"Гуд бай, Америка-остров...-2"

— Так я пошел за ней!— взорвался Детка. — Пошел! Но где я ее найду, в этом хреновом базаре! Как отрезало!

У нее и денег нет, — вдруг сказал он, погодя, опять тихо и ужасающе спокойно. — Ни копейки.

— Найдем! — уверенно заявил Леха. — А деньги есть, немного правда, тысяч двадцать мелочью в кармане. У меня там всегда деньги болтаются.

— Двадцать тысяч — это что, деньги? Тут метро штуку стоит.

— Ничего, поколесим... Ну можно же представить, куда человек в первый раз ломанется в Москве. Найдем, — снова повторил Лех, но особой уверенности в своем голосе не услышал. Уж они оба хорошо знали Майку.

Володька убито глотал минералку.

Майка сбежала по ступенькам вниз, в метро. На душе у нее было удивительно легко, радость освобождения переполняла ее, как воздушный шарик.

Одна, никому ничего не должна, делать, что хочешь, идти — куда вздумается, ни у кого не спрашивая, никто не решает за нее, никто ее тут не знает! Без сумок, без забот, она ощущала себя вполне москвичкой, и безмерно нравилась сама себе. Если и был осадок, то только из-за Лешки, что он расстроится, но никак не из-за этого самонадутого индюка, его ленивых прищуров и хлестких шуточек... Кому она должна терпеть это, жить с ним, спать с ним, и, как собачка, постоянно оглядываться, чтобы вилять хвостиком по настроению хозяина? Раз, и все поменялось, все правила, она сама теперь будет владеть своим миром, а еще есть в куртке Лехины сигареты, почти нетронутая пачка, что еще надо для счастья? Огромный город развернулся перед ней — бери его, кто смел и нахален!

Первое, что она сделала — приобрела в переходе яркую рыже-оранжевую помаду, и всего за три косаря; зачем она была ей нужна, в общем-то, но накрасив губы в слабом отражении грязного стекла, улыбнулась сама себе и почувствовала себя чудесной. А потом уже взглянула на план.

Глаза перепрыгивали с одного названия на другое, знакомые по книжкам, фильмам, каким-то передачам... Конечно, она решила, что это ей по плечу — поставить Москву перед собой; не подозревая, что повторяет самую распространенную ошибку — город призраков, город огней и миражей манил к себе обрывками ярких воспоминаний, и Майка поддалась.

Подошел поезд, так и не выбрав маршрут, она подчинилась воле потока, подхватившего ее со всех сторон, и вошла в вагон.

Она украдкой косилась на москвичей, на их особенные, как ей казалось, отмеченные печатью небожителей, лица. Все увеличивалось для нее, как сквозь лупу — лица были интереснее, одежда — ярче, даже озабоченность на них (шел десятый час, разъезжались по работам последние служащие), казалась ей более удивительной и независимой, чем на обычных утренних лицах в трамваях родного города. Одна из остановок (сипло и почти неразборчиво), оказалась созвучна с каким-то ярким лоскутком памяти. А почему нет? Это ее город, ее время, ее желания.

Майка беззаботно крутила головой по сторонам. Поднялась из подземки и тут же очутилась в оживленном людском потоке (причем, двустороннего движения), и, двигаясь в нем, улыбчиво выхватывала отдельные скользящие по себе взгляды. Ей хотелось нравиться всем сразу... А еще хотелось есть.

Кафе было малолюдно, затемнено. Мурлыкала-царапалась музыка, Майка устроилась на удобный высокий стульчик и наконец сосчитала брякающие и шуршащие денежки из кармана. Наступила пора задуматься.

Почти шестнадцать тысяч — не разбежишься.

Она еще раз тепло вспомнила Лешку — он продолжал заботиться о ней, даже отсутствуя.

Сейчас она не слишком размышляла о том, что последует за исчезновением

и этой скромной суммы — это было не так интересно. Что-нибудь будет. Заказала кофе и какой-то исполинский биг, посудив, что для завтрака достаточно.

Итак, торопиться было некуда.

Неподалеку обосновалась явно приезжая парочка — уже немолодые, с большой сумкой под ногами и озабоченными, не примечательными лицами. Майка отвернулась от них. И услышала:

— Привет!

Подняла голову. Рядом скрипнула вертушка — на нее припарковался парень, хороший такой парень, лопоухий. Конечно, он ей понравился, тем, что поздоровался, хотя бы.

— Привет.

Тот тоже пришел с одним кофе — словом, все располагало Майку в первом человеке, с которым она тут заговорила.

— Девушку тут не видела? Стриженную?

— Не видела.

— А, всегда опаздывает, — легко улыбнулся тот. У него было широкоскулое, подпорченное оспой лицо, и волосы на голове смешно топорщились хохолком. Еще он чуть пришепетывал.

— Куришь?

— Ага.

Он выделил ей сигаретку. "Винстон".

— Студентка?

— Нет. Приезжая.

— Эх, жизнь. Мороженного хочешь?

— Давай.

Не, разве мне пропасть, — самодовольно подумала Майка. Приключения только начинаются.

— Тоже кого-то ждешь? — спросил меж тем парень, подтаскивая мороженное.

— Не-а, не жду. Со своим парнем разругалась сегодня утром.

— Помиришься, — махнул рукой с сигаретой тот. — Делов-то...

— Да вряд ли, — честно сказала Майка, уплетая мороженное.— Я потерялась. И захочу сейчас, не вернусь.

— Ух ты? И что, нигде не встретиться? Где остановились?

— Нигде. В машине ночевали.

— Здорово.

— Вот и я говорю.

— Я б на тебе женился, конечно. Но у меня своя дура. Так что, искать теперь будет?

— Да вряд ли... Ему пофиг. А мне тем более...

— Кино, — повторил тот.

— Вот и я говорю.

— О, моя пришла, — обрадовался парень. — Полчаса ждал только. Привет! Ты сегодня как никогда...

— Ладно, — сказала Майка.— Пойду.

— Ага. Счастливо.

— Да мне то пофиг. Хоть как.

Она улыбнулась, но на нее уже не смотрели. Еще минут пять Майка думала о жизнерадостном парне и его подружке, а потом позабыла. Новый день стремительно наступал на нее, маяча новыми победами.

В Александровском парке было малолюдно. Выкатывали малышей молодые мамы, тусуясь парами и тройками; оседали по скамейкам пенсионеры и старшеклассники, падали, падали на бесконечные аллеи листья, образуя сотни раз воспетый лоскутной ковер. Майка пылила в нем свои легкие кроссовки и недоумевала, что же особенного в этом заброшенном и неухоженном парке, ну красиво, и что?

Пронеслась мимо двойка-кабриолет — Москва старательно зарабатывала деньги, приторговывая левитановскими местами и русской старинкой. Ну и что?

Два парня белобратского вида продавали воздушные газовые шары и в нагрузку бесплатные прокламационные брошюрки. От брошюрок Майка отмахалась, а шарик купила, выбрала желтый, догадались? Чуда хотелось. Хотелось, чтобы заговорил с ней со скамейки клетчатый господинчик, вручил ей пропуск на бал нечисти, поведал занимательные истории. Ну что-то же должно было случиться с Москвой, раз Майка в нее попала!

Не случалось ничего. Майка побродила по великому парку, делая вид, что развлекается вовсю, выпустила ненужный шарик вверх — надоело.

Лешки, Лешки не было, вечного придумщика и болтуна, чтобы раскрасить мир вокруг захватывающими красками. В том, что не хватает Лехи, она уже начинала себе признаваться. Но нет — так нет. Чего особенно расстраиваться?

Снова метро. Майка начинала привыкать к дурацкому бесцельному дню и одиночеству. Потолкалась в Гуме, переходя из одного зала в другой, с этажа на этаж; а что толку, если денег нет, витрины рябили в ее глазах... Она почувствовала, что устала.

Народ все куда-то спешил, все бежал, все тащил за собой огромные китайские капроновые сумки, уши закладывало от суматошного гомона. Ничему Майка так не обрадовалась, как маленькому кинотеатрику, занырнув в темень и прохладу которого, смогла она вырваться их топочущей, настигающей толпы, заставляющей и ее также бежать куда-то.

Майка довольно растянула шнурки на кроссовках, вынула из них горящие ноги, закинула их под впереди стоящее сиденье, и погрузилась в экранную жизнь...

Фильм был знакомый, тодоровский, смотрели вместе с Лехой еще дома. Леха, Леха. Майка поймала себя на мысли, что все время думает о нем, только бы не вспоминать Вовку... А герой с экрана так явно напоминал ей то характерный поворот головы, то знакомую нотку в интонациях. Да что там — от жеских черных волос и карих тревожных неуспокоенных глаз — весь фильм она считала только эти черточки, и становилось и грустно, и сладко. Так исподволь, неотвратимо, неугомонный чертяга с шоколадными теплыми глазами вновь влазил ей в сердце, царапался там, устраиваясь поудобнее на когда-то уже завоеванной территории...

Вспыхнул свет, и вернулось настоящее, которое заключалось теперь в пыльных кроссовках на полу и волной нагрянувшем одиночестве. Красноречиво хлопали о сиденья спинки. К Майке это не относилось.

Она грустно покурила во дворике. Никто ее не шпынял за это привычно, никому дела не было.

Незаметно прикатился вечер. Есть хотелось нудно, приглушенно, но настойчиво. Майка пересчитала деньги. Четыре тысячи и все. И привет родителям. Сторублируйте.

Подумаешь, храбро сказала себе Майка. Жизнь не остановиться. И утро наступит, факт. Никуда оно от меня не денется. А потом — это уже другое кино.

С уютного дворика она шагнула вновь на людную магистраль. Снова метро. Ехать.

Что то было уже другим в процессе дальнейших плутаний. Это была улица, на которой не было машин. Рай для пешехода. Она догадалась. Нифига! И не хотела, а все равно сюда вынесло.

Арбат вполне оправдывал свою скандальную популярность, буквально с первых же шагов. Она увидела человекообразное круговое уплотнение, чуть приложив старания (а в таких местах все становятся бессовестно любопытными), протиснулась посмотреть.

На земле лежала фигура, укрытая плащом. Ноги в коричневых начищенных ботинках. Сумрачный милиционер черкал в листках со слов очевидцев. Тут же крутилось, толкалось множество прелюбопытного народу: лысые парни во флисевых толстовках, бородатые, безумного вида иностранцы, несколько беженцев-южан (или цыган), с детьми на руках и заплечными мешками, тетки, подростки, длинноволосый тип в глухо застегнутой косухе.

— Сердце, сердце, — передавал кто-то. — Вот не знаешь, где прижмет.

— Какое сердце, подкололи!.. Деньги то вынуты. Кровь вон.

— Россия, Россия... — качали понимающе головами бородачи, коверкая слова. — Так есть колорит...

Майке стало совсем неинтересно. Даже обидно. Столько слышать про него, стремиться, а приехав, попасть на сцену обыкновенной поножовщины... Она выскользнула из толпы и скоро нырнула в другую.

Передвижные камеры поднимались и опускались на группу музыкантов студенческого вида. Важно совещались двое в стороне — в жилетах. Майка увидела девчонку лет одиннадцати в первом ряду наблюдающих, с азартом грызущую казинак... Парни не обращали ни на кого внимания, горланили веселые куплетики, пристукивая себе и подбрякивая. Вокруг суетился народ в униформе киношников... Девушка-ведущая в кепке читала в сторонке листок текста.

Майка немного полюбовалась на этот компот и отошла.

Дальше шли раскладные столики с кустарщиной; сами кустари стояли тут же, охраняя свой нехитрый промысел. Два парня примеряли на себя маски японскую и негритянскую, тыкали друг в друга пальцами и хохотали до икоты. Похоже, не без допинга.

Ах, Арбат, Мекка приезжих, улица сувениров, бижутерийное украшение гостеприимной столицы! Куклы, береста, керамика, самиздат, книги, феньки, поделочные камешки и игрушки из литого стекла, собачьи ошейники, кассеты, пиратские диски, художники; мороженное, едкие запахи горячих лотков с хотдогами , шашлыками, Докка-пицца, быстрые пельмени...

Замученная, ослабевшая от шума, унылого хохота хохотунчиков, кошмарной смесовой музыки, голода и вечернего холода, брела Майка сквозь этот ад, а денег хватало разве что на одну горячую собаку, погибшую под нещадным соусом.

Осталось полторы тысячи. Их можно было также бросить на землю. Или в какой-нибудь фонтан на красивой площади.

Арбат редел в том месте, где она прибилась к лохотронщикам. Крутился сверкающий барабан, мелькали в руках у распорядителя фишки; фишка стоила три тысячи, а значит, и возможность баснословно, сказочно разбогатеть для нее умерла. Она остановилась в рядах зевак, потому что лотерея была последним объектом, у которого можно было остановиться. Периодически кто-то разочарованно исчезал в толпе, его место тут же занимал следующий. Острые глазки распорядителя остановились на ней.

— А вот сейчас нам поможет очаровательная девушка...

— Не-а, не поможет, — беззастенчиво ответила Майка.

— Бесплатно же, угадывают бесплатно! — жарко сказали ей на ухо.

— Бесплатно не бывает ничего, — заметила она многомудро.

Парнишка рядом оказался на вид моложе ее самой, хоть и длиннее, лет шестнадцать, не больше.

— Вот увидишь, — заговорщески шепнул он ей. — Смотри за той, росомахой.

Он показал на женщину лет сорока в джинсовом костюме, с виртуозной прической на голове.

— Почему росомаха?

— А как, — мигнул он непонимающе. — Старая, некрасивая и глупая.

Тетке не повезло и в игре. Указала она неверно. Играющий проиграл кон.

— Косяк, — прокомментировал мальчишка. — На полтинник подорвался, не меньше.

— Видишь, и мне бы досталось. Нафиг надо.

— Курить есть? — без всякого перехода спросил парень.

Отошли, закурили Майкины сигареты.

— А ты тут с кем? — спросил он, любознательный.

— Так, гуляю, — уклонилась Майка. — Пить только хочется.

— Пошли. Я угощаю.

Ну разве мне пропасть, не очень уверенно еще раз подумала она.

Они отошли подальше, к ларечку. Мальчишка купил там пиво, открыл зубом (Майку передернуло), не смущаясь, протянул ей.

— Гаси.

Правила пришлось принять.

— Откуда ты? — спросил меж тем пацан по дороге.

— С Тагила, — честно призналась она.

— Это что, новостройки?

— Плохо ты в школе учился, — нравоучительно провела Майка.

— Я и сейчас учусь, — хлопнул тот глазами. — Последний год.

— Да? В таком случае, я тебя старше, понял? — развеселилась она.

— А это к чему? Это дела не меняет.

Тон его показался ей странным. Она подобралась, спросила:

— А куда идем?

— Да уже пришли, — беззаботно ответил мальчишка. — Вон наши.

"Наши" представляли собой небольшую группу, которую обходили стороной случайные прохожие. Четыре пацана, девчонка, собака.

— Ого, Заяц какой кузов подцепил, — обрадовались Майке. — Это что, Заяц?

— С Тагила она, — объяснил мальчишка. — У нее, кстати, сигареты водятся. Доставай, — скомандовал он.

Майка машинально достала пачку, она разом разошлась по команде, и назад не вернулась. Прием был оказан не самый располагающий.

— С Урала? — жестко засмеялась девчонка.

— Нет. С Соединенных Штатов Америки, — схамила в ответ Майка.

Одеты они были неплохо, что успокаивало в Майке забродившие дурные мысли. Даже хорошо, по сравнению с ее джинсами и большой, явно с чужого плеча, ветровке от спортивного костюма. А вот возраста были того же. Майка вздохнула и сказала:

— Дайте сигарету-то.

Один, в синей шелковой рубашке, поколебавшись, отдал ей штучку.

— А как тебя зовут? — улыбнулся он, наконец-то, первый из всех.