Власть безумия

Власть безумия.

Часть первая. Давай поиграем

Глава 1. Друг или враг?

Началось все, как и закончилось — внезапно.

Миранис, наследный принц Кассии, задумчиво почесал нос, сел на подоконник и, отложив прочитанную страницу, сосредоточенно уставился на следующую.

В солнечном свете его каштановые волосы казались иссиня-черными, а гибкая фигура излишне худощавой. Унизанные перстнями длинные пальцы постукивали по колену, тонкие губы сложились в прямую линию, а между бровями пролегла знакомая Рэми складка. Принц явно был раздражен. И чем дальше читал послание виссавийцев, сильнее раздражался.

Продолжая читать, принц поднялся, подошел к столу, взял из вазы персик и, не отрываясь от послания, вгрызся в сочную мякоть.

— Твои виссавийцы скучны и велеречивы. Как и ты, Рэми.

Рэми вздрогнул, в бессилии прикусил губу и опустил взгляд. Как всегда бьет Мир по самолюбию. И в очередной раз горькой волной накатывает бессильная ненависть. Но пока душа требует врезать наглому принцу по морде, упрямое тело, подчиняясь узам богов, послушно отдает часть собственных сил.

Привычно обожгла лоб руна телохранителя, окатила теплой волной слабость, и принц, усмехнувшись, потребовал:

— Еще...

— Позднее, прошу, Мир... Мне надо восстановиться.

— Зачем позднее? — капризно спросил Миранис. — Чтобы прочитать этот виссавийский бред, вырвать из него крупицы здравого смысла, мне нужны силы! Подчинись!

Вспыхнуло жаром в висках. Упав на колени, Рэми чувствовал, как разливается по венам жар, как стремительно иссушается внутри синее море магии, отдавая силы капризному принцу, и лишь когда стало совсем невмоготу, Мир отпустил, отворачиваясь к окну.

— Позволь мне... — прохрипел Рэми, привычно утихомирив поднявшуюся к горлу горечь.

— Позволить то?

— Позвать других телохранителей... позволь... Я слишком слаб. Я не смогу тебя защитить.

— Ты считаешь, что в родном замке мне что-то угрожает? Дурак ты, Рэми. Иначе меня никогда не оставили бы наедине с таким слабаком, как ты... с виссавийцем...

Сказал и вновь углубился в чтение бумаг, казалось, забыв о телохранителе.

Рэми медленно поднялся, привычно застыл у двери. Слабость постепенно отпускала, уходила головная боль, высыхали на коже капельки пота. Но не успокаивалась ноющая тяжесть в груди. Все же это мука — охранять человека, которого яро ненавидишь. А есть выход? Боги, как всегда решили иначе.

Всего одно слово послу виссавийцев, и Мираниса заставили бы отпустить телохранителя. Но кого Рэми ненавидел больше — принца или своих застывших в гордыне родственников?

Рэми уже ничего не знал. Он не понимал, почему Миранис так сильно изменился после посвящения. Когда Рэми был всего лишь мальчишкой-лесником, Мир был совсем другим... Тот, другой Мир, был для Рэми другом. Этот — жестоким тираном и насмешником.

— О чем опять мечтаешь, Рэми?

И вновь Мир чем-то рассержен: синие глаза сужены, складка на лбу углубилась, а пальцы безжалостно мнут дорогую бумагу. Ждет ответа. Какого ответа, о боги?

Спас телохранителя стук в дверь. Мир усмехнулся горько и, подойдя к окну, вновь уселся на подоконник.

Проверить гостя было гораздо легче, чем отвечать принцу. Рэми привычно закрыл глаза, чувствуя, как сгущается вокруг воздух, позволяя подняться в груди теплой волне. На миг задохнулся от боли, когда у синего моря внутри показалось дно. Проклятый Мир! Напрягся, прислушиваясь. Осторожно дал синему свету выйти наружу, всего чуть... на большее Рэми не хватило.

Темнеет вокруг. Жжет родовые знаки на запястьях. Исчезает замок, стены, двери. Остаются только двое: Рэми и неведомый гость за тонкой, прозрачной для магического зрения дверью. Да и не гость вовсе, думает Рэми, узнавая. Глубокий вдох, и вспыхивает красками, звуками, запахами мир, возвращается на место замок, вновь заливает солнечными лучами кабинет принца, шуршит бумага под пальцами Мираниса.

Рэми открыл дверь, даже не предупредив принца о приходе гостя. О харибе не предупреждают. Его пропускают внутрь и дают делать работу. На этот раз — бесшумно войти, оставить на столе небольшой ларец и так же бесшумно выйти.

Едва за личным слугой принца закрылась дверь, как Рэми шагнул вперед. Рука сама потянулась к ларцу. И откуда-то из глубин памяти выплыли слова учителя: "Все, что приносят принцу, ты должен проверять. Любая мелочь может стоить наследнику жизни... а вместе с наследником умрешь и ты. Помни об этом, Рэми."

Рэми помнил. Принц — нет.

— Не тронь! — приказал Мир, не отрываясь от послания.

Обычно приказа принца хватало Рэми, чтобы остановиться. Но сегодня сжимала сердце тревога, и вспомнились почему-то слова учителя: "Лучше изредка подвергнуть себя гневу принца, чем принца — опасности".

— Прошу разрешения проверить, — осмелился возразить Рэми.

— Мой хариб проверил, — отрезал Миранис, вставая с кресла и бросая недочитанные листы на стол.

Рэми знал, почему принц не разрешает прикоснуться к подарку: на прошлой неделе другой телохранитель, Кадм, "нечаянно" уничтожил подношение одного из бесшабашных друзей Мираниса — тонкой работы флакон, содержимое которого подарило бы принцу ночь наслаждений в долине фантазий, а телохранителям — ночь опасений, потому как каждый такой флакончик мог привязать к своему содержимому наследника, сделав его рабом сладкого напитка и собственных желаний.

Такое случалось редко, но случалось, и Кадм, как и другие телохранители, рисковать не хотел. Потому флакончик "упустил", размазав его содержимое по дорогому ларийскому ковру.

Ковер пошел дырками, и его пришлось уничтожить — некоторые пятна не может вывести даже магия, а Миранис стал еще более раздражительным, чем обычно, отыгрываясь за другого телохранителя на молчаливом Рэми.

— Красивая работа, — присвистнул Миранис, ласково проведя пальцами по украшенной резными дракончиками крышке, пробуя глубокие впадинки на ощупь. — Древняя...

Телохранитель вздохнул: даритель принцу угодил. Миранис любил старинные штучки — его покои были обставлены потемневшей от времени мебелью, и каждая вещичка там имела свою историю: принц увлекался древней магией и любил "слушать" вещи. Из покоев принца и его телохранителей никогда ничего не выкидывали и не выносили — уничтожали. Своих тайн Миранис раскрывать не любил. В чужие — вчитывался с наслаждением.

Но на этот раз у Мираниса не было времени на игры. Чуть поколебавшись, принц легко нашел пальцами укрытые рычаги, в ларце щелкнуло, тяжелая крышка плавно поднялась, открывая обитое красным бархатом нутро.

Глаза принца сузились и странно заблестели: как у мальчишки, что приготовился для очередной шалости.

Рэми шагнул вперед, еще не разобравшись, что именно заставило его сделать этот шаг. Тревога или любопытство? Рука принца нырнула под крышку, достала из ларца листок... Рэми остановился.

Лист бумаги был так щедро пропитан духами, что их запах долетел и до телохранителя. Вместе с запахом пришло и узнавание, подтвержденное шепотом принца: "Лера... проказница".

Рэми украдкой поморщился. "Проказницей" была очередная любовница наследника. На этот раз рыжая, толстая и наглая, она, на вкус Рэми, вовсе не подходила на роль фаворитки принца. Радовало лишь то, что возлюбленные Мираниса менялись не реже чем раз за луну, а значит глупая девка в фаворитках долго не задержится.

Миранис жестом подозвал телохранителя. И когда Рэми подошел и встал рядом, неожиданно сунул ему в руки послание. Зачем? Рэми и сам не знал. Видимо, ему никогда не будет дано понять насмешливого Мираниса.

"Придешь ко мне ночью, мой принц, — плясали коряво выведенные буквы на изящном нежно-розовом листке тонкой бумаги. — В одном плаще и с моим подарком на шее".

— Видишь, — усмехнулся Мир, возвращаясь к столу и доставая что-то из ларца. — Ты, как всегда, беспокоишься зря.

Рэми вздрогнул. Действительно ли в голосе принца проскользнула тень заботы или все же, как всегда, издевка? В пальцах Мира мелькнуло нечто прозрачное, подвешенное на тонком шелковом шнурке. Лишь спустя мгновение телохранитель понял что вырезанная из горного хрусталя статуэтка Аниэлы, богини любви. Некоторое время Мир вертел в пальцах незатейливый, продаваемый у храмов амулет, прежде чем повесить его на шею.

— Мы закончили, — приказал он, отходя к окну. — Думаю, сегодня мне пора отдохнуть...

Это уже было на него похоже: поддаться капризу и забыть обо всем ради какой-то любовницы.

Рэми не возражал — не положено ему возражать. Другим телохранителям было позволено, но Рэми — нет.

Телохранитель украдкой вздохнул, подошел к столу, опустил записку Леры в пустой ларец. Пальцы нечаянно коснулись крышки, всего на мгновение, но и его было достаточно, чтобы у Рэми перехватило дыхание. Вздрогнув, он задел все еще лежащие на столе листки с посланием, и те с легким шелестом посыпались на пол. Наследник обернулся.

— Прости! — Рэми бросился собирать рассыпанные страницы.

Надо стянуть с принца эту игрушку! Разгневается Мир, сомнений нет, но надо стянуть... Надо решиться, встать и стянуть... сейчас!

И тут взгляд, как нарочно, выдернул со страницы выведенные каллиграфическим почерком слова: "Будьте осторожны, наследный принц. Наши источники говорят, что вы в опасности. А как вы знаете, что наши источники ошибаются редко".

— Пошел вон, ублюдок!

Рэми вздрогнул.

— Вон!

Разжались пальцы. Упали на ковер листы, накрыв красное кремово-желтым... И непривычно трудно было поднять взгляд, посмотреть на принца, убедиться...

Лицо Мира стало вдруг чужим, перекосилось бешенством, в уголках рта выступила кровавая пена, и медленно, но неотвратимо загорались синим светом глаза...

Рэми не верил в то, что видел. Использовать против собственного телохранителя магию? Мир не может!

Может. Смотрит с ненавистью, медленно переворачивает на пальце кольцо камнем внутрь, заносит руку...

Хлесткий звук пощечины. Тут же — боль. Липкое, теплое из распоротой кольцом щеки...

Рэми еще не верил. Но его тело — да.

Откатиться в сторону, уйти от пинка. Среагировать на свист. Увернуться. Не смотреть на торчащий из драпировки кинжал. И вновь отлететь к стене, когда бьет невидимой волной в грудь, оглушает.

— Я сказал, убирайся! — орет Миранис, осыпая Рэми ударами.

Отзываются болью ребра. Но боль уже не глушит — отрезвляет, и на помощь телу приходит разум. Встать. Забыть, что это принц. Ответить ударом на удар и... напасть...

— Прекрати! — голос принца, спокойный и ровный, как всегда, действует мгновенно.

Тяжело дыша, Рэми замирает. Стены комнаты, вертевшиеся перед глазами, останавливаются, воздух перестает быть густым, свет бьет по глазам, и Рэми мигает, смахивая с ресниц набежавшую слезу...

В кабинете царит разгром: кругом капли крови (слава богам, его, Рэми, крови), разбросаны по полу книги, разбито зеркало, Рэми сидит посреди этого разгрома верхом на принце, лишив наследника трона даже шанса двинуться.

Полыхают жаром татуировки рода на запястьях, ноет лоб, и в лежащем рядом с шеей Мираниса осколке зеркала Рэми видит отражение своего лица: бледного, усыпанного капельками пота, с затухающей на лбу руной телохранителя...

"Хоть глаза больше синим не пылают и то хорошо. А что принц двинуться не может, так оно, наверное, и к лучшему," — мелькает мысль в голове Рэми, мелькает и пропадает, срывается со щеки вместе с тяжелой каплей крови, стекает по шее Мираниса, оставляет глянцево-красную дорожку, падая на ковер.

Глаза принца вновь вспыхивают синим. Вновь собирается Мир использовать свою силу, вновь думает напасть...

Рэми продолжать бороться?

Против кого?

Против Мираниса?

Боги, что же это?

— Прости! — шепчет Рэми, вставая.

Миранис не ответил: отер шею, размазывая кровь, посмотрел на свою ладонь, потом на пальцы, где окрасился красным алмаз на кольце и вдруг эхом повторил за Рэми:

— Прости. Сам не понимаю, что на меня нашло. Прости...

Рэми не зная, что сказать, кивнул.

— Собери! — показал принц на листки послания виссавийцев.

Привычный к повиновению, Рэми не подчинился. Стянул со стола скатерть, не обратив внимания, что повалилась на пол и разбилась чаша с персиками. Приложив мягкую ткань к раненой щеке, он вновь принялся собирать листки и вдруг почувствовал, как что-то твердое и холодное вошло ему в спину. Потом повернулось, раздирая мышцы.

— Рано радуешься, дружок, — догнал на грани тьмы тихий шепот.

Рэми обернулся, схватил Мира за воротник, заглянул в глаза, глубоко, и задохнулся от пылавшего там безумия...

"Боги, я дурак, но и ты не выиграешь!"

Пальцы послушно нащупывают шнурок. Смыкаются на тонкой нити, держат крепко. Не упустить! Не упустить, соскальзывая в темноту... и не упускает... Последний звук в этом мире — звук рвущейся нити. Последний луч — луч, отразившийся от статуэтки, что неотвратимо летит к полу. Последняя мысль: "Хвала богам, успел!" Теперь можно и в темно.

Глава 2. Боль брата

Пахло чем-то горьковатым и смутно знакомым.

Первой мыслью было: "Я пьян". Второй: "Удачно вчера погулял. Ничего не помню, и удрать сумел неплохо: телохранители меня так и не нашли".

Да, давненько наследный принц не убегал вот так, запросто, из замка, давненько не надирался так, чтобы ничего не помнить. Наверное, с тех пор, как в его жизни появился этот странный новый телохранитель. Рэми.

Мысль о Рэми, как и обычно, скрутила желудок горькой болью. Так говорила с Миранисом собственная совесть: мальчишка-виссавиец казался ему похожим на фарфоровую куклу в покоях матушки. Кукла та стояла на камине и притягивала взгляд как-то странной, ни на что ни похожей красотой и силой.

Миранис, которому тогда исполнилось пять лет, все не мог понять — как хрупкое может быть сильным? Потому и тянулся неосознанно к одетой в военную форму фигурке, стремясь разгадать странную загадку...

Однажды, когда матушка на миг отлучилась, Рэми подвинул к камину тяжелый стул с резной спинкой и, забравшись на него, потянулся к заветной кукле. Просто хотел потрогать, убедиться, что она настоящая, рассмотреть поближе странные, осторожные линии, а потом поставить куклу на место, пока пропажи не заметили. Но ладонь мальчика не доставала до края полки, совсем чуть-чуть, и принц встал на цыпочки на самом краешке стула, но и таким образом смог дотронуться только до длинного плаща, удивившись мягкости странной ткани.

И в этот момент дверь за спиной Мираниса скрипнула. Мальчик встрепенулся, хотел объяснить, что все не так, что он не хотел, когда нога его соскользнула с стула и он почувствовал, что летит на ощетинившуюся острыми металлическими листьями каминную решетку. Но долететь он не успел: что-то подхватило его в воздухе, прижав к белоснежному плащу с серебристой вышивкой.

— Он в порядке?

Голос матери, казался неестественным и чужим, как и всегда, когда она волновалась. В такие мгновение Мир почти ее не понимал... таким сильным оказывался акцент ларийки, обычно почти незаметный.

— В порядке, — сказал Арам, улыбаясь наследнику. — Только вот знаменитая кукла увы...

Мир только сейчас заметил на ковре белоснежные осколки в темном ворохе ткани и понял, что натворил:

— Я только хотел... посмотреть, — прошептал он.

— Что посмотреть, мой принц? — Арам поставил мальчика на землю и опустился перед ним на корточки, так, что его внимательный, теплый взгляд мужчины оказался на уровне взгляда принца.

— Почему? — осмелился спросить Миранис. — Почему он сильный... и слабый. Не как ты?

— Мой милый мальчик, — улыбнулся Арам, взъерошив ладонью волосы наследника. — Не всегда герой этот тот, кто грозно выглядит. Эта кукла изображает виссавийца... человека, который побеждает не физической силой, а своим магическим даром.

— Разве может такой победить?

— Победить может любой, — усмехнулся Арам. — Аким же, сказать по правде, был даже меня сильнее. Это высший маг, как и ты, мой архан... Мне таким никогда не стать.

Знал ли тогда Арам, что его сын, Рэми, станет такой же загадкой для принца, как та фарфоровая кукла на камине?

Рэми — камень на шее. Способ держать несговорчивых виссавийцев на коротком поводке. Это дорогой гость, которого надо оберегать, гость, что играет роль телохранителя принца. А вернее — вечная заноза, которую все никак не вытащишь. Рэми, высший маг, созданный исцелять, а не убивать, вовсе не подходящий для жесткой, с волчьими законами Кассии. А для Виссавии? Мир вздохнул.

Хоть пока Рэми и упрямится, а когда-нибудь ему придется уйти в клан целителей, стать вождем соседней, непримиримой и гордой страны, и тогда телохранитель Мира, сейчас опутанный узами богов, оттого и безгранично Миранису преданный, станет соперником принца. Потому Рэми доверять нельзя... никак нельзя. И пусть себе боги выдумывают что угодно, пусть награждают Рэми знаком избранного, но не бывать тому телохранителем повелителя Кассии...

И все же, где Мир так напился?

К горлу подкатила тошнота, выдергивая принца из мира туманных размышлений.

Почему ему так плохо?

Как надо напиться, чтобы проснуться на полу, с головой на чем-то твердом, накрытым вымазанной липким тканью.

И где эти проклятые телохранители, когда они так нужны?

Обычно после попоек Мираниса находили быстро. Еще бы: в распоряжении телохранителей был весь дозор, а в распоряжении дозора — обширная сеть шпионов. От таких даже принцу не спрячешься, как не укрывайся. И после была несущаяся по улицам столицы карета со знаками наследного принца Кассии, мятный запах зелий Тисмена, смешанный с пряным ароматом магии, ласковые прикосновения простыней и крепкий, здоровый сон.

Теперь ничего этого не было.

Зато потягивало тяжестью левый бок, страшно болела шея, и то и дело накатывала усталость, сопровождаемая наплывами тошноты.

Когда тошнота стала невыносимой, Мир, все так же не открывая глаз, поднялся на четвереньки и опорожнил желудок, почувствовав облегчение. И лишь тогда разлепил отекшие веки.

Убедившись, что находится в собственном кабинете, принц сначала удивился, потом разозлился. Хороши телохранители — он тут валяется неизвестно сколько, а они ни сном, ни духом?

Последним, что он помнил, было утро, распахнутое окно, запах мокрой листвы и цветущей черемухи. Помнил мягкость хлеба и предвкушение спокойного дня.

Потом? Осторожная поступь хариба, следивший за принцем преданный взгляд лежавшего у кровати волкодава и... неожиданно вошедший в покои виссавиец, молчаливо подавший принцу послание... А дальше — пустота.

— Странно все это, — прошептал принц, потирая виски.

Да и кабинет выглядел странно. Разбросанные вокруг книги, какие-то листы, на которых Миранис с удивлением и с возрастающим гневом разглядел посольские вензеля, запах чего-то знакомого, чего-то, что принц почему-то отказывался узнавать.

"Будьте осторожны, Миранис, — прочитал он на поднятой с пола странице. — Наши источники говорят, что вы в опасности. А наши источники ошибаются редко. Алкадий вновь набрал силы и вернулся в Кассию. Вы знаете, что он собирается делать. Вы знаете, чем вам это грозит. И вы знаете, что не способны ему противостоять."

Принц вздрогнул, прикусив губу. Еще бы не знать. Но слушать, как кто-то из соседней страны поучает его, наследного принца Кассии?

— Проклятые выскочки! — прошипел он, комкая лист и швыряя его об стену.

Он ненавидел Виссавию! Ненавидел ее тайны, ненавидел скрывающих лица виссавийцев-целителей. Но больше всего он ненавидел навязанного ему щенка-виссавийца, который вечно мозолил глаза наследному принцу.

Да, виссавийцы правы, но как и Рэми частенько прав, но кому легче от этой правды?

— Проклятый Рэми! — прошептал Миранис.

Узы богов тянули принца к мальчишке, как тянули к любому телохранителю. Верные друзья, соратники, советчики, избранники богов, которые не могли изменить, всецело посвящая себя служению престолу, которые всю жизнь будут рядом... все, кроме Рэми.

Покачнувшись от неожиданно накатившей слабости, Мир оперся рукой о пол и вздрогнул, когда его ладонь попала во что-то липкое. Неосознанно отшатнувшись, Мир посмотрел на пальцы и ошеломленно прошептал:

— Кровь?

Кровь... Ее капли на книгах, ее пятна на рассыпанных вокруг листах и лужа за спиной, откуда? Нехотя обернувшись, Мир нервно сглотнул.

Замерло на мгновение сердце, вновь забилось, бешено, пытаясь выскочить из груди, когда дошло, наконец, до Мира — на чем лежала недавно его голова.

— Рэми, Рэми! — звал он, подползая к телохранителю.

Мир дрожащими пальцами стянул с запястья Рэми серебряный браслет, провел пальцами по покрытой синей татуировкой коже и отдернул руку... Знаки рода остались неподвижными, не отозвались на властное прикосновения, не зажглись синим сиянием, значит, Рэми мертв.

— Боги, почему я ничего не помню? — шептал Миранис, выдергивая кинжал из тела и переворачивая его на спину.

Глаза Рэми были закрыты. Кожа, обычно темная, как от загара, теперь вдруг стала бледной и цвет ее не отличался от цвета приоткрытых пухлых губ. Правую щеку испачкала запекшаяся кровь, и Миранис очень осторожно отлепил от кровавого пятна длинную черную прядь, отчаянно боясь прикоснуться к рваной ране. За все свои двадцать четыре года не чувствовал он себя так плохо, как сейчас.

— Почему я ничего не помню? — повторил принц.

Мираниса охватили боль, отчаяние, раскаяние, и страстное желание, чтобы мальчишка разлепил наконец-то свои пухловатые губы, выпалил очередную глупость.

— Рэми, держись... не уходи далеко, я тебя вытащу! — прошептал он и вздрогнул, когда скрипнула за спиной дверь.

— Мой принц, прости, но это срочно, — услышал Миранис и сразу же пожалел, что распустил одного из своих друзей, разрешив ему входить без доклада.

Медленно обернувшись, Мир увидел то, что ожидал увидеть: безумное удивление в голубых, обычно холодных глазах, мертвенно посиневшее лицо. Увидел, как покачнулся всегда державший себя в руках дозорный, как оперся старшой на стол, ошеломленно глядя на лежавшее перед Миранисом тело. Увидел и вскочил на ноги, подбежал к Арману, схватил за воротник, и зашипел:

— Очнись! О боги, очнись... Приказываю тебе, слышишь! Немедленно!

— Мир, что с моим братом? — дрожащим голосом спросил Арман, переведя ошеломленный, полный боли взгляд с тела на принца. — Что. Ты. Сделал. С. Моим. Братом?

— Арман, очнись! Слышишь меня, это очень важно! Сейчас ты возьмешь себя в руки, выйдешь из кабинета и сделаешь вид, что ничего не случилось.

— Боги... Мой брат...

— Арман, меня слушай! — настаивал Мир. — Арман, что б тебя! Ради богов, послушай меня сейчас и не о чем не спрашивай. В последний раз, слышишь! Дай мне время.

— Мир, что ты наделал! — все так же полушептал, полуплакал Арман, даже не пытаясь вырваться из рук принца. — Ты убил моего брата...

— Бредишь, Арман, — похолодел принц, и его второй раз чуть не вырвало — а ведь дозорный может быть прав, что если это он? И тут же возразил, сам не знал кому — себе, Арману ли:

— Я бы никогда, ты знаешь.

— Тогда скажи, кто? — выпрямился Арман, внезапно приходя в себя. Зато ослабел Мир, выпустил воротник Армана, сел тяжело на стул и вытер выступивший на лбу пот. — Скажи, кому мне мстить?

— Дай мне время.

— Сколько?

— До полуночи, — почти попросил Мир, специально повторяя слова, чтобы до ошеломленного дозорного дошел смысл... — Только до полуночи. Прошу, Арман. Ты будешь молчать до полуночи...

— Больше не выдержу. И в полночь ты отдашь мне тело брата и назовешь имя убийцы. Дай слово!

— Даю, — быстро согласился Мир, радуясь возможности хотя бы на время отделаться от Армана и от его боли. — А до полуночи ты никому не расскажешь об увиденном.

— Да, мой принц, — сквозь зубы выдавил Арман и вышел. Мир, вне обыкновения, его не остановил, и даже не подумал наказать за дерзость. Сейчас для него существовал лишь Рэми.

— Прибери здесь! — приказал Мир духу замка. Пятна крови исчезли, а книги заняли свои места на полках. — Перенеси нас в спальню Лерина...

Приказ исполнился мгновенно. А принц так и не заметил, что у камина все так же осталась лежать всеми забытая статуэтка богини любви. Даже дух замка почему-то ее не тронул.

Котенок заглянул в полуоткрытую дверь. Никого. Прокрался по ковру, притаился за ножкой стула и тщательно вылизал переднюю лапку. Он уже собирался прыгнуть на кресло, устроиться на мягких подушках, как заметил: у пахнущего теплом камина, лежало и искрилось в отблесках огня маленькое. Круглое...

Интересно... Подкрасться к вещице, осторожно, каждый миг приготовившись сигануть обратно в полуоткрытую дверь... не спускать взгляда с игры искорок на круглом, интересном. А когда это круглое уже близко — подпрыгнуть от неожиданного звука. Зашипеть... и все же не убежать...

Это всего лишь огонь в камине. Кошка-мать мурлыкала, что неопасный. Надо только не подходить слишком близко, не позволять себя лизнуть, тогда не опасный, греет, ласкает, иногда потрескивает и вкусно пахнет дымом.

Вновь прокрасться к вещичке. Застыть совсем рядом, приглядываясь. Понюхать. Не пахнет. Потрогать лапкой. Шевелится. Толкнуть. Катится. Испустить охотничий крик, прыгнуть, броситься следом, догнать и толкнуть сильнее! И еще, еще!

Весь день не могла найти себе места Аланна, пугая нервозностью харибу. Как ни старалась, не могла она избавиться от дурного предчувствия. Всю ночь снился странный сон: Рэми, что извивался в языках огня, крик Армана, зовущего брата, и весь день слышался в ушах крик жениха.

Не выдержав, она даже попробовала пойти в покои жениха, но Рэми там не было, а его "тень", Эллис, вежливо заметил:

— Мой архан на дежурстве. А вам я хотел бы напомнить о запрете принца.

"Почему принц запретил встречаться с Рэми? По какому праву?" — чуть не заплакала Аланна. До этого сна она еще могла спокойно переносить разлуку, зная: приблизится зима, вместе с первым снегом минует срок помолвки, и она официально станет женой Рэми. А тогда даже Миранис не сможет их разлучить.

Но дождаться того дня было очень сложно.

— Что-то передать? — голос хариба убивал сочувствием.

Аланна ненавидела, когда ей сочувствовали. Поняв, что выдала свои чувства, девушка раздраженно прикусила губу, неосознанно выпрямилась.

Боги, привычная с детства "держать лицо", она опозорилась перед харибом жениха из-за какого-то сна? Предчувствий? Узнают при дворе, стыда не оберешься.

— Когда он вернется, скажешь об этом моей харибе. Ничего больше, — сказала Аланна, ловя удивление в глазах "тени архана". И только потому не добавила: "...и что с ним все в порядке".

— Как прикажете, моя архана, — поклонился хариб.

Аланна чуть ли не выбежала из покоев Рэми и понеслась по запутанным коридорам замка. Лишь когда зашуршал под ногами мягкий ковер, приглушая шаги, она со страхом поняла, что забрела в личные апартаменты принца.

И как только дошла сюда, минуя стражу? Хотя да, стража в последнее время ее не трогает. Может, как невесту телохранителя принца, или как невесту любимого брата главы северного рода, Аланна не знала, да и знать, по сути, не хотела. Как не хотела замечать назойливой охраны, что наблюдала за каждый ее шагом вне замка.

Дверь в кабинет принца была приоткрыта и за ней тихонько пощелкивал поленьями огонь в камине. Стоило сделать несколько шагов, заглянуть осторожно внутрь, возможно, увидеть Рэми и успокоиться, но было страшно и стыдно. Преодолев искушение, Аланна чуть было не прошла мимо, как услышала доносившийся из кабинета странный шум.

Что-то покатилось по полу, что-то серебристое мелькнуло в проеме, потом показалось пушистое тельце, и Аланна поймала полосатого шалунишку за шкирку, прошептав:

— Боги, в покоях принца!

Котенок извивался, сопротивляюще верещал, вырываясь. Но Аланна, уже тихой тенью проносилась по коридорам, поглаживая бархатную головку безобразника. Отворялись перед ней двери, сгибались в низких поклонах дозорные, мягко покачивались тронутые сквозняком портьеры, и Аланна не уставала ругать себя за глупость. С Рэми все в порядке, несомненно, в этом замке не может произойти ничего плохого. Дух замка не допустит, магия, охраняющая повелителя и его семью, телохранителей — не допустит. А дурное предчувствие в груди... дурь, и ничего более.

Котенок постепенно успокоился, замурлыкал, его мордочка потерлась о ладони Аланны, потыкалась в подушечки пальцев в поисках молока, и, не получив желаемого, звереныш просительно мяукнул.

— Вот ты где! — девочка в коротеньком платьице вынырнула из бокового коридора так неожиданно, что Аланна чуть было не выпустила из рук несчастного котенка.

Веснушчатая девчонка спохватилась, неуклюже поклонилась. Ее личико потемнело в полумраке коридора от залившей его краски, а голос заметно задрожал:

— Прошу прощения, архана.

— Береги его, — ласково ответила девушка, отдавая котенка хозяйке. — Больше не отпускай.

Зина почти бежала по коридору, стараясь быстрее миновать опасную близость к покоям наследного принца. Она бы никогда сюда и не заглянула, только вот советник повелителя Ферин был на диво старомоден. Он не любил исполнительного и невидимого духа замка, зато любил молоденьких служанок и требовал от них большего, чем подача фруктов или смена постели.

В первый раз Зина попалась Ферину на глаза полгода назад. Тогда она была другой: "пышкой". Тогда к ней приглядывался ученик повара и все поговаривали о свадьбе. И тогда, ранней весной, увидела она во дворе замка стройного, разодетого в пышные одежды Ферина.

Говорили Зине умудренные опытом служанки — не показывайся на глаза арханам. Но девушка аж расцвела, когда приятно пахнущий советник повелителя обратил на нее внимание. А потом была долгая и страстная ночь: Ферин умел быть нежным. Когда хотел. И тогда он почему-то хотел.

Но минуло несколько лун. Ферин, позабавившись с пышкой, более не брал ее в постель, а глуповатая Зина мигом поумнела, когда сообразила, что ест за двоих.

Ученик повара все еще бредил о свадьбе, в то время, как его невеста отчаянно искала выход... Ее не слишком большого ума хватило, чтобы додуматься, куда пропадают некоторые "любимицы" Ферина. Зина знала, что домов забвения в городе много, девки в них от прихотей клиентов умирают быстро, потому молодой и симпатичной Зине там будут только рады.

Признаваться, что беременна — нельзя, погубит ее советник. И за дитё жениха малыша не выдашь: Зина великолепно помнила, как подруга ее попыталась. Малыша отнесли в храм, положили на алтарь и под унылое завывание жрецов проступили на тоненьких запястьях ребенка знаки рода отца, да вот только не мужа.

Зина помнит, как вместе со всеми негодовала, когда неверную жену за волосы тащили по двору храма в повозку. Что с ней было потом, Зина не знала... А теперь боялась узнавать, потому и собрала последние денежки, чтобы пойти к колдунье.

На всю жизнь запомнит Зина и беззубый рот женщины и дикую боль, когда выходил из нее ребенок. Тогда, наверное, и прилип к ней проклятый кашель.

Зина вынырнула из воспоминаний, остановилась у ступенек и согнулась, пытаясь сдержать новый приступ. Нельзя, не здесь. Не возле покоев принца, где никак нельзя обращать на себя внимание. "Служанка должна быть незаметной" — учила ее мать. Умирать Зина тоже должна незаметно?

Почему боги с ней так жестоки? Ученик повара был заботливым... Стоило любимой пышеньке начать кашлять, как жених привел к ней виссавийца-целителя.

Не забыть пышке пронзительных черных глаз поверх тонкой, уложенной аккуратными складками повязки. Не забыть холодных слов, произнесенных с легким, едва ощутимым акцентом:

— Ты не пожалела своего ребенка, так почему я должен жалеть тебя?

Боги, как могут быть целители столь жестокими? Как могут говорить подобное? Вот и здесь коридор обит зеленым, как цвет плаща виссавийца, мелькнувший тогда в дверях каморки:

"Почему зеленый? — подумалось пышке. — Такой красивый цвет, а приносит несчастье..."

В тот день она потеряла все: жениха, родню, друзей. Если целитель отвернулся от пышки, то и другим она была не нужна. А кашель все больше выедал внутренности, все чаще горело в груди по ночам, и все дольше сотрясали тело приступы, пока пышка не иссохла подобно соломе на худой крыше.

"Боги, за что?" — согнулась она надвое, всеми силами стараясь не поддаться приступу и не обратить на себя внимание стражи.

И угораздило же сегодня советника вспомнить о былой игрушке. Даже послал за ней, и когда пышка застыла у дверей, намереваясь постучать, из-за украшенных резьбой и позолотой створок до нее донесся чужой, издевающийся голос:

— Вижу, что ты жив, брат.

— Меня это тоже не радует, — раздраженно ответил Ферин.

— Не волнуйся, не получилось так, попробуем иначе...

Зина отпрянула от дверей, пока ее не заметили. Некоторые разговоры лучше не слышать, это она усвоила с самого детства. Потому отошла вглубь коридора, отдышалась, вновь тенью скользнула к двери и осторожно постучала.

— Войди.

Как ни странно, Ферин был один, а неведомый гость куда-то исчез. Увидев Зину, архан нахмурился, окинул ее презрительным взглядом и прошептал:

— Красота иссякает быстро. Особенно у быдла. Но у меня нет желания искать другую.

На этот раз он не был ласков: вжал ее в стену, грубо задрал юбки, взял быстро, больно, не церемонясь, и выставил за дверь:

— Больше не приходи.

Зина была только рада, стрелой полетев по коридорам, и, добежав до узкой винтовой лестницы, согнулась пополам, стараясь не кашлять. Впрочем, боги на этот раз смилостивились и кашель быстро отпустил. Она осторожно, боясь вызвать новый приступ, выпрямилась, и тут-то и заметила у ступеньки маленькую статуэтку Анэйлы на шелковом шнурке...

Ей бы жениха. Который бы любил. Ей бы вернуться в деревню, пойти к знахарке и упасть на колени, моля о помощи... Ей бы прощения...

"Анэйла, дай мне суженного. Пожалуйста. Такого, как ученик повара... я уж больше не отпущу, не предам, никому кроме него не дамся. Жизнью своей клянусь... никогда. Пожалуйста!" — молила она, прижимая к груди статуэтку.

Дрожащими пальцами Зина связала концы разорванной нити. Амулет, мелькнув в блеске свечей, скрылся в складках холщовой рубахи.

Сегодня Арман ненавидел свою работу. Он великолепно замечал изумленно-настороженные взгляды собственного отряда и старался держаться как можно естественнее, но удавалось ему плохо. Хариб, не отходивший от архана ни на шаг, то и дело подавал ему тайком успокаивающие зелья. Некоторое время они действовали, оглушая, но чуть позднее вновь поднималась к горлу горькая волна, и Арману казалось, что он задыхался. И тогда хотелось послать всех подальше, бросить этот проклятый отряд, его глупые проблемы, и скрыться в своих покоях.

Боги, что он тут делает! У него брат умер!

Нар вновь коснулся руки архана, посмотрел сочувственно, и шепнут на ухо, показывая на закатывающееся за острые башенки храма солнце:

— Еще немного.

Арман вдохнул через сжатые зубы холодный, влажный от тумана воздух. Нар прав — с заходом солнца истекут и последние мгновения дежурства, наконец-то. Арман чувствовал, что смертельно устал притворяться, устал тушить в себе горечь и боль.

Его брат умер, а он должен ходить по замку, как ни в чем не бывало, выслушивать доклады, вникать в чужие проблемы... а Рэми... больше нет.

— Старшой! — позвал кто-то.

Арман резко обернулся. Судя по встревоженному лицу Дэйла, чуют в отряде неладное. И лезть к нему, Арману, лишний раз бояться. Но лезут, значит, дело серьезное.

— Там... — начал коренастый, крепко сбитый дозорный. — Там служанка. Странное с ней что-то. Всегда тихой была, спокойной, а тут как взбесилась. На людей бросается. И глаза у нее... шальные! Ее повара скрутили и в кладовке заперли. Кляп в рот вставили, а то орала по-страшному. Посмотрел бы ты...

— Посмотрю, — бесцветно согласился Арман.

Смотреть было не на что. Когда кладовку открыли, оказалось, что служанка лежит в луже крови, уставившись широко открытыми глазами в деревянный, потемневший от времени потолок.

— Мне сказали, что она связана, — холодно отметил Арман, осторожно обойдя лужу крови и нагнувшись к девушке.

Худющая, как и большинство служанок, с натруженными, потрескавшимися руками. На красиво очерченных губах — кровавая пена.

— Она сама! — лепетал повар. — И как выбралась? С веревок-то? Старшой, смилуйтесь, сама она!

Арман приспустил щиты и почувствовал страх повара, неприкрытый, как и у любого рожанина, щитами. Даже не перед старшим или дозорным страх, а перед непонятной, оттого особо страшной смертью.

— Вижу, что сама! — быстро ответил Арман.

Видел, но не верил. Умершая, хоть и была неказистой, а на шее у нее висела статуэтка Анэйлы. Значит, любви у богини просила. Верила. Так с чего бы это? Чтобы служанка сама себе вены перегрызла? Как животное, охваченное... бешенством.

Арман вытер выступивший на лбу пот. За свою жизнь он видел немало мертвых тел, но это почему-то ужасало и настораживало. Что-то тут не так.

Свет фонаря перекрыла тень. Арман поднял голову и вздрогнул: перед ним стоял хариб наследного принца.

— Уже? — прохрипел дозорный, чувствуя, как у него пересыхает во рту.

Темные глаза хариба чуть блеснули сочувствием. И когда тот кивнул, Арман забыл в одно мгновение и об умершей служанке, и о дозорных, и обо всем мире. Его ждет брат.

— Что прикажешь делать с трупом?

Арман остановился в дверях и, с трудом собравшись мыслями, ответил:

— Нечего тут более искать. Пошли за жрецами смерти, пусть заберут тело. И прикажешь духу замка убрать кровь.

— Сделаю, как ты приказал, старшой.

Путь по коридору до покоев наследного принца показался Арману вечностью. За это время он успел собрать воедино все воспоминания о брате: детскую ревность, когда мачеха-виссавийка ласкала Рэми и забывала об Армане, боль потери, когда Рэми сгорел заживо в охваченном пожаром замке... и шок по прошествии многих лет — не сгорел. Вот он стоит, живой, невредимый, вот...

А потом гордость за повзрослевшего братишку. За его огромную силу, которой Рэми пока не умел пользоваться. За великую честь для их рода — один из них смог стать телохранителем наследного принца...

И что теперь? Рэми мертв. На этот раз — точно мертв, Арман чувствовал это своей кровью оборотня.

Очнулся он у дверей в покои телохранителя наследного принца, Лерина. Почему Миранис так боится огласки и перенес брата именно сюда? Смерть младшего брата главы Северного рода укрыть не удастся никому, даже наследному принцу.

Вслед за харибом Мираниса Арман вошел в пустую сегодня приемную, потом в кабинет Лерина и некоторое время стоял у закрытых дверей, пока хариб мысленно предупреждал принца об их приходе.

— Войди! — донесся изнутри приказ Мираниса.

Хариб приоткрыл дверь, пропустил Армана внутрь, а сам не вошел, оставшись снаружи.

— Ты звал меня? — спросил Арман.

— Звал, — ответил тихим, уставшим голосом принц, отходя от кровати. Арман вздрогнул, различив в полумраке тело брата на поблескивающих шелковых простынях. — Рэми не должен оставаться один, а меня зовет отец... Обещай мне, что не выйдешь из спальни. Обещай, что дождешься моего прихода. Что бы не случилось.

Просит, не приказывает?

Мир вдруг посмотрел на Армана усталым, беспомощным взглядом.

— Обещаю, — быстро ответил Арман.

Глава 3. Братья

Волкодав зевнул и опустил отяжелевшую голову на лапы, тихонько заскулив: не любил он этих покои. Здесь пахло пылью и ароматическими травами, от которых то и дело слезились глаза. И тогда погруженная в полумрак спальня вдруг расплывалась, а где-то вдалеке вспыхивали пятнышки: огонь в вечно живом, пышущем жаром камине.

В такие мгновения волкодав часто-часто моргал, пытаясь согнать с глаз ненавистную пелену, и на время зрение восстанавливалось... Тогда он вновь успокаивался, глядя как стекают на пол складками бархатные шторы.

Он знал, что за шторами огромное, во всю стену, окно. В покоях хозяина он часто сидел у такого же окна, и смотрел, как сменяются за прозрачной преградой дни и ночи... Это никогда не надоедало.

Хозяин окна не завешивал, хозяин тоже любил смотреть через прозрачную преграду на парк, сидя неподвижно в кресле. В такие редкие мгновения волкодав был счастлив: он клал голову на колени хозяина и мог почувствовать, как пальцы человека осторожно гладят голову, перебирая густую, слегка курчавую шерсть.

Хозяина здесь не было. Вздохнув, пес опустил веки. Приятно грел лапы и брюхо ворсистый, темный ковер. Поднимался от ковра легкий, щекотавший ноздри туман, пахнущий как хозяин, когда загорались сиянием его глаза.

Там, за пределами все более окутывавшего волкодава сна, нависала над ним кровать. Место, которое он в этой комнате сегодня не любил больше всего...

Раздались шаги за дверью. Узнав тихую поступь, волкодав сел, осторожно забил хвостом по ковру, стараясь быть тихим. Сон людей нельзя отпугивать нельзя, за это больно наказывают, а волкодав не любил, когда его наказывали.

Мир вышел, оставив Армана наедине с телом Рэми и сидящим у огня волкодавом.

Не осмелившись посмотреть на брата, Арман подошел к камину, обойдя пса. Подбросил почти погасшему огню немного березовых дров, погладил собаку и, решившись, повернулся к кровати.

Увидев Рэми, Арман удивился, но даже удивление то было придавленным. Будто что-то внутри боролось с нарастающей болью, отказываясь до конца поверить в смерть единственного в этом мире близкого человека.

Худой, и после смерти кажущийся еще более худым, убранный во все черное, Рэми как будто мирно спит. Рассыпаны по подушке волосы цвета мокрой земли. Чуть приоткрыты пухлые губы, показывая ровный ряд зубов. Рана на щеке, что впилась в память Армана, тщательно залечена, и остался от нее лишь едва заметный шрам, который, как дозорный знал по собственному опыту, через несколько дней должен был исчезнуть... у живого человека. Но Рэми не жил. Тогда зачем было исцелять его раны? Тратить силы? Какая честь... от наследного принца...

Арман горько усмехнувшись наконец-то решился подойти к кровати, опустился перед ней на колени, коснулся холодной ладони брата, и горячо поклялся.

— Отомщу! Видят боги, узнаю, кто это сделал и отомщу!

Волкодав вновь заскулил. Подошел и ткнулся в плечо Армана влажным носом. Арман охватил голову руками, стараясь хоть немного притушить раздирающую изнутри боль и горечь.

И слова. Пустые слова... отомщу, найду, убью собственными руками, они столь неуместны и столь глупы. Не сейчас, позднее. Сейчас он попрощается с Рэми, а позднее отдастся во власть мести.

Рэми... Арман осторожно провел ладонью по лбу брата, откидывая темный локон. И вздрогнул.

Кажется ему, или в самом деле шевельнулись ресницы брата? Может, вовсе не мертв... Но Арман — оборотень, а зверя внутри не обманешь. Рэми никогда не оживет.

Арман некоторое время смотрел на мертвого, душа в себе надежду, а потом сел на пол, безвольно опустив голову на ладони. Только сегодня, только наедине с телом брата он позволит эмоциям взять вверх... в потом... вновь станет сильным и безжалостным. Завтра...

— Боги, почему? — простонал Арман, проклиная тот день, когда согласился, чтобы Рэми стал телохранителем Мира.

Повелителя послушал. Отдал ему племянника вождя Виссавии: ведь Рэми так сильно ненавидел своих родственников. За что? Арман не спрашивал. Хотел, чтобы брат сам выбрал.

А зря. Надо было вспомнить, что он глава рода, связать, оглушить, силой отправить в Виссавию. И тогда бы Рэми жил. Наследник вождя, которого все считали мертвым, он бы жил в почестях, охраняемый чужой силой. Жил бы, хоть и не хотел такой жизни.

— Не усмотрел я тебя братишка, прости. Вновь не усмотрел.

Арман приказал духу замка раздвинуть шторы, просто не мог больше выдержать этой тяжелого, бездушного полумрака. Послушно потухли светильники. Неясный свет месяца влился в комнату, осветил лицо Рэми, сделав его почти живым.

Арман поцеловал брата в лоб, вновь опустился на пол. Бесшумно покатились слезы, впитываясь в ларийский ковер, и время будто застыло... рассеялось в полумраке. Там, за окном ушел за деревья месяц, ночь окутывала дома темным одеялом. На одеяле подмигивали далекие огоньки, напоминая Арману неясный свет свечей на траурном ложе.

Скоро придет принц, и Арман потребует отдать ему тело брата. Увезет Рэми в родной замок, домой, похоронит в семейной гробнице под сенью столетних дубов, рядом с отцом.

Похоронит?

Тихо скулит у дверей волкодав принца, ворочается, стремясь улечься поудобнее. Потрескивает пламя, пожирая дрова в камине, вновь загораются один за другим в углах комнаты светильники.

Страшной была эта ночь. Арман так часто видел мертвых. Иногда сам убивал. Иногда — искал убийц. Иногда — жалел о том, что нашел. Как в тот день...

Тогда лунный свет окутывал улицы столицы серебристым сиянием, и Арману было в ту ночь было особенно плохо.

Вне обыкновения, не помогали зелья Тисмена, потому-то и сдерживал с трудом старшой рвущуюся к горлу серебристую волну. Еще немного и он станет зверем... ошарашив ничего не подозревающих дозорных. Еще чуть-чуть и выдаст он тайну, что хранил уже целых двадцать четыре года. Он — оборотень. Нечисть, которую в Кассии убивали.

Почувствовав, что взмок, Арман вдохнул прохладный воздух и с облегчением свернул за угол, туда, где в переулке ждал его испуганный Зан.

— Старшой, глянь! — дозорный опустил фонарь чуть ниже, чтобы круг света выхватил тело на мостовой.

Арман равнодушно посмотрел: убитый лежал на животе, вперив невидящий, слегка удивленный взгляд в глухую стену дома. Молод еще, почти мальчишка. Такому бы жить да жить...

— Не люблю тех, кто бьет в спину, — сказал Арман, имея ввиду торчащий из тела кухонный нож.

— Вас, магов, иначе не достанешь, — ответил ему холодный голос.

Вздрогнув, Арман посмотрел на вышедшую из тени высокую фигуру и мысленно активизировал знаки рода.

— Не напрягайся, архан. Убегать я не собираюсь. Сопротивляться — тоже. Толку-то?

Арман раздраженно махнул рукой, и говоривший умолк. Теперь можно заняться умершим: скованный по рукам и ногам силой Армана, убийца не то что сбежать, двинуться не сможет, так и будет стоять в двух шагах, ожидая, пока придет его очередь.

Приподняв край залитого кровью плаща, Арман обнажил ладонь убитого. Аккуратно отвел пену кружев, добираясь до неподвижных, выведенных темной краской на запястьях, знаков рода и тихонько присвистнул: синие.

"Архан, — раздался в голове голос Зана. — Заноза в нашу задницу, мать его!"

"Не только высокорожденный, — задумчиво ответил Арман, прочитав знаки. — Еще и младший сынок главы южного рода..."

— Ты ведь понимаешь, что тебе за это будет? — спросил старшой, вернув убийце возможность говорить.

— Понимаю, отчего не понимать, — ответил тот. — Ваш арханчонок к нам частенько в трактир являлся... думал, что никто не знает, кто он и откуда. Все знали: еще в первый день люди папаши приперлись, с приказом — не трогать. Мы и не трогали, пока он нас трогать не стал... Твой арханчонок совсем зарвался... С дружками дочку мою поймал, в подворотню затащил и... ты мужик умный, понимаешь, что дальше было. Девочка моя, как они ее отпустили, так к речке пошла. Только через два дня ее из воды выловили...

Арман иначе посмотрел на умершего "архачонка".

— Мог бы прийти ко мне, — сказал Арман. — Ты же знаешь... я бы...

— Справедлив ты, старшой, но ничего бы ты не сделал, — горько ответил трактирщик.

"Сделал бы, — подумал Арман. — И на любимых сынков арханов управа есть. К жрецам надо было идти, а те прямиком к главе рода... и отмаливать бы смазливому мальчику грешки в храме какой годик, на хлебе и воде. А его папочке — платить бы все это время храму золотом... за содержание сынишки. А потом мальчишку в провинцию, под присмотр дозорных, чтобы глупостей не делал. Не он первый, не он последний. А теперь что? Теперь он да... заноза на нашу задницу, и не более."

— Я его, падлу, седмицу выслеживал, — продолжил трактирщик, — пока он один, без дружков выйдет. Вот и вышел, к любовнице собрался, она на соседней улице живет. А дальше... дальше мне все равно.

И умолк, так и молчал до самого конца. А когда через несколько дней последний вздох его оборвался на городской площади дыханием смерти, Арман смешался с толпой и устало побрел по городским, чуть тронутым инеем, улицам. Он вспоминал сухие, отчаявшиеся глаза жены убийцы, и пообещал себе хоть немного помочь молодой, несколько наивной вдове и ее пятерым детям.

— Отомстил за дочь, а семью на голодную смерть обрек, — как бы прочитал его мысли Зан. — Эта погрязшая в горе дура одна трактир не потянет. Не понимаю...

Арман тогда тоже не понимал. Только теперь, сидя рядом с мертвым братом, понял. Больше всего на свете хотел бы он сейчас сжать шею убийцы, заглянуть ему в глаза, глубоко, насладиться его болью, убивать долго, мучительно... Может, тогда станет легче?

Может... Но теперь кажется, что легче не будет никогда. И с каждым вздохом вдыхает Арман новую порцию боли, только сейчас начиная верить... брат мертв.

А ночь за окном сгущается. Один за другим гаснут огни на одеяле раскинувшегося вокруг замка города. Да и в самом замке становится тихо... сонливо. Даже огонь в камине сонливый, постепенно устает есть дрова и тихо подмигивает ярко-красными угольками.

Волкодав давно заснул. Во вне шевелит лапами и повизгивает. Наверно, снится ему лес. Охота. Вкус свежего мяса. И завидует этому сну кровь оборотня в Армане. Лес, темнота, ласковый свет луны — вот что ему сейчас нужно, вот где можно забыться... убежать от боли. От бессилия собственного убежать...

Волкодав вдруг затихает. И через мгновение хочется Арману услышать звук, хоть какой-нибудь, только не эту тишину, что давит на плечи, усиливая и без того почти невыносимую боль... и будто отвечая на его просьбу пролетает по комнате чужой, едва слышный стон...

Арман застыл. Не было стона... Не могло быть!

Волкодав поднимает голову, смотрит на Армана влажными, агатовыми глазами, тяжело встает и медленно подходит к кровати. Скулит. Не жалобно, как недавно, а радостно, приветственно машет хвостом, бьет им по плечу Армана.

Это не может быть правдой. Но должно...

Медленно поднимает глаза Арман, видит только бледную ладонь брата, которую осторожно лижет все так же поскуливающий волкодав. Чуть шевелятся тонкие пальцы, будто отвечая на ласку, вновь доносится до ушей Армана стон, и нет уже места сомнению: пальцы судорожно Рэми сжимаются, мнут шелк, и Арман отпихивает пса от кровати, бросаясь к брату.

Пылают щеки Рэми румянцем, исходит дрожью тело, темнеют простыни, впитывая кровавую испарину. Вновь полный боли стон. Потом крик. И Рэми опадает на подушки, затихая.

— Рэми, — тихонько зовет Арман, боясь даже прикоснуться в вновь неподвижному телу на простынях.

Не шевелится... Осторожно, еще до конца не веря, Арман протягивает руку, касается щеки брата — горит, да так, что страшно. Кажется, кожа сейчас не выдержит, иссохнет и пойдет трещинами... И тогда Рэми вновь умрет. Вновь?

— Рэми, — засуетился Арман. — Держись, братишка! Я счас... Позову кого-нибудь... только держись... прошу!

Губы Рэми приоткрылись, испуская еще один стон, заканчивающийся словом:

— Больно.

— Терпи.

— Больно! — уже громче повторяет Рэми. — Болит!

— Что болит?

— Все! Ар. Болит! Ар!

Рэми порывается вскочить с кровати, но Арман не дает, чутьем оборотня понимая, что вставать брату нельзя. Потому, почти грубо вжимает Рэми во влажные простыни, не давая тому даже шанса двинуться. Пусть и рвется Рэми, кричит, сопротивляется, мечется в бреду... Радость и жалость, желание помочь и горечь беспомощности, не дать уйти, не пустить... сжать в объятиях, крепко, еще крепче. Живой, живой ты... хоть и плачешь от боли, рвешься. Не уйдешь... больше никуда не уйдешь. Ну пущу! Боги, не позволю!

— Не уходи! Даже думать не смей! — шипит Арман, когда Рэми вновь стонет, сотрясаемый новым приступом. — Не смей сдаваться, слышишь! Слышишь! За гранью тебя найду, если сдашься! Не смей!

Скрипят за спиной двери, кто-то поспешно вбегает внутрь, отталкивает Армана и чувствуется в воздухе пряный запах магии.

— Т-с-с-с... — бормочет молодой, не старше видевшего двадцать четыре зимы Армана, а уже давно седовласый Лерин. — Т-с-с... уже все...

— Больно, — шепчет Рэми.

— Знаю, — спокойно отвечает Лерин, и в глазах его утихает синее сияние. — Терпи, дружок. Пройдет. Возвращаться из царства мертвых всегда нелегко. А теперь спи... спи, друг, а когда проснешься, боль минует, обещаю...

Волкодав вновь заскулил, ткнулся в ладонь Армана теплым, слегка влажным носом, возвращая дозорного в полумрак комнаты. И только сейчас понял Арман, что бьет его лихорадочная дрожь, а туника промокла от пота.

Но кровь оборотня, подарок и проклятие отца, вновь не дает ошибиться. Рэми был мертв. Но теперь — жив. Боги, этого быть не может... За возвращение мертвого из-за грани приходится дорого платить, слишком дорого. И платить придется Рэми!

Хлопком по приказу Лерина задергиваются шторы на окнах, и дух замка зажигает ярче светильники. Запах магии почти мгновенно выветривается, его заменяет тонкий аромат соснового леса, смешанный с запахом мяты. Рэми жив... жив.

Успокоительно шепчет заклинания Лерин, касаясь лица больного костлявыми, унизанными перстнями пальцами. У него получается лучше, чем у Армана — Рэми быстро успокаивается и дышит ровнее.

Щеки его из ярко-красных становятся розоватыми, как у ребенка, появляется на губах спокойная улыбка, и он поворачивается на бок, поджимая к груди колени.

— Спи уж, герой, — чуть иронично, чуть устало бормочет Лерин, укутывая спящего пушистым одеялом.

А потом быстрым жестом развязывает широкие завязки, отделяя себя от кровати полупрозначной, вышитой серебром тканью.

— Вы мне ничего не хотите объяснить? — тихо, боясь разбудить брата, спросил Арман.

— Я ничего не буду вам объяснять, старшой, — ушел от ответа Лерин, протянув руку, и на ладони его появилась чаша с чем-то густым и красным, пахнущим спиртным. — Принц ждет вас там!

"Там" — это было за небольшой, украшенной резьбой дверью, через которую Арман недавно вошел в спальню Лерина.

Но к Миранису Арман, вне обыкновения, не спешил. Мир еще немного подождет: сейчас Армана волнует только Рэми. И потому он добьется у Лерина хотя бы слово правды, несмотря на сжатые губы телохранителя, его неодобрительный взгляд, синеву под глазами, как после нескольких бессонных ночей, и нотки усталости в голосе.

Но умирал не Лерин, Рэми. Не Лерин метался недавно на подушках — Рэми. И Арман узнает, по чьей вине. Сейчас!

— Кто его?

— Рэми сам расскажет, когда проснется.

— Когда Рэми проснется?

— Думаю, к вечеру.

Лерин, не обращая более на гостя никакого внимания, приподнял портьеру, за которой оказалась небольшая нишу с статуей Радона и чадившими у ног статуи светильниками. Телохранитель остановился на пороге и добавил:

— Несколько дней будет донимать Рэми усталость, но не более. Все закончилось, старшой. А теперь, будьте добры, оставьте нас. Вы и так сегодня узнали слишком много для обычного архана.

Раньше, чем упала тяжелая портьера, Арман увидел, как Лерин опустился на вышитый знаками Радона коврик и, склонив перед статуей голову, погрузился в молитву.

Арман лишь скривился, более не настаивая на ответе: знал он, что аристократичный Лерин его не любит. А почему не любит тоже знал — за кровь оборотня.

Знал, но не понимал, не чуя своей вины. Даже в ипостаси зверя разум Армана оставался человеческим... но такие, как Лерин, этого никогда не поймут. Никто его не понимает, кроме Рэми и Мира. А Арману ведь большего и не надо.

Глава 4. Целитель судеб

Книг было много. По мнению Армана, слишком много: уходящие под самый потолок стеллажи были заставлены толстыми томами, каждый из них в аккуратной кожаной обложке с золотым тиснением. Лерин любил порядок.

Между стеллажами у окна стоял небольшой письменный стол, на нем: округлый, переливающийся мягким светом светильник, пучок перьев в подставке и аккуратно сложенная бумага с витиевато выведенной буквой "Л" в нижнем правом углу. И совсем неуместная здесь ваза с только что очищенной морковкой.

За столом удобно устроился в кресле раздраженно листающий книгу Миранис.

— Успокоился? — спросил принц, грохнув фолиант на стол и подняв небольшое облачко пыли. — Боги, нудно-то как!

Арман бросил короткий взгляд на толстый том, прочитал на обложке "Пособие по выращиванию драконов" и низко поклонился:

— Да, мой принц.

— "Да, мой принц", — передразнил его Мир, выбирая из вазы морковку посочнее. — Иногда ты забываешь, что я — твой принц. И это мне на руку. Поклонов и "мой принц" мне и без тебя хватает.

Арман не поверил Миранису. С тех пор, как девять лет назад его, пятнадцатилетнего подростка, вызвали во дворец, он не уставал поражаться своему ровеснику-принцу — детская непосредственность, что так и норовила смениться опасной жестокостью.

Принц был умелым игроком: он постепенно ослаблял веревку, давая почувствовать свободу, чтобы в самый неожиданный момент резко дернуть, удавкой сдавливая шею, да так, что перехватывало дыхание от близкой смерти.

В первый раз Арман почувствовал удавку, нечаянно открыв — Мир тоже оборотень. Арман тогда был слишком молодым и неопытным, потому и совершил ошибку: попробовал поговорить с наследником по душам, поделиться своей болью, утишишь боль Мира.

Но все вышло совсем не так. До сих пор Арман помнит сумасшедшие от страха глаза принца, вспыхнувшие синим цветом магии. Вкус собственной крови во рту и вспышку перед глазами, когда вбежавший в спальню наследника Лерин схватил Армана за волосы, процедив сквозь зубы: "Вы не равны. Никогда об этом не забывай. Никогда не забывай держать язык за зубами".

Арман не забывал: ни предупреждения, ни полученного урока. Хоть и любил он принца и был ему безгранично предан, но с тех пор в присутствии наследника не расслаблялся никогда. И постепенно он научился угадывать тот момент, когда веревка вновь начинала натягиваться, а принц — нервничать.

Только угадывать — невидимые глазу щиты и самообладание у наследника были почище, чем у любого архана и почуять настроение Мираниса до конца никогда не удавалось. Можно было только по легкому движению уголка рта, по выражению глаз, по тембру постукивания пальцев о подлокотник уловить приближение опасности и постараться правильно подобранным словом ослабить гнев Мираниса.

Вновь с легким треском разломилась морковка. Чуя себя не очень приятно под внимательным взглядом принца, дозорный послушно сел на указанный ему стул.

Сейчас Мир ослаблял веревку. Откинулся на спинку кресла, вплел пальцы в густые, до плеч, волосы, улыбнулся широко, как ребенок, и хрустнул морковкой.

— Ты хотел поговорить? — осторожно спросил Арман.

Он был дерзок лишь потому, что устал как никогда в жизни. Он хотел вернуться к брату, убедиться, что тот жив, что можно забыть пережитый кошмар, но принц будто издевался: закинул ноги на стол, подтянул к себе очередной фолиант, стряхнул с него пыль рукавом и распахнул книгу где-то на середине.

— Забавные книжки у Лерина, — заметил он, откусив от морковки еще кусок.

Арман не обманывался веселой улыбкой принца. От отчетливо видел тонкую морщинку между бровями наследника, его горящий, как в лихорадке, взгляд, и понимал, что принц встревожен и Армана ждет тяжелый разговор.

Говорить с Миром, стараясь не сказать лишнего и в то же время быть правдивым, было для Армана всегда тяжело. Фальшь Миранис, увы, чувствовал очень хорошо, а правду прощал не всегда.

— Мир, прошу тебя, — решился Арман.

— Просишь о чем? — спросил Мир, бросив на дозорного холодный взгляд.

Веревка натянулась. Заныла предупредительно шея, но Арман продолжал:

— Объясни.

— Объяснить что?

— Я видел брата... такое не может жить... Не обманывай меня, Мир. Я ведь тоже — оборотень. Я чую мертвеца. Рэми был мертв, так как же...

— Не понимаю, — быстро ответил Мир, поднимаясь.

Не смея сидеть, когда принц стоял, Арман вскочил на ноги. Вовремя — Миранис шагнул вперед, оказавшись так близко, что Арман почувствовал его дыхание на своих щеках. Стоя неподвижно, он ждал, пока наследник продолжит говорить, и не осмеливался поднять взгляда. Только телохранители осмеливались. Простой архан за дерзость мог поплатиться тягучей болью в мышцах, которая любого, даже высшего мага, мгновенно ставила на колени.

— Недавно ты оплакивал брата, — в голосе принца слышалось раздражение, — теперь не доволен, что Рэми жив?

— Я доволен, — преодолел невольную слабость Арман. — Но как дорого мы за то заплатим?

— Ты чего-то не понимаешь, Арман, — жестко ответил Мир.

Удавка сжалась чуть сильнее. Накажет? Ведь может... Арман вспомнил, наконец-то, каким тоном разговаривал он сегодня с принцем. В чем его обвинял... называл убийцей. Наследника трона? Высшего мага? Накажет... что же, пусть и так. Арман выдержит. Все лучше, чем смерть брата.

Но Мир удовлетворился малым — сжал пальцы, и на миг тело Армана растеклось болью.

Знал ли принц, что каждое его движение может обжечь? Иногда Арман в том сомневался. Вот и сейчас Мир как ни в чем не бывало обошел застывшего дозорного, остановился у окна, и взгляд его медленно обвел утопающий в рассветной крови город.

— Но я объясню, хотя и не должен, — тихо, почти мягко сказал принц. Веревка вновь ослабла. — Пока я не умру, я не дам умереть Рэми. Благодаря узам богов я могу это сделать. И я это сделаю.

— Я рад, что Рэми — жив.

— По тебе не видно! — раздраженно воскликнул Мир, и жилы Армана наполнились огнем.

Не поддаться, не показать, как ему больно, не упасть на колени. Мир ведь не в себе — Арман видит. Читает по его опущенным плечам, по сжатым кулакам, по бившей принца дрожи.

И тут рухнули щиты.

Впервые за долгие годы почувствовал Арман то, что чувствовал наследник. И в который раз Миранис его удивил: принц сходил с ума от смеси страха, сожаления, гнева. И стыда...

Все это, увеличенное силой Мираниса, заставило-таки Армана упасть на колени, стереть украдкой пробежавшую от носа дорожку крови, и тотчас подняться на ноги... пока принц не заметил, что открылся.

Восстанавливаясь, шуршали щиты, окутывая Мира невидимой преградой, открылась дверь, в покои заглянул встревоженный Лерин. Зло посмотрев на Армана, он так же тихо вышел.

Они долго стояли неподвижно. Но на этот раз Арман не осмеливался выдать нетерпения. Только сейчас он понял, что принц не капризничает, а молча просит о помощи... что же тебя так сломало, Мир? Друг мой?

— Но не за этим я тебя позвал.

— Я слушаю, мой принц.

— Твой братишка начинает мне надоедать...

Мир замолчал, ожидая ответа, но Арман, смолоду приученный к дворцовой обходительности, сейчас не знал, что сказать. Лишь когда молчание затянулось, осмелился он произнести:

— Не понимаю, мой принц.

— Там, на столе, прочитай...

Арман подчинился. Он быстро нашел нужный листок бумаги и некоторое время сопротивлялся, видя посольские вензеля Виссавии и темно-синюю черту поверху. "Предназначено только для глаз повелителя...". Но, различив на листах имя брата, взял страницу и погрузился в чтение.

"С прискорбием констатирую, что несмотря на все заверения в безопасности наследника Виссавии, вы не в состоянии выполнить взятых на себя обязательств, и мы вынуждены вмешаться.

По приказу богини я предлагаю вам два выхода.

Первый — вы откроете нашим людям правду, и вернете наследника в клан. Естественно, в этом случае ваш сын будет обязан разорвать связывающие с Рэми узы.

Второй — вы под любым предлогом отправите в Виссавию посольство, в котором будет ваш наследник и его телохранители. В клане Рэми будет в безопасности, а вы получите передышку.

Помните, что в случае раскрытия происхождения Рэми наша страна более не будет поддерживать Кассии в ее политических играх. Если же наследник умрет, мы не только откажемся поддерживать вас политически, но более не будем присылать в Кассию целителей."

Арман вздрогнул, посмотрев на выпрямленную спину принца. Виссавийская дипломатия, с ее политикой невмешательства, как всегда, беспощадна. Не щадит она ни гордость Мираниса, наследного принца Кассии, ни гордость Рэми. Если брат узнает о письме, хранительнице не поздоровится.

Окутанный узами богов Рэми думал только о принце, и Арману это нравилось все меньше. Ему более импонировал тот неподвластный никому братишка, которого он встретил вновь полгода назад. Новый Рэми, мягкий и податливый, был Арману незнаком и чужд.

Миранис все так же не оборачивался, смотря на город. Блеснула на северо-западе молния, сонно ответил ей гром. Арман, слегка поколебавшись, продолжил чтение:

"Я, хранительница и жрица Виссавии, смею настаивать на срочном принятии решения. Мы не можем подвергать Рэми опасности встречи с Алкадием... Наследник этой встречи может не пережить.

И сейчас, мой повелитель, говоря о наследнике, я пишу не о Рэми, а о вашем сыне. Оставляя Мираниса в Кассии, вы подвергаете опасности и его, что, в принципе, дело ваше. Но я не могу позволить, чтобы в соответствии с вашими магическими законами вместе с наследниками умерли бы и его телохранители.

Завтра на рассвете, если вы не примете решения, жрицы богини расскажут о том, что Рэми жив, совету Виссавии. И после этого клан официально потребует отдать наследника.

Вы знаете, чем это грозит лично вам и вашей стране. Вы знаете, что мы не хотим давить на целителя судеб и заставлять мальчика силой вернуться в Виссавию. Но если выбирать между давлением на Рэми и опасностью его потерять, мы все же выберем первое."

— Алкадий? — Арман прикусил губу. — Это сделал Алкадий?

— Это сделал Алкадий. Хотя, видят боги, я не знаю, каким образом, — Миранис обернулся, подошел к стеллажу и задумчиво провел пальцем по корешкам книг. Потом потер пальцы, стирая с них пыль, посмотрел на Армана. — Тот самый, кто ранил Рэми полгода назад. Тот самый, кого ты упустил у границы. Не так ли, Арман?

Арман вздрогнул. Но как? Тот Алкадий был сильным магом, но не более. Тот, кто сумел достать телохранителя в замке...

— Алкадий магический упырь, Арман, — пояснил Миранис, как бы уловив немой вопрос старшого. Принц вернулся на свое кресло и вновь жестом приказал Арману сесть напротив. — Он жрет чужую магию, используя ее позднее, как собственную. И ты его впустил в черные земли, где этой магии слишком много... Ты и Кадм совершили непростительную ошибку, за которую мы теперь все и расплачиваемся.

— Мой принц...

Арман вздрогнул от острого взгляда Мира:

— Что еще ты хочешь спросить? Что ты на меня так смотришь, Арман? Для тебя виссавийцы это те, кто лечит магией и ничего не берут взамен? А я знаю их другими. Знаю, что они лечат далеко не всех... и могут отказать. Они не умеют прощать, понимаешь? А еще они умеют отказывать. Грубо, цинично сказать "это не наше дело". Именно так они и сказали моему отцу, когда тот попросил полгода назад о помощи...

Арман сглотнул.

— Я...

Мир раздраженно швырнул остаток морковки в пустую вазу.

— Рэми дал нам власть над магическим кланом, и на самом деле это было главной причиной, почему так спешили с посвящением твоего брата в телохранители, почему Рэми связали со мной почти силой. Пока мы держали в руках Рэми, мы держали в руках и клан Виссавии. Мы так думали. Оказалось, зря думали. Виссавия никогда не находилась под нашей властью. Мы все играем по ее правилам. Даже твой гордый и непреклонный братишка... Целитель судеб...

Миранис некоторое время молчал, глядя в окно на поднимающееся над городом солнцем.

— Я думаю, посвящение Рэми в мои телохранители входило в планы Виссавии. Звучит странно, правда? Они хотели соединить мою силу с силой целителя, которой от рождения обладает Рэми, хотели получить целителя судеб, они его получили. Зачем, я не знаю, но теперь Рэми нужен им в Виссавии... И потому хранительница Виссавии использует тонкий шантаж, чтобы заполучить меня, а вместе со мной — моего телохранителя. Меня используют!

"Как ты недавно использовал Рэми", — подумалось невольно Арману. Но вслух дозорный этого не сказал, а лишь ровно спросил:

— Что ты собираешься делать?

— Я? — нервно засмеялся Мир. — Да ничего я не собираюсь... Отец сделал. Посмотри в окно, видишь того всадника? — Арман быстро встал, подошел к окну и взглянул на вскакивающего на лошадь молодого человека с вышитыми по синему плащу посольскими знаками. — Он везет послание вождю Виссавии. В нем — предложение привезти в соседнюю страну некую девушку очень чистой крови. Невесту для вождя. Сам понимаешь, кто ее повезет.

— Значит, ты не отдашь Рэми?

— А зависит ли это от меня, Арман? — быстро ответил Мир. — Ты читал письмо — там все доходчиво объяснено. Если я отдам Рэми — я умру. Если отвезу в Виссавию — он останется там, и я его вновь потеряю. А вместе с ним поддержку могущественного клана, которая нам сейчас так необходима...

— Плохо знаешь моего брата.

— Плохо знаешь сладость власти. А Рэми ее дадут попробовать, не сомневайся.

— Не понимаю. Почему хранительницы играются? Почему просто не расскажут обо всем вождю? Почему не прикажут Рэми вернуться в клан?

— По той же причине, почему не приказываю я, — горько усмехнулся Мир. — Он опасен. Рэми — целитель судеб. Если на него всерьез надавить... он может изменить нечаянно и мою судьбу, и судьбу Кассии, и судьбу Виссавии. Так запросто...

— Слышал я это, но не знал, что это так серьезно...

— Ты многого не знаешь, Арман, — засмеялся Мир. — Твой не в меру чувствительный, слегка наивный братишка в своих руках держит нас всех, наши жизни и жизни наших стран. Такого проще убить, чем держать рядом. И не обманывайся, единственная причина, почему он жив — он нужен клану Виссавии. Только ради клана мой отец не убил целителя судеб сразу, когда его сила только начинала проявляться... Убить его легко. Жить с ним — сложно.

— А ты бы... ты бы убил?

Мир прикусив губу, опустив взгляд.

— Не знаю. Не задавай трудных вопросов, Арман. Они меня раздражают.

Арман и сам знал, что раздражают, но остановиться уже не мог.

— Мир... — прошептал он.

— Если придется выбрать между мной и братом...

— Мир...

— Кого ты выберешь, глава Северного рода?

— Я отвечаю за него.

— А за меня? — Мир резко встал, быстро подошел к Арману и заглянул ему в глаза.

На этот раз дозорный не успел отвернуться, и синий взгляд принца выжрал всю его душу, заставив покачнуться.

— Как же ты любишь своего братишку! — слегка завистливо протянул принц.

— Рэми хочет, чтобы ты жил, — быстро ответил Арман. — Он хочет быть рядом с тобой, у твоего бока. Мой брат думает, что его судьба — тебя защищать. И я не понимаю, к чему я должен выбирать? Наши цели совпадают, не так ли? И ты... ты ведь не предашь Рэми...

— Как и любого из моих телохранителей, — не мучил более Армана Мир. — Это нормально, Ар. И я бы... не смог убить Рэми. Никогда...

Принц... смутился? Или вновь вспомнил нелепые обвинения Армана? Мир действительно не мог убить Рэми и теперь дозорный это видел.

— Кто невеста Элизара? — сглотнув, осмелился поменять тему Арман.

— Младшая принцесса, Калинка. Та рыженькая, ты помнишь?

Арман помнил — низенькая, чуть полноватая, веснушчатая Калинка по слухам была настоящим бедствием для своей матери. "Дура", шептались по углам, а вслух говорили "оригиналка".

Арман видел девушку не часто, и каждый раз удивлялся ее необычным нарядам, зачастую излишне ярким и открытым, блестящему ажуру многочисленных украшений и распущенным по плечам ярко-рыжим волосам.

Последнее на самом деле нравилось дозорному, но считалось недопустимым для арханы. Настоящая архана должна быть подобна невесте Рэми, Аланне. Должна прятать волосы под золотую или серебряную сетку, должна быть всегда спокойной и уравновешенной, а не огненным ураганом, подобному Калинке.

— Помню, — ответил, наконец-то, Арман, заметив, что принц молчит, терпеливо ожидая ответа.

— И? — осторожно протянул Мир.

— Думаю, что ее кровь будет достаточно чистой для вождя Виссавии, — уклончиво ответил Арман. — Помнится, ее отец был третьим кандидатом на трон Кассии.

— Правильно тебе помнится, — расслабился вдруг принц, весело хрустя очередной морковкой. — Однако, вижу, ты устал. Оно и понятно — сегодняшний день легким не был. Для всех. Иди собирайся в дорогу. Поедешь с нами и сестренок наших захвати... Рэми должен знать, что потеряет, если позволит Виссавии себя очаровать.

— А Рэми?

— А Рэми оставь мне. Или ты мне не доверяешь?

— Доверяю, мой принц, — выдохнул Арман, смирившись. Удавка вновь опасно натянулась. Принц не желает слушать возражений и разговор закончен.

Глава 5. Пробуждение.

Очнувшись Рэми долгое время лежал неподвижно, ожидая пока утихнет острая в висках. Кто-то ходил рядом, менял быстро становившиеся теплыми компрессы на лбу, что-то кому-то шептал, кажется, отдавал короткие приказы. Рэми не различал слов. Не сразу понял он, что лежит открыв глаза и смотрит в вышитый серебренными звездами темно-синий балдахин, наблюдая, как играет на темной ткани солнечный лучик.

Наверное, было раннее утро. Комнату наполнял слегка красноватый свет, пахло сосной, но как-то неестественно, окно было широко распахнуто, и где-то вдалеке шептали листвой деревья.

Мелькнула перед глазами украшенная перстнями ладонь, убирая ото лба прилипшие волосы. Движения были мягкими и осторожными, прикосновения чужих пальцев — холодными, умиротворяющими, и боль в висках стала из острой пульсирующей, а позднее и вовсе отхлынула, оставив за собой странное чувство нереальности.

Зато на смену боли пришли тревожные мысли и яркие, болезненные воспоминания. Рэми был мертв? Он знал, что был... и его опять выволокли из-за черты. Кто и зачем? Медленно повернув голову Рэми встретился глазами с принцем и мгновенно напрягся, приготовившись к новой боли. Видимо, Мир еще не наигрался.

— Лучше? — мягко спросил наследник.

— А тебе? — холодно парировал Рэми, молясь всем богам, чтобы причина была в той статуэтке...

— Меня не убивали, — неловко улыбнулся принц.

Рэми украдкой вздохнул — все же не в статуэтке. Иначе с чего бы наследнику быть с опальным телохранителем столь неожиданно ласковым? Значит, еще ничего не закончилось, а у Рэми нет ни сил, ни желания сопротивляться.

— Но ты убивал, — равнодушно ответил Рэми, уже смирившись с неизбежным.

Если принц действительно хочет поиздеваться, то Рэми его не остановить. Его тело, его душа — все во власти Мираниса с того самого момента, как Рэми стал его телохранителем. Проклятого момента.

Но принц повел себя странно, удивив полуоглушенного лечебной магией Рэми. Наследник заметно побледнел. В синих глазах его мелькнуло сначала удивление, потом смех. Неестественный, злой, он скривил черты лица Мира, перешел на губы, заставил дрогнуть голос, когда принц наконец-то выдавил:

— Даже так не шути.

Рэми прикусил губу, быстро соображая. Не помнит. Да и хвала богам, что не помнит — значит, все же статуэтка... Надо быстро избавиться от Мира, встать с этой проклятой кровати, позвать хариба и приказать найти тот проклятый дар принцу... пока еще кого-нибудь не убили.

Тем временем неестественный смех принца утих, глаза его сузились, и Мир прошипел:

— А теперь говори правду! Что произошло в моем кабинете?

Не в силах даже самому себе признаться, что это он не досмотрел принца, Рэми ляпнул первое, что пришло в голову:

— Я не помню.

— Врешь! — не поверил Мир, наклоняясь к Рэми.

Глаза принца полыхнули синим пламенем, в комнате резко запахло пряностями, а воздух сгустился. Рэми лишь криво улыбнулся, высоко подняв подбородок. Но сегодня гнев принца его почему-то трогал.

— Врешь, Рэми! — вскричал Мир. — По глазам твоим вижу, что врешь!

— Рэми, скажи правду! — вмешался до сих пор незамеченный Лерин. — Все равно придется рассказать. Так что давай лучше сразу.

— Да не помню я, — устало отвернулся Рэми, смотря, как по вышитым золотом портьерам взбирается упитанный паук. Бодро так взбирается, будто торопится. — Не помню...

— Хорошо, я поверю, — неожиданно легко сдался Мир. Рэми вздохнул с облегчением, но принц вдруг продолжил. — Но ты не помня нам все расскажешь. Всего лишь небольшой магический ритуал, и ты не только о сегодняшнем расскажешь, ты мне все свои тайны выложишь. До единой. Не помня... Итак, Рэми, будешь говорить или позвать телохранителей отца? Ты же знаешь, на что способен Вирес?

Рэми знал. Ритуал открытия памяти на диво утомителен и болезнен. Рэми никогда его на себе не испытывал, но однажды присутствовал на допросе государственного преступника. Ничего приятного в истекающем слюнями мужчине не было и Рэми таким стать не хотел. Впрочем, кто ему даст-то? Телохранитель принца, как-никак, к тому же наследник Виссавии... Издеваться над ним можно, а вот портить — ни-ни.

Паук сорвался и, упав на одеяло, скрылся в складке одеяла, а Рэми перевел внимательный взгляд на принца. Что, если не статуэтка? Что, если Мир безумен? Нет, не безумен. Спокоен. Рэми ведь чувствовал. Всегда чувствовал...

Не всегда, поправился Рэми. Там, в кабинете, Мир заслонился от него щитами. И телохранитель не насторожился. Сам виноват. Сам и отвечать будет. А Мир побушует, побушует, и сам уберется.

— Рэми, ты не уйдешь от ответа, — неожиданно мягко сказал Мир. — Я тебе не дам. Не надейся. Я не хочу тебя ранить, тем более, что ты еще слаб... но если ты меня заставишь...

Рука принца легла на запястье Рэми, накрывая татуировку родов.

Сменил тактику, напрягся Рэми. Вновь ласков, даже опасно ласков. Уговаривает? Обычно приказывает, а теперь, — уговаривает? Рэми напрягся. А если Мир до сих пор не очнулся? Если мгновение назад спокойный, он вновь возьмется за кинжал?

— Ты меня боишься? — чутко уловил состояние телохранителя Мир. — Раньше ты мне доверял.

Это, интересно, когда? До посвящения? После этого именно Мир превратил жизнь Рэми в ад. Так к чему его щадить?

— Раньше ты не всаживал мне в спину кинжала.

Сказал и сам испугался. Пальцы принца, ставшие холодными, как лед, отпустили запястье.

Рэми прикусил губу и, почувствовав на ладони прикосновение мохнатых лапок, раздраженно смахнул упрямого паука на пол.

Мир молчал.

Испуганный паук поспешил под кровать, в спасительную темноту, но принц поднял ногу... Лопнула хитиновая оболочка, осталось на ковре пятно, а Рэми, которого угнетало молчание, стал быстро оправдываться:

— Я не знал, что на тебя нашло. Ни с того ни с сего ты на меня набросился. Будто убить хотел. Глаза сумасшедшие, не твои... а потом ты, вроде очнулся. Я думал, прошло. Действительно думал. И глаза твои стали нормальными, и разговаривал ты нормально.

— Потому повернулся ко мне спиной? — осторожно спросил Мир, все так же отрывая взгляда от ковра.

— Да, — ответил Рэми, отказываясь смотреть на принца.

Принц ничего не ответил, лишь взял со стола чашу, подал ее Рэми и приказал:

— Пей, — и тотчас хрипло добавил. — Не отравлено. Я вернулся. На самом деле вернулся. И не причиню тебе вреда...

Всегда причиняешь. Пусть не убиваешь, но издеваешься так то постоянно.

— Рэми, пей, — вновь вмешался седой Лерин. — Если не веришь Миранису, то мне поверь — принц ничего не выкинет. И более никого не убьет. Даю тебе слово.

Пальцы Рэми задрожали, норовя выпустить чашу, но ладони Мираниса вдруг обняли его ладони, не давая жидкости пролиться на одеяло.

— Все хорошо, — еще раз повторил принц. — Пей.

Рэми начал пить, продолжая лихорадочно соображать. Что это было тогда, в кабинете? И где это паршивая статуэтка?

— Мир, я... — попытался собраться со словами Рэми. — Я думаю...

— Я думаю, — оборвал его Лерин, — что мы более не можем терять времени на твое самобичевание, Рэми. И потому ты возьмешь себя в руки и расскажешь, что произошло. Шаг за шагом, не пропуская ни единой мелочи.

Рэми никогда не любил Лерина, и за его так рано поседевшие волосы, он про себя называл телохранителя принца Стариком.

Лерин и вел себя, как старик: ровесник Мира, он не засматривался на женщин, проводил много времени в храмах, был излишне мудрым, излишне осторожным, и излишне придерживающимся традиций. Он всегда казался Рэми слишком правильным, иногда откровенно скучным. Но сейчас, когда Лерин в очередной раз бесцеремонно вмешался в разговор, Рэми был ему даже благодарен, больно уж сложно было ему подбирать слова.

— Я... — выдохнул Рэми, собираясь с мыслями и отдавая Лерину пустую чашу. После питья во рту остался горьковатый привкус трав, кружилась голова и заплетался язык. — Я...

— Рэми, посмотри на меня! — склонился над ним Лерин, шепча заклинания и дотрагиваясь лба Рэми подушками пальцев. — Проклятый Тисмен! Вновь переборщил с травами! Он сейчас заснет... — Рэми пытался бороться с сонливостью, но глаза неумолимо слипались, а голос Лерина отдалялся, сливаясь с туманом. — Но Рэми уже достаточно пришел в себя, чтобы ты мог сам увидеть, Мир.

Тень Лерина перестала закрывать солнце. Рэми хотел повернуть голову к окну, но пальцы принца прикоснулись к подбородку, остановили движение, и Мир заставил Рэми посмотреть себе в глаза:

— Ты ведь доверишься мне, правда?

Рэми моргнул, пытаясь отогнать сонную одурь. Он почувствовал, как обжигающей волной поднимается внутри сопротивление и быстро крепнут щиты, отгораживая его от назойливого высшего мага.

— Рэми... доверься мне.

Когда в глазах Мира заплескалось синее пламя, телохранитель огромным усилием воли подавил в себе панику и заставил бушевавшее внутри море силы подчиниться наследнику. Мир его друг... Мир... Его глубокий, полыхающий синим взгляд втягивает... высасывает воспоминания и отпускает... Берет, наконец-то, вверх сонливость и очертания комнаты размываются. И там, на границе сна и яви, удивленный и оправдывающийся голос хариба Мира:

— Ларец? Мой архан, вы сами утром отправили меня в город. Ваш конь захворал, вы же помните...

— Рэми, не сопротивляйся, спи, — тихий голос Мираниса. — Ты нам нужен сильным и здоровым, спи...

Кадм, телохранитель наследного принца, устал. Очень. Сначала Рэми с его смертью, теперь это...

"Этим" было изуродованное тело теперь уже бывшей фаворитки Мираниса. Сказать по правде, Кадм никогда ее не любил. А кто любил? Помимо принца, которого Кадм про себя наделял абсолютной беззащитностью в выборе женщин, наверное — никто.

То, что деваха была некрасива, глупа, тщеславна Кадма волновало мало. Лера отличалась еще воистину зверской ненасытностью: частых ласк Мира ей было недостаточно и, выползая из постели принца, она с удовольствием делила ложе с не очень разборчивыми придворными.

Ставить на место зарвавшихся арханов приходилось Кадму. А кому еще? К другим телохранителям с подобными просьбами не пойдешь... Рэми — упрямый неженка. Лерин белых ручек о такое пачкать не станет, а нелюдимый Тисмен и вовсе решит проблему проще некуда: яда в чашу ослушнику и дело с концом.

Зеленый телохранитель шуток не понимал и к репутации принца относился серьезно. По мнению Кадма — слишком, ведь для молодых и глупых арханов (а кто еще в постель фаворитки принца полезет?) хватало лишь угрозы провинцией, а провинции придворные боялись пуще смерти.

Кадм их не понимал. Он частенько мечтал о лесах Алирии, где прошло его детство, о дубравах, о кристально чистой родниковой воде и, что главное, о покое. Временном, большего телохранитель бы не выдержал, но с непредсказуемым принцем покоя не было никогда.

Воспоминания о безоблачном детстве прервал назойливый запах спекшейся крови. Смерть. Она не бывает красивой, Кадм это выучил уже давно, еще мальчиком, когда нашел "заснувшую" мать.

"Она красива", — шептал молодой ученик жреца смерти, которому поручили забрать тело.

"Смерть не бывает красивой, — отвечал Золанд, опекун Кадма. — А это еще и глупа."

Теперь Кадм соглашался с опекуном. Смерть бывает какой угодно, только не красивой. Самоубийство матери было глупым, конец Леры — уродливым.

Жрец смерти склонился над фавориткой. Молодой, еще неопытный дозорный не выдержал, тайком закрыл нос шарфом и отвернулся. Думал, что тайком: но Кадм его не разочаровывал: его и самого мутило от увиденного.

Но хуже всего оказалась жалость. Да, он жалел глупую фаворитку. Даже она не заслужила умереть с задранной юбкой, с распоротым животом и выпущенными наружу кишками.

Но жалость телохранителя — чувство быстро проходящее, потому как долго жалеть кого-то Кадм себе позволить не мог. Пора было действовать. Сделав знак дозорным, он вышел, оставив тело на попечение жрецов смерти. Здесь делать ему больше было нечего.

Едва выйдя в коридор, Кадм в сердцах сорвал с себя плащ, бросив его харибу. Он более не мог выносить сладковатого аромата мертвечины, которым пропахла дорогая ткань. Но несмотря на отсутствие плаща навязчивый запах смерти преследовал его всю дорогу, а переодеться было некогда. Плохой сегодня день. Утомительный. Кадм не любил утомительных дней.

В богато обставленной растениями спальне зеленого телохранителя принца было темно. Шевельнулся у камина новый любимец Тисмена: лысое, уродливое существо, названия которого Кадм не мог и не хотел запомнить. Помнил он одно — животное опасно, поэтому, подходя к кровати телохранителя, легким всплеском магии он усыпил любимца друга.

Вновь стало тихо, и в этой тишине Кадм различил едва слышное дыхание спящего. Зеленый телохранитель принца спал крепко, иначе и быть не могло: именно он, любитель травок, зверюшек и ненавистник людей, осторожно вел душу Рэми из-за грани. Такое требует сил, огромных, потому проспит телохранитель еще долго.

— Если ему станет хуже, позовешь, — кинул Кадм харибу друга. Если Тисмен сляжет после сложного ритуала, легче не станет никому. — Найдешь меня в покоях Лерина.

— Да, мой архан, — ответил столь не же обычно неразговорчивый, как и Тисмен, молодой человек, низко поклонившись телохранителю.

Выходя из покоев друга, Кадм не забыл разбудить зверюшку: любимец из уродца не ахти, зато охранник неплохой.

В покоях Лерина тоже было темно, несмотря на царивший за окном день. Плотно задернутые шторы, заснувший в камине огонь, поднявший голову и тотчас вновь успокоившийся волкодав, спавший в кресле Лерин, из которого восстановление Рэми выжало последние силы.

Тяжелый сегодня был день. И бесполезный.

Подойдя к кровати Рэми, Кадм некоторое время смотрел на спящего. Тисмен предупреждал, что за Рэми надо присматривать, что могут быть новые приступы... а могут и не быть. Путей богов никто не знает.

Но сейчас Рэми мирно спал, спихнув одеяло в ноги и раскинувшись на кровати.

Странно, но сердце Кадма, которое уже давно не волновали проблемы других, сегодня даже слегка сжалось, всего на миг, когда он увидел Рэми мертвым. И совсем не приятно было Миранису обычный в таких случаях вопрос:

— Отпускаешь его?

Тогда, во время ритуала, Кадм знал твердо знал ответ, но все равно отчаянно боялся, что Мир скажет "Да".

— Что же ты так часто во что-то влипаешь, а Рэми? — тихонечко спросил Кадм.

Рэми, будто услышав вопрос, зашевелился во сне, устраиваясь на подушках поудобнее. Кадм вздохнул, накрыл вспотевшего мальчишку одеялом и, приказав харибу присматривать за телохранителем, отошел от кровати.

Он вспомнил сегодняшний совет. Зал, уходивший колоннами во тьму. Свернувшийся кольцами, служивший повелителю троном, огромный змей, чья теплая на ощупь шкура переливалась всеми цветами радуги, светилась во тьме, служа единственным источником света. Склонившийся перед тронным змеем посол Виссавии в темно-синем плаще... Как и все виссавийцы, молчаливый, как и все виссавийцы, скрывающий лицо и фигуру под одеждами. Тихие слова повелителя, увеличиваемые его силой, когда Кадм и остальные телохранители с трудом удерживали щиты принца, не позволяя никому увидеть гнева наследника.

Принц в тот миг ненавидел Виссавию. Но рядом с Рэми Мир забывал о ненависти к соседям. Его захлестывали другие эмоции... ранее наследнику явно незнакомые: впервые в жизни разбалованный Миранис чувствовал себя ответственным за чужую жизнь и Кадма, сказать по правде, это радовало.

"Интересно, почему встреча с Рэми всех меняет?" — подумал Кадм и, пожав плечами, направился к полуоткрытой двери, за которой давно ждал его принц.

Мир и не думал отдыхать, хотя устал не менее других. Кадм знал, что устал. Мир мог не спать несколько дней, это правда, но силы он тогда брал у них, телохранителей. А сегодня? Силы Лерина и Тисмена на грани, о Рэми и говорить нечего, а от Кадма Миранис не взял ни капли. Почему? Совесть мучила? У Мира есть совесть?

По-хорошему, Кадму не хотелось разговаривать с наследником. Как и не хотелось жалеть Рэми. Оба виноваты: один, что надавил, другой — что сдался. Рэми одного прикосновения к шкатулке хватило, чтобы понять — что-то не так. Но это прикосновение было слишком поздним...

И что самое странное — Рэми не разглядел "лжехариба" принца. Маг с такой силой не почуял подделки?

Мир тоже хорош. Есть ситуации, когда принц должен отойти в сторону, довериться телохранителям. Тем не менее, не доверялся ни в какую. Все хотел делать по-своему. И сегодня Рэми мертв, телохранители принца едва живы, зато Мир полон энергии... да вот только так же полны энергии воины перед битвой — нервное то, а то, что нервное, до добра не доводит. Так и смотри, Мир опять чего-нибудь выкинет.

Но пока принц был спокоен. Даже не взглянув на вошедшего Кадма, он сидел на подоконнике с раскрытой книгой на коленях, смотрел в окно и пальцы его вертели теперь уже безопасную статуэтку.

— Мой принц, мы закончили подготовку к поездке в Виссавию. До утра Алкадий тебя не достанет — об этом позаботятся телохранители повелителя и жрецы, но долго они нас охранять не смогут. Судя по донесениям моих людей, нам удалось замять историю. Всем невольным свидетелям маги слегка подкорректировали память, остался только Арман, но глава Северного рода умеет держать язык за зубами.

Кадм на некоторое время замолчал, следя за лицом принца. Поняв, что его высочество не расположено к разговорам, телохранитель уже хотел вернуться к Рэми, как Мир сказал:

— Я принц. Я — наследник Кассии... И я должен подчиняться Виссавии, что еще не страшно. Я должен опасаться какого-то мага, бывшего целителя... бывшего виссавийца, который в состоянии меня достать даже в замке?

— Алкадий был хранителем смерти, — поправил его Кадм. — Не целителем.

— Какая разница! — зашипел Мир, дернувшись так резко, что книга с его колен упала на пол. — Кто они эти виссавийцы? Почему так много о нас знают?

— Но не используют знаний, — ответил Кадм, которому позиция виссавийцев была гораздо более понятна, чем вечные перемены в настроении принца.

Но вслух телохранитель этого не сказал. Он поднял с пола книгу и подал ее Миранису. Не дождавшись ответного движения, положил томик на стол.

— Они не должны жить... — прошептал вдруг принц, резко вставая с подоконника и швырнув статуэтку в стоявшую на столе вазу с яблоками. — Не понимаешь? Они слишком сильны как маги. Но они люди, оттого уязвимы. Когда такая сила соединяется с безумием, получается ураган. Алкадий — ураган. Умный ураган, который слишком хорошо нас всех знает, видит насквозь... Рэми, мою любовницу...

Все Кадм понимает...

— Любовница мертва, — быстро вставил он, тайно надеясь, что принц далее свою мысль развивать не станет. Такие философствования в устах сильных мира сего часто не доводят ни до чего хорошего. А в устах принца, которому завтра предстоит улыбаться вождю Виссавии — тем более.

Уловка телохранителя подействовала. Вздрогнув, как от удара, Мир сглотнул и сказал уже гораздо спокойнее:

— Если бы Рэми не сдернул с меня амулета, был бы мертв и я. Так легко? Скажи мне — как? Перегрыз бы себе вены? Как та несчастная служанка? Как зверь, загнанный в угол? Я наследный принц Кассии, закончил бы так жалко? И что теперь? Я должен скрыться в соседней стране? Как последний трус? Тогда зачем мне ты, Кадм? Зачем Тисмен, Лерин, если вы не в состоянии меня защитить?

О нет! Принц начинает ныть... на Мира находит редко, но метко. Но зато Кадм наконец-то узнал вкус эмоций принца: надо же, наследник сгорал от стыда... оттого и злился, оттого и нес глупости. Пусть уж выгорит, может, тогда успокоится?

— Есть еще Рэми... — щедро подбросил дров в огонь Кадм, когда пауза стала слишком невыносимой.

Как и ожидалось, одно только имя телохранителя всполошило в душе принца новую волну горечи... вот она — твоя слабость, Мир. Рэми — твой телохранитель, которому ты никак не можешь довериться... а хочешь. Боги ведь не дураки, узами привязки опутали и виссавийца, и тебя.

— Рэми, — горько усмехнулся Мир. — Я устал от этого мальчишки! Знал бы ты, как устал.

Кадм еще как знал. И все же Мир и Рэми друг друга стоят. Оба упрямые, оба независимые... оба наследники... столь разных стран.

— Но что самое худшее — я, принц Кассии, еду в Виссавию, чтобы бороться за собственного телохранителя... Бред, боги, какой бред.

Жалится... ничего, пройдет. У принца долго ведь и не бывает. Пожалеет себя, поднимется и снова в бой. Скорее бы...

— Очень надеюсь, что вы поставите моего телохранителя на ноги. Войти в арку перехода он должен на своих ногах.

— Не сомневайся, мой принц.

— Оставь меня одного!

Кадм поклонился и послушно вышел.

Мир вновь потянулся за статуэткой Анейлы. Сейчас его беспокоил вовсе не Рэми, как наверняка думал Кадм, а долгий и сложный разговор с прорицательницей Нишей, телохранительницей отца. Он едет в Виссавию бороться не за телохранителя, а за собственную жизнь, очень даже рискуя проиграть.

— Проклятие!

Глава 6. Виссавия

Рэми ненавидел это утро, хотя погода сегодня была великолепной. Вместо заладившего на несколько дней дождя выглянуло солнце. Его лучи отражались в капельках росы на глянцевых листьев только-только начинавшей распускаться сирени, раскрашивая все вокруг во все цвета радуги.

Мелодично журчал в центре площади украшенный статуями русалок фонтан и, как ни странно, журчание раздражало гораздо сильнее, чем даже привязавшаяся к Рэми муха. Это проклятое насекомое то обиженно жужжало под ухом, то вдруг усаживалось телохранителю на шею, неприятно щекоча кожу мохнатыми лапками. Согнать муху Рэми не решался, он даже пошевелиться не решался, боясь невольным движением ослабить щиты Мираниса.

Принц был в гневе. Его злость сжигала изнутри телохранителей, но больше всего доставалось, естественно, наименее опытному. И Лерин, Кадм, Тисмен как раз сегодня почему-то не желали брать на себя на большую часть работы, вне обыкновения от души пользуясь силой ошарашенного и удивленного Рэми.

Они его, наконец-то, вполне приняли? А с чего бы это?

"Не обольщайся, — отрезвил его стоявший рядом Лерин. — Держать щиты принца ума много не надо, нужно старание. А что ждет нас за аркой мы понятия не имеем, потому и черпаем силы у тебя, чтобы самим не остаться беспомощными в случае опасности."

Вот тебе и разгадка, скривился Рэми. Гнев принца усилился, шарахнув по щитам, хотя с виду Миранис был спокоен. Рэми прикусил губу, чтобы не застонать — ментальный удар был очень сильным, и, естественно, дал не по принцу, а по державшему щит телохранителю. Высший маг, чтоб его, такого лучше не злить. Гнев такого вполне убить может. Такому даже не возразишь, когда услышишь:

— Собирайся, завтра едем в Виссавию.

После этой фразы Рэми вчера задохнулся от удивления, пытался что-то сказать, возразить, выкрикнуть, что он никуда не поедет, когда взгляд его столкнулся со взглядом принца, и стоявший за Миранисом Лерин услужливо открыл щиты.

По Рэми бабахнуло так, что даже привычный к силе Мира, он не выдержал и упал на колени.

— Не думай, что меня это радует, — ледяным тоном сказал наследник, подавая телохранителю руку. Чуть поколебавшись Рэми принял помощь принца. — Потому ты не будешь возражать и подчинишься.

— Да, мой принц, — выдохнул Рэми, чувствуя себя как зверь, пойманный в клетку.

Стоило шагам принца и его телохранителей стихнуть в коридоре, как Рэми схватил нефритовую чашу и что было силы швырнул ее об стену, сразу же согнувшись от боли... Проклятый Мир... и все же дорого, ой как дорого далось ему это воскрешение.

Вазы было жалко. Восстанавливать разбитое дух замка не умеет, потому Эллис, хариб Рэми, немедленно уничтожил осколки. По приказу принца, раздраженно подумал Рэми. Оно и понятно — Миранис боится выдать свои тайны. Только было бы чего выдавать. Рэми все равно ни одной не знает. Он словно статуя. Стоит в углу, глаза мозолит, вечно за нее цепляешься, но выкидывать жалко... потому как красивая, дорогая, а, что самое важное, мила богине-покровительнице клана Виссавии.

"Рэми!" — одернул телохранителя Лерин. Рэми вернулся мыслями на площадь и укрепил давшие едва ощутимую слабину щиты наследного принца.

"Внимательней," — прошипел в голове Рэми голос Лерина. Муха улетела — видимо, ей было скучно. На миг спряталось за тучкой улыбчивое солнышко. Потемнело вокруг.

Посреди площади выступили из воздуха очертания небольшой, в полтора человеческого роста, арки. Сначала едва заметные, они с каждым биением сердца становились все ярче, приняв постепенно чистый серебристый оттенок. Внутри арки клубился густой белоснежный туман, за которым была ненавистная Виссавия.

Рэми вспомнил, как утром ему принесли первую взятку. Придворный, не вошедший в состав свиты, всенепременно хотел попасть в клан целителей и подарил Рэми тонкой работы золотой браслет, украшенный россыпью камушков. Наверное, дорогих, Рэми не приглядывался. Браслет он вернул, но придворного в свиту принца взял. Скорее со злости и из-за раздражения: хочет Ферин идти в Виссавию, да ради богов! Но другим взяточникам Рэми отказал, дав понять: еще одна такая попытка и те не то, что Виссавии, двора повелителя больше не увидят, сгнив в провинции.

Рэми не был уверен, что мог бы осуществить угрозу — он никогда ранее не пользовался властью телохранителя, как и властью архана. Если честно, он даже понятия не имел, как ею пользоваться — ведь его мягко, но верно до сих пор держали вдали от дворцовых интриг и реальной власти.

То ли оберегали, то ли просто не доверяли, боясь, что он вмешается. Рэми опасался второго.

Да и придворные, которым Рэми отказал, должны были радоваться. В то время, как каждый при дворе мечтал попасть в загадочный клан целителей, Рэми мечтал остаться в Кассии.

— Я туда не пойду! — вторил за спиной приглушенный голос Калинки.

Ее тотчас едва слышным шипением одернула седая, худая, как жесть, камеристка.

В честь первого свидания с женихом своенравную Калинку заставили-таки одеться прилично. Обычно струящиеся по плечам волосы были тщательно собраны под сетку из красного золота, тело скрывало до самой шеи тяжелое, расшитое драгоценными камнями парчовое платье и все это великолепие дополнял легкий, того же цвета плащ, скрепленный у шеи застежкой с крупным, кроваво-красным рубином.

В тяжелом платье девушка двигалась неуверенно. Под обилием золотых завитушек лицо ее казалось непривычно бледным, что было особенно заметно на фоне ярко-рыжих волос. Глаза потухли, губы были искусаны до крови, да и сама она выглядела так, будто ее на казнь вели, а не смотрины.

Она боялась. Здесь, за спиной Мира, Рэми чувствовал ее страх и вместе с другими телохранителями прикрывал принцессу щитами от цепкого взгляда посла Виссавии. А работая над щитами, сам он волновался гораздо меньше.

Что, ради богов, на самом деле понадобилось Миранису в Виссавии?

В белоснежном тумане арки показалась чья-то фигура. На миг Рэми охватила паника: только сейчас он сообразил, как на самом деле боялся первой встречи с собственным дядей. Но вместо белого мелькнуло в арке коричневое и Рэми немедленно успокоился: коричневое в Виссавии носят хранители границы, а не вождь Виссавии. Значит, свидание с влиятельными родственничками хотя бы на время откладывается.

Мужчина, вышедший из тумана казался излишне тонким по сравнению с мужчинами-кассийцами. Волосы его, прямые, черные, были собраны в тугой, до середины бедер, хвост до самого кончиков волос оплетенный кожаным шнурком. Кассийцы, как правило, обладали чуть вьющейся шевелюрой и обрезали волосы до плеч, оставляя их распущенными. Лица хранителя было не разглядеть: оно, подобно как и большинства виссавийцев до самых глаз было скрыто под тонким шарфом.

И к чему они прячут лица? В Кассии поговаривали — чтобы скрыть природное уродство, но у Рэми было целых три причины тому не верить. Первая: мать — чистокровная виссавийка и красавица почище многих кассиек, и еще две — он сам и его сестра, наполовину виссавийцы.

Оба, стройные и изящные, они явно пошли в родню матери. В роду отца все были подобны Арману: высокие, светлокурые, голубоглазые и тонкой кожей. Кровь же виссавийца наделила Рэми и его сестру темными, с синеватым отливом глазами, черными волосами и смуглостью, которая резко отличала их от брата.

У хранителя границы глаза тоже были темными, цвета плодородной земли. И взгляд — пронзительным. Он быстро прошелся по свите принца и на миг остановился на Рэми. Этого мига хватило, чтобы телохранитель вздрогнул.

"Расслабься, — вновь вмешался Лерин и Рэми впервые сообразил, что за ним, оказывается, очень даже присматривают. — Не привлекай к себе ненужного внимания и все обойдется."

Рэми не сильно-то верил, что обойдется. Да вот в который раз — кто его спрашивал?

Хранитель границы в Кассии оказался впервые. Некоторое время он любовался на цветущую сирень, полной грудью вдохнув ее горьковатый, чарующий аромат. Кассийцы даже понятия не имеют, каким сокровищем они обладают. Они портят природную красоту "изяществом" искусственных построек, типа вот того уродливого фонтана, который никогда не сможет заменить красоты утопающего в мягкой траве ручейка, журчащего рядом с домом хранителя.

Как давно он не был у того ручья? Как давно не видел он зелени лесов? Не вдыхал аромата цветущих трав? Как давно чувствовал всей кожей тепла янтарных лучей солнце? О, милостивая богиня, слишком давно!

И все же он здесь не за этим. Предупреждал же Элан — быть внимательным. Не делать лишних движений, не дать повода для обиды. Кассийцы ранимы, задеть их легко, сгладить оскорбление временами — невозможно.

Потому собраться, низко поклониться наследному принцу, вперить взгляд в мраморную плиту под ногами и шагнуть в сторону, уступая дорогу к арке. При этом проверить щиты, ни в коем случае не давая ни принцу, ни высшим магам из свиты Мираниса заметить своего волнения.

Стоило вспомнить об обязанностях, как исчезло очарование поздней весны. И тут же захотелось как можно скорее уничтожить арку перехода в клан, восстановить целостность щита над Виссавией, а не стоять вот тут, на площади, под любопытными взглядами кассийцев... Их слишком много, а он, привыкший к одиночеству — всего лишь один.

Спас его принц, смело шагнувший в арку. Вслед за принцем исчезли в тумане и его телохранители в темно-бурые плащах. Виссавиец так и не успел толком разглядеть ни одного из них, да и не пытался. Гораздо больше дисциплинированных телохранителей волновала его разбалованная свита принца. Из глупости ли, из озорства ли, могли беспечные арханы повредить переход, отправив идущих следов вовсе не в клан Виссавии. И виноват был бы он, хранитель границы.

Но все проходило гладко. Одна за другой исчезали в тумане девушки из свиты Калинки, излишне, на взгляд хранителя, скуластые и ширококостные.

Одетые в тяжелые платья, украшенные драгоценностями, с размалеванными синей краской лицами, они казались неживыми. Рядом с ними тихими и более приятными взгляду виссавийца тенями скользили скромно одетые девушки-харибки.

Когда поток фрейлин принцессы закончился, в переход один за другим начали входить арханы. Хранитель напрягся, ожидая от разбалованных, высокорожденных отпрысков чего угодно, но опасения оказались напрасными: шалить никто из арханов даже не пробовал.

Убедившись, что никого на площади не осталось, хранитель сам вошел в арку. Мелькнула вокруг пустота, отозвавшись в теле знакомым, но все еще противным вкусом паники, мелькнули вокруг звезды в хаотичном танце и хранителя вышвырнуло по другую сторону арки: в закатный замка Арама.

Ненадолго. Убедившись, что с гостями все в порядке, хранитель границы раскланялся. Пора было кому-то заняться восстановлением щита над кланом, наследным принцем пусть занимается Арам.

Зал, в который они попали, был непохож на низкие, богато убранные залы Кассии. Его размеры слегка увеличивали высокие, стрельчатые окна, над которыми размещались полуокруглые оконца поменьше. Между окнами, в простенках, были встроены зеркала. Они наверняка, отражая солнечный свет, делали зал визуально еще более объемным, даже нереальным, но теперь в них отражалось лишь мягкое сияние округлых светильников на высоких ножках, что равномерно расположились вдоль высоких, украшенных рельефной резьбой стен. Потолок залы был расписан под закатное небо и, казалось, чуть светился. Эффект заката усиливал красноватый камень, которым был выложен пол и красноватые же колоны, витыми, стройными стрелами уходившие к высокому потолку.

Наверняка зал был бы гораздо красивее залитый солнечными лучами, но теперь окна были плотно закрыты ставнями, и в них бился сумасшедший, дико завывавший ветер.

За стенами замка разыгралась буря и Рэми это почему-то не нравилось. Еще более не нравился встречающий их в одиночестве хозяин замка.

Виссавиец был одет в желтое, значит, являлся хранителем дара. С непривычно открытым лицом, одетый в простую тунику, повязанную на талии тонким, сплетенным с золотых нитей пояском, с также, как и у его соплеменников стянутыми в хвост волосами, и подкрашенными темной краской глазами, он все же казался невинным, ошарашенным мальчиком, с широко раскрытыми, темными глазами, опушенными длинными ресницами. За такие глаза любая красотка при дворе готова была убить, но ведь перед Миранисом стоит мужчина, а не девушка.

— Я думал, наследного принца Кассии будет встречать сам вождь, — в голосе Мира Рэми уловил нотку презрения. — А мне выслали навстречу какого-то ребенка.

— Прошу прощения, принц.

Рэми с удивлением наблюдал, как хозяин замка преображался на глазах, будто взрослея: расправились плечи мальчишки; заблестели умом черные глаза; тронула губы приветственная, но уверенная в себе улыбка. И Рэми вдруг понял, что "мальчишка"-то постарше его будет. Мудрее и увереннее в себе, это точно.

— Я не представился: старший советник вождя Виссавии, Арам...

— Сын Акима? — сразу же заинтересовался Мир, и тон его стал даже слегка уважительным. — Что же, если это действительно вы... то хочу выразить вам признательность, советник. Ваш отец...

— Мой отец погиб за страну, которую любил, — мягко ответил "мальчик". — Чтя его память, я люблю Кассию, хоть и не был в ней более десяти лет. Потому вождь и совет решили именно меня отправить вам навстречу и именно в моем замке принять столь важных гостей.

— Мы были бы рады принять вас в Кассии.

— Я в этом не сомневаюсь. Но после смерти отца мой вождь не отпускает меня из клана. Поймите правильно — ваша страна для нас опасна.

— А ваша мать?

Советник слегка побледнел.

— Моя мать могла последовать за мной в клан. Но она, подобно моему отцу, слишком любила Кассию. И семью своего архана. Она вырастила вашего друга, мой принц.

— Но лишила вас материнской любви.

— Мы все чем-то жертвуем, — тихо ответил Арам. — Моя мать — мной. Я — ею...

Рэми вздрогнул, вспомнив, кого именно вырастила Ада.

— Я помню, сколько лет было Акиму, — продолжал рядом Мир, — когда он одолел демона. Наверное, меньше, чем вам сейчас. И из почтения к вашему отцу, к его памяти, к его подвигу, я уважаю и его сына. И все же. Почему встречаете меня вы, а не вождь? Элизар не горит желанием видеть свою невесту? Или намерен оскорбить нас невниманием?

Рука Лерина мягко дотронулась пальцев Рэми. Чего он хочет? Боги, щиты... "Внимательней" — одними губами прошептал Старик.

— Что вы! — невинно улыбнулся Арам. — Мой вождь плохо себя чувствует и надеялся, что вы отдохнете в Виссавии и дождетесь его возвращения.

— Как долго продлится буря?

— Прошу прощения, но мы не властны над непогодой.

Спустя некоторое время принца проводили в отведенные для него покои. Как и везде в замке — ничего лишнего. Голые стены, лишенные привычных для Кассии гобеленов и отделанные тонкими, почти просвечивающимися досками черного дерева; большой, на всю стену камин, спрятавшийся за замысловатой решеткой; широкая, но жесткая кровать без балдахина; стол у окна; пара стульев; брошенные на ковер у камина подушки... мало уюта, зато тепло, сухо, пахнет свежим деревом, много свободного места. И недовольный Мир, что сел на стол и начал что-то быстро писать на чистом листке бумаги.

— Передашь это отцу, — приказал он харибу и задумчиво добавил:

— Не думал, что сын героя Акима столь лжив. Вернее, да, оговорюсь, он играет со словами, как каждый виссавиец, уходящий от ответа.

— Ты о чем? — недоуменно спросил Рэми.

— Не думаешь ли ты, мой друг, что я стану тебе раскрывать секреты твоего же клана? — издевательски усмехнулся Мир. — Нет, дружок, с Виссавией решай проблемы сам. Ты меня слышал. А теперь оставь меня.

Рэми поклонился, послушно вышел из покоев принца, оперся о стену и стер со лба выступивший пот. Давно уже он не чувствовал себя так паршиво... как пойманный в ловушку зверь. И давно уже не пробивал его душу едкий, неприятный страх...

Это ненормально. Это не его. Но это есть... вместе с клубящейся в душе черным туманом паникой, что медленно, но верно лишала Рэми разума. Он не может тут остаться! Не может!!!

— Мой архан...

— Это опять ты, Эллис? — простонал Рэми.

— Вы измучены, мой архан. Только вчера встали с кровати, а уже...

— Что уже?

Какой он, проклятье, телохранитель, если сам себя защитить не может!

— Никому не говори, что видел.

— Мой архан...

— Это приказ.

— Да, Рэми.

Не ослушается. Хариб никогда не ослушается своего архана, слава богам. И только поэтому можно показать слабость и опереться на плечо Эллиса, когда уже совсем отказались держать ослабевшие внезапно ноги.

— Что с тобой, Рэми?

— Что б я сам знал... — слабость вдруг отпустила, а вместе с ней почему-то слегка стихла буря за окном.

Рэми облегченно выпрямился, и, успокаивая то ли себя, то ли хариба, прошептал:

— Все... все.

Глава 7. Безумие

Этой ночью Рэми спал очень плохо. Ворочался, стонал, сминая в ногах тонкое одеяло. То и дело обеспокоенный Эллис подходил к кровати, укутывал спящего архана в теплую шерсть, долго стоял рядом неподвижно, шепча одно заклинание за другим. Потом жег ароматические свечи, оплетал Рэми защитным коконом, и на время это помогало, но совсем ненадолго.

Чувствуя, как каждое заклинание неумолимо жрет его силы, Эллис проклинал неприветливую страну целителей. Эта буря, что ломалась в стены. Этот замок, сырой и промозглый, с голыми, лишенными тепла стенами. Эти кошмары, что так мучают Рэми... все непохоже это на ту сказочную Виссавию, о которой шептались в магической школе восторженные ученики.

Страна, полная магии... одним глазком бы увидеть, вдохнуть благотворный, полный силы воздух, а потом и умереть не страшно... так думал когда-то Эллис, и только приехав в Виссавию понял, как сильно ошибался.

Эта ночь была непереносимо долгой. Бушевала за стенами буря, ворочался на кровати Рэми, царапались в плотно задвинутые ставни колючие ветви, и неохотно пожирал огонь дрова в камине. Эллис уже давно измучился защищать Рэми от кошмаров, когда замок, наконец-то, начал просыпаться. За дверью кто-то пьяно засмеялся. Женский голос томно ответил, и все погрузилось в густой туман: сам того не заметив хариб заснул.

Проснулся он разбитым и еще больше уставшим. Бросил привычно взгляд на кровать архана и обомлел: Рэми там не было. Что еще хуже — Эллис, обычно чутко реагирующий на каждую эмоцию архана, теперь чувствовал лишь одно — оглушающую пустоту.

Боги, он помнил это чувство, слишком хорошо помнил: так было несколько дней назад. Эллиса пробил холодный пот. Неужели снова? И теперь это вина Эллиса: не уследил, не был достаточно сильным.

— Боги, что я натворил? — Эллис задрожав упал на колени перед кроватью архана. — Только бы он жил, боги, только бы он жил!

— Что здесь происходит!

Эллис быстро встал, поклонился наследному принцу Кассии и мысленно выругал себя за мимолетную слабость. Возможно, Рэми сам закрылся, возможно, давал ему отдохнуть. Архан ведь заботлив... слишком заботлив. А Эллис усомнился, подвел своего архана, не успел убраться в тень от цепкого взгляда Мираниса.

— Где мой телохранитель?

— Я не знаю.

Миранис отвернулся, давай понять харибу, что с ним разговор закончен. Поклонившись принцу и телохранителям, Эллис отошел к окну, потому как приказа уходить он не получил. Только отсюда хариб осмелился поднять взгляд, вздрогнув от выражения лица принца. Миранис был скорее задумчивым, чем озабоченным. В тот день, когда Рэми умер, принц был взбешен. Значит, сегодня с арханом все в порядке.

— Уже начали играть, — сказал принц застывшему за его спиной Кадму, — надо же. Первый тур, мой друг...

— Смотри, чтобы не был последним, — мрачно ответил Кадм. — Ты поговоришь, наконец, с Рэми, или это мне сделать?

— Ни ты, ни я. Ты меня слышал.

— Рэми — твой телохранитель, Мир, — продолжал уговаривать Кадм. — Его задевает твоя холодность. Это нормально. То, как ведешь себя ты как раз ненормально. Ты знаешь магические законы... своей закрытостью ты причиняешь телохранителю боль и подыгрываешь противнику.

— Ты меня недооцениваешь... — прошипел Мир. — И не смей ему слова сказать... пусть хранительница сама проболтается. Так будет лучше.

На миг рухнули щиты принца, и Эллис покачнулся он нахлынувшей на него слабости, чувствуя, как по подбородку стекает струйка крови.

— Как скажешь, мой принц, — ответил Кадм, подавая Эллису кружевной платок. — Пойдем, Миранис. Рэми не простит нам, если в его отсутствие ты прикончишь хариба.

Принц ушел, а кровь не унималась долго. Лишь когда перестало растекаться по белоснежному шелку красное пятно, Эллис сел в кресло. Пальцы его разжались, выпустив окровавленную ткань на пол. Он уже ничего не понимал. Но с Рэми это было нормально.

Рэми сел, охватив пылающую голову руками. Еще некоторое время он приходил в себя, пытаясь выгнать из сознания отголоски кошмара.

— Эллис! — позвал он, но вне обыкновения хариб не отозвался.

Зато приблизился внезапно шум бури. И Рэми, открыв глаза, поднялся.

Он помнил это озеро. Однако тогда, в его давних снах, оно было спокойно, а теперь ощетинилось волнами, с яростью бросаясь на берег. Гнул ветер сопротивляющиеся березы, гонял вокруг ветви, высохшие листья и комья земли, но самой бури Рэми не чувствовал, будто шумела она в двух шагах, избегая пересекать невидимую границу.

— Давно не виделись, друг мой! — произнес в голове телохранителя знакомый голос.

— Могли бы увидеться и в замке.

— Я, жрица Виссавии, и ты — телохранитель принца? — голос явно издевался, и это распаляло гнев Рэми еще больше. — Могли бы, ты прав. Но нам ведь не нужны вопросы? Хотя, если ты решился, мой мальчик... одно мое слово, и ты из гостя станешь хозяином...

Рэми обернулся, прикусив губу. Хранительница предстала перед ним такой, как он ее помнил: белоснежное платье до пят, которое не осмеливался тронуть даже бушующий ветер, длинные, до самых колен, волосы, полускрывавшие бледное, лишенное глаз лицо... столь же гордая, сколь и просящая. Ибо она — служительница, он — любимый сын младшей богини клана. Господин. Только вот кому нужно это господство?

— Да, я этого не хочу, — быстро ответил Рэми. — Но ты этого хочешь. И потому меня позвала. Не так ли? Все еще надеешься убедить...

— Ошибаешься! — оборвала его хранительница. — Я позвала, чтобы предупредить. Ты очень похож на своего дядю, мой мальчик. Гораздо больше, чем даже мне этого хотелось бы. Арам рано или поздно это заметит, пока не заметил лишь благодаря мне. Но более вмешиваться я не стану.

— И что ты предлагаешь — сидеть взаперти?

— Это уже твое дело, Рэми, — спокойно ответила хранительница. Ничего ее не берет. И гневается Рэми или нет, ей, казалось, безразлично. — Можешь сидеть взаперти, а можешь принять мою помощь.

— С чего ты взяла, что мне нужна твоя помощь?

— У тебя нет выхода, Рэми, — как мальчика спокойно, ровно, уговаривала хранительница, и ее тон раздражал Рэми еще больше. — Хочешь насторожить виссавийцев? Обратить на себя внимание?

— Хватит слов, хранительница. Переходи к делу или я вернусь в замок. Или ты надеешься, что я не сумею тебе воспротивиться?

— Позволь меня изменить твое лицо. Виссавийцы живут силой госпожи, пьют ее с эльзиром и настолько к ней привыкли, что и в твоем теле ее не почувствуют. А для своих ты останешься прежним. Они настолько слабы... о, не обижайся, что вряд ли что-то заметят. Но ты должен мне доверится.

Рэми кивнул. Он подавил отвращение, когда что-то мягко и осторожно коснулось его щек. Кожу на мгновение стянуло, в груди поднялась горячая волна, сопротивляясь чужой силе, и хранительница улыбнулась:

— Ну, ну, мальчик, доверься мне.

"Мальчик?" — раздраженно повторил про себя Рэми, но волну внутри приглушил. Закрыл глаза и заставил себя поддаться чужой силе, а когда открыл, то удивленно моргнул: он смотрел на себя внутренним зрением хранительницы. Узнавал и не узнавал, хотел этого нового облика и в то же время неосознанно жаждал от него избавиться.

В новом лице было больше черт Армана, чем Рэми: тонкая кожа, светло-серые, внимательные глаза, изящные, аккуратно вылепленные черты лица. Лишь изгиб губ полных губ остался прежним, но и он казался Рэми чужим.

— Спасибо тебе, — выдохнул телохранитель, возвращаясь в собственное тело. — Только не понимаю — зачем помогаешь спрятаться?

— Я объясню, — ответила хранительница. — Позднее. Самое главное, что Миранис послушался и привез тебя в Виссавию...

— Что? — вспылил Рэми, не осмеливаясь поверишь. — Это ты его заставила? Это из-за меня мы здесь?

Вот почему Миранис вел себя в последние дни странно, вот почему пылал гневом. Рэми почувствовал, как его захлестнула холодная ярость.

— Слова "нет" тебе не достаточно? — прочеканил он. — Ты сказала — выбирай, я выбрал. Я хочу быть рядом с Миранисом. Не с тобой!

— Но не силах уберечь его от Алкадия, — оборвала его хранительница. — И ты это знаешь. Против нажравшегося дряни вампира и ты, и твои телохранители, и Мир — бессильны. А я не хочу, чтобы ты умер! Это трудно понять?

— Да, это трудно понять. И ты, и твоя Виссавия для меня ничто. — прошипел Рэми. — Дай мне силу, чтобы одолеть Алкадия и отпусти. Я требую.

— Пока не могу.

— Пока что?

Хранительница не ответила.

— Что мне сделать, чтобы ты помогла?

Вновь молчание.

— Перенеси меня в замок, — приказал Рэми. — Наш разговор становится бессмысленным.

— Твое упрямство бессмысленно. И... твое безумие бессмысленно, — Рэми вздрогнул. — Ты совершаешь ошибку, Рэми, поддаваясь его силе. Сопротивляйся же! Сопротивляйся ему так же упорно, как ты сопротивляешься моей госпоже! Именно затем ты здесь!

— Опять головоломки? Интриги? Объяснись! — вскричал Рэми, но было уже поздно...

Мелькнуло вокруг, и шум бури стремительно отодвинулся, став из разъяренно опасным, приглушенным.

Рэми чувствовал себя плохо. Очень. В висках билась кровь, пересохло в горле, и голова раскалывалась от боли. Казалось, что гнев и разговор с хранительницей, вернули тот неясный кошмар, что мучил Рэми всю ночь.

Огонь, запах горелого мяса, крики...

— ...бред, — прошептал Рэми, опираясь спиной на колонну и оглядываясь.

Он был зале, в котором недавно Арам встречал Мираниса. Безлюдный, погруженный во тьму, зал соседствовал с более большим, видневшимся через полуокрытую створку двери. Там, за створкой, — шум чужого пира: свита принца отдалась веселью, беспечно доверив свою безопасность хозяевам... Глупцы. Рэми виссавийцам доверится не мог.

Он должен вернуться к Миранису, должен... Что он скажет? Извинится? Помогут ли тут извинения! Почему принц ничего не сказал Рэми? Почему не дал исправить прежде, чем они тут оказались?

Боги, как болит голова! И опять эти крики, ужас, тягучее болото бессилия. Откуда?

— Добрый день, телохранитель, — Рэми вздрогнул и немедленно собрался. Уж кому-кому, а этому человеку его слабости лучше не видеть. — Вижу, непогода вас не пугает, и вы решились выйти на небольшую прогулку. Мог бы я вас просить этого не делать? Некоторые существа, населяющий клан, могут быть опасны даже для мага такого уровня, как вы.

Рэми оторвался от колонны раздражаясь и радуясь внезапному вмешательству. Гордость телохранителя на время притушила боль в голове и дышать стало гораздо легче. Прикусив губу, Рэми сосредоточился на тщательно проговариваемых, тихих словах хозяина замка. Далось ему это нелегко. Завывавшая буря кипятила кровь в жилах, да и эта магия, которой был пропитан каждый камень в замке, пьянила, отнимая разум.

А разум был ой как необходим. И почему-то гораздо страшнее бури внутри был страх остаться в одиночестве.

Собравшись, Рэми вежливо ответил на слова продолжавшего говорить Арама:

— Я принимаю ваше приглашение.

Хозяин улыбнулся, жестом пригласив гостя следовать за собой.

Кабинет Арама, оказался на диво небольшим, пустынным, но неожиданно для Виссавии уютным. Трещал в камине огонь, бросая на утопавшие в полумраке стены красноватые отблески, стоял посреди кабинета пустой стол, а рядом с ним — два стула с резными спинками. На один опустился хозяин, на другой указал гостю.

— Вынужден спросить, что именно вы хотите на завтрак? — мягко начал Арам.

— То же, что и вы, — безразлично ответил Рэми. Голова уже не болела, раскалывалась от боли. В глазах резало, но Рэми все равно не мог решиться, чтобы извиниться и выйти... он все так же отчаянно боялся остаться один. Почему?

Рэми украдкой потер виски и, поймав на себе внимательно-удивленный взгляд Арама, проверил щиты. Целостные. Советник, сколь бы сильным магом не был, Рэми не чувствовал. Значит, не знал ни о боли в голове, ни о невесть откуда взявшемся страхе.

Арам медленно провел ладонью над столом, и на глянцевой поверхности показались две чаши с красноватой маслянистой жидкостью.

— Вы еще можете передумать.

Рэми не хотел передумывать. Сейчас он хотел только одного — унять разрывавшую голову боль. Он взял чашу, понюхал содержимое: в нос ударил острый, слегка пряный запах трав и... магии.

— Это эльзир, — ровно объяснил Арам. Кому нужны его объяснения? — Я знаю, что вы привыкли... гм... к обычной пище, но в эльзире есть все, что нам необходимо. Наша госпожа, Виссавия, милостиво наполняет его своей силой. Оттого мы никогда не болеем...

Рэми отпил глоток и сразу стало легче: боль притупилась, стала выносимой. Зато вернулось раздражение и нелюбовь Рэми к виссавийцам:

— Никогда?

— Если не хотим болеть, — быстро поправился Арам.

Поправка насторожила. Виссавиец что-то скрывает. Как скрывал и вчерашним утром, когда они приехали в замок. Но врать он не умеет, верно, не приучен, потому и делает это как-то неловко. Вон, уши покраснели, щеки покрылись румянцем, пальцы, державшие чашу — дрожат. Стыдишься?

"Выпей до дна, не бойся!" — голос хранительницы был так неожидан, что рука Рэми дрогнула, и пара капель упала на стол, оставив на коричневой поверхности темные пятна.

— Не обращайте внимания, — успокоил гостя хозяин. Капли действительно тотчас исчезли. Этот проклятый замок пропитан магией... Все здесь пропитано знакомой до боли, пьянящей магией. Может потому Рэми так плохо?

— И не бойтесь, эльзир всем идет на пользу. Даже кассийцам.

— Так спокойно относитесь к недоверию? Если я вас оскорблю, вы тоже...

— Не думаю, что вы это сделаете.

— Так во мне уверены? И так уверены в себе?

— Нельзя заставить человека быть счастливым, — не ответил Арам, отпивая из своей чаши.

Что же, "мальчишка" даже успокоился во время короткой перебранки. Значит, не так уж и прост. И, уж тем более, не невинен, как показалось поначалу Рэми. Да и может ли советник вождя быть глупым? Может, если это сын героя.

— Этот напиток дает нам все, кроме морального удовлетворения от еды, — продолжал Арам. — А вы так любите его испытывать, не так ли? В Виссавии мало внимания уделяется таким вещам, зато очень много — личному выбору...

— И магии, — быстро ответил Рэми.

Кисловатый эльзир тем временем полностью справился с болью в голове. Мало того, он наполнил жилы бодростью. Тело вдруг стало легче, разум — светлее, а взгляд более острым.

И теперь сидевший напротив вовсе не казался Рэми мальчиком. Скорее — слишком рано созревшим мужчиной. Впрочем, кто его знает, может, на эльзире мужчины созревают гораздо быстрее?

— И магии, — согласился Арам. — Дар дается богами.

— Еда — тоже. Наверняка и одежда?

— А почему бы нет?

— Это так удобно. Ничего не делать, а все получать, — быстро ответил Рэми. — Чем вы это заслужили? Чем вы лучше нас, кассийцев? Почему смотрите на нас с презрением?

— Когда, простите, я смотрел на вас с презрением? — ровно заметил Арам.

— Когда? — засмеялся Рэми. — Да хоть сейчас! Слова вас не задевают. Вам все равно. Простите меня, но относиться равнодушно можно лишь к мнению того, кто ниже по положению. К мнению слуги, например!

Арам вздрогнул. Впервые за время разговора Рэми показалось, что в глазах советника мелькнуло что-то вроде гнева. Но тут Арам поднялся, обошел стол и, опустившись перед ошеломленным Рэми на колени, поцеловал его руку, прошептав:

— Мой архан.

Голос хозяина был спокоен, в ладонях его появилась щетка, и Арам начал быстро счищать с сапог Рэми грязь.

— Вы с ума сошли! — прошептал телохранитель, когда половина работы была сделана — раньше он так и сидел, застыв, не в силах поверить. — Встаньте! Это вас недостойно.

— Почему же, — так же ровно спросил Арам. — Я — сын ублюдка, рожденного от любовника. В вашей стране я — хуже собаки несмотря на мой дар... Ах да, дар это тоже понятие невозможное для какой-то собаки. Что было бы со мной в Кассии? Вы бы меня убили? Или оказали милость, сделав харибом, слугой архана? Так вот вы, я уверен, не худший архан. Не так ли?

— Встаньте немедленно! — Рэми вскочил на ноги, нечаянно толкнув Арама слишком сильно, так, что тот упал на спину. — Простите, простите ради всех богов! — шептал он, подавая виссавийцу руку.

Арам помощь не принял и встал сам. Вернулся на место, вытер перепачканные руки о невесть откуда появившуюся салфетку и с тем же безразличием отпил еще глоток из чаши.

— Сегодня днем я видел, как один из ваших арханов ударил своего хариба. За что? Дайте вспомню... ах да, за оторвавшуюся пряжку. Архан тот, простите за прямоту, глупый и толстый, единственное, что в нем хорошего — чистая кровь, настолько чистая, что чистота та уже давно не обижена даже тенью присутствия силы. Он — пуст. В нем — ничего нет. А его хариб, хоть слабый, а маг... в нашем мире было бы наоборот. Хариб оказался бы господином, а ваш архан — слугой. Кто их нас честнее?

Рэми посмотрел в стоящую перед ним чашу. Остатки мутной зеленой жидкости вызывали в нем тошноту и так напоминали родные болота... когда-то он думал, что он — обычный рожанин, низкорожденный. Когда-то прятал свою силу, потому как рожан с силой убивают... Арам в чем-то прав. И от его правоты было еще более тошно.

— Вам повезло, — продолжал Арам. — Вы в любом мире хороши. В нашем — вашей силой, в своем — своей кровью...

О которой Рэми узнал всего полгода назад...

— Но вы и по положению, и по силе не ниже меня, — слукавил Рэми. — Вы не должны были оказывать мне такую...

— Честь? — оборвал его Арам. — Но только вы, кассийцы, считаете это честью. Для меня так же легко унизиться перед вами, как вас унизить. Не потому, что мы равнодушны, а потому что мы думаем иначе и дышим иначе. Да, со стороны кажется, что мы холодны. Что нам — все равно умрете ли вы, будете жить. Вы — служите своей гордыне. Придумали целый свод правил, которые вас самих же угнетают. У нас нет правил. Есть только две ценности. Воля нашей богини и наш собственный выбор.

— И вы соглашаетесь жить в этом хаосе? — непонимающе заметил Рэми. — В стране вечных бурь?

— Буря в сердце страшнее бури на улице, — быстро ответил советник. — Присутствие богини дает моему сердцу покой, которого вы, наверняка, никогда не знали.

— И помогает сбросить на нее ответственность. — Гнев вновь всколыхнул головную боль, и Рэми глубоко вдохнул, пытаясь всеми силами оставаться в здравом рассудке. — Как удобно. Хорошо — правильный выбор. Плохо — воля богини.

— Вы просто не понимаете, о чем говорите.

— О том, что мы — умеем ошибаться. И отвечать за свои ошибки. А вы?

Арам неожиданно побледнел. Потом посмотрел на Рэми и вдруг произнес упавшим голосом фразу, которой гость ну никак не ожидал:

— Говорите, как мой отец. Но мой отец получил от младшего бога дар изменять судьбы. А кто вы, телохранитель? Каким чудом удается вам...

Он не успел договорить. Вспыхнул ярче огонь в камине, тронутый сквозняком, распахнулась дверь, и на пороге появился невозмутимый Мир в сопровождении Кадма.

— Вы уж простите за мою дерзость, советник, — начал принц. — Но я хотел бы забрать Рэми. Вы наверное не знаете, но от телохранителей зависят мои жизненные силы. И я никак не могу позволить задерживать Рэми так надолго...

— Ваш телохранитель любит длинные прогулки, — быстро взял себя в руки Арам, поднимаясь из-за стола навстречу принцу. — Мы беспокоились. Гость, что покидает замок, внезапно, во время бури... Согласитесь, это необычно. И, согласитесь, мы не может отвечать за безопасность... столь непредсказуемых гостей.

— Рэми не доставит вам хлопот, обещаю! Я сам за этим прослежу, — оборвал его Мир, грубо подталкивая Рэми к двери. — Он у меня такой и есть... Вы же понимаете, бывает... Дар боги дали, а вот ума отмерить и забыли. О не смотри так на меня, Рэми, знаешь же, что я прав.

Последнюю фразу Мир произнес столь угрожающим тоном, что Рэми не осмелился возразить на грубоватую шутку. И не возражая, шел за принцем по коридорам замка, думая только об одном: неужели это правда? И хранительница угрозами заманила сюда Мираниса? Если этот так, то понятно, почему принц смотрит на Рэми угрюмо, понятна его холодность и гнев...

Гордого Мираниса, который в жизни никому, кроме отца, не подчинялся, заставили склонить голову перед чужой богиней.

Гордого Мираниса заставили сделать нечто, что ему явно не нравится. Для Рэми. Для человека, которого принц держал рядом...

Ради чего? Ради жалости? Ради его крови? Ради этого знака телохранителя, которым неизвестно по какой причине наделил его Радон?

И почему Рэми не уходит сам? Может, так было бы лучше — уйти? Вернуться в леса, где Рэми был когда-то даже счастлив? Или к матери — в провинцию? Астрид давно звала, хотя бы навестить... Избавить принца от ноши...

Принц раскрыл настежь дверь кабинета и, войдя внутрь, уселся в кресло, подтянув к себе книгу. Рэми, не зная, что ему делать, застыл на пороге, и лишь когда его подтолкнул идущий следом Кадм, вошел внутрь.

— Отличная библиотека у этого Арама, — заметил Мир. — Думаю, пребывание здесь пойдет нам на пользу.

Рэми для принца пустое место.

— Не спросишь, где я был? — прошептал Рэми, чувствуя, как вновь начинает пульсировать в висках. Боль возвращается. А вместе с ней — безумие.

— Это дело твое, — равнодушно ответил Мир.

Принцу все равно...

— Значит, я могу ходить где хочу?

— Да.

Мир его ненавидит...

— И встречаться с кем хочу?

— Да.

— Спасибо, — ответил Рэми, и, останавливаясь в дверях, вдруг сказал:

— Я прошу прощения...

— Да что? — равнодушно поинтересовался Мир.

— За хранительницу. Она не имела права ничего от тебя требовать. Я прошу прощения... что стал для тебя обузой.

Показалось Рэми или рука принца дрогнула?

— Я постараюсь быть более незаметным и не доставлять тебе хлопот.

Принц молчал, все так же уставляясь в книгу.

— Я... я прошу прощения, что не могу найти в себе сил и уйти от тебя, но я найду, обещаю, — прошептал Рэми и вылетел за дверь прежде, чем Мир успел что-то ответить.

Рэми сел на кровать, не смея поверить, что он это сказал... Эллис ни о чем не спрашивал. Опустился перед арханом на колени, смущенно улыбаясь, подал ему чашу с успокаивающим отваром, и Рэми вдруг вспомнил слова Арама. Может, виссавиец прав? Может, и Эллис чувствует себя как в клетке?

Рэми с трудом выпил горькую жидкость, не спуская с хариба внимательного взгляда. Он пытался было осторожно проникнуть внутрь Эллиса, ровно настолько, чтобы почувствовать вкус его чувств, но хариб вздрогнул и взгляд его стал тревожным.

Слишком грубо, сглотнул Рэми. Почувствовал. Но слова не скажет. И стоит Рэми только приказать, так еще и сам раскроется.

Голова болела немилосердно.

— Скажи мне. — Рэми говорил медленно и тихо, боясь всколыхнуть новый приступ боли. — Ты хочешь вернуться домой?

— Мой дом там, где ты, — вздрогнул хариб.

— И все же...

— А ты хочешь вернуться домой? Уйти от принца?

Нет, не хочет. Почему? Его ли это решение?

Рэми вновь внимательно посмотрел на хариба, отдал ему опустевшую чашу, и лег на кровать, не раздеваясь. Эллис прав, Арам — нет. В этом мире никто не свободен. Эллис подчиняется Рэми, а сам Рэми — принцу, Арам — вождю.

Кто из них еще свободнее?

Боги, как болит голова!

Уже через полудрему чувствовал он, как Эллис осторожно снимает с него сапоги, укутывает одеялом.

— Оставь меня, — прошептал Рэми.

Не харибу, кому-то другому.

— Тебе плохо, мой архан? — донесся через туман встревоженный голос Эллиса. — Позвать Тисмена?

— Нет! — Рэми понимал, что нуждается в помощи, но отчаянно боялся остаться один. Пока хариб рядом, пока Рэми слышит его голос, еще остаются силы, чтобы держаться на грани...

— Рэми, скажи что-нибудь, — умолял Эллис.

— Голова болит. Говори, не молчи, пожалуйста...

Эллис говорил, но Рэми не различал слов. Гораздо громче слов были крики...

— Мой архан! — вновь позвал Эллис, и Рэми поймал себя на том, что сидит на кровати, зажав уши и покачивается из стороны в сторону, в такт воющей на улице буре.

Крики смолкли внезапно, оставив за собой пустоту. Боль в голове стала глуше, почти неощутимой, и Рэми почувствовал себя счастливым. Все это здорово, когда ничего не болит...

— Все... все, — шептал Рэми, успокаивая то ли себя, то ли бледного Эллиса. — Это всего лишь Виссавия, она на меня так действует. Я привыкну, видят боги, привыкну.

Рэми порывался встать, но испуганный Эллис упрямо совал в ладони новую чашу, всеми силами пытаясь оставить архана в постели.

— Это не поможет, дружок, — устало ответил Рэми. — Я знаю, что поможет. Подай мне плащ...

Пока хариб послушно приводил наряд архана в порядок, Рэми пытался успокоиться. Откуда взялись приступы безумия? Откуда страх остаться в одиночестве и в то же время жгучее желание выгнать всех, никого не видеть... Не его это, чужое. И последнее пугало более всего.

Рэми залпом выпил отвар и, приказав харибу ждать его в комнате, вышел.

Виссавийцы холодные и циничные. Они не знают ни вкуса потери, ни горечи беды. Не знают, потому не умеют ценить того, что дает им богиня. Это ненастоящий мир. Но боль, которую чувствовал Рэми, была хоть и чужой, настоящей... Вопрос только — чьей?

В голове вновь начало пульсировать. Взвыла за стенами буря, сотрясая стены замка. Рэми толкнул тяжелую дверь и вышел на площадку, которая заканчивалась широкой лестницей.

Боль усиливалась с каждым дыханием, и Рэми подумывал вернуться, но боялся, что не дойдет до своих покоев.

Там, внизу, был огромный зал и шумел чужой пир. Арханы, забыв обо всем на свете, наслаждались гостеприимством и безотказностью виссавийцев. Всем было хорошо в клане... кроме Рэми.

Спрятавшись за колонной, он отыскал взглядом Армана. Мысленно позвал. Ар вздрогнул, повернул голову и безошибочно отыскав взглядом брата, продрался через толпу к лестнице, поспешно поднявшись на второй этаж.

— Рад тебя видеть, — сказал он, и тотчас добавил:

— Но ты все еще бледен. Тебе стоит отдохнуть...

— Не могу отдыхать, — горячо зашептал Рэми.

Арман, схватив брата за руку, втолкнул его в боковую дверь, пряча от посторонних взглядов. За дверью, в затемненном коридоре, Ар вжал Рэми в стену и шепнул на ухо:

— Что с тобой? Обычно ты сдержанней. Хотя бы на людях. Не привлекай внимания виссавийцев.

— Арман... я не могу здесь... не чуешь? Смертью пахнет... и она... ненавижу! Она дала умереть брату!

— Послушай меня, Рэми. Внимательно, повторять не буду. Сейчас ты соберешься, и мы пройдем в твои покои. Держи себя в руках... Я с тобой, ты не один. Ты же помнишь, правда?

— Да, Ар... — Рэми вздохнул глубоко, стараясь сосредоточится на голосе брата.

— Вот и молодец, а теперь ты все же придешь в себя, и мы вернемся в твою комнату. Спокойно, не привлекая внимания. И там, слышишь, только там, ты сможешь позволить себе быть слабым. Не раньше. Улыбайся! Ты мой брат! Ты можешь!

Рэми не помнил, как они шли по коридорам. Кажется, он действительно улыбался, отвечал поклонами на поклоны встреченных арханов, держался ровно и спокойно... Но внутри истекал болью. Он не помнил, как Арман пинком распахнул дверь в его спальню, как заставил Рэми сесть в кресло и опустился перед ним на колени, заглянув в глаза.

— Что ты творишь, брат?

— Я не знаю. С ума схожу, понимаешь? Не хочу здесь... не могу... Сначала сны, теперь наяву... не могу...

— У тебя только один брат, я. И я жив, ты ведь помнишь? Надеюсь, помнишь...

— Почему, Ар? Почему она ничего не сделала?

— Иди за Тисменом, — приказал Арман Эллису.

— Но архан...

— Иди за Тисменом! Сейчас!

— Нет, Арман, не надо Тисмена... Ни Мир, ни его телохранители мне не помогут, — на мгновение выплыл из волн боли Рэми. — Никому не нужен... ни Миру, ни тебе, никому. Мешаю... я вам всем мешаю... почему не даете мне умереть? Почему? Почему не пускаете, если я вам мешаю!

— Ты еще тут? — прошипел Арман Эллису, и тот как ошпаренный выскочил за дверь.

Рэми хотел возразить, но крики... крики заглушили все.

Миранис как раз дочитывал книгу, когда в покои змеей скользнул хариб Рэми, чтобы шепнуть что-то Тисмену.

— Прости, принц, но вынужден тебя ненадолго оставить. Кадм меня заменит.

— А если я скажу "нет"? — ответил Миранис, откидывая книгу. — Вижу по твоему лицу, Тисмен, что с Рэми вновь что-то случилось.

— Помнится, я пытался утром поговорить с тобой о Рэми, — спокойно ответил Тисмен. — Помнится, ты меня оборвал и приказал...

— Я помню, что я приказал!

"Слышать ничего не хочу об этом мальчишке!" — крикнул тогда Миранис.

— Мы теряем время, мой принц. Для Рэми это время дорого.

— Потерпит.

— Выйди, Эллис! — приказал Тисмен. — Скажи Арману, что я сейчас буду.

— Говори, — приказал Миранис, когда дверь за харибом закрылась.

— Мой принц, прости меня за дерзость, но ты совершаешь ошибку. Рэми зависим от тебя, как и все мы. Отталкивая телохранителя, ты делаешь его слабым... а слабость мага ничем хорошим не заканчивается.

— Только не говори мне, что Рэми сошел с ума от горя, — сыронизировал Миранис.

— Нет, но его щиты дали трещину, — спокойно продолжил Тисмен, — в которую просочилось чужое безумие. Напоминаю тебе, мой принц, что мы в клане целителей. Хочу напомнить и еще что-то... Рэми — виссавиец. Вождь для виссавийцев, как солнце для растений, и вождь...

— Хватит! — перебил его Миранис. — Хочешь сказать, что наш Рэми перегрелся на солнышке?

— Нет, хочу сказать, что уже сейчас виссавийцы предлагали послать к Рэми целителя. Их очень интересует, с чего бы это телохранитель принца так реагирует на болезнь их вождя. Если мы не найдем способа укрепить щиты Рэми, то виссавийцы будут настаивать... это все же их гость. Отказывать им будет все сложнее.

— Я понял! — оборвал его принц, вставая с кресла. — Я сам займусь Рэми.

Маленький зверек недовольно посвистывал, чуть слышно постукивал о пол куцым хвостом. Громче он не осмеливался. Сидеть тихо — не хотел. А хозяин, всегда ласковый, всегда отзывчивый, будто не слышал. Все внимание дарил он никуда не годному человечишке, а на любимца не обращал внимания.

Обидно. Еще более обидно, что кусаться нельзя, а очень хочется. Особенно хочется укусить это несносного, воняющего псиной человека, что то и дело гладит тоненькую, недавно поменявшуюся шкурку. Неприятно, любое прикосновение неприятно, а приходится терпеть, хозяин приказал...

Но наконец-то хозяин закончил с тем человечишкой. Сел на лавку, устало вытянул ноги, чуть слышно засвистел.

Довольный зверек сорвался с места, прыгнул магу на колени и свернулся клубком, уткнув нос в теплый живот. Теперь можно и поспать, наконец-то.

— Вижу, что ты очнулся, Рэми, вижу, что ты вновь в здравом рассудке. Хотя я иногда сомневаюсь, что ты способен на здравый рассудок.

Принц оторвал взгляд от любимца Тисмена. И откуда только зеленый маг берет таких уродцев? Хотя, есть в этом зверьке что-то привлекательное, от чего не оторвать взгляда, хотя на душе и тошно. Как и в любом уродстве.

— Прости, что вновь доставляю тебе хлопоты, принц, — вновь завел свою песню Рэми. Что же, ничего иного Мир и не ожидал.

— Хлопоты? — пожал плечами он. — Ты прав, хлопоты...

— Я думаю, что так больше не может продолжаться.

— И тут ты прав.

— Я думаю, что... Арам врет. Вождь не хочет нас видеть. Это его безумие держит над Виссавией бурю, оно сводит меня с ума. Я этого не вынесу. И потому я хочу вернуться в Кассию. Один.

— Очередная глупость, Рэми...

— Это не глупость, — оборвал его телохранитель. — Зачем мы здесь? Потому как не можем справиться с Алкадием, не так ли? Тогда я попробую один. Пока ты здесь, Алкадию меня не убить.

— Рэми, ты останешься рядом со мной. Я тебе приказываю.

— Ты не можешь мне приказывать, — холодно ответил Рэми. — Приказывай другим телохранителям, которых ты ценишь. Я же для тебя не телохранитель, а наследник Виссавии. Значит, равный тебе. И буду делать то, что посчитаю нужным. Ты — останешься в Виссавии. Богиня не даст волосу упасть с твоей головы, пока твоя смерть может убить и меня. Я — вернусь в Кассию.

— Еще как прикажу, — протянул Миранис, забавляясь ситуацией. Виссавиец начинает угрожать? Ну-ну... — Но для начала... любопытства ради, так сказать, хотел бы знать — как ты собираешься мне воспротивиться?

— Забыл, кто здесь хозяин?

— Забыл, что я могу тебя выдать? — откровенно издевался Миранис.

— Не выдашь, — спокойно ответил Рэми. — Если выдашь — полетишь ласточкой домой. Без поддержки Виссавии. Ты не можешь себе этого позволить, не так ли?

Опять угрозы... только на словах, Рэми, ничего ты мне не сделаешь — твоя слишком уж щепетильная совесть не позволит.

— Ты не справишься с Алкадием... — поменял тактику принц, не желая более дразнить телохранителя.

— Один раз не справлюсь, так ты меня воскресишь, и мы попробуем еще раз...

Надо же, какие мы... пожертвовать собой решили!

— Ты ошалел, Рэми, — протянул Мир. — Я не дам тебе еще раз умереть.

— А что дашь? Ощущать себя ничтожеством? А?

— Прости...

— Что?

— Прости, но никуда ты не пойдешь. Не хочу тебя расстраивать, но долго вдали от меня ты не выдержишь.

— Это мои проблемы, — упрямо ответил Рэми. — Будет сложно, но ты будешь жить.

— Мы будем жить, — поправил Мир. — Ты так и не понял, мальчик. Или забыл. Клятву напомнить? Мы одно. Ты и я... Одно. Там где я, там и ты. Там и твоя сила. Если я буду в Виссавии, а ты встанешь против Алкадия, ты проиграешь. Что ты можешь сделать против мага без силы? А силы у тебя не будет!

— Не играй со мной! — взорвался Рэми.

— А я не играю. Напоминаю о твоем месте, маг. Здесь ты — архан. Там — мой телохранитель. И будь ты хоть сто раз наследником вождя Виссавии, пока ты со мной — ты мой слуга, не более. Знай свое место, Рэми!

— Я тебе не нужен... — сразу же поник телохранитель. — Боги, к чему ты меня держишь?

— Ты. Мне. Нужен. — Рэми вздрогнул. — До сих пор не понял, мальчик?

— Я не мальчик!

Ожидаемый ответ.

— Не только себя оберегаю, — тебя. Они, — Мир показал на телохранителей. — Они со мной будут всегда. Ты — нет. Понимаешь разницу, наследник Виссавии?

— Я не стану вождем.

— Так ли? Сейчас я вижу сумасшедшего вождя, у которого нет сыновей. Есть только ты, племянник. И теперь ты меня, надеюсь, понял? Еще до того, как мы узнали о безумстве Элизара, я мог надеяться на его женитьбу и рождение другого наследника. Теперь же...

— Мир...

— Ты важен для меня, глупец! Боги так же опутали меня, как и тебя, этими узами принц-телохранитель. Однако то, что ты чувствуешь, что чувствую я — узы богов. Мы с тобой одно целое. Пока. Но стоит только Виссавии потребовать вернуть наследника, а жрецам — разорвать связывающие нас нити, и ты вновь вспомнишь о своей гордости. И забудешь о верности мне. Понимаешь, Рэми? По глазам вижу, что понимаешь... И потому, хочешь ты того или нет, а ты будешь держаться от меня как можно дальше. А теперь, братец, я поговорю с твоим любимым хозяином замка, а ты...

Миранис на время замолк, как бы собираясь с мыслями:

— Пойдешь к моей сестре. Не смотри на меня так, Рэми. Хочешь не поддаться безумию дядюшки? Это легко. Напомни себе, что в этой жизни дорого. Арман. Помнишь о своем брате? У тебя есть еще сестра и мать, не так ли? Я? Уже вижу три нити, за которые ты можешь держаться... Узы богов, любовь к семье, но сильнее всего, не обманываемся, любовь к девушке, не так ли?

Рэми как-то сразу забыл о своей дерзости, густо покраснев и потупившись. Что же, мальчишка хоть и был гордым, а о некоторых вещах предпочитал открыто не говорить.

— Но это только временно. Ты прав, будущий вождь Виссавии. Нам нечего делать в клане, и незачем оставаться под властью твоего безумного дядюшки... который, к тому же, не желает нас видеть. Безумный вождь поопаснее Алкадия будет... Может прибить нас всех раньше, чем вмешается хранительница...

Рэми с удвоенной страстью шептал удивленной невесте слова любви, и тихо плакал, когда ни о чем не спрашивая, она прижималась к нему всем телом, ловя губами соленные капли.

— Он сведет меня с ума! — шептал Рэми в распущенные волосы Аланны.

— Я тебя сведу с ума, — чуть ревниво ответила девушка, стягивая с себя остатки одежды.

Она сдержала свое обещание. И когда спустя некоторое время они лежали обнаженные, уставшие, на мокрых от пота простынях, Рэми расслабленно улыбался. Прав был Мир. Теперь его не тревожило чужое безумие. Вот она, его любовь — светлые, влажные кудри, рассыпавшиеся по подушке, огромные, голубые глаза и задорно задранный носик:

— Ну? — протянула Аланна. — Успокоился?

— Успокоился. С тобой я всегда спокоен. Потому что счастлив.

И после недолгого молчания, решился:

— Тебе нравится Виссавия?

— Мне везде нравится, где ты есть, — зевнула Аланна. — А теперь я буду любить Виссавию всегда.

— Почему?

— Потому что именно в Виссавии ты вновь вернулся в мое ложе. Когда мы в последний раз были вместе, а, Рэми? Когда ты был бедным, лесником. Когда я не знала о твоей силе...

— И все равно меня любила.

— Может, это не любовь? — игриво ответила Аланна, проводя подушечками пальцев по губам Рэми. — Может, это проклятие? Но я счастлива так, как никогда в жизни. Если ты уйдешь, что у меня останется?

Рэми ничего не ответил. Вплетя пальцы в волосы Аланны, он остановил слова властным поцелуем.

А за окном бушевала буря. За окном... не внутри. Миранис прав, у него есть ради чего жить, ради чего сопротивляться. У вождя нету.

От воды шел ароматный пар, и принц, расслабившись, закрыл глаза, наслаждаясь ванной.

— Ты сам запретил Рэми подходить к сестре до свадьбы, — сказал Лерин. — А что если он опять обезумеет? И навредит Алане?

"И все-таки он не выдержал и спросил", — лениво подумал Миранис, откидывая голову, чтобы хариб смог смыть с его волос мыльную пену.

— Ох, Лерин, не знаешь ты силу любви, — промурлыкал Кадм. — С такой девушкой, как Аланна, никакое безумие не страшно.

— Достаточно, Кадм, — оборвал его Миранис. — Но ты прав. Рэми надо было укрепить щиты и близость с моей сестрой с этим отлично справится. Не смотри на меня, Лерин, не забывай, что Аланна — невеста Рэми. Да и все меняется...

— Что заставило тебя изменится? Мир, ты сам не свой, с тех пор, как сходил к прорицательнице. Что тебе сказала Ниша?

— Ничего особенного.

Она не сказала, она сделала. Она душу перевернула.

В ту ночь Мир так и не смог уснуть...

Глава 8. Калинка

Крики Рэми услышал еще в коридоре. Он с удовольствием бы развернулся и ушел в свои покои, но стоявшие у дверей дозорные без приказа отворили двери в покои принцессы, впуская телохранителя внутрь.

Значит, хариб не ошибся и принц все же здесь. Иначе без доклада Рэми бы не впустили. Да и хотел ли он, чтобы его пускали?

Шевельнулся было стоявший у дверей Кадм, но, заметив Рэми, кивнул, едва заметно улыбнувшись. Видимо, скандал его только забавлял, хотя Рэми сразу же вогнал в краску.

— Ты не можешь!

Растрепанная Калинка гордо выпрямилась перед принцем, высоко задрав подбородок. Горели румянцем ее щеки, полыхал в светло-карих глазах гнев, катились по щекам крупные слезы. Отчаяние, скорее почувствовал, чем увидел Рэми.

— Да что ты? — холодно усмехнулся Миранис, указав Рэми на место у окна. Телохранитель подчинился, Лерин поклонился принцу, принцессе, кивнул Кадму и, не обращая ровно никакого внимания на Рэми, вышел. Что же, ожидаемо. Седой так и не принял нового телохранителя, предпочитая держаться с Рэми холодно. Впрочем, Рэми и настаивал. Он не любил навязываться. Да и в том пока не нуждался, скорее, наоборот, это именно ему не давали покоя.

— Не могу? — переспросил принц. — Скажи, родная, разве я яро сопротивлялся и не хотел ехать в страну "варваров"? А теперь, за один день, ты полюбила Виссавию? А позволь тебе не поверить!

— Как ты можешь! — внезапно залилась слезами Калинка. — Как! Дома? Это у тебя — дом! А у меня? Мать? Прыгает из постели в другую! Отец? Топит стыд в вине! Не смотрят оба, с кем пьют, с кем спят. Лучше здесь, чем все время выслушивать: "Почему платье открыто? Почему волосы не прибраны? Почему мало краски на носу?" Здесь люди не играют. Они настоящие, понимаешь?

Мир слегка побледнел, и Рэми почувствовал, что тот колеблется. Кадм чуть шевельнулся, укрепляя щиты наследника. И правильно — нельзя было дать гневу Мираниса ранить Калинку.

Впрочем, это был не только и не столько гнев, сколько печать. Вынув из кармана кружевной платок, принц отер слезы Калинки, и в карих глазах девушки засветилась надежда. Но Мир заставил принцессу сесть в кресло, и, присев на стоявший рядом столик, продолжил, смотря не на Калинку, на Рэми:

— Ты просто непроходимо глупа.

Рэми вдруг почувствовал, что не совсем уже Калинку убеждает принц. Не совсем для нее подыскивает слова, и не совсем над ней издевается.

— Виссавийцы и настоящие? — засмеялся принц. — Наши кассийцы красят тела. Эти — души. Как ты думаешь, что хуже?

Рэми знал ответ. Знал, кто хуже. И уже давно выбрал. Но принцесса выбрала иначе:

— Говоришь так, потому как зажрался! — вновь закричала она, вскочив с кресла. Принц даже не пошевелился, встретив принцессу равнодушным, насмешливым взглядом.

— Ты всего лишь избалованный мальчишка! — зашипела Калинка. — Ты горя-то и не видел. Ты единственный сын, оттого самый любимый, самый опекаемый. Ты наследник! А у меня пять сестер. И два брата! Слышишь? Что мне светит в твоей Кассии?

— Выражения подбирай! — холодно ответил Мир. — Ты — архана, принцесса, а ругаешься, как уличная торговка.

Рэми бы заткнулся. Сразу. Редко в глазах Мира появлялась сталь, но если уж появлялась...

Но Калинка ничего не боялась. Она бросилась к принцу, замолотила кулачками по его груди и заревела. Горько, истерично.

Мир посмотрел ненавидяще на Рэми и вдруг обнял Калинку, и вдруг, прикусив губу, обнял тонкую девичью талию, прижав кричавшую Калинку к вышитой серебром тунике.

— Почему? — рыдала в объятиях принца девушка. — За что? Что там? Что? Отец в долгах... Братья из игорных домов не выходят... Нормальные на меня и не смотрят. А тут... стать женой вождя Виссавии! Мир, хороший мой, родной... смилостивься! Прошу тебя, смилостивься! Я сгнию заживо дома, понимаешь?

— Не понимаю, — неожиданно мягко ответил принц, гладя рыжие волосы. — В твоем возрасте девушки о любви думают, а ты — о власти.

— О любви? — взвыла Калинка. — О какой любви? Есть она? Была у меня "любовь"! И поцелуи... по углам были и томление, и бессонные ночи! Как дура растаяла. Но подружка красивее оказалась, да побогаче, вот и вся любовь... Они муж и жена, а я...

— А ты стала циничной. Не надо.

— По мне лучше циничной, чем дурой, — оттолкнула Мира Калинка. — Никаких "домой"! Даже не думай. И плевать мне, что ты наследный принц — на этот раз меня не сломаешь.

— Силком потяну, но сестру...

— Ага! Вспомнил! Про кровь общую вспомнил! Где ты раньше был?

— Калинка, пойми — вождь тебя не хочет.

Калинка сглотнула, гнев ее, энергия, бившая недавно ключом, вдруг исчезли. Она оттолкнула Мира, отшагнула назад и вдруг пошатнулась, в полуобмароке упав на руки подоспевшего Рэми.

Телохранитель ее понимал. Растирал холодные ладони и думал, как сложно гордой архане, дается горькое знание — ее отвергли. В который раз — предали.

— Он даже не видел меня, — шептала Калинка, не замечая, как катятся по ее щекам крупные слезы. — Не верю. Не верю, что вождь Виссавии способен кого-то оттолкнуть, даже не увидев. Не посмотрев в глаза. Они же целители. Сердца лечат, а сами их ломают? Этого быть не может. Не может. Что ты ему наговорил?

— Мне ничего не пришлось наговаривать, — устало ответил принц. — Он не хочет видеть ни тебя, ни меня. Я наследный принц Кассии, я больше не могу ждать.

— Если мы здесь не для моего замужества, то зачем?

— Это уж дело не твое...

Калинка, оттолкнув протягивающего ей чашу с водой Рэми, вдруг вскочила с кресла, распахнула боковую дверь, вбежала внутрь. Там она бросилась, не раздеваясь, на кровать и разрыдалась, а Мир, осторожно прикрыв дверь, некоторое время стоял неподвижно, глядя в огонь.

— Когда мы вернемся, я найду для нее нормального жениха, — сказал он вдруг. — Нормального, а не этого виссавийского ублюдка.

— Это мой дядя, — неожиданно даже сам для себя напомнил Рэми.

— Я знаю. Но все равно — ублюдок. Останешься со мной, Рэми!

Странный приказ и непонятный. Но Рэми, как и всегда, не спрашивал.

У покоев принца Кадма сменил зевающий Тисмен. Наверняка, опять не спал всю ночь, наверняка опять времени даром не терял, вновь препарируя какую-то зверюшку. И любимец за ним следовал другой — на этот раз достаточно симпатичный, похожий на серый комок шерсти, с острой, увенчанной круглым носом мордочкой. Росточком звереныш не вышел: размером он был чуть больше обычной крысы, зато глазки его казались живыми, умными и понимающими.

— Где ты эту заразу выискал? — спросил Миранис.

— Сам пришел, — пожал плечами Тисмен.

— Надеюсь, в Кассию ты его не потянешь.

Телохранитель ничего не ответил, еще раз зевнул и сел на подоконник. Зверь живенько забрался по штанине хозяину на колени, и, свернувшись там пушистым, серым клубком, вдруг затих.

Рэми ждал обычных издевательских реплик Мираниса по поводу нового любимца Тисмена, но не дождался — наследник увидел на столе сложенные в две стопки книги и мигом забыл о и Тисмене, и о его игрушке. Мир расцвел. Схватил с самого верха небольшой томик в кожаной с золотым тиснением обложке и погрузился в чтение.

Книги были второй страстью Мира после старинных вещичек.

Рэми книги не радовали. Он думал о завтрашнем отъезде, и был, честно говоря, разочарован. Виссавия так легко его отпускает?

— Что ответил Арам? — не выдержал Рэми.

— Как нам будет угодно. Они гостей не задерживают, — правильно понял вопрос Мир.

Как просто! Не задерживают...

И хранительница, судя по всему, не задерживала.

Обойдя читавшего в кресле Мираниса, Рэми опустился на скамеечку у камина. Долгое время смотрел на огонь, и чувствовал, как часть огня пылает и внутри. Чужое безумие. Чужая боль. Чужие страдания. И гнев.

Теперь, когда его тело помнило поцелуи Аланны, он мог контролировать свое безумие. Мир, как всегда, прав. И, как всегда, знает лучше. Любовь Аланны его исцелила.

Или нет...

Рэми поймал себя на желании хоть как-то утешить вождя, притупить его боль... должен же быть способ. Может, Калинка права — стоит поговорить с дядей, и тот образумится?

Бред! Неужели во всем клане никто не пробовал...

"Я потерплю ничьей помощи", — шептало в душе безумие. Вождь не хотел исцеления. А Рэми... Рэми все равно почему-то был не в силах его оставить вот так, даже не попробовав помочь.

Бред. Рэми никто, а это — вождь Виссавии. Великий маг... таких ведь в этом мире раз и обчелся. Рэми таким никогда не стать.

— Сегодня будешь спать в покоях брата, — приказал вдруг Мир.

— Почему? — встрепенулся Рэми, только сейчас поняв — принц не читает книгу, даже отложил томик, и смотрит на него внимательно, изучающе. Как долго?

— Потому что хочу попасть домой нормально. Потому что помню, что ты куда-то исчез прошлой ночью. И потому что на лице твоем написано — ты вновь намереваешься геройствовать и делать глупости. А с меня хватит на сегодня глупостей. Твой брат будет спать с тобой. У него чуткий сон, и если ты только пошевельнешься...

— Арман — слабый маг, ты же знаешь.

— Зато Лерин — сильный. И ты оденешь это!

Рэми с трудом воздержался от вздоха, когда принц открыл стоявший на столе ларец и достал круглый амулет на тонкой цепочке. Амулет подчинения. Стоит Рэми использовать силу, и Лерин почувствует. Стоит снять амулет, и Лерин почувствует.

Лерин, который Рэми, казалось ненавидел. Нет, хуже — презирал.

Тисмен погладил своего уродца и посмотрел на Рэми странно. Сочувствующе, наверное. Мир шагнул к Рэми и вдруг остановился, посмотрев на плавно открывающуюся дверь. Тисмен на мгновение насторожился. Но увидев Эллиса расслабился. Рэми жестом подозвал хариба, несколько удивившись — никогда еще Эллис по собственной воле не беспокоил Рэми на дежурстве. Еще более удивился, когда хариб, поклонившись низко принцу, подошел к Рэми, протягивая сложенный листок бумаги.

— Разверни! — приказал Мир, когда Рэми несколько засомневался, вертя в руках несчастное послание. — Ну же!

— От кого? — спросил Рэми хариба.

— От принцессы Калинки. Боюсь, — голос Эллиса ощутимо дрожал. — Архана покинула замок.

Рэми вздрогнул. Принц швырнул амулет обратно в шкатулку, выхватил из рук телохранителя листок бумаги и, пробежав по написанному глазами, отдал записку Рэми:

"Я знаю, что вы меня поймете. Увидела в ваших глазах то, чего никогда не было у моего кузина — сострадание. Я знаю, что вы найдете слова, чтобы объяснить Миру причину моего поступка. Те самые, которые самой мне найти не хватает сил. Ни на что не хватает. Я приняла решение. И вы его не измените. Я найду вождя. Я брошусь ему в ноги. Я спрошу его, почему он меня отверг. Я буду умолять... я буду бороться. Потому что больше не в силах уехать.

Виссавия околдовала меня. Я думала, она хочет, чтобы я здесь осталась. Нет, я в этом уверена. Она знает, я достойна вождя. Я создана для этой земли. Я создана, чтобы остаться здесь, не в Кассии. На то воля богов. И я сделаю все, чтобы ее исполнить, а если нет... Не ждите меня. Я либо проиграю, либо умру. Но не вернусь в Кассию."

— Выйди! — приказал Тисмен Эллису. Хариб низко полонился и выскользнул за дверь. Миранис выдавил:

— Забудьте, — выхватывая у Рэми письмо и бросая его в огонь. — Калинки больше нет для меня.

— Ты с ума сошел? — не поверил своим ушам Рэми. — Мир, там же ветер. Слышишь? Там деревья переворачивает. А Калинка... Она очень слаба. Ты должен поговорить с виссавийцами. Немедленно! Ты должен ее вернуть! Мир, да скажи же что-нибудь! Мир!

— Проклятая страна, — шептал Мир. — Завтра уезжаем!

— Мир, а Калинка?

— Молчи!

— Мир! — отшатнулся Рэми.

— Если выбирать между тобой и Калинкой, я выберу тебя, — жестко ответил Мир.

— Я ее найду!

— Ты останешься здесь! Лерин!

Рэми не уловил того момента, когда Седой появился в комнате. Просто в затылке внезапно вспыхнуло, а перед глазами потемнело...

Глава 9. Беглянка

Как же она его ненавидела! Ненавидела его синие глаза, его холодность, и больше всего ненавидела его правоту. Принц прав. Такую, как она никто не захочет. Еще мама говорила — патлы рыжие, как у отца, а нрав как у кобылы.

Ну почему боги так несправедливы? Почему одним дают так много, а другим — так мало? И когда смиришься, научишься жить с этим малым, ошарашивают надеждой, чтобы сразу ее отобрать.

— Поедешь в Виссавию, — учила мать. — Говорят, там все уроды, придешься как раз ко двору. И морду не вороти, когда с тобой разговариваю. А что ты думала? За богатого и красивого выйдешь? А может, любви захотела? С такой фигурой? Милочка, коль вернешься из Виссавии, так в храм пойдешь. Цветочки на алтаре менять, на большее уродина не способна.

— Не буду менять цветочки! — шипела Калина, запутав окончательно завязки плаща. — Не за что! Не сдамся! Не приходит? Не хочет меня видеть? Так я не гордая, сама к нему пойду. А что он мне сделает? Пусть выгонит! Но я хотя бы попытаюсь, а не буду как этот паршивец Мир чего-то ждать! Не буду!

Пройти незамеченной к общему залу оказалось проще простого. Этот замок всегда был пустынным, тихим и чужим. Иногда Калинке чудилось, что помимо гостей в нем никого нет.

Но впечатление было обманчивым: Калинка собственными ушами слышала, как жениха одной из ее фавориток остановили у покоев принцессы, так и не пропустив внутрь.

Виссавийцы вместе с людьми отца незримо охраняли предполагаемую невесту вождя. Калинка чувствовала их присутствие постоянно: в появляющихся в комнате подарках, в мгновенном исполнении всех ее прихотей, даже во внезапно отыскавшейся в глубине комнаты потайной двери.

Отослать сонную харибу, обмануть фрейлин желанием отдохнуть, одеться (самой оказалось не так и легко), слегка понервничать, когда потайная дверь нашлась далеко не сразу, и скользнуть несмело в темный проход.

Внутри оказалось сухо и неожиданно чисто. С легким шелестом закрылась за спиной дверь и раньше, чем принцесса успела испугаться, засветились ровным, белесым сиянием невысокие стены.

Идти было недолго. Проход закончился так же внезапно, как и начался, глухой стеной. В стене — неширокий прямоугольник двери без следа ручки.

Принцесса несмело коснулась створки, и та неожиданно легко поддалась. Там, за дверью оказалась небольшая ниша, завешанная тяжелым, пахнущим пылью ковром. За ковром — приглушенный смех, завывания флейты, громкие разговоры.

Лишь спустя некоторое время отважилась Калинка отогнуть угол ковра и осторожно выглянуть наружу. И, убедившись, что ее никто не видит, выскользнуть на лестничную площадку.

Там, внизу, полупьяные арханы из свиты Мира. Пьяных мужчин Калинка не любила больше всего, даже больше собственных фрейлин, что целыми днями торчат в ее покоях, вышивают на пяльцах и весело щебечут о всяких глупостях.

Узнав одну из своих девушек в раскрасневшейся, разомлевшей и ярко накрашенной архане, что сидела на коленях у придворного, Калинка передернулась, закуталась в плащ и легкой тенью спустилась по лестнице. Стараясь держаться тени, она направилась к двери. Никто ее даже не заметил. Но когда она была уже у заветной створки, что-то заставило ее обернуться.

Вверху лестницы стоял, подпирая спиной колонну, Арам. Встретившись взглядом с принцессой, он плавным движением выпрямился и почтительно поклонился Калинке.

Принцесса задрожала от страха. Неужели остановит? Неужели вот прямо тут все и закончится. Но Арам лишь понимающе улыбнулся и одним движением скрылся за колонной. Будто и не было его.

"Им все равно", — промелькнула горькая мысль. Или же, напротив, виссавиец не хочет ее останавливать? Одобряет?

Какая уж разница. Калинка спешила. С каждым мгновением ее уверенность убывала... потому времени не было. Толкнув тяжелую дверь (открыта? Даже странно...), она выскользнула наружу и тотчас захотела обратно.

Темнота. Не такая как там, в замке — живая. Она повсюду. Она ветром сбивает с ног, она холодом пробирается под плащ...

Назад? Ну уж нет! Не к Миру! Не к матери! Не к цветочкам в храме!

Вперед! Куда, зачем, — какая разница? Сил хватает лишь на следующий шаг, и еще на один, и еще... Пока не натыкается нога на корягу, и Калинка не валится вперед, падая на выставленные вперед ладони. Боги, почему?

Почему она столь беспомощна?

Упрямо встает и идет навстречу ветру. Ничего не видно? Ну и пусть! Умрет в лесу? Ну и пусть! Все лучше, чем там...

Там, в замке, тепло...

Там не сбивает ветер с ног.

Там не хочется упасть на землю, сжаться в комочек и не двигаться...

Вернуться в замок?

Но где он, замок-то?

Надо просто найти силы и идти вперед. Потому как сдаться, лечь на землю означает смерть, а Калинка почему-то не хотела умирать. Еще недавно, плача в подушку — хотела, но не теперь. Почему не теперь?

Сколько она так бродила во тьме, боролась с ветром, она и не знала. И вдруг, когда казалось, что больше не выдержит, сдастся, буря вдруг умолкла. В одно мгновение стало тихо.

Стараясь отдышаться, дрожа от холода, некоторое время Калинка просто стояла закрыв глаза, боясь двинуться. А когда открыла... подумала вдруг, что она спит, или умерла и попала в ту самую "темную страну", которой частенько пугали жрецы смерти.

Непослушные принцессы в другую не попадают. Но все же она не умерла. Она еще в Виссавии. В странной, непривычной, а все же Виссавии.

Шумел проливной дождик, светила сквозь прореху в занавесе туч призрачная луна.

Калинка огляделась. Мокрая, уставшая, она уже не думала о вожде, о свадьбе, и даже храм с его теплом не казался ей таким уж плохим.

Хотелось присесть. Но где?

Под ногами хлюпает болото, кругом — прижатые ветром к земле заросли камыша, вдалеке — небольшой, прореженный бурей лес, чуть правее — узкая лента речушки.

Легкие сапожки уже давно порвались и промокли, пропитанный влагой плащ уже не грел, тянул к земле. То и дело пробирала дрожь. Шумел впереди темный лес, и Калинка сама не зная зачем плелась к нему, туда где повыше и хоть не так мокро.

Вскрикнула в лесу спящая птица, и за спиной ей ответило утробное рычание.

Девушка вздрогнула. Хотела вскрикнуть, но крик вышел похожим на протяжный стон, резануло болью горло. Она заставила себя двинуться, бросилась вперед, поскользнулась, упала в грязь, ударившись локтем о камень.

Вскочив на ноги, что было сил помчалась к лесу. Сзади ломался камыш, хлюпала вода. Она вновь упала, уже на траву, и зверь пролетел над ее телом, оказавшись впереди. Медленно развернулся.

Калинка дрожала, как осиный лист. Все смотрела и смотрела на горящие зеленым глаза, на стекающую с клыков слюну, на длинную, серебрящуюся в свете луны шерсть.

И вдруг заорала. Зверю крик не понравился: он прижал уши к голове, нагнувшись. Заскулил. Жалобно, беспомощно. Калинка вскочила, вновь бросившись к болоту. Но не успела сделать и пару шагов, как ее перехватили чьи-то руки.

— Нет-нет-нет-нет! — кричала Калинка, пытаясь вырваться, но чужие руки держали крепко.

Да и не хотел с ней спорить незнакомец — оглушил коротким выплеском силы, да так, что Калинка чуть было не потеряла сознание, осев в крепких, мужских объятиях.

— Тихо, девочка! — сказал кто-то, когда принцесса, оглушенная конской дозой целительной магии, затихла. — Все закончилось. А тебе, друг мой, должно быть стыдно. Обижать гостей некрасиво.

Зверь заурчал, потерся о ноги незнакомца, и все еще находясь под действием магии, Калинка осторожно опустила ладонь на холку чудовищу, вплетя пальцы в жестковатую, пахнущую псиной шерсть.

— Вот и умница, — утробно прошептал незнакомец, уверенным жестом убирая руку принцессы с холки вновь оскалившегося зверя. — Уходи.

Калинка подумала на мгновение, что незнакомец сказал это ей, и вновь начала пугаться, как зверь вдруг развернулся и в несколько прыжков оказавшись в лесу, исчез в темной чаще.

— Что такая красавица делает в лесу? И одна.

Красавица? Так ее никто не называл. Калинка зарделась, внезапно почувствовав себя неудобно в безопасных объятиях незнакомца, и вырвалась из не так уж и обнимавших рук.

Не удержавшись, вновь поскользнувшись, она упала на спину, больно поцарапав локоть о острый сук, и только теперь, смотря снизу вверх, смогла разглядеть своего спасителя. Высокий, стройный, с крупными чертами лица, он очень сильно кого-то Калинке напоминал... Знакомое имя уже почти слетело с губ, как незнакомец вдруг невозмутимо протянул руку, помогая подняться. И другой — провел по кровоточащему локтю, заживляя рану.

— Что ты тут делаешь? — спросила принцесса, оглядывая свой плащ. — В таком виде вождю, пожалуй, показываться нет смысла.

— Думаю, показываться ему нет смысла в любом виде, — криво усмехнулся мужчина.

Калинка вздрогнула. Как смеет он разговаривать с ней, с принцессой, в таком тоне? Но вспомнив о своем письме, девушка смутилась. Принцесса принцессой, а глупость сделала, чего скрывать-то? Может, мама права, и кроме жалкой участи жрицы она ничего не достойна?

— Думаю, участь жрицы не такая уж и жалкая. Уж лучше участи быть растерзанной в чужой стране. Не находишь?

— Читаешь мои мысли? — вздрогнула Калинка.

— А ты против? — искренне удивился тот. — Я просто не хочу, чтобы ты сделала очередную глупость.

— Глупость? — взвилась Калинка.

Да кто он такой! И в то же время вздрогнула. И он... и не он.

— Это не ты, — выдохнула Калинка.

— Точно не я, — засмеялся мужчина.

Калинка похолодела, наконец, соображая. И в самом деле, откуда у придворного Мираниса может быть такая власть — подчинять себе зверей в Виссавии? И кто из свиты принца может сказать "наших гостей"? Да и кто осмелится смотреть пусть даже на недолугую, а все же на принцессу, так, как смотрел этот незнакомец? Кто осмелиться протянуть руку, чтобы освободить вихрь влажных волос, позволить ему рассыпаться по плечам? Кто на заявление:

— Мне холодно! — осмелился бы сказать:

— А счас будет жарко.

И в самом деле — жарко. И ночь из мокрой, промозглой, вдруг становится теплой, летней. И только сейчас замечает Калинка, что живой этот лес. Красивый, гораздо более красивый, чем то, что она видела в Кассии. Что по берегам реки растут огромные, белоснежные цветы. Что испускают они нежный, чарующий аромат, от которого кружится голова, но еще больше кружится голова от его теплых губ.

Она бы упала, но руки его держат.

Она ответила бы на поцелуй, но... лес был пуст.

Боги, она и не знала, что разочарование может быть таким острым, может так ранить сердце!

Шуршит в ветвях деревьев легкий ветерок. С тихим плеском разбиваются о берег серебристые волны. Калинка вздрагивает, когда за ее спиной раздается холодное:

— Я проведу вас в замок.

— Кто это был?

— Я прошу вас идти за мной, — настойчиво отвечает беловласый юноша в темном плаще. Виссавиец. — Я прошу вас забыть об этой ночи.

— Даже не надейся. Буду стоять здесь и ждать!

— Напрасно. Он больше не придет. Он приказал мне провести вас в замок.

Когда Калинка злая, оборванная, мокрая, появилась посреди зала, стало вдруг тихо. Совсем тихо. На ступеньках ведущей на второй этаж лестницы показался принц. Быстро спустившись, он схватил беглянку за руку, бросил белобрысому виссавийцу:

— Спасибо! — и потянул ее наверх.

— Пусти! — шипела Калинка, но устраивать скандал на глазах всего двора побоялась.

— Поговорим, сестренка, ой как поговорим!

— Не о чем мне с тобой разговаривать.

— А я думаю, есть о чем.

Они уже дошли до ее покоев, как она поняла. Вывернулась из рук принца, оставив ему мокрый плащ, хлестнула его по лицу и, прокричав:

— Посмеялся! Наказал меня! Послал своего телохранителя? Ненавижу тебя Мир, слышишь, ненавижу! — вбежала в свои покои и хлопнула дверью.

— Ничего не понимаю! — пожал плечами принц. — Но завтра я вернусь в Кассию. Наконец-то!

Глава 10. Рина

Первой полетела в стену нефритовая чаша. Не успели коснуться пола осколки, как Арман вслед за чашей отправил книгу, за ней шкатулку, за ней...

Что-то скользнуло по комнате, метнулось в ноги, обняло колени:

— Не надо, мой архан, — молил хариб. — Не надо...

— Нар, они моего брата... — прошипел Арман. — Суки!

— Знаю, мой архан!

— Я... отдал принцу самое дорогое, брата... а они!

— Мой архан...

— Пусти! Все ему скажу!

Скажет, что ошибся. Что Рэми место тут, в Виссавии, а не возле принца! И плевать ему, что Мир — принц. Рэми его брат!

— Пусти, я сказал!

И Лерину скажет. В морду даст! За "перестарался". За Рэми, что валяется в горячке!

— Пусти!

И Тисмену врежет. Какой он, к богам, целитель! Рана кровоточит, Рэми всю ночь бредит, а "целитель" лишь руками разводит. Дурак он, а не целитель!

— Лучше пусти...

Тон Армана стал угрожающим... и, отшвырнув от себя хариба, он выбежал в коридор и ворвался в покои принца.

Мираниса не было.

Зато у камина застыла, грея ладони над огнем, гибкая, женская фигурка, закутанная в чуть сияющий в полумраке белоснежный плащ.

Арман, вовсе не горя желанием разговаривать с кем-то помимо Мира и его телохранителей, хотел уже выйти, как девушка вздрогнула, обернулась и, увидев Армана, откинула капюшон на плечи, мило улыбаясь мужчине.

Виссавийка, только сейчас понял старшой. Молочно-белая кожа, длинные, блестящие волосы, тонкие черты лица, невероятная кошачья гибкость, которой в достатке было и у Рэми, и у Лии. И эти странные черные глаза, почти лишенные белка...

Одна ее улыбка заставила Армана забыть о гневе и вспомнить о манерах, поклониться гостье принца и начать лихорадочно подыскивать слова, чтобы извиниться и выйти.

— Я ждала вас! Мне необходимо с вами поговорить! — быстро зашептала она с чуть ощутимым акцентом. — Прошу вас!

— Не думаю, что наш разговор может помочь вам, архана.

Конечно, виссавийка. Разве посмела бы женщина-кассийка так обратиться к незнакомому мужчине? Как к равному? Без тени смущения?

— Я позову...

— Не надо никого звать, — горячо зашептала незнакомка, поспешно шагнув к Арману. — Просто выслушайте. Прошу вас! Выслушайте!

Она схватила Армана за рукав, легко потянув за собой к широкой скамье, стоящей у камина. Опешив, Арман поддался и сел рядом с виссавийкой, невольно любуясь, как играют отблески огня на ее тонком лице, как умоляюще блестят ее глаза, как маняще темнеют пухлые губы.

— Прошу вас, выслушайте меня! Прошу! Я понимаю, вы обижены. Но все не так, совсем не так. — Она пыталась говорить горячо, убеждающе, но слова на чужом языке явно давались ей с трудом, оттого она растягивала фразы, не в силах вложить в них ту горячность, что сияла в ее глазах. — Брат болен. Очень. Но никому вреда не делает... Поймите! Мы не хотели вас обидеть. Но как, как в таком виде показать его невесте? Я прошу вас! Умоляю! Не уезжайте. Дайте нам седмицу или две, и я обещаю, брату станет лучше. Уже стало, смотрите!

Девушка подбежала к окну и раньше, чем Арман успел возразить, распахнула ставни, впустив неожиданно ласковый утренний свет. Не понимая, чего она хочет, Арман встал рядом и, выглянув в окно, опешил.

Даже парки повелителя не могли сравняться с великолепием клана. Там, за стенами стоявшего на горе замка, раскинулся лес. Огромные деревья, украшенные россыпью сочных плодов, серебристые ленты рек, то игриво прятавшиеся за листвой, то вновь из-под нее выныривавшие, парившая над лесом пара белоснежных пегасов.

Залюбовавшись грацией животных, Арман почти забыл о незнакомке. Поймав на себе ее жаркий взгляд, он внезапно почувствовал себя неловко, почувствовав, что краснеет. Впервые за долгие годы женщина заставила его смутиться, как обычного мальчишку. Боги, да что же это?

Смотря на виссавийку, Арман вдруг понял — не волнует его красота за окном. Не волнует даже спящий за дверью Рэми. Впервые в жизни хочется только одного, чтобы эти черные глаза запылали радостью так же неистово, как теперь пылали мольбой.

Ошеломленный этой мыслью, он шагнул назад, и уже не знал, благодарить богов или проклинать за немилость, когда скрипнула дверь и в покои вошел принц.

— Добрый день, Рина, — Мир с серьезным видом склонился к руке девушки, коснувшись ее губами. — Счастлив видеть в своих покоях сестру вождя Виссавии.

— Но я думала, что вы... — чуть разочарованно протянула виссавийка, смотря на Армана. — Я думала это вы...

— Ну да, Арман действительно более красив, чем я, — насмешливо ответил Мир. — Наверное, это ему следовало родиться принцем. Но увы. Это всего лишь дозорный, и он сейчас простится с моей гостьей и оставит нас наедине, не так ли?

Мир говорил спокойно, вежливо, но Арман уловил в словах друга тщательно скрываемое раздражение.

— Да, мой принц! — он поклонился девушке, потом Миру, и стрелой вылетел из покоев брата.

Позднее, прыская в лицо холодной водой, он молился только об одном: чтобы Миранис согласился... остаться в Виссавии. И чтобы еще раз увидеть Рину, младшую сестру вождя.

На что он надеется?

— О чем ты думаешь, Арман? — сказал он сам себе. — Она не для тебя.

Разум соглашался. А сердце? Впервые в жизни сердце старшого бунтовало против разума.

— Мой архан, — тихий голос хариба заставил Армана вздрогнуть. — Вашему брату гораздо лучше...

— Спасибо, Нар, — Арман вспомнил, как отшвырнул недавно хариба, как тот неловко упал, ударяясь спиной о дверь, и быстро добавил. — Я приказываю тебе сходить к целителю. И прости...

— ...мой архан...

— ...прости, я не должен был. Больше этого никогда не повторится. Даю слово.

Ударить хариба... который предан ему душой и телом... Какой стыд.

Было темно и прохладно. Игна попала голой лодыжкой в что-то колючее и зашипела от боли, осторожно выпутывая ногу из зарослей ежевики.

— Пошли домой! — начал канючить братишка.

— Какое домой! — закричала девушка, наскоро залечивая царапину. Учитель доволен не будет: мало того, что влипла в ежевичник, так еще и сил слишком много на исцеление потратила, а ведь завтра посвящение. — Впервые за много дней не было бури. Понимаешь? И вообще, не ты ли хотел посмотреть на кассийцев? Хотел...

— Ну, хотел, — не унимался не по годам умный братишка. — Глупость хотел. Темно, еще шею сломаешь... а я перехода делать не умею.

А она умеет? Вместо того, чтобы вывести их прямо к замку, попала в лес. Где замок она понятия не имеет, и как вернуться назад, сказать по правде, тоже не совсем...

— Ишь ты какой! Не о сестре думаешь, а о переходе! Домой не попадешь, в теплую кроватку?

— Тише!

Игна, услышав то, что давно услышал более чувствительный братишка, застыла, осторожно толкая брата в сторону противоположную ежевичнику. Сразу вспомнились предупреждения старших: кассийцы на них не похожи. Они циничны и злы, способны на нечто, о чем воспитанной виссавийке знать не полагается...

Игну всегда интересовало до жути, что это за "нечто", о чем, закатывая глаза, так любила распинаться долгими вечерами целительница-мать.

— Они как хищники. Едят мясо других животных, но не это самое страшное — они "едят" друг друга. Наслаждаются чужими страданиями. Когда я подхожу к такому человеку, мне его не исцелять, мне его убить хочется. Их жертвы... они не лучше. С таким же удовольствием, как и их мучители, истязают слабейших. Для их женщин избавиться от ребенка — нормально. Их жрецы убивают детей, родившихся вне брака. Если такой ребенок даже выживет, то лучше ему не будет — его просто "сожрут". Я не понимаю жестокости этих людей. Не понимаю, как можно другим причинять боль и этим наслаждаться... Я не понимаю, как можно спать с мужчиной, его ненавидя.

— Мама, а что значит "спать с мужчиной"? — перебила однажды словесный поток матери Игна.

Мать как-то смутилась, потом на лице ее появилась странная улыбка, щеки порозовели, и она ответила гораздо мягче:

— Сама узнаешь, детка, когда время придет. И с нужным человеком. Тогда и возблагодаришь богиню, что не родилась кассийкой.

— Ты говоришь о любви?

— Я говорю о любви.

— А если она не ответная?

— Тогда это не любовь. Тогда надо идти к целителю душ и попросить избавить себя от пагубной страсти.

Игна заткнулась сразу. Она давно и безумно любила мужа соседки: улыбчивого Ларила. Ларил, казалось, отвечал ей взаимностью, но странная это была взаимность: в учебе помочь, подсказать заклинание, утешить словом ли, делом ли, но никогда не переступал он невидимой черты, за которую так хотелось переступить Игне...

Она даже книжку в библиотеке нашла, с запрещенными заклинаниями. Даже переписала приворот на бумажку и всегда носила на груди, боясь, что кто-то найдет.

А если найдут, то ей не поздоровится — "ограничивать чью-то свободу" категорически нельзя. Что если заклинание найдут, то Игну на годы запрут в храме, до тех пор, пока она "не осознает всю тяжесть своего проступка". Если она использует заклинание и ее поймают... то Игну могут лишить дара и выгнать с позором из Виссавии, а этого она не переживет. Но и жить без Ларила, без его мягкой улыбки, теплых глаз, Игна не могла...

Потому и томилась сколько лун, не спала ночами, плакала в подушку, сомневалась, потому и решила поддаться на уговоры брата и пойти "посмотреть на кассийцев".

Может, не так страшно оно, изгнание?

Может, не такие уж кассийцы и звери, как рассказывает мать?

— Боюсь, — прошептал за спиной брат, в одно мгновение став из "настоящего мужчины" хнычущим мальчиком.

— Постарайся сойти с тропинки. Только тихо.

Игна услышала, как зашуршали кусты. Как тихо всхлипнул брат, наверное, попав в проклятый ежевичник. И сама сделала шаг в темноту, почему-то зная, что не успеет, и даже желая не успеть.

Если это виссавиец, то ей ничего не грозит, кроме долгого разговора с учителем. Если это кассиец... она очень хочет увидеть кассийца. Настоящего. Кого-то, кто никогда бы не осудил ее страсть к Ларилу.

— Кто тут?

Мужчина. Сердце Игны дрогнуло. Кассиец. Виссавиец бы и в темноте ее узнал...

В воздухе засветилось что-то, похожее на маленькую звездочку, звездочка разрослась, и Игна зажмурилась, боясь даже пошевелиться. Что-то хрустнуло рядом. На Игну дохнуло запахом мужского пота и чего-то еще, чуть пряного, приятного. Чужие, холодные пальцы коснулись подбородка, мягко заставляя девушку повернуть голову, и только тогда Игна решилась открыть глаза.

— А ты хорошенькая, — присвистнул немолодой и лысоватый мужчина. От его сладкого, приторного голоса Игне стало почему-то не по себе. — Виссавийка. У меня никогда не было виссавийки.

— Пусти, — пыталась прошептать Игна, но голос предательски захрипел. — Пусти...

— Куда же тебя такую хорошенькую пустить, да на ночь глядя? — рука незнакомца легла Игне на грудь и от прикосновения ее передернуло. — Да пущу, пущу, не волнуйся, только чуть позднее...

— Доброй ночи, Ферин, — холодный голос заставил Игну вздрогнуть. Скосив глаза, она увидела за спиной Ферина неясную фигуру. — Вижу, что вы слегка заблудились, мой друг. Буду рад проводить вас в замок.

— А если я скажу, что не заблудился, Арам? Что желаю встретиться с вождем?

Арам, советник вождя, которого уважал даже строгий отец. И Игна замерла, боясь шевельнуться, она уже и не знала, что лучше: липкие, холодные пальцы кассийца или холодный, незнакомый тон советника. Никогда ранее она не слышала, чтобы мужчины с кем-то так разговаривали.

— Тогда я повторю свой ответ — вождь не желает этой встречи. А я не желаю, чтобы вы выходили из замка.

— А как вы мне запретите?

— Я ничего запрещать не буду. Если вы решите еще раз покинуть стены моего замка, я расскажу принцу, что вы настаиваете на тайной встрече с вождем, а также плутаете по лесу в поисках невинных виссавийских девушек. Или же вы перестанете упрямиться, и мы забудем о данном инциденте. Вы мой гость, я не желаю неприятностей.

— Я тоже их не желаю, — смирился Ферин, отпуская Игну и оборачиваясь к Араму. Девушка пошатнулась, потом вдруг рванула в темноту, не обращая внимания, как в кровь раздирает ноги о ежевичник. Теперь она знала, что это такое "ограничивать чью-то свободу".

Выдернув из-за пазухи листок бумаги, она порвала его в клочья и вздрогнула, когда услышала за спиной тихий шепот брата:

— Ты в порядке?

— Да... возвращаемся домой. Хочу поговорить с целителем душ. И не смей приближаться к кассийцам, слышишь!

— Хорошо, сестренка, — брат вдруг прижался к Игне. — Ты только не кричи больше, слышишь? Не дрожи... не плачь... все сделаю, как скажешь...

Глава 11. Разговор

Проснулся Рэми на закате. В лицо дохнуло свежим воздухом, окно было распахнутым, и сквозь него проникали окрашенные красным солнечные лучи.

— Ты прав, она красива, — мечтательно сказал стоявший у окна Мир. — Твоя Виссавия и в самом деле красива. И теперь мне кажется, что ты... брат, прости — дурак. Отказаться от такого...

Рэми ничего не ответил. Он сел на кровати, спустив на пол босые ноги и потянулся за стоявшей рядом на столике чашей. Как ни странно, в чаше было не обычное питье Тисмена, а тот самый напиток, которым недавно угощал Рэми Арам. Эльзир...

— Почему мы не в Кассии?

Рэми не надеялся, что Мир ответит. Но принц опять оказался разговорчивым. В который раз. Виссавия действительно меняет людей? И в самом деле меняет... как вода сочится она сквозь пальцы и сглаживает углы... зачем?

— Потому что я передумал.

— Почему ты приказал меня оглушить?

Ответа не последовало. Принц отошел от окна, опустился рядом на кровать и вдруг сказал:

— Знаешь, я даже не ожидал, что вы — такие.

— Какие такие? — не понял Рэми.

— Странные. Сегодня я прочитал книгу об Акиме. Знаешь, кто такой Аким? В Кассии его почитают, как героя, а никто так и не удосужился сказать, что это был мальчик. Полукровка. Наполовину кассиец, наполовину виссавиец. Знаешь, как у нас относятся к незаконнорожденным полукровкам?

Рэми знал. Делают рабами, сдают в храм или, что еще хуже — в дом смирения, в качестве "сладких мальчиков" для развлечения арханов.

— В твоем возрасте, Рэми, у него уже был сын... Арам. Ты, со своей силой, так и не смог одолеть слуги Шерена, а он отправил в другой мир самого демона.

— Это все написано в книге?

— Все в книге не написано. Чувствую, что должно быть там нечто большее. Твой дядя... о нем там тоже много написано. В один день он потерял и родителей, и старшего брата. Знаешь, что такое для мага — семья?

— Думаешь, он обо мне помнит?

— Думаю, что если он о тебе узнает, то ты и шагу более не сделаешь из Виссавии. На его месте я поступил бы точно так же. Воздух моей страны, боюсь, излишне губителен для вас, утонченных созданий.

Рэми хотел возразить, что он вовсе не "утонченное создание", но взгляд его вдруг упал на полускрытое тонкой тканью зеркало. В отражении, среди богатого убранства комнаты, Рэми различил две сидящие на кровати фигуры. Одну тонкую и гибкую — его. Другую...

Сравнив себя с не слишком-то мускулистым другом, Рэми понял, как он на самом деле смотрится на фоне кассийских мужчин. Как подросток. Наверное, и ведет себя — как подросток. Глупо.

— И боишься этого? Или надеешься, что я... что я наконец-то тебя избавлю от ноши?

— Все еще хочешь это услышать? — Рэми вздрогнул. Прикусил губу. Кивнул. — Ты моя слабость, Рэми. Впрочем, о чем это я? Ты — слабость любого, кто с тобой свяжется. Обаянию целителя противиться сложно, а ты... ты целитель.

— Я никогда и никого не исцелял.

— Исцелял. Твои виссавийцы лечат души, тела, а ты — судьбы. И меня ты исцелил. До тебя я был эгоистичным дураком. Только ты, со своей мнимой беззащитностью заставил меня почувствовать... ответственность. Когда ты умер... я впервые понял, что мои поступки и моя жизнь... она принадлежит не только мне. И я отвечаю и за тебя, и за Лерина, и за Кадма, и за Тисмена. Странно, но даже это все — мелко. Я отвечаю за свою страну. И за ту служанку, что перегрызла себе вены. По моей вине.

— Не понимаю.

— Я знаю, что не понимаешь. Сам того не замечая, ты с легкостью меняешь чужие судьбы. Лечишь их. Иногда я тебе завидую. Иногда... мне тебя жаль. И знаешь, кого мне жаль больше всего? Вождя. Посочувствовав Калинке, ты и его жизнь перевернул.

— Ничего я никуда не поворачивал! — взвился Рэми. — За кого ты меня принимаешь? Я что, бог?

— Глупый, — усмехнулся Мир. — Глупый мальчик, наделенный огромной силой. И сам об этом не знаешь...

— Боишься меня?

— Нет. Но другие — боятся.

Рэми не ответил. В последнее время Рэми чувствовал себя маленьким ребенком, которого все оберегают. После того, как благодаря ему хранительница заставила вождя заключить союз с Виссавией, Рэми не спал ночами, все думая.

Почему он все же стал телохранителем? Благодаря своей силе, ловкости или все же крови... Не потому ли оказали такую честь Рэми, чтобы иметь возможность влиять на могущественный клан виссавийцев?

Когда Рэми входил в покои принца, разговоры часто обрывались. Будто не доверяли до конца телохранители ни виссавийцу, ни его знаниям. Никто никогда не спрашивал его совета, все решалось за его спиной, а от телохранителя требовали только одного — быть всегда на глазах. Быть всегда рядом с принцем или одним из телохранителей. Как красивой игрушке, или собачонке, что так модны при кассийском дворе.

И только в Виссавии принц начал разговаривать с Рэми. Почему? Может, почуял угрозу?

— Я благодарен тебе, — продолжал тем временем Мир. — До твоего появления мой отец был на грани отчаяния. Совет получил слишком много власти, в его руках была казна, войско, а что осталось у нас? Обычные почести. Потому-то я и предпочитал упиваться в трактирах. Знаешь, как приятно быть красивой куклой, что выставляется по праздникам?

Рэми знал. Именно так чувствовал он себя в последние полгода — как красивая кукла, что сопровождает принца на празднества. Никогда — на совет.

— Ничего ты не знаешь. Когда ты появился, именно Виссавия стала нашей опорой. Она и ее величие вернули отцу власть. И слово повелителя, недавно слабое, теперь вновь имеет вес.

Значит, вот что нужно Миру. Поддержка Виссавии, и ничего большего.

— Пока ты упивался борьбой с Алкадием, мой отец понемногу поменял состав совета, отправил наиболее амбициозных подальше в провинцию, и только в последние полгода я по-настоящему чувствовал, что такое быть наследным принцем.

— И теперь, когда ты приобрел власть, Виссавия тебе больше не нужна. А вместе с ней и я, — оборвал принца Рэми. — Кем ты меня считаешь? Игрушкой, соперником?

— А почему не другом?

— Тогда почему не доверяешь? Оглушаешь?

— Оберегаю тебя. И твой клан, что так много для меня сделал. Это плохо? Я... не знаю, как тебе помочь. Ты — наследник вождя. Элизар тебя оплакал, но богов не обманешь. И служителей их — тоже. И, смотря, как ты расцветаешь в Виссавии, я начинаю думать, что не имею права...

— Не имеешь права на что?

— Вновь волочь тебя в Кассию. Вновь подвергать твою жизнь опасности. Потому как ты... ты равен мне. Ты такой же принц, как и я. И ты не должен со мной умирать.

— Я не дам тебе умереть.

— А это уже не нам решать, — принц сглотнул. — Чую, как ты меняешься, Рэми. Младшая богиня предъявляет на тебя права. Однажды ты должен будешь выбрать. И боюсь, уже совсем скоро. А я... я как твой друг, приму любой выбор.

Мир вновь поднялся и отошел к окну, а Рэми потянулся за висящей на спинке стула туникой, быстро одеваясь. Напиток хранительницы, а только она могла оставить чашу на столе, придал Рэми сил, бодрости, и заставил на время забыть о боли в голове.

Мир, шальной Мир. Не боишься ты смерти, никогда не боялся. Да и Рэми, сказать по правде — тоже. Он иного боялся, что поддастся, откроется вождю и окунется в блестящий водоворот тайных знаний. Того, что никогда не даст ему ни принц, ни Кассия, ни даже телохранители повелителя.

Любой в клане знает больше, чем Рэми, умеет больше, хоть и обладает меньшими возможностями.

И кассийцам никогда не понять ни Рэми, ни его характера, ни источника его силы. Они могут лишь слегка помочь, виссавийцы — научить.

А пока Рэми подобен орленку, воспитываемому львом. Надолго ли хватит орленка? И надолго ли хватит льва?

Но как одно Рэми знал твердо — стоит ему решиться остаться в клане, и богиня больше не будет поддерживать ни повелителя Кассии, ни ее сына. И даже он, Рэми, этого не изменит. Потому что для виссавийцев главное — клан, остальное — неважно.

— Все равно, что ты говоришь, все равно что ты делаешь, — сказал Рэми. — Но мой дом — рядом с тобой. В Кассии, до которой Виссавии нет дела. И другого дома я не знаю.

— И не хочешь узнать?

— А зачем? — парировал Рэми. — Все, что мне дорого, все, что я люблю, все, с чем себя связываю — в Кассии. И ты — не только мой принц. Ты — мой друг.

— Много красивых слов, — поморщился Мир.

— Может, для тебя это и красивые слова. А для меня...

— А для тебя, что?

Рэми опешил. Он вновь не понимал. Почему тон принца холоден, как лед, почему глаза его, обычно карие, теперь потемнели до черноты. Что Рэми сказал не так?

— Чего ты от меня хочешь?

Настала очередь Мира опешить. И в самом деле — чего он хочет? Только теперь, посмотрев в глаза телохранителю, Мир вдруг понял. Рэми — это всего лишь юноша. Талантливый, очень много переживший, а все же юноша.

Ему бы, по-хорошему, еще пару лет да развиваться под теплым крылышком брата, а вместо этого Рэми, деревенского мальчишку, окунули с головой в дворцовые интриги. И теперь требуют...

Но как ему, Миру, быть? Отпустить Рэми, поддаться... жалости. Но жалости к кому, о боги? К целителю судеб? Или младшему, горячо любимому братишке лучшего друга?

— Ничего я от тебя не хочу, — сказал принц, желая поскорее закончить разговор.

Он врал. На самом деле он хотел от Рэми очень многого, но гораздо большего, чем тот мог ему дать — он хотел иметь сильного советника, опору, мага, того, кем Рэми должен был стать... через некоторое время. Но если ли у Мира это время?

"Твоя жизнь подходит к концу, мой принц, — голос Ниши звучал в голове Мира и днем и ночью. — И прежде чем уйти, ты должен сделать нечто важное — ты должен удержать власть в руках вашей семьи."

Должен, но как? Глядя на Рэми — мага, целителя, наследника Виссавии — Мир мог думать только об одном — подняться сейчас с этого проклятого кресла, пойти к вождю Виссавии и выдать глупого мальчишку... А так будь что будет! Только бы не тащить за собой. Ни его, ни остальных телохранителей.

Рассказать о пророчестве? Дать возможность уйти? Да ведь не уйдут.

И все равно почему-то больше всего жаль именно Рэми.

Не Тисмена, этого зеленоглазого тихоню, что любил скрываться в своем кабинете, вместе с растениями, зверюшками и книгами.

Не Лерина — спокойного, уравновешенного, уверенного в себе, холодного, как умытая в ручье сталь.

Не даже Кадма — дамского угодника и насмешника, верного товарища и в бою, и на балу, и в шаловливой пьянке.

А этого Рэми... черноволосого, тонкого, тихого и упрямого... почему-то жаль. И пошел бы прямо сейчас к вождю Мир, да вот только... не простит его мальчишка. Что угодно простит — и унижение, и трепку, и холодный приказ, а вот предательства не простит. И жалости к себе не простит.

И почему-то важно было для принца это прощение. Важно, чтобы молчаливый, неохотно высказывающийся Рэми всегда был рядом. Будто мальчишка приносил удачу... Да и достоин ли вождь Виссавии такого наследника, коль не сумел уберечь ни сестры, ни ее детей?

Коль сошел с ума среди целителей душ? Позволил себе это? Скатился в безумие, хотя имел целый клан целителей, готовый помочь, поддержать... безответственный и слабый... вот кем на самом деле был вождь Виссавии.

"Не сумел вождь тебя уберечь, значит, не достоин", — подумал вдруг Мир, смотря в черные глаза мальчишки.

И сам вдруг испугался. Устыдился. Потому что поймал себя на мысли — думает о Рэми, как о собственности. Как о амулете, что висит на шее. И в то же время...

— Какая она? — спросил вдруг Мир.

— Кто? — не понимающе ответил Рэми.

— Моя сестра. Твоя невеста. Какая она?

Рэми отвел взгляд. Ну как же, выругался про себя Мир, первая любовь, чистая, невинная. Цветочки, короткие поцелуи по углам и шальная подготовка к свадьбе. С девушкой, которой Мир и знать не хотел до появления в его жизни Рэми.

— Мне просто спокойно с ней, — начал телохранитель. — Я чувствую себя наполненным. И не хочется ни тревожиться, ни думать о будущем. Она — будто холодная вода, что остужает мой огонь. И мне это нравится... Понимаешь?

— Понимаю, — нахмурился Мир.

А ведь любит. Так любит, как Мир и не любил никогда. Говорит о ней, а глаза светятся теплом, и выражение на лице такое мягкое, спокойное... незнакомое.

— А ты? — неожиданно спросил Рэми. — Ты — любил?

— И не полюблю, — быстро ответил Мир. — Что мне ваша любовь? У меня есть Кассия.

— А у меня — Виссавия, — в тон ему ответил Рэми. — И Кассия, но Аланна для меня — важнее.

Как может женщина быть важнее?

Но тут в глазах целителя судеб появилось странное, задумчивое выражение, и принц быстро добавил:

— Не смей меня жалеть.

— Что? — не понял Рэми.

— Не смей меня жалеть! Не смей желать мне любви, слышишь, не смей, целитель судеб!

— Не смею...

Но странное чувство тревоги не отпускало принца еще долго. Лишь поздней ночью, закончив, наконец-то, длинное письмо отцу, Миранис отдал послание харибу и забылся на холодных простынях. Один: после смерти Лейлы он почему-то так и не решился выбрать новой фаворитки.

Это, наверное, судьба всех властителей — мучительное одиночество и огромный груз ответственности, которую и разделить-то толком не с кем.

Глава 12. Вождь

Прошла седмица.

Кадм встал у окна, с удовольствием потягиваясь. Когда в последний раз он спал крепко? Так сразу и не припомнить. Но с крепким сном пора завязывать: несмотря на внешнюю благожелательность и улыбчивость виссавийцев, чувствовал Кадм исходившую от клана неясную угрозу.

Виссавия так же сложна, упряма и непонятна, как и этот мальчишка целитель судеб, от которого толку, помимо его крови, никакого, зато проблем — выше крыши.

Но в последнее время Рэми успокоился и стал понятнее. Да и Рина исполнила свое обещание. Более телохранитель не хирел, по словам осторожно опрашиваемого хариба, спал спокойно, ел и пил только эту виссавийскую кислятину — эльзир... и за несколько дней заметно округлился. Стал похожим на того упрямого мальчишку, что до привязки не боялся грубить принцу-оборотню.

Рэми послушно ходил на дежурства, со своим нытьем к принцу более не лез, сидел тихо, а в свободное от дежурств время исчезал в лесах Виссавии.

Эти странные леса Виссавии... Телохранители наследного принца, как ни странно, были единственными, кому позволяли виссавийцы выходить из замка. Пару раз гордые арханы пытались пожаловаться Миру на "золотую клетку", но принц лишь раздраженно отмахивался.

И правильно: безопасные на вид леса Виссавии, таковыми, по словам Тисмена, вовсе не являлись, и водились в них зверюшки, от которых зеленый телохранитель был в восторге, а остальные — в ужасе.

Пару существ Тисмен даже притащил в свои покои. Наученный горьким опытом, Кадм даже не пытался подойти в выглядевшему невинно бутону в детский кулак, что покачивался на толстом, мясистом стебле. И не зря: прошмыгнула рядом с бутоном мышь и стебель внезапно выпрямился. Мелькнули среди нежных лепестков острые зубки. Мышь пискнула, исчезнув в бутоне и недавно белоснежный цветок вдруг стал кроваво-красным.

Краска медленно бледнела, сменяясь на нежно-розовую и цветок вдруг раскрылся, показав алую, невинную сердцевину. Кадм выдавил:

— А такие же и побольше там водятся?

— Водятся, — бесцветно подтвердил Тисмен.

— Насколько большие?

— Один из них на моих глазах съел кабана.

— Но ты его сюда не притащил, не так ли?

— Я еще с ума не сошел...

— А мне кажется, уже сошел, — сказал Кадм и вышел, благодаря богов, что принц не изъявляет желания выйти из замка.

Когда солнце вечером того же дня клонилось к закату, над Виссавией пошел дождь. Кадм стоял у распахнутого окна и смотрел, как на глазах темнеет зелень столь невинного на вид леса, как вздымается рябью поверхность пруда и ласково причесывает ветер пряди растущей у стены замка ивы.

— Войди, — отозвался он на стук и даже не обернулся.

В такое время в его покои мог прийти только хариб.

— Добрый день, телохранитель.

— И вам добрый день, Арам, — ответил Кадм, повернувшись к гостю. — Чем обязан столь позднему визиту?

— Сказали мне, что вас слегка поразил новый любимец вашего друга.

— Не знал я, что вы за мной следите...

— Вы наш гость... И хочу вас сказать большее — принц наш гость. Вы можете не опасаться за жизнь Мираниса, сама богиня приказала жителям Виссавии не трогать наследника.

— За что такая честь?

— Это вы мне скажите.

"Сохраняя жизнь Миранису вы сохраняете жизнь Рэми, — подумал Кадм. — То, что мы гости, тебя, дружок, волнует мало..."

— Но распоряжение не касается свиты?

— Не совсем. Видя желание гостей посмотреть наш клан, мы очистили лес вокруг замка от опасных для вас существ. Теперь вы можете покинуть стены моего дома, хотя и Рэми, и Тисмен делают это и без нашего позволения.

— Тисмен — зеленый телохранитель, он не может бесконечно торчать в четырех стенах, Рэми же...

— ...телохранители принца вольны делать все, что им будет угодно. Распоряжение богини.

"Скажите, почему?" — мучились вопросом глаза Арама. Но на этот раз вслух хозяин не спросил. А Кадм, отвечать и не спешил... ему даже нравилось смятение гордого виссавийца, нравилось то и дело мелькающая в его глазах беспомощность.

Да... прибывшие в замок гости — загадка для хозяев. Но Кадм знал твердо, Виссавия никогда не допустит, чтобы ее мудрые целители догадались. И правильно...

Мир развалился в кресле и вытянул ноги, положив их на пуфик. Раскрыв на коленях заложенную листом бумаги тяжелую книгу, он перевел взгляд на Рэми.

— Мне надоела твоя кислая рожа, — Мир перевернул страницу, скользнув взглядом по аккуратно выведенным переписчиком строкам. — Иди, друг, спать.

— Я не могу тебя оставить одного...

— Я не ребенок, Рэми. Как-нибудь до утра доживу. Тем более в Виссавии. Тем более под защитой хранительницы.

Рэми сверкнул взглядом, но намек принца съел. Более не возражая, он поклонился наследнику и вышел из покоев Мираниса.

Быстро забыв о телохранителе, Мир погрузился в чтение. Но когда в замке воцарилась сонная тишина, книга закончилась, а спать принцу все так же не хотелось. Бережно положив тяжелый том на стол, Миранис некоторое время смотрел в огонь, а потом потянулся за новой, принесенной харибом книгой.

Впервые за много лет мог он себе позволить забыться в чтении. Да, он читал. Запоем, как в детстве, и богатая библиотека замка этому только способствовала.

Арам пристрастиям гостя не мешал. Даже напротив. На второй день хозяин замка предложил Миру составить список книг, которые бы он хотел увезти в Кассию... и к концу дня молодой виссавиец принес в покои принца идеально сделанные дубликаты, от которых все еще пахло пряным ароматом магии.

Странно, но виссавийцы использовали силу гораздо с меньшей оглядкой, чем кассийцы. Сделать нечто при помощи магии казалось для них столь же естественным, как для кассийца — дышать, хотя тот же Мир, при всей его любви к книгам, поостерегся бы тратить столько сил на какой-то дубликат.

Вместе с книгами принцу подарили нечто, чему Мир обрадовался не меньше — старинной работы ларийский сундук, украшенный тщательно проработанной резьбой... И таивший в себе так много историй столь интересных для Мира виссавийцев.

Мир даже знал, где он это чудо поставит: в спальне, между столиком и оттоманкой, где так удобно будет вечерами погружаться в обрывки чужих воспоминаний.

А пока драгоценный сундук быстро наполнялся книгами. Туда же были аккуратно спрятаны и несколько вещичек с секретами. Только, как не вертел принц в пальцах тонкий, украшенный мелкими рубинами ободок "колечка для любимой", так и не придумал, кому сможет его подарить.

Жениться когда-то придется, принц об этом знал, но думать, несмотря на предсказание, не хотел. Да и о предсказании думать не хотел.

Книга на этот раз оказалась на редкость скучной. Отбросив толстый том, принц раздраженно стянул плед с колен.

— Вкуса у тебя нет и не будет, — сказал Миранис растерявшейся "тени архана". — Одеваться мне! Нет, не эти роскошные тряпки. Подай что-нибудь попроще.

— Мой принц, не думаю...

— А я тебя думать не просил. Мне глубоко наплевать, что там подумает перепившаяся свита или эти виссавийцы, но возиться ночью с церемониальным нарядом я не намерен. И тебе не дам. Выполняй!

Хариб вздохнул. Он всегда вздыхал, когда Мир требовал "одеться попроще". А случалось то частенько: на сложный наряд архана уходило слишком много времени, а времени у принца всегда не хватало. Еще больше не хватало терпения.

Приказав харибу ждать в спальне, Мир быстро вышел в коридор.

После теплых покоев, выходивших окнами на солнечную сторону, здесь было прохладно. И тихо.

Принц бесшумно шел по уже почти родной паутине виссавийских коридоров, пробираясь в сердце замка: обширную библиотеку Арама.

Увидев полоску света под створкой двери, Мир, мягко говоря, удивился. Кому еще тут нужны книги? Виссавийцы старались лишний раз в замке не появляться, а арханы Кассии к чтению не приучены...

Осторожно войдя в библиотеку, Мир удивился еще больше: в свете стоявшего на полу фонаря замерла у шкафа с книгами худенькая женская фигурка, затянутая в простое домашнее платье... кассийки. Девушка даже не заметила, что уже не одна, так углубилась в чтение раскрытой на ладонях книги.

— Поздно уже, архана, — сказал Мир. — Глаза испортить не боитесь?

Незнакомка вздрогнула, книга выскользнула из ее узких, украшенных тонкими браслетами ладоней и упала к ногам принца.

Мир осторожно поднял старое издание, прочитав на обложке:

— "Зельеварение". Такая красивая девушка и увлекается травами?

Его высочество не лукавил — незнакомка и в самом деле была красива. Темные, блестящие волосы обрамляли тонкое личико, почти черные глаза были широко распахнуты, но светились острым умом, так редко встречавшимся у архан, а фигурка и вовсе великолепна: пышная грудь, тонкая талия, упругие, обтянутые платьем бедра и длинные ноги с изящными лодыжками.

При этом она так мило краснела, что принц не выдержал и съязвил:

— Думаю, виссавийцам не понравится такое отношение к их книгам.

— Прошу прощения, не могла удержаться, — промямлила девушка.

— Удержаться от чего?

— От чтения. Тут столько всего, столько!

И куда только стеснительность делась? Говоря о книгах, девушка вдруг расцвела, залившись восторженным румянцем. Бегая вдоль стеллажей, она касалась пальцами то одного, то другого корешка, восторженно шепча все новые названия.

Мир не слушал. Он наблюдал за незнакомкой и почему-то вспоминал черную кошку, которую когда-то видел в одном из городских трактиров. Кошка сидела на подоконнике, свесив хвост и смотря на принца осуждающим взглядом. Потом вдруг поднялась, сладко потянулась, выгибая спину, прыгнула принцу на колени.

Эта незнакомка была похожа на ту кошку: черноволосая, гибкая, с пронзительными глазами. И голос ее был подобным мурлыканью: глубоким и насыщенным. Он так глубоко проникал в душу Мира, что различать слова он начал далеко не сразу:

— Моя мама — травница. Она многое рассказывала, но это! Вы смотрите — она выхватила из рук принца книгу и живо отыскала нужное место, тыча пальчиком в тщательно прорисованное изображение какой-то травки, — чертову траву лучше собирать в полнолуние. И на влажном лугу, там, где похоронен невинно убиенный. Лучше младенец!

— А вы, моя дорогая, ведьма! — усмехнулся принц. — Говорите об убиенных младенцах так спокойно, тогда как девушке вашего положения не пристало...

— А о чем пристало? — надула пухлые губки незнакомка.

— Ну о платьях, об украшениях, о моде?

— Вот как! Рожанки не смейте травоведением заниматься, ибо низкорожденным запрещено, арханы — даже не думайте, ибо не пристало.

Так кому же этим заниматься-то?

— Почему бы не виссавийцам? — продолжал насмехаться принц, которому нравились пылающие огнем глаза девчонки.

— А вот сам телохранитель наследного принца, говорят, не чурается, — парировала красавица, отбирая у Мира книжку. — И вообще, никто не запретил...

— Это Тисмен-то? — чуть нахмурился принц. Что-то ему совсем не понравилось восхищение в голосе незнакомки. И чем это только тихоня зеленоглазый заслужил?

— Ну да, телохранитель оригинал, — неожиданно более едко, чем то было необходимо, сказал принц. — Ему все больше со зверюшками, людей он не любит. Вижу, вы его неплохо знаете...

— Ну что вы, — девушка пожала плечами. — Кто я, а кто он? Он — телохранитель самого принца, я — простая архана. Таких как я принцам даже не показывают.

— Ну и зря. Вы прелестны.

— А вы — врун. Глазки, архан, другим стройте, а я ваши штучки знаю! Мужчины!

Принц опешил — таким тоном с ним еще никто не разговаривал. Раньше, чем он очнулся от удивления, незнакомка легкой тенью выскользнула из библиотеки.

На следующий день, вне обыкновения, Мир вновь не послал за книгой хариба, а явился в библиотеку сам. Но, к его огромному разочарованию, незнакомки там не было.

Виссавия очаровывала. Впервые до конца понял Рэми, что такое быть магом и господином. Почувствовал, что такое быть одним целым с магической страной.

В клане все жило им и ради него. И если виссавийцы Рэми не замечали, то сама земля, животные, растения — еще как, окружая наследника неведомой тому до сих пор любовью.

И потому он вставал на рассвете. Потому в свободное от дежурств время сбегал из замка, в густые, сочные леса Виссавии, к серебристым венам рек, к цветущим лесам и ручным, доверчивым животным.

Там он был счастлив. И в то же время понимал — слишком долго продолжается это счастье. И слишком обманчив покой. Так хорошо долго не бывает...

В тот вечер Рэми не мог спать: всю ночь ворочался на кровати, мучимый смутными предчувствиями. Казалось ему, что воздух застыл в предчувствии бури, хотя за окном стояла летняя жара.

После визита Рины непогода приходила только с ночью — поднимался сильный ветер, лил проливной, холодный дождь, но перед рассветом все утихало.

Этой ночью дождя не было. Было душно несмотря на раскрытое настежь окно, и от запаха цветущий черемухи болела голова.

Валяться без толку Рэми устал далеко за полночь. Поднялся, не став будить Эллиса, быстро оделся, и уже привычно открыл переход.

На другой стороне дышалось гораздо легче: тут дул мягкий ветерок и слегка накапывало.

Рэми любил это место и присмотрел давно: больно уж красивый вид открывался с обрыва. Рэми прижался спиной к вековому дубу, посмотрел вдаль, на всходившее над лесом солнце и пытался понять. Почему, несмотря на все это великолепие, ему хотелось броситься прочь из клана?

Тем временем полностью расцвело и Рэми долго вглядывался в белоснежные стены замка Арама, в остроконечные башни и гадал — таким ли был замок его дяди? Столь же нереально воздушным, прекрасным, или, подобно замку повелителя Кассии — тяжелым и приземистым, всегда готовым к защите?

Вокруг замка Арама не было тяжелых стен, рвов, голой равнины и какой-то иной защиты. Оно и правильно — в укрытом щитом магии клане не было и не могло быть врагов.

— Может, и зря, — сказал вслух Рэми.

Красивая страна, безопасная для ее жителей. Но сама безопасность, как ни странно, была опасной.

"Слишком большая свобода ума рождает скуку. Скука — глупость. Глупость желает нас жестокими", — учила когда-то мать.

И Рэми вспомнил, когда впервые возненавидел Виссавию.

Тогда тоже шел дождь. Шумел по листьям, стекал в холодные, обжигающие холодом лужи и идти по лесу было тяжело, мокро и холодно. Рэми старался ускорить шаг, успеть, пока не вымок окончательно, дойти до недалекой уже охотничьей хижины, развести огонь и переждать непогоду.

Чувствовал он, что дождю быть недолго, что последней влагой исходит тяжелая туча, а к вечеру вновь просветлеет, да выглянет солнце. Тогда можно будет и домой собираться...

Рэми сбежал по обрыву, хотел уж перепрыгнуть разбухший, недовольно ворчащий ручей, как что-то его остановило. Теперь Рэми знает — что. Даже тогда, опоенный зельями матери, он оставался виссавийцем и мог слышать призыв о помощи...

Совсем тихий, незаметный для обычного уха плач заставил его свернуть с дорожки, обойти поваленное дерево, чтобы в ямке под корнями найти вжавшуюся в мокрый песок фигурку...

Фигурка была жалкой, растрепанной и исходила мелкой дрожью. Стремясь помочь, Рэми опустился на корточки, осторожно дотронулся до ее плеча и вздрогнул, когда фигурка развернулась, выставив вперед скрюченные пальцы.

— Не подходи! — шипела растрепанная, оцарапанная женщина.

— Да чего ты боишься? — спросил Рэми, перекрикивая шум дождя. — Голодная, поди?

Рэми поспешно развязал узлы на своей котомке, улыбнулся как можно более тепло и протянул женщине кусок завернутого в капустный лист хлеба...

Ела та поспешно, давясь мокрым хлебом и все еще недоверчиво косясь в сторону Рэми.

— Идем! — сказал он, и женщина поднялась, да покачнулась, упав спиной на вывороченные бурей корни. Но от помощи Рэми отказалась, протянутую руку будто не увидела, однако поплелась послушно следом, как привязанная.

Когда они дошли, незнакомка уже не дичилась, нырнула в теплое, сухое нутро хижины и села в угол, прямо на земляной пол. Рэми, вспыхнув, показал ей на низкую, крытую еловыми ветками кровать.

— Я на полу переночую. Не волнуйся...

— Почему помогаешь? — прохрипела она.

— В лесу все равны, — ответил Рэми, разыскав в тайнике в углу теплое одеяло и кинув его незнакомке. — Если кому-то нужна помощь, а другой может ее дать, помогают и не спрашивают.

Она ничего не ответила, но бросать настороженные взгляды перестала. Свернулась клубочком на ложе и, кажется, быстро заснула.

Рэми осторожно укрыл ее одеялом, сам завернулся во влажный плащ и улегся на полу у входа.

Утром встретило его стонами. Рэми поспешно поднялся, коснулся лба незнакомки и отдернул руку: горит.

Засуетился по хижине, не зная, за что взяться, как помочь. Потом укутал незнакомку получше одеялом, схватил еще влажный плащ и выбежал на улицу.

В тот день, проносясь по залитому солнцем лесу, он впервые ослушался матери. Забыл о ее ненависти к виссавийцам, а думал только об одном — о мечущейся в лихорадке женщине, которой сам помочь Рэми не умел. Потому и бежал за помощью.

Поляна, полузабытая, заброшенная, поросла малинником и полынью. С трудом отыскав среди зарослей небольшую, до пояса, каменную пирамидку, Рэми бросился на колени, горячо зашептав молитву. Он не знал, как вызывать виссавийцев, не знал, работает ли теперь поросший мхом алтарь вызова, не знал, а все равно раз за разом повторял слова, прося только об одном:

— Спасите ее! Вы же можете!

Солнце закрыл чей-то силуэт, и Рэми, подняв глаза, увидел укутанного в зеленый плащ виссавийца-целителя.

— Ты пришел, — облегченно вздохнул он. — Помоги!

Молодой, еще неопытный виссавиец положил руку на плечо Рэми, вокруг вспыхнуло ярким светом, и через мгновение они оказались у хижины. Целитель молча, не теряя времени, вошел внутрь и опустился на корточки перед низкой кроватью.

— Ты знаешь, почему я тебе не помогу, — сказал он открывшей глаза женщине. — Ты изменила мужу, убежала от его родни, носишь в чреве ребенка любовника и тайно ненавидишь его, считаешь причиной своих несчастий. Не так ли...

— Помоги ей, — молил Рэми. — Не видишь, она умирает?

— Помощь надо заслужить, — холодно ответил виссавиец и... исчез.

"Это не может быть, просто не может..." — опустив голову, думал Рэми.

— Презираешь? — тихонько спросила женщина.

— Я? За что?

В ту ночь он остался в хижине. Единственное, чем он мог помочь — это не дать ей умереть в одиночестве... А с последним вздохом незнакомки ушло и почтение Рэми к клану целителей.

Рэми так и не рассказал матери, что нарушил запрет. Теперь знал, что в тот день мог быть узнанным... но виссавиец в каком-то мальчишке сходства с вождем не узрел, да и не узнал никогда, что своим отказом заставил наследника стыдиться собственного трона.

Избранные?

Это кто?

— Лживая страна! — прошептал Рэми.

Они дали умереть запутавшийся женщине, что ненавидела своего ребенка.

И дали жить человеку, который уничтожил целый замок вместе с его обитателями.

— Ненавижу, — шептал Рэми, вспоминая улыбку старого конюха. Сильные руки, что помогали ему сесть на лошадь, и все поддерживали, чтобы мальчик, не дайте боги, не свалился...

— Ненавижу! — шептал Рэми, видя глаза молодой служанки, что совала арханчонку сладкий пряник и шептала: "Маме не говорите. Она велела вас не баловать."

— Ненавижу! — вновь сказал Рэми, вспомнив своего брата, которому пришлось в одиночестве расти среди ненавидящих оборотней крестьян.

Виссавиец, что это сделал, жив и находится где-то здесь, в клане. А дядя... дядя позволил ему жить!

— Приятно, не так ли?

Рэми не сразу понял, что это говорят ему. Солнце уже взошло, вспыхнули всеми цветами радуги на листьях капельки росы, и теперь Виссавия походила на светскую красавицу, украшенную драгоценностями. Слишком гордую, чтобы нравится Рэми.

Медленно обернувшись, телохранитель живо склонился в поклоне:

— Прошу прощения, вождь, что потревожил ваш покой.

— Вы меня узнали? — бесцветно ответил укутанный в белоснежные одежды мужчина лет так тридцати. — Это даже странно.

— Вас легко узнать. Белый цвет в Виссавии носит только род вождя. А в роду вождя, помнится, остался только один мужчина. Вы.

Врет. Не по плащу узнал он дядю. Права хранительница — они похожи. Только Элизар чуть старше, и глаза у него чуть темнее, оттенка мокрого пепла, да губы, не полные, как у Рэми, а тонкие, суровые. Но волосы те же — непослушные, иссиня-черные. И та же улыбка, что часто видел Рэми у своей сестры и матери.

Нет сомнений, что они с вождем родственники.

Слава богам, что Рэми — маг, и щиты держат крепко — не увидеть его эмоций вождю, как бы тот не старался.

А ведь старается. Рэми чувствовал, как вождь пробует щиты на зуб, пытаясь добраться до сердцевины... И как раздражается, когда ему это не удается. Привык к подчинению, к "прозрачности", так что же, придется привыкать и к другому.

"Не дай ему меня увидеть", — молил Рэми неизвестно кого.

"Не дам", — уверила его хранительница.

— Мы оба странные, — улыбнулся вдруг Элизар, и от этой улыбки по позвоночнику Рэми прошел холодок. — Я — единственный и последний в роду вождя. Вы — единственный, кто не боится так глубоко заходить в мои леса. Телохранитель моего гостя, наследного принца Кассии, не так ли?

Рэми кивнул.

— Далеко забрались, — продолжал вождь, как-то странно растягивая слова. Говорил на кассийском он неплохо, правильно, но в то же время... как-то слегка безжизненно. — Арам говорил, что не в первый раз. Вас так интересует моя страна, телохранитель?

Значит, Арам все же встречается с вождем. И разговаривает с ним. Даже о таких мелочах, как странное поведение какого-то гостя.

— Впрочем, не отвечайте. Любопытство — порок молодости.

— А вы — не молоды? — сам того не ожидая съязвил Рэми.

— Глупость говорите, телохранитель. — Впервые в голосе вождя появился интерес. — Молодость тела не означает молодости духа. Однако, вы меня утомляете. Поиграем.

Вождь усмехнулся и шагнул вперед. Раскинулись над обрывом белоснежные крылья плаща. Раньше, чем сообразил, что делает, Рэми бросился за Элизаром..

Мелькает под ногами пустота. Быстро приближается зеленое море. Ветер в ушах. Восторг. Смех, кажется смех самого Рэми. Оборвавшийся крик. Подхватывают у самой земли руки вождя, опускают на землю... И накатывает черной волной беспамятство.

Очнулся Рэми на изумрудно-зеленой, напоенной влагой траве. Повернув голову, увидел Элизара. Вождь сидел на земле, опираясь спиной о березу и задумчиво смотрел в небо. Некоторое время Рэми изучал правильный профиль дяди, его тонкие, изящные черты, над которыми природа постаралась слишком уж усердно...

Нет, все же они не похожи. Вождь казался красивой статуей, высеченной из мрамора... Рэми же... простым парнишкой, которого по недоразумению обрядили в дорогие одежды.

— Вы шальной, — сказал вождь, не отрываясь от созерцания неба. — Как и я. Мне это нравится.

— Зачем вы это делаете?

— А почему бы и нет? — пожал плечами вождь. — Она меня охраняет. Не дает мне умереть. А вы? Вы зачем прыгали? Ваша жалкая магия может здесь и не подействовать. Желаете умереть? Я помогу. Я подарю вам то, в чем отказывают мне. Но за все надо платить...

Рэми опешил, отвел взгляд. И в самом деле — ради богов — зачем он прыгал? Действительно, хотел умереть? Он, у кого есть Аланна, Мир, Арман, Лия... нет...

— Вы не больны! — прошептал он.

— Кто сказал? — засмеялся вождь. — Они? Да, они считают меня больным. И они правы.

— Больны в Виссавии? В клане целителей? Бред!

— Вот мы и снова пришли к тому, с чего начинали. Вы молоды... я — стар. И в отличие от вас знаю — есть болезни, от которых не хочется исцеляться. Ну да, вам не понять!

— Потому что я — жалкий кассиец? — парировал Рэми.

— Жалкий? Нет. Жалкий — это я. Вы — кассиец.

— А вы со мной играете.

— Я со всеми играю, — возразил вождь, посмотрев на Рэми, и телохранитель с трудом удержался, чтобы вновь не отвести взгляда. Перед Миранисом не отводил, перед дядей — тем более не будет! — Если не играть, жить серьезно, то это больно. А я не люблю причинять себе боли. И считаю это нормальным.

Темные глаза вождя сузились... а Рэми вспомнил нечаянно подсмотренные воспоминания. Пожар, запах горелого мяса, что преследовал вождя днем и ночью... И вдруг согласился с Элизаром. Да, иногда это слишком больно, вспоминать серьезно...

Но только иногда. У дяди есть сестра, есть клан, есть покровительство богини, а он упивается болью, как мальчишка. Смешно!

— Я могу вас попросить? — набрался наглости Рэми, садясь на траве.

— Можете. Вопрос — исполню ли я просьбу.

Брови вождя поднялись домиком. Взгляд его просветлел, стал насмешливым. Он ждал. Слова застряли в горле Рэми... Вождь никуда не спешил. Его темные, как и у Рэми, глаза поблескивали интересом. Видимо, он действительно хорошо развлекался.

— Я могу вас попросить, — выдавил, наконец-то, Рэми, — принять Калинку... официально, как...

— ... подобает, — закончил за него Элизар. — Вы действительно считаете, что я слишком суров с невестой?

— Называете ее невестой? — промямлил Рэми, проклиная в который раз свое деревенское воспитание.

Сейчас бы на его место Лерина с его осторожными словами. Или душевного, милого Тисмена, которому никто не мог отказать. Или твердого, увлекающего за собой Кадма, или Мираниса... тот и вовсе умел любого уболтать или поставить на место.

А Рэми? Он смотрел в глаза Элизару и постепенно понимал, что сморозил глупость... да уже и не одну. И отвел взгляд, запоздало вспомнив уроки учителя... смотреть в глаза можно только равному или тем, кто ниже. Но не вождю Виссавии, пусть это даже и родной дядя.

— Да, я называю ее невестой, — медленно протянул вождь. — Вы против?

— Странный вопрос.

— Мой ответ будет еще более странным, — Рэми в очередной раз почувствовал, что вождь отлично забавляется.

Но почему забавляется? Неужели узнал племянника? Нет, не узнал, иначе вел бы себя иначе. Скорее увидел интересную игрушку и не желает ее выпускать из своих рук.

— Я встречусь и с принцем, и с... невестой. Но с одним условием...

— Я слушаю вас.

— После встречи на закате вы придете в мой замок. Сами. Без охраны. Без принца. Никого не предупредив и никому об этом не сказав.

— Это еще зачем? — похолодел Рэми.

— Это уже дело не твое, дорогой мой, — усмехнулся вождь. — Ты хотел, чтобы я встретился с Калинкой? Я это сделаю. Ты хотел, чтобы я уважил твоего принца? Я и это сделаю. Но... за все надо платить...

Не хватает воздуха... и Рэми не знает, что сказать. А вождь вдруг оказывается рядом, хватает грубо за волосы, заставляет посмотреть в глаза, долго изучает. Зачем? Щиты держат крепко, ничего ты не увидишь! Слышишь, ничего!

Вождь растянул губы в довольной улыбке, будто само сопротивление Рэми доставило ему удовольствие. Так же внезапно отпустил, встал с травы и смахнул с белоснежного плаща муравья.

— Не думал, что телохранители принца столь трусливы, — усмехается он.

— Я не боюсь.

— Точно? — вождь хватает Рэми за воротник и заставляет встать на ноги, прижимает в березе и Рэми отворачивается, закрывает глаза, чувствуя на щеке сладковатое дыхание.

— Как же ты странен, — горячо шепчет Элизар. — Не могу понять... не могу раскусить. Не могу даже заглянуть тебе в душу, не поддаешься. Давно уже никто так не сопротивлялся... Думаешь, ты — особый? Ты... ты заноза в заднице, ничего больше. Чувствительный мальчик, не так ли? Непрошеный гость, что заставил меня уступить. Утихомирить бурю. И за то заплатишь. Ты придешь в замок!

— Я приду... — заикаясь сказал Рэми. И почувствовал себя свободным.

Когда он открыл глаза, вождя уже не было и трава распрямлялась в том месте, где недавно стоял Элизар. Рэми тяжело вздохнул, поправил воротник и проклял в который раз и Виссавию, и ее обманчивый покой.

Он узнал сладковатый запах. Элизар, великий вождь Виссавии, сидит на эрсе...

— Безумец и наркоман у власти в магическом клане, — шептал Рэми, потирая шею. — И после этого нам впихивают, что кассийцы глупы.

В своих покоях Рэми сорвал с плеч испачканный в травяном соке плащ, бросил его в сердцах на пол. Ударила за окном молния. Рэми поймал испуганно-удивленный взгляд хариба и заставил себя успокоиться...

— Приготовь мне ванну!

Позднее, лежа на кровати, когда Эллис массировал ему плечи, Рэми думал... Много думал.

Одевшись он выпроводил Эллиса за дверь и, сев за стол, окунул перо в чернила...

Когда солнце клонилось к горизонту, Рэми кинул в камин черновики, помахал исписанным листком, чтобы высохли быстрее чернила, запечатал письмо воском, и, проверив, догорело ли в камине все до последнего кусочка, вышел.

Этот вечер он провел с сестрой. Сидел с Лией на скамье у открытого окна, смотря, как лес медленно окрашивается красным. И почему-то его не раздражала ни болтовня Лии, ни ее неосознанное желание прижаться к брату, согреть его своим теплом. Этим тихим, спокойным вечером его ничего не раздражало.

— Я встретила в библиотеке странного незнакомца. Архана, — задумчиво сказала Лия, устроившись поудобнее в объятиях брата.

— Он был груб с тобой? — насторожился Рэми.

— Нет, что ты... скорее... играл.

И тут играет. В высших кругах все играют. Правда, искренность, здесь стоят дорого. Иногда Рэми вновь хотел стать тем Рэми, который мог дать обидчику в морду, вместо того чтобы перекидываться словами ни о чем и стараться не сказать лишнего, тем не менее намекнув на необходимое.

А там, в окутанном сумерками лесу, было все так просто и понятно, а здесь? Как же он устал.

— Будь осторожней с придворными принца...

— Арман меня прячет, — обиженно ответила Лия. — Сначала в провинцию на полгода отослал, а теперь, когда вновь призвал ко двору, я должна слушать этих глупых архан... Рэми, они мечтают только о замужестве... А принц, такой гордый, разукрашенный... интересно, какой он на самом деле, без краски?

— Обычный, — усмехнулся Рэми, глядя как над лесом медленно парит пегас.

И вспомнил Ариса, своего белокрылого друга, и, главное, его мудрые советы, которых Рэми теперь там не хватало. Но если в Кассии Рэми и встречался тайком с пегасом, то здесь, под неусыпным наблюдением виссавийцев, он не мог себе этого позволить. На самом деле ничего не мог себе позволить.

— Скажи, тебе нравится в клане? — спросил вдруг Рэми, когда солнце уже коснулось румяным боком верхушек деревьев.

— Здесь мило, — начала Лия, и Рэми расслышал в ее голове странные нотки... будто осторожничала она, боялась сказать правду. Ну да, двор изменит кого угодно. Вот и Лия постепенно училась лукавить... иначе тут не выжить. — Но... Кассия мне больше мила. Там все настоящее, а здесь...

— Настоящее? — съязвил Рэми. — Даже разукрашенные арханы?

— Даже, — быстро ответила девушка. — Я не понимаю виссавийцев, я их боюсь. Матушка права, что нас прятала. Теперь, узнав виссавийцев ближе, я не хочу быть с ними...

— Мама рассказывала тебе, кто мы?

— Да.

— И говорила, что ты — племянница вождя... Принцесса Виссавии... скажи только слово, сестренка, и этот лес будет твоим.

— Зачем мне твой лес? — пожала плечами Лия. — Здесь красиво. Но и скучно. Там — наша мама... она не согласится вернуться в клан, ты же знаешь. Там — Арман. Я ведь его даже полюбила. Наш брат хороший человек, хоть и закрытый...

— Хороший, — согласился Рэми. — Но здесь много книг... свобода, безопасность, богатство, поклонение.

Кого он обманывал и кого хотел убедить? Себя, Лию?

— Арман ни в чем мне не отказывает. Балует, присылает платья, драгоценности, подарки, пишет теплые письма, — Рэми сглотнул, почувствовав угрызения совести. Арман писал, а он нет. Был занят принцем и его делами, да так, что забыл и о сестре, и о матери.

— Как там мама? — виновато спросил он.

— Ей хорошо в провинции. Рэми, знаешь, она там даже стала чаще улыбаться. Теперь открыто лечит тех, кому отказывают виссавийцы... ее называют доброй арханой... Она и в самом деле добрая, теплая, а эти... они холодные... Иногда я не верю, что в нас течет их кровь. Рэми... почему он плачет?

— Кто? — не понял телохранитель.

— Тот, кто вызвал эту бурю... он так страшно плачет...

— Ты тоже чувствуешь?

— Да... Арман говорил, что это из-за нашей крови...

— Советуешься о таких вещах с братом, не со мной? — с ноткой ревности спросил Рэми.

— Но ты занят... принц, его дела... Ар сказал...

— Когда-то Ар нам был не нужен.

— Сам не веришь в то, что говоришь, — взвилась Лия. — Ар наш брат. И ведет себя он получше, чем некоторые... знаешь, у нас соседи в провинции — сестра и брат. Так брат все наследство родителей захапал, да в столицу уехал, а та так и гниет в провинции... одна. Кто же ее без приданного-то? А вокруг меня женихи так и вьются. Мама говорила, что это потому что Ар ничего для нас не жалеет... он такое за мной приданное дает, что самой принцессе не снилось.

— И ты уже подыскала жениха?

— Да что ты! — вздрогнула Лия. — Какого жениха? Не хочу никакого жениха. Домой хочу, в Кассию.

Жениха она не хочет... Лие скоро шестнадцать стукнет. В таком возрасте арханы уже детей рожают, а Лия ни о любви, ни о замужестве и не думает. Как и тогда, в лесу.

— Скоро это закончится, — сказал Рэми, поднимаясь со скамьи и обещая себе серьезно поговорить с братом: давно пора подыскать сестренке достойного мужа. — Обещаю, скоро это закончится. Вождь примет Калинку, мы назначим день свадьбы и вернемся в Кассию. Исполнишь мою просьбу... сохранишь это письмо? Послезавтра утром придешь ко мне в покои. Если меня не будет, отдашь его принцу... лично в руки.

— Рэми, — побледнела Лия. — Ты куда опять влип?

— Я прошу тебя...

— Поговори с Аром...

— Лия, пойми, — Рэми опустился перед сестрой на колени, взяв ее ладони в свои. — Это ты у нас еще молода и незамужем, потому можешь и должна полагаться на Ара. Я — мужчина. И пока мы не знали об Аре, я был главой рода. Теперь я — телохранитель принца. Я не могу всегда советоваться с братом. Я должен принимать решения сам. Если я пойду к Ару, он будет задавать вопросы. А я сейчас не могу отвечать. Понимаешь?

— Понимаю, — прошептала Лия, гладя брата по щеке. — Всегда ты такой был, все сам, да сам... Рэми, когда ты поймешь, что не ты не один?

— Я понимаю. И ты не одна. У тебя есть Ар, и ты можешь ему доверять. Но и он — не железный. Давай не будем зря его беспокоить. Верь мне, Ар и так многое пережил в последнее время по моей вине. Отдашь письмо принцу... в руки. Слышишь меня?

— Будь осторожен, — Рэми вздрогнул.

— Буду, — ответил он и сам не поверил в то, что сказал.

Глава 13. Жених

Кто-то осторожно потряс Рэми за плечо, стянул одеяло и помог сесть на кровати. Через мгновение еще сонный Рэми почувствовал, как в ладони ему сунули чашу с питьем и лишь тогда сумел отогнать сонную одурь. Тяжело далась ему эта ночь...

— Я вижу, ты устал, — извиняюще сказал Эллис. — Но принц приказал тебя разбудить и подготовить к церемонии.

— К какой церемонии? — от пары глотков эльзира сразу стало легче, и Рэми отдал Эллису чашу, вставая.

— Я думал ты знаешь... вождь назначил Миранису встречу...

Рэми потер виски, вздыхая. Проклятый Мир! Опять не спал всю ночь, но, что еще хуже, силы брал у телохранителя. А Рэми и без того глаз сомкнуть не мог до самого рассвета, размышляя о встрече с вождем. Еще и хранительница, ее тихий голос, который и теперь едва слышным шорохом уговаривал: "Не ходи к вождю, не в добру это."

"Ты сама начала. Если вождь сдержит свое слово, я сдержу свое."

"Мы не в силах контролировать Элизара. Я прошу тебя, не ходи!"

Рэми покачал головой, вошел в приготовленную ванну. Пока хариб мыл ему волосы, архан размышлял. Вот как. Вождь исполнил обещание, значит, сегодня на закате Рэми пойдет в замок. Знать бы еще — зачем. И умерить бы плохое предчувствие.

Он откинул голову, давая харибу смыть пену с волос. Когда Эллис наконец-то закончил, вышел из воды и застыл перед зеркалом, пока хариб вытирал его мягкой тканью.

А ведь вождь мог догадаться. И Арам мог догадаться. Рэми странный — худой, но не худощавый, гибкий и слишком уж изящный для кассийца. Даже с маской хранительницы он не такой... или все же.

Мало ли, что придет в голову богам? И рождаются такие, как Рэми, даже в Кассии, редко, но рождаются.

Рэми взял с рук хариба полотенце, вытирая мокрые волосы.

Так просто догадаться... но люди часто не видят очевидного потому что не хотят видеть. Заподозрить в телохранителе принца виссавийца? Только потому, что Рэми — особый? Так ведь все телохранители — особые. Они ведь высшие маги... оттого изначально другие. Как вождь, например.

Эллис взял с кровати ворох плотной ткани цвета морской волны. Рэми поморщился — несшитой. Пора уж привыкнуть — сшитой одежды арханы не носят. Швы им заменяют множество застежек, а разобраться в одежде и застежках в силах только харибы...

Рэми не любил ждать, пока Эллис разберется с его нарядом. Потому и ходил, когда мог, в одежде богатого рожанина.

Благо, что Миранис не привязывался. Сам таким был. Вот и в Виссавии, забросив двор, частенько расхаживал по замку без "боевой раскраски". Да и свита Мираниса, распустившись после долгой пьянки, была не лучше. В Виссавии все расслабились. Зря расслабились — под властью наркомана расслабляться нельзя.

Рэми уже устал "позировать" своему харибу, когда Эллис, наконец-то, взялся за ворох тонкой — тронь и разорвется — ткани верхнего одеяния.

Принца придется уговорить уехать из Виссавии. Алкадий — безумен? Опасен? Но вождь опасен не меньше... да вот только как убедить в том хранительницу...

"Меня не надо ни в чем убеждать. Я не дам вождю даже пальцем тронуть принца, — раздался в голове голос хранительницы, и Рэми вздрогнул. — Но если умрешь ты... то мы тебя воскресим, оттого и защищать я тебя не буду".

— Что-то не так? — спросил Эллис.

— Все так, — сквозь зубы процедил Рэми и про себя добавил:

"Читаешь мои мысли?"

"После твоей встречи с вождем — да. Хочу посмотреть, как далеко заведет его — безумие, а тебя — упрямство."

"Оставь меня в покое!"

Эллис закончил работать над нарядом и подвел архана к зеркалу. Что же, этого стоило ожидать — из зеркала на Рэми смотрел незнакомец. Нижняя туника из темно-синей ткани вместо обычных штанов и скрепленной ремнем рубахи. На ней — тонкая, полупрозрачная, чуть более светлая, украшенная серебряной вышивкой и перехваченная на талии широким поясом. Слава богам, что хотя бы на лице нет страха, и глаза спокойные... внутри спокойствия не было.

С неудовольствием посмотрев на вышитые на поясе знаки рода — половину из них Рэми так и не научился различать — телохранитель сел в кресло, с удовольствием откинувшись на спинку и закрыв глаза. И уже через мгновение почувствовал на своих щеках прикосновение кисточки.

Синяя краска... Таким же цветом загораются глаза архана, когда тот использует магию. Синее пламя, которого Рэми когда-то не понимал и даже побаивался. И что теперь все время бушевало где-то в груди... не унимаясь ни на мгновение.

Сила, без которой он теперь не может жить, подумалось Рэми, когда хариб расчесывал ему волосы, скрепляя их серебряным обручем с крупным сапфиром посередине. Сила, часть которой дает ему Виссавия... почему-то ничего не требуя взамен.

Несколько капель духов с чужим, сладковатым ароматом, напомнившим дыхание вождя. Но прежде чем Рэми успел скривиться, в дверь постучали.

— Войдите, — сказал Рэми, поднимаясь.

Эллис, не теряя времени, накинул на его плечи темно-синий плащ, скрепив его серебряной застежкой.

— Вижу, ты уже готов, — иронично заметил вошедший Кадм, кивком приказывая Эллису удалиться.

— Нам всегда надо быть столь одинаковыми? — спросил Рэми с неудовольствием окинув взглядом такой же, как и у него, наряд коренастого телохранителя.

— Блистать предоставим принцу, — ответил Кадм. — Наше дело — находиться в тени и охранять... хотя быть незаметным с такими глазами, как у тебя, это вряд ли. Ты слишком красив, дружок...

— А ты слишком разговорчив сегодня, — парировал Рэми.

— Ну как же. Пришел посмотреть, как ты себя чувствуешь... как никак, а первая встреча с влиятельным дядюшкой... не волнуешься, а, Эрремиэль?

Кадм впервые назвал Рэми полным именем, которое мать сократила до Рэми, а брат до Эрра.

Полузабытое звучание собственного имени в устах телохранителя было натягивающему перчатки Рэми приятно и неприятно одновременно. Приятно, потому как говорило о его статусе, неприятно, потому как Кадма Рэми считал другом, а из уст друга слышать столь официальное и даже чужое имя казалось каким-то... непривычным.

Рэми взял со стола кольцо с крупным сапфиром — когда-то он на такое мог работать год — и, повернувшись к телохранителю, ответил:

— Нет, не волнуюсь. Ты же знаешь, что Виссавия позаботилась о моем внешнем виде. Элизар меня не узнает. Тебе нечего опасаться. Как и принцу.

— А с чего это ты взял, что я опасаюсь?

— А разве не так? — усмехнулся Рэми.

— Странный ты сегодня, — встревожено ответил Кадм. — Будто опять собрался сделать какую-нибудь глупость... например, объясниться с дядюшкой.

— Я не желаю становиться наследником Виссавии, если ты это имеешь ввиду, — "наследником безумца", добавил про себя Рэми. — Так что можешь расслабиться.

Что имел ввиду Кадм, Рэми узнавать не хотел. Потому и лишил друга шанса ответить — вышел из своих покоев, войдя в соседние — принца. Ожидавшая в приемной свита синхронно склонилась в низком поклоне, Рэми быстрым жестом накинул на голову капюшон, в свою очередь поклонившись выходившей из кабинета Мира Калинке.

Девушка, удивив свиту принца, ответила на поклон поклоном, подав стоявшему рядом Миранису затянутую темно-красной перчаткой ладонь.

А ведь на этот раз даже не волнуется, подумалось Рэми, когда тот отошел в сторону, присоединяя свою силу к силе идущего за принцем Лерина. Закрыть Мираниса и его кузинку щитами, не позволить виссавийцам через них проникнуть.

Обычно принц заслонялся сам. Когда был спокоен. А телохранители лишь всегда находились рядом, следя, чтобы никто не проник через щиты наследника. Но во время важных встреч Миранис не тратил силы на защиту. За него это делали телохранители. И сегодня была первая важная встреча, на которую Мир забрал Рэми.

В зале было тихо, хоть и многолюдно. Придворные склонились перед принцем и Калинкой, Миранис медленно спустился по ступенькам и, не сбавляя темпа, вошел в приготовленный виссавийцами переход.

За ним — Лерин. За Лерином, после толчка Кадма — Рэми.

Вновь мелькнула под ногами пустота, отдалились стены, приблизились изящные, витые колонны, и, когда из перехода вышел последний телохранитель, Тисмен, Миранис двинулся вперед. К вождю...

Одна за другой выныривали из тумана перехода девушки из свиты Калинки. И каждый раз, когда новая архана появлялась в зале, когда изящно приседала в реверансе перед вождем, а потом отходила в сторону, к разноцветной толпе виссавийцев, Рэми чувствовал на своей спине ее удивленный взгляд.

Они замечали сходство, холодел он. Каждый из них замечал. И каждый такой взгляд мог выдать...

Еще шаг вперед, вслед за принцем. Рэми запинается, но рука идущего рядом Кадма выныривает из-под плаща, незаметным жестом касаясь ладони друга.

"Спокойнее, — слышит в голове Рэми голос Лерина. — Мы и тебя прикрываем. Никто из виссавийцев ничего не заметил... они же не отрывают взглядов от обожаемого вождя. Сам посмотри".

Рэми посмотрел. И в самом деле, все виссавийцы смотрели на вождя, и смотрели как на божество, как некоторые девушки смотрят на своих возлюбленных... как наркоманы смотрят на эрс.

Все одинаковые, одинаково холодные: и хранители мудрости в желтых одеяниях; и хранители смерти в строгих, черных туниках; и целители в зеленом... И женщины-виссавийки, мало различимые по одежде от мужчин, и аккуратные, слишком тихие дети.

Слишком натянуто, слишком правильно, слишком ненастояще. Даже идущие следом арханы, что не сильно-то отошли после многодневной попойки, и те казались Рэми ближе.

А они все продолжали идти.

Была здесь и улыбающаяся гостям сестра вождя в слепящем белом плаще, но Рэми видел ее лишь как расплывчатое пятно: все его внимание приковал стоявший на темно-красном ковре вождь. Величественный в парадных, белоснежных одеяниях. Гордо выпрямившийся, с чуть подернутым сиянием взглядом, он вовсе не напоминал Рэми того безумца, встреченного вчера в лесу. Возлюбленный сын богини, ее баловень, и ее беда... Наркоман, встречающий их такой улыбкой, что Рэми захотелось броситься вперед, встать между принцем и дядей.

Но дядя предельно вежлив. И с губ его слетают правильные слова, и движения его правильные, выверенные породой, и взгляд, мягкий, ласкающий, заставляет Калинку вспыхнуть, как маковый цвет.

Обмен приветствиями быстро заканчивается. Вождь, подав руку Калинке, плавным жестом показывает принцу на приготовленный для него стол. Кашляет кто-то за спиной, безнадежно пытаясь сдержаться... и вновь становится тихо.

— Не отобедаете ли со мной, мой дорогой друг? — улыбается вождь.

Он видит только принца и невесту, а на так и стоявших за спиной Мира телохранителей, казалось, не обращает внимания. Казалось, так как взгляд его то и дело безошибочно выхватывает из четверки телохранителей Рэми, и тут же убегает, останавливаясь на Калинке...

Принц, вождь и Калинка всходят по мраморным ступеням под богато украшенный балдахин, все так же сыплются с обеих сторон учтивые слова. "Дорогую невесту" вождь усаживает слева от себя, "уважаемого гостя" — справа, и так любезен с обоими, как и упорно не замечает застывших по обе стороны от стола телохранителей: Рэми и Лерина со стороны принца, Кадма и Тисмена — Калинки.

Рэми почувствовал себя неловко. Принц полностью сосредоточился на вожде, оставив контроль за щитами телохранителям. То и дело мягко касалось невидимой преграды чужое сознание, пробуя ее на прочность: иногда неосознанно... иногда...

Разместилась за раскиданными по зале столами и свита, чьи богатые одежды были разбавлены неброскими одеяниями виссавийцев. Последние держались с достоинством, говорили мало, ели еще меньше, зато внимательно выслушивали кассийцев и сдержанно отвечали на нечастые вопросы.

— Простите за невнимание к столь высоким гостям, — вежливо сказал вождь, обводя скучающим взглядом зал.

— Как вы себя чувствуете? — поинтересовался Мир, который в церемониальном одеянии казался Рэми чужим, далеким и холодным.

Когда-нибудь Миранис станет повелителем, и тогда Рэми будет рядом. В Кассии, а не в этой чужой, непонятной и холодной Виссавие.

— Уже гораздо лучше. Однако, отведайте с моего стола. Знаю, что виссавийская еда не очень-то по вкусу кассийцам, потому взял на себя смелость привезти немного деликатесов из Кассии и Ларии. Попробуйте этого паштета. Ларийцы очень хвалят. Говорят, это любимое блюдо их короля...

— Почему вы сами не опробуете?

— Не хочу показаться вам скучным, но пью я исключительно эльзир, — усмехнулся Элизар. — Хотя некоторые виссавийцы, в особенности целители, не брезгуют молоком, фруктами, овощами, но мясо, боюсь, плохо действует на наши желудки...

Они перекидывались любезностями, а Рэми тихо удивлялся. Странно, но сейчас, с чашей в тонких, никогда не знавших драгоценностей пальцах, вождь казался даже нормальным. Душевным.

Он мило улыбался своей невесте, подкладывал ей на блюдо лакомые кусочки, учтиво разговаривал с принцем, и в то же время Рэми чувствовал... некий привкус страха. Чувствовал, что долго вождь не выдержит... что ему наскучит. И наскучило.

— Хотите я вам что-то покажу? — сказал вдруг Элизар невесте.

Он протянул принцессе раскрытую ладонь, и та радостно вскрикнула, увидев там недавно родившегося зайчонка.

— Ой! — умилилась она, прижав к себе симпатичного зверюшку, но Элизар щелкнул пальцами, зайчонок исчез, а вождь подложил на тарелку опешившей Калинки немного мяса, от души залитого подливкой:

— Именно так выглядело это блюдо на рассвете...

Калинка вздрогнула, сглотнув слюну, Рэми почувствовал, что принц напрягся, взяв у телохранителей очередную порцию силы, но внешне Мир только рассмеялся, откинувшись на спинку стула:

— Видимо, вы никогда не охотились, мой друг?

— Видимо, в вас сильно говорит кровь матери, мой друг, — в тон ему ответил вождь. — Нет, я не охотился... на животных. Но хочу рассказать вам о некоторых охотах в Ларии. Вы же знаете, что там жители — оборотни. А знаете ли вы, что необоротней они считают животными... что на них охотятся? Даже их едят? Так что ненависть и недоверие ваших подданных к оборотням не так уж и беспричинна, не так ли?

Калинка, когда вождь отвернулся, осторожно отодвинула тарелку.

— Не волнуйтесь, моя дорогая, — любезно склонился над ее ладонью вождь, коснувшись тонких пальчиков губами и заставив принцессу вздрогнуть. — Такими деликатесами я вас потчевать не буду. В отличие от ларийцев я знаю разницу между людьми и зверями... человечину на стол не подам.

— Однако, вы любитель пугать архан, — невозмутимо усмехнулся принц, подложив себе еще немного паштета. — Но человек — хищник. Почему он должен менять свои привычки ради каких-то предрассудков?

— Именно предрассудки, возможно, и отличают человека от животного, — ответил вождь. — А еще любовь к себе подобным. Смотрите на свою свиту, мой принц. Они веселятся. Они счастливы, они получают удовольствие от моих угощений. Я — от их радости. Но есть в этом зале и лишние: ваши телохранители, харибы... в моей стране нет слуг. Люди самодостаточны. И равны.

— Так ли уж равны? — усмехнулся Мир. — Слышал, что ваши виссавийцы не могут противостоять приказу вождя. Как и приказу учителя. В то время, как мои телохранители со мной спорят постоянно.

— А в это я как раз верю, — протянул вождь, всего на миг посмотрев на Рэми. Но и этого мига хватило, чтобы по лицу принца пробежало облачко озабоченности. — А вы, моя дорогая? Готовы ли вы ради меня отказаться от мяса?

Вождь подхватил вилкой особо аппетитного кусочка, поднеся его к губам Калинки...

— Да, мой архан... — ответила та, отворачиваясь.

— Вы выбрали мне податливую невесту, мой друг, — с ноткой снисходительности сказал вождь, подавая Калинке чашу с эльзиром.

Девушка приняла. Недоверчиво посмотрела на мутную жидкость, потом сделала глоток, еще один...

Но не успела она допить, как вождь выхватил у нее чашу, повертел чашу в ладони, вдыхая аромат питья.

— Вы знаете, что сила нашей богини каждому эльзир приготавливает по-разному? И что по остаткам зелья в чаше можно определить все ваши болезни, все ваши слабости... что эльзир делает человека совершенным, дополняя его...

— Потому вы совершенны? — прошептала Калинка.

— Вы так наивны, моя дорогая, — ответил вождь после некоторого молчания. — Но Виссавия любит милых и наивных.

И хлопнул в ладоши, крикнув:

— Гостям скучно!

И через миг Рэми забыл о вожде, увлекшись представлением... И почти не заметил, как Кадм усилил защиту принца почти истощив при этом силы Рэми.

"Мальчишке все равно не понадобится, а если что, он будет бесполезен. Самого охранять надо", — подумал он, искоса смотря на Рэми, который спускал восторженного взгляда с развлекавших гостей магов-виссавийцев.

Когда они вернулись в замок Арама, принц был на диво задумчив и тих.

— Вождь интересный человек, — сказал он, устало опустившись в кресло.

— С характером. Люблю таких.

Безумец... вождь всего лишь безумец, хотелось возразить Рэми. Но вслух телохранитель, как и обычно, ничего не сказал. Им все равно не понять.

— Иди отдыхать, Рэми! — приказал принц, потянувшись за кувшином с вином. — Сегодня у нас всех был тяжелый день.

— Веришь, что он на ней женится? — спросил вдруг телохранитель. — Не видишь, что он играет?

— Мы все и со всеми играем, — задумчиво ответил принц, вертя в ладонях чашу. — Но вождь делает это искуснее других. Он отличный противник.

— Противник в чем?

— Иди, Рэми, — ушел от ответа принц. — Все идите. Оставьте меня одного.

Рэми на миг открыл рот, чтобы рассказать о своем визите к вождю, но не осмелился ослушаться. В который раз. Он не понимал принца, не понимал телохранителей, не понимал брата, и впервые вдруг дошло до него... как одинок он в этом замке. Как одинок он вообще... и никому не может довериться до конца.

Чуть позднее он выпроводил сонного Эллиса из покоев и застыл у окна наблюдая, как медленно заходит за лес солнце. Стоило последнему лучику исчезнуть за горизонтом, как в дверь постучали.

— Войдите, — сказал Рэми, накидывая на плечи плащ.

— Переход для вас готов, — тихо сказал вошедший Арам. — Но если вы воспротивитесь, хранительница вас защитит... вы гость... может, так будет умнее... если позволите.

— Не позволю!

— Что же... ваш выбор.

Рэми усмехнулся. Правильно. Это его выбор.

Глава 14. Любовь

Принц негодовал. И все же она из свиты Калинки. Во время обеда Мир не столько слушал вождя, сколько украдкой кидал взгляды вниз, на третий столик слева, где гордо выпрямившись сидела красавица из библиотеки. Его дикая кошка, столь неуместная в этой чопорной, изящной свите.

В тот момент принц дико завидовал Арману, на которого кошка смотрела сияющими глазами, которого внимательно слушала, чуть наклонив головку. Да и сам дозорный, обычно холодный, как лед, перед ней аж растаял: смотрел тепло, даже изволил улыбаться... Это Арман-то, которого при дворе прозвали "куском льда" и ведь правильно прозвали.

А Миру какое дело? Принц вздрогнул. Неужели влюбился? Снова?

А кажется, в первый раз. В первый раз внутри проснулся стеснительный мальчишка, что вовсе не хотел подойти первым, что страшно боялся получить отказ.

Принцу не отказывают, напомнил себе, вздыхая, Мир. И раньше его это устраивало. А теперь он впервые захотел, чтобы его полюбили, чтобы норовистая кошка замурлыкала... потому что того хочет, а не потому что ей приказали.

Вечером, когда темнело, принц начал хандрить. Он отпустил насупившегося, неожиданно серьезного Рэми, вытолкал взашей остальных телохранителей и хариба, желая побыть в одиночестве. Ведь не мог же он никому признаться, что хотел эту девчонку. Не так хотел, как недавно Леру. И не так, как других любовниц. Он душу ее хотел, не тело.

И в то же время понимал, что ему нечего ей предложить. Такие, как она не удовлетворятся местом очередной фаворитки, таких берут в жены. А как бы не хороша была кошка, а для жены будущего повелителя Кассии — хороша недостаточно.

Запустив в стену чашей, принц некоторое время сидел неподвижно на кровати, проклиная и свое положение, и так не вовремя проснувшуюся страсть. В комнате, несмотря на открытые широко окна, было невыносимо душно. Давили сами стены, и принцу дико хотелось выйти на улицу... одному. Да вот одного его никуда не пустят, а гулять с телохранителями Мир не желал.

— Может, ты мне поможешь, норовистая Виссавия? — прошептал Мир, не особо надеясь на успех.

— Смотря чего ты хочешь, принц, — ответил тихий, вкрадчивый голос.

— На улицу хочу. Один.

Миранис вовсе не ожидал, что на его просьбу откликнуться так быстро и таким образом, но вокруг все слилось в сплошной золотистый вихрь, а потом пропало.

— Следишь за мной? — тихо спросил принц, отказываясь верить, что дух клана ему помогает.

— Нет.

— Тогда почему так быстро отвечаешь?

— Потому как ты спросил...

Тягостное присутствие кого-то рядом вдруг опустило, и Мир с облегчением вздохнул.

Он действительно был в лесу. Полная луна заливала все вокруг мертвенным светом, красила лес в темно-синие, глубокие тени. Ярко-белые, величиной с ладонь, цветы в высокой, до плеч траве испускали тонкий, сладковатый аромат. Тропинка, на которой стоял Миранис, матово светилась в лунном свете и бежала к берегу небольшого, округлого озерца.

Красиво и спокойно, выдохнул принц.

А что если выпустить зверя, дать ему пронестись по лесам, почувствовать свист ветра в ушах. Всю злость, все свое разочарование отдать неистовому, незнакомому человеку бегу. Тут он может это сделать. Тут он может не бояться, что причинит кому-то вред или что его убьют — Виссавия не допустит.

Принц улыбнулся и посмотрел на огромное, встававшее над лесом ночное светило. А звезды здесь хороши: в столице их свет душит сияние многочисленных фонарей и светильников, в столице нет такого бездонного, красивого неба. В столице не так сильно клубится в душе желание, которому Миранис все же дал выход.

Заныло непривычно ярко, тоскливо в мышцах. Разодрала душу боль, сладкая, томительная, и Мир почувствовал, что тело его неотвратимо меняется, переливается в другую, более уместную сейчас форму.

Теперь пахло иначе. Жестче.

Теперь звуки были другими... ярче.

Но разум остался прежним, человеческим. И смятение, что мучило Мира весь день, никуда не исчезло.

А ведь когда-то накрывала его при превращениях дикая ярость. Хотелось все крушить, убивать, рвать на кусочки, и бежать куда-то, бежать, пока мышцы не откажутся слушаться. А потом свалиться без сил в невыносимо пахнущую горечью траву, вернуть себе человеческий облик и наслаждаться томительным опустошением внутри. Как раз тем, что принцу сейчас было нужно...

Но на этот раз разум даже в облике зверя оказался человеческим, как и в тот день встречи с Рэми. И сердце Мира тихонько заныло: видимо, сегодня не будет выплеска, не будет облегчения, не будет и пользы от превращения.

Расслышав невдалеке легкие шаги, Мир вздрогнул, и прыгнул в высокую, выше его траву, затаившись. Тонкая девичья фигурка легкой тенью прошла по тропинке, остановилась у самой воды, скинула одежду, распустила по плечам длинные, до середины бедер волосы, и душа зверя заныла, по-человечески наполнившись желанием.

Его дикая кошка. Ее гибкое тело, которого принц и жаждал увидеть и в то же время боялся, ее изящные, плавные изгибы. Тихий плеск воды, когда стройная фигурка пронзила серебристые волны.

Уйти бы... шептал мужчина внутри.

Остаться, отзывался зверь.

И зверь победил. Тихой тенью прокрался он к берегу, остановился у кромки воды, зарыл нос в ее одежду, уловив тонкий, неповторимый аромат жасмина...

Нельзя так, нельзя... шептала гордость принца, когда нос все глубже зарывался в мягкие складки. Нельзя, шелестел рядом камыш. Нельзя, плескались о берег волны.

А какая разница, что нельзя?

Фонтаном взорвалась водная гладь. Полоснул по ушам тонкий, девичий крик, и раньше, чем человек сообразил, зверь уже бросился в воду.

Он отчаянно греб лапами и понимал, что не успевает. Пенилась вода под серебристым, огромным телом змея, кричала девчонка, захлебываясь криком, гибкой рыбкой уворачивалась из смертельных объятий, и вдруг умолкла, набирая в легкие воздуха, когда ее потянуло вниз, под воду.

Мир нырнул. Он впивался зубами в чужую плоть, захлебывался кровью и яростно рыча, рвал когтями змеиное тело. Вкус мяса во рту придал зверю ярости. Оглушила боль, когда овили его серебристые кольца. Когда захрустели, не выдерживая, кости, а что-то рывком потянуло бездонную, холодную глубину.

"Не смей!"

Зверь не знал, чудится ли ему этот голос или нет. Перед глазами медленно темнело, мир расплылся, вздрогнул волнами, и вдруг боль ушла, оставив за собой безразличие.

"Отпусти! Приказываю!"

Человек плачет от боли, а зверь уже чувствует свободу и яростно гребет лапами к едва видному серебристому свету. А потом, когда рвется, разлетаясь брызгами, тонкая водяная гладь, дышит, дышит, не в силах надышаться... И смотрит на луну, не в силах налюбоваться ее мертвенным, неживым светом. Но он... он жив!

Чьи-то руки обнимают шею, кто-то плачет в гриву, и теперь уже не зверь, человек в зверином теле, чувствует оглушительное облегчение, и осторожно, стараясь не поранить хрупкое девичье тело, гребет в сторону берега...

Позднее, когда Лия стояла на коленях в мягкой траве, выплевывая воду и дрожа то ли от счастья, то ли от ужаса, Мир слушал, как билось от боли там, в глубине озера, чудище, слушал шепот хранительницы, пронесшийся над лесом: "Кто тронет моих гостей, тот умрет!" И наслаждался тихим счастьем... он жив. И девушка жива.

— Спасибо, зверюшка! — внезапно прошептала незнакомка, вновь обнимая Мира за шею.

Мир вздрогнул, чувствуя, как захлестывает его желание. Боги, она хоть понимает, что делает? Жмется к нему обнаженная, перебирает пальцами гриву, дышит тяжело на ухо, целует пушистую морду и плачет от счастья. Оттолкнуть бы, да ведь испугает глупышку...

И Мир невольно замурлыкал, ластясь к тонким, белоснежным ладоням, подобно зверю тычась ей мордой в пахнущее тиной плечо, и слизывая с ее щек озерную воду, смешанную со слезами.

— Мой львенок, — шептала она. — Мой милый, проказливый львенок...

Какой ты у нас красивый, какой сильный...

Мир мысленно засмеялся. Сильный. Одного удара хватит, чтобы ее убить, одного движения, чтобы переломить надвое. И потому он боялся дышать лишний раз, лишний раз подвинуться, чтобы не навредить... а больше всего в жизни хотел сейчас стать человеком, сжать ее в объятиях и любить до самого рассвета.

Прямо здесь. На начинающей покрываться росой траве...

Любить, как Рэми любит свою Аланну...

Мысль о сестре и телохранителе отрезвила Мира. Любовниц ему и так хватает, а игры с неподатливыми, дикими кошками могут закончится не слишком приятно даже для наследного принца Кассии. Хватит!

Мягко оттолкнув незнакомку и сам испугавшись своей слабости, Мир прыгнул в кусты ежевики, царапая шкуру о острые шипы.

Уже одеваясь, он слышал за спиной ее зовущий, обиженный голос:

— Прости, моя дорогая, но я тебе не игрушка, — сказал Мир. — И не львенок. А с Арманом поговорю — будет знать, как морочить голову невинным арханам. Еще и меня учил, как себя вести, гаденыш!

Последние дни дались Элану тяжело. Мучили воспоминания, казалось, давно забытые, и Элан вновь не мог спать — каждый сон начинался одинаково — с ее лица. С ее улыбки. С ее грустных глаз.

Элан просыпался, садился на кровати и долго смотрел в темноту, даже не пытаясь заснуть вновь. Знал, что бесполезно, но и к целителям идти не хотел. Не считал, что имеет право на помощь хранителей, да и вообще — хочет ли он той помощи? Ведь если уйдет из души боль, уйдет и большая часть воспоминаний. А он хотел сохранить каждое их них.

Сколько лет прошло, как она умерла? Десять... нет, больше. Пятнадцать... Может, еще больше. Элан не хотел об этом думать. Не хотел вспоминать о ее смерти, потому как потерять близнеца для одиннадцатилетнего мага больно. А еще больнее стоять перед вождем на коленях и выслушивать приговор... не ему, убийце... который отделался всего лишь изгнанием.

Потому что Аким был любимцем вождя, его жемчужиной, а Алкадий — братом жемчужины.

Вечером того же дня Элан сидел на подоконнике, смотрел, как медленно исчезает за деревьями солнце и всеми силами старался сдержаться, не поддаться искушению, не отозваться на стук в дверь и не врезать по морде этому безродному щенку, Акиму.

"Щенок" сдался лишь на рассвете. Всю ночь он то уговаривал, то просил прощения за брата и всю ночь просидел Элан на полу, закрывая уши руками, чтобы не слышать знакомого голоса, и плача от боли. Всю ночь вспоминал он общие игры с Акимом и всю ночь проклинал. Пропади ты пропадом, полукровка, что спасла Виссавию. Пропади ты пропадом, брат убийцы и... былой друг!

На рассвете за дверью раздались шаги. Элан слышал, как переговариваются два голоса, как один мягко уговаривает, второй — упрямо возражает, слышал, как Аким выдавил тихое:

— Прощай, — и даже не шевельнулся, когда полукровка ушел.

Время шло. Боль не проходила, но притупилась, стала терпимой. Многое изменилось в Виссавие. Никому и дела не было до смертельной обиды четырнадцатилетнего мага — все переживали смерть вождя, его жены и наследника. И позднее в клан пришла весть... Аким мертв. Убил демона Шерена и сам погиб в схватке.

Элан думал, что смерть сестры — это страшно. Что ничего страшнее не бывает. Оказалось, бывает. С сестрой он простился по-человечески, а лучшего друга проводил проклятиями...

Наверное, этого бы он не выдержал. Наверное, тогда бы он сломался окончательно. Но тут возле дома Элана показался Марк, старший брат Акима, с большим свертком на руках.

— Аким хотел, чтобы это ты позаботился о его сыне.

И тут Элана прорвало... Многолетняя боль вдруг нашла выход, ветром пронеслась над лесом, встревожив спящих в ветвях птиц. Упав на колени, закрыв лицо руками, Элан расплакался. Впервые с тех пор, как послал вслед Акиму проклятия...

Аким не зря был любимцем вождя. Он всегда был мудрее. Всегда знал лучше. Маленький сын лучшего друга заставил пятнадцатилетнего Элана взять себя в руки, заставил его захотеть жить.

Поначалу годовалый Арам часто плакал и звал мать, и лишь когда в соседнюю Кассию пришла весна, стал привыкать в новому опекуну. Но, несмотря на всю заботу и любовь Элана, мальчик рос слишком серьезным и неулыбчивым.

И когда Араму стукнуло семь зим, его увидел вождь...

Только тогда понял Элан, как похож сын на отца: лишь Арам умел разговаривать с постепенно сходящим с ума Элизаром, лишь он один умел усмирять его гнев... и подобно отцу уже в пятнадцать лет достиг многого — став для вождя любимым советником.

Элан столь быстрому возвышению воспитанника рад не был: с возвышением закончилось и детство Арама. Рядом с вождем мальчик быстро оброс взрослыми проблемами, а вместе с ними — одиночеством.

Слово Арама набирало вес, вождь подарил мальчику собственный замок, в Виссавии сына Акима уважали больше, чем других советников, но это все же был мальчик. Юноша, для которого, сказать по правде, Элан хотел другого.

Но мог ли требовать?

Он? Убийца?

И мог ли он отказаться, когда Арам его позвал...

Он великолепно знал, что Миранис разозлится, если увидит его в замке, но все же явился по первому зову воспитанника и понял, что явился не зря: бледный Арам стоял у окна, до крови кусая губы, и теперь как никогда был похож на рассеянного мальчика, которому возложили на плечи слишком тяжелую ношу.

— Вождь... — Арам даже не обернулся. — Вождь пригласил в замок гостя.

— Не понимаю, — нахмурился Элан.

— Впервые... — голос Арама дрожал. — Впервые я не смог его уговорить... я не смог достучаться до его рассудка, я...

Арам повернулся, и Элан, заметив, что по щеке воспитанника стекает струйка крови, поднял руку, стремясь исцелить, но Арам его остановил:

— Я... я виноват, заслужил.

— Ты ни в чем не виноват, мой мальчик.

— Я целитель душ... я был должен...

— Вождь не хочет исцеляться... ты не можешь.

— Могу! Должен!

— Ты ничего не можешь сделать...

"Ему всего пятнадцать, — думал Элан, усаживая Арама в кресло. — Всего пятнадцать, — повторял он про себя, когда над почти потерявшим сознание советником склонился старший целитель. — Виссавия, за что?"

В темных глазах старшего целителя проскользнула тянущая на дно беспомощность. Элан не сказал ни слова. Да и что теперь говорить? Вождь Виссавии не может убивать, не имеет права. Но сегодня убьет. И никто этого не изменит.

— Я уж думал, вы откажитесь, — сказал голос за спиной. — Не оборачивайтесь! Снимите плащ, телохранитель. Здесь он вам не понадобится, а я хочу вас рассмотреть.

Рэми послушно расстегнул застежку и позволил плащу упасть на пол. Как и ожидалось — не успела ткань коснуться пола, как ее убрала невидимая Рэми сила. Да, богиня так любит своих детей, что слишком их балует.

Они находились в пустой комнате. Посреди комнаты — длинный, узкий стол. На столе, у самого края, тронь и упадет — свеча. Ее неясный свет лишь слегка рассеивал темноту, и Рэми с трудом различал в полумраке голые, высокие стены, а также темно-синие квадраты окон, за которыми двигались неясные тени.

— Я обещал, — сказал Рэми, чувствуя недоброе. — И я сдержал обещание.

— Вижу, — ответил вождь, который все еще находился в темноте. — Я весь день решал, что с вами делать... и наконец-то решил.

— Вы не в силах ничего со мной сделать.

— А это мы еще посмотрим!

Толчок в спину, совсем легкий. Приближается стремительно пол. Перехватывает дыхание, заливает темнотой глаза.

Когда Рэми очнулся, он лежал на полу на животе, а вождь сидел на нем верхом, выворачивая руки.

— Знаешь, как вы мне надоели, а? — горячо шептал Элизар на ухо Рэми, обдавая его сладковатым запахом. — Знаешь, как мне трудно сдерживаться, улыбаться?

Плечо скрутило болью. Рэми сжал зубы, застонав от беспомощности. Он понятия не имел, что делать — защищаться? Хотя бы попытаться? В Виссавии? Что хранит не только и не столько Рэми, сколько этого проклятого безумца... Дядю.

— Я даже выплеснуть гнев в бурю, как прежде, не могу. Ибо тебя это не устраивает. Ее, богиню, не устраивает. Ее... ненавижу! Слышишь, ненавижу! Но ее не могу достать, а вот тебя...

Рука вождя схватила Рэми за волосы и грубо потянула назад, заставляя выгнуться дугой. Перед глазами взорвалась цветная вспышка, по щекам потекли невольные слезы. Рэми до крови прокусил губу, всеми силами стараясь сдержать уже не волнующееся, бушующее внутри море. Он должен терпеть... он должен выдержать пока это возможно. Вождь очнется. иначе и быть не может. Элизар виссавиец, в виссавийцам насилие чуждо. Рэми хотел в это верить. Хотя бы в это.

— Скажи, телохранитель, а что будет, если я отдам твой труп принцу. Швырну к его ногам, а? Он захочет остаться? Или уберется, наконец-то, сам? Из моей страны! Из моей жизни! Проваливайте!

Вновь приближается пол. Вспыхивает перед глазами от боли, заливает губы кровью... и сила, уже ничем не сдерживаемая, хлынула из Рэми, отшвырнув сидевшего на нем человека.

Когда телохранитель наследного принца Кассии встал, вождь медленно поднимался с пола, держась за раненную руку...

Рэми уже не хотел решить все мирно. Ему надоело. И слова вождя надоели, и его безумие. Его переполнял гнев и недоумение — как такой человек мог править Виссавией?

— Что, хочешь меня убить? — засмеялся Элизар. — Ну давай же, давай! Или я убью тебя...

Рэми внимательно посмотрел на дядю. Да, еще сегодня на приеме более ли менее нормальный, он выглядел теперь плачевно: спутанные волосы, безумный взгляд, осунувшиеся плечи и ни следа того величие, что так восхитило Рэми на приеме. К человеку, стоявшему теперь перед телохранителем, можно было чувствовать только жалость и презрение.

— Не заставляй меня, прошу, — прошептал Рэми.

— А зачем эта жизнь? Давай! Убей!

— Не буду, — попятился от безумца Рэми...

— Тогда убью я!

— Не убьешь! Твой друг Алкадий пытался...

— Не смей говорить об Алкадии!

Глаза вождя загорелись серебристым светом. Волна его безумия, невидимая, густая, подняла Рэми и швырнула о стену. Задребезжали жалобно окна, взвыла за окном буря.

Спину Рэми прожгло болью. Он с трудом поднялся на четвереньки, а потом, опираясь о стену, встал. Медленно, чувствуя, как сжирает его изнутри гнев, смешанный с сиянием силы, отер кровь с лица и ненавидяще посмотрел на Элизара.

Вождь вздрогнул. Глаза его на мгновение стали нормальными, в них появилось глубокое удивление, быстро сменившееся опустошением, а потом — привычным уже безумием. Рэми шагнул вперед, все так же не спуская с противника взгляда. Вождь вдруг отвел глаза. Рэми про себя засмеялся: "Что же ты отворачиваешься, вождь Виссавии, что же избегаешь на меня смотреть? Не нравится? Убей! Прямо сейчас, прямо здесь! Дай мне повод забыть о Виссавии навсегда. Ну же!"

— Ты жалкий дурак, — горько усмехнулся Рэми. — Распущенный дурак.

— Не смей! — холодно прервал его Элизар. Рэми вновь швырнуло об стену. На этот раз встать сил не хватило.

Луна уже почти зашла за деревья. Мир злился на себя. Он прекрасно знал, что она дойдет целой и невредимой до замка. Сам же слышал приказ хранительницы, знал, что это своенравную кошку больше не тронут, не осмелятся, а все равно глупо шел следом, не упуская ее ни на мгновение из виду.

Он почему-то страшно за нее боялся. Ну и хотел насладится ее видом хотя бы мгновением дольше. Боги, как глупо.

Она тоже явно боялась: вздрагивала от каждого звука, дрожала, держалась напряженно, часто оглядывалась, и шла медленно, осторожно.

Под ногой сухо хрустнул сучок. Дикая кошка резко развернулась, прислушалась, замерла на мгновение и вдруг решительно пошла в сторону принца.

— Львенок? — несмело позвала она.

Мир нырнул за дерево, надеясь, что она все же не осмелится подойти слишком близко.

Дура! К чему лезет? А если там зверь? Опасность? Бежать надо, а она упрямо идет все ближе, будто каким-то чутьем зная, за каким именно деревом Мир прятался. И принц, поняв, что его все равно через мгновение обнаружат, вышел ей на встречу.

— А, это вы, — чуть разочарованно сказала Лия.

— А вы надеялись увидеть какого-то львенка? — раздраженно парировал принц. — Это кто? Большая кошка, не так ли? Начитались книг, моя дорогая. Здесь таких тварей не водится.

— Всегда прячетесь в темноте? — ответила Лия.

— Всегда гуляете ночами?

— А это опасно? Из-за таких как вы?

— А если и так?

Сделать шаг ей навстречу. Обрадоваться ее испугу, когда она пятится назад, натыкаясь спиной на сосну. Подойти ближе, обдать ее своим дыханием, шепнуть в губы:

— Например, вот так, — и украсть ее поцелуй...

Вдруг куда-то ушел гнев, уступив место нежности. Принцу до безумия захотелось, чтобы она ответила лаской на ласку, замурлыкала, сдаваясь, вплела пальцы в его волосы и поддалась ему навстречу, показав, что ей приятно.

Но вместо этого кошка зарычала и острыми зубками впилась в губу Мира. Боль отрезвила. Уже злясь на себя за несдержанность и глупость, принц отпрянул, вытирая выступившую на губе кровь.

Но страсть от этого меньше не стала. Кусачая кошка, с горящими от гнева глазами, с ярко вспыхнувшими щеками, казалась ему еще желаннее.

— Вы! Вы! — шипела незнакомка. — Да как вы посмели!

Пощечина оказалась неожиданной. Было не то чтобы неприятно, а, скорее, обидно. Он эту дуру спасал, шел за ней следом, заботился, чтобы она до замка дошла... целой. Вот именно, целой! И в очередной раз одернув себя, Мир поймал занесенную для новой пощечины руку, холодно сказал:

— Довольно. Я провожу вас в замок, и дадите мне слово, что более не выйдите из него одна.

— Да как вы смеете!

— Иначе я поговорю с Арманом.

Странно, но угроза подействовала. Девчонка вдруг сникла, и Мир вновь смахнув накопившуюся на губе капельку крови, раздраженно подумал: вот как... оказывается, дикие кошки тоже умеют бояться. И кого? Этот кусок льда? Армана? Вот уж не думал Мир, что этот дозорный может аж так влиять на своенравных девиц.

Вновь почувствовав жгучий огонь ревности, Мир почти пропустил ее тихий шепот:

— Я обещаю.

— Вот и умница, — ответил Мир. Он схватил ее за запястье и потянул за собой на тропинку.

Ну везет же в последнее время с женщинами. Сначала Калинка, упершаяся как бык — подавай ей вождя и точка, — теперь эта красавица... что упрямо не дается в руки. И в то же время — надо ли, чтобы давалась? Уж ни ее ли упрямство, ни ее ли непокорность делает дикую кошку столь притягательной?

Кто его знает... Не Мир — точно.

Замок спал. Трещал в камине огонь, отбрасывая на стены неясные отблески, а Ферин стоял у окна и смотрел, как ветерок гладит посеребренное лунным светом древесное море.

— Просыпайся, брат! — позвал он. — Ну же, просыпайся.

— Ну проснулся я, тебе легче? — ответил тихий голос. — Я ведь не простил.

— Давай поговорим.

— О чем? Проваливай, Ферин, ты мне не нужен! И я тебя не звал. А ты лучше, чем другие в курсе, что я делаю с незваными гостями.

— Я прошу тебя...

— Просишь? Кого? "Мелкого рачка"?

— Прошу тебя...

— Нет. Я всегда был один, один и останусь.

Контакт прервался так резко, что Ферин покачнулся от боли. Вытерев сбежавшую из носа струйку крови, он внезапно улыбнулся и, сев в кресло, заказал себе чашу крепкого, имбирного вина.

— Это надо отметить, — прошептал он.

Очнулся Рэми в той же самой комнате, где недавно потерял сознание, обнаженный, распятый на холодном столе.

Была еще ночь. За окнами все так же шевелились тени, а вокруг витал ненавистный сладковатый запах.

— С возвращением.

В голове пульсировало от боли. В глазах резало. И даже свет свечи, стоявшей у Рэми в ногах, казался невыносимым. С трудом повернув голову, он разлепил спекшиеся губы и ответил:

— Думаешь, меня напугал? И не надейся.

— Но я и не думал тебя пугать, — ответил вождь, открывая толстую книгу на заложенной странице и ставя ее на специальную подставку. — Давно хотел попробовать новый стиль пыток, да не было на ком. Говорят, человек может мучится при этом целую ночь... но пытка — это искусство, мне пока неподвластное. Так что, может быть тебе повезет, и ты умрешь раньше.

Элизар вертел в пальцах скальпель, внимательно читая и шевеля при этом губами. Потом подошел к Рэми, сосредоточенно провел пальцами по груди жертвы, вернулся к книге, что-то вновь прочитал. Сказал:

— Ага, — и на лице его появилось довольное выражение, как у ребенка, что нашел любимую игрушку.

Вождь подошел совсем близко, наклонился над пленником, почти любя заглянул в глаза:

— Не умирай быстро, не надо.

Рэми закрыл глаза. Холодный метал скользнул по груди, пробуя пот на вкус. Холод сменила боль.

Элан сидел у кровати и смотрел на измученного кошмаром воспитанника. С каких пор мальчик стал таким? С каких пор в темных волосах его промелькнула седина? С каких пор он стал столь неестественно худым, и под глазами его пролегли тени?

В этот момент Элан ненавидел вождя, сам презирал себя за эти чувства и ждал наказания, но наказания не было... казалось, сама Виссавия отказалась от Элизара. А если это так...

Арам вскочил на кровати и задрожал, обливаясь потом:

— Я должен его остановить.

— Не можешь, — холодно ответил Элан, глядя на быстро сгущающиеся за окном тучи.

— Должен...

— Никто его не остановит. Ты еще не понял?

— Но... Но... ты не понимаешь!

— Мы все всё понимаем, мой мальчик.

— Я хотя бы попытаюсь!

— Нет! — вскричал Элан. — Мне плевать, что творит вождь! Мне плевать, что там происходит! Но ты туда не пойдешь!

— Я... должен!

— Ты должен мне повиноваться, воспитанник, — холодно ответил Элан. — И ты останешься здесь...

Старший целитель, что все это время был с ними в спальне, скользнул к кровати. Арам вновь обмяк, теряя сознание.

— Зря ты так с советником, — сказал целитель, склонившись над больным.

— Это не советник, — напомнил Элан. — Это всего лишь юноша, которого слишком рано заставили стать мужчиной. Как и его отца. Элизар хочет сходить с ума? Пусть сходит! В одиночестве!

— Ты... ты говоришь страшные вещи.

— Но богиня меня не наказывает, ты не заметил? Вождь потерял ее благосклонность.

Вновь эта проклятая безысходность в глазах старшего целителя. Да, целители обучены спасать. Обучены и отказывать, когда спасти невозможно. Но отказать в спасении вождю не могут даже они. А надо.

Вопрос только, что дальше? Вождь единственный, кто остался в их роду. И виной тому... Элан застонал, опуская на ладони голову. Виной тому он. Именно он убил наследника.

Армана вырвало из сна чувство, что он в комнате не один. Раньше, чем он успел проснуться, его тело уже подобно пружине выпрямилось, опрокидывая на пол незваного гостя. Когда он очнулся, он уже сидел на закутанной в белоснежный плащ фигурке, и пальцы его крепко сжимали тонкую шею незнакомца. Нет... незнакомки.

Узнав, Арман поспешно слез с гостьи и подал ей руку, помогая встать.

— Прошу прощения.

Приказав зажечься светильникам — в этом замке все подчинялось желаниям гостей — Арман было потянулся за туникой, чтобы прикрыть наготу, как гостья его остановила:

— Я прошу вас...

— Просите о чем? — не понял Арман, с удивлением посмотрев на сестру вождя Виссавии и не совсем понимая — зачем она здесь?

— Я... я прошу вас, не надо...

— О чем просите, душа моя? — мягко переспросил Арман.

И не поверил своим глазам: она вдруг всхлипнула, подалась вперед, всем телом прижалась к нему, щекоча шею распущенными волосами, и заплакала...

— Я знаю, что вы скоро уедете. Чувствую это... я прошу только об одной ночи...

Арман похолодел, пытаясь разжать ее цепкие руки, удержать волну желания. Это сестра вождя, напоминал он себе, это сестра их хозяина.

— Держите себя в руках, Рина, — холодно ответил Арман. — Я не хочу потом отвечать перед вождем за ваше бесчестье.

— Это у вас в Кассии называют бесчестьем, а у нас — любовью, — продолжала шептать Рина. — Я не нравлюсь вам?

— Это не так.

— Вы не любите меня, я знаю. Я когда вас только увидела... думала, забуду, но вчера, когда вы были с ней...

— С кем это, с ней? — не понял Арман.

— С темноволосой...

— Вы ошибаетесь. Лия — моя сестра.

— Сестра ли, невеста ли, жена ли, но сегодня ночью будь моим. Прошу...

Она потянулась губами к его губам, стягивая с себя тунику...

У Армана не было сил отказать. Да и зачем?

Глава 15. Смерть

Перо дрожало в пальцах, и слова не желали переходить на бумагу.

Рассказать отцу было о чем, да вот только в голове теснились вовсе не те мысли, которые нуждались в пересказе.

А утро начиналось так хорошо. Миранис встал рано, в отличном настроении, и пока хариб заканчивал его туалет, Кадм, как всегда, поддразнивал "слишком правильного" Лерина.

— Вас, идеальных, становится все меньше, — усмехался коричневый телохранитель, поигрывая клинком. — На наше счастье... вот и Арман...

— Что Арман? — голос Лерина, как и обычно, поскрипывал, как плохо смазанная дверь.

— Наш холодный Арман наконец-то сдался... и пригласил в постель не выкупленную из дома смирения девку, а архану, — Мир вздрогнул, и кисточка хариба скользнула фальшиво, оставив на щеке лишнюю дорожку. "Тень архана" мягкими движениями подтер узор влажной тканью, вновь окунув кисточку в синюю краску, пригляделся к лицу принца, чуть сощурив глаза, и быстрыми, аккуратными движениями продолжил накладывать узор. — Говорят, ночь у дозорного была бурной. Говорят, что вышел он из спальни необычно довольным, что он сам принес любовнице завтрак... Наша архана возжелала парного молока и свежих фруктов...

— Кадм, ты сегодня слишком разговорчив, — не выдержал Миранис. — Оставьте меня одного.

— Мой принц... — в голосе телохранителя явно читалось сомнение.

— Ты меня слышал, Кадм.

Телохранители, поняв, что спорить бесполезно, неохотно удалились.

В полной тишине хариб закончил работу, поклонился и, подчинившись приказу, бесшумно вышел.

Мир подошел к письменному столу, подтянул к себе лист бумаги и некоторое время сидел задумавшись, подбирая слова.

И все же, что написать? Что он влюблен... опять, как мальчишка, как последний дурак. Что его возлюбленная, дикая кошка, предпочитает какого-то дозорного, а не принца?

Мир окунул кончик пера в чернильницу, чуть поднял, ожидая, пока стекут лишние капли, поднес перо к бумаге, даже начал писать, когда вспомнил, что уже давно не видел Рэми. Наверное, слишком давно. И, наверное, Рэми был единственным, кого он сейчас склонен видеть.

Молодой телохранитель иногда был просто незаменим: разговаривал только когда его спрашивали, в остальное время сидел тихо, будто и не было его, разгоняя одиночество и в то же время даря Миранису покой. Покой, который принцу сейчас был так необходим...

— Приведи ко мне Рэми, — приказал принц немедленно появившемуся харибу после нескольких неудачных попыток достучаться до телохранителя телепатически. — Если он в постели Аланны, — а где же ему еще быть, коль не отзывается, — прикажи... не тронь его. Придешь и доложишь.

Мир вновь погрузился в сочинение послания отцу. Через некоторое временя образ дикой кошки вытеснили из головы государственные проблемы, и когда Мир отложил один листок бумаги, чтобы потянуться за другим, в дверь постучали. Не отрываясь от письма, Мир дал разрешение войти и вновь окунул кончик пера в чернила. Дверь открылась, внутрь скользнула тоненькая фигурка, и рука принца дрогнула, оставив на столе кляксу.

Отложив перо, Мир медленно поднялся. Вошедшая девушка, укутанная в легкий темно-зеленый плащ, низко поклонилась, и, не осмелившись взглянуть на принца, протянула светло-желтый прямоугольник сложенной бумаги.

— Мой принц...

— Это опять вы, — раздраженно сказал Мир, проигнорировав протянутое письмо. — Даже здесь вы не даете мне покоя.

— Это опять вы, — эхом повторила она, поднимая глаза.

— Что вы здесь делаете?

— Я ищу... принца.

— Прелестно, моя архана. Ищите принца. Могу я поинтересоваться зачем? Вы столь ненасытны, что ласк дозорного вам недостаточно?

Девушка сильно побледнела, из ее дрожащих пальцев выскользнуло письмо, и раньше, чем принц успел очнуться, он получил пощечину. Второй раз. И в последний!

— Да как вы смеете! — заплакала она. — Почему меня оскорбляете? Все время! Что я вам сделала, что?

— Вы сами себя оскорбили, — ответил Мир, но уже спокойнее.

Боги, как же все это знакомо! Сначала прыгает по чужим постелям, а потом корчит из себя святую невинность и плачется на плече Мираниса. А заодно соблазняет. А ведь соблазняет же... Дикая кошка...

— Зачем вы пришли? — как можно холоднее спросил Мир.

— Рэми просил передать...

— Рэми тоже ваш любовник?

Третью пощечину Мир пресек. Хватит, детка, руки распускать! А все же красива, в этом тебе не откажешь. Глазищи на пол лица, а гневом так и сверкают! И губы покраснели, манят... так стоит ли отказываться?

Мир и не отказался. Грубо (к чему уже церемониться) вжал ее в стену, властно впился в губы поцелуем. Сегодня девчонка не кусалась. Напротив, вдруг обмякла, обняла за шею, вплела пальцы в его волосы и... робко, неумело ответила на поцелуй.

И в самом деле, не стоит себе отказывать. Никогда не стоит. Мир, все так же не разделяя их губ, поднял ее на руки и понес к кровати. Властность сменил на нежность — хочет девчонка играть в невинность, так ради богов, пусть играет. Он не зверь, в конце концов, если уж наслаждаться близостью, так обоим.

Умело справляясь с завязками ее плаща, Миранис скорее почувствовал молчаливое присутствие хариба, чем его увидел. Оторвавшись с сожалением от незнакомки, он посмотрел на невозмутимую тень и спросил:

— Что?

— Ваш телохранитель не ночевал в замке. Боюсь, никто не знает, куда он пропал.

— Эллис?

— Не знает, куда подевался его архан. В последний раз хариб видел Рэми вчера перед закатом. Виссавийцы... они ведут себя как-то странно. И Эллис... он Рэми не чувствует.

Мир стиснул зубы, повернувшись к забившейся в угол кровати девчонке. Желание, столь сильное мгновение назад, куда-то пропало, и даже ее широко раскрытые, испуганные глаза сочувствия теперь не вызывали. Мир вспомнил, что он принц, и что перед ним всего лишь архана. Не более. При этом архана, которая принесла нечто важное.

— Что тебя просил передать Рэми? Это письмо?

Хариб, поняв архана без слов, поднял с пола забытый всеми конверт подавая его принцу.

— Ты... вы... не смеете, — промямлила девушка. — Только принц! Отдайте, слышите, отдайте!

— До сих пор не поняла, с кем разговариваешь, девочка? — кинул принц, вставая с кровати. Хрустнула печать, разламываясь, и Мир мысленно призвал остальных телохранителей:

— Уведи ее... — приказал он харибу, — к Арману. Пусть тот и разбирается.

Он вновь уснул, утомленный любовными ласками.

Рина бесшумно поднялась и быстро оделась. Некоторое время она стояла на коленях перед кроватью, любуясь на Армана. Во сне он не казался таким непреступным. Во сне он улыбался, тепло, мягко. Кожа его, обычно белая, теперь чуть порозовела, обычно собранные в тугой хвост светлые волосы рассыпались по подушке.

И Рина бы сидела вот так вечность, да пора было возвращаться в замок. Хоть и больно. Хоть и хочется остаться с Арманом еще чуть-чуть, а лучше — на всю жизнь. Но Рина старалась не мечтать о невозможном.

Она поцеловала спящего Армана в губы, погладила осторожно, чтобы не разбудить, по волосам. Тихой тенью выскользнула из затемненной спальни кассийца и в миг оказалась в своем замке.

Вот и закончилась первая, может быть последняя ночь с Арманом... которая подарит ей сына.

Эта такая радость забеременеть с первого раза, ведь второго у нее может и не быть.

Она шла по ярко освещенной зале, в окна огромные который лился янтарно-желтый солнечный свет. Сегодня на улице необычно красиво. Это значит, что вождь был чем-то доволен, Рина чувствовала. Но разбираться в причине не желала. Она боялась брата. И старалась незаметно проскользнуть в свои покои, как ее вдруг остановили:

— Здравствуй, сестра.

Рина вздрогнула. Она уже почти и забыла этот голос, боялась его, иногда даже его ненавидела.

Элизар был вождем Виссавии и ее братом, но разговаривал только с Арамом. Рина для Эля не существовала, хоть и жила с ним в одном замке. Она на самом деле ни для кого не существовала. Сестра вождя, она было для брата никем, для остальных — слишком уважаемой, чтобы иметь в клане друзей.

Рина обернулась у лестницы, поклонилась брату, и он оказался вдруг близко... так близко, что она почувствовала этот проклятый запах...

Сладким запахом наркотика в замке, казалось, был пропитан каждый камень. Он преследовал ее днем, он не давал ей спать ночью, вызывая странные видения, а теперь... Теперь внутри все сжималось, и Рину тошнило от знакомой, наркотической сладости.

— Здравствуй, брат, — пробормотала она, не в силах поднять взгляда.

— Посмотри на меня.

Рина подчинилась. И была вынуждена опереться о перила, проглотив просившийся наружу крик: белый плащ брата был заляпан алыми пятнами, в которых Рина безошибочным чутьем целительницы угадала кровь.

— Боишься меня? — усмехнулся Элизар.

Перехватило дыхание. Можно было соврать, сказать — нет, но вождю ни один виссавиец не в силах соврать своему вождю.

— Сам себя не боишься? — ответила сестра, понадеясь, что Элизар не станет повторять вопроса.

— Как же ты похожа на Астрид... — сказал вдруг он ласково, взяв ее за подбородок.

Рина отшатнулась, когда холодные пальцы коснулись ее кожи, и тотчас сама испугалась этого движения. Оно могло разозлить и без того неуравновешенного брата. Элизар горько усмехнулся, но повторять попытки не стал, жестко заметив:

— И столь же упряма. Так же глупо отдалась кассийцу. На что надеешься? Что я оставлю его здесь? Или что отпущу тебя в Кассию?

— Ни на что не надеюсь... — Рина сжалась под взглядом вождя, вцепившись в перила. — Я уже ни на что не надеюсь.

— Почему ты плачешь? — мягкий, осторожный и почти ласковый вопрос заставил девушку вздрогнуть. — Из-за них? Я заставлю их убраться, слышишь?

— Кого и зачем? — закричала Рина, уже не выдерживая. — Ты на человека стал похож! Успокоился! Вчера был таким... таким нормальным. Вчера я узнала в тебе брата. А до этого — как животное. Эгоистичное, бесстыжее!

— Не смей так разговаривать с вождем, — прошипел Эль, но страх Рины ушел, уступив место гневу:

— Вождь печется о своем клане. Ты — нет!

— Кто печется обо мне?

— Все! — вскричала Рина. — Я, Арам, совет. Все! Все ждут, что ты, наконец-то очнешься! А ты... ты!

— А я убил...

Рина захлебнулась криком, пыталась броситься по лестнице, вверх, подальше от безумия брата, но Элизар смеясь, схватил ее за руку, швырнул на пол, прыжком оказался рядом и прошипел:

— Лежать!

Рина не осмелилась ослушаться. Дрожа от страха, она сжалась в комочек и тихо плакала. И все еще надеялась, что он сейчас очнется. Улыбнется, тепло, как улыбался много лет назад, подаст ей руку, попросит прощения...

Он же ее брат... брат...

— Убил, — продолжал вождь. — И что? Мне никто. Ничего. За это. Не сделал.

Что же ты творишь, за что? Ты, вождь клана целителей и убил? Почему, Виссавия, почему ты это допустила? Ну почему?

А вождь тихо продолжал:

— А я так надеялся, что она скажет хоть слово, остановит... что он взмолится, попросит пощады. Но они оба гордые, похожие... Ты не понимаешь, как это приятно... Убить!

"Не надо, — молила Рина, зажимая уши, — не хочу, не желаю этого слышать! Нет!"

Но голос вождя сочился через пальцы, проникал в уши и неумолимо продолжал:

— Так оно и есть — наши целители презирают убийц, отказывают им в помощи, а я убил. Легко. Наслаждаясь самим процессом, пробуя его на вкус до самого конца. Так что, после этого вы меня исцелите, а? Или откажете, как тем несчастным... Отвечай!

— Как ты мог, — плакала Рина. — Мы помогаем людям...

— "Мы помогаем людям", — передразнил ее вождь, грубо хватая за руку и заставляя подняться. — Святая невинность. Помогаем. Только забываем сказать... после каждого слова благодарности за нашу помощь богиня становится сильнее. Так кому мы помогаем — людям? Или своей госпоже?

— Эль, умоляю, — шептала Рина, вяло пытаясь вырваться.

— О чем умоляешь? Ах да, забыл. Я сделал нечто еще более страшное. Я нарушил прямой приказ нашей богини. Да, я убил нашего гостя, одного из двух, кого она приказала не трогать. И если завтра Миранис еще будет здесь, я убью и его. Только потому что мне приказали к нему не лезть. Как тебе, сестренка?

— Ты — чудовище, — прошипела Рина, чувствуя, как слезы сами собой высыхают на ее щеках. — Разбалованное чудовище!

— Не надо давить на совесть, сестренка, — угрожающе улыбнулся вождь. — Даже тебе. У меня нет совести. А когда на меня давят, я не люблю. Так что лучше заткнись... прямо сейчас. Пока я и тебя не убил.

— Мне... мне стыдно... что ты... мой брат...

Рину никогда не били. Но все бывает в первый раз.

"Если ты это читаешь, то я еще не вернулся. Значит, Виссавия более не контролирует вождя...

Уходи. Вождь Виссавии — безумец, опьяненный эрсом, а богиня не в силах и не хочет его остановить. Уходи немедленно — оставаться в здесь для тебя опасно. Вождь не хочет видеть тут ни тебя, ни меня."

Кадм кинул письмо на стол, посмотрев на молчавшего Мира. Принц был в ярости. Телохранитель это не только видел, но и чувствовал, тем не менее привычно не давая эмоциям Мираниса затянуть и его в порочный огонь. И сказал то, что читал и в глазах остальных телохранителей:

— Прости, но нам надо уходить из Виссавии. Сейчас.

— Даже не подумаю, — зло перебил его принц.

— Мир, я прошу тебя.

— Даже не подумаю! Я пойду к этому ублюдку и потребую вернуть Рэми!

— Мир... Рэми мертв, ты это знаешь.

— Как и то, что еще не поздно.

— Если умрешь и ты — будет поздно. Прошу тебя Мир, мы все должны уйти из клана. Сейчас.

— Он мой телохранитель!

— А ты — его принц. Мир, прошу тебя...

Откуда-то раздался истеричный крик, и раньше, чем телохранители успели шевельнуться, Миранис вскочил с места и выбежал за дверь.

Телохранители без слов бросились следом, но догнать принца удалось не сразу: лишь когда миновали они темные коридоры, выбежав к лестнице, лишь когда Мир застыл у верхней ступеньки ошеломленно глядя вниз и покачнулся. Кадм оттянул его от лестницы, хотел увести в относительно безопасные коридоры замка, но властным движением принц вырвался и подошел к перилам, ограждавшим лестничную площадку.

Там, внизу, в освещенной ярким, солнечным светом зале, царила тишина. Придворные, бледные, непривычно тихие, пятились назад, все более расширяя свободное пространство вокруг фигуры в белоснежном, заляпанном красным плаще.

Вождь не был похож на того, вчерашнего: глаза широко раскрытые, блестевшие нездоровым смехом; на щеках выступил лихорадочный румянец; длинные волосы, вчера скрепленные в аккуратный хвост, теперь рассыпались по плечам, слипшись от стекающей с прядей крови: как и любой безумец, вождь любил яркие выступления, подкрепляя свое появление магией.

Наверное, зря он это, подумал Кадм. Зря эти потоки крови с волос, оставляющие на белоснежном мраморе красные лужицы, зря эта тягучая, сдобренная магией, аура страха... хватило бы и одного взгляда на то, что вождь держал на руках: небрежно завернутое в белоснежную ткань мертвое тело.

— Р-э-э-э-э-м-и! — пронзил тишину истерический крик.

Лия билась в руках хариба принца, рвалась к брату, а потом вдруг обмякла, теряя сознание. Вновь над залом зависла тишина.

Элизар недобро усмехнулся, поймав взглядом принца. Кадм напрягся, приготовившись к непростой схватке, а за его спиной Лерин опустил над Миранисом невидимый щит.

— Думаете, эти игрушки меня остановят? — спросил Элизар, опуская руки. Мертвое тело с глухим стуком упало на землю, покатилось, делая несколько оборотов и освобождаясь от плена простыни, а вождь перешагнул мертвого, не спуская горящего ненавистью взгляда с Мираниса:

— Завтра ты уберешься из моей страны.

— Будь в этом уверен, — холодно ответил принц.

— Я не хочу быть уверенным... я даю тебе последний шанс выжить. Ты уберешься из Виссавии или умрешь, не так ли, мой принц? Надеюсь, я был достаточно ясен, чтобы ты, наконец, понял? Надеюсь, я был достаточно гостеприимен... ведь я предупредил.

Сказал и исчез, оставляя за собой в зале недоумение, молчание и заляпанный кровью мрамор. Кадм оторвал взгляд от тела Рэми, от души пожалев мальчишку. Судя по этому месиву досталось ему нехило и воскрешение пройдет сложнее, чем обычно. Рэми придется очень несладко, когда его вернут из-за грани. Как и им всем: такое выжрет все силы и из троих телохранителей, и из Мираниса.

— Я прошу прощения, принц, — голос седовласого виссавийца в зеленой тунике заставил Кадма вздрогнуть. Тисмен легкой тенью скользнул в бок, встав между говорившим и наследником. — Вы же знаете, что вождь болен...

— Где Арам? — хрипло спросил принц. Кадм плюнул и уже не стал тратить силы драгоценные силы на то, чтобы скрыть гнев Мираниса. Подействовало. Придворные очнулись, побледнев еще больше, и оторвали наконец-то, ошеломленные взгляды от Рэми, посмотрев на излучающего зловещую ауру принца. Целитель, а в Виссавии зеленые туники носили только целители, побледнел и тихо продолжил:

— Арам не может сейчас прийти, мне очень жаль...

— Окажите нам последнюю услугу.

— Я слушаю, принц.

— Позаботьтесь, чтобы моя свита забыла об увиденном.

— Конечно, принц. Я... еще раз прошу прощения...

— А думаете, я сейчас в этом нуждаюсь? — ответил принц. — В словах? Вы, ради богов, убили моего телохранителя! Вы не предупредили нас, что вас вождь — опасный безумец, который в любой момент может прибить и меня, и любого из свиты!

— Мир... — голос Тисмена непривычно дрожал. Кадм проследил за взглядом друга и не увидел ничего интересного — все тот же заляпанный кровью мрамор, все те же испуганные, молчаливые придворные. Но чего-то не хватало...

— Куда делось тело моего телохранителя! — взвился за спиной Кадма Мир, подсказав, что именно там было не так.

— Я еще раз прошу прощения, — сказал все тот же человек в зеленой тунике. — Но хранительницы просили передать вам приказ богини. Мне очень жаль... но мы не можем выпустить вас из клана. И не можем отдать тела Эрремиэля.

— Что? — переспросил Лерин. — Вы не можете сделать что? Вы хоть понимаете, что творите? Миранис — наследный принц Кассии, вы не имеете права держать его в клане!

— Мне очень жаль, — склонил голову целитель.

— Жаль? — воскликнул Лерин. — Завтра ваш вождь нас убьет, а вам жаль? Чего вы добиваетесь? Войны? Или действительно думаете, что щит над кланом вас спасет против наших высших магов? А позвольте мне, уважаемый, усомниться!

— Я ничего не могу сделать, телохранитель. Я лишь выполняю приказы... вождя и богини.

— Вождь приказал нам убраться!

— Но не приказал вас отпустить.

— Лерин! — осадил его принц. Кадм вдруг понял, что пока Лерин скандалил, гнев Мираниса по какой-то причине утих. Принц даже улыбался. Почему-то.

— Мы благодарны вам за... гостеприимство, — ровно продолжил Миранис. — Но вы же понимаете, что когда вождь придет, мы будем вынуждены защищаться.

— Понимаю, но сомневаюсь, что это поможет.

Мир вновь поднял руку, на этот раз останавливая Кадма.

— Вы все сказали?

— Я все сказал.

Миранис развернулся, полоснув плащом по перилам и, более не замечая застывшего виссавийца, прошел мимо, исчезнув в лабиринте коридоров. И телохранителям ничего не оставалось, как последовать за ним. Лишь в своих покоях, опустошая полную чашу ярко-красного вина, Мир устало сказал:

— Вы забываете... завтра Виссавии придется выбирать не между мной и вождем, а между безумцем Элизаром и его более ли менее вменяемым наследником.

— Рэми мертв, — осторожно напомнил Кадм.

— Не чувствуешь? Нет... не чувствуешь. Рэми жив... уже жив, — ответил Миранис. — И просто так его бы не оживляли.

А потом вдруг посмотрел в глаза телохранителю усталым, слегка пьяным взглядом:

— Не хорони меня раньше времени. Хоть ты не хорони.

— Ты пьян, Мир, иди уж спать...

— Иди лесом, Кадм... Я так устал... спать.

Лия не помнила, как Арман на руках нес ее в наверх, в спальные покои. Не помнила, как бледная хариба трясущимися руками сняла с нее сапожки, помогая Арману уложить ее на кровать. Арман что-то говорил, но Лия слов не различала. Не различала она и вкуса зелья, которое ее заставили выпить. И лишь когда зеленая, муторная жидкость подействовала, она начала понимать, что Арман по какой-то причине выставил за дверь увязавшегося за ними виссавийца-целителя и теперь пододвинул стул к кровати и сел на него, взял Лию за руку.

— Забудь о том, что увидела, — мягко сказал он.

Лия отвернулась, даже не пытаясь сдержать бегущих по щекам слез. Она еще не верила. Не могла поверить, что это было правдой. Их собственный дядя убил Рэми.

Арман вздохнул и еще раз наполнил чашу успокаивающим зельем.

— Пей! — приказал он, заставляю Лию взять чашу в руки. — Пей, я сказал!

Руки Лии дрожали. В глубине души бился раненной птицей постыдный страх. Лия еще не понимала, чего именно она так отчаянно боится, как вдруг губы ее сами собой выдавили:

— Он придет за мной?

— Кто? — не сразу понял брат.

— Мой дядя... И он так странно на меня смотрел. Арман, теперь он придет за мной? И убьет меня так же... как Рэми?

Арман стиснул зубы и заметно побледнел. Лия чувствовала, что он злится, но не могла понять причины. Брат же, неожиданно мягко улыбнувшись ответил:

— Нет. Не придет. Я не дам. И Рэми не даст.

— Рэми мертв.

— Рэми жив, — возразил Арман, подавая ей чашу. — Завтра, когда ты проснешься, он будет рядом. Обещаю. А теперь пей.

Лия не понимала, что он, ради богов несет. Пей? Засни? Когда Рэми там и мертв? Лия знала... чувствовала проклятой кровью виссавийки — это не может быть живым... Рэми мертв, а Ар почему-то врет!

Руки Лии вдруг перестали трястись, а слезы высохли. Лия уже знала, что делать, за что ухватиться, чтобы не утонуть в этой пучине боли. Пока Рэми не ушел, пока бродит рядом со своим телом, прощаясь с этим миром и с родными, Лия не позволит себя усыпить и будет с братом.

Спать? Спать она будет позднее.

Стоило Ару отвернулся, как Лия осторожно вылила зелье в стоявшую рядом лохань с водой, и когда Арман вновь на нее посмотрел, притворилась спящей. Она уже привыкла притворяться. И заставила себя не плакать, сдерживать рыдания, пока Арман удобнее устраивал ее на кровати, кутал в теплое одеяло, целовал в лоб. Вздохнул... и вышел.

Лия еще некоторое время не двигалась, боясь, что брат вернется, потом выскользнула из-под одеяла, приказала харибе молчать, накинула на плечи плащ и вышла в коридор.

Рэми. Ее. Брат. Мертв. И потому плевать ей на принца, на этикет, на условности и на прочую дурь. А так же плевать на отговорки — ее должны пустить к телу брата. Сейчас!

Она ураганом пронеслась коридорам и застыла возле знакомой двери, не решаясь постучаться.

Дверь раскрылась сама. На пороге показался Тисмен, посмотрел на нее сочувствующим, мягким взглядом и спросил:

— Что ты тут делаешь, Лия? Возвращайся в свои покои, прошу тебя...

— Воз-в-р-ащайся, — пьяно растягивая слова сказал появившийся за его спиной Мир. — Тебе тут нечего делать. И у меня... нет на тебя охоты...

Тисмен нахмурился. Лия задрожала, не замечая, как вновь побежали по ее щекам слезы отчаяния. Она имеет право, тут ее брат. Пустите ее к брату!

Тисмен, наверное, понял. Он взял ее за руку, втянул в комнату, мягко прикрыв за ней дверь, и поставил перед пьяным, взъерошенным Миранисом:

— Ваше высочество, — церемонно сказал вдруг он. — Простите, что мы не сделали этого раньше, но позвольте представить вам Лилианy, сестру Эрремиэля.

Лие показалось, что Мир вздрогнул. Потом чуть покраснел, прикусил губу и приказал неожиданно трезвым голосом:

— Оставьте нас!

— Сейчас не время, — мягко сказал Тисмен.

— С каких пор я вынужден повторять приказ?

И когда дверь закрылась за последним из телохранителей, Лия услышала:

— Прости...

— Где мой брат?

— Девочка моя...

— Ты... подонок! Верни мне моего брата!!!

Миранис выдохнул сквозь сжатые зубы и вдруг притянул Лию к себе. Лия не сопротивлялась. Без Мира ей этой боли не вынести.

Часть вторая. Целитель судеб

Глава 1. Ферин

Этого гостя Ферин видеть не хотел, но и противиться ему даже не думал: одно дело ослушаться какого-то виссавийского ублюдка, другое — прямого приказа наследного принца Кассии.

Миранис хочет, чтобы он забыл о той сцене зале. Что же, придется забыть... Придется послушно сесть в кресло, подчиняясь указаниям виссавийского мальчишки-целителя, закрыть глаза, стараясь расслабиться.

Расслабиться удавалось плохо. Слишком уж сильно было в Ферине презрение к виссавийцам. Холодные пальцы коснулись висков, вызвав невольную дрожь отвращения. Ферин ненавидел виссавийцев... И у него было на то причины.

Тогда, много лет назад, шел дождь. Он тяжелыми каплями стучал по крыше кареты, стекал по окнам серыми разводами.

— Зачем мы здесь? — спросил Ферин.

— Хочу сделать тебе подарок, — ответил отец, открывая дверцу кареты. — Тебе ведь исполнилось пятнадцать, сын. Ты теперь взрослый.

Ферин неуверенно выпрыгнул на грязный, в пятнах луж, двор. Не замечая, как быстро намокают волосы, он послушно стоял у ступенек, пока отец о чем-то договаривался с низким, уродливым стариком, и лишь когда его окликнули, медленно взошел по ступенькам, толкнул легкую дверь, вдохнув тяжелый, насыщенный благовониями воздух, и застыл на пороге.

Здесь было шумно и неожиданно людно. На раскиданных прямо на полу подушках лежали расслабленные, полусонные мужчины, витал в воздухе едва знакомый, сладковатый запах.

— Не хотите ли эрса, архан? — тонкая служительница в одной набедренной повязке подала Ферину чашу с зеленоватой, тягучей жидкостью. Ферин чашу даже не заметил: он бесстыдно пялился на острые груди служанки и не совсем понимал собственных, тягостных желаний, пробудившихся где-то внизу живота.

— Мой сын не станет пить вашу отраву, — неожиданно резко отозвался отец. — У нас особый заказ.

— Сюда, — служительница повела их куда-то вглубь залы, ловко лавируя между полуобнаженными, расслабленными телами.

У Ферина так не получалось. Один раз он наступил на чью-то руку и удостоился длинного, малопонятного ему проклятия. Второй раз о что-то споткнулся и неловко упал на подушки рядом с целующейся парочкой. Темноглазый мужчина оторвался от полуобнаженной девицы, окинул Ферина внимательным взглядом и заметил:

— Жди своей очереди, малыш. Когда я закончу... могу отдать тебе красотку.

Он провел пальцами по шее девицы, целуя ее обнаженное плечо. Ферин почувствовал себя неловко. Отец схватил сына за шиворот, поставил его на ноги и окинул неприязненным, злым взглядом:

— Прошу прощения, — холодно кинул он незнакомцу.

— Не вопрос, друг, — ответил тот.

Больше отец плеча Ферина не отпустил. Он уверенно вел сына вслед за служанкой к дальней, скрытой полумраком стене залы.

Служительница откинула толстый ковер, проведя их в потайную дверь. В этой комнате оказалось иначе: огромная кровать под балдахином с резной спинкой, потрескивающий в камине огонь, полумрак, и странный, пряный запах, который, казалось, навсегда въедается в кожу.

Ферин не осмеливался поднять взгляда и остался там, где его плечо отпустила жесткая рука отца.

— Девушка готова, — сказала служанка. — Архан желает удалиться?

Отец беззлобно усмехнулся:

— Не подведи меня, сынок, — толкнул сына в кровати и вышел.

Ферин зажмурился, не понимая, чего от него хотят.

— Я помогу, архан, — ласково сказал кто-то, ловко справляясь с завязками его плаща. — Я все сделаю.

На следующее утро, когда Ферина выводили из Дома Презрения, он понял, что пропал. Приехав домой, долго думал. Потом пошарил в своих вещах и нашел старинную, золотую брошь с крупным алмазом посередине.

— Продай, — приказал он харибу. — Принеси мне как можно больше денег.

До самого вечера он сидел как на иголках, до дрожи в коленках боясь, что ему не хватит. Что денег будет мало. А когда перед самым закатом вновь пошел дождь, когда Ферин, не зажигая света, сидел в кресле и смотрел, как льется с неба вода на быстро темнеющий город, дверь в его комнату отворилась. Хариб, промокший до нитки, упал на колени, протягивая архану замшевый мешочек с чем-то тяжелым.

— Купи, — Ферин даже не посмотрел на деньги. — Купи ту девушку из Доме Презрения. Ту... которую купил для меня отец.

— На одну ночь?

— Навсегда.

Дождь внезапно усилился, заливая город холодными потоками. Тучи пронзила молния, отозвался на ее зов гром. Ферин вдруг задрожал от предчувствия скорой беды.

— Иди!

Хариб вернулся поздней ночью. Ферин, не раздеваясь, лежал на кровати, уставившись в потолок невидящим взглядом. Он ждал. Он с нетерпением ждал.

Хариб молча подошел к кровати, опустился перед ней на колени и едва слышно прошептал:

— Сделал, как ты приказал.

— Денег хватило?

— Еще и осталось.

— Где она?

— Мой архан, вам не следует...

— Где она!!!

Утром он был счастлив. Утром наследник гордого рода примчался в грязный, забытый богами трактир, упал в ноги бывшей рабыне, обнял ее колени и заплакал, горько, как ребенок. Девушка смущенно улыбаясь гладила его мокрые от дождя волосы и шептала:

— Мой мальчик. Мой глупый, наивный мальчик.

Ферин посмотрел ей в лицо, чувствуя, как слезы сбегают под воротник. Так сильно он не любил никого и никогда.

Беда пришла внезапно. Вокруг вдруг потемнело, и Ферину показалось, что он остался один. В этой сплошной темноте нашел его зов:

— Сын!

Голос отца пришел в голову вместе с режущей болью.

— Сын! Не делай глупостей!

Ферин застонал, сворачиваясь в клубочек. Он впервые в жизни не хотел, не имел сил подчиниться приказу.

— Она вернется туда, где ее место. У вас еще есть время проститься. Когда я приду к вам... ты ее больше никогда не увидишь. Приказываю тебе остаться там, где ты сейчас находишься. Приказываю тебе остаться там вместе с ней.

— Архан! — ее голос вместе с ее плачем продрались через боль, и черный туман вдруг отхлынул.

Он снова мог дышать, но он не дышал, он задыхался. Держался за нее, как за последнюю соломинку и бился в дрожжи. Она все поняла. Обняла крепко, прижала к себе и прошептала:

— Не горюй, душа моя. Так должно было случиться.

— Никто другой... — Ферин нащупал на поясе кинжал. — Никогда... — сжал пальцы на прохладной рукояти, — к тебе не притронется! Ты моя!

Отец примчался в таверну слишком поздно. Его наследник вжался в угол между стеной и кроватью и, выставив вперед окровавленные руки, с ужасом уставился в свои ладони.

— Боги... — прошептал мужчина, подбегая к сыну. — Что ты наделал!

Ферин засмеялся. Сначала тихо, икая, потом все громче, громче, пока смех его не прервала пощечина. Отец схватил его за шею, грубо сжал пальцы. Ферин почти потерял сознание. Его заставили подняться, вжали в холодную стену, и, подчиняясь безмолвному приказу, Ферин посмотрел в загорающиеся синим глаза отца. Он попытался сглотнуть, но слюна застряла в горле комом. Тело не слушалось. Душа внимала приказу главы рода, и слова впились в память мертвой хваткой:

— Ты никогда не расскажешь никому о том, что здесь произошло. Ты никогда не позовешь на помощь виссавийцев.

И добавил своему харибу:

— Прибери тут! Быстро!

Последнее, что помнил Ферин прежде, чем потерять сознание, это почтительно-холодный поклон хариба отца.

На следующий день отец уехал в столицу. Последний взгляд его, брошенный на сына, ласков не был. Скорее — полон презрения и разочарования. Тот показался Ферину даже больнее темной дырки внутри, которая образовалась у него после смерти рабыни из Дома Презрения.

Он даже не знал, как ее зовут. Он даже молиться за нее богам не мог, потому как не знал ее имени. Он не мог вспомнить ее лица, цвета ее глаз... он и ее не мог вспомнить — лишь безглазое, чужое существо, что так часто снилось ему ночами...

Ферин просыпался в холодном поту. Садился на кровати и долгое время хватал ртом воздух, не в силах успокоиться. Он чувствовал запах ее волос, смешанный с запахом мертвечины, он распахивал настежь окна, стараясь выветрить этот проклятый запах и долго в одной ночной рубахе стоял на балконе, вдыхая чистый, холодный воздух. Пока не свалился в лихорадке.

И тогда мать впервые нарушила прямой запрет мужа и позвала виссавийцев.

— Он убил, — жестко ответил укутанный в зеленое до самых глаз целитель. — Ты же не думаешь, что я буду спасать убийцу?

Утром вернулся отец, привез с собой знакомого мага-целителя, которых так мало осталось в Виссавии. Но приехал слишком поздно. И когда через луну Ферин встал с кровати, пепел от погребального костра матери уже давно развеяли по ветру.

— Не вынесла стыда, была слишком слабой, — коротко сказал отец. — Но ты будешь жить! Будешь! Несмотря ни на что!

И Ферин жил. И постепенно научился жить и с презрением отца, и с тяжестью на душе после смерти хрупкой, горячо любимой матери. Он научился хладнокровно убивать и встречать презрением тех, кому это не нравилось.

Потому, когда стирающий воспоминания о смерти Эррэмиэля виссавиец одернул руки от висков Ферина, резко скривившись, архан лишь язвительно спросил:

— Ты продолжишь свою работу или мы так и будем тянуть время?

— Ты убил.

— И не один раз. Ничего нового ты мне не сказал. Так что заканчивай и проваливай. Ты мне так же противен, как и я тебе.

Виссавиец волновался и был груб. Он стирал воспоминания не очень внимательно, причиняя больше боли, чем было необходимо, он забрал слишком много. Но Ферин даже не поморщился и даже не пошевелился, когда его голову раз за разом раздирало от невыносимой, острой боли. Он понимал, что скоро это все пройдет и виссавиец оставил его в покое.

Закончив, мальчишка вздохнул с облегчением, поклонился и молча вышел.

Ферин долгое время сидел в кресле, чувствуя, что забыл нечто важное. А потом подошел к столу, взял из вазы светящийся шарик величиной с вишню и резким движением сомкнул пальцы, разрывая тонкую защитную оболочку.

Боль была невыносимой. Она поставила гордого советника на колени, заставила влететь в комнату встревоженного хариба. Но когда Ферин, добрался при помощи тени архана до кресла, он уже все помнил.

Вечером над замком убрали щит, позволив забывшим все арханам связаться с Кассией. Ферин чувствовал, как немедленно потянулись от замка в темноту тонкие нити мысленной связи, переливаясь ровными оттенками эмоций. Его нить была черной. И тот, кто был по другой стороне вовсе не был другом, скорее вынужденным союзником.

— Вождь убил наследника, — усмехнулся Ферин.

— Мираниса? — мысль, посланная в ответ была окрашена красным цветом острой, бесшабашной радости.

— Нет, но я думал, Рэми ты ненавидишь больше...

— Рэми так просто не убьешь... но нам и к лучшему.

Глава 2. Возвращение

Рэми лежал закрыв глаза, греясь к теплых лучах солнца.

А ведь совсем не больно. Даже неожиданно... В прошлый раз возвращаться к жизни было гораздо менее приятно...

— Прости меня, — мягкий, нежный голос успокаивал. Рэми понятия не имел, кто его говорил, он безвольно плыл по волнам этого голоса и не хотел, чтобы это прекращалось. Ему было хорошо и спокойно, как никогда в жизни. — Прости, мой мальчик, они вновь причинили тебе боль... мой вождь, мой сын.

Сознание вернулось к Рэми резким толчком. Его будто вытянуло из мягкого, обволакивающего света и что было мочи швырнуло о твердый, холодный камень, да так, что все тело, казалось, рассыпалось на кусочки.

Некоторое время он лежал неподвижно, на чем-то твердом, холодном, ожидая, пока полностью утихнет боль. Лишь когда нервное оцепенение прошло, он открыл глаза и увидел огромный зал с уходящими в купол белоснежными витыми колонами.

Он не знал этого места. Мало того, он почему-то не хотел здесь находиться.

— Ты очнулся, — в знакомом голосе проскользнуло облегчение. — И не сошел с ума от боли... спасибо богине. Она тебя вела...

— Откуда ты знаешь, что не сошел? — резко ответил Рэми, садясь на каменном алтаре.

Это был какой-то храм, не иначе. А в Виссавии может быть храм только одной богине. И только в этом храме может он встретить ее жрицу... хранительницу.

В голове закружилось даже не из-за неожиданной слабости, а из-за нахлынувших воспоминаний. Рэми похолодел. Как долго он тут валялся? И как долго был Мир во власти безумца?

Рэми раз за разом вспоминал вкрадчивый, чуть шипящий голос Элизара, холодное прикосновение скальпеля, которое через мгновение приносило новый приступ боли, и тихий смех, когда Рэми не выдерживал, начинал кричать...

Но больше всего болели слова:

— Твой принц упрямый... но если будет и дальше упрямиться, следующим на мой стол ляжет он. Так что не уходи далеко за грань, телохранитель, может, и там будешь его сопровождать?

Мир здесь, в Виссавии, Рэми это чувствовал. И сходил с ума от беспокойства, помня и другие слова вождя:

— Думаешь, она его защитит?

— Она обещала, — выдавил тогда Рэми.

— Она любит обещать... но никогда ничего не делает...

Это было последним, что Рэми помнил. Тогда внезапно окрасились окна красным, вождь вздохнул огорченно, и Рэми внезапно перестал чувствовать боль.

А потом был успокаивающий голос богини, мягкое возвращение в собственное, уже исцеленное тело, и слова... слова... Опять слова и ничего кроме слов. Богиня любит его? И в очередной раз дала ему умереть, да как умереть? В этой проклятой Виссавии всех так "любят"?

Вождь, несмотря на свое безумие, был прав — в этой Виссавии никому доверять нельзя. Тем более, нельзя доверять богине, которая так легко играет с их судьбами.

— Мне надо идти, — сказал Рэми, выхватывая у хранительницы тунику и запоздало устыдившись своей наготы. Впрочем, к чему стыдиться наготы перед слепой женщиной?

— Что это за знаки на своде? — спросил Рэми, поспешно одеваясь.

— Древний язык. Виссавийцы о нем уже почти забыли.

— Чего ты опять хочешь? — спросил Рэми, завязывая на талии широкий пояс.

Виссавия справлялась с оживлением телохранителя гораздо лучше Мираниса — Рэми не чувствовал даже тени усталости, лишь мышцы слегка ныли и пока отказывались до конца слушаться.

— Ничего, — пожала та плечами.

— И я могу вернуться к принцу? — резко спросил Рэми, чувствуя, что его снова затягивают в словесную перепалку. А в словах он был не сильно-то силен. Он любил действовать.

— Ты тоже хочешь оставить меня одну? — гораздо тише спросила хранительница. Впервые в ее голосе Рэми уловил усталость, и ему на мгновение стало стыдно. Но Рэми тотчас же вспомнил о Мире, до которого в любой миг мог добраться Элизар, и посмотрел на хранительницу уже иначе, с легким презрением.

— Хочешь оставить моих сестер на милость безумца?

— Ты хотела сказать — вашего вождя, — ответил Рэми, поднимаясь с алтаря и становясь босыми ногами на неожиданно теплый пол. — Я должен вас пожалеть? А кто пожалеет меня? Принца? Мою семью? Или ты думаешь — я игрушка? Меня можно безнаказанно убивать? И так убивать? Верни меня к Миранису, и мы уйдем из Виссавии. С меня хватит. И если выбирать между дракой с Элизаром или Алкадием я выберу Алкадия. Безопаснее будет.

Рэми ловко натянул штаны и легкие, домашние сапожки. Потом подвязал волосы тонким шнурком, чувствуя себя с каждым мгновением лучше. Он сам не понимал, к чему сидит здесь и слушает хранительницу, когда ему необходимо бежать к Миранису.

— Иди, — неожиданно легко согласилась хранительница. — Но сначала посмотри на это.

Она внезапно коснулась пальцами висков Рэми, и раньше, чем он успел неосознанно отшатнуться, вокруг вновь потемнело.

Когда мрак развеялся, Рэми сообразил, что находится уже в другом зале: меньшим, щедро освещенным солнечными лучами. На некоторое время Рэми ослеп. А когда его глаза привыкли к яркому свету, замер: в нескольких шагах от него, у ведущей наверх широкой лестницы, стоял вождь.

Белоснежные одежды дяди были выпачканы пятнами крови, длинные, черные волосы растрепались, в глазах серебром горело безумие, смешанное с его силой.

Рэми неосознанно отшатнулся, шагнул назад и остановился, услышав голос хранительницы:

— Он тебя не видит.

Вождь наклонился над лежавшей у его ног фигуркой, наматывая на палец черный локон. Фигурка задрожала, а Элизар, опустившись перед ней на корточки сказал:

— Теперь ты тоже меня стыдишься?

— Пощади, — плакала фигурка, в которой Рэми с трудом узнал Рину.

Она пыталась отползти в сторону, но рука вождя удержала ее за запястье, заставляя остаться на месте.

— А зачем? — усмехнулся вождь. — Мне понравилось причинять людям боль. Это гораздо приятнее, чем им помогать. Да, моя сестренка, теперь меня никто не остановит. А ты готовься к судьбе обычной женщины. Если тебя только осмелится кто-то излечить... кто-то защитить, он умрет.

— Ты мой брат, прошу...

— Я ничей брат. А ты — моя новая игрушка. Ты так смешно плачешь, что мне интересно тебя мучить.

Вождь медленно поднялся, отвернулся и пошел к ступенькам. С каждым шагом кровь сходила с его одежд, оставляя их ослепительно-белыми, а на улице все громче и громче взвывала буря, пытаясь ворваться в огромные, стрельчатые окна.

Рина сжалась в комок, затряслась от рыданий. Рэми хотел подбежать к ней, но раньше, чем он шаг успел сделать, из перехода выскользнул в залу Арам. Мальчишка-советник вкрикнул и бросился к Рине, но остановился, когда его зло одернули:

— Не смей мне помогать, не хочу, чтобы он и тебя...

— Моя госпожа, — бледнел Арам.

— Ничего, — Рина, перестав рыдать, с трудом поднялась на ноги, пряча изувеченное лицо под капюшоном белоснежного плаща. Пошатываясь, направилась к лестнице. Арам не двигался. У ступенек она остановилась и сказала:

— Надеюсь, что он убьет меня скоро и быстро, не как этого мальчика. Никому не рассказывай о том, что видел... я не хочу, чтобы мне сочувствовали. — Рина пошатнулась и задрожала от рыданий.

Арам вновь метнулся к ней, но остановился, услышав:

— Нет! — в голосе Рины билась истерика. — Не тронь меня! Пусть никто меня не трогает... Мне никто не поможет!

Вокруг все подернулось рябью, и Рэми вновь вернулся в храм богини. Долгое время он так и стоял, глядя в пол невидящим взглядом. Он вспоминал свежий шрам на щеке Арама, его усталые, опустошенные глаза, дрожащие губы. Он видел перед собой трясущиеся плечи Рины и слышал бесконечно повторяющуюся фразу: "Мне никто не поможет!"

— Что я сделаю? — шептал Рэми, чувствуя, как окатывает его с головой бессилие. Просто уйти из клана? Забыть и о Рине, и об Араме? А он сможет? Теперь, когда это увидел? Когда услышал ее тихое: "Мне никто не поможет!" Когда понял, наконец-то, как больно бьет по виссавийцам безумие Элизара. Его дяди...

— Что я сделаю? Что?

Рэми посмотрел на хранительницу, пытаясь на ее беспристрастном, лишенном глаз лице найти ответ на свой вопрос. И он нашел, достаточно быстро. Только ответ ему не понравился, и Рэми передернуло от собственных мыслей:

— Хочешь, чтобы я убил его и стал вождем Виссавии?

— Если другого пути нет... — холодно ответила хранительница. — богиня не будет возражать.

— Ты говоришь это так просто? — искренне удивился Рэми.

— Он же убил... тебя.

Рэми опешил: ее лицо все так же было спокойно, как будто в этом храме они обсуждали нечто незначительное, а не убийство вождя Виссавии. Неужели она настолько бесчувственна? Но она же человек. Или в этой проклятой Виссавии уже не осталось людей?

— И что? — усмехнулся, наконец-то, Рэми. — Знал я, что вы чокнутые, но не настолько же. Элизар убивает из-за своего безумия, слабости. А чем, прости, я оправдаюсь? Я не безумен! Или ты хочешь, чтобы я таким стал?

Виссавийцы навязали всем мысль, что человеческая жизнь бесценна. Они отказывались исцелять убийц, потому что не достойны те исцеления... а теперь хранительница, жрица богини просит Рэми убить... собственную кровь?

— Я уже сказала... — так же ровно ответила хранительница. — Я ничего не прошу. Решать тебе. Если ты хочешь, ты можешь вернуться в Кассию, я даже слова не скажу. Но в борьбе с Алкадием я тебе не помощник. В Виссавии лишь один человек способен убить его.

— Кто?

— Ты...

Рэми вздрогнул.

— Когда станешь вождем, не раньше, и через несколько лет, когда научишься использовать силу вождя. Элизар слаб. Он свою силу разменял на наркотик, он тебе не помощник. Все так просто — убьешь Элизара, займешь его место, убьешь Алкадия и Миранис будет свободен. Все закончится... Но не сейчас.

— Но что ты несешь... — непонимающе сказал Рэми. — Я же видел! И в глазах Арама, и в глазах их всех, они любят своего вождя. Любят! Даже такого! Это мир твоей богини, она его таким сделала, и ты просишь меня убить?

— Виссавийцы запутались, они и сами уже не знают, чего хотят. Они любят вождя, надеются, что он вернется, не понимая... это невозможно. К сожалению, Элизар слишком слаб, с самого начала был слишком слаб, чтобы быть вождем. Он не потянет клан, это уже ясно.

— А я? — язвительно спросил Рэми.

— Ты... ты потянешь все, что угодно, — шептала хранительница. — До сих пор не сломался и дальше не сломаешься. Пойми, никто не думал, что Элизар станет вождем, он не должен был им стать... Шерен и его слуги истребили почти весь род вождя, остался лишь Элизар и ты. Вождь всего лишь тянул время, пока на трон Виссавии взойдет настоящий наследник бывшего вождя, сильный, способный поднять клан... ты.

— Убив собственного дядю?

— Оказав ему услугу... — мягко поправила хранительница. — Сам знаешь, люди не умирают до конца, они возрождаются. Если Элизар и дальше будет продолжать в подобном духе, в кого он переродится? В раба? В калеку? Рэми, пойми... убив его сейчас, ты ему поможешь. Если ты не остановишь его сегодня, вскоре ему будет мало клана, и он пойдет убивать за пределы Виссавии. И прости, но тогда каждая его жертва будет на твоей совести... только ты можешь его остановить. И только сейчас.

— А почему ты этого сама не сделаешь? — вскипел Рэми. — Почему ты сама его не убьешь?

— Не мое место занимает вождь, — холодно ответила хранительница. — Никогда такого не было, чтобы вождь был аж настолько слаб, никогда не было такого, чтобы судьба ошибалась. По закону Виссавии я не имею права даже пальцем его тронуть, богиня не даст... но тебе — даст. Потому как ты — последняя надежда Виссавии. Последний мужчина в роду, и если умрешь и ты, и вождь, то клан раздерет борьба за власть. Виссавия этого никогда не допустит.

— Значит, мне все можно, как и ему? — засмеялся Рэми. — И я могу делать все, что хочу, только потому что я наследник? Ты... ты... ненавижу вас, слышишь! Презираю! Ты и твоя богиня так же слабы, как и вождь!

— А ты молод, мой мальчик. Многого не понимаешь. Вождю всегда было все можно. Но раньше у вождей были какие-то границы, за которые они никогда не заходили. Вождь никогда не убивал без причины. Вождь никогда не наслаждался убийством. Ты ведь не наслаждаешься... ты истинный вождь Виссавии.

— Но ты заставляешь меня убить!

— Я заставляю тебя быть сильным и принять непростое, но необходимое решение, — поправила хранительница, все так же не повышая голоса. — Рэми, пойми, это необходимо. Это единственный шанс клана, Рины... и Мираниса. Без силы вождя тебе никогда не одолеть Алкадия. А здесь вы оставаться не можете... другим способом защитить принца я не могу... решай...

Решай...

Рэми сглотнул. Что тут решать?

— Рина носит ребенка Армана.

Рэми содрогнулся. Она читает его мысли, читает его чувства, знает, где тронуть, где надавить, чтобы Рэми ей подчинился, сделал так, как она хочет. А чего хочет сам Рэми?

— Я никогда не убивал хладнокровно, — сказал он.

— Иногда приходится, — ответила хранительница. — Элизар или Миранис, Рина, Арман, их неродившийся ребенок, потом будет Алкадий или Миранис. Не убьешь вовремя, потеряешь кого-то из них.

— В Элизаре течет та же кровь, что и во мне.

— Он — ошибка судьбы.

— А если и я? Ошибка?

— Время покажет, — честно ответила хранительница.

— Ты убила моего неродившегося сына, чтобы я выжил. Ты готова убить Элизара, чтобы...

— ... выжил Миранис. А вместе с ним — ты. Такова жизнь и пора повзрослеть... вождь.

— Элизар силен. Что будет, если он убьет меня? Ты меня возродишь, и мы попробуем снова?

— Ты до сих пор не понял? С тех пор, как он тебя убил, он потерял расположение богини. Он думает, что вождь — он, но вождь — ты. Пожертвовав собой, дав себя убить, ты уже выиграл... он уже мертв. Осталось за малым.

За малым... Воткнуть ему нож в спину.

Рэми ненавидел богиню, за то, что поставила его перед выбором. Но еще больше он ненавидел себя, потому что выбрал убийство.

— Возьми!

Не поднимая глаз, Рэми сомкнул пальцы на прохладной рукояти кинжала.

В замке вождя было прохладно. Буря за окном уже приутихла и теперь лишь тихонько всхлипывала, царапая стекла ветвями деревьев.

Рэми криво улыбнулся: в менее подходящее время хранительница его перенести не могла: все тот же стол, все та же раскрытая книга, все та же медленно догорающая свеча.

Рэми задумчиво подошел к столу, провел кончиками пальцев по прохладной, глянцевой поверхности. Пальцы почувствовали что-то липкое — кровь еще не успела до конца высохнуть — и почему-то тихое до этого море силы внутри томительно отозвалось, узнавая не саму кровь, а застывшее в ней дыхание смерти. Его, Рэми, смерти.

Пламя свечи вдруг дернулось, в последний раз, и погасло, погрузив комнату в тягостный полумрак. Танцевали на столе тени ветвей, вновь заплакал за стенами ветер, ломаясь в стены замка, и Рэми горестно вздохнул.

Он все еще сомневался, что поступает правильно. Смотрел на запачканный кровью стол, вертел в пальцах скальпель и вспоминал почему-то не того безумца, что вчера яростно кромсал его тело, а мягко улыбающегося Элизара за празднично убранном столом. Вождя, что склонялся над рукой Калинки и шутливо отвечал на шутки Мираниса.

То, что видел Рэми вчера: хладнокровный убийца, человек, способный избить собственную сестру — это наркотик и болезнь. То, что было на приеме — он настоящий. И Рэми не понимал, не мог понять и принять, почему в стране целителей никто не мог исцелить собственного вождя? Неужели настолько они слабы?

— До какой черты должен дойти вождь, чтобы ты перестал его жалеть? — спросила телохранительница. — Неужели для этого надо, чтобы на этот стол легла Рина? Мать твоего племянника?

Рэми вздрогнул.

— Дай мне время.

— Ни у кого из нас нет времени. Время теперь исчисляется человеческими жизнями. Маг, познавший вкус крови, вряд ли остановится сам. Когда вождь проснется, он вновь пойдет убивать. Этого ты хочешь?

— Хорошо, я понял.

Рэми кинул прощальный взгляд на стол и еще успел заметить, как с него исчезают пятна крови. Усмехнулся — замок, как и хранительница, просто хотел ему напомнить о вчерашнем либо просто показать, что он сочувствует.

Ветер за окном вдруг перестал биться в окна, и над Виссавией пронесся теплый, горестный дождь, отзываясь внутри светлой грустью. Рэми вздохнул — такая отзывчивость магической страны его не радовала. Скорее — пугала. Значит, хранительница все же права и в этом проклятой Виссавии все, помимо людей, Рэми уже приняли. Только сам он себя принял? Сам он хотел остаться в клане?

— У тебя нет выбора, — вновь вмешалась хранительница.

Рэми великолепно знал, что у него нет выбора, но в то же время чувствовал, как что-то внутри сопротивляется, и что легкий на первый взгляд кинжал кажется страшно тяжелым, а вспотевшие пальцы так и норовят выпустить прохладную, покрытую рунами рукоять.

Обнажив клинок, он продолжил бесшумно подниматься по широкой лестнице, устав удивляться безлюдности и тишине огромного и неуютного замка. В этой Виссавии все было странно и неправильно. Но у Рэми действительно не было выбора.

На втором этаже царил полумрак. Звук шагов утопал в толстых коврах, прямоугольники комнат в голых, лишенных украшений стенах, казались одинаковыми, и столь же одинаково отталкивающими... Возле одного из них Рэми остановился и некоторое время стоял неподвижно, слушая доносившиеся из-за двери приглушенные рыдания. Даже здесь он чувствовал, что тетка боялась, боялась до одуряющего отчаяния, и ее страх дал Рэми те самые силы, которых ему до сих пор не доставало.

"Никто мне не поможет", — вспомнил он те горестные слова тетки. Мягко улыбнувшись, Рэми положил ладонь на створку двери и прошептал:

— Я тебе помогу.

Он почувствовал, как через ладонь льется в спальню тетки мягкое тепло, как разгоняет оно в душе женщины страх и отчаяние, как одаривает спокойствием и тихим, ласковым счастьем. А когда Рэми вновь открыл глаза, рыдания за дверью утихли. Рина заснула. А Рэми? Сможет ли он спать после этого?

Он выпрямился, крепче сжав пальцы на рукояти кинжала, и обернулся к белеющим в конце коридора огромным дверям. Над ними — тщательно, с любовью выполненная резьба: раскинувший крылья белоснежный пегас, роняющий перья на стены по обеим сторонам от двери. Рэми сглотнул. Символ вождя и власти в Виссавии. И в то же время — символ его, Рэми, предательства.

Дверь отворилась бесшумно. За ней была убранная в те же белоснежные тона просторная спальня, в которой огромная кровать под тяжелым, того же цвета балдахином вдруг показалась маленькой.

Рэми медленно подошел к кровати, на которой спал Элизар. Дядя тяжело дышал в темноте, на полу лежала опрокинутая чаша, и Рэми, подняв ее, провел пальцем по внутренней поверхности, позволив остаткам жельеподобного вещества остаться на пальцах. Поднес руку к лицу и почувствовал знакомый сладковатый запах. Наверное, теперь он всю жизнь будет ненавидеть сладкие запахи...

А этим запахом здесь было пропитано все. Его пары мертвой хваткой впитывались в кожу, разъедали внутренности и лишали рассудка, наполняя душу едким, вкрадчивым страхом. Рэми боялся. Боялся подойти к кровати, замахнуться и вонзить кинжал в сердце безумного дяди. Боялся, что не сумеет.

Закружилась предательски голова, устали держать ноги, и Рэми бессильно оперся на столик стараясь дышать глубже.

Ему надо успокоиться и прямо сейчас. Ему надо думать здраво и выбрать правильно — Мир или Элизар. Арман или Элизар. Рина или Элизар. А выбор ведь очевиден. Но тяжел.

Рэми вздохнул глубоко и подошел к кровати. Во сне вождь казался беззащитным и вовсе не опасным. Упала на щеку слипшаяся от пота прядка, чуть приоткрылись губы, вздрагивая от тяжелого сна. Это не убийца, это не наркоман. Это родной дядя...

— Учитель... — позвал во сне вождь.

Учитель... мальчик... Аким, одолевший демона Шерена, истребившего род вождя. Еще один дорогой Элизару человек, которого он потерял. Скольких еще?

"Убей пока он спит, — молит в голове голос хранительницы. — Убей, пока он не чувствует боли."

Рэми прикусил губу, наклонился над кроватью. Он осторожно отвел прядь волос от щеки вождя, поцеловал его в лоб и тихо прошептав:

— Прости... — занес руку с кинжалом. Пальцы дрожали.

"Убей! Этим ты его пощадишь, убей!"

— Прости... — Рэми улыбнулся тепло, мягко, будто кому-то может стать от этого легче, и закрыл глаза, мысленно приготовившись к удару.

— Убей! — вторил голосу хранительницы другой. — Или я тебя убью.

Еще не веря, Рэми открыл глаза. Так и есть, вождь уже не спит. Лежит не шевелясь, даже не думая сопротивляться, и смотрит прямо в глаза Рэми, насмешливо улыбаясь.

"Убей! — все так же настаивает хранительница. — Ну же! Сейчас!"

Пальцы задрожали, не в силах удержать клинок. Поняв, что уже проиграл, Рэми почувствовал, как оружие выскальзывает из его руки и с едва слышным шорохом падает на одеяло.

Глаза вождя торжествующе усмехнулись. Рэми не выдержал взгляда дяди, медленно загорающегося серебристым сиянием, и посмотрел на блестевшее в полумраке лезвие кинжала. Рука Элизара скользнула с груди на одеяло, пальцы медленно, уверенно сомкнулись на темной рукояти, и Элизар тихо прошептал:

— Ты сам выбрал!

Движения вождя были стремительны и едва различимы. Рэми и сам не понял, как оказался на полу, а вождь на нем. Коснулось шеи прохладное лезвие, предупреждающе царапнуло кожу, побежала по шее горячая струйка.

— Надо же, — пьяным голосом прошептал Элизар. — Жив. Ну так в чем же дело? Убьем снова. А потом и твою сестричку... она, бедняжка, так плакала над твоим трупом. Нельзя людей так мучить дважды...

Внутри что-то взорвалось. В глазах Элизара отразилась руна телохранителя, вспыхнувшая на лбу Рэми. Внутри что-то росло, заполняя все существо ясным, синим сиянием, и последнее, что Рэми помнил — его собственные слова, произнесенные чужим, хриплым голосом:

— А вот это ты зря сказал, вождь Виссавии.

Глава 3. Целитель судеб

Мир силой усадил ее в кресло и опустился перед ней на колени. Он гладил ее волосы, что-то объяснял, медленно, терпеливо. Слова доходили до Лии очень тяжело, пробиваясь сквозь темную пелену отчаяния, и Лия вдруг поняла, что Мир, вообще-то, повторяет ту самую глупость, что недавно говорил ей брат — Рэми жив.

— Ты врешь! — прошипела Лия.

Она зло оттолкнула Мира и бросилась к двери. Но принц оказался быстрее — перехватив ее у самого выхода, он толкнул девушку к стене, вжал ее в гобелен с вышитыми по краям цветами, и впился в ее губы долгим, властным поцелуем.

Лия в первое мгновение хотела его оттолкнуть, но, сама не зная почему, вместо этого прижалась к принцу всем телом, тая в тепле в его объятий.

Принц оторвался от губ арханы, не переставая вжимать ее в стену. Он уткнулся лбом в ее плечо и тихо прошептал:

— Открой мне свои щиты.

— Что? — не поняла Лия.

— Открой мне щиты. Позволь кое-что тебе показать.

Лия смутилась. Когда ее привезли в замок Армана, учитель долго и упорно объяснял, что щиты это ее единственная защита. Без них все тайники ее души, все ее чувства будут открыты даже для очень слабого мага.

Она не может открыться Миру... Она не может ему показать, что...

— Не заставляй меня приказывать, — прошептал Мир. — Ты же знаешь, стоит мне сказать слово, и твои щиты падут сами. Но я хочу, чтобы ты мне открылась... Сама.

— Почему... — простонала она.

— Потому что я... — Мир сглотнул. — Проклятие!

Мир внезапно отшатнулся от нее, шарахнув по стене кулаком. Лия сжалась в комок, не понимая, чем она так разозлила наследника, не зная, ни что сказать, ни что теперь делать. Казалось, уловив ее страх, Мир побледнел, отпустил ее и, сказав:

— Прости, — отошел к окну.

Некоторое время он стоял неподвижно, наблюдая, как ветер гоняет по небу тяжелые облака, и Лия не осмеливалась даже шевельнуться, напомнить о своем присутствии.

— Тебе лучше уйти, — сказал вдруг Миранис. — Я не могу тебя привести к телу брата. Верь, это не в моей власти.

Лия вздрогнула и почему-то поверила принцу. Даже за плотными, ничего не пропускающими щитами наследника она уловила его боль, и страх вдруг куда-то пропал. И не думая исполнять его приказа, она смело шагнула к Миранису, с каждым шагом ослабляя никому не нужные щиты. Дойдя до принца, девушка прижалась к его спине, обняв его за талию, и позволила магической преграде пропасть окончательно.

Она чувствовала, как вздрогнул принц. Она боялась, что сейчас он, прочитав ее истинные чувства, оттолкнет, скажет, что она никто, что она недостойна. Она бесшумно плакала, прижимаясь к его спине все сильнее, пытаясь насладиться этим объятием до самого конца, потому что оно может оказаться последним.

Мир вдруг накрыл ее ладони своими и тихо прошептал:

— Видишь, это было не так уж и тяжело.

Лия улыбнулась сквозь слезы, пряча лицо в складках его плаща. И почувствовала, что в душу ее осторожно входят чужие, непонятные поначалу эмоции. Уверенность, сила, любовь... Ожидание. Слова Мираниса, казавшиеся недавно глупыми, невозможными, вдруг обрели другой оттенок. Мир всерьез верил, что Рэми жив, что он вернется, и алогичная, неправильная вера наследника вдруг передалась Лии, усыпив ее боль.

Рэми вернется. Лия прижалась сильнее к спине Мира, черпая в любимом мужчине силы и уверенность. Рэми обязательно вернется. По щекам вновь потекли слезы, на этот раз облегчения, и Лия, ругая себя за несдержанность, отпустила наследника, бросилась к двери, стремясь убежать и от своей слабости, и от его боли.

Мир снова не дал ей уйти, перехватив у самого выхода. Все так же не произнося ни слова, он прижал ее к себе, еще чуточку открывая свои щиты. На Лию хлынул его страх, безудержный, всепоглощающий. Мир боится и никогда себе в этом не признается. Мир нуждается в поддержке, а сам в это время одаривает поддержкой других. Мир устал, очень устал нести эту ношу.

— Не позволю тебе убежать! — прохрипел он. — Никогда не позволю.

— Но я и не убегаю...

Лия дрожала, поняв, наконец-то, чего боится Мир. Надвигающейся смерти. Боится безумно и в то же время безумно стыдится своего страха. Лия и сама начала бояться. Не за себя, а за него, боятся своей слабости и неумения его защитить.

— Позови телохранителей, — попросила она.

— Это бесполезно, — ответил Мир. — Да и не сейчас. Я хочу быть только с тобой.

— Прошу, Мир. Позови телохранителей.

Мир отпустил ее и вдруг горько усмехнулся. Лия, сообразив наконец-то, что она как с равным разговаривала с наследником Кассии, испугалась. Улыбка Мира стала еще более горькой:

— Восстанови свои щиты.

Лия подчинилась, чувствуя, как обволакивает ее облако магии, как горят на запястьях татуировки рода, помогая ей укрепить щиты, и как все более расширяется пропасть между ней и стоявшим так близко мужчиной.

Когда щиты полностью восстановились, Мир вновь отвернулся к окну. Лия вздрогнула. Мир позволил ей услышать свой зов, рассыпавшийся в воздухе хрустальным звоном. Где-то неподалеку на зов мягко откликнулись, дверь вдруг распахнулась и внутрь вошли телохранители.

Мир все так же стоял у окна. Лия почувствовала себя неловко, не зная остаться ей или все же удалиться. Решившись, она уже повернулась к дверям, и Тисмен отшагнул в сторону, давая ей дорогу, как Мир, все так же не оборачиваясь, сказал:

— Я, кажется, не давал тебе разрешения уйти.

Лия вздрогнула. По лицу Тисмена пробежала тень недовольства.

— Сядь! — не отрывая взгляда от окна, приказал Мир.

Лия почувствовала, как подкатывает к горлу горький комок. Лерин нашелся первым. Показав на кресло у камина, он почти мило улыбнулся и пригласил:

— Присаживайтесь, моя архана.

Лия, все еще не зная, что ей делать, уселась, нервно теребя рукав платья. Телохранители молчали, с явным трудом мирясь с ее присутствием. Тисмен, ранее относившийся к Лие с легким оттенком покровительства и даже симпатии, теперь бросил в ее сторону холодный, презрительный взгляд и красивой, зеленоглазой статуей застыл у двери.

Кадм опустился на скамью у противоположной стены, достал из-за пояса дротик и меланхолично вертел его в пальцах, о чем-то задумавшись. Лерин, холодный, чужой, был страшнее всех: он перебирал в пальцах четки, презрительно сжимал губы и тревожно вслушивался в шум бушевавшей за окном бури.

Не выдержав, принц быстро подошел к стоявшему у стены сундуку, откинул тяжелую крышку и, схватив первую попавшуюся книгу, сунул ее в руки Лии, приказав:

— Читай.

Он опустился на подушку у ее ног и оперся спиной о ее колени. От легкого, горячего прикосновения Лию пронзила дрожь.

— Читай! — повторил Мир.

Лия открыла книгу и начала читать:

"И были созданные земли девственны и чисты. И были младшие боги полны гордыни, и возжелали больше власти над благодатными землями, над богатыми полями, над только что появившимся народом. Начали боги спорить и разыгралась великая битва. И много людей полегло в той битве, и наполнилась земля кровью, а дома людские — плачем.

Услышал Единый плач новорожденного народа своего и пригрозил детям своим — коль не закончат ссор, войн, да битв, то уничтожит Единый и земли те, и народ тот, и младших богов, что дал народу он тому.

И устрашились младшие боги, и услышали они плач людей, и устыдились деяний своих. Заключили мир они и покорились самому сильному, мудрому и великому, Радону, дав ему клятву нерушимую.

Лишь сестра Радона, гордая Виссавия, отказалась поклоняться брату. Бросилась она в ноги к нему и взмолилась:

— О брат мой! Велико милосердие твое и сила твоя велика. Но плачет душа моя, кровью обливается, свободы просит. Не могу подрезать я крыльев своих, не могу склониться перед тобой, ибо будет то погибелью моей. Слишком сильно во мне дыхание гордыни и лишь перед Единым способна покориться душа моя. Но знаю я, брат мой, что не могу оставаться с вами не дав клятвы тебе великой. И потому умоляю тебя, ради отца нашего, Единого и милосердного, позволь мне удалиться в места уединенные, безлюдные и суровые и дай мне властвовать над ними единолично, вечно, ни перед кем, кроме Единого, голову не склоняя.

И пожалели боги прекрасную Виссавию, и отдали ей пустыни жаркие, суровые и реки огнем наполненные. Возрадовалась Виссавия, простилась навсегда она с возлюбленными братьями и сестрами своими, удалилась в пустыни неживые, чтобы заснуть там сном беспробудным. Ибо не может жить бог младший без человеческого преклонения.

— Помни, сестра моя, если найдутся люди, что возжелают жить в землях твоих, то будут подданными они только твоими и только ты будешь над судьбами их властвовать.

— Не люблю людей я, брат мой. Желаю лишь я лишь покоя и вечный сон — судьба моя.

И удалилась гордая богиня в земли свои, и возлегла на ложе каменное в центре пустыни безжизненной. Окружили пещеру ту боги младшие зарослями тернистыми и скалами непроходимыми, оплакали они сестру свою безрассудную, и забыли люди о великой Виссавии, поклоняясь Радону и милосердным братьям и сестрам его.

Так началась новая эпоха в Кассии.

Процветала Кассия, росла, благоухала. Росли в ней города богатые, в достатке жил народ ее. И возгордились люди, начали забывать богов, храмы разрушать, да кровь проливать за власть и за золото. Опечалились боги, видя безрассудство детей своих, отдалились от людей, воспарив в небеса к отцу своему, подарил им отец милосердный забвение и сон сладостный.

И захватили Кассию силы злые, и воцарилась на землях богатых эпоха беззакония. Вспомнили люди о богах своих милосердных, вернулись к храмам они своим, воскурили благовония на алтарях заросших и взнесли молитвы к богам. Но крепко спали боги в милости отца своего, не услышали они молитв людских, не вняли слезам их.

И наполнились кровью реки Кассии. Загнали орды тирана последних недовольных в пустыни жгучие. Умирали люди в песках немилосердных, взбухла земля Виссавии от крови людской. И поднялся над ней смрад, и проник он в пещеру богини.

Пробудилась великая богиня от сна своего тяжкого. Явилась она перед умирающими и гнев на них обратила:

— Как посмели вы покой мой нарушить? Как посмели зайти в мои земли?

И упали перед ней люди на колени. И обратили к ней молитвы свои, слезами орошая ее земли. И услышала Виссавия о сне братьев своих и сестер. Смилостивилась великая богиня над народом брата своего, в крови задыхающегося, вознесла молитву пламенную к отцу своему, и услышал Единый плач дочери своей.

Разбудил он великого Радона, братьев и сестер его, и увидели боги, что сотворило людское безрассудство с землями их. И пожалел Радон народ свой, и послал ему бессмертных сыновей своих, сильных и прекрасных. И одарил их так, как никогда не одаривал людей прежде. И воссияли его сыновья, подобно камням в короне правителя.

И был один из них подобен алмазу: чист, прозрачен и благороден. И знал он законы богов лучше, чем кто либо другой, и исполнял он их непреклонно. И холодно было сердце его, покоясь в объястиях разума. И мудры были слова его, и знал он заклятие каждое в мире подлунном, и нити воли богов держал он в руках своих.

И был второй подобен черному агату. И слышали зов его души, и повиновались ему умершие, и богиня смерти была ему любовницей пылкой.

И был третий как золотистый авантюрин, вечный ребенок, смешлив и весел. И дарил он людям счастье, легкость души и забвение. Шли в руки его все богатства мира сего, и шальная удача была его извечной спутницей.

И был четвертый тих и молчалив, как зеленый малахит. И был он великим врачевателем, равных которому не видел ранее подлунный мир. Прикосновения его дарили исцеление, очищали душу от мыслей черных либо даровали смерть без боли и страдания. Слова его были подобны зелью, разум охлаждающему, а в глазах горел огонь неугасимый.

Пятый, подобный чистому горному хрусталю, взглядом своим пронзал занавесу будущего и прошлого. И читал он судьбы людей и народов в открытой книге души своей, и ничто не могло скрыться от пронзительного взгляда его.

Шестой, как кошачий глаз, был гибок и красив. Видел он тайники душ людских, владел умами человеческими, душ их порывами, и каждый в мире этом не мог противостоять слову его. Каждый пред властью его склонял колени.

Седьмой был воином, сильным, беспощадным и тяжелым, как кровавик. Смеясь нес он смерть врагам своим, укрывал людей щитом защиты своей. И вел он за собой войска немерянные, и не знал он поражения. И ведал он тайны оружия любого в мире нашем, и каждое несло смерть в руках его.

Восьмой был как ярко-синий циркон. Подчинялась ему каждая тварь в подлунном мире. Пели для него птицы, росли для него травы, цвели для него цветы, наливались для него деревья плодами. И был он тих и прекрасен, как ручей, и взгляд его был чист, как роса ранняя.

Девятый, подобный лунному камню, владел стихиями. И подчинялась ему вода, слугой его становясь. И танцевал для него огонь. И дул для него ветер, и служила ему земля.

Десятый, глубокий и непонятный, был как зеленый гелиотроп. Пылали глаза его неукротимым светом магии, и любое искусство магическое ему подчинялось. Знал все о силе и о ее воплощениях. И любой дар магии был подвластен ему.

Одиннадцатый, подобный медовому сердолику, держал в руках своих нити судеб, переплетая их в сложный, ему лишь подвластный узор. Он видел стезю человека, направлял людей на путь истинный, судьбы народов направлял. И был он самым независимым и неукротимым из одиннадцати. И боялись власти его и люди, и даже боги.

И принесли одиннадцать высших магов людям мир, и подарили им знания, и положили начало лучшим родам арханов. Но увидели они низость в сердцах людских, познали нечистые помыслы их, и охватило их разочарование и презрение. Опечалились высшие маги. Замкнулись в непроходимых замках своих, удалились от людей, не захотели помогать в низости их.

И увидел это отец их, великий Радон. И подарил миру двенадцатого сына, и дал ему человеческое сердце, и лишил сына своего любимого бессмертия. Водрузил он корону на голову его из одиннадцати камней, и дал ему власть над Кассией.

И пришел гордый правитель смиренно к одиннадцати братьям своим, и на колени перед ними опустился, и голову свою склонил. Попросил у них защиты и совета. И увидели одиннадцать перед собой человека чистого, сильного, и воспылали любовью к брату своему двенадцатому, и служил двенадцатый посредником между братьями своими и разочаровавшими их людьми.

Но велика зависть людская и стремление людское к власти. И убили люди двенадцатого сына бога, в надежде получить власть его над неукротимыми братьями. И разгневались одиннадцать сыновей Радона, и пронеслась ярость их над Кассией, все на своем пути разрушая. Встал перед ними Радон и молвил:

— Не можете вы жить в этом мире, дети мои, и в мир богов забрать я вас не могу. И нет вам места ни там, ни тут. И будут души ваши возрождаться в телах человеческих, и будет пробуждаться ваша сила при виде потомков двенадцатого. И воспылаете вы к этому потомку любовью искренней, и служить будете у трона его, и жизни ваши будут щитом ему. А коль не встретите в своей жизни ни единого потомка двенадцатого брата своего, то так и проживете, как простые люди, до самой смерти своей.

И стало по слову его."

— Красивая история, — прервал ее дрожащим голосом Миранис. — Скажите мне, друзья мои, интересно ли вам слушать о себе легенды?

— В твоих руках четыре камня, друг мой, — ответил задумчиво Кадм. — Алмаз, сердолик, циркон и кровавик. У отца твоего — горный хрусталь, лунный камень, гелиотроп. Интересно, если бы вы собрали все одиннадцать, смогли бы вы победить Алкадия?

— С одиннадцатью я мог бы победить кого угодно, — усмехнулся Миранис. — Но пока ни одному моему предку все собрать не удалось... да и опасно вас дразнить-то, друзья мои. Лжет легенда. И не перерождаются двенадцать магов, а всего лишь души их вселяются в чужие тела, чтобы дарить вам, телохранителям, свою силу. Но если древний дух возьмет вверх над вашей душой...

— То что?

— Ничего.

— Мир, опять чего-то не договариваешь, — сузил глаза Седой. — И мне это не нравится.

Миранис не отвечал.

— Не обманывай меня, принц! — вскричал Лерин. — Я ведь тоже неплохо знаю историю. Уже почти полтысячи лет не появлялись в телохранителях повелителя ни целители судеб, ни хранители смерти. Почему?

— А ты не догадываешься? — медленно поднял голову Миранис. — Они появлялись, но никогда не проходили привязки. А если они смели настаивать, то их просто убивали. И мой отец убил своего телохранителя смерти лично.

Лерин побледнел.

— О боги, что ты пытаешься сказать...

— Читай! — приказал Мир Лие.

Седой умолк и тяжело опустился на скамью. Больше вопросов он не задавал.

Лия читала старинные легенды до самого рассвета, не помня ни строчки из прочитанного, и ее слабевший голос с трудом перекрывал все более крепчавший шум бури. Мир рассеянно слушал, Кадм сменил Тисмена у двери, и зеленоглазый телохранитель опустился на ковер рядом с принцем, скрестив ноги и выпрямив спину. Он поглаживал покрытую чешуйками спинку уродливого, похожего на ящерку, зверька, что клубочком свернулся в его ногах, и временами бросал на Мираниса глубокий, внимательный взгляд.

Лия чувствовала, что Тисмен с наследником ведет немую беседу. Он чем, она не знала, но, не смотря на щиты, кожей ощущала волнение принца и мягкую, обволакивающую ауру телохранителя-целителя.

Лерин молился, бесшумно шевеля губами и перебирая медовые бусинки четок. Его отрешенность Лия ненавидела в этот момент больше всего. Лерин и не думал скрывать, что думает о ней и о внезапном фаворе наследного принца, бросая то и дело в сторону девушки неодобрительные взгляды.

Несмотря на внешнюю расслабленность мужчин, Лия чувствовала, что они напряжены до предела и ждут. Лия даже знала, чего — возвращения Рэми либо нападения дяди. Может, именно дядя принесет Миранису ту смерть, которой он боялся? И которую почему-то считал неизбежной?

А время тянулось, растягиваясь в бесконечность, ничего не происходило, и напряженность высших магов росла, рискуя взорваться осколками и унести в воздух проклятый замок Арама вместе с его обитателями.

Лия все читала. Она чувствовала, как вместе со словами льется на комнату мягкая, ласковая сила, от которой всем становится легче. Она понятия не имела, откуда взялась и это сила, и ее собственное, уверенное спокойствие, она просто читала, даруя сидевшему у ее ног Миранису терпение, в котором тот так сейчас нуждался.

На рассвете, когда ее голос уже начинал хрипеть от усталости и срываться на тихий шепот, в дверь постучали. Кадм обернулся к дверям, и Лия успела заметить, как на его лбу вспыхнула татуировка телохранителя. От внезапно активировавшейся силы Алкадма стало трудно дышать. Лия уже почти не заметила, что перестала читать, как Тисмен осторожно спихнул зверюшку с колен и медленно поднялся.

Кадм обернулся к принцу, глаза его приняли тот глубокий, темно-синий оттенок, что был у Тисмена, когда тот мысленно разговаривал с наследником. Миранис напрягся. С явным сожалением поднялся он с пола и только тогда Лия решилась слегка двинуть затекшими ногами, изменив позу.

Лерин, бросив на нее неприязненный взгляд, отложил в сторону четки, подошел к столику и налил полную чашу теплого, травяного отвара. Лия нервно сглотнула, почувствовав, как сильно пересохло у нее в горле. Когда Лерин протянул ей чашу и почти мягко сказал:

— Выпейте, станет легче, — она была даже благодарна этому холодному внешне, неприступному телохранителю.

Лия дрожащими руками приняла чашу, не спуская вопросительного взгляда с безмолвно переговаривающегося с принцем Тисмена. Принц хмурился. Телохранитель изволил настаивать. Наследник махнул рукой, оттолкнул Кадма и рывком распахнул дверь. Лия чуть было не подавилась теплым, с мятным привкусом зельем, когда увидела в дверях застывшую Калинку.

Некоторое время принц стоял неподвижно, явно пораженный плачевным видом кузинки: ее кремовое платье было смято, рыжие волосы растрепаны, да и вся она, ранее веселая, жизнерадостная и полная сил, теперь казалась тряпичной куклой с бледным, лишенным эмоций лицом. И лишь глаза ее лихорадочно горели, выдавая бушевавший за щитами огонь.

Мир, внезапно очнувшись, хватил принцессу за руку, втянул в комнату, казалось, не заметив, как Кадм бесшумно прикрыл за девушкой дверь.

— Чего ты хочешь? — холодно спросил Миранис.

Лия вжалась в кресло, надеясь, что Калинка ее не заметит. Впервые Лия отдала себе отчет, что целую ночь провела в покоях наедине с мужчинами, ни один из которых не являлся ее родственником. Если Арман узнает, рад не будет. Если мама узнает — тоже рада не будет. Потому лучше, чтобы не узнали, а там... там посмотрим.

Но Калинка своей придворной, казалось, не замечала. В состоянии сломанной куклы она не замечала ничего, лишь смотрела с надеждой в глаза принца и бесшумно шевелила губами. Будто все что-то хотела спросить, да не знала как.

— Это правда? — вопрос вышел тихим и беспомощным, но в звеневшей в спальне тишине он показался неожиданным раскатом грома. — Мой жених убил Рэми?

— Неправда, — холодно ответил Мир. — Не просто убил. Он был умелым палачом. На Рэми места живого не осталось. Так что не смей этого ублюдка называть своим женихом. Этого никогда не будет.

— Может, он просто болен... — по щекам Калинки покатились слезы, но девушка уже не дрожала, стояла перед принцем гордо выпрямившись, будто хотела...

Лия отвернулась, поняв, чего именно принцесса хотела: защитить, понять человека, которого уже всей душой любила. Лия сжала зубы — она вполне понимала, какого это любить кого-то недосягаемого. Вот и она...

— Может, его можно еще вылечить?

— Болен и лишь слегка безумен, — оборвал Мир. — Он никогда не изменится, пойми. Подобные ему не меняются. Твой Элизар — обожравшийся вседозволенностью придурок. Я знаю таких: в моей свите придурков полно. Но у них есть я. Есть дозор и Кодекс. Есть крепкая цепь в виде законов. Нарушил закон — плати. Дорого. А вождя мне притушить нечем... Так что прости — исцеления не будет. И свадьбы не будет.

— Я хочу домой... — Калинка, мгновение назад полная сил, вдруг осунулась, побледнела так, что Лерин шагнул к ней, явно готовясь подхватить девушку, если она вздумает терять сознание.

— Вот как? Теперь и храм — спасение? — продолжал язвить Миранис. — А ты так горячо туда не хотела... Прости, сестренка, не могу исполнить твоего каприза. Уйти из Виссавии мы можем только когда нас отпустят. Нас не отпускают.

— Что теперь?

— Ничего. Ты вернешься в свои покои и в этих не покажешься. Они стали опасными.

— Он осмелится и тебя? — отшатнулась Калинка. — Наследного принца Кассии?

Мир не ответил. Не выдержав тишины, Калинка развернулась и кинулась опрометью из покоев наследного принца.

— Зря ты так, — сказал Тисмен. — Она не виновата.

— Мы все не виноваты, — холодно ответил Мир. — И у меня — причины. И у вождя — причины. У всех причины... а все мы платим.

Глаза принца вдруг удивленно расширились. Вздрогнули телохранители, разом повернувшись к окну. Стихла в одно мгновение буря, над кланом повисла звенящая тишина, быстро начали затягиваться небеса кровавыми тучами, крася все вокруг в разнообразные оттенки красного.

— Рэми, ты что творишь? — прошептал Мир.

И тут землю сотрясло...

Лия закричала, когда в окно ударила красная волна, и стекло пошло трещинами, со звоном осыпаясь на пол. Тисмен бросился к ней, грубо швырнул ее на пол и закрыл своим телом. Их осыпало дождем осколков. Вновь тишина, в которой столь громким был перестук тяжелых, кроваво-красных капель, стекающих с волос Тисмена:

— Ты как? — прошептала Лия.

— Молчи ради богов, — выдавил телохранитель. — Это еще не все.

Вторая волна была сильнее. Лие показалось, что ее душу кто-то собрал в кулак, стиснул в безумно тугой комок и шарахнул со всей силы о землю, позволяя разлететься на мелкие кусочки.

Не успела она прийти в себя, как третья волна шарахнула в щит Тисмена, обдав обжигающей волной, и, подняв голову, Лия еще успела заметить, что Мир стоит у окна на фоне кроваво-красного неба, спокойный и отрешенный, а вокруг него в бешенном танце бушуют алые вихри:

— Подожди меня, мой принц, закончу дела и вернусь, — прошептал знакомый до боли, и в то же время чужой голос брата.

— Я жду тебя, целитель судеб, — тихо, как-то обреченно ответил Миранис.

Все затихло. На щеку Лии капнула горячая капля, и ее с головой накрыла волна беспамятства.

Глава 4. Проклятый

Миранис стоял у окна и равнодушно смотрел, как остывает на горизонте ядовито-красное марево. Что же, наверное, он этого ожидал. Наверное, даже этого боялся, но теперь не было страха. Была... какая-то опустошенность и ощущение, что он проиграл.

Принц закрыл глаза. Красное сияние тревожило его даже через опущенные веки, но сейчас это было неважно. Миранис глубоко вздохнул и позволил своей душе выйти из неподвижного тела, стрелой пролететь над лесом и повиснуть над замком вождя.

Свет, исходящий от замка, слепил. Он непрерывным потоком лился сквозь окна и вел себя неправильно, не прыская во все стороны, а окружая замок практически непрозрачной, переливающейся кровавыми сполохами, полусферой. Исходящее от сферы сияние окрашивало лес вокруг в ядовито-красные оттенки, постепенно отравляя все живое: пожухла листва на окружающих замок дубах, завяли цветы на увивавших колонны жимолости и клематисе, упали на травы обессилившие животные, и даже дух Мираниса почувствовал накатившую волну слабости.

Хуже всего было виссавийцам, что раз за разом пытались проникнуть в замок. Миранис знал, что они всего лишь хотят защитить вождя, но понимал, что их попытки тщетны... даже опасны... А, самое главное, бессмысленны. Впрочем, таким объясняй или не объясняй, а они все равно ничего не услышат. Великий народ целителей был ослеплен собственной гордыней.

— Мой принц, — зов рывком вернул Мира в собственное тело. Разорвалась внутри болью вспышка и Мир слегка поморщился — вечно Кадм не вовремя. Он медленно открыл глаза, выдыхая из себя остатки окружавшей замок отравы.

— Говори, Кадм.

— На счастье все живы, — в голосе телохранителя читалась злость и недоумение. Что же, улыбнулся про себя принц. Было мало вещей в этом мире, которых Кадм не понимал. Красное сияние за окном, не пускавшее виссавийцев в замок вождя к таким и относилось. Телохранитель ничего не понимал, но спрашивать опасался. Правильно. Мира лучше сейчас не трогать — еще немного и взорвется.

Мальчишка Рэми вновь принес им проблемы, при этом проблемы очень крупные. Мальчишка осмелился дать принцу понять, чтобы тот не вмешивался. Потому что Рэми, видите ли, был занят и не хотел, чтобы им мешали. Да и был ли там Рэми? Мир знал, что не было.

— Несколько фрейлин потеряло сознание, — кому теперь интересны эти фрейлины? Если так и дальше пойдет, то в скором времени живые позавидуют мертвым. Власть кого-то, кто от всех требует одинаковой идеальности... что может быть хуже? Но ведь этому, новому Рэми скорее всего не объяснишь.

— Пару пришлось оттаскивать от грани, — продолжал докладывать за спиной Кадм. — На благо, виссавийцы под рукой и, как всегда, скоры на помощь.

Миранис тихо засмеялся:

— Надолго ли? Когда они сообразят, наконец, кто именно угрожает их вождю...

Кадм тоже хотел бы сообразить, по глазам видно. Он, как и принц, явно узнает в сиянии силу Рэми и в то же время не узнает. Потому что еще вчера в силе мальчишки было больше из Виссавии, а сегодня... Мир вздохнул. Виссавией там больше и не пахнет. Самая что ни на есть древняя мощь Кассии, настолько могущественная, что сознание обычного человека такого не выдержит. Но в Рэми мало теперь от человека.

Миранис обернулся и посмотрел на лежавшую на кровати Лию. Сестра Рэми была все еще без сознания. Тисмен, бледный от потери крови, сидел в кресле и морщился, когда пальцы Лерина бесшумно порхали над его ухом, зашивая рану светящейся в полумраке синим нитью. Мир хотел было сказать, чтобы Лерин особо не старался, все равно жить Тисмену осталось недолго, но передумал. О таких вещах, пожалуй, лучше вслух не говорить. Все равно уже ничего не изменишь.

Лерин перестал шептать, и нить погасла. На ухе Тисмена остался едва видный шрам, кровь перестала заливать вышитый серебром воротник зеленой туники.

— Вот и все, — сказал телохранитель, подавая Тисмену чашу с питьем. — Не удивляйся, там эльзир. Тебе очень даже будет кстати.

Тисмен скривился, но чашу опустошил. Он снял заляпанную темной и липкой жидкостью тунику, позволил харибу вытереть с его шеи и плеча кровь влажной губкой и отереть себя полотенцем, а потом обрядился в другую тунику, свежую. Дорогую, но все же сшитую — с нарядом архана играться теперь не было ни у кого времени. Но для погребального костра, подумалось вдруг Миру, надо чего пошикарнее. Странные мысли. Совсем не подходящие к тому, что происходило за окном.

Тисмен позволил харибу завязать на его тонкой, как для Мираниса излишне тонкой для мужчины, талии широкий пояс, пустив его расшитые знаками рода концы по левому бедру. Потом он подошел к Лие и склонился над девушкой, проведя ладонью над ее лицом:

— Еще некоторое время проспит. Учитывая обстоятельства... оно, может, и к лучшему.

Миранис сомневался, что в этой ситуации что-то может быть к лучшему. Но кое-что к лучшему все же изменилось — замок Арама продолжал заботиться о гостях: стекло на окне само собой восстановилось, исчезли с ковра пятна крови, а вместе с ними и дырки на висящем на стене, порезанном стеклом гобелене. Миранис бросил взгляд на изображенного на гобелене черного, раскинувшего крылья пегаса, окруженного какими-то крупными и ненужными никому оранжевыми цветами, и жестом приказал Тисмену опустить над кроватью полог.

Телохранитель повиновался, внезапно напрягшись и шагнув к двери. В тот же момент створка без предварительно стука распахнулась, и на пороге появился взъерошенный, злой Арам:

— Немедленно остановите своего телохранителя! Он убьет вождя.

Мир окинул виссавийца недоуменным взглядом. Выглядел мальчишка плачевно: всегда чистая желтая туника была теперь вымазана темно-бурыми пятнами, в которых чутье мага легко опознало кровь. По щеке Арама разлился свежий кровоподтек. Мир был уверен, что советника просто напросто побили и знал только одного человека, который был бы способен Арама безнаказанно побить.

Не зная, сочувствовать советнику или удивляться его глупости (сам принц вряд ли позволил бы себе так унизить кого-то из арханов), Миранис сел в кресло и спокойно ответил:

— Эррэмиэля надо было успокаивать раньше. Мне очень жаль, мой друг, но в замке вождя уже нет того понимающего все мальчика, что вы знали. Там есть целитель судеб, а над ним мы не властны.

Миранис чувствовал, как напряглись телохранители, для которых его слова тоже, скорее всего, были новостью. Что же, скрыть все равно не удастся, так к чему стараться?

— Если вождь умрет... — прошипел Арам.

Миранис промолчал, внезапно устав отвечать на чужие глупости. Лерин, поняв принца без слов, невозмутимо подхватил нить беседы:

— Вы нам угрожаете? Вы забываете, что это именно вы и ваши люди не оставили нам выбора. Вождь убил Рэми, вождь угрожал принцу... Целитель судеб такого прощать не умеет.

— Тогда у меня нет выхода.

Арам быстрым движением выхватил из-за пояса кинжал и метнул его в Мираниса. Принц движение уловил, но даже и не подумал пошевелиться. Глаза виссавийца удивленно расширились, когда отраженное мечом лезвие изменило направление, пронзив крыло пегаса на гобелене.

Принц вздохнул, прикрыв глаза. Он-то видел, как Кадм молниеносным движением выхватил из гобелена кинжал и оказался вдруг за спиной Арама, приставив лезвие к горлу виссавийца, а вот хозяин замка что-то понял вряд ли. Кадм, прирожденный воин, двигался для Арама слишком быстро.

— Понимаю, что ты хочешь защитить вождя, и стремишься убить Рэми убив Мираниса, — сказал холодно Кадм. — И только поэтому ты сейчас жив, что я это понимаю. Однако ты зарываешься, мальчик. В твоей проклятой Виссавии имеется только один маг, который способен одолеть телохранителей наследного принца Кассии. И это, прости, не ты, а твой вождь.

— Значит, у моего вождя есть шанс?

— Был, пока он не сломал Рэми, — усмехнулся Миранис. — Еще не родилось человека, который бы выстоял перед сильнейшим из двенадцати.

Арам прикусил до крови губу, высоко задрав подбородок:

— Гордый, — усмехнулся Кадм, чуть сильнее надавив кинжалом на шею Арама. Лезвие чуть засветилось, обрадовавшись вкусу крови. По шее хозяина замка сбежала красная дорожка. Арам сглотнул, на его шее дернулся нервно кадык.

— Интересно, а где была твоя гордость, когда он тебя бил? — продолжал издеваться Кадм. — Какая верность... защищаешь человека, который тебя же унижает?

— Если бы принц был таким как вождь, ты бы его защищал? — внезапно спросил Арам.

Миранис вздрогнул. Его начинал раздражать этот разговор двух верных слуг.

— Я бы не позволил наследному принцу Кассии опуститься до подобного состояния, — все так же холодно ответил Кадм. — Или вы, великие целители Виссавии, не знаете, как на самом деле хрупок разум высших магов? Не умеете исцелять их боль, сдерживать их порывы? Как же вы жалки... какие же вы бездарные слуги. Да я сам бы, собственными руками, убил бы Мираниса...

Кадм осекся, напоровшись на взгляд принца. Миранис вздрогнул, потом проглотил комок в горле и приказал:

— Хватит этого представления! Отпусти его!

Телохранитель зло усмехнулся, но подчинился. Арам, для которого Кадм, казалось, был последней опорой, рухнул на колени. Кадм подбросил кинжал на ладони, поймал его за лезвие и протянул опустошенному, разбитому виссавийцу:

— Это твое, не так ли?

Не дождавшись реакции, швырнул кинжал в пол. Лезвие вошло в ковер на волосок от ладони виссавийца, но Арам, казалось, этого даже не заметил. Он все так же дрожал, ошеломленно глядя куда-то в пол.

— Иногда дать кому-то умереть это и значит ему помочь, — уже теплее сказал Кадм.

— Уходите, Арам, — прервал его принц. — И задумайтесь... — виссавиец медленно поднял на Мираниса опустошенный, казалось, ничего не понимающий взгляд. — Почему Виссавия позволила Рэми так близко подобраться к вождю? И почему не плачет она сейчас над Элизаром? Может, все еще не так плохо, как вы думаете?

По знаку Мираниса Тисмен помог Араму встать с пола и проводил к выходу. Когда дверь за хозяином замка закрылась, он повернулся к кровати и спросил:

— Давно вы не спите, моя архана?

Полог кровати откинулся, из-за нее тенью выскользнула Лия и встала несмело перед Миром. Принц смотрел на свою дикую кошку и все больше злился на Элизара. Из-за безумия вождя он потерял телохранителя, из-за его безумия вместо помощи заперт он в этой проклятой Виссавии, не в силах даже шагу из нее сделать, это из-за Элизара сломалась хоть и глуповатая, а неукротимая Калинка. И из-за него проснулось отчаяние в глазах дикой кошки.

— Сядь!

Все так же не поднимая глаз, кошка медленно опустилась на скамеечку у ног принца, положив руки на колени. Телохранители молчали, чувствуя гнев принца, но Лия была истинной сестрой Рэми... такая же неугомонная и несдержанная на слова.

— Мой брат жив? — осмелилась спросить она. Миранис сейчас не хотел вопросов, очень не хотел. Но все же ответил:

— Ты все еще во мне сомневалась?

Кошка вздрогнула. Ну да, она никогда не выносила его гнева, в этом мире мало кто выносил. И, чтобы закончить разговор, Мир отрезал:

— Теперь считай, что мертв.

Лия не ответила. Она сжала кулаки до белизны в костяшках пальцев, и плечи ее вдруг опустились вперед. На голубое платье капнула тяжелая капля. Мир вздрогнул и почувствовал себя неловко. Он очень хотел помочь Лие, но не мог помочь даже себе.

— Видят боги, я не знаю, как теперь остановить Рэми, — тихо сказал он.

— Почему? — дрожащим голосом спросила Лия.

— Почему что?

— Почему ваш род не хотел целителей судеб?

— Лия... — Мир некоторое время молчал, тщательно подыскивая слова. — Дело не совсем в том, что мы не хотели...

— Вы боялись, что станет то, что стало сегодня, да? — Лия вдруг подняла голову и смело посмотрела в глаза принца. А ведь выдержала взгляд, хотя даже Арман не всегда выдерживает. — Скажи мне! Скажи! Этого ты боялся? Но почему? Неужели ты думаешь, что Рэми способен...

— Лия... — сглотнул Мир. — Я не думаю, что ты готова услышать это.

Лия сглотнула. В черных, как у Рэми, глазах ее мелькнул страх, сменившийся тяжелым, невыносимым отчаянием.

— Архана задает очень даже правильные вопросы, — вмешался в их разговор Лерин. — Уверен, что все здесь с удовольствием послушают на них ответы.

— Как знаете, — сдался Миранис. — Легенда о двенадцати очень красива, это правда, только вы кое-что забываете. То, что двенадцатый когда-то был лучшим из людей, далеко не значит, что такими остались его прямые потомки. В моем роду случалось... всякое... Как, впрочем, и в каждом. И мы всего лишь люди, которые не всегда могут выдержать ноши восхищения любимых сыновей Радона.

Миранис встал с кресла и подошел к окну. Он чувствовал, как напряглись за его спиной телохранители, как пронзала его внимательным, сочувствующим взглядом Лия, и как все замерли, ожидая продолжения. Но мог ли он продолжать? Наверное, у него не было выхода.

— Дальше, Мир, если уж начал, — мягко оборвал тяжелую тишину Тисмен. — Мы слушаем тебя.

— Если ты настаиваешь. Все, что делает Рэми с нашими судьбами, он делает почти неосознанно, под влиянием сильных эмоций. Если бы этим можно было управлять... Это было бы таким оружием в руках правителя, с каким не сравнится ничто. Силе целителя судеб подвластны даже боги... И мои предки это очень даже хорошо понимали, но старались, до поры до времени, с целителями судеб обращаться очень деликатно... Пока один из них, потеряв голову из-за красивой женщины голову, не приказал целителю судеб заставить красавицу себя полюбить.

— Как банально, — скривился Лерин.

— Закончилось не совсем банально. Целитель судеб отказал, мой предок, слегка... гм... разозлился. Речь уже не шла о той девчонке, а о желании получить в свои руки настоящую мощь... которая казалось, была так близко. Он решил... слегка надавить на своего телохранителя...

Принц прикусил губу, все еще не решаясь продолжить:

— Он... приказал собственному телохранителю смотреть, как на его глазах насилуют и убивают сначала его сестру, потом мать... потом сына... Сказал, что прекратит, когда "та баба сама к нему придет"... на сыне телохранитель сломался...

Мир некоторое время молчал, а потом продолжил.

— Летописи рассказывают, что было так же, как и сейчас. Красное марево, три волны, что снесли половину замка, телохранитель, что вдруг стал говорить и действовать совсем по-другому. Написано было в летописях, что человек в телохранителе будто умер, а голову поднял целитель судеб, древний дух, бессмертный, которому были чужды эмоции. "Что же, друг мой, — сказал он повелителю. — Я все еще не могу тебя убить. Я все еще обязан охранять твою жизнь. Я даже должен тебя любить... но и любить-то можно по-разному. Моя любовь будет выражаться в том, что никто и никогда не увидит, что потомки двенадцатого такие же сволочи, как и остальные смертные. Хочешь власти над судьбами других людей? Воображаешь, что ты над своей властен?"

Миранис некоторое время молчал.

— Целитель судеб решил, что мой род не достоин власти над Кассии, как не достоин ни один из людей, что будет лучше, если власть перейдет в руки одиннадцати. И у него почти получилось...

— Но почему мы об этом не знаем? — выдохнул Кадм.

— Может, дослушаешь? У моего предка было трое телохранителей. Целитель судеб, хранитель смерти и... воин... как ты, Кадм, — продолжил Миранис. — Целитель судеб в каждом из них разбудил душу одного из одиннадцати. Хранитель смерти, как и целитель хотели восстановить над Кассией власть двенадцати, но твой дух, Кадм, решил иначе. Летописи молчат почему... но он убил своего повелителя, убив вместе с ним и себя, и других телохранителей. Это длилось всего несколько дней... на трон вошел совсем мальчик, сын умершего повелителя, людям объявили, что повелитель погиб, упав с лестницы и сломав себе шею. Но с тех пор мой род опасается к себе привязывать хранителей смерти и целителей судеб.

Мир вздохнул и продолжил:

— Боюсь, что проснувшийся в Рэми целитель судеб захочет завершить начатое. Когда Рэми вернется в Кассию, он первым делом убьет моего отца, чтобы посадить меня на трон. Потом вспомнит, что другие телохранители его тоже уже один раз убили и уничтожит вас троих. Ему удастся, потому что вы пока люди, а он — бессмертный с его оглушительной силой. И напоследок — запрет меня в безопасном замке... чтобы я прожил дольше, и будет властвовать один.

— Говорил я, что его легче убить, — прошипел Лерин.

Мир пожал плечами:

— Всех легче убить. Тебя в том числе.

— И что теперь? — прошептала Лия.

— Ждать, — спокойно ответил Миранис. — Рэми никуда от нас не денется. А теперь оставьте меня.

Ошеломленная услышанным Лия хотела подняться со скамьи, но принц опустил на ее плечо руку, удерживая:

— Не ты. Телохранители.

— Мир, совершаешь ошибку, — начал было Лерин.

— Замолчал и вышел! С каких пор я обязан повторять свой приказ?

— Повинуюсь, мой принц.

Лия как во сне слышала хлопок закрывшийся за телохранителями двери. Где-то глубоко внутри она понимала — сейчас произойдет нечто, что происходить не должно. Она боялась поднять голову и посмотреть на принца, спросить, чего он на самом деле хочет, и почему они вновь остались одни... как вдруг и сама все поняла. А, поняв, и обрадовалась, и испугалась одновременно.

— Лия, посмотри на меня! — голос Мира был неожиданно мягок. Лия подчинилась. Она до сих пор никогда не видела такого выражения глаз принца: глубокие и немного сумасшедшие, они, казалось, чего-то ожидали. Лия не могла понять чего, не осмеливаясь.

Вскочив на ноги, она кинулась к дверям, понимая, что еще немного и будет поздно. Миранис, как всегда, был быстрее: он поймал ее за запястье, развернул и толкнул в глубь комнаты.

— Ты... Мир...

Принц не спешил. Он шел к ней медленно, не спуская взгляда с ее глаз, потом губ, потом груди. Лия шла синхронно с ним, завороженная его глубоким, неожиданно серьезным взглядом. Он шаг вперед, она — шаг назад. Их движения походили на плавный, одуряющий танец. Лие казалось, что несмотря на расстояние в несколько шагов, они были одним целым. Она чувствовала себя марионеткой, которой умело руководил Миранис, бабочкой, которую он пришпилил невидимыми булавками к этому проклятому гобелену.

Прислонившись спиной к прохладной стене, она чуть было не сползла на пол. Мир, будто почувствовав, что она больше не выдержит, подошел совсем близко, даря ей и опору, и одуряющую слабость одновременно.

— Мир, нет, — прошептала она, хотя тело уже говорило "да".

Внутри все дрожало, рассыпаясь на мелкие кусочки, вновь собираясь, вновь рассыпаясь, и так бесконечно. Боль, сладкая, запретная, пронзила ее шею раскаленной стрелой, как раз в том месте, где коснулось кожи его горячее, почему-то прерывистое дыхание. Лия глубоко вздохнула, на губах Мира появилась довольная улыбка, и только тогда он к ней впервые прикоснулся.

Лия сошла с ума, вдруг осознав, как сильно она ожидала этого прикосновения. Прохладные пальцы Мира нежно прошлись по шее, погладили подбородок и мягко заставили ее повернуть голову.

— Открой глаза, — прошептал Миранис.

Его дыхание на ее губах казалось одуряющее сладким.

— Посмотри на меня.

Не было сил сопротивляться. Лия открыла глаза и растворилась в его неожиданно глубоком, нежном взгляде. Все так же ласкали его пальцы подбородок, нежно провели по губам, как бы изучая их, пробуя на ощупь каждую впадинку.

— М-и-и-и-р, — со стоном прошептала Лия.

— Что, душа моя?

И в самом деле — что? Попросить пустить... или напротив... Она уже и сама не знала.

— Что... ты делаешь...

— Ничего особенного. Заканчиваю то, что начали, — ответил Мир, поцелуями лаская ее шею.

— Не сейчас, — таяла Лия. Умом она понимала, что это надо прекратить, и сейчас, но ум тонул в сладких, отуманивающих волнах, и Лия то прижималась к Миру всем телом, то вновь его старалась оттолкнуть, душа в груди невесть откуда взявшуюся приятную слабость.

— Ты говорила, что меня любишь... — безжалостно шептал он ей в волосы, сквозь тонкую ткань платья лаская ее бедра.

— Люблю, — выдохнула Лия, обнимая его за шею.

— Тогда подаришь мне наследника.

Три дня бушевало на горизонте кровавое марево. Три дня принц не выпускал ее из своих объятий, будил ее поцелуями, доводил до грани безумия, заставляя ее плясать на тонком, режущим душу лезвию.

А на четвертый она проснулась полностью опустошенная, одна в остывшей, показавшейся неожиданно холодной кровати. Миранис стоял у окна, и его силуэт ярким черным пятном выделялся на фоне все так же кроваво-красного неба.

Боги, как же она его любит. Любит ласкать его цвета плодородной земли волосы, любит любоваться на его профиль, когда он лежит рядом, и проводить пальцем по его груди, ожидая ответной ласки. Любит его взгляд, глубокий, внимательный... и просящий прощения. Любит вкус его пота на губах, любит его голос... и в то же время почему-то понимает, что все это уже в прошлом.

Миранис, будто почувствовав, что она проснулась, отошел от окна и, подойдя к кровати, сел рядом с Лией на одеяло. Только сейчас поняла она, что тот Мир, что недавно сжимал ее в объятиях, куда-то ушел. Рядом с ней сидел церемониально одетый наследный принц Кассии, к которому не то, что прикасаться, смотреть на него страшно.

И в то же время... Лия решилась и осторожно положила ладонь на его руку. Мир мягко, знакомо улыбнулся, и кинул на одеяло простое, но сшитое из дорогой, ларийской ткани платье.

— Одевайся. Скоро сюда придут...

Лия молчала, с трудом сдерживая слезы. Мир осторожно погладил ее тыльной стороной ладони по щеке:

— Прости, родная. Я действительно не хотел, чтобы это вышло так. Но ты должна быть сильной...

Мир поднялся с кровати, сев в кресло, и Лия, несколько смущенная его печальным, молчаливым взглядом, наскоро оделась в темно-синее платье, перевязав лентой волосы на манер рожанок в тугой, пушистый хвост.

Она понимала, что на фоне царственного Мираниса выглядит нелепо, наверное, даже жалко, но в то же время не могла отделаться от ощущения, что взгляд принца ласкает каждую черточку ее тела, подобно скупердяю по частичке собирая золото воспоминаний в шкатулку своей памяти.

— Нам пора прощаться, — голос Мираниса чуть дрожал. — Я чувствую, что Рэми закончил свои дела с вождем... его сила успокаивается. Когда он выйдет из замка, я должен встретить его там. Не будем и без того все усложнять...

— Я пойду с тобой, — вздрогнула Лия, уронив на пол гребень, которым она расчесывала волосы.

— Не пойдешь! — в первый раз в голосе Мираниса почувствовались на самом деле гневные нотки. — Пойми, что сейчас нет ни Рэми, ни меня, ни нашей с тобой большой и пламенной любви. Сейчас существует только Кассия и наш сын, которого ты носишь в чреве. Я знаю, что носишь. Если Рэми узнает о наследнике, ты умрешь... и сын умрет. Этого ты хочешь?

— Если говоришь так, — опустила голову Лия. — То и в самом деле не знаешь моего брата. Я верю в Рэми. И верю, что он никогда мне не навредит.

— Рэми мертв. Там целитель судеб в его теле. Пойми, Лия, это древняя магия, она сильнее нас всех. Первое, что он сделает — это уничтожит конкурентов... мою семью. Даже свою невесту, которая имела несчастье родиться моей сестрой.

— Мир... — Лия опустилась на скамеечку у ног Мираниса, прижавшись щекой к его ладони. — Поверь мне, он не может... быть таким.

— Не вини брата, — устало ответил Мир. — Рэми сильный, но у него есть слабость — я и семья. Вождь должен был на нее надавить. А теперь посмотри на меня...

Лицо Мира расплывалось из-за потока слез, и принц аккуратно стер капельки с ее щек, поцеловав девушку в губы:

— Слушай меня, Лия. Я знаю, что тебе всего шестнадцать, знаю, что взваливаю на твои плечи слишком тяжелую ношу, но ты должна быть сильной, как был сильным твой брат. Скоро я уеду. Я поговорил с Арманом, он поможет тебе скрыться — тут ли, в Ларии, я не знаю, и знать не хочу. Сейчас такое знание опасно и для тебя, и для сына. Ты должна спрятать наследника и от Кассии, и от Виссавии, ты должна заставить его убить меня... только так мы сможем убить целителя судеб.

— Мир... я люблю тебя, — шептала Лия. — Я не могу воспитать твоего убийцу.

Принц поморщился, и Лия вдруг увидела в его глазах сомнение. От одной мысли, что он в ней разочаровался, что он уже пожалел о их ночах, Лие стало дурно. Но сразу же высохли на щеках слезы. Если Мир хочет, чтобы она была сильной, она такой станет.

— Если ты меня любишь, то должна дать расцвести в душе нашего сына ненависти ко мне, — продолжал мягко уговаривать Миранис. — Целитель может при помощи магии растянуть мою жизнь на века... это будут страшные века для моей страны. И для меня. Думаешь, мне нужна такая жизнь? Лия, посмотри на меня. Наш сын не должен достаться ни Рэми, ни клану... слышишь!

— Слышу... — плакала Лия.

— Вот и умница, — продолжал уговаривать Мир, прижимая ее к себе и покрывая ее волосы поцелуями. — У тебя есть Арман, у нашего сына есть огромная сила — моя и Рэми. И ты уйдешь из Виссавии. Я знаю, что тут ты была бы в безопасности, но мой сын — наследник Кассии.

— Я больше тебя не увижу?

— Так будет лучше, — сказал после некоторого молчания Миранис. — Верь мне, так всем будет лучше...

— Мир, — Лия села Миру на колени и прижалась к его груди, все еще надеясь, что это только плохой сон. И что вот-вот откроет она глаза, и ее Рэми все еще будет любящим братом, а Мир прекратит говорить страшные вещи, что заставляют душу сжаться в маленький комочек от страха...

За спиной мягко открылась дверь, впуская неожиданно холодный, достигнувший самого сердца, сквозняк. Лия еще сильнее прижалась к Миранису, понимая, что конец все ближе...

Арман отказывался верить своим глазам, когда увидел Лию в объятиях Мираниса. Он так надеялся, что холодный Лерин говорил неправду, и его хрупкая, ребенок-сестричка не станет скоро матерью. Впрочем, сокрушаться уже поздно. Теперь его дело уже не как брата, а как архана, уберечь и Лию, и ее сына от... родного брата.

Арман уже решил, куда увезет сестру. И ему, и сестре будет вполне неплохо в горах Ларии, в клане его отца. Там такие заросли, что Рэми при всем желании их не найдет. А не будет знать о ребенке, так не будет и желания.

Арман отвел глаза от влюбленной парочки, стараясь всеми силами держать себя в руках. Миранис явно попытался оттолкнуть Лию, но девушка вцепилась в принца и упрямо плакала, не хотела отпускать. Арман вздохнул. Все же она еще ребенок, милый, избалованный ребенок, которого Миранис по своей прихоти сделал матерью наследника. Боги, сам Мир иногда ведет себя, как избалованный, безответственный ребенок. К чему именно Лия? Двора Миранису мало? Мало холодных, боевых красавиц, которые сами кого угодно за черту сведут? Вот та же Аланна, что стояла рядом с Арманом, не плакала, совсем. Хотя потеряла гораздо больше.

Она всегда такой была: тихой, нелюдимой. Когда Арман впервые увидел Аланну в замке их опекуна, она и тогда была похожа на испуганного, готового защищаться любой ценой звереныша. Но Арману удалось тогда разбить ее панцирь, достучаться до ее сердца, стать ее братом и, что больше, ее другом.

Когда принц призвал его ко двору, а Аланна так и осталась в провинции, между ними то и дело летели письма, но и они становились все более редкими. Арман был слишком занят делами, Аланна все более взрослела, становясь из понятной девчушки непонятной и скрытной молодой женщиной.

А потом, полгода назад, она вернулась ко двору — чужой и неприступной, гордой арханой, невестой виссавийца. Что тогда подумал Арман? Что ему лучше отойти в тень, не вмешиваться в ее с таким трудом обустраивающуюся жизнь. Он и не вмешался бы, если б не Рэми со своей любовью...

Когда Аланна стала невестой брата, между ней и Арманом возродилась старая приязнь. Сам того не заметив, Арман доверил Аланне опеку над незнакомыми и далекими сестрой и мачехой. Это именно Аланна заказывала для них подарки, это она посылала из столицы в провинцию необходимые для них вещи, это она следила за городским домом Армана, в котором на самом деле редко появлялись и Арман, и его брат. Это она настояла, чтобы Арман начал с Лией переписку и сблизился с сумасбродной девчонкой.

Переписка с Лией вскоре стала для Армана даже приятной. Сестра оказалась разумной, живой и очень ироничной девочкой, а Арман, поддаваясь осторожному натиску Аланны, начал подумывать о замужестве вновьобретенной, несколько легкомысленной и наивной сестренки.

Для этого Арман привез ее в столицу, для этого, опять же при помощи Аланны, устроил ее в свиту принцессы Калинки... И, как оказывается, совершил огромную ошибку.

Аланна первой нарушила тяжелую, неприятную тишину. Она уверенно подошла к сидевшему в кресле брату, обняла плачущую Лию, прошептала девушке на ухо несколько слов, и разбитая горем сестра вдруг перестала плакать, позволив себя поставить на ноги.

"Как всегда думает в первую очередь о других," — подумалось Арману, когда он заметил утихающий в глазах Аланны синий блеск. Магией успокаивает боль Лии, хотя сама сейчас должна сходить с ума от страха.

— Нам пора, — хрипло сказала Аланна.

— Арман все тебе объяснил? — Мир накинул на плечи плащ, и Лия рванулась в руках Армана, пытаясь вновь броситься к принцу:

— Дай ему уйти спокойно, — уговаривал Арман. — Если в самом деле любишь, то дай ему уйти спокойно.

Лия затихла в руках брата, судорожно вцепившись в его тунику. Арман прикусил губу, прижимая Лию к себе. Боги, в этот момент он думал не о Кассии, не о наследнике, а о разбитой жизни Лии, Рэми и Аланны. Практически единственных близких ему людей.

— Да... брат, — ответила Аланна, посмотрев на Лию опустошенным взглядом. — Арман мне все объяснил.

Объяснил... а она слушала внимательно. И как свеча может погаснуть от единого порыва сквозняка, так и она погасла от одной только фразы: "Рэми больше нет." А после, казалось, уже и не слушала.

— Ты можешь не идти со мной, Аланна, — Мир натянул перчатки и, даже не посмотрев на Лию, направился к двери. — Можешь попробовать скрыться... Пожить еще немного.

— Я не хочу, чтобы он заставил тебя меня вызвать... — Аланна вздрогнула, и глухо добавила. — Да и после смерти Рэми мне незачем жить.

Простые слова, а заставили Армана вздрогнуть.

— Мне жаль, что так вышло, — сказал Мир, неожиданно шагнув к Аланне и прижимая ее к себе.

Арман увидел, как миг ее лицо скривилось, как наполнились влагой глаза, как неосознанно дернулись руки, чтобы ответить объятием на объятие, но уже через миг Аланна оттолкнула от себя брата и горячо зашептала:

— Не хочу твоей жалости. Посмотри правде в лицо — мы чужие. Ты меня не любишь, да и мне не нужна твоя любовь.

— Ошибаешься, Аланна, — хрипло ответил Мир. — И это моя вина, что ты так сильно ошибаешься... Я всегда тебя любил, всегда за тобой наблюдал, с того самого момента, как узнал о твоем существовании. Но времени действительно на объяснения нет. Арман, ты знаешь, что делать.

— Знаю, — быстро ответил Арман, встретившись взглядом с Аланной. Девушка моргнула, потом слабо улыбнулась, будто подбадривая даже не себя, Армана, а потом вдруг наклонилась и поцеловала дозорного в щеку.

— Прощай, брат.

Арман почувствовал, как пересохло у него в горле. Лия, будто уловив острую боль брата, прижалась к нему сильнее, отказываясь отрывать лицо от его плаща.

— Прощай! — кинул принц, выходя из комнаты. Лия дернулась в руках Армана, в последний раз, и осела...

Боги, как же немудро вы иногда с нами играете, думал Арман, мысленно прощаясь и с Аланной, и с Миром и подхватывая на руки потерявшую сознание сестру.

Солнце опускалось за деревья, посылая дню последние лучики. Стремительно темнело. У замка вождя было тихо и многолюдно. Красное сияние уже не слепило глаза, а успокаивалось, окрашивая белоснежные стены замка в рассветный румянец.

Здесь действительно было красиво. И грустно. Ложились под ноги осыпавшиеся с деревьев, пожухшие листья, ласкал разгоряченные щеки ветерок, принося запах сухой травы и тления. Дубовый лес по обе стороны широкой, выложенной белоснежными каменными плитами все более укутывался в тени полумрака.

Ее последний заход солнца. И самое то, чтобы умереть. И даже зрители подобрались соответствующие.

Не было здесь никого из свиты Мира, не было и Калинки с ее легкомысленными, неприятными девушками, лишь собравшиеся вокруг замка виссавийцы с их похожими на маски лицами, да ветер... становившийся все более жарким ветер, забирающийся под плащ, обдающий теплом щеки, треплющий растрепанные пряди.

Рэми любил, когда ее золотистые волосы были распущены по плечам, и сегодня Аланна не дала харибе убрать их под сетку. Лили... Аланна сглотнула. Хоть и уговаривала она харибу не делать глупостей, не обрывать свою молодую жизнь, но Лили все стояла перед ней на коленях и упрямо шептала:

— Дождись меня, моя архана. Я удостоверюсь, что твое тело достойно предано огню и пойду за тобой...

У Аланны не хватало сил спорить. Она вообще после разговора с Арманом находилась в состоянии полной опустошенности, все не осмеливаясь поверить, что все происходящее — правда.

Миранис, наследный принц Кассии, гордо выпрямившись стоял рядом. Еще вчера Аланна трепетала бы в его присутствии, как трепетала бы любая архана: повелителя и его наследника укутывала плотным, невидимым одеялом магия, от которой сразу же становилось слабо. Но сегодня Аланна почему-то не чувствовала силы принца. Она почему-то безоговорочно и сразу поверила и приняла, что рядом с ней стоит не наследник Кассии, далекий и пугающий, а равный. Брат.

И потому, живя последними мгновениями, которые не знают страха, Аланна заставила себя не передернуться, когда принц вдруг взял ее за руку, и, миг подумав, сжала пальцы, отвечая пожатием на пожатие и вдруг почувствовала себя чуть легче. Хотя, казалось мгновение назад, что легче не будет никогда.

Старший брат рядом. Его холодная ладонь сжимает ладонь Аланны, даруя спокойствие. Его сила не пугает, как раньше, а окутывает мягким, пушистым коконом. И ей уже почти хорошо. Скоро, совсем скоро, она увидит Рэми там, за гранью.

— Ты еще можешь уйти, — слова Мира были столь тихими, что Аланна с трудом их различала.

— Знаешь, что не могу, — ответила она не отрывая взгляда от все более погружающихся в темноту огромных дверей замка. Белоснежный пегас, изображенный над дверями. Знак рода Рэми. Ее Рэми так часто рассказывал об этих существах. Говорил, что они отличные друзья, потому что верны так, как не могут быть верны большинство из людей. И что они мудры, потому что живут уже долго и бессмертны. Что бессмертный не может ошибаться, потому что время все ставит на свои места.

Но целитель судеб, хоть и был бессмертным, а очень сильно ошибался. Аланна это знала.

— Всегда восхищался тобой и Рэми, — сказал вдруг Мир, — что сумел тебя разглядеть лучше, чем я. Прощай, сестра. Скоро все закончится. Я чувствую... он направляется к нам...

Аланна тоже чувствовала. И только сейчас до конца поверила, что Рэми там нет. То, что приближалось, было чужим и холодным. Рука брата сжала пальцы почти до боли. Аланна была рада этой боли.

Глава 5. Медовый сердолик

Солнце бросило на них последний луч и опустилось за деревья окончательно, погрузив лес вокруг замка в холодную, бездушную темноту. Светлым местом в этой темноте был лишь испускающий белоснежное сияние замок, окутанный в кокон медленно потухающего красного света, да фосфорицирующие камни дороги под их ногами. Их мертвенный свет выхватывал из темноты бледные лица молчаливых, стоявших по обе стороны виссавийцев. Они все ждали.

Дорога прямой лентой устремлялась к высоким ступеням, за которыми были украшенные по обе стороны стройными, витыми колонами, огромные белоснежные двери. Над дверьми раскинула крылья казавшаяся живой скульптура пегаса, от которой Аланна не могла оторвать взгляда.

Все они ждали. Все затаили дыхание, когда бесшумно распахнулись двери, открывая пасть непроглядной тьмы.

Аланна смотрела в эту тьму и молилась всем богам, чтобы мука ожидания миновала бы как можно скорее. Аланна жаждала увидеть того, чье приближение они чувствовали, и в то же время сдерживалась из-за всех сил, чтобы не убежать в темноту, повинуясь душащему разум страху.

— Не могли бы вы мне оказать услугу, архана? — услышала она холодный голос стоявшего за ними Лерина. Странно, но именно от холода в этом голосе стало Аланне легче. Как кто-то от души плеснул водой в пламя ее страха. — Не могли бы вы подарить своему любимому последний поцелуй?

— А ты романтик, — усмехнулся Миранис, ободряюще улыбнувшись Аланне. Как он может так улыбаться? Как может казаться таким... близким? Родным? Аланна сглотнула.

— Может и так, — все так же холодно согласился Лерин. — Может, просто не желаю сдаваться так легко.

— Тогда убей меня, — отрезал Мир, — как убил когда-то телохранитель моего предка.

Аланна вздрогнула, неосознанно сильнее сжав руку брата. Страшные вещи говорят мужчины. И говорят так легко, с улыбкой, будто и не происходит ничего. Будто стоят они не в этой забытой богами Виссавии, а в богато украшенной зале, на очередном балу, перекидываясь легкими, ни к чему не обязывающими шутками.

— Убить тебя мы всегда успеем, — вмешался в разговор Кадм.

Пальцы Мираниса ответили на пожатие, Аланне стало слегка легче.

— Думаешь, позднее Рэми даст меня убить? — все так же продолжал "болтать" с телохранителями Миранис.

— Думаю, что мы его не спросим. Но для начала я попробую другие варианты. Может, мой предшественник и убил твоего предка... но ту сволочь наверняка не было смысла спасать. В то время, как тебя...

— Я рад, что ты так думаешь, — усмехнулся Мир. — И не рад одновременно. Только не говори мне, что ты не способен меня убить? А так хвалился...

— Нет, я просто говорю, что буду за тебя бороться, — спокойно ответил Кадм. — Я твой телохранитель и я твой друг. Не так ли, Мир?

— Самое время на такие разговоры, — вмешался Лерин. — Как трогательно.

— Другого может не быть.

— Смотрите... — прошептала Аланна.

Там, в темноте, вспыхнула синяя звездочка. Она приближалась, росла в размерах, и свет ее постепенно выхватывал из темноты знакомую до боли фигуру, его лицо...

— Рэми, — прошептали губы.

— Целитель судеб, — возразил ей Миранис. — Не видишь?

Аланна видела и в то же время отказывалась видеть. Глаза целителя судеб полыхали синим, татуировка на лбу, обычно едва различимая, теперь слепила глаза и смотреть на Рэми было больно. Даже просто стоять и ждать его приближения было неожиданно больно: каждый шаг его, казалось, еще больше сгущал воздух вокруг, окатывал горячей волной, кипятил кровь в жилах.

Аланна думала, что повелитель Кассии излучает мощь, равной которой не было в этом мире. Но перед повелителем Кассии она могла стоять гордо выпрямившись, сила же Рэми ставила на колени, лишая разума.

Пальцы Мира сжали ее руку, причиняя боль. Боль вернула Аланну в реальность, и она поняла, что задыхается, что легкие ее отказываются принять этот воздух, пронзенный синими искорками силы целителя судеб. Она умрет... так быстро?

Помощь пришла, как ни странно, от Лерина. Маг прошептал заклятие, и щиты вокруг Аланны заметно укрепились, а мощь Рэми стала почти переносимой.

— Помните о моей просьбе, — сказал телохранитель брата. — Это важно.

— Помню, — простонала Аланна.

Рэми медленно спустился по ступенькам, и взгляд его равнодушно скользнул по молчавшим виссавийцам. Пухлые губы целителя судеб сложились в незнакомую, презрительную улыбку, и надежда умерла в Аланне. Мир прав — это не Рэми. Рэми никогда так не улыбался. Верховный маг, он никогда не обливал людей призрением вот так, без причины.

Этот маг и держался иначе, издалека выказывая выверенную веками породу. Выпрямленная спина, гордый, пронзительный взгляд, неспешный, уверенный шаг. Этот маг одним движением глаз заставил гордых магов-виссавийцев упасть на колени. Этот маг упивался своей властью. Рэми никогда бы... Рэми всегда был сильным, но никогда не использовал свою силу так, чтобы унизить... Это не Рэми. И Мир прав, надежды больше нет. Ее Рэми умер.

Целитель судеб остановился перед ними и поклонился Миранису:

— Я вернулся, мой принц.

Голос у него тоже изменился, стал глуше, приобрел незнакомые стальные нотки.

— Вижу, — глухо ответил Миранис. — Вижу, что ты вернулся.

— Аланна, — улыбка Рэми изменилась, стала более мягкой, даже слегка сочувствующей. Такая улыбка бывает у целителя, который знает, что через мгновение причинит боль, но считает эту боль необходимой. Но Аланна не была больна, болен был Рэми... А она не в силах его исцелить, да и никто не в силах.

— Иди ко мне, — мягко позвал целитель судеб, протягивая ей ладонь. -Иди же, родная. Не заставляй ждать.

Аланна содрогнулась от криков разума внутри, которые заглушила чужая воля. Все громче стучала кровь в висках, заливая щеки жаром. Она уже не чувствовала давящей мощи Рэми, она только вслушивалась в знакомый до боли голос, видела только его теплые, зовущие глаза, его улыбающиеся губы... это он, он, и не он...

Разжимаются непослушные пальцы, отпускают руку Мираниса. Катятся по щекам невольные слезы, и уже не понимая, что делает, Аланна поддается вперед, падает к нему в объятия, пьет его запах.

— Рэми.

— Я здесь, родная, — слышит она, и его ладони впиваются ей в предплечья. — Не сопротивляйся, прошу тебя. И все закончится быстро.

Обжигающая боль льется в нее через его ладони, близится темнота, и Аланна все жмется к любимому, в последний раз тянется на цыпочках, касаясь губами его сжатых в презрении губ...

Темнота все ближе. Но его крепкие миг назад объятия вдруг ослабевают. Рэми дергается, отталкивает ее и хватается за голову. Взгляд его становится удивленно-ошеломленным и вновь стремительно наполняется сталью. Мелькает где-то рядом что-то белое и темнота, наконец-то, поглощает Аланну окончательно.

Кадм и сам понять не мог, почему он вот так стоит и ничего не делает. Смотрит, как Аланна бросается в объятия этого мальчишки, как Рэми ее медленно, но верно убивает и все равно ничего не делает. А все почему? А все потому, что Лерин просил ему довериться и не мешать...

"Подожди!" — вновь повторил где-то глубоко в сознании голос белого телохранителя.

"Чего ждать-то? — встрепенулся Кадм, не отрывая взгляда от сладкой парочки. — Если Рэми очнется, а Аланна будет мертва, мальчик нас не поблагодарит."

"Не видишь? Он убивает Аланну, а с нас взгляда не спускает... если нападешь сейчас получится как с Арамом... только наоборот. Он тебя еще на лету подстрелит."

Кадм нахмурился, сообразив, что Лерин прав. Рэми действительно сжимал Аланну в объятиях, но глаза его, все так же непрерывно полыхающие синим, были сужены и холодно смотрели на телохранителей. Да и было тело мальчишки напряжено, готово к нападению. А если Мир правду говорил о целителе судеб, то этого мага так просто не одолеешь.

"Не расслабляйся, идиот... подожди еще немного... сейчас она его ослабит, и я ей помогу..."

Аланна поднялась на цыпочках, тонкая рука ее обхватила Рэми за шею. Пухлых губ мальчишки коснулись чужие губы, сверкнула в синем свете татуировки сбежавшая по щеке принцессы слеза. Глаза Рэми расширились, на миг утратив холодный блеск. Скороговоркой прозвучало рядом заклинание Лерина, вспыхнула перед Кадмом в воздухе руна:

— Вспомни об Аланне, Рэми! Сейчас, Кадм!

В Рэми что-то изменилось. Мальчишка покачнулся, взгляд его стал беспомощным, ошеломленным. Кадм понимал — это его последний шанс и сорвался с места. Душу охватил восторг — прирожденный воин, Кадм любил схватку. И впервые ему попался по-настоящему достойный противник.

Рэми, потерявший на миг свою силу, покачнулся, оттолкнул от себя теряющую сознание девчонку, схватился за голову. Кадм выхватил в прыжке из-за пояса клинок, чувствуя, что не успевает. Совсем не успевает. Целитель судеб уже начал вытеснять из тела мальчишки настоящего Рэми, глаза его вновь вспыхнули синим, губы сложились в холодную улыбку. И Кадм понял, что, увы, но такого противника ему не одолеть.

Великолепно, целитель судеб. Ошеломляющая сила... Кадм усмехнулся в ответ на усмешку Рэми и приготовился к мгновенной смерти, как за спиной мальчишки мелькнула белоснежная фигура. Сверкнуло лезвие, легко входя в спину целителя судеб. Рэми недоуменно обернулся, и, мгновенно обессилев, упал на колени.

— Проклятие! — закричал Кадм, из двух врагов выбирая сторону целителя судеб. — Ты его не получишь!

— Стой! — крикнул за его спиной Лерин. — Не видишь? Он его спасает.

Кадм остановился в нескольких шагах от вождя, что ловил оседающего Рэми, опирая пронзенную кинжалом спину мальчишки о свое колено.

Глаза вождя и в самом деле были спокойны и непривычно светились белоснежным, ярким сиянием. Его светлый плащ стремительно темнел от крови, но вождь, казалось, ничего не замечал, смотрел только на целителя судеб как-то странно... с состраданием, наверное, и мягко улыбался:

— Долги надо отдавать, Рэми!

— От тебя не ожидал... — с трудом прохрипел целитель судеб. — Я тебя спас, а ты посмел...

— Теперь я должен спасти тебя, не так ли?

— Спасти... ты убил меня... это тело... оно такое слабое... жаль. А я думал, мы друг друга поняли...

— Мы очень хорошо друг друга поняли, — пальцы вождя ласково провели по щеке Рэми. — Ты так холоден и так раним одновременно, бессмертный дух. Так прекрасен. Никогда не видел ранее более совершенного и мудрого существа, чем ты. Но мы оба знаем, что тебе не место в этом мире, ты нас не понимаешь, тебе не вынести нашей глупой боли.

— И потому ты предал меня... как предали они все... — Рэми повернул голову и посмотрел на Кадма. Телохранитель почувствовал себя неловко... — Посмотри... они все мечтают меня убить... носители... что так бездумно пользуются силой моих братьев... мой драгоценный принц. Они меня боятся и хотят убить... в этом мире никто мне не рад. Я думал, что ты... хотя бы ты, вождь Виссавии, возлюбленное дитя младшей богини, меня поймешь.

— Я понимаю тебя. И потому говорю, что ты для этого мира не подходишь. Не потому, что ты плохой, а потому что ты — другой.

— Чего ты ждешь? Почему медлишь... Почему не добьешь... не понимаешь... не чувствуешь, целитель, насколько это больно? Что только остатки моей силы сдерживают меня на грани разума? Или все еще хочешь помучить...

— Хочу тебя спасти. Верни мальчишку в это тело, и я тебя исцелю.

Целитель судеб пытался засмеяться, но смех сорвался на беспомощное бульканье и вышел жалким.

— Зачем тебе этот мальчик? — устало спросил он. — Там, куда он ушел... хорошо... я знаю... жаль, что мне не дано...

— Я же сказал, отдаю долги, — жестко ответил вождь. — Он стоял надо мной с ножом. Он мог меня убить, но предпочел сломаться и дать дорогу тебе. Даже не думал, что есть в Кассии еще маги с душой целителя. Не мое дело, что мальчик необученный, оттого слабый, как котенок. Но я не позволю ему уйти из-за меня...

— Совесть заела.

— Если не хочешь опять в свою темноту, целитель судеб, ты позволишь Эррэмиэлю вернуться в это тело. Это единственная возможность выжить вам обоим... или ты думаешь, что после этого представления они, — вождь показал взглядом на телохранителей, — тебя оживят?

— Не оживят... — усмехнулся целитель судеб. — Была бы их воля...

— Твои отношения с родом повелителя Кассии меня не касаются. Я всего лишь стараюсь исправить то, что натворил, не более. Я всего лишь хочу вернуть принцу Кассии его упрямого, гордого телохранителя. Либо... либо убить тебя. Ну же, целитель судеб, решайся. У нас осталось не так уж и много времени. Рэми потерял много крови, и мне сложно будет увести его от грани.

— Как же ты глуп, вождь, — усмехнулся целитель судеб. — Но не буду тебя разочаровывать. Хочешь своего Рэми, ты его получишь... Только... когда-нибудь мой носитель все равно поставит тебя на колени. Уже поставил...

— Кто бы сомневался, — прошептал вождь.

Рэми улыбнулся, медленно закрыл глаза и вдруг обмяк. На руках невозмутимого вождя осталось мертвое тело, и Кадм молился всем богам, чтобы целитель все же исполнил свое обещание и вернул бы Рэми.

— Ну же, мальчик, ну же! — шептал Кадм.

Шевельнулась лежавшая до этого неподвижно Аланна, и Элизар, все так же не отрывая внимательного взгляда от застывшего восковой маской лица Рэми, приказал:

— Уберите ее отсюда!

Кадм вопросительно посмотрел на Мираниса. Принц покачал головой, приказывая не вмешиваться, и Кадм тотчас забыл о девушке, которую подхватил на руки и унес в тень один из виссавийцев-целителей.

Рэми глубоко вздохнул и стиснул зубы, вдруг выгибаясь дугой. По лицу его пробежала тень, глаза, лишенные на этот синего магического блеска, широко распахнулись, и из них полилась всепоглощающая, черная боль. Рэми вновь умирал...

— Да помогите же ему! — вскричал Тисмен.

— Тише! — встал на его пути Арам. — Не видите, телохранитель, вождь уже далеко не безумен и знает, что делает. Доверьтесь ему... дайте ему работать с вашем телохранителем спокойно.

— Достаточно, дальше мы справимся сами!

— Забываетесь, телохранитель. Забываете, что находитесь в клане целителей. И забываете, что вождь это самый умелый из нас.

— Тисмен... оставь их, — осадил их Мир. Телохранитель, прикусив губу, окинул Арама ненавидящим, многообещающим взглядом, но к Рэми и вождю больше не рвался.

— Вернулся, мальчик, вот и молодец, — улыбнулся мягко вождь, казалось, не обращая внимания на их перепалку.

Он легко перевернул Рэми на живот, опустив его на светящиеся мертвенным светом камни. Рэми глухо застонал. Тисмен дернулся. Вождь уверенно сомкнул пальцы на рукоятке тонкого, ларийской работы кинжала, и одним уверенным движением выдернул клинок из спины Рэми. Кадм не смог удержаться от дрожи, когда брызнуло на него кровью мальчишки. Рэми зашипел, укрепляя вокруг себя щиты, отделяясь от вождя, сопротивляясь льющейся на него целительной силе.

— Ну-ну, мальчик, — тихо прошептал вождь. — Не знаю, что ты там скрываешь, но мне это все равно не интересно. Если ты так настаиваешь, то я тебя исцелю без проникания за щиты. Но будет гораздо больнее...

— Давай уже, не болтай! — не выдержал Мир. — Или отдай Рэми моим телохранителям!

— Какой ты нетерпеливый, наследный принц Кассии, — усмехнулся вождь.

Рука его скользнула по спине Рэми, осыпая ее зелеными искрами. Рэми глухо застонал, хотел свернуться в клубок, но Элизар свободной рукой прижал его плечи, наклоняясь к самому уху мальчишки, и что-то тихо шептал, пока от его ладони все так же лился на рану зеленый, чистый свет...

Рэми сжал до скрежета зубы, глотая слезы, но больше не шевелился, продолжая из последних сил укреплять щиты. На лбу его вновь выступила синим руна телохранителя, на лице застыла гримаса боли, с губ слетали тихие слова то ли заклинания, то ли молитвы, то и дело срываясь на стоны.

— Упрямство вам не идет, мальчик мой, — продолжал шептать вождь. — К чему терпеть боль, просто скиньте щиты и станет гораздо легче.

— Ненавижу тебя! — прошипел Рэми.

— Вы не умеете прощать телохранитель, — усмехнулся вождь, выпрямляясь. — Теперь у вас достаточно сил, чтобы встать... поднимайтесь. И я продолжу.

Рэми сжал зубы и зло выругался.

— Ну же... вы выдержали так долго, осталось еще чуть-чуть, — вождь встал и протянул Рэми руку.

Рэми лишь окинул вождя злым взглядом, но руку его проигнорировал, попытавшись подняться на четвереньки.

— О боги! — прошептал он, бессильно упав на камни. — Ты опять надо мной издеваешься!

Вождь нахмурился. Кадм, которому уже давно надоело это представление, шагнул вперед и, даже не спросив у вождя разрешения, помог мальчишке подняться.

— Заканчивайте! — прошипел он, когда Рэми, повернувшись к вождю спиной, оперся рукой о его плечо и попытался выпрямиться. Ему удалось, но лбу его выступили жилы, и по подбородку сбежала предательская дорожка крови из прокусанной насквозь губы.

— С удовольствием, — усмехнулся вождь. — Меня это тоже, представьте себе, не развлекает. А теперь я заберу вашу боль Эррэминуэль, и вашу смерть...

Он выставил перед собой правую ладонь, и Рэми вдруг выгнулся дугой, впервые закричав. Вождь усмехнулся. Кадм быстро положил руки на плечи Рэми, разделяя его боль, и сам упал на колени, когда его внутренности разнесло от внезапного жара. Ему показалось, что из его спины выдрали кусок, а потом заставили рану мгновенно зарасти мышцами, унося его на волнах муки, раздирающей тело на части. А когда он открыл глаза, мальчишка бледный, но уже гордо выпрямившийся, стоял перед ним и счастливо улыбался.

Кадм чувствовал, что боль Рэми отхлынула, и осталась после нее лишь упоительная нега, растекающаяся по всему телу приятной слабостью.

Только мгновение назад касался кинжал его шеи. Он даже помнил холод прикосновения, помнил, как острие слегка надрезало кожу, как пробежало по шее что-то горячее. Помнил запах эрса, которым вождь дышал в лицо, помнил слова Элизара...

— Рэми очнись!

Но он не помнил самого исцеления. Разум утопал в волнах боли, стремясь вырваться из сотрясаемого дрожью тела. Он слышал голос дяди, что-то шепчущий на ухо, льющий в его сознание мягким, успокаивающим потоком, чувствовал, как что-то раздирает его спину, но в то же время и не думал сопротивляться, понимая, что эту боль надо выдержать. И он выдерживал.

Подняться с помощью Кадма оказалось гораздо сложнее. Рэми чудилось, что его тело состоит из живого огня, что он висит на дыбе и его раздирают на кусочки, и уже не понять, где болит, что болит, кажется, что он весь тонет в пучине густой, тяжелой боли. И казалось невозможным подчинить разуму плачущие кровью мышцы, но еще более невозможным оказалось принять помощь Элизара, чтобы, наконец-то, подняться.

Кто-то ему помог. Кто-то подставил ему плечо, давая силы выпрямиться, а потом...

Рэми кричал, когда чужая сила выдирала из него куски мяса. Он плакал от боли, стремясь вырваться из измученного, изуродованного тела, но та же чужая, жесткая сила приказала ему остаться. А потом боль вдруг отхлынула, и все стихло...

Рэми понял что он, целый и невредимый, застыл на какой-то странной, чуть светящейся мертвенным светом дороге перед смутно знакомым замком. Понял, что вокруг пахнет нестерпимо кровью и что перед ним стоит Элизар, нет, родной дядя, и как-то странно на него смотрит, наверное, изучающе, но вовсе не враждебно или безумно. Потом понял, что на него смотрят все — виссавийцы, державшиеся в тени, встававший с колен Кадм, Миранис... Как будто он опять что-то натворил, но вот что, припомнить так и не удавалось.

Рэми сглотнул, покачнувшись. Ноги отказались его держать, и он бы рухнул, если бы не подоспел все тот же Кадм.

— Ну уж, дружок, — почти любезно сказал телохранитель. — Если столько выдержал, то выдержи еще немного.

— Пей! — протянул ему вождь невесть откуда взявшуюся чашу.

"Пей, мой мальчик," — раздался в голове голос телохранительницы. Рэми чашу принял. Слава богам, Элизар смотрел на него все так же холодно и безразлично, вовсе не как на потерянного и вновь обретенного племянника. Значит, еще ничего не знает.

Рэми послушно вцепился в чашу и начал пить. Пересохшее горло с трудом принимало горьковатую, густую жидкость, но с каждым глотком становилось легче, и когда в чаше показалось дно, Рэми уже смог нормально соображать.

— То убиваете меня, то исцеляете, не понимаю вас, вождь, — сказал он, возвращая с благодарностью чашу.

А еще больше не понимает он хранительницу, что советует убить вождя, если его можно спасти.

— Я прошу прощения за то, что произошло несколько дней назад, Эррэминуэль, если слова здесь смогут что-то изменить. Я действительно был болен...

— А теперь вы не больны? — дерзко спросил Рэми, все еще не осмеливаясь поверить, что все закончилось. — Или мне и дальше опасаться за свою жизнь или за жизнь моих близких только потому, что вам, вождь, станет через мгновение станет скучно?

— Но вы сами меня исцелили, телохранитель, — Рэми вздрогнул. Но вождь, кажется, не шутил. Элизар явно верил в то, что говорил, а Рэми все еще не понимал, как он оказался здесь, ночью, и кто его, собственно, ранил. — Мы славно поговорили... я даже и не думал, что слова могут так многое значить... но вам их хватило. Три дня и три ночи вы очищали мой разум и мою душу, а тело свое я уже очистил сам.

— Боюсь, я мало что помню, — осторожно заметил Рэми, пытаясь всеми силами вспомнить, что именно он там наговорил Элизару, и не сказал ли, случаем, самого важного.

Судя по тому, что вождь до сих не предъявлял на него права, а виссавийцы все так же смотрят на него, как на чужака, которому неплохо было бы поскорее убраться с глаз обожаемого вождя — не наговорил.

— Естественно, что вы мало помните, друг мой, — холодно ответил вождь. — Разговаривал ведь я отнюдь не с вами, а с одним из одиннадцати. И мне немного жаль, что он ушел, а вы вернулись. Хотя...

— Мне напомнить, как вы хотели меня убить? — ответил Рэми, посмотрев вождю в глаза.

Элизар улыбнулся и наклонился к Рэми, прошептав ему на ухо:

— Мне напомнить, как вы хотели меня убить? Не бледнейте, телохранитель, это останется нашей маленькой тайной. Как и наши разговоры там, в замке, не так ли?

— Как и то, что вы избили собственную сестру? — таким же шепотом ответил Рэми.

— Как и это... — боги, откуда вождь находит силы быть столь невозмутимым? Откуда они все — Мир, Лерин, Тисмен и Кадм — берут силы, чтобы делать вид: ничего не произошло. Рэми вот никак не мог, волновался, чувствовал, как заливает жаром его щеки. — Не волнуйтесь ни за Рину, ни за вашего племянника.

Рэми моргнул, вождь поймал его взгляд в свой, заставив в очередной раз похолодеть. Рэми смотрел в ясные, лишенные действия наркотика черные глаза, быстро укреплял щиты, не давая Элизару заглянуть в душу, и все более злился на хранительницу...

Она хотела убить Элизара? Она обрекла собственного вождя на смерть? Она сказала, что Элизар неизлечим? Оказалось, еще как излечим.

И она надеется, что Рэми поверил ей, встанет на место Элизара? Чтобы позднее она так же предала и Рэми, найдя ему замену?

— Никогда вас не пойму, — вслух ответил Рэми. — Я не знаю, что я делал в замке, не знаю, каким чудом вы теперь нормальны... — вождь улыбнулся при слове "нормальный", и Рэми понял, что в очередной раз сморозил глупость, на миг подавившись словами. — Но, хотя вы излечили мое тело, я очень сильно устал. С вашего разрешения я вернусь в свои покои.

Рэми не врал. Теперь, когда волнение отхлынуло, он почувствовал, что едва стоит на ногах. Вновь заныла спина, вновь напомнили о себе только что залеченные магией мышцы, и телохранитель почувствовал, что еще немного и он вновь упадет на призрачную, неприятную дорогу, вновь показав вождю Виссавии свою слабость.

— Теперь я понимаю, чем вы так поддели мое безумное я, — с той же снисходительно-ироничной улыбкой ответил вождь. — Вашим звериным упрямством. Ну что вы, телохранитель наследного принца Кассии, я не неволю своих гостей. Но из-за окружающих вас щитов я не смог закончить вашего лечения и вернуть вам все силы... но если вы все же откроетесь...

— Благодарю, но о Рэми теперь позаботится Тисмен, — возразил стоявший рядом и прислушивавшийся к разговору Мир. — А нам всем и действительно надо отдохнуть. День был трудным...

— Как знаете, — Элизар выпрямился и, казалось, в одно мгновение забыл о Рэми, сосредоточив свое внимание на принце. — Если вы согласны, мой друг, то завтра я хотел бы назначить день помолвки.

— Я согласен, — ответил Мир, пока Тисмен довольно грубо втолкнул Рэми:

— Боги, один человек, а столько проблем.

Глава 6. Драка

Рэми вздрогнул. Чаша выскользнула из ладоней, разбившись в дребезги и окатив ноги теплыми брызгами травяного чая.

— Мой архан, — удивленно посмотрел на него Эллис, но Рэми уже выхватил у него плащ и, завязывая на ходу завязки, вылетел из своих покоев. Он бежал по коридорам, толкал зазевавшихся на его пути придворных, игнорировал летевшие вслед проклятия и сам проклинал свое бессилие: после лечения вождя в нем не осталось ни капли магии.

Где-то на втором этаже, когда он опрокинул стоявший у окна вазон с цветком, его окликнул Арам. Рэми дернулся, задел идущую с подносом девушку виссавийку и, прошептав:

— Простите! — понесся дальше под грохот разбившихся чашек.

Следующая дверь вывела его в небольшой внутренний дворик. Рэми с размаху врезался в толпу и, подобно остальным, задрал голову вверх, щурясь от брызнувшего в глаза утреннего света.

Наверху, на стене, дрались две мужские фигуры. Дрались яро, забыв обо всем на свете, остервенело дубасили друг друга, рискуя сорваться с высоты на наблюдавших за дракой зрителей. Что зрителей, собственно, от наблюдения не останавливало.

— Это принц? — спросил кто-то рядом.

— Ага, и его телохранитель. Кадм... кажется.

— Да не, — сказал другой придворный. — Этот беловолосый, значит, Лерин. Интересно, кто кого?

— Ставлю на принца.

— Да ну... телохранитель как-никак воин, а принц... ну сами понимаете, принц и есть. Так что быть наследнику битым... как пить дать быть.

Рэми прикусил губу и бросился к примыкавшей к дворику башне. Небольшая железная дверца, украшенная замысловатыми растительными узорами, оказалась запертой. Рэми выругался, что было силы ударив кулаком по проклятой створке, разбивая пальцы в кровь, и в очередной раз проклял временно спавший внутри дар. Гнев принца с головой окунал его в омут черных чувств, все более усиливался, отнимая разум, взрывался в голове красными искрами, сжирая остатки сил.

— Дайте я помогу, — услышал он рядом голос Арама.

Хозяин замка легко дотронулся до двери, и створка с тихим скрипом отворилась. Рэми, даже не поблагодарив виссавийца, бросился внутрь, к винтовой лестнице.

Он бежал из-за всех сил, перепрыгивая ступеньки, рискуя сорваться вниз и сломать шею. Он не понимал, что так разозлило Мира и бежал к принцу, стремясь притушить ревущее в душе наследника пламя. Он ударил плечом в низкую дверцу, молясь всем богам, чтобы она оказалась незапертой и вылетел на вожделенную стену.

— Прекратите! — крикнул он.

Лерин и Мир будто не слышали. Кулак Мира врезал Лерину по щеке. Телохранитель, сплюнув кровью, вновь кинулся на принца, заехав ему по животу. Рэми, почувствовав боль Мира, как свою, бросился между дерущими.

— Не вмешивайся! — прошипел принц, отталкивая его в сторону.

Ступни Рэми скользнули по гладкому камню. Спиной он ударился о витиевато вырезанный парапет, перекувырнулся и полетел назад.

— Рэми! — закричали вдруг и Лерин, и Мир.

Рэми взмахнул руками, пытаясь из последних сил удержаться на стене. Рука Мира полоснула воздух где-то рядом, стараясь поймать его ладонь. Заклинание Лерина синим кнутом обхватило за талию, но, оказавшись слишком слабым, не удержало. И Рэми полетел вниз, понимая, что без своей магии он сейчас разобьется.

Полет был долгим и недолгим одновременно. Быстро удалялся зубчатый парапет, вместе с ним — испуганное лицо Мираниса и окровавленное — Лерина. Обхватили талию чужие руки, вздыбились вокруг белоснежной пеной полы плаща. Рэми сглотнул, когда кто-то другой сомкнул жесткие объятия, заставляя Рэми прижаться к себе спиной, а потом взмыл вверх, мягко спланировав на площадку вверху башни.

— Да вы прям ходячее несчастье какое-то, — сказал вождь, отпуская ошеломленного Рэми. — Вас то убивают, то ранят, то заражают безумием. Это только в Виссавии вам везет или в Кассии тоже?

"Интересно, а кто во всем виноват?" — подумалось Рэми. Он оглянулся на вождя и вздрогнул об блестевшей в черных глазах Элизара насмешки. Да, некоторые вещи не меняются. Как был Рэми личной игрушкой Элизара, так ею и остался.

— Благодарю, вождь, — запоздало спохватился Рэми, поклонившись любимому дядюшке.

— Вы еще не очнулись после последних событий, а уже геройствуете, — гораздо жестче заметил Элизар. — Вы даже не присутствовали на вчерашней помолвке, не так ли? Вы не едите, не пьете, не спите, ни с кем не разговариваете. Избегаете даже своего обожаемого принца, отказываетесь встречаться с семьей и невестой. С чего бы это?

— С чего бы это ты обо мне так беспокоитесь?

— Вы мой гость и высший маг. Либо вы дадите себя осмотреть моим целителям, либо...

— Либо что?

— Перестаньте себя вести как избалованный ребенок!

— Кто бы говорил? — огрызнулся Рэми. — Или мне напомнить, как вы себя вели в последнее время?

— Может, именно потому не хочу я, чтобы вы вели себя так же?

Рэми задохнулся от гнева, не понимая, как вождь смеет себя сравнивать с ним. Рэми никогда не убивал, никогда жрал наркотики, никогда не позволял себе кого-то унижать. Стоявший же перед ним вождь...

Рэми вздрогнул, отводя взгляд. А что вождь? Теперь, когда безумие отпустило, Элизар казался совсем другим: держался с достоинством, смотрел спокойно, излучал окружавшую правителей магических стран силу. Теперь он был не безумцем, в достойным вождем для Виссавии. Человеком, которого можно уважать. Дядя, которого можно полюбить.

Но нельзя.

— Простите, Миранис ждет меня, — отвел Рэми взгляд.

— Конечно, — кивнул вождь. — Идите. И, надеюсь, нам не придется продолжать этого разговора.

— Уверяю вас, не придется, — поклонился вождю Рэми.

Рэми не стал говорить вождю, что к принцу он направился уже на следующее же утро после происшествия в замке Элизара. И уж тем более не стал распространяться, как дошел он до покоев Мираниса и поднял руку, чтобы постучать, но так и застыл бессильно у дверей, услышав холодный голос Лерина:

— Я все же настаиваю, что его лучше убить. Если подобное повторится, второй раз мы можем и не выкрутиться.

Рэми медленно опустил руку, нервно сглотнув. Он не горел желанием подслушивать, но и уйти почему-то не мог. Стоял вот так глупо у самой двери и слушал. И каждое слово било по сердцу, как бич по спине упрямого мула.

— Ты забываешь, что Рэми как был, — спокойно ответил Лерину Мир, — так и остался единственным наследником вождя Виссавии.

"Только потому ты меня держишь? — ослабел Рэми. — И только?"

— И это далеко не Виссавия будит в нем подобную силу, — продолжал Мир. — А Кассия. Хочешь убить Рэми только потому что он мой телохранитель? Это его вина?

— Тогда просто отпусти его, и он таким не будет...

— Вроде не пьяный, а несешь чушь. Забыл об Алкадии?

— Я ничего не забыл. Но кто теперь опаснее: Алкадий или Рэми? Я не вижу иного выхода...

Рэми вздрогнул, сжал до боли зубы, пытаясь подавить бившую его тело дрожь. Опасен? Он?

— Так иного и нет. Мне очень жаль, но ты потерпишь своенравного мальчишку еще немного.

"Своенравного мальчишку?" Рэми больше не стал слушать, и так все было понятно. Он сделал пару шагов назад, пока не уперся спиной в холодную стену. Спохватился, что его тут могут увидеть, и рванул по коридору, стараясь быстрее убежать от услышанного. Пролетев по узкой, винтовой лестнице, он вдруг оказался на небольшой, срывающейся в пустоту площадке, и некоторое время стоял неподвижно, закрыв глаза, вдыхая полной грудью чистый, пахнущий смолой и хвоей ветер. Успокаивался и пытался собраться с мыслями.

Опасен для Мираниса. И в то же время нужен. Как змей, охраняющий выход. С одной стороны — великолепный, чуткий страж, с другой — может в любой миг укусить и хозяина. И не отпустить... потому что кусать начнет не того, кого надо. И не убить... боги не велели.

А кто он для Виссавии? Наследник? Смешно... вождь женится на Калинке, Калинка родит ему сына, и кем тогда станет Рэми? Лишним? Рэми видел, что в Виссавии делают с лишними...

А ему что теперь делать? Шагнуть с этой площадки, разбиться на смерть и забыть? Так не дадут же, воскресят, потом будут опаивать, лечить, чтобы мучить снова... Это мы уже проходили... И живой ты нам в тягость, и умереть мы тебе не дадим, и отпускать тебя и не думаем.

"Рэми? — дотронулся до его сознания зов Мираниса. — Можешь зайти ко мне?"

"Прости... но у меня нет сил... кажется, мне нужно еще немного отдохнуть, — Рэми отел выступивший на лбу пот и ослабив узел на шейном платке. — Пожалуй, некоторое время ты должен будешь обойтись без меня."

Рэми почувствовал удивление Мираниса и резко оборвал соединявшую связь. Он хотел побыть один.

Вечером, по приказу Рэми, Эллис развернул в дверях Тисмена, сказав, что его архан спит и просил не беспокоить. Выпроводил хариб чуть позднее и Армана, и Лию. Даже решившая навестить жениха Аланна на следующее утро осталась ни с чем — Рэми не хотел никого видеть и ни с кем разговаривать. Лишь когда захлестнул его гнев Мираниса, выбежал телохранитель из своих покоев.

И, как всегда, вместо того, чтобы помочь, вновь навредил. Да еще и "поговорил" с вождем Виссавии.

Чувствуя спиной на себе внимательный взгляд вождя, Рэми подошел к открытому люку в полу и осторожно спустился по уже знакомой винтовой лестнице ниже на этаж. Некоторое время он простоял возле низкой двери, не решаясь ее открыть. Ему очень хотелось вернуться в свои покои, но Рэми знал — вождь все так же стоит на башне и смотрит вниз, на проклятую стену, где недавно дрались Лерин и Миранис, а теперь было почему-то совсем тихо. И ждет, пока там появится Рэми.

Вздохнул, телохранитель толкнул дверь. Створка мягко поддалась, заскрипели плохо смазанные петли, хлынул в глаза неожиданно яркий солнечный свет, и Рэми ступил на стену, с которой недавно так неловко слетел.

— Рад, что ты уже в порядке, — даже почти по-дружески поприветствовал Рэми Тисмен. Притворяется. Они все хорошо притворяются.

Зеленый телохранитель стоял на коленях перед сидевшем прямо на полу Лерином и осторожно касался разбухавшей на глазах щеки друга смоченным в холодной воде платком.

— Спасибо, слабость прошла, — ответил, наконец-то, Рэми, поняв, что все почему-то ожидают от него ответа.

— Хорошо тебя отделали, — кинул Тисмен Лерину, и Рэми уловил в его словах плохо скрываемый гнев.

— Пусти меня! — одним движением вырвался Мир из объятий Кадма, и с ненавистью посмотрел на Лерина.

— Держи! — зло крикнул он, бросая телохранителю помятый платок. — Приведи себя в порядок.

— А пошел бы ты! — беззлобно ответил Лерин, прижав мятый платок к кровоточащему носу.

— Тихо! — встал подоспевший Кадм между Лерином и мгновенно вспылившим Миранисом. — Не забывай, что это Лерин у нас по заклинаниям, а я воин. Я с тобой церемониться не стану — в два счета скручу! А ты... — Кадм повернулся к Лерину. — Помолчал бы, хоть ненадолго.

— Тебя забыли спросить? — сплюнул Лерин на землю кровью. — Самый тот нашелся, что советы давать.

Мир только сейчас увидел внизу, во внутреннем дворике, собравшуюся толпу придворных и про себя выругался. Он и сам не помнил того переломного мига, когда волна ярости его накрыла окончательно, заставив забыть как о происхождении, так и о воспитании. Когда это произошло? Когда Лерин предложил избавиться от ребенка Лии или же выдать ее поскорее замуж за какого-нибудь захудалого арханчика? Или же после слов:

— Целителя судеб в Рэми будят сильные эмоции. Интересно, что сделает Рэми, когда узнает, что его любимый принц сделал его хрупкую сестренку своей фавориткой?

Мир посмотрел на застывшего у башни Рэми и подумал, что, наверное, не обрадуется. Семья — Арман, мать и Лия, были для этого мальчишки чем-то святым, чего другим трогать не рекомендуется, и Мир об этом великолепно знал. Потому и приказал Арману отправить Лию и ее мать в замок в леса дерегов, воинов-оборотней, которых боялись задирать даже самые сильные маги.

Магии там просто не существовало — почти всю ее глушили исходившие от самой земли непонятные жрецам волны, и дерегов это вполне устраивало. Великолепные воины, они защищали свои земли от чужаков зубами и клыками, подчиняясь лишь повелителю и главе рода Северного клана, которым, к счастью, являлся Арман.

Только спрятав Лию в чужих, неприступных землях, Мир сам же ее оттуда вытянул и сам же, увы, ее и погубил.

— Я хочу побыть один, — сказал принц скорее не застывшему столбом Рэми, а увязавшемуся за ним Кадмом. Рэми явно хотел что-то сказать, но передумал, и, не дождавшись, Мир вошел в низенькую дверь, спеша убраться подальше от любопытных глаз перешептывающихся внизу придворных.

Поймав мелькнувшего в полумраке виссавийца, Мир попросил:

— Вы не выведете меня из замка? Так, чтобы моя свита не видела.

— Желаете пройтись?

— Да, и подумать.

Виссавиец оказался понятливым. Не задавая больше вопросов, он повел Мираниса по лабиринту запутанных, одинаковых коридоров, и, поплутав недолго, остановился у небольшой, тяжелой двери.

— Прошу, — поклонился он принцу.

Миранис открыл дверь и увидел узкую галерею, заканчивающуюся лестницей. Внизу лестницы — убегающая в усыпанную черными ягодами черемуху тропинка, влажная от недавно пролетевшей над лесом грозы.

Хорошо здесь, спокойно.

Не обращая внимания на капающие с деревьев крупные капли, Мир долго шел по этой тропинке, погруженный в недобрые мысли.

Лерин в чем-то был прав, но он так многого не знал. Он хотел, чтобы все было согласно традициям. Помолвка с заграничной принцессой, потом несколько лун ожидания, пышная, на всю Кассию свадьба с многодневными празднествами в столице. Через положенный срок — рождение наследника. Только вот... у Мираниса не было времени. Совсем. И дело тут даже не в Рэми с его срывами, не в целителе судеб... а в предсказании Ниши... в ее словах, которые тревожили Мира и днем, и ночью.

И сомнения. Правильным ли был выбор матери наследника? И как все это воспримет Рэми, которому, как и Лерину, нельзя говорить всю правду?

Мир очнулся у знакомого до боли озера. Он слышал, как забилось в подводную пещеру так давно и недавно напавшее на него чудовище, как тихо оно всхлипывало от так и не утихшей до конца боли.

Мир хотел увидеть Лию. Страстно хотел. Но прежде, наверное, стоит по душам поговорить с Рэми. Пока это кто-нибудь другой не сделал.

Будто угадав желание наследника, раздались сзади легкие шаги, тихий, радостный вскрик и кто-то прижался к спине Мира, потеревшись щекой о его плечо.

Принц даже не шелохнулся. Он накрыл лежавшую на его груди руку Лии своей и посмотрел в начинавшее темнеть небо. Уже вечереет. Как быстро летит время в этой Виссавии. И столь странных людей порождает эта семейка. Арман, что с гордостью нес в себе кровь оборотня. Арман, что дал Миру силы смириться с "наследством" матери. Рэми, который помог ему на самом деле стать наследным принцем, а не безвольной куклой, что между приемами заливается с горя вином. И Лия — нежная, тихая, плаксивая, что научила его любить. Лия, единственная женщина, которой он позволил от себя забеременеть. Его Лия...

— Я рада, что так вышло, — прошептала она ему на ухо.

И Мир понял, что, несмотря ни на что, он тоже рад. Развернулся, прижал ее к себе, поцеловал в макушку и сказал:

— Ты-то хоть в меня веришь?

— Верю.

— И не боишься?

— Чего?

— Носить в себе внебрачное дитя принца?

— Я знаю, ты меня не обидишь. Я верю тебе, мой львенок.

Мир тихо усмехнулся:

— Значит, ты знала?

— Я виссавийка, не забывай, — прошептала девушка. — Будь ты львом или человеком, душа у тебя одна. Я ее чувствую, я ее люблю.

— Моя глазастая виссавийка.

Лунный свет в ту ночь был на редкость ярким, а сама ночь — темной и безветренной. В гладкой, как зеркало, поверхности озера отражались две сидящие на берегу фигуры: молодой, тонкой девушки и огромного, теревшегося о ее плечи льва.

Завтра?

Какая разница, к богам разница, что будет завтра.

Проклятое завтра встретило Мира на берегу озера. Голова его покоилась на коленях Лии, и девушка мечтательно смотрела на серебрившуюся воду, перебирая пальцами волосы принца.

— Долго так сидишь? — спросил он, прислушиваясь к шепоту камыша.

— Мне все равно, — растягивая слова, ответила Лия. — С тобой время не бывает потерянным. Ты считаешь меня глупой?

— С чего ты взяла?

— Все считают меня глупой, ребенком, — ответила Лия. — И Рэми, и Арман, и мама. Только ты...

— Что я?

— Ты видишь во мне что-то большее. И я боюсь.

— Чего?

— Что ты ошибаешься. А когда это поймешь, то во мне разочаруешься. Мир... могу я тебя называть по имени?

— Конечно можешь, родная, — сказал Миранис, ловя ее руку и целуя ее пальцы.

Давно никто не был ему так близок, как Лия. Да и был ли когда-нибудь? Прежние любовницы принца боялись. И не зря. Мир терпел их в своей постели, а в душу, на самом деле не пускал никого. Кого там было пускать — этих пустышек-архан? В которых одно лишь было хорошо — хорошенькое личико, да податливое тело.

Лия же напротив, в душу лезла сама и даже этого не замечала. Да и страха не выказывала, будто забыла, что перед ней наследный принц Кассии. Дерзкая, свободолюбивая кошка. Так почему же Миру это нравится?

— Рэми теперь в порядке, правда? — Лия освободила плененную Миром руку и вновь вплела пальцы в его волосы. — И тебе больше не нужен наш ребенок?

Руки Лии ласкали волосы принца и само движение было приятным, расслабляющим, совсем не таким, как ее вопросы. И ответить Мир честно не мог, и врать ей не хотел. Все было гораздо сложнее, чем думали и Лия, и телохранители.

— Если ты хочешь, — Мир, понял голову с колен Лии и чуть развернулся, чтобы видеть ее глаза. Он молился всем богам, чтобы она сказала "не хочу", — я могу избавить тебя от этой ноши.

Лия вздрогнула. Черные глаза ее на мгновение расширились, потом сузились, губы скривились, и Мир думал, что она заплачет. Но вместо этого она грубо оттолкнула принца и, явно порываясь встать, оттолкнулась ладонями от земли.

Мир пресек ее движение. Лия забрыкалась в его объятиях, но куда уж обычной девчонке против закаленного тренировками принца? И через мгновение Лия уже упала в залитую росой траву, и принц оказался на ней, туша ее гнев жаркими поцелуями...

— Не тронь меня, не смей! — вырывалась Лия.

— Дурочка, — шептал Мир, — моя маленькая дурочка...

Позднее, когда Лия остывала в объятиях Мираниса, принц прошептал ей в волосы:

— Мне нужен этот ребенок. Но тебе придется с ним нелегко...

— Пусть...

— Я... я не думаю, что имел право портить тебе жизнь.

— Пусть...

— Что ты заладила пусть, да пусть! — не выдержал принц, садясь в помятой траве. — Не понимаешь? Как и твой брат, ты ничего не понимаешь!

— Не понимаем, потому что ты не объяснил, — Лия грудью прижалась к обнаженной спине Мираниса, обнимая его за плечи. — Но все равно — пусть. За одну ночь, за один поцелуй, за одно "люблю" я готова жизнь отдать...

— Когда-нибудь ты поймешь, что отдать жизнь за что-то далеко не самое страшное, — ответил Мир, вырываясь из ее объятий, вставая и быстро одеваясь.

Лия его не держала. Все они в этой семейке такие: и Лия, и Арман, и Рэми: смотрят тебе в след глазами побитой собаки, и не держат...

А он, Миранис, ничего не может сделать...

Иногда приходится ранить даже тех, кого любишь.

В своих покоях Мир опустился на колени перед подаренным Арамом сундуком, откинул крышку и долго вертел в пальцах тонкое, незамысловатое на вид колечко. Теперь он знал, кому его отдать. И теперь он почему-то не считал Лию ребенком.

Глава 7. Два телохранителя

В покоях Тисмена Лерин послушно сел в кресло, прижимая к носу платок. Кровь идти так и не перестала.

— Дай, посмотрю, — сказал Тисмен.

Лерин подавил рвущееся наружу недовольство. Позвать бы виссавийских целителей. А нельзя. Потому что принц, видите ли, запрещает виссавийцам подходить ко всем телохранителям. Хотя на самом деле к одному. К этому психованному мальчишке.

Да и эта Виссавия уже порядком поднадоела. Эти покои, одинаковые, неуютные, серые. Только самое необходимое — ничего более. Кровать, стол, пара кресел и сундук в углу. Все.

— Лерин, иногда ты меня поражаешь, — прошипел стоявший над ними Кадм. — Что за глупости ты несешь?

— А ты скажешь, я не прав? — Лерин сплюнул в чашу сгусток крови. — Вся это семейка для нас опасна.

— Ты для нас опасен, — ответил Кадм. — Потому как однобок и видишь только то, что хочешь видеть. За что ты, прости, ненавидишь Армана? За его кровь?

— Он животное...

— И повторяй это почаще, принц оценит! Потому как тоже оборотень.

— Ты знаешь, что я прав, — Лерин внимательно посмотрел на Кадма, и тот, не выдержав, отвел взгляд. — Знаешь, а все равно никогда не признаешься. Рэми опасен, потому как может в любой момент вновь стать целителем судеб, эта девчонка носит в себе незаконного наследника... и все они вместе заставляют Мира забыть и о Кассии, и о том, что он наследный принц, а заниматься их мелкими проблемами...

— Не путай причину со следствием. Алкадий появился раньше Рэми и если бы не этот мальчишка...

— Почему ему так много чести?

— Вот что тебе болит? — Кадм схватил Лерина за воротник и навис над ним, шепча на ухо. — Ты дурак, Лерин. Завистливый дурак. Когда в следующий раз будешь завидовать Рэми, попробуй что-то покрепче удара по морде. Например знакомство с лозой Шерена.

Лерин отшатнулся, пытался вырваться, но Кадм вновь усадил его в кресло.

— Знаешь, как приятно... она вьется вокруг, нежно, ласково, осторожно, а потом вдруг витки врезаются в кожу, вырастают шипы... И все это болит, представь себе, очень. Несколько дней на грани смерти, если повезет, а не повезет — так и луны. Ты же видел каким вернулся Рэми? Ты же сам его исцелял. Помнишь?

— Прекрати, помню...

— От этого зрелые мужчины сходят с ума, — продолжал Кадм, — а мальчишка и подавно... А ты еще и донимал его своим нытьем и винил в том, что произошло. Всегда винишь. Может, хочешь поменяться с ним местами? Хочешь стать приманкой для безумцев? Сначала Алкадий, потом Элизар. На меня смотри! Ты так и не понял? Они, как и ты, ненавидят мальчишку и желают ему смерти пострашнее, чем быстрая смерть рядом с принцем. А знаешь, почему? Потому что боги умнее нас и умело нами играют. Переставляют фигурки на дощечке. Так вот — целитель судеб это наш щит. На него нападают первыми, чтобы ты, сука, мог приготовиться к битве. А не было бы Рэми... щитом был бы ты, я или Тисмен. Я — не горю желанием. А ты?

— Но если Рэми опять сорвется...

— Вы оба странные люди, — сказал вдруг Тисмен. — Подержи платок, я приготовлю тебе зелье.

Он поднялся и забрал у своего хариба резной ларец из красного дерева. Кончиками пальцев провел по инкрустированным берестой бокам, найдя в тиснении скрытые рычаги. Хрустнул механизм, медленно поднялась крышка, показывая обитое черным бархатом нутро. Тисмен достал из ларца пару мешочков с травами и продолжил:

— Вы так ничего и не поняли. Мы трое великолепно управляем своими силами. Ты, Лерин, отличный заклинатель. Ты, Кадм, — воин. Я... я люблю лес, животных, растения, я их чувствую, я с ними умею разговаривать. А Рэми? То, как он исправляет наши судьбы, меня пугает. Он сам не осознает, что делает. Он чувствует комок в нитях судьбы и его неосознанно распутывает... И он играет по правилам богов, которые нам, увы, не видны... Хуже, что и ему они не видны. Всего лишь безвольное орудие судьбы, жестокое... и, увы, полное эмоций.

Тисмен перебирал платяные мешочки, сыпля в чашу щепотку то одной, то другой травы, временами принюхиваясь к смеси и даже пробуя ее на вкус. Провел рукой над чашей, и та наполнилась дымящим отваром, который Тисмен подал Лерину.

— Вы до сих пор не задумывались, почему Виссавия позволила привязать Рэми к Миранису? Почему так долго скрывала мальчишку? Почему позволила виссавийцам ослепнуть и поверить в смерть наследника? Уж не для того ли, чтобы пробудить целителя судеб и... исцелить своего вождя? — Лерин вздрогнул, и пара капель зелья пролилась на плащ. — И сколько еще она будет его скрывать...

— Может, это и к лучшему, — буркнул Лерин.

— Не к лучшему, — ответил Тисмен, подходя к окну. — Ты можешь сколько угодно злиться, друг мой, но... Рэми нам нужен. Скажу даже большее — он нужен Кассии. Что касается целителя судеб...

Тисмен осекся и уже тише добавил:

— Мне кажется, что-то наши предшественники упустили. Мне кажется, что мы, именно мы его ранили, и что мы должны как-то это исправить. И мне кажется неправильным не привязывать к принцам крови целителей судеб и хранителей смерти... совсем неправильным... оно похоже, на... предательство, чего уж там скрывать. И потому твои необдуманные слова, Лерин, твое отношение к Рэми и целителю судеб это... все равно что ругать ворона за то, что у него крылья черные. Глупо и несправедливо.

— Когда Рэми узнает о Лие и вновь сорвется, ты иначе запоешь, — взвился Лерин. — А ведь он сорвется... он по грани ходит, не видишь?

— Когда узнает, тогда и будем решать, — холодно ответил Кадм. — А пока друг, заткнись, очень тебя прошу. Будешь донимать Рэми своей ненавистью, будешь иметь дело со мной. Потому как ты, Седой, своим нытьем кого угодно доведешь.

— Идите вы! — Лерин швырнул о землю чашу с зельем Тисмена и, выходя, не забыл как следует треснуть дверью.

Он был в ярости. И, что самое худшее, не понимал причины. Почему этот мальчишка так его доводит? Одним своим видом. Нет, одним своим существованием.

В отведенной ему спальне он опустился на колени перед домашним алтарем. Так всегда: когда он не знал, что делать, он искал успокоение в молитве... Как всегда, когда ему было плохо, он тушил все огни в спальне, оставляя только неясный свет светильника перед алтарем. Он молился Радону. Великому богу, отцу духа, которого Лерин носил в себе. И молитва всегда помогала.

Но сегодня забыться не удалось. Мучила Лерина совесть... донимали тяжелые мысли. Прав Кадм, он откровенно завидовал Рэми. За мальчишку так боролись Миранис и Элизар, наследный принц и вождь магического клана. Рэми был везде, все, что делалось в последнее время, делалось для него, с его участием или из-за него...

Но сомнение... это сомнение... что Лерин поступает правильно, третируя мальчишку. Ведь до появления Рэми принц был жалким пьяницей. Оно и понятно — повелитель, увлеченный сварой с советом, забыл о единственном сыне, Миром никто не занимался, его не замечали, о нем не вспоминали, и принц пускался во все тяжкие, ненавидел общество, ненавидел своих телохранителей и сбегал от них при первой же возможности.

Потом дозор рыскал по городу и находил наследника упившегося до беспамятства, в постели с очередной шлюхой... После Мира долго лечили, успокаивали, и принц клялся, что больше никогда... но не выдерживал и вновь сбегал из замка. Пока в один прекрасный день не был ранен...

Когда Мир в первый раз исчез на целых семь дней, Лерин и другие телохранители впервые решились пойти к повелителю и впервые тогда Лерин познал на своей шкуре гнев Деммида. Такой боли он не испытывал никогда...

Дозорные перерыли всю столицу, но напрасно... Мир явился в замок сам и начал бредить о неком мальчишке со знаками избранного... рожанине, что должен был стать телохранителем. Тогда впервые Лерин почувствовал укол ревности. Рэми еще не успел появиться, а сделал то, что много лет не удавалось телохранителям — образумил наследника. Мир увлекся поиском избранника и почему-то забыл и о побегах из замка, и пьянке.

Но Рэми умел прятаться. Найти его помогла новая случайность, а второго шанса удрать Мир мальчишке не дал.

Лерин возненавидел Рэми с первого взгляда. Невинный с виду мальчик оказался сильным, страшно упрямым магом. Лишь позднее выяснилось, что он к тому же пропавший племянник вождя Виссавии и брат Армана.

Слишком много везения для одного человека. Опальный рожанин, Рэми в один миг возвысился до архана, став телохранителем наследного принца Кассии. Что самое обидное, для Рэми этого мало. Для этого мальчишки всего мало.

Лерин на его месте послал бы и Мираниса, и Кассию, скрывшись в благополучном, могущественном клане целителей, а мальчишка упрямо прятался от своих родственников. И богиня клана ему в этом помогала. Только благодаря ей в Виссавии еще не сложили дважды два. Не вспомнили, что у их горько оплакиваемого наследника был сводный брат, Арман, что Арман теперь в Виссавии и зовется братом телохранителя принца.

Боги все могут — могут делать людей слепыми. А Виссавия еще и нянчится с Рэми, исполняет все его капризы... почему? Чем Рэми заслужил?

— Но имя... имя-то у него осталось то же... почему? — взмолился Радону Лерин. — Почему они не могут вспомнить его имени?

— Ты аж так меня ненавидишь? — вежливости мальчишку тоже никто не научил. Входит в чужие покои, как в свои, даже не стучится. — Не вспомнили моего имени, потому что в клане у меня другое имя. Мой дед... когда-то сказал, что его внук не будет носить чужого, кассийского имени, и дал мне тайное, виссавийское, запретив виссавийцам называть меня иначе. А слово вождя здесь закон.

Лерина передернуло. Он с удовольствием бы вытолкал Рэми за дверь, но знал — мальчишка так просто не отстанет. Слишком привык, что с ним носятся как с писанной торбой, так привык, что не умеет жить по-другому.

— Мы можем поговорить? — спросил вдруг Рэми.

— Можем, — согласился Лерин, поднимаясь с колен и поймав себя на мысли, что как и остальные уделяет мыслям о Рэми слишком много времени.

Он приказал вспыхнуть поярче светильнику на столе и вопросительно посмотрел на гостя. А ведь мальчишку что-то снова грызет, издалека видно. Опять похудел, хотя, казалось, дальше некуда, и эти тени под глазами... что делали его взгляд еще более глубоким и раздражающим. Виссавиец... чтоб его. У них у всех глазищи душу выжирают. А у Рэми глаза еще и огнем горят. Выдают владельца, несмотря на аккуратно поставленные щиты. А ведь Лерин думал, что жизнь при дворе научила Рэми держать себя в руках... Зря думал.

— Прости, — смущенно сказал гость. — Не хотел тебе мешать.

И тотчас добавил:

— Твое лицо? Оно все еще не...

Лерин лишь отмахнулся. Ну да, он не всеми любимый мальчик, тратить на него магию совсем не обязательно, само заживет. А виссавийцев звать нельзя...

— Дай мне...

Раньше, чем Лерин успел отшатнуться, Рэми шагнул вперед, усадил телохранителя в кресло, стал перед ним на колени и сосредоточенно присмотрелся к разбитому носу, чуть трогая его кончиками пальцев.

Странный он, этот Рэми, думал Лерин, смотря в его глубокие, черные глаза. Или глупый, или просто не хочет видеть, что Лерин его ненавидит...

Или же ему все равно...

Пальцы у него холодные. И вздрагивают. Волнуется, хоть виду и не подает. Гордый, как и все в их семейке. Вот и Лия кажется хрупкой, как цветок — тронь и нежные лепестки осыплются -, а тоже гордячка еще та. Об Армане, которого при дворе прозвали статуей из льда, и говорить нечего.

— Вот и все, — улыбнулся Рэми, вытирая испачканные кровью пальцы о платок, который Лерин все так же держал в ладони.

— Все? — не поверил своим ушам Лерин.

— Для виссавийца это нормально, — чуть смущенно ответил Рэми, поднимаясь с колен.

— Сильно ошибаешься, — Лерин потянулся к кувшину, наполнил чашу вишневой наливкой и запоздало спохватившись, посмотрел на Рэми:

— Хочешь?

Рэми кивнул. Присел на край стола и протянул Лерину чашу. При этом пухлые губы мальчишки вытянулись в неком подобии улыбки, и рука Лерина, наливающая наливку в чашу, на мгновение дрогнула. Почему он так улыбается... или и на полном серьёзе считает Лерина другом?

— Сразу видно, что ты никогда на собственной шкуре не испытывал магии целителей-виссавии, — наливка почему-то горчила. В последнее время все горчило. — Я когда-то в детстве испытал. Исцеление болело больше, чем рана. Виссавиец тогда сказал, что боль это плата за быстрое выздоровление... В этом мире за все надо платить...

А ты не платишь! Или платишь...

Рэми молчал. Отпил из чаши и все так же смотрел на Лерина изучающе-тепло.

— Зачем ты пришел? — не выдержал хозяин.

— Поговорить.

— Мы говорим. Но пока о мелочах, не так ли? — заметил Лерин, которому очень хотелось избавиться от неприятного гостя. — Переходи к делу, Рэми. У меня действительно сегодня был плохой день. Зачем ты здесь?

— Спросить — что именно произошло со мной в замке.

Лерин подавился новым глотком наливки и закашлялся. Рэми было дернулся, явно стремясь помочь, но передумал, задумчиво отпив еще глоток. Или просто не решился?

Не умеет мальчишка пить, подумалось Лерину, всего несколько глотков сделал, а глаза уже подернулись дымкой, зато утратили часть своего пламени, став гораздо спокойнее.

— Почему именно меня? — спросил, наконец-то, хозяин, решив, что для такого разговора ему чаши наливки будет мало и налив себе еще. Гостю хватит. А гость и не напрашивался — отставил свою чашу на стол, смущенно прикусил губу, и вдруг ответил:

— Потому что остальные меня пощадят.

— А я?

— А ты меня не любишь, потому и щадить не будешь.

Лерин сглотнул. Так просто? Рэми произнес эти слова так спокойно, будто оно так и надо — его "не любить".

— Я... — Лерин сам себе не верил. Наверное, впервые в жизни он почувствовал себя... неловко. Впервые в жизни понял, что где-то совершил ошибку, и не одну, но пока еще не мог сообразить — где именно. — Это так видно? Я постараюсь...

— Не надо стараться. Враги, с которыми имеешь общие интересы — это ведь редкая находка, не так ли? — враги? Лерин похолодел, мгновенно трезвея. Ну да, мальчишка ведь не слепой, многое замечает, но чтобы сразу враги? — И ты расскажешь мне, что произошло в замке, не подбирая слов. Правда?

— Неправда, — ответил Лерин. — Да, я не люблю тебя, и это правда. Как не люблю твоего брата. Но ты очень сильно ошибаешься, я никогда не считал вас врагами. Скорее — союзниками. Но щадить я тебя не буду. Ничего не произошло в замке, — сам не веря, что это делает, равнодушно пожал плечами Лерин, и с каждым его словом Рэми все более хмурился, будто был очень недоволен услышанным. Либо же чувствовал, что Лерин недоговаривает. — Сила телохранителя в тебе исцелила Элизара от безумия, но мы боялись, что тебе слишком понравится новая мощь... слава богам, это было не так.

— Это правда, что я пытался убить Аланну? — неожиданно резко отрезал Рэми.

Лерин внезапно взмок. Да, он не любил Рэми, но теперь, глядя ему в глаза, сказать всю правду почему-то не мог. И соврать не мог. Потому попытался... объяснить.

— Да. Рэми, пойми, Аланна — это претендентка на трон, вторая после Мираниса. Она опасна для целителя судеб.

— Тогда почему я не убил вождя?

— Потому что целителя судеб не интересует какая-то Виссавия, — Лерин начинал раздражаться. С Рэми всегда так — задает сложные вопросы и ждет на них легких ответов. А так не бывает. — Ему нужна власть над Кассией и ничего больше. Играться с кланом и с его "наследством" ему неинтересно. Он даже твою маску оставил...

— Спасибо, — сказал Рэми, поднимаясь. — Спасибо, Лерин. Спасибо за "он", а не "ты". Но ты боишься, что это повториться?

Лерин отвел взгляд.

— И на самом деле тот дух во мне, целитель судеб, опасен для нас всех? И спасла нас только случайность, так? И...

— Хватит! — оборвал его Лерин. — Если сам знаешь, то к чему спрашиваешь?

— Не знаю, почему, — вздрогнул Рэми, и в глазах его отразилась такая боль, что Лерин не выдержал, почувствовав, как что-то в нем дрогнуло. Может, Тисмен все же прав? И они виноваты... и перед Рэми, и перед живущим в нем целителем судеб? — Просто пытаюсь понять, где во всем этом моя вина? И как мне это исправить?

— Ты задаешь слишком сложные вопросы...

— Уже не задаю, — резко ответил Рэми. — Прости за беспокойство, телохранитель.

Не по имени... не как друга... почему внезапно так плохо от этого тона? От этого холода? И от тихо закрывшейся за гостем двери? Почему хочется бросится за мальчишкой и объяснить... а что объяснять-то?

Лерин залпом допил наливку и налил себе еще. И еще, еще, пока упившись, не заснул прямо в кресле.

Вместе с коротким сном прошел и гнев, и смятение. Когда Лерин открыл глаза, он уже знал, что делать.

Рэми зевнул. Не став звать хариба, он откинул одеяло, приказал зажечься светильникам по углам, окутавшим спальню теплым, желтоватым сиянием. Все еще зевая, поднялся с кровати, накинул тунику, повязал ее наскоро поясом. Стук повторился.

— Иду! — сказал Рэми. — И кому там не терпится?

Он повернул ключ в замке, открыл дверь и, приветственно кивнув, отошел в сторону, пропуская гостя. Спать больше не хотелось. Удивление при виде гостя вырвало хозяина из сладких объятий сонливости.

— Не спится? — спросил он Лерина.

— Нет, принес подарок, — Рэми почувствовал, как его брови медленно поползли вверх. — Прости меня. Мне не стоило быть столь к тебе недоверчивым. Теперь я понимаю, что был неправ.

— Подарок? — переспросил его хозяин, хотя на самом деле хотелось переспросить "неправ"? Лерин был из тех, кто никогда не признает себя неправым.

Лерин слегка приоткрыл в дверь. В сонном полумраке коридора хариб Лерина выпустил из рук нечто пушистое, что деловито проскользнуло внутрь, потерлось о ноги Рэми, прыгнуло на кровать и устроилось на шелковых простынях, довольно мурлыча. Рэми моргнул, еще не полностью веря своим глазам, перевел взгляд на Лерина и глупо спросил:

— Кто это?

— Барс, — невозмутимо ответил Лерин.

— Вижу, что барс. Но почему?

— Тотем ларийского рода твоего отца, говорят, приносит счастье, — ответил Лерин, тепло улыбаясь. Рэми удивился еще больше — этот телохранитель умеет улыбаться? — Я давно заказал, но привезли его только сегодня... я хотел поприветствовать достойно нового телохранителя, а получилось... ну ты сам знаешь, как получилось.

Рэми молчал, еще не веря, что он действительно это слышит.

— Я прошу прощения... за резкость... и за свою глупость... ты действительно сделал для нас многое. Я... я не считаю тебя своим врагом... и прошу меня таким не считать. И... спасибо, целитель судеб, за урок. Я все понял.

Он протянул ладонь, и Рэми не смог сдержать дрожь, боясь, что ему все это снится: на ладони гостя лежала небольшая, пышущая жаром булочка, на который была выведена корицей руна дружбы.

— Делишь со мной еду?

— Делю еду с другом.

Рэми, не спуская внимательного взгляда с Лерина, разломал булочку на две половинки. Хрустнула корочка, открывая белоснежную, пахнущую сдобой сердцевину. Барс навострил ушки, принюхавшись.

— Спасибо, друг, — прошептал Рэми, отдав одну половину булочки Лерину и откусывая кусок от другой, не чуя вкуса хлеба.

Лерин не спеша съел свою долю и сказал на прощание:

— Я могу говорить многое. Могу даже предложить тебя убить, потому что хлопот с тобой море. Но я собственными руками придушу того, кто тебя попытается даже пальцем тронуть. Парадокс, да? И сам я никогда тебя не предам, и никогда не подниму на тебя оружие... пока ты будешь самим собой. Потому будь добр, что бы не случилось, больше не сдавайся и не отдавай свое тело во власть целителя судеб. И тогда я буду у твоего бока до самой... нашей общей смерти.

Когда Рэми очнулся от удивления, Лерина в комнате уже не было. Барс спрыгнул с кровати, потерся о ноги Рэми, требуя поделиться булочкой.

— В другой раз, — ошеломленно сказал хозяин, доедая ритуальный хлеб.

Он опустился на корточки и погладил мурлычущего котенка.

— Что мне с тобой делать? — Барс перевернулся на спину, подставив под ладони Рэми мягкий живот. — Счастье ты мое... Как же мне тебя назвать? Рык. Будешь Рыком?

Барс утробно зарычал, как бы принимая кличку.

Тотем... и действительно. Рэми уже чувствовал с этим животным какую-то очень крепкую, неразрывную связь. Да и Рык, судя по довольной морде, хозяина полюбил сразу, пылко и безоговорочно.

— Удачу ты мне приносишь, да? — усмехнулся Рэми.

Надо ему ошейник заказать. А то малыш малышом, а дам пугать будет, то несомненно. Эх, знал он, что Старик чудак, но чтобы настолько? Зато на душе действительно стало немножко легче. И кто-то внутри, далекий, чужой, кого называли целителем судеб, почему-то был очень доволен всем происходящим... и боль его уменьшилась.

— Что же ты творишь, а, Лерин?

— Мур! — потерся о ладони Рэми барс, прикрыв медово-желтые глаза. — Мурр-р-р-р-р-р...

Рэми улыбнулся. Рядом с этим пушистым чудом печалиться было просто невозможно.

Глава 8. Презрение телохранителя

Элан стоял на вершине пригорка и смотрел вниз, туда, где за частым гребнем леса заходило за замок Арама солнце. Он несколько дней, со дня убийства вождем телохранителя наследного принца, не видел своего воспитанника. От друзей виссавийцев слышал он, что поправившийся Элизар очень даже благоволит к юному советнику, как, впрочем, и к остальным виссавийцам. Говорили, что богиня, наконец-то, вспомнила о своем клане, и над Висавией опустился долгожданный покой, хранимый любимым богиней вождем.

Действительно, не было больше всеуничтожающих бурь, и в последние дни светило над кланом доброе, ласковое солнышко, проносились по ночам теплые, проливные дожди, наполняя землю влагой, и сила вождя уже не обжигала — грела и успокаивала.

Элизар был спокоен, но Элан лишь мечтал о спокойствии: жгло душу полученное сегодня письмо. Всего одна строчка: "Не избегай меня, позволь еще раз тебя увидеть". Несколько слов, а внутри будто ураган пробежал. И чувствовались за буквами смятение, тоска, страх и мольба о помощи. Аланна страдала. Аланна чего-то боялась. И Аланна со своими страхами, как когда-то давно, в Кассии, шла к своему бывшему жениху, которого считала даже не любовником, другом. Великим магом, который может все и мудрым человеком, что не совершает ошибок.

Элан улыбнулся. Лучше всю жизнь ошибаться, чем ошибиться так, как ошибся когда-то он. И почему именно его звала к себе принцесса? Его, кому вход в замок воспитанника был временно заказан. Если Миранис его увидит, то вспылит, и понятно почему — Элан одним своим видом раздражал наследного принца Кассии. Именно Элан много лет назад уничтожил замок, в котором был наследник Виссавии, именно он был причиной всех их несчастий... и он жив.

Почему жив — Элан и сам не знал. Виссавия так захотела, а воле богини подвластен даже ни перед кем не преклоняющий колени вождь. Элан бы умер с удовольствием, но ему не дали. Элан бы с удовольствием теперь обошел замок кругами, но и тут не было его воли. Элан бы душу отдал, чтобы изменить прошлое, но и это невозможно.

И даже не смерть сестры он жаждал всей душой изменить, а далекий, осенний день, когда он совершил самую большую глупость и самую большую подлость в своей жизни.

Десять лет назад, став, наконец-то, хранителем вести и получив свой собственный дом, Элан думал, что он справился с болью, что забыл сестру-близнеца и теперь начал жить новой жизнью ради Арама.

Только все оказалось не таким простым. В тот же день, вернувшись домой поздно ночью, он зашел в спальню Арама и некоторое время любовался на спящего воспитанника. Мальчик все более походил на Акима, казался столь же хрупким, столь же рассеянным, однако нес в себе столько мудрости, сколько не было подвластно многим взрослым.

Этот ребенок был создан продолжить то, что начал его отец — он ясно видел перемены и знал, как к ним приспособиться, в то время как большая часть виссавийцев застыли в убеждении, что их жизнь идеальна и перемены это то, чего происходить с ними и их страной не должно.

Только нести новую жизнь в застывшее общество всегда сложно. Элан помнил, как страдал от вечного непонимания Аким, и знал, что так же будет страдать и сын друга. Знал, а ничего с этим поделать не мог. Мог только поддерживать мальчика, чтобы тот не чувствовал себя одиноким.

Элан вздохнул, тихонечко прикрыл дверь, и вошел в свою спальню.

На покрытом кремовой скатертью округлом столике у окна стоял горьковато пахнущий букет белоснежной сирени. Элан улыбнулся — помогавшая им по хозяйству Дейра, дочь дяди Акима, так же как и все в ее семье любила уют и тепло, и украсила дом Элана столь несвойственными виссавийскому жилищу кружевными салфетками; вытканными собственноручно, хоть и при помощи магии, гобеленами; статуэтками пегасов над камином. Она же принесла и ворох писем, оставив его на столике рядом с вазой с сиренью.

Элан устроился в кресле у окна и начал меланхолично просматривать письма. Спать почему не хотелось, несмотря на съедавшую его после церемонии посвящения усталость: в ушах все так же звучали песнопения, перед глазами вился сполохами ярко-красный ритуальный огонь, вся одежда, а за ней и вся комната пропахли мягким ароматом благовоний.

Пропахли им и пальцы, одну за другой ломающие печати на кремовых, с вензелями, красиво подписанных конвертах. Поздравление. Еще поздравление. Теплые слова, ласкающие самолюбие. И еще один конверт, странный, неподписанный, из грубой, дешевой бумаги. Пара слов, вспыхнувший внезапно магический огонь, сожравший письмо вместе с конвертом, обжегший пальцы. Но Элану было все равно. Слова в письме обожгли больше, чем кожу — они всколыхнули в душе ревущее пламя, сжирающее так долго, с таким трудом построенные стены. Оно дало выход спавшей внутри боли, оно подняло наверх давние воспоминания. Глаза сестры. Ее смех, столь похожий на собственный. Ее лицо, казавшееся отражением Элана, ее душа, чистая, как утренняя роса. И ее смерть из-за этой твари, ублюдка, которому удалось уйти! Который, судя по письму, жил себе припеваючи в одном замков Кассии.

Ненависть, что Элан давил все эти годы нашла выход в коротком заклинании. Маг вложил в несколько слов всю свою силу, позволил ей покинуть тело, оставив за собой только безвольную, слабую оболочку, и снести с лица земли далекий замок вместе с погубившим сестру упырем.

А потом он просто откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и ждал. Смерти. За убийство, пусть даже убийство твари в обличье человека, в Виссавии положена смерть. За нарушение прямого приказа умершего вождя не трогать Алкадия тоже положена смерть. И Элан ждал наказания богини.

Ждать пришлось недолго — но в дом Элана явился не хранитель смерти, а одна из трех жриц Виссавии:

— Будешь молчать о случившемся.

— Слушаюсь... — не понял коленопреклонный Элан, но спрашивать побоялся.

Он не понимал, когда на следующий день поднялась над Виссавией буря — вождь оплакивал свою сестру.

Элану не понадобилось много времени, чтобы понять, как сильно он ошибся. И вместо замка заклятого врага, упыря, он снес замок, где вместе с детьми скрывалась сестра Элизара. Элан погубил единственных, кого еще любил вождь Виссавии.

Маг не понимал, почему его заставили жить и смотреть, как от нового удара Элизар сошел с ума окончательно и подсел на наркотики, он не понимал и до сих пор. Не понимал, зачем хранительница полгода назад заставила все открыть принцу Кассии, заставила Элана снести новое унижение и презрительные слова наследника:

— Не приближайтесь никогда ни к моей стране, ни к моим людям, маг...

А вот эти слова Элан как раз понимал. И гнев Мираниса понимал. И презрение. Так должно быть. И сейчас бы Элан не ослушался, да вот только Аланна была кем-то, кем виссавиец на самом деле дорожил. А таких людей, которыми он дорожил, в этом мире было совсем мало.

Нет, Элан никогда не любил излишне холодной девушки, никогда не жалел об их расставании, но все же питал к ней некую слабость, близкую к симпатии. И потому не мог так просто забыть об ее письме и не прийти к ней на встречу.

Когда совсем стемнело, и в замке погасла большая часть огней, Элан перенес свое тело в главную залу. Владения Арама он знал как свои пять пальцев, сам помогал воспитаннику распределить по покоям гостей, потому без труда нашел дверь в небольшую комнату, смежную с покоями Калинки, где разместили Аланну.

Тихонько постучал, даже отсюда почувствовав, что девушка не спит — сидит за туалетным столиком и расчесывает длинные, цвета спелой пшеницы волосы. Видел внутренним зрением, как она вздрогнула, опустила украшенный самоцветами гребень на столик, накинула на плечи плащ, скрывая под ним простое, домашнее платье, скрепила лентой волосы в хвост и подошла к двери.

— Это ты? — мило улыбнулась она, пропуская Элана внутрь. — Я рада. Жаль, что ты не приходил раньше.

— Твое письмо меня напугало, — нахмурился Элан.

— М? — невинно усмехнулась Аланна. — Ну если тебя ко мне иначе не затянешь... прости, что моя тень будет присутствовать при нашем разговоре, — она показала на поклонившуюся гостю Лили. — Я не хочу сплетен. Знаешь же, какие они, кассийские придворные.

— А недоверия жениха не боишься?

— Не думаю, что Рэми будет против визита старого друга.

"Очень в этом ошибаюсь," — подумалось Элану, но спорить он не стал.

Они долго болтали, наверное, больше по пустякам. Сидели на террасе за крытым белоснежной скатертью столиком, любовались на раскинувшиеся по небу звезды, на шуршащее, черное море деревьев внизу:

— Красиво здесь, спокойно, — тепло улыбнулась Аланна. — Полюбила я почему-то вашу Виссавию.

— Почему же "почему-то"? — пожал плечами Элан.

— Ну... другие все не могут дождаться возвращения домой. У меня такое ощущение, что сама земля клана их отталкивает... не хочет сильно искушать.

— А тебя нет?

— А меня — нет. Хотя, как и другие, скоро я отсюда уеду и никогда сюда не вернусь... Мое место рядом с моим женихом. Место моего жениха — рядом с Миранисом.

— Сложно это, наверное, быть невестой целителя судеб?

— Глупый ты, — улыбнулась Аланна. — Сложно это быть одной. Сложно любить и не быть любимой. Сложно любить того, с кем не можешь быть. Сложно жить с человеком, которого не любишь... с Рэми? Нет, не сложно.

— Хотя он тебя чуть было не убил?

Аланна пожала плечами, принимая из рук Элана чашу с эльзиром. Маг мягко сказал:

— Виссавия приготовила это для тебя. Пей. Это вернет краски на твои щеки.

— Беспокоишься? — усмехнулась девушка.

— Честно... мне было очень больно видеть, как он тебя убивает. И в то же время я не мог помочь... это чувство бессилия. Не люблю это чувство, нет больше, ненавижу!

— Мужчины, — Аланна опорожнила чашу. — Иногда вы сильнее нас, а иногда — слабы, как дети...

Элан ушел на рассвете, уставший, но довольный. Странно, но долгий, казалось, ни о чем разговор с девушкой слегка его успокоил. Аланна называла его другом. Так ли уж много было у него друзей? А имел ли он право на друзей?

Он бесшумно прикрыл дверь в покои Аланны и вышел в темный коридор, едва освещенный неяркими светильниками на стенах. Уже хотел свернуть в более широкий и светлый, как дорогу ему преградила отделившаяся от стены тень. Человек в черном плаще был молодым блондином, зим двадцати, не больше, высоким и излишне изящным для кассийца. Смутно знакомым, но Элан все никак не мог припомнить, где его видел.

— Что вы здесь делаете, Элан? — тихо спросил кассиец. В его голосе промелькнули легкие нотки презрения.

— Мы знакомы? — нахмурился маг, только сейчас сообразив, что его назвали по имени.

— Скажем так, я вас знаю. Но не хотел бы быть испачкан знакомством с вами.

Виссавиец почувствовал, что намечается разговор. И очень недобрый разговор. Метнулось во мраке коридора что-то белоснежное и пушистое, размером с собаку. Элан дернулся, но животное приластилось к ногам хамоватого незнакомца и ласково заурчало, ласкаясь. Узнав в комке с шерстью котенка барса, Элан успокоился. В стоявшем перед ним кассийце явно была ларийская кровь, Элан даже чувствовал в нем силу оборотня. А котенок, наверняка, всего лишь тотем клана, которые столь популярны теперь при ларийском дворе. Вот и в Кассию, видимо, мода пришла, что, впрочем, не его, Элана, дело.

— Мне казалось, вам явственно дали знать, что ваше присутствие тут нежелательно, хранитель вести, — голос незнакомца стал гораздо ровнее, уже больше не выдавая эмоций.

— Вам не казалось, — ответил Элан, косясь на котенка барса. Животное вдруг резко изменило свое поведение: оскалилось, рычало, прижимало уши к голове и смотрело на виссавийца с откровенной ненавистью. Выдает чувства хозяина, хотя напрямую этих чувств не угадать — слишком сильны окутывающие блондина щиты.

— Тогда к чему вы здесь?

— Мы уже встречались?

Молодой мужчина подхватил барса на руки и, недолго помолчав, ответил вопросом на вопрос:

— Вы, кажется, забыли о своем обещании не приближаться к кассийцам? Принц приказал меня вас привести к нему, если вы вдруг выделитесь такой вот забывчивостью.

— А если я откажусь? — вздрогнул Элан, вовсе не горя желанием видится с наследным принцем Кассии.

— Тогда я пойду к Араму и расскажу, за что именно не любит вас мой барс, — мило улыбнулся незнакомец. — Например, за уничтоженный в Кассии замок?

— Вы слишком хорошо осведомлены.

Незнакомец пожал плечами, прищелкнув поводок к ошейнику барса. Он отпустил все так же рычащее животное на пол и ответил:

— На ваше счастье, таких осведомленных немного. Идемте, я провожу вас.

Кассиец еще раз внимательно посмотрел на Элана, и на его лбу вдруг вспыхнула синим руна. Элан похолодел, только сейчас поняв — перед ним один из телохранителей наследного принца Кассии. А, поняв, смирился. Видимо, ему суждено пережить еще один неприятный разговор с Миранисом. Ну что же, одним больше, одним меньше, не столь и важно.

Разминувшись в коридоре с двумя смеющимися девушками, они услышали:

— Какая прелесть! — в адрес барса, прежде чем девушки рассмотрели в полумраке лицо спутника Элана, умолкли вдруг и отошли в тень, уступая телохранителю дорогу. Боялись, понял Элан. Они все в Кассии боятся высших магов, в то время как в Виссавии их окружают уважением. Потому что высший маг — подарок богов, хоть и очень проблематичный подарок.

В полном молчании они миновали запутанную паутину коридоров и вышли к лестнице. Элан удивился — молчаливый телохранитель, оказывается, успел не так уж и плохо изучить замок, в то время, как другие гости частенько жаловались, что в лабиринте замка заблудиться раз плюнуть и плутать тут можно годами. Хозяин же барса находил дорогу безошибочно, ведя Элана самым коротким путем к покоям наследного принца.

Из темноты одного из коридоров вышел скромно одетый кассиец, наверняка — хариб телохранителя, принял от спутника Элана барса и вновь скрылся к тени. Животное было встрепенулось, явно не горя желанием отставлять обожаемого хозяина, но хватило всего одного слова юноши, чтобы оно успокоилось и послушно последовало за харибом, бросая в сторону телохранителя затравленные тоскующие взгляды.

— Чего вы хотите от Аланны? — вопрос застал врасплох.

— Просто хотел узнать, что у нее все в порядке.

Телохранитель остановился и обернулся к Элану. Миг он смотрел удивленно, и только сейчас, полностью разглядев уже не вспыхивающую, а горевшую на лбу телохранителя непрерывным синим светом руну, Элан понял — а ведь перед ним стоит тот самый целитель судеб, что вылечил несколько дней назад вождя. Да, странные пошли времена, если герои в нем вчерашние дети, а сегодняшние взрослые — часто бессильны. Вот и телохранитель принца — юнец юнцом, а поставил на уши клан всемогущих магов, три дня держа вождя узником в его собственном замке.

— С Аланной все в порядке, — сказал вдруг кассиец. — Когда она станет моей женой...

Элан облизнул внезапно пересохшие губы. Он и забыл на время, что телохранитель, несущий силу целителя судеб, еще и горячо любимый жених Аланны. Только теперь вспомнил он, где слышал этот голос. Ну конечно же, тогда, в таверне, когда разговаривал со скрывающем лицо любовником собственной невесты.

— Это вы, — пробормотал он. — Тогда я за Аланну спокоен.

— Кого вы во мне узнали? — внезапно всполошился телохранитель.

— Отца умершего ребенка Аланны, кого же еще? Мне ваши тайны ни к чему. Дайте мне слово, что с девушкой все будет в порядке, и более я не побеспокою ни вас, ни ее. Я знаю, что вы, арханы, горды до безумия и свое слово держите.

— К чему вам мое слово? Совесть проснулась?

— Может и так, — ответил Элан. — Знаю, что вы думаете иначе, но она у меня есть, совесть-то...

— Те двадцать человек, которых вы заживо сожгли в замке, вам по ночам не снятся? — прошептал телохранитель на ухо Элану, заставив его вздрогнуть. — Мне бы снились...

— Вы не понимаете...

— А как же, не понимаю! — продолжал шептать телохранитель. — Вы, виссавийцы, так легко убиваете, что мне становится страшно. И тошно. Интересно, а если когда-нибудь вы, именно вы, станете невыгодным кому-то более сильному? Вас убьют так же легко? И так же останутся безнаказанными? Я не вижу, чем вы лучше Алкадия. Тот хоть ненавидит, а вы... вы не чувствуете ничего...

Больно бьет телохранитель словами. Прицельно. Вопрос только — зачем?

— Впрочем, мы уже пришли, не так ли? Принц не спит, так что, думаю, мы можем войти. — Впервые Элан с удивлением понял, что телохранитель в ярости. Элан не понимал, чем аж так разозлил целителя судеб, но знал, что его спутник совершает непростительную для телохранителя ошибку, толкая без доклада гостя в покои принца.

Спальня Мираниса была погружена в полумрак. Только переступив порог, Элан понял, что пришли они очень даже некстати: стоя у открытого окна, казавшийся темной тенью на фоне светлеющего рассветного неба, Миранис нежно держал в своих объятиях тонкую, гибкую фигурку, осыпая щеки девушки жаркими, требовательными поцелуями.

Элан почувствовал себя неловко. Раньше, чем он очнуться успел, телохранитель сообразил свою ошибку и потянул гостя к выходу. Но в этот же самый миг красотка в объятиях наследного принца их заметила, вскрикнула пугливо и скрылась за спиной Мираниса.

— Лия? — удивленно спросил, казалось, в один миг забывший о присутствии Элана телохранитель.

Элан не очень-то понимал, что тут происходит, только вокруг вдруг запахло опасностью. Высший маг, до этого неплохо державший себя в руках, как с цепи сорвался. С ним рядом стоять было страшно, так напряглись в воздухе линии силы, хотя Эрремиэль не двигался, лишь сжал до хруста кулаки и дышал тяжело, будто после долгого бега:

— Ты... — Голос телохранителя дрожал от напряжения. — Ты мою жизнь сломал, ты жизнь моего брата испоганил, а теперь и Лия?

Элан улыбнулся, отходя в тень. Ссоры между телохранителем и принцем его интересовали мало, да и попасть под горячую руку, когда высшие маги начнут драться, не хотелось. А до драки было явно недалеко.

— Рэми... — шагнул к телохранителю принц. Эрремиэль отшатнулся, прошипев:

— Ты меня использовал... я понимаю. Но моя сестра!

— Рэми, давай поговорим...

— За что ты меня так ненавидишь? За что используешь тех, кто мне дорог... меня можешь ломать, но семья моя тут причем? Скажи?

Принц вздрогнул. Элан похолодел — хороши же отношения между принцем и телохранителем, если последний так думает о связывающих их с Миранисом узах.

— Считаешь опасным, — продолжал Эррэмиэль, — но держишь рядом с собой? Издеваешься? За что?

— Это не так... Рэми... выслушай.

— Убью! — вскричал вдруг телохранитель, бросившись к принцу. Он схватил Мираниса за шиворот, вжал его в стену и занес над ним кулак.

— Рэми, не устраивай сцен, — холодно сказал Миранис, даже не пытаясь сопротивляться. — Не на виду у чужих.

— Мне плевать... — прошипел Рэми сквозь сжатые зубы. — Если я убью тебя сейчас, все закончится, правда? И больше меня не потянут из-за грани? Мне дадут, наконец-то умереть, не так ли?

— Рэми... Ты не сможешь меня убить...

Глаза телохранители вспыхнули синим безумством:

— Не будь так уверен, наследный принц Кассии. Ты слишком долго меня доводил. Теперь я могу все.

— Рэми, — вскричала вдруг забытая всеми девушка, повиснув на шее у телохранителя. — Не тронь его, слышишь, не смей! Не смей!

Она плакала, била кулаками по спине Эррэмиэля и не замечала, что тот уже давно отпустил Мираниса и в бессилии оперся о стену, опустив голову. Он все так же не двигался, хоть и заиграли на его щеках желваки, а принц, получивший свободу, сполз по стенке на пол к ногам телохранителя и вдруг безумно улыбнулся, глядя опустошенным взглядом в пол:

— Ну почему всегда и все получается так? — прошептал он.

Лия замерла. Рэми выругался и саданул по стене кулаком, разбивая ладонь в кровь, сорвал со стены гобелен с пегасом и швырнул его в Мираниса.

— Не думал я, что ты настолько дура, — сказал он фаворитке наследника и вышел. Девушка отшатнулась, будто ее ударили. Она вдруг очнулась, бросилась к принцу, отрыла его в ворохе мягкой ткани, прошептала:

— Ты в порядке? Мир...

— Иди в свои покои! — прошептал Миранис, поднимаясь. Будто вспомнив, что они не одни, он посмотрел на Элана, учтиво улыбнулся:

— Поговорим позднее, хранитель вести.

— Конечно, принц, — поклонился наследному принцу Кассии Элан, сделав вид, что ничего не произошло. Виновница происшествия, которую телохранитель назвал Лией, дрожала за спиной наследника, избегая встречаться взглядом с Эланом. Виссавиец ее понимал. Любовница, пусть даже любовница принца, в Кассии существо не совсем уважаемое. Другое дело в Виссавии: пока принц не женат, а Лия не замужем, в такой связи виссавийцы бы не видели ничего плохого.

— И надеюсь, произошедшее здесь останется между нами.

— Естественно, принц, — ответил Элан, сомневаясь, что это можно будет оставить "между нами". Рэми был слишком зол, а высшие маги частенько творят глупости в минуты неконтролируемой злости. Тем более, этот высший маг.

Рэми несся по коридорам, оглушенный гневом. Кричал что-то вслед Лерин. Белоснежной тенью бежал рядом Рык. Отшатывались в сторону придворные, молча пропускали его виссавийцы, мелькали на стенах гобелены и картины, слился в непрерывную, желтую линию свет светильников.

Рэми сбежал по широкой лестнице, чудом не поскользнувшись и не свернув себе шею на укрытом ковром мраморе, миновал зал, едва не врезавшись в одну из витых колон и ударом ноги распахнул тяжелые, белоснежные двери.

Там, за стенами замка, разливался кровавый рассвет. Солнца еще не было видно, но небо уже стало бурым, как застывшая кровь, и быстро затягивалось тучами. Опять приближается буря? А плевать!

Рэми кожей чувствовал, как перешептывались за его спиной перепуганные придворные, как окутывал его синий кокон силы, и как сама сила тугими, хлесткими волнами лилась наружу, срезая с окрестных деревьев ветви.

Он не мог этого сдерживать. Даже более — он не хотел этого сдерживать. Единственная разумная мысль, что еще осталась в его сжираемом гневом сознании — он не может причинить никому вреда. Потому не может себе позволить взорваться в замке. Не может...

Рэми прыжком оторвался от земли, стрелой устремляя свое тело в лесную гущу. Барс не отставал. Он бежал где-то внизу, мелькая среди трав белоснежной молнией. Расступались перед Рэми деревья, смыкались за его спиной, и все сильнее стягивались тучи, закрывая небо плотной, низкой занавесью.

Теперь он один. Теперь можно. Рэми вдруг ослаб. Он кубарем повалился на землю, царапая руки о острые сучки. Встал на колени, сжался в комок, обняв голову руками, и дал свободу просящемуся наружу потоку силы.

...Лия и Мир...

... в низких тучах появились ниточки молний, заплакал гнусаво гром...

...маленькая, невинная Лия и циничный ловелас-Мир. Вместе?...

...над Виссавией опустилась тьма, густая, непроглядная, окутала она Рэми, пряча его горе и отчаяние от всего мира...

...что же ты творишь? Принц? Как смеешь?...

...и подул ветер...

Ветер крепчал. Стонали под порывами деревья. Сыпались на землю сломанные ветки, выл Рык, жался к боку хозяина. Но Рэми уже ничего не видел. Он бил кулаками землю, кусал до крови губы, сходя с ума от бессилия. Он ничего не мог сделать! Он доверял Миру, он доверял Лие, они его предали, но Рэми ничего не мог сделать! Поздно!

Мурлыкал и терся просительно о ноги барс, умоляя успокоиться, но Рэми, не зная, как выплеснуть наружу обиду, боль, разочарование, глотал злые слезы... И молил о чем-то, и сам не знал о чем. Он ненавидел сейчас Мира, его эгоизм, и в то же время сам истязал себя, напрягая связывающие его с принцем нити. Он чувствовал себя бабочкой, попавшей в сети паука и рвался, рвался из последних сил, оставляя на паутине пыльцу и кусочки крыльев.

— Ненавижу, как же я тебя ненавижу, Мир!

Ответила Виссавия. Хлынул на землю дождь, стегая землю тугими, холодными струями, смывая боль и обиду, и последние остатки сил ураганным ветром пролетели над лесом, сгибая до самой земли гордые березы.

— Ненавижу!

— Кто вы?

Вопрос был тихим, но усиленный магией прорвался таки через шум ветра и донесся до Рэми. Телохранитель замер, быстро приходя в себя. Он вызвал эту бурю, он заставил Виссавию отозваться... и он теперь не может показаться Араму в обличие телохранителя принца, не может воспользоваться маской...

Ветер заметно ослаб, дождь перестал бить тяжелыми каплями, пробились сквозь тучи еще окрашенные красным лучи восходящего над лесом солнца.

— Кто вы? — повторил стоявший за спиной Арам.

Рами обернулся. Арам вздрогнул, как он удара, и вдруг упал на колени, склонив голову:

— Вождь!

— Дурак, — ответил Рэми, поднимаясь и приводя себя в порядок. Гнев прошел, оставив за собой опустошение и безразличие. Рэми хотел сейчас одного — уйти и остаться одному.

Или, действительно, поддаться порыву, открыться этому недоумку Араму, стать наследником и горячо любимым племянником вождя Виссавии и забыть о Мире? О его предательстве? Оторвать от него Лию и навсегда уйти из Кассии, в которой для него, Рэми, никогда не было места?

"Уходи немедленно, — продрался через душивший Рэми гнев голос хранительницы. — Я сняла с тебя маску, Пока Арам не понял, что ошибся, уходи! Если не хочешь быть узнанным."

— Поздно, — усмехнулся Рэми, видя, как встрепенулся вдруг Арам, понимая, как поднял на него ошеломленный, воплощающий взгляд.

— Вы не вождь, — прошептал виссавиец, вставая с травы и присматриваясь к Рэми. — Тогда почему она вас слушает? Почему вы так похожи?

— Потому что она щедра на дары, — язвительно ответил Рэми. — На смерть — тоже щедра. Берегите своего вождя... если не хотите, чтобы я его убил.

— Вы не в силах...

— Вы меня не знаете.

— Она выбрала вас наследником... И вы Кассиец... — Арам смотрел на горящие татуировки на запястьях Рэми. — Мой архан, я отведу вас к вождю...

— А то вряд ли.

— Я прошу вас.

— Я сказал нет! — закричал Рэми. — Арам, вы оглохли? Смерти хотите? Так я устрою.

— Моя жизнь в ваших руках, наследник, — покорно прошептал Арам, склоняя перед Рэми голову. — Вы можете сделать со мной все, что угодно, это правда. Но я вижу в вас непонимание и боль. Позвольте мне...

— Не позволю. Со своей болью справлюсь сам...

— Элизар тоже так говорил...

Рэми не выдержал. Когда он очнулся, он сидел на Араме, сжимал пальцами тонкую шею юноши-виссавийца и смотрел, как из почти черных глаз уходит жизнь.

— О боги... — спохватился Рэми, отпуская виссавийца. — Вы живы?

— Не беспокойтесь, наследник, жив, — в глазах Арама было столько... поклонения, восхищения, радости, что Рэми вздрогнул. Этого придурка только что чуть не убили! Чему он радуется, о боги?

— Вы совсем дурак, Арам, если лезете под руку разгневанному магу. Да еще и сравниваете меня с сошедшим с ума Элизаром. Неужели вам жить расхотелось?

— Простите, наследник, я действительно был неосторожен, — сразу же начал оправдываться Арам.

У Рэми незамедлительно начала болеть голова. Он не понимал этого нового, преобразившегося Арама. Не понимал, куда делась торжественная, так импонирующая Рэми гордость виссавийца, и откуда появилась эта услужливая, раздражающая покорность?

— Никогда не стану вождем Виссавии, — устало сказал Рэми, поднимаясь. — Не понимаю вас...

— Если Виссавия вас слушает... — также смиренно ответил Арам, — то это уже неминуемо.

— Уходи, — прошептал Рэми. — Приказываю тебе, Арам, уходи! Убирайся! Пока я не навредил тебе! Уходи... прошу! Если я убью тебя, то буду об этом жалеть...

— Мы продолжим разговор, наследник, когда вы придете в себя, — покорился Арам.

Они столь послушны, усмехнулся Рэми. Они столь милы... ластятся как змеи, чтобы укусить в самый неожиданный момент. Все они...

Небо расчистилось, откуда-то вновь появился спрятавшийся на время Рык, ласкаясь к ладоням хозяина. Рэми не мог сидеть на месте: остатки гнева гнали его вперед. Он долго брел по лесу, не зная, куда идет и зачем, пока густая чаща не расступилась и не появилась позолоченная солнечным светом полоска реки. Стало жарко. Барс шумно дышал, открыв пасть и высунув язык, порхали над растущей у самой кромки воды купальницей бабочки капустницы, тихо шептал неподалеку камыш.

Рэми устало опустился на сочную, напоенную близостью влаги, прибрежную траву, так и не решив, что ему делать дальше. Вернуться к Миранису? Он не мог. Остаться в Виссавии? И этого он мог. Он просто хотел побыть один и подумать. Дать себе успокоиться.

— Вот ты где, — сказал кто-то за спиной, и Рэми мгновенно напрягся:

— Отойди! Отойди, пока я сам тебя не убил.

— Так на меня обижен, что сам мечтаешь умереть... — принц подошел и положил руку на плечо друга. — Рэми, давай поговорим.

— Мне кажется, нам не о чем говорить. И так все понятно...

— Проклятый упрямец, — сказал Мир, усевшись рядом. Барс, с такой нелюбовью относившийся к чужакам, сразу же взобрался Миранису на колени и лизнул его в щеку.

— Надо же... где ты взял такое чудо? — засмеялся Миранис, лохмача шерсть урчащего животного.

— Лерин подарил... — хмуро ответил Рэми.

Он не хотел разговаривать с Миранисом, но того обжигающего гнева, как некоторое время назад, уже не испытывал. Рэми был опустошен и устал. Он просто не хотел думать: ни о Мире, ни о Лие, ни о чем еще либо.

— Я даю тебе слово, Рэми, — начал Миранис, — что Лия для меня не просто очередное увлечение. Если было бы так, я бы никогда не прикоснулся к твоей сестре. Лия для меня нечто большее, и, когда мы вернемся в Кассию, она станет моей женой.

Рэми сглотнул, потом посмотрел на все так же улыбающегося Рыку принца и вдруг сказал:

— Я люблю Лию, но Кассию я тоже люблю. Я не хочу, чтобы наследный принц брал мою сестру в жены только потому...

— Что боится целителя судеб? — развеял его сомнения Мир. Рэми промолчал. К чему слова? И так все понятно.

Рык вдруг навострил уши, уловил какой-то шорох к камышах и, спрыгнув с колен Мира, белой молнией исчез в прибрежных кустах черемухи. Мир обнял руками колени, положив на них подбородок, посмотрел на реку, на темнеющий на другой стороне еловый лес.

— Красиво здесь, правда? — сказал вдруг он. — Спокойно. Впервые за долгое время, несмотря на все, что произошло, я смог нормально подумать. Здесь, как в храме, душа отдыхает... Здесь можно ничего не опасаться.

— Я опасаюсь... — вдруг прервал его Рэми, — я не хочу становится наследником вождя, и у меня есть на то причины. И я боюсь, что тебе не нужен. Боюсь, что тебе в тягость. После того, как я стал этим...

— Ты исцелил вождя. И ты не стал вновь целителем, узнав о моей связи с Лией, чего же ты боишься, Рэми? Я люблю твою сестру, понимаешь? Впервые в жизни я люблю... и впервые в жизни я понимаю твои чувства по отношению к Аланне. Раньше — не понимал. Потому ты можешь... встречаться с моей сестрой, когда этого сам захочешь. Ты должен это делать. Я не хочу, чтобы ты терял время... из-за каких-то глупостей.

— Мораль ты называешь глупостью? Может, именно она не позволяет нам этих глупостей совершать?

— Может, любовь дарят боги?

— Или ею испытывают.

— Раньше из нас двоих я был более циничным, — тихо и тепло засмеялся Миранис. — Ты больше не злишься?

— Я не могу на тебя злиться, не имею права. Ты — мой принц...

— А ты — мой брат, — усмехнулся Миранис. — Ты мой глупый, младший братишка, которого я за уши тащил к взрослению. А когда ты вырос, перерос меня, я и сам уже не рад.

— Почему?

— Потому что я тебе завидую, — откровенно сказал Миранис. — Завидую, что ты имеешь эту страну... а все же находишь силы от нее отказаться. Только не понимаю — зачем.

Рэми прикусил губу, задумавшись. Он уставился в желтый цветок купальницы у его ног и, так и не отрывая от него взгляда, вдруг рассказ все. И о своем разговоре с хранительницей, о том, как он шел убивать Элизара, и о своих сомнениях. И о том, что может оказаться лишним после того, как у дяди родится сын... закончил он рассказ одной лишь фразой:

— Интересно, что было бы, если бы я все же опустил кинжал... если бы я его убил?

— Я бы в тебе разочаровался, — грустно усмехнулся Миранис, похлопывая Рэми по плечу, невольно добавляя про себя: "Тогда предсказание Ниши, наверное, бы не исполнилось. Тогда бы я жил."

И тотчас устыдился собственных мыслей.

— Мир?

— М-м-м-м?

Барс выскочил из травы и, улегшись между друзьями, подставил ладони Мира пушистое, чуть влажное от уже выпавшей росы брюхо.

— Мир, я прошу тебя... оказать мне услугу.

Рука принца замерла. Барс недовольно зафырчал, требовательно ударив по ладони Мираниса мягкой лапой. Мир улыбнулся, пальцы его скользнули под подбородок котенка, почесывая мягкую, покрытую белоснежной шерстью шкуру. Рыку понравилось: он прикрыл желтые глаза и тихо замурлыкал.

— Я слушаю.

— Я долго думал... что бы между нами не случилось... я доверяю тебе, — Мир слушал внимательно, не прерывая, хотя чувствовал, что Рэми говорит что-то не то. Пальцы принца скользнули за ухо барса. Рык продолжал тихо урчать, плавясь в волнах удовольствия. — Я хочу быть уверенным, что если стану целителем судеб, ты сможешь меня удержать...

— Как я тебя смогу удержать? — усмехнулся Мир. — Сказать по правде, ты и сейчас сильнее меня. Если еще честнее — любой телохранитель сильнее меня. Даже когда я стану повелителем, моя сила с вашей не сравнится, хотя об этом мало кто знает. Я на виду, вы — в тени. Судьба у вас такая. Хотя, иногда я вам завидую.

— Потому позволь мне дать тебе клятву подчинения, — прервал его Рэми.

Мир вздрогнул, не поверив своим ушам. Почувствовав волнение человека, барс сел на траве, уставившись на принца внимательным, немигающим взглядом.

— Что? — переспросил наследник. — Рэми... ты, упрямый, свободолюбивый, хочешь подчинить свое тело каждому моему приказу? Ты, кто сопротивлялся мне всеми силами, теперь хочешь стать моим рабом? Совсем с ума сошел...

— Я знаю, что ты не используешь эту силу мне во вред.

— Что если ты станешь вождем Виссавии, если интересы наших стран пойдут вразрез? Ты мне настолько веришь? Думаешь, что я не воспользуюсь своим преимуществом?

— Не воспользуешься, — упрямо ответил Рэми. — А я хочу быть уверен, что ты сможешь меня сдержать... если вновь появится целитель судеб. Пожалуйста, Мир. Я с ума сойду, если буду бояться, что сорвусь и потяну с собой Кассию... я, как твой телохранитель, не могу этого допустить. И ты единственный, кого даже целитель судеб никогда не тронет.

— Как знаешь, — согласился Мир. — Ты сам это выбрал.

Принц медленно поднялся. Телохранитель опустился перед ним на колени и зазвучали в особой, полной шорохов и всплесков воды тишине леса магические слова, когда вспыхнули в воздухе синим руны и запахло грозой... боги приняли клятву. Мир опустился на траву рядом с опустившим голову Рэми и вдруг сказал:

— Дурак ты. То не доверяешь, то слишком доверяешь. Почему у тебя не бывает в меру?

— В меру неинтересно, — слабо улыбнулся Рэми.

Рык, обделенный все это время вниманием, требовательно боднул хозяина в бок. Рэми облизнул губы и вдруг протянул...

— Ми-и-и-ир...

— Да?

— Давай напьемся.

Мир горько усмехнулся. Напьемся? И это он слышит от телохранителя, от идеального и чистенького Рэми? Боги, куда катится этот мир?

— А давай! — махнул рукой Миранис. — Счас вернемся в замок и...

— Зачем в замок? Я ведь тут... наследник.

Рэми выхватил из воздуха чашу с вином и подал ее Миранису. Потом вторую, которую быстро опорожнил. Выкинув пустую чашу в кусты, он откинулся на траву, посмотрел на чистое, пронзительно голубое небо, и сказал:

— Сегодня всех их пошлю... и Виссавию, и Кассию.

— Пошлем, — поправил Мир, с легким подозрением пригубил вино. Но Рэми явно знал, что заказывал — напиток оказался крепким, выдержанным, сразу же дал в голову. В самый раз чтобы напиться. И место тут хорошее. Плеск воды, шорох ласкаемой ветром травы и заливистое пение соловья, спрятавшегося в прибрежной иве.

Вечерело. Медленно заходило за деревья солнце, а ни от принца, ни от его вздорного телохранителя было ни слуху, ни духу:

— Может, пойдем, их поищем? — в который раз спрашивал Лерин, не находивший себе места в отделенных ему покоях.

— Пусть сами разберутся, — все так же отвечал Кадм. — Целитель судеб вновь не пробудился, иначе бы мы почувствовали, значит, все не так уж и плохо. А чем больше проходит времени, тем меньше вероятность, что Рэми вытворит глупость. Да и Виссавия не сильно-то даст ему разойтись. Это мы уже проходили.

— Тихо! — оборвал их Тисмен.

Телохранители напряглись. Через мгновение Кадм услышал то, что уже давно слышал его более чуткий друг — странный звук, доносящийся из смежной с покоями Лерина спальни принца. Приоткрыв дверь, они застыли на пороге, когда оттуда выскользнул белый ворох шерсти, прыгнул на кресло, где только что сидел Кадм и устроился на подушках, облизывая переднюю лапу.

Телохранители не замечали барса, их внимание привлекла спальня наследного принца. Погруженную в полумрак комнату заполнял громкий храп на два голоса. Пахло дорогим вином и чем-то еще, в чем травознающий Тисмен живо угадал запах аира. Улегшись, вернее, развалившись на широкой кровати принц и его юный телохранитель мирно спали. Лерин подошел к окну, бесшумно задернул шторы, погрузив спальню в темноту и выпроводил обоих друзей за дверь, при этом облегченно вздыхая.

— А ты боялся! — хмыкнул Кадм. — Рэми очень даже спокойно... для него спокойно воспринял радостную новость.

Глава 9. Вождь

Когда Рэми продрал глаза, он думал, что еще спит... прямо перед ним, в полумраке, невинно обнимая подушку, почмокивал во сне растрепанный Миранис.

— О боги! — тихонько простонал Рэми, поднимаясь с кровати. — Голова-то как болит...

Погуляли они вчера знатно. Последним, что помнил Рэми, было влажными сумерками, чмокающим под ногами болотом, и разрывающим голову ревом Мираниса, что пытался прогорланить какую-то веселую песенку...

О чем "пел" принц, Рэми вспоминал с трудом, да и не особо хотел вспоминать. Кажется, как всегда — немного о вине, немного о кабачных девках... О чем еще может "петь" нажравшийся кассиец?

Спали они одетыми. Рэми глухо застонал. Штаны его были выпачканы подсохшей за ночь грязью, эта же грязь была на шелковых простынях, эта грязь, казалось, впиталась в каждую пору саднившей кожи.

— Смыть бы с себя все это, — прошептал Рэми, с трудом поднимаясь. И побыстрее...

Пол поплыл под ногами. С трудом удержавшись, чтобы не упасть обратно на кровать, Рэми оперся на столик, свалив на пол вазу с незабудками...

Принц простонал во сне, прижал к себе подушку, трогательно погладил ее за краешек и вновь зачмокав, повернулся на другой бок, умудрившись при этом любимой подушечки не упустить. Рэми бы посмеялся, да тошнота была слишком сильной.

Поблагодарив богов, что не разбудил наследного принца, он собирал силы для передвижения к двери, как та самая дверь осторожно открылась, и внутрь заглянул Кадм.

"Проснулся, надо же, — голос телохранителя в голове Рэми слегка отдавал ехидством. Хотя, какое там слегка — Кадм, явно потешаясь над дружком, проскользнув в спальню принца и подставил едва державшемуся на ногах Рэми плечо. — Идем. Понемножку, правая ножка, левая ножка, а то тебя и вырвать может. Нам оно надо?"

Нам оно было не надо. С трудом проделав несколько шагов до порога, Рэми подождал, пока Кадм прикроет за ними дверь, и с помощью телохранителя опустился в кресло.

Рык, явно соскучившись, потерся о ноги хозяина и улегся на полу, не спуская с Рэми обожающего взгляда.

— Пить надо уметь, — сказал Кадм, подавая другу чашу. — Пей, легче станет.

— А надо ли? — холодно поинтересовались за спиной.

Рэми вздрогнул. Потом отпил глоток и тихонько попросил Лерина говорить тише. Мол, голова и так раскалывается.

— Что мне за дело до твоей головы? — взвился Лерин. — Сам принца опоил, а теперь в жертву играется. Думаешь, мы поверим?

— Ну да, опоил невинного ребеночка, — вступился за Рэми Кадм. — Легче?

Рэми кивнул. И в самом деле легче: голова больше почти не болит, не кружится, и зеленые занавески на окнах даже не раздражают. Кадм нагнулся над Рэми и тихо прошептал ему на ухо:

— Когда в следующий раз соберешься побезобразничать, обо мне не забудь.

— Какое убожество, — выдохнул Лерин. — Мило вам поболтать... Обменяться опытом. А сам найду себе занятие поинтереснее.

Чуть позднее Рэми оттаивал в теплой воде, а Кадм сидел на краю деревянной ванны и рассказывал о своих приключениях в столице. Рэми слушал вполуха, всеми силами пытаясь разобраться с так и не выветрившимся из головы туманом. Получалась плохо — казалось, что в тело ватой набили, все перед глазами плыло и дико хотелось спать. Да кто ж Рэми даст?

В дверь постучали. От неожиданно громкого, требовательного звука голова вновь дико разболелась, и Рэми, зашипев, выпустил в пенную воду мыло. Выругавшись, он пытался поймать упущенный кусок, но мыло, подобно верткой рыбе, выскальзывало из ладоней, оставляя за собой в воде белесый, неприятный след. Еще и этот запах...

Смеясь, Кадм резко задернул занавеску, отделив нишу с ванной от остальной комнаты, и лишь тогда сказал:

— Войдите.

Дверь чуть скрипнула, раздались шаги, потом — обычные приветствия. Голос пришельца Рэми не был знаком, а слова и вовсе насторожили:

— Мой вождь будет счастлив видеть наследного принца Кассии за завтраком в своем замке.

— Боюсь, принц не очень хорошо себя чувствует и сейчас отдыхает, — вежливо ответил Кадм. — Потому завтрак у него, скорее всего, будет поздним. Право, не стоит заставлять вождя Виссавии ждать пробуждения Мираниса.

— Смею настаивать, телохранитель, — вежливо ответил все тот же голос. — Если принц чувствует себя неважно, то я целитель. Излечить последствия... гм... вчерашней ночи для меня сущие пустяки, и если вы позволите, я с удовольствием избавлю наследного принца Кассии от никому ненужных страданий. А позднее, если вам будет угодно, я займусь и его телохранителем. Кажется, Эррэмиэль вчера сопровождал принца и... пострадал не меньше.

— Простите меня, целитель, но лечением принца и его телохранителей мы займемся сами.

— Вы нам не доверяете? — голос целителя был все так же спокоен, как и уверен в своей правоте.

А Рэми боялся пошевелиться, забыв о так и не пойманном мыле и осознавая — только из-за него Кадм отказал гостю. Боги, стоит хоть одному виссавийцу присмотреться как следует, стоит войти проникнуть под щиты в его душу... и... Но ведь Рэми уже отказывал и не раз, почему же тогда они раз за разом настаивают?

— Я доверяю вам, виссавиец, — так же холодно ответил Кадм. — Но за здоровьем принца и его телохранителей следит Тисмен. Вы же понимаете, что в этом его призвание, так к чему необоснованные подозрения и обиды?

— Как знаете, — сдался целитель.

— Если вы так настаиваете, я разбужу принца, хотя мне это не нравится. Если Миранис захочет принять предложение вождя, мой хариб уведомит о том Арама. Еще что-то?

— Да. Наш человек исполнил просьбу Мираниса и слегка... подкорректировал память ваших арханов. Никто более не помнит ни о том, что целитель судеб был мертв, ни о том, в каком состоянии принес его в замок Арама вождь. Но... ни один из наших людей не смог подойти к Лилиане, новой фаворитке вашего принца.

Рэми сжал зубы, услышав слово "фаворитка".

— Хариб телохранителя, несущего силу целителя судеб, уведомил нас, что Лилиана не нуждается в данной коррекции...

— И вы хотите подтверждения?

— Да, архан.

— Сестрой Эррэмиэля я займусь лично. Спасибо вам за заботу.

— Не за что. Я и мои люди всего лишь исполняли приказ Арама. Значат ли ваши слова, что вы удовольствуетесь моей работой? Что мы не должны трогать Лилиану?

— Вы правильно меня поняли.

— Спасибо, Алкадм. Могу я теперь удалиться?

Дверь тихо закрылась.

— Время поднимать принца, — кинул Кадм Рэми. — Прости, дружок, но пора работать, так что выходи из воды.

Пока Рэми одевался при помощи своего хариба, Кадм скрылся в спальне. Некоторое время оттуда раздавалось недовольное мычание, потом в дверь, не забыв поклониться вытирающему волосы Рэми, вошел телохранитель принца, и воцарилась тишина.

Мир появился из спальни достаточно скоро. Уже полностью одетый, неожиданно серьезный, он кивнул Рэми и кинул:

— Собирайся, пойдешь со мной. Кадм, ты и остальные телохранители останетесь в замке.

Для их разговора вождь выбрал уютную, небольшую комнату, в которой его мать когда-то принимала гостей. Отделанные дубовыми панелями стены украшали портреты. Еще совсем недавно Элизар не мог их даже видеть.

С правой стены от входа смотрел на него старший брат, тогда всего лишь мальчишка, которому только-только исполнилось одиннадцать.

Элизар помнил те дни, когда писалась эта картина. Помнил, как брат жаловался, что ему скучно стоять на месте, как перебирал копытами за его спиной белый как снег пегас Арис, как то и дело расправлял затекшие крылья, и тогда на поляну сыпалась с перьев белоснежная пыльца, окутывая солнечный день серебристым туманом.

Элизар стоял за спиной художника и заворожено смотрел, как ласкала полотно кисть, оставляя едва видные глазу мазки, как постепенно хаотическая игра красок складывалась в знакомое до боли лицо, ловила истинный, скрываемый за маской наследника характер брата — вздорного мальчишку, которого слишком рано заставили стать взрослым.

На противоположной стене, черный, как смоль пегас уносил в небо маленького, счастливого мальчика с растрепанными волосами. Элизар не хотел узнавать в ребенке себя, отказывался. И Каштана, своего пегаса он не видел так давно... надо будет навестить старого друга, надо будет вспомнить, как это, взлетать на его спине в небо, оставляя за собой едва заметный шлейф черной пыльцы.

Каштан красив... но пегас отца был красивее. Даже нарисованный, он прожигал спину Элизара умным, всепонимающим взглядом, распластав медово-коричневые крылья над своим хозяином — отцом вождя. Рядом с ним была и мать с Риной на руках. Молодая, красивая...

Такими они остались в памяти Элизара, вечно молодыми, вечно улыбающимися с картины. И никогда брат не вырастет, и никогда родители не постареют. Потому что мертвы.

Элизар встрепенулся и шагнул навстречу вошедшим гостям. Как и вполне ожидалось, принц Кассии на завтрак явился не один, а со своим любимым телохранителем. Странный мальчишка этот целитель судеб, интересный. Был бы виссавийцем, взлетел бы высоко, с таким-то даром. А серые глаза его то и дело вспыхивают синим сиянием, значит, магии в нем много, наверное, слишком много...

Элизар поприветствовал принца, кивнул телохранителю и показал на небольшой, покрытый кремовой скатертью столик. Принц сел, телохранитель остался стоять за спиной. Элизар опустился на стул напротив гостя и украдкой посмотрел на застывшего Эрремиэля.

Этот маг, даже когда лежал на пыточном столе, так и не открылся. Щиты у него неожиданно сильны, наверное, тем интерес к себе и разжег. Принца защищать такими щитами — понятно. Но телохранителя? К чему?

Подкладывая Миранису на тарелку куски баранины, Элизар то и дело украдкой посматривал на Эррэмиэля. Мальчишка ведь еще совсем, а стоит, даже не шелохнется. Не реагирует на слова, будто не слышит, вида не подаст, что вообще в чем-то заинтересован. Как статуя, завернутая в темно-красный плащ, неживая, начиненная магией, и в то же время интригующе прекрасная.

Как надежная защита, поправил себя Элизар. Щиты вокруг принца держались на славу, таких даже ему, вождю Виссавии, не пробить, приходилось вне обыкновения довольствоваться зрительным контактом, улавливать едва слышимые нотки в голосе гостя, хотя это было и нелегко, и неприятно.

В присутствии телохранителя почувствовать Мираниса было невозможно. Скрывать свои чувства за щитами наследник явно умел с самых пеленок, а тут ему в том еще и телохранитель помогал. В Кассии, где каждый архан какой-никакой, а маг, где все друг другу враги и интриги — нормальное дело, такое умение становится необходимым, тем более наследному принцу.

Но Элизар к подобному не привык. Своих виссавийцев он видит насквозь. Калинку — видит. И ее страсть видит, и ее безумную, несколько наивную и невесть откуда взявшуюся любовь — видит, а принца — нет.

Чувство магической слепоты необычно. Раздражает. Тем более, что разговор намечается очень важный и трудный.

— Я хотел бы с вами серьезно поговорить, мой друг, — начал Элизар.

— Так поговорим, — невозмутимо ответил Миранис, принимаясь за салат.

— Некоторые разговоры не терпят лишних свидетелей.

Рука принца на мгновение застыла у рта, потом продолжила свой путь к губам, а в глазах проскользнуло удивление, смешанное с легкой иронией.

— Вы о моем телохранителе? Жизнь Рэми зависит от моей жизни. Телохранители не даются мне просто так, они выбираются богами. А боги видят все...

— Далеко не все, — прошептал Элизар.

— Странно слышать такие слова от "сына Виссавии", — усмехнулся Миранис, отпив немного ларийского вина из чаши. — Однако, мой друг, ваши отношения с собственными покровителями меня касаются мало. Если вы сами, естественно, не захотите о них рассказать. Своим же богам я доверяю.

— Пожалуй, не захочу, — согласился Элизар, поставив локти на стол и нагнувшись к Миранису. — Разговор пойдет о другом. Скажите мне, зачем вы на самом деле приехали в Виссавию?

— Это не о другом, — неожиданно возразил Миранис. — Это о том же самом.

— Я знаю. Виссавия приказала вас принять, — перешел вождь на "ты". — Скажешь, зачем?

— Если ты не в силах понять собственную богиню, то как я тебе объясню? — принц держался холодно и естественно. Непробиваемый. Тяжело с такими. — Я уже сказал — твои отношения с Виссавией это твое личное дело.

— Спрошу по-другому — как в твоей свите оказался мой наследник?

Все же они не всегда умеют притворяться, подумалось Элизару, когда Миранис на миг побледнел. Но более странным оказалось другое — щиты телохранителя дрогнули. Будто волновался больше не принц, а стоявший за его спиной целитель. Почему волновался? Чего опасался? И какие могут быть у кассийцев тайные дела с Виссавией... помимо странного, не дающего вождю покоя мальчика, которого встретил вчера Арам.

— Я и сам объясню, — тихо продолжил Элизар. — Виссавия нашла себе наследника... я не знаю, каким чудом она выбрала именно его, я не знаю, каким чудом ты приобрел над ним власть, но не тебя моя богиня приглашала в клан, его, не так ли?

— Может, и так, — принц отодвинул тарелку и откинулся на высокую, резную спинку стула.

Его щиты вновь были монолитными, но вождь чувствовал — теперь охрана принца дается телохранителю гораздо дороже... Волнуется. С трудом держит себя в руках, оттого и слегка вибрируют щиты, реагируя на бушующий в душе мага огонь. Что тебя так взволновало то, а, целитель судеб?

— Что на самом деле ты ищешь в моей стране?

— Возможно, справедливости?

Мир провел пальцем по ободку чаши и продолжил:

— Я прошу так немногого, чтобы ты, вождь Виссавии, помог мне справиться со собственным отродьем.

Элизар бы в удовольствием, вопрос только как?

— Алкадий — брат моего учителя.

— Алкадий — убийца, который захотел моего трона.

— Не верю, — выдохнул Элизар. — Ни один виссавиец не захочет какого-то трона какой-то страны.

— Кассия для тебя "какая-то"?

— Ты просто не знаешь, что такое на самом деле единение в богиней, мой друг, — усмехнулся Элизар. — И никогда не познаешь, потому что это убьет в тебе всякое желание возвращаться домой. А твое место не тут, там, и ты об этом великолепно знаешь.

— Возможно. Но вы все равно ошибаешься. Твой Алкадий пытался меня убить. Полгода назад мои телохранители почти до него добрались... Алкадий как раненый зверь уполз в Темные Земли. А он магический вампир, да ты лучше меня знаешь, набрался от местных тварей сил... и вновь вернулся в Кассию.

— Дальше.

— Ты был не первым виссавийцем, который убил моего целителя судеб. И не первый раз его воскрешали.

— Вот как? — Элизар бросил взгляд на застывшую за спиной Мираниса фигуру телохранителя и задумался.

Отец отпустил Алкадия, это правда. Пожалел Акима, и это правда. Но не пожалел самого мага. Для виссавийца, пусть даже для вампира и отверженца, жить за пределами клана — это мучение. Алкадий наверняка бесился от боли, сходил с ума от обиды, вот и творил глупости, как недавно творил их и Элизар. Сумасшедший маг, это ведь никогда не было подарком.

Несмотря на то, что все закончилось, Элизар по-прежнему чувствовал страх своих подданных. Даже сестра его боялась, только раньше Элизару это даже нравилось, а теперь... убивало.

Но если Алкадий действительно набрался чужой магии в Черных Землях, то у вождя нет такой силы, чтобы встать против него за пределами клана. И, значит, помочь Миранису он не может. Значит, и обещать не будет...

— Я бессилен, прости.

— Я знаю, — прошептал Миранис.

— Могу лишь... попробовать вновь вызвать целителя судеб. Но сомневаюсь, что это поможет. И ты об этом знаешь, не так ли? Или мне продолжить?

Миранис знал. Элизар читал это в его глазах и немного жалел этого телохранителя-мальчишку, что по глупости, да по молодости влез в болото... где в скором времени и завязнет.

— Но даже попытаться тебе помочь я могу только при одном условии — ты отдашь мне наследника...

— Отдашь? Как вещь? Вы, виссавийцы, иногда меня поражаете.

— Этот мальчик принадлежит нам.

— А ты думаешь, я его держу? — осторожно спросил Миранис. — Ты сильно ошибаешься...

— Отдай мне наследника, — повторил вождь. Этот разговор действительно давался нелегко. С Элизаром редко разговаривали на равных, ему никогда не отказывали. И ощущение от отказа было совсем неприятным.

— Я не буду его неволить, — твердо ответил Миранис. — Даже Виссавия этого не делает. Доверься своей богине хотя бы на этот раз.

— Отдай мне наследника, — в третий раз повторил вождь, не понимая, почему Миранис сопротивляется — наследник клана принадлежит Виссавии. В клане он и останется.

Принц прикусил губу, и глаза его слегка потеряли смысл... Элизар вдруг понял, что Миранис советуется со своим целителем судеб. Это слегка удивило. Вождь даже не думал, что телохранители так же и советники наследного принца Кассии. Что же... значит, убеждать надо не только Мираниса, но и его окружение. Эту четверку, которую на приемах ни видно и ни слышно.

Хотя целителя судеб не спрячешь. Куда он не придет, а выделяется сразу. Это судьба его быть всегда на виду. Опасный, но в то же время интригующий. Такого рода силу вождь еще никогда раньше не встречал.

Его бы хранителям знаний, те были бы счастливы дополнить свои трактаты новыми наблюдениями... Все несущие силу одиннадцати необычны и интересны, да вот только Миранис телохранителей бережет, виссавийцев к ним близко не подпускает. Бережет, как государственную тайну.

— Все что я могу, это устроить вам встречу, — сказал, наконец-то, принц Кассии. — И ты сам с ним поговоришь. Сам убедишься, что я сказал правду.

Элизар не возражал. Что же, пусть будет и так — он встретится с наследником. И посмотрит в глаза тому мальчику-кассийцу, которого избрала для себя Виссавия. Жаль только, что очередная династия вождей на Элизаре и закончится. Впрочем, он это заслужил.

— Я могу забрать его и сам, — возразил вождь. — Могу найти в твоей свите... вычислить. Достаточно только Араму... он так похож на меня... почему-то.

— И почему-то никто из виссавийцев этого до сих пор не заметил? — зло парировал Миранис. — Это не моя вина, что наследник предпочитает прятаться. Это ваша вина. И вашей богини. Но если ты сам не в силах разобраться с Виссавией, то как ты убедишь его? А, Элизар?

— Я попытаюсь. Когда?

— Сегодня на закате. Это твое любимое время для встреч, не так ли? Моего телохранителя ты тоже встречал на закате...

— Пусть будет на закате, — нетерпеливо прервал его Элизар. — Где?

— Он сам придет.

— Я буду ждать.

— И ты поможешь мне с Алкадием.

— Я сделаю, что смогу, — уклончиво пообещал вождь.

— Нет, мой друг... — прошипел Миранис. — Ты сделаешь все возможное, уж поверь моему слову.

Снова глаза Мираниса резко утратили смысл: наследный принц вновь говорил со своим телохранителем. Кажется, даже ссорился. Кажется, Эррэмиэль недоволен. Кажется, потому что глаза его все так же холодны и лицо все так же спокойно. Только пухлые губы вдруг сжались, и между бровями показалась небольшая морщинка.

Рэми волновался с самого начала этой встречи. Но даже не из-за разговора с вождем Виссавии, а из-за темного облака, которое он явственно видел и над головой Мираниса, и над головой вождя.

Он хотел бы спросить, что это такое, он чувствовал, что это важно, но слова застывали в горле. Однажды он уже такое встречал, в далеком детстве... но почему-то не мог восстановить в памяти где и когда, как не пытался.

А потом вождь заговорил о наследнике, и Рэми забыл обо всем на свете.

— Ты дал мне клятву, Рэми, — напомнил Миранис. — Но выбирать — остаться с вождем или пойти со мной ты должен сам.

— Я уже давно выбрал...

— Как знаешь...

Разговор не был приятным. И хотя вождь и наследный принц улыбались, телохранитель чувствовал повисшее между ними напряжение. Так не должно быть. Элизар это хлопоты Рэми, не Мираниса, и Рэми сам с ними разберется. Потому и согласился на встречу, хоть принц, сразу было видно, не очень-то был решением телохранителя доволен.

— Спасибо за завтрак и приятную беседу, — прощался Миранис с вождем.

Рэми слушал в пол уха.

Сегодня на закате он, наконец-то, поговорит по душам с дядей.

— Что случилось, телохранитель? — спросил Элизар.

Рэми понял, что стоит и глупо уставляется на портрет за спиной вождя. Он вспомнил, где видел то проклятое облако — над головой вон того мужчины... его деда.

— Простите, — поклонился Рэми вождю. — Просто никогда не видел пегасов... так близко. Очень хорошо нарисовано... как настоящий.

Врет. Видел. На этом еще и летал в далеком детстве в облаках, зажмурившись от удовольствия, чувствуя себя в безопасности в уверенных руках деда. Это его семья, о боги. И этот мужчина, и та женщина, и тот мальчик на портрете. Он их всех знал, всех помнил именно такими, улыбающимися, счастливыми, и всех их в один день потерял.

Эти проснувшиеся воспоминания...

— Вы правы, действительно, как настоящий, — ответил Элизар, улыбнувшись. — Искусство сила особая, неподвластная даже высшим магам, таким, как я с вами.

— Рэми! — позвал Миранис.

— Иду, мой принц.

Глава 10. Разговор

Солнце в этот день опускалось к деревьям неожиданно медленно, и время растягивалось в бесконечность. С одной стороны Рэми не жаждал приближать не очень-то приятную и тяжелую для всех встречу, с другой — хотел, чтобы все поскорее закончилось. Ему надоело, до смерти, это проклятое ожидание.

Но больше всего надоело хмурое лицо Мираниса. Принц был не в духе. О встрече на закате не вспоминал, но и Рэми в тот день из виду выпускать отказывался. Будто боялся. Нет, не будто — точно. Рэми чувствовал, что Мир боялся, а вот чего — понять не мог.

— Рэми, ты уверен? — спросил вечером принц.

Рэми сидел в кресле, а Лерин колдовал над ним, на время сводя со лба телохранителя магическую татуировку. Ощущения при этом были не то, что болезненные, а скорее — неприятные. В голове плескалась тупая, раздражающая боль. Лоб то и дело вспыхивал огнем, и горевшие синим глаза Лерина тогда расплывались в туманной дымке. Ну и вопрос принца до Рэми дошел далеко не сразу.

Нет, он ни в чем не был уверен. Но признаваться в стесняющем грудь беспокойстве не хотел. Рэми откровенно опасался этой встречи.

— Рэми, — неожиданно мягко начал принц, — Если ты не хочешь туда идти, только скажи, пошлем к вождю Лерина. Наш друг дипломат отменный, подобные разговоры умеет вести с пеленок.

Рэми ничего не ответил, поднимаясь с кресла.

На встречу к дяде он оделся не как архан, а как обычный рожанин: без краски на лице, в темно-коричневые штаны и короткую, того же цвета, тунику, хотя из мягкой ларийской ткани. Против облачение любимого архана в что-то менее дорогое категорически возразил Эллис. Мало того, повязал на талии Рэми широкий, из тонкой, как паутинка, ткани пояс, пустив его расшитые серебром концы по правому бедру телохранителя.

— Как на свидание с любимой, — горько усмехнулся Рэми.

Эллис ничего не ответил, собрав отросшие до плеч, черные волосы Рэми в тугой хвост.

— Может, тебе все же не стоит туда идти одному? — спросил вдруг Лерин, окинув Рэми внимательным, немного грустным взглядом.

— Мне не нужна защита от собственного дяди.

— Ты сильно ошибаешься или наивнее, чем я думал, — ответил Лерин. — Это для тебя родственные связи крепки и нерушимы. Для большинства людей, мой друг, это всего лишь слово и ничего более. А для еще для некоторых долг гораздо важнее уз крови. Вождь, не забывай, все же любит свою Виссавию, хотя и говорит иначе. А ты для его... чужой. Да и не знает Элизар, что он твой дядя. И теперь ответь мне на вопрос — что он выберет, тебя или все же клан? И не лучше ли доверится кому-нибудь более опытному?

— Например, тебе, — взорвался Рэми.

— Например, мне, — ровно ответил Лерин.

— Рэми, я действительно не понимаю, — поддержал друга Кадм, — зачем тебе неприятности на собственную задницу? Если уж выбрал Мираниса, так и уехал бы спокойно, не дразнил бы вождя.... Ты и теперь можешь отвязаться... верь мне, мы найдем способ, не в первый раз, наши послы кого угодно уболтают. Вождь к тебе даже не подойдет...

— Я все же считаю, что мы должны объясниться.

— Зачем? — упрямо спрашивал Кадм. — О чем ты будешь с ним разговаривать? Что ты объяснишь? Что ты, племянник вождя Виссавии, хочешь остаться с Миранисом? Рэми, прости, но даже я это понимаю с трудом. Вождь, который живет кланом, такого никогда не поймет.

— Приказываешь мне остаться? — оборвал его Рэми, обращаясь к принцу.

Он помнил вчерашний день, помнил свою клятву и знал, что стоит принцу сказать только слово, и он никуда не пойдет, не сможет. Да и хотел ли Рэми куда-то идти? С одной стороны что-то тянуло его к вождю, с другой он понимал — Лерин прав. И Кадм прав. Может, не стоит, не нужно этого разговора, возможно, Рэми ничего не поправит, а только усложнит.

Но в то же время прирожденное упрямство мешало Рэми остаться. Мешало и данное слово. Он обещал, что придет. И должен идти... если только... Миру он дал не слово, клятву.

— Я ничего не могу тебе приказать, — сказал, наконец-то, принц, не поднимая взгляда, — и ты это прекрасно знаешь.

"Что же ты делаешь, Мир? Отпускаешь или просто от меня отказываешься?"

— Я бы этого не делал, — пытался встрять Кадм.

— Твои отношения с Виссавией и родственниками — это твое личное дело, — оборвал телохранителя принц, вдруг шагнув к Рэми и заглянул ему в глаза.

"Я никогда не буду тебя неволить," — говорил его взгляд, а губы только подтверждали:

— Я могу лишь помочь, если ты захочешь, но приказывать я тебе не стану. Ты — мой телохранитель, а не мой слуга. Ты — мой друг. Ты — прикрываешь мою спину. Я хочу, чтобы бы был свободен. Даже от меня. Я могу лишь дать совет... я бы на твоем месте не пошел...

— Но ты не на моем месте, — отрезал Рэми, направляясь к выходу.

— Рэми! — окликнул его Мир. Рэми остановился в дверях.

— Вернешься? — голос принца дрогнул.

— Вернусь, — ответил Рэми.

— А я не был бы в этом так уверен, — пробурчал Лерин.

Но Рэми был уверен. Он не останется с вождем, он выбрал, на этот раз сознательно, связать свою судьбу с судьбой наследного принца Кассии. И теперь он не откажется от своего решения. Но вождь... должен об этом знать.

Рэми вышел из покоев принца, накинул на голову капюшон и отошел в тень, пропуская Ферина. Не узнал, усмехнулся Рэми, когда придворный прошел мимо, даже не ответив на низкий поклон телохранителя. Принял за обычного хариба, что же, Рэми знал, что Ферин заносчив донельзя, а тех, кто ниже, за людей не считает.

Рэми тщательно скрыл лицо под частыми складками капюшона, стрелой устремившись по узким, запутанным коридорам замка. Принц дал ему долгожданную свободу... Да вот только нужна ли ему эта свобода?

Рэми на мгновение остановился, оперся спиной о покрытую темной драпировкой стену, пытаясь хоть немного успокоиться, отдышаться, откинул на плечи капюшон, жадно глотая запыленный воздух. С каждым мгновением его сомнение и страх росли. Он уже жалел, что решился на встречу с вождем. Он уже почти был готов вернуться к Миранису, позволить себя спрятать, положиться на Лерина с его хитрыми дипломатами. Но остатки гордости удерживали. Сколько будет скрываться? Нет, не так, сколько будет полагаться на других?

— Проклятие! Что ты со мной делаешь?

В окне в конце коридора небо уже окрасилось красным. Еще немного, и солнце зайдет за деревья. Рэми нельзя опаздывать. И в то же время как сложно оторваться от стены, сделать последний шаг...

Такова жизнь — пока ты мал, тебя презирают. И пытаются задавить просто со скуки, чтобы доказать, что ты меньше, глупее, беспомощней. А когда ты получаешь силу, власть, тебя начинают боятся... и пытаются задавить из страха. И Рэми на самом деле более не нужен Виссавии. Ведь у вождя будет молодая жена, а скоро, возможно, появится сын. Будет ли он нужен и Кассии? Или там тоже его боятся, вернее, боятся целителя судеб?

Боги, в лесу, простым лесником, он был счастливее...

Боги, неправда. И в лесу, когда он был лесником, его защищал Жерл. Защищал так же помня о его происхождении...

— Я знал...

Раньше, чем Рэми успел очнуться от удивления и хоть как-то отреагировать, темная тень бросилась ему в ноги, заливая сапоги счастливыми слезами.

— Я знал, что ты жив, Нериан, — выла облегченно тень. — Я знал, что не убил тебя... и теперь я понимаю.

Рэми вздрогнул. Впервые за много лет кто-то называл его другим именем. Тем, которое придумал для его дед, тем, которое знали только виссавийцы.

— Здесь твой дом. И здесь твое настоящее имя, — говорил дед. — Того, другого, я знать не хочу. И другие знать не будут.

Рэми сглотнул. Воспоминания. Их с каждым днем становилось все больше. Далекое детство, кристально чистые глаза отца, которые унаследовал Арман. Веселый, игривый дядя, что должен был стать вождем Виссавии... а умер. Они все умерли.

Рэми задохнулся от наплывшей к горлу горечи. И та, далекая, почти нереальная жизнь уже давно умерла. Рэми теперь другой, и живет он иначе. И теперь для него важны не Элизар и Рина, а Мир и Арман. Он выбрал. И уже давно выбрал. Еще когда увидел, как на его глазах исчезает целый замок, увидел, как рвались из ловушек горящих тел души людей, услышал, как оплакивает его где-то вдалеке Арман. Когда позволил матери себя спрятать. Когда позволил брату себя найти. Но Виссавия... Виссавия ему не нужна. И Элан, убивший так многих, ему не нужен.

Рэми пытался оттолкнуть виссавийца, к которому испытывал лишь жгучее, ни с чем несравнимое отвращение, но Элан вцепился в его ноги и горячим шепотом умолял простить.

— Отпусти меня! — прошипел Рэми.

Этого хватило. Элан вдруг умолк и отполз на шаг от Рэми. Мелко дрожащий, сжавшийся в комок, он был жалок. Так жалок, что Рэми, уже собравшийся уходить, обернулся:

— Не понимаю... — сказал он. — Я ведь знаю тебя. Гордый, непримиримый... почему ты сейчас унижаешься?

— Я виноват перед тобой, — сказал Элан. — Я перед всеми ими виноват. Но они не знают... ты — знаешь. Я вижу, что ты знаешь.

— И думаешь, что я прощу?

— Я не смею надеяться на прощение.

— Но его просишь!

— Прости... — обреченно ответил Элан, — я действительно не должен был...

Вдалеке раздались шаги, и Рэми раздраженно схватил Элана за шиворот, прошипев:

— Вставай! Ты привлекаешь к нам внимание! А оно мне сейчас не нужно.

— Но Нериан... почему...

Рэми толкнул Элана в тень, встал перед ним и поклонился двум хорошеньким девушкам-арханам из свиты Калинки. Одна из красоток горделиво проплыла мимо, будто не заметив, другая ответила поклоном на поклон, и щеки ее вдруг вспыхнули в полумраке коридора.

— А он хорошенький, — услышал Рэми ее восторженный шепот, и, скривившись, быстро накинул на голову капюшон, вновь скрывая лицо в складках.

— Пойдешь за мной, — быстро приказал он. — И молчи!

Рэми уже опаздывал. Он несся по коридорам, не решаясь открыть переход к вождю в замке Арама. Элан следовал за ним, обреченный, как старая собака на веревке, которую хозяин в последний раз ведет к озеру. Только Рэми топить Элана не собирался. Он вообще пока не знал, что с ним делать.

Коридоры показались Рэми бесконечными. Выскользнув на улицу, он устремился к знакомой тропинке, что бежала меж усыпанных ягодами кустов черемухи. Солнце уже зашло за деревья. Лес вокруг погружался в полумрак. Таинственно блестели на листьях уже высыпавшиеся капельки росы, раздался с балкона сверху заливистый женский смех.

— Зря ты вернулся в замок, — отрезал Рэми, останавливаясь и резко оборачиваясь к Элану. — Тебе ведь приказали...

— Прости меня, — вновь прошептал Элан, продолжая дрожать.

— Мне не нужны твои извинения! — вскричал Рэми. — Мне вообще ты не нужен!

Элан сжался в комок. Рэми отвернулся. Пока виссавиец был холодным как кусок льда, ненавидеть его казалось легко. А теперь, слабый, беспомощный, готовый вновь броситься Рэми в ноги, да и к смерти, наверняка, готовый, Элан мог вызывать только сочувствие... и раздражение.

Сорвав с куста ягоду черемухи, Рэми растолок ее в пальцах, испачкав руки в черном соке.

— Даже не оправдаешься?

— Если прикажешь?

— А если я прикажу тебе умереть?

— Скажи как, и я это сделаю. И... — Элана вновь пробила дрожь. — Этим ты окажешь мне услугу. Я давно мечтаю о смерти, но она... она мне не позволяет. Но если ты прикажешь... я смогу. Освободи меня, Нериан!

Она, это, конечно, богиня, подумалось Рэми. А Элан, значит, опять просит. На этот раз "освободить". И даже на миг не задумается, какого это Рэми будет жить после такого вот "освобождения". Вот она, Виссавия. Мол, прикажешь кому-то умереть и это вовсе не убийство. Ведь ты не убил...

— Значит, все сделаешь, что я тебе прикажу? — задумчиво спросил Рэми, принимая решение.

— Все...

— Тогда приказываю. Сейчас я спешу. И ты не должен знать, куда я иду, потому за мной не последуешь, а просто уйдешь. Я сам тебя найду, сам позову, не сомневайся. А пока... ты никому не расскажешь о нашей встрече.

Глаза Элана загорелись в полумраке надеждой. Рэми раздраженно передернулся. Что он делает? Может и в самом деле приказать ублюдку умереть, и тогда нет человека и хлопот с ним нет, и никто не узнает, что племянник вождя жив. А Элан ведь может и выдать.

Но что-то Рэми говорило, что не выдаст. Может, обожание в глазах виссавийца? Странное, нелогичное. А тем не менее — правдивое. Такое же самое, как у Арама вчера. Такое же, как в глазах всех виссавийцев при виде вождя. Ну и почему они на него так смотрят?

— Слушаюсь, Нериан, — поклонился Элан. — И не смею более задерживать.

Он исчез. Рэми глазам не поверил. Так просто?

— Никогда не стану вождем, — упрямо прошептал он.

Обожание Элана его раздражало. Как и обожание Арама. Если так на него будут смотреть все, Рэми просто не выдержит. Такое невозможно выдержать.

Рэми облегченно вздохнул, открыл переход и нырнул внутрь. Об Элане он подумает позднее. Когда вернется.

Вслед ему летел беззаботный, счастливый женский смех с балкона.

Элизар ждал гостя в той самой комнате, где утром принимал наследного принца Кассии. С самого утра он не мог найти себе покоя. До тех пор он не до конца верил в существование какого-то мальчишки, которому подчиняется сила клана, тайно надеялся, что Араму всего лишь привидилось...

Но... в поведении Мираниса утром было что угодно, помимо удивления. Наследный принц Кассии явно знал о существовании наследника Виссавии, и явно не собирался сам его выдавать. Но почему?

Элизар смотрел на портреты ушедших так рано родных, во внимательные глаза отца, в смешливые — брата, заботливые — матери, и все гадал. Кто этот мальчик? Почему именно его богиня прочила на место вождя? Неужели она так разочаровалась и в Элизаре, и в его роде, что теперь решила начать новую ветвь... кассийскую.

Осознание это было обидным, если не сказать более. Вождь привык к странным и иногда непонятным приказам богини, но то, что происходило в последнее время, было выше его понимания. Сначала телохранитель принца в его покоях, с занесенным ножом, готовый убить...

Да ведь не это странно. Почему Эррэмиэль хотел его убить, вождь понимал — сам допек — но почему богиня, ранее так упорно защищавшая Элизара, дала чужому магу подойти так близко? Почему не защитила любимого вождя, как защищала всегда? И теперь ведь защищает?

Элизар посмотрел в окно. Боги, как же медленно проходит сегодняшний день! Была бы его воля, и заставил бы солнце сесть быстрее. Быстрее увидеть этого мальчишку, понять, что в нем такого? Почему богиня выбрала именно его?

Ранее, сказать по правде, Элизар даже ненавидел свою покровительницу. Виссавия никогда особо не считалась с его чувствами. Она требовала невозможного — полного и слепого подчинения, которого вождь, ввиду характера, дать не мог...

Погибли в один день отец, мать, брат? Ничего! Немного магии, и Элизар забыл и их лица, и голоса, забыл о боли... а что в душе осталась пустота, будто что-то отняли, что-то очень нужное, даже жизненно необходимое, уже никого и не волновало.

Элизар бы об этом и не задумался... если бы не скорая смерть первого и горячо любимого учителя — Акима. Тогда в первый раз вождь воспротивился воле богини, отказался забывать, отказался избавляться от боли и сам, без помощи магов, постепенно научился жить с потерей, заменив боль на грусть.

В его жизни остались лишь горячо любимые сестры. Маленькая Рина, что была на десять лет младше Элизара, и вышедшая замуж за чужестранца Астрид.

Элизар даже не помнил ни имени того чужестранца, ни как он выглядел. Так гласили их обычаи — женщина, вышедшая замуж за пределы клана, это отрезанный ломоть, это чужая. Даже имена ее детей были в Кассии одни, а в Виссавии — другие. Но несмотря на обычаи, Элизар был счастлив, когда Астрид изредка привозила сына и дочь в дом их деда.

Элизар любил старшую сестру. Он сердцем чуял, что Астрид, так же, как и он, не очень-то чтит обычаи Виссавии и считает их варварскими, и он завидовал ей. Завидовал, что она смогла сбежать... Но в то же время хотел защитить. Потому после смерти ее мужа он лично навестил Астрид в ее замке.

Этот разговор висел страшным грузом на совести Элизара. Он так и не сумел объяснить сестре, что за нее волнуется, что хочет, чтобы она переждала сложные времена под милостивым крылом Виссавии. А Кассия? Кассия отняла в Элизара так многое. Отца, мать, брата, учителя. Сколько же можно?

Но Астрид не соглашалась, не понимала. Говорила что-то о своих обязанностях, о сыне мужа от первого брака, которого она не могла забрать с собой в клан или просто бросить в Кассии... и вождь не выдержал. Четырнадцатилетний мальчишка, которому никогда и ни в чем ранее не отказывали, он приказал Астрид вернуться в Виссавию...

Сестра побледнела и... вновь отказалась. Элизар, не в силах тогда простить ей отказа, развернулся и ушел...

А на следующий день она погибла.

Виссавия вновь требовала, чтобы Элизар принял помощь целителей, но настала очередь вождя требовать. Он не понимал, почему богиня запрещает копаться в смерти его сестры, почему не дает найти виновного, почему его покрывает...

И тогда он начал сходить с ума.

Медленно, но верно, погружаться в боль... и погружался бы и дальше, если бы не этот этом странный любимчик богов, целитель судеб.

Почувствовав, что гость пришел, вождь бросился к дверям, но остановился на полпути, вовремя вспомнив о родовой гордости. Не пристало ему выбегать навстречу гостю. Даже навстречу такому гостю.

Медленно распахнулись двери, на пороге показался кто-то, чье лицо было скрыто в тени капюшона. Этот кто-то был ростом слегка ниже вождя, но поразило Элизара не это. Опять щиты. И опять это облако над головой, хвала богине, неясное... мальчик останется в Виссавии — хочет он или нет.

Поклонившись застывшему в изумлении вождю, гость сбросил плащ, кинул его на скамью у дверей и, даже не подумав спросить позволения, сел на тот самый стул, где еще утром сидел наследный принц Кассии.

— Ты пригласил меня, чтобы молчать? — спросил он.

Голос показался Элизару смутно знакомым. Будто где-то он его уже слышал. Но узнавание топталось в недоступных даже хозяину тайниках души, отказываясь выходить на свет и раскрывать правду. Как не силился, вождь не мог вспомнить, где он уже слышал этот глубокий голос, проникающий внутрь, волнующий... Голос человека, который умел воздействовать на других. Либо воздействовал, но сам этого не понимал.

Элизар сел напротив гостя, все так же в силах оторвать взгляда от лица незнакомца. Те же черты, что и у вождя, только слегка более плавные, осторожные, те же черные, как смоль, непослушные волосы... даже движения похожи, будто Элизар смотрел на себя в зеркало, только не на себя нынешнего, а более молодого и более обласканного судьбой, не сломанного. Тот, перед ним, был и таким же и другим в то же время. И более сильным, и в чем-то — более слабым. А в чем не понять, слишком сильны скрывающие его щиты. И держаться они отлично, мальчик явно талантлив, явно неплохо обучен защищаться... только тут защищаться ему было не от кого.

— Кто ты? — выдохнул вождь, чувствуя, как нарастает в нем интерес в незнакомцу. Этот мальчик действительно непрост. И действительно... достоин стать вождем.

— Я никто, — ровно ответил молодой человек. — Не понимаю, почему ты суетишься, вождь, не понимаю, чего ты от меня хочешь. Не понимаю, почему ты желаешь задержать меня в Виссавии, если женишься, и в скором времени твоя жена даст тебе сына?

— Ты все так хорошо предусмотрел, — усмехнулся вождь, восхищаясь упрямством мальчишки.

Давно уже ему никто так не противился. И понимание, что перед ним сидит достойный соперник, вдруг обрадовало, подняв внутри горячую волну азарта:

— Тогда ты останешься в клане до рождения наследника...

— Я не буду запасным вариантом. У меня есть моя жизнь, мои планы. И эти планы не связаны с кланом.

Мальчик был еще и горд, усмехнулся Элизар. Можно даже сказать, болезненно горд. Что же... это его слабость, на которой неплохо было бы сыграть.

— Разве ты не хочешь остаться здесь? — вкрадчиво спросил Элизар. -Каждый хочет... А тебя ведь она еще и приглашает, разве ты не чувствуешь?

Вождь попал в точку — наследник вздрогнул. Еще бы. Может, виссавийцы и не знали о его существовании, но богиня клана знала всегда. И она травила ему душу своим сладким ядом, дурманила, растворяя его упрямство в мягком аромате собственной магии.

Да вот только... глаза наследника вдруг сузились, опасно сузились, и он задал вопрос, который заставил вождя замереть:

— Когда я стану ненужным — ты убьешь меня?

— В Виссавии не принято убивать, — быстро ответил Элизар, чувствуя, что слабеет. Да, этот мальчик умел бить словами. Следующая фраза это только подтвердила:

— Тем не менее, телохранителя принца ты убил.

— Я был безумен, — прикусил губу вождь.

— Безумный вождь клана целителей, какая прелесть... Откуда мне знать, что завтра ты вновь не сойдешь с ума, не позволишь себе опуститься, и не убьешь на этот раз меня? И что она тебе этого не позволит?

— Караешь богиню презрением из-за моих ошибок? — непонимающе спросил вождь.

— Хороша ошибка — думая только о себе, забыть о клане. Хороша ошибка — избить собственную сестру и пожелать ей смерти. Если бы не целитель судеб, что еще бы ты сделал? Как далеко бы зашел?

— Издеваешься надо мной.

— Нет, пытаюсь понять... Но тебя бы я простил. Ее простить не в силах.

Элизар сглотнул, посмотрев на сидящего перед ним мальчишка совсем иначе. Ему, вождю, нужны были годы, чтобы разочароваться в Виссавии, а этому мальчишке понадобилось несколько седмиц. И все же богиня именно его хочет видеть следующим вождем клана — именно этого циничного, недоверчивого кассийца...

Кассиец ведь, не виссавиец. Элизар чувствовал, как горит на запястьях мальчишки магическая татуировка, горит синим, значит, еще и архан, высокорожденный. Да и смотрит смело, глаз не прячет, значит, привык таким как он в глаза смотреть — наверняка из свиты наследного принца, наверняка — один из любимых друзей и советников, хоть и одет скромно, да и лицо не вымазано краской — как у кассийских арханов.

Странный архан — и в одежде рожанина чувствует себя отлично. И спину держит ровно, явно сгибать ее перед другими не привык. Такой в любой одежде кажется господином, хотя сам того даже не замечает.

Но при всем этом — тонкий, изящный, как прирожденный виссавивиец, и глаза внимательные... такие бывают у еще не обученных, не обросших панцирем целителей, которым все интересно, всех хочется понять, всем помочь... Откуда у кассийца сила целителя? Откуда такая благосклонность Виссавии? И откуда этот налет наивности, столь несвойственный для хорошо обученного мага?

— Странно, что ты так на меня похож, — разорвал напряженную тишину Элизар.

— Боги часто творят странные вещи, — невозмутимо ответил гость, положив подбородок на сложенные замком руки. — Твоя же Виссавия...

— Сдается мне, она уже и твоя, — заметил Элизар. — Хотя ты это упорно отрицаешь... Но судьбу...

— Я давно заметил одну вещь, вождь. Судьба меняется каждое мгновение. Да, я был твоим наследником, не отрицаю, до тех пор, пока ты был безумен. Ты не думал ни о сыне, ни о женитьбе, ни о создании семьи. Но теперь все изменилось, не так ли? И моя судьба выскользнула из рук Виссавии...

Ошибаешься, мальчик, ой как ошибаешься! Виссавия гораздо хитрее, чем ты думаешь, и если она тебя слушает, если подчиняет клан твоему желанию, то никуда ты не денешься, а вождем станешь. И ничего ты тут уже не изменишь... И упрямство твое ничего не изменит.

— Останешься в клане до рождения моего сына, — мягко продолжал уговаривать вождь. Хотя и сам до конца не понимал — к чему уговаривает? Может ведь и приказать. Но надо дать мальчику шанс подумать, решить самому. Такого нельзя неволить. Вождь почему-то знал, что нельзя.

— Мы тебя научим быть властелином собственной силы... ты ведь целитель, очень талантливый целитель, но явно не умеешь пользоваться даром. Это огорчительно, не так ли? Останься. Ты — изучишь магию. Я — изучу тебя.

Уговоры действовали, вождь видел, что действовали, и раз за разом бил в слабое место. Мальчик этот хоть и сильный, а как котенок. Использует свой дар, но как-то неумело... как кто-то еще, кто-то, кого вождь никак не мог себе припомнить.

— К чему меня изучать? — искренне изумился наследник.

— К тому, что вся наша жизнь — служение богини. Если она выбрала вождя вне Виссавии, то я хочу знать — почему. Мы хотим знать — почему, чтобы не допустить тех же ошибок.

— Я знаю, почему она меня выбрала, — помрачнел гость. — И тут вовсе дело не в ваших ошибках... доверься мне, вождь.

— Я тебе доверяю, мой мальчик, — быстро ответил Элизар, вновь уловив удивление в глазах наследника. Впрочем, хоть мальчишка и кассиец, а думает он — как виссавиец, только виссавиец запутавшийся, оттого и влиять на него оказалось не так уж и сложно. — Это ты решил от меня спрятаться, это ты до сих пор что-то скрываешь, не я.

— Я прошу не давить...

— Я и не давлю. Выбор за тобой.

Сказал, а сам подумал: "А куда же ты денешься, такой хороший? У тебя же на лице написано: хочешь ты учиться, хочешь использовать свой дар, хочешь остаться в Виссавии. Но что-то тебя держит там... и ты сам мне скажешь — что. Ранее или позднее, а скажешь."

Мальчишка встал, накинул на плечи плащ и, поклонившись вождю, пробормотал:

— Прости, я должен идти.

— Иди, — равнодушно пожал плечами Элизар.

Он добился чего хотел. Щиты у мальчика отменные, факт, но на улице вновь поднялся ветер. Виссавия выдает наследника, как недавно выдавала вождя. Гость волнуется. Гость встревожен. Слова вождя посеяли в его душе сомнение. А сомнение в душе упрямого наследника — первый шаг к победе Элизара.

У них еще есть время, пусть себе подумает. Не получится по-хорошему, что же, будет по-плохому. Но мальчишка никогда больше не покинет Виссавии, в этом вождь был уверен.

А в полумраке с картины смотрели на Рэми внимательные глаза деда. Почувствовав, что слабеет, Рэми стрелой вылетел из проклятой комнаты и бросился прочь и от Элизара, и от его тихого, вкрадчивого голоса. Это всего лишь обман, ничего более, шептал он про себя, проносясь по спящему замку. Статуи молча следили за его движениями, статуи древних вождей, его предков, статуи упрекали, и глаза их чуть светились в проникавшем через окна лунном свете.

Это его дом. Это его страна. Это его родина.

Рэми на некоторое время остановился, приглядываясь к мраморному лицу своего предка. Не живое, хотя в этом странном клане все возможно. Может, и камни здесь живут?

— Кто вы?

Вопрос застал Рэми врасплох. Обернувшись, он увидел Рину: в ночной сорочке, с распущенными по плечам волосами она стояла посреди небольшой залы и с интересом, без испуга смотрела на Рэми.

— Элизар? — спросила девушка и тотчас поправилась. — Нет, не Элизар.

— Можно? — раньше, чем Рина успела ответить, Рэми опустился перед ней на колени, положив ладонь ей на живот, черпая в ее уверенном в себе материнстве так нужное ему теперь спокойствие.

Кассийка бы оскорбилась, а Рина лишь вздрогнула, потом вдруг улыбнулась и накрыла ладонь Рэми своими ладошками.

— Он еще малюсенький, — с восторгом прошептала она, — я его почти не чувствую.

— Я чувствую, — ответил Рэми сам удивляясь тому, что сказал.

И действительно — там, внутри, откликалась на его зов новая жизнь, еще маленький, еще слабенький комочек света. Родственная душа, что подобно Рэми связывала два сильных рода — род клана оборотней и виссавийцев. Потому и казался телохранителю малыш, а это несомненно был мальчик, неожиданно близким и родным...

— Вы — целитель? — спросила Рина, сев рядом с Рэми на холодный пол.

— Встаньте, вы простудитесь.

— Простуда в клане целителей? — усмехнулась девушка. — И все же вы целитель. Только они могут почувствовать ребенка столь рано.

— Я почувствовал, потому что о нем знал, — чуть горько ответил Рэми, опускаясь на пятки и положив ладони на колени. — Я — целитель. Но я не умею пользоваться своим даром.

— Попросите брата, он найдет вам учителя, — девушка положила ладонь на ладонь Рэми, молодой человек вздрогнул от ее смелости.

Неужели здесь, в Виссавии, женщины совсем не боялись мужчин? Неужели они не знают данных богами законов, что с раннего возраста вдалбливают в головы девушек кассийцы? Только боги ли дали те законы?

Некоторые говорят, что боги всего лишь наблюдают, иногда — помогают, а законы придумывают люди. Может, виссавийцы и придумали свои, Рэми пока неподвластные... но почему-то все же иногда более близкие.

— Вы не расскажите отцу о ребенке? — спросил вдруг Рэми. — Может, он бы обрадовался? Может, вы смогли бы быть вместе?

— Я люблю Армана, — возразила Рина, и глаза ее в лунном свете вдруг предательски заблестели. — Но он живет в своем мире, я — в своем. Боюсь, если мы соединимся, то кто-то из нас станет несчастным.

— Странно, я думал счастье — это быть с тем, кого любишь.

— Не только, — покачала головой Рина. — Любовь это много, очень много, но все же не все. Я не могу уйти из клана, я здесь родилась, я не знаю другой жизни. Но я знаю одно — Арман не создан для Виссавии. Он здесь зачахнет... как и ваш принц.

— Думаешь, Миранису здесь плохо? — непонимающе посмотрел на девушку Рэми.

— Думаю, что всем плохо и везде, пока человек не найдет своего места. Я — нашла. Арман — нашел. Миранис — нашел. Ты — нет.

— С чего ты взяла?

— Арам, мой учитель, говорил, что у меня дар целительницы душ... Он очень редкий, но и болезненный. Я много вижу того, чего не видят или не хотят видеть другие.

— А что скажет вождь, когда узнает о ребенке?

— Он знает.

— И хочет отомстить Арману?

— Почему? — искренне удивилась Рина. — Ребенок был зачат в любви, а дитя любви всегда желанно...

— У нас бы тебя...

— Я знаю, — прервала его Рина. — Я все знаю. И потому не хочу говорить Арману о сыне, я не хочу, чтобы он боялся за меня.

— Но он и так будет бояться..

— Это неправда. Я умею тушить боль... и я ее потушила. Арман уедет со светлыми воспоминаниями обо мне, но открытый для новой, может, еще более сильной любви. У нас так это делается...

— А ты сама?

— Я... — она опустила голову. — Я справлюсь.

Рина погладила свой живот, улыбнулась вдруг сказала:

— У меня есть сын.

— Почему же ты не вылечила вождя?

Рина вздрогнула и некоторое время молчала. Рэми чувствовал ее сомнение и понимал ее. Он чужак. Он тот, кто, вообще-то, не стоил доверия. Но тем менее Рина этим доверием его одарила.

— Арман не знает о моем даре, потому и поддался... — прошептала она. — Элизар же... он слишком сильный. Мне нужно было его согласие, а он не хотел выздоравливать. Потому-то я и восхищаюсь вашим телохранителем. Век за него богиню молить буду... даже сына назову его именем.

— Не надо! — испугался Рэми, почувствовав, как его щеки наливаются жаром. — Это принесет малышу несчастье!

— Странно, но я чувствую — ты говоришь серьезно. Я подумаю над твоими словами, целитель.

— Я не целитель...

— Целитель, — прошептала Рина, погладив гостя по щеке. — Мой скромный, еще не осознавший себя целитель... Не выдавай меня, хорошо? Я чувствую, ты знаешь Армана, потому и прошу.

— Я не выдам, обещаю. А ты береги и себя, и ребенка, а если вновь кто-то обидит...

Рина прикусила губу и сразу же замкнулась:

— Кто тебе сказал?

— Вот видишь, целительница душ, а брата так и не простила, — укоризненно ответил Рэми. — А ведь он действительно изменился.

— А можно простить? — горячо прошептала Рина. Я думала, сына потеряю... но больнее было не это... чувство собственной беспомощности, никчемности. Я не могла защитить ни себя, ни ребенка. А он... он все бил, бил никогда этого не забуду!

— Забудешь, — Рэми взял ее лицо в ладони и заставил посмотреть себе в глаза. Рэми увидел в ее зрачках отблеск синего света, что лился из его глаз, чувствовал, как его сила успокаивает, переплетает чуточку иначе силы судьбы, убивая в ее душе боль и обиду...

— Ты уже забыла... — прошептал он, нервно сглатывая.

— Прошу... — взмолилась вдруг Рина. — Это... такая сила... ты должен найти учителя. Прошу. Целители очень ранимы, если не научишься защищаться, погибнешь. А ты не умеешь... Давай я поговорю с братом, ну же!

— Тебе не надо со мной говорить. И тебя не надо ни в чем меня убеждать, — холодно ответили на спиной Рэми.

Телохранитель вскочил на ноги, резко развернувшись к Элизару:

— Ты ведь все и сам понимаешь, не так ли? — продолжал вождь, подходя к Рэми и глядя прямо в глаза. — Одно твое слово, и учить тебя будут наилучшие. Только скажи.

— Ты знаешь мой ответ, — прошипел Рэми. — Мне казалось, мы уже говорили на эту тему.

— Ты говорил. Я только отвечал и слушал.

Рэми сорвался с места и выбежал из проклятого замка. Прямо под хлынувший внезапно проливной дождь.

Глава 11. Элан

Рэми вылетел в дождь и вбежал в объятый темнотой лес. Его трясло. Слова вождя подобно яду вскипятили кровь, оставив почти физически осязаемую тоску и беспокойство.

Рэми понимал, что вождь прав. Но и знал, что выбрал правильно. Что его место рядом с Миром, в Кассии. И что в таком состоянии ему перед принцем лучше не показываться. Потому и перся в темноте, по мокрой траве, рискуя свалиться в шумевший неподалеку ручей... Пока не устал. И не понял, что окончательно заблудился и не знает, в какой стороне находится замок Арама, а в какой — замок вождя.

Уселся на траву, не обратив внимания, что намок до нитки и теперь его трясло от холода или от начинавшейся лихорадки. Дождь закончился. Долгое время Рэми сидел неподвижно и смотрел в воду, в тени водорослей, пытаясь унять разрывавшую голову боль.

Зачем ему все это? Да, с Миром нелегко, но в Кассии его семья, Лия, Арман, мать, в Кассии все знакомо и близко, в то время, как Виссавия для Рэми чужая, непонятная и пугающая.

Ему надо с кем-то поговорить. С кем-то, кто знает больше, с кем-то, с кем не надо притворяться.

— Элан, — тихо позвал он.

Виссавиец будто только ждал зова: зашелестела рядом трава, отделилась от мрака тень, и Элан, низко поклонившись, спросил:

— Да, наследник.

— Садись, — виссавиец безропотно опустился рядом на мокрую траву. — Только один вопрос... убивали ли в Виссавии вождя?

— Да, наследник, — спокойно ответил Элан.

Рэми вздрогнул. Так просто? Он посмотрел в темную, тихо журчащую воду и попросил:

— Расскажи мне.

— Боюсь, я мало что об этом знаю, наследник, — осторожно ответил Элан. — Тебе надо поговорить с хранителем знаний. Например, с Арамом.

— Ты же знаешь, что я не могу.

— Ты все можешь, — возразил Элан. — Но если тебе угодно упорствовать, пусть будет так. Я очень хорошо знаю одного человека, который все тебе объяснит лучше, чем я. И, если ты прикажешь, даже если просто попросишь, он сохранит твою тайну. Можем пойти прямо сейчас...

— Сейчас ночь, — резко ответил Рэми. — Нормальные люди в это время спят.

— Хранители знаний всегда были немного ненормальными, — голос Элана почему-то стал мягче и в нем появились странные, немного покровительствующие нотки. Рэми вздохнул. И этот считает его запутавшимся ребенком. Хотя, может быть это как раз и правда.

— Марк часто работает ночами, — продолжил Элан. — Не думаю, что будет против гостей. Тем более, против такого гостя, как ты, Нериан.

Рэми задумался. Не хотелось ему тревожить ночью какого-то неизвестного Марка, но он устал от загадок, от недомолвок... и слова вождя все же попали в цель. Рэми начал сомневаться. А он ненавидел сомнения.

— Идем! — решился Рэми.

Элан поднялся, открыл переход, и пропустил вперед наследника. Вновь мелькнула под ногами пустота, вновь нагрянула и отпрянула бесконечность, рассыпаясь по безоблачному небу звездами, и Рэми оказался у низкого дома, над которым висел прикрытый тонкой тучкой месяц.

Дом спал в предрассветной дымке. Рэми вновь засомневался: стоит ли тревожить людей посреди ночи, как входная дверь открылась, и на пороге появился темный силуэт в свете фонаря, тихо спросивший:

— Кого так поздно принесло?

Фонарь скользнул вверх, свет попал в глаза, заставив зажмуриться, а когда Рэми очнулся, фонарь уже стоял у его ног, а незнакомец упал на колени, выдохнув:

— Мой вождь.

— Это не совсем вождь, Марк, — ответил за спиной Рэми Элан. — Присмотрись внимательнее...

Марк посмотрел на Рэми. Некоторое время он все так же стоял на коленях, вглядываясь в гостя, потом поднялся и уже гораздо с большим достоинством поклонился Рэми:

— Я не знаю, кто вы, и зачем пришли, но я рад принимать вас в моем доме.

— Простите, что так поздно, Марк, — пробормотал Рэми.

— Я люблю работать по ночам, — отмахнулся тот. — Войдите. Вижу, что вы вымокли до нитки и замерзли. Пойду поищу для вас сухую одежду. Только прошу быть потише... мои домочадцы еще спят...

Молча хозяин повел их по темному коридору. Несколько раз Рэми натыкался в темноте на какие-то вещи, что-то опрокинул, судя по звуку — стопку книг, и хозяин, извинившись, зажег-таки запоздало фонарь.

— Простите меня. Я привык к своему дому и прекрасно нахожу в нем дорогу в темноте. И я так привык к одиночеству, что уже и разучился быть любезным хозяином. Не подумал, простите еще раз.

Они вошли в небольшую дверь и оказались в неярко освещенной, тесной комнате, наверняка служившей хозяину кабинетом. Рэми поразили огромные шкафы у стен, забитые по завязку толстыми, старинными книгами. Поразил легкий беспорядок на стоявшем посреди кабинета столе: какие-то листы бумаги, исписанные мелким, непонятным почерком, разрисованные паутиной схем. Запах бумаги, кожи, чернил и свечей, носившийся в воздухе, смешанный с едва ощутимым ароматом магии.

— Простите за беспорядок, архан. Сейчас принесу вам сухую одежду. Может, еще чего-нибудь? Вижу, вы устали... могу угостить вас настойкой гуараны.

— Не откажусь, — задумчиво ответил Рэми, беря на руки одну из книг. Кажется, трактат по магическим животным. Обитая кожей обложка приятно грела руки, идеальный каллиграфический почерк напомнил Рэми далекое детство, когда Арман склонялся над учебниками, повинуясь указаниям учителя, и его светлые волосы падали на потемневшую от времени бумагу. Мягко шуршали под пальцами брата страницы, а Рэми сидел в уголке тихо, как мышка, боясь пошевелиться, боясь, что его выгонят.

Он любил наблюдать за Арманом. Любил, когда глаза брата становились задумчивыми, и он покусывал перо, поверяя бумаге свои мысли. Любил, когда Арман разрешал ему сесть рядом, прижаться к его боку, когда рука брата вдруг мягко ерошила волосы Рэми, и Ар улыбался в ответ на похвалу учителя.

Рэми захлопнул книгу. Это было давно, очень давно. Вот в таком же кабинете, вот за таким же столом, в доме такого же немного сумасшедшего, не замечающего весь мир за книгами старого учителя. А потом за ними приезжала в карете пахнущая духами мать, и они гуляли по городскому парку. Мама покупала им сладости, Ар хмурился, когда мачеха говорила ему "мой мальчик", но Рэми видел, что ему приятно. Чувствовал это...

Теперь приятно не было никому. Хозяин вошел в комнату, и подал Рэми стопку аккуратно сложенной одежды:

— Мы с вами одинакового роста, надеюсь, что подойдет. Правда, вы стройнее и, боюсь, моя одежда будет висеть на вас мешком. Но сейчас главное, чтобы вы не простудились. Хотя, если изволите, я и сейчас могу послать за целителем либо за вашим харибом.

— Не стоит так беспокоиться, — ответил Рэми, раздеваясь.

Он только теперь смог присмотреться к Марку. Виссавиец, как и Арам, носил желтые одежды, значит, был хранителем знаний. Но в отличие от всегда холодного, пронзительного взгляда Арама, черный, как и у почти всех виссавийцев, взгляд Марка был слегка рассеян и задумчив.

Похоже, что этот человек постоянно витал в своих мирах, среди размышлений, формул, схем и давно, казалось, утерянных знаний. Похоже, что приход Рэми выдернул его из чего-то важного — на столе, на исписанном листке бумаги медленно высыхали чернила, а свеча, наверняка горевшая от самого заката, уже почти растаяла, и огонек ее угасал, рискуя погрузить кабинет в темноту.

На щеке Марка остался чернильный развод. Черные волосы его были растрепанны, а желтые, цвета спелой пшеницы, одежды выпачканы в паутине и пыли. Наверняка лез наверх книжных шкафов за давно забытыми фолиантами, наверняка работал над чем-то для него очень важным. И наверняка был все же недоволен приходом гостя.

Рэми стянул мокрую тунику и заставил себя не вздрогнуть, когда услышал мысленный диалог между Марком и Эланом: "Ты кого мне привел? Архана? В мой дом? Смерти моей хочешь? Если Арам узнает..."

"Арам не узнает, — ровно ответил Элан. — Тем более, что гостя я тебе привел особенного и не совсем кассийца. Ты сам его в темноте спутал с вождем. Думаешь, это случайность? А если я скажу, что нет? Перед тобой сын Астрид."

Марк сглотнул. Его взгляд пробежал по завязывающему пояс Рэми, и быстро вернулся к чаше, в которой плескалась красноватая жидкость.

— Прошу, выпейте, — протянул он Рэми чашу. — Вам необходимо согреться, мой архан.

"Ты ошибаешься, — продолжил он. — Сын Астрид умер. Этот юноша очень похож на Элизара, это правда, но то не повод..."

Рэми пригубил питье, чувствуя себя неловко. Он и сам удивлялся, как хорошо у него получалось делать вид, что он ничего не слышит и не понимает.

"Не повод? Ты хорошо знал Астрид, приглядись же. Не видишь, как он двигается, не слышишь, как он разговаривает? Не чувствуешь в нем силу целителя? Но и это не главное. Стыдно, хранитель, что не видишь ауру, ее ауру вокруг юноши? Не видишь, как она его оберегает?"

Марк вновь посмотрел на Рэми, на этот раз гораздо внимательней, и в его глазах промелькнуло замешательство. Однако, виссавиец, как и Рэми, отлично держал себя в руках — ни выдав своих чувств ни жестом, ни словом, он лишь вежливо, холодно улыбнулся и спросил:

— Вам нравится? Садитесь, архан, я сейчас слегка приберу беспорядок.

— Не стоит, — ровно ответил Рэми. — Он мне не мешает.

"А ты ведь прав... действительно... — Рэми коснулись на мгновения истинные чувства хозяина дома: удивление, искренняя радость и... Рэми на миг скривился — вновь это проклятое обожание. — Должен ли я показать, что знаю?"

Рэми нашел свободное от книг место на столе и поставил туда уже пустую чашу.

"Это не от меня зависит, Марк. Наследник непонятен мне. И он меня ненавидит, не спрашивай почему. Однако сын Астрид задает сложные вопросы... Я не могу на них ответить, потому ответишь ты. Только будь осторожен. Сдается мне, от твоих ответов зависит — сможет ли он доверится клану или нет."

"Наследник Виссавии не доверяет клану?" — впервые на лице Марка появилось удивление, при этом столь искреннее, что Рэми отвел взгляд, сделав вид, что интересуется какой-то книжкой.

"А как ты думаешь, почему он прячется? Он не доверяет ни нам, ни Виссавии, ни вождю..."

— Ночь уже подходит к концу. Мне пора возвращаться, — оборвал их Рэми. — И сейчас мы либо поговорим, либо...

— Как скажете, архан, — с готовностью ответил Марк, еще раз пытаясь убрать книжки со стола.

— Пусть будут, сядьте, наконец!

Рэми и не думал приказывать, просто не хотел причинять хозяину лишнего беспокойства, но Марк вдруг вздрогнул, затравленно посмотрел на Рэми и послушно опустился на стул.

— Я вас слушаю...

— Убивали ли когда-нибудь виссавийцы вождя?

— Интересные у вас вопросы, архан, — Марк некоторое время сидел задумавшись, а потом ответил. — Думаю, я должен слегка посвятить вас в историю клана. Но даже мой краткий рассказ займет много времени. Потому если вы спешите, мы можем договориться о новой встрече.

— Рассказывайте.

"Наша богиня — одна из младших сестер вашего Радона. Когда боги поделили между собой власть над Кассией, Виссавия не захотела брать свою долю, и ушла в пустыню, в центре которой и заснула вечным сном. Однако перед тем, как отпустить сестру, Радон высказал свою волю: каждый, кто найдет приют на ее землях, будет принадлежать только ей и потеряет зависимость от других богов.

Боги согласились... началась новая эра.

Виссавия спала, на месте клана образовалась пустыня. Выжить здесь было невозможно — ни воды, ни растений, лишь голый песок, да сушь... Люди обходили это место стороной, считая его проклятым, а позднее начали сгонять в пустыню преступников... наша земля была местом изощренной казни: без воды, без одежды, осужденные сгорали заживо на безжизненном песке Виссавии...

Но в один прекрасный день молодой, еще совсем неопытный маг прочитал легенду о спящей в песках богине. И вдруг захотелось ему ее найти, да пробудить из сна. Ему удалось. Он пересек пустыню, нашел пещеру, где спала Виссавия и долго молился у ее ложа, пока она не проснулась.

Богиня разгневалась. Но стоявший перед ней на коленях юноша был бесстрашен. Он много говорил, он с жаром рассказывал о своих мечтах, о свободном от воли богов приюте магов... и богиня ему поверила. Она создала для него прекрасный край, насытила его магией, окутала своего "сына" властью, равную которой знали немногие.

Он всей душой полюбил свою госпожу и созданные ею земли, а она воплотила в реальность все его мечты. Ей было интересно помогать юному, бесшабашному смертному.

Вскоре юноша вернулся в Кассию, нашел себе жену, собрал вокруг таких же молодых, сильных, и привел их в клан... став первым вождем Виссавии.

Годы шли. Слава о Виссавии всколыхнула Кассию, и в клане стали появляться все новые люди. Поначалу богиню это радовало, но пришельцы стали посматривать презрительно в сторону стареющего предводителя... Зародился заговор, и в одну из ночей перерезали горло и вождю, и его сыновьям.

Тогда впервые испытали на себе люди гнев Виссавии. Она убивала всех: и виноватых, и невиновных, она ураганом пронеслась над своими землями, вновь превратив их в пустыню, она прокляла людей и их коварство и дала себе слово никогда не связываться с нашей расой. Но больше она не спала. Не могла.

Люди помнили о земле-сказке, передавали легенды о ней из поколения в поколение, и все так же отказывались верить, что той земли больше не существует. Один за другим они упрямо возвращались в пустыню, чтобы найти там счастье... и один за другим умирали.

Богиня смотрела на это равнодушно. Она чувствовала в душах приходящих к ней людей стремление к власти, к богатству, к магической силе. И ни у кого из них не было того искреннего запала, что в первом вожде, того желания изменить мир, сделать его чуточку лучше. Никому из людей она больше не могла поверить.

Но однажды в ее пустыне появились трое всадников. Один из них вез перекинутое через седло тело.

Виссавия не спешила убивать пришельцев: люди вновь стали использовать ее земли, как место для казни, и эти трое должны были вскорости уехать, оставив четвертого умирать...

Всадники действительно бросили завернутое в плащ тело, а сами поспешно убрались из земель Виссавии. Умирающий удивил богиню — ранее попадавшие в ее пустыню хотели либо отыскать ее убежище, либо выжить, пытаясь выбраться из жгучих песков. Этот... лежал с закрытыми глазами и с нетерпением ждал смерти, как ждет ослепленный страстью юноша прихода своей возлюбленной.

— Ты так молод. Не рано ли тебе умирать? — спросила богиня человека.

— Мне нет места в этом мире, — прохрипел тот. — Даже если я выживу, даже если выберусь из пустыни, они все равно никогда меня не примут. Я изгой. Меня ненавидят. Меня боятся.

— Ты не убивал, я чувствую, — удивилась богиня. — Ты не насиловал. Ты не воровал. Ты не унижал более слабых. Ты кристально чист, и в то же время говоришь, что тебя ненавидят? Но за что тебя ненавидеть?

— Я незаконорожденный, — ответил юноша, — но это — простительно. Я маг-целитель и низкорожденный, а этого мне простить не могли. Там я никому не нужен.

— Значит, будешь нужен тут.

Роланд был великолепным вождем и мудрым предводителем. Он собрал вокруг себя магов-целителей и при помощи богини воссоздал клан.

Но когда он постарел, магов стало слишком много, власти слишком мало... и в Виссавии началась война. Роланда убили.

Гнев богини вновь пронесся над кланом. Начали исчезать деревья, дома, источники, опустошая плодородные земли клана, превращая их в пустыни, пролилась кровь, умирали люди. Воцарился хаос. Сын Роланда, которому исполнилось лишь одиннадцать зим, упал на колени и взмолился богине.

— Твоего отца убили, а ты просишь их пощадить? — удивилась Виссавия.

— Моего отца убили, — ответил мальчик. — Но на этой земле остались те, кто об этом жалеет... И пока они живы, молю тебя, моя госпожа, не убивай их! Не карай невинных за деяния безрассудных. Душа моего отца не сможет успокоится за гранью, если ты уничтожишь любимый им клан.

— Хорошо, сын мой, — ответила богиня. — Будь по-твоему. Но каждый, кто захочет остаться в моей стране, должен дать тебе или твоему потомку клятву. И даже за мысль убить тебя или кого-то из рода вождя я буду карать смертью.

Так в Виссавии появился кодекс..."

— Кодекс? — переспросил Рэми.

— Мы свободны, архан, но мы и ограничены... — ответил Марк. — Наш вождь — возлюбленное дитя богини. За только желание поднять на него руку каждого из нас ждет смерть. За отказ исполнить его приказание — боль. За третий отказ — смерть. Мы поколениями учились безропотно повиноваться вождю, поколениями учились любить его так, как его любит наша богиня. Взамен она дает нам дар, она оберегает нас, она позволяет нам жить так, как мы хотим.

— Это неправда! — вскричал Рэми. — Ты врешь! Она приказала мне убить Элизара! И я бы смог это сделать!

Рэми осекся, осознав, как сильно подействовали на обоих виссавийцев его слова. Элан сильно побледнел. Марк тяжело дышал, а за спиной Рэми раздался тихий голос:

— Потому что я знала, что ты этого не сделаешь. Я знала, что одна мысль об этом пробудит в тебе целителя судеб, я знала, что это спасет Элизара.

Ударил в крышу дома первый порыв ветра.

— Ты играешь мной, я этого не люблю, — прошипел Рэми, тогда как Марк и Элан сползли на пол, не осмеливаясь даже взглянуть на любимую жрицу Виссавии. — Знаешь, как мне было больно! Знаешь, как мучила меня совесть, а все равно это сделала! Ты... ты... после этого ты надеешься, что я тебе поверю? Я ненавижу тебя, слышишь! Ты заставила меня чувствовать себя ничтожеством! Подлым убийцей, который на все способен ради власти! Даже на убийство собственного дяди!

— Рэми, я прошу тебя... — шептала она, и ее голос чудом перекрывал рев разыгравшейся за стенами бури.

— Не подходи... — кричал Рэми, пятясь назад.

Буря вторила его гневу. Буря все сильнее билась в стены, ревела, пытаясь сорвать крышу, а вместе с ней погрести под обломками дома все живое.

Рэми хотел умереть. Рэми жаждал снести эту улыбку с уст хранительницы, только бы не чувствовать той грязи, что накопилась в нем за это время. Он чувствовал себя грязным.

— Рэми, выслушай меня... — упрямо продолжала жрица. — Я знаю, что ты бы не смог. Ты целитель. Целитель не может убивать... Рэми, мой мальчик...

— Я не твой мальчик!

Ветер превратился в ураган. Застонала крыша, последним, отчаянным усилием сопротивляясь непогоде.

— Помилуй, наследник, — Марк вцепился в ноги Рэми... — Ты убьешь мою семью. Помилуй!

Рэми без сил сполз на пол, закрывая лицо руками. Что это? Почему так охотно откликается на его чувства Виссавия?

— Потому что ты — будущий вождь, — холодно ответила хранительница.

— Не бывать этому, — закричал Рэми. — Слышишь, не бывать!

Вновь усилился ветер. Вновь саданул по стенам хлесткой плетью, и дом застонал, истекая болью. Распахнулась дверь. На пороге показалась маленькая, заспанная девочка. Потерев кулачками глаза, она посмотрела на Марка и спросила:

— Папа?

— Уходи! — закричал Марк. — Уходи! Здесь опасно.

Эти слова отрезвили Рэми. В одно мгновение он вдруг понял, кто тут опасен. Он. И стало вдруг больно и противно от собственной слабости и безответственности. Он может сходить с ума, но не может тянуть за собой других. И Рэми усилием воли заставил стихнуть бушующее внутри пламя гнева.

Ветер вдруг пропал, сменившись проливным дождем. Крупные капли забили по истерзанной крыше дома, они же потушили окончательно гнев Рэми.

— Даже права на злость ты меня лишила, — опустошенно прошептал он хранительнице.

— От твоих чувств зависят их жизни, — спокойно ответила жрица. — Ты должен научиться сдерживаться.

Девочка смотрела на Рэми широко распахнутыми глазами и тихо плакала, но не уходила. С трудом поднявшись, Рэми покачиваясь подошел к ребенку, прижал к себе, вдохнул ее нежный аромат, вспомнив вдруг, что так же когда-то обнимал и маленькую Лию.

— Прости, что напугал, — прошептал Рэми. — Больше не буду, обещаю.

Тонкие руки ребенка обняли его за шею. Телохранитель с трудом встал, все так же держа девочку на руках. Он прошел по коридору мимо распахнутых дверей, мимо бледных и испуганных фигур в ночных сорочках, безошибочно нашел среди нескольких спален одну, в ней — небольшую кроватку, куда и опустил уже мирно спящего ребенка.

— Я прошу прощения, Рэми. Не думала, что мои слова так тебя ранят, — сказала хранительница. — Но я должна была это сделать, ты же понимаешь...

— Я ничего не понимаю, — устало ответил Рэми. — Этого слишком много для меня. Они не имеют право лгать вождю? А мне?

— И тебе...

— А ты, оказывается, еще как можешь... я не хочу тебя слушать... Я не могу тебе доверять.

— Тогда доверься им.

Рэми обернулся и посмотрел на стоявшего в дверях Марка:

— Я не ошибся? — переспросил хранитель знаний. — Вы — телохранитель Мираниса? Тот самый целитель судеб?

— Тот самый...

— Расскажите мне о магии Кассии?

Рэми отвернулся. Глаза Марка заблестели вдруг тем самым блеском, каким блестели глаза старого учителя Армана, сумасшедшего исследователя, когда тот находил в книгах что-то интересное.

— Зачем? — спросил Рэми.

Тихий ответ его ошарашил:

— Чтобы вам помочь.

— А кто, простите, сказал, что я нуждаюсь в вашей помощи?

Он развернулся и вышел, даже не простившись. И даже не приказав им молчать. Рэми было все равно. Только сейчас, в этой комнате, он понял — выбор сделан и сделан уже давно. В пользу Мираниса. Все остальное — ради любопытства и внутреннего успокоения.

Даже если хранительница не хотела всерьез убить вождя, даже если все это было только ради того, чтобы разбудить целителя судеб и исцелить Элизара, Рэми не понять этих людей. Никогда он не смирится ни с их образом жизни, ни с тем, как они мыслят. Никогда не Рэми стать таким, как они, а, значит, никогда не суметь быть для них хорошим вождем.

Рэми не создан для Виссавии. И теперь он это знал твердо.

Буря закончилась. Наследник успокоился. Вождь отошел от окна, и обернулся к все так же ожидавшему за его спиной Араму.

Вспыхнул ярче огонь в камине, и в спальне вдруг стало теплее и уютнее.

— Прикажи, и я узнаю, что там случилось, — тихо прошептал Арам.

— Наследник наверняка приказал всем молчать, — задумчиво ответил вождь, развязывая пояс. Он устал. Он хотел спать. — Если ты вмешаешься, то виссавийцам придется выбирать между мной и им. Между его приказами и моими. А я этого не хочу. Нам не надо знать, что там случилось. Нам надо найти этого мальчика среди кассийцев, как бы усердно он не скрывался.

Широкий пояс упал на кресло, к нему вскоре присоединилась и туника.

— Это будет нелегко.

— Даже если он помечен дыханием смерти? — Арам не сумел удержать дрожжи.

— И ты ничего не сделаешь?

— Я уже делаю. В Виссавии ему ничего не грозит. А вне Виссавии он никогда больше не появится. Что бы там себе наследник не воображал.

— Задержишь его силой?

Вождь сел на кровать, расшнуровывая домашние сапоги:

— Если не будет другого выхода... собери хранителей смерти. Проверь каждого из свиты Мираниса, кто в скором времени должен уйти за черту. Найди мне среди них того, кто обладает силой целителя. Но делай это осторожно, мальчик явно не глуп. И когда найдешь... не трогай его. Не следи за ним, дай ему полную свободу. Пусть подумает, что его оставили в покое. Пока есть время. И пусть богиня сама с ним поработает.

— Да, мой вождь. Позволь...

— Позволить что?

— Позволь спросить... почему ты не даешь хранителям смерти...

— ... попробовать убрать мое облако? — закончил за него Элизар, укладываясь в кровать. — Потому что на то причины есть причины. Мне очень жаль, Арам, но имеются в этом мире вещи, которые ни тебе, ни мне не изменить. Скажу более — менять опасно.

— И наследному принцу Кассии...

— Судьба Мираниса меня не касается.

— Мой вождь... — голос Арама вдруг задрожал. — Даже если это опасно... прошу...

— Ты ведь действительно меня любишь, — вождь улыбнулся, опускаясь на подушки. — Как и все вы любите. Но по мне — любите слишком. Оттого любовь ваша слепа. Я не могу позволить вам оттащить меня от грани. Как я не могу оттащить Мираниса. Единственное, кого я всеми силами буду пытаться спасти, это выбранный Виссавией наследник. Может, хотя бы этим я искуплю то, что натворил за все это время.

— Мой вождь, — выдохнул Арам, — это была...

— ... болезнь?

— Да, и она миновала. Теперь все изменилось.

— Ты ошибаешься, мой мальчик. Изменилось, это правда. Но вот надолго ли? Иди. Поздно уже. Я устал. Да и тебе лучше отдохнуть.

Глава 12. Тень смерти

Ночка выдалась славной. За плотно задернутыми шторами бился в ставни ветер и дождь. Горели в подсвечнике толстые свечи. Сидевший за столом Мир очнулся, наконец-то, от изумления, в сердцах смял листок бумаги и что было силы швырнул его в стену, угодив как раз в морду вышитого на гобелене пегаса:

— Проклятие! — прошипел он.

— Если ты так его ждешь, — холодно ответил Лерин. — То почему отпустил? Ведь мог же приказать остаться. Рэми ведь просил...

— Ты удивишься, если узнаешь, чего я жду... — прошипел Миранис.

Лерин подошел к комку бумаги и уже хотел его поднять, как принц вскричал:

— Даже не думай!

Брови Лерина поползли вверх. Хариб принца, повинуясь знаку своего архана, поспешно подхватил смятое послание и отдал его Миру.

— Что тебя так встревожило? — уже гораздо мягче спросил Лерин. — Что такого было в письме от верховного жреца Радона?

Принц ничего не ответил, лишь расправил на столе лист бумаги, медленно скрутил его в трубочку и поднес к свече. Медово-желтый огонек лизнул бумагу, пробуя на вкус. Угощение пламени понравилось: воодушевившись, оно скользнуло на письмо, стремительно приближаясь к пальцам Мира и съедая то, что было написано в послании.

Было бы так же легко вычеркнуть прочитанное из памяти, но не получалось: каждая строчка билась в голове нервным пульсом: "Верховный бог Радон изъявил свою волю, наследный принц Кассии, Миранис. Твоя судьба предрешена. Стараться ее избежать не только тщетно, но и опасно. То, что живет в тебе должно быть уничтожено вместе с тобой. Либо оно уничтожит Кассию."

Миранис взял книгу и открыл ее на первой попавшейся странице, делая вид, что читает. Строки расплывались перед глазами. Голову разрывали тревожные мысли.

Что во нем живет? Значит, смерть неизбежна. Значит, даже целитель судеб ему не поможет? А если даже поможет...

Мир сглотнул. Только теперь до конца понял принц, что чувствует Рэми, носящий в себе самого опасного из одиннадцати духов...

Рэми... лучше будет, если он не вернется этой ночью. Лучше будет, если он останется в Виссавии и разорвет привязку. Лучше будет, если принц сам пойдет и сдаст его дядюшке, но Миранис не может. Последняя строчка того же письма его останавливала: "Радон приказал тебе не вмешиваться в отношения твоего целителя судеб с его родственниками."

До этого Радон никогда не изъявлял свою волю так прямо. Миранис такого не помнил. Но в последнее время боги усиленно вмешивались в дела смертных, и вот теперь принцу, как и Рэми, придется подчиниться их воле.

— Книгу держишь вверх ногами, — Кадм хрустнул яблоком и отошел от кресла Мираниса.

— Я бы просил тебя не подкрадываться...

— А я бы просил тебя не держать это в себе.

Легко сказать "не держать это в себе". А что Миранису сказать? Что Ниша, телохранительница отца, предсказала ему скорую смерть? "Раньше, чем опадут листья, мой принц, ты покинешь наш мир. Мне очень жаль." Ей жаль... Миранис надеялся, что Рэми изменит его судьбу, что вождь поможет ему одолеть Алкадия, но надежда становилась со временем все призрачней, а смерть все более реальной.

— Я ничего в себе не держу.

Миранис ощущал приближение своего конца физически. Временами позвоночник его пронизывал холод, а тело сотрясала кратковременная дрожь. Он чувствовал, как стоит за ним посланец бога смерти, то складывая за спиной черные крылья, то вновь их раскрывая, обдавая Мираниса ароматом тления.

Он не хотел умирать. Он боялся. И он стыдился своего страха.

Уже скоро.

Как только отпоют свадебные песни, как только станет Калинка женой Элизара, они должны будут вернуться в Кассию. Не может Мир до самой старости прятаться в клане, как бы он этого не хотел. Да и хотел ли?

Умирать — страшно. Жить как трус, по милости вождя — еще страшнее.

— Иди спать, Мир, — настаивал Тисмен.

Мир не хотел спать. Он смотрел на догорающие свечи и не хотел, чтобы наступало утро.

Утром Рэми, поговорив с вождем, решит остаться в Виссавии. Иначе быть не может.

Утром Миранис начнет проигрывать.

Сначала Рэми.

Потом свадьба.

Потом возвращение домой.

И смерть...

Несколько ночей назад, когда Рэми вернулся наконец-то из замка вождя, Мир ласково провел кончиками пальцев по обнаженному плечу утомленной от любовных Лии и мягко спросил:

— Будешь плакать по мне?

— Плакать? — не поняла Лия, переворачиваясь на спину. — Ты хочешь меня бросить?

Она мягко прикоснулась к щеке Мираниса. Принц поймал руку девушки, поцеловал ее пальцы и подарил Лие ласковый взгляд:

— Ну что ты, родная, как я могу тебя бросить, — горько усмехнулся он, надевая на тонкий пальчик арханы подаренное виссавийцами колечко.

Надо же, ему маленькое, а ей даже большевато. Милый, невинный ребенок, что он с ней сделал?

— Мир, — выдохнула Лия.

Открыв широко черные, как смоль глаза, она восхищенно любовалась тонкой работы колечком, что казалось свитой в сложный узор золотой паутиной.

— Красивое...

— Колечко для любимой. Чтобы ты меня не забывала...

Он обнял Лию и поцеловал ее в макушку. Душу раздирали противоречивые чувства. С одной стороны он хотел, чтобы Лия забыла, нашла себе нового, любящего мужа. С другой — она должна воспитать их сына, наследника... значит, лучше, если она останется Миру верной.

— Никогда его не сниму, — прошептала Лия ему в плечо.

Мир вздохнул. Значит, никогда не забудет. Это глупое колечко не даст. Потому-то и дарят его возлюбленной. Оно свяжет души Мира и Лии на всю жизнь... на его недолгую и на ее — возможно, долгую и одинокую.

И паршиво на душе, тревожно, будто он ее предает. Единственную, кого по-настоящему любит. И ради чего? Опять ради Кассии? Ради их сына?

— Девочка, моя... Моя! — шептал Мир, покрывая ее лицо поцелуями...

Страх куда-то ушел... чтобы вернуться с бессонницей. Тревога не отпускала ни днем, ни ночью. А тень посланника смерти стала еще более ощутимой.

Сегодня еще одна бессонная ночь. Проклятая усталость, что тянет к земле. Полумрак спальни, шум дождя за окном. И потяжелевший, давивший на плечи воздух.

— Миранис, — позвал Лерин. — Рэми вернулся.

Миранис вздрогнул и сжал руку в кулак.

— Еще скажи, что ты не рад? — встревожено спросил Кадм. — Мир, не понимаю тебя! Ты сам себя понимаешь? Не тревожь больше мальчишку, он и так многое пережил. Смирись, наконец, с тем, что он твой телохранитель. Миранис!

— Молчи, — усмехнулся принц. — Ты много не знаешь.

— Ну так расскажи!

А зачем? Миранис заглянул в карие глаза телохранителя. Ты уйдешь? Как же! Если Рэми узнает — он уйдет? Да ни за что! И никто из них даже не подумает, что умирать Миру не тяжело. Нет... гораздо тяжелее тащить за грань эту четверку.

Не вмешиваться? Мир засмеялся... не пытаться спасти Рэми? Радон еще его не знает... Принц подчинится. Он не будет вмешиваться в отношения Рэми и его дяди. Зачем? Он сделает кое-что другое...

— Мне кажется, или ты вновь задумал что-то глупое, — выдавил Кадм.

Нет, Миранис всего лишь хочет попытаться спасти... хотя бы одного.

— Кадм, — прошептал он. — Ты сегодня слишком навязчив, не находишь?

Телохранитель вздрогнул.

— А я не маленький ребенок и знаю, что делаю.

Кадм сжал губы, но промолчал.

Рэми вернулся в замок, когда уже начинало светать. Бесшумно вошел в свою спальню, кинул на скамью мокрый от росы плащ и, стараясь не разбудить спящего в кресле Эллиса, не раздеваясь лег на кровать.

Уснуть удалось далеко не сразу. Некоторое время он висел между сном и явью, и в хаотических видениях мешались голоса хранительницы, вождя, шум бури и шелест дождя за окном.

Проснулся он уставшим и разбитым. Но сонная одурь сразу же прошла, когда открыв глаза он увидел сидящего у его кровати принца.

Ярко светило в окно солнце, заливая небольшую спальню желтоватым сиянием. Принц, закрыв глаза, развалился в кресле, закинув одну ногу над другую и подкидывал на ладони сочный персик. Верх, вниз. Опять вверх, чуть выше. И снова вниз, в утопающую в кружевах ладонь наследника. Вверх, и сверкнул луч солнца, отразившись от кольца на среднем пальце. Вниз.

Мир поднес персик к губам и надкусил его, разорвав зубами тонкую, желтоватую кожицу. По подбородку его потекла струйка сока. Принц промокнул губы и подбородок белоснежным платком и, все так же не открывая глаз, сказал:

— Рад, что ты цел и невредим. Рад, что ты все же ко мне вернулся.

— Я обещал, — ответил Рэми, садясь на кровати.

Мир откусил от персика еще кусок, слизнув сок с губы.

— Мне не нужны твои обещания. Хочешь остаться с вождем — я уже говорил, воля твоя, — Миранис вдруг открыл глаза и бросил недоеденный персик в вазу. — Позавтракаем? Впрочем, нет, уже — пообедаем, вдвоем.

Позднее Рэми наскоро одетый и слегка умытый, сидел за небольшим столиком у открытого настежь окна напротив принца. На улице вновь зашуршал теплый, весенний ливень. Рэми разломил свежий, ароматный хлеб, намазав его маслом, и только теперь понял, что принц вовсе не спешит приступать к трапезе, а лишь задумчиво играет с салфеткой, искоса поглядывая на Рэми.

— Расскажешь мне о встрече с вождем?

— Рассказать что? — рука с хлебом на мгновение замерла у губ и тотчас вновь продолжила движение. — Вождь теперь знает о моем решении. Я не останусь в Виссавии.

— А о том, кто ты — знает? — тем же ровным тоном спросил Мир.

— Нет, — ответил Рэми, чувствуя неладное.

— И все так же думает, что все это всего лишь случайность?

— Да.

— И тебя не удивляет? — неожиданно спросил принц, отпивая немного вина из чаши. — Почему твой дядя столь слеп? Или ты вообразил, что вождь всегда был слеп? Он да, может, но его советники-то нет. Хоть кто-то, а догадался?

— Кто-то и догадался. Элан, например.

— Ну да, — криво усмехнулся принц, — этот никогда дураком не был. А что думаешь ты?

— Я ничего не думаю, — ответил Рэми, откусывая кусок намазанного маслом хлеба и запивая его молоком. — Я знаю. Хранительница знала, что вождь медленно сходит с ума... и ничего не могла с этим поделать. До тех пор пока вождь не хотел выздоравливать, никто ему помочь не мог. Поэтому Элизару позволили медленно опускаться в пропасть и когда моя мать решила исчезнуть...

— Богиня дала ей это сделать, — прервал его принц. — Дальше.

— Моя мать оказалась слишком хитрой. Ты же знаешь, что дети-маги часто выдают себя мелочами... она боялась. Потому и начала меня опаивать зельями, чтобы я, как ребенок-рожанин, стал почти нормальным... Я ведь и не знал о своем даре до некоторого времени...

— Дальше.

— Твой дед, отец твоей матери, получил предсказание... что ты скоро умрешь. Чтобы хоть как-то тебе помочь, он тайно послал в Кассию оборотня Бранше. Ты же помнишь моего друга? Совершенно случайно Бранше оказался в моем доме. А оказавшись... позволил моей силе выйти наружу... И как только я начал ею пользоваться, Виссавия вновь нашла меня в Кассии... а потом я встретил тебя.

— И я в первый же вечер разглядел, что ты можешь стать моим телохранителем. Целителем судеб.

— Тем, кто бы мог помочь сумасшедшему вождю. Зная, что я ношу в себе силу целителя судеб, Виссавия разрешила мне стать твоим телохранителем.

— А теперь я ей не нужен... и ты можешь остаться здесь.

— Ошибаешься! — оборвал его Рэми. — Теперь я принадлежу не только Виссавии, но и Радону. А еще... дух целителя судеб оказался не столь и плох. Вчера я вновь его почувствовал... и... на этот раз не сошел с ума. Зато ощутил... их покровительство.

— Их — это кого? — насторожился Миранис.

— Думаешь, только богиня клана вмешивается в наши судьбы? Нет, Миранис. Ты забыл, что силу мне дала не только она, но и Радон. Раньше меня вела Виссавия, теперь меня ведет верховный бог Кассии. Зачем... я не знаю — я не настолько чувствую богов. Но я останусь с тобой, и на то воля Виссавии совпадает с моей.

— Но почему?

— Потому что за все надо платить. Если мы, люди, часто забываем о своих долгах, то боги — нет. Мне была дана сила телохранителя, чтобы исцелить вождя, теперь же я что-то должен закончить и для Радона... и лишь тогда я смогу сам решать — куда мне идти и где остаться.

— Я думал, ты ценишь свою свободу.

— Ценю, — подтвердил Рэми. — Но от кого свободу-то? От Виссавии? От Радона? От судьбы? Мир, ты же видишь... я и так много чего намешал в наших жизнях. Мой дар опасен. Без покровительства богов он может нас всех погубить. Потому я вынужден прислушиваться к их шепоту...

— Не понимаю тебя, Рэми...

— Тебе и не надо понимать. Я вернусь с тобой в Кассию и встану рядом против Алкадия.

— Нет, Рэми, — неожиданно воспротивился Миранис. — Я долго думал над всем этим и решил... я верну тебе свободу. Лучше сейчас, пока мы тут. Пока ты — в безопасности...

— Ты не можешь мне ее вернуть. Даже магическая клятва повиновения, не дает тебе права разорвать наших уз. Я — твой телохранитель. Я уйду от тебя только тогда, когда сам захочу.

— Мне сложно с тобой Рэми, — голос Мира отдавал холодом. — И ты это прекрасно понимаешь.

— Понимаю, но ничего не могу поделать.

— А если мы проиграем? Если ты умрешь вместе со мной? Не боишься?

— Я не боюсь смерти.

"Я — боюсь", — подумал Мир и вслух добавил:

— Я принял решение. И это уже приказ, который я могу тебе дать. Я на время ослаблю связывающие нас узы, — глаза телохранителя удивленно расширились. — Ты сменишь маску и станешь на время Арманом и для виссавийцев, и для всех остальных. Арман же поиграет в моего телохранителя. Я хочу отдохнуть от тебя. Пока мы еще в Виссавии, не приближайся ко мне, целитель судеб.

— Почему, Мир?

— Потому что я устал. Это ты у нас — целитель судеб. Я — обычный человек. Я не хочу сейчас слышать ни о Радоне, ни о Виссавии... я ни о чем не хочу слышать! И еще менее я хочу слышать о тебе.

— Мир...

— Ты всего лишь мальчишка, который по глупой шутке получил слишком большую власть. Я устал с тобой возиться. Слышишь? Я надеялся, что ты останешься с вождем и избавишь от ноши...

— Мир?

— Последние три дня держись от меня подальше. Если ты решил вернуться в Кассию и умереть вместе со мной, то я даже не против. Кто я такой, чтобы мешать любимцу богов?

— Мир, что ты несешь?

Принц великолепно сознал, что ранит гордость телохранителя. Он читал в глазах Рэми недоумение и боль, но был не в силах сдержаться. Почему? Почему этот мальчишка так много знает? Почему так он в лицо смеется и над страхами Мира, и над его опасениями?

Они думали, что целитель судеб ушел и больше не вернется. А вот он — в глазах Рэми. Под контролем телохранителя.

И Миранис понимает, что это не Рэми с его властью был циничен, а он сам. Потому что боится собственных мыслей. Целитель судеб может убить отца. Может сделать его, Мираниса, повелителем. И даже почти не опасен. Говорит с богами? Слышит их волю? Подчиняется ей, хотя все говорили — не дави на мальчика. Он такой ранимый, так ценит свободу. Ценит?

Мир, если честно, завидовал Рэми. Он может выбрать — умереть или нет, а выбирает смерть. Он может остаться здесь, в безопасности, а выбирает — вернуться в Кассию. И умереть вместе со своим принцем.

Идиот!

Идеалист хренов!

Забодал со своей верностью!

Принц в последний раз посмотрел на потрясенного Рэми, хотел еще добавить, добить... Да только до звона напряглись вдруг соединяющие Рэми и Мираниса нити, и принц вдруг почувствовал раздирающую телохранителя боль. Разве Рэми виноват? А кто, ради богов, виноват? Почему он должен умирать? Почему он должен тянуть телохранителей, нет, друзей, за собой? Разве это справедливо? И разве когда-нибудь боги были справедливы?

Мир резко развернулся и выбежал из спальни Рэми, от души хлопнув на прощание дверью. А за окном все так же шуршал проливной дождь.

Рэми медленно поднялся со стула, ошеломленный, не смеющий поверить, что все происходящее — правда. Скрипнула тихо дверь, мягко зашуршали светло-голубые, расшитые жемчугом юбки, ласково улыбнулись Рэми синие, как у Мираниса, глаза.

— Много слышала?

— Достаточно, — ответила девушка.

— И...

— И я счастлива...

Рэми недоуменно посмотрел на Аланну:

-Эти дни ты будешь простым арханом, — продолжила его невеста. — Не будешь бегать за принцем, думать только о нем, просто отдохнешь... эти дни мы можем провести вместе.

— Вместе? — воскликнул Рэми. — Не понимаешь? Миранис только что...

— Я не хочу ничего понимать! — ответила Аланна, скидывая плащ. — Миру ты не нужен эти три дня? Мне нужен! И я не собираюсь терять время ни на споры, ни на мысли "почему". Уж прости...

— Люблю тебя, глупая дурочка... — выдохнул Рэми ей в губы.

Телохранитель вдруг почувствовал облегчение. Он не понимал, почему принц злился, и уже не хотел понимать. Он все решил. И впервые за долгое время он почувствовал на душе спокойствие. Через несколько дней Рэми вернется с принцем в Кассию и забудет Виссавию навсегда.

Он телохранитель Мираниса, наследного принца Кассии, он — целитель судеб. И он, наконец-то, твердо знает чего хочет. И будет за это бороться. По возвращении в Кассию.

А теперь он даст принцу побеситься и привыкнуть к мысли, что от Рэми так просто еще никто не отделался.

Дождь вдруг закончился, в окно хлынул яркий солнечный свет. Рэми легко подхватил Аланну на руки и понес ее к кровати.

— Эти дни ты будешь любить Армана, — усмехнулся он. — Тебя это не смущает?

— Я буду любить тебя... пусть даже и в облике Армана, но тебя...

Глава 13. Свадьба

Рэми стоял на балконе, смотрел вниз, на наполненный людьми зал, и едва не позевывал от скуки. Без службы у принца у него оказалось слишком много свободного времени, которое, как ни странно, девать было некуда.

Празднества поражали своим размахом. Огромная зала с белоснежными, уходящими вверх, в имитирующий звездное небо купол, колонами была украшена цветами. Стояли тут и там огромные столы, уставленные яствами: были там и диковинные фрукты из Самала, и нежные, тающие на языке паштеты, и так любимые дамами сладости. Специально из Ларии и Кассии привезли затейливо приготовленную дичь и рыбу. Из Самала — тонкие, слегка терпкие вина.

Виссавийцы выделялись среди кассийцев некоторым изяществом и сравнительно простыми нарядами. Они ели, да и то с опаской, только некоторые фрукты, посматривали с легким презрением на мясные блюда и больше отмалчивались, не стремясь лишний раз к общению. Они были предельно вежливы и милы, но в то же время равнодушны. Как вежливый хозяин по отношению к нежеланному гостю.

В глубине зала, на возвышении, стоял богато расшитый золотом и драгоценными камнями балдахин. Под ним был стол, за которым рядом с молодой парой сидел и Миранис. За спиной наследного принца Кассии, укрыв лица под тенью капюшонов, застыли четверо телохранителей.

На ступеньках, ведущих к возвышению с балдахином, появился тонкий юноша. Он поклонился вождю, сел прямо на мраморный пол и вдруг поднес к губам серебряную флейту. Закрыл глаза, погладил пальцами инструмент и заиграл...

Замерли восхищенно придворные, улыбнулся милостиво вождь, устремилась к музыканту душа Рэми. Все замолчали.

Казалось простая мелодия незваным гостем запросилась в душу. Вдруг стало на груди тепло и спокойно, ушли куда-то все обиды и переживания, расцвели на лицах гостей счастливые улыбки. Мелодия дарила радость. Тихую, мечтательную, полную надежды.

— Красиво, — прошептала рядом Аланна, и рука ее нашла руку Рэми, ласково сжала пальцы.

— Это не очень мудро, душа моя, — усмехнулся Рэми, отвечая на ее пожатие. — Подумают, что ты изменяешь целителю судеб с его собственным братом.

— А тебе не все равно ли, что подумают?

— Арман рад не будет...

— А я думаю, что Арман поймет.

Рэми оторвал взгляд от музыканта и повернулся к невесте. В золотистой тунике, с поднятыми вверх волосами, она была непривычной и даже слегка чужой. Но с разрисованного синими завитками лица смотрели на Рэми любимые глаза, смотрели ласково, со счастливой улыбкой.

— Арман никогда не глядит на меня столь тепло, — промурлыкала Аланна, когда губы Рэми коснулись ее украшенных драгоценными камнями пальчиков. — Давай потанцуем.

— Ты прекрасна в своем безумстве, — усмехнулся Рэми.

— Я просто не хочу тратить время, как тратит его мой глупый брат.

— Миранис не обрадуется, если услышит, что ты его называешь глупым.

— Но ты же меня не выдашь? — хитро усмехнулась Аланна.

Сказать по правде, Рэми не любил танцевать. Нанятый Арманом для вновьобретенного брата учитель вечно был недоволен своим учеником. И двигался тот недостаточно изящно, и не умел точно повторить, казалось, простых движений, и никак не мог стереть с лица скучающего выражения.

Рэми и в самом деле скучал на уроках. Он вспоминал полные страсти пляски в деревне, и не понимал ни чопорности медленных танцев арханов, ни их красоты. Лишь теперь, когда рядом была Аланна, когда рука ее то и дело касалась игривым жестом его ладони, чтобы вновь, подобно бабочке, спрятаться за ее спиной, он оценил легкий флирт аристократического танца. Оценил и глубоко запрятанную в нем страсть.

Арханы не имели право выражать свои чувства открыто. Они говорили полутонами, едва понятными, едва уловимыми. Они скрывали эмоции под щитами и масками невозмутимости. Они различали тонкие нюансы, неподвластные простым рожанам. Они говорили на запутанном языке символов, который недавно пытался вбить в голову Рэми учитель этикета. И теперь Рэми впервые пожалел, что уроки те считал откровенно скучными и никому ненужными. И впервые он начал понимать, чем дышит и живет на самом деле высший свет.

— Элизар действительно оставил тебя в покое, — прошептала ему на ухо Аланна, бросив короткий взгляд на застывшую под балдахином молодую пару.

Рэми пожал плечами, улыбнувшись невесте. Он даже несколько сочувствовал дяде — на собственном празднике Элизар был подобен красивой кукле, за каждый движением которой наблюдает сотня чужих глаз. А вот Рэми... Рэми мог себе позволить обнять Аланну за талию, увлечь ее в новый танец и даже забыться в чарующих волнах мелодии.

Миранис? Рэми теперь гораздо реже думал о принце. Видимо, наследник исполнил свое обещание и ослабил связывающие их узы привязки. Но решения Рэми это не изменило. Через несколько дней он вместе со всеми вернется в Кассию и навсегда забудет и о вожде, и о Виссавии.

Миранис его друг. Миранис тот единственный, кому гордый Рэми был готов служить. И узы привязки здесь ни причем.

Эти дни дались Араму тяжело. Он почти не спал, он лично следил за поспешными приготовлениями к свадебным торжествам. Цветочные гирлянды, изящные подсвечники, только что приготовленные блюда, доставленные на рассвете, еще сегодня сорванные с деревьев сочные, отборные фрукты, тонкие, выдержанные вина и богато расшитые скатерти.

Чадившие по углам благовония успокаивали. Хорошо приготовленные, привезенные из Ларии, одетые в одинаковые парадные ливреи слуги сновали между гостями, подавая напитки и фрукты. Фокусники и циркачи из Самала развлекали кассийцев ловкостью тела, а хранители дара показывали гостям магические штучки, заставляя дам ахать при виде сотканных из света цветов, испускающих тонкий аромат. Лучшие музыканты сменяли друг друга, услаждая слух придворных Мираниса незабываемыми мелодиями.

Праздник удался. Арам едва стоял на ногах.

Высший свет. Шум, странные запахи их духов, чужие, раскрашенные синими завитушками лица, которые Арам, привыкший к тишине и одиночеству, сносил с трудом. Внимательные взгляды, что следили за каждым его шагом. Сплетни. Заигрывания кассийских девушек, которые Араму надоели хуже горькой редьки.

Скорее бы они уехали.

Лишь флейта в руках очередного музыканта спасала. Лишь ее хрустально-чистая мелодия позволяла рассеяться туману в голове, который был так некстати. Ведь самое важное дело, тревожащее Арама и днем и ночью, сделано не было.

Наследника они еще не нашли.

— Хранители смерти и целители проверили уже почти всех, бесполезно. — Рэн подобно его лучшей подруги, смерти, появился за спиной внезапно. Даже в этой нише от него не спрячешься.

В своих двадцать зим этот хранитель смерти добился очень многого. Пояс его почти достиг по ширине пояса главного хранителя, и не хватало лишь совсем чуть-чуть, чтобы Рэн, несмотря на свою молодость, занял бы место в совете.

Не хватало согласия вождя. Элизар недолюбливал Рэна за его нелюдимость, острый язык и темные, почти лишенные белка глаза. Вождь говорил, что смотреть в эти глаза все равно, что смотреть в глаза смерти. Ощущения были похожими.

Глаза, удивительные, огромные, были единственным, что казалось в Рэне взрослым и зрелым. На вид он казался тринадцатилетним, не более, задумчивым мальчиком с симпатичными черными кудряшками и полными, редко улыбающимися губами. Если не встречаться с ним взглядом — наивный, милый ребенок. Однако этот ребенок любил смерть, темноту и долгие, непонятные остальным виссавийцам ритуалы с другими хранителями смерти.

— Я бы все же советовал обратить внимание... — взгляд хранителя красноречиво скользнул к балдахину.

— Миранис не может быть наследником Виссавии, — живо ответил Арам, отводя взгляд от Рэна. — Это было бы слишком даже для богов.

— Но ведь есть еще и его телохранители...

— Не сходи с ума. Виссавия бы никогда не позволила привязки между своим наследником и наследником кассийского принца. Тем более, что к телохранителям ты и наши люди даже близко подойти не могут...

— Но есть кое-что очень интересное, — задумчиво протянул Рэн, глядя на Мираниса и застывшие за его спиной фигуры.

— Ты теряешь время, Рэн, а время сейчас дорого. Я позволю тебе подумать над загадкой телохранителей принца, если ты найдешь нам наследника...

— Их слишком много, помеченных дыханием их бога смерти, — вздохнув, Рэн пронзил взглядом веселящихся придворных. — Даже помощь целителей многих из них не спасает. Они так любят своего бога смерти, так к нему стремятся. Или же ему помогают. Они травят себя, потому что устали жить, они травят других, потому что хотят жить лучше. Они рискуют на дуэлях, ломают себе шеи, падая с лестниц или с лошадей. Все время спешат... Зачем и куда?

— Ты опять за свое, — оборвал его Арам.

— Прости. Кассийцы столь интересный народ. Надо будет выбраться как-нибудь за границы клана вместе с целителями.

— Поговорим об этом позднее...

— Ты тоже спешишь...

Арам почувствовал головную боль.

— Вождь начинает терять терпение. Ты знаешь, что от тебя требуется, так будь добр...

— Мы проверили уже почти всех, — перешел, наконец-то, к делу Рэн. — А сейчас я бы хотел заняться этим...

Рэн показал взглядом на светловолосого, стройного кассийца, стоявшего у колонны рядом с хорошенькой арханой.

— Арман...

— Мне показалось, или я почувствовал в твоем голосе больше презрения, чем обычно...

— Он спит с женой собственного брата.

— А тебе какое дело?

— Мне жаль целителя судеб, — ответил Арам. — Он будет страдать и из-за брата, и из-за своей женщины.

— Тебе жаль кассийца? — зло усмехнулся Рэн. — Не поверю.

— Эррэмиэль очень своеобразный человек... — задумчиво ответил Арам. — Его слова... попадают душу... а он этого даже не замечает. Никогда не видел столь сильного дара... и никогда не... Однако, продолжай проверять. И не теряй времени на Армана. Не думаю, что наш наследник так низок, чтобы наставлять рога собственному брату. Арман вскоре умрет? Я даже рад.

— Как скажешь советник, — Рэн поклонился Араму, а сам уже посылал приказ ожидавшему брату: "Приглядись к этому светловолосому оборотню... проверь Армана".

Улыбаясь, он сбежал по лестнице, погружаясь в толпу кассийских придворных... их неосознанная жажда смерти его забавляла. Он любил таких... рисковых.

Но в то же время он мечтал поскорее вернуться в свой замок, в полумрак, тишину и шорох послушных страниц под пальцами. В те книги не осмеливались заглянуть ни хранители дара, ни хранители знаний. Они боялись. Рэн? Рэн любил вкус опасности. И не любил, когда его отвлекали. Потому и надеялся найти наследника как можно скорее. И не собирался слушать возражения Арама, что "наследник не мог".

Наследник такой же человек, как и все остальные. Он все мог. Тем более, архана была молода и красива, Арман, по глазам видно — влюблен по уши. А мужчины частенько делают глупости из-за прекрасного пола. Да и неизвестно никому, какие на самом деле отношения между целителем судеб и его братом. В высшем свете Кассии, судя по тому, что Рэн наблюдал, семейные привязанности не значат так многое, как в Виссавии.

"Загадка телохранителей" его волнует не особо. Если Арам не хочет знать, что облако над его любимым целителем судеб внезапно пропало, это дело советника. Рэн точно уж вмешиваться не станет.

Дериан отошел в тень колонны. Он устал. Рэн, которому не терпелось вернуться в замок, тиранил его по полной, заставляя проверять все новых и новых кассийцев. При этом братишка категорически отказался от сотрудничества с другими целителями:

— Я не смогу с ними договориться. Даже больше — я не хочу с ними договариваться. Целители и смерть это два извечных противника, которые никогда не будут жить в мире. Я же слуга смерти.

— Но я тоже целитель, — пытался возразить Дериан.

— И мой брат, — ответил Рэн. — Потому работать будем в паре.

Дериана перспектива работать с Рэном явно не нравилась, но выхода не было — пришлось согласиться. Против приказа советника вождя особо не попрешь. А Араму приспичило доверить поиск наследника именно Рэну... а так же дать хранителю смерти право самому выбрать себе помощника. Рэн и выбрал.

Проверять гостей надо было крайне деликатно, чтобы не спугнуть наследника. Подозреваемых становилось все меньше. Но все равно — слишком много.

Дериан, по приказу Рэна, обратил более пристальное внимание на молодого мужчину с необычно светлыми для кассийца волосами. На этот раз выбор брата Дериану не понравился: кассиец явно был оборотнем. Только время на него терять. А времени совсем мало. Сил же на то, чтобы проверять дальше, у Дериана почти не осталось. Скоро хочешь не хочешь, а придется уйти в опочивальню, иначе целитель падет прямо в зале. А если Дериан уйдет, Рэн обязательно с кем-нибудь, да поцапается. Младший братишка просто жить не мог без неприятностей.

"Может, не стоит?" — осмелился-таки возразить Дериан Рэну, украдкой наблюдая за Арманом.

"Я сказал проверь..."

"Разве может лариец быть наследником?"

"А разве может им быть кассиец?" — резонно парировал Рэн.

— Может, хватит сопротивляться? — Рэн появился неожиданно. Застыв в тени рядом с братом, он внимательно посмотрел на увлеченного разговором со спутницей Армана. — Проверим и забудем.

— Почему сейчас забыть не можем?

— Потому что... — Рэн наклонился к Дериану. — У меня странное предчувствие.

Не то, что Дериан особо верил в предчувствия брата, но спорить ему надоело. Действительно, только силы тратить. Сейчас они проверят оборотня, убедятся, что это не наследник и спокойненько продолжат поиски дальше. Хотя с Рэном покоя не видать, как собственных ушей. Он сам по себе ходячее бедствие.

Дериан оценивающе окинув тонкую фигурку стоявшей рядом с Арманом девушки. Неплоха, чего не скажешь о большинстве их "красавиц" — широкоскулые, усыпанные драгоценностями, и пахнет от них... неприятно, неестественно. А это девушка иная — похожая на экзотический цветок. Нежная и ранимая. Хватило легкий порыва силы Дериана, коснувшийся ее кудрей, а она уже побледнела.

— Какой хорошенький мальчик! — воскликнула рядом толстая дама и осеклась, когда Рэн поднял на нее невозмутимый взгляд. А взгляда Рэна даже вождь не всегда выдерживал, что там говорить о слабой кассийке.

— Простите, — мило улыбнулся Дериан побледневшей архане.

— Не пугай гостей, — прошипел он на ухо брату, оттаскивая Рэна от ошеломленной дамы. — Иначе Арам тебе голову оторвет. И работать мне не мешай, если хочешь побыстрее вернуться к своим книгам.

Подействовало. Рэн прошептал:

— Живее давай, отвлекать больше не буду, — и опустил глаза в пол.

Дериан чуть усилил головокружение Аланны. Девушка побледнела и покачнулась, подняв правую руку к виску.

"Мне дурно, — прочитал по ее губам виссавиец. — Арман, я прошу тебя... давай выйдем..."

Арман немедленно схватил девушку за руку и потянул ее к высоким дверям в глубине залы. Дериан хотел последовать за ними, как вдруг рядом кто-то вскрикнул, и Дериан еще успел обернуться и поймать упавшую в обморок молоденькую архану.

— Я не хотел! — виновато сказал Рэн, — она сама меня зацепила.

— О богиня! — Дериан поднял девушку на руки и понес ее к боковой лестнице. У самых дверей его выручил другой целитель, а Дериан повернулся к Рэну и сказал:

— Армана мы упустили. Ищи себе другого.

— Нет, — в голосе брата послышалось знакомое упрямство. — Сначала проверим Армана.

— Мы можем искать целую ночь...

— Будем искать столько, сколько понадобится. Или других я тебе не покажу.

Дериан вздохнул. Вот оно, знаменитое безрассудство брата. И теперь что хочешь, то и делай, а Армана ему преподнеси на блюдечке. И дело уже даже не в оборотне, а в светившимся в глазах Рэна азарте. Рэн никогда не упускал своей жертвы, а Арман, увы, уже был для него жертвой.

— Пойду с тобой, — заявил Рэн.

Дериан не возражал. Сказать по правде, он уже так устал, что на возражения сил не хватало. Поспешно они вышли на улицу, сбежали по ступенькам, и Рэн, шагнув в тень черемухи, тихонько ухнул. Дериан вздрогнул. Он не любил ночных птиц. Еще менее он любил хищников, от которых пахло кровью и насильственной смертью.

Но Рэн был другой. Рэн обернул руку плащом и позволил опуститься на нее любимцу-сычу. Птица сложила широкие крылья, и Рэн, мило улыбнувшись, почесал ее белую, с бурым продольным рисунком, грудку.

— Хватит этих нежностей! — не выдержал Дериан.

Рэн усмехнулся, заглянул в круглые, поблескивающие в полумраке глаза птицы, и Дериан был уверен, что взгляд брата стал черным, испуская зловещее сияние.

Дериан не любил, когда Рэн использовал свою силу. В эти мгновения, как и сейчас, грудь пронзала стрела холода. Казалось, что еще немного, и все живое вокруг превратиться в черный лед и, повинуясь приказу Рэна, разлетится на тысячу осколков, покрывая землю блестящими, черными кристаллами. Рэн любил черный цвет. Рэн любил смерть.

Птица издала гортанный звук и, взмахнув крыльями, взмыла в небо. На душе Дериана внезапно потеплело. Стало легче дышать.

— И что теперь?

— А теперь подождем, — спокойно ответил Рэн. — А ты постараешься немного отдохнуть.

Ожидали они недолго — Дериану показалось, что он только что опустился на траву и закрыл глаза, провалившись в тяжелый, без сновидений сон. Когда он проснулся половинчатая луна чуточку сдвинулась к верхушкам деревьев, а Рэн сидел рядом на корточках, касаясь плеча брата холодной, как лед, ладонью.

— Мы нашли их, — усмехнулся Рэн.

— И все же... не теряем ли мы время?

Рэн лишь пожал плечами, поднимаясь. Раздалось рядом хлопанье крыльев и сыч уселся на милостиво протянутую руку хранителя.

— Любишь ты зверюшек, — прошептал Дериан.

— Не-е-е-е, — протянул Рэн. — Я люблю опасных зверюшек, как, говорят, и телохранитель наследного принца... зеленый Тисмен.

— Зеленый Тисмен любит всех зверюшек, а ты — только некоторых, — Дериан шагнул вслед за Рэном в лесную темноту. Птица взмыла с руки хранителя смерти, бесшумной тенью проносясь по ночному лесу где-то в пределах видимости. Рэн шел за нею, увлекая за собой брата.

Хранитель смерти чувствовал себя в темноте как дома.

Дериану, любившему день и свет, приходилось тяжелее: то и дело он натыкался на какие-то коряги, кротовые холмики и вырытые кем-то и зачем-то ямы, рискуя сломать себе ногу. Спотыкнувшись в очередной раз, Дериан выругался и потратил немного драгоценных сил на ночное зрение. Идти стало гораздо легче.

Вскоре под ногами их зашелестела прошлогодняя листва — Дериан и Рэн вошли под тень столь любимого их вождем букового леса. Сыч летел чуть впереди, указывая направление, и внезапно вспорхнул на низкий, толстый сук и замер у самого ствола уродливым наростом.

"Не шуми, они тут, — Рэн вновь перешел на внутренний диалог, увлекая брата за толстый ствол бука. — Смотри!"

Дериан посмотрел и тотчас почувствовал, как щеки его залило жаром. Видимо, Аланне стало гораздо лучше. Видимо, Арман времени не терял.

"Мы же не будем подглядывать?" — спросил целитель.

"Подглядывать? А что я там не видел? — съехидничал Рэн. — Чего нервничаешь-то? Они только разогреваются."

Дериан вновь осторожно выглянул из-за ствола дерева. Впрочем, осторожность была излишней: парочка так сильно увлекалась друг другом, что вспыхни посреди ночи день, а и то не заметит.

Арман страстно целовал Аланну, прижимая ее к стволу бука. Пальцы юноши начали проворно мять дорогую юбку, собирая ее в складки, пытаясь добраться до подола. Прижавшись к девушке сильнее, он принялся целовать обнаженную шею, что-то шепча любимой на ухо, вплел тонкие пальцы в уже распущенные по плечам волосы кассийки, и девушка тихо застонала, откинув назад голову и показывая изящный изгиб тонкой шеи.

И все же хороша эта кассийка.

"Будешь на них смотреть, или делом займемся? — опять съехидничал Рэн. — Не, я конечно, не против еще подождать... но ты, кажется, спешил?"

Дериан вздохнул глубоко и мысленно обыскал пространство вокруг парочки. Ему повезло... и не повезло одновременно. Преодолев отвращение и тошноту от окутывающей насекомое ауры смерти, Дериан отдал приказ. Насекомое сопротивлялось недолго... и на некоторое время они с магом стали единым целым.

Ему не хотелось выползать из уютной норы, оставлять с такой любовью сплетенную паутину, но гнал вперед чужой приказ. Ползти по стволу дерева было тяжело и страшно — лапки так и норовили соскользнуть, и паук с удовольствием был бы осторожнее, бежал бы медленнее, но чужая воля гнала его вперед.

"Заберись ей на кожу".

Кожа... что такое кожа?

"Мягкое, живое, пахнущее кровью, — подсказывал голос. — Ищи... ищи..."

Паук искал. Он чувствовал, что если выполнит приказ, то его оставят в покое, позволят вернуться в любимую нору, покачаться на любимой паутине, терпеливо ожидая жертву. Он не любил вылезать наружу. Он не любил ветер, что скидывал его со ствола, он не любил спешки.

Голос внутри спешил. Он приказывал. Он заставлял паука переставлять лапки быстрее, стремясь поскорее добраться до этого "мягкого и живого".

Порыв ветра пришел неожиданно. Паук не удержался и полетел вниз, повиснув на тонкой, липкой паутине.

"Еще раз!" — настаивал голос.

Ветерок качнул паутинку и бросил паука на что-то мягкое, шелковистое. Ткань, подсказал голос. Паук не хотел знать, что это такое. Он был голоден. Он мечтал вернуться к вкусной, уже наверняка созревшей для пищи мухи, которая попалась вчера в его сети. Он устал и вовсе не хотел выполнять чьи-то приказы, но чужая воля была сильнее.

Ползти оказалось гораздо легче, и паук усердно заработал лапками, подбираясь ближе к чему-то, от чего пахло горячей кровью...

"Быстрей!" — подгонял голос.

"Это "кожа"?" — спросил паук.

"Все равно, жаль!"

Дериан дернулся, разрывая нить между ним и пауком. В голове вспыхнуло болью. Где-то вдалеке вскрикнула девушка.

— Молодец! — усмехнулся Рэн.

Укус паука, ядовитость которого увеличила во много раз магия, был болезненным и смертельным, если не вмешаться вовремя. Дериан об этом великолепно знал, но помогать Аланне не спешил. Он просто наблюдал. Арман отпрянул от девушки и спросил:

— Что?

— Меня что-то кольнуло... тут... Жжет...

— Где?

— Шея... жжет как! Больно!

Дериана который раз за этот день душила совесть. Он привык исцелять боль, а не причинять ее. Неосознанно целитель шагнул к парочке, стремясь поскорее закончить мучительную для всех "проверку", но Рэн схватил его за запястье, удерживая. Дериан обернулся. Глаза брата поблескивали в полумраке интересом, на губах появилась странная, довольная улыбка:

— Смотри, — прошептал Рэн.

Дериан превозмог все еще не утихшую после связи с пауком боль и посмотрел на Армана.

Оборотень и в самом деле вел себя странно. Вместо того, чтобы, как и другие проверяемые этим вечером кассийцы, суетиться и звать на помощь, он оставался столь же спокойным, мягко касаясь шеи Аланны кончиками пальцев.

— Сейчас, сейчас, — шептал он. Дериан знал, что видел кассиец — разрастающуюся на глазах опухоль. Если ничего не сделать, то Аланна скоро перестанет дышать.

Ладонь Армана вдруг накрыла шею девушки. Дериан даже дышать забыл. Он смотрел и не верил в то, что видел: с пальцев оборотня шел знакомый до боли зеленоватый свет.

— Я знал, — усмехнулся Рэн. — Смотри, твоей красавице ведь даже не больно...

— Может, это не он... если мы ошибаемся...

— Он... магия кассийцев испускает синее сияние. Этот лечит, как и мы... нет, гораздо лучше нас.

Девушка закрыла глаза и облегченно вздохнула, а Рэн вновь удержал Дериана, что чуть было не бросился перед оборотнем на колени:

— Забыл? Мы не должны ему показывать, что его нашли. Но я рад...

— Чему ты рад? — выдохнул Дериан.

— Будущий вождь мне нравится все больше и больше... пожалуй, древние книги подождут. Впервые не хочу я кого-то отдавать своей подружке смерти.

— Вот и все, моя хорошая, — усмехнулся Арман, поднимая девушку на руки. — А теперь продолжим? Но лучше в спальне... м? Там нет всякой дряни.

— А свадьба?

— Какая свадьба?

Флейта в руках молодого мальчишки-виссавийца умолкла. Калинка тихонько вздохнула, и Мир понял, что она давно уже устала от этих празднеств.

Вождь внезапно улыбнулся так лучезарно, что Миранис вздрогнул:

— Что-то случилось?

— Ничего особенного, — задумчиво ответил Элизар. — Я просто только что получил еще один свадебный подарок.

"Самый важный для меня. Попался, мой мальчик."

Глава 14. Прощание

Празднества начались и закончились. Опустилась над кланом Виссавии теплая, ласковая ночь.

Рэми поцеловал Аланну и, осторожно, стараясь не разбудить девушку, поднялся с кровати. Он и сам удивился, как легко перенес вынужденную разлуку с Миранисом — а ведь когда-то воображал, что их связь крепче. Но и Виссавию Рэми покидал без лишнего сожаления. На самом деле он уже был мыслями дома, в замке повелителя, с учителем, которому надо рассказать так многое. И спросить так о многом.

Телохранители не очень-то скоры до ответов. Вирес, ироничный и холодный, был гораздо разговорчивее. Гораздо терпеливее. И гораздо понятливее.

Рэми не смог бы жить в Виссавии. Вечное благополучие раздражает. Без дежурств у принца тут стало вдруг невыносимо скучно. Не спасало даже общество Аланны. Телохранитель любил свою невесту, но чего-то все же не хватало.

Чувства опасности?

Или... Мира...

В ночь перед отъездом Рэми долго не мог заснуть. Сидел на подоконнике, подпирал спиной стену и смотрел, как поднимается над лесом половинчатая луна.

Завтра они вернутся в Кассию. Завтра он вернется к Миранису. Что скажет ему принц? Оттолкнет или сделает вид, что ничего не случилось? Рэми, сказать по правде, было все равно... Его место рядом с наследным принцем Кассии, и даже вождь Виссавии не убедит его в обратном.

— Иди спать, душа моя, — позвала Аланна. Рэми вздохнул и слез с подоконника.

Вождь никого и ни в чем не собирался убеждать. Так же, как и Рэми, он не спал. Оставив утомленную ласками молодую жену, он вышел из замка. Как в детстве забрался на растущий последи леса столетний дуб, оперся спиной о ствол и долго смотрел на рассыпавшиеся по ночному небу звезды... молясь Виссавии, чтобы наследник его простил.

Потому что если Арман не хочет сам остаться в Виссавии, то его придется оставить силой.

Не мог уснуть и Миранис. Возможно, завтра он умрет. Странно, но мысль, еще недавно вызывавшая страх, сегодня уже не пугала. Сколько можно бояться? Миранис больше не мог. Если суждено ему умереть, но лучше уж скоро, потому как ожидание смерти хуже ее самой...

Зачем он, дурак, пошел к Нише? Зачем уговаривал ее, упрашивал, хоть и говорила прорицательница:

— Думаешь, станешь счастливее, когда узнаешь свое будущее? Я в этом сомневаюсь. Иногда лучше не знать.

"Иногда лучше не знать," — выдохнул Мир, повернувшись на другой бок и напоровшись на взгляд Лии.

— Не знать "что"? — настороженно спросила девушка.

— Спи, родная, — ответил Миранис, моля богов только об одном — успеть перед смертью провести церемонию. Его сын должен быть законным наследником, иначе Лие придется несладко. Хотя ей все равно придется несладко.

Лия уткнулась в плечо принца носом и засопела ему в сорочку... Даже не подозревая, что это может быть их последней ночью вместе.

Сегодня в Кассию выехал гонец, который приготовит все для завтрашней церемонии. Завтра Лия станет женой наследного принца Кассии.

Если Миранис доживет.

А если нет?

— Тебя что-то тревожит? — спросила Рина, прижимаясь к теплому боку Армана и положив голову ему на плечо. Она упорно заглядывала в глаза любимому: привычка виссавийцев смотреть в глаза Армана часто раздражала, но не в случае Рины. В Рине он любил все: и ее внимательный, пронзающий до самой глубины, взгляд, и ее шаловливо вздернутый носик, и даже ее любопытство:

— Думаешь о ней? — спросила вдруг девушка.

— О ком, о ней? — не понял Арман.

— Об Аланне, невесте своего брата. Женщине, с которой ты провел предыдущие ночи...

Арман вздрогнул.

— Ты не понимаешь... — прошептал он.

— Я не хочу понимать... — ответила Рина, прижимаясь к нему. — Прошу... не уходи! Сегодня забудь о ней, прошу. Только сегодня... будь лишь моим...

Арман мягко провел по волосам Рины, сдерживая рвущуюся наружу боль и обиду. Рэми... неужели ты не с силах был эти несколько дней сдержаться? Неужели не мог не ранить Рину? И Арман ничего не мог сделать... он не имел право ни выдать брата, ни предать доверие принца.

"Никто не должен знать о подмене, — приказал Миранис. — Слышишь, никто! Пока мы не вернемся в Кассию — ты мой телохранитель, а Рэми — глава Северного рода. Я отпущу тебя к Рине, но помни... ты должен быть предельно осторожным."

— Я буду твоим, — прошептал Арман в волосы Рины. — Этой ночью я думаю только о тебе, клянусь... и больше ни о ком...

— Верю.

— Ты наверное знаешь? — спросил внезапно Арман. — Что я...

— Что ты оборотень?

Арман кивнул.

— Знаю. Мы это видим сразу. Но оборотни-ларийцы не опасны...

— В Кассии это не всегда понимают, — ответил Арман, перебирая пальцами ее темные, густые волосы.

— Оставайся здесь.

— Не могу, — Арман не стал рассказывать Рине о Лие, о ее ребенке, о беспокойстве Мираниса, о предсказании Ниши. Он понимал принца, понимал и как человека, и как сына повелителя, и не хотел, не имел права, оставить ни его, ни его ребенка. — У каждого у нас есть свои обязательства. Я свои не могу не выполнить...

— Ты лариец. Почему ты оказался в Кассии?

— Мой отец приехал в свите Львины, матери Мираниса, и так понравился тогдашнему повелителю, что стал главой Северного рода...

— Теперь я знаю, в кого ты у меня такой обаяшка, — усмехнулась Рина, касаясь губами его груди.

— Рина... — Арман, вздрогнул, когда губы ее опустились ниже.

— Не говори ничего, — ответила девушка. — Это наша последняя ночь. Приезжай еще, любовь моя, и мы попробуем, когда ты превратишься в зверя...

— Рина, я не могу превращаться в зверя...

— В Кассии не можешь. Здесь ты можешь все!

Предрассветное время самое тихое. Вождь тенью скользнул в замок Арама, безошибочно нашел нужную ему спальню и, бесшумно открыв дверь, осторожно зашел внутрь.

Наследник спал, разметавшись на шелковых простынях. Золотые волосы его, подаренные на время хранительницей, рассыпались по подушке, тонкие губы вытянулись в улыбку, руки прижимали в груди женщину. Может, даже любимую, вождь не знал. Сейчас он не хотел этого знать.

Он мягко коснулся лба женщины, погружая ее в более глубокий, уже беспробудный сон. Им не нужны свидетели. Все должно пройти тихо и незаметно. Вождь осторожно толкнул обнаженное плечо наследника.

Арман проснулся сразу. Взгляд его, поначалу мутный, быстро наполнялся смыслом и удивлением. Но не страхом. Мальчишка вскочил с кровати, прикрыл спящую женщину одеялом, скрывая ее наготу, а сам быстро натянул тунику, не забывая при этом поклониться нежданному гостю. Великолепно играет. Неплохо держит себя в руках. И щиты его крепкие, хозяина не предают. Хорошо его вышколил кассийский двор.

— Рад видеть вас в своих покоях, Элизар, — сказал Арман.

— Очень сомневаюсь, что ты рад, наследник, — тихо ответил вождь. — Но у меня нет другого выхода.

Часть третья. Наследник

Глава 1. Узник

Рэн не поверил, когда услышал приказ вождя немедленно явиться в замок Арама, да так, чтобы гости его ни в коем случае не заметили. И явиться не куда-нибудь, а в покои самого наследника.

Когда Рэн выполнил приказ и осторожно выскользнул из перехода, он удивился еще больше — не одного его позвали. Был здесь и занудный братец. Так же удивленный, как и Рэн, он уже кланялся вождю, который и Дериана, и его братца в упор не видел. Элизар смотрел только на бледневшего, отходящего к стенке Армана.

Наследник пришел в себя достаточно быстро. Он поклонился вождю и притворялся удивленным, (неплохо, кстати, претворялся, Рэн ему даже почти поверил), но в то же время не мог скрыть дерзости в остром, как заточенная сталь взгляде.

Такого так запросто не сломаешь, понял сразу же Рэн. Мальчик явно свободолюбив и горд до безумия, вождю с ним придется несладко. Впрочем, разве может быть слабым вождь Виссавии?

Наверное, может, но лучше не надо. Рэну вот точно не надо.

— Чему обязан столь позднему визиту? — холодно спросил Арман. — И почему вы меня называете наследником? Я уже давно являюсь главой северного рода и достиг вершины того, чего могу достигнуть.

В черных глазах Элизара заплескался гнев, и Рэн очень серьезно начал опасаться за наследника. Вождь привык к абсолютному подчинению, мальчишка же, над котором сгустилось черное облако, упрям, неразумен и сейчас опасен сам для себя. Смертельно опасен. Одно слово Элизара, и непомерная гордость наследника рухнет в грудах. Потому что Арман может сопротивляться сколько угодно, но даже с его непомерной, распирающей щиты силой, он против вождя никто.

Однако Элизар не сказал не слова. Его выразительные глаза вдруг зажглись стальным блеском, а губы вытянулись в знакомую, несколько игривую улыбку. Рэн знал это выражение лица вождя и выдохнул с облегчением. Элизар более не гневался на наследника. Он воспринимал стоявшего перед ним мальчишку как твердый орешек, который сложно раскусить, но скрытая под скорлупой сердцевина, несомненно, будет стоить всех усилий.

Рэн улыбнулся, приготовившись к занятному зрелищу. Сейчас кого-то будут воспитывать. И жестко воспитывать. Элизар никогда не славился мягким характером, и с ослушниками, до своего окончательного безумства, справлялся очень даже ловко.

А ослушников среди свободолюбивых магов всегда хватало. За неповиновение вождю жители клана платили сначала болью, а потом смертью. А вождь не любил терять гордых магов понапрасну. Потому давно уже научился действовать иначе, не оставляя им права на отказ.

Элизар шагнул вперед, и ладонь его впилась в шею изумленного мальчишки. Арман даже пошевелиться не успел, как оказался вжатым в стену. Он пытался вырваться, схватил руку вождя, стараясь оторвать ее от шеи, но безрезультатно.

Глаза мальчишки сначала зажглись гневом, потом заполыхали синим. Он явно намеревался использовать магию.

— Даже не думай, — тихо прошептал вождь.

Черный взгляд Элизара вспыхнул серебром. Душа Рэна запела. Вождь редко использовал свою силу, но когда использовал, ее чувствовал каждый виссавиец.

Арман вот, хоть и не виссавиец, а тоже почувствовал. Рэн выдохнул с облегчением — он не ошибся, перед ним и в самом деле тот, кто должен будет стать вождем несмотря на татуировки на запястьях.

Арман сглотнул, руки его вдруг опустились, безвольно упав вдоль тела, и мальчишка откинул голову, явно понимая, что против вождя ему не совладать. Или просто делал вид, что не понимал, за этого мальчишку-кассийца не берись.

— Вот и молодец... — тихо сказал вождь, наклоняясь к Арману. — Твоя душа все еще бунтует, но твое тело подчиняется мне... ты же знаешь? Правда? Чувствуешь...

Арман дернулся, вновь сделав безумную попытку освободиться. Вновь безрезультатно. Рэну его даже стало жаль, но в то же время непонятное упрямство наследника раздражало. Такое ощущение, что ему предлагали стать убийцей, а не вождем Виссавии.

— Очень прошу, наследник, позови своего хариба... — приказал вождь.

Просит, не приказывает. Просьбе, даже если это просьба вождя можно отказать. Наследник, видимо, и собирался. Лицо его напряглось, между бровями пролегла глубокая морщинка. Он явно хотел что-то сказать, но губы его лишь бесшумно шевелились, не испуская ни слова.

— Ты не можешь мне отказать, — прошептал Элизар. — Да и зачем? Просто позови своего хариба. Не заставляй моих людей искать его в замке. Там достать Нара будет сложнее, но все же его достанут. А когда достанут не будут столь милостивы, как тут.

Арман слегка расслабился, сдаваясь. Рэн плавно развернулся: за его спиной бесшумно отворилась дверь и внутрь скользнула фигура, завернутая в плащ. Увидев вождя и Армана, фигура вскрикнула и бросилась к Элизару, но Рэн был быстрее. Он перехватил руку с кинжалом, и не церемонясь, врезал слуге по шее ребром ладони, подловив падающее тело еще в воздухе. Им не нужен был шум.

Наследник вздрогнул, посмотрел на Рэна ненавидящим, полным ужаса взглядом. Было видно, что он беспокоился, но не за себя, а за своего слугу. За юношу, над которым немедленно склонился Дериан.

— Надеюсь, что он жив, — заметил вождь.

— Я не дурак карать смертью за верность, — ответил Рэн. — Полежит слегка и вскоре очнется.

— Кажется, ты его разозлил! — усмехнулся вождь, мигом забывая о харибе и вспоминая о наследнике.

Узник рванулся в руках вождя, но глаза Элизара вновь заполыхали серебром. Арман побледнел, на его лбу выступили капельки пота, а в глазах, вместо гнева заплясало отчаяние.

— Думал, что ты так просто уйдешь? Даже не мечтай...

Мальчишка захрипел.

— А теперь прими свой настоящий облик, — прошипел вождь. — Немедленно.

Чужая личина сползала с Армана, как сделанный мелом рисунок с мокнущего под дождем камня. Потемнели до черноты и слегка завились недавно светлые волосы, приняла золотистый оттенок белоснежная кожа. Округлилось лицо, опухли губы, затуманились уже не голубые, а почти черные глаза. Фигура наследника вдруг будто истощилась, стала более изящной, гибкой, почти хрупкой, более подходящей виссавийцу, чем кассийцу.

Тонкая кость, аристократическая красота, и в то же время чувствующийся внутри стальной стержень. Таким Арман Рэну нравился гораздо больше.

И в то же время... Рэн вздрогнул. Ему показалось на мгновение, что перед вождем стоит его сын, так сильно изменившийся наследник стал похож на Элизара.

— О милостивая богиня! — выдохнул рядом Дериан.

— Так-то лучше, — уже почти мягко улыбнулся Элизар. — А теперь спи.

Арман ненавидяще посмотрел на вождя и глаза его вдруг затуманились. Элизар отпустил наследника. Юноша сполз по стенке и сел у ног вождя на полу, опустив голову. Черные волосы упали ему на грудь, закрывая лицо. Рэн почувствовал, что может дышать.

— Арам!

— Да, вождь! — откликнулся за спиной Рэна невозмутимый советник.

— Перенесешь наследника в свои покои, там его никто не потревожит. Ни моя жена, ни моя сестра не должны его видеть.

— Поставить возле него охрану?

— Бесполезно. Вы с ним все равно без меня не справитесь. Да и спать он будет до тех пор, пока я сам его не разбужу. А ты...

Вождь повернулся к Дериану:

— Сыграешь завтра Армана. Никто не должен догадаться, что наследник остался в Виссавии.

— Да вождь!

— Рэн поедет с тобой... как твой хариб.

Рэн хотел возмутиться, но вовремя наткнулся на взгляд Дериана и прикусил губу. Но вождь и так все понял, улыбнулся вдруг и сказал:

— Рэн, не ты ли недавно рвался в Кассию? Или я что-то неправильно понял?

— Да вождь... но не в качестве слуги...

— Хариб это не совсем слуга. Ты должен подчиняться исключительно Дериану, остальных можешь даже не замечать. И еще... Рэн... Дериан всегда на виду, в то время, как слуги могут заходить и выходить когда им вздумается. И в городе они незаметны. А разве не это тебе нужно?

— Да, мой вождь. — Рэну сразу же стало легче.

— И еще... У меня к тебе задание, Рэн. Арам расскажет тебе, как найти в столице нашего давнего друга. Через него ты свяжешься с цехом наемников и... — Элизар дал Рэну увесистый мешочек, — пусть они узнают все об Армане, главе Северного рода. Все, что им удастся найти. А ты запомнишь каждое слово, и мне доложишь.

— Да, мой вождь. Позволишь ли мне спросить?

— Позволяю.

— Почему я?

— Потому что Арам нужен мне здесь. Потому что ты умен и талантлив, Рэн. Мне такие советники не подойдут, зато, думаю, ты отлично поладишь с моим наследником.

Рэн нервно вздохнул.

— Потому ты должен знать как можно больше о будущем вожде, которому ты будешь вскорости служить.

— Мой вождь...

— И ты меня жалеешь Рэн? — усмехнулся Элизар. — Неужто и ты, хранитель смерти, не понимаешь, что этого нельзя избежать?

— Понимаю... — выдохнул Рэн. — Но могу ли я смириться...

— Можешь.

Виссавия прощалась с гостями ярким солнышком и неожиданно теплой улыбкой вождя. Элизар обнял Мираниса, а на глазах Калинки, наполненных счастьем, все же на миг появились слезы:

— Только не вздумай плакать, сестренка, — усмехнулся принц, в последний раз обнимая норовистую родственницу. — Теперь твой дом здесь.

— Мы всегда рады тебя видеть, — сказал вождь, хотя и он, и Миранис, знали, что это не совсем правда.

Это всего лишь красивые слова для свиты, для собравшихся вокруг виссавийцев, это всего лишь прощание и желание оставить после себя светлые воспоминания.

А потом они разойдутся и запомнят о существовании друг друга.

Такова уж жизнь. В ней каждый свои проблемы решает сам.

Миранис в последний раз посмотрел на Калинку, на мгновение вдруг захотев, чтобы на ее месте была Лия. Так же вот в безопасности, в уверенности в завтрашнем дне, в окружении правильных и верных виссавийцев, счастливой.

Нет, Лия определенно с Миранисом счастлива, он это чувствовал, но надолго ли? И как преодолеть это чувство беспомощности, невозможности защитить любимую женщину от боли и страданий?

Будет ведь страдать. И уже скоро.

И он ничего с этим поделать не может.

И ее правильный, жертвенный братишка, что идет где-то там, в свите виссавийцев, тоже не может. Все эти дни Миранис сдерживался, чтобы не послать за ним хариба... и даже послал. С приказом посмотреть, где сейчас пропадает его телохранитель. А когда узнал — где, решил не мешать. Всем им отмерено слишком мало времени, чтобы его тратить на пустые разговоры. Чем еще они могут занять друг друга, как не очередным выяснением отношений?

О да, Рэми любил поговорить.

Миранис — устал.

Вождь с неожиданным даже для него самого сожалением смотрел, как фигура принца исчезает в переходе.

— Тень смерти висит над наследным принцем Кассии, — вспомнил он так некстати слова старшего хранителя смерти.

— В силах ли мы что-то сделать?

— Ты же знаешь, что нет, — ответил тогда хранитель. — Знаешь, что как бы мы не старались предотвратить смерть, она придет. И к Миранису, и к...

— Я помню!

Элизар еще долго потом сомневался, сказать ли Миранису правду, и только гораздо позднее понял — Миранис о ней знает. И больше болит душа у наследного принца не за себя, а за его телохранителей.

Элизар его понимал и радовался, что вождь Виссавии уходит один. Очень сложно смириться с близкой смертью, но еще сложнее узнать, что за грань ты заберешь и лучших друзей.

А телохранители были очень близкими друзьями наследного принца. Что же... друзья это тоже подарок богов. У Элизара их не было. Были подчиненные, советники, были послушные воле виссавийцы, но друзья? Те, что могли в лицо сказать неприятную правду? Одернуть, когда это было необходимо? Только брат, старшие сестры, но все они уже ждали Элизара за гранью.

— Есть еще кое-что, мой вождь, — продолжил тогда хранитель смерти. — Над его телохранителями я тоже видел облако, но... слабое. Они еще могут выжить, для них есть надежда, тогда как принц...

Помнится, вождь оборвал доклад хранителя. Есть вещи, в которые он может и должен вмешаться, есть и другие... Дела Кассии, наследного принца и телохранителей его не касаются. Не должны касаться. У него так много собственных хлопот.

Например, наследник, что ожидает в покоях Арама. Остальное неважно.

По знаку вождя взметнулись облачка пыли под босыми ногами танцовщиц. Прощальный подарок виссавийцев гостям. Отразили солнечный свет браслеты, послышалась негромкая музыка. Стройные тела танцовщиц приковывали к себе взгляды арханов, их изящные движения ласкали взоры девушек из свиты Калинки, и один за другим исчезали гости в кляксе перехода.

Прошли мимо вождя и Дериан с Рэном. Элизар усмехнулся про себя. Он не ошибся в выборе. Внимательный целитель отлично играл архана, его наряд был идеален до последней черточки, а сам он преисполнен гордости, столь отличающей от других золотоволосого оборотня.

Метнулся к Арману слегка удивленный взгляд Рины, и Элизару стало жаль сестру. Рина несомненно будет страдать, ведь любит наследник не ее, а светловолосую Аланну, которая вошла в переход вместе с девушками из свиты Калинки.

— Не смей ее трогать, — приказал вчера вождь, когда Дериан, уже принявший облик златоволосого оборотня, улегся в кровать рядом с невестой целителя судеб. — Скорее всего, она очень важна для наследника.

— Я понимаю, — кивнул тогда Дериан.

Элизар усмехнулся... скорее всего... в том-то и беда, что они ничего не знают об Армане. Только их ли в том вина?

Рина горестно вздохнула, когда Дериан скрылся в переходе. Элизар, поддавшись порыву, сжал ее ладонь, поддерживая. Сестра вздрогнула, но руки не вырвала, улыбнулась слабо и ответила вдруг на пожатие.

В их семье больно уж любят этих светловолосых оборотней. Вот и Астрид вышла за такого. И чем это закончилось? Слава Виссавии, Рина все же иная. Она не стремится в Кассию, не хочет уходить из клана, бороться за своего красавчика. А ведь любит. А ведь если бы только захотела...

Элизар не смог бы ее остановить. Силой бы не захотел, по-доброму — она бы не послушалась. Рина ведь его, сказать по правде, даже ненавидит. Собственного брата. Но стоит ли удивляться? Гордые женщины Виссавии, тем более из рода вождя не терпят плетки.

"И у меня нет времени, чтобы ее убедить... Целитель судеб меня изменил..."

Изменил ли?

Или просто позволил на время прийти в себя?

Элизар не знал и вздохнул с облегчением, когда в переходе исчез последний из гостей. Все вернулось на круги своя. Только терзало где-то глубоко внутри неясное предчувствие, будто Элизар что-то делал не так, но и сам не мог понять что.

Спустя мгновение вождь вошел в затемненную спальню, где на широкой кровати под тяжелым, расшитым звездами балдахином спал наследник.

— Как ты и приказывал, вождь, — доложил Арам. — Никто не входил в мои покои. Никто и понятия не имеет, что он остался в Виссавии.

Вождь не слушал. Он сел на кровать, приглядевшись к своему пленнику. Арман принял свой настоящий облик, но его запястьях все так же поблескивали в полумраке синим татуировки, напоминая... он все же кассиец. Не просто кассиец, а высокорожденный, архан. Потом-то и не хотел смириться со своим положением, потому-то и был так горд: как и все они, знал себе цену. Как и все они, выращен быть господином.

А ведь и в самом деле похож на Элизара... не только внешне, но и внутренне. И думает так же, и раздражается из-за того же. Только моложе и упрямее. Когда-то вождь тоже был таким. И когда-то его это погубило...

— Пусть проспит до вечера, — сказал Элизар. — Я чувствую, что он очень устал и раздражен. Отдохнув как следует, наследник будет гораздо сговорчивее. Нам пока некуда спешить. Присмотри за ним, Арам.

— Да, мой вождь. Позвать кого-нибудь, кто в состоянии прочитать знаки на его татуировке?

— Мы и так о нем все знаем. Глава северного рода, старшой дозора в столице... не тревожь его. Потом выясним все остальное.

— Как скажешь.

Элизар вышел из спальни наследника и еще успел заметить, как Арам опустился в кресло у кровати Армана. Советник выглядел озабоченным и уставшим. Вождь чувствовал, что он сомневается... и уже начинает любить этого странного мальчишку, подаренного им Виссавией.

Богиня не теряет времени. Она всем своим детям дает понять, что наследник ее любимый сын... который взойдет на трон клана после смерти Элизара. Только вот... как в этом убедить самого наследника?

Глава 2. Кассия

— Вставай, мой мальчик, — Рэми некоторое время просто лежал на кровати, вслушиваясь в знакомый и незнакомый одновременно голос. Ему казалось, что он знает говорившего, только раньше тот никогда не обращался к Рэми таким тоном... как к очень близкому, любимому человеку. Как к сыну или к младшему брату.

Но у Рэми нет ни отца, ни таких старших братьев.

— Я же знаю, что ты проснулся.

Чужая рука откинула ото лба слипнувшийся от пота локон. Рэми не хотел открывать глаза и просыпаться окончательно. Давно уже он не чувствовал себя так спокойно, давно уже забыл, что такое нормальный, глубокий сон, после которого встаешь полностью отдохнувшим.

— Поднимайся... ты и так проспал слишком долго.

Рэми медленно открыл глаза. Где-то наверху поблескивали в полумраке на темно-синем балдахине вышитые серебром звезды. Широко раскрытые окна пропускали вечернюю свежесть и запах мокрой травы, смешанный с запахом цветов. Рэми некоторое время пытался вспомнить, что это за цветы, но все не мог. Голова отказывалась работать. Мысли текли медленно и лениво. Было хорошо и спокойно вот так лежать, не шевелиться и ни о чем не думать...

Но тревога, до этого едва заметная, вдруг стала грызть изнутри. Рэми вспомнил, наконец-то, что произошло совсем недавно и рывком сев на кровати, с ненавистью посмотрел на стоявшего рядом вождя.

— Вот и проснулся, — в голосе Элизара промелькнула горечь. — Не смотри на меня так, наследник. Ты не оставил мне выбора.

Рэми открыл было рот, чтобы выкрикнуть проклятие, чтобы потребовать вернуть его в Кассию, к Миранису, но вместо звуков горло выдало предательское сипение. Ловя ртом воздух, как рыба выброшенная на берег, Рэми схватился за разрывавшее болью горло, и захрипел, пытаясь выдавить из себя хотя бы слово.

— Бесполезно, — холодно заметил вождь. — Ты опять скажешь какую-то глупость, не так ли, мой мальчик? И потому я запретил тебе говорить.

Рэми поднял на вождя взгляд, стараясь передать ему всю ту ненависть, которую чувствовал в этот момент.

Вождь лишь засмеялся:

— Я думаю, ты изменишь свое отношение. Я дам тебе подумать. А потом, когда ты перестанешь на меня смотреть, как на врага, мы поговорим.

Рэми лишь улыбнулся. Голос... тело его не слушаются? Но есть еще дар... синее море магии, плескавшееся внутри и возможность говорить при помощи магии. Он попытался. Но вождь вновь усмехнулся:

— Сила твоя тоже принадлежит мне. И ты не сможешь ее использовать. Совсем.

"Да чем ты лучше Мираниса? Тот тоже думает, что все знает! Решает за меня!" — кричала душа Рэми, но вождь... вождь не слышал. Да и не слушал.

— Ты свободен. Ты можешь делать все, что тебе угодно, — сказал он, разворачиваясь к двери. — Не пытайся говорить с виссавийцами. Им запрещено к тебе приближаться. Единственный, с кем ты можешь хоть как-то общаться — я.

Рэми вскочил с кровати и бросился к письменному столу. Он начертал на листке бумаги: "Отпусти меня к Миранису, я его телохранитель!". Подбежал к вождю и передал ему записку. Вождь, даже не посмотрев на написанное наследником, смял послание. Бумага вспыхнула в его ладони и пеплом осыпалась на синий ковер.

— Ты еще не образумился, мой мальчик, — сказал Элизар. — По глазам вижу. Когда ты смиришься, когда сам захочешь остаться в Виссавии, мы поговорим. А пока будет лучше, если ты помолчишь. Я не хочу тебя слушать.

"Но я не могу!"

— Ну-ну, не смотри на меня так, — усмехнулся Элизар. — Не трать силы понапрасну, Арман, не надо.

"Я не Арман!"

— Это все бесполезно, — продолжал уговаривать вождь. — Ты останешься в Виссавии навсегда. Прими это, как и свое новое положение.

Рэми сжал кулаки, сдерживая желание врезать дяде по довольно усмехающейся роже. Он не Арман. Проблема в том, что он не Арман! И если Элизар сейчас же не перестанет, Мираниса могут убить, и Рэми ничего не сможет сделать...

— Ты голоден? — Элизар протянул Рэми чашу. — Выпей это.

Рэми выхватил чашу, и что было силы швырнул ее об стену. Темный напиток кляксой разлился по дорогим драпировкам, по синему ковру рассыпались черепки вперемешку с крупными, сложившиеся в рисунок веера каплями. Вождь лишь улыбнулся:

— Значит, не голоден.

"Я не буду ничего есть! Я не буду пить! Я сдохну скорее в этой Виссавии, чем позволю тебе меня сломать! По какому праву ты меня тут держишь! По какому праву за меня решаешь! Да кто ты вообще такой?"

— Думаешь заморить себя голодом? Не получится...

"Это ты так считаешь!"

— Тебе не удастся себе навредить.

"Правда? А это мы еще посмотрим! Я тебе нужен? Ну так попробуй меня остановить!"

Рэми резко развернулся и выбежал из затемненной спальни. Он был еще в замке Арама. Он знал его как своих пять пальцев. Он пронесся по запутанным коридорам, толкнул небольшую, обитую железом дверь и выбежал внутрь округлой, шагов десять в диаметре, башни.

Как сумасшедший, забыв все на свете, он бросился вверх по крутой, винтовой лестнице, рискуя сорваться вниз и сломать себе шею.

Ну сломает, ну и что? Тогда вождю хочешь не хочешь, а придется вернуть его Миранису. Либо отпустить за грань. Рэми уже было все равно.

Он вылез через люк на верх башни и, вскочил на окружающий площадку зубчатый парапет, уставился на волнующееся внизу, быстро погружающееся во тьму древесное море.

Закат. Идеальное время для смерти.

— Прыгай! — раздалось сзади. Рэми вздрогнул. Так просто?

— Ну же? Прыгай!

Рэми грубо толкнули в спину, и, не удержав равновесия, он полетел вниз. Ужас захлестнул его волной. Ветер набивался в горло. Крик застыл на губах. Быстро приближались деревья, и Рэми закрыл глаза, приготовившись к столкновению...

Воздух стал упругим, мягким и ласковым. Почувствовал, что больше не летит, Рэми с удивлением открыл глаза и увидел, что висит на расстоянии локтя от верхушек деревьев. Он даже смог протянуть ладонь и задумчиво пропустить нежные, темно-зеленые листья через пальцы. Что-то ласково развернуло его из горизонтального положения в вертикальное и Рэми завис в воздухе над все так же тревожно шуршащим листвой лесом.

— Я же говорил, что ты не можешь себе навредить, — холодно сказал вождь. — Богиня этого клана тебе не даст. Пока ты в Виссавии, ты не умрешь.

"А тут ты ошибаешься, — вскинул подбородок Рэми. — Если умрет Миранис, то меня не спасет даже Виссавия. А ты, сволочь этакая, силой заставил меня бросить принца одного в Кассии. Хотя есть еще один способ..."

Рэми осторожно проплыл к вождю. Резким движением он выхватил из-за пояса Элизара кинжал и приставил его к горлу любимого дядюшки. Как там говорил Марк? Одно желание убить вождя, и ты сам будешь мертв.

Элизар лишь улыбнулся:

— Ну же, давай!

Рэми нажал на кинжал. Тонкое лезвие надрезало кожу. За белоснежный воротник туники Элизара потекла красная дорожка крови.

— Ну же!

Руки Рэми затряслись. Кинжал выпал из его пальцев. Вождь в воздухе подхватил оружие и, все так же невозмутимо, придержав правой рукой серебряные ножны, левой воткнул в них кинжал.

"Но почему?" — недоумевал Рэми.

— Потому что ты не в силах никого убить вот так, хладнокровно, — холодно ответил вождь. — Иначе бы она тебя не выбрала.

"Но ты убил!"

— Но я убил. И я сильно за то поплатился, потому что в нашей жизни появился ты — человек без роду, без имени.

"У меня есть мой род! Я кассиец!"

— Забудь все, чем и кем ты был в Кассии. Здесь ты мой наследник, Арман. Не больше, но и не меньше.

"Если ты слышишь меня так хорошо, то почему не поймешь? Я не могу тут остаться! Я задохнусь без Мираниса! Я уже задыхаюсь..."

— Вернемся в замок, — сказал Элизар. — Достаточно для тебя на сегодня глупостей.

"Сам иди в свой проклятый замок!" — Рэми в последний раз посмотрел на вождя и, cпустившись на землю, вошел в быстро темнеющий лес. Он уже отчаялся что-то объяснить Элизару.

Рэми не вернется в замок. Они все и всё понимают неправильно. А в лесу каждая травинка знает кто он. Там ничего не надо объяснять. Там не надо чувствовать себя дураком, которого ни с того ни с сего приняли за другого и заставляют играть чужую роль.

И почему Элизар так в него вцепился? Чего ему надо?

Сделать вид, что смирился? И тогда вождь снимет заклятие... Рэми обреченно вздохнул. Как же. Вождь видит его насквозь, такого захочешь, а не обманешь.

"Проклятие!"

Рэми был страшно зол, но на этот раз Виссавия не откликалась на его чувства. Даже этого его временно лишили. Вождь все предусмотрел... идиот!

Вождь был прав, и Рэн понял это очень быстро. Пока Дериан в загородном доме Армана заперся в своих покоях и отбивался от назойливых, многочисленных посетителей, ссылаясь на занятость, Рэн мог спокойно гулять по огромному особняку и наблюдать.

А наблюдать было за чем. Кассийцы оказались народом очень даже забавным. Целители частенько говорили, что люди вне клана испорченны и неприятны. В какой-то степени это было так. Рэн чувствовал, как кассийцев распирали странные, непонятные ему эмоции, чувствовал, как они ненавидели, раздражались, злились по пустякам, как медленно, неосознанно бежали к смерти, травя свое тело крепким вином и жирной, неприятно пахнущей едой, а разум — глупыми, никому ненужными мыслями.

Вот та девушка-служанка мечтает о хорошеньком подмастерье, что живет по другую сторону улицы. Наивно думает, что если позволит зайти к ней ночью, то он будет с ней поласковее, может даже на ней женится. Ее шустрая, бледная подруга тоже думает о том же подмастерье, но уже с ненавистью. Бедняжка ждет ребенка, а от своего мимолетного любовника получила лишь немного денег, которых едва хватит на услуги не очень-то хорошей колдуньи.

Ребенок обречен. Рэн видел его, как черный сгусток внизу живота матери. Почти слышал, как он отчаянно плачет и просит его пощадить. А ведь это отчаяние навсегда останется с его матерью и подходить к этой красивой, умной девушки видящему человеку станет неприятно. Противно.

Как противна Рэну старая, толстая кухарка, что уже не раз пыталась покормить "любимого Нара" отборными, вкусно пахнущими яствами. Видно было, что кухарка искренне любила хариба Армана как своего сына, но Рэн не мог удержать дрожи отвращения, когда она приближалось ближе, чем на пару шагов. Да, он был хранителем смерти, но на дух не переносил, когда за грань толкали насильно, а не по воле богов.

— Ты зря от нее шарахаешься, — сказал Дериан, выглядывая из-за плеча Рэна в окно, туда, где переваливаясь с ноги на ногу кухарка лично шагала на рынок во главе нескольких крепко сбитых парней с увесистыми, пока еще пустыми корзинами. — Она действительно пытается мне угодить. Заметила, что я почти ничего не ем... как и ты. Вот и решилась приготовить что-то повкуснее, потому-то и поперлась перед самым закатом на рынок.

— Ты хоть сказал бы ей что, — криво усмехнулся Рэн. — А то опять чего-то из трупов животных "понаваристее" состряпает. И как это есть-то?

— Я сказал, что слегка притравился виссавийской пищей и пока на дух не переношу мяса, — невозмутимо ответил Дериан. — Потому милая женщина решила меня сегодня покормить исключительно овощами, да фруктами. А это я еще смогу съесть.

— Гм... какой поклеп на нашу богиню, — протянул Рэн. — В Виссавии и притравился... Да и есть эту гадость... И зачем? Чтобы угодить этой?

— А ты попробуй. Некоторая кассийская пища очень даже неплоха.

— Спасибо, нет. И все же... почему ты ее защищаешь?

— Ее можно понять, — Дериан отошел от окна и сел за стол, перебирая стопку лежавших перед ним бумаг. — Н-да... дел у бедного Армана накопилось немало... прошение, еще прошение, счета, жалобы, как же мне все это надоело.

— Тебя никто не заставляет с этим возиться.

— Не заставляет, — кивнул Дериан. — Но мне надо изображать бурную деятельность и занятость. Я даже сегодня вечером собираюсь за дежурство. Как-никак, а я старшой, не забывай.

— И все же о кухарке... почему ты говоришь, что ее можно понять?

— Муж ее давно умер, только сын остался. Единственный. Шалопай еще тот. Она его подмастерьем к сапожнику в столицу устроила, в ногах у старейшины валялась, чтобы рекомендацию дал. Да сын не оценил. Перепил слегка, подрался, ну и в драке ударил соперника слишком сильно, бывает. Одним ударом, да насмерть. А потом к матери сбежал, за стены города. Да только жить в деревне ему тоже было в тягость, вот опять нажрался, и на крышу зачем-то полез. Упал он с нее знатно — сломал позвоночник, а жив остался. Наш виссавиец-целитель его посмотрел... ну и как всегда в таких случаях, лечить отказался. Ну и ехидно так заметил, что теперь-то парень никогда с кровати не встанет...

— Но жил же?

— Видишь ли... не все могут так жить, — тихо ответил Дериан. — Парень вот не смог... просил мать, плакал... ну та и пошла к колдунье, травок купила. Как сыну давала их выпить, мальчишка со слезами благодарности ей ладони целовал. Знал, что больше мучиться не будет. Заснул... и не проснулся. Вот тебе и вся история.

— Но она же все равно убийца, — задумчиво ответил Рэн.

— Убийца, кто же спорит. Но умеет любить. Армана вот любит, Нара. Когда Арман в столицу собирался, он ее с собой прихватил. Знал, что ей жизни в деревне не будет. Он же ее и от дозора спас, да от виселицы.

— Если ты так всех понимаешь...

— Каждый целитель понимает... у людей всегда есть причины, почему они убивают. Тех, кто убивает хладнокровно и без повода, практически нет.

— Так почему же вы им отказываете в исцелении?

— А почему ты с презрением смотришь на эту женщину?

Рэн вздрогнул.

— Я чувствую это еще сильнее. Я даже однажды попробовал, пожалел. Это было все равно, что в дерьме по уши испачкаться, да нажраться его по завязку, и, что самое страшно, душу свою в том дерьме вывалять. Такое ощущение, что ты сам убил. Ни дышать, ни жить после такого не хочется. Ты ведь помнишь, как я однажды слег?

Рэн помнил. Ему было тогда двенадцать, Дериану едва исполнилось пятнадцать. Рэн вернулся домой от учителя ночью, страшно уставший, и у самого порога, на крыльце, чуть было не упал, споткнувшись о потерявшего сознание Дериана. Он отлично помнил, как на крыльях летел к учителю брата, как тот, бросив на Дериана короткий взгляд, приказал перенести брата в дом старшего целителя. И как брат пропал на целую луну.

Вернулся Дериан бледный и молчаливый. Но что произошло тогда так и не рассказал.

— Старший целитель меня целую луну откачивал, целители душ от моей постели долго не отходили... и когда меня полностью "очистили" я понял, что некоторых людей исцелять просто не могу...

— Я думал...

— Кассийцы тоже так думают, — холодно ответил Дериан. — Считают, что мы просто... чистоплюи. Потому исцеляем лишь избранных. Но это далеко не так. А ты куда, собственно, собрался?

Рэн фыркнул. Братишка так заболтался, что только теперь заметил, что Рэн полностью оделся для долгой прогулки.

— В город.

— И оставишь меня тут одного?

— По мне так ты неплохо справляешься. Если что, намекай просителям, что приходить надо в первой половине дня. А с бумажками я тебе и так не помощник.

— Просители меня, собственно, не тревожат. Меня тревожит это.

Дериан кинул брату два распечатанных письма. В первом неровным, размашистым почерком было небрежно выведено всего несколько слов: "Возвращайся в замок. Я тебя жду". Второе, написанное аккуратными, каллиграфически-правильными и идеально-красивыми буквами было интереснее: "Ради богов, брат, ты что вытворяешь? Я понимаю, что ты обижен, но долго я еще в это играться буду? Принц в гневе. Немедленно возвращайся в замок повелителя или я тебя лично за шиворот из поместья вытяну."

— Гм... Друзья?

— Наследный принц Кассии и его целитель судеб, — ошарашил Рэна брат.

— И ты отказал? — сглотнул Рэн.

— А у меня был выбор? Наследному принцу Кассии вежливо написал, что, к сожалению, дела рода требуют моего личного присутствия в поместье, и я не могу вернуться на данный момент в замок. Эррэмиэлю ответил, что я уже не маленький мальчик и сам в состоянии решить, что мне делать.

— Я и забыл о младшем братишке нашего наследника... — задумчиво ответил Рэн, защелкивая застежку плаща, — целитель судеб еще тот противник даже для нашего вождя.

— Надеюсь, что Арман образумится и Эррэмиэлю не придется вмешиваться... надеюсь, что наследный принц и его телохранитель пока оставят нас в покое. Но эти письма... Потому лучше, если бы ты остался.

— Я должен выполнять приказ вождя, — перебил его Рэн. — Вернусь поздно, уж не обессудь. У меня встреча.

Дериан промолчал, вернувшись к своим бумагам. Что же, работа с бумажками ему тоже очень даже подходит. Помнится, в хранители дара долго не могли решить, чего же в Дериане больше — таланта целителя или хранителя знаний. Решили в пользу целителей, потому как целители были для Виссавии важнее. И теперь впервые Рэн задумался, что, может, зря решили. С бумажками оно, пожалуй, с безопаснее будет.

— Запри дверь и никого не пускай, — вдруг отрезал Рэн. — Я скажу, что ты заснул и чтобы тебя не беспокоили.

— Не суетись, — спокойно ответил Дериан. — Я не кисейная барышня и сам справлюсь. Если что... ты сам знаешь, что боевой магии мы тоже очень даже обучены.

— Дериан... будь осторожен...

— И ты будь осторожен. Помни, что мы в чужой стране. И люди тут чужие.

Рэн-то помнил... каждое мгновение. В Кассии оказалось не столь весело, как он думал.

В кассийской столице оказалось гораздо холоднее, чем в Виссавии, небо было затянуто тяжелыми тучами, да и дождик начал накрапывать.

Рэн натянул на голову капюшон, его настроение окончательно испортилось. Здесь даже теперь, после наступления темноты, было слишком много народу, при этом народу злого, одуревшего от тяжелой работы и куда-то спешащего по грязным, закиданным мусором улицам.

Рэн вместе с другими пешеходами вжался в стену дома, когда по узкой улочке мимо промчалась подпрыгивающая на камням мостовой повозка.

— И куда боги дурака несут? — проворчала рядом старуха, отрываясь от стенки. Откинув от заботливо прижатой к груди корзины серое полотенце, она завыла:

— Пирожки! Свежие пирожки!

— Пиво... пиво! — вторил ей откуда-то басистый голос. — Вкусное, крепкое пиво!

— Купи цветочки для мамы! — улыбнулась Рэну хорошенькая девушка.

— У тебя, красавица, куплю и репей, — ответил за спиной виссавийца молодой голос. Девушка улыбнулась еще шире, сразу же забыла о Рэне и юркой змейкой скользнула в толпу.

Рэн усмехнулся. Опасаясь встретить на улицах знакомых Нара, да и не желая расходовать силы понапрасну, он принял свой естественный облик, отчего его вновь начали путать с мальчишкой.

Цветочки для матери? Его мать, талантливая целительница, лунами пропадала за пределами Виссавии. Домой возвращалась редко. А когда возвращалась, то больше спала в своей комнате и выходила оттуда нечасто. Вечно бледная, вечно уставшая, хрупкая, как изящная статуэтка, она с сыновьями разговаривала так редко, что временами казалась Рэну чужой. Но все равно бесконечно любимой.

И она никогда бы не приняла в подарок цветов.

— Срывая цветок, ты преждевременно лишаешь его жизни, — говорила мать. — И в то же время слегка поганишь свою.

Кто-то грубо толкнул Рэна в плечо и, выругавшись, виссавиец выскользнул из воспоминаний на улицы кассийского города. Рэн шарахнулся вновь к стенке, пропуская мужчину с тяжелым мешком на плечах и вздрогнул — в толпе кассийцев он различил того, кого увидеть тут явно не ожидал.

Не понимая, каким образом другой хранитель смерти оказался вне Виссавии, Рэн было бросился за укутанной в плащ фигурой, как остановился. Этот человек был наполнен силой, которой в нем быть не должно. И он убивал, не раз, не два, Рэн уж и сосчитать не мог. Он него настолько несло аурой насильственной смерти, что Рэн чуть было не задохнулся.

Это мог быть только один человек. Человек, которому Рэну лучше на глаза не показываться. Изгнанный из Виссавии Алкадий.

Воспользовавшись, что магический упырь не смотрит в его сторону, Рэн живенько окутал себя щитами, скрывая собственную ауру хранителя смерти, и слился с толпой вовсе не желая упускать Алкадия из виду. Мало ли, может, пригодится. Встреча подождет... у Рэна есть дела поважнее.

Следить за кем-то в полной народу улице оказалось непросто. Рэна бесчисленное раз обругали, посоветовали идти домой "к мамочке", и назвали "несносным мальчишкой". Дважды Рэн думал, что упустил упыря, но вновь находил его совершенно случайно: то стоявшего у лавки с книгами, задумчивого, с толстым томиком в руках, то переговаривающегося в полголоса с каким-то молодым, заспанным мужчиной.

Рэну очень хотелось бы проследить и за спутником Алкадия, но разорваться он не мог. Постаравшись как можно подробнее запомнить ауру незнакомца, Рэн нырнул в тень за колонну, когда упырь вдруг обернулся и окинул улицу внимательным взглядом.

Видимо, не заметив слежки, Алкадий вдруг свернул под арку между плотно стоявшими домами, за которой начиналась еще более узкая, пустая улочка.

Рэн еще больше окутал себя щитами, сгущая вокруг тьму. Ночь была его лучшим другом, а Алкадий, лишенный благословения богини, был слепым, но в то же время опасным. Рэн знал, что надо быть предельно осторожным, ведь в прямой схватке ему упыря не одолеть. Даже вождю не одолеть.

Дождь пошел сильнее, размывая грязь под ногами. Рэн поскользнулся и, чудом не упав в лужу, про себя выругался. В тот же миг от грязной, глухой стены дома отделилась тень, и Рэн остановился, чудом не натолкнувшись на появившегося ниоткуда человека. На счастье, тьма Виссавии и тут спасла: Рэна вновь не заметили, хотя от стоял в двух шагах от Алкадия и его странного, так же закутанного в плащ собеседника:

— Мы договорились не встречаться лично, — прошипел Алкадий. — Ферин, ты знаешь, что мне все равно, но ты можешь лишиться головы. А мне этого пока не надо.

— Я великолепно знаю и чем рискую, и зачем, — в голосе незнакомца послышалось раздражение. — Но весть, что я тебе принес, действительно важна.

— Так говори. Я не собираюсь торчать здесь до утра.

— Наследный принц Кассии сегодня ночью покинет замок...

— Это очень безрассудно с его стороны, — насмешливо ответил Алкадий.

— У него есть важная причина... В храме родов на Зеленой улице он назовет Лилианну своей женой...

— Да что ты... — Рэн вздрогнул от промелькнувшей в голосе Алкадия ненависти. — Эти двое детей действительно не могут сидеть спокойно. Ни Рэми, ни его шустрая сестренка Лия.

— Я очень надеюсь, что сегодня ты не допустишь ошибки.

— Я никогда не допускаю ошибок, Ферин. А теперь прости, но у меня важные дела... Я голоден. Мне нужна жертва.

— Я думал, лоза мертва.

— Лоза мертва... но я питаюсь магией, мой друг... потому мне пора на охоту. Если только ты не согласишься меня покормить... в чем я очень сомневаюсь.

Ферин вздрогнул.

— А как же храм родов и наследный принц Кассии?

— Не волнуйся, брат, повидаться с твоим другом я тоже успею. А сытый я буду лишь сильнее.

Когда и Алкадий, и Ферин скрылись в темноте, Рэн вышел из тени, и, услышав бой колоколов в башне храма Радона понял, что безнадежно опаздывает. Следить за Алкадием дальше ему расхотелось. Смотреть на трапезу магического упыря дело не сильно приятное, а для виссавийца даже вредное. Рэн не переносил, когда другим причиняли боль.

— И как только ты смогла вырастить такую тварь, моя богиня? — вздохнул Рэн, скидывая щиты. Алкадий и его собеседник уже далеко, а от защищаться от простых жителей города Рэну было незачем. Наследного принца Кассии, правда, жаль, но, с другой стороны, дела Мираниса Рэна не касаются. Сейчас самым важным был наследник.

Однако всю дорогу Рэна не отпускало дурное предчувствие. Ему все время казалось, что он упустил что-то очень важное. Тревожили почему-то те два письма. О каких играх говорил целитель судеб? Почему так срочно хотел увидеть брата? Почему требовал, чтобы тот явился в замок к принцу?

И все же, почему все оказалось столь сложным? А ведь они думали, что Арман всего лишь простой дозорный, что заменить его будет сравнительно легко.

Это и правда оказалось несложным. Дериан блестяще справлялся с ролью главы рода, его способности целителя помогали сразу раскусить любого посетителя, с любым найти общий язык и заслужить его доверие. Никто и не заметил подмены. Никто не был с Арманом так близок, чтобы почуять неладное.

А принц? Рэн сразу же по приезде выяснил, что Арман и целыми седмицами мог не появляться в замке, а Миранис этого даже не замечал. И тут сразу два письма... будто у наследника были с принцем какие-то важные дела, о которых ни Рэн, ни Дериан не знали.

"Принц в гневе". Чем отсутствие в замке Армана могло так разгневать наследника Кассии? И почему принц сам об этом не пишет? Приглашает, почти вежливо. Мог ведь и дозор прислать за Арманом, а этого не сделал, просит неофициально, почти тайно... даже лучших друзей принцы не просят. Они приказывают.

Сам того не заметив, Рэн достиг небольшого, низкого здания с плотно закрытыми ставнями окнами: гости не очень-то любили, когда за ними наблюдали с улицы. Над небольшим, резным крылечком была неширокая, в два локтя вывеска с кривоватой мазней, изображавшей, скорее всего, реку. Была тут и надпись "На ракой", но ошибка, наверное, не смущала ни трактирщика, ни его посетителей: те, кто заходили в трактир вряд ли умели читать.

Рэн фыркнул, всплеском магии удалил с одежды и обуви следы грязи, и, вскочив на крыльцо, толкнул низкую дверь. Сразу же захотелось обратно: виссавийца замутило от запаха кассийской еды, смешанного с запахом спиртного. Запершило в горле, глаза начали слезиться из-за дыма, и Рэн застыл на пороге, давая себе время, чтобы слегка привыкнуть к смраду.

— Что ты тут забыл, малыш? — ласково спросил толстый мужчина, пытаясь погладить Рэна по бедру. Виссавиец поднял злой взгляд и улыбнулся, когда елейная улыбка толстяка вдруг куда-то исчезла, и на жирном лице появилась маска ужаса.

— Я бы на твоем месте попостился, мой друг, — сказал вдруг Рэн. — Тебе ведь только пару дней жить осталось. А в следующей жизни, чует мое сердце, быть тебе неприкасаемым и служить в доме забвения в качестве милого, сладкого мальчика... посетители, говорят, таких любят. А я вот таким никогда не был и не буду.

— Щенок, — прошипел толстяк, замахиваясь на Рэна.

— Я бы этого не делал, — тихо ответил хранитель смерти. Он схватил толстую шею мужчины, и прошептал:

— Лицезрей свою смерть, тварь! И свою будущую жизнь!

Рэн понятия не имел, что там толстяк увидел, но увиденное любителю мальчиков явно не понравилось. Трясясь, как осиновый лист, толстяк вдруг сполз в ногам виссавийца. Его вырвало. Рэн слегка подвинулся, как раз настолько, чтобы на его идеально чистые сапоги не попали брызги рвоты, и, сделав невинные глазки, громко сказал:

— Ой! Дяде плохо!

Он перешагнул через толстяка и обвел взглядом зал. Нужный Рэну человек нашелся сразу: в таверне был только один оборотень. Он сидел в самом углу залы, у стенки, на которой была повешена какая-то мазня, наверняка выдаваемая хозяином таверны за картину, и задумчиво попивал теплое с пряностями вино. Светлые, цвета спелой соломы, волосы, округлое лицо, такая же округлая фигура, простоватый с виду взгляд. И не скажешь ведь, что ларийский шпион.

Рэн присел за столик к другу Арама и, к удивлению хозяина, потребовал кружку молока.

— Соплякам пора уж в кроватку, — сказал хозяин.

— Он со мной, — осадил его оборотень.

— Коль с тобой, так попроси вести его потише. А то сдается мне, что твой приятель из тех, от кого дохода нету, а неприятностей полный карман.

Рэн не стал пугать хозяина своим знаменитым взглядом. Он сунул руку в карман и, достав золотую монету, дал трактирщику:

— Я буду хорошим и очень полезным мальчиком, обещаю.

Рэн попытался мимо улыбнуться. Но в улыбке его не было необходимости — монеты вполне хватило.

— Как изволите, — немедленно расцвел хозяин, сменив гнев на милость.

— Не раскидывай понапрасну деньгами, — помрачнел Бранше. — И не делай глупостей. Тебе игры, а мне тут еще жить.

— Да какие глупости, — ответил Рэн. — Ну осадил любителя красивых мальчиков, так тебе, неужто, его жалко?

— Этот любитель хорошеньких мальчиков — сыночек местного купца. Очень богатого и влиятельного торгаша. Однако, ты не за этим пришел, не так ли? Мне завтра работать, а я и так тебя прождал достаточно долго, так что давай быстрее закончим. Чего от меня хотят виссавийцы?

Рэн достал из-за плаща увесистый мешочек и, убедившись, что на них никто не смотрит, передал его под столом Бранше.

— Ого! — удивился оборотень. — И ты с этим по улицам ходишь?

— Ты же убедился уже, что меня не так легко ограбить, — усмехнулся Рэн.

— За эти деньги можно дом купить. И убить почти любого... так чего же хотят от меня виссавийцы?

— От тебя — ничего. От цеха наемников.

— Почему Арам сам не попросит? — удивился вновь Бранше.

— А зачем просить, если можно заплатить? — холодно ответил Рэн. — Мы не любим оставаться в долгу без причины, и ты об этом должен знать.

— Хорошо... чего вы хотите? — смирился Бранше, пряча мешочек.

— Всего лишь немного сведений.

— Что это за сведения, если стоят так дорого? — нахмурился Бранше.

— Мы хотим знать все о главе Северного рода, и как можно быстрее.

— Армане? — еще больше удивился Бранше. — Но зачем вам Арман? Я бы не удивился, если бы спрашивали о Рэми... но Арман?

— Рэми это целитель судеб? — насторожился Рэн. — Какое отношение Эррэмиэль имеет к Виссавии?

— Никакого! — отрезал Бранше, но Рэн понял, что оборотень врет. А если врет, но Рэн должен знать почему, и разговор обещает быть интересным.

— Значит, ты знаешь Армана? — тихо спросил он.

— Знаю.

— Опиши его...

— Светловолосый, тонкое лицо, высокий...

— Но он таким был не всегда?

Бранше удивился еще больше.

— Не понимаю... — прошептал он.

— И не надо, — ответил Рэн. — А еще — он очень сильный маг, не так ли? Целитель.

— Арман? — засмеялся Бранше. — Я люблю старшого, но особым магическим даром он никогда не выделялся... тем более, даром целителя. Вот его брат...

— Опять ты о брате... как давно живет Арман в этом городе?

— С десяток лет...

— Десяток лет носит магическую маску и слабый маг? — усмехнулся Рэн. — Так не бывает.

— Какая маска?

Рэн все не как не мог сообразить — оборотень с ним играет или действительно не понимает о чем речь?

— Арман ведь темноволосый, не так ли? — не спуская пронзительного взгляда с Бранше, продолжил задавать вопросы Рэн. — И глаза у него черные, и кожа смуглая... и дар целителя настолько сильный, что ты, оборотень, не мог не заметить. Не так ли? И еще он наследник Виссавии, и ты знал, но ничего не сказал... А называешься нашим другом...

— О боги... — прошептал Бранше бледнея так, что на лице его исчезли веснушки. — Вы его нашли...

— Почему?

— Что почему?

— Почему Виссавия выбрала его? Почему именно Армана? Почему ты ничего нам не сказал...

— Потому ваш наследник мне гораздо больший друг, чем вы, — просипел Бранше, отпуская взгляд. — А почему выбрала? Вы до сих пор не поняли... боги... как же вы слепы...

— Не поняли? — в свою очередь удивился Рэн.

— Арман... я не знаю, почему вы решили, что именно Арман — наследник Виссавии, — уже было и не понять, с кем Бранше разговаривает, кому пытается все объяснить. Рэну или себе. — Возможно, братья поменялись на время местами, я не знаю...

— Братья?

— Но для вас будет лучше, если с Рэми все в порядке, потому что если нет... наследный принц вам за своего телохранителя голову оторвет.

— Телохранителя?

— Темноволосый, темноглазый... удивительно гибкий для кассийца. Упрямый и независимый. С огромным даром, который ему дала ваша богиня и под ее защитой, не так ли? Эррэмиэль, телохранитель наследного принца Кассии.

— Ты ошибаешься...

— Я не ошибаюсь, — сглотнул Бранше. — Клянусь тебе своими богами, я не ошибаюсь!

И Рэн, глядя в светлые глаза оборотня, вдруг поверил. И понял... все понял.

— О милостивая богиня... — похолодел Рэн. — Если наследный принц Кассии умрет...

— То вы потеряете своего вновьобретенного наследника. И племянника вождя Виссавии.

Рэн медленно поднялся, медленно складывая в уме яркие обрывки в общую картину. Облако смерти над телохранителями. Оно вдруг исчезло над целителем судеб и появилось над Арманом. Странные письма... Арман в спальне невесты собственного брата. Потрясающее сходство с вождем... Это проклятое, непонятное упрямство... О, Виссавия, как они могли быть столь слепы!

— Мне все еще платить цеху за сведения? — осторожно спросил Бранше, и в голосе его послышалось сочувствие.

— Нет... — потрясенно выдавил из себя Рэн. — Не надо... я все узнал. Если... если я не вернусь... ты расскажешь все Арману.

— Арману? — не понял Бранше.

Рэн его уже не слушал. Он вылетел из таверны и бросился к храму родов. Он знал, что не выстоит против Алкадия, но молил свою богиню сейчас только об одном... только бы успеть. Потому что если Миранис умрет...

Не снижая темпа, Рэн послал ниточку зова Инею, и, не замечая потрясения оказавшихся так поздно на улице кассийцев, вскочил на спину черного, как ночь, пегаса. Изящное животное, ни о чем не спрашивая, оттолкнулось точеными копытами от мостовой и расправило крылья, взлетая над укутанным в ночь городом.

Рэн не видел, как выбежал вслед за ним из таверны Бранше. Не видел, как оборотень огляделся и опустился медленно на четвереньки. Как из вороха одежды вылетел через мгновение огромный волк и стрелой устремился по спящим улицам, не упуская из виду летящего над городом пегаса.

Глава 3. Битва

Миранис стоял на самом верху башни и смотрел вниз. За зеленым кольцом магического парка начинался город — частый, запутанный лабиринт улиц, далекие, перемещавшиеся точки-повозки, черепичные крыши многоэтажных домов, а между ними — высокие, остроконечные стрелы башен храмов.

Даже сюда донесся звон колоколов — приближалось наступление темноты, а с ним — час молитвы и окончание работы. А Рэми так и не явился. Наверняка, на этот раз обиделся всерьез. Посланный в покои Армана хариб ошарашил новостью... Рэми, вместо того, чтобы со всей свитой вернуться в замок повелителя, предпочел сразу же незаметно улизнуть в одно из родовых поместий.

— Твой брат с ума сошел? — прошипел Миранис.

— Я напишу ему, — заметно побледнел Арман, которому так и не вернули его нормального облика.

— Долго он без меня все равно не выдержит... — злорадно ответил Миранис, мысленно укрепляя связывающие его с Рэми узы.

Но дотянуться до Рэми, вне обыкновения, не удалось. Телохранитель закрылся от принца, при этом закрылся основательно, и Миранис, заскрипев зубами, написал Рэми записку.

Он был уверен, что мальчишка прибежит на зов, как прибегал всегда. Но вместо этого Рэми ответил вежливым, официальным отказом.

— Занят? — не поверил своим глазам принц, комкая записку и швыряя ее в огонь. Арман ничего не ответил, но принц по его глазам видел — старшой тоже ничего не понимает. Впрочем, Рэми иногда понять очень сложно.

А город все более завоевывала темнота. Она сначала углубила тени улиц, потом доползла до крыш домов, и вдруг погрузила все вокруг в полумрак. Один за другим загорались огни. То неподвижные, в окнах домов, то бегущие струйками по улицам города, на повозках и на каретах. А Мир все так же стоял на башне и не спускал взгляда со знакомых до боли улиц.

— Рэми не вернулся? — спросил Миранис Лерина, сменившего на дежурстве Кадма.

Армана Миранис отпустил. Дозорный был великолепным другом, но слишком слабым магом. Он не мог подпитать иссякшие силы принца, как это делал все тот же Рэми.

Принц со вздохом признал — он привык черпать у целителя судеб магию, так привык, что теперь несколько дней чувствовал ни на мгновение неугасающий, ноющий в груди голод. Принц брал и у других телохранителей, но без Рэми их магия имела другой привкус... Миранису был нужен его целитель судеб. Нужен сейчас.

— Если нуждаешься в нем, то перестань играться, Мир, — холодно отрезал Лерин. — Прикажи ему явиться в замок, и он никуда не денется, а явится. Или дозор за ним пошли, коль будет упорствовать.

Миранис посмотрел на затянувшие небо тяжелые, полные влаги тучи и ответил:

— Покажи мне дозор, который сумеет одолеть упрямство целителя судеб. Если Рэми сам не захочет явиться, то он не явится. Хотя, может, оно и к лучшему. Может, он, наконец-то, передумал и решил вернуться в Виссавию?

— Ты сам знаешь, чего хочешь? — вспылил Лерин. — Сначала ты борешься за Рэми, как за какое-то сокровище, а теперь вдруг желаешь его отдать вождю Виссавии? Своего целителя судеб? Избранника богов?

— Я просто надеялся...

— Надеялся на что?

Мир знал, на что надеялся. Рэми спас безумия своего дядюшку, почему бы ему не спасти от смерти и наследного принца Кассии? Но, как оказалось, есть вещи неподвластные даже целителю судеб. И постепенно надеяться Мир перестал. Когда? Когда вождь проболтался... что знает. Что и он видит, а, значит, пребывание в Виссавии ничего не изменило. Мир умрет. И уже скоро.

Стоит ли об этом говорить телохранителям? Мир так не думал. Пусть уж поживут в незнании...

— Я навещу Рэми лично на обратном пути, — ответил Миранис. — И тогда никуда он от меня не денется.

— Мир, я не думаю, что выходить в город для тебя безопасно, — вполне ожидаемо возразил Лерин.

Миранис знал, что телохранитель прав. Но знал он и другое:

— И в замке тоже быть опасно. Вспомни случай с Рэми и статуэткой. Если ты еще не понял, то для меня теперь безопасного места нет, и уж если меня хотят убить, то пусть сначала поищут. Сегодня ночью я ухожу в храм. С Лией. Сегодня ночью она станет моей женой, а ее сын — моим официальным наследником.

— Лия хорошая девушка, но сомневаюсь, что она достойна.

— Она достойна, — Мир оторвался от созерцания города, и повернулся к Лерину. — Ты хоть раз в жизни мне доверишься или так и будешь продолжать спорить?

— Мир, я всего лишь...

— Беспокоишься за меня? Пойдешь со мной, как и другие телохранители, я сегодня не хочу от вас убегать.

— А Рэми... Он ведь брат Лии? Не думаешь, что и он захочет быть на свадьбе? К чему такая спешка?

"У меня нет времени, — подумал Миранис. — Совсем нет".

— Потому что я так хочу. И потому что Рэми должен хоть как-то заплатить за свое упрямство. Вместо него со мной поедет Арман.

— Вновь этот оборотень.

— Давно хотел тебя спросить, — Мир заглянул в поблескивающие в полумраке глаза телохранителя. — За что ты так не любишь оборотней?

Лерин скривился на миг и ответил дерзким взглядом на взгляд принца. Мир про себя улыбнулся — никто кроме телохранителей не решался на него так смотреть.

— Когда я жил в горах, у меня был друг и названный брат, — тихо ответил Лерин. — Однажды ночью к нему в дом постучался странник. В горах закон гостеприимства свят, мой принц, и Илар впустил незнакомца, а утром спугнул гостя у тела своей дочери. Тот оборотень оказался людоедом.

— Мне очень жаль твоего друга, но и среди кассийцев хватает шальных людей. Тем не менее, всех кассийцев ты не ненавидишь.

— Помнишь, несколько зим назад я уезжал в родную деревню? — продолжил Лерин. — Мой младший брат прислал тогда письмо... Илар долго преследовал того оборотня, и однажды вернулся в деревню, израненный, покусанный. Провалялся в лихорадке седмицу, а когда встал, сбежал в лес и сам начал убивать... Мой род позвал меня, чтобы я убил названного брата собственными руками...

— Ты никогда не рассказывал о своей семье... — прошептал Мир.

— А что рассказывать? Там, в провинции, люди живут иначе. И они да, ненавидят оборотней, не верят им — на то есть причины. А тут этот Арман, Рэми...

— ...и я... — тем же шепотом ответил Миранис. — Меня ты тоже ненавидишь?

— Ты же знаешь, я не умею тебя ненавидеть, — тихо ответил Лерин. — Как не умею ненавидеть Рэми, как не сумел возненавидеть Илара. Арман же...

— ... никогда не убивал...

— Я этого не знаю.

— Так ли?

— Не мучай меня, Миранис, — неожиданно мягко ответил Лерин. — В последнее время я и так много передумал, многое понял. На многое посмотрел иначе.

Миранис вздрогнул. Странно ведут себя в последнее время телохранители. Кадм стал более задумчивым, почти перестал язвить, Тисмен все время поглядывал на Мираниса долгим, печальным взглядом, вот теперь и холодный обычно Лерин будто растаял...

— Рык... странный подарок, не так ли? — усмехнулся Миранис.

Симпатичный, белоснежный барс, который, возможно, переживет их всех.

— Не вздумай хоть мне льва дарить, — Миранис направился к люку, ведущему к лестнице.

— Боевой лев отличное подспорье в битве, мой принц, — неожиданно спокойно ответил Лерин.

— Против магии? Сомневаюсь. Идем, Лерин. Дождь собирается, а я не хочу вымокнуть.

Город встретил их прохладой и дождем. Но Мир даже радовался бьющим о крышу повозки каплям — ему надоели тепло и солнце, которыми баловала их в последнее время Виссавия. Хорошего должно быть все же немного, иначе оно перестает быть хорошим. И ценным.

За полотняными стенами суетился ночной город. Зазывали яркими огнями дома веселья, а в них — податливые, молодые красотки, терпкие вина, эрс и приятное, томительное забвение.

Мир любил ночную столицу. Когда-то он сбегал из замка в ближайшую таверну и погружался в пьяный угар до тех пор, пока его не вытаскивали оттуда за шиворот телохранители.

Сегодня все было иначе. В свете стоявшего на полу повозки фонаря дремал, устроившись в углу, Кадм, задумчиво перебирал четки Лерин, в очередной раз выпрашивая милость у богов, рассматривал ползущего по руке паука Тисмен, прижималась к боку Мираниса смущенная Лия. Арман, завернувшийся в плащ, сидел к ним спиной на козлах рядом с кучером.

Повозка вдруг плавно остановилась. Всхрапнули тревожно кони. Шевельнулась тяжелая ткань, скрывавшая их от ночного города и дождя, напряглись телохранители и мгновенно расслабились, когда внутрь сначала заглянул, а потом и запрыгнул высокий, худой мужчина.

Миранис кивнул поклонившемуся ему наемнику. И все же Рэми умеет выбирать себе верных друзей, и, что тоже немаловажно, умеет к себе привязывать. Даже этого циничного Гаарса, к себе привязал, а среди наемников теплые чувства, как известно, — редкость.

— Редко ты к нам заглядываешь, — сказал Миранис.

Заглядывал бы почаще, глядишь, упрямый телохранитель меньше бы ерепенился. Целитель судеб никого не слушал, но Гаарс каким-то непостижимым образом всегда добивался от Рэми послушания. У Мираниса вот так не получалось.

Впрочем, время ли сейчас думать о Рэми?

— Времени, как ты понимаешь, нет, — ответил Гаарс, скидывая мокрый плащ и усаживаясь в углу повозки. — Да и вреден мне воздух замка, как ты понимаешь. Первые два визита к тебе... удачными не были.

Еще бы. В первый визит Гаарс пытался убить Армана и попался не очень-то добренькому Кадму. Миранис помнил, как выглядел наемник после разговора по душам с его телохранителем. Но помнил, что и едва стоя на ногах, Гаарс пытался защищать попавшегося Миранису мальчишку, Рэми, хотя и понятия не имел о его происхождении.

Но, несмотря на дружбу с телохранителем, Гаарс в очередной раз дал понять, что они с Миранисом не на одной стороне. Цех наемников всегда был против власти — оно и понятно. Те, кто дружит с законами Кассии, со своими хлопотами идут к дозору, да к жрецам. Остальные платят менее щепетильным наемникам.

Сегодня и Мир предпочел Гаарса, а не дозор. Есть вещи, о которых посторонним знать не обязательно. А наемники умеют хранить тайны. Тем более — наемники-друзья.

— Не вижу с тобой Рэми, — заметил, наконец-то, Гаарс. — Жаль, я бы с удовольствием повидал мальчика.

Миранис тоже с удовольствием повидал бы Рэми, да не мог, но Гаарсу этого знать было вовсе необязательно.

— Ты сделал, что я просил? — проигнорировал вопрос наемника принц.

— Да, жрецы ждут, ритуальный зал готов, — Гаарс с легким любопытством посмотрел на Лию. — Все, как ты пожелаешь, Мир.

Повозка вновь остановилась, на этот раз у тяжелого, побитого временем и погодой храма. Миранис вышел наружу, разминая затекшие ноги. Плащ из валенной шерсти казался тяжелым и слишком теплым: Мир взмок и теперь с удовольствием подставлял лицо дождю, надеясь хоть на какую-то прохладу.

За его спиной Гаарс помогал выйти из повозки Лие.

— Я рад за тебя, мой дорогая, — улыбнулся он. — И в то же время — беспокоюсь. Быть женой наследного принца Кассии — не слишком приятная участь.

— Ты много говоришь, Гаарс, — ответил Мир, бросая в плоскую глиняную тарелку золотую монету.

Сидящий до этого неподвижно жрец счастливо улыбнулся, подхватил монету и поспешно спрятал ее в складках хитона.

— А ты излишне щедр, мой друг... для рожанина-то.

Миранис ничего не ответил. Он и сам понимал, что не пристало ему разбрасываться золотом, но сегодня хотелось быть щедрым, сегодня почему-то тянуло броситься на колени и просить Радона о защите.

— Мир! — ладонь Лии нашла ладонь Мираниса. — У меня дурное предчувствие.

— Не хочешь быть моей женой? — усмехнулся Мир. — Боишься?

— Нет... но...

Лия замолчала.

Миранис посмотрел вверх, на высокие и тяжелые стены храма, освещенные по обеим сторонам тусклым светом фонарей, и пытался унять невесть откуда взявшуюся дрожь.

Неужели смерть так близко? Неужели ее дыхание, а не неизвестно откуда взявшийся пронзительный, бросающий в лицо брызги ветер, заставил кожу покрыться мурашками?

Не пристало принцу бояться. Не пристало медлить на мраморных ступеньках храма. Не пристало и сомневаться, если решение принято.

И Миранис сжал ладонь Лии еще крепче и, даже не оборачиваясь на телохранителей, вошел в распахнутую настежь дверь.

Они пересекли небольшой, неярко освещенный зал, опустились на колени перед статуей Радона, и Миранис бесшумно зашевелил губами, прося у верховного бога своей страны благословения и для себя, и для своей будущей жены, и для своего неродившегося сына.

Когда-нибудь его ребенка положат на алтарь у ног статуи Радона, когда-нибудь споют наследнику ритуальные песни жрецы, а на запястьях избранника богов, потомка двенадцатого, проступят синей татуировкой знаки рода повелителя.

Но сумеет ли Мир дожить до посвящения своего сына?

Тихо распахнулась боковая дверь, и в зал вошел жрец Радона, чьи темно-синие одежды в полумраке казались черными и напомнили Миранису плащи жрецов смерти.

Принца вновь пробила предательская дрожь. Жрец, будто не замечая волнения наследника, поклонился Миранису и, наклонившись к самому уху коленопреклоненного Мираниса, тихо прошептал:

— Мы ждали вас, прошу пройти за мной.

В соседней зале, роскошно обставленной и используемой для наиболее знатных гостей храма, было все так же темно и тихо. Неярко светили по углам лампады, чадили горько пахнущим дымом, окутывая все вокруг пеленой таинственности. Отражались блики света от расписанных сценами из жизни Радона стен. Вон там великий бог принимает в чертоге своем клятву от братьев и сестер своих. Вот там наставляет двенадцать сыновей своих, а вот там склонился над младенцем, касаясь запястья его.

Миранис повернулся к алтарю. От запаха дыма, смешанного с ароматом увядающих роз, закружилась голова, пересохло в горле, и почудились в тишине едва слышные голоса...

Говорили, что это голоса богов, но Миранис думал иначе, — всего лишь воздействие дыма, наркотика, которым жрецы покоряли неокрепшие умы паломников.

Жрец тем временем встал между алтарем и Миранисом, дождался, пока подталкиваемая Арманом Лия нашла свое место рядом с принцем, и, взяв с алтаря гирлянду из роз, выжидательно посмотрел на наследника.

Принц понял его взгляд, нашел ладонью ладонь Лии, сплел свои пальцы с ее и чуть вздрогнул, когда гирлянда из роз коснулась кожи, и запротестовали против чужого прикосновения синие нити магической татуировки.

Льется тихая мелодия. Сильнее кружится голова, нестерпимо жжет запястья. Пальцы Лии становятся липкими от пота, дрожат, и Миранис сильнее сжимает руку девушки, успокаивая...

Скоро церемония закончится... еще немного...

Голос жреца, читающий заклинания на древнем, забытом простыми смертными языке, отдаляется. Кажется, что зал наполняется тяжелой, прижимающей к земле болью, пронзенной синими нитями власти. Жжет запястье, меняет на них узор татуировка. Тихо, едва слышно, стонет Лия, а Миранис, превозмогая боль, облегченно вздыхает.

Радон благословляет брак. Радон принимает его сына, будущего повелителя Кассии.

Воздух густеет, нити в нем играют интенсивнее, танцуют в такт мелодии, ускоряясь. Перед глазами пестрит. Сильно бьется сердце, стремится выскочить из груди, а боль вдруг плавно уходит, уступая место бескрайнему облегчению.

Миранис медленно, пошатываясь, поднялся с колен, заставил Лию встать и поцеловал перепуганную жену в макушку. Жреца уже не было. Застыли за спиной телохранители, тихо шептал молитвы Арман, скучающе подпирал дверь Гаарс.

— Доволен? — вполголоса спросил мужчина.

— Ты даже богов не уважаешь? — ответил Миранис, увлекая Лию к выходу из залы.

— Уважаю, — пожал плечами Гаарс. — Но своего больше. Ваш Радон для нас излишне правильный. Поздравляю Лия... жена наследного принца Кассии...

— И я поздравляю... — раздался за спиной холодный голос, — племянница вождя Виссавии.

Мир медленно повернулся. Успел краем глаза заметить, как заслонили его телохранители, как отразился свет от клинка Армана, и напрягся Гаарс, замечая:

— Да, Мир, умеешь ты доверять не тем людям. Но предал тебя не я.

— Верю, — одними губами прошептал Миранис, прижимая к себе Лию.

Он впервые стоял лицом к лицу с человеком, что уже столько раз пытался его убить. Невысокий, гибкий и изящный, как и все виссавийцы, Алкадий впечатлял. Светлые, собранные в длинный, тонкий хвост волосы, разного цвета глаза, чуть поблескивающие в темноте, в которых было столько ненависти и презрения ко всему миру, что Миранис почувствовал, как пробежал по позвоночнику холодок.

Лия спрятала лицо на плече мужа. Она мелко дрожала, прижимаясь к Миру всем телом, будто пытаясь спрятаться в его объятиях.

"Защити ее, Радон!" — одними губами взмолился Миранис и толкнул Лию к Гаарсу.

Наемник все понял. Он заслонил собой девушку и осторожно начал отходить к двери, не спуская с виссавийца настороженного взгляда.

— Мне очень жаль, но из залы никто не уйдет! — ответил Алкадий, и двери, недавно гостеприимно распахнутые, резко захлопнулись.

Гаарс схватил Лию за руку, толкнул ее за толстую, увитую клематисом, колонну и нырнул туда же, пряча и себя, и сестру друга.

Вспыхнули темнотой глаза Алкадия. Лерин выставил вперед ладонь, и Миранис почувствовал, как опустился на них щит. Первый же удар заставил невидимую преграду застонать, во все стороны полетели брызги света, оседая на гладкий пол серебристыми искрами. Лерин зашептал заклинание, укрепляя защиту, на лбу его появились капельки пота.

— Где Рэми? — закричал Алкадий, нанося новый удар.

Лерин покачнулся, упал на колени. По подбородку его пробежала дорожка крови, упали на пол густые капли.

— Куда дел своего любимчика!

Вздрогнул Тисмен, будто просыпаясь. Расправил плечи, вдруг становясь выше. Загорелись синим его глаза. Забурлил под ногами Алкадия пол, пошел трещинами, выпуская из-под земли гибкие, тонкие стебли. Они подобно плетям хлестнули виссавийца, обвили его ноги, стянули тугие петли и впились в упыря острыми шипами.

— Пытаешься меня остановить? — усмехнулся Алкадий. — И таким образом?

Он сказал одно лишь слово, и вспыхнула холодной темнотой руна. Почернели стебли, осыпались пеплом, покачнулся Тисмен, и на мгновение Мир почувствовал сжигающую телохранителя боль.

— Не так быстро! — прошептал зеленый маг, выставляя вперед покрытые волдырями пальцы. — Не так быстро!

Алкадий отпрыгнул в сторону, и на месте, где он только что стоял, сомкнул острые зубы огромный хищный цветок.

Выпрямилось в прыжке белоснежное тело зверя.

— Арман, не лезь! — закричал Миранис.

Алкадий резко обернулся, выставил вперед руку с кинжалом. Сверкающее лезвие вошло в тело белоснежного барса, и огромное животное упало, покатилось, сжалось в клубок. Его шерсть быстро темнела, золотистые глаза закрылись, и Мир пытался броситься к другу, но Лерин его удержал, грубо оттолкнув за свою спину, под спасительную тень еще державшегося магического щита.

Алкадию не до него. Свистит короткий меч в руках Кадма, бьет четко. А не достает. И не помогают новые ростки Тисмена, Алкадий все равно уходит. Все равно смеется. И все равно наносит удар за ударом, легко круша новые атаки телохранителей.

Стонут стены, сотрясаемые волнами магии, крошатся колоны, но еще стоят, удерживая звенящий от напряжения свод. Вспыхивают в полумраке искры, то зеленые, то синие, то белоснежные, подобно молниям движутся фигуры, и ослепший, оглохший Миранис, уже и разобрать не может, где друг, а где враг.

Замирает время. Рушится под новым ударом щит. Падает на пол Лерин. Мир сжимается в комок, встречая боль, и в то же время кто-то тянет его к колонне, вжимает в холодный камень, вновь закрывая своим телом, и шепчет на ухо:

— Хочешь жить... стой здесь.

— Лия...

— Меня не волнует Лия, меня волнуешь ты, — ответил незнакомец. — Вернее, меня волнует жизнь твоего телохранителя. Так что сиди и не двигайся...

Маг застонал, прикусив губу, и атака Алкадия вновь полоснула по щиту, но теперь уже не Лерина, незнакомца. Миранис вздрогнул... неужели его телохранители...

— Новый ученик моего любимого учителя? — усмехнулся Алкадий. — Да, твой щит хорош, но надолго ли его хватит?

— Слушай меня, принц, — прошептал незнакомец, так похожий на обычного мальчишку. Да только принц всей кожей чувствовал, что детского в этом хрупком теле мало, зато магической силы — хоть отбавляй. — Дай телохранителю возможность выжить, позови его.

— Он не откликается на мой зов...

— Я думал, ты более упрямый, наследный принц Кассии. А ты так быстро сдаешься. Позови его как следует.

— Он не придет...

— Может, он просто не слышит? Может, ты слишком тихо зовешь? А, может, ты просто хочешь умереть, и чтобы он умер вместе с тобой?

Вновь удар по щиту, вновь содрогнулся незнакомец, стиснув зубы. Вспыхнули черным его выразительные глаза, и Мир сделал над собой усилие, чтобы не отшатнуться, не показать, как он боится. Из темных глаз мага смотрела сама смерть. Но нельзя бояться своего спасителя, пусть даже и такого спасителя. И надо надавать Рэми хорошенько по шее, за то, что не откликается.

"Явись на мой зов, телохранитель!" — послал в темноту Мир стрелу магии. Однако стрела не долетела до цели, отразилась где-то вдалеке от невидимой, упругой стены и упала на землю, вспыхнув на прощание синим.

Вновь ударил в щит Алкадий. Темноглазый маг не сдержал мучительного стона, и из уголка его рта сбежала за воротник простой рубахи черная дорожка крови.

"Проклятие, Рэми, явись немедленно!" — не на шутку разозлился Миранис.

Стрела его зова вдруг вошла в упругую стену, как в масло, и темнота разорвалась ярко-синей вспышкой. Миранису почудилось, что на миг он увидел удивленные, печальные глаза своего телохранителя, почудилось, что он своими руками разорвал удерживающие Рэми серебристые цепи, и, схватив мальчишку за шиворот, закричал ему на ухо: "Я сказал, немедленно! Если хочешь жить!"

"Да, мой принц, — почему-то довольно улыбнулся Рэми, и на его лбу неожиданно ярко вспыхнула татуировка телохранителя. — Дождись меня".

Гнев отхлынул так же внезапно, как появился.

— Проклятие, он слишком силен для меня, — простонал черноглазый маг.

— Ничего... выдержим, — ответил Миранис, почувствовав внезапный прилив сил. Рэми, пусть и находившийся далеко, укрепил щит над своим принцем.

Удивленно нахмурился Алкадий:

— Ты заставляешь меня терять время, Миранис. Лучше сдайся, не причиняй себе и своим друзьям больше страданий, чем это необходимо.

— Обойдешься, — прошипел Миранис.

Рэми стоял над озером и смотрел в темную, отражающую звезды воду, когда его будто горячей водой окатило. Он словно проснулся от тяжелого сна и почувствовал, как в одно мгновение к нему вернулись все его магические силы. Что заклятия вождя, недавно столь сильные, вдруг исчезли, и он мог не только говорить, он мог действовать.

— Арис! — закричал он.

Над озером послышался шум крыльев, серебристые, поблескивающие в темноте копыта слегка дотронулись воды, и белоснежный, изящный пегас опустился на траву рядом с Рэми, ласково касаясь мордой его плеча.

— Я так соскучился...

Рэми ничего не сказал. Он не хотел тратить времени на разговоры. Нетерпение сжигало его изнутри, и, пегас, почувствовав тревогу человека, послушно расправил крылья, давая возможность Рэми вскочить себе на спину.

— Отнеси меня к вождю.

Ударили по воздуху огромные крылья, оттолкнулись от земли копыта, и Арис стрелой взмыл в усыпанное звездами небо.

Рэми прижался грудью к серебристой гриве пегаса, чувствуя, как свистит в ушах ветер. Арис, подгоняемый желанием хозяина, спешил. Темное море деревьев волновалось под его копытами, полыхало ароматом трав и запахом мокрой листвы, тревожило душу Рэми едва ощутимым привкусом магии.

Здесь было пронизано магией все: каждая травинка, каждый камень стремительно приближающегося белоснежного, высокого замка вождя, и в эту ночь Рэми как никогда ощущал вокруг присутствие богини. Но оно наследника клана, вне обыкновения, не раздражало. Душа Рэми тянулась к ожидающему где-то вдалеке принцу, томилась и обливалась кровью, чувствуя недоброе, и Рэми хотел сейчас только одного — оказаться рядом с принцем.

Арис опустился на широкий балкон, и Рэми спрыгнул со спины пегаса, вбежав через узкую дверь в небольшой, заставленный шкафами с книгами кабинет. Сидевший за столом и просматривающий бумаги Элизар вздрогнул, Арам поклонился Рэми и отошел в сторону, уступая ему дорогу. Рэми решительно подошел к столу, сметая с него бумаги и угрожающе навис над дядей.

— Ты что-то хотел мне сказать? — спросил вождь. — Но пока я тебе не разрешил говорить. А на твои глупости, прости, у меня сейчас времени нет.

— Я хотел сказать, чтобы ты образумился, Элизар, — прошипел Рэми.

— Гм... — слабо улыбнулся вождь. — Вижу, что ты сильнее, чем я думал.

— Достаточно силен, чтобы пробить брешь в щите Виссавии, — ответил Рэми. — А так же чтобы не позволить тебе вновь меня оглушить. Но так складывается, что мне нужны сейчас все мои силы. Так что будь добр, прикажи своим цепным псам меня выпустить.

— Думаешь, ты уйдешь отсюда так легко?

— Я ведь важен для тебя? — тихо спросил Рэми.

— Еще как важен, мой мальчик, — серьезно ответил Элизар.

— Тогда открой глаза и посмотри на это!

Рэми позволил татуировке телохранителя вспыхнуть ярким сиянием. Элизар заметно побледнел.

— Целитель судеб... вот как ты до меня добрался... вот почему она позволила тебе меня почти убить...

— Мой принц сейчас умирает, Элизар. И если я останусь здесь, ты знаешь, что будет... Выпусти меня! Сейчас! Дай мне выжить!

Арам очнулся быстрее своего вождя:

— Иди, телохранитель, — сказал он, открывая темное жерло перехода.

— Нет! — вскричал вождь, поднимаясь, но Рэми уже его не слушал. Он бежал к Миранису.

Оттолкнув стоявшего на дороге Арама, телохранитель, не снижая темпа, впрыгнул в холод перехода и вылетел с другой стороны, попав в хаос. На миг он ослеп и оглох, не понимая, где он и что с ним.

— Берегись, Рэми! — кто-то толкнул его в грудь, опрокидывая на холодный пол, и навалился сверху, заливая лицо и шею горячей кровью. Раньше, чем Рэми узнал своего спасителя, он понял, что тот мертв. Чувствуя, как поднимается внутри волна гнева, Рэми решительно столкнул с себя Гаарса и, поспешно поднявшись, на этот раз безошибочно нашел в темноте и хаосе фигуру своего врага.

— Что такое, целитель судеб? — усмехнулся Алкадий. — У тебя так много друзей, неужели тебе жалко одного для такого врага, как я?

— Не льсти себе, упырь, — прошипел Рэми, наклоняясь к лежавшему у его ног Кадму.

Мертв. Торчащие кости позвоночника, неестественная поза, вонзившийся в его спину меч. Рэми плавным движением, не спуская взгляда с Алкадия, вытянул клинок из тела друга. Огляделся. Тисмен лежит у колоны. Не движется, судя по ауре — еще жив, но недолго. Арман в обличие зверя, тяжело ранен, но тоже пока дышит. Лерин без сознания. Лия, воспользовавшись передышкой, подбежала к слабевшему Миранису и спряталась под окружавшим принца щитом. Умница. Кто держит над Миранисом щит, Рэми понятия не имел. Он знал только одно — он не имеет права дать Алкадию победить.

— Я уже и не надеялся, что ты придешь. Но я рад... рад, что ты не успел освободиться от наследного принца Кассии и спрятаться в Виссавии.

Рэми не отвечал. Он готовился к драке, и тело его вспоминало тренировки, которыми мучили его когда-то в приграничье, уроки жесткого, неумолимого Виреса и дружеские поединки с братом.

Проснулся, поднял голову где-то внутри целитель судеб. Улыбнулся широко, заразил Рэми азартом драки. Древнего духа все происходящее забавляло. И он попросил, даже не потребовал, хозяина тела дать и ему вмешаться в битву.

— Пусть будет так, — разрешил ему Рэми.

Готовое к борьбе тело наполнила невесть откуда взявшаяся волна силы. На миг прожгло болью лоб: активизировалась татуировка телохранителя.

— Однажды ты пожалеешь о каждом слове, что прозвучало в этом зале, — сам не понимая зачем, сказал Рэми. — Однажды приползешь ко мне на коленях, моля о прощении. И попросишь у меня смерти... Получишь ее. Я буду милостивым...

— Умрешь, мальчишка! — взбесился Алкадий.

Рэми остался спокоен. Он заранее знал, что ему будет нелегко, знал, что гнев его только ослабит, и, как его и учили когда-то, доверился своему телу и своему дару. А тело легко отвечало ударом на удар. Свистела в воздухе сталь, встречаясь со сталью. Искрился щит, отражая чужую магию, и летели заклятия в сторону Алкадия.

Разумом, который оставался холодным, Рэми видел, что Алкадий начинает уставать. Уже после битвы с другими телохранителями маг лишился части своих сил, и теперь стремительно терял остатки мощи. Его защита была все слабее, а удары все чаще летели мимо.

Сила же Рэми только росла. Целитель судеб продолжал наполнять его тело магией, черпая силы из неведомого Рэми источника, и телохранитель все так же твердо наносил удары, не позволяя оружию Алкадия даже коснуться своей кожи, тогда как клинок Рэми уже пару раз опробовал крови упыря, и, обрадовавшись, ярче засверкал в полумраке.

— Так легко ты меня не победишь! — засмеялся вдруг упырь, отражая новый удар телохранителя.

Рэми еще и сообразить не успел, что происходит, как его тело в прыжке оттолкнулось от земли и оказалось на линии волны, прикрывая собой лежавшего на полу брата. Наскоро поставленный щит отразил большую часть атаки, но все же доля ее настигла Рэми, обдав лицо жаром. Взорвались болью глаза. Рэми ослеп. Неосознанно схватился за голову, упал на колени.

Тотчас ему врезали ногой в грудь. Телохранитель упал на спину. Зрение вдруг вернулось, и Рэми успел сомкнуть пальцы на острие чужого меча.

— Так просто не сдамся, — прошипел он.

С порезанных ладоней капала на грудь кровь. Сила целителя судеб помогала, останавливая неумолимо приближающееся к сердцу лезвие, но даже ее было недостаточно. Рэми уже подумал, что через миг снова умрет, на этот раз навсегда, как натиск меча вдруг ослабел, и из груди Алкадия вышло серебристое, в разводах крови лезвие.

Упырь отпрянул от Рэми, сел на пол, и, посмотрев на пронзившее его насквозь тонкое оружие, засмеялся:

— Мне даже оборачиваться не надо. Знаменитый меч вождей Виссавии.

— Думал, что безнаказанно тронешь моего наследника? — холодно ответил Элизар, выхватывая из-за пояса кинжал. — И теперь ты умрешь.

— И все же ты договорился со своим племянничком, — захрипел Алкадий. — А я уж думал, что этого никогда не произойдет.

Элизар смертельно побледнел в полумраке и бросил в сторону Рэми убийственный взгляд:

— Это правда? — дрожащим голосом спросил он.

— Какая разница! — вскричал Рэми. — Ты его упустишь!

Вождь стремительно обернулся. Кинжал его ударил в место, где миг назад был истекающий кровью упырь. Но лезвие пронзило захлопывающееся жерло перехода и упало на осыпанный осколками и камнями пол.

— Ушел, — устало сказал Рэми.

Спохватившись, он поспешно поднялся и бросился к брату, на ходу активизируя дар целителя.

— Не трогай его, — предупредил Элизар. — При такой ране ты ему только навредишь своим неумением. Оставь его нашим целителям.

— Твоим целителям... — поправил его Рэми, но Армана трогать не стал, уступив место склонившемуся над братом виссавийцу в зеленых одеждах. Какими бы не были виссавийцы, а лечили они все же лучше, чем Рэми. А брату нужна была помощь.

— Его исцелят лучшие, даю слово, — ровно продолжил вождь. — Ведь он из семьи вождя.

— Семьи? — взвился Рэми, посмотрев вождю прямо в глаза. — А где ты был со своей семьей раньше! Ты забыл о нем, о моем брате? Ты выкинул его из памяти! Тебе было плевать, что с ним, как он живет! Ты даже, когда Арман приехал в Виссавию не признал в нем пасынка своей сестры! Кто ты после этого?

— Рэми... мы не можем... Арман не виссавиец...

— Самолюбивые выскочки! — оборвал его Рэми, чувствуя, как по его щекам катятся слезы. — Ты заставил меня остаться в Виссавии, бросить моих друзей, когда я им был нужен! Если я был бы тут... если я был бы с ними... Гаарс бы теперь жил! Арман бы не был ранен! Но что тебе до них? Они не виссавийцы! А я потерял друга, понимаешь! Человека, который был ко мне гораздо добрее, чем ты! Он был рядом, когда был мне нужен! А ты?

— Нериан...

— Не называй меня так! Мое имя Эррэминуэль, и я всего лишь кассиец, ничего более. Оставь меня, слышишь! Проваливай в свою Виссавию. Живи себе там дальше и забудь о моем существовании, как ты забыл о существовании моего брата! Исцели Армана и уходи из моей жизни!

— Рэми, хватит, хватит... — вмешалась подоспевшая Лия. — Прошу тебя... хватит мучить друг друга. Сейчас действительно не время.

— Ты права, моя девочка, — мягко ответил Элизар. — Сейчас мы должны подумать о твоем... муже. Перенесите принца и его убитых телохранителей в Виссавию.

— А наследник? — осторожно спросил Арам.

— Наследник волен поступать так, как ему заблагорассудится.

Рэми не возражал. Он знал, что в Виссавии ни с Миранисом, ни с его телохранителями, ни с Арманом ничего не случится. А теперь ему надо было проститься с умершим другом.

— Мне очень жаль, Рэми, — положил ему руку на плечо неведомо откуда взявшийся Бранше. — Мне действительно жаль.

— Наследник, если ты позволишь, я облегчу переход души твоего друга за грань... — тихо сказал незнакомый голос.

Рэми недоуменно посмотрел на склонившегося перед ним юношу в черных одеждах. А ведь именно этот человек держал щит над Миранисом, когда Рэми не было рядом с принцем. И ведь хранитель смерти устал, видно, что устал, а предлагает провести сложный ритуал, который требует очень много сил.

— Какое тебе дело до моего друга?

— Твоя боль это моя боль, Рэми, — спокойно ответил тот.

И Рэми ему вдруг поверил.

— Спасибо...

— ... Рэн, — правильно понял виссавиец.

В отверстие в обвалившемся потолке храма вдруг проник первый солнечный луч. Наступило утро.

Глава 4. Наследник

Ритуал выжрал Рэна до дна. Он впервые сам вел душу за грань, при этом вел душу убийцу и наемника. Такому бы, по-хорошему, еще бродить по тьме много зим, прежде чем заслужить покой. Но Гаарс спас наследника, а этого Рэн забыть не мог. Такое надо отплатить.

Хранитель смерти с трудом вынырнул из транса. Он стоял на вершине обсидиановой пирамиды в три человеческих роста высотой. Небольшое сооружение удобно устроилось среди уложенной каменными плитами площадки. От города место погребения отделял высокий забор, густо увитый вечно-зеленым и колючим ежевичником.

И холодно. Очень холодно. В этой Кассии всегда было слишком холодно.

Рэн стоял в главах обсидианового ложа, бока которого были густо изрезаны древними рунами. Церемония уже закончилось, и синий огонь магии уже почти сжег лежавшее на ложе тело Гаарса. Чуть поодаль собралась семья умершего. И среди них — Нериан, одаривший Рэна благодарным взглядом.

Хранитель смерти с трудом удержался, чтобы не свалиться на черный, холодный камень. Он еще никогда в жизни не чувствовал себя столь слабым.

Помимо Рэми и его молчаливого друга-оборотня на погребении были мальчик лет девяти со светлыми, вьющимися волосами и две женщины: одна полная, но с виду мягкая и воздушная, как привозимые матерью из Ларии сдобные булочки, вторая высохшая и неприятная, как древесная коряга. Булочка все время отирала со щек бегущие слезы и прижимала к себе с ужасом таращащегося на хранителя смерти мальчишку, а худая сжимала до скрипа зубы, окидывая то и дело наследника неприязненным взглядом.

Винила. Но вслух не сказала ни слова, и даже, когда церемония закончилась и оставшийся после сожжения пепел отдали во власть ветра, подошла к Нериану, молча обняла его за плечи, поцеловала в щеку, и направилась прочь от ложа смерти.

Вниз они спускались в полном молчании. Рэн устал, да и не знал, что говорить, наследник не пытался начать разговор, и лишь возле ожидавшей их за воротами кареты, кинул женщинам:

— Я провожу вас.

— Спасибо тебе, мой мальчик, — прошептала сквозь слезы "булочка". — Ты и так сделал многое, а теперь ты должен возвращаться в замок и в свой мир.

— Но...

— Не вини себя, — она ласково погладила наследника по щеке. — Мой брат был наемником. А наемники долго не живут, ты же знаешь. Это все равно бы случилось, сегодня, завтра... но случилось. А теперь возвращайся в свой мир арханов, к которому ты на самом деле принадлежишь.

— Варина, если тебе нужна будет помощь...

— Через луну в столицу вернется мой младший брат. Он хороший человек, он встанет во главе рода...

— И тоже наемник.

Варина слабо улыбнулась:

— Ты телохранитель сына повелителя, тебе подчиняется дозор, ты же знаешь, я не могу ответить на твой вопрос. А теперь иди. И не забывай о нас, мой мальчик.

— Ты же знаешь, что я никогда не забуду, — слабо улыбнулся Рэми.

Он отошел от кареты и подал знак извозчику. Рослый мужчина прикрикнул на лошадей, породистые животные тронулись с места, разбивая острыми копытами грязь на еще не высохшей после вчерашнего дождя дороге.

Когда карета свернула за угол серого, низкого здания, Рэми оглянулся на Эллиса, что подвел к ним двух каурых, симпатичных лошадок.

— Можешь возвращаться домой, Рэн, — сказал Нериан, глядя на хранителя смерти опустошенным взглядом и поглаживая морду лошади затянутой в черный бархат ладонью.

— А ты?

— А я... я пойду собственной дорогой, — увильнул от прямого ответа Нериан.

— Тогда я пойду с тобой! — упрямо возразил Рэн.

Нериан скривился:

— Ты ведь понимаешь, почему я согласился, чтобы именно ты провел ритуал...

— Знаю, — устало ответил Рэн. — Наемникам отказано в церемонии погребения. Их просто сжигают за городом.

— Этот наемник мне был как старший брат, — ответил Нериан. — Ты провел его душу за грань, избавив ее от долгих зим скитания. И за это я тебе безмерно благодарен. Но не понимаю, чего ты от меня, собственно, хочешь?

— Я хочу остаться с тобой.

— Почему?

— Потому что ты первый человек, что мне посмотрел прямо в глаза после посвящения в хранители смерти и не передернулся, — не стал юлить Рэн. — Даже вождь передергивается.

Нериан усмехнулся и некоторое время молчал, все так же поглаживая морду лошади. Животное льнуло к его ладоням, довольно пофыркивало, отвечая на простую ласку. И Рэн вдруг сообразил, что по сути только что сложил свою хваленую гордость к ногам этого человека и что теперь ждет ответа Нериана, как преступник ждет судейского решения. Только ведь Рэн ничего не сделал... он просто хотел быть рядом с наследником, которого так плохо знал, но которым уже восхищался.

— Я так часто был у грани, что давно не боюсь бога смерти, — задумчиво протянул Рэми. — Я просто знаю, что там ждет меня покой, и вижу в твоих глазах не смерть, а отблеск этого покоя. И мудрость. К чему мне передергиваться?

— Ты понимаешь... люди — нет.

— Люди боятся того, чего не знают, — спокойно посмотрев Рэну в глаза. Запросто, как лучшему другу. Как давно Рэн не встречал такого прямого взгляда. И как по нему, оказывается, скучал. — И я хочу тебя разочаровать, Рэн. Я бы тоже боялся. Но смерть это нечто, что я уже познал и не раз. А страх перед уже познанным это уже глупость. Так что перестань делать из меня божество и возвращайся в Виссавию.

— Позволь мне остаться с тобой, — процедил Рэн. — Пожалуйста.

— Кем ты хочешь быть для меня, Рэн? — ровно спросил Нериан, вскакивая на лошадь.

— Твоим харибом.

— У меня есть хариб, второго мне не надо. Мало того, боги того не позволят...

Лошадь под наследником горячилась, хотела устремиться вскачь, нервно топталась на месте, удерживаемая твердой рукой Нериана. Умеет все же наследник обращаться с этими животными... Рэн вот никогда не умел. Не хотел уметь. Им в Виссавии достаточно было пегасов, и Рэн вдруг страшно заскучал по своему иссиня-черному красавцу Инею, которому приказал вернуться в Виссавию. Там пегасов любят. Здесь их временами встречают стрелами страха.

А Иней, наверное, сейчас помог бы. Пегасы умеют видеть душу, даже душу столь старательно окутанную щитами, как была окутана душа наследника.

— Тогда... твоим другом, — прошептал Рэн, не понимая до конца, какой ответ хочет услышать наследник. Хранителю смерти впервые в жизни захотелось ответить правильно. Ранее его не сильно-то тревожило, ни что он говорит, ни как это воспримут. Раньше ему было неважно. А теперь от его слов зависела и его жизнь. И от его умения раскрыть душу внимательному, темному взгляду Нериана.

— В друзья не набиваются, — холодно ответил наследник.

— Тогда слугой... — упрямо настаивал Рэн, складывая в тот миг к ногам Нериана свою непомерную гордость виссавийца. И самое дорогое, что у него было — свободу.

— Слуг мне хватает, — так же спокойно ответил Нериан.

— Верных никогда много не бывает, — вскинул подбородок Рэн. — А я буду тебе верен.

— Верю... — согласился вдруг наследник. — Если уж ты так настаиваешь, Рэн, будь... моим другом.

Рэн задохнулся от неведомо откуда накатившегося счастья. Наверное, улыбнулся, и улыбка та слегка отразилась в глазах Нериана. Но вышла она у наследника грустной, измученной. Он только что потерял друга, подумалось Рэну... Потому и тень улыбки сейчас наследнику далась нелегко, хотя обычно, Рэн почему-то знал, телохранитель на искренность отвечал искренностью.

— Огромная честь для меня, Нериан.

— Не называй меня так, — наследник подал Рэну руку, помогая ему вскочить на лошадь и устроиться за своей спиной. Место на второй лошади занял Эллис.

— Меня зовут Рэми.

— Могу я спросить, Рэми... — тихо прошептал Рэн, когда они миновали длинное, неприязненное на вид здание, в котором до церемонии хранили тела умерших.

— Да?

— Целитель судеб... я видел его силу в той драке. Но теперь ты снова стал самим собой... как?

— Древний дух мне не враг, — копыта лошадей разбили ровную гладь огромной лужи, окатив растущие у обочины кусты акации тяжелыми, маслянистыми брызгами. — Тогда, в Виссавии, он захватил мое тело, потому что я сам от него отказался. Я ушел за грань, Рэн. Но меня оттуда вернули...

— Так жаждешь смерти?

— А ты? Ты ведь ей служишь...

Умеет наследник задавать сложные вопросы. И как тяжело на них ответить.

— Я служу людям, — собрался словами Рэн после недолгого молчания, — помогаю умершим примириться с уходом за грань. Я не служу смерти. Я ею восхищаюсь, но я и не жажду ее.

— А я служу судьбе. Так же, как ты служишь смерти.

— Ты вернешься в Виссавию?

— Я вернусь к моему принцу. Но сначала я должен предстать перед своим учителем и... перед повелителем Кассии. Деммид зовет меня, а я больше не могу не отвечать на его зов.

Жрецы в черном отворили перед лошадьми ворота, низко склонившись перед телохранителем принца и кинув в сторону Рэна неприязненные взгляды. Рэн лишь усмехнулся — что для него значила ненависть каких-то кассийцев?

Рэми натянул на голову капюшон, скрывая лицо и все еще слегка светившую на его лбу руну телохранителя в тени складок. Рэн последовал его примеру, но и это его не спасло — стоило им свернуть на боковую улочку, как Рэна силой спихнули с лошади и зашипели на ухо:

— Ты куда пропал, паразит ты этакий?

Рэн открыл было рот, как наследник повернулся к Дериану и ровно сказал:

— Будьте добры принять свой настоящий облик, целитель.

— Я думал... — Дериан смертельно побледнел и поклонился наследнику.

— Вы привлекаете к нам ненужное внимание, — заметил Рэми. — Рэн, ты едешь со мной или остаешься с другом?

— Позднее поговорим, — прошипел Рэн брату, занимая свое место за спиной Рэми.

— Могу ли я последовать за вами? — сразу же нашелся Дериан, склонившись перед наследником Виссавии.

— До чего же вы, виссавийцы, навязчивы, — устало ответил Рэми. — Но у меня нет ни времени, ни желания с вами спорить, целитель. Эллис!

— Да, мой архан, — немедленно откликнулся молчавший до этого хариб.

— Возьми виссавийца на свою лошадь. И поспешите. Меня ждут в замке.

Рэн понятия не имел, почему телохранитель не воспользовался переходом и пересекал город верхом на лошади. Он, ничего не спрашивая, прижался к пахнущему жасмином плащу Нериана и почувствовал вдруг, как сильно он устал. Настолько сильно, что веки вдруг налило тяжестью, и глаза сами собой закрылись, погружая хранителя смерти в тяжелый, неприятный сон.

Рэн умом еще понимал, что сейчас неминуемо свалится с лошади, и еще успел заметить, как его тело вдруг окутали невидимые ремни магии, привязывая Рэна к выпрямленной спине наследника. Рэми ему помогал, счастливо улыбнулся через сон Рэн. Рэми, наследник Виссавии, назвал его другом и действительно его принял, хотя не принимал даже самого вождя. И Рэн позволил себе провалиться в сон, полностью доверившись силе телохранителя наследного принца Кассии.

Проснулся он, когда кто-то помогал ему слезть с лошади. Открыв глаза, увидел расплывающееся лицо брата и услышал голос Дериана:

— Я позабочусь о брате.

— Позаботьтесь, — ответил наследник. — Эллис, проводи виссавийцев в мои покои. И я очень надеюсь, что вы не выйдете оттуда, пока я буду у повелителя Кассии и не натворите глупостей.

— Не волнуйся, я двигаться не могу, — устало ответил Рэн. — Какие глупости...

Странно, но Рэну показалось, что в выразительных глазах наследника мелькнуло сомнение. Аж так хорошо изучил его Нериан? Нет, не Нериан, Рэми, — поправил сам себя Рэн. Надо привыкать к его новому имени.

Рэми ничего не ответил, развернулся, и вбежал по ступенькам, исчезнув в замке. Рэн огляделся, с каждым вздохом просыпаясь все больше. Сон помог ему — усталость слегка отпустила, и теперь Рэн мог уже почти нормально соображать. Пока Рэми рядом нет... ему надо кое-что сделать.

— Прошу проследовать за мной, — тихо позвал замерший на ступеньках Эллис.

Лестница, по которой они поднялись, была слишком узкой, чтобы принадлежать главному входу в замок, и выходила на погруженный в очарование цветущих роз сад. Где-то за спиной журчал фонтан, нагоняя бодрящий, влажный воздух, по обе стороны мраморной лестницы стояли статуи широкобедрых женщин, наверняка, кассийских красавиц, но слишком уж плотно сложенных на вкус Рэна. За тяжелой, украшенной замысловатой резьбой, дверью, был пустынный, небольшой зал, украшенный вдоль стен витыми колоннами и расписанным под звездное небо сводом.

Художник, это нарисовавший, наверняка был гением. Даже сердце нелюбившего красоты природы хранителя смерти тоскливо сжалось и захотелось вдруг назад в Виссавию.

Но его место теперь рядом с Рэми.

— Прошу! — вновь тихо пригласил хариб, показывая на возникший неоткуда туман перехода.

— Не думал, что каждый может создавать переходы в замке, — сказал Рэн, когда они очутились вдруг в убранных в белое покоях.

Рэн посмотрел на статуи барсов по обе стороны двери и вдруг припомнил себе, что белый цвет достался Рэми не только от рода вождя, но и от рода ларийцев. Клан белоснежного барса, теперь почти исчезнувший, гордый и непокорный, давший жизнь отцу Рэми, чей портрет во весь рост висел над камином.

А ведь они с Рэми почти не похожи. Восседающий на белоснежном коне лариец скорее внешне напоминал светловолосого Армана. Разве что только проникающий в самую душу острый взгляд и пухлые, чуть улыбающиеся губы достались и его младшему, безрассудному сынишке-полукровке.

— Переход для вас открыл дух замка, — ответил на полузабытый вопрос Эллис. — А теперь позвольте мне вас ненадолго оставить. Дух замка исполнит каждый ваш приказ... только помните, что мой архан запретил вам покидать свои покои.

— Раз запретил, так и не будем, — задумчиво ответил Рэн.

Хариб поклонился обоим виссавийцам и вышел.

— Я думал, ты приехал в замок повелителя не просто так, — протянул Дериан. — Я тебя не узнаю, Рэн. Ты в самом деле решил отдохнуть?

— Почему бы и нет? — ответил хранитель смерти, усаживаясь в кресло. — Я устал, почему бы и мне слегка не насладиться покоем...

— Это на тебя не похоже.

— Я голоден, — заныл Рэн, вовремя скорчив страдальческую мину младшего брата. Подействовало. Дериан, как и все целители, с детства был излишне ответственным. Забыв о подозрительно спокойном поведении брата, целитель задумался о проблемах более приземленных:

— Эльзира ты тут не получишь, — сказал он. — Вне Виссавии, боюсь, его не бывает. Хотя, если ты действительно решил остаться с наследником, тебе, думаю, придется привыкнуть к чужой пище. Эллис говорил, любой приказ...

Дериан стянул с кровати расписанную серебром подушку и, бросив ее на пол, уселся прямо на нее, сказав:

— Фрукты, свежий яблочный сок, выпечку.

Все заказанное сразу же появилось между братьями на низком столике и вовсе не вызвало у Рэна аппетита. Он взял предложенный Дерианом небольшой желтый фрукт, покрытый нежной, бархатистой кожицей и неуверенно помял его в пальцах:

— Персик, — пояснил Дериан. — Попробуй.

Рэн укусил "персик" слишком сильно, чуть было не сломав зубы о косточку внутри.

— Не спеши...

— Ты меня отравить решил! — поморщился Рэн, тем не менее прожевав сочную мякоть.

— Мы не знаем, как долго думает наследник остаться в Кассии, — ответил Дериан. — Если ты всерьез решил быть рядом с Нерианом...

— А кто-то сомневается, что всерьез? — сузил глаза Рэн.

— ... тогда тебе надо научиться причинять ему как можно меньше хлопот. Нериан с тобой возиться не будет, у его хариба и так работы хватает, так что учись выкручиваться сам.

— Уж несомненно... — Рэн взял с подноса небольшую булочку и, поднеся ее к носу, вдохнул сладковатый запах. — Говоришь, это съедобно...

— Мать часто привозит их для нас из Ларии, помнишь?

— Помню.

— И ты всегда отказывался их попробовать.

— Теперь попробую. Потому что я голоден и мне надо работать... — Рэн укусил булочку и прожевал кусок сдобы, почти не чувствуя ее вкуса.

Дериан же не обрадовался успехам брата, прошипев:

— Так и думал, что ты решился на глупость.

— Кто сказал, что сразу глупость... — протянул Рэн.

— Ты сказал, то не выйдешь из покоев наследника. Ты только начал завоевывать доверие Рэми, а уже нарушаешь данные его харибу обещания! Это все равно для кассийца, что ты нарушаешь его приказы!

— А кто сказал, что я нарушаю, — ответил Рэн, схрумкав-таки с грехом пополам булочку и запив ее кисловатым яблочным соком. — Все, что мне надо, находится здесь.

Дериан недоуменно посмотрел на брата.

— Ты всегда упрекал меня, что я люблю легенды, — начал Рэн. — О да, я их очень люблю... Замок повелителя аж кишит всевозможными историями. Самая интересная из них, как ни странно, о духе замка повелителя.

— Не понимаю...

— Наш милый дружок при жизни очень отличился, — ответил Рэн. — И после смерти был вынужден шататься возле грани много веков, прежде чем обрести покой. Потому он заключил договор с повелителем Кассии... он будет исполнять все прихоти обитателей замка повелителя, а взамен срок его скитания уменьшится аж втрое.

— Что ты хочешь от духа замка и что дашь ему взамен? — побледнел Дериан.

— Что дам взамен... это очевидно. То же, что дал и Гаарсу.

— Этот ритуал погубит тебя.

— Нет, если я буду работать в связке с другими хранителями смерти и со своим братишкой-целителем, — усмехнулся Рэн. — Ты ведь не дашь мне уйти за грань так просто...

— Рэн... что ты хочешь от духа замка?

— Явись! — приказал вместо ответа Рэн.

— Ты уверен? — ответил шипящий голос. — Ты же знаешь, что по договору я не могу пугать смертных, живущих в этом замке... потому обычно на такие приказы я не отвечаю.

— Явись!

На Рэна повеяло замогильным холодом. Непослушное тело ответило дрожью, губы стоявшего рядом Дериана побледнели, а в глазах брата появился ужас.

— Уйди, — прошептал Рэн брату.

Губы его не слушались, и медленно, очень медленно дар Рэна подчинял себе непослушное тело, глуша внутри неосознанный страх.

— Я останусь с тобой, — твердо ответил Дериан, опускаясь в кресло. — Я тоже не боюсь духов.

— А я не виноват, что вы, смертные, так отвечаете на мое появление.

Дух плавно вылетел из картины и опустился рядом со статуей снежного барса. Потухли в комнате все свечи, погружая покои телохранителя принца в полумрак, разгоняемый свечением самого призрака. Дух замка был похож на сероватое облако, чуть мерцающее белоснежными искорками света, и Рэн некоторое время стоял неподвижно, изучая существо, так много веков призванное плутать в темноте в одиночестве возле грани, не в силах ее пересечь.

— Сколько тебе осталось? — страх вдруг куда-то ушел. Рэну стало просто интересно.

— Два века, семь зим, три луны и пять дней, — вздохнул призрак.

— Немало, — присвистнул Рэн. — Но я помогу тебе уйти раньше... если...

— Если что? — прошипел заинтересованно дух.

— Если ты найдешь способ спасти наследника Виссавии...

Дух задумался.

— Не думаю, что это будет так легко, — ответил он. — Слышал я, что наследный принц Кассии должен умереть... слышал я, что он сам бы рад отпустить своих телохранителей, да только носители одиннадцати слишком упрямы и не согласятся пережить принца. Ни один из них... А узы привязки можно разорвать лишь с согласия обеих сторон.

— Это я и так знаю. Что-то еще...

— Мне надо подумать, Рэн.

— Думай недолго, дух. Я не знаю, сколько я останусь в замке. И не думаю, что ты сможешь меня достать вне Кассии.

— Я тоже не думаю... я приду к тебе...

Дух исчез, а сидевший в кресле Дериан с облегчением выдохнул. В тот же миг распахнулась дверь, вошел внутрь Эллис, и, бросив холодный взгляд на столик с едой, сказал:

— Эррэмиэль ждет вас.

— Что-то случилось? — встревожился Дериан.

— Мы возвращаемся в Виссавию.

Рэн прикусил губу. Быстро, слишком быстро. В другое время он бы даже обрадовался, но теперь... Он молился богине, чтобы дух замка успел.

— Накиньте это, — Эллис кинул виссавийцам такие же самые плащи, в который был закутан и он сам. — Мы не должны привлекать внимания придворных. Прошу вас не добавлять хлопот моему архану.

— Хлопот? — переспросил Рэн, исполняя приказ Эллиса.

— Повелитель в гневе. Его сын мало того, что едва не умер, так его еще и забрали в Виссавию. И... мой архан наотрез отказался разрывать узы привязки с Миранисом. Даже когда повелитель настаивал. Боюсь, телохранителю слегка пришлось заплатить за свою дерзость. Эррэминуэль едва на ногах стоит, а ему еще ритуал проводить по возвращению двух телохранителей из-за грани. Я видел, каким вернулся в свои покои Тисмен после такого ритуала. А ведь он возвращал только Рэми, с поддержкой Кадма и Лерина, и он гораздо более опытен, чем мой архан. Лерин же теперь спит... он Рэми не поможет.

— Целители ему помогут.

— Чем они могут помочь? Наши боги ваших магов не услышат. Они услышат только Рэми. А с ним происходит что-то странное.

— Почему ты нам это говоришь? — удивился Рэн. — Я думал, хариб предан своему архану, а ты...

— Он за него боится, — ответил за хариба Дериан. — И нам доверяет, значит, доверяет и его архан.

Рэн вздрогнул.

— Мы сделаем все, что в наших силах, Эллис, — сказал целитель. — Я поговорю с вождем.

Они вновь не стали терять времени и воспользовались переходом, оказавшись все в той же, уже знакомой Рэну небольшой зале. На этот раз красиво расписанный под ночное время свод хранителя смерти волновал мало. Он заметил, что стоявший перед ним наследник был смертельно бледен, под глазами его залегли тени, а на щеках играл лихорадочный румянец.

— Вирес, телохранитель повелителя, пойдет с нами.

— Не думаю, что вождь будет доволен, — возразил Дериан.

Рэну в этот миг было все равно, будет вождь доволен или нет. Синеглазый, высокий и неожиданно молодой для телохранителя повелителя Вирес был полон сил и явно мог помочь наследнику. А если он способен помочь Нериану, но пусть идет.

— Вирес — мой учитель, — устало ответил Рэми. Учитель, который всего на зим пять, не больше, старше своего ученика. В этой Кассии все с ума посходили.

— И хватит уже, у нас нет времени...

Рэн напрягся на мгновение, а потом вдруг счастливо улыбнулся. Дух, легким сквозняком проскользнувший в зал, прошептал ему на ухо всего несколько фраз. Но их хватило, чтобы хранитель смерти почувствовал, что не зря он явился в этот замок и давился этими проклятыми булочками.

"Не обмани меня, хранитель, — сказал вдруг дух. — У меня много времени, чтобы придумать как отомстить тебе или твоим предкам."

"Не обману, — ответил Рэн, спокойно встречая внимательный взгляд телохранителя повелителя. Тоже что-то почувствовал, но, наверняка, и сам не знал, что. И тоже не смог выдержать взгляда хранителя смерти. — Подожди еще немного. И я вернусь."

— Интересно, будет ли повелитель доволен, если мы украдем его духа, — правильно все понял Дериан, остановив брата у перехода, когда в черном тумане уже исчезли и телохранители, и их харибы.

— Найдет себе другого, — усмехаясь ответил Рэн.

Что же. У него есть хорошие новости для вождя.

Глава 5. Рэми и Виссавия

Рэн удивленно выдохнул. Обычно, чтобы вернуться в клан или из него выйти, приходилось обращаться к хранителям связи. Чтобы преодолеть сопротивление щита над кланом, требовалось слишком большая затрата сил. Даже хранители связи пользовались специально для них сделанными каналами, и на работу по созданию перехода на основании канала хранителю были нужны немалые силы и время. В то время, как Рэми открыл переход играючи, даже не напрягаясь и, пропустив вперед Виреса и его хариба, раздраженно обернулся к Рэну.

— Что застыл? Идешь со мной или нет?

— Идем, наследник, — первым очнулся от удивления Дериан.

Рэми лишь пожал плечами и вошел в туман перехода. Рэн, стряхнув с себя оцепенение, бросился за ним. Вождь не простит ему, если он упустит наследника. Да что там вождь, он сам себе не простит.

Когда Рэн вышел по другую сторону перехода, он удивился еще более. Они были в замке Арама. А ведь, чтобы перевести сюда принца Кассии и его свиту, старшие хранители связи работали целую ночь. Они жаловались, что замок Арама находится на узле силы, оттого сопротивление щита здесь на порядок сильнее, чем в других точках Виссавии. Рэми же, казалось, даже не подозревал, что он миг назад совершил. Наследник холодно посмотрел на склонившегося перед ним убеленного сединами старшего целителя и спросил:

— Мой брат?

— Твой брат спит, наследник. Я лично следил за его исцелением и могу поклясться, что вскоре он будет здоров. Но не сразу.

Рэми кивнул и направился было к лестнице, как целитель тихо прошептал:

— Позволь мне осмотреть твои раны, Нериан.

Вирес удивленно посмотрел на Рэми.

— Я обойдусь без твоей помощи, — ледяным тоном ответил наследник.

Рэн вздрогнул. Он никогда особо не любил Даара, но все же старик не заслужил ни таких слов, ни такого тона.

— Твои руки кровоточат, — настаивал целитель. — Твой хариб не смог тебе помочь. Позволь мне... или хотя бы Дериану.

— Я сказал, что справлюсь без вашей помощи, — так же холодно ответил Рэми. — Не позволю виссавийцам подойти ко мне слишком близко.

— Меня ранит твое недоверие...

— Вы легко раните других и требуете к себе трепетного отношения? — усмехнулся Рэми. — На моих руках умерла женщина. Ее вина была лишь в том, что она заплутала, может, временно. Но виссавийские целители не умеют прощать. И так легко проходят мимо...

— Ты не понимаешь собственного народа, наследник.

— А кто тебе сказал, что я хочу понимать? — обернулся Рэми, и старший целитель вздрогнул от холода в его взгляде. — И кто сказал, что это мой народ? Мой народ это кассийцы — открытые и близкие. Они совершают ошибки, но они же умеют за них отвечать. А вы? Вы погрязли в гордыне, хотя сами и шага не можете сделать без помощи богини. Еда, одежда, защита, этот великолепный замок — все это не ваше, ее. Ее сила, ее воля, а где же вы сами?

— Ты говоришь как Аким...

— Аким вырос в Кассии. Аким знал другой мир. Знал, что люди должны как можно меньше полагаться на богов и идти своей дорогой. Вы же как младенцы на руках богини. Вы ни на что не способны без нее. Ее обуза.

— Так научи нас жить иначе!

— Это не мой путь, целитель. У вас есть вождь. Скоро появится другой, настоящий наследник. Но вы цепляетесь в полы моего плаща и не даете мне идти дальше. Неужели вы настолько забыли о гордости? Не видите, что мне не нужны?

— Наша гордость это ты...

— Я не ваш. И не нужна мне ни ваша любовь, ни ваша преданность. Все, что нужно, у меня уже есть. Мой принц, мой путь, — Рэми дотронулся до лба, где светилась ровным цветом руна телохранителя. — Страна моего друга. Кассия. Та самая Кассия, которую вы презираете. Ведь там рождается так мало магов... А теперь прости меня, но я спешу...

— Мы еще продолжим этот разговор, наследник.

— Ты упрям, старец. Говоришь, что я тебя раню, но заставляешь меня это делать снова и снова. Зачем?

— Потому что люблю тебя... мы все тебя любим.

— Боги, бред, — сказал Рэми, устремляясь вверх по лестнице. Ничего не спрашивая, Вирес и харибы направились за ним. Рэн и Дериан полонились старшему целителю и услышав, едва слышное:

— Не упустите его, — бросились за наследником.

На втором этаже было неожиданно тихо. В памяти Рэна еще жили эти коридоры, наполненные людьми, и царившая здесь тишина вдруг показалась ему тревожной. Хотя и естественной для этого замка.

Толстые ковры под ногами скрывали и без того мягкие шаги людей. С гобеленов на стенах загадочно смотрели на них магические животные, половину из которых Рэн никогда не видел вживую, да и вряд ли хотел увидеть. И этот полумрак, показавшийся вдруг недобрым, затаившимся по углам существом. После того разговора внизу, после вести, что наследник ранен, но не позволяет себя исцелить, Рэну почему-то хотелось оказаться среди людей. Лучше среди понимающим, умеющих подбирать слова целителей душ... Но целителей душ Рэми точно к себе не подпустит.

Рэми вошел в свои покои и, приказав харибу раздвинуть тяжелые шторы, опустился в кресло. В небольшую, скупо обставленную комнату хлынул солнечный свет. Рэн невольно посмотрел на обтянутые черными перчатками ладони наследника.

"Ты тоже чувствуешь?" — спросил Рэн брата.

"Очень слабо, — честно ответил Дериан. — Я не настолько силен, как старший целитель, ты же знаешь. Но Рэми действительно ранен. И не только ладони... его голова. И я не могу ему помочь".

Вернее, не решался. Рэн тоже слова не решался сказать, хотя понимал, что сказать надо. Зато был тут кто-то еще, кто вовсе не боялся наследника, а опустился перед ним на колени и требовательно протянул ладонь.

— Дай мне осмотреть твои руки, — не попросил, приказал Вирес.

Рэн сжался. Он уже давно понял, что наследник болезненно самолюбив и не слушает приказов, потому ожидал вспышки гнева. Но Рэми лишь устало улыбнулся и дал телохранителю повелителя свою ладонь.

Под черной перчаткой оказалась тугая повязка, пропитавшаяся кровью. Только теперь Рэн вспомнил, что наследник шел по лестнице, не касаясь перил, что открывать перед ним двери предоставлял харибу... не хотел оставить кровавых следов, не видимых на черной ткани.

— Ты с ума сошел? — тихо прошептал Вирес, осмотрев рану.

— Ничего со мной не случится, — ответил Рэми. — Подожду, пока очнется Тисмен. Он меня исцелит.

— Почему не виссавийцы?

— Потому что они слишком сильны, — криво улыбнулся Рэми. — Потому что они вполне способны исцелить не только мое тело, но и душу. Для них привязанность к наследному принцу Кассии всего лишь болезнь, не так ли, Рэн?

Рэн выдохнул. Богиня, Рэми прав. Все, что вызывало боль и связанные с ней хлопоты виссавийцы исцеляли. Ослепленность наследника Миранисом не давала ему вернуться в Виссавию, занять законное место рядом с вождем, потому стоит наследнику дать над собой волю целителю душ...

— Я не могу теперь тратить на тебя свои силы, — ровно сказал Вирес.

— Я и не просил, — ответил Рэми. — Ты сам захотел осмотреть мои раны.

Вирес поднялся с колен, и принял от хариба тяжелую шкатулку. Поставив ее на стол, провел пальцами по украшенным резьбой бокам изящной вещички. Щелкнул внутри механизм, откинулась плавно крышка. Вирес достал изнутри берестяную коробочку, расписанную незнакомыми Рэну рунами, и сказал Эллису:

— Смажь мазью ладони своего архана. На некоторое время это остановит кровь и принесет ему облегчение. И все же твое упрямство мне не понятно, Рэми. Нам стоит серьезно поговорить.

— Действительно стоит... — ответил Рэми. — Но сначала... Рэн!

— Да, наследник, — немедленно откликнулся хранитель смерти.

— Возвращайтесь с братом домой и ждите, пока я вас позову...

— Но...

— У меня сейчас нет времени ни объяснять, ни спорить, — оборвал Дериана Рэми. — Или ты выполняешь приказ, или можешь ко мне не подходить, как и иные виссавийцы.

— Как скажешь, наследник, — поклонился Рэн, жестом останавливая пытавшегося возразить брата.

Покинув покои Рэми, Рэн и не думал направляться домой, хотя, видит богиня, очень сильно устал. Он пошел к вождю. Ему было что сказать Элизару. Сын повелителя не может приказать телохранителю разорвать узы привязки, но он может, даже без ведома телохранителя, "передать" его близкому родственнику — брату, отцу или сыну.

Арам закрыл толстую книгу в кожаном переплете и огляделся. Никогда в жизни, даже в замке вождя, он не видел столь богатой, как у повелителя Кассии, библиотеки. Книжные шкафы, уставленные различной толщины рукописными томами, уходили под высокий, в три человеческих роста потолок, расписанный закатными облаками. Полумрак и тишина, нарушаемая лишь едва слышным шелестом страниц под пальцами, тяжелый, далекий перестук капель дождя, бьющий по крыше.

Здесь было хорошо и спокойно. В руках Арама уже побывали книги, от которых, казалось, еще пахло чернилами. Других страшно было касаться: хрупкие, истлевшие страницы грозились рассыпаться под пальцами, погребая кем-то очень давно доверенные бумаге тайны.

Здесь можно было, казалось, найти все, но нужная книга все не давалась ни Араму, ни пяти другим, укутанным в желтые одеяния хранителям знания. Ни жрецам Радона, помогавшим гостям.

Повелитель Кассии был милостив. Он всем видом показывал, что помогает виссавийцам, что не желает ссориться с величественным кланом целителей... впрочем, правильно не желал. Простые люди скорее бы собственными руками удавили любимого в народе повелителя, чем дали бы уйти из Кассии целителям.

Столь тщательно разыскиваемое нашел один из жрецов Радона. Молодой, розовощекий юноша с улыбкой на лице подал Араму раскрытую на нужной странице книгу. Пробежав взглядом по аккуратным строкам, Арам тихо спросил:

— Сможете повторить этот ритуал?

— В любое время, мой архан, — ответил жрец постарше, мельком заглянув в книгу. — Мы боялись, что это невозможно, ведь ребенок еще не родился... но тут наш более мудрый предшественник ввел нужные изменения, и теперь мы вполне готовы к проведению ритуала. Однако вы понимаете, что нам нужно согласие принца Кассии.

— Понимаю.

Арам почему-то был уверен, что принца Кассии убедить будет гораздо проще, чем упрямого наследника.

— Но на всякий случай поищите еще... это поможет нам лишь на время. Вы же понимаете, что позднее нам все равно придется разорвать связывающие их узы...

— Понимаем, — ответил жрец. — И вашему будущему вождю придется подождать, пока мальчик вырастет и сам его отпустит. Может, к тому времени Эррэмиэль смириться со своим положением и все изменится.

— Если он будет жив...

— Если он будет жив, — ровным тоном подтвердил жрец.

Арам вздохнул и провел рукой по странице книги. На ладони его остался лист бумаги исписанный столь же идеально правильным, как и в книге, каллиграфическим почерком. Взглянув еще раз на копию нужной ему страницы, Арам убедился, что все в порядке, и, поклонившись жрецам Радона, сказал:

— Не смею вас больше задерживать. Думаю, вам надо приготовиться к ритуалу.

— Мы приготовимся, — ответил жрец. — Вам осталось убедить принца.

Легко сказать, убедить. Вернувшись в Виссавию, Арам первым делом направился к вождю. Элизар, который, несмотря на позднюю ночь, нашелся в своем кабинете, оторвался от бумаг и, посмотрев на Арама, сказал:

— Гм... неутешительно, друг мой. В последнее время целителей в клане появилось гораздо меньше, чем обычно, оттого работать за пределами Виссавии, по сути, некому. Целителям приходится работать гораздо больше, потому и отказывают они чаще. Источник силы нашей богини слегка потускнел, благодарность от исцеленных она получает реже, оттого стала слабее. И если мы в ближайшее время это не исправим...

— Я знаю, мой вождь... но исправить это сложно...

— Гм... — задумался Элизар, посмотрев еще раз на доклад, на котором Арам узнал размашистый почерк старшего целителя. — Наш народ вырождается, друг мой. И хотя маги наши до сих пор сильны, но одаренных ярким даром детей становится все меньше. Мне очень жаль, что я был так увлечен своей болезнью, что не увидел этого раньше.

— Не вини себя, мой вождь.

— А кого мне винить? — Элизар отложил в сторону лист бумаги и, присев на край стола, пристально посмотрел на Арама.

— Бывает, когда виноватых нет, мой вождь.

— Оставим это на время, — оборвал его Элизар. — Я не нуждаюсь в отговорках и в утешении, и ты это прекрасно знаешь. Кто у нас из хранителей вести поумнее и получше знает Кассию?

— Думаю, Элан.

— Отправишь его к соседям с несколькими хранителями смерти. Пусть исполнят обещание Рэна и проведут за грань духа замка, но самого Рэна оставишь в клане, как бы он не упрямился. Он и его братец единственные виссавийцы, с кем наследник изволит разговаривать... Потому они нужны мне тут.

— А как же повелитель?

— А что повелитель...

— Я передал ему твою просьбу... но наследник оказался очень упрям. Я присутствовал при его разговоре с повелителем, хотя Нериан меня и не видел. Деммид даже пробовал использовать силу... не думаю, что он мог бы надавить на Рэми сильнее. Бесполезно.

— Понимаю... Мы не можем требовать от нашего друга большего, не так ли, Арам?

— Но можем от принца, — Арам протянул вождю лист бумаги. Элизар некоторое время изучал принесенную его советником страницу. На лице его на миг показалось волнение, и за стенами замка поднялся ветер, который, впрочем, тотчас улегся.

— Не хотел бы я этого делать, Арам.

— Я понимаю, мой вождь, но пока иного выхода я не вижу. Сейчас нам надо отделить Рэми от наследника.

— А повелитель Кассии...

Арам опустил голову. Он вспомнил вдруг, как стоял сегодня перед Деммидом в пустынной, огромной зале. Как светился в полумраке, переливался всеми цветами радуги тронный змей. Огромный гад свился кольцами, служа повелителю Кассии троном, его плоская голова покоилась под рукой Деммида, а внимательные, холодные глаза скрывались под тонкой пленкой, то вновь ловили Арама в пылающий золотым огнем взгляд. Создание магии, равного которому не найти в белых землях.

Арам чувствовал, как окутывает его тело чуждая ему, но огромная сила, как давит на плечи, кипятит кровь в жилах и наполняет вены раскаленным свинцом. Лишь вождь, да хранительницы излучали вокруг себя нечто подобное. Но к их силе Арам привык, загустившее же в зале, едва видное сияние было ему полностью чуждым, даже враждебным. И глядя на повелителя, Арам в очередной раз чувствовал себя слабым... он, обладатель одного из самых ярких и сильных в Виссавии дара, перед этим чувствовал себя невинным ребенком, которого зачем-то поставили перед облаченным в доспехи магии воином.

— Я не могу принять Рэми, — тихо сказал повелитель. — И если вы приведете в мой замок хранителей смерти, вы поймете почему, Арам. Я умру вместе со своим сыном...

— Мне очень жаль... — выдавил их себя хранитель.

— Вам незачем меня жалеть, Арам. Тем более что жалеете вы не меня, а своего наследника. Я не обманываюсь, хранитель знаний. Для вас моя жизнь, как и жизнь моего сына, ничего не значат. Для вас важен лишь Эррэмиэль.

— Вы ошибаетесь, повелитель... если бы мы могли помочь...

— Вы ничем не можете мне помочь.

— Может, вашим телохранителям...

— Мои телохранители умрут вместе со мной, — стоявшие за спиной повелителя фигуры даже не вздрогнули. Они не боятся смерти? Арам, признаться, боялся. Потому и недолюбливал Рэна, в глазах которого клубилась погибель. — Ниша, предсказательница, старше меня на двадцать лет. Она уже устала... и хотела бы сменить тело.

— Это не так легко, — тихо сказал Арам. — Вы же знаете, возвращение из-за грани непредсказуемо...

— Носить в себе одного из одиннадцати нелегко, — ответил повелитель. — Но это щедро награждается богами. В следующей жизни мои телохранители обретут заслуженный покой. Надеюсь, что и я с ними. Но мы будем говорить не об этом, хранитель знаний? Вы теперь понимаете, что я ни в чем не могу убедить телохранителя своего сына. Что я не держу Рэми, впрочем, никогда не держал. Мы сделали из него телохранителя, чтобы оградить его от опасности, в первую очередь — от него самого. Мальчик очень порывист и любит рисковать. Мы же рисковать вашим наследником не могли...

— Но почему не отдали его нам раньше?

— Когда я узнал, что сын Астрид жив, я послал в Виссавию гонца. Ваша богиня просила нас не отдавать Рэми Элизару. Выслушав рассказ сына о безумии вождя, я понимаю почему. Рэми получил силу, чтобы исцелить дядю, и он его исцелил. Теперь мальчику пора вернуться домой... но он сам решил иначе. А боги над целителем судеб и его носителем, увы, не властны. И я не могу вам вернуть наследника. Его воля иная. И я должен уважать его волю.

— Даже если он умрет вместе с вашим сыном?

— Вы не понимаете, Арам. Рэми, как и все наши телохранители, играет по правилам богов. Это только кажется, что они — наши слуги. На самом деле они наши защитники. Они носители одиннадцати сильных полубогов, которых привязали к моим предкам цепями магии...

— Вы сами убивали своих целителей судеб.

— Я об этом искренне сожалею. Рэми показал мне, как сильно ошибались наши предки. Уверяю вас, этого никогда не повториться.

— Вы не считаете целителя судеб опасным? — удивился Арам. — Я думал...

— Это наша вина. Мы сами заставили целителя судеб защищать своего носителя. Если полубог внутри Рэми больше не будет чувствовать угрозы, он более не восстанет против моих потомков.

— Если эти потомки будут...

— Ваша принцесса ждет моего внука. Если вы хотите сменить договор привязки, почему бы вам...

— Это опасно...

— Я понимаю. Привязать Рэми не к моему сыну, а к моему внуку это действительно опасно. Мальчика так легко убить. Но выбирать вам, хранитель. Рэми принадлежит вашей стране, вашей богине, даже если он думает иначе. Что бы вы не решили, я не буду вмешиваться. Это будет вашим решением и вашей победой, либо вашей ошибкой.

Арам вздрогнул.

— А теперь простите меня, хранитель... но я более не могу продолжать нашей, вне сомнения, приятной беседы...

А потом были долгие поиски в библиотеке и эта странная страничка. Арам с одной стороны понимал, что иного выхода сейчас нет, но с другой казалось ему, что он совершает ошибку. И что наследник может их не простить... Несомненно не простит. Но...

— Ты тоже сомневаешься, Арам? — спросил вождь.

Арам не успел ответить. Дверь вдруг распахнулась, и внутрь влетел с несвойственной его возрасту прытью старший целитель.

— Приветствую тебя, — поклонился старцу Арам. Целитель, вне обыкновения, любимого советника вождя даже не заметил.

— Ритуал закончился? — ровно спросил вождь.

— Да, Элизар.

— Успешно?

— Да, обоих убитых телохранителей вывели из-за грани.

— А как же наш гость... Вирес?

— Вычерпан до дна. Спит, мой повелитель...

— Нериан?

Целитель некоторое время молчал.

— Спит, мой вождь.

— Откуда тревога в твоих глазах?

— Нериан ранен, — осторожно начал целитель.

— Его ладони? — мягко улыбнулся Элизар. — Тисмен легко с ними справится, когда очнется.

— Есть кое-что еще, мой вождь. Я просмотрел воспоминания Рэна. Нам нужно достучаться до наследника теперь... сила телохранителя спасет его от смерти, но есть кое-что, от чего она наследнику не поможет. И никто потом не поможет, даже мы. Я видел испуганные глаза Нериана в конце ритуала. Думаю, он уже и сам обо всем догадался и молюсь богине, чтобы не было поздно. А я даже подойти к нему не могу... мой вождь, я впервые в жизни чувствую себя бессильным...

— Мой племянник слишком хорошо знает, на что вы способны, оттого вам и не доверяет, — усмехнулся Элизар. — Он так похож на меня. Стремится сохранить собственную боль и не хочет ее никому отдавать. Однако, придется. Арам!

— Да, мой вождь?

— Старшие хранители знаний могут на время перенимать чужой дар...

— Да, мой вождь.

— Возьмешь дар целителя Даара и... пойдешь к наследнику.

— Нериан убьет Арама! — прошептал старец. — Лучше я пойду. Я и так слишком много прожил...

— Ты плохо знаешь моего племянника. Очень сомневаюсь, что он способен убить. Тем более Арама, к которому все же испытывает тень привязанности. Выполняйте приказ, Даар, верь, я знаю, что делаю и вовсе не желаю терять своего любимого советника.

— Твой наследник погружен в гнев и недоверие.

— Знаю. Рэн рассказал мне о вашем разговоре. Скажи мне, Даар... я слышал, что мать Дериана помогла убийце?

— Да, мой вождь.

— И теперь ее саму надо исцелять?

— Да, мой вождь.

— Позови ко мне Дериана и Рэна. Пора моему наследнику показать настоящую Виссавию. Прикажи хранителям дара еще раз проверить прошедших посвящение. Если у них есть хотя бы проблеск дара целителя, обучайте их и посылайте за пределы клана. Мы должны дать нашей богине больше сил.

— Но, вождь, необученный целитель...

— Лучше, чем никакой. Подними также стариков-целителей, которые ушли на отдых, и учеников. Запрети опытным исцелять глупую простуды, да царапины, с которыми справится любой мальчишка. Пусть берегут силы на что-то большее, а мелочи оставят ученикам и молодым хранителям. И пусть берут с собой учеников за пределы Виссавии. Там они быстрее обретут нужное нам мастерство.

— Да, мой вождь.

— Ступай. Отдашь свой дар Араму и отдохнешь. Нас всех ждет много работы.

Глава 6. Слепота

Рэми сидел в кресле с закрытыми глазами и задумчиво перебирал пальцами длинную шерсть Рыка. Барс, до этого сидевший неподвижно, вдруг заворочался в ногах хозяина и лизнул руку Рэми влажным языком.

— Что, дружок? — тихо прошептал телохранитель. — Хочешь выйти? Позвать Эллиса?

Рык положил голову хозяину на колени, и Рэми погладил его пушистую морду, стараясь удержать клубящееся в глубине души беспокойство. Он хотел верить, что все это временно. Что сейчас он откроет глаза и...

Он медленно поднял веки и вздохнул. Короткий отдых не помог, все осталось по-прежнему. Он видел меняющееся каждый миг разноцветное сияние вокруг барса, зеленоватый ореол кокона целительной магии на кровати, и неясные, сероватые очертания предметов. Остальное поглотила темнота, вязкая и безжизненная.

— Рэми... — позвал с кровати слабый голос брата.

— Я здесь, Арман.

Рэми мягко оттолкнул Рыка и подошел к кровати. Он знал, что этого не стоило делать, что брат может обо всем догадаться, но не мог удержать жгучего желания оказаться теперь ближе к Арману. К единственному человеку в этом замке, который сейчас способен понять. Но не способен помочь, увы.

Рэми сел на краю кровати, слабо улыбнулся и сжал ладонь брата. Здесь пряный аромат магии был гораздо сильнее и слегка кружил голову. Зеленый кокон, окутавший Армана, почуял еще одного нуждающегося в исцелении человека и, подобно живому существу, начал ластиться к ладоням мага, пытаясь и его окутать мягким одеялом успокаивающей силы. Рэми слегка напрягся, и кокон послушно забыл о телохранителе, вновь сосредоточившись на Армане.

— Боги, как я рад, что ты жив, — выдавил вдруг Рэми, касаясь лба брата. Горячка, еще недавно сжирающая Армана, уже почти спала, но Рэми чувствовал, что брат все еще очень слаб. А, значит, тревожить его нельзя. И говорить ему ничего нельзя. Однако, несмотря на телесную немощность, брат все равно был излишне наблюдательным:

— Ты ранен?

Вопрос удивил Рэми и слегка встревожил.

— Нет, — вновь попытался улыбнуться телохранитель. — С чего это мне быть раненым? Меня там и не было почти... я пришел слишком поздно... прости.

— Тогда почему ты так бледен? — не спешил успокаиваться Арман. — Почему на меня не смотришь? Раньше, помнится, от твоего взгляда некуда было деться, а теперь глаза твои безжизненны... Посмотри на меня...

— Арман...

Рэми услышал, как за его спиной скрипнула дверь, и украдкой вздохнул с облегчением. Кто-то третий лишил его необходимости отвечать на каверзные вопросы брата и отложил неприятный разговор. Пусть даже этот кто-то третий и оказался виссавийцем, которых именно теперь Рэми видеть было неприятно.

Пальцы Армана сжали ладонь, подбадривая. Рэми вздрогнул. Брат только очнулся после почти убившего его ранения, а все еще продолжает опекать безрассудного братишку. Обычно Рэми бы возмутился и даже бы, наверное, обиделся, но теперь ему так нужна была чья-нибудь поддержка. Хотя бы на мгновение, а не оставаться наедине с этой проклятой темнотой.

Рэми не знал, когда он ослеп окончательно. Он помнил, как вместе с Виресом вошел в затемненные покои принца, как увидел неподвижного Мираниса на кровати. Помнил, но уже смутно, сложный ритуал возвращения Тисмена и Кадма из-за грани. От Рэми и не требовалось ничего: нить заклинаний плел Вирес. Рэми же, у которого учитель черпал и черпал нужные для ритуала силы, чувствовал себя беспомощным и глупым. Он только тогда понял, что никто и никогда его всерьез не считал телохранителем принца, что никто и никогда не обучал его таким вот ритуалам, а все обучение сводилось... Рэми сглотнул, чувствуя себя преданным. Вирес скорее обучал принца, что станет повелителем, а вовсе не телохранителя Мираниса. Боги, они уже тогда хотели его отдать клану. Уже тогда приняли решение за него.

Но вскоре обида угасла, сменившись усталостью. Рэми впервые присутствовал на ритуале возвращения телохранителя из-за грани, и впервые с замиранием сердца слышал холодный вопрос Виреса — хочет ли Миранис отпустить своего телохранителя за грань. Даже в бреду принц ответил нет, и на душе Рэми потеплело. А когда умолкли в спальне звуки последнего заклинания, Рэми с облегчением опустился на стул, и тут перед глазами мигнуло. Раз, второй, и телохранитель вдруг оказался в темноте... Бродил он в этой темноте и до сих пор.

— Завтра горячка минует, — произнес где-то неподалеку голос целителя, возвращая Рэми из недавних воспоминаний в спальню Армана. — Через седмицу, в крайнем случае, вы встанете на ноги.

И тут же неожиданное:

— Тебе надо отдохнуть, наследник.

Рэми почувствовал, как вздрогнул и напрягся Арман.

— Все уже знают? — тихо спросил Рэми.

По спине прошел неприятный холодок. Увлекшись своей слепотой и усталостью, Рэми на время и думать забыл о дяде. А дядя тем временем действовал, оплетая наследника крепкой цепью долга и обязанностей.

— Прости, наследник. Виссавия уже приняла тебя, а для нас... опасно не знать, кто ты.

Опасно? Рэми почувствовал, что его трясет от гнева. В чем может быть та опасность? Что за чушь городит целитель? Виссавия его приняла? Хотя сам Рэми ясно дал понять, что хочет остаться в Кассии, все равно за него решили?

Обойдется. Благодаря магическому зрению выносить слепоту было не так и сложно, хотя это и отнимало очень много сил. Оттого Рэми и устал, как собака, но и отдыхать не мог... Не сейчас. До тех пока не очнутся другие телохранители, он не мог расслабиться в проклятом клане.

— Совет ждет тебя, наследник.

— Подождет.

И никогда не дождется. Но сейчас они в клане и отказывать виссавийцам прямо опасно. Дайте боги, чтобы они не додумались повлиять на Рэми через тех, кого он любит. Например, через Армана.

Брат все так же сжимал ладонь Рэми, пальцы его были горячими и влажными от пота, но в разговор дозорный не вмешивался.

— Я понимаю, как тебе сложно, наследник, — продолжал уговаривать ровным тоном виссавиец. — Но как советник я не могу молчать. Выслушай нас, прошу.

— Мир выздоровеет, и мы...

— Нериан, я прошу тебя. Ты сейчас не можешь покинуть клана. Не так.

— Не называй меня этим именем...

— Как скажешь, Рэми.

— Оставь нас.

Рэми видел, как шевельнулось зеленое марево возле неясной фигуры целителя. Наверное, он поклонился. А потом молча направился к двери. Как де они послушны. Аж противно. Пахнуло сквозняком, стукнула дверь.

— Значит, они все знают. И что ты — племянник вождя?

Голос брата был слабым, но твердым, да только отвечать на вопросы о виссавийцах было гораздо легче, чем на вопросы о потухшем взгляде Рэми.

— Ты же сам слышал.

— Что говорит Мир?

— Мир... еще не очнулся.

— А другие телохранители?

— Лерин... спит. Кадм и Тисмен... их возвращали из-за грани.

— Ты возвращал?

— И Вирес... но Вирес тоже вымотался...

— И со всем этим ты остался один?

Рэми прикусил губу.

— Я справлюсь.

— Проклятие! — выругался Арман. — Я вижу, как ты справляешься!

— Мне надо идти, — прошептал Рэми, вставая.

— Погоди, дурачок, — мягко пытался остановить брата Арман. — Проклятая слабость. Я так нужен тебе, а не могу даже пошевелиться... останься со мной... Когда ты рядом, я хотя бы знаю, что ты цел и невредим.

— Я цел. Но мне действительно надо идти, — повторил Рэми, вдруг ослабев. Голову разодрала тягучая боль.

— Проклятие! Остановись немедленно!

Зеленый кокон дернулся, и Рэми, поняв, что брат бросился за ним и упал с кровати, кинулся к почти потерявшему сознание Арману:

— Что ты творишь! — шептал он.

— Ты что творишь?

На зов Рэми открылась дверь, и чьи-то заботливые руки помогли телохранителю уложить почти потерявшего сознание Армана на подушки.

— Посмотри на меня, брат, — настаивал Арман.

— Я пойду...

— Не убегай!

Рэми дернулся и ударившись бедром об острый угол стола, зашипел.

— Останови его! — вскричал Арман, явно обращаясь к целителю.

— Я не осмелюсь, — беспомощно ответил виссавиец.

— Проклятие! — прошипел Рэми уже в своих покоях, ударяя кулаком в стену. — Проклятая Виссавия! Ну почему! Почему ты меня не отпускаешь... почему не помогаешь мне? Почему не исцелишь? Почему... я не вижу... Буду ли я еще видеть? Или этой слепотой ты покарала меня? Сделала беспомощным? Ответь! Если действительно любишь меня, ответь!

Тихий стук в дверь заставил Рэми собраться. Он не хотел сейчас никого видеть, но и показывать свою слабость, выгоняя каждого гостя, не мог. Потому он поправил складки плаща, слегка улыбнулся, и отойдя к окну, дал разрешение войти.

Мягко зашуршали юбки, в комнату ворвался едва ощутимый запах духов, и тихий, женский голос спросил:

— Меня тоже прогонишь?

— "Тоже" этот как? — мягко ответил Рэми, впрочем, не спеша оборачиваться. Тетка была не только женщиной, но и целительницей душ... ее обмануть еще сложнее, чем брата.

— Как вождя.

— Я не прогонял Элизара. Я просто не знаю, как начать разговор...

— Так и я не знаю, — засмеялась Рина. — Ты — мой племянник, не так ли, а по возрасту — даже старше меня.

— Только не говори, что тебя это радует. Ты не знаешь нас, ты не можешь нас любить.

— Ты маг. Ты, как и я чувствуешь иначе. И ты знаешь, что для мага родственные узы значат очень многое.

— Думаешь? — прошептал Рэми. — А я вот нет. Я ведь знаю, что такое — встретить чужого человека, который называет тебя братом. Светлых и теплых чувств это не вызывает... поначалу даже раздражает. Так что не рассказывай мне...

— Тогда почему ты пытался мне тогда помочь в замке моего брата? Почему успокаивал мою боль? Почему разговаривал со мной, как с кем-то близким? Мой... племянник, целитель, будущий вождь Виссавии...

— Не подходи! — остановил ее Рэми. — Не бывать мне вождем Виссавии, и ты это знаешь.

— Мой бедный, глупый, запутавшийся мальчик, — продолжала мягко уговаривать Рина, раня и без того истекающую кровью гордость Рэми. Ему так хотелось сейчас вышвырнуть за дверь безрассудную тетку, только бы не слышать ни ее уговоров, ни мягкого, спокойного голоса. — Ты ведь родным стал уже давно. Ты вернул мне брата, мой целитель судеб. Почему ты отдаляешься от нас? Не знаешь, как много значит для виссавийцев семья? Не знаешь, как мучается мой брат, видя в твоих глазах ненависть? Не знаешь, как он тебя оплакивал?

— Не верю тебе.

— Он тебя любит.

— Не верю, что можно любить чужого человека. Я нужен ему... пока Калинка не родит наследника. И что тогда? Я вновь стану лишним? Я нашел свое место в Кассии, где мне хорошо, где мне удобно. Почему я все должен бросить ради вас? Ради призрачного положения "кузена вождя"?

— Но кто тебя просит бросать? Ты говорил с моим братом? Слышал, что он собирается тебе предложить?

— Ему нечего мне предложить. Я хочу уехать из Виссавии, как можно скорее.

— Убежать?

— Пусть даже так — бежать. И что из того? Я не мальчик, знаю, когда отойти в сторону, а когда сражаться. Не буду бороться за нечто, что не является моим, и что завтра у меня могут отобрать. Хватит с меня ваших игр, хватит борьбы за корону... Вождь здоров, не так ли? Женат? Калинка полная сил женщина, так пусть растят себе сына и наследника. Такого, каким хотят его видеть, а не меня — безродного недавно мальчишки, который и своей силой-то толком пользоваться не умеет. Чего вы от меня хотите?

— Немногого. Хотим тебе помочь. Рэми, в жилах твоих течет кровь виссавийца, сила, которой нет равной даже среди нас. Мой брат и тот не обладает таким даром. И слава богам, иначе снес бы клан своим безумием... но силу надо уметь использовать, ты же — не умеешь. Совет не хочет тебя заставлять стать наследником, он просит лишь об одном — чтобы ты выбрал себе достойного учителя.

— И вы ничего не потребуете взамен? Не верю!

— Не потребуем.

— Даешь мне слово?

— Даю. Придешь на совет?

— Я подумаю, — Рэми старался, чтобы его голос звучал как можно спокойнее, а сам молился, чтобы Рина быстрее оставила его одного...

— Мне этого достаточно... Рэми... — в ее голосе послышалось беспокойство.

— Чего еще ты хочешь?

— Ради Виссавии, посмотри на меня!

Рэми вновь затрясло от гнева. Почему они все хотят от него одного и того же? Сейчас невозможного... он не может ни на кого посмотреть. Он не может одарить благосклонным взглядом и обжечь ненавистным. Если бы не его сила...

— Уходи...

— Да, Рэми.

И вновь послушалась. Телохранитель выдохнул с облегчением. Как же просто она сдалась. Впрочем, ему это даже на руку. Теперь можно ненадолго остаться одному, успокоиться, или просто отдохнуть. Он медленно, стараясь не натыкаться на серые тени мебели, подошел к кровати и сел на ее краешек. Боль в голове на время унялась. Мягкое одеяло холодило ладони. Рык прыгнул на кровать, завозился за спиной Рэми, потерся мордой о его плечо.

— Глупый котенок, — усмехнулся телохранитель, напрягаясь. Видимо, ему все же не дадут сегодня остаться одному.

Новый посетитель появился перед Рэми неожиданно и без предупреждения. Фигура, окруженная ярко-желтым сиянием, опустилась на колени, застыла в ожидании.

— Зачем, Арам? — с мукой спросил Рэми, не выдержав напряженного молчания. — Почему не хотите оставить меня в покое? Ради богов, уйти сам, не заставляй тебя ранить. Неужели не понимаешь, что сейчас я не хочу тебя видеть? Не хочу с тобой разговаривать?

— Рань меня, если тебе станет легче, — спокойно ответил хозяин замка, все так же не поднимаясь с колен. — Ты можешь сделать со мной, все, что захочешь, можешь приказать мне умереть, — Рэми вздрогнул... приказать? — Только не говори, что ты мне не доверяешь... прошу. Дай себя осмотреть.

— Зачем?

— Ты ранен, мой наследник. И я хочу тебе помочь.

— Ты еще глупее, чем я думал, Арам. Я не ранен. И мне не нужна твоя помощь...

— Я знаю, что это не так, мой наследник, — спокойно ответил Арам, не поднимая головы.

— Ты дерзишь мне? — удивился Рэми. — А я думал, что вы, виссавийцы, исключительно послушны... мне.

— Тревога сжигает мое сердце, Нериан. Разум мой уже меня не слышит. Я могу думать лишь о тебе, и забота о тебе...

— Обо мне? Или о Виссавии? Кому же на самом деле ты служишь, Арам?

— Ты задаешь сложные вопросы.

— Я уже это слышал. А ты опять уходишь от ответа. Как многое ты готов сделать для своей богини?

— Мне никогда не придется выбирать, Нериан...

— ... Рэми...

— ... Рэми. Ты — любимый сын Виссавии. Служа тебе, я служу ей.

— Даже если я не хочу ей служить?

— Ты плутаешь в темноте, наследник. Я помогу тебе найти дорогу.

— Нужную тебе? И твоей богине? Ты заставишь меня служить ей, любой ценой? Даже убив во мне преданность к Миранису?

— Этого ты боишься? — прошептал Арам, поднимая голову. — Что ты откроешь свои щиты и... станешь слабым. Беззащитным. Рэми... прошу тебя... Не веришь мне?

— А должен? Почему?

— Потому что я люблю тебя, — ответил Арам, и Рэми вздрогнул, вдруг поверив. — Мы все тебя любим... иначе... иначе не смогли бы жить в Виссавии... она поколениями выбирала таких...

— ...дураков? — закончил Рэми.

— Пусть так... прикажи...

— Не верю тебе!

— Прикажи мне умереть, и я умру у твоих ног, мой вождь, — сказал Арам, целуя руки Рэми. — И когда я исполню твой приказ... ты примешь целителя. Прошу...

— Я. Приказываю. Тебе...

Барс ткнул Рэми носом в спину, будто осуждая. Телохранитель вдруг осекся. Роковое слово застыло на губах и все не давалось, сдерживаемое сомнениями. А что если и в самом деле умрет? А ведь умрет же...

— Слушаю, мой наследник, — едва слышно прошептал Арам. — Все, что пожелаешь.

— Дай мне увидеть твою душу, Арам, — так же тихо ответил Рэми.

Арам услышал. Он опустил все щиты, позволил заглянуть в свою душу, и Рэми вдруг понял, что виссавиец и в самом деле готов к смерти, и к горьким словам, и к любому унижению. И в то же время надеется, что Рэми, безрассудное, но горячо любимое дитя его богини, все же образумится, позволит себе помочь.

Рэми вдруг стало стыдно. За свои слова стыдно, за свою боль. Ему и хотелось довериться этому виссавийцу, и в то же время что-то внутри сопротивлялось. Даже сейчас, находясь в Виссавии, окруженный любовью ее жителей, Рэми чувствовал себя тут чужаком, пришельцем. Он не понимал, и, даже больше, не хотел понимать виссавийцев, не хотел жить в этом безумном, сложном и далеком от него клане, окруженным от всего окружающего мира плотной стеной магии.

Виссавийцы вообразили себя высшими существами, которые имеют право судить, но в то же время они совсем не знали жизни. Отличные целители, чуткие маги, они погрязли в гордыне, в своих непонятных Рэми, невыполнимых идеалах, оттого были столь хрупки и столь... Рэми вздрогнул, бесполезны. И для богини своей, как ни странно, бесполезны. Как цветы, которыми можно было любоваться бесконечно, они все более превращались в паразитов на прекрасном теле Виссавии, выпивая из нее последние соки.

Не умели и не хотели жить иначе. Увы, они давно уже не видели правды. Не хотели ее видеть.

Но Рэми не знал, как им помочь. Он чувствовал, как все более опутывают его искусно расставленные сети виссавийцев, чувствовал гнев и желание вырваться, любой ценой, остаться рядом с Миранисом и забыть и эту страну, и ее жителей, как странный, путанный сон. Но уже не мог... не имел сил.

— Поклянись мне... — прошептал Рэми, сдаваясь, — что не попытаешься полезть мне в душу. Поклянись, что излечишь только мое тело. Поклянись, что не убьешь во мне любовь к Миранису. Проклятие, почему же ты молчишь, Арам. Клянись!

— Чем хочешь поклянусь, наследник. И тогда ты мне доверишься?

— Да.

Полились слова клятвы, отозвались на них знаки рода, и вновь, в который раз меняя свой рисунок, обожгли запястья. Не вовремя была эта клятва. Слабость Рэми лишь возросла, а темнота стала гуще. Телохранитель более не мог тратить сил на магическое зрение, и горевшая в темноте желтым фигура Арама вдруг потухла, погрузив все вокруг в непроглядную мглу. И в тот же миг утихло последнее слово магической клятвы, окутывая все вокруг тишиной.

Рэми сглотнул. Лишь спустя биение сердца понял он, что Арам поклялся в гораздо большим, чем Рэми от него требовал. Хранитель, гордый советник вождя Виссавии, только что чисто и без запинки, не сомневаясь ни на единое мгновение, сделал себя полным рабом телохранителя наследного принца Кассии.

— Идиот, — прошептал Рэми.

Сеть окутывала его все более. И у Рэми появилось жгучее желание бежать прочь из этой проклятой Виссавии. Но пока принц был здесь...

— Встань, наследник, — голос Арама изменился, и в нем появились властные нотки.

Арам уже не просил, он приказывал, а Рэми смирился. Целитель имеет право приказывать больному. А Рэми был болен.

При помощи Арама он сел в кресло, откинул голову, позволяя прохладным пальцам виссавийца пройтись по его лицу.

— Как и говорил старший целитель, — в голосе Арама слышалось явное облегчение. — Во время удара Алкадия мелкие искры магии проникли в твои глаза и постепенно подбирались к мозгу. Они живут уже давно своей жизнью, еще немного, и мы не смогли бы тебе помочь. Боюсь, потерей зрения тут бы не ограничилось. Еще день, и ты потерял бы разум...

— Стал бы цветочком. Глупым, но счастливым, — усмехнулся Рэми.

— Это не смешно...

— Нет, не говори, это даже забавно. Но продолжай.

— Я остановлю процесс, но исцеление будет нелегким и далеко не сразу, — в голосе Арама слышалось явное облегчение. — На это потребуется время, и тебе придется потерпеть. Но ты будешь видеть.

— Обещаешь? — сам того не ожидая спросил Рэми.

— Клянусь, наследник!

Рэми закрыл глаза и вздрогнул, когда по щеке его пробежала невольная слеза. Арам видел эту слезу, не мог не видеть, но не сказал ни слова. Вместо того, чтобы вспыхнуть от стыда, Рэми вдруг не смог сдержать счастливой улыбки. Только сейчас он понял, как боялся, что останется слепым навсегда.

— Ты ведь не целитель, Арам?

— Старший целитель отдал мне свою силу.

— Почему не пришел Элизар...

— Потому что знал, что того, кто слабее, ты никогда не тронешь. А с равным или тем, кто выше, точно подерешься.

Рэми усмехнулся. Пальцы Арама слегка дрогнули.

— Вновь дерзишь.

— Прости, наследник. Ты спросил, я — ответил. Закрой глаза, прошу. Придется потерпеть.

— Не в первый раз.

После болезненного и долгого лечения темнота уже не казалась столь пугающей. И даже слова Арама, накладывающего повязку, не раздражали:

— Дай своему харибу отдохнуть. Если не веришь мне, пусть с тобой побудет Рэн. Хранителю смерти это сейчас пойдет на пользу.

— На пользу? — переспросил Рэми, переходя с помощью Арама на кровать и устраиваясь на подушках. Боль уже прошла, отзываясь в голове тупой слабостью и наполняя разум туманом.

Арам укутал Рэми одеялом и, сев рядом на кровать, сказал:

— Рэну сейчас лучше думать о тебе, наследник, чем о матери, которой он не может помочь. А для такого мужчины как он чувство бессилия убийственно. Так что... позови его, Рэми, если хоть немного ценишь своего друга.

Рэми заснул в тот самый момент, когда Рэн появился в его покоях. Хранитель смерти окинул наследника внимательным, долгим взглядом, подошел к окну и резким движением задернул шторы. Он и радовался, что Рэми его позвал, и ненавидел Арама за его вмешательство. Наследнику вовсе не обязательно было знать о хлопотах в их семье. Рэн ненавидел жалость.

— Рэми будет видеть, мы успели, — прошептал брат. — Ты должен быть рад...

— Я не знаю, — покачал головой Рэн. — Мне почему-то кажется... что я его предаю. Что мы все его предаем.

— Наследник поймет правду...

— А нас используют, чтобы эту правду ему показать, — горячо прошептал на ухо брату Рэн. — Если Рэми узнает, он перестанет мне доверять. А этого я себе никогда не прошу. И Араму — тем более.

Глава 7. Цепи

Опять темнота. И еще более густая вокруг стоявшей возле кровати фигуры. Вот так выглядит аура хранителя смерти... не рассеивает она мрак, а, напротив, сгущает, как и сгущает и страх внутри. Рядом с Рэном сложно, но Рэми почему-то это устраивало. При всей зловещности Рэна, было в хранителе смерти что-то такое... знакомое, наверное. Дара целителя судеб ведь тоже опасались, как и дара бога смерти, которым Виссавия так щедро наделила похожего на мальчику юношу с роковыми глазами.

Рэми перевел внутренний взгляд на укутанную зеленоватым, теплым сиянием фигуру целителя. Дериан, как и всегда, упрямо явился незваным. Упрямо не оставлял брата одного... или просто хотел быть возле наследника? Все они упрямятся. И как же это раздражает.

Рэми некоторое время лежал неподвижно. Он понятия не имел, день на улице или ночь, но спрашивать не спешил. Не то, чтобы боялся, просто не хотел.

Окна были, наверное, широко распахнуты. Слышал Рэми шелест ветвей, чувствовал запах влажной листвы и что-то еще... кисловатый аромат эльзира. И сразу же заныло требовательно в желудке, пересохло в горле — столь же упрямое, как и Рэми, тело потребовало еще одну дозу целительной магии. Привыкло уже к хорошему: к постоянной заботе богини, к этому странному напитку, один глоток которого придавал сил и лечил все болезни.

Все, да не все. Слепота все еще осталась.

Рэми поднял руку. Собственная аура была белоснежной, удивила неожиданно ярким сиянием.

— Ты проснулся? — сразу же отозвался Рэн, приближаясь к кровати.

Хранитель смерти помог Рэми усесться на подушках и тихо спросил:

— Позвать Арама?

— К чему?

— Чтобы он тебя осмотрел, — ровным тоном ответил Рэн.

— Дай мне чашу.

Рэн оказался очень терпеливой и спокойной нянькой. Он не только подал Рэми чашу, но еще и проследил, чтобы наследник аккуратно обхватил ее ладонями. Хранитель смерти помог поднести чашу к губам и слегка наклонить ее, при этом не пролив драгоценный эльзир на ночную сорочку.

Каждое собственное движение убивало Рэми своей неловкостью, беспомощностью. Даже самое простое давалось телохранителю с трудом. Выпить эльзир, не пролив ни капли. Сесть на кровати, свесив с нее ноги... но перед этим аккуратно нащупать ступнями край, чтобы с этой кровати не упасть. И все проделывалось медленно, осторожно. А все равно тело покрывали синяки после вчерашнего знакомства с неожиданно острыми углами мебели, после того, как Рэми упал с лестницы, не успев вовремя нащупать ногой верхнюю ступеньку. Чудом еще шею не сломал. Чудом никто не видел его... позора.

Беспомощность ранила. Гордость истекала кровью. Рэми раздражался и, в свою очередь, ранил других. Его так и норовило наброситься на кого-нибудь подобно озверевшей от голода собаке... но... нельзя. Остатки здравого смысла, да и совести, заставляли Рэми запихивать раздражение глубоко в душу, откуда оно все равно находило выход.

Рэми говорил другим слишком много ненужных, острых слов. Тому же Араму. Теперь... Рэну. Телохранителю так хотелось остаться одному, или, на худший случай, наедине с харибом. Но и одиночество пугало — вчера этим одиночеством Рэми объелся по завязку — я сегодня, он, сказать по правде, и сам до конца не знал, чего хотел.

— Разбуди моего хариба, — попросил телохранитель, когда Рэн подал ему руку, помогая подняться.

Пол приятно холодил разгоряченные ступни. Рэми вдруг почувствовал, что вспотел, что в комнате прохладно, что кожа медленно, но верно покрывается мурашками, а обессилевшее тело пронзает дрожь.

Дериан поспешно закрыл окно. Заботится... а Рэми вновь стискивает зубы, чувствуя себя беспомощным ребенком. Почему они не видят, что забота унижает? Что Рэми и так тяжело дается каждый шаг, так еще этим двоим надо каждый шаг приправить горечью. Рэну прям необходимо обнять за талию, усаживая в кресло, опуститься перед ним на колени, надевая на босые ноги домашние, мягкие сапожки.

Рэми и не думал ранее, что даже ларийская ткань бывает столь мягкой и столь теплой, не думал, что одно мимолетное касание к колену может пронзить молнией, заставив в очередной раз вздрогнуть от прикосновения к чужой, черным туманом клубящейся боли. Но пока успокаиваешь чужую боль, на время забываешь о своей.

— Рэн... — сказал Рэми после нескольких попыток достучаться до Эллиса самостоятельно. — Позови хариба.

— Позволь Эллису отдохнуть еще немного, — тихо возразил хранитель смерти.

— Какая забота, — не удержался-таки от колкости Рэми. — Я отлично знаю, что Эллис устал, но не заставляй мне напоминать, что сегодня я не могу одеться сам. А в таком виде не могу выйти из своих покоев. Или ты тоже хочешь сделать меня узником?

— Я помогу...

— Мне показалось, что я ясно дал понять, что не нуждаюсь в слуге.

— А ты мне ясно дал понять, что хариб это не слуга. Тем не менее, ему ты разрешаешь помогать тебе в одеянии.

— В одеянии архана, заметь, — ответил Рэми.

— Теперь тебе не нужно одеяние архана.

— Ты дерзишь, Рэн. И забываешь, что я все еще телохранитель наследного принца Кассии. Что мой статус обязывает носить церемониальные одежды. И что наряд архана...

— Обязывает перед кем? — тихо прервал его Рэн.

Рэми открыл было рот, чтобы вновь назвать Рэна дерзким, но вдруг понял, что ему нравится открытость хранителя смерти. Давненько уже с ним никто так не разговаривал. Как с равным. Без преклонения и без едва ощутимого привкуса превосходства.

А Рэн тем временем все так же ровно продолжал:

— Помимо телохранителей, наследного принца Кассии и твоего брата здесь и нет никого... так перед кем тебе облачаться?

— Перед дядей.

— Не думаю, что вождю так важно, во что ты одет.

— Ну почему же? Думаю, он прям жаждет меня облечь в белоснежные одежды его рода, — усмехнулся Рэми.

— Одежды клана барса тоже белоснежны? — голос Рэна был все так же спокоен. Прохладной водой лился он на душу Рэми, остужал в ней жар горечи и раздражения.

— Где Рык?

— Прости, Рэми... боюсь... твой барс нас с братом не любит, и его пришлось запереть с Эллисом.

— Пусти его...

— Как скажешь...

Рэн поднялся с колен, приоткрыл дверь и что-то шепнул стоявшему за дверью человеку. Рэми вздохнул... виссавийцы следят за каждым его движением, окружая заботой. Связывают золотой цепью, вздохнуть не дают спокойно. Но... это ненадолго.

Дверь вновь приоткрылась, и в комнату влетел разноцветный метеор живой, искристой ауры. Рык, не обратив внимание на Дериана и Рэна, подлетел к хозяину, приластился к его ладоням, ласково заурчал.

— Соскучился, котенок, — тихо сказал Рэми. — Подойди... Рэн.

— Ты уверен? — протянул хранитель смерти. — В последний раз он меня неплохо тяпнул... Дериану пришлось слегка меня полечить...

— Подойди, — повторил Рэми.

Рык зарычал, но стоило руке хозяина коснуться его головы, как вновь успокоился. Рэми слепо нашел ладонью ладонь Рэна и положил ее на холку барса. Вновь раздалось глухое, грозное рычание и аура животного заискрилась красным:

— Друг, — прошептал Рэми, овивая слова магией. — Друг, Рык. Не трогай его...

Утробное рычание вдруг стихло. Рэми чувствовал, что животное все еще не доверяет Рэну, все еще не может простить, что они с Дерианом заняли когда-то место обожаемого хозяина, но теперь уже успокоилось и даже почти смирилось. Зато всполошился Рэми, вновь почувствовав в душе Рэна полыхающее черным пламя беспокойства. Телохранитель отпустил ладонь виссавийца и приказал:

— Подойди ко мне, Дериан.

Зеленое сияние вздрогнуло и быстро приблизилось. Рэми поднял ладонь и попытался прикоснуться к лицу целителя. Дериан уловил смысл движения и встал на колени так, чтобы пальцы Рэми ощутили холод его кожи.

— Ты меня боишься?

— Нет, наследник...

— Тогда почему дрожишь от напряжения... — уже мягче спросил телохранитель.

— Прости... я...

— Говори. Ты волнуешься... не из-за меня, так из-за чего?

— Не заставляй его, Рэми, — вмешался Рэн. — Это... нечестно.

Аура Рыка вновь вспыхнула красным. Барс уловил хорошо скрываемые нотки злости и раздражения в голосе Рэна и вступился за хозяина. И вновь рука Рэми безошибочно опустилась животному на холку, пальцы вплелись в мягкую шерсть, даря успокоение. Рык, по приказу хозяина, улегся у ног Рэми и перестал обращать внимание на обоих виссавийцев.

— Ты мой друг, Рэн, не так ли? Как и Дериан. И, тем не менее, вы приходите сюда, хотя хотите быть в другом месте. И улыбаетесь через силу, хотя сходите с ума от беспокойства. Считаешь, я не имею права знать?

— Именно этого они хотят от тебя, не понимаешь? — выдавил Рэн.

— Понимаю... но спасибо... знаю, что тебе нелегко дались эти слова.

Рэн промолчал. Рэми поднял вторую руку и коснулся кончиками пальцев висков Дериана.

На этот раз Рэми не пришлось просить целителя сбросить щиты. Они сами собой истощились, и Дериан вдруг оказался открытым, как на ладони. И беспомощным, как ребенок. Рэми чувствовал его волнение, смешанное со стыдом, восхищение с примесью странной, непонятной для Рэми любви, и в то же время запрятанную глубоко внутри боль...

— Не шевелись, — одними губами прошептал телохранитель, вскрывая укрывавшую боль корку. Дериан вздрогнул, тихо застонал. Встрепенулся внутри Рэми целитель судеб, откликнулся на хлынувшую боль всплеском успокаивающей магии, и Дериан тихо вздохнул, на этот раз от облегчения:

— Они сказали, она никогда не станет прежней...

— Вот и проверим, — усмехнулся телохранитель.

— Люблю тебя больше жизни, Рэми, но не дари моему брату надежды, — тихо сказал Рэн. — Целители на самом деле хрупкие создания. Ему и без того было сложно принять правду.

— Знаете ли вы эту правду? — усмехнулся Рэми, проведя по подбородку Дериана и ощутив кончиками пальцев бегущие по щекам целителя слезы. — И в самом деле хрупкий... сложно терять родного человека?

— Для любого мага сложно, — выдохнул Рэн. — Ты жесток, Рэми. Целители душ убили боль Дериана, а ты ее вновь воскресил.

— Так ли? — пальцы Рэми вновь коснулись висков целителя, одаривая прохладой и облегчением. — Оказывается, ничего они не убивают, а загоняют далеко внутрь... а сердце все рано ноет... болит... но теперь гораздо меньше, да, Дериан?

— Да... наследник... — выдохнул целитель.

— Встань.

Зеленое сияние колыхнулось, Дериан послушно отошел к двери.

— Помоги мне одеться, Рэн. Мы выходим.

— Куда? — испуганно прошептал хранитель.

— Туда, где вы оба сейчас хотите быть, не так ли?

— Нам запрещено заходить в обитель.

— Мне тоже?

Рэми, поглаживая шерсть урчащего Рыка, почти физически почувствовал, как раздирают Рэна противоречивые эмоции. С одной стороны хранителю с самого детства вбивали в голову непонятные Рэми запреты, с другой... перед ним стоял наследник, больше — друг, которому позволено гораздо более чем другим. И Рэн, едва слышно вздохнув, сдался:

— Они не посмеют... но Рэми...

— Они не смеют, ты смеешь? Разбудишь хариба или все же поможешь мне одеться? Рэн... я начинаю терять терпение.

Умом понимал, что на Рэна лучше не давить, но Рэми надоело объяснять. Надоело говорить и ничего не делать. Рэми принял решение и так же, как недавно съедало его раздражение, теперь донимала сжигающая душу жажда деятельности.

Рэн решительно подошел к Рэми и помог ему подняться. Стянул через голову наследника ночную сорочку, тихо вздохнул, наверняка увидев многочисленные синяки.

— Рэн... повторить приказ?

— Позволь мне излечить, — выдохнул Дериан.

— Само заживет. А теперь будь добр...

Рэн сдался и помог Рэми натянуть тунику. Быстро провел ладонями по талии, расправляя и завязывая широкий пояс, помог натянуть штаны, легко справился с застежками сапог.

— Да у тебя дар, — усмехнулся Рэми, когда Рэн прошелся гребнем по его волосам и щелкнул застежкой плаща.

— У моего первого учителя была большая семья. Приходилось присматривать за его ребятишками.

— Считаешь меня ребенком?

— Нет, конечно, — спохватился Рэн. — Позволишь?

— Быть моим поводырем? — усмехнулся Рэми. — Сегодня я тебе позволю даже большее. Только вот захочешь ли ты?

— Что скажешь, — сказал хранитель смерти, но Рэми очень даже неплохо уловил в его голосе невольный страх.

Мягко улыбнувшись, Рэми коснулся лица Рэна кончиками пальцев, и мгновение спустя Рэн упал к ногам наследника...

Дериан был в малахитовом замке всего один раз. Время, проведенное тут, целитель помнил совсем плохо. Помнил, как все время повторял в бреду, что он грязный, как стремился отмыться любой ценой. Как его привязывали к кровати, потому что он расцарапывал в кровь кожу, пытаясь содрать с нее грязевую пленку. Как его оглушали магией, и потом на некоторое время приходил долгожданный покой, и Дериан лежал неподвижно, слепо уставившись в зеленый, с золотистыми прожилками потолок.

Спал он урывками, эльзиром его поили через силу. И постепенно Дериана учили жить заново, учили радоваться мелочам, учили исцелять и видеть радость в глазах исцеленного. И очень медленно из грязно-коричневого цвет ауры Дериана сменялся на изумрудно-зеленый. Нормальный.

Тогда, оглушенный болезнью, Дериан не замечал ни изящности малахитового замка, ни его холодного очарования, и теперь, выйдя из перехода, застыл в удивлении, поняв, что замок потрясающе красив. Тщательно отполированные, слегка наклонившиеся к ним стены отражали неясный свет светильников и уходили к высокому, теряющемуся в полумраке потолку. Вязью в холодном, темно-зеленом камне проступали черные и золотистые прожилки, складываясь в магические руны, гулким эхом возвращался к ним звук шагов.

Увлекшийся чтением рун на стенах длинного и высокого коридора, Дериан не сразу и заметил, как дорогу им заслонили двое молодых целителей душ. Один, светловолосый, был Дериану очень даже знаком. Недавно в Ларии они исцеляли девушку, в которую вселился дух ее матери. Еще нестарая женщина, убив себя, не могла пройти за грань, пыталась вернуться к жизни, вытесняя душу из тела собственной дочери.

Дериан помнил, как молодой, только получивший пояс в два пальца, Инар краснел при каждом соприкосновении с ларийкой, как старался помочь, вкладывая в исцеление все силы, и как упал на пол в изнеможении, когда душа женщины, оставила, наконец-то, тело дочери.

Второго виссавийца, заслонившего им дорогу, Дериан тоже помнил. И он тогда был в Ларии при исцелении. И после того, как все закончилось, долго отчитывал своего былого ученика, Инара. Нельзя привязываться к больным, говорил он. Дериан вот тоже знал, что нельзя. Но все они люди... а людям свойственно любить и ненавидеть. Свойственно сопереживать. Да вот только Лан никогда и никому не сопереживал, смотрел всегда холодно, и взглядом пронзал душу до самого дна, открывая, казалось, скрытые навсегда тайники.

Дериан не любил ни этого взгляда, ни этого целителя, ни спокойной проницательности Лана. А еще больше он не любил его ровного, лишенного чувств голоса... которым Лан умел пользоваться, как оружием. Вот и сейчас, сказал пару слов, а Дериана будто кипятком ошпарило:

— Думал, что ты все понял...

— Я-то понял... но...

Взгляд целителя душ прошелся ледяной волной по Дериану и устремился за спину целителя, к Рэну и Рэми. И в то же мгновение Лан побледнел, опускаясь на колени, и Дериан, к своему стыду, почувствовал, что ему приятно унижение целителя. А так же его внезапно задрожавший от волнения голос:

— Наследник.

В свои тридцать лет Лан великолепно знал, чего именно он жаждет от жизни и что именно для него свято. Все его дни были подчинены строгому плану, все поступки тщательно выверены разумом, и все окружающие люди легко поддавались манипуляции.

Одним взглядом, одним движением, едва уловимым тембром голоса он сознательно изменял чужие души, которые в руках Лана были мягки и податливы, как глина в пальцах мастера-гончара.

А целитель душ был на редкость одаренным и терпеливым мастером. Он создавал одно произведение искусства за другим, очищая чужие души от грязи, помогая людям избавиться от боли, разочарования, горечи и страданий. Он учил других радоваться жизни, пусть даже и никчемной жизни, он щедро лил на чужие души собственный свет, заставляя их расцветать подобно редкой красоты цветку. Каждая душа иная, каждый цветок особенный, каждый больной — интересен. И каждый выздоровевший — скучен. Лан давал крылья. Учил летать. А потом отпускал за окошко и забывал, отправляясь на поиски другой бескрылой птицы.

Дериан был одной из исцеленных Ланом птиц, хотя вряд ли сам целитель об этом помнил. Ведь это Лан вывел его из тумана безумия, а более скучную, но легкую работу, требующую всего лишь внимания и сосредоточенности, оставил ученикам. Сам лишь заходил в спальню Дериана ночью, когда целитель был погружен в углубленный магией, похожий на транс, сон, контролировал изменения в ауре целителя, очищал ее от грязи, заставляя сверкать чистым, изумрудно-зеленым светом.

Лан любил свою жизнь. Душа каждого человека была для него подобна головоломке, которую целителю рано или поздно, а обязательно удавалось разгадать. Но то, что он видел перед собой...

Аура наследника, подобно ауре вождя, была белоснежной и кристально-чистой. Она слепила. Она притягивала. И в то же время она устрашала. Лан никогда не решился бы притронуться к такой красоте, боясь ее разрушить, хотя и видел проблескивающие в белоснежном свете разноцветные, молниеносные всполохи. Наследника, как и любого мага его уровня, раздирали яркие, противоречивые чувства, боль и одиночество. Все великие люди одиноки. Все не поняты до конца. Понять стоявшего перед Ланом Нериана было сложно, можно даже сказать... невозможно. Он и сам, наверное, себя не понимал...

Укутанный в белоснежный, поблескивающий в полумраке плащ, Нериан опустил покоившуюся до этого на левом плече Рэна руку и повернулся в сторону все так же стоявших на коленях целителей душ.

Сейчас Лен многое бы отдал, чтобы заглянуть в спрятавшиеся под черной повязкой глаза наследника. Глаза — зеркало души. Только посмотрев в них можно узнать многое, а целитель душ уровня Лана во взгляде мог прочитать почти все.

— Меня тоже ты не пустишь в замок? — тихо спросил наследник.

Сказал так немного, а Лана проняло. Нериан умел подбирать слова, умел пользоваться ими, как оружием. Все его тело было ходячим оружием. Только, увы, оружием незаостренным, но оттого еще более опасным. Нериан мог убить, сам того не сознавая, и Лану это совсем не нравилось. Наследник был еще и целителем, а целитель и приносящий смерть — вечные враги, которым лучше в одной душе не сходиться, во избежание...

— Я не могу тебя остановить, — ровно сказал он, начиная самую сложную в его жизни словесную дуэль.

— Но хотел бы... — иронично улыбнулись полные губы под повязкой. По позвоночнику Лана пробежал холодок. Нериан неосознанно подкреплял свои слова магией, и лишь благодаря долгим тренировкам тело Лана это почувствовало, предупредив хозяина легкой дрожью.

— Ты видишь меня насквозь, Нериан, — продолжил Лан, сделав вид, что ничего не заметил. — Но я хотел бы остановить не тебя, а твоих спутников. Думаю, что им тяжело будет войти через эти двери.

— Думаю, я облегчу их ношу, — ровно ответил наследник, и виссавийца будто окутало в теплый, ласковый кокон. Вот она... сила целителя судеб, восхитился Лан. Казалось, ничего важного не происходит, а на самом деле вот в этом узком коридоре сейчас меняются судьбы. Вопрос только чьи? Их или целой Виссавии? Ответ только один — Лан не может ни противиться происходящему, ни, тем более, помешать. Да и не хочет... наблюдать гораздо интереснее.

— Как прикажешь, наследник, — смирился он. — Дозволено ли мне будет тебя проводить?

— Почему бы и нет?

Новый вопрос:

— Дозволено ли мне будет быть твоими глазами?

И холодный ответ:

— Я думаю, Рэн вполне справится.

Вновь рука наследника, укутанная в белоснежную перчатку, легла на плечо хранителя смерти. Рэн почему-то вздрогнул, а в душе Лана вновь поднялось восхищение. Белоснежная, одаривающая светом аура рядом с поглощающим свет облаком смерти... Лан улыбнулся. Какая ирония, какой прекрасный контраст. И какая в то же время... совершенная законченность...

Наследник изволит шутить, либо и в самом деле не понимает.

Рэн впервые поднял глаза, пронзив Лана внимательным, изучающим взглядом. Целитель душ отвернулся. Аура Рэна, клубящаяся в его взоре смерть — душа, черный цветок, на который целителю душ даже смотреть не хотелось.

Хранитель смерти, наверное, все понял. Его губы растянулись в улыбке, и в другое время Лан бы почувствовал себя задетым. Но сегодня его донимали более важные мысли.

— Прошу проследовать за мной, — низко поклонился он наследнику.

Пальцы в белоснежной перчатке сжали плечо Рэна. Проводник осторожно повел Нериана вперед, к открывшимся им навстречу массивным дверям. Серебристые руны на дубовых створках вспыхнули при приближении наследника, по знаку Лана отошли в тень было кинувшиеся к ним целители душ, и они медленно прошли по округлой зале, разбитой тонкими, удерживающими округлый свод малахитовыми колонами.

Наследник и его спутники ступали по темно-зеленым каменным плитам бесшумно, и идущему впереди Лану чудилось порой, что он бредет по пустынному залу в одиночестве. И никогда еще знакомая, целительная тишина обители не казалось ему столь тягостной. И никогда еще ведущая вверх широкая лестница с высокими, массивными перилами, не была столь неподъемной. А мягкий, того зеленного оттенка ковер под ногами — столь лишним.

А дальше — тускло освященные, узкие коридоры, шелест подола хитона, скрепленного на талии широким, в ладонь, поясом. Стук крови в висках, невесть откуда появившаяся резь в желудке, и неожиданная тошнота от витающего в воздухе горьковатого запаха целительной магии.

Рука Лана нащупала позолоченную ручку нужной его двери, и за спиной раздался тихий голос:

— Ты ведь ждал меня, не так ли? Тебя предупреждали о моем приходе? Так почему ты столь взволнован...

— Я не знаю, — выдохнул Лан, и тотчас понял, что совершил ошибку. Не опроверг, не ушел от ответа, а выдал себя и Арама всего несколькими словами.

— Я знаю, — ответил наследник. — Открывай дверь, Лан. Покажи мне то, что вы хотели мне показать. Постарайся мне объяснить... ведь за этим мы здесь?

Дверь почему-то не хотела открываться. Тихий смешок, рука в белоснежной перчатке легка на ручку двери рядом с ладонью Лана, почти касаясь ее пальцами, нажала, легко потянула створку на себя. И дверь, повинуясь, отворилась.

Лана почему-то пробила дрожь.

За дверью — знакомая клетка-комната. Плотно задернутые шторы, мерцающий неровно огонек в зеленом светильнике, стол у окна, и узкая кровать у противоположной от двери стены. На кровати — неподвижное, тщательно зафиксированное широкими ремнями тело.

— Я предупреждал, что зрелище не будет приятным, — сказал Лан.

— Для меня сейчас любое зрелище одинаково неприятно, — ответил Нериан. — Потому что я его не вижу.

— Прости, наследник, не хотел тебя обидеть.

— Думаешь, меня способна обидеть подобная мелочь?

Голос был холодным, но таящим в себе бурлящую силу, как вода в горной речке. И Лан вновь сглотнул, понимая, что впервые в жизни не знает, ни что сказать, ни что сделать. Он не понимал наследника. И это был первый человек, которого он хотел всей душой понять, а не мог.

Лежавшая на кровати женщина рванулась в ремнях. На ее высохшей шее проступили жилы, тонкие губы растянулись в безумной улыбке. Она засмеялась, страшно, бесшумно, запрокинув голову и одарила стоявших за спиной Лана сыновей отчаянным, полным мольбы взглядом:

— Дай мне умереть... прошу...

Дериан судорожно вздохнул. Выразительные глаза Рэна вдруг потеплели сочувствием. Наверное, хранитель смерти хочет "помочь" матери, наверное, с радостью проводил бы ее за грань, а не мучил... но только боги решают, когда человеку уйти. И целители будут бороться за Ериану до последнего.

— Что ты мне хотел сказать? — тихо спросил Нериан, делая шаг к кровати.

— Ты обвинял старшего целителя в том, что мы не всем помогаем. Мы хотели объяснить... — губы выдавливали заранее подготовленные слова, но голос дрожал.

Впервые в жизни Лан говорил, а его, казалось, и не слушали — наследник подошел к кровати и присев на корточки в ее головах, пропустил седые волосы больной сквозь пальцы, все так же задумчиво улыбаясь. Ериана перестала смеяться, вдруг застыла, и безумные глаза ее потеплели от невесть откуда взявшегося счастья. Так легко... одно прикосновение и нет боли? Лан смотрел и глазам не мог поверить. Рэн, судя по его лицу — тоже.

— Продолжай, — приказал наследник. — Я слушаю.

— Тебе ведь не нужны глаза, чтобы увидеть, что происходит с матерью твоих друзей? — тщательно продуманные слова, в которых нет смысла. Лан видел, что нет, но все равно продолжал говорить. — Ты ведь способен ощутить ее страдания? Страдания целительницы, которая помогла нечистому...

— Вы не помогаете тем, кого считаете недостойными, потому что боитесь сами запачкаться? — ровным тоном спросил наследник.

Лан опешил. Такого вопроса он не ожидал. Вернее, так поставленного вопроса.

— Это не совсем так... — выдавил он. — Потому что... мы не можем помочь...

— Или потому что не умеете помочь?

— Наследник... — почувствовал себя задетым Лан, — мы поколениями выращивали опытных целителей. Наши хранители дара не покладая рук ищут новые способы...

— А зачем?

— За каждое исцеление мы просим о молитве нашей богине, о благодарности. Виссавия живет этой благодарностью, черпает из нее силу. Наши целители — наше самое большое сокровище. Именно они позволяют нам, на самом деле, выживать.

— И, тем не менее, вы помогаете далеко не всем? — вмешался в разговор Рэн. — Много веков ищите и не можете найти выхода? Или просто вас и так все устраивает?

— Я не думаю, что теперь время тебе говорить, — ответил Лан, не понимая, как хранитель смерти вообще посмел отозваться.

— Я думаю, что услышал достаточно. От тебя, Лан, — поднял на Лана насмешливый взгляд мальчишка. — А теперь я хочу выслушать тебя... целитель судеб.

— Ну тогда слушай... Рэми.

Лан внимательно пригляделся к Рэну и разозлился сам на себя, не понимая, как можно было быть столь слепым? Как можно было сквозь темную ауру хранителя смерти не различить врущийся наружу чистый, белоснежный свет?

— Наследник... — прошептал он...

— Я тебя услышал Лан. Позволь теперь говорить другим.

Рэми просто хотел не пропустить ни единой мелочи, а все оказалось не столь простым.

Он вдруг пошатнулся, и мир сначала поплыл перед глазами, потом пустился в пляс и вдруг замер.

Знакомая до последней черточки комната, в которой Рэми провел уже столько дней, теперь казалась другой. Тело, в котором находился Рэми, было немного ниже ростом, но даже это "немного" неуловимо изменило привычные очертания покоев, пробудило в душе легкую тревогу. Будто что-то было не так.

Все было не так. Рэн обладал более острым зрением, и мебель вокруг приобрела вдруг новые мелочи, которых Рэми раньше в упор не замечал. Например, едва видный рисунок трещин на камне колонн, царапина на ножке кровати, вышитое одеяло, на котором вместо привычного узора, проступили вдруг явственно невидимые раннее отдельные стежки.

Но через миг сознание Рэми перестало цепляться за мелочи, и его заняло нечто более важное — аура хранителя смерти, окружавшая тело темным коконом, была для Рэми невыносимой. На миг перехватило дыхание и казалось, что мятежная душа не выдержит, вот-вот рванет наружу, туда, где нет этого черного, клубящегося тумана, как вдруг проснувшаяся внутри сила залила все внутри холодным покоем. Рэми смог разогнуться, вдохнуть глубоко воздух с кисловатым запахом эльзира и пряным — только что примененной магии. И заметить, наконец-то, что плохо далеко не только ему.

— Сядь, — приказал он, не веря, что сам себя видит со стороны. И злясь на Рэна, что тот обрядил его тело в белоснежные тряпки рода вождя. Упрям хранитель смерти, но по-глупому упрям. — Сейчас пройдет...

— Тяжело... — стонал Рэн. — Он... он просится наружу.

— Целитель судеб тебе не враг, — тихо ответил Рэми. Собственный голос резал слух непривычным звучанием. — Он просто любопытен. Убедится, что ты занял мое тело по моему приказу и успокоится...

— Рэми... — рука Рэна до боли сжала ладонь. — Понимаю, как тебе было тяжело.

— Да ничего ты не понимаешь, — мягко ответил Рэми. — Я притупил большую часть своей силы, заставил ее заснуть, так что ты ничего не понимаешь. А теперь поднимайся. Пойдем навестим... целителей душ.

Рэми сознательно окутал тело Рэна плотным черным коконом, скрывая исходящее от собственной души сияние. Ему хотелось понаблюдать за целителями душ со стороны, не давая им раньше времени заподозрить подвоха.

Все пошло как по маслу. Они вошли в переход и вышли в этом странном, по мнению Рэми, слишком громоздким и чем-то угрожающем коридоре. Дериан мигом увлекся рунами на каменных стенах, рука Рэна сжала плечо, возвращая к реальности, и Рэми вдруг понял, что их не хотят пустить дальше.

Впрочем, Рэн неплохо справился со своей ролью. Даже слишком неплохо, и у Рэми еще тогда закралось подозрение, что тут никак не обошлось без целителя судеб.

Подозрение все более крепло, пока они поднимались наверх. Хотя рука Рэна все еще и покоилась на плече Рэми, но Рэн в теле Рэми уверенно шел сам, слишком уверенно. Даже хранитель смерти не смог бы так быстро свыкнуться с темнотой, так спокойно пройти по ступенькам, ни разу не споткнувшись, ни разу не задумавшись, куда поставить ногу.

Когда Лан остановился у одной из дверей, а Рэн вдруг самостоятельно, без приказа, рванул вперед, Рэми лишь тихо вздохнул. Целитель судеб, видимо, не мог сидеть спокойно и, воспользовавшись отсутствием хозяина в теле, вновь вырвался на свободу.

Впрочем, Рэми это не встревожило. Наверное, он этого и ожидал. И пока древний дух вел странный разговор с целителем душ, Рэми лишь внимательно слушал. По проступившей на лбу Лана испарине он понимал, что разговор пошел не совсем так, как хотелось этого виссавийцу.

Все интересное Лан выдал сразу, рассчитывая, наверное, что на наследника его слова подействуют. На Рэна и подействовали, но сейчас ему был гораздо более интересен кто-то, кто его чуть было не погубил. Но в то же время всегда был рядом. Целитель судеб. И, забыв вдруг о виссавийцах, Рэми вмешался в разговор.

Он и не замечал уже, что целитель душ все более бледнеет, отходя к стене, что Дериан мелко дрожит, и даже больная, забыв смеяться, уставилась на сына внимательным, долгим взглядом...

— Ты не Рэн, — прошептала она.

— А ты не целительница, — ответил целитель судеб, поднимая ладонь. Ремни, привязывающие больную к кровати, вдруг лопнули, и женщина плавно взмыла вверх, будто кто-то невидимый бережно держал ее на руках, обхватив под колени и за плечи. Больная почему-то не испугалась, обмякла. Руки ее упали вниз, с мягким шелестом упало с нее одеяло, и теперь стало видно, что целительница одета в короткую, полупрозрачную сорочку.

Рэми сглотнул. Его телу, над которым так долго главенствовала душа Рэна, было неприятно видеть целительницу такой. Перед глазами пронеслись вдруг чужие воспоминания. Эта же женщина, улыбающаяся, счастливая, с распущенными по плечам иссиня-черными волосами. Теперь волосы были седыми, улыбка погасла, кожа, когда-то будто светившаяся изнутри, посерела. Да и сама красота, недавно хрупкая, изящная, вдруг куда-то пропала.

Тем временем больная застыла в воздухе на уровне груди целителя судеб, древний дух заставил покоренное им тело коснуться кончиками пальцев висков больной, как недавно Рэми касался висков Дериана. Но у Рэми получилось прочитать лишь эмоции, целитель судеб смог увидеть воспоминания:

— Она не одна была в Ларии, не так ли?

— С напарником... — ответил Лан, — боюсь, мы так и не смогли его найти.

— Не нашли, — тихо протянул целитель судеб. — А ведь она знает, где его искать, правда, родная? Ты ведь у нас отказалась исцелить главу рода... что тебе предлагали? Сначала деньги. Потом власть. Потом магию... покровительство богов (как будто они могут его предложить). И, напоследок, жизнь напарника... Ты пыталась исцелить. Но все ожидаемо пошло не так. И они убежали, оставив тебя в том доме...

— А напарника? — встрепенулся Лан.

— Сколько она уже здесь?

— Два дня...

— Сложно это, наверное, проваляться два дня скованным браслетами подчинения. И все лишь потому, что собственные друзья не додумались обыскать дома.

Лан рванул было к дверям, но целитель судеб его остановил:

— У тебя полный замок других целителей. Ну и пошли кого-то из них. А ты нужен мне здесь. Или тебе неинтересно?

Лан остановился, приоткрыл дверь и что-то сказал появившемуся за створкой человеку в изумрудно-зеленом хитоне.

— Продолжай... — прошептал он.

— Каждый проступок сковывает вашу душу цепью. Чем сильнее нарушишь законы мироздания, чем толще эта цепь, тем она тяжелее. Вы умеете эти цепи чувствовать, я их вижу...

Целитель провел ладонью над телом женщины и Дериан, стоявший у дверей, ахнул: тело его матери вдруг окутали темные жгуты густого, кажущегося живым метала.

Рэми молчал. Собственный голос, слегка измененный целителем судеб, казался ему теперь сладостной музыкой. Все, что говорил древний дух, было страсть как интересно. И страсть как не хотелось целителя судеб прерывать.

— Цепь это наказание даже не богов, Единого, отца всех богов. Цепь это ноша, плата, которую человек должен заплатить за свое право выбора. Тело не терпит соприкосновения с цепями, отвечает болезнью. А вы пытаетесь эту болезнь исцелить... но...

Целитель судеб прикоснулся к одной из плетей, и та вдруг ожила, раздвоилась и скользнула на протянутую ладонь.

— Это тело наследника! — возмутился Лан. — Прекрати!

— Это и мое тело, — ровно ответил целитель судеб, стряхивая цепь на пол. Черный сгусток зашипел, подобно змее, и, вдруг пропал, осыпавшись на темно-зеленый, стертый множеством подошв пол черным пеплом.

— У каждого из нас есть свои цепи, — терпеливо продолжал объяснять целитель судеб. — Цепи каждого исцеленного вы принимаете на себя. С мелкими легко справляетесь сами, при этом невольно причиняя больному боль. Боль физическая очищает душу, помогает ей избавиться цепей. С крупными... физическая боль не поможет. Тут помогает другое... Для начала попробуем не с ней.

Целитель протянул руку в сторону, и она вдруг по локоть ушла в темный туман. Рывок. Вылетевший из тумана толстый комок чего-то розового. Лишь когда комок швырнули к его ногам, Рэми вдруг понял, что целитель вот так легко, сходу, притащил в Виссавию испуганно озирающегося, полуобнаженного ларийца.

Мужчина, одетый лишь в едва скрывающую бедра сорочку, вдруг увидел все так же висевшую в воздухе, окутанную цепями виссавийку и прохрипел, кидаясь в ноги Лану:

— Не хотел я, видят боги, не хотел, не знал!

— Облако... — тихо прошептал Рэми. — Над ним темное облако...

— Ты так близок к смерти, — холодно заметил целитель, — а все еще не успокаиваешься...

— Все равно умирать... так напоследок...

— ...насытиться кровью, — продолжил за него целитель, опускаясь перед мужчиной на корточки. Даже находясь в ослепшем теле древний дух двигался уверенно и изящно, у Рэми вот так не получилось. А целителя судеб слепота будто и не беспокоила вовсе. Он казался самым зрячим в этой маленькой комнатушке. Вот и лариец обо всех, казалось, забыл кроме человека в белоснежном плаще с черной повязкой на глазах, смотрел умоляюще на целителя судеб и мелко-мелко дрожал, в душе уже, наверняка, не надеясь на пощаду.

— Каждую луну — новый мальчик, — продолжал целитель. — Молодой, невинный... ты не любил быть вторым. Утром, устав от криков в постели, ты устраивал себе поздний завтрак, пока слуги услаждали твой слух другими криками... Новые пытки, новый способ убить несчастное дитя, попавшееся на глаза твоим прихвостням. Новая чаша, полная теплой еще крови, которую ты осушал брезгливо морщась. Ты так хочешь жить... ты сделаешь все, что посоветовала тебе колдунья. Ты покупаешь луну своей жизни ценой чужой. И ты падаешь все ниже, хотя вчера еще казалось, что ниже невозможно... И сам от этого страдаешь. Сам презираешь себя за такую жизнь. И все равно не можешь умереть. Боишься.

— Боюсь, — просипел лариец. — Меня не пустят за грань еще долго... потому...

— Ты цепляешься за этот мир... но не знаешь, что есть и другой путь...

— Мое тело гниет изнутри, — прошептал лариец. — Целители мне не хотят помочь... теперь я понял, что и не могут. О каком другом пути ты говоришь? Если можешь помочь, то молю... заклинаю... я так не хочу умирать...

— Болит? — тихо спросил целитель.

— Болит... — сглотнул лариец. — Сейчас еще не так, а как к ночи... Жить не охота. Но умирать страшнее...

— Смотрите внимательно, — вновь обратился к виссавийцам целитель судеб. — Потому что я не люблю повторять.

Он слегка шевельнул губами, и лариец дернулся, когда все тело его окутали толстые, с руку, жгуты темного тумана.

— За что? — прошептал он.

— Это не мое... твое, друг мой. Видишь, уже и тела твоего не видно за цепями... совсем ты, человек, себя не бережешь.

Целитель судеб зубами стянул перчатку с правой руки, и осторожно протянул руку ларийцу. Цепи едва зашептали, пытаясь дотянуться до сидевшего рядом с их жертвой мага. Все в комнате невольно затаили дыхание, ладонь целителя скользнула между цепями, пальцы дотронулись, до серой, измученной болезнью кожи и с них посыпались зеленые, целительные искры. Лариец вновь дернулся, целитель поспешно убрал ладонь и прошипел:

— Не смей двигаться!

— Не посмею... — вымученно выдавил лариец. — Ты только помоги, и я не посмею.

— Уж поверь мне, что не посмеешь! — ответил целитель, и лариец вдруг застыл, как каменное, укутанное цепями густого тумана, изваяние. Лишь глаза, испуганные, измученные, были живыми. Лишь они отзывались на легкие прикосновения целителя, на съедавшее кожу зеленоватое сияние, на холодные слова:

— Главное, быть осторожным и не касаться цепей... и хоть тебе больно, не так ли, очень больно, но облегчение все же приходит, — глаза ларийца соглашались, ужас в них сменялся отчаянной надеждой. — Боль уходит, но ненадолго... она вернется, потому что цепи никуда не делись.

— Можно ли их убрать? — заинтересованно и холодно спросил Лан.

Рэми вдруг понял, что целителю душ вовсе не жаль ларийца. Что виссавиец наблюдает за исцелением с холодным, исследовательским интересом, впитывая в себя каждую мелочь, чтобы потом, уже оставшись одному, попытаться ее продумать и восстановить самостоятельно.

— Я могу, ты — нет, — так же спокойно ответил целитель судеб. — И я не буду. Цепи даются в кару. А кару человек должен отработать сам, а не путать в это дело виссавийцев.

Целитель судеб резко поднялся, и лариец оказавшись свободным, подполз к его ногам, целуя носки белоснежных сапог:

— Избавь меня от этого... не могу... что хочешь сделаю...

— Что хочу? Ты, жалкое животное думаешь, что способен удовлетворить мои желания? — засмеялся древний дух. — Да мне на тебя смотреть противно. На всех противно, кроме него, — целитель показал рукой на Рэми. — Лишь носитель для меня важен. Ради него вам всем помогаю. Ради него и убью вас всех, если он захочет, не моргнув глазом! И не смотри на меня так, Рэми... мой папочка все предусмотрел. Как связал он узами богов тебя и Мираниса, так и крепко привязал меня к тебе... так что желаешь, мой мальчик? Убить ларийца или пусть еще помучается?

— Помоги! — выдохнул вновь лариец.

— Научи нас помогать таким, как он, — ответил Рэми, глядя на свое тело, в котором теперь томилась, как в темнице, гордая душа целителя судеб. Существа, которое было и умнее, и сильнее их всех, которому не нашлось нигде места, ни в их мире, ни в мире богов. Существа безумно одинокого и... Рэми выдохнул, безумно несчастного.

— Вам все давалось слишком легко, — внезапно отвернулся от Рэми целитель судеб, будто само сочувствие носителя было древнему духу неприятно. — Оттого вы и забыли. Мгновение боли, и почти любая болезнь уходит, навсегда. Но если болеет не тело, а душа, ваша магия, по сути, бессильна, потому что вы хотите всего и сразу, а время или силы готовы тратить лишь на таких, как она, — целитель показал на забытую всеми, все еще окутанную цепями целительницу. — Научитесь видеть цепи, это не так уж и сложно. Научитесь терпению. Создайте для таких, как он, убежища, где будете медленно, шаг за шагов истощать их цепи... И пусть больной молится вашей богине, если это необходимо. И пусть сам работает над своим покаянием... а если не может... тогда и ты, Рэми, ему не помогай. А теперь вернись ко мне, — целитель протянул Рэми ладонь, но маг лишь упрямо шарахнулся от своего тела, продолжая:

— Еще не все. Освободи от цепей целительницу. Ты сказал, что можешь. А ей не в чем каяться.

— Помимо гордыни? — усмехнулись Рэми его собственные губы. — Что она своевольно вмешалась в дела богов?

Рэми гордо вздернул подбородок и вдруг понял, что все в комнате вздохнуть лишний раз боятся, наблюдая за их диалогом, вслушиваясь в неожиданно мягкие нотки в голосе целителя судеб, и в упрямые — в голосе Рэми. Рэми был единственным тут, кто не испытывал мистического ужаса перед сыном самого Радона, он был единственным, кто вдруг почувствовал себя равным древнему, мудрому богу, который по прихоти отца испытывал к наследнику Виссавии слабость.

— Я прошу... — прошептал Рэми. — Ты сам сказал, что исполнишь любую мою просьбу. Скинь цепи с матери моего друга... ты же знаешь, у меня не так и много-то этих друзей.

— Ты слишком добр... И упрям, — ответил целитель судеб и шагнул навстречу Рэми. — Но это тело начинает уставать. Без твоей души оно быстро слабеет, как и слабеет душа Рэна... вернись ко мне...

Рэми вдруг почувствовал, что не может двигаться. Его и чужое тело вдруг оказалось совсем близко, его и чужие губы улыбались тепло, его и чужие пальцы касались щеки, прожигали прикосновением насквозь, вспыхивая внутри красным цветком боли. Весь мир вдруг исчез, растворился в темноте. Зато... не было больше угнетающей силы хранителя смерти, лишь чистый, белоснежный свет, да синее море внутри... и ровное дыхание духа целителя судеб где-то в глубине сознания.

В то же мгновение где-то вдалеке упала на кровать мерцающая чистым зеленым светом фигура. Рэми знал, что целительница мирно спала. Знал, что завтра она проснется отдохнувшей и полностью здоровой. Но сам он устал.

— Возвращаемся в замок, — сказал он, входя в переход. И тотчас, наткнувшись на край стола, тихо выругался. Еще один синяк. Впрочем, одним больше, одним меньше.

— Я помогу, — мягко сказал невесть как оказавшийся рядом Рэн. — Не надо кривиться, Рэми... скоро тебе уже не понадобится моя помощь. Ты же знаешь.

— Знаю... а теперь... спать.

Уже укладываясь в кровать, Рэми вдруг подумал, что много спит в последнее время. Слишком много. Кто-то снял с него сапоги, укутал одеялом. Холодные пальцы коснулись пылающего лба, скидывая липкую от пота прядь.

— Спасибо, — проводил его в сон тихий шепот Рэна.

Глава 8. Мне очень жаль, мой мальчик

Рэми откинул голову, позволяя харибу смыть пену с его волос. Закрытые глаза слегка пощипывало, тонкие пальцы Эллиса мягко массировали, успокаивая, потом прошлись с губкой по плечам, намыливая кожу пахнущей мятой свежестью пеной.

— Встань, мой архан, — попросил Эллис.

Губка начала тереть спину, мягкие, массирующие движения прогоняли сонливость, зажурчала льющаяся из кувшина вода, смывая мяшкую пену с плеч и спины.

— Кто-то пришел, — насторожился Рэми.

Эллис укутал архана в мягкую ткань, которая быстро впитывала бегущие по коже капельки воды. Внезапно повеяло холодом — кто-то, обладающий ярко-синей аурой, откинул полог, укрывающий нишу с ванной от спальни, и, приблизившись к Рэми, приказал Эллису:

— Оставь нас.

Хариб как всегда дождался кивка Рэми и вышел. Рэми тихонько вздохнул. Если аура виссавийцев была разнообразной, то все кассийские маги были окутаны ярко-синим сиянием. Все, кроме, почему-то Рэми...

— Ты не мог сказать? — начал с упрека учитель.

— Ты устал, я просто думал... что подожду.

— Арам сказал мне, что ожидание было опасно...

— Ты разговариваешь с Арамом? — нахмурился Рэми.

Учитель подал телохранителю тунику и помог Рэми натянуть ее на еще влажное тело. Рэми самостоятельно завязал на талии пояс и, ощущая под ногами теплый, толстый ковер, вышел из ниши. Он уже достаточно изучил эту комнату, чтобы не натыкаться на предметы, а другие достаточно изучили его слепоту, чтобы оставлять предметы на строго определенных местах. И нужное Рэми кресло ожидаемо нашлось у окна, от которого тянуло свежестью и мокрой травой.

— Сиди смирно, — сказал Вирес.

Рэми послушно запрокинул голову, позволяя пальцам учителя мягко наложить на веки слой покалывающей кожу мази.

— Виссавийцы зовут тебя на совет.

— Знаю. Но хочу услышать... что ты скажешь, учитель?

— Я не могу за тебя решать, Рэми...

— Как не мог сделать из меня настоящего телохранителя? — пальцы Виреса дрогнули. — Мне тут подумалось... каким чудом я более ли менее умею пользоваться своей силой, владею боевой магией, в меня почти силой впихивали дипломатию и чужие языки... но я совсем ничего не знаю о ритуале воскрешения...

— Тебе надо было изучить так много, а времени было так мало. Мы надеялись, что этого не понадобиться, — ровно ответил учитель. — Твои знания боевого искусства помогли тебе выстоять против Алкадия, защитить Мираниса, а, вместе с тем, и других телохранителей, так на что ты жалуешься? И вождю выдали тебя не мы...

— Хотя хотели бы...

— Может, и так. Наследный принц чужой страны под нашей властью это да, великолепный козырь в политике, но с другой стороны... и огромная ответственность. Не дайте боги, с тобой что-то бы случилось... а ведь не раз ты был у грани... Мы, увы, не могли тебя защитить.

— Алкадий хочет именно меня, а не Мираниса... не я ли навлек на принца опасность?

— Ты ошибаешься, Рэми. Алкадий жаждет Виссавии. А для этого ему нужна Кассия под каблуком. Мне очень жаль, что, несмотря на мои уроки, ты этого не понимаешь...

— И, тем не менее, он виссавиец...

— Я закончил, — сказал Вирес. Где-то вдалеке полилась вода — маг умывал руки. Рэми поднял голову и вдруг сказал:

— Что же, я пойду на совет... Я поговорю с виссавийцами. Только не обещаю, что разговор будет для них легким.

— Я и не просил от тебя этого обещания. Что бы ты не решил... я останусь если не твоим учителем, то твоим другом...

— Дружить с принцем соседнего государства выгодно для Кассии?

— Дружба это веление сердца, — ответил Вирес. — Выгодно — это союз, партнерство, о котором пока и речи быть не может. Не так ли? И разве кто-то от тебя просил этого союза? — Рэми вздрогнул. — Вот именно, Рэми. Разве тебя попросили хоть раз сделать что-то для Кассии? Использовать свое влияние на вождя? Тогда почему ты бросаешься такими словами? А теперь позволь удалиться... мне надо навестить Мираниса. А тебе — отдохнуть. Когда проснется принц, покоя тебе не дадут. Ты же понимаешь, что все, происходящее сейчас, это только затишье перед бурей.

Скрипнула дверь. Рэми прикусил губу, откинувшись на спинку кресла. Учитель был прав, увы.

За окном зашелестел теплый дождик. В дверь тихо постучали. Рэми, вовсе не желая с кем-то разговаривать, все же ответил:

— Войдите.

Появившаяся в темноте ярко-белая аура заставила Рэми медленно подняться с кресла. Гость молчал. Пошатываясь, Рэми попятился к окну, и, наткнувшись на край стола, шумно выдохнул. Ну и чего он испугался? Вождя? Дяди? Все равно ведь придется начать этот сложный для всех разговор, все равно придется объясниться... рано или поздно.

Белое сияние приблизилось. Холодные пальцы коснулись подбородка, заставляя повернуть голову.

— Ты нас напугал, мой мальчик, — прохрипел вождь.

— Не все умеете лечить?

— К сожалению... как ты?

— Бывало лучше... — Рэми резким жестом высвободил из пальцев дяди подбородок и, отвернувшись, выдавил:

— Что вы сделали с тем ларийцем?

— Думаю, что ответ тебе не понравится, — ровно ответил вождь. — Мы оставим его в клане... но лишь для того, чтобы научиться видеть цепи и лечить таких, как он...

— Я предстану перед советом, — прервал его Рэми.

— Совет подождет.

— Чего? — удивился Рэми. — Мои глаза не видят, это правда... но мой разум остался прежним. Я предстану перед советом. И ты мне в этом поможешь.

— Не в этом одеянии...

— Я думал, для вас не важны одежды...

— Важны, Рэми. Разрешая тебе носить мои цвета, я ясно даю понять совету и другим виссавийцам, что я тебя принял. Что наша богиня тебя приняла. Позволишь мне?

— Разве я могу тебе что-то позволить или нет? — хрипло ответил Рэми. — Я всего лишь гость, кассиец...

— Ты — моя семья, — тихо ответил вождь. — Мой долгожданный наследник. Ты — моя гордость и моя боль... Ты — моя совесть. И ты это я, каким я мог бы быть, да не сумел... или не захотел... И да, ты тот, кто может мне отказать. Если захочет. Позволишь помочь тебе, Рэми?

Рэми вновь прикусил губу и тихо ответил:

— Позволю... вождь...

— Назови меня по имени, мой мальчик.

— Зачем?

— Я хочу знать, что ты мне доверяешь... что ты принимаешь меня... Назови меня по имени...

— ...Элизар... дядя... я не могу до конца довериться тебе, еще нет...

— Понимаю, — в голосе вождя зазвучали незнакомые доселе теплые нотки. — Я помогу тебе собраться на совет, Рэми. И я открою для тебя свою душу, чтобы ты меня "увидел", чтобы научился мне доверять, мой мальчик.

Рэми лишь грустно улыбнулся. Он позволил усадить себя за стол. Скрипя сердце, наступая на горло гордости, позволил себя накормить с ложечки (удивляясь, что сегодня виссавийцы принесли для него кассийскую пищу и даже столь ненавидимое ими мясо), позволил провести салфеткой по подбородку, стирая капли соуса.

— Встань, Рэми, — не приказал, попросил вождь.

Рэми медленно поднялся. Вождь помог ему стянуть через голову тунику и стало вдруг очень холодно. Зашуршала где-то рядом ткань, окутала тело Рэми серебристым сиянием...

— И тут магия, — тихо прошептал телохранитель.

— Церемониальный наряд, Рэми, — ответил вождь. — Подобный надевал твой дед, когда входил в первый раз в совет... И твой прадед помогал ему облачиться так же, как помогаю теперь тебе.

— А ты...

— Я вошел в совет слишком рано, — Элизар повязал на талии Рэми широкий пояс. — И слишком поздно... я был напуганным мальчишкой, у которого несколько дней назад погибла вся семья. Я был полон боли и ненависти ко всему миру.

— И недавно ты был таким же...

— Возможно, Рэми, — ответил вождь, расчесывая его волосы. — Но тебе я не позволю стать таким же... Ты со мной пройдешь все ритуалы и ты будешь готов стать вождем Виссавии, связать свою душу с богиней.

— Даже если я этого не хочу...

Вождь некоторое время молчал, прежде чем ответить. Голову охладил тяжелый венец, рука вождя легла на плечо:

— Я не буду тебя заставлять, ты сам решишь... но ты должен быть готов, понимаешь?

— Это все напрасно.

— Может быть.

— И ты упрям.

— Мы оба упрямы. Ведь мы из рода вождей... Рэми. Другие править Виссавией не могут.

— Я не буду править Виссавией...

— Как скажешь. Идем.

Там, по другую сторону перехода, ему сразу же подставили плечо, осторожно подталкивая в нужном направлении. Там голые ступни холодили камни. Там яркими, разноцветными пятнами вспыхнули в темноте ауры коленопреклонных советников. И тишина... боги, как же он ненавидит тишину...

— Откройте окна, — тихо попросил Рэми. — Я хочу услышать ветер.

Никто не шелохнулся, но темнота вдруг наполнилась едва слышными шорохами и едва ощутимыми запахами. Стало гораздо легче, и Рэми послушно сел на ступеньках трона, на котором разгоняла тьму фигура Элизара. Вождя. Дяди.

— Где я?

Вопрос был дурацким, Мир и сам это сознавал, но ничего умнее в голову не пришло, а молчать уже надоело. И лежать неподвижно, ожидая, пока перестанет расплываться перед глазами — надоело.

Мир вообще не любил болеть. Вернее сказать, и болел-то пару раз: первый, когда подрался в трактире, был ранен и провалялся в доме Гаарса, второй — вот теперь...

— Мы вернулись в Виссавию, — ответил кто-то.

Ответ дошел до Мира не сразу... больно уж раскалывалась голова. И некоторое время принц усиленно вспоминал, кто это "мы" и что такое Виссавия?

Пока он вспоминал, к его ладони прикоснулись чужие губы, и что-то капнуло на пальцы...

— Лия, — узнал Миранис, всеми силами пытаясь собраться.

Изображать раненого лебедя перед молодой женой Миранису не хотелось. Злость на телохранителей, что позволили дойти ему до такого состояния, мигом прояснила туман в голове, и принцу стало гораздо легче.

— Очнулся, хороший мой, очнулся! — плакала Лия.

Ее лицо, столь милое и желанное, с каждым биением сердца становилось все более четким. И вот Мир уже разглядел и родинку не ее виске, и непослушный локон, что выпал из идеальной прически арханы. Нет, такой Лия Миру откровенно не нравилась, и принц поднял руку, чтобы высвободить ее пышные, черные волосы из плена серебряной сетки.

— Не разводи болото, — сказал он, перебирая пальцами блестящие пряди. Мягкие, как кошачья шерсть... его кошка. — Я еще не умер. Почему мы здесь?

— Виссавийцы тебя принесли, — сбивчиво тараторила Лия. — Рэми в храме с Алкадием подрался, крови сколько было... этот урод, чуть брата моего не убил, и тут дядя...

— Дядя? — переспросил Мир, замирая.

— Дядя, — подтвердила она. — Элизар добрый. И Рина хорошая. Она приносит мне эликсиры по утрам. Сама делает. Говорит, от них ребеночек только здоровее будет!

— Р-е-б-е-н-о-ч-е-к, — зло протянул Мир.

Ему хотелось ответить, да резко, что это не "ребеночек" вовсе, а наследник, но Лия вновь скривила губы, готовясь в очередной раз расплакаться. И все же она сама ребенок... боги... Ребенок, который должен будет в одиночку воспитать повелителя Кассии.

— Лия... — протянул Мир, в очередной раз сомневаясь в своем выборе.

Любил он Лию, но любовь иногда... это не совсем то, что нужно для рождения и воспитания нового повелителя Кассии. И тут Лерин, увы, очень даже прав.

И все же Мир еще жив. Это хорошо. Значит, еще есть время перед смертью набезобразничать...

— Открой окно, тут душно.

Лия вскочила на ноги, и ночная свежесть разбавила вонь лекарств и пота. Мир вдохнул полной грудью, почувствовав облегчение — боль понемногу, а все же уходила.

— Где Рэми? Спит?

— Брат учится, — гордо протянула жена-девочка. — Дядя сказал, что он очень одаренный... но магии тоже надо учиться.

— Он остается здесь?

— Нет, — нахмурилась Лия. — Дядя очень недоволен, но Рэми не неволит. Он говорит, что мой брат тебе что-то должен. И когда он отдаст долг...

Миру вовсе не понравилось услышанное. Он надеялся, что Элизар-таки сумеет уломать своего неугомонного наследника, и Рэми останется в Виссавии... выживет.

— Могу я поговорить... с твоим дядей? — холодно спросил Миранис, чувствуя, как возрастает внутри гнев. Эти виссавийцы понимают, что творят? Нет, кажется, не понимают. Но Миранис с удовольствием им объяснит.

Лия кивнула, поправила Миранису подушку и, наткнувшись на недовольный взгляд мужа, торопливо вскочила, выходя из комнаты. В дверях она недолго с кем-то переговаривалась вполголоса, потом вернулась с чашей чего-то ароматного, пахнущего мясом и приправами, чего-то, от чего закружилась сильнее голова, и рот наполнился слюной.

— А-м-м! — шутливо сказала Лия, поднося полную густой жидкости ложку ко рту Мираниса.

Первую ложку принц съел, не сопротивляясь. После второй почувствовал раздражение, а уже после третьей сказал:

— Довольно, дальше я сам!

— Плохой мальчик, — нахмурилась Лия, отирая ему подбородок салфеткой. — Плохой, непослушный мальчик!

При помощи Лии Мир с трудом сел на кровати, обложившись многочисленными подушками. Устроил теплую чашу на коленях, взялся за ложку.

Странно, на этот раз исцеление проходит не так гладко, как обычно. Хотя, если вспомнить, как долго приходил в себя Рэми после пыток Алкадия, оно не так и удивительно. Виссавийцы не только исцелять умеют, но и ранить...

Подняв взгляд, Мир чуть было не выронил чашу — перед ним стоял вождь. И когда успел войти? И когда разучился стучаться? Если вообще умел...

— Я рад, что ты поправляешься. Оставь нас на время, Лилиана, — мягко сказал Элизар. — Нам пора поговорить с твоим мужем.

Лия безропотно вышла, но, проходя мимо вождя, на мгновение остановилась, шаловливо поцеловав его в щеку. Элизар чуть покраснел, потом обнял Лию за талию и погрозил шаловливой племяннице пальцем:

— Помни, с кем имеешь дело.

— С любимым дядюшкой, — вырвалась из рук вождя девушка и тут же надула губки:

— Что-то не так?

— Все так, — вождь поцеловал племянницу в лоб и добавил:

— А теперь иди, солнышко. У нас с твоим Миранисом сложный мужской разговор.

— Странно, что она выросла столь свободолюбивой и бесстрашной. Я думал, что в Кассии женщина такой быть не может, а на тебе, — сказал Элизар, скидывая белоснежный плащ и садясь на край кровати. — Ешь. Арам знает, что делает, это пойдет тебе на пользу.

— Мы до сих пор в замке твоего советника?

— Не хотел еще больше тревожить Рэми. В привычном месте он будет чувствовать себя увереннее.

— Увереннее? — переспросил Мир. — Мы говорим не о молодой девушке, мы говорим о мужчине и, если я не ошибаюсь, о будущем вожде твоего клана...

— Если он доживет, — сузил глаза Элизар. — А ты делаешь все, чтобы этого не произошло.

— Ошибаешься, — вождь решительно забрал у Мираниса чашу и, набрав в ложку немного супа, властным жестом поднес ее к губам Мираниса:

— Ешь! — принц послушно открыл рот, проглатывая наваристый суп.

Ложка немедленно вернулась к чаше, набрала новую порцию супа, прошлась дном по ободку, чтобы смахнуть в чашу лишние капли, и вновь властно застыла у губ больного.

Кормить Мира у вождя, сказать по правде, получалось лучше, чем у Лии — ни единой капли не пролилось ни на одежду, ни на белье, да и взгляд Элизара не позволял отказаться, и Мир чувствовал себя рядом с властным вождем ребенком, которого наказали за шалость. Но ссориться с Элизаром не спешил. Успеется, если это будет необходимо.

— Ошибаюсь в чем? — спросил вождь, откладывая быстро опустевшую чашу и вытирая губы Мира салфеткой.

— Я не хочу, что Рэми возвращался со мной в Кассию, — Мир раздраженно отобрал у вождя салфетку и принялся сам вытирать губы. Уж настолько он не слаб. — Твой племянничек упрямый, как осел. Я бы и рад его отпустить, так он же не согласен.... А без его согласия я ничего сделать не могу... Элизар, — взмолился Мир. — Поговори с ним! Прошу! Если Рэми уедет со мной в Кассию... то он...

— Умрет вместе с тобой? — Миранис похолодел. Голос вождя был так же ровен, как и мгновение назад, как будто они говорили о погоде, а не о смерти. — Я рад, что ты это понимаешь. Я рад, что ты не хочешь тащить мальчика за собой.

— И ты должен понимать... я мало что могу сделать.

— Это неправда. Мои телохранители смерти давно видели над тобой облако. Оно очень плотное, помочь мы тебе не можем... хотя тогда, как ты понимаешь, я и не хотел. Над Рэми и над телохранителями тоже есть облака... но они неясные. Твои друзья могут спастись.

Мир почувствовал, как в груди ярким цветком расцветают радость и надежда:

— Скажи как? — схватил он вождя за руку. — Я хочу уйти один!

— Ты не уйдешь один, — тихо ответил вождь. — Есть еще один человек, над которым зависло облако смерти. Это я. Поэтому я тебя понимаю... и поэтому Рэми станет вождем гораздо быстрее, чем мы оба думаем, и чем даже мы оба хотели...

— Но ты вождь Виссавии, — задрожал Миранис. — Здесь ты в безопасности...

— Я нигде не в безопасности.

Вождь поспешно отвернулся, но в глазах его Миранис успел уловить вспыхнувшие так внезапно боль и отчаяние.

— Элизар? — Миранис опешил.

Впервые он видел вождя столь слабым, впервые понял — вождь Виссавии, пусть и сильный маг, а все же — простой человек, которому тоже свойственны чувства.

— Я долго думал, — продолжал Элизар. — Но все же решил с тобой поговорить... я думаю, ты поймешь...

— Я понимаю, — прошептал Мир.

— Мое облако неплотное, как и у твоих телохранителей. Но и для меня нет ни спасения, ни надежды. Бывает, что лучше умереть раньше... чем обезуметь...

— Не понимаю...

— Ну тогда слушай, наследный принц Кассии. Слушай внимательно... потому что есть слова, которые произносят только один раз. И помни... что только тебе я открываю свою тайну.

— Зная, что скоро я унесу ее за грань, — криво усмехнулся Миранис. — Но не смотри на меня так, рассказывай. Я внимательно слушаю.

После той битвы в храме Алкадий восстановился гораздо быстрее, чем он сам думал. Ему повезло — в таверне, где он снимал комнату уже несколько дней, остановились аж трое молодых и сильных арханов. Пока еще неопытных, а все же магов... везение? Оно иногда приходит и к нему.

Той же ночью, удерживая врущиеся наружу стоны от пронизывающей при каждом движении боли, он с трудом прокрался к кровати одного из арханчиков. Тот сладко посапывал в пьяном дурмане, раскинувшись на одеяле, и даже не заметил, как Алкадий, пачкая постельное белье кровью, забрался к нему на кровать, и застыл над ним, вглядываясь в молодое, освещенное слабым лунным светом лицо. Красив. Молод. Сладок...

Алкадий выпил его силу почти до дна, чувствуя, как с каждым глотком боль уходит, становится тупой, раздражающей, но уже терпимой. Но на этот раз магии было недостаточно и, скривившись, Алкадий повернул голову мальчишки. Полоснув по артерии тонким кинжалом, он приник к бьющему в губы горячему фонтану крови, и жадно пил, не чувствуя вкуса.

Жажда, хоть и мучительная поначалу, быстро миновала. Алкадий медленно поднялся, посмотрев в последний раз на умирающего арханчика, на быстро становящиеся матово-черными простыни, вдохнул витающий в воздухе запах крови и направился к дверям.

Силы к нему уже почти вернулись. Пить кровь второй жертвы не понадобилось, и Алкадий на этот раз ограничился лишь магией молодого, темноволосого мальчишки. Однако и этого ему показалось недостаточно и, чуть поколебавшись, он наведался и к третьей жертве.

Алкадий не любил убивать так много людей сразу. Он, сказать по правде, вообще не любил убивать без причины, но сегодня был готов прибить каждого.

Виссавия. Опять Виссавия. Ее вождь, которого Алкадий не видел столько зим... Боги, как похож возмужавший Элизар на своего отца... И как похож на деда Рэми. В обоих течет отравленная кровь рода вождей, но особо ярко она выразилась в мальчишке. В наследнике. В гордости Виссавии. А чем он это заслужил? И как хотелось Алкадию выпить серебристую силу мальчишки до последний капли. Как хотелось вслушаться в его предсмертные хрипы, отплатив сполна Виссавии за свое унижение, за одиночество, за ни на мгновение не стихающую в душе тоску. Он ненавидел Виссавию... он жаждал туда вернуться... но он знал, что это невозможно. А если для него невозможно, то будет невозможно и для других.

До рассвета еще было далеко, и Алкадий, вернувшись в свою комнату, не раздеваясь повалился на кровать. Взгляд его остановился на небольшой статуэтке Радона, спрятавшийся в нише.

Проклятые боги всегда были к нему неблагосклонны. Все считают Алкадия чудовищем, но настоящим чудовищем был его отец...

Отец, которого, сказать по правде, Алкадий всегда время ненавидел, был хранителем знаний, человеком, который любил познавать новое, неизведанное. Даже один из сыновей его родился не, как полагается, от виссавийки, а от русалки... Выродок, полукровка, которого родная мать после рождения выбросила из моря на берег Виссавии.

Постепенно Алкадий смирился, что его ненавидят из-за русалочьей, холодной крови в жилах. Что именно из-за этой крови не дала богиня Алкадию никакого дара. Что именно поэтому пришлось ему идти в хранители смерти, ведь больше никуда и не брали.

Но оказалось, боги не ко всем полукровкам так неблагосклонны. Папочка успел перед смертью начудить еще раз, и в клане неожиданно появился запуганный мальчишка-кассиец. Аким.

Алкадий так надеялся, что хотя бы в Акиме найдет друга. Нашел. Но вот беда — мальчика, в отличие от его брата, любили все. И Аким вскоре стал любимцем не только Алкадия: фаворит самого вождя, друг наследника, целитель, самый молодой и самый талантливый хранитель вести... Еще и эти брат с сестрой, близняшки, что в Акиме души не чаяли... бегали за ним следом, как привязанные...

Пришлось признать — Аким в Виссавии стал своим. А Алкадий? Алкадий никогда не был и быть не мог... потому и злился... Потому и пошел однажды к морю...

Превратиться в тритона было не так уж и сложно. Всего лишь напрячься... и вместо ног вырос хвост, и вода стала гораздо приятнее воздуха.

Море, холодное, безмятежное, дарило непознанный до сих пор покой, примиряло с одиночеством. И уже было все равно, что не общаются с Алкадием другие тритоны, избегают, как избегают на суше виссавийцы.

В море все иначе.

В море быть одному — это хорошо, это правильно. В море сердце и кровь холодны, а разум... не ослепляют чувства. В море не мучила Алкадия эта проклятая зависть. Да, он завидовал Акиму на суше, до ненависти завидовал, а на море он мог брата даже любить...

Алкадий не знал, как долго проплавал он в холодных, пронзительно синих водах, как долго играл он с дельфинами и гонялся за шаловливыми, симпатичными русалками. Просто однажды, когда солнце опускалось в окрашенные красным воды, он вдруг услышал тихий, едва различимый плач, отозвавшийся тоской в холодном, спокойном сердце.

Алкадий вышел из моря и сразу же на него нахлынули забытые на время чувства: боль, обида, непонимание. И щемящая душу нежность: на влажном песке, свернувшись калачиком, спал Аким.

Алкадий медленно подошел к брату, заметив, что мальчик страшно похудел, осунулся. Ему всего двенадцать зим, подумал маг, касаясь светлых, выпачканных в песке волос. Аким вздрогнул, открыл глаза, увидел Алкадия и... бросился ему на шею...

Брат плакал. Алкадий был счастлив. Счастлив так, как никогда в жизни. Море помогло ему понять многое... море примирило его с Виссавией, море уняло спящую в душе страсть к чужой силе. Море его успокоило.

— Ты вернулся, — всхлипывал Аким, прижимаясь к обнаженной груди брата. — Ты вернулся, а я боялся...

— Боялся чего, глупыш?

— Что ты останешься там...

Чувствительный братишка.

Алкадий никогда не понимал таких, как Аким: обычно тихие, податливые, как серебрившаяся в лунном свете вода, они в одно мгновение превращались в ледяную сталь... Но непонимание не мешало Алкадию любить... Брат был единственным по-настоящему дорогим для него человеком.

Но Аким уехал из Виссавии. Алкадий остался.

И уже жить не мог без моря, без волн, без их холодного покоя. И не жил... погружался в море все чаще, заплывал все дальше и умирал... тихо топил свою душу в море одиночества. Пока не встретил его...

Он и не думал, что тритоны заплывают так далеко. Он и не думал, что тритоны тоже стареют. Не думал, что тритоны когда-нибудь решатся с ним заговорить. Этот решился.

Зеленые волосы его давно потемнели, засеребрились в них седые нити, покрылось морщинами лицо, иссохли руки, осыпалась местами чешуя, показав белесую, с зеленоватым оттенком кожу. Алкадию и жаль его было, и в то же время старчески иссохшее, начинавшее разлагаться тело вызывало неосознанное презрение... С трудом сдержав позыв к рвоте, Алкадий поклонился незнакомцу и ответил приветствием на приветствие: "И тебе доброго дня".

"Мои дни не бывают добрыми, — чужие мысли мешались в голове и подобно белесым червям, сжирали мозг. — Окажешь старцу услугу?"

"Чего пожелаешь, мудрейший?"

Виссавийцы приучили Алкадия уважать старость, потому развернуться и отплыть показалось низким и бесчестным.

"Убей меня... не хочу умирать тут долго... не хочу мучиться... понимаешь?"

Алкадий понимал. Как хранитель смерти видел он облако над тритоном, очень плотное облако, и предчувствовал скорый уход за грань полурыбы, получеловека... Но Алкадий все еще был виссавийцем. Виссавийцы никогда не убивают... и Алкадий не смог.

"Прости", — прошептал он, опуская в бессилии руку с кинжалом.

"Ничего, сынок, — ответил старик, и покрытая морщинами рука легла на руку виссавийца. — Тогда давай просто посидим... поболтаем".

Сколько они так сидели? Сколько Алкадий слушал? Наверное, долго. Успел он забыть и о том, что перед ним полураспавшийся труп, что старик уродлив, что мысли его когда-то вызывали отторжение. Думал только об одном — никто и никогда до этого в нем не нуждался... только Аким, но Аким далеко, в проклятой Кассии... а старик тут...

А потом старик вдруг замолк. Тело его пошло дрожью, лицо скривилось в гримасе боли, и Алкадий в ужасе заглотнул соленой воды, впервые в жизни пожалев, что он не целитель...

"Помоги", — молил старик.

И Алкадий помог. Так, как сумел.

Он зарыл тело старика в иле, а потом долго сидел рядом, не в силах пошевелиться и поверить, что он только что убил. Собственными руками. Из сострадания, но все же убил...

Очнулся он от прикосновения маленьких лапок к плечу... и, посмотрев на крошечного, с полпальца рачка, вдруг подумал: "Может, с ним я не буду одиноким?"

— Почему вы, виссавийцы, всегда стремитесь всех понять? — не выдержал Миранис. — Вот и Рэми... тоже всех понимает. А какая уж разница, почему кто-то поднял оружие? Он его поднял... Значит, заслужил смерти.

— Алкадий не заслужил ее, — мягко поправил принца вождь и, когда Миранис открыл рот, чтобы ответить, быстро добавил:

— Смерть для него была бы милостыней, как и для меня. Но некоторые виды милостыни мы оказать не можем.

— Не понимаю... — вновь признался принц.

— Мне было всего семь лет, когда я нашел его на берегу, в тине, опутанного водорослями. Я был мал и глуп, хотя нет, сейчас я поступил бы так же... я помог ему встать и когда он пошатнулся, я чуть было не упал, оперся ногой о камень, наступив на сидящего на нем рачка. "Зря, — сказал тогда Алкадий, смотря на раздавленный панцирь. — Все это зря..."

Миранис посмотрел на сверкавшие за окном звезды и кисло улыбнулся.

Почему эти звезды подмигивают. Издеваются? И почему воспоминания сегодня столь яркие, не дают заснуть.

Семья вождя всегда была для Алкадия проклятием. Когда маленькая нога Элизара раздавила рачка, единственного друга, принесенного из далеких глубин моря, Алкадию показалось, что мир вокруг рухнул.

И в самом деле рухнул. В тот же день он впервые за долгое время встретил Элану, подружку Акима. Девочка внезапно расцвела, стала почти красивой: золотые волосы, столь редкие в Виссавии, гибкая, пленительная фигурка, ясная, сверкающая в лучах солнца улыбка целительницы.

Эта же улыбка резко погасла, когда девушка вырвалась из объятий Алкадия, как кнутом огрев единственным словом:

— Нет.

В тот же день Алкадий вновь научился ненавидеть. Он ненавидел ее золотые волосы, ее шаловливые, босые ножки, разбивавшие в сверкающие капельки ровную гладь озера. И ее смех, предназначенный другому.

В ту ночь Алкадий заснул мучимый жаждой, а когда проснулся, внутри него плескалась ярко-зеленая, чистая сила виссавийки-целительницы. Он сполз с постели и почувствовал, как его выворачивает на изнанку. Было противно и больно. Алкадий выбежал из дома, и метнулся к морю, к единственному другу, который мог бы помочь.

Но раньше, чем он добежал до кромки воды, Алкадий увидел в пенистых волнах ее и рухнул в бессилии на песок, охватив голову руками. Почему она пришла именно сейчас? Почему не пускает его к морю? К чему останавливает?

— Мне очень жаль, мой мальчик.

Ее голос был холоден, как и ее серебристое тело. Когда-то в детстве Алкадий мечтал увидеть эти бездонные глаза, это бледное лицо и зеленые, вьющиеся волосы. Сказать это слово, что сейчас застыло на губах кровавой коркой. Мама!

— Прости... — сказала она. — Думала, тебе будет лучше среди людей... Мы холодные, а ты не такой. Ты теплый, нежный... Зачем? Зачем полез в запретные воды? Зачем убил изгнанного, зачем принял в себя духа-гралиона?

— О чем ты говоришь, мать? — тихо спросил Алкадий, с трудом улавливая смысл сказанных ею слов.

— Думаешь, мы просто так выгнали старого тритона? Думаешь, нам не было больно? Но зараженного духом-гралионом нельзя оставлять среди нас. Мы и не оставили... а ты...

— О каких духах ты говоришь, мать? — выдохнул Алкадий, подняв голову. — Не видишь, что я...

— Вижу. И что будет хуже — вижу. Девочку завтра найдут, и вождь тебя убьет, не так ли? Собственноручно, потому что никто другой в Виссавии убить не может. И он примет в себе духа. Они ведь так и переходят — от жертвы к убийце. Потому тритона никто не трогал... потому его оставили умирать в одиночестве.

— Почему одному...

— Потому что он начал бы убивать, чтобы заставить убить нас. Как начал убивать ты... как начнет убивать маленький сын вождя... задавивший зараженного молодым духом-гралионом рачка...

— Не будет этого, — прошипел Алкадий.

— Ты уже ничего не изменишь... Ты принес в свой мир заразу. Вождь идет...

— Не будет этого, — ответил Алкадий, бросаясь в ноги фигуре в белом. — Выслушай меня, мой вождь...

— Слушаю.

— Отец не убил тогда Алкадия вовсе не потому, что пожалел Акима, — сказал Элизар. — Так думали все, но мы в семье знали правду. После смерти Эланы отец долго разговаривал с Алкадием наедине. Когда он вышел из зала совета, он подошел... ко мне. Взял за руку и провел в спальню. Я сел на кровать, он опустился передо мной на колени, взял мои ладони в свои и сказал:

— Мой бедный мальчик.

— Отец, ты... плачешь? — тогда я в первый раз увидел слезы вождя и больше удивился, чем испугался.

— Плачу от бессилия.

— Папа?

А потом он быстро, сбивчиво объяснил, а я в одно мгновение повзрослел. Еще тогда я узнал, что буду сходить с ума... буду искать своего убийцу, более сильного, чем я, буду подвластен чужому духу...

— И теперь он в тебе? — выдохнул Мир. — Поэтому ты бесился? Ты пытался...

— Довести Рэми до сумасшествия и заставить себя убить. Но, на счастье, Виссавия гораздо мудрее нас всех. Она пробудила в Рэми целителя судеб, и тот... на время утишил во мне духа. Но убить заразу не в силах даже твой телохранитель, потому мне лучше умереть сейчас. Слава богам, я умру в своем рассудке, а не с умом глупого и честолюбивого гралиона. А теперь послушай меня, наследный принц Кассии... я рассказал тебе то, что не рассказывал никому другому. Я прошу тебя о помощи... я прошу тебя помочь мне уйти, не принося нового вреда.

— Да, — тихо прошептал Миранис, чувствуя, как собственный страх перед смертью куда-то уходит. — Я сделаю все, о чем попросишь...

— И ты не уйдешь за грань один. Я буду тебя сопровождать... мой друг.

Миранис сглотнул, отводя взгляд. Друг? Пусть будет... друг.

Глава 9. Шаг к смерти

Тихонько напевая под нос, Лия вошла в спальню Мираниса и чуть не выронила поднос с едой: принц, полностью одетый, сидел за столом, погруженный в чтение какой-то книги.

— Мир! — протянула она. — Еще утром...

Еще утром муж был бледен и в глазах его клубился туман усталости. А теперь солнце не успело докатиться до зенита, а Миранис выглядел так, будто ничего и не случилось. Будто и не было этой проклятой битвы, не валялся он несколько дней в жестокой горячке, и Лия не сидела рядом с ним, с ума сходя от страха и беспомощности.

— Забываешь, дорогая женушка, что мы в клане целителей, и теперь поправляться я буду быстро, как и твой старший брат, — Мир захлопнул книгу, медленно поднялся и посмотрел на Лию улыбкой голодного зверя. — Но ты права, мне пора вернуться в кровать. Оставь свой суп, я из без того сыт, и иди ко мне.

— Опять? — густо покраснела Лия.

— Опять? — мурлыкающе переспросил принц. — Это, родная, не опять. Это будет всегда... пока я жив.

— Ну, ну... в старости и у тебя пройдет, — Лия послушно поставила поднос на стол и шумно втянула воздух, когда Мир обнял ее за талию, властным жестом притянув к себе.

Горячее дыхание обожгло шею, пальцы провели по вороту платья, принимаясь на многочисленные застежки. Лия в очередной раз почувствовала, что слабеет, что плавится в уверенных руках Мира, и уже не может, да и не хочет сопротивляться.

— До старости еще дожить надо, — недовольно сказал принц, отпуская Лию: в дверь постучали.

Перехватило дыхание, сразу стало почему-то холодно, и Лия оперлась о край стола, чувствуя... разочарование?

Мир вздохнул, с трудом оторвавшись от молодой жены. Боги, им осталось так мало времени, а кто-то все равно осмеливается мешать... Погасив всплеск гнева, принц показал Лие на кресло, и жена послушно села, сложив руки на коленях. Щеки ее горели алым пламенем, в глазах медленно рассеивался туман, и Мир еще раз мысленно проклял стоявшего за дверью, который, решив, что его не слышали, повторил стук.

— Войдите.

На пороге появился молодой виссавиец в синем одеянии. Он тихонько прикрыл за собой дверь и низко склонился перед Миранисом, начав длинное кассийское приветствие.

Миранису захотелось, чтобы виссавиец споткнулся на его полном имени, на перечислении его земель, на его многочисленных титулах, но тихий голос гостя все так же правильно и с почтением один за другим выдавал слова, которые и Миранис-то помнил с трудом...

В этой Виссавии каждый на своем месте, скривился принц. Людей здесь раскладывают по полочкам, как вещи. На одной полочке целители в зеленом, на другой — хранители дара в желтом. На третьей — такие, как этот... в синем. Послы. Люди, которых с самого детства учат дипломатии подобно искусству, которые к каждому способны найти верную дорожку. Миранис бы сказал иначе — каждого способны обвести вокруг пальца.

За то он хранителей вести и не любил: после долгого разговора с такими можешь выйти с зала совета с широкой улыбкой на лице. И лишь позднее, гораздо позднее дойдет, что тебя нагло использовали, а Миранис не терпел, когда его использовали. Даже более — наследный принц Кассии не мог себе этого позволить.

— И вам доброго дня, хранитель, — холодно ответил Миранис, взяв с подноса Лии чашу с вином. Пригубив ярко-красной, терпкой жидкости, он спросил:

— Что вас привело ко мне?

— Приказ наследника.

Принц вздрогнул, почувствовав, что его трясет от гнева... наследника? В какие игры играет этот мальчишка? То не хочет быть вождем Виссавии, то посылает к Миранису гонцов...

— И чего же хочет мой телохранитель? — Миранис залпом выпил вино и поставил чашу на стол.

Хранитель вести даже виду не подал, что заметил иронию в голосе принца. Взгляд его, прямой и бесстрашный, был все так же спокоен, зато Лия чуть покраснела, посмотрев на мужа с легким испугом. Миранис прикусил губу. Надо было попросить жену женщины... женщины мало что понимают в таких разговорах на полутонах. Но Лия должна научиться понимать... только вот времени осталось так мало...

— Наследник ждет вас во дворе замка, — продолжил виссавиец.

— Меня? — еще более удивился Мир.

До этого Рэми не осмеливался посылать за принцем, а приходил сам. Мальчишка совсем с ума сошел? Либо пусть становится вождем... либо пусть относится к своему принцу как положено телохранителю.

— Простите. Но пусть Рэми лично повторит свою просьбу.

— В его положении... передвигаться по замку несколько затруднительно... — к удивлению Мираниса, в голосе виссавийца появились неподдельно сожалеющие нотки.

— В его положении? — выдохнул Миранис, сразу же забыв о своей злости.

— Мой брат... — начала говорить за спиной принца Лия, и Миранис коротким жестом оборвал жену:

— Позднее. Вы можете идти, хранитель.

— Могу ли я передать наследнику, что вы удовлетворите его просьбу?

— Да. Вы можете передать моему телохранителю, — Миранис подчеркнул слово "телохранитель", — что я явлюсь на его зов.

"И голову оторву, если это был всего лишь каприз вновиспеченного наследничка. Хочешь, посылать ко мне послов, Рэми, разрывай связывающие нас узы".

Когда дверь за послом Виссавии закрылась, Лия долго говорила, сбиваясь, краснея, пытаясь объяснить. Миранис терпеливо слушал, сжимая до скрежета зубы, чтобы не выругаться. Он не знал, что драка с Алкадием далась им так дорого. Он не знал, что его телохранителя заставили остаться в Виссавии. И вновь... лишили силы, сделав беспомощным... Мир тихо простонал. А сам он полгода назад, когда упрямый мальчишка не желал становиться его телохранителем, не поступил с Рэми так же? Проклятие!

Поймав испуганный взгляд Лии, Миранис в очередной раз вздохнул. И это создание с глазами девочки — мать его ребенка? Наследника?

— Значит, твой брат все время был тут, — прошептал Миранис. — И потому не отвечал на мой зов.

— Да, — тихо ответила Лия.

— Твой дядя совсем отчаялся, если попробовал принудить к чему-то Рэми, — горько усмехнулся Миранис. — Одевайся, мы выходим.

— Мы?

— Уж не думаешь ли ты, что я один буду возиться с твоим братом...

"Не думаешь ли ты, что я тебя отпущу?"

— Мир... — не дала обмануться Лия. — Мир... почему твои глаза столь печальны?

Вот тебе и маленькая девочка... а в по-детски широко распахнутых глазах недетское понимание. Желание помочь, защитить, окутать теплом.

Не выдержав, Мир притянул ее к себе, вплетая пальцы в мягкие, распущенные волосы жены. Маленькая глупышка... заметила, что ему не нравятся эти сетки, и пришла к нему такая вот... простоволосая. Его дикая кошка.

"Потому что времени у нас осталось так мало... и я так не хочу тебя терять, — подумал Мир, целуя жену в макушку. — Потому что чувствую, что предаю. И тебя, и нашего ребенка. Боги... как же вы жестоки!"

Лия чуть отстранилась и посмотрела мужу в глаза... какой глубокий у нее взгляд... Погладив Мира по щеке, Лия поднялась на цыпочки и приникла губами к крепко сжатым губам Мираниса.

Шагов десяток в диаметре площадку окружали полукругом арки. Поддерживающие их тонкие колоны увивал цветущий кроваво-красным клематис. За арками убегали под кусты черемухи и сирени тонкие, поросшие нежной травой дорожки.

Воздух звенел от жары, и под деревьями стояло зеленовато-желтое марево, в котором в легком танце двигались синекрылые бабочки.

Ветерок ласково погладил сирень, подхватил пару сухих листьев и вихрем метнулся к ногам Рэми. Он игриво коснулся полы белоснежного плаща, оставив у ног наследника сморщенный коричневый листик, и понесся дальше, к застывшему к нескольких шагах от друга Миранису.

Принц смотрел на своего телохранителя и впервые в жизни не решался его окликнуть. Он понимал, что Рэми сейчас тяжело, но знал также, что гордый дружок даже принцу не простит жалости. А Мир, помимо жалости, чувствовал себя виноватым.

Стоило не упиваться обидой на телохранителя, а послать в поместье Армана, чтобы тот разобрался, с чего это его братишка отказывается отвечать на зов... И не надо было бы тогда прорываться через заслоны вождя во время битвы, призывая Рэми на помощь и теряя драгоценное время... стоившее кому-то жизни...

Тогда, возможно, не было бы ни этой слепоты, ни ранения Армана, ни смерти двух телохранителей. А чего уж точно не было бы... злости на собственную глупость и странной неловкости... когда надо окликнуть, а не знаешь, как.

Рэми стоял неподвижно у самого края площадки и слушал песню соловья, заливающегося в кустах сирени. Замысловатая мелодия то взрывала жару громким щелканьем, то вдруг затихала и сменялась едва слышной, мелодичной третью. Потом вдруг ускорялась раскатами и серебряной дробью осыпалась на землю, чтобы уже через миг тронуть душу мягкой тоской, отзываясь в сердце тягучей болью.

— Ты пришел... — не оборачиваясь, сказал Рэми.

Соловей, услышав человеческий голос, смолк на мгновение и вдруг запел с удвоенной силой.

— Ты просил, я пришел, — ответил принц. — Боги... я надеюсь...

— Все хорошо, Мир, — прервал его Рэми, оборачиваясь и улыбаясь. Он неловко шагнул к принцу, и Мир поспешно вышел ему навстречу, подставив плечо под протянутую вперед ладонь.

Пальцы Рэми чуть дрожали. Губы слегка скривились, а по щеке сбежала капелька пота.

— Еще пара дней и я вновь смогу видеть. Тебе не надо беспокоиться...

Мир не мог не чувствовать беспокойства. Он понимал, как тяжело дается телохранителю пусть временное, а все же калекство, хотел помочь, но и в самом деле не знал как.

А Рэми и не просил помощи... Напротив, он снова улыбнулся, мягко, осторожно, и сказал:

— Я покажу тебе настоящую Виссавию, Мир.

— Сейчас тебе лучше отдохнуть...

— Нам всем некогда отдыхать... — пара слов, а душу перевернули.

— Закрой глаза... слушай... — продолжил Рэми.

Мир подавил вспыхнувшую гневом родовую гордость и повиновался.

Соловей вдруг оборвал свою песню, и стало тихо. Почти тихо. Легкий ветерок проносился по листьям деревьев, и казалось, что где-то рядом тихо шумело море...

Раздался шум огромных крыльев. Миранис неосознанно вздрогнул. В то же мгновение пальцы Рэми сильнее сжали плечо, успокаивая, и принц улыбнулся телохранителю, на миг забыв, что Рэми не может видеть его улыбки.

Шум бьющих воздух крыльев был все ближе. Последний взмах окатил Мираниса потоком пахнущего кисловато воздуха, и вновь стало тихо.

Принц замер. Коснулось ладони что-то мягкое, бархатистое, опалило кожу горячим дыханием. Принц, не выдержав, открыл глаза и ошалел на миг от пронесшейся по душе горячей волны радости и восхищения.

Он много слышал о пегасах, но никогда не видел их вблизи: грациозные, с длинными ногами, с лебедиными шеями, они были похожи на лошадей столь же, сколь выученный маг похож на обычного, не слишком далекого крестьянина.

— Боги, даже Искра Армана с ними не сравнится.

— Познакомься с Арисом, Мир, — тихо ответил Рэми, отпуская плечо принца.

Один из пегасов, белоснежный, как только выпавший снег, расправил огромные крылья, стряхнул с них несколько перьев и густое облачко серебристой пыльцы. До Мира вновь долетел странный, чуть кисловатый аромат, в носу запершило и, не выдержав, принц чихнул, чувствуя, как по всему телу разливается слабость, быстро сменяющаяся радостью и... счастьем?

— Только когда они в Виссавии, их шкура покрывается этой пыльцой, — сказал Рэми, отходя от Мираниса и направляясь к пегасу. Арис шагнул навстречу, наклонился так, чтобы шея его скользнула под выставленные вперед ладони телохранителя. Рэми вновь улыбнулся и вплел пальцы в длинную, серебристую гриву. — Ее нужно совсем немного... чуть-чуть для приготовления эликсира. Когда мы вернемся, я дам тебе попробовать, а ты поймешь... а теперь... мы полетаем...

— Ты уверен? — засомневался Мир. — С твоей слепотой это, пожалуй, не очень разумно. Можем подождем, пока ты вновь сможешь видеть?

— Виссавия не даст мне разбиться, — улыбнулся Рэми.

Мир сглотнул. А ведь изменился Рэми за эти дни, набрался уверенности в себе. И когда только успел?

— Мир? — позвал Рэми. — Твой пегас, если позволишь, Шелест...

Шелест, не белоснежный, как Арис, а цвета обжигающей самальской пряности, корицы, будто понимая, чего от него хотят, сложил крылья и шагнул к принцу. Он заглянул в глаза Миранису, дыхнув на него темно-коричневой пыльцой с чуть пряным ароматом. Сразу прояснилось в голове, и будто огромная тяжесть свалилась с плеч. Только теперь Миранис понял, как сильно он боялся смерти, и как усердно душил он в себе этот страх.

— Спасибо, Шелест, — улыбнулся принц, гладя гибкую коричневую шею.

— А мой пегас? — недовольно спросила забытая всеми на ступеньках Лия. — Вы же не оставите меня здесь?

— Поедешь со мной, — вмешался принц прежде, чем Рэми успел слово сказать. — Ты прекрасно знаешь, что мы не можем себе позволить рисковать...

С мужем Лия не спорила. Мир прекрасно знал — пока не спорила. Пока не освоилась со своим положением, не привыкла к нему... а позднее...

А до "позднее" Мир может и не дожить.

Откуда-то появился Арам, безмолвно помог Рэми сесть на пегаса и, странно, Рэми принял его помощь. Он даже улыбнулся, благодаря, коснулся ладони виссавийца, заставив советника вспыхнуть маковым цветом. Глаза Арама, обычно спокойные, холодные и безразличные вдруг засветились тихой, светлой радостью, а на губах появилась мягкая улыбка.

"Мы все любим Рэми, — раздался вдруг в голове Мираниса тихий голос. — Для нас услужить ему — это счастье".

Принц вздрогнул, встретившись глазами с внимательным взглядом Ариса. Пегасы еще и разговаривают? Впрочем, чему он удивляется?

"Для моих подданных — не совсем", — вздохнул Мир, но зависти к потерявшему зрение телохранителю почему-то не ощутил.

"Нам пора", — присоединился к их разговору еще один голос, на этот раз Шелеста.

Принц кивнул и быстро вскочил на пегаса. Сидеть без седла было непривычно, и Мир слегка завозился, стараясь принять наиболее удобное положение. Арам, отойдя от Рэми, подсадил Лию, помогая ей устроится за спиной мужа. Тонкие руки девушки крепко обхватили талию Мираниса, тихий голос игриво прошептал на ухо:

— Ты ведь не дашь мне упасть?

— Ты во мне сомневаешься? — усмехнулся принц.

Крылья ударили по бедрам всадников. Расправились, синхронно взмахнули и оттолкнулись от ставшего упругим воздуха. Мир сглотнул. Острые копыта саданули в белоснежный мрамор, выбивая из него искры, и земля вдруг стремительно удалилась, расправляя под ними огромные, пахнущие травами и жарой крылья.

Мир закрыл глаза. Здесь, на высоте, ветер был гораздо сильнее. Он бил в лицо, он норовил скинуть всадников на шумевший внизу ковер леса. Он перехватывал дыхание и невидимым гребнем гладил волосы. Он дарил восторг и свободу, подобных которым Мир никогда ранее не испытывал.

— Держись! — кричал он Лие.

— Здорово-то как!

"Осторожнее, — прошептал Шелест. — Упасть с моей спины так легко, а удержаться на ней — сложно".

"Ты плохо меня знаешь!"

"Проверим, принц!" — Пегас саданул по воздуху крыльями, ускоряясь.

Бушевало внизу разноцветное море. Заложило ватой уши. Мерзли пальцы, цеплялись в шелковистую гриву, покрываясь инеем. Било тело дрожь то ли от восторга, то ли от холода, а замок Арама сверху казался таким маленьким, воздушным, почти игрушечным.

— Вперед! — прошептал Мир замерзшими губами.

Все его тело звенело от восторга, пела каждая клеточка, светилась от радости. Боги, вот он полет! Вон она — свобода!

Пегас послушно взвился под самые облака, туда, откуда было видно изумрудное море, исходившее злыми волнами, полоска пляжа с мягким, белоснежным песком, испачканным каменистыми пятнами. Видел Мир и замок повелителя — более приземистый, чем хоромы Арама, похожий сверху на раскинувшую крылья свободно летящую птицу.

И все это в мягкой дымке лесов: Виссавии не нужны обработанные поля, не нужны пастбища для скота, они жили магией, дышали магией, они работали вне клана для нее, для Виссавии...

"Я счастлив, что ты понял", — сказал Шелест, стрелой падая вниз, к блестевшему зеркалу озера.

Шоколадные копыта коснулись воды. Лия счастливо засмеялась. Крылья пегаса полоснули по поверхности озера, окатив все вокруг разноцветными брызгами, в воздухе показалась радуга.

— Шелест, не заигрывайся! — закричал сверху Рэми.

"Перестань, Рэми! Шелест, недобрый у вас наследник".

"Переманиваешь моих пегасов?" — отозвался в голове спокойный голос телохранителя.

"Жадничаешь?"

"Идем купаться, принц".

"Идем", — согласился Миранис и пегас, сложив крылья, мягко вошел в воду. Все глубже, глубже, пока принц, не выдержав, не обхватил Лию за талию, и, проклиная Рэми, поплыл вверх, к уже далекому солнечному свету.

Под их ногами метнулась огромная тень. Лия задрожала, прижалась к принцу всем телом, но раньше, чем Миранис успел испугаться всерьез, их поймало в неожиданно нежное кольцо упругое змеиное тело. Разорвалась брызгами озерная гладь. Смеясь, принц крепче обхватил жену за талию и тряхнул головой, сметая с волос капельки воды.

Змеиный хвост подхватил их под колена, образовав удобное кресло. Лия, открыв глаза, счастливо улыбнулась, когда серебристый змей удобной лодкой повез их по нагретым солнцем водам озера. И даже огромная, плоская голоса в неподвижными серебристыми глазами ее, кажется, не пугала.

— Рэми! — позвал Миранис.

— Я здесь, — отозвался телохранитель, восседавший рядом на таком же змее.

Вернулись они поздно вечером, мокрые, уставшие и счастливые. Пегасы осторожно опустились на освещенную фонарями вершину башни, и Миранис не дал Араму подойти к Рэми. Он сам помог телохранителю спешиться с пегаса, сам поймал его ладонь, положив себе на плечо.

— Мир... уж не прислуживаешь ли ты мне? — чуть смущенно спросил Рэми.

— Нет, помогаю другу. Ты ведь для меня рисковал жизнью?

— И для себя тоже... не забывай, что я умру вместе с тобой...

— Лия, оставь нас с братом. Вы ведь проводите племянницу вождя в ее покои? — Миранис вопросительно посмотрел на Арама, хотя не сомневался в ответе.

— Несомненно, — ожидаемо ответил хозяин замка. — Рэми...

— Мой телохранитель останется со мной, — нахмурился Миранис. — Или вы мне не доверяете? Арам? Ранее мы и без вас обходились... и до сих пор все живы.

— Иди, Арам, — ровным голосом приказал Рэми и поклонился Миранису:

— Я пойду с тобой, мой принц.

Хороший мальчик... всем своим видом показывает изумленному Араму, что ничего не изменилось. Что он все так же остался телохранителем Мираниса и все так же собирается вернуться в Кассию. Правда, последнее — вряд ли.

— Позвольте мне создать для вас переход, — выдохнул Арам.

Рэми лишь пожал плечами:

— Арам, я всего лишь слеп, но вовсе не беспомощен.

Рэми криво улыбнулся. В освещенном желтым светом воздухе показалась знакомая клякса. Миранис кивнул Араму, взял Рэми за руку и потянул телохранителя в переход.

Мелькнула под ногами пустота, рассыпалась звездами, и стало вдруг душно, несмотря на раскрытые окна. Рэми тихо зашипел от боли, зацепив ногой острый край стола.

— Прости, — прошептал Мир.

— Я помогу! — бросился к ним дремавший до сих пор на подоконнике Кадм. Что он там делал? Неужто звездочки рассматривал?

В комнате стало гораздо светлее. Кадм зло покосился на повязку друга, и взял его за локоть, подводя к креслу.

— Рад, что ты на ногах, — выдохнул Рэми.

— Что со мной станется, — засмеялся Кадм, — еще немного слаб, но пройдет. Да и все мы уже на ногах, твоим виссавийцам надо спасибо сказать. — Телохранитель усадил наследника Виссавии в кресло и, взяв со стола яблоко, сунул его в руки Рэми. — Тисмен еще пусть отдохнет, а Лерин вон... стеночку подпирает. Злой, как оса... так что лучше ты его не трогай.

Лерин фыркнул, но в глазах его не было злости, только... Мир вздохнул. Смех? Лерин улыбается? Рэми хрустит яблоком, весело перекидываясь шутками с Кадмом? И не хочется прерывать их идиллию, то надо.

— Мне нужно вам что-то сказать, — оборвал их болтовню Миранис, опускаясь в кресло напротив Рэми. Кадм умолк, посмотрев на принца, Рэми перестал есть яблоко, на лице Лерина угасла улыбка. Миранис вздохнул и продолжил:

— Завтрашний день я проведу в Кассии. Без вас.

— Мир... ты с ума сошел? — прошипел Лерин. — Что значит "без нас"?

От неожиданности Рэми выронил на колени яблоко. Кадм поднял с пола надкушенный фрукт, выкинул его в открытое окно и подал Рэми другой, более крупный и сочный.

— Ты никуда не пойдешь, — прошептал Рэми.

— Не понимаю, — холодно оборвал его Миранис. — Я должен спрашивать твоего разрешения, наследник? Вы все не сильно-то забывайтесь, друзья мои. Я могу делать что хочу и когда хочу.

— А я могу не выпустить тебя из Виссавии, — холодно ответил Рэми. — Можешь злиться на меня, мой принц... можешь даже меня наказать... но я хочу, чтобы ты жил...

Надо же, подумал Мир. Начал приказывать... уроки виссавийцев не пошли на пользу телохранителю, зато пошли на пользу будущему вождю Виссавии. Рэми дали испробовать на вкус власть... и она, судя по всему, мальчишке понравилась.

— Ты ничего не можешь сделать, Рэми, — возразил Миранис, бросая на стол перчатки. — Есть в клане кто-то, кто сильнее тебя. Вождь. И он завтра поедет со мной.

— Что? — переспросил Лерин.

Кадм вздрогнул, внимательно посмотрев на принца, а Рэми? Рэми ничего не ответил. Он медленно положил на стол так и не надкушенный плод и вдруг вздрогнул, перевернув чашу с эльзиром. На этот раз Кадм убирать не стал: открыл дверь и позвал Эллиса.

Хариб поклонился принцу, потом телохранителю и начал проворно стирать со стола лужу.

— Останешься здесь, — приказал Лерин Эллису. — Присмотришь за своим арханом.

— Мне не нужна помощь, — раздраженно возразил Рэми.

— Я вижу.

— Заканчивайте пререкаться! — вскочил на ноги Миранис. — Да, я принял решение. Да, я его не изменю. Да, вы ничего не можете сделать. Но это не повод грызться друг с другом. Забыли, что недавно были у грани? Забыли, что вновь можете там оказаться? И тратите время на какие-то споры? Да что с вами, в конце-концов!

— Что с тобой, Мир? — прозвучавшая в словах Рэми мука ударила Мираниса сильнее, чем сами слова. Впервые телохранитель казался ему по-настоящему беспомощным. Рука принца сама поднялась, ладонь почти легла на плечо Рэми, когда принц, ошеломленный, остановился... что он творит?

— Я сделаю все, чтобы вернуться, Рэми, — ответил наконец-то Мир. — Обещаю... Если ты так боишься смерти...

— Я не боюсь смерти, я боюсь потерять тебя...

Говорил один Рэми, но в глазах всех телохранителей читалось то же. И Миранис вздрогнул, сжав пальцы в кулак. Потеряете. Очень скоро. И Мир хотел бы это изменить, но, боги, скажите — как?

— Мир, — Рэми пошарил перед собой руками, и принц подошел на шаг ближе, позволив ему нащупать свой плащ.

И тут Рэми поднялся, неловко бросился перед Миром на колени и прошептал:

— Мой принц...

— Рэми... — опешил Миранис. Гордый телохранитель, наследник Виссавии, перед ним на коленях? Добровольно?

— Не отталкивай меня, мой принц, — прошептал Рэми. — Позволь пойти с тобой.

— Рэми...

— Мир, ты не понимаешь....

— Я все понимаю... — Мир опустился перед Рэми на колени, обнял телохранителя и тихо прошептал:

— Иногда я проклинаю нашу связь. Проклинаю богов, что придумали эту пытку.

— Я ее благословляю... — руки Рэми нашли лоб Мира, прошлись по волосам. — Я сделаю все, чтобы ты жил.

— Я знаю, Рэми. Я тоже сделаю все, чтобы ты жил. Чтобы вы все жили.

Миранис заставил телохранителя вновь сесть в кресло и тихо сказал:

— Рэми?

— Да, мой принц.

— Помни о наших сестрах.

— Не смей прощаться! — воскликнул телохранитель, вцепившись в его рукав. — Слышишь! Не смей! Даже там, за гранью, ты от меня не избавишься!

— Я не прощаюсь.

"Пока не прощаюсь".

— От нас всех не избавишься, — сузил глаза Кадм. — Мне не нравится, ни что ты несешь, ни что ты делаешь... но я доверяю вождю. Я знаю, что Элизар не даст Рэми умереть, а, значит, ты вернешься... но будь осторожен, Мир.

Мир не слушал. Его коснулся осторожный зов и, поняв, чего от него ждут, Миранис приказал:

— Оставьте меня, я хочу побыть один. Эллис, уведи Рэми.

— Мир!

— Уходи, Рэми... Знаешь, что мы в Виссавии, значит, в безопасности. Так почему упрямишься?

Когда дверь за телохранителями закрылась, Мир тихо спросил:

— Долго ты тут?

— Достаточно, — ответил вождь, выходя из тени.

— Мои телохранители тебя даже не почувствовали...

— Забываешь, что я часть Виссавии, — усмехнулся вождь. — Забываешь, что не хочу причинить тебе вреда. Духам, что спят в телохранителях, незачем тревожиться...

— Ты пришел не за этим... Ты все так же не спускаешь взгляда со своего племянника?

— А ты удивлен? — вождь взял из вазы яблоко и, повертев его в руках, надкусил сочную, сладкую мякоть. — Не смотри на меня так, Миранис. Да, мы большей частью довольствуемся эльзиром, но иногда хочется разнообразия... Рэми будет сложно пережить твою смерть.

— Боишься, что он не выдержит?

— Не боюсь. Я успел познать душу своего племянника. Он только с виду хрупкий и ранимый, но выдержит. Я бы тоже выдержал... если б не этот дух внутри...

— Ты был у хранительниц?

— Да, боги нас благословляют. Завтра мы не пересеем грани... но у меня для тебя не очень хорошая весть... Миранис.

— Говори, — насторожился принц.

Вождь выбросил огрызок в открытое окно и некоторое время смотрел на усыпанное звездами небо.

— Боги, и мои, и твои, Миранис, высказали свою волю. Никто из виссавийцев, даже Рэми, не должен знать, что Лилиана ждет ребенка... И Рэми связан с наследником узами богов. Мне очень жаль, принц, но... это означает лишь одно... Рэми не будет поддерживать твоего наследника, и твоя жена должна будет справляться сама. Прости...

Мир сжал кулаки, погасив вспыхнувший внутри гнев. В одно мгновение вспомнил он за что, собственно, ненавидел когда-то Виссавию. За их спокойное: "Мы не можем и не будем помогать. Прости". Как просто... прости?

— Мир?

Разговор двух идиотов. Мир отвернулся. Виссавия всегда была такой — интересы клана превыше всего, а сейчас в интересах клана было заставить Рэми... забыть о Лие. И они заставят.

— Рэми вам этого не простит. И мой сын вам этого не простит, ты это знаешь, Элизар.

— Это уже не наши хлопоты, Миранис. Мы сделаем то, что сможем, а дальше... увы, они пойдут сами. Богиня приказала... я ничем не могу помочь. Мы умрем вместе. Наши наследники будут жить отдельно.

— Так ли уж отдельно? — воскликнул Миранис. — Завтра Рэми, ваш будущий вождь, станет телохранителем моего нерожденного сына... понимаешь ли ты, великий вождь Виссавии... что если мой наследник умрет...

— ...то Рэми умрет вместе с ним... понимаю.

— И, тем не менее, просишь меня...

— Я уже сказал... воля богов...

Миранис нервно усмехнулся. Бесполезно. Вождя не пронять... да и принц, увы, воли богов ослушаться не может. Если ослушается — будет только хуже, и для Рэми с Лией в первую голову.

И Миранис смирился. У него не было выбора.

— Пусть так... когда? — прошептал он, усаживаясь на кровать.

— Ты же знаешь, что не выдержишь вне Кассии долго, — ответил Элизар. — Что ты слабеешь, ведь твоя жизнь, твои боги-покровители там... Так что... когда ты будешь готов, Миранис. Тянуть нет смысла. На полный разрыв уз богов нужно полгода, а у нас его нет. После твоей смерти твои телохранители пройдут через страшную боль, но они будут жить...

— Мы их бросаем одних?

— Мы не бросаем их, — возразил вождь. — Мы оставляем их на милость богов — Радона и Виссавии.

— Соперников?

— Брата и сестры. Мир, ты слишком много думаешь. Слишком много беспокоишься. Это ничего не изменит. Выпей...

— Заставишь меня забыть? — спросил Мир, забирая у вождя чашу. И впервые до конца поняв, почему Рэми боялся принимать их помощь. Вот и Миру теперь очень хотелось отказаться от отвара.

— Нет, успокоиться. Завтра тебе нужны силы, а сил после бессонной ночи не будет. Выпей.

Миранис выпил залпом, не чувствуя вкуса. Потемнело перед глазами, стало хорошо... Вождь открыл дверь и, позвав хариба принца, прошептал:

— Уложи своего архана и приведи мою племянницу.

— Да, вождь...

— И... — вождь внимательно посмотрел на стоявшего перед ним мага:

— Готовься к смерти...

— Я всегда готов, вождь, — грустно улыбнулся хариб. — Я пойду за грань за своим арханом...

— Осторожней, мой архан, — сказал Эллис.

— Иди сюда, Рэми, — невозмутимо отозвался в темноте голос брата. Арман все еще был окутан зеленым целительным коконом, но голос его был уже гораздо сильнее. — Сядь на кровать.

Рэми подчинился.

— Сегодня ночью останься со мной...

— Рина...

— Рина была тут вчера, а сегодня я хочу, чтобы ты был рядом, — ответил Арман. — Кровать большая, так что... этой ночью ты будешь спать здесь, брат.

Рэми ничего не ответил. Умытый, одетый в ночную сорочку, он через некоторое время лег на кровать и тотчас почувствовал, как пальцы Армана сжали его ладонь.

— Что? — просил он.

— Почему ты мне не сказал, что ранен...

— Ты ведь понимаешь почему, зачем тогда спрашиваешь?

— Мы должны поддерживать друг друга, Рэми, — ответил Арман. — Но ты скрываешь свои раны, брат. В бою такие вещи недопустимы... в жизни тоже, понимаешь? Я должен знать, что тебе можно доверять мою спину... Что ты не потеряешь сознание раньше, чем закончится бой.

— Понимаю...

— Больше никогда так не делай... больше никогда не сиди один в темноте...

— А сам? — тихо спросил Рэми. — Ты ведь любишь Рину, тогда почему...

— Братишка... помогать надо только тем, кто нуждается в помощи, — ответил Арман. — Рина и я очень хорошо понимаем друг друга. И пока мы не можем быть вместе...

— Пока?

— Потом посмотрим. И за кого ты беспокоишься — за меня или за свою тетку?

— За обоих, — пожал плечами Рэми.

— Спи...

Завозился в их ногах, устраиваясь поудобнее барс. Едва слышно ходил по комнате Нар, наверняка, притушив на ночь светильники. Скрипнуло, открываясь окно, впуская ночной воздух, и заботливые руки Эллиса натянули на Рэми слетевшее было одеяло, уберегая покрывшееся потом тело архана от сквозняка.

Рэми улыбнулся, пригрозив харибу пальцем:

— Я уже не ребенок, — едва слышно прошептал он.

— Еще какой ребенок, — смеясь отозвался брат. — Помнишь, как в детстве ты ночью проскальзывал ко мне в кровать... А ранним утром возвращался в свою комнату. Думал, что сплю и ничего не знаю.

Рэми улыбнулся — он всегда знал. Арман думал, что маленькому братишке было страшно спать ночью одному... а маленький братишка и в самом деле боялся... боли. Не своей, Армана. Ведь по ночам брата душили кошмары, и на самом деле это Арман не мог заснуть, пока рядом с ним клубочком не сворачивался Рэми.

Сквозь сонную одурь телохранитель слышал, как зашелестела тяжелая ткань балдахина, отрезая кровать от всего мира. Несмотря на неутихающую в душе тревогу, этой ночью Рэми уснул на удивление быстро. И темнота уже не была столь холодной. В этой темноте он не был один.

Глава 10. Семья

Даже не простились. Оба не простились. Когда Рэми проснулся, он уже знал, чувствовал, что ни принца, ни дяди нет в Виссавии. И удивлялся вспыхнувшему внутри беспокойству. Что он боялся за Мираниса — в этом не было ничего нового... но сегодня он боялся не только за принца.

Сев в кровати, он послал зов харибу. Тихонько скрипнула дверь, зашуршала ткань балдахина, и проворные руки хариба вызволили Рэми из плена одеял.

— Уже уходишь? — спросил Арман.

— Прости, я тебя разбудил...

— Ты же знаешь, что сплю я чутко, так на что надеялся?

— Мне надо идти...

— Надо, так иди. Только... — рука Армана легла на плечо Рэми. — Не делай глупостей, брат.

Глупостей? Рэми рывком встал с кровати. С помощью хариба наскоро оделся и дернулся, когда на плечи его лег тяжелый плащ:

— Еще только светает, мой архан, — пояснил Эллис. — Прохладно.

— Рэми... — позвал брат. — Что тобой?

— Что со мной? — зло спросил Рэми. — Что с принцем?

— Миранис никогда не был легким человеком, — ответил брат. — И ты, на самом деле, такой же. Вы оба любите свободу слишком сильно, чтобы ее кому-то доверить. Пусть даже это кто-то — близкий друг или брат.

— Близкий друг? — прошипел Рэми. — Я всего лишь его слуга!

— Ты на самом деле так думаешь? Думаешь, что Миранис так многое позволил бы слуге? Рэми... я знаю принца не первый год. И никогда, слышишь, никогда не осмеливался ему дерзить, хотя ко мне он очень благосклонен. А ты...

— А что я?

Рэми злился. Не очень-то понимая, что делает, он послушно повторял за учителем слова заклинания. Сосредоточиться не удавалось. Даже успокоиться не удавалось. Жрало внутри беспокойство, и Рэми чувствовал, как где-то вдалеке Миранису тоже нелегко. Куда принц ушел и зачем? Почему не взял ни одного телохранителя? Почему дядя пошел вместе с ним?

"Что ты творишь, Элизар!"

В темноте вспыхнула синим вязь заклинания. Рэми, повинуясь указаниям учителя, слегка исправил рисунок, утолщил одну линию и сделал более хрупкой, изящной, другую.

— Еще слегка правее... — тихо подсказал учитель.

Силы стремительно убывали. По позвоночнику пробежала волна холода. Напряглись вдруг невидимые нити уз, соединяющие Рэми с Миром, и тщательно сплетенная вязь вдруг рассыпалась, вспыхнув в темноте ослепительно синим пламенем.

— Ты сегодня чем-то озабочен, наследник.

— Еще раз, — прошептал Рэми.

— Я не думаю...

— Еще раз!

— Прости...

Рэми всеми силами пытался сдержать неудовольствие. Как часто в последнее время слышал он эти извинения? Наверное, слишком часто. Стоило ему только слегка разозлиться, как виссавийцы падали на колени, целовали руки, умоляли... смилостивиться?

Рэми было стыдно. Стыдно, когда взрослые мужчины, маги, унижались перед ним, когда просили о милости у него, у мальчишки, который и исцелить-то толком не умел.

Рэми чувствовал себя беспомощным. Не только из-за слепоты тела, а из-за слепоты магической... оказалось, он ничего не умел, хотя воображал себя магом.

А виссавийцы? Они были перед Рэми как на ладони. И стоило наследнику хотя бы чуть нахмуриться, как бросал их на колени вовсе не страх... раскаяние.

Как надо любить, чтобы так унижаться?

Как надо быть окутанным узами богов, чтобы быть настолько верными? Даже Рэми не мог так вести себя с Миранисом. Будучи безумно верным принцу, он все же сохранял ясность рассудка... виссавийцы же были ослеплены вождем и его наследником.

— Продолжим, — приказал Рэми.

И сам себе не поверил. Он приказал учителю? За одну только попытку приказать Виресу, телохранитель повелителя Кассии одарил бы Рэми приятным вечерком в сетях боли. Учитель умнее ученика, ученик должен подчиняться беспрекословно... в Кассии это казалось столь же нормальным, как и дышать. Но не в Виссавии. Но не для наследника, который может убить одним словом. Но даже смерть из рук Рэми они бы приняли со счастливой улыбкой.

Телохранитель постарался сосредоточиться на заклинании. Лучше уж работать до изнеможения, чем думать о Миранисе или виссавийцах. На этот раз вязь вышла более крепкой. Сеть легко уложилась в нужный рисунок. Получив разрешение учителя, Рэми позволил ей сжаться в упругий комок и выстрелить в сторону светящейся желтым фигуры. Вспыхнул защищающий мага щит, ответил на атаку искрами, и идеально сплетенная сеть вдруг разорвалась, облетев на землю синими ошметками.

— Великолепно, — похвалил учитель, и в его словах Рэми почувствовал неприкрытое восхищение.

Как же это раздражает. Вирес не хватил Рэми почти никогда, а этот осыпал комплементами, искренне гордился каждым успехом горячо любимого ученика. Только вот была ли любовь учителя чем-то, в чем Рэми сейчас нуждался? Как же!

— Этого мало... — Рэми усмехнулся, поднял вверх правую руку:

— Ты готов? — прошипел он стоявшей вдалеке фигуре Арама и, услышав ответ:

— Готов, наследник, — с силой сжал пальцы.

Щит Арама и на этот раз выдержал. Но Рэми видел, как обнимающее фигуру советника желтое пламя упало на колени, выдохнув:

— Ты быстро учишься.

— Ты слишком слаб для меня, — с сожалением ответил Рэми. — Хватит. Я не хочу тебя ранить... и ты для меня не противник.

— Хочешь подраться? — как же Рэми жаждал этого вопроса.

Почувствовав, как на губах его расцвела довольная улыбка, наследник медленно обернулся. Аура стоявшего рядом с учителем Кадма была ярко-синей, притягивала к себе взгляд, и в то же время Рэми почувствовал исходящую от телохранителя угрозу. Достойный противник... наконец-то.

— ...так мы тебе устроим... — пообещал Кадм.

— Не думаю, что теперь и тебе меня одолеть, — холодно ответил Рэми, тем не менее мысленно собравшись и приготовившись к увлекательной схватке. Давненько он по-настоящему не разминал мышцы... давненько? Не так уж и давненько, всего несколько седмиц назад. Во время интенсивных, безжалостных уроков с Виресом, по которым Рэми сейчас так скучал.

— А ты самоуверен, брат, — прервал воспоминания телохранителя холодный голос Кадма. Наследник облизнул губы и слегка усмехнулся, когда мышцы привычно напряглись, а внутри разлилось холодное море силы.

— И все же... — прошептал Рэми, чувствуя, как меняется его голос. — Я не хочу тебя ранить. Но я хочу подраться. В полную силу...

— Даже так. Как скажешь, Эррэмиэль. Лерин, поможешь надрать задницу зарвавшемуся наследнику Виссавии?

— Почему бы и нет... — жестко ответил второй телохранитель.

— В таком случае... я согласен, — выдохнул Рэми, душа в себе нетерпение.

— Оставьте нас, — приказал Кадм, но виссавийцы и не думали подчиняться.

Рэми, уже не замечая ни Арама, ни навязанного ему учителя, довольно усмехнулся, стягивая тунику и оставаясь в одних штанах. Он легко поймал брошенную Кадмом обитую медью палку. Слепота ему не мешала, глаза не были нужны. Рэми слегка подбросил боевой посох на ладони, безошибочно нашел центр его тяжести и, сомкнув пальцы, тихо спросил:

— Почему посох...

— Им сложно ранить себя...

— Себя? — усмехнулся Рэми. — Ты издеваешься?

— А сейчас и посмотрим.

— Это безумие! Остановитесь! — воскликнул где-то вдалеке Арам. — Это наследник Виссавии!

— Арам... — тихо пошептал Рэми. — Уходи...

— Нериан...

— Это приказ... вы же должны исполнять приказы наследника, не так ли? И ты, и учитель, уходите... я не хочу вас ранить... И я верю телохранителям. Они не ранят меня.

— По помнем основательно, — заверил Кадм. — Ты же этого хочешь, брат?

Рэми лишь усмехнулся. Хочет? О нет, он этого жаждет. Посох запел в его руках, рассекая воздух, и аура Кадма стала гораздо ярче. Они оба ждали, и виссавийцы, наконец-то поняли — чего. Этим троим не нужны были ни свидетели, ни жертвы. Им нужна была лишь чистая драка, бой на грани безумия, выплеск долго сдерживаемых эмоций и азарт.

Рэми облизнул пересохшие губы. Слепота? Разве это важно? Все его чувства обострились в одно мгновение, и в этой темноте остались только он и его противники. Обезличенные, чужие. Опасные.

Они синхронно, плавно двигались, сосредоточившись друг на друге. Прелюдия боя, оценка противника. Поиск его слабостей. Вспыхнувшая в душе красным цветком радость. Рэми чувствовал себя почти счастливым. Он едва заметил, как оба виссавийца поклонились ему и вышли из тренировочного зала. Он предвкушал и наслаждался вкусом предстоящей битвы.

— Хорошенькое место... не испортим? — холодно поинтересовался Кадм.

— Тренировочный зал виссавийцев, — тихо ответил Рэми. — Его ничем не испортишь, слишком хороша магическая защита... правда, мои друзья его в последнее время не использовали. Они, сказать по правде, разучились драться...

— А зачем? У вас тут так спокойно... скучно?

— Ты будешь болтать или все же начнешь?

— Если настаиваешь...

И игра началась. Рэми слился с посохом в одно единое, его тело превратилось в упругую, верткую молнию, и сила, столько времени сдерживаемая, выплеснулась наружу, пытаясь снести все живое в этом зале. Внутри что-то взорвалось. Рэми уже не помнил ни где он, ни с кем дерется. Он просто превратился в сгусток магии, стремящийся сокрушить, убить, одарить той болью, что чувствовал сам.

Рушились и вновь восстанавливались вокруг колонны. Облетала штукатурка, стонали под ударами защищенные магией стены. Вспыхнула кровь в жилах, запели мышцы, и Рэми двигался все быстрее, рассекая посохом темноту зала.

Он ненавидел в этот момент все и вся. Он хотел убить, достать, вырвать с корнем. Он наносил удар за ударом, вкладывая всего себя в создание боевых рун. Он чувствовал, как слабеет внутри боль, как успокаивается бушующее море силы... чтобы вновь взвиться волной, стремясь достать этих двух... что двигались слишком стремительно. Что атаковали слишком быстро. Что вздохнуть не давали свободно, ни на мгновение не позволяли расслабиться, нанося удар за ударом.

— Хватит... — перехватил кто-то занесенную руку Рэми.

Пальцы вдруг ослабели, посох с глухим стуком упал на пол. Весь гнев, все раздражение ушли, осталась лишь пустота и два слова:

— Мой принц...

Миранис, едва слышно ругаясь, схватил Рэми за руку и грубо втолкнул в переход. Телохранитель вылетел с другой стороны, упал на кровать и тот же миг его грубо заставили подняться на ноги и сесть в кресло.

— Мир... — Рэми тяжело дышал, попытался было встать, но рука принца властно нажала на плечо:

— Сиди уж... телохранитель, — голос Мира был уставшим, тихим. Но принц жив, и Рэми этого хватало. — Привез тебе подарок.

Вновь раздались шаги, зарычал Рык и сразу успокоился (наверняка, Тисмен вмешался), и кто-то обнял Рэми за шею, обливая его слезами:

— Аланна? — безошибочно узнал телохранитель.

— Почему женщины так любят плакать? — спросил Мир. — Сейчас ты уйдешь и дашь мне отдохнуть... но сначала... Тисмен, ты сможешь?

— Конечно смогу, — спокойно ответил зеленый телохранитель.

Рэми радостно улыбнулся. Он был рад, что Тисмен, наконец-то, проснулся и, судя по ярко сияющей ауре, был уже почти полностью здоров.

Пальцы целителя осторожно прошлись по голове Рэми и раньше, чем телохранитель успел вздохнуть, упала ему на колени повязка, пахнуло холодком на смазанные мазью глаза, прошлась по лицу мягкая ткань, стирая с век мазь, и тихий голос Тисмена приказал:

— Посиди еще немного с закрытыми глазами, пока я тебя осмотрю и закончу лечение.

Рэми терпеливо сидел и ждал. Он давно уже привык к боли и был к ней практически нечувствителен. Он даже не вздрагивал, когда в голове вспыхивало красное пламя, когда в виски будто втыкали ледяные иголки, или когда глаза начинало нестерпимо щипать, а к горлу поднималась тошнота от приторного запаха лечебной магии.

Все молчали. У Рэми не было сил на магическое зрение. Он вновь погрузился в густую, тяжелую темноту, в которой более не вспыхивали пятна аур живых существ и не проглядывали неясные очертания предметов. Но в этой темноте было так удобно наедине с болью.

— Открой глаза! — приказал, наконец-то, Тисмен.

Рэми попытался поднять тяжелые веки. Удалось ему это далеко не сразу: ресницы слиплись от засохшей мази, и кто-то еще раз прошелся мягкой тканью по глазам Рэми, стирая с них остатки зелья.

— Открой глаза, Рэми, — вновь приказал Тисмен.

Рэми открыл и неосознанно зажмурился, спасаясь от резанувшей лоб боли.

— Не спеши! — одернул его зеленый телохранитель.

Зашелестела тяжелая ткань — кто-то плотно задернул на окнах шторы. Рэми по приказу Тисмена пытался ослабить веки.

— Еще раз...

Рэми медленно открыл глаза и быстро-быстро замигал, смахивая ресницами набежавшие на глаза слезы.

— Все хорошо... — прошептал Тисмен. — Еще раз... старайся не моргать...

Все вокруг расплывалось. Мягкий полумрак, укутавший стоявшую в двух шагах от Рэми кровать, бледное, неясное лицо Тисмена, и новый взмах ресницами, после которого все резко прояснилось. Рэми вздохнул глубже... чувствуя, как расползается по душе тепло облегчения. Он действительно видел...

— Ты похудел, принц, — улыбнулся Рэми, переведя взгляд на Мираниса, — хотя, казалось, дальше некуда.

— Ты можешь идти, — напряженно ответил наследник Кассии. — Отдыхай, Рэми, через три дня мы возвращаемся в мою страну.

Рэми вздрогнул:

— Мы?

— Ты же хотел быть со мной? — усмехнулся Миранис, помогая Рэми встать с кресла. — Так в чем теперь дело? Если ты надумал остаться здесь... прости... но теперь это невозможно.

Аланна оторвала счастливый взгляд от жениха и резким движением повернулась к брату. Она вопросительно смотрела на Мира, потом на Рэми, и как будто что-то порывалась сказать, да не решалась. И смущалась и робела она явно не перед царственным братом или перед мрачных женихом, а перед стоявшим в стороне и не вмешивающимся в их разговор Элизаром. А вот Рэми уже не боялся — он кивнул приветственно дяде и получил в ответ такой же кивок, сопровождающийся мягкой улыбкой. Рэми отвернулся — ему было странно видеть на устах вождя эту улыбку.

— Нет, не передумал, — твердо ответил телохранитель. — Знаю, во что ты опять играешь. Хочешь меня разозлить, заставить сделать назло. Но я давно не мальчик, Миранис, чтобы ты там себе не думал. Можешь делать что угодно, говорить что угодно, но никогда, даже в сердцах, я не захочу тебя оставить.

— Я сказал что сказал, Рэми, — холодно ответил Миранис. — Не более, но и не менее. Ты сделал свой выбор, а теперь выбор сделали за тебя. Не так ли, вождь?

Рэми внимательно посмотрел на принца, потом повернулся к дяде. Столь же черные, как и у наследника, с ноткой усталости, глаза вождя были спокойны:

— Мы поговорим, — резко сказал Рэми. — И ты мне все объяснишь, не так ли, дядя?

— Мы поговорим, — ответил вождь. — Когда ты пожелаешь, мой мальчик. Но пока тебе действительно стоит отдохнуть... ты же на ногах едва стоишь после битвы и лечения Тисмена.

Рэми почувствовал, что и в самом деле устал. Потому, одарив принца еще одним дерзким взглядом, он позволил Аланне увлечь себя к выходу. Хорошо... он выспится... но потом пойдет к Элизару и заставит его рассказать все... и в подробностях. Рэми чувствовал, что ему это надо, нет, даже необходимо знать. И сейчас!

Проснулся он поздней ночью. Некоторое время лежал неподвижно, любуясь на спящую рядом с ним Аланну. А ведь одно время он думал, что никогда ее больше не увидит. Ее тонкую, белоснежную кожу, мягкие изгибы ее тела, чуть приоткрытые во сне, красные от поцелуев губы... Рэми задумчиво намотал на палец ее локон и, поцеловав в лоб, осторожно соскользнул с кровати.

Глаза покалывало. Голова была набита туманом, как с похмелья, но Рэми был рад, что он видит, что наконец-то не должен оставаться в темноте, полагаясь на милость своего дара или того, кто окажется рядом.

Поднявшись, он быстро, не чувствуя вкуса, осушил чашу с эльзиром. Некоторое время с сомнением смотрел на сложенную аккуратной стопкой одежду. Белоснежная. Цвета вождя Виссавии. И пока еще малоизвестные Рэми руны, вышитые серебром на мягкой ткани. Виссавийцы упрямы. Рэми отказывается стать вождем клана, а они все равно облачают его в одежды наследника. Впрочем, так ли это важно? Рэми наскоро оделся и решительно вошел в пространственный переход.

По другую сторону перехода его встретила тьма. В последний раз он был здесь вместе с Риной после долгого и неприятного разговора с вождем. В последний раз он был для них незнакомцем, которого невесть почему приняла богиня. А теперь входил в этот замок, как хозяин, даже не испросив позволения.

Рэми криво усмехнулся и быстро миновал пустой, мрачный зал. Скользнув в один из коридоров, он безошибочно нашел нужную дверь, толкнув не сразу поддавшуюся створку.

Изнутри хлынул яркий свет. Рэми зажмурился и неосознанно прикрыл глаза, согнувшись от режущей боли.

— Прости, — сказал рядом кто-то, придерживая его за плечи.

Яркий свет приутих, Рэми проморгался, пока не перестало расплываться перед глазами и, опустившись на скамью, выдохнул:

— Все хорошо.

— Не так уж и хорошо... — ответил вождь. — Еще пару дней тебе придется себя поберечь...

Рэми огляделся. Боль это ерунда, он уже привык. Как и к этому кабинету, к портретам, на которых были изображены, наверняка, его предки. Наткнувшись на внимательный взгляд мужчины на портрете, Рэми вздрогнул: к голосу Элизара, полному незнакомых ранее теплых ноток и к заботе он тоже привык... Этот приглушенный свет, полумрак, в котором глаза не так болят и уже не слезятся, холодная чаша в ладонях, приторный вкус эльзира и прикосновение к векам смоченной в прохладной воде ткани. И когда он уже успел со всем этим свыкнуться? И это паршивое облако над головой Элизара, которое стало только гуще. Рэми в глубине души знал, что это такое, но не хотел себе признаваться.

— Что произошло в Кассии? — тихо спросил он.

— Я не могу тебе рассказать.

— Не можешь или же хочешь? — Рэми поймал руку дяди, остановив движение охлаждающей виски ткани.

— Это так важно? Я не расскажу тебе. Это мое последнее слово.

Рэми вздрогнул и, поняв, что от дяди ничего не добьется, отвернулся:

— Ты обещал поговорить, — сказал он. — Если не хочешь мне рассказывать, зачем вы ездили в Виссавию, то мне нечего тебе сказать... так говори ты... и быстрее... мне неприятная эта встреча.

— Ты все еще меня ненавидишь? — прошептал вдруг вождь.

— Ненавижу? — не понял Рэми. — Я тебя никогда не ненавидел. Я просто не понимал...

— А ведь и сейчас не понимаешь.

— Но сейчас мне это не мешает.

— Рэми!

Телохранитель вздрогнул, когда вождь вдруг заставил Рэми подняться на ноги и прижал его к себе. Рэми не знал, что ему делать. Ответить на объятие или вырваться? С одной стороны это не было неприятно, скорее в душе что-то кольнуло, с другой Рэми не понимал, откуда вдруг взялись эти нежности, и почему вождь прижимает его все сильнее и шепчет на ухо:

— Я так сильно вас оплакивал... Я так сильно жалел о тех словах...

— Дядя, — где-то внутри шевельнулся целитель судеб, и по груди Рэми разлилась теплая волна. Он никогда не знал отца... и вдруг так хотел увидеть его в Элизаре.

— Обещай мне... — голос вождя чуть дрожал, бередил душу глубокой, непонятной Рэми тоской.

— Что?

— Обещай мне, что попросишь мать приехать в Виссавию. Всего на пару дней не больше, до того, как мы вместе вернемся в Кассию.

— Вместе? — не понял Рэми.

— Уже сегодня приведешь ее. Обещай. Я открою тебе переход, мой мальчик... Попроси Астрид, я хочу ее увидеть.

— Почему? — голос Рэми предательски засипел.

— Почему что?

— Почему мне кажется, что ты прощаешься? Даже не думай, слышишь! Ты мне нужен!

Элизар вздрогнул и прижал Рэми к себе еще сильнее. Телохранитель дернулся, стремясь вырваться, но услышав следующие слова, испуганно замер:

— Никогда и никого в моей жизни не будет ближе тебя, мой мальчик, наследник.

— Дядя... почему?

— Обещай мне, что приведешь Астрид домой. Прошу тебя...

— Обещаю...

Вождь оттолкнул Рэми, силой усадил его обратно на скамью. Телохранитель подчинился, ошеломленно уставившись на Элизара. Хотя щиты дяди были монолитны и не позволяли Рэми заглянуть вождю в душу, телохранитель чувствовал, что дядя безумно чего-то боится... Рэми очень хотел бы помочь, но не знал как. По сути, он и дяди-то своего совсем не знал. И только ли Элизара в том вина? Или Рэми, частично, тоже?

— Достаточно этих нежностей... — грубо отрезал вождь.

Рэми ошеломленно сжал зубы. Он не понимал Элизара. И почему так тошно... будто что-то внутри разбивается на мелкие кусочки, что-то очень важное, чего больше никогда не удастся собрать воедино...

Рэми отвел взгляд, чувствуя, как уходят из него силы. Высший маг, целитель судеб... он сейчас чувствовал себя беспомощным.

— Я ничего не понимаю, Элизар, — сказал вдруг Рэми. — Я не могу сказать, что я тебя люблю... я не могу любить того, кого почти не знаю, но и ненависти к тебе в моей душе нет. Я пойду за матерью. Я приведу ее к тебе. Но я не позволю тебе творить глупостей во благо твоей Виссавии.

— Грозишь мне, мой мальчик? — грустно улыбнулся вождь.

— Нет, предупреждаю. Потому что мне не нравится, что ты делаешь. Мне не нравится твоя таинственность и таинственность Мираниса. Но если вы думаете, что так просто от меня избавитесь, то очень сильно ошибаетесь... оба.

— Ты будешь и за меня бороться, мой мальчик? — голос вождя дрогнул. — Как упрямо борешься за своего принца?

— Я всегда борюсь за тех, кто мне дорог, разве это не нормально? — ответил Рэми. Элизар вздрогнул, взгляд его слегка просветлел. — А теперь прости, но мне пора...

Ночь была тихой и безветренной. Рэми стоял на верхней ступеньке сбегающей в темноту лестницы, и смотрел в усыпанное звездами небо Виссавии. Он и не замечал раньше, что звезды так красивы. До своей слепоты он много не замечал.

— Могу ли я последовать за тобой? — спросил Эллис, поправляя складки его плаща.

— Нет, — отрезал Рэми. — Я предпочел бы ехать туда один...

— Могу я спросить куда? — осмелился задать вопрос хариб. — В наряде архана... ты так давно...

— Я еду к матери.

Рэми оторвался от земли и резко взмыл вверх. Арис откликнулся на зов немедленно: ударили рядом огромные, длинные крылья, и пегас повис в воздухе, позволяя Рэми плавно опуститься на свою спину...

"Плеть? — обиженно спросил Арис. — Я недостаточно тебе подчиняюсь?"

"Мне взять в Кассию другого пегаса?"

"Значит, мне опять играть в глупого коня... — вздохнул Арис. — Хорошо, пусть будет плеть".

Рэми кивнул стоявшему на вершине башни дяде и направил пегаса в появившуюся кляксу перехода. Звезды рассыпались по темной глади, перехватило на миг дыхание, стало холодно, и Арис мягко опустился на темнеющую в поле ленту дороги.

"Дальше пешком?" — спросил он.

"Да", — рассеянно ответил Рэми.

Вокруг, сколько хватало взгляда, окружало их засеянное рожью поле. Уже начавшие светлеть колоски, прижимались к земле под порывами ветра, небо укутывали тяжелые тучи, рискуя пролиться дождем, и Рэми вжался в спину пегаса, прошептав:

— Быстрее.

Арис понял с полуслова. Быстро защелкали по усыпанной камнями дороге копыта, исчезли крылья Ариса, шкура, светившаяся во тьме, стала сероватой, и Рэми привычно перехватил поводья, выпрямившись в седле.

Замок был видел издалека. Казавшийся непривычно тяжелым и приземистым по сравнению с виссавийскими замками, он прятался на вершине плоского холма за зубчатыми стенами, щеперился частыми, острыми башенками, и был окружен глубоким, темнеющим в полумраке рвом.

Ветер усилился. Арис побежал быстрее. Рэми вжался в спину пегаса, чувствуя его учащенное дыхание и какую-то странную, шальную радость. Казалось, что Арису нравилось вот так лететь по полю наперегонки с ветром, нравилось нести на своей спине наследника, и даже человек, вцепившийся в поводья и останавливающий его на полном ходу, пегасу нравился своим безрассудством...

— Кто вы? — холодно спросил Рэми, гладя шею разгоряченного Ариса.

— Вы в замок?

— А почему бы и нет?

— Без меня вам не пройти... — спокойно ответил подтянутый мужчина, в едва заметных движениях которого Рэми сразу же угадал военную выправку, — мост поднят, ворота закрыты до самого утра. Или изволите подождать?

— Не изволю.

— Тогда подвезете? — Рэми протянул незнакомцу руку, и тот, воспользовавшись немым приглашением, уселся за спиной всадника. Арис, которому явно не понравилась двойная ноша, пошел медленнее, но возражать не осмеливался даже мысленно: как и Рэми он чувствовал, что незнакомец, хоть и не сильный, а все же маг.

Пока они доехали, пошел дождь, зато чуть успокоился ветер. Рэми заметил, как пронеслась над ними едва заметная ниточка зова, и мысленно напрягся — незнакомец действительно прост не был. Не дожидаясь их, скрипнули цепи, и раньше, чем Арис успел подъехать к стенам замка, над рвом опустился мост. Рэми нахмурился. Этот незнакомец был явно не последним человеком в замке матери, и телохранителю это не понравилось.

Чутко повинуясь уверенной руке всадника, Арис остановился в центре небольшого внутреннего дворика. Выбежал откуда-то заспанный мальчишка, подхватил поводья Ариса и, бросив на Рэми и его спутника испуганный взгляд, повел пегаса вглубь двора, к конюшням.

Рэми медленно поднялся по ступенькам. Заскрипели за его спиной цепи, поднимая тяжелый язык моста.

— Кто ты, оборотень? — Рэми грубо вжали в стену, приставив к шее острие кинжала.

— Сами посмотрите, — прохрипел телохранитель, с трудом удерживая рвущееся наружу пламя силы.

Это же надо быть таким идиотом и не заметить на руке незнакомца перстень... Такие в Кассии редкость и стоят ой как дорого, но помогают распознать оборотня в любом обличье. Только кому ж нужна такая игрушка, если оборотней в Кассии раз два и обчелся. Рэми, помимо себя, знал только трех — Мира, Армана и Бранше.

Но драться пока было рано. Повинуясь тычку незнакомца, Рэми медленно, стараясь не раздражать идиота с кинжалом, позволил чужим рукам выверенными движениями пройтись по его телу в поисках оружия. Оружия, вестимо, у Рэми не нашли. Да и к чему магу оружие, коль он сам таким является?

Почувствовав удивление незнакомца (видимо, с высшими магами тому еще встречаться не доводилось), Рэми повиновался приказу и плавно поднял правую руку, позволяя активизировать татуировки на запястьях.

Вспыхнули под чужими пальцами синие нити, рассказали подробно и о происхождении Рэми, и о его статусе, втянул шумно воздух незнакомец... Начал бояться, сразу же почувствовал Рэми. А щиты архана слабые... раз ударить и сломаются.

— Простите, ради богов, телохранитель! — прошептал архан, опускаясь перед Рэми на колени.

— Да за что мне вас прощать-то?

Рэми задумчиво потирал горевшие после активизации знаков запястья:

— Сам виноват. Не хотел, чтобы меня узнали, вот и спрятал татуировку телохранителя. Не думал... что здесь найдутся желающие меня задержать.

Несмотря на ночь, глаза слегка побаливали, и потому Рэми жестом остановил архана, потянувшегося за фонарем:

— Я хотел бы остаться в полумраке.

Незнакомец, чей силуэт был едва виден в тени дома, по приказанию Рэми поднялся с колен, снял широкие кожаные браслеты, протянул в свою очередь запястье, и Рэми, даже не касаясь его пальцами, активизировал знаки татуировки. Синие. Архан. Глава рода. Глава Южного рода, поправился Рэми. Советник повелителя, который чудом в темноте не узнал телохранителя наследного принца Кассии.

— Большая честь для моей матери принимать такого гостя, советник, — сказал Рэми, отходя от стены и направляясь к ступенькам в полной уверенности, что гость пойдет за ним. — Спасибо вам за столь усердную охрану.

— Это мой долг, архан. Оборотни в последнее время совсем обнаглели... — сказал советник и тотчас осекся, — просите, я знаю, что ваш отец был ларийцем. Но мы сейчас говорим не о таких...

— Я понимаю, — оборвал его Рэми, на самом деле не очень-то понимая, да и не горя желанием понимать. Рэми волновало другое — плохо скрытая в голосе советника смесь беспокойства и страха. — Кто вам рассказал, что я...

— Астрид, — выпалил советник и тотчас поправился. — Архана Астрид.

Рэми криво усмехнулся. Вместо того, чтобы открыть дверь и войти внутрь, он резко повернулся, заглянул глубоко в чужие глаза (вздрагивает! Даже взрослый и сильный мужчина вздрагивает под пылающим синим пламенем взглядом целителя судеб) и холодно спросил:

— Что вас связывает с моей матерью?

— Я люблю ее.

Не обманывает.

— А она?

Уверен.

— А она согласилась стать моей женой.

— Арман знает?

Сомневается.

— Нет... вы думаете...

— ...ты думаешь, — поправил его Рэми. — Моя мать взрослая и мудрая женщина. Если она выбрала вас...

— ...тебя, — в свою очередь поправил его мужчина.

— ...тебя в мужья, значит, ты того стоишь. Добро пожаловать в семью, Захарий. А теперь, если ты позволишь... я хочу поговорить с матерью наедине.

— Да, Рэми. Как скажешь... Я провожу...

— Я сам найду дорогу, — ответил Рэми, входя в дом.

Замок, как ни странно, тщательно охранялся: Захарий явно не шутил на счет оборотней. Рэми медленно поднялся по лестнице на второй этаж и краем глаза заметил тени охранявших дом дозорных, но ни один не подошел, ни один не помешал ему пройти по коридору, дойти до двери, осторожно постучать. Значит, успели получить приказ архана... Значит, Захарий действительно в этом доме чувствует себя как хозяин. Что же, если мать это устраивает, пусть будет так. Рэми возражать не будет.

Не дождавшись ответа, Рэми вошел внутрь. Здесь было темно, но темнота для глаз оборотня не помеха. Небольшая, уютная спальня, совсем мало мебели, лишь самое необходимое: мать никогда не любила ничего лишнего. Туалетный столик, шкаф, кровать под балдахином, пара стульев и скамья вдоль стены. За тонкой занавеской — небольшой алтарь... Рэми вздрогнул... а все же Виссавии.

Рэми подошел к кровати и склонился над матерью, погладив ее рассыпанные по подушке волосы. Некоторое время он решался ее потревожить, потом уверенно положил руку матери на плечо и осторожно толкнул:

— Мама? — позвал Рэми.

Астрид проснулась не сразу. В ее медленно открывшихся глазах промелькнул страх, потом узнавание, радость и вновь холод. Мать всегда отлично владела собой, вспомнилось Рэми. Всегда отлично играла холодную и неприступную архану, что, оказывается, такая редкость среди виссавийцев.

— Это ты, сынок.

Рада? Нет? По ней ведь и не поймешь. А Рэми так хотелось в этот миг понять.

— Мама, ты оборотней боишься или этого Захария? — холодно поинтересовался Рэми. — Если Захария, то советник он повелителя или нет, а полетит из этого замка ласточкой. Ты ведь меня знаешь.

— Да что Захарий? Оборотни совсем с ума посходили, — отмахнулась от сына Рид, сев на кровати. Она нащупала на спинке стула пеньюар, накинула его на плечи и потянулась было к светильнику, но Рэми ее остановил:

— Не надо...

— Приходишь как любовник, — усмехнулась Рид. — В темноте и тайком.

— Не так уж и тайком, твой жених...

— Осуждаешь? — тихо спросила Рид.

— Любишь? — ответил Рэми, садясь рядом с ней на кровати.

— Люблю.

— Как отца...

— Не помню, — пожала плечами Рид. — Боль... она стирает чувства, тупит их. Твой отец умер у меня на глазах, такое не очень охота помнить.

— Нет, не осуждаю, — Рэми сжал ладонь матери, только сейчас поняв, как он соскучился, как ему не хватало Рид все эти полгода. — Я очень рад за тебя, мама. Но хочу попросить... Привези своего Захария в Виссавию, — пальцы Астрид задрожали в ладони Рэми. — Хочу, чтобы он познакомился с твоим братом. И хочу, чтобы ты простила Элизара.

— Не вмешивайся! — прошипела Рид, отворачиваясь от сына. — Не имеешь права!

— Имею, — возразил Рэми.

— Это дела мои и брата.

— Нет, мама, это дела моей матери и моего дяди. Моей семьи. Почти единственных, кто остался. Это дела Рины, беременной девушки, которой нужна сейчас старшая сестра, — начал раздражаться Рэми. — Мама, ради меня, всего на несколько дней... и больше я тебя не попрошу. Если хочешь, я никогда больше не появлюсь в твоей жизни.

— Да что ты несешь! — взмолилась Астрид, и только теперь Рэми в ней разглядел не неприступную, холодную архану, а любящую женщину, мать. Он поймал потянувшуюся к его щеке ладонь Рид и поцеловал тонкие, нежные пальцы матери.

— Ты — мой сын, — тихо сказала она. — Мой первенец. Что значит "не появишься в моей жизни"? Ты мне нужен. Неужели ты этого не понимаешь? Неужели ты, целитель, этого не чувствуешь? Мне открыть для тебя душу? Только попроси, сынок...

— Мама, не надо, — прошептал Рэми, почувствовав, что дрожит.

Как долго он еще выдержит? Сможет быть сильным? И она здесь — такая знакомая, такая родная... как в детстве...

Рэми и поступил, как в детстве. Прижался к ней, спрятал лицо в ее распущенных волосах, и сказал:

— Я боюсь...

— Чего боишься, сынок? — Астрид обняла сына за шею, ласково провела по волосам.

— Это странное облако над Миранисом и дядей.

— Черное?

— Черное.

Рид вздрогнула, прижала к себе сына крепче, и вдруг задрожала:

— С принцем умирают и его телохранители?

— Мама, я не могу...

— Ответь!

— Да, мама...

— Ты... — голос Рид вздрогнул, — успел полюбить моего безрассудного брата?

— Да, мама.

— Мой глупый мальчик, — нежно прошептала она, целуя Рэми в щеку. — Я поеду в Виссавию... сейчас. Я буду рядом с тобой... до самого конца, мой сын.

Глава 11. Тайна Виссавии

Учитель на этот раз долго наследника не задерживал — после вчерашней драки Рэми не то, чтобы побаивались, а просто не знали, чего от него ожидать. А зря. Гнев наследника иссяк с возвращением Мираниса, осталось теперь только любопытство. Куда принц уезжал и зачем? И почему это от Рэми так усердно скрывают...

Наследник закончил последнее задание, со скучающим видом создав для учителя зелье. Вестимо, без единой ошибки. Вестимо, его похвалили. И, вестимо, похвала отозвалась в сердце неприятным раздражением. Рэми вновь захотелось к суровому Виресу, который уже без слова прощания успел вернуться в Кассию.

Освободившись, сжираемый нетерпением наследник почти бегом пробежал по узкому коридору и толкнул легкую балконную дверь, забыв о своих больных глазах. За что и поплатился: зашипев, он на ощупь влетел обратно и прислонился спиной к спине, ожидая, пока глаза перестанет резать нестерпимой болью.

— Проклятие... — зарычал он, цепляясь в пыльный гобелен, — когда же это, наконец, закончится...

Ему было жизненно необходимо увидеть Мираниса, но принцу приспичило с утра пораньше, пока Рэми не успел его поймать, рвануть к пегасам. Теперь наследник Кассии разрезал на Шелесте безмятежное небо, а Рэми и шагу не мог ступить из окутанного в полумрак замка Арама. Это проклятое солнце... впервые Рэми его ненавидел.

— Невыносимо, — зло прошипел он, от души ударяя ногой в стену.

Рык, почувствовав гнев хозяина, прижал уши к голове и ласкающее заурчал, потеревшись о ноги Рэми.

— Я помогу, — сказал кто-то рядом.

Рык мгновенно ощетинился, выдавив из себя грозное рычание. Рэми собрался: не хватало еще, чтобы виссавийцы увидели его гнев. Новых просьб успокоиться, плюханий на колени и прочего Рэми сейчас бы не вынес. Но, увидев Дериана, расслабился и, сев перед барсом на корточки, ласково погладил ворчащего Рыка.

— Забери его к брату, — приказал он явившемуся на зов Эллису.

— Я рад, что ты пришел, — сказал Рэми и с удивлением понял, что говорит правду, — чем ты можешь мне помочь? Разве что пойти за Миранисом... но очень сомневаюсь, что принц тебя послушает.

Еще бы Рэми не сомневался... пару раз он пытался осторожно достучаться до принца мысленно, но наследник Кассии, как, впрочем, и частенько, успешно блокировал его попытки. Миранис рьяно охранял свою свободу, и Рэми его очень даже понимал...

— А ты мне не дашь попробовать? — тихо ответил Дериан.

Рэми лишь пожал плечами. Эти два брата были похожи друг на друга воистину ослиным упрямством, но на этом сходство заканчивалось. Рэн был огнем, порывистым, ярким. Дериан — льдом, обжигающим холодом и спокойствием. Обычно Рэми предпочитал Рэна, но сегодня ему и своего огня хватало.

— Хорошо, — Рэми закрыл глаза, прислонившись спиной к стене. Пусть Дериан попробует, если уж так хочет.

— Дыши глубоко, — попросил Дериан. — И спокойно, я не причиню тебе боли.

— Я не помню, чтобы когда-то боялся боли, — нахмурился Рэми.

Целитель ничего не ответил, а лишь шагнул ближе, и Рэми ощутил исходящий от его плаща запах мяты. Особый сорт, слегка горьковатый, который пушистыми, темно-зелеными шапками покрывает поляны Виссавии. Во время своих прогулок Рэми частенько растирал листья этого растения между пальцами, принюхиваясь к резкому запаху. Мята в Кассии пахнет иначе...

Вскоре к аромату мяты присоединился другой — едва ощутимый, пряный запах магии. Рэми сглотнул, мысленно приготовившись к приступу боли, но время шло, а вместо боли пришел просительный, неожиданный шепот:

— Открой глаза.

Рэми открыл. Ничего, по сути, не изменилось. Тот же полумрак, тот же коридор, те же запыленные гобелены, украшенные пегасами. Не было лишь Рыка, которого уже успел увести Эллис.

— Теперь ты можешь выйти на улицу, наследник.

— Что-то мне не верится, — резко ответил Рэми, чувствуя, как разливается по груди разочарование, смешанное с гневом. Целитель что, издеваться изволит?

— Не доверяешь мне? — в голосе Дериана послышались нотки обиды.

Рэми, пожав плечами, смирился с ожидаемым приступом боли и, резко подойдя в небольшой двери, еще раз толкнул легкую створку.

Желтоватый свет солнца радостно ворвался внутрь коридора. Он окутал Рэми ласковым сиянием, обрадовавшись магу, как старому знакомому... боли не было. Был мягкий, ласковый полумрак и едва заметная пелена перед самыми глазами, из-за которой краски и свет вокруг стали приглушеннее. Рэми, наконец-то, смог выйти на улицу.

— Спасибо, — выдохнул он, подходя к перилам небольшого, узкого балкона, овивающего здание замка ажурным кольцом. Перед ним спал в солнечном свете сосновый лес, дрожала внизу осина, укутывала землю темно-зеленым, колючим ковром ежевика. Глаза не болели, и отсутствие боли радовало Рэми, как радует ребенка долгожданное лакомство.

— Всего лишь небольшая защита, — скромно улыбнулся Дериан. — Но я должен сопровождать тебя, наследник, быть рядом. Эта защита питается моими силами...

— Пусть она питается моими... — резко ответил Рэми, вовсе не горя желанием зависеть от целителя.

— Ты быстро выдохнешься, наследник, — мягко возразил Дериан. — Не потому что ты слабее, а потому что не привык тратить силы на подобного вида магию.

И тут же тихо добавил:

— Неужели я мешаю тебе?

Опять эта детская обида в устах мага. И почему этим виссавийцам так приспичило "сделать Рэми хорошо"? Даже Дериану...

Рэми сжал зубы и посмотрел в ярко-голубое, безоблачное небо, посылая ниточку зова. Хочет Дериан следовать за ним, так Рэми и не думает ему препятствовать. Хотя легко виссавийцу не будет: Миранису очень даже может не понравиться присутствие назойливого целителя. Но гнев принца Рэми волновал мало, а чувства Дериана, который сам решил следовать за наследником — тем более.

Легко перепрыгнув через ажурную балюстраду балкона, Рэми взмыл вверх и ловко приземлился на спину распластавшего крылья Ариса.

— Полетишь со мной или возьмешь своего пегаса? — спросил он.

Глаза Дериана чуть блеснули зеленым сиянием. Рэми на миг заметил, как прошила застывший от жары воздух тоненькая ниточка зова, и сразу же раздался за спиной шум крыльев, и перед балконом завис серый, симпатичный пегас, похожий на крылатого пони. Рэми невольно улыбнулся: он не знал, что пегасы бывают столь... забавными?

"Давно ты меня не звал, маг", — Рэми понятия не имел, почему и он слышал предназначавшиеся для Дериана слова незнакомого пегаса. Мало того, почувствовал себя неловко, будто подслушивал под дверями чужой спальни.

"Осторожней со словами, Тучка", — ответил Дериан, устраиваясь на спине крылатого пони.

"У меня есть имя", — обиженно возразило несуразное создание.

"Думаю имя, данное тебе Рэном, подходит тебе гораздо больше".

Рэми усмехнулся. Надо же, Дериан тоже умеет язвить. Что Рэн умел, Рэми знал и до этого, а вот его братишка-целитель всегда был предельно вежливым. Правильным, слишком правильным, до скрежета зубов и смертельной скуки.

— Достаточно, — прошептал Рэми.

По приказу наследника Арис взмыл в ярко-голубое, похожее на прозрачный кусок льда, небо. Тучка, перестав ссориться с целителем, последовал за ним, едва успевая за Арисом на своих коротких, округлых крылышках. Но он старался, так забавно старался, что Рэми приказал Арису лететь медленнее. Да и не хотелось наследнику, чтобы Дериан от него отстал. Рэми все время помнил о своих глазах и о том, какую боль может ему причинить солнце. Проклятая беспомощность! Как он от нее отвык!

Рэми заметил Мираниса издалека. Принц неподвижно стоял на резко обрывающейся в море скале и смотрел, как пенистые, злые волны разбиваются внизу о камни. Там, за прозрачной границей между морем и Виссавией, шел дождь. Там шумел ветер, швыряя соленые брызги на закрывающий клан целителей щит. Там ревела буря, но через магическую преграду не проходило ни звука... в Виссавии, за спиной принца, было по-прежнему тихо и спокойно.

Внизу, в округлой гавани, ласкали песок волны, и свет солнца пронзал море до самого дна, выхватывая танцующих в иле рыбешек. Едва слышно шуршали у самого берега стройные сосны, покрывая усыпанную иголками землю непоседливыми пятнами полутени.

Тисмен сидел на песке, прислонившись к толстому стволу сосны. Когда Арис и Тучка спустились на берег, он лениво открыл глаза, окинул их равнодушным взглядом и вновь погрузился в мечтательную полудрему. Других телохранителей видно не было.

Рэми, даже не посмотрев на Дериана, взмыл в воздух и бесшумно взлетел на скалу в двух шагах позади Мираниса.

— И все же ты явился, — не оборачиваясь сказал принц. — Забавно... стоит мне шагнуть со скалы, и Виссавия меня уже не спасет. Там, за гранью, она бессильна...

— Как я мог не явиться? — тихо ответил Рэми.

Проклятое облако уже не нависало над головой Мираниса, а окутывало его фигуру тонкой, едва заметной шалью. Рэми казалось, что оно было живым существом, которое дышало, чувствовало, и реагировало на присутствие телохранителя легкими всплесками ревности.

— Ты ведь знаешь? — понял вдруг Рэми.

— Знаю о чем? — Миранис резко развернулся и посмотрел в глаза телохранителю.

— Об... облаке...

— Каком облаке... — прошипел принц.

— Облаке смерти... это ведь смерть, не так ли, Мир... — принц покачнулся, внезапно побледнев. — И потому в последнее время ты такой... странный... потому меня отталкиваешь? Миранис...

— Уходи... — процедил принц через зубы.

— Никуда я не уйду, — упрямо ответил Рэми. — Никогда тебя не оставлю.

— Уходи! — вскричал Миранис. — Не нужно мне твое геройство, слышишь! Проваливай! И из жизни моей проваливай...

— Миранис... что тут происходит? — успокаивающе спросил появившийся рядом с ними Тисмен. — Откуда этот гнев? Рэми...

Рэми обернулся, открыл было рот, чтобы ответить, и поперхнулся словами... Медленно, не веря своим глазам и уже не замечая принца, он подошел к зеленоглазому телохранителю, и окинул его долгим, пронизывающим взглядом. Как он раньше не замечал? Как мог быть столь слепым... о боги...

— Что случилось, Рэми? — слегка смутился телохранитель. — Почему ты на меня так смотришь?

Рэми не ответил. Почувствовав, как возрастает в душе волна гнева, он до хруста сжал пальцы в кулак, пытаясь удержать рвущуюся наружу силу.

— Над ним нет облака, — зло обратился он к принцу. — Почему? Что ты сделал?

— Я его спас, — спокойно ответил за его спиной Миранис.

— И меня? — резко развернулся Рэми.

Принц промолчал.

— Я спрашиваю, меня ты тоже "спас"?

Мир криво усмехнулся.

— Отвечай!

— Не зарвался ли ты, телохранитель, — холодно ответил принц. — Какое право ты имеешь задавать вопросы мне, своему принцу? Да еще таким тоном?

Некоторое время они молчали, убивая друг друга гневными взглядами.

— Да что здесь происходит? — разорвал мучительное молчание Тисмен. — Мир! Рэми! Ради богов, вы объясните мне или нет?

Рэми встрепенулся. Боги, и в самом деле, что он творит?

— Я должен объяснить? Я и себе не могу объяснить... Мир... ради богов... что это?

— Рэми, прости, но я не отвечу на твой вопрос, — Мир отвел взгляд. — Не могу... ты сам понимаешь, как все это для меня сложно...

— Понимаю... но...

Рэми столкнулся глазами с Миранисом и рассеянно отвел взгляд, обратив, наконец-то, внимание на застывшего в нескольких шагах от них Дериана. Облако... Облако смерти. Хранитель смерти... Рэн...

— Явись... Рэн, — прошептал Рэми.

Дериан, услышав имя брата, вздрогнул. От радости или от страха, Рэми уже не хотел проверять, он звал Рэна, он жаждал увидеть хранителя смерти. Рэн отозвался мгновенно. Выскользнув тенью из кляксы перехода на нагретые солнцем камни, он поклонился Рэми, потом принцу и Тисмену, кивнул брату и тихо спросил:

— Ты звал меня...

— Облако... — взгляд Рэна стал удивленным:

— Ты видишь облако смерти, наследник? Даже вождь...

— Надо мной... есть облако?

Рэн прикусил губу и отвел взгляд.

— Отвечай! — настаивал Рэми. — Ты должен выполнять мои приказы, отвечай немедленно!

— Я думал, я твой друг, а не твой раб, — в голосе Рэна послышались недоумение и обида. Рэми передернулся. Что сегодня такое? Сначала Дериан, теперь вот Рэн...

— Я... — Рэми сглотнул. — Мне важно это услышать, отвечай, Рэн... ответь мне, пожалуйста.

— Над тобой было облако, Рэми, — перестал сопротивляться Рэн, посмотрев в глаза наследника. Какой же страшный у него взгляд... и в то же время... — До вчерашнего дня.

— Ты знаешь... что произошло вчера? — тихо спросил Рэми, не отпуская Рэна требовательным взглядом, не давая ему шанса уйти от ответа. Выразительные глаза Рэна наполнись сомнением. — Помни, ты не можешь мне врать. Не ври мне... друг.

— Да.

— Тогда что?

— Рэн, не смей! — отозвался за спиной Рэми Миранис. — Ты слышал меня! Не смей отвечать на вопрос, даже не думай!

— Да ну? — язвительно улыбнулся телохранитель, оборачиваясь к Миру. — Ты что-то забыл, наследник Кассии, — принц отшатнулся от телохранителя. Боги, чего он так боится? Что скрывает? — Рэн это виссавиец. Для него существую только я... а ты... твое слово ничего не значит... и приказывать ты ему не можешь.

— Рэми, угомонись... — прохрипел Миранис. — Прошу тебя...

— Просишь? Просишь о чем?

— Ты не должен этого знать...

— Ты мне не расскажешь, расскажет он.

— Рэми!

— Приказываю тебе, Рэн... — Рэми вновь перевел взгляд на замершего хранителя смерти, — ответить.

— Я отказываюсь.

Раньше, чем Рэми успел удивиться, вскрикнул и бросился к брату Дериан. Наследник выдохнул. Отказывает? Но они не могут отказывать? Разве не...

Испугавшись не на шутку, Рэми смотрел, как Рэн вдруг согнулся пополам, будто разрываемый болью. Еще не до конца понимая, что происходит, наследник кинулся было к хранителю смерти, как вдруг пропала пелена, защищающая взгляд Рэми. Глаза пронзило острой болью, будто в них накидали стекла, по щекам потекли густые слезы бессилия.

Ругаясь на чем свет стоит, Рэми шагнул к Рэну, широко открывая глаза. Он не мог себе позволить сейчас отдаться во власть слабости, не мог сдаться. Он был нужен Рэну, этому мальчишке, которого считал другом. Но все вокруг плыло в слезах, и стонущий от боли хранитель смерти казался Рэми едва видимой, неуловимой тенью.

— Рэн, — выдохнул Рэми, увидев, как тень качнулась к обрыву. — Рэн, стой!

— Рэми! — крикнул Миранис. — Осторожнее, идиот!

Рэми не слушал. Пальцы его крепко ухватили запястье Рэна. Рэми хотел было оттолкнуть виссавийца от пропасти, но приступ боли стал особенно сильным, разорвав голову на мелкие кусочки. Хранитель смерти покачнулся, выдохнул, и вдруг начал неумолимо падать на разделяющий Виссавию и море щит.

— Отпусти его! — закричал Мир. — Немедленно...

— Отойди, Мир, — холодно осадил его Тисмен. — Это опасно... если ты шагнешь к Рэми, скала обрушится... видишь?

Что-то хрустнуло под ногами. Рэн в последний раз покачнулся и неосознанно вцепился в руку Рэми, увлекая наследника за собой. Рэми почувствовал, что летит в томительной тишине. Лопнула пленка щита, пропуская, и тишина взорвалась шумом.

Начался хаос. Боль в глазах вдруг стала почти выносимой. Рэми обхватил Рэна за талию и замедлил падение, не в силах сопротивляться шквальному ветру. Их вновь бросило на щит, ударив о камни обрыва. Позвоночник прошило острой болью. Рэми прикусил губу, прижав к себе сильнее Рэна, и вместе с виссавийцем камнем вошел в обжигающе холодную воду.

"Держись, Рэн. Придержи дыхание".

Он не знал, слышал друг или нет. Он вплел пальцы в его волосы, защищая голову Рэна от ударов о камни. Себя защитить он не мог. Его швыряло о скалы, вкручивало в водоворот, вновь бросало на обрывом срывающий берег и глубоко царапало принесенным морем сором.

Рэми не знал, когда это закончилось. Просто что-то обняло его и Рэна в тугое кольцо, вырвало из воды и подбросило вверх, на щит Виссавии. Рэми закрыл глаза. Он был на грани жизни и смерти, в голове осталась единственная мысль — не выпустить рвущегося в новом приступе боли Рэна. Не ответить ударом на удар, не скатиться в беспамятство... тогда они погибнут оба.

На этот раз переход через щит был болезненным. Вспыхнули ярко лучи солнца, и песчаный берег сначала отдалился, а потом резко начал приближаться. Поняв, что сейчас разобьется и ничего не может с этим подделать, Рэми сжался в комок, перевернувшись в воздухе, чтобы удариться о землю первым и уберечь от удара Рэна.

Воздух сгустился. Рэми с Рэном ласково опустило на песок, и чьи-то руки заставили телохранителя выпустить друга из объятий.

— Проклятие, Рэми, — раздался рядом голос дяди...

— Мои глаза... — прошептал телохранитель.

Рэми заставили сесть, потом встать, прижаться к кому-то спиной, найдя опору. Чья-то рука обхватила его за талию, а чужая ладонь закрыла глаза, оберегая их от солнечного света. Рэми силой увлекли в переход...

По другую сторону было хорошо... прохладно. Рэми отпустили, позволив упасть на пол. Закашлявшись, он понял, что задыхается. Кто-то заставил его встать на четвереньки, опираясь животом на чужое колено, и выплюнуть горькую, противную воду. Кашляя, плача от боли в глазах, Рэми дрожал, извергая из себя соленую влагу. Ему помогали. Чужая сила лилась через него непрерывным, целительным потоком, чужие руки ласково убирали со лба мокрые волосы. И когда приступ прошел, Рэми посадили в кресло и сунули в ладони чашу с эльзиром. После первого глотка стало легче, после второго резь в глазах уменьшилась. Проморгавшись, Рэми смог, наконец-то, видеть, хотя расплывчато и неясно. И слова стали не обычным звуковым фоном, а обрели смысл:

— Змея мы не спасли, — сказал чужой голос. — Он скользнул в море за наследником, выбросил его на берег, но сам выплыть не сумел. Жаль...

— Прости меня, вождь... — новый голос, полный муки и раскаяния.

Рэми вздрогнул от хлесткого звука пощечины. Повернувшись, он успел заметить, как Дериан бессильно упал к ногам вождя, и застыл у его стоп в смиренной позе.

— Из-за тебя Рэми вновь не мог видеть, — жестко сказал вождь, — из-за тебя не успел оттолкнуть Рэна от пропасти. Стремясь помочь брату, ты забыл о защите наследника. И чуть было не погубил их обоих.

— Прости...

— Простить? Я только что чуть было не потерял племянника, а ты меня просишь простить! Убирайся с глаз моих, Дериан! И не показывайся, если хочешь жить!

— Мой вождь...

— Я сказал, убирайся!

И немедленно:

— Давай, Рэми... я отнесу тебя на кровать. И на этот раз ты разрешишь себя исцелить, не так ли?

— Не будь столь уверен, — прошипел Рэми.

— Ты хочешь быть телохранителем своего принца или его обузой?

Рэми стиснул зубы и позволил силе вождя поднять себя с кресла и перенести на кровать. Прикусив до крови, он промолчал, когда Элизар занялся его лечением и сам не заметил, как заснул.

Спал он, должно быть, недолго: когда он проснулся, солнце еще было высоко и только-только катилось к закату. Дяди в спальне не было, но стоило Рэми лишь пошевелиться, как возле кровати появился вездесущий Арам:

— Тебе уже лучше?

— Намного, — ответил Рэми. — И ты это знаешь, не так ли?

— Но спросить можно? — улыбнулся Арам.

— Объяснишь мне, что случилось?

— Мы не можем отказывать ни вождю, ни его наследнику, Рэми, — улыбка Арама пропала, и лицо его стало вдруг серьезным. — За это богиня нас дважды карает болью, а в третий раз мы умираем...

— Рэн... сколько раз он отказывал? — нахмурился Рэми.

— Тебе — второй раз. Потому вождь старается держать от себя Рэна подальше... он боится, что хранитель сам себе навредит своим упрямством. Но вождя Рэн не любит, в то время как тебя мальчишка боготворит...

— Он не более мальчишка, чем ты, — холодно ответил Рэми.

— Тем не менее, я бы не стал тебе так безрассудно отказывать... Я пытался бы сначала объяснить.

— Ты знаешь... куда уходил вчера вождь и Мир? — прошипел Рэми, садясь на кровати.

— Знаю... — ответил Арам. — Но не могу тебе ответить... своим ответом я нарушу или твой приказ, или приказ вождя. И все равно поплачусь болью, как Рэн. Если бы будешь настаивать, я выберу отказать тебе.

— Это твое "попытаться объяснить", — Рэми взял со столика рядом с кроватью чашу и пригубил эльзира.

— Да, наследник.

— Сколько раз ты...

— Это был бы первый. Вождь никогда на меня не давил...

Рэми поднялся с кровати и накинул на плечи плащ, уже не поморщившись от его белого цвета. Он уже начал привыкать к цветам вождя Виссавии.

— Я не хочу, чтобы вы ко мне приближались, — сказал вдруг он.

— Что? — удивленно посмотрел на него Арам.

— Если я так легко могу каждого из вас убить, невольно, одним словом... то я рад, что родился и вырос в Кассии. Я не хочу, чтобы вы из-за меня умирали. Скажешь Рэну, чтобы ко мне не приближался, как и его братец. Как и остальные виссавийцы. Не хочу вас видеть.

— Наследник... ты все понял неправильно.

— Убирайся! — вскричал Рэми. — Немедленно! Пока ты жив! Пока вы все живы...

— Рэми...

— Выйди, Арам, — Рэми вздрогнул. Он не заметил, как в спальне появился вождь. Поняв, что они с Арамом не одни, он вдруг устыдился своей вспышки гнева и отвел виноватый взгляд. Почему-то ему было неприятно, что дядя увидел его таким... слабым?

— Я слышал, что в тебе есть дар хранителя смерти, — Рэми вновь вздрогнул. Вождь сделал вид, что ничего не заметил. — Что ты видишь смерть Мираниса? И зная это — ты все равно вернешься с принцем в Кассию?

— Да.

— Не знаю, то ли ты глуп и упрям, — голос Элизара убивал спокойствием, — то ли связь с богами в тебе слишком сильна, и ты чувствуешь, что не умрешь.

— Ты не дашь? — прошипел Рэми.

— Я не дам.

— И Миранису?

Вождь промолчал.

— Я его телохранитель! — вскричал Рэми. — Ты не можешь спасти меня, не спасая его! Так не бывает. И мне плевать, что вы с Миранисом надумали! Если принц умрет, а я выживу, я подобно харибу взойду на его погребальный костер, слышишь! Вы все равно меня не спасете, не спасая его!

Вождь побледнел:

— Ты этого не сделаешь...

— А ты мне запретишь?

— А если и запрещу, — вождь подошел к Рэми и заглянул ему в глаза. Наследник лишь усмехнулся гордо подняв подбородок.

— Тогда я от...

Глаза вождя вспыхнули ярким, белоснежным сиянием. Рэми задохнулся. Слова, готовые сорваться с губ, вдруг застряли в горле. Закашлявшись, он согнулся пополам от непонятно откуда пришедшей боли, а когда выпрямился, вождь усадил его в кресло и подал наследнику чашу с недопитым эльзиром.

— Винишь Рэна, что безрассудно тебе отказывает, а сам делаешь то же самое... твое тело мне всегда будет подчиняться, Рэми, чтобы ты не делал, как бы ты не сопротивлялся... но твоя душа может заставить тело сказать нет... и заплатить за это болью или даже смертью. Я верну тебе способность говорить, если ты пообещаешь мне не делать глупостей.

Рэми посмотрел на вождя, стараясь взглядом передать ему всю ту ненависть, которую чувствовал в этот момент. Вождь слегка побледнел, на лбу его пролегла на миг скорбная складка, и Рэми показалось, что он уловил в глазах дяди внезапную горечь. Очнувшись от изумления, наследник спрятал дерзки й взгляд и едва видно кивнул.

— Хороший мальчик, — прошептал вождь. — Допей эльзир.

— Я не откажусь от Мира, — сказал Рэми. — Не могу. Понимаешь?

— Я и не прошу.

— Ну и пусть, — Рэми упрямо отвернулся к окну. — Ты не хочешь спасать ни себя, ни Мираниса, так тому и быть, умрем все вместе!

Вождь внезапно знакомым до боли жестом прикусил губу и, отобрав у Рэми чашу с эльзиром, вдруг пронзил наследника долгим, изучающим взглядом. Рэми сглотнул, почувствовав, что краснеет. Он не понимал ни вспыхнувшей в глазах вождя нежности, смешанной с сожалением, ни внезапной боли, пронзившей стрелой собственное сердце.

— Встань, — вождь отошел на шаг от кресла и, когда наследник послушно поднялся, вдруг прижал его к своей груди:

— Ты не умрешь, слышишь, мой мальчик.

В голосе вождя было столько смиренной просьбы и страдания, что сердце Рэми вздрогнуло, отвечая болью на боль.

— Дядя, — Рэми вцепился в плащ вождя, сдерживая подкатывающие к горлу рыдания. — Я прошу. Умоляю. Спаси его!

— Ты умоляешь или телохранитель в тебе? — тихо спросил вождь, прижимая к себе наследника еще сильнее.

— Разве это важно?

— Нет, мой мальчик, — мягко ответил Элизар, — не важно. Совсем не важно.

— Сколько? День, два, луну? Скажи мне — сколько.

— Не спрашивай.

— Почему?

— Ты плачешь, мой мальчик, — сказал Элизар, погладив волосы Рэми. — Хотя бы одна твоя слеза достанется мне, а не Миранису?

— Д-я-я-я-д-я-я-я... — прохрипел Рэми. — Ты мне нужен! Слышишь! Не он, ты!

— Знаю, — ответил Элизар, мягко отстраняясь и вновь посмотрев Рэми в глаза:

— Я никогда тебя не оставлю. Я всегда буду с тобой. Не тем безумцем, которого ты увидел в первый раз, а таким, как сейчас. Но сейчас ты... ты должен успокоиться. Должен вновь стать сильным. Вытри слезы — они не пристали мужчине, а уж тем более не пристали вождю. И я надеюсь, что это в последний раз, когда ты плачешь, мой мальчик.

— Я не хочу быть вождем.

— Не обманывай себя, — оборвал его Элизар. — Хочешь. И будешь. Ты просто не желаешь этого признать, потому что не хочешь вставать на мое место, не хочешь, чтобы я умирал. Ты создан для нее, слышишь... Ты уже дышишь только ею, ты любишь только ее. И ты ею любим.

— Нет!

— Да! И ты это знаешь. И знаешь, что отталкивая от себя виссавийцев, ты ранишь их гораздо более, чем любая боль. И даже смерть. Они дышат тобой и Виссавией, всегда об этом помни. И они беспомощны, как дети... они сильны, а все же дети. Без тебя, без Виссавии они погибнут. Всегда помни об этом и никогда не повторяй моих ошибок... никогда не бросай их, как бросил я.

— Дядя...

— Ты позовешь Рэна, позволишь ему быть с тобой...

— Ты же сам оттолкнул от себя Дериана...

— Дериан должен осознать свою ошибку, мой мальчик, — вождь погладил Рэми по щеке. — И он ее осознает, будь уверен. Как и Рэн... но ты должен Рэну объяснить. И никогда от них не требуй, проси. Просьбе можно отказать. И всегда будь готов лишить их речи, как я лишал тебя... я ведь тоже боялся, что ты откажешь мне, мой мальчик. Не хотел причинять тебе боли, не хотел подвергать твою жизнь опасности. Но, несмотря на мой страх, я никогда не откажусь от возможности быть с тобой рядом... пока я тебе нужен.

— Ты всегда мне нужен, — выдохнул Рэми.

— Знаю. А теперь идем, я покажу тебе место, где тебя всегда поддержат, где всегда тебе дадут совет, — вождь накинул на плечи Рэми белоснежный плащ, и, немного подумав, закрепил его брошью в виде обвившегося вокруг крупного алмаза серебряного барса.

— Но...

— Твой отец дал тебе жизнь. Носи знаки его рода, как носишь знаки моего, — ответил вождь, улыбаясь. — Место, куда я тебя отведу... Я не был там очень давно... со дня смерти отца и старшего брата. Я не понимал. Я замкнулся в своей боли. И теперь мне стыдно. Если бы не ты... я бы туда не вернулся. Но я должен показать тебе, как показывал когда-то мне отец.

— Позднее. Мы еще успеем, у нас много времени, — отчаянно прошептал Рэми, чувствуя, что если он согласится туда идти, то как бы смирится со скорой смертью Элизара и Мираниса, а этого он сделать не может. Не в силах. Он будет бороться за них обоих.

— Прости, — ответил Элизар, вталкивая Рэми в переход.

Рэми огляделся. Ничего особенного он не увидел: небольшая квадратная комната, шагов на десять. Высокие потолки, полное отсутствие мебели, голые стены, что слегка светились зеленым, и неясные тени за тщательно отполированной, глянцевой поверхностью. Больше всего Рэми беспокоили едва видный, серебристый туман, который, казалось, становился гуще с каждым биением сердца, и шелестящий, похожий на шепот множества голосов звук.

— Кто ты? Зачем пришел?

Было в этом странном, едва слышном голосе что-то, из-за чего Рэми передернулся и почувствовал, как по позвоночнику пробежал неприятный холодок.

— Не убивай так быстро, дай его расспросить... — прошелестел другой голос.

— Чужим здесь не место...

— Чужие сюда не придут... а в мальчике есть что-то знакомое, не видишь...

— Он не чужой, — на плечо Рэми упала ладонь дяди, и дышать вдруг стало гораздо легче. Туман слегка рассеялся, голоса, столь яркие миг назад, отдалились, и Рэми понял, что может дышать, и что сердце его, на миг замершее и пустившееся вдруг вскачь, теперь забилось почти спокойно.

— Элизар? — в призрачном шепоте Рэми послышалась нежность и легкая обида.

— Прости отец, — руки вождя дрожат, как и его голос.

Боится, понимает Рэми, но не их, себя боится. Боится, что узнают о его безумии, осудят.

— Не надо объяснять, Элизар, — плеть тумана лизнула щеку, обожгла кожу холодом. — Читаю в твоей страх, безумие, вижу его...

— Достаточно! — оборвал другой голос. — Знаешь, что мой сын не виноват...

— Все мы не виноваты. Я хочу знать, жива ли еще Виссавия? Или твой сын пустил нашу страну на волны безумия?

— Не смей обвинять Элизара, — перестал вдруг бояться Рэми. — Клан все еще жив, с Виссавией все в порядке. И твое проклятое наследство никуда не делось. Доволен?

— Проклятое? Доволен? Смелый мальчик, — засмеялся туман. — Кто ты? Почему к нам пришел? Почему так на нас похож?

— Не хочу быть на вас похожим!

— Кто ты? — настаивал туман.

— Сын Астрид, — рука Элизара сжала плечо Рэми, призывая молчать.

— Этот удался лучше, чем ты, Элизар, — довольно прошептал вкрадчивый голос. — Моя кровь, мой потомок. Мое упрямство.

— Мой внук, — вторил ему второй голос.

— Мой правнук, — ответил откуда-то третий.

— Мой внучатый племянник.

— Добро пожаловать в семью, мальчик!

— Прости!

Рэми не успел испугаться. Туман вдруг загустел, превратившись в клинок, и ледяным жалом вонзился в грудь Рэми. Рэми выгнулся и обхватил ладонями рукоятку меча, пытаясь его вырвать из стремительно леденеющего тела. Как же холодно...

— Нет! — закричал где-то рядом Элизар. — Не сопротивляйся! Доверься!

— Доверься! — шептал туман. — Доверься...

— Доверяю... — ответил Рэми, и пальцы его разжались, отпуская меч. — Тебе, дядя, доверяю...

— Еще немного потерпи, — проводил Рэми в беспамятство голос дяди. — Совсем чуть-чуть.

Глава 12. Мать

Рэми чувствовал себя глупо. Обессиленный, обнаженный до пояса, он лежал на животе на кровати, и не мог даже пошевелиться — спину немедленно опаляло болью. И в спальне было душно и слишком людно. Были тут все три телохранителя, наследный принц Кассии, его "любимые женщины": жена и сестра. Всем почему-то приспичило именно сейчас прийти и полюбоваться на наследника Виссавии.

— Красота-то какая! — выдохнула Лия.

Судя по покрасневшему лицу, Аланна была с ней согласна.

— Не могли бы вы оставить меня одного, — нервно ответил Рэми. — На что здесь смотреть?

Больше всего раздражал усмехающийся Миранис:

— Я не и думал, что татуировка рода вождей Виссавии так красива...

— А у тебя такая будет? — откликнулась Лия.

Настало время Рэми усмехаться, и его усмешка от внимательного взгляда принца точно уж не ускользнула:

— У меня такой не будет, — в голосе Мираниса промелькнуло раздражение.

Дверь в спальню снова скрипнула, и Рэми прошипел сквозь зубы, увидев знакомый белоснежный плащ:

— Что ты со мной сделал? Они теперь покоя не дают...

— На что вы тут любуетесь? — улыбнулся Элизар. — Татуировка Рэми еще не зажила, не обрела своей полной красоты. Если же вы хотите в самом деле увидеть...

Лия тихонько вскрикнула, а Рэми удивленно замер: вождь невозмутимо, не обращая внимание на присутствие Лии и Аланны, стянул через голову тунику, оставшись в одних штанах, стянутых на талии мягким поясом.

У дяди оказалось красивое, зрелое тело воина. Рэми скривился. И откуда, скажите пожалуйста, у Элизара эти воинские навыки? Рэми-то думал, что виссавийцы могут только исцелять. Ранить, тем более физически, это не совсем в их вкусе. Элизар же без одежды вовсе не походил на невинного целителя...

— Я бы с вами драться не стал, — озвучил вслух мысли Рэми Кадм. — А ведь обычно по вам и не скажешь... хорошо скрываетесь, если даже я не заметил под маской воина.

В спальне стало внезапно тихо. Бросив прямо на пол белоснежную тунику и проигнорировав фразу Кадма, вождь медленно повернулся ко всем спиной, демонстрируя рельефную, белоснежную спину с едва заметной на ней серебристой татуировкой.

Рэми выдохнул. Это и самом деле было прекрасно. Серебристый пегас, расправивший на плечах Элизара огромные, изящные крылья казался живым и хрупким, как дорогая статуэтка. Его взгляд, внимательный, острый, пронзал душу до самых глубин, вызывая на поверхность странные ощущения... светлую тоску, радость и желание упасть на колени, подчиниться... Символ власти, да еще и от души начиненный магией, выдохнул Рэми. И теперь на его спине такой же. Вот радость-то.

— Н-да, — ответил за всех Миранис. — Наши татуировки рода на запястьях так не впечатляют... может, и зря.

— Существуют древние ритуалы, — начал объяснять вождь, и Рэми почему-то показалось, что дядя говорит только с ним, — для которых мы привлекаем силу богини или наших предков... без этой татуировки нас не узнают, и ритуала мы не переживем. Древние силы работают только с мужчинами моего рода...

— Хотел бы я посмотреть на такой ритуал, — задумчиво протянул Лерин.

— Может, когда-нибудь и посмотрите. Если Рэми соизволит стать вождем и вас на этот ритуал пригласит...

Рэми вновь скривился. "Если станет вождем"...

Пегас на спине дяди, казалось, чуточку больше расправил крылья. Его укоризненный взгляд пронзил Рэми насквозь, и телохранитель еще более уверился, что эти татуировки непростые... что под серебристой вязью заточено чужое существо, возможно, еще один древний дух... как будто Рэми и целителя судеб мало.

Он тряхнул головой, прогоняя наваждение. Спина немедленно ответила болью, и Рэми зашипел сквозь сжатые зубы. Всполошилось море силы внутри, почувствовав присутствие магического существа, и Рэми усилием воли постарался сдержать рвущуюся наружу волну защиты... Ему не перед кем тут защищаться. В этом замке у Рэми нет врагов.

Взгляд пегаса на спине вождя вдруг стал внимательнее, слегка смягчился, и Рэми, к своему ужасу понял, что татуировка на спине отвечает серебристому пегасу легким покалываем... будто узнает старого знакомого.

— А теперь простите, — разорвал томительную тишину Элизар, — но мне надо идти. Надеюсь, вы дадите моему наследнику немного отдыха.

— С какой это я стати я твой? — ответил Рэми. — Или ты не понял, что ничего не изменилось?

Миранис пожал плечами:

— Мы можем поговорить? — спросил он вождя.

— Да, мой друг. Но не здесь.

Интересно, что они опять скрывают? О чем опять решили поговорить?

Вслед за принцем и Элизаром вышел из покоев Рэми Лерин. Выскользнула легкой, молчаливой тенью задумчивая сестра.

— Оставь меня, — мягко попросил Рэми невесту.

Аланна, поцеловав жениха в щеку, направилась к дверям. В опустевшей так внезапно спальне сразу же стало просторнее.

— Вы не собираетесь уходить? — раздраженно поинтересовался Рэми у двух оставшихся телохранителей. Наследнику хотелось остаться одному и постепенно успокоить разбушевавшееся внутри море магии.

— Мне лично спешить некуда, — ответил Кадм, невозмутимо усаживаясь в кресло. — Миранис сейчас и без меня обойдется. А Тисмену неплохо было бы тебя слегка подлечить... не так ли?

— Без тебя знаю, — Тисмен сел на кровать рядом с Рэми, открыл принесенную харибом берестяную баночку и начал аккуратно втирать в спину наследника Виссавии не очень хорошо пахнущую мазь. Это было даже приятно. Мазь остужала кожу, и жжение в спине, столь раздражающее, быстро пошло на убыль.

— Почему твои зелья всегда так воняют? — поинтересовался Кадм, раскрывая настежь окно.

— Тебя никто не просил тут оставаться, — холодно ответил Тисмен.

Пальцы целителя слишком сильно надавили на кожу, и Рэми зашипел от резкой боли. Телохранитель немедленно убрал руку, прошептав:

— Прости.

— Как я сюда попал? — Рэми поморщился, когда Тисмен вновь начал мазать ему спину мазью.

— Вождь принес тебя в твои покои, — ответил за Кадма Тисмен. — На руках, как принцессу. Ну, а там... гм... случайно оказался Кадм.

— Ты так говоришь, будто вора поймал, — засмеялся Кадм. — Имею я право заглянуть к... приятелю?

— Но не сильно-то имел права лишать Рэми помощи целителей.

— Вождь особо и не возражал и оставил наследника мне... Наверное, он мне доверяет даже больше чем ты, нудный Тисмен.

— Еще бы. Татуировка дело неприятное, но не смертельное. И вождь всем видом показывает, что не собирается ничего навязывать наследнику. Лежи тихо! Боги, ты столько раз был ранен, а обычной царапины стерпеть не можешь!

Рэми вдруг подумалось, что в последнее время другие телохранители его оберегают подобно тому, как оберегают Мираниса. Ведь Рэми ни на мгновение не оставляли одного или без присмотра. А, может, всегда так было, но раньше он не замечал?

— Скажи мне, — протянул Рэми тихим шепотом, — ты ведь не дурак. Понял же, о чем мы разговаривали с Рэном и Миранисом на той скале.

— Понял, — подтвердил Тисмен.

Как же он спокоен... а Кадм смотрит уже иначе: внимательно, настороженно и задумчиво. Понимает, что шутки закончились и разговор начался серьезный.

— Тогда объясни... почему ведешь себя, как ни в чем не бывало? Не понимаешь?

— Я тоже очень хотел бы понять... — вмешался Кадм. — О чем вы говорите, ради богов?

— О моем проклятом даре, друг мой, о чем же еще? — нервно засмеялся Рэми. — О том, что и Миранис, и Элизар собрались за грань. И о том, что ни меня, ни вас они брать с собой и не думают...

— Рэми, хватит! — одернул его Тисмен.

— Ну, уж нет, пусть продолжает...

И Рэми продолжил:

— Они нашли способ, чтобы обойти нашу привязку. Облако смерти осталось только над Миранисом. Ни надо мной, ни над тобой, ни над Тисменом, ни над Лерином его нет... Наш принц не хочет нас брать с собой...

Кадм бросился было к двери, но тихое: — Стой! — его остановило. Тисмен медленно поставил берестяную баночку с мазью на стол, встал между Кадмом и дверью, и холодно сказал:

— Я тоже не хочу, чтобы Мир умер... и вы оба это знаете. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не допустить... но... я его понимаю. Мир смирился со своей смертью, но он не желает нас всех тащить за собой... дайте ему немного покоя.

— Тисмен...

— Лежи спокойно, Рэми. Выслушай меня. Я тоже не отпущу Мираниса одного за грань. И я уйду за ним сам, даже без привязки. Но пока принц жив... пусть поживет в уверенности, что меня спас... Я знаю, что так ему будет легче. И еще...

Тисмен вдруг посмотрел на Рэми:

— Я — не ты. Если умрет Элизар, то твой долг, Рэми, стать вождем Виссавии. Я не люблю ни этот клан, ни тех, кто в нем живет... но я не люблю так же людей, которые отказываются от своего долга. Ты — наследный принц Виссавии. Ты должен сесть на трон. И ты не можешь последовать за Миранисом. Да и зачем? У Мира есть я, Лерин и Кадм.

— А я не в счет? — прошептал Рэми. — Вы никогда не видели во мне телохранителя... только наследника Виссавии.

— Ты... — Тисмен сглотнул. — Ты о чем говоришь, Рэми? Ты близкий друг, младший братишка, которого никогда у меня не было. Я не прощу себе, если тебя погублю. И Миранис себя не простит.

— Значит, ты можешь за ним последовать, а я...

— У меня кроме принца ничего в этом мире нет, — спокойно, как ребенку, объяснял Тисмен. — У тебя есть и многое. Ты думаешь, я смогу жить... я, чье призвание быть телохранителем Мираниса, смогу жить без своего принца? Как и Эллис не сможет жить без тебя... ты его жизнь. Миранис — моя. Виссавия — твоя... Посмотри внимательней, открой глаза... ни у Лерина, ни у Кадма, ни у меня нет ничего кроме принца. Ни семьи, ни возлюбленных, ни ответственности. У тебя все есть.

— Ты ничего не понимаешь...

— Я все понимаю... Боги дали тебе так много, что ты запутался. И Виссавия, и целитель судеб... ты как игрушка в их руках. И сам уже не понимаешь, чего хочешь. Но я знаю, чего от тебя хочу. И Миранис знает... мы хотим, чтобы ты жил, женился на Аланне, встал во главе Виссавии. Мне очень жаль... но без нас.

Проклятие! Тисмен все говорил правильно, но в душе Рэми разливалась горечь. Только вот ответить-то и нечего...

Неловкую тишину разорвал стук в дверь. Кадм, так и застывший посреди комнаты, пошел открывать. Рэми не видел гостя: некоторое время у двери перешептывались, а потом Тисмен, не простившись, вдруг вышел вместе с Кадмом.

В комнате зашуршали юбки, запахло фиалками, и Рэми выдохнул. Он и забыл, что мать когда-то любила этот аромат.

Астрид уселась на кровати, на то самое место, где недавно сидел Тисмен, и, взяв в руки коробочку с мазью, начала мягко втирать зелье в спину сына.

— Тисмен неплохо готовит мази, — начала она. — Даже завидно... Твой зеленый телохранитель травник — получше меня. У меня есть чему поучиться у твоего друга.

— Мама?

— Лежи спокойно, сынок. Я рада, что Элизар наконец-то решился провести тебя в храм предков.

— Ты тоже там была?

— Я? — искренне удивилась Астрид. — Что ты... только вождь и его сыновья... помню, в детстве я очень боялась той комнаты. Мой старший брат всегда возвращался оттуда бледным, а он так не любил бояться... поэтому и рассказывал мне страшилки, пугал, пока однажды об этом не узнал отец... боюсь, он сильно разгневался, и моему брату пришлось пару вечеров провести в сетях боли. После этого о предках я слышала только хорошее...

— У твоего брата тоже была татуировка?

— У всех мужчин нашей семьи... ее делают обычно в лет так одиннадцать, но ты сам понимаешь, ты исключение. Помню, как Алиар ругался, валяясь в кровати обессиленный после ритуала. Так же как ты сейчас... быстро же летит время.

— Я так и не спросил, почему ты убежала от брата?

Рука Астрид чуть вздрогнула, надавив слишком сильно, но мазь уже начала действовать, и боли Рэми почти не почувствовал.

— Когда я в последний раз была в клане, хранительница приказала мне... никогда не возвращаться и спрятать вас от брата.

— Но ты вернулась и нарушила ее приказ. Не боишься?

— Не боюсь. У меня есть ты, есть брат. Против вашей воли не пойдет даже хранительница.

— И все же почему она тебя отвергла? — Рина отставила берестовую коробочку с мазью на стол и прикрыла спину сына простыней. Ветерок, пахнувший в окно, вновь донес до Рэми горьковатый запах ее духов. Фиалка...

— Я не знаю.

— Никогда не спрашивала?

— Нет.

— И не думала почему?

— Нет.

— Но почему?

— Ты задаешь слишком много вопросов, — чуть зло ответила Астрид, подходя к окну и кутаясь в белоснежный, как и полагалось сестре вождя, плащ. — А я не люблю вопросов, на которые не могу ответить. Да и зачем на них отвечать? Потому что это мой брат любит Виссавию, и ты, кажется, любишь, а я ее ненавидела. Эта жизнь, правильная, размеренная, она не для меня, понимаешь? Кассия... она другая. Жесткая, неумолимая, опасная, но настоящая. И мужчин я люблю таких — настоящих!

— Как мой отец?

— Твой отец дал мне возможность почувствовать себя слабой женщиной. В Виссавии это невозможно. Здесь мужчина и женщина равны, но... мне хотелось не этого. Алан был первым, в ком я увидела не равного, а высшего. И мне захотелось ему покориться... не поймешь. Ты — мужчина.

— Не пойму, — откровенно признался Рэми. — Иногда мне кажется, что я никогда тебя не понимал. Как и ты меня.

Астрид подошла к кровати сына, опустилась рядом с ней на корточки, и осторожно отвела от лица Рэми слипшиеся от пота пряди:

— Может, и так. Но, чтобы любить, не обязательно понимать. Люблю тебя, сынок. Люблю таким, какой ты есть. Но иногда мне жаль, что отца нет с тобой, что он не научил тебя быть мужчиной...

— Считаешь, что я слишком мягок?

— Иногда — да.

— Мама!

— Для Виссавии — в самый раз. У тебя есть совет, есть целый клан...

— Ты говоришь так, будто в меня не веришь. Не веришь, что я сам могу с этим справиться, что могу править Виссавией...

Рэми и сам-то, вообще-то не верил.

— Верю. Сердце мое обливается кровью, Рэми: несмотря на то, что ты вырос в Кассии, ты стал настоящим виссавийцем. Всего за полгода... Ты создан для нее, и теперь я это понимаю.

— Разочаровалась во мне?

Астрид не ответила, грустно улыбнулась и, погладив сына по щеке, села в кресло.

— Нет. Просто поняла, что ошибалась. Это нечто иное, не считаешь?

— Не умею играть словами, мама, а ты, вижу, в этом мастерица, — ответил Рэми, попытавшись подняться.

От первого же движения спину обожгло болью, но не сильно — мазь уже действовала. Осторожно, стараясь лишний раз не тревожить израненную кожу спины, Рэми встал и сел на краешек стола, налив себе полную чашу эльзира.

— И никогда не научусь, — сказал он.

— И не надо. Игра словами — для Кассии. Ты — будущий вождь Виссавии.

— Почему ты так в этом уверена, мама? — нахмурился Рэми. — И почему не слушаешь, чего я хочу? Да ты и не спрашивала... ни когда прятала меня от дяди и Деммида в Кассии, ни теперь. Почему ты не доверилась повелителю? Почему предпочла лишить меня дара, сделав простым лесником?

— Потому что ты сам этого захотел, — руки Рэми дрогнули, и несколько капель эльзира упали на пол. — Я никогда не была столь сильным магом, чтобы лишить тебя дара... ты сам это сделал... Я позднее лишь поддерживала твое решение усыпить дар зельями.

— Я сделал это потому что видел, что ты этого жаждешь. Я помог тогда матери, не себе. Я был слишком глуп и слаб... а ты лишила меня учителей, оставила одного с миром... который я видел слишком ясно.

— Я забрала тебя из столицы по приказу хранительницы.

— Ты иногда слишком послушна... мама. Я сам хотел не этого. И сейчас я не хочу быть вождем Виссавии.

— Ты сам знаешь, чего ты хочешь? — Рэми опешил.

— Чтобы Мир и Элизар жили. Этого так много?

— Этого слишком много, — тихо ответила Рид. — На моих глазах умерли старший брат и родители. И я, как и все в Виссавии, знала, что они умрут. На моих глазах умел Алан. И я опять же знала, что он умрет. Это еще одна причина, почему я ненавижу Виссавию. Знать, что ты потеряешь кого-то близкого... и не в силах ничего сделать... это страшно.

— Мне это рассказываешь? Я скоро потеряю Мираниса и Элизара...

— Знаю... мне очень жаль, мой мальчик, что ты унаследовал от прадеда дар хранителя смерти... Но... иначе я не смогла бы проститься с братом...

— И все же ты его любишь... — Астрид кивнула, и Рэми отвернулся:

— Тебя ждет Лия... И Рина... И... Элизар.

— Еще и Арман, — улыбнулась Астрид, целуя сына в лоб. — Хоть он мне всего лишь пасынок, но я его люблю...

— И потому бросила одного?

— До сих пор не можешь простить мне расставания с братом? В детстве вы были неразлучны... но все же должны пойти разными путями. Прости... я лишила тебя статуса архана, Ара я лишить этого не смогла.

— Прошлое уже не имеет значения, мама, — прошептал Рэми, отворачиваясь к окну. — Иди!

— Я еще загляну к тебе, сынок, и не раз. Знаю же, что ты меня ждешь... И прости этого мальчика...

Рэми удивленно посмотрел на мать:

— Какого мальчика?

— Хранителя смерти... он уже столько времени сидит у твоих дверей, и все не решается войти. Что он такого сделал, что ты его оттолкнул?

Рэми прикусил губу.

— Знаешь, когда мой старший брат действительно повзрослел? — улыбнулась Рид. — Когда в Виссавию привезли мальчика-полукровку... когда из-за каприза брата этот мальчик упал к ногам Алиара, корчась от резкой боли. После этого Аким и Алиар стали лучшими друзьями... Не отталкивай Рэна только потому, что ты можешь его ранить. Ты — высший маг. Ты можешь убить почти любого... но не убиваешь же? Позвать этого мальчика?

— Мальчика... — усмехнулся Рэми, провожая мать до дверей. — Не надо... я сам его позову.

— Верные друзья нужны даже наследнику Виссавии, Рэми. Не теряй друга из-за глупости...

Астрид величественно проплыла по коридору, и Рэми, провожая ее взглядом, мысленно удивлялся... когда она вновь успела стать настоящей арханой, хотя еще совсем недавно была обычной рожанкой? Может, травницей, может, излишне гордой... а все же рожанкой, в которой никто не видел величия. Теперь же... даже в простых одеждах она держалась прямо, с достоинством, с легким изяществом, лелеянным поколениями... Мать Рэми была истинной высокорожденной... а он сам? Чурбан неотесанный, который при дворе всегда чувствовал себя лишним.

Рэми оглянулся. Рэн действительно сидел в коридоре, прямо на ковре, прислонившись к стене и уронив голову на грудь. Он спал. Морщась от жжения в спине, наследник опустился перед другом на корточки, осторожно отвел от его лица волосы. До чего же Рэн бледен. Все еще не оправился после того купания?

— Наследник, — позвал кто-то за спиной, и Рэн, всполошившись, испуганно посмотрел на Рэми:

— Прости... Я не хотел попадаться тебе на глаза, видит Виссавия, — голос Рэна был больным и хриплым. — Я сейчас пойду...

— Пойдешь, — отрезал Рэми. — Со мной. И твой милый братишка, который тоже отшивается под моими дверьми, тебя исцелит...

Неужели в клане целителей некому было помочь хранителю смерти? Рэн выглядел ужасно. Его аура, обычно черная и густая, посерела в нескольких местах и стала какой-то вялой, безжизненной. Знаменитый взгляд Рэна уже не пронзал как раньше, а поражал клубившейся в нем сонливостью, на лбу друга выступили капельки пота.

— Да ты горишь, брат. — Рэми дотронулся на щек Рэна.

— Обычная простуда, высплюсь и пройдет.

— Пройдет? — не поверил своим ушам Рэми. — Дериан...

— Не надо... Дериан и так устал...

Рэн закашлялся. Рэми медленно, оберегая спину, выпрямился. Он был зол:

— Почему ты сидишь на полу под моими дверьми, Рэн?

— Прости... я не думал, что ты меня заметишь... Я хотел быть рядом с тобой.

— А ты вообще умеешь думать, проклятье! Дай руку!

Рэми хотел помочь Рэну встать и вновь забыл о своей спине. Татуировка напомнила о себе требовательным жжением, и Рэми, скривившись, отступил на шаг от Рэна.

— Прости, наследник, — упал к его ногам друг. — Прости, не хотел причинить тебе боли.

Рэми передернуло от отвращения к смаому себе. До чего надо было довести Рэна, чтобы он начал так унижаться...

— Еще раз так сделаешь, — прошипел Рэми, — и удушу тебя собственными руками, — Рэн удивленно посмотрел на наследника. — Ты был единственным в этой проклятой Виссавии, кто передо мной не унижался. Ты и твой брат. Ну еще моя семья. А теперь ты стоишь на коленях и сапоги мне лижешь. Думаешь, мне это приятно? Проклятие! Да с чего ты взял, что мне это может быть приятно!

— Рэми... — пошатываясь, Рэн встал на ноги. — Прости!

Рэми, уже не обращая внимания на горевшую спину, отвесил Рэну пощечину:

— Приди в себя! — закричал он. — Или действительно убирайся! Я говорил, мне не нужны рабы! Мне нужны друзья!

— Я... — Рэн закашлялся, опираясь в бессилии о стену. Рэми сжал зубы, он хотел было помочь, но Рэн отстранился, выдавливая через кашель:

— Я не хочу повредить твою спину...

— Нашел, когда обо мне заботиться, — отрезал Рэми, требовательно подставляя хранителю смерти плечо.

— Спасибо, Рэми... но друзья не принимают таких жертв. Ты ведь мне друг... правда?

Рэн вновь закашлялся, а Рэми ничего не ответил и, позвав хариба, приказал ему помочь Рэну перебраться в свои покои.

Вместе с Эллисом в спальню Рэми влетел довольный, пышущий здоровьем метеор. Рык потерся о ноги Рэми и легким подозрением посмотрел на хариба, укладывавшего на кровать хозяина Рэна. Сам наследник опустился на скамью у окна, вытянув ноги. Кресло или что-либо с удобной спинкой было теперь не для него.

— Подойди ко мне, Дериан, — позвал Рэми и толкнул ногой к целителю пуфик. Дериан невозмутимо уселся напротив наследника, и Рэми незамедлительно протянул руку, касаясь подбородка Дериана и заставив целителя посмотреть ему в глаза. Эти виссавийцы слишком часто уходили от ответа, а теперь Рэми хотел добиться правды.

— Ты и в самом деле устал, — сказал он, заглянув в синие глаза целителя. — Поэтому не исцелил брата?

— Да, — прошептал Дериан.

— А почему другие не исцелили?

Дериан попытался отвести взгляд.

— Ты ведь не собираешься отказаться отвечать, — угрожающе сказал Рэми. — Один раз Рэну я простил, другого не будет... ты же понимаешь... Если хочешь быть со мной рядом, не ври мне. И не скрывай ничего, что я должен знать... а ведь я должен знать, да?

Дериан едва видно кивнул.

— Тогда говори...

— Мы сейчас не можем тратить силы понапрасну, — признался Дериан. — Целителей мало... мы все работаем вне Виссавии... на грани износа...

— И приносите богине силу, не так ли?

— Да, наследник. Молитвы и благодарность исцеленных, лампады, горящие в ее храмах день и ночью, молитвы, возносимые к ее стопам... это все делает ее сильнее... В последнее время она вновь очень слаба... А целителей в клане слишком мало.

— Глупость какая, — ответил Рэми, отпуская целителя. — Если будете меньше так неразумно тратить ее силу, она станет гораздо сильнее. Например, — Рэми поднялся со скамьи, взял со стола красное, сочное яблоко и отрезал от него истекающий соком ломтик.

— Попробуй, — обратился он к Рэну.

Хранитель смерти посмотрел на Рэми чуть ни с ужасом.

— Ну же? — шипяще повторил наследник. — Я вскоре возвращаюсь в Кассию. И ты хочешь пойти за мной, не так ли? И там не будет эльзира... Потому открой рот и прожуй...

Рэн повиновался. Сначала недоверчиво, потом все смелее он начал жевать яблоко.

— Умница... — Рэми положил ему руку на шею. — А теперь закрой глаза и не шевелись... дружок. Если на тебя не хочет тратить силы Виссавия, я на тебя потрачу силы Кассии... а там ее, как ни странно, много.

Этой ночью Рэми почти не спал. Он лежал на животе, оберегая спину, и смотрел, как бьет во сне лапами по воздуху спящий у кровати барс. Охотится... Рэми ласково провел пальцами по белоснежной шерсти. Знал бы Рэн, лежавший на другой половине широкой кровати, что такое настоящая охота, когда зубы впиваются в еще трепещущее тело, когда рот наполняется кровью, а уши — сладостным, предсмертным хрипом жертвы. Рэми оборотень... и его душа оборотня любила охоту, любила мясо... то, что всегда ненавидели виссавийцы.

Виссавия... неужели она и в самом деле так слаба? И неужели целителей в последнее время стало так мало?

— Идиоты... не могли пригласить новых магов из-за пределов клана, — прошептал Рэми. — Вырастить новых. Надо было бы разбавить гордую кровь виссавийских магов кассийской и ларийской... но они никогда на это не согласятся, правда? А мы... это не наше с тобой дело.

Барс едва слышно зарычал во сне, а Рэми, все так же свесив в кровати руку, все так же перебирая пальцами длинную, мягкую шерсть Рыка, закрыл глаза. Ему все же следует выспаться... хотя в последнее время он спал слишком часто.

Рэн закрыл глаза и сделал вид, что не слышал наследника. Но он был уверен в одном — так, как сейчас, быть не может. А Рэми был единственным, который на самом деле мог и хотел что-то изменить, и даже знал как. Идеальный вождь для Виссавии, которого растили кассийцы.

Элизар... почему именно Рэну он отдал мучающий днем и ночью приказ: "Ты сделаешь все возможное, чтобы Алкадий меня убил. Чтобы я не вышел живым из Кассии"...

Облако Элизара такое слабое. Он может спастись, но почему-то не хочет. И Рэн... будет тем, кто ему поможет... даже если Рэми его после этого никогда не простит.

Тоненькая ниточка зова невидимой стрелой соединила замок Арама и замок повелителя Кассии:

"Ты ждешь меня?"

"С огромным нетерпением..."

"Мы вернемся через два дня. Надеюсь, ты меня встретишь... надеюсь, ты не дашь мне вновь скрыться в Виссавии."

"Не дам. Мне и самому надоела эта затянувшаяся игра, брат. А теперь спи... и будь осторожен, потерпи еще немного. Они ни о чем не должны догадаться раньше времени, в особенности — целитель судеб."

"И не догадаются... они все так слепы, брат."

Глава 13. Тронный зал

По другую сторону перехода был бесконечный зал с растворившимися в полумраке потолком и стенами. Под ногами — широкая, а пять шагов, ковровая дорожка по обе стороны от нее — ровные ряды колонн и разодетые в церемониальные одежды придворные.

Придворных Рэми почти не замечал. Он застыл на миг позади Мираниса у перехода, ожидая, пока выйдут из тумана остальные телохранители. Когда коснулась ковра нога Лерина, Миранис, согласно протоколу, начал плавное движение вперед.

Дорожка казалась бесконечной. Придворные, которых было гораздо больше, чем обычно, склонялись перед наследником в низких поклонах. Миранис, одетый в темно-синие тона своего рода, изредка одаривал кого-то из них благосклонным взглядом, иногда — мягкой улыбкой, но гораздо чаще не спускал взгляда с фигуры ожидавшего его отца.

Рэми и другие телохранители на поклоны не отвечали, как обычно укрепляя щиты наследника и пронзая толпу внимательным взглядом в поисках опасности.

Вокруг царила тишина. Ковровая дорожка убегала вперед и поднималась по широким, в два локтя, ступенькам, ведущим к округлой площадке. Всего ступенек было шесть. На каждой из них, по обе стороны ярко-красной дорожки, восседали львы, вылитые из чистого золота. Их алмазные глаза поблескивали в полумраке, отражая неясный свет светильников, расположенных у их лап.

На площадке, вместо привычного Рэми змея, сегодня стояло три высоких трона. Из слоновой кости, богато отделанные темно-красным бархатом и золотом, они ярко освещались беспокойным светом свечей, горевших в высоких, в человеческих рост, подсвечниках. На спинке трона, стоявшего посередине, была вышита золотом роза, символ власти повелителя Кассии. Его же знаками был расшит тяжелый бархат, укутывавший подножие трона мягкими, аккуратными складками.

На спинке стоявшего слева высокого кресла раскинул серебряные крылья искусно вышитый, казавшийся живым, пегас, символ власти Виссавии. Трон справа был чуть поменьше, убран с меньшей роскошью и явно предназначался Миранису.

За троном Деммида, высоко поднявшись на хвост, переливался всеми цветами радуги тронный змей. Его плоская голова чуть покачивалась в воздухе над повелителем Кассии, а глаза внимательно, не отрываясь, следили за идущими к трону наследником и его телохранителями.

Рэми еще помнил, как в первый раз увидел тронного змея. Отуманенный зельями Тисмена, он тогда постыдно упал в обморок. Теперь страха не было. Теперь внимательный, холодный взгляд немигающих, мудрых глаз даже поддерживал, теперь Рэми был рад присутствию в зале редкого магического чудовища — змей охранял повелителя и всех, кто был ему дорог. Змей охранял Мираниса, а, значит, был Рэми другом.

Они медленно поднялись по ступенькам. Наследник, остановившись в шаге от отца, низко поклонился Деммиду. Опустились на колени перед повелителем все четверо телохранителей. Согласно обычаю, Миранис внятно произнес слова приветствия и попросил у богов благословения для Кассии и его правителя. Взгляд Деммида, обычно холодный, вдруг потеплел. Повелитель терпеливо выслушал приветствие сына, и крепко его обнял, гораздо крепче, чем этого требовал этикет.

"Встань!" — одернул зазевавшегося Рэми Лерин.

Рэми подчинился. Мир развернулся к все так же переливающейся туманом арке перехода и застыл перед предназначенном для него креслом. Рэми, подчинившись осторожному тычку Лерина, вслед за другими телохранителями отошел в тень, за трон наследника.

Они ждали.

По толпе придворных пронесся удивленно-испуганный шепот — в арке перехода появилась укутанная до самых глаз в тонкую, как паутинка, белоснежную ткань фигура. Одна. Без свиты. Без телохранителей.

Элизар, в отличие от наследника и повелителя Кассии двигался не величественно, а плавно и размеренно. Он, казалось, плыл над ярко-красной ковровой дорожкой. Темный взгляд его пронзал толпу придворных насмешкой, и Рэми почувствовал исходившую от его фигуры магическую ауру, настолько сильную, что она перебивала ауру самого Деммида.

Вождь Виссавии перед повелителем не склонялся. Остановившись в шаге от Деммида, он, не опуская взгляда, чисто, без запинки, произнес кассийские слова приветствия и добавил несколько благословляющих, слов на виссавийском. Его голос был тих и спокоен, а, тем не менее, разносился по всей зале.

— Рад тебя приветствовать в моей стране, друг, — сказал Деммид, протягивая Элизару руку. Ладонь вождя немедленно обхватила локоть повелителя, отвечая на рукопожатие. По толпе придворных вновь пронесся ветерок шепота.

— Давно уже у нас не было таких гостей.

Вождь мягко улыбнулся и одновременно с повелителем сел на трон по правую руку от Деммида. Миранис, согласно этикету чуточку помедлив, опустился на трон по левую руку отца.

Рэми вздрогнул. Ему вдруг показалось, что он поймал на себе чей-то неприязненный взгляд. Но ощущение пришло и пропало, оставив за собой легкий привкус тревоги.

"Ты встревожен, Рэми, чего ты боишься?" — тихим шелестом пронесся в голове голос Виреса.

Гул голосов разорвался музыкой, выбежали на ковровую дорожку полураздетые танцовщицы, изгибаясь в такт все более ускоряющейся мелодии. Звякнули на их руках многочисленные браслеты, и змей, проскользнув к трону гостя, положил огромную, плоскую голову на колени вождя Виссавии.

Элизар даже не шелохнулся. Не сводя ленивого, задумчивого взгляда с танцовщиц, он погладил чешуйчатую голову тронного змея. С его пальцев посыпались серебристые искры, и чудовище почти ласково зашипело от удовольствия, высовывая из пасти раздвоенный язык.

"Кто сказал, что я встревожен?" — ответил Рэми.

"Я и без слов вижу..."

Вирес был прав. Рэми только сейчас понял, что именно его мучило с момента, как он вошел в залу. Облако... оно было не только над Миранисом, но и над его отцом и над телохранителями Деммида. Но не над Виресом.

"Когда ты перестал быть телохранителем повелителя, учитель?"

Еще не успев додумать фразу, Рэми понял, что попал в цель: Вирес вздрогнул, слегка побледнев.

"Осмелел, ученик, — зло ответил телохранитель. — Хотя вопросы ты задаешь правильные. Только забываешь, что и я могу их задавать. Почему ты не остался в Виссавии, с Элизаром? Неужели принц не хочет тебя отпускать... если это так, то я поговорю с повелителем..."

"Это я не хочу уходить!"

"Ты все так же упрям, — усмехнулся Вирес. — И все так же не понимаешь, где твое место."

Рэми почувствовал, как кровь отливает от его щек. Вот и Вирес туда же.

"Щиты", — мягко напомнил ему Лерин.

Спохватившись, Рэми укрепил щиты принца и постарался сосредоточиться на изгибающихся в танце телах девушек. Это было гораздо безопаснее, чем пререкаться ни о чем с бывшим учителем.

Мелодия застыла на высокой ноте и рассыпалась хрусталем. Ее звуки, как и движения танцовщиц стали более плавными, приглушенными. Повелитель чуть повернулся к Элизару, и Рэми понял, что Деммид и его высокий гость беседуют. Он понятия не имел о чем, но по руке повелителя, сжимавшей судорожно подлокотник трона, догадывался, что беседа для Деммида была не слишком приятной. А ведь повелитель показывал эмоции так редко. Что именно сказал ему дядя?

И тут время будто застыло...

На ковровой дорожке за танцовщицами появился человек, один вид которого заставил кровь вспыхнуть в жилах Рэми. Обычная одежда рожанина сшитая из некрашеной шерсти, седые волосы, собранные в прилизанный хвост, и единственная живая черта на застывшем маской лице — насмешливый взгляд выпученных глаз. Он был так похож на рыбу. И этой серой кожей, и этими замедленными движениями, и холодной кровью, лишенной даже капельки жалости.

— Оставьте нас, — холодно приказал Деммид.

Умолкла музыка. Убежали куда-то танцовщицы. Исчезли из зала придворные. Рэми судорожно вздохнул, когда Деммид жестом остановил ринувшихся к Алкадию телохранителей:

— Еще нет, — сказал он.

Элизар и Миранис все так же остались сидеть на троне: вождь — изучая Алкадия скучающим взглядом, Миранис — нервно кусая губы и в каждое мгновение готовый ринуться в драку.

— Быстро же ты явился, — начал Деммид. — Ты слишком нагл, не находишь? Пришел убить моего сына? В моем замке?

— А ты думаешь, я не смогу? — холодно ответил Алкадий.

Тронный змей молнией метнулся в сторону мага и, наткнувшись на невидимую преграду, огромной тушей упал к ногам повелителя.

— Убери зверюшку, пока она не поранилась, — в голосе Алкадия промелькнула плохо скрытая усмешка. — Она нам еще пригодится.

— Хочешь занять мой трон? Купить кровью верность тронного змея? Не ожидал от тебя подобной глупости... — Однако змей из зала исчез, видимо, Деммид все же не захотел рисковать ценным чудовищем.

Повелитель медленно поднялся с трона. Мир хотел было броситься вслед за ним, но Вирес его остановил:

— Сначала мы.

— Сначала я, — холодно осадил его вождь.

Рэми изумленно вздрогнул. Он очень надеялся, что повелитель или Мир остановят Элизара, но, к его огромному удивлению, Деммид вновь опустился на трон, а Миранис отвел виноватый взгляд, не проронив не слова. Как будто оба ожидали вмешательства дяди.

— Как желаешь, — ответил Деммид. — Но я уже говорил, что место ты выбрал неудачное...

— Место выбрал не я, а он.

Рэн скользнул за колонну, кляня на чем свет стоит и вождя, и его странный приказ. Помочь ему уйти за грань... он и не знал, что приказ придется исполнять так скоро. А если Рэн ослушается... Третий раз ослушаться вождя он не может. А если Рэн умрет, Рэми и за гранью ему покоя не даст, найдет способ, чтобы высказать все, что он думает о его жертвенности друга.

Вождь сбросил в себя скрывавшую лицо, волосы и плечи шаль, оставаясь в короткой тунике и белоснежных штанах, плавным движением вытянул из ножен тонкий, виссавийский клинок. Рэн отвернулся. Он не понаслышке знал, что Элизар неплохо владеет этим оружием, но сегодня ему это не поможет. Магический упырь настолько обожрался всякой дряни, что даже все телохранители разом с ним теперь не справятся... да и никто не справится.

— Нет! — ожидаемо вскричал Рэми, бросаясь из-за трона Мираниса к вождю.

Элизар грустно улыбнулся, Рэн выскочил из колонны, перехватил Рэми и грубо толкнул его обратно к трону. Наследник упал на ступеньки, ощутимо ударившись о золотого льва. Но сегодня Рэн не заботился об ушибах Рэми. Рядом с другими телохранителями и повелителем Кассии у наследника будет гораздо более возможностей выжить, чем рядом с Алкадием и Элизаром. Хотя Рэн крепенько подозревал, что живым уйти с этой залы удастся только Алкадию.

— Не стой на пути! — вскричал в гневе Рэми.

Рэн замялся... ослушаться он не мог. Но если не ослушается...

— Не надо, наследник... — попытался он взять Рэми уговорами. — Он сам этого хотел. Он знает, что делает, я прошу...

— Да пошел ты! — вскрикнул Рэми поднимаясь. — Не позволю!

— Это я тебе не позволю...

Новый, режущий сталью голос, заставил Рэми замереть. Теряя драгоценные мгновения, наследник медленно обернулся. В глазах его отражалось недоумение и недоверие, медленно перерастающее в пламя гнева. Но Миранис злого удивления телохранителя, казалось, не заметил. Он продолжил:

— Я приказываю тебе, Рэми, остаться на месте.

— Как ты можешь? — прохрипел телохранитель.

— Ты сам дал мне клятву подчинения, не так ли? — холодно усмехнулся Мир. — И теперь за это расплатишься. Я приказываю тебе не вмешиваться, мой телохранитель...

— Мир...

— Сядь. И смотри!

— Мир!

— Он дает нам возможность выжить... — прошипел Миранис. — И потому ты сядешь и ничего не будешь делать. Я приказываю!

Рэн глазам своим не поверил, когда наследник бессильно опустился на ступеньки трона. Рэми и в самом деле дал наследному принцу Кассии клятву? Он совсем с ума сошел? Впрочем, от Рэми никогда не знаешь, какой глупости ожидать.

— Проклятие, — прошептал наследник... — Элизар...

Рэн в миг забыл о Рэми и вспомнив о вожде. Наследник теперь на рожон не полезет, а с его глупыми клятвами подчинения Рэн разберется позднее. Не осмеливаясь останавливать вождя, который уже подошел к застывшему на ковровой дорожке Алкадию, хранитель смерти скользнул за колонну. Он не сильно-то хотел попасть под магический огонь. А что тут будут использовать магию, Рэн не сомневался. И что его никто щитами прикрывать не будет — тоже. А потому надо по возможности не высовываться и не дать не себя убить...

— Ты с ума сошел? — спросил разноглазый колдун вождя и сразу же добавил странное: — Брат.

Рэн встрепенулся, не понимая. Откуда этот "брат"? И откуда искренне удивление в голосе Алкадия, будто тот ждал от вождя чего-то иного?

Элизара, видимо, слова Алкадия не удивили. Все так же холодно улыбаясь, он поднял меч.

— Может, хотя бы для вида посопротивляешься... — спросил он, — потому что щадить я тебя не буду. Хочешь умереть?

— Ты меня не убьешь.

— Ты так уверен?

Клинок Элизара запел смертоносную песню. Рэн не видел движений вождя, не успевал их улавливать, но понимал, что Алкадий, все еще безоружный, движется быстрее. Он легко уходит от ударов, уклоняется, и с лица его все еще не сходит маска удивления.

— Достаточно! — ладонь Алкадия перехватила острие клинка. — Целитель судеб загнал тебя настолько глубоко, что ты и выбраться не можешь, брат? Даешь своему носителю творить глупости с твоим телом?

— Это мое тело! — ответил вождь, пытаясь вырвать клинок из хватки мага.

Пальцы Алкадия сомкнулись на лезвии еще крепче, и рука его начала отливать металлическим блеском, покоряя себе знаменитое оружие виссавийских вождей.

— Один раз этот клинок попробовал моей крови. Второго не будет! — прошипел Элизар. — И я тебе не дам умереть! Не так просто!

Рэн даже не уловил мига, когда вождь вдруг оказался на полу, а Алкадий — над ним. Кончик меча прошелся по груди вождя, разрезая над сердцем тунику и уткнулся в грудь Элизара.

— С чего ты взял, что мне нужна твоя смерть? — усмехнулся Алкадий. — Да, целитель судеб загнал духа глубоко в твою душу... но мы оба знаем, что это ненадолго?

"Помоги мне!" — Рэн вздрогнул. Вождь пристально смотрел на хранителя, и в во взгляде его читался не приказ, искренняя мольба. И Рэн не выдержал.

Закрыв глаза и подавав в себе голос разума, он прижался спиной к прохладной колонне и начал вить нить заклинания. Тьма, родная, благословенная, сгустилась в зале. За ней — ярко-черными нитями силы — обозначилась грань... сколько раз Рэн подводил к ней души умерших? Сколько раз усилием воли разжижал нити, чтобы душа могла перейти за грань? И сколько раз учитель предупреждал... если нити разойдутся, если в густой сети узора появится прореха, кто-то обязательно будет должен уйти...

Рэн, подавив дрожь, мысленно дотронулся до магического узора, всей своей душой почувствовав знакомое биение магии в поглотивших свет нитях. Он осторожно расплетал один узел за другим, не позволяя нитям порваться, сгущал их узор на краях прорехи, и все более расширял дыру между тем и этим миром, создавая безопасный, быстрый проход для души... которая еще не покинула тела.

— Ты что делаешь, выродок! — спохватился Алкадий, почувствовав изменения в нитях грани. Ну да, лениво вспомнил Рэн, продолжая работу... он ведь тоже был когда-то хранителям смерти.

Как со стороны, уже лишенный эмоций, он видел, как пальцы Элизара сомкнулись на клинке, как на белоснежную ткань посыпались частые капли крови...

— На меня смотри, — прошептал вождь и ударил ногой по голени Алкадия.

Маг всеми силами старался удержаться на ногах, но уже разреженные нити не дали ему даже шанса. Они требовали жертвы. Алкадий повалился вперед, надавливая грудью на рукоять меча. Виссавийское лезвие, белоснежное, поблескивающее в свете свечей, вошло у грудь Элизара и остановилось, достигнув черного, уложенного каменными плитами пола.

— Не понимаю, — прошептал Алкадий.

— И не надо, — холодно прохрипел Элизар, булькая кровью.

Рэми закричал от ужаса. Он порывался встать, но дрожащий голос принца пригвоздил его к полу:

— Приказываю! Не вмешивайся!

— Мир... но... — не выдержал седой телохранитель. — Он же умрет...

— Он хочет умереть, разве ты не видишь?

Рэн вот видел. Он все так же стоял у прорехи в грани и звал к себе рвущуюся из тела душу Элизара. К чему продлевать страдания, если смерть вождя уже неизбежна... если грань ждет и благословенная тьма сгущается, обещая покой.

— Ты меня убил... — засмеялся последним усилием воли Элизар. — Теперь в тебе два духа... И их борьба раздерет тебя на части.

Рука вождя отпустила клинок и безвольно упала на грудь. Над его телом поднялось серебристое, рассеивающее темноту облачко, быстро сформировавшееся в потерявшуюся в темноте человеческую фигуру.

— Иди ко мне, — позвал Рэн, чувствуя, как по щекам его бегут жаркие слезы. — Иди ко мне, мой вождь...

Грань сомкнулась, узор нитей вновь стал густым и монолитным. Рэн медленно сполз по колонне, спрятав в ладонях залитое слезами лицо. Богиня... что он натворил?

Рэми рванулся с места. Куда там! Нити, связывающие его с Миром, вновь напряглись до предела, разрывая уставшую душу в клочья. Боль, лишающая разума, вернула телохранителю послушание, и Рэми вновь сел на ступеньки трона, уже не пытаясь сдержать стекающих за воротник слез бессилия.

Ничего нельзя было изменить. Дядя мертв, и Мир, друг, соратник, дал ему умереть.

— Проклятие! — прохрипел Рэми.

Его голос был единственным звуком в застывшей в безмолвии зале. И он, казалось, разбудил телохранителей.

— Теперь мы, — резко ответил Вирес. — Элэн, Лерин, держите щит над вождем Виссавией, наследником и повелителем. Этого оставьте нам.

Рэми не успел даже понять, кого это учитель назвал вождем Виссавии, как Алкадий вдруг засмеялся:

— Вы так ничего и не поняли?

Телохранители бросились вперед и остановились, напоровшись на щит мага. Алкадий почему-то не рвался в драку. Внезапно побледневший, но все так же сильный, он окружил себя преградой, через которую телохранители не могли прорваться.

— Долго ты еще будешь спать? — прошипел Алкадий. — Наш приятель хочет власти... он раздирает мое тело... я не выдерживаю. Долго ты еще будешь тянуть время и играться!!!

— Отец! — простонал за спиной Рэми Миранис.

Телохранитель дернулся, и вдруг с удивлением почувствовал, что принц и не думал его отпускать, что узы, связывающие его по рукам и ногам все еще сильны... хотя Миранис и стонет за спиной от неведомой Рэми боли... только боль эта...

Не веря своим глазам, да и бьющим внутри тревогу ощущениям, последним усилием воли, Рэми медленно обернулся и успел заметить, как повелитель бросился к наследнику, обнимая Мираниса за плечи.

— Да ты весь горишь! — прохрипел Деммид и повернулся к Алкадию. — Что ты сделал с моим сыном, отродье!

— Нет... — выдохнул Рэми. — Не делай этого...

На губах Алкадия появилась торжествующая улыбка. Рука Мираниса неуловимым взгляду движением скользнула за пояс и обнажила тонкий клинок кинжала.

— Миранис, мальчик мой! — шептал повелитель...

— А мне уже гораздо лучше, отец, — неожиданно холодно усмехнулся наследник и вонзил в спину Деммида острое жало родового оружия.

Не удовлетворившись результатом, Мир сомкнул пальцы на рукояти кинжала покрепче. Безумно улыбаясь, он вызвал из тела отца оружие и, окатив все вокруг красными брызгами, всадил его в спину Деммида еще раз.

Рэми дышать забыл. Телохранители Деммида застыли на месте, не осмеливаясь поверить своим глазам. Единственным звуком вокруг был теперь только безумно-счастливый хохот Алкадия, разносившийся по зале осколками эха:

— Наконец-то ты проснулся, брат!

Миранис оттолкнул от себя бездыханное тело отца и торжественно уселся на его трон, свободно откинувшись на высокую спинку и закинув ногу за ногу.

— Теперь я — повелитель! — усмехнулся он. — Какое счастье. Я. Наконец-то. Свободен!

Он вмазал ногой по набравшейся из-под тела отца луже, окатив Рэми градом густых, ярко-красных капель. Чувствуя, как медленно стекает по щеке кровь повелителя, Рэми сдержал рвущийся наружу позыв рвоты.

Он старался не смотреть на объятых огнем телохранителей повелителя Кассии. Теперь он видел только Мираниса. Его холодный, незнакомый взгляд, презрительное выражение на его лице, кончик его сапога, толкающий в плечо тело отца.

— Куда претесь? — усмехнулся Миранис, когда Лерин, Кадм и Тисмен рванули к нему.

Рэми физически почувствовал, как опустился над ними щит, закрывая их от всего мира, и крики телохранителей, столь громкие мгновение назад, вдруг стихли. Мир сейчас не хотел никого слышать. Краем глаза Рэми видел, как заклинания Лерина раз за разом били в щит, и разбивались разноцветными искрами о магическую преграду, чувствовал, как помогала телохранителю магия Тисмена, но знал, что это бесполезно. До Мираниса сейчас не достучишься.

— Пока еще рановато выяснять с вами отношения, друзья мои, — задумчиво сказал Мир. — Мне надо уладить еще одно дельце... не так ли, вождь доблестной Виссавии?

Рэми понятия не имел, чего именно хотел от него этот, внезапно изменившийся Миранис. Принц продолжал удерживать его на месте, и даже целитель судеб, трепыхавшийся отчаянно где-то в глубине души, теперь не мог помочь своему носителю. Да и никто не мог.

— Я рад, что ты вспомнил, — ответил вышедший из-за трона Элизара придворный, имя которого Рэми вспомнил с огромным трудом. Ферин, кажется. Тот самый, кого Рэми взял когда-то с собой в Виссавию. Которого бессознательно презирал, как мерзкое, покрытое слизью насекомое.

— Я никогда ничего не забываю, ты же знаешь, — ответил Миранис. — Ты можешь говорить, Рэми... взывать к моему рассудку.

— Что ты творишь? — прохрипел телохранитель.

— Что я творю? — засмеялся Мир. — И в самом деле, что я творю?

— Ты так похож на Элизара... — выдохнул Рэми. — На того безумца, что мы встретили в Виссавии...

— На кого же мне быть похожим, как не на собственного брата? — безумно усмехнулся Миранис. — Красивая история... банальная до дури. Маленький паучок... в к нем душа духа-граллиона... паучок забрался на кровать нашего милого телохранителя... хотел быть им убитым... но попал под ногу наследного принца Кассии... тоже неплохой вариант.

— Это я должен был получить тело Мираниса, — резко ответил Ферин, — не ты!

— Планы слегка изменились. Неужели Виссавии тебе мало, брат, — засмеялся Миранис. — Но время бежит... скоро дух замка почувствует смерть повелителя, и этот зал начнет рушиться... а мне еще рано умирать... и надо уладить одно важное дельце, пока мой телохранитель не нашел способ уйти от моей власти. Встань, Рэми! Я приказываю!

— Когда-нибудь тебе придется ослабить эти узы, сволочь, — прошипел Рэми. — И тогда я освобожу душу принца.

— Сомневаюсь... — елейно улыбнулся принц, — тебе будет не до этого, друг мой... ты будешь думать не о душе Мираниса, а заботиться о своей.

Рэми, не в силах сопротивляться, подчинился приказу. Он все еще не верил, что все происходящее правда. Что дядя, повелитель Кассии и его телохранители — мертвы. Что Лерин, Кадм, Тисмен и почему-то живой Вирес пытаются пробраться через щит Мираниса, и что принц заставляет его встать перед собой на колени и холодно приказывает:

— Целуй мне сапоги, вождь Виссавии.

— Перестань играться, брат! — вновь прохрипел Алкадий, которого они почему-то все еще слышали. — Я слабею. Закончи это, дай брату власть над телом нового вождя!

— Какая жалость, — засмеялся Миранис. — Оказия унизить вождя Виссавии выпадает так редко... Брата же так не унизишь. Поднимись, Рэми! Я приказываю!

Рэми вновь подчинился и встал с колен. Он не узнавал своего Мираниса. Синие глаза принца блеснули стальным блеском, на губах вновь появилась безумная улыбка, и рука его скользнула по щеке Рэми, убежав под подбородок:

— Какая жалость... ты был забавным. И какая жалость, что это тело не стало моим... но теперь уже ничего не изменишь...

Принц внезапно нагнулся, оперся сапогом о спину отца и одним резким движением вырвал из его тела тонкий кинжал с вензелями рода повелителя. Ни на миг не спуская с Рэми насмешливого взгляда, он медленно вытер острие кинжала о плащ. Даже и не подумав заметить появившиеся на ткани синие разводы, Мир лизнул лезвие ножа и вновь безумно улыбнувшись, взял оружие за острие, властно протянув его Рэми.

— Возьми, — ядовито улыбнулся принц.

— Зачем? — прохрипел Рэми.

— Я не прошу, ты же знаешь, — улыбка принца стала еще шире. — Я приказываю. Бери!

Рэми сомкнул дрожащие пальцы на холодной рукояти кинжала. Глаза Мираниса опасно сузились.

— Умница, хороший мальчик, — елейным голосом сказал Миранис. — А теперь новый приказ... какая жалость, последний... убей Ферина!

— Что? — не понял Рэми.

— Ты слышал... — улыбка вдруг исчезла с губ Мираниса. — Убей Ферина и не заставляй меня повторять!

Рэми выдохнул, чувствуя, как вновь напрягаются нити власти. Не в силах сопротивляться, подобно послушной марионетке, он шагнул к стоявшему рядом Ферину и поднял руку с кинжалом. Этот идиот и не думает сопротивляться? Почему стоит и смотрит... будто ждет... смерти? С нетерпением?

Рэми решительно не понимал, что сейчас происходит и чего именно добиваются от него эти двое. По позвоночнику пробежала змейка холода, сжала горло холодным кольцом и вдруг отпустила, одарив волной слабости. Колени подкосились, Рэми чуть было не рухнул на пол, но даже этого ему не позволили. Нити власти напряглись, удержали, и как сквозь туман Рэми услышал тихий шепот Рэна: "Ты не можешь убивать, богиня не простит!"

— Своему единственному наследнику? — засмеялся Миранис, уловив шепот хранителя смерти. — У нее нет выбора... еще как простит... убей, Рэми. Не тяни время. У нас его нет...

Как бы подтверждая слова Мираниса, отвалился от потолка кусок лепнины и рухнул вниз, разбиваясь о каменные плиты острыми осколками. Рэми почувствовал, как завибрировал под ногами пол, как начал плакать где-то в глубине замка его дух, и как один за другим убегали, охваченные ужасом, из рушащегося здания.

Рэми не мог убежать, хотя в этот миг он очень этого хотел. Сопротивляясь изо всех сил, но не в силах противостоять нитям власти, наследник Виссавии послушно размахнулся и...

— Мой принц, ты испачкался.

Миранис так сильно удивился, что удерживающие Рэми нити на миг ослабели, и телохранитель смог остановить роковое движение. Ферину, уже давно готовому к смерти, это явно не понравилось. В остром, недобром взгляде его вспыхнул гнев, смешанный с нетерпением.

— Уйди! — приказал Мир своему харибу. — Не мешай мне, если хочешь жить.

— Я тебе не мешаю, я тебе помогаю, мой принц, — хариб невозмутимо забрал у Рэми кинжал. — Знаешь, что не выносят такие как ты, дух? Боли!

Хариб вонзил кинжал в правую ладонь Мира, соединил ее с подлокотником кресла. Принц закричал. Одна за другой разорвались нити связи, вспыхивая в воздухе болью, но Рэми почувствовал, что в душе принца пошла трещинами и осыпалась стена, обнажая его истинную натуру.

— О боги! — дрожа, Миранис откинулся на спинку трона, — боги, что я творю...

— Мой архан, — опустился перед ним на колени хариб. Тон голоса его, еще миг назад холодный, вдруг согрел теплом и любовью.

— Идиот, вернись! — закричал Ферин. — Прикажи мальчишке, пока его не спрятали! Вернись! Пока не проснулся в Рэми целитель судеб!

— Целитель мне не поможет, — выдохнул Мир... — он возвращается... Ты ведь сделаешь... все... правда?

— Мой архан... — мягко улыбнулся хариб. — Я все сделаю...

— Мир! — вскочил на ноги Рэми.

— Стой! — крикнул принц. — Не вмешивайся! Приказываю.

Вновь окутали Рэми силы власти и заставили в бессилии опуститься у ног Мираниса. Рэми уже раз сто за этот вечер пожалел, что дал тогда принцу ту клятву. Что же ты делаешь, Мир?

— Прости, — через силу улыбнулся принц.

Лицо его покрывали капельки пота, между бровей залегла морщинка, а глаза затуманились. Принц явно то уплывал из реальности, то вновь в нее выныривал из волн боли, стараясь все же оставаться в сознании, но нити власти и не пускающий к трону других телохранителей щит Мир держал на славу. Рэми видел, как другу плохо... но помочь, увы, ничем не мог.

— Освободи меня, Мир, — простонал он. — Я исцелю тебя, освободи... проклятие, Мир! Я не понимаю, зачем?

— Потерпи еще немного, у меня нет сил объяснять, — ответил Миранис и добавил своему харибу:

— Поторопись...

Хариб кивнул и направился к застывшему в двух шагах от них Ферину. Придворный будто очнулся от ступора и начал медленно пятиться от трона принца, не спуская подернутого ужасом взгляда с хариба Мираниса. Наткнувшись на золотого льва, он упал на ступеньки, скатился вниз и вновь попробовал подняться. Но дрожащие руки не держали. Без сил свалившись на ярко-красный ковер, Ферин начал умолять:

— Не надо... не так.

— Боишься? — протянул хариб. — Правильно. И куда ж ты собрался, скотина этакая? От меня бежать вздумал?

— Поторопись... — умолял Мир. — Еще немного, и я не смогу удержать телохранителей... они не должны меня спасти... поторопись...

— Да, мой принц! — хариб резким движением выхватил из-за пояса метальный нож и швырнул его в Ферина.

Рэми даже понятия не имел, насколько слуга принца был меток. Нож легко полоснул по шее Ферина и полетел куда-то дальше, в темноту. Придворный схлипнул сначала облегченно, потом отчаянно, и, давясь кровью упал.

Все как-то легко и сразу о нем забыли. И Рэми, которого теперь интересовал только Миранис, и хариб принца, холодно, будто и не произошло ничего, направившийся к принцу, и телохранители, с новыми силами тиранившие идущий трещинами щит, и даже Алкадий, исчезнувший в тумане перехода.

Миранис, явно из последних сил державшийся за собственный рассудок, протянул здоровую руку опустившемуся перед ним на колени харибу.

— Ты ведь знаешь, что это не все.

— Знаю, — ответил слуга, целуя руку своего архана.

И добавил:

— Прости...

— Поспеши... — вновь попросил Миранис.

Хариб еще раз поцеловал ладонь принца, поднялся с колен, и, медленно обхватил рукоять кинжала, все так же пронзающего ладонь Мираниса. Взгляд его, ясный, успокаивающий, не отпускал взгляд принца, на губах играла тихая, грустная улыбка, а из уголка глаза сбежала по щеке скупая, почему-то неуместная здесь слеза.

— О боги, мой архан, прости! — прошептал он и одним движением выхватив из подлокотника кинжал, по самую рукоятку всадил его в сердце Мираниса.

— Прости.

Плечи его вздрогнули. Хариб вновь упал на колени, ладонь его нашла на поясе еще один метательный нож, и поцеловав дрожащую руку Мираниса, он резким движением перерезал себе горло.

Нити власти оборвались, полоснув по натянутым нервам красной вспышкой. Рэми ничего не замечал. Застыв в ногах у принца, он тихо смотрел, как мерно стекали со свисающей с подлокотника руки и разбивались о пол ярко-красные капли.

Упал над ними щит. Подбежали к принцу телохранители, но трогать Мираниса и его хариба никто не решился. Лерин поднял с пола тело повелителя Кассии, усадил его на трон, предназначавшийся Элизару и до шеи укрыл его своим плащом, скрывая под аккуратными складками испачканную кровью грудь. Все молча ждали смерти.

— Поднимайся! — кричал кто-то в ухо Рэми, заставляя его встать на ноги. — Поднимайся, сволочь! Слышишь! Немедленно!

— Пусти! — закричал Рэми, чувствуя, как его тело охватывает пламя.

— Никуда я тебя больше не пущу, — Рэми поднял удивленный взгляд и увидел залитое слезами лицо хранителя смерти. Он почему-то удивился... Он и не знал, что Рэн умел рыдать вот так... не замечая своих слез. Что умел смотреть отчаянно, разрывая душу своей болью. На собственную боль сил уже не осталось.

— Поздно...

— Никогда и ничего не поздно! — прошипел Рэн, упрямо подхватив Рэми под руку и потащив куда-то в темноту, где разбивался осколками и шел трещинами тронный зал. — Хрен ты у меня умрешь...

Эпилог

Взмыленная лошадь влетела в двор поместья и, дрожа, как копанная встала между фонтаном и широкой лестницей, ведущей в главному входу. Отворились двери. Сбежал по ступенькам молодой юноша, схватил лошадь за повод, погладил вздрагивающую под ладонями, потную шею уставшего животного. Другой осторожно принял от всадника ношу — завернутую в плащ черноволосую девушку.

— Лия! — вскрикнула появившаяся на ступеньках женщина. — Что ты сделал с моей дочерью?

— Не здесь! — всадник тяжело спешился, оглянулся на прислугу и, забрав девушку, быстро поднялся с ней по ступенькам. Он влетел на второй этаж, в спальню Астрид, уложил Лию на одеяло и, повернувшись к невесте, быстро заговорил:

— Мы должны ее спрятать.

— Спрятать? — не поверила своим ушам Астрид. — Но от кого?

— Миранис, наследный принц Кассии — мертв. Повелитель — мертв. Твоя Лия — теперь жена умершего повелителя и мать наследника.

— Мой сын...

— Твой сын жив, но он — вождь Виссавии и понятия не имеет о ребенке. И так должно остаться. Так приказал Миранис.

— Не понимаю, почему ты так яро слушаешь своего принца! В Виссавии Лия будет в безопасности.

— Потому что я защищаю сейчас своего будущего повелителя, Астрид. Которому нечего делать в чужой стране. Ребенок Лии принадлежит Кассии, а не Виссавии! Поэтому собирайся. Мы уезжаем. И мне некогда слушать твоих возражений.

Арман усилием воли заглушил в себе крики совести и резко открыл дверь. Аланна, бледная, безучастная, стояла посреди спальни в длинном, усыпанном драгоценностями платье. Ее хариба, молчаливая и столь же бледная, как и хозяйка, закачивала собирать волосы арханы в высокую прическу, украшая ее алмазными звездами.

— Моя повелительница, — опустился Арман перед Аланной на колени.

— Не смей, — прошептала она. — Хотя бы ты не смей меня так называть.

Арману очень бы хотелось ей помочь, но он не мог помочь даже себе. Не мог до конца поверить, что в один день потерял и лучшего друга, и брата.

— Виссавия нашла себе нового вождя, — тихо сказал он. — Нериан пока в глубоком трауре по вождю и Рэми.

— Они обещали его спасти...

— Но даже виссайцы не могут всего...

Арман вспомнил, как сегодня утром отдавал в руки чужого человека сестру, которая уже не просыпалась несколько дней, находясь под действием успокаивающих зелий. Помнил, как ему предлагали поехать с Лией, но, поразмыслив, Арман ответил:

— Я нужен Аланне.

Аланна, сама того не знала, была всего лишь заменой еще неродившемуся повелителю. Эта хрупкая девушка должна будет потерпеть, пока ребенок не обретет телохранителей, власть и не встанет на ноги. А он... должен сделать все, чтобы Аланна до этого дожила.

— Алкадий пока не появится, — вспомнил Арман слова черноглазого виссавийца, Рэна. — А если появится, то справиться с ним сможет любой из высших магов. Пока один дух-гралеон в нем не возьмет вверх над другим, у нас есть время.

— Вождь окрепнет, обретет свою полную силу и встанет против Алкадия.

— Кто этот новый вождь? Вы говорили, что у Элизара нет других наследников, а теперь так легко нашли замену Рэми?

— Это не было легко и это дорого нам всем стоило, — в голосе Рэна промелькнуло искреннее сожаление. Но что Арману за дело до переживаний виссавийца?

— Станет ли ваш вождь защищать Кассию? — усмехнулся горько Арман. — Или как Элизар скажет, что ему все равно?

— Станет. Не сомневайся. Вы должны же пока... сохранить жизнь вашему наследнику.

— Вы не можете справиться с Алкадием.

— Мы найдем способ, — тихо ответил Рэн, и Арман ему почему-то поверил.

— Но пока вы должны справляться сами.

— Ты называл себя другом моего брата, — прошипел Арман. — А подставляешь его невесту под удар!

Рэн отвернулся:

— Я понимаю ваш гнев, Арман. Но... у меня сейчас нет другого выхода. У нас всех нет. Пока вождь не окрепнет, он не может покидать стен Виссавии. И мы не воины. Мы целители. Мы созданы исцелять, а не убивать.

Арман еще долго стоял на крыльце и слушал, как неистово барабанит дождь в крышу. Он вдруг поймал себя на мысли, что понимает виссавийцев... но кому же от этого легче?

— Может, я и не сильный маг, — сказал он, смотря в затянутое тучами небо. — Но я буду бороться до последнего.

Рина не вставала с колен весь день, вознося богине одну молитву за другой. Она не могла сделать ничего большего, а сидеть бесчинно и слушать, как плачет над Виссавией ветер, было выше ее сил. Она даже не осмеливалась рыдать над телом умершего брата, она хотела лишь одного... чтобы с Элизаром не ушел и Рэми.

В маленьком храме было совсем тихо. Увядали рядом со смертным ложем цветы, белоснежные одежды вождя мягкими складками опускались до самого пола, горели в головах ложа испускающие сладкий аромат светильники. Виссавийцы один за другим подходили к умершему вождю, опускались перед ним на колени, и, произнеся короткую молитву, отходили в тень. Прощались. Рина вот не могла найти в себе сил встать и отойти... потому что знала, что брата она больше никогда не удивит.

— Нериан будет жить, — прошептал кто-то за ее спиной.

Рина облегченно выдохнула, она уже и не надеялась услышать этих слов.

Три бесконечно долгих дня провалялся вождь в горячке. Три дня порывался встать и звал Мираниса, и три дня рвали целители одну за другой узы, связывающие телохранителя с принцем...

— Ты должна решиться, — прошептал все тот же голос.

Рина посмотрела на стоявшую рядом с смертным ложен Элизара Калинку. Почему решать должна она? Почему не вдова брата? Только потому что Калинка — кассийка и... "не поймет"? Но и Рина, сказать по правде, не понимала.

— Мой муж этого хотел, — сказала вдруг жена брата, оборачиваясь к Рине. — Твой брат хотел, чтобы он забыл...

Рина сглотнула. Значит, Калинка все слышала? Наверняка, не сильно-то ей легко, в чужой стране, рядом со смертным ложем единственного человека, кто ее в Виссавии понимал. Может, даже любил. Решившись, Рина встала с колен, подошла к невестке, и крепко ее обняла за плечи:

— Он ушел, — затряслась в рыданиях Калинка. — Я знала, что он уйдет... но... не так... быстро...

— Вы должны решиться, — вмешался в рыдания женщины тихий голос.

Рина обернулась к Араму. Мы должны решиться? Не она одна, а вместе с Калинкой? Арам, наконец-то, принял жену отца и ее власть в Виссавии?

— Аланна станет повелительницей Кассии. И она не может быть женой вождя, вы обе это знаете... Хотите причинить Рэми еще больше боли? Высшему магу? Вождю Виссавии?

Рука Калинки сжала пальцы Рины. Взгляд женщины, понимающий, теплый, одарил поддержкой.

— Пока он слаб... — продолжал Арам, — он должен забыть об Аланне. Разреши... разрешите нам вмешаться. Пока мы можем... Когда вождь очнется, вы ничего не сможем исправить. И он уйдет за Аланной в Кассию. К сожалению, он больше любит страну Мира, чем свою. Пусть... у него не будет больше куда возвращаться. Не будет брата, не будет невесты, не будет сестры.

Дым пах приторно сладко, к горлу подобралась вдруг тошнота. Рина погладила живот, ища у сына Армана сил, и вдруг поняла, что уже сдалась.

— Прошу...

Рэми должен забыть их всех? И смешливую Лию? И серьезного Армана? И нежную Аланну? Всех? Арман ей не простит. И Рэми, если узнает, ей не простит.

— Где Лия? — спросила Калинка.

— Мы будем ее искать, даже если вождь о ней забудет.

— Разрешаю, — прервала его Рина.

Арам с облегчением вздохнул и посмотрел на Калинку:

— Да, — выдохнула женщина.

Рина пожалела о своем решении сразу же. Но Арама назад не позвала... Чуть позднее, не в силах ждать, она сорвалась с места и бросилась вон из храма. Как сумасшедшая, летела она по коридорам замка, в спальню, которую недавно занимал ее брат, и остановилась у кровати, взглядываясь в покрытое капельками пота лицо племянника.

— Аланна... — позвал в беспамятстве Рэми. Рина осела по стенке на пол. — Аланна...

— Это в последний раз, — уверил ее тихий голос Арама. — Воспоминания уходят. Больше он о ней не вспомнит...

— Но Аланна попробует с ним связаться... И Арман никогда не бросит брата. Ты же знаешь? Так на что надеешься?

— Кассийцы думают, что Рэми мертв. Теперь вождя Виссавии для них зовут Нериан. Так будет лучше.

Ничего не будет лучше!

— Рина... — позвал в беспамятстве вождь.

— Я здесь, — прошептала девушка, кидаясь к кровати Рэми.

— Не уходи.

— Никуда я от тебя не уйду...

— Мою память тоже очистите, — сказал вдруг появившийся невесть откуда Рэн. — Я не смогу ему врать.

— Как знаешь, — холодно ответил Арам.

Текст обновлен автоматически с "Мастерской писателей"

Власть безумия.