Монах

— Не вздумай! Убьют всех! Терпи.

И Андрей терпел. Хотя терпеть было очень, очень трудно: первыми вывели семью купца.

Впереди шла молоденькая любовница адепта — она была сильно избита, и это легко было заметить, так как девушка шла абсолютно голой. Обнажёнными были и её родственники — мать, отец, братья и сёстры — два мальчика, похоже, что близнецы, и девочка лет десяти. Они рыдали, а спины в кровь были иссечены то ли плетью, то ли кнутами.

Андрей скрипнул зубами: 'Смотри, смотри — вот оно, царство сатаны, вот его правосудие и его милость! Может меня в наказание Господь сослал в это царство дьявола? Может это ад? Ну как люди могут делать это, а ещё — спокойно смотреть на это!'

Но это было только начало. Вперёд выступил адепт исчадий, видимо приехавший для разбирательства и громким зычным голосом объявил:

— Этот город провинился. В нём скрывается преступник, лишивший жизни адепта Сатана. Мы накажем вас за это! Мы будем приносить в жертву на алтаре всех подряд — пока или преступник не объявится, или же мы уничтожим всех жителей города, и всё равно этим самым убьём этого человека, находящегося среди преступных жителей! А начнём мы с семьи, которая не уберегла своего благодетеля, и возможно, эти люди участвовали в заговоре против исчадий! Нашему Господину угодны человеческие жертвы, Он будет доволен!

Отойдя в сторону, он кивнул местному исчадью, видимо распорядителю мероприятия:

— Начинайте.

Двое исчадий схватили безвольно плачущую девушку и волоком потащили её к сооружённому у собора алтарю, представлявшему собой небольшой, сантиметров семьдесят в высоту помосту, наверху у которого располагалось что-то вроде плахи. Девушку повалили на неё спиной, выгнув дугой так, что её грудь оказалась на плахе, пятки на помосте, а голова почти коснулась досок пола. Исчадье в красно-коричневом одеянии подошёл к ней и стал завывать диким голосом, взывая к своему Господину:

— Ооооо Саган! Ооооо господин! Мы приносим тебе жертву, это молодое сердце! Ооооо Саган!

Андрей замер и его сердце захолодело — он не ожидал такого страшного результата своих действий, он не понимал, чем это могло кончится, и сейчас он не знал, что ему делать, как остановить эту вакханалию смерти. Единственный способ был...

— Стойте! Остановитесь! — крикнул он, прервав завывания исчадья — это я сделал! Я убил Васка!

Толпа вокруг него отхлынула в ужасе так, что вокруг него образовалось свободное пространство метров пяти в диаметре — все глядели на него, так будто он был заражённым чумой или проказой. Все, с кем он работал в трактире, все чужие и знакомые — все испуганно отшатнулись от него. Немудрено — теперь он был опаснее гремучей змеи — а вдруг скажет, что они были с ним? Вдруг под пыткой припомнит, кто был его другом? Смерть страшная и неминучая.

Андрей вышел вперёд и крикнул:

— Хватит зверства, сволочи! Я пристрелил вашего хренова Васка!

Адепт сделал навстречу ему пару шагов — он удовлетворённо улыбался:

— Что, у нас герой объявился? Решил спасти девку, жалко стало? Или — правда ты убил и никто иной? И чем же ты его убил?

— Из арбалета, когда он выходил из дома купца.

— А зачем ты его убил? Что он тебе сделал?

Андрей достал из-под рубашки крестик, и размашисто перекрестился:

— Я вас ненавижу! Вас надо уничтожать, как бешеных собак!

Адепт ещё более довольно усмехнулся:

— Теперь ясно. Взять этого боголюба!

Не дожидаясь, когда его схватят гвардейцы, расслабленно стоящие перед адептом, Андрей сделал невероятный рывок вперёд, рассчитывая успеть перед смертью удавить хоть одного поганца-адепта, сбил с ног двух гвардейцев, уже почти дотянулся до улыбающегося исчадья, когда сзади на него обрушился тяжёлый удар — видимо плоскостью меча, сбивший его на землю.

Он ещё тянулся к адепту, когда не него обрушились удары со всех сторон — били ногами, руками, пинали так, что он сразу почувствовал, как у него хрустнули рёбра. Он схватил чью-то ногу, повалил её владельца и вцепился ему в горло зубами, разрывая гортань как дикий зверь. Тот заверещал, потом забулькал кровью и задёргался под ним. Ещё несколько сильных ударов почти выключили монаха и он только подумал — 'Забьют до смерти, хоть без пыток обойдётся' — когда адепт крикнул:

— Не трогать его больше! Связать, привязать к столбу, мы потом допросим — кто такой и откуда взялся.

Его подняли и поволокли к столбу, к которому примыкал помост с алтарём, где всё ещё лежала выгнутая дугой девчонка. Загнув руки Андрея назад, их завели за столб и связали поставив его спиной к столбу и оставив так.

Голова его кружилась от полученных ударов, а когда туман в глаза развеялся, Андрей увидел, что практически ничего не изменилось — девчонка как лежала, так и лежит на плахе, её семья так и стоит в ожидании казни, а адепт что-то вещает с возвышения. Прислушался:

— Мы выявили этого боголюба, покусившегося на жизнь адепта Васка, ему предстоит умереть на жертвенном алтаре в праздник Жертвы, или закончить жизнь на арене Круга, а сейчас мы увидим, как приносят в жертву пособников боголюба! Это с их помощью боголюб смог убить такого служителя Сагана, как адепт Васк! И пусть все запомнят, чем заканчивают те, кто идёт против служителей Сагана!

— Андрей закашлялся, выплюнул сгусток крови и хрипло крикнул:

— Эй, ты, тварь — отпусти невинных! Ты же получил, то, что хотел! Я убил вашего хренова Васка, зачем тебе жизнь этих людей?!

— Зачем? — усмехнулся, подойдя ближе, адепт — ну как зачем? Вот пусть все, кто замышляет против исчадий, видят, что бывает после того, как они совершат преступление. Невинны, говоришь? А нет невинных. Все виноваты. Их души нужны нрашему великому господину, и ты дал повод их забрать. И теперь, оставшееся до смерти время, думай, как ты стал причиной гибели такой прелестной девушки. Гляди, какая сладенькая...была!

И с этими словами адепт вынул из складок своего плаща небольшой кривой, как серп, нож, и воткнул его в подреберье отчаянно закричавшей девушке. Она сразу обмякла, потеряв сознание, а адепт распорол её поперёк, сунул в разрез руку, с усилием рванул что-то и вытащил из грудной клетки ещё сокращающийся красный комок — сердце. Он с торжеством поднял его и прокричал:

— Прими в жертву это сердце, Саган!

Он поднял над головой красный комок и потом бросил его на помост, рядом с Андреем. Сердце мокро шлёпнулось на грязный помост, и ещё продолжало вздрагивать, потом сокращения стали всё тише, тише, и, наконец, затихло, превратившись в кусок мяса.

Девушку подняли за руки и ноги, и как тушу убитой свиньи, сбросили к подножию помоста, в пыль.

— Давайте следующего! — крикнул возбуждённый адепт. Его глаза блестели, он поднял руки вверх и слизнул с обнажившегося локтя каплю крови длинным, как у змеи, языком.

Следующим был мальчишка, брат убитой девушки, он тонко кричал и плакал...потом они все слились в вереницу мёртвых тел и вырванных из них красных комков.

Андрей сейчас хотел умереть, но больше — хотел убить эту мерзкую тварь, наслаждавшуюся убийствами. Он дал себе зарок, что если выживет, всё равно найдёт этого урода, и убьёт его страшно и мучительно. И ещё решил — он пройдёт через все испытания, только бы достать этого гада, и его приспешников — ведь не зря же забросил его сюда Господь, чтобы он погиб так глупо и бесполезно? Ну не может же быть такого! И тут же заметил про себя — люди в фашистских концлагерях тоже думали, что такого быть не может, и что всё закончится хорошо...

После окончания обряда жертвоприношения весь народ отпустили, и они рассосались по своим домам, молчаливые и тихие, видимо под впечатлением от зрелища. Пока шли — обсуждали этого боголюба, по милости которого погибла вся семья купца и желали ему мучительной смерти, более мучительной, чем та, которая настигла несчастные жертвы.

Многие сходились на том, что хорошо бы, если бы его отправили на Круг — скоро праздник, зрелищ тоже хочется. Давно боголюбов не ловили, уже и забыли, когда в последний раз смотрели на арену, где их убивают бойцы.

Андрея погрузили в телегу и повезли по улицам города, в городскую тюрьму. По дороге прохожие, и люди в окнах домов кидали в него огрызками и нечистотами — одна пожилая дама умудрилась со второго этажа своего дома ловко облить его из ночного горшка, попав содержимым на колени, и теперь он благоухал застарелой мочой и дерьмом. Вот в таком виде он и попал в камеру городской тюрьмы.

В этой камере содержались все, кого ловили на улице — воры, убийцы, боголюбы и просто те, на кого показали, как на преступников, угрожающих устоям государства и религии Сатана.

Уголовники, конечно, были в привилегированном положении — за них могли внести выкуп сообщники, или они могли договориться со стражей о том, что сделают им какую-то услугу — они были в тюрьме как короли.

Камера представляла собой полутёмное огромное помещение, в котором за раз могло содержаться до двух сотен заключённых. Впрочем — содержаться — это громко сказано. Всё, что было тут из удобств, это огромные деревянные параши в дальнем углу, в которые опорожнялись все сидельцы. Нар не было — вместо нар полусгнившая солома, кишевшая насекомыми. В углах бегали крысы, за которыми от скуки и с голодухи охотились заключённые.

Андрея втолкнули в камеру, врезав пинком в поясницу так, что у него помутилось в глазах. Он свалился на мерзкую солому, потом с трудом поднялся на четвереньки. Встал, и пошёл разыскивать угол, в котором можно пристроиться и собраться с силами. Андрей знал, что ему придётся очень туго в этом заведении, и сразу пытался определить стиль поведения и разработать план того, как ему тут выжить. То, что это будет непросто, он не сомневался.

Найдя не занятый людьми участок пола у стены, он сел, опёршись спиной о холодную стену и замер, притянув колени к груди. Всё тело болело, как минимум два ребра были сломаны или треснуты, бровь рассечена и засохшая кровь залепила глаз, а перед глазами плавали чёрные мушки. 'Крепко досталось' — подумал он — 'Бывало и хуже. С перебитой ногой полз три километра, как Маресьев — и ничего, выжил. Главное — живой. Даст Бог ещё воздам по заслугам'.

С этими мыслями он забылся тяжёлым сном — организм требовал восстановления после физической, и главное — психологической травмы. Быть непосредственным участником жертвоприношения, да ещё косвенным его виновником — это кого хочешь сломит. Ну — сломать это его не сломило, но потрясло основательно.

Проснулся он сразу, от того, что кто-то тряс его за плечо.

— Парень, не сиди на голом камне! Чахотку заработаешь враз! Здесь камни вытягивают здоровье. Подстели под себя солому и на стенку не облокачивайся.

Он открыл глаза и увидел перед собой лицо мужчины лет пятидесяти, похожего на пасечника, с грязной полуседой бородой.

— Очнулся? Давай переползай на солому, слышал что я тебе говорю? Давай, давай, ползи.

Андрей недоверчиво посмотрел на мужчину — не то место, чтобы кто-то о ком-то бескорыстно заботился, но не обнаружил подвоха и поднявшись, скривив рот в болезненной гримасе, подошёл к мужчине и сел рядом на охапку соломы.

— Ну что, давай знакомиться? — спросил мужчина — меня звать Марк, а тебя как?

— Я Андрей.

— Ты за что сюда попал? Нет — не хочешь, не отвечай — думаешь, меня специально к тебе подсадили, чтобы что-то вызнать? Нет, братец — мужчина усмехнулся — им не надо ничего вызнавать. Все тут — кроме уголовных, есть жертвы для алтаря. Вот уголовные могут выйти отсюда на волю, а мы нет — только трупами, или на алтарь.

— А откуда ты знаешь, может я уголовный? — хмуро, прокашлявшись и сплюнув, сказал Андрей.

— Видать, крепко тебя по башке приложили — сказал Марк — ты крестик-то свой спрячь. Никакой уголовный не будет таскать крест на шее. Ты типичный боголюб. Впрочем — я такой же как и ты. Не совсем такой, конечно — поправился он — крестик не ношу, это ты такой отчаянный, я простой купец, который сдуру попался под раздачу — искали кого-то для жертвы на алтарь — ну не местного же, взяли чужого купца — отобрали товары, а меня в тюрягу. Я уже тут год сижу.

— Как год? — не понял Андрей — ведь тебя должны были давно уже в расход пустить! Что-то не стыкуется у тебя...

— Забыли меня — усмехнулся Марк — а я как-то и не тороплюсь на свидание с Сатаном. Кормлю тут вшей, жру баланду, и жду, когда подохну тихо, расчесав укусы вшей. Впрочем — скоро видать и мне конец — на днях обещали сделать чистку — на праздник Жертвы всех, кто к тому времени останется в тюрьме, на Круг пустят. Последние игры были год назад — боголюбов не так просто наловить, а народ требует зрелищ. Вот нас и поубивают во славу Сагана. Вообще-то, после года в этой дыре мне и самому хочется, чтобы всё быстрее кончилось. Скоро насекомые уже под кожей заведутся. Один, недавно, захрипел, упал на пол, пену пустил, а из его рта черви полезли. Размножились видать, после того, что сожрал тут какую-то гадость — то ли из крысы паразиты перешли, то ли баланду не проварили как следует — вот и сожрали его изнутри. Вот так вот и живём.

— А сколько тут боголюбов?

— А все! — засмеялся Марк, показывая остатки зубов — впереди у него было только два зуба целых, остальные то ли выпали, то ли выбили — все, за кого не отдали выкуп, объявляются боголюбами со всеми вытекающими последствиями. Он перехватил взгляд Андрея на свои зубы, поморщился:

— Выпали. Нет овощей свежих. Дёсны кровоточат и зубы выпадают... Посидишь с полгода — то же самое будет.

— Не посижу. Меня раньше вытащат, гарантия. Я адепта убил. Уж про меня-то не забудут...

— Ты?! А адепта?! Силён! — восхитился Марк — тебе хоть не так обидно сидеть, есть что вспомнить, а я по глупому попал...лучше бы прибил кого-нибудь из исчадий, чем вот так, по дурацки. Ты давай, поспи — не бойся, если что — я разбужу. Кормёжка будет только утром, так что особо ждать нечего. Если уголовные прилезут — я тебя толкну. Меня уже побили тут несколько раз — взять с меня нечего, но отстали потом — чего толку меня бить, когда взять нечего. Ну спи, спи. Заговорил я тебя.

Андрей закрыл глаза и через несколько минут уже спал, не обращая внимания на вонь в камере, на укусы насекомых и на уколы соломинок. Ночью он метался — болело избитое тело, поднялась температура и в голове болело и громыхало, как будто в ней ездил танковый взвод. Но он заставил себя спать — сейчас важнее всего был отдых.

— Вставай, вставай — сейчас баланду принесут — кто-то толкнул его в плечо.

Андрей проснулся — нет, это был не кошмар. Всё так и есть, как ему привиделось — ритуальные казни, тюрьма с насекомыми и безнадёга впереди. Безнадёга ли? Пока живу — надеюсь! — Андрей не помнил, откуда он взял эту пословицу, что-то латинское, что ли...но в ней было суть того, как он намеревался жить дальше. Кроме надежды ему ничего не оставалось.

Он пошёл к решётке, перекрывающей проход на волю — там стояли несколько котлов на колёсиках, из которых черпали какую-то тёмную жидкость и выливали в глиняные чашки. Андрей получил свою порцию дурно пахнущей баланды с куском похожего на глину хлеба и уселся у стены, задумчиво отхлёбывая баланду через край чашки — надо было восстанавливать силы, а какая бы не была баланда, некоторое число калорий в ний присутствовало. Дохлебав, он дожевал хлеб, пошёл к решётке и выставил чашку в коридор через решётку — так делали все заключённые. Тут же стояли кружки и бачки с водой — каждый подходил и черпал воды столько, сколько ему было надо. 'Вот и весь завтрак' — подумал Андрей — 'На такой еде я долго не протяну, ослабею, это точно...но мне это точно не грозит. Раньше чем ослабею прикончат, гарантия'.