Монах. Путь к цели.

Всё-таки он крепко привязался к этой взбалмошной девчонке, надо признать. И то, что сегодня ему предстоит сделать, было настолько важно, что у него руки тряслись от предвкушения и волнения. А вдруг не получится? Вдруг ничего не выйдет?

Крылья дракона представляли собой полые, очень прочные кости, на которых натянута прочнейшая, покрытая чешуйками кожа. Ему предстояло убрать эти самые чешуйки, затем взрезать кожу, сломать кости, соединить их как следует, и заживить всё заново. Левое крыло вообще представляло собой жгут из неправильно сросшихся костей и рубцов кожи, правое не так сильно пострадало, но его кости торчали под прямым углом друг к другу. Рука подлейшего существа на планете, исчадья, была видна сразу. Если не сделать операцию, дракониха никогда не сможет летать. Впрочем — и теперь было неясно — будет ли она летать потом, после того, как ей вправят кости.

Андрей вздохнул и приступил к делу. Фёдор и Алёна сидели рядом в комнате, но потом, когда Андрей стал специальными щипцами-зажимами выдёргивать чешуйки, женщина не выдержала, и зажав рот убежала, сказав, что не может на это смотреть и ей ужасно жалко Шанди. Настю они уложили в постель на послеобеденный отдых, так что в комнате теперь остались Андрей и Фёдор.

Чешуйки скрипели под ножом хирурга — приходилось каждую подевать и отгибать вверх скальпелем, потому что они так плотно прилегали к телу, заходя друг на друга — никаким другим способом отогнуть их было нельзя. В образовавшуюся щель просовывался захват, чешуйка цеплялась стальными губками инструмента, и Андрей со всей силой тянул её из тела. После приложенного довольно большого усилия, она поддавалась и со звуком рвущейся ткани выскакивала из крыла.

Драконы время от времени линяли, вместо старых чешуек вырастали новые, а старые сами по себе, или после почёсывания о камни и стены пещер, выскакивали легко и свободно. Они отсоединялись от своего корешка, как какой-нибудь молочный зуб у человеческих детей, и отпадали, как им и положено. Эти же чешуйки были молодыми, здоровыми, и яростно сопротивлялись изменению привычного местоположения.

Пока Андрей очистил оба крыла, прошло два часа и весь он покрылся испариной. Слава Богу — Шанди всё это время спала. По прикидкам Андрея, боль должна была быть такой, как будто у человека выдёргивают ногти. У неё шла сукровица, а крыло выглядело так, как будто рыбу почистили на живую. В конце концов не выдержал и Фёдор, уйдя на кухню к жене, и заявив, что видеть это хуже, чем поле, усыпанное порубленными пехотинцами.

Андрей залечил гнёзда, в которых раньше торчали чешуйки, и теперь, даже если Шанди проснётся, она не почувствует ничего кроме холодка на коже, не прикрытой чешуёй. Теперь предстояло самое важное.

Взяв острейший нож, он, аккуратно проткнув кожу крыла, и стал надрезать её вдоль искривлённой кости. Теперь стало видно, что кость была изломана в нескольких местах и срослась этими осколками так, как будто сломали веник и его прутики срослись в нечто похожее на кучу веток, которые сгрёб бульдозер лесорубов. Андрей вздохнул — предстояла тяжёлая работа. Нужно было не повредить связки, суставы, и сломать кости там, где они срослись неверно.

Он взял в левую руку ещё одни щипцы, крепко взялся за кость в том месте, где она срослась, образовав уродливый изгиб, напрягся...щелчок! Кость сломалась. Тогда он свёл концы в ровную линию и сосредоточился на ауре, заживляя, убирая красные и чёрные сполохи. Кость заживала медленно. Если ткани затягивались обычно за считанные секунды, то кость медленно-медленно, как минутная стрелка, затягивала место перелома, рассасывала уродливую шишку, образовавшуюся в этом месте. Андрей прикинул — на исправление одного перелома у него ушло не менее двадцати минут. Он вздохнул, прикинул — на все кости потребуется не менее трёх дней. Вылечить всё сразу он не сможет при всём желании — не хватит ни времени, ни сил.

Так оно и вышло.

Закончил Андрей поздней ночью, когда темнота уже накрыла своим плотным покрывалом весь мир, оставив на небе лишь мириады сияющих серебряных 'гвоздиков', чтобы запоздавший путник мог найти дорогу домой. Всё, что он успел за сегодняшний день — выправить несколько переломанных костей, вернее — две кости, сломанные в нескольких местах так, как будто их крутили в мясорубке. Ему пришлось сложить края распоротой кожи вместе, срастить её, чтобы Шанди могла нормально двигаться и оставить всё, как есть, до следующего раза — он решил завтра продолжить начатое прямо с раннего утра. Чешуйки так быстро не отрастут, так что завтра он сразу приступит к правке костей.

Андрей разбудил Шанди, которая некоторое время никак не могла понять, что происходит, потом очухалась, и спросила:

— Ты сделал? Получилось?

— Нет, извини. Часть сделал, а осталось ещё процентов восемьдесят. Работа сложная, и я физически не успел. Но сделал уже многое. Ещё пару-тройку дней, и будешь как новенькая.

Андрей почувствовал, как расстроилась Шанди, и поспешил её успокоить:

— Ну не расстраивайся! Я же тебе говорю — всё будет отлично, всё замечательно! Идёт хорошо, кости выправляются, сращиваются. Вот — подвигай левым крылом — уже лучше расправляется, заметила?

— Заметила. Но всё равно настроение плохое. Мне думалось, ты раз, два — и сделаешь. А тут — вон сколько времени, и почти ничего...что, уже вечер? Это я весь день проспала? — Шанди потянулась, приподняв крылья, помахала левым, прислушиваясь к ощущениями, потом сложила оба на место и превратилась в кошку.

— Уже не вечер, уже глубокая ночь — хмыкнул Фёдор — он с тобой провозился весь день!

Андрей замер, с раскрытым ртом, 'кошка' тоже перестала чистить 'пёрышки' и оба вытаращились на мужчину.

— Федь, ты что, её слышишь? Как так?

— А я знаю? — пожал плечами тот — слышу...раньше не слышал, а вот сейчас услышал. Откуда я знаю — почему?

— Вероятно, я потеряла контроль над мыслями — невозмутимо пояснила Шанди — а у него природные способности к мыслеречи. Так что ничего удивительного.

— Я и раньше слышал, как со мной разговаривал один дракон, ещё в молодости — продолжил Фёдор — так что, наверное, я могу разговаривать с драконами.

— Не наверное, а можешь — усмехнулся Андрей, протирая спиртом хирургические инструменты и укладывая их в ячейки чемоданчика — ладно, нам пора. Чемоданчик положи подальше, чтобы по полу не валялся и Настёнка не нашла. А то ткнёт в себя этими скальпелями, а они острые, как сабли.

— Сейчас скажу Алёне. Она там ещё не спит, вроде как на стол собирает. Вообще — какого рожна ты пойдёшь? Ночуй здесь. Тебе тащиться через весь город, а извозчиков ночью не сыщешь. Притом что освещается только район королевского дворца, да центральная площадь, темень, хоть глаз коли. Ещё шеи себе посворачиваете...

— Федь, я вижу в темноте, как днём — усмехнулся Андрей — да и подружка моя крылатая не хуже видит. Олра будет волноваться, переживать, да и я тоже буду думать — как она там. Нет уж, пойду.

— Кстати, после твоей дуэли ничего не было? Тихо? Никто не приходил, не предъявлял?

— Пока нет. Но думаю — придут. Потому и волнуюсь — коротко ответил Андрей и заторопился — всё, всё — держи чемоданчик, мы побежали. Алёне привет, извинись, скажи — другой раз поужинаем. Отдыхайте. Завтра с утра приду.

Андрей вышел на ночную улицу, вдохнул свежий осенний воздух и посмотрел на небо — оно было чистым, прозрачным, мерцали звёзды, незамутнённые пылью, поднятой дневными телегами и ногами многочисленных жителей города. Город спал. Люди ложились рано, чтобы и встать рано, с рассветом — чего зря жечь светильники. Было немного прохладно, и монах, шагая по гулкой улице, запахнул куртку зацепив петли на медные крючки.

Шанди молчала, покачиваясь на плече и всматриваясь в окружающее пространство мерцающими зелёными глазами, напоминая демонического кота из ужастика.

Андрей всегда удивлялся — в этом мире чёрные коты не имели такого сакрального значения, как на Земле, и никак не связывались с неудачами и невезением. Наоборот, чёрный кот считался приносящим прибыль, любовь женщин, и каждый второй из посетителей трактира норовил дотронуться до приносящей удачу Шанди, не подозревая, как близок от травмы. Хорошо ещё, что Никат пресекал попытки погладить 'кошку', отгоняя от неё непрошенных доброхотов.

Шанди уже приноровилась сидеть рядом с ним в то время, когда он занимался своей работой, и щурилась, одобрительно поглядывая на то, как он выбрасывал подгулявших пьяниц. Дважды она даже набросилась на тех, кто пытался врезать вышибалу табуреткой, когда тот не видел, и в кровь разодрала им затылок. Никат довольно похохатывал и говорил буйным посетителям, что если они будут шуметь, он сейчас натравит на них Чёрную Смерть — и показывал на сверкающую глазами 'кошку' — она выдерет им глаза и отгрызёт нос. Как ни странно, хоть и преподносилось это в шутливой манере, на буянов действовало безотказно. Кто-то отшучивался, сдуваясь, как шарик, а кто-то опасливо косился на кошку и усаживался на место, представляя себе ужасы, грозящие от нападения страшного существа.

Олра смеялась и говорила, что если Андрей оставит свою кошку в трактире, она возьмёт её на полное довольствие вышибалы, и ей-ей не прогадает!

Она и не подозревала, как близка была к истине. Лучшего трактирного вышибалы, чем дракон — и представить трудно. Главное, чтобы не плевался огнём.

Но с этим у Шанди пока было слабовато — железы, отвечающие за 'плевание' не до конца развились. Как-то Андрей спросил у неё, когда же это произойдёт и получил в ответ великолепный выплеск ярости и шипения, с туманными угрозами и оскорблениями, из которых следовало, что он бестактный болван, тупой урод и вообще — худший представитель рода человеческого и вообще — худший в этом мире. Потому что спрашивать такие вещи у драконов бестактно, гадко и подло.

Размышляя потом над этим взрывом ярости, Андрей пришёл к выводу, что вероятно у его подружки имеется задержка физического развития в связи с сидением в тёмной пещере и отсутствием свободного передвижения, а пресловутые 'плевательные' железы равноценны с сиськами у малолеток — попробуй намекни девчонке, что у неё нет сисек и она плоская, как доска! Она тебя порвёт в клочья не хуже дракона. А при всём, при том, у Шанди, в связи с её инвалидностью, был ужасный характер — уродство точно не добавляло ей терпимости.

Похоже, что развитие желез, выделяющих жидкость для образования огня, было в прямой зависимости от умения дракона летать. То-то она так трепетно ждала возможности научиться пользоваться крыльями — полёта, как символа её взросления, полноценности, как дракона. Чувство собственной ущербности, уродство, мучило её всю жизнь, с тех пор, как она начала осознавать себя как личность.

Парочка прошла уже с километр, а топать было ещё километров семь, не меньше. Андрею внезапно в голову пришла одна мысль, он её обкатал в голове, хмыкнул, и предложил:

— У тебя нет желания добраться до трактира побыстрее?

— Само собой есть — буркнула Шанди — хочешь переброситься в Зверя? А что, давай. Всё равно ночью никто не видит.

Андрей отошёл в сторонку, разделся, и уложил вещи в узелок, сделанный из куртки. Было уже холодно и дул отвратительный северный ветер, так что его зубы стали клацать и Шанли недовольно потребовала, чтобы он прекратил, потому что из-за него её саму пробирает дрожь.

Преображение заняло полторы секунды — полторы секунды боли, вспышек и красной пелены перед глазами, и вот перед узлом с одеждой и поясом с деньгами стоит Зверь. Глава его светятся в темноте, а стальные клыки белеют, как будто сделаны из сахара.

Он поднял зубами узелок, дождался, когда на спину вспрыгнет Шанди, и с места взял в карьер, летя над постовой громадными прыжками, пролетая по пять-семь метров кряду.

Мелькали дома, деревья, неслась под ноги мостовая, стальные ноги оборотня несли его неутомимо и сильно, как будто он вышел на охоту в осеннем лесу. Уши Зверя прислушивались к тому, что происходит вокруг, поворачиваясь, как локаторы туда, откуда доносился хоть малейший звук.

Внезапно, он услышал жалобный плач где-то вдалеке. Человек этого бы не услышал, но Зверь, которому подвластны были все звуки в мире, который мог услышать термита, прогрызающего нору в ножке старого стола, тут же отловил этот сигнал и внезапно остановился, насторожился, глядя в сторону далёкого нагромождения деревьев, по недоразумению именуемого городским парком. Плакала девочка, судя по всему — лет десяти-одиннадцати. Она заходилась захлёбывающимся криком и просила:

— Дядечки, не надо, пожалуйста, не надо! Ну не надо, дядечки, миленькие!

Зверь бросил узелок с одеждой под забор, и рванул с места так, что его когти высекли искры из мостовой. Через три секунды он был уже в углу парка, где у заброшенной будки смотрителя копошились трое мужчин, подмявшие что-то маленькое, хрупкое. Он сходу оценил ситуация, и когда один из насильников сказал:

— Держите ровнее, что ли! Что вы возитесь?! После меня будете. И заткните ей рот, этой мерзавке — Зверь кинулся в атаку.

Мгновенно распрощались с жизнью двое, которые придавливали тщедушное тельце девочки к земле — одному он оторвал голову, второй хрипел, пытаясь зажать разорванное горло. Третьего он отбросил к забору, сломав ему шею и перекусив глотку. Тот так и замер возле стены парка, со спущенными штанами и бессильно обмякшими гениталиями.

Девочка была без сознания. Зверь осторожно взял её за шкирку и отнёс в сторону, метров за пятьдесят от этого места — негоже ей видеть, когда очнётся, обезглавленные трупы.

Шанди соскочила с него в самом начале убийства насильников, и когда Зверь пробегал мимо к своему узелку с одеждой, обнаружил, что она яростно визжит и рвёт когтями спины убитых негодяев так, что летят клочья такни вперемежку с кусками кожи и мяса. Увидев, что Андрей бежит мимо, она помчалась за ним, и нагнала возле узелка:

— Куда ты без меня побежал? Решил здесь оставить?

— А ты чего там с ними делала? — спросил Андрей, перекинувшись в человека и спешно одеваясь.

— Ненавижу тех, кто мучает маленьких девочек — ответила Шанди сердито — жаль, что ты не дал мне убить хотя бы одного! Следующий раз, когда будем охотиться на негодяев, оставь мне одного подонка, я с ним хорошенько позабавлюсь.

— Договорились — рассеянно ответил Андрей и заторопился в парк.

— Ты куда? — слегка растерянно спросила драконица

— Неужели оставим девчонку тут? А если ещё кто-то к ней полезет? Надо отвести её домой.

— А думаешь, у неё есть дом? — скептически спросила Шанди, и потрусила вслед за приятелем.

Дом у девочки был. Халупа, за парком, в трущобах. Интересно, что парк находился практически в центре города, но за ним были такие убийственные трущобы, что волосы вставали дыбом от вида этого безобразия.

Девочку звали Дирта, и ей было девять лет — по крайней мере она так сказала. Выглядела она моложе. Дирта вначале дичилась, а когда увидела перед собой в темноте мужчину, перепугалась, решив что это очередной насильник, и только когда заметила у него на плече кошку, успокоилась и горько заплакала, выплакивая волнение, боль, и свою несчастную судьбу. Потом успокоилась, и сказала, что до утра ей домой нельзя, так как у её мамы мужчина, и та выгнала её погулять, пока с ним работает.