Well groomed mind 1 часть

— Существуют много причин. Теперь, прекрати свой беспрерывный допрос и дай мне закончить разбираться в этом. Затем, мы поговорим.

Я вздохнул, но прекратил говорить. Барти махнул рукой, без палочки призвав три маггловские книги по психологии, свежую пачку пергамента и записную книжку, которую он использовал во время моих уроков. Он стал копаться в книгах, оставив меня искать ответ на мой предыдущий вопрос.

_________________________________________________________________________________________

Когда я впервые прочитал Устав Хогвартса, я пропустил несколько устаревших положений, которые в последний раз использовались в 1782 году, в том числе и раздел про отношения наставник-ученик. Оглядываясь назад, я должен был обратить на это внимание.

В магической Великобритании, устаревшее не значит не действующее. Когда Дамблдор приказал Моуди наставлять меня, он дал свое согласие, удовлетворяя первые два условия (согласие опекуна и директора). Когда Крауч назначил мои занятия, которые занимали больше половины всего моего учебного времени, и сам стал обучать меня, он выполнил третье условие (соглашение наставника). Когда я спросил его про клевету и диффамацию, я невольно выполнил четвертое условие (студент просит совет у наставника по неучебным вопросам), заключив магический договор старше и более весомый, чем с Кубком Огня. Идеальная комбинация по мнению Дамблдора, потому что, даже если он потеряет контроль надо мной, я был бы все еще под контролем одного из его людей.

К счастью (или нет, в зависимости от вашей точки зрения), договор был заключен между мной и Краучем, а не между мной и Моуди, потому что настоящий Моуди никогда не получал такого предложения.

Контракт не позволит Краучу приказывать мне ввязаться в опасные для моей жизни ситуации, но он мог уведомлять меня о таких. Если он известит меня о такой ситуации, и я пренебрегу его предупреждениям, он может отменить ученичество. Обучаясь у него в течение нескольких лет, я, возможно стану столь эмоционально зависим от него, что спрыгну со скалы, если он попросит. В то время в отношениях наставник/ученик, не предусмотрено любое коварство.

Наоборот, договор отвергает, что противоречит реальности — любое волшебство, предназначенное для обмана другой стороны, а это означает, что я, возможно, сделал себе одолжение, распознав, что Моуди самозванец. Это также означает, что Крауч был единственным человеком, которого Дамблдор не сможет обмануть и заставить поверить, что Дурсли были хорошими людьми.

Поистине увлекательное раздел магии, который я бы изучил позднее.

— Я вижу, ты догадался, — сказал Барти, опуская перо. Он все еще выглядел как он сам. Достаточно безопасным. Он запер оба его помещения и свой камин, включая магический эквивалент автоответчика. Ни домашние эльфы, ни портреты, ни преподаватели и студенты не могли быть допущены туда без его разрешения. И самая лучшая часть... Дамблдор позволил ему навести высшие чары безопасности вокруг его кабинета и личных помещений, которые требовали либо магии самого Крауча, либо приглашения пройти, потому что настоящий Грозный Глаз был настоящим параноиком. Крауч не запирался все время, но завел привычку запираться от подопечных всякий раз, когда спал, в выходные дни, и во время наших уроков. Никто не спросил бы, если бы он запирался на весь день.

— Да, сэр. Почему вы согласились на это? Знает ли Он?

— Если ты имеешь в виду моего Лорда, то да. Я не так изолирован, как ты думаешь, Поттер. У нас есть некоторые средства связи. Ты помнишь свой первый день? Когда ты разбивал вдребезги бутылки при помощи чар седьмого года, произнеся их на парселтанге? Я до сих пор не спросил, где ты узнал их, — сказал он про себя. — Дамблдор посетил меня десять минут после твоего ухода и специально напомнил мне положения Устава. Я послал моему Лорду мои воспоминания о той ночи, когда твое имя выпало из Кубка, о твоей встрече с Дамблдором, твой гнев от попытки манипулирования тобой, — его глаза блестели, — и о моей встрече с Дамблдором. Мы оба признали, что помогая тебе, сможем изменить наши планы, но я был уверен — и мой Лорд согласился со мной — что если бы ты попытался справится со всем этом сам, последствия будут фатальными для тебя и потенциально катастрофическими — для нас.

— Вы не могли отказать Дамблдору, потому что настоящий Моуди не отказался бы. С другой стороны — чем больше времени я проводил бы с вами, тем выше становился шанс, что я разпознал бы в вас самозванца и сказал бы Дамблдору.

— Именно, — ответил он, довольный, что я все понял. — Ученичество препятствует любому из нас нанести прямой вред другому.

— Ибо рассказав Дамблдору, скорее всего приведет к вашей смерти, контракт защищает тайну вашей личности, — сказал я торопливо. Договор помешал бы ему напрямую убить меня или телепортировать к Волдеморту без палочки, но не защищал меня так же сильно, как его. Если он организует встречу с Волдемортом, он будет чувствовать себя прекрасно, пока у него есть уверенность, что я знаю достаточно, чтобы выбраться с нее. — А как насчет Легилименции? Если Дамблдор пробьет мою защиту, и увидит... — я замолчал.

— Вот почему мы сосредоточились так интенсивно на Окклюменции в первые два месяца.

— Но я все еще не могу ему помешать.

— Ты можешь обнаружить его вторжение. Я также убежден, что ты вычислишь любые попытки изменить твои воспоминания или изменить твою личность. Если он надавит сильнее, чем во время встречи с ним на празднике, что бы ты сделал?

— Свяжусь с ДМП, отправлю Добби с письмом к Сайласу, и свяжусь с Ритой Скитер. — Скитер не была моим самым любимым человеком, но своевременное оповещение помешала бы Дамблдору скрыть свои действия.

Он ухмыльнулся, гордый, как отец.

— Видишь? Я никогда не упоминал о двух последних. Ты добавил их по своему усмотрению. Если Дамблдор атакует тебя Легилименцией, у тебя есть знания и ресурсы, чтобы заставить его заплатить.

— Но все-таки он мой законный опекун. Он будет утверждать, что он был в своем праве.

— Если я не ошибаюсь, твой адвокат будет противостоять ему на основании завещания твоей матери.

— Я не знаю.

— Почему нет? — сказал он, продолжая свою работу. Он пролистал как маггловские так и магические тетради, рисуя заметки на полях, записывая свои собственные наблюдения на чистый лист пергамента.

— Это сложно. Я объясню после того как вы закончите работу.

— Более сложное, чем это? — спросил он.

— Я не уверен.

— Мне нужно еще несколько часов. Почему бы тебе не поработать над рунами?

— О'кей, — ответил я. В течение последнего месяца язык превратился из чрезмерно сложного в трудный, но было интересно. Я больше не ворчал, что изучаю его.

Прошло три часа, прежде чем Барти отложил свое перо и отодвинул свой стул.

— Передвинь свой стул сюда, — сказал он, указывая точку с левой стороны от него.

Я протащил стул по полу, поставив его на ковер. Барти освободил его и отремонтировал ковер, взмахнув палочкой. Я поставил его туда, куда было указано, и сел.

— Так мне померещилось? — спросил я.

— Трудно сказать. Основываясь на том, что я лично наблюдал и переживал, не думаю, что ты выдумал все это, но если судить объективно, это трудно понять. Вся твоя теория основана на двух ключевых моментах. Если она ложная, так это только твоя теория. Каковы ее слабые стороны?

Он превратил это в упражнение.

— Первое мое предположение — Дамблдор корыстный, — ответил я. — Он сосредоточен только на его личной власти, что не импонирует ни моим интересам, ни интересам Магического мира.

— Твоя теория об Ордене Феникса действительно совпадает с записями голосования и с моими личными наблюдениями во время и после последней войны, но я могу судить предвзято.

Это еще мягко сказано. Закон Дамблдора и Крауча в сочетании с отменой долга Дамблдора с одной стороны и фанатизмом его отца, вынесшего ему обвинительный приговор за такие выдуманные доказательства, за которые магглам не удалось бы обвинить его — тем более, осудить.

— Как он действовал в пятидесятые и шестидесятые годы? Он ждал пять лет после победы над Гриндевальдом чтобы принять любые "лишние почести", но его рекорд по голосованию говорит сам за себя. Запрет некоторых книг. Политическая цензура. Придира — последняя свободная газета в волшебном мире. Правовая дискриминация оборотней, вампиров, кентавров... В принципе, любого существа, которое может думать само за себя, и, возможно, может выступить против него. Ложные заключения в тюрьму. Его политические противники — все или в опале, или умерли, или исчезли.

— Верно. Большинство его политических оппонентов из того периода времени либо умерли во время войны, либо в Азкабане. Я почти уверен, что мой Лорд и Нотт — единственные, кто остался.

— Нотт?

— Его сын твой ровесник.

— Как вы думаете, мое предположение верно?

— Да. Ты заметил точное время?

— Дамблдор использует Легилименцию либо когда хочет изменить мою личность, либо когда хочет, чтобы я засунул свой нос в ситуации, где его можно потерять.

— Я не совсем правильно выразился, но смысл тот же. До тех пор, пока Мастер-Легилимент не проверит твой разум, нельзя сказать, правда это или нет.

— Но вы...

— Я просто человек, который выучил заклинание, и твой разум труднее прочитать, чем у большинства.— Моя растерянность должно быть отразилась на моем лице, потому что он продолжил. — Когда я вхожу в твой разум, я могу смотреть твои воспоминания и иногда чувствовать твои эмоции, но я не могу понять твои мысли. Наши разумы кардинально разные, потому что ты думаешь на парселтанге, а не на английском. Я сомневаюсь, что ты когда-либо замечал это, потому что для тебя разница между парселтангом и английским языками небольшая.

Я приподнял одну бровь.

— Но...

— Я спросил моего Лорда после нашего первого урока по Окклюменции. Он сказал, что каждый змееуст думает на родном языке — на языке змей. Лидс сказал то же самое. Ты думаешь на своем родном языке — первом, а не на втором.

— Вот почему я это не замечал, — сказал я, ошеломленный. — Когда я начал разрушать все, это было похоже на швы там, где кто-то вложил что-то новое в мою голове. Я закрыл глаза, вспоминая мое первое упражнение в Окклюменции и странное чувство, которое я ощутил, когда призвал обратно ситуации, воспоминания и эмоции, позже помеченные маркировкой "вмешательство Дамблдора ".

— Бросьте в меня Legilimens, — сказал я взволнованно.

— Что?

— Просто делай это. Вы увидите.

С выражением сомнения на его лице, Барти направил палочку на меня и пробормотал заклинание. Я почувствовал, что его разум вторгается в мой и впустил его, показывая ему воспоминания первого курса про Хэллоуин.

Квиррел вбежал в Большой Зал и прокричал о Тролле. Началось столпотворение. Барти коснулся края шва и удалился.

Я быстро заморгал, пытаясь увлажнить глаза.

— Странно, — пробормотал он, качая головой. — Такое странное ощущение. Я мог видеть и слышать все вокруг меня, но твои внутренние мысли были совершенно непонятными. Это нормально. Единственный раз, когда я услышал твои мысли, это когда ты сообщил мне, что выяснил, что я не настоящий Моуди. Затем, они изменились. Ты волновался о Грейнджер. Ты думал, что никто не найдешь ее вовремя. То, что ты был единственным, кто знал, где она.

Еще кусочек встал на место.

— Если я покажу вам каждый случай, вы могли бы определить, когда мои мысли менялись с парсельтанга на английский язык.

— Да. Как и сейчас... К Гекате, Поттер. Он делал это. Он действительно делал это. Как ты все это понял?

— Я просмотрел свои воспоминания, старые издания Ежедневного Пророка, и записи Визенгамота.

— Кто еще знает об этом кроме Грейнджер?

— Вы. Гермиона знает не все. Она поймала меня, работающим над моей теорией об Ордене Феникса, но я не говорил ей о другом.

— Ты делал все свои исследования в библиотеке?

Я кивнул.

— Я проверил наличие портретов и бросал заклинания, которые вы учили меня.

— Я сказал тебе, что эти заклинания — защита от дураков, — сказал он. Глаза у него были дикими и его пальцы сжимали палочку так, словно он проклянет меня в любую секунду.

— Никто не поймал меня.

— Да что ты знаешь. Маленький глупый... — он умолк и сделал глубокий вдох, успокаивая себя. Безумный блеск в его глазах исчез. — Если Дамблдор подозревает, что ты узнал, он либо пустит Оbliviate в тебя или покажет опровергающие доказательства. Он поставил слишком много на свою репутацию, — он произнес это с отвращением, — ты можешь привести его к краху. Ты понимаешь насколько это безумно? Альбус Дамблдор пойман школьником.

— Я сомневаюсь, что я первый мальчик в школе, кто раскусил его.

Он нахмурился.

— Кто еще?

— Когда мистер Риддл сказал, что Дамблдор никогда ему не нравился, выглядело как-будто, платит любезностью за любезность.

— И правильно, но я не думаю, что он когда-нибудь встречал такую большую. И с каких пор ты такой вежливый?

— Люди растут.

— Так и есть. — Он побарабанил пальцами по столу. — Мне не нужно говорить тебе, как это опасно, но я это сделаю. В своих заметках ты называл Дамблдора добрым диктатором. Он не добрый. Министерство также считает, что он твой опекун, а это означает, что он может делать все, за исключением твоего убийства, говоря, что все это было в пределах его прав, и все будут верить ему, потому что он Альбус Дамблдор. Если он не убьет тебя сам, это будет выглядеть либо как несчастный случай или как смерть от рук Пожирателей. Уча тебя Окклюменции, возможно, я сделал вещи еще хуже. Раньше, он бы использовал Легилименцию, чтобы заставить тебя поступать определенным образом и слепо следовать за ним. Теперь, он не может и это ставит тебя в большую опасность, чем кто-либо из нас подозревает. Боюсь, единственное, что еще стоит между ним и тобой, теперь его вера, что я Аластор Моуди. Готов поспорить, ты заметил, что я знаю жизнь Моуди и его манеры вполне хорошо.

— Да, сэр, — сказал я, гадая, с чего бы он добровольно стал делиться информацией.

— Аластор Моуди закончил Хогвартс вместе с моим отцом. Они поступили в Академию Авроров вместе и были напарниками тридцать пять лет. Он мой крестный отец. — Мои глаза расширились. — Я провел большую часть детства бегая за ним и подражая всему, начиная от того, как он приглаживал волосы, и заканчивая тем, как он говорил. Мы перестали разговаривать друг с другом примерно в то время, когда я закончил Хогвартс, но наши отношения были натянутыми тогда. — Горечь прозвучала в его голосе. — Он всегда выбирал отца вместо меня. Несмотря на это, реальный Аластор Моуди доверяет Дамблдору, но не безоговорочно. Если он когда-нибудь узнал бы, что Дамблдор незаконно использует магию на несовершеннолетнем, он бы бросил Дамблдора в Азкабан быстрее, чем ты сможешь сказать квиддич.

— Вы угрожали ему Азкабаном во время нашей первой встречи, потому что реальный Моуди сделал бы это.

— Вот именно. Как я вижу, у тебя есть только два варианта: отстранить Дамблдора, как твоего опекуна или бежать к Темному Лорду. Конечно, ты всегда сможешь вернуться к варианту ручного мальчика Дамблдора.