, в голову ему заползла нехорошая мысль. Он подумал: а если представить, что в его родной Бостон пришли чужаки? Ну, допустим, инопланетяне. И не стали, как в голливудских фильмах, крушить все, на что глаз упал, а оставили, как есть, только посадили наверху своих людей. Стал бы кто-нибудь сражаться против них? Ни черта не стал бы! Приспособились бы. Так что от Толяна его соотечественники отличались только уровнем потребностей. И ничем больше.

Пока он добирался до Смольного, на город упал туман. Серьезный — как молоко. Город, и до того производивший сюрреалистическое впечатление, стал и совсем загадочным, призрачным. Пробираться приходилось черепашьим ходом. Дома выступали из тумана как скалы какой-то заколдованной страны. От всего этого в голову лезли нехорошие мысли.

И на тебе — пришло им подтверждение. Пискнула рация. На связи оказался Риккардо, которого Джекоб оставил в пресс-службе — мало ли что. И не прогадал.

— Шеф, вы где? Приезжайте скорее. Тут такое... Тут такое...

Скорее, правда, не вышло. Увеличивать скорость — это значит — рисковать напороться на какие-нибудь обломки, которых множество валялось по улицам. За очистку их никто и не принимался. И судя по деловым качествам местной администрации, которым поручили это дело, примутся еще нескоро. Но в конце концов в тумане показался Смольный.

...В штабе царил полный бардак, а пресс-службе — дурдом. Армейские чины, отвечающие за связь с общественностью, бегали с растерянным видом и что-то жалобно и неопределенно блеяли на настойчивые вопросы журналистов, норовя укрыться в своих каьинетах.

— Пожар в бардаке, — прокомментировал ситуацию один из коллег Джекоба.

Больше всех знал Риккардо. Этот парень пообтерся, крутясь вокруг журналистики — и прекрасно понял, что такая служба куда приятнее, чем в строю. К тому же, как подозревал Джекоб, Риккардо научился извлекать из своего положения кое-какие мелкие финансовые выгоды. В итоге он держался за свою нынешнюю должность, а потому старался быть полезным своему шефу. Получалось это у него неплохо. Будучи обаятельным, не жадным и общительным парнем, Риккардо завел обширнейшие связи среди латиносов, которых в корпусе было полно — и теперь мог разузнать очень многое раньше, чем это становилось известным другим журналистам. Вот и теперь он знал больше всех.

А дело оказалось и в самом деле дикое. Колонна из десяти грузовиков с солдатами двигалась по Троицкому мосту через Неву. Черт знает, зачем их туда понесло — но теперь это уже не имело никакого значения. Надо же так случиться, что именно на подъезде к переправе их настиг туман. Машины дошли до середины моста — и тогда по какой-то причине бронетранспортер, двигавшийся впереди колонны, свернул в сторону, пробил ограждение и рухнул в реку. Мало того. Вслед за ним одна за другой нырнули все десять грузовиков. Как могло такое случиться, никто понять не мог. Спрашивать было не с кого. Не выбрался ни один человек. А для подъема машин и трупов из этой долбанной речки требовалось неизвестно сколько времени. Точнее, никто не знал — возможно ли вообще из поднять. Такого, разумеется, никто предусмотреть не мог — а потому в корпусе просто-напросто не имелось нужного оборудования, чтобы лезть в глубокую и очень быструю Неву. Так что более двухсот трупов лежали пока на речном дне — и будут лежать, пока не найдут оборудование на месте. Доктор был прав. Миротворческому контингенту ООН в этом городе и в самом деле очень не везло.

Здесь веселые встречи случаются

Дело было закончено. Солдаты из разведвзвода батальона морской пехоты выталкивали по одному арестованных в наручниках из подъезда и выстаивали во дворе. Хотя, если уж говорить точно, то это были "не арестованные", а "пойманные". Потому что зачитывать им права и баловаться прочей демократией никто не собирался.

Тех, кто в наручниках, было человек десять — все больше крупные парни, чей вид рождал предположение, что некоторые люди произошли не от обезьяны, а от быков. В доме, в многокомнатной квартире на втором этаже, которая, видимо, когда-то служила жилищем небедного человека, а потом превратилась в логово одной из питерских банд, остались лежать еще пять трупов, которые не сообразили вовремя поднять руки. Отстреливаться пытались, дурачки. Хотя по тому, как это они делали, к армии никто из них и близко не подходил.

Теперь все оставшиеся в живых бандиты оказались во дворе. Возле парадной морпехи раскладывали для предстоящей телесъемки изъятый у бандитов арсенал — автоматы Калашникова, пистолеты, ножи и несколько единиц странного вида оружия, которое тут называли obrez. Сержант рыжеволосый детина таких габаритов, что Шварценеггер по сравнению с ним выглядел бы заморышем, с руками размером с ляжку среднего человека, вразвалку приблизился к Джекобу.

— Слушай, журналист, трех штук приказано выделить на вашу долю. Вот что, давай, сам выбирай из этой сволочи тех, которые вам для работы нужны.

Джекоб оглядел уныло топтавшихся парней и указал на двоих, чей вид не просто говорил, а прямо-таки кричал, что их дом — тюрьма. Они являлись прямо-таки идеальной иллюстрацией к теориям Ломброзо. Потом, поколебавшись, журналист ткнул на третьего. Тут он руководствовался уже не профессиональными, а человеческими соображениями — в глазах у этого парня оставалось нечто человеческое. Последнего ему стало просто жалко -Джекоб-то знал, что будет дальше.

Сержант кивнул — и этих троих потащили в сторону грузовика, а затем без особых церемоний с размаху кинули внутрь, туда прыгнули дворе морпехов, сковав пойманным бандитам и ноги. От греха подальше. Эти трое будут теперь служить, так сказать, агитационно-пропагандистсикм материалом. Бандитов запечатлеют во всех ракурсах аккредитованные при армии журналисты — и их рожи пойдут гулять по эфиру — в качестве доказательства, что, во-первых, корпус генерала Адамса активно трудится по наведению порядка в Петербурге. А во-вторых, что все происходит с соблюдением демократии и прочего гуманизма, о которых в Европе и Штатах не дает забыть толпа либеральных горлопанов. Из тех, которые очень заботятся о правах бандитов и их друзей — видимо их самих никогда не грабили, а их дочерей не насиловали толпой. А Джекоб за время пребывания в Петербурге успел узнать, что вытворяли здесь вот эти самые им подобные быкообразные рожи и им подобные. Крупные преступники, которые конечно, гады, но все таки умеют навести некоторый порядок в уголовной среде, давным-давно убыли в иные страны, в которых у всех у них имелись банковские счета и недвижимость. Осталась всякая сволочь — лишенная мозгов, зато полная совершенно первобытной свирепости. Одно слово — бешеные собаки.

Проследив за своими подчиненными и убедившись, что наглядный материал надежно упакован, сержант снова кивнул и, усмехнувшись, оглядел оставшихся. Его усмешка не обещала ничего хорошего для тех, кому не повезло попасть в кузов машины.

— Я требую адвоката! — Вдруг заорал один из бандитов на ужасном английском. Видимо, он вспомнил какой-то виденный фильм из американской жизни.

— Сейчас будет тебе адвокат. И судья будет. Добрый старый американский судья. По фамилии Линч. — Усмехнулся сержант. И скомандовал своим:

— Давайте их всех вон под ту арку!

Бандитов дулами под ребра погнали на задний двор, где была очень удобная стенка. Вскоре оттуда послышалось деловитое тявканье штурмовых винтовок...

Это была рядовая операция по зачистке — такие теперь в пожарном порядке проходили по всему городу. Кроме непосредственной задачи этой акции — очистки города от криминальных элементов имелись и, так сказать, внутренние причины лихорадочной спешки, с которой проводилась зачистка.

После происшествия с грузовиками генерал Адамс слегка озверел, решив, видимо, что солдаты слишком разложились от безделья. Так оно, впрочем, и было. Солдаты наконец-таки сосознали, что город не совсем еще разграблен, что в нем лежит множество бесхозных ценных вещей. Потому Петербург неудержимо потянул солдат к себе. Так что компании солдат, с рассеянным видом шатающихся по улицам и разглядывающих окна домов в рассуждении куда бы полезть — стал совершенно обыденным зрелищем. Сразу же неведомо откуда нашлись большие специалисты, прекрасно разбирающиеся в тонкостях высокого искусства мародерства. Конечно, тон задавали те, кто и ранее побывал в горячих точках. Но и среди новичков нашлось множество тех, кто быстро очень хорошо соображал — куда лезть и что брать. Кстати, офицеры не отставали. Они шарились по квартирам и недоразграбленным магазинам наперегонки с солдатами. Джекоб подозревал, что на обратном пути солдаты миротворческих войск будут напоминать караван навьюченных ишаков — это когда из-под горы поклажи торчат только ноги.

Хватало и обыкновенного раздолбайства. Участились пьяные драки. И дадно бы все ограничивалось виски. Кое-кто из военнослужащих, несмотря на строжайшие запреты, успел проложить дорогу на Сенную площадь, где задешево продавались сушеные грибочки, которые, как уверяли знатоки, были почище ЛСД. В результате большой бетонный дом возле Смольного пришлось спешно оборудовать под госпиталь. Точнее, под психиатрическое отделение. Потому как многие, попробовавшие местного кайфа, как ушли в тонкий мир, так оттуда и не вернулись. Теперь лежали на койках и ходили под себя. Ничего удивительного во всем этом не было. Солдаты торчали в городе без особой цели. В отличие от других "горячих точек", их не сплачивала общая опасность со стороны экстремистов. В такой ситуации даже великая армия Наполеона превратилась в Москве черт знает во что. Что уж говорить о сброде, который имелся у генерала Адамса. Так что нужно было срочно предпринимать активные действия, дабы солдаты совсем не озверели бы от безделья.

Было и еще одно обстоятельство. Вокруг Петербурга крутилось множество разных интересов разных больших людей. Предстояла дележка большого пирога — и многие торопились застолбить участки на питерской земле. Тем более, город рассматривался как своеобразный плацдарм для дальнейшего процесса внедрения цивилизации в Россию. Предполагалось, что превратив Петербург в эдаких форпост западного мира, американцы найдут множество убежденных помощников в других, куда более нужных в стратегическом отношении регионах. Серьезных помощников. Потому что их прошлые демократические друзья, как оказалось, умели только воровать. Они подходили для развала страны, но эту задачу они уже выполнили. А больше эти господа ничего не умели.

Поговаривали, к тому же, что президент и его команда свои надежды на второй срок связывали именно со скорым и успешным завершением операции в Петербурге.

В общем, генерала Адамса торопили. И, что ценно, дали понять: о гуманизме и демократии разговоры будут позже. А пока надо любыми средствами очистить город от сомнительного элемента. В общем, солдатам был дан приказ стрелять на поражение при любых попытках сопротивления. Да и без них тоже.

Этому все радовались. Генерал — потому что ему не улыбалось строить концлагерь, охранять его и кормить свору выловленных уголовников. Солдатам — потому что такой метод зачистки был куда проще и веселее.

Нет, все происходило очень даже гуманно. Для начала с помощью листовок и джипов-"звуковок" генерал объявил, что дает бандитам три дня на то, чтобы сдать оружие и встать на учет. Разумеется, никто не сдал и не встал. Бандиты, как выяснилось позже, решили, что генерал в игры играет. Но мистер Адамс был боевым генералом, а не парламентским болтуном. За свои он отвечал. Так что через три дня началось большое веселье. Благо, убежища бандитов были прекрасно известны. Местные жители не питали к ним никаких добрых чувств — а потому с радостью их сдавали. Так что дело было нехитрое — ездить по известным адресам, вылавливать и ставить к стенке.

Конечно, кое-кого из пойманных бандитов все-таки сохраняли для презентаций, для показа по новостям. Цивилизованному и гуманному миру ни к чему знать, какими методами наводят порядок за его пределами. Но с остальными отловленными уголовниками разбирались коротко.

Понятное дело, на такие зачистки генерал журналистов не допускал. Но для Джекоба было сделано исключение. Генерал мыслил так — если никому не позволить, начнут искать обходные пути. И ведь все равно найдут. Значит, кого-то нужно допустить. Джекоб парень надежный. Он слишком много бывал на войне, чтобы верить во всякие глупости вроде прав человека. Он поведает только то, что надо поведать.

— Сержант, что у нас еще на сегодня? — спросил журналист после того, как солдаты вышли из подворотни, а трупы закинули в другую машину.

— Есть один объект. Там ожидается кое-что повеселее, чем вот эти тупые обезьяны. О нем только сегодня утром стало известно — и его велели обязательно сегодня раздавить, пока тамошние ублюдки не расползлись. По машинам!

Район, куда они направлялись, если верить карте, назывался Коломной. Забавное это было место. В других центральных районах города имелись следы последнего кратковременного экономического бума, который так внезапно лопнул, мыльным пузырем — посреди потрепанных, но красивых старых домов торчали спешно слепленные постройки, которые местные архитекторы, судя по всему, передрали из третьесортных американских архитектурных журналов. В Коломне ничего такого не наблюдалось — видимо, истерическое процветание, которое, как оказалось, было лишь агонией, сюда не добраться не успело. Вокруг просматривались донельзя обветшавшие улицы. Впрочем, кое-что пытались соорудить и здесь. На берегу канала, позади великолепного старинного театра находилась громадная пустая площадка, обнесенная бетонным забором на которой просматривался хаос каких-то бетонных конструкций. Видимо, тут что-то строили, строили, но так и не построили.

Но дальше снова тянулись старые и донельзя потрепанные — но все-таки очень красивые дома. Джекоб снова ощутил странное чувство — будто его втягивает в эти улицы, будто старые дома должны сказать ему нечто важное. Так с ним уже неоднократно случалось в этом городе. Странно. Он видел много красивых старых городов — от Парижа и Рима до Багдада и Самарканда. Но такого с ним не случалось никогда. Возле одного из переулков виднелся бронетранспортер, возле которого откровенно маялись дурью несколько солдат в полном параде — в касках, бронежилетах и с автоматами в руках. (Так в городе никто, не ходил, даже патрули передвигались в обычной форме, а не в боевом сняряжении. Оно и понятно. Никакой опасности нет. А от местных со всех сторон градом сыплются насмешки. Дескать, ребята, а спите вы тоже в бронниках?) Но тут был особый случай. Здесь находилась синагога. В первый же день после высадки к генералу Адамсы пришла делегация с требованием установить повышенную охрану культового сооружения. Ввиду опасности антисемитских выходок. Хотя у евреев и собственная охрана была очень даже ничего, да и за год безвластия антисемитские выходки ограничились парой надписями на окрестных стенах. Тем более, что окрестные районы были практически пусты. Но раз просят — так, пожалуйста. Менее всего генерал хотел портить отношения с представителями какой-либо конфессии. Так что теперь у солдат ближайшей американской дежурство возле синагоги было самым неприятным моментом в службе. Этому радовались только офицеры, которые получили дополнительную возможность наказывать своих солдат. Когда машины проезжали мимо поста, Джекоб, подумал: интересно, защищают ли такие вещи от антисемитизма, или, наоборот, способствуют его росту?

Машины свернули в бесконечно длинной узкой прямой улицы на поперечную, столь же узкую — и приблизились к скверу, который зарос так, что издали походил на лес. Возле сквера возвышался огромный шестиэтажный дом грязно-желтого цвета. Над ободранными парадными висели флаги: один просто черный, другой — черный с кельтским крестом, третий красный с серпом и молотом в белом круге. Все стены были разрисованы грубо выполненными граффити и лозунгами, из которых следовало, что бить надо всех. Кроме того, имелись во множестве названия "тяжелых" и хардкоровых западных рок-групп, а также замечательный лозунг: "Rossya for rossan". Джекоб не сразу понял, что это просто лозунг "Россия для русских" с тремя грамматическими ошибками. Непонятно было другое: почему националистический лозунг надо писать на чужом языке, которого, тем более, не знаешь. Рядом с особой любовью был выполнен призыв "Все отнять и поделить".

Джекоб слышал об этом месте. Его искали несколько дней — и вот сегодня утром удалось узнать координаты этого логова. Здесь обосновались те, кто называл себя анархо-фашистами. Реально же в этом доме сбилась разнообразная молодежная шпана из различных маргинальных группировок, которая существовала, строго придерживаясь принципа, изложенного в лозунге не стене. Отнимали они у кого только могли, а делили, разумеется, между собой. Последним их подвигом был угон среди бела дня с Садовой трех машин, груженых гуманитарной помощью. Власти слишком расслабились — и послали груз в сопровождении местных полицейских — из тех, которых спешно набирали в последнее время. Полицейским, или как называли их местные, полицаям, попросту начистили физиономии и бросили в канал Грибоедова. Однако из терпения генерала Адамса вывело даже не это — а то, что они с методичной регулярностью били телевизионные экраны, которые власти устанавливали в людных местах. (Правда, они пока что не работали. Наладить телестанцию оказалось куда труднее, чем думали вначале). Как успел заметить Джекоб, русские вообще склонны к бессмысленному вандализму, но экраны люди не трогали. К тому же, украсть их было непросто, а от камней они были защищены стальной сеткой. Но эти ухитрялись. Один попросту взорвали с помощью гранаты. Что уже тянуло на политику. Последнее обстоятельство, как это ни странно, у многих начальников вызвало прилив энтузиазма

Причина подобной реакции заключалась в том, что если сначала в штабе радовались тому, что никакого сопротивления новым властям нет, то потом несколько занервничали. В абсолютной пассивности населения было что-то ненормальное. Особенно это напрягало тех, кто ранее побывал в мусульманских странах. Нет, конечно, никому не хотелось, чтобы и тут началось такой же дурдом, как там. Но ведь всегда хоть кто-то должен быть против! Что там мусульмане! Вон в Европе организации антиглобалистов уже давно перешли с погромов "Макдональдсов" на самый настоящий терроризм, с которым спецслужбы не могли ничего поделать. А тут — не было никого, кто выражал бы недовольство визитом американских войск. А как говорила Анни из пресс-службы, правительство потратило огромные деньги, финансируя организации, которые боролись с русским фашизмом. И где он, этот самый фашизм, с которым боролись?

В общем, как понял Джекоб, гнездо анархо-фашистов сегодня перестанет существовать — и это будет продемонстрировано миру как борьба с экстремистами. Хотя солдаты имели приказ, в отличие от разборок с бандитами, действовать по обстоятельствам. Если сдадутся — доставить куда надо. Наверное, тоже для пропаганды.

...Как раз в тот момент, когда машины подходили к садику, со стороны Мойки вывернула другая колонна, в который имелся для пущей важности бронетраспортер. Для разборки с бандой малолеток отрядили серьезные силы и проводили операцию по-взрослому. Солдаты начали деловито окружать дом — одновременно группа ворвалась во двор, в котором сгрудилось несколько десятков диковатого вида мотоциклов, похожих на транспортные средства, на которых ездят голливудских фильмов, повествующих о последствиях глобальной катастрофы. Ого! Значит, у них и бензин имелся.

— Менты! — Раздался откуда-то сверху истошный крик. Их окон хлестнуло несколько автоматных очередей. Тут стало не до церемоний. Солдаты прижались к стенам и начали отвечать. Во двор въехал "хаммер" с пулеметом, их которого стали садить по окнам. Впрочем, много было чести для этих парней — поднимать ради них такой шум. Судя по всему, они очень смутно представляли себе, как обращаться с боевым оружием. Их окон садили длинными очередями в белый свет. Пули даже близко не ложились рядом с солдатами. Как только из джипа врезали по окнам — огонь тут же умолк. То ли стрелков зацепили, то ли, что скорее, те сообразили: игры закончились, дело пахнет керосином. И взяли ноги в руки. Хотя бежать им было уже некуда.

... Благодаря длительному опыту работы, Джекоб ухитрился втереться в головную группу — а потому вслед за солдатами ворвался в один из подъездов. В полутьме было видно, что подъезд загажен, а стены разрисованы всякой дрянью. Когда штурмующие достигли площадки первого этажа из покосившееся двери выскочил какой-то бритый наголо тип с охотничьим ружьем и выстрелил из двух стволов прямо в лицо сержанту, от головы которого осталось лишь воспоминание. Ублюдка пристрелили — и ворвались в квартиру, паля направо и налево. Длинный темный коридор заканчивался огромным залом, сооруженным, видимо, с помощью лома из нескольких комнат. Дежкоб с порога успел разглядеть, что пол помещения был сплошь покрыт грязными матрасами, на которых копошились полуголые и вовсе неодетые юнцы и девицы. Видимо, они находились так далеко в астрале, что даже пальба за окнами не вернула их на грешную землю. Спиртной дух просто валил с ног. Да и, наверное, не только спиртное тут использовали. А потом...

— Суки!!!

В дальнем конце зала открылась комната, на дверях которого готическим шрифтом было написано "ВАСЯ". Оттуда с невероятной скоростью вылетел волосатый бородатый парень с огромным брюхом — без штанов, но в косухе. В поднятой руке он держал громадную ржавую гранату. Рявкнули сразу три автомата — и парня отбросило назад. И тут раздался невероятный грохот, после которого на журналиста навалилась тьма...

Когда Джекоб очнулся, первое, что он почувствовал — под его рукой пустота. Он осторожно открыл глаза — и обнаружил себя лежащим на спине на краю небольшого карниза. Руки-ноги, вроде бы, были целы. А вот зала не было. Как не имелось ни ближайшей стены, ни потолка, ни пола. Высоко наверху виднелось небо. А перед ним находились развалины — три дальние стены — а где-то впереди виделась лестница. Не та, по которой они пришли, а другая. Получалось — целый фрагмент дома рухнул.

Джекоб медленно ощупал себя, убедившись, что не только жив. Потом поднялся — и с удивлением обнаружил, что на нем нет ни одной царапины, ни единого синяка. То есть ему не просто повезло, а фантастически повезло. А вот о том, что произошло с ребятами, которые ворвались в зал перед ним, страшно было и думать. Они лежали где-то внизу, под многотонными обломками рухнувших перекрытий.

Лестница, по которой они поднимались, уцелела — и Джекоб выбрался во двор. Тут журналист убедился, что неприятности оказались еще более серьезными, чем ему показалось вначале. "Хаммер" попал аккурат под обрушившуюся стену и представлял теперь груду металлолома. Как оказалось, полностью погибла и группа, ворвавшаяся в соседний подъезд. Выбравшись на улицу, Джекоб увидел, что там, где стоял бронетранспортер, зияет яма, откуда торчат обломки гнилых почерневших бревен и бронированный передок. Из ямы доносился едкий запах какой-то химии. Почему-то журналист сразу понял, что спасать в яме уже некого. Как он узнал позже, бронестранспор свернул в сад в поисках лучшего угла обстрела — и вдруг провалился в какую-то яму, которая была кое-как заделана бревнами. Возле дома лежали тела, земля и асфальт были заляпаны кровью.

Появление Джекоба сопровождалось изумленными криками — на него глядели, как на вернувшегося из командировки на с тот свет. Судя по всему, он долго валялся без сознания. Неподалеку стояли инженерные машины, вокруг которых разворачивались саперы. Остальные солдаты, видимо, почли за лучшее не лезть не в свое дело — и пассивно наблюдали со стороны за спасательными работами. Хотя вряд ли тут можно было кого-то спасти...

— Вы... Живы? — Подбежал к нему какой-то саперный капитан.

— Как видите. Ни царапины. Уж повезло так повезло. Но, судя, по всему, из тех кто ворвался со мной в подъезд, спасся один. Они передо мной ворвались в зал, когда все рухнуло.

— Могу вас поздравить со вторым рождением. Думаю, больше живых мы уже не найдем.

— Капитан, что это было? Я выскочившего видел парня с гранатой. Граната была, конечно на вид мощная, я с таких никогда не выдел. Но не могла же она... Я все-таки кое-что понимаю в военном деле.

— Да уж. Вы правы. Таких гранат просто не существует. Но вообще-то, более всего разрушения похожи на взрыв мощной авиационной бомбы. Но откуда она?

И тут у Джекоба словно включился какой-то заблокированный до этого файл в памяти. Так бывает: что-то когда-то читал, но забыл по ненадобности. Но правильно говорят, что никакая информация, попавшая в мозг, не теряется. Вот тут, видимо стресс что-то такое и включил...

— Капитан, я что-то смутно вспоминаю: во время Второй мировой немцы сильно бомбили этот город.

Сапер попытался почесать в затылке, но, наткнувшись на каску, отдернул руку.

— Хм. Теоретически, неразорвавшаяся бомба могла застрять где-нибудь в перекрытиях. Судя по обломкам, этот дом не ремонтировался никогда. А перекрытия, кстати, дерьмовые. Можно предположить, что где-то там и в самом деле была бомба, которая сдетонировала от взрыва гранаты... Такое маловероятно, но возможно. По крайней мере вероятней, что у этих ублюдков хранилось в их логове пара сотен килограммов гескогена. А меньшим такой дом старой постройки не разнесешь, как разнес этот взрыв...

Саперы принялись за работу без особого энтузиазма. Почему-то Джекобу вспомнилась непонятная фразочка, слышанная в детстве от мамаши: "артель напрасный труд". Значения фразы он не понимал, но ему показалось, эти слова очень подходят к тому, чем занимались солдаты инженерных войск. Даже трупы-то вряд ли удастся откопать. С последствиями попадания бомб Джекоб был не очень знаком, но что остается от обитателей дома, в который угодила ракета или крупнокалиберный снаряд, он нагляделся. Вообще, журналиста, видимо, все же несколько приложило по голове. Или это бывает со всеми, кто чудом вернулся с последнего порога. На окружающий город он смотрел теперь несколько иными глазами. Теперь это было не просто сюрреалистически красивое чужое место. К городу протянулась какая-то ниточка связи. Петербург стал теперь как бы и не совсем уже чужим. И тут пошла уже и вовсе чертовщина. Журналисту стало вдруг казаться — он смутно чувствует пульс этих домов... Словно они живые... Нет, контузия — вещь неприятная. Тут, глядишь — и камни заговорят.

Размышления Джекоба прервал резкий хлопок пистолетного выстрела, донесшийся из менее пострадавшей части дома. Саперы, до этого работавшие с энтузиазмом гарлемских хулиганов, осужденных на общественные работы, зашевелились и поспешили к месту, откуда стреляли. Появилась надежда, что удастся откопать кого-то из своих ребят. И в самом деле, откопали. Только не того, кого искали.

Саперы приблизились, толкая перед собой некое существо. При виде его в мозгу Джекоба всплыло еще одно мамино выражение "метр с кепкой". Когда они подошли ближе, выяснилось, что существо является девицей лет пятнадцати. Впрочем, для того, чтобы установить ее пол, нужно было изрядно приглядеться — девчонка была тощая, как помоечная кошка, да к тому же облачена в драную и добела затертую косуху размера на три больше, столь же истертые кожаные штаны и в огромные псевдоармейские ботики — в каких во всем мире ходит молодежь, желающая подчеркнуть свою крутизну. На кожанке красовался значок Южной Конфедерации. В общем, такой прикид можно увидеть и в клубе Нью-Йорка, из тех, в которых играют хэви-метал или панк-рок. Разве, что у тамошних посетителей шмотки поновее. Впрочем, байкеры бывают и более грязные. Стрижена была девица очень коротко, обладала выступающими скулами и каким-то азиатским разрезом глаз. Саперы рассказали, что нашли ее под обрушившейся балкой, в руках чертовка держала разряженный пистолет. Пока саперный сержант это докладывал, пленная поймала взгляд Джекоба и улыбнулась. Улыбочка у нее была та еще — два клыка у девушки выдавались вперед и имели форму... ну, почти как у вампиров в кино. Что-то в девице было волчье...

— Что с ней делать? — Спросил саперный капитан спецназовского майора, который был тут за главного.

— Хм... Мистер журналист, вы не подвезете ее в штаб на своей машине? А то у меня нет лишнего транспорта. Она, конечно, не сильно-то нужна... Я дам вам в провожатые человека. Рядовой Нилс!

Рядом появился здоровенный парень с красной круглой добродушной рожей.

— Поможешь доставить эту...

— А чего ее доставлять?

— А это уже как журналист решит...

Джип выехал на улицу и двинулся по направлению к Смольному.

— Слушай, а ты понял — на кой хрен она нужна в штабе? — Спросил солдат.

— Да ни на фиг. Ну, разве что, будут показывать журналистам: вот, поймали страшную экстремистку. А потом законопатят в какой-нибудь концлагерь. А вообще-то она теперь не слишком нужна. Вряд ли начальству захочется привлекать особое внимание к тому, что тут произошло. Так что запрут куда-нибудь...

— Как-то мне ее жалко. У нее вон — наш флаг, южан. Я так сразу вспомнил родной Техас...

— Да, и мне жалко. Наши контрразведчики, они от безделья озверели, навалятся, так уж потом ничего не останется.

— Вот и я говорю. Что с нее взять?

— И черт с ней. В конце концов, за нее я отвечаю. А если она сбежит, что с меня взять, со штатского лопуха? А тебе ведь стрелять, если она сбежит приказа не давали?

— Да, нет.

— Ну, вот. А без приказа ты стрелять не стал. Или, если будут вопросы, я, гуманист хренов, тебе помешал. Согласен.

— Точно. Ну ее...

Джекоб остановил машину. Солдат все понял, поднял за шиворот курки девицу и поставил на землю и слегка подтолкнул. Та не заставила себя упрашивать — метнулась в какую-то подворотню — и растворилась.

— Пожрать надо было ей что-нибудь дать... — Запоздало спохватился солдат.

— Почему-то мне кажется — такая не пропадет.

— Тоже верно... Меня Тони зовут.

— А меня Джекоб.

Этот эпизод как-то сблизил случайных спутников — и Тони полез в карман и вытащил плоскую флягу.

— Хлебнешь?

— А почему бы и нет?

Как это всегда бывает, после глотка потек разговор.

— Зря я в эту фигню ввязался, в смысле, что в армию пошел, — говорил Тони. Правда, у меня иного выбора не было из-за кое-каких дел. Но все одно — не нравится мне дурь, которую янки затеяли.

— Почему?

— Понимаешь, непростая эта земля. Очень непростая. Что-то тут есть такое... Точно не могу сказать, но не стоило сюда соваться. Я ведь из ковбоев, я такие вещи чувствую.

— И что ты чувствуешь? — Заинтересовался Джекоб. Ведь после того как он очнулся от взрыва, он тоже ощущал нечто странное.

— Опасность. Вот, вроде, все мирно, все хорошо. А ведь не отпускает. Один раз со мной в Техасе такое было. Сидел я, значит, в салуне, мирно выпивал, никого не трогакл. И тут навалилось... Ощущение, что, вроде как, надо сваливать. И чем быстрее, тем лучше. Я к этому делу прислушался. Вышел, да и поехал домой. Я-то милях в десяти от города жил. И не прогадал, как оказалась. Ведь что ты думаешь? Вечером смотрю телевизор, по местному каналу сообщают — через полчаса, — над городом, торнадо нарисовался. Откуда он взялся — черт его знает. Все эти парни, кто их изучает, только руками развели. Впрочем, они всегда руками разводят. И за что им бабки платят? Ну, так вот. Этот самый торнадо аккурат салун и накрыл.

— И что?

— Пять трупов, вот что! И все в том углу сидели, где я был. Вот и думай теперь. И здесь мне что-то не по себе. Нет, не кончится все это добром, точно я тебе говорю — не кончится.

До самого вечера Джекоб утрясал с пресс-службой то, как подать случившееся, а потом строчил материалы. Про погибших солдат сперва решили умолчать. Но потом, все же, решили, что это будет уж чересчур залихватское вранье. Поэтому приняли решение, сократив число жертв до пяти человек — довести случившееся до сведения журналисткой общественностьи. Как про убитых в бою с бандитами. А про погибшую под развалинами шпану было решено упоминать как про ликвидированную немногочисленную банду экстремистов. Одну из немногих. Что было, в общем, мудро. Публика не верит, когда идет все слишком уж гладко. Начинает подозревать, что ей врут. Так что какой-то оживяж надо время от времени подкидывать. Кстати, про девицу никто из начальства Джекоба не спросил. Исчезла — и хрен-то с ней. В общем, оно, конечно, и правильно. Журналист представил, как ее демонстрировали бы как страшного боевика. Это был бы просто подарок для карикатуристов из оппозиционных газет и сайтов.

Было уже поздно, когда он спустился в бар пресс-клуба, оборудованный в одном из бывших буфетов. Он ждал, что на него накинутся с расспросами — но вместо этого ощутил какое-то молчаливое, но явственное неприятие. На него старались не смотреть, а если он сам заговаривал, отвечали нехотя и спешили прервать разговор. В общем-то, это понятно. Другим журналистам ничего не сообщили, кроме официальной сухой информации. А тех, кто пытался узнать что-то дополнительно — не подпустили к месту происшествия на пушечный выстрел под предлогом того, что данное место опасно. А работники прессы, хоть и были лохами в военной журналистики, все же понимали, что их откровенное водят за нос и что-то от них скрывают. Получалось, Джекоб ходит в эдаких любимчиках, которому дозволено то, что нельзя остальным. Джекоб был уверен: теперь поползут слухи, что он работает на ЦРУ, ФБР, АНБ и все остальные разведки.

Особенно злобствовала Речел, она прямо-таки исходила ядом. Еще бы! Мимо нее со свистом пронеслась, если не сенсация, то уж в любом случае ударный репортаж. Короче говоря, все обстояло как обычно, когда кому-то повезло, а другим не обломилось. Но... Джекоб и сам ощущал себя странно. Будто он после сегодняшнего происшествия оказался отгороженным от коллег каким-то тонким стеклом. Наверное, так и должно быть. Видимо, человек, чудом избежавший смерти, некоторое время смотрит на повседневные заботы ближних несколько отстраненно. Если не из вечности, то с некоторого расстояния. Ну, в самом деле, кого волнует вопрос, который занимала умы акул пера: какой политической ориентации были люди из того дома? Сейчас они спешно перетряхивали Интернет, пытаясь найти хоть что-нибудь о Национал-большевисткой партии, русских анархистах и националистах, пытались вычленить что-либо разумное из того бреда, который они там обнаружили. И уж как-то совсем неприятно стало, когда журналисты, получив список погибших, принялись пытаться дозвониться их родным. Впервые в жизни Джекобу пришла мысль, что его профессия — довольно-таки паскудное дело. Журналист представил, какие некрологи вышли бы о нем в завтрашних газетах, если бы он тоже остался под завалом — и ему стало совсем неприятно. Прихватив бутылку виски, он отправился к себе в комнату.

Его комната была раньше кабинетом, в котором сидел некий не слишком крупный начальник — со стенами, обшитыми деревянными панелями и большим рабочим столом. Странно смотрелся в этом кабинете большой кожаный диван непонятного назначения. Впрочем, понятного. Видимо, у русских еще не было закона о сексуальных домогательствах на работе — и начальник валялся тут со своей секретаршей. Ко всем эти остаткам роскоши Джекоб добавил еще и армейскую койку, свой рюкзак, камеру и ноутбук. Риккардо спал в приемной, где, наверное, раньше сидела секретутка.

...Увидев, что в кабинете, горит свет, журналист подумал, что просто забыл его вырубить, но, войдя, он увидел зрелище, от которого застыл на пороге с разинутым ртом. На стуле сидела, как у себя дома, та самая девица — и с интересом изучала содержание его ноутбука. Ее куртка была брошена на пол, под ней оказалась драная майка с символикой какой-то "металлической" группы — из тех придурков, что балуются сатанизмом. Ничего себе так! А Джекоб, вместо того, чтобы задать ряд вопросов: как она сюда попала, минуя все посты, и, что самое главное — как эта драная кошка из молодежной банды, взломала компьютерный пароль, который, как уверяли представители фирмы-продавца, абсолютно хакероустройчив... Так вот, он вместо всех этих закономерных вопросов, сказал самое глупое, что только можно:

— Жрать хочешь?

Та кивнула — Джекоб полез в рюкзак и извлек оттуда какие-то консервы. А заодно, поколебавшись, но все-таки достал и разлил по стаканам виски. Пила девица по-русски, даром что была маленького роста и юного возраста. Спокойно влила в себя стакан. Ела она тоже будь здоров — стремительно, не отвлекаясь и не останавливаясь — как хищный зверь. То ли у них там в этом доме со снабжением было не ахти, то ли просто аппетит был такой. Джекоб не успевал ей подкладывать. Она слопала столько, что хватило бы на трех спецназовцев. Потом девица встала и деловито стянула с себя майку, неторопливо расшнуровала ботинки, вылезла, как змея из кожи, из своих штанов... Потом выпрямилась во весь свой хлипкий рост и улыбнулась волчьей улыбкой.

Зрелище она из себя представляла то еще. Девчока была худая — торчали все ребра — но на руках виднелись маленькие, но твердые мускулы. Вообще, фигурой она больше походила на мальчишку, занимающегося, скажем, бегом на длинные дистанции. Впрочем, особо разглядеть ее Джекоб не успел. Девица подошла к нему, твердо взяла за руку и повела к дивану. Все это она проделывала с таким видом, будто другого развития событий и предположить невозможно. И Джекоб, сам не понимая почему, и не стал возражать. Хоть девка была совсем не в его вкусе. А Джекоб с кем попало не спал, и умел отказывать женщинам. Одна сокурсница просто забралась к нему в кровать. Но он не только сумел ее отвадить, но — что почти нереально — сохранил с ней хорошие отношения. Но тут он сбросил одежду и повалился рядом с девицей на диван.

Что-либо осознавать Джекоб стал только под утро. Он лежал на спине и ощущение было такое, будто все это время грузил уголь. Голова девицы мирно покоилась у него на животе. Что тут можно сказать? Джекоб к своим тридцати двум годам много где успел побывать, со многими женщинами успел переспать. Но то, что вытворяла эта девица, было чем-то совершенно запредельным. А весело жили эти анархо-фашисты, если у них все девчонки были такими, подумал журналист. Тут он запоздало спохватился. Вот дела — завалился спать с кем попало, с девкой черт знает откуда. Но почему-то в нем была уверенность, что никаких неприятностей у него не будет.

— Слушай, а как тебя зовут-то хоть? — Спросил Джекоб, когда девица зашевелилась.

— Василиса. — До журналиста дошло, что он впервые слышит ее голос. Он был низкий и хрипловатый, но в общем-то красивый — просто мечта продюсера, ищущего вокалистку для группы, играющей блюз-рок.

— Василиса, — повторила она. — А для друзей просто Васька.

В голове и Джекоба вертелось много вопросов, но он не знал, с чего начать и как их сформулировать. Как-то все получалось глупо. Ну, в самом деле, не начинать же волынку: а откуда ты, кто твои родители, и как ты попала в банду отморозков. Он решил начать с простого.

— Васька, а как тебя сюда пропустили?

— Никто меня не пропускал. Делать мне нечего всяких придурков спрашивать! Я сама прошла.

Все было понятно. То есть, непонятно ничего. Джекоб подошел с другой стороны.

— А как тебе удалось взломать пароль на компе? Ты что училась программированию?

Хотя, честно говоря, чтобы сломать этот пароль, надо было не просто учиться программированию. Надо было его очень хорошо знать. Эту защиту не смог на спор сломать профессиональный программист, выпускник Масачусетского технологического. А в этом учебном заведении дураков не держат.

— Какой пароль? — Искренне удивилась девица.

Джекоб вскочил в кровати и метнулся к компьютеру, перезагрузил машину. Вместо того, чтобы сказать "enter password", ноутбук с наглым видом тут же выдал картинку рабочего стола. Пароль исчез!

Видя ошарашенное лицо Джекоба, Васька сочувственно сказала:

— Да ты не парься. И нас тут и не то бывает.

В дверь просунулся Риккардо. Смотрелся он как кот, который поутру возвращается с мартовской гулянки. Да, впрочем, так оно и было. Джекоб, не особо нуждаясь в услугах "ординарца", отпустил его в свободное плавание. Чем тот пользовался на всю катушку. Дело в том, что чуть ли не с первого дня пребывания сил ООН к расположению их частей стали приходить многочисленные девицы и женщины. Непонятно было даже — откуда их так много взялось. Причем, не какие-нибудь замухрыжки, а красивые, иногда даже очень красивые. Возможно — подтянулись из деревень и окрестных городов. Денег с пришельцев девицы, можно сказать, и не брали. У них были иные цели — каждая хотела подцепить солдатика в качестве транспортного средства для перемещения в Европу или за океан. И, судя по энтузиазму интернациональных миротворцев, шансы имелись у многих. Впрочем, ничего нового в этом не было. Термин "трофейная жена" появился после войны во Вьетнаме. В мусульманских странах с этим было сложнее, хотя тоже случалось. Ну, а тут все вернулось на круги своя.

Первыми навели порядок французы, которые стояли на Петроградской стороне. Их начальство, сообразив, что как ни запрещай — а до девиц военнослужащие все равно доберутся — привело это дело в норму. Девиц поселили в отдельном доме, провели туда электричество и даже оборудовали души. Примеру французов последовали все. Риккардо, видимо, пропадал именно в подобном доме, который был расположен недалеко от Смольного.

Теперь он с некоторым ужасом глядел на Ваську, которая, лежа на животе, беззаботно смолила сигарету.

— Что глаза таращишь? — Наконец, обернулась она к нему, — девок голых не видел?

— Простите, синьорина, — взял Риккардо светский тон и обратился к Джекобу, — ох, слава Богу, шеф, а то я уж испугался, что вы из этих козлов... Тех, которые иной ориентации. Только есть в этом городе девушки и получше...

Риккардо, как истый латинос полагал, что мужики не собаки, им кости ни к чему. Поэтому Васька его не вдохновляла. И причине же своего латиноамериканского происхождения он люто ненавидел гомосеков — таким, парням, как он, сколько ни прививай политкорректность и прочую толерантность к пидорам — не в коня корм.

— Шеф, тут дела-то какие творятся... Все на ушах стоят. С компьютерами какие-то чудеса происходят. Я в этом ничего не понимаю, но все бегают, будто конец света наступил.

— У них тоже! — Джекоб торопливо оделся и выскочил в коридор, в котором располагались комнаты аккредитованных журналистов. Там царила обстановка, более всего напоминающая растревоженный курятник. Журналисты носились туда-сюда без определенной цели с квадратными глазами. Постепенно обстановка стала проясняться. Оказалось, что Джекоб, у которого с машины всего лишь исчезла защита, отделался легким испугом. Взбесились все армейские компьютеры. Они глючили — и глючили как-то очень странно. Что же касается журналистских ноутбуков, то машина Джекоба осталась единственной, которая работала. У остальных все было куда хуже. Самое же удивительное было то, что машины пострадали по-разному. У одних, к примеру, вылетел BIOS. У других же винчестеры переформатировлись сами собой. Вот так вот просто — ни с того ни с сего жесткие диски стали жрать самих себя. И сожрали ведь у тех, кто не успел вовремя прекратить это безобразие.

Самое интересное было у Речел. На все происходящее, на все команды, ее машина реагировала односложно: сообщением во весь экран на русском: "Дайте водки, суки!", сопровождавшейся музыкой — началом песни группы Deep Purple Smoke on the water — после чего безнадежно висла. После перезагрузки все повторялось по новой.

— Слушай, а может дать компу водки, если он так просит? — Предположил Джекоб.

— Ты все остришь! Это теракт! Нас атаковали русские хакеры! — Завопила Речел.

Журналист только покачал головой. В отличие от Речел, которая разбиралась в компьютере на уровне домохозяйки из глубинки, он кое-что знал о хакерах. И понимал, что такая хакерская атака очень маловероятна. Точнее, невероятна вообще. Ведь что получалось? Какие-то неведомые взломщики разом выпустили чуть ли не табун разных вирусов — уж больно разнообразны были повреждения. Причем, вирусы должны быть неведомыми — защита у армейских машин была что надо — и при этом обладать силой атомной бомбы. Да и то сказать — русские, конечно, считались лучшими хакерами в мире, но проделать такое... Нет, поверить в это трудно.

Тем более, накрылись и такие армейские компьютеры, которые были вообще ни с чем не связаны. У них не имелось ни сиди-румов, ни даже даже USB портов!

Все это Джекоб узнал уже в пресс-центре, в котором царила не меньшая паника, нежели среди журналистов. Впрочем, так было всюду. Как оказалось, армия без компьютеров чувствовала себя очень неуютно. Полетела связь, еще много чего полетело. Не говоря уже о такой мелочи как Интернет. Как оказалось, без компьютеров воевать трудно.

— И что вы об этом думаете? — Спросил кто-то из разъяренных журналистов инженера, которого спешно доставили в пресс-центр, и который топтался вокруг погасшей тамошней аппаратуры.

— Вскрытие покажет! — Огрызнулся он.

— Но вы можете хотя бы предположительно назвать причины?

— Могу. Даже две. Атака инопланетян или черная магия. Выбирайте по вкусу.

— Это дьявол! Это происки дьявола! — Заорал вдруг один из солдат, топтавшихся по углам. Это был просто рядовой боец из взвода охраны, один из тех, кого для порядка направило в пресс-центр ошалевшее начальство. Хотя, ну кого или что здесь можно было ловить и от кого что охранять? Даже если дело все-таки было в вирусах — их с помощью войск не поймаешь.

— Что он там вопит? — Обратился Джекоб к сержанту.

— Сэр, не обращайте внимания. Он у нас такой... Адвентист. Религиозный шибко. Вот он, как и прибыли в Россию, всюду видит вокруг происки дьявола.

— А были причины?

— Да никаких. Ну, да, десять человек провалились в подвал с горячей водой. Правда, оттуда там взялась горячая вода? Но мало ли. В таком-то городе. А он орал о том, что во все дьявол виноват.

Джекоб посмотрел на солдата. Это был худой чернявый парень, на котором обмундирование смотрелось как-то нелепо.

— Что, брат, ты думаешь, все тут от нечистого?

Парень посмотрел на Джекоба — и глаза его стали совсем дикими:

— И ты знаешься с нечистым!

Джекоб махнул рукой и пошел вон.

Вернувшись в свою комнату, он обнаружил Риккардо и Ваську, сидящую в одной майке с мокрыми волосами. Латинос что-то ей увлеченно рассказывал. Излагал он на испанском, энергично размахивая руками. Девица ухмылялась.

— Я ее в душ проводил, — доложил латинос.

— Ты что, знаешь испанский? — Спросил Джекоб девицу.

— Откуда? Но анекдот про мужика, который голый спрятался от мужа в шкафу и вылез с криком "я моль!" я и на русском слышала. А этот... Риккардо душевно рассказывает.

...До конца неосознанная мысль, всплывшая вдруг в голове Джекоба, мелькнула и пропала. Нет, в самом деле. Ну, не могла эта девица сотворить подобную диверсию! Уж скорее можно было бы поверить, что анархо-фашисты имели в своем доме крылатые ракеты с ядерными боеголовками. Но даже если такое предположить — трудно представить столь крутого террориста, который после выполнения ТАКОГО задания будет сидеть в расхристанном виде и слушать болтовню разгильдяя-солдата. Чушь. Собственно, такая нелепая мысль мелькнула у Джекоба только потому, что девица снова лениво тыкала пальцем в клавиши ноутбука.

— Что ты там смотришь?

— Ваську. Красивая картинка у тебя. Прямо хэви-метал.

— Не понял.

— Ну, Васильевский остров.

Журналист глянул в монитор. Да, этот снимок подарил ему кто-то из русскоязычных знакомых, узнав, что он собирается в Питер. Вроде как талисман. На фотографии был изображен сфинкс — египетское чудовище, занесенное на набережную Невы. Снимок и в самом деле смотрелся сильно — каменное изваяние сидело упираясь головой в бешеное закатное красное небо, по которому неслись рваные клочья черно-синих облаков. От фотографии веяло непонятной угрозой.

— Красиво. Но как-то мрачновато... — Оценил Риккардо, глянув в свою очередь на фотку.

— А вы думали! А уж если они разозлятся...

Как это ни странно, невиданное ЧП с компьютерами не произвело какого-то особого шума. Паника улеглась, технику кое-как восстановили. Не всю, правда — да и работала электроника теперь весьма своеобразно... Но военные инженеры все-таки обнаружили причину — какой-то технический сбой. Никто из их туманных пояснений на наукобезобразном языке, напичканных разными техническими терминами, ничего не понял. Что только поняли — вероятность такого сбоя была один на миллион. Уникальное сочетание разных обстоятельств. Но ведь десять в минус шестой — это все-таки не ноль. Выиграть главный приз в лотерее шансов только чуть больше. Но кто-то ведь выигрывает! Ну, а тут не выиграли, а проиграли. Вот и все дела.

Что же касается журналистких ноутбуков — то от этого просто отмахнулись. Мол, армия не отвечает за то, что творится в ваших компьютерах. Особенно все потешались над Речел, которую откровенно недолюбливали. Водки машине пожалела! Как это часто бывает, за смехом все и проехали.

Что касается Васьки, то неожиданно для Джекоб не захотел с ней расставаться. Понравилась ему эта странная тдевица. Поэтому журналист пристроил ее в качестве консультанта — поскольку всякое сотрудничество с местными жителями всячески приветствовалось, вопросов никто не задавал. Тем более, что подружки из местных, тоже как-либо оформленные на службе, имелись у очень многих. Начальство это не то чтобы приветствовало, ни и не возражало. Риккардо переворошил вещевой склад — и отыскал маленький комплект формы, в котором девица смотрелась вполне пристойно.

Добро пожаловать в резервацию!

Без особой цели Тони брел по улицам Петербурга. Он находился в увольнении. Впрочем, дисциплина в корпусе разболталась — и четкой разницы между увольнением и самоходом не было. Почему-то вместо того, чтобы квасить пиво с сослуживцами, Тони потянуло пошататься по городским улицам. Благо, район Владимирского проспекта, где располагалась его часть, считался практически безопасным.

Его завораживал этот город, где улицы были похожи на горные ущелья. Казалось бы, большинство домов стояли пустыми. Но Тони не зря вырос на природе — он чувствовал, что там, за этими стенами что-то происходит. Там была какая-то своя жизнь, которой он не понимал. И недоброй была эта жизнь. Тони чувствовал веющую от города скрытую враждебность. Пока скрытую.

На площади, носящей невыговариваемое название "Владимирская", возле огромной красивой церкви шло торжище. Стояли несколько телег, запряженных лошадьми, с них торговали каким-то сельскохозяйственными продуктами. Точнее, не совсем торговали. С приходом американцев пришли и доллары. Но целый год в Петербурге господствовал натуральный обмен. Люди к нему привыкли и не спешили возвращаться к обычным товарно-денежным отношениям.

Тут же толпились люди, предлагающие пластиковые бутылки с самогоном, в так же консервы и прочую армейскую еду — из тех, которые раздавали представители миротворческих сил. Множество людей держали в руках разнообразные побрякушки — большие и малые. Какие-то подсвечники, украшения и все такое прочее. При виде американского солдата именно эти, последние, толпой бросились к нему и стали наперебой предлагать свой товар. Русского Тони, понятное дело, не понимал, но иногда проскакивали и безбожно исковерканные слова "Absolutely cheaply". Но вот чем не страдал Тони — так это страстью к сбору трофеев. Он вообще был равнодушен к вещам. Тем более, что к нему уже пару раз приближались какие-то деятели и шепотом, на неплохом английском языке, предлагали продать патроны. Судя по уверенности, с которой они действовали, многие солдаты промышляли этим бизнесом. Скоро винтовки начнем продавать, мелькнуло в голове у Тони.

Все эти дела солдата не интересовали. Поэтому он протолкался мимо толпы и двинулся вдаль по улице, во главе которой восседал на постаменте какой-то бородатый тип.

Улица была вымощена камнем, кое-где торчали обломки скамеек. Видимо, раньше, ее делали с некоторой претензией. Теперь вся эта претензия смотрелась весьма ободрано. Но район был людным. Окрестные дома носили признаки обитания, из многих окон торчали трубы самодельных печек. Да и люди то и дело сновали туда-сюда.

Тони наугад свернул в переулок — обнаружил там непорядок. Человек пять парней лет по четрынадцать-пятнадцать, нападали на прижавшегося к стенке пожилого человека. Тот, даром, что на вид был типичный ботаник, да еще и в очках — все же довольно удачно не давал им приблизиться. Но, конечно же, участь его была решена. Если бы Тони не ринулся на помощь.

Солдата чуть ли не с первого дня, когда он подписал контракт на службу в Петербурге, навязчиво воспитывали в том ключе, что он должен поддерживать порядок и защищать мирных жителей от хулиганов и прочих панков. Но главное, честно говоря, было в другом. Парни были одеты — пусть и в видевшее виды старье — но все-таки в их прикидах угадывался стиль американских рэпперов. Тони ненавидел эту категорию двуногих в принципе. Хотя бы потому, что, как и большинство белых жителей Техаса, он в душе не мог согласиться, что чернокожий равен белому — и это его убеждение не могла вытравить никакая проповедь политкорректности. Но если негров он просто тихо недолюбливал — и первым их никогда не трогал — то белых, которые подражали приколам черномазых, просто ненавидел. Рэпперов он больно бил всюду, где встречал. Поэтому Тони не стал, как следовало бы по инструкции, стрелять в воздух и кричать, чтобы разошлись, а молча ринулся в атаку. Одного он тут вырубил ударом приклада, второго, успевшего обернуться, достал ногой ботинка в живот. Остальные, увидев атакующего амбала, да еще одетого в военную форму и волоруженного, ринулись бежать — но Тони успел залепить прикладом еще одному меж лопаток. Тот заорал и впечатался мордой в асфальт. Потом, правда, встал на четвереньки — да так и двинулся прочь, хныча и вытирая кровавые сопли.

— Ох, благодарю вас, — сказал человек на очень правильном английском языке. Таком, который у себя в Техасе Тони слышал только из телевизора — да и то по центральным каналам. У южан была собственная гордость, они принципиально говорили по-своему.

— Не стоит благодарности, сэр. Это наша работа. Мы получили приказ расправиться с бандитами и хулиганами.

Тем временем незнакомец огляделся вокруг себя и поднял с земли довольно-таки тощую курицу.

— Вот, купил на рынке... Из-за нее они и напали.

— Простите, сэр за мое любопытство: а на что вы покупаете?

— Меняем. Я сегодня отнес свои занавески. В деревне есть продукты, но товаров никаких нет. А они ведь нужны, что бы там не происходило... Так у нас было и в Гражданскую войну. Тоже меняли вещи на продукты. Да, позвольте представиться: Анатолий Степанович Гурьев. В прошлом — преподаватель истории в Университете.

— Рядовой Тони Снайдер.

— Не хотите зайти ко мне? У меня, правда, особо ничего нет...

Тони стало любопытно — как живут люди в этом городе. Пока что ему не доводилось бывать в квартирах местных жителей. И он согласился.

Дом оказался поблизости — громадный, грязно-желтый. Окна были безжизненны, но из некоторых торчали кривые печные трубы, свидетельствующие, что здесь тоже кучкуются люди. Надо сказать, Тони никак не мог понять принципа, по которому люди сбивались в одни дома, и игнорировали другие. Вот, к примеру, этот дом был далеко от речки, то есть, от источника воды. И вообще ничего особенного в нем не было. А дом был обитаем. А на Фонтанке многие дома стояли пустыми. Наверное, в городе, как и в прерии, есть места, где хорошо себя чувствоуешь, а есть не очень. На первых люди селятся, вторых те, кто не дураки, избегают. Просто-напросто в современных больших городах у жителей особого выбора нет. А в Петербурге выбор имелся...

Возле дома на пересечении двух узких улиц виделся разгромленный магазин, судя по зеленому кресту на уцелевшем осколке вывески — это была аптека.

— Наркоманы разгромили. Еще прошлой осенью. Они и раньше тут собирались. — пояснил новый знакомый.

Тони, направляемый профессором, поднялся на самый верх по узкой обшарпанной лестнице, возле которой находилась страшноватого вида клетка непонятного назначения. Только почти дойдя до конца, Тони сообразил, что это был лифт, застывший как раз на последнем этаже.

За облезлой дверью квартиры простирался длинный коридор. Пройдя по нему, они вошли в некое большое помещение... И тут Тони замер. Перед ним было окно — совсем небольшое, размером с картину. Там, за окном, заваливался за горизонт огромный кроваво-красный шар солнца. А до него — длинными неровными волнами шли сплошные крыши — из которых торчали бетонные трубы и палки бесполезных телевизионных антенн.

— Красиво... — Пробормотал солдат.

Потом он оглядел комнату, освещенную закатным светом. Впрочем, никакая это было не комната. Судя по допотопной газовой плите, когда-то это помещение являлось кухней. Но теперь тут же находилась кровать, покрытая какими-то одеялами и ворохом одежды. Тут же присутствовало и круглое сооружение — в котором узнавалась печка с трубой выведенной в окно на противоположной стене. Подобную солдат видел в музее Остина, еще когда учился в школе. Как говорил экскурсовод, на таких печках готовили пищу его предки ковбои. Это как-то сразу расположило Тони к хозяину.

— Погодите, я сейчас печку разожгу, что-нибудь приготовим... — Сказал новый знакомый.

— Не стоит, проф. — Тони снял свой рюкзак. На всякий случай, выходя в увольнительную, он захватил бутылку виски и кое-какую еду. Ребята говорили, что в этом городе на все это можно выменять много ценного. Но Тони нравилось знакомиться с новыми людьми. А выменять... От нас не убудет. Он разложил еду на столе возле того самого окна.

— Выпьете, проф?

— Можно.

Профессор полез куда-то — и достал старинные серебряные стаканчики. Кивнув на них, он сказал нечто, что Тони не очень понял.

— Вот эти стаканы третье лихое время переживают. Восемнадцатый год, блокаду и теперь...

— Проф, а почему бы вам не пойти к нам работать? Нам нужны люди, знающие английский язык. Да и вы человек образованный, к тому же, вроде бы приличный. А то из русских к нам набежала такая сволочь. — спросил Тони, когда выпили.

Тот как-то заколебался — будто солдат предложил ему что-то очень заманчивое, но стыдное.

— Наверное, и пойду. Просто иного выхода нет. Не все же менять вещи на еду. Когда-нибудь они и закончатся. У меня их не слишком много. А вот вы скажите, что тут планирует сделать новая власть?

Тони заколебался — он был простым солдатом, в таких делах не особо разбирался. Но, опять же — люди из отдела пропаганды требовали при контактах с местным населением разъяснять цели и задачи миротворческой миссии. Да и профессора было жалко. Хотелось сказать ему что-нибудь хорошее.

— Проф, я солдат, в таких вещах не очень разбираюсь. Но как я понимаю, тут хотят сделать нечто вроде города-музея. Как эта... А, Венеция.

Гурьев погрустнел.

— Что ж. Был город — и не стало. Лучше б его немцы в сорок первом с землей сравняли. Погиб бы город с честью, как и жил.

Тони искренне удивился.

— Но послушайте, проф. Ведь если сюда станут ездить туристы, у вас будет хорошая работа, вы будете нормально жить. Как все эти в Европе живут.

Они там, вроде бы, совсем не бедствуют.

— Оно, конечно, так... Но вот. Вы не были в Венеции? А я был. Один наш популярный музыкант написал такую песню. Гурьев полез куда-то в угол и извлек гитару. Подстроил и забренчал, напевая что-то. Музыка была приятная, нечто в рок-стиле.

— Я вам переведу.

На берегу так оживленно людно.

Но из воды высится, как мираж

Старый корабль, грозное чье-то судно.

Тешит зевак и украшает пляж.

Как ни крути, годы, увы сильнее.

Как ни крути, время свое возьмет.

Сбиты борта, нет парусов на реях.

И никогда полный не дать вперед.

Зато любой войдет сюда за пятачок,

Чтоб в пушку затолкать бычок

И в трюме посетить кафе и винный зал.

А также сняться на фоне морской волны

С подругой, если нет жены.

Одной рукой обняв ее, другой обняв штурвал.

Был там и я, и, на толпу глазея,

С горечью в сердце понял я вещь одну:

Чтобы не стать эдаким вот музеем,

В нужный момент лучше пойти ко дну.

Тони был из тех парней, которые соображают долго, но если уж понимают — то крепко. Он долго скрипел мозгами и вдруг понял. Ему помог пример из истории родного края.

...В Техасе индейцев очень уважали. Было время — с ними много воевали, да так, что небу становилось жарко. Но каждому новичку и теперь долго и обстоятельно рассказывали истории о смелости, ловкости и коварстве краснокожих. Каждый мальчишка знал наизусть имена великих индейских вождей. Это были настоящие ребята — сильные и внушающие к себе почтение. В Техасе умеют ценить мужество — пусть это мужество тех, кто содрал когда-то скальп с твоего прадедушки. И те, кто с ними сражался — тоже являлись ребятами не промах. Они не были скучными толстыми дядьками, сидящими с пивом у телевизора — у которых от былой ковбойской лихости остались только стетсоны.

А когда Тони было двенадцать лет, его отец отправился по каким-то делам в индейскую резервацию и взял парня с собой. И там Тони увидел этих... Кучка жалких людей, живущих на пособие и вопросительно глядящих на каждого белого: не привез ли он виски? За пять долларов они надевали свои наряды и исполняли военные танцы — которые давно потеряли свой смысл — ведь, отплясав, они не отправлялись на войну, а начинали высматривать: с кого бы сшибить еще пятерку? Индейцев больше не было. Но не было больше и ковбоев. Остались машины, магазины и скучные люди. Не зря ведь Тони, до того как ушел а армию, два года работал дальнобоем. На трассе, по крайней мере, было весело.

— Резервация. Я знаю, бывал, — сказал он.

— Вот именно. Резервация. Но — что делать...

Тони захотелось продолжить разговор. Только он не знал, про что говорить. И он спросил наугад.

— Проф, я мало знаю о вашем городе. Тут, вроде, были сильные бои во время Второй мировой?

— Да уж, — грустно усмехнулся Гурьев. — Бои были что надо...

Из дома Тони вышел только через два часа. Он с детства слыхал много рассказов о войне. Его прадед сражался с японцами, а кто-то из предков сложил голову, сражаясь на Гражданской войне на стороне Конфедерации. Но Тони никогда не думал, что можно ТАК воевать. На этот город он смотрел уже несколько другими глазами. Все-таки хорошо, что русские стали иными, подумалось ему — а то нам бы туговато тут пришлось. Но было чего-то жалко. В Техасе ковбои перевелись давным-давно. А тут — совсем недавно.

Он сам не заметил, как вышел на какую-то площадь, где над одним из угловых домов торчала башня, до слез похожая... Да, именно на это. С детства, проведенного среди прерий, у Тони сохранилась привычка примечать заметные места и давать им имена. Сам того не зная, он про себя окрестил ее так, как звали местные — love tower.

Внезапно перед ним возник сержант армейской полиции.

— Солдат! А ну-ка помогите!

Вместе с сержантам они подошли туда, где стояла санитарная машина и суетились двое парней в белых халатах. Тони помог запихнуть в машину носилки, на которых отчаянно орал парень, рожа которого была в глубоких, до мяса, царапинах. Но не только рожа — вся форма была изодрана в клочья. Потом санитары погрузили еще одни носилки — там наблюдалась та же картина.

— Сэр, что их, кошки подрали? — Спросил Тони сержанта, когда санитарная машина отбыла.

— Парень, ты будешь смеяться, но так оно и было! Именно кошки и именно подрали. Это двое придурков сунулись мародерствовать вот в тот дом. Открыли на первом этаже какую-то то ли квартиру, то офис. И тут на них как набросятся... А ты не смейся! У нас в Дакоте водятся дикие кошки. Если с такой на узкой тропке встретишься... А если у нее еще и котята где-нибудь рядом — пожалеешь, что на свет родился. Без глаз останешься как пить дать. Только тут вышло еще хуже, чем в Дакоте. Дикие кошки — они ведь одиночки. А тут они, выходит, в стаи сбились. Такого быть не должно, но так оно есть в этом городе. Так что эти парни, как мне санитары шепнули, вряд ли выживут...

Сержант двинулся в одну сторону, Тони в другую — и очутился один на узкой темной улице. Он двинулся туда, где по его расчетам был Невский. И тут из подворотни вышел кот... Вздрогнув от неожиданности, Тони вскинул винтовку, но тут же выругал себя за трусость. И в самом деле. Кот и не думал на него бросаться. Это был крупный черный зверюга со светящимися зелеными глазами. На солдата он смотрел дружелюбно, но с чувством собственного достоинства. Тони вырос в деревне, а потому любил всяких животных. Гораздо больше, чем людей.

— Ну, привет, парень, — сказал он коту.

Зверь наклонил голову и коротко мявкнул.

— Жрать хочешь?

Кот выразил положительный ответ на вопрос.

Солдат порылся в кармане, вытащил завалявшееся там печенье, присел и протянул коту. Тот степенно подошел, понюхал и стал есть. Потом снова коротко мявкнул и потрусил в глубь подворотни. И только тогда Тони разглядел, что там, в темном колодце двора, сидит еще пара десятков таких же, черных, как ночь, здоровенных зверей.

— А ведь это были те же самые...— Дошло до Тони. И он сообразил, что кинься вся эта кампания на него — не спасла бы ни винтовка, ни мускулы чуть поменьше, чем у Шварценеггера. С дикими котами он не встречался, но что такое разъяренная домашняя кошка, имел представление.

— Сытые они теперь, что ли? Да нет, наверное те ребята были городские, с живностью договариваться не умели, — решил Тони, но все-таки ускорил шаги, спеша добраться до Невского, где светили прожекторы, стояли патрули и было спокойнее.

Проклятие академика Орбели

Утро началось со звонка по спутниковому телефону. Вообще-то в Петеребурге "спутник" по каким-то причинам работал отвратительно, а часто вообще не работал. Но на этот раз связь была отличная. Звонил его редактор.

— Джекоб?

— Да, это я, шеф.

— Слушай, Джекоб, тут нам срочно нужен материал... Ну, в общем, сделай нам репортаж о состоянии петербургских музеев. Чтобы не распыляться, возьми за основу Эрмитаж. О нем-то, по крайней мере, все знают. Предупреждаю — материал очень важный. Мне его заказали с очень больших высот. Так что уж постарайся сделать все на высшем уровне.

Ситуация была необычной. Как правило, шеф во время командировок журналистов никогда не давал им ценных указаний — как и про что писать. Справедливо полагая, что опытному профессионалу на месте виднее. А других шеф в командировки не посылал. Если редактор изменил своему принципу — значит для этого были весьма веские основания. Поэтому Джекоб решил внести полную ясность.

— Уточните, шеф, на что акцентировать внимание: на то, что разрушено и растащено — или на то, что все-таки сохранилось? Если, конечно, хоть что-то сохранилось...

— Нет, ты уж постарайся найти какие-нибудь положительные моменты. Нужен материал именно про то, что еще осталось. Негатив нам совсем ни к чему. А то что же получается: мы пришли и сидим на руинах? Чем мы тогда будем оправдывать свое дальнейшее пребывание? Таскать солдат в зарубежные поездки обходится очень недешево. — Даже через океан было слышно, как шеф хохотнул. Он принадлежал к породе умных журналистов-циников, которые не верят ни во что, кроме доллара, зато прекрасно и убедительно формулируют любую нужную заказчику точку зрения. А заказчиками, судя по всему, в данном случае являлись господа с Капитолийского холма.

— Повторяю, Джекоб, твоя задача — найти культурные ценности, которые мы в дальнейшем будем героически спасать.

Честно говоря, на задание журналист отправился без особого энтузиазма. Он уже достаточно в разных странах побывал в местах, где некоторое время царил гражданский бардак. Картина была всюду примерно одинаковой — музеи мгновенно растаскивались местными мародерами чуть ли не под метелку. Обычно их продолжали увлеченно растаскивать и после прихода миротворцев, несмотря на то, что заведения культуры тут же брали под охрану. Честно говоря, охранять их начинали не из-за почтения к ценностям культуры и даже не из желания наложить на эти ценности лапу. Просто при виде каждого разграбленного музея противники политики вмешательства в дела других стран — а таких, разумеется, хватало — начинали вешать всех собак на армию. Мол, не уберегли. Конечно, солдаты тоже грабили — но обычно к их приходу уже мало чего оставалось. Свои были шустрее.

Отправившись на задание в Эрмитаж, Джекоб взял с собой Ваську. Как-то вышло, что она сопровождала его повсюду, где только можно. Что в ней было хорошего, кроме, конечно, постельного искусства, она великолепно знала город. Не только улицы и переулки, но также проходные дворы и все такое прочее. Хорошо она разбиралась и в нынешней городской жизни — куда стоит ходить, а где не слишком безопасно. Где чем торгуют и все такое прочее. Имелись у нее и многочисленные знакомства. Так что проходя по улицам, она перекидывалась парой слов с одном, парой с другим. И в итоге знала очень много о том, что происходит в городе. Благодаря ей Джекоб познакомился со множеством местных — и теперь уже не ощущал себя в Петербурге чужаком. Что, кстати, еще более отдалило его от других журналистов. У тех ничего подобного не выходило. Так что они вынуждены были скользить по верхам.

Самое забавное, что Васька сильно подружилась с Риккардо — хотя непонятно, как они друг друга понимали. Но парень постоянно ей заявлял:

— У меня только братья, да и те все в тюрьме, а сестренки нет. Вот я хотел бы такую сестренку иметь...

— Ну, так давай я и буду, — отвечала девица.

— Вот и хорошо. Если Джекоб тебя в Америку не возьмет, я возьму.

— Рановато вам в Америку собираться. Кто знает, что завтра будет...

Правда, девица не уточняла, что может случиться. Отделывалась фразами типа "да мало ли что может случиться". И это заставляло задуматься. Потому что Васька была не из болтливых. И, как успел заметить Джекоб, слов на ветер не бросала.

В Эрмитаже Джекоб ожидал увидеть нечто подобное тому, что он видел в других местах — картину разграбления и запустения. Да, конечно, генерал Адамс чуть ли не сразу после прибытия распорядился взять дворец под охрану. Но достаточно было посмотреть на этот огромный комплекс зданий, чтобы понять всю относительность данных усилий. Посты стояли только у входов. Да и то, как подозревал Джекоб, не у всех. А имеются ведь еще и окна... Но самое главное — почти год Эрмитаж находился вообще без всякой охраны. А значит: что могли — вытащили, что не смогли — загадили.

Однако, первое, что поразило Джекоба еще при входе — это относительная чистота и порядок. Да, кое-где окна были выбиты. Да, на стенах лестницы были написанные какие-то гадости. Но — чем дальше они с Васькой углублялись в залы — тем больше наблюдалось порядка. Конечно, под ногами лежал толстый слой пыли, и в углах образовались потеки. Но, как говаривал старик Эйнтшейн, все относительно. Поэтому их спутница, на каждом шагу сыплющая словами "кошмар" и "ужас", казалось несколько наивной. Она не видела, что такое по-настоящему разрушенный музей.

Джекоба сопровождала местная работница — дама средних лет. Журналист сталкивался с такими и в США. Это люди, влюбленные в свои музеи до потери памяти. Они живут только их интересами и больше ничем. Все, происходящее за музейными стенами, для них не существует. Джекоб всегда полагал, что это — своеобразный вид бегства от действительности — в прекрасное застывшее прошлое.

Впрочем, как оказалось, все было сложнее. Анна Сергеевна, так звали музейную даму, вместе с несколькими еще такими же просидела в Эрмитаже, в служебных комнатках, все это лихое время. Потому что, как она сказала, "мы не имели права отсюда уйти". Такая самоотверженность внушала уважение. Хотя, по большому счету, что могли сделать несколько слабых женщин против толпы мародеров? Разве что — заделывать фанерой выбитые окна. Но ведь — тем не менее, порядок-то сохранился!

Музей был огромен. Залы затягивали в себя — и если бы не Анна Сергеевна, Джекоб бы давно потерял тут ориентацию. В свете мутного питерского дня, льющегося через пыльные стекла, картины смотреть было трудно. Да и рассмотреть все — на это требовались месяцы. Джекоб не был особым любителем изящных искусств. Но все-таки, он не вчера с Вайоминга приехал. Бывал он и в Метрополитен-музее, и Вашингтонской национальной галерее, и в Лувре, и в других знаменитых музеях. И теперь, бродя по залам, начинал по-настоящему начинал осознавать значение этого города. Понимал он теперь и циничные смешки шефа. Петербург имел чудовищную ценность. Не только культурную — но и самую обыкновенную, измеряемую зелеными бумажками. Всем этим добром — включая вид из окон на Петропавловскую крепость, можно было прибыльно торговать. "Самый большой в мире город-музей, где все к услугам туристов". Хотя бы только ради этого имело смысл затевать экспедицию. Теперь Джекобу было совершенно ясно, что вокруг корпуса генерала Адамса ведут игру не только политики, но и бизнесмены всех уровней. Впрочем, в Америке никогда не поймешь, где заканчивается политика и начинается чистый бизнес.

Они вошли в большой зал, уставленный рыцарскими доспехами и витринами со средневековым вооружением. Что тут сразу привлекло внимание Джекоба — так это некоторый беспорядок. В других залах тоже встречались пустые места на стенах, передвинутая или опрокинутая мебель, пару раз он видел расколотые вазы. Но все-таки, в залах Эрмитажа наблюдался некий порядок запустения. Тут же... Все витрины были открыты. Рыцарские доспехи стояли как-то косо. Доспехи, сидящие верхом на лошадиных чучелах вообще стояли треугольником, лошадиными мордами друг к другу. Вроде как рыцари о чем-то совещались. Джекоб пошел вдоль витрин. Как и многие мальчишки, он в детстве увлекался средневековой романтикой, а как американец, пусть и не коренной, но все же — имел пристрастие к оружию — в том числе и к холодному. Поэтому журналист со знанием дела осматривал представленные мечи и кинжалы. Все экспонаты были на месте, несмотря на то, что витрины отперты. Удивляло не то, что они открыты, а то, что отсюда ничего не унесли. В конце концов, картину не так-то просто продать. Для этого места надо знать. А эти железки... Да в Лондоне в любом приличном антикварном магазине за них ухватятся руками и ногами! Отвалят кучу денег наличными и не станут ни о чем спрашивать — лишь попросят приносить еще.

Джекоб повернулся к своей провожатой.

— Анна Сергеевна, я все собираюсь вас спросить: как музей сохранился в достаточно приличном состоянии? То есть, я имею в виду то, что его не разграбили. Поверьте, я видел то, что осталось от музеев Самарканда и Багдада... Там остались одни лишь голые стены. А тут — совсем иная картина. Честно говоря, я удивлен. Неужели жители Петербурга с таким почтением относятся к Эрмитажу?

— Если бы... — Вздохнула музейная работница. — Да, нет, конечно. Вандалов и любителей наживы и в нашем городе хватает. И, конечно, же, когда начался хаос, все...ну, многие ринулись грабить все, что плохо лежит. А плохо лежало всё. Вы ведь наверняка видели разграбленные магазины.

— Но почему же не грабили Эрмитаж? Ведь тут собраны огромные ценности...

— Сюда не лезли, потому, что боялись.

— Кого? — Изумился Джекоб.

Анна Сергеевна заколебалась.

— Боюсь, что вы мне не поверите, сочтете: я сошла с ума среди этих картин.

— Ничего страшного. Я журналист. И притом — военный журналист. Поверьте, я видел своими глазами много такого, что может показаться совершенно невероятным. И прекрасно понимаю, что мир гораздо разнообразнее, чем обычный обывательский опыт. Тем более, что в Петербурге я уже видел кое-что, не лезущее ни в какие рамки.

Музейная работница с некоторой опаской огляделась.

— Только давайте пойдем отсюда куда-нибудь подальше. Здесь, в этом зале мне как-то не по себе. Если бы не вы, я сюда бы и сейчас не сунулась. Почему — поймете, когда услышите мой рассказ.

Они прошли несколько залов, уселись на банкетку. И Джекоб выслушал историю, от которой отваливалась челюсть...

Грабить Эрмитаж начали еще, когда в городе была какая-то власть, но всем было ясно, что дело катится к полному хаосу. Поэтому многие люди стали спешно оглядываться в поисках места, куда можно навострить лыжи — желательно, чтобы позаграничнее. Но ведь понятно, что драпать за бугор лучше, имея с собой хорошую сумму денег или, на худой конец, какие-либо ценности, которые можно выгодно продать. В этом смысле Эрмитаж был очень привлекателен. И начали тащить...

Пример подали сами музейные работники, среди которых, конечно же, далеко не все были такими самоотверженными, как Анна Сергеевна. То тут, то там стали пропадать разные вещи. Чаще небольшие, всякие-разные образцы декоративно-прикладного искусства, которых в Эрмитаже полным-полно. Музейщики знали, что тянуть — они тырили экспонаты, за которые, возможно, и не выручишь миллионы, но сотню-другую тысяч долларов можно получить в любой стране, где известно понятие "антиквариат" и есть достаточное количество богатых любителей таких дорогих игрушек. Что же касается запасников, то их и вовсе бомбили внаглую. Было время, выносили экспонаты из дворца, даже не особо скрываясь. А что, мол, все равно все пропадет.

Как это бывает в подобных делах, главное было — кому-то начать. А потом процесс нарастает лавинообразно. Те, кто вчера и мысли не допускал о разграблении коллекций, включались в эту увлекательную забаву. По принципу — я что, хуже? Дескать, все равно все растащат, так уж и я себе кусочек урву! Но внезапно события пошли совсем по иному пути.

Один раз, когда под вечер кто-то из работников вытаскивал из витрины резную шкатулку XVI века (тысяч на триста баксов), в проеме зала появился невысокий, но крепкий бородатый человек с роскошной седой бородой.

— Зачем так делаешь? Так не надо делать! Сама запомни и другим передай: кто попробует что-то взять — очень плохо будет! Совсем плохо будет!

— И вот что удивительно, — покачала головой Анна Сергеевна, — он ведь при жизни русский язык отлично знал. А тут говорил как торговец с рынка...

— Он? Кто он?

— Как кто? Академик Орбели!

Дама сказала это с таким видом, будто этим именем все было сказано. Ну, как средний американец сказал бы "Генерал Грант". Спрашивать, кто это такой, было даже как-то неудобно. Выручила Васька. Как это ни странно, она, несмотря на свои хулиганские замашки, держалась вполне прилично. И обратилась к работнице Эрмитажа достаточно интеллигентно.

— Анна Сергеевна, вы объясните человеку, он ведь все-таки иностранец...

— А, да... Академик Орбели — это легендарный директор Эрмитажа. Он сумел сберечь музей во время блокады. Тогда тоже было плохо, много хуже, чем в прошедшую зиму. Но воровать никто из работников тогда даже и не пытался. Да, великий был человек.

В общем, сотрудница, с которой повстречался покойный директор, сильно испугалась, убежала и рассказала об этом коллегам. Надо сказать, что особого удивления рассказ не вызвал. С привидениями в Эрмитаже всегда было хорошо. Видали тут и императрицу Екатерину Великую, и Александра I, и графа Орлова, и разных других персонажей, чьи имена были связаны с Зимним дворцом. Поговаривали, где-то на первом этаже, где до революции находились помещения для обслуги, шлялся даже призрак истопника-террориста Степана Халтурина. Того самого, который несколько месяцев спал с своей каморке на динамите перед тем, как попытался взорвать царя... А уж профессор Орбели — это было и вовсе довольно обыденное явление. Правда, как и положено привидениям, ранее все эти персонажи лишь мелькали в анфиладе залов смутными тенями и в разговоры не пускались. А тут, значит, академик заговорил. Новость быстро распространилась не только по Эрмитажу, но и по городу — и даже попала в какой-то телевизионный сюжет и в несколько желтых изданий.

Но это, конечно, не остановило несунов. Люди, как известно, делятся на две категории — одни верят в привидения, другие нет. Да и среди первых далеко не все их боятся. Особенно когда речь идет о большой сумме в конвертируемой валюте. Тут многие не страшатся даже гораздо более земных и опасных вещей. Поэтому предупреждение академика особо действия не возымело. А зря. Потому что через пару дней один такой несун, таща наворованное, споткнулся на лестнице, скатился по ней вниз и поломал себе кости. Да так, что до конца жизни ему теперь предстояло пребывать в инвалидной коляске. Но и тогда воры не поняли, что это последнее предупреждение. А зря. Теперь все пошло всерьез. Одного вора нашли на первом этаже, возле античных залов. Его шейные позвонки были буквально искрошены в порошок. Второй несун умер от сердечного приступа возле египетского зала, его лицо было искажено таким ужасом, будто ему явился сам Сатана. В руке вора остался брегет, который этот тип решил "приватизировать". Третий отдал концы от вульгарного удара кулаком в висок. Но труп был обнаружен рядом с залом, где сидела Восковая Персона. После этого сотрудники прекратили попытки разжиться за счет музея. Но потом, когда власть окончательно рухнула, пошли люди с улицы. И началось такое...

— Знаете, я точно вам не могу сказать, что было. Дело в том, что на ночь мы запирались в своих помещениях. Боялись бандитов. А еще более мы боялись того, что происходило в Эрмитаже. А потом и днем стали выходить в залы с опаской.

А происходили в музее и с самом деле веселые события. По ночам в залах слышался стук, шум и лязг. Иногда — дикие, душераздирающие крики. По утрам на улице, возле выходов, находили трупы. Одни были убиты холодным оружием, другие — чем-то твердым и тяжелым. Были и умерщвленные совсем жутким образом. Так у одного мертвеца полностью отсутствовала кровь. Вообще.

— Рыцари постоянно обнаруживались в разных местах зала, в разных сочетаниях. А про те, жуткие случаи, мы подумали на Васю...

— Кого, простите?

— Ах, да. Так эрмитажники между собой называют мумию, которая находится в египетском отделе. Это мумия египетского жреца. Что наводит на размышления. Вы знаете, у египтян была очень своеобразная и загадочная религия. И их жрецы всерьез занимались магией, совсем не безобидной. В ваших фильмах вроде "Мумии" не все — фантазия авторов. Недаром ведь оккультисты всех времен пытались проникнуть в секреты египетских жрецов...

Продолжалось это, впрочем, недолго. В Петербурге слухи распространяются очень быстро. Довольно скоро народ сообразил, что соваться в Эрмитаж — себе дороже. Теперь дворец вообще предпочитали обходить стороной. Мало того. Академик Орбели помог и другим музеям. К примеру, в Русский музей хоть и лазили — но как-то с опаской. Потом двое воров прямо в зале поссорились из-за дележа награбленного и схватились за ножи. Один отдал концы прямо на месте, второй получив тяжелую рану, выполз во двор и там испустил дух. Еще одного несуна по выходе из музея, на Садовой, забила до смерти какая-то шпана, решившая заняться, так сказать, экспроприацией экспроприаторов. Все это были совершенно тривиальные дела, не выходившие за рамки обыкновенной уголовщины — но в связи с жуткими событиями в Эрмитаже они произвели впечатление. В городе поселилось стойкое убеждение, что в музеи соваться небезопасно. Еще одно стойкое убеждение заключалось в том, что вынесенные из музея вещи несут с собой проклятие. Поэтому перекупщики, скупавшие в городе антиквариат, при малейшем подозрении, что веешь украдена из музея, отказывались ее брать.

— А вот про это я слыхала, — вдруг подала голос Васька. — Ходили слухи, что два катера из-за этого в Финском заливе потонули. Не знаю, правда это или нет, но перекупщики в это верят туго.

В общем, в музеи теперь лазили редко. Благо, имелось и кроме музея много чего, что можно было пограбить.

— А профессор Орбели больше не появлялся? — Спросил Джекоб, .

— Появлялся. Один раз, уже когда ваши войска уже прибыли. Его видела моя коллега. Он сказал: "Помните и передайте всем: Эрмитаж не продается!" Это его знаменитая фраза...

По словам Анну Сергеевны, первый раз эти слова сказаны были так. В пятидесятых годах эрмитажные работники решили заняться реставрацией трона, на котором сидит Восковая Персона. Занялись — и обнаружили, что ремонтировать-то уже поздно. Дело в том, что несколько раз трон несколько раз уже подновляли. Но как-то без ума, непрофессионально. В общем, вещь находилась в стадии полураспада. Что называется, выкрасить и выбросить. Так решили и поступить. То есть, не красить, а просто сразу выбросить. А взамен сделать новый. На том и порешили. Все бы ничего, но об этом прознал какой-то американский миллионер, большой любитель всяких антикварных сувениров. Он предложил Эрмитажу два миллиона долларов за старый трон, который был, по сути, кучей хлама. А тогдашние два миллиона — это не нынешние. Это раз в пять больше, нежели теперь. Казалось бы, что тут такого? Музей получает круглую сумму за обломки, которые все равно пойдут на помойку. Чем не выгодная сделка? Однако горячий армянин Орбели на этот счет иного мнения. Он об этом не захотел даже разговаривать.

— Эрмитаж не продается! — Рявкнул он так, что стекла зазвенели.

Анна Сергеевна вздохнула.

— Я не знаю, к чему это он снова появлялся. Ваши начальники, я надеюсь, не собираются продавать эрмитажные коллекции?

— Да, что вы! Мы тут только для того, чтобы вам помочь все это сохранить. А вы выберете свою новую власть.

— Дай-то Бог...

Музейная работница снова печально вздохнула. Видимо, она не питала никаких радужных надежд по поводу новой местной власти. Что, как уже успел убедиться Джекоб, было повсеместным явлением. Об американцах петербуржцы отзывались с иронией, но, в общем, нейтрально. Принимали как данность. А вот о назначенцах из местных говорили исключительно матом. Хотя те еще ничем себя не проявили. Но жители были убеждены, что эти господа украдут все, до чего смогут дотянуться и провалят все, за что возьмутся. Видимо, знали по опыту.

Понятное дело, о всех этих историях Джекоб в статье ничего рассказывать не стал. Он все-таки работал не в "желтой" газете. Ведь реально-то никто не видел рыцарей, шляющихся по залам! Мало что и как могло произойти. Но факт оставался фактом — непостижимым образом — но Эрмитаж продолжал оставаться одним из величайших музеев мира, который можно было привести в порядок без особых проблем. Дописав статью, журналист отправился в пресс-центр.

После событий с компьютерами самостоятельный выход в Интернет был категорически запрещен. Отследить выход в Сеть через спутник, конечно, непросто. Но попавшимся на этом гарантировали огромный штраф и в лучшем случае — немедленную высылку. Пояснив, что тут все-таки армия, и разбираться с нарушителями будут по суровым армейским законам. Почту отправляли теперь только через армию.

Когда Джекоб притащил флэшку с материалом в пресс-центр, туда заскочила Анни из отдела пропаганды.

— Привет, Джекоб! Как жизнь идет, о чем пишешь?

— Да, шеф велел дать материал об Эрмитаже.

— И что там? — Как-то сразу заинтересовалась Анни.

— Да, в общем, очень даже неплохо. Почти все цело. Я и думать не мог, что музей так сохранится...

— А-а, тогда понятно, почему в последнее время вокруг музея идет такой шорох.

— А что случилось?

— А вот что. Каким-то образом в город совместно с армией просочились некие бизнесмены из Нью-Йорка. Рожи у них — как у лохотронщиков с Бродвея. И повадки соответствующие. Так вот, эти, с позволения сказать, бизнесмены, как коты вокруг сметаны, ходят вокруг наших русских. Ну, тех, кого генерал Адамс взял на работу, чтобы они хранили культуру. Речь идет о продаже, как они выражаются, "экспонатов Эрмитажа, не представляющих большой художественной ценности".

Джекоб с такой формулировкой уже сталкивался. Это означало — выгребут все, что можно выгрести. В любом музее есть запасники. А в Эрмитаже, как он теперь знал со слов Анны Сергеевны — запасники необъятные. Но зачем они нужны, если все в городе будет для туристов — которые приедут один, ну два раза? Им вполне хватит того, что находится в залах. А ведь в запасниках лежат миллионы...

— И что в ответ говорят эти самые хранители культуры?

— А ты как думаешь?

— Торгуются насчет процента, который пойдет им в карман.

— Именно. Обо всем остальном уже договорились.

Да, так оно и будет. Местные жители были полностью правы насчет своих земляков. Дальше все известно. Налетит, как саранча, рой бизнесменов. И вынесут, все, что не привинчено. А что привинчено — отвинтят и тоже вынесут. И от города останется декорация. Такая, знаете — как в кино. Один лишь фасад, а за ним — пустота.

Джекобу стало грустно. Ему нравился этот город. Он был удивительно красив. Было обидно, что от него останется лишь красивый мыльный пузырь.

Роу, роу, Распутин!

Ни свет, ни заря Риккардо ворвался в комнату как Калифорнийский ураган.

— Шеф, ребята говорят, там такие дела творятся! Настоящая война идет. Стрельба и все такое прочее.

— Погоди. Излагай еще раз, медленно и внятно, — сказал Джекоб, осаживая своего чересчур экспансивного адъютанта.

Тот перевел дух.

— В общем, так. Ребята говорят, только что по рации передавали — передавали — в городе идет перестелка. Серьезная такая. Вроде как наших кучу покрошили. До сих пор бой идет.

— Где?

— Возле этого... Возле цирка, а общем.

Журналист при желании умеет собираться быстрее, чем солдат спецназа. А тут желание имелось. Еще бы! Вот и дождались, что начали стрелять. Поэтому Джекоб через несколько минут уже гнал свой джип по набережной. Как это ни странно, Васька, которая внешне казалась ленивой и никуда никогда не торопящейся, успела собраться вместе с ним. Риккардо остался. Он как-то не рвался в места, где стреляют.

...Звуки перестрелки Джекоб услышал еще издалека. Беспорядочные очереди штурмовых винтовок, перемежались с тяжелым дробным тявканьем двух крупнокалиберных пулеметов. Кода Джекоб пересек Фонтанку и свернул на набережную, ему преградили ребята из MP с винтовками наперевес.

— Сюда нельзя! — Еще издали закричал сержант.

Однако, разглядев, кто едет, махнул рукой:

— А, это ты... Ладно, вам можно. Проезжайте.

Оглянувшись, Джекоб увидел, что он не первый из акул пера, кто сюда прибыл — возле Решетки Летнего сада паслась пара-тройка журналистских машин, которых, видимо завернули. Увидев, что Джекоб проник за оцепление, машины как по команде спешно развернулись и попытались ломануться вслед за ним. Но сержант вновь встал на их пути непреодолимой преградой. В отличие от коллег, Джекоб понимал, что парней из военной полиции ни уговорить, ни "подмазать" не удастся. Так что акулы пера могли расслабиться. "Если меня раньше коллеги недолюбливали, то теперь станут ненавидеть", — мелькнула мысль у журналиста.

Впрочем, долго рассуждать на эту тему не пришлось. Машина приближалась к месту действия.

— Слезайте с тачки, придурки, тут стреляют! — Заорал ему кто-то.

Тут и в самом деле сильно стреляли. Журналист с Васькой оставили машину, и, прикрываясь гранитным парапетом набережной, огляделись.

— Во, никогда еще не была на войне! — Жизнерадостно сказала его напарница.

Джекоб скосил глаза на подругу. Он неоднократно видел людей под огнем. И тех, кто откровенно трусил, и тех, кто изображал отчаянную смелость. Так вот, он мог поклясться, что его на его подругу стрельба не производила никакого впечатления.

— Не переживай, большинство этих деятелей с винтовками тоже никогда на войне не были, — усмехнулся журналист.

А вокруг и в самом деле шла война. Солдаты, прикрываясь парапетом, палили в сторону стоящего на той стороне реки здания современного вида — эдакого стеклянно-бетонного сооружения, явно вываливающегося из окружающего пейзажа. Судя по тому, что солдатики вели огонь, в основном, в белый свет, стараясь как можно меньше высовываться, всего лишь выставляя наружу оружие, этот бой был для них первым. По тому же дому вели огонь из крупнокалиберных пулеметов два бронетранспортера.

Из здания постреливали в ответ. То и дело оттуда доносились ответные очереди. Что сразу удивило Джекоба, оттуда палили тоже из американских винтовок. За свои предыдущие командировки он как-то привык, что боевики всех мастей используют автоматы Калашникова. А уж тут, на исторической родине этого автомата... Тем более, что автоматов у населения было полно. Генерал Адамс более-менее переловил бандитов, но у местного населения изымать оружие и не пытались. Кстати, а кто это там стреляет? На недобитых бандитов что-то не похоже. Насколько знал Джекоб, серьезного сопротивления эти деятели ни разу не оказывали. Как только по ним начинали стрелять — они сразу же поджимали хвост. А эти, судя по количеству валяющихся гильз, держались давно и упорно. Да и кровь на камне виднелась. Значит, кого-то успели достать. Тот-то солдатики так осторожно себя ведут...

Журналист, согнувшись, приблизился к парапету, осторожно высунул голову и оглядел местность. Картинка была еще интереснее, чем он предполагал. Возле моста, ну того, который идет от цирка, на той стороне, стояли два армейских грузовика. Судя по всему, брошенных, и возможно, расстрелянных из этого самого дома. На мосту лениво чадил армейский же "хаммер". Словом, те, в доме, успели всерьез поразвлекаться. Ну, а доблестные бойцы американской армии вели себя как обычно — сидели и не высовывались, лишь щедро тратили боеприпасы. Наверное, ожидали поддержки тяжелой техники и авиации.

На той стороне набережной, показался от идущий Невского, еще один бронетранспортер. Еще издали заработал его пулемет. А вот потом... То ли его водитель что-то не рассчитал, то ли его просто плохо учили — но он вылез с набережной и тормознул прямо перед зданием, которое от улицы отделялось небольшим сквером. Зря он так. В следующую секунду над ним уже взметнулось пламя. Приложили придурка из гранатомета. Из бронника выскочили трое солдат, двое упали, угодив под пули, третий успел скрыться за угол здания, а мертвую мертвую зону.

— Ни хрена не понимаю, — покачал головой Джекоб.

Он достаточно побывал в "горячих точках" — и знал, как обычно поступают в этом случае бойцы американской армии. Они в этом случае обычно не рассусоливают. Если нельзя использовать авиацию, (а тут был именно тот случай), подгоняют что-нибудь крупнокалиберное — и лупят по зданию до тех пор, пока от того останется только фундамент. Благо, немецкая танковая часть стояла недалеко. А тут солдаты какие-то полицейские игры м перестрелкой и прочим. Хотя потери уже достаточны, чтобы вывести из терпения самого большого гуманиста.

— Ладно, это, видать, надолго, — хмыкнул журналист. — Пока что попробуем информацию какую-нибудь раздобыть.

Они отбежали от набережной отошли в сторону, садика, где возле кака-то памятника толпилось разнообразное начальство. К командному составу журналист лезть не стал, все одно — или ничего не скажут, или соврут. Но вокруг командиров без особого толка суетилось множество младших по званию, всем своим видом изображая бурную деятельность. Так всегда бывает, когда никто толком не знает, что делать. Так вот, среди этой суетящейся компании Джекоб приметил одного знакомого уоррент-офицера из MP. Он, подобно Джекобу, был из тех, кто никак не мог вернуться с войны — и много лет не вылезал из разных веселых мест. Поэтому они с журналистом друг другу симпатизировали.

— Хай, Стив! Что тут в вас тут такое?

— Здорово, газетчик. Вообще-то, об этом говорить нельзя, но тебе-то по старой дружбе... Тем более, если тебя наши пропустили в этот дурдом, то, значит, ты человек проверенный. Остальных-то журналюг заворачивают. Сам только что посты проверил. Стоят там, от злости аж позеленели...

— Да уж видел. Так что, все же началось веселье? А то пропагандисты нам говорили — в Петербурге, дескать, тишь да глядь и наших встречают чуть ли не с цветами...

— Если бы это были обычные боевики — все было еще ничего. Тут все куда сложнее. Одно слово — какая-то хренотень здесь творится. Вот ты ведь не вчера родился, кое-что повидал. Так сам посуди...

Дело оказалось и в самом деле очень странным. В этом доме, который до всех передряг занимала Федерация хоккея, теперь стояла какая-то небольшая американская техническая часть. Стояла себе и стояла. Но вот сегодня по двум проезжавшим по улице Белинского машинам с солдатами был открыт из окон здания бешеный огонь. Из тех, что ехал в грузовиках, не выжил никто. Они до сих пор лежали там, возле моста, где их настиг огонь с дистанции метров в сорок. Для штурмовой винтовки — это не расстояние. На шум примчался "хаммер" с ребятами из MP. Тот самый, который теперь чадил на мосту. Военных полицейских подвело именно то, что они были опытными солдатами, успевшими побывать в "горячих точках". Они-то знали по опыту, что боевики действуют по принципу "бей и беги". То есть, совершив налет, тут же скрываются. Благо в этом районе было, где затеряться. Поэтому-то ринулись к подбитым грузовикам, не соблюдая должных мер предосторожности. А эти, получается, сидели и ждали. И врезали из гранатомета по "хаммеру". И, что еще удивительнее, продолжали сидеть до сих пор. Хотя, как уверял уоррент-офицер, даже после выстрелов по полицейским они могли бы смыться хоть десять раз. Оцепление выставили много позже. Да и оцепление, как честно признался Стив, было то еще. Американцы попросту не знали здешних проходных дворов. (Джекоб про себя заметил, что имеются еще и проходные парадные. Это ему как-то Васька показала.)

— И что теперь собираетесь делать?

— А ничего не собираемся. Ждем, пока спецназ по крышам попытается пройти.

— Слушай, а почему так сложно? Можно ведь куда проще разобраться. Подогнать танк, да шмальнуть пару раз. От этой халупы ни черта не останется. Тем более, в окрестных домах жителей, вроде бы, нет.

— Кто ж его знает? Я бы лично так и поступил. Но ведь не я тут командир. Генерал Адамс запретил. Политика, вроде какая-то... Может, местных не хотят раздражать. Ты газетчик, тебе об этом лучше знать. Ладно, мне пора, буду изображать и дальше деловую актиыность.

Стив ломанулся куда-то по своим делам, а Джекоб задумался.

Видимо, тут и в самом деле, в генерале проснулся политик. Местные жители, конечно же, были тут ни при чем. Дело, скорее всего, было в жителях Соединенных Штатов. Точнее, в тамошней так называемой общественности. Ведь если в том доме находились американские солдаты, то теоретически они могли там оказаться в заложниках. Конечно, всем умным людям понятно, что никаких живых заложников в здании уже не было. Террористы, захватившие заложников, вступают в переговоры, а не лупят по всем подряд. Но дело ведь не в том, как там обстояло на самом деле. Ведь ситуация понятна тем, кто с такими вещами сталкивался, а не тем, кто сидел дома у телевизоров. Обывателю, помешанному на идее драгоценности жизни американского гражданина, ничего подобного не объяснишь. Разнеси солдаты этот дом на составные части, журналисты, хотя бы та же Рэчел, подняли бы визг до неба: а все ли сделал генерал, чтобы спасти наших ребят? В Америке такие темы идут "на ура". Возможно, он мог бы спасти заложников, но не захотел напрягаться. Как известно, болтать — это не воевать. Болтать все умеют. Вот генерал и решил не подставляться под акул пера. Хотя, зря это он. Все равно понапишут всякого дерьма... Но в свете изложенного ситуация выглядела еще более загадочной. Некие боевики уничтожили воинскую часть в центре города. С их колокольни — акция очень удачная не только с военной, но и с пропагандисткой точки зрения. Те, кто мог такое провернуть — уж точно не любители. Но почему ж они не скрылись. Даже если им наплевать на свою жизнь, это было бы круче с чисто пропагандисткой точки зрения. Вот, дескать, какие мы крутые и неуловимые. Но эти придурки сидели внутри. И зачем они использовали американские винтовки? Калашников лучше по всем параметрам.

Пальба продолжалась еще с полчаса. Потом бронетранспортеры и солдаты на набережной внезапно дружно заткнулись. Стрельба началась уже внутри здания. Видимо, спецназ сумел-таки ворваться в дом. Потом и там все стихло.

Пойдем, поглядим, что ли, что там такое произошло, — решил Джекоб.

Они прошли по мосту мимо чадящего "хаммера". Возле разбитых грузовиков были густо набросаны тела убитых солдат. Судя по разбросу тел, солдатики были из салаг. Они никогда не попадали в такие передряги — и, угодив под огонь, вместо того, чтобы укрыться за машинами или уходить в мертвую зону (которая была за углом, буквально в десятке метров), впали в панику и тупо заметались. Так что те, в доме, расстреливали их как в тире.

...Спецназовцы выходили злые как черти. Это были не спешно навербованные и кое-как обученные салаги, а суперпрофессионалы, умеющие все, что можно и еще кое-что. Но они, тем не менее, понесли потери. Не от огня противника. Но вот одна из лестниц под ними обрушилась — и пять человек как не было.

— Все понятно. Видать, молдаване домик строили, — прокомментировала Васька, узнав об этом факте. — А эти ребята так строили... Такие дома и от ветра могут упасть...

Но самое дикое было другое. Как выяснилось, никаких террористов в здании не имелось! Спенцазовцы утверждали, что стреляли именно американские солдаты! А когда в здание ворвались спецназовцы, они так сопротивлялись, что никого в плен взять не удалось. Начальство усомнилось, предположив, что террористы попросту переоделись в американскую форму. Но спецназовцами были предъявлены не только несколько документов (их ведь тоже можно подделать), но и изъятые их карманов и двоих парней всякие типично американские мелочи — включая презервативы американского производства. Вряд ли террористы-смертники были столь скрупулезны в маскировке.

Впрочем... Вскоре к одному из присутствующих тут начальников приблизился спецназовец.

— Сэр, мы там одного нашли живым...

Начальство бодрою толпой ринулось в здание. Джекобу удалось проскочить следом. То ли помог журналистский навык, то ли способности Васьки, которая умела кому угодно глаза отводить. Как это у нее выходило, Джекоб так и не понял. Но за время общения с ней, журналист пришел к убеждению, что она сумеет пройти и на американскую стратегическую ракетную базу.

Внутренность дома выглядела невесело. Повсюду валялись тела и расстрелянные гильзы, едко пахло порохом и кровью.

— Ничего они тут повоевали, — хмыкнула Васька, оглядывая картину побоища. — Тоже, блин, панфиловцы нашлись.

— А кто такие панфиловцы?

— Кто ж их знает. Это из тех, кто с Гитлером воевал. Типа крутые парни. Сами погибли, но и врагов навалили кучу. Правда, они с фрицами воевали, а не со своими.

Девица продолжала удивлять. Покажите человека, который будет так спокойно реагировать, угодив в первый раз в место только что закончившегося боя. Или она все-таки не в первый раз такое видела? Но девица озиралась вокруг с живым любопытством человека, который увидел нечто совершенно для себя новое. (А вот для Джекоба ничего любопытного тут не было). Чтобы такое изображать, нудно быть незаурядной актрисой... Да и зачем? Видимо, вид смерти и крови ее и в самом деле совершенно не волновал. "Веселую подружку я себе нашел", — пронеслась мысль у Джекоба.

Оставшийся в живых парень обнаружился большом зале, который жившие тут солдаты превратили, говоря морским языком, в нечто вроде кают-компании. Что сразу бросилось Джекобу в глаза — так это здоровенная навороченная аудиосистема, стоявшая возле одной из стен. С мощными колонками ватт на 500. Если такую аппаратуру врубить на полную — то стекла вылетают. Это ж кто ее тащил с собой? Это аудиодобро килограммов на сто потянет — недоуменно подумал журналист.

Пленный топтался в углу под присмотром двух здоровенных спецназовцев. Это был довольно хлипкий парень, с огромным свежим синяком в половину морды.

— Он вот там под креслом валялся в отключке. Уже с синяком, это не мы его. И он явно не стрелял. У него на руках нет пороховой гари. И на плече синяка нет, — пояснил один из спецназовцев.

— Я не стрелял... Я сразу вырубился... — Пробормотал парень. — А больше я ничего не помню, пока ваши ребята меня не растолкали.

— Да что тут, черт возьми, тут произошло? — Заорал один из офицеров, майор. То ли разведчик, то ли контрразведчик, то ли какой еще особист. Его Джекоб слегка знал. О нем говорили, что он отличается исключительной тупостью -а еще говорили, что он попал сюда, потому что его не знали, куда еще приткнуть. Ведь никто не рассчитывал, что в Петербурге серьезная работа подобных персонажей.

Парень рассказывал долго и сбивчиво. Если отжать всю воду из его рассказа, суть была вот в чем. Как и многие другие солдаты, ребята этой части начали шакались по пустым домам. И вот, недалеко отсюда они обнаружили выложенную декоративной плиткой лестницу в полуподвал, в конце которой находилась запертая железная дверь. И дураку понятно, что это был явно не какой-нибудь технический подвал, а вход в магазин. В ребятах проснулся азарт кладоискателей. Дело в том, что по армии уже вовсю гуляли байки о счастливчиках, наткнувшихся в Петербурге на большие ценности. Говорили всякое. Дескать, одни, гуляя по городу, совершенно случайно наткнулись на целенький ювелирный магазин. Другие, столь же случайно — на нетронутый подвал, набитый "Роллексами" и прочими игрушками для богатеньких. Кто знает, правда это была или нет, но таким историям верили. О "новых русских" не слыхали только самые тупые. Впрочем, в этом городе можно и не тому поверить. Так что обнаружив запертую дверь магазина, солдатики очень возбудились и решили добраться до тамошних закромов.

Вынести дверь особого труда не составило. Ребята взяли в долю одного парня на грузовике, прицепили к железной двери трос, да дернули посильнее... Вот и все дела. Дверь только на вид была несокрушимой, на деле она оказалась довольно хлипкой.

Правда, армейских кладоискателей ждало жестокое разочарование. Никаких особенных сокровищ в подвальчике не обнаружилось. Оказалось — это был обычный рок-магазин, судя по всему, специализирующийся на всяком андеграунде — то есть набитый дисками, косухами, майками с рожами рок-звезд и прочей подобной халабудой. Таких рок-шопов и в Нью-Йорке полным-полно. Чтобы не уходить с пустыми руками, прихватили вот этот музыкальный центр, стоявший в углу. Благо в здании, где они стояли, имелся дизельный движок. Среди солдат оказались несколько меломанов. Они набрали заодно уж и всяких дисков. Потому как те, что они притащили из Америки, ребята успели прослушать уже по сотне раз.

— Ну вот. А сегодня они поставили какой-то диск... Черт его знает, какой. И тут один вдруг взял, да и выкрутил звук на полную. Так что стекла зазвенели. И тут... Через несколько минут все как с ума походили. Стали орать, хвататься за оружие... Мне кто-то по морде врезал, а больше я ничего не помню.

— Черт, за что за чушь ты нам несешь! Ты лучше скажи, откуда ваши придурки наркотики брали! Заорал майор. — Небось, обдолбились все, сволочи, этим местным русским дерьмом, которое на Сенной площади продают!

— Да не долбились мы ничем. Мы сегодня и пива-то не пили...

— Ладно, разберемся! Забирайте его.

Парня поволокли на выход, следом поперся майор. Комната опустела. Оглянувшись, Джекоб достал из кармана складной ножик, который всегда таскал с собой на войне, подошел к музыкальному центру, выковырял из дисковода сидишку и сунул ее в нагрудный карман. Что-то ему подсказывало, что диск имеет в этой истории немаловажное значение. А вот то, что этого не заметил майор... У Джекоба была мысль указать особисту на это. Но он прекрасно понимал, как такие дубы реагируют на указания всяких штатских. Которые ничего не понимают уже потому что строем не ходят. К тому же, сыграл свою роль журналисткий рефлекс. Если эксклюзивная информация сама прыгает в руки — то ее надо брать. А военным можно все рассказать и позже. Может быть.

— Ну все, тут нам больше делать нечего. Разбираться будем дома.

У себя в кабинете Джекоб поглядел на притыренный диск. Ничего особенного. Надпись каким-то затейливым шрифтом: "Дети Мороза. Черный лес.". Плюс какой-то заковыристый значок, в котором чувствовалось нечто древнее. Почему-то у Джекоба всплыли ассоциации с рунами, хотя на руны этот знак не походил никаким боком. Судя по этикетке, на которой не имелось название фирмы было представлено странным названием "Вася-рекордс", выпущен сидюшик был не на крупной фабрике, а на какой-то полукустарной лавочке. Дело знакомое. И в Америке имеются такие небольшие фирмы. Заплати денежку, предоставь мастер-диск — и тебе небольшим тиражом хоть что отшлепают. И все тут. А, впрочем, при нынешнем развитии компьютерной техники диск можно, и вообще записать и размножить в домашних условиях.

— Дай-ка сюда, — вдруг сказала Васька. Она повертела диск в руках.

— Ты его что, слушать собираешься? — Спросила девица.

— Ну, не кушать же. Хотя, в общем, как-то страшно.

— И это верно, что страшно. Вот что надо сделать. Выпить надо по паре стаканов. А потом и слушать можно.

Джекоб подивился такому повороту дела, но он уже знал, что его подруга попусту языком не метет. Он достал бутылку виски, которую они на пару довольно быстро приговорили.

— А теперь можно попробовать. Только громко не включай.

— Да тут громко и не выйдет. У меня здесь нет такой аппаратуры, как у тех горемык... У ноута динамики сама понимаешь какие. Не для дискотеки.

Джекоб засунул диск в свой ноутбук. Аппарат слегка пошуршал, но вот дело пошло.

Все началось с грома барабанов и довольно обычных жестких роковых аккордов. А вот потом... Потом пошло нечто хоровое. Это был мужской хор. Но ТАКОГО Джекоб никогда не слыхал. Какая-то странная, очень сложная мелодия с постоянными ритмическими сбивками. Это был явно не рок, хотя на заднем плане звучали электрогитары и молотили барабаны. От музыки веяло какой-то совершенно запредельной древностью. Трудно было понять, на каком языке поют. Какие-то знакомые русские слова проскакивали. Но, в общем, смысл ускользал.

...Музыка затягивала. Она была какой-то очень недоброй. Не агрессивной, а просто недоброй. А еще в ней чувствовалась какая-то очень мрачная сила. И тут вдруг Васька его поцеловала, что вообще-то до этого с ней не случалось...

Что было дальше, Джекоб помнил плохо. Пришел он в себя на кровати рядом с подружкой. Они явно только что бурно занимались любовью. Запись закончилась.

Васька, потянувшись, выдала в своем обычном стиле:

— Ничего так музычка. Мне понравилось.

— А это что? — Спросил журналист, не слишком соображающий после такого поворота дела.

— Этника. Только не попсовая, а настоящая. Не слыхал, что ли?

— Ну, ирландскую этнику слыхал. Еще слыхал всякую там индийскую и прочую восточную. А эта русская, что ли? Я ее как-то не так представлял. Хотя, и мало что о ней знаю.

— Как тебе сказать, Чебурашка. В общем, это русская этника. Но я ж говорю, это НАСТОЯЩАЯ. Не всякие там пляски под балалайку. Это — еще с тех времен, когда к нам попы не пришли. Я нечто такое у знакомых слыхала. Правда, послабже. За автоматы после той не хватались.

Джекоб несколько обалдел. Он не лишком знал, когда на Русь пришло христианство, помнил только, что это было очень давно.

— И что, что-то в тех пор осталось?

— Кое-что осталось. У нас разных медвежьих уголков много. Там и не то бывает. И были вот у нас такие чокнутые любители. Шарились по всякоц глухомани, искали. Это ведь у вас рок-музыканты давно тупо бабло клепают. А у нас роком было все одно не заработать. Вот люди и врубались в разные замороченные темы, кто во что мог. Выходит — каким-то чудикам повезло. Кое-что нашли. Может, и сами не поняли, что. Раз такими вещами по рок-магазинам разбрасывались.

— Все равно ничего не понял.

— Можно подумать, я много понимаю. Я тебе что, профессор, что ли? Но я так думаю, может быть, эти песни были Деду Морозу посвящены. Это если по названию команды судить. Вон и про лес там опять же...

— Погоди... — Джекоб что-то смутно помнил с детства и теперь начал активно скрипеть мозгами. — Дед Мороз, это который подарки раздает на Новый год? Вроде Санта-Клауса, только русский?

— Сравнил хрен с пальцем! Ваш Санта-Клаус — это по сравнению с Морозом — просто чмо позорное. Я ж тебе говорю — сама толком-то ни черта не знаю. Но я слыхала, что вроде как наш Дед Мороз на самом деле совсем не подарочки носил. Он из тех, из Старых, которые до попов были.

Джекоб офигевал все больше. Но с другой стороны — он уже в этом городе много всякого-разного насмотрелся... Поэтому продолжал.

— Так получается, эти ребята его наслушались, и пальбу устроили? Ладно. А что тогда мы в кровати оказались?

— Так Дед Мороз тип заковыристый. Его поди пойми.

Джекоб пораскинул мозгами. В этом была дикая, но логика. Особенно если допустить, что Мороз и в самом деле являлся языческим божеством. Ведь и всякие там греческие боги тоже были ребята непростые. Тот же Зевс-Юпитер — он кому хорошим был, а кому и нет. Как его левая нога пожелает. А этот самый Мороз... Джекобу приходилось бывать на Аляске, он представлял, что такое Север. И сообразил, что для народа, живущего в таких условиях, мороз был серьезной проблемой. Так что добрым бог с таким именем быть просто не мог. Но с другой стороны, мама Джекоба и ее приятельницы, которые, кстати, к этническим русским не имели ни малейшего отношения, порой с ностальгией вспоминали русскую зиму.

Между тем Васька продолжала:

— Но ведь иногда нашим-то Мороз и помогал. Когда Гитлер был, и когда на наших пер этот, ну, который коньяк... А, Наполеон.

— Как ты поняла, что я все крушить не полезу? А вдруг бы полез?

— Так я ж говорю, слыхала похожую музыку у знакомых. Они трезвыми ее не слушали. Разве по мелочи, мордобой устраивали. Самое большее. А секс — это тоже война. Так пела группа "Рамштайн". И они были правы.

Девица явно что-то недоговаривала. Джекоб решил подойти с другой стороны.

— Откуда ты все-таки слыхала про Деда Мороза и про все такое?

— Да я помню. Кто-то рассказывал. У нас ведь как? Когда выпьешь, поговорить надо. Кто-то нечто такое брякнул...

Нет, девица точно темнила. Но он уже знал — Васька говорит только то, что хочет сказать.

Журналист долго размышлял, стоит ли говорить начальству о своем открытии. И решил, что не стоит. Он сам не мог сказать, почему принял такое решение. Но вот принял.

Вечером Джекоб узнал официальную версию происшествия. Оказывается, недобитые бандиты, переодевшись в американскую форму, проникли в помещение бывшей Федерации хоккея с целью завладеть оружием и боеприпасами, устроили там пальбу, но были уничтожены доблестными американскими солдатами. К сожалению, не обошлось без жертв и с американской стороны. Погибли десять человек, восемнадцать ранены. На самом-то деле, Джекоб лично видел куда больше мертвых. Ему было очень любопытно, а какие выводы на самом деле сделало начальство? С этим он долго подъезжал к пресс-секретарю Анни. Дескать, я ведь там был, мне-то пургу гнать не стоит... Наконец, вздохнув, та сдалась.

— Ладно, только для тебя. Но, сам понимаешь... Так вот, наше мудрое начальство докторов привлекло. Те долго думали, и, наконец, выдали, что, дескать, были такие случаи еще в Первую мировую войну, когда люди слетали с катушек и начинали палить налево и направо. Чушь, конечно, но для начальства что главное? Найти убедительное объяснение. Только я не понимаю, почему же эту версию не озвучили, а придумали уже полный бред про каких-то переодетых бандитов? Это ведь убедительнее, особенно если какой-нибудь латыни подкинуть, да на доктора Фрейда сослаться... Так ведь нет — заставили меня нести полную ахинею.

— Так ведь все просто! Кто ж пойдет в армию, в которой сходят с ума? Значит, служба такая, что крыша едет. А то, что могут убить — так ведь в это никто из новобранцев не верит...

Выйдя из пресс-службы, Джекоб на лестнице встретил своего старого знакомого — доктора Айзека Ричардса. Они часто встречались во время разных случаях, когда солдаты миротворческого контингента гибли в разных нелепых обстоятельствах. Журналист и доктор чувствовали друг к другу взаимную симпатию. Доктор имел слабость к печатному тексту и ценил Джекоба как профессионала. Единственного из всех журналистов, аккредитованных здесь. Остальных он просто за людей не держал.

— Привет, док!

— И вам так же. Не хотите ли со мной выпить?

По виду Айзека журналист понял, что тому хочется чем-то поделиться. Док был из тех, которым надо время от времени поговорить с умным человеком.

— Выпить — это хорошая идея, согласился журналист. — Только в бар для прессы мы не пойдем. У меня среди коллег определенная репутация... Там все только на нас будут и глазеть — в рассуждении что-нибудь подслушать. Так что давайте лучше ко мне.

В кабинете Джекоба было тихо. Рикардо куда-то умчался, Васька мирно давила массу на диване. Доктор достал бутылку джина и разлил.

— Ваше, здоровье, док, — начал Джекоб, взявшись за сосуд. — Судя по вашему виду, мы хотите мне продать какую-то информацию?

— Ну, если вы подрабатываете в "желтых" газетах, тогда это можно считать и информацией. Потому что другие издания такое попросту не станут печатать.

— Если вы о том, что сегодняшний инцидент начальники объявили массовым сумасшествием, то про это я уже знаю.

— Вы зря над этим иронизируете. Это как раз не такая глупость, как вам кажется, — серьезно сказал доктор. — Такие случаи массового помешательства имели место в Первую мировую войну. Это исторический факт, описанный в литературе. В Австро-Венгрии военные даже Зигмунда Фрейда приглашали для консультации. Другое дело, что на той войне у солдат жизнь была, мягко говоря, несколько посложнее. Посиди три года в сырых вонючих окопах под постоянным артиллерийским обстрелом — тут вполне можно с катушек слететь. Вот и слетали. Но ведь, с другой стороны, и солдаты тогда были покрепче, чем наш нынешний сброд. Так или иначе, объяснение, которое имеет под собой ссылки на множество аналогичных случаев — это уже научное объяснение. Или, по крайней мере, наукообразное. Но, любом случае, сойдет, если нет другого. Я совсем не об этом. В последнее время появились куда более интересные случаи психических расстройств. Среди наших прекрасных дам.

Джекоб хмыкнул. Все знали, что генерал Адамс был в вопросе феминизации армии непроходимым консерватором — и старался женщин под свое командование не брать. Но пробуй не возьми. Феминистки и прочие либерасты съедят без соли. Так что женщин в миротворческом контингенте служило достаточно. Доктор в этом смысле был полностью согласен с генералом. Впрочем, как и Джекоб, полагавший, что на войне от баб в погонах — одна головная боль. Особенно от тех, которые засели на офицерских должностях.

— И что там у вас случилось? — Заинтересовал журналист.

— А вот слушайте. Недавно к нам поступила в очень тяжелом состоянии одна фурия в звании капитана. Имя я, понятно, вам не назову по причине врачебной тайны. Я не зря сказал "фурия". Такая она и была. Мало того, что крайняя феминистка, из тех, кто убеждены, что все мужчины — козлы, потому что они мужчины. Так кроме этого она еще то ли лесбиянка, то просто была наглухо фригидная. В общем, вы понимаете. Стерва, каких поискать надо.

— Видали таких особей, знаем, — кивнул Джекоб. — А почему "была"?

— Так вот слушайте... — Док, видимо из-за своей любви к литературе, строил свои рассказы не принципам журналистики — сначала факт, а потом подробности, а именно как нормальный литературный рассказ, в котором суть проявляется постепенно.

— Так вот что она рассказала. Шла она, значит, по какой-то улице. По какой, она естественно, не знает. Город ей знать ни к чему, на это GPS есть. Темно уже было. И тут откуда-то из подворотни выскочил мужик. Именно muzhik. Высокий, костлявый, в высоких сапогах красной рубахе, с длинной бородой. Глянул он на нее своими пронзительными глазами — и она замерла как кролик перед удавом. А он сказал, она даже слава запомнила: "A horosha devka". Потом облапил ее — и тут она почувствовала то, что в жизни никогда не чувствовала. И сомлела начисто. А он ее куда-то поволок и потом долго прямо во дворе ее имел по-всякому. А потом исчез.

— Ничего себе психоз для феминистки и лесбиянки — быть оттраханной самим Григорием Распутиным, — засмеялся Джекоб.

— Погодите смеяться. Это еще не самое интересное. Самое интересное — это диагноз, с которым она к нам попала. Если перевести с медицинского жаргона на нормальный язык — паталогическая нимфомания.

— То есть...

— То и есть. Ни с того ни с чего стала наша капитан прямо-таки бросаться на окружающих мужиков. В совершенно буквальном смысле. К нам ее доставили после того, как от этой дамочки взвод морпехов спасался бегством, позабыв одеть штаны. Она с ними групповушку устроила — и все хотела и хотела... И таких, как она, у нас уже — тридцать две особи. За пять дней.

— И все с Распутиным повстречались?

— Все с ним. И что с ними теперь делать? Сексопатологов мы как-то с собой сюда не захватили.

— А психоаналитики? Мы ж их с собой чуть ли не батальон привезли.

— А что они могут? Они могут только здоровым людям мозги пачкать. Больных они лечить не умеют.

— Док, а могут быть реальные причины? Ну, допустим, некий секс-гигант, русский или наш псих, бегает по городу под видом Распутина и трахает военнослужащих теток? Сапоги, борода — это все просто... А маньяков я не таких видел.

— Маньяки, оно может быть. Да только вот... Я, конечно, не специалист. Но чтобы вот так, в один заход, сделать фригидную женщину нимфоманкой... Это, знаете ли, из области чудес.

— Да, конечно, я глупость сказал. Тридцать две бабы за пять дней... Это надо очень постараться. А бригада секс-машин на улицах Петербурга... От такого сюжета даже Голливуд откажется.

— Но, как бы то ни было, факты в нашем госпитале лежат, накачанные транквилизаторами... Впрочем, я уже ничему не удивляюсь. Сумасшедший дом во всех смыслах. Тоже мне армия! На солдат которой не то что какой-то там Распутин, а даже собаки нападают!

— Какие собаки? — Не понял Джекоб.

— Обыкновенные. Бродячие. Стаи бродячих собак.

— Что бродячих собак много, оно понятно. В Птереьурге, наверное, как и всюду, многие держали. А как трудности начались, так в бега подались, да их и побросали. Они одичали и сбились в стаи. Хотя... Я и Иране, и в Узбекистане видел множество бродячих собачьих стай. Там их просто невпроворот, на каждом углу их встречаешь. Но чтобы они на людей нападали...

— Не просто на людей, Джекоб, на солдат! На тебя когда-нибудь не улице нападала собака?

— Да, нет...

— Именно. Потому что ты наверняка не трус. Был бы ты трусом, сидел бы в Штатах, а не по войнам болтался. Собака не станет нападать на того, что ее не боится. Она это великолепно чувствует. А солдат... Солдат — он ведь по определению должен быть агрессивен! Иначе это не солдат, а черт те что! А тут — один случай за другим! И ведь многие случаи-то смертельные. До смерти грызут. Конечно, те, кто выжил, рассказывают чудеса, дескать, это просто какие-то собаки Баскервилей. Но это, как ты правильно сказал, даже в Голливуд не возьмут. Я ж говорю, черт те что творится...

Явление кота

Несколько дней ничего особенного не происходило. Правда, продолжали случаться мелкие ЧП. Но причины были в зауряднейшем упадке дисциплины. В самом деле. К примеру, несколько итальянцев решили, видимо, что они в Венеции — прихватили с собой дюжину местных девиц, нашли возле пристани какую-то брошенную посудину, которую с некоторой натяжкой можно было считать катером — и отправились кататься по рекам и каналам. Когда они вышли в Неву, посудина самым вульгарным образом перевернулась и затонула. Спасти не удалось никого. Это никого особо не удивило — как стало известно, раньше выход таких лоханок в Неву был категорически запрещен. Именно из соображений безопасности.

Ну, и так далее, тому подобное. Обычное дело. Если армия сидит в большом городе без какой-то конкретной цели, да еще при благожелательном равнодушии населения — солдаты начинают озорничать. Что всегда заканчивается не слишком здорово.

Но, в конце концов, снова случилась куда более неприятная вещь. Пропал патрульный "хаммер". Исчез без следа. Это было куда серьезнее. Когда военнослужащие гибнут по собственной неосторожности, это воспринимается спокойно. Но когда пропадают без вести... Это действует удручающе — как на солдат, так и на общественность метрополии.

На поиски исчезнувшей машины отправились с раннего утра. Джекоб, который сумел пристроиться в поисковую группу, даже удивился серьезности, с которой раскочегаривалась вся эта затея. Впрочем, тут в самом деле было много непонятного.

Последней весточкой от патруля было радиосообщение. Командир докладывал, что заметил на том берегу Обводного канала "Нечто очень подозрительное" и направляется, чтобы разобраться. Потом связь оборвалась. В момент разговора машина находилась как раз за мостом через этот чертов канал. Вообще-то на тот берег канала патрули не совались. Если верить карте, места, куда ушла машина, были жуткой глухоманью. Там у русских находились какие-то производства, заводские цеха и склады. Словом то, что они называли promzona. Все это было по большей части заброшено задолго до появления тут американцев. Нынешние власти и не пытались поставить кварталы на том берегу под свой контроль. Хотя бы потому, что это было ни к чему. Людей в них не обитало. Ни мирных, ни бандитов.

Конечно, можно предположить, что командира патруля потянуло со скуки искать на задницу приключений. Но...

Было в этой истории и еще что-то непонятное. Уж больно много началось вокруг нее всяческой суеты. Из штаба прибыл какой-то разведывательный хмырь в новенькой майорской форме, которую он явно не привык носить. Судя потому, как с ним обращался лейтенант Келли, командовавший патрулями этом районе, хмырь был большой шишкой. Сам Келли, между прочим тоже отправился в поиск — с кислой мордой влез в головной "хаммер" в компании с разведывательным типом. Что было тоже необычно. В обязанности лейтенанта это не входило, мог бы вполне послать лейтенанта Ричардсона, который в тот день и руководил патрулем. Тем более, что Келли, как говорили его сослуживуы, на службе никогда не был замечен в особом желании выскакивать из штанов. В корпус, направлявшийся в Россию, он завербовался исключительно из-за экстренной необходимости в наличных — в корпусе платили куда больше, нежели тем, кто служил в Штатах. Это город, как и заморские путешествия вообще, внушали ему непреодолимое отвращение. По своей воле он бы и носа не высунул с базы.

Отправились таким порядком. Вереди шел "хаммер" с крупнокалиберным пулеметом, за ним тяжело лязгал бронетранспортер, следом шел командирский "хаммер" а потом еще два. Вскоре выбрались на Невский проспект, точенее, на ту ее часть, которую аборигены называли "Старо-Невский". Улица сохранилась в достаточно приличном виде и была почти безлюдна. Окрестные дома, особенно их первые этажи, находись в ужасном состоянии — все витрины носили следы погромов. Говорили, что тут до последней Демократической Революции находились дорогие магазины и рестораны. Миновали сожженное здание, где вроде бы, находился коммерческий банк. Как отметил Джекоб, он носил следы серьезного штурма. На окрестных домах виднелись и следы попаданий от гранатометов.

Впереди показалась площадь, за которой виднелась lavra. Возле ворот был оборудован по всем правилам военной науки блок-пост — заграждение из мешков с пеком, из-за которых таращился крупнокалиберный пулемет. Охраняли блок пост люди весьма примечательного вида. Это были крепкие бородатые парни в черных рясах — которые в этой стране носят священнослужители. Только вот на плечах у парней висели очень даже мирские автоматы Калашникова.

Парни были слушателями располагавшейся в Лавре духовной семинарии и академии. Когда в городе начался полный хаос, они смогли организоваться, достали оружие, да и инструкторы, по слухам, у них имелись вполне подходящие. Так или иначе, но все бандиты предпочитали обходить Лавру стороной. Что же касается новых властей, то с ними у "монахов", как их называли, были своеобразные отношения. Обитатели Лавры не то, чтобы отказывались от сотрудничества. На словах их лидеры были готовы помогать наводить порядок. Но как-то так выходило, что от реальной помощи они очень хитро и тонко уклонялись. Генерал Адамс скрежетал зубами, но вынужден был терпеть. Он отдал строжайший приказ, грозящий самыми тяжелыми карами за любое "оскорбление религиозных чувств местного населения". Адамса можно понять. До экспедиции в Россию он служил в Иране и Узбекистане — где усвоил, что трения с духовенством в отсталых странах могут привести к совершенно непредсказуемым последствиям. При нем случилась знаменитая Ферганская резня, когда весь американский гарнизон был уничтожен, а потом три недели в до этого совершенно мирной и спокойной Фергане шли свирепые бои, которые подорвали престиж американской армии в Узбекистане, скорее всего, навсегда. А с чего все началось? Да с того, что какой-то американский солдат, нахлебавшись джина, захотел осмотреть мечеть и не пожелал снимать у входа ботинки... Вот потому-то религию старались никоим образом не трогать. Наоборот. Пожелай "монахи" — и генерал Адамс тут же вывали бы им всевозможную помощь — какую он только оказать. Кое-кто из священников, кстати, этим уже воспользовался на полную катушку. Но "монахи" не желали. Предпочитали держаться в стороне.

Впрочем, как казалось Джекобу, в Петербурге такие реверансы в сторону духовенства были излишними. Это вам не мусульманский Восток. Русские, если уж говорить честно, были не слишком-то религиозны. Хотя до смуты и считалось, что подавляющее большинство населения вернулось к православию. Но в это как-то не очень верилось. Хотя бы потому, что множество красивых местных храмов стояли разграбленными и загаженными до неприличия. Оттуда не только вытащили все, представляющее хоть какую-то ценность, но и украсили стены похабной росписью — словом, превратили в свинарники.

Вообще, с религией в городе была своеобразная ситуация. Кроме Лавры, в городе функционировал еще ряд православных церквей, а еще несколько возобновили свою работу после прихода американцев. Тамошние священники занимали разные позиции по отношению к новой власти — от полного всестороннего признания, до такого же как у "монахов" холодного отчуждения. Зато сильно поднялись старообрядцы. Для них время было вполне подходящим. Как выяснил Джекоб, старообрядцы особо не жаловали никакую мирскую власть. А защищаться они умели и сами.

По рассказам местных главный центр находился где-то на берегу Невы в районе новостроек. Как и ребята из Лавры, они превратили место своего обитания в укрепленную крепость. Вот только они были куда более агрессивны, нежели православные. Как говорили, приближаться к их укреплениям было очень небезопасно. Могли попросту пристрелить и имени не спросить.

Кроме того, опять же по рассказам, развелось множество апокалипсических сект. Что, в общем, понятно. В представлении жителей Санкт-Петербурга Апокалипсис если еще и не наступил, то мир находился, так сказать, на финишной прямой к этом событию. Правда с центре их не наблюдалось. Они все ушли и города. Благо в окрестностях было полно брошенных домов, включая громадные и сильно укрепленные виллы. По словам местных, эти сектанты тоже не слишком придерживались христианских заповедей — и при появлении незнакомцев тут же открывали огонь на поражение.

Еще интереснее вышло с разными подозрительными структурами вроде "Свидетелей Иеговы" и прочих подобных, которых до хаоса тоже хватало. В Штатах среди журналистов о них рассказывали всякие ужасы, что они будто бы зомбируют своих адептов насмерть. В США даже была распространена профессия "депрограмматора", которые за хорошие деньги приводили сектантов в норму. (Хотя Джекоб полагал, что этот очередное мошенничество, нечто вроде психоанализа). Но в Петербурге, по крайней мере, с зомбированием вышло как-то на очень. Все лидеры при первых признаках надвигающегося беспорядка, понятное дело, сбежали прихватил что только можно. А рядовые сектанты тут же разбрелись. Теперь лидеры, вернувшись в обозе корпуса, пытались раскрутить дело по новой. Получалось у них не очень. Какие-то успехи у них были за счет гуманитарной помощи, на которую они прочно "сели".

Но самое смешное получилось с Церковью Сатаны. Ее уже после прибытия американцев легализовала всякая шпана, вроде тех, среди которых Джекоб наше Ваську. Правда, у этих не наблюдалось уголовных примочек. Генерал Адамс скрежетал зубами, но поделать ничего не мог. Поклонники Антона ЛаВая были правильнее представителей всех конфессий. Они поддерживали американцев руками и ногами и имели с этого неплохую жизнь. Правда, делать все равно ничего не хотели.

...Колонна прижалась к огромному бетонному зданию гостиницы, широко огибая подходы к Лавре, всем видом демонстрируя, что не имеет желания вторгаться на чужую территорию.

Наконец, поисковая экспедиция вышла к набережной Обводного канала. Зрелище открылось сильное. На той стороне, словно мрачный сказочный замок, сторожащий заколдованную страну, высилась башня мукомольного завода, над которой кружились вороны. Разумеется, на той стороне не просматривалось ни одного человека.

На мосту находился блок-пост, который охраняли трое солдат и с десяток бойцов полицейских сил. Их, эти силы, продолжали отчаянно набирать чуть ли не с первого дня высадки. Несмотря на рекламу, высокие заработки и непроворотные пайки, русские шли в них не слишком-то охотно. Точнее, шли — но все больше либо какие-то хмыри в очках, явно никогда на пушечный выстрел не подходившие к армии, либо типы с откровенно уголовными рожами. Вот и эти выглядели так, что было понятно: даже монету в двадцать центов возле них без присмотра оставлять не стоит.

Джекоб сидел в головном "хаммере", оглядывая, высунувшись из люка, окрестности. Рядом находилась Васька. Он всегда удивлялся — почему никто из начальства никогда не поинтересовался ни ее личностью, ни документами. Ее свободно всюду пропускали с Джекобом. Смотрели на это, будто так и надо. Хотя ведь, в общем-то, они сейчас шли на боевое задание, куда посторонних стараются не пускать. Джекоб в очередной раз оказался единственным из журналистов, который попал в экспедицию.

Лейтенант Келли подошел к старшему по блок-посту — огромному чернокожему сержанту, меланхолично месящему своими могучими челюстями жвачку.

— Как обстановка?

— Нормально. Тихо все. Вроде как...

Парень что-то не договаривал — и лейтенант это заметил.

— Что там происходит, сержант?!

— Ничего такого, о чем стоило бы докладывать. Но вы бы лучше туда не ездили...

— Сержант, выражайтесь яснее!

— Я хочу до конца контракта дослужить нормально. Мне беседы с душеведами ни к чему. Да только вон те, — негр кивнул в сторону монастыря, — не советуют... Очень не советуют. А я с Юга, меня с детства приучили верить священникам.

Лейтенант внимательно посмотрел на солдата. Спиртным от него не пахло. На любителя марихуаны он был тоже не похож. Да и где в этом северном городе достанешь марихуану? И вообще, негр производил впечатление простодушного и честного парня. Но лейтенант не стал вдаваться в дальнейшие расспросы, утешив себя тем, что эти черные с Юга все повернуты на бабушкиных сказках. Пожав плечами, он вернулся к своей машине и дал знак продолжать движение.

Как показывали люди с этого блокпоста, пропавшая машина, перебравшись через мост, ушла по узкой улице вправо. Туда и двинулись.

Здешние места напоминали декорации к фантастическому фильму про тяжкие последствия экологической катастрофы. Асфальт был разбит вдребезги — причем, явно задолго до начала всех бурных событий. В небольшом сквере чуть не в рост человека теснились огромные растения жутковатого вида — с толстыми стеблями и огромными соцветиями в виде зонтиков. О том, что здесь когда-то кипела жизнь, напоминали, разве что, троллейбусные провода.

На перекрестке колонна остановилась. Лейтенант пораскинул мозгами. Если сопоставить время, когда патрульную машину видели на блок-посту и время последнего выхода в эфир, получалось, что далеко "хаммер" уйти не мог. Значит, надо было начинать методично обшаривать местные улицы. Двинулись по одной из них, узкой, зажатой между двумя бетонными заборами. Справа громоздился нависающий над дорогой замок мукомольной фабрики — и от этого становилось как-то не по себе. Слева тянулся унылый желтый забор столь же унылого здания казарменного вида, которое по карте значилось как студия "Леннаучфильм". Дальше по левую руку открылась улица — но ее перегораживал невесть когда брошенная автомашина-рефрижератор, возле которой валялись какие-то разбитые ящики. Тут явно никто проехать не мог. Так что колонна двинулась прямо. Дальше снова потянулся новый, уже серый забор.

Внезапно заборы раздвинулись — и головная машина вышла к переезду через какую-то Богом забытую железнодорожную ветку. Вот это уже был сюрреализм в полный рост. Ветка уходила вдаль — туда, где торчали недостроенные заводские корпуса. Метрах в пятидесяти над ней повисла какая-то деревянная кишка — и в сторону от ветки веером расходились поросшие травой запасные пути. Более всего Джекоба поразила одна деталь: возле переезда стояла открытая железнодорожная платформа. На ней росло дерево. Сколько ж тут эта платформа стояла? Судя по тому, что дерево вымахало метра на три — платформу забыли задолго до того, как в России все пошло под откос. За запанными путями виделась какая-то насквозь ржавая эстакада, тоже заросшая кустами, а дальше — безжизненные бетонные корпуса.

— Дела... — Протянул Джекоб.

— Вы ищете ваш пропавший драндулет? — Спросила Васька, которая тоже высунулась из люка и с любопытством огладывалась вокруг. — Так вот он!

Джеком поглядел туда, куда девица показывала пальцем. Это была куча како-то мелкого металлического мусора. Присмотревшись, Джекоб увидел, что этот мусор был цвета хаки. На здоровенную машину было не очень похоже. Однако за время знакомства с Васькой Джекоб убедился, что девица редко ошибается. Создавалось впечатление, что в этом городе она знает все. К тому же, осмотрев окрестности, Джекоб увидел висящие на проводах четыре хаммеровские колеса.

Двое разведчиков выбрались из джипа и со всеми предосторожностями приблизились к куче, осмотрели ее и вскоре принесли лейтенанту два образца. Один — металлический треугольничек со стороной около двух дюймов. Он был цвета хаки — да и невооруженным взглядом было видно, что металл тот же, что и у бортов "хаммера". Другой — такой же треугольничек из бронестекла. Более всего поражало то, что куски были идеально ровные — эдакие равносторонние фигуры из учебника геометрии. Ребра же осколков смотрелись гладкими, как зеркало.

— Там вот огромная куча этих кусков, — доложил один из разведчиков.

— А люди? А следы хоть какие-то остались?

— Ничего. Посреди травы лежит эта куча.

Все это время Джекоб загорал, высунувшись из люка. В очередной раз, оглядев окружающий безрадостный пейзаж, он вдруг заметил на железной эстакаде нечто странное. Взяв у одного из солдат бинокль, журналист навел его на данный объект — и глаза у него стали больше линз бинокля. Джекоб сильно зажмурился, и поглядел снова. Да, похоже тот парень с блок-поста не зря предпочел помалкивать. Если он видел то же — ему пришлось бы вести беседы даже не с психологом, а с военным психиатром. Это был... В Петербурге Джекобу доводилось видеть многочисленные каменные изображения крылатых львов. Так вот, это был их, если можно так выразиться, младший родственник. Крылатый кот. Только вот не каменный, а живой. Размером ОНО было с обычного крупного кота серо-полосатой расцветки — с мощными лапами и пушистым хвостом — эдакого уличного хулигана. В Бостоне на их улице такой же жил в рыбном магазине. Сидело ОНО как обычно сидят коты — кувшинчиком, подняв голову и навострив уши, обернув задние лапы хвостом. И все был хорошо — но на спине твари торчали крылья, покрытые черно-серыми перьями... Пока Джекоб приходил в себя, создание почесало задней лапой крыло, а потом подпрыгнуло вверх — и медленно пошло на бреющем в сторону одной из бетонных коробок.

— Это... Что это? — Джекоб схватил Ваську за руку.

— Да, водятся такие у нас... — Девица задумчиво проводила тварь, скрывшуюся за бетонным сооружением. — Низко полетел, однако.

— К дождю? — Задал глупый вопрос Джекоб.

— К какому дождю! К дождю — ласточки низко летают. А этот — к большому кирдыку. Скажи вашим, что валить надо. Сейчас начнутся песни и пляски...

И в самом деле — началось тут же — не успел журналист даже переварить сказанное. Бронетранспортер уже давно как-то хитроумно маневрировал — и в итоге в этот момент оказался под бетонной кишкой. Раздался мерзкий хруст — на броню посыпались обломки — а потом вдруг из кишки хлынул мощный поток горящего бензина. Бронированная машина вспыхнула, как факел. Один из "хаммеров" судорожно дернулся, рванулся с места и врезался в охваченный огнем бронетранспортер — вскоре также запылал. Одновременно оборвались провода, тянувшиеся вдоль железнодорожной ветки. Они упали на командирскую машину — блеснула огромная ослепительно-белая электрическая искра — машина тоже заискрила — и стало видно, как по ее бокам течет расплавленный металл. У Джекоба успел мелькнуть идиотский вопрос — откуда в этих проводах ток? Тем более — ТАКОЙ ток, чтобы плавить броню? Они бы просто не перенесли такого напряжения — сгорели бы вмиг...

В следующую секунду водитель их машины, видимо, обезумев от развернувшегося перед его глазами триллера, рванул с места и погнал "Хаммер" на предельной скорости. Но он понесся не туда, откуда они приехали, а по железнодорожной колее, ведущей в какие-то индустриальные дебри. С одной стороны здесь виднелся бетонный забор — в другой какой-то котлован, из которого густо торчали бетонные надолбы.

Потом... Джекоб так и не понял, что произошло. "Хаммер" тряхнуло, машина вылетела с железнодорожных путей — и плюхнулась в котлован. Джекоб не помнил — то ли он сумел выбраться на автомате, то ли его просто выбросило из люка. В памяти осталась машина, которая погружалась в ядовито-зеленую жидкость, которая растворяла металл на глазах.

И тут дад головой прошло три вертолета — причем, своих вертолета, с белыми звездами на корпусах — за спиной стали грохотать взрывы и встала стена огня. Дальше Джекоб все помнил отдельными кусками — с жуткими воплями бежали и падали охваченные пламенем солдаты. Они с Васькой тоже куда-то бежали по этой проклятой железнодорожной ветке между бетонными заборами. Журналист падал, бежал дальше.

Затем он запомнил Обводный канал и мост через него — но не тот, через который они переехали, а другой, куда более мрачный, со всех сторон тут были одни угрюмые заводские корпуса. Тут никакого блок-поста не наблюдалось. Дальше были длинные угрюмые улицы, по которым Васька тащила его за руку.

...Пришел в себя он в каком-то переулке. Он огляделся — и увидел, что стоит только лишь в кампании Васьки рядом с кирпичными домами, а в двух шагах виднелся Старо-Невский. Васька толкнула его в какой-то двор, покрытый треснувшим асфальтом, с двумя деревьями в центре. Во дворе, как ни странно, было довольно людно. В глубине виднелось нечто вроде окна с притороченным к нему железным прилавком, из которого торчала широкая красная морда какого-то мужика. По двору были раскиданы ящики, в центре возле деревьев виднелась огромная резиновая шина — видимо, от какого-то трактора. Всюду сидели небритые люди с сильно помятыми лицами. Между ними стояли пластиковые бутылки, стаканы, виднелась какая-то еда, в том числе и американские консервы.

Увидев вошедших во двор Джекоба и Ваську, они оторвались от своих занятий и посмотрели — равнодушно, но, в общем, достаточно дружелюбно.

— Привет Америке, — сказал кто-то.

— Привет алконавтам! — Бодро ответила девица и направилась к окошку. Краснорожий мужик без вопросов выставил на металлический прилавок здоровенную пластиковую бутылку и два пластиковых же стакана.

— Чесночная! Не местное палево, эту только вчера с деревни привезли— сказал он.

— Сколько?

— Фирма угощает! Бери, потом своим расскажешь, где надо брать настоящий продукт. Это тебе не дрянь с Владимирской, это мастер делал.

Васька вернулась и деловито налила в стаканы жидкость.

Джекоб каким-то закоулком сознания понял, что девица снова права: сейчас самое лучшее для него — это крепко выпить, чтобы придти в себя. Он машинально глотнул — желудок обожгло, машинально сжевал протянутую Васькой дольку чеснока — и в голове несколько прояснилось. Но не совсем. Мысли крутились в голове в темпе вальса, журналист никак не мог собрать их в одну кучу.

— Слушай... Что это было? Этот летучий кот... И все остальное? — Наконец спросил он Ваську.

— А я знаю, что ли! Там знаешь какие места... Ну, ты сам видел какие. Нефиг было туда соваться. Вот и попы вас предупреждали. А они в таких делах понимают.

— Но... Этот кот... Ты ведь знаешь...

— Вот дурной! Что вы все американцы такие тупые, что ли?! Тебе же русским языком талдычат — тут у нас в городе много чего случается и встречается. Кот... Живет он тут. Мышей, наверное, ловит. Летучих. И не то еще увидишь!

Тут к парочке подошел мужчина. Вид он имел достаточно благообразный — русая бородка и очки в позолоченной оправе. Судя по всему, человек уже успел побывать в местах, где солдаты ООН раздавали гуманитарную помощь — его цивильный, профессорский вид плохо сочетался с серой шерстяной немецкой формой. В руках незнакомец держал стакан и был пьян в сосиску.

— Вы, молодой человек, ее послушайте. Она все правильно говорит. Ик... Тут, знаете ли бывает разное. И чем дальше, тем больше будет этого всякого и разного.

— Но почему?

— Ну, как вам объяснить? Как сказал поэт Уильям Шекспир, распалась связь времен. Доигрались вы, американцы. И теперь... — Мужчина глотнул из стакана — и, видимо, этот глоток его подкосил. Он сбился с темы и стал бормотать что-то ритмическое.

— Это что, стихи? — Спросил Джекоб.

— Это не стихи! Это джаз! — Приподнявшись, рявкнул человек, свалился и захрапел.

— Ладно, пойдем отсюда. — Подала голос Васька. — Твои тебя, наверное, уже с собаками ищут.

Паровоз летит, стучит шпалами

Чертом буду, не забуду

Этот паровоз!

(Детская народная песня)

О летучем коте Джекоб по понятным причинам никому не рассказал. Впрочем, особо никто его и не расспрашивал. Дело-то в том, что когда за каналам начались взрывы, кто-то из начальства сильно психанул — и направил в ту сторону штурмовые вертолеты. Действовали летчики, как и положено в американской армии, более всего заботясь не о выполнении задания, а о личной безопасности. Они сильно опасались вражеских "Стингеров", поэтому, не особо разбираясь, просто-напросто превратили весь тот район в выжженную площадь, где и через двадцать лет даже трава расти не будет. Заодно, видимо, смешав с землей всё и всех, кто еще остался к тому времени живыми. В общем, благодаря стараниям Речел и ей подобных журналюг, во всем оказались виноваты летчики и их безголовое начальство. Пилотов, понятное дело, отстранили от полетов, отправили куда-то подальше и назначили расследование. Которое, разумеется, будет длиться до тех пор, пока об этом деле все не позабудут, а потом спустят все на тормозах. Да и полковник, отдавший приказ о посылке вертолетов, давно и упорно копал под Адамса, регулярно писал на него доносы в Вашингтон и вообще был редкой гнидой, который делал карьеру совсем не там, где стреляют. Теперь же его карьера застопорилась надолго, если не навсегда, что, впрочем, никого в корпусе особо не огорчило. В общем, версия о "роковой ошибке" всех устраивала. Более всего генералу Адамсу понравилось, что единственный оказавшийся на месте событий журналист как раз и не лезет раздувать сенсацию. Да и что было Джекобу делать? Рассказывать про увиденные им чудеса в решете? Ага, тогда точно заинтересуются — а не контузило ли там тебя, парень, на всю голову? И в результате запихнут в клинику на обследование — а потом, когда выпустят, останется лишь сочинять рекламные тексты в газете какого-нибудь Мухосранск-сити. Кому нужен сумасшедший журналист?

Не успело все улечься, как накатили новые события — которые, как полагали боссы в редакции Джекоба, должны были куда более занимать американскую общественность, чем какие-то там сожженные джипы. По крайней мере, эти события более занимали спонсоров медиа-холдинга, в котором работал журналист.

В Питер прилетал с визитом большой человек из администрации президента. Дело в том, что холдинг, на который работал Джекоб, поддерживал господ, сидевших теперь в Белом доме и упорно не желавших оттуда выматываться. Поэтому — о возникающих проблемах полагалось говорить вполголоса, а об отеческой заботе правительства о своих солдатах — громко и, желательно, с фанфарами. Кстати, Речел по этой же причине особо не дали порезвиться на тему произошедшего ЧП. Она тоже работала на друзей Белого дома.

Визит большой шишки обещал очень много — фактически он ставил точку на первом этапе операции и открывал второй, на котором предполагалось спешно формировать местную власть и начинать налаживать мирную демократическую жизнь.

В общем, в торжественный день в аэропорту Пулково топтался весь журналистский корпус и большое количество солдат. Все наблюдали, как с неба, которое сегодня было на удивление безоблачным, спускается самолет, везущий очень высокого гостя.

На вид этот самый гость представлял из себя типичный образец господ, которых военнослужащие называют "штатский пердун". То есть как раз тот, кто и отдает приказы переться на другой конец планеты для реализации великих политических идей, а сам предпочитает протирать штаны в Вашингтоне. Сопровождающие были под стать — сытые и самодовольные рожи с приклеенными голливудскими улыбками. Как знал Джекоб из посланий редактора, кое-кто из них уже начал делить город, выкраивая из него что получше.

— Ой, шеф, не в обиду вам, но когда я на них гляжу, меня охватывает приступ антисемитизма, — бросил Риккардо.

— Ты знаешь, честно говоря, я испытываю почти те же чувства, — признался Джекоб. — Я уже давно понял: бывают ситуации, когда еврей становится ярым антисемитом.

Васьки с ними на этот раз не было — для того, чтобы попасть вовремя на церемонию, пришлось встать ни свет, ни заря, а девица не любила рано просыпаться ради таких глупостей. Да и что ей было тут делать?

— Сам приветствуй своих американских бугров. Мне и собственные начальники успели достать по самое не могу, — пробормотала она сонным голосом и повернулась на другой бок.

Встреча была... Ну, как обычно. Забавно, что генерал Адамс по каким-то причинам не присутствовал, хоть это ему было положено по штату. Как шепнули на ухо Джекобу его друзья из штаба, отношения генерала с Вашингтоном резко испортились. Генералу все более и более не нравилась затея, которой он руководил. Шептались, это произошло после того, как один из идущих в Питер транспортов затонул в Финском заливе, напоровшись на черт знает откуда взявшуюся мину времен Второй мировой. В общем, генерала не было. А в остальном все шло по плану.

Разве что, когда высокие гости спускались по трапу, морды у них стали из сладких, кисло-сладкими.

— А! Не нравится жирным гнидам в этом городе! — Злорадно протянул Риккардо, разделявший отношение своей "сестрички" к любому высокому начальству.

Когда вся эта кампания проходила мимо Джекоба, он услышал, как представитель президента обратился к одному из спутников — типу, который больше всех суетился, пытаясь забежать вперед и заглянуть в глаза боссу — как собака, всеми силами старающаяся выразить свою преданность.

— Как вам первое впечатление от вашей родины, мистер Каверин?

— Это давно уже не моя родина. Я не имею ничего общего с этой страной! Но поверьте — теперь, когда мы твердо обосновались в Петербурге, мы можем твердо говорить, что Россия скоро твердо войдет в сферу наших интересов. С Российской империей покончено навсегда!

Затем визитеры уселись в машину и кортеж, состоявший из охраны, авто с начальством и пристроившимися сзади машинами журналистов, двинулся в сторону города.

Все приключения начались с того, что внезапно колонна свернула в сторону с Московского проспекта и свернула на какую-то поперечную улицу. Как оказалось впоследствии, возле станции метро "Elektrosila" ни с того, ни с сего рухнул железнодорожный мост, сделав проезд по главной магистрали невозможным. Решение о новом маршруте принял, как это всегда бывает, тот, кто меньше всего разбирался в местных условиях — какой-то тип из охраны вашингтонских шишек. Он рассудил, что самыми безопасными будут самые безлюдные улицы. И они поехали! Поначалу с одной стороны высились безжизненные огромные жилые дома, напоминающие фильмы о поселениях землян на далеких планетах. А вот потом... Джекобу уже довелось побывать в том, что здесь называется promzona. Но то, где они очутились, походило на виденное в им предыдущий раз как крокодил — на ящерицу. То есть, по сути, то же самое, что и возле мельницы. Но только вот масштабы были неизмеримо большими. Вдоль разбитой дороги нескончаемой многомильной чередой потянулись бетонные заборы, они сменялись заросшими травой пустырями на которых стыли лужи, покрытые ядовито-зеленой ряской, какими-то полуразрушенными бетонными сооружениями, железными ангарами, на которых красовались загадочные надписи вроде "шинмонтаж", "диски" или совсем непонятное "УНР-36". Все это разнообразилось ржавыми остовами машин, автоприцепов и неизвестных гусеничных механизмов. Понятное дело, вокруг не наблюдалось ни души.

Вдруг Риккардо, беззаботно крутивший баранку, переменился в лице и выдал из себя что-то очень длинное на испанском. Джекоб не знал этот язык, но, услышав слова "мадонна путана", понял, что дело очень серьезно. Он глянул туда, куда глядел, забыв о дороге, его ординарец, и поддержал Риккардо, выдав невесть откуда взявшуюся длинную русскую тираду. Над одним из заборов парил тот самый кот. На этот раз он снова шел низко, на бреющем, широко расставив свои крылья, которые очень напоминали вороньи. Лапы чудовища были широко расставлены, как у котов, готовящихся к драке. Усатая морда не выражала ничего хорошего. Джекоб даже разглядел, как кот широко раскрыл пасть.

— Тормози! Заорал Джекоб не своим голосом. Приобретенный опыт подсказывал ему, что встреча с этим летающим монстром не сулит ничего хорошего.

Риккардо ударил по тормозам и вырулил немного в сторону, на тротуар. Машина Джекоба шла прямо за джипом охраны — аккурат так, чтобы журналист оказался в выигрышной для наблюдения позиции и сумел все хорошо разглядеть.

Автомобиль, в котором находились вашингтонские гости, вырулил на какой-то заброшенный железнодорожный переезд через ветку, которая вела от одних железных ворот к другим. Таких веток тут было до черта. Аккурат на переезде машина застряла — ни туды, ни сюды. Охрана, выскочив, направилась к автомобилю боссу, но добежать не успела. Откуда-то сбоку раздался низкий, хриплый, душераздирающий гудок — и на переезд, вышибив ворота, вылетел огромный, ржавый до красноты, старинный паровоз. Раздался мерзкий лязг раздираемого в клочья металла — паровоз снес машину, протащил ее — и окончательно расплющил о какой-то бетонный столб. А сам, вышибив вторые ворота, исчез. Охранники не нашли ничего умнее, чем выхватить свои пистолеты и бессмысленно палить туда, куда скрылся этот монстр. Более сообразительными оказались ребята на бронетранспортере, который шел в голове колонны. Машина дала задний ход, выехала на железнодорожную полосу и начала неуклюже разворачиваться.

И тут паровоз вылетел снова. Вновь застонало рвущееся железо, бронетранспортер отбросило как раз на джип охраны, придавив заодно и всех, кто суетился вокруг. Проскочив, локомотив на огромной скорости скрылся за обломками чугунных ворот из которых вылетел в первый раз. Зрелище было жуткое самое по себе. Но Джекоба мучило еще что-то. И только когда он вместе с другими журналистами, подбежал к груде железа, которое только что было машиной, груженой вашингтонскими чиновниками, до него дошло. И захотелось перекреститься — хотя этого он еще не делал ни разу в жизни. Нет, этого быть не может... Отерев холодный пот, Джекоб, бывший отличным оператором, стал четко, по кадрам, вспоминать произошедшее.

Так, гудок, в воротах показывается паровоз. Столкновение, а затем гибель машины с вашингтонскими начальниками. Локомотив скрывается во вторых воротах. Вот исчезает из глаз его заляпанный нефтью тендер-цистерна. Пауза. Бронетранспортер на рельсах. Снова появляется паровоз... Все точно! Паровоз, перший на чудовищной скорости, оба раза, с перерывом в пять минут, появился НОСОМ ВПЕРЕД! Ошибки быть не могло. Джекоб оба раза четко помнил появляющееся из ворот паровозное рыло, украшенное двумя фонарями, покорябанной красной звездой и трубой, из которой пер жирный черный дым. Но, черт побери, как же это могло произойти? Паровоз — не автомобиль. Чтобы ему развернуться, он должен остановиться, кто-то должен перевести стрелку, машина задом зайти на специальный запасной путь. Снова перевести стрелку. Перейти на другой путь. Третья стрелка. И ведь все это нужно делать на самом малом ходу. А потом набрать скорость. У Джекоба был приятель, увлекавшийся историей железных дорог в США. Он рассказывал... Да и сам журналист играл "Железнодорожного магната". Так что кое-что он понимал. Так вот, чтобы паровозу так разогнаться, нужно по крайней мере полмили! Было два паровоза? Но Джекоб мог заявлять под присягой в суде, что во второй раз это была та же самая машина! Снова припомнив паровозное рыло, ему показалось, что локомотив ехидно лыбился своими фонарями...И как он вообще мог отбросить тяжеленный, словом тот был из фанеры бронетранспортер на такой скорости — и не сойти при этом с рельсов?

— Шеф, глядите! — Подал вдруг голос Риккардо, дернул Джекоба за плечо и показал извилистый стальной прут, высовывавшийся из земли и точащий метра на два вверх.

Джекобу снова захотелось перекреститься. На конце прута, видимо, вылетев из машины, была аккуратно насажена голова мистера Каверина.

На этот раз Джекоб рассказал начальству все, как было. Слишком уж было серьезное дело — и слишком уж серьезные люди с ним беседовали. Как оказалось, кота видали только они с Риккардо. Остальные же вообще мало что разглядели. Впрочем, что этим людям было в коте? Такая уж работа у господ из спецслужб, что они решают чисто практические вопросы — их интересовал прежде всего этот чертов паровоз. В конце концов, кот непосредственно никого не трогал, а вот паровоз натворил кучу веселых дел. Поэтому особисты с десяток раз заставили Джекоба и Риккардо повторить свой рассказ в мельчайших подробностях.

— Час от часу не легче, — сказал наконец один допрашивавших. — Судя по вашему описанию, этот паровоз — пассажирский локомотив "Иосиф Сталин". Это огромная машина, он являлся самым мощным паровозом в мире. Да ведь и любой паровоз, даже самый зачуханный, развернуться там физически не в состоянии. Нет там никаких разворотных путей! Мы все проверяли. Там всего одна колея. С одной стороны она ведет по территории завода в тупик, с другой — выход на насыпь основного пути через милю! Причем, стрелка не работает, она давным-давно проржавела насквозь. Там даже паршивой дрезине развернуться негде! Да что там! По этой убогой подъездной ветке "Иосиф Сталин" просто не смог бы пройти. Никак. Даже на самой черепашьей скорости он тут же слетел бы с пути. И главное — он куда исчез? — В сердцах воскликнул один из представителей военной разведки.

— Так от меня-то вам что надо? Чтобы я вам показал, как это произошло, или чтобы я нашел этот чертов механизм? — Озлился Джекоб.

— Не обижайтесь, — успокаивающе произнес другой особист, постарше. — Мы прекрасно знаем, что вы, в отличие от других ваших коллег, не кисейная барышня, вы прошли четыре войны. Отзывы о вас со всех сторон самые положительные. И чтобы продемонстрировать вам наше доверие, мы готовы кое-что рассказать. Сами понимаете, это информация не для печати. Так вот, в городе творится что-то непонятное. К примеру, еще одно судно вчера подорвалось на мине на подходе к города... Одна забытая мина — случайность, а две — закономерность. Тем более, у русских этот город был огромным портом. Как мы установили, подобные случаи били только сразу после Второй мировой войны. После этого суда не подрывались. Да и вообще. Количество погибших солдат идет уже на сотни. Такого у нас не было со времен Вьетнама. До вчерашнего случая все это можно было, пусть и большой натяжкой, списать на несчастные случаи. Хотя, в силу своей профессии, мы не очень верим в такое нагромождение случайностей. Но вчера! Это случайностью не объяснить! Кто-то этот чертов паровоз запустил! Выходит — мы имеем дело с организованным сопротивлением. Я скажу даже больше — это сопротивление особого рода. Вы сами своими глазами видели Узбекистан и Иран. Или взять Северную Корею. Там против нас воевало все... Скажем так, большая часть населения. А тут население, ели не считать бандитов и мелких групп русских фашистов, относится к нам, в общем, лояльно. Но сопротивление имеет место. Причем, это не боевики с автоматами. Все происходит на очень серьезном техническим уровне. Таком серьезном, что мы, честно говоря, не в состоянии объяснить: как они это делают?

— И какой же отсюда следует вывод? Русские получили секретные технологии от инопланетян? — Усмехнулся Джекоб.

— Инопланетяне — это маловерятно, — совершенно серьезно ответил старший особист. — Журналист подумал: а ведь они и эту версию отрабатывали... — А вот секретные лаборатории ФСБ — такое вполне возможно. Не забывайте, что на Волге и Урале сохранились дикторские националистические режимы. А Твери сидят коммунисты. Они вполне могли сохранить некие разработки, о которых мы не знаем.

— И эти коммунисты или националисты устраивают тут диверсии? — Снова усмехнулся Джекоб.

Особист поколебался.

— Ладно, я вам скажу еще кое-что. Потому что мы вас проверяли и в вас мы уверены. К тому же, у вас получаются контакты с местным населением. Вы сможете нам помочь...

Журналист вспомнил один из таких контактов. Несколько дней назад они с Васькой шли по улице, носившей странное название Кирочная. И тут из подворотни выскочило человек пятнадцать здоровенных парней в армейских ботинках, с бритыми головами, вооруженные железной арматурой и ножами.

— Американец! С русской подстилкой шляешься! Ладно, дядя Сэм, ты можешь валить, а эту девку отдай нам. Мы тут с ней проведем воспитательную работу.

Джекоб выхватил пистолет, но применять его не пришлось. Васька шагнула вперед.

— Ты, козел, кого назвал подстилкой? Ты что тут трясешь своим пустым бритым чайником? Тебе что, надоело его носить? Так это можно организовать на два счета. Тоже мне, нашлись тут хранители русской нации!

— Ой, — осекся самый главный, попятился и сразу как-то съежился. Да и остальные стали напоминать нашаливших мальчиков из старшей группы детского сада, на которых наорал строгий воспитатель. — Извиняйте, ребята, ошибочка вышла.

Компания испарилась так же неожиданно, как и появилась.

— Это кто? Русские фашисты? — Спросил журналист.

— Ага, фашисты. — С иронией отозвалась его подруга — Это русские охотники за баксами! Хотели на понт тебя взять и денег снять. Сначала повыеживались бы, потом предложили отступного. Они со многих девиц, которые с вашими ходят, бабки трясут. Ну, иногда и натурой берут, конечно.

— А почему же они удрали?

— Они же сказали: обознались.

Васька снова что-то недоговаривала. В самом деле, как хуплая невысокая могла построить толпу здоровенных парней, которые не особо испугались пистолета? Впрочем, вокруг подруги уже было накручено такое количество загадок... И ведь что тоже интересно, про Ваську представители спецслужб не спросили равным счетом ничего.

Джекоб вернулся к действительности и стал дальше слушать особиста. Журналист понимал: его вовлекают в какие-то игры. Но и в этом тоже состоит работа журналиста. Тем более, что Джекобу и самому хотелось разобраться, что происходит в этом городе...

— Так вот, мистер Абрамс, мы перешли к главному. Вы слышали что-нибудь о "свинке"?

— Я в этом не специалист, я не криминальщик. Но насколько я знаю, это новый синтетический наркотик, он входит в моду в Европе и США. Вызывает тяжелые психозы, дает быстрое привыкание. — Пожал плечами Джекоб. Это его и в самом деле не интересовала. Мало ли в мире появляется новых наркотиков? На наркомафию работают отличные химики.

— Да, дело обстоит именно так. Причем, в отличие от других синтетиков, до сих пор не установлено, из чего и как его производят. Поясню — неясно, каким образом можно создать условия, чтобы синтезировать такое вещество. Так вот, по нашим сведениям, он идет отсюда, из Петербурга, через финнов и эстонцев. Теперь вы понимаете суть дела?

— То есть, где-то в городе...

— Именно. Возможно, где-то есть тайные фабрики по изготовлению этого наркотика. Такие люди могут иметь любые разработки ФСБ. Да и не только ФСБ. Повторяем, мы очень надеемся на вашу помощь...

— Погодите. Но ведь это невероятно! Наука в любой стране не может настолько опережать науку в других! Это ж общепризнанный факт!

Оособист надолго задумался, закурил, потом долго глядел в упор на Джекоба, вздохнул и снова раскрыл рот.

— Ладно. Раз уж начали... Не всегда общепризнанные факты являются истиной. Мы придерживались мнения, которое вы высказали. Но три года назад мы стали получать из Петербурга обрывки каких-то чертежей и расчетов. Это что-то невероятное. Это революция в науке! Но мы пока разобраться в этом не сумели. Вот и все, что я могу вам сказать.

Джекоб вышел от разведчиков с несколько перегруженной головой. Идея была диковатой, но если подумать... Новый наркотик, совершенно неизвестный по составу и убойный по действию, в самом деле появился именно тогда, когда в России — и в Питере в частности, начался полный бардак. Никто не мог понять, откуда он взялся, и вообще — что это такое. Так почему бы ему не идти из России? В конце концов, если в диких джунглях Латинской Америки устраивали заводы по производству кокаина, крэка и метамфемтамина, которые тоже не так уж просто производить, почему бы в пустом городе, где, кстати, имеется множество брошенных предприятий, в том числе химических — не наладить изготовление подобного препарата? По крайней мере, это многое объясняло.

Войдя к себе в комнату, Джекоб увидел картину, от которой слегка офигел. На кровати сидела Васька, а рядом с ней — вот уж кого не ожидал тут увидеть — Речел. Девицы мирно выпивали, при этом беседовали на каком-то непонятном языке — не русском, не английском, но явно хорошо понимали друг друга.

— Вы чего? — Спросил Джекоб, слегка придя в себя от удивления.

Главный прикол был не только в том, что Речел в последнее время делала вид, что Джекоба вообще в природе не существует. Она постоянно злословила по адресу его подружки. Как-то, встретив их в коридоре, даже открыла рот, чтобы сказать "русской сопливой шлюшке" какую-то женскую гадость — но Васька так оскалила зубы, что журналистку как ветром сдуло. С тех пор, она двигалась по коридорам Смольного, словно солдат во время боя в помещении — сперва выглядывала из-за угла, и только убедившись, что сладкой парочки поблизости нет, продолжала движение.

Недоумение разъяснила Васька.

— Да, Ритка заглянула, я так понимаю, ей хочется до смерти хочется под тобой полежать. И она мне предлагает разделить компанию.

— На каком языке?

— Я баб про это дело хоть на китайском понимаю. Так вот она и предлагает, почему бы нам с ней не устроить обмен опытом? А в натуре — почему бы и нет? Хоть посмотрю, как там ваши американские девки... В общем, мы добазарились. Вот и сидели, болтали, тебя, ненаглядного, поджидали. Наконец, дождались...

— Джекоб это такого несколько офонарел, но Васька перешла к решительным действиям.

— Слушай, чего кобенишься ну что тебе — жалко?

И Васька начала деловито стаскивать с американки майку.

...Ночь подходила к концу — и Рэчел демонстрировала свои способности в области французской любви. Васька, привалившись к плечу Джекоба, с интересом следила за процессом.

— Я так скажу, фуфло у вас девки в Америке. Она-то ничего баба, только тупая, как асфальтовый каток, — прокомментировала Васька. — Думает ведь — если с кем не переспишь, ничего не узнаешь. Сейчас вот она тебя про наркотики будет расспрашивать.

— Откуда ты знаешь? — Заинтересовался Джекоб.

— А меня она уже расспрашивала. Уж слово "drug" я и на вашем собачьем языке понимаю. А мне что? Я же говорю — для хорошего человека дерьма не жалко. Надо — пошустрю, помогу достать. У нас тут с этим очень даже просто.

Вскоре выяснилось: все обстояло так, как изложила Васька. Как оказалось, страшная тайна про "свинку", которую поведали Джекобу особисты, была не такой уж тайной. Во всяком случае, Речел про нее пронюхала. И загорелась. Дело в том, что дела у нее шли совсем не ахти. Девица продолжала гореть одной, но пламенной страстью — раскопать какую-нибудь сенсацию. До последнего времени она с настойчивостью идиотки все пыталась выехать на чернухе. Ну, там, посмаковать, сколько солдат погибло, поругать начальство... Но только вот со времен вьетнамской войны, которую, как был убежден Джекоб, во многом проиграли благодаря таким деятельницам, подобные материалы за пределы армии или, на худой конец, кабинетов редаторов, старались не выпускать. Особенно эта политика усилилась после Узбекистана. Там-то было полно всего — и террористов-смертников на улицах Ташкента, и душманов в Чимганских горах, и трупов солдат... Но о большинстве всего этого американский обыватель так и не узнал.

Теперь, видимо, Речел устала долбить башкой стену, и переключилась на конструктивную деятельность. Решила первой отыскать подпольный центр по производству этой самой супреновейшей отравы. Она вбила себе в голову, что Джекоб сможет ей помочь — и вывалила перед ним ослепительные перспективы. Мол, все у нее схвачено, если дело выгорит, тут же можно в четыре руки состряпать книгу и заработать на этом свой миллион. Честно говоря, Джекобу была эта идея не слишком интересна. Нет, от миллиона он был отказался. Но журналист-то понимал, что возможностей оказаться без головы в таких играх куда больше, чем накопать что-либо серьезное. Особено если за этим в самом деле стоят бывшие работники ФСБ. Как и для большинства американцев, НКВД-КГБ-ФСБ являлась для него жуткой конторой, которая может все. И которая способна на все. Тем не менее, несмотря на свои сомнения, Джекоб кратко передал Ваське, что хочет Речел.

— Так ей нужен "свинячий кайф"? — Спросила Васька как о чем-то совершенно обыденном. Как если бы в Бостоне кого-нибудь спросили, где можно купить Биг-Мак.

Девица с жалостью поглядела на журналистку.

— Ты на нем сидишь, подруга? Тяжелый случай. Ну, да твое дело. Поехали на Сенную...

— А что, это так просто?

— Что тут сложного-то? Странные какие-то ваши менты, гебисты или кто там еще... Подошли бы на Сенную, да спросили.

— И все об этом знают?

— Ну, не все. Но кому надо, тот знает. Купить эту фигню в городе проще, чем бензин. Тем более, что бензин всем нужен, а "свинячий кайф" — никому на хрен на встал... Ладно, мы едем или клювом щелкаем?

Джекоб остановил джип на углу канала Грибоедова. Васька соскочила и двинулась по улице в сторону Сенной. Джекоб огляделся. Откуда-то доносились громкие звуки разухабистой музыки — под примитивненькую мелодию с долбящим ритмом противный женский голос выводил что-то вроде "я тебя любила, а теперь забыла". Потом не менее противный мужской голос стал вещать что-то про свою зайку... Сначала журналист удивился, а потом вспомнил. Ах, да. Это очередная затея отдела пропаганды. Поскольку наладить телевещание оказалось сложнее, чем казалось сначала, они установили повсюду динамики, и к тому же стали бесплатно раздавать населению дешевенькие приемники. Приданный этому самому отделу полевой походный радиоцентр должен был озвучивать действия городского руководства и нести всякую другую агитационную мутотень — а в перерывах передавать разные популярные музыкальные записи. Надо сказать, в других странах эта идея имела весьма ощутимый успех. Соль-то была в том, чтобы проигрывать не американскую музыку, а местные мотивы. Понятное дело, не Чайковского или там что-нибудь еще для продвинутых, котогрых во всех странах раз-два и обчелся — а то, что народу нравится. Благо с такими фонограммами все оказалось очень даже хорошо. Их нашли в огромном количество в полуразрушенном телецентре и на раскулаченных FM-радиостанциях. Как успел заметить Джекоб, тут, вроде все тоже все шло по плану. В сторону Сенной прошлепало несколько человек местных, у троих из них на шее висели черные коробочки дареных приемников, из которых неслось то же самое. Остальные, заслышав музыку, начинали слегка приплясывать. Только вот... Ну и дерьмо же слушают русские! Впрочем... Джекоб скосил глаза на Речел — она тоже притопывала в такт ногой. Оно, конечно. Попса всюду одинакова. Он-то в Америке в колледже и общался вне работы со всякими интеллектуалами. Они попсу не слушали вообще. Да и из рок-музыки — только заумные и навороченные группы. А телевизора у Джекоба сроду не было. Как профессионал, он слишком хорошо знал, какова цена телевизионным программам.

Появилась Васька.

— Давай десять баксов, — обратилась она к журналистке.

Та вытащила купюру.

— Сейчас подгоню. Блин, ну и дерьмо же крутят по этим матюгальникам!

— А народу нравится...

— Населению. Потому-то вы и тут, что здесь слушали такую музыку...

Девица снова скрылась, вернулась минут через двадцать и протянула Речел грязную тряпку. В ней находился комок чего-то напоминающего голубую слегка мерцающую глину.

Журналистка с сомнением поглядела товар.

— А... Как его употребляют?

— Насколько я слыхал, его растворяют в коньяке, — пояснил Джекоб.

— Мне нужно много... — После некоторой паузы сказала Речел.

— Торговать решила? Хорошее дело. А то ваши сдуру так шуганули бандюганов, что все вспомнили времена, когда еще менты были. Вот и попрятались на разным щелям. Теперь все не могут договориться, сколько отстегивать тем, кто площадь патрулирует.

— А они... берут? — не поверил своим ушам Джекоб.

— Возьмут, куда они денутся? У нас все берут. Даже если ваши дома не брали, то тут начнут. Да и что не брать, раз дают? А тебе, подруга, если много надо этого дерьма, пошли со мной, сама договоришься с человеком. Он по-вашему рассекает.

Когда они вернулись, Речел светилась довольством.

— Завтра он принесет больше.

— Слушай, Васька, я все-таки не понял, у вас что, этой "свинкой" так вот свободно торгуют? — Спросил Джекоб, когда машина тронулась.

— Не, у нас не торгуют. Только эстонцам и финнам толкают. Ну, тем которые сюда на катерах приходят и привозят всякие товары. Но кое-кто с Сенной имеет при себе немного — вдруг ваши заинтересуются.

— А почему ваши ребята сами не употребляют? Здоровье берегут, что ли?

— Ой, не смеши мои тапочки! Наши — да здоровье берегут? Да питерские мужики стеклоочиститель лакают и посмеиваются. Да и от грбочков здоровья не прибавляется. Просто ты правильную тему продвинул. "Свинячий кайф" нужно коньяком разбавлять. Настоящим. Иначе вообще не прет. А у нас, сколько себя помню, настоящего коньяка в городе никто не видал. Одна паленка... И в ларьках, и в навороченных магазинах, в ресторанах — все одна малина.

Тут вдруг радиостанция, висящая на поясе Джекоба, запищала.

— Да-да.

— Это Анни из пресс-центра. Слушай, подъезжай в штаб, тебя срочно вызывает генерал Адамс. Тут такое началось...

На море и на суше

В то время, пока Джекоб занимался прогулками по Сенному рынку, его случайный приятель, Тони из Алабамы, смолил сигарету, стоя на краю одного из причалов Торгового порта, глядя, как краны разгружают очередные три прибывших транспорта, извлекая из их недр разнообразные контейнеры. Один из кранов вытаскивал из чрева судна полицейскую машину. Именно полицейскую, а не военный джип Милитраи полис.

В общем, судя по количеству и разнообразию грузов, американцы собирались устраиваться здесь надолго. Товары гнали исключительно по морю, потому что двести километров от Эстонии преодолеть по суше было совсем непросто. От шоссе осталось почти одно воспоминание. Все мосты были разрушены. Кроме того, ходили разговоры о многочисленных шатающихся там бандах. Несколько колонн, попытавшихся пробраться, и в самом деле были разграблены неизвестными. По армии по этому поводу ходили разные темные слухи. Одни говорили, что горячие эстонские парни вошли в контакт с русскими бандитами — и сдают им время выхода колонн. Другие утверждали, что еще не известно, каких бандитов там околачивается больше — русских или эстонских. В общем, темное дело. Кстати, Финляндия категорически отказалась принимать хоть какое-то участие во всей этой затее с миротворческой миссией. Отказалась — и все тут.

В общем, посчитав, сколько войск и средств придется потратить на охрану дороги, начальство решило, что пока лучше пользоваться Морским портом. Благо, сохранился он неплохо. Несколько причалов удалось привести в надлежащий вид, сумели кое-как наладить краны и прочее оборудование. Кое-как порт начал функционировать.

Тони скучал. Морской порт по периметру очень сильно охранялся — включая тяжелые пулеметы и бронетехнику. Поэтому в задачу дежурящих на пирсе солдата входил, в основном, наблюдать, чтобы работающие на разгрузке местные что-нибудь не украли. Что, впрочем, тоже было бессмысленным занятием. Тони успел убедиться: если русские захотят, они все равно украдут. И ничего не поможет. Так, недавно рабочие неведомым образом ухитрились вытащить содержание трех контейнеров с виски. Оно растворилось бесследно. Вернее, не совсем бесследно — от рабочих шел дух, как от винокуренного завода. Но ведь даже русские не способны столько выпить. Тем более, как рассказывали очевидцы, в тот же день это виски появилось на местных толкучках. Но это бы еще ладно. А вот каким образом работяги ухитрились стащить стационарный дизельный движок весом в полтонны, этого никто не мог понять. Впрочем, как уверяли местные легенды, при коммунистах это было не пределом. И не то из порта выносили. Обойтись же без русских было никак нельзя. Докер — это не грузчик. Тут необходима квалификация, которая нарабатывается годами. Из США докеров, понятное дело, не прихватили. Да и никто бы не поехал... Докерам и Штатах неплохо платили.

По причине повального воровства дежурящих на пирсах солдат часто меняли. Русские были добродушными ребятами — и учили американцев высокому искусству воровства все, что можно украсть. Те, усвоив науки, подключались. Тем более, что американцам куда легче было разузнать, в каких контейнерах лежит что-то наиболее ценное. Тони дежурил в порту второй день. И честно говоря, относился к своей службе без особого рвения.

Он выбросил в воду сигарету глянул на грязно-серую воду Морского канала и... протер глаза. Нет, не мерещится. Что за чертовщина? Со стороны залива по воде двигались какие-то странные штуки. Более всего они походили на огромные плавучие цистерны, снабженные носом и кормой. Никаких мачт, рубок, труб и прочих корабельных причиндалов не было и в помине. Так вот — цистерны числом пять штук шпарили по воде. Причем, именно шпарили. Перли эти сооружения очень даже быстро — со скоростью хорошего катера на подводных крыльях. Но при этом никакого шума при этом они не издавали. На округлых боках непонятных посудин было намалевано огромными буквами: "ВАСЯ-1", "ВАСЯ-2", "ВАСЯ-3".

Неопознанные плавучие средства заметил не только Тони. Откуда-то сбоку послышались растерянные автоматные очереди. Это называлось — влипли по самое не могу. Самое-то смешное, что со стороны рейда порт никак не охранялся. Военно-морской флот в петербургской операции вообще не участвовал. Ему хватало работы в других местах. Да и не хотелось адмиралам пихать свои корабли в Маркизову лужу, мелкую как ванная в муниципальном дому. Так что даже транспорты никто из военных судов не сопровождал.

Не было и береговых постов. Кроме, разве что, нескольких пикетов с пулеметами. Да и зачем? У русских здесь не было военных судов, которые могли бы двигаться... Но и посты, которые контролировали вход в порт, не стреляли — а ведь эти чертовы посудины прошли мимо них. У них просто другого пути не было.

Тони сорвал с плеча автомат, передернул затвор — но какое-то внутреннее чувство ему подсказало: это бесполезно — и вообще пора уносить ноги, пока цел. У русских рабочих это чувство было развито куда сильнее — они давно уже нарезали прочь от воды с такой сколостью, что ветер вокруг них свистел. А Тони не успел. Пять штуковин почти одновременно ударили в борта транспортов. До неба взвились столбы пламени, а Тони отбросило взрывной волной. И тут он выпал из реального мира...

Когда Тони пришел в себя, то увидел, что на транспортах веселится страшный пожар. Огонь бесновался по всему пространству судов, горело как-то слишком уж сильно — пламя поднималось чуть ли вровень с мачтами. С бортов в поду прыгали люди в горящей одежде. Впрочем, это было бесполезно, потому что горела и вода.

На пирсе лежали тела солдат. А со стороны залива по Морскому каналу неторопливо плюхали рыже-ржавые самоходные баржи, над которыми с хриплым мявом парил летучий кот.

Тут на пирс выскочил бронетранспортер, который стал поливать баржи пулеметным огнем. Автоматная пальба усилилась — видимо, подоспели солдаты, охранявшие ворота. Раздался выстрел из гранатомета. В одну из барж попали, над ней полыхнуло пламя, но она продолжала упрямо двигаться, оставляя за собой густой шлейф дыма. Тони тоже стрелял до исступления — пока не вышли все патроны. Но толку с этого было ноль целых ноль десятых.

Между тем огонь стал слабеть. Тони видел — некоторые солдаты начали отбегать — видимо, у них не выдержали нервы. Все это походило на кошмарный сон. Медленно, но упорно баржи приближались к горящим транспортам. Приблизились — и ударили в борта оставшихся трансортов. Некоторое время ничего не происходило — а потом грохнуло! Черт его знает, чем эти баржи были нагружены — но Тони почувствовал, что задрожала земля. Потовый кран начал медленно крениться — и, наконец, рухнул, расплющив бронетранспортер. Потом снова начались взрывы. Тони побежал в сторону ворот... За спиной творился форменный ад. Мимо него пролетели какие-то горящие обломки, догнавшие нескольких спасающимися бегством солдат. Потом, судя по жуткому грохоту, повалился еще один кран. В общем, порт на очень долгое время, если не навсегда, был выведен из строя.

На это раз начальство решило открыть карты. (Об истории с паровозом говорили так путано, что никто не понял, что там случилось. Впрочем, журналистам было понятно — спецслужбы темнят. Обычное дело.)

Но теперь скрывать что-то не имело смысла — поднимавшийся над портом жирный черный дым был виден чуть ли не с любой точки центра, да и звуки взрывов были слышны даже на Невском. С журналистами разговаривал сам генерал Адамс. Он был бледен и решителен. Последние события выдернули его из прострации, в которой, как шептались, генерал пребывал в последнее время. Чрезвычайные происшествия внесли какую-то ясность. Теперь все стало просто. Теперь был враг. Враг, который атаковал. А значит — нужно было его найти и уничтожить. А кто этот враг и почему он атакует — в этом можно было разобраться и потом.

Генерал вышел на трибуну зала, где проходила пресс-конференция, его узкое холеное выражало непреклонную решимость.

— Господа, теперь уже совершенно очевидно, что в этом городе нам противостоит хорошо организованная и подготовленная сила. Они ждали, пока мы успокоимся, и вот теперь начали действия. Первой вылазкой врага была атака правительственного кортежа, которая привела к очень тяжелым последствиям. Сегодня противником был атакован порт. Последствия еще тяжелее. Специалисты сомневаются, можно ли вообще теперь привести порт в рабочее состояние.

Разумеется, у вас может возникнуть вопрос — кто же это такое. Мы имеем на этот счет определенные сведения. Эти люди не преследуют никаких, я подчеркиваю — никаких — политических целей. По сведениям нашей разведки, нашими противниками являются структуры международной наркомафии и связанного с ней международного терроризма. Пользуясь политической нестабильностью, они образовали в Петербурге мощные тайные базы. Террористы заинтересованы в одном — в том, чтобы нестабильность продолжалась, и они могли бы продолжать ловить свою рыбку в мутной воде. Поэтому наша задача — ликвидировать их для блага жителей Петербурга и для блага всего демократического человечества. Да, должен признать, наши потери велики. Они несравнимы ни с какой из последних миротворческих акций. Но мы пойдем до конца! Это распоряжение я получил сегодня из Вашингтона. Мы наведем тут наш порядок, чего бы это нам не стоило!

У журналистов, понятное дело, вертелись на языке вопросы: сколько людей погибло, а так же технические подробности о силах врага. Но генерал Адамс явно предчувствуя это, заявил, что брифинг окончен. Наверное, зря он так. Если нет информации, то ее заменяют слухи. А слухи ходили разные. Так, откуда-то всплыли сведения, что пулеметы на берегу залива молчали потому, что солдат на постах буквально растерзали. А вокруг обнаружили множество следов собачьих лап...

Когда Джекоб пробирался к выходу, его догнал адъютант:

— Мистер Абрамс, генерал просит вас к себе.

В кабинете, кроме генерала, находились двое знакомых особистов.

— Мистер Абрамс, вы единственный корреспондент, имеет опыт военных действий. Поэтому мы приглашаем вас принять участие в завтрашнем рейде. Ваша русская сотрудница с вами?

— Да она меня ждет в конференц-зале.

— Мы просим вас переночевать в штабе.

— Вы подозреваете только ее или меня тоже?

— Мистер Абрамс, — усмехнулся один из разведчиков. — Если бы мы подозревали вас, а тем более ее, мы бы разговаривали с вами по-другому. Мы не новички в шпионских играх. И если бы ваша... сотрудница в самом деле работала бы на ту сторону, она вела бы себя немного иначе. Сотрудницы есть не у вас у одного. Если мы всех их начнем дергать, на большее у нас просто времени не останется. Так что спите с ней спокойно. Но... Мы вас вынуждены изолировать до завтра. Сами понимаете, обстоятельства такие. У нас работает множество русских, которые осведомлены куда лучше, чем вы. К тому же, эти мафиози наверняка завели себе осведомителей и среди военнослужащих. Ни для кого не секрет, что солдаты разлагаются со скоростью света. Я вам скажу более — в смерти людей из Вашингтона более всего были заинтересованы политические противники президента, те, кто стоит за вывод отсюда наших войск. Так что след может вести и за океан. Но, знаете — если вы будете в штабе, как-то спокойнее...

Рано утром Джекоб и Васька погрузись джип, который подал вызванный Риккардо. Его, правда, отослали обратно. Они двинулись к тому самому переезду, где так печально закончил жизнь человек из президентской администрации. Только прибыв на место, Джекоб осознал масштаб операции. Неподалеку торчали несколько танков — обыкновенных и инженерных. Солдат тоже нагнали достаточно. А вот вертолетов в небе почти не было. Маячила всего пара штук. С оставшимися случилось совеем дикая история. На аэродроме крысы перегрызли у них чуть ли не все провода. Теперь они долго не полетят.

— По нашим данным, где-то рядом находится вражеская база, — пояснил сопровождавший журналиста майор Ричардсон. Майор часто вынимал платок и вытирал лицо. Судя по его взволнованному виду, он был из тех офицеров, которые пока еще не узнали на своей шкуре, что такое свист пуль над головой.

Солдаты медленно продвигались вдоль железнодорожных путей. Метров через пятьсот выяснилось: железнодорожная колея ведет в пруд, в котором не было видно ни ряски, ни вообще каких-то признаков жизни.

— М-да, хитрая маскировка, — сделал вывод командир немецкой инженерной роты. — Такими были немецкие доки для подводных лодок в Пиллау под Кенигсбергом. Но, черт возьми, паровоз ведь — не подводная лодка... Но делать нечего — будем откачивать.

Затея оказалась не только долгой и муторной, но и, как выяснилось, весьма опасной. Один раз трубу, которая отсасывала воду, прорвало и окатило стоявших рядом солдат. Они с воплем повалились на землю — было видно, как у них прямо на глазах облазает кожа и мясо... Спасти солдат не удалось. Уж больно едкой оказалась эта дрянь.

В конце концов, проклятая жидкость была откачана. И... Офицеры тупо смотрели на дно пруда, густо покрытого разнообразным железным хламом. Тут были какие-то какие-то металлические конструкции, остов легковой машины м прочая дрянь. Рельсы вели в никуда. Правда, в дальнем конце водоема зияла огромная бетонная труба.

— Приготовиться специальной группе! — Послышалась команда начальства.

Группа разведчиков, облаченных в костюмы химзащиты, проникла внутрь. Связь с ними пропала, как только они скрылись в трубе. Потянулись минуты ожидания. Почему-то Джекобу казалось, что никто назад не вернется. Но вышло иначе.

— Идут! Послышался крик.

Все уставились в пруд, но как оказалось, разведчики вернулись не по трубе, а преспокойно притащились пешком по суше. Старший подошел в полковнику, командовавшему операцией.

— Что там?

— Через триста двадцать метров труба заканчивается бетонным колодцем, снабженным чугунным люком. Он находится на пустыре вон за тем бетонным забором. Никаких признаков противника в окрестностях не обнаружено.

— А... Источник этой чертовой жидкости?

— Ребята, покажите! — Обернулся командир к своим.

Один из солдат швырнул на землю уродец-унитаз.

— Вот! Он стоял на мусорной кучей рядом с люком!

— Надо же! Кто-то, видимо, хорошо отлил, — шепнула Васька Джекобу.

Что же касается полковника, его можно было лишь пожалеть. Он уже представил, как армейские остряки будут обсуждать "успех" операции. И какую кличку ему могут приклеить на всю жизнь. Тем более, что во всем этом он увидел лишь глумление противника. А потому, полковник, налившись краской до состояния помидора, рявкнул:

— Обыскать все окрестности! Проверить каждое здание! Заглянуть под каждый куст!

— Почему-то мне кажется, это все напрасные усилия, — сказал Джекоб Ваське.

— Ты знаешь, иногда бывает лучше не найти, чем найти. Это именно тот самый случай.

Самое-то смешное, что разведывательные группы довольно быстро обнаружили то, что искали. Это был недостроенный заводской корпус метрах в семистах в стороне, вокруг которого громоздились огромные железные ангары и какие-то дощатые сооружения. Но более всего привлекал внимание огромный ангар, к которому вели следы гусениц — явно чужих. Ничего подобного в ограниченном контингенте не имелось. И что самое главное — на сарае было намалевано гигантскими буквами слово "Вася".

— Ты лучше держись подальше, — сказала Васька.

— А ты знаешь, что там?

— Кто ж его знает. Но, как я врубаюсь, уж точно не гамбургеры с чизбургерами.

...Выстрел танковой пушки разнес ворота ангара. И тут из недр ангара, из соседних цехов, из-за близлежащих заборов полезли... Джекоб уже кое-чего насмотрелся. Но то, что он увидел, не влезало ни в какие рамки. До ТАКАОГО не доходила даже фантазия создателей компьютерных игр. Более всего ЭТО напоминало материализованный бред наркомана, наглотавшегося ЛСД. Со всех сторон перли невиданные, жуткие, чудовищные механизмы.

...Приземистая машина на очень широких гусеницах, впереди которой торчал длинный железный штырь, насадила на него один из танков и легко, словно картонную коробку, отбросила прочь. Другой танк перекусил гигантскими железными ковшами механизм на огромных колесах. Появившийся невесть откуда гибрид катка с бензовозом врезался в третий — и оба исчезли в пламени. Сметая все на своем пути, пер аппарат, у которого спереди крутились стальные острые диски, крошившие солдат, а над ним, на стреле, вращались три усеянных шипами чугунных ядра. Показалась коробка цвета хаки на восьми колесах, во все стороны из нее торчали короткие толстые трубы, из которых хлестал горящий бензин.

Между большими механизмами сновали маленькие. Гусеничные машины, высотой не более полуметра, разбрасывали из вертевшихся на крыше барабанов стальные диски, которые просекали солдат насквозь. Метался маленький горбатый легковой автомобиль, весь передок его был усеян стальными пиками, а по бокам торчали окровавленные резаки. Толстая труба, торчавшая из очень юркого квадратного монстра, всосала в себя одного из особистов. Трехколесная штука, похожая на железную решетчатую вышку, метала из хобота электрические молнии.

Все это произошло очень быстро. В считанные минуты воска были смяты и рассеяны. Чудовищные машины перли и перли. Сопротивления им почти не оказывали. Точнее, вертолеты с воздуха врезали ракетами — но ошалевшие летчики угодили по своим. Тем более, как успел сообщить один из пилотов, у них отказали все системы наведения. А стрелять без них американцы не умели.

Что касается солдат на земле, то они метались без цели. Еще бы! Столкнуться с ТАКИМ... В которое даже не знаешь, куда целить. Вскоре солдаты побежали.

Но это было еще не все. Раздался шум сверху. Бросив взгляд на небо, Джекоб увидел все того же кота. Но он был не один. Вслед за ним по небу летели черно-серые и белые клинья. Это были вороны и чайки, которые, в Питере мирно сосуществовали вокруг помоек. Но теперь птицы вели себя не отнюдь не мирно. Множество пернатых облепили вертолеты — и они рухнули на землю. Остальные заходили в пике и набрасывались на солдат, норовя попасть клювами в лицо и руки. Более всего поражала слаженность действий этих птиц — им могли позавидовать лучшие пилоты-бомбардировщики. Пернатые твари образовали классическую для фигуру "мельница" — это когда кто-то из "пикировшиков" постоянно находится в атаке. Убить птицы не могли — но солдаты теряли ориентацию, падали в какие-то ямы и канавы — а их настигали наступавшие механизмы.

Без Васьки Джекоб бы пропал. Но как только началось веселье, она схатило его за руку и потащила прочь. В результате они оказались в стоящем на отшибе бревенчатой домике, который оказался обыкновенным деревенским нужником. Долго еще вокруг слышались предсмертные крики, беспорядочные выстрелы, жуткий вой механизмов, карканье ворон и крики чаек. Наконец все стихло. Потом снова послышалось гудение дизелей, но оно было каким-то успокоенным, мирным.

Помедлив еще с час, Васька шепнула:

— Вылезаем.

Они покинули сортир, возле которого оказалась куча кирпичного мусора, на вершине которой росли густые кусты. Рядом лежал лицом вниз молодой особист, своим видом напоминавший ежика. Из спины его торчало множество тонких стальных спиц.

Журналистское любопытство пересилило в Джекобе все остальные чувства. Как в том анекдоте: хрен с ним, с хвостом, но на это обязательно надо поглядеть.

Он ползком забрался на кучу мусора и раздвинул кусты. Отсюда отлично была видна вся картина побоища, которое случилось на достатчно небольшом участке. Теперь тут деловито трудились уже другие машины. Несколько огромных траншеекопателей рыли рвы, им помогали экскаваторы. Бульдозеры, нормальных размеров, и почти игрушечные, сгребали разбросанные обломки и тела. Неподалеку стояли штуки, на ноже которых быстро-быстро клацало множество устройств — нечто вроде гигантских ножниц по металлу, пережевывающих танковую башню. По крайней мере, судьба того пропавшего "хаммера" теперь становилась понятна.

Было в этих механизмах что-то, куда даже более жуткое, чем их сюрреалистический вид. И только приглядевшись, Джекоб понял, что это. В кабинах НЕ БЫЛО ЛЮДЕЙ! Машины двигались сами по себе!

Джекоб скатился по куче — и они с Васькой стали выбираться знакомой дорогой, к тому самому переезду.

Там тоже побывали. Лежали тела оставшихся тут солдат. Все оставленные здесь машины превратились в то, что делают с автомобилями на "кладбищах" — то есть, они стали железными лепешками. Кроме... Джипа Джекоба. Он был как новенький. Даже запасная пачка сигарет преспокойно лежала на торпедо так, как он ее оставил.

Джекоб закурил и обнаружил, что у него дрожат руки. Но, к своему удивлению, он обнаружил, что вполне в состоянии нормально мыслить. Возможно потому, что увидено было чересчур чудовищно и просто-напросто не умещалось в мозгу. Поэтому Джекоб начал с самого непонятного.

— Слушай, а этими... машинами... Кто ими управляет? — Спросил он Ваську.

— А на фиг ими управлять? Да и кто с ними сможет справиться? Сам только что видел, чем такие финты ушами заканчиваются.

— Мать твою так! Да объясни мне, что это такое?

— Вот заладил, как попугай. Ну, живут они тут! А вас в Бостоне что, таких нет?

— Да, нет...

— А у нас есть. Ваши тоже молодцы. Если у тебя бы дома какие-нибудь козлы дверь разнесли и вломились без спроса, ты бы как отреагировал? Вот и эти стали разбираться.

— А вороны с чайками?

— Есть такое правило: наших бьют! Или у вас в Америке о нем не слыхали? А у нас его хорошо знают.

Башка у Джекоба шла кругом. Все, в общем, выходило правильно и логично — каким бывает бред шизофреника. Но это ведь, к сожалению, это не было бредом! Валяющиеся вокруг трупы и остатки автомобилей это наглядно демонстрировали.

В голове крутилась совсем уж бессмысленный вопрос: а мою-то машину почему не тронули? Ладно, его могли не заметить в суматохе побоища. А машина-то стояла на самом виду! Но у кого спросишь? От Васьки, как уже понял Джекоб, толку не добьешься. То ли и в самом деле не знает, то ли темнит. Не идти же спрашивать в тот ангар!

Журналист взялся за руль и вдруг увидел под ногами книжку. Он нашел ее в штабе, валявшейся под кроватью в комнате, где они ночевали — и прихватил потому что очень понравились иллюстрации. На обложке значилось: "А.С.Пушкин. Медный всадник".

Мистер Спенсер, первый редактор Джекоба, преподавший ему начальные уроки настоящей, а не университетской журналистики, любил повторять:

— Запомни, парень: нет необъяснимых фактов. Есть бездарные журналисты, которые не умеют докопаться до истины. Если не можешь найти объяснения — значит, ты просто накопал мало фактов. И еще. Если ты закончил свой дурацкий колледж и прочел пару десятков книг — это еще не значит, что ты знаешь, как устроен мир. И в может может быть много такого, о чем мы и понятия не имеем. Болтать языком — работа ведущих ток-шоу. Работа журналиста — смотреть и слушать.

Слова матерого газетного зубра, сделавшего себе имя на журналистских расследованиях, всплыли в памяти очень вовремя. Они внесли некоторую ясность в ту кашу, которой являлись мозги Джекоба. Выходило — он пока что просто мало знает. Теперь стоит не носиться, как ошпаренная кошка, гоняясь за событиями — а разобраться — что, собственно, тут творится?

Правда, оставался очень серьезный вопрос: какие объяснения давать начальству на этот раз? Пораскинув мозгами, Джекоб решил: самое простое — рассказать, что видел возле того ангара. А разговоры с Васькой — они к делу не относятся. Тут журналист поймал себя на мысли, что, по большому счету, ему плевать на проблемы генерала Адамса. Зато он очень не хочет, чтобы его подруга вляпалась в неприятности, чтобы ее начали мурыжить в разведке. Они там это умеют.

Словно прочитав его мысли, девчонка хлопнула его по плечу:

— Да не парься ты, Яшка! До меня ваши гебисты не дотянутся. Руки у них коротки.

Впрочем, в конце концов все решилось куда проще, чем он думал. Во-первых, как оказалось, уцелел не они один. Пока Джекоб отсиживался с Васькой в сортире, десятка полтора солдат сумели — где бодрой рысью, где раком — достичь Обводного канала. К тому же, многие офицеры армейской разведки сопровождали военные части на операцию. Очень уж им хотелось раскрыть страшные тайны международной мафии. Раскрыли, мать их... Теперь эти особисты уже никого никогда спрашивать не будут — сами уже несли ответ перед Господом Богом. И те, кто уцелел, находились в состоянии полного ступора. Как и все армейское начальства. Оно и понятно. ТАКОГО оглушительного разгрома не случалось даже во Вьетнаме.

Что же касается остальных уцелевших, то они пребывали в прострации, какая наблюдается у человека, которому двинут по башке бейсбольной битой, обмотанной мягкими тряпками. То есть, это когда на ногах стоять можешь, а соображения никакого.

Все это выяснилось, когда Джекоб сунулся в штаб. На него замахали руками так, что ветер поднялся. Журналист малость опешил, но в это время из кабинета вывалился бледный шатающийся солдат. Джекоб его узнал. Это был тот адвентист, который, когда полетели компьютеры, орал о дьяволе. Теперь он бормотал то же самое.

— Господи, прости нас, защити от нечистого...

И, шатаясь, побрел куда-то прочь.

Оказалось, что начальству наговорили уже такого, что они уже были не в состоянии что-либо воспринимать. Из показаний свидетелей выходило, что против трех батальонов спецназа, поддержанных танками и прочими причиндалами, вышел из ада если не сам Сатана, то Абадон при поддержке Мерезина — точно. Кстати, у одного из штабистов к вечеру стало совеем плохо с головой. Он забежал в Смольный собор, начертил на полу круг и отказывался оттуда выходить. Стоял себе в кругу на коленях и бормотал молитвы.

В общем, никому до Джекоба не было дела — даже коллегам, которые, набрав интервью, чесали в затылках, соображая, как все это можно превратить в статьи и репортажи. Ехать же на место и поглядеть самим — такой преданности профессии не обнаружилось ни у кого. Поэтому все решили подождать, что скажет начальство.

С дуры спрос короткий

Джекоб уже как-то привык, что являясь к себе, обнаруживал, что называется, разнообразные картины маслом. Вот и сейчас так вышло. В его койке лежал Риккардо в компании с Речел.

— Так уж вышло, шеф, — смущенно оправдывался солдат, натягивая мундир, — девушка вернулась сильно расстроенная, надо же было ее утешить.

Журналистка же, как была — в костюме Евы, бросилась к Джекобу и со скоростью пулемета затараторила про свои многочисленные печали.

Дело было так. На следующий день после первого визита на Сенную, она отправилась туда снова — и достаточно быстро нашла среди тамошних завсегдатаев человека, с которым его накануне познакомила Васька — длинного угрюмого мужика в видавшем виды кожаном плаще. Он находился в состоянии, которое называется невыносимым похмельем.

— Извини, подруга, — выдавил он из себя на плохом английском, — не смог я вчера смотаться за товаром. Но мы могли бы прямо сейчас вместе двинуть. Пятьсот баксов за наколку дашь? Только вот...

Он мог не продолжать. Речел во время ее музыкально-журналисткой карьеры приходилось работать с оператором, который был беспросветным пьяницей. Поэтому она имела представление, как решать такие проблемы. Журналистка порадовалась, что захватила с собой бутылку виски, и, достав сосуд, накапала в стаканчик пару дринков. Тот жадно глотнул и вожделенно посмотрел на сосуд. Но та знала, что будет, если продолжать наливать клиенту. Тогда уже точно никто никуда не поедет.

— Едем! Пить будем потом! — скомандовала она беаппеляционным тоном.

Есть в мире люди, отчаянная смелость которых является следствием полного отсутствия мозгов. Речел была именно их таких. Она никогда раньше не работала в военной журналистике, и не имела дела с криминалом. Поэтому даже представить себе не могла, чем могут кончиться такие поездки. Девица была твердо убеждена, что поскольку она является гражданкой США, с ней ничего и нигде не может случиться. От этой святой уверенности ее не смогли отвратить даже трупы американских солдат, на которых она здесь успела наглядеться. Вид многочисленных убитых соотечественников не ее мировоззрение никак не повлиял. По ее мнению все было правильно — у солдат работа такая. Они пошли служить в армию, а в армии убивают. А она журналистка, поэтому ей бояться нечего. Поэтому Речел без лишних слов запихала мужика на сиденье джипа и села за руль. Вот уж в чем ей невозможно было отказать, так это в энергии.

— Показывай дорогу, — бросила она спутнику и завела мотор.

Проехали они довольно далеко. Миновали Невский проспект, название которого даже Речел сумела запомнить, они переехали одну из бесчисленных речек, свернули на какую-то длинную улицу, а потом зарулили во двор.

— Теперь вылезаем и двигай за мной, — сказал ее спутник.

Мужик двинулся куда-то в угол, где виднелась дверь парадной. В ней ступени вели не только вверх, но и вниз. Они спустились по ним — и оказались в подвале, в полной тьме. Впрочем, пришедший с ней человек тут же вытащил из угла какую-то штуковину, оказавшуюся допотопным керосиновым фонарем. На родине Рэчел, в Новой Англии, такими штуками любили украшать кабачки в стиле "ретро". Чиркнула спичка, вспыхнул свет — и журналистка увидела, что находится в довольно обширном сводчатом подвале. В углу стоял стол, на котором лежала какая-то донельзя грязная стеганая одежда и резиновые сапоги. Мужик скинул плащ и натянул все это на себя.

Потом он оглядел Речел.

— Одежка у тебя не того для этих мест, но что делать. Спецодежды тут больше нет.

Они подошли к середине подвала — там обнаружился люк, в котором вниз вели железные ступеньки. Мужик спустился вниз, из тьмы донесся его голос:

— Валяй, спускайся, я тебя подстрахую.

Спуск был коротким, метра в три. Внизу оказалось какое-то небольшое помещение, откуда вел проход, наполовину прикрывавшийся железной дверью невероятной толщины, снабженной чем-то вроде рулевого колеса. У Речел под ложечкой засосало от сладкого предчувствия — она шла в тайные бункеры международной наркомафии. Девица уже представляла себе бестселлер, который появится на прилавках Америки — и сделает ее известной всему свету. И тут раздался большой "плюх!". Замечтавшись, Речел ступила не туда и провалилась по колено в какую-то дурно пахнущую жидкость.

— Острожнее, подруга.

Миновав дверь, они оказались в огромном помещении, сплошь занятом двухэтажными нарами. Миновав его, снова прошли в такую же железную дверь.

— Теперь, снова осторожнее.

Опять последовал спуск по вертикальной лестнице. Теперь они находились в узкой низкой кишке, с полтолка которой свешивались какие-то мерзкого вида наросты. Тут Речел снова не повезло. На этот раз она грохнулась уже всерьез, во весь рост — вся одежда и лицо оказалась в липкой грязи.

— Я в говорил осторожнее... Тут тебе не Невский проспект.

Кое-как вытершись, журналистка поспешила за мужиком. Они некторое время шли по узкому и низкому коридору, по стенам которого тянулись толстые кабели. Снова куда-то поднялись — и оказались в подобии круглого колодца, посредине которого находилась некое сооружение из ржавого железа.

— Ну, давай бабки.

— А... Товар? — Спросила Речел, подражая крутым персонажам из виденных боевиком.

— Не боись, я никого не кидаю.

Получив деньги, мужик показал на сооружение, возле которого они стояли — это было нечто вроде бочки или выпирающей из пола обрезанной трубы.

— Вот тебе товар. Бери.

Речел, по кинофильмам как-то иначе представляла себе процесс продажи крупных партий наркотиков. А тут... Не было ни дорогих машин с тонированными стеклами, ни элегантных людей с мрачными лицами, ни громил а автоматами. А была труба — или бочка — заглянув в которую, журналистка убедилась, что она до отказа набита этой самой мерцающей синей глиной "глиной".

— И... Сколько?

— Сколько тут? Полтонны, наверное. Не парься, тебе хватит.

— Да, нет... Сколько стоит грамм?

— Не понял. Какой грамм? Почему он должен что-то стоить? Смешная ты, право слово. Ты мне деньги заплатила — я тебе место показал. Чего тебе еще? Бери, сколько хочешь. Если мешка нет, вон держи, у меня пакет с собой. Да, ты не жадничай, если еще понадобится, потом еще придешь. А если дорогу не запомнила — давай еще десятку, когда выйдем на свет, я тебе схемку нарисую. Только у меня такая просьба — не показывай это место кому попало. А то начнется тут проходной двор... Набегут всякие дураки. Особенно из ваших, которые без понятия.

— И что, многие про это место знают? — Пролепетала Речел, все еще ничего не понимая.

— Про это место — я, Сева, Пархатый и Дымок. Ты пятая будешь. Но ты не парься — здесь на всех хватит. А если не хватит — найдем другое место.

— А... Оно не одно?

— Нет, ты все-таки какая-то странная. Да полно таких мест! Вопрос ведь не в том, чтобы эти места найти. Если пошаришься по подземельям — так при желании найдешь. Вопрос не в этом, а в том, чтобы эту лабуду загнать. Для этого надо иметь нужные контакты с финиками или чухонцами. Вот это каждый бережет как зеницу ока. Но тебе, как я понимаю, это ни к чему, ты со своими янкесами будешь дуло иметь, а я к ним лезть не хочу, у вас ведь наверняка что-то типа ментов имеется. Так что мы не конкуренты. Ладно, бери сколько надо — и пошли.

— Я потом...

— Как хочешь, твое дело. И вот еще что. Если будешь приходить, можешь брать одежду и сапоги. Только клади на место. И фонарь если возьмешь, пополняй в нем керосин. Лады?

Речел все никак не могла ничего понять.

— А... Мафия?

— Какая мафия? Мафия раньше у нас была. А как начался бардак, так все и свалили. Что здесь мафии делать? И бизнесмены свалили. Только такие как мы, раздолбаи, и остались.

— Я не о том. — Речел наконец сумела собраться с мыслями. — Кто это все сделал?

— Да никто не делал, я так полагаю! Само собой как-то вышло. Как нефть в земле образовалась? Ее ж никто специально не делал. Так и тут. Экология плохая, стоки канализационные из прохудившихся труб просачивались, пока работала канализация. Плюс еще химия всякая, разные там кислотные кислотные дожди. И еще такая штука. Ведь, ну, ты видела — это бомбоубежище. Может, здесь какая-нибудь фигня страшная была запрятана на случай войны...Рассказывают, еще когда коммунисты только-только грохнулись, так люди тоже под землю полезли, подломили склады, там лежали на случай войны какие-то аптечки — то ли против радиации, то ли против химии, то еще против чего... В общем, наркоманы тогда этой дрянью долбились и очень даже были довольны. Вот и тут что-такое образовалось... А что, химик или геолог, чтобы в этом разбираться?

...Рыдать Рэчел начала еще в машине. Рыдала всю дорогу, и потом, когда, даже не почистившись, побежала за утешением к Джекобу. А утешать ее пришлось Риккардо.

— Шеф, а я вот одно не понял, что она так расстраивается, что отдалась простому солдату? Говорят, до этого ниже офицера она не опускалась. — Удивился латинос. — Ведь, как я соображаю, тайну-то этой дряни раскрыла все-таки она? Так в чем проблема? Накатает она про это дело статейку или там фильм снимет — и все будет в лучшем виде.

Джекоб только засмеялся.

— Риккардо, сразу видно, что ты не читаешь газет. Знаешь, куда можно засунуть такую тайну? То что она раскопала — это совершенно не в тему. Никто этой информации не купит. Читателя ведь что волнует? Жуткие тайны и глобальные заговоры. Всякие там могущественные мафии или агенты спецслужб. Вон, вспомни, в кино каждый второй герой спасает человечество, никак не меньше. А тут что выходит? Страшный наркотик оказался дерьмом из петербургской канализации? К тому же такую публикацию просто не пропустят. Хотя бы как рецепт изготовления наркотиков. Представь, что по всем городам люди в подземелья полезут.

Речел зарыдала снова. Обхватив журналистку за задницу, Риккардо потащил ее к кровати. Вскоре оттуда послышались звуки утешения.

— Что она так рыдает? — Спросила Васька.

— Наркомафию не нашла, такая у нее беда случилась.

Джекоб коротко рассказал приключения Речел. Васька только хмыкнула.

— Я ж говорю — дура она набитая. Спросила бы меня, и лазить в дерьмо не пришлось бы.

— А ты, что, все знала, где эту "свинку" берут?

— Точно не знала. Что я, все питерские помойки знаю, что ли? А про наши подземелья вообще точно никто ничего не знает. Но вот то, что этот "свинячий кайф" можно лопатой добывать — кто ж про это не слыхал? Это ж как грибы в лесу. Их там мало, что ли? Но грибные места кому попало не показывают. Разве что за бабки, особенно если похмелье давит. А вообще, там, в промзоне, есть вещи и куда как покруче.

Джекоб и раньше чувствовал, что вся эта теория про страшную наркомафию шита белыми нитками. А точнее придумана, потому, что нет другой. Что-то в ней не клеилось самого начала. А вот теперь все решилось однозначно. Если эту "свинку" добывают все, кому не лень и главная проблема — ее продать — значит, никаких жутких структур нет. Да и, честно говоря, то, что он видел сегодня во время боя возле ангара, как-то не походило ни на какие страшные секретные разработки. Хотя бы потому что вели себе эти монстры как толпа хулиганов. Не устроили засаду, а просто поперли толпой. Конечно, они всех победили, но все равно это странно. В памяти всплыл какой-то дурацкий фантастический роман про "цивилизацию машин". Нет, чушь, конечно.

Видимо, на лице Джекоба отразилась зашедшая в тупик работа мысли. Васька вывела его из этого тупика, она подошла, прижалась к журналисту и кивнула на Риккардо и Речел.

— Тебе не кажется, что вон те ребята занимаются не самым глупым делом? Может, мы тоже, а?

Трамвай из ниоткуда

— Нет, вы прекратите разговоры о какой-то там национальной специфике! Пора забыть про все эти пережитки имперского сознания. Наша задача — пропагандировать демократические ценности. Вы поймите — на месте так называемой культурной столицы России будет создан, по сути, новый европейский город. Который к России никакого отношения иметь не будет. Вот мы и должны воспитать достойных граждан этого города.

— Но наши культурные традиции... Питерская интеллигенция всегда была хранительницей духовных ценностей...

— А кто нам мешает их хранить? Эрмитаж под охраной. Русский музей под охраной. Охраняют, заметьте, американские солдаты — то, что не успел разворовать ваш, с позволения сказать, народ. Да, мы — духовная элита. И новая власть со свойственной ей мудростью, — лысый человек с лицом стареющего педофила почтительно откашлялся в сторону Джекоба — так вот, новая власть взяла нас под свое покровительство. И мы готовы оправдать ее доверие!

Джекоб зашел сюда со скуки. Это было заседание общественного совета или чего-то вроде этого. Генерал Адамс имел инструкции сотрудничать со всеми демократическими силами. Вот он и сотрудничал. Несмотря на их нежелание заниматься практическими делами. Тем не менее, множеству людей, гордо именовавших себя "демократической интеллигенцией" дали хорошие зарплаты и назначили на разные должности. В числе прочего создали и этот самый совет. Чем он конкретно занимался, Джекоб так и не понял, но головной боли армейскому руководству этот общественный совет принес немало. С самого начала члены совета стали заваливать все начальственные структуры доносами друг на друга. Главной темой была нелояльность к США, которая замечалась за тем или иным деятелем в те или иные времена. Писали анонимно, за подписью, а многими подписями. Причем обвинения были, в основном такого мелкого плана, что им, наверное, даже при Ежове не дали б ходу. Все сводилось к тому, что некий господин не всегда визжал от восторга при виде звездно-полосатого флага.

Поначалу все это даже пытались читать, быстро поняли бессмысленность этого занятия. В итоге, рассвирепев, генерал Адамс запретил принимать доносы, но их все равно слали. Более всего страдал отдел пропаганды. Наивные люди из него полагали, что найдут в лице этих господ консультантов, которые позволят действовать в соответствии с местной спецификой. Ага, разбежались. Представители "духовной элиты" лишь преданно глядели в глаза, ожидая руководящих идей, чтобы их озвучить. А если видели хоть какой-то намек на руководящие пожелания, озвучивали их так, что глаза бы не глядели. К примеру, после побоища за Обводным каналом, от демократической общественности поступило ровно двенадцать бумаг, в которых говорилось, что все жители Санкт-Петербурга, как один, гневно осуждают подлые вылазки коммуно-фашистов.

Джекоб даже поинтересовался у одного из этих господ:

— А кто из них кто? Вороны — коммунисты, а чайки — фашисты? Или наоборот?

В ответ демократ подхалимски захихикал и понес нечто вроде того, что все россияне, кроме представителей духовной элиты рождаются с криком "Хайль Сталин!" А потом попытался подсунуть сразу три доноса.

Собственно, как понял Джекоб, при всех властях эти господа занимались только лишь подобной фигней. Да и занимались как-то хреново. Недавно он видел в какой-то книге советские плакаты времен Второй мировой войны. Вот это пропагандисты работали! Те ребята умели поднимать людей в бой. А эти... Им явно было не по зубам поставленная задача: зажечь энтузиазмом население, которое пока что равнодушно прожирало гуманитарную помощь и, похоже, было вполне довольно своей жизнью.

А еще "духовная элита" любила болтать. Сегодня, к примеру, они обсуждали концепцию городского телевидения. Его, этого самого телевидения еще не было — не хватало мощностей. Впрочем, в большинстве городских домов не было электричества и воды. А тут еще начался дурдом за Обводным...Но люди сидели и увлеченно дискутировали ни о чем Они почему-то совершенно искренне полагали, что именно за это им платят деньги и дают пайки.

Джекоб зевнул и подался с Васькой на выход.

— Слушай, хоть ты мне объясни: что это за работа — хранитель духовных ценностей? — Спросил он у подруги.

— А-а, так это очень просто. Это значит — у всех просить бабки, потом их красть и кричать, что дают мало.

Они вышли из здания, которое отдали под работу всех этих общественников. Они носило странное название "дом политпровета", хотя до полного бардака там был банк или что-то вроде этого. Как пояснила Васька, очень давно, еще при коммунистах, в этом доме занимались примерно тем же, что и теперь. И примерно те же самые люди.

На пороге стояла мощная покачивающаяся фигура в позе горниста — приставив к горлышку бутылку виски. При виде Джекоба фигура обернулась.

— О! Журналист! Привет! И ты, девчонка, тут... Я ж так и думал, что ты не пропадешь.

Джекоб узнал Тони, с которым они "конвоировали" Ваську.

— Ну, ребята, давайте за встречу, — предложил солдат и протянул сосуд журналисту.

Глотнув и передав бутылку Ваське, Джекоб пригляделся к солдату. Что-то в нем изменилось. Он не мог сказать — но это был не простой парень из Техаса, а уже несколько иной человек.

Приняв от Васьки емкость и глотнув снова, Тони достал сигарету и обратился к журналисту:

— Слушай, вот ты образованный и вообще к начальству и ко всем таким делам ближе, вот ты мне скажи: на кой черт мы тут?

— А ты что, домой уже захотел?

— Домой? — Тони пьяно ухмыльнулся. — Нет уж. Мне домой никак нельзя. Я, если хочешь знать, почему в армию двинул? Потому что у меня иного выхода не было. А потому что одному черномазому морду в кашу превратил. Он первый начал, стал, сука, девчонку мою лапать на дискотеке. Вот я ему и неплохо и приложил. Но у нас ведь политкорректность, бля! Если бы я белому рожу начистил — вышло бы хулиганство. Пара месяцев тюрьмы, не больше. А если черному — это уже получается расизм. Будь у меня хороший адвокат — еще ладно бы. Но откуда у меня на него деньги? А еще газеты вопли подняли. У них получилось, что будто я чуть ли не в балахоне ку-клакс-клана на эту дискотеку ворвался и давай всех крушить. Вот я свалил по-быстрому, завербовавшись в армию. Теперь они ждут, пока я вернусь, чтобы меня посадить всерьез и надолго. А в тюрьме те же черномазые давно свои порядки навели. Мрак, в общем. Да и вообще — мне этот город нравится. Я б хотел в нем жить.

— Даже в таком, в развалинах?

— Вот испугал! — Тони засучил рукав и показал свою здоровенную руку. — Эту руку видел? У меня четырнадцать профессий и все рабочие. Быстро отстроили бы! В лучшем виде! Но вот только знаешь, я бы на месте местных всех бы нас давно перебил на хрен.

— Так ведь они хотят, чтобы было, как в Америке.

— Вот дурачье-то! — Заржал Тони. — Что там у нас хорошего? Была у нас когда-то страна... Мои предки ее построили на пустом месте. Вот это была страна! А теперь... Одна тоска, политкорректность и права пидарасов. Бутылка снова пришла к Тони, он глотнул и вдруг задумался.

— А ведь знаешь, ОНИ ведь нас все-таки перебьют...

— Кто ОНИ?

— Понятное дело, не мафия, о которой нам все уши прожужжали пропагандисты. Нет тут никакой мафии.

Джекоб аж вздрогнул.

— Откуда ты знаешь?

— Да уж знаю, кое-что повидал. Я ж там, в порту был. Ты вот слушай...

Джекоб не успел выяснить подробности. Что-то случилось. Мимо пронеслись две грузовые машины, потом проскочил джип, затем пробежали люди.

— Похоже, снова какая-то внештатная ситуация. — Убежденно изрек Тони.

Так оно и было. На этот раз неприятность случилось с временной городской радиостанцией. Она, помещавшаяся в щитовых домиках, располагались неподалеку — на месте, которое, видимо раньше было парком, но теперь там остались лишь пни — видимо, деревья спилили зимой на дрова. Так вот, мачта станции покосилась, а на месте нескольких домиков бушевало пламя. Вокруг суетились люди, не давая огню распространяться. К троице, остановившейся возле пруда, откуда-то выскочил Риккардо.

— Все, шеф, радиостанция накрылась. — сообщил он — Горят бараки, где находится вся основная аппаратура. Теперь в любом случае местными долго мозги полоскать не будут.

— Само загорелось?

— Как же, загорится оно само! Немцы подожгли. Человек десять из ихнего батальона. Грибов, видно объелись. Не одна же Речел такая хитрая. Наверняка и другие до сути дела докопались. Или этой новой дряни... или тоже с ума посходили как те у цирка...

В армии никто не верил в историю с переодетыми бандитами. До последних событий среди солдат была популярна "внутренняя" версия начальства (о которой, понятное дело, все знали). После же разгрома порта и место остального поползли слухи о психотронном оружии, которым был нанесен удар солдатам в Федерации хоккея. Благо байками о таком оружии желтые газеты пачкали мозги читателей уже много лет.

— Ну так и что случилось дальше? — Продолжал добывать информацию Джекоб.

— Так вот, ворвались немцы совершенно не в себе, все погромили и подожгли. Горланили какие-то песни. На русском, как я понимаю. Попробую исполнить.

— Ты ж не знаешь русского!

— Уже немного знаю. От девочек. Не все ж трахаться как швейная машинка. Надо же все-таки и поговорить... Да у меня к тому же память на песни хорошая. И вообще — что не сделаешь для любимого шефа!

Риккардо напрягся и с жутким акцентом процитировал: "пожелай мне удачи в бою".

— Зигфридами себя, что ли, вообразили под грибами? Берсерки хреновы. Но почему они пели на русском? Если б они "Рамштайн" горланили — или какие-нибудь нацистские песни вроде "Хорста Весселя", я бы понял...

— Не все так просто, шеф, — понизал голос Риккардо. — Я ж говорю, неспроста все это. Как и тот паровоз и все остальное... Я рядом был, когда все началось — клеился к одной русской, которая на радио диски меняет и треплется в перерывах. Повел ее для употребления — и тут увидел... И про девчонку совсем забыл, до того обалдел. Это я-то, можете представить? Вы слушайте, шеф... Там, напротив радиостанции, в парадной, стоял один парень — и явно не зря стоял.

— Кто такой? — Заинтересовался Джекоб. Впервые во все эти истории с той стороны вроде бы оказался замешан человек.

— Парень был весь в черном и вроде как азиат. Но не китаец и не японец. Это точно. Уж их-то я в Нью-Мексико нагляделся. Этот и ростом выше, чем они бывают, и морда не такая. Так вот. Стоял себе этот парень и наблюдал. С такой каменной рожей, ну, знаете, как обычно у азитов. Но видно было — следил за пожаром очень внимательно.

— А почему ты на него внимание обратил? В Штатах тоже зеваки всегда на пожар сбегаются.

— Почему я на него внимание обратил? Понимаете, что-то в нем было такое... Слов не могу подобрать... В общем, не человек это!

— То есть?

— Не знаю! Не человек — и все тут. Нежить явная!

Час от часу не легче! Только понадеялся что в этой истории появились живые люди, как снова поперла чертовщина!

— О чем это он базарит? — Заинтересовалась Васька. Джекоб перевел.

Девица жизнерадостно заржала.

— В черном, говоришь? Косоглазый? Ну, тогда все понятно. Нет, какие же вы все-таки дураки! На пустом месте сами врагов себе создаете. Надо ж было такую попсу крутить на всех углах! Вот Последний Герой и не выдержал. А он-то, наверное, до того был не против вас... Эти все старые рокеры вроде бы Америку очень даже уважали.

Джекоб обладавший хорошей журналисткой памятью, вспомнил надписи, которые неоднократно видал на заборах: "Виктор Цой — последний герой". Тогда он еще поинтересовался этим именем — потому что слово "Цой" на стенах Петербурга попадалось не реже, чем созвучное с ним другое слово из трех букв. И узнал кое-что. А память журналиста — как компьютер. Что туда попало — остается там навсегда.

— Ты имеешь в виду Виктора Цоя, знаменитого русского, рок-музыканта?

— Причем здесь Цой? Цой давным-давно умер.

— Что ж это, призрак?

— Ну, ты как маленький! Призраков не бывает. То есть, конечно, бывают, такие как в Эрмитаже, но они вот так просто, за здорово живешь, по улицам не болтаются. Говорят же тебе русским языком: это — Последний Герой!

— Тоже здесь живет? — Обреченно спросил Джекоб, предвидя ответ.

Но услышал нечто новое.

— В том-то и дело, что нет. То есть, типа живет... Но не так, как те железки — или, скажем кот-летун. Последнего Героя вроде как не было. Долго не было. Говорят, когда-то его видали возле "Камчатки". Но потом он исчез. Наверное, фанаты достали. А вот теперь снова появился. Я сама в это не врубаюсь. Но точно натворил Последний Герой. Больше некому.

— Почему же ему так не нравится музыка, которую по радио гоняли?

— А тебе она нравится?

— Да как-то не очень.

— И мне не нравится. Вот и ему не нравится.

Тут Джекоб ощутил странное чувство — симпатию к этому Последнему Герою. Потому что, честно говоря, он бы и сам с удовольствием заткнул бы этот радиофонтан...

Васька помолчала и снова выдала перл:

— Ну, Последний Герой — это ладно. Но если он появился, могут и другие...

— Кто?

— Такие, как он. Только побольше калибром.

— Какие?

— Ну, не могу я объяснить. Ж...пой чувствую, а сказать не могу. Потому как не понимаю.

* * *

Джекоб обозрел окрестности и изрек:

— Умеют все же немцы устраиваться!

В самом деле. Германская танковая часть, расквартированная на Петроградской, заняла какое-то строение возле огромного концертного зала. В свете последних событий место было — лучше некуда — все подходы издали просматривались. Кроме того, капитан Шанц выставил на подступах танки и приказал танкистам держать ухо востро.

Тут был полный порядок. Джекоб, с утра навестил с утра несколько частей союзников США по НАТО. На эту тему ему заказал статью редактор, как обычно, ницично хмыкая в трубку.

Причины такого хмыканья были понятны. Ни для кого не являлось секретом, что союзнички, мягко говоря, не слишком-то рвались в "горячие точки" помогать "старшему брату". А если честно — то совсем не рвались. Доходило до полного маразма. Американские части ехали на войну — а их место в Штатах занимал союзники. Правда, поскольку никто не предполагал, что в Петербурге будут неприятности, союзников тут было больше, чем в других местах. Но, как убедился Джекоб, дисциплина у них была отвратительная. Даже по сравнению с американцами. Особенно в этом отличились грузины и западноукраинцы, которые вообще не просыхали — и в боевом отношении представляли из себя пустое место. А вот этой немецкой части все было не так. Джекоб и высказал это капитану, заодно помянув и об удачном выборе места. Они стояли возле поземного перехода — капитан и Джекоб с Васькой — и беседовали на отвлеченные темы.

— Место хорошее. И что ценно — вот это рядом. — Капитан кивнул на красивую церковь, стоящую неподалеку, а потом на часовню на противоположной стороне улицы.

— Вы серьезно? — Удивился журналист. Капитан как-то не производил впечатление религиозного человека.

— Да, нет, это у меня просто такой кладбищенский юмор. А если серьезно... Видите ли, Джекоб, ваши начальники, по-моему, просто не поняли, куда полезли. Как, впрочем, и те дураки, которые завербовались в этот корпус. А я-то знаю. Я, в отличие от ваших начальников, внимательно изучал историю. Да что там история! Мой дедушка, крепкий был старик, прожил чуть ли не до ста лет. На Второй мировой он получил Железный крест с дубовыми листьями. Такие награды Гитлер кому попало, не давал. Воевал он на Восточном фронте, в группе армий "Север". То есть, в том числе и под этим городом. Который, кстати, они так и не смогли взять. Так вот. Знаете ли, мой дед до конца своих дней иногда просыпался по ночам с жутким криком "партизаны!" Вы и представить себе не можете, какая тут шла война. По сравнению с ней даже Вьетнам и Иран — это просто детские игры.

— Но ведь то, что происходит, это не русские против нас действуют, а что-то неопознанное...

— А кто это? Китайцы? Я вас уверяю — от русских можно ожидать абсолютно всего. Абсолютно! Для моего деда и его камрадов танки Т-34 и КВ тоже поначалу были чем-то совершенно запредельным. Я уж не говорю о "сталинских оргАнах"... Эти чудовища были для них куда более страшными, чем эти монстры с городских помоек. Я вот упомянул партизан. Сначала тоже ведь было тихо. А потом они полезли отовсюду... Когда этот город обложили части вермахта, жители по всем расчетам должны были вымереть. Все. Поголовно. Но они ведь не вымерли. Вы знаете, один из наших лучших полководцев, Фридрих Великий, сказал: "На русского солдата нужны две пули. Одна, чтобы его повалить, другая — чтобы его убить". Вы с вашей пропагандой их повалили. Но, видно, убить-то и не смогли. А теперь нам всем придется за это отдуваться.

— Но ведь мы пришли с добрыми намерениями...

— Эти глупости говорите своим читателям, — желчно усмехнулся капитан. — Вы еще про демократию и прочие глупости речь заведите. Россия нам мешала. Мы сделали все, чтобы ее повалить. И пришли закрепляться на завоеванной территории. Вот и все. Мой дедушка, знаете ли, тоже долго был уверен, что идет спасать Россию от ига коммунистов и еврейских комиссаров. Что его тут будут с цветами встречать. А встречали, бросаясь под танки с гранатами и стреляя из-за каждого куста.

— А вы сами, что же в это ввязались? Насколько я знаю, в бундесвере в экспедиционный корпус направляли только добровольцев.

— По глупости, конечно. Из любви к военной истории. Хотелось въехать на танке в город, до которого мой дедушка не доехал десять километров. Взять, так сказать, реванш. Вот я и въехал. Теперь бы еще обратно выехать... Доннерветтер!

Откуда-то, из боковой улицы на набережную Карповки выскочил трамвай. Что было дико само по себе — понятное дело, никакого тока в проводах не было и быть не могло. К тому же, нормальный трамвай на такой скорости не мог бы преодолеть столь крутой вираж и не слететь с рельсов к чертовой матери. Да вид этого трамвая... Это был старинный длинный вагон — такие Джекоб видел на фотографиях американских городов тридцатых годов. Он был ослепительно-алого цвета, с окнами, плотно завешанными занавесками. Но что самое жуткое — позади трамвая оставалась ослепительная огненная дорожка. Стоящий на перекрестке танк рявкнул пулеметом, но никакого эффекта это не оказало. Потом пулемет замолчал — и больше танк не подавал признаков жихни. Трамвай летел прямо на бронированную машину. Джекоб, уже всякого насмотревшийся, подумал, что сейчас будет столкновение и взрыв. Но вышло иначе. Не доехав до танка метров двадцать, трамвай, внезапно взмыл в воздух. Ослепительная вспышка — и вагон полетел по наклонной траектории вверх, пройдя чуть ли не над самыми люками. Потом трамвай прошел над казармами части, снова полыхнуло — вагон показался на миг и растворился в воздухе, в завертевшейся в небе воронке темно-синего смерча.

Танк стоял там, где и стоял. Только из башни больше уже не торчала голова танкиста. Капитан и Джекоб с Васькой бросились к машине — и обнаружили, что она пуста. Сломя голову они кинулись к жилому комплексу. Часовых на входе не оказалось. Капитан ворвался внутрь. В нескольких помещениях были разбросаны книги и журналы, в курилке на пепельнице дымились несколько сигарет. А вот тех, кто курил — не было. После некоторых поисков удалось обнаружить ошалелых солдат.

— Все на месте? — Спросил капитан.

— Никак нет... Вон тут Ленц сидел, мы с ним играли в шашки. Полыхнуло что-то, я гляжу — а его и нет... А вон там Штраус и Мюллер сидели, они смотрели на нашу игру. Он тоже исчез после этой вспышки...

Тоже самое обнаружилось и нескольких других помещениях. В остальных солдаты были в целости и сохранности. Но все теперь вели себя как напуганные овцы, оставшиеся без вожака.

Впрочем, капитан и стал тем самым вожаком. Заставить солдат придти в себя было непросто — но, видимо, Шанц был вполне достоин своего дедушки — он оказался настоящим командиром, который не потерял голову даже в такой дикой ситуации. Через некоторое время, потраченное на отчаянную многосложную немецкую брань и стучание капитанского кулака по солдатским зубам, личный состав был кое-как построен на площадке перед зданием. Перекличка показала, что отсутствуют шестьдесят четыре человека.

— Уехали, наверное, — меланхолично подвела итог Васька. — Все правильно, больше в трамвай просто не влезет. И так, там, наверное, толчея как в часы "пик".

— И часто он тут ездит? — Спросил Джекоб.

— Да, не очень. Говорят, лет пятьдесят назад его видели, а раньше — и вовсе задолго до войны, еще в двадцатые годы.

Джекоб поймал себя на мысли, что весь происходящий абсурд он уже воспринимает как нечто само собой разумеющееся. А, впрочем, что было еще делать? Трамвай в самом деле летал — и солдаты действительно исчезли в никуда.

— А обратно-то его пассажиры приезжают? — Решил уточнить.

— Кто как. Рассказывают, один крендель вернулся. А другой опоздал на посадку, сильно затосковал, да вскоре потом с тоски и помер.

Капитан нервно закурил.

— И что мне теперь писать в рапорте? Шестьдесят четыре человека из вверенного мне подразделения ушли в самоволку в тонкий мир и не вернулись?

Кажется, Васька его поняла.

— Слушай, мужик, так и пиши! Мне кажется, ты не слишком ошибешься...

И тут чертов трамвай появился снова — с того же самого места на небе, где исчез, вынырнув из вскипевший среди облаков воронки. Алый вагон пошел по крутой траектории вниз. У Джекоба успела мелькнуть мысль, что история с паровозом, кажется, повторяется. Что же касается доблестных солдат бундесвера, то они, видимо вполне осознали происходящее одним местом — потому что со скоростью испуганной лани кинулись врассыпную, как цыплята, над которыми появился коршун — бросая оружие и снаряжение. Что же касается капитана Шанца, то он не тронулся с места, зато хрипло изрыгал нечто, что по драйву могло составить конкуренцию лучшим вещам группы "Рамштайн".

Что же касается трамвая, то он плавно зашел по дуге со стороны проспекта Добролюбова и снизился сразу за обезлюдевшим танком. Снова свернуло — на этот раз оранжевым. Трамвай же, сволочь такая, преспокойно встал на рельсы, весело звякнул, и на огромной скорости скрылся за поворотом.

И тут Джекоб увидел на месте вспышки толпу людей.

— Вот видишь, мужик, а ты парился. Твои ребята покатались и вернулись, — обратилась Васька к капитану.

Однако...Это были не солдаты!

— Дела, — присвистнула Васька, обладавшая исключительным, не испорченным книгами зрением, — а все же мне очень интересно, где находится на этом маршруте конечная остановка?

В самом деле, толпа мужчин, на первый взгляд примерно соответствующая количеству исчезнувших солдат, напоминала отнюдь не военнослужащих, а совсем иных персонажей. Такую публику Джекоб видел и в Америке, и в Европе чуть ли не в каждом крупном городе. Здоровенные парни были одеты в оранжевые индийские сари, из-под которых высовывались волосатые ноги в сандалиях. Они держали в руках бубны, колокольчики и прочую подобную звуковую дребедень. Потоптавшись, вернувшиеся бойцы вдруг грянули бессмертное:

Хари Кришна, Хари Кришна!

Кришна, Кришна! Хари, Хари!

Хари Рама, Хари Рама!

Рама, Рама! Хари, Хари!

По-дурацки приплясывая, толпа двинулась в сторону Тучкова моста. Их командир ринулся к толпе.

— Грасс! Хольман! Мюллер! — Бешено орал капитан Шанц, бегая возле толпы и изрыгая в питерскую атмосферу тонны многосложной тяжеловесной добротной немецкой брани. — Стоять! Молчать! Смирно! Вы солдаты, мать вашу, или кто!

— Мы больше не солдаты, — выкрикнул кто-то, не переставая колотить в бубен и приплясывать, — держать в руках оружие грешно. Мы этим себе карму попортим... И присоединился к хору: Хари Рама! Хари Рама! Рама, Рама! Хари, Хари!

— Все ясно. Мама мыла раму, рама мыла харю, — подвела итог Васька. — Как говорил один мой любовник-психиатр, тяжелый случай. Кстати, у вас там в госпитале есть дурдом? Если нет, создавайте, да побольше.

— Но ведь кришнаиты, вроде бы, не отрицают службу в армии, — брякнул Джекоб очередную глупость.

— У вас в Штатах, может быть, и не отрицают. А у нас — отрицают. У нас вообще никто служить в не желал. В армию шли только те, кто откосить не сумели.

Тем временем, к толпе, распевавшей славословия Харе, Раме и Кришне, начали присоединяться и другие солдаты части. Срывая каски и погоны, они смешивались с теми, кто покатался на трамвае. В строю осталось человек десять. Остальные, двинулись через Тучков мост на Васильевский остров. Там им удалось увлечь с собой еще несколько патрулей. Как впоследствии стало известно, в конце концов, с помощью прикладов и кулаков подоспевшего спецназа, всех удалось успокоить, загнать в машины и отправить в госпиталь. Где новообращенные кришнаиты пополнили психиатрическое отделение. Попытки их успокоить ни к чему ни привели. Солдаты (точнее, бывшие солдаты), почти непрерывно славили Кришну. Они решительно отказались от мясных и молочных продуктов. В конце концов, медики махнули на них рукой. По крайней мере, они не буянили.

* * *

— Шеф, тут к вам какой-то русский притащился, — заявил Риккардо. Рожа у него в последнее время светилась, как начищенная сковородка. Он продолжал изучать город со стороны общения с местным женским полом — и Петербург ему все более и более нравился. Как он сказал, до местных жительниц не дошли еще дурные американские приколы, которые в Штатах переняли даже латиноамериканки. Там девицы или сводят все к чисто техническим делам, что романтичного Риккардо несколько коробило, или путают любовные отношения с посещением психоаналитика, рассказывая любовнику всю свою жизнь, начиная с пеленок. А тут было все нормально. И переспать и в меру пообщаться. При этом Риккардо научился ловко уходить от вопроса: "А возьмешь ли ты меня с собой в Америку?". В общем, ему тут очень нравилось.

В комнату вошел узкоплечий, но жилистый парень лет тридцати, роста чуть ниже среднего. Его лицо украшали усы, свисающие вдоль уголков губ, придающие ему несколько старомодный вид. Волосы у парня были не то чтобы особо длинные — но все-таки длиннее, чем обычно носят мужчины. Парень был облачен в потрепанный, как и у всех в Питере, но когда-то очень элегантный клетчатый пиджак, дополненный пестрым шейным платком. Всей данной претензии на эдакую богемность противоречили руки — большие, мозолистые — принадлежащие явно представителю рабочего класса.

— Здорово! Я слышал, что ты по-русски балакаешь. Вот и решил к тебе обратиться. Может, договоримся.

— А в чем дело?

— В городе говорят, тут по Петроградке один трамвайчик весело покатался. Так вот, я знаю, где его искать. Я думаю, тебе, как журналюге, такая тема понравится.

Джекоб недоверчиво оглядел гостя. За время пребывания в Петербурга, к нему приходило множество людей — и чего только они не предлагали. Один, к примеру, точно знал, где находятся ценности, которые спрятали аристократы

и купцы во время революции. Особо часто мусолили имя великого князя Феликса Юсупова, не забывая многозначительно помянуть: "тот самый, убийца Распутина", а потом как бы вскользь бросали, что Юсуповы были одной из самых богатых фамилий в России. Впрочем, Воронцовых, Демидовых и прочих известных личностей тоже поминали. Рассказывали и про клады более поздних времен. Два потасканных типа, к примеру, один за другим приперли дурно нарисованную схему парка в Ораниенбауме, где советские якобы закопали в землю при немецком наступлении многочисленные предметы искусства — а потом почему-то забыли откопать. Один говорил — все свидетели умерли в блокаду, другой вообще нес какой-то вздор.

Целый взвод можно было собрать из визитеров, которые обещали показать бункер, или что-либо подобное, где спрятаны секретные документы НКВД (КГБ, ФСБ), публикация которых вызовет мировую сенсацию. И так далее — в том же духе. Не говоря уже о том, что предлагали купить автографы обоих Петров и Екатерин, Николая II (этих было больше всего) и картины Казимира Малевича. Один тип за умеренную цену толкал даже рукопись "Братьев Карамазовых"

Обычно Васька даже не давала подобным посетителям высказаться до конца, а кричала:

— Вали отсюда, разводчик хренов, нашел, кого разводить! Ищи лохов в другом ауле!

Посетители, впрочем, не обижались, а шли в другой аул, где такие как Васька не водились. В итоге почти все журналисты потратили бездну редакционных денег на финансирование питерских мошенников.

Но на этот раз подруга журналиста молчала.

— Почему вы не обратились в штаб? — Спросил визитера Джекоб, начав прощупывать гостя.

— Потому что я не дурак. Если даже они и согласятся дать деньги, к ним потом умрешь ходить за своей премией. Я думаю, власти, они и в Америке власти. Такая же бюрократия. А могут и какие-нибудь ваши гебисты привязаться. Тоже наверняка публика всюду одинаковая. А с работниками пера всегда можно договориться. Они не жмоты и вообще честные ребята. У меня много было друзей-журналистов, я ваши обычаи знаю.

— А вы, простите, кто?

— Зовут меня Сергей Кукушкин, в прошлом я — водитель трамвая. Да, нет, не того, о котором ты подумал. С тем хрен кто управится. Да и не нужен ему водитель. Просто до того, как все развалилось, я трамвай водил по улицам Питера. Может, слышал — у нас был самый трамвайный город в мире.

В представлении Джекоба трамвай был эдакой игрушкой для туристов, вроде как в Сан-Франциско, где трамваи использовали в качестве экскурсионных автобусов. Но журналисту приходилось слышать, что в Петербурге эти электрические вагоны до последнего времени оставались нормальным видом городского транспорта. Да и многочисленные трамвайные пути говорили семи за себя.

Тут с дивана поднялась Васька. Дело было утром — и она не нашла нужным подниматься с кровати ради какого-то очередного визитера. Выглядела она колоритно — в одной длинной майке, с заспанной похмельной физиономией, выглядевшей поутру совершенно по-азиатски.

Увидев ее, Кукушкин аж вздрогнул и подался на стуле назад. Девица же поглядела на него со спокойной иронией.

— Яшка, этот парень точно не разводчик. Трамвайщики, они, знаешь, такие... С понятием ребята, короче.

Такое Джекоб слышал от своей подруги впервые. Поэтому он отнесся к визитеру серьезно.

— Так что вы хотите, Сергей?

— Штуку американских рублей. Я вам показываю место, где этот самый трамвай стоит и могу кое-что про него рассказать.

— Трамвай там и сейчас стоит? — Удивился Джекоб.

— А куда он денется. Разве что снова отправится погулять, да ведь все равно в родное гнездо вернется. Он ведь там живет.

— А живыми-то мы оттуда вернемся, вспомнив, что подобную фразу он слышал про очень небезобидных созданиях.

— Не боись. Я вчера там был. И вообще, что может быть опасного в трамвайном парке? К тому же, заброшенном.

— И где этот парк находится?

— На Выборгской. Это на той стороне Невы. Так что тачка нужна, пешком шлепать долго и нудно.

Джекоб — не Речел, он-то прекрасно знал по опыту "горячих" точек, чем могут закончиться такие поездки в места, которые войска не контролируют. Сиди потом в заложниках, за которого похитители потребуют десять миллионов баксов, вывода войск и Луну с неба. И ожидай, пока похитители, сбавив цену до пятиста долларов, утомившись переговорами, отрежут тебе голову и пришлют в штаб. Случаев таких полным-полно.

Но тут, вроде, журналистов пока что не похищали. Да и то сказать: решил разбираться — надо разбираться. А трусы не работают военными корреспондентами. Так что имело смысл рискнуть. В конце концов, живем один раз.

Редакция вручила Джекобу достаточно толстую пачку денег на непредвиденные расходы. А если все-таки обманут — так Джекоб был единственным журналистом, которого в этом городе еще не развели. Пора когда-то и начинать. Да и в любом случае их медиа-холдинг не обеднеет от потери тысячи долларов.

— Поехали! — Принял Решение Джекоб.

Риккардо сел за руль, Сергей рядом, Джекоб с Васькой разместились на заднем сиденье. Кукушкин несколько опасливо косился на девчонку, пока она не хлопнула его по плечу:

— Парень, не парься! Я тебя сегодня есть не буду!

Как ни странно, после этого трамвайщик несколько успокоился.

Риккардо выехал на набережную Робеспьера, и тут у Джекоба отвисла челюсть. Тут на берегу Невы, напротив мрачной городской тюрьмы, стояли две безобразные скульптуры. Журналист слыхал, что их запузырил какой-то то шибко известный — и здесь, и в Америке тоже — русский служитель муз. Он наваял их в память о жертвах сталинского тоталитаризма. По мнению Джекоба, возможно, конечно, Сталин и был чудовищем — но в любом случае не стоит в память о его жертвах ставить такую бездарную гнусь. Особенно в этом городе, где было с чем сравнивать.

А теперь скульптуры были разрушены. Это был не взрыв — да, и какой может быть взрыв! В двух шагах от штаба он не прошел бы незамеченным. Тут было нечто другое. Головы статуй, которые в цельном виде претендовали на сходство с египетскими сфинксами, отсутствовали. Казалось, что их откусила какая-то чудовищная челюсть. Да и бока скульптур были истерзаны в клочья.

— Добрались, до этих выродков, — злорадно хмыкнул Кукушкин.

— Кто? — Спросил журналист.

— Да уж найдется кому. Ты вот...

— Джекоб. Можно — Яков.

— Ты вот, Яша, в горы ходил? Знаешь, как там бывает — маленький комочек снега кинешь — а в результате идет такая лавина, что сметает города. Я вот боюсь, лавина-то и пошла. А в нашем городе найдется кому разобраться с этой мерзостью. Эти ублюдки тут чужие. Понимаешь? Их навязал нам Шемякин, скульптор, их автор, во время очередного своего приезда из Америки. А они нам нужны?

Помолчав, Кукушкин продолжил:

— Тебя, наверное интересует, кто я такой, шибко умный для работяги? Я вообще-то Герцовник, Педагогический университет закончил, факультет истории. А там очень неплохо учили, не хуже, чем в Универе. Но учителем работать в России — дело дохлое. Зарплата была копеечная, а кушать-то хочется. А тут увидел я объявление: набор на курсы водителей трамвая. Стипендия — в два раза вышей учительской заплаты. Да и зарплата после окончания курсов обещали нормальную, гарантированное трудоустройство и все такое прочее. Как при социализме. Я и пошел. Прикольно вышло, кстати. Когда в парк на работу явился, так думал — увижу суровый рабочий класс. Ага. Там такой пролетариат... Маркс с Энгельсом увидели бы — в обморок бы упали. А Ленин с Троцким вообще бы повесились. Такая солянка! Рокеры, байкеры, панки, хиппи с гитарами, какие-то там буддисты... В общем, было весело, пока весь этот бардак не начался. Да и я втянулся. Работа, конечно, трудная, но мне нравилось. Да и насчет зарплаты не обманули. Нормальная зарплата. И больничные оплачивали. А где еще в России оплачивали больничные?

— А почему ты не уехал, когда тут все полетело к черту? — Спросил Джекоб.

— Уехать? А куда? Да и на кой хрен? Это мой город. Мне от него деваться некуда.

Машина, миновав Литейный мост, катила по узкой улице, по середине которой были проложены трамвайные рельсы.

— Видишь эту колею? Я тут знаю каждый метр. Сколько раз по ней на своей колымаге мотался. Вон, на том углу я с "мерседесом" поцеловался.

— И что?

— А ничего! Трамвай — он ведь как танк. Одним "мерсом" на белом свете стало меньше. А связываться с нами никто не рисковал. А нас ведь был свой, трамвайный ОМОН. Вот этот, из "мерседеса" неученый был, полез качать права. Ну, что? Подлетели эти орлы, провели воспитательную работу с помощью дубинок и ботинок. Жлоб признал, что был неправ.

Эти места были совершенно пусты. Солдаты миротворческого контингента за реку не совались. По сторонам тянулись бетонные заборы, за которыми виднелись заводские здания из красного кирпича. В воздухе чувствовалась — не то чтобы опасность, но какое-то странное напряжение. Недобрые были места. Очень недобрые. И Кукушкин подтвердил это ощущение:

— Знаете, что это за район? Это так называемая "красная Выборгская сторона". Про нашу Октябрьскую революцию доводилось слышать? Тут большевиков и анархистов на каждом заводе было как грязи. Вот с этих-то заводов и шли рабочие колонны на штурм Зимнего. А городские камни все помнят...

Наконец, они, проехав под железнодорожным мостом, машина свернула на какую-то боковую улицу.

— А вон тот дом видишь? — Кивнул их проводник на грязно-розовое здание, окруженное двумя грандиозными помпезными темно-серыми корпусами с банями по углам. Оттуда-то Ленин в Смольный и дернул. И началось веселье... А эти пристройки в стиле "довоенный сталинский ампир" уже потом возвели, при Вожде и Учителе. Кстати, квартиры там, особенно в башнях, по советским меркам были просто супер.

Они въехали в открытые ворота и оказались на обширном дворе, окруженном мрачными низкими зданиями из все того же темно-красного кирпича.

— Нам — туда, — скомандовал Кукушкин.

Вся честная компания вылезла из машины и прошла в одно из зданий, в которое вело множество трамвайных путей. Депо, надо полагать. Но это было не просто депо. Внутри оказалось нечто вроде музея. На путях стояли разнообразные трамвайные вагоны. Джекоб, конечно, не был специалистом в трамвайном деле — но кое-что из представленных образцов он узнал. Вон вагончик, очень похожий, на те, которые развозят туристов в Сан-Франциско — небольшой, с открытыми входными площадками по краям. И вот еще знакомый экспонат. Такие вагоны же журналист видел на старых фотографиях американских городов. Один же вагон... Алый, вырви глаз. Ну, точно он!

— Я вижу, ты узнал знакомого? — Спросил Кукушкин, проследив взгляд журналиста — последний замер с открытым ртом. Честно говоря, он до самого конца не особенно верил, что загадочный они обнаружат трамвай. А то, что он будет вот так просто стоять себе среди депо — это просто в голове не умещалось.

— Теперь убедился, что я тебя не обманул? — Продолжал Сергей. — Я-то раньше и сам ничего не знал. Но вчера пришел сюда... Не в это здание, а в соседнее.

— Зачем? — Удивился журналист. Ведь даже если у парня есть велосипед, ехать сюда из центра неблизко. Как пояснил парень еще в дороге, трамвайщики, которые продолжали держаться сплоченно, захватили дом на Петроградской.

— Ну, люблю я их. Это ж трамваи! Им бегать надо — а они стоят тут... Им ведь грустно. Вот я их и навещаю. Сюда многие из наших приходят. Правда, вчера я был один. Тут ведь в чем дело? Я-то думал, когда шел сюда работать — иду просто денег подмолотить. Ну, одеться хотелось по-человечески, аппаратуру нормальную купить... А оказалось — тут есть кое-что кроме денег. Тут особая жизнь. Особенно, когда едешь на первом утреннем трамвае, а еще чище — когда ночью на дежурке. Есть такой трамвай, который ночь напролет катался по городу. Такого насмотришься...

Кукушкин снова покосился на Ваську и продолжал:

— Ну, вот, вчера пришел я свой трамвай проведать, на котором работал... Потом сюда заглянул, так, заодно. И увидел, значит, что этот-то, алый, бегал. Я такие дела понимаю. Определил — что трамвай допер до ворот и двинул в сторону Ушаковского моста.

— Ушаковского... А куда он ведет?

— На Каменный остров, а дальше пути идут на Петроградскую.

— То есть, до Тучкова моста таким путем можно на трамвае доехать?

— Легко. Некоторый крюк придется делать, но в принципе можно добраться. Слышь, Яша, хочешь, войдем внутрь него, посмотрим? Не парься, он сейчас с тобой не улетит.

Журналист зашел с Кукшкиным внутрь машины. Трамвай как трамвай. Просторный салон с деревянными скамейками вдоль бортов. Но — витал в салоне едва уловимый запах каких-то экзотических благовоний, которыми пахнут лавки индийских и псевдоиндийских товаров.

— Ну, что, убедился? — Спросил Сергей.

— Ты обещал еще кое-что рассказать.

— В главном я тебя не обманул? Ну, и тут не обману. Так что можешь смело давать деньги.

Джекоб выдал Кукушкину обещанную штуку баксов. Журналист уже усвоил некоторые обычаи этой страны — поэтому, когда вернулись к джипу, он достал прихваченную бутылку виски.

— Теперь приступим к теоретической части, — сказал Сергей лекторским тоном, сделал большой глоток, потом полез в карман своего видавшего виды пиджака и вытащил две тоненькие книжки.

— Да, вот, ознакомься. Тут все сказано.

Одна книжка была хорошей качественной ксероксной копией какого-то старого тонкого стихотворного издания — об этом говорил хотя бы непривычный шрифт. Каждая эпоха имеет свой почерк в книгоиздании. Но орфография была уже советской. Джекоб взглянул на низ титульной страницы. Ага, 1922. И перевел взгляд на заглавие. "Николай Гумилев. Огненный столп".

Журналист стал листать страницы.

— Дай сюда, я тебе покажу то, что нас интересует.

Сергей быстро перелистал книжку и протянул журналисту.

— Вот ознакомься с этой темой.

Стихотворение называлось "Заблудившийся трамвай". Начав читать, Джекоб ошеломленно поднял голову. Все точно. Он самый.

— А вот еще.

Джекоб взял другой материал. Это тоже был ксерокс, сделанный с какого-то печатного текста, скорее всего, с журнала.

"В звездную изморозь ночи выброшен алый трамвай" — прочел журналист.

— Это уже конец пятидесятых. Забытый поэт Роальд Мандельштам. А жаль, кстати, что его забыли. Хорошо писал мужик. Но вот беда-то. Он умер в своей постели, а не в сталинском лагере. И в эмиграцию не свалил. Поэтому либерастам он был не интересен.

Что-то не сходилось. Джекоб напряг память. Опять вспомнились фотки тридцатых...

— Погоди, по ведь этот трамвай — не двадцатых годов.

— Конечно, нет. Это "американка". У нас такие ходили в тридцатые-сороковые годы прошлого века. Гумилев — тот, конечно, на другом вагоне катался. Вроде вон того, видишь, что в углу стоит. Вон тот, да, десятых годов-двадцатых годов. Да и этот трамвай ведь тоже не так уж давно восстановили из состояния полураспада. Но он вполне на ходу. Вот видишь, даже занавески на окнах. У нас на нем тоже, как и во Фриско, туристов катали. Ну, и на разные городские праздники выводили вместе с остальными антикварными вагонами. Да только ведь какая разница-то? Может этот вагон поехать, а может и тот. А может — вон тот, совсем современный. Главное — что поехал, куда надо. Да и разве в вагоне дело? Трамвай — он без электричества двигаться не может. А этот — мог...

— Ну, да. Да и пер он так, что нормальный вагон с рельсов бы слетел...

— Я том и говорю. Вопрос ведь в том, кто сел за контроллер.

— А кто сел?

— Ха! Если б я знал, я бы с тебя десять штук запросил. Но я сам бы хотел это знать. Но вот ты прикинь: а кто бошки шемякинским сфинксам оттяпал? Ты знаешь? Вот и я не знаю. Проснулась какая-то сила. То есть она была и раньше, но особо не проявлялась. А вот теперь началось. Может, это вы ее сдуру разбудили?

Как и в разговорах с Васькой, Джекоб почувствовал себя маленьким ребенком, которому рассказывают сказки. Но не потому, что хотят обмануть — а потому что иначе он не поймет. Ну, ладно, поймем... Он решил задать еще один актуальный вопрос:

— Так почему уехали солдаты, а возвратились какие-то кришнаиты?

— Вот, ведь в натуре! Глядишь в книгу, а видишь фигу! Тяжело с вами, американцами. Читай вот тут.

Журналист прочел:

"Старый вокзал, на котором можно

В Индию Духа купить билет".

— Понял? Вот они добрались до вокзала и купили билеты в ту сторону. А чего там они в этой самой Индии Духа набрались — так, знаешь ли, каждому дается по его уму.

— Так быстро?

— Кто тебе сказал, что быстро? Может, они там несколько лет валандались. Время — понятие относительное, как говаривал старик Альберт Эйнштейн.

Бутылка показывала дно, когда Джекоб задал еще один коварный вопрос:

— Слушай, а ты вот сказал, что любишь эти трамваи. А ведь ты его выдал?

— Ну, во-первых, голод не тетка. Жрать-то что-то надо. А во-вторых, ты ведь к своим офицерам не побежишь докладывать... Я ведь не дурак. Я соображаю.

Прав ведь был, гад. Джекоб знал, что не побежит. И даже не потому, что опасался сесть в психиатрическое отделение — в компанию к тем самым немцам. Как-то получалось, что он уже играл в некую совсем свою игру. Тут — как в том же трамвайном движении. Раз уж поехал по колее — то придется двигаться до конца — куда бы тебя эта колея не завела. А вела она куда-то совсем в непонятную сторону — в глухие питерские улицы.

— Интересно, как они отреагируют на эту трамвайную историю? — Подумал Джекоб, и поймал себя на мысли — миротворческий корпус был для него уже "они"...

На обратном пути подвыпивших Джекоб спросил трамвайщика:

— Сергей, а вот ты сказал "либерасты"... Я вот наших, американских, тоже терпеть не могу. А ты за что? Ты сочувствуешь коммунистам или национал-патриотам?

— Да никому я не сочувствую и не сочувствовал. Все они — болтливые лохотронщики, которым только бабки нужны. Но ты рожи этих наших либерастов видел?

— Да уж нагляделся. Тут я согласен — сволочь первостатейная.

— Ну вот. А ты б послушал, что они нам по телевизору втирали. Я ведь все-таки историю знаю. И как можно назвать людей, которые глумятся над историей Великой войны? Гадят на солдатские могилы?

— Я как военный журналист тебя понимаю. Людьми такую мразь назвать нельзя...

На пресс-конференции царила тихая паника, местами переходящая в громкую. Где была теперь горластая и зубастая журналистская братия? Акулы пера превратились в маринованных килек. Они бы, возможно, улетели домой, но со дня неудачного штурма промзоны царила беспросветно нелетная погода — и улетевшие самолеты обратно не возвращались. Причем, многие пропадали бесследно. Теперь все с надеждой смотрели на генерала Адамса, ожидая: может быть, он скажет, что-либо дельное?

И старый вояка, прошедший множество "горячих точек", побывавший в плену у ваххабитов и умудрившийся вернуться оттуда живым, оправдал надежды. Он вышел, пожелтевший после бессонной ночи, но решительный. Генерал демонстративно скомкал бумажку с текстом, подготовленным пресс-центром.

— Господа! Возможно, вы ждете от меня объяснения тому, что происходит. Так вот я вам совершенно честно заявляю: таких объяснений у меня нет! Если вы можете сами придумать какую-нибудь версию, чтобы, как это вы выражаетесь, успокоить общественность — валяйте, придумывайте! Я не возражаю. Но! Сказанное мной не означает, что мы складываем оружие и расписываемся в собственном бессилии. Нет, и еще раз нет! Да, мы понесли крупные потери. Я скажу вам больше — очень крупные. Но без потерь войны не бывает. Необходимо признать — тут идет война. В настоящее время мы планируем новую большую и серьезную операцию в промзону, чтобы уничтожить засевших там экстремистов.

При этих словах Джекоб усмехнулся. Он-то знал: ни черта на самом деле не планируется. В промзону сунули три разведывательных танковых группы. Две исчезли бесследно. Третью удалось обнаружить — танки напоминали обглоданные яблоки. Экипажей не нашли.

Генерал тем временем продолжал:

— Но при этом я вынужден честно и откровенно признать, что кроме существующих объективных факторов, налицо и субъективные. Планируя эту операцию, мы рассчитывали на мирное развитие событий. Поэтому мы не уделили должного внимания боевой, а главное — моральной подготовке солдат. Мы много сил потратили, чтобы объяснить им гуманный смысл нашей миссии. Слишком много. При этом забыли упомянуть то, что они находятся в армии. Где — так уж случаются — и убивают. Не секрет, что дисциплина расшаталась. Возмутительный случай с радиостанцией — лучший тому пример. Среди солдат замечен и новый наркотик, так называемая "свинка", который увеличивает число небоеспособных бойцов... Но я вам обещаю -дисциплина будет подтянута в кратчайшее время. Строжайшими методами. Пора, наконец, вспомнить подлинный смысл термина "законы военного времени". Порядок будет наведен и приказ будет выполнен. А пока... Через три дня, как известно, мы празднуем День независимости. В этот день мы проведем парад, как и намечали, а потом праздник для местных жителей. Никакие трудности не помешают нам отметить наш праздник! Это будет хорошая встряска для солдат, это будет демонстрация нашей готовности выполнить порученное нам дело до конца!

После окончания пресс-конференции пришло сразу два сообщения: одно плохое, другое очень плохое. Поздно вечером три проржавевшие насквозь землечерпалки вышли из района острова Бычий и благополучно затонули, загромоздив намертво фарватер. Средств для подъема судов в армии, конечно же, не имелось. То есть, контингент НАТО оказался отрезанным.

Вторая неприятность заключалась в том, что в Нарве эстонцы, по какой-то непонятной причине взорвали мост через Нарову и спешно стали возводить бетонные заграждения. На все вопросы господ из НАТО нарвское руководство отвечало туманно:

— Мы много веков живем рядом с русскими. Мы знаем, что делаем.

С ума посходили, чертовы союзники.

Часть 2. Формула атаки

Кто хочет жить, кто весел, кто не тля -

Готовьте ваши руки к рукопашной!

А крысы — пусть уходят с корабля!

Они мешают схватке бесшабашной

(Владимир Высоцкий)

Такой вот праздничек сложился

Итак, положение было весьма мерзковатое. Точнее, донельзя мерзкое. Но генерал Адамс, видимо, решил действовать по старому принципу эстрадников "show must go on". Четвертого июля над Зимним Дворцом взвился американский флаг. Трибун сооружать не стали, генерал Адамс и почетные гости стояли на грузовиках. Настроение у солдат было кислое. Все предыдущие дни их упорно тренировали в строевой подготовке. Объясняя им цель мероприятия, сержанты говорили, что, дескать, русские варвары любят массовые зрелища. И вообще, необходимо показать врагу, что мы его не боимся. Но это бодрости солдатам не прибавляло. Бодро выглядели лишь представители петербургской общественности. Они вообще, казалось, ничего не замечали. Эти люди свято верили, что Америка всегда и всюду будет впереди и что они за ней — как за каменной стеной.

В параде участвовало всего десять батальонов, которых подготовили через пень-колоду. Те, кто не стоял в оцеплении, сдерживая толпу местных, торчали теперь возле Мойки и ждали очереди шлепать через площадь. На той стороне, промзоне, было тихо, как в гробу.

Что же касается местного населения, то его явилось довольно много. После парада был обещан концерт, подготовленный силами армейской самодеятельности и, что самое главное — бесплатная раздача виски. Васька, услышав о последнем только хмыкнула:

— Большого ума у вас начальники. Вот увидите: ваш праздничек ознаменуется русской народной забавой под названием "пьяный дебош". У нас на таких мероприятиях и пиво-то боялись продавать.

Однако, отдел пропаганды считал иначе. Он полагал, что все пройдет хорошо, если нагнать побольше солдат для охраны.

Сам парад прошел без особых волнений. Батальоны прошли — и тут же стали рассредоточиваться вокруг, чтобы обеспечить порядок на народном мероприятии. Звуковка начала пробовать голос, посылая в эфир фрагменты музыки, к Александровскому саду выехали машины с виски.

Толпа, скопившаяся на Невском, в саду и на Адмиралтейском проезде стала напирать и теснить тройную цепь солдат. Джекоб, стоявший с Васькой на одном из грузовиков-"трибун", убедился: девчонка была права. Мудрецы из отдела пропаганды как-то не рассчитали пламенной любви российских граждан к халяве, особенно — к халявной выпивке. Как любила повторять Васька, "на халяву пьют даже трезвенники и язвенники". Причем, даже издали было видно, что многие уже хорошо употребили своего, а ломились за догонкой. Так что дебош обещал состояться в любом случае.

Напряжение нарастало, люди возле машин копошились, торопясь распаковать и выставить ящики, из которых со скоростью света раздавали бутылки — по двусотграммовой емкости на человека. Но было видно, что многие, отойдя, спешили в атаку на выпивку по второму заходу.

Солдаты выстраивались в цепочку пытаясь образовать коридор к грузовикам, чтобы их не смели. Но ведь солдаты — это не спецчасти полиции, которые обучены обращаться с толпой. Было понятно, что они продержатся недолго. Или с перепугу начнут стрелять — а вот это было бы совсем неприятно.

В общем, идиотизм ситуации стал полностью проясняться. И тут где-то неподалеку глухо бухнул выстрел. Послышался свист снаряда, потом взрыв — и на месте, где стояли машины с виски, взлетели в воздух обломки.

— ...Мать!!! — пролетело над скопившейся толпой. Джекобу никогда не доводилось слышать, чтобы это выражение произносилось таким большим и слаженным хором. И тут к генералу Джекобу подбежал бледный, как смерть, офицер и что-то прошептал. Загадочным образом через секунду новость знали все. Памятник судостроения начала прошлого века, крейсер торчавший у Невки, вышел в Неву, подняв на мачте красный флаг. И тут же на вершине колонны, стоявшей посреди площади, раздался какой-то странный шум. Ангел взмахнул крестом...Послышался топот тысяч ног — это солдаты разбегались наперегонки с местными жителями. Вскоре площадь опустела. Джекоб тоже, честно говоря, собирался сделать ноги, но Васька его удержала.

— Чего рвешься? Все, концерт окончен.

В самом деле, далее ничего страшного не происходило. Снаряды больше не летели. Но зато мосты, находящиеся вверх по реке, стали вдруг самопроизвольно разводиться. Честно говоря, никто из представителей миротворческих сил не пробовал разобраться в хитром механизме мостов. Ни к чему это было. Мосты были сведены, то есть, обеспечивали проезд через реку — и на данный момент только это от них и требовалось. А теперь их крылья сами по себе поперли вверх... "Аврора" мирно проплюхала вверх по Неве и пропала из виду где-то за железнодорожным мостом. Потом, после долгой возни и суеты, свести назад удалось только Троицкий и Дворцовый и мосты. Впрочем, об остальных никто особо не горевал. Скорее, наоборот. Даже лучше, что другие мосты, ведущие в безлюдные кварталы, оказались разведенными. Оно спокойнее.

Вернувшись в Смольный, Джекоб услышал, что праздничек все-таки продолжается. Как шептались, генерал Адамс, вернувшись с площади, тут же связался с Вашингтоном. И получил очень странный ответ: продолжайте выполнять приказ любой ценой. После этого связь со Штатами прервалась. Любая. Хотя внутренняя нормально работала.

Надо сказать, в этой ситуации генерал Адамс проявил настоящий характер.

— Что, собственно, случилось? В реку вышел ржавый крейсер. И что? Да, мы не понимаем природы этих явлений. Но! Мы контролируем центр города! И будем контролировать. Нет связи? Будет! Помощь придет. В конце концов, что такое этот город перед мощью Соединенных Штатов? Далее. О наших действиях. Я глубоко убежден: все эти враждебные акции направляются из промзоны. Мы должны подготовить настоящее, полноценное наступление на нее. И начать его, дождавшись подкреплений. А пока в нашу задачу входит удерживать рубеж Обводного канала. Печальные случаи внутри: это следствие нашей беспечности. Взять тот же чертов трамвай. Я не знаю, куда он исчез. Но пришел он — по Каменоостровскому мосту! Выставленный там патруль его видел — и пропустил! Испугались, видите ли! Автоматы у них, понимаете ли, заклинило! Так лучше надо следить за личным оружием! Запомните, я больше не намерен принимать никаких ссылок на паранормальность оружия наших противников! Просто русские конструкторы оказались лучше, чем мы думали. Солдаты, видевшие бой в промозоне, показывают: некоторые вражеские машины были уничтожены нашим огнем. Значит — с ними можно сражаться. И мы будем сражаться. Во вражеских машинах не было людей? Чушь. У страха глаза велики. А у США неизмеримо больше ресурсов. Так что в любом случае против нас они не потянут. Мы в последние десятилетия, скажем честно, расслабились. Мы привыкли побеждать легко. Но это были слабые противники. Что же. Теперь перед нами противник сильный. Настоящий. Достойный. И мы должны доказать: его тоже можно победить! И мы это докажем!

И еще. Важный положительный фактор — население экстремистов не поддерживает. Так вот, ни в коем случае это не должно измениться! Поэтому политика по отношению к населению должна остаться прежней. Поверьте мне, господа — никакие повстанцы, никакие партизаны никогда не победят, если у них нет поддержки в народе. А жители Петербурга — за нас! Или, во всяком случае — не с ними.

Словно в подтверждение слов генерала, связь заработала. Вашингтон сообщил, что помощь скоро прибудет. В Петербург направляются корабли с подкреплением, а также эсминцы и ракетные крейсеры. Правда, потом связь исчезла снова. Но это уже никого не волновало.

Когда пошлет нас в бой товарищ Сталин

Ненависть в почках набухших томится.

Ненависть вышла из берегов.

Ненависть жаждет! И хочет напиться

Теплою кровью врагов!

(Владимир Высоцкий)

Капитан Шанц, бледный как бумага, лежал на санитарных носилках и едва шевелил шубами. Он был очень плох и, думается, более всего нуждался уже не во враче, а в священнике. Но капитана мучила какая-то мысль. Каким-то образом он узнал, что Джекоб здесь и попросил его позвать.

Расталкивая мечущихся без особого толка солдат, журналист пробрался к санитарным машинам. А наклонился над танкистом.

— Капитан, это я.

— Вот, журналист, видишь... — Едва слышно, но внятно, прошептал Шанц, — я ж тебе говорил. Мы их только повалили. А вот они начинают возвращаться. Те самые. Которые нас тогда... А вермахт — он был не вам чета... Все повторяется. И это только начало...

Капитан замолчал и закрыл глаза, как шепнул санитар, долго ему не протянуть. Вряд ли сумеют хотя бы довезти до госпиталя.

Джекоб вздохнул и снова оглядел окрестный траурный пейзаж. Площадь представляла собой жуткое зрелище. Повсюду валялись обломки домиков вперемешку с мертвыми телами. Алели лужи крови, смешиваясь с дождевыми лужами. Вопили раненые и умирающие, искалеченные так, что на них и глядеть-то было жутко. Потерянно бродили уцелевшие. Метались санитары с носилками. А посреди всего этого кошмара неподвижно стояли его авторы — четыре угловатые гусеничные зеленые железные коробки с торчащими впереди мощными длинными пушками. Боя тут не было. Тут было побоище.

Как рассказали те, немногие, кому повезло остаться в живых, дело было так. Германская военная часть стояла на большой площадке, которая на карте значилась как Славянская площадь. Сюда же переместили и остатки части Шанца. Правда, без танков. Его машины после визита трамвая работать решительно отказывались. Все в танках было на месте, никаких повреждений не обнаружили — но ни один механизм не действовал, хоть ты тресни. А тут, на Слаянской площади и напротив — там где стоял памятник каком-то бородатому типу, расположился саперный батальон бундесвера.

Все шло просто отлично. До сегодняшнего вечера. Около трех часов ночи часовые услышали звуки дизельных моторов. Звуки были незнакомые — но во многонациональных силах солдаты не слишком разбирались в технике своих союзников. К тому же, машины шли со стороны центра — а там, в трехстах метрах ближе к мосту располагалась французская часть. У французов все было тихо.

К тому же, полил жуткий дождь. Честно говоря, часовые думали только о том, чтобы поскорее смениться и добраться до коек. И вот тут из проливного дождя появилось несколько этих странных угловатых гусеничных машин с торчащими пушками. Сколько их было — точно не установлено до сих пор. Машины перли в атаку с включенными фарами — и в дождливой тьме казались огромными и непонятными чудовищами. Вылетев на площадь, незваные пришельцы ринулись на домики... Тревогу подняли слишком поздно. Гусеничные машины крушили все подряд, вертелись между обломками и давили мечущихся людей. Потом бросались крушить снова... Они не стреляли, но одних гусениц было достаточно, чтобы навести хаос. А он был полный. В свете фар люди метались как бараны... Потом началась беспорядочная стрельба, которая более всего ущерба принесла своим — потому что лупили во все стороны, к тому же если все таки стреляли по врагу, то автоматные пули рикошетили от брони во все стороны. А машины-убийцы молчали. Они деловито крушили и давили, не спеша, разворачивались, гонялись за отдельными солдатами, снесли штаб и радиостанцию — и давали, давили, давили...

Черт знает, что бы это все закончилось. Потому что несколько панических сообщений в штаб вызвали панику и там. Из них получалось, что на Славянскую площадь то ли высажен вражеский десант с бронетехникой, то ли неизвестные машины появились из-под земли.

Но положение спас капитан Шанц. Он первый пришел в себя и сумел организовать оборону. По врагам ударили гранатометы. Капитан и его люди подбили три машины — правда, в итоге Шанц заплатил за это жизнью. Одну сожгли французы, которые, прибежав на шум, долгое время только жевали сопли, не соображая, что делать — но потом все— таки начали воевать. Оставшаяся вражеская техника — точно неизвестно, сколько их там было — ушла на север по Каменоостровскому проспекту. На мосту они передавили блок-пост, на котором находились солдаты из той же части — и отправились куда-то в направлении Черной Речки. Их никто и не пытался преследовать. Наверное, это и правильно. Потому что никто теперь не мог поручиться, что творится в районах города, которые не заняты силами миротворческого корпуса. Да и бесполезно было бы там их искать. Судя по карте, в том направлении простирались бесконечные жилые районы вперемешку с парками размером со средний европейских лес. Убийцы могли в них раствориться без следа.

Джекоб осмотрел подбитые машины. Это были уже не фантастические механизмы из промзоны. Он быстро опознал смертельных гусеничных гостей. Технику последней Великой войны журналист помнил по компьютерным играм. Так вот, перед ним стояли советские самоходные орудия времен Второй мировой. Причем, все были разных моделей. Но, если верить играм, машины по тем временам — мощные. Да и по нынешнем — ничего. А если у противника мало противотанковых средств, да он еще и находится в состоянии паники... Особенное уважение внушали вот эти две... От них, как помнил Джекоб из книг, немецкие танки полыхали как факелы.

— Черт побери, да откуда они взялись? — Ругался рядом какой-то офицер с перевязанной головой.

— А, в самом деле, откуда? — Подумал вслух Джекоб.

— Откуда, откуда? — Передразнила Васька. — От верблюда! От Артиллерийского музея — вот откуда!

Вашу мать! Это что называется — слона-то мы и не приметили. И в самом деле! Джекоб вспомнил мрачный кронверк из красного кирпича, возле Петропавловской крепости. Во дворе которого стояли различные русские пушки и самоходные установки разных времен. Журналист даже как-то остановился поглядеть. Правда, мельком. Подробный осмотр он решил отложить до лучших времен. И вот посмотрел. Результаты их деятельности.

Вся эта техника стояла как стояла. Как-то никому даже в голову не пришло, что эта бронированная фигня может двигаться, а уж тем более — представлять какую-то опасность. Обычные музейные экспонаты. Ошарашивало, правда, даже не это, а тот факт, что внутри подбитых машин снова никого не было! Вот тут-то никой ошибки быть не могло. Скрыться экипажи никуда не смогли бы. Да и на сиденьях лежал толстый слой пыли. То есть, имелось нечто знакомое.

Джекоб первым делом спросил Ваську.

— Послушай, самоходки могли поехать сами по себе?

На этот раз девчонка лишилась своей обычной насмешливости. Она выглядела озадаченной и даже несколько испуганной.

— Эти? Как они могли поехать? Стояли себе железяки во дворе и стояли, никого не трогали, пацаны по ним лазали. Они ж неживые! Чтоб они такое творили... Никогда не слыхала.

— Не понял. А те, с промзоны — живые? — Не понял Джекоб.

— Ну, не мертвые же! То есть, они живые не как люди... Блин, запуталась. В общем, так. Те, что возле музея, сами по себе ни воевать, ни вообще двигаться не могут! Это просто консервные банки и не более того!

Журналист задумался. Это было чем-то новеньким. Ведь что уже встречалось американцам и их союзникам? То, что как-то, по словам Васьки тут "живет". Жуткие монстры, которые, видите ли, обитают в промзоне. Вместе с крылатым котом. Атаковавшие порт железные твари, которые видимо, представляют водоплавающую разновидность все тех же обитателей индустриальных джунглей. Последний Герой, который обитал непонятно где непонятно как — а теперь вдруг появился и натворил дел. И вовсе непонятная чертовщина, вроде трамвая, являющегося время от времени. Крейсер... Ну, он не в счет. Пальнул, наделал шухера и отвалил вверх по Неве... Стоп! Джекоб стал вспоминать какие-то обрывки из русской истории. В памяти всплыл анекдот, который он слышал от одного из мамочкиных знакомых:

— Какое самое мощное в мире орудие? Носовая пушка "Авроры". Один раз пальнула — а мир до сих пор в себя придти не может.

Точно, с выстрела этого крейсера и начался Октябрьский переворот. Так, может, это и теперь был сигнал?

Далее. Вернемся к Артиллерийскому музею. Насколько Джекоб помнил, там были еще машины более поздних времен. Более сильные и совершенные. Он хоть и по верхам, но все-таки их рассматривал. Но пошли только эти. Или не только? И вот еще странность. На том берегу Невы, за Марсовом полем стояли англичане. Туда эти самоходки не пошли. Мало того. Самоходки на полном ходу прошли мимо французов. А пошли бить... Ну, да, а кого должны были бить советские самоходки времен Второй мировой! Но опять незадача... Нет, для выводов мало фактов.

Джекоб связался с Речел, которая по его просьбе, а точнее, приказу, заехала в Артиллерийский музей. В последнее время девица, с чего-то решила, что Джекоб все понимает — бегала за ним как собачка и делала, что он велит.

— Речел? Слушай там стоит во дворе бронетехника?

— Стоит. Пушки стоят, машины всякие, танки... Ракеты еще какие-то...

— Точно стоят?

— Кроме тех, которые уехали...

Танков, понятное дело, не было в этом музее никогда. Но покажите бабу, которая сможет объяснить, чем танк, отличается от самоходного орудия. Для них это все едино. Но получалось, остальные стоявшие там самоходки с места не двинулись. В чем разница между ними? Почему одни машины пошли в бой, а другие остались стоять?

А... Остальные машины, те которые остались, видимо, были произведены после Второй мировой войны. Но все-таки... По идее, послевоенные машины нацелены были на то, чтобы победно двинуть на все станы НАТО. А потому, раз уж случай подвернулся, могли бы с удовольствием рвануть вперед и подавить англичан и французов. А надо же — стоят себе смирно и не дергаются. Значит, ключ ко всему — Великая война...

Джекоб слез с сиденья джипа и потащился к ближайшей самоходке, стоявшей с перебитой гусеницей — бронированному сооружению с мощной, внушавшей уважение пушкой. Он даже вспомнил, как зовут этого монстра — СУ-152. Ах, да, в описании к компьютерной игре было сказано, что эту штуку советские танкисты прозвали "зверобоем". За дело, должно быть.

Васька поплелась следом за ним.

Журналист залез на машину, заглянул внутрь...

— Неживые и есть, — подала над ухом голос Васька, — я ж говорила... Хотя...

Голос ее изменился, в нем снова пропала обычная ленивая насмешливость.

— Ты хочешь разобраться? Я, кажется, начинаю врубаться. Залазь, это будет тебе полезно.

Он спустился внутрь. Следом за ним втиснулась девчонка.

— Дай мне одну руку. А другую положи... Ну хоть этот на рычаг.

Джекоб коснулся холодного рычага. И — тут он вдруг увидел!

...Впереди было снежное поле, испятнанное черными дырками воронок. Вдалеке виднелись торчащие из земли печные трубы и покосившийся гриб водокачки. На поле взлетали в воздух комья земли, торчали, понуро уткнув дула пушек в землю, дымящие угловатые танковое коробки грязно-белого цвета. Воздух дрожал от непрерывного, надрывного лязга, воя и грохота. Другие, еще не горящие, белые бронированные коробки перли вперед — а между ними бежали люди в серо-зеленых шинелях.

В самоходке было дымно, едко пахло порохом. Наводчик, молодой парень, у которого на потный лоб из-под сдвинутого набок шлема налипли мокрые русые пряди, оскалив зубы, прильнул к прицелу, и бешено крутил маховик. И Джекоб чувствовал, что ствол калибром сто двадцать два миллиметра медленно, но неуклонно полз, в сторону длинноствольного "Тигра", который неосторожно подставил свой борт. Оскал танкиста был оскалом смерти — для тех, в "Тигре".

Но главное было даже не это. Джекоб почувствовал ненависть, сидящую в этом парне — бешеную черную ненависть. Когда уже все равно — умрешь ты минутой позже или нет. Когда главное — уничтожить вот этого, с крестами...

И вот оно!

— Короткая!

Грохнул выстрел — над мотором "Тигра" метнулось рыжее пламя. Потянулся в небо черный дым — и из башни стали вылезать люди в черной форме. Тут затявкал пулемет "зверобоя". Двое из тех, вылезших, свалились сразу. Третий сумел отбежать немного — но и его догнали пули. Еще один — он сумел забиться в какую-то складку местности — но пулемет упорно сандалил туда, где он укрылся. Судя по всему, от немецкого танкиста осталась лишь кровавая каша...

— Вперед! Послышался приказ. Кажется, это командовал тот, с чьей точки зрения Джекоб наблюдал бой.

Машина дернулась и, набирая ход, выломилась, словно медведь, из зарослей кустарника, в котором укрывалась. В поле зрения находились четыре цели.

— Давай того, что слева! Машина, а вместе с тем ствол стали поворачиваться в сторону "пантеры" перед которой, метрах в трехстах, дымили три "тридцатчетверки". Заряжающий, здоровенный детина, торопливо запихивал в орудие снаряд и заряд. "Пантера" тоже поворачивала башню.

— Короткая!

Жахнул выстрел. Снаряд рванул рядом с немецким танком — но ему, видимо, хватило — башня прекратила свое движение. Заклинилио, должно быть. Тут самоходка содрогнулась, получив болванку. Но ничего, кроме встряски не случилось.

— Давай вон того!

Теперь на поле боя оставались два "трешки". Это был уже не враг, это была добыча. Они это тоже понимали и начали медленно отползать.

— Короткая!

...С третьего выстрела одну из трешек накрыли. 152-миилиметровый снаряд разнес ее буквально на куски. Оставшийся немец, плюнув на все, развернулся и припустил прочь. Но ему не повезло. Ему приходилось подниматься по пологому тягунку, видимо, сильно перекопанному — потому ккак полз он как параличная черепаха.

— Свободный огонь по этому гаду! Он не должен уйти!

Попасть в танк не удалось, но один из взрывов заставил танк буквально подпрыгнуть в воздухе. После этого он уже не двигался. Из него вылезали черные фигурки...

...Джекоб вылез из самоходки и вытер холодный пот. Теперь было понятно, почему этого монстра называли "зверобоем". Да и экипажи в них были что надо. Если бы сегодняшние русские были такими как те парни — хрен бы силы НАТО тут прохлаждались. Теперь журналист понимал капитана Шанца. ТАКОЙ войны Джекобу видеть не приходилось.

Васька извлекла откуда-то бутылку виски и сделала глоток и передала Джекобу.

— Прими. Сейчас полезно.

-Ты... Видела?

— Да уж. Воевали наши конкретно. Я, конечно догадывалась, что они там на войне не цветочки собирали, кое-что про партизан слыхала. Но ведь увидеть — это другое дело.

Журналист удивился. Васька, кажется, была и сама ошарашена тем, что увидела.

Ну, что ж, теперь хоть это становилось ясно. Это были мертвые машины. Простые железные механизмы. Как и те, что стояли рядом. Но что делали на тех, послевоенных? Крепкие веселые русские парни получили большие игрушки и гоняли на них по полигонам. Как и другие парни — в Европе и по ту сторону океана. Конечно, предполагалось, что, возможно, придется и повоевать. Но это все было, так сказать, в теории. Может будет война, а может и не будет. А вечером солдат ждал ужин и самоволка к бабам. А вот на этих самоходках шли иные люди. Они шли убивать и умирать. Да и тех, кто их делал на заводах, наверное, тоже не только за зарплату работали. Наверно, тоже вкладывали в эти машины свою порцию ненависти к врагу.

Получается, самоходки это запомнили. И когда кто-то дал команду "фас!" — машины рванули. Они были неживые. Но помнили — кто их враг. Нашли его, почуяли. И уничтожили — всех, до кого сумели дотянуться.

От размышлений его оторвал голос Васьки, к которой снова вернулась ее насмешливость:

— Знаешь, я тут подумала: а вы, ребята, сдается мне, очень круто попали...

Облизнулись каменные львы

В Смольном все было как всегда. Васька заявила, что хочет спать, а Джекоба беспокоили разные мысли. Когда на него они наваливались, журналист предпочитал шататься — благо коридоры этого здания были достаточно длинны. Он перемещался по ним, пытаясь разобраться в хаосе, который царил в его мозгах. Правда на этот раз прогулки по коридорам не помогли. Как был хаос, так он никуда и не делся.

Пошатавшись таким образом, Джекоб оказался возле помещения пресс-центра. Сюда в последнее время мало кто заглядывал. Связи не было, информацией работники армейской пресс-службы делились сквозь зубы — да и кому нужна информация, если нет связи, а следовательно — ценных указаний от редакторов? Да и, честно говоря, подавляющее большинство работников прессы мечтало только об одном — рвануть отсюда любыми способами. Да вот как рвануть. Самолеты больше не прилетали, несмотря на то, что погода была прекрасной. А пытаться пробраться по суше было очень страшно. Всем уже было понятно, что тут не голливудский фильм, в котором любые приключения заканчиваются хорошо. То есть, если и голливудский фильм, то в жанре "хоррор", где чем дальше, тем страшнее.

Так что делать в пресс-центре было совсем нечего. Когда туда заглянул Джекоб, то в углу возле компьютера сидела одна Анни — в обществе бутылки "Джонни Уокера" с черной этикеткой. Сосуд был наполовину пуст — и, судя по тому, что на столе не наблюдалось сока или тоника, пропагандистка-феминистка глушила шестидесятиградусное ячменное пойло по-русски — в чистом виде. Правда, вроде бы, у русских пить, как они говорят, "в одну харю", считается последним делом. Так поступают только уж совсем горькие пьяницы.

— Привет, Джекоб, ухмыльнулась она, — будешь?

Не дожидаясь ответа, она достала второй стакан.

Журналист налили себе.

— Какие новости? — Задал он ненужный вопрос.

— Какие? — Анни горько усмехнулась. — Не покладая сил, выполняем приказ. Втюхиваем солдатам про страшные тайные разработки русских, про фанатичных генералов КГБ, которые не смирились с поражением в "холодной войне" и вынашивали планы реванша...

— А ты в это не веришь?

— Слушай, я что, так похожа на полную дуру? Я, между прочим, по образованию социолог. И в колледже занималась глобальными тенденциями развития общества. У меня даже статьи по этому поводу выходили в серьезных журналах. Так что я прекрасно понимаю — подобных технологических разрывов быть не может ни при каких раскладах. В конце Второй мировой мы создали атомную бомбу — вскоре русские ее создали тоже. Ну, пусть даже украли у нас секрет. Неважно. А тут что получается — в стране с развалившейся экономикой русские придумали нечто, принцип чего мы даже понять не можем. И в конце концов. На черта тогда мы вбухали столько денег в ЦРУ и прочих многочисленных шпионов? Чем они вообще занимались все эти годы? И ведь это все понимают, кроме самых тупых. Когда наши люди рассказывают это солдатам, те нам чуть ли в лицо не смеются. А иногда и смеются.

— Ну да, я слышал, что теперь солдаты прозвали пропагандистов "сказочниками". А что, генерал этого не понимает?

— Кто ж его знает? Я думаю, понимает. Но, сам знаешь... Военные — люди конкретные. Все-таки куда проще полагать, что все находится в пределах известного. Генералы вообще не любят задумываться над глобальными проблемами. Потому что иначе-то что делать? Идти и вешаться? Вот генерал Адамс вбил в себе в голову, что это просто новые технологии. Мол, возможно, такое есть и у нас, просто строго засекречено. Хотя ведь секреты, может быть, могли быть у коммунистов. Или у нацистов. А при демократии кто-нибудь в любом случае решит сделать бизнес на торговле этими секретами. А у русских ведь тоже давно уже была демократия...

Анни глотнула еще. Она была в том состоянии, когда человеку хочется поговорить. Американцы в этом случае обычно идут к психоаналитику. Но Анни для этого была слишком умной. Видимо, методом проб и ошибок она пришла к русскому варианту решения этой проблемы.

Как оказалось, отдыхала Анни в полный рост — и спиртным ее отдых не ограничивался. Она достала из портсигара старинного вида два джойнта и протянула один Джекобу.

Журналист вообще-то не любил марихуану. По чисто профессиональным причинам — он не мог писать в укуренном виде. В этом состоянии мысли разбегались, как тараканы. А журналисты, как известно, не отдыхают. Как-то Джекоб, курнув "травки" в каком-то нью-йоркском клубе, вернувшись домой, сел за компьютер — к утру нужно было сдать материал. Написав два абзаца, он стал править стиль... Эстет тоже нашелся. До утра правил. А статью в итоге так и не написал. В общем, с марихуаной Джекоб не дружил. Однако сейчас он с готовностью поджег джойнт и втянул в себя пряный дым. Травка была что надо — очень скоро мир вокруг изменился, и мозги закрутились по-другому.

Тут к нему обратилась Анни.

— Джекоб, вот ты, как я заметила, самый сообразительный из всей банды представителей масс-медиа. Вот что ты обо всем этом думаешь?

Когда хиппи говорили, что марихуана расширяет сознание, в чем-то они были правы. "Травка" расшибает некие перегородки в мозгах, позволяет мысли гулять в таких местах, куда в трезвом сознании эта самая мысль забрести не осмелится. Неудивительно, что знаменитый писатель Эдгар По баловался наркотиками. Как и один хороший приятель Джекоба, разбогатевший на разработке дизайна компьютерных игр. Он сочинял всю эту лабуду по укурке — и такое в них наворачивал, что геймеры визжали от восторга и расхватывали эти самые игры как биг-маки.

Вот и у Джекоба фантазия пошла галопом. Все необъяснимые вещи, случившиеся в последнее время, как-то очень хорошо улеглись в общую картину.

— Если рассуждать логически... Местной технологией это не пахнет, ты права. Но тогда что остается предположить? Что это не наша, не земная технология. Кстати, ребята из разведки, вроде бы эту тему отрабатывали. Но им она по какой-то причине не понравилась.

Джекоб глотнул "Джонни Уокера". Виски, наложенное сверху на марихуану, дало интересный эффект. Мысли стали необычно четкими, приобрели чуть не осязаемый вид. Казалось, их можно было потрогать.

— А если вот так разобраться. Почему не может быть именно так? — Продолжал он. — Город, по сути, стоит бесхозным. Но, с другой стороны, это не пустыня, где все нужно создавать заново. Тут много чего валяется... Ценного. Допустим, некие пришельцы создали здесь свою базу. А тут мы явились. Им это нужно? Им это не нужно. Они решили нас выкурить.

Анни посмотрела на Джекоба с интересом. Поскольку она тоже покурила, то идея не казалась ей бредом. С "травки" ничего бредом не кажется.

— Забавно. Но почему они действуют так странно?

Фантазия у журналиста уже неслась на всех парах.

— А как? Они должны, словно в голливудских фильмах, летать на тарелках и жечь нас какими-то лучами? А... Я вот читал в юности фантастическую книжку. Там наши прилетели на Марс. А местные жители изводили пришельцев куда заковыристее, причем совершенно разными способами, каждый раз новыми. Наши даже не могли сообразить, что вообще происходит. Тарелки с лучами — это для публики. Они хитрее. А в нашем случае пришельцы собрали оружие из, так сказать, подручных материалов... Разве не может быть таких технологий?

Анни слушала со все возрастающим интересом. Судя по всему, этот джойнт у нее был не первый. Да и выпила она куда больше.

Она подумала и выдала:

— Все логично. Кроме некоторых деталей. Ты, наверное, еще о них не слыхал. А мне рассказал кое-что один парень. Он, кстати, тебя знает. Я тебе скажу — он из тех ребят, у которых шкура, как у быка. Таких всякими глупостями не проймешь. Они и если черта встретят, то морду ему начистят. Наверное, такие шли на Дальний Запад с фургонами. А вот тем не менее...

* * *

...Тони находился в патруле, они контролировали улицу в центре — рядом с огромным собором, купол которого виден отовсюду. Все было тихо. Огромные дома в которых только изредка в окнах был видел тусклый отблеск свечки, черные улицы. С наступлением темноты местные жители предпочитали не высовываться из своих нор. Раньше боялись бандитов. Теперь, когда от уголовников город немного очистили, опасались уже патрулей. Оно и понятно. Солдаты в этом городе стали какие-то малость дерганые. Днем еще туда-сюда, а ночью они стреляли по всему, что движется. Сколько раз поднималась тревога, мчались на подмогу соседние патрули — а все потому, что какой-то придурок открыл огонь на поражение по мирно пробегавшей мимо крысе... Тони и сам постоянно чувствовал какой-то холодок в затылке. Будто за тобой вес время наблюдает множество не слишком-то дружелюбных глаз. Не просто наблюдают, а как бы оценивают — когда сподручнее ударить в спину. И ведь местные-то продолжали относиться к войскам НАТО нормально! Это не Иран, о котором Тони рассказывал сержант, там побывавший. В Иране особо рьяные мусульмане глядели волками и при свете дня. А в темноте, если зазеваешься, могли и пальнуть в спину из "Калашникова", и скинуть на голову что-нибудь тяжелое, и кинуть откуда-нибудь гранату под ноги. И девка могла повести с собой — а потом ткнуть ножиком или подсыпать в выпивку отраву. Там на стенах чуть ли не каждую ночь появлялись надписи "Янки, убирайтесь вон!" и "Аллах покарает американцев". Здесь же было все тихо. Вроде как. Но по словам того же сержанта, так паскудно он не чувствовал себя нигде. И все это чувствовали. Недаром то, что солдаты выходили на патрулирование пьяными, уже давно стало нормой. А офицеры старательно делали вид, что не замечают. Обещание генерала Адамса железными методами навести дисциплину так и осталось заявлением для прессы. Никто и не пытался ее наводить. Все понимали, что на особо ярого сторонника дисциплины мог и кирпич свалиться. При таки обилии несчастных случаев в городе — никто и разбираться не станет.

От размышлений Тони оторвала разорвавшая тишину очередь. Стреляли из американской штурмовой винтовки. Потом раздалась еще одна очередь — короткая, захлебнувшаяся. И — дикий крик, в котором чувствовался запредельный смертный ужас.

— Туда! Скомандовал сержант.

Джип развернулся, проскочил по какому-то узкому переулку и вынесся на проезд возле парка — с другой стороны, как помнил Тони, находилось большое и очень красивое здание с корабликом на шпиле башни. Фары и фонарь джипа высветили три окровавленных тела в камуфляже. Это, судя по всему, был пеший патруль — они ходили по главным улицам и площадям города. Точнее, был патруль. Теперь же на асфальте лежали три обезображенных трупа. Тут же валялось оружие.

— Матерь Божья! — пробормотал сержант. — Кто ж их так?

Тони нагнулся над телами. Тела бойцов были буквально разодраны в клочья. И как разодраны! Тони вырос в прерии. И кое-что понимал в таких ранах. Он мог поклясться на Библии — ребят успокоил какой-то крупный хищник. Что-то подобное он наблюдал на тушах убитых волками коров. Тони вспомнил слухи про растерзанных собаками солдат возле порта — и про многочисленные случае нападений бродячих собак. Но — тут был зверь куда крупнее волка. Да, к тому же, волки так не нападают. Одичавшие собаки? Но они ведь те же волки, атакуют по той же схеме.

Тут было все иначе. Тони поглядел еще раз. Одного... Ударили со спины огромной тяжелой лапой. Да такой, что прорвали бронежилет. Но получается, горло перегрызли уже потом... Дела... Какой зверь способен прорвать с одного удара бронежилет? Нет таких в природе!

Тони посветил фонариком и вдруг увидел след в луже крови. Вроде как кошачий. Только вот кошечка должна быть такого размера... И еще более чудовищного веса... Это не те, коты, задравшие патруль. Солдат оглянулся — и вдруг увидел совсем рядом два звериных силуэта. Статуи, которых до черта в этом городе. Два льва стояли, положив лапы на каменные шары — будто котята, гоняющие шарик. У Тони вдруг мелькнула дикая мысль. Но и ведь все вокруг было запредельное дикое.

— Прикройте, сержант, я хочу кое что выяснить.

Сержант взял винтовку наизготовку, а солдат подбежал к каменным зверям. Они были, как и положено скульптурам, холодны и неподвижны. Луч фонарика осветил морду одного из них... Морда зверя напоминала солдату Томаса, кота, который жил у них на ранчо. Так Томас глядел на мир в момент, когда слопал пойманную мышь — эдакое самодовольное спокойствие. Солдат осветил лапы зверя — и почувствовал, что вот-вот сойдет с ума или заорет благим матом. На когтях застыло нечто красное...

* * *

— Вот такую историю он мне рассказал... — Закончила Анни.

Бутылка была уже прикончена, но девушка достала еще одну и теперь наливала в стаканы новую порцию.

Джекоб внезапно вспомнил уничтоженные скульптуры на берегу Невы. Они ведь тоже были вроде как обкусаны... Каменными клыками. И тут же в сознании, растормошенном диким коктейлем из виски и марихуаны, всплыли все дырки его инопланетной теории. Джекоб вообще-то поначалу хотел стать программистом. В журналисты он двинул... Ну, так получилось. Но логические цепочки выстраивать умел с детства. По информатике у него были только отличные оценки. Потому-то Джекоб не мог смотреть голливудские фильмы — раздражала вопиющая нелогичность происходящего на экране. Вот и здесь в поведении "гостей со звезд" никакой логики не наблюдалось. А она должна быть! Она есть всегда. Пусть и такая, которую понять сложно. К примеру, логика талибов и прочих ваххабитов чужда западному человеку. Но пойми ее — все кажущиеся бессмысленными поступки исламских экстремистов становятся понятными. Должна она быть и тут. Вслух же он сказал:

— А что ты думаешь?

Анни поглядела на него очень внимательно.

— Ты будешь смеяться. Или решишь, что мне пора к психиатру.

— Ничего. Мой первый редактор меня учил: если нет другого объяснения, бери, какое есть, пусть и самое дикое.

Анни снова помолчала и хлебнула еще.

— Магия, черная магия, — наконец сказала она.

Джекоб ждал чего угодно, но от этого несколько обалдел.

— Ты чего... Серьезно?

Анни была уже находилась в таком состоянии, когда из человека прет его подсознание. Джекоб не раз в своей работе намеренно доводил людей до этого — потому что в таком виде из клиента проще вытащить нужную информацию. Опыт показывал: можно услышать много интересного.

— Ты не смейся, ты послушай. Да, все мы рационалисты, и ни в какую магию не верим. Но когда я училась в колледже, я общалась с ребятами, они увлекались учением Алистера Кроули. Точнее, я увлекалась одним мальчиком, а он увлекался Кроули. А мальчик на меня смотреть не хотел. Вот я и хотела быть к нему поближе... Но это не суть. Алистер Кролуи — это такой черный маг. Можно сказать, родоначальник современного сатанизма. Он давно умер, но у него много последователей по всему миру. Так вот, из-за мальчика, которого мне очень хотелось затащить в постель, я стала изучать их философию... Смешные причины заставляют изучать нас то или иное...

Джекоб вспомнил, что он-то подался в журналисты примерно из-за того же. Была одна девочка, которая считала, что самые лучшие люди в мире — это акулы пера. А программисты — так, грязь под ногами... Впрочем, сейчас не вечер воспоминаний. Вот она, опасность марихуаны. Мысли постоянно уползают в сторону. Он снова вывернул на тему:

— А у любителей Кроули и философия есть? Я-то думал все эти сатанисты и черные маги — просто любители групповушек.

— Это, конечно, тоже... — Анни передернулась. — Но не все так просто. Сатанизм — целое мировоззрение. Которое в принципе отличается от нашего. Люди по-другому видят мир. Вот ты... — Анни еще глотнула. — Знаешь, что за нацистами стояли черные маги? Что СС — это магический орден? Не слышал?

— Слышал. Но я всегда думал, что это мои коллеги выдумали, чтобы денег срубить по-легкому на обывательской глупости.

— Да, это, конечно, тоже. Вранья вокруг СС и общества "Анонербе" накрутили много. Но ведь на самом деле там много было бреда, но было много и серьезных разработок! Которые пропали. А вот куда они пропали? В Антарктиду, как пишут самые глупые из твоих коллег? А может, все гораздо проще? Когда Германию победили... Наши-то умники немецкие ракетные и ядерные секреты старались заполучить. А русские, видать, нашли кое-что другое. Между прочим, меня эти поклонники Кроули уверяли, что и русский НКВД занимался всякой магией.

— Ты... серьезно? — Протянул Джекоб.

— А что тут такого особенного? Мы просто привыкли, что только наука является правдой. А вот древние египтяне считали иначе. Магическое видение мира... Там тоже все по-своему логично. Мы просто не видели, как магия работает, и потому считали ее пустым делом. А вот тут — видим. И если предположить, что магия — это не бред, а правда, то все сходится... Кроме того. У русских все не так, как у нас. Вот и представь — в той же промзоне сидят не специалисты по секретным сверхтехнологиям, а специалисты по черной магии. Кстати, для магии никакие технологии не нужны.

— Но почему... Только сейчас...

— А кто знает? Я тут слышала замечательную русскую пословицу: рак на горе свистнул. Планеты встали нужным образом. Или мы, сами не зная того, нарушили какое-то равновесие.

Джекоб вдруг вспомнил слова пьяного мужика, цитировавшего Шекспира: "Распалась связь времен"...

А ведь в самом деле, получалось все одно к одному. "Монахи" из лавры не советовали соваться за Обводный канал, — всплыло в мозгу Джекоба. Все логично. Нас эти монахи явно недолюбливают. Но и черную магию приветствовать не могут. А уж священники в подобных делах должны понимать. Выходила вовсе дичь. Где-то сидели страшные маги — и своей силой направляли на войска НАТО всяких жутких созданий? Это было чересчур. Джекоб поглядел на Анни — и увидел, что она спит, положив голову на стол. Он вышел из пресс-центра.

По дороге Джекоб услышал доносящийся из какого-то кабинета разговор. Говорили двое. Беседа шла на русском, но один из собеседников, хоть и хорошо владел языком, явно был американцем. Диалог шел на повышенных тонах, причем у того, который с акцентом в голосе ощущались интонации босса.

— Что это у вас, русских, за привычка: требовать деньги за работу, которую вы еще не сделали! Это у вас называется, халява, так кажется? Вы принимаете нас за простачков, которых можно легко обмануть? Я знаю, что вы любите как это... кидать. Это у вас вроде как национальный спорт — надуть глупого иностранца и потом над ним посмеяться. Но вы не на того напали! Я много общался с вашими, как вы себя называете деятелями культуры. И прекрасно знаю ваши привычки. Наобещать с три коробки, взять деньги — а потом ровно ничего не сделать, ссылаясь на непредвиденные обстоятельства. Я очень хорошо, вижу, что будет дальше. Затем вы заключите сделку с кем-нибудь другим. Так вот, со мной такие штучки не пройдут! Вы что нам обещали? Что начнете проверять запасники Эрмитажа. А вы? Вы не делаете ровным счетом ничего. И я ведь не какой-нибудь варвар, покушающийся на вашу любимую культуру. Мне ведь не нужна какая-нибудь "Мадонна Литта". Пусть висит, где висит, радует туристов. Мне тоже не нужны неприятности с серьезными людьми. Мы — люди скромные. Возьмем кое-что, что нам требуется. Из запасников. Ну, объясните, кому они нужны, эти запасники! Их никто никогда не видит. Лежат, пылятся вещи, которые можно выгодно продать. А вы получите свой процент.

— Но ведь нет связи ни со Штатами, ни с Европой... — Пролепетал голос, явно принадлежащий какому-то интеллигенту.

— И хорошо, что пока ее нет. Будет, никуда не она денется. И самолеты прилетят, и корабли придут. Вы, небось, надеетесь, что с ними прибудут наши конкуренты, чтобы начать торговаться и взвинтить цену? Все ваши увертки видны невооруженным глазом. Но мы вам уже кое-что заплатили. Так, черт возьми, отрабатывайте свои деньги! Идите к генералу, говорите с ним как хотите, умоляйте, требуйте, да хоть что! Но! Получите от него разрешение на работу в запасниках. Придумайте что-нибудь. Давите на то, что это ваше право. Можно подумать, он что-нибудь понимает в искусстве. Я не желаю ждать, когда тут посадят какое-нибудь демократически избранное правительство. Общался я с вашими демократическими политиками. И знаю, что расходы сразу взлетят на порядок, потому что появится на порядок больше желающих нагреть на этом руки. Нет уж. Откровенно говоря: город грабят сразу, когда армия в него входит. А не потом, когда оккупанты поставят своего коменданта. Тогда грабить будут уже те, кто летает повыше меня.

— Но мы не грабим... — Забормотал интеллигент.

— Ну, спасаем произведения искусства от уничтожения. Слова не важны. Важно одно — я хочу, чтобы деньги, вложенные в вас, обернулись выгодой. А не то ведь знаете — можно и вас найти управу. Думаю, если поспрашивать ваших коллег, они много вспомнят такого, что вы навсегда останетесь сидеть в этой дыре — и не видать вам никакой Америки.

Джекоб аж спиной почувствовал, как побледнел тот, за дверью. Угроза, видать, была страшной. Во всяком случае, послышалось торопливое бормотание.

— Не беспокойтесь. Я завтра же пойду к генералу. Мы обо всем договоримся...

Вот она, миротворческая миссия в полный рост, ухмыльнулся Джекоб, двинувшись дальше. И ведь это только мелкие хищники. Самые смелые шакалы, прибывшие в обозе армии. А потом пойдут покрупнее. Начнут скупать дворцы и все прочее.

Джекобу стало грустно. Да, город восстановят. И превратят его в большой аттракцион. Ну, почему его соотечественники к чему ни прикасаются — все превращают в дурной балаган для придурков? Прекрасное место — Большой каньон. Но ездить туда противно. Потому что такое впечатление — там проданы даже скалы. А уж Ниагарский водопад... Совсем тоскливо.

Внезапно Джекоб вспомнил об истории рассказанные работницей Эрмитажа. Тогда он не придал ей особого значения. В каждом большом городе свои легенды. Тогда Джекоб решил — кто-то из фанатиков Эрмитажа сумел воспользоваться городскими мифами и отвадить мародеров, запустив нужные сплетни. Но теперь, посмотрев на разную местную экзотику, да еще наслушавшись пьяных речей, он взглянул на это дело несколько по-иному. Не то, чтобы Анни его убедила. Но все же в ее словах был какой-то смысл.

А у себя Джекоб увидел милую картину. На кровати сидела Васька, а рядом дрыхла без задних ног Речел. Рядом стояли пустые бутылки.

— Чего это, она тут что ли, поселилась?

— Да, ломилась в дверь, скулила, как собачка. Мол, страшно ей. Риккардо нет, он по местным девкам бегает. А эту мне почему-то жалко. Если б ей нормального мужика — он бы ей дурь из башки повыбил. А мы с ней выпили. Она все плакалась. Жаловалась типа. Что-то там у нее в Америке не сложилось.

— Точно. Все мудаки, — пробормотала Речел, перевернулась на другой бок и снова затихла.

— Слушай, Васька, а что ты знаешь про Эрмитаж? Про тамошние дела?

— Да ни фига я не знаю. Там у них свои расклады. Я вообще там никогда не была. То есть, с тобой — в первый раз.

— А почему?

— Что мне там было делать?

А в самом деле. Джекоб вспомнил Ваську, какую он ее увидел в первый раз. Многие ли из нью-йоркских панков или байкеров были в Метрополитен-музее? Они и слов-то таких не слыхали. Правда, Васька знала побольше, чем какая-нибудь американская байкерша. Но может, это русская специфика.

Но Джекоб решил все-таки снова подъехать к подруге.

— Слушай, а почему ты никогда о себе не рассказываешь?

— А чего рассказывать-то? Трудное детство, деревянные игрушки. Мама спала с половиной питерской трэш-тусовки, так что папу мне есть из кого выбирать. Из всей длинноволосой сволочи, играющей металл... Впрочем, давненько я маму не видала. Меня бабка, в основном, растила. Сам понимаешь. А я как кошка — где хочу, там гуляю. Вот и все.

— Но ты кое-что знаешь... У нас такие девчонки тупые, дальше некуда.

— Так это у вас. А у нас по-иному. Поговорить-то утром надо. Вот один что-нибудь расскажет, другой... Да и то сказать. Это, кто в уютной квартире живет — те, кроме ящика и дебильного Интернета ничего не знают. А ты по улицам погуляй — ума-разума наберешься.

— А магов ты не встречала?

— До фига и больше. Один такой меня все звал в свой гарем. У него в квартире жил целый девичник. Он их типа магии учил. Но мне такие дела ни к чему.

— А он... серьезный маг?

— А я знаю? Но девки с ним жили, хотя этот парень был толстый и противный. Может, он их чем и приворожил. А меня вот не сумел. Он кстати, любил проболтать о какой-то там сексуальной магии. Может, мы займемся? Пока эта спит. А то ведь и с ней придется делиться.

За вход — пятак. За выход — рубль

Колонна стояла, состоявшая из трех "хаммеров", семи бронетранспортеров с солдатами стояла на Марсовом поле и готовилась к выходу. Солдаты в последний раз проверяли оружие и снаряжение, ожидая сигнала к отправке.

Тони с мрачным видом занял свое место — возле пулемета в замыкающем "хаммере". Честно говоря, он сам толком не мог понять — рад он, что его назначили в эту колонну, или нет. С одной стороны, в свете последних событий все были рады вырваться из этого города. С другой — что-то подсказывало Тони — не так-то просто это будет.

А суть дела была в следующем. Уже прошла неделю, с тех пор как ушла связь с миром. Похоже, больше она возвращаться и не собиралось. Что современного человека, а уж тем более, современных американских офицеров, сильно нервировало. Воздушное, равно как и прочее сообщение, также не восстанавливалось. В общем, со стороны цивилизованного мира не было ни слуха, ни духа.

В городе же все шло хуже и хуже. Продолжались и множились разные мелкие несчастные случаи (или не случаи). На солдат это действовало крайне угнетающе. Пили все больше. Попытка ограничить продажу спиртного внутри армии, понятное дело, ни к чему не привела. Солдаты уже прекрасно знали, где огненная жидкость продается в городе. Были сведения, что кое-кто из военнослужащих уже чуть ли не в открытую менял на этих рынках армейское имущество на самогон. А прибавьте сюда грибочки и "свинку", которые проложили дорогу в армию...

И что, самое главное, начали ухудшаться отношения с местным населениям. Причина проста и банальна — сокращение выдачи гуманитарной помощи. Разумеется, это сделали не со зла. Запасы продовольствия сокращались с непостижимой скоростью. Потому что воровали все. Поэтому, как отмечали те, кто общался с местным населением, солдаты миротворческого контингента все чаще начинали слышать вопросы: "а на хрена вы вообще сюда приперлись?"

Тем более, что честно говоря и сам генерал Адамс, и прочее начальство тоже все менее и менее это понимали. Раз наверху про них забыли.

Продолжали доставлять головную боль и работнички из местных. Один тип из руководства полиции с настойчивостью идиота пробивал идею создания "цивилизованного рынка" — смысле особых торговых мест, где, дескать торговля должна происходить, как у людей, разумеется, под надежной охраной полиции. А все другие рынки ликвидировать, поскольку на них торгую наркотиками. Тут все было понятно даже американцам. Правда, не в меру активного полицая и пару его дружков очень быстро пристрелили из пулемета Дегтярева. В свете последних событий разобраться, кто это сделал, было невозможно.

А еще хуже было то, что вконец обалдевшие патрульные стреляли при каждом шорохе — и во все, что движется. Появились жертвы среди мирного населения. А вот это же было — хуже некуда. То есть, на подобные мелочи можно наплевать с высокой колокольни, если ты прочно держишь, ощущаю за своей спиной всю мощь Соединенных Штатов. Но вот когда ты сидишь центре города как в осаждено крепости, окруженный черт те чем — это становилось совсем неприятно.

В этой ситуации генерал Адамс, как настоящий солдат, не упал духом и не стал ждать у моря погоды. Он руководствовался простым принципом: если связи с метрополией нет, то ее необходимо восстановить. Любыми средствами. Его отец в качестве капитана морской пехоты воевал во Вьетнаме. А там и не такое случалось. Так что генерал Адамс приказал сформировать боевую группу, в задачу которой входило прорваться до Нарвы. Впрочем, группа, которая теперь готовилась к выступлению, была уже второй. Радиосвязь с первой пропала где-то в районе Нарвских ворот. Оттуда никто не вернулся. Теперь уже никто не рисковал идти в те районы на поиски пропавших. Пропадать вслед за ними никому не хотелось.

Новую колонну теперь тоже не рисковали посылать напрямую, то есть через Фонтанку. Вот эти решили двигаться в обход. Благо, как сообщили наблюдатели, забравшиеся на самый верх Исаакиевского собора, мост Кольцевой дороги был, вроде бы, в порядке.

Тони со своего пулеметного насеста видел, как пятнадцать ронетранспортеров и три "хаммера" пересекли Неву по Троицкому мосту, проползли по набережной до Железнодорожного моста , а затем углубились в дебри жилых массивов той стороны — и только по ним осторожно двинулись на юг. Двигаться дальше по набережной мешало опасение, что где-то тут болтается этот проклятый крейсер.

Двигались с большой опаской. Ведь что самое гнусное? Никто не понимал, откуда и от чего здесь ждать худого. Ведь солдата, даже самого лучшего, готовят сражаться с совершенно конкретным противником, а не к войне с неведомым. Тем более, что враг постоянно появлялся в новом обличии.

К примеру, над колонной кружись многочисленные вороны. А ты вот поди пойми — это просто так вороны или информаторы врагов? А ведь в борьбе с воронами зенитный пулемет бесполезен. А дробовиков с собой как-то не захватили. То же и с котами. Они мелькали то и дело по бокам. И имели, как и положено бродячим котам, вызывающе-наглый вид. Пару раз нервы у командира "хаммера" не выдерживали — и он отдавал приказ открыть огонь. По котам. Тони, для успокоения нервов командира, давал пару очередей. Правда, старался брать выше. На всякий случай. Don't trouble trouble till trouble trouble troubles you.

Впрочем, все прошло благополучно. В конце концов колонна выползла на почти достроенный мост Кольцевой дороги. И вот тут-то газанули на максимально возможной на этом полупостроенном сооружении скорости. Успели. Точнее, почти успели. Крейсер, сволочь такая, все-таки показался из-за поворота Невы — и в сторону колонны полетели крупнокалиберные снаряды. Но пристреляться эти, на крейсере, не успели. Видимо, все таки эти, кто заправлял на вражеской стороне, не обладали абсолютным могуществом. Так что американцы отделались лишь тем, что разрыв скинул на обочину два бронетранспортера. Их бросили на произвол судьбы — и на полной скорости двинулись дальше. Конечно, законы военного братства — это хорошо... Но никому не хотелось оставаться под шквалом снарядов, которые посылались почти в упор. Тем более, у них было особое задание...

Дальше группа двигалась по недостроенному Кольцевому шоссе. Некоторое все было тихо. Но вот от разведывательного "хаммера", двигавшего на милю впереди колонны, поступило донесение:

— Проезд загораживает скопление крупногабаритной автодорожной техники. Выглядит вполне обычно.

— А они подают признаки жизни? — Спросил командир колонны, лейтенант-колонель Форсайт.

— Вроде, нет. На первый взгляд — обычные брошенные машины.

— Нет, все равно сворачиваем с дороги. Это мы уже знаем. Пока они тихие — а как приблизимся, вдруг как кинутся... Нет, рисковать мы не имеем права, — принял решение командир.

Колонна свернула влево и стала пробираться среди каких-то полей и разных сооружений сельскохозяйственного типа. Пресекли Московское шоссе, но на него не свернули. Командир не хотел блуждать в дебрях России, делая большой обход. Тем более, и с горючим было очень неважно. Фактически, горючего было в обрез. Так что курс колонны был прост — как можно быстрее, обходя город, достигнуть Таллинского шоссе и двинутся прямиком на Нарву. Но для этого требовалось еще обогнуть этот огромный город. На Окружную Форсайт выбираться больше не рискнул, предпочитая двигаться пересеченной местностью. Через некоторое время справа показалась башня обсерватории.

От разведывательного "хаммера" поступило новое донесение:

— Впереди видим странный объект. Судя по карте, это городская свалка. Над ней летает множество чаек и ворон. Черт! Они пошли на нас!..

И все пошло по старой схеме. Связь прервалась.

Оставшись без разведки, колонна замерла. Примерно через час, когда уже Форсайт решил посылать вперед еще одну разведывательную группу, впереди показался первый разведывательный "хаммер". Он петлял из стороны в сторону, как пьяный, и выглядел очень странно — словно был покрыт белой коркой... Не доехав метров двухсот, от вдруг свалился в какую-то канаву... Солдаты бросились к нему. Как оказалось, машина была сплошь покрыта толстым слоем птичьего помета. Птички, понятное дело, не могли раздолбать бронированную машину. Но зато вывели из строя все средства связи и полностью лишили ее обзора. Разведчики, неслабые ребята, все равно в итоге почти выбрались, но при падении в канаву водитель сломал себе шею...

— Сэр, я вижу множество птиц, они идут на нас! — Заорал пулеметчик.

Начальник колонны не так чтобы боялся этих самых птиц. Но он знал, что следом может появиться что-нибудь и похуже. Поэтому он заорал в радио:

— Быстро уходим направо!

Что там было дальше, и куда они попали, мало кто смог бы объяснить. Птицы не особо атаковали, но они постоянно кружились сверху, время от времени сбрасывая свой "боезапас". Потом, правда, отстали. Видимо, они просто отгоняли чужаков от своих мест.

Зато теперь бронетранспортеры шли, по какому-то бескрайнему кладбищу, подминая под себя кресты. Потом впереди Форсайту показалось, что он видит перед собой порт. Потому что впереди густо торчали портовые кранае. Но какой к черту порт, когда и до моря, и до реки ехать и ехать. Да и стояли эти краны слишком уж густо. В порту так не бывает. Но другого пути не было. Преодолев хлипкий бетонный забор голова колонны вломилась на обширную территорию промышленного вида. Тут имелись цеха, ангары — а так же теснились те самые портовые краны. Видимо, тут их просто-напросто то ли изготавливали, то ли ремонтировали. Хотя эта территория все-таки более походила на нормальный промышленный объект, а не на декорацию к триллеру, Форсайт решил дать задний ход и поискать другой путь, но не успел...

Грубое вторжение бронетехники, видимо, потревожило их покой этих гребаных кранов. Один из них стал медленно крениться, а потом начал элементарно падать, зацепив своего соседа. Следом, как кегли, стали валиться остальные... Вся эта груда железа со страшным грохотом рухнула, подмяв под себя несколько бронетранспортеров.

И тут нервы у американцы не выдержали — и они сделали новую глупость. Солдаты по своей привычке стали лупить из всех калибров по всем направлениям. Как говорится, кто ищет, тот всегда найдет. Если они хотели какого-то эффекта от этой пальбы, то они добились своего. Очередь из крупнокалиберного пулемета попала в стоящую в отдалении здоровенную металлическую емкость. Она будто бы шумно выдохнула — и над ней поднялось ядовито-желтое облако...

Тони по жизни обладал неплохим чутьем на опасность. К тому же в Петербурге он успел всякого насмотреться — и действовал сообразно обстановке. Так при пересечении моста он не торчал без толку на своем посту у пулемета. Когда по ним стал садить крейсер, он тут же укрылся в машине. Точно так же Тони поступил и во время атаки птиц. Зато все остальное время он честно нес свой пост. Хотя бы потому что сверху больше видно.

Вот это его и спасло. Когда рванула емкость, Тони инстинктивно понял, что надо делать. Не зря ведь он работал дальнобойщиком. Он подвозил в своей жизни множество людей — и многие из этих людей ему кое-что рассказывали. Может, с точки зрения продвинутого интеллектуала, соображал Тони и туго, но зато то, что ему приходилось слышать, он запоминал хорошо.

Так вот, когда поднялось облако дыма, у Тони в каком-то уголке мозга вспыхнуло спасительное указание: "если хочешь жить — вали со всех ног отсюда как можно дальше". Видимо, кто-то из его попутчиков рассказывал ему про аварии на химических предприятиях...

Так или иначе, Тони кубарем скатился с крыши машины и со все ног двинул с этого чертового места, не очень разбирая, куда. Как оказалось, таких умных нашлось еще четверо. Двое, правда, плохо бегали, в итоге они свалились, корчась в приступах жестокого кашля. Еще один ушел. Больше не уцелел никто.

...Они издалека смотрели, как медленно рассеивается ядовитое облако. На месте бронетранспортеров не было заметно никакого шевеления. Доехали, мать вашу, до Нарвы...

— Ну, что, пойдем, что ли? — Обратился Тони ко второму уцелевшему солдату.

— Куда? — Тупо спросил тот.

— Не в Эстонию, понятное дело. Туда, я чувствую, никого из наших ЭТИ пускать не хотят. Назад надо пробиваться.

— А куда назад? Как пробиваться?

— Можно подумать, я знаю? Вот, гляди, впереди виднеется какая-то возвышенность. Давай на него заберемся и поглядим.

Они выбрались на торчащий метрах в двухстах впереди небольшой холмик — и оказалось, что дело обстоит куда лучше, чем могло бы. Потому что с другой стороны этот пупырь оказался совсем даже не бугорочком, а частью холмистой гряды, под которой, в низине, как на тарелке, лежал Петербург. Впрочем, все одно, без бинокля было мало что понятно. Тони долго разглядывал местность, благо в прерии он привык вот так разглядывать равнину. Наконец, он различил знакомый здоровенный блестящий купол собора. Правда, находился этот собор очень далеко, более, чем в паре десятков километров. И все это — через город. Но что делать-то? Иного выхода не было. Приходилось понадеяться на Бога и двигаться по кратчайшему пути.

— Тебя как зовут? — спросил Тони своего случайного напарника.

— Джозеф, — сумел ответить тот на третий раз, кое-как справившись, наконец, с дрожью.

— Ну вот, Джозеф, придется нам переть пешком во-о-он туда...

— А спасатели? — Спросил тот. Парень, как видно, был из законченных придурков, до сих пор всерьез воспринявших глупости типа фильма "Спасение рядового Райана". Он все еще верил, что генералу Адамсу больше делать нечего, чем посылать невесть куда новых солдат ради ради поисков невесть где очередного пропавшего подразделения. Мало ли их в последнее время пропадало!

— Ты что, дурак? — Рявкнул Тони. — Никто нам тут не поможет, кроме нас самих. Понял? Или ты хочешь тут сдохнуть? Потопали, я тебе сказал.

Путь оказался не таким простым. С холмистой гряды они спустились довольно легко. Но впереди тянулся длинный бетонный забор. Как успел заметить сверху Тони, это был раздолбанный аэропорт. На нем уже давно не было американцев. Торчать в этом месте в ожидании самолетов, которые все равно не прилетали, солдаты решительно отказывались. Ни за какие дополнительные блага. А когда попытались кого-то назначить, то впервые за многие годы американским офицерам пришлось познакомиться со старым, но уже было забытым явлением под названием "самострел". Про вульгарную симуляцию всего, что только можно — от поноса до шизофрении — и говорить нечего.

Туда бы Тони не сунулся, даже если бы и нашел дырку в трехметровом бетонном заборе. Так что этот самый забор пришлось долго и упорно обходить.

Спутник Тони попался гнилой. Блин, да откуда вообще берут таких солдат? В самом деле, уж лучше бы брали уголовников. Как оказалось, этот придурок поперся в армию, чтобы получить льготы для поступления в университет. Нет, ради этого погоны надевали очень многие, в том числе и отличные ребята. Но беда заключалась в том. Что Джозеф совершенно не понимал, во что ввязывается. То есть — вообще не врубался. В том числе и в то, что служба в армии — это еще ко всеми прочему дисциплина, серьезные физические нагрузки и возможные не слишком приятные неожиданности. В миротворческом контингенте он очутился именно потому что тут льгот давали больше. Пасся он где-то то ли возле кухни, то ли возле начальства. В общем, от Смольного он далеко не отходил. Последним подвигом Джозафа было то, что он каким-то образом просочился в колонну — потому как сообразил, что в городе пошли дела серьезные — и решил сматываться любыми средствами. То, что путь может быть небезопасным, Джозефу как-то в голову не пришло.

Сейчас Джзеф плелся за Тони и скулил. Не нравилось ему, понимаете ли, положение вещей. И то, что пить и жрать нечего, и то что дорога длинная, что местность пересеченная... И вообще все плохо.

...Когда солдаты обогнули забор, то оказались в чистом поле и поперли наискосок через него. Впереди виднелось нечто вроде шоссе. Только вот дорогу к ней преграждал какой-то продолговатый пруд, покрытый ядовитой зеленью. Точнее два пруда, между которыми наблюдалась узкая перемычка, а через нее шел хлипкий дощатый мостик. Тони двинулся к нему, но... Чувство опасности у него было еще с детства. Об этом же, кстати, говорил и сержант в учебном центре: "Тебя, парень, на войне убьют последним. Ты всегда будешь, знать, когда не стоит высовывать башку." Вот и теперь Тони въехал, что через эти мостки идти не стоит...

— Слышь, Джозеф, что-то не нравится мне эта дощатая фигня. Давай-ка обойдем эту лужу.

— И еще четверть мили тащиться по этому гребаному полю? Вон шоссе в двух шагах.Да пошел ты! И вообще, что ты тут раскомандовался!

Парень двинулся к мосткам, и Тони не успел его остановить. Все случилось в одну секунду. Из пруда высунулось нечто. Более всего ОНО было похоже на толстый медный кабель, на конце которого виднелась угловатая железная штуковина неправильной формы. Но эта хреновина меньше, чем в секунду обвила ноги парня и сдернула его в воду. Тот даже квакнуть не успел. И все. Лишь пара пузырей поднялась на поверхность.

— Ни хрена ж себе... — Только и смог сказать Тони. Он аккуратно обошел пруд, держась от него подальше и, в конце концов, вышел на ужасно побитое шоссе. Как раз недалеко от него на проводах болтался облупленный синий указатель, где в том числе и на латинском языке говорилось, что отсюда идет путь на Таллин. Значит, именно до этой трассы они и не дошли. Что ж, по крайней мере, это ориентир. Шоссе рано или поздно приводят к центру.

Понятное дело, Тони не стал шлепать прямо по трассе, а двинулся за кустами. Но все было тихо. Вокруг не наблюдалось ни людей, ни птиц, ни всяких металлических тварей.

Когда Тони добрался до города, уже начинало темнеть. Он, продолжая сторониться больших улиц, стал двигаться по бесконечным однообразным квадратам дворов, которых окружали бетонные коробки. Поперечные улицы он перебегал резвой рысью. Это длилось долго. Ему начало казаться, что он двигается по замкнутому кругу — выходит из одного квартала — и входит в него же. Потом пейзаж слегка изменился — квадраты дворов стали темно-серыми и пятиэтажными. Но, в общем, все оставалось так же.

Тем временем совсем стемнело. Правда, в небе, как фонарь, висела огромная полная луна какого-то нездорово-желтого цвета.

В очередном дворе Тони ждал сюрприз. Только лишь он сунулся в проход между домами, как увидел, что впереди шевелятся какие-то люди. Он слился со стенкой, решив, что сдавать назад опасно. Могут засечь. То, что в этих местах его не будут рады, он не сомневался. К тому же имело смысл разобраться, кто это такие и что они намерены делать — хотя бы для того, чтобы скорректировать свои действия. Хуже всего то, что никакого оружия у солдата не было. Его винтовка осталась внутри "хаммера". Впрочем, как показывал опыт, оружие в Петербурге мало кого выручало в критических ситуациях.

...В свете полной луны все было неплохо видно. Конечно, подробностей было не разглядеть, но кое-что понять можно. В центре двора собрались человек двадцать. Калибра они были разного — от рослых и плечистых то ли парней, то ли мужиков, ростом и габаритами не меньше Тони — до щуплых субъектов подросткового вида. Поблескивали клепаные кожаные куртки. Вся эта публика двигалась по кругу в каком-то ритмическом осмысленном движении, оттуда неслись столь же ритмические выкрики.

"Сектанты какие-то, что ли? Вот уж вляпался, так вляпался", подумал солдат. С местными сектантами он никогда не сталкивался, но слухи про них ходили разные. И Тони верил этим слухам. Потому что насмотрелся на американских сектантов, среди которых было полно совершенно законченных отморозков. Многим из них только дай свободу от полиции и возможность делать то, что они считали правильным — так они такое натворили бы... Кстати, некоторые и творили. Несмотря на полицию.

Между тем движения неизвестных все ускорялись и тут... Тони даже не заметил, как это произошло — но на месте людей оказались... Собаки. Страшного, явно беспородно-бродячего вида. Но не жалкие тощие попрошайки, а очень даже серьезные псы. Имелись среди совсем здоровенные, размером с мастифа, имелись и поменьше, с овчарку. Самые мелкие были не больше лайки.

Вся эта стая построилась в строгий строй — примерно такой же, каким байкеры движутся по шоссе — и легкой трусцой двинулась в направлении центра.

Тони вытер холодный пот. Это да! Теперь все ясно. Ведь сколько ходило среди солдат историй про нападения собак. И ведь от их клыков гибли не только отдельные солдаты, но и целые группы. А все те, кому посчастливилось выжить, отмечали редкую слаженность в нападении четвероногих.

Тони, кстати, все виденное не особенно-то поразило. Про волков-оборотней он слыхал с детства. В Техасе об этом знали хорошо. Там, где много людей из поколения в поколение занимается скотоводством, про волков, главных врагов скотоводов, всегда рассказывают разные страшные легенды. Вот и в Техасе истории, привезенные когда-то эмигрантами со всей Европы и переделанные под местный колорит, мешались с индейскими легендами. Так что Тони про оборотней много чего слыхал. А потому он всегда очень прикалывался над голливудскими фильмами на эту тему, авторы которых чаще всего ни во что не врубались.

Оно, конечно, все так. Да, но почему не волки, а собаки? Про собак-оборотней Тони никогда не слыхал. Хотя... Если пораскинуть мозгами. Волки-то где водятся? В прерии, в лесу, в тундре. А в городе — тут как раз водятся бродячие собаки.

— Да уж, кажется, кому-то сегодня крупно не повезет. Тому, кто попадется на пути этой банды. Ребята ведь явно двинули на исходную, — пробормотал Тони и продолжил движение. Идти пришлось еще долго. Как это ни странно, но больше ничего особенного среди пустых кварталов ему не повстречалось. Да и жуткую промзону ему, видимо, удалось миновать стороной. На площади, в центре которой высилась огромная арка, он издалека увидел обгорелые остатки бронетехники. Видимо, это было все, что осталось от первой колонны. После этого солдат отошел назад и сделал большой крюк. Пришлось долго блуждать среди огромного массива однообразных двухэтажных домов, потом он через мост вылез в какой-то парк... Это было муторно, но, по крайней мере, на него никто не нападал. Уже поднималось солнце, когда Тони, наконец, увидел перед собой грязно-серую воду Обводного канала.

О методах художественной критики

Джекоб обошел вокруг того, что еще вчера было постаментом, на котором находился памятник и хмыкнул. Да уж. В Петропавловской крепости ему приходилось бывать еще в самом начале своего пребывания в Петербурге — с чисто экскурсионными целями. И журналист прекрасно запомнил эту авангардную скульптуру. Она произвела на него отвратительное впечатление. Надо сказать, что в колледже Джекоб довольно плотно общался с компанией ребят, полагающих себя шибко продвинутыми интеллектуалами. Как и положено эстетствующим снобам, они в своих эстетических пристрастиях старались придерживаться максимально неортодоксальных взглядов. А потому демонстративно презирали всякое "современное искусство", полагая его "балаганом для жлобов", предпочитая классику. Не то, чтобы Джекоб полностью перенял их воззрения, но стойкую нелюбовь к разнообразным авангардным вывертам он сохранил на всю жизнь. Да и с классикой он в результате познакомился куда лучше, чем средний выпускник Гарварда. Потому-то Петербург и производил на него такое сильное впечатление. Но по упомянутым уже причинам паскудная скульптура с крохотной башкой и ногами-ластами с первого взгляда вызвала в Джекобе отвращение. Он, понятное дело, не слишком много знал о Петре Великом. Но он, этот Петр, по крайней мере, построил ТАКОЙ город. И ставить в самом, что ни на есть историческом центре города изображение основателя в виде эдакого уродца — было все-таки слишком.

Но теперь-то памятника больше не было. Вообще. Остался лишь постамент, из которого торчали две ноги-ласты. Все остальное было выдрано каким-то совершенно зверским образом. Произошло это ночью — и особого шума не произвело. У всех были дела поважнее. Джекоб узнал о происшествии лишь потому, что приплачивал кое-кому из военнослужащих, дабы те сообщали ему о всяких необычных событиях.

— Лейтенант, как это могло случиться? — Спросил Джекоб офицера, командовавшего охраной Петропавловкой крепости. Сейчас на лейтенанта было жалко смотреть — он представлял из себя коктейль из недоумения с откровенным ужасом.

— Я не знаю. Есть, правда, свидетель, первый сержант Уэйтс. Но... Он говорит очень странные вещи...

— Ерунда, лейтенант. В этом городе, скажу вам по секрету, творится много чего весьма странного. Меня уже ничем удивить невозможно. Разрешите с ним побеседовать?

Сержант Уэйтс оказался афроамериканцем с добродушным лицом. Его нашли на стене, где он сидел, мирно покуривал и смотрел на стальную воду Невы.

— Хорошая река, только холодная, наверное, — обратился он к журналисту вместо приветствия. — Город вокруг какой-то тоже холодный. И твари в нем всякие водятся...

— Я хочу с вами поговорить вот о чем. Лейтенант сказал: вы видели, что произошло со скульптурой... Ну, той, которая стояла возле собора. А теперь не стоит.

— С этим страшилищем-то? А как же, все видел своими глазами. Я ночью именно вот тут находился, на посту. Только, что заступил, в 2:00. Мне хоть по должности это и не положено, да я сам... Пусть уж парни спят. А я все равно уснуть не могу, когда тут не ночь, а сплошное безобразие. Так вот, дело было, в 2:05. Когда все началось, я машинально на часы поглядел. Как чувствовал, что отчитываться придется... Так вот. Раздался какой-то жуткий треск и шум — а потом вот оттуда, ну, там где стояло это чучело, пролетела крылатая тварь...

— Кот крылатый?

— Ну, в каком-то смысле, конечно, и кот. Вроде как большой кошачий родственник. То ли львица, то ли какой-то там ягуар или леопард. Я в этом деле не разбираюсь. Словом большая кошка. И вроде бы — не живая. Она была металлическая. Луна в небе светила, так ее тело отблески пускало... Но летела тварь бодро, крыльями махала бодро. А в лапах она держала то самое чучело. Вылетела тварь вон туда, к середине реки, лапы разжала — и скульптура плюхнулась в воду. Хорошо так плюхнулась. Брызги были до неба. А потом тварь ушла на бреющем в том направлении — сержант Уэйтс показал в сторону Дворцового моста.

— А вы что делали?

— А ничего! Мне что? У меня приказ — никого не пускать в крепость. А они не заходили, а выходили. Точнее — вылетали. На этот случай у меня никаких инструкций не было. Так что мне — больше всех надо? Она ж меня не трогала. Вот и я ее не стал. Да и то сказать. А что мне с ней было делать? Я не священник. Да и священника оно бы вряд ли испугалось. Потом, конечно, доложил о происшествии. Но я гляжу, начальство это не очень-то и взволновало. Оно и понятно. И не то видели. Странный он, этот город. То самоходки сами по себе ездят. То всякая хренотень по небу летает.

В отличие от лейтенанта, сержант Уэйтс был спокоен, как статуя Свободы. Обо всем произошедшем он говорил, не забывая скалить зубы в добродушной улыбке.

— И вас это... не удивляет?

— А что меня должно удивлять? То, что бешеные самоходки по улицам ездят? Или на окраинах какие-то чудища железные шатаются? Так вы, сэр, в Гарлем ночью не заглядывали? Впрочем, если бы заглянули, то я бы с вами тут не разговаривал. Так вот, там по ночам такое творится, что меня после этого уже ничем не удивишь. Трудно сказать, что хуже — взбесившиеся старинные самоходки или пятьдесят обдолбанных подростков на скутерах. А если вы про эту крылатую тварь... Знаете, сэр, мне бабушка рассказывала — мой прапрадедушка, когда мы еще на Юге жили, был большой знаток Вуду. Колдун, значит. Он, говорят, мертвых оживлял — и те разгуливали по округе живее всех живых. Потом его все-таки пристрелили какие-то особо ретивые христиане... Но я вот о чем. Если мой прапрадедушка умел мертвых поднимать — то здешние колдуны, видать, покруче будут, чем наши. Этих крылатых тварей — вон сколько на домах. Вот какую-нибудь из них местные колдуны и заставили летать. Что ж тут удивительного? Просто неслабые в этом городе живут колдуны, вот и все.

— Что ж они, по-вашему, вудуисты?

— Зачем? Вуду — это у нашего народа. А у русских — наверное, что-нибудь свое. Сэр, ну, вы сами посудите — в таком-то городе — и чтобы колдунов не было? Да их тут наверняка как собак нерезаных! Вон и этот шевелился... Ну, который вон там в садике за рекой, прямо напротив, на коне, с бородой.

— А он что?

— Да так, ничего особенного. По двору шатался. Я видел в ночной бинокль. Но это ладно. Вон тот страшный — который с мечом и в каске. Я даже поинтересовался: кто такой? Мне объяснили, что это большой русский генерал, вроде нашего генерала Гранта. Он пока тихий. Но чует мое сердце — уж если он начнет своим мечом махать, тут будет не до смеха. Это будут не летающие металлические кошки...

— Яша, а что такое Вуду? — Спросила Васька на обратном пути.

— Ну, это вроде религии такой у американских чернокожих. Всякое-разное колдовство. О зомби ведь наверняка слыхала? Вот это от них пошло.

— Зомби? Дело известное. Этого добра у нас было сколько угодно. Рано утром выйдешь на улицу — так они возле каждого ларька стоят. Только у нас для того, чтобы их оживить колдовство было ни к чему. Пары бутылок "Балтики" хватало.

— А железные кошки у вас летали?

— Какие железные? Медные, наверное. Это те, которые на Ваське возле сфинксов стоят. Нет, они не летали. Сидели смирно. Наоборот, они катили за добрых. Считалось: Если их погладить, будет счастье. Мне тоже удивительно: что одна из них так взбеленилась. Стоял себе в крепости этот урод и стоял. Делов-то.

Джекоба же занимало следующее. Ведь что получается. Чернокожий сержант, не отягощенный образованием, с жизнерадостной улыбкой бил в ту же точку, что и шибко умная и образованная Анни. Опять магия и колдовство. Джекоб, в отличие от многих своих коллег и друзей, никогда не увлекался всякой мистикой, паранормальщной и прочей эзотерикой. Слишком уж густо от всего от этого разило шарлатанством пополам с шизофренией. Но с другой стороны... Ученому XVI века мобильный телефон тоже показался бы колдовством. Даже если бы вы объяснили ему принцип действия мобильника.. Что это за волны, которые летают по воздуху — спросил бы он. Науке о таких волнах ничего не известно. А в нашем случае, как говорится, факты на лице — как после хорошего удара кастетом. Получается... Вот именно.

Смущало другое. Даже если есть в городе какие-то враждебные американцами маги, то на кой черт они тратят силы на борьбу с городской скульптурой? Сфинксов разнесли, теперь человека-амфибию... Пусть это плохая скульптура — но неужели дел никаких других нет? Или — в этом скрыт какой-то мистический смысл? Что Джекоб знал про магию? Только то, что видел в фильмах и читал в "желтых" газетах. Как человек, общавшийся со снобами-интеллектуалами, он полагал продукцию фабрики грез вещью, недостойной для потребления умного человека. Впрочем, так считали и сами сценаристы — по крайней мере, те, с кем ему довелось встречаться. Да и вообще — у них знать хоть что-то про то, о чем пишешь, считалось излишним. Как, впрочем, и у желтых журналистов. Для начала Джекобу хотелось разобраться — а что это за произведения авангарда, с которыми так жестоко расправляются местные маги?

На Литейном Джекоб заметил медленно двигающегося по улице Тони. Тот снова был несколько нетрезв. Журналист притормозил.

— Здорово!

— А, журналист, ну, привет, привет, подруга.

— Хорошо же ты, братила, служишь! — Ехидно вставила Васька.

Тони, как ни странно, ее понял и несколько засмущался. И стал вроде как оправдываться — обращаясь к Джекобу, но поглядывая на Ваську.

— Тут такое дело... Я, понимаешь, в госпитале на лечении. А там у нас полный праздник — санитары грибочков обожрались, док еще вчера исчез с концами. Все, кому не лень, подались гулять. А если правду сказать — закосил я. Мне диагноз нарисовали — типа нервное истощение. Потому что надоело мне все это. Я тут в такие переделки вляпался — что вообще хоть стояй, хоть падай. Со мной вон что случилось.

Джекоб с интересом от первого лица выслушал истории про растерзанный патруль и про неудавшуюся попытку прорваться на Большую — со всеми веселыми подробностями, вроде собак-оборотней. Про последнее он счел благоразумным начальству не рассказывать. Тони хотел подлежать в госпитале, но не в дурдоме.

Разумеется, про сам провал экспедиции Джекоб знал. Но даже ему сообщили, что не вернулся никто. Это был нехороший признак. Начальство начало шифроваться ото всех. Значит, дела идут не плохо, а очень плохо.

Между тем Тони продолжал:

— После такого дела, сам понимаешь, стоило мне начать разговор, что что-то мне нехорошо, меня мигом спихнули в госпиталь отдохнуть.

— И что ты сам об этом думаешь? Не о госпитале, а том, что видел?

— А что тут шибко думать? Я парень простой. Но понимаю — тут нас сильно невзлюбило нечто, что мы и понять не можем. Я бы, может, хотел понять. Да только чувствую — у меня понималка не отросла.

По какой-то причине Джекоб рассказал Тони о том, что произошло сегодня ночью. Чувствовал он симпатию к этому парню. Так бывает — встречаешься с человеком и понимаешь, что жизнь ваши дорожки надолго завязала, нравится это или нет.

— И то, что случилось в Петропавловской, это еще не все. Две скульптуры у Невы — они тоже раскурочены непонятно кем и непонятно как.

Про колдовство Джекоб не упоминал, но Тони, похоже, сам сделал выводы.

— Ты знаешь, у нас в Техасе есть такой анекдот. Заходит в салун ковбой и заказывает стакан виски и наперсток виски. Потом садится к стойке и вынимает из кармана маленького ковбоя, ростом в два дюйма. И говорит: а теперь, Джо, расскажи, как ты послал к черту индейского шамана... А если серьезно. У нас ходили легенды об индейском колдовстве. Но это были так, сказки. Индейцам оно не особо помогло. Ну, про такое-то, как тут, никто не слыхал. А вот что люди гибли в прерии непонятно почему возле проклятых мест — это я знаю. У нас есть одна долина, там не то, что никто не селится, туда и ездить не любят. А этот город... Вот мне мужик рассказывал, как они тут воевали... А, кстати, поехали к нему! Он умный, книжек много читал, может, что и расскажет.

— Про магию?

— Да, нет, про это лучше не надо. А то пойдет слушок, что американцы совсем с катушек съехали. Но про эти чертовы статуи он ведь должен знать. Только жратвы надо захватить...

— Куда он предлагает? — Поинтересовалась девица.

— Да заскочить к одному местному, поболтать.

— О, он тут уже и дружками обзавелся. Я тебе Яша, вот что скажу — не упускай из виду этого парня. Мы вместе, вроде как, надолго повязаны.

— То есть?

— А я знаю? Кажется мне так.

Анатолий Степанович был дома. Что поразило Джекоба — человек сидел на кухне и читал какую-то толстую книгу. Вроде бы — совсем не те были условия. А на тебе! Журналист вспомнил, что большинство знакомых американцев чтением книг, ну, кроме, разве что, бестселлеров, не занимались вообще. Странный город.

— Проф, это мой друг, журналист, Джекоб, а это его помощница. Джекоб пытается разобраться с некоторыми странными вещами.

Анатолий Степанович усмехнулся.

— Скажу честно, вам надолго хватит. В этом городе всегда происходило много чего странного. Так что вас интересует?

Услышав про печальный конец сфинксов и скульптуры из Петропавловской крепости, Анатолий Степанович удовлетворенно ухмыльнулся и потер руки.

— Так им и надо. Я ни в какую мистику не верю, и как это все случилось, не понимаю. Но в любом случае — туда им и дорога. Все так и должно было кончиться.

— А что в них такого? Я и сам вижу, что в этот город они не влезают...

— А вы, простите, не из наших? Я имею в виду — из петербуржцев?

— Да... — Опешил Джекоб. — Но меня увезли отсюда совсем маленьким. А как вы догадались?

— Ну, раз вы все поняли про эти, извиняюсь, шедевры. Вы знаете, я много видел ваших соотечественников. У большинства из них, вы уж извините, с художественном вкусом очень плохо.

— Да, что тут извиняться! Я и сам знаю, что им просто неизвестно, что такое художественный вкус. Но я просто общался с колледже с эстетами. Они и а Америке есть. От них я кое-чего и набрался.

— Я думаю, все обстояло наоборот. Вы стали общаться не с кем-нибудь, а с ними потому, что здесь родились. Ну, а если о скульптурах... Эти чудовищные изваяния — как сфинксы напротив "Крестов", так и "человек-амфибия" — это тот самый памятник так и у нас зовут — имеют очень много общего. У них один автор — бывший житель нашего города, а теперь гражданин Соединенных Штатов Михаил Шемякин. Это был такой служитель муз, которого советская власть, скажем так, не слишком любила. Глядя на его творения, честно говоря, становится понятным, что не любила она его за дело. Как и многие, он еще при Советской власти уехал в Штаты. А потом, когда советская власть рухнула, зачастил сюда учить нас, варваров, жизни. В те времена ведь как было? Считалось, что абсолютно все что из-за океана — хорошо. Вам бы стоило тогда придти — вас на руках бы носили. Ну, вот этот служитель муз под шумок и пролез всюду, куда только можно. А заодно поставил свои творения. Считалось — это самое что ни на есть прогрессивное искусство. Тем более, что сфинксы — еще и памятник жертвам незаконных политических репрессий. Уже получалось — политика. Тогда ведь стали не ругали только из кофеварки. Хотя, я вам как историк скажу — далеко не все эти жертвы были такими уж невинными. У многих жертв руки тоже были по локоть в крови. Так уж всегда бывает в революции. Сначала они убивают — а потом приходят их убивать. Но дело не в том. Кроме этих двух, Шемякин установил еще один памятник. Погодите минутку...

Анатолий Степанович ушел в комнату, слышно было, как он там роется в каких-то закромах. Наконец, он появился и положил на стол фотографию.

— Вот, полюбуйтесь.

— Это что, закусочная под открытым небом? — Спросил Тони, который в тонком искусстве напрочь не разбирался.

Хотя, где-то он был прав. Композиция представляла собой некую арку, возле которой стоял стол и кресло. На столе высился сосуд и лежала еще какая-то фигня.

— Нет, молодой человек, это — памятник основателям Петербурга.

— М-да, — почесал Тони в затылке. — Что-то я таких наворотов не понимаю. Вот у вас на площади памятник, который скачет по змее... Это ж тот царь, который город основал? Вот это сильно! Сразу видно — крутой был мужик. Настоящий ковбой, как у нас в Техасе говорят. А это... Мне-то рассказывали, как города основывают. Если бы в Остине моим предкам, которые тот город основали, такой памятник поставили, как этот Шемякин соорудил, наши ребята вспомнили бы про старый добрый обычай — суд Линча.

— Да, мы тоже были не в восторге. Только он-то стоял в закутке, куда почти никто не ходит. Ну, вот, памятник поставили — а потом кресло исчезло. Милиция его нашла. Некоторое время кресло стояло в отделении милиции — это вроде вашего полицейского участка — потому никто не знал, как его обратно приделать. Затем все-таки приделали. Но недолго все было нормально. Снова исчезли — и кресло, и штоф. Снова нашли и вернули на место. А затем — все снова пропало. Правда, в этой истории нет ничего загадочного. Эти предметы ведь были из бронзы изготовлены. Вот местные алкоголики их и тащили, чтобы сдать на лом. У нас шутили, что место для памятника выбрали неудачно. Нехорошее это место. Там когда-то, еще в XVIII веке находился знаменитый разбойничий трактир. Чтобы его ликвидировать, пришлось посылать целую воинскую команду. Штурмом трактир пришлось брать. Но вот, оказывается, дело совсем не в месте. Получается — работы Шемякина не приживаются на наших берегах.

Никакой ясности беседа не принесла. Разве что — выяснилось, что уничтоженные скульптуры были связаны — по автору — с Америкой. Но мало ли что в Петербурге было связано с Америкой! После возвращения в Смольный, Джекоб отправился за советом к подкованной в мистике Анни. Девушку он застал в пости что гамлетовском раздумье. Она снова мучилась жестоким похмельем и размышляла: похмеляться — или не стоит? Визит журналиста решил вопрос в положительном ключе. После проведения опохмелочных работ, приобрела способность слушать. Прослушав все, она надолго задумалась и, наконец, выдала.

— Знаешь, вот ведь как смешно получается. Сболтнешь что-нибудь, перебрав лишнего — а глядишь, все оказывается верным. Если рассуждать с точки зрения магии... Получается, эти скульптуры имели какой-то магический смысл. Мешали кому-то.

— Но тогда, по логике, этот самый Шемякин тоже был не простым художником.

— Не обязательно. Он мог сам не понимать, что делает. А вот те, кто ему позволил поставить эти вещи в центре... Мы ж с тобой профессионалы, нам лицемерить ни к чему. Мы отлично знаем, что руководители России в тот момент, когда рухнул коммунизм, были, по сути, нашими людьми. Нам надо было повалить Советы — мы их и валили, как могли.

— Что... И магией?

— Это вряд ли. Тут ведь все было сложнее. Это ведь не были наши платные агенты, вроде агентов влияния. Они искренне верили в то, что делали, им просто исподволь наши люди внушили нужные идеи и нужные мысли. Но! При этом они были все-таки местными! И, возможно, знали то, чего мы не знаем. Или по крайней мере, догадывались о каких-то внутренних местных закономерностях.

— Что-то все это сложно. Слушай, если мы начали погружаться в безумие, то надо идти до конца. Я тут встречал одного парня... Давай-ка попробуем его найти.

Джекоб имел в виду того адвентиста, который два раза попадался на пути журналиста — и каждый раз приписывал произошедшее козням дьявола. Его нашли довольно легко — казармы части, в которой он служил, располагались неподалеку от Смольного.

— Странный он, — сказал командир роты, провожая визитеров. — Все время ходит с Библией и почти непрерывно что-то бормочет. Молитвы, наверное. И это бы ладно, но в последнее время от него и другие заразились. Теперь тут у нас не военная часть, а какое-то непрерывно действующее молитвенное собрание. Мы уж думали — может, его в госпиталь? Там уже есть люди, которые Кришну призывают. Вот пусть он и составит им компанию. Но пока, еще ждем.

Парень и в самом деле производил удручающее впечатление. Бледный и изможденный, он сидел на койке с Библией в руках, и, шевеля губами, читал Книгу. Долго расспрашивать его не пришлось. Он с полуслова понял, с чем к нему пришли и, судя по всему, очень обрадовался. Еще бы! Вот уж чего не переносят военные — так это разговоров о нечистой силе. Хотя бы потому, что если она реально существует, что стоит против нее вся их техника и все их навыки? А вот в чем военные расписывать не любят — так это в собственном бессилии.

Поэтому-то парня никто и не хотел слушать. А тут явились с расспросами понимающие люди. Поэтому он с охотой стал отвечать. С самого начала разговора глаза его нехорошо загорелись и вскоре он с жаром стал вещать:

— Никто не замечает! Против нас — дьявольские силы! Я знаю! Мой отец был проповедником! Мой дед был проповедником! Мой прадед был проповедником! Я чувствую демонов! Это страшный город. Черный город! Дьявольский город!

— Но ведь в Петербурге множество церквей...— Осторожно вставил Джекоб.

— Это не церкви! Вы не понимаете! Это языческие капища! Потому-то дьявол тут и силен. В этом городе он очень силен!

Больше ничего путного от парня не добились. У него и в самом деле было что-то не в порядке с головой. Он стал окончательно сбиваться на проповедь — его покинули, когда солдат стал призывать сравнять город с землей.

— Что это он про язычество? Русские ведь, вроде, христиане? — Поинтересовался журналист у Анни. Она лишь рукой махнула.

— Не бери в голову. С точки зрения адвентистов, православные, как, впрочем, и католики — идолопоклонники, поскольку поклоняются иконам. Адвентисты ведь, икон не признают, считая это язычеством. А значит, все православные и католики — язычники.

— Я никогда ничего такого не слыхал, — удивился Джекоб.

— Еще бы! У нас ведь политкорректность. Такое публично скажешь — так устанешь потом судиться с теми же самыми католиками и православными. Среди них тоже есть знатные сутяги. Но ведь если чего-то не говорят вслух, это ведь не значит, что адвентисты так не думают. Да что там адвентисты! Я в Штатах встречала секты куда более веселые, хоть и называющие себя христианскими. Для которых все, кто не они — вообще не люди. Они, конечно, тоже публично этого не говорят. Но для своих...

Джекоб вспомнил Тони, который, несмотря на то, что вот уж полвека в американцев вколачивают политкорректность, был непроходимым расистом. И впервые задумался — а что там есть еще, под этим глянцем всеобщего согласия и примирения. Вот, мир его праху, гауптман Шанц. Он из страны, где хорошо отзываться о нацизме — социальное самоубийство. После такого возьмут на работу, разве что, уборщиком туалета на берлинском вокзале. Но ведь в душе Шанц всегда гордился своим дедушкой, который с огнем и мечом прошел половину Европы. Джекоб вспомнил бешеную ненависть, которая погнала пустые старые машины на германские части. А ведь с той стороны была точно такая же — если доблестные солдаты Вермахта все же сумели забраться столь далеко в Россию. И если все это когда-нибудь рванет... Мало никому не покажется.

Голос Анни отвлек Джекоба от размышлений.

— Но с точки зрения магии этот парень в чем-то прав. В смысле концентрации зла. Ты знаешь, как строился этот город?

— Знаю, что его основали в 1703 году. А как строили... Что-то так, мельком. От матери и ее друзей слышал, что он построен "на костях".

— Вот именно. Я тоже не очень хорошо знаю русскую историю, но вроде бы Петр Великий...

— Как говорит один мой друг, настоящий ковбой.

— Твой друг прав. Он был человек, которые не останавливался ни перед чем. Для строительства города Петр Великий силой согнал сюда огромное количество людей. А тут было пустое болото. Так вот, очень многие в этом болоте и остались навсегда.

— И что? — Не понял Джекоб.

— Понимаешь, маг берет необходимую ему энергию оттуда, откуда ближе. Так вот, считается, что огромная энергия выделяется при смерти. Особенно при смерти, скажем так, недоброй. И она, эта энергия остается. Именно потому в средние века в черной магии и использовали разные предметы, связанные с насильственной смертью. Скажем, веревку, на которой вешали преступника. Или гвозди из его гроба. Поэтому и проводили всяческие колдовские ритуалы на кладбищах. А уж если найти могилу умершего не своей смертью, так это было совсем отлично. Так вот. Здесь в болоте строители города умирали наверняка тоже не тихо и мирно, а с проклятиями на устах. Вот это и есть черная энергетика города. И теоретически, маги вполне могут ей пользоваться. Потому-то здесь они и сильнее, чем в других местах. Как видишь, как это не дико звучит, все логично объясняется.

— Раз уж зашел разговор о таких материях. Мне вот что непонятно: тут ведь и в самом деле полно церквей. Мы помогли восстановить несколько, но, насколько я знаю, люди туда не ходят. Ну, разве что Лавра. И, еще есть несколько есть... Но как-то не слишком много.

— Я интересовалась эти вопросом, когда мы сюда собирались. Видишь ли, церковь тут слишком быстро попыталась снова стать государственной. И стала уд больного много командовать. Ну, люди-то в церковь ходили, пока власть была... А потом перестали, когда все рухнуло. Вот ты, прости за неприличный вопрос, в какой вере воспитан?

— Ты будешь смеяться, но моя мама ходила не в синагогу, а в православный храм. Правда, она одновременно бегала и по каким-то трансцендентным медитаторам или что-то вроде того. В общем — кто ее знает, во что она верила... А я до того, как впервые попал под минометный обстрел, вообще ни во что не верил. Да и теперь как-то не очень.

— Вот видишь! Так и тут было.

— Ну, что ж, остается — найти этих самых магов, — подвел итог журналист.

Себе-то Джекоб признался, что хочет этого отнюдь не для того, чтобы всадить им в грудь осиновый кол или как там еще нейтрализуют подобных персонажей. Он давно уже ловил себя, что смотрит на происходящее с эдаким отстраненным любопытством. Такое ощущение, что он в Петербурге уже невесть сколько времени. Америка осталась где-то там — и никакого желания вернуться не возникало. Только в Питере журналист осознал, что всю жизнь стремился быть американцем — но так и не стал им. Да и стремился-то больше потому, что уж очень тошнотно смотрелись мамочка и ее дружки, которые, как одно вещество, отплыли от одного берега, но упорно не хотели причалить к другому. Журналист и по войнам-то болтался, потому, что вдали от статуи Свободы он чувствовал себя как-то уютнее. Джекоб решил, что в любом случае попытается остаться работать здесь. Страшновато, конечно — зато интересно.

Сны о чем-то большем

Странный был сон. Нечто похожее с Джекобом случалось в колледже, когда он с приятелями-снобами баловался хашем. То есть , все очень четко и ярко и последовательно, без нагромождения нелепостей, характерных для обычного сна. И одновременно — сон напоминал компьютерную игру "на уровне глаз". Эдакая экскурсия в неведомый мир. Только вот "графика" в этой игре была такая, какая и присниться не может геймерам.

Впрочем, почему этот мир был неведомым? В чем-то он был очень даже знакомым.

Джекоб находился на Невском проспекте, возле Дворцовой площади. Только она была какая-то не такая — покрыта булыжной мостовой. Но самое интересное произошло с Зимним дворцом. Он был почему-то красного цвета — и в нем светилось некоторое количество окон. Возле колонны тусклый электрический фонарь, отчаянно раскачиваясь на ветру, с трудом разгонял мокрую темноту. Было сыро и холодно. Там, где Невский проспект вливается в площадь, горел костер, вокруг которого топтались разнообразно одетые люди с винтовками. Большинство было одето в длиннополые шинели и высокие папахи. Впрочем, попадались и штатские — в коротких то ли пальто, то ли в чем-то подобном и головных уборах необычного фасона нечто вроде фуражек с узкой тульей. На рукавах у штатских виднелись красные повязки.

Эти люди напоминали собравшихся на станции пассажиров, ожидающих опаздывающий поезд. В том смысле, что они напряженно ждали. Только если на станции, понятно, откуда этот самый поезд придет, то тут все беспокойно оглядывались вокруг в поисках того, кто им укажет — куда идти и что делать.

Джекоб торчал у огня, затягиваясь крепчайшим и жутко противным на вкус табаком. Его вкус он различал отчетливо — и мог поклясться, что в реальной жизни такого никогда не курил. Одет Джекоб был, можно сказать, стильно. словно какой-нибудь байкер — в кожаную тужурку, такие же штаны и высокие хромовые сапоги. Даже фуражка, прикрывавшая башку от сыплющейся с небес мороси — и та была кожаной.

— Эй, самокатчик, поделись-ка табачком! — Раздался громкий хриплый голос.

Сквозь толпу протиснулся молодой здоровенный парень. На фоне топтавшихся вокруг огня меланхоличных мокрых фигур он смотрелся орлом — как и положено моряку. Бескозырка лихо заломлена на ухо, клеши были почище, чем у хиппарей шестидесятых. Обветренная рожа круглая и наглая. Вооружен матросик был до зубов. Кроме драгунского карабина на плече, парень имел еще изрядный арсенал на поясе: маузер, две ручные гранаты и страшноватого вида кавказский кинжал. Это если не считать двух пулеметных лент, крест-накрест перекинутых через плечо. Погон на бушлате у матроса не имелось, зато на груди красовался здоровенный черный бант

— Поверь, браток, — доверительно обратился он к Джекобу — буржуйскими папиросами полны карманы, да только дерьмо это не могу курить. Слабоваты они для моряка.

Джекоб достал кисет и спросил:

— Бумага у тебя есть?

Морячок полез в карман и вытащил какой-то листок с печатным текстом. Прежде, чем начать сворачивать самокрутку, он его проглядел.

— Эх, якорь им в задницу! Пролетарии все стран! Мать их всех! Все поднимайтесь. И что? Мы-то давно поднялись и стоим, ждем у моря погоды. Надоели, мать их туда и обратно! Писать бумажки все могут. А дело стоит.

От морского волка явственно и густо разило спиртным. Причем, запах был какой-то непривычный. Не водкой пахло — это точно. Джекоб непроизвольно и выразительно повел носом. Еще бы! Не так-то просто в этом городе было достать выпить. Морячок его понял и тут же извлек откуда-то из бушлата большую четырехугольную бутылку с темной жидкостью. На этикетке был изображен корабль с надутыми от ветра парусами.

— На, браток, глотни. Ром это. Я такой пил, когда мы, еще до войны, в Англию ходили. Забористая штука. Настоящий морской напиток. Англичане — моряки что надо, да и в выписке они толк понимают.

Головы стоящих рядом, понятное дело, повернулись в сторону моряка, но тот не обратил на это внимания. Судя по всему, общаться с "крупой", сиволапой пехтурой морской волк полагал ниже своего достоинства. Не говоря уже о каких-то там штатских. А самокатчик — это пусть и не моряк, но все-таки... А, видимо, матросу самому хотелось выпить. Но одному хлебать — это как-то не по-русски.

Джекоб глотнул обжигающей сладковатой жидкости. Окружающий мир сразу стал лучше. Да и общество моряка, его прущая через край энергия повышала настроение. Такие ребята долго ждать не любят.

— Откуда такое? — Спросил он. Возвращая бутылку матросу. Тот сделал добрый глоток и снова передал сосуд Джекобу. Впрочем, здесь он был кем-то совсем другим. Уж точно не американским журналистом.

— А... Ресторацию одну малость потормошили, — ответил моряк. — Вот ведь гады буржуйские! Для нас, значит, "сухой закон", а сами пили как лошади в своих кабаках! А вы что глядите? — Снизошел он заметить окружающих. — Дай им тоже. Но вообще-то, братва — что, мало тут ресторанов в округе? Идите и берите! Пора им немного поделиться с трудовым народом. Слушай, самокатчик, а что тут у вас слышно-то? — Обратился он снова к Джекобу.

— А его знает. Стоим. Наши вроде должны подойти, да что-то не подходят, — услышал Джекоб свой голос.

— Да и нам, на Выборгской в штабе Красной гвардии тоже сказал выдвинуться к площади. И все тут. Что дальше делать не знаем, — подал голос один из штатских.

— Во дела! Все как всегда. Командиров полно, а командовать некому. Как на митингах орать, так пожалуйста. Как приказ дать — так все куда-то разбежались. А эти, в Смольном, он что, только заседать и могут?

Внезапно в свете фонаря появились три фигуры, идущие через площадь от Зимнего дворца. Двое были в солдатских шинелях, третий в кожанке. На ремне у кожаного тоже висел маузер, человек двигался весьма воинственно, но, судя по тому, что он придерживал правой рукой бьющую по ноге деревянную кобуру, он еще не привык носить этот надежный, но тяжелый пистолет. Штатский, в общем.

— Вон тот, в кожанке кто-то из этих... Из большевиков. Он во дворец ходил на переговоры, — пояснил кто-то из солдат.

Моряк пригляделся.

— Э, нет, я этого знаю. Это наш, анархист. Он-то как раз наш экипаж и разагитировал, после его приезда в Кронштадт мы и приняли решение присоединяться к тем, кто на Питер двинули.

Между тем троица приблизилась к костру.

— Ну, что? — Послышалось несколько голосов.

— Да вот ведь какая незадача, товарищи. Мы юнкеров почти уже уговорили. — Ответил анархист, оказавшийся вблизи молодым парнем, явно из образованных. — Юнкера, понимаете, уже почти согласились убраться. У них тоже не особенного желания защищать Временное правительство. Да и понимают они, что отбиться не смогут. И все вроде шло хорошо, да тут вдруг какой-то офицер выскочил, испортил все. Сказал, что если мы не уберемся, они нас пристрелят. Мы и убрались.

Между тем у костра стало очень людно. Из темноты подходили все новые и новые вооруженные люди, желающие послушать вести с той стороны. Новость начали обсуждать.

— Так что? Двинем на них? А, братва? — Подначивал всех матрос. Ему явно было наплевать на торчавшие из баррикад у Зимнего пулеметы. Да и на все ему было наплевать.

— Пожалуй, другого выхода нет, — согласился анархист.

Однако столпившиеся солдаты как-то не очень горели желанием идти на штурм. В ответ на призывы анархиста и присоединившегося к нему матроса они все больше переходили с места на место, высказывались в том смысле: а может, еще раз кого-нибудь послать поговорить... Красногвардейцы были активнее, но тоже как-то больше на словах. В общем, лезть под пулеметы ни у кого особого желания не наблюдалось.

— Слышь, браток, а что в Смольном-то думают? — Спросил матрос анархиста.

— Что думают? Военно-революционный комитет принял решение штурмовать Зимний. А ты вон им прикажи! Они в окопах настрелялись. А там, у дворца, пулеметы. Я своими глазами две штуки точно видел.

Раздался шум моторов, и со стороны Невского показались три грузовика "Рено". Они были набиты плотно стоявшими в кузове вооруженными штатскими, на рукавах которых виднелись красные повязки. Сгрузившись с машин приехавшие сбились в беспорядочную кучу.

Увидев их, анархист оживился.

— Во! Красная гвардия с Невской заставы. Это боевые ребята. Попробуем начать с ними.

Штатские, прибывшие с Невского завода, и в самом деле оказались более воинственно настроенными. Решение о штурме им было известно, теперь они рвались в бой. Осталось только навести хоть какой-нибудь порядок. Потому что с дисциплиной и у невских красногвардейцев были явные нелады. За наведение порядка взялся матрос, который оказался не таким уж и раздолбаем.

В общем, через некоторое время народ, скопившийся вокруг дворца, зашевелился. Первыми двинулись через площадь красногвардейцы, затем потянулись и остальные. Шли впрочем, не очень резво — и успели беспрепятственно протопать половину пути, когда от дворца ударил пулемет. Джекоб ткнулся мордой в камни, рядом бухнулся матрос. Залегший в двух шагах солдатик, стал палить в сторону дворца, как в белый свет — не поднимая головы, судорожно передергивая затвор винтовки. Над головами весело посвистывали пули.

— Фонарь грохните! — Послышался хриплый голос.

То ли его услышали, то ли кто-то своим умом дошел — но бухнуло несколько выстрелов, и свет погас. Штурмующие стали раком отходить обратно. Хотя, судя по всему, из пулемета били всего лишь для острастки, поверх голов.

Вернулись на исходные позиции.

— Что за чертовщина! — Бормотал матрос, отряхивая свой бушлат. Так мы до зимы тут будем торчать.

— А там ведь, говорят, в подвалах вина полно... — Подал голос невесть откуда взявшийся скользкий тип, при виде которого возникало желание поберечь карманы. — И вот что я скажу, ребята. Что вы, как дурни, ломитесь через майдан? Вон там улица узкая.

В самом деле, почему-то никому в голову не пришла самая простая мысль. Зачем переть через широкую площадь, если с той стороны дворцовый комплекс находился на узенькой Миллионной? Отряд под командованием анархиста и примкнувшего к нему матроса, который, судя по всему тоже принадлежал к "черным", двинулся в обход.

...Отряд прошел на набережной Мойки, быстро пересекли Миллионную. И тут обнаружилось, что в зданиях дворца, кроме главных подъездов, имеется еще множество дверей. В одну из них и вломились, благо ее никто не охранял — и оказались в каких-то непонятных помещениях, состоявших из узких длинных коридоров и множества комнат и комнаток.

Эта часть дворца была погружена в полный мрак. Проникнувшие во дворец люди переходили из помещения в помещение. Их, этих самых помещений, было как собак нерезаных, а потому вскорости все потеряли представление, где они находятся и куда им теперь идти. Народ постепенно тразбредался по огромному зданию, вокруг анархиста остался лишь небольшой отряд человек в двадцать. И тут вдруг откуда-то грохнул орудийный выстрел. И еще несколько — значительно ближе. Потом начали стрелять из винтовок откуда-то, наверное, со стороны площади.

— Спасайся, кто может! — Завопили откуда-то из темноты. — Это казаки из Гатчины подошли!

Откуда этот тип узнал, кто и откуда подходит, если и соседа было плохо видно, никто выяснять не удосужился. Паника охватила людей, затерявшихся в недрах огромного здания. Красногвардейцы ринулись к выходу. Вернее туда, где, как они думали, был выход. Или ничего не думали — но все равно куда-то побежали. Джекоб, матрос и анархист оказались увлечены общим течением. Некоторое время они метались по коридорам и комнатам, пока, наконец, не выскочили в какую-то дверь — и снова не оказались на Миллионной.

Вокруг все снова было тихо.

— Да что там происходит, — сказал матрос и выдал малый петровский загиб. Что делать-то будем?

Тут откуда-то со стороны Мойки показалась группа матросов. Они были так же увешаны с ног до головы оружием, вот только банты на бушлатах у них светились красным. И двигались они не беспорядочной толпой а более-менее организованно.

— Эй, братки, что там? — Спросил их матрос-анархист.

— А ничего такого! Это "Аврора", ну крейсер, что за мостом стоит, с какой-то дури бабахнул. И с крепости вдарили несколько раз, чтобы там, во дворце, не рыпались.

— А на площади что палить начали?

— Да, наверное так, с испугу... Или сдуру.

— Так что нет никаких казаков?

— Какие на хрен казаки? Тут один из Смольного примчался на моторе, орал как пожаре. Говорит, давайте быстрей, берите этот чертов дворец, там, дескать все уже устали ждать.

— Легко им там приказывать... Они там решения принимают, а мы отдувайся... — Проворчал матрос-анархист. Да ладно, черт с ними. Пошли что ли, братва?

Всем было стыдно за свой беспричинный испуг — а потому красногвардейцы, при поддержке подошедших матросов, поспешно ринулись в дверь, откуда недавно так стремительно вываливались. На этот раз двигались более умно. Нашли лестницу наверх — и вскоре оказались в парадных залах на втором этаже. На этот раз двигались вдоль окон, выходивших на Неву. Чтобы снова не заблудиться. Первых юнкеров они встретили, продвинувшись уже достаточно далеко. Из было трое. Увидев прущую на них революционную братву, они нет стали проявлять героизм, а мигом подбросали побросали винтовки. Тем временем во дворце стало шумно. Видимо, не один их отряд оказался таким умным. Дверей было множество, и почти ни одна из них не охранялась. Да и те, что охранялись... Никто не из юнкеров не хотел умирать. Так что штурмующие вскоре заполнили дворец. Где-то бахнуло пара выстрелов. Потом за окнами грохнула граната... Вскоре во дворце стало очень людно. Никакого сопротивления штурмующие не встретили. Вообще никакого. Несколько групп сопляков в юнкерской форме, попавшийся на пути, тут же бросали винтовки и старательно тянули руки вверх. Их даже особо не били. Так, дали пару раз по шее, мстя за собственную досаду — за то, что долго возились из-за плевого дела.

— Кажись, все сделали, — подвел итог матрос. И дел-то было! Стоило столько времени топтаться.

— Это верно. Теперь бы всех их еще как-нибудь обратно выпихнуть, — вздохнул "образованный" анархист.

...Через два часа все было кончено. Никакого организованного сопротивления никто так и не оказал. Хотя где-то и постреливали. Гораздо труднее было выталкивать обратно тех, кто успел проникнуть во дворец. Анархист из образованных бегал по залам и что-то кричал о "народном достоянии". Самое смешное, что его даже слушались. Даже матрос, недавно грабивший какой-то ресторан, проникся похожим настроением — и подталкивал набежавших солдат и прочую публику к выходу.

— Ребята, нечего тут... Богатых домов полно. А это — пусть в Смольном решают, что и как. Мы ж не вяземцы какие.

На выходах стояли суровые латыши и не менее суровые солдаты бронедивизиона, затянутые в черную кожу. Они деловито изымали то, что по ходу дела прихватили революционные массы. Возле выхода на Дворцовую уже выросла высокая куча всякой всячины — шкатулки, портьеры, часы и еще всякая-разная мелочь.

На площади же шло представление. Толпа, состоящая по большей части из солдат и матросов, образовала узкий проход, по которому под конвоем выталкивали каких-то перепуганных интеллигентов. Наверное, это и было то самое Временное правительство. Матрос, таща "самокатчика" за собой, протиснулся в первые ряды — как раз когда мимо следовал какой-то нервный господин в пенсне.

— У-у! — Матрос скорчил жуткую рожу.

Господинчик отшатнулся.

— Мы... Мы требуем гарантии безопасности от этой толпы! — Запищал господинчик.

— Все нормально, ничего они плохого не хотят, — не без юмора ответил невесть откуда возникший анархист. Теперь он достал из кобуры свой маузер и имел очень боевой и самоуверенный вид. — Вы, видимо, господа, просто никогда не видели близко народа. А ведь туда же — править вздумали...

Собравшиеся, хоть и в самом деле, корчили разные рожи, были настроены добродушно, им хотелось, скорее, повеселиться, чем причинить кому-тот вред.

Потом началось более интересное.

— Гляди! Бабы! — Изумился матрос.

И в самом деле, из дворца потянулись тетки и девицы, одетые в военную форму — и даже с погонами. Одни из них были явно напуганы происходящим, а другие — строили глазки направо и налево.

— Ребята, а это чё такое ? — Спросил кто-то в толпе. И тут же услышал пояснение.

— А это вроде как женский ударный батальон, Бочкаревой, они тоже Зимний охраняли.

— Флот всегда впереди! — Рявкнул матрос и, метнувшись вперед, выдернул из-под носа конвойных двух весьма симпатичных девиц.

— Эй, ты тут насилие не разводи! — Попытался встрять солдат бронедивизона, из конвоиров.

— Какое насилие? Правда, девчонки?

Те и в самом деле, разглядев удалого морского волка, девицы улыбались отнюдь не испуганно, а совсем даже наоборот.

— Ну что девчонки, как вы относитесь к тому, что анархия — мать порядка? — Спросил он.

— А у вас все такие? — ухмыльнулась она.

— А вы думали! Эй, самокатчик, айда, погуляем за счет буржуев. В том ресторане, где я утром был много еще чего осталось. Революция до утра подождет...

— Эй, шеф, посыпайтесь. — Над Джекобом склонился Риккардо. — Тут интересные дела. Вроде как — в первый раз в качестве врагов с людьми столкнулись, а не черт-те с чем.

Ага, рано радовались. Направляясь к месту происшествия, Джекоб испытывал не то, что бы радость, но некоторое облегчение. Люди — это все-таки понятно. Хрен с ними, пусть даже они и в самом деле используют тут какую-то чертовщину. Но появление людей дает шанс добраться до какого-то ихнего центра. Магической башни или что там у них.

Но дело оказалось не таким простым.

Случилось происшествие возле все той же Сенной площади. В семь утра патруль услышал крики, доносившиеся из одного из дворов домов на берегу канала. Кричали по-английски — и в крике слышалась смертная мука. Солдаты ринулись во двор. Под низкой аркой в луже крови лежали три человека в американской военной форме. Их головы были разрублены мощными ударами. Один из солдат был жив.

— Этот парень стоял в арке, — хрипел умирающий. — Он на плохом английском предложил нам что-то купить, нечто очень ценное. Мы зашли. Он протянул нам какой-то сверток. Джек стал его разворачивать — и тут этот парень выхватил топор и с жуткой скоростью повали нас всех. Я стоял в стороне и попытался уклониться... А парень тут же ушел вон в ту арку...

— Вот что он говорил, слово в слово. — Пояснил Джекобу сержант, командующий патрулем. — Еще он успел сказать, что парень по виду — типичный ботаник. Длинный, тощий, очень плохо одетый, в длинном очень поношенном пальто неопределенного цвета. Но дело-то вот в чем. Парень и в самом деле ушел туда, куда показал солдат. В грязи следы остались. Но там... Впрочем, пойдемте, сами увидите.

Трупы уже убрали, но лужа крови осталось. Двор был абсолютно пуст, в нем никто не жил. А вот за аркой... Там был маленький прямоугольный двор, который запирала глухая стена высотой метра в четыре. Несколько окон, выходящих на этот задний двор, были забраны решетками. Уйти отсюда было просто некуда.

Джекоб недоуменно покрутил головой. Дело было даже в непонятном исчезновении убийцы. Загадок уже накопилось столько, что одной больше, одной меньше... Дело было в другом. В памяти шевелилось что-то мучительно знакомое. Ведь что-то такое он где-то встречал... Подсказка пришла от Васьки.

— Интересно, это был тот самый перец, который старушку-барыгу грохнул? — Жизнерадостно спросила она.

Вашу мать! А ведь все идеально подходит. Плохо одетый "ботаник" с топором. Живущий где-то возле Сенной площади. Знакомое дело. Благо, "Преступление и наказание" в Америке те, кто полагал себя интеллектуальной элитой, знали чуть ли не наизусть. Человека, не знакомого с данной книгой, в этой среде и за человека-то не держали.

— А ты... Читала Достоевского? — Спросил Ваську журналист.

— Ничего я не читала. На хрена мне сдался этот Достоевский. Я анекдот слыхала. Идет, значит, этот тип по Сенной, пьяный в стельку и с окровавленным топором. Его мент спрашивает:

— Что, Раскольников, опять бабушку порешил?

— Ага, — тот отвечает.

— И много взял?

— Пять рублей.

— И не стыдно тебе — за пятерку бабушку жизни лишать?

— А что? Между прочим, шесть бабушек — это бутылка портвейна!

— Погоди. Но ведь это все писатель выдумал... — Только и мог сказать на это Джекоб.

— Так я разве что говорю? Я тебе просто анекдот рассказала. Но анекдот этот я раз сто слыхала. Любят его в нашем городе.

В своем "номере", кроме Риккардо, Джекоб застал еще и Тони.

— Все косишь? — Поприветствовал его журналист.

— Ага. Кошу. Слушай, у меня к тебе вот какое дело. Ты не можешь меня пристроить к себе, а? Ну, там шофером, что ли? Или еще кем. Ты не беспокойся — в госпитале таких как я, рады спихнуть. Которым и в строй вроде как не положено, и там оставлять сильно напряжно.

Как оказалось, лежащие в госпитале солдаты как-то очень уж быстро стали проникаться местным духом. Оно и понятно, делать-то в госпитале особо нечего. Вот ребята и маялись дурью.

Так вот. Лежащие там солдатики сделали сенсационное открытие: оказывается, медицинский спирт можно пить! После этого данная жидкость стала испаряться с чудовищной скоростью. Спирт пытались прятать. Но если учесть, что контингент в корпусе был тот еще, прятать от них жидкость было пустым делом. Все равно находили. К тому же, ведь именно самые "те еще" и оказались в первую очередь на госпитальных койках, едва выяснилось, что быть солдатом миротворческого корпуса в этом городе чревато серьезными неприятностями... В общем, никакие запоры не помогали спирт продолжал исчезать. Но это оказалось только началом.

За первым открытием последовали и другие. Такие, к примеру, что спирт содержится и во многих лекарствах. А потом какие-то парни из Гарлема дотумкали и до вовсе гениальной штуки: если спирт развести наполовину водой и шандарахнуть эту смесь шприцом по вене, то с пяти кубиков ходишь целый день пьяный в дымину.

— Ну вы, ребята, даете! — Прокомментировала Васька. — У нас даже самые последние алкаши до этого не доходят. Хотя способ, конечно, давно и всем известен. Это называется — в деле синячества догнали и перегнали Россию!

К тому же госпиталь просто не был рассчитан на такое количество раненых. Он давным-давно уже не являлся нормальным военным медицинским учреждением, в котором все рассчитано. Теперь госпиталь напоминал оборудованные на скорую руку лазареты времен Первой мировой войны. Лекарств пока еще хватало, но вот с медицинским персоналом было очень плохо. Пытались набирать из местных, и в медсестры, первоначально, вроде бы, ломанулись многочисленные девицы. Но они ну совершенно ни черта не умели, зато разводили совершенно непотребный разврат.

В общем, госпитальное начальство было радо избавиться от всех, от кого только могло. Дело утряслось довольно быстро. Хватило одного звонка. Тони приписали шофером к Джекобу. Так что выходило, что вокруг журналиста сформировалась уже чуть ли не целая бригада.

...К русским традициям приобщались не только косари в госпитале. Новое назначение Джекоб с Тони и Риккардо, а также примкнувшая к ним Васька отметили пьянкой. В России, видимо, иначе жить невозможно.

— Слушай, журналист, а тебе не кажется, что тут, в городе, происходит откровенная чертовщина? — Спросил Тони после того, как они осушили очередную порцию виски.

— Вообще-то, скажу тебе по секрету, очень даже кажется. Да и одна моя знакомая девицы в пресс-центра утверждает, что тут все дело в черной магии. А она во этой хреновине вроде бы разбирается.

— Вот и мне тоже. И ведь что забавно — вдобавок ко всему сны какие-то снятся странные. А я по жизни снов-то почти никогда и не видел. Ну, разве еще в школе бабы снились. Да и то прошло, когда стал по шлюхам бегать. А теперь вот такое кино по ночам крутится. Ну, знаешь, вроде компьютерной игры "на уровне глаз"...

Сон у Тони был и в самом деле необычный. Стояла тьма, и с неба садил беспросветный проливной дождь. В лесу водой пропиталось все — под ногами хлюпала трава, и лило с деревьев. Утешало, что может быть, в эту погоду немцы будут менее внимательны. Но не тут-то было! По сведениям, доставленным вечером в партизанский отряд, по ветке должен был идти какой-то шибко важный эшелон. Но эшелон оказался настолько важный, что дальше некуда.

Вообще-то, ветка была глухая, по ней фрицы ничего такого особенного не гоняли. Но, возможно, состав из непривычного вида трехосных платформ с "тиграми" двинули по этой именно по причине ее захолустности. Тут було меньше шансов нарваться не партизан, от которых просто продыха не было на главных магистралях.

Но суть-то не в этом. Как оказалось, командиры недооценили трудность задачи. И все пошло через то самое место. Сперва очень долго возились с охраной моста, которая очень упорно сопротивлялась. Так все и дальше пошло. Взрыв не получился — что-то в этих адских машинках, заложенных под фермами моста, не заладилось. Самоделки — что с них взять... Эшелон застрял на мосту. Пути впереди успели грохнуть — и, казалось, что-то еще можно успеть сделать.

Но сзади, черт его поймет откуда, подоспел немецкий бронепоезд. Впрочем, понятно откуда — такой груз, да без охраны! В общем, в самый ненужный момент нарисовалась эта бронированная скотина, в которой из грузных железных башен ее шести боевых площадок торчали орудия, и, что самоей гнусное, на переднем вагоне оказались зенитная счетверенные двадцатимиллиметровки. И как начали садить... Плотный огонь мигом отогнал отряд от полотна.

Бойцы залегли кто где, а Тони видел себя, схоронившись вдвоем за каким-то бугром. Рядом с ним спасал от огня Славка — худой парень в замызганном ватнике. Метрах в двадцати впереди лежал труп командира, еще двоих, а также взрывная машинка.

Уткнувшись носом в грязь, Тони размышлял только об одном — каким образом попытаться добраться до спасительной опушки. А вот Славка, как выяснилось, думал совсем о других вещах. Сам он был совсем молодым парнем из Ленинграда. Хлипким и совершенно не приспособленным к войне, а уж тем более — к лесной войне. Ну, не давалась ему военное дело! Единственно в чем разбирался Славка отлично разбирался — так это во всякой электрической технике. Собственно, только поэтому его и взяли на операцию.

Так вот, Славка двинулся — но он двинулся вперед.

— Куда? — Прохрипел Тони.

— Машинка... Может, дело в ней. Тогда попробую исправить.

Он пополз вперед — через простреливаемое пространство. Через то самое, которое пахали четыре зенитные двадцатимиллеметровки. Огонь которых сметает все. Но, как выяснилось, все-таки не все. Славка сумел доползти до ямы, в которой находилась машинка.

А потом... Потом грохнуло. Мост грузно осел — и с него повалился эшелон. Огонь был в половину неба. В реку, которая уже пылала от рухнувших туда цистерн с горючим, валились платформы с танками.

А вот Слава так там и остался. Никто не знал, что с ним произошло — бронепоезд все еще торчал возле моста. Пришлось быстро убираться, пока эти поганые пушки не оставили от отряда одно воспоминание.

— Ого! Ну, просто кино про войну! — Восхитилась Васька.

— Подожди. Ты что, понимаешь по-английски? — Удивился Джекоб.

— Что я совсем дура, что ли? Послушала вас, послушала, вот и стала кое-что соображать... Делов-то. Говорить пока что не выходит, а вот понимать получается.

Журналист не стал сейчас размышлять над лингвистическими талантами своей подружки. Он-то толком не смог выучить ни один иностранный язык, хоть и упорно пытался изучать немецкий. Тем более, что стало не до отвлеченных размышлений. Тони выдал вдобавок ко всему рассказанному еще нечто более интересное.

— Но это все фигня. Я ведь тебе еще самое главное не сказал. В госпитале делать нечего, так вот я долго ломал башку — откуда мне это может сниться? Какой-то лес, какие-то русские. И главное, я там, во сне, отлично понимаю русский. И вообще, все так явственно... Так вот, думал я думал, а потом сообразил. Я в каком-то фильме похожее видел. Там кто-то из ученых и название говорил. Получается, что у меня эта, ну, как ее... Типа, когда ты помнишь то, что видели твои предки.

— Генетическая память, что ли? Это из области научной фантастики.

— А тут не фантастика вокруг? Только совсем ненаучная. Почему бы и нет?

— Вообще-то ты прав. В этом городе все может случиться. Но погоди... Если ты говоришь о генетической памяти... То получается, кто-то из твоих бывал в России? И не просто бывал, но и воевал в партизанском отряде?

— В том-то и дело! Только я об этом как-то напрочь забыл. А тут вдруг, как стал голову ломать над этими снами, так и всплыло... В детстве слыхал от матери. Дед ее — он был, как говорят, был жутким типом. Угрюмым, злобным на весь мир. Сидел на своей ферме, ни с кем не общался, всех на фиг посылал, только и делал, что садил виски до одурения. А вот что про него соседи говорили. Во время Второй мировой он был бортстрелком на "летающей крепости", летал бомбить немцев. Немцы его сбили, попал он в плен. Ну, там, лагерь, все дела. А он был беспокойным мужиком. В лагере ему не понравилось, так он сбежал. Газет им, понятное дело, в лагере не давали. Точнее, давали, пока немцы побеждали. А потом, как все наоборот пошло, снабжать их газетами прекратили. Так вот, прадед, когда сбежал — он тупо рванул на восток. Что на войне происходит он не знал, географии Европы он тоже не знал. Знал то только одно — где-то там, на востоке воюют русские. Как он пробрался — черт его поймет — но, видать, до каких-то русских добрался. До диверсантов каких-то, которые в немецком тылу воевали.

— До партизан, дурила, — встряла Васька.

— Может, и так. Мать говорила, у него и орден был русский. Такая темно-красная звезда. Он вроде бы из всех своих наград, а у него их было много, больше всего гордился именно ей. Вот такое дела. И еще я вот о чем подумал. О том, что в том сне было. Я о парне, который полез чинить машинку. Вот ты прикинь — а вот кто из наших, из сегодняшних, полез бы на верную смерть. Хотя когда-то наши предки могли бы... А вот теперь — нет.

Джекоб усмехнулся. Да уж. До сих пор среди циников-журналистов гуляла байка о старой-престарой истории, случившейся где-то в Латинской Америке еще в прошлом веке. Тогда американские войска тоже где-то устанавливали демократию. Все шло хорошо, но в глухих джунглях рота американских солдат наткнулась на аэродром, который строили кубинцы. У этих парней было несколько автоматов и зенитная пушка времен Второй мировой. Кубинцы по своей природной безбашенности сдаваться проклятым гринго не пожелали и открыли по приближавшимся американцам огонь из того, что имели. Доблестные американские солдаты, столкнувшись со столь массированным сопротивлением, быстро прекратили атаку, перешли к обороне и стали вызывать на подмогу авиацию. С той что-то не срослось. То ли погода подкачала, то ли она была более нужна в другом месте. В общем, боевые действия перешли в позиционную фазу. Великое противостояние длилось с неделю. Потом военные действия в других местах закончились — подоспело начальство — и кубинцев без лишнего шума отправили на родину. Как говорили, армейское руководство сочло действия солдат совершенно правильными. Подставлять башку под пули американскому солдату не положено.

Да, а в этой стране какие-то иные правила игры. Но... Во сне Джекоба революционные массы тоже совсем не лезли на пулеметы. Журналист, услышав рассказ солдата, как-то сразу уверился, что с ним произошло то же, что с Тони — взыграла таинственная "память предков". Он ничего не знал о том, чем занимались его предки России. Но в конце-то концов, как говорят, в русской революции участвовало много евреев. Да и в армию при царе их призывали так же, как и всех остальных. Почему бы какой-то его родственник не мог принимать участие в штурме Зимнего?

Но на Дворцовой повстанцы — как и их противники — вели себя как все люди, которые без особой нужды не хотят класть свои головы. Вывод напрашивался не очень веселый — и журналист с некоторой опаской покосился на окно за которым притаился город. Получалось — поведение русских логическому анализу не поддается. Сегодня они так — а завтра — по-другому... А значит, если сегодня они были мирные и пассивные — то кто знает, какими они станут завтра?

В этот поход Джекоб пригласил с собой Анни — она, вроде бы, специалистка по истории религии. Да и нужно было девушку отвлечь — ибо она в еще большей степени прониклась русским духом. То есть, вообще не просыхала. Васька же идти отказалась категорически.

Путь их лежал к одной из петербургских церквей, которая после высадки войск ООН возобновила свою деятельность. Правда, священник, как, сказала Анни, был какой-то несколько сомнительный. То ли его в России лишили сана, то ли запретили проповедовать, то еще что... В любом случае, оккупационным властям выбирать было особо не из кого. Тем более, что этот отец прибежал сам и поведал, что подвергался гонениям из-за того, что выступал против сползания Православной церкви в русский шовинизм. В общем, свой был человек. Впрочем, Джекоба не очень интересовали религиозные тонкости. Ему хотелось выслушать мнение священника насчет того, что происходит в городе.

Храм оказался довольно покорябанным, но все-таки не слишком. Народу внутри было немного — и он, этот народ, четко различался на две части. Имелись тут женщины среднего возраста и старше, которые истово молились — а рядом с ними околачивались типы весьма сомнительного вида. Эти явно пришли сюда не общаться с Богом, а получать гуманитарную помощь. Теперь, когда с гуманитарной помощью начали возникать проблемы, американское начальство стало выделять ее более адресно — через тех, кто активно сотрудничал с новой власть. А тут — такая нужная штука, как церковь была своей в доску.

Батюшка производил довольно приятное впечатление — но что-то в нем было от протестантских проповедников, которые Джекоба утомили еще в Штатах. Гостей он встретил очень почтительно. Однако, когда журналист изложил цель своего визита, лицо священника приобрело весьма кислое выражение.

— Вопрос этот сложен, дети мои. Много тут непонятного. Могу сказать одно — это все коммунистическая бесовщина...

— Позвольте, но ведь коммунизм в России рухнул тридцать лет назад...

— Запад так ничего и не понял. Коммунистами были разбужены страшные силы, угрожающие всему цивилизованному миру. Тогда, тридцать лет назад дело было не доведено до конца. Ленина не выкинули из Мавзолея. Коммунистическая зараза не была искоренена до конца. Народ не покаялся за все, что произошло во времена Советской власти. Вот и наша Церковь, вместо того, чтобы перестраиваться, возродившись после коммунистического безвременья, тут же стала сползать в оголтелый коммуно-фашизм...

Дальше батюшка понес что-то и вовсе малопонятное, все время выворачивая на то, что надо только попрочнее наладить здесь демократию — и ни в коем случае не допустить возрождения русских имперских амбиций. А уж обновленная церковь будет всегда за... Джекоб едва сдержался, чтобы по свойственному всем журналистам ехидству не спросить священника: а должен ли русский народ за то, что он победил немцев в Второй мировой войне? Впрочем, ничего путного из беседы все равно не вышло. На попытки свети разговор на конкретные вопросы, священник мямлил что-то все более невнятное.

— Фигня какая-то, подытожил Джекоб, когда они распрощались и покинули храм. При чем тут какой-то коммуно-фашизм? Вряд ли при Сталине в этом городе творилась такая же чертовщина. Очередная порция болтовни ни о чем. Этот священник — такой же представитель ихней демократической интеллигенции. Разве что в рясе. Но... Все же мне кажется, он чего-то недоговаривал. Что он понимает куда больше, чем нам сказал.

— Еще бы! Он смертельно боится — Хмыкнула Анни.

— Чего боится? Что придут эти самые русские фашисты и поставят его к стенке за сотрудничество с нами?

— Возможно. Но ты знаешь, я общалась с представителями разных конфессий и мистических школ. И мне сдается, причина его страха куда серьезней, чем боязнь, что власть снова переменится. Он лучше понимает, что тут происходит. И, грубо говоря, боится, что за сотрудничество с нами он будет гореть в аду!

Мать порядка

Демократия в разных странах осуществляется по-разному. В Штатах, к примеру, всякие там выборы, и подготовка к ним — это нечто вроде гибрида бизнеса и шоу, которое движется по дорогам, накатанным за десятки избирательных кампаний. В Америке простые граждане — то есть те, кто не имеет непосредственного доступа к демократическому пирогу, для кого политика не является бизнесом, делятся на три категории. Одни на выборы не ходят никогда. У других, особенно в глубинке, политические пристрастия передаются вместе с семейной Библией. Третьи увлеченно слушают, кто из кандидатов им больше наврет и покруче обложит противника. За победителя и голосуют. И все довольны.

В странах Востока и Африки, куда демократические ценности приехали на американских танках, перед выборами сторонники наиболее авторитетных банд, простите, партий, объезжают электорат, соревнуясь в числе тех, кого они успеют подкупить и запугать. В общем, побеждает тот абрек, у кого за спиной больше вооруженных кунаков. Как рассказывали коллеги, африканские вожди, которых нужда заставила выучиться без ошибок произносить слова "демократические ценности", являются на участки для голосования, ведя все племя под контролем местного шамана, который следит, чтобы соплеменники ничего не перепутали.

Что же касается России, то Джекоб все более понимал, почему местные жители полагают демократию какой-то особо изощренной формой сексуального извращения. Здесь демократия является чем-то, напоминающий абсурдный спектакль, поставленный режиссером, находящимся в состоянии белой горячки.

А дело было так. Как-то вдруг поутру внезапно прорезалась связь со Штатами. Правда, прорезалась она как-то странно. Из американского далека выслушали жалобы генерала Адамса на тяжелую обстановку, на просьбу о присылке подкреплений пробурчали что-то не очень понятное. Вроде того, что вопрос решается. И что самое главное — в категорической форме велели в срочном порядке проводить выборы местной власти. Будто не было более важных задач. Но вступить в дискуссию и объяснить, что, собственно, тут не до этого, никто из питерского начальства не успел. Связь снова ушла. Кстати, во время недолгих переговоров там, за океаном не проявляли никакого особого беспокойства, что все многочисленные современные средства коммуникации не работают. Будто так все и было нужно.

Но, так или иначе, задача генералу была поставлена, а тот озадачил ею демократическую интеллигенцию. Наконец-то ей нашлась хоть какая-то работа по непосредственной специальности.

И вот теперь общественный совет третий день заседал по поводу подготовки к выборам. По какой-то причине его препроводили из Дома пролитпросвета в Таврический дворец — и по случаю предстоящей кампании в здание подтянулись дополнительные силы местной общественности — все, кого только удалось еще найти. Для представительства сумели отловить в городских дебрях даже каких-то коммунистов. Правда, эти товарищи не очень хорошо помнили, кто такой Ленин, но это было уже без разницы.

И теперь Анни сидела в зале Таврического дворца и с любопытством психиатра наблюдала за бушующей здесь третий день бурей в стакане воды. По ее мнению, дело-то, если подумать, выеденного яйца не стоило. Никаких политических сил в городе все равно не имелось. Точное количество оставшихся жителей было никому неизвестно. Все попытки провести хоть какую-то регистрацию, с треском провалились.

В таком варианте с демократией никаких проблем возникнуть не должно было бы. Казалось бы, что ж тут проще: договориться обо всем заранее, а затем открыть несколько избирательных участков, на которых собирутся журналисты, дабы засвидетельствовать, что все идет про правилам. Что касается электората — то народ придет, куда он денется. Благо генерал Адамс специально выделил для ведения предвыборной агитации большое количество виски, консервов, и всякой прочей гуманитарной помощи. И все бы были довольны.

Но, как оказалось, подобный путь был не для тех, кто называл себя "русской демократической интеллигенцией". С третий день с раннего утра дл поздней ночи в Таврическом дворце бушевали бешеные споры, то и дело переходящие в драки. Главное идеологическое расхождение, конечно же, было в том, как будут делить предвыборные фонды и посты в новом правительстве. Причем, первое интересовало большинство собравшихся куда больше, чем второе. Самое грустное для демократов заключалось в том, что генерал и его штаб, наученные горьким опытом, решительно доводили все доносы и прочие исходящие документы от враждующих группировок до мусорной корзины, спихнув все на отдел пропаганды. Мол, сами, ребята разбирайтесь, кто из этой сволочи более выгоден для Соединенных Штатов. Вам за это деньги платят.

А попробуй, разберись, кто из них более выгоден. Идейные аргументы у дискутирующих сторон вышли довольно быстро, после первого часа первого дня собрания. И дальше все пошло по уже до тошноту знакомой Анни схеме. Все клялись в истинной и глубокой любви к демократическим ценностям — а потом каждый начинал с визгом обличать всех остальных в глубокой личной непорядочности и вороватости. В насыщенном взаимной злобой воздухе снова летали названия каких-то фондов, чьи гранты ушли совсем не туда. Потом начинались крики о неких украденных акциях предприятий, приватизированных исторических объектов и всем таком прочем. И неважно, что эти фонды давно уже канули в Лету, предприятия обанкротились, а деньги давно были потрачены. Громко кричать и обличать друг друга это никому не мешало.

В общем, вначале циничная Анни полагала, что наиболее приемлемыми представителями новой власти будут те, кто меньше всего украдет. Однако, чем дальше шло дело, тем яснее становилось для нее особенность местной демократии. Очевидно было: кто бы не дорвался до руководящих постов — в любом случае, украдут все, до чего дотянутся. Впрочем, об этой особенности местных друзей Америки Анни предупреждали ее старшие коллеги еще до командировки в Петербург: в России нормой деловой этики местной интеллигенции было — взять деньги и не выполнить работу, за которую было заплачено. Что блестяще подтвердилось. За то время, пока ограниченный контингент находился в городе, никто из этой шараги не проявил ровно никаких деловых качеств. Все только путались под ногами.

Первоначально генеральной идеей американских друзей из отдела пропаганды было: дать материальные средства двум или трем более-менее сплотившимся тусовкам, которые, если к ним, конечно, особо пристально не приглядываться, прокатят за общественно-политические организации. Только вот ни черта из этого не вышло. Вот уже третьи сутки они, эти самые тусовки, так и не складывались, хоть ты тресни. Это напоминало строительство многоэтажного домика из игральных карт. Сколько раз за это время казалось — дело пошло на лад. Еще немного, и все договорятся. Но вдруг снова — раз и все рассыпалось...

И хорошо бы, если б эти люди были просто мошенниками и халявщиками. Так ведь нет, все было сложнее. Они были мошенниками и дармоедами, наделенными высокими идеями. Говорить спокойно и деловито эти люди просто не умели. Все дискуссии тут же перерастали в обезьянью перебранку, в которой имена философов древности перемешивались с какими-то муторными взаимными расчетами и воспоминаниями про разные некрасивые истории. Причем, как оказалось, кроме прошлых дурно пахнущих историй, которых, за каждым числилось множество, за недолгое время пребывания в городе американцев, все уже успели вляпаться в новые. То есть, это руководству миротворческих сил казалось, что они ничего не делают. И, как оказалось, шустрили-то ребята очень даже активно. Правда, несколько не в том направлении. Хотя, почему не в том? Именно в том, в котором они и шустрили все свою жизнь при всех властях.

— И вы меня еще смеете упрекать! Когда вы на американском грузовике вывезли себе целую кучу документов из Исторического архива. — Надрывался какой-то джентльмен с лицом стареющего педофила. Впрочем, как уже знала Анни, он таковым и являлся. За это дело его в свое время поперли из двух правозащитных организаций и одного демократического предвыборного объединения. То есть, поперли, конечно, не за это, а то, что засветился свой педофилией в ненужный момент.

— А вы... Вы уже положили глаз на Гостиный Двор! — Я-то знаю, о чем вы договаривались с американским командованиям.

— Да! А кто вошел в долю с командиром итальянской роты и "приватизировал" все, что не успели растащить в Строганановском дворце!

— А вы уже договорились о покупке трех домов на Малой Морской...

Вот так и шло дело. Для разнообразия иногда без какого-то плавного перехода грызня сбивалась на философскую дискуссию о судьбах России. Спорили, впрочем, с совершенно такими же интонациями. Человек, не знающий русского языка, разницы бы просто не заметил.

Как догадывалась Анни, первое, что сделают все эти люди, после того, как "жизнь наладится" — схватят все, что успели натащить в свои норы за смутное время — и поспешно двинут подальше от этой страны. И при этом до конца жизни будут продолжать считать себя совестью русской нации. Теперь Ании становилось многое понятно из того бреда, который писали в США русские интеллигенты-эмигранты. Это были такие же типажи, котрым просто немного больше повезло — и они сумели пристроиться за бугром.

Предложить начальству, чтобы жребий среди них бросили, что ли, тоскливо размышляла Анни. Может, в самом деле, пойти сейчас в свой кабинет, просто расписать списки по алфавиту — и поставить их перед фактом? Возражать американцам они все равно не посмеют. Они им никогда не возражают. Забавно, что именно эти люди, которые готовы прогибаться под кого угодно, так любят рассуждать о "рабской психологии русского народа".

И тут вдруг в коридоре раздались какие-то сдавленные крики, затем послышались несколько сочных ударов по хлебальникам — там, в клуарах, где, как всегда, народу было больше, чем в зале, кого-то били уже не по-интеллигентски, а всерьез. Потом кто испуганно заорал...

И тут в дверях появились фигуры, при виде которых у Анни отвалилась челюсть. Это были не какие-нибудь жуткие механизмы, не старые самоходки и даже не каменные зверюги. Это были вроде бы живые люди, одетые в матросские костюмы, которые во всем мире достаточно похожи друг на друга. Но это были именно русские матросы — с лихо сдвинутых набекрень бескозырках, в бушлатах, из-под которых были видны тельняшки, в черных расклешенных брюках. Все они были вооружены. Вроде бы, люди как люди. Но — что-то в них было НЕ ТО.

Внезапные визитеры неспешно топали по центральному проходу. Впереди двигался весьма широкоплечий парень среднего роста, совсем молодой — на вид — чуть больше двадцати, с открытым симпатичным лицом. Смотрел он вокруг с эдаким бесшабашным добродушием — но, взглянув на него, шутить с этим парнем очень не хотелось. Одет был парень в аккуратно застегнутый бушлат, пуговицы которого пускали желтые блики. На ремне болтался огромный маузер, а на голове красовалась лихо заломленная бескозырка, из-под которой выбивался чуб. За ним топали другие — тоже матросы. Один, чуть ли не на голову выше лидера, такой комплекции, что Шварценеггер по сравнению с ним выглядел бы хиляком, глазел на все очень свирепо. Оружия у вломившейся компании хватило бы на небольшой магазин в каком-нибудь захолустном американском городке. Только вот оружие было все, можно сказать музейное. Но — по тому, как его ребята держали, вполне годное к употреблению.

Гремя по проходу огромными грубыми ботинками, первый парень вышел к кафедре, остановился и огляделся вокруг.

— Во дела, я гляжу, тут творятся-то! — Изрек он, наконец, в нависшей тишине. А тишина повисла абсолютно могильная. Как заметила Анни, кто-то из собравшихся неумело, но искренне перекрестился. Собравшаяся общественность глазела на появившегося перед ними типа, как кролики на удава.

— Что ж это делается-то, говорю! — Снова заговорил парень, выдержав изрядную, но очень точно рассчитанную паузу. Незнакомец явно был знаком с ораторскими приемами не по-наслышке. Потом он продолжил, эдаким псеводобродушным тоном, от которого бьросало в дрожь. — А делаются-то паскудные дела. Ведь разгонял я вас, сволочей, один раз? Разгонял. И, поди ж ты — снова наползли, сволочи. И рожи даже, кажется, те же самые. Что х, снова придется вам указать ваше место. Вот так всегда — пока Балтика не притопает — ничего ни у кого сделать не получится. Что ж это вы, граждане интеллигенты? Снова народ продаете?

— Толя, да что ты тут с ними разговоры разговариваешь? Были б они люди... У с ними разговаривать — только время тратить, — Сиплым голосом пролаял "Шварценеггер".

— И то верно. А ну-ка...

Толя начал обходить застывший в ужасе зал и время от времени показывал на того или иного общественного деятеля. Его дружки тут же подхватывали их под белы руки и начинали, слегка подталкивая прикладами, подгонять к выходу. И ведь, между прочим, знал Толя, кого выбирать. Можно было подумать, что он все три дня сидел тут и вникал ситуацию. Потому что забирал он самых омерзительных, из всей этой омерзительной кодлы. Поравнявшись с Анни, главарь замедлил шаг.

— Кто такая? — спросил он, глядя на нее упор немигающим взглядом.

— Журналистка... — Сумела выдавить из себя девушка.

— Газетчица, что ли? Вот ведь, симпатичная, вроде, девка на вид — а каким паскудным делом занимаешься. И связалась вдобавок со всякой сволочью... — Сплюнул матрос. — В другой раз выбирай себе компанию поаккуратнее. А у нас и без тебя забот хватает.

Человек пятнадцать вытолкали за двери. Последним уходил тот самый Толя. В проходе он обернулся к собравшимся, так и торчащих статуями ужаса:

— А вы все — кыш отсюда! Чтобы и духа вашего не было рядом! А то ведь... Я человек добрый, но если уж в третий раз придти доведется, то глядите у меня...

Собравшиеся некоторое время так и стояли. Но тут откуда-то со двора послышались винтовочные залпы. В зале кто-то снова истошно заорал. Очнувшись от столбняка, Анни вылетела во двор — и увидела аккуратно лежащих выведенных граждан со следами от пуль на груди.

Буквально через несколько минут возле ограды тормознул армейский джип из которого вывались солдаты с автоматами. Потом с другой стороны появился бронетранспортер. Ко дворцу бежали со всех сторон солдаты.

— Что тут произошло? — Спросил Анни запыхавшийся сержант, командующий патрулем .

— Девушка, еще не отойдя от ужаса, несвязно, перескакивая с одного на другое, пересказала случившиеся. А где... Эти... Матросы... Куда они делись? — В заключение спросила она.

— Кто? Какие матросы. Все было тихо, ни никого подозрительных мы вокруг не видели. Кода стрелять начали, мы сюда и примчались. А тут вот какие дела — он кивнул на тела расстрелянных. А куда они делись, те, которые стреляли?

А в самом деле — куда? Анни огляделась. Отступить эти люди могли только на улицу. Но куда? Солдаты примчались через несколько минут. Да ведь и вокруг — полно постов и патрулей! До Смольного — два шага! А, кстати, а как они сюда попали? Они просто не смогли бы проникнуть незаметно. В таких прямо-таки кричащих нарядах, с длиннющими винтовками на плечах. И приехать на транспорте не сумели бы. Незнакомый грузовик тормознули бы еще на подъезде. А вон ведь как. Проникли. И исчезли.

И тут вдруг Анни сообразила, что было "не то" у этих странных, взявшихся из ниоткуда и пропавших в никуда матросов. Тут девушку прошиб холодный пот. Да уж — одно дело рассуждать о мистике и магии, сидя в тихом кабинете под надежной охраной, другое — но с носу столкнуться с паранормальным явлением лицом к лицу — и даже получить от этого явления в некотором роде комплимент. Да еще с хорошо вооруженным явлением, которое стреляет без особых раздумий. Причем, стреляет, вроде бы, вполне реальными пулями.

Теперь-то, слегка придя в себя, Анни ясно понимала — это были не люди! Или — не совсем люди. Хотя... Как казалось Анни, выходцы из инфернального мира должны вести себя как-то по-иному. Эти матросы отбрасывали тень, грохотали своими ботинками и брякали винтовками, от них пахло крепким табаком и водкой. Но... Какие-то были они чересчур... Словом, нечто в них имелось от памятников. Анни интересовалась советским искусством. Таку вот, эти люди будто только что сошли с постаментов. Или с вышли из киноленты какого-нибудь классического советского фильма типа "Мы из Кронштадта".

Если, конечно, можно предположить памятники из плоти и крови, которые мало того, что разгуливают по городу — но и еще пускают в расход тех, кто им по каким-то причинам не нравится.

Между тем питерская демократическая общественность — тем, кому повезло остаться живым — на страшной скорости ломила через двор к выходу. Попытки двух командиров патрулей и примчавшегося офицера из военной полиции задержать хоть кого-то и расспросить успехом не увенчались. Толпа неслась вприпрыжку со скоростью хорошего лошадиного табуна. Интеллигенты выскакивали на улицу и с такой непостижимой скоростью рассеивались и пропадали из виду на совершенно прямой улице, что казалось, они тоже владеют каким-то магическими приемами. А вот матросы далеко не ушли. Глядя им вслед, Анни подумала, что демократический процесс в Санкт-Петербурге остановлен надолго, если не навсегда. Теперь этих всех этих деятелей можно будет собрать только под конвоем. И ведь причина была явно не только в том, что кого-то расстреляли. Слишком уж быстро улепетывала демократическая интеллигенция. Слишком уж быстро. Анни не знала, что был этот матрос Толя и его друзья. Но местные явно все очень хорошо понимали. А потому и драпали с такой невероятной скоростью.

* * *

Главный штаб полиции, состоящей из собранных с бору по сосенке местных жителей, которых в городе называли "полицаями" располагался в одном из шикарных отелей на Невском. Разграбить этот отель в смутные времена почему-то полностью не успели. К тому же, добровольные помощники ограниченного контингента натащили в него мебели из всего прочего барахла отовсюду, где только нашли. Они выцыганили у американцев армейский движок для подачи электричества — и жили в этом отеле, в общем-то, неплохо. Столь удаленное расстояние от американских хозяев объяснялось, скорее всего, тем, главари полиции придерживались старого русского армейского принципа "поближе к кухне — подальше от начальства". Если, конечно, под кухней понимать многие, так и оставшиеся неразграбленными квартиры и склады магазинов.

Пользы от полицаев было не слишком много. Патрулировать улицы, особенно в темное время суток, они особо не рвались. А если говорить точно — то принудить их к этому так и не удалось. Даже вместе с американскими солдатами. Впрочем, солдаты тоже без всякого восторга воспринимали совместное патрулирование. Толку от них все равно не было, зато неприятностей — выше крыши. Ну, скажите, кому нужны бойцы, которые к концу патрулирования обязательно напьются до поросячьего визга? Никто не знал, как это им удавалось, но вот так неизменно получалось. К тому же полицаи чуть не в открытую занимались вымогательством у местных коммерсантов. И сделать с этим также ничего было нельзя.

Доверять полицаям распределять питание и гуманитарную помощь тоже приходилось с осторожностью — слишком много уходило "налево". Хотя руководство, выслуживаясь, старалось вовсю — то и дело таская "для выяснения" жителей, заподозренных в антиамериканской деятельности. Результат был, правда, не очень. Так, недавно он поймали человек десять парней старшесопливого возраста, которые на домах писали с орфографическими ошибками "Янки, го хоум". Ну, и остальные "враги новой власти", задержанные доблестными работниками петербургской вспомогательной полиции, были примерно такого же калибра.

Зато процветал так называемый расположенный в отеле "юридический отдел". Сюда затесалось несколько юристов, которые почему-то не успели вовремя сбежать — а также человек пять бывших работников городского хозяйства. Работники юридического отдела оказывали всестороннюю помощь различным заокеанским коммерсантам, сумевших пролезть в городе вместе с армией. Да и среди журналистов и офицеров миротворческих сил нашлось немало тех, кто, наслушавшись о блестящем коммерческом будущем Петербурга, задумывался о том, как бы поспеть на этот намечающийся праздник жизни. Или, как говорили золотоискатели на Аляске, спешили застолбить участок. Благо тут, как и на Аляске, это практически ничего не стоило. Ушлые деятели за небольшие деньги заключали договоры на сдачу в аренду на 99 лет все, что только можно. Кто спорит, ценность этих документов была весьма сомнительна. Но ведь печати на них стояли, а отдел был признан американским начальством. Так что впоследствии, как бы там дела не повернулись, это бумажкой можно будет махать. В основном же новые арендаторы надеялись на то, что с американскими и европейскими сагибами никто спорить при новых властях не осмелится.

В общем, местные юристы готовили плацдарм, чтобы ко времени, когда жизнь наладиться, их клиенты имели бы преимущества в грядущем дележе питерского пирога.

Потому-то, несмотря на поздний час, в нескольких номерах "люкс", где жили и работали эти граждане, горел свет и продолжалась напряженная работа.

Яков Ильич Каплин как раз обсуждал с одним французским офицером из службы снабжения вариант "приватизации" одного сильно приглянувшегося шестиэтажного домика на Каменоостровском проспекте. Сейчас в этом доме располагались девицы, обслуживающие французскую часть. Так что, в общем-то, как рассчитывал, француз, в дальнейшем даже особо ничего менять не придется. Останется лишь сделать ремонт и повесить красивую вывеску. И доходное предприятие успешно заработает.

Собственно, сейчас шел напряженный торг о том, сколько новый хозяин должен сейчас заплатить. Так сказать, арендную плату вперед. Француз был не дурак, и, разумеется, понимал, куда именно пойдет эта арендная плата. Так что торговались как на восточном базаре.

В самый напряженный момент обсуждения сделки дверь распахнулась аккуратным, но сильным пинком. На пороге стоял все тот же матрос Толя. Он обвел офис взглядом, в котором было доброты и ласки, сколько в амбразуре ДОТа.

— Ну, здорово, буржуйские прихвостни! Что, народное достояние растаскиваем? Дорвались, суки! А не пора ли уже и ответ держать?

Француз, почувствовав неладное, попытался схватиться за кобуру — но тут же был отправлен в нокаут ленивым тычком.

— А... Вы кто? — Пробормотал юрист, с трудом преодолевая заикание.

— А то не видишь. Анатолий Железняков, конфедерация анархо-коммунистов, слыхал о таком? Но, впрочем, оно теперь для тебя уже и неважно. Пойдем.

В коридорах царила деловитая суета. Матросов-анархистов оказалось куда больше, чем их явилось в Таврический. Как выяснилось позже, они проникли со стороны Стремянной улицы. Охрана там, вроде бы, имелась — но тревогу поднять никто не успел. Даже если б там стоял кто-нибудь посерьезнее, нежели местные полицаи. Штыками и ножами матросы владели очень даже умело. Да и большинство нынешних обитателей гостиницы находись в этот час в пьяно-расслабленном состоянии. Они толком не сообразили, что происходит до самого своего бесславного конца. Так что все было закончено за какие-то полчаса. Тех, кого не пристрелили и не прикололи сразу выталкивали в коридоры — и прикладами гнали вниз.

— Я не хотел! Я не виноват! — Орал кто-то.

— Все не хотели. Все не виноваты. — Меланхолично отвечал здоровенный матрос. — На том свете разберутся, кто виноват, а кто не очень. Двигай давай, буржуйский подпевала.

— Эй, Семен, быстро найди мне трех человек, которые умеют водить эти машины! — скомандовал Железняк, пихнув Каплина в общую кучу. — Там в них еда и водка, она кое-кому пригодится.

— Ерунда! Найдем!

Из трясущейся вытащили трех человек и погнали заводить транспортные средства. Основную же массу незадачливых полицаев, сбили в кучу у выхода и погнали на выход.

...Патрули на этот раз, услышав пулеметные очереди, можно сказать, успели подоспеть вовремя и даже разглядеть визитеров. Но, те без долгих слов открыли стрельбу. Оружие у них было то еще. Винтовки и пара древних ручных пулеметов. Но, нарвавшись на плотный огонь, встреченные ручными гранатами, патрули, как это принято в армиях стран НАТО, отступили и вызвали помощь. Когда та прибыла, то сражаться было уже не с кем. Нападавшие бесследно исчезли вместе в грузовиками. Тут уже никакой мистики не было. Просто матросы отлично знали город. А во дворике на углу Стремянной улицы и Дмитровского переулка остались тела тех, кто поспешил пойти на службу новой власти. Машины потом нашли в районе Технологического института. Откуда-то местным стало известно, что они туда придут. Собравшейся толпе анархисты с невероятной скоростью раздали груз, потом коротким, но решительным ударом разогнали блок-пост на мосту у Обводного канала — и ушли по набережной в промзону.

Генералу Адамсу пришлось отложить мысль о выборах, да и вообще — пришлось осознать, что дальше придется обходиться без демократической общественности. Потому что немногие из тех, кто выбежал из Таврического дворца, добежали до Смольного, умоляя спрятать их за американскими танками. Большинство же, как навернули по Шпалерной, так и растворились без остатка в городских просторах, предпочтя, видимо, лечь на дно. Еще хуже вышло с полицией, ряды которой стремительно поредели чуть ли не на следующее утро. Единственное, что всплыло, так это уведенные от гостиницы грузовики с гуманитарной помощью. Вернее, всплыли лишь одни грузовики. Что же касается содержимого, то если верить слухам, какие-то парни в бушлатах раздали его населению где-то в районе Обводного канала. Правда, никого, кто бы это видел своими глазами, найти не удалось.

А через день случилось и вовсе запредельное ЧП. На воздух взлетел один из складов боеприпасов. Несмотря на то, что он очень хорошо охранялся одной из самых надежных частей. Но часовые были сняты мастерски, в коротком бою американские солдаты оказались совершенно беспомощными. Те, кто остался жив, очень хорошо запомнили атакующих. Это были разнообразно одетые бородатые люди — одни в гражданской одежде, другие в советской или немецкой форме без знаков различия. Да только вот форма была времен Второй мировой войны. Как и оружие.

Когда Васька об этом узнала, она очень развеселилась и заявила Джекобу.

— А вот теперь, ребята, тушите свет. Про этих-то мне знающие люди много рассказывали. Как говорил один мой приятель, "Че Гевара вернется". Если уж они вернулись... С ними даже фрицы ничего поделать не смогли.

— Так это... — Догадался Джекоб.

— Вот именно это. Лучше вашим сразу вешаться.

По городу Киров идет

В шинели армейской, походной,

Как будто колонн впереди

Идет он тем шагом свободным,

Каким он в сраженья ходил.

(Н.Тихонов)

Генерала Адамса отговаривали от этой операции. По той причине, что с воздуха не было никакого прикрытия. Вертолеты, сволочи такие, упорно не желали взлетать. Черт его знает, почему. Их чинили, чинили. Двигатели разобрали чуть не по винтику. Но, тем не менее, чертовы машинки взлетать решительно отказывались, хоть ты тресни. В итоге генерал снова повел крупную операцию без поддержки с воздуха, что в общем, с точки зрения тактики американской армии являлось совершенно немыслимой вещью. Но причины такого грубого нарушения всех мыслимых правил имелись. И причины сертезные. Потому что последний вертолет, который все-таки согласился подняться в воздух, доложил: с севера прибывают товарные составы, которые везут устаревшие локомотивы. Те, которые русские называют паровозами. Потом вертолет так и пропал где-то.

Были причины и, так сказать, внутреннего характера. Дело в том, что внезапно резко и очень серьезно обострились отношения с местными. То есть, они уже давно постепенно портились — все чаще американцам задавали вопросы прямо на улицах: а зачем вы, ребята, собственно, суда приперлись? Кто вас сюда звал? Объявление о предстоящих выборах популярности новой власти не добавило. Похоже, у русских отвращение в демократии было вбито предыдущими годами уже навсегда. А после "анархисткого погрома", о котором стало очень широко известно по городу чуть ли не на следующее, утро, все резко пошло по нарастающей. Солдаты, и до этого чувствовавшие себя в Санкт-Петербурге неуютно, начали чувствовать по отношению к себе нарастающую враждебность.

Но самый неприятный эпизод произошел за два дня до того, как генерал Адамс принял решение о новом наступлении на промозону. Все началось с сущей мелочи. На Сенной площади решили устроить облаву на торговцев наркотиками. Причину проведения этой акции можно было понять. Потребление наркотиков в миротворческом контингенте представляло уже серьезную проблему, грозящую перерасти в катастрофу. Вот и решили принимать меры. В окружении генерала Адамса не нашлось ни одного человека, имеющего полицейский опыт. Того, кто сумел бы объяснить генералу, что эффективность таких операций равна нулю. Полиция их время от времени проводит лишь для того, что успокоить налогоплательщиков и отчитаться о проделанной работе. Но здесь-то были военные, а не работники криминальной полиции.

Все могло бы и пройти с обычным нулевым эффектом. То есть кого-нибудь бы, конечно, поймали, что-нибудь бы изъяли — а назавтра на место повязанных драгдилеров пришли бы новые. Но и хуже бы никому от этого не стало бы.

Однако все пошло наперекосяк. Когда рота солдат стала оцеплять площадь, то торговцы, обнаглевшие и расслабившиеся от безнаказанности, однако, довольно быстро сориентировались в обстановке и стали разбегаться или прятаться по разным щелям. Поскольку американцы местных складок местности не знали, в этих щелях их бы никто и не нашел. Но тут в события вмешался какой-то придурок, личность которого так и не установили. (Да и где в этом городе можно было ее установить). Как выяснилось позже, к торговцам наркотиками он никакого отношения не имел. Точнее к наркотикам-то он имел самое прямое отношение. Как потребитель. Из тех, кто без особой цели болтался целыми днями на Сенной, горланил песни под гитару, словом, тусовался и оттягивался.

Так вот, когда началась облава этот придурок с криками "Менты! Гады! Волки позорные" выхватил из кармана ржавый револьвер системы "наган" и сделал в сторону американцев два выстрела. Хотел выстрелить третий раз, но ветеран-револьвер переклинило. И тут его им пристрелили.

И вот тут-то русские в полной мере продемонстрировали загадочную славянскую душу. Совсем недавно американцы паками ликвидировали бандитов и хулиганов — и если кто из местных что и говорил — то исключительно слова благодарности за наведение порядка. А тут из-за какого-то обдолбанного ублюдка (которого, как выяснилось позже, толком никто и не знал) могм собралась огромная возмущенная толпа. Удивительно было не только то, откуда в опустевшем городе оказалось поблизости столько народа. Загадочной были и скорость с какой эта толпа сформировалась. Все случилось даже быстрее, чем в мусульманских странах, которые в деле создания стихийного массового уличного недовольства впереди планеты всей. Но там-то оно совсем не стихийного. Там для того, чтобы вывести на улицу возмущенные народные массы, существуют веками отработанные механизмы. В Санкт-Петербурге ничего подобного существовать просто не могло. Но тем не менее...

Так или иначе, но скопившаяся толпа стала надвигаться на американцев с очень недружественными намерениями. А вот солдаты оказались в положении буиданова осла. Они разрывались между двумя противоположными приказами. С одной стороны с самого начала миротворческой операции было под строжайше запрещено применять насилие к мирному населению. Все вопросы предписывалось разруливать как можно более мирно и не поддаваться не провокации. Эти приказы были еще раз подтверждены в последнее время, когда атмосфера стала портиться.

Но с другой стороны, солдат НАТО воспитывали в том ключе, что их драгоценная жизнь и безопасность — это самое важное. А потому предписывалось при малейшей опасности открывать огонь на поражение по всему, что движется.

Будь в этой роте опытные солдаты, они бы, конечно, выбрали бы второй вариант. Война — она очень быстро отучает от гуманизма. Но где ж в ограниченном контингенте найдешь опытных солдат. Те, кто участвовали в стычках с неведомым врагом, в подавляющем большинстве не вернулись с поля. А солдатские реакции вырабатываются только тогда, когда по тебе стреляют.

Но, с другой стороны, эти ребята не были специально обученными полицейскими, которые умеют рассеивать толпу, прибегая к минимальному насилию. И уж тем более никто не учил офицеров укрощать толпу простыми и мудрыми словами.

В итоге толпа напирала, а американские солдаты жевали сопли. А ведь, как извстно, в подобной пиковой ситуации лучше принять неправильное решение, чем не принимать никакое. В общем, все закончилось очень неприятно. Возмущенные питерские народные массы попросту набили солдатикам морды и отобрали оружие. Которое тут же растворилось в городе без следа.

Физически никто из американских солдат, особо не пострадал, если не считать синяков, шишек и нескольких выбитых зубов. А вот престиж миротворческого контингента рухнул со скоростью летящего с крыши кирпича. Тоже непонятно почему. Ведь это был хоть и неприятный, но все же проходной эпизод. Но вот тем не менее. Американским патрулям теперь местные смеялись в лицо. По городу пошли гулять откуда-то взявшиеся анекдоты про американскую армию. Причем, кроме местного творчества, откуда -то у русских всплыли забытые американские армейские анекдоты времен Вьетнамской войны. Черт поймет, откуда эти русские их узнали.

Так что генерал Адамс оказался в сложном положении. Переходить к жестким формам общения с местным населением он решительно не хотел. И дело было уже не распоряжениях из Вашингтона — никаких распоряжений уже давно не поступало. Но ему очень не хотелось еще, кроме врага за Обводным каналом, получить еще и недоброжелателей в самом городе. Тем более, что это американцам путь за канал был заказан. А местные-то шлялись как ни в чем не бывало. Жизнь-то продолжалась. Из деревень продолжали привозить продовольствие. При таком раскладе начинать гнуть жесткую линию начальство просто не рисковало.

Поэтому генерал понадеялся на успехи на, так сказать, внешнем фронте. Он решил атаковать . Рано утром несколько десятков танков, три батальона десантников и еще кое-какие части ринулись через Обводный канал, по мосту, который идет от сооружения, называемым Витебским вокзалом.

Вот на этом-то вокзале и пребывал штаб наступления.

Наступление, как и положено, сопровождалось артиллерийской подготовкой. Хотя это делалось, скорее, для поднятия духа солдат. Стреляли-то, по сути, в белый свет. Но тем не менее, второе наступление на промзону началось.

С самого начала все пошло как-то не так. Высланная разведка доложила, что с эшелонов на Сортировочной сгружается черте-что. А потом разведка замолчала. Три следующие разведгруппы, посланные через канал, пропали без следа. Но генерал Адамс уперся рогом и все-таки решил наступать. И через мост поперли танки.

Джекоб видел происходящее с большого расстояния. Поэтому четко рассказать, что там случилось, он бы не смог. Но, судя по всему, дела творились жуткие. Те монстры, которых журналист видел до того, по сравнению с тем, с чем пришлось столкнуться теперь, казались просто ящерицами по сравнению с динозаврами.

На этот раз на американцев двигалось что-то уже совершенно невероятное. Ну, представьте себе эдакие пятиметровые сооружения, состоящие из восьми пятисуставчатых ног — вверху которой находится бревенчатая избушка — из которой льет горящий бензин. Их прикрывали юркие приземистые машины на широких гусеницах, которые отчаянно перли вперед, сметая все на своем пути. По железнодорожному пути двигалось и вовсе черт-те что. Это был вроде бы бронепоезд. Но именно "вроде бы". Груда угловатого ржавого железа из недр которой плевались орудия и лупили огнеметы и били электрические молнии. В конце концов железнодорожную тварь сожгли, но бед она наделала много.

Хуже всего было то, что появились рои черных железных мух. Они облепляли антенны — и связь летела к чертовой матери. Они лезли в моторы — и танки глохли.

Но и это бы ладно. Громоздкие сооружения разносили прицельным огнем. От мух кое-как отбились. Но тут началось новое веселье...

— Мочи пидоров! — раздался крик, и на членов штаба откуда-то поперлись жуткие люди. Они были одеты в черные ватники, из множества прорех которых была видна была серая вата. Эти люди, небритые и грязные, перли вперед, размахивая разнообразными железками. Те из солдат, кто попадал под удар, валились — а эти люди все лезли и лезли. Они перли вперед, кажется, вообще не обращая внимания, что их крошат из автоматов. Своим примитивным холодным оружием нападающие владели великолепно, они успевали достать кого-то из солдат. Или просто вцеплялись в горло — и даже будучи убитыми, рук не разжимали.

В конце-то концов, и от этих отбились. Морские пехотинцы, охранявшие генерала Адамса, все-таки были парнями не слабыми, которые и не такое видали. Они сумели собраться и отразить атаку невиданных пришельцев.

Но наступление на тот берег проваллиось. Дымили танки, перешедшие через мост. (Не вернулась ни одна машина. Теперь с танками у миротворческого контингента стало очень напряженно. Точнее, их просто больше не осталось.) Отстреливаясь, отступали немногочисленные уцелевшие солдаты. А на той стороне моста, когда снесло дым от двух горевших танков, возник непонятно откуда взявшийся гранитный памятник — крепкий человек среднего роста в фуражке и солдатской шинели...

— Ну, и чего ты об этом скажешь? — Спросил Джекоб Ваську, когда они, дождавшись того, что все более-менее устаканилось, перли на машине подальше от всего этого ужаса.

— Эти, которые на вас перли, они у нас никогда не жили. Такого точно у нас не водится. Да я бы со страху померла, если б в городе таких увидела. Зато видела я, вроде этого типа, который на той стороне стоял, но не знаю, где, — огрызнулась девица.

— Ребята, пойдем к профессору. Он, наверное, разберется, — подал голос Тони.

Честно говоря, Джекоб не рассчитывал, что визит к профессору даст какой-то успех. Но — тем не менее...

Анатолию Степановичу рассказали все с самого начала. Пожилой человек, хлебнув принесенного виски, выслушав историю, задумался, а потом выдал:

— Я кое-что слышал обо всем об этом, слухами город полнится. Но честно говоря, думал, что это сказки. Я-то полагал, какие-нибудь националисты пытаются сопротивляться, а все это обрастает баснями. А оказалась совершенно невероятная ситуация. На самом деле все обстоит еще более невероятно, чем то, о чем рассказывают на базаре. Там, кстати, еще рассказывают, что в лесах возле города видели партизан времен Второй мировой войны... А еще ступы с ведьмами над лесами летают.

Мне это понять трудно. Я все-таки воспитан материалистом и рационалистом, а тут какая-то сплошная паранормальщина. Но... Если проанализировать все, что вы рассказали, то можно сделать кое-какие выводы. Но давайте для удобства начнем с конца. С сегодняшнего, гм... Сражения. А точнее с этого движущегося памятника. Я догадываюсь, кто это был. Погодите...

Он ушел в другую комнату, а после вернулся с каким-то толстой книжкой. Это был обычный фотоальбом для туристов с видами Петербурга. Альбом был старый, на обложке город еще назывался Ленинградом. Пролистав несколько страниц, Анатолий Степанович показал снимок.

— Этот?

— Вроде, похож. Ну, да это точно он. Но тот, что возле моста стоял, был ростом меньше. И поза у него была другая, — подал голос Тони.

— Правильно. Потому что этот памятник, который я вам показал — он с площади Стачек, которая находится в Петербурге. Но есть и других его скульптурных изображений.

— Так кто он? — Не выдержал Джекоб.

— Он? Сергей Миронович Киров. Соратник и близкий друг Сталина. Самый любимый народом ленинградский начальник. Но дело, наверное, в другом. Киров был инициатором освоения Кольского полуострова. По его инициативе там построили города. И Мурманск из маленького поселка стал большим городом. Киров был энтузиастом горного дела. Множество шахт, построенных на Севере — его заслуга. Но все это строили жутковатыми методами. Силами заключенных...

— О! Вот откуда эти ребята в бушлатах! — Радостно сообщила Васька.

— Ничего я не понял. Если они были заключенными, и, наверное, погибли на Севере, зачем им защищать эту страну? — Засомневался Джекоб.

— А, думается, ваша девушка права., — заговорил профессор. — Да, это заключенные. Которых послали на Север строить города. Они их, эти города, как бы то ни было, но все-таки построили. Но... Вам-то эти города не нужны? Значит, получается, они погибли зря. Но дело даже не в этом. Вы думали Петербург — только здесь? Профессор достал атлас мира, открыл его на карте России и обвел рукой невероятные северные просторы.

— Петербург — вот там! Всюду на севере, куда доходили наши моряки, там наш город! Мурманск — это, по сути, удаленный район Петербурга. Как и Кировск, и Мончегорск. А если уж Север на вас пошел... Я-то бывал в молодости на Севере. Когда в институте учился, ездил в стойотряды. Там имеются вещи и пострашнее того, что вы видали. Там знаете ли, наша русская широта и наше русское раздолбайство достигают невероятных размеров. Что по сравнению с Севером какая-то наша промозона за Обводным! Если сравнивать с какой-нибудь Воркутой, то это вообще ничто. Там масштабы на два порядка побольше. Во всем.

— Профессор, но все-таки, что это?

— Вы так и не поняли... Про всякие механизмы я ничего сказать не могу. Тут у меня версий нет. А вот про матроса Желазняка, Виктора Цоя и прочих... Знаете, у русско-еврейского поэта Александра Галича есть слова: "если зовет своих мертвых Россия, значит — беда!". Этот город никогда не сдавался врагу. Мы, люди стали слабыми, не смогли его защитить. На вас пошла в атаку его история. Так вот случилось — его призраки материализовались — и сильно вас не любят. Кстати, вы знаете, что крейсер "Аврора" просто физически не мог никуда выйти. Это ведь муляж корабля. Верхняя часть корпуса, которая стоит на бетонном основании.

— По вам бы, проф, этот муляж лупил из своих орудий, — проворчал Тони.

Джекоб вдруг вспомнили свлова Константина, трамвайщика: "камни все помнят". Журналист поежился. Он вдруг соорборазил, что город, как говорили, возведен на костях его первых строителей. А если и они полезут из-под земли?

— Ну, что думаешь? — Спросил Джекоб Тони, когда они вышли от профессора.

— Я вот что думаю — валить надо отсюда, — ответил техасец. — Янки, кретины, влезли не в свое дело. Судя по тому, что связи нет, и никто к нам на помощь не идет, там, в мире тоже что-то случилось, что про нас просто забыли. А тут... В городе нечисть, в лесу партизаны. Теперь всем нам кранты. Они нас отсюда живыми не выпустят. А мне помирать за их идиотизм неохота.

— И куда ты свалишь?

— Я думаю так: отсидеться где-нибудь. А там поглядим.

И тут подала голос Васька:

— А он правду говорит. Валить вам надо от этих америкосов. Куда — я обеспечу. Только заберите эту, как ее... Речел, что ли... она без вас пропадет.

Тони внимательно поглядел на нее.

— Только вот что, подруга, — давай-ка все начистоту. Кто ты такая, откуда ты такая. Ты можешь Джекобу мозги полоскать. Он из образованных, к том уже городской. Я мне-то не надо. Я ведь почему в день нашей первой встречи предложил тебя отпустить? Потому что, я в прерии вырос. И кое-что понимаю. Так что давай колись.

— А что колоться? Особо нечего. Я Яшке все честно говорила, только не все рассказывала. Ну, теперь, если вы от своих решили сдернуть, то можно и кое-что еще рассказать. Я же ему говорила — меня бабка растила, поскольку мамаше было на меня наплевать. А бабка у меня непростая, она из этих... Ну, в общем, как она мне рассказывала дело так было. Очень давно, еще до прихода попов, было двое из Старых. Яшка-то, небось, про них слыхал. Одного звали Кощей бессмертный, другую — Яга.

— Баба? — Спросил Джекоб, вспомнив что-то знакомое с детства.

— Потом баба, а когда-то была и девкой. Да, кстати, она и в старости добрым молодцам отнюдь не за так помогала... Но это потом было. А когда Яга была молодая, то очень даже была ничего. Кащей, кстати тоже. Это он потом на жадности съехал. А до того был правильным пацаном. В общем, был у них роман. Потом, правда, они круто поссорились, и друг друга сильно не любили. Но у Яги родилась дочь. Василиса Премудрая. Вот оттуда им пошли такие как я. Так что мы кое-что умеем и кое-что знаем.

Джекоб внезапно вспомнил все эти русские сказки, которые он знал когда-то в детстве. Он поглядел на Ваську с некоторым сомнением.

— Как-то я продолжателей дела Василисы Премудрой не так представлял...

— А что делать? Городские условия, трудное детство. Где-нибудь в деревне — там, наверное, все по-иному.

— Раз уж такой разговор пошел, так кто же все-таки эти механические монстры?

— Ну, ты все же тормоз! Я ведь тебе все честно говорила. Она тут живут. А те, что сегодня были... Этот профессор, наверное, прав, они на Севере живут. Все правильно. В лесу лешие живут, водяницы, болотники всякие. А городе... Сам понимаешь. Кто в промзоне может жить? Не русалки же. Вот и все дела.

Черный прилив

И в этом городе идет война.

Война без особых причин.

Война — дело молодых.

Средство против морщин.

Красная, красная кровь.

Через час она просто земля.

Через два — на ней цветы и трава,

Через три она снова жива.

Согретая лучами звезды по имени Солнце.

(Виктор Цой)

Речел обнаружилась в комнате Джекоба. Она сидела, и, судя по горе бычков в пепельнице, беспрерывно курила.

— Джекоб, что с нами будет? Мы все погибнем? — Тоскливо спросила она.

— Зачем нам погибать, подруга? — Спросил Тони, а потом решительно взял девицу за руку. — Со мной не пропадешь! Мы и тут неплохо проживем.

Речел внимательно поглядела на техасца и прильнула к его плечу.

— Что такое ты говоришь? — Не понял Джекоб.

— Все правильно, шеф, — подал голос ввалившийся в помещение Риккардо. — Нам деваться некуда. Придется приспосабливаться к местным условиям. Пора дезертировать, пока не поздно.

Приспособились они очень даже неплохо. Васька привела их на какую-то квартиру на Васильевском острове. Здесь имелся даже свет. Хозяин, колоритный алкаш, торговал чем-то на рынке. Коммерция у него, видимо, шла неплохо — поэтому у него не переводились автомобильные аккумуляторы, от которых работала пара чахлых лампочек. Кроме аккумуляторов, хозяин откуда-то постоянно приносил самогонку, которой угощал гостей, не забывая, разумеется, и себя.

— Не грустите ребята! Все будет в лучшем виде. И не такое переживали, — говаривал он. — Отсидитесь немножко, пока вся эта война окончится, а там, глядишь каким-нибудь делом займетесь. Америка вашей судя пор всему, кирдык. Но это ничего.

Тони, похоже, был согласен. Речел так вообще была согласна заниматься чем угодно, лишь бы рядом с Тони. Остальная компания кое-как маялась дурью и вынужденным бездельем. В конце-то концов — отсидеться, так отсидеться.

Свалили они очень во вовремя. Недовольство натовцами нарастало стремительно. Но хуже всего другое. Как оказалось позже, в войсках стало заканчиваться продовольствие. Теперь речь уже не шла о гуманитарной помощи, не хватало солдатам. Речь еще не шла о реальной нехватке. Но меню явно оскудело. Американцы, как известно, так служить не привыкли. Солдатки стали пытаться покупать еду у местных. Но доллары вдруг решительно перестали брать. Поэтому солдаты начали грабить. Потихоньку и с оглядкой — но тем не менее. Кое-кто стал менять предметы снаряжения. В общем, уважения к миротворческим силам становилось все меньше. Началось и повальное дезертирство. Причем, бежавших солдат принимали вполне охотно. К ним никаких претензий не было.

Однако, Джекобу и компании отсидеться не пришлось. Через несколько дней в дверь раздался отчаянный стук. На пороге стоял первый сержант Уэйтс. Он был в гражданской одежде, в какой-то гнусного вида джинсовой паре и разношенных корссовках. Черное лицо сержанта перекосил ужас.

— Как ты нас нашел? — Спросил Джекоб.

— Да уж нашел... В этом городе все про всех знают. Не в том дело. Тут такое творится... Кажется, и в самом деле там всем трендец настает.

Из сбивчивого рассказа сержанта выяснилось следующее. Насмотревшись на творящиеся возле крепости чудеса, он тоже дезертировал — и обитал неподалеку, пристроившись к какой-то доброй женщине. Оглядевшись, он быстро пристроился к делу — что-то там ремонтировал и вроде бы вполне вписался в местный пейзаж, несмотря. Скажем так, необычную для русского внешность. Но тут это как-то никого особо не волновало. Сегодня Уэйтс зашел в большое красивое здание на берегу Невы — возле которых сидели египетские чудовища. Там отсиживались какие-то то ли художники, то скульпторы — были к ним у у Уэйтса дела бытового плана. Так вот, когда он, будучи после завершения работы в некотором подпитии вышел на набережную, случилось ЭТО.

Над Зимним дворцом вспыхнуло ослепительно-белое холодное пламя. Продолжалось это всего секунду, потом здание снова погрузилось во тьму. Но сфинксы вдруг взмахнули крыльями и взмыли в небо. А потом вдали показался тот самый старый крейсер, на мачте которого развевался красный флаг. Крейсер грохнул из пушки.

— Доигрались, дебилы, — пробормотала сонная Васька. — Вот теперь-то начнется... Если эти с набережной проснулись — то началось настоящее веселье. Кто-то их сильно достал.

— Уже начинается! — Заорал сержант. — Я никогда не думал, что в городе столько людей!

В Джекобе проснулся журналист. Как в том старом анекдоте — черт с ним, с хвостом, но на это надо посмотреть. Он-то догадывался, что случилось. Видимо, деляги, мечтавшие залезть в Эрмитаж, все-таки решились пошерстить его под шумок. Благо теперь американцам было уже не до него. Ну, и получили по полной программе. Но, судя по всему, случилось и другое. Началась некая цепная реакция.

— Я пошел, — бросил он товарищам. Васька без слов тут же поднялась.

— Я с тобой. — Встал с койки Тони. — Эй Риккардо, присмотри за девкой! Башкой за нее отвечаешь.

Латинос был рад остаться в доме, а вот сержант Уэйтс направился вслед за парнями.

— А ты чего? Сидел бы вон с этими, — ухмыльнулся техасец.

— Нет уж. А то ты потом, расист поганый, будешь говорить, что чернокожие в кустах отсиживаются.

На улице стояла кромешная тьма, но в ней чувствовалось движение. В самом деле — сколько, оказывается в Питере людей! Причем, люди все были какие-то странные. То там, то здесь в жидком свете мелькали молнии драных "косух", длинные сальные патлы или наоборот — бритые черепа. Были, впрочем, и просто до синевы пропитые морды. В руках эти люди держали разнообразное оружие. Имелись автоматы Калашникова, но были видны и раритеты времен Великой войны. Кто-то тащил даже немецкий ручной пулемет. Кое-кто был с топором, некоторые — просто с тяжелым колом. Но все это были совсем не призраки и не мифологические персонажи — это были явно живые люди, от которых разило водкой и чесноком.

Один, в тяжелых ботинках, с бритой головой, даже окрикнул сержанта:

— Эй, шоколад, ты с нами? Оно правильно. Давно пора мочить этих козлов!

— Этого парня я видал на рынке. Хороший парень, хоть, конечно, расист, — пояснил Уэйтс.

Возле рынка люди строились. Беспорядочная толпа превращалась во что-то осмысленное. Между людьми двигались туда-сюда мужчины, явно знакомые с военным делом. Они наводили порядок. Впрочем, было весело. По рукам ходили бутылки с самогоном.

— Давай-давай. Заканчивай праздник. Сейчас двинемся, — покрикивали старшие.

Внезапно вдалеке послышалась громкая музыка. Джекоб знал эту песню. Это была тема старенькой шотландской группы Nazareth, исполненная бешеной похмельной ненависти ко всему миру. В перспективе Восьмой линии показались несколько тяжелых мотоциклов. Это были не здешние развалюхи, собранные черт знает из чего, это были чопперы вплоне цивилизованного вида. Машины слепили мощными фарами, посверкивали в темноте хромом. Да и ребята на них сидели одетые не по здешней моде — хотя в тех же самых "косухах".

За мотоциклами двигались два грузовика. Они были набиты вооруженными людьми. Над машинами развевались черные флаги с черепами.

Один из мотоциклистов заметил Джекоба и товарищей, скромно стоявших возле подворотни.

— Янкесы! — Заорал он.

— Разуй глаза, придурок! — Рявкнула на него Васька.

Только тут до журналиста дошло, что все остальные воспринимали их как своих. Впрочем, видимо, они уже и были своими.

Мотоциклист подрулил к ним.

— Ох, извиняйте, братаны, не врубился, — покачал головой сидящий на "Харлее" бородатый парень. — Хотите вот глотнуть?

Он протянул им здоровенную бутыль джина.

— Откуда вы, парни? — Спросил Джекоб, глотнув пахнущий шишками напиток.

— Кто откуда. Я вот в Стокгольме жил последние десять лет. А так-то я с Лиговки, там родился. Но у нас там е Европе черт-те что началось... Фигня всякая. Но тут вот просыпаюсь я в этом долбанном Стокгольме с похмелья — и мысль мне такая приходит. Что я, как дурак, сижу в Европе? В России жизнь повеселее будет. Потянуло просто неудержимо. Да и меня одного. Откуда-то все знали, что в России самое веселье должно начаться.

Двинул я в Амстердам. Там много таких, как я, собралось. Транспорта никакого сюда, понятно, не ходит, да и вообще, я ж говорю, там полный дурдом творится. Так вот, пришлось нам захватить паром.

— Погоди, когда это случилось? — Спросил Джекоб.

— Вчера, вроде. Впрочем, не помню, мы всю дорогу квасили.

— То есть, вы за несколько часов дошли от Амстердама?

— Кто его знает как? Дошли так дошли. Ладно, пойду поищу какого-нибудь главного. Пусть скажет — куда идти и куда стрелять.

Атака на американских солдат была долгой, кровавой и жестокой. Главным центром сопротивления на Васильевском острове было большое желтое здание, служившее в прошлые времена местной управой. Кое-как собранное воинство, конечно, в подметки не годилось подготовленным штатовским солдатам. Но русские все-таки перли вперед! Подход к управе прикрывал бронетранспортер. Многие из тех, что пытался к нему подобраться, легли под пулеметным огнем. Но все дело решил тот самый бородатый парень с мотоцикла. Он сумел подлезть — и метко метнуть "коктейль Молотова". Бронетранспортер зачадил. Одновременно ребята попытались подойти по крышам. Но там их встретили плотным пулеметным огнем. И тут вдруг из окон здания стали вылетать орущие американские солдаты.

— Низко летят. К дождю, наверное, — Прокомментировала Васька. Они стояли в подворотне неподалеку. Джекоб решил ни во что активно не вмешиваться — а вот Тони с Уэйтсом не утерпели. Увидев, как строят невесть из кого собранное воинство, они полезли поучаствовать и покомандовать. И, видимо, были где-то там...

Из окна вылетел очередной защитник демократии.

— Джекоб, ты жив? А я уж думал на этим свете уже не повстречаемся... — Перед журналистом стоял Тони. Он был весь ободран, покрыт грязью, на морде виднелись свежие ссадины, под мышкой Тони придерживал автомат Калашникова. Он возбужденно рассказывал:

— Слушай, как все весело вышло. По крыше мы не прошли. Ну, так ребята подсказали ход под землей — какие-то там коммуникации. Мы прошли, вылезли из подвала. Так наши ребята их всех сделали.

— Наши... Это которые?

— Которые? Да вот эти! — Кивнул Тони на здание, над которым взвился "веселый Роджер". — Ну ты бывай, потом встретимся. А то у меня теперь взвод под началом, я за этих придурков отвечаю.

Техасец скрылся в муторной ночной глуши. А ведь сержант Уэйтс, возможно, и до ротного командира дослужится — мелькнула мысль у Джекоба.

Впрочем, долго размышлять не пришлось. После некоторого затишья снова началась пальба. Повстанцы, не считаясь с потерями, теснили американцев к Стрелке. Пленных они не брали. Да и не просто не брали. Двигаясь вслед за продвигающимися отрядами повстанцев, Джекоб видел чудовищно искалеченные трупы американских солдат.

— Ну и что ты страдаешь? Мы их сюда не звали! — Сказала Васька, когда Джекоб осматривал подбитый американский джип. Девушка-сержант, которая там ехала, была изнасилована ну в очень извращенной форме. А потом пристрелена выстрелом в голову. Но, с другой стороны, их в самом деле кто-нибудь сюда звал?

Наступление между тем захлебнулось. Повстанцы выкинули американцев с Васильевского острова. На Петроградке тоже шла стрельба. Джекобу тут как раз нашлась работа — сгонять на трофейном джипе и разузнать, что там и как. Рванув по Тучкову мосту, журналист долгое время никого не встречал — только тела растерзанных солдат НАТО. Наконец, вывернув на Каменоостоовский, он увидел команду — на глаз, примерно до батальона. Команда состояла из тех же личностей, кого журналист уже видел — длинноволосых и наголо бритых парней в кожаных куртках, — а в большинстве — просто синемордых типов.

Они шли нестройными рядами и горланили:

А наш притончик гонит самогончик.

Никто на свете не поставит нам заслончик!

И пусть шмонают опера, мы пьем с утра и до утра,

Вагончик жизни покатился под уклончик.

Но на ту сторону перейти не вышло. Генерал Адамс вывел на набережные всю оставшуюся бронетехнику. Американцев в упор бил болтающийся по Неве крейсер, по которому танки почему-то не могли попасть — но все-таки повстанцев отметало с мостов огнем. Проход на тот берег был закрыт. И тут... С колонны сорвался ангел. Он, держа крест в поднятой руке, завис над крейсером с поднятым на мачте красным флагом. Между тем крейсер мочил из всех калибров. И ведь их танки и бронетранспортеры — все -таки, сволочи, горели! Но продвинуться на ту сторону Невы не выходило.

Русский — это судьба

В Александро-Невской лавре начинался обычный день. Монахи и послушники сидели в трапезной и поглощали скудный завтрак, время от времени прислушиваясь к происходившей возле Невы стрельбе. И тут в зал вошли двое незнакомых людей. Как они прошли через посты монахов — непонятно, Лавра и вообще охранялась очень тщательно, а в свете последних событий все посты были усилены, никого чужих и близко не подпускали. Но, тем не менее, незнакомцы прошли. Оба гостя были одеты в черные подрясники. Из-под них виднелись запыленные тяжелые сапоги — такие, которых нынче уже не делают. Один из визитеров был плотным мужиком, держащим в руке здоровенный боевой топор. Другой был похлипче — он смотрел на всех очень умными глазами.

— Что ж это, делается, братья! — Заговорил тот, что с топором. — На нашу новгородскую землю налезла всякая сволочь, а вы тут сидите? Вон там уже война идет... Отсидеться думаете?

— Так ведь это бесовские слуги... Нечисть и ее слуги. — Подал голос кто-то из угла.

— С ними мы разберемся. Но Господин Великий Новгород должен постоять за себя. А ну выходи!

Тем временем откуда-то среди монахов уже успела распространиться весть — кто такие эти гости. Это были новгородские митрополиты, жившие давно — еще в Средние века. Тот, который с топором, имел в свое время собственный митрополичий полк и сам водил его в бой. И когда нужда подпирала, он, подоткнув рясу, лез вперед своего полка по штурмовой лестнице на вражеские стены с боевым топором. Те суровые времена такое поведение владыки не считалось чем-то необычным. В конце-то концов, укрепленными форпостами вокруг Пскова и Новгорода были именно монастыри.

Второй митрополит был тоже выдающейся личностью. Он не прославился военными победами. Славу себе владыка заслужил на ином поприще. Как-то в его келью заглянул бес. Под видом женщины. Нечистый хотел таким образом опорочить митрополита. Да только не вышло! Митрополит оседлал беса — вроде как гоголевский Вакула. Но если гоголевский кузнец по молодой глупости, рванул в Питер, чтобы добывать своей девице модную обувь, то монах был уже зрелым мужем, серьезно занимающимся политикой. Он использовал подвернувшееся транспортное средство с большим толком — верхом на черте отправился к константинопольскому Патриарху, дабы выбить себе подтверждение своих митрополичьих прав. Дело-то в следующем: в те времена у Новгорода шла крутая разборка с Москвой. Поэтому подтверждение данных прав значило очень многое, это уравнивало Новгород с Белокаменной и Киевом по духовному статусу. В Средние века это было очень большим делом.

Вот такие люди выгоняли монахов и послушников из трапезной. Те, впрочем, и сами были рады. Тут же откуда-то нашлись автоматы. Притащили даже несколько РПК.

Митрополит с топором грамотно строил монахов в колонну. Они вышли на улицу. И тут, когда колонна вышла на Невский, по всем городским церквям вдруг сами собой зазвонили колокола...

Почти одновременно со стороны Обводного канала появились грузовики. С них тоже стали сгружаться вооруженные люди в подрясниках. Но влиться в монашескую колонну они спешили, формируя свою. Эти ребята крестились двумя перстами...

Монахи знали, куда идут. Дело в том, что в Аничковом дворце окопалась Церковь Сатаны. Ну, и рядом с ней — Центр Саентологии и Свидетели Иеговы и прочая подобная сволочь. Митрополит с топором вел монахов именно туда. Но их помощи не потребовалось. Повсюду, на улицах и переулках, люди нападали на американских солдат. Конечно, солдаты были крутые и навороченные, запакованные в бронежилеты и все такое прочее. Но если нападают десять человек на одного — то все равно не отвертишься. Впрочем, американские солдаты особо и не рвались сражаться — они сразу поднимали руки. На этой стороне их даже не слишком били. Отбирали автоматы — и оставляли с Богом.

Тем временем колонна монахов двигалась по Невскому. Навстречу им с Садовой выдвинулась другая колонна. Это были ободранные и окровавленные люди с Петроградской и Васильевского. Им все-таки удалось прорваться через мосты. Они шли и горланили:

Кто живет по законам другим,

И кому умирать молодым...

Впереди шли Тони и Уэйтс, а также присоединившиеся к ним Джекоб с Васькой. Тони тащил на плече РПК.

Две колонны встретились на углу Невского и Садовой, долго и муторно смотрели друг на друга. Наконец, на первый план вышел митрополит с топором.

— Ну, что, ребята? Вы из наших? Тогда пора порядок наводить.

* * *

Но от Чудских берегов и до ледяной Колымы

Все это — наша земля. Все это — мы!

(К.Кинчев)

Дозор стоял возле памятника на Московском проспекте. Тони, поставив на землю ручной пулемет, прикуривал. Джекоб с Васькой маялись дурью. Им сказали, что нужно кого-то встретить, но вот уже три часа, как никого не наблюдалось.

— Гляди, чтой-то там движется, — подала голос Васька. — Да не туда, на небо гляди. Кажись, наши.

И в самом деле, на бреющем прошли две ступы. Они шли так низко, что даже были видны сидящие в них девицы, помахивающие метлами. Именно девицы, а не какие-то там бабки. Покружившись, ступы убрались на юг. Зато примерно через час на шоссе показалась колонна бронетехники. Впереди шел "хаммер". В вот за ним... Джекоб, увидев, слегка обалдел. Это было куда необычнее, чем какие-то там летающие ступы. По шоссе пылил немецкий "Королевский" тигр". Насколько он знал из Интернета, таких танков сохранились буквально считанные единицы. В России их было всего два — в Калининграде и в Кубинке под Москвой. Удивительным же являлось то, как было известно любому интересующимся танковой техникой, этот продукт сумрачного германского гения был чрезвычайно ненадежной машиной, с мизерным моторесурсом. Добраться своим ходом от Москвы ему могло помочь исключительно вмешательство сверхестесственных сил.

Заметив вооруженных людей, передовая машина остановилась. Из нее вышли четверо. Один — был небольшого роста, невероятно широкоплечий, обросший длинной седой бородой. Несмотря на летний сезон, этот мужик был одет в валенки. Остальную его одежду составлял камуфляж. В руках человек (или не совсем человек) имел ручной пулемет, причем держал его так легко, как будто это был обычный АК. Трое других... Ну, ладно, двое из них были рослыми крепкими ребятами, которые встречаются в любых специальных войсках по всему миру. Но третий... Он был черным. Как сапог. Эдакий здоровенный негр, который перся с автоматом наперевес.

— Вы кто? — спросил Тони.

— Мы? Русские. — Улыбнулся белыми зубами чернокожий.

— Ну, тогда и мы, выходит, что русские, — озадаченно протянул Тони.

— Мы из Москвы идем, да еще в Твери коммуняки присоединились, еще по дороге кое-кто из лесов вышел... А тут что у вас? Янки в городе есть?

— Вот так всегда! — Заорала Васька. — Как порядок наводить, так, вас, москвичей, нету. Где-то болтались. А потом вы вечно рисуетесь. Приходите к нам со своими делами и начинаете руководить.

— Тихо, девушка. У нас тоже не слишком просто сложилось. Так есть янки в городе или нет?

— Да всех уж построили злостно поимели. Те, кто остался, все на нашу сторону перешли.

Чернокожий боец опустил автомат и закурил. По его словам, в Москве дела были тоже невеселые. Там некоторое время назад обосновалось некое шибко демократическое правительство. Оно правило до тех пор... Ну, до тех пор, когда оно всех не достало. А потом вот поднялись. Все, кто мог. Ну, а затем, по дороге в Питер присоединились разные ребята.

— А у вас тоже разная чертовщина творилась? Спросил Джекеоб. — У нас вон "Аврора" по Неве плавает.

— У нас тоже чего только не творилось! Вот видишь, братан, — немецкая железяка ездит. Ни одной поломки за семьсот верст. Хотя на войне эти фрицевские коробки через пятьдесят километров гарантированно ломались. А над Кремлем что было... Полыхнуло красным до неба! Мы уж боялись, что Ленин встанет. Или из кремлевской стены полезут всякие товарищи... Хорошо, что хоть до этого не дошло. А по дороге что было! Под Вышним Волочком целая эскадрилья ведьм на ступах вылетела из одной деревни. Деревня там была такая своеобразная.

* * *

Джекоб и Тони стояли на берегу залива. К причалу подваливал катер достаточно потрепанный катер средних размеров, на корме которого болтался финский флаг. Это был Тойво — горячий финский парень, который подрабатывал тем, что доставлял кое-какие грузы в брошенный город. Ну, и увозил кое-что ценное.

Но на этот раз вышло несколько иначе, чем обычно. Когда ящики сгрузили, Тони протянул Тойво пачку долларов.

Тот принял их, не считая.

— Последний раз беру эту зелень, — сказал финн.

— А что такое?

— Да то... Это уже не деньги. Да и вообще... Скоро все к вам полезут. Полный беспредел начался в Америке и Европе. Меня к себе возьмете на работу?

— А почему же нет? У нас на всех работы хватит...

— Это ты о чем? — Вмешался Джекоб. — Чуяло мое сердце, что что-то там случилось. А что?

— Берите почитайте. — Финн протянул журналисту изрядную пачку разнообразных газет. — Это в подарок. Просвещайтесь, ребята. Много интересного узнаете.

Тони с Рикардо остались перегружать привезенные товары в грузовик, а Джекоб с Васькой погрузились в джип и двинулись в сторону Смольного.

На улицах царил относительный порядок. За две недели, прошедших после появления москвичей, все пришло в относительную норму. По улицам двигались патрули, а на стенах висели расклеенные листовки Временного Комитета, в которых подробно разжевывали, кто теперь главный и что будет с теми, кто что-то еще не понял.

В самом же Смольном обстановка была такой же, как, наверное, в ноябре 1917 года. По коридорам сновали люди в подрясниках и драных косухах, а также какие-то товарищи, явно вылезшие из окрестных лесов и болот. Нашлись и вожди. Городом рулил отец Николай, который в мирской жизни был полковником и начальником крупной военной базы на Дальнем Востоке. Ему помогал майор в отставке Зинченко, в прошлом — интендант, то есть специалист по снабжению. Два последних года Зинченко занимался изготовлением самогона, который, большей частью, сам и потреблял. Но вся эта чертовщина, поднявшая народ, что-то перемкнула и в его мозгах. С тех он вообще не пил, а неплохо работал.

Вообще, как это ни странно, в городе нашлось множество людей, которые, засучив рукава, начали восстанавливать то, что можно было восстановить. Джекоб как-то поделился изумлением с Васькой:

— А что ж они раньше-то все сидели на заднице?

— Ха, знаешь есть такой анекдот. Повели фашисты в концлагере расстреливать русского, американца и француза. Говорят: мы, мол типа гуманисты, каждый может сказать свое последнее желание. Ну, француз спросил коньяка, америкос — виски. А русский говорит: "А дайте мне пинок по заднице". Фашисты удивились, но дали. Тут русский выхватывает автомат у ближайшего фрица и кладет всех немцев. И говорит: дескать, все, ребята, пошли отсюда. Его спрашивают: "А что ж ты раньше этого не сделал?" "А мы, русские такие, пока нам под жопу не дашь, мы ничего не можем". Понял? Ваши доблестные козлы и оказались тем самым пинком...

Кстати, в городе осталось много американцев. Одни, как и Тони и Риккардо, дезертировали и слились с городом, другие, сообразив, что из Питера в ближайшее время выбраться не удастся, устраивались, как могли. А работать американцы умели...

Джекобу, судя по всему, тоже предстояло много дел. Радиостанцию уже почти починили, газеты тоже начали печатать. Как сказала Васька, "ты будешь у нас кем-то типа Геббельса".

Вот и теперь вернувшись в свой старый кабинет, журналист стал просматривать доставленную прессу. Первый вопрос, был, конечно, от том, что пишут о них. Ведь в самом деле, больше месяца. Должны же в Европе озаботиться судьбой своего миротворческого корпуса! Д и вообще было интересно — сумел ли кто-нибудь из американцев выбраться.

Дело в том, что на третий день штурма, когда стало ясно, что американцам не отбиться, оставшиеся оккупанты пошли на прорыв. Генерала Адамса с ними уже не было. В первую ночь, когда полыхнуло над Эрмитажа, он был убит в собственном кабинете влетевшей в окно бронзовой кепкой, на которой было выцарапано "Вася". Но остальные ломанулись через Охтинский мост, который с грехом пополам удалось свести. Впрочем, никто бегущим американцем особо и не мешал и не преследовал.

...На следующий день к центру стали подтягиваться безоружные американские солдаты. Некоторые находились в невменяемом состоянии. Те же, кто что-то соображал, были согласны на все. Как сказал один сержант-морпех:

— Пусть уж лучше меня живые люди расстреляют, а не эта чертовщина в могилу загонит...

Как выяснилось, произошло следующее.

Отступающие войска прорвались на Охту. Целью их было — попытаться допереть до финской границы. Но вместо того, чтобы двинуть на прямиком Приозерск или на Выборг, их за каким-то чертом понесло на Приморское шоссе. Впрочем, Джекоб догадывался о причинах. Спутниковые навигаторы, как и прочая связь, не работали. А бумажных карт Карельского перешейка американцы то ли с собой не захватили, то ли, избалованные техникой, разучились их читать... А если идти вдоль моря — всяко не заблудишься.

В итоге передовые отряды очутились в месте, которое горожане называли "на семи ветрах". С одной шоссе и примыкающий к нему микрорайон ограждал залив, с другой — Лахтинский разлив и болото. Мостик через узкую протоку оказался уничтоженным — и на той стороне стояли уже знакомые самоходки, поддерживаемые парой десятков танков времен Второй мировой войны. Как догадался Джекоб, машины сошли с каких-нибудь постаментов, которых было вокруг города множество. Только вот они теперь они где-то пополнили боезапас — и стреляли очень метко.

У американцев тяжелой техники уже не имелось. А от огня гранатометов русские танки и самоходки уворачивались с невероятной ловкостью. И тут из болота полезли... Никто толком не мог объяснить кто это был, но, как понял навидавшийся всякого Джекоб, прочитавший к тому же найденную в какой-то из библиотек книгу о русском фольклоре — это была какая-то болотная нечисть, мутировавшая от соседства с мегаполисом. В довершение всего в тыл от буддийского дацана полезло и вовсе нечто запредельное. Видимо, представители бурятской чертовщины решили включиться в общее дело. А бутятов, у которых, как говорила литература, буддизм органично сочетался с шаманизмом, с чертовщиной дело обстояло неслабо.

В общем, спаслись только те, кто сразу же сообразил, что дело плохо и рванул в дебри новостроек. Интересно, что тех, кто бросил оружие и поплелся к центру, никто не гонялся.

В общем, Джекоб для начала хотел проверить, не прорвался ли кто-нибудь обходными путями. Впрочем, шансов на это было немного, если дело так пошло. Даже до старой финской границы по дороге имелось множество лесов, болот и промышленных объектов. Что в них водилось — об этом не хотелось и думать... Но все-таки проверить было надо.

Журналист проглядывал газеты — и убеждался, что о судьбе сгинувшего миротворческого корпуса не было никаких упоминаний. Вообще. Как почти ничего не писалось и о России. Хотя в какой-то газете упоминалось о вышедшем из Мавзолее вожде мирового пролетариата. Видимо, газетчики пользовались информаций по методу испорченного телефона. Но смысл заметки был в том: а если и Сталин воскреснет?

Впрочем, такое отсутствие интереса к далекой России и сгинувшим американцам было понятно. Как говорится, своя рубашка ближе к телу, свои проблемы важнее. А в "цивилизованном мире" творилось черт-те что. Одни заголовки чего стоили.

"В Париже идут баррикадные бои. Арабские мятежники теснят полицию".

"Массовые выступления неонацистов в Берлине перешли в вооруженное противостояние с антифа".

"ИРА переходит в наступление: серия взрывов в Лондоне".

"Столкновения на расовой почве в Калифорнии".

"Антиглобалисты взяли на себя ответственность за серию терактов".

"Сектанты-фанатики взорвали атомную станцию в штате Нью-Йорк. В городе царит паника."

Более всего Джекоба заинтересовала статья в "Newsweek". Эта чрезвычайно солидная газета, отнюдь не склонная повторять непроверенные слухи и тиражировать сплетни, описывала нападение индейцев на городок Санта-Моника в штате Невада. Напали индейцы-навахо из недалекой резервации. Которые, как известно, всегда очень плохо относились к бледнолицым, а в последнее время заметного активизировали выступления по поводу возвращения своих исконных земель. А вот теперь, видимо, перешли к резким действиям. И это бы ладно, на фоне грохнувшей атомной станции это смотрелось бледно. Но вот что заинтересовало журналиста. Немногие свидетели, которым удалось сохранить на голове свой скальп, утверждали, что нападавшие выглядели странно: одни, одетые в камуфляж, были вооружены обычным автоматическим оружием, зато другие выглядели как герои вестернов — с винчестерами и томагавками. Да и руководили ими вожди в традиционных военных костюмах. Джекобу это показалось чем-то очень знакомым по Санкт-Петербургу...

Джекоб решил обратиться за консультацией к Ваське, кратко изложив ей то, что прочитал.

— Доигрались! — Радостно заржала его подруга. — Теперь всюду пошло! Теперь ваши Чингачгуки и Виннету покажут класс. Вы их, вроде, их немножко истребляли. А у них много чего и кого должно быть. Вот ваш сериал показывали, "Твин Пикс". Какие там очаровательные ребята.

— Так в чем дело-то? Все были тихо и хорошо, а тут грохнуло.

— А я знаю? Помнишь, тот тип, в тот день, когда ты еще первый раз кота увидел, сказал: "распалась связь времен". Точнее, ваши дебилы ее развалили. Да и то сказать, наверное, в этом городке, который индейцы разнесли, жил кто-то из Питера. Теперь все наши — это вроде как бомба. От них будет полный трендец, даже если они этого самого не подозревают.

Джекоб вспомнил, читанную когда-то книгу по истории войн с индейцами. Там было сказано, что одно из восстаний апачей возглавлял великий вождь Савелий Прохоров. Видимо, русские и в самом деле опасны.

А Васька жизнерадостно продолжала:

— А ведь дальше дело еще веселее. Я вот представляю, что будет в Англии, когда там выйдут на свет эти... Ихние колдуны. Как их... Друиды.

— Друиды? Это да. У них счет к англо-саксам должен накопиться изрядный. Да уж. Видимо, теперь ни Европе, ни Америке будет не до нас.

— Да ты попомни мое слово — еще нам придется ехать им помогать. Наши-то к трудностям привычные. А эти? Кстати, сегодня первый поезд приходит из Москвы. Встречать пойдем?

Высадка в союзников в Нормандии началась с выброски парашютных десантов. Проходило это тяжело, десантники понесли очень серьезные потери.

Понятное дело, имеется в виду американская Гражданская война

Такое отношение было связано в тем, что на континенте у США никогда не имелось серьезных врагов.

На телевидении режиссер — это человек, отвечающий за передачу в целом. К примеру, во время трансляции футбольного матча режиссер выбирает: изображение с какой из нескольких снимающих камер должно идти в данный момент в эфир.

Комитаты самообороны — типичная форма организации американских поселенцев во время освоения Дальнего Запада. В случае опасности все граждане знали, куда являться с оружием. Впоследствии эти комитеты были вытеснены институтом шерифов.

В середине 10-х годов XXI века движение антиглобалистов превратилось в мощную экстремисткую силу. Наиболее радикально настроенные группы антиглобалистов перешли к террористическим методам.

Джорджо де Кирико (1888-1978) — Итальянский художник. Представитель так называемой "метафизической жвиописи". Один из предшественников сюрреализма.

Наркотическое путешествие в инфернальный мир.

Такой лозунг я видел недавно в подземном переходе. Патриоты, блин...

Наверное, это была противотанковая граната времен Второй мировой.

Это не фантастика. Такие бомбы обнаруживали в Питере через много лет после войны.

Это ироническое выражение времен нэпа. В те времена существовало множество кооперативов (артелей, как они тогда назывались), которые в соответствии с советской идеологией имели в названии слово "труд". Например, "Артель "Свободный труд".

Нечто вроде наших "суток". Осужденных обычно ставят на какие-нибудь работы, на которых обычных работников не найти.

Янки — имеются в виду жители не южных штатов. Тони — кондовый южанин, там в провинции типажи с подобной психологией попадаются нередко, несмотря на всю "политкорректность".

В США 12 крупных разведывательных служб, не считая всякой мелочи. Тамошние журналисты не меньше наших любят обсуждать, кто из коллег связан с "органами".

Масачусетский технологический институт считается лучшим техническим вузом США.

Загрузочный модуль. Без него компьютер — просто груда микросхем.

Совсем дешево

В английском языке слово "панк" имеет значение "шпана". Представители движения панков сознательно взяли себе такое название.

В США любой преподаватель в вузе называется профессором.

Слова А.Макаревича

Знаменитая ковбойская шляпа.

В резервациях запрещена продажа спиртного, поскольку индейцы склонны к алкоголизму и спиваются со скоростью света.

Эта башня находится на Пяти углах, дом на углу Загородного проспекта и улицы Рубишнейна. В народе ее называют "башней любви".

На Капитолийском холме в Вашингтоне находится Белый дом.

Вайоминг — захолустный штат в США. Это как по-русски сказать "с Урюпинска".

Восковая фигура Петра Великого, одетая в подлинную одежду императора.

На самом деле мумию работники Эрмитажа зовут Гошей.

Лохотрон существует всюду, где есть дураки. А значит — повсеместно.

Современное основное боевое пехотное оружие, что русское, что американское, которое мы называем автоматом (к примеру, автомат Калашникова) "по-научному" называется штурмовой винтовкой.

MP — Military police, военная полиция. В Российской Армии аналогов такой службы нет.

Уоррент-офицер — что-то вроде нашего прапорщика.

При длительной стрельбе из автомата из-за отдачи оружия на плече стрелка образуется характерный синяк от приклада.

Мастер диск — оригинал аудио— или видеозаписи, с которой идет тиражирование.

Этнической музыкой или этникой называют традиционную, не стилизованную музыку разных народов.

Дед Мороз в качестве рождественского персонажа появился только в конце XIX века. Снегурочка же вообще была "назначена" ему во внучки только в 1937 году, когда в СССР "реабилитировали" новогодние елки. (Они с 1924 года были запрещены с подачи Н.К.Крупской).

Распутин на Западе — одна из самых известных фигур русской истории. Причем, известен он именно в таком вот ключе.

Чтобы полностью была понятна ситуация, надо пояснить, что в американской армии сексуальные контакты между военнослужащими являются серьезнейшим нарушением дисциплины. Вплоть до трибунала.

Старообрядческий монастырь находится в Рыбацком.

В США сомневаться в истинности психоанализа как-то не принято. Но герой является типичным интеллектуалом-нонкомформистом. Такие и в Америке есть.

Антон Шандор ЛаВай (1930-1997) — американский авантюрист, основатель Церкви Сатаны, автор "Сатанинский Библии", которая по сути является ницщеанством, переписанным на уровне понимания американских подростков. Есть мнение, что он был большим приколистом по жизни, делавший деньги на идиотах.

Конечно, на американском солдатском жаргоне военные психологи называются по-другому. Но иронический смысл тот же. К ним относятся так же, как при СССР относились к замполитам.

Борщевик

В данной реальности Митрофаньевское шоссе не было перестроено.

Реальная испанская матерщина. Значение, наверное, понятно.

Компьютерная игра, по жанру — экономическая стратегия с элементами симулятора

Разница между грузчиком и докером — примерно такая же, как между плотником и столяром-краснодеревщиком.

Роскошное подарочное издание "Медного всадника" с иллюстрациями А.Бенуа.

В средневековой западноевропейской демонологии — "заместители" Сатаны. Первый отвечает за войны, второй — за стихийные бедствия.

Около 60 граммов. Не надо верить сказкам, что американцы не опохмеляются. Как раз наоборот — куда чаще, чем русские.

На самом-то деле, на сегодняшнем техническом уровне создание такого оружия невозможно.

"Камчатка" — кочегарка на Петроградской стороне, в которой работал Виктор Цой. Место паломничества для его фанатов

Это реальный факт. Во время вторжения в Ирак немецкие части охраняли склады на территории США.

Напоминаю, что ко времени действия романа Украина распалась на несколько частей.

Так немцы называли "Катюши".

Кришнаиты вообще-то против любого насилия, но полагают, что если призвали — служить нужно, "спокойно исполняя свой долг".

Эта рукопись была в 1909 году отдана вдовой Достоевского на хранение в банк, где пропала при невыясненных обстоятельствах. До сих пор рукопись не найдена.

К Осипу Мадельштаму этот поэт не имеет никакого отношения.

Фредди Меркури в своей знаменитой песне употребил это выражение, которое ходит среди американских эстрадников по крайней мере сто лет.

То же, что и "косяк". Сигарета с "травкой".

Рэй Бредбери, "Марсианские хроники".

Общество "Анонербе" — сеть институтов, входивших в структуру СС. Занимались научными и паранаучными исследованиями, а также всяческой чертовщиной. К примеру, именно этому обществу приписывают изобретение "летающих тарелок", которые якобы имелись у Вермахта.

Среди высокопоставленных работников НКВД в 20-30-е годы и в самом деле было оккультистов. Но потом товарищ Сталин их всех немножко расстрелял.

Английский аналог русской поговорки "Не буди лиха, пока оно тихо".

Крейсер "Аврора" имел на вооружении 8 152-мм орудий плюс 24 75-миллиметровки. В данной ситуации огонь могли вести только с одного борта — но это тоже неслабо.

Подполковник

Аналогию из родной армии подобрать сложно. Дело в том, что в армии США 6 сержантских званий и 5 уоррент-офицерских ("прапорщицких"). Первый сержант — это на три ступени выше простого сержанта.

Генерал Грант — командующий армией северян во время Гражданской войны в США. Вообще-то полководцем он был, мягко говоря, средненьким. Но за неимением лучшего, в американской исторической мифологии он занимает то же место, что у нас Суворов.

Это совершенно подлинная история.

В США вопрос о конфессиональной принадлежности считается неполиткорректным.

В Первую мировую войну — солдат связи. Они передвигались на велосипедах ("самокатах") или, реже, на мотоциклах.

До революции все первые этажи зданий дворцового комплекса были заняты различными служебными помещениями, комнатами для обслуги и так далее. Теперь это все полностью перестроено. Излагаемая тут версия "штурма" Зимнего взята из воспоминаний одного из участников

Мотором в те времена называли автомобиль

Обитатели "Вяземской лавры", скопления ночлежных домов возле Сенной площади. В дореволюционном Питере это слово соответствовало понятию "шпана".

Речь идет о случае, произошедшем в 1984 году в Гренаде, где американцы тоже наводили демократию.

Во время Вьетнамской войны в США существовало очень мощное пацифисткое движение. Так что в Америке имелся целый пласт анекдотов, высмеивающих армию.

Историк имеет в виду тот Кировск, который на Кольском полуострове.

Подразумеваются жители северных штатов.

Чоппер — тяжелый дорожный мотоцикл. Эталоном считается "Харлей Дэвисон".