На_ощупь

— На землю, идиоты! — орала Юля. — Застрелю же, мать вашу.

С громким лаем, сбив меня с ног, выпрыгнул пес и в одном мощном животном прыжке он повалил на пол черную тварь. Я упал аккуратно на Илью. Наш самодельный ультрафиолетовый фонарь выскочил из лап зрячего — вот, кто подобрал наш забытый агрегат — и с громким треском разлетелся на мелкие кусочки.

Стало темно, как прежде.

Раздался удар, треснуло стекло, по парковке разнесся страшный животный рык, а следом — испуганный лай Умки. Ошалевшая от ярости Машка с нечеловеческим ором выскочила из машины и запрыгнула на зрячего верхом. Через мгновение раздался удар чего-то тяжелого и крупного о кузов автомобиля.

В темноте жалобно и пронзительно заскулил пес.

Выругавшись, поднялась Машка.

И только черная тварь осталась недвижима. Из раны на ее теле выпорхнуло облачко света, на секунду зависло перед глазами, будто рассматривая поочередно, с какой-то даже укоризной что ли, как мне показалось, а потом разделилось на две равные половинки. Одна из них со скоростью света унеслась куда-то к выходу, а другая нехотя запрыгнула в чудом уцелевшую лампу нашего фонаря.

Трясущимися руками, предварительно подняв Илью, я взял с бетонного пола лампочку. Она просто лежала в моей ладони и светилась без электричества, батарей и прочего. Магия какая-то.

Крепко держа в руках спасительную колбу, я направил лучи в сторону поверженного врага, ожидая увидеть нечто громадное, зубастое и ужасное. Но то, что мы умудрились разглядеть в расступившейся мгле, повергло нас в шок. На капоте соседней машины, безжизненно раскинув ужасно длинные и бесконечно безжизненные руки и ноги в стороны, лежал крохотный зрячий. Стальной штырь — из груды металла, что была навалена рядом — проткнул тварь в области сердца. Конец ужасной железки, отнявшей жизнь у маленького зрячего, шипел и на глазах, испуская клубы мерзко-пахнущего дыма, превращался в ржавую труху.

Пес принялся выть.

— Нам конец, — подытожила Юля. — Мы только что убили детеныша зрячих.

5. На выход с очами навыкат

Мне нужен врач, лучше на дом и немедленно:

Ватсон, Фрейд, Курпатов, Пеппер.

Горизонт заволокло, и где-то хлопнуло окно.

По*уй кто, но дай мне свет, Бог или оптоволокно.

Oxxxymiron "Признаки жизни".

Если бы меня спросили еще несколько минут назад, когда мы в панике убирались с парковки, какого цвета сейчас небо над нами, я бы точно ответил, что оно кроваво-черное, и стоял бы на своем до последнего. Не темно-синее, как это бывает перед грозой или в сумерках, и не фиолетовое, и даже не буднично-серое и грязное, разукрашенное авиационными следами вдоль и поперек, словно холст художника-лучиста. Нет, оно кровавое.

Я бежал по коридору и старался отогнать дурные мысли, жмуря глаза от ужаса по привычке. Но зачем? Ведь испарилась необходимость закрывать глаза, чтобы представить то, что невозможно увидеть. Представляй себе, пожалуйста, хоть сутки напролет. Но только с открытыми. Да хоть спи с широко открытыми, если получится. Предположения и догадки о том, какого же цвета полотно натянули создатели этого мира, сейчас разрозненно вертелись в моей голове, ударяясь друг о друга, словно льдины при ледоходе. Вкупе с убийством маленького злобного — как мне показалось — зверька, я чувствовал, что там, наверху, много выше макушек самых высоких деревьев — полно алого, чересчур тоскливого и раненого неба, отчего лицо, казалось, забрызгано красным и соленым, какого бы цвета это соленое не оказалось на поверку.

Красное и соленое. И все тут.

Темнота липким двусторонним скотчем сомкнула нам веки, и хоть ты расшибись в лепешку, без искры зрячего (так сразу после смерти детеныша зрячего назвал этот свет из лампочки Илья) что-то разглядеть под носом было невозможно. Но фантазия работала на "ура", возбужденный мозг фонтанировал и плевался картинами и образами на все триста шестьдесят, устроив артобстрел: передо мной проносились вереницами грузные, раскормленные облака, светящиеся тем самым непонятным невидимым светом, что проецировал на сетчатку воспаленный мозг. Естественно, что ничего в этой темени разглядеть было невозможно, а я всего лишь по привычке, снова выйдя на порог дома, откуда, замечу, мы сбегаем уже во второй раз, мотнул фонарем, смастеренным из фары небезызвестного фургона и лампочки. Мотнул строго вверх и немного замечтался, приукрасил сам себе реальность, решив, что луч таки достиг верхней крышки. Открыл глаза. И тут же раскрыл рот от удивления: а свет-то не простой. Вопреки всем законам физики, луч не рассеялся ни через десять метров, ни через пятьдесят. Он, словно раскаленная кочерга, насквозь прошив кисель из мглы, ускакал в такую высь, что сама Юля охнула и пару раз витиевато выругалась. А вне луча был все такой же пустой и однотонный мир.

Однотонность мира давила, будто пресс, заставляла дергаться и шарахаться любого писка, треска, скрежета и визга. Идентифицировать визжащих у меня не вышло, как я не пытался. "Лучше не знать" — ответила лишь на мой вопрос Юля, и все стало понятно. Как говорят, меньше знаешь — крепче спишь. В какой-то степени сон — это то, что сейчас происходило с нами. Поверить во все происходящее на трезвую, разумную голову ой как тяжело. Но мы старались, мы пытались адаптироваться, мимикрировать, слиться, убежать. В темноте разворачивать маховик подобных маневров — проще пареной репы. Главное, свою репу на плечах держать в свежем, охлажденном виде. Как мы успели заметить, охотники за приготовленными мозгами здесь ходят по пятам.

А вот пищали определенно крысы. Эти твари выживут везде и всюду. Какой бы мир не был, крысы присутствуют в каждом. Фэнтези, научная фантастика, постапокалипсис, утопии, антиутопии, будущее, вымышленные вселенные — хвостатые зверьки всюду. Будто самый главный режиссер дал им право играть везде свою одинаковую и в то же время такую важную роль. Они для меня, как атрибут грязи, как символ непотопляемой живучести, несгибаемости и какой-то сказочной вездесущности. Казалось бы, вот она — жопа мира, на пороге почти стоим. Куда там барахтаться и жить? Но нет, они тут как тут. И живут, плодятся, борются. Удивительные создания, чего говорить.

С места преступления, если так можно назвать встречу со зрячим, мы смылись почти сразу. Насколько я понял из потока несуразности, что принялась тараторить Юля, комок света — один из двух, что ускользнул от нас, помчался прямиком к другим собратьям убитого детеныша за помощью. Промедление для нас грозило смертью. Что с человеком в приступе ярости может сделать всего один зрячий, нам в красках кое-как уже успела обрисовать Юля. Оторванные от туловища руки и ноги — лишь малая вершина айсберга тех зверств, что приносили с собой тени. Нырять с аквалангом в ледяную воду, дабы рассмотреть, насколько глубоко во мрак способен вырасти сам айсберг, мне не хотелось. Да никому не хотелось, чего греха таить. Нужно было срочно смываться. И мы рванули.

Рванули по какой-то тропинке, через завалы и преграды, сквозь полуразрушенные здания и магазины, поляны и детские площадки, на которых еще сохранились металлические качели. Юля вела уверенно, хорошо знала дорогу, отлично ориентировалась, да и фонарь был просто великолепен. Пожалуй, фонарь — единственный плюс от встречи с монстром. Наконец, я смог лучше рассмотреть новую знакомую, успел заменить шрамы и морщинки на ее сосредоточенном лице, почти зажившие, но еще заметные ссадины на шее и синяки на запястьях, седые волосы, нагло пробивающиеся штрих-пунктиром из собранного тугого хвоста. Замечу, что в этот раз они не хлестали меня по лицу. Просто я не брел за ней следом. Рассматривал со стороны, благо света хватало: поверх кофты на девушке была кожаная куртка, заметно перешитая и подогнанная под фигуру. И сидела куртка на удивление идеально, не стесняя движения и поддерживая спину. На ногах — высокие ботинки с дополнительной шнуровкой, что видимо тоже были собственноручно допилены и прилажены по размеру. Облагающие джинсы на стройных ножках делали ее похожей на одну из тех девиц-косплейщиц, что толпами бродят по всяким конвентам и фестивалям, соблазняя прыщавую школьную публику округлыми формами и откровенными вырезами. Вырезов тут не было, но формы оказались просто на загляденье. Лук у воительницы был не самодельный. Насколько мне хватило мозгов, достать такой в свободной продаже у нас в городе совсем не так просто. Нет ни магазинов, ни специальных школ. Наверняка, нашла она его в чьем-то личном запасе или схроне. Поди, несколько лучников-профессионалов на город-миллионник приходилось. Их квартиры, выходит, Юлик и вскрыла. Так сказать, не подарили, а намародерила. Тут либо тупое везение — пришла, охнула, увидела, забрала, освоила, либо же она заранее знала, где искать. В любом случае, нам это только на руку.

— Скоро придем, терпите, — сказала вдруг Юля после долгой паузы и помогла Машке перелезть через разделитель, что длинной мятой железкой возник посреди дороги. Сразу вспомнился тот анекдот с ёжиком и железной дорогой. Обходить эту преграду у нас попросту не было времени. А потому полезли через.

— Можно фонарь? — спросил я и протянул руку.

— Держи, — ответила Юля. — Только осторожно. Разобьешь — я тебе печень вырву. Ты-то без печени еще сколько-то протянешь, а вот мы без фонаря — вряд ли.

Я бережно взял агрегат из рук красавицы, накинул на шею ремень, которым был перемотан фонарь, заметив про себя, что снова начал замечать ее картавое "эр" в разговоре, и, высоко задрав ногу, перелез через отбойник. Сдается мне, про вырывание печени девушка не совсем пошутила, хотя сказала не так угрожающе, как раньше.

— Тогда я сам ее себе вырву, — улыбнулся я в ответ спустя несколько неловких секунд молчания.

Юля улыбнулась в ответ.

— Тогда сразу сердце вырывай, Данко ты наш недоделанный. Хотя бы путь осветишь. Какая-никакая, а польза обществу.

— Харе базарить, — встрял Илья. — Где вы тут общество разглядели, банда неумытых кротов? Я с ног валюсь, мозоли до колен. Когда привал?

— В могиле привалы делать будешь, умник, — зло прорычала в ответ Юля.

— Вот вроде бы спаслись от смерти, да? Так сказать, вроде сплотиться должны, спаяться, нет? — возмутился Илья. — Должны же стать дружнее, крепче, сильнее, а ты все, Юлька, меня умником называешь, да морду кислую строишь, как тогда возле гаража. Не надоело желчью плеваться?

— В кишках у тебя крепче стало от страха. Вот где, — наконец улыбнулась ему Юля. — Не обижайся, глупенький. Просто не до твоих слез сейчас, веришь.

— Во, — недовольно, но весело сказал Илья, перепрыгивая через отбойник. — Уже дураком обзывает. Что за баба такая! Непостоянное ты существо, Юля. Утром — красавчик, вечером — дурак.

— Все мы такие, ага, — согласно дернула плечами девушка. — Гнилушки и хамелеоны. Все! До единой!

— Где Умка? — вдруг взвизгнула Машка.

— Впереди он, — я посветил фонарем в сторону обочины. — Вон топчется.

Из-за остовов машин, которыми "от" и "до" была заставлена дорога, вынырнул пес, вывалив язык на бок и вращая хвостом как пропеллером. Ржавые машины железным массивом заполняли дорогу. Все походило на свалку-утилизацию старых автомобилей. Мятые, давно сгоревшие, сцепленный одна с другой, будто роботы, дерущиеся до победного конца, они застыли страшным свидетельством того самого мига, когда мир ослеп. Правда, конец у них один — ржавое небытие. Вот — грузовик на боку лежит, разбросав вокруг ящики и коробки, битые и вскрытые. Видимо, было в них полезное и нужное, что заставило кого-то так старательно орудовать топором. Вон, весь правый борт дырами испещрен. Топор, к слову, валялся рядом, в паре метров. Расколотое топорище уже никому не понадобится. Потому и выбросили. Что стало с владельцем топора, можно только гадать. Чуть поодаль — две легковушки, повстречавших друг друга в час "икс" аккурат лоб в лоб, отчего отбойник скомкал копот одной и смял кузов второй до неузнаваемости, будто они были сделаны не из железа, а слеплены из говна и палок. Случись такое в зрячем мире, спасателям пришлось бы долго и старательно вырезать автогеном останки водителя и пассажира на переднем сидении.

"Кстати, о пассажирах" — подумал я и заглянул в ближайшую малолитражку.

Среди гор мусора, палок, веток, россыпи осколков выбитых стекол и полусгнившего синтетического тряпья разодранного на атомы салона, я заметил что-то еще, мельком, краем глаза. Ткнув палкой, что валялась тут же под ногами, я разворошил ближайшую кучу — на заднем сидении, и увидел кости: желтые, обглоданные до блеска, кем расколотые и погрызенные. Ковырнул еще, в надежде опознать зверя: наполненные черным колышущимся светом глазницы человеческого черепа глядели из салона прямо на меня. В небеса взмыли первые хлопья пепла... Жидкая мгла в глазницах черепа волновалась и плясала, явно встревоженная необычным и чертовски редким по меркам нынешних законов источником света. К горлу, стоило мне задержать взгляд на останках, подступил тошнотворный ком, а волосы на макушке встали дыбом, как в первый раз с той женщиной у гаража... Отпрянув, я случайно провел лучом по крыше и увидел следы. Следы от когтей нельзя спутать ни с чем другим, даже если ты видишь их впервые.

"Черт, черт, черт" — выругался я про себя.

"Знал же, что ожидать, а все равно струхнул" — оправдывался я перед собой уже через секунду, вернувшись к группе.

Слишком много костей для одного дня. Даже чересчур много. Будто жрали людей, как валяную рыбу под пиво, скидывая остатки то тут, то там, себе под ноги. Или под лапы?

— Малыш, ты куда убежал, — принялась Машка чесать пса за ухом, как только пес лизнул ее в нос. — Не пугай так маму больше

— И папу, — гоготнул Илья.

— И дядю с тетей тоже, — донеслось вдруг из темноты.

— Не пугай их, Юрка, обосрутся же, помрем от удушья, — буднично и как-то даже облегченно ответила Юля и тут же развернулась в нашу сторону. — Это свои, не очкуем.

— Как это не очку..., — начал было тот самый Юра, но увидев в моих руках чудо-фонарь, ахнул и принялся истерить. — Японские божества, что у него в руках? Свет зрячего?!

— В точку, Юрец, — ответила Юля. — Свет ты мигом засек, молодец. А что стрел в колчане у меня поубавилось, ты не заметил? Хороший из тебя вырос боевой товарищ, хороший.

— К-а-ак? Как это! Свет зрячего? — раскрыл рот мужчина. — Что там со стрелами? Кого убили?

— Детеныша, — лишь ответила девушка, и он, как мне показалось, понял все с полуслова. — Свет — из него. Случайно вышло, он нас в угол загонял.

— Странно, что вы еще дышите.

— Сама не верю. Дышу и не верю.

— Постой. Ты мне ответь: так вот один и шлялся? Без взрослых особей?

— Именно, совсем-совсем одинешенек. Словно от стаи отбился и на прогулку пошел.

— Сказал бы мне кто вчера, я бы на смех вруна выставил! Где это было видано, чтобы маленький зрячий — да еще и в одиночку — бродил по городу! Вранье же! Форменное вранье! Но ты, Юлька, врать не умеешь. Или не хочешь врать, хрен тебя поймет...

— Надежда на понимание еще осталась, — улыбнулась в ответ Юлик.