Сшивающий время

Необходимо было найти хоть какой-нибудь транспорт, так как до рекомендованной гостиницы, оказалось, без малого полторы версты. Будь я один, я бы не отказался от пешей прогулки, но оставленный за спиной груз ответственности вынуждал действовать со всей поспешностью. Едва наши бумаги были осмотрены, как мне на глаза попался целый табор торгового люда и, вычленив среди них самого представительного, я отозвал его в сторонку и показал амулет с клыками. Молча посмотрев на предмет в моей руке, купец отдал своим товарищам распоряжения и предложил последовать за ним. Попав в амбар на самой окраине порта, где трудились лишь несколько грузчиков, а воздух, тяжёлый и влажный, был пропитан запахом конопли и дёгтя, мы ни секунды не задерживаясь, прошли его насквозь. Холодный склад был почти пуст и заканчивался узким ведущим вниз коридором, через который мы проследовали в новое помещение. И тут я обозрел целую армию работников, которые передвигали коробки, бочки и ящики с места на место, действуя слажено и уверено, словно армия муравьёв в муравейнике. Высокие штабеля товаров, от которых шёл аромат пролитого вина и сладких сушёных фруктов, рулоны тканей и ещё чего-то, более контрабандного напоминали пещеру Али-Бабы.

— Какая помощь потребуется? — уточнил купец, когда мы оказались в закутке с письменным столом и карсельской лампой.

— На судне из Амстердама находится моя карета с личными вещами и две тысячи пудов сахара с прочей мелочью.

— Есть что-нибудь такое, о чём не стоит никому знать?

— Нет, всё прилично.

— Я сейчас напишу записку одному человеку, — после недолгого размышления произнёс купец. — Племянник пойдёт с Вами, он его знает. Заплатите ту сумму, которую назовут.

— Сахар и прочий груз надо доставить в Смоленск, — добавил я. — На склады к Иллариону Фёдоровичу.

— Знаю такого, — многозначительно прищурившись, сказал купец. — Только сейчас непомерно дорого выйдет. Предлагаю обождать месяц-два, а как реки вскроются, и дорога подсохнет, тогда и везти. Дешевле на баржах, но решение остаётся за Вами.

— Я подумаю и сообщу.

Буквально уже к вечеру, избежав пристальных таможенных досмотров, сахар и прочий груз оказался на складе купца, а карета и наш многочисленный багаж стояли во дворе небольшой гостиницы, — до которой и идти особо не потребовалось — где в своё время останавливался Ромашкин. Утром мы ехали в Смоленск, прихватив в качестве второго кучера гувернёра-ветеринара Жерома. Молодой человек оказался совершенно стеснённый в средствах и напросился на любых условиях. Каретные мастера с типографской семьёй отправлялись за нами спустя неделю, как будет выписана подорожная; и уже со всей уверенностью можно было заявить об окончании французских каникул.

2. Делай что должно.

В конце концов, все грозовые, бурные и неистовые ветры от наших недружелюбных соседей стихли, тёмные облака лишений разошлись, густой туман невыносимейших страданий рассеялся, а сильнейшие ливни преследований прошли. Бог с радостью послал России тихую и спокойную погоду, ясное и яркое солнце. Как же многое надо было успеть за это отведённое горними силами время. В пору было позвать детей Урана и Геи, дабы они, своими титаническими усилиями смогли совершить невозможное: раскрутить это увязшее в непролазной грязи невежества колесо надежды, надежды на светлое будущее.

Я вздрогнул и потёр руки в тщетной попытке согреться. Чёрт бы побрал этого Семечкина с его экономией: уж могли бы протопить, не май месяц на дворе. Наконец, послышался скрип половиц, в дверь поскреблись, и я услышал, как управляющий подозвал Марусю и что-то негромко ей сказал.

— С возвращением, Алексей Николаевич, — войдя в кабинет, произнёс Семечкин. — Мы уж и не знали, что думать. Как уехали в Санкт-Петербург, так ни одной весточки от Вас и не пришло.

Я поднял со стола несколько писем с требованием и тихо произнёс:

— Вы знаете, что это такое?

Семечкин в ответ лишь кивнул.

— Пожалуй, я могу их оставить Вам, чтобы Вы ознакомились с ними на досуге до того, как мы продолжим обсуждение этой темы. Но они явно были вскрыты, и я предполагаю, что повторное чтение бессмысленно.

— Я не смел это делать без Вашего одобрения.

— Это не личная корреспонденция, она приходит в имение Есиповичей, а Вы мой управляющий и по-хорошему, должны держать руку на пульсе. Только поэтому мы ещё беседуем. Или я не прав?

Я посмотрел на Семечкина сверлящим взглядом, спрашивая объяснения. Тот сощурился, а затем неторопливо кивнул.

— Неужели нельзя было хоть немного подумать головой и избавить меня от этого недоразумения с выплатами?

— Никак было невозможно.

— Почему? — спросил я.

— Алексей Николаевич, Вы не читали моих отчётов? — недоумённо произнёс Семечкин.

— Прочёл, однако, не все объяснения меня устраивают. Скажите откровенно, почему финансовых средств такого рентабельного предприятия как лесопилка, недостаточно, чтобы выплатить полагающиеся акционерам дивиденды? Хотя бы Бранду!

— Причины очень просты, но их много. Одни кроются в Вашей расточительности, другие, видимо, связаны с низкой покупательной способностью людей, — ответил со вздохом Семечкин.

Он собрал лежавшие перед ним бухгалтерские книги, отчёты и прочие документы и начал подробно объяснять, в чём заключаются эти причины, которых было действительно не один десяток. Я, глядя на крепкого управляющего, заметил, что его взгляд обращён куда-то на потолок, и понял, что он готов, если нужно, говорить до ночи.

Его спич на секунду прервала вошедшая горничная. Маруся поставила передо мной глинтвейн с пряностями, купленными в Амстердаме, и я крепко обхватил серебряный кубок, пытаясь согреть руки. Отпитый мною глоток тут же прогнал неприятное ощущение в горле. Голос Семечкина вздымался и понижался бессмысленными волнами, переходя то на драматический баритон, то на тенор, то на заговорщицкий шёпот; но я почти не разбирал слов. Мне ужасно захотелось покинуть эту холодную комнату и уехать. Хотя бы в Смоленск.

— Достаточно, — жёстко произнёс я, обрывая монолог. — Утром перед моим отъездом получите четыреста рублей ассигнациями. Разменяете и в кассе мастерских вывесите объявление о выплате рабочим дивидендов за десятый год.

— Будет исполнено, — пробормотал Семечкин. — А эти? — указывая на стопку писем.

— Эти? — задумчиво произнёс я. — А этим напишите уведомления. Пусть приезжают сюда, предъявляют акции и получают свои проценты. Сколько там им накапало?

— Пятьсот двадцать три рублика и сорок четыре копейки, — как по прочитанному доложил Семечкин.

— В таком случае получите тысячу. Впрочем, раз бухгалтерские книги у Вас с собой, то заберёте прямо сейчас. Пишите в приходной части о внесении мною этой суммы.

Управляющий раскрыл тетрадь и с моего разрешения, гибким, бронзовым каллиграфическим пером стал заполнять строчки, после чего произнёс:

— Готово.

— Пожалуй, если Вы не возражаете, — сказал я, вынимая пачку пятидесятирублёвых ассигнаций и обеспокоенно глядя на смутившегося Семечкина, — я мог бы коснуться нескольких менее значимых проблем, в которых помощь и житейский совет были бы очень ценны.

— Чем смогу, Алексей Николаевич.

— Мне нужно подобрать место на реке, желательно поблизости, где можно будет построить новое предприятие по изготовлению повозок.

— Тогда Вам в Кислые нужно.

— Странное название, Вы не находите?

— Отчего ж странное? Деревня как деревня, не хуже и не лучше прочих, — обронил Семечкин и чуть слышно добавил: — Как увидите, так и поймёте.

— Что вы там сказали? — не расслышал я.

— Говорю, увидеть надо, Алексей Николаевич, — отчётливо произнёс Семечкин.

— Некогда мне. Посему и спросил совета.

— Тогда, как с выплатами завершу, могу съездить в Касплю и узнать, сколько хотят за Кислые.

— Договорились.

Вместо того чтобы допить глинтвейн, или хотя бы попрощаться с управляющим, я немного отодвинулся назад вместе с креслом и внимательно посмотрел на Семечкина.

— А теперь поговорим о том, ради чего я позвал Вас в столь позднее время. В ближайшее время сюда прибудут сезонные работники.

— Как много? — поинтересовался управляющий.

— Две дюжины, полная артель. Их нужно будет разместить, откормить, по всей видимости, переодеть и этим займётесь лично Вы. Используйте их силу по-своему усмотрению, но не перетруждать. Пусть лёд в ледники носят, пруд копают, в общем, разберётесь. К концу марта они должны быть здоровыми и крепкими. Труд им предстоит каторжный.

— Всё сделаю, Алексей Николаевич.

— Чуть не забыл, я намереваюсь навестить Анну Викентьевну и, зная, что несколько девочек из Борисовки учатся в пансионе, было бы замечательно, если бы их родители передали им весточки.

Видя, как Семечкин озабочено нахмурился, я немедленно поинтересовался причиной его состояния.

— С весточками может не получиться, — чуть ли не скрипя, признался он. — Родители девочек не ведают грамоты.

— Просто навестите их и напишите с их слов письма. Подарки для детей я подготовлю сам. Жду Вас к семи утра.

* * *

В полдень погода закапризничала, становясь пасмурной и облачной. В воздухе снова, не по сезону тянуло морозцем, предвещавшим затяжную весну. Завершив запланированные дела в пансионе Ромашкиной, мне оставалось заглянуть ещё по нескольким адресам и первым из них, стал тот, где располагался косвенный виновник моей поездки во Францию. Степан остановил ландо на обочине дороги у знакомого мне дома. Породистые кони фыркнули, выдыхая белые облачка пара, и опустили головы.

— Постарайся лошадей обиходить, — обронил я, легко спрыгивая на землю. — Ветер кусачий, а нам ещё до ночи до дома добираться.

— Всё исполню, вашблагородие, — ответил довольный Степан. — Тут корчма рядышком, там и оботру и напою и овса задам.

Ну да, корчма... Понятно, что старый солдат не сам станет ухаживать за лошадками, а засядет за стол и пропустит стопочку-другую. Да я и сам не против, зябко что-то стало.

Я прошёл на второй этаж и нашёл Ежа в его маленькой комнатке. Он сидел за столом, заваленным конторскими книгами, письмами, отчётами, выписками по остаткам на складах и декларациями различных грузов. В руке у него был стеклянный бокал, наполненный густым красным вином. Он уныло смотрел в окно, выходящее на Днепр, и сделал вид, что не услышал, как я вошёл. Это было невежливо, и я без приглашения уселся на стул, напротив него.

— Поговорим? — сказал я.

Он медленно повернулся, поставил бокал на стол и встал поприветствовать меня.

— Здравствуйте, Алексей Николаевич.

Ёж справился с этой задачей, опираясь ослабевшей рукой на стол. Даже несмотря на эту опору, было заметно, что этот жест давался ему с трудом. Все его движения были слишком медленные, будто он брёл под водой. Тем не менее, он выдавил подобие улыбки и махнул свободной рукой, мол, чего приглашать присесть, коли гость уже сидит на стуле.

— Хорошо, что навестили старика. Случайно, как я понимаю.

— В мире все вещи происходят случайно, — ответил я. — Просто мы думаем, что планируем всё сами.

— Ну да, хочешь рассмешить Бога — поведай о своих планах. Я так понимаю, что-то случилось?

Он наполнил ещё один бокал ароматным густым вином и протянул мне дрожащей рукой. Хотя большую часть его лица закрывала густая борода, я заметил, что кожа была сухой и желтоватой, а глаза ввалились, словно человек сильно истощён и как бы не отравлен чем-то. Мы поговорили о разных мелочах. Еж говорил медленно, с одышкой. Слова давались ему с трудом, и он вынужденно прерывался. Несмотря на то, что его часто посещал врач с хорошей репутацией, регулярно пускающей ему кровь и выписывающий лекарства, прогресса в лечении не наблюдалось. Ему предлагали уехать в Крым, но он считал, что безделье убьёт его раньше, чем работа.

— Есть кое-что, с чем Вы могли бы мне помочь, — перейдя к сути дела, произнёс я. — Но как я понимаю, надо бы мне рассказать одну новость, а потом поговорим о моих заботах. Барсук погиб.

— Твою ж мать... Когда? Где?

— В феврале, в Брюсселе, — ответил я. — Барсука швырнули под карету. Под мою карету. И сделал это один из ваших людей.

Я смотрел, как он тяжело, по-стариковски положил руки на свой дубовый стол, и глаза его увлажнились. Он таял словно лёд под лучами солнца.

— Неважно выглядите, — сказал я, когда Ёж взял себя в руки. — Подумали бы о своём здоровье. В Каспле живёт доктор Франц. Я попрошу его, чтоб он осмотрел Вас.

Ёж лишь покачал головой.

— Моему здоровью уже не поможешь.

— Даже не хочу этого слышать.

— Алексей Николаевич, моему здоровью уже не поможешь. Я смирился с этим, и Вы смиритесь. У меня даже есть шило с ядом, если боли станут невтерпёж.

— Хорошо, это Ваше личное дело. Но вернёмся к моим делам.

Он поднял кустистые брови, и на мгновенье передо мной был прежний Ёж, которого я видел в прошлом году.

— Обождите с делами. Как это произошло?

— Всех подробностей я не знаю, но со слов Лиса одно мне известно точно. Перед убийством Барсука пытали, и всё закончилось каким-то изгнанием. В день своей смерти он был без руки.

— То есть, Вы встречались с Лисом?

— Я вижу, Вы не утратили своей проницательности.

— Мой долг перед обществом оставить процветающее дело, а не ворох недоразумений. Поэтому я и пытаюсь выудить все подробности.

— Вы не знали где ваш товарищ? — с долей сарказма спросил я. — В таком случае, у вас неприятности. И хотя мне не хотелось бы Вас утруждать, но боюсь, кроме меня никто не откроет всей правды. Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдёт.

— Не нужно нравоучений. Я думал, что у Лиса проблемы в Кале, и он бросил всё ради того, чтобы привести в порядок свои дела.

— Если Вы называете подмять под себя торговлю лауданумом — 'привести дела в порядок', то боюсь, наше дальнейшее общение только усугубит ваши неприятности. Мне чётко дали понять, что от меня ожидают.

— Очень интересно. Вы согласились?

— Уверяю, у меня достаточно воли и сил, чтобы сделать то, что я обязан сделать. И никто не смеет мне что-либо навязывать.

Ёж смерил меня недобрым взглядом.

— Я полагаю, что Вы поспешили с выводами. Наше партнёрство слишком ценно для нас и мы не позволим кому-либо преуспеть в угрозах.

— Вы так в этом уверены?

В этот момент откуда-то выскочила маленькая мышь и шустро забралась на краешек стола, поближе к Ежу, дабы принять из его рук кусочек печенья.

— Заболев, я отчётливо понял, что наше дело превыше всего. И если я ещё смогу хоть в чём-то помочь, то это доставит мне только удовлетворение. Видите, пока помогаю этому мелкому зверьку. Мы с ним недавно подружились и видимо неплохо понимаем друг друга.

Я не мог сдержать улыбку, видя, как румянец возвратился к старику. Только человек с характером мог позволить себе мобилизовать все силы. Мне пришлось вытащить из кармана амулет с лисьими клыками, и, выложив его на стол, поведать о нападении.

— Ёж, — заканчивал я, — Вы знаете, что я никогда не злоупотреблял нашими отношениями, но боюсь, я окажусь в самом неловком положении, если спущу с рук это происшествие. Поймите, со мной и людьми, которые мне доверились, поступили самым подлым образом, и мне необходимо ответить.