Мой милый жандарм

С протянутого листка бумаги на меня смотрел портрет господина с рублеными чертами лица, тонкой полоской шрама, перечеркнувшей левую бровь, и неприятными цепкими глазами. Его внешность мне показалась смутно знакомой.

— Вы бесподобны! — отдал я дань таланту своей любовницы; далеко не каждый сумеет в такой ситуации запомнить преступника. — Но еще один маленький вопрос: вы никому не говорили о нашем с вами разговоре?

Жозефина тяжело вздохнула. Несколько мгновения она молчала, накручивая на пальчик локон, наконец нехотя произнесла:

— Когда мы с вами расстались, я навестила одного своего знакомого — инженера-путейца Матвеева. Он возглавляет одну из партийных ячеек Казанской железной дороги. Ему-то я и обмолвилась, словно невзначай, о типографии...

Жозефина внезапно умолкла, покраснев и отведя глаза в сторону. Все-таки, она считает их своими товарищами, — мелькнула обидная мысль. Но я не стал ее торопить, терпеливо ожидая продолжения. Вместо ответа она взяла листок с портретом и размашисто начертала карандашом несколько слов на обратной стороне.

— Инженер проживает где-то в районе Лефортово, точного адреса я сказать не могу... — с хрустом переломив карандаш, она с болью в голосе воскликнула: — Прошу вас, Деян, оставьте меня немедленно, не терзайте мое несчастное сердце!

Молча поцеловав ей руку, я быстро покинул комнату. Кровь азартно застучала в висках, предвещая скорую погоню. Сунув листок в руки скучающему Ильину, я возбужденно приказал:

— Срочно запроси адрес этого господина! Нагрянем с обыском прямо сейчас.

Пробежавшись глазами по тексту, филер перевернул листок и, всмотревшись в изображение, хмыкнул в седые усы:

— Интересный раскладец получается, Деян Иванович. Господин с рисунка знаком мне шапочно — это личный порученец генерал-лейтенанта Бухольца, окружного интенданта... Как бы нам не оплошать-то с обыском поспешным? Видится мне, что инженер этот мелкая сошка, и за ним другие фигуры стоят, крупного калибра.

Глава девятая

Петр Трофимович все утро брюзжал, какая я доверчивая и наивная особа. Помогать никчемному человечишке, каким ему представлялся Жорж, по его словам было краем легкомыслия и беспросветной глупостью. В чем-то я была с ним согласна, но на своем стояла твердо: обещание нужно выполнять, как бы ни хотелось обратного. Сердито нахмурившись, купец нехотя произнес:

— Вижу, тебя не переубедить. Что ж, поступай, как знаешь... — и неожиданно подмигнул мне с явным одобрением: — А что слово даденное блюдешь крепко, так за это от меня величайшее уважение тебе... Но будь осторожна, дочка, не дай обвести себя вокруг пальца.

— Хорошо, дядюшка, — беспрекословно кивнула я в ответ.

Петр Трофимович хмыкнул в бороду — ему нравилось, когда я так к нему обращалась. Признаюсь честно, мне и самой это доставляло удовольствие. В этой маленькой и дружной семье я чувствовала себя не гостьей, а близкой и любимой родственницей.

К обеду прибыл Жорж. В новеньком, идеально подогнанном костюме и с шикарным букетом ярко-алых роз. Дрогнуло изменчивое девичье сердце, млея под пылким взором галантного кавалера и тая от бархатных речей. Дрогнуло и... вновь обрело душевное спокойствие, едва смысл сказанного дошел до холодного разума.

— Мне не нужны никакие дивиденды! — отрезала я. — Помощь моя бескорыстна, но вы должны пообещать мне одну вещь...

— Покорно внемлю вашим словам, — захлопал пушистыми ресницами красавец-кассир, предано выкатив глаза.

— Дайте мне слово, что покончите со своими темными делишками раз и навсегда!

Жорж клятвенно сложил руки на груди.

— Мне это невозможно — обмануть ваше доверие. Если сумеете вернуть долг, то поверьте, жизнь моя начнется сызнова.

Бездонно-серые глаза взирали с искренней мольбой. Ну как здесь не поверить? Вздохнув, я деловито уточнила:

— Сумма большая?

— Двадцать тыщ рублев, как одна копеечка, — отчего-то шепотом поведал Жорж.

Петр Трофимович, в чьем кабинете и происходила беседа, удивленно крякнул. Да уж, капитал по меркам эпохи и в самом деле немалый. Интересно, откуда он у простого кассира? Словно прочитав мои мысли, Жорж торопливо вставил:

— Мне довелось как-то сорвать немалый куш на бегах, и я в тот же день купил на весь выигрыш бумаги золотодобывающей артели. Весьма удачное вложение оказалось, признаюсь вам как на духу... Кое-какие сбережения имел и без этого, и все отдал этому проходимцу...

Он сокрушенно махнул рукой. Врешь ты, братец, насчет сбережений, решила я про себя, но допытываться до истины не стала. Пусть его. И лишь через минуту спохватилась:

— Ваш проходимец... Кстати, как его зовут?

— Промышленник Астафьев, — быстро ответил Жорж. — Владеет прядильной фабрикой и механическими мастерскими.

— Бог с ними, с мастерскими... Скажите, вы в долг давали деньги или бумаги?

— Разве имеет это значение? Отдал ему бумагами, по текущему курсу аккурат на двадцать тысяч и вышло.

Деньги следов не оставляют, а вот ценные бумаги... Плотоядно облизнувшись, я вкрадчиво, чтобы не спугнуть удачу, спросила:

— Сделку как оформляли?

— Как обычно, — кассир недоуменно пожал плечами. — Биржевой маклер внес запись о продаже в реестр, и мой знакомец стал новым владельцем... — посмотрев на меня восхищенным взором, он радостно хлопнул в ладоши: — Как просто ларчик открывается! Достаточно взять выписку из реестра, и плут не сможет отвертеться от долга.

— Не пойдет... — от огорчения я прикусила губу.

— Решительно не понимаю ход ваших мыслей, — после долгой паузы признался Жорж.

— Раз есть запись о смене акционера, предполагается, что вы и деньги получили... Каким образом происходит продажа акций?

— Либо чек выписывают, либо ассигнациями платят. Можно и со счета списать, это как договоришься.

— Вот видите, обычная практика, в том числе, и оплаты наличными. А теперь поставьте себя на место судьи: приходит некий господин и заявляет, что с ним не рассчитались по сделке. И времени с той поры прошло немало. Спрашивается, что ж он сразу-то с жалобой не прибежал... Как полагаете, вам хоть капельку поверят?

В глазах кассира мелькнул испуг, затем разочарование и странный огонек злобы. Или мне показалось?

— Аннушка, может не стоит тебе ворошить без нужды осиное гнездо? — неожиданно вмешался Петр Трофимович. — В наших кругах промышленник этот почетом особым никогда не пользовался... Сущую правду скажу, слава идет о нем дурная. В делах фабричных у него убыток сплошной и запустенье, но капиталом прирастает изрядно.

— Как это может быть? — невольно вырвалось у меня.

Купец степенно огладил бороду и нехотя произнес:

— Слухи разные ходят, один пуще другого. Говорят, что на откупе у него и судейские есть и чины из полиции немалой должности. Коль неладны у кого дела торговые, жди его скоро в гости. Последнее обманом отнимет, да тебя же еще виноватым и признают... Словом, негодный человек и до крайности бессовестный. И к роскоши неуемной пристрастен без меры, ни в чем себе отказа не ведает... Не лезла бы ты, дочка, к нему, беды потом не оберешься.

У меня много разных достоинств, но самое главное из них — это мое неистребимое упрямство. И коль втемяшится что, увещевания бесполезны. Вот и сейчас, небрежно отмахнувшись от предостережения, я задумалась вслух:

— Роскошь, значит, любит... Долги, интересно, у него есть?

— Как же им не быть? — едва ли ни хором воскликнули мужчины. — Они у всех есть, без них в делах коммерческих никак невозможно.

— О, как! — изумилась я. — У меня, к примеру, их нет... — повернувшись к Жоржу, я строго спросила: — Вы сможете узнать состояние банковских счетов нашего друга?

— О каком друге вы говорите? — недоуменно переспросил кассир.

— О промышленнике Астафьеве, — терпеливо разъяснила я. — И еще меня интересует, обращался ли он в последнее время за крупными ссудами в какой-либо банк.

Жорж потеребил пятерней затылок, закатив глаза к потолку пожевал губами и наконец выдал:

— Обещаться не могу, но сделаю все, что в моих силах.

— Постарайтесь, голубчик, это в ваших интересах... Кстати, если его фабрика убыточна, отчего он ее не продаст?

Мужчины переглянулись. Жорж снисходительно ухмыльнулся. Петр Трофимович смущенно покряхтел в кулак и осторожно, взвешивая каждое слово, пояснил:

— Если простые акционеры проведают, что владелец основного пакета пытается найти покупателя, то добром это не кончится. Пока фабрика на плаву, пущай и нет дивидендов, но терпят и ждут, авось все уладится. Да и маклеры продажные курс держат за мзду невеликую. Но стоит во всеуслышание объявить о продаже, бумаги враз обесценятся, а следом и кредиторы прибегут, нож к горлу приставят... Такие дела в тайне делаются, чтоб ни одна живая душа не прознала. А вот когда найдется покупатель, тогда совсем другой расклад наступит, тогда можно с чистой совестью о сделке миру поведать. Новый хозяин и порядок наведет, и деньжатами подсобит, все в прибылях будут.

Это у вас капитализм со звериным лицом, а у нас беззащитная советская власть, — мрачно пошутила я про себя. Нам все эти акции, биржи, котировки только в теории известны, из лекций студенческих. Впрочем, мы тоже не лыком шиты — теории не на пустом месте создаются, за ними практика стоит. Но наша практика опытом без малого сотней лет старше будет, и против вашей всегда верх возьмет.

Идея зашевелилась разбуженным тигренком: еще сонная, зевающая, но уже с клыками и острыми коготками. Поднявшись с диванчика, я непререкаемым тоном заявила:

— Ждите моего возвращения, я скоро вернусь!

— Ты куда собралась, Аннушка? — всполошился купец.

— Хочу в гости наведаться к плуту нашему. Глядишь, и выведаю что-нибудь интересненькое.

Жорж с горячностью принялся отговаривать от необдуманной затеи. Договорился до того, что ждут меня неминуемое разоблачение и страшные пытки в сыром подвале фабричного изувера. Пары-тройки язвительных реплик хватило, чтобы погасить его страстный порыв. Но где-то в глубине души я было тронута его заботой. Все-таки, он далеко не пропащий человек, и моя помощь должна вернуть его на путь истинный.

С этими возвышенными мыслями я покинула особняк. Во дворе застала уже привычную картину: кучер Пахом на пару со своим вороным жеребцом сотрясали окрестности могучим храпом. Впрочем, кто-то из них фыркал, но кто именно я определить не смогла. Жаль было нарушать идиллию, но другого транспорта под рукой не имелось.

— Куда изволите путь держать? — очнувшийся от моего свиста Пахом широко зевнул, перекрестился и спрыгнул на землю, помогая мне подняться в коляску. — По магазинам направимся, аль иные приказания будут?

— В контору промышленника Астафьева поедем, — с важным видом приказала я, пристраиваясь на мягком кожаном сиденье.

— Это которые на Варварке обитают? — уточнил кучер, взмахивая кнутом. — Раньше у них правление отдельно располагалось, в Верхних торговых рядах, но, слышал, недавно на фабрику перебрались.

Вот черт, дорогу-то я и не спросила. Но Пахом не стал переспрашивать, предупредив, чтоб держалась покрепче. Откуда, интересно бы знать, кучер знает фабриканта? Стартовали столь резво, что я только и успела взвизгнуть — протестующе, с испугом.

Коляска неслась по улицам Москвы мягко, бесшумно, лишь изредка щелкал в воздухе бич — звучно, по-разбойничьи. Да зазевавшиеся прохожие, вывернувшись из-под копыт вороного, сыпали вослед бессильные проклятья. Пахом хохотал во всю глотку, скаля крепкие зубы, да понукал и без того азартного в гонке жеребца.

Словом, красотами старины я полюбоваться не успела. Когда прибыли к месту назначения, на мне лица не было. Точнее, оно было бледным, без кровинки, с глазами, горящими от ярости. И ком стоял в горле — холодный, колючий. Мельком глянув в зеркальце на вампирку себя и высказав ухмыляющемуся кучеру все, что о нем думаю, я на подкашивающихся ногах вывалилась из коляски, озирая окрестности.

Фабрика оказалась именно такой, как я ее и представляла. Приземистое одноэтажное здание за массивными коваными воротами, да на проходной покосившаяся будка охранника со следами облупившейся краски. Группа рабочих, ожесточенно о чем-то спорящих, и скучающий урядник в сторонке. До меня донеслись обрывки фраз, несколько раз прозвучало 'забастовка'.

— Пахом, — негромко подозвала я кучера.

— Слушаюсь, барышня, — немедля откликнулся бородатый изверг.

— Поди узнай, о чем люд рабочий толкует.

— Дык, чего там узнавать-то? Знамо что гуторят: хозяин горб гнуть заставляет денно и нощно, а деньгу зажимает не по совести... У меня на ентой фабрике свояк в мастерах начальствует, даже он на скупость хозяйскую сетует изрядно.

— А где правление у них?

— Во-он в той стороне и будет, — кучер махнул кнутом мне за спину. — Там и склады и администрация ихняя.

На площадке перед небольшим аккуратным особнячком стояло несколько шикарных экипажей. Возницы, собравшись в кружок, лениво грызли семечки, сплевывая шелуху на чистенькую булыжную мостовую. Контраст с самой фабрикой был разительным: если от производства за версту несло упадком и разорением, то правление прямо-таки кричало о процветании и благополучии. Надраенная до блеска медная табличка с солидностью вещала: 'Астафьева Луки бумаготкацкое товарищество мануфактуръ'

И вот чего ради, спрашивается, я тащилась в такую даль? Без плана, без подготовки. Тоже мне, разведка боем называется! Впрочем, кое-какие мысли все же появились, и натолкнул меня на них европейской внешности господин, с почестями провожаемый какой-то мелкой сошкой из администрации фабрики.

Приказав Пахому трогаться в обратный путь, я погрузилась в раздумья. Дорога пролетела незаметно, и даже сумасшедшая гонка в этот раз меня не испугала. Едва прибыв домой, я с порога огорошила мужчин:

— Мне срочно нужен иностранец! Желательно испанец, на худой конец сойдет и португалец... Не страшно, если по-нашему не бельмеса, но выглядеть должен солидно и важно.

С английским у меня всегда была напряженка, но на языке Сервантеса я могла общаться вполне сносно. Имелся еще один немаловажной фактор: в этой эпохе знание языков прививалось с детства, но испанский в обязательную программу не входил. В предстоящей афере это играло существенную роль.

— На кой ляд он тебе сдался, Аннушка? — пришел в немалое изумление Петр Трофимович.

— Для дела! — глубокомысленно поведала я.

На все дальнейшие расспросы я отвечала загадочными фразами. Жорж беспомощно хлопал пушистыми ресницами, взирая на меня с глуповатым выражением лица. Наконец, купец сдался. В задумчивости потеребив себя за бороду, он огласил:

— Будь по-твоему, тебя не переубедишь. Упряма ты, дочка, без меры... Есть у моего кума гувернер из Парижу, он многими языками владеет, и вид имеет презентабельный, что наш генерал-губернатор. Но что мне ему сказать?

Пришла пора задуматься мне. Всей правды говорить нельзя, дело все-таки с душком уголовным. Закон и справедливость зачастую находятся на разных полюсах. И если прежде я корила себя в душе за опрометчивое обещание, данное Жоржу, то сегодняшняя поездка на фабрику укрепила меня в правильности выбора. Мой противник-фабрикант, обманывающий всех и вся, и даже собственных рабочих, должен быть наказан хотя бы в малом.