Закон для всех эпох

— Паш, у этой Катьки папка богатый, — шепнул Женька.

— Путаешь ты. У другой Мыкиной богатый. Насчёт этой сомневаюсь. Посмотри на неё. Одета на тысячу рублей. Ну, допустим, есть у папаши Мыкиной немного лишних тугриков. И что из того?

— Возьми её под свою защиту.

— Думаешь, её папаша запросто раскошелится? Я знать не знаю, кто он такой. Он, может, пьяница горький.

— Я слышал, ему деньги девать некуда.

— Это ты про папашу другой Мыкиной. Та с апреля у нас не учится.

— Много у вас Мыкиных развелось.

— И вообще, сначала надо поговорить с папашей, а потом уж дочку защищать. Ты мелкий, не понимаешь в делах.

— А ты покажи, что можешь защитить, а потом и говори! — сказал громче Женька. — Мой брат глухонемой, и некоторые думают, что он дурачок, а ведь он столько книг прочитал! С шести лет в библиотеку ходит. Он говорит: сначала дело, потом слово!

Подошли четверо или пятеро "бэшников" и стали смотреть.

— Не кричи.

"Неплохо вывернулся, салага!" — подумал он, слушая, что там талдычит Катьке Пузырёв. Тот молол жуткое: мол, Катька поклоняется сатане, и его долг — предупредить об этом общество.

— Говорить не с кем, Женька, — тихо сказал Павлин. — Её родители в Москве. Или в Норвегии. Она, кажется, с бабушкой живёт.

— В Норвегии? В Москве? Ну точно, полно у них денег! Подумаешь, одета на тыщу! Может, это новая мода, а мы и не знаем! Вот вернутся из Москвы, и поговоришь.

Вид у Женьки был насупленный, грозный. Вот-вот сам бросится защищать Мыкину!

А если отец Мыкиной и впрямь захочет нанять кого-нибудь? Конечно, Павлин не профессиональный телохранитель с двумя пистолетами и поясом по карате. Так ведь и Катька — не звезда столичного шоу-бизнеса. И миллионов Павлину не надо. Ему бы постоянную работу, тыщонок на двадцать в месяц. С чего-то надо начинать. И года через два он будет иметь репутацию не только футболиста. С опытом удастся пристроиться и к чьей-нибудь богатенькой дочке. Или к сынку. Плохо то, что про Мыкину он ничего не знает.

Как только Павлин подумал об этом, Чернушка повернула к нему голову. Пузырёв втолковывал ей про дьявола, "бэшники" хихикали, а она открыла рот и беззвучно пошевелила губами. Будто произнесла что-то.

— Она и сейчас молится сатане! — взвизгнул Пузырёв.

Один из "бэшников" перекрестился. Пузырь принялся истово крестить воздух и забормотал о святом духе.

— Никакому сатане она не молится, — прошептал Женька. — Она молится тебе, Паша.

— Как так?

— Я же умею читать по губам. Она сказала: "Помоги мне. Я та самая. И мои папа и мама — те самые". Только я не понял, что значит "та самая".

— Она давно это твердит. Новенькая, а говорит, что не новенькая, а та же Катька, что училась с нами раньше. Некоторые думают, она сошла с ума. А почему она губами, а не вслух?

— Откуда я знаю, Паш? Ты ведь с ней учишься. Не хочет, наверное, чтобы эти слышали! Говорю, богатые у неё родители. На выгоду твою она намекает. Слушай, Паш, а вдруг ей операцию пластическую сделали — и неудачно? И папка её прилетит из Норвегии, доктору накостыляет, и ей по гарантии лицо бесплатно вернут?

— Катьке? Операцию? Не нужна ей была операция!

— Богатым часто не нравятся их носы и губы. И они переделывают. По телику постоянно показывают. Ты будешь тянуть и дотянешь: кто-нибудь вместо тебя наймётся её охранять! У нас в классе одному наняли телохранителей. Трое шестиклассников его охраняют! Футболисты! И никто его не трогает, а папка этого пацана каждому по "Икс-боксу" купил. Ты тоже футболист. И знаменитый.

— Да тише ты! — огрызнулся Павлин.

И почему сопливые детишки вроде Женьки всё видят и понимают?

Отстранив третьеклашку, Павлин шагнул к троице.

— Ходили бы на футбол и там выступали! Зазаборники!

Святоша уставился на Павлина, а за ним и Мочало с Корытом повернулись. И "бэшники" таращились, боя ждали. А уж Катька — та во все глаза смотрела.

— Футбольный чемпион полюбил слабаков? — вкрадчиво спросил Мочалкин. — Точнее говоря, слабачек?

Кто-то из "бэшников" сказал вполголоса:

— Сейчас Дворянчик научит кое-кого футбольной правде!

Павлин представил себя рыцарем, на коне, с копьём, с ведром на голове, несущимся на хвастливого сэра Фэйсклота.

— Ты не знаешь, зачем мы здесь, — сказал Пузырёв. — Побойся бога!

Павлин опешил. Пузырь заговаривается? Или ему известен какой-то секрет? Если Мочалкин стратег троицы, то Святой Пузырь — её идеолог.

— Она появилась в школе не случайно, — заявил идеолог. — Ты ничего не знаешь, Луганцев. Но и тебе от неё досталось. Ты не веруешь в бога, но спасение наше в руках господа. И нет кары страшнее, чем кара отца нашего! Засохшие ветви собирают и бросают в огонь!

Не случайно? Пока возбуждённый святоша вещал про отца и огонь, Павлин кое-что вспомнил. В вывешенных перед началом учебного года списках классов Кати Мыкиной не было. Набралось двадцать девять учеников: фамилии по алфавиту, каждая пронумерована. Однако в классе появилась ученица номер тридцать. Мама тогда сказала Павлину: "Её отец, Роберт Михайлович, построил в Озёрных коттеджах чуть не замок. Чтобы записать дочь в ближайшую приличную городскую школу, он купил в кабинет труда несколько станков".

Но какая же это тайна? Катькин отец, наверное, и школу для дочки мог купить! Или построить, как коттедж. И училок нанять. Получше Марьюшки с Жаннушкой.

— Ты сам не свой, Луганцев, — продолжал Пузырёв. — Мыкина ведьма, и ты находишься под её чарами. Футбольный боец — и вдруг полюбил слабаков! Не ты ли говорил всегда: "Каждый сам за себя"? Ты околдован чёрной ведьмой!

Можно подумать, сам святоша ищет не выгоду!

— Заткнись. Она под моей защитой, — объявил Павлин. — Кто тронет её, тот будет иметь дело со мной. Я долго думать не стану.

— Это точно, — сказал Мочалкин.

— Мыкина заключила договор с дьяволом. И договор этот кончился. Была красивая — стала уродина! В средние века таких, как она, сжигали на кострах! — выкрикнул Пузырёв.

Павлина взяла досада. Это всё, что хотел сообщить Пузырь?

— Хватит чепуху собирать!

— Луганцев, можешь доказать, что она не ведьма? По-настоящему доказать, не кулаками. Я читал труды одного великого праведника. Он доказал, что святая инквизиция помогала науке, требуя от неё строгой аргументации. Вот и ты давай настоящие доказательства.

— От Коперника и Галилея им подавай строгие доказательства, а есть бог или нет — доказывать не обязательно? Почему бы твоей инквизиции не начать с себя? Ты называешь Мыкину ведьмой — ты и доказывай!

— Не груби, Луганцев. Грубость, как и кулаки, не аргумент. Речь не об инквизиции, а о тебе и Мыкиной. Костры инквизиции в далёком прошлом, а девчонка — в настоящем.

— В средние века из тебя получился бы пламенный борец с ересями. Какой-нибудь братец Торквемада. Ты выжег бы половину Европы.

— Еретикам и колдуньям не удалось бы отвертеться! — Пузырь осклабился самодовольно.

— Знаешь, зачем обвиняли и жгли? Чтобы имущество отобрать! Оно ведь инквизиторам отходило.

Пузырёв возвёл очи к небу.

— Тебе ли судить? Не ты ли отбираешь имущество на футболе, Луганцев? Дьявол вездесущ!

— Думаешь, я не найду что ответить? Зачем ты привязался к Мыкиной? Имущество, говоришь, отбираю? Я делаю это в честной драке, для которой у дохляков и трусов вроде тебя кишка тонка! Вы такие же математические тупицы, как я. И пришли вы сюда не спасать от дьявола школу, а потому, что отличник Спиридонов лежит в больнице! Контрольная вам нужна, а не победа над дьяволом! Помнишь, Пузырь, я хотел тебе въехать в ухо, а ты залопотал о смирении? Вот она-то, Пузырь, — Павлин кивнул на Катьку, — смирилась перед вами, а ты на неё нападаешь. Где логика? То у тебя враги, которых надо любить, но ты их ненавидишь, то у тебя смирение, но вместо него ты в атаку прёшь. На девчонку!.. Мыкиной не смиряться надо, а наточить ногти и рожи вам разодрать. Катька, сделаешь разок-другой, как я сказал, и эти инквизиторы от тебя махом отклеятся!

Не успела отзвучать эта гневная реплика, как на дорожку вывернули Марьюшка и Лариска Бруталова. Мочалкин принял стойку "смирно", Пузырёв прекратил таращиться в небо, а Корыткин сорвал и понюхал одуванчик.

В правой руке Марьюшка несла портфель, а в левой тащила пакетище с цветами. Лариска несла по пакету с розами в каждой руке. Узрев скопление школьников, классная и староста остановились. Мочалкин поспешил к тёте.

— Мария Аркадьевна, Луганцев не в себе.

— Что значит: не в себе?

— Требует от Мыкиной, чтобы та решила ему контрольную по алгебре. Через неделю контрольная, вы сами объявили.

— Мыкина тоже не в себе, — выступил Пузырь. — Она соглашается. Она, Мария Аркадьевна, дурно на него влияет.

— А вы, значит, выступаете против дурного влияния, — сказала классная.

— Церковь всегда выступала против дурного влияния, — не моргнув глазом, ответил святой Пузырь.

— Ты уже причислил себя к церкви?

— Я рассчитываю заслужить эту высокую честь, Мария Аркадьевна.

Учительница повернулась к Кате.

— Как ты могла, Мыкина? Я считала, ты на такое не способна.

— Она не могла, Мария Аркадьевна! — воскликнул Павлин. Он хотел сказать и про то, что святоша всё с ног на голову поставил, что это он и племянничек приставали к Мыкиной, да прикусил язык: это означало бы не разобраться, а застучать.

— Хочешь сказать, Пузырёв и Мочалкин меня обманывают?

— И это им нужно решить контрольную? — выпалила Лариска-староста.

Классная покривила губы.

— Моему племяннику? Лариса, ты ошибаешься.

— Конечно, тётя, она ошибается! Она всегда ошибается!

— Сколько раз говорить: не называй меня в школе тётей! Сдаётся мне, Павлин Луганцев, ты выгораживаешь Мыкину не просто так. У Мочалкина по алгебре средний балл четыре, а у тебя — три. Так кому требуется решить контрольную?

— Делаем правильный вывод! — поддакнула староста.

— Честно говоря, не ожидала от тебя, Луганцев, — сказала Мария Аркадьевна.

— А я не ожидала от тебя, Катя, — сказала староста. — Я считала тебя принципиальной. Ты сильно упала в моих глазах.

— Паша от меня ничего не требовал, — ровным голосом сказала Мыкина. — Ничего. И я ничего никому не обещала.

— Ещё и защищаешь Луганцева! — процедила староста. — Фи! Всем известно, какой он хулиган. Я твоё поведение осуждаю! Я поняла, почему в классе над тобой смеются, Катя. Без причины ведь никто ни над кем не смеётся. Тебя осуждают, значит, тебе нужно задуматься. Правильно я говорю, Мария Аркадьевна?

За учительницу ответил Пузырёв:

— Твой вывод справедлив, Лариса. И неизвестно ещё, кто дурнее: Мыкина или Луганцев. Известно одно: оба кончат плохо.

Марьюшка поморщилась.

— Пузырёв! Как не стыдно!

— Я понимаю вас, Мария Аркадьевна, — ответил тот. — Вы сказали это с педагогической целью. Но вы не можете поддерживать ведьм и хулиганов.

— Кого?

— Ведьм. Гипнотически воздействующих на хулиганов, Мария Аркадьевна.

— Не знала бы я тебя, Пузырёв, так отправила бы в психиатрическую клинику. Никакого воздействия на моих уроках не будет. На контрольной глаз не спущу с Мыкиной! Ещё неделя впереди. Идите по домам и готовьтесь.

— Вы не в курсе, Мария Аркадьевна, — произнёс замогильным голосом Мочалкин. — Не хотел вам говорить: капать, знаете ли, не принято... Но положение таково, что придётся это сделать. Как будущий староста, я должен...

— Что ты плетёшь, Мочалкин? — Марьюшка опустила наконец пакет с цветами. Следом за нею оба пакета поставила на землю Лариска.

Выдержав паузу, как актёр, Мочалкин сказал:

— Это всё придумала Лариса Бруталова.

— Что — всё? — спросила классная.

— Всё. Правда, придумать придумала, а организовать способностей не хватило.

— Ничего я не организовывала, — с раздражением сказала староста.

— Вот именно: ничего. Ты, как всегда, сплоховала. Не учла характеров. Мыкина никому не станет решать контрольные, Лариса. И списать не даст. На то она и Мыкина. Она даже тебе подчиняться не станет, хоть ты и староста. А всё почему? Потому, что ты плохая староста!

— Ничего не понимаю, Мочалкин! — сказала Марьюшка. — Или ты объясняешь, или я ухожу.

"А то цветы завянут", — подумал Павлин.

— Наша Лариса, Мария Аркадьевна, — сказал невозмутимо Мочалкин, — решила к концу года повысить в классе успеваемость. И начать с математики.

Лариса вскинула брови.

— По её плану, троечники будут списывать у Мыкиной, — продолжал Мочалкин. — И успеваемость поднимется!

— А в лоб, Мочалкин? — воскликнула Лариса.

— Тебе бы только в лоб!

— Я запуталась в ваших взаимных обвинениях, девочки и мальчики, — сказала классная. — Если это твоя идея, Лариса, так и скажи. Не отпирайся.

— Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, — выдал Пузырёв. — Евангелие от Марка.

— Почему вы мне не верите, Мария Аркадьевна? — спросила Лариса. — Что я такого сделала?

— Вот именно: ничего толком не можешь сделать, Лариса, — сказал Мочалкин. — Я с самого начала года считал, что ты никудышная староста.

— И многие так считают, Мочалкин? Кроме тебя? — спросила Марьюшка.

— Мы считаем, — отозвался Корыткин. — То есть я.

— Лариса мне ничего не говорила, — отчётливо произнесла Мыкина. — Ни-че-го. Я не верю, что она такое придумала.

— Мне тоже не говорила, — сказал Павлин.

— Видите, Мария Аркадьевна! — Лариса просияла.

— Отпираться только и остаётся, — сказал Мочалкин.

— Хватит психологических игр! — оборвала его Марьюшка. — А тебе, Лариса, не мешало бы подумать о своём авторитете. Если хочешь на будущий год снова быть старостой. Мыкина, как решишь контрольную, листы сразу мне на стол.

— Обязательно, Мария Аркадьевна.

Подняв пакеты с цветами, классная и староста удалились.

Павлин сказал:

— Что, влипли, математики?

Мочалкин и его дружки промолчали. Один из "бэшников" спросил у Павлина:

— Так ты начистишь им хари?

— Посмотрю на их поведение. Ты будешь напрашиваться — тебе начищу. Тебя я тоже на матчах не замечал.

"Бэшники" засмеялись над своим, и Павлин понял, что попал в цель.

— Думал, драчка будет, а у вас кружок философов. — Сунув руки в карманы, униженный "бэшник" поплёлся прочь.

За ним потянулись остальные.

— Эй, Равиль, Данила! — крикнул им вдогонку Мочалкин. — У вас контрольная по алгебре когда?

Троица бросилась догонять "бэшников". Павлина дёрнул за рукав Женька. Он указал глазами на Мыкину. Та смотрела, как порхает над одуванчиками бабочка-крапивница.

— Мочало тебя боится, — шепнул третьеклашка. — И все они тебя боятся! Я стану как ты, Паша. Может, тоже кого-нибудь спасу!

— Спасу? — тоже шёпотом, чтобы не слышала Катька, спросил Павлин.