The Immortality

— Не помню. Я все равно в таком не хожу, если хочешь, забирай себе, — ответила Лилит и спрыгнула с кровати. — А куда мы собираемся?

— Я подумаю над твоим предложением, — сказала Лекси, вешая платье на место, — а поедем мы к "Undead" на репетицию. Посмотрим, послушаем, ты посоветуешь если что не так. Чует моя меркантильная душонка, что на этих ребятках можно будет реально бабла скосить, если взять над ними шефство.

— Ты когда-нибудь думаешь о чем-нибудь, кроме денег? — крикнула Лилит, умываясь.

Лекси зашла в ванную комнату и, бросив на стиральную машину выбранную одежду, принялась расчесывать подруге волосы.

— Только о тебе, my darling, — игриво пошептала она и нежно провела языком дорожку на шее девушки.

В который раз Лилит поймала себя на мысли, что играть ею, как куклой, удавалось только Лекси. До появления Алекса.

До гаража "Undead", девушки добирались долго и десять раз пожалели, что не могут воспользоваться метрополитеном. Даже шестьдесят километров в час на магистрали уже лихачество. Особенно в час пик. Со всех сторон зажимали вереницы плетущихся машин, которые пыхали столпами выхлопных газов и настолько раздражали Лекси, что блондинка принялась материться на манер негров из американских комедий.

— Да успокойся ты, — не выдержала Лилит. — Никуда твои вампирята не денутся.

— А вдруг, — отвлеклась от очередной жертвы Лекси. — Они такие сладкие, вдруг кто уведет.

— У-у-у, тебя на сладенькое потянуло, — не скрывая издевки рассмеялась Лилит. — Не рановато ли на молодняк кидаться, а?

Лекси обиженно надула губки и кокетливо посмотрелась в зеркало дальнего вида. Отражение ее вполне устроило и, послав ему воздушный поцелуй, блондинка игриво передернула плечами.

— Двадцать пять — самый вкусный возраст, когда накопленный опыт и мудрость просятся выйти на арену жизни. Некоторые заводят детей, а мне очень хочется красивую живую куклу, капризную и милую.

Лилит лишь воздела глаза к задымленному небу в беззвучной мольбе миновать подобные прихоти.

Наконец, машина свернула с душной магистрали на ухабистый асфальт старого дворика и остановилась у гаража. Как только они вошли внутрь, Лилит пожалела, что поддалась на эту затею. Начинающие музыканты были готовы к визиту Лекси, но появления Лилит никто не ожидал. В тесном гараже началась суматоха сродни панике, со всех сторон сыпались комплименты, предложения сесть сюда, или лучше сюда, и Лилит безумно хотелось заблокировать уши от потока голосов, закричать "Успокойтесь!". Но она приклеила улыбку на губы и сквозь черные стекла очков разглядывала инструменты пока не столкнулась взглядом с неподвижной статуей.

Как только отворилась дверь, Энн едва не задохнулась. Взволнованный ажиотаж, созданный друзьями вокруг гостей, лишь добавил тревоги. Путаясь в мыслях, она переводила взгляд с Лилит на Вика, который замер так и не прикурив сигарету. Лишь когда зажигалка выпала из его онемевших пальцев под перекрестным взглядом Лилит, Вик сумел выдавить "Здравствуйте" и тут же забился в угол с гитарой. Его трясло, как в лихорадке.

— Ну что, ребята, сыграете нам? — спросила Лекси и уселась на кушетку. Она купалась во внимании и чувствовала себя королевой, будто маленький гараж был огромной залой дворца с высокими потолками и огромной хрустальной люстрой на тысячу свечей вместо куцей лампочки.

Словно встревоженные муравьи музыканты разбежались по своим местам и Лилит последовала примеру подруги, осторожно скользнув между динамиком и подставкой с клавишными к кушетке. Проходя мимо Вика, она даже среди общего гама услышала насколько тяжело воздух проходит к его легким.

— Знаешь, — остановившись прошептала она. — Сбываются лишь те мечты, которые балансируют на грани, не пересекая ее. Потому что за чертой обычно пропасть, — она сняла очки и легко коснулась его руки. — Я тебя узнала.

Вик еле удержал в руках гитару. Он смотрел в черные глаза Лилит и не мог произнести ни звука. Его била мелкая дрожь, руки стали мокрыми, а мысли исчезли вообще. Из оцепенения парня вывела тронувшая за плечо рука Энн.

— Вик, мы начинаем.

Джон дал отсчет. От безумного волнения вместо музыки получалась какофония. Серж не успевал за ударными, сбивая этим Лешу. Вик дрожащими руками выводил коды, промахиваясь по ладам. Энн тоже фальшивила, голос срывался в самых неподходящих местах, и это только усугубляло ее состояние. Первую песню они отыграли так, словно впервые увидели друг друга. Джон опустил палочки и с наигранным весельем сказал:

— Вы прослушали композицию под названием "Пьяные тараканы собрались догнаться пивом". А сейчас мы попробуем выдать что-нибудь стоящее.

Но как они ни старались, вторая попытка оказалась не лучше первой. Наблюдая сквозь полосу серого сигаретного дыма за напряженными лицами музыкантов, Лилит не выдержала.

— Погодите, — ее голос заставил инструменты замолчать. — Вы не играете, вы насилуете куски пластика и металла, выжимая звуки. А на сцене главное — это забыть, что ты человек. Нужно слиться со своим инструментом. Стать его частью. Неотделимой. Вы должны отключиться от своего "Я" и обратиться в поток энергии. Только так можно что-либо сказать нотами, когда они станут естественным и единственным способом разговора.

Эти слова произвели должное впечатление. Словно прикоснувшись к волшебному источнику, музыканты замерли и каждый искал в себе отголоски чудесного знания. Это было похоже на транс. Наконец, Вик зажал зубами медиатор и начал тихонько перебирать струны. "Смерть поэта" негласно считалась лучшей песней в репертуаре. Плавная мелодия как будто окутала помещение, смешавшись с сигаретным дымом. Энн закрыла глаза, вызвав в памяти образ Лестата. Сейчас для нее существовало только это лицо и музыка. Вик же наоборот старался забыть, что женщина его мечты сидит рядом, он вспомнил состояние, в котором писалась эта песня, и позволил вернувшемся эмоциям полностью затуманить мозг.

Результат ошеломил. Красота мелодии, пропитанная слезами, тоской и безысходностью, уводила настолько далеко, что терялось ощущение реальности. Лилит откинулась к стене. Она понимала, что эта песня была написана Виком для нее. Слишком сильно перекликались слова со строками письма, которое она помнила до сих пор. Но сейчас ей не удавалось думать об этом симпатичном мальчишке. Единственный объект ее мыслей испепелял память зеленым взглядом.

"Я хочу не остаться в том мире, где нет тебя рядом.

Я сжигаю листы, оставляя лишь строки во имя тебя.

Умирать не так страшно, как жить без любимого взгляда,

Умирать — это путь в твое сердце... "

Лилит втянула дым, глядя тлеющий ствол сигареты. "Прав мальчишка, — подумала она. — Чертовски прав. Любовь — это смерть". Слишком часто в последнее время возникает эта параллель. Настолько часто, что два понятия слились воедино, растворились друг в друге. Кружась в безумном танце они манили Лилит за собой, не давая даже возможности отступить. Откуда взялась столь могучая сила? Почему обнаружила себя лишь сейчас? Может, потому что Лилит наконец осознала, как отчаянно хочет умереть? Да, теперь она была готова к этому. Но все еще жила, хотя это состояние больше походило на кому. Все органы функционируют, сознание работает, кровь течет по венам. Только глаза не хотят открываться. Организм борется за жизнь, а сердце уже готово отдаться смерти. Не хватает одного шага. Шага извне. "Нет, мальчик, у нас с тобой ничего бы не получилось. Мы слишком похожи, — подумала Лилит и жестоко смяла сигарету в пепельнице. — Что я тогда тебе ответила? Смерть разделяет сердца? Точно. Только вот это не мои слова, а Лестата. И мне самой в них ой как хочется верить".

Еще несколько композиций безупречной волной разлились во времени, перебросив из дня в поздний вечер. Уходя, Лилит не оставила ни одного автографа, как музыканты ни просили, только заверила, что следующий концерт не пройдет без участия "Undead".

— Ну и как тебе ребятки? — спросила Лекси по дороге в "Невский".

— Потенциал огромный, — ответила Лилит. — Пусть сыграют на разогреве. Только в первый и последний раз.

— Это почему? — изумленно воскликнула блондинка, для нее "Undead" были самородком, необработанным алмазом огромной величины.

— Потому что я так сказала, — отрезала Лилит, но тут же осеклась, заметив как на лице подруги удивление сменяется возмущением. В такие моменты лучше объяснить, чем потом терпеть упреки и доказательства неправоты. — Помнишь, мы как-то в "Кардинале" играли? Я еще сет-лист поменяла.

— Да-а-а, — протянула Лекси, пытаясь понять причем здесь непримечательный проходной концерт. — Это когда какой-то псих тебе записку сунул?

— Точно. Так вот этот псих — Вик, их гитарист.

— Да ну? Серьезно, что ли?

— Абсолютно. А Энн, кажется, та самая девчонка, которая Лестату в любви признавалась.

— Вот блин, — досадно всплеснула руками блондинка, отчего машина дернулась. Какими бы замечательными ни были "Undead", близкая дружба со столь отчаянными фанатами никогда не сулила ничего хорошего, и Лекси это понимала. Не зря она на каждый большой концерт обносила "Истерику" плотной стеной охраны, пытаясь уберечь музыкантов от отстриженных прядей, разорванной одежды и прочего членовредительства. — Надо еще с Лестой поговорить, может, вообще их выпускать с вами не стоит.

— Я ж им пообещала. В конце концов, ничего страшного в этом нет, — Лилит пыталась успокоить скорее себя, нежели особо трепетного в подобных ситуациях менеджера. — Просто я чувствую себя в их присутствии нехорошо.

Озадаченность мигом слетела с блондинки и она рассмеялась. Весело, заливисто, заразительно как умеют только дети и никак не желавшая взрослеть Лекси.

— Пора бы уже привыкнуть к массовому проявлению любви. Звезда ты моя!

— Да ну тебя, — отмахнулась Лилит и, поддавшись очарованию смеха подруги, улыбнулась. — Смотри за дорогой лучше, иначе досмеемся.

* * *

Когда гаражная дверь закрылась со скрипом за гостями, и улица донесла шум удаляющегося автомобиля, стены содрогнулись от громкого крика. Начинающие музыканты не могли и не собирались скрывать свои эмоции. Напряжение, в котором они находились все это время вырвалось наружу в обличии восторженных воплей, неистовых объятий и коллективных прыжков до потолка. Лишь Вик не участвовал во всеобщем ликовании. Он подошел к дивану, упал перед ним на колени и прижался лицом к тому месту, где сидела Лилит.

— Вик, ты чего? — спросил Леша, падая на кушетку.

— Не смей! — Вик вскочил на ноги и, схватив гитариста за грудки, скинул на пол с такой силой, что Леша стукнулся головой о микрофонную стойку. — Не смей осквернять своей задницей место, где сидела она!

Все в недоумении уставились на Вика. Он выглядел как разъяренный ротвейлер, приготовившийся к прыжку на врага. Его глаза метали молнии, рот скривился от ярости, а кулаки сжались. Придя в себя от неожиданного падения, Леша поднялся и заломил Вику руки, не позволяя вырваться.

— Ты что с ума сошел? Ты что себе позволяешь?

— Она моя, понял! — извиваясь и корчась от злобы кричал Вик. — Никто не имеет права даже приближаться к Лилит! Я убью любого, кто попробует это сделать!

Ему все же удалось сбросить хватку Леши, отбросив гитариста на ударную установку. Обведя всех угрожающим взглядом, Вик выскочил из гаража, оставив шокированных друзей наедине с изумлением. Радость музыкантов испарилась вместе с ним. После долгого молчания, Серж спросил:

— Энн, что это значит?

— Он влюблен в нее до безумия, — девушка осторожно опустилась на шаткий стул и подкурила сигарету. — Я сама боюсь его в момент приступа. Когда мы возвращались с феста в Финляндии, он говорил, что убьет лидера "Sacrament", потому что тот обнимал Лилит. И самое страшное то, — Энн подняла глаза, полные уверенности и грусти, — что он действительно может это сделать.

— А ты не пробовала его к доктору сводить? — осторожно спросил Джон, помогая Леше подняться.

Гитарист потирал ушибленное бедро и тихо матерился.

— Ему точно лечиться надо!

— Я боюсь даже думать об этом, — ответила Энн. — К тому же, я его понимаю. Хотя никогда не смогу пойти на крайности.

Больше никто не задавал вопросов, лишь страх повис под потолком тонкой пленкой. Страх перед безумцем вперемежку с пониманием, насколько он нужен группе.

Вик влетел в свою комнату и хлопнул дверью так, что от косяка отлетел большой кусок штукатурки. Он метался по комнате, сбрасывая на пол все, что попадалось под руку. В разные стороны летели листы и вырванные из книг страницы, его ноги путались в свалке одежды, даже полки с сувенирами он сорвал со стен, и маленькие статуэтки рассыпались осколками по линолеуму. На шум прилетела мать — высокая полная женщина с печатью сложной жизни на лице — и испуганно замерла на пороге очевидцем стихийного бедствия.

— Пошла вон! — крикнул Вик, бросив в ее сторону дырокол. — Оставьте меня все в покое!

Заламывая руки, несчастная женщина поспешно закрыла дверь и, захлебываясь слезами, убежала в свою комнату. Она боялась сына. Не в первый раз подушка терпеливо впитывала ее горе, лучше любого сейфа сохраняя самобичевание за поломанную жизнь. Мать винила в агрессивности сына лишь себя. Пять лет назад она, выгнав из дома за постоянные измены отца Вика, впервые увидела нездоровый огонь в глазах мальчика. Тогда он просто заперся в комнате вместе с сестрой на несколько часов. А спустя два года, когда женщина решилась привести в дом второго мужа, Вик подрался с новоиспеченным отчимом, пуская в ход не только кулаки, но и попавшийся под руку нож. К счастью, все обошлось. В конце концов была достигнута договоренность не лезть в жизнь друг друга. Лишь одно успокаивало уставшую от жизни женщину — Энн отнеслась к пополнению семьи спокойно. Ее даже радовало присутствие рядом с матерью мужского плеча, и мать была за это благодарна.

Энн осторожно прикрыла за собой дверь и прислушалась. В глубине квартиры раздавалось тихое бурчание телевизора. Крадучись, она пробралась в комнату и ужаснулась. Вик лежал на полу среди хаоса осколков, уткнувшись лицом в клочки бумаги, которые некогда были песнями.

— Мам, что здесь произошло? — спросила она, упав на диван рядом.

— Он сходит с ума, — женщина поспешно поднялась, но Энн уловила порывистое движение платка, смахивающего сочащиеся слезы с пропаханных морщинами щек. — Пойдем, я тебя накормлю.

Отчима не было дома и ужинать они сели вдвоем.

— Дочка, что с Виктором происходит? — спросила мать, наливая Энн сок. По неуклюжести рук, старательному отводу глаз и подрагиванию потрескавшихся и опухших губ, Энн поняла, что мать на грани срыва. Точнее, уже за гранью, когда безысходность взяла верх над сопротивлением и апатия давит свинцовой пяткой на горло.

— Несчастная любовь, — ответила она как можно спокойнее. — Ты же сама понимаешь, что это сложно.

Со всей тяжестью прожитых неприятностей мать опустилась на табурет.