Я тебе верю!

Но трое продолжали оставаться на ногах и двое из них разом бросились на Толика. Он упал, но тут же, сдвоенным ударом ног, изо всей силы ударил в живот другого парня. Тот буквально согнулся пополам, и судорожно хватая ртом воздух, стал падать. Толик вскочил на ноги и увидел, что до сих пор наблюдавший все со стороны старший, сделал несколько шагов вперед. Толик понял, что ему сейчас придется лихо, и не ошибся. Этот не шел ни в какое сравнение с другими, и Толик едва успевал парировать сильные поставленные удары. При этом ему еще приходилось вертеться, чтобы контролировать молодого, норовившего обойти его сзади. Толик понял, что долго так не протянет — силы покидали его.

Но короткий взгляд на лежащего на земле Гену возбудил в нем приступ жестокой беспощадной ярости. Собрав в кулаки все силы, нервы и, кажется, все, что в нем было, выдержав удар молодого, от которого буквально посыпались из глаз искры, Толик сумел применить ко врагу тот самый коронный прием, которому научил его тренер, и к которому он никогда раньше не прибегал.

Парень крякнул и стал медленно оседать на землю. Но и у Толика сил больше не было — земля уходила у него из-под ног. Он ждал удара от молодого, который окажется сокрушительным, поскольку парировать его уже не мог.

Однако, удара не последовало. Тот замер, и полными страха и ужаса глазами смотрел на поверженного парня. Этого не должно было быть. Похоже, вместе с телом сейчас на его глазах оседало на землю нечто другое — значительно большее, что составляло основу его мировоззрения.

-Ну, гады, вам не уйти! — крикнул парень срывающимся голосом и побежал по улице.

Толик наклонился над пытающимся подняться Геной, протягивая ему руку.

-Геннастый, ты цел? Проверь, зубы на месте? Нос не сломан? Потряси головой, не тошнит?

-Нормально, — проговорил Гена, ощупав лицо пальцами, — Сотрясение есть, но небольшое, фигня. У тебя — кровь...

-Я знаю. Пошли, Геннастый, нам надо сматываться. Он может сейчас вернуться и не один. Я, кажется, ихнего главаря выключил.

Они устремились в прилегающую улицу и быстро пошли, держась ближе к заборам и избегая выходить на освещенную часть. Скоро впереди показались знакомые окна пятиэтажек. Никем не замеченные, ребята юркнули в подъезд.

-Ой... ой, — как вчера, запричитала Нина, увидев их, — Гена, кто это вас так?

-Не нас, а мы, — тяжело проговорил Толик, снимая куртку и морщась от боли.

Пока шли, нервное напряжение не давало ее почувствовать, но сейчас он ощутил всего себя каким-то сгустком боли.

-Толь, да у тебя кровь хлещет.

-Сейчас остановится. Лоб рассекли, ничего страшного. Просто крови много, потому что голова обильно снабжается.

-Снимайте с себя все, я постираю.

Нина засуетилась, не зная, за что взяться в первую очередь.

-Идите в ванную... Гена, я тебе сейчас свинцовую примочку сделаю... Толь, давай я тебе перекисью лицо промою...

Из-за двери выглянуло встревоженное лицо Иришки, а из комнаты донесся тоненький Маришкин голосок:

-Мама, чево там? Папка задлавшийся плишол?

-Нет, нет, это не папка, — заговорила Нина, уводя Иришку в комнату, — Это дядя Гена с дядей Толиком вернулись.

-А дядя Гена тоже задлался?

-Нет, что ты. Дядя Гена у нас хороший, он не дерется. Спи, дочур. Видишь, Тотося с Тутосей уже спят, и мы сейчас тоже спать ложимся.

На кухне, превращенной в полевой лазарет, Нина обрабатывала их ушибы и раны, слушая рассказ о происшедшем.

-...Так что, если бы не Толик, мне бы хана, — завершил рассказ Гена.

-Говорила же я вам — не ходите. Сами видите, какая у нас тут жизнь.

-Это могло быть где угодно, — твердо возразил Толик.

-Да неужели же и в Москве так?

-Где угодно, — твердо повторил Толик, — Ты думаешь, Москва — это вершина цивилизации? Жизнь другая, а люди одни и те же.

-А, глядя на тебя, и не подумаешь, что ты можешь так драться, — уважительно взглянув на него, сказала Нина, — Такой интеллигентный с виду.

-С волками жить..., — индифферентно проговорил Толик.

Закончив с ранами, Нина вытащила из машины и развесила на веревках под потолком кухни их одежду, и встав в дверях, заговорила, отчеканивая каждую фразу указательным пальцем:

-Завтра из дома ни ногой! Дверь никому до моего возвращения не открывать! Маришку я отведу в садик, а у Иришки свой ключ. Еды навалом — лежите, отлеживайтесь! Все!

Она повернулась и пошла в маленькую комнату.

-Пошли, Толясь, — нежно взглянув на него, сказал Гена.

Они погасили везде свет и легли на диван. Едва накрывшись одеялом, Толик почувствовал сильное возбуждение. Перед ним отступила даже боль. Ему захотелось сейчас обнять и прижать к себе Гену, как никогда. И не только это. После того, что произошло, Толику показалось, что он готов сделать все, на что только был способен, чтобы никто никогда не посмел к нему прикоснуться. При этом он отдавал себе отчет, что раньше не испытывал таких чувств ни к одному человеку.

Толик протянул руку под одеялом и обнаружил, что Гена тоже возбужден.

-Сейчас нельзя, потерпи, — услышал он над ухом его тихий шепот.

Толик впился в эти губы своими, наслаждаясь, как малостью, посланной ему в утешение. Гена откликнулся, и они, обнявшись и превозмогая боль, слились в долгом поцелуе. Уснули, не в силах оторваться друг от друга, и обняв друг друга под одеялом.

Толик опять сквозь сон слышал, как уходила на работу Нина. Слышал голосок Маришки:

-Я не хочу в садик, я хочу с дядей Геной.

Слышал строгий голос Нины:

-Дядя Гена не сможет с тобой погулять, он заболел.

Слышал... и опять уснул, прижавшись к дорогому ему человеку, что он вдруг осознал почему-то вчера со всей остротой. Именно это чувство помогло ему победить в драке.

Они проснулись одновременно, вместе с проснувшимися в них вчерашними чувствами. Сейчас они были одни, и с упоением предались им.

-Геннастый, — произносил Толик любимое имя, утопая взглядом в нежных глазах лежащего перед ним на спине друга.

-Толясь мой, — так же мягко откликался Гена, водя ласковыми, но сильными руками по его телу.

Они опять извивались в объятиях, насколько позволяла не отпустившая еще боль.

-Войди, — проговорил Гена, переворачиваясь на живот.

Гена глубоко дышал и сладостно постанывал. Толик целовал широко раскрытыми губами его плечи, шею, вдыхал запах его волос, а губы между поцелуями, страстно шептали:

-Геночка... Геннастый... Генка...

-Толясь... — изредка так же шепотом откликался Гена, — Толяська мой... Мой Толька...

Темп их движений увеличивался, боль тоже давала о себе знать, и они с упоением начали стонать вслух, все громче и громче, не сдерживая себя, а впадая от этого в еще большее блаженство. В конце концов они закричали... Закричали оба во весь голос, давая выход наслаждению тем самым моментом, который опять наступил у обоих сразу.

Толик перевернулся на спину и раскинул, насколько позволял диван, руки и ноги, тяжело дыша и чувствуя приятное расслабление, несмотря на растревоженную во всем теле боль. Гена приподнялся и смотрел на него. Толик тоже посмотрел ему в глаза и опять содрогнулся от переполнявшей их нежности. Той самой, что, казалось, сейчас разорвет эти черные блестящие оболочки...

Едва они вышли из ванной, как заскрежетал в замке ключ — вернулась из школы Иришка. Обедали все вместе.

После обеда Иришка села делать уроки, а Толик, достав телефон, отправился в кухню.

-Маме? — спросил Гена, подняв на него глубокий участливый взгляд.

Толик кивнул и плотно прикрыл за собой дверь.

-Мама... Да... Как ты себя чувствуешь? Ну, сейчас погода такая, попей на ночь молочка с медом... Хорошо, сегодня был в Эрмитаже... Его за всю жизнь не обойдешь... Центральные залы, Сальвадора Дали посмотрел... Завтра в Пертопавловку пойду... Не знаю, может, схожу в театр... Сейчас перекушу чего-нибудь, подумаю... В пышечной... Ты же помнишь, наверное, сколько в Питере пышечных было... И сейчас есть... Да, поддержу нашу традицию... Насчет отъезда еще не решилось, у отца здесь дел много... Ничего, все будет нормально... Конечно, позвоню... Целую, мама.

Толик дал отбой и вернулся в комнату.

Гена дремал, лежа на диване. Толик лег рядом, и ощутив боком тепло его тела, тоже прикрыл глаза...

Скоро соседка с первого этажа привела домой из сада Маришку, и в доме снова воцарилось веселье. Нина опять вернулась поздно. К ее приходу уже был накрыт стол, поскольку вчера всего не съели.

-Ну, как вы тут, герои? — она заботливым женским взглядом бегло, но внимательно осмотрела следы ушибов.

-Почти в норме, — улыбнулся Гена.

Благодаря своевременно оказанной помощи, последствия и впрямь заживали быстро.

-Ну, так мне же не впервой, — сказала Нина, — Мой, как напьется, непременно с кем-нибудь задерется. Я уже могу на полставки в травмпункт устраиваться. Да, про вашу драку по городу слух пошел. У нас же тут, как в деревне, все всё знают. А сегодня еще одна была. На цыганском краю какого-то молодого москвича приезжего чуть ли не насмерть забили.

Толик с Геной многозначительно переглянулись.

-Пора нам подаваться отсюда, — решительно сказал Толик, — Растревожили мы местное болото, сами того не желая. Вонь теперь долго идти будет.

-Завтра автобус есть, — напомнил Гена.

-Ой, ребята, поезжайте вы лучше в Москву, — переводя с одного на другого умоляющий взгляд, сказала Нина, — Мало вам тут приключений?

-Бог не выдаст... — проговорил Толик.

-Да и безопаснее нам не на московском автобусе теперь отсюда уезжать, — заметил Гена.

-А ваш во сколько? — спросила Нина.

-В половине седьмого утра.

-Тогда удобно, вместе выйдем. Сейчас сумку матери соберу...

-Потом соберешь. Выставляй, что мы не допили по приезде, — улыбнулся Гена, усаживаясь за стол.

Утром они вышли из дома еще затемно.

Прежде, чем уйти, пока Нина одевала девочек, Гена вытащил из кармана пачку денег, отделил половину и незаметно засунул ей в сумочку.

На углу возле дома они расстались. Ребята направились знакомой дорогой на автостанцию, а Нина повела детей в противоположную сторону.

-Привет передавай мамке. Не забывай нас, Чижик.

Нина крепко обняла и трижды расцеловала на прощанье Гену, а потом, чуть поколебавшись, сделала тоже самое с Толиком:

-Спасибо тебе за брата...

До площади дошли без приключений.

У автостанции уже стоял старенький пыльный и помятый автобус, на дверце кабины водителя которого, Толик разглядел почти стершийся логотип четырнадцатого московского автобусного парка.

'Может, я уже и ездил на нем', — подумал Толик, поскольку парк находился недалеко от его дома.

Едва они сели, как намотавший не одну тысячу километров по московским улицам, а теперь отправленный умирать в эту глушь, автобус, задребезжав всем, что в нем было, тронулся в путь.

Гена задумчиво смотрел в окно.

-Погостили... — протянул он, — Что-то еще впереди.

-Я с тобой, — серьезно отозвался Толик, незаметно пожав его локоть.

Гена повернулся к нему лицом. Его глаза опять смотрели испытующе, пристально и сурово, как тогда, в их первую ночь.

-Я тебе верю.

5.

Автобус остановился на развилке трех дорог. Не хватало только камня, что был в сказке — налево пойдешь, направо пойдешь, прямо пойдешь...

'...И нигде ничего не найдешь', — завершил про себя Толик, оглядывая окрестности.

Вместе с ребятами из автобуса вышли две бабы, нагруженные тяжелыми сумками, и не спеша направились по левой дороге, где за горизонтом, очевидно, находилось что-то необходимое для их дальнейшей жизни, автобус покатил прямо, а они двинулись направо. У Толика за спиной был рюкзак, Гена тащил сумку, набитую заготовками и консервными банками с рыбой.

Скоро они свернули на грунтовку, и пошли рядом, поскольку идти по дороге было невозможно из-за скользкой грязи. Шли довольно долго — сначала заросшим полем, потом вошли в лес. Несмотря на осень, еще жужжали вокруг неимоверного размера мухи и слепни.

-Как же здесь люди живут, в такой глуши? — спросил Толик.

-Сам увидишь, — чуть улыбнулся Гена, — если остался еще кто-то.

-И ты здесь жил? — не мог до конца поверить Толик.

-Жил и никуда не выезжал до того самого дня.

-А как он тебя нашел-то здесь, твой 'бойлавер'? Что его сюда занесло?

-Так это не здесь было, а на трассе. Он из монастыря какого-то ехал. Грехи, наверное, там замаливал. Он у магазина остановился, а я сам подошел, закурить попросил. Захотелось в тачку крутую заглянуть. Вот и заглянул на пять лет...

Гена повертел головой по сторонам:

-Да... Тогда тут так еще не было. В этот лес за грибами ходили, за черникой. Много тут всего было, а теперь, глянь, как заросло. Человек уходит, и природа тут же все затягивает.

Пройдя еще с километр, ребята вышли из леса, поднялись на пригорок и застыли в оцепенении над пятком покосившихся лачуг, да десятком необитаемых полуразвалившихся срубов. А сколько их тут было еще, о которых напоминали лишь поросшие бурьяном плешины земли с запущенными садовыми деревьями?

-Здесь раньше так не было, — опять проговорил Гена дрогнувшим голосом.

Когда вошли в деревню, первым призраком жизни явился им хриплый собачий лай, донесшийся откуда-то с краю. Ему откликнулся другой, с дальнего конца. Толик заметил, что занавеска на окошке крайнего домишки приоткрылась, и было видно, как кто-то смотрит на них.

-Разглядывают, — повел он головой.

-Ну, а что же ты хочешь? — отозвался Гена, — Здесь каждый приезд новых людей — событие. Они еще на меня поглазеть придут...

И, очевидно, вспомнив, что говорила Нина, приостановился и сказал:

-Толясь, давай, придем сейчас, посидим немного, а потом уйдем, погуляем по окрестностям до темноты. Я не хочу никого видеть. Уже понятно, что мне здесь делать нечего, но, коль приехали, хоть вспомнить, как пацаном тут бегал.

Они подошли к вросшему в землю дому, выделявшемуся, однако, свежевыкрашенным фасадом, чистыми белыми занавесками на окнах и ухоженным палисадником. Гена решительно распахнул калитку и направился по дорожке к крыльцу. Занавеска на окне дернулась, и едва они подошли к дому, как дверь распахнулась. На пороге стояла довольно красивая когда-то, как можно было предположить, женщина неопределенного возраста с лицом, носящим на себе признаки пристрастия к горячительным напиткам. Об этом же свидетельствовал и ее сипловатый голос.

-Ой... Ой... Кто это? — заговорила она, напомнив чем-то Нину, — Геночка... Сыночек родненький приехал мамку проведать.

Она сошла со ступенек и обняла сына. На стоящего рядом Толика пахнуло перегаром. Гена тоже обнял мать, поставив на землю сумку, но лицо его выражало не радость, как при встрече с Ниной, а скорее скорбь. Женщина, тем не менее, взяв его за воротник и привстав на цыпочки, чтобы дотянуться, залепила ему три горячих поцелуя в щеки.

-Вот радость-то... Вот радость... — продолжала причитать она, увлекая их за собой в дом.

-Познакомься, это Толик, он мне как брат, — твердо сказал Гена.