Пора было отправляться на прогулку. С помощью Стивена он натянул теплый джемпер, надел свой старый твидовый пиджак. А потом внимательно осмотрел соломенную шляпу и повесил на шею темные очки в дополнение к двум парам обычных очков, болтающихся на тесемках. Прежде чем надеть шляпу, он пощупал свою крупную лысую голову на предмет наличия металла. Так и есть, платиновая заплатка находилась там, где ей и положено быть— на макушке. Это помогло ему обрести веру в реальность этого чудесного свежего утра. Он еще находился на этом свете, и это было совсем не дурно. Ему предстоял долгий погожий день, суливший немало приятных минут. Может быть, его ожидала приятная встреча на политых дождем дорожках парка. Он даже поглядел на себя в маленькое карманное зеркальце, тут же пожалел об этом, вздохнул и забросил его подальше на кровать.
"Ну что ж, я готов! — провозгласил он. "Да, сэр! — отозвался Стивен, открыв настежь дверь его комнаты. Кроме "Да, сэр!" в его лексикон входило еще и "Нет, сэр!" — в полном соответствии с инструкцией. Да больше ничего и не требовалось, тем более, нынешним утром. Сегодня полковнику предстояла приятная встреча, и он еще успеет кое с кем наговориться в свое удовольствие. Кто, собственно, должен был ему встретиться в парке, полковник не мог сказать с уверенностью, но это его вовсе не смущало.
Аллея древних вязов открывала перспективу старинного парка, спланированного еще знаменитым Чемберсом. И парк и усадьба были родовым гнездом графов Вилкоксов. Предпоследний из рода славных графов разорился и умер лет десять назад, лишив своих потомков и замка и парка. Часть угодий была вырублена, а остаток поделен надвое — южное крыло вместе с замком отошло закрытому учебному заведению для мальчиков. Северное крыло включало в себя пруд, часть регулярного и часть природного парка, а также и конюшни. Конюшни отличались внушительными размерами и были под стать замку. Их перестроили и отдали пансиону для престарелых. Обитая в северном крыле бывшей конюшни, сэр Малькольм называл свою палату "Мое стойло".
Итак, покинув стойло, он выехал утром из центральных дверей пансиона в своем инвалидном кресле, подталкиваемый сзади Стивеном. Был уже около девяти часов утра, и солнце набирало силу. Дорожки подсохли, рассеялся чад утреннего предбанника. Полковнику показались напрасными его опасения, что будет сыро и зябко. Он пожалел, что напялил джемпер под пиджак. В тот миг, когда верзиле было приказано повернуть назад — переодеваться, издалека донесся чей-то голос.
— Доброе утро, сэр Малькольм!
— Доброе утро, леди Эшли! — радостно отозвался он. Он сразу безошибочно произнес имя старой леди. Она улыбалась, восседая, как и он в инвалидном кресле, и радуясь теплому утру. За ее спиной точно так же улыбалась рослая и дородная чернокожая служанка. Как прекрасно все совпало, — именно на встречу с леди Эшли и ни с кем другим уповал он этим утром.
— Как вам это понравится, вы читали? — маленькая румяная леди ткнула пальчиком в развернутую перед ней на коленях газету. Это был номер "Меркурия".
— Что именно, дорогая леди? — спросил полковник. Газет он уже давно не читал, они его утомляли и сбивали с толку. Вот и сейчас, когда почтенная старушка принялась читать ему вслух длинную заметку, он даже не старался вникнуть. С самого начала он не уловил смысла в этой дурацкой истории. Королева, наследник, зоопарк, клетка, — что за белиберда! Он продолжал слушать, и лицо его постепенно расплывалось в блаженной улыбке. Он неотрывно глядел на ее шевелящиеся губы, следил за игрой ямочек на ее розовых дряблых щечках, любовался на ее скромный и опрятный утренний наряд, наслаждался зрелищем бахромы ее зонтика, колеблемой ветерком. Как ловко был прилажен этот старый зонтик к спинке кресла, как искусно подобраны все эти оттенки розового цвета! Как мило с ее стороны, что она вот так сразу начинает разговор сходу, пусть даже с газеты. Она даже не спросила его, как он поживает, не воскликнула с притворным участием: "О, вы сегодня прекрасно выглядите, полковник!", или: "Я вижу, что вареный шпинат пошел вам явно на пользу — у вас теперь прекрасный цвет лица!" Как, все-таки, хорошо с ее стороны, что она начала с газеты!
Леди Маргарет Эшли он знавал еще совсем юной. Сколько лет прошло с начала их знакомства, — тридцать, сорок? О, это долгая история... Он лишь смутно припоминал, что в юности она была на редкость вздорной и капризной. И этот ее характер стал причиной многих невзгод. Она сильно изменилась. О да, к лучшему, к лучшему... Теперь в старости она стала проявлять чудеса деликатности и чуткости.
— Чему вы все время улыбаетесь, сэр Малькольм? Во всей этой истории нет ни капли комического! — проворчала старушка, потрясая газетой.
— Что вы, что вы, дорогая леди! Я и не думал улыбаться, я просто щурился от солнца!
— Скажите, полковник, вам эта история не напомнила некоторых обстоятельств очень давних лет? Хотя, что я вас спрашиваю, в самом деле...
— Каких обстоятельств, дорогая леди?
— Не имеет значения, не имеет значения... Ах, какая бездарная газета. Сути от нее не добьешься, а тон... Тон нынешней прессы стал таким развязным, наглым, что просто унижает порядочного читателя! Что вы на это скажете?
— Я с вами полностью согласен!
— Эмили, милочка, — обратилась леди Эшли к санитарке за спиной, — Дайте нам с полковником посекретничать минут пять!
Санитарка молча удалилась с высоко поднятой головой.
— А что этот ваш, с позволения сказать, Автомедон?, он что, не понимает намеков?
— Вы имеете в виду моего кретина? — улыбнулся полковник, — Не беспокойтесь, при нем можно говорить свободно.
Долговязый Стивен хмыкнул и презрительно отошел в сторону. Он уже успел изучить характер своего подопечного. На людях старик ведет себя гораздо свободнее и наглее, чем в палате. Там он тише воды и ниже травы. Но ничего, завтра полковнику предстоит массаж, и Стивен ему все припомнит!
Леди Эшли свернула газету и отложила ее в сторону. Под газетой притаился развернутый блокнот. Полковник улыбнулся, он вспомнил, что накануне вечером они играли в покер, а, может быть, и в бридж. Леди Эшли всегда играла на пару с полковником против кого-то. Ей было необходимо постоянно заглядывать в карты полковника, чтобы тот по забывчивости не наделал глупостей. Все ставки, вплоть до пенни, она аккуратно заносила в этот блокнот. Постоянной темой их утренних бесед были карты. Она советовалась с полковником, как бы в самой деликатной форме напомнить леди Нэш-Гилберт или сэру Хэмфри Редфорду об уплате долга. Долг этот, по правде, никогда не превышал полутора шиллингов, но забывчивости леди Эшли не прощала никому. Кроме сэра Малькольма, разумеется.
— Если не секрет, дорогая леди, что это там у вас записано? — робко спросил полковник и на этот раз.
— Это мое завещание.
Полковник разинул рот.
— Сегодня утром, сэр Малькольм, я проснулась очень рано, и до прихода Эмили решила заняться неотложными делами. Я кардинальным образом переделала текст завещания. Не знаю, что именно натолкнуло меня на эту мысль. Очень может быть, что именно эта статейка в дурацкой газете. Хотя, впрочем, чушь! Так вот, перед тем как выехать на прогулку я позвонила своему нотариусу. Он еще не появлялся на рабочем месте. И я тотчас же подумала о вас. Я бы прочла вам, но вы не умеете слушать!
— Я? Я не умею слушать?
— Да-да, не умеете! Я обратила внимание на вашу реакцию, пока я читала статью. Вы о чем-то блаженно мечтали. Вам, вероятно, не следовало бы так плотно завтракать, шпинат настроил вас на сентиментальный лад!
— Я сегодня совсем не ел шпината! — обиделся полковник на эту внезапную атаку.
Воцарилась нежелательная пауза, после которой полковник тихо заговорил:
— Все эти дни, леди, стояла ужасная погода. Двое суток я не покидал палаты. И теперь, после долгого перерыва я так был рад нашей встрече. Посмотрите, какое сегодня прекрасное утро, денек предстоит на редкость славный. Меня, право, удивляет, что именно теперь вы заводите речь о столь грустных предметах, как завещание.
— Вы обиделись? Простите меня, ради бога, Малькольм! — полковник встрепенулся, услышав из ее уст свое имя, — Я была к вам несправедлива. Утро сегодня действительно замечательное. Посмотрите, уже десятый час, как раз самое время делать визиты. Мой сын, однако, не удосужился меня сегодня навестить.
— Но, может быть, он придет попозже.
— Нет, не придет! Не придет он и завтра, я в этом уверена. Сэр, с меня довольно, мое терпение лопнуло. Я подумала и решила не упоминать его имени в моем завещании.
— Но почему вы так уверены, что он не придет? Может быть, у него были неотложные дела сегодня, всякое бывает.
— Ничего себе, неотложные дела! Он уже не показывается три недели. Все возможные скидки и поблажки я ему сделала, я учла и непогоду. Сегодня небеса прояснились, и ничто не скроет от меня правды. Это окончательно, Малькольм. Пусть он теперь кусает локти!
— Но позвольте! А если он все-таки появится завтра?
— Если я доживу до завтра, полковник! Тогда посмотрим. Если я успею, то снова переделаю завещание!
— Бог с вами, Маргарет! Как можно!
— Можно, полковник. Я никому не причиню беспокойства. Мой нотариус — истинный джентльмен, он знает мои привычки и не будет на меня в претензии. Кроме того, я суеверна. Эта газета заставила меня призадуматься, кое-что осмыслить заново. Я ведь недаром прочла вам эту статейку.
Тут полковник всерьез пожалел, что слушал невнимательно, пока леди Эшли читала ему вслух. Однако просить ее прояснить смысл сказанных ею слов он не решился. Пожевав растерянно ртом, он промямлил:
— Это все странно и неожиданно, дорогая леди. Я все-таки многого не могу взять в толк.... Может быть, стоит повременить, не делать, так сказать, опрометчивых шагов, не искушать, так сказать, судьбу....
— Чего мне ждать, скажите на милость? Что этот паршивец в свои годы переменится? Не переменится! Он весь в своего негодного отца!
— Как? — вскричал полковник. — Весь во Фрэнки?
Леди Эшли горестно склонила голову на бок и укоризненно поглядела на несчастного старого джентльмена.
— Причем здесь Фрэнки? Альфред вовсе не сын Фрэнки! Что вы на меня так смотрите? До Фрэнки я была леди Вилкокс-Клайв. Эта мерзкая богадельня была когда-то нашим родовым замком. Вы что, этого не знали? Вы сюда когда-то наведывались в юности, вы что, не помните? Вы приходили в вашем дурацком помятом мундире и все время молчали. А потом вы все время играли с Вилкоксом в карты. Он вас все время обставлял, так вам было и надо. Вы и до сих пор не научились делать ставки. Что вы разинули рот? Да-да, Альф — сын Вилкокса, он такой же никчемный паршивец, что его отец.
— Простите меня ради бога, Маргарет! Все от неожиданности, я еще не опомнился и кое-что напутал. Но все-таки, Альфред — ваш единственный сын, и лишать его наследства — это так жестоко и неразумно... и так на вас непохоже!
— Оставьте все это, полковник! Чего мне церемониться! Его единственный папаша обошелся со мной не лучше — он тоже не оставил мне ни гроша. Все мои сбережения никого из Вилкоксов не касаются. Эти деньги нажиты честным трудом — игрой в покер.
— Я, право, не знаю, чем я могу быть вам полезен в этом случае. Если советом, то вы его слышали!
— Ничего вразумительного я не слышала, одно богоспасительное нытье!
— Я и сейчас могу все это повторить. Все мы должны возблагодарить бога, что дожили до этих дней. И совсем не стоит отягощать душу столь немилосердным поступком.
— Вы меня решили исповедывать? А кто вам сказал, что я собралась умирать. Я просто решила подвести некоторые итоги, расставить все точки над i. Вот за запятые я не ручаюсь, но вы мне в этом помочь не сможете, не так ли?
— Увы, я действительно не силен в пунктуации.
— Но писать вы еще не разучились? Подпись свою вы еще в состоянии вывести? Мне нужно, чтобы был свидетель. Так, на всякий случай. Моего нотариуса нет на месте, искать другого я не имею возможности.
— Я? Я всегда к вашим услугам, вы это прекрасно знаете. Но все-таки...
— Что еще опять? Что вы все мнетесь? Не беспокойтесь, сумма, о которой идет речь, просто смехотворна.
— Неужели? Тогда, тем более, я не могу взять в толк вашего замысла. Мне кажется, что Альф попросту посмеется над вашей мелочностью.
— Вот уж этого не будет. Ему будет не до смеха. Он никогда не знал и не узнает об этой сумме. Он полагает, что его покойный отец уделил мне долю, и я своим многолетним скопидомством ее приумножила. Я позабочусь о том, чтобы эта злосчастная сумма оставалась для него тайной. Пусть хорошенько помучается в догадках, во что обходится его жестокость и черная неблагодарность. Так вы согласны поставить свою подпись, или мне обратиться за помощью к Хэмфри Редфорду?
— Я с радостью, то есть, я хотел сказать с честью, то есть... Я для вас готов сделать все! Дайте мне ваш карандаш! — полковник решительно надел на нос подходящую пару очков и старательно вывел свою подпись.
— Я вам бесконечно признательна, дорогой Малькольм! Я надеюсь, что за ленчем мы встретимся. Чем нас, кстати, будут потчевать, вы не в курсе?
Полковник пожал плечами, хотя в душе предполагал самое худшее — вареный шпинат. Леди Маргарет Эшли прикрыла блокнот газетой и позвала свою рослую служанку. Ее экипаж с розовым зонтиком круто развернулся на север. Маршрут его пролегал вдоль вязовой аллеи и следовал до развилки у старинной сторожевой будки.
2
По дороге леди Маргарет Эшли обменялась любезными кивками со старожилами приюта, но вступать в разговоры не пожелала. Улучив минуту, когда никого не было вокруг, она вставила в уши ватные затычки. В эти утренние часы она всегда так делала. Изредка ветер доносил звон колокола церкви Св. Сессилии. Колокол не отбивал часы, он возвещал начало и конец похоронной церемонии. Рядом с церковью раскинулось в тени вязов старинное кладбище, на котором по завещаниям было зарезервировано немного свободных мест. На самом видном месте неподалеку от церкви располагался и фамильный склеп Вилкоксов. Несколько поколений этой фамилии нашло себе успокоение под его сводами. Все они вкушали покой парами, лишь Питер Стэнфорд, восьмой барон Вилкокс томился в одиночестве вот уже десять лет. Маргарет было уготовано судьбой возвратиться в лоно покинутого ею семейства. Каждый день приближал ее к этому великому таинству, она гнала от себя эту мысль. Сколько раз она проклинала себя, что предпочла дармовой пансион в приюте скудному полуголодному одиночеству. Пенсии нечастного зоолога Френсиса Эшли, ее второго мужа, едва хватило бы на лекарства. И теперь она вернулась под своды старинного замка, проделав половину пути. Вторую половину составляла дорога в две мили — прямиком до склепа. Вот почему для своих прогулок она выбирала дальний угол парка, у самой глади заброшенного пруда. Вот почему она вставляла в уши ватные затычки. Обитатели пансиона ничего не знали о ее прошлом, или делали вид, что не знали. Полковника Малькольма Лонгфита можно было не принимать в расчет. В его часах уже давно лопнула пружина, в этом Мэгги смогла сегодня лишний раз убедиться.
