Слугами императрицы заведовала камер-леди Моллия — полная зрелая дама с бородавкой на шее, так сильно запудренной, что не оторвешь глаз. Мира призвала ее к себе во время вечернего туалета:
— Леди Моллия, помогите мне советом по очень важному вопросу. Это платье подчеркивает мои ключицы — не слишком ли откровенно для полуофициального вечера?
Камер-леди пришла в восторг от оказанного доверия. Покойная императрица Ингрид не раз обсуждала с леди Моллией свои туалеты, и леди Моллия будет счастлива поделиться опытом. Ваше величество совершенно правы: ключицы — интимная и женственная часть тела, особенно когда они так выразительны, как у вашего величества. А полуофициальный ужин подразумевает яркий искровый свет, который подчеркнет откровенность платья. Так что стоит укрыть плечи накидкой — лучше легкой, полупрозрачной, это привнесет ноту загадочности...
Мира позволила камер-леди выбрать накидку. Пока дама скрепляла ткань алмазной брошью на ее плече, Мира задала менее важный вопрос:
— Я хотела бы сама принимать участие в подборе слуг... Как можно это устроить?
Камер-леди была весьма удивлена. Зачем подбирать слуг, если полный штат уже подобран? Все люди проверены многолетней службой и прекрасно вышколены. Их предки служили Династии не одно поколение. Какой смысл менять столь прекрасных слуг? И если даже вашему величеству угодно их заменить, то зачем делать это самой? Владычица Ингрид никогда не занималась таким, всегда поручала это заботам камер-леди!
Мира пояснила, виновато краснея, что ее тонкая душа страдает от вида немиловидных слуг. Все работают прекрасно, спору нет, но внешность некоторых ранит эстетизм императрицы... Нельзя ли назначить им достойную пенсию и подобрать несколько новых? Причем так, чтобы сама Мира предварительно их осмотрела?
Лицо бородавчатой дамы прояснилось:
— О, конечно, мне так понятны чувства вашего величества! Императрица Ингрид, бывало, тоже злилась на лакея за то, что он некрасив. Завтра же похлопочу о замене. Позвольте узнать, какие слуги вам немилы?
Так Мира избавилась от самых твердолобых шестеренок машины и набрала полдюжины юношей и девушек, в чьих глазах увидела проблески ума. Как бы между прочим она велела каждому прочесть отрывок из дневников Янмэй и пересказать своими словами. "Достаточно миловидными" для глаз ее величества оказались те слуги, кто уловил смысл текста хотя бы наполовину. Теперь во время переодеваний Мира слушала не любовные романы, а труды об управлении государством.
"Разнородные стремления множества людей порождают хаос. Праздная суета, свойственная высшему дворянству, усугубляет его. Первейшая задача правителя — своею волей противостоять хаосу, заменить беспорядочное движение поступательным. Для этого он должен ясно, будто красную ленту, видеть путь к своей цели".
Иногда Мира теряла цель из виду. Но, сфокусировав мысли чашкой крепкого кофе, она ловила кончик ленты.
Большинство министров Адриана бежали из столицы, бросив все дела. Один был убит кайрами — якобы, случайно. Свои должности сохранили трое: министры науки, путей и двора.
Министр науки почти безвыездно обитал в Университете Фаунтерры — министерство занимало один из корпусов. Чтобы повидаться с ним, Мира использовала течение водоворота. Университет торжественно открывал новый учебный год, высшая знать собралась на традиционное празднество. Министр науки — магистр Айзек Флевин — конечно, участвовал в событии. Это был высокий очень тощий мужчина — жердь. Возрастом едва старше Адриана, но прежде времени седой. Мира испытала к нему симпатию, как только заметила: министр тяготится церемонией. Он произнес короткую сдержанную речь для студентов нового набора и был откровенно рад сойти с трибуны. Пока дворяне соревновались в красноречии, выдумывая заковыристые поздравления, Айзек Флевин переминался на месте и нервно потирал ладони. Мира поздравила студентов буквально тремя фразами. Когда начался банкет, она улучила возможность перемолвиться с министром.
В ответ на вопрос о жизни Айзек Флевин нашел только два слова:
— Ваше величество...
Она попыталась разговорить его. Успешно ли ведутся исследования? Каковы успехи студентов? Достаточно ли финансирования? Много ли потеряла наука в результате войны?
Магистр Флевин отвечал вежливо, но очень кратко и поверхностно. Успешно, ваше величество. Нет поводов для жалоб. Скорбим о владыке Адриане. Наука неустанно развивается, ваше величество.
Мира сменила тактику:
— Магистр, летом я была на демонстрации первой действующей "волны" между Фаунтеррой и Алериданом. С тех пор не дает покоя вопрос: возможно ли протянуть "волны" между всеми большими городами Империи? Наверное, это потребует многих лет и сотен тысяч эфесов, но результат того стоит, вы согласны? Все земли и народы сплотятся, станут ближе, получив такой быстрый способ связи.
Магистр пожал плечами:
— Ваше величество, постройка рельсовых дорог, искровых цехов и "волн" — забота министра путей. Я не ориентируюсь в стоимости работ. Но могу сказать, что "волны" обойдутся значительно дешевле между городами, которые уже связаны рельсами.
— Почему так, магистр?
— "Волна" может использовать для передачи информации тот же провод, который питает движение поезда. Где проложены рельсы — там, считайте, уже проложена и "волна". Нужно лишь установить аппаратуру на ее концах.
— Как может и искра, и "волна" идти по одному проводу?
Флевин поморщился:
— Стоит ли вашему величеству забивать голову научными тонкостями?..
В его гримасе читался истинный вопрос: поймете ли вы хоть слово из моего объяснения? Мире захотелось обидеться. Но вместо этого она выложила министру науки все, что успела понять летом об устройстве "волны". Отрывистые сигналы передатчика, кодирующие буквы; приемник, что по силе и количеству сигналов определяет, какая буква закодирована. Питая слабость к красивым словам, Мира даже помнила термин "амплитуда".
— Но вот чего я не понимаю. Силовая искра, питающая поезд, и сигнальная искра "волны" смешаются, если окажутся в одном проводе. Как же разделить их в приемнике?
— Вашему величеству действительно интересно?..
Выражение лица Миры не оставляло ни малейших сомнений.
— Ваше величество, я зайду издалека. Позвольте сначала объяснить, что такое частота...
За следующие полчаса Мира узнала все о частоте сигнала, способах ее задания, измерения и фильтрации от других частот. У магистра Флевина горели глаза, он не замечал никого вокруг, за исключением слушательницы. Мира же, при всем своем уме, чувствовала, что голова вот-вот лопнет, как каштан на огне. Магистр Флевин окончил монолог, перевел дух, похлопал веками, удивленно огляделся — будто вернулся с небес в подлунный мир.
— Простите, ваше величество, что мой ответ бесполезен для вас. Конечно, вас больше волнует практическая сторона дела: стоимость машин и сроки работ, а в этом я — профан. Запросите министерство путей, они владеют всеми нужными данными...
Министр ошибался. Минерва мало что поняла из объяснений, но разговор был очень полезен. Она уловила главное: Айзек Флевин — идеальный человек на свою должность. Чрезвычайно умный фанатик науки, равнодушный к практическому миру. Ум и одержимость были залогом его успеха. А безразличие ко всему, кроме чистого знания, давало защиту: лорд-канцлер никогда не заподозрит Флевина в интригах и не снимет с должности. Прекрасно! Осталось проследить, чтобы министерство науки получало достаточно финансирования — и за эту сферу можно быть спокойной.
Министра путей Мире повидать не удалось: он ездил по стране со срочной инспекцией разрушенных рельс и мостов. Что косвенно было хорошим признаком: он предпочел нелегкую зимнюю поездку дворцовым праздникам — значит, ответственно подходил к делу. Мира запланировала встречу, едва он вернется, и перешла к министру двора.
С ним увиделась среди цветов. Дамская зала для танцев была повреждена попаданием из требушета. "Дамский праздник" — чудесная потолочная фреска со змеями — к счастью, не пострадала. Но в стене возникла немалая дыра, которую сейчас, наконец, заложили камнем. Сырая штукатурка зияла темным пятном и требовала маскировки. Решено было закрыть пятно цветами. Но цветы лишь на одной стене смотрелись бы нелепо, потому стали украшать всю залу. Управлял работами главный декоратор, министр двора приглядывал за ним, а ее величество проявила естественный для девушки интерес к цветам — и тоже оказалась рядом.
Десятеро слуг были наряжены в ливреи под цвет стен — чтобы стать незаметными и своим видом не мешать восприятию композиции. Они таскали с места на место цветочные горшки и вазы, расставляли по полу, поднимали на разную высоту. Главный декоратор гонял их взмахами указки и нервными покриками:
— Азалии — туда! На фут выше, на ярд правее. Белые хризантемы — справа у портьеры. Желтые хризантемы — слева от окна... Нет, левее, точно под песчаной змейкой! Вот, верно... Нет, не то, гармония отсутствует... Замените азалии на... ммм... попробуем пионы в лазурной вазе.
Цветы, ждущие своей очереди на пробу, тянулись четырьмя шеренгами от стены до стены. Они напоминали пехоту перед боем. Нет, скорее, знатных рыцарей: все разномастные, каждый в геральдических доспехах своего дома.
Министр двора — гордый старичок с бакенбардами — прохаживался вдоль шеренг, пришаркивая ногами в остроносых туфлях с пряжками. Он говорил с таким сильным столичным акцентом, что не оставалось сомнений: министр родился в Фаунтерре, вырос в Фаунтерре, умрет в Фаунтерре и после смерти попадет обратно в Фаунтерру.
— Ваше величшество, как видите, фсе идет прекрассно! Зала станет гораздо, несрафненно лучше, чшем до войны! Ушше зафтра ваше величшество будет плясать среди этой крассоты! Ла-лай, ла-лай, ла-лай-та-та...
Он напел несколько тактов и мелодично пошаркал каблуком по паркету.
— Очень хорошо, я довольна, — молвила Мира, несколько сбитая с толку. — Но не скажете ли...
— Кхонешно, вы доффольны! — воскликнул старичок. — Кхакая девушка не порадуется танцам? Кафалеры — там, дамы — напротиф, все в блеске и злате! В трепетном ошидании — кто ше подойдет, кто пригласит?.. А огни сверкают, музыка поет — ла-ла-ла-лай, ла-лай, ла-лай-та-та!..
Он крутанулся на месте, опрокинул горшок с фиалками, выдохнул:
— Прелесс-сно!
— Простите, сударь, не скажете ли: во что обошлись казне все эти цветы? Наверное, очень недешево: ведь зима! Их закупали в парниках или доставляли с крайнего Юга... Сотни эфесов?.. Тысячи?..
— Ах-хх! — старичок взмахнул рукой. — Разница ли?.. Не берите ф голоффу, ваше величшество! Я не думаю о цене, и вы не думайте. Только красота идет в расчет! Деньги — пф-фф!..
— Но где вы их берете?
— Лорт-канцлер велит мне делать красоту, и я делаю. Лорт-канцлер знает толк в красоте — да! Я беру сщета и передаю лорту-канцлеру — фсе, будет оплата.
— А откуда лорд-канцлер берет деньги на оплату счетов? Вероятно, из казны?
— Разница ли, ваше величшество?..
Мимо них рысцой пробежала четверка слуг.
— Треноги по сторонам двери!.. — кричал главный декоратор. — Из треног — вьющиеся розы. Пустим их по дверным косякам...
Споро зазвенели молотки, вбивая в косяк крохотные гвоздики.
— Сударь, я согласна: красота — важнее денег, красота — фсе. Но голодные мещане на улицах, солдаты, гниющие от ран в госпиталях, — разве это красиво? Меня коробит, когда вижу...
— Так не смотрите, вашше величшество! В госпиталь — зачем? Вы молоды, здоровы — не надо в госпиталь! Там ф-фу, не место для девушки! А нищие — кто же виноват, што не имеют денег? Они сами! Кто умеет жить — тот имеет деньги.
— И тем не менее, сударь, я прошу вас ограничить затраты на содержание двора. Лорд-канцлер не знает никакой меры!
— Лорт-канцлер — мудрый челоффек! Война кончилась — люди хотят мира. А мир — што? Мир — красота, цветы, танцы, музыка!.. Ай-ла-ла, ай-ла-ла, ай-ла-ла-лай!.. Мир — роскошь и блеск! Не будет роскоши и блеска — люди решат: жестокий северянин, немудрая императрица, плохая фласть. Не нужна такая фласть, не нушен такой мир!
— Я признаю ваши аргументы, но мы могли бы тратить меньше денег на забавы и празднества. Делайте свое дело, сударь, только более экономно.
— Ах, зачшем?! Ваше величшество молоды! Наслашдайтесь жизнью, радуйтесь, а не думайте. Экономия — пфф!.. Она для тех, кто стар душою!
Декоратор прервал их криком досады:
— Не то, не то! Розы — плохо, нет души. Срывайте их во тьму, делайте плющ и эустомы!
Слуги оторвали розовые стебли с той же сноровкой, с какою только что привязывали их к гвоздикам. Вбежал секретарь — и чуть не влип головой в шипастые заросли. Его спас поклон, вовремя отвешенный в адрес императрицы.
— Ваше величество, смею напомнить о графике. Необходимо переодеться, чтобы через час быть в посольской анфиладе, где произойдет...
Мира покинула залу, а старичок кричал ей вслед:
— Вы молоды! Танцуйте, пойте, радуйтесь! Ах, жифите с красотой!..
Не сразу, но после вечернего кубка вина Мира сумела найти светлую сторону и в этой встрече. Да, министр двора не принимает ее всерьез, прожигает средства и потакает мотовству лорда-канцлера. Но, по крайней мере, он — не подлый царедворец, вор или интриган. Он всего лишь глуп...
Янмэй Милосердная писала:
"Нельзя построить пирамиду власти из одних лишь умных людей, ибо они — всегда в меньшинстве. Но правильно устроенный государственный аппарат терпим к известной доле дураков — от одной до двух третей среди общего числа чиновников. Дурака невозможно обучить или заставить думать, но можно надрессировать, подобно собаке. Главное — никогда не возлагать на него задач сверх привычного набора трюков".
* * *
Кстати, о собаках. Вряд ли Праматерь Янмэй когда-либо видела гонки собачьих упряжек. Значит, кое в чем Мира уже превзошла великую предшественницу.
Гонки были затеей лорда-канцлера — одной из многих, нацеленных на знакомство столицы с культурой Севера. Оная культура представала смягченной, приглаженной, вылизанной — будто медвежонок с розовым бантиком. Например, в январское новолуние северяне традиционно купаются в проруби, чтобы смыть печали минувшего года. Окунаются с головой, невзирая на морозы, и нагишом, безо всякого стеснения. Придворные же под руководством лорда-канцлера устроили умывание снегом. В полночь выбежали во двор, наряженные в меха, бросили себе в лицо пару горстей снега, повизжали, похохотали, кто-то кого-то к общей радости опрокинул в сугроб. Затем стали пить горячее вино в полном восторге от приключения. "Ах, лорд Эрвин, вы так чудесно придумали!.."
Теперь вот собачьи бега. Настоящих ездовых псов при дворе не нашлось. Они и на Севере-то в наши дни редкость, Мира видала их лишь несколько раз: громадные серо-белые зверюги на голову выше волка, шерсть длиной в ладонь, тело — сплошные мускулы, а дышат так, что из глотки рвется пар. Красавцы!.. Вот только для придворных гонок мобилизовали обычных служебных собак: догов да овчарок. Недели две псари обучали их тому, как вести себя в упряжке, а собаки протестовали изо всех сил: лаяли, выли, грызли постромки и друг друга, просто ложились на снег. Наконец, их убедили, что с лордом-канцлером и его затеей придется смириться, как с неизбежным злом. Чувства собак были очень понятны Минерве. Для полноты унижения, их еще и принарядили: каждой псине накинули попону с гербом герцогства, такой же маячил на вымпеле над нартами. В гонках участвовали четыре упряжки: от Короны, Нортвуда, Альмеры и, конечно, Ориджина — куда же без него.
