Бремя Мертвых

Тело Димки сотрясала мелкая дрожь: неужели он убил не монстра, а человека?

Лена достала бутылку от шампанского, пачку печенья и моток красного кабеля.

-Больше ничего нет здесь. Димка, пожалуйста, отпусти нас. Пожалуйста. Мы уйдем.

Когда-то, смотря сериал, Димка услышал из уст одного из персонажей выражение 'сердце разрывается'. Теперь он знал, что это значит.

-Лена, ты не понимаешь... Я покажу тебе. Тогда ты поверишь.

Мальчик поднял с пола винтовку, но, подумав, положил обратно.

-Пойдем.

-Куда? Димка, отпусти нас! Ведь я спасла тебя тогда.

-Пойдем, я тебе говорю!

Матвей Сергеевич до своей смерти от Димкиных рук успел очистить двор и дорогу от зомби. До ларька Димка и Лена добрались быстро и без приключений.

-Димка, отпусти.

-Сюда.

Мальчик подтолкнул Лену ко входу в ларек.

В ларьке стоял запах разложения. Пустые коробки от желейных конфет все также валялись на полу вокруг трупа задушенной женщины.

-Смотри, — сказал Димка. — Вон красный кабель. А вон — бутылка от шампанского. Как у Матвея Сергеевича в рюкзаке.

Лена выскочила наружу. Димка вышел следом. Он спокойно смотрел, как девушка, опустившись на четвереньки, сотрясается от рвотных позывов. Димке ее ощущения были знакомы: он испытал все это, когда впервые увидел, что сделал с женщиной из ларька Матвей Сергеевич. Это же самое Матвей Сергеевич собирался сделать с Леной.

Димка был спокоен и в момент, когда Лена, заливаясь слезами, бросилась ему на грудь, начала покрывать поцелуями его щеки.

-Димка, милый! Милый Димка! Мальчик мой!

Еще несколько дней назад Димка мог лишь мечтать, чтобы Ленка поцеловала его, назвала 'милым' и ее 'мальчиком'. Но сейчас он не чувствовал ни радости, ни удовлетворения. Он ощущал лишь страх. Страх, а еще — ответственность.

Димка погладил Лену по спутавшимся волосам и глухим голосом сказал:

-Ну, будет.

Рыдания девушки стали тише. Через несколько минут она успокоилась, но некоторое время не выпускала Димку из объятий.

Распятие. Володя, отец Андрей

У Бога больше нет власти в этом мире. А может, и не было никогда. Разве Бог дозволил бы ни в чем не повинному ребенку превратиться в чудовище, жаждущее лишь одного — живой плоти?

Отец Андрей пошевелился, вспоминая, как его мачете рассекло головенку девочки-упыря, встреченной ими у автобусной станции 'Нижние Судки'. Он убил маленькое чудовище с радостью, так как знал, что прекращает безумный путь, на который обрек ребенка Сатана.

Вот только куда отправится душа девочки? В рай?

Отец Андрей пошарил в пустом кармане, плюнул с досадой: сигареты кончились.

Какой там рай! Нет никакого рая, есть только ад, и ад этот здесь, на Земле.

Володя заметался во сне, забормотал что-то, и холодная, острая, как скальпель, мысль в который раз вонзилась в мозг отца Андрея.

А ведь мне придется сделать это.

Володя умирает. Если оставить все, как есть, парнишка едва ли протянет еще хотя бы трое суток. Значит, ему придется...

Черт побери, почему в кармане нет сигарет, когда они так нужны!

Отец Андрей вскочил, сделал несколько шагов в сторону и оперся о широкий ствол старой березы. За рощей в вечерних сумерках виднелась асфальтированная дорога, пустая и темная.

С того момента, как в Володю вцепился волк, прошло семь дней. Багрово-красная, с неровными краями рана затянулась уже на вторые сутки, и отец Андрей решил, что худшее позади. Однако на третий день язва раскрылась, из нее начала сочиться сукровица и гной. Еще через пару дней внутри раны показалось мясо, по цвету напоминающее отварную говядину, кожа вокруг укуса почернела.

Сегодня же при осмотре раны отец Андрей впервые ощутил отвратительный запах. Удивительно, но вонь от гангрены была сильнее, чем от мертвяков, которых он столько покрошил своим мачете.

Володя за спиной застонал и негромко попросил пить.

Отец Андрей вернулся к напарнику, пошарив в рюкзаке, достал бутылку с водой.

Им повезло — на исходе четвертого дня наткнулись на речку, больше похожую на большой ручей, вдоволь напились и запаслись водой. До того отец Андрей был уверен, что они умрут от жажды на этой проклятой автотрассе.

Приподняв голову Володи, отец Андрей принялся поить парня; тот пил жадно, кадык на тонкой, желтоватой шее двигался, как шкала какого-то датчика.

'Датчика, отсчитывающего время жизни', — подумалось отцу Андрею, но он поспешил отогнать прочь эту мысль.

Володя напился, отец Андрей осторожно опустил его голову на сложенный вчетверо драный свитер.

Светало. Профиль Володи казался птичьим, грудная клетка тяжело вздымалась.

Отец Андрей дотронулся до лба парнишки: горячий, как печка. Володя открыл глаза.

-Андрей, — в последнее время он перестал добавлять к имени монаха духовное звание и стал называть напарника на 'ты'.

-У?

Володя закашлял, с явным усилием вытер рот здоровой рукой.

-Что ты будешь делать, когда ... ну, когда я умру?

-Ты не умрешь.

-Умру, — тихо отозвался парнишка. — Я умру.

Лучи восходящего солнца осветили его осунувшееся лицо, и оно вдруг показалось отцу Андрею красивым и одухотворенным, как лики Христа с монастырских икон.

-Сегодня, — проговорил Володя, глядя на шевелящиеся кроны деревьев. — Я умру сегодня.

Отец Андрей поднялся: решение, наконец, было принято.

Володя равнодушно смотрел, как его напарник вынимает из рюкзака топор...

Две березки отец Андрей повалил примерно за полчаса — сказались приобретенные в монастыре навыки. Быстро обрубил верхушки, ветки.

Володя сначала наблюдал за напарником, затем прикрыл глаза. Грудь его едва заметно колыхалась.

'Жив еще', — думал отец Андрей, время от времени поглядывая на парнишку.

Из березок получилось два нетолстых бревнышка. Первое отец Андрей подравнял таким образом, чтобы оно соответствовало росту человека. Второе бревно разрубил надвое: один из полученных отрезков равнялся маховой сажени — это старорусская мера, равная расстоянию от кончиков пальцев одной человеческой руки до другой. Руки при этом человек расставляет в стороны.

В коротком бревне — прямо посредине — отец Андрей сделал углубление, и в это углубление поместил длинное бревнышко. Вытащив из рюкзака веревку, скрутил бревна между собой, изо всех сил затужил узлы. У него получился деревянный крест в человеческий рост.

-Что ты делаешь, Андрей?

Бывший монах обернулся.

Взошедшее солнце пробиваясь сквозь кроны деревьев, освещало Володю. Лицо парня было бледным, во впадинах щек сидела темнота.

-Ничего, Володя. Есть тут одна у меня задумка, как нам от упырей отбиваться.

Парнишка слабо улыбнулся.

-Вы молодец, отец Андрей.

Он опять перешел на 'вы' и стал использовать духовное звание.

Отец Андрей отвернулся, порылся в рюкзаке, вытащил спички.

Скоро на поляне заколыхался костер: языки пламени были едва заметны на фоне разгорающегося августовского дня. Отец Андрей поднял с земли покрышку от мотоцикла, найденную у автомобильной дороги во время похода за дровами, но, подумав, отшвырнул ее в березовые заросли — черный дым может привлечь упырей, а то и кого похлеще. Вместо покрышки он бросил в костер березовое полено.

-Ах ты, Господи.

По полену вовсю сновали муравьи.

Бывший монах, обжигаясь, вытащил полено из огня, потушил о сырой мох прицепившееся сбоку пламя, бережно отложил деревянный муравейник в сторону и отправил в костер охапку березового сушняка.

'Ну, что ж, пора'.

Отец Андрей поднялся: челюсти стиснуты до боли, руки едва заметно дрожат.

Он легко поднял Володю — парнишка и раньше-то богатырем не был, а в последние дни сильно сдал в весе. Володя открыл глаза.

-Что вы делаете, отец Андрей? — прошелестел спекшимися губами.

-Потерпи, Володя. Так надо.

Бывший монах уложил парня на березовый крест. Ноги — вместе, руки — врозь. Иисус Христос.

Отец Андрей перекрестился, вынул из кармана веревки и принялся привязывать Володю к кресту.

-Да что вы делаете?!

Парень, собрав последние силы, забился, стремясь освободить привязанные ноги.

-Лежи спокойно! — крикнул отец Андрей. Руки Володи вцепились в шею бывшему монаху, но тот легко освободился от слабой хватки и несколькими резкими движениями прикрутил кисти парнишки к кресту.

Володя захрипел. Его тело выгибалось дугой, подобно рыбе, вытащенной рыбаком на берег.

Отец Андрей встал в полный рост. Распятый им на кресте человек смотрел на него глазами, полными ужаса и боли.

'Также Иисус смотрел на своих мучителей', — мелькнуло в голове у бывшего монаха.

Холод и страх, внезапные, как цунами, заполнили его душу: до отца Андрея наконец-то в полной мере дошло, что именно он собирается сделать.

Чувствуя, что моральные силы покидают его, отец Андрей стал молиться. Неистово, жарко, как когда-то много лет назад в монастырской келье.

Сквозь собственное бормотание он слышал крики распятого парнишки. Наконец, крики прекратились.

Отец Андрей закончил молитву. Володя лежал неподвижно. Дышит тяжело, глаза прикрыты. Выдохся.

Парень не издал ни звука и не пошевелился, пока напарник разрезал рукав свитера на укушенной руке, обнажая гниющую плоть — черный кратер в багрово-сером ореоле, от которого во все стороны поднимаются черные нити. Нити кончаются чуть выше локтя.

Бывший монах вытащил из кармана последний обрывок веревки, а также узкий отрез мешковины. Мешковину он накрутил на руку Володи в том месте, где обрывались черные нити, где кожа была живой и мягкой на ощупь. Поверх мешковины он повязал веревку и, сделав несколько жестких — насколько позволяли силы — мотков, затужил.

Закончив возню с веревками, отец Андрей достал из рюкзака пустую банку из-под тушенки, отвернул крышку, не срывая ее с банки. Крышку он поместил в пламя костра, а саму банку обложил землей — чтобы не слишком нагревалась. Через пару минут крышка раскалилась докрасна.

Володя застонал, открыл глаза. Перед ним стоял человек, показавшийся парню сущим великаном. Длинная, клочковатая борода, мрачно сияющие белками глазные впадины. В правой руке — мачете. Солнце светило в спину отцу Андрею, и Володя видел лишь черный силуэт.

Черный человек поднял мачете.

-ОТЕЦ АНДРЕЙ!!!!!

Удар был настолько силен, что лезвие мачете, как нож сквозь масло пройдя Володину руку, на сантиметр врезалось в дерево.

Дикий, нечеловеческий крик поднял с ветвей стаи воронья. Птицы с граем закружились над рощей, не понимая, что нарушило их покой.

Второй крик — еще более сильный — огласил рощу, когда отец Андрей, коленом придерживая истекающий кровью обрубок руки, вытащил из костра банку от тушенки и прижал раскаленную добела крышку к ране.

Бывшего монаха мутило от запаха паленой плоти, от криков Володи звенело в ушах. Сквозь тряпицу, которой отец Андрей заблаговременно обмотал руку, он ощущал идущий от банки жар. Скоро жар стал невыносимым.

Отец Андрей отшвырнул банку в костер, поднялся и, не взглянув на извивающегося на кресте Володю, зашагал в лес.

Сделав около двадцати шагов, бывший монах упал на колени, а затем — грузно, тяжело, — рухнул лицом в прохладную траву.