Просто это неправильно, это осквернение чего-то хорошего и чистого — как насекомые-паразиты, которые живут только на хорошем и благом звере, а сами по себе жить не могут
это дрянь. которая заводится на нашей любви. как болезнь на коже, как блоха на собаке, как плесень на хлебе... Это не причина не иметь кожи, убивать собак, выбрасывать заранее хлеб... Это причина их беречь и стараться правильно и по-Божески с ними обращаться...
*Реплики Аллина написаны Антоном Дубининым ОП (Алан Кристиан).
Ивик наконец разлепила губы.
— То есть вы хотите сказать, что... если это не физически. Если люди удерживаются...
Аллин тряхнул маленькой седой головой.
— О да... Целомудрие возвращает нас к реальности. Дает понять, что те, кого случилось полюбить — это не звезда и не кусок мяса, а такой же человек, как ты, несчастный и хороший и слабый... И еще — это Бог дает вам увидеть его своими глазами... ОН же всех нас так видит. такими прекрасными. Он вот так же странно и удивительно в нас влюблен — в каждого! Вот почему мы такие драгоценные...
Он помолчал и добавил еще:
— Если Бог дает нам любовь к кому-то, Он хочет, чтобы мы за этого человека много молились.
Ивик почувствовала, как ей хочется плакать. Привычным усилием сдержала слезы.
— Отец Аллин, я... вы знаете, я очень редко молюсь, если честно. Вообще редко. А за кого-то молиться совсем не умею. Знаю, что так положено, но не могу. Получается неискренне. А с ним... у меня первый раз, наверное, такое — что мне правда очень хочется молиться. За него. Чтобы Бог ему помог. Ведь ему же тяжело очень.
У нее все-таки перехватило дыхание, и она говорила с трудом.
— Так ведь это же очень хорошо, — тихо сказал Аллин, — Больше узнаешь о Боге. Не вопрос. И да, это очень больно. Понимаете теперь лучше, почему любовь имеет форму креста? И почему Дунс Скот, франциканский богослов, писал, что Распятие было бы и без первопадения — просто потому, что это логичный исход любви...Любовь имеет форму креста. Ничем другим Его любовь к нам и кончиться не могла! Тот, кто вот так благословенно, и неуместно, и нелепо, и больно влюбился в другого, и нечего тут взять для себя, и дать тоже не умеешь — такой человек получил от Бога дар стать ближе к Нему, немного больше понять, что Он к нам всем испытывает, каково оно...
Ивик несколько раз глубоко вздохнула. Не хватало все-таки еще тут разреветься. Это все очень хорошо звучало. Очень правильно. Но она вспомнила главное, о чем нужно было спросить.
— А как же мой муж? — спросила она, — как же Марк? Он же... он же очень хороший, и я... мне кажется, что я его люблю недостаточно. То есть не кажется, а точно. Я ведь замуж вышла... ну он предложил, я и вышла. Мне его жалко, понимаете? Он правда очень хороший, и меня любит, и детей. А я... он мне никогда не говорит ничего, не упрекает. Но я сама знаю, что не ценю его так, как он заслуживает, что не даю ему... мало слишком, что не так я себя с ним веду. И не могу иначе... а теперь вот еще это.
— Ивенна, — сказал монах, — а как насчет молитвы?
Она пожала плечами. При чем тут это?
— Молитва — это же не игрушки. Вы любите своего мужа как можете — и если вы знаете и видите. что ему чего-то от вас нужно, чего у вас нет, вы можете молиться, чтобы это у вас было. Потому что это — оно Божье дело, и дает его Бог. Так сказать, любит нас друг через друга Своей любовью..
Молиться, чтобы Христос дал Марку больше своей любви через вас, через ваше тело, ччерез ваши эмоции и чувства — которые тоже в Его руке. У вас есть главная составляющая любви к мужу (и любой другой) — составляющая воли. А остальное от нас не настолько зависит. Значит, о других составляющих можно молиться. Их можно вымаливать, как кусок хлеба. Правильная интенция — это не полдела, но, скажем, треть. Все-таки когда в Писании говорится о сердце — надо помнить, что иудеи имели в виду. Сердце равнялось воле. Чувственность и эмоции обозначались словом "почки".
Он помолчал.
— Стало быть. вам нечего стыдиться! Вы можете любить Марка всем сердцем и просить о том, чтобы Господь наполнил любовью к нему и ваши почки. Но высшее и главное в человеке — это ведь сердце.
Ивик покрутила головой. Как-то странно все получалось у этого хойта.
— Как-то странно получается, — честно сказала она, — все-таки можно любить двух мужчин сразу?
Аллин засмеялся.
— А то! Можно хоть десять! Просто как мужа — только одного! И пока есть на свете люди разных полов, их любовь взаимная почти всегда будет хотя бы отчасти окрашена эросом. Но это же просто способ любить...
Ивик подумала. Ей казалось, что надо сейчас быстро-быстро вспомнить и изложить все свои проблемы — чтобы не осталось недоговоренного. Потому что в другом месте она такого не услышит.
— Знаете, у меня сложно все с этим. Ведь тут еще в чем дело... У меня как бы два существа внутри. На работе... я на Триме работаю... там я один человек, нормальный, сильный, и так же я чувствую себя, когда пишу. А дома другой... дома я становлюсь женщиной. И вот тот человек, который на работе — он любит Кельма... А когда я женщина... — она умолкла.
— Так вы же и есть женщина! — ответил Аллин, — не так, что вы с мужем женщина, а на работе гэйн. Творите как женщина, наша сексуальность — это огромная сила к творчеству Это я вам как бывший гэйн и скажу. Общайтесь как женщина, это ваша сила и ваше достоинство. Оно должно помогать вам, а не мешать. Вот посмотрите на святую Деву. Она всегда женщина, она любит как женщина, действует как женщина, скорбит ак женщина — и в этом ее сила и ее величие, ведь человеку нужно двое родителей, и Господь в ней даровал нам то, чего так не хватало ветхозаветным людям...
Ивик посмотрела на монаха. Это опять был тот камень преткновения, который всегда не давал ей приблизиться к Церкви. Святая Дева? Ей ведь не приходилось стрелять, бить в нос кулаком, падать в грязь или снег, выслеживать противника... да и виртуальных образов она не создавала. Быть женщиной, как Святая Дева — просто занимаясь детьми и хозяйством — Ивик не отказалась бы, но ведь это было никак невозможно. А что такое — тогда — женщина? Если женственность ее не заключается в определенном роде занятий и определенной общественной роли?
И все же Аллин был прав. Потому ведь она и полюбила Кельма, что она и гэйной-то была — женщиной. И писала книги она тоже — как женщина.
Монах вдруг сказал задумчиво.
— И все-таки, Ивенна, будьте осторожны. Путь этот — принятия любви, от Бога пришедшей и к Богу возвращаемой — он очень узкий и болезненный, очень опасный, потому что много дает, и дьяволу это не по нраву, он всегда претендует на самое лучшее в нас. Тут очень много силы нужно, а откуда нам силу взять? Силы у нас своей нет, только та, которую Он нам дает. Тут без Христа ни шагу, без постоянных обращений к Нему, без молитвы, даже если она кажется пустой — это опять-таки молитва сердца.
И она была осторожна, и у нее все получалось. Все было так, как сказал Аллин. На прощание он велел ей ежедневно читать Евангелие и несколько молитв, и она это делала — так, на всякий случай. Ивик только надеялась, что со временем чувство это ослабнет — но оно не слабело. Но и не мешало ей, скорее, наоборот. И отношениям с Марком это ничем не мешало, помогало скорее. И в целом... Ивик иногда казалось, что она и жить-то начала по-настоящему лишь тогда, когда полюбила Кельма. Он пронизывал ее жизнь. Не давал расслабиться. Ей казалось, она начинает понимать, как это монахи живут всю жизнь в одиночестве и любят одного Христа. Но Христос — Он все-таки в мире невидимом, и это не так просто, это надо обладать особым даром, чтобы вот так постоянно его чувствовать. А Кельм... его незримое присутствие наполняло ее бодростью и энергией. Ей было легче жить только оттого, что такой вот человек есть на свете. И все, что она делала — она делала для него.
Хотя он, конечно, никогда не узнает об этом.
Или узнает?
Ивик не думала об этом всерьез. Какая, в сущности, разница? Как будет — так и ладно. Бог все решит, и Бог сделает все наилучшим образом.
Закрывая глаза, Ивик думала о Кельме. Или — как многие гэйны — о том, что сочиняла. Мелт, который пытался выбить очередную экспедицию на Север, который любил девушку-гэйну, очень одинокую, и очень хотел попасть на Белую Землю и забрать туда эту девушку... Мелт был похож на Кельма. Разницы особой не было, думать о Кельме или о нем. Или о ком-то, кого Ивик совсем не знала, но втайне от самой себя любила всю жизнь. Закрыв глаза, Ивик плыла в потоке образов, безмолвно говорила с Мелтом — или с Кельмом, или еще с кем-то неведомым ей. И видела — ветви под тяжестью снега, пляшущую в воздухе метель, ватную, как бывает на севере, тишину... Жаль только, что плыть в этом потоке удавалось недолго. Образы мешались перед глазами, и вот уже мимо прошла Женя, глядя с грустным упреком, а Ивик была у себя дома в Дейтросе, на кухне, и Миари вбежала, крича "Мама, мама!"... потом все смешалось — Ивик спала.
Ей снился удивительно яркий, необычный сон. Из тех, что запоминаются на всю жизнь.
Ивик была в Медиане. Говорят же, что во время сна облачное тело и в самом деле то ли частично отделяется, то ли просто воспринимает Медиану особым образом. Но теперь Ивик не думала об этом — вокруг была знакомая серая равнина. Прямо по равнине к ней приближались две фигуры. Они были в сером камуфляже, так могут быть одеты и дарайцы, они не подавали сигналов, но Ивик почему-то знала, что это гэйны, это свои.
Мужчина и женщина, приблизительно ее возраста.
— Меня зовут Рейта, — сказала женщина, когда они оказались рядом с Ивик. И тогда она поняла, кто это.
— Иль Шанти!
— Да, — печально сказал мужчина, — я Кларен.
Ивик не знала, что сказать. Все трое оказались сидящими — не на земле, а на низеньких креслах, видимо, сотворенных незаметно Рейтой. Ивик была потрясена. Она видела лица неясно, но знала, что это действительно знакомые с детства герои — Рейта и Кларен иль Шанти.
Те, что уничтожили Дейтрос.
Их признали героями. Их имена и лица знает в Дейтросе каждый ребенок. Но только позже дети узнают, что случилось с Рейтой и Клареном. Рейта вскоре покончила с собой, Кларен стал инвалидом и часто лечился в психиатрической больнице.
Ивик часто думала об этом. Рейта и Кларен перенаправили взрыв темпорального винта, который должен был уничтожить Землю. Направили на единственный возможный другой объект, находившийся рядом — Дейтрос. Старый Дейтрос с двумя миллиардами жителей. Пространственно-временные характеристики изменились, старый Дейтрос исчез бесследно. Был начисто уничтожен. Рейта и Кларен утверждали, что пытались переместиться туда, чтобы погибнуть вместе со своим миром — но было поздно...
Ивик представляла себе позже, что они испытали... даже не сразу. А вот так, через несколько месяцев. Когда выяснилось, что дейтринов осталось только 80 тысяч, разбросанных по всем мирам. Когда эти жалкие остатки получили в Лайсе место для резерваций. И дарайцы впервые атаковали эти крошечные поселки, чтобы уничтожить Дейтрос до конца — и жгли бараки вместе с людьми, с детьми, там, где им удалось прорваться на Твердь. Когда дейтрины впервые за много веков познали голод. Смерть. Беспросветное существование на птичьих правах в чужом мире, где их еле терпели, и где их продолжали атаковать дарайцы.
Да, Ивик понимала, почему Рейта не выдержала. Хотя точные обстоятельства ее гибели неизвестны. Ивик понимала и почему Кларен сошел с ума.
— Вам было тяжело? — спросила она, наконец найдя тактичную форму. И услышала ответ, даже непонятно, от кого.
— Да.
— Помните нас. Простите нас...
Ивик открыла рот, чтобы сказать, что герои были правы. Правы во всем. Что Дейтрос поднялся. Уже через несколько десятков лет дейтринов стало гораздо больше. И был найден новый мир. И теперь их почти два миллиона. Нет больше голода. Жизнь становится все лучше, все спокойнее и светлее. И осталась Земля, и триманская Церковь, и Дейтрос по-прежнему существует ради ее защиты. Что она, Ивик, была счастлива всегда, и у нее было очень хорошее детство. А у ее детей — еще лучше, еще спокойнее и счастливее... Что если бы тогда была уничтожена Трима — само существование Дейтроса не имело бы смысла.
Но уже было поздно. Рейта и Кларен растворялись в тумане. Исчезали. Уходили куда-то далеко, по серой равнине.
Ивик вдруг поняла, что должна сделать.
— Но я не умею! — крикнула она, — я могу только придумывать. Я никогда не писала о том, что было на самом деле...
Лицо Рейты оказалось вдруг совсем рядом. Большие серые глаза. Назойливо блестящие. Сквозь туман. Ивик вспомнила, что у Рейты на старом Дейтросе осталось трое детей.
— Простите нас, — повторила Рейта.
Массированная обработка Жени и ее новоявленного жениха уже давала результаты. Александр заметно нервничал. Встречи его с Женей стали более редкими. Напрямую спросить о письмах было невозможно, но и игнорировать все это опасливый коммерсант никак не мог.
Ивик проработала несколько вариантов, но ни один ей не нравился, она медлила. И вот наконец все готово, теперь все должно получиться. Она сидела перед монитором и напряженно вглядывалась в добавочное окно.
Александр Шнайдер мило общался с хорошенькой девушкой, которая напропалую кокетничала, посверкивая белыми зубками. У девушки были блестящие черные глаза, скуластое, чуть узкое лицо, глубокий вырез декольте, на который Александр то и дело невольно взглядывал. С Женей он не встречался уже несколько дней. Естественные мужские потребности давали о себе знать. Девушка звонко хохотала, потряхивая гривкой мелированных волос. Она была мила, гиперобщительна и сидела уже совсем близко к нему — случайная знакомая, подсевшая в ресторане, где Александр решил перекусить после сложной деловой встречи.
"Поводок" был не на нем, разумеется, а на этой девушке. Накануне Ивик встречалась с ней и подробно инструктировала. Это была ро-шехина Лэрти иль Тош, агент, специализированный на заданиях такого рода. Ивик долго размышляла, кого из подопечных лучше соблазнить, и пришла к выводу, что с Александром это будет куда проще. Можно подослать и агента мужского пола , но вот Женя-то, при всех ее теперешних страданиях, искренне верит, что любит Александра, и вряд ли станет ему изменять.
Впрочем, до физической измены дело дойти не должно. Это и совершенно не нужно.
Александр уже надевал на Лэрти — она представилась ему Леной — песцовую шубку. Впечатление относительного достатка важно. Ивик уже воздействовала на менеджера письменным внушением — "для Жени ты всего лишь спонсор, но есть девушки, которые могут любить тебя и просто так". Лена по легенде была дочерью мелкого бизнесмена, девушкой того же финансового круга, что и Александр. Сделав лицо менеджера покрупнее, Ивик удовлетворенно кивнула — у Лэрти все получалось отлично, мужчина уже был почти готов, увлечен, даже потрясен.
Ивик сдвинула микрофон и сказала.
— Гроза, я Птица, как слышно?
Лэрти дважды кашлянула, подавая тем самым условный сигнал.
