Любимчик богов

Двери за князем давно закрылись а Горыня всё стоял у окна размышляя о прошедшем разговоре. В принципе подход озвученный Волконским его устраивал. Он действительно многое мог сделать для этой России. Мог и должен. И то, что его не собирались использовать как будущего управителя поместья, только радовало. Кроме того, была ещё и война, набухавшая на западной границе. Где-то в эти годы в покинутом им мире тоже была война где случилась очередное пришествие евроорды и осада Севастополя, так что ему было что внести в программу будущего пребывания гостей.

Но всё это будет, если Волконский выполнит всё о чём говорил. Горыня вздохнул, и вышел из комнаты.

— Где сейчас князь? — Поинтересовался он у усатого стражника, и тот с готовностью кивнул.

— Туточки, счас провожу.

В высоком зале с колоннами и расписным потолком, чуть потерявшись от окружающего величия, стоял длинный стол, за которым могло свободно сесть два десятка воинов. Но приборы стояли лишь на четверых. Князь Волконский, князь Стародубский и его дочь Мария, едва отошедшая от шока похищения, беседовали о чем-то, когда в зал вошёл Горыня, и вежливо поклонился сначала князьям, а затем Марии Стародубской.

— Ну, здравствуй, брат. — Девушка пронзительно глядя Горыне в глаза, подошла и совершенно неожиданно обняла, обдав целым букетом ароматов трав, и едва чувствовавшегося аптечного запаха. Потом взяла его за руку, и усадила по правую руку от князя. — Отныне это твоё место.

В чинном молчании прошла первая перемена блюд, когда Григорий Николаевич, вытер губы салфеткой, и глотнув из бокала с вином, внимательно посмотрел на Горыню.

— А что, сын. Не поделишься планами на будущее?

— Поделюсь... батюшка. — Горыня отставил в сторону тарелку, и тоже вытер губы. — Полагаю, служить дальше в Перуновой сотне князя Медведева. Скоро сотня идет на порубежье с турками и негоже мне уходить в такое время.

— То так. — Хмуро подтвердил князь комкая в руке салфетку. — Никто не может говорить, что Стародубские труса празднуют. Но ты последний из прямых наследников в роду...

— Это что-то меняет? — Спокойно спросил Горыня. — Скоро война будет. А там и последние сыновья, и вообще последние в роду встанут. Иначе никак.

— Слова достойные князя. — Волконский довольно улыбнулся. — Большая война — большие почести. А вы, любезный Григорий Николаевич, снарядите-ка молодца вашего по первому разряду, чтобы не знал ни в чём утеснения, да благословите на подвиг ратный. Тяжело отпускать сына, но он не только вам сын, но и России-матушке и встать на её защиту — сыновний долг, что паче долга княжеского стократ.

8

Все когда-нибудь заканчивается: терпение, нервы, патроны. Но за патроны особенно обидно.

Утро десятого дня червена22 выдалось хмурым. На низко нависших облаках набухали первые капли дождя, а перед дворцом Стародубских, провожали сына и единственного наследника огромного состояния — княжича Горыню. Уезжал молодой княжич не налегке, а в сопровождении двух телег, с десятком охраны из княжьей гриди. На охране настоял князь, а Горыня, просто махнул рукой, понимая, что не во всём нужно соблюдать неуступчивость, и если хочешь выиграть в главном, хотя бы в мелочах, нужно соглашаться.

Зато в телеге лежало десять пудов23 самой наилучшей стали в слитках и готовых стволах уральской выделки, а так же слесарный инструмент, и точные мерные приборы, которых Горыне очень не хватало. Была ещё куча презентов скрипящей от злости родни, что с приклеенными улыбками оставляли какие-то подарки, и уверяя в своей горячей любви уступали очередь следующему.

Ну и разумеется дары от Стародубского — Медведеву, и разнообразное барахло, соответствующее княжескому титулу.

Горыня уже расцеловался с сестрой и поклонившись отцу, легко влетел в седло Обжоры, и взмахнув на прощание шапкой, тронул коня.

Ехали неспешно, и в Медведевск прибыли к закату четвёртого дня. Горыня устроил дружинников на подворье, а сам поспешил доложиться князю о прибытии.

— Ну покажись, княжич Стародубский. — Егор Тимофеевич встал, и приветливо обняв Горыню, усадил его на кресло возле стола. — Не чаял я, что вернёшься, но вижу, что долгу воинскому верен. То добре. — Он широко улыбнулся. Три недели нам на сборы, а после двинемся на порубежье. Идём всей дружиной. И мои гридни, и Перунова сотня, все там будут. Так что обоз немалый, и дело у меня для тебя есть важное. — Увидев, что Горыня что-то собирается сказать, повысил голос. — И не думай отказываться. Десятник Никанор Старицкий занемог, так что тебе принимать десяток. Воины там справные, если что подскажут.

— Не рано мне десяток принимать? — Горыня вздохнул. — Боюсь обидятся воины кто больше моего служат.

— Это ты верно сказал. — Князь кивнул. — Верно да не совсем. Служить под княжичем старого рода и честь великая и прибыток немалый. Воинам тем ведь и батюшка твой доплачивать будет.

— Чтобы они вместо меня на пули ложились? — Глаза Горыни зло сузились. — Да как я потом дружине в глаза смотреть буду?

— Того не будет. — Уверенно ответил Медведев. — Но десятника а уж тем более сотника всё одно прикрывать будут, да вытаскивать отовсюду. Как поймут, что ты за них радеешь, и жизни их не размениваешь, так и сойдётесь, так что не разделить потом будет. Первый десяток это как первая любовь. Вместе потом будете многие лета. Я потому тебе и десяток тот даю, что необычный он. Там простым воином Дубыня, Анисим, Савелий да Егорий, все дворянского достоинства, да и остальные тоже им под стать. Никанор-то сам до боярина дорос, да вот годами уже преклонен, так что, как здоровье поправит, в сотники пойдёт али в полутысячники, но на десяток уже не вернётся. Держал я его там только как узду для ватаги этой. Но раз ты у меня, так тебе и десяток этот. Завоюешь их доверие — быть тебе полководцем. Нет — не обессудь. — Егор Тимофеевич развёл руками. — Вот такой мой сказ тебе.

По имуществу и прочему, зайдёшь к Тарасу. Он на внизу в казарме сидит. Там у него и склад и книги. Примешь всё что есть, и возьмёшь, чего не достаёт. Строго смотри на припас огненный, чтобы свежим был да лекарские свитки и зелья все с печатями. Ну за последнее можешь сильно не переживать. Никанор всё проверит. Это по его части. Вопросы есть?

— Да какие тут вопросы. — Горыня хмыкнул. — Вопросы будут, когда я в этой истории разберусь. А пока ничего не знаешь, какие вопросы.

— Ну и ладно. — Князь кивнул. — Иди сейчас к Тарасу, а там и десяток твой подойдёт. Советую повечерять с ними, да всё обговорить ладом.

— Понял, сделаю. — Горыня поднялся, и поклонившись на прощание вышел из кабинета.

— Ну? — Громко произнёс князь, когда стихли шаги Горыни по коридору, и в стене, открылась маленькая дверка, откуда вышел ведун.

— Не нукай, не запряг. — Сварливо отозвался Никанор, и отряхнув плащ от пыли, посмотрел на князя. — Говорил, и повторю ещё раз. Дашь десяток — справится с десятком. Дашь сотню, будет и сотней командовать. Насчёт тысячи не уверен, но пооботрётся в наших делах, можно и на тысячу ставить.

— Не знал бы тебя с малолетства, не поверил бы. — Князь покачал головой. — Ну да чего уж. Десятку тому и правда новый командир был нужен. А княжич молодой, как раз к тому способен. А проявит себя, так и полусотенным сделаю.

А Горыня первым делом зашёл в кабак, где кормили княжеских воинов, и заказал стол на пятнадцать человек. Десяток только назывался таковым а людей в нём могло быть куда больше. Вот и в десятке Горыни числилось пятнадцать воинов, а всего в Перуновой сотне Медведевского уезда было почти полторы сотни воинов. Десяток ему действительно достался непростой, но и в той, прошлой жизни у него было достаточно много сложных сослуживцев. И кавказцы признающие только авторитет силы и мастерства, и украинцы мечтающие забраться куда-нибудь потеплее, и всякого хватало. Так что этого испытания он не боялся. Вопрос с начальником склада вещевого имущества и боеприпасов тоже решился быстро, и к тому времени когда сотня вернулась со стрельбища, у Горыни всё было готово.

Дубыня сам нашёл его во дворе и присел рядом на жалобно скрипнувшую лавку.

— Ты, угощение-то воям составлять будешь? Не каждый день десятника меняем.

— Так готово уже всё. — Горыня повернулся к Дубыне, и улыбнулся. — Первым делом от князя туда зашёл. И стол, и угощение. Только вас ждал.

Выпив за государя, за князя и братство, и вкусив от мастерства повара, перешли к текущим делам.

— Я братие за место это не дрался, и мне оно досталось волей князя. Спорить с ним тяжело, — при этих словах дружинники усмехнулись. — Но вот моё мнение. Если не в бою, и есть время, каждый из вас сделает мне честь, показав на ошибки, и подсказав как правильно. Особенно это касается дел хозяйственных в которых я совсем плохо понимаю. Но и в бою, при возможности выслушаю совет. Начальник конечно должен быть один, но ваш опыт и знания я очень ценю.

— А что по припасу огненному? — Поднял голос Анисим — один из лучших стрелков в сотне. — Прошлому разу, за свои докупали.

— Припаса получили по норме. Тут я ничего сделать не могу и нормы те, не я утверждаю. Но договорился отдельно докупить две тысячи патронов. Если считать с теми что положены по списку, то получается по три сотни на каждого. Хватит этого?

— По три сотни-то хватит. — Анисим заметно повеселел.

— Кроме того, я предлагаю тем у кого ружьё и скорострел не основное оружие поделиться со стрелками, чтобы те, имели запас.

— А сам-то сколько берёшь? — Задорно выкрикнул с дальнего края стола дружинник Гаврило, работавший парой сабель. — Твои-то скорострелы, в три горла жрут!

— Себе купил тоже две тысячи штук, и договорился ещё на пять тысяч. А если сделаю одну штуку, то повезём ещё десять тысяч.

— Я тако понимаю, что не просто так берёшь тьму огненного припаса. — Дубыня задумчиво посмотрел на Горыню и улыбнулся. — Но видел твои поделки в бою, и всем братием скажу, ежели хоть половина тех пуль уйдёт по врагу, им совсем не лепо будет.

Сидящие расхохотались и пир пошёл куда веселей.

А днём, специально приехавший с Горыней от князя Стародубского поверенный, уже предоставил список домов подходящих для нового статуса Горыни. Из всех строений Горыня выбрал просторный двухэтажный каменный дом, с большим двором, и что очень важно каменным сараем, высоким забором и расположенный через одну улицу от дружинных казарм. Весь дом обошёлся в пятьдесят гривен, и оставалась сущая мелочь. Нанять работников, привести пустовавший дом в жилой вид, и вообще обустроить. Скинув все хозяйство на княжеского поверенного, Горыня съездил к мастеру у которого делал автомат и арендовал его заводик, озаботив того покупкой хорошего фрезерного станка, и переделкой горна. Потом, уже к вечеру появился у Анастасии, и поднеся пару роскошных китайских платков, и искусно сделанную серебряную птичку, уговорил её помочь с изготовлением взрывчатки, тем более, что древесный спирт, для каких-то других надобностей уже получали на маленьком заводике в Медведевске.

Полтора месяца пролетели единым мигом, и Горыня едва успел сделать всё что хотел ко дню отъезда. Дубыня получил полсотни зарядов для своей ручной пушки, стрелки осваивали пусть примитивную, но вполне рабочую оптику на винтовках, а в телеге с высокими бортами лежали полсотни гранат, и столько же мин, с простыми словно палка ударными взрывателями из переделанных патронов. Главная же гордость Горыни — весьма удачная реплика пулемёта Максим, с длинной матерчатой лентой на двести выстрелов и даже ребристым кожухом водяного охлаждения. Правда, чтобы закончить эту еще давно начатую работу пришлось нанимать двух мастеров и одного ювелира, но дело того стоило. Пулемёт под винтовочный пятилинейный24 патрон для тяжёлой винтовки, с которой охотились на высшую нежить и кромешников, получился громоздким словно пушка но, несмотря на задержки, выдавал сумасшедшую плотность огня, а ствол дополнительно укрепили рунами, что позволяло надеяться на долгий срок службы.

Пришлось поставить этого монстра на колёсный лафет, и лепить широкие клёпаные колёса, чтобы пулемёт не вяз на слабом грунте.

Теперь всё это хозяйство неторопливо грузилось на четыре баржи — беляны, что повезут воинов к южным рубежам. Беляна — несамоходная баржа длиной в сто метров имела кроме просторного трюма надстроенную над бортом верхнюю палубу, что позволяло взять действительно огромное количество груза и людей.

Грузили воинское имущество, продукты долгого хранения, и лекарские припасы, так как десяток целительниу ехали вместе с Сотнями на границу. Для девушек выделили самые лучшие помещения в носу первой баржи, а воинов расселили на верхних палубах под широкими брезентовыми навесами. В трюмах ехало всё имущество и лошади, которых было чуть больше шести сотен при сотне конюхов, и десятке коновалов.

Десяток Горыни попал на первую баржу, и пользуясь случаем он занял пустовавшие постройки в середине, разместив не только свой десяток, но и канцелярию Сотни, так что прибывший на борт Савва попал уже на всё готовое, включая обед, приготовленный уже здесь, на борту.

Савва взмыленный словно лошадь взлетел на борт баржи, и долго озирался, ища к чему бы докопаться, но опытные воины уже всё сделали как надо. Лошади размещены, накормлены — напоены, люди все по местам, у печки под дружинным котлом курится дымок, где девчонки — поварихи готовят кулеш на всю баржу, а вещевое имущество или спрятано в трюм, или укрыто непромокаемой тканью. Не найдя причины для разноса, тысячник для порядку спустился в трюм, и устроив нагоняй попавшемуся под горячую руку конюху, наконец успокоился и поднялся на палубу уже в относительно нормальном настроении, был накормлен от пуза, и довольный ушёл на верхнюю надстройку, к капитану каравана, гонять чаи.

К следующему утру пришёл паровой буксир взявший на трос все четыре баржи, и без помпы и оркестра Медведевская дружина двинулась в дорогу.

Путь по Волге — Волгле оказался неторопливым и размеренным словно круиз. Мерно пыхтел пароход, сплошной лентой проплывали берега с городами и деревнями, мелькали встречные и попутные суда, а Горыня наконец отоспался за все три недели подготовки к походу. Наконец-то начала отходить крепко въевшаяся в ладони металлическая пыль, а дым парохода уже не напоминал о кузнечном горне.

Быт постепенно наладился. Горыня на одной из остановок прикупил досок, и кусок плотной ткани, соорудив по правому борту большую беседку со столом, где можно было, и перекусить, и посидеть, любуясь проплывающими мимо берегами.

Движение по реке было весьма интенсивным. Вниз и вверх по реке торопились тяжёлые баржи, шустрые коммерческие пароходы и неторопливые пассажирские суда. Река не засыпала даже ночью, так как на берегах были установлены хорошо видимые створные знаки а по всему фарватеру яркие красные бакены в которых ночью зажигали достаточно яркие фонари. А по берегам реки теснились заводы. И с огромными водяными колёсами и пыхтящие паровыми машинами.

В районе Казани Горыня увидел примыкавший к Волге большой порт для дирижаблей гле в тот момент громоздились пять серо-голубых туш пассажирских лайнеров и два курьера с вытянутыми гондолами и узкой обтекаемой кабиной.

А ближе к Астрахани встретилось с действительно редким гостем — скоростным фрегатом Волгло-Каспийской флотилии резавшем воду узким остроносым корпусом под мерный рокот мощных двигателей.