Венец Эпикоридов (1-14)

Но иногда, после таких забавных расставаний, случались крупные неприятности.

— Ты помнишь Огисту, домн Валерий? — спросил Аристон у претора.

Наследному принцу дорого обошлось недолгое общение с этой девчонкой.

Огиста была дочерью простого виноградаря из Кавдин. Как-то Джефрис охотился в старых, поросших дремучим лесом Кавдинских горах, и случайно наткнулся на усадьбу Авла Рутилия, отца Огисты. Увидев девушку, принц, как водится, пожелал испить водицы из ее рук.

Джефрис повидал немало сражений, сам убивал и видел смерть друзей, — всё это наложило на его лицо отпечаток жёсткости, если не сказать свирепости. Но вместе с тем на его лице иногда проявлялись юношеские черты, и это несмотря на тридцать шесть прожитых лет, чётырёх детей (четырех законных, о количестве прочих оставалось догадываться). К мужественному облику прибавлялось очарование власти, — Огиста не устояла.

Юница пала без особых усилий с его стороны. Так порыв ветра срывает с ветки созревшее яблоко. Три или четыре раза Джефрис заезжал на усадьбу к Рутилиям, а потом забыл про селянку Огисту.

Сельская девушка Огиста напомнила о себе через год, и совсем не среди сельских пейзажей.

Прошлое явилось в лупанар Рыжей Мисцеллы.

В Иле было с десяток публичных домов, Джефрис захаживал во все, но предпочитал именно этот, самый дорогой и изысканный. У Рыжей Мисцеллы девушки не имели синяков и не объедались брюшками гиспарских мушек, чтобы за искусственной страстью скрыть изможденное тело.

В тот день Джефрис с друзьями возлежал за десертом. Вино пили неразбавленным, что у Аристона всегда вызывало гримасу отвращения. Но гримаса засовывалась глубоко в горло, — за столом никто не отличил бы его, афарянина, от румея.

В какой-то момент Джефрис отлучился с девицей. Вернувшись к столу, он потребовал цекубского. Сказал, смеясь, надо бы патоку подкислить. За столом было с десяток разных вин, но цекубского как раз не оказалось. Послали на кухню, и вскоре к Джефрису заспешил слуга, гибкий светловолосый юноша с огромным серебряным кубком. Юноша был в короткой тунике, разрисованной по вороту золотыми цветами, в венке из гиацинтов, — так одевались все прислужники в лупанаре Рыжей Мисцеллы на той неделе.

Насторожился только Аристон. Он выпил меньше всех, к тому же в Афарах частенько случались всякие неприятности на пиру и увеселениях. Аристона удивило льняное полотенце, — темно-бардовое, с серебряной вышивкой, юноша держал его на правой руке. Обычно стольники держали полотенце на левой руке, а виночерпиям оно вообще не полагалось.

Аристон всмотрелся в глаза юноши. Мягкий, мальчишеский овал лица, улыбающиеся губы... А вот глаза не улыбались.

Юноша уже подавал кубок. Аристон уловил перемену в лице, — ринулся со своего места, опрокидывая чаши и блюда, схватил юнца за руку. Серебряный кубок упал на пол, рассыпал тёмно-вишнёвые брызги, покатился, грохоча. Друзья Джефриса схватились за кинжалы...

Резкий, порывистый Ардикка едва не убил Аристона. Но этот-то был честен, другие кинулись к нему с кинжалами и мечами из притворства, будто увидели в нём не спасителя принца, а убийцу. Что поделать, многие из приближенных наследника ненавидели его, — чужеземца, за какие-то неполные два года ставшего для Джефриса незаменимым советчиком.

Ардикку удержал пьяница Деметрий, других "доброжелателей" — сам Джефрис, гневным окриком. И тут уж разглядели все: в правой руке юного виночерпия был кинжал. Вот что скрывалось за темно-бардовым полотенцем с серебряной вышивкой.

Позже злословили, Аристон только потому и разглядел в юноше убийцу, что сам был способен на подобные козни. Злые языки напрасно усердствовали. Казалось, сплетни только укрепляли Джефриса в его симпатии к Аристону. С того дня принц стал называть его, чужеземца, своей левой рукой.

Правой рукой принца был Деметрий, сын могущественного Антинора Одноглазого, правителя Фессалии.

Юноша, покушавшийся на принца, оказался братом Огисты. Как выяснилось, брошенная девица потеряла всякое понятие стыда, она доводила отца до тех пор, пока почтенный виноградарь не перерезал ей горло. Конечно, после этого самым пристойным было бы ему самому зарезаться, этим же ножом для подрезки винограда. Авл Рутилий немного отклонился, повесился на столетней лозе. Вскоре брат девицы вернулся из Афар, вызванный письмом. Марк Рутилий изучал в Афарах мастерство живописца, но в жизни ему осталось единственное, — отмстить.

Да и это ему не удалось. Аристон, никогда не чуравшийся атлетических упражнений, легко справился с недоучившимся живописцем.

Когда следствие было закончено, Джефрис приказал выдать юноше тысячу сестерций серебром и переправить за море, высадить где-нибудь на Золотом Берегу. Торговая триера, взявшая юношу и его конвой, уже вышла в море, когда в Иле появился Гней Дакота по прозвищу Краб, князь Румейского Кольца, доверенное лицо императрицы.

При Крабе имелась бумага...

Дакота Краб взял самую быструю либурну, по дороге поил гребцов вином с мёдом. Усилия принесли плоды: он нагнал триеру с живописцем. Марка Рутилия казнили по обычаю предков, — сначала секли до беспамятства, потом обезглавили. Но на этом полномочия Краба не закончились. Вскоре Аристон узнал: была истреблена вся семья Огисты, родственники близкие и дальние, семнадцать человек. Пощадили только младшую сестру, младенческого возраста.

— Если ты про младшую сестру Огисты, так мала она для таких дел, — сказал Валерий Руф. — Ей семь лет всего.

— Возможно, остался ещё кто-то из родственников?

— После Краба мало чего остаётся. Но можно, конечно, поискать. Я послал в Кавдины человека.

Аристон тоже послал в Кавдины человека, но вслух не поделился.

— Называют ещё одно имя... — в раздумье проговорил Аристон и взглянул на претора пристально.

Валерий Руф выдержал взгляд, сказал, медленно и чётко:

— Лучше помолчи, твоя светлость. Не надо домыслов, иначе нам обоим не сносить головы.

Они вполне поняли друг друга. Об этом зашептали сразу после убийства принца, это выцарапывали на стенах домов, это писали на папирусной бумаге, камень заворачивали в бумагу и перекидывали через стену ильского замка, родового замка Эпикоридов.

Генриетта — убийца.

Старуха убила внука.

Генриетта, императрица румейская.

Все знали, как не любила Генриетта родительницу Луция, красавицу Марцию Прокулу. Вторая жена Джефриса, видите ли, была низкого рода, — дочь трактирщика из Мендин. Марция умерла на следующий день после рождения Луция, своего первенца, кровью изошла. Сплетницы и в этом обвиняли императрицу.

Передавали, будто Генриетта сказала, узнав о беременности невестки: "Слишком много ублюдков". После смерти Марции императрица сразу же стала подыскивать Джефрису невест, как будто ничего не слышала про обязательный годичный траур. Однако усилия матери пропали впустую, — принц упрямо не желал и слышать о новой свадьбе.

Джефрис любил Марцию как ни одну до нее, и дал слово у ее смертного одра, не брать в дом новую хозяйку. Маленький Луций был живым напоминанием об этом обещании. Генриетта могла убить мальчика, чтобы склонить Джефриса к новой женитьбе.

— Теперь нашему принцу придется жениться, — сказал негромко Аристон. — Хотя бы для того, чтобы родить законного наследника, раз Луция больше нет. И уж ее величество поможет сыну подобрать невесту.

— Дальше не слова, — глухо сказал Валерий Руф.

Аристон усмехнулся, переменил тему.

— Солдаты говорили, будто на убийце была маска Лиса. Тебе что-то удалось раскопать?

— Всё, что я знаю, твоей светлости уже известно, — развел руками претор. — Мои люди сейчас ищут эту проклятую маску и того, кто ее продал. В Иле две лавки торгуют масками, их возят из мастерских Сегунта, Румна и Фалерны. Да и купцы с Золотого Берега завозят.

Аристон поднёс к носу флакончик с духами. В подвале только они с Руфом, а зловоние не выветривается. Как можно это выносить? За две бессонные ночи он заслужил хотя бы глоток чистого воздуха.

Направляясь к лестнице, он бросил на ходу:

— До утра не беспокой, домн Валерий. Должен же я отоспаться за две ночи. Разве найдешь убийцу, тогда — буди.

— Ещё одно, твоя светлость.

Аристон со вздохом остановился.

— Что делать со стариком Виспротом? — спросил претор, избегая прямого взгляда. — Принц не обрадуется, если к его возвращению Виспрот всё ещё будет жив.

Нумерий Виспрот на своих руках вынянчил Джефриса, он прикрывал Джефриса в его первом бою, ему первому юный Джефрис, краснея от смущения и гордости, рассказал об отдавшейся девчонке. И всё-таки старому дядьке обеих принцев не было оправданий.

Нумерий Виспрот вёл в поводу пони маленького Луция, когда убийца подскочил к принцу с кинжалом. Виспрот не сумел защитить малыша.

Позор, что он все ещё оставался жив.

Двоих легионеров-охранников Джефрис казнил собственной рукой, а на старого Виспрота рука не поднялась. Но это не означало прощение. Все понимали, все знали, никакого прощения быть не могло.

— Виспрот не состоял в списках легионеров, стало быть, он подлежит суду гражданских властей, — сказал Аристон. — Твоему суду, твоя милость.

— Виспрот — человек Двора, и судить его может только князь или твоя светлость, раз уж его высочество наделил тебя княжеской властью, — возразил Валерий Руф. — Хотя, по правде сказать, Виспроту уже давно следовало бы поступить как румею. Опозорившийся румейский воин бросается на меч. Румей в гражданской одежде вскрывает вены в горячей ванне.

— Так пускай он вскроет вены в горячей ванне, а меня твоя милость чтобы оставила в покое, — отрезал Аристон.

Если он казнит Виспрота, в Иле сразу зашумят: чужеземец зачищает поле, он убил старика Виспрота, чтобы получить ещё больше влияния на наследника. И только немногие вспомнят о провинности Виспрота.

Аристон зашагал к лестнице, где его дожидалась почётная стража, два княжеских ликтора, оба юноши — знатных патрицианских родов, на плечах — пучки розог с топориками. Джефрис передал Аристону всех шестерых своих ликторов, полагавшихся ему как правителю провинции. Четырёх ликторов Аристон отправил сторожить княжеский трон, а двоих пришлось оставить при себе, чтобы не говорили, будто он гнушается княжеской милостью.

Валерий Руф произнес примирительно:

— Я принесу Виспроту кинжал и скажу, что это — от твоей милости. Старик подчинится...

— Скажешь, вырву тебе язык, — пообещал Аристон.

Он стал подниматься по лестнице. Претор окликнул его, но он только прибавил шаг. Поскользнулся на студенистом пятне, едва не покатился считать ступеньки... Ликторы кинулись поддержать. В тесноте перехода, в давке, он едва устоял на ногах.

Внизу Валерий Руф опять позвал его. У Аристона прибавилось злости. Провалиться всем в преисподнюю, только тогда он выспится.

глава седьмая

КРАЙЗ

Он проснулся за полдень. Стояла самая жара. Он улыбнулся этой жаре, жаркому солнечному дню. В теле — ни следа усталости, словно смыла ледяная родниковая вода.

Одно плохо, вместе с ним пробудился голод. Он кинулся собирать ежевику, — и наткнулся на свою недвижимую правую кисть.

Значит, колдун, искалечивший его, — это не сон?..

Крайз застонал, даже чувство голода притупилось.

— Крахх... Ну зачем так переживать-то. У нас есть кое-что для молодого человека.

Скривившись, словно от зубной боли, Крайз посмотрел на голос.

Гриф по прозвищу Капитан сидел на большом куске копченой грудинки с ребрышками, когти в мясо запустил. Лысый Ус приплясывал на круге сыра, стоявшем как колесо.

— Свининка, — сказал Капитан и ковырнул мясо клювом. — Из кладовой его милости, хоть на княжеский стол подавай. Его милость питались не только кровью.

Крайз кинулся к грудинке, мечом отрубил кусочек. От аромата копчености рот наполнился слюной. Он хотел поблагодарить грифа и крыса за заботу, но увечье постоянно напоминало о себе, вызывало отчаяние и злость. Где тут расшаркиваться в благодарностях.

Насытившись, он смог здраво рассуждать.

— Если я возьму из дома господина Авригата несколько золотых вещиц, кажется, ничего плохого не случится?

— Его милость умерли, — сказал гриф строго. — Что же ещё плохого может случиться? Но о золоте вам следовало думать раньше, молодой человек. Теперь поздно, полюбуйтесь сами.

Гриф показал крылом в направлении жилища колдуна.

Недоумевая, Крайз сошел с пригорка, отогнул ветку орешника. Сейчас он должен был увидеть избушку в одно оконце.

Его глазам открылась большая поляна, — поблескивали росяные травы, покачивались зонтики борщевиков.

Никакой избушки на поляне не было. Не было даже курятника.

Над травами проносились стрекозы, трепеща радужными крылышками. Шмели деловито гудели в малиновых зарослях чертополоха. Не было ни малейших следов человеческого строения: ни руин фундамента, ни пепелища.

— Заблудился я, что ли, — пробормотал Крайз. — Куда подевался дом колдуна?

Капитан промолчал. Лысый Ус подавился смешком.

Крайзу было не смешно: ему предстояла куча всяких дел, а деньги могли бы хорошо помочь.

Он обратился к Капитану с подчёркнутой вежливостью, как нужно обращаться к существу, прожившему триста лет:

— Если вы поднимитесь в воздух как орёл, вы же увидите дом колдуна?

— Я не увижу дом его милости, даже если поднимусь выше солнца, — сказал Капитан угрюмо. — Золото нужно было забрать раньше, а теперь нечего рассуждать.

Да полно, был ли он, дом колдуна? Крайзу опять показалось, что ему всё приснилось. И сон продолжается до сих пор — этот говорящий гриф, и крыс...

Как же, "приснилось". Ведь письмо колдуна при нём. Вот он, свиток за поясом. Да и меч колдуна у бедра болтается.

Что-то упало рядом. Он посмотрел. Оказывается, это гриф кинул ему под ноги небольшой мешок.

— Крахх... Это ваше, молодой человек, — сказал Капитан.

Крайз нагнулся. Судя по запаху, в мешке только что находилась грудинка. Но сейчас грудинка распространяла свои ароматы на зеленой траве в нескольких шагах от него, однако мешок не выглядел пустым.

Он поднял мешок за кончики.

Что за притча?

Желтые донники примял человеческий череп. Кости черепа блестели как полированные, ни малейших следов мяса.

— Да уж, пришлось постараться, — произнес Капитан, явно рассчитывая на похвалу. — Мы с Лысым Усом сделали самую грязную работу, а потом отнесли голову на муравейник, на окончательную шлифовку. Неплохо получилось, да?

— Спасибо, — выдавил из себя Крайз. Он повертел черепок в руках. На память пришли наставления колдуна. — Но это череп, а мне нужна чаша.

— Есть тут мастер один. Делает хорошие чаши из черепов, набил руку, — сказал Капитан.

— Ммм-мя, какие чашечки выходят, — подтвердил Лысый Ус, взасос поцеловав собственную лапку.

— Его милость непременно послали бы тебя к нему, если бы были живы, — сказал Капитан. — Но, увы...

— Здесь недалеко, — сказал Лысый Ус. — Пошевеливайся, братишка!

— Крахх... Вперёд! Полный вперёд! — крикнул Капитан, видно, горя желанием оправдать своё прозвище.