В первое время я думал лишь о том, что это могло быть своеобразным тестом на терпеливость и выносливость к таким вот необычным условиям, испытанием на прочность, иными словами. Поэтому старался держаться, пытаясь найти в себе какую-то внутреннюю опору, которая помогла бы без лишних сложностей перенести эти муки (а это были именно муки, что становилось яснее с каждой лишней минутой в этой камере). Думал о себе, о будущем, пытался проанализировать все сведения, которые собрал, и сопоставить их с миром Наруто. Но делать это в темном помещении, сидя в грязном мокром полу, и чувствуя, как на голову падают тяжелые холодные капли воды, вызывающие крайне сильное раздражение было нереально сложно. Мало того, на мне не было совершенно никакой одежды. Ее заставили снять еще при заходе сюда....
Дверь все не открывалась. Лишь маленькое отверстие, через которое заталкивали внутрь мою еду, открываемое лишь раз в сутки. Игнорируемые через него мои вопросы, мои истерики, крики, просьбы о помощи.
Да истерики. Что тут говорить. Долго вынести это я оказался не способен. Этот запах.... Эти капли, бьющие буквально везде, словно специально дожидающиеся, когда я окажусь под ними.... Этот холод.... Эта грязь.... Эта тьма....
Не помню, когда это было, сколько именно прошло времени, когда меня сорвало. Я кричал, орал во всю глотку, долбил кулаком дверь, в ярости разбил миску о стену, хватался за голову и буквально лез в стену. Немного успокаивался, а потом снова, после очередного удара тяжелой капли воды, срывался с цепи, бросаясь на стену, на дверь, рвя гнилые прутья циновки, до крови вгрызаясь ногтями в кожу, надеясь хоть немного унять это раздражение.
Истерика длилась долго, порка я окончательно не обессилел и начал таки с голодухи пожирать ту гадость, которую давали и которую я ел через силу. А потом начался эффект давящих стен. И проникающей тьмы.
Чем больше я проводил времени в этом месте, тем сильнее на меня влияли эти стены. Эти скрытые в тени страшные контуры словно давили, давили со всех сторон, воздух становился каким-то душным, невыносимым, а тьма, окружающая тот маленький пятачок посреди камеры, которую я боялся оставлять.
Образы, мысли, мечты, чувства, воспоминания растворялись в моем сознании, оставляя внутри лишь одно — маленький тлеющий огонек надежды где то в конце тоннеля и полная тьма действительности вокруг. Внутри меня все медленно, но верно сжималось.... Я чувствовал, как становлюсь никем.
Ярчайший свет, ослепляющий в своем обилии, и свежий воздух, словно нечто неземное, ворвавшиеся ко мне вместе со скрипом отворившейся дверью, подействовали как красная тряпка на быка. Не помню, какие мысли в тот момент возникли в голове. Наверняка, их и не было. Был лишь образ. Образ свободы, образ снятых оков.... Не обращая внимания на слабость после множества бессонных ночей (или дней?), не думая ни о чем другом, кроме этого света в конце тоннеля, я бросился вперед. Именно бросился, со всей страстью, которая во мне осталась, со всей жаждой свободы, и желания. Подгоняемый тьмой, давящими каменными стенами и чем-то еще, что все это время было со мной рядом, и чего я боялся больше все. Пусть передо мной возникли препятствия в виде людей, которые не хотели меня выпускать! Пусть они были старше меня и сильнее! Плевать на это! Я СВОБОДЕН! И НИКТО НЕ СДЕЛАЕТ МЕНЯ ПЛЕННИКОМ!
В комнате пахло сладковатым запахом благовоний, которые тлели в дальнем уголке. От этого запаха немного першило в горле, а дым, которого было как-то уж слишком много в воздухе, заставлял слезиться глаза. А может тут дело в чем-то другом? В том же разбитом носе и губе? Или сломанной руке?
Фонарь, мягкий и расслабляющий свет которого заливал все помещение, подвешенный под дощатым светло-голубым потолком, напоминал полную луну. Такую же красивую и притягательную. То, отчего было сложно оторвать глаз и обратить внимание на что-то другое. Например, на объемный шкаф, выполненный из красного дерева и украшенного многочисленными узорами-завиточками и несколькими малопонятными символами. Или тот стол рядом на коротких ножках, буквально заваленный всякой всячиной. Сосудами, миниатюрными ступками, свернутыми белоснежными полотняными кусками ткани, всевозможными травами и необычного вида металлическими инструментами.
Любой имеющий логику человек, разумеется, не стал бы сомневаться, что это помещение лекаря. Все намекало на это, и впрочем, для определения было бы вполне достаточно лишь части всего этого богатства и того, что лежало на полу. Меня.
Большую часть моего тела покрывали белые куски ткани — своеобразные аналоги бинтов, изготовленных из плотной мягкой материи, приятно легшей на кожу. Ноги, руки, ребра, нехилая повязка была наложена и на голову, на затылочную ее часть. И хотя сейчас большинство моих 'боевых ран' и их последствий было не видно под тонким, но необычно теплым одеялом, я прекрасно чувствовал, как они плотно обхватывали все мое тело, пробуждая в голове нелепые сравнения с мумией. Как жжется рана в голове, которая осталась после столкновения с каменным выступом, и которую обильно намазали зеленой склизкой мазью. Как ноет рука, кости которой были сломаны при столкновении с теми дюжими парнями.
Забавно было проснуться после того кошмара, перенесенного в темной и сырой камере на мягкой постели, заботливо укрытым теплым одеялом, и чувствуя над головой объемистую подушку и сначала даже подумать, что все увиденное, услышанное и пережитое было лишь кошмарным сном, и что я снова дома, в своем теплом хорошем доме в моей родной стране, родном городе, среди родных и близких. И уже потом осознать, что ты лежишь далеко не на удобной кровати. А на разложенном на полу незнакомой комнаты футоне.
— Проснулся?
Мягкий женский голос прозвучал где-то в стороне, вместе с легким звуком раздвигаемой в сторону двери. Попытался найти источник шума своими глазами и довольно скоро обнаружил его чуть правее от себя, на расстоянии нескольких метров. Хм.... Так это была дверь? А я то думал, что это просто какая-то картина в человеческий рост. Кстати о картине. Обладательницу голоса было сложно не сопоставить с красочным портретом, выполненным рукой бесподобного в своем мастерстве художника. Настолько красивой казалась эта женщина. У меня даже сердце невольно екнуло и впервые с момента переноса возникло несколько неловкое чувство внутри....
Она сделала несколько шагов вперед и присела на колени рядом со мной, рядом установив маленький поднос из блестящего серебристого металла, украшенного специфичным рельефным узором и опять же большим количеством малопонятных символов. На подносе громоздилась миска с исходящим от нее притягательным ароматом чего-то съестного (в силу расположения головы, и некоторых сложностей с восприятием в силу изучения другого человека, рассмотреть еду мне не удалось), и чашечкой, с исходящим от нее легким дымком пара. Мои глаза неотрывно следили за ней, тщательно рассматривая каждую мелочь в этом чудном создании, пытаясь справиться с неведомо откуда нахлынувшим волнением. Ее красота завораживала буквально всем. Эта миниатюрная фигура, облаченная в простое, казалось бы, кимоно, которое, однако, словно придавало своей хозяйке особую неповторимую прелесть, подчеркивая неземную притягательность ее лица. Эти глаза, широкие, с едва заметным следом наличия в венах этой женщины крови привычной для меня, Азии, эти губы, эти волосы, уложенные в бесхитростную прическу....
— Я принесла тебе поесть, Широ-кун. А потом мы сменим повязки.
— Я...д...думал, что, кхм...было бы лучше сразу сделать второе.
Говорить было трудно. Губы едва шевелились, к тому же во рту все пересохло. Голос получился каким-то хриплым, срывающимся и глухим. Совершенно не таким, каким он мне казался раньше. К тому же в боку закололо, стоило мне попытаться шевельнуться. С чего бы это?
Она посмотрела на меня, слегка наклонив голову набок. Взгляд был вполне добродушным, казалось, малость заинтересованным и удивленным. Если мне конечно не показалось.
— Ты не голоден?
— Да....нет....кхм, в смысле нет. Просто думал, что лучше сначала поменять повязки, а потом уже принимать пищу.
Легкая понимающая улыбка.
— Понимаю. Но сделаем по-моему. Сам поймешь почему.
Я кивнул, не став спорить. В конце концов, не я здесь хозяин. Я даже не знаю, с кем разговариваю, кто она такая и где нахожусь, а она прекрасно обо всем осведомлена. Нельзя же мне здесь спорить, строить из себя невесть кого, этим кем-то не являясь.
Принесенное съестное пошло на ура, несмотря на поврежденную губу. Меня накормили отменным бульоном, вкусовые качества которого после той 'баланды', которую давали в камере, был просто божественным. Я, будучи голодным как пес, поглотил все за несколько минут, после чего почувствовал себя буквально на седьмом небе. Особенно после чая, неповторимый вкус которого впервые дал мне четкое понимание того, что такое настоящий чай, о котором я раньше и не слышал....
Причину того, почему меня накормили до перевязки, я понял буквально сразу после того, как те куски ткани, которые покрывали мое тело, были сняты, и мне открылась безрадостная картина того, что со мной сделалось в результате того 'прорыва из ада'. И что еще важнее, что было сделано уже в рамках лечения. Уверен, что после увиденного я вряд ли смог бы быстро прийти в себя и что-либо съесть, а с учетом ран и общего состояния организма, ощущаемого в виде сильной слабости и ноющей боли, требовалось как можно скорее получить хорошую порцию белков и углеводов, чтобы начать восстановление.
Список ран и прочих следствий прорыва оказался настолько внушителен, что я сначала даже подумал, было, что меня хотели устранить те мистические враги, от которых меня в свое время спас дядя и от которых я сбежал при помощи Горо. Сломанная рука, масса следов глубоких порезов и царапин по всему телу, многочисленные синяки, ушибы, кровоподтеки на фоне сильно отощавшего тела, сверху обильно измазанное какой-то склизкой, отвратительно пахнущей жижей, которое при контакте с воздухом начало создавать ощущение того, словно вся моя кожа оказалась в огне. От этого зрелища у меня все ранее поглощенное едва не полезло наружу, но благо, предложенные моей, как оказалось, сиделкой, листочки какого-то растения, имеющие горьковатый вкус, после тщательного разжевывания, благотворно сказались на пищеварительной системе.
Женщина провела перевязку быстро и легко. Сначала ловко отскребя слой жижи металлическим тупым ножичком, очистила кожу, и уже после этого нанесла новую порцию этой гадости на раны, и за несколько минут довела меня до внешнего вида мумии (определенно очень свежей мумии, разумеется). Мазь сразу после того, как ее нанесли, сначала жгла тело, вызывая одновременно обильное потоотделение и одновременно чесотку. Но постепенно воздействие воздуха видимо, закончилось, и все успокоилось и мне снова удалось сфокусироваться на женщине, возящейся рядом с многочисленными 'отходами производства' в виде грязных полотняных 'бинтов' и грязной воды, оставшейся после омовения.
Поймав мой взгляд спустя некоторое время, она прервалась, вытерла руки о полотенце и подошла ко мне, снова усевшись на колени и сложив руки на них. Некоторое время сидели/лежали молча.
— Видимо тебе интересно, что с тобой случилось?
Я прищурился. Хм, неплохой шанс поговорить и получить-таки ответы на некоторые животрепещущие вопросы. Пока не вырубился от накатывающей вялой сонливости, вызванного, видимо, от обильной еды и действия той мази.
— Да...
— Не стесняйся, если интересно, Широ-кун. Особенно сейчас, пока Мурата-сенсей заинтересован в твоем выздоровлении и вряд ли станет тобой интересоваться до того момента, как ты станешь на ноги.
Я кивнул, и получил в награду улыбку, от которой потеплело на душе. Эх, если бы не мое состояние, то почувствовал бы себя счастливым. Хотя о чем тут говорить. Я уже почти счастлив. Почти....
Мое лечение заняло ровно неделю. Не знаю, то ли раны оказались не такими серьезными, как мне это показалось вначале, то ли уровень медицины здесь был явно выше, чем в той реальности, но по истечению семи дней я был в состоянии снова двигаться самостоятельно, причем, вполне свободно, без риска рухнуть на землю при любом удобном 'поводе'. Многочисленные бинты сняли, отвратительную склизкую мазь позволили смыть после почти двухчасового времяпровождения в горячем источнике, по выходу из которого я почувствовал себя едва ли не заново родившимся. Во всех смыслах этого слова.
Затянувшиеся порезы и царапины, оставившие после себя лишь тонкие едва заметные шрамы, восстановившиеся полностью нос и губы, сросшаяся кость руки. Честно говоря, не перестаю диву даваться мастерству Акейн-сан, чьи руки сотворили такое чудо с моим телом, ставшее жертвой испытания, проведенное моим сенсеем.
Что представляло собой суть испытания в камере я так и не понял, если честно, вплоть до того момента, пока не встретился со стариком, который собственно и поведал мне причины и следствия данного 'мероприятия'. У меня хоть и были догадки, но я предпочел не забивать ими свою голову. После произошедшего у меня возникло четкое убеждение в том, что для того, чтобы встретить новые сложные моменты жизни в этом мире лучше оставить в некотором отдалении свои представления и по большей части стараться мыслить конструктивно, опираясь на скорее на инстинкты, а не на логику, лишенную достоверных сведений и полной информации местных реалий.
Рассказ же Акейн-сан о том, в каком состоянии она меня приняла после стычки в подземелье у дверей моей камеры, и о том, что там произошло на самом деле (увы, но большая часть моих воспоминаний этого периода времени словно стерлись, видимо из-за состояния аффекта) меня ввел в ступор и долгую прострацию. Нет, я даже в самых оптимистичных предположениях не смог бы так скоро надеяться на успешное противостояние с взрослыми и сильными людьми, обладающих немалым опытом в деле укрощения строптивых, а тут на тебе. Оказалось, что при попытке прорыва я разбросал несколько дюжих ребят, причем одному из них здорово досталось (опять же, по словам Акейн-сан, которая заверила меня, что тот человек был вынужден провести в постели несколько дней). Не знаю, в чем была причина такой силы с моей стороны — то ли острая жажда вырваться вызвало пробуждение внутренних резервов организма в виде реакции на препятствие, которое не желало меня выпускать из пресловутого ада, то ли же моя изначально чрезмерно яростная атака несколько озадачило тех парней, что в результате вылилось в такие вот результаты, но факт оставался фактом, я сделал то, что никогда не смог бы сделать при иных обстоятельствах. Правда, мне потом за нанесенные мной раны воздалось сполна. Опыта у ребят было не занимать, силы тоже, а первоначальный шок сменился раздражением или даже злостью (судя по тому, как меня они отработали, злость определенно преобладала). Впрочем, радовало то, что им это все же удалось не столь уж безболезненно и еще пару царапин мне им удалось нанести, прежде чем они вырубили меня ударом моей головы о стену (и как только я вообще остался жив?). В общем, я был в шоке.
