Жила-была девочка Маша(Осколки былого)

— Земное светило стало опасным для своих детей, — мысленно развел я руками.

— Она тебе не скажет, как ни проси, — с ноткой хитринки заметил узаши.

По отголоскам эмоций моего друга я распознал провокацию. Он ненавязчиво подстрекал меня к беседе с землянкой, старался еще более пробудить интерес. Брал на 'слабо', дескать: 'Тебе ни за что не выпытать у нее правды!' А мне полагалось ответить: 'Да на раз плюнуть! Я выводил на откровение лидеров земной армии и предводителей повстанцев! Что мне какая-то девчонка?!' Мыслено улыбнувшись, с теплотой глянул на лукаво скалящегося друга: ведь я попался, заглотил наживку. Что ж, посмотрим, что из этого выльется...

* * *

Алюминиевая ложка шкарябнула по опустевшему донышку миски. Вот это да! За разговорами я совершенно позабыл, каким тошнотворным делом занят! Более того, желудок перестал отвергать предлагаемую ему пищу и не старался боле всяческим путем исторгнуть ее назад. Я внимательно прислушался к своим ощущениям. Послевкусие во рту не вызывало отвращения, а внутри брюшины обосновалось приятное чувство сытости. Когда произошли разительные перемены? Я не успел этого заметить.

Полностью поглощенный своими ощущениями, я очнулся, лишь заметив промелькнувшую перед глазами ладонь. Встрепенувшись, обратил взор на встревоженную фигуру землянки перед моей постелью:

— Ты живой? — спросила она.

Я отстранено кивнул.

— Слава мне! Я успела испугаться, что вы оба сошли с ума от счастья, что наконец-то отведали местной пищи! Страшный зверь вон тоже медитирует.

Я покосился на своего друга. По блуждающему выражению чешуйчатой морды мне стало ясно — узаши занят тем же, чем и я мигом назад, а именно анализом полученных в ходе трапезы ощущений.

— Вы крепкие ребята! Молодцы! — Хрипло похвалила девчонка и отобрала из моих рук опустевшую посудину. — Чайку?

Не дожидаясь моего согласия, землянка не твердой походкой отправилась к печи, на которой плевался паром закипевший сосуд со странно изогнутым носиком. Пристроив по дороге на край стола две металлические миски, в которых я опознал свою и ту, из которой ела она сама, девушка потянулась за парующим сосудом. Отметив, что снедь в ее тарелке едва тронута, я обеспокоился. Похоже, узаши был прав, и с нашей благодетельницей действительно не все впорядке. Скорее уронив, чем поставив посудину на покосившийся стол, девушка схватилась за край столешницы. Ее сильно знобило.

— Что-то дурно мне... — Шепнула землянка.

Я мысленно просигналил Кадолу. Узаши немедленно вынырнул из пучины собственных переживаний по поводу трапезы и взволнованно воззрился на девчонку.

— Пойду что ли прилягу...

Качнувшись в развороте, землянка сделала нетвердый шаг. Кадол кинулся наперерез, но опоздал. Закатив глаза, девчонка мягко осела на подогнувшихся ногах и растянулась на полу. Она не пошевелилась даже тогда, когда острые клыки узаши бережно сомкнулись на ткани ее куртки, и порыкивающий Кадол оторвал ее невесомое тело от деревянной поверхности, ставшей ей пристанищем. Аккуратно упаковав землянку на вторую в помещении, не застеленную койку, узаши встревоженно глянул на меня желтыми глазами.

* * *

— Чем помочь?!

* * *

Я неопределенно пожал плечами. Откуда мне знать?

Глава 10. Мария

Липкая темнота отступила так же неожиданно, как довече утянула меня в свои объятия. Кто я? Где я? Не торопясь поднимать зажмуренные веки, я ждала, пока в пульсирующей черепной коробке с воспаленным мозгом внутри стихнет бой невидимых барабанов. Бах...бах... Что это ползает у меня на груди?! 'Бах-бах-бах-бах!' — ускорили ритм неугомонные барабаны. Вой! Да лучше бы ты, Маша, не вспоминала! Жуть какая! Только меня могло угораздить вляпаться в такую огромную кучу смердящего... Да что все-таки ползает по моей груди?! Как в таких условиях предаваться самобичеванию?

С превеликим трудом разлепив правый глаз, я судорожно сглотнула и зажмурилась пуще прежнего. Голый шикар на моей постели. Дайте веревку — я утоплюсь. Барабанная дробь сорвалась в туше. Срань какая! А может, померещилось? Приоткрыв для разнообразия левый глаз, я подавила рвущееся из горла ругательство. Это же мой шикар! Ну, тот самый, с которым я нянькаюсь уже вторые(?) сутки! Решил, значит, воспользоваться моей беспомощностью? Будешь, Маша, знать, как где попало в обморок хлопаться. Нашлась тоже кисейная барышня! Неужели нам с тобой хуже не бывало?! Бывало, и не раз! Так чего же ты валишься как героиня тургеневского романа? 'Старею...' — грустно подумала я и тут же поправилась: 'Глупею!'. Кто его знает, что этот иномирянский субчик уже успел с тобой натворить? А что натворит еще, пока ты здесь раздвоением личности страдаешь? Ну сейчас я ему натворю по самое не балуйся! Держите меня семеро!

Резко распахнув оба глаза, я, пылая праведным гневом, уставилась на шикара:

— А ну убери от меня лапы, шикарское отродье!

Умей я плеваться ядом, харкнула бы прямо в наглый серый глаз!

— И срамоту прикрой, — добавила уже спокойней, так как пришельцу и первой фразы за глаза хватило.

Шикар дернулся, словно кнутом по спине охаженный. Стиснув зубы, подобрал сползшее на пол одеяло и укутал оголенные бедра. Тщетно пытаясь придать лицу невозмутимость, он терпел поражение — ни смотря на все старания, предательские красные пятна на окаменевших скулах выдавали его истинные чувства.

— Вижу, тебе уже лучше, — процедил он.

— Бывало и хуже, — бросила я, исследуя свою одежду на предмет повреждений. — Ты зачем, бесстыдник, мне куртку расстегивал?!

Пылая искренней яростью, шикар поднялся с края лежанки и царственным жестом запахнул одеяло на бедрах поплотнее:

— Я хотел помочь.

— А каким боком к твоей помощи относилась моя куртка?

Мужчина уже справился с собой, вернув облику внешнюю бесстрастность. Жаль, так приятно было смотреть на его смущение...

— Ты потеряла сознание. Я думал, что ты ранена, и хотел осмотреть.

— Не, не ранена, — это кому же пришло в голову уложить меня на спину? Ууу... Закусив губу, я сменила положение, перевернувшись на бок. От боли на глаза набежали слезы. — Почти...

— Оно и видно, — холодно усмехнулся шикар. — Наверное, ты от слишком хорошего самочувствия легла отдохнуть на полу.

— Воды лучше дай, юморист... — простонала я.

Рот сушило, словно в разгар вселенской засухи. Перед глазами плыли золотистые мушки. И зачем мне так паршиво? Не хватало еще поменяться с пришельцами ролями. Нет уж, Маша! Немедленно бери себя в руки! Покряхтев, я рывком села на койке и тут же поплатилась за поспешность. Комната дрогнула и поплыла перед глазами. Чтобы не завалиться лицом в пол, я откинулась на стену и зашипела от пронзившей спину острой боли. Чтоб этих шикаров вместе с их клеймом! Как бы заражение не началось...

— Что с твоей спиной? — Неожиданно раздалось прямо над ухом.

Я вздрогнула и отпрянула. Напротив, с самым суровым видом замер иномирянин с мятой жестяной кружкой в руке. Это он что, водички принес? Куда мир катится... Я так изумилась, что не сразу нашлась с ответом. Опомнившись, потянулась трясущейся рукой за вожделенной жидкостью и слабым голосом откликнулась:

— А что с моей спиной?

Мужчина подал мне кружку и ледяным голосом заметил:

— Она причиняет тебе беспокойство.

Беспокойство! Тебя бы так беспокоили, шутник проклятый!

— Ревматизм старческий замучил, кости ноют к перемене погоды.

Я с наслаждением присосалась к кружке. Пусть вода в ней была теплой и отдавала пластмассой (с чего бы, интересно, в металлической-то кружке?), но все недостатки с лихвой перекрывал один жирный плюс — она была жидкой. Что-то ткнулось в мое правое колено, свешенное с кровати. От неожиданности я поперхнулась и закашлялась, расплескав часть воды на материю солнцезащитной куртки. Откашлявшись, в негодовании уставилась на два желтых глаза, перечеркнутых вертикальными зрачками.

— Страшный зверь! Я же чуть не захлебнулась! Ты, оказывается, коварный — не голову откусить, так хоть в кружке утопить?

Узаши виновато вильнул обрубком хвоста и немного отодвинулся.

— Кадол переживает и просит, чтобы ты позволила помочь, — перевел шикар смысл заискивающего и одновременно сочувствующего взгляда животного.

Я умилилась. Ужасный снаружи, но добрый внутри. Примостив опустевшую кружку в стыке между бревнами, из которых была сколочена койка, я благодарно заглянула в чуждые этому миру глаза зверя:

— Спасибо тебе, Кадол. За сочувствие и за готовность. Но от вашей помощи я откажусь, пусть все останется как есть. Моя слабость — временное явление. Скоро она пройдет. Не ранение ей причина, а всего-навсего последствия приема стимулирующего препарата. Твой шикарский дружок тяжелый. Своих скудных сил мне не хватило, чтобы дотащить его сюда. Не волнуйся, скоро я приду в норму.

— Стимулирующего препарата? Это не того, который едва не уничтожил вашу объединенную армию? — Вклинился иномирянин.

— А ты уши не развешивай! — Отфутболила я наглеца. — Я вообще не с тобой разговариваю.

— Действие этой отравы на человеческий организм непредсказуемо и крайне опасно, — ровным тоном просветил меня надоедливый шикар, не обратив внимания на нежелание с ним беседовать.

— Это ты говоришь мне?! — Я аж рот забыла прикрыть от изумления. — Позволь тебе напомнить, что я, хоть и бывшая, но все же земная сопротивленка. Кому как не мне доподлинно знать о последствиях приема земных отрав? Если уж на то дело пошло, действие его более чем предсказуемо и не так уж и опасно, как ты себе нафантазировал. Просто меру знать нужно. А насчет армии... Если ты не заметил, то в конечном итоге ее угробили вы, а не стимулятор. Возникает закономерный вопрос: что опаснее? Шикар или таблетка? Я голосую за первого кандидата. Теперь, пожалуйста, оставь меня в покое. Я хочу передохнуть перед тем, как начать осмотр твоих ран.

На самом деле отдыхать я не собиралась. В моем нынешнем состоянии дать себе слабину значило вообще не подняться с постели. Проводив взглядом шикара, гордо удалившегося к своей койке, я усиленно занялась самоубеждением. Давай, Маша. Загони-ка усталость и жалость к себе куда подальше. Нужно действовать. Не время играть в умирающую, не то сейчас место и не то общество.

Неимоверным усилием воли я заставила себя подняться. Нималых затрат так же стоило удержать рвущийся с губ стон. Нет уж, незачем давать шикару повод для торжества. Не следует ему знать, как мне на самом деле тошно.

Сколь я не сетовала на зияющие пустоты в черепной коробке, иногда ум все же давал о себе знать и баловал дельными советами. Таким стало своевременное предостережение, обдумав которое я поняла, насколько опасно валяться в беспамятстве на пару с шикаром. Вон он какой бодренький — расхаживает туда сюда в своем одеяле, словно царь в бане. И не скажешь, что еще сутки назад его тело от решета без подсказки было не отличить! Мне о столь молниеносном восстановлении и мечтать не приходится. Хорошо, что я загодя надежно припрятала вне стен убежища весь позаимствованный у него боекомплект. Кто знает, что взбредет в голову пришельцу в следующий момент? Конечно, он дал мне обещание, однако непреложная истина гласит: доверяй, но проверяй... Когда с тобой рядом шикарский маг, сложно успокоиться и расслабиться. А так хоть не вооружен — уже легче.

К слову, вместе с оружием шикара я припрятала и подавляющую часть своего багажа. В некоторых случаях уходить приходится быстро. Бывает, что и штаны надеть некогда, не то, что вещи собирать. К тому же я еще и в обмороки хлопаться начала... Лежу без чувств, а иномирянин вещи мои своими ручищами цапает. О том, что использует мое же оружие против меня, я не переживала, — он и голой рукой пополам перешибет не напрягаясь. Да и один конкретный узаши будет куда опаснее пятнадцати моих арсеналов вместе взятых. Но отчего-то хотелось верить, что зверь не станет обращать свою мощь против беззащитной Машеньки. А вот за шикара не ручаюсь — премерзкий тип.

Как бы то ни было, но ответственность за жизнь этого заносчивого, мнительного, хамоватого наглеца я возложила на свои хрупкие плечи по доброй воле. И совесть ни за что не позволит мне бросить начатое в середине пути. Вовсе не потому, что я вся такая морально-положительная. Подобные качества скверно сочетаются с современной жизнью на Земле. Но мы в ответе за тех, кого приручили... А так же за тех, кого подобрали в лесу. К тому же бросить на произвол судьбы успевшего надоесть хуже горькой редьки шикара, означает бросить и его узаши. Кадол ни за что не оставит в беде своего седока и не уйдет со мной. Спасать свою шкуру (чешую, если точно), когда противному до зубовного скрежета дружку угрожает опасность, он не станет. Страшный зверь каким-то неизвестным образом успел основательно закрепиться в моей одинокой душе. Уважение к нему и сострадание привело к закономерному результату — зверь быстро стал для меня чем-то большим, нежели товарищем по несчастью. Сомневаюсь, что с его стороны теплые чувства взаимны, но ответа мне и не требуется. Бросить шикара, — значит бросить котоящера. Бросить же его, — значит предать. Предать в свете последних событий, — значит потерять ту крохотную искру, что еще тлеет в груди, удерживает на грани. Итог неутешительный: придется и дальше терпеть навязчивые попытки шикара бесцеремонно влезть в тайны моей богатой биографии, хотя я с великим удовольствием придушила бы его полотенцем.

Приволакивая гудящие ноги, я поплелась в кладовую. Нужно было разыскать шикару какую-нибудь одежку, не вечно же ему передо мной голышом гарцевать. Сомневаюсь, что там найдется одежда на его два с гаком метра росту, но хоть что-то ведь должно подойти? Еще требовалось набрать воды на будущие траты и хоть как-то постараться обработать саднящую спину. С нее я и решила начать.

Подцепив по дороге походный ранец, я извлекла из его недр круглую баночку с противовоспалительной мазью. Хорошо, что мне пришло в голову прихватить ее с собой по выходу с базы, на всякий непредвиденный случай. Забаррикадировав изнутри дверь кладовой, чтобы всяким любопытным зверям и магам не удалось застать меня за пикантным занятием обработки поддельного клейма, я впервые за двое суток, прошедшие с момента моего отбытия с базы, сняла с себя солнцезащитную куртку.

Причина моей трепетной любви к этому предмету одежды крылась в жизненной необходимости. Моя мутировавшая кожа стала настолько бледной и нежной, что совершенно не переносила касания лучей отнюдь не ласкового солнца. Если рядовому землянину долгое пребывание под прямыми лучами светила доставляло только неприятное беспокойство и солнечные ожоги (шикарам так и вообще было по барабану на активность солнца, в своем далеком мире они и не к такому привыкли), мне же потеря защитной экипировки грозила мучительной гибелью. А потому хранила я мешковатую куртку как зеницу ока.

Следом за курткой последовала рубашка, оснащенная высоким, под самый подбородок, воротником. Плотная материя, из которой была пошита одежка, настолько прочно пристала к обожженной плоти, что отдирая ее я даже позволила себе прослезиться — никто же не видит.