Чужой

-Конечно, — с радостью откликнулся Влад еще и потому, что увиденный спектакль возбудил в нем такое желание.

Влад тепло попрощался с родителями, а Андрей пошел проводить его до дома. Они еще долго сидели на лавочке возле детской площадки, несмотря на осеннюю прохладу. Немного разгоряченные от выпитого вина, они все говорили и говорили, и не хотелось расходиться. Весь дух этого вечера, состоявший в открытом человеческом общении, немного ослабил вновь появившееся при встрече влечение Влада. Он смотрел на Андрея, как бы видя перед собой уже другого — того, кто вырос из того пацана, с которым они когда-то предавались запретным забавам, имевшим такое разное значение для каждого из них. Расстались далеко за полночь.

С той поры в жизни Влада забила еще одна живительная струя. Надо сказать, что его жизнь и до этого никак не напоминала ту, что была у него в старших классах школы. На работе он, благодаря своей покладистости, хорошо вписался в коллектив. Его заметили, приняли в комсомол, а после того, как о нем похвально высказался директор, стали продвигать по общественной линии. Влад не сопротивлялся этому. Он ощутил возможность дать выход своему подсознательному стремлению помочь людям, и брал на себя все возможные и невозможные нагрузки. Не всем это нравилось — кое-кто увидел в нем конкурента на местечко под крылом начальства, однако, зная благосклонность к нему директора, вынужден был помалкивать. А Влад и не думал кому-то переходить дорогу. Он был предан директору совсем по другой причине. Одинокий, не понимаемый в школе и дома, он впервые реально почувствовал, что в него поверили. Он готов был по порыву души делать все, что скажет этот убежденный коммунист с пятидесятилетним стажем. Тот был для него больше, чем директор — он как бы заменял в его сознании умершего отца. Это оказалось даже сильнее разницы в мировосприятии, и Владу по юношеской наивности стало казаться, что все так плохо именно потому, что никто не верит в идеалы, а относись все к своему делу так, как директор, коммунизм давно бы уже был построен.

Прошел год, другой. Намерения поехать в Ленинград каждый раз отодвигались. Ставки у киномехаников были невелики, но у Влада во множестве появились, как принято было это называть в их среде, "халтуры". Тогда не было еще цифровых технологий, посмотреть кино можно было только лишь на пленке, и киноустановки имелись не только в кинотеатрах. Было множество клубов, ведомственных конференц-залов и тому подобных заведений. Показы там бывали не ежедневно, и имея, помимо основной работы, несколько таких, не очень обременительных по части затраченного времени, "халтур", Влад вышел на вполне приемлемый заработок.

-Хорошо устроился, — саркастически усмехнулась встреченная им бывшая одноклассница, — Полуинтеллигентная сачковая работа, фильмы фестивальные смотришь, да еще и получаешь так, что кандидатскую писать не надо...

-Не жалуюсь, — с такой же усмешкой ответил ей Влад.

А он и впрямь не жаловался. После одиночества в старших классах школы, он почувствовал себя востребованным человеком. Да и мать перестала раздражать его, поскольку дома он почти не бывал. В его жизни опять появился Андрей, пусть не в том качестве, что раньше, но все равно, был рядом. Было любимое кино — фестивали, закрытые просмотры. Появилась масса "нужных людей", с его помощью проникающих на них, и готовых "отблагодарить" взаимными услугами в любых сферах. На что было жаловаться? Однажды Влад констатировал факт, что в эпоху тотального дефицита, на нем нет ни одной отечественной ниточки — начиная от курток и джинсов, и кончая футболками с трусами. Делались "подношения" и по гастрономической части — сырокопченая колбаса, белая рыба и даже черная икра занимали в его холодильнике прочное место. Случалось, что некоторые из "клиентов", стремящиеся завязать более плотные отношения, приглашали его на вечеринки, где Влад непременно популяризировал свой любимый анекдот о "шести противоречиях социализма":

"В Советском союзе нет безработицы, но никто не работает; никто не работает, но планы выполняются; планы выполняются, но в магазинах ничего нет; в магазинах ничего нет, но дома у всех все есть; у всех все есть, но никто не доволен; никто не доволен, но все голосуют "за".

Надо сказать, что и сам он напоминал собой живое воплощение этого анекдота.

Одно было плохо — полноценно уйти в отпуск он не мог, поскольку оставались "халтуры", которые имели свойство теряться, если получающий, пусть мизерный, но полный оклад, появляясь на работе раз или два в неделю на полтора часа, заговаривал еще и об отпуске.

Потом настала "пятилетка пышных похорон", вылившаяся в Горбачевскую перестройку. Надо сказать, что на Влада она подействовала одурманивающе. Ему всерьез показалось, что наступают новые времена, и страна, наконец, войдет в мировое сообщество не с танками и ракетами, а с открытым лицом. С помощью Андреевой тетки они давно уже регулярно ходили в театры. Надежда Семеновна обладала какой-то волшебной серой книжечкой, посредством которой, приехав рано утром к двери безо всякой вывески в доме на углу Земляного вала, можно было разжиться дефицитными билетами. И если родителей Андрея в основном интересовали опера и балет, то они пересмотрели таким образом почти весь репертуар Таганки, Современника и Ленкома.

То, что стало появляться на сцене в те годы, стало для них предметом нового осмысления мира. "Торможение в небесах", "Смиренное кладбище", "Звезды на утреннем небе", "Крутой маршрут", "Синие кони..." , а особенно "Диктатура совести", стали событиями в их жизни, вызвавшими горячие дискуссии. Они много спорили, поскольку выросли среди людей разного круга, но, в конечном счете, сходились в главном — так жить нельзя. Эту мысль единодушно подтвердил одноименный фильм Говорухина, просмотренный ими в "России", после двухчасового стояния в очереди.

Влад жил духом времени. У него появилось гражданское чувство сопричастности всему и ответственности за судьбу своей страны. К его удивлению, в доме у Андрея такого оптимистичного отношения к происходящему не ощущалось. Нина Семеновна довольно скептически относилась к восторгу Влада, а Николай Андреевич сказал прямо:

-Можно изменить строй, а с людскими душами что прикажешь делать? Моисей сорок лет водил народ по пустыне, прежде чем ввести в Землю обетованную. А зачем? Да чтобы выросло новое поколение, не знающее Египетского рабства...

Влад не знал в то время, кто такой Моисей, и поэтому воздержался от полемики. Ему было только непонятно, почему те, кто, с его точки зрения, должны были больше других радоваться происходящим переменам, так равнодушны. Он понял это значительно позже.

-Это общество исторически не готово воспринять свободу, — продолжал Николай Андреевич, — Три века под Ордой, четыре — крепостного права, потом лишь лет пятьдесят относительной свободы при самодержавии и опять большевистское рабство. Свободу мало получить, надо уметь ей пользоваться, а иначе...

Он поморщился:

-Ты не читал у Стругацких "Трудно быть богом"?

Влад отрицательно покачал головой.

-Почитай. У нас есть. Спроси, Андрюшка даст. И подумай, что может быть? Сущий ад может быть.

Очень скоро Влад почувствовал, что и впрямь для его оптимизма остается все меньше и меньше оснований. Прикусившие первое время языки противники перемен все чаще стали подавать голос, горячо уважаемый им Горбачев начал вертеться, как уж на сковородке, угождая "и вашим и нашим", в результате чего, его возненавидели и те и другие, а реальные перемены стали приносить совсем не то, на что он надеялся.

Первой переменой, произошедшей у него на работе, стала смена руководства. Это коснулось и самого Влада. При чем так, как он никогда не мог себе представить...

Влад помнит день, когда директор вызвал его к себе, едва он успел начать первый сеанс. Войдя в кабинет, он с порога заметил, что тот сегодня какой-то не такой. Не было привычной осанистости, величия жестов и непререкаемого выражения на лице. За столом сидел усталый пожилой человек.

-Садись, -сказал директор, когда Влад вошел, -Как твои дела, как намерения насчет учебы?

Влад пожал плечами:

-Собираюсь...

-Долго собираешься, — упрекнул директор, и после небольшой паузы спросил, — Как ты отнесешься, если мы уже сейчас назначим тебя старшим инженером кинотеатра?

Влад удивленно вскинул голову. Сидевший на этой должности выдвиженец и так видел во Владе потенциального соперника, постоянно прилагая усилия, чтобы опорочить его.

-Не этого кинотеатра, — рассеял его сомнения директор, — но у нас в районе он не единственный. Может это тебя, наконец, подвигнет к осуществлению задуманного? Но, чтобы на следующий год обязательно поступил.

В интонациях директора послышались даже нотки надежды, как будто это не Владу, а ему самому было необходимо, и Влад не посмел ответить нет.

-Тогда пойди сейчас к Корниловой, пусть напишет тебе характеристику и рекомендацию в институт. Я подпишу. И пусть готовит приказ с завтрашнего дня... Ну, это я сам ей скажу...

Директор поднялся и протянул Владу руку:

-Так складывается, что моим планам в отношении тебя не суждено сбыться. Оставайся настоящим комсомольцем.

Влад вышел озадаченный и предложением, и скоропалительным решением, и самим поведением директора. Сомнения его разрешила Корнилова:

-По секрету скажу, его вчера вызывали в управление и он подал заявление. В понедельник приходит новый директор. Это последнее, что он для тебя сделал, хотя...

Она осеклась, и почти шепотом закончила:

-Он на тебя имел большие виды. Вплоть до того, чтобы сделать из тебя своего преемника.

Теперь Владу все стало ясно. И несмотря на его горячую веру в перемены, ему вдруг стало до боли в душе жаль... Нет, не уходящих, как ему тогда казалось, времен, а этого несчастного старика, всю жизнь самоотверженно служившего своему делу сначала в армии, потом в органах, потом в кинофикации и получившему за это такую награду. Но еще горше ему станет, когда спустя месяц он будет свидетелем, как все те, кто расшаркивался перед порогом старого директора, будут так же заискивать перед новым, вслух говоря про прежнего, что тот выжил из ума. А когда он на собрании выступит с поддержкой начинаний старого директора не в унисон со всеми, то добрая половина из тех, с кем он еще вчера вместе пил чай, перестанут с ним здороваться...

Владу показалось, что его жизнь вошла в черную полосу. В кинотеатре, куда он пришел на эту должность, техника находилась в упадочном состоянии. Владу пришлось приложить немало усилий, чтобы все привести в порядок. Эта деятельность столкнула с проблемами, никогда ранее не касавшимися его в жизни. Он узнал, что для того, чтобы что-то сделали, пусть даже в полном соответствии с заключенным договором, нужно соответственно принять, угостить, закрыть наряд на половину невыполненных работ, а на что-то закрыть глаза в обмен на поддержку в дальнейшем. Он узнал, что такое лесть от подчиненных и неугодное слово для начальства. С его открытостью и любовью к людям, познавать это было противно. К тому же, иногда требовались наличные деньги, чтобы выйти из затруднительной ситуации. Когда, например, заклинило крыльчатку вытяжной вентиляции, и ему пришлось обратиться в городскую аварийную службу, первым вопросом приехавшего бригадира было: "Как платишь?" Уже зная, что разговор о гарантийном письме, договоре и наряде вызовет только саркастическую усмешку, а ликвидировать аварию надо срочно, Влад ответил: "Наличными". Проблема была устранена за полчаса, а ему пришлось расстаться со своими деньгами. Видя, как он в одиночку барахтается в доселе неизвестных ему отношениях, его пожалела та самая Корнилова, предложив оформить "мертвую душу" на ставку уборщицы аппаратного комплекса, получать которую, мог он сам, обязав убирать помещение киномехаников. Тогда Влад готов был расцеловать ее за это, не зная, чем это обернется для него в дальнейшем.

Отношения с Андреем тоже изменились самым неожиданным образом. Они уже не ходили вместе в театры не только потому, что у Влада не стало хватать времени. У Андрея появилась какая-то Лена, и судя по всему, это было не мимолетное увлечение. Все время Влад продолжал тайно любить его. Ему казалось, что Андрей это чувствует и понимает, но когда он начинал слишком откровенно прикасаться к нему, Андрей, смеясь, мягко отводил его руки, иногда даже чмокая при этом, как в детстве. Влад постепенно привык, и сделал все от него зависящее, чтобы воспринять друга в новом качестве, невольно выполняя тем самым обещание, данное когда-то Нине Семеновне. Но это при том, что он знал — у Андрея никого не было. У Влада, по крайней мере, сохранялась иллюзия, что Андрей его и ничей больше, а появление Лены напрочь ее разрушало.

Последнее, что как бы символически завершило этот этап жизни Влада, было известие, что родители Андрея, уехав в Соединенные Штаты, обратно не вернулись. До окончания института Андрей оставался жить у тетки, после чего, предполагалось, что он последует за ними. Влад почувствовал, что остается совсем один.

11.

В один из морозных декабрьских дней у Влада неожиданно заболел киномеханик. Точнее, он пришел на работу, но видя, как несчастный парень мучается, буквально дрожащими пальцами заряжая пленку, Влад отправил его домой и сел за проектор сам. Он уже начал последний сеанс и прилег на кушетку, когда почувствовал рядом чье-то присутствие. Влад открыл глаза и увидел стоящего в дверях киноаппаратной нового директора.

-Извините, — пробормотал Влад, поднимаясь, -Здравствуйте...

-Ничего, не смущайся, — дружелюбно ответил тот, -Что припозднился? Кто у тебя сегодня работает?

-Гридин, но он неожиданно заболел. Приходится самому.

-А второй — кто? У тебя проблемы со штатом?

-Да нет, -замялся Влад, -Просто так получилось...

-Покажи-ка мне график, -потребовал директор, проходя в комнату отдыха, одновременно служившую Владу кабинетом.

Не предвидя ничего для себя хорошего, он протянул официальный график. Дело в том, что с первого дня своего вступления в должность, вопреки всем правилам, Влад завел другой, согласно которому, киномеханики работали значительно меньше, чем было положено, но по одному в смену. Работая в одиночку, киномеханик постоянно находился при деле, а стало быть, меньше вероятности возникновения различных, не относящихся к делу, соблазнов. Да и отношение к работе будет серьезнее, поскольку каждый знает, что в другом месте такой "лафы" не будет.

-Я вижу здесь совсем другие фамилии, — сказал директор.

-Анатолий Александрович, я разрешаю им меняться, -сказал Влад, -В интересах дела. Если кто провинится, могу наказать, запретив...

-Тебе не хватает рычагов воздействия?

-Хватает, но...

-Внедряешь материальную заинтересованность, — завершил директор, усмехнувшись, -Но, если говоришь, что в интересах дела... Я сам прежде всего всегда стою за дело.

Он отложил график и достал пачку Мальборо. Влад с готовностью пододвинул пепельницу.

-Угощайся... Так вот, о стимулировании, — заговорил директор, затянувшись сигаретой, — Ты, например, я считаю, хороший специалист. Рябов тебя назначил инженером, а какой стимул ты при этом получил? Должность? Да. А практически? Он об этом подумал? Зарплата на двадцатку больше, а премия, как у ИТР, уже пятьдесят процентов. А ведь, по большому счету, он вообще не имел права тебя назначать инженером. Это еще до Управления не дошло, а так... В любой момент. Какой ты инженер? Диплом-то еще только в перспективе. А кинотеатр в порыве. Вот и прикинь — о тебе он больше беспокоился, или, может быть, о себе, временно затыкая тобой дыру? А с другими работами как выкручиваться будешь?