Часть вторая. Искусство вязать узлы

— Нет, ты уж давай досказывай! Я обо всем том же самом как— то совсем по— другому учил...

— Некогда, — не ты ж машину сажать за меня будешь?

— Считай, что я, остекленев от подобного хамства, — замолк. Ты только скажи, как у вас-то, по-настоящему, звали Сданаха Проклятого?

— Кого-кого, — Ансельм нахмурил красивые брови в усилии сообразить, — а-а, это, наверное, ваши мудрецы так Ждана Первого назвали. Что тебе сказать... Жил и правил Ждан долго, и за это долгое время жизни и деятельности...

— Или, — сокращенно, — просто "жизнедеятельности".

— Хороший термин, — невозмутимо кивнул головой кавалер, — так вот успел сей отец нации сменить последовательно аж три прозвища. Сперва прославился, как Ждан Нежный Брат, — за то, что первый успел зарезать братьев своих Лемка и Мовсила. Потом прозвали Нежного Брата Ждан Сбойца ...

— То есть убийца все— таки?

— Нет, что ты. Видишь ли, точного перевода на паалти все-таки, похоже, нет: лучше всего подошло бы слово "забияка", но только без присутствующего тут уничижительного оттенка. Что-то такое вроде "муж воинственный" или "муж бранелюбивый", только в одном слове...

— А потом?

— А потом, как то и надлежит строителю Збанибора, во всех войнах победителю и супостата сокрушителю, владыке, что навсегда выкинул извечных врагов и обидчиков в восточные чащи и болота, получил Ждан Iпрозвище Ждан Великий...

— Мы в тех чащах с болотами не пропали. А лично моих предков, джуттов и энгов из Королевства Джуттского, этот ваш Нежный Брат и вообще никогда не бивал...

— Это точно, — кивнул головой Ансельм, не отводя глаз от освещенной летним солнцем полосы, поросшей удивительно ровной, низкой, чуть стелющейся трав— кой желтоватого цвета, — отсиделись вы себя там, в углу на севере, Паалти Ше прикрывшись...

— Ничего себе, — отсиделись, — сказал Дубтах и замолк, потому что в это время шасси "Збрага" с неестественной мягкостью и точностью коснулись неистребимой травки посадочной полосы, так, что даже пиво в початой емкости не булькнуло, — кто Новый Свет— то открыл? В углу сидючи?

— Траанкен аа, меестре?

— А траанкен. — Коротко глянув на спрашивающего, так же коротко ответил Иоганнас Саар и опустил глаза назад, к столу с выпивкой, потому что много говорить расположен — не был, а отрицать очевидное — не видел пользы: он действительно пил. Пил крепко и достаточно давно, только помогало это плохо. Рыбью кровь и железные нервы меестре-флегера даже солидные дозы алкоголя разогревали весьма незначительно. Его вообще заводила по— настоящему только лишь одна вещь на свете, и это была отнюдь не выпивка. Так, что по виду и не скажешь, что в человеке булькает по меньшей мере шесть выпивок в гремучей смеси с тремя литрами крепкого темного пива. Он больше не глядел на подсевшего к нему господина, поскольку и в этом не было особенной пользы. Если к нему, мирно сидящему в тихом кабаке на окраине Комкавы, подошел человек, говорящей на благородном айкаптаас, и называет его, — пусть и ехидноватым голосом, — "меестре", то о случайности тут и речи быть не может. Знал господин, точно знал, к кому подсаживается. Впрочем — это еще не основание для того, чтобы его не послать. Ничего хорошего тип все равно не скажет. Впрочем, — послать человека, как известно, никогда не поздно. Он еще раз глянул на человека напротив. Года сорок два — сорок три, густые, ухоженные волосы с проседью, удлиненные по неизбывной в определенных кругах Збанибора моде. В серьезных, надо сказать, кругах. Скромненький летний костюм приблизительно в полугодовое полковничье жалование. Летние кожаные туфельки — тоже немудрященькие, ручной работы, не дороже какого-нибудь народного автомобиля. И темный, шелковый, скромный галстук. Тоже летний. И физиономия... Тоже, в общем, — стандарт. Особенно ежели вспомнить, что первоначально слово "стандарт" обозначало "образец", и добавить к существительному "стандарт" прилагательное "высокий". Умные, темные, чуть прищуренные глаза, чуть подвяленная возрастом и нелегкой жизнью кожа сухощавого лица, мелкие морщинки в углах глаз, сильный подбородок. Так что во всяком случае не шпион. Не проявляя фантастических способностей к какому-то узкому роду деятельности, такие люди практически не имеют слабых мест и с детства начинают обходить особо талантливых, особо энергичных и прочих особо резвых. Он заинтересовался, но не то, чтобы слишком: по-настоящему его в этой жизни интересовала всего только одна вещь. Похоже, — господин специально выучил эту фразу, чтобы произвести первое впечатление и не быть послану прямо от ворот, потому что продолжил он разговор на мовяне.

— Вы, кажется, испытываете трудности с трудоустройством после того прискорбного случая с тем лайнером? Как его называли? Кажется, — "Геллы"?

А вот это уже излишне: если знает его, значит знает и его обстоятельства, и вовсе незачем тыкать этими обстоятельствами Иоганнасу Саару в нос.

— Да. — Ответил он на прямо поставленный вопрос и любезно осведомился. — И чего вы от меня хотите?

Среди вольного братства наемников он слыл на редкость прямолинейным и бестактным парнем. Господин, не отвечая мельком, — мельком! — глянул в сторону наглого, как все холуи, официанта, и тот уже бросился стремглав к их столику. Дробной рысью и на цыпочках. Тот с великолепной уверенностью в себе заказал какой— то салатик, сухое вино и орехи. Повернулся к собеседнику и достал из изящной сумочки визитную карточку.

— А дело в том, господин Саар, что моя фамилия — Колюшич. Мироволд Колюшич, к вашим услугам.

— Это мне ровно ничего не говорит.

Помедлив, Колюшич достал еще одну бумажку, — газетную вырезку. Фотография какой— то бабы. Тощая, нестарая. Дохлая. Глянув на нее мельком, Саар равнодушно отодвинул документ в сторону:

— И что с того?

— А то, что это моя родная сестра. Ее при достаточно странных обстоятельствах отравили в компании... Достаточно своеобразных людей. "Северный жемчуг", знаете ли.

— Жалко тебя, — равнодушно сказал меестре-флегер, и безучастно поинтересовался, — и хорошая была сестренка?

— Стерва, пилот. Мерзкая тварь. Шлюха. Истинный позор нашего дома. Своими бы руками удавил, если бы у нее хватило глупости попасться мне на глаза. Отца из— за ее фокусов парализовало, а ему и сейчас всего— навсего шестьдесят семь.

— И чем ты тогда, спрашивается, недоволен?

— Тем, что это сделал кто-то другой. Мне — можно, и совсем-совсем другое дело, если члена моей семьи убьет кто-то посторонний. Будь это какая угодно т-тварь... В общем, — посторонним этого нельзя. Ни в коем случае. А кроме того, — видите ли, господин Саар, у нас очень своеобразная страна. И бизнес в ней, — а тем более в Збаниборе, где расположен главный офис торгового дома "Колюшич и сыновья", — ос-собый... Я, изволите ли видеть, никаких дел с криминальным бизнесом не имею, торговля у меня совершенно законная, — но это ничего не меняет. У нас точно так же, как у самых что ни на есть распоследних гангстеров нельзя позволять, чтобы тебе, — или твоей семье, безразлично, — наступали на ногу. Мигом лишишься кредита, и никакие деньги не помогут. Но дело тут не только в голом торговом расчете... Не знаю, как объяснить...

— А тут нечего объяснять. У черномазых тоже есть что-то вроде кровной мести. И не нужно, и не хочется, — а все равно надо. Лучше объясни мне, наконец, — меня-то с какой стороны это должно интересовать?

— Сейчас дойдем и до этого. Я потратил много времени, сил и денег, чтобы разобраться с этой веселенькой историей, но много не доспел. Узнал только, что иначе, нежели с воздуха, этот лагерь взять было никак нельзя. Я этому своему консультанту и тот вариант предлагал, и другой, а он все только башкой мотал... Как лошадь, когда слепней гоняет, ей-богу. Потом я ему уже окончательно надоел, и он мне как на ладони выложил, — почему по-другому совершенно невозможно, и с этой целью гораздо подробнее разобрал гораздо большее количество вариантов, чем мне когда— нибудь вообще могло прийти в голову. "С воздуха это сделать так, как это было сделано, — говорит, — тоже совершенно невозможно. Но все-таки менее невозможно. Попробуйте покопать в этом направлении, потому что ничего другого мне в голову не приходит." Тут я что-то начал соображать, и спросил его, не происходило ли впоследствии каких-то подобных же таинственных происшествий. Он восхитился самой по себе идеей, как он сказал, поиска следов бесследности и предложил мне зайти на другой день. И вот я здесь, перед вами. Скажите, чертов вы меестре, тот, кто навел меня на ваш случай и вас лично, — знал он свое дело?

— Да, черт его побери. Я и сам немало поломал голову над этой историей. Пока не махнул на это дело рукой. Но у меня случай чуть ли не прямо противоположный: не было там никакого воздушного нападения. Близко не было. И с земли никто ничего не запускал. Тьфу!

— Я где— то слыхал, что подобные вещи вроде бы можно обеспечить ударом со спутника. Импульсный лазер.

— Можно. Технически. Только стрельнуть из такой штуки незаметно, — это все равно что с голой жопой ходить белым днем по улице, рассчитывая, что на это не обратят внимания. А если заметят, то такой скандал будет, что не обрадуешься. Потому как нарушение договора. Эти штуки у всех есть, но доказать этого никак нельзя. Как та же самая жопа: у всех есть, и все знают, что у другого есть, но друг от друга все-таки скрывают. Нет, уважаемый, — там были самые что ни на есть настоящие снаряды. Странные — да. Малоследные и малоконтрастные — тоже да-а... Никогда таких не видел — опять-таки согласен. Но все-таки просто ракетные снаряды.

— Уверены?

— А ты уверен, что у тебя есть жопа?

— А вам не кажется, что вы несколько зациклились на этой части тела?

— Переживешь, — безучастно произнес Саар, — нет у меня сегодня настроя на литературный стиль. Все? Больше вопросов не-ет?

— Вопросов — нет. Зато предложение маленькое есть. Кто-то под жутким секретом затевает какую-то международную хреновину в океане.

— А ты откуда знаешь, если под жутким секретом?

— Мой дорогой... Летун. Не существует такого рода секретов от оптовых торговцев бакалеей, производителей мясных консервов и поставщиков продовольствия вооруженным силам. По определению не существует. А я — все эти трое в одном лице. Так вот, — этот — или эти, там будут.

— А про это ты откуда можешь знать?

— Скажем — чую. И вообще — кто может это проверить, ежели не вы? Мне почему— то кажется, что вы сумеете угадать... причастного.

— Хорошо, а каким образом?

Не отрывая от собеседника странного взгляда, бакалейщик и поставщик с нарочитой неторопливостью достал из сумочки и еще одну бумажку.

— Вот это вот контракт. Стандартный контракт на службу в авианосном соединении республики Рифат для квалифицированного летчика. На "К — 21", надеюсь, летать умеете?

— Я, добрый господин, умею летать на всем, что может летать, а также на том, что, вообще говоря, летать не может. Где расписаться?

— Не так быстро, хамская морда. Извольте извиниться за вашу омерзительную грубость с человеком, который вам ничего плохого не сделал, а вовсе даже наоборот. Ну!?

— Ага, — бесцветные глаза Саара тускло блеснули. Он бы мог запросто проучить этого хлыща. Подумаешь, — бизнесмен... И тюрьмы ихней вонючей не побоялся бы. Говорят, у них в Империи — паскудные тюрьмы, ну да он-то видал и похлеще. Куда похлеще. Только все это мелочи. Ерунда абсолютнейшая по сравнению с единственной вещью, которая имеет значение: возможностью влезть в череп к страшному, ревущему, огнедышащему зверю, защелкнуть шлем на лысой башке и... Нет, его могут понять, разве что, только наркоманы. Наверное, только они так же вот мечтают о понюшке, затяжке или восхитительной ломоте от входящей в вену иглы. Он извинений хочет! Да ради бога, если для него все эти завитушки имеют еще значение. От него, старого Саара, — не убудет. Давненько перерос он весь этот ребяческий задор и всяческий вздор. — Простите меня за грубость, господин Колюшич. Думал я, что потерял в этой жизни все и считал себя вроде как мертвым... Ей-богу — это не способствует любезности. Вот я ожил немного, и мне стало стыдно. Правда.

— Извинения принимаются. Я также доволен и приятно удивлен, что вы соизволили хотя бы к концу беседы перейти на "вы". Вот, — он достал из сумки еще какую— то бумажку и тощенькую пачку крон, — здесь все записано. Где, когда, кто... И прекратите пить! Желаю здравствовать...

Но руки пилоту не прощание все-таки не подал. Повернулся и пошел. Извинения— то он принял, а простить — не простил. Даже жаль. Похоже, что приличный мужчина.

Это оказался неожиданно старенький, седенький, сутулый человек, разумеется, — не иначе! — в форме технической службы без знаков различия. Аудиторию же его, наоборот, составляли сравнительно молодые парни в форме ВВС разных стран, но равно здоровенные, сытые и с одинаковым выражением легкой иронии по отношению ко всему на свете на гладких мордах. Он — внимательно оглядел их и решил это выражение им даже и внутри себя простить: такое и вообще характерно для людей, ставших мастерами, — это без всяких шуток, — уже в молодом возрасте. Таким, как он, это просто не дано. Он и смолоду был всегда недоволен собой и тем, что становилось детищем его головы и на редкость умелых для ученого мужа рук. Таков же он и сейчас и таковым, похоже, пребудет до конца. Ждать теперь не так уж долго... Именно поэтому, именно потому, что он никогда так и начал считать себя мастером, мастера и до сих пор учатся у него.

— Значит так: изделие это совсем новое, разработано на потребу дня, и кроме того до сих пор является секретным. Поэтому письменных инструкций не будет, и все, что вам надлежит знать относительно использования прибора, вы должны узнать здесь. Записи — не вести. По окончании краткого курса все слушатели будут должны сдать экзамен по практической эксплуатации прибора в предполагаемых условий. Мне же доверено изложить вам ряд соображений относительно возможных тактико-политических ситуаций, имеющих возникнуть в ходе эксплуатации данной аппаратуры... Это, вообще говоря, не моя специальность, но руководство, взвесив все "за" и "против", сочло меня достаточно толковым для изложения также и этого материала... Дело обстоит таким образом, что сила, которая будет играть роль противника в предполагаемых событиях, в дальнейшем именуемая "контрагент", систематически, целенаправленно, на протяжении четырех месяцев снабжалась горючим, имеющим особую маркирующую присадку. Особенностью ее является то, что присадка одинаково маркирует как сами нефтепродукты, так и выхлоп, образуемый при сжигании помеченного топлива. Теперь извольте посмотреть сюда, потому что практически такой же экран-индикатор будет установлен на всех боевых и разведывательных самолетах, предназначенных к участию в предполагаемых событиях, а также на всех кораблях всех флотов, которые будут принимать участие в... В активных действиях. Каких-либо дополнительных средств управления аппаратурой на машины устанавливать не предполагается. В зависимости от типа техники, на которую будут установлены наши изделия, включение, отключение и смена режимов будет производиться при введении соответствующих кодовых последовательностей с общей аппаратной либо же виртуальной клавиатуры. Режимов всего два: дифференцировочный, предназначенный для распознавания техники, использующей маркированное топливо на расстоянии видимости в оптическом диапазоне, и индикаторный, предназначенный для определения самого наличия цели на расстояниях до ста пятидесяти километров по прямой и, — обратите особое внимание! — целей, скрытых пластиковыми покрытиями толщиной до десяти миллиметров, сплошными деревянными покрытиями толщиной до тридцати пяти— сорока миллиметров, — и сколь угодно густой растительностью, включая тропическую, на расстоянии до двадцати пяти — тридцати километров. Итак, первый режим: предполагается, что аппаратура уже включена введением кодовой последовательности ..., мы наводим визир прибора на интересующий нас объект и вводим последовательность ... . Здесь, на экране монитора вы видите, как выглядит обычный грузовой автомобиль "щетар" в оптическом диапазоне.