Паразиты

— Не-е-ет, — простонала я. Оторвать взгляд от умоляющих глаз Иры не хватало сил.

— Ты должна это сделать, — Марк взял с медицинского стола скальпель, протянул мне.

Сколько раз, поддаваясь обиде, я представляла, как с размаха хлестану по бледным щекам бывшей подруги, как вырву клок волос или поцарапаю до крови. Сколько ночей снился кошмар, повторяющий случайно увиденный поцелуй с Данилкой. А теперь она висит передо мной, как распятый мученик, часто моргает и дрожит от ужаса. Интересно, Ирка была на моих похоронах?

— Я не смогу, — слова выползли нехотя, сопротивляясь.

— Сможешь. Один разрез на шее, и она умрет, — Марк вложил скальпель в мои пальцы и слегка подтолкнул к решетке. — Джон, ты готов?

— Да, — послышалось за спиной.

Сейчас или никогда.

Я стараюсь смотреть ей в глаза и не вспоминать совместные вечера у телевизора, походы к гинекологу, прогулки по скверу. Я пытаюсь не помнить ее комнату с бежевыми шторами, всегда аккуратно заправленной кроватью и спрятанными под шкафом сигаретами. Перед глазами — дергающееся, стонущее тело, но я вижу первомайский парк, салют, слышу ликующий стук бутылок пива друг о друга, смеющееся "За праздник!"... И на сколько хватает сил бью скальпелем по пульсирующей под ухом вене.

Ночное небо падает на голову, рассыпается фейерверком, я вижу ее захмелевшие глаза, проваливаюсь в них и уже смотрю на себя. Красная кофта, узкие джинсы, растрепанные черные волосы. Громкий смех сливается с восторженными визгами толпы. Кто-то неловко толкнул, и пиво из бутылки выливается белой пеной на красный рукав... Впереди — тумбочка с маленькой шкатулкой, расписанной под хохлому. В груди искрится злость, но протянуть руку сложно. Что-то мешает. Стыд? За стеной послышались шаги, несколько ловких движений, несуразное золотое кольцо падает в карман. Сердце скачет, как маятник... Дождь заливает улицу. Платье липнет к телу и путается между ног. Скорее добраться до дома, пока не простыла. Визг тормозов слишком близко, удар по локтю, острая боль перелома.... Огромный ресторан, над дощатой сценой длинный плакат "Выпускник 9..."...

Темный подъезд, мужская рука настырно лезет вверх по бедру...

Полуразрушенная беседка детского сада, запах марихуаны...

Звезды над балконом дачного домика...

Потолок...

Темнота.

Беспамятство.

Глава 9.

Сквозь плотный смог просочился тихий стон мелодии. Как отверженная душа, музыка витала неподалеку, опасаясь приблизиться. Я потянулась к ней, такой холодной, трепещущей, и мелодия ответила, разразившись отчаянным плачем оркестра. Струнные волной прилива окатили с головы до ног. Я узнала манящую скорбь "Portishead". Никогда она не была столь близкой, родной до слияния. Серость вокруг сменилась красным маревом, до слуха донесся шелест занавесок, и я открыла глаза.

По келье летал влажный ветер, редко стучал по карнизу дождик, из колонок действительно стонал "Portishead". Я поднесла к лицу ладони и уставилась на бордовую корочку высохшей крови, перчатками стянувшую пальцы.

— Она была еще большей дрянью, чем я думала.

Марк оторвал взгляд от ноутбука и развернулся на стуле.

— Мы не убиваем честных людей.

— А как же Маришка?

Усмехнуться помешал неестественный холод щек. Все тело напоминало замороженную тушку, но окоченения и дрожи не было, как и дискомфорта. Будто лед, покрывший клетки, естественнее тепла.

— Маришка накачивалась наркотиками, изменяла и приворовывала на работе, — Марк пересел на кровать, провел неестественно теплой рукой по моей щеке. — Скоро ты научишься замечать пороки. Для обличения гнили достаточно будет одного взгляда.

— Удобно, — я отвернулась. Ласка раздражала. — Узнай я сразу об Иркиных интригах... Представляешь, эта мразь пыталась соблазнить моего отца на похоронах. При матери. Елки-палки, если б знала, какой она была сукой, не колебалась бы ни минуты.

— Потому мы и не рассказали. Шок и смятение в паре создают необходимую восприимчивость для передачи энергетической информации.

— По-русски объяснить можно?

Марк поднялся, подошел к холодильнику и, вынув остатки абрикосового сока, сделал большой глоток.

— Проще говоря, — тонкая мутно-оранжевая струйка прорисовала крюк от кончика губы до подбородка и, вспомнив неприятную теплоту Марка, я удивилась, почему сок не испарился. — Мы с Джоном приняли потоки ее воспоминаний и перенаправили тебе, иначе они не прижились бы в твоем организме. Не перестроили... — еще один глоток, более аккуратный, без просочившихся капель, — человеческая психика экранирует мозг от такого воздействия. Потому телепатия или энергетический вампиризм встречается крайне редко. Они возникают из-за бреши в защитной структуре. Врожденной или спровоцированной шоком. У нас этот экран отсутствует, твой мы пытаемся сломать. Так понятно?

— Более-менее, — мне стоит выучить термины. И пора бы привыкнуть к замудренным словоизлияниям Марка. Не дано ему красноречие. — Сколько я провалялась?

— Шесть с половиной часов. Для первого раза, это нормально. Есть хочешь?

— До коликов.

— В микроволновке лежит курица. Приводи себя в порядок, и поедем.

Неслышно закрылась дверь. Я выключила ноутбук (музыка раздражала) и, завернувшись в легкий халат с умопомрачительно оранжевыми цветочками, прошлепала в ванную. Перед зеркалом, глядя на неизменившееся отражение, мне никак не удавалось поверить, что прожила всего двадцать лет. Скорее — сорок или даже больше. Кровь смывалась неохотно, цеплялась за кожу, словно здесь ей самое место. Пугающая ясность мыслей, спокойствие и уверенность в правильности каждого поступка вычеркнули прежние ценности. Людям нельзя верить. Драконам — можно, они не предадут, им просто незачем это делать.

И какая ядовитая мразь укусила меня перед покупкой этого жуткого халата с ядерными ромашками?

"Фолькс" вольготно скользил по просыревшим улицам. Не люблю читать в дороге, но толстенная папка с историей убитой дочери депутата Кормилова требовала немедленного изучения. За сутки драконы умудрились собрать много информации. Принцесса, как я окрестила несчастную, нравилась мне с каждой страницей все больше. Она была примерной девочкой, но многое пересекалось с моим прошлым — те же шпионские замашки папаши, та же неврастения матери и отсутствие нормального окружения. Моей главной задачей было прозондировать ее подруг и знакомых, попытаться найти причину выбора маньяка. Мы понимали бесполезность этого, но чем черт не шутит, авось наш душегубец руководствовался логикой. Еще мне категорически не следовало попадаться на глаза следователю дела со смешной фамилией "Вата" — если уж Виолетта по иногородним газетам признала, то легавые однозначно унюхают.

У громоздкого, напоминающего стесанный булыжник, здания Транспортной академии мы свернули на улицу Маяковского и остановились в неуютном дворе неподалеку от УВД центрального района. Джон обещал освободиться к этому времени, а уж он-то рассчитывал каждую секунду. Жутко хотелось есть, словно пара золотистых, но безвкусных куриных лапок гриль проглочены сутки назад.

— Я схожу за бутербродами, — неподалеку маячил киоск быстрого питания, и меня терзал иллюзорный запах копченостей.

— Голод — это естественно, — сказал Марк. — Только поспеши.

— Денег дай.

Я понеслась к киоску, словно к ущелью Эльдорадо. Перед пластиковым жерлом окошка терлась нелицеприятная троица. Их похабный гогот слышен был еще за поворотом, одинаковые прически а-ля "недобритая голова" вызывали омерзение.

— Не, а-а че муж? Муж пусть са-ажрет груш, — осклабился в окошко один из полулысоголовых, остальные довольно заржали. Юмористы хреновы.

Притупив вспыхнувшую брезгливость, я протиснулась между двумя переростками и протянула в окошко сотню.

— Две "Большие десятки", — жаркий запах знакомых со студенчества бутербродов ударил в ноздри так, что потекли слюни.

— Сма-ари, какая чи-икса, — главный "Петросян" оскалился во все тридцать два (хотя — меньше) желтых зуба так, что жвачка едва не вылетела из пасти. — Па-аехали с нами, па-атремся на даче.

— Нет, спасибо.

Надели природа отморозков хоть граммом мозгов, отступили бы после нарочито вежливого ответа, сумели б понять — не с той связались. Да и выделываться неподалеку от УВД глупо донельзя. Но черепные коробки у троицы явно пустовали. "Юморист" схватил меня за локоть. Подельники дружно улюлюкали.

— А-а че, мы те не нравимся?

— Убери лапы, — отчеканила я, собираясь в комок терпения.

Драка будет недолгой. Да и не дракой — так, разминкой. Левая рука скована, но ненадолго — зарядить шпилькой в ступню, и дебил разожмет пальчики. А дальше — шаг назад с упором на правую ногу, чтобы места больше было, удар левым кулаком с разворота одному, подсечка второму, очухается "главный" — получит в пах. На все про все секунд шесть-восемь. Только аппетит испортили, сволочи.

Уже приготовившись, я услышала за спиной ледяной голос.

— Проблемы, ребята?

— А-а тва-ае какое дело?

— Отойди от моей девушки.

Я скосила глаза на Джона. Игриво улыбаться расхотелось. У задиристых идиотов отсутствовали не только мозги, но и инстинкт самосохранения. Джон казался спокойным, ни один мускул на открытых майкой руках не был напряжен, но во взгляде прищуренных глаз читалась ярость.

С опозданием до нахалов дошло, что перевес силы не в их пользу. Мой локоть избавился от хватки, "юморист" отступил на шаг и вызывающе скривился, вздернув подбородок.

— Да-а ка-аму нужна тва-ая шлюха.

Сзади мелькнул силуэт, "юморист" вскрикнул, заваливаясь на спину под ошарашенными взглядами дружков. Ойкнула продавщица.

— Извинись, — потребовал Джон, упираясь коленом в грудь распластавшегося на асфальте нахала, рукой сжимая ему горло. Поверженный сумел выдавить только нечленораздельный хрип, и дракон ослабил хватку. — Надеюсь, ты все понял.

Вспотевшая голова отчаянно закивала. Люди признают поражение, только испытав на себе силу врага.

Раздался щелчок микроволновки. Вовремя бутерброды поспели. Продавщица нехотя оторвалась от любования Джоном и, сложив гамбургеры в пакет, протянула мне. Вряд ли мы успеем добраться до дома, прежде чем о стычке узнает полгорода.

— Я могла и сама с ними справиться.

— Не сомневаюсь, — съехидничал Джон. Он тащил меня почти волоком за руку к машине. Подстроиться под семимильные шаги не представлялось возможным. — Понапридумывали эмансипаций да феминизмов. Самостоятельные стали. Ж-женщины, блин.

— О чем ты?

— Да все о том же! Удавил бы эту Розу Люксембург собственными руками. Дорвались до свободы, сделали из мужиков кобелей-осеменителей, понарастили подонков-безотцовщин, плюнуть некуда.

До меня, наконец, дошло.

— Джо-он, — придать голосу виноватость, когда на лицо настырно ползет улыбка, сложно, но мне удалось, — спасибо, что помог. Правда, спасибо. Если б не ты... даже не знаю, что они б со мной сделали.

— Да ничего бы не сделали, — его тон стал мягче, шаги — короче, дыхание — ровнее. — Сама ж говорила, что справилась бы.

— А кто меня научил?

— В борьбе многое и от ученика зависит.

— Но от учителя — больше.

Пусть это забавляло, пусть походило на фальшивый щебет кукуха и петушки, но если хочешь остаться с мужчиной, нужно убедить его в значимости. Независимых женщин в спутницы ищут слабые. Сильных чаще всего привлекают податливость и беззащитность. Такова природа драконов. Такова природа мужчин. Зря мы выбросили рыцарство на помойку, как немодное платье. Дорвались до свободы, до равноправия и вычеркнули из воспитания. Ведь зачем защищать оберегать, боготворить того, кто в этом не нуждается? Дуры-бабы.

Марк дожидался нас, откинув голову на спинку кресла. Он шевелил губами, повторяя за Вульфом слова "Kelch der Liebe". Не люблю "Lacrimosa", злая у них музыка, но Марк питался немецкой истерией, словно предсмертными судорогами жертв.

— Ну что? — спросил он, освобождая для Джона водительское кресло.

— Пока по плану. Федералы приглядывают, но не суются.

— Отлично.

Запароленные реплики меня не волновали. Горячая булочка таяла во рту, обжигала плавленым сыром с привкусом чеснока. Что ни говори, а фаст-фуд вечен.

— Лина, — Марк тронул меня за колено, отрывая от блаженства. — Ты хотела куда-то заехать.

Чтобы вспомнить, какого беса мне было нужно, пришлось напрячься.

— А-а-а, в парикмахерскую завезите.

— Хорошее время ты выбрала, — съерничал Джон, трогая машину.

— Рули, Шумахер, — беззлобно огрызнулась я.

Разве ж объяснишь мужчине, что внутренние метаморфозы требуют внешних перемен?

Когда внутренний холод пробивается во взгляде так, что любой собеседник согласится на требования лишь бы избавиться от невидимых цепей твоей уверенности, выпавшая из прически прядь подобна трещине на гранитной статуе. А когда на глазные яблоки изнутри давит влага, до скрежета зубов сжимаются легкие от сдавливаемого крика, руки сами тянутся к заколке, стягивающей волосы. Потому что внутри каждой женщины спрятано зеркало с амальгамой из чувств.

На похороны родительской дочки ради рождения нового дракона ушла пара часов и энное количество тысячных купюр. Зато, втянув дымный сибирский воздух на пороге салона красоты, я обрела крылья. Легкую черную челку потрепал ветер, туго уложенный хвост идеально прямых волос больше не щекотал оголенную топом поясницу, теперь гладкие кончики доставали лишь до лопаток.

— Ну что, мальчики, поехали по делам, — сказала я, закрывая подчеркнутые густой обводкой глаза темными очками. Плевать на запрет, теперь я сама буду решать, что правильно, а что нет.

Они это поняли.

Вопреки ожиданиям, машина летела не к тридцать восьмой школе, под забором которой нашли Принцессу, а свернула на улицу Лермонтова и понеслась по проспекту Маркса мимо ТЮЗа и Никольского Собора к одному из ювелирных салонов.

— Совсем сдурели? — прикрикнула я. — В Омске-то зачем?

— Успокойся, — Марк достал из-под сидений сумку и скрупулезно проверил все замки. — Здесь нам переплавляют слитки.

Я выдохнула. Хватит на сегодня крови.

— Идем, — сказал Марк. — Познакомишься с курьером.

Я-то думала, что продажа украшений прерогатива смазливых девиц, ан нет. За прилавком крутился парень, вычищенный и прилизанный до такой степени, что у меня зубы свело от гипертрофированной аккуратности. Он недоверчиво покосился в мою сторону, но тут же наклеил улыбку и елейным голосом пропел:

— Что подыскиваете?

— Нам посылка от Миронова, — ответил Марк, передавая через прилавок сумку.

— Сию минуту.

Ювелирный мальчик скрылся в подсобных помещениях.

— Кто такой Миронов? — шепнула я.

— Их директор.

У Марка зазвонил телефон. Он нахмурился, глядя на экран, но принять вызов не успел.

Вошедших было трое — два рослых парня и девчонка. Черные плащи, солнцезащитные очки, пистолеты.