Ленивый засранец

Снова стук — громче, настойчивее.

— Это я! — Тот же тембр, та же интонация. — Отвори!

Не выдержал:

— Кто "я"?

А в ответ будто запись на повторе:

— Это я! Отвори!

Я сглотнул и сощурился от вспыхнувшей на кончике обломка звездочке. Которая, впрочем, почти сразу погасла и превратилась в тлеющий уголек.

— Не отворю! Вали отсюда и дружка забери!

Бум... бум... бум...

— Это я! Отвори!

Не став ждать, нечто отошло в сторону и забарабанило в ставни, бубня "это я" как заведенное. Несмотря на охвативший ужас, я понимал — это только начало. Вряд ли стуки и невнятная болтовня заставили здорового мужика проваляться в койке до самой смерти. Наверняка охотник пытался убраться из проклятого места днем, но оно... или они раз за разом загоняли бедолагу обратно.

И у нас осталось совсем мало времени чтобы придумать, как не повторить его судьбу. Боги, все бы отдал, лишь бы вернуться в прошлое и не связываться со шлюхами и бухлом. Не будь я безвольным пустоголовым ослом, уже бы прикончил Колбана и взял штурмом Герадион, а уж потом, честно исполнив предназначение, ушел бы в загул. Но не наоборот же, блин.

Как там говорилось? История не терпит сослагательного наклонения? Отбросив все возможные "бы", сосредоточился на том, что "есть". И вводные удручали — сплошные неизвестные: кто, откуда, зачем и как побороть? Впрочем, один способ пролить на тайны немного света все же имелся.

И взгляд невольно упал на ставни.

Глава 6

Грохот и вопли не унимались целый час — все это время гады хлопали по ставням, двери и крыше, а я вздрагивал от этих шлепков как от пистолетных выстрелов над ухом. Эх, сюда бы знатную волыну... или старый добрый калаш с мешком патронов — я бы этим выродкам вмиг показал блага цивилизации и такое прогрессорство устроил, что на всю недолгую жизнь бы запомнили. Но то у правильных попаданцев — огнестрел и спецназовская выучка, а я все свои суперсилы в самом начале пропил.

Одно обнадеживало — кем бы ни были лесные чудища, они довольно слабы, раз не могут проломить старые деревяшки и запредельно тупы, коль до сих пор не догадались разобрать крышу. Но чувства безопасности этот довод не прибавил, и, несмотря на жуткую усталость, недоедание и ломоту в теле, о сне не могло идти и речи. Я сидел у печи, подкладывая дровишки и постоянно оборачивался, а Лира топталась в центре комнаты с мечом наголо, готовясь в любой момент отразить вторжение. И все же хорошо, что она рядом, иначе бы с ума сошел от страха.

— Отдохни, — сжалился я, глядя на изможденное, побледневшее лицо с темными провалами глаз.

— Не устала, — буркнула спутница, продолжив пристально следить за потолком.

— Оно и видно, — хмыкнул в ответ на напускную браваду. — Вдруг что, а ты как вареная сосиска.

Настал ее черед фыркать и усмехаться:

— Сам ты сосиска. А я — лейтенант королевской армии. И могу пробежать десять верст в полном снаряжении. Или сутками стоять на посту под дождем и снегом. А еще...

Клинок со звоном упал на пол, выбив облачко выли. Линн закрыла лицо ладонью и вслепую нащупала стену, шатаясь как пьяная. Если бы я с несвойственной лентяю скоростью не метнулся на выручку, воительница точно грохнулась бы плашмя.

— Я в порядке, — прошипела подруга, всем своим видом противореча сказанному. — Просто... голова закружилась. Сейчас пройдет.

— Посиди у огня, — я подставил плечо, но девушка отмахнулась. — И не спорь. Кто тут Избранный, в конце концов? Моя воля — закон, поэтому иди отдыхать.

Лира скривила губы, но все же подчинилась. Морщась от омерзения и приступа тошноты, взял в охапку шкуры с кровати и расстелил перед печкой. Получилось бы весьма романтично, если бы сторожку не взяли в осаду хрипящие черти, изо всех щелей не тянуло холодом, а ободранные волки не пропитались трупной жижей. Перенестись бы сейчас в бунгало на берегу южного моря, где чистота, уют, изысканные вина и отряд сговорчивых танцовщиц под боком. Лепота...

Мысли о вине и закусках всколыхнули утихший было желудок, и тот заурчал пробуждающимся вулканом. Да, человек протянет без пищи целый месяц, но пойди докажи это свернутой в бараний рог требухе, уже взявшейся жрать саму себя. Чтобы хоть немного отвлечься, поднял меч и попытался разок взмахнуть, но сразу вернул оружие владелице — чертова железяка весила килограммов пять, а это перебор даже для сытого и отдохнувшего меня.

— Расскажи о себе, — нежданно-негаданно попросила Лира, без тени брезгливости закинув шкуру на дрожащие плечи.

— В смысле? — вопрос оказался настолько внезапным, что я не сразу вкурил его суть.

— О семье, друзьях... Ты же не свалился сюда таким, какой есть.

— Ну... — я сел поодаль и протянул озябшие пальцы к печи. — Да что там рассказывать? Обычный я. Такой же как все.

— Не бывает таких как все, — с легким раздражением сказала Лира, как завороженная уставившись в обугленный зев. — Все люди разные. Я вот, например, не люблю шутов. А если совсем честно — побаиваюсь. Хотя с чего бы мне бояться разряженных карликов с бубенцами?

— Да... шуты странные, — я шмыгнул и почесал нос. — С детства их недолюбливаю. Особенно с красными шариками.

— Хочу больше узнать о твоем отце, — резко, как топором палача, спутница отсекла тему средневековых клоунов и ордой печенегов вторглась в мою зону комфорта.

— Зачем? — насторожился я.

— Для любого мужа отец — это гордость, — тоном строгой учительницы ответила Линн.

Фыркнул:

— Угу. Сперва заливала, что люди разные, а теперь всех мужей под одну гребенку. Ушел мой отец, да и все.

— На войну? — совершенно искренне уточнила девушка. — Ты вроде говорил, он солдат или вроде того.

— Да. На второй любовный фронт, — врезавшаяся в угли деревяшка брызнула снопами искр.

— Понятно, — я ожидал продолжения в духе: "ну, это многое объясняет" и уже заготовил обидную тираду, но Лира добавила всего два слова, вмиг потушившие пожар пониже поясницы: — Мне жаль.

— Ладно, проехали... Расскажи о себе лучше. О том горном монастыре, например.

— То еще местечко, — Лира тепло улыбнулась. — Когда добралась до крепости, меня приняли за пацана. Четырнадцать лет, худая, чумазая, в ворохе грязного тряпья и с обрезанными ножом волосами. Старейшина устроил всем желающим испытания. Первое — самое легкое: сутки простоять на одной ноге.

— Сутки?! — я вытаращился и чуть не поперхнулся, представив себя на месте спутницы.

Она кивнула:

— С утра до утра. Опустишь ногу или упадешь — проваливай. Тогда ушли две трети, осталось лишь восемь претендентов.

— Сурово. А потом?

— Потом нам сбросили кусочек хлеба, — девушка протянула ладонь, — вот такой. И сказали: кто не поест — тот уйдет. Краюшка досталась мальчишке лет десяти — до сих пор помню его лицо, будто вместо хлеба поймал ядовитую змею. Вот он стоит, а вот уже утонул под ревущей и рычащей стайкой шакалят. От хорошей жизни в монастырь не идут, там только беспризорники, сироты и малолетние разбойники. Ну или дурочка, захотевшая доказать отцу, что из дочки тоже выйдет достойный ратник, а не кухарка.

— Знаешь, в моем мире у тебя бы появилась целая армия поклонниц.

— Почему?

— А... — я поежился. — Долгая история. Так что с тем парнем стало?

— Разорвали на месте, — спокойно ответила Лира, и по ее тону я понял — это не метафора. — Потом принялись друг за друга. Рвали зубами глотки, выцарапывали глаза...

Для сохранения душевного здоровья решил считать услышанное — пересказом книжки в жанре темного фэнтези, и что вся эта жуть меня никоим образом не касается. Но один вопрос все таки вылез на язык, хоть и гнал его прочь изо всех сил:

— А ты?.. Тоже выдирала глаза?

Лира хищно оскалилась и протянула ко мне скрюченные пальцы:

— А что? Страшно? Мы все знали, что не на пикник идем. Но нет, я никого не калечила. Выждала, когда из семерых на ногах останутся двое, поколотила обоих и урвала свой кусок.

— Благородно, — буркнул, подперев кулаком подбородок.

— Тогда было не до этого. Убей — или умри. Съешь — или сожрут. Будь сильным — или исчезнешь. Очень многие живут по этим правилам до сих пор.

— И это плохо.

Спутница сморщила носик:

— Ну, тебе виднее, пророк. В твоем волшебном мире, небось, всюду любовь, дружба и благодать.

— Да нет, — я тяжело вздохнул и скормил огню новую жертву. — У нас, к сожалению, все то же самое.

— На третьем испытании со стены спустили канаты, а на концах — ножны с вот такенными кинжалами. Веревки висели близко, руку протяни и коснешься соседа... но мы протягивали не руки. А высота — десять ростов. Наверх взобралась только я, по дороге получив первый шрам, — Лира провела пальцем по рваной белой "макаронине" от лба до шеи. — Монахи только глянули на меня и как заорут: да это же девка! Кощунство! Ересь! Хотели уже вниз столкнуть, но старейшина вмешался. Сказал, коль баба сдюжила там, где оплошали мужи, значит на то воля Тенеды. Так что я тоже в какой-то мере Избранная.

— Крутая, — протянул я, зыркнув на подругу иным взглядом. — Мое уважение.

— Заболтались мы с тобой, — она зевнула и потерла глаза. — Скорей бы рассвет.

* * *

К утру чудища угомонились, но мы прекрасно понимали — они где-то рядом. А еще осознавали, что несмотря на все пережитое придется пересилить страх и отправиться путь, иначе на один шаг подберемся к участи мертвого охотника, от которого теперь не осталось и костей.

— Пора. — Спутница обнажила меч. — Надо идти, иначе не успеем выбраться из долины до темноты.

А второй такой избушки может и не встретиться. И от одной мысли остаться с тварями наедине бросало в холодный пот. Подошел к стене, держа палочку наготове. Вытянул руку, поддел щеколду. Спокойствие, только спокойствие. Уроды огромные, а в окошко даже Лира не пролезет. Если держаться подальше, все обойдется. Главное — не паниковать. Паника убивает больше людей, чем само стихийное бедствие.

Тихий скрип деревяшки сменился оглушительным грохотом, будто в окно врезали ногой с пыру. Мы как зайцы сиганули к потухшей печке, но то лишь ветер ударил в ставни.

А может и не ветер.

В любом случае, на ожидание времени нет — сейчас или никогда.

— Давай я. — Девушка шагнула вперед.

— Нет. — Заступил ей путь. — Сам справлюсь.

Осторожно толкнул створки. Сумерки почти рассеялись, но у кромки леса клубился густой туман. Поглядел снизу, сбоку — обзор не ахти какой, но вроде перед домом и на крыльце никого, а вот крыша видна только с улицы.

— Гады либо свалили, либо засели там. — Ткнул пальцем в потолок.

— Плевать, — процедила Лира, взмахнув клинком. — Не собираюсь торчать тут до марзаловых именин и подыхать от голода. — Девушка задела меня плечом и направилась к двери. Сдвинув засов, взялась за ручку и строго спросила: — Ты со мной?

Кивнул. А что еще оставалось? Или необдуманный риск — или медленная и мучительная смерть.

Спутница чуть приоткрыла дверь и высунула голову наружу. Пробормотала:

— Странно...

— Что там? — шепнул я, выглядывая из-за ее плеча.

— Следов нет. Вообще. А ночью ни снега ни ветра. Ладно, идем, — она шагнула под навес, скрипнув ступенькой, как вдруг предрассветную тишину пронзил дикий нечеловеческий вопль. — А-а-а!!!

Не знаю, каким чудом не грохнулся в обморок от увиденного. С крыши свесилась белая лапа, похожая на скрученную в жгут жвачку, и схватила подругу за волосы длинными острыми когтями. Лира дважды ударила по ним лезвием, но разрезанная плоть тут же склеивалась, как нагретый пластилин.

Шипя придавленной змеей, воительница попыталась разжать пальцы, но те вцепились мертвой хваткой — проще арматуру разогнуть зубочисткой, чем узловатые бледные крючья. Лира бросила меч и уперлась руками в дверной косяк, намереваясь стащить тварь с крыши, но нечто закрепилось на досках прочнее бросившего якорь корабля.

— Леня!!

Крик вырвал меня из ступора. Забыв о страхе, я подскочил к подруге и вонзил обломок поварешки в тугое белое мясо, но ни огонь, ни молния не причинили гадине никакого вреда. Лапа дергалась, шипела, пенилась, но не отпускала добычу.

— Оно тащит меня! Тащит наверх!

Счет пошел на секунды — пятки Линн уже задергались над крыльцом. Впопыхах не придумав ничего лучше, поднял клинок и резанул по волосам. Лапа сжалась подобно щупальцу, унеся в ладони золотистый клок. Прежде чем нечисть поняла, что ее обдурили, я толкнул девушку в комнату и задвинул засов.

— Ты как?

Лира провела пятерней по голове. Не трясись я в ужасе — улыбнулся бы от умиления. Прическа — как у Рапунцель в конце мультика, когда ее тоже зверски обкорнали, и глаза такие же — оленьи, ничего не понимающие, будто хозяйка потеряла что-то очень важное и не может вспомнить что. Да, мечник из меня тот еще, прежде махал клинком только в компьютерных играх, но для первого удара результат вполне достойный: возьми чуть ниже — снял бы скальп, а то и вовсе смахнул кусок черепа.

— Не волнуйся, тебе идет, — успокоил я воительницу, все еще щупающую макушку.

— Нам конец, — шепнула Линн.

Хотел подбодрить ее, типа "эй, вешай нос", или "не бойся, прорвемся", но это было бы столь же глупо и неуместно, как бодрить пляшущего в петле висельника. Моя магия твари до одного места. Меч тем более. И чудища продолжат спокойно сидеть на крыше, пока мы не помрем.

— Как думаешь, что это за уроды?

— Марзальцы. — Лира встала и запахнула плащ. — Скорее всего. Их сложно одолеть даже колдовством.

Первое правило охотника на монстров — знай своего врага. Слабые места, повадки, предпочтения: чем больше выяснишь — тем быстрее найдешь способ одолеть.

— И как они попали в наш мир?

Девушка развела руками:

— Возможно, Колбан призвал.

— А у них есть уязвимости?

— Откуда мне знать? — раздраженно бросили в ответ. — Я не волшебница.

— А что говорят древние легенды? Может, вспомнишь детскую сказку или какую байку? У нас говорят: дыма без огня не бывает, и в любом вымысле можно отыскать что-нибудь полезное. Марзальцы — это вроде демонов, порождения темного бога, так? Вот у нас, например, всякие черти боятся соли или чистого железа... а эти? Что ты о них слышала?

Лира села у печи и нахмурилась.

— Лишь то, что марзалы питаются пороками. Страхом, гневом, похотью.

Я нахмурился и поскреб заросший подбородок. Да, в арсенале больше нет колдовской силы (видимо, разочаровал владык, а они, кхм, разочаровали меня), и вострая сталь тут не поможет, но там, где не справляются меч и магия, стоит призвать на помощь голову — уж она-то на плечах... ну, пока что, и работает как надо. Логика — основа всех наук, и первый вывод не заставил себя долго ждать:

— Получается, чем сильнее мы боимся, тем сильнее и твари?

— Может быть, — устало протянула Линн, явно потеряв надежду и присматривая угол почище, чтобы лечь там и помереть. — Не знаю. Я не воин света и не священник.

Я повернул меч клинком к себе и увидел в отражении небритую осунувшуюся рожу. Рожу, которую увидишь в толпе и забудешь через секунду. Рожу одного из миллионов, очередной серой посредственности, которой выпал божественный шанс стать кем-то большим, чем частичкой безликой толпы, миллиграммом людской биомассы. И за этот шанс не стыдно отдать жизнь.