Огнетушитель и консервированный ананас

— Федь, подлечи её по-мелочи, сколько сможешь.

— Уже в процессе, — ответил искин, — разбираюсь с проблемами. Там, кстати, Григорьев проснулся и уже спустился вниз, завтракает в столовой.

— Отлично. Пойду к нему.

* * *

Чекист уже извёлся несколько раз, когда утром не обнаружил в соседнем люксе своего подопечного. О прибытии в Москву он не доложил — халатность, да. Нужно было взять телефон и отзвониться, но он этого не сделал — за что себя мог сколько угодно корить — узнают наверху — могут и серьёзно наказать. Однако, личные вещи Северова нашлись в комнате. Дорожная сумка, некоторая одежда, всё было на месте. Чекист решил не торопить события и не звонить пока на лубянку — мало ли, вышел погулять — за такое не накажут. А вот за циничный проёб поодопечного — только так. И это оказалось правильным решением — решивший не мучать себя неизвестностью Григорьев пошёл перекусить. В военное время с продуктами было туго, но в такой гостинице меню всегда имело что-то вкусненькое. Не пропадать же добру? По старым ещё довоенным ценам он взял себе салат и рыбу, и два стакана сока.

И как раз к концу завтрака в столовой гостиницы появился не кто иной, как Северов. Выглядел он как всегда беспечно, и пожелав приятного аппетита Григорьеву, сел напротив:

— Ну что, товарищ чекист, куда дальше поедем?

— Для начала — я позвоню наверх и узнаю, куда дальше решат вас направить.

— Тпру, полегче. Я не ваш сотрудник, чтобы меня куда-то направляли. Пригласить можете, не буду ругаться, но давай без собственничества. Золотая рыбка имеет свойство исчезать, знаешь ли.

Григорьев только грустно вздохнул:

— Да, не обращай внимание. Привычка. Куда скажут, туда и поедем, а куда — понятия не имею, может на лубянку, может сюда приедет кто, может что угодно быть. Тебе бы тоже не помешало подготовиться к встрече как следует. Сам понимаешь, если захотят поговорить — то не о цветочках.

— Да? А жаль. Есть у меня в загашниках Пионы, Гиацинты, Гвоздики...

— Я серьёзно.

— И я тоже. Это такая серия самоходок. Очень рекомендую. Так, давай вернёмся к тому, на чём остановились — информацию помоги мне отобрать сам, потому что я не хочу, чтобы мне потом кинули обвинение в том, что я что-то специально утаиваю или манипулирую. Будешь так сказать, предохранителем на этот случай, чтобы меня не подозревали.

— Хорошо. Пойдём к тебе?

— У меня в нумере ребёнок спит, так что к тебе.

— Что? Ты где ребёнка то украл?

— Почему сразу украл, — обиделся я, — это она у меня пыталась кошелёк подрезать. Ну я и отмыл девочку, привёл в чувства, положил отсыпаться. Считай меня сентиментальным. Ну или просто скучающим по домашнему уюту. А теперь пошли, работать надо.

В номере гостиницы мы обустроились неплохо — пришлось сходить к машине и притащить из неё две большие-пребольшие сумки, в которых была разная оргтехника и полезные ништяки, бумага, чернила и так далее.

Уже в его люксе начали расставляться, обустраивать офисное рабочее место. На стол поставил хороший, производительный МФУ, и научил им пользоваться Григорьева. Он не то чтобы в восторге, но просто доволен наличием копировального аппарата, котоорый исключал долгую бумажную работу с карандашом наперевес. Далее пошёл широкоформатный принтер под формат А1 и А0 — большие такие листы называемые ватманом. Печатное оборудование подсоединялось к розетке, но и имело собственный аккумулятор.

И целая сумка канцтоваров. Большая такая сумка, здесь, в СССР с канцеляркой было тяжеловато. Конечно, жёсткого дефицита скрепок не было, но вот с степлерами глухо, как сказал мне Федя, сканировавший все магазины и окрестности. Так что пришлось тащить своё, килограмм десять самого разного добра. Дыроколы, степлеры, большие скрепки с легкомысленным цветным покрытием, маркеры и даже целая стопка архивных папок.

Разложившись как следует, мы начали работу, Григорьев вопросительно посмотрел на меня, я же в ответ достал главный инструмент — компьютер. Компьютера было два, относительно тонкие ноутбуки, которые я законнектил ко всей технике и приступил к работе. Пришлось показывать, что как печатается, после чего началось бурное обсуждение.

— Я так и не понял, из какого это года? — спросил он.

— Восемнадцатый.

— М? Восемнадцатый...

— Двадцать первого века, восемнадцатый год, — завернул я фразу, которую впору говорить Йоде, — так, давай договоримся — я тут не волшебник, который знает ответы на все вопросы. Более того, не собираюсь делиться информацией, которая вам навредит, причём навредит довольно серьёзно. С основными проблемами вы либо справитесь сами, либо не справитесь, но жить в будущем можно и без моей помощи. Так что выбирай с умом, что хотел.

Чекист тут же назвал:

— Месторождения нефти. Нужны экстренно, желательно большие и на территории СССР.

— Есть такие. Сибирь, озеро Самотлор, окрестности. Но если советский союз начнёт массовый экспорт нефти, то его экономика будет напрямую завязана на цене углеводорода. А значит — её могут обрушить извне. Что и было успешно проделано.

— И как вы пережили подобное?

— Мы? Народ пережил это куда лучше, чем государство, которое вскоре развалилось.

— А вот с этого надо начинать, — Григорьев стал внезапно серьёзен, — так, говори что знаешь.

— Обойдёшься, — вернул я ему его тон, — ещё хуже сделаешь.

— Я ничего делать не собираюсь.

— Ты — нет. А вот за тех, кто наверху — я не ручаюсь. И за тех, кто будет наверху — особенно.

— Значит, не получилось, — вроде взрослый мужик, седина вон в волосах, раньше не замечал, а всё одно — сдулся как воздушный шарик, — зря старались.

— Ну, не будь таким пессимистом. Не зря старались, — ох, он так хитро выдёргивает из меня информацию, чтобы я его начал утешать, хотя и искренности немало.

— Просрали всё. Что, советская власть совсем не смогла удержаться?

— Если тебе вдруг интересно моё мнение — шансов нет в любом случае. Помогу — будете барахтаться дольше. Результат тот же. Причин уже после падения советского союза было выявлено столько, что не пересчитаешь. Тут проблема в корне, а не в процессе дальнейшего развития или ошибке одного какого-то человека, которую можно просто не допустить. Множество коммунистических режимов, обычно глубоко депрессивных, только подтверждают эту теорию.

— Нда... — Григорьев почесал ухо, — а поподробней можно? В чём ошибки и как с ними пытались бороться? Я конечно не идиот и вижу, что отнюдь не цветёт и пахнет советский союз, но и вроде бы получше, чем раньше. Индустриализация, опять же, тяжело, но надо.

— Индустриализация — да, но дальше этого не пошло, — я задумался, — понимаешь, если копнуть глубже и сравнить множество стран с коммунизмом и плановой экономикой, то мы имеем возможность сделать определённые выводы о тенденциях, а не отдельные, частные случаи, появившиеся только в одной стране и имеющие конкретные корни. Начну с мотивации — главного бича советского рабочего. Мотивации нет. Амбиции резко урезаны по сравнению с экономикой рыночной, отсюда некоторая рабочая пассивность в отношении труда. Из под палки работают, спору нет, только палку терпеть долго не будут. Могут и откусить с рукой вместе, за примерами далеко ходить не надо. Результат проблемы? Огромная неудовлетворённость у населения.

— Это конечно есть, но ты не прав, рабочие могут отлично развиваться и достигать вполне хорошего уровня жизни.

— Разница между хорошим и обычным будет стираться с каждым годом всё больше. Тогда встанет вопрос мотивации — её будут пытаться решить самыми разными способами, но все они окажутся неэффективными. У людей на всех уровнях экономики нет чего-то, что их бы мотивировало заботиться о имуществе. Общее — значит своё, можно взять. Работать — значит досидеть до конца дня и пойти домой, заняться делом. Неудовлетворённость росла быстро — как бы это не было странно, но то, с чем советская власть самым активным образом боролась, продлевало её, советской власти, жизнь — фарцовщики, которые гнали товары из-за границы. Работать, чтобы купить иностранную одежду, бытовые приборы, мебель, даже просто сигареты — это уже стимул. Это уже серьёзный повод взять дополнительные смены, потому что у спекулянтов всегда дорого. Если тебе вдруг интересно, то, как экономисту, мне рыночная экономика как-то ближе. При всех своих недостатках, она имеет ответы на все вопросы, потому что естественна. Плановое хозяйство советский союз и сгубило, создав облик нового человека. Безответственного в работе, хамоватого к остальным, потому что все вроде как равны. Быдловатого, чего греха таить, и с восхищением смотрящего на западные товары. Считающего искренне, что правительство это кучка старых пердунов, которые готовы на всё, лишь бы проблемы происходили уже после их смерти, боящихся перемен и тратящих колоссальные ресурсы и огромное количество времени на никому уже не нужные и не важные идеи, которые всё равно с реальностью не имеют ничего общего.

— Нда. Цинично как-то звучит, — ответил мне чекист, — а как же партия?

— Частично это мнение было правильным. Партия образца позднего союза — это, по сути клан, состоящий из множества стариков, которые сидели на рабочих местах практически до смерти от старости. И это при лучшем то в стране медобслуживании. Естественно, пришла пора, когда их поколение просто умерло, но и в конце своего правления они мягко говоря, уже страдали от старческого маразма. Образовался абсолютный вакуум власти. Наверху никого, новые — это хитрые жополизы, которые привыкли жить при стариках, и абсолютно беспринципные, приспособленцы. Эти же партработники с удовольствием порвали партбилеты и потом став политиками уже новой страны, или других стран, облаивали бывший союз так, что за ушами трещало. Что ж, тут можно сказать одно — построить из партии кубло змей и интриганов, и надеяться на то, что они будут честными коммунистами — это глупость несусветная.

— Хорошо, допустим, я могу представить такую ситуацию. В первую мировую то же самое — правительство исчезло, образовался вакуум, царь ту-ту, вылезли всякие корниловы и прочие атаманы... вы хоть гражданскую войну не начали?

— Небольшие проблемы с Кавказом. Но это скорее нам от наших западных недоброжелателей прилетел такой подарок — за десять лет всё уладили. Само собой, после развала был очень тяжёлый период. Но я тут походил по Москве, посмотрел, вроде почти так же. Бедность, колхозные рынки, криминал... Только мы за десять лет это смогли преодолеть. Борзые советские криминальные элементы, выброшенные в мир дичайшего капитализма, либо перестреляли друг друга, либо их перестреляли уже милиционеры. Вроде жизнь наладилась, нет ощущения, что государство следит, ограничивает, вмешивается и мешает. Каждый живёт так, как работает. Понятное дело, что уровень жизни разнится так же, как и уровень трудолюбия и честности. Но рабочий вполне себе живёт лучше, чем в советском союзе.

— Нда, — почесал ухо ещё раз Григорьев, — страшные вещи. Но в принципе, ты прав, такое тоже может быть и я даже не удивлюсь. Слишком много всего навалилось на страну, а тут ещё споры идут идеологические.

— Поэтому политической информации не будет, — совершенно серьёзно сказал я, — если все теории и наблюдения верны — она ничего в лучшую сторону не изменит. Ужесточить — значит только продлить агонию. Нам вторая Камбоджа или северная Корея не нужна, ни при каких обстоятельствах.

— А это что за страны?

— Знаешь, — улыбнулся я, — многие постарались, чтобы в нашем времени Сталина буквально ненавидели все. Десталинизировали всё, что только могли, такие ужасы рассказывают, что фильмы ужасов отдыхают. Однако, всё равно его большинство населения уважает. Пожалуй, это единственный лидер государства, которого уважают наравне с Петром первым, остальных — либо не обращают внимания, либо ненавидят.

— Отрадно слышать, конечно... — кивнул он, словно я отвесил ему комплимент.

— Так вот, Камбоджа и режим красных кхмеров — это какая-то дикая помесь папуасского кровавого культа, нацизма и коммунизма, вылившаяся в массовый геноцид всех неугодных лидеру культа. Зато северная Корея — уникальное гособразование. В нашем времени это последний уголок сталинского режима в мире. Но от него тоже волосы на голове дыбом встают.

— И понятно от чего, — хмыкнул мой чекист, — Корея — там же ни ресурсов, ни плодородной земли нет. Плюс у них менталитет практически рабский, что на севере, что на юге. Бывал я на Халхин-Голе, и про Корею слышал немало. И как живут?

— Прав ты, ресурсов нет, еды вечно не хватает, установленная идеология просто образец того, до чего можно довести страну. Ну и многие черты первостатейного совка, — поморщился я, — такие, как идеология, лозунги, принудительные демонстрации, пропаганда, уголовная ответственность за многое, что в нормальном обществе никогда бы не осудили, плюс ответственность длинной в три поколения. Сорвёшь плакат с любимым вождём — посадят и тебя, и детей, и внуки ещё отсиживаться будут. Хотя обычно до конца срока не доживают. Такие условия, что советские лагеря — это курорт на свежем воздухе с активным отдыхом.

— И не развалилось же.

— К их же ужасу и сожалению, нет. Не развалилось и не собирается — их путь это вообще единственный для длительного существования коммунистического режима. Но я уверен, даже охаиваемый историками Сталин не пойдёт на установление таких откровенно людоедских мер и дисциплины. Был бы дураком — не сидел бы в кремле, тем более, так долго.

* * *

Весь день ушёл на то, чтобы разобрать информацию как следует. Информации тут и правда было много — большую часть выдавал Федя, не буду же я хранить на ноутбуке?

К вечеру в соседних с моим номерах уже поселились чекисты, которые терпеливо ждали чего-то. Либо команды, либо взбрыка, либо наступления коммунизма. Я им мешать не стал, просто собрал всю информацию, которая была тщательно отобрана на тактическом уровне — никаких чертежей вундервафель, просто информация по нынешней ситуации. По криминалу, технике, много, очень много политической информации о действиях и решениях разных стран, о войне и конкретных ситуациях, которые складываются. Нашёлся даже подробный прогноз погоды на ближайшие пару лет для крупных городов — уже очень и очень хорошо.

С утра меня разбудил настойчивый стук в дверь. Они бы и вошли, но дверь со стальным листом, и восемью засовами, которые напрямую соединены с конструкцией здания, такое даже не выломать без тяжёлой техники. Новый день для меня начался на диване — кроватку оккупировала девочка, которая до сих пор дрыхла. Я поднялся в неплохом настроении, накинул домашний халатик и пошёл открывать дверь. За ней обнаружился Григорьев, необычайно серьёзный, и ещё два чекиста при оружии.

— Заходите, — развернулся и зевнул, — не толпитесь.

Прошли, Григорьев добрутрнул и сообщил:

— Одевайся, с тобой хотят познакомиться.

— Не спеши, кто хочет, когда и где?

— Начальство. Готовься к разговору, заехать нужно в полдень.

— Времени ещё навалом, — я посмотрел на часы — десять утра, — подождите в комнате, — махнул чекистам рукой.