Академия Яго Вяличества

Я решил попробовать ответить ему в его же манере, авось растрогается, что я тоже назубок знаю похождения знаменитого Федота-стрельца. Уж больно к месту были покаянные слова генерала:

Оправдаю. Отслужу.

Отстрадаю. Отсижу.

Осознал свою вину.

Степень. Тяжесть. Глубину.

И прошу меня отправить

На ближайшую войну.

Нет войны, я всё приму.

Ссылку. Каторгу. Тюрьму.

Но, желательно, в июле.

И, желательно, в Крыму! — трагическим голосом произнёс я.

У папашки дёрнулась щека, он плотно сжал губы, чуть пожевал щёку. А матушка отвернулась, у неё подозрительно задрожали плечи, словно она беззвучно хохочет.

— Ну, клоун, погоди... — сдавленным голосом произнёс папашка. — Ты у меня не в Крыму, ты у меня на Колыме окажешься...

— Только не на Магадан!

Это мне не по годам!

Я пока туды доеду,

Опасаюсь, дуба дам! — взмолился я, опять словами генерала.

— Всё, клоун! — с шумом выдохнул воздух папашка. — Ты попал! Сейчас я только с мыслями соберусь, и священная инквизиция от зависти сдохнет, как я тебя наизнанку выверну!

Коли был ты дураком,

Не ищи вины ни в ком,

Я тебе начищу морду,

Лично энтим кулаком! — И с этими царёвыми словами мой папашка кулак свой продемонстрировал, а он у него всё такой же, как и двадцать лет назад — быка свалит.

Короче, быть мне ощипанным, препарированным и высушенным на солнышке, если бы не наши отцы-командиры. Растолкав юнкеров-курсантов, к папашке и матушке протиснулся сам Наипервейший Академический воевода Акакий Тихонович Долгоногий.

— Ваше Высочество! — расшаркался он перед матушкой. — Ваша Светлость! — это уже к папашке.

У толпы челюсти по полу стукнули.

— Зверобой, так ты у нас ещё и королевских кровей? — вытаращился на меня теперь уже Стёпка Кубоба.

— Ну, а что тут такого? — пожал я плечами.

Конечно, для многих было удивительным, что моя матушка — могущественная фея и волшебница, верная спутница Командира Воинов-Хранителей — ещё и королевских кровей. Но так уж получилось. Хоть и принцессой была, а вместе со своей сестрицей и моей тётушкой Дианой у ведьм на воспитании оказалась, когда мой дедуська чудил, магией Госпожи Советницы опутанный. Хорошо ещё, что матушка в облике ведьмочки на глаза папашке попалась. Сделал он из неё человека. Или она из него, тут уж, как посмотреть.

— Ваша Светлость! Как замечательно, что вы почтили своим присутствием наш Большой Новогодний Бал! — продолжал расшаркиваться перед папашкой наш Наипервейший воевода. — Это такая честь для нас! И этот дракон! Какое могущество! Какое благородство!

Я с облегчением перевёл дух, пожалуй, такое заступничество поможет отбрыкаться от папашкиной экзекуции. Но это оказалось не самым страшным.

— Зверобой, тебе конец... — захихикал вдруг Стёпка. — И твоему братцу тоже.

Я хмыкнул, но потом до меня дошёл смысл его слов: со всех сторон к нам плотными толпами мелкими шажками подкрадывались гостьи Большого Новогоднего Бала. Все эти благородные и всяческих искусств девицы, боярышни, царевны и прочие королевны. А заодно "крошки" Злой Мачехи, и вся эта толпа была обильно разбавлена барышнями неизвестного происхождения, по виду напоминающих представительниц богемы наших Чародейских Миров. И намерения у всех у них были самые серьёзные — вцепиться мёртвой хваткой в таких соблазнительно перспективных кавалеров как я и мой братец двоюродный. А это было чревато. Ежели полсотни девиц в меня или в Андрея вцепятся, они же нас порвут, как кархародон тюленя. В клочья.

Мы вдвоём попятились и оказались припёртым к драконьему боку.

— Что, припекает? — ехидно осведомился Золотистый Дракон.

— И он ещё хихикает! — в один голос возмутились мы. — Нет, чтобы помочь!

— Да нет проблем, — всё так же посмеиваясь, отозвался дракон и в очередной раз щёлкнул пальцами правой передней лапы.

В толпе девиц образовался проход до самой парадной лестницы. Я с Андреем не стал мешкать, и мы дружно дали дёру. Оно, конечно, надо удаляться с достоинством, но ну его ко всем чертям, это достоинство, своя рубашка, вернее шкура, дороже. Особенно её целостность.

И вот вылетели мы на улицу, а там папашка Андрея и его матушка. Мои дядька и тётушка родные. Ричард и Диана. В честь которых, собственно, я с моей сестрой и названы. Точно так же как братец мой и сестра двоюродные Андреем и Мариэллой названы в честь моих родителей.

— А ну, стоять оба! — приказал дядя Ричард.

— Какой стоять, папаня! — возопил Андрей. — Там за нами толпа несётся, порвать в клочья хочет! Узнали, что мы королевских кровей, да ещё отпрыски славных Воинов-Хранителей! Короче, мы линяем, а вы — как хотите!

И мы галопом исчезли в новогодней ночи. Чёрт, даже пончика не удалось с новогоднего стола отведать! В расстроенных чувствах я распрощался со своим братом двоюродным Андреем, приплёлся в казарму и завалился спать, всё равно на бал теперь ногой не ступишь, порвут в клочья все эти курицы-фифы.

Наутро все выпуски ВЧН были полны репортажей о нашем Большом Новогоднем Бале. И к концу дня расправа над пьяным вусмерть Змеем Горынычем уже превратилась в эпическую битву с целой стаей драконов и Змеев, в компании с прочими монстрами. Но, вот паразиты, всю славу отдали всяким разным Иванушкам и прочим царевичам-королевичам с княжичами. Словно и не настучал им всем по репам один-единственный вдрызг пьяный Змей Горыныч. Зато нашу — мою и братца моего двоюродного Андрея — родословную обсасывали со всех сторон. И мы оба с удивлением узнали, что, оказывается, со слов пяти благородных девиц, трёх боярышень, двух царевен Василис и трёх Марий-искусниц, мы уже крепко-накрепко связали с ними свои судьбы. И на всех каналах ЧТВ — Чародейского Телевещания — шло яростное выяснение отношений этих куриц-фиф, кто из них гонит не по делу. Рейтинги ток-шоу зашкаливали.

А вот из новостей нашей Академии главная касалась Андрея Лобачёва. Как выяснилось, мой папашка составил ему протекцию в увольнении до вечера второго января. Панцеръягер сомлел от счастья привалившего. Во-первых, отмазали от наряда на Новый Год, во-вторых, такая девчонка вниманием почтила, в-третьих, на сутки с лишним в увольнение отправили. Наш батарейный воевода, от всего этого смотрел на Андрея... как там "Про Федота-стрельца..." говорилось: "Смотрит на Федьку, как язвенник на редьку". Вот и Свиницкий так же на Панцеръягера смотрел.

К вечеру второго января толпа собралась после новогодних праздников, чуть пришла в себя и принялась обсуждать состояние дел. Честно говоря, огласка моей родословной на юнкеров-курсантов тоже подействовало ошеломляюще. Не говоря уже о том, что теперь все знали, что Зверобой и колдовать может. Поэтому в отношениях появилась некоторая опаска. Но на нашу взводную компанию это не повлияло.

— Ну и хрен с ним, что Зверобой колдовать умеет, — пожал плечами Старый. — Чё, ведьмаков не видали, что ли?

— Так ведь... оно... они... все эти маги-чародеи, они в своих академиях учатся, — робко возразил кто-то из сто тридцать четвёртого взвода.

— Кстати... — зловеще улыбнулся я. — Достопочтенные доны из сто тридцать четвёртого взвода. Ежели вы ещё намерены суетиться на предмет похождений на балы ко всяким там благородным девицам в выходные дни, когда вам положено бдить службу, а получается, что мы заместо вас это делаем, теперь стоп! Узнаю, что вы там суетитесь, вспомню, как колдовать надо!

— А это наш... — пискнул кто-то сто тридцать четвёртого взвода, но ему тут же заткнули рот.

— И ему передайте! Мне по барабану, кого в суслика или хорька превращать!

— Ну, суров ты, Зевс-громовержец! — хихикнул Серёга Иванцов.

— Ага, — согласился я. — Только бы папаня с матушкой не пронюхали об этом. Выдерут они меня тогда, как помойного кота.

— Сочувствую, — вздохнул Серёга.

В общем, нагнал я страху на сто тридцать четвёртый взвод.

Но праздники чем плохи, что они всегда проходят. И наступают суровые будни. Начались эти будни с экзекуции Юрки О"Дралло. Его похождения на Большом Новогоднем Бале отцы-командиры решили не оставлять безнаказанными. Хотя никто из них не мог придумать, за что бы такое выдрать Юрку. Потому как сразу после бала вся команда батарейных отцов-командиров долго и упорно пыталась выяснить, употреблял ли наш Бобёр горячительные напитки или нет. Юрка старательно дышал в кружку, а бравая четвёрка взводных воевод во главе с воеводой батарейным старательно пыталась что-то там вынюхать. Бедный Юрка, ежели бы весь воздух, что он вдул в кружку, подать в сталеплавильную печь, на хорошую плавку хватило бы. Он весь взмок бедняга! Стоит, отдувается, а отцы-командиры ничего понять не могут, ест запах, али его нет. Потом решили, что, есть ли запах, нет ли его, это по барабану. Наказать просто так, чтобы служба мёдом не казалась!

А Юрка ещё тот гусь! Ну ладно, от перегара Змея Горыныча память отшибло! Но ведь когда тебя вытащили на публичное истязание, а тебе двадцать восемь мордоворотов подмигивают и намекают, мол, скажи, что просто душно было, вот тебя и повело, можно сообразить, как извернуться! Так нет, упёрся, мол, не помню, а ежели не помню, так может оно, что и было. Камикадзе!

Не успели мы отойти от Новогоднего бала, как очередными суровыми буднями для нас оказались плановые зимние стрельбы. Оделись мы потеплее, запаслись дровами для печек, прицепили гаубицы к тягачам и покатили на полигон. А там нас ждала промёрзлая земля, в которой было приказано выдолбить окопы для орудий. И особо было отмечено, чтобы никакой магии при этом не применялось. И все отцы-командиры многозначительно так на меня при этом смотрели. Ну, что ж, раз без магии, так без магии, тем более что она опять куда-то сбежала, по причине отсутствия у меня стресса и бурных эмоций. Пришлось взяться за ломы и кирки и долбить эту самую землю. Попутно разбивали палатки.

Хорошая это вещь — палатка с печкой зимой. На улице все минус тридцать пять, а ты заползаешь под полог палатки, а там, в печке огонь гудит, тепло, лапником пахнет, плащ-палатки поверх лапника выстланы, шинели и ватники набросаны. На печке банки с рисовой, гречневой и перловой кашей с мясом скворчат, жирком плюются, там же хлеб подсушивается, чайник пыхтит. А у тебя окромя пайковой порции сахара, ещё и в чайной прикупленный сахарок имеется. Да ещё сухарики ванильные с сахаром. В общем — блаженство: кашей размялись, чайком побаловались! Вот только длится это блаженство недолго. То боеприпасы разгружать, то в парный патруль вокруг огневой позиции заступай. В общем, на блаженство часиков пять от силы остаётся. Зато, какое это неописуемое удовольствие, в два часа ночи промерзшим забраться в палатку, подбросить дровишек в почти угасшую печку, набить её чрево полешками, услышать, как пламя гудеть начинает, как тепло волной по палатке разбегается, улечься спиной к спине со своим напарником, что службу нёс, укрыться двумя шинелями, ватные куртки под себя, и отдаться в объятия Морфея.

А с утра начинаются суровые боевые будни. Немного постреляли, немного потаскали орудия по снегу на руках. В общем, всё как обычно. Наш расчёт как всегда дружной компанией был представлен: я, Юрка О"Дралло, Андрюха Лобачёв, Витька Лычиниц, Стёпка Кубоба, Андрюха Васильцов и Игорь Луснач. Командиром орудия как всегда был Сашка Давиденко. Как всегда повеселил соседний расчёт: не удержали в равновесии ствол и станины шестидюймовой гаубицы "Мста", она и ткнулась стволом в землю, а на станинах Сашка Лавриков в очередной раз вознёсся. Как он потом высказал всё, что думает всем присутствующим. Симфония!

Но затем наступили сплошь минорные ноты. Пригнали нам пострелять восьмидюймовую пушку "Пион", славный такой цветочек. Ну, наши расчёты поочерёдно сменяли друг друга, пока не дорвался до орудия расчёт, где Серёга Карповцев командиром был, а за наводчика — Серёга Иванцов. Дали команду, расчёт забегал. И кричит командир орудия: "Заряд второй!". Ну, отозвались, все кому положено, забросили снаряд и заряд в ствол. Серёга Иванцов навёл орудие, прозвучали все, какие положено, команды, Серёга заорал: "Выстрел!" — и за спусковой рычаг дёрнул. "Пион" как рявкнет, как даст откат, как подпрыгнет. Серёга от неожиданности с площадки в сугроб улетел.

— Сергеич, ты, что это так?! — дружно заржал расчёт. — Ёжики, они ведь не летают!

— Чего ржёте жеребцы?! — возопил Серёга. — Самоходка взбесилась, на дыбы встала, а им хиханьки-хаханьки! Подумайте лучше своими умными пустыми головами: с какой такой радости эта дура пятидесятитонная в пляс пустилась?!

— Да откат был здоровый, вот и встала, — отмахнулся Морган Гордеев.

— А с какой такой радости он здоровый стал? — заорал Сергеич.

Все дружно уставились на него, а потом на Андрея Лобачёва и Игоря Луснача, они лучше всех всё всегда помнили.

— Эй, толпа, вы на каком заряде стреляли-то? Матвей, сколько пороховых пучков было в заряде? — спросил Игорь Луснач, перебросившись парой фраз с Андреем.

— Не помню... — ошалело ответил Серёга Карповцев. — А ну, быстро посчитали пороховые пучки!

Сергеич, Андрей и Игорь оказались правы. Вместо второго заряда, когда выбрасывают восемь пучков пороховых, а два оставляют, в ствол запихнули восьмой — восемь пучков, а два выкинули с заряда. Толпа осела. Это ж, куда мы снаряд засандалили?

Через десять минут мы узнали — куда. Прискакала целая толпа "джипов", из них вывалилась стая воевод всех рангов и устроила такие половецкие пляски — а хотите, можете назвать их ирокезскими — вокруг нас, хоть во все Большие Театры их записывай. А заодно мы все столько интересного про себя узнали. Динозавры, прохвосты, огрызки, отстой, недоумки, папуасы, неандертальцы и так далее, и тому подобное. Вот только почему выдрали, как помойных котов, всех? Мы — остальные расчёты — здесь при чём? В общем, отправились мы всем взводом ликвидировать последствия своей доблестной стрельбы.

Оказалось, пострадала какая-то очередная Баба-Яга. Семидесятиюродная сестра той самой Бабы-Яги, которая у них самая главная. Уж не знаем, как получилось, какие там магические завихрения, но улетел наш "чемодан" восьмидюймовый на полсотни вёрст вместо тридцати и угодил этой самой Бабе-Яге во двор, конкретно — в курятник. И мало того, что в курятник угодил, он ещё цепь златую перебил, которой избушка на курьих ножках была к дубу прикована. И мало того, что цепь перебил, так ещё взрывной волной кота учёного унесло. И не только кота унесло, ко всему прочему ещё и русалку с ветвей сдуло (и что только эта хвостатая на дереве делала, моря ей мало?). В итоге, избушка удрала, невесть куда, кот взвился на верхушку ближайшей сосны, русалка контужена и теперь не говорит, а только свистит и щёлкает как дельфин, курятник вдребезги, куры в окорочка пошинкованы, петух — ощипанный, но не побеждённый — в гордом одиночестве сидит на руинах курятника и дурным голосом орёт похабные частушки, потому как пьяный вдрызг. Стресс водочкой снимает, видите ли.

Как мы ловили избушку на курьих ножках, это надо рассказывать особо и под перебор гусляров, потому как проза тут бессильна. Такое только в стихах и былинах можно описать. Типа: ой вы гой еси, добры молодцы, что ж вы, стая идиотов, да с неводом, по лесу тащитесь, реки поблизости на тридцать вёрст не видать. И так далее, и тому подобное. Но, в конце концов, отловили мы эту избушку, привели в чувство русалку (она, паразитка, тут же нам глазки начала строить), протрезвили петуха, спустили с верхушки сосны любимого учёного кота Бабы-Яги, привезли новых, свежих кур. И отправились восвояси.