Партизанская сага

Отто Вольксвагген вскочил и тут же упал, запутавшись в бренных носках и штанах под ногами разложенных. Фриц Шнайдер стремительно вытянулся во фрунт, торча навстречу только что отстрелявшейся, мокрой и раскачивающейся балдой. А Оленька выпрямила спинку, обернулась, и сразу узнала Её...

— Илли?..

— Ольенка?..

Знакомые лишь по отрывочным строкам из писем и рассказов Отто, они, похоже, знали друг друга всю жизнь... Сияющая своей светлой мягкою обнажённостью Оленька подошла к Иллеринц и коснулась спадающей на лицо непослушной смоляной пряди. Западный лейтенант коснулась горящими губами её прохладной руки.

Через мгновенье измученный о бесконечность походов по тропам безумной войны лейтенант Иллеринце фон Паулюс пластала прекрасную Оленьку на полу кабинетика, лихорадочно обрывая на себе лацканы колючего орденами и боевыми нашивками мундира. А немецкий весь плен стоял с двух сторон от извивающихся по полу тел и в изумлении забывал держать крепко закрытыми рты...

~*~

Очень удачно коленка пришлась Оленькина обнажённая, что уставилась в нечаянном сопротивлении Иллеринц прямо в пах. Не успев снять с себя пропылённых дорогой стрелок штанов, Илли терзалась вся распахнутою мотнёй по этой коленке, и шёлк нижнего офицерского белья её всё видней промокал между ног, обрамляя коленку у Оленьки причудливо растущим влажным пятном...

Илли металась губами с шейки Оленьки на стискиваемую в жадных ладонях грудь и обратно, а когда потянулась к губкам вздрагивающего и вздыхающего в неге ротика, то в трусах её стало тепло, как у мутер на коленках когда-то давным-далеко...

Илли зарычала, как гром роковой, впиваясь в любовь нежных Оленьки губок, почувствовала рванувшийся навстречу ей маленький язычок и вся затряслась ходуном над втиснутой в пол ею Оленькой...

~*~

Добытый из планшета походный страпон — чудо немецкой конструкторской мысли и бессменный товарищ по партии Иллеринц во всё время войны — очень кстати пришёлся и Оленьке. Оленька улыбалась, вгоняя всё никак не утешащейся Илли по её настойчиво-требованию "прьямо в зад!". Илли крепко держала Отто губами за хуй и сосредоточенно слушала весь немецкий доклад положения, прерывисто излагаемый братом. Фельдфебель Фриц гладил её по дрожащей спине, утешал: "Ничего-ничего, моя тонкокрылая бабочка, щас попустит ужа..."

~*~

Выйдя немного из любовного ступора, оглядевшись по сторонам и примя к сведенью брательный доклад о пленении, Илли пришла в свирепую ярость. Отобрала у Оленьки влажный исходящийся смазкой страпон и устроила без перебора уж всем рядом с ней оказавшимся...

~*~

Когда утро случилось уже той весной, лежали в ряд все на вид непригодные полностью. Оленька с самотыком тем и с Илленькой в обнимку совсем. Сбоку к ним вверх ногами Шнайдер Фриц. И уж вовсе никак не понять, где очутился Отто Вольксвагген — на виду и не на виду, половиной какой-то под девками, а в руках невесть откуда и взявшийся скромный труд его соотечественника-оппонента Карла-Либкнехта Маркса "Капитал".

Отто первым, как самый страдавший от тесна уюта, очнулся и собой побудил сразу всех. Солнце не заглядывало ещё через край кабинетна окна, но уже золотило причудливо по верхам стеклянные полочки с блеск-хромом ланцетов и градусников. Он ещё пытался придти в себя и смутно ужасался факту прозрения на ушедшую ночь, припоминая с трудом, как использован был жизненно правильно, но политически всё же неверно книжный томик трудов довольно известного Мастера...

Но она не дала ему дальше очухиваться. В две руки с двух сторон сестра и любимая схватились одним временем за его липкий после вчерашнего болт. Засмеявшись они отпустили также одновременно и чуть не столкнулись лбами над мигом вспрянувшим корешком...

Занималась заря первозданная, когда Оленька с Илли облизывались текущим по губам молоком и целовались на брудершафт через спускающий стяги отвоевавшие хуй.

— Ольга Ивановна... Оленька... Вы по правде согласны пойти за меня замуж?

Голый Отто Вольксвагген был просто жалобен в своей мальчишьей потребности.

— Согласна... — улыбнулась ему только Оленька.

В тот момент и ожила радиостанция комнатная, что пылилась уж несколько месяцев на подоконнике по причине утери какой-то своей внутриламповой связи. Два серых динамика воркотнули, прокашлялись и на весь этот больнично-медпунктный покой произнесли:

— Дорогие товарищи! Сегодня как раз, не поверите, взят победный реванш! Сразу три наши армии были приняты с ответом почтения в городах и весях немецкой земли. Сразу отметим радушие их встречавших хозяев и подарок нам — Кенигсберг! Повидались с Европой, с Америкой заодно, был налажен Рейхстаг для предводителей гостевых орд и героев всех страстных фронтов. Этот день вас прошу не забыть, потому как в историю он войдёт, как девятое мая с демонстрациями и шарами. С Днём Победы, товарищи! С днём великой одержанной нами над нами же прекрасной победы! Всем спасибо. Задержавшихся в дальних гостях просьба скорей уж вертаться на Родину или хотя бы справно писать, вашу мать!..

После столь торжественного обращенья по радио в этот день транслировались только мультфильмы.

Эпилог. "Стяги светлого будущего".

Когда много писалось, то думалось, тут бесспорно — правда ли, нет? Пусть безмерно любимый читатель простит, што тут вклиниваюсь. Дело в том, что настал покаяния срок. Детляр — я. То есть то, што вам тут понаписано, всё на веру лишь было изложено безвестным антропологом-скотником по просьбе-наказу партейно-поповской и просто народной общественности Аистовых Полётов. И ответ стало быть держать мне.

Прямо сразу скажу — всех реалий дотошно придерживался, но не каждую ведь уследишь. Где и вышел пробел, а где строчка легла по косой. Оно и негожее, может быть, но оправдание: седьмым классом ушёл на Турксиб и впоследствии из надлежавшей мне образованности добыл только очки, предмет всей почтительной гордости не на одно лишь наше село!

А правда-неправда, тут всё же, наверное, сам попробуй возьмись... Как? Когда вроде ведь не был там и не видишь уж тех, кто умел бы там быть в той войне?.. Непросто, конечно... Тут что-то с сердцем... Как говаривал дед Лют Кузмич, ещё первой наш седой ветеран, "Анахату-то шевели, твою мать! Не то она рано-поздно тебя шевельнёт!". Верно, от нежданной любви увернуться сложней, чем от брызжущих пуль...

Будет время — всё станет не так. Возведутся мосты понимания, и наладятся стерни ещё небывалой любви. Станет мир очень многим широк, увидица то, что мечталось давно, да по тихому складывалось... Когда-то настанут крыла не только у вольных птиц аистов. В насквозь прозрачной душе красив каждый штрих... И вот тогда (ты всё ещё помнишь многое, dvar?)... вот тогда дети... будут... нас помнить... возможно... и кристально-волшебный флэймболл над изящным изгибом кистей вечной юности может быть сумеет увидеть и нашего пламени чувств нечайный отсвет...

Но ведь спросят ещё — чем же кончилось?

Зачем — "кончилось"? — отвечу тогда.

И поясню уж совсем почти что до конца.

...Прошло много лет с тех пор, как отгремела война. Оленька вышла замуж и уехала с Илли и Отто учиться в восточное Конго. Оленька училась на врача-гинеколога, Илли — на энергетика, а отставленный от армии обер-лейтенант Отто Вольксвагген на сионист-прораба светлого будущего. У Оленьки первый курс проходил в декретном заочии, поскольку навеяла ей та предпобедная ночь округлость животику и дополнительное внутреннее сердцебиение...

Но вот что во всей этой истории удивительно, так это то, что ебали немцы Оленьку вроде как все втроём, а ребёнка Отто Вольксвагген в приказном порядке утвердил считать только своим.

"Молод ты ещё, господин обер-лейтенант!", почём зря убеждал его рассобачившийся на местных нравах и бульбаш-картошке усатый Фриц Шнайдер в прощание, как расставались в Полессье, "Под себя жмёшь, имперский ты эгоизм!". Но обер-лейтенант не слушал в любую пору своего верного друга-фельфебеля, оттого как чем-то считал себя белее других. Как, словом, нацист. Поставил на вид лишь бравому денщику, как застрявшему напрочь в гостях и не желающему возвращаться на Фатерленд. Да подарил именные часы с надписью на исконно-арийском "Aum Bhakta&Aurum".

Так и жили потом. Обмолвлялись в наших краях ещё, на все Аисты, всем треугольником; а уж регистрацию брака проходили в той Африке. Сына назвали Ганс, дочь Махой, а Игнат и до сих пор партизан...

Продолжение следует...

The special internal thanks:

Letze Instanz (альбом Gotter Auf Abruf, 2004)

Ophelia`s Dream (альбом Not A Second Time, 2004)

Dvar (композиция "Ihirrah" (Ландыши), Roah, 2003)

Dark Tranquillity (композиция "The Endless Feed" (Бесконечная Подача), Character, 2005)

& all others...

Исполнено на портативной персональной ЭВМ "iRU"

Версия 1.0

2004-2007