— Виссавийцы и настоящие? — засмеялся принц. — Наши кассийцы красят тела. Эти — души. Как ты думаешь, что хуже?
Рэми знал ответ. Знал, кто хуже. И уже давно выбрал. Но принцесса выбрала иначе:
— Говоришь так, потому как зажрался! — вновь закричала она, вскочив с кресла. Принц даже не пошевелился, встретив принцессу равнодушным, насмешливым взглядом.
— Ты всего лишь избалованный мальчишка! — зашипела Калинка. — Ты горя-то и не видел. Ты единственный сын, оттого самый любимый, самый опекаемый. Ты наследник! А у меня пять сестер. И два брата! Слышишь? Что мне светит в твоей Кассии?
— Выражения подбирай! — холодно ответил Мир. — Ты — архана, принцесса, а ругаешься, как уличная торговка.
Рэми бы заткнулся. Сразу. Редко в глазах Мира появлялась сталь, но если уж появлялась...
Но Калинка ничего не боялась. Она бросилась к принцу, замолотила кулачками по его груди и заревела. Горько, истерично.
Мир посмотрел ненавидяще на Рэми и вдруг обнял Калинку, и вдруг, прикусив губу, обнял тонкую девичью талию, прижав кричавшую Калинку к вышитой серебром тунике.
— Почему? — рыдала в объятиях принца девушка. — За что? Что там? Что? Отец в долгах... Братья из игорных домов не выходят... Нормальные на меня и не смотрят. А тут... стать женой вождя Виссавии! Мир, хороший мой, родной... смилостивься! Прошу тебя, смилостивься! Я сгнию заживо дома, понимаешь?
— Не понимаю, — неожиданно мягко ответил принц, гладя рыжие волосы. — В твоем возрасте девушки о любви думают, а ты — о власти.
— О любви? — взвыла Калинка. — О какой любви? Есть она? Была у меня "любовь"! И поцелуи... по углам были и томление, и бессонные ночи! Как дура растаяла. Но подружка красивее оказалась, да побогаче, вот и вся любовь... Они муж и жена, а я...
— А ты стала циничной. Не надо.
— По мне лучше циничной, чем дурой, — оттолкнула Мира Калинка. — Никаких "домой"! Даже не думай. И плевать мне, что ты наследный принц — на этот раз меня не сломаешь.
— Силком потяну, но сестру...
— Ага! Вспомнил! Про кровь общую вспомнил! Где ты раньше был?
— Калинка, пойми — вождь тебя не хочет.
Калинка сглотнула, гнев ее, энергия, бившая недавно ключом, вдруг исчезли. Она оттолкнула Мира, отшагнула назад и вдруг пошатнулась, в полуобмароке упав на руки подоспевшего Рэми.
Телохранитель ее понимал. Растирал холодные ладони и думал, как сложно гордой архане, дается горькое знание — ее отвергли. В который раз — предали.
— Он даже не видел меня, — шептала Калинка, не замечая, как катятся по ее щекам крупные слезы. — Не верю. Не верю, что вождь Виссавии способен кого-то оттолкнуть, даже не увидев. Не посмотрев в глаза. Они же целители. Сердца лечат, а сами их ломают? Этого быть не может. Не может. Что ты ему наговорил?
— Мне ничего не пришлось наговаривать, — устало ответил принц. — Он не хочет видеть ни тебя, ни меня. Я наследный принц Кассии, я больше не могу ждать.
— Если мы здесь не для моего замужества, то зачем?
— Это уж дело не твое...
Калинка, оттолкнув протягивающего ей чашу с водой Рэми, вдруг вскочила с кресла, распахнула боковую дверь, вбежала внутрь. Там она бросилась, не раздеваясь, на кровать и разрыдалась, а Мир, осторожно прикрыв дверь, некоторое время стоял неподвижно, глядя в огонь.
— Когда мы вернемся, я найду для нее нормального жениха, — сказал он вдруг. — Нормального, а не этого виссавийского ублюдка.
— Это мой дядя, — неожиданно даже сам для себя напомнил Рэми.
— Я знаю. Но все равно — ублюдок. Останешься со мной, Рэми!
Странный приказ и непонятный. Но Рэми, как и всегда, не спрашивал.
У покоев принца Кадма сменил зевающий Тисмен. Наверняка, опять не спал всю ночь, наверняка опять времени даром не терял, вновь препарируя какую-то зверюшку. И любимец за ним следовал другой — на этот раз достаточно симпатичный, похожий на серый комок шерсти, с острой, увенчанной круглым носом мордочкой. Росточком звереныш не вышел: размером он был чуть больше обычной крысы, зато глазки его казались живыми, умными и понимающими.
— Где ты эту заразу выискал? — спросил Миранис.
— Сам пришел, — пожал плечами Тисмен.
— Надеюсь, в Кассию ты его не потянешь.
Телохранитель ничего не ответил, еще раз зевнул и сел на подоконник. Зверь живенько забрался по штанине хозяину на колени, и, свернувшись там пушистым, серым клубком, вдруг затих.
Рэми ждал обычных издевательских реплик Мираниса по поводу нового любимца Тисмена, но не дождался — наследник увидел на столе сложенные в две стопки книги и мигом забыл о и Тисмене, и о его игрушке. Мир расцвел. Схватил с самого верха небольшой томик в кожаной с золотым тиснением обложке и погрузился в чтение.
Книги были второй страстью Мира после старинных вещичек.
Рэми книги не радовали. Он думал о завтрашнем отъезде, и был, честно говоря, разочарован. Виссавия так легко его отпускает?
— Что ответил Арам? — не выдержал Рэми.
— Как нам будет угодно. Они гостей не задерживают, — правильно понял вопрос Мир.
Как просто! Не задерживают...
И хранительница, судя по всему, не задерживала.
Обойдя читавшего в кресле Мираниса, Рэми опустился на скамеечку у камина. Долгое время смотрел на огонь, и чувствовал, как часть огня пылает и внутри. Чужое безумие. Чужая боль. Чужие страдания. И гнев.
Теперь, когда его тело помнило поцелуи Аланны, он мог контролировать свое безумие. Мир, как всегда, прав. И, как всегда, знает лучше. Любовь Аланны его исцелила.
Или нет...
Рэми поймал себя на желании хоть как-то утешить вождя, притупить его боль... должен же быть способ. Может, Калинка права — стоит поговорить с дядей, и тот образумится?
Бред! Неужели во всем клане никто не пробовал...
"Я потерплю ничьей помощи", — шептало в душе безумие. Вождь не хотел исцеления. А Рэми... Рэми все равно почему-то был не в силах его оставить вот так, даже не попробовав помочь.
Бред. Рэми никто, а это — вождь Виссавии. Великий маг... таких ведь в этом мире раз и обчелся. Рэми таким никогда не стать.
— Сегодня будешь спать в покоях брата, — приказал вдруг Мир.
— Почему? — встрепенулся Рэми, только сейчас поняв — принц не читает книгу, даже отложил томик, и смотрит на него внимательно, изучающе. Как долго?
— Потому что хочу попасть домой нормально. Потому что помню, что ты куда-то исчез прошлой ночью. И потому что на лице твоем написано — ты вновь намереваешься геройствовать и делать глупости. А с меня хватит на сегодня глупостей. Твой брат будет спать с тобой. У него чуткий сон, и если ты только пошевельнешься...
— Арман — слабый маг, ты же знаешь.
— Зато Лерин — сильный. И ты оденешь это!
Рэми с трудом воздержался от вздоха, когда принц открыл стоявший на столе ларец и достал круглый амулет на тонкой цепочке. Амулет подчинения. Стоит Рэми использовать силу, и Лерин почувствует. Стоит снять амулет, и Лерин почувствует.
Лерин, который Рэми, казалось ненавидел. Нет, хуже — презирал.
Тисмен погладил своего уродца и посмотрел на Рэми странно. Сочувствующе, наверное. Мир шагнул к Рэми и вдруг остановился, посмотрев на плавно открывающуюся дверь. Тисмен на мгновение насторожился. Но увидев Эллиса расслабился. Рэми жестом подозвал хариба, несколько удивившись — никогда еще Эллис по собственной воле не беспокоил Рэми на дежурстве. Еще более удивился, когда хариб, поклонившись низко принцу, подошел к Рэми, протягивая сложенный листок бумаги.
— Разверни! — приказал Мир, когда Рэми несколько засомневался, вертя в руках несчастное послание. — Ну же!
— От кого? — спросил Рэми хариба.
— От принцессы Калинки. Боюсь, — голос Эллиса ощутимо дрожал. — Архана покинула замок.
Рэми вздрогнул. Принц швырнул амулет обратно в шкатулку, выхватил из рук телохранителя листок бумаги и, пробежав по написанному глазами, отдал записку Рэми:
"Я знаю, что вы меня поймете. Увидела в ваших глазах то, чего никогда не было у моего кузина — сострадание. Я знаю, что вы найдете слова, чтобы объяснить Миру причину моего поступка. Те самые, которые самой мне найти не хватает сил. Ни на что не хватает. Я приняла решение. И вы его не измените. Я найду вождя. Я брошусь ему в ноги. Я спрошу его, почему он меня отверг. Я буду умолять... я буду бороться. Потому что больше не в силах уехать.
Виссавия околдовала меня. Я думала, она хочет, чтобы я здесь осталась. Нет, я в этом уверена. Она знает, я достойна вождя. Я создана для этой земли. Я создана, чтобы остаться здесь, не в Кассии. На то воля богов. И я сделаю все, чтобы ее исполнить, а если нет... Не ждите меня. Я либо проиграю, либо умру. Но не вернусь в Кассию."
— Выйди! — приказал Тисмен Эллису. Хариб низко полонился и выскользнул за дверь. Миранис выдавил:
— Забудьте, — выхватывая у Рэми письмо и бросая его в огонь. — Калинки больше нет для меня.
— Ты с ума сошел? — не поверил своим ушам Рэми. — Мир, там же ветер. Слышишь? Там деревья переворачивает. А Калинка... Она очень слаба. Ты должен поговорить с виссавийцами. Немедленно! Ты должен ее вернуть! Мир, да скажи же что-нибудь! Мир!
— Проклятая страна, — шептал Мир. — Завтра уезжаем!
— Мир, а Калинка?
— Молчи!
— Мир! — отшатнулся Рэми.
— Если выбирать между тобой и Калинкой, я выберу тебя, — жестко ответил Мир.
— Я ее найду!
— Ты останешься здесь! Лерин!
Рэми не уловил того момента, когда Седой появился в комнате. Просто в затылке внезапно вспыхнуло, а перед глазами потемнело...
Глава 9. Беглянка
Как же она его ненавидела! Ненавидела его синие глаза, его холодность, и больше всего ненавидела его правоту. Принц прав. Такую, как она никто не захочет. Еще мама говорила — патлы рыжие, как у отца, а нрав как у кобылы.
Ну почему боги так несправедливы? Почему одним дают так много, а другим — так мало? И когда смиришься, научишься жить с этим малым, ошарашивают надеждой, чтобы сразу ее отобрать.
— Поедешь в Виссавию, — учила мать. — Говорят, там все уроды, придешься как раз ко двору. И морду не вороти, когда с тобой разговариваю. А что ты думала? За богатого и красивого выйдешь? А может, любви захотела? С такой фигурой? Милочка, коль вернешься из Виссавии, так в храм пойдешь. Цветочки на алтаре менять, на большее уродина не способна.
— Не буду менять цветочки! — шипела Калина, запутав окончательно завязки плаща. — Не за что! Не сдамся! Не приходит? Не хочет меня видеть? Так я не гордая, сама к нему пойду. А что он мне сделает? Пусть выгонит! Но я хотя бы попытаюсь, а не буду как этот паршивец Мир чего-то ждать! Не буду!
Пройти незамеченной к общему залу оказалось проще простого. Этот замок всегда был пустынным, тихим и чужим. Иногда Калинке чудилось, что помимо гостей в нем никого нет.
Но впечатление было обманчивым: Калинка собственными ушами слышала, как жениха одной из ее фавориток остановили у покоев принцессы, так и не пропустив внутрь.
Виссавийцы вместе с людьми отца незримо охраняли предполагаемую невесту вождя. Калинка чувствовала их присутствие постоянно: в появляющихся в комнате подарках, в мгновенном исполнении всех ее прихотей, даже во внезапно отыскавшейся в глубине комнаты потайной двери.
Отослать сонную харибу, обмануть фрейлин желанием отдохнуть, одеться (самой оказалось не так и легко), слегка понервничать, когда потайная дверь нашлась далеко не сразу, и скользнуть несмело в темный проход.
Внутри оказалось сухо и неожиданно чисто. С легким шелестом закрылась за спиной дверь и раньше, чем принцесса успела испугаться, засветились ровным, белесым сиянием невысокие стены.
Идти было недолго. Проход закончился так же внезапно, как и начался, глухой стеной. В стене — неширокий прямоугольник двери без следа ручки.
Принцесса несмело коснулась створки, и та неожиданно легко поддалась. Там, за дверью оказалась небольшая ниша, завешанная тяжелым, пахнущим пылью ковром. За ковром — приглушенный смех, завывания флейты, громкие разговоры.
Лишь спустя некоторое время отважилась Калинка отогнуть угол ковра и осторожно выглянуть наружу. И, убедившись, что ее никто не видит, выскользнуть на лестничную площадку.
Там, внизу, полупьяные арханы из свиты Мира. Пьяных мужчин Калинка не любила больше всего, даже больше собственных фрейлин, что целыми днями торчат в ее покоях, вышивают на пяльцах и весело щебечут о всяких глупостях.
Узнав одну из своих девушек в раскрасневшейся, разомлевшей и ярко накрашенной архане, что сидела на коленях у придворного, Калинка передернулась, закуталась в плащ и легкой тенью спустилась по лестнице. Стараясь держаться тени, она направилась к двери. Никто ее даже не заметил. Но когда она была уже у заветной створки, что-то заставило ее обернуться.
Вверху лестницы стоял, подпирая спиной колонну, Арам. Встретившись взглядом с принцессой, он плавным движением выпрямился и почтительно поклонился Калинке.
Принцесса задрожала от страха. Неужели остановит? Неужели вот прямо тут все и закончится. Но Арам лишь понимающе улыбнулся и одним движением скрылся за колонной. Будто и не было его.
"Им все равно", — промелькнула горькая мысль. Или же, напротив, виссавиец не хочет ее останавливать? Одобряет?
Какая уж разница. Калинка спешила. С каждым мгновением ее уверенность убывала... потому времени не было. Толкнув тяжелую дверь (открыта? Даже странно...), она выскользнула наружу и тотчас захотела обратно.
Темнота. Не такая как там, в замке — живая. Она повсюду. Она ветром сбивает с ног, она холодом пробирается под плащ...
Назад? Ну уж нет! Не к Миру! Не к матери! Не к цветочкам в храме!
Вперед! Куда, зачем, — какая разница? Сил хватает лишь на следующий шаг, и еще на один, и еще... Пока не натыкается нога на корягу, и Калинка не валится вперед, падая на выставленные вперед ладони. Боги, почему?
Почему она столь беспомощна?
Упрямо встает и идет навстречу ветру. Ничего не видно? Ну и пусть! Умрет в лесу? Ну и пусть! Все лучше, чем там...
Там, в замке, тепло...
Там не сбивает ветер с ног.
Там не хочется упасть на землю, сжаться в комочек и не двигаться...
Вернуться в замок?
Но где он, замок-то?
Надо просто найти силы и идти вперед. Потому как сдаться, лечь на землю означает смерть, а Калинка почему-то не хотела умирать. Еще недавно, плача в подушку — хотела, но не теперь. Почему не теперь?
Сколько она так бродила во тьме, боролась с ветром, она и не знала. И вдруг, когда казалось, что больше не выдержит, сдастся, буря вдруг умолкла. В одно мгновение стало тихо.
Стараясь отдышаться, дрожа от холода, некоторое время Калинка просто стояла закрыв глаза, боясь двинуться. А когда открыла... подумала вдруг, что она спит, или умерла и попала в ту самую "темную страну", которой частенько пугали жрецы смерти.
Непослушные принцессы в другую не попадают. Но все же она не умерла. Она еще в Виссавии. В странной, непривычной, а все же Виссавии.
Шумел проливной дождик, светила сквозь прореху в занавесе туч призрачная луна.
Калинка огляделась. Мокрая, уставшая, она уже не думала о вожде, о свадьбе, и даже храм с его теплом не казался ей таким уж плохим.
