Сороковник Книга 4

Я вижу дона Теймура, вот он вздрогнул — очевидно, уловив, наконец, ауры "своих" поблизости, а потому невольно отвлёкся и повернул голову в сторону новоприбывших;

Магу, не сводящего с Анны взора, сперва недоумённого, затем постепенно свирепеющего;

странное подёргивание портального обода;

Васюту, побелевшего, прикусившего губу; Чёрта, делающего шаг из строя, Хорса, рванувшегося под ноги рыжей лошадке;

бледное лицо Анны... она даже не чувствует боли от прокушенной до крови губы...

недоумение в глазах Соньки и Машки...

Зияющий провал портала вдруг подёргивается радужной плёнкой. Дружный вздох проносится над площадью. Закрывается! Симеон с досадой ударяет посохом оземь, и неожиданно страшный и громкий треск заставляет Анну сбросить оцепенение. Она стремительно оборачивается к Соньке. Потом к Маше.

— Простите меня, девочки...

— Мам? — недоумённо отзываются они в один голос. Ничего больше не говоря, Анна срывается с места. Туда. Вперёд. К Васюте.

В шаге от него осаживает лошадь — словно в нерешительности. Что-то делает... Лоре приходится сощуриться, прежде чем я могу разглядеть: Анна стягивает с пальца кольцо. И точным броском посылает его в центр радужной перепонки. Та лопается, как мыльный пузырь, и погасший было сноп света вновь вырастает — до самого неба. По знаку Васюты в реанимированный портал спешат последние русичи, и, наконец, он сам с Анной и снующим под копытами Хорсом.

Она даже не взглянула на Магу, думаю вдруг в ужасе. Что он сейчас видит? Что я опять... сбежала? Он сейчас умрёт... нет, я умру! Ло! Посмотри на него немедленно!

Я не вижу никого и ничего, лишь помертвевшее лицо суженого — почти такое же, как тогда, в холле Каэр Кэррола, когда он лежал, бездыханный, только сейчас у него жилка бьётся на шее, показывая, что ещё жив. И ярость, что вот-вот прорвётся наружу... Он не слышит, как Николас кричит ему в ухо: "Брат, опомнись, это не она!" Он не видит, как поспешно прищёлкивает пальцами дон, и как вокруг их группы начинает твердеть скорлупа будущей сферы защиты... Он сейчас взорвётся.

Что-то лопается у меня в мозгах — у меня, не у Лоры! — от собственного вопля:

— Сухое дерево, Мага! Сухое дерево!

Вздрогнув, он хватается за голову. И вдруг перехватывает мой — мой! — взгляд. Время останавливается.

Я вижу, как тяжело поднимается и опускается его грудь, насильно сдерживая рвущееся наружу безумие... и вот уже он делает спокойный глубокий вдох. Выдох.

"Я понял, Ива" — отвечает ровно. "Так это была не ты? Точно? Где ты сейчас?"

Ни за что бы не подумала, что мысленный голос может дрожать, как и настоящий. Тем не менее, едва не заикаюсь.

"Та-ам же, где и была", — отвечаю с запинкой. "В госпитале. Ты же сам просил дождаться, вот я и жду, в кои-то веки".

Он прикрывает глаза... а когда поднимает веки — абсолютно спокоен. Похлопывает по плечу опешившего от такой перемены Николаса.

— Всё в порядке, брат. Отец, я в норме. Сверни защиту.

"Ванька..." — слышу короткий стон подруги. "Сделай милость, уберись, а?"

Меня внезапно утягивает прочь, как в жерло громадной подзорной трубы, которая развёрнута неправильно — не увеличивает, а уменьшает: стремительно удаляется и делается крошечным городок, домики, люди-букашки... И вот уже я на ступеньках парадного крыльца Белой Розы: притулилась к колонне, съёжившись, обхватив руками голову, рядом почти в такой же позе Аркадий. Ох, моя голова...

Фамильяр, обернувшись крошечным щенком, жмётся к хозяйским ногам и поскуливает. Оборотник приоткрывает один глаз.

— Да всё в порядке, Кеша, это наша подруга, не рассчитав, заорала мысленно со всей дури... Вань, ты предупреждай в следующий раз, а то я ведь чуть не оглох. Ло тебя, сейчас, наверное, костерит, что есть мочи, но ты не переживай, она у нас отходчивая.

Мне стыдно.

— Ничего, Вань, — Аркаша массирует виски. — Ты молодец. Черпанула откуда-то резерв — и утихомирила своего некра. И вовремя: видела, как отец уже скрутить его собирался? Нет, правда, молодец, ты потом сама это поймёшь... Кеш, на место. Сейчас отдохнём. Да, ты что-нибудь поняла из того, что случилось? А Васюта, как ты думаешь, сообразил, что это не ты? Видела, как они друг на друга смотрели?

Снова хватаюсь за голову. Кажется, ноют даже зубы.

— Что же она натворила! Как ей теперь выкручиваться, объяснять, что она — не я и не беременна? Куда она полезла? Что же ей теперь — так и идти во вторые жёны? О чём она думала? Да вообще — ни о чём!

— Не скажи, — тянет Аркадий. Какое-то время размышляет. — В сущности, теперь это уже не наша головная боль. Это её выбор, понимаешь? Что-то мне говорит, что уйти она решилась давно, просто случай подвернулся удачный; а саму возможность она обдумывала, готовилась. Ты заметила, что она даже с детьми простилась, будто заранее отрепетировала? А знаешь, по-моему, Васюта просчитал её сразу. Не может быть, чтобы Майкл не успел про твою половинку рассказать, да ведь он и сам не дурак, Васька, должен был заметить разницу: ты в седле новичок, а эта — не хуже Ло держится; и одета совсем не так, не твой стиль... — Пытаюсь припомнить, как же выглядела Анна, и, убей бог, не могу, должно быть — от пережитого стресса.

— А главное, — продолжает друид, — что она с ним, с Васютой, рядом, но в обморок от истощения не падает, вот что... Нет, он что-то сообразил. Но ты же знаешь нас, мужчин: сперва хватай и тащи, а разбираемся потом. Одно мне непонятно: как она могла детей-то оставить, ты мне объясни? Она же твоя копия! Вот ты бы так точно не поступила.

— В том-то и дело, — только и успеваю сказать, как меня пробивает на совершенно неуместное дурацкое хихиканье. Пытаюсь его подавить — но тщетно, истерический смешок так и рвётся наружу. Неожиданно Аркадий небольно шлёпает меня по щеке — раз, потом другой, затем решительно обнимает и минут пять ещё гладит по спине, помогая успокоиться. Но меня прорывает словесный поток.

— Это как другая вероятностная линия, понимаешь? — Завожусь, едва успокоившись. — То, что могло, но не случилось в этой реальности, а в другой произошло, и дальше будет развиваться совсем не так, как со мной здесь, и у каждой из нас будет совсем другая история... Она не хотела быть копией, у неё уже комплекс неполноценности складывался, и поэтому не от детей она сбежала и не к Васюте, а к себе самой, понимаешь? Чтобы жить своею собственной жизнью, никем не навязанной, чтобы ошибки — её ошибки, выборы — её собственные... — У меня вдруг перехватывает дыхание, но не от очередного смешка или всхлипа, а от одной крамольной, как мне кажется, мысли. — Наверное, это правильно...

Внезапно на меня снисходит спокойствие. И никого, кроме меня, девочки больше не будут называть мамой.

Девочки!

— А что они вообще здесь делают? — В растерянности смотрю на Аркашу. — Я-то думала — они в замке у Кэрролов, спокойно нас дожидаются; а их сюда каким-то ветром занесло?

— Да ведь не Северный полюс, — пожимает плечами мой друг. — Всего-то — часа четыре езды прогулочным шагом. Загорелось им — собрались и приехали, делов-то... Обратила внимание, как одеты? По-дорожному, но налегке; как раз для короткого перехода. Охрана рядом, стало быть, не сбежали, а нормально собирались, легально. И там, подальше, я ещё коляску заметил, не иначе, как Мирабель с ними, ей вечно на одном месте не сидится, вот, может, она всю компанию на ноги и подняла — со скуки-то. Да что гадать, скоро узнаем.

— Думаешь, они сразу сюда?

— Хм. — В этом коротеньком звуке — и скепсис, и сомнение. Оборотник почёсывает висок — видимо, всё ещё ноет. — Дай девчонкам для начала с батей познакомиться. Ежели сразу не подерутся — тогда, может, он их с собой сюда прихватит. Только я бы на твоём месте особо не разлетался.

— Почему?

— А их к тебе просто не пустят. Та же прелестная Диана костьми ляжет... Это ж твоему благоверному скидка делается, за то, что донорствует, иначе бы и ему на общих основаниях дожидаться, пока сэр доктор не даст "добро". Ваня, хватит с тебя эмоций на сегодня.

Умоляюще складываю руки. Он отмахивается.

— И не проси. Я только что целую бригаду сдержал, что ринулась тебя из истерики выводить, пообещал, что сам справлюсь. Сорвёшься снова — тебя изолируют и подсадят на успокоительные сборы или вообще отключат на сутки-другие. Ты этого хочешь? То-то и оно. Ничего, потерпишь.

Всё это время он ласково гладит фамильяра. Щенок, повздыхав и покрутившись на хозяйских коленях, уменьшается — и ныряет в рукав Аркашиной рубахи.

— Вот и славно. — Оборотник умолкает. Вслушивается... нет, переключается на мысленный диалог, я уже научилась различать эту специфическую отрешённость. — Ло в порядке, говорит — только по мозгам немного шибануло, но ты извини, больше сеансов связи не будет. Не хочу вас перегружать; да у тебя уже не получится, вон как потратилась, когда заорала. Смотри-ка, энергетика в тебе набирается помаленьку... А вот чего я не понял, Вань: чем это твоя Анна портал восстановила?

Похлопав с полминуты глазами, включаюсь, наконец:

— Кольцо. — Не до подробностей сейчас, просто излагаю суть. — Было дело, я его лунным светом зарядила под завязку. А заряд — от двойной луны, не хухры-мухры, даже дону Теймуру однажды чутьё перебивал. Да, в нём ещё часть силы из Гелиного мира, меня, помню, с ног сбило при откате. Как-то, наверное, это всё и сработало.

— Понял, но с трудом. С тебя рассказ.

Отсюда, с высокого крыльца, хорошо видно, как над центром Тардисбурга портальное сияние смягчается, бледнеет... и гаснет, рассеивается, смешиваясь с дневным светом. За считанные минуты оно сжирает тучи, оставляя после себя чистое, свежее, как после убежавшей грозы, небо.

— Закрылся, — буднично сообщает Аркадий. — Теперь — окончательно.

Сердце на мгновение съёживается, но... Столько пережито за последний час, что больше нет сил — ни горевать, ни сокрушаться. Там у бывшего портала остались те, с кем мне жить дальше. Мужчина, которого я обещала дождаться. Дети.

И тут, во мне — ещё одни.

Бережно беру Аркадия за руку. Поднимаемся со ступенек.

— Ты же голодный, Аркаша. Пойдём что ли, куда шли, а то Лора за тебя, отощавшего, такую выволочку устроит, когда вернётся! Заодно расскажешь про дракона. Это, часом, не родитель наших кидриков?

Получаю одобрительный взгляд.

— Это ты правильно, Вань, пора переключиться... Нет, не кидрик, обычный дракон. Впрочем, вру, не обычный. Уникальное, я тебе скажу создание...

Он увлекает меня в просторный холл. Слушаю неторопливые пояснения вполуха, но мыслями то и дело возвращаюсь к Анне. Неужели возможно так измениться за столь короткий срок? Ведь я хорошо помню её реплику, она сказала, как отрезала: не нужны мне ни Васюта, ни Мага! И была-то... мягкая, уступчивая, пугливая...

Почти как ты, Ваня, грустно отзывается внутренний голос. Ты на себя-то посмотри, голубушка! И если докажешь, что сегодня абсолютно та же, что три недели назад — можешь плюнуть мне в глаза.

Всё так, мой личный Сверчок, моя совесть. Мы изменились обе. Одна осталась здесь, другая решила переписать навязанную свыше судьбу. Сможет ли? Уживётся? На её счастье, в другом мире тоже есть магия, есть — и это главное — добрые отзывчивые люди, и на одном Васюте свет клином не сошёлся; он, конечно, просчитал Аннушку, понял, что не Ваня, но отказать не мог. И не к нему она кинулась, а к своему шансу, единственному и неповторимому. Здесь, в этом мире, ей угрожала вероятность навсегда остаться моею тенью. Там она — станет собой. Впрочем, этого я уже не узнаю. Но сожалеть не стану. Ибо...

"... Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь. И при смехе иногда болит сердце, и концом радости бывает печаль".

Я отпускаю тебя, Васюта. И тебя, Анна. И тебя, прошлое.