Опьяненные свободой

— В школе я учу детей правильно играть, — честно ответил я. — Понимаешь, им почему-то вдолбили, что игра — это подготовка к взрослой жизни. Опасное заблуждение, между прочим... Оттого их игры такие жестокие и агрессивные. Ну, я по возможности исправляю ошибку. Вот этим я и занимаюсь — помимо выполнения служебных обязанностей, естественно.

— Ты решил стать воспитателем? — уточнил Санго Риот. — Воспитателем в государстве карабинеров?

Он ожидал четкого ответа на ясно поставленный вопрос. А я не мог сказать ему "да". Государству карабинеров не требовались воспитатели, особенно такие, как я, и мое увольнение было очень близким и неизбежным событием. Не мог я сказать и "нет", потому что моя вторая профессия, в понимании Санго Риота, — разведчик. Разведчик Границы. Получивший образование и материальное поощрение, которые следовало бы отрабатывать.

— Ты профессиональный разведчик, — напомнил Санго Риот то, о чем я и сам помнил. — Обучение и зарплату положено отрабатывать, это правило одинаково во всех мирах. Почему ты до сих пор не в офицерском клубе?

Мое лицо невольно выразило все мои мысли об офицерском клубе и личностях, его посещающих. Пронзительные желтые глаза собеседника мгновенно вспыхнули — и погасли. Новый Санго Риот неплохо владел собой.

— Вот, значит, как! — сказал он почти ласково. — А на Желтых планетах ты маскировался вполне профессионально — служил, выслуживался, убивал кого ни попадя, проникал куда положено и выяснял что требуется — и даже больше. И на Арктуре ты был безупречен, твои сменщики считают твою работу образцом для подражания — и никто до сих пор не смог выяснить, куда ты запрятал спасенную принцессу, даже я... Да никто из сменщиков даже в императорскую гвардию не смог пробиться! И лишь на Веге ты хочешь остаться чистеньким. Карабинеры тебе сейчас противны, а легион Непобедимых, гораздо более мерзкие убийцы, кстати — как братья родные? Почему? Я думаю, это потому, что после работы ты всегда можешь шагнуть в нуль-переход прямо в сытую жизнь Границы. Принять хвойную ванну, прогуляться по улицам в офицерской форме при всех наградах — под восхищенными взглядами девочек... Тогда, конечно, тебе уже противно пачкать руки в крови несчастных, кого ты определил в противники. Ведь ты разведчик, элита и гордость войск Границы! Пора, пора восстанавливать корпус наблюдателей, разведчикам не к лицу разгребать грязь! Но вот о чем я хочу тебя предупредить: у границы есть свой ответ на твое поведение! Достойный ответ, тебе не понравится! Поинтересуйся, что тебя ожидает, прежде чем делать следующий шаг!

И он отключился. И получилось, что последнее слово осталось за ним. Как будто прав — он. И хотя я давно решил в подобных случаях жить исключительно по совести, мне стало неуютно. Может, я действительно зазнался и просто брезгую выполнять обычную работу разведчика? Может, орден динго незаметно изменил меня?

— Дом! — безмолвно воззвал я. — Дом! Что делать мне, друг?!

И Дом откликнулся. Из-за бесконечных пространств пришло и объяло меня... не чувство, не голос, конечно, вообще не звук, не мысль даже. Присутствие. Он словно был рядом — могучий, бронированный, невозмутимый, мой ехидный ворчливый Дом. Мы долго молчали вместе, и я набирался сил для решения. Потом он включился и рассказал мне новости и сплетни Асторы. Потом решил, что я достаточно восстановился, и собрался уходить.

— Почему ты стал Домом? — спросил я. — Я ведь тебя знал раньше. Ты — доктор Бэра?

— Я — Дом, — неохотно отозвался он. — Доктор Бэра... он умер. Когда-то приходит время умирать и бессмертным. Потому что кто-то должен нести пламя красоты в своих крепких ладонях. По-моему, это дело как раз для мужчин.

— И поэтому так мало мужчин на Асторе, — пробормотал я. — И поэтому на Асторе такие надежные, верные Дома. Прощай, Дом. Ты был мне верным другом.

— Прощай, — откликнулся Дом. — Неси пламя красоты в своих ладонях.

Я вышел в школьный двор. Солнце Веги палило вовсю, над камнями дрожал горячий воздух. Вокруг меня носились младшие жители этой планеты. Но стоило поднять глаза — и надо мной раскинулось ночное небо Асторы, все в звездах, далеких голубых и близких желтых; протянешь руку — и на ладонь опустится теплый огонек...

-=-=-==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Говорят, тебя выгоняют из школы, Черный? — деловито интересуется моя подружка. — С тебя отходной подарок! Сводишь меня в ночной город?

Я не возражаю. Вообще-то уход с дежурства считается тяжким проступком. Только в последнее дежурство никакие наказания не страшны. И еще мне надо кое-что сказать на прощание ее взрослым городским друзьям. Она хорошая девочка, моя подружка. Внутри нее горит пламя, и крылья юности дрожат за спиной. Только вот — на сколько ее хватит в этом жестоком мире?

Она моментально собирается: подводит глаза и губки люминофором, цепляет на уши, шею и руки-ноги массу подвесок, затягивается в эласт, впархивает в туфли-попрыгунчики, застегивает на щиколотках и запястьях браслеты-колокольчики — все, готова к приключениям! А уж сколько подруг она разбудила, занимая все это!

Школа по ночам запирается основательно, совсем как тюрьма. Да она, по сути, тюрьма и есть. Но я пока что дежурный воспитатель, сторож и охранник, и допуск не утратил. Замки щелкают послушно — выходи! Подружка прищурилась, запоминая коды. Вообще-то ее любой дежурный отпустит — и отпускает — если она хорошенько, очень хорошенько попросит, но знание кодов лишним не бывает.

Моя дама гордо вышагивает впереди, браслеты торжествующе звенят. Я незаметно улыбаюсь — подружка ростом мне до подмышки.

Эфемер сияет огнями. На прозрачных стенах ночных дансингов качаются причудливые тени.

— Сюда мы не пойдем, — соображает моя подружка. — Здесь чужие собираются, забьют.

— Даже тебя?

Она не понимает насмешки, отвечает озабоченно:

— Меня, может, и нет. Но браслеты снимут, подвески, а мне отдавать надо.

Поэтому сюда мы не пошли, а забрались в центр города. По всему городу валяется мусор под ногами — местная особенность жизни. В эфемере не принято соблюдать чистоту, потому что утром, при съеме модулей, машины вычистят и вымоют все, и дневная элита будет нежиться в сияющей чистоте. Из этого следовало, во-первых, что ночью развлекается самая нищета, для которых чистота не обязательна, а во-вторых, самые посещаемые места оказывались и самыми замусоренными. Мы с подругой забрались в самую настоящую помойку, что несомненно означало высокий рейтинг заведения. Стены модулей здесь горели розовым, в уши била музыка — и всюду толпы народа. Мы пробились ко входу, и тут обнаружилась причина популярности дансинга — бесплатный вход. Что также означало: нет бара, нет внутренней охраны, нет профессиональных лидер-танцоров и всего прочего, чем действительно хороши дансинги эфемера.

— Мы здесь не танцуем, — мило поясняет моя подружка. — Нас тут встречают и увозят — в настоящие дансинги!

Увозят — это ничего бы не значило на Желтых планетах или в Границе. В эфемере же по его квазиживым тротуарам имели право ездить лишь две категории лиц: патрули в мобилях карательных войск и золотая молодежь, готовая платить бешеные штрафы за порчу имущества корпораций эфемера.

— Тебе лучше отойти, — заботливо советует она. — Здесь бывают лорды предгорий, ну и сынки их тоже. Меня-то здесь знают, а тебя рядом со мной могут и убить. Убьют, а от патруля откупятся. Они тренируются здесь по дракам. Дадут раз — и отлипнешь мертвым. При твоих размерах тебе больше и не потребуется.

Я понимаю, что она имеет в виду. Стены модулей не были твердыми в обычном смысле. Они поддавались усилию, а затем восстанавливались, получалось нечто вроде замедленной упругости. Но почему-то порядок возвращения был таков, что бьющий предмет слегка защемлялся в стене, "прилипал", а затем отталкивался. Однако требовалось небывалое усилие, чтобы стена защемила человеческое тело. На моей далекой родине в таких случаях говорили — размазать по стене. Примерно та же степень вероятности. Но я пришел сюда не затем, чтоб стоять в стороне, и ломлюсь следом. Подружка смотрит недоуменно и пожимает хрупкими плечиками. Мол, кто она такая, чтоб отговаривать взрослого мужчину? Очень умная и здравомыслящая девочка.

Вот на эти хрупкие плечи и опускает ладони самоуверенный здоровяк. Подружка охотно сияет улыбками. Так вот он какой, ее друг.

— Чем недоволен? — тут же интересуется атлет.

— Ты же лорд, то есть неприлично богатый. А она школьница, — поясняю я. — Покупаешь детей? Гнида.

Школьница на Голубой Веге, при повсеместной нелюбви к родительским обязанностям, являлась самым бедным и бесправным существом. И мне очень не нравилась вероятная причина дружбы столь разных по достатку людей. То есть — дружба ли?

Юноша разворачивает плечи атлета. Молодой бог. Геракл. И такой же вспыльчивый. Народ скромно убирается из зоны поражения.

— Это кто? — на всякий случай уточняет он у подружки.

Та прикидывает варианты, решает, что ей здесь делать нечего, мило нам улыбается — и отправляется танцевать. Ее неистребимый практицизм меня иногда умиляет.

— Я тебя вспомнил, — сообщаю я молодому богу. — Ты из тех, кто платит бешеные деньги за аренду школьного спортзала. Вы там тренируетесь, чтобы якобы защищать справедливость.

— Якобы?! — рычит атлет и принимает боевую стойку.

— На самом деле вы там для того, чтоб задешево покупать симпатичных девочек для развлечений. А тренируетесь, чтоб вам за это морду не набили. Гниды.

Про гниду я говорю на родном языке, но он как-то понимает. Видимо, неспокойная совесть подсказывает перевод. В следующее мгновение он совершает два красивейших переворота назад, сворачивается и разворачивается веером. Получается просто здорово, зрители из темноты бурно выражают соответствующий восторг. Молодой бог сорвал заслуженные аплодисменты и заодно разогрел перед боем мышцы. Ну, эта практика не нова: курсанты разведшколы тоже практиковали драки в ночных дансингах Границы. Только они не были защищены богатством, потому и не крутили сальто вместо боя. Так что на третьем прыжке он получил, что ему там причиталось, и влип в стену.

— Нет, ты не Геракл, — с сожалением говорю я. — Так себе... гераклит.

— Кто такой гераклит? — угрюмо спрашивает молодой бог из стены.

Забавляясь необычностью ситуации, я прислоняюсь рядом с ним и в доступной форме объясняю разницу между героем и его беспутными детьми. Потом он выпадает из стены, озадаченный и без желания продолжать драку. Мы идем к морю, подальше от толп людей.

— Ты все же не прав, — неуступчиво замечает он. — Школьницам самим нравится с нами дружить. Что плохого в том, что мы их катаем на машинах и учим настоящим танцам?

Ах какие вы добрые! — отзываюсь я. — Сначала допустили создание тюрем-школ, где воспитанников содержат в нищете. И как просто сейчас чувствовать себя щедрыми и добрыми, подманивая несчастных девочек в общем-то просто нормальной жизнью — но она для них как сказка, а вы идете за принцев! И любить их не надо, и даже уважать, они и так от вас без ума, да?

— Мы не виноваты! — возмутился атлет. — Ты откуда свалился в эфемер, что не знаешь простых истин?

— С Арктура, — говорю я правду. — Из охраны императора. Бывшей, конечно.

— Конечно, — недоверчиво глядит юноша. — Может, ты еще и сын Болдуина?

В чем-то он прав. В императорскую гвардию принимали исключительно двухметровых ребят. Я там был единственным исключением — но кто об этом знает? Императорская гвардия неохотно выпускала наружу сведения о себе.

Мы гуляли по ночному пляжу, и гераклит рассказывал мне, как здорово жили на Веге, когда были только лорды, справедливые, строгие и мудрые, и аборигены, жизнелюбивые, работящие, неунывающие; как наука первых и философия, обряды и быт вторых слились и явили миру уникальную культуру городов-эфемеров, полную песен, танцев и великой любви ко всему живому. А потом явились иные лорды, с планеты-матери, и принялись методично уничтожать самый дух народа. Где сейчас те песни и танцы, где единство нации?! Эфемеры стали бездушными — и безумными. Дети — в школах-тюрьмах, аборигены — в подземных поселках-тюрьмах, старые лорды — в гордом одиночестве на своих пляжах, в своих гротах и подгорных храмах, в бессмысленном культивировании искусства для самого искусства...

— У нас, старых лордов, есть шанс возродить нацию, — заключил гераклит. — Пока жив дух народа — шанс есть. Вырезать режимы карабинеров, вернуть прежние традиции — и эфемеры вновь распустятся цветками любви по побережьям ночных бухт. И мы заживем как прежде.

Наивные, они планировали победить режимы карабинеров лишь мощью своих мышц да ритуальным оружием старых лордов — боевыми браслетами да метательными иглами. Но — они мне понравились, и мы расстались друзьями. Я вернулся на свое последнее дежурство, гераклит же отправился позаботиться о моей подружке, что, по моему мнению, было вовсе ненужным — эта проныра прекрасно заботилась о себе сама.

Санго Риот возник неожиданно: дрогнули крылья птицы-ночи, блеснули пронзительно-желтые глаза-звезды, массивное тело опустилось рядом со мной на ступеньки школьного крыльца. Он вообще-то был моим непосредственным и очень большим начальством, и мне следовало бы встать и доложить о проделанной работе... Только не было никакой проделанной работы. Кончился я как разведчик. Так что мы просто сидели и молчали, без взаимных обвинений, он — в память о бое на базе Седьмого заградотряда, где я принял на себя клятву пограничника-смертника, я — в память о другом бое на той же проклятой базе, где желтоглазый зверь ревел в буйной ярости над телом сраженного Санго...

— Красивый город, — заметил наконец симбиот.

— Не город, — уточнил я. — Эфемер. Система энергонапряженных сложносочлененных модулей. Почти живое существо.

— Я чувствую, — согласился симбиот.

И мы сидели, молчали и смотрели на сияние огней эфемера.

— Значит, решил отойти? — спросил он с несвойственной симбиотам грустью.

Я кивнул. Затем счел нужным рассказать о планете-матери расы лордов. Ее агрессивные замашки скоро могли создать проблемы защитникам Асторы.

— У них разве есть установки нуль-переходов? — скептически осведомился Санго Риот.

Вообще-то его скептицизм был обоснованным. Нуль-переходы — крайне сложные и нестабильные образования, и толком в них не разбирался никто, в том числе и сами создатели. А создателей были считанные единицы. Слишком сложно, слишком энергоемко.

— У них, и это абсолютно точно, нет на Веге звездного порта, — сообщил я. — Хотя лорды посещают планету-мать достаточно регулярно. Говорят, что это безумно дорого. В частности, учатся они именно там.

С маски симбиота мигом сполз электроразряд, только что означавший усмешку.

— Пусть идут! — прошелестел он. — Если они так жаждут встречи с защитниками...!

Остальные шелесты и скрипы, видимо, означали варианты угроз "в прах!" и "по орбите размажу!".