Съешь ещё этих мягких французских булок, да выпей же чаю

— Ты предлагаешь промолчать о таком важном моменте? — удивился Берия, — безусловно, это очень шокирует, особенно в наше время, когда СССР ещё не утвердился, но...

— Боитесь недоговаривать? — хмыкнул я, — я тоже боюсь. Ничего необычного в этом нет. Но я не уверен, что принятые впоследствии решения не будут крайне негативными как для союза сейчас, так и для союза в будущем. Может быть и хуже.

— По твоим же словам союз начал разрушаться практически в день своего создания. Если это неизбежно — как может быть хуже?

— К тому моменту когда у нас развалился союз, у него была огромная промышленность, мощная армия и ВПК, с опытными командирами, развитая инфраструктура, транспортная и энергетическая. Поэтому хотя примерно потери населения в результате развала оцениваются в районе трёх-пяти миллионов, кризис был преодолён в течение примерно двадцати лет. Как и в СССР после развала РИ, с семнадцатого по тридцать седьмой, можно сказать, был кризис, усугубленный или парируемый сменой экономической модели — не берусь судить. Если советский союз бабахнет раньше — последствия могут быть куда хуже. Тогда то чуть не потеряли россию. Врагам едва не удалось расчленить нашу страну на несколько независимых, контролируемых квазигосударств.

Берия грустно вздохнул:

— Нельзя так. Если выбрали путь — то по нему нужно идти. Придётся сделать ставку на сознательность вождя.

— И не вываливать всю информацию разом, — кивнул я, — скажем, для начала можно аккуратно прощупать почву.

— Как?

— Подкинем пакет информации по текущим событиям, чтобы Сталин убедился, что у нас есть инфа из будущего. Буду выдавать ему небольшие пакеты информации, пока не придёт время.

— Думаю, его реакция будет резко отрицательной, — качнул головой Берия.

— Тогда я даже не знаю, что.

— Нужно просто поговорить, как человек с человеком. Разговор, кстати, произойдёт сегодня, будь готов. Я обещал тебя привезти к нему на дачу вечером.

— Что ж, давай думать, как не спровоцировать резкую реакцию. Пока что ИВС мне видится достаточно адекватным человеком... для своего времени. Это по меркам нашего, осторожного и дипломатичного, он выглядит иначе.

— Не вздумай такого ляпнуть.

— Конечно. Ждём-с.

* * *

*

Ехать на дачу к вождю нужно было срочно. Берия обещал встречу вечером, однако, уже днём нужно было туда приехать и дождаться хозяина дачи, будучи под наблюдением. Лаврентий Павлович, должен признать, восхитительно организовал службу КГБ, так что его непосредственное участие требовалось не всегда — теперь он чаще разговаривал по телефону, пользуясь коммутатором с мобильника на провод, установленном у себя в кабинете.

На дачу к вождю поехали мы всем скопом, аккурат к шести вечера, до этого было время подготовиться и изучить материал. А так же познакомиться с личными делами сталинской охраны и собственно, личным делом самого вождя народов.

Дача у него была скромной, как по мне. Не президентского уровня. Охрана — да, но и они, мягко говоря, не дотягивали по уровню безопасности. Помогало только то, что желающие убить вождя так же не обладали высоким техническим уровнем и эта охрана была для них непреодолимой. Даже под днище наших машин не заглянули и не проверили всех сидящих, только ЛПБ пару слов сказал и пропустили. Охрана Берии передвигалась на газике, как и он сам. Весна тридцать пятого выдалась... спокойной, без ураганов и резких перепадов температуры, так что я был в хорошем, дорогом деловом костюме.

Похоже, начиналось то, что для всех попаданцев является практически сакральным — знакомство со Сталиным. Почему именно сакральным? Потому что Сталин — фигура уж очень противоречивая, каждый имел своё мнение о нём. Кто-то считал монстром, кто-то святым. Я же был уверен, что он — человек.

Внутри в сопровождении Лаврентия Павловича я дошёл до большой гостиной, в которой в кресле сидел вождь народов, в домашнем, так сказать, расстёгнутом френче, и читал газету. Причём КГБшную. Лаврентий постучался, после чего вошёл, за ним следом и я просочился.

Сталин запахнул френч на пару пуговиц и поднялся, пожал руку Берии — что странно, тёплый приём, после чего с отеческой улыбкой посмотрел на меня:

— Так вот ты какой, Виталий Дудин... Что ж, рад познакомиться, — он протянул мне руку. Я её коротко пожал:

— Мне тоже очень приятно, — без тени фальши сказал я, потому что с товарищем сталиным в любом случае приятно иметь знакомство. Противоречивая и яркая фигура в знакомых — всегда полезный жизненный опыт.

— Ну что ж, Лаврентий, ты что-то хотел?

— Да, товарищ Сталин, — похоже, началось, — я хотел вам рассказать очень необычные сведения, абсолютно секретные. Абсолютно — значит, что их разглашение за пределы нас троих могут спровоцировать как войну, так и полное уничтожение нашей страны политическими врагами.

Взгляд Сталина тут же изменился:

— Троих?

— Так точно. Пожалуй, лучше если я вам расскажу сначала свою историю, а потом уже дам слово Виталию.

— Так, садитесь, я слушаю, — вождь народов сел в своё кресло и указал нам на диван напротив. Лаврентий сел и вздохнув, начал рассказ:

— События начались с того, что со мной на связь вышел некто под псевдонимом "Токарь". Мне через сеть посредников передали чемоданчик, в котором находилась техника и документы, в которых утверждалось, что некто "Токарь" имеет всю информацию из обозримого будущего.

— Я материалист, — сказал Сталин, — поэтому ни за что не поверю.

— Я бы тоже не поверил, но вместе с документами было прислано несколько устройств из будущего. Которые серьёзно помогли в деятельности, особенно в части работы с крупными массивами информации. Разница в техническом уровне... видна сразу. Очевидна, учитывая ускорение темпов прогресса — это как разница между нашей передовой техникой и средневековой.

— Продолжай, — задумался Сталин.

— На этой технике, предназначенной для работы с информацией, содержались документы и информация в разных формах о событиях ближайшего будущего. А так же личные дела многих людей, описание многих событий в форме документов НКВД за период с нынешнего по сорок первый годы. Информация чрезвычайно интересная.

— Хорошо, потом узнаю, — махнул рукой вождь, — ты нашёл его?

— Он меня нашёл, — ухмыльнулся криво Берия, — решил довериться мне. Согласно его записям, я был хоть и не идеальным наркомом внутренних дел, но заслуживающим доверия. В отличие от многих других политических деятелей, поэтому обратился он ко мне.

— Почему к тебе? Почему наркомом?

— Ежов и Ягода прожили чуть меньше, чем им было отпущено в другом времени, или даже другой реальности, я не понимаю, как это работает, не нарушая причинно-следственные связи. Информация, которую я по ним собрал — была подлинной, полностью. К слову, о том деле с Георгадзе Токарь ничего не знал, но снабдил меня устройствами для прослушки и скрытого наблюдения, так что мы, я и мои подчинённые, быстро вскрыли всю Тбилисскую мафию. Которая, как я полагаю из изученных документов, продолжала своё существование ещё очень долго.

— Это ты молодец, — кивнул Сталин, — что дальше?

— Дальше — я приехал в Москву. Случайность ли, но Георгадзе оказались связаны с Ежовым и Ягодой. Здесь я и стал тем, кем должен был стать через три года. Только КГБ не переименовывался обратно в НКВД, но не суть. Токарь не чекист, поэтому мне пришлось проанализировать работу КГБ в ближайшем и отдалённом будущем, чтобы выбрать наиболее эффективную политику и методики комитета. Как показала практика, весьма действенные методики.

— Так, а токарь у нас ты, — Сталин посмотрел на меня пронизывающим взглядом.

— Так точно, — кивнул я, — токарем был.

— На заводе?

— Авиационном.

— Так, рассказывай, как ты здесь оказался и почему вообще начал контактировать с Бэрией. Зачэм?

— Оказался я здесь, так сказать, в ссылке. Случайно нашёл то, что не должен был находить и был выслан из своего мира и времени сюда. В тело обычного мальчика. Из хорошего могу только сказать, что у меня осталась односторонняя связь со своим миром и возможность получить если не всё, что пожелаю, то в пределах разумного.

— Интересно. Так, с Бэрией ты на контакт вышел. Молодец. Почему именно Бэрия?

— Сталин и Берия это две фигуры советского союза, наиболее известные и наиболее уважаемые и проклинаемые в моём времени. Лаврентия Павловича я немного изучил до того, как выйти с ним на контакт. Пришлось признать, что он хоть и не ангел, коим его считают одни, но и не демон, коим считают другие. Человек, довольно честный. В общем, я решил выйти на контакт с ним. С возможным заделом на будущее — знакомство с будущим всесильным наркомом это серьёзный бонус.

— Всесильным?

— Второе лицо государства, как-никак. Можете не беспокоиться, первым Лаврентию Павловичу не стать, это он сам прекрасно понял.

— Да уж, — Берия поправил пенсне.

— А вот как второе лицо, он работал идеально. И сделал в нашем времени очень много и очень важных дел. Так что кредит доверия заработал.

— Так, — Сталин вздохнул, — и у тебя есть информация из будущего?

— Именно. Правда, мы долго думали, стоит ли вам рассказывать всё. Я был против.

— Почему? — Сталин внезапно сменил милость на гнев.

— Некоторая информация весьма шокирующая. Некоторая может повлиять на настоящее. Причём, не обязательно положительным образом. Как в самоисполняющемся пророчестве, исполнение которого — результат попыток избежать будущего.

— Можешь мне всё рассказать, — так по-доброму сказал Вождь, подразумевая, что вытрясет из меня всё до последней капли.

— Ну это не обязательно, я знаю немного. Но вот мой доступ к информации из моего времени даёт возможность узнать мгновенно и практически любую информацию, которой только располагает человечество на начало двадцать первого века. Что вы хотите узнать?

— Война с германией будет или нет? — спросил вождь. Я только удивлённо вздёрнул бровь:

— Конечно, но вы уже о ней знаете?

— Политика. О ней знали с момента подписания венского мира. Такое положение дел не могло длиться вечно. Вопрос только когда?

— Сорок первый год.

Сталин задумался.

— Успеем?

— Частично.

— По пунктам?

— По пунктам — это к военным мемуарам, уставам и документам из архивов минобороны и нквд. Я знаю меньше, чем написано в учебниках истории. Я техник, увы, и историей никогда профессионально не интересовался. Да и любительски тоже.

— То есть информацию ты можешь дать, — удовлетворённо кивнул Сталин, — перейдём к следующему пункту. Сколько людей в войне погибнет?

— Двадцать семь миллионов.

— Сколько? — вот тут у Сталина глаза на лоб полезли.

— Двадцать семь. Миллионов.

— Это неприемлемо, — нахмурился он, — в чём причина?

— Причин много. Наши готовились воевать малой кровью и на территории врага. В итоге столкнулись с войной большой кровью на своей земле. В окопах и траншеях. Чуть более маневренная война, чем первая мировая, но тоже очень даже окопная. Основная причина — никто из наших военных не знал, с чем придётся столкнуться. Немцы к тому времени успешно обкатали свою армию и заимели почти всю Европу себе в вассалитет.

— Понятно. Ну надеюсь, что именно твоя информация и будет полезной. Но по книжкам воевать не научиться.

— Именно. Давайте перейдём с военной темы на любую другую. О войне мы ещё поговорим, и не раз, детально и по пунктам. Я хоть и не военный, но техник.

Сталин согласно коротко кивнул:

— Что с советским союзом.

Я грустно вздохнул, бросив взгляд на Берию. Тот только развёл руками. Мол, сам заварил эту кашу, сам и говори.

— Если коротко — всё плохо. Это и было основной причиной, по которой я не хотел вам говорить то, к чему вы не имеете прямого отношения.

— Лучше скажи. Что плохо? Что случилось и почему у вас такие лица?

— Развалилось всё, — вздохнул я грустно, — причина... причин много. Основные выделить невозможно, всё в комплексе шло. Плановая экономика оказалась менее эффективной рыночной, установившийся практический диктат партии привёл тоже к очень негативным результатам. Очковтирательство, приписки, лозунги... Проблема культурного характера, геронтократии — политбюро практически умирало на рабочих местах, но не пропускали в верхи партии молодых себе на смену. В результате пришло время, когда СССР дошёл до того уровня, в котором просто оказалось нецелесообразным его сохранение. Страна могла добиться большего, государство — исчерпало свои возможности. И его сменили.

— Так, — Сталин нахмурился, — понятно. У любой деградации есть первопричина, товарищ Дудин. У этой тоже должна была быть.

— Я думаю, но это только моё мнение, что основная причина — догматизм. После огромной войны опасность крупных мировых войн на истощение сошла на нет. Началось очень и очень бурное развитие практически во всех сферах, особенно политической и социальной. То, что ещё недавно казалось нормой жизни — в ближайшем будущем будет считаться дикостью. Конечно, реальная политика стала только жёстче, но вот во всём, что касается народа и государства в целом... СССР застрял в прошлом, а правящая элита хоть и порой выкидывала такие фортели, что хоть смейся, хоть плачь, но за пределы установленных догм не выходила. Результат был... плохим. О том, чтобы всерьёз пересмотреть догмы марксизма-ленинизма, даже очевидно неправильные, уже давно не актуальные, не могло идти и речи. В один не очень прекрасный день дошло до того, что народ просто поддержал того, кто сказал, что этот цирк пора заканчивать и строить современное времени и гибкое государство.

— Понятно, — Сталин вздохнул, — теоретиков — много, а отвечать за свои слова — никто не может и не хочет.

— На то она и либеральность, чтобы одни могли чесать языками — а другие спокойно работать. Основные вещи мало изменились — Россия по прежнему осталась главным врагом во всём западном мире, каким был до неё советский союз. По прежнему может рассчитывать только на себя и узкий круг партнёров... условно. Но государство меньше стало уделять внимания гражданам. Как положительного, так и отрицательного.

— Понятно... значит, сменили систему... что ж, если всё как ты говоришь, то это похоже на революцию семнадцатого года.

— Хорошее сравнение. Прошли практически по тому же сценарию в девяносто первом и девяносто третьем годах две революции. По всему выходит, что причина самого существования СССР до девяносто третьего года — это крупные доходы от нефти, которые спровоцировали ещё более интенсивный развал советской промышленности. Не будь сибирских месторождений — дело бы закончилось году в семидесятом, когда народ бы оголодал и очевидно, экономика впала в кому.

— Оголодал? Разве? По-моему, мы достаточно активно развиваем сельское хозяйство. Если только не война...

— Не война. Как ни странно, но приходилось закупать зерно.

— Ладно, — Сталин хлопнул по подлокотнику, — интересные вещи говоришь. И что тогда, как ты думаешь, может нас спасти?

— Вас? А зачем что-то спасать? Если вы хотите продолжить существование СССР в том виде, в котором он был до сих пор здесь и в нашем времени — то ничего не изменится. Я полагаю, что так. А если изменить советский союз, убрать из него догматизм и плановую экономику, основные причины развала, то это будет уже более похоже на нашу Россию. Только в границах всего советского союза.