Поднимается ветер (главы 1-17)

Киёмицу, которого богатство выбора не особо не терзало, ибо у него уже имелись замечательные клинки работы Кагэмицу, решил опробовать парочку здоровенных тати, и, судя по всему, ни о чем более не помышлял. Бандзан же основательно пересматривал один клинок за другим. Все они были великолепны и сильно отличались от большинства современных поделок, однако он продолжал искать самый лучший.

Из тех мечей, что осмотрел Бандзан, многие входили в список мэйто, включающий самые известные клинки страны. В свое время список этот был составлен по приказу первого сёгуна Токугава Иэясу, дабы не допустить утраты этих сокровищ.

— Господин Кумадзава, — не выдержал, наконец, Ямага, внимательно наблюдающий за метаниями Бандзана. — Возможно я не лучший знаток оружия, но как мне кажется все просмотренные вами клинки отличного качества. Так что же вам не нравится?

Бандзан поставил на место меч, который рассматривал.

— Ты, Ямага, вообще когда-нибудь видел, как меч выбирают?

— Да великое дело. В нашей деревне прямо у кузнеца и брали. Придет самурай повертит в руках да снесет пару бамбуковых кольев.

— Понятно, значит в тонкости ты не вникал, — Бандзан взял со стойки меч. — Смотри сюда. Чем плох этот меч?

Он протянул его Ямаге.

— Да ничем, — пожал плечами тот. — Красивый.

— Вот именно, что только красивый. Рукоять эмалированная. В бою может и из руки выскользнуть. Представляешь, что тогда будет?

Ямага хмыкнул.

Бандзан поставил меч на место и взял другой.

— У этого рукоять обвита обычным шнуром. Почему я не возьму его?

— Смотрится просто?

— Шнур со временем может истереться, балбес. Так что ничего лучше полос из шкуры ската еще для обмотки рукояти не придумали. Давай дальше.

Бандзан взял меч в неприметных деревянных ножнах, покрытых черным лаком. Никаких украшений на ножнах не было кроме пары металлических колец и нижнего стакана исизукэ, также покрашенного в черный цвет.

— Вот рукоять что надо.

— Ножны какие-то невзрачные, — раздосадовано протянул Ямага.

— Зато, — Бандзан с легким свистом извлек катану из ножен, — меч из них выходит легко. В бою, случись что, не подведет. Стоит слегка на цубу нажать...

Бандзан вновь опустил меч в ножны, перехватил их как будто собрался напасть и молниеносно выхватил клинок.

— И ты уже уложил того, кто напротив тебя стоял, — закончил он. — Слушай, Ямага, а ничего клинок-то. Хорошо сбалансирован.

Бандзан сел на колени и извлек из-за пазухи платок. Ямага подошел поближе.

— Давай-ка его внимательно изучим. Во-первых, запомни — нельзя касаться поверхности меча пальцами.

Бандзан поднял меч вертикально и осмотрел клинок, придерживая его рукой с платком.

— Во-вторых, оцениваем форму клинка и баланс. Длина с рукоятью, думаю, в три сяку будет. По форме, прогибу и сечению с синоги я бы сказал, что мечу не меньше пятисот лет... Школа, пожалуй, что из ветви Ямато-дэн. Странно, что на клинке никакой гравировки.

Бандзан извлек из-за пояса латунную выколотку и аккуратно вытряхнул шпильку-мэкуги, соединяющую половинки рукояти. Затем извлек рукоять из муфты, оголив хвостовик клинка. Ямага наблюдал за манипуляциями самурая с разинутым ртом.

— Так, меч действительно старинный, — удовлетворенно хмыкнул Бандзан. — Видишь, ржавчину?

Иссеченный тонкими линиями крестовой насечки хвостовик покрывал благородный слой потемневшего металла. Предыдущий владелец аккуратно протирал меч и смазывал его, благодаря чему свидетельство древнего возраста оружия прекрасно сохранилось.

— Однако я не вижу никакого клейма мастера, — озадаченно протянул Бандзан, внимательно изучив хвостовик. — Меч-то первосортный, сам Масамуне лучше бы не выковал. Как же так?

Бандзан повертел меч в руках и, убедившись, что клейма все-таки нет, собрал рукоять.

— Ганэ и хада — боковые узоры, образующиеся при ковке — прекрасные, — Бандзан повернул меч так, чтобы свет падал на него сверху и показал клинок Ямаге. — Вот так держать надо правильно, чтобы тих видно было. И, главное, обрати внимание на хамон — если его нет, значит у тебя в руках не меч, а просто железная палка.

Над режущей кромкой в свете лампы стал виден легкий как первая зимняя изморозь волнистый узор. В руках опытного мастера хамон образуется во время закалки клинка, составленного из сотен слоев прокованного металла. У каждой школы изготовления мечей существует свой способ нанесения узора. Секрет скрывается в толщине, способе нанесения обмазки и еще сотне тончайших нюансов, что обуславливают неповторимое своеобразие рисунка.

— И появляется хамон только после полировки, — закончил Бандзан. — Здесь еще можно рассмотреть узоры ниэ и ниои, но, боюсь, пока ты их просто не разглядишь. В общем, Ямага, меч преотличнейший, разве что мастера я так и не нашел.

— А так ли он важен, если клинок без изъяна? — Ямага оторвался от переваривания сообщенной ему информации.

— Верно мыслишь, парень, — Бандзан сунул найденный меч за пояс и снял со стойки парный ему вакидзаси. — От добра добра не ищут, так что его и возьму. Для такого самурая как я вполне подойдет — что я безродный, что он.

— Слышь, Бандзан, — раздался голос Киёмицу из другого конца зала. — Подойди-ка сюда.

Киёмицу присмотрел себе здоровенный тати времен Камэямы. Опираясь на него, он разглядывал стойку с добрым десятком старинных мечей, почему-то стоящих особняком.

— Ты чего нашел? — поинтересовался, подходя, Бандзан.

— А ты знаешь, чьи это мечи? — кивнул на стойку Киёмицу.

— Ничего особенного в них не вижу, — пожал плечами тот.

— А я вот вижу. Это все работа мастера Мурамасы. Вот и скажи мне — что в императорской сокровищнице делают мечи, несущие проклятие семье Токугава?

Бандзан не раз слышал слухи о проклятье Мурамасы, но ни разу не видел ни одного изготовленного им меча. Поговаривали, что их создатель Мурамаса Сэнго ненавидел семью Токугава, и вложил свое проклятье в каждый свой клинок. Говорили, что когда Масамуне и Мурамаса воткнули свои мечи в дно ручья, проплывающие листья огибали клинок Масамуне, а меч Мурамасы рассекал их пополам. Так была явлена природа клинков — сохраняющего жизнь и несущего смерть. Не один десяток человек из семьи Токугава, посмеявшихся над проклятьем Мурамасы, погибли от его мечей в самых нелепых ситуациях. Даже опытный воин клана мог напороться на собственное оружие, не говоря уж о том, что в руках противников Токугава мечи Мурамасы сеяли смерть налево и направо. А потому, как только Токугава Иэясу стал сёгуном, он объявил все клинки Мурамасы подлежащими уничтожению. Самого же Мурамасу и его родственников неустанно искали по всей Ямато тысячи соглядатаев бакуфу, но те как сквозь землю провалились

— Ну, мечи-то, предположим, необычайно хороши, — Бандзан вынул пару клинков из ножен и осмотрел. — Так что неудивительно, что они здесь хранятся. Было бы действительно странно, найди мы их в замке Эдо.

Бандзан поставил оружие на место.

— Пойдем лучше доспехи подберем.

Они остановили свой выбор на паре почти новых легких гусоку. В отличие от мечей, к обладанию доспехами старых мастеров Бандзан и Киёмицу не стремились. Они находили их страшно тяжелыми и неудобными, ибо предназначены те были для сражений на поле боя, но никак не для новых времен. Несколько лет службы в городской страже убедили их в этом — а ну попробуй помахать катаной или дзиттэ на узких улочках Эдо будучи обвешанным тяжеленными стальными пластинами. Бандзан взял себе черный доспех, панцирь в котором состоял из тонких стальных полосок на кожаной подложке. Киёмицу же отхватил шикарный красный гусоку с панцирем из сотен невероятным образом скрепленных железных пластинок и рогатым генеральским шлемом. Пусть новоделы и не защищали так, как хорошие старинные ёрои, зато носить их было не в пример легче. Да и приближающаяся летняя жара переносилась в легких доспехах куда лучше.

За воротами сокровищницы облаченных в новую форму самураев встретил все тот же куродо, согнувшийся в поклоне.

— Они здесь во дворце вообще когда-нибудь прямо ходят? — шепнул Бандзан Киёмицу.

Тот в ответ только пожал плечами.

Бандзан огляделся по сторонам. Не каждый день простому самураю выдается возможность побывать в императорском дворце, да еще с разрешением самого императора совать свой нос куда угодно. Он положил руку на рукоять нового меча, ощущая приятную шероховатость обмотки. Поглаживая ее большим пальцем, Бандзан обратился к стоящему рядом Киёмицу, который взгляда не мог оторвать от изукрашенных лаковых ножен тати.

— Киёмицу, как ты думаешь, чего еще нам с тобой, как доблестным защитникам империи, не хватает, чтобы завтра поддержать честь сёгуна?

Киёмицу устремил на него затуманенный взгляд.

— Понятно. А я уже боялся, что у тебя в голове одни только девушки, — ухмыльнулся Бандзан.

Меч, доспехи и внимание к его персоне первых лиц империи повлияли на Бандзана не менее чудесно, чем на Киёмицу. Он чувствовал себя совсем другим человеком, сильным и уверенным.

— Ладно, слушай, здесь мы выбрали что хотели, — обратился он к куродо. — Теперь мы не можем позорить своего господина, сопровождая его пешком.

— Э-э, Бандзан, — очнулся от транса Киёмицу. — По-моему ты перегрелся в сокровищнице! Нам никто не разрешал брать себе императорских коней.

— Ага. Точно. Но я и не имел их в виду. Конь — это круто, когда ты гарцуешь на параде или едешь на сватовство. Но в дальнюю дорогу или в бой лучше взять хорошего татикому. Или ты хочешь сказать, что татикома — живое существо?

— Гм, нет. Но как быть с сикигами? Они ведь на службе у императора.

— Мы их позаимствуем на время. А потом купим новых и вернем этих обратно.

— Куда бы вы еще хотели попасть, господа самураи? — напомнил о себе куродо.

Его согбенная поза, раньше казавшаяся Бандзану смешной, вдруг разозлила его. Раскаялся он и в своем высокомерном тоне.

— Как тебя зовут? — спросил он куродо.

— Танака, господин самурай.

— Ну вот что, друг Танака. Первым делом хватит пялиться в землю, а то можно подумать ты надеешься на ней высмотреть смысл жизни.

Куродо неуверенно поднял голову и посмотрел на самураев.

— Возьми пример с Ямаги. Малолетний воришка, а не падает ниц как только нас видит. Хотя мог бы — из уважения к заботе, которую мы о нем проявляем.

— Я не воришка, — обиженно буркнул Ямага.

— Бутаро с тобой бы не согласился, — фыркнул Киёмицу.

— Да не важно, — прервал их Бандзан. — Танака, боюсь, если ты все время будешь пялиться в землю, то мы заблудимся. Или ты помнишь все дворцовые переходы по рисунку песка на дорожках?

Танака отрицательно покачал головой.

— Ну и хорошо. Потому что я хочу, чтобы отвел нас туда, где у вас стоят татикомы.

— Господин самурай хотел сказать в конюшню?

— Ну если татиком у вас держат вместе с лошадьми...

Танака сделал удивленное лицо, однако пригласил следовать за собой.

Быстрым шагом они миновали несколько внутренних садов и богато украшенных переходов, оказавшись наконец в совершенно запущенном на вид саду, примыкавшему к самой дальней стене дворца. Здесь они остановились перед приземистым зданием с широченными закопченными воротами, вид которого поразил Бандзана. И неудивительно — обсаженное скрюченными мандариновыми деревьями, оно было уместно среди роскоши дворца не больше чем безобразная клякса на пейзаже Сэссю. Из широко распахнутых ворот доносился грохот и ощутимо пахло разогретым железом и маслом.

— Проходите пожалуйста, — пригласил их Танака, и смутившись добавил: — Я подожду вас здесь если вы не против.

— Чего это он? — спросил Киёмицу, заходя в ворота.

— Какая тебе разница, — отмахнулся Бандзан. — Боишься заблудиться?

Грохот внутри стоял гораздо громче, чем казалось за воротами. Кроме того здесь царила жуткая жара. Кузница занимала левую от входа половину дома. Абсолютно беспорядочно там громоздились плавильные печи, наковальни и груды незаконченных заготовок. Грохот, от которого закладывало уши, издавали два огромных паровых молота, вокруг которых вилось с полдесятка человек в кожаных фартуках и шлемах. Никого из них грохот, похоже, не смущал. Слева от входа тянулись стойки с уже готовыми, но не оживленными татикомами.

— Надо же, — присвистнул Ямага. — Они их сами делают! Вот здорово!

— Точно, — подтвердил Бандзан. — И как только император позволил устроить это в своем дворце?

Сновавшие мимо слуги, блестящие от пота и голые по пояс, не обращали внимания на незнакомых самураев и мальчишку, разглядывающих стойки. Вскоре те почувствовали, что и сами не прочь раздеться, таким сильным был жар.

— Эй, кто у вас тут главный? — обратился Бандзан к мужику, катившего мимо них огромную деревянную катушку с проводами.

Не обращая ни малейшего внимания, тот прокатил свою катушку мимо самураев.

— Нет, во хам! — возмутился Киёмицу.

— Думаю, что он просто оглох от такого шума, — возразил ему Бандзан. — Я тебя-то едва слышу в двух шагах.

Они подошли к вырубленному прямо в стене окне, не затянутом даже бумагой. Перед ним, разложив на положенной под углом столешнице какие-то чертежи, стоял высокий рабочий, одетый, в отличии от остальных, в кожаную куртку, шаровары и длинные кожаные перчатки для лучников. Волосы на голове у него были убраны под замызганную повязку.

Наверное, главный мастер, решил Бандзан.

— Эй, уважаемый, не подскажете, вы тут старший? — с этими словами он потряс стоящего за плечо.

Тот обернулся. Бандзан отшатнулся от неожиданности — на него уставились огромные как у стрекозы глаза. Затем его потенциальный собеседник поднял их вверх. Глаза оказались очками, вроде тех, что носили пилоты воздушных кораблей, только снабженные несколькими вращающимися увеличительными линзами. С недовольным видом он что-то спросил Бандзана. Тот в досаде развел руками и показал на уши. Кивнув, рабочий энергичной походкой направился к выходу.

Остановившись за воротами, там, куда почти не долетал грохот, мастер снял с головы повязку, рассыпав по плечам длинные густые волосы цвета воронова крыла. Вытерев повязкой измазанное в саже лицо, он обратился к Бандзану:

— Вам чего надо?

Бандзан опешил повторно — мастер оказался девушкой, да еще и крайне симпатичной, не смотря на развезенную по лицу грязь. Пока он в немом изумлении ее разглядывал, в дело вступил Киёмицу.

— Ой, какая у нас тут красотка! — он боком отодвинул Бандзана, подходя к ней поближе. — Позвольте поинтересоваться, что такая красавица делает в грязной и пыльной мастерской?

Девушка явно смотрела на него как на идиота, но это не смутило Киёмицу. Он медленно приближался к ней, продолжая болтать. Бандзан понял, что сейчас Киёмицу распустит руки, и, скорее всего, опять втравит их в какую-нибудь неприятность.

— Конечно вы, подобно цветку сливы, украсите даже такую выгребную яму как эта. Но не стоит находиться среди мужланов-ремесленников. Разрешите же пригласить вас...

Он не договорил, хрюкнув. Девицы сделала шаг вперед и приставила к горлу Киёмицу тускло поблескивающий заточенными лезвиями веер-тэссэн.