Ба! Вирхофф!

Через золотой порог переступил с затаенной завистью в сердце. От чего меня героя и Пилигрима в такие хоромы не поселили? За заслуги перед мировым сообществом?

Гостеприимно предложили сходить с дороги в мыльню. Не отказались, с удовольствием воспользовались. После усадили за столы.

— Тебя как зовут? — спрашиваю распорядителя обеда. Вроде личность знакомая.

— Машель.

— Так и подумал, — печалюсь от тревожащих воспоминаний.

За трапезой вел себя сдержано и достойно. Икру половником не черпал и не давился, осетрину руками не хватал, стекающий по локтям соус не облизывал. Вина — глоток, как малолетка в Пасху. Остальные не стеснялись, трапезовали, ремни на животах расстегнувши. Служанки едва успевали менять сервировку.

В разгар пира появилась камеристка. Грациозная, подтянутая, в платье, зашнурованном под горло. Выразительные зеленые глаза внимательны к мелочам.

— Мессир, — обратилась зеленоглазка ко мне. — Вас просят пройти, — и представилась. — Иэлла, секретарь месс Боны.

То чего я опасался. Аудиенция. Пора брат на амбразуру. Подвиг ждет героя.

— С превеликим удовольствием лично поблагодарю хозяйку за гостеприимство, — одарил я месс очаровательной улыбкой.

С таким же успехом можно улыбаться с борта парохода приближающемуся айсбергу.

Иэлла выступала гидом, ведя меня по длинным анфиладам комнат.

— Этому гобелену пятьсот лет. Он достался месс Боне в наследство от её бабки, пфальцграфини Лаерии.

Какое наследство? У нее кроме псов никого нет. Ну, еще я и Машель.

—... Обратите внимание на портрет. Манера Картиса тяжеловата, но естественна.

— А кто на портрете? — задаю я глупый вопрос.

Иэлла чуть оборачивается. А нужны ли пояснения? Нет, не нужны. На портрете я, в золотом доспехе в шлеме с плюмажем, над телами павших героев и врагов. Еле признал.

— На поставце, на второй полке сверху, блюдо преподнесенное месс Боне благодарными жителями Бакье. Месс Бона изловила проходимца Бартоли....

"А сама-то она кто?"

— На его казни присутствовали многие знатные мессиры и месс, рукоплесканием поддержав благое деяние.

"А мне за Куманька даже во след не плюнули. Обидно."

Чудесные гобелены, мебель из кости носорога, дорогой фаянс, картины старых мастеров, все это не настолько интересно, чтобы отвлечь от статной фигуры камеристки. Очевидно Иэлла почувствовала мое пяленье на её ,,ниже спины", повернулась и выговорила.

— У меня муж и двое детей, — предупредила она.

— А у меня шесть декад воздержания, — признался я. — Не считая фронтового зарока.

— Какого именно? — в зеленых глазах ненасытность тигрицы.

— Женщин не трогать.

Она вновь шла впереди.

— Обсудим это несколько позже, — пообещала Иэлла.

Мой шаг сразу приобрел легкость и упругость.

Комнату куда пришли, назову личными покоями. Все такое удобное, округлое и дорогущее. Только женщина может ввалить воз денег за кружевную шторину, которая прозрачна в своей ажурности и потому ничего не зашторивает. Только женщина изнахратит десятилетние накопления на ремонт жилища дизайна ,,теперь так у всех". И еще доплатит, чтобы ,,как у всех" не получилось. Только женское сердце не дрогнет отсыпать центнер тугриков за ,,миленький пуфик" перед огромным зеркалом. А второй центнер за само зеркало! В его поверхность можно глядеться всей Бакьей! Я уже молчу о шкуре белого медведя! Такие в здешней фауне вообще не встречаются! Но где-то же она шкуру взяла?! Не удивлюсь если зверь мой земляк и соотечественник. Его специально транспортировали в этот мир, чтобы потом безжалостно ободрать? Смотри, мол, Вирхофф, ты хоть и редкий индивид, но ничто не гарантирует тебе выход на пенсию по возрасту. Допрыгаешься. Не допрыгался ли?

Бона распекала ссутулившегося мужика.

— Я просила скупить закладные торгового дома Рустия.

— Я скупил...

— А где их обязательства перед Ворбровской гильдией прях?

— Оно перекуплено бургомистром Хайду...

— Мне неважно кто его перекупил. Почему оно не у меня?

— Бургомистр просит сумасшедшие деньги!

— Это проблема? И с каких пор проблема?

— Нееет. Не проблема.

— И?

— Я нанял людей раздобыть интересующие вас обязательства.

— Боже мой! Флюрес?! Воровство? У бургомистра дочь на выданье. Бросьте в её подвенечное платье грязью сплетен. Поведайте родне жениха несколько занимательных историй из жизни новобрачной. Они попросят больше приданного. Хайду понадобятся дополнительные средства и т.д. У Крютто, городского казначея, сынок не вылезает из кабаков. Шепните, что тратятся общественные деньги. Заплатите, в конце концов, Куманьку, — Бона сделала паузу уделить мне мгновение.

Так я здесь из-за этого? Из-за покойного бандюка?

— ээээ.... Жанке, пускай перехватит пару караванов.

— Я сделаю.

— Сделаю? Это уже должно быть сделано. Вчера!

— Я...

— Ступайте Флюрес. И если к концу следующей декады я не получу закладную, вы окажитесь там откуда вас вытащили. В Хеймском замке.

Выпроводив мужика, Бона обратилась к нам. Вернее к своему секретарю.

— Иэлла, у вас взволнованный вид.

Подслушала? Я же говорил ведьма!

— Мессир сделал мне комплемент, — отделалась полуправдой Иэлла.

— Будь это кто другой.... Я прощаю вас. Ступайте.

Иэлла стремительно ушла. Её взгляд однозначен. Наши с ней договоренности расторгнуты. Что же, может хотя бы денег дадут. За Куманька.

— Рада встречи, — одарила Бона меня улыбкой.

— Бонд. Джеймс Бонд, — ляпнул я, словно меня кто за язык дернул.

— Лех, прекрати, — сперва удивилась, а потом рассмеялась Бона. — Какой еще Бонд? Я-то думала, ты тоже обрадуешься, увидев меня после стольких дней разлуки.

"Дней" прозвучало как-то по особенному. Вспомнил слова деда. Не могла она меня признать! Не могла, но признала!

— Я рад.

— Мне или моему секретарю?

— Обеим.

Судя по её мимике, должно было прозвучать — наглец!

— Ну что же ты стоишь? Проходи-проходи, — позвала она меня. — Посмотрю на тебя, на красавца.

Делаю шаг-другой. Вперед. А хотелось назад, к дверям.

— В Розах и Шпорах ты вел себя гораздо смелее.

Прицениваюсь сигануть в окно. Она прочитала мои намерения.

— Третий этаж. Внизу брусчатка, не клумба.

Бона покрутилась левым-правым боком.

— Как ты меня находишь?

— Прекрасно.

— Лучше чем она?

" Валери?"

— Малагарская донна, — разъяснила Бона.

— Не сказал бы, — честно признался я. — Никакого сравнения.

— Мог бы и соврать ради приличий. Хотя приличия и Гонзаго...

Бона подошла ко мне вплотную.

— После того как ты вышвырнул меня из Эль Гураба и вернулся к своей женушке, я долго думала почему. Ты ведь был у меня где? — Она показала сжатый кулак. — Так что же случилась?

— Слишком много кнутов и мало пряников.

— Возможно. Кстати, почему тебя самого выперли из Эль Гураба?

— Это личное, — не нашел я лучшего ответа. Наверное потому что не уверен принимают меня за Гонзаго или же знают как Вирхоффа.

— Личное? Настолько личное, что ты здесь, в Бакье?

— Воздух империи мне вреден.

— И не тебе одному. Верман не зря двойное жалование получает.

Бона взяла меня под ручку. Мы протопали по белой шкуре (прости земеля!) до дверей. Других дверей. Бона распахнула створины....

Если вы хотите сделать из героя послушную куклу, не тащите его в пыточный подвал, заманите в спальню. Здесь вы добьетесь от него большего. Увы, это вселенское проклятье над всяким героем и секрет его известен всему миру. Потому им пользуются без зазрения совести, а после придают огласки протоколы пыток и глумлений.

На бескрайних белоснежных просторах постельной тундры, меня без всяких сомнений утолкут до беспамятства. Обессилят и обезводят.

— Как ты тогда говорил? Малые шалости милые радости? — посмеивается Бона над моими треволнениями.

— Что-то в этом роде, — ответил я.

— Помоги снять, — попросила она поворачиваясь.

— Колье?

— А ты хочешь платье? — ехидно возмутилась она.

Не тороплюсь исполнять просьбу. Она изменилась. Это заметно. Когда женщина меняется это плохо. Значит либо она хочет отомстить, либо... Кто его знает, что за мысли засели в голове месс Боны! И лучше я думаю и не знать! А уж испытывать на собственной персоне тем более!

— Попросить еще раз? — голос звенел повелительно.

О! Узнаю. Давненько на меня не рычали. Даже спокойней стало.

Она повернулась, пронзила взглядом, заглянув святая святых моей сущности. Что там? Ничего хорошего. Тоже мне новость!

— Когда то ты мечтал облизывать мои коленки.

— Видеть, — поправил я.

— Одно другому не мешает. Или ты все еще ищешь возможность удрать? Ни прежний Гонзаго, ни нынешний никогда не бегали из спален. Из тюрем, из башен было, но из спален никогда!

— Бегать не буду, но от остального уволь, — отказался я.

— Что-то новенькое. Хотя ты же не тот самый Гонзаго. Тому только моргни. Как кролик.

— Так быстро?

— А ты нахал.

— Немного.

Она взяла со столика бокалы, протянула один мне.

— За встречу. За нашу встречу.

— А стоит ли?

— Стоит. Ты же заешь, я своего добиваюсь.

— Не всегда, — сделал я пару глоточков. Успокоить нервы.

— Учусь на ошибках.

— Не похоже. Раз опять связалась со мной.

— С тобой Лехандро. Или лучше Лех!

— Лучше Лех.

— Так вот с тобой Лех и ни с кем другим.

— Чего ты хочешь? — спросил я прямо. Чего ради юлить и играться словесами?

— Тебя, — честно и коротко ответила она.

— Вряд ли смогу порадовать.

— И не надо. Я сама.

Она забрала у меня бокал. Поставила на столик.

"Сейчас начнется. Стриптиз и пьянка", — самоуверенно предположил я.

Ошибся.

Комната поплыла в медленном круге. Темно...

0-9.

Шарю вокруг. Пустая кровать. Под руку попадает цепь. Тянется к обручу прикрепленному на моем поясе. Открываю глаза. Я на просторе постельной тундры, головой в сугробе подушке и прикован к стене.

— Лаять буду, — говорю я в пустоту. Скорее всего моего пробуждения ждут. Спектакль не может завершиться одним актом, обязательно должен быть и второй. Так и есть.

Дверь вскоре открылась. Бона выглядела довольной.

— Тебе удобно?

Заботливая какая.

— Не сказать.

— Это временно. Но ты можешь подойти к окну, без труда доберешься до таза с водой, до ночного горшка. Можешь переодеться, в гардеробе все твоего размера. Проголодаешься на столе вино и еда.

— А чего не могу?

— Не можешь выйти за дверь. Дотянуться до своего мешка тоже. Я знаю что там. Пусть спокойно лежат в сундуке.

— И как долго я буду в качестве марионетки? — я потряс цепь.

— Сколько пожелаешь. Захочешь, отпущу.

— Отпустишь?

— Отпущу. После обеда мы с тобой поговорим об условиях обретения долгожданной свободы.

— И какие условия?

— Я же сказала, после обеда. Чтобы ты не скучал, оставлю твоих хороших знакомых.

Бона хлопнула в ладоши и в комнату впустили Людоеда и Душегуба. Псы сделали круг, сшибая стулья и опрокидывая цветочные горшки и пуфики. Обнюхав все углы, завиляли хвостами.

— Лучше бы Иэллу, — проворчал я.

Бона погрозила пальчиком.

— Я отрицательно отношусь к мужской неверности. Слишком мала порция с кем-то делиться.

Странно, никогда не рассматривал своего ,,гренадера" с гастрономической стороны. Так иногда. Леденец.

Бона ушла, оставив меня под надзором псов.

— Ну, что держиморды? — обратился я к своим стражам.

Те повеселели. Кормить будешь? Мы знаем, ты добрый.

Я скормил им все что было. Даже вина налил. Псы вылакали (алкашня!) и полезли с ,,разговорами по душам".

"Ты это... не ломайся. Будь с ней поласковей," — советовал Людоед.

"Этих сук на коротком поводке держать надо," — ярился Душегуб.

"Они такие нежные и лизучие..."

"Какие?"

"Лизучие..."

"Херня! Знаешь, что их больше всего пронимает?"

"Что?"

"Ничто более, как хорошая....," — пса срубило.

Презрев обязанности оба дрыхли откинув хвосты.

Имей я дело с прежней Боной, возможно придумал бы тысячу способов её обдурить. Пообещал бы в конце концов выкуп или выпросил у Вермана титул. С той Боной было много проще! Баба хотела власти, хотела денег и хотела мужика с титулом, который бы не сильно её обременял. Мужик в смысле. Гонзаго её устраивал. Но ввиду некоторых обстоятельств и смены ролей, истинный Гонзаго испарился, а появился новый, в моем лицо. Теперь же получалось, что с тем Гонзаго исчезла и прежняя Бона. Будет забавно если эта её двойник или скажем сестра. А настоящая наблюдает откуда-нибудь и покатывается со смеху.

Бона действительно пришла после обеда. Выгнала псов. Бедняги еле передвигались. Людоед слабо тявкнул.

"Мы еще зайдем!"

— Ну, что Лех фон Вирхофф... О ты удивлен? Этот глупый заговор вышел боком многим. Но тебе стоило быть оригинальней, и не выбирать псевдоним из собственного романа.

— Сейчас уже поздно о том говорить.

— Но, тем не менее, ты провел меня как дуру.

— Ты просто не до конца владела ситуацией.

— Это так называется?

— Лучше звучит.

— Чем дура? — рассмеялась она. Странный смех. Бона не сердилась. Есть от чего запаниковать.

— Так что за условия? — перешел я к делу, дергая ,,златую цепь на дубе том". Цепь явно не златая, а про дуб угадали.

Бона сразу стала серьезной. Лучше бы била посуду, вспоминала старое и грозилась снять с меня шкуру, как с белого медведя.

— Ты сам меня попросишь.

— То есть?

— Ты попросишь, чтобы я тебя освободила и пообещаешь вернуться. Ведь кажется у тебя дела в Езре?

Вот это уже серьезно. Не знал, что и ответить. Я?! который обвел вокруг пальца Малагарского Свинаря, Императорского Вермана, мессира Карди и его родственника Мбара? Я! которому Гюнцевский университет присвоил звание профессора в науках по облапошиванию всех и всякого! Да мне памятник в Лектуре поставили!

— Поверишь на слово?

— Поверю. Тебе, Вирхофф, поверю.

— На слово?

— Конечно.

— Обману.

— Не сможешь. Будь ты Гонзаго, тогда да. Но ты ведь Лех фон Вирхофф, герой последней войны.

— Я много чего герой.

— Так что Лех? — не слышит она меня.

— Ты знаешь, я обручен.

— Это не относиться к вопросу, который мы обсуждаем.

— Зачем я тебе?

— Твои любовные похождения уже пересказывают школьницы на переменках, — послала мне воздушный поцелуй Бона. — Хочу, чтобы мне завидовали.

Подошел к столику и налил себе самую большую порцию вина. Вот задача! Кажется, чего проще дать обещание и все, ищи свищи. Но я с ужасом подумал, дав слово, не исполнить его не смогу.

Припоминаю длинный ряд своих коротких знакомств. Были и золотые горы и байки про самые расчудесные глаза, самый милый носик, самый чувственный ротик, самую длинную шейку, самую пышную грудь, самые ребристые ребра, самые миленькие родинки, самый мелкий пупок, самый чудный хохолок, самую длинную ночь и самую страстную страсть, но дело этим и ограничивалось. Клятву верности никому не давал. Только родной отчизне. За что она загнала меня в такое пекло, видно рассчитывая по-быстрому стать вдовой.