— Если что не так, братья... — заговорил Папаня, умея успокаивать в самый неподходящий момент так, что лучше б сразу огорчил, чем эдак огорошил.
И на этом, собственно говоря, всё — перед нами разверзлась бездна. На мгновение я почувствовал себя космонавтом, вот только летел со всеми на ковчеге не вверх, а вниз, и сказать: "пять минут — полёт нормальный!", не возьмусь — мы падали с обрыва в заводь.
Волна брызг при ударе ковчега о воду, и я захлебнулся. Стало темно и страшно — одновременно. Больше я не помню никаких ощущений, но когда увидел свет, и не скажу, что именно в конце туннеля, что-то липкое потревожило меня.
— Тва-а-арь... — вскричал я, открыв глаза. Пытаясь инстинктивно отбиться от неё, я, пальцами рук, производил хватательные движения, но ничем кроме травы с комом земли не сумел вооружиться. Им и швырнул в кудлато-косматую зверюгу. Она взвизгнула, отскочив в сторону, остановилась, заинтересованно уставившись на меня сверлящим взглядом проникновенных очей. — Как дам!
Я сжал руку в кулак — одну, а иной уже шарил по себе в поисках "укорота", надеясь: автомат висит на мне, накинутый ремнём на шею.
Ага, размечтался, наивный. Не было его у меня, кто-то снял или сам потерял, и времени выяснять: как расстался с ним — не было. Чего доброго, а точнее недоброго, эта тварь кинется на меня.
И кого же она напоминала мне?
— Пошла прочь, скотина! — вскочил я на ноги, и, покачнувшись, опять припал к сырой земле.
Тварь только этого и дожидалась от меня — подкралась. Я слышал приближающиеся шорохи — то, как она осторожно и не спеша, перебирает лапами. Замерла в непосредственной близости для последующего броска.
Выстрел в воздух отпугнул падальщика.
— Дока-А-А... — застонал я, приоткрыв вновь глаза.
Ошибся — и неслабо.
— Конь?!
Тот заржал:
— А я уж думал: нам хана, Шаляй!
Я впервые был рад видеть его рядом, не то что раньше — вернул мне должок. Тогда как Конь сам намекал мне о нём на будущее, которого у меня могло и не быть, доберись вперёд него до меня та тварь.
— Где все? — Он помог мне сесть, и я опёрся на него.
— Тебя, я встретил первым, Валяй.
Конь прав: нечего мне валяться. Снова помог подняться — на этот раз уже на ноги. И опираясь на него, я заковылял к реке.
Водопад гремел за спиной, значит, нас раскидало течением реки по берегу на приличном удалении друг от друга — то есть, тех из нас, кому повезло, как мне с Конём, иным так вряд ли могло. Это понимал не только я, но и Конь, изменившись в лучшую сторону, как показалось мне. А уже в следующий миг я понял: поторопился с выводами.
— И что нам делать, Шаляй, если выяснится: мы остались одни в живых? — заржал Конь по обыкновению.
— Застрелиться, что ж ещё!
— Да я на тварь истратил последний патрон.
— Как — последний! Совсем-совсем?
— Ну да, — вытолкнул он обойму из рукояти, и передёрнул затвор на стволе, спустив курок. — Пусто!
Сам напомнил мне про "укорот".
Крыть мне было нечем, и Коня, а в первую очередь себя — матом. Я ж, мать его, также остался безоружным! Теперь хоть пальцем застрелись!
Мы ковыляли не одни вдоль реки, позади нас, чуть в удалении, на безопасном расстоянии, держался падальщик, ожидая, когда мы обессиленные рухнем, чтоб полакомиться нами.
Река не стала нам преградой, хотя мы остановились с Конём, но чтобы умыться. Пить, как ни странно, ни мне, ни моему напарнику, не хотелось, и так изрядно нахлебались воды при крушении ковчега.
— Вверх или вниз? — озвучил Конь, "украденную" у меня мысль.
— Давай назад, к водопаду, — понадеялся я: нам удастся обнаружить там разбитым ковчег и "бэтээр", если, конечно, не затонул в омуте.
Дошли, и ближе к ночи. Тварь по-прежнему сопровождала нас, следуя по пятам.
— Не мешало б огонь развести, Конь.
Из оружия при нас осталась моя лопатка, да ещё наручники у напарника. И почему участковым не выдают дубинки? Но при желании я мог и лопаткой застукать тварь — прикинуться дохлятиной, и падальщик послужил бы нам неплохим блюдом в скудном рационе меню. Да костра без спичек и зажигалки не развести.
Кстати, о зажигалке! Я напомнил Коню про неё, он же помнится у нас заядлый курильщик. Он выхватил на радостях её, и чиркнул, стараясь высечь пламя, а тут даже искры оказалось проблематично добыть — замочил.
— А раньше не мог просушить? — осерчал я на него.
Она нахлебалась ещё и воды.
И что ты будешь делать? Везло мне с Конём, как утопленникам.
— Дай сюда, — отобрал я зажигалку у него, наказав насобирать хвороста для костра, обещая в свою очередь добыть пламя. — С тебя дрова, а с меня — огонь!
Я, конечно же, не Прометей, но мне не хотелось, чтоб тварь, преследующая нас по пятам, подкралась ночью и погрызла.
Одной лопаткой от неё отмахаться не удастся, особенно от ночных тварей, кои вот-вот обещали пожаловать к нам на "пикник".
— Не стой, как истукан! Иди... — повысил я голос на Коня.
Вернулся участковый быстро, отбиваясь "копытами" и с криками от падальщика. Тварь норовила ухватить его за причинное место.
Закричал уже мне при встрече:
— Что я нашёл, Шаляй! Идём, покажу! То-то обрадуешься!
— Толком объясни, Конь!
— Некогда.
Пришлось уступить.
— Вот... — Конь указал мне на место, где нам, с его слов, будет проще переждать ночь.
— Идиот! — признал я в рукотворной композиции дикарей капище. — Это жертвенник!
— Как жертвен-Ик?!.. — пробило Коня на икоту.
— А вот так! Это, — указал я ему на бревно в центре, смахивающее отдалённо на идола, — истукан! И такой же, как сам, чурка!
— А... — Конь хотел закричать, но сдержался, справившись с эмоциями, зажав собственноручно рот. Всё-таки уже имелась двухдневная практика по проживанию с выживанием в этом мире у нас с ним, — ...может...
— Не может! Я точно тебе говорю, Конь: это — капище! И тут приносят жертвы!
— Ко-ко-кому... — заквохтал Конь.
— Этому самому истукану — кому же ещё!
И кто: мне не пришлось ему объяснять — наконец-то понял.
— А он кто, что за бог?
— Ну, знаешь ли, Конь! Я сличил его по "ксиве" впервые, как и сам! И потом, кто из нас двоих мент?
— А чё сразу я — и виноват?!
Конь достал меня.
— Короче, дело к ночи — поджигаем его и хороводим.
Деваться нам всё равно некуда, и если на то пошло: я — крещёный, стало быть, православный, и мне не грех поджечь того, кто не является мне защитником. Идол не наш покровитель. И ему не стать им в будущем уже, наверное, никому.
Я с энной попытки кое-как высек из зажигалки искру, и пучок сухой травы занялся дымком. Тварь, преследующая нас по пятам, недовольно огрызнулась и повернула вспять.
— Ага... — запрыгал Конь, — испугалась! Страшно стало!
— Да погоди ты... гарцевать! Я ещё не разжёг костёр.
Немного погодя заплясали языки пламени, стремясь к идолу, облизывали его у земли.
Занялся истукан прилично, и то, что нам хватит его с лихвой на ночь, сомневаться не приходилось — в высоту он был метра три, и полтора, если не два, в обхвате.
— Спасены... — забегал и запрыгал Конь на радостях вокруг костра.
Зато я, сходить с ума, в отличие от него, не торопился, устал, вот и провалился во тьму, сомкнув глаза, а очнулся ближе к утру.
Конь лежал, обняв меня как бабу, и не отпускал. И как я ни старался сбросить его руку с ногой с себя, он снова закидывал их на меня, вдобавок недовольно морщился, бурча чего-то себе под нос, поминая мать — свою.
Сколько его знаю, а меньше недели, столько и удивляюсь ему — он постоянно изумляет меня своими выходками. Да чего уж я, и гоню на него волну, сам ничуть не лучше. Идола вот, например, дикарского кремировал без зазрения совести, чем запросто мог накликать на нас с Конём большие неприятности. Но тут, день прожили, а ночь простояли — считай: добавили их к жизни, иначе бы нас достали твари. А какие — нам особо без разницы. Их хватало как ночью, так и днём.
— Вставай, Конь...
— Ну, ма... дай поспать! Ещё чуть-чуть!
— Где ты видел мать... твою!?
Конь взбрыкнул, и мы вскочили с ним, уставившись один на другого. Вовремя. Чуток промедли и хана. Меж нами рухнул обгоревший идол, развалившись при ударе оземь на дымящиеся головешки.
Конь, как стоял, так и сел на причинное место, зато я превратился в то, что мы низвергли, столбенея.
Силы Небесные! Что-то же нас с Конём уберегло! Или меня? — ощупал я на теле вместо крестика дар Нюши.
Слава Богу — на месте!
— Конь.
Напарник не отвечал, лишившись дара речи, сидел и моргал, уставившись на опаленное бревно, изуродованное до неузнаваемости огнём.
— Конь, — я повторно окликнул его. — Вставай, и пошли! Нам надо идти! Ты слышишь меня?
Я помахал у него рукой, проведя перед лицом. И никакой реакции в ответ.
— Эй, горбунок!
— Ик...
Уже что-то, но не совсем то, на что рассчитывал я услышать от напарника по несчастью.
— Ик-ик...
Я перемахнул к нему через бревно, запнулся ногой и сам повалился, придавив Коня. Вот тут уж он взбрыкнул по-настоящему, задев меня своим "копытом".
— А чтоб тебя-а-а... — застонал я.
Он задел меня ногой туда, куда я не ожидал.
— Как больно-то-о-о...
Насилу нагнал у реки, где Конь приходил в чувство, набивая желудок водой. Вдруг принялся плескаться, нырнув с головой.
— Шаля-Ай... — Конь пустил пузыри. — Помоги...
Еле вытащил его из реки.
— Ты чего это, а? Решил покончить жизнь самоубийством? Утопиться приспичило?
— Да не... — пришёл Конь в себя, и вновь озадачил меня. — Я это... рыбачил!
— Кто на кого — ты на речную живность или она на тебя? — напомнил я ему про рептилий из числа "водоплавающих".
— Смотри! — подскочил Конь.
Что опять он там увидел? А куда вновь решил затащить меня, на нашу погибель?
— Вон там! Там ковчег! И...
— Бэтээр-р-р... — прорычал я.
— Да тут неглубоко, — не унимался Конь.
Мне пришлось напомнить ему, как он едва не утонул у самого берега, нырнув с головой в реку.
Ещё один ихтиандр на мою голову, блин.
— Тут скорее отмель в виде косы.
Её и принялись искать, исследуя дно шестами, срубленными мной за счёт лопатки. А уже ни раз сослужила мне в этом мире добрую службу — всё-таки армия (кто туда попадает, с возрастом потом понимает), нужна для закалки характера любому мужику. Опыт, даже отрицательный, только на пользу нашему брату — учиться уму-разуму следует исключительно на собственных ошибках. Не набив шишку, в голову не втемяшишь, что можно, а чего нельзя — и почему.
И вновь эта тварь.
— Падаль!.. Вот привязалась!
— Шаляй, а давай мы съедим её, — отмочил Конь.
— Запросто, но ты охотишься на неё, — не стал я отказываться от мысли добраться до "бэтээра" с ковчегом, продолжая поиски отмели вблизи у омута, — а я готовлю.
— Иди сюда, моя хорошая... — отстал Конь от меня, зато пристал к твари. — Скотина-А-А...
Коню не свезло достать тварь, и он метнул в неё шестом — промахнулся. Да это и хорошо — практика добычи пропитания, ему не помешает. А то его не поймёшь: то ли он коррумпированный, то ли просто по жизни упитанный.
И новые выкрики досады. Конь ржал и гарцевал, охотясь на тварь — с одной стороны, а с иной — она запросто могла сама на него — увлечь за собой туда, где меня не будет рядом с ним, и напасть.
— А-а-ай... — Конь стреножил меня.
Мне пришлось бежать к нему на выручку. Орал он из зарослей, где я довольно быстро наткнулся на него.
— Чего стряслось? Тварь цапнула?
— Хуже...
— Что может быть хуже? — заняло у меня дыхание.
— Во-о-от... — протянул мне испачканную руку чем-то пахучим Конь.
— Дерьмо! — не сдержался я.
— Я в курсе... — стенал Конь, изрядно извозившись.
— И стоило из-за этого так орать? — Конь вывел меня из себя. — Пока не добудешь жратвы, до той поры не попадайся мне на глаза! Всё понял?
— Нет, Шаляй!
— Сожру нахрен! И хреном твоим не побрезгую, когда в конец оголодаю! — уподобился я каннибалу. — Теперь дошло?
— Ты чего?!
— Это я чего, когда сам хорош!
— Да хорош, Шаляй! Валяй...
— Сам у меня! — отмахнулся я от Коня, и пошёл к реке, чтоб глаза мои больше не видели его в ближайшее время, иначе я не ручался за себя, что сдержусь от рукоприкладства. А сориться нам с ним ни к чему. Поодиночке долго тут не протянем.
— Так я это... — не унимался Конь, стараясь докричаться до меня. — Охотиться пойду, да?..
Я демонстративно заткнул уши, и больше не слышал, что там говорил мне Конь, в чём нисколько не сомневался.
Выбравшись из зарослей, я заметил люд у реки: они вытаскивали на берег челны, заставив меня метнуться обратно в заросли и искать затихшего напарника.
— Конь! Ты где?
Он, будто нарочно, не отвечал мне.
— Обиделся? Ну, прости меня, дурака! Я это не со зла сказал — на эмоциях!
Раздвинув кусты там, где расстался с Конём, я наткнулся на чей-то смазанный след, на том, на чём прежде поскользнулся напарник.
След разнился с отпечатком обуви Коня, и принадлежал скорее самодельному лаптю или мокасину дикаря.
Новость просто обескуражила. Выходит, что те "индейцы", высадившиеся на берегу, и "припарковавшие" свои "каноэ", уже орудуют тут, вблизи нас по кустам.
Меня прошиб озноб. Я сжал лопатку до хруста пальцев в костяшках, и сердце снова забилось в груди, едва до слуха донеслись отдалённые шорохи. Кто-то с кем-то боролся.
Конь — понял я: ему требуется моя помощь. Метнулся, ни о чём не думая. Сейчас требовалось действовать, а не бездействовать.
Передо мной возникла спина. Разбираться, чья, я не стал, огрел лопаткой наотмашь, и плашмя, чтоб не брать грех на душу. После разберусь — допрошу, — если...
Самого кто-то приложил изрядно по голове.
Шишак я заработал, но сбить себя с ног не позволил — отскочил. Соперником оказался иной дикарь, которого я мысленно отнёс к лихому люду. Так мне будет проще убивать тех, кто напал на меня с Конём.
Его и пытались скрутить на пару дикари.
— Двое на одного! — привели они меня в бешенство.
Теперь я с Конём имел преимущество — ровно до той поры, пока мой прежний спаситель (от падальщика) не задал стрекоча.
Сбежал, гад! Оставил одного против двоих дикарей. Как же так, а?
Поваленный мной наземь дикарь, вскочил, держа верёвку.
— Живым я вам не сдамся — и не надейтесь! — предупредил я сразу их.
В спину больно ударили чем-то тупым, а следом в грудь прилетела стрела, но с тупым наконечником, сбивая дыхание. И на меня накинулся дикарь, прежде вязавший Коня. Иной подсобил ему.
Я сопротивляться, но к этой парочке примчались иные дикари, высадившиеся на берег из каноэ.
— А-а-а... — вскричал я, не надеясь на Коня, скорее на кого-то из нашей гоп-компании.
— То откуда у тя? — сорвал дикарь с меня подарок Нюши.
Вместо ответа я плюнул ему в рожу.
— Мы всё одно заставим тебя шибко баить, страхолюда!
Что за люди тут живут? А ничуть и ничем не лучше тварей!
Так я вам и сказал, а показал, наивные.
