Справа, в дальнем конце столовой, луч фонаря высветил темный прямоугольник — продолжение коридора. Слева, за невысокой перегородкой, блеснул металлом длинный стол — видимо, кухонный.

Я свесился по пояс и, немного поерзав, мягко вывалился наружу.

— Сюда! — вновь раздался голос.

Поднявшись, я повесил автомат на шею и выключил предохранитель. Затем медленно обошел перегородку.

Глава 9

Сидевший на полу мужичонка в черном пальто и кепке вскинул руку, прикрывая глаза от света.

— Я уж думал — помру тут совсем, — сказал он все тем же жалобным голосом, не опуская руки — до черноты грязной, в потеках и пятнах запекшейся крови.

Он сидел, откинувшись на перегородку. На полу вокруг — темная, отсвечивающая багровым лужица. Торчащая из неровно обрезанной штанины левая нога неестественно вывернута в двух местах — в колене и в середине голени, мышцы икры разодраны. Штанину мужик, видимо, пустил на перевязку — бедро над коленом замотано тряпками и стянуто узким брючным ремнем.

— Давно сидишь, Кузьма?

— Не знаю... Часа два... может — три.

— Нога-то как? Болит? — спросил я, соображая из чего бы сотворить лубок.

— Сейчас поменьше... — Он опустил руку на повязку. — Колено вот только... страсть как болит, двинуться невозможно.

Мда-а... Из стульев, что ли, лубок сделать? Хотя, какой, к чертям, лубок... с лубком я его через короб не протащу. А медлить нельзя... Нельзя медлить... Два часа уже... Без ноги мужик может остаться.

Я достал из внутреннего кармана аптечку и вынул шприц-тюбик с промедолом. Присел и воткнул иглу чуть ниже перетяжки. В отсутствие кровотока подействует, скорее всего, слабо. Но все же лучше, чем ничего.

— Кто тебя так? — спросил я, прикидывая, как буду засовывать его в короб.

— Прыгуны, едрит их налево... — Он еще больше нахлобучил кепку и опустил на глаза козырек. — Яшу убили... а я мертвым притворился... а потом уполз.

— И где они, прыгуны эти?

— А кто ж их знает? Может, к себе упрыгали... а может, по коридорам бродют... — Он глянул из-под козырька. — Ты ж не бросишь меня тут? А?

— Не брошу, не переживай...

Я вернулся в зал и из трех столов соорудил помост под дырой в стене.

— Эй, Серый! Ну что там? — раздался из коридора обеспокоенный голос Кира.

Я выглянул за угол — разряд, потрескивая, плясал метрах в двух. За ним, еще в паре метров, топтался напарник.

— У мужика нога сломана. Говорит — прыгуны. Два или три часа назад. Сейчас буду вытаскивать.

Оглянувшись на помост, я вспомнил про лубок.

— Кир, у меня в рюкзаке тросик... Отрежь метра полтора.

— Придется тебе потерпеть, Кузьма, — сказал я, вернувшись обратно.

Располовинив тросик, я подвязал сломанную ногу к здоровой — сначала в колене (мужичок дернулся от боли, но не закричал), затем в лодыжке. Подхватил страдальца на руки и отнес к помосту. Уложив мужика на верхний стол, забрался туда сам и приступил к цирковому номеру, состоящему в том, чтобы забраться в дыру короба — метром выше — ногами вперед и не перевернуть при этом стол с пациентом.

Когда Кузьма оказался уже в трубе, из столовой донесся шум — похоже, там уронили стул.

— Не поднимайся, Кузьма, — шепнул я и придавил его голову вниз. Снял калаш с предохранителя и поднялся на локтях.

Застучал автомат Кира — две короткие по три и пятерка.

На выходе короба мелькнула тень, и я нажал на спуск. В узком пространстве очередь прозвучала оглушительно. В нос ударил едкий запах сгоревшего пороха, перебивший вонь, исходящую от моего подопечного.

Наступила тишина.

— Кир, ты как? — крикнул я. — Живой?

— Живой. Давай быстрее, пока еще не набежали.

Я ухватил Кузьму за воротник пальто и пополз уже не очень заботясь о его удобстве.

Перед поворотом я остановился чуток передохнуть.

— Как считаешь, Кузьма, ползать ногами вперед — хорошая примета?

Не то чтобы меня интересовало его мнение — просто хотелось убедиться, что мужик не откинулся.

— Чего?

— Ничего. Это я так...

Поворот дался на удивление легко, и вскоре я почувствовал, что ноги повисли в пустоте. Я подтащил Кузьму поближе и вылез из воздуховода.

Кир на мгновение обернулся:

— Ну, что?

У его ног лежало скрюченное тело в зеленом комбезе и с противогазом на голове. Еще один прыгун распластался возле пляшущей молнии.

Я вытянул Кузьму из короба и посадил на пол, спиной к стене.

— На Янтарь его надо, в санчасть.

— Не надо в санчасть, — вскинулся Кузьма. — Мне домой надо. Дома у меня лечилка есть.

— И в какой гостинице ты остановился? — поинтересовался я. — Может, такси вызовем?

— Ладно насмехаться-то, — обиженно сказал Кузьма. — Я туточки живу. Близко.

— Кузьма! Слушай сюда! — Я наклонился к мужику. — Ногу ты пережал два часа назад. Если тебя не отнести к врачам — загнешься от гангрены. Понимаешь, нет?

— И ничего не загнусь, — запротестовал мужик. — Я ж говорю — у меня дома лечилка есть. Первый раз, что ли?

Я оглянулся на Кира — напарник стоял, не отрывая глаз от дальнего, за столовой, конца коридора. И молчал.

Я вновь повернулся к мужику:

— Ну, и где ты живешь, Монте-Кристо?

— Так я ж и говорю — тута рядышком. В другом коридоре, за лифтом, — зачастил Кузьма. — Отнеси, а? Тут недалеко.

Разбираться было некогда. С другой стороны — все равно к лифтам возвращаться.

Я надел рюкзак, повесил калаш на плечо, чтоб под рукой, и, взяв Кузьму в охапку, позвал:

— Пошли, Кир.

В лифтовой Кузьма вдруг дернулся:

— Слышь, мужик... Может, свет включишь? Вам потом способнее идти будет... И прыгунов, если объявятся, заметить легче.

Мда-а... Час от часу, что называется...

— Ну, давай, родной, не томи, — подбодрил я Кузьму, — где твои прожектора? Показывай.

Коробка с рубильником обнаружилась в начале среднего коридора, на стене. Я поднял рычажок, и под подолком зажглись лампы в решетчатых колпаках. Слабенькие, ватт по пятнадцать — видимо, аварийное освещение, от аккумуляторов.

— Нам туда. — Кузьма указал на дальний коридор.

Мы прошли метров десять, свернули налево и оказались перед тяжелой стальной дверью со штурвалом. Кузьма стукнул по двери кулаком, и секунд через пять колесо пришло в движение. Затем дверь открылась. Сама собой — за ней никого не было.

Я перешагнул порожек — и остановился в изумлении.

Справа у стены на полу сидели, съежившись, три копии Кузьмы — такие же маленькие и замурзанные, в таких же черных пальто и кепках, разве что у этих штаны были целыми. Но еще больше изумлял висящий под потолком крюк — огромный и тяжеленный. Такой крюк привычно видеть на тросе под стрелой экскаватора. Но здесь! И дело было не столько в крюке, сколько в том, что висел он ни на чем. Висел сам по себе.

— Бюреры! — выдохнул за спиной Кир.

— И никакие не бюргеры, — заволновался Кузьма. — Ты чего, мужик! Какой я тебе бюргер? Я всю жизнь в Припяти прожил.

— Так! Тихо! — приказал я, и шагнул в комнату. — Кир, заходи. А ты, Кузьма, вели им дверь запереть, пока нас тут прыгуны не накрыли.

Кузьма неразборчиво пробормотал что-то, и дверь неспешно затворилась, подтолкнув остановившегося на пороге Кира. Штурвал крутанулся на полтора оборота и застыл.

— А теперь пусть крюк опустят, пока не уронили, — мягко посоветовал я.

Крюк с грохотом упал на пол. Будто невидимый трос оборвался.

Я одобрительно кивнул.

Помещение смахивало на комнату в общаге: восемь железных кроватей — по четыре справа и слева, тумбочки, в середине — длинный, обставленный табуретами стол с мисками и кружками. В углу — несколько больших серых ящиков. На одном из них сверкал нержавейкой электрический чайник фирмы "BОSCH".

Я уложил Кузьму на кровать.

— Значитца, так, Кузьма... Сейчас я твою рану промою и почищу, а дальше — ставь свою лечилку. Лады? — Мне уже было понятно, о какой "лечилке" он толковал.

— Лады, мужик... Только эта... не надо чистить, оно все само очистится... Ты только грязь смой водичкой. И все. — Он кивнул на кровать в дальнем углу. — Там в уголку коробка железная. В тумбочке.

В тумбе, как я и предполагал, оказался пенал. Открыв крышку, я присвистнул — внутри лежали три "ломтя" и еще пять незнакомых мне артефактов.

Я положил коробку на стол:

— Глянь-ка, Кир. Выходит, мы с тобой на миллионера наткнулись. Корейко во плоти, так сказать.

— Какая еще корейка? — опять заволновался Кузьма. — Это не корейка, это лечилка. Не видали никогда, что ли?

— Видали, видали... Лежи спокойно.

Кир обогнул стол и сел в дальнем его конце, чтобы видеть всю комнату; покосившись на артефакты, мотнул головой:

— Однако!

И опять замолчал.

Я достал из рюкзака бутылку с водой, бинт...

— Слышь, Кузьма... — Я снял с его ног веревки, намочил кусок бинта и принялся смывать грязь вокруг раны. — Скажи своим, чтоб не боялись... И пусть чайку сообразят, что ли...

Кузьма приподнялся на локте и указал мужикам на чайник. Один из них поднялся и, сняв крышку с ящика, достал трехлитровую бутылку с водой и занялся по хозяйству.

Очистив рану, я как мог аккуратно сложил порванную мышцу, наложил сверху артефакт и замотал все бинтом. Затем взял с соседней койки подушку и, согнув вдвое, подсунул под колено. Глянул на Кира — сюда тоже класть?

— Не надо. Одного достаточно. — Кир немного подумал. — Только ремень лучше снимать не сейчас, а через полчасика. Пусть сначала затянется.

— Это да, это правильно, — закивал Кузьма. — Сначала затянуться должно. — Он посмотрел на меня и в первый раз за все время улыбнулся щербатым ртом. — Спасибо, мужик... как звать-то тебя? Чтоб знать, за кого свечку ставить.

— Серый меня звать. — Я сполоснул руки. — Ну что, будем обедать? Тебе сейчас поесть надо, лучше чего-нибудь мясного, и чаю крепкого с сахаром. Да и нам не помешало бы, заодно уж.

— Щас сделаем! — Кузьма помахал рукой, привлекая внимание мужиков, и громко произнес: — Ням-ням.

Один из них кивнул и принялся доставать из ящика банки консервов и плитки шоколада. Когда я подошел, чтобы заняться банками, он слегка отшатнулся и, глянув на меня с опаской, вернулся на прежнее место.

— А чего они такие пугливые? — спосил я, открывая банки — в них оказались консервированные сосиски. Баварские. Я взглянул на шоколад — производитель "Duk d'O". Бельгия. Не слабо, однако! — Кучеряво живешь, Кузьма. Где отовариваешься?

Кузьма довольно заулыбался:

— Да туточки рядышком. База в котловане. Вы ведь оттудова пришли? Ихняя провизия, бывает, что и во дворе лежит. Ну, пока внутрь не затащут. Вот мои ребятушки и сделали дырку под забором. Подкоп, значит. Ничо... у тех, у военных-то, не убудет. У них полно всего, а нам много не надо. — Он помолчал. — А то, что пугливые... Так они ж людей-то не просто так ведь боятся. Нас ведь чуть кто увидит, так сразу и стрелять начинает... — Он перевел взгляд на Кира и, мне показалось, хотел что-то сказать, но передумал. Потом продолжил: -Я их научил некоторым словам, вроде "Солдат, не стреляй!" — так еще хуже стало. Вот и боятся.

Я поставил возле кровати Кузьмы табуретку, положил туда банку с сосисками и плитку шоколада. Заложил в кружку три пакетика с чаем и восемь кусков сахара, залил кипятком. Положил рядом вилку и ложку. Все, вроде бы. Теперь можно и присесть.

Утолив первый голод (сосиски оказались просто изумительными, даже Кир выглядел уже не таким мрачным), я повернулся к Кузьме:

— А теперь, друг любезный, расскажи-ка нам все с самого начала. Как ты здесь оказался, кто эти мужички, ну, и все такое... Если не секрет, конечно.

Кузьма неторопливо доел последнюю сосиску, после чего шумно и с удовольствием выпил сок из банки.

— А какой тут секрет? Нету никакого секрета.

Ему определенно нравилось быть в центре внимания. Интересно, когда он в последний раз с кем-то разговаривал? Если не считать этих близнецов.

Рассказ обещал быть длинным, и я подумал, что сначала надо бы о насущном.

— Только прежде скажи нам, Кузьма, что тут сегодня стряслось. Мы, видишь ли, приятеля ищем. Несколько часов назад слышали его через приемник, а потом звук пропал. Не знаешь, что с ним случилось?

— Знаю. — Кузьма взял кружку, подул на чай и снова поставил кружку на табурет. — Нету его больше, приятеля вашего.

— Прыгуны?

— Не... Он сам.

— Что — сам? Кузьма, говори яснее.

— Так я ж и говорю — застрелился он. В смысле — Сема его застрелил... Ну, то есть велел застрелиться.

— Какой, нахрен, Сема? Ты что несешь, Кузьма!

— Ничего я не несу... — обиженно пробурчал он. — Сам-то я не видел, мне Семен сказал. Ему-то зачем врать... А тело я видел, да... Крупный такой мужик. И дырка в голове. Вот тут. — И Кузьма приставил грязный палец к правому виску.

Я обернулся к Киру.

Напарник поднял на меня глаза и очень медленно и почти беззвучно, словно ему было трудно говорить, сказал что-то — и я скорее догадался, чем услышал произнесенное им слово — "Контролер".

По спине пробежал холодок, и в голове будто чей-то голос сказал с насмешкой: "Что, испугался?"

Я поежился. Ерунда какая-то! Бред!

— Кузьма! Давай по порядку, — сказал я. — А то это больше на бред смахивает.

— Так я и рассказываю, — по-прежнему обиженно сказал он, — а ты меня только сбиваешь.

— Ладно, больше не буду, — пообещал я. — Говори.

— Ну, так эта... — И он замолчал в растерянности. — О чем это я? Совсем памяти не стало, едрит ее... Ах, да! Приятель ваш! Ну, так вот... Мы с ребятушками завтракать как раз сели. Вдруг слышим — стрельба началась. Да надолго так... А это ведь что значит-то — если надолго? А это значит, что опять какие-то военные пришли... да и попали на прыгунов. Потревожили их, значит. К нам-то прыгуны не лезут, знают, что по мордам получат... да... А военные для них — ежли один или двое — самая добыча. Но этот мужик, видно, крепкий попался. Долго стрелял. Не знаю, как там у них вышло, но похоже, прыгуны мужика от колодца отрезали и он стал другой путь выискивать. И ненароком к Семену забрел, на верхний этаж. Ему бы сбечь оттудова подобру-поздорову, а он, вишь, стрелять стал... Это мне Семен сказал. Потом уже.

Кузьма опять замолчал, потеряв, повидимому, нить рассказа. Я терпеливо ждал.

— Ну, значит, эта... когда она закончилась, стрельба-то, я с одним из ребятушек поглядеть пошел... Надо было двоих взять, да недотумкал я, дурак старый. Ну, прошли по этажам... Штук восемь прыгунов этот мужик положил, не меньше... да... И электричество зачем-то отключил. И зачем отключил, спрашивается? Мешало оно ему?! Приходят тут всякие и командовать начинают... Хорошо, мы с ребятушками в темноте видим... не так, как на свету, конечно, но все ж лбом в стены не тычемся. И чем ему свет помешал, дуболому? Не выключил бы — может, и живым бы остался... да... Ну, а как до Семы дошли, глядим — мужик этот лежит. Семен сказал, что пытался его остановить, а тот ни в какую — сначала из автомата палил, потом гранату бросил. Гранату Семен, конечно, откинул, — но осерчал... Ну, и... того, значит... приказал мужику застрелиться.