Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Шестнадцатилетний Эрнест Коттон слушал с благоговением. Если даже в Нью-Йорке аболиционистов не очень любили, а в Нью-Джерси и Пенсильвании, на границе с Югом, их попросту ненавидели, то в Бостоне быть аболиционистом было модно. Конечно, не все, что говорила немка, было правдой; про Бостонскую резню ему рассказал отец — хулиганы напали на английских солдат, и те стали стрелять только тогда, когда их стали закидывать камнями, и когда кто-то из толпы закричал: "Огонь", наверное, в качестве шутки. Но все-таки... А как этот Стивенсон рассказывает про жуткие порядки на Юге, где он провел столько времени!
И тут он вдруг увидел троих солдат, которые пробирались сквозь толпу. Он закричал: "Солдаты!!" Стивенсон вдруг побледнел, но не успел уйти — с задней стороны тоже бежали двое солдат. И вскоре его уже куда-то потащили под крики толпы; некоторые из зрителей пытались вырвать оратора из рук уводящих его солдат, но безрезультатно.
На ящик вскочила Мария Хансен и завопила:
— Это новый Бостон Резня!!
Эрнест понял, что здесь начнут стрелять; несколько человек уже вытащили пистолеты. Он побежал домой, и как раз вовремя — уже с безопасной дистанции он услышал несколько выстрелов.
Инкрис Коттон, отец Эрнеста, был известным бостонским адвокатом. Услышав от сына, что произошло, он побежал в полицейское управление, откуда вскоре вернулся с лейтенантом Стивенсоном.
— Они говорили, что у них есть ордер на арест Стивенсона за изнасилование и попытку убийства, — сказал Инкрис. — Ничего, я знал, как заставить полицию отпустить жертву южных наветов. Тем более, что сейчас то, что произошло, в народе уже именуется Второй Бостонской Резней. Стреляли, конечно, поверх голов, и единственная рана — у одного из конвоиров. Но кто поверит... Уже ходят слухи о десятках раненых и погибших, и что все солдаты поголовно были с Юга, хотя на самом деле это был местный Третий Массачусеттский полк.
— Папа, ты же мне сам говорил, что врать греховно.
— Да, но здесь не просто вранье — здесь святая ложь во имя аболиции рабства!
Эрнеста в тот день больше из дома не выпускали. Наутро, направляясь в школу, он увидел, как то тут, то там били кого-нибудь за южный акцент. Из порта срочно снимались суда из Делавера, Мериленда и штатов южнее. Оттуда веяло дымом — там горели склады южных компаний. Потом гарь усилилась; как потом оказалось, пожар быстро перекинулся на другие склады, а потом и на здания и причалы порта. Вскоре и корабли северян начали срочно покидать гавань, но не все успели; десяток из них сгорел, не успев выйти из гавани, и на берегу то и дело слышались вопли матросов — шлюпок было слишком мало, и почти никто не умел плавать.
На следующий день дым наконец рассеялся, и оказалось, что в Бостоне почти ничего не осталось от главного порта. Сгорели почти все склады, в городе начались перебои с продовольствием, многие фирмы, потеряв все, обанкротились — как обанкротилась и Бостонская Страховая Компания, чьи средства кончились почти сразу. Но все знали твердо — виноваты во Второй Бостонской Резне, конечно, южане.
Глава 30. Надежда — мой компас земной...
Юру разбудило солнце, светившее прямо в окно. "Как бы мне незаметно улизнуть?", подумал он. Чтобы не разбудить Зину, попытался бесшумно одеться. Но она вдруг открыла глаза и прижала его к себе.
Вышел Юра только через два с половиной часа — Зина, не слушая его уверения о том, что пора уже идти, приготовила завтрак, и он оказался не менее вкусным, чем вчерашний ужин. Хорошая девочка, сказала бы его мама, красивая, и готовить умеет — что еще мужикам надо?
Занятия в Училище начались три недели назад, и теперь он, как старшеклассник, имел право на увольнение на каждые выходные, кроме тех, когда он дежурил. И когда заполнялся график дежурств, он попросил первые же выходные — чтобы этим больше не заморачиваться до следующего полугодия. Так что теперь все пятничные вечера, субботы и воскресенья его.
Родители хотели, чтобы на обед пришел и Андрюха, но тот, как назло, дежурил именно в эти выходные. Жаль, конечно, есть надежда, что он сможет вырваться хоть на пару часов — Андрюху любили как Юрины родители, так и его дедушка и бабушка, а сестры просто ставили его Юре в пример — мол, не разгильдяй, не бабник, учится лучше всех. Конечно, у Юры оценки были почти такие же, но он делал ровно столько, сколько было для этого нужно, а Андрей досконально изучал любую проблему, да и, чего уж греха таить, делился с Юрой конспектами, а иногда и придумывал для него отдельные решения по домашним заданиям... И, главное, никогда Юре об этом не напоминал.
Ну да ладно. В прошлые выходные, он первым делом увидел Зину, свою последнюю пассию с прошлой весны. И Зина ему намекнула, что ее родители уезжают в четверг и вернутся только в субботу вечером. И ему ничего не оставалось, как согласиться на то, чтобы с пятницы на субботу впервые провести ночь у нее дома. Что было, надо признать, очень неплохо. Зина во всем оказалась необыкновенно хороша, кроме одного — она не Леилани и не Поля. Но на безрыбье... И, будучи с той или иной девушкой, он пытался хоть на короткий срок забыть о своих двух богинях — хотя то одно, то другое постоянно напоминало ему о них.
Его родители, сестры и младший брат прилетели в среду; отец уже заходил в Училище, якобы по делу, а на самом деле, чтобы проведать Юру; мама пришла с ним, а вот сестры времени не нашли. Сегодня его ждали дома на обед, потом всей семьей, по словам родителей, решили поехать на Южный Пляж. Вечером прилетит Серега, хоть и ненадолго, ему во вторник опять лететь "к месту постоянной дислокации", на Длинный Остров. А завтра семейный праздник — шестидесятый день рождения любимого дедушки Васи. Юра, будучи на Гаваях, приготовил ему подарок: книгу фотографий с тех мест, где Василий Заборщиков, тогда еще лейтенант, разгромил последний английский десант на Гавайские острова; Юра помнил рассказ дедушки, и в книге было все — и место высадки англичан, и место первоначальной дислокации роты капитана Максимова и собственно взвода Заборщикова, и остатки английских окопов, и место, где деда ранило, но, как известно, он оставался в строю до победы — и только после того, как принял капитуляцию подполковника Экерсли. Местом капитуляции, с монументом, на котором была изображена сцена капитуляции, а также часовней у могил капитана и других погибших русских, книга и завершалась.
Юра еще собирался зайти к Марине — заметив его на улице неделю назад, та забыла про его измену полугодовой давности и возжелала срочно его видеть; придется и к ней забежать на минутку и договориться на следующие выходные. Или нет, через выходные, на следующие придется посетить и Зину, и Олесю — та тоже его усиленно приглашала к себе.
Марина жила недалеко от Зины, по ту сторону Форт-Россовского Университета, лучшего во всей Русской Америке, основанного еще в самом начале семнадцатого века. Готические здания, экзотические деревья, и, главное, толпы девочек в коротких юбочках услаждали глаз. Вскоре он уже был у Марины. Он не думал долго задерживаться, но, как назло, у Марины тоже уехали родители, и пришлось провести и там почти час, так что времени оставалось мало, да и сил...
На обратном пути, он купил еще букетик цветов для матери у той же улыбчивой девушки, у которой он до того приобрел букет для Марины, и пошел обратно через университет. Может, когда-нибудь и ему доведется здесь учиться; офицеров ныне предпочитают с университетским дипломом.
Проходя через очередную готическую арку, он неожиданно услышал знакомые девичьи голоса. Один из них был явно Лизин, а вот другой... А потом и третий...
Прямо с другой стороны арки был огромный куст сирени. Он спрятался за куст, немного раздвинул ветки, и увидел чуть поодаль Пуалани, Леилани и Лизу, болтавших о чем-то своем. Он прислушался, но лучше бы он этого не делал. Лиза говорила буквально следующее:
— Приходите ко мне в понедельник после занятий. Родители будут очень рады, а этого — она подчеркнула слово "этого" — не будет, ему в воскресенье вечером возвращаться в свое несчастное училище.
Поля и Леилани переглянулись и сказали:
— Конечно, придем!
Юра практически бесшумно — все-таки индейская выучка — вернулся под арку и обошел как можно дальше то место, где он увидел свою сестру и своих — или уже не своих — двух богинь. Надежда, конечно, умирает последней, но тут, похоже, надеяться уже было не на что.
Конец второй части.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|