| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Из динамика купе раздалось шипение — это Сашка Розов настраивал УКВ-приемник. Отчаявшись пробить для вагона что-то заводское, он сам на досуге собрал это устройство из найденных на институтской свалке списанных блоков памяти ЭВМ "Минск", по схеме из журнала "Радио" почти двадцатилетней данности. Устройство поражало лапидарностью и тем, что практически все в нем было найдено на той же свалке; внутренность его была похожа на авангардную скульптуру из больших зеленых веточек сопротивлений, черных, похожих на грибы-опята, транзисторов, что росли, как на пеньках, на белых фарфоровых колодках, во все это вплетались серебристые бочонки бумажных конденсаторов, из разноцветного ковра проводов поднимались латунные, с потеками паяных швов, экраны и торчали какие-то вовсе загадочные спирали и лепестки. Тем не менее приемник функционировал — после шипения и каких-то неземных звуков пространство купе заполнил мягкий голос Кристалинской — "Отчего так нежданно, так скоро мы расстались когда-то с тобой..." Старый романс звучал в эстрадном ритме шестидесятых, как будто под негромкий стук вагонных колес, под кинематографический ряд проплывающих в окне перелесков и полей. Двадцатый век, поезда — символ разлуки и встреч...
... Но почему Кристалинская? Ее уже давно не было ни на радио, ни по телеку — вроде как за границу уехала... нет, стоп, это уехала Ведищева... но все равно, давно не было слышно ее голоса, такого знакомого по воспоминаниям детства, по вечно долетавшему из окон стальзаводского общежития — "все тот же двор, все тот же снег..."
Откуда эта передача? Запись случайно поставили в программу — или это какой-нибудь фанат из музыкальной редакции — или, может быть, это радиоволны, пропутешествовав годы по пространству космоса, случайно сфокусировались в этой точке? Нет, последнее невероятно... но мозг все равно автоматически подметил несовпадение.
Сергей заметил, что минутная стрелка уже на двенадцати и вслушался, чтобы узнать позывные станции. Но на последних звуках песни сбилась настройка или пропала волна, он слышал, как чертыхнулся Розов, в динамиках закрякало, и когда сигнал станции снова придавил помехи, он принес с собой лишь ровный голос диктора — читали новости, уже переходя к спорту.
Ерунда все это, подумал Сергей, в мире каждый день совершаются тысячи вещей вопреки общим правилам.
... Душевные были у нее песни. "И все оказалось сложнее и проще — гораздо сложнее и проще, чем думали мы..." Нет, хватит об этом. Хватит. Хватит, хватит... "Прощаясь, мы главного не досказали, и самые нужные вдруг растеряли слова..." — всплывает в памяти, отдается в груди чем-то острым, давящим... Хватит, не об этом, это уже пережили... и все равно где-то внутри всплывает, звучит внутри, режет— "...так зыбко лицо дорогое в квадрате окна... слова потерялись, и только улыбка..."
Стоп. Не поддаваться. Надо пойти к людям, о чем-то заговорить. Ты о чем-то думал... Журнал. Ты хотел найти журнал, он должен быть за пультом в приборной, он нужен для испытаний... Сергей мысленно цеплялся за серый квадрат бумаги, отбрасывая от себя бессмысленную боль, накатывавшую мощно и неотвратимо, как тяжелый состав. Ничего уже не изменишь. Уйти от этого. Действовать. Двигаться...
Он встал с полки и пошел в приборное.
Последний журнал опыта действительно лежал на пульте, придавленный здоровым черным ленточным микрофоном.
Увидев Сергея, Непельцер оживился.
— Ну вот, нам наука не даст соврать! Слышь, Сергей, вот человек не верит, что на железной дороге аномальные вещи происходят. Ученые в разных странах говорят, а он не верит!
— Миш, а ты думаешь, ученые всегда правы?
— А как же! Зачем тогда они нужны? Они все должны знать, они же изучали.
— Ученые нужны, как первооткрыватели. А не ошибаться — это задача инженеров.
— А ты сам как — инженер или ученый? — вставил Андрей.
— Когда как. Смотря что надо.
— Ну ладно, философия это все, — отмахнулся Непельцер — Ну вот ты же сам видел поезд-призрак! Не забыл еще?
— Да ну, забудешь такое...
3.
...Дело было минувшим летом, в августе. Сергей шел по тропе вдоль Озерской ветки, миновав Колычевский переезд. Зимой он по выходным обычно здесь ездил вдоль пути на лыжах, а сейчас просто еще раз решил взглянуть на состояние пути на участке, где они недавно прописывали нагрузки в приводе путевой машины. Это был не новый привод, но МПС заказало к нему другую муфту, попроще, "чтобы можно было возить в кабине мешок резиновых роликов на всякий случай". Сергей считал такой подход не слишком разумным, но тем, кто работает с машиной, виднее.
Он дошел до начала пологой кривой, где путь терялся в зелени лесополосы и выросших в зоне отчуждения кустов ивняка. Было тихо, только легкий ветерок в спину иногда шевелил листву. С северо-востока плыли облака, невысокие, темные, предвещавшие дождь к ночи.
Скорее чутьем, чем зрением, он уловил движение за кудряшками ветвей. Что-то большое и странное двигалось по линии навстречу; это был, несомненно, поезд, но в нем что-то было не так. Что именно — Сергей еще не мог понять; органы чувств по тысячам нервных окончаний передали сигнал в его мозг, сравнили с образом поезда на основе виденного за годы жизни от раннего детства, и выдали тревожный звонок о расхождении со стандартом; сознание приняло сигнал к сведению, но еще не успело опознать причину.
Чем более приближался состав, тем сильнее росло то неясное чувство тревоги, которое возникает у человека при встрече с вещами, которые он не в состоянии объяснить, свести к последовательности известных ему слов и понятий — либо никак не ожидает встретить эти вещи здесь и сейчас. Ветер стих, даже лимонница, порхавшая у ног Сергея, села на стебель тимофеевки, сложив крылья, но ЭТО, мелькавшее в просветах ветвей, двигалось как будто без слышимого шума. Спустя мгновение оно показалось из-за деревьев, скрывавших изгиб кривой, и Сергей понял, что обычным поездом его назвать нельзя. Контуры предмета чуть искажались, из-за того, что приходилось смотреть против солнца; но они ясно складывались в движущийся навстречу зеленый паровоз. Паровоз шел медленно, как будто выбирая место для остановки, из трубы валил дым, но регулятор был закрыт — белые клубы не вырывались.
Паровозы не удивляли Сергея — его раннее детство прошло вблизи товарной станции, и он любил смотреть как копошатся на маневрах, заправляются водой, тянут составы "Эшаки" и мощные "Лебедянки", как пригоняют вагоны с заводских дворов старенькие, с длинными сигаретами-трубами "Овечки" или смешные, напоминающие карликов из детской книжки, танк-паровозы 9П, как бегут с короткими пригородными поездами "Сушки" с большими колесами, похожими на велосипедные своими тонкими спицами, и, наконец, как неспешно пыхтит паровой кран с длинной решетчатой стрелой и дощатой будкой, перегружая на платформы контейнеры и катушки с кабелем. Не был неожиданностью для него паровоз и в Коломне — в депо Голутвин, за станцией, ближе к переезду, постоянно можно было увидеть несколько машин с базы запаса, присылаемых для обкатки и новой консервации. Правда, там были в основном черные паровозы — товарные, а тендер зеленого цвета от ФДп попадался там на глаза лишь однажды.
В зеленый красили пассажирские паровозы, они давно уже были редкостью. Память тут же услужливо выдала незабываемый образ — красавец П36, зимой, на путях депо Ираель. Но здесь, чуть ли не на заводской ветке...
"Не динамику же они на нем исследуют" — подумал Сергей.
То, что он увидел в следующую минуту, было еще более неожиданным. За паровозом показался старый пассажирский вагон — четырехосный, деревянно-металлический, какие еще можно было увидеть в стоящих под Воскресенском поездах путейцев. На всех его окнах были почему-то опущены темные шторы. Но это все еще находилось в пределах обычных представлений; невероятным было то, что в проеме раскрытой двери ближнего к паровозу тамбура стоял матрос с огромной грязно-желтой кобурой маузера на боку. В руке он держал "козью ножку" — не папиросу, не сигарету, а именно угловатое, но аккуратно свернутое сооружение из какой-то сероватой, но не толстой бумаги, похожей на ту дешевую, что выдавали в Институте для черновых записей.
Потом показался темно-зеленый двухосный товарный вагон — "нормальный вагон на 1000 пудов груза", или, по-простому, теплушка, а за ней еще одна. Двери в них были открыты, и возле них стояли люди с винтовками в красноармейской форме — гимнастерки с косым воротом, звездочки на фуражках и буденновках, на ногах ботинки с обмотками. У светловолосого красноармейца без фуражки, что сидел прямо в проеме, свесив ноги наружу, подошва одного ботинка была подмотана проволокой. Рядом с ним из проема двери выглядывал пулемет "Максим" , со щитком и гладким кожухом. Сергей перевел взгляд на поравнявшийся с ним паровоз, рассмотрев, что он неплохо ухожен, но краска не свежая и во многих местах облезает; когда же он снова взглянул на матроса, то увидел, что у того самокрутка в руках погасла, а лицо покрыто серой пылью и очень усталое.
Сергей отметил, что ни матрос, ни солдаты в теплушках не обращают на него никакого внимания — его вид в джинсах и с "дипломатом" явно не казался им необычным. "Хотя, собственно, а что странного в моем виде для начала века?" — мелькнуло вдруг у него в голове. Белая рубашка с закатанными рукавами, вылинявшие парусиновые штаны на заклепках, фанерный чемоданчик дермантином обтянут. Пешком идет, не в пролетке. Мастеровой небось, какой-нибудь, а в чемоданчике инструмент. Может, часы-ходики кому починить подрядился, а может после смены к знакомой барышне. Стоп, часы. Часы на руке с хромированным браслетом, они должны быть хорошо видны...
И тут Сергей вспомнил, что на руке у него нет часов. Когда днем лазили по канаве, осматривая установку датчиков, он случайно за что-то зацепился и поломал застежку — он всегда носил часы на внутренней стороне руки, чтобы не побить. Решив поставить в общежитии другую, от старого браслета, он сунул часы в карман; на загорелой руке не видно было и бледной полоски от браслета — результат частого посещения пляжа на пруду Коломенки. Так что лет шестьдесят назад он вряд ли бы выбивался из пейзажа.
Тем временем за вагонами показалась открытая двухосная платформа. На ней лежали серые мешки с песком и стояло трехдюймовое полковое орудие времен первой мировой.
Во всей этой картине было что-то неправильное, нелогичное, выбивающееся из ряда точных совпадений и мелочей. Паровоз — Сергей точно вспомнил, что это была не просто машина серии Су, а Су второго выпуска, он опознал ее по плоской дверце на торце парового котла — через нее из дымогарной коробки выгребают изгарь. Машины с плоской дверцей начали выпускать уже во времена первых пятилеток, а, стало быть, форма у солдат должна быть совсем другая!
И стоило ему об этом подумать, как все вокруг точно разом переменилось — за платформой показался знакомый силуэт обычного маневрового ТЭМ2, который, собственно, и приводил поезд в движение. Загадочный состав на глазах превратился в обычную киношную экспозицию, возвращающуюся со съемок нового фильма-боевика...
— А в начале боевика напишут — шестидесятипятилетию комсомола посвящается, — хмыкнул Розов, — Что за фильм снимали, не узнал? А то пойдем всем вагоном в "Горизонт", тебя на экране увидим...
— Во-во, и ты всех захмелишь на радостях, — добавил Непельцер.
— Не знаю, не интересовался как-то.
— А, видишь, как хмелить, так зажал.
— Там операторов не было, одни статисты. Снимать некому.
— Михаил, опять мимо пепельницы куришь? — Александров вышел из мастерской с ветошью. — Вытирай теперь пульт!
— Да, на чем я... То есть, если бы у них экспозицию тянула "Овечка" или "Э", к примеру, а тепловоза прикрытия не было, то человек может подумать, что он на самом деле видел поезд из прошлого. Да если еще и раньше слышал об этом, то точно бы решил.
— Нет, ну многие же видели настоящий поезд-призрак. Он исчез в прошлом из-за топологических аномалий и с тех пор ходит по пространству и времени и появляется в разных точках земного шара.
— Того, который надували?
— Ну вам все смешочки. А ведь может быть и так, что сидишь в вагоне на станции, а здесь случайно координаты совпадут. И он на этом же пути материализуется на полном ходу и ка-ак...
Он не договорил.
Сергей вдруг почувствовал, как у него из под ног выдернули вагон. Точнее, мгновенно сместили его в сторону котла сантиметров на тридцать. Не удержавшись, он начал падать — как ему показалось, медленно, с разворотом корпуса по часовой, так что удар должен был прийтись на бок. Он вспомнил старое, еще с вузовских пар по физкультуре, правило — не падать на отставленную руку или локоть, и начал втягивать голову, пытаясь успеть подобрать к ней руки, чтобы прикрыть затылок. Одна из лент, удерживающая железный стол с монитором, оборвалась; стол разворачивался на колесах перед ним. "Лишь бы монитор не улетел" — мелькнуло в голове. Его самого уже почти повернуло в сторону рабочего тамбура, и он увидел Сашку Розова, стоящего перед шкафом с радиодеталями — точнее, уже не стоящего, а падающего назад. Дверцы шкафа сами собой растворились, и из них, словно живые, бросились вперед коробки с лампами, сопротивлениями, серебристыми патронами электролитов и всяким иным барахлом; прямо на Сашку из шкафа, неуклюже покачнувшись, пошел телевизор — большой полированный ящик с экраном шестьдесят один по диагонали. Сашка едва успел выставить перед собой руки, а ящик с пузатым прямоугольником толстого стекла падал на него, как бомба, целясь в голову. Мир заполнился лязгом и звоном, что-то грохотало, раскатываясь, со стороны мастерской и тонко и резко лопалось со стороны купе проводников, через мгновение заскрипев и стихнув.
4.
Сергей осмотрелся. Мир все еще существовал. Столик с монитором развернуло поперек вагона, но он удержался на уцелевших лентах. Розов поймал телевизор на руки; он держал этот телевизор на руках, лежа на полу, и счастливо, по-детски улыбался, как будто это был не телевизор, а только что врученный ему подарок. Поставить его было некуда: весь пол вокруг Сашки был завален смешавшимися в кучу радиодеталями и осколками битых ламп. Александров показался из-за пульта, путаясь в тонких железных ножках упавшего стула.
— Стукнули! Хоть не на горке, а стукнули! Лишь бы котел не потек, а то, как прочнисты в прошлом году, всю дорогу песни петь будем!
— А почему петь? — Гена приподнявшись, отряхивал с себя окурки из пепельницы.
— Их вот точно так же стукнули на Северной, на горке — котел сдвинулся. Пришлось всю воду из системы сливать, а ночью они песни пели, а иначе можно заснуть и замерзнуть. И притащили бы на Николаевку морозилку с трупами.
— Понятно... Я пойду посмотрю, что с движком.
Чуть прихрамывая из-за ушибленного об угол пульта бедра, Гена удалился за дверью в мастерскую. Не прошло и пары секунд, как из-за двери донесся его голос:
— Мишка! Скорей иди смотреть! Вот он, твой поезд-призрак!
Смотреть рванули все. "Где? Где?" крикнул вдогонку Розов; он осторожно опустил телевизор на расчищенное место и поспешил вслед за остальными.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
